История отечества, в романах, повестях, документах. Блестящая плеяда. Век XIX - Седов М.Г.

Автор: Седов М.Г.

Теги: художественная литература история повести романы новое время источниковедение издательство молодая гвардия история отечества в романах повестях документах

ISBN: 5-235-00247-4

Год: 1989

Похожие

История отечества, в романах, повестях, документах. В огненном кольце. Век XX

История отечества, в романах, повестях, документах. Коммуны будущей творцы. Век XX

История отечества, в романах, повестях, документах. Обновление земли. Век XX

История отечества, в романах, повестях, документах. На крутом переломе. Век XX

Текст

Scan Kreyder -18.12.2018 - STERLITAMAK

история отечества
В РОМАНАХ,
повестях,
40КУЛ/1СНТ71Х
В ЕК
XIX

Ел естя шая
плеяда
СМ.Степняк-Кравчинский
лнпрсй кожухоз
Роман
П04П071Ы-1ЛЯ
РОССИЯ
Ж7Ю
ЖЗРОЖС ЖИЗНИ
А1осква
•МОЛОДЯ ГВЛР4ИЯ-
1989

ББК 84
Р7
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ БИБЛИОТЕКИ
«ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА В РОМАНАХ,
ПОВЕСТЯХ, ДОКУМЕНТАХ»
Алимжанов А. Г., Бондарев Ю. В., Деревянко А. П.,
Десятерик В. ИКузнецов Ф. ФКузьмин А. Г., Лихачев Д. С.%
Машовец Н. 11., Новиченко Л. Н., Осетров Е. И., Рыбаков Б. A.t
Сахаров А. //., Севастьянов В. П.. Хромов С. С., Юркин В. Ф.
Составление, предисловие,
комментарии и сопроводительный текст
доктора исторических наук
М. Г. СЕДОВА
Рецензент
кандидат исторических наук
СУНДИЕВА А. А.
Оформление библиотеки
Ю. БОЯРСКОГО
Иллюстрации
10. БАСОВА
47020|0000rlH_<o,-.,Q
078(02)—89
ISBN 5-235-00247-4 (2-й з-д.)
© Издательство
«Молодая
гвардия»,
1989 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая читателю книга посвящена одному из самых
ярких и драматических периодов русской истории. Это целая по¬
лоса общественной мысли в революционной борьбе, начиная от
падения (1861 год) крепостного права и до окончания XIX века.
Изучение этого периода представляется одной из главнейших за¬
дач исторической науки. Это тем более важно, когда речь идет
об исправлении ошибок и искажений. На протяжении многих де¬
сятилетий история революционного народничества рассматрива¬
лась с позиций Краткого курса истории ВКП(б), традиции народ¬
ничества и народовольчества осуждались как патриархальные, а
революционеры-семидесятники, названные Лениным «блестящей
плеядой» и национальной гордостью, объявлялись «злейшими вра¬
гами марксизма».
Как видно, мы имеем две диаметрально противоположные
концепции. Они объясняются разной оценкой и различным пони¬
манием роли крестьянства в общественном развитии и революци¬
онной борьбе.
Что касается народнического социализма, то, по словам
В. И. Ленина, это «простая словесность, объясняющая реальный
факт стремления крестьян к полному равенству в политике и к
полному уничтожению крепостнического землевладения» К
Основной силой народнического движения вообще и его аван¬
гардом была разночинная интеллигенция. Если декабристы раз¬
будили Герцена, то, в свою очередь, Герцен разбудил разночин¬
ную интеллигенцию. Она восприняла его взгляды и горой встала
на защиту интересов народа. Герцен, а за ним Чернышевский
и Добролюбов явились родоначальниками народничества. Они
выработали свой взгляд на прошлое, настоящее и будущее рус¬
ского народа, видя в нем творческую «решающую силу историче¬
ского процесса и грядущих преобразований». Это и явилось цент¬
ральным пунктом их мировоззрения.
После хотя и краткого, но необходимого вступления обратим¬
ся к семидесятым годам. Они представляют собой крайне ориги¬
нальный и законченный этап движения с резко очерченной ин¬
дивидуальностью — не зря их называли русским ренессансом.
Именно в этот период времени народничество и народовольчество
достигли своего полного расцвета.
С конца 60-х годов Россия переживает серьезные трудности
в хозяйственном развитии, как результат грабительского характе¬
ра реформы 1861 года. Положение народных масс решительно ухуд¬
шилось. 1868 и 1869 годы ознаменовались недородом и голодом.
Обеднение масс не вызывало сколько-нибудь решительного с их
стороны протеста, что указывало на несостоятельность надежд
и упований на революционный взрыв в деревне. Между тем ре¬
акция усиливается.
Такая обстановка оказалась очень благоприятной для выра¬
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 303.
5

ботки новых революционных доктрин, которые должны были до¬
казать, что нуждаются в помощи со стороны интеллигенции, раз¬
умеется, революционной, разночинной.
Накануне 70-х годов почти одновременно складываются новые
теории освободительного движения. Их оказалось четыре, и каж¬
дая из них связана с определенной личностью.
Так появились анархизм, пропагандизм, бланкизм и критиче¬
ское народничество. Каждое из этих направлений имело свои
корпи в социальной структуре страны, чем и объясняется их
живучесть и определенный успех. Все эти течения так или иначе
отразили положение и уровень развития народных масс. Каждый
из теоретиков народничества исходил из искреннего стремления
увидеть свою страну свободной от угнетения, а народ просвещен¬
ным и устремленным к достижению своего идеала.
Наиболее распространенным и влиятельным оказалось анархи¬
ческое направление. Анархическое течение, или бунтарская фор¬
ма народничества, связано с именем Бакунина. Расцвет его вли¬
яния в России падает на 70-е годы. Авторитет Бакунина в среде
молодежи был подавляющим, что в значительной степени опре¬
делялось его личностью. Он вошел в историю русского освободи¬
тельного движения как страстный защитник идеи свободы и на¬
родного блага. Его жизнь как первого русского революционера-
профессионала полна необыкновенными событиями и приключе¬
ниями: дважды приговоренный к смертной казни, был сослан в
Сибирь, бежал оттуда в Лондон через Японию и Америку. Любил
острые революционные ситуации, шел впереди, чего ожидал и
требовал от других. Его фанатическая вера в народ передавалась
другим и вызывала активность многих и особенно молодежи. Об¬
ращаясь к молодому поколению, он писал: «Теперь главную роль
в движении будет играть народ. Он есть главная и единственная,
настоящая сила своего движения. Молодежь понимает, что жить
вне народа становится делом невозможным и что кто хочет жить,
должен жить для него. В нем одном жизнь и будущность, вне
его мертвый мир» *. Программные требования Бакунина сводились
к коренному изменению всего социально-политического облика
России, но на первое место он ставил проблему «насущного куска
хлеба». Он писал: «На первом череду стоит вопрос об удовлетво¬
рении материальных потребностей и вещественпых условий чело¬
веческой жизни, и что удовлетворение потребностей идеальных
должно быть плодом, результатом, а не основанием и не причи¬
ною удовлетворения первых; что, одним словом, вопрос о хлебе
насущном стоит теперь впереди... В этом ведь состоит вся суть
нынешнего практического, народного социализма»2. Борьбу за
«практический социализм» возглавила разночинная интеллиген¬
ция, принимая к руководству бакунинский призыв идти в народ.
Бакунин напутствовал русскую молодежь, которую считал самой
революционной в мире, чтобы она уяснила себе, что борьба за
свободу есть «первое условие человечности», что, не разрушив
государственную власть, человек не может быть свободным, что
всякая власть содержит в себе возможность злоупотребления
властью. Он выступил противником централизации и всячески
1 Бакунин М. Избр. соч., т. 3. М., 1920, с. 84.
2 Материалы для биографии М. Бакунина, т. 3. М. — JI., 1928,
с. 413—414.
6

защищал принцип федерализма, начиная от объединения общин
и кончая союзом областей и народов. Но основой федерации
должны быть свобода и равенство: «Политическое равенство мо¬
жет быть основано только на равенстве экономическом и соци¬
альном. Осуществление свободы через равенство — вот спра¬
ведливость»
Так в основных чертах представлялся Бакунину идеал социа¬
лизма на русской почве. Легко понять, насколько близкими моло¬
дежи были эти идеи. Как движение в народ, так и организации,
возникавшие с начала 70-х годов, в своем подавляющем большин¬
стве становились на революционные позиции под влиянием ро¬
доначальника русского анархизма. Киевская коммуна, бунтарское
движение на юге России, кружок «москвичей», группы Ковалика,
Грибоедова и Лермонтова и общество «Земля и воля» придер¬
живались идей Бакунина. Особый авторитет русским подпольем
придавался его книге «Государственность и анархия». В то же
время выходили и печатные органы анархического и полуанар-
хяческого направления, среди них — «Работник», «Община»,
«Земля и воля» и др.
Народничество бакунинской школы продержалось более деся¬
ти лет и было превзойдено народовольческим направлением.
Оценить бакунизм на русской почве нельзя однозначно, в нем
содержались позитивные и негативные стороны. Отрицание вся¬
кой власти и всякой государственности нельзя признать дока¬
занным и обоснованным. Один из самых непримиримых крити¬
ков Бакунина, Плеханов, писал, однако: «Бакунин назвал теорию
исторического материализма великим открытием и неоспоримой
заслугой автора «Капитала»... В народнический период моего раз¬
вития, я, — как и все наши народники, — находился под силь¬
ным влиянием сочинений Бакунина, из которых я вынес великое
уважение к материалистическому объяснению истории»2.
Если для Плеханова Бакунин не был совсем чужд в личном
плане, то Ленин видит сходство между марксизмом и анархиз¬
мом по одному из принципиальных вопросов. Вот его слова:
«Маркс сходился с Прудоном в том, что они оба стоят за «раз¬
битие» современной государственной машины. Этого сходства
марксизма с анархизмом (и с Прудоном и с Бакуниным) ни
оппортунисты, ни каутскианцы не хотят видеть, ибо они отошли
от марксизма в этом пункте. Маркс расходился и с Прудоном и
с Бакуниным как раз по вопросу о федерализме (не говоря уже
о диктатуре пролетариата). Из мелкобуржуазных воззрений анар¬
хизма федерализм вытекает принципиально. Маркс централист» 3.
В обширной литературе о Бакунине содержатся самые раз¬
личные трактовки его роли в революционном движении. Для
одних он великая личность, непримиримый бунтарь за социаль¬
ную справедливость и защитник угнетенных масс, для других —
он авантюрист и несправедливый оппонент Маркса. При этом
последние обвиняют его в проповеди невежества, в отрицании
пауки для народа, пренебрежительном отношении к политиче¬
ской свободе и т. д. Само же понятие «анархизм» отождествляет¬
ся с хаосом, беспорядком. Будь все это так, то невольно встает
вопрос: как мог такой человек иметь громадное влияние на зна-
1 Каторга и ссылка, 1926, № 5, с. 99.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 53.
3 Там же.
7

читальную и очень образованную часть русской интеллигенции
и особенно молодежи? В действительности подобпого рода обви¬
нения мало что стоят. Так, о дисциплине и общественном поряд¬
ке он писал: «Я признаю... что известная дисциплина, не автома¬
тическая, по добровольная н продуманная, прекрасно согласуется
со свободой индивидов, необходима и всегда будет необходима,
когда многие индивиды, свободно объединившись, предпримут
какую-нибудь работу или какие-либо коллективные действия.
При таких условиях такая дисциплина не что иное, как добро¬
вольное и обдуманное согласование всех индивидуальных усилий,
направленных к общей цели» *.
Не менее убедительно выражена мысль об отношении к науке:
«Мы полны уважения к науке; мы смотрим на нее как на одно
из самых драгоценных сокровищ, как на одну из лучших слав
человечества» 2.
И наконец, его взгляд на политическую свободу: «...Самая
несовершенная республика в тысячу раз лучше, чем самая про¬
свещенная монархия... демократический режим возвышает мало-
помалу массы до общественной жизни, а монархия никогда этого
не делает...» 3.
Эти и подобные им извлечения могут быть увеличены, а они-
то с очевидностью указывают, что революционный анархизм Ба¬
кунина представляет собой сложное и исторически важное яв¬
ление.
Несколькими годами позже Бакунина на поприще идейной
борьбы появляется личность Лаврова. Как известный ученый,
профессор-математик, полковник и философ, он является круп¬
ной силой еще в 50-е годы. Но как теоретик народничества он
выступает с появлением его «Исторических писем», этого выда¬
ющегося памятника той эпохи. С 1868 по 1891 год вышло 17 «Пи¬
сем». За эти годы взгляды автора обогащались и в известном
смысле видоизменялись, но суть нх оставалась неизменной. «Пись¬
ма» выдержали не одно издание и превратились в настольную
книгу разночинной интеллигенции. В них давалось определение
исторического прогресса. Выяснялись предпосылки и силы для
его ускорения. Под прогрессом подразумевалось развитие лично¬
сти в умственном, нравственном и физическом отношениях. Раз¬
витие классового общества привело к отдалению и противопо¬
ставлению труда умственного труду физическому, и человек по¬
терял цельность. Такое отделение болезненно отразилось не толь¬
ко на тех, кого угнетали, но и на тех, кто угнетал. Люди ум¬
ственного труда получили монополию управления и подчинили
себе людей физического труда. Для большинства людей уделом
стала изнурительная работа, для других — присвоение чужого
труда и наслаждение благами культуры. Из такой констатации
Лавров выводит теорию «долга» интеллигенции перед народом.
Уплата «долга» мыслилась в виде помощи народу в избавлении
от бесправия к угнетения. Передовая интеллигенция, или крити¬
чески мыслящие личности, должны для такой цели объединиться
и создать организацию, которая смогла бы сблизиться с народом
и указать ему пути освобождения. Для этого нужно «опростить-
1 Бакунин М. Избр. соч., т. 2. М., 1919, с. 24.
2 Там же, с. 155.
3 Там же, с. 201.
8

с я» ы проникнуть в глубины народной жизни, то есть жить в
народе и с народом.
Не менее важной мыслью «Исторических писем» было ука¬
зание на то, что без критики общественных и государственных
отношений не может быть борьбы за истину и справедливость.
Критика, таким образом, представлялась двигателем сознания и
борьбы. Эта мысль выражена такими словами: «Обществу угро¬
жает опасность застоя, если оно заглушит в себе критически
мыслящие лнчности» И еще: «Критика реального общества на¬
учает человека отличать людей с самостоятельным стремлением
к прогрессу от людей, живущих чужой мыслью, и от сторонников
реакции, научает отличать главное зло от второстепенного, сего¬
дняшний вопрос от вопроса, который можно оставить до завтра» 2.
Будучи вынужденным эмигрировать, Лавров вне России воз¬
главил журнал «Вперед», ставший органом того направления, ко¬
торое получило название пропагандистов, или лавристов. Задачи
свои «Вперед» выразил так: «Вдали от родины мы ставим наше
знамя, знамя социального переворота для России, для целого
мира... Мы — все русские, требующие для России господства на¬
рода, настоящего народа... что эго господство может быть достиг¬
нуто лишь народным восстанием, и решившие подготовить это
восстание, уяснить народу его права, его силу, его обязанность» 3.
Выполнению такой задачи посвящаются все силы редактора и
его коллег. Взоры молодежи он обращает на народ и призывает:
идите во все концы России с идеями справедливости и правды.
Под правдой и справедливостью имелось в виду социалистиче¬
ское устройство общества. Но достигнуть такой идеал представ¬
лялось делом чрезвычайно сложным, так как массы самосто¬
ятельно не могут понять его. Социализм «результат историче¬
ского развития, результат истории мысли. Поэтому она не может
выработаться сама в массах, из их элементарного здравого смыс¬
ла. Она может и должна быть внесена в массы» 4. Эта правильная
сама по себе постановка вопроса не может быть отождествлена
с ленинской, так как Ленин говорит о внесении идей социализма
в рабочую среду, а у Лаврова речь идет о народе, главным об¬
разом крестьянстве. Идея внесения в массы революционных идей
усиливала роль и назначение интеллигенции. Но в революцион¬
ном преобразовании страны Лавров не придавал ей решающего
значения. Только союз интеллигенции и народа может привести
к победе. В эмигрантский период своей жизни Лавров тщательно
изучал рабочее движение и на Западе, и в России. Принимал
непосредственное участие в Парижской коммуне и стал первым
ее историографом. Эта работа не потеряла своего паучного ин¬
тереса и в наши дни. С образованием I Интернационала Лавров
стал его членом и находился в самых дружеских отношениях с
Марксом и Энгельсом. В 80-е годы ему принадлежала забота об
изданиях народовольческого направления. Им помещены крупные
статьи в «Календаре Народной Воли» и «Вестнике Народной Во¬
ли». В 90-е годы участвовал в заграничной группе «Старых наро¬
довольцев».
В. И. Ленин высоко ценил заслуги Лаврова и назвал его ве¬
5 Лавров П. Л. Избр. соч., т. 1. М., 1934, с. 226.
2 Там же, с. 237.
3 Там же, г. 2, 22.
4 Вперед, № 2, с. 242.
9

тераном революционной теории. Многие общественные деятели
и историки поражались его необыкновенной эрудиции. Такую об¬
разованность Луначарский назвал «чудом энциклопедичности».
Еще большее впечатление производит высота его нравственных
принципов, что может и должно служить образцом и в наше вре¬
мя. Лавров — деятель и мыслитель домарксистской эпохи, так
много сделавший для торжества ее в России.
Одним из самых активных оппонентов Лаврова был Ткачев.
Вступление его в общественную жизнь относится к началу
60-х годов, когда ему было едва ли 17 лет. Он прожил короткую,
но боевую жизнь революционера. Основная его деятельность про¬
текала вне России. Будучи приглашенным в качестве сотрудника
журнала «Вперед», он, однако, выразил решительное несогласие
с его направлением и в 1874 году в известной книге «Задачи ре¬
волюционной пропаганды в России» сформулировал теоретиче¬
ские основы нового направления в революционной жизни Рос¬
сии, получившего название русского якобинства, или бланкизма.
Ткачев представлял собой деятеля разносторонних интересов,
внимательно следившего за развитием общественно-научных тео¬
рий и идей. Он изучил и признавал экономическую теорию
Маркса, и в известном смысле она служила ему руководящим
принципом в объяснении многих явлений жизни. Но в плане по¬
литическом ему не удалось понять марксизм, и, встав на сторону
Бланки, он провозгласил себя его учеником.
В целом русский бланкизм не вышел за рамки народниче¬
ства, оставаясь одной из его оригинальных форм. Ткачев с оди¬
наковой страстью отвергал и лавризм, и бакунизм. Он не верил
в тезис Лаврова о подготовлении революции, считая пропаганду
напрасной тратой сил и жизней. Так же отрицательно смотрел он
и на уверенность бакунистов поднять народ на всероссийский
бунт. Он разработал свой вариант русской революции: «Револю¬
ции делаются революционерами, а революционеров создают со¬
циальные условия окружающей их среды... Всякий народ — в
силу самих условий своей социальной среды — есть революцио¬
нер; он всегда может, он всегда хочет сделать революцию, он
всегда готов к ней» К
Для объяснения своей точки зрения автор указывает на посте¬
пенное уменьшение шансов революции в связи с процессами, ко¬
торые вызвала крестьянская реформа. Распадается единство
крестьян, начинает разлагаться община, растет кулачество, укреп¬
ляется торгово-промышленная буржуазия. Все эти явления по¬
лучают отрицательную оценку. Ткачев устанавливает обратную
зависимость успеха революции от степени развития буржуазных
отношений — чем сильнее буржуазия, тем меньше шансов на
успех революции. Из этого вытекает необходимость торопить со¬
бытия, ускорять их: «Теперь или очень не скоро, быть может,
никогда. Теперь обстоятельства за нас, через 10, 20 лет они бу¬
дут против нас» 2.
В 1875 году Ткачеву удалось организовать журнал «Набат»,
где он стал редактором. Новый орган был призван — «бить в
набат, призывать к революции — значит, указывать на ее необ¬
1 Т к а ч е в П* Задачи революционной пропаганды в России,
7Кенева, 1874, с. 17.
2 Там же, с. 16.
10

ходимость и возможность именно в данный момент, выяснить
практические средства ее осуществления, определить ближайшие
цели. Такова и будет задача нашего журнала» К Цель революции
состоит в освобождении народа от бесправия и эксплуатации, а
смысл ее заключен в радикальных изменениях всех обществен¬
ных и нравственных отношений в обществе. Такая революция
не может обойтись без насилия и кровавых столкновений. Само¬
стоятельно революции не возникают. Взятый сам по себе народ
не может понять ее необходимость и конечные результаты. На¬
род там, где сила, и именно сила должна санкционировать на¬
родную революцию. Такая сила у революционеров появится
только тогда, когда они захватят власть, декретируют основные
преобразования и призовут народ к борьбе. Захват власти осу¬
ществляет мощная, конспиративная организация или партия,
подготовить и осуществить такой акт ее первоочередная задача.
«Революционная партия все яснее и яснее начинает сознавать,
что без захвата государственной власти в свои руки невозможно
произвести в существующем строе общества никаких прочных и
радикальных изменений, что социальные идеалы, несмотря на их
истинность и разумность, до тех пор останутся несбыточными
утопиями, пока они не будут опираться на силу, пока их не при¬
кроет и не поддержит авторитет власти» 2.
Но захват власти не есть еще революция, а только ее прелю¬
дия. Революция начинается с движения народа по осуществлению
декретов, провозглашенных властью, точнее, революционным пра¬
вительством. Когда будут изменены внешние условия, народ пой¬
мет, что ему надо делать и как делать. Революция через захват
власти представлялась Ткачеву кратчайшим путем к социализму,
причем этот путь он считал чисто русским. Победа революции
может оживить общину, но без внешнего толчка она не имеет
ничего такого, чтобы сдвинуться с места. В такой связи у народа
выработается и укрепится идеал, который укажет путь движе¬
ния, осмыслит борьбу. В настоящее время народ есть сила рево¬
люционно-разрушительная, а не созидательная. Революционная
партия поможет народу стать силой строго созидательной. Цель
созидания — социализм. Именно в таком смысле партии при¬
дается решающее значение. Не менее своеобразно подходит Тка¬
чев к учету условий при строительстве социализма: «Меры, впол¬
не пригодные для практического осуществления социализма в
тех, например, местностях России, где существует общинное вла¬
дение, будут непригодны для тех местностей, где его не суще¬
ствует. Точно так же, как меры, пригодные для осуществления
социализма во Франции или Германии, окажутся совсем непри¬
годными в Америке и т. п.»3. Эти, как и многие другие положе¬
ния и выводы теоретика русского бланкизма, не требуют ком¬
ментариев.
Несмотря на то, что многие как в прошлом, так и теперь не
видят в Ткачеве защитника народа, он тем не менее был тако¬
вым и писал следующее: «Мы не тот разбойник, который говорил
распятому с ним Христу: «Спаси себя сам, сойди с креста, если
можешь!» Нет, мы говорим распятому народу: «Мы не станем
1 Набат, 1875, № 1, с. 2.
2 Набат, 1875, № 1, с. 6.
3 Т к а ч е в П. Избр. соч., т. 3, с. 424.
14

ждать, пока ты сам себя спасешь, пока ты сам сойдешь с креста,
мы хотим помочь тебе спастись, мы снимем тебя с креста!» 1
Ткачев вошел в летопись русской революционной истории
прежде всего как политический деятель и мыслитель. Значи¬
тельна его роль в идейном подготовлении и ускорении народо¬
вольческого движения, в революционизировании молодого поколе¬
ния. Критикуя заговорщическую тактику бланкизма и якобин¬
ства на русской почве, В. И. Ленин, однако, подчеркнул: «Под¬
готовленная проповедью Ткачева и осуществленная посредством
«устрашающего» и действительно устрашавшего террора попытка
захватить власть — была величественна» 2.
В. Д. Бонч-Бруевич, один из соратников Ленина, сообщает в
воспоминаниях: «В. И. Ленин обратил особое внимание на Тка¬
чева, говорил, что этот писатель несомненно был ближе других к
нашей точке зрения. Он внимательно изучал «Набат» и другие
издания Ткачева и очень хотел собрать все то, что Ткачев писал
в легальной прессе» 3. В сущности, сказанного вполне достаточно,
чтобы понять значение наследия Ткачева.
Картина идеологических направлений народничества, выражен¬
ных Бакуниным, Лавровым и Ткачевым, была бы неполной без
Михайловского, одного из самых авторитетных общественных де¬
ятелей той эпохи. То направление, которое связано с его именем,
некоторые историки называют критическим народничеством. Та¬
кое название можно считать условным, так как все теоретики
народничества так или иначе выражали свое несогласие друг с
другом с разной степенью доказательности, и Михайловский не
был исключением. Вместе с тем важно подчеркнуть, что все они
стояли на общей платформе защиты интересов крестьянства.
В демократическую публицистику Михайловский вошел в
1869 году своей нашумевшей статьей «Что такое прогресс?»,
опубликованной в некрасовском журнале «Отечественные запис¬
ки». Статья получила одобрение Герцена и вызвала массу откли¬
ков, в том числе и со стороны Лаврова. Некрасов сразу но до¬
стоинству оценил нового сотрудника и предсказал ему перспек¬
тивную будущность. В свою очередь, Михайловский сразу же
проявил себя защитником и хранителем наследия своих великих
современников и еще более великих предшественников. Он пи¬
сал: «Из-за Некрасова, Салтыкова, Елисеева выглядывали еще
образы — Добролюбова, Чернышевского, Белинского, как бы пе¬
редававших им свой авторитет... Примыкая к ним, вы чувство*
вали, что вступаете на историческую дорогу» 4. Надо тут же за¬
метить, что на протяжении всей своей жизни в литературе Ми¬
хайловский с достоинством отстаивал имена, идеалы и традиции
своих предшественников. Дело это, однако, было не только слож¬
ным, но и опасным. Защищать приходилось идеалы свободы, со¬
циализма и насущные права народа. На этом посту социолог,
публицист и критик находился более сорока лет. Органы охраны
и сыска царской России считали Михайловского одним из самых
опасных противников режима. Надо заметить, что в этом они
не сгущали краски. Сила Михайловского, по словам Веры Фиг¬
нер, состояла в умелой, на редкость талантливой критике тог¬
1 Набат, № 11—12, с. 6.
2 JI е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 173.
3 Красная летопись, 1932, № 3 (48), с. 113.
4 Михайловский Н. К. Поли. собр. соч., т. 7, с. 51.
12

дашней действительности. Этим подготовлялась почва для воспри¬
ятия идей гражданской свободы и революции. Не являясь ре¬
волюционером, он «вел нас к революции» 1. Эти слова ничем не
были и не могут быть опровергнуты.
В целом ряде своих выступлений Михайловским была создана
оригинальная система взглядов, которая активно воспринималась
и высоко ставилась разночинной интеллигенцией. Вслед за рабо¬
той о прогрессе появились многие другие, и большинство из них
рассматривались как выдающиеся явления не только журнали¬
стики, но и общественной жизни. Определив прогресс как стрем¬
ление людей к обществу социальной однородности, наш автор
в статье «Борьба за индивидуальность» стремится доказать лож¬
ность теории борьбы за существование. Закон борьбы за суще¬
ствование, говорит он, лишил теории равенства всякого смысла,
так как в факте недостатка средств жизни усматривается источ¬
ник прогресса. Выход из этого тупика Михайловский видел в
указании на идею борьбы за индивидуальность. Здесь наблю¬
дается синтез законов биологии и общественной жизни.
«Результат борьбы за существование есть приспособление к
исторически данной общественной среде. Результат борьбы за
индивидуальность — обратный: приспособление среды» 2. Процесс
развития есть процесс усложнения индивидуальности и ее совер¬
шенствования, это и есть борьба за индивидуальность. Борьба
за индивидуальность рассматривалась в широком диапазоне и
распространялась не только на личность, но и на партии, классы
и государства. В этой идее тогда видели революционный смысл.
Затем, уже в работе «Письма о правде и неправде», та же проб¬
лема рассматривалась иначе. Речь идет о 2 типах личностей,
действующих в обществе, практических и идеальных. «Практиче¬
ские типы — это те, которые быстро приспосабливаются ко вся¬
кой обстановке, как бы она ни была узка и душна, которые со¬
гласны существовать в виде любого колеса любой телеги... Иде¬
альные типы, напротив, слишком полны, слишком многосторонии,
чтобы уместиться в какой-нибудь тесной рамке... Личный интерес
практического типа и личный интерес идеального типа далеки
друг от друга, как небо от земли» 3. Понятно, революционные де¬
ятели угадывали себя во втором типе, и очень многие стремились
к этому.
Но призыв к борьбе и доказательство ее разумности сопровож¬
дался указанием на то, во имя чего и кого бороться: «Народ,
в настоящем смысле слова, есть совокупность трудящихся клас¬
сов общества. Служить народу — значит, работать на пользу
трудящегося люда. Служа этому пароду по преимуществу, вы
не служите никакой привилегии, никакому исключительному ин¬
тересу, вы служите просто труду» 4. Для Михайловского служба
народу означала больше чем постоянная защита его повседнев¬
ных интересов. Речь шла о более серьезном. Русский народ дол¬
жен и обязан проложить себе свой путь развития: «Мы верим,
что Россия может проложить себе новый исторический путь»5.
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч. М., 1932, т. 5, с. 475.
2 Михайловский Н. К. Поли. собр. соч., т. 1, с. 532.
3 Там же, т. 4, с. 458.
4 Там же, с. 659.
5 Там же, т. 4, с. 957.
13

Это желание в значительной степени основывалось на характер¬
ном представлении о ступенях и типах развития: община — бо¬
лее высокий тип развития, чем капитализм, хотя более низкая
ступень. Надо, однако, заметить, что о переходе России к социа¬
лизму, минуя капитализм, он говорил с оговорками, имея в виду
уменьшающуюся возможность некапиталистического пути.
Довольно много Михайловский писал о подпольных изданиях,
особое внимание обращают на себя «Письма социалиста», опуб¬
ликованные в журнале «Народная воля». Он преклонялся перед
мужеством и отвагой революционеров, особенно народоволь¬
цев.
Взгляды Михайловского не вышли за пределы общей теории
народничества, хотя в каждом из его теоретиков он видит опре¬
деленные пробелы, часто не замечая своих собственных. Так,
говоря о Бакунине, он отмечает: нельзя чувство противопостав¬
лять мысли. К Лаврову относит противоположный упрек —
нельзя положиться на мысль без чувства. О Ткачеве сказано еще
резче — нельзя благо народа вводить, насилуя народ. Не обо¬
шел он и Берви-Флеровского, создателя религии труда, заметив,
что религия труда пуста без науки. Все эти и многие другие за¬
мечания исходили из добрых намерений, но подобного рода кри¬
тика велась с позиций общенароднической методологии. Как на¬
родничество в целом, так и взгляды Михайловского оказались
открытыми для марксистской критики.
Отношение В. И. Ленина к Михайловскому претерпело значи¬
тельную эволюцию. В первых своих работах, особенно в книге
«Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-
демократов?» Михайловский подвергался резкой критике за на¬
падение на русских социал-демократов, за непонимание того, что
появление социал-демократического движения в России законо¬
мерное и перспективное явление. Обращено внимание на то, что
Михайловский «не заметил несовместимость метода Маркса с
его собственным методом» *. В статье, появившейся в 1914 году, —
«Народники о Михайловском» Ленин называет Михайловского
одним «...из лучших представителей и выразителей взглядов рус¬
ской буржуазной демократии в последней трети прошлого ве¬
ка» 2. И тут же пишет о «великой исторической заслуге Михай¬
ловского», не забывая указать на слабость его позиции3.
Так выглядят теоретические доктрины народничества, взятые
в их основных формах и направлениях. Они возникли и разви¬
вались почти одновременно. Действие их на разночинную интел¬
лигенцию и особенно на молодежь было исключительным. Один
из самых крупных, если не самый крупный, деятель революцион¬
ного подполья, Александр Михайлов, утверждал, что революцио¬
неры «дышали сильными глубокими убеждениями». Это и есть
трансформация общетеоретических положений и личные убежде¬
ния, а эти последние переходили в практику воздействия на лю¬
дей и общественные порядки. Практическая борьба революционе¬
ров не могла прямо вытекать из теории, она стимулировалась
прежде всего страданиями масс. Страдание же эксплуатируемого
населения далеко не всегда совпадало с возможностью и наличи¬
1 JI е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 183.
2 Там же, т. 24, с. 333.
3 Там же, с. 334.
14

ем революционных кризисов, а потому борьба уносила так много
жертв, не сопровождаясь прямым успехом.
Трагедия русских революционеров пореформенного периода в
том, что была готовность борьбы, но не было объективных усло¬
вий для борьбы. Чернышевский был одним из тех, кто это обна¬
ружил, но не для того, чтобы отказаться от борьбы. Он хорошо
знал, что каждый шаг в этом направлении ускоряет обществен¬
ный прогресс, обогащает революционную мысль, способствует
выработке революционных характеров и революционизирует об¬
щественное сознание. Многие утверждали, что Добролюбов уморил
себя непосильным трудом, а потому и упрекали его. Черны¬
шевский по-иному посмотрел на труд, часто действительно изну¬
рительный, с иной стороны: «Он чувствовал, что его труды могу¬
щественно ускоряют ход нашего развития, и он торопил, торо¬
пил время» 1. Собственно, эти слова Чернышевского могут быть
без сомнения обращены к нему же. Он видел невозможность в
данных условиях революции и тем не менее служил ей не толь¬
ко трудами, но и жизнью. Вся его сознательная жизнь была ре¬
волюционным поступком.
Именно для поступка создавались революционные организации.
В рассматриваемое время их насчитывалось несколько десятков,
но не масса их определяет историю, силу и значение подполья.
Этапные кружки и организации — вот то необходимое, что поз¬
волит понять процесс в целом. «Земля и воля» 60-х годов, кру¬
жок чайковцев, «Земля и воля» 70-х годов и «Народная воля» —
вот важнейшие вехи истории русского подпольного движения. Ме¬
жду ними оказывались события, которые своей исключительно¬
стью производили впечатление особой напряженностью и жерт¬
венностью.
Каждая организация имела свою программу, по виду они силь¬
но отличались, но в основе своей все они тождественны. Народ —
социализм — революция — определяли все. Были также тожде¬
ственны конечные цели. Но при такой общности начальных по¬
сылок каждая из организаций индивидуальна и неповторима,
даже при одинаковом названии. Если мы развитие народниче¬
ской идеологии обоснованно разделим на периоды: зарождение
(60-е гг.), расцвет (70-е гг.), упадок (80-е гг.), то с таким же
успехом можно подразделить историю подпольного движения.
Здесь явно определяются этапы: от первой «Земли и воли» до
кружка чайковцев, от них до второй «Земли и воли», а от нее
до «Народной воли» включительно. «Земля и воля» уже своим
названием отвергла царскую волю и начала путь борьбы за зем¬
лю и волю. Она также приняла от Герцена призыв идти в народ
и сделала определенный шаг в этом направлении, однако для
продолжительной борьбы у нее недоставало ресурсов. Настоящее
оживление в общественной жизни, в подпольном движении про¬
изошло после процесса над нечаевцами. Этот процесс дал силь¬
ный толчок для самосознания молодежи. Возникает сразу не¬
сколько кружков в столице. Но по своему составу, нравственно¬
му облику его членов, напряженности деятельности можно на
первое место поставить кружок чайковцев, возникший в 1869 году.
Главным принципом членов кружка было — нравственное до¬
стоинство вступающего. Этот критерий действовал вне зависимо¬
1 Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. М., 1957, т. 7,
с. 851.
15

сти от теоретических доктрин и политического направления.
Прежде чем стать революционером, надо быть высоконравствен¬
ным человеком. Очевидно, поэтому нельзя считать случайным
такой удивительный подбор личностей в этом обществе: Купри¬
янов, Кропоткин, Перовская, Желябов, Клеменц, Чарушин, Сине¬
губ и многие другие. Некоторые из списка членов кружка стали
личностями историческими. Руководящим мотивом поступков
чайковцев была идея долга образованной личности перед наро¬
дом. Велась большая работа в рабочей среде, их последователь¬
ными учениками были такие, как Петр Алексеев. Много было
сделано по организации книжного дела для народа. В кружке
участвовали талантливые писатели, написавшие популярные кни¬
ги для популярного чтения. Ставилась задача создания партии
народной из народа. Был проявлен большой интерес к работам
Маркса. Имя Маркса и его труды приобрели громадную популяр¬
ность в России: переведены на русский язык такие работы, как
«Капитал», «Гражданская война во Франции», «Нищета филосо¬
фии» и др. Даже портрет Маркса используется в революционных
целях. У Маркса появляются преданные ему друзья нз русских
революционеров. Но в целом марксизм, как новая система взгля¬
дов и практика революционной борьбы пролетариата, не был
воспринят и не мог быть воспринят. Революционеры-семидесят¬
ники смотрели на работу Маркса и Энгельса как на простое до¬
казательство правильности их борьбы. Суть дела здесь в том,
что в то время деятели революционного движения не видели
принципиального различия между крестьянством и рабочим клас¬
сом, для них все растворялось в понятии «трудящиеся».
С именем чайковцев связана широкая волна движения моло¬
дежи в народ, явления исключительного и беспрецедентного, и
по сей день не вполне исследованного различными науками.
Хождение в народ (1873—1875 гг.) представляется удивительным
подвигом молодой России и не менее удивительной трагедией.
Два больших процесса «50-ти» и «193-х», происходивших один за
другим в 1877 и 1878 годах, — свидетельство этого вывода.
Изучение кружковой деятельности («Москвичи», долгушннцы,
Киевская коммуна, кружки Дьякова, Ковалика, Лермонтова, Гри¬
боедова и др. более мелких групп) и итогов хождения в народ
приводит определенный круг революционеров к мысли о созда¬
нии единой централизованной, строго конспиративной организа¬
ции. Такая организация возникла в 1876 году, она получила на¬
звание «Земля и воля». Такое название подчеркивало традиции,
идущие от «Земли и воли» 60-х годов. В инициативной группе
нового общества оказались наиболее талантливые и известные
революционеры — супруги М. и О. Натансон, Клеменц, А. Михай¬
лов, Плеханов и др. Им удалось создать организацию на впервые
введенном принципе демократического централизма. «Земля и
воля» имела свой печатный орган того же наименования и раз¬
вернула широкую деятельность по разным направлениям: рабо¬
та в рабочей среде, организация длительных поселений в народе,
дезорганизаторская деятельность, общение с расколом, либераль¬
ным обществом и т. д.
Первым шагом в практической деятельности землевладельцев
явилась Казанская демонстрация в Петербурге 6 декабря 1876 го¬
да, на которой со страстной революционной речью выступил Пле¬
ханов. Рядом с оратором было развернуто красное знамя со сло¬
вами: «Земля и воля». Это была первая массовая демонстрация
16

в столице, организованная революционерами-народниками. «Земля
и воля» оставила глубокий след в истории революционного дви¬
жения и сумела воспитать целую плеяду выдающихся револю¬
ционеров. В. И. Ленин с большим уважением относился к земле-
кольцам и их организацию называл образцовой, которая должна
служить примером.
Развитие деятельности «Земли и воли» по всем ее направле¬
ниям, суровые приговоры по процессам, открытые выступления
революционных групп на юге России сильно обострили полити¬
ческую обстановку в стране. Усиление правительственной реак¬
ции порождало со стороны революционеров меры защиты. Воз¬
никла мысль о вооруженном сопротивлении при аресте. Стали
разрабатываться меры по освобождению товарищей из тюрем и
мест заключения. Вставал резко вопрос о защите подполья от
проникновения шпионов. Борьба становилась все более и более
ожесточенной. Террор ужесточился, вызывая обратные меры. По¬
следовали один за другим акты мести и расплаты. За истязание
в тюрьме революционера Боголюбова по приказу генерала Тре-
пова Вера Засулич 24 января 1878 года совершила покушение на
него. Тренов был серьезно ранен, а преданная суду присяжных
покушавшаяся оправдана. Этот факт, безусловно, указывал на
сочувствие общества тем, кто боролся с беззаконием. Вслед за
Треповым началась подготовка заговора против шефа жандар¬
мов Мезенцева. Это была также ответная мера за ужесточение
приговора по делу «193-х» и за вынесение военным судом в Одес¬
се приговора к смертной казни Ковальского, человека известного
и уважаемого в подполье. Во главе заговора стоял А. Михайлов,
а осуществил расправу с Мезенцевым Кравчинский.
Террор политического направления превращался в систему
действий, а это находилось в резком противоречии с программой
«Земли и воли». Кроме того, деятельность землевольцев была
ориентирована на деревню, а теперь борьба развернулась в горо¬
де. Поселения в деревне гибли повсеместно, деревня была не
приспособлена к конспиративной деятельности. Становилось оче¬
видным, что без политической свободы и определенных конститу¬
ционных прав граждан пропаганда невозможна. Необходимо за¬
воевание политических прав и гражданских свобод. «Земля и
воля» вступила в полосу кризиса. Он разрешился тремя съезда¬
ми — в Липецке, Воронеже и в Петербурге. «Земля и воля»
распалась на две организации, возникли одновременно «Народная
воля» и «Черный передел». Чернопередельцы не оставили своей
деятельностью значительного следа, а народовольцы между тем
сумели повести революционную борьбу с царизмом с необыкно¬
венным напряжением сил и большим размахом.
Энгельс так определял задачу «Новой воли»: «Разбить роковую
силу застоя, выбить на минуту народ и общество из состояния
косности и неподвижности, произвести такой беспорядок, который
понудил бы правительство и народ заняться внутренним пере¬
устройством, который всколыхнул бы спокойное народное море
и вызвал бы всенародное внимание и всенародный энтузиазм к
делу полного общественного перерождения. А результаты явятся
сами собою, и именно те, которые возможны, желательны и осу¬
ществимы для данной эпохи» К
Направление деятельности «Народной воли» определялось
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 489—490.
2 Блестящая плеяда
17

основной задачей — укрепление и расширение своих прав. Строи¬
лась партия на принципах централистического демократизма. Она
вскоре обросла целым рядом организаций и групп разной степе¬
ни близости к Исполнительному Комитету и разного значения.
Исполнительный Комитет «Народной воли» представлял собой
самостоятельную силу, он никому не подчинялся и все дела вел
сам и пополнялся новыми членами с особой тщательностью. Ра¬
бота шла по строжайшим принципам конспирации. Для безопас¬
ности в III отделение был внедрен свой человек, который давал
ценнейшую информацию для руководства. Быстро возрастал
авторитет партии, особенно с того момента, когда стала регуляр¬
но выходить из печати газета «Народная воля». При устройстве
типографии появилась не только предусмотрительность, но и ис¬
кусство конспиративного дела. Никому ни до, ни после «Народ¬
ной воли» не удалось так широко поставить дело печати внутри
страны. Дело велось талантливыми публицистами, в их числе
был Михайловский.
Работа направлялась из единого центра, но шла в разных на¬
правлениях. Была создана рабочая организация, и она издавала
«Рабочую газету». Были также военная организация, студенче¬
ская и несколько групп в центре и провинции. Большим автори¬
тетом пользовалась московская организация «Народной воли».
Но, пожалуй, наибольшие усилия требовались для организации
покушений на императора Александра II. Здесь был достигнут
успех, но стоил он слишком дорого. Партия была разгромлена,
и восстановить ее не удалось.
Маркс, Энгельс, Ленин с большим уважением относились к
«Народной воле» и народовольцам, понятно, они отмечали и сла¬
бости этого движения, но для них они были героями и гордостью
всего освободительного движения.
После «Народной воли» в России наступила полоса глубокой
и длительной реакции. Настоящий подъем новой волны освобо¬
дительного движения обозначился в 90-е годы, с выступлением
на общественной арене рабочего класса.
Из сказанного без каких-либо натяжек следует вывод о том,
что ни родоначальники, ни теоретики, ни революционные органи¬
зации никогда не смотрели на марксизм как на нечто враждеб¬
ное. Более того, деятели народнического движения приложили
максимум усилий для перевода и распространения работ Маркса
и Энгельса. В свою очередь, Маркс и Энгельс находились со мно¬
гими из них в дружеских отношениях и переписке. Они оказы¬
вали им помощь. Сам характер отношений исключал противо¬
стояние и враждебность. В. И. Ленин так выразил отношение
своих учителей к русским революционерам: «Маркс и Энгельс,
оба знавшие русский язык п читавшие русские книги, живо ин¬
тересовались Россией, с сочувствием следили за русским рево¬
люционным движением и поддерживали сношения с русскими
революционерами» К И в этой же статье продолжает: «Героиче¬
ская борьба малочисленной кучки русских революционеров с мо¬
гущественным царским правительством находила в душах этих
испытанных революционеров самый сочувственный отзвук»2.
После этих слов нельзя было назвать марксистами тех, кто на¬
зывает народников врагами и даже злейшими врагами марксиз¬
1 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 13.
2 Там же.
18

ма. В работах Ленина мы постоянно находим указание на то,
что необходимо воспринять революционную сторону народниче¬
ства ‘.
Очевидно, из сказанного вытекает вывод о родственном взаи¬
моотношении народничества и марксизма, так как эти отношения
есть не что иное, как отношения пролетариата и крестьянства.
Такой вывод вполне объясняет, почему Ленин считал названных
революционеров предшественниками социал-демократии. Их тео¬
рии не могут быть названы антинаучными и тем более реакци¬
онными. Это были теории, отразившие поступательный процесс
развития русской общественной мысли, когда идеи крестьянского
демократизма встречались с демократизмом пролетариата.
Даже, казалось бы, совершенно открытый для критики взгляд
на общину имеет, по Ленину, иной смысл, чем тот, который усва¬
ивался как реакционный. Ленин говорил о необходимости защи¬
ты общины от нападок реакционеров2.
Более столетия осуждалась и считалась антинаучной идея це¬
лого поколения, начиная от Герцена и кончая Лавровым, о при¬
общении крестьянства к социализму, а Ленин в этой идее увидел
«великое социалистическое зерно»6. В статье «О кооперации»
В. И. Ленин считает необходимым изменить отношение к взгля¬
дам и деятельности представителей демократического социализ¬
ма, начиная с Роберта Оуэна. После завоевания власти пролета¬
риатом их идеи приобретают иной смысл и могут быть исполь¬
зованы в кооперативном строительстве» 4.
Те, кто изучает народничество, обязаны следовать именно та¬
кому совету.
* * *
С. М. Кравчинский (1851—1895) — один из самых выдающихся
революционеров эпохи народничества. Не будучи авторитетом
подавляющей силы, он тем не менее стоит рядом с ними, олице¬
творяя своей личностью наиболее характерные черты семидесят¬
ника. В нем гармонически сочетались отвага, стремление оказать
помощь ближнему, необыкновенная сила воли, трудолюбие и
жертвенность.
Для применения и проявления этих качеств нужна определен¬
ная среда, необходимая предпосылка. Такой предпосылкой яви¬
лось страдание народа, его протест «против остатков крепостни¬
чества во всем строе русской жизни» 5. Критическое отношение к
жизни помогло Кравчинскому понять потребности времени и
встать на защиту «исстрадавшихся масс».
Жизненный путь Степняка-Кравчинского сложен и богат важ¬
ными событиями. Он происходил из привилегированной среды.
Учился в военной гимназии, проявляя незаурядные способности,
вращался в среде революционно настроенной молодежи. Затем
учился в Петербургском военном училище, по окончании которо¬
го служил в армии несколько лет и вышел в отставку. Поступил
1 JI е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 232.
2 Там же, т. 6, с. 344.
3 Там же, т. 35, с. 263.
4 Там же, т. 45, с. 375—376.
5 Там же, т. 19, с. 169.
2*
19

в Лесной институт, но и здесь ои пробыл недолго.
На рубеже 60-х и 70-х годов у него сложилось твердое убеж¬
дение в необходимости посвятить себя делу революционной борь¬
бы. События этих лет (покушение Каракозова на Александра II,
нечаевское движение и политические процессы) способствовали
этому. Кроме того, владея четырьмя иностранными языками, он
был знаком со всеми новинками общественных теорий. Он тща¬
тельно изучил в подлиннике «Капитал» К. Маркса. Серьезный
интерес проявлял и к отечественной истории. Будучи вольнослу¬
шателем Московского университета, Кравчинский занимался под
руководством знаменитого историка С. М. Соловьева, автора
«Истории России с древнейших времен».
В 1872 году Степняк переехал в Петербург и обратил на себя
внимание чайковцев. Вступление в кружок чайковцев становится
вехой его биографии. Здесь он находит таких друзей, как С. Пе¬
ровская, П. Кропоткин, JI. Шишко и многие другие. В революци¬
онной среде считалось за честь принадлежать к такому кругу
личностей.
В кружке чайковцев получила развитие идея хождения в на¬
род. В нем же нашлись и первые инициаторы невиданного мас¬
сового движения. Ими были Сергей Кравчинский и Дмитрий Ро¬
гачев. В крестьянской одежде, два дворянина по происхождению
и они же два офицера армии под видом пильщиков пошли в
народ. В своей «Исповеди» Д. Рогачев рассказывает об их зна¬
комстве с крестьянами и о том, что через месяц их арестовали,
но им удалось бежать. Девизом этой новой жизни стали слова
Кравчинского, обращенные к Рогачеву: «Отныне мы принадлежим
народу и только пароду»
Полицейские розыски и массовые аресты вынудили Степняка
оставить Россию, этим он избежал участи тех, кто был привле¬
чен к ответственности по делу двух больших судебных процессов
(процесса «50-ти» и процесса «193-х»). Интерес к положению и
судьбам балканских народов определил его дальнейшее поведе¬
ние: в 1875 году началось восстание в Боснии и Герцеговине, в
котором он принял активное участие вместе со своими земляка¬
ми, в том числе и с товарищами по кружку чайковцев.
Подавление восстания побудило Кравчинского вернуться в
Россию для продолжения начатой борьбы, но ненадолго. Его за¬
хватывает движение в Италии, и он в 1877 году отправляется
туда. Будучи страстным сторонником и поклонником Гарибальди,
Степняк быстро знакомится с новой средой и разрабатывает план
восстания в одной из провинций Италии. Развить партизанскую
войну не удалось, и он был арестован, приговорен к смертной
казни, однако помилован в связи с коронацией нового короля.
Находясь за границей, Степняк познакомился со многими круп¬
ными общественными деятелями и революционерами, в том числе
с Бакуниным и Лавровым. Эти знакомства оказали на него боль¬
шое влияние и нашли выражение в его публицистической дея¬
тельности. Тяготение к бакунинскохму анархизму имело преобла¬
дающее значение. В мао 1878 года Кравчинский возвращается в
Петербург и становится активным деятелем тайной организации
«Земля и воля».
Внутрепнее положение России в это время представлялось
крайне обостренным. Только что закончились процессы по делу
1 Былое, 1924, № 24, с. 75.
20

пропаганды в империи и вынесены суровые приговоры. Некото¬
рые его близкие товарищи были приговорены к длительным сро¬
кам каторжных работ. Они оставили завещание и просили остав¬
шихся на воле усилить борьбу, невзирая па трудности и жертвы.
Среди подписавших завещание был и ближайший друг Кравчин-
ского Дмитрий Рогачев. Еще одно событие обратило на себя
внимание не только русской, но и западноевропейской обществен¬
ности. Известная революционерка Вера Засулич на следующий
день после окончания процесса «193-х» ранила градоначальника
Петербурга генерала Хренова. Суд присяжных, руководимый
А. Кони, оправдал подсудимую. События такого характера всегда
вызывают особый интерес п заостренное внимание. Началась но¬
вая полоса революционной борьбы. Как раз к маю месяцу
1878 года относится начало организации заговора против шефа
жандармов Мезенцева, одного из самых приближенных к импе¬
ратору деятелей правительства. В этом заговоре принял участие
и Кравчинский, который 4 августа того же года нанес смертель¬
ный удар Мезенцеву на Михайловской площади столицы, суАмев
при этом скрыться от преследования. Случай исключительный.
Требовалось объяснить случившееся. Кравчинский берется за
это и готовит брошюру «Смерть за смерть», которая вскоре была
опубликована в «Вольной русской типографии». Вместе с тем его
вводят в состав печатного органа землевольцев в качестве одного
из редакторов. Брошюра «Сгиерть за смерть» называлась так по¬
тому, что посвящалась «святой памяти мученика Ивана Мартыно¬
вича Ковальского», казненного в Одессе 2 августа 1878 года за
революционную деятельность и за вооруженное сопротивление
при аресте. Почти одновременно с брошюрой «Смерть за смерть»
появляется новая брошюра — «Заживо погребенные», опублико¬
ванная в той же типографии. В ней содержались факты зверско¬
го обращения с заключенными долгушиицами в тюрьмах Харь¬
ковской губернии. Этот документ имел исключительное влияние
на молодежь и явился прямым толчком для составления плана
покушения на князя Кропоткина. Концовку к «Заживо погребен¬
ным» написал Кравчинский. Сам факт убийства Мезенцева и два
важных, один за другим вышедших документа ярко революцион¬
ного содержания вызвали исключительные меры правительства.
Положение Кравчинского с каждым днем становилось все опас¬
нее. III отделение сумело установить, что одно лицо скрывается
за тремя поступками и этим лицом является Кравчинский. «Зем¬
ля и воля» предложила и организовала ему выезд из России.
Через Варшаву он прибыл в конце ноября 1878 года в Швейца¬
рию и уже больше не возвращался на родину. Однако безопас¬
ность в Швейцарии была очень относительной. Правительство лю¬
бой ценой стремилось вернуть Кравчинского, объявив его уголов¬
ным преступником. Все же власти Швейцарии не согласились на
выдачу, и притязания русских властей не были удовлетворены.
Но тайная разведка постоянно охотилась за ним, где бы он ни
находился, и это продолжалось до самой его смерти.
В это время «Народная воля» поручила ему представлять ее
за пределами России. Эту почетную п ответственную миссию он
вместе с П. JI. Лавровым выполнял с большим энтузиазмом и
гордостью. Вместе с тем он занимался различными переводами,
в том числе перевел с итальянского «Спартак» Р. Джованьоли.
«Спартак» вышел в журнале «Дело» в нескольких номерах за
21

4880 год. Это представлялось важным событием в русской жур¬
налистике.
Кравчинский принял самое деятельное участие в жизни рус¬
ской эмиграции, которая постоянно обсуждала проблемы револю¬
ционного движения и возможные пути развития России. На этой
почве ему удалось познакомиться с Марксом и Энгельсом, кото¬
рые высоко оценивали отвагу и ум революционера из России.
Вскоре по конспиративным обстоятельствам ему пришлось уехать
в Италию, где его мало кто знал и где были условия для лите¬
ратурной работы. В октябре 1881 года в Милане он приступил к
написанию «Подпольной России» в виде отдельных очерков для
итальянской газеты. Отдельной книгой она была издана в
1882 году. Эта работа составила ему имя и явилась прекрасным
памятником выдающимся деятелям революционной эпохи. Вскоре
«Подпольная Россия» с итальянского была переведена на русский
и английский и приобрела редкую популярность. Предисловие
к книге Г1. Лаврова как бы подчеркивало правдивость и автори¬
тетность этой повести. Лавров, таким образом, становился пер¬
вым критиком и ценителем первой крупной работы Кравчинско¬
го. Кстати, И. С. Тургенев тоже прочел ее одним из первых и
отметил даровитость ее автора.
Следующей крупной работой Степняка был роман «Карьера
нигилиста» или его другое название «Андрей Кожухов». Он по¬
явился в 1889 году на английском языке и имел еще больший
успех, нежели «Подпольная Россия». Сам автор писал о романе
так: «Будучи свидетелем и участником движения, поразившего
даже врагов своею безграничною способностью к самопожертво¬
ванию, я желал представить в романтическом освещении сердеч¬
ную и душевную сущность этих восторженных друзей человече¬
ства, у которых преданность своему делу достигла степени вы¬
сокого религиозного экстаза, не будучи сама по себе религией» *.
СЕДОВ М. Г.
1 Степняк -Крав чине кий С. Соч. М., 1958, т. 1, с. 622.

С.Л/1.Степняк-Кравчинский
АНАРШ КОЖУХОВ
Роман
из эпохи 70-х голов

Часть первая
ЭНТУЗИАСТЫ
ГЛАВА I
НАКОНЕЦ!
Елена наскоро окончила свой скромный обед в ма¬
леньком женевском ресторане — излюбленном сборном
пункте русских эмигрантов — и отказалась от кофе. Она
обыкновенно позволяла себе эту роскошь с тех пор, как
ей посчастливилось раздобыть урок русского языка, но
сегодня она торопилась. У нее в кармане лежало давно
ожидаемое письмо из России *, только что переданное ей
старым седым часовщиком, который получал на свое
имя всю ее заграничную корреспонденцию, и она горе¬
ла нетерпением передать драгоценное послание своему
другу Андрею. Хотя оно и относилось непосредственно
к нему, но, наверное, содержало известия общего харак¬
тера.
Перекинувшись несколькими словами с одним из то¬
варищей по изгнанию, девушка прошла между рядами
столиков, за которыми сидели рабочие в блузах, и вы¬
шла на улицу. Было только половина восьмого; она уве¬
рена была, что застанет Андрея дома; он жил поблизо¬
сти, и через пять минут она была у его двери; ее краси¬
вое, несколько холодное лицо слегка раскраснелось от
быстрой ходьбы.
Андрей был один и читал какую-то статистическую
книгу, делая из нее выписки для своей еженедельной
статьи в русской провинциальной газете. Он повернул
голову и поднялся, протягивая руку гостье.
— Вот вам письмо, — сказала Елена, здороваясь
с ним.
— А! — воскликнул он. — Наконец-то!
Это был молодой человек, лет двадцати шести или се¬
ми, с серьезным, добрым лицОхМ и правильными черта¬
25

ми. Лоб его носил отпечаток ранних забот, и глаза име¬
ли задумчивое выражение, но это не нарушало впечатле¬
ния решимости и спокойствия, производимого его
сильною, хорошо сложенною фигурою.
Легкий румянец покрыл его лоб, в то время как
пальцы его тонкой мускулистой руки с нервной торопли¬
востью распечатывали конверт. Он развернул большой
лист бумаги, покрытый далеко отстоявшими друг от дру¬
га строками, написанными мелким, неровным почерком.
Елена выказывала не менее нетерпения, чем он сам; она
подошла к нему и положила руку на плечо, чтобы тоже
заглянуть в письмо.
— Сядьте лучше, Лена, — сказал молодой человек. —
Вы заслоняете свет вашими локонами.
Бедно обставленная комнатка плохо освещалась не¬
большой лампой под зеленым абажуром. Только ножки
нескольких простых стульев и нижняя часть комода из
красного дерева были освещены надлежащим образом.
Желтые обои с развешанными на них дешевой олеогра¬
фией швейцарского генерала Дюфура, стереотипным пей¬
зажем, фотографией умершего мужа хозяйки и ее соб¬
ственным школьным дипломом, под стеклом и в золотой
рамке, — все это погружено было в полумрак, очень вы¬
годный для картин, но лишавший возможности читать.
Андрей подвинул еще один стул к круглому обеден-
пому столу, покрытому книгами и газетами, и повернул
лампу так, чтобы она освещала часть стола, служившую
ему пюпитром. Елена села подле него и придвинулась
так близко, что волосы их соприкасались, но оба они
были слишком поглощены чтением, чтобы обращать на
это внимание. С чисто женским проворством Елена бы¬
стро пробежала страницу и первая высказала свое мне¬
ние.
— В письме ничего нет! — сказала она. — Все это
вздор! Нечего даже терять время на чтение.
Этот странный совет не возбудил, однако, удивления
со стороны Андрея, и он спокойно ответил:
— Обождите минутку. Я узнаю почерк Жоржа, а он
обыкновенно вставляет кое-что интересное. Во всяком
случае, прочесть недолго: «Дорогой Андрей Анемподис-
тович, спешу известить вас...» гм... гм... «ввиду сильных
морозов...» гм... гм... «овцы и телята...» гм... гм... — бор¬
мотал Андрей, быстро пробегая строчки глазами.
— А вот тут что-то о домашних делах. Давайте
прочтем.
26

«Что касается домашних дел, — Андрей читал тоном
канцелярского чиновника, делающего рапорт, — изве¬
щаю вас, что сестра Катя вышла замуж за... она его
встретила прошлой осенью в... муж оказался человеком
без принципов и чувства чести... хуже того... она в от¬
чаянии... Я бы никогда не думал, что она... Отец крайне
огорчен... седые волосы... Мы надеемся только, что все-
облегчающее время, утешитель страждущих...»
Патетическое излияние было прервано веселым сме¬
хом Елены, или Лены, как ее называл ее друг.
— Сейчас видно, — сказала она, — что поэт писал.
Ничуть не обиженный такой неуместной веселостью,
Андрей продолжал читать, быстро бормоча сквозь зубы
конец письма.
— Да, вы были правы, не стоило читать, — сказал
он наконец, не обнаруживая, однако, никакой досады.
Затем он обернулся, как бы ища чего-то.
— Вот, — сказала она, взявши с камина маленькую
черную склянку, стоявшую рядом со спиртовой машин¬
кой, на которой он готовил свой утренний чай.
Он тщательно расправил письмо и, обмакнув в склян¬
ку, переданную ему Леной, кисточку, несколько раз про¬
вел ею по лежащей перед ним странице.
Черные строчки, написанные обыкновенными черни¬
лами, быстро исчезли, как бы растворясь в едкой жидко¬
сти; на мгновение бумага осталась совершенно белой.
Потом на ней что-то ожило и задвигалось; из сокровен¬
ных ее недр появились как бы выброшенные из глуби¬
ны, спеша и толпясь, одна за другой буквы, слова, фра¬
зы — здесь, там, повсюду. Это была беспорядочная ва¬
тага, напоминавшая разбуженных утренним сигналом
солдат, когда они спешат оставить палатки и занять мес¬
то в строю.
Наконец движение прекратилось; буквы останови¬
лись на своих местах; кое-где еще какое-нибудь запоз¬
давшее слово или буква старались порвать застилавший
их тонкий покров и незаметно проскальзывали на свои
места, рядом с другими, более проворными товарищами;
но в верхней части страницы все пришло в порядок.
Вместо прежних фиктивных слов стояли густые строч¬
ки, написанные мелким почерком и готовые открыть на¬
конец верно сохраненную тайну Андрею и Лене. Оба
наклонились над столом, взволнованные долгим ожида¬
нием.
— Я буду читать вам! — воскликнула Лена. И пре¬
27

жде чем Андрей успел возразить или как-нибудь иначе
защитить свою собственность, нетерпеливая девушка
вырвала письмо и начала:
— «Дорогой брат! Наши друзья поручили мне отве¬
тить на твое письмо и сказать, что мы всей душой сочув¬
ствуем плану твоего возвращения в Россию. Мы чувство¬
вали потребность в твоем присутствии среди нас гораздо
чаще, чем ты думаешь, но не решались вызывать, зная
слишком хорошо, с какими это связано опасностями для
тебя. Мы решили позвать тебя только в случае крайней
необходимости, — и вот теперь этот момент наступил.
Ты знаешь, конечно, по газетам о наших недавних побе¬
дах, но ты, вероятно, не знаешь, какой дорогой ценой
они нам достались. Наша организация понесла тяжелые
потери; несколько наших лучших товарищей погибло;
жандармы полагают, что они окончательно нас раздави¬
ли, но мы, конечно, выпутаемся. Теперь есть более чем
когда-либо желающих присоединиться к нам, но все это
народ неопытный. Мы не можем более обойтись без тебя.
Приезжай, мы все тебя ждем — старые друзья, которые
никогда тебя не забывали, и новые, не менее нас жела¬
ющие приветствовать тебя. Приезжай как можно ско¬
рее!»
Лена остановилась. Она глубоко радовалась за Анд¬
рея, с которым была в большой дружбе. Поднявши голо¬
ву, она взглянула на него глазами, полными симпатии,
но увидела только коротко остриженные черные волосы,
жесткие, как лошадиная грива. Он отодвинул свой стул
и, перегнувшись через спинку его, оперся подбородком
на руку и казался всецело поглощенным созерцанием не¬
ровностей елового пола. Лене некогда было задаваться
вопросом: избегает ли он ее взгляда или просто боится
света лампы; она продолжала читать дальше.
В письме говорилось довольно пространно о разных
отвлеченных вопросах; в нем сообщалось о значительных
переменах в практической программе и в ближайших це¬
лях партии.
«Все это, — заключал автор письма, — может быть,
удивит и возмутит тебя в первую минуту, но я не сомне¬
ваюсь, что очень скоро ты, как практик, согласишься с
нами...»
Тут Лене пришлось перевернуть страницу, и ее сразу
остановила бессмысленная болтовня фиктивного пись¬
ма; она на минуту забыла* что его нужно смыть для
того, чтобы обнаружился настоящий текст. Первые сло¬
28

ва, которые она нечаянно прочла, произвели на нее впе¬
чатление фарса, врывающегося в серьезную драму.
Она взяла склянку и провела по остальным страни¬
цам; в несколько секунд они тоже преобразились, напо¬
добие первой, но вид их был несколько иной. Обыкно¬
венное письмо прерывалось кое-где длинными шифро¬
ванными местами, содержавшими, очевидно, особенно
важные известия. Шифр служил гарантией на тот слу¬
чай, если полиция обнаружит особую подозрительность
и, не довольствуясь чтением письма, употребит химиче¬
ские средства для исследования скрытого содержания.
Сначала шифрованные места попадались только из¬
редка, и группы сплоченных цифр поднимались над ров¬
ными строками обычного писания подобно кустарникам
среди ровного поля; но мало-помалу эти кучки цифр
густели все более и более, пока наконец посредине тре¬
тьей страницы они не превратились в целый лес, как в
таблицах логарифмов, без всяких знаков препинания.
— Вот вам, Андрей, приятное времяпрепровожде¬
ние! — сказала Лена, указывая на количество шифра. —
Я уверена, что Жорж нарочно для вас постарался!
— Хороша услуга, нечего сказать! — ответил моло¬
дой человек.
Он терпеть не мог заниматься разбором шифрован¬
ных писем и часто говорил, что это для него своего рода
телесное наказание.
— Знаете, — продолжал он, — ведь нам придется
поработать часов шесть над этой прелестью.
— Вовсе уж не так много, лентяй вы этакий! Вдво¬
ем хмы соорудим это гораздо скорее.
— Я отвык от этой работы. Напишите мне, пожалуй¬
ста, ключ, чтобы освежить его в памяти.
Опа сейчас же исполнила его просьбу, и, вооружив¬
шись каждый листом бумаги, они терпеливо уселись за
работу. Это была нелегкая задача. Жорж пользовался
двойным шифром, употреблявшимся организацией; пер¬
воначальные цифры письма нужно было при помощи
ключа превратить в новый ряд цифр, а те, в свою оче¬
редь, превращались через посредство другого ключа уже
прямо в слова. Это давало возможность употреблять мно¬
го различных знаков для обозначения каждой отдельной
буквы азбуки и делало шифр недоступным для самых
проницательных полицейских экспертов. Но если в шиф¬
рованном письме попадалась какая-нибудь ошибка, оно
29

оставалось иногда загадкой даже для того, кому было
адресовано.
Жорж, как подобает поэту, далеко не был образцом
аккуратности и по временам доводил своих друзей до
отчаяния; не было никакой возможности найти в иных
частях письма что-либо, кроме нечленораздельных зву¬
ков, лишенных всякого намека на человеческую речь.
И, как нарочно, подобные трудности постоянно попада¬
лись, по-видимому, в самых интересных и важных ме¬
стах. Если Жорж, работавший в эту минуту на далекой
родине, не почувствовал сильного припадка икоты, то
это было никак не по вине его друзей, не переставав¬
ших бранить его.
Без помощи Лены Андрей не раз пришел бы в от¬
чаяние. Но у девушки был большой навык в разборе
шифров, и она имела талант угадывать недостающее.
Когда Андрей терял терпение и предлагал отказаться
от прочтения того или другого места, она брала оба
листа в руки и по какому-то особенному вдохновению
догадывалась, в чем состояла ошибка Жоржа. Более
двух часов употребили они на чтение отдельных шифро¬
ванных мест. В них заключались подробности поездки
Андрея в Россию, давались имена и адреса людей, к ко¬
торым он должен был обратиться на границе и потом
в Петербурге.
Андрей тщательно переписал все адреса на малень¬
кую бумажку и положил ее в кошелек с тем, чтобы вы¬
учить на память до отъезда. Теперь им оставалось ра¬
зобрать только один кусок письма, состоявший из
сплошного шифра; тут речь шла, очевидно, о чем-то
другом, — вероятно, очень опасном и компрометирую¬
щем, так как Жорж не поленился зашифровать каждое
слово.
Какую же роковую тайну скрывал этот непроницае¬
мый лес цифр? Андрей вглядывался в знаки, пытаясь
угадать их значение, но лес ревниво оберегал тайну,
дразня немой монотонностью своих рядов, при всем кап¬
ризном разнообразии цифр.
Отдохнувши несколько минут, они сели за работу,
с удвоенной энергией разбирая одно за другим шифро¬
ванные слова. Андрей выписывал букву за буквой до¬
бытые результаты; когда у него оказывалось достаточно
слов для целой фразы, он прочитывал ее Лене. Но пер¬
вые же разобранные слова так взволновали его, что он
не был в состоянии ждать окончания фразы.
30

— Что-то случилось с Борисом, я в этом уверен! —
воскликнул он. — Посмотрите сюда!
Лена быстро взглянула на лист, лежавший перед
Андреем^ и потом на свой собственный. Нечего было со¬
мневаться; дело касалось Бориса, одного из самых спо¬
собных и влиятельных членов их партии, и начало
фразы не обещало ничего хорошего — оно было даже
хуже, чем предполагал Андрей. Лена догадалась о зна¬
чении двух следующих букв, но не высказала своего
предположения вслух и продолжала диктовать:
пять, три.
— Семь, девять, — вторил Андрей, ища в ключе со¬
ответствующей буквы.
— Скорее! — нетерпеливо сказала Лена. — Вы разве
не видите, что это а?
Андрей записал зловещее а.
Следующая буква оказалась р, что было еще хуже...
Последовали третья, четвертая, пятая буквы, и по¬
следние сомнения исчезли. Не обмениваясь ни словом
больше, они продолжали расшифровывать с лихорадоч¬
ной торопливостью, и через несколько минут перед ни¬
ми, черным на белом, стояла фраза: «Борис недавно
арестован в Дубравнике».
Они взглянули друг на друга, совершенно растерян¬
ные. Аресты, подобно смерти, кажутся всегда нелепыми,
невероятными, даже когда их можно было предвидеть.
— В Дубравнике! На кой черт ему вздумалось ехать
й этот проклятый Дубравник?
— Посмотрим, что будет дальше, — сказала Лена, —
может быть, узнаем. Вероятно, есть какие-нибудь по¬
дробности об аресте.
Они опять принялись за свою томительно-медленную
работу, разобрав минут в десять, которые показались им
часом, следующую пару строчек. В них сообщалось, что
Борис и еще двое из его товарищей были арестованы
после отчаянного сопротивления *. Этого краткого изве¬
щения было достаточно, чтобы увидеть всю безнадеж¬
ность положения Бориса. Он — обреченный человек, ка¬
кова бы ни была его роль в этой стычке. По новому за¬
кону всякое участие в подобных делах наказывалось
смертью. Борис же не принадлежал к людям, способным
стоять сложа руки, когда другие сражаются.
— Бедная Зина! — вздохнули оба. Зина была жена
Бориса.
После короткой паузы Лена опять взялась за ряд
31

цифр, который скоро превратился в имя женщины, вы¬
звавшей у них сочувственный вздох.
— Зина, Зина! Неужели?.. — воскликнул Андрей.
Первой его мыслью было, что она тоже арестована.
Через пять минут томительной неизвестности оказа¬
лось, что он ошибся.
«Зина, — говорилось дальше в письме, — поехала
в Дубравник зондировать почву и посмотреть, нельзя ли
устроить побег Бориса».
— А, вот они что замышляют! Я так рад, — сказал
Андрей. — Тем скорее надо мне ехать.
За сообщением об участи Бориса следовал список
других жертв, попавшихся в руки полиции; говорилось
также о предстоящих процессах и о том, что предвидят¬
ся суровые приговоры, судя по тайным сведениям, полу¬
ченным от официальных лиц.
Грустные известия о заключенных товарищах переда¬
вались кратко, деловым тоном, как составляются реля¬
ции об убитых и раненых после сражения.
Трагизм подпольной борьбы просачивался капля по
капле. Не было возможности проглотить сразу горькую
чашу; каждая особенно печальная весть вызывала у чи¬
тающих невольные восклицания, но они спешили даль¬
ше, сдерживая чувства.
Чтение шло теперь гораздо быстрее. Шифр Жоржа
становился правильнее, разбирать его сделалось легче.
После печального перечня потерь и жертв перешли к бо¬
лее приятной теме: кратко, но с свойственным ему эн¬
тузиазмом Жорж рассказывал о быстрых успехах движе¬
ния вообще, указывая на широкое брожение умов, раз¬
вивавшееся решительно всюду. Его слова действовали
как звук трубы, призывающей к новой битве от покры¬
того трупами поля сражения, или как вид залитого
солнцем пейзажа по выходе из катакомб. Жизнь со всеми
ее бурными волнениями эгоистично вступила в свои пра¬
ва, и, несмотря на тяжелое впечатление от письма, они
окончили чтение его бодрее, чем можно было ожидать.
— Да, я уверена, что скоро заварится каша! — вос¬
кликнула радостно Лена, хотя она была правоверной на¬
родницей * и все, на что намекал Жорж, шло вразрез
с ее программой.
Она встала и принялась ходить взад и вперед по ком¬
нате, чтобы расправить онемевшие члены. Затем взяла
письмо, осторожно посушила его над лампой и зажгла
спичку с очевидным намерением сжечь его.
32

— Подождите, — остановил ее Андрей быстрым дви¬
жением.
— Почему? Разве вы не списали адресов?
— Списал, но мне хотелось бы сохранить письмо еще
на время.
— Зачем? Чтобы оно попалось в чужие руки? — рез¬
ко ответила девушка.
Андрей возразил, что такого рода предосторожности
излишни в Швейцарии, но Лену трудно было убедить.
Как большая часть женщин, принимающих участие
в конспирациях, она строго исполняла все правила.
— Но, быть может, вы согласитесь на компромисс, —
сказала она, смягчаясь.
Оторвав первую половину письма, касавшуюся Анд¬
рея, она тщательно зачеркнула в ней несколько шифро¬
ванных мест.
— Ведь вы хотите эту часть, не правда ли? — спро¬
сила она.
— Хорошо, я согласен на сделку. Эта часть письма
мне действительно всего интереснее, и я жертвую осталь¬
ным, — сказал Андрей, в то время как Лена стала на
колени перед камином и принялась сжигать оставшиеся
страницы письма и бумагу, на которой они разбирали
шифр. Успокоивши свою совесть, она села на прежнее
место.
— Итак, вы уезжаете, Андрей! — задумчиво прого¬
ворила она.
Чувствовалась какая-то необычная теплота в звуке
ее голоса и во взгляде ее честных и смелых голубых
глаз, обращенных на товарища. Остающиеся не могут
глядеть без волнения на человека, покидающего безопас¬
ное убежище, чтобы снова рисковать жизнью в стране
царского произвола.
— Вы скоро едете? — спросила она.
— Да, — ответил Андрей. — Деньги и паспорт будут
здесь, надеюсь, дня через три-четыре. Я успею собраться.
Хотел бы я знать, открыто ли его имя? — прибавил он
внезапно.
— Чье имя? — спросила девушка, поднимая глаза.
— Как чье? Бориса.
Тяжелая утрата не переставала мучить Андрея, не¬
смотря на его внешнее спокойствие и бодрость.
— Не думаю, чтобы они могли так скоро узнать, —
ответила она. — Борис никогда прежде не бывал в Дуб-
3 Блестящая плеяда
33

равнике. К тому же Жорж упомянул бы о таком важном
обстоятельстве.
— Дай бог, чтобы было по-вашему, — сказал Анд¬
рей. — Это бы значительно облегчило побег. Во всяком
случае, я скоро узнаю обо всем.
Они стали говорить о делах. Лена, очевидно, была
опытна в деле контрабандной переправы через русскую
границу. Она дала несколько очень полезных советов
Андрею, хотя тот и был старше ее на несколько лет.
— Когда вы попадете в водоворот, не забывайте
нас, — сказала она со вздохом. — Пишите иногда мне
или Василию. Я тоже хочу вернуться. Устройте это, если
возможно.
— С удовольствием. Да, кстати, где же это Василин?
Почему вы не привели его с собой?
— Его не было в ресторане. Я послала ему записку,
прося зайти сюда. Вероятно, его не было дома. Он, на¬
верное, в опере; сегодня дают «Роберта», иначе он был
бы давно здесь.
Лена опустила руку в карман и вынула старомодные,
тяжеловесные золотые часы. Она их очень любила как
подарок отца, генерала николаевских времен; часы были
с ней в Сибири, и она привезла их с собой в изгнание.
Для измерения времени они служили лишь изредка, а
гораздо чаще спокойно лежали в закладе, когда ей или
ее товарищам нужны были деньги. Все они были так
близки друг с другом, что понятие частной собственности
само собою исчезало между ними. Тот факт, что часы
находились в руках их законной владелицы, указывал на
сравнительное процветание маленькой эмигрантской груп¬
пы в настоящую минуту.
— Однако как поздно, — сказала Лена. — Уже пер¬
вый час, надо торопиться домой, чтобы завтра поспеть
на урок.
— Мне тоже нужно рано встать, чтобы засесть за
литературу, — сказал Андрей.
— Кстати, — заметила Лена, — вы должны передать
кому-нибудь из наших свою работу, когда уедете.
— Непременно. Она как нельзя лучше подойдет Ва¬
силию. С его скромными привычками он отлично про¬
живет на восемьдесят франков в месяц.
— Конечно, проживет, — подхватила Лена с видимой
досадой.
— Хватит даже на то, чтобы водить вас в концерты
и оперу.
34

Лена покраснела, хотя давно должна была привык¬
нуть к подобного рода шуткам. Андрей вечно дразнил
ее этим поклонником; но она легко краснела, как все
блондинки.
— Василий, во всяком случае, человек с твердыми
принципами, а не сибарит, как вы, — сказала она
с улыбкой. — Но теперь прощайте, мне некогда ссорить¬
ся с вами.
Он взял лампу, чтобы посветить ей на лестнице, и
подождал у дверей, пока она перешла через улицу
к своему дому. Потом он медленно воротился в свою
одинокую комнату.
Спасенная страница письма соблазнительно лежала
на столе. Лена угадала правду: прося у нее письмо, он
хотел наедине насладиться дружескими словами своих
далеких товарищей; но, догадавшись о его намерении,
Лена испортила ему все удовольствие. Он положил пись¬
мо в карман, чтобы прочесть его на следующий день;
теперь же решил пойти спать и отворил дверь алькова
в глубине своей узкой и низенькой комнаты, которая
благодаря этому стала похожа на пустую коробку из-под
сигар или гроб.
Приготовив постель, он, однако, почувствовал, что
напрасно трудился, так как был слишком взволнован,
чтобы заснуть.
Три длинных, длинных года прошли с тех пор, как
Андрей Кожухов, замешанный в первых попытках про¬
паганды среди крестьян *, а потом и в дальнейшей
борьбе, вынужден был по настоянию друзей поехать
«проветриться». С тех пор он скитался по разным стра¬
нам, тщетно ища работы для своего беспокойного ума.
Еще в конце первого года добровольной ссылки им овла¬
дела такая тоска по родине, что он стал просить това¬
рищей, центр которых был тогда в Петербурге, чтобы
они позволили ему вернуться и занять место в их рядах.
Ему отказали наотрез. Был момент затишья; полиции не
за кем было охотиться; а так как она еще отлично по¬
мнила имя Кожухова, то его появление могло поднять
всю шайку на ноги; стесненный во всех своих движени¬
ях, он был бы только в тягость товарищам, так как им
пришлось бы заботиться о его безопасности. Он должен
был понимать это сам. Если его возвращение станет
нужным, они сообщат ему. А пока ему следует сидеть
смирно и заняться революционной литературой или при¬
нять участие в заграничном социалистическом движении.
35

Андрей попробовал и то и другое, но успех не со¬
ответствовал усердию. Он пытался писать для несколь¬
ких русских издапий, печатавшихся за границей. Но
природа лишила его всякого литературного таланта.
Он чувствовал в себе пламенную душу, полную энту¬
зиазма, и далеко не был равнодушен к красоте и поэзии.
Но настоящие слова для выражения чувств ему не да¬
вались, и то, что глубоко волновало его сердце, выходило
на бумаге бесцветно и безлично. Статьи, которые оп из¬
редка писал в разные газеты, были не бесполезны — и
только. Еще меньшим успехом увенчались другие его
попытки найти себе дело за границей. Через несколько
месяцев язык не представлял уже для него никаких
препятствий для сближения с иностранными социалиста¬
ми, но служить двум господам сразу он не мог.
Вся его душа переполнена была русскими заботами,
русскими надеждами, русскими воспоминаниями. Он чув¬
ствовал себя случайным гостем на швейцарских митин¬
гах, и тоска по родине все сильнее и сильнее охватыва¬
ла его. Он собирался снова писать друзьям, когда полу¬
чил живую весть от них в лице Елены Зубовой, помо¬
гавшей ему сегодня одолеть письмо. Только что бежав
из Сибири, она явилась в Петербург и предложила свои
услуги организации; но ей посоветовали уехать на время
за границу. Вместе с множеством поклонов она передала
Андрею совет друзей сидеть смирно и быть благоразум¬
ным. В данную минуту в них обоих не нуждались в Рос¬
сии: приезд Лены служил тому наглядным доказатель¬
ством.
Андрею оставалось только покориться. Время приту¬
пило острую тоску первой разлуки с родиной. Он по¬
немногу свыкся с мелкими заботами и огорчениями эми¬
грантской жизни и стал ценить глубокое наслаждение
от возможности беспрепятственного доступа ко всем со¬
кровищам европейской мысли. Таким образом он провел
три года спокойного, безмятежного существования, ожив¬
ляемого только лихорадочным ожиданием известий из
России.
Ожидания его не были напрасны. После короткого
перерыва слабо тлевшее революционное движение раз¬
горелось с удвоенной силой. Андрей обрадовался новому
предлогу для возвращения и написал друзьям с энергией
и красноречием, так редко встречавшимися, к сожале¬
нию, в его более обработанных литературных произведе¬
ниях. Теперь не было больше причин для отсрочки, и
36

действительно, через несколько недель он получил ответ
в письме Жоржа.
— Наконец-то! — повторял он, медленно шагая взад
и вперед по своей комнатке и обдумывая предстоящую
поездку. В его голосе слышалась не радость, а странное
спокойствие с оттенком меланхолии. Арест Бориса? Да,
но это не все. Мысль о возвращении на родину потеряла
долю своей прелести. Его самого удивляло и даже огор¬
чало это спокойное настроение; судя по своему былому
страстному томлению по родине, он заранее предвкушал
тот восторг, которым наполнит его душу призыв друзей.
Теперь, когда наконец желание его исполнилось, ему
все показалось так просто и естественно, что он почти
забыл о тысячах верст и многих опасностях, еще стояв¬
ших между ним и его целью. Однообразные впечатления
эмигрантской жизни исчезли, он мысленно был опять
в Петербурге, среди знакомой обстановки, как будто он
только вчера с нею расстался. Он принялся хладнокров¬
но обдумывать важные вопросы, содержавшиеся в письме
Жоржа, и рассердился на друга за предположение, что
так легко переубедить его. Нет, до этого еще далеко! Он
вполне одобрял последние террористические акты *, но
не соглашался с их объяснением. Стремление организа¬
ции сосредоточить всю власть в руках исполнительного
комитета ему очень не нравилась. Он решил прежде
всего растолковать Жоржу всю опасность такой системы.
Его мысль оживилась, он постепенно разгорячился под
влиянием своего воображаемого спора и стал быстрее
шагать по комнате.
Громкий стук внезапно прервал его монолог и вернул
к действительности. Стучал нижний жилец, потерявший
всякое терпение от бешеного шагания Андрея. С по¬
мощью метлы он телеграфировал о своем неудовольствии
беспокойному соседу верхнего этажа.
— А, — проговорил Андрей, — это господин Корни¬
шон. Бедняге хочется спать, и ему нет решительно ника¬
кого дела до судеб русской революции!
Чтобы показать, что он извиняется, Андрей момен¬
тально остановился и не двигался с места, пока стук не
прекратился. Спать ему не хотелось, и так как он знал,
что не сможет усидеть на месте, то решился воспользо¬
ваться прелестной весенней ночью и пойти прогулять¬
ся. Он затушил лампу, запер дверь и по обыкновению
положил ключ под коврик перед дверью.
37

ГЛАВА II
В УЕДИНЕНИИ
Хорошо зная дом, Андрей ощупью спустился по тем¬
ной лестнице и вышел на свежий воздух. Ночь была
ясная и тихая, полный месяц светил с небесного свода.
Андрей пошел вниз по своей узенькой улице и, повернув¬
ши налево, прошел через маленький сквер, где возвыша¬
лось несколько гигантских вязов; предание гласит, что
под ними любил отдыхать Жан-Жак Руссо. Продолжая
идти по тому же направлению, Андрей через несколько
минут очутился на открытой площади против Ботаниче¬
ского сада, решетка которого чуть поблескивала своими
золочеными остриями на темном фоне экзотических рас¬
тений. Мягкий ветерок навевал прохладу. Жадно вды¬
хая бодрящий ночной аромат, он чувствовал себя совер¬
шенно обновленным. Им овладело особое чувство радости:
он радовался окружающей природе, своему спокойствию
духа, своему физическому здоровью и силе, придававшей
особую гибкость его членам. Ему хотелось двигаться,
идти куда-нибудь, — но куда?
Спящий город с его рядами доходных дворцов — рос¬
кошных отелей — тянулся по берегу Роны, налево от
Андрея. Он любил этот мощный поток с его голубовато¬
зелеными или черными, как вороново крыло, пенящими¬
ся волнами, быстро несущимися между каменистых бе¬
регов. В жаркие солнечные дни он часами стоял, наблю¬
дая волшебную игру света на подвижной мозаике реч¬
ного дна, просвечивающего сквозь темные пучки водо¬
рослей.
Но чтобы попасть туда, нужно было пройти мимо
всех этих дворцов — этих приютов прозаичной корысто¬
любивой мелкоты, уснувшей после дневной сутолоки.
В такую ночь они были ему невыносимы, и он направил¬
ся в противоположную сторону, вдоль озера. Это люби¬
мое место прогулок женевцев с их семьями было теперь
совершенно пустынно. Ничьи шаги, ничей докучный шум
не нарушали величественного покоя ночи. Озеро было
тихо, ровный ритмический плеск его волн убаюкивал
Андрея, не прогоняя светлых видений, теснившихся в его
взволнованном мозгу.
Открывалась новая страница его жизни. Через не¬
сколько дней он будет за тысячи верст отсюда, на роди¬
не, в совершенно ином мире, среди совершенно иной об¬
становки. Сколько перемен с тех пор, как он оставил
38

Петербург! Не более полудюжины его старых товарищей
остались в организации. Только двое из них находились
теперь в столице. Все остальные были новые люди, за¬
вербованные в его отсутствие.
Поладит ли он с ними, смогут ли они работать сооб¬
ща без частых столкновений? Не беда! Он крепко верил
в свое уменье приспособляться к практическим услови¬
ям. В прежнее время он особенно любил попадать в со¬
вершенно незнакомые места, где все и всё было для него
ново. Он чувствовал возрождение прежней страсти
к борьбе и опасности и хладнокровную отвагу, свойствен¬
ную тем, кого поражение делает еще непреклоннее и
настойчивее.
Презрительная улыбка показалась у него на губах
при мысли о полицейском хвастовстве, упомянутом
в письме Жоржа. Глупцы! Они думают, что все идет
к концу, между тем как теперь только начинается на¬
стоящее дело! Он знал по репутации самых выдающихся
из новых членов; с некоторыми из них он встречался
еще на собраниях тайных студенческих обществ; с тех
пор они сделались, вероятно, совсем молодцами. Какое
счастье, что судьба соединила его с такими людьми!
В последнее время Андрей мучился мыслью, что долгое
пребывание за границей, может быть, порвало крепкие
узы, связывавшие его с близкими людьми на родине.
Теперь он чувствовал, что эти братские узы так же проч¬
ны, как и прежде. Глубокая симпатия, сказавшаяся
в письме друзей, нашла горячий отклик в его сердце.
Как можно было опасаться столкновений или недораз¬
умений с людьми, которые так заботились о том, чтобы
сберечь человека, лично совершенно чужого для боль¬
шинства из них, между тем как сами они были под
огнем?
Он ни на минуту не допускал мысли, что заслужи¬
вает таких забот. Хотя он едва достиг зрелости, но ран¬
нее вступление в жизнь и интенсивность пережитых ощу¬
щений дали ему опытность человека на десять лет стар¬
ше его.
В двадцать семь лет он был положительным челове¬
ком, давно уже пережившим всякие иллюзии. Заботли¬
вость друзей не пробудила в нем тщеславия. Они в сво¬
ем великодушии просто не ценили сами своих даров. Он
принял их как хорошее предзнаменование, с благодар¬
ностью и с чистою, светлою радостью. Вот скала, на ко¬
39

торой зиждется их церковь, и врата адовы не одоле¬
ют ее!
Он замедлил шаги и лишь только теперь заметил, что
очутился далеко за городом. Луна садилась и смотрела
ему прямо в лицо; дорога повернула вправо, постепенно
поднимаясь в гору. Он заметил узкий проход между дву¬
мя каменными стенами, которыми в Швейцарии огоражи¬
вают фруктовые сады и виноградники. Путь этот вел, ве¬
роятно, в какое-нибудь пустынное место, так как вымо¬
щенная камнями дорога успела порасти травой.
Андрей вошел в этот тенистый проход и стал подни¬
маться вверх; подъем становился все круче, по мере того
как он шел вперед; крыша какой-то постройки неожидан¬
но покрыла дорогу своею тенью. Он поднял глаза и уви¬
дел волнистую черную линию черепиц, выделявшуюся
на синеве неба. Стены ветхой постройки были испещре¬
ны узкими перекрестными прощелинами; это был, оче¬
видно, хлев. Корова, запятая своей жвачкой, замычала,
почуяв приближение чужого человека, но, когда он про¬
шел мимо, успокоилась и принялась за прежнее занятие.
Немного дальше потянулись виноградники со своими
толстыми лозами, свешенными со стен, а затем через
сотню шагов дорога свернула, извиваясь широкой полосой
между двумя длинными стенами, придававшими ей вид
сухого акведука. Узкая каменная лестница, поднимав¬
шаяся на холм, выделилась тенями своих зигзагов. Ког¬
да Андрей взобрался по ее ступенькам-наверх, он увидел
перед собой открытое пространство, заросшее орешником.
Тропинка, соединявшая, вероятно, нижнюю дорогу с дру¬
гою, шедшею выше, блестела, как струя воды на освещен¬
ном лупой изумрудном лугу.
Андрей пустился по ней; его привлекала ивовая ро¬
ща на вершине холма. Но вскоре дорожка исчезла в мяг¬
кой траве, застилавшей все кругом. Всмотревшись при¬
стально, Андрей заметил на некотором расстоянии дру¬
гую дорогу, поднимавшуюся на небольшой зеленый хол¬
мик направо. Он взобрался на него и был поражен, очу¬
тившись около самой обыкновенной садовой скамьи
с удобной спинкой; неприятно напоминала она о втор¬
жении человека в этот чудный пустынный уголок. Ска¬
мейки нельзя было заметить издали: длинные ветви пла¬
кучей ивы, под которой она стояла, окутывали ее своей
тенью.
Отодвинув гибкие ветви, Андрей проник под маня¬
щий зеленый свод и уселся. Подняв голову и взглянув
40

перед собою, он вскочил с криком восторга и удивления.
Перед его глазами расстилалось только одно озеро; но
с этого места и именно в эту минуту оно приняло такой
фантастический вид, что он едва узнал его. Он стоял на
террасе, в нескольких шагах от края обрыва, скрывавше¬
го все пространство, отделявшее его от воды. Белое, ши¬
роко раскинувшееся озеро было прямо под его ногами,
как будто бы волшебная сила подняла почву, на которой
он стоял, — деревья, скамью, все вокруг, — и держала
их в воздухе над громадным сверкающим водным про¬
странством, блестевшим слишком ярко для обыкновенной
воды. Целое море расплавленного серебра тянулось на¬
право и налево, так далеко, как только глаз мог уследить,
и все пространство наполнено было потоком света, отра¬
женным гладкою поверхностью. Андрей подошел ближе
к краю площадки, чтобы лучше оглядеться вокруг; но
иллюзия сразу исчезла. Верхушки домов и деревьев у его
ног выступили из темноты, густые и мрачные, оттеняя
сверкающий блеск воды. Далекая набережная с малень¬
кими скамейками и аккуратно подстриженными платана¬
ми; белые пристани, врезавшиеся в озеро, как лапы ка¬
кого-то странного морского чудовища; освещенные газом
мост и город; низкий швейцарский берег, исчезавший
в туманной синеве, где берег и небо соединялись в одно
целое; и сторожевые огни на горах, принимавшие вид не¬
подвижных золотых звезд на небе, — все это было очень
красивой панорамой, но она лишилась прежнего волшеб¬
ного вида. Андрей вернулся на то же место, не чувствуя
больше досады против людей, поставивших здесь ска¬
мейку. Он был очень чувствителен к красотам природы,
хотя любил ее по-своему, припадками, эгоистично, как
это часто бывает с людьми, занятыми всецело поглощаю¬
щим их делом.
Сегодня он в последний раз любовался этими красо¬
тами, прощался с ними, отправляясь на призыв долга.
Сердце его переполнено было чувством глубокого спо¬
койствия, какого он не испытывал уже много лет, и ве¬
личавая тишина громко говорила его сердцу. Ему ка¬
залось, что никогда он так полно, так чисто и возвышен¬
но не наслаждался, как теперь.
А между тем мысли, продолжавшие бродить в его
голове независимо от созерцания, далеко не гармониро¬
вали со спокойствием окружавшей его природы.
Есть какое-то особое удовольствие в мысли о страда¬
41

ниях, когда они уже не причиняют прямой боли и сде¬
лались воспоминанием прошлого.
Андрей думал о своей эмигрантской жизни, и воспо¬
минания его с странной настойчивостью останавливались
на самой темной стороне пережитого.
Он не делил со своими друзьями и товарищами горь¬
кой чаши, выпавшей на их долю, а между тем он чув¬
ствовал теперь, что все-таки ему достались самые горь¬
кие капли. Выброшенный из активной жизни, он дол¬
жен был глядеть сложа руки — на что? Даже не на
борьбу своих друзей, а на хладнокровное избиение луч¬
ших из них. Первая вспышка революционного движения
была потушена с громадными потерями. Глубокий упадок
духа охватил те слои общества, откуда пополнялся глав¬
ный контингент революционеров. Разбросанные же остат¬
ки могучей армии, верные своему знамени, сражались до
конца. Лишь весьма немногие оставляли родину, чтобы
искать убежища за границей; остальные, десятками и
сотнями, мужчины и женщины, гораздо лучшие, чем он,
погибали на посту.
Но почему же он оставался в живых?
Как много раз, изнемогая от страданий, задавал он
себе этот вопрос!
Ужасное видение воскресло внезапно в его памяти.
Ночь. Тускло освещенная камера в одной из тюрем на
юге России. Обитатель ее — молодой студент — лежит
на тюфяке из соломы. Его руки и ноги туго связаны
веревками, голова и тело носят следы тяжелых побоев.
Его только что избили тюремщики за непокорность. Не¬
выносимо страдая от зверского оскорбления, он замыш¬
ляет единственное доступное ему мщение — ужасное
самоубийство. Огонь будет его орудием. Среди глухой
ночи он с усилием приподнимается с постели, схватывает
губами горячее стекло лампы; оно обжигает ему рот, но
он отвинчивает зубами горелку и выливает керосин на
свой тюфяк. Когда солома пропиталась керосином, он
бросает на нее горящий фитиль и ложится сам на пы¬
лающую постель. Не издавая ни стона, он лежит, в то
время как пламя лижет и жжет его тело... Когда сторо¬
жа, привлеченные запахом дыма, врываются в камеру,
они находят заключенного полусожженным, умирающим.
Это не был кошмар, а так оно было в действительно¬
сти. Целыми месяцами ужасное видение преследовало
Андрея и теперь предстало перед ним так же ясно, как
будто он видел его накануне.
42

И в то время, когда эти ужасы происходили там, на
родине, что же он делал? Он оставался в возмутительной
безопасности, читая умные книжки, наслаждаясь красо¬
тами природы и произведениями искусства. И его со¬
весть — строгий, неумолимый инквизитор — настойчи¬
во шептала ему на ухо: «Да разве в самом деле одни
только настояния друзей удерживают тебя здесь? Разве
тебе так сильно хочется полезть опять в петлю или об¬
менять женевскую комнатку на темный царский ка¬
земат?»
При его неестественном образе жизни, что, кроме пу¬
стых слов, могло быть ответом на эти мучительные во¬
просы? Не всегда удавалось ему успокоить ими своего
страшного судью; он знал тоску сомнений и муки само¬
обвинений. Бывали минуты, когда весь его прежний ре¬
волюционный пыл казался ему лишь юношеским увлече¬
нием и любовью к сильным ощущениям, когда он считал
жизнь свою загубленной и себя самого — глиняным чур¬
баном, который хочет сделаться плитой в мраморжш
храме, карликом в панцире великана; он чувствовал се¬
бя в эти минуты разбитым, уничтоженным, глубоко не¬
счастным.
Андрей окончательно утратил власть над своими
мыслями. Он вызвал эти воспоминания, как Фауст под¬
властных ему духов, — для времяпрепровождения, как
своего рода интеллектуальную забаву. Но они одолели
его и держали теперь в страшных тисках, совершенно
покорив себе. Ни следа удовольствия нельзя было заме¬
тить, глядя на его опущенную голову или нервное движе¬
ние руки, когда он проводил ею по лбу, как бы прого¬
няя нахлынувшие воспоминания.
Но теперь все это погрузится в небытие и забвение,
исчезнет, как безобразные ночные видения перед брез-
жущим утром. В эту торжественную минуту, накануне
перехода через роковой порог, который ему, наверное, не
придется переступить в другой раз, он мог вполне опре¬
делить свои силы. Он почувствовал, что длинные годы
томительного бездействия не оставили следа в его душе;
она оставалась в бездействии, как меч в ножнах. Теперь
меч вынут из ножен, и Андрей рассматривает его стро¬
гим, пытливым взором. На нем нет ржавчины; он чист,
отточен, готов для боя, как всегда.
Устремленный вперед взор Андрея засветился бое¬
вой отвагой. Он встал со скамейки, его тянуло идти
дальше. Ничто не удерживало его здесь больше. Кра¬
43

соты природы утратили всякую притягательную силу.
Машинально он пошел обратно по прежней дороге при
сером свете занимавшегося дня. Лицо его было бледно,
но спокойно и несколько мрачно, в то время как все
трепетало в его порывисто дышавшей груди. Широко
раскрытыми глазами он вглядывался в темноту, но едва
ли видел что-нибудь; если бы острые шипы какого-ни¬
будь кустарника въелись в его тело, он и этого бы не
заметил. Охваченный сильным волнением, он почти не
сознавал действительности.
Такое чувство не было ему совершенно ново. Он
иногда знавал нечто подобное, но никогда еще — с та¬
кой всепоглощающей силой. Он испытывал восторг и
вместе с тем непонятную грусть, как будто душа его бы¬
ла полна рыданиями, а сердце исходило слезами; но са¬
мые рыдания были мелодичны, а слезы радостны.
Из этой бури ощущений — как крик орла, парящего
в вечно спокойных небесах, высоко над сферой обла¬
ков и бурь, — вырастало в его душе торжествующее,
упоительное сознание титанической силы человека, ко¬
торого ничто не может заставить ни на волос уклониться
от пути — ни опасность, ни страдания, ни что бы то ни
было в мире! Он знал теперь, что будет хорошим солда¬
том в легионе сражающихся за благо родины, потому что
эта сила дает человеку власть над сердцами других; она
делает его рвение заразительным; она вливает в его сло¬
во — простую вибрацию воздуха — такую мощь, которая
способна перевертывать, пересоздавать человеческие
души.
Роща, пройденная им, осталась далеко позади, и он
давно уже шел по открытой дороге; прежде ему никогда
еще не случалось попадать в эту часть города. Ржаное
поле привлекло его внимание; оно было очень невели¬
ко — всего в несколько квадратных сажен — и выгля¬
дело среди громадных зеленых пастбищ как дамский
носовой платок, оброненный на ковре в гостиной; но глаз
иностранца, привыкший видеть в Швейцарии только
горы и виноградники, невольно привлечен был неожи¬
данным видом поля.
Андрею нетрудно было сообразить, что дорога, по ко¬
торой он шел, приведет обратно на его квартиру; но ему
не хотелось возвращаться домой так рано. Ему нужно
было отрезвиться, прежде чем показаться среди людей,
и он решил отправиться в маленький лесок на берегу
Арвы, из которого видна была южная часть города. Он
44

направился туда, шагая как можно скорее, чтобы уто¬
миться; но его сильные молодые мышцы, крепкие и упру¬
гие, как сталь, могли выдержать какое угодно напряже¬
ние. В эту ночь душевное возбуждение удвоило и зака¬
лило его физические силы, а длинная прогулка освежи¬
ла его голову. Он окончательно пришел в себя, взобрав¬
шись на вершину La Batie, и мысли его спокойно потек¬
ли по обычному руслу, как река, вошедшая в берега пос¬
ле наводнения.
Месяц тем временем закатился. Оставалось еще часа
два до восхода солнца, но приближение утра уже чув¬
ствовалось во всем. Воздух становился холоднее, мрак
ночи рассеивался, свежий ветер дул с гор. На западной
части горизонта быстро поднимались громадные массы
тяжелых свинцовых облаков и стояли наготове, как ра¬
бочие, перед тем как взяться за дневной труд. Звезды
угасли на потускневшем небе. Млечный Путь, потухая
на одном конце, имел вид разбитой арки гигантского мо¬
ста. Весь восток подернуло нежным, прозрачным цветом,
представлявшим нечто среднее между бледно-желтым, зе¬
леным и жемчужно-белым, неописуемой нежности и чи¬
стоты. Звезды застенчиво удалились вглубь, уступая ме¬
сто новому, ослепительному явлению. Только одна оста¬
валась во всей красе, сияя на волшебно-прекрасном фоне,
искрясь и мерцая, как глаз, вспыхивающий и потухаю¬
щий под дрожащими ресницами. Это — Венера, звезда
поэтов. Но разве она не была в то же время и его звез¬
дой, звездой его России, лежащей там, по направлению
восходящего солнца, и готовящейся восстать от вековой
ночи к светлому, радостному утру?
Андрей направился домой. Давно пора было кончить
прогулку. Он достаточно освежился, и незачем было те¬
рять время. Завтра ему нужно рано встать. Лена, на¬
верное, зайдет после урока. Ему предстоит еще много
работы, чтобы приготовиться к немедленному отъезду.
Он надвинул шапку на лоб и сбежал с холма. Доро¬
га шла зигзагами между кустарниками, покрывавшими
темный, заросший спуск. Вскоре леса исчезли, и, глядя
с верхушки отлогой дороги, Андрей увидел совершенно
обнаженный спуск. Он был очень крут, но почва была
мягкая и глинистая. Как хорошо было бы спуститься, как
камень, перепрыгивая с кочки на кочку, и остановиться
сразу у подошвы! Какой-то демон-искуситель подговари¬
вал его попробовать. Он приблизился к краю и собрался
сделать первый небольшой прыжок. Но быстро промельк¬
45

нувшая мысль заставила его отказаться от довольно опас¬
ной забавы. Что, если он вывихнет себе ногу? Что ста¬
нется с его поездкой? Нет, теперь ему не следует риско¬
вать. Он отступил назад и пошел осторожно по проло¬
женной дорожке. Переходя через Арву, он миновал ряд
домов в одном из предместий и попал на большую пло¬
щадь, место учения рекрутов и народных празднеств.
Самый город начинался дальше. Звуки занимавшегося
дня слышались уже там и сям. Среди улицы прогулива¬
лась лошадь в хомуте, но без повозки, как это часто бы¬
вает в Швейцарии; нигде не видно было ее хозяина. Жи¬
вотное выступало с такой забавной уверенностью и со¬
знательностью, что Андрей похлопал его по шее и спро¬
сил, как ему скорее всего дойти до дома.
Лошадь равнодушно прошла мимо, не уклонившись
ни на шаг, с видом самодовольного, солидного господина,
идущего по своим делам. «Ну да, — подумал Андрей,
идя дальше, — разве французская лошадь может пони¬
мать по-русски? Мне следовало обратиться к ней на ее
родном языке». Он чувствовал себя бодрым и веселым,
как после холодной ванны, и готов был забавляться пу¬
стяками.
Через двадцать минут он был на противоположном
конце города и взбирался по своей лестнице. Подойдя
к двери, он был удивлен, заметив слабый свет, виднев¬
шийся из-под нее, и найдя ее незапертой. Ему помни¬
лось, что, уходя, он потушил лампу и запер дверь. За¬
гадка, впрочем, скоро объяснилась. Войдя в комнату, он
увидел при слабом освещении человека, лежавшего на
его кровати. Лампа стояла у изголовья. Андрей поднял
ее и осветил спящего.
— А, Васька! — сказал он, узнав прежде всего розо¬
ватые панталоны своего друга — единственный в своем
роде экземпляр, купленный Васькой, или иначе Васи¬
лием Вербицким, по ошибке в какой-то темной лавке, —
потом его старое пальто и наконец его добродушное заго¬
релое лицо, наполовину закрытое густыми каштановыми
волосами.
Василий получил записку Лены поздно вечером и тот¬
час же пошел расспросить о письме. Не застав Андрея,
он решился ждать его возвращения и заснул в ожидании.
На полу около кровати лежала книга, с помощью кото¬
рой он пытался скоротать время.
Не желая будить приятеля, Андрей оглянулся во¬
круг, чтобы устроиться где-нибудь самому на ночь. Ему
46

оставалось только импровизировать походную кровать.
Он разостлал на полу большой лист неразрезанной газе¬
ты. Зимнее пальто пригодилось вместо тюфяка, а неиз¬
бежный студенческий плед — как одеяло. Но где достать
подушку? Василий лежал на двух небольших шерстяных
валиках, которыми хозяйка снабдила своего жильца вме¬
сто подушек. Андрей справедливо рассудил, что гостю
его достаточно одного валика. Он без церемоний засунул
руку под голову приятеля и вытащил другой. Потрево¬
женный среди сна Василий сначала пробормотал какие-
то непонятные звуки эгоистического протеста. Но он,
очевидно, согласился тотчас же, что был не прав, потому
что промычал что-то в примирительном тоне, не откры¬
вая, однако, глаз, и, опустивши голову на оставшийся
валик, не двигался больше.
Андрей разделся, положил около себя часы, чтобы
встать вовремя, и, как только голова его коснулась по¬
душки, моментально заснул сном праведника.
ГЛАВА III
НА ГРАНИЦЕ
Самуил Зюсер, по прозванию «Рыжий Шмуль», гла¬
ва контрабандистов и шинкарь в Ишках, деревне на ли¬
товской границе, услуживал своим покупателям с обыч¬
ным проворством. Его быстрый глаз никогда не упускал
минуты, когда кому-нибудь хотелось пить, и его опытная
рука никогда не наливала в стакан одной каплей пива
больше, чем нужно было, чтобы стакан казался полным
и был по возможности ненаполненным. Но его мысли
были в эту минуту далеко: они следили за курьерским
поездом из Петербурга, проходившим последние мили до
границы.
Он утром получил телеграмму от Давида Стерна, сту-
дента-еврея, который присоединился к «гоям» (христиа¬
нам), бунтующим против начальства, и теперь для них
«держит границу». На заранее условленном языке Давид
извещал, что приедет вечерним поездом вместе с тремя
спутниками, которых нужно будет переправить за рус¬
ские пределы.
Три человека, по десяти рублей с каждого, — недур¬
ной заработок. Но Рыжий Шмуль рассчитывал получить
больше за свои хлопоты. Теперь было время рекрутско¬
го набора, и особые предосторожности были приняты на
47

границе, чтобы мешать молодым сынам Израиля бежать
от военной службы. Честный контрабандист имел право
рассчитывать на прибавку в подобное время. Но нужно
действовать осторожно с таким скрягой, как Давид. Че¬
ловек он, конечно, хороший, ума палата, настоящая ев¬
рейская голова, которая везде сделала бы честь своей на¬
ции. Он, вероятно, был бы генералом или чем-то в этом
роде у «гоев»; молодец хоть куда и знает, где раки зиму¬
ют. Он, наверное, пойдет в гору, и честному контрабан¬
дисту можно на него положиться. Он умеет держать
язык за зубами и никогда не обманет, но зато торгуется
за каждый грош, как цыган на конной ярмарке.
Рыжий Шмуль имел много случаев изучить своего
странного клиента. Каждые три-четыре месяца молодой
человек появлялся на границе, приводя с собой партии
«гоев», которым нужно было уезжать из России или
въезжать в нее. Кроме того, приходилось ввозить контра¬
бандой книги — очень выгодное занятие, так как книги
лучше оплачиваются, чем табак или шелк. Давид имел
много связей с разными людьми на границе, но Рыжий
Шмуль пользовался его наибольшим доверием.
Что все это значило, кто были эти странные люди,
приятели Давида, чего они добивались — этого Рыжий
Шмуль не мог решить. Подстрекаемый еврейским любо¬
пытством, он пробовал прочесть некоторые из революци¬
онных брошюр, проходивших через его руки. Но при
своем недостаточном знании русского языка он мало по¬
нял и потерял охоту к дальнейшим расследованиям. Раз
такой умный человек, как Давид, принимает в этом уча¬
стие, значит, дело выгодное: иначе как бы мог он платить
так аккуратно и так хорошо? Так как ввоз этих книг
был запрещен, подобно ввозу многих других товаров, то
тут шла, очевидно, контрабанда высшего сорта, нужная
для господ, а зачем именно — этого Шмуль не понимал.
Да и на что ему знать, раз хорошо платят? У него до¬
статочно своих дел.
Свист локомотива дал знать о приближении петер¬
бургского поезда.
«Вот они», — подумал Шмуль, подавая с заискиваю¬
щей улыбкой рюмку коньяку полицейскому чиновнику.
Шинок Шмуля стоял довольно далеко от вокзала.
Большинство проезжих заходило погреться и закусить
в более близкие и удобные заведения, но кой-кто попадал
и к нему. Он стал готовиться к приему гостей: вытер
два деревенских дубовых стола, стоявших по обе стороны
48

комнаты, осмотрел приготовленную батарею бутылок, на¬
полнил несколько рюмок, стоявших на стойке, и стал за
прилавок.
Шинок начал наполняться народом. Несколько арен¬
даторов из окрестных деревень вошли в комнату, громко
обсуждая новости, слышанные на ярмарке. Два жандар¬
ма, только что смененные с караула на станции, зашли
выпить рюмку водки и уселись на почетное место. Не¬
сколько постоянных посетителей пришли и ушли, а Да¬
вида все еще не было. Прошло около часа со времени
прихода поезда, а он не показывался. Шмуль слишком
мало знал об опасностях, угрожающих революционерам,
чтобы тревожиться. Он решил, что Давида, верно, где-
нибудь задержали и что он приедет завтра, в пятницу, то
есть накануне шабаша. Так как в этот день работа кон¬
чалась рано, то предприимчивый шинкарь начал уже по¬
мышлять о том, как бы ему воспользоваться неаккурат¬
ностью Давида, но, обернувшись направо, он вдруг уви¬
дел его самого. Давид спокойно сидел за столом, около
жандармов, и так же мало обращал внимания на них, как
и они на него. Да и в самом деле, какое подозрение мог
возбудить этот бедно одетый молодой еврей, бесцельно
глядящий в пространство с терпеливым видом скромно¬
го потребителя, который не торопится покидать теплую,
уютную комнату и приятную компанию?
Это был коренастый человек низкого роста, лет два¬
дцати пяти или около того, с приятным правильным ли¬
цом еврейского типа и большими темно-карими глазами,
глядевшими грустно и приветливо.
Шмуль снабдил его кружкой пива, когда дошла до
него очередь, и не обращал больше никакого внимания на
нового посетителя. Молодой человек заплатил за свое
пиво и, выпив его не торопясь, вышел так же спокойно,
как и вошел.
Очутившись на улице, Давид повернул за угол и во¬
шел в кухню через черный ход. При тусклом свете саль¬
ной свечки он не заметил, как наткнулся на что-то мяг¬
кое и белое — молодую проворную козу, которая быстро
вскочила с пола и пробежала мимо его ног, поднимая
густое облако пыли. Курица, сидевшая на шесте, испуга¬
лась со сна, потеряла равновесие и с громким кудах¬
таньем спрыгнула и спряталась в противоположном углу
комнаты.
Молодой человек быстро прошел через кухню, где
его появление наделало столько суматохи, и очутился
4 Блестящая плеяда
49

в темном коридоре. Он зажег восковую спичку и под¬
нялся по деревянной лестнице в маленькую грязную ком¬
натку, где Рыжий Шмуль имел обыкновение обделывать
самые важные из своих дел.
Хозяин был уже там. Оставив жену за прилавком
вместо себя, он поспешил к своему гостю, как только тот
вышел из шинка.
— Как поживаете, реб Шмуль? — спросил Давид на
еврейском жаргоне. — Вы не ждали меня так скоро?
— Я совсем не ждал вас, пан Давид, то есть не сего¬
дня. Я полагал, что вы приедете завтра.
— У меня тут были кой-какие дела, — сказал моло¬
дой человек, усаживаясь в кресло, покрытое засаленной
материей неопределенного цвета.
Тощий и длинный Шмуль приютился на высоком де¬
ревянном стуле, у которого недоставало одной ножки.
— Ваши спутники с вами? — спросил он.
— Да.
— Все трое?
— Все трое. Двое мужчин и одна дама. Я оставил их
у Фохмы. Нам нужно быть по ту сторону завтра утром.
Вы все приготовили, надеюсь?
— Да, все устроено. Они будут на той стороне в во¬
семь часов. Но...
Шмуль нерешительно замолчал и стал почесывать ле¬
вую сторону носа, вопросительно поглядывая на Да¬
вида.
— В чем дело? — спросил тот, взглянув на него.
— Видите ли, времена плохие теперь, да и солдаты
стали жадны. Мне очень, очень трудно было уговорить
их, — сказал Шмуль, поднимая глаза к потолку, — и
мне пришлось заплатить им больше, чем...
— Если это правда, Шмуль, то вы совершенно на¬
прасно это сделали, — небрежным тоном заметил
Давид.
— Почему напрасно? Разве мне не следовало угодить
вам?
— Не в том дело. Нужно держаться установленных
цен. Это торговое правило. Чем больше вы дадите, тем
больше с вас будут требовать. Помните это, друг мой,
и держитесь своих цен. Это правило.
— Вам хорошо говорить, пан Давид! — обидчиво
сказал контрабандист, разыгрывая роль угнетенной не¬
винности. — Но как же мне было не уступить? Ведь
они — господа, а не я.
50

— Умный человек должен уметь убедить их, — не¬
возмутимо ответил Давид. — Представьте себе, — при¬
бавил он с веселым выражением своих больших глаз, —
что вы попросили бы у меня прибавки к условленной
цене. Я не говорю, что вы это сделали бы, но предполо¬
жим это на минуту. Я бы только ответил вам, что рыба
ищет, где глубже, а покупатель — где дешевле. В делах
нужно соблюдать выгоду. Граница велика, а солдат
много. Если человек не держится условленной цены, за¬
чем вам держаться человека? Не правда ли?
Давид добродушно улыбнулся и стал набивать свою
короткую деревянную трубку.
Он, конечно, сразу догадался, к чему Шмуль ведет
разговор, и твердо решился не уступать. Расчетливость
в трате революционных денег он считал священным дол¬
гом для члена партии. Но он не имел обыкновения обхо¬
диться сурово с людьми, если не было для этого необхо¬
димости.
— А как поживает ваша семья? Я забыл спросить
раньше. Все здоровы, надеюсь?
— Здоровы, благодарю вас, — угрюмо отвечал
Шмуль, замышляя более решительную атаку на Давида:
ему вовсе не хотелось упускать такого удобного случая.
— Ничего нового в деревне? — продолжал Давид,
беззаботно покуривая трубку.
— Да, есть, — ответил контрабандист кислым тоном
и принялся рассказывать о том, какие строгости пошли
теперь на границе.
— Вы знаете, что Ицка вернулся? — спросил Давид,
выпуская изо рта облако дыма.
У Шмуля упало сердце. Ицка, или Исаак Пергланц,
был очень ловкий контрабандист, пользовавшийся хоро¬
шей репутацией среди своих собратьев. Давид иногда
вел дела с Ицкой, и Шмуль опасался, что тот хочет его
вытеснить.
— Разве? — отозвался он слабым голосом. — Я это¬
го не знал.
Он взглянул испытующим взором на своего собесед¬
ника. Но Давид сидел совершенно невозмутимо.
— Мне Фома сказал. Вот все, что я знаю, — отве¬
чал он.
«Все пропало, — подумал Шмуль. — Он знает обо
всем, и его невозможно обойти».
— У ваших друзей много багажа? — спросил Шмуль
4*
51

деловым тоном, как будто между ними никогда не было
ни тени недоразумений.
— Несколько узлов. Ваш мальчик может снести все.
— Так я его пошлю завтра к Фоме. Деньги на той
стороне?
— Да, но помните, что от них вы не должны брать
ничего. Только маленькую записку, что они благополучно
переправились.
Шмуль грустно кивнул головой в ответ. Это было
тоже одной из его претензий к молодому человеку. Да¬
вид был очень строг, даже жесток в этом отношении:
Шмуль слишком хорошо это знал.
Обиженный контрабандист тряхнул длинными пейса¬
ми и торопливо осведомился о погоде в Петербурге, что¬
бы изменить неприятное направление своих мыслей.
Но его дурное расположение духа сменилось прият¬
ным ожиданием, когда Давид спросил его, будет ли ои
здесь через месяц.
— Я отправляюсь за границу, — объяснил молодой
человек, — и мне нужно будет переправить сюда много
вещей.
Шмуль почмокал губами. Это было вознаграждением
за испытанное им поражение.
Он не стал задавать вопросов. Давид этого не любил
и никому не сообщал больше, чем сам считал нужным.
— Вы не забудете меня, надеюсь? — сказал Шмуль.
— Конечно, нет. Только вы должны быть на месте.
Я вам напишу заранее, чтобы вы могли приехать.
После этого они стали толковать о накладных, о про¬
возе и т. п., и Шмуль не выказывал уже никаких знаков
неудовольствия. Они расстались по-приятельски, и конт¬
рабандист остался с двойственным чувством эстетическо¬
го наслаждения деловитостью Давида и досады на кру¬
шение своих планов.
«Ловкий молодец, что и говорить! Только праотец
Яков мог бы обойти его, — рассуждал он про себя, за¬
пирая ставни и двери в шинок. — Но все же ему следо¬
вало бы быть помягче с одним из своих соплеменников,
у которого семья на шее, и помочь ему заработать чест¬
ный грош».
Он с грустью вспомнил о золотом времени, лет шесть-
семь тому назад, когда переправа за границу оплачива¬
лась в двадцать пять и даже пятьдесят рублей с чело¬
века; бывали простаки, которые платили по сто. Давид
свел цену до мизерных десяти рублей, без всяких приба¬
52

вок. Правда, что с тех пор, как Давид взялся за дело,
в десять раз больше «гоев» приезжает и уезжает из Рос¬
сии. Это было некоторым утешением. Но Шмуль не мог
не помечтать о том, как хорошо было бы, если бы дви¬
жение шло так же оживленно, как теперь, а цены оста¬
вались бы прежние. Его глазам представился такой бле¬
стящий ряд цифр, что сердце его сначала затрепетало от
радости, а потом заныло от тоски.
Тем временем Давид пришел к дому Фомы, где его
спутники расположились на ночь. Хозяин сам отворил
ему дверь, и Давид осведомился о своих друзьях. Все
обстояло благополучно. Они поужинали, как он распо¬
рядился, и теперь отправились спать; мужчины заняли
переднюю комнату, а Марина, дочь хозяина, отправилась
с барышней наверх. Давид поблагодарил его и присоеди¬
нился к приятелям. В подобных случаях он всегда пред¬
почитал останавливаться у Фомы, хотя у него ничего не
было, кроме простых нар для спанья. Но Фома был мест¬
ным сотским, и его изба была вполне безопасным местом
для ночлега.
Очутившись в комнате, Давид осмотрел все кругом
с тщательностью полицейского чиновника. Ставни были
закрыты, чтобы прохожие не могли заглянуть вовнутрь.
Весь багаж, в том числе его собственный холщовый сак¬
вояж, был сложен в углу. Его спутники, утомленные
длинным путешествием, спали на нарах вдоль стен. Каж¬
дый из них имел соломенную подушку и импровизиро¬
ванное одеяло. Для него готова была такая же постель,
как для других, но, несмотря на усталость, он проголо¬
дался и стал устраивать себе какое-то подобие ужина.
Отрезав ломоть от лежавшего на столе большого хлеба,
он вынул из саквояжа кусок сыру, бережно завернутого
в бумагу, и, как бывалый солдат в походе, удовлетворил¬
ся этой скромной едой.
Поднявшись первым, как только утреннее солнце ста¬
ло пробиваться в комнату, он наскоро оделся и открыл
ставни. Разбуженные его веселым голосом, спутники то¬
же торопились вставать.
Острогорский, старший из них, был человек средних
лет, небольшого роста, сутуловатый и выглядел поблек¬
шим, болезненным ученым. Сосланный много лет тому
назад за какой-то незначительный проступок в захолуст¬
ный приволжский городок, он бежал теперь из места
своего изгнания, намереваясь окончательно поселиться за
границей.
53

Его спутник, Зацепин, молодой человек лет двадцати
трех, бывший поручик пехотного полка, был так серьезно
скомпрометирован, что организация послала его за грани¬
цу «проветриться».
— Торопитесь, ребята, — тормошил их Давид. —
Ведь вам предстоят сегодня великие подвиги, и времени
терять не следует. Я пойду распорядиться насчет завт¬
рака.
Выйдя на двор, он увидел третьего члена компании,
Анну Вулич, девятнадцатилетнюю девушку, замешанную
в качестве сочувствующей в какие-то университетские
беспорядки, не имевшие политического характера. Ей от¬
казали в выдаче заграничного паспорта, и Давид охотно
присоединил ее к ближайшей группе, отправлявшейся за
границу. Он всегда рад был помочь перебраться через
границу всякому, кто в этом нуждается *.
Анна присматривала за самоваром, а Давид занялся
завтраком, который вышел настолько обильным, насколь¬
ко позволяла кладовая Фомы. Это было вопросом чести
для Давида. Равнодушный к своему личному комфорту,
он доходил иногда до смешного в заботах о вверенных
ему людях. Он не только заботился об их безопасности,
но и о том, чтобы они были хорошо накормлены и до¬
вольны во всех отношениях.
Тем временем первые горячие лучи солнца светили
уже в маленькие окна избы, освещая комнату и лица
путешественников.
Давид сам заварил чай. У него всегда был большой
запас в саквояже, потому что чай, покупаемый в неболь¬
шой лавке, нехорош и дорог. Скромный завтрак прошел
очень оживленно. Все были возбуждены и веселы, как
люди, полные любопытства и ожидания общей для всех
опасности. Они не могли отделаться от представления,
что переправа через границу царских владений — дело
серьезное. Давид уверял их, что нет ничего проще. Сотни
людей переходят границу тайком, просто для того, чтобы
не тратиться. Политические нелегальные, если только нет
никаких особенностей в их внешности, могут переходить
так же легко, как и все другие.
— А все-таки многие были арестованы, — сказала
Анна Вулич, краснея.
Она немного волновалась, так как это было ее первым
рискованным шагом. Но она была очень самолюбива и
боялась, что ее замечание покажется другим признаком
трусости.
54

— Конечно, были, — сказал Давид с негодованием. —
А по чьей вине, если не по их собственной? Можно уто¬
нуть в ведре воды, если засунуть туда голову.
Как истый сангвиник по темпераменту, Давид был
склонен к преувеличениям. По его словам, выходило, что
граница — самое удобное место для прогулок взад и
вперед. Он серьезно сердился на увальней, портящих ре¬
путацию границы и дающих пищу глупым рассказам об
ее опасностях.
Разговор о пограничных приключениях был прерван
Острогорским, который первый обратил внимание на то,
что контрабандист запоздал. Десять часов уже пробило,
а его еще не было. Давид зашел в шинок, но Шмуля не
не оказалось дома. Что-нибудь да случилось. Острогор¬
ский, раздражительный по природе, стал волноваться.
— Неужели нам придется еще раз переночевать
здесь? — спросил он с желчной улыбкой.
Давид спокойно объяснил, что этого опасаться нечего.
Если контрабандист не явится к одиннадцати часам,
он устроит дело иначе.
Один Зацепин не ворчал и не приставал с вопросами.
Он верил Давиду, как солдат полководцу, и по природе
своей был чужд сомнений.
Когда Шмуль показался в дверях, Давид встретил его
целым градом упреков. Контрабандист стал извиняться:
остановка вышла не по его вине; по случайности карауль¬
ный, с которым он условился, не был назначен на утрен¬
нюю службу, и на него можно рассчитывать только ве¬
чером.
Дело осложнялось. В этот день была пятница; через
несколько часов начинался шабаш, и тогда самая заман¬
чивая награда не заставит еврея-контрабандиста нару¬
шить субботний отдых.
Давид был взбешен.
— Не сердитесь, пан Давид, — успокаивал контра¬
бандист, — вам не придется пережидать субботы. У ме¬
ня есть два паспорта для господ, а моя дочь встретит
нас по пути к переправе и передаст своей барышне. Мы
можем отправиться тотчас же.
Давид объяснил по-русски, что случилось, и передал
паспорта двум мужчинам. Паспорта были не настоящие
заграничные, а простые свидетельства, выдаваемые погра¬
ничным жителям, у которых есть дела по обе стороны
границы и которым нужно постоянно ездить взад и
вперед.
55

Оба путешественника развернули паспорта, чтобы
прочесть имена, на которые им придется отвечать в слу¬
чае необходимости. Чтение документа произвело необы¬
чайное действие на Зацепина.
— Посмотрите, что за ерунду вы мне принесли! —
крикнул он Шмулю. — Ведь это женский паспорт!
— Да, — ответил Шмуль, — так что же за беда?
Спутники Зацепина с любопытством и изумлением
взяли у него бумагу, чтобы удостовериться в ее содер¬
жании.
Не могло быть никакого сомнения. В паспорте было
написано крупными буквами и несколько пожелтелыми
чернилами: «Сара Гальпер, вдова купца Соломона Галь-
пера, 40 лет от роду».
— Надо переменить паспорт, — сказал он контрабан¬
дисту. — Не могу же я сойти за вдову!
— Почему нет? С божьей помощью сможете, — ска¬
зал Шмуль, подняв руки вверх, как крылья херувима,
и мигая глазами. Зацепин, который не имел такой веры
в божий промысел, настаивал на своем; тогда Давид,
которого потешала досада приятеля, вмешался наконец.
— Это не имеет никакого значения, — сказал он. —
Вы сами в этом убедитесь.
Зацепин пожал плечами: как мог он сойти за вдову
сорока лет, было выше его понимания; но раз Давид
посвящен в эту тайну, значит, все обстоит благополучно.
Путешественники приготовились к отъезду. Они
должны были ехать с пустыми руками, потому что на
границе было правилом, что люди и товар должны пере¬
правляться отдельно; на товар, годный для продажи,
пошлина больше, чем на обыкновенные человеческие со¬
здания, не имеющие рыночной цены. Острогорский, имев¬
ший с собой только небольшой чемодан с рукописями,
не мог взять даже его. Давид должен был позаботиться
обо всем. Он взялся доставить вещи другой дорогой и
обещал присоединиться к ним на той стороне через ко¬
роткое время.
У ворот они встретили сына Шмуля, который передал
Вулич паспорт своей сестры.
— Теперь все готово, — сказал Давид. Они пожали
друг другу руки и расстались.
Зацепин и контрабандист шли впереди. Остальные
двое следовали на некотором расстоянии, чтобы не обра¬
щать на себя внимания. Через двадцать минут они
очутились у грязного маленького ручья, который и ку¬
56

рица перебредет в сухую погоду. Вдоль берегов его тя¬
нулась плоская, голая равнина с глинистой почвой, про¬
глядывавшей промеж жидкой травы. По обе стороны
стояли кучки мужчин и женщин. Плоскодонный плот,
похожий на старую стоптанную туфлю, плавал в желтой
воде. Седой полицейский с красным суровым лицом стоял
на носу с обнаженным тесаком.
Как только плот подошел к берегу и пассажиры вы¬
садились, наши путешественники по знаку своего про¬
вожатого вскочили на него, и за ними набилась дюжина
мужчин и женщин до того, что они чуть не толкали друг
друга в воду.
— Довольно! — закричал полицейский, отталкивая
напиравшую толпу.
И, обращаясь к уместившимся на плоту, сказал пове¬
лительным тоном:
— Ваши паспорта!
Это была граница. По левую сторону грязного ручей¬
ка была Россия, по правую — Германия.
Все вынули паспорта, которые были собраны в кучку
и переданы столпу порядка и закона. Подняв палец
кверху, он поспешно пересчитал число голов и потом
число документов. Так как оба сходились, он передал их
обратно ближайшему из пассажиров и крикнул: «Го¬
тово!»
Паромщик, у которого не было ни шеста, ни руля,
оттолкнул свое судно от России и в следующую минуту
ударился о Германию. Пассажиры Давида высадились
на берег. Все было кончено. Они были в Европе, вне
власти царя.
— Как это все просто! — воскликнула, улыбаясь,
Вулич. Они почувствовали большое облегчение и, громко
разговаривая, направились в деревню, где должны были
ждать Давида.
Если бы они не были так заняты собой, то заметили
бы прилично одетого молодого человека с темными гла¬
зами и бледным лицом, который, проходя по улице,
остановился, приятно пораженный звуками чистой рус¬
ской речи.
Это был Андрей, прибывший уже пять дней тому
назад на место, указанное в письме Жоржа. Ожидая
с часу на час приезда Давида, который должен был его
встретить здесь, он умирал со скуки.
Он сразу догадался, что эти трое были из компании
Давида. Ему хотелось заговорить с ними, но он удер¬
57

жался. «Вдруг они окажутся чужие. Осторожность ни¬
когда не мешает. Если они приятели Давида, то и сам
Давид, вероятно, недалеко».
ГЛАВА IV
НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Вернувшись в гостиницу, Андрей позвал слугу и ска¬
зал ему ломаным немецким языком, что будет целый
день дома, на случай, если кто-нибудь спросит о нем.
Окна его комнаты выходили на большой зеленый
сквер, к которому вело несколько улиц. Он стал наблю¬
дать за прохожими и около одиннадцати часов заметил
издалека неуклюжую фигуру Давида, быстро шагавшего
в тяжелом сером пальто, которое он носил круглый год.
Андрей сбежал с лестницы; приятели встретились у
входных дверей и крепко расцеловались.
— Признайся, ты, верно, здорово бранил меня за то,
что я заставил тебя так долго ждать? — спросил Давид,
ласково хлопая Андрея по плечу.
— Бранил, но не очень. Я боялся, не приключилось
ли чего с тобой.
— Вот пустяки! Что может статься со мной? Я про¬
сто захлопотался, собирая небольшую партию для пере¬
правы через границу. Двух зайцев одним ударом. Оно
и дешевле и скорее.
— Я, кажется, видел твою партию на переправе час
тому назад.
— Возможно. Зацепин между ними; ты должен с ним
познакомиться.
Они были уже в комнате Андрея. Давид снял пальто,
бросил его на кресло и уселся.
— Ну а теперь расскажи мне про наших, — сказал
Андрей, становясь против него. — Как поживает Жорж
и все другие? Что слышно о Борисе? Есть ли письма от
Зины?
— Да, было одно письмо. Надежды пока очень мало,
судя по ее намекам. Да она сама скоро будет в Петербур¬
ге и расскажет тебе обо всем.
— Разве ты не едешь со мной в Петербург?
— Нет, — ответил Давид. — Я еду в Швейцарию
и останусь там несколько времени. Ты слыхал, что эк¬
вилибристы хотят издавать собственную подпольную га¬
зету в Петербурге?
58

— Эквилибристы! — воскликнул Андрей. — Да не¬
ужели?
Эквилибристами называлось тайное общество, про¬
званное так в насмешку другими кружками за умерен¬
ность и отсутствие решительности. Между ними и пар¬
тией «Земли и воли» *, к которой принадлежали Давид и
Андрей, были довольно холодные отношения.
— На этот раз они в самом деле что-то затевают, —
ответил Давид. — Когда они узнали, что я еду в Швей¬
царию, то дали мне денег для покупки шрифта.
— Это недурно, — заметил Андрей. — Я меняю о
них свое мнение.
— А я остаюсь при прежнем, — возразил Давид. —
Посмотрим еще, что они сделают со своим шрифтом.
Я не верю в них.
Он смотрел кругом, ища спичек, чтобы закурить свою
трубку. Андрей подал ему сигару.
— Так зачем же ты взялся исполнять их поруче¬
ние? — спросил он.
— Это моя обязанность, — ответил Давид. — Моя
служба состоит в том, чтобы очищать дороги от всяких
преград и держать их свободными для желающих поль¬
зоваться. Удастся ли затея эквилибристов или нет —
не мое дело. Да и помимо того, — прибавил он, — возня-
то небольшая. Это даст мне возможность пробыть несколь¬
ко лишних дней с друзьями в Швейцарии — вот и все.
— Я рад за них, во всяком случае. Ты писал о своем
приезде?
— Нет, я этого никогда не делаю. Гораздо приятнее
приехать невзначай. Как они все поживают? Ты мне
ничего не сказал о них.
— Да нечего говорить. Жизнь все та же и такая же
скучная, — ответил Андрей.
Давид с досадой ударил себя по колену.
— Что за нелепый народ наши революционеры! —
воскликнул он. — Живут в свободной стране среди боль¬
шого социального движения и чувствуют себя как рыба
на суше. Да неужели же свет клином сошелся на одной
России?
Со своим еврейским космополитизмом он часто спо¬
рил на эту тему с товарищами.
— Ты прав, ругая нас, — возразил Андрей с готов¬
ностью самообличения, под которой так часто скрывается
полуодобрение. — Мы наименее космополитическая на¬
59

ция, хотя многие и утверждают противное. Ты один меж¬
ду нами заслуживаешь имя гражданина мира.
— Это лестно, но не особенно приятно, *— заметил
Давид.
Андрей не продолжал спора и стал расспрашивать о
том, что петербуржцы думают относительно Бориса. Он
принимал дело очень близко к сердцу. Борис был его
лучшим другом, самым близким после Жоржа.
— Ничего нельзя решить до приезда Зины, — сказал
Давид. — Но я боюсь, что вообще ничего не удастся
сделать теперь.
— Ничего? Почему же?
— Нет сил, — ответил Давид вздыхая. — Мы теперь
некоторым образом на мели сидим. Вот увидишь сам,
когда приедешь.
Он стал высчитывать потери и финансовые затруд¬
нения партии.
Андрей слушал, ходя взад и вперед с опущенной
головой. Дело обстояло хуже, чем он ожидал. Но мысль
о безнадежности положения возмущала его и не уклады¬
валась в голове. О том, что его самого когда-нибудь аре¬
стуют, он привык думать спокойно: такой уж обычный
жребий бойцов. Но позволить «этим подлецам» (как ои
называл всех представителей власти) заморить товарища
без всякой попытки отпять у них добычу — было бы
слишком большим унижением.
— Какой вздор говорить о недостатке сил в нашей
партии! — воскликнул он, остановившись против Дави¬
да. — Наши силы вокруг нас; если мы не можем найти
помощников, то, значит, мы сами ничего не стоим.
— Выше головы не прыгнешь, — возразил Давид. —
У нас нашлось бы несколько человек, способных органи¬
зовать освобождение; но как быть без денег?
— Не беда, — сказал Андрей. — Самое лучшее сред¬
ство пополнить кассу и возбудить в людях энергию —
это затеять какое-нибудь живое дело.
— Иногда это удается, — ответил Давид. — Поговори
с Зиной. Всем нам хочется попытаться что-либо сделать.
Он встал и начал прощаться.
— Мне пора идти к моим путешественникам, *— ска¬
зал он. — Да, как же устроить тебе свидание с Зацепи¬
ным? Хочешь пойти к нему или чтобы он сюда пришел?
Андрей спросил, кто были другие, и предложил сей¬
час же отправиться в гостиницу. Он рад был познако¬
миться со всей компанией.

Когда Давид вошел в комнату, где сидели его клиен¬
ты, он был встречен шумной овацией.
Андрей был им представлен под первым вымышлен¬
ным именем, которое попалось Давиду на язык. Остро¬
горский и Вулич были чужими для партии, и их не было
надобности посвящать в тайну возвращения Андрея на
родину. Зацепину же нетрудно было догадаться, кто пе¬
ред ним.
Компания распалась на две группы. Андрей и Заце¬
пин продолжали сидеть за столом; Давид же отвел двух
других к окну на противоположном конце комнаты.
Острогорский и молодая девушка все еще не могли нади¬
виться простоте своего бегства.
— Даже жалко, что не пришлось испытать никакого
сильного ощущения, — сказала Анна. Острогорский тоже
выразил свое удивление. Он был в говорливом настроении
п рассказывал о слухах, доходивших до него из достовер¬
ных источников, что людей переносили в полночь на
спине, в мешках, что приходилось прятаться по нескольку
дней в кладовых, прежде чем контрабандисты могли най¬
ти возможность переправы. Давид засмеялся и заметил,
что сомневается только насчет мешков, а все остальное
могло быть правдой. В прежние времена, когда коптра-
бандисты могли делать все по-своему, они часто нарочно
выкидывали такие штуки, чтобы пустить пыль в глаза
своим клиентам и показать, что громадные деньги, кото¬
рые им переплачивали, были честно заработаны.
Андрей тем временем спокойно разговаривал с За¬
цепиным, расспрашивая его о разных людях, с которыми
он встречался, о городах, в которых живал. Их оставили
наедине с обычной непринужденностью, господствующею
в революционной среде; это продолжалось, однако, лишь
до тех пор, пока Зацепин не выразил громко своего мне-
пия о какой-то группе радикалов, с которыми ему при¬
шлось познакомиться в одном из провинциальных го¬
родов.
— Болтуны они, и только! Виляют между социализ¬
мом и политикой, — заявил он с обычной резкостью. —
Хотят усесться на двух стульях, да только теперь это не
годится.
Это замечание долетело до ушей Острогорского, ко¬
торый был страстным спорщиком. Медленными шагами
маленький человечек приближался к разговаривавшим,
заложив руки за спину, и его исхудалое лицо казалось
придавленным книзу большим тяжелым носом. У него
61

уже было дорогой несколько стычек с Зацепиным, но ои
жаждал еще сразиться. С легкой саркастической улыбкой
на тонких губах он попросил позволения предложить
Зацепину вопрос: что именно не годится, по его мнению,
для нынешнего времени: сидеть на двух стульях или
оставаться социалистом?
Зацепин резко ответил, что сказал то, что хотел ска¬
зать, и что все называющие себя революционерами и
уклоняющиеся в то же время от участия в настоящем
революционном деле не более как болтуны, если не
хуже!
С этим Острогорский был совершенно согласен, но
у него было свое собственное определение настоящего
дела. Прения заинтересовали Вулич, и она подвинулась
к краю дивана, поближе к спорящим. Сперва она слу¬
шала; потом вмешалась, и разговор сделался общим.
Один Давид оставался на своем месте и лениво болтал
ногами, сидя на подоконнике.
Начавшийся спор становился все горячее и шумнее.
И не удивительно, так как скоро стало очевидно, что
из пяти присутствующих революционеров-социалистов
каждый был в чем-нибудь не согласен со всеми осталь¬
ными, и ни один не был склонен к уступкам. Зацепин
был отъявленным террористом, отличавшимся простотой
и прямолинейностью своих воззрений на все вопросы как
практики, так и теории, а также счастливым отсутствием
малейшего сомнения в чем бы то ни было. Анна Вулич
тоже была террористкой — в теории, конечно, — хотя не
шла так далеко, как Зацепин, с которым она, кроме того,
совершенно расходилась в вопросе о социалистической
пропаганде среди рабочего класса. Острогорский и Да¬
вид — оба склонялись к эволюционному социализму, но
резко расходились между собою по вопросам о социали¬
стическом государстве в будущем и политической дея¬
тельности в настоящем. Что касается Андрея, то он не
мог вполне согласиться ни с одним из четырех, но, про¬
бывши так долго вне революционного движения, он не
имел, казалось, определенной системы взглядов и немного
колебался. Он возражал то одному из спорящих, то его
противнику; а в следующую минуту оба набрасывались
на него и кричали ему в оба уха различные возражения,
доказывавшие его непоследовательность. Зацепина очень
сердило такое поведение Андрея. Человек с таким про¬
шлым должен бы иметь более здравые понятия и без
62

пустых околичностей тотчас же пристать к настоящему
делу.
Стоя спиной к потухшему камину и опираясь на него
своей сильной правой рукой, Зацепин твердо отстаивал
свою позицию. Он должен был защищаться против всех
остальных, старавшихся внушить ему ту мысль, что вера
в один террор слишком узка для социалиста.
— Ну, так я вам объявляю, — кричал он громовым
голосом, — что я не социалист!
Он делал ударение на каждом слове, чтобы придать
им всем больше силы.
— Именно! — воскликнул торжествующим фальцетом
Острогорский. — Следовательно, вы — буржуа, сторон¬
ник угнетения рабочего класса капиталистами. Quod
erat demonstrandum!1
Он отвернулся от своего противника и начал ходить
взад и вперед, напевая сквозь зубы какую-то арию, что¬
бы показать бесполезность дальнейшего разговора.
— Нет, я не буржуа! — выкрикивал ему вслед ни¬
мало не смущенный Зацепин. — Социализм — не для
нашего времени, вот что я говорю. Мы должны бороться
с деспотизмом и завоевать политическую свободу для
России. Вот и все. А о социализме я забочусь, как о вы¬
еденном яйце.
— Извините, Зацепин, — вмешался Андрей, — но это
нелепо. Вся наша нравственная сила заключается в том,
что мы социалисты. Отбросьте социализм, и наша сила
пропадет.
— А какое будете вы иметь право звать рабочих
присоединиться к вам, если вы не социалисты? —
вскричала, вскакивая с места, Вулич.
— Толкуйте! — протянул Зацепин, презрительно мах-
нув рукой. — Все это метафизика.
Метафизикой он называл все то, что не заслуживало,
по его мнению, ни минуты внимания.
— Наша ближайшая задача, — продолжал он, по¬
крывая своим громким голосом все остальные голоса, —
побороть политический деспотизм, это необходимо для
всех. Кто любит Россию, тот должен присоединиться к
нам, а кто не присоединяется, тот изменник народному
делу!
При этом он посмотрел в упор на Острогорского,
чтобы не было никакого сомнения, к кому относились его
слова.
1 Что и требовалось доказать! (лат.).

— Что выиграет народ от буржуазной конституции,
за которую вы боретесь? — взвизгнул маленький чело¬
вечек, набрасываясь на своего крупного противника с
видом петуха, наскакивающего на гончую собаку. —
Вы забываете народ, потому что вы сами буржуа. Да, вот
вы что такое.
— Посмотрите, господа, — сказал Давид, показывая
на улицу, — вон пожарный насос. Не горячитесь, а то
хозяин гостиницы обдаст нас холодной водой.
Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Его шутка не произвела впечатления на спорящих, и он
снова погрузился в молчание.
Прения продолжались в том же роде, но, по мере
того как спорящие уставали, они становились спокойнее.
За это время все несколько раз меняли места. Теперь
Зацепин стоял у стола рядом с Острогорским, который
держал его за пуговицу сюртука.
— Дайте мне сказать два слова, чтобы убедить вас,
Зацепин! — говорил он сладким, вкрадчивым голосом. —
История Европы доказывает нам, что все большие рево¬
люции... — И он продолжал пространно развивать свой
тезис.
Зацепин слушал, весь выпрямившись, слегка накло¬
нив голову и нахмурив лоб; судя по его физиономии,
можно было с вероятностью заключить, что семя мудро¬
сти Острогорского падало на каменистую почву.
— Господа, — прервал Давид, взглянув на часы. —
Осталось меньше двух часов до вашего поезда. Пора
подумать и о хлебе насущном. Давайте пообедаем.
С этим, я надеюсь, все согласятся.
Он спустился вниз, а Острогорский вышел из дому,
чтобы разменять русские деньги.
Андрей обрадовался возможности изложить свои
взгляды, которые, казалось ему, будут приняты всеми,
лишь бы их поняли, так как в его старательно вырабо¬
танной перед отъездом программе было место для всего
и для всех. Зацепин внимательно слушал.
— Это никуда не годится! — отрезал он наконец без
малейшего колебания, энергично встряхнув головой.
— Почему же? — спросил Андрей.
Зацепин ответил не сразу. Он собирался с мыслями,
приискивая слова, которые бы ясно их выразили. Его
полемический жар остыл. Андрей был товарищ и намере¬
вался действовать. С ним следовало говорить о сути дела,
64

а не просто препираться. Он вдруг покраснел, и на лице
его выразилось негодование.
— Вы предлагаете, чтобы мы шли рука об руку с
либералами, — сказал он, мрачно глядя на Андрея. —
Но что, если они захотят, чтобы мы притихли? Разве
мы согласимся? Клянусь, нет! Мы будем колоть, стре¬
лять и взрывать, и пусть все трусы убираются к черту.
Он так ударил кулаком по столу, что чуть не раз¬
бил его.
— Нет, Андрей, — добавил он более спокойным то¬
ном, — ваш эклектизм никуда не годится.
— А вы что скажете? — спросил Андрей девушку.
— Я думаю, что мы должны рассчитывать только на
себя и идти своей дорогой. Те, кому дороги наши цели,
пойдут за нами, — ответила она, краснея от возбуж¬
дения.
В этом ответе не было ничего такого, чего бы он не
слыхал от сотни людей. Но серьезный тон, которым эти
слова были сказаны, обнаруживал более, нежели простую
искренность, и поразил опытное ухо Андрея. До этой
минуты он отдавался непосредственному удовольствию
первой встречи с настоящими русскими и обращал мало
внимания на робкую девушку, принимавшую слабое уча¬
стие в разговоре. Теперь же в нем проснулся инстинкт
вербовщика, и он внимательнее всмотрелся в нее. Ее све¬
жее молодое лицо глядело умно и серьезно, а блестящие
карие глаза были чаще всего опущены вниз. Ее малень¬
кая энергическая фигурка была одета в простое черное
платье — обычный костюм революционерок.
За обедом он стал расспрашивать девушку об ее за¬
нятиях и планах и узнал, что она — член тайного сту¬
денческого кружка самообразования. Ему нетрудно было
догадаться, что она руководила кружком. Она ехала в
Швейцарию с целью закончить свое образование. Андреи
советовал ей направиться в Женеву, где легко будет
устроиться, и дал ей письмо к Лене.
Поезд отходил в четыре часа. Давид дал отъезжаю¬
щим все нужные указания и много полезных советов.
Но его материнская заботливость исчезла. Они уже не
находились под его опекой, и вся его внимательность и
предупредительность перенеслись теперь на Андрея. Они
вдвоем направились в гостиницу, и решено было, что
Давид переселится туда же. Они должны были провести
в городе субботний день, и Давид сказал, что велит
Шмулю быть готовым к утру в воскресенье.
5 Блестящая плеяда
65

— Не раньше? — спросил Андрей.
— Раньше нельзя, если иметь дело с евреями, —
объяснил Давид. — Но по эту сторону живет один чело¬
век, я могу его повидать, если хочешь.
Андрей попросил так и сделать, и Давид вскоре явил¬
ся с известием, что некий Шмидт (контрабандист-немец)
может перевести их через границу в эту же ночь, если им
угодно. Андрей с радостью согласился: ему хотелось как
можно скорее попасть в Петербург. Давид тоже спешил,
так как у него было много дела па руках. Ввиду этого
тотчас же послали за Шмидтом, который не замедлил
явиться.
Шмидт был толстый и круглый человек с добродуш¬
ным и честным немецким лицом, одетый как фермер. Он
вежливо поздоровался с Андреем и сделал несколько за¬
мечаний о погоде. Затем прямо перешел к делу и сказал,
что все готово.
К сожалению, оказалось, что у молодого человека
было слишком много багажа. Революционер, приезжаю¬
щий на родину, должен быть хорошо одет и иметь до¬
вольно много вещей, в противоположность оставляющим
отчизну. Давид протестовал против всяких задержек,
чтобы не опоздать на поезд.
После этого последовали быстрые и короткие перего¬
воры по-немецки между Давидом и Шмидтом, за кото¬
рыми Андрей не мог уследить. Он понял, однако, что
все кончилось к обоюдному удовольствию. Немец взва¬
лил себе на плечи чемодан Андрея, и они направились
все вместе к его дому.
Это был маленький двухэтажный домик с хорошень¬
ким палисадником. Фрау Шмидт, степенная дама средних
лет, в белом чепце, вышла к ним и предложила закусить.
— Где Ганс? — спросил Шмидт.
Ганс только что вернулся с вечерних занятий в
школе и переодевался у себя в комнате.
На зов отца сошел вниз краснощекий белокурый
мальчик лет двенадцати, не более, в широких панталонах
и коротенькой, узкой курточке, швы которой трещали
под напором молодого развивающегося тела.
—* Возьми шляпу и сведи этих господ к серому кам¬
ню за березой, на том холмике. Понимаешь?
—- Да, папа.
— Шиво! — прибавил Шмидт вслед сыну.
—- Хорошо, папа.
66

Шмидт пожелал гостям доброго пути, проводил их до
калитки садика и повторил наставления сыну.
Ганс в них не нуждался. Он был серьезный мальчик,
понимавший свое дело, и уже обещал сделать честь про¬
фессии, которая переходила в их роде от отца к сыну.
Без лишних разговоров он повел за собой путешествен¬
ников, причем его круглое лицо светилось важностью и
сознанием собственного достоинства.
Оба друга следовали за ним на некотором расстоянии.
Они вышли из деревни и продолжали идти несколько
времени вдоль ручейка, через который приятели Давида
переправлялись незадолго перед тем. Потом ручей повер¬
нул направо, и им пришлось идти по открытому болоти¬
стому месту, где не было и следа проложенной дороги.
Мальчик не выказывал, однако, ни малейшего колебания
и продолжал идти ровными шагами, слегка балансируя
короткими толстыми руками и ни разу не оборачивая
головы.
Солнце уже село, и пурпурный отблеск неба придавал
красоту даже унылому пейзажу Восточной Пруссии.
Безграничная равнина расстилалась по всем направле¬
ниям, но Андрей подметил уже издали соломенные кры¬
ши русской деревни, представляющие резкий контраст с
просторными домиками, крытыми красною черепицею,
на немецкой стороне. Не могло быть никакого сомнения,
за этими кустами была Россия, печальная родина, так
сильно манившая к себе Андрея. Через несколько минут
он ступит на эту пропитанную слезами землю, для кото¬
рой готов рисковать жизнью.
— Я очень жалею, милый Давид, — обратился он к
своему спутнику, — что нам так мало пришлось побыть
вместе. Мне бы хотелось еще о многом поговорить с
тобой.
— Я приблизительно через месяц вернусь в Петер¬
бург. Ты не уедешь до тех пор, надеюсь?
— Нет, я едва успею осмотреться за это время. Ведь
многое изменилось там, вероятно. Но скажи, пожалуйста,
многие из наших разделяют взгляды Зацепина?
— Нет, этого тебе бояться нечего. Ои один из не¬
многих чудаков этого рода. У остальных — другие фан¬
тазии, и Жорж — их пророк. Ты, конечно, читал его
вещи?
— Читал.
— И тебе нравятся?
— Да, очень. Почему ты спрашиваешь?
5*
67

— Я так и думал. А что касается меня, то, если бы
мне предстоял выбор, я предпочел бы Зацепина.
— Недалеко бы ты с ним ушел, — заметил Андрей.
— Да. Он ничего не видит дальше злобы сегодняш¬
него дня, но он человек этого дня, и его дело то самое,
что все мы делаем. Ясно, чего можно ждать от него, чего
нельзя. Но ваш брат, русский, терпеть не может иметь
дело с положительными, осязательными вещами; вам
непременно нужна какая-нибудь фантастическая бессмыс¬
лица, чтобы морочить ею свою голову. Это у вас в крови,
я полагаю.
— Не будь так строг к нам, — заметил Андрей, улы¬
баясь выходке своего приятеля. — Если даже вера
Жоржа в Россию и в высокие добродетели наших
крестьян и преувеличена, то что за беда? Разве ты не
повторяешь того же самого относительно твоих излюб¬
ленных немецких рабочих вообще и берлинских в част¬
ности?
— Это совершенно иное дело, — сказал Давид. — Это
не вера, а предвидение будущего, основанное на твердых
фактических данных.
— Тех же щей, да пожиже влей, — сказал Андрей. —
Нельзя не идеализировать того, к чему сильно привязан.
Со всей твоей философией ты ничуть не благоразумнее
нас. Все дело в том, что у нас различные пристрастия.
Мы сильно привязаны к нашему народу, а ты нет.
Давид не сразу ответил. Слова Андрея затронули в
нем больное место.
— Да, я не привязан к вашему народу, — сказал он
наконец медленным, грустным голосом. — Да и как бы
я мог привязаться к нему? Мы, евреи, любим свой на¬
род, это все, что у нас осталось на земле; по крайней
мере, я люблю его глубоко и горячо. За что же мне
любить ваших крестьян, когда они ненавидят мой народ
и варварски поступают с ним? Завтра они, может быть,
разгромят дом моего отца, честного рабочего, как они
громили тысячи других работающих в поте лица евреев.
Я могу жалеть ваших крестьян за их страдания, все рав¬
но как бы жалел абиссинских или малайских рабов или
вообще всякое угнетенное существо, но они не близки
моему сердцу, и я не могу разделять ваших мечтаний и
нелепого преклонения перед народом. Что же касается
так называемого общества, высших классов — что, кроме
презрения, могут внушить эти поголовные трусы? Нет,
в вашей России нечем дорожить. Но я знаю революцио¬
68

неров и люблю их даже больше, чем мой собственный
народ. Я присоединился к ним, люблю их, как братьев,
и это единственная связь, соединяющая меня с вашей
страной. Как только мы покончим с царским деспотизмом,
я уеду навсегда и поселюсь где-нибудь в Германии.
— И ты полагаешь, — сказал Андрей нерешитель¬
ным тоном, — что там будет лучше? Ты забываешь гру¬
бость немецкой толпы, да одной ли только толпы...
— Да, — ответил Давид с грустным выражением в
своих больших красивых глазах, — мы, евреи, чужие
среди всех наций. Но все-таки немецкие рабочие циви¬
лизованны и прогрессируют также в нравственном отно¬
шении, и Германия единственная страна, где мы чув¬
ствуем себя не совсем чужими.
Он опустил голову и замолчал.
Андрей был глубоко взволнован горем своего друга.
Он приблизился к нему и тихонько положил ему руку
на плечо. Ему хотелось ободрить его. Он хотел сказать
ему, что варварство русских крестьян происходит только
от их невежества, что у них больший запас человечности
и терпимости, чем у какой бы то ни было нации в мире,
что, когда они будут хоть наполовину так образованны,
как немцы, все средневековые предрассудки бесследно ис¬
чезнут у них.
Но Андрею помешал высказать все это краснощекий
представитель конкурирующей расы, который в эту ми¬
нуту подошел к ним со словами:
— Спокойной ночи!
— А, Ганс! — сказал Давид. — Ты уже идешь до¬
мой?
— Да. Мама будет беспокоиться. Я должен спешить.
Давид вынул из жилетного кармана несколько зиль¬
бергрошей для мальчика и, потрепав его по розовой
щеке, отпустил домой.
— А как же с границей? Нам придется перебираться
одним? — спросил Андрей.
— Граница? Мы уже перешли ее.
— Когда?
— Полчаса тому назад.
— Странно! Я никого не заметил, даже ни одного
часового.
— Часовой, вероятно, зашел за тот холмик или в ка¬
кое-нибудь другое место, откуда ни он не мог бы нас
видеть, ни мы его.
69

— Как это мило с его стороны, — сказал Андрей
улыбаясь.
— Это обычный прием, — ответил Давид. — Никто
не может быть в претензии на часового за то, что в из¬
вестный момент он стоит в известном пункте своего
района. А за пару грошей, если он только уверен, что
его не выдадут, он всегда готов постоять подольше там,
где его попросят.
— А если бы мы опоздали и он заметил бы нас,
выйдя из своей засады?
— Он бы повернулся и побежал назад к прежнему
месту, вот и все. Но нам нельзя терять времени. Пройдем
прямо в деревню, чтобы нас не заметили жандармы:
мы ведь уже в царских владениях.
В доме Фомы Андрей с радостью увидел свой чемо¬
дан, доставленный уже аккуратным немцем. Они при¬
шли на станцию как раз за пять минут перед тем, как,
пыхтя и грохоча, в нее вкатил заграничный поезд. Это
был курьерский поезд, что тоже было с руки: с пассажи¬
рами курьерского поезда обходятся всегда с большим
почтением, чем с простыми смертными, ездящими в поч¬
товых поездах.
Андрей выбрал купе, в котором был один только мо¬
лодой человек, спавший в углу, укутавши пледом свою
белокурую голову. Жандарм, ходивший взад и вперед по
платформе, вежливо помог ему втащить чемодан. Андрей
пожал еще раз руку Давиду, поезд тронулся, и Андрей
почувствовал себя окончательно в России.
ГЛАВА V
ДВА ДРУГА
Быстро вперед мчится черная змея с раскаленными
глазами, то извиваясь и распуская свой длинный, сияю¬
щий хвост, то влетая, как стрела, в темный туннель,
пыхтя и завывая в своей борьбе с пространством. Но еще
быстрее красноокой змеи несутся мысли путешественни¬
ка, стремящегося навстречу своей судьбе.
После целого дня волнений Андрей очутился наедине
с собою и задумался о предстоящей ему роли в деле,
ему хорошо знакомом много лет тому назад, но теперь
для него совершенно новом. Утренняя встреча с рус¬
скими и несвязный, шумный спор оставили на нем след.
Эти люди привезли с собой струю русского воздуха,
70

и Андрей почуял в нем нечто новое, смутившее его. Он
почувствовал, что к революционному движению приме¬
шалось какое-то побочное течение, несколько узкое и
исключительное, но сильное и неудержимое. Станет ли
он содействовать союзу этого движения с более умерен¬
ными, но зато и более многочисленными элементами об¬
щества? Или же придется поплыть по новому течению,
чтобы не лишиться возможности действовать немедленно
и энергично? Это выяснится только на месте.
У него вдруг заныло сердце при мысли о Борисе.
Уму и рассудительности этого человека он доверял боль¬
ше всего и всегда с полной готовностью следовал его
советам. При одной мысли, что никогда больше не при¬
дется говорить с ним, быть может, никогда больше не
свидеться, самая поездка в Петербург, казалось, утратила
всю свою привлекательность для Андрея.
«Что, если и Жоржа арестовали тем временем?» —
промелькнуло у него в голове.
Возможно и это. Андрею в ту минуту казалось, что
несчастия никогда не приходят в одиночку. Он настолько
встревожился, что решил послать телеграмму Жоржу,
давая ему знать на условном языке о своем приезде. Так
он и сделал на первой же большой станции — и почув¬
ствовал облегчение, как будто бы телеграмма могла пре¬
дотвратить опасность.
Он был теперь совершенно уверен, что Жорж выедет
его встречать на вокзал, и охотно вступил в разговор со
своим попутчиком — тем самым, которого он принял на¬
кануне ночью за молодого человека со светлыми вьющи¬
мися волосами. К утру, когда путешественник проснулся
и его можно было ближе разглядеть, оказалось, что это
был старик лет шестидесяти, без всяких кудрей на со¬
вершенно лысой голове. Опасаясь сквозняков, он надел
на ночь вязаный желтый колпак, который Андрей и при¬
нял впотьмах за волосы.
Скука длинного путешествия располагает к болтовне.
Старик оказался словоохотливым. Он не мог просидеть
двенадцать часов лицом к лицу с человеком, не расспро¬
сив его, женат ли он или холост, помещик ли, купец
или чиновник, или же занимается какой-нибудь из сво¬
бодных профессий. Зато он с готовностью распространял¬
ся и о своих собственных делах. Они разговорились.
Андрей выдал себя за коммерсанта. Его собеседник ока¬
зался столоначальником в министерстве государственных
имуществ и возвращался домой после зимы, проведенной
71

за границей. От впечатлений, вынееенных из чужих
стран, они перешли к разговору о родине, и старик пока¬
зался Андрею одним из самых недовольных русскими
порядками людей. Он не уважал властей, видел одни
только глупости в действиях и мерах правительства, на¬
чиная с освобождения крестьян. Он не верил в прочность
существующих учреждений и не считал ее желательной,
потому что все было плохо и нуждалось в изменении.
Государственная служба плохо оплачивается, помещики
разорены, крестьяне голодают и входят в неоплатные
долги; все идет прахом.
То обстоятельство, что человек, которому он высказы¬
вал свои чувства и взгляды, был для него совершенно
чужим, имени которого он не спрашивал и которому не
назвал себя, ничуть не ослабляло экспансивности старого
господина. Но за станцию до Петербурга их tete-a-tete1
был прерван двумя другими пассажирами, вошедшими в
вагон. Старик счел более разумным не компрометировать
себя в их присутствии и сделался молчаливым и даже
несколько грустным. Когда поезд вошел под стеклянную
крышу вокзала, он принял суровый, официальный вид,
как бы мысленно входя в канцелярию своего департа¬
мента.
Андрей высунулся из окна, ища глазами Жоржа.
Платформа была запружена публикой — мужчинами,
женщинами и детьми, пришедшими встречать родствен¬
ников или друзей. Артельщики пробивали себе дорогу в
толпе, крича и жестикулируя. Не видя Жоржа, Андрей
решил, что тот ждет его на улице.
С чемоданом в руках он медленно пробирался к вы¬
ходу, когда сильный удар по плечу и хорошо знакомый
голос заставили его повернуть голову. Это был Жорж.
За три года он из юноши превратился во взрослого че¬
ловека, с белокурой бородой, покрывавшей его щеки и
подбородок. Кроме того, он был одет с элегантностью,
составлявшею полный контраст с его прежним, неггили-
стическим костюмом.
— Каким ты стал, однако, франтом, — сказал Анд¬
рей, целуя приятеля. — Я бы совсем не узнал тебя.
— Ничего не поделаешь! Мы теперь люди серьезные
и должны соблюдать приличия. Есть у тебя багаж?
— Ничего, кроме этого, — ответил Андрей, показы¬
вая свой довольно тяжеловесный чемодан.
1 Разговор наедине (фр.).
72

Они молча вышли из вокзала и наняли извозчика
до квартиры Жоржа. Кое-как усевшись на узком си¬
денье, Андрей начал нетерпеливые расспросы.
— Что у вас слышно? Все ли здоровы?
— Все наши здоровы, — ответил Жорж.
Это, конечно, означало, что никто из них не был
арестован в последнее время; расспросы о здоровье сами
по себе были слишком маловажным сюжетом, чтобы им
стоило интересоваться революционерам.
— Я, значит, приехал в хорошую погоду, — заметил
Андрей.
— Не совсем, — уклончиво ответил Жорж, — но об
этом после.
Он указал глазами на извозчика. Извозчичьи дрожки
в Петербурге — не всегда подходящее место для обсуж¬
дения политических новостей.
Андрей кивнул головой в знак согласия и с востор¬
гом стал всматриваться в знакомые улицы.
— Как приятно опять трястись на этих адских дрож¬
ках! — сказал он. — Ничего подобного нет за границей,
уверяю тебя.
Он чувствовал себя совершено счастливым при виде
чудного города, с которым были связаны дорогие ему
воспоминания, и радовался мысли, что он снова на своем
месте. Сомнения, одолевавшие его дорогой, совсем рас¬
сеялись. Он почувствовал себя единицей в той самой
таинственной организации, которая подкапывается под
власть царя у самого его носа и скрывается чуть ли не
в складках жандармских и полицейских шинелей. Вот
они, эти царские мирмидоны, с саблями и револьверами
за поясом, строго поглядывающие на проезжавших мимо
них двух приятелей. Но Андрей хорошо знал, что они
скорее арестуют половину обитателей столицы, чем уви¬
дят что-нибудь подозрительное в двух столь веселых и
беззаботных молодых людях, как он с Жоржем. Комич¬
ность положения окончательно притупила сознание дей¬
ствительной опасности.
Жорж жил на Гагаринской улице, где занимал ма¬
ленькую квартиру в две комнаты с передней. В ней было
достаточно места для двоих, и друзья решили провести
вместе с неделю или больше, пока Андрей приищет себе
подходящее помещение. У революционеров правило — не
жить вместе, если того не требуют «деловые» соображе¬
ния, иначе арест одного вел бы совершенно напрасно к
гибели другого.
73

Когда Андрей уничтожил все следы длительного пу¬
тешествия, Жорж повел его на «конспиративную кварти¬
ру», где всегда можно было застать двух-трех членов
организации. Потом они зашли вместе на минутку к
друзьям, жившим поблизости, а дела отложили до сле¬
дующего дня.
Таким образом, им удалось вернуться домой рано.
Они хотели подольше побеседовать наедине: им нужно
было позондировать друг друга относительно многого.
Андрею необходимо было расспросить, а Жоржу — рас¬
сказать о новых людях и новых условиях, среди которых
приезжему придется действовать. Они долго и серьезно
говорили, и Андрей то возражал, то слушал, стараясь вос¬
пользоваться сведениями своего друга.
— Довольно о политике на сегодня, — сказал он на¬
конец, когда все возникшие вопросы были подробно об¬
суждены за пять часов оживленной беседы. — Расскажи
мне теперь все про себя самого.
Жорж ходил взад и вперед по комнате, заложивши
руки за спину, все еще размышляя о серьезных во¬
просах.
— С чего начать? Ведь это длинная история, — ска¬
зал он.
— С самого начала. Я ведь ничего о тебе не знаю,
кроме того, что напечатано тобой, а это, согласись, очень
мало.
— В таком случае ты знаешь почти все, — ответил
Жорж.
— Но разве ты не написал еще чего-нибудь, кроме
напечатанного? Чего-нибудь в другом роде? — спросил
Андрей.
Он намекал на стихи, которые Жорж писал в про¬
межутках между более прозаичными и трудными обя¬
занностями публициста революционной партии.
— Очень мало, — ответил Жорж, — почти ничего
после того маленького сборника; ты его знаешь. В по¬
следнее время я много работал в кружках молодежи.
— Да? И какое ты вынес впечатление? Мне многие
говорили за границей, что молодежь становится очень
практичной и филистерской.
— Вечные жалобы близоруких и малодушных лю¬
дей! В большой книге жизни они ничего не видят, кроме
запачканных полей! — с жаром ответил Жорж.
Он рассказал о своих собственных наблюдениях, ко¬
торые привели его к совершенно другим, скорее чересчур
74

радужным заключениям, и назвал для примера несколь¬
ких из своих молодых друзей.
— Ты должен с ними познакомиться, — сказал он. —
Я не сомневаюсь, что ты согласишься со мной.
В немногих словах он охарактеризовал каждого из
них, сделав это, однако, наскоро, как бы торопясь пе¬
рейти к особенно интересному сюжету.
— Тут есть одна девушка, с ней мне очень хочется
тебя познакомить, — продолжал он, подсаживаясь к
Андрею на диван. — Ее зовут Татьяна Григорьевна Ре¬
пина, дочь известного адвоката и совершенно исключи¬
тельная девушка.
— У тебя положительно талант, — заметил Анд¬
рей, — находить необыкновенные и исключительные на¬
туры, особенно между девушками.
— Бывает и так, что невозможно ошибиться. Что
касается Репиной, то она несомненно замечательная лич¬
ность.
— Сколько ей лет? — спросил Андрей.
Это было слабым пунктом в панегирике Жоржа, и ои
это знал.
— Ей девятнадцать лет, — ответил он с напускной
небрежностью. — Но что же из этого?
— Она красива, я полагаю?
Жорж не ответил. Характерная поперечная складка
появилась на его лбу, придавая ему выражение досады,
доходящей до боли.
— Не сердись, — поспешил извиниться Андрей, взяв
его за руку. — Я не хотел сказать ничего дурного. Ведь
говорят же, что лицо — зеркало души, — прибавил он,
не сумевши подавить в себе желание пошутить.
Жорж не умел сердиться, и первое дружеское слово
успокоило его. Он живо повернулся, уселся с ногами на
диван, чтобы смотреть прямо в лицо Андрею, и начал
пространную и красноречивую речь о нравственных и
умственных качествах Тани.
Больше всего его поражала в девушке способность
к сильному энтузиазму, соединенная с хладнокровием и
точностью практического деятеля. У нее были задатки
вождя, и ее силу не уменьшали присущие ей женская
подвижность и грация.
Все это Жорж доказывал с большим усердием и тро¬
гательной убежденностью.
Андрей слушал его с скептической, но сочувствующей
улыбкой. Ои был уверен, что, по крайней мере, девять
75

десятых того, что говорил Жорж, было плодом его бога¬
того воображения. У Жоржа было очень нежное сердце,
но ему недоставало средних нот в гамме симпатий. В сно¬
шениях с людьми оп быстро доходил до высших степеней
восторга или до полного равнодушия. Он часто ошибался
в своих суждениях о людях, хотя и претендовал на зна¬
ние людей. Он и в самом деле знал их по-своему, хотя
иа его мнения нельзя было полагаться. Но Андрей, об¬
ладавший нормальною гаммою симпатий, любил своего
друга больше всего именно за эту необузданность чувств.
Он с радостью констатировал, что Жорж очень мало пере¬
менился.
— Да, — сказал он смеясь, — познакомь меня непре¬
менно с твоей молодой приятельницей. Если одна деся¬
тая того, что ты говоришь о ней, правда, то она — цвет
своего поколения. Где ты с ней видаешься? На студен¬
ческих собраниях или в доме ее отца?
— Мы аккуратно встречаемся па собраниях, но я
и Зина бываем иногда у Репиных. Оп не боится прини¬
мать у себя «нелегальных». Я думаю, что тебе лучше
всего увидеться с Татьяной Григорьевной у нее дома.
Андрей согласился с Жоржем. Ему хотелось также
познакомиться с Репиным, и он выразил удовольствие,
что такой туз на их стороне.
— В этом я не уверен, — сказал Жорж. — Я никак
не могу точно определить его взглядов. Зина знает его
лучше и очень высокого мнения о нем. Несомненно толь¬
ко, что Репин бывал нам очень полезен в затруднитель¬
ных случаях.
Жорж привел несколько примеров весьма значитель¬
ных денежных пожертвований со стороны Репина.
— Онт вероятно, очень богатый человек, — заметил
Андрей.
— Да, он человек состоятельный, — ответил
Жорж. Но едва ли он один дает все эти деньги. Таня
богата сама по себе. У нее будет большое состояние,
когда она достигнет совершеннолетия: какое-то наслед¬
ство по матери, кажется, я хорошенько не помню. Конеч¬
но, — прибавил он мягким, мечтательным голосом, —
она сама — гораздо большее приобретение для партии,
чем все ее деньги!
Андрей быстро повернул голову к Жоржу, но не мог
заглянуть ему в глаза. Они глядели в пространство, как
бы созерцая что-то вдалеке.
Андрей произнес многозначительное «гм!» и решил
76

воспользоваться первым случаем, чтобы познакомиться с
этой необыкновенной девушкой. Конечно, думал ои,
Жорж и она могут быть большими друзьями, и ничего
больше. У такого энтузиаста, как Жорж, границы дружбы
особенно растяжимы. Но все-таки в тоне и в выражении
лица, когда он говорил о девушке, сквозило что-то силь¬
нее обыкновенной дружбы. Андрею захотелось видеть их
вместе, чтобы решить кое-какие сомнения и даже опасе¬
ния. Правда, он не вполне разделял мнения некоторых
из своих товарищей, утверждавших, что революционер
должен отказаться от любви, но все-таки он считал, что
гораздо лучше держаться подальше от «этих глупостей».
Если Жорж теперь попался, то не с чем его поздравить,
тем более что его избранница — светская девушка и вра¬
щается, очевидно, в совершенно другом обществе.
ГЛАВА VI
СМЕШАННАЯ КОМПАНИЯ
Репин ответил на вопрос своей дочери, что очень рад
будет видеть Андрея у себя. Но прошло целых три неде¬
ли, прежде чем Андрею удалось воспользоваться этим
приглашением.
Зина тем временем вернулась из Дубравника с таки¬
ми неблагоприятными вестями, что все, не исключая ее
самой и Андрея, должны были согласиться, что на вре¬
мя, по крайней мере, всякую попытку освобождения Бо¬
риса надо оставить. Так как Зина хотела переговорить с
Репиными, — они живо интересовались этим делом, —
то и предложила Андрею пойти к ним вместе. Таким
образом, в квартире адвоката должна была собраться ве¬
чером целая компапия «нелегальных».
Андрей жил теперь отдельно, на Песках, недалеко от
Зины, так что им легко было отправиться вместе. Жорж
поэтому был освобожден от обязанности сопровождать
своего друга, что показалось ему совершенно достаточ¬
ным предлогом, чтобы отправиться раньше других. Ровно
в шесть часов, когда, он знал, семья Репиных только что
кончила послеобеденный кофе, он уже нажимал пуговицу
электрического звонка в их элегантной квартире на Ко¬
нюшенной улице. Он едва успел спросить, дома ли гос¬
пода, как раздались быстрые шаги в соседней комнате и
сама Таня, улыбаясь, вышла, приветствуя его дружеским
пожатием руки. Она была грациозной брюнеткой, с боль¬
77

шими черными глазами под резко очерченными бровями
и красивым, хотя несколько большим ртом. Ее живое
оригинальное лицо было не то чтобы очень красиво, но
очаровательно, когда она улыбалась.
— Только вы! — сказала она с шутливым разочаро¬
ванием.
— Только я, Татьяна Григорьевна, — ответил
Жорж, — но не приходите в отчаяние, остальные скоро
явятся.
Она провела его в столовую, где они застали ее отца,
человека лет пятидесяти пяти, высокого, с седой бородой,
п молодого человека лет тридцати, в бархатной жакетке
и с длинными каштановыми волосами, с видом худож¬
ника. Это был Николай Петрович Криволуцкий, профес¬
сор одного из высших учебных заведений в Петербурге и
большой друг Репина.
После обычных приветствий Криволуцкий возобновил
прерванный разговор о приближающемся столкновении
между реакционной и либеральной партией император¬
ского общества пчеловодства, секретарем которого он со¬
стоял. Репин и он были, по-видимому, очень заинтересо¬
ваны этим предметом, и Репин от души хохотал, слушая
о проделках, на которые пускались реакционеры, чтобы
обеспечить себе большинство при следующих выборах
председателя.
Таня и Жорж из вежливости показали вид, что их
тоже интересует этот разговор, но скоро начали говорить
о своих собственных делах. Таня спросила, о чем была
речь на последнем студенческом собрании, на которое она
не попала. Жорж рассказал и, в свою очередь, осведомил¬
ся, приготовила ли она свой реферат для следующего
собрания.
— Да, я написала. Но вышло так плохо, что я, ве¬
роятно, вовсе не решусь читать. Жаль, что я не выбра¬
ла чего-нибудь полегче.
— Всякое начало трудно, — сказал Жорж. — Но,
быть может, работа вышла лучше, чем вы думаете. По¬
кажите ее мне.
— С удовольствием, но я уверена, что и вам она не
понравится.
Она повела его в свою комнату, где на изящном пись¬
менном столике лежала аккуратно переписанная, тща¬
тельно сшитая тетрадка с широкими полями. Она пере¬
дала ее молодому человеку.
Жорж вынул карандаш из кармана и уселся читать
78

с деловым видом человека, привыкшего к просмотру ру¬
кописей.
Вытянувшись иа стуле, немая как рыба, Таня с за¬
бавным напряжением не сводила глаз с Жоржа. Ей не
хотелось, чтобы он счел ее глупой, но ее первый опыт
был так плох, что она ничего другого и ждать не могла.
Они были знакомы всего несколько месяцев, но уже
очень подружились. Молодая девушка никогда не вела
такой полной п многосторонней жизни, как со времени
встречи с Жоржем. Когда несколько лет тому назад Зина,
только что убежавшая из тюрьмы, появилась у них в
доме, она взволновала молодое воображение Тани, от¬
крыв ей совершенно новый мир. Но тогда она была со¬
всем девочкой, и таинственный мир, в котором жила
Зина, не то пугал, не то интересовал ее. Теперь она
знала его лучше, и ей нравились приятели Зины. На од¬
ном из собраний она познакомилась с Жоржем, и он
скоро занял главное место в ее умственной жизни.
Слушая его, девушка чувствовала прилив новых сил.
Жорж не льстил ей и, конечно, не сказал ей ни одною
комплимента. Никто из их поколения, так горячо защи¬
щавшего права женщин, не позволил бы себе этого, да и
всякая девушка сочла бы комплименты за пошлость.
Жорж не смущал ее разговорами о ней самой. Такие
разговоры он берег для своих близких друзей, которым
он прожужжал уши подробным анализом всех необыкно¬
венных качеств открытой им девушки. Но он был так
преисполнен ею, что это давало себя знать, о чем бы он
ни говорил. Рассказывая Тане про Андрея и про радость
их встречи, он не мог скрыть, что много раз беседовал о
ней со своим другом. Когда речь заходила о кружке,
к которому они с Таней оба принадлежали, то незаметно
для него самого вводились тонкие намеки на скрытые
качества девушки и ее революционные таланты.
Хотя Таня протестовала и старалась не верить сло¬
вам Жоржа, но ие могла не радоваться и не чувствовать
благодарности за то, что такой замечательный человек,
как ее новый знакомый, такого высокого мнения о ней-
Жорж представлялся ей в ореоле доблестного рыцаря,
сражающегося за благородное дело и рискующего для
него свободой и жизнью. Она не сомневалась, что уста¬
новившиеся между ними отношения — чисто дружеского
характера. При своей красоте и вдобавок богатстве Таня
имела много поклонников, но ничего похожего на их по¬
ведение она не приметила в Жорже. Он обращался с нею
79

как е товарищем, без всякого намека на ухаживание.
Иногда делал ей замечания и всегда говорил прямо в
глаза, когда считал ее неправой. Оттого ей так приятно
было в его обществе, и тем более она ценила его тонкие,
сдержанные похвалы.
Она вздохнула с облегчением, когда Жорж, прочтя
написанное, сказал ей, что реферат недурен. Несколь¬
кими отметками карандашом он указал, где следует сде¬
лать небольшие перестановки и сокращения.
Посреди их разговора вошли Зина и Андрей.
При виде Зины молодая девушка сейчас же забыла
про свой реферат, про Жоржа и про все на свете, в по¬
рыве страстного сочувствия горю своего несчастного дру¬
га. Она знала, как сильно Зина любила Бориса, и теперь
видела ее в первый раз после ее неудачной поездки в
Дубравник.
Вопросительно и испуганно взглянув на нее своими
большими выразительными глазами, Таня бросилась к
подруге и стала целовать ее с девичьей экспансивностью.
Но красивое лицо молодой женщины оставалось спокой¬
ным и не обнаруживало никаких знаков волнения. Глядя
в эту минуту на них обеих, можно было подумать, что
Таня потеряла близкого человека и Зина пришла утешать
ее. Глубокие серые глаза Зины встретили взволнованный
и полный сострадания взгляд Тани совершенно твердо.
Ее изящный лоб, оттененный волнистой линией волос,
был безоблачен, радостная улыбка говорила, как ей
приятно видеть Таню.
Таня почувствовала успокоение. Ей так хотелось
успокоиться. Грусть и сожаление не вяжутся с оптимиз¬
мом юности.
— Григорий Александрович, надеюсь, дома? — спро¬
сила Зина.
— Да, папа разговаривает с Криволуцким. Мы сбе¬
жали сюда, чтобы не мешать им своей болтовней, —
сказала Таня. — Теперь, когда нас так много, мы смело
можем нагрянуть на них.
Жорж представил ей Андрея.
— Это мой товарищ, Татьяна Григорьевна. Прошу
любить и жаловать, — сказал он.
— Непременно постараюсь, — ответила молодая де¬
вушка, протягивая Андрею руку с поразившею его гра¬
циозностью.
Оказалось, что Ренин и Криволуцкий уединились в
кабинет и сидели там в облаках дыма.
80

Андрей для удобства был представлен под именем
Петрова, хотя, конечно, его настоящее имя известно было
и Репину и Криволуцкому, который нарочно пришел,
чтобы познакомиться с ним.
Пожилой адвокат радушно принял Андрея, Между
старыми эмигрантами было несколько друзей юности
Репина, и ему хотелось узнать, как им живется на чуж¬
бине.
Андрей некоторых из них знал лично, а о других
слыхал от общих друзей. Русских эмигрантов за грани¬
цей немного, и более старые из них, к числу которых
принадлежали друзья Репина, были известны всем. Они
много работали каждый в своем направлении, разделенные
большею частью политическими несогласиями:. Одни бы¬
ли бодры и здоровы, другие нет. Вот все, что можно
было сообщить об их довольно однообразной жизни.
— Боюсь, что здесь жизнь не покажется вам слиш¬
ком однообразной, — сказал хозяин. Добродушная улыб¬
ка показалась на его толстых губах и быстро исчезла,
оставив серьезное, вдумчивое выражение па резко очер¬
ченном умном лице старого адвоката.
Разговор сделался общим. Репин бывал в Швейцарии
во времена Герцена и вспоминал о приятных впечатле¬
ниях, которые вынес оттуда.
— Какой тяжелый контраст для вас, — сказал он, —
после долгой привычки к полной свободе вдруг очутиться
в этой несчастной стране, где слова нельзя сказать, не
рискуя попасть в лапы жандармам.
— Контраст, конечно, большой, — согласился Анд¬
рей. — Но я лично мало страдаю от него, мне, во вся¬
ком случае, приятнее жить здесь, чем там.
Репин недоверчиво покачал головой. Он был тронут,
почти пристыжен при виде этого молодого человека,
полного сил и энергии, приехавшего с другого конца
Европы в этот ужасный город, полный шпионов и по¬
лиции, чтобы поплатиться жизнью за прекрасную мечту.
Он посмотрел на него и его друзей и снова покачал го¬
ловой.
— Не говорите этого, — сказал он. — Жить под
вечными опасениями; не иметь ни минуты покоя и со¬
знания безопасности в течение дня; просыпаться ночью
при каждом необычном шорохе с мыслью, что вот-вот
наступит ваш последний час, — это должно быть ужасно!
Репин произнес свои слова таким убежденным тоном,
и грустная картина, нарисованная им, была так далека
6 Блестящая плеяда
81

от действительности, что те, которых она касалась, раз¬
разились веселым смехом.
— Простите, — извинился Андрей, — но вы рисуете
это слишком сильными красками.
Репин ничуть не обиделся, а скорее заинтересовался,
как наблюдатель человеческой природы. Неудержимый
взрыв чистосердечного хохота был убедительнее всяких
доказательств.
— Неужели вы хотите меня уверить, что опасности,
окружающие вас па каждом шагу, вам нипочем? —
спросил он, озираясь вокруг с изумлением.
Зина сидела в самом конце полукруга, образовавше¬
гося около Репина, и он дольше всего остановил свой
взгляд на ней, как будто общий вопрос касался главным
образом ее.
— Слишком часто повторяются эти опасности, Гри¬
горий Александрович. Человек привыкает ко всему,
к несчастью! — сказала она, и тень грусти промелькнула
по ее лицу.
Непростительная оплошность, за которую поплатился
Борис, была главной причиной трагедии в Дубравпике.
Но эта тень исчезла так же естественно, как и появи¬
лась, и ее серые глаза смотрели опять ясно и твердо.
Хотя сознание недавней и тяжелой утраты не остав¬
ляло ее ни на минуту, но невозможно было предполо¬
жить, чтобы ее внешнее спокойствие было только маской.
Каждый звук ее голоса, каждая черта ее красивого лица
дышали такой искренностью, что даже ее стоицизм дол¬
жен был быть естественным, а не напускным. Это было
тоже результатом давно приобретенной привычки. В ми¬
ре, в котором жила Зина, всегда из трех человек у одного,
по крайней мере, сердце разрывалось на части вследствие
таких несчастий. Жизнь сделалась бы невозможной, и их
работа прекратилась бы окончательно, если бы они не
владели своими нервами.
Зина не была в разговорчивом настроении в этот
вечер, но она принимала участие в беседе с той же про¬
стотой и естественностью, с какой она исполняла обыч¬
ные обязанности повседневной жизни. Она поддержала
Андрея, когда он постарался дать хозяину более пра¬
вильное понятие о жизни «нелегального», и смеялась,
когда Жорж взялся доказывать, что в России только
«нелегальные» и пользуются — иногда по крайней ме¬
ре — полным покровительством законов.
— Возьмите себя, например, — обратился он к Ре-
82

пипу. — Уверены ли вы, что сегодня же ночью полиция
не заберется к вам в дом? Вы прогнали проворовавшегося
конторщика, и он может отомстить вам, обвинив вас в
укрывательстве террористов; вы что-нибудь сказали про¬
тив правительства, и об этом донесли в Третье .отделение;
вы много лет тому назад наашсали что-етбудь -в том же
роде приятелю, которого теперь арестовали ж у которого
нашли ваше письмо. Разве всего этого ш вазет не води¬
лось?
Репин повинился в своих проступках.
— В таком случае с вашей стороны безрассудно
спать спокойно, — продолжал Жорж, — потому что вас
могут арестовать сегодня же ночью, а завтра вы уже
очутитесь по дороге в Архангельск или в другое, более
отдаленное и неудобное место.
Адвокат с улыбкой ответил, что он надеется, что
ничего подобного с ним не случится, но что, конечно,
поручиться нельзя.
— А мы можем! — воскликнул Жорж с шутливым
торжеством. — Все наши грехи смываются, когда мы
бросаем в огонь наши старые паспорта и являемся с
новыми. Если только паспорт хорош и держать ухо
востро, то можно жить припеваючи. Я скоро буду празд¬
новать четвертую годовщину моей нелегальной жизни.
— Ты, значит, прожил двойной срок за счет кого-
нибудь другого, — сказал Андрей. — Рассчитано, что
«нелегальные» живут средним числом не больше
двух лет.
— Можно три протянуть, если не лениться менять
паспорта, — заметил Жорж больше для собственного на¬
зидания, потому что никто не расслышал его глубоко¬
мысленного замечания.
Позвали к чаю, и все поднялись и прошли в сто¬
ловую.
— Зинаида Петровна, — сказал Репин, — мне нужно
кое о чем спросить вас. Подождите минуту. Таня, —
прибавил он, — пришли нам чаю сюда.
Он хотел узнать все подробности о положении дела
ее мужа и спросить, не может ли ои быть чем-нибудь
полезен.
Зина догадывалась, о чем он думает. Ей нечего было
сообщить Репину о своем деле, — оно не двигалось с
места, но ей хотелось потолковать с адвокатом наедине.
Нужно было заняться делом сестер Поливановых. Их
согласны были выпустить на поруки после двух лет
84

тюремного заключения, так как не было никаких дока¬
зательств их вины. Необходимо было тотчас же найти
двух хороших поручителей, потому что девушки, как
сообщали, очень слабого здоровья. Зина надеялась, что
Репин возьмет на себя ручательство за одну и поста¬
рается найти поручителя для другой. Кроме того, она
хотела спросить его, нельзя ли разузнать у прокурора,
что сталось с осужденными в последнем политическом
процессе. Их отправили неизвестно куда.
Из столовой доносились веселые голоса и смех мо¬
лодежи. Жорж заспорил с Криволуцкнм о любимом пред¬
мете профессора, утверждавшего, что пока вся масса
русского крестьянства не превратится в пролетариат,
подвластный игу капиталистов, до тех пор нет надежды
на рабочее движение в России.
Жорж вел спор, а остальные двое слушали: Таня —
с сосредоточенным вниманием новичка, стараясь вникнуть
в глубокомысленные разглагольствования профессора;
Андрей — с любопытством, наблюдая этот новый тип
ученого доктринерства. От времени до времени он пред¬
лагал вопросы Криволуцкому, предоставляя, однако,
своему другу главную роль в споре. Жорж был блестя¬
щий полемист, и его замечательная память позволяла
ему запоминать все подробности длинных речей своего
оппонента. Андрей вставил несколько слов, но интерес к
разговору быстро охладел у него; в нем не было этой
распространенной среди русских страсти к спорам, в ко¬
торую выливается их не находящая себе нормального
выхода энергия.
Он обрадовался, когда Зина, окончившая конфиден¬
циальный разговор с адвокатом и, очевидно, довольная
его результатами, появилась в дверях. Репин следовал
за ней.
— Ну что, как обстоят дела? — спросил он спорив¬
ших. — Порешили уже судьбы России или что-нибудь
осталось еще под сомнением?
Поперечная складка — признак неудовольствия —
появилась на лбу у Жоржа, прежде чем он мог сдержать
свою досаду. Он не любил этого шутливого тона. Андрей,
напротив, был очень доволен и объяснил Репину, в какой
тупик загнал Россию его ученый друг.
Явились новые гости — Орест Пудовиков, литератор,
со своей женой — и дали иное направление разговору.
Но Андрей не принял в ном участия. Он присоединился
к Зине и Тане.
85

— Помогите мне удержать ее с нами еще немного, —
обратилась к нему Таня.
Теперь, когда Зина собиралась уходить, девушке при¬
шло в голову, что ее спокойствие было результатом само¬
обладания, а не покорности судьбе. Она упрекала себя за
бессердечное отношение к горю Зины и искала возмож¬
ность загладить свою вину, хотя и не знала, как это
сделать.
— РазЕе вам пора уходить, Зина? — спросил Анд¬
рей. — Ведь еще очень рано.
— Мне еще нужно зайти в Басков переулок.
— Вы можете сделать это завтра утром. Посидите
еще немного, — упрашивала Таня, взявши Зину за та¬
лию и ласкаясь к пей с грацией котенка.
Зина засмеялась коротким тихим смехом, придавав¬
шим ей большую прелесть. Как можно было остаться!
Она должна была ровно в половине одиннадцатого встре¬
титься в Басковом переулке с тюремным сторожем, ко¬
торый приносил письма от политических заключенных,
находящихся в одном из казематов.
— Нет, голубушка, — сказала она, целуя оживленное
личико Тани, просительно поднятое к ней, — я не могу
отложить этого на завтра, иначе я сама бы посидела еще
с вами. Я зайду в субботу днем, — прибавила она, —
а теперь я должна бежать.
Она ушла, улыбнувшись им еще раз на прощанье в
дверях. Казалось, что ее присутствие приподнимало на
более высокий уровень все окружающее. Вид мужествен¬
но переносимого глубокого личного горя настраивает
души на более возвышенный тон. Таня и Андрей почув¬
ствовали себя сближенными общим чувством симпатии к
Зине.
— Вы давно знакомы с Зинаидой Петровной? —
спросил Андрей.
— Я в первый раз встретилась с нею, когда она убе¬
жала из тюрьмы. Но только с тех нор, как она посели¬
лась в Петербурге, я хорошо с ней познакомилась и
поняла, какая это женщина! — восторженно сказала
Таня.
— Мне нельзя будет так часто видаться с вами,
Татьяна Григорьевна. По я пришел сюда с надеждой,
что уйду, если возможно, вашим другом, — сказал Анд¬
рей, доверчиво глядя ей в глаза. — Вы не обидитесь
моей самоуверенностью?
86

— Совершенно напротив, — ответила девушка
серьезно.
— Спасибо. Так давайте же прежде всего поговорим
толком, — сказал Андрей.
Он оглянулся вокруг и, найдя удобный уголок, пред¬
ложил ей сесть в кресло, а сам поместился на стуле
около нее.
— Вы для меня далеко не чужая, — продолжал
Андрей. — Могу сказать, что я был почти знаком с вами
раньше, чем мы встретились. Жорж очень много говорил
о вас, и очень красноречиво, уверяю вас.
Таня слегка покраснела, почувствовав досаду на себя,
и рассердилась на Андрея. Ее доброе чувство к новому
гостю исчезло сразу.
— Я вам отомщу за ваш комплимент, — сказала
она, — потому что я слышала о вас, наверное, гораздо
больше, чем вы обо мне, и от многих людей. Так что
мои сведения разностороннее ваших.
— Тем лучше, — сказал Андрей, — это мне даст
право требовать возмездия.
Девушку не могло смягчить такое хладнокровие со¬
беседника. Она наморщила слегка свой чистый, гладкий
лоб, па котором ни заботы, ни горе еще не наложили
следов. Она привыкла встречать покорную почтитель¬
ность у молодых людей и не собиралась делать исключе¬
ния для человека, в сущности, совершенно чужого. Она
пожалела, что с самого начала не поставила себя с ним
на более официальную ногу.
— Вы недовольны собой, Татьяна Григорьевна, за
свою доброту ко мне и думаете, что я злоупотребляю
ею? — сказал Андрей, читая ее мысли у нее на лице. —
Что ж, может быть, вы и правы, — продолжал он, не
давая ей времени ответить. — Но вы должны быть снис¬
ходительны к нам. Жизнь революционера коротка, и воз¬
можность дружеской беседы редко выпадает на его долю.
Нам простительно, если мы стараемся как можно полнее
воспользоваться этими минутами, отбрасывая иногда
условные формальности. Сегодня наши пути пересеклись
на мгновение, и кто знает, встретятся ли они еще раз.
Позволите ли вы мне говорить откровенно, без всяких
стеснений, как бы я говорил с товарищем?
Лед был сломан. Под спокойным тоном странного
гостя девушка почувствовала нечто глубоко симпатичное
и грустное; оно тронуло ее отзывчивое сердце и растопи¬
ло поверхностный слой ее светскости. Ей сделалось стыд¬
87

но своей подозрительной сдержанности: с таким челове¬
ком она была совершенно неуместна.
— Да! — воскликнула она горячо, глядя ему в ли¬
цо. — Говорите, как хотите.
Андрей сам удивился, что ее согласие было ему так
приятно. В девушке было что-то, о чем Жорж, вероятно,
забыл упомянуть, но что особенно ему нравилось и при¬
влекало его, независимо от той роли, которую она могла
играть в жизни его друга.
Он стал расспрашивать ее про ее теперешние заня¬
тия, политические взгляды, сомнения и планы будущего.
Его вопросы волновали и тревожили ее, по были ей
вместе с тем приятны, и она не пыталась противиться
странному влиянию этого человека. После первой чет¬
верти часа она почувствовала себя легко с ним; они раз¬
говаривали, как давнишние близкие знакомые.
Жорж подошел было к ним, не будучи в состоянии
противиться притягательной силе Тани, но скоро оставил
их опять наедине. Ему так хотелось, чтоб они подружи¬
лись, что он готов был принести себя в жертву и дать
им возможность поговорить толком. Он довольствовался
тем, что глядел на девушку издали, быстро опуская гла¬
за, когда встречал слегка насмешливые взгляды Андрея.
За четверть часа до двенадцати, когда начинаются
особенно «беспокойные» часы, Андрей и Жорж ушли,
и вся компания разошлась.
Таня ушла к себе в комнату, полная приятных впе¬
чатлений вечера. Она сняла свое элегантное платье —
слишком элегантное и дорогое для девушки с ее взгля¬
дами. Жорж несколько раз горячо упрекал ее за любовь
к нарядам. Сидя перед большим туалетным зеркалом,
она стала заплетать свои длинные черные волосы на
ночь. В общем она была очень довольна своим новым
знакомством. Очевидно, желание такого человека, как
Кожухов, сделаться ее другом льстило ее юному само¬
любию.
— Как смешно он смотрел на меня, прося позволения
обращаться со мной как с товарищем! — воскликнула
она и громко рассмеялась, показывая в зеркале два бле¬
стящих ряда маленьких белых зубов и пару сверкающих
черных глаз.
Но когда она стала припоминать подробности их не¬
обычайного разговора, ее чувства приняли другое направ¬
ление. Кожухов был первый выдающийся революционер,
с которым она встретилась. Жорж был, в сущности, круп¬
88

нее его, но он был исключительной личностыо, и к нему
нельзя применять обычную мерку. Почему же Кожухов
так заинтересовался ею? Лично для него она ничего не
значила; но он был конспиратор и хотел убедиться, стоит
ли привлекать ее в партию? Она была для него возмож¬
ною полезностью, и он пришел оценивать ее. Вот и все!
Эта мысль огорчила Таню и возбудила досаду на самое
себя. Она не могла себе простить, что сама помогала его
расследованиям. Он застал ее врасплох, в другой раз она
проучит его. Образ Жоржа пробудил в ее сердце раская¬
ние и нежность. Она начала ценить его горячую привя¬
занность и деликатную заботливость по сравнению с этим
Кожуховым.
Едва закрылась дверь дома Репина за выходившими
приятелями, как Жорж схватил Андрея под руку и
взволнованным голосом спросил:
— Ну, скажи, как тебе понравилась Татьяна Гри¬
горьевна?
— Ничего, понравилась, — последовал спокойный
ответ.
Жорж отпустил руку друга и отвернул голову с мол¬
чаливой досадой. И это было наградой за его самопо¬
жертвование в течение целого вечера! Ои был разочаро¬
ван и даже обижен. Ну можно ли быть таким увальнем?
Досада Жоржа, однако, скоро улеглась, и он стал нахо¬
дить оправдания своему другу. Нельзя же требовать от
человека, чтобы он изучил характер после часового раз¬
говора! Но так как сам Андрей, очевидно, не собирался
беседовать о девушке, то Жорж, чтоб утешиться, взял эту
задачу на себя. Ресурсы его были велики, и он мог внести
приятное разнообразие в сюжет.
Андрей был очень хорошим слушателем, понимая с
полуслова и возражая мало. Это обстоятельство было
одной из первых причин их дружбы. Теперь он слушал
Жоржа с обычной внимательностью, однако ни в чем не
соглашался с ним.
— Сила характера! — прервал он Жоржа. — Я со¬
мневаюсь, есть ли у нее характер, — конечно, в том
смысле, как ты это понимаешь.
Жорж улыбнулся такой грубой ошибке своего друга.
— Я вижу, ты совсем не знаешь ее! — сказал он.
— Возможно, хотя мне кажется, что знаю, — ответил
Андрей.
— Тебя, вероятно, обманула мягкость манер, свой¬
ственная ей как светской барышне.
89

— Ты считаешь ее светской барышней? Мне она
показалась, напротив, очень простой и естественной —
настоящая русская девушка, и больше ничего!
— Больше ничего! Значит, она тебе совсем не по¬
нравилась? А ты сказал, что понравилась.
Андрей засмеялся.
— Ты ошибаешься, мой друг, —■ сказал он веселым
голосом. — И чтобы доказать тебе, что она мне в самом
деле нравится, я теперь же заявляю тебе, что, если она
так же полюбит тебя, как ты ее, я без колебания даю
вам отеческое благословение.
Андрей в первый раз так прямо заговорил с Жоржем
о его сердечных делах. Ему нужно было видеть его с
Таней вместе, чтобы убедиться кое в чем. Он знал, что
часто «эти глупости», как он называл любовь вообще,
могут раздуться в нечто серьезное благодаря доброжела¬
тельному вмешательству и поощрению со стороны. Но те¬
перь, после того как он видел их вместе, всякое сомнение
исчезло, и ни к чему было воздерживаться от откровен¬
ного разговора.
Молодой философ не подозревал, что «глупость»
пустила корни и в его собственном сердце и что един¬
ственным средством для него уберечься от ее губитель¬
ного яда было бы — никогда больше не видать тех чер¬
ных, сверкающих глаз, чистого лба и обворожительной
улыбки.
Но так как некому было дать этот совет и в сердце
его царило удивительное спокойствие, то Андрей и не
собирался бежать от искушения. Он даже перестал ду¬
мать о Тане, потому что в ту минуту его внимание от¬
влеклось в совершенно другую сторону.
В течение некоторого времени он слышал за собою
неотступные подозрительные шаги. Они всегда разда¬
вались на одинаковом расстоянии и были неровные, то
слишком смелые, то слишком осторожные, как измена.
По всей вероятности, за ними следом шел шпион. Анд¬
рей ничего не сказал о своем подозрении Жоржу, опа¬
саясь, что тот, как человек впечатлительный, повернет
сейчас же голову и испортит этим все дело. Взявши друга
под руку, Андрей ускорил шаги, как бы в пылу ожив¬
ленного разговора. Человек, следовавший за ними, заша¬
гал быстрее. Андрей повторил опыт, пошел медленнее,
и результат оказался тот же. Несомненно, что за ними
шел шпион, да вдобавок еще глупый. Андрей был уверен,
что он пристал, когда они уже далеко отошли от дома
90

Репиных. Это был, вероятно, бесцельно шатающийся
шпион, привлеченный какими-нибудь подозрительными
словами, сказанными слишком громко, когда они проходи¬
ли мимо него. Дело было несерьезное, но все-таки сле¬
довало отделаться от неприятеля, тем более что они при¬
ближались теперь к квартире Жоржа.
— За нами шпион, — тихо сказал Андрей своему
спутнику, — только не обращай на него внимания. Мы
разойдемся на углу Косого переулка, и я его беру на
себя. До меня ведь дальше.
— Хорошо, — ответил Жорж, кивнув головой.
Они скоро дошли до угла. Жорж пошел своей дорогой,
но Андрей, сделав несколько шагов, остановился закурить
папиросу. Все сомнения исчезли, когда он увидел в лицо
своего провожатого. Верзила, с большими красными ру¬
ками, рыжими волосами и бородой, носил на лице печать
своей профессии в характерно напряженном и испуганном
выражении, которое он тщетно старался скрыть под на¬
пускной непринужденностью.
Шпиону пришлось выбирать, за кем идти, и он ко¬
лебался в течение нескольких секунд. Андрей был стар¬
ше и претендовал на то, что имеет более серьезный и
внушительный вид, чем Жорж. Он был уверен, что выбор
остановится на нем. Так бы оно, по всей вероятности,
и случилось, но спичка Андрея долго не зажигалась. Он
простоял еще несколько секунд, и шпион, озадаченный
выжиданием, круто повернул направо и решительно по¬
шел по улице вслед за Жоржем. Андрей предвидел эту
возможность и немедленно последовал за ним. Иметь
одного неприятеля впереди, а другого позади, на пустын¬
ной улице, — неприятное положение. Самый ловкий
шпион не выдержал бы более трех минут, и в самом деле,
несчастный остановился сейчас же, как бы для того, что¬
бы прочесть театральную афишу. Андрей прошел мимо
него, спокойно куря папироску. Спустя несколько десят¬
ков шагов он опять услыхал за собой шаги. Этого он и
ожидал. Так как он шел гораздо медленнее, чем Жорж,
с видом человека, высматривающего извозчика, то друг
его был уже далеко и вскоре исчез за углом.
Теперь Андрей намеревался дать за собой следить
несколько времени по пустынным улицам, потом взять
извозчика там, где другого не было бы поблизости, и по¬
ехать в отдаленный конец города, оставив шпиона ни с
чем. Но он был избавлен от лишнего расхода. Шаги его
преследователя затихали и через некоторое время совсем
91

замолкли. Убедившись, что его накрыли, шпион сам от¬
казался от дальнейшего преследования. Догадка Андрея,
что весь инцидент не имеет серьезной подкладки, под¬
твердилась. А все-таки, почем знать?
Вернувшись домой, он тщательно запер двери на за¬
сов, чтобы не быть застигнутым врасплох, и осмотрел
заряженный револьвер и кинжал, которые всегда носил
на поясе под сюртуком.
ГЛАВА VII
ПЕРВОЕ ОТЛИЧИЕ ТАНИ
Случайное замечание Жоржа об опасностях, угро¬
жающих сну Репина, оказалось худым предзнаменова¬
нием. Не успели два опасных гостя скрыться из виду,
как нагрянула полиция.
Репин не был трусом, но он весь похолодел при ви¬
де ненавистных синих мундиров в своей квартире. Его
первой мыслью было, что обоих молодых людей аресто¬
вали на улице и что обыск у него был лишь следствием
их ареста. Но первые же слова жандармов успокоили
его. Незваный визит был результатом смутных подозре¬
ний, об источнике которых он никак не мог догадаться.
Совпадение же с приходом двух революционеров было,
очевидно, случайное,. Репин вздохнул свободно. За себя
ему нечего было бояться.
Жандармы обыскали весь дом, но не нашли ничего
компрометирующего. В три часа утра они ушли. Ввиду
высокого общественного положения Репина он не был
арестован, и ему пришлось только отправиться в участок
и отвечать там на глупые и наглые вопросы.
Его оставили в покое, но, не добившись ничего, по¬
лиция продолжала зорко следить за домом. Это могло бы
иметь неприятные последствия для всех, если бы шпионы
заметили посещение Зины или Жоржа. Необходимо было
немедленно известить их о случившемся, а потому на
следующее же утро Таня был командирована в револю¬
ционный лагерь, чтобы предупредить друзей об опас¬
ности.
Она двинулась в путь с волнением молоденькой де¬
вушки, которой в первый раз поручают серьезное дело.
Так как за их домом следили, то было более чем ве¬
роятно, что каждого из его обитателей будут сопрово¬
ждать при выходе на улицу. Она страшно боялась вместо
92

предупреждения привести к друзьям шпиона. Как избе¬
жать зоркого ока полиции? Полная фантастически пре¬
увеличенных понятий всех непосвященных о вездесущ¬
ности и сверхъестественной ловкости полиции, она не
знала, как убедиться, следят ли за нею или нет. Одев¬
шись несколько иначе, чем обыкновенно, она вышла на
улицу в ту минуту, когда подозрительный человек, стояв¬
ший на углу, зашел в портерную. Но кто знает? Может
быть, у того окна, через дорогу, стоит другой шпион за
занавеской и, заметив ее, даст знак своему товарищу,
когда тот вернется из портерной. Она быстро прошла
улицу, чтобы убежать от призраков, созданных ее соб¬
ственной фантазией, но они преследовали ее. Могла ли
она быть уверенной, что эта почтенная старая дама, иду¬
щая по одному направлению с нею, не шпионка? Гаран¬
тии, конечно, не было никакой. Дама повернула за угол
и пошла по Невскому, ни разу даже не взглянув на де¬
вушку. Все это прекрасно, но, быть может, это только
хитрость, и предполагаемая шпионка дала знак кому-ни¬
будь, и за Танею продолжают следить. Или же если дама
не шпионка, то, может быть, за нею следует на некотором
расстоянии настоящий шпион, которого она не заметила.
Бедная девушка совсем растерялась, и у нее голова
пошла кругом, когда вдруг она вспомнила, что одна из
ее кузин живет на Литейной, в доме, где есть проходной
двор на Моховую улицу. Даже в разгар уличного движе¬
ния мало кто пользуется этим проходом; в этот же утрен¬
ний час в нем, наверное, никого нет. Если она пройдет
через него, не имея за собой провожатого, тогда ей несо¬
мненно удалось спастись от страшных соглядатаев
Третьего отделения. Средство оказалось такое простое,
что она даже удивилась, как оно раньше не пришло ей
в голову. Она взяла извозчика на Литейную и с радостью
убедилась, что никто не поехал вслед за нею. Что же
касается пешеходов, то она отважилась думать, что на
них нечего обращать внимания. Она начала оправляться
от своих суеверных опасений и стала обдумывать даль¬
нейшие шаги. Первою ее мыслью было отправиться на
квартиру Жоржа. Революционеры обыкновенно скрывают
свои частные адреса по принципу, сообщая их только
товарищам по делу; но Жорж сделал исключение для
Тани. Она знала его адрес и была несколько раз в его
берлоге; она могла найти его дом и добраться до квар¬
тиры, никого не спрашивая. Но застанет ли она Жоржа?
Ока обещала извозчику на чай и через десять минут
93

очутилась у желанных проходных ворот. В эту минуту
проход не был совершенно пуст: две прачки как раз
входили в него с громадною корзиною белья. Но Таня
уже достаточно оправилась от своих страхов, чтобы не
заподозрить этих женщин в сношениях с Третьим отде¬
лением. Остальную дорогу она прошла пешком.
На ее звонок дверь была отворена сейчас же. Жорж
был дома. Он не мог удержаться от радостного воскли¬
цания при виде неожиданной гостьи.
— Какой добрый ветер пригнал вас к моему берегу,
Татьяна Григорьевна? Мои лучшие друзья собрались под
моим кровом, и вас одной недоставало...
Его радостное словообилие не позволило Тане проро¬
нить слово прежде, чем он открыл дверь из передней в
комнату, служившую одновременно кабинетом, гостиной
и столовой. Там сидели Андрей и высокая, незнакомая
Тане дама.
Это была Лена Зубова, только что вернувшаяся из
Швейцарии.
Девушек познакомили друг с другом. Чтобы изви¬
ниться в том, что она помешала людям, — всегда, как ей
казалось, занятым важными делами, — Таня сейчас же
объяснила причину своего прихода.
Весть об обыске у Репина поразила всех. Но, услыхав,
что ничего не было найдено и что он не был арестован,
они успокоились.
— Вас можно поздравить с первым политическим
опытом, — сказал Андрей.
— Он мог оказаться последним для нас, — заметил
Жорж. Он рассказал Лене, как близки они были вчера
к тому, чтобы быть арестованными у Репина.
— Если бы мы остались еще на несколько минут,
нас, наверное, схватили бы.
— То же случилось бы, если бы полиция ускорила
шаги и явилась немного раньше, — сказал Андрей. —
Наше будущее записано в книге судеб, и избежать его
невозможно, — прибавил он полушутя, полусерьезно.
Жорж ответил, что человеку никогда не мешает са¬
мому помогать судьбе.
Оба они поблагодарили Таню, что она пришла преду¬
предить их.
Лене первой пришло в голову спросить, как Таие
удалось уйти из дома, за которым, наверное, следили.
— Уверены ли вы, что вас не проследили сюда? —
спросила она.
94

Таня не могла сказать наверное, но ей казалось,
что нет.
Затем она откровенно рассказала про все свои сомне¬
ния и опасения и про маленькую хитрость, пущенную
ею в ход, чтобы отрезать дорогу возможным преследова¬
телям.
Лена захлопала в ладоши.
— Да вы прекрасно исполнили свою роль, Татьяна
Григорьевна, — сказала она. — Никто из нас лучше бы
не сделал.
— Неужели? — спросила девушка, краснея. — Я это¬
го не подозревала.
— Тем лучше, — сказал Жорж. — У вас, значит,
врожденный талант к конспирациям.
Он был в восторге, что Таня дала это маленькое до¬
казательство присутствия духа и находчивости, и ему
было особенно приятно, что его друзья оценили ее пове¬
дение.
Исполнив свое поручение, Таня встала и начала про¬
щаться. Ее светский такт подсказал ей, что не следовало
оставаться дольше.
Жорж посмотрел на нее с выражением глубокого
разочарования. Уйти, не обменявшись с ним почти ни
словом! Это было слишком жестоко с ее стороны. О внеш¬
ней стороне событий прошлой ночи достаточно было
рассказать другим; ему же самому хотелось еще расспро¬
сить дорогую девушку о ее внутренних ощущениях при
первом столкновении с полицией. Но Таня стеснялась
оставаться.
— У вас, наверное, какие-нибудь дела, — сказала она
ему шепотом. — Я не хочу мешать.
— О нет, останьтесь, пожалуйста, — настаивал
Жорж. — У нас не деловое собрание. Вам нечего торо¬
питься.
Андрей повторил уверение Жоржа и тоже стал ее
упрашивать. Теперь дом ее отца небезопасен, и бог знает,
когда они снова увидятся.
Андрей почти не разговаривал с Таней, предоставив
ее попечению Жоржа, и, по-видимому, не обращал на
нее внимания. Его, казалось, совершенно поглощал рас¬
сказ Лены об Анне Вулич, подтвердивший его первые
впечатления на границе. Но сознание присутствия Тани
не оставляло его ни на минуту и наполняло тихою ра¬
достью все его существо, действуя подобно солнечному
95

свету или красивому пейзажу, между тем как мысли от¬
влечены чем-нибудь совершенно иным.
Когда, получасом позже, Таня поднялась, говоря, что
отец будет беспокоиться, и ушла, Андрею показалось, что
в комнате сразу потемнело и чего-то недостает.
— Какое у нее милое лицо! — захметила Лена, когда
девушка ушла.
Андрей улыбнулся.
— Я не знаю. Спросите мнение Жоржа на сей счет, —
сказал он, указывая по направлению своего друга, вы¬
шедшего провожать гостью на лестницу. — Я в этом не
судья.
Андрей соскрытничал, на этот раз, по крайней мере,
потому, что внутренне он был совершенно согласен с
Леной. Сегодня лицо Тани было действительно прелест¬
ное. Но какое ему дело до этого?
Жорж вернулся, и они возобновили разговор, пре¬
рванный приходом Тани.
Около двенадцати часов к ним присоединились Зина
и Василий Вербицкий, приехавший из Женевы вместе с
Леной. Андрей исполнил данное им обещание п поста¬
рался об их скором возвращении.
Зина пришла сильно взволнованная, и даже на невоз¬
мутимом лице Василия видны были следы возбуж¬
дения.
— В чем дело? — спросил Жорж.
Зина показала им письмо из Дубравника, полное
ужасающих подробностей об обращении с политическими
заключенными. Оно дошло до апогея в неслыханном до
того факте: по приказанию прокурора молодая девушка,
имя которой сообщалось, была раздета донага в присут¬
ствии тюремщиков и жандармов, прежде чем ее заперли
в камеру, под тем предлогом, что тюремные правила тре¬
буют точного описания примет всякого заключенного.
Известие это было встречено гробовым молчанием.
Веселье товарищеской беседы исчезло. Мрачный дух
мщения* носился над ними, и каждый из присутствовав¬
ших был поглощен одними и теми же злыми мыслями.
— Этого нельзя оставить безнаказанным!
— Нужно сделать примерную расправу! — восклик¬
нули Лена и Жорж почти одновременно.
Андрей ничего не сказал, потому что считал лишним
говорить о том, что было совершенно очевидно.
— Так именно и решили наши в Дубравнике, — ска¬
зала Зина. — Они только просят в своем письме послать
96

им опытную женщину для конспиративной квартиры.
Потом им нужен человек с хладнокровной головой и
твердой рукой.
— Я готов к их услугам, — поспешно сказал Андрей.
— Нет, — вмешался Василий своим медленным, ле¬
нивым голосом. — Я сказал Зине, еще до прихода сюда,
что поеду.
Зина подтвердила его слова, прибавив, что гораздо
лучше ехать Василию. Вопрос о первенстве не играл,
конечно, никакой роли, но Андрей завязал уже кое-ка¬
кие деловые сношения в Петербурге и занялся настоя¬
щим делом; Василий же только что приехал и как нель¬
зя более подходил для предстоящего дела в Дубравнике.
Ее голос оказался решающим.
— Хорошо, пусть будет так, — согласился Андрей. —
Но если вам понадобится кто-нибудь на подмогу, черк¬
ните мне слово.
Выбор женщины решался сам собою. Зина была уже
раньше в Дубравнике, и все права и все необходимые
качества были на ее стороне.
Таким образом оба волонтера были выбраны. Вопрос
должен был еще обсуждаться на ближайшем заседании
комитета, который имел решающий голос. Но это было
одной формальностью. Они знали заранее, что никаких
возражений не последует.
— Кстати, — обратилась Зина к Лене, — не займете
ли вы мое место во время моего отсутствия?
Лена ответила, что была бы очень рада взяться сей¬
час же за какое-нибудь дело.
Зина стала посвящать ее в подробности, и в резуль¬
тате обнаружилась работа довольно внушительных раз¬
меров: пропаганда среди молодежи, пропаганда между
рабочими и тайная переписка с заключенными в кре¬
пости.
— Не знаю, справлюсь ли я со всем этим, — нереши¬
тельно сказала Лена, — особенно с перепиской: я совсем
не знаю, как это ведется.
Жорж обещал взять на себя эту обязанность и пред¬
ложил ей свою помощь, временно, и в остальном деле.
— Вы скоро пустите корни повсюду, — сказал он ве¬
село. — Завтра мы зайдем к моему приятелю, молодому
студенту, члену одного из кружков, через него вы по¬
знакомитесь с остальными. В другом кружке вы уже
имеете знакомую.
— Кого?
7 Влестящая плеяда
97

— Татьяну Репину, которую вы только что видели.
— Это очень приятно, — сказала Лена.
— Таня была здесь? Что-нибудь случилось? — спро¬
сила Зина.
Известия из Дубравника заставили забыть незначи¬
тельный инцидент обыска у Репина.
Зина, однако, была поражена им более, чем остальные.
— Репин знает о причине обыска?
— Нет, ему ничего не сказали, и ни оп, ни мы не
можем понять, откуда это стряслось, — ответил Жорж.
— А мне кажется, что я знаю, — сказала Зина.
— Неужели?
— Это в связи с арестами в Дубравнике. В письме
оттуда есть отдаленный намек, но я его не поняла сна¬
чала. Они упоминают об аресте адвоката Новаковского,
кажется, хорошего знакомого Репина, и прибавляют, что¬
бы я предупредила «Пандекта номер первый». Я никак
не могла догадаться, к кому относится это прозвище. Те¬
перь ясно, что они имели в виду Репина. Всегда так
выходит при излишке усердия в конспирациях.
— Но вы бы не успели его предупредить, если бы
даже тотчас догадались, — сказал Андрей. — Приказа¬
ние об обыске у Репина было дано, очевидно, по телегра¬
фу. Кроме того, ему ничего дурного не сделали, и нам
незачем особенно огорчаться.
— Правда. Но я боюсь, что дело на этом не кончится.
Новаковский серьезно замешан. Это может открыться
каждую минуту, и у Репина еще раз сделают обыск, но
уже с более серьезными последствиями. Нужно предупре¬
дить его, чтобы он не убаюкивал себя обманчивой без¬
опасностью.
Так как неблагоразумно было бы идти в дом адво¬
ката, то и решили, что кто-нибудь зайдет к Криво луц-
кому и передаст ему письмо для Репина.
ГЛАВА VIII
РАЗМЫШЛЕНИЯ РЕПИНА
Зина и Вербицкий отправились в назначенное время
в Дубравник, и через несколько дней получилось письмо
об их благополучном прибытии. Еще через десять дней
пришло другое письмо, с известием от Зины, что дело
идет на лад и что «счеты скоро будут сведены». Но эти
счеты свести не удалось ни тогда, ни позже. Случилось
98

так, что прокурор, по распоряжению которого учинено
было гнусное издевательство, узнал о грозившем ему
смертном приговоре. Охваченный паническим ужасом, он
оставил город под предлогом внезапной болезни. Через
месяц до революционеров дошло известие о его доброволь¬
ной отставке.
Как ни были злы на него революционеры в Дубрав¬
нике, им пришлось оставить его в покое. У террористов
было ненарушимым правилом, что с той минуты, как
официальное лицо добровольно сходит со сцены и пере¬
стает быть вредным, его ни в коем случае нельзя убивать
из одной мести. Нескольким трусам удалось таким обра¬
зом избежать назначенной им кары.
Группа людей, собравшаяся для мщения, не была,
однако, распущена. Так как они уже были на месте,
имели конспиративную квартиру, часовых и все остальное
наготове, то было предложено предпринять более трудное
дело: освободить трех революционеров: Бориса и его
товарищей — Левшина и Клейна, сидевших в ожидании
суда в дубравниковской тюрьме. Зина написала об этом
петербуржцам, и они от души одобрили новый план, обе¬
щая помочь товарищам деньгами и, если нужно, людьми.
Андрей ждал каждый день, что его позовут в Дуб-
равник, но не удивлялся, когда проходили недели за не¬
делями, а он все еще оставался на старом месте. Было
условлено, что Зина, заведовавшая приготовлениями, не
будет звать его до приближения момента решительного
действия, а он знал по опыту, как трудно организовать
такого рода попытки.
В Петербурге было пусто и скучно, как это обыкно¬
венно бывает в летние месяцы. Палящий зной корот¬
кого лета гонит из душного, пропитанного миазмами го¬
рода всех, кто только имеет возможность вздохнуть све¬
жим воздухом. Рабочий и интеллигентный класс спешат
в деревню: одни — для работы, другие — для отдыха,
и этим ослабляется движение во всех отраслях обще¬
ственной и интеллектуальной жизни в столице. Револю¬
ция, как и все остальное, отдыхает во время жаркого
сезона, и ее горючие элементы рассеиваются широко и
далеко по всей стране.
В этом году, впрочем, лето было оживленнее обыкно¬
венного, главным образом благодаря пропаганде между
фабричными рабочими, которых в столице довольно много
и летом и зимою. Андрей посвятил этому делу всю свою
энергию, пока его услуг не требовалось ни для чего
7*
99

другого. В прежние годы он усердно занимался пропа¬
гандой между рабочими. У него было в этой среде много
знакомых, и некоторые из них были еще в Петербурге;
теперь они приветствовали его как старого приятеля. Не¬
дели в две Андрей вполне свыкся с людьми и с делом.
Рабочие любили его за простоту и серьезное отношение к
занятиям и слушали с удовольствием его простые, понят¬
ные речи. С своей стороны, Андрей чувствовал себя хо¬
рошо среди рабочих и предпочитал пропаганду между
ними всякой другой работе. В этом он представлял пол¬
ную противоположность Жоржу, который находил более
подходящую для себя сферу среди студентов и образо¬
ванных людей, где его блестящие качества производили
больше эффекта.
Было светлое, жаркое воскресенье в первой половине
августа. Андрей возвращался с рабочего собрания на
Выборгской стороне, находившейся в его ведении. Дойдя
до Литейного моста, он взглянул на свои никелевые часы.
Было ровно шесть, и он стал размышлять, перейти ли
ему через мост и вернуться к себе на квартиру или же
сесть на конку, которая в час времени подвезет его почти
к самым дверям дачи Репина на Черной речке. День и
час были самыми подходящими для визита. Но все-таки
он не сразу решился. Он навестил Репиных два раза на
прошлой неделе, и, несомненно, было бы благоразумнее
не показываться опять так скоро. Туча, собиравшаяся два
месяца тому назад над головой Репина, теперь рассея¬
лась. Новаковского выпустили, так как полиция в Дуб¬
равнике не напала, к счастью, на следы компрометирую¬
щих его связей. Репина больше не трогали, и дом его
был настолько безопасен, насколько это возможно в Рос¬
сии. Но посещения «нелегальных» составляют опасность
сами по себе и не должны повторяться слишком часто.
Андрей решил быть благоразумным и пойти домой,
хотя его комната представлялась ему в эту минуту пу¬
стой и мрачной. Он направился к мосту и даже перешел
через него, стараясь сосредочиться на мысли о том, что
он будет делать дома. Но все это было чистым лицеме¬
рием, так как он отлично знал, что домой не пойдет.
Когда, дойдя до противоположного конца моста, он уви¬
дел приближающуюся к нему дачную конку и на ней
одно свободное место на задней площадке, около кон¬
дуктора, он поспешил вскочить, сообразивши вполне пра¬
вильно, что сегодня воскресенье и следующие конки
могут быть битком набиты.
100

«Не нужно быть чересчур осторожным; это портит
характер, — уговаривал он самого себя. — В загородных
местах полиция вообще небрежна, все делается спустя
рукава, и бояться совершенно нечего. Лишний приезд
не имеет ровно никакого значения, особенно в воскре¬
сенье, когда всегда бывают гости из города».
Собрание, с которого Андрей только что возвращался,
было очень удачное. На нем сообщили об образовании
новой ветви на одной из очень больших фабрик по сосед¬
ству; перспектива была самая блестящая, и он охотно
смотрел на все глазами оптимиста.
Через открытое окно он мог видеть пассажиров, си¬
дящих вплотную, как сельди в бочонке, с детьми на ко¬
ленях. Большинство едущих было в праздничных платьях
и с праздничным выражением на лицах. Приказчики,
мелочные торговцы, мелкие чиновники, не имеющие
средств жить летом на даче, пользовались хорошей пого¬
дой для прогулки. Андрей помнил, что по воскресеньям
бывает музыка в парке. Тане нужно будет иметь прово¬
жатого, так как отец ее занимается по вечерам. Если
Криволуцкий не вздумает помешать им, они проведут
чудный вечер.
Со времени их первого знакомства, два месяца тому
назад, не проходило недели без того, чтобы он не видел
Тани, — сначала случайно, а потом благодаря комбина¬
циям, которые всегда как-то складывались в его пользу.
С переездом же Репиных на Черную речку они видались
еще чаще. Сравнительная свобода дачников от полиции
допускала ослабление крайней осмотрительности, необ¬
ходимой в городе. Большинство своих свободных вечеров
Андрей проводил или у Репиных, или у Лены Зубовой,
которая взяла на лето комнату по соседству; Таня была
ее постоянной гостьей.
Он был настолько старше Тани благодаря своему
жизненному опыту, что эта девятнадцатилетняя девушка
казалась ему почти ребенком. Но у них было много
общего во вкусах, складе ума и в каком-то почти интуи¬
тивном взаимном понимании, придававшем ее обществу
особую прелесть в его глазах. Он не боялся, чтобы эта
близость с очаровательной девушкой стала опасной для
его душевного спокойствия. За Таню же нечего было
беспокоиться — в нем самом не было ничего такого, что
могло бы пленить ее воображение. Многие женщины
«очень любили его», но всегда выходили замуж за кого-
нибудь другого. Такова была его судьба, и он охотно
101

мирился с нею. Женская любовь — большое, но очень
опасное счастье; революционеру лучше обходиться без
него.
Притом же Таню любил Жорж, который был для
него более чем братом, и вначале ему казалось, что она
отвечает Жоржу взаимностью. Это исключало всякую
возможность смотреть на нее иначе как на сестру. Через
несколько времени он, правда, начал сомневаться относи¬
тельно ее чувств к Жоржу. Но между ними уже установи¬
лись братские, непринужденные отношения, и они за¬
креплялись все более и более по мере сближения. Он с
интересом наблюдал за ростом и развитием молодой ду¬
ши, с ее страстными порывами и робкими колебаниями,
с ее надеждами и тревогами.
Этому интересу, а не какому-нибудь другому, более
сильному чувству приписывал ои почти болезненное
стремление видеть ее, грусть, находившую на него, когда
что-нибудь лишало его этой радости, и постоянное на¬
правление мыслей все в одну и ту же сторону. Такое
душевное настроение удивило, но не испугало Андрея,
когда он недавно обратил на него внимание. И, странное
дело, именно мысль о любви другого ослепляла его на¬
счет своей собственной любви. Его трезвое отношение к
молодой девушке представляло такой контраст с экзаль¬
тированностью его друга, что казалось невозможным,
чтобы они оба находились под влиянием одного и того
же чувства.
Жорж реже бывал на Черной речке, чем Андрей.
Он был очень занят газетным делом, так как большинство
других сотрудников разъехалось. Но Андрей надеялся
встретиться с ним в это воскресенье, так как не видал
его целую неделю.
Войдя в хорошенький домик Репина, построенный в
русском стиле, Андрей застал адвоката одного. Тани не
было дома. Репин сказал, что Лена зашла за нею,
а Жорж ждал их в парке. Они пойдут гулять и вернутся,
вероятно, только поздно вечером. Сильно разочарован¬
ный, Андрей собирался уже уходить, но хозяин задер¬
жал его:
— Отдохните немного и закурите сигару. Я теперь
не работаю.
Перед ним лежала новая книжка журнала и нож из
слоновой кости; читая, он разрезывал листы.
— Откуда вы теперь и что слышно в ваших краях? —
102

спросил Репин. — Не собираетесь ли взорвать нас? Вы,
пожалуй, прилаживали уже фитиль?
— Ничего столь ужасного не предвидится, — отве¬
тил Андрей. — Я только что с нашего собрания ра¬
бочих.
— В самом деле? Разве вы занимаетесь пропаган¬
дой? — удивился Репин.
— Да, особенно в этом году.
Репин очень заинтересовался.
— И ваши усилия приносят какие-нибудь результа¬
ты? — спросил он недоверчиво.
— Конечно! — ответил Андрей. — Зачем же иначе
было бы работать?
— О, люди часто всего упорнее ведут самые безна¬
дежные дела! — возразил Репин.
Дворянин по рождению, воспитанный в помещичьей
дореформенной обстановке, Ренин, как все люди его
поколения, считал, что пропасть между интеллигенциею
и народом непроходима. Как защитник по некоторым
процессам, он знал несколько человек из рабочих и
крестьян, стоявших в братских отношениях с их товари¬
щами из интеллигенции, и это поразило его как нечто
совершенно новое. Но одна ласточка или даже полдю¬
жины ласточек не делают весны. Он все еще не доверял
возможности слияния и рад был что-нибудь услыхать об
этом от человека, очевидно, хорошо знакомого с вопро¬
сом. Он слушал Андрея с большим вниманием, кивая
своей седой головой в знак одобрения.
— Да, это хорошее начало, — сказал он наконец, —
и самая важная часть вашей работы, единственная,
в сущности, которую я безусловно одобряю. Я вам очень
благодарен за ваши сведения.
Они часто обсуждали вдвоем разные революционные
и политические вопросы. Изо всех приятелей его дочери,
бывавших у них в доме, старый адвокат больше всех
любил Андрея и охотнее всего беседовал с ним. Они,
конечно, ни в чем не соглашались, но гораздо меньше
расходились и лучше понимали друг друга, чем все
остальные, так как положительность Андрея сглаживала
значительную разницу лет между ними.
— Теперь мне пора идти, — сказал Андрей, подни¬
маясь. — Я пройдусь по парку, авось набреду на них.
Во всяком случае, передайте мой привет Татьяне Гри¬
горьевне.
Он торопливо вышел.
103

Оставшись один, Репин раскрыл книгу, но не мог
больше читать в этот вечер. Собственные мысли отвле¬
кали его внимание от мыслей автора. Он задумался о
своей дочери и о трагической дилемме, в которую его
ставили ее очевидные симпатии к революционному делу.
Репин не был сторонником революции в том виде,
как она велась у него на глазах. Человек более ранней
эпохи, он был горячим последователем и активным сто¬
ронником большого либерального движения шестидесятых
годов, связанных с именем Герцена *. Он оставался верен
прежним традициям. Когда революционеры стали реши¬
тельно бороться против политического деспотизма в
России, он должен был признать в них борцов за его
собственное дело. Будучи слишком стар, чтобы разделять
их надежды или одобрять их крайние средства, он, одна¬
ко, не считал возможным уклониться от всякой ответ¬
ственности и обязательств в начавшейся борьбе. Он слиш¬
ком близко видел ужас деспотизма, чтобы не признавать
даже самый дикий вид возмущения естественным, прости¬
тельным и даже нравственно оправданным. Он не питал
ни злобы, ни отвращения к тем, кто не умел подавить
страстей из-за политических соображений. Ои даже чув¬
ствовал к ним некоторое уважение.
Одно важное обстоятельство, случившееся три года
тому назад, придало положительную форму его неопре¬
деленным симпатиям. Репин был приглашен в защитники
но одному из политических процессов, когда обвиняемые
имели еще право выбирать себе адвокатов. Тогда он по¬
знакомился со своей клиенткой, Зиной Ломовой, замеча¬
тельной двадцатилетней девушкой, и с некоторыми из
ее товарищей. Его теоретические убеждения окрепли
благодаря теплым личным симпатиям, которые он почув¬
ствовал к этой благородной и отважной молодежи. Когда
через восемь месяцев после драконовского приговора —
крайне несправедливого, по его мнению, — Зине удалось
бежать и она неожиданно явилась к нему с визитом в
Петербург, он встретил ее с распростертыми объятиями и
предложил ей свою помощь во всем, что ей понадобится.
Зина прожила несколько дней у него на квартире и при
помощи Репина возобновила сношения с теми из своих
прежних товарищей, которые жили в столице в качестве
нелегальных.
Через нее Репины познакомились, между прочим,
с Борисом Маевским, за которого Зина вскоре вышла
замуж. Дом адвоката был сборным пунктом петербург¬
104

ской интеллигенции, и революционеры не могли найти
лучшего места, где за отсутствием свободной прессы
можно было бы следить за настроением и взглядами
публики, представляющей собой общественное мнение
Петербурга.
Некоторые из революционеров подружились с его
дочерью, на которую, очевидно, смотрели как на буду¬
щего члена партии.
Старый адвокат хорошо понимал, что их виды небез¬
основательны и что скоро наступит день, когда горячо
любимая им дочь будет увлечена на дно пропасти, погло¬
тившей уже так много жертв. Он не пожалел бы своей
жизни, чтобы спасти ее, но как? Запретить ей видеться с
революционерами и прервать всякие сношения с ними?
Но заставить ее избегать этих людей было для него так
же невозможно, как и самому отказать им в помощи из-за
того, что он подвергается опасности. Да и к чему приве¬
дут запрещения и искусственные меры, когда зараза в
воздухе? Многие родители пробовали этим путем уберечь
своих детей, и чего же они добились? Дети порывали с
ними всякие связи и уходили из дому, раздраженные и
озлобленные. Будь что будет, но дочь его никогда не уви¬
дит в нем врага. Оп никогда не стеснял ее свободы, рас¬
считывая лишь своим нравственным влиянием удержать
ее от безрассудного и отчаянного шага. Он одно время
льстил себя надеждой, что ему удастся удержать ее в
границах и противодействовать внешним течениям. Но за
последние дни он заметил в ней перемену, сильно его
тревожившую. Он чувствовал, что ужасный момент, кото¬
рого он так боялся, приближается, и теперь, сидя перед
раскрытой книгой, он глубоко страдал, сознавая свою
беспомощность.
ГЛАВА IX
НОВООБРАЩЕННАЯ
Андрей раздумывал и решился идти прямо на квар¬
тиру Лены, вместо того чтобы разыскивать их всех в
парке. «Они, наверно, вернутся домой ужинать, — сооб¬
разил он, — если уже не вернулись». Он был уверен,
что застанет их, и ускорил шаги, чтобы не потерять ни
одной минуты предстоявшего удовольствия.
Но в этот день все складывалось против него. Оказа¬
лось, что они еще не вернулись, и никто не мог ему
105

объяснить, когда они будут дома. Все-таки он решился
еще раз попытать счастья и остался дожидаться их при¬
хода.
Лена занимала большую комнату в среднем этаже,
скудно обставленную, но с хорошим видом из окна.
Большая акация покрывала его своей тенью, и тонкие
листья дерева едва шевелились в неподвижном воздухе.
Андрей открыл окно, и в комнату ворвался аромат
сада и окружающих полей: дом стоял на окраине дере¬
вушки. За ним тянулась широкая равнина, покрытая
кустарниками и пересеченная узкой дорожкой; она вела
к группе небольших дач, живописно выделявшихся на
светло-зеленом фоне небольшой березовой рощи. Белые
ночи уже миновали, но вечерние сумерки были еще яс¬
ные и длинные.
Андрей прождал не более четверти часа, как хлопнула
входная дверь и он услышал на лестнице смех Жоржа,
а затем голос, заставивший сильно забиться его сердце.
Таня с раскрасневшимся смуглым лицом и с венком
из васильков в волосах была красивее обыкновенного.
На ней было легкое платье из чесучи, драпировавшее
мягкими складками ее стройную фигуру. На левой руке
у нее висела соломенная шляпа с широкими полями, ко¬
торую она сняла, разгоряченная долгой прогулкой.
Андрей поднялся ей навстречу со счастливою
улыбкою.
— Вы хорошо прогулялись, я вижу! — сказал он,
глядя на ее раскрасневшееся лицо.
— Да, — сказала она, бросаясь в кресло, — мы от¬
лично прогулялись, и Жорж смешил нас все время свои¬
ми рассказами. Как жаль, что вы не пришли раньше!
— Ради его рассказов? Но, может быть, я их уже
слышал? Оно постоянно так случается со старыми това¬
рищами, как мы с ним, если они вдвоем часто ходят в
гости.
Ои обратился к Жоржу:
— Как поживаешь, дружище? Давно мы с тобой не
виделись. Поди, в пароксизме творчества?
— Я все время корпел над бумагой, если ты это
думаешь, — ответил Жорж.
— И теперь празднуешь увенчание здания?
— Да, я кончил работу на этот месяц и праздную
временную передышку. Такое удовольствие поймет толь¬
ко тот, кто сам испытал, что значит литературная ка¬
торга.
106

Таня прислушивалась к разговаривавшим, лениво
развалясь в кресле и облокотившись на его ручку обои¬
ми локтями.
— Как вам не стыдно ворчать, Жорж? — сказала
она. — Вы менее, чем кто-либо, имеете оснований жало¬
ваться па судьбу.
— Неужели? — воскликнул молодой человек. —
Я этого не подозревал. Скажите, пожалуйста, чем я так
счастлив? Обещаюсь заранее употребить все усилия, что¬
бы согласиться с вами. Это будет большим утешением.
В эту минуту Лена открыла дверь и внесла поднос
со стаканами; за нею следовала горничная с самоваром.
С помощью гостей стол был освобожден от разбросан¬
ных на нем книг и газет, скатерть постлана и все при¬
готовлено к чаю.
— Таня, голубушка, — сказала Лена, — распоряжай¬
тесь, пожалуйста, чаем. В качестве хозяйки я должна
занимать своих гостей приятными разговорами, что само
по себе составляет тяжелую обязанность.
Она села в кресло, оставленное Таней, и, закурив па¬
пироску, стала глядеть в окно, не обращая никакого вни¬
мания на своих гостей, которые, она решила, развлекутся
гораздо лучше, если их предоставить самим себе.
— Татьяна Григорьевна, я все еще в приятном ожи¬
дании. Вы не ответили на мой вопрос, — сказал Жорж,
когда кончилась возня с чаем.
— Какой вопрос? — спросила Лена.
— Почему я наисчастливейший из смертных? —
объяснил Жорж.
— Разве? Я этого не знала, — заметила Лена.
— Вы искажаете мои слова, Жорж. Я просто сказала,
что вам не следует жаловаться на судьбу.
— А почему, скажите на милость, именно я должен
быть лишен этого утешения, к которому столь часто при¬
бегают мои ближние?
— Почему? — протянула Таня тоном, означавшим,
что он сам слишком хорошо знает, почему. — Потому
что, — быстро вставила она, вспомнив что-то, — вы сами
мне сказали, что когда на вас находит тоскливое на¬
строение, вам стоит излить его в стихотворную форму,
и на душе у вас становится легко и отрадно.
Таня засмеялась. Жорж, думала она, напрашивается
на комплимент, напустив на себя непонятливость, и ей
хотелось подразнить его.
— Я не подозревал, что вы такая коварная, Татьяна
107

Григорьевна, — сказал Жорж. — В другой раз буду
осторожнее и представлю вам только казовую сторону
моего ремесла.
Он отлично помнил разговор, на который намекала
Таня. Это было по поводу появления небольшого томика
его стихов, наделавшего шуму в их среде. Тане очень
понравились стихи, и у них произошел разговор о худо¬
жественных ощущениях и настроениях. Его слова, ко¬
нечно, были переданы ею неточно, с намерением уязвить
его. Но он и не думал поправлять Таню, ои стеснялся
говорить об этом сюжете.
Лена, курившая во время разговора, отложила теперь
папироску в сторону. Она заинтересовалась нравственной
стороной вопроса.
— Мне кажется, — сказала она, — люди, искренно
преданные великому делу, должны равнодушно относить¬
ся к своей роли в нем, — велика ли она, мала ли, бле¬
стящая или скромная. Стремление играть видную роль —
то же тщеславие и эгоизм в другой форме.
Таня возразила, что она этим не хотела сказать, что
нужно добиваться выдающейся роли, но что раз она
выпала кому-нибудь на долю, то сознание такого поло¬
жения должно бы доставлять удовольствие.
— Но разве вам не кажется, — сказал Андрей, под¬
держивая мысль Лены, — что можно так слиться с де¬
лом, которому вы служите, что не останется ни места,
ни желания, ни времени даже для разных соображений
о своем собственном «я» или о той доле участия в об¬
щем деле, которая принадлежит тому или другому из
товарищей?
— Нет, — подумав, ответила Таня, качая головой. —
Я не достигла этого предела. Боюсь, никогда его и не
достигну. Сознание моего ничтожества терзало бы меня,
и я завидовала бы более одаренным, чем я. Какую гор¬
дость и восторг должен испытывать человек, сознающий,
что внес новую и ценную лепту в общее дело!
Она посмотрела на Жоржа. Это был взгляд, просив¬
ший о поддержке, потому что из всех присутствовавших
он один не высказался против нее. Но Андрей, уловивший
этот взгляд, истолковал его иначе. Он было хотел на¬
стаивать на только что высказанном мнении, механически
следуя доводам, сложившимся в его голове. Но он не
мог произнести ни слова, подавленный сознанием, что
если заговорит, то скажет неправду. Он чувствовал в
эту минуту, что в глубине души также завидует тем, ко¬
108

торые, неизвестно почему, владеют сердцами людей. Со¬
знание своей посредственности наполнило его сердце
горечью, доселе не изведанной. Он замолчал, не будучи
в состоянии бороться против этого ощущения.
Наступила короткая пауза в разговоре, на которую
никто не обратил внимания, но ему она показалась му¬
чительно длинной и тяжелой.
— Посмотрите, Андрей, как красива эта группа белых
домов в ярко-красном освещении заката, — сказала Лена
со своего места у окна. — Это мне напоминает Alpengliih 1
в швейцарских горах.
Андрей обрадовался перемене разговора и подошел
к окну.
— Да, очень красиво! — произнес он, всматриваясь
в пейзаж с напряженным вниманием ученика, стараю¬
щегося запомнить очертания карты, по которой его будут
экзаменовать. Вид из окна был прекрасен: на голубом
своде неба еле виднелись бледные очертания неполного
месяца, как бы нарисованного едва заметной акварелью;
белые домики, залитые красным отблеском, выступали на
зеленом фоне рощи; заходившее солнце золотило края
перистых облаков, сгущаясь в ярко-багровый цвет на
линии горизонта.
Но, погруженный в свои мысли, Андрей перестал вос¬
принимать красоты природы. Он обернулся к сидевшим
за чайным столом.
Таня уронила венок из васильков, и Жорж поднял
его, упрашивая ее опять надеть его на голову, потому
что он ей очень к лицу. Девушка засмеялась и покрас¬
нела, но исполнила его желание, и Андрей почувствовал
сильную досаду на обоих за такое ребячество.
— Послушайте, Андрей, — прервала Лена его уны¬
лое раздумье, — у меня к вам просьба.
Она указала ему на стул и самым деловым тоном по¬
просила его сесть.
— Можете ли вы, — продолжала она, — уделить мне
один или два вечера в неделю?
— Для чего? — встрепенулся Андрей.
— Для пропаганды в кружках молодежи. Вы будете
нам очень полезны.
— Какая вам будет польза от меня? Вы знаете, я не
гожусь для такой работы и буду играть на ваших собра¬
ниях самую печальную роль. Пригласите Жоржа: ему
и книги в руки.
1 Отблеск солнечного заката в Альпах (нем.).
109

— Это правда, — охотно согласилась Лена, — и я уже
к нему обращалась, но у него все вечера заняты.
Прямота и даже некоторая резкость во взаимных
отношениях революционеров — явление самое обыкно¬
венное, в особенности когда речь идет о «делах». В сло¬
вах Лены не было ничего такого, чего бы и он не сказал
ей при подобных обстоятельствах, но сегодня он реши¬
тельно был не в духе.
— Я, значит, понадобился вам на затычку? — сказал
он обидчиво.
Лена сделала нетерпеливое движение.
— Не говорите глупостей, Андрей! Скажите прямо,
есть у вас время или нет?
— Я очень занят моими рабочими, — отвечал Андрей
угрюмо. — Но скажите, — прибавил он, стараясь принять
более миролюбивый и в то же время более деловой
тон, — почему вам не продолжать дела без меня, как вы
его вели до сих пор?
— Я бы сама этого хотела, — отвечала Лена, — да
только некоторые из членов нашего кружка попались
в последних арестах, — Миртов, между прочим.
— А! Понимаю! — воскликнул Андрей, меняя тон. —
Так Миртов был одним из вашей группы?
Лена кивнула головой.
— Я никогда с ним не встречался, — сказал Анд¬
рей, — но только слыхал о нем. Судя по тому, как он
был арестован, он удивительно хороший человек. Знаете
ли вы, что ждет его?
— Пока ничего нельзя сказать, — отвечала Лена. —
Все зависит от каприза жандармов. Его случай со¬
вершенно исключительный.
Повысив голос, она спросила Жоржа, который раз¬
говаривал с Таней, нет ли новых известий о Миртове из
крепости.
■— Мы получили от него несколько строчек, — отвечал
Жорж. —- Его положение гораздо хуже, чем можно было
ожидать. Полиция нашла у него статью в рукописи для
подпольной печати и множество нашпх памфлетов и
брошюр. Боюсь, он человек обреченный.
— Кто этот Миртов? — шепотом спросила Таня.
— Очень скромный молодой человек, студент, — от¬
вечал Жорж. — Он был арестован в прошлый понедель¬
ник по ошибке вместо Тараса. Вы, вероятно, знаете, кто
такой Тарас?
— Еще бы! — ответила Таня.
110

Тарас Костров был наиболее популярный и выдаю¬
щийся из вожаков революции.
— Так вот этот самый Тарас, под именем Захария
Волкова, помещика из Касимова, поселился в том же
доме, где яги л Миртов. Когда ои отдал свой паспорт в
прописку, полиция возымела некоторые сомнения в по¬
длинности предполагаемого Захария Волкова. Приказали
сделать обыск. Полицейские явились в понедельник
ночью, но по ошибке позвонили к Миртову, который жил
этажом ниже. Миртов еще не ложился и как раз писал
свою злополучную статью. Он сам отворил двери, и, когда
его спросили, ои ли Захарий Волков, он моментально
догадался, в чем дело, и решился спасти Тараса, пожерт¬
вовав собой. Он отвечал утвердительно; произведен был
обыск, все было захвачено, а его арестовали и отправили
в крепость.
— И Тарас спасен? — спросила Таня в большом вол¬
нении.
— Да. Все яшльцы узнали о ночном переполохе
и об обыске у предполагаемого Волкова. Тарас, конечно,
не стал дояшдаться, чтобы полиция исправила свою
ошибку.
— Ну а Миртов? — спросила Таня. — Узнала ли
полиция, кто он?
— Да, и даже очень скоро. Писем он не держал у
себя. Но зато на одной из забранных книг жандармы
открыли ого имя, написанное целиком: Владимир Мир¬
тов. Они решили, что это один из его товарищей, одол¬
живших ему книгу, и распорядились об обыске у Вла¬
димира Миртова. Само собою разумеется, когда пришли
жандармы, то оказалось, что разыскиваемый человек
арестован два дня тому назад по ошибке вместо другого,
ускользнувшего тем временем из их рук.
— Что же они тогда сделали? — спросила Таня.
— Что им оставалось делать? Они вымещали, как
могли, свою злобу на том, кто был у них в руках. Им
не удалось открыть, кто именно жил под именем Захария
Волкова, но они догадались, что упустили крупную
птицу. Да, Миртов знал, что его ожидало, и он не по-
ягертвовал бы собой для первого встречного.
— Они были близкими друзьями? — спросила Таня.
— Кто?
— Да Миртов и Тарас?
— Нет, не особенно. Они были просто знакомые.
Миртов даже недолюбливал Тараса за его диктаторские
112

замашки. Его поступок не был вызван личными мотивами.
В этом-то и состоит его величие! — закончил Жорж,
и в голосе его задрожали ноты восторга и удивления.
Последовало торжественное молчание, лучше всяких
слов выражавшее высокое настроение души. И Андреи,
и Лена, и Жорж — все были под обаянием геройского
поступка, исключительного даже в летописях револю¬
ционной партии. Все на минуту прониклись различными
чувствами: сожалением о преждевременной утрате тако¬
го человека, преклонением перед его героизмом, гордостью
членов партии, вербующих в свои ряды людей, готовых
на величайшие жертвы для дела.
Но для Тани тут было нечто большее. Для нее это
была одна из тех случайностей, которые, попадаясь на
перепутье жизни, раз навсегда формируют нравственный
облик человека. С тех пор как она познакомилась с Зи¬
ной, а потом с Жоржем, она искренно и горячо сочувство¬
вала их делу. Но пропасть разделяет сочувствующего,
готового сделать кое-что, иногда и очень много, для дела,
и настоящего служителя идеи, идущего ради нее на все¬
возможные жертвы, просто потому, что иначе он посту¬
пать не в силах. Таня не перешагнула еще этой пропасти *.
До сих пор она была на другой стороне, с другими людь¬
ми. Она, может быть, и осталась бы там, если бы нака¬
нуне этого дня прекратила дальнейшее сношение с этим
миром, где так много вращалась последнее время. Ее ду¬
ша еще ни на одну минуту не изведала тех глубоко по¬
трясающих ощущений, после которых нет возврата в
трусливую, малодушную, бесплодную среду.
Событие или книга; живое слово или заразительный
пример; печальная повесть настоящего или яркий про¬
свет будущего — все может послужить поводом для ро¬
кового кризиса. У иных он сопровождается сильным ду¬
шевным потрясением; у других глубочайшие источники
сердца открываются, как бы во сие, нежным прикоснове¬
нием дружеской руки. Так или иначе, но все, отдавшиеся
на жизнь и смерть служению великому делу, должны
пережить такой решающий момент, потому что целое
море самых сильных впечатлений не может заменить его
живительной силы.
Такой кризис теперь наступил для Тани. Когда
Жорж замолк и она поняла все, ее сердце вдруг напол¬
нилось острым, всепоглощающим чувством жалости. Она
как будто выросла в эту минуту и из молодой девушки
обратилась во взрослую женщину с вполне созревшими в
8 Блестящая плеяда
113

ее девичьем сердце материнскими инстинктами, и этот
юноша, которого она никогда не видела, стал ее собствен¬
ным ребенком, оторванным врагами от ее груди. Живая
краска залила ее лоб; нечто быстрое, чего она не могла
разобрать, но что не было, к ее удивлению, ни нена¬
вистью, ни жаждою мщения, осветило ей, как молнией,
глаза, — и все было кончено. Великое дело свершилось.
Здесь, в этом загородном глухом уголке, в этой бедной
комнате рассказ о благородном поступке нашел отклик в
молодой душе и навсегда привлек ее к великому делу.
Когда девушка заговорила, она не произнесла ни
торжественных клятв, ни других решительных заявлений.
Она не могла сделать ничего подобного, если бы даже
по природе своей не была чужда всего показного, всего
сенсационного. Ни тогда, ни после, в течение предстояв¬
ших ей долгих лет геройских трудов и страданий, не мог¬
ла она сказать, когда свершилось ее обращение. Она
сама не понимала, что происходило в ту минуту в ее
сердце, и внезапное чувство, охватившее ее, выразилось в
несколько странной форме.
— Я не вижу ничего особенно великого в том, что
сделал Миртов, — сказала она тихим, дрожащим голо¬
сом, как бы стыдясь своей смелости.
Жорж посмотрел на нее с изумлением.
— Между крупным деятелем и человеком, играющим
второстепенную роль в деле, выбор ясен, — продолжала
Таня, не поднимая глаз. — Миртов исполнил свой долг,
вот и все.
Лена одобрительно кивнула головой. Она была со¬
вершенно согласна с Таней.
Жорж смотрел на нее с восторженным удивлением.
Ничего подобного он не рассчитывал услыхать от нее,
а уж он ли, как ему казалось, не знал ее?
— А вы, вы так же поступили бы на его месте? —
спросил он взволнованным голосом.
— Если б оказалась такой же догадливой, — да! —
ответила Таня, не колеблясь и глядя прямо ему в лицо.
Она только что ответила на этот вопрос самой себе,
что и вызвало ее первое неловкое замечание о поступке
Миртова. Теперь же она только повторила свой ответ
вслух, и, опершись на руку своей красивой головой, она
снова погрузилась в думы, устремив мечтательный взгляд
вперед.
Андрей, который не мог оторвать глаз от нее, нашел,
что она дьявольски хороша в эту минуту, и ужас охватил
114

его, как при приближении какого-то несчастия. Но поче¬
му же лицо его вдруг дрогнуло, как от внезапной боли?
Причиной был этот несносный Жорж, который не мог
забыть о своих комплиментах даже в такой неподходящий
момент.
— Если нравственная сила имеет какую-нибудь це¬
ну, — начал Жорж взволнованным голосом, — то луч¬
ший, величайший из наших деятелей оказался бы само¬
надеянным глупцом, согласившись на такой обмен с
вами.
Он был, однако, потрясен и говорил от души, и Анд¬
рей был несправедлив к своему другу, придавая его сло¬
вам такое легкомысленное объяснение. В эту минуту
Жорж был не способен думать о девушке иначе как о
дорогом товарище. Он приветствовал пробуждение пре¬
красной души, и то, что он говорил, было, в сущности,
правдой, но высказывался он, по своему обыкновению,
в несколько преувеличенных выражениях.
Что касается Тани, то на нее слова Жоржа произве¬
ли отрезвляющее действие. Его преувеличения показа¬
лись ей забавными, и она готовилась уже пошутить над
ним. Но, посмотрев ему в лицо, она внутренно попрек¬
нула себя за свое намерение и даже почувствовала к
нему нежность. Она крепко пожала ему руку.
— Какой вы добрый, Жорж! Но довольно об этом, —
сказала она.
— Что с вами? — обратилась Лена в то же время
к своему соседу. — Вы так побледнели.
— Неужели? — пробормотал Андрей. — Должно
быть, это отражение зеленых деревьев.
Но то не было отражением зеленых деревьев; оно-то
скорее скрывало мертвенную бледность его лица. В этот
самый момент острое чувство ревности сорвало повязку с
его глаз. Он увидел, как при свете молнии, что, собствен¬
но, он испытывал по отношению к Тане со дня их первой
встречи. Да, он любил эту девушку, любил ее лицо, ее
платье, любил самую землю, которой она касалась! И в то
же время мучительное сознание, точно ножом, резнуло
его по сердцу : если она полюбит кого-нибудь, то непремен¬
но этого медоточивого краснобая, который теперь был
положительно ненавистен Андрею. Непреодолимая, бе¬
шеная ревность охватила его; ему стоило больших усилий
усидеть на стуле и не потерять самообладания. Он боял¬
ся, что выдаст себя, если останется дольше.
8*
115

— Мне пора идти, — сказал он глухим голосом. Ему
стало душно в комнате.
— Разве так поздно? — удивилась Таня.
Взглянув на свои элегантные маленькие часики, она
решила, что и ей нужно уходить.
— Вы проводите меня, надеюсь? — обратилась она
к Андрею и Жоржу.
Андрей молча поклонился. Конечно, он пойдет ее про¬
вожать. Он хочет быть с ней и слышать ее беседы с
Жоржем. В нем кипела жажда самоистязания, ему до¬
ставляло особое наслаждение вонзать все глубже и глуб¬
же острый нож в свою рану. Он ни за что на свете не
отказался бы от этого мучительного наслаждения. Да он
бы и не мог, если бы захотел. Он потерял свою независи¬
мость. Он больше не принадлежал самому себе. Черные
глаза Тани увлекали его за собой. Он не мог уйти, пока
она позволяла ему оставаться.
Жорж говорил всю дорогу с Таней, но Андрей почти
не раскрывал рта.
Каждое слово Жоржа злило его. После замечания
Тани Жорж не возобновлял своих комплиментов, но они
чувствовались в тоне, каким он говорил, в его взглядах и
жестах, и все это в высшей степени раздражало Андрея.
Они попрощались с Таней у ее дверей и направились
домой. Так как было еще не очень поздно, а ночь была
дивная, то Жорж предложил идти пешком.
Андрей согласился. Ему было все равно.
— Ну разве я не был прав, когда говорил... — начал
было Жорж, сводя разговор на обычную тему.
— Оставь, пожалуйста! — прервал Андрей. — Мне
это надоело.
Он впал в прежнее угрюмое молчание, отвечая корот¬
кими односложными звуками на вопросы Жоржа. Он
был сердит, раздражен, несчастен. Сделанное им сегодня
роковое открытие ставило его в новые отношения к
Жоржу и причиняло ему острую боль.
Поведение Жоржа представлялось ему крайне предо¬
судительным. Андрей не верил в серьезную привязан¬
ность его к Тане. Как мог он любить девушку, которую
даже не дал себе труда понять? Все это была его фан¬
тазия, пустой фейерверк, порожденный богатым поэтиче¬
ским воображением. Жорж сделал бы лучше, если б
поверял свои излияния перу и бумаге, чем вбивать их в
голову молодой, неопытной девушке.
Все это Андрей высказал бы своему другу еще вчера.
116

Но теперь, когда он убедился, как он сам жестоко за¬
путался, говорить в таком тоне было невозможно. Отныне
ему оставалось напустить на себя личину двоедушия. Их
отношения, до сих пор столь откровенные и прямые, сра¬
зу приобрели отпечаток неискренности. Это было для
него тяжелее полного разрыва.
Наконец они должны были распрощаться.
— Я зайду к тебе завтра утром, — сказал Жорж. —
Не уходи из дому, мне хочется прочесть тебе кое-что из
моих новых вещей.
«Гимн в честь Тани, бьюсь об заклад», — подумал
Андрей, но, совладав с собой, сказал:
— Разве ты не можешь послать прямо в типогра¬
фию?
Это было уже слишком! Жорж почувствовал себя
задетым за живое, и поперечные складки появились на
его лбу под шляпой.
— Конечно, не могу, или, вернее, не хочу, — сказал
он полуобижепным, полуудивленным тоном. — Я никог¬
да не доверяю собственным суждениям о своих вещах.
— Ладно, значит, до завтра! — сказал Андрей.
Это касалось некоторым образом дела, и он счел своею
обязанностью исполнить просьбу товарища.
«Что это сегодня с Андреем? — подумал Жорж, на¬
правляясь домой. — Я никогда не видал его в таком
состоянии».
Он, вероятно, догадался бы, в чем дело, если бы
при своей тонкой наблюдательности связал в одно целое
некоторые недомолвки и намеки; но сегодня его душа
была слишком полна восторженных ощущений, чтобы
дать ему погрузиться в холодный анализ. Слова Тани
еще раздавались в его ушах; и лицо и поза, в которой
она их произнесла, стояли перед его глазами. Теперь он
вполне понял, что скрывалось за этими словами, и он был
ослеплен тем, что увидел. Ему стало стыдно за свою само¬
надеянность; он думал, что сам поведет эту девушку к
самопожертвованию для великого дела... и он — ничто в
сравнении с нею! Ему казалось, что только сегодня он
узнал, что такое любовь к женщине. Он весь отдался
этому новому чувству, погружаясь в упоительный мир
снов, прекрасных, как юность, и пленительных, как дей¬
ствительность. А над ними царила черноокая девушка,
задумчиво опершись чудной головой на свою руку.
Очаровательный образ улыбался ему и наполнял его
сердце надеждой. И это нежное пожатие руки!.. Кто
Ш

знает, если не теперь, то, быть может, со временем в ее
сердце проснется более глубокое чувство в ответ на его
горячую привязанность? Зачем долее сдерживать себя и
умалчивать о своей любви? Он достаточно долго колебал¬
ся. Мог ли он сомневаться в себе теперь, когда вся душа
его превратилась в один порыв любви и преклонения
перед нею?
Он решил высказать ей все при следующем сви¬
дании.
ГЛАВА X
СТИХИ ЖОРЖА
На следующее утро Жорж был уже в комнате своего
друга с пачкой рукописей в кармане. Досада и огорчение
Андрея улеглись за ночь, проведенную без сна, и, несмот¬
ря на усталость, он казался довольно бодрым. Он встре¬
тил гостя ласково и даже с несколько преувеличенным
радушием. Ничего не подозревавший Жорж приписал это
желанию загладить вчерашнее.
Обдумывая ночью новое положение, в какое он был
поставлен своим безумием, Андрей окончательно решил
вопрос о своих отношениях к Жоржу. С такой тайной в
груди он не мог оставаться с ним в прежней тесной
дружбе — это было бы низостью, а между тем он скорее
откусил бы себе язык, чем покаяться во всем Жоржу.
Раз нельзя было сказать правду, единственное, что ему
оставалось делать, — это прекратить интимность с Жор¬
жем и отныне поддерживать лишь просто товарищеские
отношения. Такое решение было в высшей степени
тяжело Андрею, но ничем нельзя было помочь делу,
и пришлось на том помириться. Жорж был его един¬
ственным другом — как дружба понимается в том мире,
где они вращались. Теперь у него этого друга не будет —
вот и все.
Андрей нечасто отступал от раз принятого решения,
ио выполнить это последнее решение ему было очень
тяжело. Его чувства не могли сразу привыкнуть к новым
отношениям, предписанным всесильным авторитетом раз¬
ума. Он вздохнул с облегчением, когда его друг вынул
свою рукопись и приступил к чтению.
Жорж принес с собою не политические статьи или
памфлеты, которые, по его выражению, он писал «в поте
лица своего», а плоды досугов. Это были стихи, частью
118

лирические, частью небольшие поэмы, каждая на особен¬
ный сюжет, но так тесно связанные общей мыслью, что,
взятые как целое, все стихотворения казались разрознен¬
ными строфами одной поэмы. В ней воспевалась заря
русской революции — тот период, когда полная энту¬
зиазма и веры привилегированная молодежь потоком
ринулась «в народ» проповедовать евангелие социализма,
братства и всеобщего счастья.
Написанные в разные времена и в разных настрое¬
ниях, стихи Жоржа были отрывочны и неровны. Юмор
перемешивался с пафосом, короткие строфы следовали за
длинными поэмами. Но эта неправильность и кажущееся
отсутствие единства давали возможность автору отразить
более полно все стороны доблестной эпохи, представляю¬
щей такой богатый материал для поэтической обработки.
Вначале шла группа коротеньких стихотворений с
общим названием: «Под родительским кровом». Они
изображали внутреннюю жизнь молодой отзывчивой ду¬
ши, страстно жаждущей правды и справедливости и
тревожно ищущей выхода из унизительных компромис¬
сов спокойной, богатой жизни посреди голодающих мил¬
лионов. Следующий отдел, озаглавленный «Среди полей
широких», был самый длинный и разнообразный. В него
вошли воспоминания о тяжелых трудах и чистых радо¬
стях первых пропагандистов. К трудностям их образа
жизни как простых рабочих автор относился легко: тон
этого отдела был веселый. История приключений пропа¬
гандистов, то трогательных, то комичных, переплеталась
с описаниями деревенской жизни и природы.
Заключительная поэма была самая грустная, и в худо¬
жественном отношении лучшая из всех. Это была лебе¬
диная песня молодого пропагандиста накануне его пере¬
хода из «временной могилы» — тюремной камеры —
в вечную. Песня, написанная в минорном тоне, мягкая и
нежная, как и время, отраженное ею. Художественное
чутье Жоржа не позволило ему сделать героя выразите¬
лем взглядов и чувств автора. Он был настоящим челове¬
ком своего времени — одним из первых пропагандистов,
еще не озлобленных долгими годами преследований. За¬
бывая о зле, причиненном ему, он не жаловался и не
сожалел о жизни, скошенной в пору расцвета. Он нахо¬
дил утешение в мысли, что если ему при жизни помешали
работать для народа, то хоть смертью своею он сослужит
ему службу, Правдивость и искренность Жоржа высту¬
пили во всей своей силе в поэме. Трогательный образ
119

героя, сраженного с такой безграничной жестокостью,
действовал на душу гораздо сильнее, чем самое горячее
воззвание к возмущению и мести.
Андрей слушал как очарованный, боясь проронить
слово. Он находился под обаянием мелодичных строф
Жоржа, которые укротили обуявшего его злого духа,
и боялся нарушить магические чары.
Эти песни из недавнего прошлого были для него более
чем художественными произведениями; они воскрешали
перед ним его собственную жизнь. Он и Жорж были
пропагандистами в свое время и, прежде чем сделаться
террористами, сами пережили эти чувства. Молодой чело¬
век, умирающий в тюрьме, воплощал для них многих из
дорогих и незабвенных товарищей, погибших таким же
образом и за то же дело. Благородные и чистые чувства,
вызванные волшебством поэзии, успокоили разгоряченный
мозг Андрея и расположили его лучше к самому Жоржу.
В нравственном облике обоих было слишком много
общего.
Чтение продолжалось не более часа. Когда Жорж
кончил, Андрей искренно и горячо выразил свое одобре¬
ние. Ничего лучшего, по его мнению, Жорж до сих пор
не написал. После нескольких критических замечаний и
советов Андрей свободно и непринужденно продолжал
дружескую беседу. Жоржу не приходилось более объяс¬
нять себе поведение своего друга, потому что тот держал¬
ся естественно и просто, как всегда.
Андрей, однако, отказался пойти прогуляться с Жор¬
жем. Ему необходимо было написать шифрованное
письмо, а он еще не садился за работу.
Он долго стоял у окна, на одном и том же месте,
после ухода Жоржа все еще находясь под влиянием про¬
слушанных стихов. В самом деле, они были очень хоро¬
ши; талант Жоржа быстро развивался, и в нем были
задатки настоящего поэта. Счастливец! На нем была пе¬
чать избранников. И вдобавок он был человеком с серд¬
цем; его произведения не могли быть плодом одного лишь
воображения. Нужно было глубоко и интенсивно чув¬
ствовать все то, что он выражал в таких задушевных
словах.
Автор отступил понемногу на второй план. Андрей
стал думать о человеке, и его сердечная рана, закрыв¬
шаяся было на минуту, раскрылась снова. Но теперь
поведение Жоржа уже не представлялось ему в таком
свете, как накануне. Такой правдивый, искренний и че¬
120

стный человек не мог быть фатом. Он был несправедлив
к Жоржу. Но как объяснить его удивительное непонима¬
ние девушки? Его нелепые преувеличения? «Иу что ж,
это в его натуре, и ничего с ним не поделаешь. Такова
его манера относиться ко всему. И все-таки он искренно
ее любит. Разве каждый не может любить по-своему?
И она ответила ему взаимностью. Отчего же нет? Всякая
молодая девушка предпочтет поэтическую, восторженную
любовь Жоржа Неинтересному, прозаическому чувству,
какое столь же неинтересный и прозаичный человек, как
он, может предложить».
«Прочность, постоянство, положительность!» — с го¬
речью повторял Андрей.
Если бы любовь была материей, из которой делают
платье и обувь, то у пего оказалось бы немало шансов
на успех. Но женщины не с этой точки зрения смотрят
на любовь, и они совершенно правы. И почему же чув¬
ство Жоржа должно непременно оказаться легкомыслен¬
ным? Конечно, он не имел представления о настоящей
Тане, поклоняясь вместо нее кумиру, облаченному в ми¬
шурные одежды собственного изделия. Но если он никог¬
да и не откроет истинной Тани — что за беда? Если да¬
же этот фантастический плащ с течением времени изно¬
сится, он выкроит вместо него новый. Ему это нипочем,
и обоим им такое занятие доставит лишь новое развле¬
чение.
Андрей сидел теперь у стола. Опершись на него лок¬
тем, он уныло рассматривал голые стены, оклеенные де¬
шевыми обоями, и механически старался найти линию,
которая разделяла бы на две симметричные части безоб¬
разный зеленый квадрат узора. Он так и не нашел ее и
перевел усталый взгляд на свой письменный стол.
Два месяца! Да, всего два месяца прошло со дня их
первой встречи. Но он успел узнать ее, как будто был
знаком с нею два года. Он стал читать в ее душе почти
с первого их разговора. Теперь он знал ее лучше, чем она
сама, и находил качества, которых она из скромности не
согласилась бы признать, и недостатки, против которых
она протестовала бы с негодованием. И ему трудно было
бы решить, что ему милее в ней? Он любил ее такою,
какою она была, и не мог себе представить лучшего су¬
щества, раз оно отличалось бы от Тани.
Он стал припоминать все подробности их короткого
знакомства. Ничто не ускользнуло из его памяти: почти
каждое слово, ею сказанное, и выражение ее лица встава¬
121

ли перед ним. Никакой надежды. Дружба! Молодые
девушки охотно награждают этим чувством друзей люби¬
мого человека. Она уже любила Жоржа до их встречи.
Он нарочно обманывал себя, сомневаясь в этом хоть на
одну минуту. Но если бы она тогда и не любила, как
могла бы она колебаться в выборе теперь?..
Да, все, что есть лучшего в жизни, принадлежит этим
баловням судьбы, потому что им и без того дано многое.
— Что ж, пусть будет так, — сказал Андрей, и мрач¬
ный огонек сверкнул в его глазах. — Цветы попадаются
и на самых печальных жизненных путях. Пусть их
срывают другие и мирно наслаждаются ими; мы же,
скромные труженики, удовольствуемся одними терниями
и плакаться не будем.
Он вздохнул и решительно уселся за работу. На не¬
сколько часов он переселился в мир чисел, нашептывая
цифры, совещаясь с ключом, делая разные исчисления,
работая с озлобленным прилежанием, не поднимая голо¬
вы. Необходимо было доставить письмо заблаговременно
на конспиративную квартиру, потому что человек, от¬
правлявшийся в Дубравник, уезжал в тот же день.
На конспиративной квартире он застал дежурившую
там Лену.
— Получены вести из Дубравиика, касающиеся
вас, — сказала она.
Она вынула из ящика письмо Зины, еще влажное от
химического реактива.
— Вот, а тут ваше имя, — сказала она, указывая на
группу цифр на последней странице.
Андрей прочитал следующее: «Дело мое осложняется,
и Андрей хорошо сделает, если приедет».
Ничего более подходящего нельзя было придумать,
и Андрей тотчас же решил принять это приглашение.
— Что вы на это скажете? — спросила Лена сдер¬
жанно. — Поедете?
— Конечно! — ответил Андрей.
— Я так и думала, — сказала девушка нахмурив¬
шись.
Андрей знал, что Лена не одобряет его решения,
и знал почему.
— Я должен ехать, — сказал он как бы извиняясь. —
Хотя Зина и не настаивает, но я знаю, что она не стала
бы звать меня, если б не серьезная необходимость.
— И вы бросите пропаганду между рабочими, когда
она у вас так хорошо шла, и все остальное? — сердито
122

продолжала Лена, не слушая его. — Всегда так случает¬
ся с нашими революционерами из привилегированных.
Они ждут первого предлога, чтобы броситься в террори¬
стическое предприятие.
Лена был «народница» по убеждениям, или, точнее,
чистая «пропагандистка». Социалистическая пропаганда
между крестьянами и рабочими была, по ее мнению,
единственная форма деятельности, на которой револю¬
ционеры должны сосредоточить свою энергию. Не следо¬
вало обращать внимания на преследования правитель¬
ства, которые только отвлекают от социализма в сторону
политической борьбы.
Она очень ценила Андрея как одного из лучших про¬
пагандистов и сердилась за то, что он оставляет свою
работу, быть может, навсегда. Ничего нет легче как сло¬
мать себе шею в таком деле, какое затевалось в Дубрав¬
нике. Она горячо напала на него, упрекая в непоследо¬
вательности.
Андрей добродушно протестовал.
— Я охотно продолжал бы свою работу здесь, — го¬
ворил он, — но с нашей стороны было бы постыдно не
попытаться освободить товарищей.
— Нет ничего постыдного для партии, если она при¬
меняет свои силы наиболее производительно для дела, —
возразила Лена.
— Так, по-вашему, Борис и его товарищи настолько
бесполезны для дела, что их и не стоит освобождать? —
резко спросил Андрей.
— Они не хуже лучшего из членов нашей партии, —
возразила Лена, — но нам все время придется слоняться
около тюрем, если мы вздумаем освобождать всех, кто
этого заслуживает.
— Самое лучшее, значит, оставить их гнить в тюрь¬
ме, не правда ли? — иронически заметил Андрей.
— Остающиеся в живых не имеют права рисковать
собою, чтобы откапывать мертвецов. У них — более
важное дело на руках, — ответила Лена, нисколько не
смутившись.
— Так что вы посоветовали бы рудокопам, когда их
товарищи засыпаны обрушившейся шахтой, продолжать
свою работу и не освобождать погребенных, потому что
это связано с риском? — подсказал Андрей.
— Оставьте, ради бога, рудокопов в покое, потому
что они ничего не доказывают! — воскликнула Лена. —
Сравнение — не аргумент. Мы не верим в наше дело,
123

в этом вся суть. Если бы мы верили в него, у нас хва¬
тило бы выдержки не отвлекаться в сторону.
— Нет, покорно благодарю, — презрительно усме¬
хнулся Андрей, — не завидую такой телячьей выдержке
и не претендую на нее.
Он очень рассердился на Лену за ее, как он называл,
узкое доктринерство. Лена тоже, в свою очередь, злилась.
С самого утра, по прочтении письма Зины, она кипела
негодованием лри одной мысли, что Андрей бросит свое
дело. Они чуть-чуть не поссорились, но в конце концов
помирились.
— Зачем попусту тратить время на ссоры? — сказал
Андрей. — Вы очень хорошо знаете, что я поеду в Ду¬
бравник, что бы вы ни говорили. Так как мне не удастся
повидать вас до отъезда, то лучше нам попрощаться
теперь.
Они расцеловались, хотя Лена все еще дулась на
Андрея за его легкомыслие. Но он старался смягчить
ее, уверяя, что скоро вернется. Через месяц или около
того он явится с тремя освобожденными товарищами,
которых уговорит присоединиться к ее кружку.
Прежде чем оставить Петербург, Андрей привел
в порядок все свои дела, передав свой рабочий кружок
опытному товарищу. Все уладилась так быстро, что че¬
рез два дня он уже ехал в Дубравник и чувствовал себя
бодрее, чем когда-либо за последнее время.

Часть вторая
ПОД ОГНЕМ
ГЛАВА I
СНОВА ДАВИД
Никто из петербуржцев не знал адреса конспиратив¬
ной квартиры в Дубравнике. Андрея поэтому направили
к двум сестрам, Марии и Екатерине Дудоровым; у них
он мог узнать про Зину.
Не без затруднений добрался он до темного переулка,
где они жили, и нашел их мрачный, неоштукатуренный
дом из красного кирпича.
На самом верху бесконечной каменной лестницы
с провалившимися ступеньками Андрей остановился
перед выкрашенной в желтую краску дверью.
Квартира, он догадывался, была тут, потому что выше
уже помещались одни чердаки.
На его звонок отворила дверь высокая, бедно одетая
девушка с болезненным цветом лица; на вид ей можно
было дать не то двадцать лет, не то и все тридцать.
— Что вам угодно? — холодно спросила она, не под¬
нимая глаз на посетителя.
— Сестры Дудоровы здесь живут? — спросил Андрей.
— Войдите, — сказала девушка.
Андрей вошел в комнату, поразившую даже его при¬
вычный глаз нигилиста своею бедностью. За всю мебель,
если бы ее продать, едва можно было выручить несколько
рублей.
Комната была разделена на две половины ситцевой
занавеской. Передняя часть, в которой очутился Андрей,
служила гостиной, а за занавеской помещалась спальня.
— Что вам угодно? — повторила девушка тем же
холодным тоном.
— Мне нужно видеть госпожу Дудорову, — сухо от¬
ветил Андрей.
— Меня или Машу? — спросила девушка.
125

— А, значит, вы Катерина Дудорова? — сказал Ан¬
дрей. — Я имею письмо к вам обеим от Лены Зубовой.
Моя фамилия — Кожухов.
Болезненное лицо девушки просияло.
— Как я рада! — воскликнула она. — Садитесь.
Я сейчас позову сестру.
Она торопливо вышла, и Андрей сел у непокрытого
стола из простого дерева. Связки рукописей различных
форматов и почерков были разбросаны по столу. В одном
конце сложены были переписанные начисто листы.
Андрей знал от Лены, которой сестры Дудоровы при¬
ходились дальними родственницами, что им досталось
от отца маленькое наследство. Но они отдали все до
последней копейки на общее дело. Теперь они, очевидно,
зарабатывали себе хлеб перепиской и другого рода рабо¬
той. На одном из стульев Андрей заметил богатое вы¬
шиванье — вещь, слишком роскошную и слишком бес¬
полезную для личного употребления в этом более чем
скромном жилище.
Через минуту вбежала Маша, извещенная сестрой
о прибытии интересного гостя из Петербурга. Она была
старшая, но выглядела моложе благодаря своему ожи¬
вленному лицу со вздернутым носиком и блестящими
карими глазами.
— Мы не ожидали вас так скоро, — сказала она. —-
Зина думала, что вы будете здесь дня через три. Вы,
конечно, хотите сейчас же отправиться к ней?
— Да, если это вам удобно.
— О да! Я через минуту буду готова и провожу вас.
Это недалеко.
Она скрылась за занавеску, и Андрей слышал, как
она возилась с переодеваньем.
Сестрам очень хотелось оставить гостя у себя по¬
дольше. Им интересно было расспросить о петербург¬
ских новостях, но они не решались задерживать его.
— Как поживает Лена? — спросила младшая сестра,
оставшаяся с Андреем.
Андрей в нескольких словах сообщил все, что знал
про нее.
— Послушайте, Кожухов, — раздался голос Маши
из-за занавески, — у нас есть также адрес Давида. Я мо¬
гу вас свести к нему, если хотите.
— Давид здесь? — воскликнул Андрей, бросая обра¬
дованный взгляд на занавеску. — Я этого и не подозре-
126

вал. Выходите, однако, скорей из вашей засады и давайте
разговаривать по-человечески.
— Сию секунду! — раздался голос Маши все еще
из-за занавески.
Она вышла из своего убежища в другом платье. Во
рту она держала несколько шпилек.
— Давид был на румынской границе, чтобы устроить
через своих евреев перевозку книг, — сказала Маша,
наклонив голову и закалывая шпильками свои косы. —
Он остановился здесь по дороге... право, не знаю куда.
Теперь я совсем готова, — прибавила она, надевая
шляпу. — К кому же вас вести — к Зине или к Давиду?
Выбор был затруднителен.
— Пойдем к тому, кто ближе, — сказал Андрей.
Оба жили недалеко, но Давид оказался ближайшим
соседом.
— Вы надолго в Дубравник? — спросила Маша по
дороге.
— Не знаю еще... Это зависит от обстоятельств... —
уклончиво ответил Андрей.
Он не знал, состоит ли девушка членом местной
группы и посвящена ли она в дело, по которому он
приехал.
— А вы постоянно тут живете? — спросил он, чтобы
переменить разговор.
— Нет, мы постоянно живем в деревне и скоро вер¬
немся туда. Здесь же мы поселились на время, чтобы
приготовиться к экзамену на учительниц; нам обещаны
места в деревенской школе.
— Вам, вероятно, трудно готовиться к экзаменам и в
то же время заниматься перепиской и вышиваньем?
Маша улыбнулась.
— Приходилось гораздо труднее без работы, уверяю
вас. Теперь нам отлично живется, — продолжала она
веселым голосом, — и через несколько месяцев мы окон¬
чательно поселимся в деревне.
— Вы, я вижу, народница, как и Лена, — заметил
Андрей.
— Да, конечно. А вы? Судя по словам Лены, мы
и вас считали народником.
— О нет! Я не дохожу до таких крайностей.
Он стал убеждать свою собеседницу, желая обратить
ее на путь истины. У них завязался оживленный спор,
но без раздражения и запальчивости: принципиальные
разногласия между «террористами» и «народниками»
128

еще не приняли тогда острого характера. Правда, между
ними происходили иногда перепалки, но вообще обе пар¬
тии пока работали мирно, рука об руку, часто в одних
и тех же кружках.
Давид оказался дома и в ту минуту, когда входили
гости, играл с сыном хозяйки — чумазым мальчуганом
с большими голубыми глазами и целым лесом белокурых
кудрей, который при виде чужих стремглав выбежал из
комнаты. Как и все евреи, Давид очень любил детей,
хотя и был, по принципу, против семейной жизни.
Он остановился в еврейской гостинице, где был со¬
вершенно как дома. Он всегда жил там, когда приезжал
в Дубравник, и находился в самых лучших отношениях
с хозяевами. Никому не приходило в голову требовать
у него паспорта, и его знали просто под именем Давида.
Андрей и Давид очень обрадовались друг другу.
— Ты, брат, явился как раз вовремя. Явись ты одним
днем позже, и нам не удалось бы свидеться. Я завтра
же уезжаю, — сказал Давид.
Маша собралась уходить.
— Прощайте, — сказала она Андрею. — Надеюсь, вы
не забудете дороги к нашему дому?
Исполнив свою миссию, она хотела уйти, чтобы не
мешать им «конспирировать».
Давид остановил ее:
— Подождите минутку. Мне нужно узнать от вас,
кто из ваших одесских друзей уцелел после недавних
арестов и застану ли я кого-нибудь из них в живых?
— Разве ты едешь в Одессу? — с изумлением спро¬
сил Андрей.
— Да, в Одессу.
— Но ведь ты был там всего три недели тому назад.
Никогда еще не встречал я человека с такой страстью
к разъездам, — прибавил он, обращаясь к девушке.
— Страсть к разъездам! — воскликнул с негодовани¬
ем Давид. — Я просто в бешенство прихожу, как поду¬
маю, какую прорву денег я истратил в эти три недели,
не говоря уже о потере времени. И все это — по милости
наших нелепых народников, к которым эта барышня чув¬
ствует такую нежность, — прибавил он, кивнув в сторо¬
ну Маши.
— Бедные народники! — вздохнула Маша. — За все
им приходится отдуваться.
—* Нет, ты выслушай, — горячился Давид, схватив
Андрея за рукав. — Я им твердил множество раз, что
9 Блестящая плеяда
129

буду переправлять через границу сколько угодно их
литературы, что никаких тут нет лишних хлопот, а, на¬
оборот, это расширяет наши пограничные дела. С их
стороны требовалось только покрывать свою долю рас¬
ходов и держать человека для приемки транспортов. Ну,
этого обязательства они никогда не выполняли! — при¬
бавил он, глядя с укоризной на Машу. — И я вынужден
был сам доставлять их книжки в город. Тем не менее
я продолжал работать для них, и все обстояло благопо¬
лучно. Но вот, на грех, несколько недель тому назад им
удалось завербовать в члены своей группы некоего Ав-
румку Блюма — круглого дурака, должен сознаться, хотя
он и еврей. Ты, кажется, испытал это на себе?
Андрей кивнул головой, улыбаясь.
— Не знаю, потому ли, что народники нашли его
достаточно умным для себя, или по другой причине,
только — раз завелся у них собственный еврей, они
вздумали открыть и собственную границу.
— Давид, Давид! — старалась протестовать Маша.
— Нет, дайте мне договорить; слово будет за вами
потом. Отправляют Аврумку в Кишинев, снабдив день¬
гами, и он устраивает перевозку книг, условившись
платить... — тут Давид остановился, чтобы подготовить
драматический эффект, — по восемнадцати рублей с пуда!
Он молча посмотрел на Андрея, потом на Машу, по¬
том опять на Андрея.
Маша показалась ему достаточно потрясенной, но на
Андрея его слова не произвели никакого воздействия,
так как он не имел никакого понятия о ценах.
— Восемнадцать рублей с пуда! Ведь это неслыхан¬
ное дело. Я никогда не плачу больше шести, — возму¬
щался Давид. — Платить такие цены — чистый позор.
Это портит границу. К контрабандистам потом приступа
не будет...
Он горячился и сопровождал свою речь странной
еврейской жестикуляцией, возвращающейся к нему в ми¬
нуты сильного возбуждения.
— Само собою разумеется, — продолжал он более спо¬
койным тоном, — я поднял шум, как только узнал об
этом. Я снова взял перевозку на себя, и мне пришлось
съездить на границу, чтобы привести все в порядок.
— И ты все уладил, конечно? — спросил Андрей.
— Да, но не знаю, надолго ли. Я не уверен, что они
не выкинут такой же штуки со мной еще раз, если найдут
другого еврея, скажем, поумнее Аврумки.
430

— Как вам не стыдно, Давид! — вмешалась Маша, —
Ведь я слышала об этой истории от одесситов.
— Ну и что же? По-вашему, не так?
— Конечно, нет! Ваша граница — немецкая: до нее
очень далеко, и у них нет там никого из своих людей,
тогда как румынская граница совсем рядом, и в Каменце
есть ветвь кружка. Отсюда же рукой подать до Каменца.
Вот почему они послали Блюма попытать счастья. Ни¬
какого тут не было недостатка доверия к вам и ни
малейшего желания хвастнуть собственной границей.
Давид сделал пренебрежительный жест рукой.
— Ладно, ладно! Старого воробья на мякине не про¬
ведешь. Я-то знаю, в чем дело. Скажите лучше, где найти
вашего Аврумку: мне нужно сообщить ему о результатах
моей поездки.
Маша дала ему адрес.
— Теперь мне пора собираться. У меня свидание
с Зиной.
Он вытащил свой неизменный холщовый саквояж
и стал в нем рыться. Не находя, впрочем, того, что ему
понадобилось, он начал понемногу выкладывать все со¬
держимое на диван. Рубашка, губка, щетка для волос,
маленькая подушка, том немецкого романа, пара носков,
несколько жестянок появлялись одно за другим. Это
была полная экипировка человека, проводящего большую
часть своей жизни в вагоне.
— Мой саквояж имеет удивительную особенность: все
нужное в данную минуту всегда оказывается на самом
дне, — произнес Давид, когда наконец на диване появи¬
лась маленькая шкатулка швейцарской резной работы.
В ней хранились белые и черные нитки, целый ассор¬
тимент пуговиц, игольник, наперсток и ножницы. Тогда
Давид взял пальто и уселся портняжничать.
— Дайте я вам зашью, — предложила Маша.
— Нет, я гораздо лучше сделаю. Женская работа
непрочная, — отвечал Давид.
Чтобы не сидеть без дела, Андрей начал складывать
вещи Давида обратно в саквояж. Между ними оказался
маленький зеленый мешочек, шести-семи вершков в дли¬
ну. Когда Андрей взял его в руки, из него вывалился
странный предмет. Сначала он подумал, что это детская
игрушка, купленная Давидом для одного из своих лю¬
бимцев: к миниатюрному пьедесталу был прикреплен
маленький деревянный кубик, и от него шли два толстых
ремня... Но в мешочке лежал кусок шерстяной материи,
9*
131

белой с черными полосами, и Андрей тотчас же узнал
молитвенную принадлежность евреев. Он как-то раз хо¬
дил в еврейскую синагогу и теперь был уверен, что не
ошибся в своей догадке. Деревянный кубик изображал
алтарь, который евреи прикрепляют ко лбу во время
чтения молитв; а полосатая шаль была — священный
талес, надеваемый на голову и плечи.
— Посмотрите, что у него тут такое! — обратился
Андрей к Маше, показывая ей кубик и шаль.
Оба расхохотались. Им забавно было видеть эти вещи
у Давида — атеиста, как и все они.
— Это мой паспорт в дороге, — спокойно заметил
Давид, — и я никогда с ним не расстаюсь. Волшебное
средство, чтобы прогонять полицию и шпионов, когда
им приходит в голову заподозрить меня, что я нигилист.
Он улыбнулся, откусывая нитку своими белыми зу¬
бами.
— Теперь пойдем к Зине, — прибавил он. — Я готов
предстать перед начальством.
Маша попросила кланяться Зине, а также и Анюте.
— Кто это Анюта? —• спросил Апдрей, когда они
остались вдвоем.
— Анна Вулич, твоя старая знакомая. Ты с нею
встретился на границе, неужели забыл? Она говорит,
что хорошо тебя помнит. В Швейцарии она не зажилась
и теперь исполняет роль горничной в конспиративной
квартире.
— Ах, да! — сказал Андрей. — Я очень хорошо ее
помню. Только благоразумно ли с вашей стороны пору¬
чать молодой, неопытной девушке такую серьезную
обязанность?
— Сперва я то же думал; но она прекрасно выпол¬
няет свою роль. Выбор, впрочем, сделан Зиной, а она,
знаешь, мастер узнавать людей и привязывать их к себе.
ГЛАВА II
КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА
Через несколько часов, в этот же день, состоялось
нечто вроде военного совета в маленькой квартире Зины,
в одном из предместий Дубравника. Только четверо при¬
сутствовали на нем: Зина, Вулич, Давид и Андрей.
Вулич принимала мало участия в разговоре. Опу¬
стившись в глубокое кресло, так что ее малепыше ножки
132

болтались в воздухе, она внимательно слушала, переводя
свои быстрые карие глаза от одного собеседника к дру¬
гому.
Зина объясняла Андрею план побега и советовалась
с ним.
— Вы только что приехали, со свежей головой: вы
лучше можете судить, — говорила она.
Андрей долго и молча рассматривал план тюрьмы,
наскоро сделанный для него Зиной.
— Ну, скажите же что-нибудь, бога ради! —: не вы¬
терпела она. — Что вы сидите, точно громом пора¬
жены?
— Говоря по правде, — вымолвил наконец Андрей, —
мне ваш план не нравится. Очень уж много совпадений.
1Гакие проекты никогда не удаются. Все это слишком
сложно; малейшая проруха в чем-нибудь может погубить
все дело. Кроме того, и по сущности этот план несо¬
стоятелен. Вот вам мое мнение.
Все предприятие держалось на помощи уголовных
заключенных, с которыми политическим удалось войти
в тайные сношения. Один — бывший разбойник, про¬
званный Беркутом, а другой — вор, по имени Куницын,
вызвались содействовать побегу Бориса и его друзей. Их
предложение было принято. Подкоп, через который пред¬
полагалось бежать, быстро подвигался вперед и через
неделю был бы готов. Его рыли Беркут и Куницын: их
камера была в нижнем этаже, между тем как политиче¬
ские, за которыми надзор был гораздо строже, содержа¬
лись в верхнем этаже тюрьмы.
Когда все будет готово, в назначенный час, ночью,
политические отмычкой откроют двери своих камер
и сойдут вниз, к уголовным, а оттуда пройдут в подкоп.
Опасность заключалась не в том, что двое уголовных
играли такую важную роль в предполагавшемся побеге.
В этом не было ничего необыкновенного. Политические
заключенные, содержимые в тюрьмах с уголовными, часто
приобретают сильное и благотворное влияние на послед¬
них, пробуждая в них лучшие нравственные чувства
и иногда вербуя между ними горячих друзей. Беркут
и Куницын были преданы Борису душою и телом и не
раз доказали, что им можно довериться. Но в их камере
было еще пятнадцать арестантов, и они, по необходимо¬
сти, были посвящены в тайну подкопа. Конечно, они не
знали, что его роют для политических: Беркут и Куницын
заявили, что сами собираются бежать, а арестантская
133

братия хорошо умеет хранить свои тайны. Однако стоило
кому-нибудь напиться контрабандной водки, и роковое
слово могло сорваться в присутствии сторожей. Наконец,
большую опасность представлял спуск с верхнего этажа
по коридорам, охраняемым днем и ночью.
— Все это крайне рискованно, — сказал Андрей в за¬
ключение. — Их, наверное, арестуют во время стран¬
ствований по этажам, если не раньше.
— Какой побег не связан с большим риском, Ан¬
дрей? — возразила Зина. —* Позвольте, я покажу вам,
что эти странствования, как вы их называете, вовсе не
так опасны.
Она взяла новый лист бумаги и набросала план
внутренности тюрьмы, которую она знала до мельчайших
подробностей.
Всего политических заключенных в ней содержалось
в то время девять человек. Их камеры находились в двух
смежных коридорах, расположенных под прямым углом
в северо-западной части здания. Борис и его двое товари¬
щей помещались, к счастью, в одном коридоре. После
полуночного обхода Залесский, один из заключенных
в смежном коридоре, привлечет к своей двери надзирате¬
ля, приставленного специально к политическим, и всту¬
пит с ним в беседу. Он нарочно проделал это несколько
раз, чтобы тот не заподозрил никакого умысла. Зина
показала на плане, что, стоя у дверей Залесского, надзи¬
ратель не может видеть, что делается в другом коридоре.
Двери и замки камеры будут тщательно смазаны маслом,
и беглецы выйдут без сапог.
Когда они выйдут из своих камер, им придется от¬
крыть отмычкой дверь на лестницу и спуститься в этаж
к уголовным арестантам. На весь нижний этаж полагает¬
ся один часовой, и он все время ходит кругом, так что
им нужно будет уловить момент, когда он скроется из
виду. Тогда они проберутся в камеру Беркута и Куницы¬
на, которые их будут ждать и укажут отверстие подкопа.
— А куда выходит подкоп? — спросил Андрей.
— Сюда, — ответила Зина, указывая место на первом
плане, за внешней стеной тюрьмы.
— А часовой где?
— Здесь.
Она отметила точку на линии стены, очень близко от
отверстия подкопа.
— Вот видите! — воскликнул Андрей. — Они выйдут
под самым носом у часового.
134

Он попросил Давида и Вулич взглянуть на план, как
бы призывая их в свидетели.
— Если б вам поручили размещение часовых, то вы
бы, конечно, расставили их так, чтобы устранить все
препятствия, — сказала Зина, теряя терпение. — Но раз
это не так, то необходимо применяться к обстоятельствам
и мириться с тем, чего нельзя изменить.
Зина умела так же хорошо схватывать подробности,
как и Андрей, но разница была в их темпераментах.
Андрей мог быть отважен до безумия в деле, которое
принимал горячо к сердцу, но ему нужно было время,
чтобы привести себя в такое состояние. Первое, что все¬
гда бросалось ему в глаза, это были препятствия. Зина,
наоборот, воодушевлялась сразу и не остывала до конца.
Когда они оба участвовали в каком-нибудь деле, то неиз¬
бежно ссорились.
— Что ж, попробуем счастья, — сказал Андрей. —
Мы должны устроить как можно лучше. Что касается
часового, то мне пришла в голову идея... Но прежде
всего я должен сам осмотреть место. Скажите, какая
будет моя роль?
Зина объяснила ему. За тюрьмой, недалеко от выхода,
беглецов должна ожидать коляска, которая доставит их
в безопасное место. Василий, умевший хорошо править
и знавший прекрасно город, будет кучером. Но было
решено иметь еще одного надежного человека на месте,
чтобы помочь бегущим сесть в коляску и защитить их
в случае нападения.
Андрей одобрительно кивнул головой.
— Это основательно, — произнес он. — Мало ли что
может случиться!
На следующий день Андрей должен был осмотреть
местность вместе с Василием. Этим совещание кончилось.
— Где бы мне тебя повидать завтра? — спросил Да¬
вид Андрея перед уходом.
— Не имею понятия. Спроси Зину. Я в ее распоря¬
жении.
— Приходите завтра утром к Рохальскому, — сказала
Зина. — Мы все там соберемся. Тогда же вы узнаете,
как Андрей устроился с Василием. Они будут жить
вместе.
Василий занимал маленькую комнату на постоялом
дворе, где помещалась его лошадь. Он выдавал себя за
кучера и слугу небогатого купца, который застрял на
ярмарке в Ромнах и скоро должен приехать.
135

Андрею приходилось сыграть роль мнимого купца,
и он должен был запастись платьем, соответствующим
его паспорту и общественному положению: ему нужен
был длинный кафтан, высокие сапоги, фуражка, жилет
известного покроя и т. п. Василий тем временем мог из¬
вестить содержателя постоялого двора о скором приезде
своего хозяина.
Давиду поручено было немедленно сообщить Васи¬
лию о приезде Андрея. Завтра у Рохальского они окон¬
чательно условятся насчет следующего дня, когда Ан¬
дрей водворится на постоялом дворе.
Сам Василий никогда не приходил к Зине на дом,
и прямых сношений между обеими квартирами не пола¬
галось. Убежище Василия было временное, так как по¬
лиции легко будет напасть на его след, едва только побег
станет известным. Постоялый двор решено было поки¬
нуть вместе с лошадью и коляскою в ту же ночь, как
совершится побег, Василий же и Андрей должны были
скрыться в другом месте. Что касается освобожденных,
то они спрячутся в доме у Зины, где и будут сидеть
безвыходно, пока полиция будет рыскать по городу,
разыскивая их. Было, следовательно, весьма важно, чтобы
дом Зины не имел никаких сношений с постоялым дво¬
ром и вообще оберегался от всего, что могло бы возбудить
подозрение. Обе женщины жили почти в полном уедине¬
нии. Все участвующие в затеваемом предприятии встре¬
чались на улицах или в городском саду, где обменивались
краткими сообщениями; если же нужно было обсудить
что-нибудь сообща, они назначали свидание у знакомых
и друзей вроде Рохальского.
— Где же я буду ночевать? — спросил Андрей по
уходе Давида.
— На сегодня, пожалуй, оставайтесь здесь.
Андрей рад был бы случаю побыть подольше в об¬
ществе Зины, но счел неблагоразумным оставаться —
с деловой точки зрения. На следующее утро назначено
было собрание у Рохальского, на котором он должен был
присутствовать, и ему пришлось бы выходить из дома
и возвращаться среди бела дня. Его могут заметить
и заподозрить, что в доме кто-то скрывается.
— В таком случае я вас провожу сейчас же к Ро-
хальскому, — сказала Зина. — Он с удовольствием при¬
ютит вас на ночь, и вы будете налицо к завтрашнему
собранию.
Рохальский был человек со средствами, веселого нра¬
136

ва, либерал и поддерживал дружеские сношения с рево¬
люционерами. Он жил широко, гостеприимно, никогда
не имел столкновений с полицией, и дом его считался
одним из самых безопасных в Дубравнике.
Приближаясь к новому большому дому на одной из
тихих улиц аристократического квартала, Зина указала
Андрею на ряд освещенных окон в третьем этаже.
— Мы застанем его дома. У него, очевидно, гости, —
сказала она.
— Однако в Дубравнике рано собираются по вечерам,
да и народ скуповатый у вас, — заметил Андрей, — ни
одной кареты или извозчика не видать у подъезда.
— Кто победнее, выбрался раньше и пешком, — ска¬
зала Зина.
Когда они подошли поближе, Андрей заметил в доме
через улицу, в одном из окон первого этажа, двух пожи¬
лых дам, смотревших вверх, как будто по направлению
квартиры Рохальского. Обе, казалось, были очень заин¬
тересованы происходившим в доме насупротив. Подозре¬
ние мелькнуло в голове Андрея.
— Подождите минутку, — сказал он Зине. — Чем
нам идти вдвоем, пустите меня сперва на разведку. Мне
кажется, тут что-то неладно.
— Полноте! Дом Рохальского совершенно безопа¬
сен, — сказала Зина, направляясь к подъезду.
Входные двери были раскрыты настежь. На подъезде
и по белой каменной лестнице виднелись следы ног,
показавшиеся Андрею слишком большими и слишком
многочисленными.
Когда Зина направилась к дверям, Андрей схватил
ее под руку и насильно увел ее в сторону.
— Очень может быть, что у Рохальского все обстоит
благополучно, — сказал он. — Вернее всего, что вы пра¬
вы. Но что вам стоит подождать минуты две-три на ули¬
це, пока я удостоверюсь?
Странное упорство овладело им. Эти незначительные
симптомы, схваченные больше внешними чувствами
и слишком слабые, чтобы принять определенную форму
в уме, вызвали в Андрее то, что суеверные люди называ¬
ют предчувствием. Но Зина ничего подобного не почув¬
ствовала и настаивала на своем, приводя в доказательство,
что вчера еще была у Рохальского.
— Пустяки! — прибавила она, выдергивая руку.
— Если вы не пустите меня одного, я совсем не
пойду, — решительно заявил Андрей.
137

Зина пожала плечами и взглянула ему в лицо, в кон¬
це концов сильно пораженная его настойчивостью.
— Если в самом деле ваши подозрения основатель¬
ны, — сказала она, — то и вам не следует идти. Лучше
погуляем взад и вперед по улице, авось все выяснится.
Так поступить было бы всего благоразумнее. Но от
людей нельзя ждать постоянного благоразумия. Пьяница,
храбро миновавший один кабак, тем сильнее рискует при
виде следующего. Человек, который может поздравить
себя с первым осторожным шагом, чувствует тем боль¬
шее искушение сделать второй шаг, совершенно безрас¬
судный.
Андрей и Зина поменялись теперь ролями.
— Незачем поднимать истории из-за такого пустяка.
Мы можем так провести целые часы на улице, не убе¬
дившись ни в чем. Подождите меня вот у этого угла;
я вернусь через минуту.
Он вошел в подъезд. Не было видно ни души.
Мертвая тишина царила во всем доме. Когда он под¬
нялся до первого этажа, дверь одной из квартир, выхо¬
дящих на площадку, тихонько отворилась. Сморщенное,
безбородое лицо не то старика, не то женщины — Ан¬
дрей не мог разобрать — высунулось оттуда, быстро
и внимательно взглянуло на него и моментально скры¬
лось. Он слышал, как дверь заперли изнутри и задви¬
нули засовы.
«Странно!» Андрей поднялся выше, ступая как мож¬
но осторожнее, но не обнаруживая в то же время нере¬
шительности. Во что бы то пи стало необходимо было
ввиду предстоящего завтра собрания удостовериться, без¬
опасно ли у Рохальского.
Он быстро составил себе план действия. Он пройдет
мимо третьего этажа и поднимется до четвертого; узнав,
кто там живет, спустится к квартире Рохальского и по¬
звонит. Если ему отворит полиция, он назовет фамилию
верхних жильцов, как будто ошибся дверью. На всякий
случай Андрей отстегнул чехол своего револьвера и вы¬
двинул немного кинжал, висевший у него сбоку, чтобы
иметь оружие под рукою.
Поднявшись до третьего этажа, где виднелась мед¬
ная дощечка на дверях Рохальского, Андрей остановил¬
ся на минутку. Он был в нерешительности: идти ли
дальше или нет? Его план был хорош в теории, но с ним
он рисковал отрезать себе отступление. Он внутренне
упрекал себя за то, что не спросил про верхних жильцов
138

у Зины, которая случайно могла знать их имя. Но шум
быстро отодвигаемых засовов за дверьми и характерное
бряцание шпор и сабель разрешили все сомнения. Поли¬
ция находилась в квартире Рохальского. Четверо жандар¬
мов стояло наготове в передней, с инструкцией аресто¬
вать всякого, кто явится.
Они слышали осторожные шаги Андрея и ждали
только его звонка, чтобы, открыв двери, броситься на
него. Но так как он медлил, то они побоялись, что он,
пожалуй, уйдет, и решили выйти из своей засады.
Прежде чем они успели открыть двери, Андрей, од¬
нако, обогнул выступ лестницы и, как мяч, покатился
вниз. Он не видел жандармов, но слышал их крики,
топот их ног и бряцание сабель, когда они бросились за
ним. Началась бешеная погоня, в которой преследовате¬
ли и преследуемый не видели, а только слышали друг
друга. Но шансы были неравны между неуклюжими сол¬
датами, с их длинными кавалерийскими саблями, и про¬
ворным молодым человеком, как Андрей, которому теперь
очень пригодилась ловкость, приобретенная в горных экс¬
курсиях. Перепрыгивая по шести-семи ступенек зараз,
он опередил жандармов на целый этаж. Внезапная мысль
осенила его при виде газового рожка. Он закрутил газ.
На следующей площадке он сделал то же самое и бы¬
стрым движением опрокинул на лестницу длинную дере¬
вянную скамью, стоявшую у стены. На лестнице воца¬
рилась темнота, и его преследователи замедлили погоню,
в чем Андрей убедился по затихавшему шуму. Затем он
услыхал, к своему удовольствию, как кто-то споткнулся
об его импровизированную баррикаду и тяжело упал
с громкими ругательствами. Шум почти прекратился;
жандармы спускались с большой осторожностью, опаса¬
ясь новых приключений. Андрей потушил газ и в подъез¬
де и, выйдя на улицу, захлопнул за собою входную дверь,
оставив таким образом полицию в совершенной темноте.
Зина, дожидавшаяся шагов за сто от дома, не могла
слышать шума на лестнице. Андрей вернулся, по ее
мнению, слишком скоро.
Но когда он стал подходить хотя и ускоренным, но
ровным шагом, без всяких признаков возбуждения на
лице, она двинулась к нему навстречу.
Андрей остановил ее жестом.
— Жандармы! — шепнул он, подходя к ней ближе.
Затем он самым любезным образом предложил ей
руку и повел ее по направлению к дому, где жил Ро-
139

хальский. Так как жандармы могли каждую минуту вы¬
бежать оттуда, то лучше было встретиться с ними лицом,
чем иметь их за спиною.
Зина не возражала. Она сразу догадалась, в чем со¬
стоит тактика Андрея, и сразу ее одобрила.
Они не успели сделать десяти шагов, как дверь
с шумом распахнулась и оттуда выскочило четверо
взъерошенных жандармов, причем один из них закрывал
платком свой окровавленный нос. Они растерянно смо¬
трели во все стороны и, не видя никого на улице, кроме
медленно идущих им навстречу прилично одетых госпо¬
дина с дамою, подбежали к ним.
— Ваше благородие, — быстро проговорил один из
них, — не заметили ли вы бежавшего человека?
— Из этой двери? *— спросил Андрей, указывая на
дверь Рохальского.
— Да, да!
— С рыжей бородой, в серой шляпе?
— Да, нет... все равно! Куда он побежал?
— Сюда, — Андрей указал на улицу за собою, — он
только что пробежал мимо нас и, наверное, завернул
в первую улицу направо. Вы еще его поймаете... только
бегите быстрей.
Они помчались и скоро исчезли из виду.
Зина и Андрей продолжали спокойно идти под руку.
Завернув за угол, Зина наняла проезжавшего извозчика
и дала ему первый попавшийся адрес, желая как можно
скорее выбраться из опасного места.
Инцидент окончился. Они были вне опасности.
*— Неожиданный реприманд! 1 —■ заметил Андрей, не
желая распространяться при извозчике.
— Да, это вам в наказание за то, что вы не хотели
остаться у нас! — сказала Зина.
— Наказание! Что вы говорите, Зина? — воскликнул
Андрей. — Это скорее награда за мое хорошее поведение.
Подумайте только, что бы там случилось завтра в десять
часов, если б я не пошел сегодня?
— Ах, в самом деле! — спохватилась Зина. — Я и не
подумала. За последнее время память у меня стала со¬
всем куриная.
Конечно, полиция устроила засаду в квартире Ро¬
хальского, и их друзья непременно попались бы в ло¬
вушку.
1 Конфуз! (от фр, reprimanded
140

Зина привстала и, повысив голос, чтобы заглушить
шум колес, крикнула извозчику новый адрес.
Они скоро остановились и сошли на углу какой-то
улицы.
— Теперь расскажите подробно, что случилось, —
сказала Зина, снова взяв Андрея под руку.
Андрей передал в нескольких словах свое приклю¬
чение: первые подозрения, их подтверждение и, наконец,
бегство.
— Какое счастье в самом деле, что мы пошли туда! —
задумчиво сказала молодая женщина. — От каких пу¬
стяков, подумаешь, иногда зависит наша судьба! Необ¬
ходимо послать Давида или кого-нибудь другого опове¬
стить всех наших и предупредить об опасности. Мы около
гостиницы Давида, узнаете?
— Нет.
— Мы подходим к ней с другой стороны.
Она оставила его руку и вошла в темные ворота. Там
она сняла свою элегантную шляпу и завязала ее в носо¬
вой платок. Она отдала Андрею зонтик, сняла перчатки
и накинула на голову шаль на манер крестьянских де¬
вушек.
Переодетая таким образом, с узелком в руках, она
походила на молодую хорошенькую швею, идущую с ра¬
ботой к заказчикам.
— Подождите меня тут. Я вернусь через четверть
часа. Покажите мне ваши часы.
Она сравнила их со своими.
— В восемь часов без трех я буду здесь, ни раньше,
ни позже.
— Вы сохранили свои петербургские привычки? —
с одобрением заметил Андрей.
— Да. Нет ничего несноснее неопределенного ожи¬
дания.
Она исчезла в темноте.
Андрей хорошенько присмотрелся к дому и, выбрав
самое прямое направление, пошел вперед, поглядывая
от времени до времени на часы. Когда прошло менее
половины назначенного срока, он повернул назад, стара¬
ясь идти тем же ровным шагом. Он пришел только ми¬
нутой раньше.
Белое пятно появилось вдали; это был носовой платок
в руках Зины. На голове у нее опять была шляпа. Рядом
с нею двигалась темная фигура: Давид шел поздравить
Андрея с избавлением от опасности.

— Вот в таких провинциальных городах нашему бра¬
ту иногда приходится очень жутко, — смеялся Давид. —
Хорошо, что ты на первых же порах обжег себе пальцы.
Зина повторила еще раз все свои поручения Давиду,
и он тотчас же пошел исполнять их.
— Я начинаю трусить, — сказала она, когда они
остались вдвоем. — Давид сообщил мне еще об одном
совершенно неожиданном аресте: тоже человек с видным
общественным положением. Нет, я не могу вас доверить
таким господам. Вы остаетесь пока у меня.
— Хорошо. Идем.
— Да, но только нам лучше прийти домой после де¬
сяти часов, когда все спит на нашей улице и никто нас
не заметит.
Оставалось целых два часа, которые нужно было чем-
нибудь наполнить.
Андрей предложил погулять вдоль реки. Они будут
беседовать и любоваться великолепной южной ночью.
— Нет, — сказала Зина. — Мы можем с большею
пользою провести время. Давайте пойдем к тюрьме, тогда
вам завтра незачем будет ходить с Василием. Вам обя¬
зательно нужно осмотреть место ночью, так как побег
назначен на ночь.
Они отправились прямо к тюрьме. Большое квадрат¬
ное здание в два этажа выступало из-за высокой стены,
отделявшей его от остального мира. Большая унылая
площадь, без малейшего следа растительности, окружала
острог, примыкая одним углом к открытому полю.
Зина и Андрей обошли вокруг площади по прилегаю¬
щим улицам и очутились у начала той улицы, где пред¬
полагалось стоять карете. С этого пункта лучше всего
можно было осмотреть всю позицию.
— Обратите внимание на общий вид, — сказала Зи¬
на. — Вам не нужно ни считать шаги, ни мерить рас¬
стояния. Все это Василий проделал уже несколько раз.
Он вам расскажет.
Место, выбранное для кареты Василия, было недур¬
ное или, вернее сказать, наименее дурное. Оно было
несколько далеко от устья подкопа, но зато окружающие
дома укрывали этот пункт от возможных выстрелов со
стороны тюрьмы. Улица была хорошая. Даже в эту
сравнительно раннюю пору там никого не было. Андрей
высказал свое мнение Зине.
—• Слабый пункт вон там, — сказала она, указывая
на находящийся неподалеку кабак. — Здесь царствует
142

мертвая тишина в полночь, а в том несчастном кабаке
засиживаются часто до двух часов ночи. В случае тре¬
воги половые или глупые посетители могут выбежать
и наделать хлопот.
— О, что касается этого, то вам нечего беспокоить¬
ся, — сказал Андрей. — Я беру на себя удержать их,
а в случае надобности расправиться с ними, если они
только вздумают мешаться не в свое дело. Я бы даже
посоветовал Василию стоять ближе к кабаку; оно выйдет
натуральнее. Я же буду сторожить на углу и дам знак
Василию отъехать в тот момент, когда наши выйдут из
подкопа.
Они опять свернули в боковую улицу, вышли с дру¬
гой стороны на площадь и прошлись по ней в направле¬
нии, параллельном тюремной стене.
— Вот камеры политических, — сказала Зина, указы¬
вая ему на ряд окон в верхнем этаже, из которых неко¬
торые оставались темными, другие же были слабо осве¬
щены изнутри.
— Можете вы мне указать окно Бориса? — спросил
Андрей взволнованным голосом.
— Седьмое от угла, оно освещено. Он, вероятно, чи¬
тает теперь. Левшин в пятой, а Клейн в третьей камере
от угла. В их окнах темно, должно быть, спят. Однако
неприлично так всматриваться в тюремные окна, — при¬
бавила она, толкнув его руку. — Часовой вас заметил.
Андрей никак не ожидал, что очутится так близко
к Борису сегодня же. Мысль, что его друг тут, за этим
окном, что он мог бы услышать его голос, пожать ему
руку, — эта мысль сильно взволновала Андрея. Безум¬
ное желание промелькнуло у него в голове: ему вдруг
захотелось крикнуть имя Бориса в надежде, что тот его
узнает.
Зине пришлось оттащить его за руку, чтобы заставить
уйти.
Они шли молча. Когда тюремная площадь осталась
далеко позади, Андрей спросил:
— Скажите, мог ли бы он нас увидеть из своего окна
днем?
— Нет, — отвечала Зина. — Окна прорезаны очень
высоко в стене и выкрашены в белую краску, сквозь
которую ничего не видно. Но я передам ему, что мы
проходили мимо его окна сегодня вечером и видели свет
в его камере. Ему будет приятно.
143

— Я тоже хочу паписать ему, можпо? — спросил
Андрей.
— Конечно! Пишите сколько угодно. Я могу доста¬
вить ему решительно все. Мы с ним теперь в деятельной
переписке. Но уговорить его сторожей было очень трудно.
Знаете ли, что меня два раза чуть-чуть не арестовали.
Мне не везло, и я все нападала не на настоящих людей.
На возвратном пути они все время говорили о Бо¬
рисе. Дома Зина показала Андрею карточку своего ма¬
ленького сына Бори, полученную несколько дней тому
назад.
— Посмотрите, что за прелесть! — воскликнула она
с материнскою гордостью, держа перед Андреем и не
выпуская из рук фотографию малютки с пухлыми руч¬
ками, круглыми удивленными глазками и раскрытым
ртом.
— Славный мальчуган! — сказал Андрей. — Не на¬
ходите ли вы, что он очень похож на Бориса?
— Вылитый отец! — подтвердила Зина, очень доволь¬
ная таким замечанием постороннего. — И я надеюсь, что
со временем он будет таким же хорошим революционе¬
ром. Ему всего год и четыре месяца, но он уже содейство¬
вал революции по мере сил своих.
Зина рассказала, как она взяла с собой мальчика —
ему было всего девять месяцев от роду — в Харьков,
где ей приходилось быть хозяйкой конспиративной квар¬
тиры.
— Ничто не дает дому такого миролюбивого и невин¬
ного характера и ничто так не устраняет подозрений, как
присутствие ребенка, — прибавила она, улыбаясь. —
Мой Боря нам оказался очень полезен. Ну, скажите, кто
из нас так рано вступал на революционное поприще?
Надеюсь, что и позже, когда вырастет, он будет молодцом.
Андрей выразил надежду, что к тому времени Россия
не будет нуждаться в революционерах.
— Ну а что же с ним теперь? — поинтересовался он.
Тень пробежала по лицу молодой женщины.
— Я не могу держать его у себя, чтобы в случае
моего ареста ему тоже не пришлось бы испытать тю¬
ремного заключения. Для этого он слишком еще мал.
Он у матери Бориса, в деревне. Его там очень любят,
и мне часто пишут об нем. Надеюсь, что я увижу его,
если удастся, после нашего предприятия.
Вулич давно ушла спать, а они все еще разговаривали
в гостиной, где Андрею была приготовлена постель. Зина
144

расспрашивала его про Жоржа, Таню и Репина. Заметив
некоторую странность в тоне его голоса, когда речь за¬
ходила о Тане, Зина спросила: в чем дело? Они были
так дружны, что ее вопрос не показался ему нескромным,
но Андрей избегал всяких излияний. Он не мог говорить
в легком тоне о своих чувствах; а толковать об этом
серьезно с Зиной в ее положении ему было стыдно.
ГЛАВА III
В ОЖИДАНИИ
В течение следующей недели Андрей и Василий
сделали все нужные приготовления и благополучно обо¬
сновались в своей гостинице. Они прожили там целый
месяц, а дело побега не подвинулось ни на волос.
Через несколько дней после приезда Андрея в Ду-
бравник случилось неприятное осложнение. В камеру,
где содержались Беркут и Куницын, поместили еще од¬
ного арестанта, некоего Цуката, фальшивомонетчика,
которого сразу заподозрили в шпионстве. Общим советом
уголовных решено было прекратить подкоп до тех пор,
пока им не удастся выжить подозрительного сожителя.
В продолжение трех недель все они дружными усилиями
старались сделать жизнь невыносимой непрошеному го¬
стю. И действительно, несчастный Цукат взмолился
к начальству. Его перевели в другую камеру, и тогда
только подземная работа возобновилась.
Такие задержки были в высшей степени неприятны,
истощая средства и пагубно влияя на общее настроение.
Главные участники в деле вынуждены были прово¬
дить все это время в полном бездействии. Было бы бе¬
зумием с их стороны присоединиться к местной агитации
и пропаганде, которые в Дубравнике шли своим чередом,
как и в других городах. Им необходимо было держаться
в стороне от всего, что могло бы их компрометировать.
Самое тщательное изучение их будущего поля действия
и прилегающих улиц было сделано в несколько дней.
И, покончив с этим, им пока ничего не оставалось, как
сидеть сложа руки и выжидать.
Андрею, в качестве купца, нельзя было постоянно си¬
деть дома, не возбуждая подозрений. Кроме того, ему
нужно было поддерживать сношения с Зиной, у которой
сосредоточивались все необходимые сведения. Поэтому
он каждое утро выходил «по делам» и отправлялся в го¬
10 Блестящая плеяда
145

родской сад или другое условленное накануне место, где,
в случае важных новостей, его аккуратпо в одиннадцать
часов встречала Зина или чаще Вулич. Молодой девушке,
очевидно, было приятно его общество, и Зина охотно
предоставляла ей это маленькое развлечение.
Остальную часть дня Андрей проводил дома. Испол¬
нив свои обязанности кучера и лакея, Василий присо¬
единялся к нему. Нельзя сказать, чтоб им было очень
весело. Несмотря на внешнее спокойствие, они были
слишком взволнованы ожиданием предстоящего, чтобы
находить удовольствие в занятиях или в чтении. Даже
на романе им трудно было сосредоточиться. Иногда они
пускались в длинные разговоры, обсуждая с разных то¬
чек зрения революционные задачи. Друзья и знакомые,
текущая литература, Гамбетта и Бисмарк — все подвер¬
галось обсуждению. Но оба не были охотники до раз¬
говоров и большую часть своего времени проводили молча,
каждый сидя или лежа в своем углу с папиросой в зубах.
Василий переносил этот образ жизни замечательно
легко. Он присматривал за лошадью, смазывал сбрую
и по целым часам глядел в окно, с невозмутимым спо¬
койствием покуривая папироску, как будто всю жизнь
ничем иным не занимался. Андрей старался примириться
с вынужденным бездействием — боец должен уметь вы¬
жидать. Выдержка в приготовлениях так же важна для
успеха дела, как и храбрость и ловкость в его исполне¬
нии. Но Андрея страшно томило такое прозябание изо
дня в день, особенно на первых порах после деятельной
жизни в Петербурге. С течением времени он, конечно,
стал привыкать к новым условиям, и острое чувство тоски
притупилось. Но все-таки он со жгучим нетерпением
ждал решительного дня, когда товарищи и он сам будут
наконец свободны.
Солнце садилось. Оба друга были по обыкновению
дома. Андрей лениво растянулся на кушетке; перед ним
лежала раскрытая книга, которой он, однако, не читал;
Василий сидел у окна и курил, как вдруг раздался стук
в дверь. Он вскочил и побежал в переднюю, где ему
полагалось пребывать. Нельзя же кучеру сидеть в одной
комнате с хозяином! С проворностью, которой трудно
было ожидать от такого неуклюжего субъекта, Василий
схватил щетку, сунул левую руку в сапог и стал чистить
его с усердием настоящего преданного слуги.
Но тревога оказалась напрасной. Вошла Анна Вулич.
На этот раз комедия Василия была ни к чему. Бросив
146

сапог и щетку, он последовал за девушкой в комнату.
Вулич приходила изредка в гостиницу, причем всегда
спрашивала кучера Василия. В этом ничего не было
удивительного. Она была одета как горничная, а Василий,
в качестве неженатого молодого человека, мог иметь свой
«предмет».
Не встретив никого при входе, Вулич поднялась на¬
верх и сама постучалась.
— Не хотите ли принять участие в пикнике под от¬
крытым небом? — сказала она. — Старшая Дудорова
выдержала экзамен, и мы празднуем сегодня это событие.
Соберется несколько друзей, и будет, наверное, очень
весело.
Андрей и Василий охотно приняли приглашение.
— Зина будет? — спросил Андрей.
— Нет-с, они не будут; но они позволили мне пой¬
ти, — сказала шутливо Вулич, подделываясь под тон
настоящей горничной.
Она направилась к кушетке, с которой поднялся Ан¬
дрей, подобрав платье, как при переходе через грязную
улицу. Усевшись, она позаботилась, чтобы платье не ка¬
салось пола.
Комната, в которой жили оба друга, не отличалась
образцовой чистотой. Стол, вытираемый локтями, срав¬
нительно был чист; только на четырех углах его видне¬
лась пыль, перемешанная с хлебными крошками. Но на
полу расстилался голубовато-серый слой пыли, как пер¬
вый тонкий снежок. Куски белой, желтой и синей обер¬
точной бумаги были разбросаны в живописном беспо¬
рядке. Некоторые из них, впрочем, потеряли уже свой
натуральный цвет от пыли: видно было, что уже не пер¬
вый день они лежат все на том же месте. Пестрая
мозаика пола дополнялась раскиданной там и сям яичной
скорлупой, окурками папирос, сухими корками хлеба;
и все это хрустело под ногами, а сдвинутое с места, по¬
дымало облака пыли.
Дело в том, что комнаты Андрея наняты были без
прислуги и убирать их входило в обязанности Василия.
Но Василий, хотя и бегал в лавочку, чистил сапоги
Андрея и ставил самовар с похвальной аккуратностью,
считал подметание комнаты излишнею тратою времени
и энергии. Он никак не мог понять, почему пыль, по
которой люди спокойно ходят по улице, так нетерпима
на полу. Так как Андрей тоже не обращал на это вни¬
10*
147

мания, то комнаты подметались приблизительно раз
в месяц.
Пикник устраивался в небольшом лесу за версту от
города. Нужно было отправиться туда пешком, а ужин
предполагалось варить на открытом воздухе, поздно ве¬
чером. Василий, как человек практический, сообразил,
что им не худо бы сперва подкрепиться. У него все
оказалось под рукой, и он объявил, что состряпает за¬
куску в одну минуту.
Оба друга редко ходили обедать в трактиры; оно было
бы и дорого, и не совсем безопасно ввиду разношерстных
посетителей подобных мест. Поэтому они ели большею
частью у себя дома, импровизируя очень дешевые обеды,
без всяких хлопот. Кусок ветчины, несколько яиц, сельди
и неизбежный чай вполне отвечали их неприхотливым
вкусам.
Василий открыл шкафчик, в котором хранились
чайная посуда и всякая провизия. Там оказалась краю¬
ха хлеба, чай, сахар и немного молока. В обыкновенное
время этого было бы достаточно, но ему хотелось отли¬
читься перед гостьей. Он сбегал в лавочку и через не¬
сколько минут явился с большим куском сыра и с завер¬
нутыми в бумагу горячими сосисками.
Самовар между тем уже кипел и бурлил. Василий
поставил его на стол и заварил чай. Посуды у них было
немного: две тарелки и две вилки на всех. Они достались
Вулич как гостье и Андрею как хозяину. Василий же
в качестве кучера удовольствовался блюдцем и перочин¬
ным ножиком, привешенным к поясу на ремешке.
— Как хотите, а я не могу есть за таким столом. На
нем хоть репу сей! — заявила Вулич, рисуя кончиком
мизинца целые узоры на пыльной поверхности стола.
— Только-то! Сейчас вытру, — сказал Василий.
Он оглянулся кругом и увидел висящие на стене ро¬
зоватые панталоны. Василий был очень бережлив и не
любил расставаться со своими вещами, так что он все
привез с собою из Швейцарии в надежде, что авось при¬
годится. Но так как Зина строго-настрого запретила ему
показываться где бы то ни было в его необыкновенных
розовых панталонах, привлекавших всеобщее внимание,
то он и повесил их на стене, чтобы, как он выражался,
придать «жилой вид» комнате. Однако желание доставить
удовольствие гостье в ту минуту преодолело в нем береж¬
ливость. Схватив свои столь долго хранимые панталоны,
148

он оторвал кусок и услужливо вытер им стол, прежде чем
рассмеявшаяся девушка успела остановить его,
— Вы настоящий дикарь, Василий! — воскликну¬
ла она.
— Почему? — удивился он. — Шерстяной тряпкой
лучше вытирать пыль, чем бумажной.
— Очень возможно. Но жаль, что вы не употребляете
ни той, ни другой и никогда, я вижу, не берете метлы
в руки, — сказала она, указывая на пол. — Вы бы
постыдились держать в таком беспорядке комнату ва¬
шего хозяина!
Василий только пожал плечами.
— Что комната! Это пустяки, — вмешался Андрей. —
Вы лучше расследуйте, не окончательно ли мы впадаем
в варварство.
И он рассказал, как Василий, с тех пор как стал
кучером, мыл лицо только по воскресеньям и приучился
обходиться без полотенец, вытирая лицо об подушку,
а руки оставляя сохнуть на воздухе.
— Лицо и руки скорее грубеют от этого, — объяснил
Василий равнодушным тоном.
Он с невозмутимым спокойствием прихлебывал свой
чай, не обращая более никакого внимания на шутки
своего друга, как будто речь шла не о нем.
После чая Василий и Вулич ушли, Андрей же оста¬
вался некоторое время дома. Неблагоразумно было бы
выйти втроем. Он нагнал их на площади недалеко от
гостиницы.
Уже темнело, когда они подошли к дубовой роще
на восточной окраине города. В лесу было пусто, так как
день был будничный. Свежий вечерний ветерок донес
до них звуки приятного, хотя и не очень сильного бари¬
тона, певшего какую-то песню.
— Я знаю, чей это голос. Это Ватажко поет! — во¬
скликнула Вулич.
Она схватила Андрея под руку и ускорила шаги. Дочь
юга, она страстно любила музыку и сама недурно пела.
Следуя по направлению голоса, они скоро вышли на
небольшую зеленую лужайку на опушке леса, окружен¬
ную с трех сторон густою стеною деревьев. С четвертой
стороны тянулись кустарники, которые скрывали лужай¬
ку из виду, но не мешали любоваться окрестностями Ду¬
бравника и полями, расстилавшимися направо и налево.
Певец сидел под деревом. Он был товарищем Вулич
по Женевскому университету и еще совсем молодой че¬
149

ловек, казавшийся вдвое старше своих лет благодаря
обильной растительности на щеках и подбородке.
Молодая женщина, невысокого роста, в темно-синем
платье, стояла возле него и слушала пение. Белокурые
волосы, обрамлявшие короткими локонами ее миловидное
личико, нежный и очень белый цвет кожи, светло-голу¬
бые глаза — все вместе придавало ей вид не то херувима,
не то барашка.
Она отрекомендовалась Войновой.
— Варя? Ах, простите за фамильярность! Варвара
Алексеевна? — спросил Андрей.
— Да, Варвара Алексеевна, или Варя, что мне боль¬
ше нравится, — приветливо сказала молодая женщина.
Ее хорошо знали, эту Варю Войнову. И друзья ее
были правы, называя ее матерью всех страждущих. Бу¬
дучи женой доктора либеральных убеждений, она по¬
святила себя всецело заботам о политических заключен¬
ных, делая все, чтобы облегчить их участь, как будто
они были членами ее родной семьи.
— Хорошо, что я с вами обоими познакомилась, —
сказала она с улыбкой Андрею и Василию, которого
она тоже видела теперь в первый раз. — Когда ваша
очередь придет, я буду с большим усердием хлопотать
о вас.
Они поблагодарили ее за обещание, но выразили на¬
дежду, что еще не так скоро попадут в число ее клиентов.
Сестры Дудоровы собирали в лесу хворост, чтобы раз¬
ложить костер. Привлеченные новыми голосами, они по¬
дошли в сопровождении молодого человека в серой блузе
с светлыми, как лен, волосами, с бесцветными глазами
и пуговкой-носом на очень смешнохМ лице. В объятиях
у него была вязанка хвороста, которую он тут же бросил
на траву.
— А, Бочаров! — вскричала Вулич. — Идите сюда,
я вас познакомлю с друзьями.
Бочаров принадлежал к революционной организации
в Дубравнике. Он был «легальный», то есть жил под
своим именем, с настоящим паспортом. Однако в послед¬
нее время у него пошли неприятности с полицией.
Все уселись на траву, и Андрей выразил удивление,
что Бочаров так свободно разгуливает, между тем как,
говорят, полиция очень следит за ним.
— Это правда, — сказал Бочаров серьезным тоном. —
Но я вошел в соглашение с приставленным ко мне шпио¬
ном, и мы отлично уладились. Раз в неделю он является
150

ко мне на квартиру, и я сообщаю ему названия мест,
которые я якобы посещал, и он оставляет меня в покое.
Вулич заметила, что такая привилегия, должно быть,
дорого ему стоит.
— О нет! — воскликнул Бочаров. — Стану я пла¬
тить! Ни копейки не стоит. Я заставил его сдаться без¬
условно. В один прекрасный день недели две тому назад,
когда мне страшно надоело иметь его постоянно за собою
по пятам, я с утра запасся куском хлеба и колбасой и стал
ходить с места на место, не останавливаясь ни на минуту.
Так я проходил весь день, до вечера, а он все ходил за
мною. Устал я, признаться, порядком, но ему досталось
еще хуже того, так как он с утра ничего не ел, а я от
времени до времени стращал его: «Погоди, говорю, него¬
дяй, я тебя заставлю высунуть язык. Будешь ходить за
мною до самой зари и не посмеешь отстать, потому что,
предупреждаю тебя, я иду на свидание к важному ре¬
волюционеру». Он молча, нахмурившись, продолжал
следовать за мною, пока наконец не выдержал и взмо¬
лился: «Послушайте, господин, ведь я тоже, говорит,
человек, а не собака. Вы бы постыдились. У меня жепа
и дети, их кормить надо...» Кто бы мог предположить,
что у этих мерзавцев есть жены и дети? Однако я смяг¬
чился и предложил ему компромисс, который он тотчас
же принял; и вот я опять свободный человек.
Новый гость, прибывший позже других, присоединил¬
ся к компании в эту минуту, извиняясь, что дела поме¬
шали ему прийти раньше. Его звали Миронов, и одно
время он был волостным писарем в деревне. Сестры Ду-
доровы и вообще все революционеры в Дубравнике были
о нем очень высокого мнения как о человеке, близко
стоявшем к народу. Так что он был некоторым образом
героем дня.
Его, между прочим, нарочно пригласили, чтобы по¬
знакомить с Андреем и Василием, с которыми он тотчас
же вступил в разговор с развязностью человека, сознаю¬
щего себя знаменитостью и твердо убежденного в том,
что он для всякого представляет интерес.
— Миронов! Вот Войнова страстно желает познако¬
миться с вами, — вскричала, смеясь, старшая Дудорова.
— Вовсе нет! — протестовала Войнова.
— Да, да! Идите сюда!
Миронов улыбнулся Андрею в виде оправдания, как
бы желая этим сказать: «Что прикажете делать! Я бы
151

хотел остаться с вами, но... всякое положение имеет свои
неудобства».
— Какой отвратительный человек, — шепнула Ан¬
дрею Вулич. — Если б я знала, что он тут будет, я бы не
пришла.
— Чем? Что вы имеете против него? — спросил Ан¬
дрей. — Говорят, он замечательный пропагандист между
крестьянами.
— Это он сам говорит, а нам остается только верить.
Как бы там ни было, но он мне противен.
Тем временем зажгли костер, и черный железный ко¬
тел задымился над красным пламенем. Василий взялся
варить гречневую кашу с салом.
Густые потемки охватывали круг, освещенный пла¬
менем костра. Небо низко нависло над лесом; только
несколько звезд пробивалось бледными лучами промеж
ветвей высоких деревьев. Огни зажглись в городе, кото¬
рый, казалось, разросся и отошел вдаль, принявши
вид острова, отделенного от лужайки широким морем
мрака.
Все уселись вокруг костра, молча поглядывая на за¬
кипавший котел. Василий поправлял огонь и помешивал
кашу длинною ложкою. По мере того как он двигался,
тень его, чудовищных размеров, то расстилалась по лу¬
жайке, то подымалась по стволу какого-нибудь старого
дерева, то разбивалась на части и исчезала на неправиль¬
ной стене торчащих ветвей, фантастически освещенных
снизу. Разная мошкара с жужжанием носилась в воздухе,
врываясь на секунду в полосу света и затем исчезая во
мраке. Треск огня сильнее оттенял окружающую тишину.
— Как раз время, чтобы рассказывать страшные ис¬
тории с привидениями, — сказала Вулич.
— Отчего же не для пения? — возразила Маша Ду-
дорова. — Ватажко, Вулич, — продолжала она, — уст¬
ройте хор.
Пробовали петь хором народные песни, но безуспеш¬
но. В сущности, только Ватажко и Вулич умели петь,
а Бочаров нарочно фальшивил, чтобы посмешить ком¬
панию.
Вулич берегла свой голос и только подтягивала. Она
знала, что ее очередь впереди, и именно сегодня ей
хотелось показать себя.
Украинский элемент преобладал в компании, и все
стали упрашивать Вулич, чтобы она спела настоящую
малороссийскую песню.
152

Она согласилась.
— Что мне спеть? — обратилась она к Андрею, си¬
девшему рядом.
— То, что вам больше всего по душе, — отвечал он.
Вулич кивнула головой.
Она сняла верхнюю кофточку, чтобы ничто не ме¬
шало ей, и отошла немного в сторону. На минуту она
задумалась, и лицо ее приняло серьезное, почти суровое
выражение; потом она запела. Ее полузакрытые глаза
смотрели далеко вперед, и, казалось, она вся ушла
в свою песню. Но она чувствовала, что взгляд Андрея
устремлен на нее и что он изумлен и восхищен ею. Это
возбуждало и одушевляло ее, придавая особую прелесть
песне в ее собственных глазах. В песне воспевался моло¬
дой казак, который оставляет дом и возлюбленную и от¬
правляется к неверным, чтобы освободить от цепей и раб¬
ства товарищей, томящихся в турецком плену.
Вулич не была профессиональною певицею, хотя
могла бы петь на сцене, если б захотела. У нее был та¬
кой сильный голос, что в обыкновенной комнате он резал
ухо своей силой. При хорошей обработке голоса она
могла бы пойти далеко. Но никакая школа не выучила
бы ее петь народные песни лучше, чем она их пела.
Она родилась в самом сердце своей родины, среди ши¬
роких полей, где сложились эти могучие, страстные мо¬
тивы, и пела их так, как только дети степей умеют петь.
Ее голос звучал мягко и нежно под небесным сводом,
в ночной тишине, разливаясь мелодичными волнами гю
спавшим кругом равнинам.
Ей не аплодировали и вообще ничем не выражали
одобрения. Только Маша шепнула Бочарову, что она
никогда еще не видела Вулич в таком ударе. Василий
хмурился на огонь, опершись щекой на руку, кивая го¬
ловой от времени до времени. Андрей отошел, чтобы
лучше слышать и быть одному.
Девушка не видела его, но она чувствовала, где он.
Окончив песню, она тотчас же обернулась к нему, вся
раскрасневшись от артистического удовольствия и созна¬
ния своего успеха. Легкими шагами она подошла к нему
и опустилась на траву, прежде чем он успел разостлать
что-нибудь. Она была очень хороша в этот вечер в своем
малороссийском костюме, который очень шел ей.
— Иной с удовольствием пошел бы драться с турка¬
ми, — сказал Андрей, — только бы быть воспетым с та¬
ким чувством.
154

— Понравилась вам моя песня? Я так рада. Я пела
ее для вас, — шепнула она, — и про вас. Я уверена, что
вам удастся разбить цепи наших товарищей, как сделал
казак в песне.
— Но это будет наполовину вашим делом, — сказал
Андрей, — потому что вы в нем принимаете такое же
участие, как и я.
— Нет, мы, женщины, не принимаем участия в ка¬
зацких подвигах и не разделяем казацкой славы! —
сказала она тоном сожаления. — Мы можем только под¬
водить вам коней и подавать саблю и ружье... Но мы
и не ропщем; довольно с нас и того, что нам выпало на
долю, — прибавила она весело.
Под влиянием какого-то внутреннего огня глаза ее
блестели особенно ярко, щеки горели радостью
и жизнью. Обыкновенно молчаливая, она в этот вечер
была олицетворенное веселье, оживляя всех своей ша¬
ловливостью и резвостью.
Ужин прошел очень весело, хотя и был очень пло¬
хой, так как Василий — всегда крайне заботливый без
нужды — в этот раз забыл помешать кашу в самый
критический момент, и она пригорела. Немного погодя
Вулич предложила прыгать через огонь, как это делают
в петровки деревенские парни и девушки. Она прыгала
с Андреем, Ватажко и еще раз с Андреем. Затем она
спела малороссийскую любовную песню «Месяц» с такою
трогательною задушевностью, что Василий чуть-чуть не
расплакался. Когда же он стал умолять ее, чтобы она
повторила то же самое, она разразилась веселою удалою
песенкою, полною живого украинского юмора, который
по сравнению с лихою веселостью великороссов — то же,
что пение парящего в небе жаворонка в сравнении с кри¬
ками морской чайки, заигрывающей с бурей.
Она наслаждалась своей властью над чувствами
и настроением окружающих. Ей приятно было видеть,
как лицо Василия внезапно просветлело, как он делал
жест рукой, точно бросая что-то на землю, и как он
подергивал плечами, точно готов был вскочить и пу¬
ститься вприсядку.
Но ее собственное сердце не разделяло веселья, воз¬
буждаемого в других. Оно все более и более сжималось
от грусти, пока она пела веселые песни. К концу силы
изменили ей; подступавшие рыдания сдавили ей грудь,
и последняя веселая нота оборвалась с болью. Она с тру¬
дом удержала накипевшие слезы.
155

Она села поодаль, одна, и с той минуты ничто не
могло бы заставить ее петь. За весь остальной вечер она
почти ни слова более не выронила. Ей хотелось одного:
чтобы все скорее разошлись и оставили ее одну.
Из всех присутствовавших одному Андрею эта обо¬
рвавшаяся нотка сказала нечто или, вернее, все. Он до
некоторой степени был уже подготовлен к такому от¬
крытию. Молодая девушка и не старалась скрывать тай¬
ну своего сердца.
Сомнений быть не могло: она любила его. А он, что
мог он предложить взамен этого величайшего из сокро¬
вищ женской души? Одну лишь благодарность и дружбу,
но к чему они ей?
Он старался убедить себя, что его огорчило это от¬
крытие. Но он знал, что это неправда. Есть мужчины
с исключительно тонкою нервною организациею, в ко¬
торых несчастная любовь возбуждает чрезвычайную
нежность и симпатию к женщинам вообще. Но Андрей
не принадлежал к их числу. Неудачная любовь к Тане
сделала его мстительным по отношению к женщинам.
И теперь первым его ощущением было злорадство. Он
был отомщен за свое унижение. Мысль, что это не де¬
лает его ни на йоту счастливее, явилась позже. Теперь
он чувствовал гордость и удовлетворение.
Им нужно было возвращаться в город вместе. У за¬
ставы компания разделилась. Василий и Андрей пред¬
ложили проводить Вулич домой. Но она наотрез отка¬
залась от их услуг: ей не нужно провожатых и она
легко доберется до дому одна. Когда Андрей попробо¬
вал настаивать, она рассердилась.
Андрей и Василий отправились к себе в гостиницу.
Здесь их ожидал сюрприз: на столе оказалось письмо,
адресованное Андрею. От заспанного служителя они уз¬
нали, что в их отсутствие приходил мальчик из «конто¬
ры», куда Андрею полагалось отправляться каждое утро,
и оставил записку. На клочке бумажки было неразбор¬
чиво и малограмотно нацарапано несколько слов, при¬
глашавших Андрея явиться на другой день в «контору»
вместо одиннадцати в десять часов.
Записка могла быть только от Зины и несомненно
означала, что что-то случилось. Без крайней необходи¬
мости Зина не стала бы нарушать установленного поряд¬
ка свиданий.
156

ГЛАВА IV
НОВЫЙ ПЛАН
Зина и Андрей должны были встретиться в городском
саду. За полчаса до назначенного времени он уже сидел
на скамье, в конце уединенной аллеи. Завидев сквозь
деревья светло-коричневое платье Зины, он поднялся
к ней навстречу.
— Что случилось? — спросил он.
Она не сразу отвечала. В эту минуту мимо них про¬
ходил господин, совершавший свою утреннюю прогулку.
Некоторое время они шли молча. Лицо Зины было суро¬
во и озабоченно; несомненно что-то случилось, но что
именно — Андрей не мог догадаться.
— Ну? — спросил он, когда никто не мог их услы¬
шать.
— Все пропало, — ответила Зина, глядя ему прямо
в лицо. — Подкоп открыт.
— Открыт? — воскликнул он.
— Вчера ночью. Сядем на скамейку, и я все расска¬
жу по порядку.
Они уселись на любимую скамью Зины. Она была
скрыта от любопытных, и в то же время прохожих
можно было видеть издали.
Зина в кратких словах изложила все, что произошло.
Куницын только что спустился под пол, чтобы вырыть
последние несколько футов земли, как в камере про¬
изошла свалка между его товарищами. Они играли в кар¬
ты. Один из них сплутовал, а другой бросился на него
с ножом и ранил в плечо. Сторожа сбежались на шум.
Куницын едва успел прыгнуть к себе в постель, но не
имел времени прикрыть отверстие подкопа. Один из сто¬
рожей споткнулся об край торчавшей доски, и затем,
конечно, все открылось.
Андрей внимательно глядел на Зину все время, пока
она говорила. Но едва ли он слышал ее слова. Одно он
ясно сознавал — это то, что их план лопнул.
— Вот вам результаты всех этих проволочек! — про¬
говорил он укоризненно.
Он был так охвачен досадой, что не почувствовал,
как несправедливо и жестоко было его замечание.
— Могло быть и хуже, если б мы не были осторож¬
ны, — спокойно отвечала Зина. — Если б сторожа про¬
ведали о подкопе раньше, через Цуката, они устроили
157

бы ловушку, и все наши были бы схвачены. Теперь нам
только остается начать все сызнова.
— В третий раз, кажется? — сказал Андрей с раз¬
дражением.
— Нет, в пятый. Мы пробовали и бросали три раз¬
личных плана, прежде чем остановились на этом.
— Что же мы теперь будем делать? Есть у вас что-
нибудь в виду? — спросил Андрей, стараясь быть спо¬
койным.
— Может быть, что-нибудь и подвернется. Нужно
подумать... Борис посоветует... Скверно то, что деньги
уплывают.
Наступила длинная пауза, и оба погрузились в свои
мысли.
Зина первая нарушила молчание:
— Мне сообщили, что прокурор получил распоряже¬
ние ускорить процесс Бориса.
Она узнала это от жены одного из чиновников про¬
куратуры и поделилась новостью с Андреем по своему
обыкновению.
— Что из этого воспоследует? — осведомился Андрей.
— Ничего особенного. Им придется подвергнуться но¬
вым допросам, вот и все.
— А где производятся допросы: в тюрьме или их
возят для этого в другое место? — встрепенулся Андрей.
— Их обыкновенно приводят под конвоем в здание
суда, где заседает следственная комиссия.
— Что, если попытаться освободить их по дороге? —
И Андрей повернулся лицом к Зине.
Она с удивлением взглянула на него.
— На улице, в большом городе? Среди бела дня?
Да в своем ли вы уме?
— Я не предлагаю этого как нечто окончательное.
Мне только сейчас пришло в голову. Во всяком случае,
не мешает подумать. Можете ли вы сказать мне, сколько
приблизительно бывает конвойных?
— В последний раз их сопровождали четыре жан¬
дарма.
— Только четыре! Это еще не так дурно.
Он начал отстаивать свой план более серьезно, до¬
казывая, что опасность нападения на полицию днем сре¬
ди улицы вовсе не так велика, как это кажется с первого
раза. Если попытка была бы сделана, то все решилось
бы в ту или другую сторону в течение минуты. Толпа
не имела бы времени собраться. При первых же выстре¬
158

лах прохожие разбежались бы, чтобы не попасть в беду.
К тому же легко выбрать местом нападения более или
менее глухую улицу. Тюрьма находится на окраине го¬
рода, и прилегающие улицы почти пусты в самую ожив¬
ленную пору дня.
— Но вы забываете самое главное, — заметила Зи¬
на. — Против пас конвой. На четырех жандармов нужно
иметь, по крайней мере, четырех с нашей стороны, до¬
пуская даже, как вы говорите, что внезапность нападения
будет преимуществом для нас. Да трое конвоируемых —
вот уже семь человек. Два экипажа и два кучера необхо¬
димы, чтобы увезти всех. Подумайте только, что за пута¬
ница выйдет...
— И все-таки, если постараться, можно добыть и де¬
нег, и людей на это, — сказал Андрей.
— Пожалуй. Но это будет настоящая битва, а не на¬
падение врасплох, что вовсе не в наших интересах. Какой
смысл имеет освобождать арестованных, если в обмен
придется поплатиться освободителями?
Андрей произнес многозначительное «д-да» и беспо¬
койно задвигался на своем месте. Его план был слишком
сложен; против этого ничего нельзя было возразить.
Он не настаивал на нем больше и стал внимательно
рассматривать песок у себя под ногами.
Он пытался мысленно упростить задачу; один эки¬
паж и одного из нападающих можно отбросить... и все-
таки дело было трудное.
— Что вы скажете на это? — спросила Зипа, у кото¬
рой внезапно мелькнула новая мысль. — Что, если воо¬
ружить арестованных?
— Превосходно! Но разве это возможно?
— Я думаю, что да. Наш надзиратель передает ре¬
шительно все: он раз доставил им связки пилок и клю¬
чей; может быть, он передаст и револьверы. Во всяком
случае, я наведу справки.
— Да, и как можно скорее. Это упростит дело до
чрезвычайности.
На следующее утро Зина, к великой радости Андрея,
сообщила ему, что надзиратель находит предложение со¬
вершенно выполнимым.
В таком виде план упрощался и на следующем со¬
брании был одобрен единогласно. Решено было, что, воо¬
ружив арестованных, можно обойтись двумя нападающи¬
ми при двух экипажах. Василию поручено было купить
еще одну лошадь и пролетку, а Зина должна была
459

подыскать двух между революционерами в Дубравни¬
ке — одного в качестве кучера, а другого для нападения.
Новые обстоятельства заставили их поторопиться
с приготовлениями, чтобы быть наготове для немедленно¬
го действия.
Зина узнала, что заключенных потребуют к допросу
через две недели, если не раньше. Невозможно было
в такой короткий срок приготовить все необходимое для
новой попытки. Но нельзя было, с другой стороны, упу¬
стить случай, который мог оказаться последним.
Во избежание трудностей Андрей предложил не вер¬
бовать новых помощников. Имея сносную верховую ло¬
шадь, он брался расстроить конвой кавалерийским на¬
падением, если конвоируемые присоединятся к атаке
в тот же самый момент. Борис и его товарищи, все трое,
были решительные люди. Они могли бы иметь на своей
стороне преимущество двух, а быть может, и трех вы¬
стрелов. Если им удастся парализовать одного из кон¬
войных — предложение не невозможное, — численное
превосходство будет на их стороне. Вчетвером они легко
могут обратить в бегство конвой. Роль Василия остава¬
лась та же. Ему только предстояло запастись кучерским
платьем и подновить экипаж, чтобы он имел приличный
вид днем. Всем троим легко будет уместиться в одном
экипаже, а Андрей на коне сумеет спастись и даже в слу¬
чае надобности прикрыть Василия.
План был очень рискованный. Что ни говори — аре¬
станты все-таки были арестанты. Один Андрей мог начать
атаку. На Василия нечего было рассчитывать, так как его
дело было только увезти освобожденных. Но Андрей
твердо верил в удачу, и ему удалось внушить эту веру
товарищам. Что больше всего говорило в пользу его
предложения — это его простота и дешевизна. Долгие
отсрочки истощили деньги, добытые на побег. Зине, обла¬
давшей талантом доставать деньги, удалось, правда, через
Бочарова сделать заем в две тысячи рублей на три меся¬
ца у одного господина в Дубравнике, и петербургский
кружок взялся уплатить долг. Но, кроме этой суммы,
пока ничего не предвиделось.
Приходилось соблюдать строжайшую экономию.
Теперь расходы сводились к покупке лошади и седла,
а это было им под силу.
— Вы только не вздумайте покупать мне рысака, —•
говорил Андрей Зине, которая в качестве кассира охотно
слушала такие речи. — На самом заурядном коне можно
160

остановить преследователей, скачущих на извозчиках, —
в случае, если таковые окажутся. А если подвернется
верховой — казак или кавалерийский солдат, — тогда,
будь у меня рысак или нет, все равно все пропало.
Лихорадочная деятельность сменила томительно-сон¬
ливое выжидание. В несколько часов Василий и Андрей
обошли всех барышников и напали на довольно хорошую
степную кобылку. Продавец ручался, что она приучена
к седлу. Они ушли и вернулись с подержанным седлом,
купленным Василием. Испытавши лошадь и поторговав¬
шись вдоволь, они наконец сошлись в цене и увели свое
новое приобретение на постоялый двор.
Следующие несколько дней Андрей провел на копе,
изучая нрав своей лошади. Она оказалась очень горячей,
быстрой и не очень пугливой. Последнее обстоятельство
было первой важности, так как в предстоявшей схватке
обмен выстрелами был неминуем. Ему стоило некоторого
труда приучить своего Росинанта, как он в шутку назы¬
вал коня, к звуку выстрелов. Когда, выехавши в поле,
он в первый раз выпалил над ее ухом, она подскочила
под ним как бешеная. На второй и третий раз она вела
себя лучше. После недельного упражнения оба — и всад¬
ник и лошадь — были готовы к действию. Выстрел между
ушами вызывал в ней дрожь, и ничего более. Остальное
время Андрей посвятил изучению предстоявшего поля
битвы и возможных путей отступления.
Зина тем временем была занята обучением часовых,
сторожевых и вестовщиков. Их было восемь человек,
и они должны были целым рядом искусных и деликатных
маневров свести конвой и нападающих в данном месте
и в данный момент.
Время, когда заключенных потребуют к допросу, было
известно лишь приблизительно. Выбор дня и часа зависел
вполне от прокурора. Поэтому необходимо было быть
постоянно наготове, пока предполагалось, что заключен¬
ных потребуют на допрос.
Сигнал, по которому вся машина будет пущена в ход,
должен был исходить из самой тюрьмы. Прежде чем
сдать заключенных под охрану жандармов, их тщатель¬
но обыщут и переоденут в тюремной конторе. Как только
им велено будет спуститься вниз, Клейн положит кусок
синей бумаги в углу своего окна, ставши для этого на
стул.
В дни судебных заседаний, каждое утро с девяти ча¬
сов до трех пополудни, на это окно наведен был бинокль
11 Блестящая плеяда
161

из одного из домов, расположенных против тюрьмы. Двое
из участников предприятия наняли там комнату и по
очереди наблюдали. Когда один уставал, другой замещал
его, чтобы ни на минуту не оставлять окна из виду.
С появлением сигнала в окне Клейна один из них
должен был бежать вниз, в трактир, где Ватажко,
в качестве вестовщика, дожидался вместе с одним из
часовых. На последнем лежала обязанность известить
своих товарищей, сидевших в другом трактире, чтобы
они заняли свои места, между тем как Ватажко, взяв
извозчика, который был всегда наготове, должен был по¬
мчаться в гостиницу к Василию. Здесь же все — люди,
лошади и экипаж — были всегда готовы к немедленному
выезду.
Принимая во внимание время, необходимое для пере¬
мены платья, обыскивания и других формальностей, со¬
пряженных с передачей арестантов на руки конвою, Ан¬
дрей и Василий успеют получить сигнал от Ватажко
и добраться до места раньше, чем заключенные выйдут
из тюрьмы.
От тюрьмы до здания суда было сорок минут ходьбы.
Перейдя тюремную площадь — дело двух или трех ми¬
нут, — конвоируемые арестанты вступят в переулок дли¬
ною с четверть версты, ведущий в недавно открытую
улицу, — немного к востоку от тюремного здания, —
довольно широкую и не совсем застроенную. Два ряда
недавно посаженных лип тянулись по обеим сторонам ее,
но они не мешали свободному проезду экипажа и лоша¬
дей. На всем протяжении улицы не было ни одного поли¬
цейского поста, и только в конце ее, ближе к центру
города, виднелось несколько лавок. Пройти эту улицу
возьмет минут двенадцать, и потому решено было сделать
нападение здесь. Избранное место нападения находилось
в пяти минутах ходьбы от угла переулка. Пять часовых
должны были разместиться, не теряя друг друга из виду,
по линии, ведущей от тюремной площади к новой улице,
чтобы посредством условных знаков моментально дово¬
дить до сведения нападающих обо всем, что происходит
па этом пути. Сами же нападающие должны были скры¬
ваться из виду до решительного момента.
Лучше всего было сделать попытку на пути в суд.
Но в случае неожиданного препятствия — по улице мог
проходить в критическую минуту отряд солдат или по¬
лицейских, похороны или свадебная процессия — напа¬
дение откладывается до возвращения конвоируемых сб-
162

ратно в тюрьму, после допроса. В этом случае придется
произвести перемену фронта. Нападение совершится
в том же пункте, как наиболее удобном на всем пути;
но Андрей и Василий должны ждать в другом месте.
Все участники предприятия — часовые и остальные —
должны двинуться по направлению к суду, образуя но¬
вую линию, с тем чтобы следить за конвоем, которому
может вздуматься изменить обратный путь, о чем Андрей
извещается немедленно. Во избежание путаницы Зина
должна присутствовать на месте и следить, чтобы все
было в порядке.
Осуществление этого дела было в высшей степени
сложно и затруднительно. Все должно было идти с пра¬
вильностью часового механизма. Малейшая задержка или
промедление могли погубить все.
В воскресенье утром, когда все было готово, они
проделали настоящую репетицию, чтобы убедиться, что
все пойдет как следует. Роль арестованных и конвоя
исполняли Маша Дудорова и Бочаров, причем последний
в шутку повесил себе на левое плечо пучок веревок в фор¬
ме аксельбанта, чтобы больше походить на жандарма.
В назначенное время оба торжественно двинулись от тю¬
ремной площади к зданию суда, а через час возвраща¬
лись обратно, причем часовые при виде их подавали
сигналы, а вестовщики и нападающие проделывали все
необходимые движения, как будто нападение происходило
на самом деле.
В общем, все шло очень хорошо. Время и расстояние
были точно рассчитаны. Все твердо знали свои роли.
Несколько сигналов были заменены другими, так как они
оказались недостаточно ясными на расстоянии. Словом,
все было наготове. Предполагалось, что заключенных по¬
требуют к допросу на следующей неделе — в понедель¬
ник или в среду. Так как понедельник сошел тихо, а по
вторникам и четвергам следственная комиссия не заседа¬
ла, то можно было рассчитывать почти наверное на среду.
Василий поднялся утром рано, в шестом часу, и в
сотый раз осмотрел каждый винт в экипаже, каждый
гвоздь лошадиных подков, каждую пряжку в упряжи.
Все было в замечательном порядке, вычищено и смазано
как бы напоказ.
Он засыпал лишнюю порцию овса лошадям и с осо¬
бенным старанием выскреб их щеткой. Затем он пошел
наверх, вымылся, причесался и почистил свое платье.
Когда пробило восемь, он разбудил Андрея, который
11*
163

крепко спал, просидевши накануне до поздней ночи за
работой.
Поставив самовар, Василий собрался идти в конюш¬
ню, чтобы запрягать лошадь, когда дверь отворилась
и вошла Зина.
Она держала в руках корзинку для провизии, а на
голове у нее была накинута серая шаль.
Конечно, она могла зайти с тем, чтобы посоветовать
что-нибудь: часто хорошие мысли приходят в голову
в последнюю минуту. Так, по крайней мере, утешал себя
Андрей, чтобы прогнать дурное предчувствие при ее по¬
явлении. Но когда она сняла платок, покрывавший ее
рот и подбородок, и Андрей увидал ее бледное, взволно¬
ванное лицо, сердце его упало.
— Новая беда? — воскликнул он.
— Нет. Но вот прочтите, — сказала Зина, подавая
ему телеграмму из Петербурга, которую он быстро про¬
бежал глазами.
Телеграмма была от Тараса Кострова и заключала
в себе самую обыкновенную коммерческую новость, но
смысл ее был очень важен. Костров от имени комитета
просил отложить их попытку на три дня.
Очевидно, в Петербурге затевалось что-то очень важ¬
ное в продолжение этих трех дней, и попытка в Дуб¬
равнике могла помешать.
Андрей и Зина хорошо понимали возможность таких
неприятных совпадений. Но они также знали — Андрей,
во всяком случае, знал, — что при теперешнем положе¬
нии дел уступить такому требованию значило рисковать
всем предприятием.
— Как тебе это понравится, —- с саркастической
улыбкой сказал Андрей, передавая Василию телеграмму.
В ответ Василий скомкал ее в кулак и бросил на
стол, протяжно свистнув.
«А я-то как хорошо смазал сегодня экипаж и почи¬
стил лошадей!» — мелькнуло у него в голове среди гру¬
стных размышлений о неудаче.
Андрей хотел во что бы то ни стало отделаться от
этого нового препятствия.
— Слишком поздно откладывать наше дело, *— ска¬
зал он.
— Вовсе нет, — отвечала Зина. — Раз оно еще не на¬
чиналось, его можно отложить.
Но ведь это значит отказаться от него совсем.
Может быть, мы теряем наш последний шапс.
164

— Может быть, — сказала Зина.
— Ну, в таком случае я не думаю, чтобы они могли
требовать от нас такой уступки. Если же они будут
настаивать, то мы, с своей стороны, имеем полное право
продолжать наше дело до конца, невзирая ни на что.
Ведь все было окончательно решено, подумайте! Мы
работаем тут месяцами, собираемся завершить дело сча¬
стливым окончанием, и вот ради какого-то нового плана,
быть может фантастического проекта, от нас требуют
отказаться от дела, где речь идет о жизни трех наших
товарищей. Нет, это уже чересчур. Никогда ничего не
удастся сделать партии, если она будет придерживаться
такой тактики!
Зина вспылила, как будто эти слова были для нее
личным оскорблением.
— Не говорите глупостей, Андрей! — вскричала
она. — Они очень хорошо знают, как обстоит наше дело.
Неужели вы думаете, что они не способны взвесить так
же, как и мы здесь, что повлечет за собою такая за¬
держка? Если, несмотря на это, они послали телеграмму,
значит, их дело важнее нашего. Да ведь вы сами знаете,
что нам придется уступить.
Таковы были ее слова. А взгляд ее больших серых
глаз говорил в то же время: «Зачем вы мучаете меня
понапрасну? Неужели вы думаете, что я менее вас за¬
интересована в этом деле? Или что я сама не передумала
этого много раз?»
Андрей нервно прикусил губы и больше не на¬
стаивал.
— Предупредили ли их, — он думал про заключен¬
ных, — что сегодня ничего не будет?
— У меня не было времени, — отвечала Зина. —
Телеграмма получилась вчера ночью, после моего свида¬
ния с надзирателем. Не видя никого на улице, они сами
догадаются, что сегодня ничего не будет.
— Нет, так не годится. Они просто подумают, что
мы не успели выбраться, и будут ждать нападения на
обратном пути. Их нужно сейчас же предупредить. Они
могут устроить так, чтобы их вызвали еще раз к до¬
просу.
— Это правда, но как предупредить их теперь?
— Отчего бы нам с вами не выйти к ним навстречу?
Увидя нас обоих на улице, пешком, они поймут, что мы
пришли их только повидать и что сегодня ничего нельзя
сделать.
166

Зине очень понравилось это предложение. Только она
боялась, чтобы конвойные, заметив лицо Андрея, не за¬
подозрили его в следующий раз, когда увидят его в дру¬
гом костюме и верхом.
— Ну их, все эти предосторожности! — воскликнул
Андрей. — Они не вспомнят моего лица, как и сотни
других, которые попадутся им по дороге.
Василий по своему обыкновению поддержал Андрея,
и Зина уступила. Они тотчас же вышли.
Пройдя несколько сот шагов от гостиницы, они уви¬
дели извозчика, мчавшегося по направления к ним. Во¬
лосатое лицо Ватажко виднелось из-за спины кучера,
которому он что-то объяснял.
— Эй, остановись! — закричал Андрей.
Ватажко соскочил с извозчика. Он мчался с извести¬
ем, что в окне Клейна выставлен сигнал. Заключенных
потребовали в суд. Все часовые были на своих местах.
— Вернитесь скорей и разошлите их по домам, —
сказала Зина. — Сегодня ничего не будет, и не нужно,
чтоб их видели на улице.
Заметив его озабоченное лицо, она прибавила:
— Ничего особенного, просто отложено на три дня.
Ватажко поторопился исполнить новое поручение. Зи¬
на и Андрей отправились на улицу, где рассчитывали
встретить Бориса с товарищами.
Было холодное осеннее утро, какое внезапный север¬
ный ветер приносит с собою в этот влажный, теплый
край. Накрапывал мелкий холодный дождик и колол лицо
и руки своими косыми струями. По мере того как они
подвигались вперед, дождь усиливался, заставляя прохо¬
жих ускорять шаги и прятать свои продрогшие шеи
в воротники пальто. Зина открыла зонтик. У Андрея же
зонтика не было, потому что он по своей временной
профессии принадлежал к классу, где зонтик еще не
в большом употреблении. Но дождь его нисколько не
беспокоил.
— Какая прекрасная погода! — проговорил он со
вздохом, указывая на улицу.
Зина улыбнулась, кивнув утвердительно головой.
Погода была в самом деле очень подходящая для их
предприятия, и обидно было упускать такой случай. Да¬
же самые многолюдные центры были почти пусты.
Повернув в улицу, обсаженную липовыми деревьями,
которую они могли видеть из конца в конец, они вне¬
запно вздрогнули.
167

— Вот они! — произнесли оба одновременно вполго¬
лоса, не поворачивая головы.
Сквозь густую пелену дождя они увидали своих дру¬
зей, подвигавшихся к ним навстречу. Два жандарма шли
впереди, два позади. Арестанты находились посередине.
Вскоре их легко можно было различить, и они, в свою
очередь, увидели своих друзей.
Из них троих один Борис смотрел здоровым и бодрым.
Он шел посередине, и его густая русая борода развева¬
лась по ветру. Лицо выражало радость неожиданной
встречи, нисколько не озабоченное тем, что может озна¬
чать эта встреча. Левшин и Клейн были очень бледны,
быть может, от болезни, быть может, от волнения.
Обе группы друзей постепенно приближались, сохра¬
няя по внешности полное равнодушие. Чем ближе они
подходили, тем важнее было скрыть малейший при¬
знак того, что они интересуются друг другом. Но и те
и другие, не глядя, видели и чувствовали взаимную бли¬
зость.
Зина замедлила шаги. Они теперь приближались очень
медленно, и все-таки расстояние между друзьями умень¬
шалось с поразительной быстротой. Чтобы продлить хоть
на минуту жгучую радость и в то же время жгучую
боль этого немого свидания, Зина подошла к крыльцу
какого-то дома, как бы желая укрыться от дождя. Тут
ей пришла в голову счастливая мысль, которую она тот¬
час же привела в исполнение.
Подняв ручку зонтика над своей головой, она взгля¬
нула на Бориса и начала стучать в дверь с видом хозяй¬
ки дома, которая знает, что ее ждут, и потому не хочет
звонить.
Андрей был несколько удивлен, что Зина стучится
в чужой дом, но тотчас же догадался, что за этим что-то
кроется. На самом деле Зина телеграфировала мужу
сообщепие на тюремном языке, в котором каждая буква
обозначалась небольшим числом стуков. И Зина и Борис
благодаря тюремному опыту умели читать по этой азбу¬
ке одинаково хорошо глазами и слухом, точно так же,
как опытные телеграфисты разбирают телеграмму во вре¬
мя передачи ее аппаратом.
Вот что Зина сообщала Борису: «Добейтесь еще одно¬
го допроса». Она сделала это так быстро, что кончила,
прежде чем ее друзья успели пройти мимо дома. Легкий,
едва заметный кивок со стороны Бориса дал ей знать, что
он понял и постарается исполнить ее поручение.
168

В эту минуту дверь дома отворилась, и горничная
спросила Зину, что ей угодно.
Она осведомилась, дома ли полковник Иван Петрович
Крутиков — первое попавшееся ей в голову имя. Узнав,
что это дом протопопа Суханова и что никакого полков¬
ника Крутикова тут нет, Зина извинилась и ушла.
Арестанты были уже далеко.
Зина и Андрей вернулись домой в самом лучшем
настроении духа. Теперь они были уверены, что от¬
срочка не будет иметь дурных последствий.
ГЛАВА V
СХВАТКА
Зина и Борис обменялись письмами вечером того же
дня. Зина объяснила заключенным причину отсрочки.
Борис, в свою очередь, извещал друзей, что поступил
согласно их указаниям; его и товарищей, наверное, по¬
требуют к допросу в следующее заседание комиссии. Это
будет в субботу, так как до того заседание не состоится.
В пятницу дело, из-за которого произошла отсрочка,
благополучно сошло в Петербурге, и Андрей и Василий
очень были довольны, что последовали совету Зины. Тем
не менее, прощаясь с нею в этот день, Андрей преду¬
предил ее:
Если сегодня ночью придет телеграмма вроде той,
то вы лучше не являйтесь с нею. На этот раз мы ни за
что не отложим, и вы только напрасно нас растревожите.
— Вам нечего бояться, сказала Зина. — Такие
вещи не случаются каждые два дня.
Они еще раз сели, в последний раз, на ту самую
скамью, где три недели тому назад Андрей узнал о про¬
вале подкопа и где тогда же было положено основание
новому плану.
Они думали, но не говорили о завтрашнем дне. Да
и не о чем было говорить: все было решено и ничего
нельзя было изменить. Они сделали все, что могли,
и приняли все меры предосторожности. Теперь течение
событий было вне их контроля. Исход зависел от тысячи
случайностей, которые предстояло встретить на месте
ловко и смело; но ни предусмотреть, ни предугадать их
не было возможности.
Зина посмотрела на часы.
— Мне пора идти домой, — сказала она, поднявшись.
109

— До свиданья, — произнес Андрей, торопливо сжи¬
мая обе протянутые к нему руки.
Они попрощались просто и спокойно, как это делали
каждый день. За ними могли подсматривать, и они ин¬
стинктивно избегали всего необычного в своем обраще¬
нии, чтобы не давать повода к подозрениям. Слишком
многое зависело от завтрашнего дня, чтобы пренебречь
малейшими предосторожностями.
На следующее утро Василий с девяти часов сидел
в кучерском платье у ворот своего постоялого двора
и внимательно присматривался к соседнему повороту.
В половине одиннадцатого Ватажко проехал па из¬
возчике, не останавливаясь. В руке у него был белый
носовой платок — условленный сигнал; он им даже
слегка помахивал в воздухе для большей очевидности:
Ватажко был возбужден и слишком молод, чтобы дей¬
ствовать с самообладанием опытного конспиратора.
Василий бросился наверх уведомить Андрея и встре¬
тился с ним на лестнице. Увидав сигнал из окна, Андрей
уже спокойно спускался во двор, вполне вооруженный
для предстоявшего дела.
Его лошадь была оседлана и доедала свой овес. Он
зауздал ее и подтянул подпруги. Василий тем временем
повернул экипаж к воротам, сел на козлы и быстро
уехал. Одним прыжком Андрей очутился в седле и вы¬
ехал вслед за Василием.
За воротами они кивнули друг другу головой на про¬
щание, едва обменявшись взглядами. Они не знали, встре¬
тятся ли еще раз когда-нибудь; но в ту минуту они
были слишком поглощены своим делом, чтобы задумы¬
ваться о будущем. Они поехали по разным направлениям,
так как должны были ждать в различных местах, прежде
чем соединятся для общего действия.
В десять минут Андрей доехал уже до маленькой
уединенной площади, — когда-то бывший рынок, —- по
соседству с ведущею в город роковою улицею. Ватажко,
в качестве специально приставленного к нему часового,
был уже там. Он только что отпустил своего извозчика
и нырнул в узенький кривой переулок, соединяющий
площадь с улицею. Стоя посередине переулка, он мог
видеть оба его конца и сам был на виду, так что мог
передавать Андрею все сигналы, получаемые с улицы.
Подъехав к переулку, Андрей увидел своего часово¬
го, дававшего ему знать, что заключенные еще не вышли
из тюремных ворот. Василий, которого Андрей не мог
170

видеть, находился на своем посту, на другом конце пере¬
улка, получая сигналы от ряда часовых, расположенных
до направлению к тюремной площади.
Андрей сошел с лошади и стал водить ее под уздцы,
как будто прогуливая ее. Оставаться неподвижно, вер¬
хом, посреди площади значило бы привлекать к себе
внимание любопытных. Он был в купеческом кафтане,
под которым легко было спрятать оружие. Проходя мимо
переулка, он опять увидел Ватажко — со шляпою на
голове, — из чего следовало, что заключенные все еще
в стенах тюрьмы. Но в ту же самую минуту он снял ее
и остановился с непокрытой головой, сметая со шляпы
приставшую соломинку. Сердце сильно забилось у Ан¬
дрея: друзья, стало быть, вышли из тюрьмы; они шли
навстречу.
Однако он не сел еще на коня. Держа лошадь под
уздцы, он спокойно шел вперед: он дожидался еще одно¬
го, самого важного сигнала.
Заключенных предполагалось снабдить короткими ре¬
вольверами, которые надзиратель взялся им передать. Но
так как перед самым выходом из тюрьмы арестантов
тщательно обыскивают, то надзиратель предложил поло¬
жить револьверы в карманы их шинелей, которые он сам
должен был накинуть им на плечи после того, как все
формальности будут выполнены.
Все зависело от того, удалась ли эта хитрость. Аре¬
стованные, проходя мимо первого подчаска, должны были
дать знать, вооружены ли они или нет. Это решало,
состоится ли сегодня нападение.
Ватажко, раньше того изображавший праздношатаю¬
щегося, разглядывающего картинки в окне какой-то лав¬
ки, совсем забыл свою роль. Расставив ноги, он стоял
посреди переулка и с затаенным дыханием следил за
движениями Василия. Когда желанный сигнал был по¬
дан, он бросился сообщить добрую весть Андрею.
Его роль как часового была кончена. Ему незачем
было дожидаться других сигналов, потому что Василий
быстро двинулся вперед, чтобы быть на месте предсто¬
явшего нападения. Ему нужно было приехать туда рань¬
ше, чтобы конвоируемые могли его увидеть на своем
посту.
Андрей, наоборот, должен был двигаться все время,
так как ему необходимо было встретиться с партией
в заранее определенном месте. Теперь ему еще рано было
показываться на улице; приходилось прождать еще минут
171

пять-шесть. Он лишний раз обошел свою маленькую пло¬
щадь, держа лошадь на поводу и стараясь идти обыкно¬
венным шагом.
Ватажко шел рядом с ним по тротуару.
— Держитесь у поворота в переулок и не волнуй¬
тесь, — повторил ему в последний раз свои инструкции
Андреи — Если ничего не произойдет, поспешите изве¬
стить Зину. Помните, где она будет дожидаться? На
бульваре, третья скамейка от входа.
— Да, я хорошо помню.
Слова эти относились к тому случаю, если бы напа¬
дение пришлось отложить до возвращения партии из су¬
да. Но Андрей надеялся, что надобности в такой неже¬
лательной отсрочке не представится.
— Теперь пора! — воскликнул он.
Он легко вскочил в седло, пока Ватажко держал копя
под уздцы.
— Прощайте! — сказал юноша. — Успех зависит от
вас.
— И от моего Росинанта, — сказал Андрей с улыб¬
кой и потрепал лошадь по шее.
Кивнув приветливо головой, он поехал рысью в пе¬
реулок, где прежде стоял Ватажко.
Когда он въехал в улицу, он сдержал лошадь и стал
присматриваться. Улица была совершенно безопасна. Но
его глаза притягивались, как магнитом, к маленькой ко¬
лонне, издали казавшейся неподвижной, хотя она при¬
ближалась правильным военным шагом.
«Вот они, вот! — сказал про себя Андрей. — Что бы
ии случилось, сегодняшний день не пройдет даром».
Своими дальнозоркими глазами он вскоре мог разли¬
чить трех арестованных и заметил, что Борис был в ко¬
роткой куртке, без шинели. Он, по всей вероятности, не
был вооружен. Было очень досадно. Но Левшин и Клейн
были одеты как следует — значит, вооружены. Пожалуй,
этого хватит на всех. Очевидно, сами они так думали,
иначе не дали бы сигнала, что у них есть оружие.
На левой стороне улицы Андрей увидел экипаж
с Василием на козлах. Видна была только его широкая
сутуловатая спина в синем кучерском кафтане и глян¬
цевитая шляпа. Он имел вид усталого извозчика, лениво
поджидавшего седока.
Ни одного настоящего извозчика не было видно на
протяжении улицы. На обязанности часовых, освободив¬
шихся теперь со своих постов, было не давать останавли¬
172

ваться извозчикам, чтобы жандармы не могли ими вос¬
пользоваться для погони. Их нанимали и уезжали
подальше, а затем все отправлялись на бульвар, к Зиие,
за дальнейшими приказаниями.
Андрей и его товарищи медленно сближались друг
с другом, причем Андрей ехал шагом. На улице было
почти пусто; только там и сям виднелись редкие прохо¬
жие. Но веселая жизнь текла своим чередом в это яркое
солнечное утро. Толстая баба в переднике, подвязанном
под мышками, толкала вперед тележку с фруктами
и сластями, громко выкрикивая свои товары. Два запач¬
канных мальчугана с разинутыми ртами смотрели на со¬
блазнительную тележку и никак не могли понять, отчего
это большие, которым все можно, так равнодушно прохо¬
дят мимо. Окна домов были раскрыты. Веселые лица
высовывались оттуда, любуясь прекрасной погодой. С од¬
ного балкона доносились громкий разговор и смех.
Андрею показалась странной и удивительной эта ве¬
селая беззаботность улицы, которая через несколько ми¬
нут сделается ареной жестокой борьбы, смятения и кро¬
вопролития.
Нападение должно было произойти сажепях в десяти
позади экипажа, чтобы оставить Василию открытый путь.
В момент, когда конвоируемые выстрелят в первый раз
по конвою, Андрей должен оказаться в тылу конвоя и на¬
пасть на жандармов во время их схватки с арестантами.
Он регулировал поэтому свои движения таким образом,
чтобы проехать мимо конвоя недалеко от экипажа. Лег¬
ким давлением ноги он направил послушного коня в про¬
странство между конвоем и Василием. Ни он не глядел
на арестованных, ни они на него; но и те и другие
с тревогой следили друг за другом. Левшин был ближе
к нему. Андрей физически ощущал устремленный на пего
вопросительный взгляд и едва заметно кивнул головой в
знак одобрения. Он только приветствовал их этим движе¬
нием, но возбужденный Левшин принял это, очевидно, за
сигнал. В то же мгновение Андрей увидал, как он вытащил
револьвер из кармана и направил его в жандарма, шед¬
шего за ним. Раздался выстрел, послышалось громкое
проклятие, и на мгновение все скрылось в облаке дыма,
так что Андрей ничего не мог видеть.
Дело началось. Повернув лошадь, Андрей вынул ре¬
вольвер и выжидал, держа палец на собачке. Сквозь
рассеявшийся дым он увидел, как жандарм, который не
был ранен, бросился на своего противника и схватил его
173

за горло. В следующую же секунду револьвер Андрея
задымился у него в руке, и жандарм грохнулся наземь.
Последовало неописуемое смятение.
Возгласы жандармов, крики прохожих и вопли жен¬
щин, разбегавшихся в разные стороны, стук торопливо
закрываемых окон смешались со звуками быстрых, раз¬
дававшихся наудачу выстрелов.
Видя, что действие происходит слишком близко от
его кареты, Василий двинулся вперед, остановившись
на расстоянии саженей в десять. С поводьями в одной
руке, с револьвером в другой, он наблюдал за происхо¬
дившим и за улицей, свирепо поворачивая головой на¬
право и налево, сверкая своими маленькими глазами
наподобие лютого зверя. Освободившись от своего врага,
Левшин побежал и вскочил в экипаж благополучно.
Клейн собирался последовать его примеру. Но унтер-
офицер, высокий, рослый парень, командовавший ты¬
лом, успел схватить его за руку и вырвать револьвер.
Андрей бросился к нему на помощь. Унтер-офицер вы¬
стрелил в него, но не попал, толкаемый во все стороны
Клейном, которого он все еще не выпускал из рук. В од¬
ну минуту Андрей наскочил на него, пришпорив лошадь,
и чуть не смял его под собой.
Вынужденный защищаться от лошади, унтер-офицер
на мгновение выпустил Клейна, который тотчас же по¬
бежал к экипажу. Жандарм бросился вправо, в надежде
повернуть лошадь Андрея и нагнать беглеца, но с быстро¬
той молнии Андрей повернул коня и стал между ними.
— Больно торопишься, голубчик! — крикнул он ему,
прицеливаясь.
Два выстрела раздались одновременно. Андрей ранил
жандарма в руку, и тот выронил револьвер, между тем
как его пуля пробила лишь кафтан Андрея, не задев его;
но она ударила лошадь Василия. Подскочив, лошадь
помчалась во всю прыть, несмотря на все усилия кучера
удержать ее. Левшин и Клейн были спасены; Борис же
оставался в руках неприятеля. Но двое из конвойных уже
не могли драться. Теперь остались двое против двоих.
Бориса можно было увезти на крупе лошади.
«Еще одно усилие — и победа за нами!» — сказал
торжествующий Андрей самому себе, приготовляясь к но¬
вому нападению.
Борис находился в пяти саженях от него и энергично
сопротивлялся двум жандармам, старавшимся связать его
шнурками своих аксельбантов. Он было вырвался от них
174

и, будучи невооружен, надеялся как-нибудь скрыться во
время суматохи, если ему не удастся попасть в экипаж
к Василию. Но они его нагнали, и теперь положение его
было очень критическое.
— Держись, друг! — кричал ему Андрей. — Сейчас
я — около тебя.
Он бросился на помощь к Борису. Но тут Андрей
сделал серьезный промах. Он был хороший стрелок,
и ему следовало этим воспользоваться. Но, увидев, как
жандарм с рыжими усами связывал руки Борису, ои
забыл обо всем и, пришпорив лошадь, понесся к ним.
Унтер-офицер, хотя и раненный, не потерял еще сил
и подбежал на помощь к товарищам. Андрей стремитель¬
но бросился на него, почти приподняв грудью лошади
его грузное тело, ударившее всею своею тяжестью ры¬
жего жандарма. Тот упал на землю и увлек за собою
Бориса; а лошадь инстинктивно поскакала вперед со
своим седоком. Таким образом, несколько драгоценных
моментов были потеряны, и шансы все больше станови¬
лись против Андрея. Когда он повернул лошадь, он
увидел Бориса, стоявшего неподвижно между двумя
жандармами. Он не сопротивлялся более; его лицо было
искажено злобой, и глаза устремлены на что-то угро¬
жающее вдали.
— Спасайся! Полиция! — закричал он голосом, ко¬
торого, Андрею казалось, он во всю жизнь не забудет.
Он оглянулся, и проклятие вырвалось из его груди.
Привлеченные шумом, двое полицейских бежали по ули¬
це. Третий только что выскочил откуда-то по соседству.
Борис погиб!
Но они еще далеко, можно сделать еще одну попыт¬
ку. С яростью и отчаянием в душе, со стиснутыми зубами
Андрей бросился на жандармов в безумной надежде убить
всех троих до прибытия полиции. Но он слишком торо¬
пился. Он стрелял почти не целясь, не подумав, что,
действуя так, он может легко ранить самого Бориса. Да
что за беда, если он даже будет убит! Лучше пасть от
руки друга, чем быть удушенным палачом... Ни один
из выстрелов не попал в цель, между тем как один из
жандармов слегка ранил его в ногу. В бешенстве он
бросил пустой револьвер на землю и взялся за другой,
который имел про запас.
— Беги! Они тебя поймают! — сквозь дым раздался
голос Бориса, более настойчивый, чем прежде.
Двое полицейских направлялись к Андрею. Один из

них успел схватить его за полу кафтана, с тем чтобы
стащить с лошади. Андрей повернулся в седле и так
ударил его тяжелым револьвером по голове, что тот так
и покатился. Но надежды больше не оставалось; битва
была проиграна. Он пришпорил свою лошадь, подобрав
поводья, чтобы нельзя было за них ухватиться, и быстро
ускакал. Несколько пуль вдогонку прожужжали мимо его
ушей. Он слышал за собою неистовые крики жандармов.
Но — горе тому, кто вздумал бы остановить его в ту
минуту! К счастью, никто и не пытался. Его лошадь,
которая, казалось, не менее его самого порывалась вы¬
браться из этого места, помчала его с быстротой, делавшей
честь ее преданности. Через полминуты он был уже на
другом конце проспекта, и перед ним расстилалось откры¬
тое поле. Но он туда не поехал, а свернул палево и очу¬
тился в настоящем лабиринте узеньких улочек и переул¬
ков старого рабочего квартала. Тут он поехал тише,
поворачивая то направо, то налево, чтобы сбить с толку
преследователей, в случае если они будут справляться,
по какому направлению он поехал. Наконец ои выбрал
узкий темный проход, в котором было только два мальчи¬
ка, и через него вышел на открытую дорогу. Он снова
пустил коня во весь опор и помчался как стрела по
мягкой, немощеной дороге.
У юго-восточной заставы он увидел городового, кото¬
рый посмотрел на него, когда он проезжал мимо.
Андрей повернул в улицу, ведущую в город, зная
очень хорошо, что городовой сообщит об этом в случае
розыска. Пропустив несколько улиц, он опять свернул
направо и выехал в открытое поле на прежнюю дорогу.
Завидев деревянные кресты старого кладбища, он
сдержал лошадь. Тут кончалось его путешествие. Ехать
дальше не было надобности; он находился на другом кон¬
це города, в трех верстах от места схватки. Чтобы вы¬
следить его, полиции нужно было, по крайней мере, часа
два времени. Он был, в сущности, вне опасности, однако
времени терять нельзя было.
Осмотревшись кругом и убедившись, что никто его
не видит, Андрей спешился и, ведя за собою лошадь,
спустился в глубокий овраг старого кладбища.
Здесь он в первый раз вспомнил про свою рану.
Она была ничтожной, простой царапиной и не мешала
ему двигаться. Но просачивавшуюся кровь нужно было
остановить, чтобы она не послужила указанием для пре¬
следователей. Он кое-как перевязал йогу. Затем он от¬
176

крыл небольшой саквояж, находившийся за седлом.
В нем было длинное, военного покроя пальто из серого
холста, какие носят бедные офицеры в отставке, и воен¬
ная шапка. Спрятав собственную шапку в карман и пере¬
одевшись, Андрей принял совершенно другой вид. Ло¬
шадь пришлось оставить на месте, в качестве жалкого
трофея полиции. Как существо неответственное, она не
подвергалась риску быть наказанной за участие в поли¬
тическом преступлении. Ему даже захотелось оставить
на лошади записку в этом смысле, пока он снимал с нее
уздечку и седло.
Но ему было не до шуток. Теперь, когда возбужде¬
ние, вызванное опасностью, прошло, жалкий результат
их усилий поразил его.
«Какое несчастье! Какой страшный удар Зине!» —
повторял он с горечью.
Он оставил кладбище и с тоской и тяжестью в серд¬
це вернулся в город, направляя свои шаги на новую
квартиру, приготовленную для него Василием.
ГЛАВА VI
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАСИЛИЯ
Убежище, куда укрылся Андрей, находилось в центре
города. Недели за две перед тем Василий нанял там
меблированную комнату. Необходимо было, чтобы квар¬
тирная хозяйка показала, в случае если ее будут допра¬
шивать, что ее жилец, Онисим Павлюк, как теперь назы¬
вался Василий, жил у нее за много дней до столкновения
с полицией. По правде сказать, в отыскивании убежища
Василий руководился еще одним соображением, более
частного характера, — ему хотелось припрятать по воз¬
можности больше вещей, которые удобно было перевезти
с постоялого двора. Если этого не сделать заблаговремен¬
но, думал он, все пропадет там понапрасну. Но об этих
соображениях он не сообщал своим товарищам, менее
расчетливым, чем он, чтобы не давать нового повода
к насмешкам.
Будучи свободеп по вечерам, он не ленился совершать
ежедневные прогулки версты в три и ухитрялся прожи¬
вать на двух квартирах сразу. Как только начинало
вечереть, он являлся в новое жилище с узелком под мыш¬
кой, заявляя, что только что вернулся с работы. В пол¬
ночь, когда все в доме засыпало, он уходил, повалявшись
12 Блестящая плеяда
177

предварительно на постели, чтобы хозяйка подумала, что
он проспал ночь и рано утром ушел.
Василий уговорил и Андрея показаться туда же за
несколько дней до покушения, чтобы таким образом сде¬
лать новую квартиру вполне безопасной. Он представил
своего друга хозяйке как будущего сожителя, которому
он сдал полкомнаты со столом. Андрей изображал из
себя писца, у которого часто бывает срочная работа на
дому; таким образом, он мог впоследствии не выходить
по целым дням, не возбуждая ничьих подозрений. Ему
было бы опасно показываться на улице в первые дни
после их попытки. Весь город был перевернут вверх дном.
Жандармы, казалось, хлопотали больше о том, чтобы
схватить его, чем поймать беглецов, против которых они
не чувствовали личной злобы. Самое подробное и точное
описание его примет было роздано повсеместно, и сотни
ищеек высматривали его по всему городу. Кроме того,
жандармам удалось открыть настоящее имя Андрея, оче¬
видно, благодаря неосторожности кого-нибудь из неопыт¬
ных товарищей. Зто подлило масла в огонь. У него было
много старых счетов с жандармами, о чем они теперь
и вспомнили.
Василий был в более выгодном положении. Хотя
в инструкциях, розданных шпионам, требовалось изло¬
вить также и кучера, однако в данном случае они, соб¬
ственно, не знали, кого ловить. Внимание конвойных
жандармов было так поглощено Андреем, что они даже
не присмотрелись к внешности его товарища. Описание
примет Василия, данное ими, не согласовалось с показа¬
ниями служителей постоялого двора, где найден был
экипаж, так что полиция пришла к заключению, что
человек, смотревший за лошадьми в гостинице, и кучер,
увозившие беглецов, были два разных субъекта.
Василий, во всяком случае, считал себя — теперь,
как и перед тем, — в полной безопасности в Дубравни¬
ке. Он свободно расхаживал по улицам, исполняя все¬
возможные поручения; покупал еду и приносил газеты
Андрею и сообщал новости о друзьях, доставляемые Ан¬
ною Вулич, с которою он видался через день в городском
саду. Он делал все, что мог, чтобы развлечь своего друга
и рассеять тоску, очевидно, снедавшую Андрея, хотя он
и старался ничего не показывать.
На самом деле неделя, проведенная Андреем в его
новом убежище, была одной из самых грустных в его
жизни. Мысль, что двое товарищей вырваны из рук не-
178

i риятеля, не утешала его в потере Бориса. Левшин
и Клейн были друзьями, ради которых он ни на минуту
не задумался бы нанести удар и рискнуть жизнью. Если
бы дело шло об них одних, он был бы вполне счастлив.
Ио теперь он не мог иначе смотреть на свою попытку,
как на поражение. Утрата Бориса испортила все.
Нельзя сказать, чтобы его больше всего мучила жа¬
лость к Борису. В эту минуту Андрей вовсе не думал об
участи, ожидавшей его друга. Его сердце ныло от сожа¬
ления к самому себе за то, что ему пе удалось отбить
Бориса тогда же, и от глубокого сострадания к Зине,
смешанного с чувством стыда за обманутые ожидания
и за причиненные ей муки. Если бы не несколько прома¬
хов с его стороны, все могло бы кончиться совершенно
иначе. Борис был бы теперь с Зиной, а по окончании
карантина и он присоединился бы к ним. Картина, пред¬
ставлявшаяся ему, была так привлекательна, так реальна
и еще недавно так осуществима, что он с трудом удер¬
живался, чтобы не кричать от бешенства и боли
при мысли, что это нелепый сон, жестокая игра вообра¬
жения.
Он ни на минуту не хотел допустить, что нужно
оставить всякую мысль о спасении друга. Необходимо
попытаться еще раз. Новое обвинение будет выставлено
против Бориса — покушение на бегство из-под стражи.
Полиция будет стараться раскрыть подробности. Это по¬
влечет к бесконечным задержкам, которыми и нужно
воспользоваться для новой попытки. Андрей составил уже
два-три плана в своем воображении. Но все это было
смутно, неопределенно и скорее похоже на воздушные
замки, чем на настоящие проекты. Между тем недавние
происшествия мучительно жгли его мозг. Зачем он сделал
этот глупый кивок головой Левшину и тем заставил его
выстрелить не вовремя, не давши поэтому возможности
Клейну быть готовым? Зачем он потерял голову, увидев
Бориса, борющегося с двумя жандармами? Если б он
только слегка удержал лошадь или даже напал бы сбоку,
он смял бы одного из жандармов, вместо того чтобы по¬
валить на землю Бориса. Андрей придумывал сотни но¬
вых комбинаций, и все они оказывались лучше той, к ко¬
торой он прибегнул на самом деле. Мысль, что эти
комбинации тоже могли бы окончиться неудачей, не при¬
ходила ему в голову. Он видел только одну сторону дела.
Успех представлялся ему таким легким, простым и есте¬
ственным, что горькая действительность, к которой он
12*
179

возвращался после своих фантазий, казалась ему чем-то
невероятно чудовищным.
В одиночестве временного заключения мрачное на¬
строение Андрея все усиливалось с каждым днем. Васи¬
лия это очень огорчало. Он сделал несколько неудачных
попыток развлечь его. Но, как человек робкий и нереши¬
тельный, не привыкший влиять на других, он не верил
в силу своей убедительности и боялся, что вместо облег¬
чения только растравит раны Андрея.
Он поэтому благоразумно решил оставить его в покое.
Андрей оживет, когда вернется к друзьям и работе.
Ждать теперь недолго: пароксизм полицейской горячки
уже значительно улегся. Не поймав никого, полиция
действительно решила, что все участники предприятия
давно выехали из города, и скоро наступило время, когда
Андрею можно было ослабить свой карантин и начать
выходить из дому.
Василий, конечно, сообщил об этом своему товарищу,
и он рассеянно согласился с ним, но не торопился вос¬
пользоваться благоприятными обстоятельствами.
— Сегодня иллюминация и фейерверк в городе,
добавил Василий. — Вулич хочет посмотреть и сказала,
что зайдет за тобой.
Андрей только пожал плечами и заметил, что ни¬
сколько не интересуется ни иллюминацией, ни фейер¬
верком.
— Я лучше останусь стеречь квартиру; но почему
бы тебе, Василий, не пойти? — прибавил он. — Ступайте
вдвоем, и потом ты мне расскажешь, что я потерял,
оставшись дома.
Василию это не понравилось.
— Я не могу пойти с Вулич, — сказал он, — потому
что у меня сегодня свидание с Зиной.
И он тотчас же ушел, хотя знал, что попадет в на¬
значенное место, по крайней мере, часом раньше, чем
нужно. Тем временем должна была прийти Вулич, и он
думал, что лучше оставить их одних: молодая девушка,
наверное, сумеет разогнать мрачное настроение Андрея.
Доброта и скромность Василия были тут как нельзя
более кстати. Во время приступов такой нравственной
болезни, какою страдал Андрей, самым лучшим исцели¬
телем является женская дружба. Мужчина никогда не
обнаружит перед другим таких ран своего сердца, о ко¬
торых будет чистосердечно говорить с женщиной.
После открытия, сделанного на пикнике, Андрей не
180

искал общества Вулич, но и не избегал его. У обоих
было слишком серьезное дело на руках, чтобы зани¬
маться своими личными чувствами, и она бы обиделась,
если бы он вел себя иначе. Они видались часто и очень
подружились.
Когда девушка пришла и сообщила ему новости дня,
Андрей первый же заговорил о гнетущем его горе.
— Видите, Анюта, — сказал он, — как вы ошиблись,
предсказывая мне успех в тот вечер.
Он намекал на разговор в лесу во время пикника.
— Нельзя сказать, чтобы я совсем ошиблась, — воз¬
разила она. — Как ваша рана? Василий говорит, что
пустяки, а все-таки, мне кажется, вы нездоровы.
Махнув пренебрежительно рукой, Андрей уверил ее,
что о ране не стоит разговаривать. Он был бы счастлив,
как птица небесная, с дюжиной подобных ран, если бы
дело кончилось успешно.
Он заговорил о том, что его мучило, в таком тоне,
каким никогда не говорил с Василием. Он не утаил от
нее своих поздних сожалений и горького самообвинения.
Горячие и энергичные протесты девушки не застави¬
ли его отказаться от своего мнения. Но ему тем не менее
приятно было, что она так думает, хотя и ошибается.
— А наши беглецы все еще укрываются в вашем
доме? — спросил он.
— Нет, они уехали вчера вечером в Одессу. Город
принял нормальный вид. На улицах нет ничего необы¬
чайного. Вам незачем оставаться дольше взаперти, иначе
это может возбудить подозрения.
Она стала звать его на иллюминацию, и, к великой
ее радости, Андрей согласился.
— Я совсем забыла передать вам следующее, — ска¬
зала Вулич, взяв его под руку, когда они очутились на
улице. — Ваши петербургские товарищи пишут, что од¬
на ваша знакомая предложена Жоржем в члены кружка.
Он и спрашивает, согласны ли вы и Зина вотировать
за нее.
— Как ее зовут? — спросил Андрей, и лицо его вне¬
запно покрылось яркой краской.
Он слишком хорошо знал, кто она. Была только одна
девушка, которую они трое знали и которую Жорж мог
бы рекомендовать.
— Таня Репина, — ответила Вулич, подозрительно
взглянув на него.
181

— А, Репина! И Жорж ее предлагает? — продолжал
Андрей, все более смущаясь.
Рука девушки, опиравшаяся на его руку, задрожала
и потом как бы закоченела.
— Кто эта Таня Репина? — спросила она сдавлен¬
ным голосом.
— Наша приятельница, дочь адвоката Репина, — от¬
ветил Андрей, глядя прямо перед собою.
Маленькая рука нервно сжалась, и Вулич медленно
отступила, как бы желая его лучше рассмотреть.
— Приятельница, вы говорите?
— Ну да, — сказал Андрей, и их глаза встретились.
Лицо Вулич потемнело. В ее глазах сверкнуло выра¬
жение неприязни, почти ненависти.
— Это неправда, вы любите ее! — почти вскричала
она, выдернув свою руку.
Андрей сердито посмотрел на нее. «Какое право име¬
ет она вмешиваться в тайны, которых я никому не рас¬
крывал?» На минуту их взгляды скрестились, как два
сверкающих меча в поединке. Но Андрей, который пер¬
вый должен был нанести удар, отвернул голову.
Они сделали несколько шагов молча. Когда он снова
посмотрел на нее, лицо его было уже не сердитое, а гру¬
стное.
— Что ж... да, я люблю ее... — сказал он. — Теперь
вы довольны?
— А она... она любит вас? — прошептала девушка,
наклонив голову.
— Нет, она меня не любит, если вам хочется это
знать.
Вулич еще ниже наклонила голову, стараясь концом
зонтика снять что-то с носка своего башмака.
— Но почему же? — спросила она, выпрямляясь.
В ее голосе было такое наивное, выдававшее ее изум¬
ление, что Андрей невольно улыбнулся.
— Это навряд ли будет вам интересно, — сказал он
мягким тоном. — Только знайте и помните, Анюта, —
продолжал он, — что ни одной живой душе я не говорил
того, что вы знаете.
— Ни даже ей?
— Она последняя, кому бы я признался в этом... Но
не будем больше касаться этого сюжета. Ведь вы не для
допроса вытащили меня из дому, а для развлечения, ну
и постарайтесь исполнить свою миссию.
— Да, конечно! — воскликнула Анюта с живостью,
182

взяв его опять под руку и подымая к нему улыбающееся
лицо. — Если б я только была в силах!.. — прибавила
она, понижая голос.
— Передайте Зине, что я подаю голос за принятие, —
сказал Андрей деловым тоном.
Не успели они скрыться из виду, как Василий вер¬
нулся домой. Он очень обрадовался, не застав Андрея.
Идти на иллюминацию — была его затея, и он был уве¬
рен, что прогулка окажется очень полезной Андрею;
Вулич лучше других сумеет развлечь его. Василий го¬
ворил это себе с чувством внутреннего удовлетворения,
не совсем лишенного зависти. Он так живо воображал
удовольствие, какое он бы испытал на месте Андрея!
Под неуклюжей, грубоватой внешностью Василий хра¬
нил очень нежное сердце. Он влюблялся множество раз,
но почему-то предпочитал всегда безнадежный, молчали¬
вый род любви, избирая своим предметом именно тех
женщин, на взаимность которых он меньше всего мог
рассчитывать. Лена привлекала его своей холодной недо¬
ступностью; в глубине души он все еще оставался ей
верен. Но за последнее время он сделал открытие, что
может так же безнадежно полюбить Вулич, как и Лену.
Он еще не был в нее влюблен, но ему было приятно
помечтать о ней, и он стал оказывать ей внимание и услу¬
ги, которых она никогда не замечала.
Теперь он предался приятным ожиданиям ее возвра¬
щения. «Она, наверное, зайдет, — думал он, — и не
откажется от чая после длинной прогулки». Сидя за
столом, Василий ждал, мечтательно прислушиваясь
к мягкому шуму самовара, который держал наготове для
своих друзей. В эту минуту дверь у подъезда хлопнула
и заслышались приближающиеся к его комнате шаги.
Он встал и отворил дверь. Но вместо того чтобы увидеть
тех, кого он так ждал, он очутился лицом к лицу с по¬
лицией.
«Вот тебе и на! — внутренне сказал себе поражен¬
ный Василий. — Должно быть, из-за моего проклятого
паспорта».
Он действительно угадал.
Голова у Василия была устроена на особый лад.
Если он действовал, не задумываясь ни на минуту, то
обнаруживал необыкновенную находчивость и изобрета¬
тельность в самых затруднительных обстоятельствах. Но
когда ему хотелось быть особенно ловким и он долго
размышлял над чем-нибудь, то часто случалось, что у не¬
183

го заходил ум за разум и он делал самые забавные
и грубые ошибки.
Именно такую оплошность он сделал, когда устраивал
последнюю квартиру. Фальшивый паспорт, полученный
им от товарищей в Дубравнике, не вполне удовлетворял
его. Он удостоверял о праве мнимого Онисима Павлюка,
окончившего курс в среднем учебном заведении, на по¬
ступление в высшее учебное заведение. Это придавало
паспорту более благородный характер, а Василий, совер¬
шенно основательно, предпочел играть роль ремесленни¬
ка или мелкого торговца. Эти тонкие соображения за¬
ставили его подправить паспорт и улучшить его при
помощи маленькой подчистки. Василий очень искусно
умел «лечить» паспорта, как и вообще умел делать всякие
ручные работы. Он уничтожил нежелательное «высшее»
и поставил вместо него скромное «низшее» точно таким
же почерком, каким был написан весь паспорт. Операция
удалась как нельзя лучше.
Когда он сообщил о своем подвиге Андрею, тот про¬
сто расхохотался. Паспорт был окончательно испорчен
этой поправкой. Сущая бессмыслица, чтобы из высшей
школы имели право поступать в низшую.
Василий был поражен верностью этого замечания,
которое почему-то раньше не пришло ему в голову.
Оставалось утешаться тем, что дело сделано и поправить
его нельзя: паспорт был уже отправлен в прописку. Бы¬
ла, впрочем, еще одна надежда на то, что полицейские
никогда не читают груды паспортов, представляемых
в прописку, и ограничиваются осмотром печатей, подпи¬
сей и внешнего вида.
— А если даже случайно прочтут, — сказал Андрей
улыбаясь, — то примут твою поправку за описку, потому
что ни один человек в здравом уме не поместит такой
вещи нарочно в фальшивом паспорте.
Случилось именно так, как предполагал Андрей.
Квартальный прочел это странное место. Но так как
документ оказался во всех других отношениях вполне
удовлетворительным и имел на себе несколько прописок
из других полицейских участков, то он решил, что не
стоит из-за этого производить арест. Прописав паспорт,
он отложил его в сторону с тем, чтобы при первой воз¬
можности отнести его лично собственнику и навести
справки, а затем уже, в случае надобности, принять над¬
лежащие меры.
Появление полиции поразило Василия, но пе смутило
184

его. Ол охотно отвечал на вопросы квартального, выдавая
себя за слесаря на полтавской железной дороге.
— Приехал в Дубравник искать работы, но думаю ско¬
ро вернуться домой, — говорил он. С своим загрубелым
лицом, жесткими руками и простым платьем Василий очень
походил на простого рабочего или городского ремесленни¬
ка. Он так хорошо играл свою роль деревенского дурачка,
так мастерски подделывался к народной речи, был так
наивен и робок перед начальством, что у квартального
исчезло всякое сомнение относительно самого Василия.
Но квартирная хозяйка доложила полицейскому, что
с Василием в комнате проживает другой жилец, паспорт
которого еще не отдан в прописку. Описапие наружности
другого жильца возбудило любопытство квартального.
С простосердечием и словоохотливостью невинного че¬
ловека Василий объяснил, как он совершенно случайно
познакомился с этим Иваном Залупаловым — имя Ан¬
дрея по паспорту — и как он сдал ему полкомнаты за
столько-то.
— А паспорт потребовал у него? — осведомился
квартальный.
— Как же, ваше благородие, — с живостью отвечал
Василий. — Я отнял у него, чтобы он невзначай не сбе-
жал бы, не уплативши. С чужими нужно осторожно,
ваше благородие!
Василий вытащил из своего голенища драгоценный
документ, завернутый в тряпку.
— Да ты зачем сейчас в прописку не отдал? — строго
спросил квартальный.
— Не успел, ваше благородие, — пробормотал он. —
Извините, сделайте милость.
Квартальный ничего не сказал, но имел вид недо¬
вольный. Василий почесал затылок, потоптался ногами
на одном и том же месте и опустил руку в карман. Вы¬
тащив мелкую серебряную монету, он робко положил
ее на угол стола перед квартальным.
— Не побрезгуйте, ваше благородие, — сказал он,
низко кланяясь, — моим приношением. Оно хоть и ма¬
лое, но от чистого сердца.
— Возьми назад, дурак! — сказал квартальный, от¬
казываясь от скромной взятки.
Такое наивное проявление чувств почтительности не
ухудшило отношений квартального к Василию.
— Когда вернется твой жилец? — спросил он.
— Не могу сказать, ваше благородие, — отвечал Ва¬
185

силий своим обычным благодушным тоном. — Он любит-
таки выпить, осмелюсь доложить об этом вашему благо¬
родию. Иной раз приходит домой очень поздно. А одну
ночь и вовсе не спал дома.
— Ладно, а я все-таки подожду, — сказал кварталь¬
ный, решительно усаживаясь. — А тебя как зовут?
— Онисим, ваше благородие.
— Так вот что, Онисим. Ступай вниз и скажи около¬
точному, чтобы пришел сюда; и ты с ним возвращайся.
Сердце упало у Василия. Очевидно, вся его комедия
была ни к чему.
Но ему ничего не оставалось, как играть свою роль
до конца. Он исполнил приказание и вернулся в сопро¬
вождении околоточного.
Ничего не подозревая об опасностях, ожидавших его
дома, Андрей тем временем бродил по городу вместе
с Вулич. Они пошли на иллюминацию и пробыли с чет¬
верть часа в городском саду. Андрей не находил никакого
удовольствия в том, что видел. Все ему казалось возму¬
тительно глупым в этот вечер — фейерверки, иллюмина¬
ция и больше всего ребяческое веселье толпы взрослых
людей, забавлявшихся такими пустяками.
Они вернулись рано. Андрей хотел проводить Вулич
домой, но она не позволила. Их дом был уже «попорчен»
пребыванием бежавших. Ему не следовало даже близко
подходить к этому месту. Она поэтому предложила про¬
водить Андрея.
Они остановились за несколько домов до его квар¬
тиры.
— Не зайдете ли? Еще не поздно, — уговаривал ее
Андрей.
— Нет, мне нужно торопиться домой. Я обещала вер¬
нуться к десяти.
Они попрощались, и Андрей пошел вперед.
Подымаясь по тускло освещенной грязной лестнице,
Андрей увидел Василия, стоявшего на самом верху. Он
был босиком, без шапки и без сюртука. Его лицо было
бледно. Он усиленно и странно жестикулировал. Насколь¬
ко Андрей мог догадаться, его друг требовал, чтоб он не
шевелился и молчал. Он остановился. Спустившись не¬
слышными шагами, Василий быстро подошел к Андрею
и, приложившись к его уху, шепнул:
— У нас полиция. Уходи скорее.
— Полиция! Так уйдем вместе, — шепнул ему в от¬
вет Андрей.
186

Василий энергично замотал головой в знак отказа
и без дальнейших разговоров побежал наверх и исчез
не в их комнату, к удивлению Андрея, а в маленький
незанятый чуланчик насупротив.
Когда серая тесемка жилетки Василия, торчавшая на¬
подобие короткого хвостика, скрылась за дверь, не остав¬
ляя никакой надежды на объяснение, Андрей спустился
на цыпочках и вышел на улицу.
Вулич еще не успела повернуть за угол.
— Анюта! — окрикнул ее Андрей внятным, хотя и по¬
ниженным голосом, который далеко раздался среди ноч¬
ной тишины.
Девушка повернула голову и пошла к нему навстречу.
Она подумала, что Андрей забыл сообщить ей что-нибудь
важное.
— Очевидно, так решено свыше, что я должен вас
проводить сегодня домой, — сказал он. — У меня по¬
лиция.
Вулич страшно перепугалась.
— Полиция! Василий арестован?
— Нет, он, несомненно, не арестован, потому что ина¬
че они не позволили бы ему ждать на лестнице и преду¬
предить меня.
Он рассказал об их странном свидании.
— Что меня больше всего сбивает с толку, — при¬
бавил он, — это то, что Василий предпочел остаться,
между тем как ему так легко было уйти со мной.
— Это очень странно, — заметила Вулич.
Да и на самом деле это было странное приключе¬
ние — одно из тех, которые бывают только с людьми,
как Василий.
Исполнив поручение квартального и приведя врага
к себе в комнату, Василий смирно присел на кончик
стула в углу. Он сохранял невинный и беззаботный вид,
но внутренне страшно волновался. Время шло. Андрей
мог вернуться каждую минуту, вероятно, в сопровожде¬
нии Вулич.
Полицейские заговорили между собой, причем около¬
точный, стоя подле своего начальника, нашептывал ему
что-то на ухо. Василий очень хорошо заметил, как квар¬
тальный, а за ним и околоточный посмотрели на место
за дверью, где можно бы укрыться в момент, когда вой¬
дет Андрей.
Они, эти мерзавцы, составляли, очевидно, план атаки
на Андрея спереди и сзади!
487

Но как помешать этому? Окна их комнаты выходили
во двор, так что он не мог оттуда дать Андрею сигнал
об опасности. Да и в предстоявшей свалке от него мало
было бы пользы, так как он не имел при себе оружия.
Его револьвер находился в боковом кармане куртки, сня¬
той им до прихода полиции, и теперь надеть ее он не мог,
но возбудив подозрений. Василий не знал, что придумать,
когда вдруг отдаленный звук ракеты подал ему хорошую
мысль.
— Ваше благородие! — воскликнул он самым невин¬
ным тоном. — Можно посмотреть на иллюминацию из
окошка? Вон из чуланчика все видно.
Квартальному хотелось поговорить наедине с около¬
точным.
— Ступай, коли хочешь. Только ты мне понадобишь¬
ся скоро.
Таким образом Василию удалось забраться в чулан,
где он провел отвратительные минуты, стоя у дверей
с бьющимся сердцем и прислушиваясь к малейшему шу¬
му внизу.
Когда ему удалось предупредить Андрея, он вернулся
в чулан с чувством облегчения и радости и на этот
раз вполне насладился хорошо заслуженным развлече¬
нием.
Василий по природе был миролюбивый, добродушный
и несколько ленивый человек. Он избегал каких бы то ни
было тревог и относился к жизни легко, насколько это
было возможно в его положении, всегда предпочитая
сглаживать или осторожно обходить препятствия, вместо
того чтобы идти к цели напролом.
ГЛАВА VII
ЗИНА У СЕБЯ ДОМА
В доме Зины, где на время укрылся Андрей, сильно
тревожились за Василия. Его друзья терялись в догадках.
Полиция, вероятно, случайно попала на его квартиру,
и он как-нибудь запутался. Но, зная его, они сперва на¬
деялись, что он вывернется и присоединится к ним, са¬
мое позднее, на следующее утро. Между тем утро прошло,
а Василий не показывался.
Они стали беспокоиться. Зина через жену знакомого
надзирателя узнала имена всех арестованных за послед¬
ние несколько дней; но Василия не было между ними.
183

Булич тем временем отправилась в город навести справ¬
ки у товарищей. Она вернулась с удивительным, хотя
и приятным известием, что Ватажко встретил Василия
па улице. Он был свободен, так как ни жандарм, ни око¬
лоточный не сопровождали его. Но, очевидно, он попал
в какую-то передрягу, так как быстро прошел мимо и сде¬
лал Ватажко знак не разговаривать и не подходить к нему.
Первоначальные их предположения подтверждались.
Василий, очевидно, запутался как-нибудь с полицией и те¬
перь старается ее одурачить.
— Теперь нам нечего о нем беспокоиться, — сказал
Андрей. — Он их, наверное, проведет и скоро будет опять
с нами.
Зина с ним согласилась.
Когда новая тревога улеглась, старые заботы и плапы
снова завладели ими.
Вечером, после чая, когда хлопоты по дому были
кончены и все трое собрались в Зининой комнате, Андрей
приступил к делу, спросив Зину, какие у нее теперь ви¬
ды и намерения относительно Бориса.
Он ходил взад и вперед, заложив руки за спину, не
глядя на Зину.
— Вот письмо Бориса об этом, — сказала она. —
Я получила его на другой день после попытки, но не пе¬
редала вам тогда, потому что мне было не до того. Но
я сохранила его для вас.
Она вынула из потаенного места два клочка бумаги:
один — узкий и длинный, как бы срезанный край газе¬
ты; а другой — квадратный листок в несколько вер¬
шков, — вырванный заглавный лист из книги. Обе бу¬
мажки были мелко исписаны карандашом.
В этом письме, написанном в ночь после поражения,
Борис благодарил своих друзей, рисковавших ради него
жизнью, в особенности Андрея, в таких теплых и заду¬
шевных выражениях, что у Андрея глаза наполнились
слезами. Но в настоящем положении Борис считал все
дальнейшие попытки к его освобождению делом безна¬
дежным и, по всей вероятности, гибельным для его дру¬
зей. В заключение он просил Андрея тотчас же вернуться
в Петербург, а всю организацию распустить без даль¬
нейших отлагательств.
— Надеюсь, вы не находите его заключение обяза¬
тельным для нас? — спросил Андрей, стараясь говорить
хладнокровным и деловым тоном.
— Конечно, нет! — воскликнула Зина.
189

— Я очень рад, что вы не пришли в уныние, — про¬
должал он. — Настойчивость в подобных делах — самое
главное. Делались неудачные попытки четыре раза сряду,
а на пятый удавалось. Будем надеяться, что и нам боль¬
ше повезет в следующий раз.
— Да, но вот в чем Борис совершенно прав, — заме¬
тила Зина, — вы не должны больше принимать участия
в новой попытке. Вы сделали все, что было возможно.
Оставаться долее здесь для вас — было бы напрашивать¬
ся на гибель.
— То же самое можно сказать и относительно вас.
— Нет, не то же самое. Полиция меня не знает,
между тем как ваше имя открыто и па вас особенно злы.
Кроме того, — прибавила она, — есть соображения чисто
личные, по которым я одна должна продолжать это дело.
Андрей остановился прямо против нее.
— Личные соображения? — спросил он с удивлени¬
ем. — Я вас не понимаю, Зина, или, если понимаю, что
вы этим хотите сказать, то я самым энергическим образом
должен протестовать. Такое дело нельзя переносить на
узкую почву личных привязанностей. Мы предприняли
освобождение Бориса как человека, дорогого для нашей
партии, а не потому, что некоторым из нас он очень
близок. Наши чувства и симпатии тут ни при чем.
— Я бы никогда не позволила рисковать кем бы то
ни было ради Бориса, если б я думала, что его освобож¬
дение *— мое личное дело, — сказала Зина.
— Хорошо. В таком случае не все ли равно, кто из
нас будет вести дело? Вы противоречите себе.
— Нет, — возразила она, —* я говорила о прошлом.
Теперь же все переменилось к худшему, и в этом вся
разница. Если бы Борис был мне чужой, я, вероятно,
решила бы отказаться от дальнейших попыток. Но я не
могу... Вот почему я одна должна взять на себя все.
Она нахмурилась и опустила голову на стол, перед
которым сидела.
— Теперь вы, конечно, понимаете, — прибавила она
более спокойным тоном, подымая голову, — что прихо¬
дится иногда принимать в расчет и личные мотивы.
Он сел около нее на стул и молча поднес ее руку
к своим губам.
Вырвавшееся у Зины признание только подтвердило
то, что он давно уже говорил самому себе. Она просто
горела на медленном огне. Постоянные выжидания, веч¬
ные думы о деле, от которого зависела жизнь Бориса,
190

и ряд неудач — такие мучения были выше человеческих
сил. Внезаппое несчастие легче было бы перенести. Теперь
страдания ее достигли такого предела, когда разум те¬
ряет контроль над чувствами. Если она останется в Дуб-
равнике, то непременно выкинет что-нибудь отчаянное
и погубит себя без всякой пользы. Ее нужно увезти
отсюда во что бы то ни стало.
— Послушайте, Зина, и вы тоже, Анюта, потому что
вы должны мне помочь уговорить ее, — сказал Андрей,
все еще не отпуская руки Зины. — Вы совершенно правы,
говоря, что, преследуемый по пятам полицией, я навряд
ли могу быть полезен тут. Но этому помочь легко. Вот
что я предлагаю: я отправлюсь завтра в Петербург и про¬
буду там недели две. Я начну бывать на студенческих
сходках, в разных салонах и вообще постараюсь показы¬
ваться всюду и наделаю как можно больше шума, чтобы
привлечь внимание полиции. Когда она убедится, что
я окончательно поселился в Петербурге, я тихонько вер¬
нусь сюда. Но вы должны доверить мне все и уехать
отсюда. Нужно иногда принимать к сведению и лич¬
ные соображения, как вы говорите. Ведь вы убиваете
себя здесь, и этого допустить нельзя. Примите мой совет,
вызванный личной дружбой к вам, — если не чем-нибудь
лучшим, — только не упрямьтесь. Примите мое предло¬
жение, и давайте поменяемся местами! Что же вы мол¬
чите?
Зина задумалась, опустив голову на грудь. Ей больно
было обижать Андрея отказом от предложения, сделан¬
ного в такой форме. Но она не могла иначе поступить.
— Нет, не могу! — сказала она, медленно качая го¬
ловой.
Он встал с своего места и два раза прошелся по ком¬
нате.
Вулич, прикорнув в углу, не решалась вмешиваться.
Что она могла сказать после Андрея?
Андрей тоже молчал. Бесполезно было уговаривать
Зину. Она решила погибнуть — и погибнет *... Он не мог
удержать ее и не в силах был осуждать ее за упрямство.
Она не могла поступить иначе при данных обстоятель¬
ствах, и побуждения ее были хорошие. Но никому не бы¬
ло от этого легче.
— Не женись, молодец, слушайся меня! — вырвалось
у Андрея, и эти слова лучше всего выражали его чувства
в ту минуту.
Поучительное замечание не относилось ни к кому
191

в частности, и меньше всего к Зине, которая не могла
уже воспользоваться благим советом.
Но именно Зина и откликнулась на него. Она обра¬
довалась возможности переменить разговор.
Задумчиво облокотившись на стол, она выводила
пальцем узоры по скатерти.
— Такова мораль, выведенная вами из басни, не
правда ли?
Андрей не сейчас ответил. Откинувшись назад, Зина
ласкала теперь рыжего ката Ваську, который, желая
прпсоединиться к компании, прыгнул к ней на колени.
Она не спускала с Андрея вопрошающего взгляда.
— Ну да. Так оно и выходит, — сказал он наконец.
Он старался отнестись к решению Зины с покорно¬
стью и смирением, насколько это было в его силах. Если
такая хорошая женщина с такими прекрасными побу¬
ждениями решила так, а не иначе, — значит, так нужно.
Он не надеялся увидеть ее еще раз до отъезда, и его
единственным желанием было не испортить тех немногих
часов, которые им оставалось провести вместе.
Он сел около нее на диване.
— Тем, которые ведут такую жестокую борьбу, как
наша, приходится закалять сердца против нежных
чувств, — сказал он задумчивым тоном.
Он был расстроен и не чувствовал охоты вступать
в спор. Но на этот раз Зина перешла в наступление.
Она много думала о вопросе, вызвавшем замечание Ан¬
дрея, особенно в последнее время. Ей не хотелось, чтоб
Андрей раестался с нею под впечатлением, что она теперь
относится отрицательно к тому, что так высоко ценила
прежде.
— Почему же вам не принять в таком случае теории
Нечаева *, — сказала она с легкой иронией, — по кото¬
рой чем больше революционер походит на бревно, тем
ближе он к совершенству? Все сильные человеческие чув¬
ства налагают на вас, некоторым образом, путы. Но ска¬
жите, какой прок от людей, не способных на такие чув¬
ства?
— Вы смешиваете два совершенно различных рода
чувств, — уклончиво ответил Андрей.
Зина собиралась возражать... Но как раз в эту ми¬
нуту случилось нечто, окончательно прервавшее их раз¬
говор.
— Погодите минутку. Как будто стучат, — сказал
Андрей.
192

Они стали прислушиваться. Стука не было слышно,
но раздался странный шум, как будто горсть мелких
камешков была брошена в оконное стекло.
— Шалость какого-нибудь мальчугана! — заметила
Зина.
Они никого не видели на улице. Но Вулич открыла
окно и, выглянув, радостно воскликнула:
— Василий!
Она бросилась вниз, чтобы впустить его.
Через минуту рослая фигура Василия с сияющим
лицом показалась в дверях. В одной руке у него был
чемодан, в другой — узелок с бельем.
Андрей и Зина поднялись ему навстречу, чтобы об¬
нять и приветствовать его, будто он возвратился из даль¬
него путешествия.
— Я говорил, что он выйдет сух из воды! — сказал
Андрей и так хлопнул его по плечу, что тот зашатал¬
ся. — Ну, расскажи, какие у тебя были приключения за
это время?
— Хлопотливая была возня! — вздохнул Василий,
усаживаясь в кресло. — Я сам себе не верю, что все
кончилось.
— Вы были арестованы? — спросила Вулич.
— Хуже! — отвечал Василий, махнув рукой.
— Что? Вас, может быть, пытали? — сказала с улыб¬
кой Зина.
— Хуже этого, уверяю вас! повторил Василий.
— Да что же, наконец, с тобой произошло? Рас¬
сказывай все по порядку, — торопил его Андрей.
Василий рассказал, как пришла полиция, как справ¬
лялась об Андрее, как он разыграл дурачка и получил
позволение смотреть на фейерверк из чуланчика.
— Отчего ты не ушел вместе со мною? — спросил
Андрей.
— Конечно, — сказал Василий, почесывая заты¬
лок, — это было бы самое лучшее, если б я мог предви¬
деть, что случится потом. Но я думал, что полиция
уйдет и оставит меня в покое. Вот я и решил остаться
на время.
— Ну, что же дальше? Долго они меня дожида¬
лись? — спросил Андрей.
— До полуночи! — сказал Василий с негодовани¬
ем. — Они позвали меня через полчаса после того, как
я тебя предупредил, и мне пришлось занимать их раз¬
говорами. И курьезная вещь, — добавил он другим то¬
13 Блестящая плеяда
193

ном, — я сам их задерживал, подавая надежду, что ты
можешь еще вернуться!
Изумленная улыбка появилась на губах у Василия,
но исчезла немедленно, и лицо его сделалось опять серь¬
езным.
— В половине первого полицейские поднялись с ме¬
ста. «Наконец они уберутся к черту!» — подумал я. Но
не тут-то было. Перед уходом квартальный стал подучи¬
вать меня не говорить тебе, когда ты вернешься, об их
посещении, и прибавил, что придет завтра в восемь часов
утра. Это было мне совсем не с руки; но я не хотел
портить паспорт бегством и решился выжидать. Он
явился.
— Жилец вернулся?
— Никак нет, ваше благородие.
— Где он может быть?
— Не могу знать, ваше благородие! — Я был уве¬
рен, что теперь он уйдет взаправду. Но он пристал ко
мне, как пиявка.
— Послушай, Онисим, — он так ласково говорит
мне. — Я вижу, ты парень хороший, и если будешь
вести себя как следует, то получишь от меня три рубля.
Оставь свои вещи тут и обойди все трактиры и кабаки
по соседству; авось, найдешь своего жильца.
— Слушаю-с, ваше благородие, — говорю я, — да
только мне нужно сегодня в Полтаву ехать.
— Ничего, у тебя много еще времени. Помни, три
рубля заработаешь, коли поймаешь! — И он наставлял ме¬
ня: — Когда увидишь, не пугай его. Скажи, что паспорт
прописан и получен обратно. Он обрадуется и пойдет
с тобой охотно. Затем, как завидишь первого городового,
хватай его за шиворот и волоки. Понимаешь?
— Понимаю, ваше благородие, — говорю я.
— Сделаешь так, как я тебе приказывал?
— Сделаю, ваше благородие!
Рассказывая историю своего приключения, Василий
снова вошел в роль разыгранной им комедии и передавал
все в лицах среди общего хохота друзей. Он нагнул
голову, вытянул шею, сжал губы с выражением сосре¬
доточенного внимания и энергично кивал головой в знак
согласия.
— Мы вышли вместе из дому, — продолжал он, —
и я начал обходить кабаки и трактиры. Мне необходимо
было это сделать, потому что я не был уверен, что за
мною не следит шпион. Вот тогда-то я и встретил Ва-
194

тажко, но подумал: лучше не разговаривать с ним. В че¬
тыре часа дня я вернулся домой. До поезда в Полтаву
оставалось полтора часа, и я уже надеялся, что настал
конец моим мытарствам. Расплатился я с хозяйкой, уло¬
жил вещи и вышел на улицу, размышляя о том, как бы
безопаснее добраться до вас. Но, смотрю, — и что же?
Вижу, мой квартальный переоделся в партикулярное
платье и следит за мною из-за угла. Проклятый! Он все
еще не хотел оставить меня в покое. Мне ничего не
оставалось делать, как ехать на вокзал, вместо того что¬
бы идти к вам. Я взял извозчика; следом за мной квар¬
тальный нанял другого. Мы приехали задолго до отхода
поезда. Касса еще не была открыта. Квартальный стоял
у прилавка с газетами. Я прогуливался взад и вперед
и глазел в окна, на двери, на потолок — на все, одним
словом, кроме квартального, которого мне не полагалось
видеть. Однако я ни на минуту не терял его из виду.
Я рассчитывал, что, проводив меня на вокзал, оп оставит
меня в покое. Но он и не думал уходить и все время
следил. Касса наконец открылась. Публика потянулась
гуськом за билетами. А он все еще тут, негодяй! Я на¬
правился к кассе, надеясь, что это его удовлетворит.
Квартальный действительно ушел с своего места, но
только для того, чтобы приблизиться к кассе. Я не знал,
что делать. Взять билет в Полтаву и выйти на первой
станции? Но у меня всего было два рубля в кармане, —
меньше чем полбилета. Спросить билет только до сле¬
дующей станции, а не в Полтаву? Этого я не мог сделать,
потому что квартальный услышал бы меня и, заподозрив,
что я кругом обманул его, вероятно, арестовал бы меня.
Публика между тем по очереди подходила за билетами,
и я ближе и ближе подвигался к кассе, хотя все еще
понятия не имел, что делать и чем все это кончится.
Наконец я очутился лицом к лицу с кассиром. Квар¬
тальный стоял у решетки за моей спиной.
— Билет в Полтаву, третьего класса! — заявляю
я громким, решительным голосом и начинаю расстегивать
жилетку, чтобы вынуть деньги из-за пазухи.
— Торопитесь, вы задерживаете публику! — кричит
кассир.
— Сейчас, — отвечаю я решительно. Вытаскиваю
крест из-за пазухи и хватаюсь руками за голову. —*-
Братья православные! Меня ограбили! — закричал я не
своим голосом и отскочил от кассы как сумасшедший.
Толпа собралась вокруг меня, и я начал объяснять,
196

что у меня была двадцатипятирублевая бумажка, все мое
имущество, и привязана была она веревочкой к кресту;
но что мошенник-жилец, которого я подобрал на улице,
обокрал меня ночью и сбежал. И я вытирал рукавом
слезы, настоящие слезы, которые текли из глаз во время
моего печального повествования!
Загрубелое лицо Василия осветилось на минуту его
добродушно-удивленной улыбкой, и он продолжал:
— Когда мои слушатели были достаточно растрога¬
ны, я вытер слезы, схватил свои вещи и бросился вон,
вскочив на первого попавшегося извозчика.
— А квартальный, — спросила Вулич, — не последо¬
вал за вами?
— Нет, не последовал. Я так был огорчен потерей
моих денег, что на минуту потерял его из виду. Но,
отъехав немного, я оглянулся и никого за собой не уви¬
дел. Я провел вечер, бродя из одного места в другое,
чтобы убедиться, что за мной не следят. На этот раз
меня оставили в покое.
— Он, должно быть, вернулся в часть, — сказала,
смеясь, Зина, — и написал донесение высшему началь¬
ству о проделках революционеров над простаками, кото¬
рых они заманивают в свои сети.
— Объясни, пожалуйста, — спросил Андрей, — зачем
ты вернулся домой после того, как тебе поручили обход
кабаков, раз ты остался один? Я этого не могу понять.
Если даже за тобой шел шпион, ты бы гораздо проще
мог от него отделаться.
Василий пожал плечами, удивленный, в свою оче¬
редь, этим вопросом.
— А вещи, оставленные дома? — возразил он.
Андрей так расхохотался, как будто это насмешило
его больше, чем все приключения Василия.
— Вы должны, конечно, взглянуть на сокровища, ко¬
торые ваш Вася пошел добывать из вражьих рук, —
обратился он к Зине и Вулич. Он было направился
к чемодану с явным намерением обнаружить его содер¬
жимое на удивление всей компании. Но Василий схва¬
тил чемодан и решительно уселся на нем. Он ни за что
не позволил бы показывать свои вещи дамам.
На следующий день Андрей попрощался с друзьями
и отправился обратно в Петербург с поручением от Зипы
достать денег на ее предприятие. Василий остался в Ду¬
бравнике. Он совершенно справедливо заключил, что бла¬
годаря своей счастливой внешности он везде одинаково
197

безопасен, и потому решил не оставлять Зину до конца.
В характере Василия было нечто поистине рыцарское,
и эта черта проявлялась яснее всего в его обращении
с женщинами. У него всегда была дама сердца, по ко¬
торой он вздыхал, но, как настоящий рыцарь, он всегда
был к услугам женщин, которым мог бы оказаться полез¬
ным, и никому он не был так предан, как Зине.
ГЛАВА VIII
НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ
Петербург был в праздничном одеянии, когда Андрей,
только что приехавший из Дубравника, выходил из вок¬
зала. Выпал первый снег, а это большой праздник для
северянина. Улицы, тротуары, скамейки, крыши, барки
на соседнем канале — все было покрыто ровною, свер¬
кающей пеленою свежего снега. Черные неподвижные
деревья приняли фантастический вид под белым пуши¬
стым слоем, покрывавшим даже тончайшие их ветки.
Солнце терялось где-то в глубине густого, медленно па¬
давшего снега, но кругом внизу было необыкновенно
светло. Белый покров земли блестел мягким светом, ве¬
селя глаза и сердце после унылых осенних красок. Воз¬
дух был свежий и бодрящий, наполненный возбуждаю¬
щим ароматом снега и зимы. Большие белые хлопья
засыпали шляпы, пальто, волосы и бороды прохожих
и придавали им вид ряженых. Лица были веселы, лошади
бежали бойко. Кое-где неслышно скользили санки, и их
собственники гордились тем, что первые приветствуют
красавицу зиму.
Невольно поддавшись общему веселью, Андрей бы¬
стро шагал по Лиговке, торопясь на квартиру Лены. На
этот раз он никого не предупредил о своем приезде; по
он знал, что Лена живет на Лиговском канале, недалеко
от вокзала, и надеялся застать ее дома.
Она как раз выходила из ворот, в своей меховой
шапочке, веселая и свежая, как день, когда Андрей
окликнул ее по имени. В изумлении она уставилась на
него, и сейчас же ее лицо осветилось приветливой
улыбкой.
— Наконец-то вы вернулись! — воскликнула она. —
Я боялась, что после того, что случилось в Дубравнике,
вы там застрянете навсегда. Но скажите, вы серьезно
вернулись?

— Да, серьезно, — отвечал Андрей.
Лена выходила из дома по собственному делу, но
ради Андрея согласилась сделать круг и проводить его
на конспиративную квартиру. Она стала расспрашивать
об их попытке, которая произвела довольно сильное впе¬
чатление на революционеров. Андрей отвечал на ее рас¬
спросы без особенной охоты, но и без видимого неудо¬
вольствия. Перемена места и окружающей обстановки
притупили в нем прежнюю болезненность ощущений. Те¬
перь он мог говорить об этом деле спокойно, как о со¬
вершившемся факте, с которым нужно мириться.
— А что нового у вас? — спросил он в свою очередь.
— В нашей группе, вы хотите сказать?
— Да.
— Ничего особенного. Таня выбрана в члены. За нее
было пять поручителей, и ни одного голоса против. Она
уже согласилась. Надеюсь, она окажется хорошим при¬
обретением для нас.
— Я в этом уверен, — подтвердил Андрей.
— Она работала некоторое время в Нарвской части
и для начинающей вела дело очень хорошо, — продол¬
жала Лена. — Жаль, что ей придется скоро уехать.
— Разве? — спросил Андрей, внезапно опечалившись.
— Она уезжает в Москву. Решено усилить наш та¬
мошний кружок: он сильно прихрамывает. Жоржу по¬
ручили съездить в Москву для пропаганды, а Таня
вызвалась сопровождать его. У нее там хорошие связи,
и ими можно будет воспользоваться.
— Теперь понимаю... — пробормотал Андрей, отвер¬
нувшись, чтобы скрыть свое смущение.
Такое известие не удивило его. Он был приготовлен
к чему-нибудь в этом роде. Но острая, холодная боль,
резнувшая его от слов Лены, показала, как много скры¬
той надежды таилось в его глупом сердце.
— Говорят, они скоро поженятся, — в своем неведе¬
нии продолжала Лена. — Мне говорили, что они давно
влюблены друг в друга. Но я, собственно, этому не верю
и ничего не замечала. Вероятнее всего, одна болтовня.
— Почему же? Жорж очень хороший человек, —
сказал Андрей, стараясь быть беспристрастным.
Лена ни на минуту не подозревала, чтобы этот раз¬
говор имел особое значение для Андрея. Будучи по при¬
роде и привычкам мало наблюдательна, она не заметила
его смущения. Любовь еще не заговорила в ее собствен¬
ном сердце, и вообще она вопросом о любви интересова¬
199

лась менее всего. Слухи об отношениях Жоржа и Тани
она передавала как самую обыкновенную новость и затем
равнодушно перешла к другим новостям.
В конспиративной квартире Андрей застал несколько
друзей, в том числе Жоржа. С радостным восклицанием
он бросился Андрею на шею. Он тоже разделял опасения
Лены, что его друг застрянет в Дубравнике, и тем более
обрадовался он его возвращению.
Жорж с участием стал расспрашивать про Зину. Ан¬
дрей чистосердечно рассказал все и не скрыл от него,
как рискованно было ее положение в Дубравнике. Они
беседовали задушевно и непринужденно. Но когда ос¬
тальные ушли и Андрей с Жоржем остались одни, оба
почувствовали некоторую неловкость. Андрей горел не¬
терпением узнать что-нибудь про Таню, но не мог со¬
браться с духом и спросить. А Жорж как нарочно даже
не упоминал ее имени.
Это так противоречило обыкновенной манере Жоржа
кстати и некстати говорить о Тане, что Андрей заподозрил,
что он умышленно так поступает. Жорж, очевидно, раз¬
гадал его тайну и воздерживался от разговоров о Тане
из деликатности. Это было очень хорошо с его стороны,
и Андрей решил воспользоваться тонким намеком. Он
продолжал разговор о безразличных предметах, насколько
мог. Наконец не выдержал и спросил: живет ли еще
Таня у отца?
— О нет, — отвечал Жорж, — это невозможно. Она
доставила бы ему массу неприятностей. Она живет теперь
отдельно, в том районе, где ведет пропаганду.
Жорж ничего не прибавил, но устремил на своего
друга взгляд, полный симпатии и вместе грусти, что
сильно задело Андрея. Он отвернул голову и заговорил
с ним о его статье. После этого он тщательно избегал
упоминать имя Тани. Сострадательный взгляд Жоржа
поднимал в нем желчь и злобу.
Андрей возобновил свою любимую работу — пропа¬
ганду между рабочими — и засел почти безвыходно на
Выборгской стороне. У него появился какой-то голод на
работу, и он брал на себя все, что ни подвернется. Даже
требовательная, придирчивая Лена была от него в во¬
сторге, говоря, что он скоро наверстает потерянное.
В то же время прежняя нелюбовь Андрея к пропа¬
ганде среди интеллигенции перешла у пего в положи¬
тельное отвращение. Он наотрез отказался ходить на
какие бы то ни было студенческие сходки или собрания,
200

кроме чисто деловых. Он даже редко виделся со своими
друзьями и товарищами по делу. Зачем? Одно баловство
и потеря времени! Он был в самом стоическом настрое¬
нии, стараясь очистить свою жизнь от всего, что не было
исполнением долга.
Жорж был единственным человеком, с которым он
видался: может быть, потому, что для него это была
своего рода епитимия; ему так хотелось доказать себе,
что его приступ пошлой ревности к Жоржу прошел со¬
вершенно и что он с ним в прежних дружеских отноше¬
ниях. Он твердо держался бы своего решения, если б не
этот несносный взгляд меланхолического сострадания, по¬
являвшийся по временам в выразительных глазах Жор¬
жа. Он был у него два раза в первую неделю по приезде,
но тем и ограничился, оправдываясь недосугом.
Тани он предпочел не видеть вовсе. Он был доволен
тем, что возложенное на него Зиной поручение не тре¬
бовало личного свидания. С того дня, как Таня сделалась
членом партии, все ее деньги шли на дело, и в распоря¬
жении ими другие товарищи, конечно, имели такой же
голос, как и она. Андрей легко получил от организации
половину суммы, необходимой Зине. Остальное обещал
достать через месяц Репин, которого Андрей навестил
через несколько дней по возвращении из Дубравника.
Он встретил Таню не ранее как через две недели на
собрании кружка, к которому они оба принадлежали.
Около дюжины мужчин и женщин, занимавшихся про¬
пагандой между рабочими, сошлись, чтобы обсудить свои
специальные дела. Между присутствовавшими был зна¬
менитый Тарас Костров. Он принадлежал к числу пионе¬
ров пропагандистской деятельности в народе, но конспи-
рационные дела давно заставили его отказаться от такой
работы. Теперь он появлялся на собраниях, когда время
позволяло, и сегодня он пришел ненадолго, собственно,
для того, чтобы повидаться с Шепелевым, одним из по¬
стоянных членов этого кружка, с которым ему нужно
было о чем-то переговорить.
Хотя комната была полна народу, однако первым бро¬
сался в глаза Тарас Костров. Нельзя было не обратить
внимания на это гордое, прекрасное лицо, отражавшее
сильный ум и безграничную смелость.
Обменявшись дружеским кивком с Костровым, Ан¬
дрей подошел поздороваться с Таней, которую он увидел
в самом далеком углу погруженной в чтение только что
отпечатанной народной книжки.
201

Андрей не без некоторого опасения отправлялся на
это собрание, где, он знал, ему предстояло встретить
Таню. Но теперь, когда они очутились лицом к лицу,
он почувствовал только тихую радость. Девушка дру¬
жески поздоровалась с ним, но скоро снова погрузилась
в чтение, которым она, казалось, была сильно заинтере¬
сована. Андрей не захотел ее беспокоить. Он протянул
через несколько голов руку Лене и уселся.
Еще не все были в сборе, хотя назначенный час уже
прошел. В ожидании публика развлекалась частными
разговорами, и комната наполнилась гулом сдерживаемых
голосов. Тарас и Шепелев усердно вели свой деловой
разговор. Шепелев — бледнолицый молодой человек,
с длинными волосами и белокурой бородкой, в высоких
сапогах и жилетке, застегнутой доверху, какую обыкно¬
венно носят мастеровые, — объяснял что-то своему со¬
беседнику. Тарас слушал, рассеянно глядя перед собою.
Он мог слушать речь с большим вниманием и в то же
время думать о другом — он так хорошо понимал все
с полуслова. В эту минуту его беспокойные мысли были
далеко: он думал о новом предложении, которое внесет
на собрании совсем иного характера, куда он должен
пойти через полчаса. Он знал очень хорошо, что его
предложение вызовет бурю, и уже заранее почувствовал
в себе прилив доброты и мягкости. Вот почему его тем¬
ные сверкающие глаза глядели так ласково на собеседни¬
ка и тон его случайных возражений был так кроток и мил.
Тарас Костров известен был в партии как человек
не только очень сильный, но отчасти и властолюбивый.
Он носил, впрочем, бархатную перчатку на своей же¬
лезной руке. Манеры у него были мягкие и чарующие,
и его речи в самом разгаре спора становились «слаще
меда», как выражались его противники.
Когда наконец все собрались, приступлено было
к прениям без всяких формальностей. Шепелев, окон¬
чивший к тому времени свой разговор с Тарасом, огля¬
нулся кругом и, убедившись, что все налицо, приступил
к делу. Без всяких предисловий и околичностей он стал
излагать, что было сделано в его районе со времени по¬
следнего собрания и что имелось в виду предпринять.
Его часто прерывали вопросами и замечаниями, так что
собрание походило больше на дружескую беседу, чем на
формальное заседание.
Лена должна была говорить после Шепелева, но она
202

отказалась, заметив, что ничего особенного не имеет со¬
общить о своей группе.
— Послушаем лучше, что нам Таня расскажет, —
добавила она. — Она работает на новом месте и, кажется,
не на бесплодном.
— Покамест, должна признаться, мне нечем похва¬
стать, — сказала Таня.
Однако, насколько выяснилось из расспросов главным
образом Тараса и Андрея, виды на будущее были не¬
дурные.
Очевидно было, что при старании ее участок мог бы
сделаться важным центром.
—* Отчего бы не прикомандировать на время опыт¬
ного пропагандиста в Нарвскую часть? — посоветовал
Тарас.
Но ему нельзя было дождаться результата своего
предложения. Неумолимая стрелка часов напомнила ему,
что он должен уйти. Пожав руку Шепелеву, он торопли¬
во вышел.
— Я совершенно согласна с Тарасом, — сказала Ле¬
на. — Положим, все мы заняты, но, по-моему, кому-ни¬
будь из нас не худо было бы оставить старое место, где
пропаганда уже пустила корни, и перейти на новое.
На первых порах мужчина был бы полезнее женщины.
Она посмотрела на Андрея, и он с досадой и смуще¬
нием почувствовал, что краснеет под ее взглядом. Его
решение не видаться с Таней иначе, как на деловых со¬
браниях, сразу испарилось под взглядом Лены. Теперь
он знал, что он, в сущности, пришел на это собрание
с тайною надеждою: быть может, какое-нибудь случай¬
ное обстоятельство сблизит его с Танею.
— Шепелев может оставить свое место, — раздался
чей-то голос.
Андрей почувствовал себя несчастным. Ему показа¬
лось, что его надеждам пришел конец. Шепелев был
одним из лучших и наиболее опытных пропагандистов.
— Да, пусть Шепелев идет в Нарвскую часть, — по¬
вторило несколько голосов.
Вопрос, казалось, был решен, но Лена вмешалась.
— Я думаю, — сказала она, — что Андрей гораздо
больше подойдет для этого, чем Шепелев.
Она стала приводить свои доводы, делая характери¬
стику каждого из них с полной откровенностью и бес¬
пристрастием. Шепелева она признала хорошим лектором
и спорщиком. Рабочие понимали его хорошо и легко под¬
203

давались его пропаганде. Но зато, с другой стороны, он
не умел заводить новых центров, а также не умел наме¬
чать новых людей; он был недостаточно энергичен и
предприимчив для этого. Кроме того, он трудно знако¬
мился с народом. Андрей в обоих случаях имел преиму¬
щество перед ним.
Лена произнесла свою речь в однообразно-деловом
тоне, не повышая голоса. Ее голубые глаза останавли¬
вались, пока она говорила, то на одном, то на другом
кандидате, и спокойное выражение их не менялось, про¬
износила ли она похвалу или выражала порицание.
Шепелев слушал очень внимательно хладнокровную
критику самого себя, опираясь локтем на спинку своего
стула и теребя бороду пальцами. Время от времени он
улыбался резкостям Лены, а в общем, искренно любо¬
вался ее прямотой.
— Да, я тоже думаю, что вы больше подойдете, чем
я, — обратился он к Андрею, когда Лена кончила. —
Можете ли вы без затруднения оставить свою работу?
Теперь, когда то, чего он за минуту так страстно же¬
лал, зависело от одного его слова, он вдруг испугался,
точно пропасть открылась под его ногами.
— Конечно, может! — сказала Лена, которая не
хуже Андрея знала его работу.
Андрей робко взглянул на Таню, стоявшую около
него. Она казалась смущенной и недоумевающей от та¬
кого неожиданного предложения. Это задело Андрея за
живое. Чего они оба так заботятся о нем? Он находил
такое поведение и со стороны Жоржа довольно странным;
но от нее он этого никак не ожидал. Влюблен ли он,
нет ли, — во всяком случае, он не тряпка и докажет им,
'jto во всем, касающемся дела, он никогда не будет ру¬
ководствоваться личными чувствами.
И он тотчас же дал свое полное согласие на предло¬
жение.
Когда кончились рассуждения о текущих делах, он
обратился деловым тоном к Тане с просьбой рассказать
некоторые подробности об ее работе, которая теперь ка¬
салась их обоих.
Она объяснила кое-что, прибавив, что ее рабочие со¬
берутся в ее квартире сегодня вечером. Самое лучшее
для Андрея будет отправиться теперь же к ней и по¬
знакомиться с рабочими и самому на месте убедиться,
как стоит дело.
Андрей был свободен в этот вечер, и у него не было
204

основания отказаться от такого приятного приглашения.
Они тотчас же ушли, и Андрей значительно смягчился
по отношению к Тане.
По дороге он спросил, как ее отец отнесся к их раз¬
луке и часто ли видается она с ним теперь. Этот раз¬
говор сразу поставил их на прежнюю дружескую ногу.
Андрей относился с искренним уважением к старому
адвокату. Таня это знала, и ей было особенно приятно
вспомнить об этом теперь. С Жоржем она почти совсем
не касалась своей семейной драмы. Несмотря на свою
чувствительность и деликатность, он в некоторых отно¬
шениях был дубоват; ее даже иногда злило сознание, что
эта сторона ее жизни была почти непонятна ему. С Анд¬
реем было иначе, и она почувствовала облегчение, пого¬
ворив с ним о вопросе, сильно мучившем ее.
Таня жила не одна. Конспираторы имели в своем
распоряжении несколько пожилых женщин, большею
частью бывших прежде в услужении в семьях револю¬
ционеров. Они исполняли иногда роль квартирных хозя¬
ек, если эта обязанность не требовала особой сноровки.
Мало кто из них понимал толк в конспирациях, но на их
преданность и верность можно было положиться. Одна
из таких женщин, прежняя няня Зины, изображала квар¬
тирную хозяйку Тани.
Таня весело показывала Андрею свое новое жилище,
не поражавшее роскошью и так мало походившее па ее
помещение в отцовском доме. Квартира — самая подхо¬
дящая по местоположению — была слишком велика для
нее. Она состояла из пяти комнат, и из них только на
три хватало Таниной мебели. Остальные две комнаты
были совершенно пусты и придавали квартире унылый,
нежилой вид. Но Таня утверждала, что они делают ее
жилище похожим на старинный замок.
Самая большая комната, снабженная длинным сос¬
новым столом и простыми стульями и скамьями, служи¬
ла местом собрания рабочих.
Они скоро стали собираться. Их было семь человек,
но из предосторожности они разбились на две партии.
Андрей был представлен Таней как друг, намереваю¬
щийся поселиться по соседству и принять участие в об¬
щих занятиях. Рабочие радушно приветствовали его и
сразу отнеслись как к своему человеку. Но он не хотел
вмешиваться в беседу на этот раз, желая присмотреться,
как Таня справляется со своими новыми обязанностями.
Он приготовился быть очень снисходительным, но
205

скоро убедился, что об этом не может быть и речи. Та¬
ня — эта нежная, светски воспитанная барышня, при¬
выкшая к салонам, — чувствовала себя как дома среди
рабочих. Без малейшего усилия, руководимая лишь го¬
рячим желанием быть понятой, она употребляла слова
и выражения, наиболее доступные ее слушателям. Она
вкладывала так много души в свою работу, что почти сли¬
валась в одно со своей аудиторией.
Такое начало подавало большие надежды, хотя, ко¬
нечно, дело не обходилось и без промахов. Она как буд¬
то боялась давать волю собственным порывам. Раза два
Андрей уловил в ее словах теплую, заразительную волну
глубокого чувства. Но именно в ту минуту, когда ее соб¬
ственное волнение передавалось слушателям, она обуз¬
дывала себя, подобно робкому наезднику, который не
решается довериться горячности своего благородного
коня.
Немного больше опыта и практики научат ее. Во вся¬
ком случае, задатки у нее прекрасные. Если вначале
Андрей старался не быть слишком требовательным, то
к концу ему пришлось остерегаться другой крайности —
как бы не хвалить через меру.
После чтения начались разговоры. Андрей вмешался
и направил беседу так, что дал всем возможность вы¬
сказаться. Ему хотелось составить себе понятие о своих
новых товарищах.
Они распрощались самым дружеским образом, и ра¬
бочие взяли с Андрея слово прийти еще раз, как только
он переедет в их края.
Таня попросила Андрея остаться еще час-другой; ей
так хотелось потолковать с ним.
Она переживала медовый месяц своей революционной
деятельности. Все было для нее свежо и имело захваты¬
вающий интерес. Привычка не успела еще умерить го¬
рячности, а опыт еще не научил сдержанности. В свою
работу она вносила жар прозелита и женщины.
Первым ее вопросом, когда они остались одни с Анд¬
реем, было — как ему понравились ее ученики. По ее
мнению, каждый из них имел в себе что-нибудь обещаю¬
щее или симпатичное. Андрей не совсем разделял ее
взгляд. Но он был в таком хорошем настроении в этот
вечер, что готов был находить прекрасное во всем.
— Одним словом, я уверен, что через несколько ме¬
сяцев у нас будет хорошая организация в этой части, —
сказал он.
206

Таня была в восторге от такого блестящего буду¬
щего.
— Нам нужно разделить работу для большей успеш¬
ности, — заметила она. — Я беру на себя обучение
и предварительную подготовку, а вы займитесь оконча¬
тельной обработкой.
— Если уж разделение труда необходимо, — сказал
Андрей, — то обработку нужно предоставить вам, а я
буду подбирать вам людей. Я всегда был того мнения,
что в деле пробуждения душ мы, мужчины, должны
уступить место женщинам.
Таня с удивлением смотрела на него. Ей трудно было
поверить, что он говорит серьезно.
— Но я так плохо с ними разговариваю и так мало
знаю, — сказала она.
— Конечно, вам придется много работать самой. Но
уверяю вас, что ученость не главное качество в хорошем
пропагандисте. Это ничто в сравнении...
— С чем? — спросила девушка, впиваясь в него гла¬
зами.
— В сравнении с уменьем волновать сердца и зажи¬
гать в них ваш собственный энтузиазм. Вам, может быть,
хочется знать секрет, как это делать?
— Конечно! — воскликнула Таня. — Вы не должны
хранить такой секрет про себя.
— Тайна состоит в том, что нужно все это чувство¬
вать самому.
Таня рассмеялась. Она ожидала чего-то необычайного
и в то же время очень практичного. А оказалось — толь¬
ко это!..
— Почему же женщинам такое преимущество перед
мужчинами? — спросила она. — Разве вы — бессердеч¬
ные, разве вы лишены энтузиазма?
— Нет. Но есть разница в степенях, и в этом — вся
суть. Я не могу не впадать в лиризм, когда думаю о на¬
ших женщинах, а это мне не к лицу. В самом деле, они
слишком хороши для нашей матушки России, по край¬
ней мере для времени, в котором мы живем.
Он замолчал и задумался.
— И вы преуспеете в выбранной вами работе, —
прибавил он, серьезно глядя на нее. — У вас есть все
драгоценные качества, необходимые для успеха. Верьте
моему слову, потому что я кое-что смыслю в этом.
Он говорил спокойным тоном, но глаза, обращенные
207

к Тане, горели восторгом. Он был так счастлив, что имел
случай поднести ей эту скромную похвалу.
Таня вспыхнула от удивления и большого удоволь¬
ствия, вызванных этими словами.
— Дорого бы я дала, чтобы ваше пророчество оказа¬
лось верным! — сказала она и затем прибавила: — Ког¬
да же вы перебираетесь в нашу часть?
— Через несколько дней. Но я могу начать работу
хоть с завтрашнего дня. Два часа расстояния не бог
весть что.
— Очень хорошо. Значит, я буду ждать вас завтра
вечером, — сказала Таня, крепко пожав ему руку на
прощанье.
Андрей вернулся домой счастливым человеком. Он
наслаждался воспоминаниями проведенного вечера и
уверенностью, что завтра же опять увидит Таню. В но¬
вой и высшей фазе ее жизни она преобразилась в его
глазах и казалась окруженной ореолом. Лучшие сторо¬
ны ее души, о которых он прежде только догадывался,
теперь выступили в полном блеске. Как быстро она вы¬
росла! Такие чудеса, думал он, происходят только с де¬
вушками. Он оставил ее ребенком. Теперь она — жен¬
щина, но с чистотою детской души. Он чувствовал, что
любит ее сильнее, чем когда-либо, но прежние опасения
окончательно исчезли. Его решение избегать Таню пока¬
залось ему совершенною нелепостью. Он не ожидал и
не искал взаимности в ответ на свою любовь. Зачем же
в таком случае избегать девушку, с которой у него так
много общего? Они так хорошо работали вместе в этот
вечер и смогут точно так же продолжать свою работу
в будущем, невзирая на то, любит ли он ее или нет.
Только в старых романах любовь составляет главный
интерес в жизни. Он же сумеет жить высшими идеа¬
лами.
ГЛАВА IX
ЗА ОБЩЕЙ РАБОТОЙ
Андрею не раз пришлось порадоваться за свое сме¬
лое решение. В продолжение целого месяца после пере¬
езда в Нарвскую часть он изведал такое счастье, что
выше его могли бы стоять только восторги взаимной
любви: счастье совместной работы с любимою женщиною
208

в деле, которому оба отдавали лучшую часть своей
души.
Самые ничтожные мелочи ежедневной жизни полу¬
чали в его глазах новое значение и прелесть. Небольшие
успехи, достигнутые в пропаганде, казались ему настоя¬
щими триумфами и наполняли все его существо глубокою
радостью. И в самом деле его работа шла успешнее обык¬
новенного. У него внезапно обострилось понимание лю¬
дей, и он стал гораздо красноречивее. Согретый собствен¬
ным чувством, он относился задушевнее к людям во¬
обще.
Большую часть своего времени он проводил вне до¬
ма. Двадцати четырех часов в сутки ему не хватило бы
на всю работу, которую он взвалил себе на плечи. Че¬
рез Таниных рабочих его связи на фабриках с их това¬
рищами значительно расширились. Из этих новых зна¬
комых и последователей он выбирал наиболее надежных
и приводил их на собрания. Так как одно присутствие на
этих собраниях было сопряжено для рабочих с таким же
риском, как если бы они участвовали в убийстве или
поджоге, то новые члены кружка выбирались лишь
с полного согласия и одобрения всех остальных. Андрей
и Таня следовали этому благоразумному правилу, хотя
Андрей вскоре приобрел такую популярность, что, в сущ¬
ности, его голос был всегда решающим. Умный и обра¬
зованный человек среди полуграмотных крестьян и ре¬
месленников является всемогущим, если только внушит
к себе доверие с их стороны.
Число последователей росло очень быстро. Пришлось
организовать новый центр в том же участке, так как хмно-
гим собираться в одном и том же доме было рискованно.
Первоначальный посев начинал пускать ростки. Конеч¬
но, дело было все-таки небольшое: пропагандисты груп¬
пировали вокруг себя только выдающихся рабочих и сно¬
сились с маленькими кружками, которым было безопас¬
нее собираться на частных квартирах.
Но именно в таких небольших кружках и вырабаты¬
ваются искренние, беззаветно преданные делу борцы.
В дружеской беседе с глазу на глаз — вот когда чело¬
веческая речь глубже всего западает в душу. Их пропа¬
ганда, несмотря на ограниченную сферу, была очень пло¬
дотворна. Они не только излагали своим слушателям из¬
вестное учение: они вдохновляли их теми же чувствами,
какими были проникнуты сами.
Доля Тани в этом общем труде была такая же, как
14 Блестящая плеяда
209

и ее старшего товарища и руководителя. В своем стрем¬
лении выдвинуть ее вперед Андрей строго придерживал¬
ся их программы в разделении труда. Он взял на себя
заводить новые сношения, открывать новые центры и
выбирать новых людей. Но на собраниях у Тани он
лучшую часть работы предоставлял ей.
Благодаря постоянному поощрению со стороны Анд¬
рея Таня отделалась от того, что так часто парализует
умственную деятельность женщины, когда она работает
вместе с мужчиною: чувство слабости и недоверия к са¬
мой себе исчезло в ней. И, раз освободившись от этого
чувства, она быстро развивалась и делала большие успе¬
хи в пропаганде. По утрам она сидела дома, читая я
усердно приготовляясь к своей любимой работе. По ве¬
черам, когда у нее не было своего собрания, она по при¬
глашению ходила на чтения своих товарищей по пропа¬
ганде: они скоро оценили ее.
Успехи Тани бесконечно радовали Андрея. Его чув¬
ства к ней незаметно становились все глубже и глубже.
Каждый день он находил в ней новые привлекательные
черты. Ему казалось, что Таня всегда вкладывала свое
собственное нечто, придававшее особую свежесть и не¬
обыкновенное изящество всему, что бы она ни делала.
В свою любовь к народу она вносила столько искренно¬
сти и горячности, а в ее спокойном и простом отношении
к опасностям, окружавшим ее со всех сторон, и в ее рав¬
нодушии к ожидавшей ее участи было столько прекрас¬
ного и трогательного. Все это он часто видел раньше и
в других девушках, но теперь оно приобрело для него
новый смысл и новое очарование. Так иногда, стоя в бла¬
гоговейном созерцании перед картиною великого худож¬
ника, мы открываем в ней бесконечные красоты, прежде
ускользавшие от нас.
По временам тайный ужас охватывал сердце Андрея,
он чувствовал, что начинает любить Таню слишком глу¬
боко. Но такие моменты случались редко и продолжались
недолго. Вообще внутри его царило удивительно приятное
спокойствие, заглушавшее даже его ревность.
С Жоржем он редко видался. Молодой поэт опять
был очень занят, а Андрей не часто появлялся в городе.
В последнее время Жорж перестал преследовать его
своим меланхолическим взглядом, и благодаря этому их
отношения улучшились, хотя старая дружба, конечно, не
возобновилась. Оба испытывали какую-то неловкость.
Андрей сваливал всю вину на Жоржа. Если он дорожит
210

его дружбой, то пусть первый и объяснится чистосердеч¬
но. Любовь Тани к Жоржу не возбуждала зависти в Анд¬
рее. Их совместная работа установила между ними такую
прочную связь, что, казалось, ничто не порвет ее. Вкусы
Тани такие же скромные и незатейливые, как у Андрея,
и высшая политика, в которой вращается Жорж, вряд
ли когда-нибудь увлечет ее: выйдет ли она замуж, или
нет, — она никогда не бросит теперешней своей работы.
Что бы там ни случилось, он был уверен, что в духовной
жизни Тани ему всегда достанется лучшая доля. Это
сознание даже располагало его к великодушию.
Каждый раз, когда ему случалось быть наедине
с Жоржем, он ожидал объяснения. Но Жорж, очевидно,
избегал этого жгучего вопроса и оставлял своего друга
в мучительном выжидании.
Андрей знал, что он мог бы выяснить все, поговорив
с самой Таней; при их дружбе такой разговор был воз¬
можен. Но каждый раз, когда вопрос готов был сорвать¬
ся с его уст, какой-то неопределенный страх удерживал
его, — страх, как ему казалось, оскорбить ее своею не¬
скромностью. Он предпочитал не думать об ее любви
к Жоржу. Настоящее было так восхитительно, что не
следовало его портить опасениями за будущее, и когда
такого рода мысли приходили ему в голову, он просто
отгонял их, как отгоняют птиц с любимого посева.
Одно его огорчало: ему мало было того времени, что
он проводил в обществе Тани. Расставаться с нею, хотя
бы на час, ему было тяжело. Но сама работа налагала
часто такое лишение, и он покорялся, стараясь потом
наверстать свое время. К общему делу он, конечно, не
ревновал ее.
Он был доволен и счастлив. Он твердо верил, что их
теперешние отношения могут продолжаться бесконеч¬
но, — пока одно обстоятельство не показало ему, что
здание, которое он считал твердым, как камень, развали¬
валось, как карточный домик, от одного прикосновения.
ГЛАВА X
КРИЗИС
Однажды вечером Андрей и Таня сидели одни на ее
квартире. Было довольно поздно, и в доме все погрузи¬
лось уже в первый глубокий сон. Они вернулись полча¬
са тому назад с очень успешного собрания у одного из
211

товарищей. Вечер был необыкновенно удачный. Таня
читала очень трогательный рассказ из народной жизни.
Под впечатлением этого рассказа она одушевилась и го¬
ворила необыкновенно хорошо. Теперь она вернулась до¬
мой в самом приятном настроении. Андрей по обыкнове¬
нию провожал ее. Он тоже был в хорошем расположении
духа и не мог устоять против желания зайти на полчаса
под предлогом, что недурно было бы напиться чаю после
таких продолжительных рассуждений.
У Тани был с собою ключ от квартиры. Ее квартир¬
ная хозяйка уже спала. Чтобы не беспокоить ее, они
решили сами позаботиться о чае. С большими хлопотами
и смехом им удалось поставить самовар и опустошить
шкафик с провизией, причем Таня осторожно вытащила
ключи у хозяйки из-под изголовья; старушка всегда пря¬
тала их на ночь под подушку.
Когда все оказалось на столе, оба вдруг сделали от¬
крытие, что они очень голодны. Они с удовольствием по¬
ужинали и весело разговаривали.
Андрей коснулся прочитанного рассказа.
— Нужно рекомендовать эту книжку нашим друзь¬
ям, — сказал он. — Сколько помню, ни одна так сильно
не действовала на рабочих. Необходимо внести ее в оби¬
ходный список нашей литературы.
Таня согласилась и обещала взять книжку с собою
в первый же раз, как пойдет к Лене.
— Но, может быть, не конь, а наездник выиграл
приз, — сказал с улыбкой Андрей. — Я надеюсь, что
после вашего сегодняшнего успеха вы не станете более
сомневаться в ваших способностях и блестящем будущем
как пропагандистки среди рабочих.
— Да, я надеюсь сделать кое-что в этом направле¬
нии, — сказала Таня, счастливая, как жаворонок, рас¬
правляющий молодые крылья при первом полете. — Те¬
перь я одного боюсь: привыкну обращаться с рабочими
и, пожалуй, разучусь разговаривать с интеллигентами.
— Разве вы много от этого потеряете? — ласково за¬
метил Андрей.
— Конечно, в особенности теперь! — с живостью вос¬
кликнула Таня.
— Почему? — осведомился Андрей.
Слова девушки несколько резнули его ухо.
— А потому, что я хочу испытать свои силы и на
этом поприще. Мне так хочется заварить кашу среди
212

моих старых приятельниц. Жорж сказал вчера, что мы
едем в Москву недели через две.
Сердце у Андрея похолодело. В сущности, Таня не
сообщила ему ничего нового. Он, конечно, не забыл
о предстоявшей ей поездке в Москву с Жоржем. Он не
мог этого забыть, если бы даже хотел; это была одна из
зловреднейших птиц, посещавших его ниву, и спугивать
ее было нелегко. Он был приготовлен к этому известию,
но не ожидал, чтобы она так радовалась перспективе
расстаться с ним и с работой, к которой, он полагал, она
так привязана. Больше всего его огорчил тон, в каком
она говорила.
Он устремил печальный взгляд на прекрасное, сча¬
стливое лицо, тщетно стараясь найти в нем что-нибудь
более соответственное его собственным чувствам.
— Вам очень хочется в Москву? — спросил он упав¬
шим голосом.
Таня ничего не сказала в ответ. С закрытыми глаза¬
ми и сияющей улыбкой на устах она только несколько
раз утвердительно кивнула головой.
Ее раскрасневшееся лицо как будто досказывало
остальное. Она расставалась с ним без сожаления, как
с чужим! Он ничего не значил для нее, между тем как
она была всем для него. Она удовлетворялась его обще¬
ством за неимением лучшего. Как только он исчезнет
с ее горизонта, она забудет о его существовании.
Губы Андрея побледнели.
— Я хорошо понимаю, что вас должна очень радо¬
вать поездка в Москву, — сказал он медленным, спо¬
койным голосом, хотя внутри у него все кипело от зло¬
бы. — Такая скука — вечно повторять одно и то же куч¬
ке простых рабочих. То ли дело одерживать победы сре¬
ди интеллигенции, которая вас будет воспевать и рас¬
пространять вашу славу во все концы!
Девушка была поражена таким оскорбительным обви¬
нением. Так ли она его поняла? Но, подняв на него ши¬
роко раскрытые, изумленные глаза, она едва узнала его
холодное, суровое лицо, — до того всегда дружеское и
ласковое.
— Неужели вы считаете меня такой легкомыслен¬
ной? — проговорила она.
Голос ее дрогнул. Слезы сверкнули в глазах.
При виде ее слез жгучее чувство раскаянья охвати¬
ло Андрея. Он готов был броситься к ее ногам и умолять
о прощении за первое огорчение, причиненное ей. Но
213

какой-то злой дух овладел им и наполнил его слова
желчью и ядом.
— Как же мне иначе к вам относиться, — продолжал
он с запальчивостью, — когда вы сами заявляете, что
горите нетерпением бросить дело, по вашим же словам,
такое вам дорогое; когда перспектива блистать в приви¬
легированной среде, между светскими пустомелями, кру¬
жит вам голову; когда...
Он не мог продолжать и, схватив шляпу, выбежал, не
попрощавшись.
С этого вечера все омрачилось. Они кое-как помири¬
лись на следующее утро, но примирение ничего не по¬
правило. Самая основа их дружбы была подорвана. Анд¬
рей больше не верил в существование той нравственной
связи между ними, на которую он до сих пор возлагал
так много надежд.
Когда вспышка прошла, он сознался, что преувели¬
чил, допустивши, что Таня к нему совершенно равно¬
душна. Он соглашался, что она, пожалуй, сохранила
к нему тепловатое чувство дружбы. Но это было хуже,
чем ничего. Он жаждал всего, и то малое, что ему вы¬
пало на долю, только напоминало о том, чего ему недо¬
ставало. О ревности к Жоржу не могло быть и речи.
Жорж или кто другой — не все ли ему равно? Он рев¬
новал ко всему — ко времени, к мыслям, которых она
не делила с ним. Эта нового рода ревность совершенно
уничтожила старое чувство, как сильная боль заставляет
нас забывать про более слабую. Очаровательная и опас¬
ная интимность их отношений сильно разожгла любовь
Андрея незаметно для него самого. Теперь все прорва¬
лось наружу, наполняя его сердце, зажигая в нем кровь.
Он не мог существовать без нее, потому что в ее отсут¬
ствие он терзался мыслями об ней. Спасаться бегством
теперь было поздно. Он считал часы и минуты, когда
опять представится малейшая возможность снова ее уви¬
деть. Но как только он добивался этого счастья, воспо¬
минания его обид подымались из самых недр его души,
поглощая все хорошее и доброе в его чувствах к девуш¬
ке. Самое удовольствие от ее присутствия отравлялось
для него. Прежняя глубокая радость уступок и подчине¬
ния милому существу исчезла. Он чувствовал себя уни¬
женным такою зависимостью и возмущался против ее
власти, способной сделать его счастливым или несчаст¬
ным по произволу. Внутренняя борьба поддерживала
в нем постоянное раздражение. Он сделался сварливым
214

и придирчивым; вечно ссорился и спорил с Таней; и ему
не стыдно было пользоваться своим преимуществом
в диалектической ловкости, чтобы тем сильнее мучить ее.
Таня переносила его первые нападки молча, не за¬
щищаясь: они слишком сильно ее задевали. Но скоро
она изверилась в справедливости Андрея и стала возму¬
щаться против его ни на чем не основанных вспышек.
Взаимное понимание, установившееся между ними за эти
несколько месяцев дружеских отношений, исчезло в не¬
сколько дней. Оставаясь один, вне мучивших его впечат¬
лений, Андрей с ужасом сознавал, как быстро росло их
отчуждение. Он старался вернуть потерянное, являясь
с повинной. И тотчас же начиналось повторение старого.
Таня мучилась не менее Андрея. Раз утром, придя
неожиданно, он застал ее с заплаканными глазами. Он
почувствовал себя величайшим преступником и готов
был покаяться во всем. Но с первых же слов Таня от¬
неслась к нему так недружелюбно, что они рассорились
сильнее, чем когда-либо.
Они катились вниз по крутой наклонной плоскости
и вынуждены были докатиться до конца, не имея воз¬
можности остановиться.
Близился полный, неотвратимый разрыв. Андрей же¬
лал, чтобы это случилось поскорее и положило бы пре¬
дел невыносимому положению. Силою обстоятельств он
принужден был бы расстаться с нею, чего он не в со¬
стоянии был сделать по собственной инициативе. И все-
таки он страшился удара и делал неловкие усилия от¬
далить грозивший момент.
Он принял наконец решение не видаться с нею вне
их общих занятий. Пятницу он стоически провел у себя
дома. Это был лучший день в неделе для Андрея, по¬
тому что не было никаких собраний и он обыкновенно
уходил с Таней в город, или читал, либо разговаривал
с нею у нее на квартире. Теперь же он решился не бы¬
вать у нее совсем. Но ему это стоило таких усилий, что
на следующий же день он пришел гораздо раньше под
предлогом, что ему заранее нужно поговорить о пред¬
стоявшем собрании.
Они обсудили дело в пять минут, и ему больше не
о чем было говорить. В первый раз со времени их зна¬
комства он затруднялся в сюжете для разговора с Таней.
Он пожалел, что нарушил свое решение и явился так
рано только для того, чтобы разыгрывать из себя глуп¬
ца. Он сразу пришел в раздражительное настроение.
215

— Давно ли вы видались с Лизой? — спросил он,
чтобы как-нибудь наполнить неприятную паузу.
Он сделал это без умысла, но более неприятной те¬
мы нельзя было выдумать.
Лиза была светская барышня, кузина Тани. Андрей
знал ее немного и недолюбливал. Кроме того, ее имя
напоминало сб этой несчастной поездке в Москву. Таня
по приезде туда намеревалась остановиться в доме Лизы.
— Я не видалась с нею с прошлой зимы, когда она
навестила нас в Петербурге, — ответила Таня коротко
и серьезно.
У Тани в руках было шитье, и она усердно работа¬
ла, повернувшись в профиль к Андрею.
Снова наступило молчание — натянутое, мучительное
молчание, тревожно действовавшее на нервы, как по¬
давляющее спокойствие перед бурей.
Чтобы нарушить эту невыносимую напряженность,
Таня попробовала заговорить об их общей работе, достав¬
лявшей им прежде такой неистощимый запас для обме¬
на мыслей и чувств.
Но Андрей не поддался на удочку, он не для этого
пришел. Потом, когда Таня нервозно возобновила свои
попытки, он разозлился, что она заводит речь о том, что,
в сущности, так мало ее занимает.
Он резко переменил разговор, повернув его на более
подходящие к случаю предметы: на ее московские планы
и знакомства, и выказал глубокий, хотя и недружелюб¬
ный интерес.
Таня отвечала, не подымая головы от шитья. Но ее
пальцы дрожали, и иголка часто попадала вкривь и
вкось. Она знала очень хорошо, что на этот раз Андрей
заговорил об ее поездке с целью задеть ее. Но она дала
себе слово не выходить из себя и не ссориться с Андреем
до последней крайности. Через три дня она уезжает
с Жоржем, а по возвращении поселится в другом участ¬
ке, и ей не хотелось расставаться враждебно с Андрее*м.
Но ее хладнокровие, вместо того чтобы успокоить
Андрея, довело его до крайнего раздражения и отчаяния.
Оно доказывало ему, что он стал для нее так безразли¬
чен, что никакие его придирки не могут затронуть ее.
Ему ничего не оставалось, кроме жестокого удоволь¬
ствия — узнать, докуда доходит ее равнодушие к нему.
Он стал осмеивать ее излюбленные планы, издеваться
над ее московскими друзьями и кончил тем, что сказал,
что, по его наблюдениям, революционеры из аристокра-
216

тии только на время драпируются в демократический
плащ; так или иначе, старое обличье скажется в них —
и чем скорее, тем лучше.
Этого Таня не могла перенести. Она вскочила воз¬
мущенная, негодующая.
— Послушайте, Андрей!.. — начала она голосом,
дрожащим от гнева.
Андрей тоже встал, бледный, опираясь правой рукой
на стол. Злой дух, владевший им до того, исчез. Он
ждал этого момента, напрашивался на него, страшился
его — и вот он наступил, и Андрей готовился принять
удар. Маленькая керосиновая лампа, висевшая на стене,
освещала его наклоненную голову и нахмуренные брови.
Он был мрачен и подавлен.
— Андрей, — продолжала девушка, внезапно смяг¬
чившись, — объясните, почему вы с некоторых пор так
изменились ко мне? Если вы находите во мне недостат¬
ки, почему вы не скажете чистосердечно, по-братски,
как вы делали прежде? Если же не можете, то к чему
нам терзать друг друга? Не лучше ли мирно расстаться
и каждому идти своей дорогой?
Она не сердилась больше, ей стало грустно. Голос ее
звучал мягко и ласково. Но Андрей еще более побледнел.
— Если б я только мог расстаться с вами, Таня! Луч¬
ше было бы никогда с вами не встречаться, — сказал он
едва слышным голосом.
— Почему? Разве я причинила вам...
Она остановилась. Внезапное предчувствие чего-то
большого заговорило в ней.
— Разве у вас глаз нет? — почти резко произнес
Андрей. — Разве вы не понимаете, что я люблю вас до
сумасшествия?
Он поднял на нее глаза и весь проникся на минуту
изумлением, перешедшим в восторженную, дух захва¬
тывающую радость. Не ошибся ли он?.. Ее лицо про¬
светлело. Она протянула к нему руки, сделала шаг впе¬
ред и, бросившись к нему на шею, залилась слезами
счастья.
— Таня, моя дорогая! Возможно ли это? Ты меня
любишь? — спрашивал он дрожащим голосом.
Она только ближе прижималась к нему.
— Сколько горя ты мне причинил, — прошепта¬
ла она.
— Прости меня. Я сам страдал невыносимо. Но те¬
перь все это кончилось. Мы будем счастливы с то¬
218

бой! — воскликнул он торжествующим голосом. — Сами
боги позавидуют нам!
Он усадил ее на стул и опустился на колени перед
нею, покрывая поцелуями ее холодные руки и зардев¬
шееся сконфуженное лицо. Он рассказал ей подробно
о поглощавшей его страсти и спросил, как это случи¬
лось, что она полюбила его. Он требовал фактов, доказа¬
тельств, чтобы вполне убедиться в своем счастье, сва¬
лившемся на него с небес.
— Я думал, ты любишь Жоржа, — сказал он с улыб¬
кой смущения и в то же время гордости.
—- Жорж — лучший из людей, гораздо лучше те¬
бя, — сказала она, сильно прижимая пальцем его лоб. —
Но с того вечера, когда ты в первый раз заговорил со
мною в нашем доме — помнишь? — ты овладел моим
сердцем. И это чувство росло и росло... Не знаю сама
почему. Должно быть, в наказание за грехи моих праот-
цев! — прибавила она с улыбкой, устремив на него дол¬
гий любящий взгляд.
Звук колокольчика у входной двери призвал их
к действительности. Первая партия рабочих явилась на
собрание.
Таня встретила их по обыкновению, и вечер прошел
так же спокойно, как и всегда. Только она была особен¬
но красива в этот вечер, как бы озаренная торжеством
счастья. Но Андрей не мог подавить кипучих восторгов
в своем сердце. Даже пример Тани не помог ему совла¬
дать с собою. Он попрощался со всеми и торопливо
вышел.
На дворе стоял жестокий мороз. Зима покрывала бе¬
лым саваном землю, деревья, дома. Но Андрей не чув¬
ствовал холода и ничего не замечал вокруг себя. В его
сердце кипел источник жизни, разливавший румянец по
щекам. Кровь быстрее бежала по его жилам, и он все
шел, окутанный темнотою ранней северной ночи.
Это не сон, это правда, она в самом деле его любит!
Ее руки покоились вот тут, вокруг его шеи, он чувство¬
вал еще их прикосновение. Ее первый робкий поцелуй
горел на его устах. Эта ослепляющая красота, это глу¬
бокое сердце, сокровищницы которого он один так хоро¬
шо знал, — принадлежали ему, всецело, ему одному и
навсегда! Весь мир вокруг, люди, он сам — все казалось
ему изменившимся, обновленным, и из глубины его по¬
трясенной души подымался хвалебный гимн отвлеченно¬
му, безликому божеству их общего поклонения; оно те¬
219

перь стало живым существом, с которым можно говорить
и которое услышит его горячие обеты. Он знал, что лю¬
бимая им девушка не взглянула бы даже на него, если
бы не его преданность великому делу, которому они оба
посвятили свою жизнь.
Его мысли обратились к Жоржу, и сердце его на¬
полнилось раскаянием и нежностью. Как он был с ним
резок, как грубо относился к его неизменной ласке и доб¬
роте! Да, он должен прямо идти к нему, объяснить все
начистоту и сказать: «Брат, я грешен перед небом и то¬
бою!»
Жорж был дома и сидел, зарывшись в свои книги и
рукописи. Увидев лицо Андрея, он тотчас же догадался,
зачем он пришел. Казалось, он давно был приготовлен
к этому.
Он с первых же слов прекратил запутанное и сму¬
щенное признание Андрея и, пожав ему руку, пожелал
счастья. Ни тени ревности нельзя было подметить в его
больших голубых глазах, устремленных на счастливого
соперника. Андрей нисколько не удивился, но ему по¬
казалось очень странным, что Жорж принял его объяс¬
нение как нечто само собою известное.
— Я давно знал, что она любит тебя, — спокойно за¬
метил Жорж.
— Ты знал? Каким же образом? — удивился Андрей.
— Наипростейшим образом: она сама мне об этом
сказала... раз как-то...
Он остановился на минуту, как бы погрузившись
в воспоминания.
— Вот почему, — продолжал он, — я был нем как
рыба. Иначе я бы сказал.
— Сказал? Кому?
— Тебе, конечно! Кому же другому?
— Жорж, умоляю тебя, не договаривай до конца, если
не желаешь окончательно подавить меня своими чрез¬
мерными добродетелями, — сказал Андрей, стараясь под
шуточным тоном скрыть свое смущение.
Жорж пожал плечами.
— Какие тут добродетели! Простая последователь¬
ность моих добрых чувств к вам обоим. Разве ты на
моем месте поступил бы иначе? — спросил он, погляды¬
вая на своего друга с напускным простосердечием.
Андрей весь вспыхнул от стыда. Он знал, что не мог
бы поступить, как Жорж, и ему было неприятно со¬
знаться в этом.
220

Видя, как хорошо он попал в цель, Жорж залился
таким веселым, добрым смехом, что Андрей почувствовал
облегчение и тоже рассмеялся.
Затем Жорж спросил серьезным тоном:
— Надеюсь, ты не приревнуешь ко мне за то, что
я еду с Таней в Москву?
— Нет, я еще не унизился до такого рода ревности и,
надеюсь, никогда не унижусь! — воскликнул Андрей
улыбаясь. — Не считай меня хуже, чем я на самом деле.
ГЛАВА XI
ПЕРЕДЫШКА
Таня обещала вернуться очень скоро и сдержала
слово. Через две недели Андрей встречал ее на вокзале.
Вскоре после того они поженились. Для этого не пона¬
добилось, конечно, вмешательства попа или полицейско¬
го. Они просто объявили о своем браке близким друзьям.
Их новые отношения не изменили внешней стороны
их жизни. Они возобновили прежнюю работу, хотя для
этого им пришлось поселиться на другом конце города,
так как старый участок стал для них небезопасен.
В одном из переулков Кронверкского проспекта они на¬
шли маленькую квартирку из двух комнат и кухни, в ко¬
торой Таня сама стряпала.
Комнаты были малы, с низкими потолками и плохо
меблированы; маленькие окна почти всегда были покры¬
ты матовым слоем инея. Мороз был еще во всей силе,
хотя чувствовалось приближение весны. В солнечный
день они могли любоваться видом безобразных серых
домов через улицу. Ничего поэтического или живопис¬
ного не было в этом жилище; в своей наготе оно каза¬
лось почти мрачным. И, однако, оно было для них зем¬
ным раем — если только позволительно так выражать¬
ся, говоря трезвым языком современного человечества.
Первые захватывающие восторги счастья скоро про¬
шли. Они не гармонировали ни с их образом жизни, ни
с тем, что творилось вокруг. Но они уступили место бо¬
лее спокойному и более высокому счастью —- общности
мыслей и чувств и той бесконечной прелести взаимного
изучения, которое у влюбленных начинается только пос¬
ле брака.
Они были так глубоко и бесконечно счастливы, как
только могли это когда-либо вообразить.
221

Правда, одного важного элемента для полного сча¬
стья не существовало для них. Они даже не обманывали
себя иллюзиями насчет его продолжительности. Насту¬
пила короткая передышка — и они это знали. Дамоклов
меч беспрерывно висел над их головами. Каждый день,
каждый их час мог оказаться последним. Опасности, по¬
стоянно окружающие революционера, несколько раз под¬
ходили к ним очень близко, как бы нашептывая
memento mori1 то Андрею, то Тане, то обоим вместе.
Но они не роптали. Опасности, сопровождавшие их
жизненный путь, были в то же время светочами их люб¬
ви. Что они больше всего ценили и любили друг в дру¬
ге — была именно эта безграничная преданность роди¬
не, эта готовность каждую минуту пожертвовать всем
ради нее. Они и любили друг друга беззаветной лю¬
бовью, полною юного энтузиазма и веры потому только,
что находили друг в друге олицетворение высокого иде¬
ала, к которому стремились. Хотя верность самим себе,
своим идеалам и самой их взаимной любви делала их
жизнь полной опасностей — они не отступали. Пусть
свершится неотвратихмое: они не потупят глаз, что бы пи
случилось.
У них не было болезненной жажды самоистребления;
они оба были слишком полны бодрости и здоровья —
и жизнь теперь представляла для них столько прелести.
Но и страха они не знали. Мрачное будущее не портило
красоты настоящего. Оно придавало лишь большую
цену каждому часу, каждой минуте, проведенной вместе.
Однажды утром — в начале весны — Андрей попро¬
сил Таню прочесть ему вслух какую-то статью из новой
книжки журнала, взятого у Репина, у которого они про¬
вели вечер накануне.
Они очень любили читать вместе и потом обсуждать
прочитанное. Но сегодня Таня отказалась читать. Лицо
ее подернулось печалью чуть ли не в первый раз за че¬
тыре месяца их совместной жизни.
— Что с тобой, родная? — озабоченно спросил Анд¬
рей. — У тебя такой серьезный и торжественный вид.
Таня не могла в точности объяснить, что с нею. Ни¬
чего особенного, просто — угнетенное состояние духа.
Она сидела у стола. Андрей расположился на полу
у ее ног — его обычная поза, когда они беседовали
вдвоем.
1 Помни о смерти (лат.).
222

— Скажи, о чем ты думаешь, и я постараюсь дога¬
даться, что тебя угнетает.
— Не стоит думать об этих пустяках. Я немного рас¬
строена — вот и все. Пройдет само собою.
— Но я хочу знать, чем ты расстроена. Не я ли при¬
чиной? Если — да, то ты напрасно огорчаешься, потому
что лучшего мужа днем с огнем не найдешь.
— Шутки в сторону, — сказала Таня, и под влиянием
слов Андрея ее грустное настроение приняло определен¬
ную форму. — Теперь-то мы счастливы, — продолжала
она, — но кто знает, на радость или на горе мы с тобой
сошлись?
— Всякий поп, если мы позволим ему вмешаться
в наши дела, скажет, что на радость и на горе, — отве¬
чал Андрей. — Но откуда у тебя эти вопросы? Я ничего
подобного еще не слыхал от тебя. Уж не жалеешь ли
ты, что вышла за меня замуж?
— Нет, я не о себе говорю, — сказала она, проводя
рукой по густым волосам Андрея. — Но, может быть,
ты когда-нибудь пожалеешь об этом. Я часто слышала,
что революционеры портятся, когда женятся.
— Так вот что тебя беспокоит! Страх за мою чистоту
и беспорочность?
Но он не мог продолжать в том же тоне. Ее глубокие
темные глаза смотрели на него с выражением трогатель¬
ной грусти.
Горячая волна благодарности и любви поднялась
в его сердце, когда он заглянул в эти дорогие ему глаза,
упиваясь их ласкающим мягким светом.
— Дорогая моя, ты сделала из меня другого, лучше¬
го человека! Ты открыла в моей душе такие источники
энтузиазма, преданности и веры в людей, каких я не по¬
дозревал за собою. Тебе ли так рассуждать после этого?
— Разве? — недоверчиво проговорила она, продол¬
жая гладить его волосы.
— Ах, если б я мог тебе объяснить! Знаешь, когда
я был мальчиком, я был очень религиозен. Потом мне
часто приходилось слышать, что только религия дает са¬
мые высокие, чистые, настроения души. Но когда я
с тобою и твоя рука покоится на моей голове или когда
наедине я начинаю думать о тебе, я испытываю ту же
сладость смирения, то же стремление к поклонению, ту
же страстную потребность нравственной чистоты и са¬
мопожертвования, как и в былые времена религиозного
детства. Я рад тогда сознаться в моих недостатках и сла¬
223

бостях, и я страстно желаю очиститься от них, чтобы
без страха предстать потом перед тобою...
Таня слушала серьезно, сперва удивленная, потом
увлеклась, поддаваясь обаянию его страстной речи. Но
при последних словах она протянула вперед руки, точно
этим движением она отстраняла настоящий фимиам.
— Андрей, прошу тебя, не говори так со мной. Я пе¬
рестану верить в твою любовь, если ты будешь меня так
превозносить. Я знаю, что во мне нет ничего особенного,
и хотела бы, чтобы ты ценил меня по достоинству.
Андрей со спокойной улыбкой выслушал маленькое
наставление. Он осторожно взял ее за руку и поцеловал
один за другим ее пальцы.
— Дитя! — произнес он наконец. — Кто тебе ска¬
зал, что я тебя считаю исключительной натурой? Нет,
дорогая, я уже не мальчик. Я знаю, что мы с тобой —
обыкновенные смертные. Я не фантазирую на твой счет,
я люблю тебя. Но разве любят только исключительное
и необыкновенное? Какое печальное зрелище представ¬
ляла бы вселенная, если бы оно было так на самом деле!
Я знаю, что между нашими товарищами есть женщины,
такие же хорошие и преданные делу, как ты. Но мне-то
что до этого? Иногда я вижу солнце и чувствую теплоту
его лучей, но преспокойно занимаюсь своим делом или
отдыхаю — как придется. Но завтра я увижу то же солн¬
це, быть может, менее яркое и прекрасное, чем накану¬
не, только облака вокруг него сложились в другой фор¬
ме, цвета сгруппировались иначе, — и вот я стою перед
ним, погруженный в созерцание, и оторвать не могу глаз.
Я не знаю, да и не хочу знать, за что я тебя люблю...
— А я знаю теперь, — прервала его со смехом Та¬
ня, — и сейчас тебе объясню. У тебя очень скромные
вкусы. Я уверена, что ты способен приходить в восторг
от солнца, когда оно так покрыто облаками, что скорее
похоже на круглое масляное пятно в бумажном фонаре...
О вкусах не спорят, и я согласна быть твоим солнцем на
этих условиях.
Она развеселилась и радостно улыбалась. Но ее глаза
все еще отражали более глубокое, захватывающее чув¬
ство, вылившееся в долгом, долгом взгляде. Как он лю¬
бил эти карие, глубоко прозрачной чистоты глаза, с их
меняющимся выражением! Как он любил этот взгляд,
всегда заставлявший трепетать его сердце от счастья!
— Радость моя! — воскликнул он взволнованным го¬
лосом, поднимая свое лицо к ней. — Скажи, чеАм я заслу¬
224

жил такое счастье? Какое право имею я быть счастли¬
вым, когда вокруг так много горя и страданий? Я часто
спрашиваю самого себя, что такое я сделал, чтобы заслу¬
жить твою любовь, и как отплатить за нее.
Она закрыла ему рот рукою. Ее удивительные глаза
изменили свое выражение; их таинственная глубина как
бы подернулась завесой, и дрожавшие на дне ее огоньки
потухли. Они смотрели спокойно и серьезно.
— Нельзя так безумствовать, — сказала она. — Лю¬
бовь женщины — не награда. Это — свободный и обоюд¬
ный дар.
Ее выговор немного отрезвил Андрея, но только на
минуту.
— Ты права, ты всегда права, моя дорогая. Но тем
более должен я быть тебе благодарен. Я бы воспевал
тебя в песнях, как это делали старинные трубадуры,
если б только умел сочинять такие песни.
— Мой трубадур, — сказала она улыбаясь, — что бы
сказали наши революционеры, если б они услыхали, что
Андрей Кожухов — непреклонный, суровый Кожухов —
предается таким излияниям?
— Что ж, они бы только больше уверовали в меня,
если знают толк в людях, — с живостью отвечал Анд¬
рей. — Поверь мне, только прирожденный трус боится,
что в решительный момент его жизни любовь к женщи¬
не может парализовать его силы. Они найдут меня го¬
товым, когда мой час пробьет. И ты, моя ненаглядная, не
правда ли, ты скажешь, как та дева-черкешенка:
Мой милый, смелее вверяйся ты року!
— Постараюсь, — ответила она с бледной улыбкой,
любуясь поднятым к ней счастливым и смелым лицом
Андрея.
Никогда еще он не был ей так дорог, никогда еще
она так не гордилась его любовью. Но возможность по¬
терять его — эта возможность, которую она до сих пор
допускала, не веря в нее, теперь предстала в ее уме во
всей страшной реальности.
С нервным порывом, противоречившим ее словам,
она обвила руками его шею и крепко прижала к груди
его голову, которая теперь была ей дороже всего па
свете.
Громкий звонок, сопровождаемый двумя более слабы¬
ми, наполнил нестройными звуками их маленькую квар¬
тиру.
15 Блестящая плеяда
225

Звонок этот означал приход друзей. Однако оба
вздрогнули и посмотрели друг другу в лицо.
Андрей быстро поднялся и пошел отворять двери.
Таня, оставшаяся на своем месте, сначала услыхала
радостное восклицание Андрея при виде неожиданного
друга; но это приветствие замерло, как брошенный в топ¬
кое болото камень. Затем раздался быстрый подавленный
шепот нескольких голосов, сменившийся зловещим мол¬
чанием.
Андрей вернулся в комнату в сопровождении Жоржа
и молодого человека, ей незнакомого. Андрей был бле¬
ден. У двух других был серьезный и грустный вид.
— Что случилось? — воскликнула с тревогой Таня,
подымаясь к ним навстречу.
— Большая беда, —* сказал Андрей. — Зина и Васи¬
лий арестованы после упорного сопротивления. Оба бу¬
дут приговорены к смерти через несколько недель. Ву-
лич убита во время сопротивления.
Он опустился на стул и провел рукой по лбу. Оба
гостя тоже сели. Незнакомец очутился против Тани, и
их глаза встретились.
— Ватажко, — отрекомендовался он сам. — Я только
что из Дубравника с этим известием и со специальным
поручением к Андрею.
— Когда это случилось? — спросила она.
— Три дня тому назад, — отвечал Ватажко. — По¬
лиция старалась держать все дело в тайне, но это невоз¬
можно. Завтра известие появится во всех газетах. Весь
город уже говорит об этом.
Он стал излагать вполголоса подробности катастро¬
фы. Но по мере своего рассказа он все более и более
воодушевлялся, и когда дошел до описания перестрелки
с полицией, то пришел в настоящий экстаз. Действи¬
тельно, самозащита была геройская. В глухую полночь
полиция старалась тайком войти в квартиру, занимае¬
мую Зиной и Василием. Они отвинтили петли от наруж¬
ных дверей и думали застать всех врасплох, в постели.
Оно так бы и вышло, если бы, на счастье, Вулич не за¬
читалась поздно у себя в комнате. Она услыхала подо¬
зрительный шум и, увидав входивших жандархмов, вы¬
стрелила, когда они меньше всего этого ожидали. Не¬
сколькими выстрелами она заставила их отступить на
лестницу и в продолжение двух-трех минут одна удер¬
живала их, пока сама не упала, раненная в голову. Она
226

была без признаков жизни, когда Василий подоспел
к ней на помощь.
— Какая она оказалась львица, эта девочка! И
какая прекрасная смерть! — невольно вырвалось у
Андрея.
— Оставшиеся в живых, — продолжал Ватажко, —
попытались пробиться с револьверами в руках, но это
оказалось невозможным. Тогда они отступили во внут¬
ренние комнаты и забаррикадировались. Они сожгли
все компрометирующие документы и не пускали поли¬
цию в продолжение получаса, пока не истратили всех
зарядов. Затем они объявили, что сдаются.
Ватажко добавил, что, по полученным сведениям, их
будут судить через несколько недель, вместе с Борисом.
Зину разыскивали по его делу, и полиция очень обра¬
довалась, захватив ее наконец. Василия будут судить
с ними за вооруженное сопротивление. Нельзя было со¬
мневаться, что все трое будут приговорены к смертной
казни.
— Но этого допустить невозможно! — воскликнул
Ватажко с жаром. — Мы освободим их силою! — Он
вскочил со своего места в пылу возбуждения. То расха¬
живая по комнате, то останавливаясь перед одним или
другим и энергично жестикулируя, он объявил, что их
кружок в Дубравнике решил сделать попытку освобож¬
дения. Все без исключения революционеры горячо со¬
чувствуют этому делу. Волонтеров можно набрать сколь¬
ко угодно между интеллигенцией и среди городских ра¬
бочих. Если только держать это предприятие в большой
тайне, то оно может увенчаться успехом. Во всяком слу¬
чае, они решили попытаться.
— Мы решили, — заключил он, обращаясь к Анд¬
рею, — что для такого важного дела необходимо назна¬
чить атамана, и единогласно выбрали вас. Меня послали
с тем, чтобы рассказать вам все подробно и спросить,
согласны ли вы присоединиться к нам.
Андрей поднял голову и посмотрел на посланца, явив¬
шегося с таким серьезным предложением.
— Хорошо ли вы взвесили ваш выбор? — спросил
он. — Я еще не был атаманом ни в одном деле.
— Лучшего атамана, чем вы, мы и выдумать не мог¬
ли бы! — воскликнул Ватажко.
Он объяснил причины, которые их побудили выбрать
Андрея. Все члены тамошней организации знали его лич¬
15*
227

но и доверяли ему вполне. Кроме того, он был очень
популярен среди местных революционеров, знавших его
по репутации и готовых следовать за ним скорее, чем
за кем-либо другим.
— Пусть будет по-вашему, — сказал Андрей. —
В таком деле я готов служить в какой угодно роли.
— Я так и говорил им, я так и говорил! — повторял
Ватажко, с жаром потрясая руку Андрея. — Мы все то¬
го мнения, что вам незачем ехать в Дубравник сейчас.
Если полиция узнает, что вы там, она сейчас же насто¬
рожит уши. Вам лучше оставаться здесь до поры до вре¬
мени. Мы будем сообщать вам все, до мельчайших по¬
дробностей, и советоваться с вами...
Андрей снова был оторван от спокойной работы и
счастливой, безмятежной жизни, снова брошен в водово¬
рот революционного потока.
Он съездил на короткое время в Дубравник с целью
позондировать почву. Там он узнал, что Бочаров, на уча¬
стие которого в предстоящем деле он рассчитывал, и
сестры Дудоровы были арестованы несколько дней тому
назад. Это было очень некстати. Сперва Андрей не при¬
дал большого значения самому факту их ареста и на¬
деялся, что их скоро выпустят. Но вскоре после его
приезда Варя Войнова явилась к нему. Она пришла
после свидания с некоторыми из арестованных и от них
услыхала вести, заставившие ее плакать от досады и не¬
годования. Миронова, с которым Андрей и Василий встре¬
тились на пикнике сестер Дудоровых, арестовали три
месяца тому назад. С первых же дней он выкинул белый
флаг. Теперь, чтобы выпутаться и выйти на свободу,
этот негодяй стал признаваться во всем, что знал и о
чем лишь догадывался, выдавая массу людей.
Благодаря его показаниям Бочаров и сестры Дудо¬
ровы были арестованы. Он, между прочим, подробно
рассказал о злополучном пикнике в лесу, называя всех
присутствовавших. Этот инцидент, незначительный сам
по себе, устанавливал факт знакомства Дудоровых и
Бочарова с такими деятельными революционерами, как
Андрей и Василий. Всех троих собирались судить вме¬
сте с Борисом, Зиной и Василием, и их дело принимало,
таким образом, очень серьезный оборот.
Все остальное произвело на Андрея скорее благопри¬
ятное впечатление. Обстоятельства задуманного освобож¬
дения в Дубравнике складывались гораздо лучше, чем
228

он ожидал. Под рукой оказались превосходные боевые
силы, и он составил великолепный план действия. Име«
лись порядочные шансы на успех, да и на какой еще
грандиозный успех! В нем проснулись инстинкты бойца.
Что же до опасностей, он о них не думал и в глубине
души не верил в их существование.
Он вернулся к Тане возбужденный и счастливый.
Но для нее дни безмятежного спокойствия прошли.
Она знала, что Андрей прав, что оставаться позади в та¬
ком деле он не может. Но это сознание доставляло ей
мало утешения. Оно не разгоняло ее тревог и опасений
за него.

Часть третья
ВСЕ ДЛЯ ДЕЛА
ГЛАВА I
ЗАИКА
Одно из предместий богоспасаемого города Дубрав-
ника носит название «Валы» — название, которое звучит
довольно странно теперь, когда ни на улицах, ни между
большими огородами и запущенными садами этой мест¬
ности не найдется ни одного холмика.
По всей вероятности, название это более соответ¬
ствовало действительности во времена оны, когда это ме¬
сто впервые было вызвано к жизни главным образом
помещиками в их поисках за городскими резиденциями.
Многие из домов и по сю пору сохранили еще следы
своего происхождения. Обширные дворы окружены мно¬
гочисленными службами для размещения десятков слуг,
неизменно сопровождавших господ в их периодических
переселениях в города. Конюшни, каретные сараи, бани
свидетельствуют о попытке наших отцов сохранить по
возможности помещичий строй жизни. Самые дома, — те
из них, которые еще не пошли на слом для замены но¬
выми, — большей частью деревянные, не без претензии
на архитектуру. Там и сям можно видеть балконы, с кар¬
низами и балюстрадами в виде украшения, маленькие
башни со спиралями, зубчатые двери и окна, указываю¬
щие на капризы фантазии у людей с своего рода арти¬
стическими наклонностями.
После освобождения крестьян эти дома от бывших
помещиков перешли в руки скупщиков-купцов, так ча¬
сто заступающих место дворян. Кулаки и спекуляторы
разных наименований недолго оставались в домах, не
подходящих для деловых операций и мало для них при¬
влекательных в других отношениях. Они жили в качест¬
ве неприятелей, овладевших городом после осады и
230

оставшихся там лишь на время, для того только, что¬
бы все, имеющее какую-либо ценность, превратить в
деньги.
Еще раз «Валы» переменили свой вид и население.
Дома, службы и пристройки снимались большею частью
мещанами и рабочими. В их глазах главной приманкой
была земля, сдававшаяся при домах, — сады и огороды,
в которых возделывались овощи. Дома они сдавали жиль¬
цам цз господ; сами же со своими семьями теснились
в пристройках и службах. Такая метаморфоза оказалась
самой прочной. Собственники домов повышали цену
съемщикам, а эти последние ухитрялись выжимать ренту
из своих жильцов. Город представлял рынок для сбыта
овощей и давал с каждым годом увеличивавшееся число
дачников, для которых слова «природа» и «свежий воз¬
дух» имели некоторое значение, так что за пользование
ими они не прочь были платить по мере сил.
В начале весны 187* года в одном из таких домов
сидели у открытого окна два молодых человека. Один из
них, юноша лет двадцати, напряженно всматривался
в темноту, старательно разглядывая каждого входившего
в сферу света тусклого уличного фонаря.
Это был Ватажко. Другой был наш знакомый —
Андрей, приехавший в Дубравник с неделю тому
назад и поселившийся с товарищем в этом тихом квар¬
тале.
— Никого? — спросил он.
— Никого.
— Странно, — заговорил Андрей после небольшой
паузы. — Суд должен был кончиться часа три тому
назад. Заике давно пора бы быть здесь, Ксению повидать
ведь недолго.
— Может быть, ее не пустили на суд, — предполо¬
жил Ватажко.
— Ну, вот еще! Кого же пускать, коли не барышню
с ее положением?
— Ну, так остается предположить, что Заика погиб от
взрыва, потому что он никогда не опаздывает, — пошу¬
тил Ватажко.
— Что ж, может быть, и взаправду погиб, — согла¬
сился Андрей серьезным тоном. — Он так неосторожно
обращается со своим любезным зельем, что может быть
взорван каждую минуту.
231

— Не побежать ли мне к нему справиться? — пред¬
ложил Ватажко.
— О чем? Взорван он или нет?
— Ну вот! Видел ли он Ксеню и что она ему рас¬
сказала.
— Если он взорван, то ничего не скажет, а если нет,
то придет тем временем сюда, и вы с ним разойдетесь.
Лучше подождем.
Наступило молчание.
— Какая скука! — не выдержал наконец Ватаж¬
ко. — Уж задам же я Заике, когда он придет!
Он бросил последний безнадежный взгляд на пустую
улицу, как вдруг с противоположного конца послышался
стук приближающегося экипажа.
— А! Вот он наконец! — весело вскричал Ватажко,
мигом забывая свой гнев.
Андрей тоже выглянул в окно и увидел Заику, быст¬
ро подъезжающего на открытых дрожках.
Это был человек средних лет, геркулесовского сложе¬
ния, с черной бородой почти до пояса. Дотронувшись
своей длинной рукой до плеча извозчика, он приказал
ему остановиться у ворот. Это было против правил, так
как извозчика следовало остановить, не доезжая до дома;
но Заика, очевидно, спешил.
Через минуту он входил в комнату, нагибая голову,
чтобы не удариться о косяк низкой двери. Ватажко
успел тем временем запереть окна, спустить занавеску и
зажечь пару свечей.
— Ну что, каковы новости? — спросил Андрей. —
Рассказывайте скорее.
— Сейчас, дайте прежде раздеться. Заранее преду¬
преждаю, что ничего особенного, — ответил вошедший,
слегка заикаясь.
Вблизи его худая, слегка сгорбленная фигура вовсе
не напоминала Геркулеса. Борода при свечах оказалась
не черною, а русою, падающей на грудь двумя длинны¬
ми космами. На худом продолговатом лице с длинным
прямым носом были замечательны только серые беспо¬
койные глаза, вспыхивавшие иногда каким-то фосфори¬
ческим блеском. Глядя на них, приходило в голову, что
он, пожалуй, может видеть в темноте, как кошка.
—- Видели кузину? — спросил Андрей.
— Видел.
— Так садитесь и рассказывайте все по порядку.
232

Заика сел и начал рассказывать. Политический про¬
цесс действительно начался перед военным судом. В пер¬
вом заседании было сделано еще очень немного, но опыт¬
ный человек мог уже вывести некоторое заключение от¬
носительно дальнейшего хода дела. Во-первых, Заика со¬
общил, что большинство членов суда было назначено ге¬
нерал-губернатором специально для этого процесса. Это
был плохой знак. Обвинительный акт, прочитанный на
этом заседании, тоже не предвещал ничего хорошего. От¬
носительно того, под какую статью подведут трех глав¬
ных подсудимых: Бориса, Зину и Василия, не могло быть
никаких сомнений. Иначе обстояло дело с Бочаровым и
сестрами Дудоровыми, не виновными, в сущности, ни
в чем, кроме простого знакомства с конспираторами. По¬
этому заключение обвинительного акта об участии всех
подсудимых в общем заговоре с целью низвержения тро¬
на и всего прочего было весьма зловещим. Оно говорило
о намерении обвинительной власти требовать смертной
казни для всех подсудимых.
— Но разве же это возможно? Какие же у этой ско¬
тины могут быть доказательства? — прервал Ватажко
рассказ гостя.
— Все тот же пикник в лесу, на котором был преда¬
тель Миронов, — отвечал Заика. — Дудоровы и Бочаров
были на пикнике. От Василия они не добились ни одно¬
го слова. Он молчит с самого ареста. Но опять же Миро¬
нов утверждает, что Василий был там вместе с Андреем
и Вулич. Кроме того, дворник Дудоровых узнал карточку
Вулич и показал, что она часто приходила к Дудоровым.
Заика замолчал, считая дело совершенно разъяснен¬
ным. Одни конспирировали, другие были с ними знако¬
мы, а следовательно, все — одна шайка. Русским людям
слишком хорошо знаком этот обычный прокурорский
прием.
— Ну а как подсудимые? — спросил Андрей, пере¬
ходя к более интересной теме.
— Ксения говорит, что они все время разговаривали
между собою и на суд почти не обращали внимания.
Только один раз они взволновались и протестовали.
Заика передал затем, что взволновали подсудимых
грязные клеветы, которые прокуратура сочла долгом
взвести на подсудимых, в особенности на трех женщин.
Он не мог рассказать всего, так как сам не был на суде,
а кузина многое пропустила в своем рассказе. Но и пе-
233

реданиого было достаточно, чтобы привести в бешенство
Ватажко.
— Негодяй! — вскричал он, сжимая кулаки. — Хо¬
телось бы мне, чтобы он попался мне под бомбу!
Но ни один мускул не дрогнул на лице его старшего
товарища.
— Что это вы, друг? — спросил он. — Разве вы ожи¬
дали от них чего-нибудь иного?
— Нет, но это уже слишком! — возразил Ватаж¬
ко. — Мясники — и те не бросают грязью в животное,
которое они ведут на убой.
— На то они и мясники, а это царские опричники, —
заметил Андрей. — За хорошие оклады да чины они
с родной матери шкуру сдерут.
— Да нет, я все-таки не верю, что приговорят всех
шестерых. Трое ведь ровно ничего не сделали! — про¬
должал Ватажко цепляться за последний луч надежды.
— Наивный же вы, видно, человек, — иронически за¬
метил Заика. Серые глаза его вспыхнули и заискрились.
Он устремил их на минуту на юношу и затем презри¬
тельно отвернулся. И его жена ровно ничего не сделала,
но ее увезли от него и держали в тюрьме, пока она не
помешалась и не зарезалась в припадке безумия оскол¬
ком разбитого стакана. Малодушные надежды Ватажко
на человеческие чувства со стороны власти возбуждали
в нем негодование, умеряемое лишь презрением.
— Приговорить-то всех приговорят, в этом я не со¬
мневаюсь, — сказал Андрей в раздумье. — Это даст воз¬
можность генерал-губернатору выказать свое милосер¬
дие, пощадивши Дудоровых, а не то и Бочарова. Может
статься, что и суду позволят сделать маленькую скидку,
чтобы показать независимость. Они всегда улаживают
промеж себя такие комедии. Не думаю, чтобы было более
трех казней. Борис и Василий — наверно, а там или Зи¬
на, или Бочаров, — закончил Андрей не совсем твердым
голосом. — Но что об этом загадывать! — добавил он
после небольшой паузы. — Расскажите лучше, как идут
ваши работы, — обратился он к Заике.
— Все готово. Я сделал бомб на пятьдесят человек
и еще две дюжины лишних. Остается только вставить
разрывные трубки. За этим дело не станет.
Они заговорили о своем плане, и через полчаса За¬
ика ушел с несколько большими предосторожностями,
чем при своем появлении.
234

ГЛАВА II
В ХРАМЕ ФЕМИДЫ
Суд тем временем делал свое дело. Он длился пять
дней. Если бы выполнялись все формальности, предпи¬
санные военно-судебными уставами, которые не грешат,
как известно, медлительностью, то суд протянулся бы,
по крайней мере, втрое дольше. Но город был так воз¬
бужден происходящей на его глазах судебной трагедией,
что нашли нужным торопиться. Обыкновенная публика
не допускалась в залу заседаний. Входные билеты были
розданы с самой крайней осторожностью служащим, их
женам и небольшому числу каких-то непроходимо благо¬
намеренных частных лиц. Для предупреждения каких
бы то ни было сочувственных демонстраций на улице
сильные полицейские и жандармские патрули охраняли
окрестности здания суда и разгоняли всякие сборища,
арестовывая упрямых, не уходивших по первому требо¬
ванию.
Тем не менее толпы сочувствующих или просто лю¬
бопытных беспрерывно собирались вблизи суда. Стоило
только какому-нибудь приличного вида господину или
даме появиться из дверей здания, как их тотчас же окру¬
жала целая дюжина совершенно незнакомых им, неиз¬
вестно откуда взявшихся людей, осыпая их вопросами
о том, что делается на суде. Возвращаясь домой, облада¬
тели билетов могли быть уверены, что застанут у себя
несколько знакомых или друзей, не попавших на суд, по
в большинстве случаев гораздо больше заинтересованных
в его исходе, чем привилегированные счастливцы.
От мужа к жене, от приятеля к приятелю волнующие
известия быстро распространялись по городу. Хотя га¬
зетные отчеты были очень кратки и часто умышленно
искажены цензурою, тем не менее все, кто интересовался
делом, имели о нем довольно подробные сведения. Сим¬
патии публики были, как и всегда, на стороне слабейших.
А ежедневные, ежечасные известия о поведении обеих
сторон могли только усилить эти чувства. Город находил¬
ся в лихорадочном возбуждении. Волнение распространи¬
лось даже на тех, кто в обычное время совершенно не
интересуется политикой. Обеспокоенный растущим сочув¬
ствием к подсудимым и опасаясь «беспорядков», генерал-
губернатор частным образом приказал председателю суда
и прокурору окончить дело как можно скорее. Суд зато¬
ропился, пропуская формальности, и погнал дело на поч¬
235

товых. Комедия быстро приближалась к своей трагиче¬
ской развязке.
В городе пошел слух, что приговор будет произнесен
в четверг, на пятый день суда. Возбуждение — в особен¬
ности среди известной части публики — дошло до такого
предела, что власти приняли серьезные меры против
ожидаемых беспорядков. Здание суда заняли солдатами
и полицией. Батальон пехоты и два эскадрона казаков
стояли под ружьем на дворе соседнего казенного здания.
Полицейские патрули были удвоены. Но толпа вокруг
здания суда тем временем учетверилась. Вечером, после
закрытия фабрик, к ней присоединились также рабочие.
Полиция была уже не в состоянии разгонять народ,
не прибегая к оружию, что считалось пока несвоевремен¬
ным.
В самой зале суда характер публики постепенно изме¬
нился. Благодаря настойчивым приставаниям к высоко¬
поставленным знакомым и родственникам, а также под¬
купу того-другого из сторожей, в залу заседаний удалось
пробраться многим из тех, против кого и были приняты
все эти предосторожности. Окидывая взглядом публику,
как подсудимые, так и судьи с удивлением замечали, что
теперь она вовсе не была такая сплошь «благонамерен¬
ная», как в первые дни. Вперемежку с военными мунди¬
рами и бритыми чиновничьими фигурами ультраблагона-
меренного типа появились более нейтральные физионо¬
мии. То тут, то там мелькали лица, не сулившие и пре¬
столу и отечеству уж ровно ничего хорошего.
Во втором ряду стульев жена председателя контроль¬
ной палаты — дама вполне благонамеренная — выстав¬
ляла напоказ свои бриллианты, кружева и свое собствен¬
ное миловидное личико. Она смерть как боялась «ниги¬
листов» и пришла лишь потому, что одна знакомая уве¬
рила ее, что будет ужас как занимательно. Ее сильно
тревожило, однако, как бы с подсудимыми женщинами
не сделалось истерики: это могло отозваться на ее слабых
нервах. Но рядом с чувствительной барыней сидела де¬
вушка, в которой по смелому и серьезному выражению
лица легко было узнать «нигилистку», несмотря на длин¬
ные волосы и голубое шелковое платье, взятое специаль¬
но для этого случая у подруги. В задних рядах сидели
уже явные «нигилисты» — студенты в очках и стриже¬
ные, не по моде одетые девушки.
В одиннадцать часов вечера суд удалился для вынесе-
233

ния приговора. Он возвратился лишь в половине треть¬
его. Но очень немногие из публики ушли за это время
из залы. Приговор должен был состояться во что бы то
ни стало. Все знали, что их ожидания не будут обмануты,
и чем дальше подвигалось время, тем меньше было охо¬
ты уходить. Суд мог возвратиться каждую минуту, и пуб¬
лика ждала и ждала. Время тянулось убийственно мед¬
ленно. В переполненной людьми зале становилось не¬
стерпимо душно, так как все окна были заперты для
предупреждения сношений с улицею. Это еще более уси¬
ливало всеобщую усталость и томление. В сероватой мгле
приближающегося рассвета судебная зала принимала
странный, удручающий вид. Шесть серебряных подсвеч¬
ников с тускло мерцающими свечами на судейском столе
придавали ей что-то погребальное. Тесно скученная пуб¬
лика была молчалива. Никому не было охоты толковать
теперь о вероятном исходе прений, происходивших в со¬
вещательной комнате.
Только со скамьи подсудимых доносился неумолкае¬
мый звук тихих голосов. Там знали, что после пригово¬
ра их разлучат и не позволят видеться до самой казни,
и эти люди, связанные узами тесной дружбы, спешили
воспользоваться немногими минутами, которые остава¬
лось им пробыть вместе. Судя по оживленному, быстрому
говору, они были в хорошем настроении и ничуть не по¬
давлены ожидаемым приговором. Но публика не могла
видеть ни одного из них. Скамья, занятая ими, была за¬
слонена стеной из двенадцати жандармов с саблями на¬
голо.
За дверьми судебной залы толпа, которую усталые
полицейские предоставили, наконец, самой себе, была го¬
раздо шумнее и нетерпеливее, чем в зале суда. Тут со¬
брались наиболее беспокойные элементы населения, воз¬
бужденные к тому же победой над полицией. «Нигили¬
стов» была здесь целая куча. Когда зеваки, утомленные
долгим ожиданием, поразбрелись, они очутились в пе¬
редних рядах сплошным валом. Многие оказались зна¬
комы. Пошли оживленные разговоры и толки, по кото¬
рым можно было сейчас же узнать, что говорившие не
были еще конспираторами.
Вдруг в одном из окон суда мелькнул белый пла¬
ток.
— Приговор! — крикнул голос из толпы. Мгновенно
всякий шум прекратился, и вся масса плотнее придви¬
нулась к зданию суда с поднятыми вверх лицами.
237

В зале судебный пристав возвещал о начале послед¬
ней сцены бесстыдного фарса. Суд шел для объявления
приговора.
Публика встала как один человек и ждала притаив
дыхание. Казалось, можно было слышать усиленное бие¬
ние этих многочисленных сердец, замиравших одни —
от страха за судьбу дорогих людей, другие — от потря¬
сающего драматизма минуты.
За длинным зеленым столом, освещенным шестью
погребальными свечами, один за другим появились шесть
членов суда. Их вид далеко не соответствовал понятию
о неподкупных служителях Фемиды. Смущенные, тре¬
вожные лица говорили скорее о только что сознательно
совершенной гадости, чем о выполнении сурового долга.
Из двух стоявших лицом к лицу групп: судей и подсу¬
димых, в последней было несомненно гораздо больше и
спокойствия и достоинства. Они тоже встали одновремен¬
но с публикой и стояли теперь на виду у всех. Но в пер¬
вую минуту очень немногие взглянули на них. Все глаза
были прикованы к председателю, который с бумагой
в руках готовился произнести роковые слова.
Усиленно громким голосом он начал читать какое-то
вступление, казавшееся бесконечным. Но вот публика
вздрогнула, точно по ней пробежала электрическая искра:
произнесено первое имя — Бориса. За ним следует дол¬
гое, долгое бормотанье, в которое никто не вслушивает¬
ся, — это перечисляются его преступления. Затем крат¬
кая пауза и приговор — смерть! Хотя никто и не ожидал
пощады для Бориса, тем не менее слова «смертная
казнь» упали на натянутые нервы как удар молота. Вто¬
рым следовало имя Василия. Бормотанье было менее
утомительно, так как было короче, и опять удар моло¬
та — смерть! Нервы дрогнули, но выдержали. Очередь
за Зиной, судьба которой возбуждала всего больше спо¬
ров и сомнений. Молчание стало, казалось, еще глубже.
«Жизнь или смерть? Жизнь или смерть?» — спрашивал
себя внутренне каждый во время долгого бормотанья
председателя. Преступления нагромождались на преступ¬
ления. Грозный молот поднимался все выше и выше,
затем мгновенный перерыв, и он с грохотом падает
вниз — смерть! Протяжный вздох, похожий на стон, про¬
несся по зале. Все, даже самые предубежденные, с сим¬
патией и смущением обратили взоры на эту молодую
благородную женщину, так спокойно и скромно стояв¬
238

шую впереди своих товарищей. Приговор потряс всех, но
напряженность ожидания ослабела — самое худшее уже
миновало. Трое остальных подсудимых были так мало
скомпрометированы или, вернее, были так невинны, что
их могли приговорить разве что к пустякам.
Бормотанье, следовавшее за именем Бочарова, четвер¬
того по списку, еще более успокаивало и убаюкивало
всякие опасения публики. Это были не преступления, а
какие-то вздорные мелочи. Многие вовсе перестали слу¬
шать, как вдруг голос председателя как-то подозрительно
дрогнул; последовала короткая пауза, и среди всеобщего
оцепенения раздался приговор — смерть!
Изумленное «ах!» вырвалось из всех грудей. Соседи
обменивались взглядами, спрашивая глазами, не ослыша¬
лись ли они.
— Премного благодарен, господа судьи! — звонко
раздался по зале насмешливый голос осужденного.
Нет, они не ослышались. Но как же это? За что? На¬
пряженное желание знать, что будет дальше, сдержало
негодование публики.
Председатель не осмелился призвать осужденного
к порядку, он притворился, будто не слыхал его воскли¬
цания, и поспешил перейти к следующему имени. Оче¬
редь была за старшей Дудоровой. На этот раз публика
следила с напряженным вниманием за всеми простран¬
ными изворотами и хитросплетениями при перечислении
преступлений. Чтению, казалось, не будет конца. Дело
опять шло о сущем вздоре. Не может быть, чтоб за
это — смертная казнь! Но публика была теперь насто¬
роже. Она слышала то же предательское многословие, ту
же запутанность и неясность мотивировки, как и в пре¬
дыдущем приговоре. Некоторые фразы звучали очень
скверно. Сомнение перемежается с надеждой, раздражая
нервы до последней степени. Молот висит в воздухе, под¬
нимаясь, опускаясь и снова поднимаясь. Он упал нако¬
нец — смерть!
Долго сдерживаемые страсти разом прорвались нару¬
жу. Восклицания, истерический хохот женщин, крики и
проклятия наполнили залу. Люди вскакивали на стулья,
крича и неистово жестикулируя, точно охваченные вне¬
запным безумием. Никогда еще стены этого здания не
видели подобной сцены.
Добрая дама во втором ряду — жена председателя
контрольной палаты — упала в обморок, не дождавшись
239

истерики подсудимых женщин. Жандармский офицер,
командовавший конвоем, бывавший у них в доме, бро¬
сился к ней со стаканом воды. Но ее соседка, девушка
в голубом шелковом платье, быстро загородила ему до¬
рогу.
— Не смейте трогать ее! — закричала она в лицо
офицеру, защищая рукою неподвижно лежавшую жен¬
щину.
И столько ненависти и презрения было в ее голосе,
жесте и сверкающих глазах, что любезный молодой че¬
ловек съежился, как побитая собака, и исчез, а девушка
достала воды с адвокатского стола и принялась ухажи¬
вать за соседкой. Она видела ее в первый раз, не знала
ее имени, но предположила в ней своего человека, друга
подсудимых — каким она, может быть, была в момент
обморока, — и этого было достаточно, чтобы защитить
ее от ненавистного прикосновения жандарма.
За судейским столом смятение было почти так же
сильно, как и среди публики.
Бледный от стыда председатель делал бесплодные по¬
пытки унять бурю. Никто его не слушал, но он не дал
приказа очистить зал. Ему хотелось, наоборот, чтобы пуб¬
лика осталась и выслушала конец дрожавшей в его руке
бумаги. Шестая из подсудимых, младшая Дудорова, при¬
нимая во внимание ее молодость, была приговорена
не к смертной казни, как требовал прокурор, а к пятна¬
дцати годам каторги. Судьям хотелось оповестить публи¬
ку о своей гражданской доблести. Но среди всеобщего
шума никто не расслышал приговора. Молодой человек —
тот самый, который махал платком, — отворил окно и,
высунув голову, закричал толпе:
— Смертная казнь! Всем смертная казнь! — Он
утверждал потом, что слышал собственными ушами ше¬
стой смертный приговор, хотя председатель, несомнен¬
но, читал другое.
В ответ послышался угрожающий рев толпы, уси¬
ливший беспорядок в зале. Некоторые из «благонамерен¬
ных» вообразили, что толпа врывается в залу и сейчас
начнет их всех резать. В припадке панического страха
они принялись кричать из-за собственной шкуры. По¬
лицейский офицер, охранявший здание снаружи, вбежал
в залу и бросился к председателю. С минуту они совеща¬
лись, и затем полицейский выбежал в другие две¬
ри. Председатель отдал приказ двинуть войска и разо¬
гнать толпу во что бы то ни стало. Судьи исчезли во
240

внутренние комнаты, а полиция принялась очищать
залу.
Кровавое столкновение казалось неизбежным. Но его
не случилось. Самые крайние элементы — организован¬
ные революционеры — не желали вооруженного столкно¬
вения, которое могло только помешать успеху их более
серьезной попытки отбить приговоренных внезапным на¬
падением.
Манифестация произошла сама собой и была сдела¬
на главным образом посторонними людьми под впечатле¬
нием минуты. Это было хорошо, но не надо было захо¬
дить далеко.
Сдерживающее влияние, идущее от крайних к более
умеренным, редко бывает безуспешным. Когда эскадрон
казаков, за которым следовала пехота, показался в кон^
це улицы, толпа разошлась, и все дело ограничилось
криками и несколькими каменьями, брошенными в сол¬
дат.
ГЛАВА III
БОРЬБА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
В пятницу — через два дня после произнесения при¬
говора — в газетах появилось известие, что генерал-гу¬
бернатор заменил смертную казнь для старшей Дудоро¬
вой двенадцатью годами каторжной работы и сократил
на шесть лет срок каторги для ее младшей сестры.
Смягчение было значительно и возбудило самые санг¬
винические надежды в той многочисленной части пуб¬
лики, которая рада первому предлогу, чтобы отде¬
латься от всякого неприятного ощущения. По городу
вдруг пошли слухи, что и с остальными приговоренны¬
ми будет поступлено так же милостиво. Уверяли, что
генерал-губернатор за помилование и хлопочет об этом
в Петербурге. Передавались даже его подлинные сло¬
ва, которые одни из вестовщиков будто бы слышали
от него лично, а другие — «от самых достоверных
людей».
Ни Андрей, ни его товарищи не могли разделять этих
иллюзий. Благодаря Ксении, кузине Заики, им удалось
установить постоянные сношения с неприятельским ла¬
герем.
Они знали, что губернатор еще ничего не решил и
16 Блестящая плеяда
241

что приписываемые ему слова были продуктом фан¬
тазии, если не сознательной ложью. Для Василия и Бо¬
риса о помиловании не могло быть и речи. Но приго¬
вор над Зиной или Бочаровым, а пожалуй, и над
обоими, мог быть смягчен. Однако ничего определенно¬
го нельзя было сказать. Все зависело от настроения пе¬
тербургских властей в данный момент. При такой не¬
известности работа заговора становилась подавляюще
трудною. Малейшая неосторожность могла навлечь ро¬
ковые последствия, так как стоило полиции открыть
или даже заподозрить существование заговора, и четы¬
ре друга повиснут в воздухе в виде отместки. При таких
обстоятельствах сосредоточение руководства всем в ру¬
ках одного лица было очень полезно, устраняя опасность
многочисленных собраний и совещаний. Но и одному че¬
ловеку было трудно действовать смело и энергично ввиду
громадной ответственности.
В тайну предприятия были посвящены до сих пор
только семь человек, хотя для его выполнения нужно
было по крайней мере всемеро больше. Меньше чем
с полсотней людей даже с динамитными бомбами нель¬
зя было отважиться напасть на вооруженный конвой.
Охотников предполагалось завербовать за день или за
два до момента действия. Это было лучшим средством
сохранить тайну предприятия, требовавшего стольких
участников. Семь человек, составлявших ядро загово¬
ра, были набраны из местных революционеров с хоро¬
шими связями среди городских кружков. Каждый из
них, в свою очередь, намечал пять-десять человек, на¬
дежных и смелых, которым можно было предложить
участвовать в деле. Затем Андрей уж должен был дать
знак к созыву этого отряда. План этот соединял быстро¬
ту с осторожностью. Но вскоре оказалось, что нужно бы¬
ло пожертвовать той или другою.
Суббота и воскресенье не принесли ничего нового.
В понедельник по городу распространился слух, что
уголовные под присмотром конвоя копают ямы на Пуш¬
карском поле, где должны были стоять виселицы. Но для
скольких приготовлялись они? Для одного? Но работы
велись в слишком больших размерах. Для двух, для трех
или для всех четырех? Город снова взволновался, на
этот раз самыми мрачными слухами. Те самые люди, ко¬
торые три дня тому назад говорили с полной уверенно¬
стью о помиловании, разносили теперь совершенно про¬
тивоположные известия.
242

Андрей знал, что последние слухи так же произволь¬
ны, как и предыдущие. Генерал-губернатор не говорил
ни с кем об этом деле. Но самая отсрочка решения была
очень подозрительна. Казни политических преступников
производились иногда почти тайком, через несколько
часов после утверждения приговора, во избежание вол¬
нения публики. Что, если генерал-губернатор думает и
теперь поступить таким образом? Между опасностью опо¬
здать с приготовлениями и риском скомпрометировать
дело преждевременной оглаской выбирать было страшно
трудно.
Андрей решил держаться своего первого плана и
ждать до конца. Через Ксению он мог узнать о конфир¬
мации через два часа после того, как бумага выйдет из
губернаторского кабинета. Таким образом, даже в самом
худшем случае все-таки у него останется от семи до вось¬
ми свободных часов. Такого срока было мало для органи¬
зации пятидесяти человек, но на тридцать или сорок
можно было наверное рассчитывать. Лучше было риск¬
нуть действовать с меньшим числом людей, чем возбу¬
дить подозрение полиции. Впрочем, можно было рассчи¬
тывать, что губернатор пожелает соблюсти приличие и
не станет чересчур торопиться.
Последние дни Андрей вовсе не выходил из комнаты,
так как ожидаемая весть могла прийти каждую минуту.
В ночь с понедельника на вторник он спал лег¬
ким тревожным сном напряженного ожидания, как
вдруг слабый стук в стекло заставил его вскочить на
ноги.
Он отворил окно и увидел в тени стены фигуру жен¬
щины слишком небольшого роста для Ксении, которую
он ожидал.
— Кто тут? — спросил он шепотом.
— Я — горничная Ксении Дмитриевны. Они сами не
могли прийти и прислали это письмо, — послышался
снизу такой же тихий голос.
— Давайте сюда! — сказал Андрей, протягивая руку.
— Я вас не знаю, — отвечала девушка, отступая на¬
зад, — мне приказано передать письмо Александру Иль¬
ичу в собственные руки.
Андрей обернулся, чтобы разбудить Ватажко, но тот
уже подошел к окну. Он кивнул головою девушке, кото¬
рая улыбнулась ему в ответ как знакомому. Белая бума¬
га мелькнула в полутьме, переходя из одних рук в дру¬
243

гие, и девушка вдруг бросилась бежать, охваченная вне¬
запным страхом, не давшим возможности поблагода¬
рить ее.
Маленький ночник горел в углу комнаты. В тревож¬
ное врвхмя, когда полиция могла ежеминутно явиться,
Андрей всегда оставлял на ночь огонь в комнате. С дра¬
гоценной и страшной бумажкой в руке он сел на пол
и, перегнувшись к ночнику, прочел при его свете сле¬
дующие набросанные карандашом слова:
«Приговор утвержден губернатором всем четырем.
Казнь в следующую среду, в десять часов утра, на Пуш¬
карском поле». Внизу стояла буква К., то есть Ксе¬
ния.
С минуту Андрей продолжал сидеть на полу, собира¬
ясь с мыслями. Известие поразило его сильнее, чем он
хотел бы сознаться. Относительно Бориса и Василия
у него и раньше не было никаких надежд. Но Зина, Бо¬
чаров, — Бочаров в особенности!
Людям добросердечным обыкновенно всего сильнее
жаль невинных жертв русского самодержавия, и они
в этом совершенно правы. Сами революционеры, оце¬
нивающие по-своему «виновность» и «невинность» в этого
рода делах, также всего сильнее жалеют своих «невин¬
ных товарищей», так как они действительно самые не¬
счастные. Ничего не сделавши, они не могли заранее
привыкнуть к мысли о своей судьбе, и они умирают с со¬
жалением, быть может, с горьким упреком самим себе
за прошлое безделье и излишнюю осторожность. Таково
было положение Бочарова, которого Андрей успел оце¬
нить и полюбить во время суда, где этот остроумный
юноша вел себя блистательно. Можно сказать, что во все
эти тяжкие дни судьба Бочарова его больше всего му¬
чила. А теперь его казнят, и Зину тоже...
— Прочтите вслух! — воскликнул Ватажко.
Андрей подал ему записку. Он не в силах был читать
ее громко и решительно не слыхал крика негодования,
вырвавшегося у его товарища. Зверское решение приво¬
дило его в то состояние, когда негодование цивилизован¬
ного человека переходит в необузданное бешенство дика¬
ря. Слепая, нерассуждающая жажда мести, отплаты
страданиями за страдания — вот что переполняло в эту
минуту его душу. Бледный, со стиснутыми зубами, он
метался взад и вперед по своей маленькой комнате, как
зверь в клетке.
244

Ватажко, сидя на постели с письмом в руке, следил
за ним глазами.
— Ну, не дадим же и мы пощады! * — сказал нако¬
нец Андрей, овладевая собою. — Идите, сзывайте наших.
Я пойду на конспиративную квартиру. Когда обойдете
всех, — прибавил он, — идите к Заике и скажите ему,
чтобы бомбы и все прочее было готово к вечеру. Часов
в шесть вы придете с тележкой и все свезете — знаете,
куда?
— Да, знаю, — отвечал Ватажко.
— Так до свидания. Надо идти.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вы¬
шел на улицу. Впереди было еще целых тридцать ча¬
сов, и за это время можно было все устроить без вся¬
кой торопливости, но он хотел собрать своих раньше, чем
распространится по городу известие об утверждении при¬
говора.
Скорым шагом он в полчаса дошел до конспиратив¬
ной квартиры и вошел в нее, отперев дверь запасным
ключом. Все спали, и никто не слыхал его прихода. Опо¬
вещенные Ватажко товарищи не могли собраться раньше
как через час. В ожидании их Андрей разложил перед
собою план города и определил на нем путь, которым
должны были вести приговоренных. При его практиче¬
ском знании местности ему нетрудно было выбрать луч¬
ший пункт для нападения. Он остановился на короткой
улице, находившейся между двумя поворотами пути, не¬
вдалеке от площади. Правда, благодаря близости к месту
казни улица могла оказаться занятой народом, но это не¬
удобство вознаграждалось чрезвычайно удобным путем
для отступления, — сперва через ряд узких улиц, в кото¬
рых погоня могла быть легко задержана бомбами, а даль¬
ше через городской сад, спускавшийся к реке. Войдя
в сад, можно было затворить за собою высокие железные
ворота и запереть их двумя или тремя принесенными
с собою большими замками. Для большей задержки мож¬
но было также приладить у ворот несколько штук усерд¬
но рекомендуемых Заикой переносных торпед его соб¬
ственного изобретения. Затем оставалось только спустить¬
ся по саду к пристани, где их будет ждать давно припа¬
сенная лодка. В нее предполагалось усадить освобож¬
денных и раненых, если таковые окажутся. Остальные
заговорщики должны были выйти через дальний конец
сада и затем пробраться задами на Пушкарское поле, где
245

они могли спокойно замешаться в ожидающую казни
толпу.
Товарищи Андрея начали сходиться с разных сторон.
В четверть шестого все семеро были в сборе и начали
военный совет. Он был непродолжителен.
— Слышали? — спрашивал Андрей каждого из вхо¬
дивших.
— Слышал, — отвечал тот.
Андрей в немногих словах изложил им свой план, ко¬
торый был одобрен без всяких прений. Ему сообщили,
в свою очередь, время и место трех собраний, на кото¬
рые предполагалось созвать вновь завербованных заго¬
ворщиков. Еще раньше было решено созвать вместо од¬
ного многолюдного собрания несколько маленьких. Анд¬
рей обещал побывать на каждом, хотя бы на короткое
время.
Все было кончено в полчаса, и семеро заговорщиков
разошлись в разные стороны.
Тем временем известие, поднявшее на ноги заговор¬
щиков, было набрано, отпечатано и преподнесено в
виде утреннего приветствия мирным жителям Дубрав-
ника.
У немногих читателей не дрогнуло сердце при изве¬
стии о предстоящей завтра казни четырех человек и
в том числе женщины. Русские люди непривычны к по¬
добным расправам. Что же касается до образованной ча¬
сти публики, то в ней эта весть возбуждала лишь жа¬
лость, негодование или бешенство, смотря по темперамен¬
ту и отношению к осужденным.
Люди, намеченные как возможные участники в осво¬
бождении, были, конечно, не из равнодушных. Большин¬
ство из них ничего не знало, получивши приглашение
явиться на собрание для обсуждения какого-то важного
общественного дела. Но, прочтя о предстоящей казни,
все догадались, в чем дело. Когда им сообщили, что все
уже готово, рассказали в общих чертах план освобожде¬
ния и назвали имя предводителя, все были охвачены эн¬
тузиазмом и единодушно и радостно присоединились
к предприятию. Андрей появлялся на всех трех собрани¬
ях. Со своей всегдашней решительностью и хладнокрови¬
ем и сдержанным бешенством сегодняшнего дня он был
именно таким предводителем, какой был нужен.
Когда он вернулся с последнего собрания на конс¬
пиративную квартиру, там его ожидал очень приятный
сюрприз. В его комнате сидел Давид, только что ири-
246

ехавший из-за границы. Узнавши где-то на противополож¬
ном конце Европы о том, что творилось в Дубравнике,
Давид тотчас же помчался домой и поспел как раз во¬
время.
— Я теперь под твоей командой, — сказал он Анд¬
рею. — Надеюсь, ты дашь мне работу.
— Дам, брат, дам сколько угодно! — весело отвечал
Андрей.
Его настроение улучшилось с утра. Соприкосновение
с новыми товарищами придало ему бодрости. Он был так
же доволен своими ребятами, как и они им.
— А ведь дело наше, ей-ей, выгорит! — сказал он
Давиду. — С нашими бомбочками да с пятьюдесятью
ребятами, молодец к молодцу, мы такого натворим, что
небу жарко станет. В семь часов у нас будет последний
военный совет. Увидишь сам, что это за народ.
В назначенный час люди начали собираться. Некото¬
рых Давид знал, другим он был представлен в качестве
нового товарища.
Собрание было гораздо оживленнее и шумнее утрен¬
него. Дело организации, существовавшее тогда лишь
в области возможного, теперь было выполнено, и выпол¬
нено как нельзя лучше. Все это чувствовали и были пол¬
ны надежд. Что же до опасности, на которую они шли, —
дело было такое хорошее, что никто об этом и не ду¬
мал.
Все вопросы вершились очень проворно. Споров и де¬
батов не было: время было слишком дорого. Многие,
однако, делали различные предложения и подавали со¬
веты, которые Андрей принимал либо отвергал без раз¬
говоров, принимая окончательное решение. Общий план
был очень прост. Завтра, с семи часов утра, Андрей
с десятью товарищами займет выбранное для действия
место. Остальные сорок человек будут рассыпаны в раз¬
ных пунктах поблизости, так как толпиться всем вместе
на пустой улице было бы опасно. Затем, по мере того как
начнет сходиться публика, Андрей соберет и своих. Если
улица будет занята сплошной толпой, заговорщики ста¬
нут двумя полувзводиками по обеим сторонам улицы,
друг против друга, чтобы не быть смятыми и разрознен¬
ными, когда при первом взрыве народ шарахнется и бро¬
сится бежать.
— Если же, наоборот, на улице будет мало народу,
заговорщики должны будут стоять врассыпную. В таком
247

случае Андрей со своим десятком составит авангард, ко¬
торый задержит на минуту процессию и даст время
остальным сбежаться. Все это, впрочем, как и многое
другое, могло быть окончательно решено лишь на месте
действия.
— Теперь, — сказал Андрей, посмотрев на часы, —
пора идти за оружием.
Было половина осьмого. Ватажко должен был пере¬
везти бомбы из квартиры Заики. Их предполагалось вы¬
дать на эту ночь семерым вожакам для хранения в без¬
опасном месте. Раздать их людям решено было на другой
день утром, перед началом действия в видах осторожно¬
сти. Полиция могла накануне казни произвести на вся¬
кий случай несколько ночных обысков и, наткнув¬
шись на такие опасные вещи, догадалась бы, в чем
дело.
Более обыкновенное оружие, вроде револьверов, мог¬
ло быть роздано немедленно.
Совещание кончилось, и присутствующие собирались
разойтись, чтобы встретиться завтра на поле битвы.
Из школьных воспоминаний Андрей знал, что перед
битвой классические военачальники говорят речи. Но
он не был речист, да и смешно было бы с его стороны
воодушевлять таких людей.
— Итак, до завтра! — сказал он вместо речи.
Некоторые уже направлялись к дверям, когда Да¬
вид подозвал Андрея и обратил его внимание на подо¬
зрительного человека, вертевшегося около дома.
— Я уже минут десять наблюдаю за ним, — сказал
Давид. — Он все посматривает на наши окна, хотя и
пытается не подать виду.
Андрей взглянул на улицу.
— Ничего, это мой приятель! — поспешил он успо¬
коить присутствующих.
Незнакомец был полицейский писарь, сообщавший
ему за небольшое вознаграждение все доходившие до не¬
го интересные сведения.
— Да не подходите вы к окнам, — остановил он лю¬
бопытных. — Приятель мой не храброго десятка, и чуть
что — сбежит.
Все отошли от окон, и Андрей, выйдя на улицу,
в течение нескольких минут тихо говорил с полицей¬
ским.
Когда он вернулся, его лицо было далеко не спокой¬
но, хотя выражало скорее злость, чем смущение.
248

— Полиция уже что-то проведала, — заговорил
он сердитым тоном. — Кто-то разболтал! Это просто
срам!
— Что? Что такое? Невозможно! Уверены ли вы
в том, что говорите? — запротестовали в один голос все
присутствующие.
— Совершенно уверен. Полицейский рассказал мне,
что незадолго до закрытия присутствия вбежал частный
пристав и тотчас прошел к полицеймейстеру. Через пять
минут оба поспешно вышли и поехали к губернатору.
Они были очень взволнованы и продолжали говорить,
проходя через канцелярию. Он уверяет, что ясно
расслышал слова «динамитные бомбы». Ни выдумать,
ни во сне их увидеть он не мог, так как, конечно, ни¬
чего не знает о нашем деле. Ну, что вы на это ска¬
жете?
Все были ошеломлены. Факт был налицо, положитель¬
ный, несомненный и тем не менее совершенно невероят¬
ный. Революционеры не всегда осторожны. Тот или дру¬
гой из вновь завербованных мог проболтаться сестре,
невесте, близкому приятелю. Это было в пределах воз¬
можного. Поэтому-то и было решено привлечь большин¬
ство лишь в последний момент. Но подобным путем тай¬
на не могла распространиться далеко. Только измена,
прямой донос могли привести к такому быстрому от¬
крытию.
Одна и та же оскорбительная, унизительная мысль
читалась на лице присутствующих.
Торопливо все семь голов собираются в тесный кру¬
жок. Торопливым шепотом задаются вопросы, слишком
обидные, чтобы произнести их вслух, особенно при по¬
сторонних, какими были теперь Андрей и Давид.
— Нет, невозможно! Они вербовали только верных,
надежных людей! — решительно заявляли все семеро,
обращаясь к Андрею. — Полиция ждет какой-нибудь по¬
пытки и, вероятно, испугалась какого-нибудь вздора.
Ошибка, наверное, разъяснится, и она сама успокоится.
До настоящего заговора она ни в коем случае не могла
добраться. Дело все кончится пустяками.
Громкий звонок, сопровождаемый сильным стуком
в дверь, избавил Андрея от необходимости отвечать. Он
только иронически кивнул головой на дверь и вынул из
кобуры свой большой пятиствольный револьвер.
Все поняли знак и тоже схватились за оружие
в твердой решимости дорого продать свою жизнь.
249

Прислонившись к стене, с револьвером в правой ру¬
ке, Андрей левою медленно отодвинул засов.
Но вместо выстрела оставшиеся в комнате услышали
в прихожей сердитое восклицание Андрея:
— Что за черт?! Не могли вы постучать как следует?
— Я очень спешил, — оправдывался Ватажко, так
как это был он.
— Ну что бомбы? Доставлены, конечно? — спросил
Андрей, смягчаясь.
— Нет, — сказал Ватажко, — нельзя было взять
бомб...
— Как? Вы их до сих пор еще не взяли? Что же вы
все это время делали? — снова вспылил Андрей.
Они вышли тем временем из прихожей и стояли
среди комнаты. Все глаза были тревожно устремлены на
них.
— Страшное несчастие! — быстро заговорил Ватаж¬
ко. — Заика ранен, может быть, уже умер теперь. Сего¬
дня около полудня в его квартире произошел взрыв.
Когда мы подошли к дому с тележкой, мы увидели, что
в том этаже, где он жил, все стекла перебиты, в несколь¬
ких даже рамы взломаны; это было, должно быть, что-то
ужасное!
— А бомбы? Как же с бомбами? — перебил Ан¬
дрей. — Входили вы в дом?
— Нет, не входили. Мы увидели, как туда вошел по¬
лицейский надзиратель. На дворе суетились городовые.
Полиции, очевидно, уже дали знать, и дом был занят.
Скверно, убийственно скверно!
— Что же вы сделали? — спросил Андрей упавшим
голосом. — Узнали вы что-нибудь окончательно?
— Да. Мы прошли мимо дома. Я оставил тележку
товарищу, а сам обошел вокруг и задами вернулся
к дому со стороны реки. Дочь садовника работала в ого¬
роде; я с ней заговорил, и она рассказала, что в доме
был взрыв, что Заика лежит без чувств и что в его квар¬
тире полиция. Я попросил ее никому обо мне не говорить
и спрятался за кусты у забора. Мне в щелку видны были
ворота и часть двора. Там стояли две тюремные кареты;
я видел, как вынесли на носилках Заику и положи¬
ли в одну из них, а в другую выносили и укладыва¬
ли разные вещи: ящики, потом какие-то склянки, а потом
и бомбы, одну за другой, с большой осторожностью. Я не
250

стал больше смотреть и поспешил к вам, чтобы расска¬
зать... Больше мне нечего было ждать.
Да, больше нечего было ждать, не на что было наде¬
яться! Андрей видал это ясно. Будь только у него бом¬
бы, он не посмотрел бы ни на что и пошел бы завтра
разбивать конвой, хотя враги и были предупреждены.
Но теперь всему конец, все потеряно! Через четырна¬
дцать часов Зина, Борис, Бочаров и Василий будут пове¬
шены. Ни для кого из них нет спасения. А они так наде¬
ялись, они так были уверены, что их путь к эшафоту
будет путем к свободе... Лучше бы и не начинать ничего,
чем возбудить в них такие надежды и так жестоко об¬
мануть в последнюю минуту.
Ни у кого не было охоты прерывать молчание. Это
была одна из тех минут, когда каждый доволен, что не
он предводитель и не на нем лежит обязанность указать
выход из безвыходного положения.
— Что же нам теперь делать? — спросил Давид, вы¬
сказывая вслух общее чувство.
Подняв свою опущенную голову, Андрей увидел, что
все глаза устремлены на него с тем же вопросом.
Это очень удивило его.
— Что нам теперь делать! — воскликнул он. — Да
разве вы не видите, что единственное, что мы можем
сделать теперь для наших друзей, — это известить их
поскорее, что всякая надежда потеряна, чтобы дать
им хоть сколько-нибудь приготовиться к завтрашнему
дню.
Что-то похожее на болезненный стон протеста про¬
неслось по комнате. Совет был слишком неожидан,
слишком странен, в особенности от Андрея. Большин¬
ство присутствующих не пришло еще ни к какому
определенному заключению, вполне полагаясь на своего
вожака. Безнадежное решение, успевшее созреть в уме
Андрея в эти несколько минут, было неожиданностью для
его товарищей.
Раздались возражения, которые становились все
громче и громче. Говорили, что попытка должна быть
сделана, хотя и без бомб. Их пятьдесят человек, гото¬
вых биться до последней капли крови. До завтра можно
собрать еще, по крайней мере, столько же. В оружии
тоже недостатка не будет. Зачем бросать дело?
Самым горячим сторонником борьбы во что бы то
ни стало был Ватажко. С резкостью, свойственной в по¬
251

добных случаях молодым людям, он настаивал, что от¬
ступление было бы позором для революционеров и пре¬
ступлением перед товарищами. К удивлению Андрея, Да¬
вид склонялся на ту же сторону. Но он уже принял
решение, и оно было бесповоротно. Что могла сделать
горсть людей с револьверами и кинжалами против со¬
мкнутого стрэя штыков и ружей, особенно теперь, когда
власти предупреждены? Ничего из попытки не выйдет,
кроме бесплодной бойни. Она даже не одушевит никого
как пример, а, напротив, вызовет всеобщее уныние.
— Ну так сидите себе дома! — вскричал Ватажко,
теряя всякое самообладание. — Мы пойдем одни, а уж
не станем смотреть сложа руки, как будут вешать жен¬
щину.
В эту минуту Андрей был не способен обидеться или
говорить о партийной дисциплине.
— Друг мой, — сказал он, кладя руку на плечо юно¬
ши, — зачем вы хотите омрачить последние минуты на¬
ших дорогих друзей? Мы не можем спасти ни одного
из них; нас всех только перебьют перед их глазами. За¬
чем же нам прибавлять этот ужас к их и без того тяже¬
лому испытанию?
Ватажко повесил голову и замолчал. Никто не воз¬
ражал больше. Собрание уныло разошлось расстраивать
все, что было ими сделано, а Андрей поспешил испол¬
нить последний долг по отношению к приговоренным:
сообщить им о случившемся, чтоб они не питали лож¬
ных надежд. Такие люди, как они, должны встретить
смерть лицом к лицу, а не быть схваченными ею сзади,
точно в какой-то недостойной игре.
Он отнес свое письмо тюремному сторожу, через кото¬
рого шла переписка. Впоследствии он узнал, что оно
в тот же вечер дошло по назначению. Зина даже отве¬
тила на него от имени всех товарищей. Это предсмертное
письмо ее вовсе не было печально, а, напротив, бодро и
светло. Но когда Андрей читал его, сердце его рвалось
на части, и он, этот человек с железными нервами, ры¬
дал, как ребенок, потому что, будучи задержано при пе¬
редаче, оно попало к нему лишь через два дня, когда
все уже было кончено и рука, писавшая эти трогатель¬
ные строки, была холодна и неподвижна, а продиктовав¬
шее их сердце застыло навек.
252

ГЛАВА IV
ПОУЧИТЕЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ
Андрей проснулся разом, точно кто толкнул его
в бок. В комнате чуть брезжился свет. На соседней ко¬
локольне раздался равномерный бой. Он взглянул на
свои часы, лежавшие вместе с кинжалом и револьвером
на стуле подле его изголовья: они показывали пять. Тут
он понял, в чем дело. Накануне, еще в самом пылу при¬
готовлений к предстоящему дню, он сказал себе, что надо
будет встать в пять часов, чтобы успеть все сделать: он
обладал способностью просыпаться в заранее назначен¬
ный час. Вечером он ни разу не вспомнил об этом и те¬
перь проснулся механически, хотя спешить ему было
уже не к чему. Накануне он вернулся домой поздно, до
крайности утомленный неблагодарными усилиями пре¬
дупредить возможность какой-нибудь безумной попытки
со стороны горячих голов. Но краткий сон не освежил
его. Он и во сне не терял смутного ощущения действитель¬
ности и проснулся с полным сознанием того, что несет
с собою наступающий день.
Ватажко спал в той же комнате здоровым сном два¬
дцатилетнего возраста. Андрей подумал было разбудить
его перед уходом, но удержался. Лицо юноши имело во
сне такое спокойное и довольное выражение, что ему
жалко стало возвращать его раньше времени к мучитель¬
ной действительности.
Андрей оделся, заставил себя съесть кусок хлеба и
тихонько вышел на улицу.
Солнце уже встало, хотя его не видно было за жид¬
кими серыми облаками, заволакивавшими все небо, пред¬
вещая дождь. Город еще спал, и ставни были повсюду за¬
крыты. Тележки мусорщиков, возы дров да ночные из¬
возчики, возвращающиеся по домам, одни нарушали ти¬
шину пустынных улиц. Кое-где дворники подметали тро¬
туары перед домами. Прохожих было мало, да и те шли
по большей части скорым деловым шагом. Но время от
времени Андрею попадались люди, в которых по медлен¬
ной, утомленной походке, лихорадочным глазам и по
убитому выражению лиц ему нетрудно было узнать това¬
рищей по страданию — друзей или знакомых приговорен¬
ных или, вернее, просто сочувствующих, которых эта ночь
мучений выгнала, как и его, из домов на улицу. Иные
выглядели до того изнуренными, что, очевидно, шатались
253

всю ночь, стараясь победить физической усталостью не¬
выносимую душевную боль.
Без единой мысли в голове, без всякого определенно¬
го чувства, кроме тупой грызущей тоски, Андрей шел, ку¬
да несли его ноги, пока не очутился совершенно неожи¬
данно на слишком хорошо знакомом месте. Он остановил¬
ся и осмотрелся. По обеим сторонам улицы стояли ряды
высоких белых домов. Налево открывался узкий, идущий
под гору переулок, в конце которого виднелся угол дру¬
гой улицы. Дальше лежал городской сад. Это было место,
выбранное для нападения. Андрей и сам не знал, зачем
он попал сюда. Вчера он приходил на это место, полный
надежд, чтобы присмотреться заранее ко всем подробно¬
стям местности.
Всего несколько часов прошло с тех пор, но все, что
готовилось тогда, казалось ему теперь каким-то смутным,
далеким сном. И, однако, это не был сон, а настоящее,
заправское дело, которое могло увенчаться блистатель¬
ным успехом.
Он сел на тумбу, думая свою безнадежную думу.
С какими чувствами он был бы здесь в этот самый час,
не случись этого злополучного взрыва! Что могло быть
причиной этого ужасного несчастия? Случай или неосто¬
рожность? Вероятно, неосторожность. Бедный Заика так
привык к своему динамиту, что обращался с ним как
с простым тестом. А тут, во время горячей работы, он, ве¬
роятно, и совсем распустился. Но Андрей не мог строго
судить его в эту минуту. Он сам был слишком несчаст¬
лив, чтобы чувствовать к нему что-нибудь, кроме жало¬
сти. Бедняга! Хорошо, если он умер. А то какая адская
мука сознавать себя невольной причиной такой страшной
катастрофы. Но, может быть, он жив, на свое несчастие,
и его подлечивают, чтоб повесить через месяц. Жертвы!
Жертвы без конца! Не успевают эти мерзавцы покончить
одних, как уже готова другая смена, — без конца,
без конца. И это все, что есть лучшего и благородней¬
шего...
В эту минуту на некотором расстоянии появилась па¬
ра этих самых «мерзавцев», о которых он думал. Один
был полицейский офицер, другой — нижний чин, оба —
мелкие, ничтожные представители своей породы. Но что
за дело? Они той же породы, и ему стоит только захо¬
теть, чтобы спровадить их куда следует. По мере того
как они приближались, дикая, бессмысленная жажда ме¬
сти разгоралась в нем сильнее и сильнее. Все горячие
254

речи и необузданные предложения юных революционе¬
ров вроде Ватажко, еще вчера так энергично отвергну¬
тые, казалось, перешли в его собственный ум, и теперь
он внутренне повторял их тем же тоном, в тех же выра¬
жениях, в каких слышал накануне. Кобура его револьве¬
ра сама подвинулась вперед; ручка кинжала соблазни¬
тельно защекотала его ладонь. Без всякого участия со¬
знательной воли отлично скомбинированный план двой¬
ного нападения сам собою вырос в его голове. К счастью,
рассудок еще не совсем оставил Андрея. Он вскочил
с тумбы и, не поворачивая головы, быстро удалился,
боясь, что поддастся безумному искушению, если поли¬
цейские окажутся слишком близко от него.
Нет, он чересчур понадеялся на свои нервы. Если
вид этих двух ничтожеств до такой степени взволновал
его, что же будет при виде казни? Он, наверное, выдаст
себя так или иначе. Лучше не ходить, чем рисковать
этим. Да и к чему? У него еще будет случай увидеть
очень близко и во всех подробностях по меньшей мере
одну казнь, а именно свою собственную, когда придет
его черед. Но ни на один день не сократит он добро¬
вольно того срока, который судьба уделила ему для
борьбы.
Он решил ходить и ходить безостановочно, пока не
минует время казни, а тогда вернуться на конспиратив¬
ную квартиру.
Он свернул в сеть узких улиц и переулков и напра¬
вился к центру города наперерез. Но чем дальше он шел,
тем труднее и труднее становилось пробираться сквозь
толпу народа, двигавшуюся в противоположном направ¬
лении. Улицы были положительно запружены. Сотни и
тысячи людей шли, ехали, бежали к одному и тому же
пункту, спеша занять лучшие места.
Думали ли они о предстоящем зрелище? Кому они
сочувствовали? Убиваемым или убийцам? Ничего нель¬
зя было угадать по деревянным лицам, прекрасно со¬
хранявшим тайные мысли и чувства, если таковые име¬
лись.
Деревянные лица, поддевки, пальто, пиджаки, каф¬
таны и чуйки — синие, серые, черные, — женские перья,
шляпки, шляпы и картузы становились все гуще и гуще.
Их компактная масса совершенно преградила наконец
дорогу, и продраться вперед можно было, лишь усилен¬
но работая локтями. Но к чему? Разве есть какая-ни¬
будь цель впереди? Андрей перестал бороться. Его лицо
256

тоже сделалось деревянным, и он отдался людскому по¬
току, машинально подвигаясь в том направлении, куда
шла толпа. Сперва они двигались довольно быстро, но
затем все медленнее и медленнее. Сколько времени про¬
должалось это шествие, Андрей не мог сказать. Он знал
только, что они шли очень долго. Время от времени, ко¬
гда одна толпа сталкивалась с другою толпою, выходив¬
шей из какого-нибудь переулка, происходила остановка.
В эти минуты говор стиснутой людской массы яснее до¬
ходил до слуха, и Андрей слышал речи, такие же дере¬
вянные, как и лица. Слова раздражали его слух своею
плоскостью, но он не мог бы припомнить ни одной слы¬
шанной фразы, даже если бы от этого зависела его
жизнь.
Затем произошла долгая остановка, точно несколько
людских потоков столкнулись в узком проходе. Потом
толпа быстро ринулась вперед, раздавшись в стороны;
Андрей очутился на свободе на открытой площади
и вдруг задрожал с головы до ног. Высоко перед ним
на светлом небе вырисовывались четыре черные висе¬
лицы — угловатые, неподвижные, ужасные! Он инстин¬
ктивно взглянул на своих соседей справа и слева: край¬
няя грусть, как и радость, ищут сочувствия. Все глаза
были прикованы к тем же черным угловатым пред¬
метам, и на деревянных лицах появилось выраже¬
ние страха. Но толпа все валила вперед, и Андрей с
нею.
Четыре черные виселицы стояли на черном, огоро¬
женном черными перилами помосте и с черными ступе¬
нями в середине, по которым взойдут приговоренные.
Андрею видны были с его места концы веревок, и бло¬
ки, и кольца, и тихо-тихо качались веревки, и казались
они такими тяжелыми, точно желали оторваться и упасть
на землю. По черному помосту ходила взад и вперед ко¬
ренастая, развеселая фигура, с русой бородой, в поддев¬
ке, красной рубахе и с шапкой набекрень. У подножия
черных ступеней виднелась группа людей в военных мун¬
дирах, синих и черных, с серьезными лицами, и между
ними несколько всадников. Все это вместе — черный по¬
мост со столбами и группа серьезных фигур — было об¬
вито со всех сторон, как кольцом, стеною пехоты с бле¬
стящими ружьями и примкнутыми штыками. Твердой и
холодной, как камень, казалась эта стена из людей и же¬
леза, сквозь которую могла пробиться только смерть. Па
некотором расстоянии от первой живой стены была вто¬
17 Блестящая плеяда
257

рая — из конных людей. Они находились так близко от
зрителей, что Андрей мог видеть их лица, и трудно было
решить, кто смотрит равнодушнее — лошади или люди,
сидевшие на них. За лошадьми опять узкий интервал,
а затем цепь полицейских, сдерживавших толпу.
Новые людские потоки все приливали и приливали,
запружая всю площадь. Разместившись, толпа устави¬
лась в терпеливом ожидании на черную платформу. Их
общее пугало — смерть должна была явиться там воо¬
чию, страшная, но для них безвредная, и начать свою ад¬
скую пляску, на которую они будут смотреть, цепенея
и замирая от ужаса и любопытства, как смотрит обезь¬
яна в глаза змеи.
Не для этого отвратительного зрелища пришел сюда
Андрей. Ему хотелось взглянуть в последний раз
в лицо своих друзей, быть может, обменяться с ними
прощальным взглядом. Здесь, на площади, через головы
двойного ряда солдат это было невозможно.
Выбравшись из толпы, он прошел перед шеренгой
конных жандармов, стороживших публику сзади, и свер¬
нул в улицу, по которой должны были везти приговорен¬
ных. Здесь два ряда полицейских держало середину мо¬
стовой совершенно свободной, но тротуары были так пе¬
реполнены, что яблоку некуда было упасть. Андрей сде¬
лал крюк переулками и снова вышел на ту же улицу,
подальше от площади, где не было уже такой давки.
Он выбрал себе место и осмотрелся. Кругом был все
простой серый люд, оттиснутый сюда публикой почище.
Очевидно, люди пришли спозаранку и ждали, вероятно,
уже очень давно, так как успели перезнакомиться и да¬
же, по-видимому, забыть, зачем пришли. Андрей начал
прислушиваться. Очень немногие говорили о чем-нибудь
имеющем отношение к казни. Впереди его старуха бра¬
нила молодую девушку за то, что та забыла перед ухо¬
дом поставить щи в печь, за что ей не миновать трепки,
когда мужики придут обедать. Долговязый парень, с уз¬
кими плечами и длинной шеей, вплотную охваченной во¬
ротом розовой рубашки, лущил семечки, весь поглощен¬
ный, по-видимому, старанием выплевывать шелуху как
можно дальше на середину улицы. Краснощекая бабенка
с ребенком на руках протолкалась за предписанную пуб¬
лике линию. Молодой полицейский поспешил восстано¬
вить нарушенный порядок, отпустив при этом несколько
вольных замечаний насчет того, как хлопотно будет ба¬
бе наживать нового ребенка, если лошади задавят того,
258

который у нее на руках. Баба бойко отшучивалась,
а публика добродушно хохотала. Но сзади Андрей рас¬
слышал голоса, продолжавшие какой-то спор, очевидно,
политического характера.
— Ну вот выдумал — на царя! Говорят тебе, господа
на господ пошли. А то — на царя! Да кто на него ру-
ку-то подымет? Ведь его ни пуля, ничто не берет.
Андрей повернул голову. Говоривший был человек
средних лет, в синей чуйке, по-видимому, мелкий ла¬
вочник. Его собеседник, на вид не то дьячок, не то по¬
номарь, что-то ответил, но так тихо, что ничего нельзя
было расслышать.
Направо от Андрея деревенский мужик в сером каф¬
тане с худым загорелым лицом и жидкой седой, выпя¬
ченной вперед бородкой разговаривал с другим мужиком
тоже о политике, хотя об этом не сразу можно было до¬
гадаться.
— Так вот они четверых-то тогда и захватили, тех
самых, что нынче казнить будут. А пятый, что был у них
за атамана, как увидел, что дело плохо, обернулся ры¬
жим котом и шмыг в трубу. Так его и не поймали. Да
только на третий день приходит это начальство, чтоб
дом семью печатями печатать, а рыжий-то кот — шасть
в дверь. Тут его сейчас цап-царап — и к архиерею. Те¬
перь владыко, сказывают, по святым книгам его отчи¬
тывают, чтоб он опять человеческий образ принял.
— Ну! — воскликнул удивленный слушатель.
— Верно говорю. Сказывают, было в ведомостях.
Андрей вспомнил, что газетчики действительно зара¬
ботали немало пятачков сообщениями о рыжей Зининой
кошке, которую нашли мяукавшей от голода в опустелой
квартире, спустя несколько дней после ареста. Из всех
подробностей катастрофы этот факт, по-видимому, всего
сильнее поразил народное воображение и дал повод к со¬
зданию нелепой легенды.
Вдруг по толпе пробежал какой-то шум, и вся она
всколыхнулась, как лесная заросль при приближении
бури.
— Едут, едут! — пронесся шепот тысячи голосов.
Все разговоры мгновенно прекратились на полусло¬
ве. Среди мертвого молчания вдали послышался бой ба¬
рабана.
Вестовой проскакал по направлению к месту казни.
Рысью проехал отряд казаков, гарцуя на своих горячих
259

лошадях. Толпа провожала их взглядом, но никто не
обернулся им вслед. Все глаза были обращены в одну
сторону, с одним и тем же выражением страха и ожи¬
дания. Наконец то, для чего собрались и чего с таким
напряжением ждали эти тысячи людей, показалось вда¬
ли, и нервная дрожь пробежала по многоголовой толпе,
составлявшей в эту минуту одно тело.
На бледном фоне неба Андрей увидел волнующуюся
линию черных киверов и лес пик, а сквозь них туманные
очертания, напоминающие человеческие головы и плечи.
Все это — туманные очертания, и щетина пик, и черная
волнистая линия под ними — казалось частью какого-то
огромного чудовища, подвигавшегося вперед тихо-тихо,
как черепаха.
Вот процессия подошла ближе, и уже можно раз¬
глядеть ее лучше. Андрей видел теперь колесницу, ло¬
шадей, кучера, даже лицо кучера; но как он ни напрягал
зрение, он не мог разглядеть лиц четырех человеческих
фигур, возвышавшихся над поездом. Наконец он понял,
почему.
Осужденные были обращены к нему спиной, сидя на
высокой скамье с плечами, привязанные к спинке широ¬
кими черными ремнями. На всех было надето что-то се¬
рое, неуклюжее, бесформенное, точно они были завернуты
в одеяла. Но вот фигуры еще приблизились, все такие же
бесформенные и одинаковые; но Андрей различал теперь
цвет их волос и узнал по каштановым волосам Васи¬
лия, по темно-русым — Бориса и по более светлым —
Бочарова. Но он все еще не мог признать Зины в фи¬
гуре, сидевшей по правую сторону Бориса. С развева¬
емыми ветром кудрями на непокрытой голове она каза¬
лась мальчиком.
«Ее остригли, чтобы удобнее было повесить», — до¬
гадался он наконец.
Над головами осужденных пролетела какая-то птица,
бесцветно окрашенная бесцветным колоритом серого не¬
ба: не то голубь, не то ворон, не то кобчик. Она, каза¬
лось, заглянула в эти четыре обращенные к ней лица
и увидела с высоты четыре столба с перекладинами, ожи¬
давшие их там, на черном помосте, и, точно охваченная
паническим страхом, она понеслась прочь, как только
могли нести ее сильные крылья. О, как он позавидовал
этому счастливому созданию, которое могло улететь да¬
леко-далеко от грешной, залитой кровью земли! Будь
у него даже крылья, он не мог бы теперь двинуться с ме¬
260

ста. Дрожа как в лихорадке, со страшно бьющимся серд¬
цем, он стоял, не смея моргнуть, чтобы не пропустить
.того мгновения, когда он сможет обменяться взглядом
с осужденными. И в то же время он боялся этого мгно¬
вения, предчувствуя, что с ним связано что-то ужасное.
Он убежал бы, если бы его ноги не были пригвождены
к земле, как глаза его были прикованы к этим четырем
высоко поднимавшимся фигурам.
Борис повернулся на скамье, подвинув своими силь¬
ными плечами связывавшие его ремни, и обратился ли¬
цом влево. Андрей видел его в профиль и по движению
губ догадался, что тот говорит что-то толпе. Борис не¬
сколько раз уже пытался это делать в продолжение
пути. Но бой барабанов стал так оглушителен, что нель¬
зя было разобрать ни одного слова. Борис оставил на¬
прасные усилия и гневно откинулся назад. Еще несколь¬
ко поворотов колес, и Андрей увидел их всех прямо
в лицо. Они сидели в ряд, опираясь на одну и ту же
доску.
Лицо Бориса дышало гневом бойца, пересиленного
числом, скованного, но не покорившегося до конца. Ва¬
силий тихо разговаривал с Бочаровым, сидевшим с краю.
Он говорил, очевидно, что-то ободряющее, так как па гу¬
бах юноши показалась слабая улыбка. На этом возвыше¬
нии черты лица Василия утратили свойственный им от¬
тенок грубости. Безгранично спокойный, серьезный и му¬
жественный, он казался теперь Андрею совсем не тем че¬
ловеком, которого он прежде знал.
Но со всяких подмостков над толпой царит женщи¬
на. Все эти тысячи глаз, казалось, смотрели на одно ли¬
цо, видели одну фигуру — ту, что сидела по правую ру¬
ку Бориса. Прекрасная, как только может быть пре¬
красна женщина, с головой, окруженной как бы ореолом
светлых развевающихся волос, она обводила добрым, жа¬
лостливым взглядом теснившуюся у ее ног толпу, у ко¬
торой в эту минуту было к ней одно чувство. Она кого-
то искала там глазами. В своем прощальном письме, еще
не полученном Андреем в это время, она писала, что все
они были бы рады, если бы кто-нибудь из друзей стал
на видном месте на пути к эшафоту, чтобы они могли
увидеть друг друга. Она ожидала, что придет именно Ан¬
дрей, и наконец нашла его в толпе. Он стоял совсем
близко внизу с поднятой к ней головой. Их глаза встре¬
тились.
Ни тогда, ни после Андрей не мог понять, как это
261

сделалось, но только в эту минуту все изменилось
в нем, точно в этом добром, жалостливом взгляде были
какие-то чары. Тревога и страх, негодование, жалость,
месть — все было забыто, все потонуло в каком-то ве¬
ликом, невыразимом чувстве, охватившем все его суще¬
ство. Это было нечто большее, чем энтузиазм, большее,
чем готовность на всякие жертвы. Это была положитель¬
ная жажда мученичества, внезапно пробудившаяся в нем.
Он всегда порицал это чувство в других и считал себя
самого совершенно к нему неспособным, но теперь оно
переполнило его душу и сердце, трепетало в каждой
частице его существа. Быть там, среди них, на этой чер¬
ной, позорной колеснице, с плечами, привязанными к де¬
ревянной доске, подобно этой женщине, склоняющей
над толпою свое лучезарное лицо, — это была не казнь,
не жертва, а выполнение страстного желания, осуще¬
ствление мечты о высочайшем счастье! Забывши место,
толпу, опасность, все, повинуясь лишь неодолимому по¬
рыву, он сделал шаг вперед, протянув к ней обе руки.
Если он не крикнул громко что-нибудь, что бесповоротно
погубило бы его, то только потому, что голос отказался
повиноваться ему. А может быть, его слова были заглу¬
шены барабанным боем, точно так же, как его движение
затерялось в общей толкотне толпы. С обеих сторон ули¬
цы народ ринулся вперед, присоединившись к громадной
толпе, шедшей следом за процессией.
Когда туман, застлавший на минуту глаза Андрея,
рассеялся, он увидел, что невдалеке от него происходит
какая-то свалка. Двое полицейских, подхватив какого-то
человека под руки, — как дьяконы, когда вводят архи¬
ерея в церковь, — тащили его, очевидно, в участок.
К своему крайнему удивлению, Андрей узнал в аресто¬
ванном того самого мужика, который рассказывал о ры¬
жем коте и отчитывании. По-своему взволнованный ви¬
дом осужденных, он встал посреди улицы на колени и,
положив земной поклон вослед им, принялся читать за
них какие-то молитвы.
Процессия и толпа удалились. Андрей не захотел за
ними следовать. К чему? Разве не передали они ему
свой последний великий завет? Что могли они сказать
ему еще? Постоявши, пока колесница и толпа скрылись
за углом, оставя улицу почти пустою, он тихо удалился.
Перед ним лежало безлюдное предместье. Он быстро
пересек его и продолжал идти вперед, не замечая, что
оставил мостовую и идет уже по большой дороге, окай¬
262

мленной полями и огородами. Он был очень задумчив, но
уже не ошеломлен, как поутру, так как теперь он мог
уже рассуждать логически. Думы его были невеселые, но
уже по другим причинам, чем утром, и характер их был
не тот.
Мелкий кустарник пересек дорогу длинной полосою.
Впереди показалась обнаженная роща, сквозь ветви ко¬
торой мелькало серое небо. По очертанию ближайших
деревьев можно было узнать дуб. Андрей повернул го¬
лову п, окинув взглядом местность, тотчас узнал, что это
была та самая роща, где шесть месяцев тому назад сест¬
ры Дудоровы устроили свой пикник. Теперь его бесцель¬
ное шатание получило смысл: ему захотелось взглянуть
на старое место, как человеку, вернувшемуся после мно¬
гих лет на родину, хочется взглянуть на кладбище, где
лежит прах его родных и близких.
Он нашел знакомую прогалинку. Вот дерево, под ко¬
торым пела Вулич. Вот место, где горел костер. Вот тут
сидели Бочаров и Дудоровы, а там стоял Василий с чер¬
паком в руке. Сколько было надежд, сил, энергии —■ и
что из всего этого вышло!
Кругом было уныло и мертво. Как крышка гроба, да¬
вили серые свинцовые тучи. Самые деревья с торчащи¬
ми вверх корявыми, узловатыми ветвями казались чер¬
ными исполинами, в немом мучении простирающими
свои искалеченные руки к безответному небу. Но вдруг
солнечный луч скользнул между облаков, и все разом
преобразилось. Свежие почки, предвестницы обновлен¬
ной жизни, дотоле незаметные, кучками показались на
ветках. Ярким изумрудом засияла свежая трава на лу¬
жайке и на огромном поле у подножия холма; заблесте¬
ли белые домики предместья. Вся природа весело улыб¬
нулась в ответ на улыбку весеннего неба.
«Уж на какой ты радости разыгралося?» — грустным
вопросом мелькнуло в голове Андрея. Но вдруг сердце
его болезненно сжалось и забилось, как подстреленная
птица, и что-то жгучее подступило ему к горлу: он вдруг
почувствовал, не как догадку, а как несомненную, непоко¬
лебимую уверенность, что теперь, в эту самую минуту,
все кончилось там, на черном помосте... Закрыв лицо
руками, он опустился на кочку. Но он тотчас же снова
вскочил на ноги. Нет! Такое горе — священный залог.
Его должно хранить и беречь целиком в самой глубине
души, до конца дней, а не расточать в жалких и бес¬
плодных излияниях.
263

Он быстро, почти бегом, направился обратно в город.
Лицом к лицу с равнодушными, быть может, враждеб¬
ными людьми он сумеет сдержать в себе все: он это
знал.
Город понемногу принимал свой повседневный вид.
Застывшая на минуту жизнь спешила войти в обычную
колею. Предместье было еще пусто, так как отхлынув¬
ший поток людей еще не успел до него достигнуть.
Но дальше начал попадаться народ, а там все больше и
больше. Толпа упилась вполне и лихорадочной дрожью
ожидания, и замиранием ужаса, и тем оцепенелым недо¬
умением и грустью, которые наступают после подобных
зрелищ. Все это было оставлено позади. Теперь народ
двигался проворно и разговаривал громко, как солдаты
после долгого учения, где им пришлось поневоле мол¬
чать.
Представление кончилось, и зрители расходились по
домам. Скольким из них это зрелище заронило в душу
мысль или чувство, которого они не забудут всю жизнь?
А сколько таких, которые вынесли из него только лучший
аппетит к ожидающему их обеду?
На конспиративной квартире собралось, не сговорив¬
шись, человек восемь. Среди них бросалось в глаза пол¬
ное отсутствие женщин. Многие из мужчин тоже при¬
шли только к вечеру. Между присутствующими Андрей
увидел, к своему удивлению, и Жоржа, которого пред¬
полагал за тридевять земель, в Петербурге.
Дело в том, что петербургский кружок узнал раньше
самого Андрея о взрыве в квартире Заики, так как об
этом тотчас же дано было знать по телеграфу централь¬
ной петербургской полиции, а оттуда известие немедленно
дошло секретными путями до революционеров. Вместе с
тем они узнали, что пребывание Андрея в Дубравнике
уже не тайна для полиции и что туда посылают несколь¬
ких знающих его в лицо шпионов. Таня, испуганная всем
этим, убедила Жоржа ехать немедленно в Дубравник и
опередить таким образом отправляемых шпионов.
Но Жорж не спешил сообщить Андрею о причине
своего приезда, и Андрей не спешил его расспрашивать.
Они наскоро пожали друг другу руки, и Жорж молча
подвинулся на диване, давая место Андрею. Тот сел,
и оба стали слушать.
Всеобщее внимание приковал человек средних лет,
с гладко выбритым лицом, по прозванию «Дядя». В каче¬
264

стве чиновника на государственной службе он имел пра¬
во доступа на самый черный помост, и он воспользовался
этим правом, чтобы приговоренные увидели хоть одно
дружеское лицо среди своих врагов. Он видел всю про¬
цедуру казни и теперь рассказывал о ней ровным, глухим
голосом, просто, без всяких отступлений или коммента¬
риев.
Два человека стояло около него. Остальные сидели,
кто на стуле, кто на подоконнике или на диване, застыв¬
ши в различных позах, не шевелясь, не смотря друг на
друга. Все слушали. Никто не предлагал вопросов, никто
не делал замечаний.
Когда рассказ стал приближаться к роковому концу,
Андрей почувствовал, что Жоржа начинает подергивать
нервная дрожь. Он крепко сжал его локоть и потянул
книзу, чтоб он не разнервничался и не помешал слушать.
Жорж сдержал себя и выслушал до конца ужасные,
жестокие подробности. Но тут его нервы не выдержали.
С ним сделалась истерика.
— Перестань, баба! — злобно вскричал Андрей, вско¬
чив со своего места и тряся его за плечо. — Кровью, а не
слезами отвечают на такие вещи!
Великая и страшная мысль зародилась в эту минуту
в его душе. Но он не высказал ее. Ему нужно было много
и много раз передумать ее про себя, прежде чем выска¬
зать вслух. Есть слова, которые преступно бросать на
ветер и позорно брать назад, раз они высказаны.
Жорж успокоился через несколько времени, и они
присоединились к кружку толковавших между собою
товарищей. Все только и говорили, что о необходимости
скорой мести. Генерал-губернатор, прокурор, жандарм¬
ский полковник выставлялись «кандидатами», на головы
которых должен был пасть удар.
Один Андрей молчал. «Все это было бы недурно, —
думал он, — но стоит ли игра свеч? Какая польза в этих
ничтожных нападениях на ничтожных людишек, которые
все, от мала до велика, не больше как пешки, без соб¬
ственной воли и власти? Сколько бы их ни перебили,
гнусное здание деспотизма от этого не пошатнется.
На каждый удар правительство всегда может ответить
десятью, и революция выродится в мелкую борьбу между
полицией и конспираторами. Если уж бить, так надо
целить выше, — в того, кто является краеугольным кам¬
нем. главою всей системы».
Он равнодушно слушал горячие речи товарищей,
265

потерявшие для него всякий интерес, и скоро ушел, взяв
Жоржа под руку.
Долго бродили они, так как им о многом хотелось
переговорить. Жорж рассказал Андрею причину своего
приезда и настаивал, чтобы он в ту же ночь ехал в Пе¬
тербург. Таким образом он избегнет расставленных сетей.
Андрей тотчас же согласился. Ничто более не удерживало
его в Дубравнике.
Жорж успел оправиться от нервного потрясения, вы¬
званного рассказом о казни. Из них двоих он был теперь
наиболее бодрым.
— Нам нечего падать духом от неудач, — говорил
он. — Наша победа зависит от нашей способности пере¬
носить одну неудачу за другою.
— Может быть, — задумчиво отвечал Андрей, — но
в таком случае мы должны мстить так, чтобы самая на¬
ша неудача была победою.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Жорж,
уловив что-то особенное в лице Андрея.
— Узнаешь потом, — уклончиво ответил Андрей, не
желая пока высказываться.
ГЛАВА У
ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО
По возвращении Андрей и Жорж застали Ватажко,
дожидавшегося их с большим нетерпением. Давид был
тут же — такой истомленный и убитый, каким Андрей
еще никогда его не видал.
— Как жаль, что вы раньше не пришли! — обратился
к ним Ватажко. — Приходил «Дядя» и хотел вас ви¬
деть, Андрей.
— Зачем?
— Вам письмо от Зины, и ему нужно было пови¬
дать вас.
— Письмо от Зины? — воскликнул Андрей. — Где
оно? У вас?
— Нет, он не мог его получить, не повидавши вас.
За тем он и приходил. Надзиратель ждал вас в трактире
в условленный час. Но вы не пришли.
Правда, Андрей счел за лишнее явиться на свидание
теперь...
— В таком случае я сейчас же отправлюсь к нему
266

на дом, — сказал Андрей, желая поправить свою
ошибку.
— Слишком поздно, — возразил Ватажко. — Вы едва
ли поймаете ваш поезд в Петербург.
— Черт с ним, с поездом! Если сегодня не удастся,
я завтра повидаю надзирателя.
Им, однако, удалось уговорить Андрея не ходить к
нему на дом, а назначить свидание на завтра, в трактире,
что было безопаснее.
На следующее утро Ватажко отправился к надзирате¬
лю, чтобы уговориться относительно свидания, но он
оказался на дежурстве в тюрьме и мог вернуться домой
только поздно ночью. Ватажко явился ни с чем.
— Он, конечно, не взял с собою письма Зипы в тюрь¬
му, не у жены ли оно? — спросил Андрей.
— Я то же думал, — отвечал Ватажко. — Но жена
говорит, что ей неизвестно, куда он прячет такие письма.
Все это было до крайности неприятно и означало, что
Андрею придется, по крайней мере, прожить еще лиш¬
ний день в Дубравпике, чего он никак не мог бы себе
позволить из-за шпионов.
— Ну, так я пойду к нему в тюрьму, — заявил Анд¬
рей и тем вызвал всеобщий протест.
— В тюрьму! В своем ли вы уме? — вскричал Ва¬
тажко.
— Почему же нет? Сегодня дают свидания полити¬
ческим, и я пойду с Варей, которая видается с Дудоро-
выми.
— Тебя узнают и тут же арестуют, — сказал Жорж.
— Ну вот еще! Кому придет в голову искать меня
в приемной тюремного здания? Это только кажется
страшно. Впрочем, — прибавил Андрей спокойным то¬
ном, — я пошел бы, если бы даже была опасность.
Я должен прочесть это письмо раньше, чем выеду от¬
сюда.
Послание от погибших друзей имело для него, кроме
задушевного смысла, еще другое, более важное значение.
Он был убежден, что именно в нем, в этом письме, най¬
дет ответ на обуревавшие его сомнения и тревогу, и ре¬
шил во что бы то ни стало раздобыть его.
Давид молчал. Он был очень взволнован и колебал¬
ся — ему не меньше Андрея хотелось знать содержание
письма Зины. Но вместе с Жоржем он стал отговаривать
267

Андрея от слишком рискованного шага. Он предложил
остаться в Дубравнике еще дня два-три и привезти пись¬
мо в Петербург.
Но Андрея трудно было урезонить. За последние дни
он жил в атмосфере смерти и всевозможных ужасов,
и ощущение опасности в нем окончательно притупи¬
лось.
— Нечего толковать! — сказал он с нетерпением. —
Я пойду один и вернусь к поезду. Встретимся на вок¬
зале.
Не дождавшись возражений, Андрей вышел и быст¬
рыми шагами направился к Варе.
Свидания с политическими происходили между двумя
и четырьмя часами пополудни. В половине второго Анд¬
рей, с провизией и книгами в руках, направлялся к
мрачному квадратному зданию, с которым у него связы¬
валось так много воспоминаний. Варя Войнова шла ря¬
дом с ним. Она хорошо знала процедуру тюремных сви¬
даний и охотно согласилась на просьбу Андрея. Ей даже
показалась забавной эта затея. Но при виде тюрьмы с
ее массивными железными воротами и вооруженными
часовыми ею овладело чувство страха и раскаяния: «Что,
если его там арестуют?»
— Послушайте, Кожухов, — сказала она, — отдайте
мне провизию и книги и ступайте домой. Меня страх
берет, что эта шутка окончится скверно.
Андрей поднял опущенную голову и встрепенулся
как бы со сна.
— Чему быть, того не миновать, — сказал он рас¬
сеянно.
На самом деле он совсем не думал о том, что с ним
может случиться, и даже хорошенько не расслышал
слов Вари. Его давило мучительное сознание, что два дня
тому назад четверо погибших друзей выехали из этих
самых ворот и последовали на виселицу.
Часовой впустил их и, когда они переступили высо¬
кий порог, с шумом задвинул засовы и запер ворота.
Андрей очутился в пасти льва. На минуту он почувство¬
вал изумление и беспомощность человека, внезапно бро¬
шенного в тюрьму. Он смотрел и прислушивался. Разда¬
вался сдавленный шум голосов в царившем кругом полу¬
мраке. Слабый свет проникал из щелей железных ворот,
находившихся по обоим концам проезда, в котором они
стояли. Тюрьма была четырехугольной формы и заклю¬
268

чала внутри небольшой двор. Ведущий ко двору проезд,
под сводом, служил в то же время приемной для при¬
ходивших на свидания.
Когда глаза Андрея привыкли к темноте, он различил
группу мужчин, женщин и детей, скучившихся около
железных решеток по обеим сторонам узкого проезда.
Посетители к уголовным составляли большинство. Но в
углу, направо от входа, можно было заметить несколько
человек, мужчин и женщин, принадлежавших по внеш¬
нему обличью к «привилегированным» классам. Обилие
цветов и книг в руках у большинства из них резко отли¬
чало их от остальной публики. Они явились на свидание
с политическими.
Варя направилась к ним, а Андрей следовал за нею
на некотором расстоянии. Обычная обстановка и знако¬
мые лица вернули ей самоуверенность и бодрость. Она
забыла и думать об опасности в этом месте, где чувство¬
вала себя совершенно как дома. Она поздоровалась со
всеми и обменялась новостями и вопросами. Бледнолицая
дама с мальчиком лет десяти задержала ее дольше дру¬
гих. В руках у нее был большой букет цветов.
— Какие чудные цветы! — воскликнула Варя. —
Дайте мне немного для моих заключенных. Я сегодня
не захватила с собой.
И, овладев букетом, она без церемонии разделила его
пополам. Из своей половины она передала часть стояв¬
шему около нее седому господину.
— Вот для вашей дочери, — сказала она. — Цветы
больше всего радуют заключенных.
Затем она обратилась к старухе крестьянке, в про¬
стом деревенском платье, с темным ситцевым платком на
голове.
— Много ли еще у вашего сына денег? — спроси¬
ла она.
— Два рубля, матушка, — отвечала старуха.
— Этого не хватит на месяц, — заметила Варя. —
Я принесу еще два в следующее воскресенье.
Она вынула из кармана толстую потертую записную
книжку и сделала в ней отметку. В качестве революцион¬
ной сестры милосердия она заведовала денежным фондом
для заключенных и заботилась о том, чтобы все они,
богатые и бедные, получали свою долю денег, книг, белья
и всего остального.
269

— Кто эта барыня с ребенком? — спросил Андрей.
— Жена Палицына, мирового судьи, — сказала Ва¬
ря. — Его отправляют в Сибирь на каторгу. Она следует
за ним. Горько ей приходится, потому что она вынуж¬
дена оставить мальчика у родственников.
Варя рассказала ему и об остальных посетителях.
Старый господин — местный купец — пришел попро¬
щаться с младшей дочерью, которую, вслед за двумя
старшими, ссылают в Восточную Сибирь. Старуха
крестьянка навещает сына, одного из лучших пропаган-
дистов-самоучек из рабочих. Другие принадлежали к
разным классам и состояниям и были связаны лишь
общим горем.
Звяканье цепей и засовов у внутренних ворот пре¬
рвало их разговоры. Ворота открылись настежь, обдавая
на минуту светом мрачный проезд. Затем въехал тюрем¬
ный фургон с партией уголовных, выходивших на сво¬
боду.
Внутренние ворота тотчас же заперли; вслед за ними
открылись наружные; фургон исчез, и все снова погру¬
зилось в темноту.
Все дожидались молча. По временам у дверей, веду¬
щих к тюремной конторе, появлялся сторож и выкликал
имена тех, к кому пришли на свидание.
— Долго еще нам ждать? — спросил Андрей Варю.
— Нет, недолго. У фальшивомонетчиков свидания
уже кончились; теперь идут воры и грабители, а за ними,
по списку, наша очередь, — прибавила она с улыб¬
кой.
Наружные ворота хлопнули еще раз, впустив старика
в потертой чиновничьей шинели. Он беспокойно огляды¬
вался кругом, щуря свои маленькие глаза и стараясь
отдышаться. Очевидно, он торопился, чтобы не опоздать.
Когда он снял шляпу, чтобы вытереть платком лоб и
лысину, лицо его показалось Андрею как будто зна¬
комым.
— А вот и Михаил Евграфович! Наконец! — сказала
Варя, указывая на тучного полицейского офицера, пока¬
завшегося в дверях конторы.
— Посетители к политическим! — выкрикнул он.
Варя быстро поднялась на ступеньки, ведущие к
конторе, и тотчас ж подошла к полицейскому, которого
довольно хорошо знала.
— Михаил Евграфович, — обратилась она к нему, —
270

я привела с собой брата Дудоровых. Он приехал нарочно
из Москвы и уезжает завтра. Он не успел получить
разрешение, а между тем...
Полицейский бросил испытующий взгляд на предпо¬
лагаемого брата, который приблизился и вежливо покло¬
нился.
— Запишите имя в конторе, — повернулся он к
Варе. —* Только это в последний раз. Вы знаете пра¬
вила.
Старый лысый господин тем временем подошел к раз¬
говаривавшим. Услыхав имя Дудоровых, он вздрогнул и
с большим изумлением посмотрел на молодого человека,
заявлявшего себя братом осужденных девушек. Он произ¬
нес многозначительное «гм», но пока молчал.
— Позвольте, сударь, — обратился он наконец к
офицеру довольно спокойно, — я тоже прошу свидания
с сестрами Дудоровыми. Я Тимофей Дудоров, их
ДЯДЯ.
— Не могу разрешить, — резко ответил офицер. —
Уже и без того двое пришли к ним на свидание.
— Но у меня специальное разрешение, и они мои
племянницы. Раз вы допускаете посторонних, — сказал
он, бросая подозрительный взгляд на Андрея.
— Невозможно. Приходите в другой раз, — продол¬
жал офицер, не слушая его.
Отдав громким голосом какое-то распоряжение одному
из служащих, он удалился в контору. Но старик не хо¬
тел угомониться. Он был вне себя за выказанное ему
непочтение.
Это неслыханно. Я пожалуюсь тюремному смот¬
рителю, — гремел он, направляясь в контору.
Варя вся похолодела. Она предвидела катастрофу.
Бросившись к беспокойному старику, она схватила его
за руку.
— Что вы делаете! — шепнула она ему, отводя его
в сторону. — Он жених Маши, и они любят друг друга
до безумия. Они собираются повенчаться, как только вы¬
яснится ее положение. Вы их погубите вашими жалоба¬
ми. Успокойтесь, ради бога, я все улажу.
— А, понимаю! — сказал он смягчившись. — Вам бы
следовало меня предупредить.
Варя отправилась в контору для объяснений, а ста¬
рик подошел приветствовать своего будущего родствен¬
ника.
271

— Я знаю вашу тайну, молодой человек, и с своей
стороны желаю вам всякого благополучия и счастья, —
начал он, но вдруг остановился.
Андрей поднял на него недоумевающий взгляд, и тут
они узнали друг друга. Дядя Дудоровых оказался тем
самым попутчиком, с которым Андрей возвращался из-за
границы в Петербург.
— Мы, кажется, где-то встречались с вами, — про¬
изнес он упавшим голосом.
И раздражение и снисходительность исчезли в нем
сразу. Он вспомнил свои радикальные речи в вагоне,
и теперь страх охватил его и парализовал все его спо¬
собности.
— Может быть, — заметил осторожно Андрей, —
но я никак не могу припомнить, при каких обстоятель¬
ствах.
Старик сразу почувствовал дружеское расположение к
Андрею и счел лишним освежать в его памяти их раз¬
говор.
— Я, конечно, не стану препятствовать вашему сви¬
данию с Машей, — сказал он. — Вы передадите ей от
меня привет. Нам, старикам, нужно уступать место мо¬
лодым.
Со свойственной ему болтливостью он разговорился
о своих племянницах, расхваливая обеих, особенно Машу,
объясняя, как он был поражен известием об их участии в
конспирациях.
— Это эпидемия, сударь мой, чистая эпидемия! —
повторял он.
Между тем Варя вернулась с приятными вестя¬
ми. Все уладилось к лучшему. Дяде дадут свидание с
младшей племянницей, а Варя и Андрей повидают
Машу.
Дудоров попал в первую партию посетителей и был
вызван через несколько минут. Четверть часа спустя он
вернулся, очевидно, весьма довольный собою. Проходя
мимо Андрея, он с таинственным видом шепнул ему:
— Я поручил передать Маше о вас. Ей будет приятно
знать заранее.
Потянулась новая вереница посетителей к политиче¬
ским — отцы, матери, дети, жены. С цветами и узелками
в руках, возбужденные перспективою свидания, они то¬
ропливо следовали друг за другом, оживленные каким-то
лучом надежды. Назад они возвращались без цветов и
272

с потухшими взглядами. Казалось, бездна, в которую они
окунулись на минуту, лишила их и цветов и света. Не¬
которые из них были так глубоко потрясены, что едва
сдерживали свое волнение. Как тени, подвигались они
под темным сводом к выходу. Эта картина подействовала
подавляющим образом на Андрея. Нервы его, обыкновен¬
но не особенно чувствительные, были сильно потрясены
за последние дни. Он читал на лицах этих посетителей
историю не поведанных миру страданий и слез, и ему
казалось, что за два часа, проведенные им в тюремной
приемной, он насмотрелся на такую бездну горя, какой
не видал раньше за всю свою жизнь.
Наконец вызвали к Марии Дудоровой.
— Идем! — сказала Варя.
Быстрыми шагами прошли они через какие-то темные
коридоры, где сталкивались с шедшими им навстречу
тенями, лиц которых они не могли разглядеть. Их ввели
в очень высокую светлую комнату, скорее похожую на
коридор. Вдоль ее, по обеим сторонам, находилось как
бы два громадных шкафа с железными решетками вместо
стекол. При ближайшем рассмотрении можно было за¬
метить, что эти решетки — двойные; за первою решеткою
была поставлена другая на расстоянии двух или трех
аршин от первой. В промежутке между ними ходил
стражник. В самой комнате сидели два сонных сторожа;
на их обязанности лежало наблюдать за посетите¬
лями.
— Где же заключенные? — спросил Андрей.
— Их сейчас приведут. Сперва необходимо заполу¬
чить нас, — отвечала Варя.
Старший сторож заявил, что все принесенное для
заключенных должно быть передано дежурному.
Андрей взял у Вари вещи и направился к форточ¬
ке, за которой стоял дежурный, — знакомый Андрею
надзиратель. Андрей пропустил вперед других посети¬
телей и затем уже впихнул свой довольно большой
узел.
— Сестрам Дудоровым! — сказал он громким голо¬
сом и сейчас же прибавил шепотом: — Мне необходимо
письмо сегодня. Где оно?
Дежурный, казалось, ничего не расслышал. Он мед¬
ленно разворачивал и рассматривал содержимое узла.
— В задней комнате, под старым ящиком, — отвечал
он, не подымая глаз с жареной курицы, которую разрезал
18 Блестящая плеяда
273

на четыре части, чтобы убедиться, не спрятано ли в ней
чего-нибудь.
Варя уже разговаривала с Машей Дудоровой, виднев¬
шейся из-за второй решетки. Лицо ее изображало светлое
пятно под густой железной вуалью.
— Так вот кто мой жених! — засмеялась она, увидев
подходившего Андрея. — Я никак не могла догадаться
со слов Кати.
— А как вы поживаете? Как ваша сестра? — спросил
Андрей.
Маша сообщила, что они обе совершенно здоровы и
что их скоро отправят в Сибирь. Она даже назвала ему
прииск, где их водворят.
У Андрея оказалось там несколько товарищей, и он
попросил передать им привет.
Они беседовали вполголоса, чтобы их не было слышно
извне. В сущности, им нечего было опасаться, так как их
знакомый надзиратель притворялся, будто ничего не
слышит.
Девушка обещала исполнить поручение и, в свою
очередь, из-за решетки посылала ему горячий привет и
выражала надежду, что он еще долго будет на свободе
и многое успеет сделать.
— Постараюсь! — с чувством отвечал он.
Отрывки этого разговора долетели до Машиного сосе¬
да с левой стороны. Она обменялась с ним двумя-тремя
словами шепотом.
— Мой сосед Палицын желает с вами познакомиться,
Андрей, — сказала ему Маша.
Стоявший за решеткой известный революционер и
бывший мировой судья Палицын был человек лет сорока,
невысокого роста, с энергичным лицом, квадратным под¬
бородком и такой же головой. Андрей мог бы легко дога¬
даться об этом раньше по жене и сыну, стоявшим против
его клетки.
Он был рад познакомиться с Палицыным и выразил
сожаление, что они не могут встретиться по сю сторону
решетки.
— Почем знать? Может быть, еще встретимся па сво¬
боде, — весело отвечал он, вскидывая головой. — Высоки
тюремные стены, а ястреб и того выше парит. Ну, да вот
мой сынок скоро заместит меня, — прибавил он, указы¬
вая на мальчика, который весь вспыхнул.
Их разговор был неожиданно прерван раздавшимся
274

на всю комнату громким восклицанием: «Андрей!
Андрей!»
Задремавшие сторожа встрепенулись. Все повернулись
в сторону, откуда шел оклик. Андрей смотрел с удивле¬
нием и любопытством, Варя — с нескрываемым ужа¬
сом.
Один из заключенных с противоположной стороны
энергично манил рукой. Андрей прошел через комнату и
приблизился к решетке.
— Митя! Возможно ли? Ты здесь? — Он узнал ста¬
рого друга и товарища по университету, с которым мень¬
ше всего ожидал встречи в таком месте.
Сторож вмешался.
— Пожалуйте на ваше место, — сказал он резко. —
Запрещено разговаривать с заключенными без разре¬
шения.
— Очень хорошо, — вежливо отвечал Андрей, не то¬
ропясь, однако, уходить.
— Третий год! По подозрению! — выкрикивал между
тем молодой человек. — Чахотка. Доктор говорит, одна
восьмая легких осталась! — продолжал он торжествую¬
щим голосом, как будто ему доставляло громадное удо¬
вольствие делиться с Андреем такими необыкновенными
новостями.
Неудержимый кашель прервал его речь. Подали
сигнал о прекращении свидания, и заключенных стали
уводить. Посетители тоже начали расходиться. Варя и
Андрей замыкали шествие.
Между тем в проезде под воротами происходила ка¬
кая-то суматоха.
— Что случилось? — спросила встревоженная Варя.
— Привезли нового политического, — сообщила ей
Палицына.
В самом деле, два жандарма распоряжались в под¬
воротне: один отворял ворота, другой удерживал теснив¬
шуюся публику.
Общество тюремных сторожей было совершенно без¬
опасно для Андрея, потому что никто, кроме знакомого
надзирателя, не знал его в лицо. С жандармами же дело
обстояло иначе; ему следовало избегать их по многим
причинам. Но почему-то ему показалось, что именно те¬
перь, после свидания, он вне всякой опасности. Желание
узнать, кого привезли, — быть может, знакомого, близ¬
18*
275

кого товарища, — заставило его забыть всякую осто¬
рожность.
Он протолкнулся вперед и, склонившись к решетке,
стал дожидаться при входе, в двух шагах от ворот. Он
ждал не напрасно. Когда въехала тюремная карета, он
увидел через решетчатую дверцу изможденное, страшно
бледное лицо Заики. Продержав его три дня в больнице,
власти нашли, что он достаточно оправился, и перевели
его в тюрьму.
Пораженный таким ужасным открытием, Андрей не
заметил, как сам в эту минуту сделался предметом вни¬
мательного созерцания со стороны рыжего жандарма,
следовавшего за каретой. Он так заинтересовался Анд¬
реем, что, протолкавшись вперед, пошел доложить по
начальству.
Через минуту он вернулся с другим жандармом, по¬
старше чином. Но Андрея и след простыл. Не дождав¬
шись Вари, он шмыгнул из ворот и быстро зашагал но
направлению к квартире надзирателя, где хранилось дра¬
гоценное письмо. Ему было слишком тяжело, и он пред¬
почел уйти один.
Часовой, привлеченный въезжавшей каретой, не заме¬
тил выходившего Андрея, и на все расспросы с полною
уверенностью отвечал, что никто не выходил из ворот за
последние пять минут.
ГЛАВА VI
ВЕЛИКОЕ РЕШЕНИЕ
Жоржу, мало привыкшему к революционной практи¬
ке, пришлось провести несколько часов в мучительном
ожидании. Страх за Андрея овладел им, и он поминутно
обращался к Ватажко с тайной надеждой найти у него
успокоение; но юноша своими ответами только усиливал
его волнение.
— Нет, мы не должны были отпускать его, — гово¬
рил Жорж с чувством позднего раскаяния.
— Авось сойдет, — спокойно заметил Ватажко. —
Андрей побывал и не в таких передрягах.
Юноша приобрел уже некоторую опытность и при¬
вык довольно хладнокровно относиться к опасностям.
— Положим, — возразил Жорж, — а все-таки так
легко бывает провалиться на пустяках.
С этим Ватажко охотно согласился и начал приводить
276

в подтверждение самые поразительные примеры из своего
собственного опыта и из жизни товарищей.
Нельзя сказать, чтобы он был подходящим собесед¬
ником в эту минуту.
Жорж чувствовал себя обиженным и очень несчаст¬
ным. Он не мог простить себе, что не настоял на своем,
и горько упрекал себя в излишней податливости, — он
всегда так делал в подобных случаях. Он охотно преуве¬
личивал свое влияние на Андрея и именно теперь был
уверен, что если бы проявил немного больше энергии, то
мог бы настоять на том, чтобы письмо было передано
Давиду, и отговорить Андрея от его отчаянного похож¬
дения.
Велика же была его радость, когда Андрей явился,
минута в минуту, к назначенному сроку.
Петербургский поезд уходил в половине десятого.
Нужно было торопиться.
— Идем, — сказал Андрей. — Вещи, конечно, уло¬
жены?
Но вещи, конечно, не были уложены. Погруженный
в думы о том, что могло случиться и чего можно было бы
избежать, Жорж забыл обо всем остальном. К счастью,
сборы были недолгие. У них было ровно столько вещей,
сколько нужно было, чтобы сойти за обыкновенных пу¬
тешественников, и, наскоро уложившись, они отправились
на вокзал.
Из-за Андрея пришлось принять чрезвычайные
предосторожности. Ватажко с вещами поехал вперед на
извозчике. Он должен был купить билеты, занять места
в вагоне и только за несколько минут до отхода поезда
встретить Андрея и Жоржа недалеко от станции. Тол¬
каться на людях в ожидании поезда было бы небезопасно.
Оба друга последовали на другом извозчике минут
десять спустя и сошли у перекрестка около вокзала.
Ватажко подошел к ним раньше, чем они ожидали. Би¬
летов он не стал покупать, так как убедился, что Андрею
невозможно даже показаться. Выслеживание уже нача¬
лось. Рыжий жандарм, очевидно, узнал Андрея, и ему
устроили западню на вокзале, наполнив его полицей¬
скими. Два парня в штатском платье — вероятно, шпио¬
ны, знавшие Андрея в лицо, — стояли у входа и нагло
заглядывали всем в глаза. Они, несомненно, узнали бы
Андрея, и по их знаку его бы тут же арестовали.
Оставив вещи в приемной, Ватажко торопился к
друзьям и предложил им выбраться из города другим
277

путем, а именно: доехать до следующей станции на ло¬
шадях, а оттуда взять билеты в Петербург. Давид вы¬
едет к ним навстречу и предупредит в случае опасности.
— Но почему же вы не купили билета Жоржу?
Ему, надеюсь, нечего опасаться. Зачем же ему оставать¬
ся тут? — заметил Андрей.
Ватажко не подумал об этом; но время еще не ушло,
и Жорж мог бы поймать поезд.
Однако он решительно этому воспротивился.
— Решено было, что мы едем вдвоем, — заявил
он, — и я не вижу причины, почему и мне не взять би¬
лета со второй станции.
Теперь он твердо решил не уступать, как бы в от¬
местку за свою прежнюю податливость.
Андрей, впрочем, не противился.
— Хорошо, — сказал он, — едем вместе.
Он был рассеян, удручен и мало обращал внимания
на то, что делалось вокруг. Тюрьма и Зинино письмо
глубоко взволновали его и еще более усилили то хаоти¬
ческое настроение, в котором он находился. Думы овла¬
дели им, и он еще не находил выхода из своих сомнений.
Они пошли втроем, причем Ватажко объяснял им, как
достать лошадей и вообще устроить все к лучшему.
— Если вы, — прибавил он, — ничего не имеете про¬
тив пешего хождения, то ничего безопаснее нельзя при¬
думать. Всего каких-нибудь двадцать пять верст.
Такая мысль понравилась им, особенно Жоржу.
— А как же быть с нашим платьем? — спросил он. —
Господам не полагается путешествовать пешком, а до¬
ставать крестьянскую одежду возьмет еще день.
— Я постараюсь достать платье сегодня же, — сказал
Ватажко. — Попробую у братьев Шигаевых, они — мои
приятели, плотники.
Новый план был очень хорош, так как давал воз¬
можность двинуться в путь рано утром. Ватажко побежал
к своим плотникам.
Он вернулся очень поздно, с большим узлом, к себе
на квартиру, где Андрей и Жорж приютились на ночь.
Все уладилось как нельзя лучше.
В узле оказалось крестьянское платье на двоих и еще
два холщовых мешка с разными предметами, какими
обыкновенно запасаются странствующие плотники. Кроме
того, — что было всего важнее, — братья Шигаевы снаб¬
дили Андпея и Жоржа своими паспортами.
Андрей поручил Ватажко поблагодарить плотников
278

за их услугу и обещал вернуть паспорта сейчас же по
приезде в Петербург.
— Торопиться ни к чему, — заметил Ватажко. — Пас¬
порт старшего брата, Филиппа, можете держать сколько
угодно. Кстати, приметы сходятся с вашими, да к тому
же Филипп не побоится неприятностей с полицией из-за
вас. Он вас очень полюбил.
— Как так? Не будучи даже знаком со мною? Оно
выходит совсем романтично, — сказал Андрей с улыбкой.
— Нет, он знает вас и даже разговаривал с вами.
Он был один из пятидесяти. Помните, как на одном из
наших собраний один молодой рабочий, черноволосый,
заявил, что ему револьвер не нужен, что он явится с
топором за поясом: оно сподручнее. Он и есть Филипп
Шигаев.
— Да? Так я хорошо его помню. Только забыл его
имя. Однако нам долго разговаривать не полагается, —
спохватился Андрей с внезапной резкостью. — Давайте
ляжем спать. Завтра надо рано вставать.
Он боялся, чтобы начатый разговор не перешел на
последние ужасные события. Ему необходимо было от¬
дохнуть физически и нравственно, а между тем связан¬
ные с таким разговором мучительные воспоминания окон¬
чательно лишили бы его сна.
«До завтра!» — сказал он самому себе, закрывая
глаза, с твердым намерением уснуть.
У него было смутное предчувствие, что завтра все
выяснится, все решится. Это его слегка успокоило и
помогло прогнать нахлынувшие мысли.
Он спал как убитый. Но зато он проснулся раньше
других. Вместе с первыми проблесками сознания в нем
заговорило твердое убеждение, что ему сегодня пред¬
стоит выполнить важное дело, оставленное им недокон¬
ченным накануне. Он тотчас же вспомнил, о чем он ду¬
мал перед сном; вспомнил посещение тюрьмы — и все
то, что случилось вчера, все, что он пережил за эти дни,
сразу всплыло перед ним.
«Сколько жертв! Зина погибла; Борис, Василий и
Бочаров — тоже. Обе Дудоровы и много, много других
похоронены заживо. Его самого арестуют не сегодня,
завтра. И казнят. И кому какая польза от всех этих
жертв?»
В его воображении всплыла картина толпы, возвра¬
щавшейся с места казни, и его обдало холодом. Но он
прогнал от себя это видение.
279

Нет, не к тому привели его революционная практика
и собственные размышления. Эти жертвы погибли неда¬
ром. Они — застрельщики, поднявшие дикого зверя с
его логовища и поплатившиеся за то своей жизнью.
Оставшиеся в живых товарищи должны теперь продол¬
жать их дело.
Мысль, неопределенно бродившая в его душе со вре¬
мени рассказа «Дяди», теперь носилась над ним, как
ястреб, описывающий круги над своею добычею,
и в форме неумолимого вопроса требовала немедленного
и окончательного ответа.
Полуодетый, он потихоньку двигался взад и вперед
по комнате босиком, чтобы не разбудить Жоржа.
В его голове ясно формулировалась одна мысль:
борьба с наемными слугами деспотизма сделала свое де¬
ло. Теперь нужно напасть на самого царя, и он, Андрей,
должен взять на себя это дело.
«А Таня?» — зазвенел внутри его какой-то голос.
Сердце его оборвалось на минуту, но ничем не отве¬
тило на мучительный призыв. Оно получило удар, но,
как резиновый мяч, отдало его назад, не залившись
кровью. Ввиду бесконечных, неизмеримых страданий
России что значит их личное горе? Таня для него не
только жена, она — Друг, она — товарищ в великой
борьбе. Она одобрит его решение и мужественно вынесет
свою долю страданий.
Личные соображения не смущали его. Его волновала
принципиальная сторона дела. Следует ли начинать эту
борьбу или нет?
Андрей знал, что, каково бы ни было его личное
мнение, окончательное решение будет зависеть от ис¬
полнительного комитета. Но он знал также, что есть
случаи, когда внесенное предложение составляет поло¬
вину дела, а есть дела, в которых половина так же важ¬
на, как и целое.
Серьезность замысла и сопряженная с ним ответствен¬
ность заставила бы задуматься самого легкомысленного
и недобросовестного человека, а Андрей не был ни тем,
ни другим.
В его теперешнем настроении ответ напрашивался сам
собою. Горечь неудачи, жажда мщения, тяжелые испы¬
тания последних роковых дней, все то, что на время
было задавлено в глубине души, теперь клокотало в его
сердце — грозное и готовое каждую минуту прорваться
наружу. Но он не давал воли своей страсти. Ему хотелось
280

обсудить дело по существу, без всякого отношения к
самому себе.
Нравственное право и справедливость замышляемого
не подлежали для него никакому сомнению. Но своевре¬
менно ли, полезно ли было для освобождения страны
вступить теперь на этот путь? Снова и снова обсуждал
он этот вопрос, взвешивал его со всех сторон, по воз¬
можности спокойно и хладнокровно, с внутренним тре¬
петом человека, который ступает па зыбкий мост, пере¬
брошенный через пропасть, и с дрожью в душе обдумы¬
вает каждый шаг, как бы не оборваться.
И на каждое сомнение он находил один ответ: да, да!
конечно, да! Попытка будет и своевременна и полезна.
Пусть комитет обсудит, но он обязан внести свое пред¬
ложение.
Почему, однако, из всех революционеров именно он
должен взять на себя этот акт возмездия и самопожерт¬
вования?
Но этого вопроса он уже не мог обсуждать беспри¬
страстно, как геометрическую задачу.
То нечто, клокотавшее в его душе, рванулось теперь
наружу, не дожидаясь отпора, и охватило огнем все его
существо. Оно разом уничтожило все его колебания, за¬
глушило любовь, личные привязанности, чувство жалости,
подобно тому как прорвавшийся поток лавы уничтожает
дома, ограды, веселые рощи — все, что попадается ему
на пути. Андрей круто остановился посреди комнаты.
Лицо и глаза его горели мрачным и восторженным пла¬
менем. Он вскинул вверх обе руки тем же самым дви¬
жением, каким приветствовал Зину, когда она шла на
казнь.
Решение — окончательное, бесповоротное — было
принято. Теперь о нем можно было заговорить.
Он разбудил Жоржа и сообщил ему, с каким намере¬
нием едет в Петербург. Жорж не пришел в восторг от
такой новости. Он казался скорее огорченным — более
из-за Тани, чем из-за Андрея, хотя не решался коснуться
такого щекотливого предмета. В принципе он, однако,
ничего не имел против соображений Андрея: на первых
порах и этого было довольно.
Они подняли Ватажко, спавшего в соседней комнате,
и стали собираться в дорогу. По всем соображениям,
надо было выйти из города часов около восьми, когда
крестьяне возвращаются домой с базара.
В мешках, присланных плотниками, оказалось по
281

куску хлеба с солью, мерка, кое-какие инструменты и
два хороших топора с короткими ручками. Андрей и
Жорж засунули их за пояс; они дополняли костюм и в
случае нужды могли пригодиться для самозащиты. Одно
в путешественниках не гармонировало с их настоящим
званием — их обувь. У Ватажко нашлись высокие охот¬
ничьи сапоги впору Жоржу. Андрей же вынужден был
отправляться в барских сапогах. Но на такую мелочь
они решили не обращать внимания и, попрощавшись с
Ватажко, быстро вышли, закинув мешки за спину.
Когда они стали подходить к заставе, им тотчас бро¬
сились в глаза два городовых, стоявших около нее в ле¬
нивой, выжидающей позе. Со времени уничтожения от¬
купа живые столбы порядка и закона были уничтожены;
два деревянных столба, выкрашенных в казенные пест¬
рые краски, одни олицетворяли собою начальство. При¬
сутствие же двух полицейских несомненно обозначало
что-то необычайное.
Их предположения вполне оправдались, когда они по¬
дошли поближе. Баба с пустой корзиной, в которой теперь
помещался ребенок, прошла заставу почти незамеченная;
но двое пожилых мужчин — крестьянин и мещанин —
были внимательно осмотрены с головы до ног полицей¬
скими; их, впрочем, оставили в покое, так как одному из
них было лет пятьдесят, а другому — под сорок. С моло¬
дым же рабочим, следовавшим за ними, произошла почти
драка. Его о чем-то спрашивали, и он, по-видимому, от¬
вечал довольно резко, так как один из полицейских —
коротконожка с физиономией бульдога — бросился на
него с поднятыми кулаками. Молодой парень отразил
удар и убежал вперед, выкрикивая что-то в насмешку.
Нетрудно было нашим путешественникам догадаться,
зачем поставлены эти два стража.
— Надо приготовиться! — воскликнул Жорж, заки¬
пая воинственной отвагой.
— Вовсе нет, — возразил Андрей. — За этим дело не
станет. Предоставь все мне. Увидишь, все сойдет благо¬
получно.
Но внутренне он уже раскаивался, что взял с собою
Жоржа. К чему было подвергать его опасностям, кото¬
рые в конце концов могут оказаться серьезными!
Они очутились у самой заставы. Оба полицейских
впились в них глазами — особенно в Андрея — со сме¬
шанным выражением наглости и нерешительности.
282

— Стой! — крикнул коротконогий городовой, пре¬
градив им дорогу.
Они остановились.
— Кто такие и куда идете? — спросил он.
— Плотники, домой ворочаемся, — спокойно отвечал
Андрей.
— Имя? Адрес? Какой губернии? Сколько времени
проживали в городе? — сыпал полицейский.
Андрей отвечал не колеблясь. Он хорошо изучил свой
паспорт.
— Почему не поехал по чугунке? Теперь все ездят.
— Чай, дороги вольные, — огрызнулся Андрей, поду¬
мав, что не мешает иной раз дать отпор.
— Ладно! Разговаривай, да с опаской. Паспорт при
тебе?
— Паспорт, вот он.
— Покажи, что у тебя в мешке-то?
— Чего показывать? Ничего вашего там нет, — ска¬
зал Андрей обиженным тоном. — Только время зря те¬
рять с вами.
— Делай, что приказывают, да смотри в оба! — стро¬
го заметил ему городовой.
Андрей пожал плечами и раскрыл мешок с полузаде-
той и полунасмешливой миной. Осмотрев все содержимое,
полицейский сам почувствовал, что напрасно теряет вре¬
мя и свое и чужое.
— А ты? — обратился он к Жоржу более мирным
голосом.
— Семен Шигаев. Тоже домой иду.
— Братья? — поинтересовался полицейский.
— Да, братаны, — объяснил Жорж, сообразив, как
мало сходства у него с Андреем.
Тем временем у ворот скопился народ, ждавший своей
очереди.
— Ступайте! — сказал полицейский, беспомощно
махнув рукой.
Андрей перебросил свой мешок через плечо и двинул¬
ся, радуясь, что инцидент кончился. Но тут другой по¬
лицейский — худой, со злым, покрытым оспой лицом, до
сих пор не принимавший участия в происходившем, —
наклонился к своему сангвинику-товарищу, старшему
чином, и стал ему что-то нашептывать, указывая на зло¬
получные сапоги Андрея.
— Стой! — крикнул он Андрею. — Тебя в участок
свести нужно.
283

Жорж тоже остановился. Он не сомневался, что те¬
перь все погибло.
— Зачем в участок? — отвечал Андрей. — Я но
пьян, и паспорт мой как следует быть.
— Уж там рассудят! Наше дело останавливать ва¬
шего брата.
— По какой же причине?..
— Это уж нам знать!
Дело принимало нехороший оборот. Справиться с та¬
кими двумя балбесами было бы легко, но бежать и
скрыться среди бела дня представляло большие затруд¬
нения.
Быстро обозревая местность и обдумывая, как посту¬
пить в случае крайности, Андрей между тем громко про¬
тестовал против такого обращения с человеком при пас¬
порте и хвастал своими хорошими местами и хозяевами,
которые дадут ему самые лучшие рекомендации.
— Семен, — обратился он к Жоржу в пылу справед¬
ливого негодования, — ступай-ка да попроси управляю¬
щего господина Архипова, чтобы пришел сейчас сюда.
Близехонько, — объяснял он полицейским, называя одну
из соседних улиц.
Ему хотелось услать Жоржа. Один он чувствовал бы
себя гораздо лучше, и, во всяком случае, его положение
было бы не хуже.
Полицейские, казалось, ничего не имели против этого,
так как в их инструкциях подобный казус не предвиделся.
Но Жорж не двигался с места. Он понял маневр Андрея,
естественный и совершенно основательный с «деловой»
точки зрения, но он не мог уйти, оставив Андрея одного
в беде.
— Нет, лучше не ходить, — сказал он. — Ефим Гав-
рилыч с норовом. Он рассердится, коли его из-за пустя¬
ков тревожить.
Андрею невозможно было настаивать.
— Ведите нас в участок, коли так, да скорее. Потому
нам некогда.
Прежде чем предпринять что-нибудь, необходимо было
оставить это место, потому что у ворот скопилось уже
довольно много прохожих и зевак.
— Дожидайся дозора, — коротко ответил полицей¬
ский. — Нам из-за вас службу бросать не приходится.
— Ладно!
Они отошли и, усевшись неподалеку на земле, заку¬
рили трубки.
284

Разочарованные в своих ожиданиях любопытные разо¬
шлись. Даже полицейские перестали обращать на них
внимание. Но дозор мог прийти с минуты на минуту,
и нельзя было терять драгоценного времени.
Жорж шепнул своему другу, выпуская клуб дыма:
— Сунь негодяю десятирублевку.
Андрей кивнул головой. Он и сам стал подумывать о
подкупе. Выбрав минуту, когда никого не было около, он
сказал:
— Сколько возьмете, чтобы отпустить нас с богом?
— А сколько дашь? — был стремительный ответ.
— Вот сколько, — отвечал Андрей, показывая кучку
медяков.
Предложить большую взятку при таких обстоятель¬
ствах значило бы возбудить подозрение и погубить все.
— Мало! Нас двое. Давай рубль.
— Вишь ты! Да у меня таких шальных денег в за¬
воде нет. Берите гривенник. Я бы и этого не дал, да не¬
досуг мне ждать.
Однако у него не хватило хладнокровия торговаться
дольше. Он увеличил взятку, и оба очутились на сво¬
боде.
В первой же деревушке они наняли телегу и к обеду
добрались до станции. Давид был уже там и известил их,
что все в порядке и что шпионов не видать. На этот раз
Андрей настоял, чтобы приятная компания разбилась.
Они купили себе, каждый отдельно, билеты и заняли
места в разных вагонах, уговорившись на промежуточ¬
ных станциях не признавать друг друга, а встретиться,
только достигнув места назначения.
ГЛАВА VII
У СЕБЯ ДОМА
Таня сидела у себя в комнате в самом угнетенном
настроении после трех дней мучительной нравственной
пытки, когда Давид явился с известием, что Андрей при¬
ехал в Петербург, здрав и невредим, и часа через два
будет дома. Он сделал это по поручению Андрея, который
не мог прямо явиться к Тане из-за процедуры переоде¬
ванья.
К удивлению Давида, Таня не обнаружила никакой
радости. Она бросила на него удивленный, испытующий
285

взгляд, как будто он привез самые неприятные вести,
которым она ни за что не хочет верить.
— Кто вам сказал? — спросила она недоверчиво.
— Да никто. Мы с ним вместе приехали из Дубрав-
ника. Уверяю вас, то был ваш Андрей — настоящий,
живой, а не его призрак, — возразил Давид улыбаясь.
Тут только Таня как будто очнулась от оцепенения
и дала волю радости и ликованиям.
Она была уверена, что Андрей погиб. Положительных
фактов у нее не было, но она уже приготовилась к своему
несчастью и старалась не поддаваться обманчивым на¬
деждам, чтобы известие об его аресте не подкосило ее
окончательно.
Таня, конечно, не ждала от него писем из Дубравни-
ка. Но она взяла с него слово, что он аккуратно каждый
день будет посылать ей какую-нибудь газету, причем
адрес на обложке будет написан его рукой, и она будет
знать, по крайней мере, что он не арестован.
Андрей добросовестно исполнял свое обещание. Еже¬
дневно в одиннадцать часов Таня получала номер «Ли¬
стка» — самой реакционной и, значит, самой благонаме¬
ренной газеты, выходившей в Дубравнике. Этот «Листок»
доставлял ей одной больше радости, чем всем подписчи¬
кам, вместе взятым. Получение газеты сделалось для нее
главным событием дня. Она волновалась в ожидании
почтальона и впадала в отчаяние, если драгоценная га¬
зета запаздывала и приходила не утром, а после обеда.
Но за последние три дня она не получала ее вовсе.
Катастрофа в доме Заики, погубившая все планы и на¬
дежды, казнь друзей и все, что следовало затем, до такой
степени потрясли Андрея, что он прекратил свою немую
переписку. К тому же он каждый день, почти ежечасно,
собирался ехать в Петербург и вследствие этого не при¬
давал большого значения такому ничтожному, как ему
тогда казалось, упущению. Людям, находящимся в огне,
трудно себе представить то мучительное беспрерывное
беспокойство, которое испытывают далекие друзья, пребы¬
вающие и сравнительной безопасности. Кроме того, Анд¬
рей знал, что Жорж писал Тане и, значит, известил ее,
что они оба живы.
Жорж действительно писал. Но его письмо далеко не
успокоило ее. Оно было написано второпях, и Жорж не
имел врехмеии прибегнуть к шифру или химическим чер¬
нилам. Ему нужно было распространиться о многом:
и о том, что задерживало Андрея, и об общем положении
286

дел, и о надеждах на скорое возвращение. Он излагал это
в очень туманных выражениях, с такими оговорками и
околичностями, с таким обилием намеков и аллегорий,
что в результате получилось послание, ясное, как божий
день, самому Жоржу, но совершенно непонятное для
Тани. Она не могла в нем разобраться и не знала, какую
фразу нужно понимать в прямом, какую в переносном
смысле. Долго она ломала голову над загадочным пись¬
мом, но в конце концов все-таки не поняла из него: за¬
держан ли Андрей делами, которые он думает скоро по¬
кончить, или же он попался, но друзья его сильно на¬
деются, что все сойдет благополучно. Насколько надежды
друзей основательны, об этом ей предстояло догадываться
самой.
От самого Андрея между тем — ничего. Весь день она
в лихорадке прождала газету, которая объяснила бы ей
смысл письма Жоржа. Но «Листок» не пришел ни в тот
день, ни на другое утро, ни на следующий день. Газеты
тем временем были полны сенсационных известий из
Дубравника. Андрей сделался любимым героем репорте¬
ров. Сообщали, что он арестован то в одном, то в другом
доме, то на улице, то на вокзале. Краткое описание при¬
мет часто совпадало с наружностью Андрея. Подробно и
с большим драматическим эффектом описывалась сцена
ареста. Одна газета сообщала из достоверных источни¬
ков, что арестованный наконец сознался, кто он; дру¬
гая — что его личность удостоверена бесспорными ули¬
ками; третья — что он уже отправлен под строгим кон¬
воем в Петербург.
Количество таких арестов доказывало только, с каким
неистовством охотились за Андреем. Не могли же его
арестовать в нескольких местах одновременно. С другой
стороны, возможно ли, чтобы он, будучи на свободе, не
дал бы ей как-нибудь знать о себе? Каждая новая теле¬
грамма в газетах казалась ей более знаменательной, чем
предыдущая, и уже несомненно верной, несмотря на то,
что все предыдущие телеграммы оказывались уткой. Чте¬
ние газет превратилось для нее в настоящую пытку.
И все-таки она читала с жадностью все, что могла до¬
стать. Газеты ворохами валялись по комнате, превратив¬
шейся в какую-то контору редакции.
Три дня, проведенные в такой тревоге, отразились на
ней, как серьезная болезнь. Она побледнела и похудела,
глаза горели лихорадочным блеском. По ночам ее бес¬
покойный сон прерывался страшными кошмарами.
287

— Он просто чудом выбрался из этого ада! — вос¬
кликнула она, когда Давид рассказал ей о последнем
приключении Андрея.
— Правда, они охотились за ним по пятам! — отве¬
тил Давид. — Теперь на вас лежит священная обязан¬
ность удержать его от участия в подобных делах, по
крайней мере, месяцев на шесть. Он слишком много
рисковал. А главное, не отпускайте его из Петербурга ни
под каким предлогом.
— Постараюсь, — сказала Таня с улыбкой. — По
боюсь, что и здесь ему далеко не безопасно.
— Во всяком случае, безопаснее, чем в другом ме¬
сте, — отвечал Давид.
— Кстати, — встревожилась она, — где вы их оста¬
вили? Не на вокзале, надеюсь?
Давид объяснил ей, что распрощался с Жоржем и
Андреем перед тем, как они взобрались на конку, которая
почти довезет их до конспиративной квартиры.
— До конспиративной квартиры? — протянула Таня
разочарованным голосом. — Он там надолго застрянет,
я в этом уверена.
— Нет, нет. Жорж останется вместо него и сообщит
все сведения товарищам. Андрей обещал, что не пробудет
ни минуты дольше, чем необходимо.
— Он обещал? — переспросила Таня, и лицо ее про¬
светлело.
За такое обещание она моментально простила ему все
перенесенные муки.
— Как мило было с вашей стороны прийти ко мне
с такою вестью! — сказала она Давиду.
В ее сердце фраза эта звучала несколько иначе: «Как
мило было с его стороны поручить Давиду известить
меня!»
Уходя, Давид попросил ее передать Андрею какое-то
поручение. Она кивнула головой в знак согласия, но, как
только Давид исчез, забыла решительно обо всем — и об
нем и об его поручении — и, спрятавшись за занавеску,
впилась в окно, из которого можно было видеть улицу во
всю ее длину.
Мысль, что Таня, вероятно, беспокоится о нем, впер¬
вые сверкнула в голове Андрея, когда он подъезжал к
Петербургу. Но он и не подозревал, что она пережила
за эти дни. Когда он просил Давида предупредить ее, он
просто имел в виду задержать ее дома на случай, если
бы она собиралась куда-нибудь.
288

Но как только он нанял извозчика, лихорадка ожи¬
дания охватила его и росла по мере того, как он при¬
ближался к хорошо знакомой ему улице. Они быстро
проехали центральные части города, и колеса катились
уже по мягкому, ровному дереву длинного моста. Как
великолепно сверкала река в этот прекрасный весенний
день! Черный пароход, быстрый и стройный, несся но
реке и нырнул под мост, согнув предварительно вдвое
свою высокую черную трубу, которая затем мгновенно
выпрямилась по другую сторону моста, как бы по соб¬
ственному желанию. Большая деревянная баржа дви¬
галась в том же направлении, и молодой красивый па¬
рень, в красной рубахе с расстегнутым воротом, толкал
ее длинным шестом, между тем как его товарищ на руле
лениво напевал что-то.
Колеса громко затрещали и с шумом покатились по
неровной каменной мостовой. Теперь уже недалеко. Вот и
полукруглый Кронверкский проспект. Каждый дом, каж¬
дая лавка, каждое дерево, казалось, приветствовали его
как старого знакомого в этом тихом, мирном уголке, где
он провел самые счастливые месяцы своей жизни. Ра¬
дужные воспоминания этих дней ворвались ему в душу
и прогнали мрачные образы и тяжелые впечатления того
ада, из которого он только что выбрался. Он хотел ве¬
рить, и ему верилось в ту минуту, что его возвращение
на старое место, к Тане, означает также возврат к их
старому счастью, к их скромной общей работе, доставляв¬
шей им так много радостей.
Когда он увидел в окне неподвижную фигуру Тани,
ее улыбку и сияющие глаза, когда он взбежал по лест¬
нице и схватил ее в свои объятия — все его планы и
соображения, царь и конспирация — все исчезло в выс¬
шем счастье взаимной любви.
— Дорогой мой! — шептала она. — Я думала, что
больше не увижу тебя!
— И напрасно ты так думала, — отвечал он с улыб¬
кой. — Ведь я сказал, что вернусь жив и невредим, и вот
я опять с тобою!
Да, вот он, ее герой, любимый, бесстрашный, вырвав¬
шийся из тысячи опасностей, которым подвергался ради
их общего великого дела. Она с трудом верила, что он
снова с нею; надолго ли — об этом она не хотела спра¬
шивать.
Он сидел в кресле, и она у него на коленях.
— Расскажи, как тебе жилось без меня? — спраши¬
19 Блестящая плеяда
239

вал Андрей. — Дитя мое, ты так похудела и так бледна.
Здорова ли ты?
— Я была не совсем здорова, но это пустяки. Об этом
теперь не стоит говорить.
Она слегка коснулась своих тревог и со смехом рас¬
сказала про хитроумное письмо Жоржа, допускавшее та¬
кое широкое толкование.
Но из ее слов Андрей догадался, что одно время она
считала его погибшим, и сразу понял все остальное.
— Прости меня, родная. Только теперь я вижу, как
я виноват перед тобою! — воскликнул он.
— Ничего! — прервала она его. — Это может слу¬
читься со всяким. Мало ли что, приходится иногда уез¬
жать из города, скрываться где попало, и, наконец, у тебя
и времени не было подумать о таких мелочах. Было глупо
с моей стороны тревожиться из-за пустяков. В следующий
раз я буду терпеливее...
Но при одной мысли о вновь предстоящих бессонных
ночах, ужасных кошмарах и бесконечном ожидании ее
стоицизм рушился.
— Нет, не хочу! — вскричала она, ухватившись за
него. — Мы больше не будем расставаться. Зачем? Я всег¬
да могу быть тебе полезной. Ведь ты не считаешь меня
трусихой?
Положив руки ему на плечи, она отодвинулась, улы¬
баясь, чтобы он мог посмотреть ей прямо в лицо.
— Нет, я не считаю тебя трусихой, — отвечал Анд¬
рей, целуя ее.
— Не опасности страшат меня, — продолжала она. —
Разве я думала о них, когда ты тут был со мною? Но не¬
известность... Я никогда не сумею передать, что я вы¬
страдала с тех пор, как ты уехал. Я только и жила ожи¬
данием твоих газет. Глаза высмотрела. Но, и получивши
их, я не находила утешения, потому что говорила себе —
кто знает? его могли арестовать через час после того, как
он отправил мне газету. А дни и ночи, когда не было
вестей! Чего я только не пережила! Чего только мне не
представлялось! Ах, нехорошо, что я об этом говорю.
Я знаю, ведь ты недолго усидишь на месте. Но только
дай мне слово, что, какое бы ни предстояло дело, даже
если оно будет серьезнее последнего, — я приму в нем
участие и стану делить с тобою опасности. Согласен?
Заключительные слова она произнесла свойственным
ей очаровательным тоном, в котором слышалась и неж¬
290

ность, и в то же время как бы вызов Андрею отказать ей
в ее просьбе!
Андрей ничего не сказал в ответ, в смущении глядя на
ее прелестное доверчивое лицо. Она своим вопросом сама
рассеяла волшебные чары счастья, отуманившее его голову.
Он вспомнил последнее утро, проведенное в Дубравнике
на квартире Ватажко, и великий обет, взятый им на себя
в тот день... Он — обреченный человек! Обыкновенные
человеческие радости, и счастье, и любовь — не для него.
В деле, на которое он пойдет, не может быть товарища,
и впереди ничего не предвидится, кроме могилы.
Открыться ей теперь же — вот все, что он может
сделать в ответ на ее просьбу. Но он молчал. Закаленный
в суровой школе конспираторов, он, однако, колебался
теперь и весь затрепетал, когда настал момент вонзить
нож в сердце горячо любимой жертвы.
— Андрей, голубчик, в чем дело? Отчего ты так стран¬
но смотришь? Ты не согласен? Ты боишься, что я по¬
стоянным страхом за тебя буду тебе мешать? Но ты
ошибаешься. Ведь я не полюбила бы тебя, если бы ты
не был тем... тем, что ты есть! Когда мне рассказывали
об опасностях, которым ты так бесстрашно подвергался,
то я хоть и трепетала за тебя, но вместе с тем была сча¬
стлива и гордилась тобой! «Так похоже на моего Анд¬
рея!» — думала я. Нет, я не буду тебя удерживать.
— Я в этом не сомневаюсь, родная моя! — сказал
Андрей, целуя ей руки.
— Но отчего же ты так смутился? Может быть, ты
меня уже не так любишь и тебе не всегда хочется быть
со мной?
— Не так люблю?! Что ты говоришь! — вскричал
Андрей.
Она улыбнулась, потом весело рассмеялась.
— Можешь, пожалуй, оставить при себе свои спе¬
циальные возражения. Только знай наперед: когда бу¬
дешь собираться в новую экспедицию, ты от меня не
отделаешься. Покамест не будем об этом разговаривать.
Расскажи лучше обо всем до мельчайших подробностей,
что было в Дубравнике. Не скрывай ничего, я хочу знать
все, что тебе пришлось испытать.
Ей показалось, что напоминание о Дубравнике вы¬
звало внезапную грусть в Андрее. Она знала, что косну¬
лась тяжелых событий, но ей хотелось ему доказать, что
у нее крепкие нервы.
Андрей же обрадовался, что роковое личное объяс-
19*
291

яенио таким образом откладывалось. Да и к чему торо¬
питься? Почему не дать себе отсрочки, не оттянуть, если
не на несколько дней, то хоть до завтра? Никто не
упрекнет его за эту последнюю минуту мирного счастья.
Он рассказал ей про Дубравник, не доставив ей, од¬
нако, случая показать крепость своих нервов. Имея в
запасе страшный для нее удар, он теперь употреблял все
усилия, чтобы не причинить ей страданий изображением
того, что уже свершилось.
Он едва коснулся казни, заметив, что об этом она,
конечно, прочла в газетах, и распространился главным
образом о собственных приключениях, казавшихся осо¬
бенно забавными теперь, когда опасность миновала.
Таня обратилась вся в слух. Но ухо ее не было об¬
мануто развязностью его рассказа. Когда Андрей кончил,
радуясь, что ему удалось ее развлечь, она прижалась к
нему и пристально стала всматриваться в его глаза.
— Андрей, ты что-то скрываешь от меня, — произ¬
несла она с расстановкой, — что-то очень важное и очень
тяжелое для тебя. Скажи, в чем дело! Я хочу взять на
себя часть твоих страданий. Поверь, тебе легче станет,
когда ты выскажешься.
Но в этом Андрей вовсе не был уверен, хотя при¬
творяться перед Таней ему было уже не под силу.
Помолчав немного, он наконец собрался с духом.
— Таня! — заговорил он. — Ты угадала. Я решился
идти на царя *.
Сперва она его не поняла.
— Разве ты и прежде этого не делал? — спроси¬
ла она.
Она подумала, что слова Андрея относятся к вопросу
о борьбе с деспотизмом на политической почве — вопросу,
так волновавшему тогда революционные кружки.
Он разъяснил ее недоразумение в нескольких словах
ясно и точно, не оставляя места ни сомнениям, ни на¬
деждам.
Теперь удар попал ей прямо в сердце. Таня переме¬
нилась в лице. Рот ее конвульсивно сжался, как будто
у нее захватило дыхание от внезапного падения с вы¬
соты.
— О, боже! — вырвался из ее груди мучительный
стон. Она схватилась за сердце, но тотчас же беспомощ¬
но опустила руки на колени.
Сухими, горячими глазами перебегала она от одного
предмета к другому, останавливаясь на них с удивлением
292

и бесцельным выражением. «Так вот она, награда за все
муки ожидания!» — казалось, говорил ее одичалый
взгляд и весь ее съежившийся облик.
Андрей подошел и взял ее за руку. Но Таня была
безучастна и даже не посмотрела на него.
— Таня, — наклонившись над нею, заговорил он, —
можешь выслушать меня? Мне хочется убедить тебя...
объяснить, как и почему я пришел к такому решению.
Его голос пробудил ее. Она быстро повернулась к
нему и нервно вцепилась пальцами в его руку.
— Да, да! Говори. Я спокойна, я слушаю. Я хочу
знать твои доводы, — торопливо отчеканивала она.
Надежда мелькнула в ее голове. Если можно обсу¬
ждать, то дело, значит, еще не окончательно решено.
Андрей рассказал ей, как и почему пришел он к
своему решению. На этот раз он не щадил ее в своем
описании возмутительных подробностей казни и не менее
возмутительных подробностей суда. Ему хотелось возбу¬
дить в ней то же чувство негодования, какое он сам ис¬
пытал при виде этих ужасов.
Но он потерпел полное фиаско. Таня оставалась хо¬
лодной, равнодушной. То, что минуту тому назад пронзи¬
ло бы ей сердце, теперь отскакивало от нее, как стрелы
от кольчуги.
«Но все это ведь кончилось и непоправимо. Какую
же оно имеет связь с твоим решением?» — казалось, во¬
прошали ее глаза и неподвижное лицо.
Она заняла позицию не слушателя, а бойца, отстаи¬
вающего то, что ему дороже всего на свете. А он боролся
за верность своему идеалу — за то, что ему было дороже
жизни, дороже счастья.
— К тому же я убедился, — продолжал Андрей, как
бы отвечая на немые возражения Тани, — что эти ужасы
представляют лишь слабый отблеск того, что происходит
у нас не с десятками, а с тысячами и миллионами людей,
и что конца не будет этим страданиям, покуда мы не по¬
дорвем, не опозорим, не уничтожим силы, которая со¬
здает их.
Он говорил много и сильно в том же духе, согретый
огнем глубокого убеждения. Он надеялся убедить ее и
разжечь в ее сердце пламя, пожиравшее его. Ему удалось
только слегка подействовать на ее ум.
— Хорошо. Но почему же именно ты должен взять на
себя это дело? — спросила она все тем же тоном упря¬
мого недоумения.
293

— А почему же не я, дорогая Таня? Я сам пришел
к такому решению — я же должен его выполнить. Если
завтра кто-нибудь другой явится с тем же предложе¬
нием, я охотно уступлю ему место. Я не принадлежу к
честолюбцам, предпочитающим славную смерть скромной
гибели, выпадающей на долю большинству из нас. Но не
каждый день делаются такие предложения, и не всякому
можно доверить их выполнение. Меня, конечно, выберут
скорее, чем другого.
«Выберут! выберут! выберут! — как молотом ударя¬
ло по голове Тани. — Стоит ему заговорить, и все будет
кончено!»
Картина радостей, изведанных ею в этих самых стенах
до поездки Андрея в ужасный Дубравник, пронеслась в
ее памяти, точно райское видение. Она не могла добро¬
вольно отказаться от счастья, когда оно снова было так
близко. Вся ее молодая природа возмущалась против та¬
кой жертвы. Она должна отговорить его от этого реше¬
ния и, таким образом, спасти и его и себя.
Она употребила над собою чрезвычайное усилие, что¬
бы привести в порядок свои мысли, прежде чем сделать
новую попытку: в голове у нее все перепуталось. Но она
надеялась на его доброту, на то, что он не воспользуется
ее замешательством и постарается взглянуть на дело с ее
точки зрения. Она была уверена, что, в сущности, правда
на ее стороне.
Она взяла его за руку и с мольбой посмотрела ему в
глаза.
— Андрей, обдумай хорошенько, — сказала она. —
Не довольно ли убийств и кровопролития? Чего, кроме
еще больших ужасов, мы добьемся? Виселицы, и опять
виселицы! И конца им не будет! Я много думала об этом
за последнее время, и сердце мое исстрадалось при виде
беспощадного избиения всего, что есть лучшего и благо¬
родного у нас. Не лучше ли вернуться к другим сред¬
ствам — к пропаганде в народе, а на высшую политику
махнуть рукой? Я плохо выражаюсь, но ты понимаешь,
что я хочу сказать...
— Да, я понимаю, — сказал Андрей и затем вдруг
спросил: — Не можешь ли ты мне сказать, когда имен¬
но ты обо всем этом думала? Не в прошлую ли среду?
— Не припомню. Зачем ты это спрашиваешь?
— Простое любопытство, — отвечал Андрей. — В тот
самый день при виде возвращавшейся с казни равно¬
душной толпы я задавал себе те же вопросы, и много
294

горьких мыслей передумал я. Наша миссия — очень тя¬
желая, но мы должны выполнить ее до конца. Что бы
выиграла Россия, если бы мы не отплачивали ударом
за удар, а продолжали обучение и пропаганду в деревуш¬
ках и закоулках, как советует Лена? Правда, нас бы не
вешали. Но что тут хорошего? Нас бы арестовывали и
ссылали в Сибирь или оставляли бы гнить в тюрьмах
по-прежнему. Мы не оказались бы в лучшем положении,
чем теперь, и ни одного лишнего дня, ни одного лишнего
часа нам не дали бы посвятить народному делу. Нет, нам
не дадут свободы в награду за примерное поведение.
Мы должны бороться за нее любым оружием. Если при
этом нам придется страдать — тем лучше! Наши страда¬
ния будут новым оружием в наших руках. Пусть нас
вешают, пусть нас расстреливают, пусть нас убивают в
одиночных камерах! Чем больше нас будут мучить, тем
больше будет расти число наших последователей. Я хо¬
тел бы, чтобы меня рвали на части, жгли на медленном
огне на лобном месте! — закончил он полушепотом, впи¬
ваясь в нее сверкающими глазами.
Таня с ужасом почувствовала, что почва уходит из-
под ее ног. Она не знала, что сказать, что делать. А усту¬
пить было слишком ужасно.
— Подожди минутку... Андрей, дорогой! — вскричала
она, схватив его за руку, как будто он собирался тотчас
же ее покинуть. — Одну минуту. Мне нужно тебе ска¬
зать что-то... что-то очень важное. Только я забыла, что
именно. Все это так мучительно, что у меня голова по¬
шла кругом... Дай мне подумать...
Она стояла возле него с опущенными глазами и с по¬
никшей головой.
— Я буду ждать, сколько хочешь, родная, — сказал
Андрей, целуя ее похолодевший лоб. — Оставим этот раз¬
говор на сегодня.
Она отрицательно покачала головой. Нет, она найдет,
она сейчас же вспомнит, что ей хотелось ему сказать.
— Крестьянство, верующее в царя... нет, не то!.. Та
часть общества, которая остается теперь нейтральной...
Не то, опять не то!
Вдруг она задрожала всем телом, и самые губы ее
побледнели. Она нашла свой великий аргумент, который
был ей оплотом, и увидела, как он был слаб и в то же
время как ужасен!
— Что будет со мною, когда они убьют тебя! — вы¬
295

рвалось у нее, и, закрыв глаза рукою, она откинула го¬
лову назад.
— Бедное дитя мое, моя голубка! — воскликнул Анд¬
рей, сжимая ее в своих объятиях. — Я знаю, как тяжел
твой крест, я знаю, что остающимся в живых хуже при¬
ходится, чем тем, которые идут на гибель. Но, поверь,
и мне нелегко. Жизнь мне дорога, особенно с того дня,
как ты меня полюбила. Горько бросать ее, расставаться
с тобою и идти на казнь, между тем как я мог бы быть
так счастлив! Я дорого бы дал, чтобы чаша сия миновала
нас. Но она не минует. Удар должен быть нанесен. От¬
казаться от нападения из-за любви к тебе? Да я чувство¬
вал бы себя трусом, лжецом, изменником нашему делу,
нашей родине. Лучше утониться в первой попавшейся
грязной луже, чем жить с таким укором совести. Как
мог бы я это вынести и что сталось бы с нашей любовью?
Прости, дорогая, за боль, которую я причиняю тебе.
Но подумай только, что значат все наши страдания, если
нам удастся хоть на один день ускорить конец всем
ужасам, окружающим нас?
Андрей говорил упавшим голосом, переходившим час¬
то в шепот. Он утомился в неестественной борьбе и не
мог продолжать ее долее. Теперь он просил мира, поща¬
ды, и простые слова его смягчили сердце Тани и произ¬
вели в ней перемену, когда он меньше всего ожидал ее.
В любовь женщины, когда она действительно любит,
как бы романтично и экзальтированно ни было это чув¬
ство, всегда входит элемент жалости и материнской за¬
ботливости. Именно эту струну в Тане задел Андрей
своим утомленным, обрывавшимся голосом. Он не убедил
ее: вернее, Таня хорошенько не знала, убедил он ее или
нет, потому что она забыла все его доводы. Но она сда¬
лась. Она так глубоко его жалела, что не в силах была
отягчать его участь своим сопротивлением.
Лицо ее смягчилось. Глаза снова засияли любовью и
нежностью, пока она дрожащей рукой ласкала его го¬
лову, лежавшую на ее коленях. Она успокаивала его
кроткими, умиротворяющими речами, а мысленно награж¬
дала самыми нежными, ласкающими именами.
Будущее представлялось ей мрачною бездною. Уга¬
дать, что последует за покушением, было ей так же
трудно, как узнать, что ждет ее за гробом. Но зато она
ясно видела, что ей следует делать теперь. Она была ему
женой, сестрой, товарищем, и она должна по мере сил
своих поддерживать его в его тяжелом испытании. Она
296

решилась облегчить его участь, взяв на свои молодые
плечи часть его бремени.
Теперь она была гораздо спокойнее, и в ее грустных
больших глазах не видно было слез. Но сердце ее обли¬
валось кровью — не за себя уже. Скорбь о нем заслони¬
ла ее собственные муки.
ГЛАВА VIII
ДВА ПОКОЛЕНИЯ
Андрей внес свое предложение. Оно было принято.
Обширная и сложная машина заговора была пущена
в ход и уже значительно подвинулась в своей таинствен¬
ной работе.
Однажды вечером, недели две спустя после его воз¬
вращения в Петербург, Андрей переходил Тучков мост,
направляясь к Дворцовой площади. Он все еще прожи¬
вал на старой квартире, но кое-какие симптомы указы¬
вали, что она уже не совсем безопасна и что, следова¬
тельно, пора переезжать. По этой же причине Андрей
теперь сделал большой крюк, хотя мог бы значительно
сократить себе дорогу, спустившись к Гагаринскому пе¬
ревозу.
Он шел к Репину и принимал все меры предосторож¬
ности, чтобы не привести за собою шпионов, которые
могли вертеться около его дома. Репин просил его прийти
по важному делу. Андрея не удивило такое приглашение,
и он сообразил, что оно, вероятно, касается «дела» вооб¬
ще или его лично. Ему не раз уже приходилось вести с
Репиным деловые разговоры.
Репин приготовился к посещению Андрея и ждал его
в своем кабинете, предварительно распорядившись ни¬
кого не принимать. Лицо его было озабоченно и встрево¬
женно, когда, усевшись за стол, освещенный двумя све¬
чами в кованых медных подсвечниках, он рассеянно стал
перебирать бумаги. Он хотел сделать Андрею одно пред¬
ложение, которое горячо принимал к сердцу, и у него
были веские основания, чтобы не откладывать дела в
долгий ящик.
Когда революционеры затевают какое-нибудь серьез¬
ное дело, то обыкновенно даже не принимающие участия
в конспирациях догадываются, что готовится что-то.
Волнение и смутное предчувствие опасности охватывают
всех и каждого. Со стороны конспираторов в такое время
297

замечается необыкновенная осторожность по отношению
к полиции. Они с особенной заботливостью предупреж¬
дают сочувствующих и всякого рода случайных пособни¬
ков, советуя быть наготове ввиду неожиданного обыска.
Они вывозят компрометирующие бумаги и подпольную
литературу из квартир, где в другое время они валялись
почти на виду. Случается, что наиболее впечатлительные
из конспираторов принимают даже удрученный вид, ког¬
да именно следовало бы представляться спокойными и
веселыми. Вот почему, даже когда тайна предстоящего
акта сохранена самым тщательным образом, те, которые
умеют читать знамения времени, часто предвидят, что
что-то должно случиться.
Репин принадлежал к тому большому и разнообраз¬
ному классу сочувствующих, среди которых вращаются
революционеры. С жгучим вниманием следил он за зло¬
вещими признаками и многозначительными симптомами
и был почти уверен, что Россия — накануне нового
революционного взрыва. Он давно не видал никого из
активных революционеров, но встретился с Таней не¬
сколько дней тому назад в доме одного из своих друзей.
Им не удалось поговорить наедине, но ее расстроенный и
сосредоточенный вид более чем подтвердил его мрачные
опасения. Тревоги подпольной жизни, очевидно, усили¬
лись, потому что никогда еще не видал он ее в таком
состоянии. Он знал, что ему не удастся вырвать ее из
этой жизни, но ему пришло в голову хотя на время
укрыть ее и Андрея от огня. Он решил попытаться.
После дочери больше всего приходился ему по сердцу
его необыкновенный зять. Если бы ему довелось выби¬
рать мужа Тане, то он, конечно, искал бы его не в рядах
конспираторов. Но раз сама Таня присоединилась к ре¬
волюционной партии, Репину пришлось помириться с ее
выбором, и в конце концов он искренне полюбил своего
зятя. Если бы Андрей принадлежал к менее крайней
фракции революционной партии, то Репин был бы вполне
доволен выбором своей дочери. Они были в очень хоро¬
ших отношениях, и Андрей навещал старика, насколько
то позволяли осторожность и его собственная усиленная
работа. Репин знал о многом, что касалось самого Анд¬
рея, который был с ним очень откровенен, — поскольку
откровенность возможна между конспиратором и его на¬
дежным другом. Таня держала себя с отцом несколько
сдержаннее.
Приключения Андрея в Дубравнике и опасность его
298

положения не были тайной для Репина. Он поэтому
рассудил, что теперь как раз пора Андрею на время
сойти со сцены. Вот почему он подумал, что его предло¬
жение будет принято и им и Таней.
Он радушно приветствовал Андрея, которого не ви¬
дал со дня его возвращения, и осведомился о Тане.
Андрей ответил, что Таня совершенно здорова.
— Нам так же трудно заболеть, как саламандре схва¬
тить насморк, — прибавил он. — В нашем подпольном
мире стоит такая высокая температура, что, пожалуй,
никакие микробы не выдержат.
Он улыбнулся, но только губами. Глаза его смотрели
серьезно.
— Вам, пожалуй, жарче всех приходится? Мне со¬
общали, что полиции достался большой нагоняй спе¬
циально из-за вас и что она теперь жаждет отместки.
Полицеймейстер сказал, что перевернет весь город вверх
дном, а раздобудет вас — живым или мертвым.
— Это легче сказать, чем сделать, — заметил спокой¬
но Андрей. — Они не раз так же хвастали и в других
случаях.
— Однако начать хоть бы с того, что им известно,
что вы в Петербурге, — чего вы, вероятно, не ожидали.
Они могут сделать еще шаг вперед. Лучше не играть с
огнем. Не думаете ли вы, что вам следовало бы поунять-
ся и съездить на время за границу? Собственно, об этом
я и хотел с вами поговорить...
Андрей отрицательно покачал головой.
— Не торопитесь с отказом! — воскликнул Репин. —
Дайте мне сказать свое... Вы ничего не потеряете, от¬
дохнув несколько месяцев. А для Тани поездка была бы
особенно благотворна. Она может позаняться, почитать
на свободе. Надеюсь, вы не станете отрицать, что знание
полезно и для вашей братии, революционеров.
— Нет, не стану.
— Видите, значит, в моем предложении есть кое-ка¬
кой смысл. Она наберется знаний для будущего, вы со¬
трете с себя кое-что из прошлого, и оба вернетесь в более
спокойное время. Чем позже, тем лучше, если меня по¬
слушаетесь. Если вас останавливают денежные сообра¬
жения, то об этом не думайте. Я обязуюсь посылать вам
сколько нужно. Что вы скажете на это?
Андрей думал не о плане целиком, как полагал Ре¬
пин, потому что его лично он не мог касаться, но у него
мелькнула мысль, что Тане недурно было бы уехать...
299

Впрочем, нет! И для нее не может быть речи об отъезде.
Она ни за что не согласится уехать из России именно
теперь, даже на короткое время.
— Вы очень добры, — сказал он, — но мне невоз¬
можно воспользоваться вашим предложением, и я сомне¬
ваюсь, примет ли его Таня. Но вот что вы можете сде¬
лать для нас. Скажите, когда вы думаете перебраться на
дачу?
— Через месяц. Может быть, немного раньше. Но что
вам до этого или ей?
— Было бы недурно, — сказал Андрей, — если б вы
уехали пораньше и взяли Таню с собою месяца на три
или на четыре.
Зная, как Таня любит своего отца, он думал, что ей,
может быть, легче будет пережить это время в его об¬
ществе. Она уже заранее согласилась, чтобы доставить
удовольствие Андрею, сама же она не видела в этом ни¬
какого облегчения.
Репин возразил, что всегда рад Тане и что она может
оставаться у него сколько угодно. Укрыть ее на целых
четыре месяца — дело хорошее. Но такое решение —
жалкий компромисс. Он продолжал настаивать на их
поездке за границу, указывая на все преимущества та¬
кого плана перед укрывательством одного из них —
именно того, который наименее подвергался риску.
— Нет, — сказал Андрей решительным тоном. —
Я не могу теперь оставить Петербург ни под каким пред¬
логом. Бесполезно дольше спорить. Оставим этот раз¬
говор.
Лицо Репина потемнело. Этот тон, это упрямство и
притом желание укрыть Таню на время ясно указывали,
что готовится что-то громадное и что Андрей будет одним
из главных участников.
— Опять какое-нибудь адское предприятие? — спро¬
сил он тихо.
— Да, нечто в этом роде, — уклончиво ответил
Андрей.
С минуту оба помолчали.
— А все-таки я думаю, что вам ни к чему так торо¬
питься ломать себе шею. Вы достаточно рисковали
жизнью за последнее время. Как раз теперь недурно бы
отдохнуть, — произнес наконец Репин.
— Невозможно, — возразил Андрей. — Солдатам не
полагается уходить со службы во время войны из-за того,
что они раньше подвергались многим опасностям.
300

— Да, но от времени до времени их увольняют в от¬
пуск — если уж продолжать ваше сравнение.
— Иногда да, иногда и нет, и вот мы теперь именно
в таком положении, когда отпуск невозможен, — ответил
Андрей.
Такая несокрушимая энергия и мужество, собственно
говоря, и располагали Репина в пользу революционеров
вообще и Андрея в особенности. Сам он был так пропитан
скептицизмом и видел вокруг себя так много трусости и
эгоизма, что не мог не восхищаться цельностью их натур.
Не будучи в состоянии разделять их энтузиазма к делу,
он чувствовал к ним горячую личную симпатию.
Но теперь, когда его проект окончательно разрушался,
раздражение взяло у него верх над всем остальным. Он
рассердился на Андрея за его, как он подумал, нелепое
упрямство.
— И это ваше последнее слово? — спросил он.
— Да. Не будем больше говорить об этом.
— Положим, я знаю по опыту, какой вы несговорчи¬
вый народ. У вас положительная страсть к самоистребле¬
нию, и вы будете идти напролом до тех пор, пока у вас
останется хоть капля крови. Фанатиков аргументами не
проберешь. Они неизлечимы.
— «И ты, Брут, туда же?» — воскликнул Андрей
с горькой усмешкой. — Я думал, что вы нас лучше знае¬
те. Фанатики, вы говорите! Я сомневаюсь, существует ли
такая порода во плоти и крови. Я, по крайней мере,
не встречался с ними на своем веку, а опыта, и еще ка¬
кого разнообразного, у меня, кажется, достаточно. Нет,
мы не фанатики, если уж допустить, что есть какой-ни¬
будь смысл в этом слове. Мы — благоразумные, деловые
люди и жить хотим, уверяю вас, и вполне способны оце¬
нить все радости жизни, если только при этом не прихо¬
дится подавлять в самом себе наше лучшее я.
— Да, — протянул Репин, — но ваше лучшее я тре¬
бует так много для своего удовлетворения. И если вы
не можете этого получить, вы приходите в неистовство,
как дети, которые требуют луны.
Он продолжал в том же духе. Рассердившись на
Андрея, он дал волю накопившейся досаде и с особенным
ожесточением напал на революционеров.
Он говорил о бесплодности их усилий, о безрассуд¬
ности вызовов правительству, усиливающих деспотизм,
против которого они направлены, о том, что революционе¬
ры делают совершенно невыносимой жизнь всей образо¬
301

ванной России, которая, утверждал Репин, тоже имеет
права на существование.
Вначале Андрей защищался полушутя. Он привык
к нападкам Репина, но предмет разговора был слишком
близок, чтобы не волновать его, и последнее обвинение
его взорвало.
— Я знаю, — сказал он, — что ваша образованная,
либеральная Россия очень заботится о своем праве на
существование, а также и о своем комфорте. Было бы
гораздо лучше для страны, если бы она поменьше об
этом заботилась.
— Так вы бы хотели, чтобы мы все вышли на ули¬
цу и начали бросать бомбы во всех проходящих поли¬
цейских? — спросил иронически Репин.
— Что за бессмыслица! — горячился Андрей. — Вам
нет надобности бросать бомбы; боритесь своим собствен¬
ным оружием. Но боритесь же, если вы люди! Будем
бороться сообща. Тогда мы будем достаточно сильны, что¬
бы дать конечную битву самодержавию и низвергнуть
его. Но пока вы ползаете и хныкаете, вы не имеете права
упрекать нас за то, что мы не лижем бьющей нас руки.
Если в своем слепом бешенстве правительство распро¬
страняет и на вас преследования, вы можете разодрать
свои одежды и посыпать головы пеплом, но помните, что
вам достается по заслугам. Нечего жаловаться — это не¬
достойно и совершенно бесполезно; хотя бы вы охрипли
от проклятий, упреков и просьб, мы не обратим на них
никакого внимания.
— Кто говорит об упреках? — сказал Репин, нетер¬
пеливо махнув рукой. — Лично вы, может быть, и правы,
теряя рассудок вследствие исключительных преследова¬
ний. Но это могло бы служить оправданием для отдель¬
ного преступника перед судом присяжных, а не для
политической партии перед общественным мнением. Если
вы хотите служить своей стране, вы должны уметь сдер¬
живать свои страстные порывы, когда они не могут при¬
вести ни к чему, кроме поражений и бедствий.
— Поражений и бедствий! — воскликнул Андрей. —
Уверены ли вы в этом? От копеечной свечи Москва сгоре¬
ла, а мы бросили в сердце матушки России целую го¬
ловню. Никто не может предвидеть будущего или быть
ответственным за то, что в нем скрывается. Мы делаем
что можем в настоящем; мы показали пример мужествен¬
ного восстания, которое никогда не пропадет для пора¬
302

бощенной страны. Скажу даже, что мы возвратили рус¬
ским самоуважение, спасли честь русского имени, которое
перестало быть синонимом раба.
— Тем, что показали отсутствие в русских способно¬
сти к чему бы то ни было, кроме мелких нападений на
отдельные личности? Этим, что ли?
— А кто виноват? — отпарировал Андрей, раздра¬
женный тоном Репина. — Никак не мы, а либеральная
Россия, которая держится в стороне от борьбы за свободу,
тогда как мы, ваши собственные дети, боремся и поги¬
баем тысячами.
Андрей не относил своих слов лично к Репину, кото¬
рый скорее составлял исключение. Но по той или другой
причине Репин живо почувствовал упрек. Он молчал не¬
сколько времени. Когда он снова заговорил, его голос и
тон совершенно изменились.
— Допустим, что это так, — сказал он. — Мы, так
называемое общество, все трусы. Но так как вам нас не
переделать, вы должны признать это за факт русской
жизни. Тем более для вас причин нет биться головой об
стену.
— Наше положение не так еще безнадежно, — отве¬
чал смягчившийся Андрей. — Мы рассчитываем не на
одно общество и надеемся, что оно тоже исправится со
временем, когда в него вольется новая кровь. Недаром
какой-то великий философ сказал, что чем выше вы це¬
ните людей, тем меньше вы рискуете ошибиться в своих
ожиданиях.
На это Репин заметил, что, насколько он знаком
с философами, никто из них не говорил ничего подоб¬
ного, а один даже выразился в совершенно противопо¬
ложном смысле.
— В таком случае им следовало это сказать, — отве¬
тил Андрей. — А если они не сказали, то они все медного
гроша не стоят.
Он взял шляпу и стал натягивать перчатки.
— Прощайте, Григорий Александрович, — сказал
он, — не знаю, когда свидимся еще раз.
Он ничего не мог прибавить из опасения выдать свою
тайну.
Они попрощались сердечно, как и встретились, и Ре¬
пин повторил Андрею, что его дом и связи всегда к его
услугам, как только ему что-нибудь понадобится.
Андрей только кивнул головой, как бы давая знать,
303

что понимает и благодарен. Но на лице у него промельк¬
нуло странное выражение, смысл которого Репин разгадал
только впоследствии.
ГЛАВА IX
СОН АНДРЕЯ
Андрей пошел не прямо домой. Ему нужно было
зайти на конспиративную квартиру, где его ожидали не
совсем приятные вести. Сообщения Репина оказались
совершенно верны. Полиция решила начать настоящую
облаву на Андрея, и ей удалось узнать, что он скрывает¬
ся где-то по другую сторону Невы. Это было очень до¬
садно. Товарищи посоветовали ему не возвращаться до¬
мой и только дать знать Тане. Было бы очень обидно
попасться в руки полиции именно теперь. Андрей пони¬
мал это очень хорошо, но Тане нельзя было оставить
квартиру внезапно в его отсутствие. Это показалось бы
подозрительным. Он предпочел сейчас же вернуться до¬
мой с тем, чтобы завтра рано утром переехать обоим.
Близкой опасности еще не было, а от нескольких шпио¬
нов всегда можно отделаться.
Он взял извозчика к Гагаринскому перевозу, чтобы
не заставлять ждать Таню. Было половина одиннадца¬
того, когда он добрался до набережной. Прохожих ока¬
залось мало в такой час. Андрей взял лодку, и ему не¬
трудно было убедиться, что он достиг другого берега
широкой реки раньше, чем кто-либо стал переправляться
вслед за ним.
На другом берегу ему пришлось потратить больше
времени, чем следовало, чтобы подойти к дому с той
стороны, где его не могли караулить. Из-за этого вышла
задержка, и так как он обыкновенно был очень аккура¬
тен, то Таня уже начала тревожиться. Когда он пришел
наконец, она ему так обрадовалась, точно его возвращение
означало для нее что-нибудь существенное и реальное.
— Зачем звал тебя отец? — спросила Таня.
Андрей сообщил ей о предупреждении отца и друзей
на конспиративной квартире, вследствие чего следовало
немедленно переезжать. Они тотчас же принялись за
укладку вещей и на следующее утро с успехом соверши¬
ли двойную операцию исчезновения из числа живых и
возрождения, подобно фениксу из пепла, в другом месте.
Их новое убежище было безопасно, насколько этого
304

можно было добиться целым рядом мельчайших пред¬
осторожностей. Однако Андрею и тут нельзя было долго
оставаться. Полиция ничего не подозревала о готовив¬
шемся покушении на царя; но охота, предпринятая на
Андрея из-за его прежних провинностей, не унималась.
Это было очень скверно. Множество шпионов знало его в
лицо. Он рисковал быть узнанным и арестованным на
улице, лишь только выйдет из дому. С другой стороны,
оставаться безвыходно в квартире было тоже неосторож¬
но, потому что тотчас же возбудило бы подозрения.
Конспиративная квартира была самым лучшим местом
для такого драгоценного конспираторам человека, как
Андрей. Его в ней и водворили. Там он был вне опас¬
ности со стороны полиции и мог сидеть дома по целым
дням и неделям, никем не замеченный.
Такой переезд означал, однако, немедленную разлуку
с Таней, и она ею страшно огорчилась, так как заговор
далеко еще не был готов и у них оставалось еще несколь¬
ко дней или, может быть, даже недель. Последние дни с
Андреем были ее сокровищем, которым она тем более
дорожила, чем меньше его оставалось в запасе. Андрей,
наоборот, скорее радовался такой перемене.
Таня с буквальною точностью выполняла обет, нало¬
женный ею на себя в то утро, когда он открыл ей свою
тайну. Ее бодрость и самоотвержение не покидали ее в
продолжение тяжелого испытания. Но она была так мо¬
лода, так непривычна к страданиям, что Андрей ясно
видел, чего стоит ей этот немой героизм. Вид ее терзал
ему душу, и он думал, что им обоим будет легче рас¬
статься.
Он поэтому охотно принял приглашение перебраться
на конспиративную квартиру на остальные две или три
недели. Суровая атмосфера этого места была самая под¬
ходящая для него. Тут все было поглощено «делами».
В качестве постоянного обитателя Андрею поручили не¬
которые обязанности, и он почувствовал себя на поло
битвы, кипевшей кругом неустанно, беспрерывно. Он на¬
ходился в самом центре, куда стекались сведения со всех
концов России — из тюремных казематов, из крепостей,
из сибирских рудников и из снежных тундр, — каждая
почта приносила десятками истории разбитых жизней,
сумасшествий, самоубийств, смертей в разных видах, се¬
мейных трагедий и жертв.
Мало было утешительного во всем этом, но оно, по
крайней мере, сводило его собственную трагедию к ее
20 Блестящая плеяда
305

истинным размерам. Подобные картины, беспрерывно
проходившие перед его глазами, не давали ему сосредо¬
точиться на своем собственном и Танином горе, как он
это делал прежде, когда оставался с Танею вдвоем. Нервы
его окрепли, он стал гораздо спокойнее. Он часто думал
о Тане, но не с такою болью, как прежде. Он даже уве¬
рил себя, что и ей стало легче.
Однажды во время пребывания Андрея на конспи¬
ративной квартире там происходило деловое собрание,
на котором и он и Таня присутствовали. Обсуждались
обыкновенные текущие дела. Специальное дело Андрея бы¬
ло в руках особой группы, собиравшейся в другом месте.
Таня принимала участие в собрании, как и все осталь¬
ные, выслушивая прения с наружным спокойствием и
подавая свой голос, когда нужно было. Увидев ее такой
спокойной и сдержанной, Андрей обрадовался, но не
удивился. Он находил ее поведение вполне разумным с
точки зрения конспиратора.
Когда собрание кончилось, все стали понемногу рас¬
ходиться. Таня осталась. Она хотела провести вечер с
Андреем. В квартире было много комнат, и им нетрудно
было уединиться в одной из них. Но в соседней комнате
раздавались голоса и смех, ясно слышные сквозь запер¬
тую дверь. Они чувствовали себя неловко, и разговор не
клеился. Они заговорили об общих делах по поводу толь¬
ко что кончившегося собрания, как будто ничего особен¬
ного не ждало их лично в близком будущем. Иногда при¬
ходилось придумывать сюжет для разговора, чтобы не
сидеть молча, точно они были чужие друг другу. Не про¬
шло и получаса, как это сделалось до того нестерпимым
Тане, что она поднялась и, задыхаясь, сказала, что ей
нужно тотчас же уходить.
Андрей не удерживал ее.
— Скоро будет? — спросила она перед самым уходом.
— Да, — сказал Андрей.
— Когда? — переспросила она едва слышно, опуская
глаза.
— Через неделю, — ответил Андрей.
Если бы не было темно в комнате, он заметил бы,
как ее лицо изменилось при этих словах. Она не думала,
что так скоро! Но она не проронила ни слова, ничем не
обнаружила, что она почувствовала, и продолжала стоять
в дверях с шляпой на голове. Потом она приблизилась к
нему, глаза ее сверкнули в темноте, и схватив его за ру¬
ку, произнесла страстным, взволнованным шепотом:
306

— Я должна тебя увидеть перед... Не как сегодня,
не здесь, но там, у нас... Приходи. Я не могу расстаться
с тобою так...
Он обещал прийти, и она убежала, не сказав ни слова.
Андрей остался один, взволнованный и встревожен¬
ный. Ее горячий шепот, ее горящие глаза сразу выбили
его из колеи и пробудили в нем жажду жизни, любви,
счастья, которую, он думал, ему удалось подавить... Он
непременно повидает ее еще раз! Он не может не попро¬
щаться с нею — теперь менее, чем когда-либо. Но ему
хотелось бы скорее пережить это свидание, или, еще луч¬
ше, чтобы акт его самоуничтожения совершился бы завт¬
ра, а не через неделю.
Он не был рожден мучеником, он слишком хорошо
это знал; тем менее был он способен причинить страдания
даже немой твари. Но страшная необходимость, над ко¬
торой он был не властен, заставляла его теперь топтать
свои собственные чувства и свою жизнь приносить в
жертву.
Жорж тоже оставался на конспиративной квартире
после собрания, намереваясь там переночевать. Когда
час спустя после ухода Тани он вошел со свечой в ком¬
нату Андрея, чтобы звать его ужинать, то застал его
лежащим в раздумье на кушетке, с закинутыми за голову
руками.
Ночью Андрею привиделся странный сон — вероятно,
вскоре после того, как он лег спать, а лег он очень позд¬
но. Он помнил, как мысли его становились все легче и
легче, улетая вверх, как птицы, взвивавшиеся все выше
и выше, пока он перестал их ясно различать. Он смутно
еще улавливал их очертания в желтоватом тумане, носив¬
шемся над его головой. Затем они вовсе исчезли, и он
уже не видел ничего, кроме широкого обширного свода
желтого неба над бесконечной песчаной равниной, по ко¬
торой он шел. Ему тотчас же припомнилось, как неприят¬
но человеку лежать, когда его мысли расстроены, и он
сказал самому себе, что очень рад, что может спать
прогуливаясь. Люди говорят, что это невозможно, но они
несомненно ошибаются. Он сознавал очень хорошо, что
спит и в то же время ходит.
Кругом виднелся лишь серый песок с разбросанными
там и сям скалами и каменьями, придававшими картине
еще более печальный и дикий вид. Темные и низкие
облака быстро неслись по небу, хотя не было ветра.
Нигде не было видно признаков жизни; однако дорога,
20*
307

тянувшаяся по печальной пустыне, была покрыта много¬
численными людскими следами. Андрей удивился, поче¬
му это он оказался один на такой торной дороге. Но вдруг
он почувствовал, что он не один, — что он окружен
толпой товарищей. Большинство было ему незнакомо,
и их лица представлялись в бледных, неясных очерта¬
ниях, какими люди обыкновенно кажутся, если глядеть
на них с платформы. Но он тотчас же различил между
ними Бориса, Василия, а также Бочарова. Лицо Бочаро¬
ва нельзя было видеть, потому что он был окутан сава¬
ном с длинными рукавами, связанными на спине, и с опу¬
щенным капюшоном. Но Андрей знал, что это был он.
Другие же двое были в обыкновенной одежде и строго на
него смотрели.
— Наконец-то мы свиделись, дружище, — сказал
Борис. — Небось ты не ожидал такой встречи? — И он
иронически усмехнулся.
«Он знает все», — подумал смущенный Андрей.
— Нет, я не рассчитывал увидеть тебя, — отвечал он
громко, — потому что я считал вас всех умершими.
— Да, мы умерли, — сказал Борис, — только при¬
шли к тебе в гости, и Зина шлет тебе письмо. Узнаешь
Бочарова? Он нарядился для шутки в саван. Но его
узнать нетрудно.
С этими словами он поднял капюшон савана, и Анд¬
рей увидел под ним свое собственное, страшно искажен¬
ное лицо. Кровь застыла в нем, и сердце остановилось от
невыразимого ужаса. Но пока он глядел на это лицо,
оно превратилось опять в лицо Бочарова, который ска¬
зал ему, весело подмигивая одним глазом:
— Я пошутил!
Андрей хотел заметить, что это не остроумная шутка,
но не осмелился, потому что был напуган всеми ими и
помнил, что восставшие мертвецы — мстительный народ.
Он ограничился тем, что спросил Бориса:
— Куда мы идем?
— К молочным рекам с кисельными берегами, по ту
сторону холма, — отвечал Борис. — Если ты сомневаешь¬
ся, то вот этот старикашка объяснит тебе, как туда до¬
браться, не нарушая законов Российской империи.
Андрей увидел старика Репина, которого он, к своему
удивлению, до того не замечал, одетого в черную мантию
и касторовую шляпу с широкими полями, какую носят
факельщики на похоронных процессиях. Под мышкой у
него было нечто вроде портфеля. Он шел прямо, впереди
308

всех, не поворачивая головы, как человек, указывающий
дорогу. Но в следующую минуту Андрей убедился, что
это вовсе не Репин, а царь Александр Второй, собствен¬
ной персоной.
В ту же минуту он вспомнил, что ввиду такого удоб¬
ного случая он обязан убить его, сейчас же, хотя и не в
назначенный срок.
— Заслуга останется за мной, а риска никакого, —
шепнул ему коварный голос.
Но у него не хватило мужества, и рука не слушалась.
Он пробовал еще и еще, со страшными усилиями, но рука
не двигалась с места. Он страдал невыносимо. Потом он
сообразил, что ведь это сон и, следовательно, никакого
значения не имеет, убьет ли он теперь царя или нет,
потому что все равно придется опять это сделать, когда
он проснется. Он успокоился и, подойдя к царю, сказал
шепотом, так, чтобы другие его не расслышали:
— Вы погибли, если вас узнают. Зачем вы, будучи в
живых, явились сюда?
— Я? — отвечал тот тоже шепотом. — А зачем вы са¬
ми сюда пришли?
«Он прав, — подумал Андрей. — Но нам нужно за¬
медлить шаги, чтобы дать тем опередить нас».
Не успела эта мысль сформулироваться в его голове,
как вдруг вся толпа бросилась на него с поднятыми ру¬
ками, со скрежетом зубов и с воплями: «Предатель!»
А царь, оказавшийся Тарасом Костровым, схватил его
за плечо.
Андрей вскрикнул и проснулся.
В сером полумраке раннего утра Жорж склонился над
ним и, с беспокойством всматриваясь ему в лицо, толкал
его в плечо.
— Что случилось? Что вам от меня нужно? — бор¬
мотал Андрей, все еще под влиянием своего сна.
— Тебе было очень скверно. Ты стонал, скрежетал
зубами и кричал во сне. Я подумал, что лучше всего тебя
разбудить.
— Мне приснился отвратительный сон, — сказал
Андрей, придя в себя. — Я видел Бориса и Василия,
и они обзывали меня предателем. Но хуже всего то, что я
этого заслуживал.
— Вот это самое слово ты и выкрикивал, когда я
стал тебя будить! — воскликнул Жорж.
— В самом деле? Ну, так оно еще не так обидно, —
заметил Андрей и рассказал ему про свой сон.
309

ГЛАВА X
ПРОЩАНИЕ
Приготовления были почти кончены, и роковой день
приближался. Заговорщики собирались ежедневно. С Анд¬
реем, как с главным деятелем в предстоящей драме, надо
было советоваться обо всем. Но он только раз пришел на
собрание и почти все время промолчал, весь погруженный
в свои думы, а затем он больше не показывался. Ему
тяжело было выслушивать и обсуждать всевозможные
мелочи и соображения, и он решил, что не стоит из-за
этого показываться на улице и рисковать собою.
Он знал очень хорошо, что сделает все от него за¬
висящее, чтобы покушение удалось. Удар деспотизму
будет тем сильнее, если царь будет убит или, по крайней
мере, ранен. Это было важно для партии. Для револю¬
ционеров покушение составляло самое главное, его же
неизбежный арест и казнь уходили на задний план. Но в
его собственном мозгу вопрос ставился совершенно иначе.
Для него самым существенным было то, что он должен
умереть. Покушение было делом второстепенным, о кото¬
ром он будет думать, когда очутится на месте. А покамест
он не мог заставить себя интересоваться им. Он думал о
своем: он готовился умереть. Остальное как будто его не
касалось.
Странная вещь случилась с ним на другой день после
собрания, на котором он виделся с Таней. Вычищая и
приготовляя револьвер, из которого он собирался стрелять
в царя, Андрей сломал пружину. Отдавать его в починку
было некогда, тем более что подоспел какой-то праздник.
Тогда один из товарищей предложил ему свой револьвер,
аттестуя его необыкновенно метким, и Андрей согласился
на обмен, доверившись на слово; он ни разу не попробо¬
вал своего нового оружия в тире или в поле. Прежде оп
никогда бы не сделал такой оплошности. Но теперь все
его умственные и нравственные силы были так поглоще¬
ны предстоявшею личною развязкою, что он слишком
мало обращал внимания на все остальное.
С приближением рокового момента этот эгоизм само¬
пожертвования становился всепоглощающим и все более
и более повелительным. Отвращение к смерти так сильно
коренится в каждом человеке, что лишь немногие могут
преодолеть его, даже в моменты самого сильного нрав¬
ственного возбуждения; но никто не в силах жить долгое
время в таком напряжении. Чтобы бороться хладнокров¬
310

но против такого могучего инстинкта, чтобы подавлять
его дни за днями в самых разнообразных настроениях и
против всех искушений, необходимо, чтобы огонь энту¬
зиазма поддерживался железною силою разума.
Андрей, трезвый по натуре и сравнительно нелегко
воспламенявшийся, инстинктивно избегал всего, что могло
бы раздвоить или ослабить его энергию и помешало бы
ему держать себя в руках. Он предвидел, чего ему будет
стоить расставание с Таней, и одно время хотел даже
дать ей знать, что вовсе не придет. Лучше было бы для
обоих, если бы они избегли прощального свидания. Он не
сомневался, что она поймет его и простит. Но в послед¬
нюю минуту он не выдержал. Он живо представил себе,
как сам будет раскаиваться потом, когда уже не будет
возможности увидать ее. Она просила его прийти! К чему
же эти колебания? Да, он должен, он хочет увидеть еще
раз ее лицо, услышать еще раз ее голос. Они оба знали
очень хорошо, что неизбежного не миновать. Они не будут
напрасно терзать друг друга. С своей стороны, он решил¬
ся перенести свидание как можно спокойнее.
Это решение, вероятно, было причиной некоторой
сдержанности и неподвижного выражения лица, с каким
оп через три дня явился к Тане.
Было утро.
Особенность ее нового жилища состояла в том, что
Андрей мог навещать ее либо утром, либо вечером, когда
смеркнется. Он выбрал утро.
Таня бросилась к нему навстречу, но остановилась,
пораженная и испуганная каменным выражением его
лица, которого она прежде никогда не замечала. Но что
до того! Она бросилась к нему на шею, ласкала его, за¬
глядывала с любовью в его глаза, решившись рассеять
нависшее над ним черное облако.
— Отчего ты не пришел вчера и третьего дня? —
сказала она с нежностью. — Я ждала тебя. Ты бы мог
хоть раз отложить предосторожность в сторону для ме¬
ня... — не могла она удержаться от легкого упрека.
Но она поспешила ослабить его действие улыбкой.
Слова эти вырвались невольно. Ей было так обидно, что
Андрей, как ей казалось, небрежно отнесся к ее послед¬
ней просьбе.
Андрей покачал головой и сказал, что не избыток
осторожности помешал ему.
Он огорчился, что Таня таким мотивом объясняла
311

его поведение. Но к чему доказывать, разъяснять? За¬
чем говорить ей о своей внутренней борьбе!
— Твое дело? — догадалась Таня.
Он молча кивнул головой.
Тут она поняла, что все близится к концу и что это
уже, наверно, их последнее свидание. Она опустила го¬
лову. Но ее короткий вопрос был для Андрея толчком,
от которого вагон сам катится по рельсам. Он загово¬
рил о покушении.
— Все решено наконец, и все устроено как нельзя
лучше, — сказал он, — успех обеспечен.
Он продолжал в том же роде, как будто это было
самым приятным сюжетом для их беседы. Он пустился в
описание мельчайших подробностей плана, объясняя ей,
как он постарается прорваться сквозь цепь шпионов,
окружающих царя со всех сторон во время его утренней
прогулки вокруг дворца; как он будет держаться в сто¬
роне до последней минуты и к каким уловкам прибегнет,
чтобы его не арестовали раньше появления царя.
Таня отодвинулась немного и смотрела на него широ¬
ко раскрытыми глазами. Она не слушала его, она только
наблюдала за ним с удивлением. Чем дальше Андрей рас¬
пространялся, тем сильнее росло ее изумление. Зачем он
рассказывает ей все это? Казалось, и ему самому это не¬
интересно, потому что говорил он сухо и монотонно. Лицо
его хранило то же каменное выражение, которым она
так была поражена, когда он вошел; только оно еще рез¬
че обозначилось. Она не узнавала своего Андрея. Этот
человек был чужим для нее.
«Они его там подменили!» — внутренне говорила она
себе, между тем как его рассказ неприятно резал ее слух.
Ни слова любви, симпатии, ни ласкового взгляда! И это —
в их последнее свидание, перед тем, как расстаться на¬
всегда, — после той любви, какою они жили!
«Да, да, они его подменили! Это не мой Андрей...
Мой был другим человеком...» — повторяла она, кусая
засохшие губы и глотая слезы, чтобы окончательно не
потерять самообладания.
Его рассказ и объяснения раздражали ее. Наконец она
не выдержала.
— Да ну его, вашего царя, со всеми вашими хитро¬
стями и вашими часовыми! — воскликнула она в негодо¬
вании.
— Таня! — произнес он с огорчением.
312

В отчаянии она схватилась за голову. Ужасно было
так обращаться с ним в такую минуту.
— Прости меня! — промолвила она и, схватив его
руку, припала к ней головой. — Я сама не знаю, что
говорю.
Она оставалась все в том же положении, склонясь
над его стулом. Волосы упали ей на лицо, ее губы были
раскрыты, она тяжело дышала.
Андрей думал, что она плачет, и сердце его разры¬
валось на части. Но как мог он ее утешить? Что мог он
ей сказать, что не было бы бледно и мелко, что не вышло
бы профанацией ее великого горя? Он с нежностью
гладил ее по голове и старался привести в порядок ее
волосы.
Когда она подняла голову, он увидел, что она не
плакала. Глаза ее были сухи и горели лихорадочным
огнем. Она пристально посмотрела на него и отвернула
голову, ломая руки.
Она знала, что он сейчас уйдет и что умри она тут
же, на месте, от разрыва сердца или разбей себе голову
об стену, все равно — ничем его не удержишь; не удер¬
жишь его даже на оставшиеся три дня, которые он мог
бы ей подарить! В камне оказалось бы больше сострада¬
ния, чем в нем. Он только почувствовал бы к ней презре¬
ние за ее слабость, если бы она обмолвилась хоть одним
словом об этом! Зачем же он пришел?
Андрей встал.
— Прощай, моя дорогая! — прошептал он, протяги¬
вая к ней руки.
Она вздрогнула, как будто услышала нечто совершен¬
но неожиданное.
— Нет, нет, погоди! — воскликнула она с испугом. —
Погоди! — повторила она громче, умоляющим голосом.
Он притянул ее к себе и сжал в своих объятиях.
— Прощай! — повторил он. — Пора... Таня, моя го¬
лубка, моя родная, — вырвалось из самых недр его ду¬
ши. — Как бы мы могли быть счастливы с тобою!
Она посмотрела ему в глаза и узнала наконец своего
Андрея, любимого, которого она так обидела в своих
мыслях! Она вернула его себе, чтобы еще мучительнее
почувствовать, что сейчас же и бесповоротно его потеряет.
Она почти лишилась сознания от боли. Неужели это
правда?.. Это невозможно... Любить, как они любили
друг друга, и вдруг — отпустить его прямо на смерть...
Но жить без него она не может. Он — ее жизнь, он —
313

свет ее души. Не ее вина, что он стал для нее всем на
свете...
— Послушай, Андрей, — вскричала она. — Ты мой!
Ты сам мне это говорил, и я не пущу тебя. Не пущу!
Слышишь?
Слова ее представлялись ее расстроенному уму вполне
логичными, неопровержимыми.
Но тотчас вслед за тем пальцы, вцепившиеся в его
руку, разжались. Она наклонила голову и опустилась в
кресло, бледная, истомленная, с закрытыми глазами,
и махнула ему рукой, чтоб он уходил.
Было на свете нечто более великое, для которого они
дали обет пожертвовать всем: жизнью, сердцем, помыс¬
лами, счастьем.
Она отдавала его и только просила, чтобы он ушел
поскорее и чтобы она не видела, как он выйдет.
Но теперь ему было труднее расстаться с нею, чем
если бы она ухватилась за него руками. Он упал к ее
погам, целовал ей руки, лицо, глаза в припадке дикого,
страстного порыва.
— Уходи! Не могу выносить долее... Мне лучше те¬
перь. Уходи скорее!
Он через силу оторвался от нее и побежал, точно все
фурии гнались за ним вслед. Глаза его затуманились,
и он с трудом видел перед собою; голова его шла кругом,
улица кружилась перед ним.
Таня не слыхала, как он вышел. Но звук хлопнувшей
выходной двери долетел до нее. Как человек, оглушенный
ударом в голову, приходит в себя от прикосновения рас¬
каленного железа, так Таня встрепенулась при этом звуке
и рванулась к окну в надежде еще раз увидать Андрея.
Но он уже скрылся за воротами. Ушел, ушел навсегда!
Он был жив еще, но для нее он погиб, и все, казалось,
рухнуло для нее в этой страшной, неестественной, непо¬
стижимой потере. Она не могла долее бороться со своим
горем. Побежденная, она закрыла лицо руками, упала на
кушетку и залилась горячими неудержимыми слезами. Ей
казалось, что она жизнь свою выплачет слезами. Она бы
не поверила, что у нее такой запас слез. Они лились меж¬
ду пальцами, обливая ей руки, покрывая мокрыми пят¬
нами подушку, между тем как все ее тело дрожало и
грудь разрывалась от конвульсивных, безумных рыданий.
Ее любовь, ее молодость, ее жизнь — все было разбито и
погружено в черную пустоту, обрушившуюся на нее.
Дело! Россия! Они не существовали для пее в эту
314

минуту. Она думала только о себе, о своем несчастий —
бесконечном, безмерном, которое будет длиться до по¬
следнего ее вздоха...
Оставим ее с ее горем. Ее припадок отчаяния прой¬
дет — не сегодня и не завтра, но со временем, — и сде¬
лает из нее другую женщину. Она не была бы так по¬
давлена, если б ей пришлось пройти через это испытание
несколькими годами позже. Но ей выпало на долю начать
с самого тяжелого.
ГЛАВА XI
ПОСЛЕДНЯЯ ПРОГУЛКА ПО ГОРОДУ
Великий день настал. С самого рассвета Андрей уже
не спал, а только дремал, просыпаясь каждые четверть
часа из боязни опоздать.
Полоса яркого света, врывавшаяся в прореху шторы,
играла на стене против кушетки, предвещая великолеп¬
ную погоду. По его расчетам, ему следовало встать, когда
светлая полоса достигнет угла комода. Но он предпочел
подняться раньше.
Он снял постельные принадлежности с кожаной ку¬
шетки, служившей ему вместо кровати за время его
пребывания в конспиративной квартире, аккуратно сло¬
жил их и спрятал в желтый комод, стоявший у стены.
— Сегодня я буду ночевать в крепости, если меня
не убьют на месте, — сказал он самому себе.
Слова эти он произнес самым простым, обыкновенным
голосом, как будто речь шла о погоде.
Задвинув ящик комода, он поднял обе шторы на
окнах.
Он был в это утро в каком-то особенном настроении,
столь же далеком от унылой покорности, как и от экзаль¬
тированности и вообще от какой бы то ни было страст¬
ности. Он впал в равнодушно-холодное состояние души
человека, покончившего все счеты с жизнью, которому
нечего более ждать впереди, нечего бояться и нечем по¬
делиться с другими. Правда, ему предстояло еще совер¬
шить свой подвиг. Но так много препятствий уже удалось
преодолеть на пути, что то немногое, что оставалось сде¬
лать, казалось ему до такой степени несомненным и не¬
избежным, что он считал его почти совершившимся.
315

Будучи еще в живых и в полном обладании нрав¬
ственных и физических сил, он в то же время испытывал
странное, но совершенно реальное ощущение, что он уже
умер и смотрит на себя, на всех близких и на весь мир с
ровным, несколько сострадательным спокойствием по¬
стороннего наблюдателя.
Вся его жизнь ясно представилась ему в мельчайших
подробностях — каждая из них в соответственной пер¬
спективе. Он подумал о Тане, о друзьях, оставляемых за
собою, о партии, о России, но с таким спокойным, бес¬
страстным чувством, как будто все связывавшее его с
жизнью отошло на громадное расстояние. Теперь в нем
не было и следа тех горячих, волнующих порывов, ка¬
кими душа его была полна в Дубравнике, и он радовался
этому. Он знал, что когда все кончится для него и когда,
без страха и злобы, он завершит дело своей жизни и
станет наконец лицом к лицу с великою торжествен¬
ностью смерти, то снова переживет те прекрасные, воз¬
вышающие дух чувства, и они поддержат его в послед¬
нем испытании. Но покуда он подавлял в себе горячие
порывы, как только они загорались. Ему необходимо
было сохранить все свое хладнокровие и самообладание.
Холодная, несокрушимая воля, выкованная железной
необходимостью, больше всего нужна была ему в данную
минуту.
Он был одет и совершенно готов, когда дверь тихонько
отворилась и вошел Ватажко. Он приехал в Петербург
по делам партии и, между прочим, принял на себя не¬
большую функцию в предстоящем деле. Как временный
посетитель, Ватажко тоже поселился в конспиративной
квартире и спал в соседней комнате. Он давно был уже
на ногах и ждал часа, когда нужно будет разбудить
Андрея, на случай, если бы он проспал.
— Вы уже встали? — воскликнул он вместо привет¬
ствия.
Ватажко имел серьезный вид, но в то же время ка¬
зался смущенным. Ему очень хотелось провести лишние
полчаса в обществе Андрея, но он боялся, что ему, мо¬
жет быть, неприятно его присутствие.
Андрей, не произнося ни слова, дружески кивнул ему
головой. Он почти не замечал впившегося в него глазами
молодого человека. Ватажко представлялся ему какой-то
тенью.
— Один из ваших часовых, — нерешительно загово¬
рил Ватажко, — спрашивает, можно ли ему прийти про¬
316

ститься с вами теперь, так как это не удастся, когда вы
оба будете на месте действия. Он говорит, что знаком
с вами, и надеется, что не потревожит вас.
— Нисколько. Я очень рад с ним повидаться, — от¬
вечал Андрей из чувства товарищества, хотя лично он
оставался так безучастен, что даже не спросил, как зовут
часового. Лишь после некоторой паузы он заметил свою
оплошность и спросил, кто он такой.
— Зацепин, — отвечал Ватажко. — Вы с ним позна¬
комились, когда он уезжал за границу, а вы возвраща¬
лись в Россию.
— Ах да! — сказал Андрей.
Он вспомнил переправу через границу, немецкую
гостиницу, шумные споры; но как далеко все это отошло
теперь!
Зацепин явился немного позже. Сначала он вел себя
сдержанно, под впечатлением необыкновенных обстоя¬
тельств их встречи. Но к нему скоро вернулась его обыч¬
ная живость, громкая речь и жестикуляция старого вояки.
В наружности и обхождении Андрея не было ничего
внушающего сдержанность и торжественность; он только
имел более задумчивый и рассеянный вид, чем обыкно¬
венно.
Они вспомнили про свою встречу на границе, заго¬
ворили про Вулич, Давида и даже Острогорского. Зацепип
вернулся в отечество три месяца тому назад через юж¬
ную границу. Так как большую часть времени он провел
в Одессе, то Андрей стал расспрашивать его про тамош¬
них революционеров — Левшина, Клейна и других. Что
ему было до них теперь? — и он мысленно улыбался
своему собственному любопытству. Но он испытывал ка¬
кое-то странное удовольствие от совершенно бесполезных
ему сведений; оно походило на бросание камней в глубо¬
кую пропасть, откуда не доносятся даже звуки падения.
Они говорили обо всем, но ни разу не коснулись дела,
на которое им всем нужно было двинуться через не¬
сколько минут. Неминуемость чего-то необыкновенного
проявлялась лишь некоторыми остановками и перерывами
в разговоре. За чаем Зацепин рассказал Ватажко, как
дворник принял его за полицейское начальство из-за его
военной выправки и повелительного голоса. Оба рассмея¬
лись. Андрей слабо улыбнулся. Он выпил чаю и съел
кусочек хлеба, «по принципу», памятуя связь между ду¬
хом и телом.
По поводу зацепинской истории Ватажко, в свою оче¬
317

редь, стал несвязно рассказывать как раз нечто подоб¬
ное, случившееся с ним.
— Пора! — прервал его Андрей на полуслове, взгля¬
нув на часы. Они тотчас же замолкли и с серьезными ли¬
цами поднялись со своих мест. Они попрощались скоро и
просто. Им всем было не до слов. Оба товарища расцело¬
вались с Андреем.
— Желаю тебе успеха, брат! — сказал Зацепин, об¬
ращаясь к нему на ты в первый и последний раз.
Ватажко с Зацепиным вышли на черную лестницу,
по которой они могли спуститься незамеченными. Андрей
оставался еще дома, так как ему нужно было прождать
еще минут двадцать. По условленному плану ему пред¬
стояло явиться последним на поле действия, чтобы, по
возможности, не подвергаться риску: его могли бы заме¬
тить и постыдно схватить, прежде чем он успеет что-ни¬
будь сделать.
Оставшись один, Андрей почувствовал себя легче, чем
на глазах у товарищей. Его не огорчало, что никто боль¬
ше не являлся с ним прощаться. Но он все еще не в
состоянии был сосредоточиться. Несвязные обрывки мыс¬
лей и беспорядочные воспоминания кружились в его
голове с такой лихорадочной быстротой, что у него окон¬
чательно пропала способность считать время. Каждые
две минуты, он смотрел на часы, вполне убежденный, что
ему уже пора двигаться, и каждый раз приходил в из¬
умление, что время так медленно идет. Если бы не дви¬
жение секундной стрелки, он бы подумал, что его часы
остановились.
Когда стрелка достигла наконец назначенного преде¬
ла, он надел шляпу и вышел на улицу из дома, на свою
последнюю прогулку по городу. Ему еще раз придется
прогуляться по улицам... Но не пешком, а на колеснице.
Он быстро повернул за угол Екатерининской площади,
где находилась конспиративная квартира, чтобы как
можно скорее отрезать всякое сообщение с домом, в кото¬
ром он жил. Потом он замедлил шаги и пошел обыкно¬
венной походкой, разглядывая широкую полосу неба,
простиравшуюся вдоль улицы над его головой.
Вечно спокойное, бессмертное солнце ярко светило на
своем пути к зениту, разливая потоки благодатного света
на хлопотливый, деловой город, на плодоносную землю и
на глупых, драчливых людей. Неизменное, непорочное,
оно смотрело, как любящее, широко раскрытое око, удив¬
ляясь неспособности своих любимых детей сделать луч¬
318

шее употребление из теплоты, радости и жизни, проли¬
ваемых им.
Тонкие белые облака, похожие на расчесанную
шерсть, плыли в глубине лазурного свода. Воздух был
неподвижен и прозрачен. Выпал один из немногих пре¬
красных весенних дней, так скупо уделяемых природой
северной столице и которыми так дорожат ее обитатели.
Андрею тоже было приятно созерцание чудного ясного
неба: он знал теперь, что прогулка царя не будет отложе¬
на из-за дурной погоды.
Для него это обстоятельство имело большое значение,
так как за несколько дней конспираторы были извещены,
что в предполагавшихся передвижениях двора произошла
неожиданная перемена. Царь собирался в свое летнее
путешествие раньше обыкновенного и мог выехать из
города через два или три дня. В данном случае подобный
день был чистой находкой.
Расстояние до Дворцовой площади, на которой долж¬
но было совершиться нападение на царя, было довольно
значительное. Но Андрей предпочел пройти его пешком,
так как это давало ему больше независимости от разных
случайностей. Он легко мог рассчитать свои шаги так,
чтобы не прийти ни одной минутой раньше, ни одной
минутой позже. Кроме того, как пешеход он меньше об¬
ратил бы на себя внимания при приближении к месту
царской прогулки, которое обыкновенно охранялось мно¬
жеством шпионов.
Андрей прошел Лафонскую улицу, Преображенский
плац и конец Таврической улицы частью вместе с люд¬
ским потоком прохожих, частью против него. Равнодушно
воспринимал он впечатления от лиц — молодых, старых,
веселых, угрюмых; лошадей, карет, лавок, полицейских —
и все моментально забывал, как только проходил мимо,
стараясь лишь идти известным размеренным шагом. Та¬
ким образом он достиг угла Таврического сада, где слу¬
чайная встреча с двумя совершенно незнакомыми ему
лицами окончательно нарушила его душевное равновесие
и внесла целую бурю в его сердце, которое, казалось ему,
было застраховано от подобных треволнений.
Эти чужие ему люди, так некстати попавшиеся на¬
встречу, были молодая девушка и юноша из учащейся
молодежи — по всему судя, влюбленные. Они вышли из
Греческой улицы и, беседуя, шли рука об руку вдоль
решетки Таврического сада. Они улыбались и с любовью
смотрели друг другу в глаза. Молодой человек тихим го¬
319

лосом говорил девушке, очевидно, что-то очень нежное,
судя по ее сияющему лицу. Они шли медленно, почти
нехотя, под бременем счастья, не обращая внимания ни
на что окружающее.
Но Андрей не мог оторвать глаз от этой девушки:
она была так поразительно похожа на его Таню. Ростом
она была немного выше, и нижняя часть ее лица была
несколько тяжелее; но цвет лица и особенно посадка го¬
ловы, продолговатые брови, напоминавшие расправлен¬
ные крылья птицы, и нечто такое, что придает индиви¬
дуальность лицу и всей фигуре, были Танины. Она была
даже одета в темно-синее — любимый цвет Тани.
Андрей дорого бы дал, чтобы заглянуть ей в глаза!
Он был уверен, что они будут точь-в-точь те глаза, кото¬
рых ему не суждено больше увидеть. Но лицо девушки
было обращено к нему в профиль, и она ни разу не взгля¬
нула в его сторону. Она тем не менее очаровала его и
растопила его сердце, пробудив в нем чувства и воспо¬
минания, которые, думал он, заснули в нем вечным сном.
Суровое настроение человека, идущего навстречу роковой
судьбе, не устояло против этого видения. Его застывшее
сердце снова забилось горячей человеческой любовью,
когда он мысленно посылал вслед милой девушке поже¬
лания счастья в жизни и избавления от ударов, которые
выпали на долю ее сестре.
Девушка шла, улыбаясь и краснея и вовсе не подо¬
зревая, какие ощущения она вызвала в незнакомце, мимо
которого она промелькнула. Оба повернули за угол и
исчезли. Но Андрей не так скоро совладал с собою. Ледя¬
ная кора, которою ему удалось благодаря усилиям воли
покрыть все свои чувства, взломалась, и целое море го¬
речи и озлобления вырвалось наружу. Он не в силах
был одолеть его и снова заковать его льдом. Образ Тани
стоял перед ним уже не в виде далекой тени, но полный
тепла и жизни, страданий, любви и красоты — так же
близко и так же реально, как и та девушка, которая толь¬
ко что прошла мимо него.
Что с нею, бедною, теперь? Что будет с нею сегодня
ночью, когда то, на что он идет, станет совершившимся
фактом? Как перенесет она удар, когда он погибнет?
Мысли, одна другой печальнее, овладели им, и он чув¬
ствовал себя беззащитным.
Зачем они полюбили друг друга? Зачем они встрети¬
лись?.. Поплатиться так жестоко за несколько месяцев
счастья!.. Картины прошлого, одна за другой, вырастали
320

Блестящая плеяда

в его воображении во всей своей прелести, во всей своей
мучительности. Их любовь, это лицо, эти глаза, горящие,
казалось, бесконечным счастьем... А потом — то же лицо,
искаженное мукой последнего свидания!
Андрей механически шел своей настоящей дорогой,
но мысли его были далеко. Поглощенный ими, он не за¬
метил, что пешеходы, которых он до того опережал своим
скорым, хотя и неторопливым шагом, теперь обгоняли
его. Бессознательно он замедлил ход. Он миновал Таври¬
ческий сад, прошел длинную Кирочную и часть Литей¬
ной, и только у Пантелеймоновской церкви у него мельк¬
нула мысль, что он как будто идет медленнее, чем сле¬
дует. Он посмотрел на часы, и кровь застыла в его жилах;
сердце перестало биться на секунду от ужасного откры¬
тия: он опоздал! Оставалось всего три минуты, а ему еще
предстояло пройти с версту! Царь может назначить вы¬
езд на завтра, и тогда он уже не выйдет на прогулку!
Любовь, жалость, мечты, печали — все было сразу
отброшено и исчезло во мгновение ока, как стая воробьев
исчезает с хлебного поля, когда в них кинут камнем.
Весь бледный, Андрей бросился вперед, толкаемый и му¬
чимый ужасною мыслью, что он все погубил своею глу¬
пою сентиментальностью. Он предпочел бы бежать, но
это обратило бы на него внимание полиции. Вперед, впе¬
ред! Он продолжал идти, но зашагал с такой быстротой,
что опережал извозчиков, проезжавших по мостовой. Он
пронесся стрелой по Пантелеймоновской улице, через
мост, мимо Летнего сада, пе чувствуя ни малейшей уста¬
лости. Страх, казалось, удвоил его силы, но это была
только иллюзия; ужас, терзавший его и заставивший уси¬
ленно биться его сердце, на короткое время поднял было
его силы; но вместе с тем он подкашивал их. Когда Анд¬
рей проходил Марсово поле, то почувствовал, что у него
захватывает дух. Но —■ вперед, вперед! Он может еще
поспеть, царь иногда опаздывает на несколько минут.
И он снова ринулся, удваивая усилия, чтобы идти тем же
скорым шагом...
Он задыхался. В груди у него кололо, как будто она
была пронизана сотнею игл. Каждые несколько шагов
стоили ему все больших и больших усилий.
Физическое ощущение, испытываемое им в этом бе¬
шеном беге, сразу напомнило ему другой случай из его
юных дней, когда он мчался, преследуемый по пятам,
через леса и болота, и лошадь пала под ним, а его спасе¬
ние зависело от того, достигнет ли он города раньше
322

своих преследователей. Но и тогда, в погоне за свободою
и жизнью, он наполовину не так стремился достичь своей
цели, как теперь, в бешеной погоне за смертью. Но ему
некогда было заниматься сравнениями и контрастами.
«Вперед, вперед!» Он быстро перешел Марсово поле, на¬
сколько позволяли ему падавшие силы. Он не смотрел
уже более на часы, чтобы не терять ни секунды драго¬
ценного времени, но он слишком хорошо знал, что он
опоздал. И все-таки он мчался с нечеловеческой энергией.
«Вперед, вперед!» Всего оставалось пройти еще две ули¬
цы. Но уже земля уплывала под ним, и ноги его дрожа¬
ли. Ему оставалось одно: либо замедлить шаги, либо
грохнуться оземь и быть подобранным полицией, как
пьяный. Да и какой смысл имело бы ворваться в цепь
шпионов, напоминая собою человека, только что сбежав¬
шего из сумасшедшего дома?
Он пошел медленнее. Когда он свернул в узкий пере¬
улок около дворца, где Ватажко поджидал его, он имел
уже сдержанный и приличный вид, хотя в душе его были
смерть и отчаяние. Он не сомневался более, что все дело
пропало из-за него: он прочел это на расстроенном лице
своего часового.
— Что? Опоздал? — спросил он дрожащим голосом,
заранее предвидя ответ.
— Нет, но я этого опасался, — сказал Ватажко. —
Царь делает сегодня более длинную прогулку по случаю
хорошей погоды.
Андрей вздохнул с облегчением. Слова Ватажко при¬
вели его в себя и почти уничтожили усталость, вызван¬
ную скорее нравственным напряжением, чем физическим.
— Ничего такого не случилось, что вас задержало? —
справился Ватажко.
— Ничего решительно, — сказал Андрей. — Я буду
ждать здесь, на скамье, — прибавил он, указывая на ка¬
менное сиденье возле тротуара. — Ступайте и пустите в
ход часовых.
Оставшись один, Андрей поднял вверх правую руку.
Он хотел убедиться в ее твердости. «Не совсем!» Паль¬
цы немного дрожали. Он подождал немного и несколько
минут спустя поднял ее снова. Он убедился теперь, что
рука больше не дрожит. Он был совершенно готов и спо¬
койно ждал.
Еще несколько минут прошло, и он увидел высокую
фигуру Зацепина, медленно направлявшегося к нему.
21*
323

Андрей поднялся ему навстречу. Зацепин должен был
подать окончательный сигнал к действию.
Лицо Зацепина было торжественно и даже печально.
Когда они очутились совсем близко друг к другу, он
устремил на Андрея многозначительный и в то же время
почтительный взгляд, сделав головою утвердительный
кивок, похожий на поклон.
— Говорите! — произнес Андрей.
Он понял, что сообщение было благоприятное, но в
такую серьезную минуту ему захотелось услышать что-
нибудь еще более утвердительное.
— Царь вышел на свою обычную прогулку, — про¬
шептал Зацепин.
Андрей кивнул головой и двинулся вперед, сделав
едва заметное движение рукой Зацепину, чтобы он про¬
ходил.
Теперь настал его черед!
Он находился еще на расстоянии трехсот шагов от
Дворцовой площади, когда попал в самый рой царских
шпионов и охранителей. Некоторые из них стояли непо¬
движно на своих местах, другие следили за всеми улица¬
ми, ведущими к месту царской прогулки, чтобы не пу¬
скать туда посторонних, и арестовывали всех мало-маль¬
ски подозрительных прохожих — мужчин и женщин.
Один из охранителей, седовласый почтенный господин,
которого Андрей никогда бы не принял за шпиона, подо¬
шел к нему.
— Потрудитесь, — сказал он вежливым, но решитель¬
ным голосом, — пройти другой дорогой.
— Почему это? — спросил Андрей, подвигаясь, од¬
нако, на несколько шагов вперед.
— Здесь строго воспрещается проходить кому бы то
ни было, — продолжал пожилой господин, идя с ним
рядом. — Вернитесь тотчас же, если не хотите нарваться
на неприятности.
Андрей пожал плечами.
— Но я ничего не вижу на улице, что мешало бы
людям идти по ней, — сказал он, напуская на себя удив¬
ленный вид и все более подвигаясь вперед.
Почтенный господин сделал знак рукой, и два молод¬
ца в штатском платье, стоявшие шагах в тридцати, бро¬
сились к Андрею, очевидно, с намерением задержать его.
Положение Андрея становилось критическим. Он остано¬
вился, намереваясь вступить в препирательство со шпио¬
нами и надеясь выиграть еще несколько минут.
324

Но конспираторы хорошо рассчитали свои движения.
В этот самый момент царская собака показалась в конце
улицы, и шпионы мгновенно исчезли. Царь должен был
проходить через минуту, и к этому времени дорога долж¬
на была быть свободной.
Андрей шел медленно и беспрепятственно достиг угла
улицы.
Царь появился в эту минуту в нескольких шагах поза¬
ди памятника Александру I, стоящего против дворца.
Из окна одного дома, выходящего на площадь, два
молодых человека в сильном волнении следили за проис¬
ходившим. Жорж был один из них. Он видел столкнове¬
ние Андрея с тремя шпионами и уже считал дело про¬
павшим. Но вот показался всероссийский самодержец,
заворачивавший за угол памятника, и навстречу ему дви¬
гался Андрей, спокойный, непоколебимый, как судьба.
Завидев незнакомца, царь вздрогнул, но все-таки продол¬
жал идти вперед.
С замиранием сердца Жорж следил, как шаг за шагом
уменьшалось расстояние между ними до тех пор, пока
ему не показалось, что их разделяло всего несколько ша¬
гов... и все-таки ничего еще не произошло, и они продол¬
жали сходиться... Чего же он ждет? Что бы это могло
значить? Но Жорж ошибался: расстояние, казавшееся в
перспективе таким ничтожным, на деле было еще шагов
двадцать.
Тут, по установленным правилам, Андрей должен был
снять шляпу и оставаться с обнаженной головой, пока его
государь и повелитель будет проходить. Но вместо того
чтобы выполнить этот акт верноподданничества, Андрей
опустил руку в карман, выхватил револьвер, прицелился
и выстрелил в царя.
Пуля попала в стену дома, саженях в двадцати поза¬
ди царя, почти под самый карниз. Андрей дал промах;
револьвер сильно отдавал, и им нужно было целиться в
ноги, чтобы пуля не перелетела через голову. Андрей
открыл это слишком поздно. Секунду он стоял, ошелом¬
ленный неудачею, опустивши руки. Но в следующий же
момент он бросился вперед, с бледным лицом и сдвину¬
тыми бровями, делая выстрел за выстрелом. Царь, тоже
бледный, подобрал полы своей шинели и пустился бе¬
жать из всех сил. Но он не потерял присутствия духа.
Вместо того чтобы бежать прямо, он делал зигзаги и та¬
ким образом не давал своему преследователю возмож¬
325

ность целиться. Одна только пуля пронизала капюшон
его шинели, остальные же пролетели мимо.
Меньше чем в минуту Андрей израсходовал все свои
шесть зарядов. Между тем куча шпионов, которых преж¬
де не было видно, стала сбегаться со всех сторон и все
увеличивалась. Жорж видел, как они, разъяренные, окру¬
жили Андрея. Сперва они все держались поодаль, боясь
приблизиться к нему. Но, видя, что он безоружен и не
оказывает никаких признаков сопротивления, они сразу
набросились на него. Жорж только слышал их яростные
крики и возгласы; закрыв лицо руками, он ничего больше
не видел.
Андрея, полуживого, увезли в тюрьму. Но он опра¬
вился понемногу и в свое время был предан суду, приго¬
ворен к смерти и казнен.
Он погиб. Но дело, за которое он умер, не погибло.
Оно идет вперед от поражения к поражению и дойдет до
конечной победы, которая в этом печальном мире может
быть достигнута только страданиями и самопожертвова¬
нием немногих избранных.
1889

ГШП071Ы-ЙЯ
РОССИЯ

Издания Исполнительного комитета «Народной воли».
■ *4
, «ТОРОЙ
ВЛРОДПи! ВОЛЯ
социяьно-тгамюцю^
0В03?*Н1Е
ИСПЗДНИТВЛЬЙЛГ0
КОМИТЕТА.
ОТЪ ИСПОЛНИШЬНАГО КОМИТЕТА
Сегодня, 1 марта 1881 года, согласно постановлен И*.пол •
ьительнаго Комитета огь 26 августа 1879 г, приведена въ
исподнен1е казнь Александра И двумя агентами Исп Ком.
Имена этих» мужественных» исполнителей революцюннаго
правосумя Исп. Ком. пока не считает» возможным» опуоли •
ковать.
Два года усилш и тяжелых» жертв» увенчались усп*хсмъ.
Отныи* вся roceia можетъ убедиться, что настойчивее и упор¬
ное ведеи'ш борьбы способно сломить даже ьЪковсй деспотизм!,
Романовых».
Исп. Ком. считает» необходимым» снова напомнить во всеу-
слышание, что он» неоднократна предостерегал» нын* умерша-
го тирана, неоднократно увещевал» его—покончить свое чело-
вЬкоуб!Й:твенное самоуправство и возвратить Росой ея есте¬
ствен ныл права Вб4мъ извВстно, что тиранъ не обратилъ вни-
машя на вс-Ъ предостережена, продолжая прежнюю политику.
Онъ не мот» воздержаться даже огь казней, даже такихъ воз¬
мутительно несправедливых!,, хакъ казнь Квктковскаго. Репрсс-
caAin—продолжаются. Исп. Ком., все время не выпуская ору¬
жия мзъ рук», постановил»—привести казнь ьадъ деспотом» въ
исполнеше во что бы то ни стало. 1 марта это было исполнено
Обращаемся кв вновь воцарившемуся Александру 111 съ на¬
гом кканк-мъ, что историческая справедливость существует,
и для него, как» дли вскхъ. Poccia, истомленная голодомъ,
измученная самоуправством» администрации, постоянно теря¬
ющая силы сыновъ своих на виЛлицах», на каторг*, въ
ссыпках», въ томительном» бездействии, вынужденном» суще¬
ствующим» режимом», Россия не можетъ житьтакъ до-
л*е. Она требует» простора, она должна возродиться согла^
сно своим» потребностям», своикъ желанммъ, своей вол*.
Напоминаем» Александру III, что всяшй насилователь Воли
Народа, есть народный врагъ . . и тирань. Смерть Алексан¬
дра II показала, какого возмездия достойна такая роль.
Исп. Ком. обращается къ мужеству и патрютизму русскихъ
граждан» съ просьбой о поддержк*, если Александр» ИГ вы¬
нудить револющонеровъ вести борьбу съ ним».
Только широкая энергичная самодеятельность народа, толь¬
ко активная борьба веЬхъ чеотныхь граждан» противъ деспо¬
тизма, может» вы весть Focciio на путь свободна») и самостоя¬
тельного развитая.
Исп. К.ом., 1 марта 1881 года,
"lino г раф1я^РОдаОожГ"2марга 1881™
"" *— <ЧШ/ду»м, .
"'Ч'иайстичеспиит чаРчимик*.
-Г
4<nr.i,.. , ТВ01 брат
11 /чалкн.н
1,14 Гыт*- И .чж-
"Лчть г
■с-л,
7III PI. „ "••Х-Ы
Р°Да Напл ^1-*Вя Р* тгJ, 1, „ 'Ч 1 ',н ■»•
■* -«poS : - 4to oV^? ламе
- «“S
E -^532SSr ’*£232}
«СТОЛ,
4Д
32S

П. А. КРОПОТКИН. ИЗ КНИГИ «ЗАПИСКИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА»
П. А. Кропоткин (1842—1921 гг.) — выдающийся ученый, ре¬
волюционный деятель России и Европы, автор многочисленных
работ по географии и геологии, истории литературы и революци¬
онного движения, происходил из известной фамилии смоленских
князей Кропоткиных. Получил образование в Пажеском корпусе.
Во время учебы в 1859—1861 гг. издавал рукописную газету, ко¬
торую сам составлял, редактировал и распространял. Основная
идея ее — свободная Россия со свободными учреждениями.
В 1862 г. окончил Пажеский корпус. Учился также на физико-ма¬
тематическом факультете, по окончании которого служил казачь¬
им офицером в Сибири (в Чите и Иркутске). Страстью этих лет
для Кропоткина были путешествия и изучение Восточной Сиби¬
ри, Амура и Маньчжурии. Кроме того, а может быть, и главным
образом он преследовал цели оживить край новыми учреждения¬
ми и прогрессивными законами, имея в виду свое влияние и свя¬
зи. Но если в области географических исследований ему сопут¬
ствовал успех, его работы публиковались в различных номерах
^Русского Вестника» за 60-е годы, то на поприще общественно¬
государственной ему всюду встречались непреодолимые препят¬
ствия и он вскоре понял, что никакая общественно-полезная дея¬
тельность на базе государственных учреждений и официальных
гаконов России невозможна. Нужен иной путь, совсем иное по¬
нимание действительности. Итог жизни в Сибири сводился к при¬
знанию антинародного характера государственных учреждений и
политики царизма.
Осенью 1866 года в Сибири произошло крупное восстание по¬
ляков, высланных туда за участие в вооруженных событиях
1863 года. Будучи офицером, Кропоткин опасался, что может
быть призван для подавления поляков и потому поспешно ушел
в отставку и уехал в Петербург. Начинается новый период в
жизни, научной и общественной работе. Его избирают секрета¬
рем Географического общества и по поручению этого общества
направляют в Финляндию и Швецию для исследования леднико¬
вого периода. По итогам экспедиции была написана его моногра¬
фия, с опубликованием которой он приобрел громадный автори¬
тет ученого в географической науке. По заключению специали¬
стов, Кропоткин совершил крупное открытие, научное значение
которого не утрачено и в наше время. В эти годы Кропоткин со-
329

трудничает в известном издании «Всеобщая география» Реклю.
В начале 70-х годов он совершает первое путешествие на За¬
пад — в Швейцарию и Бельгию, где знакомится с рабочим дви¬
жением и общественной жизнью Запада, вступает в Юрскую фе¬
дерацию Интернационала, являвшуюся в то время центром но¬
вейшего анархизма. Идеи и практика анархизма оказались созвуч¬
ными и близкими Кропоткину. Там же он знакомится с работа¬
ми Бакунина, полностью принимает основные их идеи. Да и сла¬
ва первого революционера-анархиста была в этот период в зени¬
те. Следует, однако, заметить, что личного знакомства Кропотки¬
на с Бакуниным не произошло. По возвращении (осенью 1872 г.)
в Россию Кропоткин сближается с чайковцами и входит в их ор¬
ганизацию. Начинается практическая революционная деятель¬
ность в подполье. Об этом событии в «Записках революционера»
Кропоткин писал: «Наш кружок оставался тесной семьей друзей.
Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чи¬
стых и нравственно выдающихся людей, как те человек 20, ко¬
торых я встретил на первом заседании кружка Чайковского.
До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью» 1.
Кружок Чайковского, действительно, представлял собой явление
исключительное. В нем принимали участие личности историче¬
ского значения: М. Натансон, А. Желябов, С. Перовская, И. Куп¬
риянов, С. Кравчинский и др. Но кроме того, кружок исповедо¬
вал, а отчасти и сам разрабатывал исключительно высокие нрав¬
ственно-этические нормы поведения в общественной деятельно¬
сти и в личной жизни. Это обстоятельство имеет большое значе¬
ние еще и потому, что чайковцы явились полной противополож¬
ностью нечаевцам, допускавшим и практически использовавшим
любые средства борьбы, в том числе н те, которые компромети¬
ровали революционные организации.
Высокая требовательность к самому себе, подкупающая нрав¬
ственная ответственность за слово и поступок составляют исклю¬
чительную особенность Кропоткина как личности во все времена
его долгой жизни. В освободительное движение Кропоткин во¬
шел как кающийся дворянин. Он возненавидел прошлое и на¬
стоящее той среды, из которой вышел сам, считая себя должни¬
ком народа. Впоследствии он об этом писал так: «А нам, детям
бывших помещиков, по сию пору краска бросается в лицо при
одной мысли о том, что делали наши отцы»2. Приняв теорию
долга, Кропоткин всецело становится на защиту интересов наро¬
да. В кружке чайковцев на его долю выпало ведение пропаганды
среди рабочих столицы, где его беседы и лекции о рабочем дви¬
жении Запада и Интернационале пользовались большим успехом.
Основное направление бесед и лекций сводилось к доказатель¬
ству необходимости участия широких масс народа в революцион¬
ном преобразовании. Он исключал мирный путь развития и про¬
поведовал неизбежность революции в России. Около двух лет про¬
должалась работа в рабочей среде.
Кропоткин представлял незаурядную силу и как теоретик и
лидер определенного течения общественной мысли. Именно ему
дано поручение составить проект программы кружка. Нельзя от¬
1 Кропоткин П. А. Записки революционера. М.—Д., 1933,
с. 188.
2 Кропоткин П. А, Анархия, ее философия и идеал. М.,
1906, с. 41.
330

рицать верность утверждения, что чайковцев объединяла не про¬
грамма, а единство нравственного настроения и идея долга перед
народом, однако развитие разносторонней деятельности кружка н
укрепление связи с периферией вызывало потребность в сформу¬
лированных идейных принципах. Другими словами, требовалась
программа, в которой необходимо было определить задачи рево¬
люционной борьбы в России, используя опыт и теорию других,
наиболее развитых стран западного мира. Программа получила
такое название: «Должны ли мы заниматься рассмотрением идеа¬
ла будущего строя?» На поставленный вопрос дан положитель¬
ный ответ, и далее определяется тот идеал, ради которого необ¬
ходима борьба. Речь идет о строе общественных и частных отно¬
шений, где торжествует братское сожительство и высокое нрав¬
ственное согласие. Для достижения цели потребуются радикаль¬
ные преобразовательные меры. Вот некоторые из них: «Земля
объявляется собственностью всех, всего русского народа. Ника¬
кого вознаграждения за отобранную землю не полагается... По¬
мещики, оставшиеся в живых, могут обрабатывать землю нарав¬
не с прочими крестьянами. Всякая фабрика или завод поступает
во владение рабочих» 1. Признается необходимость ликвидации
разделения между умственным и физическим трудом, в которой
главная роль отводится школе: она обязана подготовить здоро¬
вых работников, одинаково способных как к дальнейшему ум¬
ственному труду, так и к дальнейшему физическому труду2. Про¬
возглашался принцип всеобщности труда для общества и отдель¬
ной личности, а будущая система организации и управления про¬
изводством и общественной жизнью должна быть основана на
принципах полного равенства и федерализма, а не на принципе
централизма, пороки которого нельзя устранить и предвидеть, в
силу того, что сам принцип централизма в любой области и
особенно — в политической предполагает неравенство в подав¬
лении одних другими, большинства меньшинством или наоборот.
Торжество народных интересов невозможно без революции, толь¬
ко революционным путем можно видоизменить социальный и
культурный облик страны, но революция может победить только
тогда, когда она будет народной, когда потребность в ней ощу¬
щается большинством народа. Вот буквальное выражение этой
мысли: «Прежде всего, мы глубоко убеждены в том, что никакая
революция невозможна, если необходимость в ней не чувствует¬
ся в самом народе. Никакая горсть людей, как бы энергична и
талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания,
если сам народ не доходит в своих лучших представлениях до
сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым
он недоволен, кроме восстания» 3. Непосредственной задачей для
революционеров и интеллигенции является проникновение в фаб¬
рично-заводскую и крестьянскую среду, чтобы стать во главе
протеста и гнева народа. В сущности, это и есть обоснование
хождения в народ. Так выглядят главные вехи мировоззрения
Кропоткина перед его арестом.
Он намеревался идти в народ. Но в марте 1874 г. был аресто¬
ван. Мечта не осуществилась. Через два года заключения уда¬
лось бежать. Друзья по кружку блестяще организовали побег.
1 Революционное народничество, т. 1. М., 1964, с. 78.
2 Там же, с. 66.
3 Революционное народничество, т. 1. М., 1964, с. 86.
331

Начиналась новая жизнь в Швейцарии, Франции и Англии. Но и
на земле западного мира Кропоткин остается выдающимся уче¬
ным и не менее знаменитым революционером. Специалисты-исто¬
рики и философы называют его самым авторитетным теоретиком
революционного анархизма. Будучи учеником и последователем
Бакунина, Кропоткин, однако, вошел в историю анархизма само¬
стоятельным теоретиком этого направления. В своих многочис¬
ленных работах, таких, например, как «Анархия, ее философия
и идеал», «М. А. Бакунин, речь бунтовщика», «Взаимопомощь как
фактор эволюции», «Завоевание хлеба», «Записки революционера»,
«Великая французская революция» и многих других Кропоткин
дает развернутое и увлекательное изложение своего учения.
Для него анархизм — это прежде всего система взглядов, фи¬
лософия природы и общества. Природа и общество рассматрива¬
ются в определенном единстве с выделением как общих его черт,
так и принципиальных различий. Как борьбу, так и взаимопо¬
мощь он находит и в мире природы, и в обществе, не абсолюти¬
зируя их. Везде проявляется приспособление и равноденствие
сил. Каждый человек представляет собой «федерацию органов пи¬
щеварения, чувств, нервной системы» *, но, находясь в федера¬
тивной зависимости, каждый орган и каждая его способность жи¬
вет самостоятельной жизнью. В процессе эволюционного хода
жизни в силу закона развития происходит нарушение равнове¬
сия, разрушается старая координация сил и их взаимоотноше¬
ний, после чего совершается своеобразный «бунт» как в природе,
так и в человеческом обществе. Человечество вступило в эпоху
кризиса, который выражается в страшном противоречии между
«сытыми и голодными». Для его разрешения Кропоткин форму¬
лирует задачу, «каким путем возможно удовлетворить потребно¬
сти всех с наименьшей затратой сил, обеспечить каждому, а
следовательно всем, наибольшую сумму благосостояния и сча¬
стья» 2.
Исходная идея бакунинско-кропоткинского анархизма есть
идея разрушения. Но разрушение, прежде всего, государственной
машипы, стоящей на страже интересов угпетателей. Государство
вредно для трудящихся еще и потому, что оно воспроизводит це¬
лый класс бюрократов, новых эксплуататоров. Кроме того, власть
развращает людей: «Самые лучшие из нас быстро испортились
бы, если бы попали во власть» 3. Государственная машина опасна
даже при социализме, ибо сохраняется возможность «полного по¬
рабощения всех»4. Государству Кропоткин противопоставляет
добровольную федерацию спизу доверху, обеспечивающую «неза¬
висимую местную жизнь» и покрывающую страну сетью артелей
и обществ. Только в безгосударственной свободе раскроется
«творческий подвиг народа». Вывод из этих положений такой:
«В революции разрушение составляет только часть работы рево¬
люционера» 5. Главное сводится к тому, чтобы возникли условия
1 К р о п о т к и н П. А. Анархия, ее философия и идеал. М.,
1906, с. 8.
2 Там же, с. 13.
3 Там же, с. 42.
4 Кропоткин П. А. Современная наука и анархия. Лон¬
дон, 1901, с. 40.
5 Кропоткин П. А. Анархия, ее философия и идеал. М.,
1906, с. 51.
332

для творчества масс в деле пересоздания общественных отноше¬
ний. Вместе с разрушением старого одновременно начинается
строительство нового, для чего нужны «люди почина и инициа¬
тивы».
Кропоткин глубоко верил в торжество революции. По его мне¬
нию, ее заслужила «вся думающая и работающая Россия». Дело
устройства послереволюционной России, по мнению Кропотки¬
на, — это дело использования творчества и разума масс. Вот те
идеи, к которым пришел Кропоткин в России. Они были обога¬
щены и более основательно аргументированы в заграничный пе¬
риод жизни. Их он пропагандировал на протяжении всей жизни.
Отражение этой жизни и отражение талантливое — в книге «За¬
писки революционера». Книга была написана в 90-е годы на анг¬
лийском языке, а в 1902 г. переведена на русский. Более полно и
тщательно выполненный ее выпуск осуществлен академическим
изданием 1933 года. Книга была переведена на все языки циви¬
лизованного мира и имела громадный успех. Этот успех объясня¬
ется глубоким отображением событий общественной и государ¬
ственной жизни пореформенной России и стран Западной Евро¬
пы. Столь масштабный охват событий всей Европы и множества
личностей, действовавших в то время, сам по себе заслуживает
серьезного внимания. Но изложение это дано в крайне своеобраз¬
ном преломлении. Здесь нашло яркое выражение кропоткинское,
т. е. анархическое понимание событий, им описываемых. По сути
дела, мемуарная книга содержит в себе идеологию и практику
анархизма второй половины XIX века. Необыкновенно важна и
ценна нравственно-этическая сторона этой книги. В ней прослав¬
ляются действительно высокие принципы революционной дея¬
тельности. Многое из литературного наследия Кропоткина и по
сей день сохраняет научный интерес, несмотря на то, что автор
выступал решительным критиком и несправедливым отрицателем
марксизма.
* * *
Бакунин в то время жил в Локарно *. Я не видел его,
и теперь крайне сожалею о том потому, что когда через
четыре года я снова очутился в Швейцарии, его уже не
было в живых. Он помог Юрским друзьям * разобраться
в мыслях и точно выразить свои стремления; он сумел
вселить в них могучий, непреодолимый, революционных!
энтузиазм. Как только Бакунин усмотрел в маленькой
газете, издаваемой Гильомом в Юрских горах (в Локле),
новую, независимую струю в социалистическом течепии,
он тотчас же приехал в Локль. Целые дни и ночи бесе¬
довал он с новыми своими друзьями об исторической
необходимости нового движения в сторону анархии. В га¬
зете он начал ряд глубоких и блестящих статей об исто¬
рическом поступательном движении человечества к сво¬
боде. Он вселил в своих друзей энтузиазм и создал тот
333

центр пропаганды, из которого впоследствии анархизм
распространился по всей Европе.
После того как Бакунин переселился в Локарно, он
создал подобпое же движение в Италии и в Испании (при
помощи симпатичного, талантливого эмиссара Фанелли).
Работу же, которую он начал в Юрских горах, продолжа¬
ли сами юрцы. Они часто поминали «Мишеля», но гово¬
рили о нем не как об отсутствующем вожде, слово кото¬
рого закон, а как о дорогом друге и товарище. Поразило
меня больше всего то, что нравственное влияние Баку¬
нина чувствовалось даже сильнее, чем влияние его, как
умственного авторитета.
В разговорах об анархизме или о текущих делах фе¬
дерации я никогда не слыхал, чтобы спорный вопрос
разрешался ссылкой на авторитет Бакунина. Рабочие ни¬
когда не говорили «Бакунин сказал то-то» или «Бакунин
думает так-то». Его писания и изречения не считались
безапелляционным авторитетом, как, к сожалению, это
часто наблюдается в современных политических партиях.
Во всех тех случаях, где разум является верховным
судьею, каждый выставлял в спорах свои собственные
доводы. Иногда их общий характер и содержание были,
может быть, внушены Бакуниным, но иногда и он сам
заимствовал их от своих юрских друзей. Во всяком случае,
аргументы каждого сохраняли свой личный характер.
Только раз я слышал ссылку на Бакунина, как на авто¬
ритет, и это произвело на меня такое сильное впечатле¬
ние, что я до сих пор помню во всех подробностях, где
и при каких обстоятельствах это было сказано. Несколько
молодых людей болтали в присутствии женщин не особен¬
но почтительно о женщинах вообще.
— Жаль, что нет здесь Мишеля! — воскликнула одна
из присутствующих. — Он бы вам задал! — И все при¬
молкли.
Они все находились под обаянием колоссальной лич¬
ности борца, пожертвовавшего всем для революции, жив¬
шего только для нее и черпавшего из нее же высшие
правила жизни.
Я возвратился из этой поездки с определенными со¬
циалистическими взглядами, которых и держался с тех
пор, посильно стараясь развивать их и облечь в более
определенную и конкретную форму.
Был, однако, один пункт, который я принял только
после долгих дум и бессонных ночей. Я ясно видел, что
великие перемены, долженствующие передать все необ¬
334

ходимое для жизни и производства в руки общества, —
все равно будет ли то народное государство социал-де¬
мократов или же союз свободных групп, как хотят анар¬
хисты, — не могут свершиться без великой революции,
какой еще не знает история. Больше того. Уже во время
французской революции крестьяне и республиканцы дол¬
жны были напрячь все усилия, чтобы опрокинуть про¬
гнивший аристократический строй. Между тем в великой
социальной революции народу придется бороться с про¬
тивником гораздо более сильным умственно и физиче¬
ски — с средними классами, которые имеют притом в своем
полном распоряжении могущественный механизм совре¬
менного государства.
Но я скоро заметил, что никакой революции, пи мир¬
ной, ни кровавой, не может совершиться без того, чтобы
новые идеалы глубоко не проникли в тот самый класс,
которого экономические и политические привилегии пред¬
стоит разрушить. Я видел освобождение крестьян и по¬
нимал, что если бы сознание несправедливости крепост¬
ного права не было широко распространено среди самих
помещиков (под влиянием эволюции, вызванной револю¬
циями 1793 и 1848 годов), освобождение крестьян ни¬
когда не совершилось бы так быстро, как в 1861 году.
И я также видел, что идея освобождения работников от
Михаил Александрович Бакунин.

капиталистического ига начинает распространяться сре¬
ди самой буржуазии. Наиболее горячие сторонники со¬
временного экономического строя отказываются уже от
защиты своих привилегий на почве права, а доволь¬
ствуются обсуждением своевременности преобразо¬
вания. Они не отрицают желательности некоторых пе¬
ремен, но только спрашивают, действительно ли новый
экономический строй, предлагаемый социалистами, будет
лучше нынешнего? Сможет ли общество, в котором рабо¬
чие будут иметь преобладающее влияние, лучше руково¬
дить производством, чем отдельные капиталисты, по¬
буждаемые личной выгодой, как в настоящее время?
Кроме того, я постепенно начал понимать, что револю¬
ции, то есть периоды ускоренной эволюции, ускоренного
развития и быстрых перемен, так же сообразны с приро¬
дой человеческого общества, как и медленная постепен¬
ная эволюция, наблюдаемая теперь в культурных странах.
И каждый раз, когда темп развития ускоряется и начи-
Петр Лаврович Лавров.
336

нается эпоха широких преобразований, может вспыхнуть
гражданская война в более или менее широких размерах.
Таким образом, вопрос не в том, как избежать револю¬
ции — ее не избегнуть, — а в том, как достичь наиболь¬
ших результатов при наименьших размерах гражданской
войны, то есть с наименьшим числом жертв, и, по воз¬
можности, не увеличивая взаимной ненависти. Все это
возможно лишь при одном условии: угнетенные должны
составить себе возможно более ясное представление о том,
что им предстоит совершить, и проникнуться достаточно
сильным энтузиазмом. В таком случае они могут быть
уверены, что к ним присоединятся лучшие и наиболее
передовые элементы из самих правящих классов.
Парижская коммуна — страшный пример социального
взрыва без достаточно определенных идеалов. Когда
в марте 1871 года работники стали хозяевами Парижа,
они не только не тронули прав собственности буржуазии,
но даже охраняли их. Вожди Коммуны грудью покрыва-
Петр Никитич Ткачев.
22 Блестящая плеяда
337

ли Национальный банк. Несмотря на кризис, парализо¬
вавший промышленность, и последовавшую от того без¬
работицу. Коммуна своими декретами охраняла права
владельцев фабрик, торговых учреждений и жилых по¬
мещений города Парижа. Между тем, несмотря на это,
когда движение было подавлено, буржуазия не зачла бун¬
товщикам скромности их требований. Проживши два
месяца в постоянном страхе, что коммунары посягнут на
их права собственности, версальцы, когда они взяли Па¬
риж, стали мстить, как будто это покушение уже было
совершено. Около тридцати тысяч рабочих, как известно,
было перебито не в сражении, а после того как сражение
было кончено. Вряд ли месть могла быть ужаснее, если
бы Коммуна приняла самые решительные меры к социа¬
лизации собственности.
Николай Константинович Михайловский.
338

Если в развитии человеческого общества, — рассу¬
ждал я, — существуют периоды, когда борьба неизбежна
и когда гражданская война возникает помимо желаний
отдельных личностей, то необходимо, по крайней мере,
чтобы она велась во имя точных и определенных требо¬
ваний, а не смутных желаний. Необходимо, чтобы борьба
шла не за второстепенные вопросы, незначительность ко¬
торых не уменьшит взаимного озлобления, но во имя
широких идеалов, способных воодушевить людей величи¬
ем открывающегося горизонта.
В последнем случае исход борьбы будет зависеть не
столько от ружей и пушек, сколько от творческой
силы, примененной к переустройству общества на новых
началах. Исход будет зависеть в особенности от сози¬
дательных общественных сил, перед которыми на вре¬
мя откроется широкий простор, и от нравственного влия¬
ния преследуемых целей, ибо в таком случае
преобразователи найдут сочувствующих даже в тех клас¬
сах, которые были против революции. Борьба, происходя
на почве широких идеалов, очистит социальную атмосфе¬
ру. В таком случае число жертв как с той, так и с другой
стороны будет гораздо меньше, чем если бы борьба ве¬
лась за второстепенные вопросы, открывающие широкий
простор всяким низменным стремлениям.
Проникнутый такими идеями, я возвратился в Рос¬
сию *.
XI
Во время поездки я накупил много книг и собрал кол¬
лекцию социалистических газет. В России, конечно, все
они были, безусловно, запрещены цензурой. Некоторые
газеты и отчеты международных съездов ни за какие
деньги нельзя было бы приобрести даже в Бельгии.
«Неужели так и бросить литературу, — думал я, —
которой в Петербурге так были бы рады брат Алек¬
сандр* и мои друзья?» Я решил во что бы то ни стало
перевезти книги в Россию.
Возвращался я в Петербург через Вену и Варшаву.
Тысячи евреев живут на нашей западной границе кон¬
трабандой, и я не без основания думал, что, если найду
хоть одного из них, мои книги будут переправлены бла¬
гополучно через границу. Но сойти на маленькой станции
близ границы и там разыскивать контрабандиста было бы
неблагоразумно. Тогда я свернул с прямой дороги в Кра¬
ков. «Столица старой Польши близка к границе, — думал
339

я. —* Там, вероятно, я раздобуду еврея, который меня
сведет с необходимыми людьми».
Я прибыл в знаменитую некогда столицу вечером,
а на другой день, рано утром, отправился из гостиницы
на поиски. Велико, однако, было мое смущение, когда
на каждом углу и всюду на пустынной базарной площади
я встречал еврея с пейсами, в традиционном долгополом
кафтане, выглядывавшего какого-нибудь пана или купца,
которые послали бы его с поручением и дали бы зарабо¬
тать несколько грошей. Мне нужен был один еврей,
а тут их оказалась целая куча. К кому же обратиться?
Я обошел весь город и, наконец, в отчаянии решил обра¬
титься к еврею, стоявшему у дверей моей гостиницы, —
громадного старинного палаца, в залах которого когда-то
танцевали толпы изящных дам и галантных кавалеров.
Теперь старинный дворец исполнял более прозаическое
назначение, давая убежище редким и случайным проез¬
жающим. Я объяснил фактору, что желаю переправить
в Россию довольно тяжелую пачку книг и газет.
— То пану зараз будет сделано. Я приведу комис¬
сионера от «Главной компании международного обмена
тряпок и костей» (скажем так). Она ведет самую широ¬
кую контрабанду во всем мире. Комиссионер послужит
господину.
Через полчаса фактор действительно возвратился
с «комиссионером», изящным молодым человеком, отлич¬
но говорившим по-русски, польски и немецки.
«Комиссионер» осмотрел мой узел, взвесил его на ру¬
ках и спросил, какого рода эти книги?
— Все они строжайше запрещены в России. Потому-
то их и нужно переправить контрабандой.
— Собственно говоря, книгами мы не занимаемся, —
ответил он. — Наше дело — шелковый товар. Если
я стал бы платить нашим людям по весу, как за шелк, то
должен был бы запросить с вас совсем не подходящую
цену. На придачу, скажу вам правду, не люблю я пу¬
таться с книгами. Случись, не дай бог, несчастье, так
«они» сделают политический процесс. «Международная
компания тряпок и костей» должна тогда будет запла¬
тить громадные деньги, чтобы выпутаться из истории.
Должно быть, вид у меня был очень опечаленный,
потому что элегантный «комиссионер» сейчас же приба¬
вил:
— Не огорчайтесь. Он (то есть фактор) устроит это
дело для вас другим путем.
340

— То чистая правда! — весело заметил фактор, когда
комиссионер ушел. — Найдем сто дорог, чтобы угодить
пану.
Через час он возвратился с другим молодым челове¬
ком, который взял узел, сложил его возле дверей и сказал:
— Добре, если пан выедет завтра, он найдет свои
книги на такой-то станции в России. — Он объяснил мне
подробно все.
— А сколько это будет стоить? — спросил я.
— А сколько паи хочет дать? — ответил он.
Я высыпал на стол все, что у меня было в кошельк?,
и сказал:
— Вот столько-то мне на дорогу. Остальное вам. Я по¬
еду в третьем классе.
— Ай, ай, ай! — закрутили разом головами и фактор
и молодой человек. — Разве это можно, чтобы такой пан
ехал третьим классом? Никогда! Нет, нет, нет!.. Для вас —
десять рублей; потом фактору — два рубля, если
вы довольны им. Мы не грабители какие-нибудь, а че¬
стные люди! — Они наотрез отказались взять больше
денег.
Мне часто приходилось слышать с тех пор о честно¬
сти еврейских контрабандистов на северо-западной грани¬
це. Впоследствии, когда наш кружок ввозил много книг
из-за границы, а затем еще позже, когда так много рево¬
люционеров переправлялось в Россию и из России, не
было ни одного случая, чтобы контрабандист выдал кого-
нибудь или чтобы он воспользовался исключительностью
положения для вымогательства чрезмерной платы.
На другой день я выехал из Кракова. На условленной
станции в России к моему вагону подошел носильщик
и сказал так громко, чтобы его мог слышать стоявший
на платформе жандарм: «Вот чемодан, который ваше
сиятельство оставил вчера». Он вручил мне мой ценный
пакет.
Я так был ему рад, что даже не остановился в Варша¬
ве, а прямо отправился в Петербург, чтобы показать мои
трофеи брату.
XII
В это время развивалось сильное движение среди рус¬
ской интеллигентной молодежи. Крепостное право было
отменено. Но за два с половиной века существования оно
341

породило целый мир привычек и обычаев, созданных раб¬
ством. Тут было и презрение к человеческой личности,
и деспотизм отцов, и лицемерное подчинение со стороны
жен, дочерей и сыновей. В начале XIX века бытовой
деспотизм царил и в Западной Европе. Массу примеров
дали Теккерей и Диккенс, но нигде он не расцвел таким
пышным цветом, как в России. Вся русская жизнь —
в семье, в отношениях начальника к подчиненному, офи¬
цера к солдату, хозяина к работнику — была проникнута
им. Создался целый мир привычек, обычаев, способов
мышления, предрассудков и нравственной трусости, вы¬
росший на почве бесправия. Даже лучшие люди того
времени платили широкую дань этим нравам крепостного
права.
Против них закон был бессилен. Лишь сильное обще¬
ственное движение, которое нанесло бы удар самому кор¬
ню зла, могло преобразовать привычки и обычаи повсе¬
дневной жизни. И в России это движение — борьба за
индивидуальность — приняло гораздо более мощный ха¬
рактер и стало более беспощадно в своем отрицании, чем
где бы то ни было. Тургенев в своей замечательной по¬
вести «Отцы и дети» назвал его «нигилизмом».
В Западной Европе нигилизм понимается совершенно
неверно; в печати, например, постоянно смешивают его
с терроризмом и упорно называют нигилизмом то револю¬
ционное движение, которое вспыхнуло в России к концу
царствования Александра II и закончилось трагической
его смертью. Все это основано па недоразумении. Смеши¬
вать нигилизм с терроризмом — все равно что смешать
философское движение, как, например, стоицизм или по¬
зитивизм с политическим движением, например, респуб¬
ликанским. Терроризм был порожден особыми условиями
политической борьбы в данный исторический момент. Он
жил и умер. Он может вновь воскреснуть и снова уме¬
реть. Нигилизм же наложил у нас свою печать на всю
жизнь интеллигентного класса, и эта печать не скоро
изгладится. Нигилизм без его грубоватых крайностей,
неизбежных, впрочем, в каждом молодом движении, при¬
дал нашей интеллигенции тот своеобразный оттенок, ко¬
торого, к великому нашему сожалению, мы, русские, не
находим в западноевропейской жизни. Тот же нигилизм,
в одном из своих многочисленных проявлений, придает
многим нашим писателям их искренний характер, их
манеру «мыслить вслух», которые так поражают европей¬
ских читателей.
342

Прежде всего нигилизм объявил войну так называе¬
мой условной лжи культурной жизни. Его отличительной
чертой была абсолютная искренность. И во имя ее ниги¬
лизм отказался сам — и требовал, чтобы то же сделали
другие — от суеверий, предрассудков, привычек и обыча¬
ев, существования которых разум не мог оправдать. Ни¬
гилизм признавал только один авторитет — разум, он
анализировал все общественные учреждения и обычаи
и восстал против всякого рода софизма, как бы последний
ни был замаскирован.
Он порвал, конечно, с суеверием отцов. По философ¬
ским своим понятиям нигилист был позитивист, атеист,
эволюционист в духе Спенсера или материалист. Он ща¬
дил, конечно, простую и искреннюю веру, являющуюся
психологической необходимостью чувства, но зато беспо¬
щадно боролся с лицемерием в христианстве.
Вся жизнь цивилизованных людей полна условной
лжи. Люди, ненавидящие друг друга, встречаясь на ули¬
це, изображают на своих лицах самые блаженные улыб¬
ки; нигилист же улыбался лишь тем, кого он рад был
встретить. Все формы внешней вежливости, которые яв¬
ляются одним лицемерием, претили ему. Он усвоил себе
несколько грубоватые манеры, как протест против внеш¬
ней полированности отцов. Нигилисты видели, как отцы
гордо позировали идеалистам и сантименталистам, что
не мешало им быть настоящими дикарями по отношению
к женам, детям и крепостным. И они восстали против
этого сантиментализма, отлично уживавшегося с вовсе
не идеальным строем русской жизни. Искусство тоже
подпало под это широкое отрицание. Нигилисту были
противны бесконечные толки о красоте, об идеале, искус¬
стве для искусства, эстетике и тому подобном, тогда как
и всякий предмет искусства покупался на деньги, выко¬
лоченные у голодающих крестьян или у обираемых рато-
ниников. Он знал, что так называемое «поклонение пре¬
красному» часто было лишь маской, прикрывавшей
пошлый разврат. Нигилист тогда еще отлил беспощадную
критику искусства в одну формулу: «Пара сапог важнее
всех ваших мадонн и всех утонченных разговоров про
Шекспира».
Брак без любви и брачное сожитие без дружбы — ни¬
гилист отрицал. Девушка, которую родители заставляли
быть куклой в кукольном домике и выйти замуж по
расчету, предпочитала лучше оставить свои наряды и уй¬
ти из дома. Она надевала самое простое, черное шерстя¬
343

ное платье, остригала волосы и поступала на высшие
курсы, с целью добиться личной независимости. Женщи¬
на, видевшая, что брак перестал быть браком, что ни
любовь, ни дружба не связывают ее больше с мужем,
порывала со всем и мужественно уходила с детьми, пред¬
почитая одиночество и зачастую нищету вечной лжи
и разладу с собой.
Нигилист вносил свою любовь к искренности даже
в мелкие детали повседневной жизни. Он отказался от
условных форм светской болтовни и выражал свое мне¬
ние резко и прямо, даже с некоторой аффектацией внеш¬
ней грубоватости.
В Иркутске мы собирались раз в неделю в клубе, где
танцевали. Одно время я усердно посещал эти вечера,
но мало-помалу отстал, отчасти из-за работы. Раз
как-то одна из дам спросила моего молодого приятеля,
почему это меня не видно в клубе уже несколько
педель?
— Когда Кропоткину нужен моцион, он ездит вер¬
хом, — грубовато отрубил приятель.
— Почему же ему не заглянуть и не посидеть с нами,
не тапцуя? — вставила одна из дам.
— А что ему здесь делать? — отрезал по-нигилисти-
чьи мой друг. — Болтать с вами про моды и тряпки? Вся
эта дребедень уже надоела ему.
— Но ведь он бывает иногда у Манечки такой-то, —
нерешительно заметила одна из барышень.
— Да, но она занимающаяся девушка, — отрубил
приятель. — Он дает ей уроки немецкого языка.
Должен сказать, что эта, бесспорно, грубоватая отпо¬
ведь имела благие результаты. Большинство иркутских
девушек скоро стало осаждать брата, нашего приятеля
и меня просьбами посоветовать им, что читать и чему
учиться.
С тою же самою откровенностью нигилист отрезывал
своим знакомым, что все их соболезнования о «бедном
брате» — народе — одно лицемерие, покуда они живут
в богато убранных палатах, на счет народа, за который
так болеют душой. С той же откровенностью нигилист
заявлял крупному чиновнику, что тот не только не забо¬
тился о благе подчиненных, а попросту — вор.
С некоторой суровостью нигилист дал бы отпор и «да¬
ме», болтающей пустяки и похваляющейся «женствен¬
ностью» своих манер и утонченностью туалета. Он прямо
344

сказал бы ей: «Как вам не стыдно болтать глупости
и таскать шиньон из фальшивых волос?» Нигилист желал
прежде всего видеть в женщине товарища, человека, а не
куклу, не «кисейную барышню». Он абсолютно отрицал
те мелкие знаки внешней вежливости, которые оказыва¬
ются так называемому «слабому полу». Нигилист не сры¬
вался с места, чтобы предложить его вошедшей даме,
если он видел, что дама не устала и в комнате есть еще
другие стулья. Он держался с ней как с товарищем. Но
если девушка, хотя бы и совершенно ему незнакомая,
проявляла желание учиться чему-нибудь, он помогал ей
уроками и готов был хоть каждый день ходить на другой
конец города. Молодой человек, который пальцем не ше¬
вельнул бы, чтобы подвинуть барышне чашку чая, охотно
передавал девушке, приехавшей на курсы в Москву или
в Петербург, свой единственный урок и свой единствен¬
ный заработок, причем говорил: «Нечего благодарить,
мужчине легче найти работу, чем женщине, — вовсе не
рыцарство, а простое равенство».
И Тургенев, и Гончаров пытались изобразить этот но¬
вый тип в своих романах. Гончаров в «Обрыве» дал
портрет с живого лица, но вовсе не типичного представи¬
теля класса; поэтому Марк Волохов только карикатура на
нигилизм. Тургенев был слишком тонкий художник
и слишком уважал новый тип, чтобы быть способным на
карикатуру, но и его Базаров пе удовлетворял нас. Мы
в то время нашли его слишком грубым, например, в от¬
ношениях к старикам родителям, а в особенности, мы
думали, что он слишком пренебрегал своими обязанностя¬
ми как гражданин. Молодежь не могла быть удовлетво¬
рена исключительно отрицательным ко всему отношением
тургеневского героя. Нигилизм, с его декларацией прав
личности и отрицанием лицемерия, был только переход¬
ным моментом к появлению «новых людей», не менее
ценивших индивидуальную свободу, но живших, вместе
с тем, для великого дела. В нигилистах Чернышевского,
выведенных в несравненно менее художественном романе
«Что делать?», мы уже видели лучшие портреты самих
себя.
Но «горек хлеб, возделанный рабами», писал Некра¬
сов. Молодое поколение отреклось от этого хлеба и от
богатства, накопленных отцами при помощи подневоль¬
ного труда людей — крепостных или закабаленных на
фабрике.
Вся Россия читала с удивлением во время процесса
345

каракозовцев *, что подсудимые, владевшие значительны¬
ми состояниями, жили по три, по четыре человека в одной
комнате, никогда не расходовали больше, чем по десяти
рублей в месяц на каждого, и все состояние отдавали
на устройство кооперативных обществ, артелей, в которых
сами работали. Пять лет спустя тысячи молодых людей,
цвет России, поступили так же. Их лозунг был — «в на¬
род». В начале шестидесятых годов почти в каждой бо¬
гатой семье происходила упорная борьба между отцами,
желавшими поддержать старые порядки, и сыновьями
и дочерьми, отстаивавшими свое право располагать со¬
бою согласно собственным идеалам. Молодые люди бро¬
сали военную службу, конторы, прилавки и стремились
в университетские города. Девушки, получившие аристо¬
кратическое воспитание, приезжали без копейки в Пе¬
тербург, Москву и Киев, чтобы научиться делу, которое
могло бы их освободить от неволи в родительском доме,
а впоследствии, может быть, и от мужского ярма. Многие
из них добились этой личной свободы после упорной
и суровой борьбы. Теперь они жаждали приложить
с пользою приобретенное знание; они думали не о личном
удовольствии, а о том, чтобы дать народу то знание, ко¬
торое освободило их самих.
Во всех городах, во всех концах Петербурга возникали
кружки саморазвития. Здесь тщательно изучали труды
философов, экономистов и молодой школы русских исто¬
риков. Чтение сопровождалось бесконечными спорами.
Целью всех этих чтений и споров было — разрешить
великий вопрос, стоявший перед молодежью: каким пу¬
тем может она быть наиболее полезна народу? И посте¬
пенно она приходила к выводу, что существует лишь один
путь. Нужно идти в народ и жить его жизнью. Молодые
люди отправлялись поэтому в деревню как врачи, фельд¬
шера, народные учителя, волостные писаря. Чтобы еще
ближе соприкоснуться с народом, многие пошли в черно¬
рабочие, кузнецы, дровосеки. Девушки сдавали экзамены
на народных учительниц, фельдшериц, акушерок и сот¬
нями шли в деревню, где беззаветно посвящали себя
служению беднейшей части народа.
У всех их не было никакой еще мысли о революции,
о насильственном перестройстве общества по определен¬
ному плану. Они просто желали обучить народ грамоте,
просветить его, помочь ему каким-нибудь образом вы¬
браться из тьмы и нищеты, и в то же время узнать
346

у самого народа, каков его идеал лучшей социальной
жизни.
Когда я возвратился из Швейцарии, то нашел это
движение в полном разгаре.
XIII
Я поспешил, конечно, поделиться с друзьями моими
книгами и впечатлениями, вынесенными из знакомства
с Интернационалом. Собственно говоря, в университете
у меня не было друзей: я был старше большинства моих
товарищей, а среди молодых людей разница в несколько
лет всегда является помехой тесному сближению. Нужно
также прибавить, что с тех пор, как был введен Устав
1861 года *, лучшие молодые люди, то есть наиболее раз¬
витые и независимые, отсеивались в гимназиях и не до¬
пускались в университет. Поэтому большинство моих то¬
варищей были хорошие юноши, трудолюбивые, но они не
интересовались ничем, кроме экзаменов. Я подружился
только с одним, Дмитрием Клеменцом. Он был родом из
Южной России и хотя носил немецкую фамилию, вряд
ли говорил по-немецки, а в типичном его лице не было
ничего тевтонского. Он был развитой, начитанный чело¬
век и много думал, очень любил науку и глубоко уважал
ее; но подобно большинству из нас скоро пришел к за¬
ключению, что стать ученым — значит перейти в стан
филистеров, тогда как впереди такое множество другой,
не терпящей отлагательства работы. Он посещал универ¬
ситет около двух лет, затем бросил его и весь отдался
социальной деятельности. Жил он бог весть как. Сомне¬
ваюсь даже, была ли у него постоянная квартира. Иногда
он приходил ко мне и спрашивал: «Есть у вас бумага?»
Забрав запас ее, он примащивался где-нибудь у края
стола и прилежно переводил часа два. То немногое, что
он зарабатывал подобным образом, с избытком покрывало
его скромные потребности, и, кончив работу, Клеменц
плелся на другой конец города, чтобы повидаться с това¬
рищами или помочь нуждающемуся приятелю. Он готов
был исколесить весь Петербург пешком, чтобы выхлопо¬
тать прием в гимназию какого-нибудь мальчика, в котором
товарищи принимали участие. Он, несомненно, был очень
талантлив. В Западной Европе гораздо менее одаренный
человек, чем он, наверное, стал бы видным политическим
или социалистическим вождем. Но мысль о главенстве ни¬
когда не приходила ему в голову. Честолюбие было ему со¬
347

вершенно чуждо; зато я не знаю такой общественной
работы, которую Дмитрий счел бы слишком мелкой.
Впрочем, эта черта была свойственна не только ему одно¬
му. Ею отличались все те, которые в то время вращались
в студенческих кружках.
Вскоре после моего возвращения из-за границы Дмит¬
рий предложил мне поступить в кружок, известный в то
время среди молодежи под названием кружка Чайков¬
ского *. Под этим именем он сыграл важную роль в со¬
циальном развитии России и под тем же именем перешел
в историю.
— Члены нашего кружка большею частью конститу¬
ционалисты, — сказал мне Клеменц *, — но все они пре¬
красные люди. Они готовы принять всякую честную идею.
У них много друзей повсюду в России; вы сами увидите
впоследствии, что можно сделать.
Я был уже знаком с Н. В. Чайковским и некоторыми
членами его кружка. Чайковский произвел на меня оба¬
ятельное впечатление с первого же раза. И до настояще¬
го времени, в продолжение многих лет, наша дружба не
поколебалась.
Кружок возник из очень небольшой группы мужчин
и женщин — в числе последних была Софья Перовская
и три сестры Корниловы, — соединившихся для самооб¬
разования и самосовершенствования. В 1869 году Неча¬
ев * попытался организовать тайное революционное об¬
щество из молодежи, желавшей работать среди народа.
Но для достижения своей цели он прибег к приему ста¬
ринных заговорщиков и не останавливался даже перед
обманом, чтобы заставить членов сообщества следовать
за собою. Такие приемы не могут иметь успеха в России,
и скоро нечаевская организация рухнула. Всех членов
арестовали; несколько лучших людей из русской интел¬
лигенции сослали в Сибирь, прежде чем они успели
сделать что-нибудь. Кружок саморазвития, о котором
я говорю, возник из желания противодействовать нечаев¬
ским способам деятельности. Чайковский и его друзья
рассудили совершенно верно, что нравственно развитая
личность должна быть в основе всякой организации, не¬
зависимо от того, какой бы политический характер она
потом ни приняла и какую бы программу деятельности
она ни усвоила под влиянием событий. Вот почему кру¬
жок Чайковского, постепенно раздвигая свою программу,
так широко распространился по России и достиг таких
серьезных результатов. Поэтому также впоследствии, ко¬
348

гда свирепые преследования со стороны правительства
породили революционную борьбу, кружок выдвинул ряд
выдающихся деятелей и деятельниц, павших в бою с са¬
модержавием.
В то время, то есть в 1872 году, кружок не имел в се¬
бе ничего революционного. Если бы он остался простым
кружком саморазвития, то члены его скоро закаменели
бы, как в ските. Но кружок нашел подходящую работу.
Чайковцы стали распространять хорошие книги. Они
покупали целыми изданиями сочинения Лассаля, Фле-
ровского Берви * («О положении рабочего класса в Рос¬
сии»), Маркса, труды по русской истории и распростра¬
няли их среди студентов в провинциальных городах.
Через несколько лет в «тридцати восьми губерниях Россий¬
ской империи», употребляя подсчет обвинительного акта,
не было сколько-нибудь значительного города, где кружок
не имел бы товарищей, занимавшихся распространением
этого рода литературы. С течением времени, под влиянием
общего хода событий и побуждаемый вестями, прибывав¬
шими из Западной Европы, о быстром росте рабочего дви¬
жения, кружок все больше становился центром социали¬
стической пропаганды среди учащейся молодежи и есте¬
ственным посредником между членами провинциальных
кружков. А затем наступил день, когда преграда, отде¬
лявшая студентов от работников, рухнула и завязались
прямые сношения с петербургскими и отчасти провинци¬
альными рабочими. В это самое время, весной 1872 года,
я присоединился к кружку.
Мои читатели в Западной Европе, вероятно, не мало
были разочарованы, когда узнали, что принятие в тайное
общество не сопровождалось никакими клятвами и обря¬
дами, о которых так много наговорили им романисты.
Ничего этого, конечно, не было. Даже одна мысль о ри¬
туале приема насмешила бы нас и вызвала бы со стороны
Клеменца такую саркастическую усмешку, от которой
любитель церемоний, если бы такой нашелся, устыдился
бы. У кружка даже не было устава. В члены принима¬
лись только хорошо известные люди, испытанные много
раз, так что им можно было безусловно доверять. Прежде
чем принять нового члена, характер его обсуждался со
всею откровенностью, присущею нигилистам.
Малейший признак неискренности или сомнения, —
и его не принимали. Чайковцы не гнались за тем, чтобы
набрать побольше членов. Тем меньше стремились они
к тому, чтобы непременно руководить всеми многочислен-
349

ыыми кружками, зарождавшимися в столицах и в провин¬
циях, и взять, так сказать, на откуп все движение среди
молодежи. С большинством из кружков мы были в дру¬
жеских сношениях; мы помогали им, и они помогали нам;
но мы не покушались на их независимость.
Наш кружок оставался тесной семьей друзей. Никогда
впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых
и нравственно выдающихся людей, как те человек двад¬
цать, которых я встретил на первом заседании кружка
Чайковского. До сих пор я горжусь тем, что был принят
в такую семью.
XIV
Когда я присоединился к чайковцам, они горячо спо¬
рили о том, какой характер следует придать их деятель¬
ности. Некоторые стояли за революционную и социали¬
стическую пропаганду среди учащейся молодежи. Другие
же держались того мнения, что у кружка должна быть
одна цель: подготовить людей, которые могли бы поднять
громадную, косную рабочую массу, а потом стояли бы за
перенесение центра агитации в среду крестьян и город¬
ских работников. Такие же споры шли во всех кружках
и группах, которые тогда возникали в Петербурге и в
провинциальных городах. И всюду сторонники второй
программы брали верх.
Впрочем, когда мне поручили составить программу
нашего кружка и я ставил целью движения крестьянские
восстания и намечал захват земли и всей собственности,
на моей стороне были только Перовская*, Кравчинский,
Чарушин * и Тихомиров *. Но все мы были социалистами.
Если бы молодежь того времени была только за аб¬
страктный социализм, она удовлетворилась бы тем, что
выставила бы несколько общих принципов, например,
о желательности в более или менее отдаленном будущем
коммунистического владения орудиями производства, а за¬
тем занялась бы политической агитацией. В Западной
Европе и Америке так именно и поступают социалисты,
вышедшие из средних классов. Но русская молодежь того
времени подошла к социализму совсем иным путем. Мо¬
лодые люди не строили теории социализма, а становились
социалистами, щжвя не лучше, чем работники, не разли¬
чая в кругу товарищей между «моим» и «твоим» и отка¬
зываясь лично пользоваться состояниями, полученными
по наследству. Они поступали по отношению к капитализ¬
350

му так, как, по совету Толстого, следует поступать по
отношению к войне: то есть вместо того, чтобы критико¬
вать войну и в то же время носить мундир, каждый дол¬
жен отказаться от военной службы и от ношения оружия.
Таким же образом молодые люди, каждый и каждая за
себя, отказывались от пользования доходами родителей.
Такая молодежь неизбежно должна была пойти в народ —
и она пошла. Тысячи молодых людей и девушек уже
оставили дома своих родителей и жили в деревнях и в
фабричных городах под всевозможными видами. Это не
было организованное движение, а стихийное: одно из тех
массовых движений, которые наблюдаются в моменты
пробуждения человеческой совести. Теперь, когда начали
возникать небольшие организованные кружки, готовив¬
шиеся сделать систематическую попытку распространения
идей свободы и революции, самая сила вещей толкнула
их на путь пропаганды среди крестьян и городских ра¬
бочих.
Различные писатели пробовали объяснить движение
в народ влиянием извне. Влияние эмигрантов — любимое
объяснение всех полиций всего мира. Нет никакого со¬
мнения, что молодежь прислушивалась к мощному голосу
Бакунина; верно также и то, что деятельность Интерна¬
ционала производила на нас чарующее впечатление. Но
причины движения в народ лежали гораздо глубже. Оно
началось раньше, чем «заграничные агитаторы» обрати¬
лись к русской молодежи, и даже раньше возникновения
Интернационала. Оно обозначилось уже в каракозовских
кружках в 1866 году. Его видел еще раньше Тургенев
в 1859 году и отметил в общих чертах. В кружке чайков¬
цев я всеми силами содействовал развитию этого уже на¬
метившегося движения; но в этом отношении мне прихо¬
дилось только плыть по течению, которое было гораздо
сильнее, чем усилие отдельных личностей.
Конечно, мы часто говорили также о необходимости
политической агитации против самодержавия. Мы виде¬
ли, что крестьяне совершенно разорены чрезмерными по¬
датями и продажей скота для покрытия недоимок. Мы,
мечтатели, тогда уже предвидели то полное обнищание
всего населения, которое — увы! — теперь стало свер¬
шившимся фактом, охватило большую часть Средней
России и признается ныне даже правительством.
Мы знали, какой наглый грабеж идет повсеместно
в России. Мы знали о произволе чиновников, о почти
невероятной грубости многих из них, и каждый день
351

приносил нам новые факты в этом направлении. Мы по¬
стоянно слышали о ночных обысках, об арестованных
друзьях, которых гноили по тюрьмам, а потом ссылали
административным порядком в глухие поселки на окраи¬
нах России. Мы сознавали поэтому необходимость поли¬
тической борьбы против этой страшной власти, убивав¬
шей лучшие умственные силы страны. Но мы не видели
никакой почвы, легальной или полулегальной, для по¬
добной борьбы.
Наши старшие братья не признавали наших социали¬
стических стремлений, а мы не могли поступиться ими.
Впрочем, если бы некоторые из нас и отреклись от этих
идеалов, то и то бы не помогло. Все молодое поколение
огулом признавалось «неблагонадежным», и потому стар¬
шее поколение боялось иметь что-нибудь общее с ним.
Каждый молодой человек, проявлявший демократические
симпатии, всякая курсистка были под тайным надзором
полиции и обличались Катковым, как крамольники
и внутренние враги государства. Обвинения в политиче¬
ской неблагонадежности строились на таких признаках,
как синие очки, подстриженные волосы и плед. Если
к студенту часто заходили товарищи, то полиция уже
наверное производила обыск в его квартире. Обыски сту¬
денческих квартир производились так часто, что Клеменц,
со своим обычным добродушным юмором, раз заметил
жандармскому офицеру, рывшемуся у него: «И зачем это
вам перебирать все книги каждый раз, как вы у нас
производите обыск? Завели бы вы себе список их, а потом
приходили бы каждый месяц и проверяли, все ли на месте
и не прибавилось ли новых». По малейшему подозрению
в политической неблагонадежности студента забирали,
держали его по году в тюрьме, а потом ссылали куда-ни¬
будь подальше на «неопределенный срок», как выража¬
лось начальство на своем бюрократическом жаргоне. Даже
в то время, когда чайковцы занимались только распро¬
странением пропущенных цензурой книг, Чайковского
дважды арестовывали и продержали в тюрьме по пяти
или шести месяцев; причем в последний раз арест про¬
изошел в критический для него момент. Только что перед
тем появилась его работа по химии в «Бюллетене Ака¬
демии наук», а сам он готовился сдать последние экза¬
мены на кандидата. В конце концов его выпустили, так
как жандармы не могли найти никаких поводов для ссыл¬
ки его. «Но помните, — сказали ему, — если мы аресту¬
ем вас еще раз, вы будете сосланы в Сибирь». Заветной
352

мечтой Александра II действительно было основать где-
нибудь в степях отдельный город, зорко охраняемый ка¬
заками, и ссылать туда всех подозрительных молодых
людей. Лишь опасность, которую представлял бы такой
город с населением в двадцать-тридцать тысяч политиче¬
ски «неблагонадежных», помешала царю осуществить его
поистине азиатский план.
Один из наших членов, офицер Шишко, принадлежал
к группе молодежи, которая стремилась на земскую
службу. Она считала эту службу своего рода миссией
и усиленно готовилась к ней серьезным изучением хозяй¬
ственного положения России. Многие молодые люди не¬
которое время лелеяли такие надежды, которые рассея¬
лись, как туман, при первом столкновении с государствен¬
ной машиной. Правительство дало слабое подобие са¬
моуправления некоторым губерниям и сейчас же, путем
урезок, приняло меры, чтобы реформа потеряла всякое
жизненное значение и смысл. Земству пришлось доволь¬
ствоваться ролью чиновников при сборе дополнительных
налогов для покрытия местных государственных нужд.
Каждый раз, когда земство брало на себя инициативу
в устройстве народных школ и учительских семинарий,
в заботах о народном здравии, в земледельческих улучше¬
ниях, оно встречало со стороны правительства подо¬
зрительность и недоверие, а со стороны «Московских
Ведомостей» * — доносы и обвинения в сепаратизме,
в стремлении устроить «государство в государстве»,
в «подкапывании под самодержавие».
Если бы кто-нибудь вздумал, например, рассказать
подлинную историю борьбы тверского губернского зем¬
ства из-за его учительской семинарии и поведал про все
мелкие преследования, придирки и запрещения, никто
за границей ему бы не поверил. Читатель отложил бы
книгу, говоря: «Слишком уж глупо, чтобы так было на
деле». А между тем все так именно и происходило. Не¬
мало гласных отрешалось от должности, высылалось из
губернии, а то и попросту отправлялось в ссылку за то,
что они осмеливались подавать царю верноподданниче¬
ские прошения о правах, принадлежащих и так уже зем¬
ству по закону. «Гласные уездных и губернских земств
должны быть простыми министерскими чиновниками
и повиноваться министерству внутренних дел». Такова
была теория петербургского правительства. Что же каса¬
ется до народа помельче, состоявшего на земской службе,
например, учителей, врачей, акушерок, то их без церемо¬
23 Блестящая плеяда
353

нии, по простому распоряжению всесильного Третьего от¬
деления, отрешали в двадцать четыре часа от службы
и отправляли в ссылку. Не дальше, как в 1896 году, одна
помещица, муж которой занимал видное положение в од¬
ном из земств, пригласила на свои именины восемь на¬
родных учителей. «Они, бедняги, никого не видят там,
кроме мужиков», — сказала про себя барыня. На другой
день после бала явился к ней урядник и потребовал
список приглашенных учителей для рапорта по началь¬
ству. Помещица отказала.
— Ну, хорошо, — сказал урядник, — я сам дознаюсь
и отрапортую. Учителя не имеют права собираться
вместе. Если они собирались, я обязан донести.
Высокое общественное положение барыни в данном
случае спасло учителей; но, соберись они у одного из
товарищей, к ним нагрянули бы жандармы, и половина
была бы уволена министерством народного просвещения.
А если бы у кого-нибудь из них сорвалось резкое слово
во время нашествия, то его, наверное, отправили бы по¬
дальше. Такие дела происходят теперь, через тридцать
три года после введения земского положения; но в семи¬
десятых годах было еще хуже. Какую же основу для
политической борьбы могли представлять подобные уч¬
реждения?
Когда я получил по наследству от отца тамбовское по¬
местье, село Петровское-Кропоткино, я некоторое время
серьезно думал поселиться там и посвятить всю свою
энергию земской службе. Некоторые крестьяне и бедные
священники окружных деревень просили об этом. Что
касается меня, я удовольствовался бы всяким делом, как
бы скромно оно ни было, если бы только оно дало мне
возможность поднять умственный уровень и благосостоя¬
ние крестьян. Раз, когда некоторые из тех, которые со¬
ветовали мне остаться, собрались вместе, я спросил их:
«Ну, предположим, я попробую открыть школу, заведу
образцовую ферму, артельное хозяйство, а вместе с тем
заступлюсь вот за такого-то из наших крестьян, волостного
судью, которого недавно выпороли в угоду помещику
Свечину. Дадут ли мне возможность продолжать?» И все
мне ответили единодушно: «Ни за что».
Несколько дней спустя пришел ко мне очень уважае¬
мый в окрестности седой священник с двумя влиятель¬
ными раскольничьими наставниками.
— Потолкуйте с ними хорошенько, — сказал он
мне. — Если у вас лежит к тому сердце, так вы идите
354

с ними и с евангелием в руках проповедуйте крестьянам...
Вы сами знаете, что проповедовать... Никакая полиция
не разыщет вас, если они вас будут скрывать. Ничего
другого не поделаешь. Вот такой совет я, старик, могу
вам подать.
От этой роли я, конечно, наотрез отказался. Я откро¬
венно сказал им, почему не могу стать новым Виклифом.
«Не могу я говорить «от евангелия», когда оно для меня
такая же книга, как и всякая другая. Ведь для успеха
религиозной пропаганды нужна вера, а не могу же я ве¬
рить в божественность Христа и в веления божии». —
Так я тогда говорил, а теперь из жизненного опыта при¬
бавлю еще, что если революционная пропаганда во имя
религии и захватывает действительно массу людей, кото¬
рых чистая социалистическая пропаганда не трогает, зато
и несет эта религиозная пропаганда с собою такое зло,
которое пересиливает добро. Она учит повиновению;
она учит подчинению авторитету; а выдвигает она
вперед людей прежде всего самовластных, любящих пра¬
вить! И, в конце концов, неизбежно, в силу этого само¬
го, она выдвинет церковь, т. е. организованную защиту
подчинения людей всякой власти. Так всегда было со
всеми религиозными движениями, даже когда они начи¬
нались таким революционным движением, как перекре-
щенство (анабаптизм), и с такими анархическими фи¬
лософскими учениями, как учение Декарта. Но старик
был прав по-своему. Теперь среди крестьян быстро рас¬
пространяется движение, подобное религиозному движе¬
нию лоллардов. Пытки, которым подвергались миролюби¬
вые духоборы*, и набеги, совершавшиеся в 1897 году на
штуидистов *, у которых отнимали детей для воспитания
их в провинциальных монастырях, придадут движению
еще большую силу, чем оно могло проявить двадцать
пять лет назад.
Так как во время наших споров в кружке постоянно
поднимался вопрос о необходимости агитации в пользу
конституции, то я однажды предложил серьезно обсудить
это дело и выработать план действий. Я всегда держался
того мкения, что, если кружок что-нибудь решает едино¬
гласно, каждый должен отложить свое личное чувство
и приложить все усилия для общей работы. «Если вы
решите вести агитацию в пользу конституции, — говорил
я, — то сделаем так: я отделюсь от кружка в видах кон¬
спирации и буду поддерживать сношения с ним через
кого-нибудь одного, например, Чайковского. Через него
23*
355

вы будете сообщать мне о вашей деятельности, а я буду
знакомить вас в общих чертах с моею. Я же поведу
агитацию в высших придворных и высших служебных
сферах. Там у меня много знакомых, и там я знаю нема¬
ло таких, которые уже недовольны современным поряд¬
ком. Я постараюсь объединить их вместе и, если удастся,
объединю в какую-нибудь организацию. А впоследствии,
наверное, выпадет случай двинуть все эти силы, с целью
заставить Александра II дать России конституцию. При¬
дет время, когда все эти люди, видя, что они скомпроме¬
тированы, в своих собственных же интересах вынуждены
будут сделать решительный шаг. Те из нас, которые были
офицерами, могли бы вести пропаганду в армии. Но вся
эта деятельность должна вестись отдельно от вашей, хотя
и параллельно с ней.
Я вносил это предложение, серьезно взвесив его, в ян¬
варе или феврале 1874 года. Я знал, какие есть у меня
связи в дворцовых кругах, на кого я мог бы полагаться,
и могу даже прибавить, что некоторые недовольные
в придворных сферах смотрели на меня как на лицо,
вокруг которого группируется оппозиция.
Кружок не принял этого предложения. Зная отлично
друг друга, товарищи, вероятно, решили, что, вступив на
этот путь, я не буду верен самому себе. В видах чисто
личных я теперь в высшей степени рад, что мое предло¬
жение тогда не приняли. Я пошел бы по пути, к которому
не лежало мое сердце, и не нашел бы личного счастья,
которое встретил, пойдя по другому направлению.
Но шесть или семь лет спустя, когда террористы были
всецело поглощены страшной борьбой с Александром И,
я пожалел о том, что кто-нибудь другой не занялся в выс¬
ших петербургских кругах выполнением плана, который
я изложил перед кружком. Если бы почва была подго¬
товлена, то разветвившееся по всей империи движение,
быть может, сделало бы то, что тысячи жертв не погибли
бы напрасно. Во всяком случае, рядом с подпольной дея¬
тельностью Исполнительного Комитета * обязательно дол¬
жна была бы вестись параллельная агитация в Зимнем
дворце и в верхних слоях общества. Но для этой работы
у Исполнительного Комитета не было подходящих людей.
Не раз обсуждали мы в нашем кружке необходимость
политической борьбы, но не приходили ни к какому ре¬
зультату. Апатия и равнодушие богатых классов были
безнадежны, а раздражение среди молодежи еще не до¬
стигло того напряжения, которое выразилось шесть или
356

семь лет спустя борьбой террористов под руководством
Исполнительного Комитета. Мало того — такова траги¬
ческая ирония истории — та самая молодежь, которую
Александр II в слепом страхе и ярости отправлял сот¬
нями в ссылку и в каторжные работы, охраняла его
в 1871—1878 годы. Самые социалистические программы
кружков мешали повторению нового покушения на царя.
Лозунгом того времени было «Подготовьте в России ши¬
рокое социалистическое движение среди крестьян и ра¬
бочих. О царе же и его советниках не хлопочите. Если
движение начнется, если крестьяне присоединятся мас¬
сами и потребуют землю и отмену выкупных платежей,
правительство прежде всего потребует опереться на бога¬
тые классы и на помещиков и созовет Земский Собор.
Точно таким же образом крестьянские восстания во
Франции, в 1789 году, принудили королевскую власть
созвать Национальное Собрание. То же самое будет и в
России».
Но это было еще не все. Отдельные личности и кру¬
жки, видя, что царствование Александра II фатально все
больше и больше погружается в реакционное болото,
и питая в то же время смутные надежды на «либера¬
лизм» наследника (всех молодых наследников престола
подозревают в либерализме), настаивали на необходимо¬
сти повторить попытку Каракозова. Но организованные
кружки упорно были против этого и настойчиво отговари¬
вали товарищей. Теперь я могу обнародовать факт, кото¬
рый до сих пор был неизвестен. Из южных губерний
приехал однажды в Петербург молодой человек с твер¬
дым намерением убить Александра II. Узнав об этом,
некоторые чайковцы долго убеждали юношу не делать
этого; но так как они не могли переубедить его, то заяви¬
ли, что помешают ему силой. Зная, как слабо охранялся
в ту пору Зимний дворец, я могу утвердительно сказать,
что чайковцы тогда спасли Александра II. Так твердо
была настроена тогда молодежь против той самой войны,
в которую она бросилась потом с самоотвержением, когда
чаша ее страданий переполнилась.
XV
Те два года, что я проработал в кружке Чайковского,
навсегда оставили во мне глубокое впечатление. В эти
два года моя жизнь была полна лихорадочной деятель¬
357

ности. Я познал тот мощный размах жизни, когда каж¬
дую секунду чувствуешь напряженное трепетание всех
фибр внутреннего я, тот размах, ради которого одного
только и стоит жить. Я находился в семье людей, так
тесно сплоченных для общей цели, и взаимные отношения
которых были проникнуты такой глубокой любовью к че¬
ловечеству и такой тонкой деликатностью, что не могу
припомнить ни одного момента, когда жизнь нашего
кружка была бы омрачена хотя бы малейшим недоразуме¬
нием. Этот факт оценят в особенности те, которым при¬
ходилось когда-нибудь вести политическую агитацию.
Прежде чем совершенно оставить ученую деятельность,
я считал моею обязанностью закончить для Географиче¬
ского Общества отчет о поездке в Финляндию, а также
и другие географические работы. Мои новые друзья так
и советовали мне. «Нехорошо было бы поступить ина¬
че», — говорили они. Поэтому я засел усердно за работу,
чтобы поскорее закончить мои книги по географии и гео¬
логии.
Наш кружок собирался часто, и я никогда не пропу¬
скал сходок. Мы собирались тогда в предместье Петер¬
бурга, в домике, который сняла Софья Перовская, жив¬
шая под паспортом жены мастерового.
Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрас¬
ные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы
все любили. С Кувшинской и с женой Синегуба и с
другими все здоровались по-товарищески, но при виде
Перовской у каждого из нас лицо расцветало в широкую
улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания
и только буркнет: «а вы ноги вытрите, не натаскивайте
грязи».
Перовская, как известно, родилась в аристократиче¬
ской семье. Отец ее одно время был петербургским воен¬
ным губернатором. С согласия матери, обожавшей дочь,
Софья Перовская оставила родной дом и поступила на
высшие курсы, а потом, с тремя сестрами Корниловыми,
дочерьми богатого фабриканта, основала тот маленький
кружок саморазвития, из которого впоследствии возник
наш. Теперь, в повязанной платком мещанке, в ситцевом
платье, в мужских сапогах таскавшей воду из Невы, ни¬
кто не узнал бы барышни, которая недавно блистала
в аристократических петербургских салонах. По нрав¬
ственным воззрениям она была ригористка, но отнюдь не
«проповедница». Когда она была недовольна кем-нибудь,
то бросала на него строгий взгляд исподлобья, но в нем
358

виделась открытая, великодушная натура, которой все
человеческое не было чуждо. Только по одному пункту
она была непреклонна. «Бабник», — выпалила она од¬
нажды, говоря о ком-то, и выражение, с которым она
произнесла это слово, не отрываясь от работы, навеки
врезалось в моей памяти.
Говорила Перовская мало, но думала много и сильно.
Достаточно посмотреть на ее портрет, на ее высокий лоб
и выражение лица, чтобы понять, что ум ее был вдумчи¬
вый и серьезный, что поверхностно увлекаться было не
в ее натуре, что спорить она не стапет, а если выскажет
свое мнение, то будет отстаивать его, пока не убедится,
что переубедить спорящего нельзя.
Перовская была «народницей» до глубины души и в
то же время революционеркой и бойцом чистейшего за¬
кала. Ей не было надобности украшать рабочих и кре¬
стьян вымышленными добродетелями, чтобы полюбить
их и работать для них. Она брала их такими, как они
есть, и раз, помню, сказала мне: «Мы затеяли большое
дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на
нем, но сделать его надо». Ни одна из женщин нашего
кружка не отступила бы перед смертью на эшафоте.
Каждая из них взглянула бы смерти прямо в глаза. Но
Софья Перовская.
359

в то время, в этой стадии пропаганды, никто об этом
еще не думал. Известный портрет Перовской очень похож
на нее. Он хорошо передает ее сознательное мужество,
ее открытый, здравый ум и любящую душу. Никогда еще
женщина не выразила так всего чувства любящей души,
как Перовская в том письме к матери, которое она напи¬
сала за несколько часов до того, как взошла на эшафот.
За исключением двух-трех, все женщины нашего
кружка сумели бы взглянуть смерти бесстрашно в глаза
и умереть, как умерла Перовская. Если бы в 1881 году
они не были уже в тюрьмах и в Сибири, они были бы
в Исполнительном Комитете, и доведись им взойти на
эшафот, взошли бы бесстрашно. Но в те ранние годы
движения никто из них, да и большинство из мужчин
не предвидели возможности такого исхода движения. Пе¬
ровская же, должно быть, с самого начала сказала себе,
что, к чему бы ни привела агитация, она нужна, а если
она приведет к эшафоту — пусть так: стало быть, это
будет нужная жертва.
Следующий случай покажет, каковы были остальные
женщины, принадлежащие к нашему кружку. Раз но¬
чью мы с Куприяновым отправились с важным сообще¬
нием к Варваре Батюшковой *. Было уже далеко за
полночь; но так как мы увидали свет в ее окне, то под¬
нялись по лестнице. Батюшкова сидела в маленькой ком¬
натке за столом и переписывала программу нашего круж¬
ка. Мы знали ее решительность, и нам пришла в голову
мысль выкинуть одну из тех глупых шуток, которые люди
иногда считают остроумными.
— Батюшкова, мы пришли за вами, — начал я. —
Мы хотим сделать почти безумную попытку освободить
товарищей из крепости.
Батюшкова не задала ни одного вопроса. Она положи¬
ла перо, спокойно поднялась и сказала: «Идем!» Она
произнесла это так просто, что я сразу понял, как глупа
была моя шутка, и признался во всем. Она опять опусти¬
лась на стул, и на глазах у ней блеснули слезы. «Так
это была только шутка? — переспросила она с упре¬
ком. — Как можно этим шутить!» Я вполне понял
жестокость моих слов.
Другим общим любимцем нашего кружка был Сергей
Кравчинский, хорошо известный в Англии и в Америке
под псевдонимом Степняка. Мы иногда называли его
«Младенцем», так мало заботился он о собственной без¬
опасности. Но эта беззаботность являлась результатом
360

бесстрашия, которое, в конце концов, бывает часто луч¬
шим средством спастись от преследований полиции. Он
скоро стал хорошо известен рабочим, как пропагандист,
под именем «Сергея», и поэтому полиция усиленно его
разыскивала. Несмотря на это, он не принимал никаких
мер предосторожности. Помнится, раз на сходке ему за¬
дали большую головомойку за то, что товарищи сочли
большой неосторожностью. Сергей, по обыкновению, опо¬
здал на сходку, и, чтобы попасть вовремя, он, одетый му¬
жиком, в полушубке помчался бегом по середине Ли¬
тейной.
— Как же можно так делать? — упрекали его. —
Ты мог возбудить подозрение, и тебя забрали бы как
простого вора!
Но я желал бы, чтобы все были так осторожны, как
Сергей, в тех случаях, когда могли быть скомпромети¬
рованы другие.
Мы сблизились с ним впервые по поводу книги Стэн¬
ли «Как я нашел Ливингстона». Раз наша сходка затя¬
нулась до полуночи; когда мы уже собирались расхо¬
диться, вошла с книгой одна из Корниловых и спросила,
кто из нас возьмется перевести к восьми часам утра ше
стнадцать страниц английского текста. Я взглянул на
размер страниц и сказал, что если кто-нибудь поможет
мне, то работу можно сделать за ночь. Вызвался Сергей,
и к четырем часам утра печатный лист был переведен.
Мы прочитали друг другу наши переводы, причем один
следил по английскому тексту. Затем мы опорожнили
горшок каши, который оставили для нас на столе, и вме¬
сте вышли, чтобы возвратиться домой. С той ночи мы
стали близкими друзьями.
Я всегда любил людей, умеющих работать и выпол¬
няющих свою работу как следует. Поэтому перевод Сер¬
гея и его способность быстро работать уже расположили
меня в его пользу. Когда же я узнал его ближе, то
сильно полюбил его за честный, открытый характер, за
юношескую энергию, за здравый смысл, за выдающийся
ум и простоту, за верность, смелость и стойкость. Сергей
много читал и много думал, и, оказалось, мы держались
одинаковых взглядов на революционный характер нача¬
той нами борьбы. Он был лет на десять моложе меня и,
быть может, не вполне еще отдавал себе отчет, какую
упорную борьбу вызовет предстоящая революция. Впо¬
следствии он с большим юмором рассказывал эпизод из
своего раннего хождения в народ. «Раз, рассказал
361

он, — идем мы с товарищем по дороге. Нагоняет нас
мужик на дровнях. Я стал толковать ему, что податей
платить не следует, что чиновники грабят народ и что по
писанию выходит, что надо бунтовать. Мужик стегнул
коня, но и мы прибавили шагу. Он погнал лошадь трус¬
цой, но и мы побежали вслед, и все время я продолжал
ему втолковывать насчет податей и бунта. Наконец, му¬
жик пустил коня вскачь, но лошаденка была дрянная,
так что мы не отставали от саней и пропагандировали
крестьянина, покуда совсем перехватило дыхапие».
Некоторое время Сергей жил в Казани, и мне при¬
ходилось вести с ним переписку. Он ненавидел шифровку
писем, поэтому я предложил ему другой способ переписки,
который часто и прежде применялся для конспиратив¬
ных целей. Вы пишете самое обыкновенное письмо о раз¬
ных разностях, но в нем следует читать только некоторые
слова, например, пятое. Так, вы пишете: «Прости, что
пишу второпях. Приходи ко мне сегодня вечером. Завтра
утром я должен поехать к сестре Лизе. Моему брату
Николаю стало хуже. Теперь уже поздно сделать опера¬
цию». Читая каждое пятое слово, получается: «Приходи
завтра к Николаю поздно».
Очевидно, что при такой переписке приходилось пи¬
сать письма на шести-семи страницах, чтобы передать
одну страницу сообщений. Нужно было, кроме того, изо¬
щрять воображение, чтобы выдумать письмо, в которое
можно было втиснуть все необходимое. Сергею, от кото¬
рого невозможно было добиться зашифрованного письма,
очень понравился этот способ переписки. Он строчил мне
послания, содержавшие целые повести с потрясающими
эпизодами и драматической развязкой. Впоследствии он
говорил мне, что эти письма помогли ему развить белле¬
тристический талант. Если у кого есть дарование, то все
содействует его развитию.
В январе или феврале 1874 года я жил в Москве
в гостях у сестры Леночки. Она жила тогда в маленьком
сереньком домике в Москве, в Малом Власьевском пе¬
реулке, почти напротив дома отца (который отец купил
у генерала Пуля). Раз рано утром мне сказали, что меня
желает видеть какой-то крестьянин. Я вышел и увидел
Сергея, который только что бежал из Тверской губернии.
Он был очень силен и ходил по деревням, как пильщик,
вместе с другим, таким же силачом, отставным офицером
Рогачевым*. Работа была очень тяжела, в особенности
для непривычных рук; но и Рогачев и Сергей полюбили
362

ее. Никто не узнал бы в здоровых пильщиках двух быв¬
ших офицеров. Они ходили таким образом, не возбуждая
подозрения, недели две, смело пропагандируя направо
и налево. Иногда Сергей, знавший евангелие почти на¬
изусть, толковал его мужикам и доказывал стихами из
него, что следует начать бунт. Иногда он толковал от
великих экономистов. Крестьяне слушали пропаганди¬
стов как настоящих апостолов, водили их из избы в из¬
бу и отказывались брать деньги за харчи. В две недели
пропагандисты создали настоящее брожение в несколь¬
ких деревнях. Молва про них распространилась широко
вокруг. Старые и молодые крестьяне стали шептаться но
амбарам про «ходоков» и начали громче говорить, что
скоро землю отберут от господ, которых царь возьмет на
жалованье. Молодежь стала посмелее по отношению к по¬
лиции и говорила: «Подождите, скоро придет наш черед.
С. М. Степняк-Кравчинский. Рисунок У. Стрекка.
363

Не будете вы, иродово племя, верховодить над нами!»
Но слава пилыциков дошла и до станового, и их забрали.
Отдан был приказ доставить их в стан, находившийся
верстах в двадцати.
Повели их под конвоем несколько мужиков. По пути
пришлось проходить деревней, где был храмовой праздник.
— Кто такие? Арестанты? Ладно. Валяй к нам, дя¬
деньки, — говорили пировавшие мужики.
Арестантов и стражу задержали на целый день, водя
их из избы в избу и угощая брагой. Стражники не
заставляли себя упрашивать долго. Они пили и убежда¬
ли арестантов тоже пить. «К счастью, — рассказывал
Сергей, — брага обходила кругом в таком большом жба¬
не, что никто не мог видеть, сколько я пью, когда я при¬
кладывался к посудине». К вечеру стража перепилась;
и так как она не хотела предстать в таком виде перед
становым, то решено было заночевать в деревне. Сергей
все время беседовал с крестьянами. Он говорил им «от
евангелия» о несправедливых порядках на земле. Они
слушали его и жалели, что таких хороших людей ведут
в стан. Когда все укладывались спать, один из молодых
конвойных шепнул Сергею: «Ворота я притворю толь¬
ко, — не запру на запор». Сергей и Рогачев поняли на¬
мек. Когда все заснули, они выбрались на улицу и пошли
скорым шагом и к пяти часам утра были уже в верстах
двадцати пяти от деревни, на полустанке, где с первым
поездом отправились в Москву. Сергей тут и остался.
В Москве Сергей приютился у Лебедевых: они были,
кажется, знакомы с нашим московским кружком. Тут
он встретил Татьяну Лебедеву*, которая впоследствии
сыграла видную роль в Исполнительном Комитете пар¬
тии «Народной Воли», а тогда была молодой девушкой из
барской семьи. Вероятно, Сергей имел ее больше всего
в виду, когда писал свой полуавтобиографический роман
«Андрей Кожухов». Потом, когда нас всех в Петербурге
арестовали, московский кружок, в котором вдохновителя¬
ми были он и Войнаральский *, сделался главным цен¬
тром агитации.
Говоря о Сергее, я забежал вперед, а теперь возвра¬
щусь к весне 1872 года, когда я вступил в кружок чайков¬
цев. В это время там и сям пропагандисты селились не¬
большими группами, под различными видами, в городах,
в деревнях. Устраивались кузницы, другие садились на
землю, и молодежь из богатых семей работала в этих
мастерских или же в поле, чтобы быть в постоянном со¬
364

прикосновении с трудящимися массами. В Москве несколь¬
ко бывших цюрихских студенток основали свою собствен¬
ную организацию и сами поступили на ткацкие фабрики,
где работали по четырнадцати-шестнадцати часов в день
и вели в общих казармах тяжелую, неприглядную жизнь
русских фабричных женщин. То было великое подвижни¬
ческое движение, в котором, по меньшей мере, принимало
активное участие от двух до трех тысяч человек, причем
вдвое или втрое больше этого сочувствовало и всячески
помогало боевому авангарду. Наш петербургский кружок
регулярно переписывался (конечно, при помощи шиф¬
ров) с доброй половиной этой армии.
Мы скоро нашли недостаточной легальную литерату¬
ру, в которой строгая цензура запрещала всякий намек
на социализм, и завели за границей собственную типо¬
графию. Приходилось, конечно, составлять особые бро¬
шюры для рабочих и крестьян, так что у «литературного
комитета», членом которого я состоял, работы всегда
было много. Сергей написал некоторые из этих брошюр,
между прочим, «Слово на великий пяток», в духе Ламенэ;
в другой же «Мудрица Наумовна» он излагал социали¬
стическое учение в форме сказки. Обе брошюры имели
большой успех. Книги и брошюры, отпечатанные за гра¬
ницей, ввозились в Россию контрабандой, тюками, скла¬
дывались в известных местах, а потом рассылались мест¬
ным кружкам, которые распространяли уже литературу
среди крестьян и рабочих. Для всего этого требовалась
громадная организация, частые поездки за границу, об¬
ширная переписка. В особенности это нужно было, чтобы
охранять наших помощников и книжные склады от поли¬
ции. У нас имелись специальные шифры для каждого из
провинциальных кружков, и часто, после шести- или
семичасового обсуждения мельчайших подробностей, жен¬
щины, не доверявшие нашей аккуратности в шифрован¬
ной переписке, работали еще ночь напролет, исписывая
листы кабалистическими знаками и дробными числами.
Наши заседания отличались всегда сердечным отно¬
шением членов друг к другу. Председатель и всякого
рода формальности крайне не по сердцу русским, и у нас
ничего подобного не было. И хотя наши споры бывали
порой очень горячи, в особенности, когда обсуждались
«программные вопросы», мы всегда отлично обходились
без западноевропейских формальностей. Довольно было
одной абсолютной искренности, общего желания разре¬
шить дело возможно лучше и нескрываемого отвращения
365

ко всякому проявлению театральности. Если бы кто-ни¬
будь из нас прибег к декламаторским эффектам в речи,
мы шутками напоминали бы ему, что цветы красноречия
неуместны. Часто нам приходилось обедать на сходках
же и наша еда неизменно состояла из черного хлеба,
соленых огурцов, кусочка сыра или колбасы и жидкого
чая вволю. Ели мы так не потому, что у нас мало было
денег (их у нас всегда было много), но мы считали, что
социалисты должны жить так, как живет большинство
рабочих. Деньги же, кроме того, нужны были на рево¬
люционное дело.
В Петербурге мы скоро завели обширные знакомства
среди рабочих. За год до моего вступления в кружок
Чайковского Сердюков *, юноша, получивший прекрас¬
ное образование, завел много приятелей среди заводских
рабочих, большая часть которых работала на казенном
оружейном заводе, и устроил кружок человек в тридцать,
собиравшийся для чтения и бесед. Заводским недурно
платили в Петербурге, и холостые жили, не нуждаясь.
Они скоро освоились с радикальной и социалистической
литературой того времени, и Бокль, Лассаль, Милль,
Дрэйер, Шпильгаген * стали для них знакомыми именами.
По развитию эти заводские мало чем отличались от сту¬
дентов. Они любили поговорить о «железном законе за¬
работной платы», о классовой борьбе и классовом само¬
сознании, о коллективизме, а также и о свободе — по
Мпллю, о цивилизации — по Дрэйеру. «Капитал» Мар¬
кса тогда только что вышел, и мы все его читали, между
молодежью тогда еще не было той узости понятий, какая
встречается теперь.
Когда Дмитрий, Сергей и я присоединились к чай-
ковцам, мы втроем часто посещали их кружок и вели
там беседы на различные темы. Однако наши надежды,
что эти молодые люди станут пропагандистами среди ос¬
тальных работников, положение которых гораздо хуже
ихнего, не вполне оправдались. В свободной стране они
стали бы обычпыми ораторами на общественных сходках,
но, подобно привилегированным женевским часовщикам,
они относились к простым фабричным с некоторого рода
пренебрежением и отнюдь не горели желанием стать му¬
чениками социалистического дела. Только после того, как
большинство из них арестовали и некоторых продержали
в тюрьме года по три за то, что они дерзнули думать
как социалисты, после того лишь, как некоторые измерили
всю безграничность российского произвола, они стали го¬
366

рячими пропагандистами, главным образом, политической
революции.
Мои симпатии влекли меня преимущественно к тка¬
чам и к фабричным рабочим вообще. В Петербург схо¬
дятся тысячи таких работников, которые на лето возвра¬
щаются в свои деревни пахать землю. Эти полукрестьяне,
полуфабричные приносят в город мирской дух русской
деревни. Революционная пропаганда среди них шла очень
успешно. Мы должны были даже удерживать рвение на¬
ших новых друзей: иначе они водили бы к нам на квар¬
тиры сотни товарищей, стариков и молодежь. Большин¬
ство их жило небольшими артелями, в десять-двенадцать
человек на общей квартире и харчевались сообща, причем
каждый участник вносил ежемесячно свою долю расхо¬
дов. На эти-то квартиры мы и отправлялись. Ткачи скоро
познакомили нас с другими артелями: каменщиков, плот¬
ников и тому подобными, и в некоторых из этих артелей
Сергей, Дмитрий, Шишко и другие товарищи были своими
людьми; целые ночи толковали они тут про социализм.
Во многих частях Петербурга и предместий у нас были
особые квартиры, снимаемые товарищами. Туда, особен¬
но к Чарушину и Кувшинской* на Выборгской стороне,
и к Синегубу * за Нарвской заставой, каждый вечер при¬
ходило человек десять работников, чтобы учиться грамоте
и потом побеседовать. Время от времени кто-нибудь из
нас отправлялся также на неделю или на две в те дерев¬
ни, откуда были родом наши приятели, и там пропаган¬
дировали почти открыто среди крестьян.
Конечно, все те, которые вели пропаганду среди ра¬
бочих, переодевались крестьянами. Пропасть, отделяющая
в России «барина» от мужика, так глубока, они так редко
приходят в соприкосновение, что появление в деревне
человека, одетого «по-господски», возбуждало бы всеоб¬
щее внимание. Но даже и в городе полиция немедленно
бы насторожилась, если бы заметила среди рабочих че¬
ловека, не похожего на них по платью и разговору. «Чего
ему якшаться с простым народом, если у него нет злого
умысла?» Очень часто, после обеда в аристократическом
доме, а то даже в Зимнем дворце, куда я заходил иногда
повидать приятеля, я брал извозчика и спешил на бедную
студенческую квартиру в дальнем предместье, где снимал
изящное платье, надевал ситцевую рубаху, крестьянские
сапоги и полушубок и отправлялся к моим приятелям-
ткачам, перешучиваясь по дороге с мужиками. Я расска¬
зывал моим слушателям про рабочее движение за грани¬
367

цей, про Интернационал, про Коммуну 1871 года. Они
слушали с большим вниманием, стараясь не проронить
ни слова, а затем ставили вопрос: «Что мы можем сделать
в России?» Мы отвечали: «Следует проповедовать, отби¬
рать лучших людей и организовать их. Другого средства
нет». Мы читали им историю Французской революции по
переделке из превосходной «Истории крестьянина» Эрк-
мана Шатриана. Все восторгались «г-м Шовелевым», хо¬
дившим по деревням и распространявшим запрещенные
книги. Все горели желанием последовать его примеру.
«Толкуйте с другими, — говорили мы, — сводите людей
между собою, а коли нас станет больше, мы увидим, чего
можно добиться». Рабочие вполне понимали нас, и нам
приходилось только удерживать их рвение.
Среди них я проводил немало хороших часов. В осо¬
бенности памятен мне первый день 1874 года, последний
новый год, который я провел в России на свободе. Новый
год я встретил в избранном обществе. Говорилось там
немало выспренных, благородных слов о гражданских
обязанностях, о благе народа и тому подобном. Но во
всех этих прочувствованных речах чуялась одна нота.
Каждый из гостей, казалось, был в особенности занят
мыслью, как бы ему сохранить свое собственное благо¬
состояние. Никто, однако, не смел прямо и открыто при¬
знаться, что он готов сделать только то, что не сопряжено
ни с какими опасностями для него. Софизмы, бесконечный
ряд софизмов насчет медленности эволюции, косности
масс, бесполезности жертв высказывались для того толь¬
ко, чтобы скрыть истинные мотивы, вперемешку с уве¬
рениями насчет готовности к жертвам... Мною внезапно
овладела тоска, и я ушел с этого вечера.
На другое утро я пошел на сходку ткачей. Она проис¬
ходила в темном подвале. Я был одет крестьянином и за¬
терялся в толпе других полушубков. Товарищ, которого
работники знали, представил меня запросто «Бородин,
мой приятель». «Расскажи нам, Бородин, — предложил
он, — что ты видел за границей». И я принялся расска¬
зывать о рабочем движении в Западной Европе, о борьбе
пролетариата, о трудностях, которые предстоит ему пре¬
одолеть, о его надеждах.
На сходке большею частью были люди среднего воз¬
раста. Рассказ мой чрезвычайно заинтересовал их, и они
задавали мне ряд вопросов, вполне к делу: о мельчайших
подробностях рабочих союзов, о целях Интернационала
и о шансах его на успех. Затем пошли вопросы, что можно
368

сделать в России и о последствиях нашей пропаганды.
Я никогда не уменьшал опасностей нашей агитации и от¬
кровенно сказал, что думал. «Нас, вероятно, скоро со¬
шлют в Сибирь, а вас, то есть некоторых из вас, продер¬
жат долго в тюрьме за то, что вы нас слушали». Мрачная
перспектива не охладила и не испугала их. «Что ж, и в
Сибири не все, почитай, медведи живут: есть и люди?
Где люди живут, там и мы не пропадем». «Не так
страшен черт, как его малюют». «Волков бояться, —
в лес не ходить». «От сумы и от тюрьмы не зарекай¬
ся».
И когда потом некоторых из них арестовали, они почти
все держались отлично и не выдали никого.
Прокламация JI. Э. Шишко «Чтой-то, братцы».
Чтой-то братцы какъ тяжко живется нашему брату
ш русской зешгЬ! Какъ онъ ни работаете какъ ни
/надрывается, а все не выходить изъ долговъ да изъ не¬
доимок*, все перебивается кое какъ черезъ силушку съ
пуста брюха да на голодное; день-то денской маешься,
маешься подъ зноемъ да подъ холодомъ ровно каторжный,
а придешь домой, — иной’разъ и пожевать нечего. Много
насъ, братцы на Святой Руси, велика наша сила му¬
жицкая, сила и работаемъ мы круглый годъ съ
утра до ночи въ городахъ и въ селахъ и на фабри-
кахъ;.мы‘сЬемъ рожь нпшеницу, роемъ золото, куемъ же¬
лезо, ткемъ полотна, сукна тошия и бархаты, строимъ
дома каменные и дворцы мраморные, а живемь мы са¬
ми, братцы, въ избахъ дымныхъ да конурахъ собачьих*,
а 4димъ мы, братцы, кору древесную да мякину голод¬
ную, и од’Ьты, мы братцы, въ паневу дырявую да
сермягу, холодную. Грутсно станетъ, какъ подумаешь,
про житье крестьянское, про тяжелое а еще больней
то сердцу сделается, когда вспомнишь про т^хъ, что на¬
шими трудами пользуются, нашимъ пбтомъ, кровью на-
нажиюгся. Иной разъ смотришь на баръ да индо дивишь*
24 Блестящая плеяда
369

XVI
В те два года, о которых я говорю, было произведено
много арестов * как в Петербурге, гак и но всей России.
Не проходило месяца без того, чтобы мы недосчитывались
кого-либо из нас, или без того, чтобы не забрали еще
кого-нибудь из членов провинциальных групп. К концу
1873 года аресты участились. В ноябре полиция нагря¬
нула на одну из наших главных квартир за Нарвской
заставой. Мы потеряли Перовскую, Синегуба и двух дру¬
гих товарищей. Все сношения с рабочими в этой части
Петербурга пришлось прекратить. Жандармы стали очень
бдительными и сразу замечали появление студента в ра¬
бочем квартале. Мы основали новое поселение, еще даль¬
ше за городом, но и его скоро пришлось оставить. Среди
рабочих шныряли шпионы и зорко следили за нами.
В наших полушубках, с нашим крестьянским видом
Дмитрий. Сергей и я пробирались незамеченными. Мы
продолжали посещать кварталы, кишевшие жандармами
и шпионами. Но положение Дмитрия и Сергея было очень
опасно. Полиция усиленно разыскивала их, так как их
имена приобрели широкую известность в рабочих квар¬
талах. Если бы Клеменца или Кравчинского случайно
нашли на квартире знакомых, куда полиция явилась бы
с обыском, их бы немедленно забрали. Бывали периоды,
когда Дмитрию каждый день приходилось разыскивать
квартиру, где он сравнительно спокойно мог бы провести
ночь.
— Могу я переночевать у вас? — спрашивал он, по¬
являясь у товарища в десятом часу вечера.
— Совсем невозможно! За моей квартирой в послед¬
нее время сильно следят. Лучше ступайте к N.
— Да я только что от него. Он говорит, что его дом
окружен шпионами.
— Ну, ступайте к М. Он мой большой приятель и вне
подозрения; но до него далеко. Возьмите извозчика. Вот
деньги. — Но из принципа Дмитрий денег не брал и плел¬
ся пешком на ночлег в противоположный конец города,
а не то оставался у товарища, к которому ежеминутно
могли нагрянуть с обыском.
В январе 1874 года полиция захватила нашу главную
цитадель на Выборгской, служившую нам для пропаган¬
ды среди ткачей. Некоторые из наших лучших пропаган¬
дистов исчезли за таинственными воротами Третьего от¬
деления. Наш кружок поредел. Собраться на общую
370

сходку становилось все труднее. Мы напрягали все уси¬
лия, чтобы образовать новые кружки из молодежи, кото¬
рая могла бы продолжать дело, когда нас арестуют.
Чайковский был тогда на юге. Мы убедили или попросту
заставили Сергея и Дмитрия уехать из Петербурга. Нас
оставалось тогда в Петербурге не больше пяти-шести че¬
ловек, чтобы продолжать дело нашего кружка. Я же
намеревался, как только сделаю доклад Географическому
Обществу о начатой работе, отправиться на юг, чтобы там
создать род земельной лиги — нечто вроде той органи¬
зации, которая достигла таких грозных размеров в Ир¬
ландии в конце семидесятых годов.
Два месяца прошло сравнительно спокойно, но вдруг
в середине марта мы узнали, что почти весь кружок за¬
водских рабочих арестован и вместе с ним бывший сту¬
дент Низовкин, к несчастью, пользовавшийся их доверием.
Мы были уверены, что Низовкин, выгораживая себя,
выдаст все, что ему известно. Кроме Дмитрия и Сергея,
он знал основателя кружка Сердюкова и меня, и мы
предвидели, что на допросах он, вероятно, назовет наши
настоящие имена. Через несколько дней забрали двух
ткачей, крайне ненадежных парней, замотавших даже
деньги своих товарищей. Они знали меня под именем
Бородина. Эти двое наверное должны были направить
полицию на след Бородина, одетого по-крестьянски и го¬
ворившего на сходках ткачей. Таким образом в одну не¬
делю забрали всех наличных членов нашего кружка,
кроме Сердюкова и меня.
Нам не оставалось ничего другого, как только бежать
из Петербурга, но именно этого мы не хотели. На наших
руках была громадная организация как внутри России,
так и за границей для печатания там наших изданий
и ввоза контрабандою. Как оставить, не найдя замести¬
телей, всю нашу сеть кружков и колоний в сорока губер¬
ниях, которую мы с таким трудом создали в эти годы
и с которыми мы вели правильную переписку? Как, на¬
конец, оставить наши рабочие кружки в Петербурге и на¬
ши четыре различных центра для пропаганды среди
столичных рабочих? Как бросить все это, прежде чем мы
найдем людей, которые поддержат наши сношения и пе¬
реписку? Мы с Сердюковым решили принять в наш кру¬
жок двух новых членов и передать им все дела. Каждый
вечер мы встречались в различных частях города и усер¬
дно работали. Имен и адресов мы никогда не записывали.
Зашифрованы у нас были и сложены в безопасном месте
24*
371

только адреса по перевозке кпиг. Поэтому нам пужно
было, чтобы ыовые члены заучили сотни адресов и деся¬
ток шифров. Мы до тех пор повторяли их нашим новым
товарищам, покуда они не зазубрили их. Каждый вечер
мы давали им наглядный урок по карте Европейской
России, останавливаясь в особенности на западной гра¬
нице, где жили получавшие переправленные контрабан¬
дой книги, и на поволжских губерниях, где находилось
большинство наших поселений. Затем, конечно, переодев¬
шись, мы водили наших новых товарищей знакомить их
с рабочими в разных частях города.
Самое лучшее в таком случае было бы исчезнуть из
своей квартиры и появиться в новом месте под чужим
именем и с чужим паспортом. Сердюков оставил свою
квартиру; но так как у него не было паспорта, то он
скрывался у знакомых. Я должен был бы сделать то же
самое, но странное обстоятельство задержало меня.
Я только что кончил записку о ледниковых отложениях
в Финляндии и в России, которую должен был прочесть
на общем собрании в Географическом Обществе. Пригла¬
шения были уже разосланы, но вышло так, что в назна¬
ченный день должно было состояться соединенное засе¬
дание двух геологических обществ Петербурга, и геологи
просили Географическое Общество отложить на неделю
мой доклад. Было известно, что я выскажу несколько
мыслей о распространении ледникового покрова до Сред¬
ней России, а наши геологи, кроме моего друга и учителя
Фридриха Шмидта, считали это предположение слишком
смелым и хотели основательно разобрать его. Приходи¬
лось, таким образом, остаться еще на неделю.
Между тем таинственные незнакомцы бродили вокруг
моего дома и заходили ко мне под различными фантасти¬
ческими предлогами. Один из них предлагал купить лес
в моем тамбовском имении, которое лежало в безлесной
степи. К моему удивлению, я увидал на моей улице, на
Малой Морской, одного из упомянутых выше арестован¬
ных ткачей. Таким образом, я мог убедиться, что за моим
домом следят. Между тем я должен был держаться так,
как будто не произошло ничего необыкновенного, потому
что в следующую пятницу мне предстояло читать доклад
в Географическом Обществе.
Заседание состоялось. Прения были очень оживлен¬
ные, и, во всяком случае, хоть один пункт удалось
отвоевать. Наши геологи признали, что все старые теории
о дилювиальном периоде и разносе валунов по России
372

плавучими льдинами решительно ни на чем не основаны
и что весь вопрос следует изучить заново. Я имел удо¬
вольствие слышать, как наш выдающийся геолог Барбот
де Марни сказал: «Был ли ледяной покров или нет, по
мы должны сознаться, господа, что все, что мы до сих
пор говорили о действии плавающих льдин, в действитель¬
ности не подтверждается никакими исследованиями».
Мне предложили занять место председателя отделения
физической географии, тогда как я сам задавал себе во¬
прос: «Не проведу ли я эту ночь уже в Третьем отде¬
лении?»
Мне следовало бы совсем не возвращаться в мою
квартиру, но я изнемогал от усталости и вернулся ноче¬
вать. В эту ночь жандармы не нагрянули. Я пересмотрел
целый ворох моих бумаг, уничтожил все, что могло кого-
нибудь скомпрометировать, уложил все вещи и приго¬
товился к отъезду. Я знал, что за моей квартирой следят,
но рассчитывал, что полиция явится с визитом ночью
и что поэтому в сумерках, под вечер, мне удастся выбрать¬
ся незаметно. Стемнело, и когда я собрался уходить, одна
из горничных шепнула мне: «Вы бы лучше вышли по
черной лестнице». Я понял ее, быстро спустился вниз
и выбрался из дома. У ворот стоял только один извозчик.
Я вскочил на дрожки, и мы поехали по направлению
к Невскому проспекту. Вначале за мною не было погони,
и я уже думал, что все обстоит благополучно, но вдруг,
уже на Невском, около думы, я заметил другого извозчи¬
ка, который гнался за мной вскачь и вскоре стал обго¬
нять нас.
К великому изумлению, я увидал на дрожках одного
из двух арестованных ткачей, а рядом с ним какого-то
неизвестного мне господина. Ткач сделал мне знак ру¬
кой, как будто хотел сказать что-то. Я сказал моему из¬
возчику остановиться. «Быть может, — думал я, — его
только что выпустили и у него ко мне важные поруче¬
ния». Но как только извозчик остановился, господин, си¬
девший рядом с ткачом (то был шпион), крикнул громко:
«Г-н Бородин, князь Кропоткин, я вас арестую». Он
подал сигнал полицейским, которых всегда масса на Нев¬
ском, прыгнул ко мне в дрожки и показал бумагу с пе¬
чатью петербургской городской полиции. «У меня приказ
пригласить вас немедленно к генерал-губернатору для
объяснения», — сказал он. Сопротивление было беспо¬
лезно. Два полицейских уже стояли рядом. Я сказал
моему извозчику повернуть назад и ехать к генерал-гу¬
373

бернатору. Ткач остался на своем извозчике и поехал за
нами.
Очевидно, полиция дней десять колебалась арестовать
меня, так как не была уверена, что Бородин и я одно
и то же лицо. Мой ответ на призыв ткача разрешил все
сомнения.
Случилось так, что как раз тогда, когда я уезжал из
дому, приехал из Москвы молодой человек с письмом ко
мне от моего приятеля П. И. Войнаральского и к нашему
приятелю Полякову от Дмитрия Клеменца. Войнараль-
ский сообщал о том, что в Москве заведена тайная типо¬
графия. Вообще в его письме было много отрадных ве¬
стей о революционной деятельности в этом городе.
Я прочитал письмо и уничтожил его, а так как во втором
письме не было ничего, кроме невинной приятельской
болтовни, то я захватил его с собою. Теперь, когда меня
арестовали, я счел за лучшее уничтожить и это письмо.
Я потребовал опять у шпиона его бумагу, и в то время,
как он доставал ее из кармана, незаметно бросил письмо
на мостовую. Но... когда мы подъехали к генерал-губер¬
наторскому дому, ткач подал злосчастную бумажку сы¬
щику, прибавляя: «Я видел, как он выбросил письмо на
мостовую, и поднял его».
Наступили теперь утомительные часы ожидания про¬
курора. Представитель судебной власти играет, как из¬
вестно, роль подставного лица в руках жандармов. Они
выставляют его, чтобы придать тень законности обыскам
и допросу. Прошло немало времени, покуда разыскали
прокурора и привезли его, чтобы он фигурировал будто
бы в виде представителя законности. Меня опять повезли
на мою квартиру, где был произведен самый тщательный
обыск, продлившийся до трех часов утра. Жандармы не
нашли, однако, ни клочка бумаги, который мог бы явить¬
ся уликой против меня или кого-нибудь другого.
После обыска меня доставили в Третье отделение, ко¬
торое правило и правит под различными именами Россией
со времен Николая I, вплоть до настоящего времени,
и составляет истинное государство в государстве. Родо¬
начальником его был, при Петре I, Преображенский при¬
каз, в котором противники основателя военной Русской
империи подвергались пыткам и бывали замучиваемы до
смерти. При императрицах «Приказ» преобразовался
в «Тайную канцелярию». А при Анне Иоанновне засте¬
нок жестокого Бирона нагонял ужас на всю Россию.
Железный деспот Николай I преобразовал канцелярию
374

в «Третье отделение» и присоединил к нему корпус жан¬
дармов, причем шеф жандармов стал лицом более страш¬
ным, чем сам император.
Вскоре после того, как Мезенцев был убит, при Лорис-
Меликове Третье отделение было уничтожено по имени,
но, как феникс, оно возродилось и еще более прежнего
расцвело под новыми вывесками. В каждой губернии,
в каждом городе, даже на каждой железнодорожной стан¬
ции находятся жандармы, доносящие непосредственно
своим полковникам и генералам, которые сносятся с ше¬
фом жандармов. Последний же видит царя каждый день
и докладывает ему, что считает нужным доложить. Все
чиновники в империи находятся под надзором жандар¬
мов. Генералы и полковники этого корпуса следят по
обязанности за общественной и частной жизнью всех
царских подданных, в том числе губернаторов, министров
и даже великих князей. Сам император находится под их
бдительным надзором. И так как они хорошо осведомлены
о секретных делишках дворца и знают каждый шаг им¬
ператора, то шеф жандармов становится, так сказать,
наперсником правителей России в их наиболее интимных
делах.
В тот период царствования Александра II, о котором
я говорю, Третье отделение было всесильно. Жандарм¬
ские полковники производили обыски тысячами, ничуть
не заботясь о том, есть ли в России суды и законы или
нет. Они арестовывали, кого хотели, держали в тюрьме,
сколько им было угодно, и сотни людей отправлялись
в ссылку в Северную Россию или в Сибирь по усмотрению
какого-нибудь полковника или генерала. Подпись мини¬
стра внутренних дел была только пустой формальностью,
потому что у него не было контроля над жандармами,
и он даже не знал, что они делают.
Было уже четыре часа утра, когда начался допрос.
— Вы обвиняетесь, — заявили мне торжественно, —
в принадлежности к тайному сообществу, имеющему цель
ниспровергнуть существующую форму правления, и в за¬
говоре против священной особы его императорского вели¬
чества. Признаете ли вы себя виновным в этих преступ¬
лениях?
— До тех пор, покуда я не буду пред гласным судом,
я не дам никакого ответа, — сказал я.
— Запишите, — продиктовал прокурор секретарю, —
не признает себя виновным. Я должен вам задать еще
375

некоторые вопросы, — напал он после короткой паузы. —
Знаете ли вы некоева Николая Чайковского?
— Если вы все-таки желаете задавать мне вопросы на
ваших допросах, то так и пишите «нет» на все те, которые
вы будете мне задавать.
— Ну а если мы спросим — знакомы ли вы, напри¬
мер, с г. Поляковым, о котором вы говорили прокурору
несколько минут тому назад?
— Если вы зададите мне такой вопрос, то пишите
«нет». И если вы спросите меня, знаком ли я с сестрой,
братом или мачехой, пишите тоже «нет». Никакого дру¬
гого ответа вы от меня не получите. Я знаю, что, если
я отвечу «да» по отношению к какому-нибудь лицу, вы
тотчас же учините ему крупную неприятность, нагрянете
с обыском или сделаете что-нибудь похуже. А потом
скажете ему, что я его выдал.
Мне предложили тогда длинный список вопросов,
и каждый раз я спокойно отвечал: «Запишите нет». Так
продолжалось около часа. И из допроса я мог убедиться,
что все арестованные, кроме двух ткачей, держали себя
очень хорошо. Ткачи же знали только, что я раза два
встречался с десятком работников. Жандармы, по-види¬
мому, ничего не знали существенного о нашем кружке.
— Что вы делаете, князь? — сказал мне жандармский
офицер, который отводил меня в пятом часу утра в мою
камеру. — Вашим отказом отвечать на вопросы восполь¬
зуются как страшным оружием против вас же.
— Разве это не мое право?
— Да, но... вы знаете... Надеюсь, вы найдете комнату
удобной. Ее топят с момента вашего ареста.
Я нашел ее очень удобной и немедленно крепко за¬
снул. Разбудил меня через несколько часов жандарм,
который принес мне чай. За ним скоро явилось другое
лицо, которое шепнуло мне неожиданно: «Вот бумага
и карандаш; пишите вашу записку». Это был сочув¬
ствующий, которого я знал по имени. Через него велась
наша переписка с арестованными в Третьем отделении.
Со всех сторон я слышал легкий стук в стены. То
переговаривались условным образом арестованные. Но так
как я был новичком, то не мог разобраться в этом стуке,
который, казалось, исходил из стен со всех сторон.
Одно смущало меня. Когда производили у меня обыск,
я слышал, как прокурор шепнул жандармскому офицеру
о том, что они поедут с обыском к Полякову, к которому
было адресовано письмо Дмитрия. Поляков был молодой
376

студент, очень талантливый зоолог и ботаник, с которым
мы вместе совершили Витимскую экспедицию. Родился
он в бедной казачьей семье, на границе Монголии. Пре¬
одолев всевозможные затруднения, Поляков добрался до
Петербурга и поступил в университет, где стал известен
как зоолог, подававший большие надежды. В это время
он сдавал кандидатский экзамен. Со времени долгого пу¬
тешествия мы были большими друзьями и даже одно
время жили в Петербурге вместе. Но Поляков не инте¬
ресовался моею политическою деятельностью.
Я заговорил о нем с прокурором. «Даю вам честное
слово, — сказал я, — что Поляков никогда не принимал
участия ни в каких политических делах. Завтра у него
последний экзамен. Вы разрушите навсегда ученую дея¬
тельность молодого человека, который боролся много лет
и должен был преодолеть большие препятствия, чтобы
добиться настоящего положения. Я знаю, до всего этого
вам дела нет, но университет смотрит на Полякова как
на будущую славу русской науки».
Обыск, тем не менее, сделали у Полякова, но его не
арестовали и дали отсрочку на три дня для экзамена.
Несколько дней спустя меня вызвали к прокурору, кото¬
рый с сияющим видом показал мне конверт, надписанный
моею рукою, а в нем записку, тоже моей рукой, в которой
говорилось: «Пожалуйста, передайте этот пакет В. Е.
и попросите хранить, покуда его потребуют установлен¬
ным образом». Лица, к которому записка была адресова¬
на, в ней не упоминалось.
— Это письмо найдено у г-на Полякова, — сказал
прокурор. — И теперь, князь, его судьба в ваших руках.
Если вы мне скажете, кто такой «В. Е.», мы сейчас же
освободим г-на Полякова, в противном случае мы его бу¬
дем держать, покуда он нам не назовет упомянутого лица.
Взглянув на конверт, который был надписан тушеваль¬
ным карандашом, и на записку, написанную обыкновен¬
ным, я немедленно вспомнил все обстоятельства относи¬
тельно письма и конверта.
— Я положительно утверждаю, — сказал я, — что
конверт и записка не найдены вместе. Это вы вложили
письмо в конверт. — Прокурор покраснел. — Неужели
вы уверите меня, — продолжал я, — что вы, практический
человек, не заметили, что записка и конверт написаны
разными карандашами? И теперь вы меня хотите уверить,
что все это — одно целое? Нет, милостивый государь,
377

я заявляю вам, что письмо было адресовано не к Поля¬
кову.
Замешательство прокурора продолжалось несколько
секунд; затем он оправился и с прежним апломбом
сказал:
— Поляков, однако, сознался, что ваша записка была
к нему.
Теперь я знал, что прокурор лжет. Поляков мог бы
еще признать все, касающееся его самого, но он скорее
пошел бы в Сибирь, чем оговорил бы другого. Я посмотрел
пристально в глаза прокурору и ответил:
— Нет, милостивый государь, Поляков никогда не го¬
ворил вам ничего подобного. Вы сами отлично знаете,
что говорите неправду.
Прокурор пришел в бешенство или притворился так.
— Хорошо, — отрезал он, — если вы подождете здесь
несколько минут, я вам принесу письменное показание
г-на Полякова. Он в соседней комнате.
— С удовольствием, буду ждать, сколько вам угодно.
Я уселся на диване и стал курить бесконечное число
папирос. Показание, однако, не явилось ни в этот день,
пи позже, и впоследствии каждый раз, при встрече с про¬
курором, я дразнил его вопросом:
— Ну, а где же показание Полякова?
Само собою разумеется, никакого показания не суще¬
ствовало. Я встретился с Поляковым в Женеве в 1878 го¬
ду, откуда мы сделали необыкновенно приятную экскур¬
сию к Алечскому леднику. Нечего и прибавлять, что
Поляков ответил именно так, как я и ожидал. Он сказал,
что решительно ничего не знает как о письме, так и о
лице, упомянутом под литерами В. Е. Мы обменивались
с ним десятками книг, записку нашли в одной из них.
Что же касается конверта, то его извлекли из кармана
старого пальто. Полякова продержали в заключении не¬
сколько недель, а затем выпустили благодаря ходатайству
его ученых друзей. Полиция так и не дозналась, кто
такое было лицо «В. Е.». Оно в свое время выдало, кому
нужно, все мои бумаги.
Меня повели обратно в камеру, а через несколько
времени возвратился прокурор в сопровождении жандарм¬
ского офицера.
— Ваш допрос теперь кончен, — сказал он мне. —
Вас* переведут в другое место.
У ворот стояла карета. Меня пригласили войти в нее,
а рядом сел дюжий жандармский офицер, кавказец родом.
378

Я заговорил с ним, но он только сопел. Карета проехала
Цепной мост, Марсово поле, затем покатилась вдоль ка¬
налов, как будто бы избегая наиболее людные улицы.
— Мы едем в Литовский замок? — спросил я офице¬
ра, так как знал, что многие товарищи сидят уже там.
Офицер не ответил. С того момента, как я сел в карету,
началась та система молчания по отношению ко мне,
которая применялась потом целых два года. Но когда
карета покатилась по Дворцовому мосту, я понял, что
меня везут в Петропавловскую крепость.
Я любовался рекой-красавицей, зная, что не скоро
увижу ее опять. Солнце близилось к закату. Тяжелые
серые тучи нависали на западе над Финским заливом;
прямо над головой плыли белые облака, разрываясь по¬
рой и открывая клочки голубого неба. Проехав мост,
карета повернула налево. Мы въехали под мрачный свод,
в ворота крепости.
— Ну, теперь меня продержат здесь годика два, —
сказал я офицеру.
— Нет, зачем же так долго! — ответил кавказец,
который, раз мы добрались до крепости, снова приобрел
дар слова. — Дело ваше почти кончено, и недели через
две его передадут в суд.
— Дело мое очень простое, — сказал я, — но прежде,
чем вы предадите меня суду, вы захотите арестовать всех
социалистов в России, а их много, очень много, и в два
года вы всех не переловите. — Я тогда не сознавал, как
много пророческого было в этом предсказании.
Карета остановилась у подъезда комендантской квар¬
тиры. Мы вошли в приемную. К нам вышел генерал
Корсаков, высокий старик с брюзгливым выражением
лица. Жандармский офицер шепнул ему что-то на ухо,
и старик ответил «хорошо», окинув его почти презри¬
тельным взглядом; затем он повернулся ко мне. Видно
было, что комендант вовсе не был доволен получением
нового квартиранта и несколько стыдился своей обязан¬
ности, но взгляд его как будто бы говорил: «я солдат
и исполняю только долг». Мы опять сели в карету, но
скоро остановились у других ворот; здесь нас продержа¬
ли некоторое время, покуда солдаты не отперли их из¬
нутри. Всякими длинными, узкими проходами мы подо¬
шли, наконец, к третьим железным воротам: они вели
под темный свод, из которого мы попали в небольшую
комнату, где тьма и сырость сразу охватили меня.
Несколько унтер-офицеров крепостной стражи забега¬
379

ли неслышно в своих войлочных ботиках, не говоря ни
слова, покуда смотритель расписывался в книге кавказца
в приеме арестанта. Мне велели раздеться совершенно
и надеть арестантское платье: зеленый фланелевый халат,
бесконечные шерстяные чулки, плотности невероятной,
и желтые туфли такой величины, что они едва держались
на ногах, когда я попробовал ступить шаг. Я всегда не¬
навидел халаты и туфли. Толстые чулки внушали мне
отвращение. Меня заставили даже снять шелковую фу¬
файку, которая особенно была бы кстати в сырой крепо¬
сти. Я, конечно, шумно запротестовал по этому поводу,
и через час мне ее отдали по распоряжению генерала
Корсакова.
Затем меня повели темным коридором, по которому
шагали часовые, и ввели в одиночную камеру. Захлоп¬
нулась тяжелая дубовая дверь, щелкнул ключ в замке,
и я остался один в полутемной комнате.
В. Н. ФИГНЕР. ИЗ КНИГИ «ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ ТРУД»
Вера Николаевна Фигнер (1852—1942 гг.), по мужу Филиппо¬
ва — политический деятель и великая революционерка 70-х гг.
Родилась и воспитывалась в обеспеченной дворянской семье в Ка¬
занской губернии. В 1869 году блестяще окончила институт для
благородных девиц в Казани, проявляя большой интерес к меди¬
цине и современным течениям в общественной жизни. Природ-
пые данные и благотворное влияние родителей способствовали ее
быстрому культурному и общественному развитию. О влиянии
родителей Вера Николаевна писала так: «Как отец, так и моя
мать были люди очень энергичные, деятельные и работоспособ¬
ные; крепкие физически, они отличались и волевым темперамен¬
том. В этом отношении они передали нам хорошее наследие» 1.
Все четыре сестры Фигнер были революционерками, что состави¬
ло своеобразную семеппую традицию. Братья же их не прини¬
мали участия в революционном движении, но обнаружили свои
способности в другой сфере — Петр был крупным инженером, а
Николай, певец-тенор, составил славу оперному искусству.
На переломе 60-х и 70-х годов в мировоззрении и жизни Ве¬
ры Фигнер произошли важные изменения. Она познакомилась с
теорией утилитаризма, увлекшись ее главной идеей: то, что при¬
знается за истину, должно служить руководством поступка. Вот
ее слова об этом, выражающие суть поведения автора на протя¬
жении всей жизни: «Истинное, желательное и должное были для
меня триедины и нераздельны, и всякая истина, раз признанная
таковой, приобретала тем самым принудительный характер для
моей воли. Это была логика характера» 2. Попытка В. Фигнер по¬
лучить образование в университете под руководством Лесгафта
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч., т. 1. М., 1932, с. 12.
2 Там же, с. 64.
380

не увенчалась успехом, сам знаменитый ученый-медик был ли¬
шен прав преподавания за вредное влияние на студентов. Не был
удачным и ее брак с судебным деятелем Филипповым. Разными
оказались их жизненные устремления.
В 1872 г. Вера Фигнер уезжает в Цюрих и вместе с сестрой
Лидией поступает в университет для изучения медицины. Швей¬
цария этого времени представляла собой довольно крупный центр
русской эмиграции. Чуть ли не все эмигранты выражали недо¬
вольство условиями русской общественной и политической жиэ-
ни и придерживались социалистических взглядов. Естественно,
Фигнер принимает участие в различных собраниях и дискусси¬
ях, как и многие девушки из России, увлекается социалистиче¬
скими идеями и вслед за сестрой вступает в революционный
кружок.
После четырехлетнего пребывания за границей, в 1876 г. Ве¬
ра Фигнер возвращается в Россию с ясно выраженной револю¬
ционной позицией, придерживаясь бакунинских взглядов и на¬
ходясь «под обаянием личности Бакунина/).
Фигнер принимает участие в Казанской демонстрации 6 де¬
кабря 1876 г., организованной землевольцами. Сама Вера Нико¬
лаевна считала 1876 г. поворотным в своей судьбе. Она разошлась
с мужем, сдала экзамен на звание акушерки в Медико-Хирурги¬
ческой академии, окончила житейские дела в Казанской губер¬
нии и решительно заявила: «Над прошлым был бесповоротно по¬
ставлен крест. И с 24 лет моя жизнь связана исключительно с
судьбами русской революционной партии» К
Началась практическая деятельность революционерки-народни¬
цы. Она вошла в кружок, получивший название сепаратистов
Дом предварительного заключения, открытый в
С.-Петербурге в 1875 г.
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч., т. 1. М., 1932, с. 98.
381

(А. Писарев, Н. Лешерн, А. Соловьев, Ю. Богданович и др.), и ве¬
сной 1877 г. отправилась в Самарскую губернию медицинским ра¬
ботником в земскую больницу на длительное поселение в наро¬
де. Предполагалось ведение пропаганды в революционном духе.
Работать долго не удалось. Через три месяца жандармы уже зна¬
ли адреса всех поселенцев, и, получив предупреждение от това¬
рищей, ей пришлось бежать в Петербург, где политическая атмо¬
сфера значительно изменилась, ряды желающих работать в под¬
полье увеличились, так как многие участники процесса «193-х»
были освобождены.
К этому времени сильно возрос авторитет «Земли и воли» и
количество ее членов быстро возрастало. Фигнер направляется в
Саратовскую губернию и присоединяется к прибывшим туда зем-
левольцам. Ее определили вместе с сестрой Евгенией в Петров¬
ский уезд, где она стала работать фельдшерицей, а сестра — учи¬
тельницей. О пребывании на новом месте Фигнер писала: «Бед¬
ный народ стекался ко мне, как к чудотворной иконе, целыми
десятками и сотнями; около фельдшерского домика стоял с ут¬
ра до позднего вечера целый обоз; скоро моя слава перешла за
пределы трех волостей, которыми я заведовала, а потом и за
пределы уезда».
Вскоре была открыта и школа, «собралось сразу 25 человек
учеников и учениц... Во всех трех волостях моего участка не бы¬
ло ни одной школы» К
По вечерам сестры ходили в крестьянские хаты и читали Не¬
красова, Лермонтова, Салтыкова, Наумова, Левитова. «Каждую
минуту мы чувствовали, что мы нужны, что мы не лишние. Это
сознание своей полезности и было той притягательной силой, ко¬
торая влекла нашу молодежь в деревню; только там можно бы¬
ло иметь чистую душу и спокойную совесть» 2.
В этот саратовский период Фигнер вступила в «Землю и во¬
лю» и вскоре была приглашена на Воронежский съезд, а перед
тем оказала содействие побегу из Сибири Софьи Бардиной, осуж¬
денной по делу «50-ти» и приобретшей славу своей речью на су¬
де. Ко времени созыва съезда в Воронеже перед землевольцами
встала сложная задача по активизации деятельности организа¬
ции. Поселения в народе гибли одно за другим. Деревня оказа¬
лась мало пригодной для подпольной деятельности. Радужные
надежды на скорый отклик крестьян на призывы революционеров
оказались иллюзорными.
«Земля и воля» предполагала поднять крестьян на революцию
и тем самым нанести удар по всей системе управления царского
режима. В зависимости от активности «низов» должен был дей¬
ствовать и центр. Удар «снизу» должен был дополнить и завер¬
шить удар «сверху». Так думали землевольцы, так об этом гово¬
рила и Фигнер. Теперь становилось очевидным, что удар снизу
не состоялся, доступ к крестьянству не был обеспечен условиями
и средствами. Предполагаемые удары менялись местами. Все си¬
лы партии решено было теперь переключить на работу в горо¬
де (в центре). Пример борьбы в центре с правительством, по за¬
мыслу, «должен был развязать живые силы народа». Таким об¬
разом, шла решительная переоценка как взглядов, так и целей
движения. По мере вызревания новых политических представле¬
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч., т. 1, с. 125—126.
2 Там же, с. 128.
382

ний происходило деление народников-землеволъцев на новые
группировки, на сторонников и противников политической борь¬
бы. Олицетворением активного политического курса стали А. Ми¬
хайлов и А. Квятковский, сторонниками же и самыми активны¬
ми защитниками аполитизма стали Г. Плеханов и М. Попов. По¬
требовалось три съезда (Липецк, Воронеж и Петербург) для раз¬
дела «Земли и воли» и образования «Народной воли» и «Черно¬
го передела». Острота обстановки как бы ускоряла ход событий.
Понятно, лидеры каждого из направленны стремились к тому,
чтобы лучшие силы привлечь на свою сторону. После некоторых
раздумий, неизбежных в подобных случаях, Вера Фигнер выбра¬
ла сторону политиков, она вошла в «Народную волю», став вско¬
ре членом ее Исполнительного Комитета. Началась новая стра¬
ница в ее жизни и борьбе, началась деятельность народоволки,
для которой «правительство, в его современной организации яв¬
ляется главнейшим врагом народа во всех сферах его жизни» 1.
Цель борьбы партии «Народной воли» — захват государственной
власти для передачи ее народу. Ее главным организационным
принципом был демократический централизм. Партия создавала
в центральных губерниях свои филиалы. Придавалось большое
внимание деятельности в рабочей среде, и для этой цели издава¬
лась «Рабочая газета». Возникла также военная организация «На¬
родной воли». Велась пропаганда в студенческой среде, в либе¬
ральном лагере и т. п. Свое появление «Народная воля» ознаме¬
новала выпуском газеты того же наименования.
26 августа 1879 г. Исполнительный Комитет вынес смертный
приговор императору Александру II. Для приведения в исполне¬
ние этого приговора потребовалась колоссальная затрата сил. Ве¬
ра Николаевна становится одним из активнейших работников
партии и ее Исполнительного Комитета. Она принимает участие
в подготовке покушения на Александра II в Одессе, ведет ответ¬
ственную работу среди офицеров, пользуясь в их среде влияни¬
ем и авторитетом. Кроме того, Фигнер осуществляет связь с за¬
границей от имени Исполнительного Комитета. Ее воспоминания
о связях «Народной воли» с К. Марксом, Рошфором, Лавровым
и др. представляют большой интерес. Масса решений Исполни¬
тельного Комитета принималась при прямом участии Фигнер.
Особо следует отметить деятельность Фигнер после разгрома
основных сил Исполнительного Комитета: она оставалась един¬
ственным его членом, который вел необыкновенно сложную и
опасную работу по восстановлению партии до своего ареста
10 февраля 1883 г. Вера Николаевна вспоминала: «Кругом меня
все рушилось, все гибло, а я оставалась одна, чтобы, как вечный
странник Евгения Сю, совершить скорбный путь, не видя кон¬
ца» 2. Аресту Веры Фигнер власти придавали исключительное
значение, все силы сыска были мобилизованы на это. Арест вы¬
звал необыкновенную радость в кругах правительства, и такие
его столпы, как Толстой, Плеве и Оржевский, посетили узницу.
Все они доказывали, что борьба «Народной воли» лишена успеха
и смысла. Министр внутренних дел Толстой утверждал: «Ну, убь¬
ете одного царя, на его место встанет другой, и все этим закон¬
чится». Вел дело Фигнер генерал Середа. Оно тянулось долго и
закончилось привлечением к уголовной ответственности 14-ти ре¬
волюционеров, а потому этот процесс получил наименование
1 Фигнер В. Поли. собр. соч., т. 1, с. 160.
2 Там же, с. 323.
383

«процесса 14-ти» или «процесса Веры Фигнер». С самого начала
Вера Николаевна заявила, что даст показания только о тех со¬
бытиях и людях, которые уже фигурировали на многочислен¬
ных разбирательствах 70-х и начала 80-х годов. Что же касает¬
ся личностей и событий текущей подпольной жизни, то о них ре¬
чи быть не может. Это решение было полностью и последова¬
тельно выполнено. Рассказ же о прошлой своей деятельности
превратился в обоснование и глубокий анализ всего процесса
освободительного движения при Александре II. Можно даже ска¬
зать, что эти материалы явились основой выдающегося произве¬
дения Фигнер «Запечатленный труд».
Впервые полностью эти показания опубликованы в трех но¬
мерах журнала «Былое» (см. № 2, 3, и 4 за 1917 г.). Как видно
из этих показаний, перед судом была личность особого прошлого
и особых индивидуальных качеств. В ее характере, как она сама
признавала, было что-то от таких натур, какими были Аввакум и
боярыня Морозова, мученики за старую веру.
Между тем приближалось судебное разбирательство. Дело
Фигнер рассматривал военный суд, так как в нем обвинялись
старшие чины армии, а также потому, что сама она вела рабо¬
ту среди офицеров. Все это определило ее судьбу на процессе.
Среди военных особое внимание обращают на себя такие лично¬
сти, как Н. М. Рогачев, М. Ю. Ашенбреннер и А. П. Штромберг.
Первый и последний были казнены, как особо опасные. Процесс
«14-ти» народовольцев проходил в Петербурге с 24 по 28 сентяб¬
ря 1884 г. Процесс этот можно назвать итоговым, он ясно опре¬
делил, что деятельность старой гвардии «Народной воли», ее Ис¬
полнительного Комитета первого призыва закончена. Именно эта
мысль лежала в основе речи, точнее в «последнем слове» глав¬
ной героини процесса Веры Фигнер. Впоследствии она вспоми¬
нала: «Последнее слово! Сколько значения, и какого значения, в
этой краткой формуле! Подсудимому дается случай, единствен¬
ный по необычной, трагической обстановке, и последний, быть
может, последний в жизни случай — выявить свой нравствен¬
ный облик, выяснить нравственное оправдание своих поступков,
своего поведения и во всеуслышание сказать то, что он хочет
сказать, что он должен сказать и что может сказать» *. Пред¬
стояло дать отчет обществу и народу за десять лет поисков прав¬
ды и пеукротимой героической борьбы. Трагизм положения за¬
ключался в том, что в борьбе главной целью ставилось «пол¬
ное обновление общественной жизни и государственного строя»,
а в действительности партия была разгромлена и восторжество¬
вала реакция.
Констатируя этот исторический факт, Фигнер в последнем
слове смело и решительно утверждает, что революционное дви¬
жение необходимо и закономерно: «Могла ли моя жизнь идти
иначе, чем она шла, и могла ли она кончиться чем-либо иным,
кроме скамьи подсудимых? И каждый раз я отвечала себе:
Нет!»2 Конкретная задача революционного движения определя¬
лась так: передача всей земли в руки крестьянской общины,
фабрик и заводов — рабочим, свобода всему народу и самое
главное: «Я считаю самым главным, самым существенным, что¬
бы явились условия, при которых личность имела бы возмож¬
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч., т. 1, с. 346.
2 Там же, с. 378.
384

ность всесторонне развить свои силы и всецело отдать их на
пользу общества» 1.
Таков смысл и главные идеи «последнего слова» обвиняемой
Веры Николаевны Фигнер. Речь отражает величие и трагедию
«Народной воли».
Военный суд приговорил подсудимую к смертной казни, за¬
мененной 20-го годами каторжных работ. Наказание Фигнер от¬
бывала в Петропавловской крепости и Шлиссельбурге.
После ареста Фигнер была, и не одна, попытка восстановле¬
ния «Народной воли», все они оказались неудачными, но для
нас сейчас важно определить отношение к Вере Фигнер тех, кто
вошел в движение после поражения.
Известный революционер и мемуарист И. И. Попов писал;
«С конца 1881 года имя В. Н. Фигнер уже было достоянием ши>
роких кругов общества и было окружено особым ореолом. Для
нас, примкнувших к революции, В. Н. явилась, я бы сказал,
сверх-революционером. Много говорилось о ее красоте, изяще¬
стве, воспитапности, уме, умении держать себя во всех кругах
общества, не исключая аристократических. Как революционер,
она являлась для нас идеалом, женщиной с железной волей, од¬
ним, а с 1882 г. единственным вождем и водителем партии «На¬
родной воли», не желающим покидать Россию и обрекшим себя
на служение народу»2.
По отбытии каторжного заключения (1902 г.) и ссылки (до
1906 г.) Вера Николаевна до 1915 года проживала за границей.
В советское время занималась главным образом литературной
деятельностью. По решению СНК СССР (1926 г.), подписанному
В. Куйбышевым, она удостоена правительственной пожизненной
пенсии. Не меньшее страдание пришлось ей пережить в 30-е го¬
ды, когда началось новое гонение на народников и народоволь¬
цев, не менее жестокое, чем при царизме. Некоторые из ее това¬
рищей по партии были репрессированы и погибли в заключении.
Оставленное В. И. Фигнер литературное наследие представля¬
ет собой исключительное явление. Оно запечатлело страдание
русского народа и его интеллигенции. Оно сохранило для буду¬
щих поколений веру в разум и справедливость.
Глава VIII
1. Раздел «Земли и Воли»
После Воронежского съезда * началась нелегальная
жизнь моя. Я уехала в Петербург с Квятковским *, ко¬
торый привез меня в Лесной, где вместе с С. Ивановой
он держал общественную квартиру.
Квятковский всегда находил простых женщин, все¬
цело преданных ему, и прислугой у нас в Лесном была
1 Ф и г н е р В. Поли. собр. соч., т. 1, с. 355.
2 П о п о в И. И. Минувшее и пережитое. JL, 1924, с. 85.
25 Блестящая плеяда
385

немка, совершенно безопасная для того необычайного
образа жизни, который на ее глазах мы вели совершенно
откровенно.
Это была штаб-квартира землевольцев боевого направ¬
ления. Стояло лето, и дачная местность представляла
много удобств для подобной квартиры. Все мы были
нелегальные, и множество лиц такого положения при¬
ходило к нам по делам, не возбуждая внимания, а в сос¬
новом парке, на выходе, легко было устраивать собрания
под видом невинной прогулки.
Мы так и делали: собирались на далекой окраине,
куда публика не заглядывала, и располагались на сухом
слое хвои среди сосен, где издалека можно было заметить
всякого постороннего, если бы он случайно забрел сюда.
Эти собрания начались вскоре после нашего приезда;
но это были уже не собрания землевольцев, а только тех,
кто присутствовал на Липецком съезде * или был посто¬
янным посетителем дачи. Тут на первых же порах Квят¬
ковский, Морозов * и Михайлов * стали жаловаться на
сторонников деятельности в деревне, что они тормозят
работу по террору. «Решение Воронежского съезда о ца¬
реубийстве, — говорили они, — надо выполнять, не те¬
ряя времени, иначе приготовления к осени, когда Алек¬
сандр II из Крыма должен возвращаться в Петербург, не
будут сделаны. Между тем, для устройства покушений
в нескольких местах по пути следования есть и достаточ¬
ный запас динамита, и необходимый персонал». Но, как
было раньше, так и теперь, по их словам, противники
террора всячески оттягивают выполнение. Силы уходят
на споры и внутренние трения; вместо того, чтобы дей¬
ствовать решительно и единодушно, в будущем предстоят
колебания, уступки и компромиссы. Воронежский съезд
не устранил, а только затушевал разногласия, и, чтоб не
парализовать друг друга, лучше разойтись и предоста¬
вить каждой стороне идти своим путем.
Еще и еще говорили они на ту же тему, и возраже¬
ний теперь не было: главные оппоненты — Плеханов *,
Попов *, Стефанович * — отсутствовали; Перовская и я,
которые в Воронеже колебались, стараясь сохранить
единство организации, перестали сопротивляться, когда
дело коснулось практики и петербургские товарищи от¬
крыли нам, что все средства для покушений приготов¬
лены и остается только осуществлять замысел, вместо
того, чтобы стоять на мертвой точке. Общее настроение,
очевидно, было за раздел. Вопрос о судьбе «Земли и Во¬
386

ли», о разделе был поставлен, наконец, ребром и решен
утвердительно.
Для выработки условий с обеих сторон были выбраны
представители. Шрифт, которым печатался партийный
орган, достался сторонникам новой программы. Старая
хозяйка типографии Мария Константиновна Крылова,
которую, вероятно, благодаря имени, называли богороди¬
цей, была определенно против новшеств и осталась у сто¬
ронников старой программы. Запас шрифта, добытого
Зунделевичем, был передан им, и они могли тотчас же
организовать свою собственную печатню. Хозяйкой у но¬
ваторов намечалась Софья Иванова знакомая с типо¬
графским делом, так как в свое время была наборщицей
в типографии Мышкина в Москве. Малообразованная
Грязнова, игравшая роль прислуги в типографии «Земли
и Воли», переходила к нам, как к людям, которым она
сочувствовала больше. В остальном персонале недостатка
не было: хозяином согласился быть Бух, а Цукерман и
«Пташка» взялись быть наборщиками. Денежные сред¬
ства решили разделить поровну, по они были лишь в пер¬
спективе: большое состояние прежнего чайковца, члена
Бера Фигнер.
1 Впоследствии по мужу Борейшо.
387

«Земли и Воли» Дм. Лизогуба * состояло в имениях;
полную доверенность на управление ими он дал Дриго,
которому доверял безгранично. Ему он поручил продать
все и деньги передать «Земле и Воле». Но Лизогуб уже
несколько месяцев находился в тюрьме в Одессе. Осенью
его казнили вместе с Чубаровым и Давиденко. А Дри¬
го? Дриго изменил чести и продался правительству, на¬
деясь сам воспользоваться богатством своего великодуш¬
ного и доверчивого друга. Ал. Михайлов, через которого
землевольцы вели денежные сношения с Дриго, не мог
не только получить никаких сумм от Дриго, но чуть не
попал в ловушку, устроенную предателем.
Так, насколько я помню, наши прежние товарищи по
«Земле и Воле» не получили ничего, а у нас оставался
ресурс — 23 ООО руб., обещанные и действительно пере¬
данные нам супругами Якимовыми, которые сочувство¬
вали террору. Кроме того, Зунделевич передал нам
8 тыс. руб., которые хранились у него, как предназна¬
ченные Лизогубом специально на террористические
дела.
По соглашению, ни одна из двух фракций, на которые
распалась «Земля и Воля», не должна была пользовать¬
ся прежним названием, уже завоевавшим известность и
симпатии в революционных кругах: обе стороны оспари¬
вали друг у друга это право, и ни одна не хотела усту¬
пить другой всех преимуществ продолжателя и наслед¬
ника раньше действовавшей организации.
Сторонники старого направления, сосредоточившие
свое внимание на аграрном вопросе и экономических ин¬
тересах крестьянства, приняли название «Черный Пере¬
дел», а мы, стремившиеся в первую очередь к ниспро¬
вержению самодержавия и замене воли одного — волей
народа, взяли название «Народная Воля».
Так, по выражению Морозова, мы разделили и самое
название прежней организации: чернопередельцы взяли
«Землю», а мы — «Волю», и каждая фракция пошла сво¬
ей дорогой.
2. «Народная Воля»
В то время, как фракция «Черного Передела» сохра¬
нив в главных чертах программу «Земли и Воли», лишь
подчеркнула в ней непосредственную деятельность в на¬
роде и необходимость организации его для экономической
388

борьбы против буржуазии, народовольцы в основании
своей программы положили начало совершенно новое.
Этим началом было значение и влияние централизован¬
ной государственной власти на весь строй народной жиз¬
ни. Этот элемент играл, по их мнению, громадную роль
во все моменты нашей истории. Как во времена, давно
минувшие, эта государственная власть разрушила феде¬
ративные начала политического строя древней России:
народ, искони обращенный в податное сословие, она сде¬
лала сначала крепким земле, а потом отдала в личное
рабство; создала дворянство, сначала как служилый, по¬
том как свободный от тягостей государственной службы
поместный класс, а когда этот класс обнищал и захудал,
а знатнейшие боярские роды к началу XVIII столетия
обеднели и вымерли, то рядом «всемилостивейших» ко¬
лоссальных раздач государственных земель и казенных
крестьян положила начало той крупной, знатной и бо¬
гатой собственности, которую застала эпоха освобожде¬
ния крестьян, — так в новейшее время, освободив
в 1861 г. крестьян от личного рабства, та же государ¬
ственная власть взяла на себя роль главнейшего экс¬
плуататора свободного народного труда: она наделила
крестьянство земельным наделом, стоящим далеко ниже
крестьянской рабочей силы; обременила этот недостаточ¬
ный надел такими несоразмерными платежами и нало¬
гами, что они поглощали весь валовый доход крестьяни¬
на, а во многих местах превышали доходность земли на
200 и более процентов. Эти платежи составляли, таким
образом, непомерный налог на труд, доходивший до 40—
50 рублей на взрослого работника !.
Создав таким обременительным способом громадный
государственный бюджет, 80—90 процентов которого до¬
ставляются низшими классами, централизованная госу¬
дарственная власть употребляла его почти всецело на
поддержание внешнего могущества государства, на содер¬
жание армии, флота и на уплату государственных долгов,
сделанных для тех же целей, бросая лишь жалкие крохи
на производительные расходы, удовлетворяющие таким
насущным народным потребностям, как народное обра¬
зование и т. п. Такое положение вещей соответствовало
вполне принципу, что народ существует для государства,
а не государство для народа. Рядом с подобной эксплуа¬
тацией народа государством бледнеет всякая частная
1 Головачев. Наша государственная роспись. — «Русская
мысль», 1883.
389

эксплуатация. Но, не довольствуясь этим, правительство
употребляло все усилия для поддержания этой послед¬
ней: как прежде оно создало дворянское землевладение,
так теперь оно стремилось к созданию буржуазии. Вместо
того, чтобы взять сторону народного хозяйства, оно под¬
держивало частных предпринимателей, крупных промыш¬
ленников и железнодорожников. По свидетельству всех
экономистов, за целое двадцатилетие со времени освобож¬
дения крестьян не было предпринято ни одной меры
к улучшению экономического быта народа; напротив,
вся финансовая политика правительства была направлена
на создание и поддержку частного капитала; субсидии,
гарантии и тарифы, все экономические мероприятия за
этот период были обращены в эту сторону, и в то время
как на Западе правительство служит орудием и вырази¬
телем воли имущественных классов, уже достигнувших
господства, у нас оно являлось самостоятельной силой, до
известной степени источником, творцом этих классов. Та¬
ким образом, в сфере экономической современное госу¬
дарство представлялось «Народной Воле» крупнейшим
собственником и главнейшим самостоятельным хищни¬
ком народного труда, поддерживающим других, более
мелких эксплуататоров. Угнетая народ экономически,
правительство оставляло все классы его бесправными
в области политической: в лице более чем 10 ООО ООО сек¬
тантов и раскольников народ страдал от отсутствия сво¬
боды вероисповедания; фискальные и полицейские меры
лишали его свободы передвижения; отсутствие свободы
преподавания держало в вынужденном невежестве; на¬
род был лишен всех способов заявлять правительству
о своих нуждах и потребностях, так как не существует
права петиций, и, наконец, вся жизнь народа была под¬
чинена необузданному произволу администрации.
Не лучше, — говорили народовольцы, — политиче¬
ское состояние и других слоев общества: земство превра¬
щено в сборщика податей; оно не может входить с пред¬
ставлениями о нуждах населения; умышленно держится
в разобщении; его голос остается неуслышанным по са¬
мым существенным вопросам народного быта (например,
по вопросу о введении подоходного налога); в области
народного образования оно подчинено министерству на¬
родного просвещения и в непосильной борьбе с ним
приходит к грустному решению закрыть земские школы
(как это было в тверском земстве); земские вы¬
боры и собрания поставлены в зависимость от админи¬
390

стративной власти. Единственный способ, черев посред¬
ство которого общество могло бы влиять на правительство
и через него на жизнь, — литература и пресса — нахо¬
дятся в состоянии полной подавленности. Там, где нет
свободы научного исследования и свободы слова, что
может представлять собой печать? Но и в тех узких
рамках, которые ей предоставлены, она остается гласом
вопиющего в пустыне, — средством воспитания в извест¬
ном направлении читателей, но не способом непосред¬
ственного проведения идей в жизнь: на что бы она ни
указывала, что бы ни предполагала, — все остается вту¬
не. Ее лучшие представители были или находятся
в ссылке; те, кто побывал в крепости, состоят под посто¬
янным полицейским надзором (Чернышевский, Михайлов,
Герцен, Салтыков, Флеровский, Шелгунов, Писарев, Лав¬
ров, Достоевский, Пругавин, Михайловский, Успенский
и пр. и пр.). Молодая часть общества, учащаяся моло¬
дежь, подвергается мелким стеснениям, лишена корпо¬
ративных прав и пользуется усиленным вниманием по¬
лиции. Всякая попытка добиться тем или иным способом
изменения в существующем порядке разбивается об инер¬
цию или встречает ожесточенное преследование. Когда
молодежь обратилась к народу с мирной пропагандой, ее
встретили массовые аресты, ссылки, каторга и централь¬
ные тюрьмы; когда, возмущенная насилием, она наказала
нескольких слуг правительства, оно ответило генерал-гу¬
бернаторствами * и казнями. С половины 1878 по 1879 г.
Россия увидела 18 смертных казней над политическими
преступниками. Государственная машина является при
таких условиях настоящим Молохом, которому приносят¬
ся в жертву и экономическое благосостояние народных
масс, и все права человека и гражданина.
Этому-то владыке русской жизни — государственной
власти, опирающейся на несметное войско и всевластную
администрацию, — объявила войну революционная фрак¬
ция «Народной Воли», назвав правительство, в его со¬
временной организации, главнейшим врагом народа во
всех сферах его жизни. Этот тезис и его следствия: по¬
литическая борьба, перенесение центра тяжести револю¬
ционной деятельности из деревни в город, подготовление
не восстания в народе, а заговора против верховной вла¬
сти, с целью захвата ее в свои руки и передачи народу,
строжайшая централизация революционных сил, как не¬
обходимое условие успеха в борьбе с централизованным
врагом, — все это вносило настоящий переворот в рево*
391

люционный мир того времени. Эти положения подрывали
прежние революционные взгляды, колебали социалисти¬
ческие и федералистические традиции организации и на¬
рушали всецело ту революционную рутину, которая уже
успела установиться за истекшее десятилетие. Поэтому
немудрено, что для того, чтобы сломить оппозицию и
дать новым взглядам окончательное преобладание в ре¬
волюционной среде, потребовалось 1—1V2 года неутоми¬
мой пропаганды и целый ряд ослепительных фактов:
общий ропот неудовольствия поднялся при выходе номера
«Народной Воли» *, который, указывая на монархию,
провозгласил свое «delenda est garthgo!», и единодуш¬
ный взрыв рукоплесканий приветствовал 1 марта 1881 г.
После того как раздел стал совершившимся фактом,
квартира в Лесном была ликвидирована. С. А. Иванова
устроилась с типографией в Саперном переулке, а я, под
именем Лихаревой, поселилась вместе с Квятковским на
той квартире, на которой в ноябре того же года он был
арестован (Лештуков пер., д. 13, кв. 22).
Эта квартира должна была служить местом наших
собраний; на ней мы обсуждали и приняли ту программу
Исполнительного Комитета партии «Народная Воля», ко¬
торая была потом опубликована.
Первоначально Морозов прочитал программу, приня¬
тую на Липецком съезде, но она не удовлетворила при¬
сутствующих, и Тихомирову было поручено написать дру¬
гой проект, который он вскоре и представил. Мы были
все единомысленны, поэтому прения шли быстро, гладко,
без многословия, которое вообще было несвойственно на¬
шим деловым заседаниям.
В самом начале нас остановило определение: «Мы —
народники-социалисты». Можем и должны ли мы назы¬
вать себя «народниками», как звали себя члены «Земли
и Воли», переставшей существовать? Не вызовет ли это
смешения понятий? Не будет ли слишком отдавать ста¬
риной, затемняя смысл нового направления, которое мы
хотим закрепить своим отдельным существованием?
«В таком случае употребим название «социал-демокра¬
ты», — предложил Желябов. — При передаче на рус¬
ский язык этот термин нельзя перевести иначе, как со¬
циалисты-народники», — продолжал он. Но большинство
высказалось решительно против этого. Мы находили, что
название «социал-демократы», присущее германской со¬
циалистической партии рабочих, в нашей русской про¬
грамме, столь отличной от немецкой, совершенно недо¬
392

пустимо. Кроме того, среди нас были и решительные
защитники старого определения. Оно подчеркивало наше
революционное прошлое, то, что мы — партия не исклю¬
чительно политическая; что политическая свобода для
нас не цель, а средство, — средство пробиться
к народной массе, открыть широкий путь для развития
ее. С другой стороны, сочетанием слов «социалисты-на¬
родники» мы указывали, что, как социалисты, мы пресле¬
дуем не отвлеченные конечные задачи социалистического
учения, а те сознанные народом потребности ч нужды,
которые в основе своей заключают социалистическое на¬
чало и принципы свободы. Считая воплощение социали¬
стических идеалов в жизнь делом более или менее
отдаленного будущего, новая партия ставила ближайшей
целью в области экономической передачу главнейшего
орудия производства — земли — в руки крестьянской
общины; в области же политической — замену самодер¬
жавия одного самодержавием всего народа, т. е. водворе¬
ние такого государственного строя, в котором свободно
выраженная народная воля была бы высшим и един¬
ственным регулятором всей общественной жизни. Самым
пригодным средством для достижения этих целей пред¬
ставлялось устранение современной организации госу¬
дарственной власти, силою которой держится весь на¬
стоящий порядок вещей, столь противоположный жела¬
тельному; это устранение должно было совершиться пу¬
тем государственного переворота, подготовленного заго¬
вором.
3. Захват власти
Если в первых же строках программы было утверж¬
дено социалистическое и народническое начало, то в по¬
литической части, говорившей о низвержении самодержа¬
вия и водворении народовластия, которые мыслились
в форме народного представительства, мы логически были
приведены к вопросу о государственном перевороте и
образовании временного правительства.
Надо заметить, что в программе «Народной Воли» не
говорится о захвате власти партией, а лишь о временном
правительстве, том промежуточном звене между пизвер-
жением царизма и водворением на его место народного
правления, без которого не может обойтись никакое ре¬
волюционное изменение государственного строя.
393

«Захват власти» появляется в записке «Подготови¬
тельная работа партии» *, документе позднейшего про¬
исхождения. Не могу с уверенностью сказать, этот доку¬
мент или аналогичное место о захвате власти в одном из
наших изданий вызвало нарекания на Желябова, как ав¬
тора, допустившего выражения в духе якобинизма. Я при¬
сутствовала на квартире Желябова * в Измайловском
полку при горячих нападках на него Перовской и Лан-
ганса. Да и все мы были недовольны, так как не при¬
знали себя якобинцами. Никогда у нас не было речи
0 навязывании большинству воли меньшинства, о де¬
кретировании революционных, социалистических и
политических преобразований, что составляет ядро яко¬
бинской теории. При чем иначе была бы «Народная Во¬
ля», взятая нами как девиз и знамя партии? Самый во¬
прос о временном правительстве при наличном составе
партии был у нас вопросом скорее академическим, без
мысли, что мы увидим его, а тем более войдем в него, и
ставился для стройности программы, для будущего, когда
революционная партия разрастется до обширных разме¬
ров. А если доживем и увидим, то скорее всего жар за¬
гребут нашими руками либералы: земские и городские
деятели, адвокаты, профессора и литераторы, как это
было до сих пор во Франции XIX века.
И приходилось идти на это, лишь бы сбросить царизм,
душивший все силы народа, осужденного на нищету, не¬
вежество и вырождение.
Как далеки мы были от якобинизма, показывает пись¬
мо Исполнительного Комитета к Александру III после
1 марта 1881 года. Выставляя требование созыва учреди¬
тельного собрания, Комитет обещает подчиниться воле
народа, выраженной его представителями. И смысл
этого обещания был тот, что в случае, если бы народное
представительство не оправдало надежд революционной
партии, она обратилась бы не к насилию над ним, не
к террору, а к пропаганде своих идей в народе, оказав¬
шемся не на высоте положения.
Было, однако, среди нас одно, и притом выдающееся
своими качествами лицо, исповедывавшее убеждения яко¬
бинца. Это была Мария Николаевна Ошанина *, урож¬
денная Оловенникова. Мария Николаевна принадлежала
к семье богатых помещиков Орловской губернии и воспи¬
тывалась в Орле. Там же она получила и революционное
крещение. Ее учителем в этом отношении был человек
далеко не малого масштаба, старый революционер-яко¬
394

бинец Заичневский *, побывавший в шестидесятых годах
на каторге и живший в Орле под надзором полиции. В те¬
чение ряда лет он был магнитом, который привлекал
учащуюся молодежь, и Мария Николаевна воспиталась
под его влиянием.
Мария Николаевна была женщина тонкого ума, лов¬
кая, настойчивая и энергичная, и это обеспечивало ей
влияние; центром ее деятельности был не Петербург, а
Москва, где она поселилась уже в самом начале «Народ¬
ной Воли», и ее якобинские взгляды если могли про¬
явиться, так именно там. Однако, на той революционной
молодежи, центром которой на ряду с Теллаловым *
была она, влияние этих взглядов совершенно ничем не
выразилось и не сказалось ни в чем. Тем более нельзя
приписать ей появление «Захвата власти», проскочивше¬
го в некоторых документах «Народной Воли».
Историк мог бы подумать, что якобинское влияние
шло из-за границы. Там издавался в этом духе орган
«Набат» *, сначала Ткачевым, а потом Турским.
Когда революционное движение в России приняло
боевой характер и атаковало самодержавие, «Набат» го¬
рячо приветствовал эти выступления и приписывал себе,
Мария Ошанина.
395

своему влиянию, поворот революционных сфер к полити¬
ке. Напрасно. Издание «Набата» не имело почти никаких
связей в России; распространение его было так ничтож¬
но, что за все время после моего возвращения в декабре
1875 г. из Цюриха в Россию я ни разу ни у кого не ви¬
дала ни одного номера этого издания и никогда вплоть
до ареста в 1883 г. не слыхала ни в одном из крупных
городских центров России разговоров о нем. Отдельные
лица якобинского толка, правда, были: Заичневский —
в Орле; бывшая цюрихская студентка Южакова —
в Одессе, совершенно затушеванная, однако, окружав¬
шей ее компанией южан (Ковальский и др.)- Был, прав¬
да, и процесс якобинцев в Курске, судили Лаврениуса, Ти¬
мофеева, Спицына и Лебедева. Но, кроме фамилий, ни
о них самих, ни об их деятельности никто ничего не
знал и не слыхал. Ни один транспорт «Набата» не про¬
скальзывал благополучно в Россию. Я слышала от Поли¬
ванова, что в Петербурге никакой организации для при¬
ема и распространения у Турского не было, и он расска¬
зывал, как однажды при нем, из боязни обыска, при¬
шедшие немногочисленные номера «Набата» были пре¬
даны сожжению.
И ни «Земля и Воля», ни «Народная Воля» с набат-
чиками-эмигрантами не завязывали и не стремились за¬
вязать никаких сношений.
Но если среди основоположников «Народной Воли»
была якобиика Ошанина, то был среди нас один люби¬
мый товарищ, который заявлял, что он социал-демократ.
Зунделевич *, бывший чайковец, а затем землеволец, бы¬
вал за границей, в Германии, и там не только познако¬
мился с социал-демократической доктриной, но и вос¬
принял ее, став социал-демократом в духе членов немец¬
кой социал-демократической рабочей партии. Умный,
живой, очень деятельный, первый добытчик всякого рода
технических средств, необходимых для партии, Зунделе¬
вич, в силу условий русской жизни, не мог не видеть,
что сплошь крестьянская Россия того времени не имеет
элементов для создания рабочей пролетарской партии
наподобие той, какая существует в промышленной Гер¬
мании. Нельзя же было оставаться в стороне от движе¬
ния, когда налицо было зло самодержавия и была груп¬
па, объявившая беспощадную войну этому врагу русско¬
го народа. Так, вопреки своему социал-демократизму
в европейском духе, он стал в ряды «Народной Воли»,
чтобы в русских условиях бороться рука об руку с те¬
396

ми, кого выдвинула русская жизнь, и тем оружием,
которого требовали условия этой жизни.
По одним и тем же причинам Зунделевич и Ошанина
вполне слились с остальными членами «Народной Воли»
и, будучи очень активными членами ее, не вносили ни
разногласия, ни какой-либо, им лично свойственной, тен¬
денции в общее направление деятельности нашей партии.
То, что было общим, захватывающим всех без разли¬
чия, это — действенный дух, стремление к активной
борьбе и чувство возмущения против пассивного состоя¬
ния, в котором находились и народ, и общество, и до
тех пор на деле еще мирные социалисты.
4. В народ не идут
Вначале, когда организация «Народной Воли» только
еще слагалась и программа формулировалась для изда¬
ния ее в свет, господствующим элементом во взглядах и
настроении большинства из нас было народничество. Все
мы так недавно жили среди крестьян в деревне и столь¬
ко лет держались требования деятельности в этой среде!
Отрешиться от прошлого было трудно, и хотя не по сво¬
ей доброй воле мы ушли в город, а были вынуждены
к этому полицейским строем, парализовавшим наши уси¬
лия, в душе был тайный стыд, боязнь, что, отказываясь
от традиций прошлого, изменяешь интересам народа,
истинное освобождение которого находится в области
экономической. Но по мере того, как борьба разгоралась,
время шло и одно грандиозное дело замышлялось и вы¬
полнялось нами, прежняя деятельность в народе в на¬
ших глазах тускнела, интерес к ней слабел, деревня от¬
ходила вдаль. Та часть программы «Народной Воли»,
которая говорила о деятельности в деревне, постепенно
приобретала чисто теоретический, словесный характер.
И это обуславливалось чисто объективными обстоятель¬
ствами, а не нашим настроением: дело в том, что в пе¬
риод деятельности «Народной Воли» приток свежих сил
в глухую провинцию не существовал, и это произошло
раньше, чем образовалась «Народная Воля».
Когда Плеханов и Попов настаивали на сохранении
старой программы и боролись против того, что они на¬
зывали опасным увлечением, они обыкновенно упрекали
товарищей в том, что боевые акты отвлекают молодежь
от стремления жить и работать в деревне. Они не были
397

правы: не террор отвлекал молодежь от деятельности
в народе, а отсутствие результатов, как свидетельствова¬
ли те, кто этой деятельностью занимался: им нечем было
похвалиться перед колеблющимися, нечем увлечь тех,
кто хотел блага народа и ставил себе вопрос: как помочь
ему, как и куда направить свою энергию, свои духовные
силы? Все рассказы лиц, живущих в деревне, говорили
одно: даже легальная культурная работа там невозмож¬
на; каждый деятель в деревне — в тисках урядника,
волостного писаря, станового и исправника, и нет ему
места в поле зрения этой вездесущей полиции. Понятно,
что постоянное, вынужденное бегство каждого, кто хотел
приблизиться к мужику, не могло поощрять попыток по¬
вторять такие опыты.
Я, жившая в провинции в 1877—1879 гг. и отлично
знающая положение дел в Самарской, Саратовской, Там¬
бовской и Воронежской губерниях, могу удостоверить без
всякой натяжки, что тяга к «хождению в народ», которая
и в начале семидесятых годов была очень кратковремен¬
ной и практически для отдельных лиц продолжалась не¬
дели, много-много месяц-два, к концу 1875 г. останови¬
лась и ограничивалась лишь повторением попыток со
стороны тех, кто счастливо ускользнул от происшедших
разгромов. На севере общество «Земля и Воля» дало но¬
вый толчок движению, а на юге вскоре была сделана Чи¬
гиринская попытка * Стефановича. «Земля и Воля»
к остаткам старшего (на 2—3 года) поколения привлекла
кое-кого из более молодого, но в сумме всех нас было
мало. В Самарской губернии человек 8—10, в Саратов¬
ской вместе с теми, кто сносился с городскими рабочими,
в самое горячее время насчитывалось человек 20—25.
В Тамбовской и Воронежской губерниях в деревнях жили
и старались устроиться только единицы. И если рассмот¬
реть состав всех этих лиц, то можно увидеть, что новых
людей почти не было, а были нелегальные из предше¬
ствующего периода.
Я прожила в Петровском уезде 10 месяцев, мои бли¬
жайшие товарищи в Вольском уезде немного более, и
утверждаю, что к нам за все время не присоединился ни
один человек, хотя устроиться на местах при уже заве¬
денных связях было чрезвычайно легко. Можно было
прийти в отчаяние от революционного одиночества, в ко¬
тором мы жили. Можно удивляться, как мы, живые, энер¬
гичные люди, так долго терпели это положение: только
глубокая вера в народ, чаяние, что он и без усилий ин-
398

Программа рабочих, членов партии «Народная воля»,
е пометками Маркса,
Я?"5?ТЯ1
таЖГвД|
!г^л1^Ш1ограмма
партш
IiN> ? I lUTs
j (Изданie Редакцт „Е
\BEj&JN./
Историчеийй опыт* чело84чгстза} а танке изучен^;
и иаблюд?к:.е жизни пародов* убедительно и ясно до-!
кыывлюгь, что народы тогда только достигнуть нан-';
большаго счастья и силы, что л «щи тогда только ста-;
путь братьями, будут* свободны и равны, когда устро-:
Я"Ъ свою жизнь согласно социалистическому учеж'ю, то;
есть, следующим* образом*:
1) Земля и орудия труда должны принадлежать все¬
му народу и всякий работник* вправе ими поль¬
зоваться.
2) Работа производится не вь одиночку, а сообща
(общинами, артелями, ассощащяки.)
3) Продукты общаго труда должны делиться, по pfr-
шенно, между всеми работниками, по потребно¬
стям* каждаго
4) Государственное устройство должно быть основано
на союзномъ договоре вс4хъ общин*.
5) Каждая община в* своих* внутренних* дЪлах*
вполне независима и свободна
6) Каждый членъ общины вполне свободен* въ сво¬
их* убеждениях* и личной жизни; его сво¬
бода ограничивается только въ т*хъ случаях*,
где она переходить въ пасюпв над* друтимь
членом* своей или чужой общины.
Бели народы перестроят* свою жизнь так*, как** мы,
сощалисты-работники, этого желаем*, то очи стаи уть
действительно свободны и независимы, потому что не
будет* более ни господ*, ни рабов*. Каждый может*
тогда работать, не попадая вь кабалу к* помещику,
фабриканту, хозяину, потому что этих* тунеядцев* не
будет* и в* ломин*. Землею станет* пользоваться ка¬
ждый, зкелающт заниматься хлебопашеством*. Фабрики
и заводы будут* вь рунах* тех* общии*, ксторыя по¬
желают* пристать к* фабричному труду. Каждый бу¬
дет* иметь вое, что ему нужно для лизни, а потому не
станет* продавать себя, свой труд*, свои убеждетя, да
и покупать-то будегь некому.
Работа общиною, артелью даст* возможность
широко пользоваться машинами и всеми изоб¬
ретениями и открытиями науки, облегчающими
труд*; поэтому у работников*, членов* общины, про¬
изводство всего иужиато для жизни потребует* гораздо
■меньше труда и в* их* распоряжешм останется много
свобрднаго времени и сил* для развитая свсего ума и
занятая наукою. Такая жизнь даст* работнику много
наслажден’^, о которых* он* теперь и понятая не им**
ет*; дастъ ему научное знаже и сд1лаегъ его самого
способным* служить дальнейшему развит!ю науки, об¬
легчению труда и улучшение жизни.Число всяких* улуч¬
шений сделается безконечно больше, ч$мь тетерь и
Личная ^свобода человека, т. е. свобода мн-ЬшЙ,
изсл4дованж и всяком деятельности снимет* с* челов'Ь-
ческаго ума оковы и дастъ ему полный простор*.
Свобода общины, т. е. право ея ьк4стЪ со нгбци
общинами и союзам» вмешиваться в* государственные
д4ла и направлять их* по общему гкетанно вс4хъ об¬
щин*, не даст* возникнуть государственному гнету, не
допустить того, чтобы безнравственные люди забрали въ
свои руки страну, разоряли ее в* качеств^ разных* пра¬
вителей и чиновников* и подавляли свободу народа, как*
это делается теперь.
Б.
Мы глубоко уб*ждены, что такой общественный и го¬
сударственный порядок* обезпечмлъ-бы народное благо,
но мы знаем* также по опыту других* народов*,
что сразу ив* самой* близком* будущем* не воз¬
можно добиться полной свободы и лрочиаго сча¬
стья народа. Нам* предстоит*долгая и упорная борь¬
ба съ правителями и расточителями народиаго богат¬
ства—постепенное завоеванie гражданских* правах Сли¬
шком* долго, ц$лые si ка правительство и set прихво¬
стни его, которым* теперь хорошо и тепло живется, из*
; сил* выбивались, чтобы держать руссщй народ* в* ло-
;слушажи и забитости. Им* это почти всегда, удавалось.
'Действительно, темные люди ьъ большинетвЪ случаев*
! не сознают* и не чувствуют*, что они граждане своей
родной страны и на должны дозволить, чтобы страною
распоряжались коронованные проходимцы и вся юс охот¬
ники до чужого труда и кармана; бедным*, голодным*
людям* слишком* часто приходилось дрожать и уни¬
жаться перед* сильными и богатыми, даже мошенничать
и продаваться и все из*-за иасущнаго куска, хл4ба...
Потому люди настоящего времени не могли-бы устроить¬
ся и жить в* ладу при такпхь хороших* и справедли¬
вых* порядках*, гд| «%тъ ни богатых*, ни о^дных*,
ни господъ-тунеядцевь, ни слугъ-работников*, гдз веб
равно обеспечены, вс% трудятся, всЪ свободны. Унывать
однако не приходится.
Если в* наше время так|е порядки нам* не по пле¬
чу, то сл^дуегь к* ним* приближаться постепенно, до¬
биваясь, если не полной свободы и счастья, то во вся¬
ком* случа* большей свободы и значительна™ улучше-
т своем жизни. При-лучших* порядках* к лучшей
жизни люди станут* умн^е, нравственнее, поймут*, на¬
конец*, что они граждане,* т. е, полноправные хозяева
своей страны и пойдут* далЪе, т. е. устроят* свою жизнь
еще лучше, еще справедливее, При этом* тот* общее?-

теллигенции проснется, поддерживали нас. «Земля и Во¬
ля» послала на Поволжье только свой отряд, но влияния
на стремление молодежи, в смысле «хождения в народ»,
не имела. Лично я, живя в 1877 году в Петербурге,
тщетно искала людей, которых можно было бы привлечь
к деятельности в провинции.
Таким образом, Плеханов и Попов неправильно при¬
писывали успехам террористических актов то состояние
равнодушия к деятельности в деревне, которое все более
и более распространялось среди учащихся высших учеб¬
ных заведений — этих главных поставщиков революци¬
онных сил. Отвлечения не было, но увлечение в сторону
активной борьбы было: Морозов, Осинский, Михайлов и
Квятковский верно подметили, от чего сильнее забьются
молодые сердца, в чем тут импульс, который расширит
революционное движение и пробежит огоньком по всей
России. Они создали пропаганду действием, сообщили им¬
пульс, указали конкретную цель и путь к достижению
ее. Они одушевляли примером, выводили из неподвиж¬
ности и увлекали на бой, на подвиг смелый и отваж¬
ный.
5. Исполнительный Комитет «Народной Воли»
Программа была прочтена, без лишних слов обсужде¬
на и утверждена, — с ней покончили быстро, и мы пере¬
шли к плану организации партии и к уставу Исполни¬
тельного Комитета. Это название мы взяли у липецких
товарищей, составлявших главное ядро нашей инициа¬
тивной группы, которая должна была явиться самочин¬
ным центром — будущим руководителем и вершителем
партии, замышляемой нами.
Сообразно требованиям напряженной борьбы с могу¬
щественным противником, план организации партии
«Народная Воля» был построен строго централистически
и во всероссийском масштабе. Сеть тайных обществ —
народовольческих групп, — из которых одни могли пре¬
следовать общереволюционные задачи в определенном
районе, другие — задаваться специальными целями, вы¬
брав себе ту или иную отрасль революционной работы,
должна была иметь один общий для всех центр — Ис¬
полнительный Комитет, через который устанавливалось
общее единство и связь. Этому центру местные группы
обязывались подчиняться, по его требованию отдавать
400

в его распоряжение свои силы и средства. Все обще¬
партийные функции и общероссийские дела
находились в ведении этого центра. В момент восстания
он распоряжался всеми наличными силами партии, мог
требовать революционного выступления их, а до того
времени главное внимание направлял на организацию
заговора, ту организационную работу, которая одна обес¬
печивала возможность переворота с целью передачи вла¬
сти в руки народа. И силы партии были достаточно
обращены в ту сторону; тем более странно было название
террористической, которое она получила впоследствии;
ее окрестили этим именем по одному бросавшемуся
в глаза признаку — по внешнему обнаружению ее дея¬
тельности. Террор сам по себе никогда не был целью
партии. Он был средством обороны, самозащиты, считал¬
ся могучим орудием агитации и употреблялся лишь по¬
стольку, поскольку имелось в виду достижение целей
организационных. Цареубийство входило в этот отдел,
как частность. Осенью 1879 г. оно было необходимостью,
вопросом текущего дня, что и дало повод некоторым,
в том числе Гольденбергу *, потом изменившему нам,
принять цареубийство и террористическую деятельность
за самый существенный пункт всей программы. Желание
прекратить дальнейшее развитие реакции, мешающей
организационной работе, и стремление как можно скорее
перейти к ней, были единственной причиной, почему,
лишь только Исполнительный Комитет сформировался
как центр «Народный Воли», он задумал одновременно
предпринять в четырех местах покушение на жизнь
Александра II. Однако, наряду с этим, члены Комитета
вели длительную пропаганду как среди рабочих, так и
среди интеллигенции. Желябов вел ее в Харькове, Колод-
кевич и я — в Одессе, Александр Михайлов — в Москве,
а Квятковский, Корба и др. — в Петербурге. Деятель¬
ность пропагаторская и организационная всегда шла
рядом с работой разрушительной, она была менее за¬
метна, но тем не менее должна была принести свои
плоды.
Сплачивая недовольные элементы в общий заговор
против правительства, новая партия вполне понимала
значение поддержки, которую может оказать ей в момент
низвержения его восстание крестьянских масс. Поэтому
она отводила надлежащее место деятельности в народе
и всегда рассматривала лиц, которые хотели бы отдаться
ей, как своих естественных союзников; к сожалению, как
26 Блестящая плеяда
401

было уже указано, таких лиц к моменту возникновения
«Народной Воли» и во весь период ее деятельности было
до жалости мало. Не внося ничего существенно нового
в самые приемы деятельности в деревне, она указывала
деревенским сторонникам своим на необходимость разъ¬
яснять народу значение правительственной власти в сфе¬
ре экономических отношений (систематическая под¬
держка, оказываемая дворянам-землевладельцам и
промышленникам-капиталистам, таможенная политика
и т. п.).
Устав Исполнительного Комитета, которым мы связы¬
вали себя, был написан еще теми, кто созывал Липецкий
съезд. Не помню, изменилось ли в нем что-нибудь и вно¬
сились ли к обязательствам добавления, которые каж¬
дый член Комитета должен был взять на себя и свято
исполнять. Эти требования устава состояли: 1) в обеща¬
нии отдать все духовные силы свои на дело революции,
забыть ради него все родственные узы и личные симпа¬
тии, любовь и дружбу; 2) если это нужно, отдать и свою
жизнь, не считаясь ни с чем и не щадя никого и ничего;
3) не иметь частной собственности, ничего своего, что не
было бы вместе с тем и собственностью организации,
в которой состоишь членом; 4) отдавая всего себя тай¬
ному обществу, отказаться от индивидуальной воли, под¬
чиняя ее воле большинства, выраженной в постановлени¬
ях этого общества; 5) сохранять полную тайну относи¬
тельно всех дел, состава, планов и предположений орга¬
низации; 6) ни в сношениях частного и общественного
характера, ни в официальных актах и заявлениях не
называть себя членами Исполнительного Комитета, а
только агентами его; 7) в случае выхода из общества
нерушимо хранить молчание о всем, что составляло дея¬
тельность его и протекало на глазах и при участии вы¬
ходящего.
Эти требования были велики, но они были легки для
того, кто был одушевлен революционным чувством, тем
напряженным чувством, которое не знает ни преград, ни
препятствий и идет прямо, не озираясь ни назад, ни на¬
право, ни налево. Если бы они, эти требования, были
меньше, если бы они не затрагивали так глубоко лично¬
сти человека, они оставляли бы неудовлетворенность, а
теперь своею строгостью и высотой они приподнимали
личность и уводили ее от всякой обыденности; чело¬
век живее чувствовал, что в нем живет и должен жить
идеал.
402

Глава IX
1. Покушения
Когда вся теоретическая и организационная работа
была кончена, Комитет перешел к практическим делам и
решил при возвращении царя из Крыма организовать
в трех различных пунктах покушение на его жизнь. Не¬
сколько агентов получили назначение ехать тотчас же
в Москву, Харьков и Одессу. Все покушения должны
были произойти посредством взрыва динамитом. Комитет
не предрешал, однако, в точности ни самых мест, ни спо¬
собов выполнения покушений, предоставляя это на лич¬
ное усмотрение агентов, но составленный план должен
был идти на утверждение Комитета; помощников для
выполнения агенты могли набирать сами из местных лиц.
Состав исполнителей и способ совершения покушения
в одном месте должны были оставаться неизвестными для
агентов других пунктов. Наряду со всем этим Комитет
в Петербурге приготовлял взрыв в Зимнем дворце, но
это сохранялось в строжайшей тайне и находилось в ве¬
дении «Распорядительной комиссии» * (или администра¬
ции, как мы ее звали) из трех лиц, избираемых членами
Комитета из своей среды для дел величайшей важности.
В то время этими тремя были: Ал. Михайлов, Тихомиров
и Ал. Квятковский, от которого однажды я услыхала за¬
гадочную фразу: «В то время, как идут все эти приготов¬
ления, здесь личная храбрость одного может покончить
все». Это был намек на Халтурина *, который впослед¬
ствии рассказывал мне, что в Зимнем дворце ему однаж¬
ды случилось быть наедине с государем и удар молотка
мог уничтожить его на месте.
Так как я не попала в число лиц, назначенных для
организации покушений, которые я одобряла, и так как
для меня была невыносима мысль, что я буду нести
только нравственную ответственность, но не участвовать
материально в акте, за который закон угрожает товари¬
щам самыми тяжкими карами, то я употребила все уси¬
лия, чтобы организация дала и мне какую-нибудь функ¬
цию при выполнении ее замыслов. После выговора, что
я ищу личного удовлетворения, вместо того, чтобы предо¬
ставить организации располагать моими силами, как она
сама найдет лучшим, была сделана уступка, и меня по¬
слали с динамитом в Одессу. Чтобы не расстроить квар¬
тиру, необходимую для общественных целей, я, с согла-
т

сия организации, просила поселить в этой квартире
вместо меня мою сестру Евгению, которая незадолго пе¬
ред тем приехала из Рязанской губернии, где она провела
лето, и проживала в Петербурге под фамилией Побереж-
ской. Не подозревая, что сестра по неопытности ре¬
комендуется при знакомстве с разными лицами той фа¬
милией, под которой живет, я предложила переселить ее
к Квятковскому с тем же документом и, таким образом,
была косвенной причиной ужасной участи Александра
Александровича. Курсистка Богуславская, на которую до¬
нес ее знакомый, указала, что номера «Новой Воли»,
найденные у нее при обыске, даны ей Побережской, и
после справки в адресном столе Евгения, а вместе с ней
и Квятковский 24 ноября 1879 г. были арестованы, и
в 1880 г. он казнен, а она отправлена на поселение.
На квартире были найдены динамит, запалы и бумажка,
которую Квятковский, застигнутый врасплох, не успел
сжечь. Скомкав, он бросил ее в угол. Жандармы подобра¬
ли, но не могли понять ее значения: на бумажке был
набросан план, и в одном месте стоял крест. Бумажка
стоила Квятковскому жизни. По версии жандармов, толь¬
ко после взрыва 5 февраля 1880 года в Зимнем дворце
они разобрали, что на ней был план дворца и крест по¬
ставлен на столовой, намеченной для взрыва, так как
в ней собиралась вся царская семья 1.
Получив нужный запас динамита, я поехала с ним
в Одессу, должно быть, в первых числах сентября. Там
я застала только Николая Ивановича Кибальчича *, ко¬
торый заявил мне, что надо торопиться с устройством об¬
щественной квартиры, необходимой для совещаний, опы¬
тов с запалами и для хранения вещей, нужных для взры¬
ва. Через несколько дней мы нашли подходящее помеще¬
ние, где и поселились вдвоем под именем Иваницких.
Это было на Екатерининской улице, д. № 66. Вскоре при¬
ехали Колодкевич * и Фроленко *, а позднее Лебедева;
наша квартира была местом общих встреч и свиданий; на
ней происходили все совещания, хранился динамит, су¬
шился пироксилин, приготовлялись запалы, совершались
пробы индукционных аппаратов, — словом, совершались
все работы под руководством Кибальчича, но при помо¬
1 По документу, опубликованному в «Красном Архиве», Квят¬
ковский в особом заявлении (23 июня 80 г.) категорически отри¬
цает, что план Зимнего дворца был ему известен. Он утвержда¬
ет, что, вероятно, этот план был брошен кем-нибудь из посещав¬
ших его квартиру. См.: «Красный Архив» за 1926 г., том 14-й.
404

щи, и иногда очень существенной, со стороны других,
включая и меня. На первых же порах надо было соста¬
вить план, каким образом и где подвести мину под по¬
лотно железной дороги. Проектировали ночью, в проме¬
жуток между поездами, подложить динамит под рельсы
непосредственно под Одессой, чтобы провести проволоку
в поле потом; но это представляло много неудобств и
трудностей как в подготовительной работе, так и при са¬
мом действии. Думали, что самое лучшее было бы кому-
нибудь из своих получить место железнодорожного сто¬
рожа и из будки провести мину; относительно момента
действия нельзя было представить себе ничего более
удобного и верного. Я предложила взять на себя добыть
такое место. В случае удачи, мы решили, что его займет
Фроленко, а если ему нужно будет явиться семейным
человеком, то роль его жены возьмет на себя Лебедева.
Сначала я думала поместить Фроленко на железную до¬
рогу при помощи знакомых, но сказать им настоящую
цель было невозможно, да едва ли кто-нибудь из них и
согласился на такого рода услугу; умолчать о цели —
значило бы злоупотребить доверием в деле, грозящем
серьезной ответственностью, да всякому должна была по¬
казаться необычайной и подозрительной моя просьба
о месте железнодорожного сторожа. Поэтому я решилась
в качестве неизвестной просительницы обратиться к ка¬
кому-нибудь из влиятельных лиц, служащих в правле¬
нии Юго-Западной железной дороги, и выставить филан¬
тропическую цель мотивом моей просьбы. По наведеции
справок о разных должностных лицах, я остановилась на
будущем зяте одесского генерал-губернатора графа Тот-
лебена, бароне Унгерн-Штернберге. В то время он содер¬
жался на гауптвахте за известную тилигульскую желез¬
нодорожную катастрофу, похоронившую несколько сот но¬
вобранцев. Узнав, что он принимает посетителей, я от¬
правилась к нему. Когда я изложила барону свою прось¬
бу дать место сторожа моему дворнику, жена которого
страдает туберкулезом и нуждается в здоровой обстанов¬
ке вне города, он сказал, что места сторожей зависят не
от него, а от начальника дистанции, и он не может ни¬
чего сделать, так как ему неизвестно, есть ли теперь ва¬
кансия. Тогда я попросила записку — «два слова» к на¬
чальнику дистанции, говоря, что это вполне обеспечит
участь моего клиента, и барон вручил мне несколько
строк к Щигельскому. Заметив, что прием, оказанный мне
Унгер-Штернбергом, не походил на обычный прием свет-
405

сними людьми «барынь-кукол», я поспешила исправить
ошибку, сделанную мной в костюме, и явилась к началь¬
нику дистанции в бархате, разодетая, как следует быть
даме-просительнице. Меня встретили в высшей степени
любезно и просили завтра же прислать «своего человека».
Придя домой и сбросив павлиньи перья, я написала
Фроленко мещанский паспорт на имя Семена Александ¬
рова, как я назвала его будущему начальству. Этот доку¬
мент так и остался в железнодорожной конторе, так как,
оставляя место, Фроленко не взял расчета. На другой
день он отправился к начальнику дистанции и- был опре¬
делен на службу на 11-й (или 13-й) версте от Одессы,
близ Гнилякова, куда, по получении им отдельной будки,
он перевез Татьяну Ивановну Лебедеву, как свою жену.
После этого, когда к ним уже был перевезен динамит для
закладки под рельсы, неожиданно приехал Гольденберг
с требованием дать часть динамита в Москву, так как
количество этого вещества там считается недостаточным,
а Московско-Курская железная дорога имеет наибольшие
шансы на проезд императора. Приходилось покориться.
Гольденберг пробыл в Одессе не более двух дней, пока
из Гнилякова не был привезен динамит. Адрес квартиры
на Екатерининской он узнал, кажется, от Кибальчича,
с которым встретился на пути в Одессу, когда тот ехал
по направлению к Харькову по приглашению тамошних
агентов для каких-то технических приспособлений; впро¬
чем, наверное не помню, знаю только, что на квартиру
нашу его привел один из посетителей ее после того, как
все меры были приняты, чтобы на следующий же день
он мог выехать обратно в Москву. Действительно, он
вовремя уехал, но в Елизаветграде был арестован. После
этого мы узнали, что через Одессу государь не поедет;
Фроленко и Лебедева уехали сначала из Гнилякова, а
потом и из Одессы. Затем мы услыхали, что царский по¬
езд благополучно проследовал по Лозово-Севастопольской
железной дороге через Харьков: покушение по этой до¬
роге под Александровском, организованное Исполнитель¬
ным Комитетом в лице Желябова, Якимовой и рабочего
Окладского, не состоялось. Мина под железнодорожное
полотно была заложена, провода от нее отведены далеко
в поле, и при проезде царского поезда действующие лица
находились на местах, но взрыва не последовало, потому
что, по одной версии, электроды были соединены непра¬
вильно и искры не дали. По словам Морозова в Спб. Ко¬
митет назначил комиссию для выяснения, почему не
406

произошло взрыва. В нее были выбраны Ширяев, Моро¬
зов и А. Михайлов. Желябову предложили показать, как
он соединил электроды, и Желябов соединил их непра¬
вильно. А распространенным предположением было, что
провода после закладки были повреждены по какой-ни¬
будь случайности.
В третьем месте, — по Московско-Курской железной
дороге, — где приготовления были сделаны под Москвой
из дома у вокзала, 19 ноября, в час, назначенный для
проезда царя, один за другим шли два ярко освещенных
поезда; по первому сигналу Софьи Львовны Перовской,
бывшей хозяйкой дома, Степан Ширяев * электродов не
соединил, и поезд прошел невредимо 1; по второму сиг¬
налу второй поезд потерпел крушение2, но царь ехал
в первом, а во втором, как оказалось, находилась при¬
дворная прислуга. Это была неудача, но факт сам по себе
произвел громадное впечатление в России и нашел от¬
клик по всей Европе.
Осенью в Петербурге начались наши потери: погиб
Квятковский, затем Ширяев и другие лица; потом после
геройской вооруженной защиты пала в Саперном переул¬
ке типография «Народная Воля»; один из ее работни¬
ков — «Пташка» 3 — застрелился или был убит, а чет¬
веро были схвачены.
В половине декабря из Одессы выехал Кибальчич;
в январе — Колодкевич; одновременно с ними разъеха¬
лись и другие более влиятельные лица, и все дела были
переданы мне и нескольким местным людям, малоизвест¬
ным в революционном мире.
Моим занятием была пропаганда. Просидев три ме¬
сяца на квартире, требовавшей осторожности и не позво¬
лявшей частых сношений с внешним миром, с людьми
посторонними, я жаждала знакомств, общества и живой
деятельности. В то время я могла бы оказать значитель¬
ные услуги организации, если бы мои проводники в раз¬
личные сферы были людьми более способными или, луч¬
ше сказать, чуткими в выборе материала. Долго сдер¬
живаемая энергия била во мне ключом, но то, что я полу¬
чила в наследие, было вяло, трусливо и не смотрело
1 Другую версию об этом можно найти в показаниях А. Ми¬
хайлова, помещенных в книге А. Корба и В. Фигнер: «Народо¬
волец Александр Михайлов». Госиздат, 1925 г., стр. 142.
2 Электроды соединял Ширяев, но на суде, по условию между
собой, указывали на Гартмана, который был уже за границей.
3 Лубкин.
407

с большой верой вперед; всех этих людей пришлось впо¬
следствии откинуть как неподходящих. Все же после
отъезда Кибальчича я быстро завела обширный круг зна¬
комств, в котором фигурировали представители всех клас¬
сов общества, начиная от профессора и генерала, поме¬
щика и студента, врача и чиновника до рабочего и швеи,
и везде, где могла, проводила революционные идеи и за¬
щищала образ действия «Народной Воли». Но моей лю¬
бимой сферой была молодежь, у которой так сильно чув¬
ство и так искренне увлечение; к сожалению, у меня
было мало знакомых между студентами, а те, которые
были, относились пессимистически к своей среде и реши¬
тельно не верили в существование в ней революционных
элементов.
2. Сашка-инженер
В Одессе, на Ямской улице, я жила под именем Ан¬
тонины Александровны Головлевой, по документу, кото¬
рый я отделила у местного нотариуса от паспорта, кото¬
рым пользовался знакомый мне еще с севера Ф. Н. Юр¬
ковский *, проживший месяца полтора в Одессе.
Юрковский представлял собою яркую, своеобразную
личность, любопытную по тому отклонению, которое он
представлял от обычного типа революционера того вре¬
мени.
Я познакомилась с Юрковским осенью 1879 г. в Пе¬
тербурге, когда мы жили на даче в Лесном. Он приехал
с юга, с одной стороны, упоенный артистическим подко¬
пом под Херсонское казначейство с его миллионами, а
с другой —■ подавленный неудавшимся сохранением этих
миллионов для революции.
Однажды в конке, когда я ехала в Лесное вместе
с Квятковским, подсевшим в пути, он шепнул мне:
— Взгляните на человека против нас.
— Жулик? — спросила я Александра, посмотрев на
моего визави.
Я никогда не видала жуликов и воображала, что плу¬
товство непременно написано у них на лбу, а у соседа
против меня оно так и играло в огромных черных глазах.
Каково же было мое удивление, когда он вышел из
вагона вместе с нами перед дачей, и Квятковский, улы¬
баясь, отрекомендовал его: «Сашка-инженер», как газеты
прозвали Юрковского за искусный подкоп в Херсоне.
408

Передо мной был красавец — брюнет южного типа,
среднего роста, широкоплечий силач, с правильным ова¬
лом и чертами породистого лица, обрамленного черной
бородой. С небольшим улыбающимся ртом и черными,
необыкновенно большими глазами, смеющимися, плутов¬
скими, мечущими искры, — на него нельзя было не
обратить внимания.
Совершенно исключительной среди нас была и духов¬
ная физиономия его. Такой бесшабашной, веселой, не¬
обузданной, удалой головы ни раньше, ни позже я не
встречала. Это было настоящее дикое дитя природы, не
знающее и не желающее знать, что такое дисциплина,
подчинение своей воли воле коллектива. И как был
он степным конем, не знающим узды, так необузданным
одиночкой и остался до конца, не войдя на севере в нашу
организацию, несмотря на то, что тяготел к ней. По мо¬
ральным качествам он так отличался от всех нас, что,
познакомившись, я со смехом говорила ему: «Быть может,
одного «Сашку-инженера» в партии иметь должно;
двух можно; но терпеть трех — невозможно».
Человек с могучим физическим организмом, он не мог
не иметь сильных страстей и любил все радости жизни,
все лакомства ее. Для моих товарищей жизнь освящалась
целью, которую они преследовали, а Юрковский казался
воплощением принципа: «Жизнь для жизни нам дана».
С этой стороны он казался мне выродком среди остальных
серьезных аскетически настроенных, строгих товарищей-
идеалистов. И все-таки я чувствовала некоторую сла¬
бость к нему, хотя из множества мелких черточек было
ясно, что он человек — «себе на уме», что с ним надо
держать ухо востро и беззаветно положиться на него
нельзя. Мои товарищи были людьми правдивыми,
искренними и прямодушными, но «Сашка-инженер» был
хитер, часто детски-лукав, и я не поручилась бы за от¬
сутствие двоедушия в его натуре.
Его отношение к нам, женщинам-революционеркам,
было совсем иное, чем у других наших друзей: у них было
простое товарищество, а Юрковский метал искры, ухажи¬
вал и угождал, старался исполнять прихоти, вызывал
капризы, смех и шалости своими шутками и остротами.
С тем, что общепринято, и с тем, что требовалось
специальными условиями нашей революционной конспи¬
рации, он не считался и однажды со мной и Анной Пав¬
ловной Корба * устроил проделку, на которую не решил¬
ся бы ни один из наших петербургских товарищей.
409

Одно время в Лесном я жила с Анной Павловной,
занимавшей две комнаты с отдельным ходом. Раз ночью,
когда мы уже засыпали, внизу, где была входная дверь,
мы услышали осторожную возню с замком. Мы испуга¬
лись: в доме, кроме нас двух, жили неизвестные молодые
люди, и мы подумали, не они ли ломятся к нам. Но когда
из окна верхнего этажа мы спросили: «Кто там?» —
голос внизу прошептал: «Сашка-ииженер... Отоприте!»
Калитка и ворота были заперты, на дворе была со¬
бака, которая, однако, не залаяла. Как мог Юрковский
попасть во двор и решиться ломать замок нашей двери?
Что случилось?
Оказалось, под Петербургом он на ходу соскочил с
дачного поезда; железнодорожный жандарм заподозрил
в нем вора и препроводил в участок для удостоверения
личности. Полиция проверила прописку и отпустила его.
Но Юрковский счел, что его квартира скомпрометирована,
и решил бросить ее, взяв «некоторые вещи». Но он и не
подумал пробродить всю ночь по улицам, как сделал бы
всякий другой товарищ, а пришел к нам, перелез через
забор, собаку, по его словам, «заговорил», а замок стал
ломать отмычкой, «которую всегда носил в кармане»...
«Некоторые вещи», которые он взял с квартиры, были
не белье или платье. Нет! Это были деревянная точеная
чашечка, красная с черным и позолотой, и такой же бо¬
чоночек кустарного производства. Он тотчас же подарил
их нам и заявил, что, кроме нас, ему некуда было деться.
— Но куда же мы вас положим? — спрашиваем
мы. — У нас только две кровати.
— Много ли мне места нужно? Сам на лавку, хвостик
под лавку, — отвечал веселый гость и расположился на
полу, попросив плед.
Наутро мы были смущены: убирать комнаты прихо¬
дила жена дворника, она увидала бы «Сашку-инженера»,
который провел у нас ночь.
— Вот гардероб, — сказал он, — заприте меня в
него. Клянусь честью — не кашляну и не чихну, пока
идет уборка, — уверял он, опытный в приключениях
этого рода, и спрятался за женское платье. Мы заперли
шкап, и он сидел смирно и был выпущен, когда самовар
был поставлен на столе.
Приключение, смущавшее нас, казалось нам забав¬
ным, но строгий страж нашей безопасности, Александр
Михайлов, которого мы звали «дворником» за бдительный
надзор над всеми нами, отнесся к делу совсем иначе и
410

так отчитал «Сашку-инженера», что тот обиделся и после
этого и слышать не хотел о том, чтобы «надеть ярмо»
организации с ее дисциплиной, конспиративными прави¬
лами и ограничениями.
К мало-мальски серьезным занятиям, к умственному
труду или чтению Юрковский был совсем не способен и
не чувствовал потребности ни в чем подобном. От при¬
роды он был умен и не без способностей, но ему нужны
были движение, шумиха, постоянное общение с людьми,
разнообразие впечатлений, что-нибудь возбуждающее,
стимулирующее.
Когда в Лесном мне надоело видеть его слоняющимся
без дела, я сказала:
— Да займитесь, наконец, чем-нибудь! Ну, хоть книгу
почитайте, что ли!
И дала ему «Отечественные записки» с рассказом
Г. Успенского.
Через несколько дней Юрковский с виноватой миной
подает книгу обратно.
— Извините, «Топни-ножка», никак не могу читать...
Смотрю в книгу, а в уме землю рою... — говорил он,
думая о новом подкопе и новых миллионах для револю¬
ции, которые кружили ему голову.
Юрковский кончил свою жизнь в Шлиссельбургской
крепости.
Арестованный под именем Головлева совершенно слу¬
чайно в Курской губернии при семейной катастрофе в
доме одного помещика, в именье которого он приехал
по делу, Юрковский был предан суду в декабре 1880 года
в Киеве вместе с Поповым, Буцинским и другими и от¬
правлен в Сибирь на каторгу в Карийские рудники; там
сделал попытку к бегству, после чего его возвратили в
Петербург и заключили в Трубецкой бастион Петропав¬
ловской крепости, где режим был тот же, что и в раве¬
лине, а в 1884 г., вместе с народовольцами, перевезли в
Шлиссельбург.
Здесь в 1896 году он умер от болезни, сломившей,
наконец, его могучий организм.
3. Взрыв в Зимнем дворце
В Петербурге, между тем, происходили события.
Как раньше было сказано, одновременно с приготов¬
лениями взрывов под Москвой, Александровском и Одес-
411

сой Комитет имел в виду еще одно назначение в самом
Петербурге, — начинание, на которое мне намекал
Александр Квятковский.
В то время сочувствовавший «Народной Воле» очень
интеллигентный рабочий Степан Халтурин \ столяр по
профессии, работавший на императорской яхте, получил
возможность поступить в Зимний дворец для работ по
своей специальности. Имея целью совершить революцион¬
ный акт против Александра II, он снесся через Квятков-
ского с Исполнительным Комитетом, который в лице
«Распорядительной комиссии» вполне одобрил такой шаг
и взял предприятие в свои руки.
Ознакомившись с расположением и обстановкой двор¬
ца, с нравами и обычаями служащих, Халтурин сошелся
с низшим персоналом и, как искусный, трезвый мастер,
в особенности расположил к себе жившего с ним в двор¬
цовом подвале жандарма, который стал смотреть на него
как на желанного претендента па руку своей дочери.
После такой подготовки Степан стал понемногу пере¬
носить в свой сундучок в подвале динамит, который полу¬
чал от Комитета. Когда накопился порядочный запас и
дальнейший перенос мог броситься в глаза и вызвать
обыск, было решено действовать.
В день приезда в Петербург принца Гессенского,
5 февраля 1880 года, Халтурин должен был произвести
взрыв, который разрушил бы столовую и под развалина¬
ми похоронил царскую семью с ее гостем во время обеда,
когда все будут в сборе.
Так он и сделал. В назначенный час он соединил бик¬
фордов шнур определенной длины, с запалом в динамите,
зажег его и ушел, чтобы не возвращаться.
Страшный взрыв произошел в момент, когда
царская семья входила в столовую. В этаже
непосредственно над подвалом, где находился конвой
Финляндского полка, 50 солдат были искалечены и уби¬
ты; количество динамита оказалось, однако, недостаточ¬
ным, чтобы столовая в верхнем этаже обрушилась. Она
уцелела. От сотрясения пол задрожал, скоробился, посуда
па столе попадала й зазвенела.
Царская семья осталась невредима, отделавшись ис¬
пугом.
Вслед за тем была объявлена диктатура графа Лорис-
Меликова; его встретил выстрел Млодецкого *, который
1 Основатель «Северного союза русских рабочих», разгромлен¬
ного арестами.
412

через 3—4 дня умер на эшафоте с улыбкою героя. Все
эти события, вместе с 19 ноября и настоящей осадой в
Саперном переулке, наряду со слухами, явившимися пос¬
ле разоблачений Гольденберга о двух других подготов¬
лявшихся покушениях, в высшей степени потрясли все
общество. Страдающее в известной части своей от отсут¬
ствия политической свободы, давно недовольное реакцией,
но пассивное и неспособное к борьбе с правительством,
это общество с удивлением и восторгом увидело в партии
борца против деспотизма самодержавия. Смущенное
ссылками многих своих членов, ошеломленное казнями,
оно полагало, что вся энергия революционного движения
исчерпана, и среди этой-то общей подавленности, безна¬
дежности одно за другим прошли события, совершенно
неслыханные. Взяв себе в помощники химию и электри¬
чество, революционер взорвал царский поезд и пробрался
в царские чертоги. Чем больше были инертность и заби¬
тость общества, тем изумительнее казались ему энергия,
изобретательность и решительность революционеров.
В то время, как мы сами глубоко страдали от неудач, во¬
круг нас росла слава Комитета, эффект его действий
ослеплял всех и кружил головы молодежи. Общий говор
был, что теперь для Комитета нет ничего невозможного.
За грандиозностью событий забывалась сама неудача.
«Остановить на себе зрачок мира — разве не значит уже
Степан Халтурин.
413

победить?» — писал нам из-за границы глава «Черного
Передела», упоенный тем впечатлением, которое произ¬
вело 5 февраля в Европе. Таким образом, в то время,
как партия «Народная Воля» желала лишь прекращения
реакции, окружающее влекло ее на пьедестал.
Это отношение к Комитету и к партии все усилива¬
лось и достигло своего апогея при 1 марта, когда успех
присоединился ко всем прочим действиям; общество жда¬
ло не того, что даст царская власть, а того, что сделает
революционная сила. Я, конечно, должна оговориться,
что подразумеваю во всем предыдущем ту часть общества,
с которой мы, революционеры, входим в соприкосновение;
но так как мы задавались целью, ставили единственной
задачей и занятием своим проникновение во все слои,
во все сферы, так как мы имели сообщников не только
по губернским городам, но и по провинциальным зако¬
улкам (и все эти сообщники имели друзей и близких)
и были окружены целым слоем так называемых сочув¬
ствующих, за которыми обыкновенно следуют еще люди,
любящие просто полиберальничать, то и выходило, в кон¬
це концов, что мы встречали повсюду одобрение и нигде
не находили нравственного отпора и противодействия.
С этой точки зрения мы имели право говорить от лица
общества; мы составляли до известной степени передовой
отряд части этого общества; быть может, эта часть каза¬
лась нам, вращающимся в ней, больше, чем она была на
самом деле, но зато она, наверное, была значительнее,
чем думали люди противоположного нам лагеря. Зная,
что эта группа сочувствует нам, мы не чувствовали себя
сектой, изолированной от всех прочих элементов государ¬
ства, и это немало способствовало той «закоренелости»,
которую мы выказывали в своих поступках и о которой
на процессах говорили прокуроры. Чтоб уничтожить ее,
надо было уничтожить ту атмосферу недовольства, кото¬
рою мы были окружены, единственным же средством для
этого было — сделать недовольных довольными; но в та¬
ком случае и мы оказались бы в значительной мере удов¬
летворенными.
2 апреля, 19 ноября и 5 февраля создали такое на¬
строение, что если бы в то время Комитет и вся органи¬
зация «Народной Воли» отказались от своей разрушитель¬
ной деятельности, то явились бы волонтеры или какая-
нибудь новая организация, которая взяла бы на себя
миссию цареубийства. Новые покушения были совершен¬
414

но неизбежны, и Исполнительный Комитет предпри¬
нял их.
В марте или апреле 1880 года в Одессу приехали сна¬
чала Саблин*, потом Перовская. Явившись ко мне на
Ямскую улицу в дом Ставрова, где я жила, они заявили,
что присланы Комитетом для приготовления в Одессе
мины на случай приезда государя на лето в Крым.
Я была занята приготовлением террористического ак¬
та — убийства правителя канцелярии графа Тотлебена,
статс-секретаря Панютина. Он был правой рукой гене¬
рал-губернатора, который, кажется, всецело отдал в его
распоряжение внутреннюю политику вверенного ему
края; по крайней мере во все пребывание мое в Одессе
говорили больше о Панютине, чем о Тотлебене, и Паню-
тин был действительно грозой одесситов. Пройдя школу
Муравьева-вешателя, он не церемонился с обывателями:
одновременно с «процессом 28-ми» *, кончившимся пятью
виселицами, он предпринял коренпое очищение города;
сравнивая городскую думу с Парижской коммуной
1871 г., он выхватил несколько человек из ее служащих,
затем пошли аресты учителей, литераторов, студентов, чи¬
новников и рабочих; масса лиц была выслана, и нигде,
кажется, эти высылки не были так произвольны и возму¬
тительны; кроме того, они совершались с лихорадочной
поспешностью, даже без достаточного удостоверения в
личности, по ошибке ссылались однофамильцы или род¬
ственники. В свое время в «Народной Воле» были опуб¬
ликованы некоторые подвиги этого героя. Его обращение
было грубое, родственникам ссыльных приходилось испы¬
тывать в его канцелярии унизительные сцены. Когда
жена одного из арестованных, беременная, не могла удер¬
жаться от рыданий, он закричал ей: «Убирайтесь! вы,
пожалуй, вздумаете родить здесь!» Достаточно сказать,
что при переводе летом 1880 г. Тотлебена в Вильно, граф,
получивший, по слухам, в Петербурге, куда его вызывали
перед тем, выговор за то, что в своей генерал-губернатор¬
ской деятельности он выказал себя plus royaliste que le
roi, обратился на дебаркадере вокзала, в присутствии всей
провожавшей его знати, к Панютину со словами упрека,
что он злоупотреблял его доверием и поссорил его с
обществом. По отъезде Тотлебена из Одессы большинство
административно-сосланных было возвращено.
Против этого Панютина я думала обратить оружие
партии. Для этого сначала был поселен на Софийской
улице, где помещалась канцелярия Панютина, человек,
415

обязанный изучить его личность и образ жизни. Но это
не привело ни к чему, потому что никто не мог указать
Панютина в лицо. Позднее один молодой человек не
только указал мне его, но рассказал его обычный мар¬
шрут, так что, выходя в определенный час, я имела воз¬
можность почти ежедневно встречать его тучную фигуру
в сопровождении двух шпионов: одного, шедшего рядом,
а другого, следовавшего за ними шагах в 4—5. Исполни¬
тель для этого дела нашелся; он должен был поразить
Панютина кинжалом в одну из его прогулок. Был уже
составлен план относительно места и времени; чтоб дать
возможность убийце скрыться, я думала приготовить ло¬
шадь.
Но приезд Перовской с поручением Комитета заста¬
вил бросить этот проект.
Перовская сообщила мне, что привезла письмо от
Желябова или Колодкевича к рабочему Василию, который
может принять участие в предпринимаемом покушении,
и что она желает видеть его. Этот Василий был Мерку¬
лов, выдавший потом в Одессе всех известных ему рабо¬
чих и члена группы — Сведенцева, на суде по «процес¬
су 20-ти» * обличавший своих бывших товарищей и, на¬
конец, 10 февраля 1883 г. поймавший меня на улице в
Харькове, куда этот предатель, будто бы сосланный в
Сибирь на каторгу, был отправлен специально для ловли
меня. Я познакомилась с этим негодяем до приезда Пе¬
ровской, когда вздумала учиться у него искусству резьбы
на камне. Так как я слышала о нем еще осенью от Колод¬
кевича, как о парне в высшей степени честном и хорошем,
и знала, что он помогал кое-чем в приготовлениях в Гни-
лякове, то не задумалась сообщить ему адрес моей квар¬
тиры па Ямской, куда он должен был приходить учить
меня резьбе. Свести Перовскую с ним ничего не стоило,
и через несколько дней они свиделись.
Саблин и Перовская явились уже с готовым планом
относительно покушения: они должны были выбрать
улицу, которая имела иаиболыне шансов на проезд госу¬
даря от вокзала к пароходной пристани; на этой улице
они должны были в качестве мужа и жены, снять лавоч¬
ку и завести торговлю; из лавочки предполагалось про¬
вести мину под мостовую улицы. Словом, это был проект,
осуществленный потом на Малой Садовой в Петербурге.
Технической стороной должен был руководить Григорий
Исаев, вскоре приехавший вместе с Якимовой.
Перовская не привезла с собой денег; она должна
416

была вместе со всеми нами составить смету расходов и
представить ее в Комитет, который выслал бы требуемую
сумму. Мы рассчитывали, что потребуется не менее
1000 руб. Я предложила известить Комитет, что деньги
не нужны, так как я берусь доставить средства, требуе¬
мые для выполнения покушения. Действительно, я пере¬
дала Перовской в разное время около 900 руб., которые
пошли на плату за помещение, покупку бакалейного то¬
вара, бурава, на содержание всех участников и последую¬
щий разъезд их.
Лавка была нанята на Итальянской улице, и тотчас
было приступ л ено к работе: надо было спешить *— госу¬
даря ждали в мае, а наши приготовления происходили в
апреле, между тем работать было можно только ночью,
так как проведение мины начато было не из жилых ком¬
нат, а из самой лавочки, куда приходили покупатели. Мы
предполагали провести ее не посредством подкопа, а при
помощи бурава; работа им оказалась очень трудной, почва
состояла из глины, которая забивала бурав; он двигался
при громадных физических усилиях и с поразительной
медленностью. В конце концов мы очутились под камня¬
ми мостовой, бурав пошел кверху и вышел на свет бо¬
жий. Вскоре при приготовлении запала Григорию Исаеву
оторвало три пальца. Он перенес это, как стоик, но мы
были в высшей степени огорчены: он должен был лечь
в больницу. После этого все вещи (динамит, гремучая
ртуть, проволока и пр.), хранившиеся у него, были пере¬
несены ко мне, так как мы боялись, что грохот взрыва в
его квартире мог обратить на себя внимание всего дома.
Одним работником стало меньше. Я предлагала привлечь
некоторых местных людей, мне известных, но все оказа¬
лись против этого. Было решено, бросив бурав, провести
подкоп в несколько аршин длины, и уже с конца его
действовать буравом; землю должны были складывать в
одну из жилых комнат. По окончании работы мы решили
непременно всю ее вынести вон, на случай осмотра домов
на пути следования царя. Поэтому уже заранее начали
уносить ее, кто сколько мог, и выбрасывать. У себя в
квартире я нашла место, куда можно сложить массу
этой земли; ее привозили и приносили ко мне в корзи¬
нах, пакетах, узлах, которые я опорожняла, пользуясь
отсутствием домашних и отсылая прислугу с поручением.
Между тем, слухи о поездке царя в Ливадию замолкли;
потом мы получили от Комитета уведомление — прекра¬
тить приготовления. Тогда мы предложили ему восполь¬
27 Блестящая плеяда
417

зоваться нашей работой, чтоб взорвать графа Тотлебена.
Но это было отвергнуто, так как способ этот берегли
специально для императора, а мы получили разрешение
на покушение против графа каким-нибудь другим спо¬
собом.
После этого Саблин, я и несколько лиц, мной привле¬
ченных, стали следить за генерал-губернатором. Мы ду¬
мали применить метательный снаряд, и если бы тогда
существовало позднейшее изобретение Исаева и Кибаль¬
чича, то, конечно, граф не остался бы тогда в живых,
но мы имели лишь динамит и неусовершенствованные
запалы; поэтому снаряд был неудобен по объему и мог
быть неверен по действию. Все-таки мы выполнили бы
свои замыслы, если бы Тотлебен не был переведен из
Одессы. Мы хотели смыть кровь Чубарова, Давиденко,
Логовенко, Виттенберга, Майданского, Дробязгина, Ма¬
линки и Лизогуба, из которых два последних были уби¬
ты им за свое богатство, а Майданский и Дробязгин
взошли на эшафот по подозрению в знании и недонесении
о покушении на шпиона Гориновича. Имена Тотлебена и
Черткова были вообще ненавистны за кровожадность,
и мы имели в виду систематическим истреблением гене¬
рал-губернаторов добиться уничтожения самого учрежде¬
ния, представителями которого они были.
После отъезда Тотлебена все приготовления при¬
шлось ликвидировать. Лавка на Итальянской была за¬
крыта; подкоп в ней еще ранее заполнен землей, раньше
вынутой из него. В этой нетрудной работе помогала и я,
таская ночью мешки с землей из жилой комнаты и опу¬
ская их в подвал, где мужчины утаптывали рыхлую зем¬
лю. Когда все было приведено в надлежащий порядок,
Саблин и Перовская уехали, за ними последовали Исаев
и Якимова. Я передала с ними в Комитет заявление, про¬
ся отозвать меня из Одессы и назначить лицо, которому
я могла бы передать местные дела и связи. Я мотивиро¬
вала свое желание тем, что почти год нахожусь в провин¬
ции, вдали от центра организации, и чувствую себя до
некоторой степени отчужденной от общей работы; что мне
необходимо побывать в Петербурге для отчета о сделан¬
ном мною за этот период времени и для того, чтобы
посоветоваться о дальнейшем ведении дел.
Должно быть, в июле я выехала из Одессы в Пе¬
тербург, не дождавшись преемника, которым был назна¬
чен Тригони.
Одновременно со мной, по приглашению из Петербур¬
га

га выехал Василий Меркулов *. Неприятно вспомнить,
что этот предатель, по-видимому, относился тогда ко мне
довольно дружелюбно, потому что по приезде в столицу
несколько раз назначал мне свидания через лиц, которые
имели с ним деловые сношения. Я выходила к нему в
сад, так как в то время была еще теплая погода.
Он был вспыльчив и вечно недоволен; постоянно бра¬
нил интеллигенцию и хвалил рабочих и трудовую жизнь.
Мы охотно прощали ему некоторое озлобление, считая его
вполне естественным в пролетарии, прожившем жизнь в
нужде и ненавидящем все барское. Естественным недо¬
статком его мы считали самолюбие, которое старались
щадить. В последний раз я виделась с ним не позже
августа 1880 года. С тех пор ни личных, ни деловых
сношений с ним не имела и не встречалась до 10 февра¬
ля 1883 г., когда вместе с Дегаевым * он предал меня в
Харькове.
4. Арест Михайлова
Петербург встретил меня выговором за самовольный
отъезд, вследствие которого я не могла лично ввести
Тригони во все знакомства. Я понимала, что ему было бьг
легче ориентироваться в Одессе в моем присутствии, но
оправдывалась беспокойством, которое мне внушало дол¬
гое отсутствие писем и каких-либо известий из Петербур¬
га. Это, кажется, извинило меня в глазах организации.
Когда я представила подробный отчет о положении дел
в Одессе, то сообщила Тригони все нужные сведения и
указания; дала рекомендательные письма, которые долж¬
ны были сразу поставить его в известные отношения к
окружающим, и после этого Тригони отправился на юг,
а меня Комитет оставил в Петербурге.
Там в это время па Гороховой улице, под Каменным
мостом, шли новые приготовления к покушению на жизнь
Александра II. Подробности тогда мне не были известны.
Подобно взрыву в Зимнем дворце, это дело хранилось в
строгой тайне и было в веденпи нашей «Распорядитель¬
ной комиссии». Я знала одно, что подготовляется взрыв
при проезде царя, и на этот раз из-под воды.
Так как я знала, что в известные часы царь проез¬
жает к Царскосельскому вокзалу, то однажды пошла по
этому пути и действительно встретила коляску с импера¬
тором. Мне хотелось хоть раз в жизни увидеть человека,
27*
419

который имел такое роковое значение для нашей партии.
Ми раньше, ни после этого я не видала его. Кажется, это
был последний проезд его по этому пути, так как вслед за
тем он отправился в Крым и не возвращался в Петербург
до глубокой осени. Покушение не состоялось.
В октябре был арестован Александр Михайлов, этот
неоценимый страж всей нашей организации, тип хозяина-
устроителя, от бдительности которого не ускользала ни
одна мелочь, касающаяся нашей безопасности.
Раздосадованный отказом одного юноши, он сам пошел
в фотографию Александровского на Невском, в которой
снимали арестуемых, и спросил карточки, заказанные
там. Это были фотографии уже осужденных товарищей.
В фотографии произошло замешательство: во время этой
заминки один из служащих сделал жест по своей шее,
указывая Михайлову на опасность, и Михайлов ушел.
Но, несмотря на это и запрет Исполнительного Комитета,
на другой день он все же отправился в фотографию, но...
когда спускался по лестнице, давно поджидавшие шпионы
схватили его.
Для нас А. Михайлов был незаменимым товарищем.
Он был, можно сказать, всевидящим оком организации и
блюстителем дисциплины, столь необходимой в револю¬
ционном деле; в его лице мы потерпели тяжелую и прямо
невозместимую утрату: многих несчастий мы не испытали
бы впоследствии, если бы он был среди нас. Вместе с
фанатической преданностью революции он соединял
энергию, настойчивость, замечательную деловитость,
практичность и такую осторожность, что самые трусли¬
вые люди при ведении дел с ним считали себя в безопас¬
ности. Талантливый организатор, проницательный в рас¬
познавании людей, он был педантичен, последователен и
неумолим в проведении организационных принципов. Тре¬
бовательный к выполнению каждым своих обязанностей,
ставивший деловые интересы выше всего, он хотел, чтобы
деятель-революционер забыл все человеческие слабости,
расстался со всеми личными наклонностями. «Если бы
организация, — сказал он мне при одном разговоре на
эту тему, — приказала мне мыть чашки, я принялся бы
за эту работу с таким же рвеньем, как за самый интерес¬
ный умственный труд». Сообразно этому, он строго пре¬
следовал взгляд на некоторые обязанности как на мало¬
производительные, низшие: по его мнению, все что для
«организации» было нужно, было достаточно высоко,
чтобы с радостью взяться за дело. Такой законченный и
420

цельный тип не мог не пользоваться громадным влиянием
как на самую организацию, так и на лиц, стоящих вне
ее, и его авторитет был так же велик между товарища¬
ми, как и среди посторонних. Узкие рамки русской жиз¬
ни не дали ему возможности развернуть свои силы в ши¬
роком масштабе и сыграть крупную роль в истории, но в
революционной Франции XVIII века он был бы Ро¬
беспьером.
Для нас, как организации, он имел еще значение од¬
ного из старейших (по участию) членов революционной
партии, связывающих живой личной нитью настоящее с
прошлым. Его связь с партией началась еще до 1876 го¬
да; с этого времени он становится членом общества «Зем¬
ля и Воля», переживает все перипетии революционного
движения и проходит всю эволюцию его вплоть до конца
1880 года.
Таким образом, он являлся хранителем революцион¬
ной традиции и был связан интимными узами со всеми
выдающимися личностями, погибшими за эти четыре
года. Его гибель была ударом, который мы вспоминали
при всех несчастиях, поражавших нас впоследствии1.
Глава X
1. Военная организация. Суханов
Осень 1880 и начало 1881 года была временем уси¬
ленной пропаганды и организационной работы партии
«Народная Воля». К этому времени относится заведение
обширной связи с провинцией, организация местных
групп, подробная выработка плана действий по отдель¬
ным местностям; агенты Комитета занимались разъезда¬
ми по определенным районам или были командированы
для постоянного пребывания в главнейших пунктах им¬
перии. Все предыдущие события подготовили уже до¬
статочную почву: «Черный Передел», как организация,
можно сказать, исчез, его предводители скрылись за гра¬
ницу; обширная группа Михаила Родионовича Попова в
Киеве погибла от предательства Забрамского, пробрав¬
1 В 1925 г. вышел сборник: «Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михаилов» (Госиздат), составленный мной и А. Корба, а в
1926 г. — популярная брошюра «Александр Михайлов», написан¬
ная мной (Изд. «Новая Москва»).
421

шегося в ее среду. Усиленное распространение органа
«Народная Воля», устная пропаганда программы Коми¬
тета, а главное, громкие эпизоды борьбы, говорившие сами
за себя, привлекали общие симпатии к «Народной Воле».
Отовсюду к Комитету являлись делегаты для заведения
сношений с ним, с предложением услуг для выполнения
планов, с просьбами прислать агентов для организации
местных сил. Таким благоприятным настроением Коми¬
тет, конечно, не замедлил воспользоваться; он пожинал
плоды своих трудов и своих жертв. В ясно выраженном
стремлении кружков и отдельных лиц к объединению,
в домогательствах их примкнуть к партии и в постоянных
заявлениях готовности принять участие в активной борь¬
бе с правительством сказалось то громадное возбуждение
умов, которое явилось следствием деятельности Исполни¬
тельного Комитета «Народной Воли». Смелость зарази¬
тельна, как и панический страх; энергия и отвага орга¬
низации увлекли за собою живые элементы, п самая
смерть не была страшна.
В самом Петербурге пропаганда, агитация и организа¬
ция велись в самых широких размерах; отсутствие поли¬
цейских придирок и жандармских облав за этот период
диктатуры Лорис-Меликова очень благоприятствовало
работе среди учащейся молодежи и рабочих. Это было
время общего оживления и надежд. Все следы подавлен¬
ности, явившейся после неудач первой половины 70-х го¬
дов и последовавшей за ними реакции, исчезли, как будто
все десять лет (1870—1880 гг.) не были хроническим
кровопусканием всего, что протестовало в России. Требо¬
вание цареубийства раздавалось громко, потому что по¬
литика графа Лорис-Меликова не обманула никого; она
ничуть не изменяла сущности отношений правительства
к обществу, народу и партии; граф изменил лишь грубые
и резкие формы на более мягкие, но одной рукой отнимал
то, что давал другой. Предприняв, например, столь про¬
славленное возвращение административно-ссыльных, он
сам в то же время широко пользовался этой мерой но
отношению к Петербургу; по его инструкции 15 декабря
1880 г. в Сибири была изменена к худшему участь карий-
цев*; эта инструкция лишила их, между прочим, такого
дорогого права, как право переписываться с родными.
Непосредственно писать родным было запрещено, но за¬
вели комедию: тот, кто выходил в вольную команду при
тюрьме, мог писать родственникам каторжан, извещать их
о здоровье, нуждах заключенных и т. п., и эти письма
422

официальным порядком, через канцелярию, отправлялись
по назначению. Но каторжане, конечно, находили поми¬
мо того способы переписываться с родными тайно. Одно
из подобных писем Т. И. Лебедевой я передала в Петер¬
бургский музей революции. Оно написано на белой ко¬
ленкоровой подкладке женского лифчика и в этом лиф¬
чике вынесено «на волю».
Общественное мнение в революционном мире требо¬
вало продолжения террора и казни как самого царя, так
и его лицемерно-либерального приближенного, и в то вре¬
мя как большинство агентов Комитета было занято про¬
пагандой и организацией, его техники работали над усо¬
вершенствованием метательных снарядов, которые долж¬
ны были играть вспомогательную роль при взрывах мин,
до сих пор обнаруживавших недостаточную силу.
К этому блестящему периоду деятельности Исполни¬
тельного Комитета относится основание им военной орга¬
низации партии «Народная Воля».
Сознание, что в армии необходимо приобретать сто¬
ронников не в виде случайного привлечения отдельных
лиц, поглощаемых революционной средой, но в видах
систематического накопления в самом войске революцион¬
ных элементов для вооруженной борьбы с самодержа¬
вием, — такое сознание совершенно отсутствовало в эпоху
70-х годов. Только «Народная Воля» сделала работу
среди военных очередной задачей революционной партии.
Военные были и в «процессе 193-х» *, и в «деле 50-ти» *,
но они являлись обыкновенными пропагандистами, поки¬
дали свою среду, «шли в народ» —- к крестьянам и город¬
ским рабочим1. «Народная Воля», выдвинувшая на пер¬
вый план политическую борьбу, свержение самодержав¬
ного правительства и завоевание свобод вооруженной
рукой, не могла не понимать, что без организованной силы
армии нельзя рассчитывать на победу необученных воен¬
ному делу народных масс. Поэтому, после разделения
общества «Земля и Воля», когда кончилась сначала орга¬
низованная работа, необходимая для конституирования
новой партии, а потом все приготовления к покушению
на царя в Москве, Одессе и под Александровском, агенты
Исполнительного Комитета стали искать связей в военной
среде с целью подготовить кадры будущей военной орга¬
низации для активной поддержки народного восстания,
когда оно произойдет организованно или стихийно. Ка¬
1 Вспомним: П. А. Кропоткина, JL Э. Шишко, С. Кравчинско-
го и др.
423

кого рода будет эта организация и ее отношение к Ис¬
полнительному Комитету — тогда еще не намечалось.
Это было бы праздным делом, пока не имелось опреде¬
ленного материала для практического применения плана.
Была важна самая постановка вопроса, что революцион¬
ная партия, стремящаяся в первую очередь к насиль¬
ственному ниспровержению самодержавия, должна искать
опоры в войске, иметь в нем союзника, который в иных
случаях пассивно, в других — активно оказал бы под¬
держку ей в момент, когда это будет пужно.
В общих чертах эта постановка была сделана в «Объ¬
яснительной записке» о подготовительной работе партии,
составленной зимой 1879—1880 гг. Комитетом. В этой
записке среди других отделов был отдел, говоривший о
деятельности в войске, хотя далеко не в тех очертаниях,
какие определились осенью 1880 года.
В ту же зиму 1879—1880 гг. было положено начало
сношениям Комитета с морскими офицерами Кронштад¬
та, через посредство лейтенанта Суханова*, и с артилле¬
ристами Петербурга, главным образом через С. Дегаева.
Раньше он служил в крепостной артиллерии в Кронштад¬
те, некоторое время был в Артиллерийской академии, но
был исключен за неблагонадежность.
Почва для этих сношений была подготовлена еще в
предшествовавшие годы частью кружками самообразова¬
ния, как это было в морском училище в 1871—1872 гг.,
когда в таком кружке участвовали Суханов, Серебряков,
Луцкий и др., которых потом в шутку называли «кито¬
ловами». Это название имело свое происхождение от
объяснения, которое давали участники кружка своему
начальству, открывшему благодаря доносу существование
«тайного общества» в стенах училища. Члены кружка
указывали, что они имели в виду развитие промыслов се¬
верной России, — мысль, которую дало сочинение Мак¬
симова об этих промыслах. По одной версии, это объяс¬
нение было придумано для начальства, которое само
было радо придать делу невинный характер; по другому
рассказу, слышанному мною, юноши действительно пред¬
полагали заняться ловлей китов для добывания мате¬
риальных средств на дело революции.
Но и сама жизнь не могла не захватывать своим влия¬
нием хотя бы части военного сословия: существовала
легальная литература народолюбческого направления;
прошла полоса движения молодежи в народ; происходили
политические процессы семидесятых годов; шли аресты
424

по всем города России, и еще до появления «Народной
Воли», начиная с выстрела Веры Засулич в 1878 году,
целый ряд террористических актов волновал обществен¬
ное мнение России (убийство Мезенцова, покушение на
Дрентельна в Петербурге, убийство Гейкинга в Киеве,
губернатора Кропоткина в Харькове, покушение на жизнь
Александра II). Было бы неестественно, если бы в армии
и во флоте за все это время все поголовно оставались
глухи к тому, что происходило вне военной среды.
И действительно, мы видим, что в 1878 году самостоя¬
тельно образовавшийся кружок из морских офицеров и
гардемаринов (А. Буланов, Вырубов, Лавров и другие)
ведет пропаганду среди нижних чинов в Кронштадте.
Русско-турецкая война, освобождение Болгарии и введе¬
ние конституции в этой стране тоже сделали свое дело.
Война выявила во всей наготе безобразие русских по¬
рядков: бессовестное хищение и казнокрадство, отсут¬
ствие какого бы то ни было попечения о солдате, обо¬
рванном, голодающем, лишенном медицинской помощи
и т. д. Офицерство не могло не задумываться над при¬
чинами всех этих злоупотреблений и не искать средств
для искоренения их. Болгарию освобождали от турецкого
ига, вводили в ней конституцию, а Россию оставляли в
Николай Суханов.

политическом рабстве, при прежнем самодержавии. «Мы
думали, — говорил на суде (в 1884 г.) участник осады
Плевны Похитонов, — что вместо того, чтобы освобождать
чужую страну, надо думать об освобождении России».
Высшие военные заведения, академии, как дающие
лучшее образование, не могли, в свою очередь, не выде¬
лять некоторого количества офицеров, одушевленных
общественными стремлениями, потребностью в свободе, и,
действительно, они дали их в лице Рогачева, Похитонова,
Буцевича и др.
Сношения членов Исполнительного Комитета с
Кронштадтом начались поздней осенью 1879 г. и продол¬
жались до весны 1880 года, когда моряки ушли в плава¬
ние. Первое знакомство с Сухановым произошло через его
сестру Ольгу Евгеньевну, по мужу Зотову. Как ее, так и
ее мужа Желябов знал по Крыму, а потом в Петербурге,
где Ольга Евгеньевна была на курсах; он посещал ее,
как и Перовская, тоже знакомая с Зотовым.
В воспоминаниях Э. А. Серебрякова («Былое»,
1907 г., апрель) очень ярко описано впечатление, которое
произвел Желябов на первой сходке, созванной на квар¬
тире Суханова в Кронштадте. Здесь в первый раз мор¬
ские офицеры сошлись лицом к лицу с талантливым пред¬
ставителем революционной партии, о которой до тех пор
знали лишь понаслышке. Определенность программы «На¬
родной Воли», красноречие и сила внутреннего убежде¬
ния оратора, импозантная наружность его очаровали
слушателей, которые, по словам Серебрякова, на этот
вечер превратились в горячих революционеров, хотя за
час до этого частью почти не думали о политике, а на¬
утро, быть может, с ужасом вспоминали о том, что про¬
исходило накануне. Впечатление для многих было скоро¬
течно. Это зависело от того, что приглашение на первую
сходку было сделано без особого разбора, но для другой
части присутствовавших, как и для самого Серебрякова,
оно осталось неизгладимым.
Последующие собрания, в которых, кроме Желябова,
участвовал Колодкевич, были не так многолюдны, но они
углубляли влияние революционных идей «Народной
Воли» и теснее сплачивали тех, кто должен был войти в
состав военной организации.
Суханов с самого начала в общем сочувствовал про¬
грамме Исполнительного Комитета, как ее развивал Же¬
лябов на собраниях, но был в то время еще не готов к
тому, чтобы вступить в партию: он долго был противни¬
426

ком политического террора, да и план военной организа¬
ции не был тогда еще выработан Комитетом. Это было
сделано только через год, осенью 1880 г., когда мы ближе
сошлись с Сухановым и его товарищами и убедились, что
вопрос о военной организации может перейти на прак¬
тическую почву.
В сентябре 1880 г. познакомилась и я с Ольгой Ев¬
геньевной, милой и доброй женщиной, обожавшей брата
до полного подчинения его авторитету; Николая Евгенье¬
вича еще не было в Петербурге; он не вернулся из
плавания, но сестра, не переставая, говорила о брате,
очевидно, желая заочно сделать нас друзьями. И в самом
деле, от Желябова, Перовской и Зотовой я наслушалась
таких похвал ему, что с нетерпением ждала его возвра¬
щения. А когда он вернулся и я провела с ним первый
вечер, то была очарована: такое естественное благород¬
ство и прямота были во всех его суждениях и взглядах.
Такое же впечатление, единственное в своем роде, вынес¬
ла от знакомства с Сухановым и Мария Николаевна
Ошанина, встретившаяся с ним впервые в феврале 1881 г.,
когда из Москвы Комитет вызвал ее на совещание. В са¬
мом деле, Суханов был человек, которого невозможно
было не полюбить. Он принадлежал к числу тех, которых
чем больше узнаешь, тем больше любишь. Глубоко чест¬
ный и бескорыстный, совершенно лишенный честолюбия,
он был правдив и прямодушен до такой степени, что
I зшходилось удивляться, как такая личность, чистая, как
прозрачный хрусталь, могла сложиться среди окружаю¬
щей лжи, обмана и лицемерия. Чувствительный и неж¬
ный в личных и семейных отношениях, он вносил энер¬
гию и страстность и в дело общественное. Не растратив
душевных сил в погоне за карьерой и личным счастьем,
он в 30 лет отдался политической деятельности со всем
пылом и увлечением юноши.
После первой памятной встречи мы стали видаться
часто, и темой разговоров, разумеется, были обществен¬
ные и революционные вопросы, те партийные интересы,
которыми мы, народовольцы, только и жили. Хотелось
эти вопросы и интересы сделать для Суханова такими же
близкими и жгучими, какими они были для нас. Иметь
такого товарища, стоять в общем деле рука в руку с ним
казалось счастьем, — его стоило завоевать. Желябов,
Перовская и я стремились к этому и проводили много
часов в убогой квартире Ольги Евгеньевны, куда Суханов
приходил со своим товарищем и другом бароном Штром-
427

бергом. Штромберг был уже завоеван и определил свое
отношение к партии раньше, чем Суханов. Желябов,
знавший их по прошлогодним беседам в Кронштадте,
с самого начала сказал мне: «Штромберг — человек го¬
товый, внимание обрати на Суханова». Действительно,
Суханов того времени был еще далеко не тем, каким на¬
ши другие товарищи увидали его в феврале и марте
1881 года. Но было уже видно, что недостает только
искры, чтобы он вспыхнул, и в начале 1881 года можно
было уже сказать, что Суханов умрет на эшафоте, что
он создаст себе эшафот даже среди условий, когда прави¬
тельство предпочло бы отсутствие громогласных казней.
А когда погиб горячо любимый им Желябов, железная
рука которого могла бы сдерживать его в должных преде¬
лах, — возбужденное состояние его в ту тревожную для
Комитета весну перешло все границы: после 1 марта он
стал действовать с лихорадочной поспешностью и вели¬
чайшей неосторожностью. Он работал за десятерых, же¬
лая извлечь из энтузиазма молодежи и настроения обще¬
ства наибольшую пользу для партии. Напрасно старались
мы сдерживать его порывы — наши усилия были тщетны.
Сколько раз я говорила ему, что его жара не хватит на
долгое время и что наша деятельность измеряется не
месяцами, а годами. «Нет, нет, — возражал он, — год-
два поработать изо всех сил, а потом — конец!» При эк¬
зальтации, которую он выказывал, мудрено было прора¬
ботать и столько.
К нелегальной жизни, при одной мысли о ней, он
чувствовал отвращение и никогда не был бы в состоянии
переносить ее замкнутость, постоянную ложь и насторо¬
женность: ему нужна была ширь, нужен открытый про¬
стор. Когда подготовлялся подкоп на Садовой и Суханову,
наравне с другими товарищами, приходилось работать в
нем, копаясь в темноте подземелья, он откровенно при¬
знавался мне, что это противно его привычке действовать
открыто и прямо. «Вдруг найдут меня под землей рою¬
щимся, как крот!» — говорил он и содрогался.
Кроме того, он не был обстрелян, подобно нам; его
нервы не притупились от несчастий и потерь; гибель
товарищей, которых он любил и бесконечно уважал,
причиняла ему боль, нестерпимую и совершенно для него
новую. При условиях нашей революционной жизни он
не мог долго прожить, — сильно натянутая струна долж¬
на была лопнуть. Известно, что он мог избежать своей
участи: его предупреждали об опасности; он сам, нако¬
428

нец, вовремя видел ее, но все же не хотел скрыться, как
ему советовали, как его уговаривали, и хладнокровно
ждал ареста, который означал гибель, потому что, помимо
подавляющих улик, дальнейший образ действий его был
определен, обдуман и решен. Так погиб этот человек,
душевные качества которого так были высоки, что можно
сказать: счастлива та партия, к которой пристают Суха¬
новы!
На первых порах знакомства наши беседы были чисто
теоретические. Главным препятствием, по которому Су¬
ханов не примкнул сразу к партии, был, как уже сказано,
политический террор; но когда нам удалось убедить его в
необходимости боевых актов против насилия и произвола,
которые со всех сторон опутывают Россию, он признал
всю программу «Народной Воли», ее тактику, и раз¬
говор пошел о роли, которую военные могут сыграть в
революции, о том, что, кроме гражданской, необходима и
чисто военная организация.
К этому времени в Исполнительном Комитете были
выработаны и на заседаниях утверждены принципы, на
которых военная организация должна была строиться.
Приготовленная программа и устав организации могли
после этого стать предметом обсуждения с Сухановым,
Штромбергом и другими представителями офицерства.
В главных чертах основы организации были следую¬
щие: военная организация должна строиться сверху, по
тому же типу, по какому строилась партия «Народная
Воля», т. е. централистически, и в организационном от¬
ношении стоять совершенно обособленно от нее. Во главе
организации должен был стоять центральный комитет из
офицеров, подобранных Исполнительным Комитетом
«Народной Воли». Этому центру подчинялись местные
провинциальные военные группы, организованные воен¬
ным центром или партией, а сам военный центр
подчинялся Исполнительному Комитету.
Цель военной организации — восстание с оружием в
руках в момент, определяемый Исполнительным Комите¬
том, который распоряжается всеми силами, накоплен¬
ными в подготовительный период не только в войске, но
и среди рабочих, администрации, интеллигенции и в
крестьянстве. Таким образом, роль военной организации
не самодовлеющая, а зависимая от общепартийного цент¬
ра, обладающего всей полнотой сведений об общем поло¬
жении дел и настроении общественных слоев и классов.
Не часть партии, какой является военная организация,
429

но лишь орган, стоящий во главе всей партии, — Испол¬
нительный Комитет — решает момент активного выступ¬
ления против существующего порядка. Дело военных —
поддержать начавшееся движение и бросить в
нужную минуту свою дисциплинированную мощь на чаш¬
ку весов в пользу народа, или начать движение,
но не по своему произволению, а по распоряжению Ис¬
полнительного Комитета, этого общепартийного центра.
Каждый военный, вступающий в члены организации,
должен был дать то или другое обязательство, смотря по
степени революционности той группы, в которую он вхо¬
дит; причем самым серьезным являлось обязательство по
первому требованию, переданному от Исполнительного
Комитета через военный центр, выйти на улицу с ору¬
жием в руках и призвать к тому же подчиненные части.
Однако революционная пропаганда в этих частях не ле¬
жала на обязанности офицеров, которые до времени ак¬
тивного действия не должны были компрометировать
себя. Для этого, по требованию офицеров, партия направ¬
ляла рабочих, офицеры же только намечали при этом
солдат, наиболее подходящих для революционного воздей¬
ствия.
Время от времени члены офицерских групп должны
были брать отпуск со специальной целью объезда тех
местностей, в которых имелись связи среди военных.
Пользуясь указаниями партии и рекомендациями членов
военной организации, они должны были завязывать зна¬
комства, организовывать лиц, подходящих для этого,
устанавливать сношения вновь привлеченных офицеров с
военным центром.
Местные партийные группы «Народной Воли» всемер¬
но обязывались способствовать созданию местных воен¬
ных кружков, но раз подобный кружок организовался, он
обособлялся от общепартийной группы и, не втягиваясь в
местную общепартийную работу, должен был действовать
уже в контакте и согласованности со своим военным цент¬
ром, не входя в сношения даже с военными группами
других местностей.
В целом партия состояла бы, таким образом, из двух
параллельных организаций: гражданской и военной, ко¬
торые были связаны между собой только центрами. Такая
раздельность являлась предосторожностью, наиболее га¬
рантирующей безопасность военных; иначе они подвер¬
гались бы всем разрушительным случайностям, от кото¬
рых страдали местные общепартийные группы; но вос¬
430

становить последние было гораздо легче, чем скомпроме¬
тированный военный кружок заменить новым.
Для связи между обоими центрами Исполнительный
Комитет выбирал из своей среды двух представителей,
которые входили в состав военного центрального комите¬
та. Позднее мы нашли нужным, чтобы и из военного
центра по нашему выбору кто-нибудь входил в наш
Комитет. G начала января 1881 г. таким лицом являлся
Суханов, самая яркая личность среди военных, известных
нам в то время.
В конце октября или начале ноября 1880 г. Суханов,
живший раньше в Кронштадте, перебрался в Петербург,
чтобы слушать лекции в университете и быть ассистен¬
том профессора физики Фандерфлита. Он нанял мебли¬
рованную квартиру на Николаевской улице, куда пере¬
селилась и Ольга Евгеньевна с маленьким сыном Андрю¬
шей, и с тех пор местом встреч и собраний, на которых
обсуждались вопросы военной организации, стала эта
квартира. В предварительных собраниях участвовали со
стороны Исполнительного Комитета Желябов, Колодке-
вич, Баранников и я; а со стороны военных — Суханов,
Штромберг и артиллерист Н. Рогачев, брат Дм. Рогачева,
осужденного на каторгу по «процессу 193-х». Эти трое
были намечены нами для будущего военного центра.
Когда же все главные пункты программы и устав были
вырешены, те же вопросы рассматривались в более рас¬
ширенном составе, при участии артиллериста Похитонова
и лейтенанта Буцевича, которые потом попали в Шлис¬
сельбург и оба погибли там. К Суханову приходили и
другие его товарищи — Э. А. Серебряков, Завалишин и
другие, мнение которых по тому или другому пункту
надо было узнать, чтобы подготовить почву для оконча¬
тельного решения и объединения всех в одну организа¬
цию. Это объединение не представляло трудностей, пото¬
му что кронштадтские товарищи Суханова были спаяны
между собой не простым знакомством, а тесным товари¬
ществом, как и артиллеристы, товарищи и друзья Рога¬
чева, Похитонова и Дегаева, и как Суханов организовал
морскую группу, так названные три лица основали груп¬
пу артиллеристов.
Среди военных первое место по праву принадлежало
Суханову.
Энергичный, стремительный энтузиаст, он бесспорно
играл самую главную роль пропагандиста и агитатора,
а вместе с тем и организатора военных: никто не мог
431

устоять против обаяния его личности, авторитетной по
своему нравственному облику, властной по привычке
повелевать и вместе с тем нежной и отзывчивой по на¬
туре. А рядом с ним стояли: блестящий по уму и обра¬
зованию Буцевич; солидный, образованный и привлека¬
тельный, красивый силач Рогачев; рассудительный и мяг¬
кий в обращении Похитонов и душевно чистый Штром-
берг — отборная компания, импонировавшая и личными
достоинствами, и образованием, и своей внешностью.
Благодаря такому составу, военная организация могла
рассчитывать на успех. В ее центр, который должен был
состоять из пяти человек, вошли упомянутые выше, на¬
меченные нами: Суханов, Штромберг и Рогачев, а со сто¬
роны Исполнительного Комитета были назначены Желя¬
бов и Колодкевич *.
Когда устав был утвержден и центр образован, Суха¬
нов организовал из своих сослуживцев в Кронштадте
группу морских офицеров, подготовленных к этому рядом
собраний, которые он созывал там в течение осени. Не¬
которых из них я встречала у Суханова в Петербурге;
с другими познакомилась в Кронштадте, куда в апреле
1881 г. Суханов увез меня после ареста Исаева и остав¬
ления мной общественной квартиры в Петербурге, у Воз¬
несенского моста. Он поместил меня у своих друзей,
Штромберга и Завалишина, имевших небольшую само¬
стоятельную квартиру.
Штромберг не был человеком, выдающимся по уму, но,
горячо преданный революционному делу, отличался боль¬
шой выдержкой и стойкостью. Неэкспансивный, неречи¬
стый, небольшого роста и хрупкого телосложения, он
имел длинную золотистую бороду и бело-розовый цвет
лица, выдававший его нерусское происхождение, и со¬
ставлял полную противоположность Завалишину, росло¬
му, здоровому брюнету горячего, живого темперамента.
Один был нескор и методичен; другой — порывист, энер¬
гичен сильно увлекался политическим террором, о кото¬
ром говорил с жаром, блестя темными глазами.
Я провела с ними дней семь и перевидала за это
время, кроме Э. А. Серебрякова, других моряков —- их
приятелей и членов группы (Юнга, Гласко, Прокофьева,
Разумова). Все они производили приятное впечатление,
главным образом, благодаря тем свободным товарищеским
отношениям, которые связывали их между собой. Это
1 После ареста Желябова Комитет, по предложению Суханова,
на его место избрал меня.
432

было то содружество, та хорошая простота, которую мож¬
но встретить только в кружках студенческой молодежи и
в тесных революционных организациях.
В состав группы моряков входило человек тридцать.
Конечно, не все были равноценны по качествам. Были
привлечены не только люди, в своем революционном
миросозерцании вполне установившиеся, но и такие, ко¬
торых обыкновенно зачисляют в разряд «сочувствующих».
В военной среде мерка пригодности того или иного лица
в члены организации была иная, чем у нас. Сообразно
роду нашей деятельности, прежде всего пропагандист¬
ской, мы были гораздо требовательнее по отношению к
теоретической подготовке кандидатов в члены, а для
приема был нужен известный стаж, некоторая опытность.
У офицеров не требовалось ничего подобного, все они
были новичками и смотрели на дело упрощенно — про¬
стое товарищество легко превращалось у них в органи¬
зацию заговорщиков. Многих в эти ряды влекла не твер¬
дая решимость идти до конца, с полным сознанием
тяжелой ответственности, которую придется нести за свои
действия, а дружеские чувства, товарищеская солидар¬
ность и молодая удаль.
Отсутствие конспиративности, недостаточная оценка
опасности положения бросались в глаза как в самом
Суханове, так еще резче в его товарищах. Суханову это
стоило жизни: я уже говорила, что он сознательно шел
на гибель, не желая перейти на нелегальное положение,
хотя его предупреждали о неизбежности ареста. Молва,
что запалы для мины и бомб 1 марта похищены в
Кронштадте, в морском ведомстве, шла в дружеских раз¬
говорах самым непринужденным образом, и можно удив¬
ляться, как наряду с Сухановым не погибла вся его
группа. Если дело ограничилось арестом и переводом в
Каспийский флот Гласко и административной ссылкой
Штромберга в Сибирь, то это случилось исключительно
благодаря тесной сплоченности и чувству солидарности,
которые господствовали среди моряков, даже не сочув¬
ствовавших революционному движению, но всячески при¬
крывавших товарищей.
Одновременно с группой морских офицеров в Кронш¬
тадте был организован в Петербурге народовольческий
кружок артиллеристов, в который, кроме уже упоминав¬
шихся Рогачева, Похитонова и Дегаева, входили: Папин
(брат Папина, осужденного по делу Долгушина), Нико¬
лаев и еще три-четыре человека.
28 Блестящая плеяда
433

Военная организация, так сложившаяся, казалось,
имела все шансы расти и процветать. Сочувствие, которое
встретила программа «Народной Воли» среди офицеров в
Кронштадте и Петербурге, прекрасный состав центра из
лиц, способных и руководить, и увлекать, — все внушало
большие надежды. Опрос членов дал до 200 (а позднее
гораздо большее число) указаний на разных лиц военно¬
го сословия, рассеянных по городам и более или менее
сочувствующих идеям политической свободы. Их надо
было посетить при объездах членами организации, чтобы
определить степень их революционности и в случае при¬
годности организовать, а затем связать с центром.
На первых же порах Рогачеву было поручено испол¬
нить эту задачу в Финляндии, и его поездка была успеш¬
на. Затем должны были начаться обследования других
местностей. Для этого к лету 1881 г. Суханов должен
был взять отпуск и отправиться в большой объезд по
разным городам юга. Его горячий порыв, сильная, сжатая
речь, требующая не слов, а дела, очаровательная прямота
и покоряющая внешность сулили богатые результаты,
в особенности ввиду того повышенного настроения, кото¬
рое охватило общественные круги после акта 1 марта.
2. Сношения с заграницей
Влияние постановки социального вопроса на Западе
на русское революционное движение в 1876 году исчезло
совершенно; с этой поры оно сделалось самостоятельным,
приняло вполне своеобразную форму и направление.
Вместе с тем прекратилось значение и русской эмиграции
для революционной России; литература, служившая про¬
водником влияния эмигрантов и находившаяся дотоле
всецело в их руках, перенеслась на русскую почву, чтобы
служить живым откликом новых течений и отвечать
запросам текущей жизни. К этому году правильные сно¬
шения революционных организаций с русскими выход¬
цами прерываются, — они становятся отрезанным ломтем
для партии действия. Дело стояло так до событий
19 ноября 1879 г. и 5 февраля 1880 г., когда два взрыва
Исполнительного Комитета потрясли всю Европу и про¬
будили во всех слоях западноевропейского общества гро¬
мадный интерес и внимание к деятельности революцион¬
ной партии в России.
Несколько времени спустя императорское правитель-
434

ство возбудило дело о выдаче Францией агента Исполни¬
тельного Комитета Гартмана*, являвшегося, под именем
Сухорукова, хозяином дома, из которого был совершен
взрыв царского поезда 19 ноября. Сколько ни хлопотало
русское посольство, в отказе республиканской Франции
оно получило звонкую всеевропейскую пощечину.
Вопрос о выдаче или невыдаче автора московского
взрыва в высшей степени волновал русское и заграничное
общество; тем большее значение имел отказ Французской
республики — он был поражением правительства и побе¬
дой революционной партии.
На этом факте «Народная Воля» увидела значение,
которое может иметь для партии общественное мнение
Европы. Она решила организовать за границей пропаган¬
ду своих истинных целей и стремлений и завоевать сим¬
патии европейского общества, ознакомляя его с внутрен¬
ней политикой нашего правительства. Таким путем, по¬
трясая трон взрывами внутри государства, мы могли
дискредитировать его извне и способствовать давлению,
быть может, дипломатическому вмешательству некоторых
просвещенных стран во внутренние дела нашего темного
царства. Для такой цели можно было использовать те
революционные силы, которые были потеряны для рево¬
люционной работы внутри России, т. е. эмигрантов.
Из них Гартману и Лаврову Комитетом было предло¬
жено в качестве уполномоченных партии предпринять за
границей агитацию в духе программы «Народной Воли».
Средствами для этого могли быть лекции, собрания, по,
главным образом, брошюры, листки и журнальные статьи,
которые изображали бы экономическое и политическое
положение дел в России. Гартман должен был с этой
целью объехать главные города Америки; все выдающие¬
ся в социалистическом мире Западной Европы лица
обещали ему свое содействие в той или иной форме;
к некоторым из них, как к Карлу Марксу и Рошфору*,
Комитет обращался письменно с предложением оказать
его агенту Гартману помощь в деле организации пропа¬
ганды против русского деспотизма. В ответ на это, вместе
с изъявлением согласия, автор «Капитала» прислал Ко¬
митету свой портрет с соответствующей надписью. По сло¬
вам Гартмана, Маркс с гордостью показывал письмо
Комитета своим друзьям и знакомым. Но, по единодуш¬
ным отзывам всех наших заграничных друзей, не один
Карл Маркс выказывал уважение к русскому револю¬
ционному движению — внимание к нему было всеобщим;
28*
435

журналистика с жадностью хватала сведения о России,
а события русской революционной хроники были самыми
пикантными новостями. Чтобы прекратить массу ложных
слухов и всевозможных уток, которые преподносились
европейской публике ежедневной прессой, было необхо¬
димо правильное доставление заграничным агентам кор¬
респонденций из России о всем происходящем в русском
революционном мире. Комитет избрал меня осенью
1880 г. секретарем для заграничных сношений. Я вела
его деловую переписку с Гартманом, посылала ему кор¬
респонденции, биографии казненных, снабжала выходя¬
щими революционными изданиями, доставляла карточки
арестованных и осужденных, посылала русские журналы,
газеты и вообще удовлетворяла по возможности все тре¬
бования его.
После 1 марта я послала ему свою последнюю коррес¬
понденцию об этом событии, письмо Комитета к Алек¬
сандру III и рисунок, изображающий внут¬
ренность м агазина Кобозева, исполнен¬
ный самим Кобозевым.
3. Магазин сыров
Еще в бытность Александра Михайлова на свободе,
Комитет составил проект снять магазин или лавку на
одной из улиц Петербурга, по которым наиболее часто
совершался проезд императора: из лавки предполагалось
провести мину для взрыва. С этой целью некоторые из
агентов должны были присматриваться ко всем сдавае¬
мым помещениям, пригодным для осуществления плана,
а так как царь обязательно должен был ездить в Михай¬
ловский манеж, то магазин искали по улицам, ведущим
к нему: таких магазинов при Михайлове и, кажется, им
самим, было найдено два, и на одном из них остановился
выбор Комитета. Это был магазин в доме Менгдена на
Малой Садовой, в нем решено было открыть торговлю
сырами.
Когда Комитет стал подбирать состав, необходимый
для обстановки, то для роли хозяина я предложила моего
друга и товарища, Юрия Николаевича Богдановича *.
После выезда из Саратова в 1879 году и до осени
1880 года Богданович находился в отлучке, и у меня
прервалась с ним даже переписка; но, приехав в Петер¬
бург и свидевшись с старинным приятелем Писаревым,
436

я решила употребить все усилия, чтобы найти его и вы¬
звать к себе. Так как он не отвечал на письма, посланные
по его адресу, то я воспользовалась адресом знакомых,
к которым я дала ему рекомендации при отъезде, в на¬
дежде, что они знают, где он находится и что с ним про¬
исходит. Я послала ему горячее письмо, в котором упре¬
кала за то, что он вполне оторвался от старых друзей,
и призывала настоятельно в Петербург для свидания.
Оказалось, что он был болен, и хотя еще не вполне по¬
правился, но не замедлил явиться на призыв. Однако он
был в таком состоянии, что прежде всего я и Писарев
заставили его лечиться. Затем ему пришлось осмотреться,
познакомиться с людьми и со всеми переменами в про¬
грамме и в партии, которые после Воронежского съезда
произошли в его отсутствие; после этого он примкнул к
практическим занятиям по организации, которые вели
некоторые агенты Комитета, а потом принял сам агенту¬
ру Комитета. В это-то время я, как близко знающая его,
и предложила Комитету, указывая на его практичность и
чрезвычайную находчивость, сделать его хозяином лавки,
что и было приведено в исполнение.
Точное местонахождение магазина и фамилия, под ко¬
торой значился хозяин его, не были мне известны до
того момента, когда, должно быть, в феврале, истек срок
паспорта, по которому Богданович был прописан — и он
попросил меня написать текст нового, на имя Кобозева.
Этот паспорт, мной написанный, кажется, так и остался
в руках дворников после того, как был прописан в доме
Менгдена.
К новому году Богданович и, под видом его жены,
Якимова устроились и из магазина стали рыть подкоп
под улицу.
4. Нечаев
В январе 1881 года Исаев и я должны были, по по¬
становлению Комитета, устроить общественную квартиру,
которая служила бы местом собраний исключительно для
членов Комитета. Никто из агентов низших степеней не
должен был знать адреса этой квартиры и не вводился
в нее, за исключением кануна 1 марта, когда, по решению
Комитета, для работы над бомбами в нее был приглашеп
Кибальчич.
Мы поселились на Вознесенском проспекте, д. №25/76,
437

у Вознесенского моста, в трех очень холодных, неуютных
комнатах, имевших то преимущество, что дом был с про¬
ходным двором на две улицы и в нем помещались бани,
которые могли маскировать частые хождения к нам.
Мы прописались под именем Кохановских и прожили
на этой квартире: Исаев — до 1-го, я — до 3 апреля,
когда ее пришлось бросить из-за ареста Исаева, взятого
на улице.
В один из вечеров января, в трескучий мороз, часов
в 10, Исаев пришел домой, весь покрытый инеем. Сбросив
пальто и шапку, он подошел к столу, у которого сидели
я и человека два из Комитета, и, положив перед нами
маленький свиток бумажек, сказал спокойно, как будто
в этом не было ничего чрезвычайного:
— От Нечаева, из равелина.
От Нечаева! Из равелина!
Мне было 19 лет, и я рвалась из глухого угла Казан¬
ской губернии за границу, в университет, когда впервые
услыхала это имя: в Петербурге шел процесс «нечаев-
цев», и я читала отчет о нем в газетах. Надо сказать, что
из всего процесса только убийство Иванова, описанное во
всей трагической обстановке его, произвело на меня впе¬
чатление, оставшееся на всю жизнь; все остальное про¬
шло как-то мимо, осталось непонятным.
Хорошо запомнились также слова дяди, П. X. Куприя¬
нова, сказанные по поводу этого дела:
— Каждый народ достоин своего правительства.
Я приняла это за аксиому, как принимала многое дру¬
гое в то время. Дядя не сделал никаких ограничений;
не было их тогда и у меня.
И во второй раз услышала я имя Нечаева в 1872 г.
Я была уже в Швейцарии и училась в Цюрихе, когда в
августе этого года в нашей студенческой среде из уст в
уста прошла молва: член Интернационала, поляк Стемн-
ковский, предал Нечаева, он арестован, и русское прави¬
тельство требует выдачи его, как уголовного преступни¬
ка. Для нас, громадное большинство которых приехало и
поступило в университет всего несколько месяцев тому
назад, пребывание Нечаева не только в Цюрихе, но и
вообще в Швейцарии было тайпой, и его арест полной
неожиданностью. Мы не знали, что агенты русской поли¬
ции уже давно разыскивали его в Швейцарии и со швей¬
царскими властями велись переговоры о выдаче, если
эти агенты найдут Нечаева. Не знали мы и того, что
однажды, когда Нечаев жил в Женеве, вместо него на
438

улице был арестован некто Серебренников, живший, как
и Нечаев, у Огарева. Серебренников был освобожден лишь
после того, как сторож Андреевского училища, в котором
преподавал Нечаев, и сторож университета, знавшие Не¬
чаева в лицо, были вызваны из России и удостоверили,
что предъявленная им личность не есть Нечаев. После
этого случая некоторое время Нечаев, по словам М. П. Са-
жина, скрывался в горах, куда с большими предосторож¬
ностями его препроводили швейцарские агенты Мадзини,
но потом он поселился в Цюрихе. Напрасно уговаривали
его не жить в этом городе, — он считал, что эмигранты
просто хотят удалить его из сферы их собственной дея¬
тельности. В Цюрихе Нечаев добывал средства к жизни
тем, что писал вывески, и, как искусный маляр, имел,
по словам М. П. Сажина, имевшего с ним сношения,
хороший заработок. С русской учащейся молодежью Не¬
чаев не имел соприкосновений, но сносился с небольшим
числом поляков и с русскими эмигрантами, пока Стемп-
ковский не отдал его в руки полиции.
Общественное мнение Швейцарии было настроено
неблагоприятно для Нечаева, потому что факт убийства
Иванова был широко известен; агитация, поднятая круж¬
ком цюрихских эмигрантов (Эльсниц, Ралли, Сажин)
в пользу Нечаева, успеха не имела; брошюра на немец¬
ком языке, изданная ими и разъяснявшая политический
характер деятельности Нечаева, не нашла широкого рас¬
пространения; устроенные митинги были малолюдны,
а когда представители эмигрантов обратились к самым
сильным рабочим союзам Швейцарии: Грютлиферейну и
Бильдунгсферейну, и искали у них защиты права убежи¬
ща, гарантированного законами республики для полити¬
ческих изгнанников, союзы ответили, что уголовных
убийц они не защищают.
Помимо этого, самый факт ареста уже предрешал ре¬
шение федеральных властей, и судьба Нечаева сверши¬
лась.
Кучка учащейся молодежи, главным образом сербов,
замышляли отбить Нечаева, когда его повезут на вокзал.
Предполагалось, что для этого соберется человек три¬
дцать, но вместо тридцати явились лишь немногие:
о серьезной схватке со стражей, сопровождавшей Нечаева,
нечего было и думать.
Ралли Арборэ в статье о Нечаеве («Былое», 1906 г.,
кн. 7) рассказывает, что попытка все же была сделана,
439

но публика помогла полиции снова поймать Нечаева,
причем арестовала двух, пытавшихся спасти его.
Человека два сели в поезд, чтобы посмотреть, не пред¬
ставится ли удобный случай на пути, но на станциях со
стороны властей были приняты меры предосторожности,
и никакой попытки освобождения на пути не было сде¬
лано.
В России, как известно, суд приговорил Нечаева к
20-летней каторге. Формально договор со Швейцарией
был соблюден: Нечаева судили, как уголовного. Но за¬
тем, вместо отправки в Сибирь, он исчез бесследно: никто
не знал, что было с ним дальше, ни где он, ни того, жив
ли он или мертв.
Так прошли годы, пока теперь, в этот январский вечер
1881 года, его образ не встал перед нами, и из Алексеев-
ского равелина он обратился к Исполнительному Коми¬
тету со своим словом.
Как попало к нам это неожиданное слово?
Когда Нечаева после суда привели в равелин, в нем
был один узник, загадочная фигура — Шевич, психиче¬
ски неизлечимо больной, Шевич, о котором 40 лет спустя,
на основании архивных документов, открытых после ре¬
волюции 1917 года, было опубликовано прекрасное иссле¬
дование Щеголева. По этому исследованию, фамилия
этого узника — Бейдеман.
В 1879 г. в равелин привели Мирского, осужденного
по делу о покушении на шефа жандармов Дрентельна.
Мирский не внушал, однако, доверия Нечаеву, он не за¬
хотел войти через него в сношения с «волей» и выказал
в этом большую проницательность1. Но когда после «про¬
цесса 16-ти» * народовольцев (в октябре 1880 г.) в раве¬
лин попал Степан Ширяев, член Исполнительного Ко¬
митета и автор взрыва царского поезда под Москвой, Не¬
чаев нашел в нем человека такой серьезной организации
и деятельности, что решил обратиться к «Народной Воле»
и с преданным ему солдатом равелина послал Исполни¬
тельному Комитету письмо по адресу студента Медико-
Хирургической академии Дубровина, земляка Ширяева
и хорошего знакомого Исаева.
Письмо носило строго деловой характер; в нем не
было никаких излияний, ни малейшей сентименталь¬
ности, ни слова о том, что было в прошлом и что пережи¬
валось Нечаевым в настоящем. Просто и прямо Нечаев
1 В ноябре 1881 г. Мирский выдал тайиу Нечаева.
440

ставил вопрос о своем освобождении. С тех пор, как в
1869 г. он скрылся за границей, революционное движе¬
ние совершенно изменило свой лик: оно расширилось
неизмеримо, сделалось непрерывным и прошло несколько
фаз — утопическое настроение хождения в народ, более
реалистическую фазу «Земли и Воли» и последовавший
затем поворот к политике, к борьбе с правите л ьством,
борьбе не словом, а действием. А он? Он писал, как ре¬
волюционер, только что выбывший из строя, пишет к
товарищам, еще оставшимся на свободе.
Удивительное впечатление производило это письмо:
исчезало все, темным пятном лежавшее на личности Не¬
чаева — пролитая кровь невинного, денежные вымога¬
тельства, добывание компрометирующих документов с
целью шантажа, все, что развертывалось под девизом
«цель оправдывает средства», вся та ложь, которая оку¬
тывала революционный образ Нечаева. Оставался разум,
не померкший в долголетнем одиночестве застенка; оста¬
валась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся
кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни. Ког¬
да на собрании Комитета было прочтено обращение Не¬
чаева, с необыкновенным душевным подъемом все мы
сказали: «Надо освободить!»
Шаг за шагом Нечаев развертывал в последующих
письмах свою работу за истекшие годы. Да! Связанный
по рукам и ногам, в тайнике равелина, он работал. День
за днем он старался подчинить своему влиянию враждеб¬
ную среду, которая его окружала. Он изучал характер
каждого жандарма, каждого присяжного солдата, при¬
ставленного к нему. Он неустанно наблюдал, все замечал
и складывал в памяти, чтобы на основании собранного
материала индивидуализировать способ воздействия на ту
или другую душу. День за днем он расшатывал дисципли¬
ну среди нижних чинов, которые стерегли его; подрывал
в их глазах престиж власти, стоявшей над ними, он
агитировал, пропагандировал, развивал ум, действовал на
чувства. Вызывал на откровенность и вырывая призна¬
ния, он забирал людей в свои руки; пользуясь необычай¬
ностью обстановки и условий своего заточения и придавая
загадочный характер своей личности и своему положению
в прошлом, он импонировал своей страже, поднимал себя
в ее мнении и манил чем-то в будущем.
Так, ведя медленно, но постоянно кропотливую рабо¬
ту, этот необыкновенный узник подчинил себе, по его
словам, 40 человек, попадавших в сферу его пропаганды.
441

От этих лиц постепенно и осторожно он узнавал подроб¬
ности об обстановке равелина и Петропавловской кре¬
пости, о том, что делается в них, об учреждениях, слу¬
жащих и их взаимных отношениях, обо всех местных
порядках и в особенности о типографии крепости и
островка, на котором был расположен равелин1. В конце
концов он накопил множество неоценимых данных, пси¬
хологических и физических, на основании которых можно
было создать план и осуществить освобождение, которое
он, оторванный от всего мира, подготовлял годами в своей
тиши.
Верный своим старым традициям, Нечаев предпола¬
гал, что освобождение его должно происходить в обста¬
новке сложной мистификации. Чтобы импонировать воин¬
ским чинам стражи, освобождающие должны были явить¬
ся в военной форме, увешанные орденами; они должны
были объявить, что совершен государственный переворот:
император Александр II свергнут и на престол возведен
его сын — наследник, и именем нового императора они
должны были объявить, что узник равелина свободен.
Все эти декорации для нас, конечно, не были обязатель¬
ны и только характерны для Нечаева.
Когда на заседании Комитета был поставлен вопрос
об освобождении Нечаева, то без всяких споров было
постановлено ставить это дело силами военной органи¬
зации, тогда уже вполне сложившейся. Руководителем
предприятия, главой отряда предполагался Суханов, как
решительный и находчивый человек, привыкший повеле¬
вать. Рассматривая условия места действия, Комитет,
однако же, нашел, что экспедицию на остров равелина
удобнее снарядить по воде на лодках, а не зимой по
льду, — это значило отложить ее до весны. Но не только
это соображение, и другие обстоятельства заставили оста¬
новиться на этом. На руках у Комитета было дело с
Александром II. Предыдущие покушения организовались
одно за другим, и теперь новая попытка, по счету седь¬
мая, была в полном ходу: в магазине на Малой Садовой
шла торговля сырами, и каждую ночь несколько членов
Комитета и его агентов работали в подкопе, действуя
заступом и буравом и наполняя землею бочки, предназна¬
ченные для сыров. Приостановить эту опасную работу —
значило бы рисковать успехом всего дела. Чем скорее
закончились бы приготовления, тем увереннее можно бы¬
1 Был, потому что в 1900 г. равелин разрушен, и проток Не¬
вы, создавший остров, завален землей.
442

ло смотреть вперед: обстановка магазина с недостаточным
запасом сыров, неопытность импровизированных торгов¬
цев, изменение маршрута при поездках Александра II
по воскресеньям в Михайловский манеж — все зто могло
сделать бесполезным весь труд. Необходимо было спе¬
шить, не оглядываясь по сторонам, не отвлекая внимания
ни на что другое. Все вместе заставило Комитет откро¬
венно и прямо сообщить Нечаеву, что предпринятые при¬
готовления к покушению на царя требуют всех наших
сил и ставить два дела одновременно мы не в состоянии.
Поэтому дело его освобождения может быть организовано
лишь после того, как кончится начатое против царя.
В литературе я встречала указание, будто Комитет
предоставил Нечаеву самому решить, которое из двух дел
поставить на первую очередь, и будто Нечаев высказал¬
ся за покушение. Комитет не мог задавать подобного
вопроса; он не мог приостановить приготовлений на Ма¬
лой Садовой и обречь их почти на неминуемое крушение.
Он просто оповестил Нечаева о положении дел, и тот
ответил, что, конечно, будет ждать.
Чистейший вымысел также рассказ Тихомирова, буд¬
то Желябов посетил остров равелина, был под окном
Нечаева и говорил с ним. Этого не было, не могло быть.
Желябову была предназначена ответственная роль в пред¬
полагавшемся покушении. Мина на Малой Садовой могла
взорваться немного раньше или немного позже проезда
экипажа государя. В таком случае на обоих концах улицы
четыре метальщика должны были пустить в ход свои
разрывные снаряды. Но если бы и снаряды дали промах,
Желябов, вооруженный кинжалом, должен был кончить
дело, а кончить его на зтот раз мы решили во что бы то
ни стало. Возможно ли, чтобы при таком плане Комитет
позволил Желябову отправиться к равелину, не говоря
уже о том, что провести его туда было вообще невоз¬
можно? И разве сам Желябов пошел бы на такой бес¬
цельный и безумный риск не только собой и своей ролью
на Садовой, но и освобождением Нечаева? Никогда!1
Сношения с Нечаевым, начатые через посредство Дуб¬
ровина, продолжались затем Исаевым, которого Дубровин
1 На мой запрос об этом факте членов Исполнительного Коми¬
тета, еще здравствующих и бывших в то время в Петербурге,
Якимова и Анна Павловна Корба категорически отрицают ут¬
верждение Тихомирова. Решающее значение имеет ответ Фро¬
ленко: он-то, как член «Распорядительной комиссии», не мог бы
не знать, и он говорит, что этого не было.
443

свел с солдатом, носившим записки. Обыкновенно они
встречались в условном месте на улице, и солдат пере¬
давал Исаеву небольшой свиток бумаги, в вершок шири¬
ной, исписанный особенными иероглифами нечаевского
изобретения.
Так продолжалось до 1 апреля, когда Исаев был вы¬
слежен и арестован на улице одновременно с Подбель¬
ским, тем студентом, который в феврале на акте в уни¬
верситете нанес оскорбление действием министру народ¬
ного просвещения Сабурову. Вследствие этого ареста
связь с равелином на время порвалась.
У Перовской, арестованной раньше Исаева (10 марта),
в записной книжке были зашифрованы, как она нам со¬
общила через своего защитника Кедрина, два-три адреса
швеек, которых посещали жандармы равелина, — их дал
Нечаев. Однако эти адреса, по-видимому, не дали следо¬
вателям по делу Перовской руководящей нити для рас¬
крытия наших сношений с Нечаевым, потому что позднее
эти сношения возобновились через того же Дубровина и
велись Савелием Златопольским. Но описание этих сно¬
шений, окончательное прекращение их, — страшно ска¬
зать! —- по предательству Мирского, как мне передавали
лица, заглянувшие после революции 1917 г. в архивы
департамента полиции, — арест жандармов и солдат,
преданных Нечаеву, суд над 23-мя из них1, администра¬
тивная расправа с некоторыми другими — должны быть
восстановлены не по моим личным воспоминаниям, а по
архивным документам, которые не находятся в моем рас¬
поряжении. Сама я после ареста Исаева оставила Пе¬
тербург и свободной в него уже не вернулась.
Нечаев погиб в равелине, и его гибель вплоть до ре¬
волюции была окружена тайной.
18 августа 1881 года умер Ширяев: он страдал тубер¬
кулезом уже на свободе, и о его смерти сообщил еще
Нечаев; но когда в марте 1882 года в равелин поместили
Морозова, Исаева, Фроленко, Александра Михайлова,
Клеточникова, Баранникова, Колодкевича, Ланганса,
Арончика и Тригони, судившихся по «процессу 20-ти»,
а в начале 1883 года — Богдановича, Грачевского,
С. Златопольского из «процесса 17-ти», никто из них,
размещенных в трех коридорах равелина, за все время
не имел никаких указаний на присутствие в равелине
Нечаева. Ни Поливанов, привезенный из Саратова, ни
1 Отправлены в дисциплинарный батальон.
444

партия каторжан, возвращенных с Карийских рудников
и помещенных в равелин (Мышкин, Игн. Иванов, Попов,
Щедрин и др.) вплоть до перевода всех равелиицев в
1884 г. в Шлиссельбург, тоже не имели никаких вестей
о нем и не могли сообщить ничего о его судьбе.
В свое время ходила версия, что в 1882 г., после рас¬
крытия сношений Нечаева с «волей», его отправили в
Шлиссельбург и застрелили по дороге под предлогом
попытки к бегству. Но никаких данных, которые под¬
тверждали бы зто, не приводилось.
Материальные условия содержания Нечаева в раве¬
лине в смысле питания были сносными, пока он был
там один, но с переводом туда народовольцев режим резко
изменился: их умерщвляли медленным голодом. Пища
была такова, что, по словам Юрия Богдановича, уже че¬
рез месяц равелинцы могли ходить, только держась за
стену. Цинга подкашивала их поголовно. Врач Вильмс
на заявление заключенных, что они умирают от голода,
отвечал, что он бессилен, — все зависит от администра¬
ции. С своей стороны он давал только бутыль с микстурой
железа: из нее за обедом жандарм каждому подавал по
ложке. При таких условиях и без убийства оружием
Нечаев должен был погибнуть. Полное подтверждение
тому найдено в архивах Щеголевым, и дата смерти Не¬
чаева установлена документально: он умер в равелине
21 ноября 1882 г. Отсутствие сведений у остальных ра~
велинцев объясняется полной изоляцией от них Нечаева.
В революционном движении Нечаев представляет со¬
бою фигуру совершенно исключительную. Это особый
тип, в целом не повторявшийся. Как бы ни тяжела была
память об убийстве Иванова и самом беззастенчивом
пользовании правилом «цель оправдывает средства»,
нельзя не изумляться силе его воли и твердости харак¬
тера; нельзя не отдать справедливости бескорыстию всего
поведения его: в нем не было честолюбия, и преданность
его революционному делу была искренна и безгранична.
Несмотря на отсутствие высших моральных качеств,
в его личности было нечто внушительное, покоряющее,
на простые души действующее как гипноз. Солдаты-ра-
велинцы, сосланные в Сибирь, встречались в свое время
со многими политическими ссыльными из интеллигенции:
Орехов, Демептьев, Петров, Терентьев жили в Иркутской
губернии, в Киренске, одновременно с М. П. и Е. Н. Са-
жиными и С. А. Борейшо. Равелинец Тонычев, наиболее
развитой и впоследствии застрелившийся, был в Киренске
445

проездом из Якутской области, а Вишняков, уже в быт¬
ность Брешковской в ссылке, жил в этом городе при ней,
помогал в хозяйстве. Никогда ни у кого из этих людей
не вырывалось упрека, слов укоризны по адресу Нечаева,
разорившего их жизнь. Все они отзывались о нем с осо¬
бенным чувством, похожим на страх, и признавались в
своем подчинении его воле: «Попробуй-ка, откажись,
когда он что-нибудь приказывает! Стоит взглянуть ему
только!» — говорил один из них.
Это влияние сказывалось и на суде.
Во время суда 1 в публике ходил слух, что солдаты и
унтера на заседаниях говорили о Нечаеве, как люди, на¬
ходящиеся под влиянием страха перед ним. Между про¬
чим, никогда не произносили они ни его имени, ни фами¬
лии: они говорили только: «он». Называть фамилию Не¬
чаева им было запрещено.
Но и вдали, в глубине Сибири, равелинцы все еще
были под обаянием сильной личности узника, покорив¬
шего их души.
Авторитет его личности все еще слепил их. Это было
внушение, гипноз, не разрушенный ни испытаниями, ни
временем и расстоянием.
5. Арест Клеточникова
26 января были арестованы: Колодкевич и Баранни¬
ков, одни из наиболее любимых товарищей наших, а на
квартире Баранникова задержан Клеточников*, —- для
целости нашей организации человек совершенно неоце¬
нимый: в течение двух лет он отражал удары, направ¬
ленные правительством против нас, и был охраной нашей
безопасности извне, как Александр Михайлов заботился
о ней внутри. Мы берегли его самым тщательным обра¬
зом, окружая каждый шаг строжайшей конспирацией.
Для сношений с ним было назначено одно постоянное
лицо, вполне легальное — сестра Марии Николаевны
Ошаниной, Наталья Николаевна Оловенникова, ради этой
цели совершенно отстраненная от всякой революционной
деятельности. Только на ее квартиру и ни к кому друго¬
1 Через суд (май 1882 г.) прошло из команды равелина 4 жан¬
дармских унтер-офицера и 35 солдат (по обвинению специально
в воинских преступлениях). По второму процессу — политиче¬
скому — 14 нижних чинов пошли на поселение (3 декабря
1882 г.), интеллигенты Дубровин и Филиппов — на каторгу.
446

му из нас Клеточников должен был ходить для передачи
всех сведений, полезных для партии: о предполагаемых
обысках, арестах и розысках; о шпионах и всех предпо¬
ложениях III отделения, проходивших через его руки в
канцелярии этого отделения.
Почему этот порядок был нарушен и вместо легальной
квартиры Оловенниковой Клеточников стал посещать не¬
легально Баранникова, который принимал участие во
всех опасных сношениях и предприятиях, — я не знаю,
но это нарушение тем более странно, что Клеточников
был очень близорук и не мог видеть знаков безопасности,
которые всегда ставились у нас на квартире. Вероятно,
вследствие этого он и нопал в засаду, оставленную в
комнате Баранникова. После суда над 20-ю народоволь¬
цами Клеточников погиб в равелине от истощения.
Любопытно, как Клеточников попал в делопроизводи¬
тели III отделения, и я напомню об этом. Приехав в
Петербург из Крыма, он предложил комитету свои услу¬
ги, заявив, что будет исполнять какую угодно работу.
Но, как для новоприбывшего, трудно было найти сейчас
же что-нибудь подходящее к его способностям и харак¬
теру. Некоторое время ему пришлось томиться в бездей¬
ствии. Между тем, около этого времени частые обыски у
курсисток, нанимавших комнаты у акушерки А. Кутузо¬
вой, заставляли думать, что она состоит агентом тайной
полиции. В виду этого Ал. Михайлов предложил Клеточ¬
никову поселиться у Кутузовой и, войдя в доверие, самому
поступить в III отделение. Клеточников так и сделал.
Как квартирант, он заходил к ней поиграть в карты и,
чтоб расположить к себе, проигрывал ей, по совету Ко¬
митета, небольшие суммы. Познакомившись и узнав, что
он ищет места, Кутузова, сначала в неясных выражениях,
а потом откровенно, рассказала ему о своих связях в
III отделении и предложила устроить его в этом учреж¬
дении. Так Клеточников попал в самое пекло тайного
политического розыска. Он был сделан делопроизводите¬
лем, и через его руки проходили все бумаги о мероприя¬
тиях III отделения: приказы об арестах, обысках, списки
провокаторов и шпионов, распоряжения о слежке и т. д.
Краткий перечень всего этого Клеточников передавал
лицу, назначенному Комитетом специально для этого.
Невозможно перечесть все услуги, которые оказывались
партии этими ценными сообщениями. Так, между прочим,
он предупредил нас осенью 1879 г. о готовящихся мас¬
совых обысках, между которыми был обыск и у присяж¬
447

ного поверенного Бардовского, одного из самых предан¬
ных, даровитых защитников на политических процессах
того времени («процесс 50-ти» и др.). Дважды я прихо¬
дила на его квартиру, чтобы предупредить его, и дважды
не заставала дома. Вечером он был в театре, куда я не
могла попасть. Поздно он вернулся домой; нагрянули
жандармы; за шкапом нашли пачку номеров «Народной
Воли», спрятанных им; арестовали его и его сожителя и
поместили в Дом предварительного заключения. Бардов¬
ский был человек чрезвычайно нервный; он страдал бес¬
сонницей, злоупотреблял хлорал-гидратом и совершенно
определенно был одержим боязнью пространства; не раз
мне приходилось смеяться над этой боязнью, когда я
ездила с ним в его экипаже; однако это был один из при¬
знаков душевного расстройства. Потрясенный арестом,
Бардовский в Доме предварительного заключения уже
через сутки помешался и не выздоровел до конца жизни,
хотя его выпустили и он был окружен нежным попече¬
нием своей жены, Анны Арсентьевны, с которой, как и с
самим Бардовским, я была в наилучших отношениях;
ничто уже не могло спасти его. Погиб и брат Бардов¬
ского, мировой судья в Польше, казненный в 1886 г.
в Варшаве по делу польского «Пролетариата».
6. Совещание
В первой половине февраля Комитет созвал своих
членов на совещание. Приготовляя покушение на царя,
он хотел поставить вопрос о возможности или невозмож¬
ности одновременно с покушением сделать попытку ин-
суррекции*. Члены из Москвы и тех провинций, в кото¬
рых были народовольческие группы, должны были дать
сведения, достаточно ли окрепла и расширилась органи¬
зация партии и таково ли настроение широких кругов в
разных местностях, чтобы наличными силами партии, при
поддержке сочувствующих слоев общества, предпринять
вооруженное выступление против правительства.
Ответ был неблагоприятный. Подсчет членов групп и
лиц, непосредственно связанных с нами, показал, что
наши силы слишком малочисленны, чтобы уличное вы¬
ступление могло носить серьезный характер1. В случае
1 Мы могли насчитать только 500 человек, о чем упоминает и
Тихомиров. Настроение массы рабочих, конечно, не поддавалось
учету.

попытки вышло бы то же, что произошло в 1876 г. на
Казанской площади, избиение, но в еще более широ¬
ких размерах и безобразных формах, чем было при той
первой демонстрации скопом, предпринятой «Землей и
Волей». От выступления пришлось отказаться. Революция
рисовалась в то время еще в неопределенных чертах и в
неопределенном будущем. Только с военных бралось обя¬
зательство по требованию Исполнительного Комитета
взяться за оружие; что касается штатских, то в уставы
местных групп такое обязательство до тех пор не вно¬
силось.
Заседания нашего совещания происходили на моей
квартире у Вознесенского моста. Чтобы не навлечь подо¬
зрения, мы собирались через день в числе 20—25 чело¬
век. Но хотя рассеянные по главнейшим городам империи
мы представляли собою слишком ничтожную силу, чтобы
предпринять попытку вооруженного восстания, — вопрос
все же был поставлен, его обсуждали, и уже это было
важно. Мысль, раз высказанная, не могла умереть, и,
разъехавшись, каждый в своей местности невольно мыс¬
ленно обращался к ней.
Глава XI
1. Февральские дни
15 февраля, в воскресенье, император, ездивший по
воскресеньям в Михайловский манеж и всегда по разным
улицам, проехал по Малой Садовой. Подкоп к этому
времени был уже кончен, но мина не заложена.
Когда мы узнали об этом, то возмутились медлитель¬
ностью техников. Следующего проезда приходилось
ждать, быть может, целый месяц.
Негодуя, Комитет на заседании постановил, чтобы к
1 марта все приготовления были кончены, мина и раз¬
рывные снаряды готовы. Наш план состоял из трех час¬
тей, преследовавших одну цель, чтобы это, по счету
седьмое, покушение наше было окончательным. Главной
частью был взрыв из магазина сыров. Если бы этот
взрыв произошел немного раньше или позже проезда эки¬
пажа царя, то, как раньше было сказано, четыре металь¬
щика — Рысаков, Гриневицкий, Тимофей Михайлов и
Емельянов — с двух противоположных сторон на обоих
29 Блестящая плеяда
449

концах Малой Садовой должны были бросить свои бом¬
бы; но если бы и они остались почему-нибудь без резуль¬
тата, то Желябов, вооруженный кинжалом, должен был
броситься к государю и кончить дело.
С тех пор мы жили тревожной, лихорадочной жизнью:
наступал третий месяц существования магазина сыров в
доме Менгден. Хозяева магазина, Богданович и Якимова,
с внешней стороны удовлетворяли всем требованиям свое¬
го положения — рыжая борода лопатой, широкое лицо
цвета томпакового самовара, как, смеясь, говорил о себе
Богданович, речь, сдобренная шуткой, меткая и наход¬
чивая (за словом в карман не полезет), делали Богдано¬
вича извне настоящим заурядным торговцем, а Якимова
с ее демократической наружностью, с подстриженной
«челкой» на лбу и вятским выговором на «о» была как
нельзя больше ему иод пару. Но насчет коммерции оба
были слабы, и соседние торговцы сразу решили, что ново-
пришельцы им не конкуренты. К тому же денег в янва¬
ре — феврале у нас было мало, и закупка сыров была
скудная. Как невелики были наши средства на это колос¬
сальной важности дело, показывает, что когда в критиче¬
скую минуту я достала 300 р. на покупку товара, то это
было счастьем. Однако скудость запасов на первый взгляд
не бросалась в глаза, как я удостоверилась, застав «Ба¬
ску» в ее роли за прилавком, уставленным разными сор¬
тами сыра, когда, под видом покупательницы «рокфора»,
я подъехала к магазину, но поручению Комитета, и спу¬
стилась в полуподвальное помещение, в котором он на¬
ходился, чтобы предупредить, что за магазином «следят»
и к Суханову подле магазина пристал шпион, от которого
он спасся, взяв лихача.
Хотя прилавок имел приличный вид, но бочки для
сыров стояли пустые: они наполнялись землей из под¬
копа под улицу. Неумелость торговцев, как таковых,
а быть может, слежка за кем-нибудь из тех, кто по ночам
работал в подкопе (вероятно, за Тригони, который, как
оказалось, жил в шпионской квартире на Невском), но
только полиция обратила, наконец, внимание на это за¬
ведение.
27 февраля, вечером, к Тригони, занимавшему комна¬
ту на Невском у г-жи Миссюра, явилась полиция и аре¬
стовала как его, так и Андрея Желябова, сидевшего у
него. Известие об этом несчастьи, громом поразившее нас,
было принесено Сухановым утром 28 февраля к нам на
квартиру у Вознесенского моста. В то же время по городу
450

разнесся слух, что полиция считает себя на следах чрез¬
вычайного открытия, и назывался тот самый участок,
в котором находился магазин Кобозева. Молодежь пере¬
давала о подслушанном разговоре дворника дома Менг-
ден с полицейским о каком-то обыске в этом доме, а явив¬
шийся Кобозев рассказал о посещении лавки какой-то,
якобы, санитарной комиссией под руководством инженера
Мравинского. Дело висело на волоске: «Это что за сы¬
рость?» — спросил пристав, указывая на следы влаж¬
ности подле одной из бочек, наполненных сырой землей.
«На масленице сметану пролили», — ответил Богдано¬
вич. Загляни пристав в кадку, он увидал бы, какая
сметана была в ней. Мравинский подошел к деревянной
обшивке под окном, прикрывавшей ход в подкоп. Он
подергал ее... она не поддалась! «Зачем эта обшивка?» —-
спросил он. «От сырости», — ответил Богданович (ма¬
газин был в полуподвальном этаже).
В задней комнате, в которой было складочное место,
по углам лежала большими кучами земля, вынутая из
подкопа. Сверху ее прикрывали солома, кокс, рогожа,
и был наброшен половик. Достаточно было приподнять
их, чтобы открытие было сделано. Мравинский даже толк¬
нул кокс ногой. Но все миновало, и этот осмотр, подроб¬
ности которого были какой-то счастливой игрой в «быть
или не быть», по словам Богдановича, даже легализиро¬
вал магазин, так как подозрительного в нем ничего не
было найдено. Но мы, слушатели, были поражены, как
громом. Было ясно, что дело, давно задуманное, с трудом
и опасностью доведенное до конца, — дело, долженство¬
вавшее закончить двухлетнюю борьбу, связывавшую нам
руки, может накануне своего осуществления погибнуть.
Все можно было перенести, только не это.
Не личная безопасность тех пли других из нас волно¬
вала нас. Все наше прошлое и все наше революционное
будущее было поставлено на карту в эту субботу, канун
1 марта: прошлое, в котором было шесть покушений на
цареубийство и 21 смертная казнь и которое мы хотели
кончить, стряхнуть, забыть, и будущее — светлое и ши¬
рокое, которое мы думали завоевать нашему поколению.
Никакая нервная система не могла бы вынести долгое
время такого сильного напряжения1.
1 Революционные круги не имели связей в высших сферах, и
личность наследника Александра II была совершенно неизвестна.
А. Соловьев шел на покушение 2 апреля в твердой уверенности,
что устранение царя вызовет перелом во внутренней политике
451

Между тем, все было против нас: нашего хранителя —
Клеточникова — мы потеряли; магазин был в величай¬
шей опасности; Желябов, этот отважный товарищ, буду¬
щий руководитель метальщиков и один из самых ответ¬
ственных лиц в предполагаемом покушении, выпадал из
замысла: его квартиру было необходимо тотчас же очи¬
стить и бросить, взяв запас нитроглицерина, который там
хранился; квартира на Тележной, где должны были про¬
изводиться все технические приспособления по взрыву и
где сходились сигналисты и метальщики, оказалась, по
заявлению ее хозяев, Саблина и Гельфман, сделанному
накануне, не безопасной, — за ней, по-видимому, следи¬
ли, и в довершение всего мы с ужасом узнаем, что ни
один из четырех снарядов не г о т о в... А завт¬
ра — 1 марта, воскресенье, и царь может поехать по
Садовой... Мина в подкопе не заложена.
Среди этих-то обстоятельств 28 февраля мы, члены
Исполнительного Комитета, собрались на квартире у Воз¬
несенского моста. Присутствовали не все, так как для
оповещения не было времени. Кроме хозяев квартиры,
меня и Исаева, были: Перовская, Анна Павловна Корба,
Суханов, Грачевский, Фроленко, Лебедева; быть может,
Тихомиров, Ланганс — наверное не помню. Взволнован¬
ные, мы были одушевлены одним чувством, одним на¬
строением. Поэтому, когда Перовская поставила основной
вопрос, как поступить, если завтра, 1 марта, император
не поедет по Малой Садовой, все присутствовавшие еди¬
ногласно ответили: «Действовать. Завтра во что
бы то ни стало действовать!» Мина должна
быть заложена. Бомбы должны быть к утру готовы и
наряду с миной или независимо от нее должны
быть пущены в ход. Один Суханов заявил, что он не мо¬
жет сказать ни да, ни нет, так как снаряды еще никогда
не были в действии.
Было около трех часов дня субботы.
Исаев был немедленно отряжен в магазин зарядить
мину; квартира Желябова и Перовской, с помощью Суха¬
нова и военных, была очищена, и Софья Львовна пере¬
шла к нам. Не успели оповестить не только всех членов,
правительства и явится возможность деятельности в народе.
Только послереволюционная литература осветила и отношение
наследника престола к февральскому проекту т. н. «лорис-мелк-
ковской конституции», и поведение его 8 марта, уже как импе¬
ратора, на заседании совета министров (с особо приглашенными
лицами — графом Строгоновым и Победоносцевым, мнение кото¬
рого победило),
452

но даже сигналистов Садовой улицы, но роли последних,
как и метальщиков, были заранее определены, и сви¬
дание на воскресенье со всеми ими уже условлено.
С пяти часов вечера три человека должны были явить¬
ся на нашу квартиру и всю ночь работать над метатель¬
ными снарядами. Это были: Суханов, Кибальчич и Гра-
чевский*. До восьми часов вечера на квартиру беспре¬
станно заходили члены Комитета то с известиями, то по
текущим надобностям, но так как это мешало работе, то
к восьми часам все разошлись, и на квартире остались,
считая меня и Перовскую, пять человек. Уговорив изму¬
ченную Софью Львовну прилечь, чтобы собраться с си¬
лами для завтрашнего дня, я принялась за помощь ра¬
ботающим там, где им была нужна рука, хотя бы и
неопытная: то отливала грузы с Кибальчичем, то обре¬
зывала с Сухановым купленные мной жестянки из-под
керосина, служившие оболочками снарядов. Всю ночь на¬
пролет у нас горели лампы и пылал камин. В два часа
я оставила товарищей, потому что мои услуги не были
более нужны. Когда в восемь часов утра Перовская и я
встали, мужчины все еще продолжали работать, но два
снаряда были готовы, и их унесла Перовская на квартиру
Саблина на Тележной; вслед за ней ушел Суханов;
потом я помогла Грачевскому и Кибальчичу наполнить
гремучим студнем две остальные жестянки, и их вынес
Кибальчич. Итак, в восемь часов утра, 1 марта,
четыре снаряда были готовы после 15 часов работы трех
человек. В 10 часов на Тележную пришли Рысаков *,
Гриневицкий*, Емельянов и Тимофей Михайлов*. Пе¬
ровская, все время руководившая ими вместе с Желябо¬
вым, дала им точные указания, где они должны стоять
для действия, а потом, после проезда царя, где сой¬
тись.
2. 1 марта
По распоряжению Комитета, 1 марта я должна была
остаться до двух часов дня дома, для приема Кобозевых,
так как Богданович должен был выйти из магазина за
час до проезда государя, а Якимова — после сигнала
(который она должна была дать), что царь показался на
Невском; сомкнуть же электрический ток должно было
третье лицо, которое могло выйти из лавки в качестве
постороннего человека в том случае, если бы ему не было
453

суждено погибнуть под развалинами от взрыва, произве¬
денного его рукой. То был М. Фроленко.
В 10-м часу он пришел ко мне. Я с удивлением уви¬
дела, что из принесенного свертка он вынимает колбасу
и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь
закусывать. В том возбужденном состоянии, в каком я
находилась после нашего решения и бессонной ночи,
проведенной в приготовлениях, мне казалось, что ни есть,
ни пить невозможно. «Что это?» — почти с ужасом
спросила я, видя материалистические намерения человека,
обреченного почти на верную смерть под развалинами от
взрыва. «Я должен быть в полном обладании сил», —
спокойно ответил товарищ и невозмутимо принялся за
еду. Пред этим отсутствием мысли о возможной гибели,
пред этим единственным помышлением, что для выпол¬
нения взятой на себя обязанности надо быть в полном
обладании сил, — я могла лишь безмолвно преклониться.
Ни Богданович, ни Якимова к нам не явились; вер¬
нулся Исаев и с ним несколько членов с известием, что
царь мимо лавки не проехал и из манежа проследовал
домой. Упустив совершенно из виду, что они не следили
за обратным маршрутом государя, я ушла из дома, думая,
что покушение не состоялось вследствие каких-нибудь не¬
предвиденных причин.
Николаи Кибальчич.

На деле царь, действительно, не поехал по Садовой,
но Перовская выказала тут все свое самообладание. Бы¬
стро сообразив, что путем, по которому государь поедет
обратно, будет набережная Екатерининского канала, она
изменила весь план, чтобы действовать уже одними бом¬
бами. Она обошла метальщиков и поставила их на новые
места, условившись о сигнале, который даст, махнув
платком.
В начале третьего часа один за другим прогремели
два удара, похожие на пушечные выстрелы: бомба Ры-
сакова разбила карету государя, бомба Гриневицкого
сокрушила императора; смертельно раненные, и царь и
метальщик через несколько часов были бездыханны.
Когда после возвращения Исаева я вышла из дома,
все было спокойно; но через полчаса после того, как я
зашла к Г. И. Успенскому, к нему пришел Иванчин-Пи-
сарев с известием, что были какие-то взрывы, на улицах
идет молва, что государь убит, а в церквах уже прися¬
гают наследнику.
Я бросилась к своим; на улицах повсюду шел говор,
и было заметно волнение: говорили о государе, о ранах,
о крови и смерти. Когда я вошла к себе, к друзьям,
которые еще ничего не подозревали, то от волнения едва
могла выговорить, что царь убит. Я плакала, как и дру-
Анна Корба.
455

гие: тяжелый кошмар, на наших глазах давивший в те¬
чение десяти лет молодую Россию, был прерван; ужасы
тюрьмы и ссылки, насилия и жестокости над сотнями и
тысячами наших единомышленников, кровь наших муче¬
ников — все искупала эта минута, эта пролитая нами
царская кровь; тяжелое бремя снималось с наших плеч,
реакция должна была кончиться, чтобы уступить место
обновлению России.
В этот торжественный момент все наши помыслы за¬
ключались в надежде на лучшее будущее родины.
Через короткое время приехал Суханов, радостный и
возбужденный, обнимавший и поздравлявший всех по
поводу этого будущего. Редактированное нами через не¬
сколько дней письмо к Александру III достаточно харак¬
теризует общее настроение петербургских членов партии
в период, последовавший за первым марта. Оно состав¬
лено с умеренностью и тактом, вызвавшим сочувствие во
всем русском обществе. Опубликованное на Западе, оно
произвело сенсацию во всей европейской прессе; самые
умеренные и ретроградные органы заявили одобрение
требованиям русских нигилистов, находя их разумными,
справедливыми и значительной частью своей вошедшими
давным-давно в повседневный обиход западноевропейской
жизни.
3 марта Кибальчич принес па нашу квартиру весть,
что открыта квартира Гельфман (на Тележной улице);
что Гельфман арестована, а Саблин, с виду всегда без¬
заботный весельчак, вечно игравший в остроумие, за¬
стрелился. Он рассказал также о вооруженном сопротив¬
лении человека, явившегося в дом после ареста Гельфман
и оказавшегося рабочим Т. Михайловым. Первою мыслью
лиц, знавших состав посетителей квартиры Гельфман,
имевшей специальное назначение и потому для большин¬
ства агентов неизвестной, было, что ока указана Рысако-
вым. Ввиду этого соображения, Комитет отменял свое ре¬
шение, чтоб Кобозевы оставили свою лавку лишь после
того, как мина будет очищена от динамитного заряда:
они должны были не только в тот же день бросить мага¬
зин, но и выехать вечером из Петербурга.
В три часа к нам зашел Богданович, чтобы проститься
со мной перед отъездом — он выезжал первым. С тех
пор я не видалась с ним до октября и ноября того же
года, которые я провела в Москве, где находился и он.
Это было в последний раз, потому что, когда в марте
1882 года я приехала в Москву, он был уже арестован.
456

Вечером 3 марта на квартиру зашла Якимова, чтобы
перед отъездом переменить костюм: она заперла лавку,
чтобы уже не возвращаться. В тот же день Комитет
удалил из Петербурга еще некоторых членов.
Прошло не более недели — и мы потеряли Перовскую,
предательски схваченную на улице. Вслед за ней погиб
Кибальчич, как говорят, по доносу хозяйки, а у него
был арестован Фроленко, попавший в засаду. Потом был
взят Иванчин-Писарев. Белый террор открыл свои дей¬
ствия.
Тогда мы считали, что у правительства был человек,
знавший многих агентов Исп. К-та в лицо и указывавший
их на улице. Теперь, после открытия полицейских архи¬
вов, обнаружилось, что одним из предателей был рабочий
Окладский, осужденный на каторгу по процессу А. Квят-
ковского в 80-м году. Ввиду опасности пребывания в Пе¬
тербурге, некоторые из нас, по предложению Комитета,
должны были выехать, в том числе и я. Но все мы были
одушевлены желанием воспользоваться горячим временем
для организационных целей партии: мы видели вокруг
себя сильнейший энтузиазм; смиренно сочувствующие
люди, пассивные и индифферентные, расшевелились, про¬
сили указаний, работы, всевозможные кружки приглаша¬
ли к себе представителей партии, чтоб войти в сношения
с организацией и предложить свои услуги. Если бы че¬
столюбие было руководящим мотивом членов партии, то
теперь оно могло бы насытиться, потому что успех был
опьяняющий. Тот, кто не пережил с нами период после
1 марта, никогда не составит себе понятия о всем значе¬
нии этого события для нас, как революционной партии.
Понятно, что удаление в такой момент из Петербурга
было тягостно для всякого человека, верящего в свои
силы и думающего, что интересы дела требуют его при¬
сутствия, даже вопреки требованиям благоразумия. Под¬
держиваемая Сухановым, я представила Комитету такие
аргументы в защиту моего желания остаться на месте,
что Комитет разрешил мне это, но, к сожалению, нена¬
долго. 1 апреля Григорий Исаев не вернулся домой: он
был схвачен, как потом я узнала, каким-то предателем
на улице, подобно некоторым другим товарищам, погиб¬
шим в течение марта месяца. Так как во избежание бео
покойств и недоразумений мы придерживались правила,
что хозяева общественных квартир не имеют права про¬
водить ночь вне дома, если предварительно не уговорились
457

об этом, то в 12 часов ночи 1 апреля я уже не сомнева¬
лась, что Исаев арестован.
В то время наша квартира, в силу разных обстоя¬
тельств, мало-помалу превратилась в склад всевозмож¬
ных вещей: после ликвидации рабочей типографии к нам
был перенесен шрифт и прочие ее принадлежности; когда
закрылась химическая лаборатория, Исаев привез к нам
всю ее утварь и большой запас динамита; Перовская
передала нам же динамит и все другое, что сочла нужным
вынести из своей квартиры; после ареста Фроленко мы
получили половину паспортного стола; в довершение
всего, вся литература, все издания шли из типографии
«Народной Воли» к нам и наполнили громадный чемодан,
найденный потом в нашей квартире пустым. Такое бо¬
гатство не должно было погибнуть, я решила спасти все
и уйти из квартиры, оставляя ее абсолютно пустой.
2 апреля вместо того, чтобы искать кого-нибудь из
своих, я решила ждать прихода к себе и принялась
приводить революционное имущество в удобовыносимый
вид. Был уже час дня, когда на квартиру зашел Гра-
чевский. Он сообщил мне, что товарищи считают меня
уже погибшей, так как с рапнего утра дворники дефили¬
руют в градоначальстве перед арестованным накануне
молодым человеком, отказавшимся назвать себя и указать
свою квартиру. По описаниям дворников, уже побывавших
у градоначальника, никто не сомневался, что это — Иса¬
ев. Тем не менее Грачевский одобрил мое желание спасти
вещи; я просила его дать знать об этом Николаю Ев¬
геньевичу Суханову, как человеку столь энергичному
и решительному, что самое невозможное кажется ему
всегда возможным.
Через несколько часов Суханов явился в сопровожде¬
нии двух морских офицеров и с обычной распорядитель¬
ностью в течение двух часов удалил с квартиры все, что
нужно; остались два узла с вещами, не представлявшими
собой ценности. Это было уже в 8 часов вечера. Тогда
он потребовал, чтоб я тотчас же ушла из дома; но я не
видела никакой нужды уходить до утра, потому что была
уверена, что Исаев квартиры не назовет, а непоявление
до сих пор полиции объясняла тем, что дворники нашего
дома еще не собрались пойти на призыв; я думала (оши¬
бочно), что ночью Исаеву дадут покой, и потому не ви¬
дела риска оставаться у себя. После этих аргументов
Суханов оставил меня, обещав наутро прислать двух дам
за остальными вещами. Поутру 3 апреля, когда я вышла
458

осмотреть окрестности, в воротах стояло щедринское «го¬
роховое пальто», делавшее внушение дворникам: «Не¬
пременно до 12-ти часов! непременно до 12-ти часов!»
Было ясно, что дворников зовут в градоначальство. Тогда
я выставила условный сигнал, что квартира еще без¬
опасна; в нее почти тотчас вошли П. Ивановская и Те¬
рентьева и унесли последние узлы, прося не медлить
с уходом. Дождавшись женщины, которая приходила
убирать нашу квартиру, и под приличным предлогом
выпроводив ее, я вышла, заперев свое опустошенное жи¬
лище. Говорят, жандармы прибыли на нашу квартиру,
когда самовар, из которого я пила чай, еще не остыл:
они опоздали на час или полтора.
Этот день, 3 апреля, был днем казни наших царе¬
убийц. Погода была чудная: небо ясное, солнце лучезар¬
но-весеннее, на улицах — полная ростепель. Когда я вы¬
шла из дома, народное зрелище уже кончилось, но всюду
шел говор о казни, и в то время, как сердце сжималось
у меня от воспоминаний о Перовской и Желябове, я по¬
пала в вагон конки, в котором люди возвращались с Се¬
меновского плаца, на котором происходило зрелище. Мно¬
гие лица были возбужденные, но не было ни раздумья,
ни грусти. Как раз против меня сидел в синей свитке
красавец мещанин, резкий брюнет с курчавой бородой
и огненными глазами. Прекрасное лицо было искажено
страстью — настоящий опричник, готовый рубить головы.
После Шлиссельбурга, в архангельскую ссылку Алек¬
сандра Ивановна Мороз привезла мне прекрасную боль¬
шую гравюру с картины Сурикова «Боярыня Морозова».
Она привезла ее, потому что знала, какое большое место
в моем воображении в Шлиссельбурге занимала личность
протопопа Аввакума и страдалица за старую веру бояры¬
ня Морозова, непоколебимо твердая и вместе такая тро¬
гательная в своей смерти от голода.
Гравюра производила волнующее впечатление. В роз¬
вальнях, спиной к лошади, в ручных кандалах, Морозову
увозят в ссылку, в тюрьму, где она умрет. Ее губы плотно
сжаты, на исхудалом, красивом, но жестком лице — ре¬
шимость идти до конца; вызывающе, с двуперстным кре¬
стным знамением поднята рука, закованная в цепь.
Кругом — народная толпа московской улицы времен царя
Алексея Михайловича. Что ни лицо, то другое выраже¬
ние: есть в толпе робкие, устрашенные, есть немногие
с затаенным сочувствием, есть злобно ликующие.
Гравюра говорит живыми чертами: говорит о борьбе
459

за убеждения, о гонении и гибели стойких, верных себе,
она воскрешает страницу жизни... 3 апреля 1881 года...
Колесницы цареубийц... Софья Перовская... Красавец
мещанин в синей суконной свитке. Прекрасное лицо, ис¬
каженное страстью, лицо опричника, готового рубить го¬
ловы.
3. Перовская
Софья Львовна Перовская по своей революционной
деятельности и судьбе, как первая русская женщина,
казненная по политическому делу, представляет одно из
немногих лиц, которые перейдут в историю.
С точки зрения наследственности и влияния окружаю¬
щей среды любопытно, что эта аскетка-революционерка
была по происхождению правнучкой Кирилла Григорье¬
вича Разумовского, последнего гетмана малороссийского,
внучкой губернатора в Крыму в царствование Алексан¬
дра I и дочерью губернатора Петербурга при Алексан¬
дре II.
По случайному стечению обстоятельств, ее обвините¬
лем в Особом присутствии сената по делу первого марта
являлся человек, бывший в прошлом ее товарищем дет¬
ских игр.
В Пскове, где Перовская жила раньше, родители
Софьи Львовны и ее будущего обвинителя были сослу¬
живцами и жили рядом, так что дети постоянно встре¬
чались !.
Этот обвинитель в своей речи переступил границы
прокурорских обязанностей и, кроме обычных в этих
случаях упреков в кровожадности, бросил слово «без¬
нравственность». Это был Н. В. Муравьев, впоследствии
министр юстиции, страж закона, попиравший этот закон,
просвещенный юрист, говоривший о судебных уставах
1864 г., что их основы — наилучшие из до сих пор
выработанных во всем цивилизованном мире, и, тем не
менее, потрясавший эти основы. Это был Муравьев-за-
конник, которого русское правительство посылало в Па¬
риж, чтоб добиться от свободной республики нарушения
права убежища, гарантированного законом этой респуб¬
лики: выдачи Льва Гартмана, революционера, хозяина
того дома, из которого был произведен взрыв царского
1 Сам Муравьев после моего ареста говорил мне это.
460

поезда под Москвой 19 ноября 1879 года. Тот Муравь¬
ев, — служитель нелицеприятного правосудия, — о ко¬
тором, в его бытность министром юстиции, шла широкая
молва, как об одном из крупнейших взяточников того
времени.
Условия детства заронили в душу Перовской никогда
не потухавшие лучи человечности и чувства чести. В по¬
колении, отцы которого пользовались крепостным правом,
крепостнические нравы, с их неуважением к человеческой
личности, вносимые в семейные отношения, нередко раз¬
вивали в детях, в противовес отцам, протест и отвращение
к деспотизму. Так было и с Перовской. Ее отец, Лев
Николаевич Перовский, был крепостник из крепостников,
оскорблявший мать своих детей не только самолично, но
и принуждавший ребенка-сына оскорблять действием эту
мать, типичную для той эпохи женщину скромной ду¬
шевной красоты и кротости. В тяжелой атмосфере семьи
Софья Львовна научилась любить человека, любить
страдающих, как она любила страдавшую мать, с кото¬
рой до последних трагических дней жизни не прерывала
нежных отношений. Во время суда надо мной надзира¬
тельницы Дома предварительного заключения рассказы¬
вали мне, что во время процесса Перовской на свиданьях
с матерью, вызванной из Крыма, Софья Львовна мало
говорила. Как больное, измученное дитя, тихая и без¬
молвная, она все время полулежала, положив голову на
колени матери. Два жандарма, день и ночь сидевших
в камере Перовской, находились тут же.
Едва начав жить сознательною жизнью, Перовская
решила покинуть семью, оставаться в которой морально
ей было невыносимо. Но отец не хотел выдать ей от¬
дельного паспорта и, в случае ухода, грозил вернуть
в отчий дом при помощи полиции. Перовская не отступи¬
ла и ушла от родителей, скрывшись у своих подруг по
Аларчинским курсам 1 — сестер Корниловых. Вместе с од¬
ной из них — Александрой Ивановной (впоследствии Мо¬
роз) — она судилась потом по «процессу 193-х».
Быть может, унаследовав от матери нежную душу,
Перовская, как член кружка чайковцев, к которому при¬
надлежали и Корниловы, весь запас женской доброты
и мягкости отдала трудящемуся люду, когда, обучившись
фельдшерству, соприкоснулась в деревне с этими людь¬
ми в качестве пропагандистки-народницы. В воспомина-
1 Одни из первых в Петербурге женских курсов.
461

ыиях свидетелей ее тогдашней жизни говорится, что было
что-то матерински-нежное в ее отношении к больным,
как и вообще к окружающим крестьянам. Какое нрав¬
ственное удовлетворение ей давало общение с деревней
и как трудно ей было оторваться от этой деревни, убогой
и темной, показывало ее поведение на Воронежском
съезде и колебание ввиду распадения общества «Земля
и Воля» на «Народную Волю» и «Черный Передел».
Тогда мы обе — она и я — только что покинувшие
деревню, всеми силами души были еще связаны с нею.
Нас приглашали к участию в политической борьбе, звали
в город, а мы чувствовали, что деревня нуждается в нас,
что без нас — темнее там. Разум говорил, что надо
встать на тот же путь, на котором стоят наши товарищи,
политические террористы, упоенные борьбой и одушевлен¬
ные успехом. А чувство говорило другое, настроение у нас
было иное, оно влекло в мир обездоленных. Конечно, мы
не отдавали тогда себе отчета, но впоследствии это на¬
строение было правильно определено, как стремление
к чистой жизни, к личной святости. Но, как об этом
было раньше сказано, после некоторого раздумья мы по¬
бедили свое чувство, свое настроение и, отказавшись от
морального удовлетворения, которое давала жизнь среди
народа, твердо стали рядом с товарищами, политическое
чутье которых опередило нас. С тех пор во всех террори¬
стических замыслах Исполнительного Комитета «Народ¬
ной Воли» Перовская занимает первое место. Это она
является приветливой простушкой-хозяйкой убогого до¬
мишка на московской окраине, купленного за 700—
800 руб. на имя Сухорукова, игравшего роль ее мужа —
мелкого железнодорожного служащего.
В решительный момент это она остается со Степаном
Ширяевым в домике, где, при приближении царского
поезда должен быть сомкнут электрический ток.
Всегда бдительная, всегда готовая, она вовремя пода¬
ет нужный сигнал, и не по ее вине крушится не тот
поезд в котором царь, а тот, в котором царские служащие.
Затем, после взрыва 5 февраля в Зимнем дворце,
летом 1880 года она приезжает в Одессу для подкопа
и мины на Итальянской улице.
И, наконец, в 1881 году, когда подготовляется седьмое
покушение Исполнительного Комитета, подготовляется
1 марта, Перовская организует вместе с Желябовым отряд
лиц, следящих за выездом государя, будущих сигналистов
при выполнении драмы, и руководит метальщиками бомб
462

не только в подготовительный период, но и в день 1 мар¬
та, когда указывает на совершенно новую диспозицию,
благодаря которой император погибает от двух бомб, бро¬
шенных террористами.
Конечно, как при всяком сложном замысле, со многи¬
ми участниками, трудно разграничить, что каждым вне¬
сено в общее дело; все же думается, что будет только
справедливостью сказать: не будь Перовской с ее хлад¬
нокровием и несравненной обдуманностью и распоряди¬
тельностью, факт цареубийства мог и не пасть на тот
день.
День спасла она и заплатила за него жизнью.
Я познакомилась с Софьей Львовной в 1877 году в Пе¬
тербурге, когда она, как подследственная по «делу 193-х»,
находилась на поруках. Ее привела ко мне Александра
Ивановна Корнилова и оставила ночевать. Ее наружность
обратила на себя мое внимание: в своей сорочке деревен¬
ского покроя она походила на молодую крестьянскую де¬
вушку, с ее небольшой русой косой, светло-серыми глаза¬
ми и по-детски округленными щеками. Только высокий
лоб противоречил общему простонародному облику. Во
всем белом миловидном личике ее было много юного,
простого и напоминающего ребенка. Этот элемент детско¬
го в лице сохранился у нее до конца, несмотря на тра¬
гические минуты, которые она переживала в мартов¬
ские дни.
Глядя на простоту всей ее внешности, никто не по¬
думал бы о среде, в которой она родилась и провела
детство и отрочество, а общее выражение лица с мягкими
линиями совсем не говорило о сильной воле п твердом
характере, которые ей достались, быть может, по на¬
следству от отца. Вообще, в ее натуре была и женствен¬
ная мягкость, и мужская суровость. Нежная, матерлнски-
нежная к людям из народа, она была требовательна
и строга по отношению к товарищам-единомышлеипикам,
а к политическим врагам — к правительству —* могла
быть беспощадной, что приводило почти в трепет Суха¬
нова: его идеал женщины никак не мирился с этим.
Когда кончился «процесс 193-х», ее квартира в Петер¬
бурге была центром, в котором сходились освобожденные
товарищи по суду, но только «протестанты», не признав¬
шие этого суда и не присутствовавшие потому на засе¬
даниях его. Сильная личность Мышкина * с его знамени¬
той речью на суде произвела па нее такое впечатление,
что мысль об освобождении его из Чугуевского централа
463

Харьковской губернии сделалась ее idea fixa. Много
энергии отдала она на попытки осуществления ее.
Самыми любимыми товарищами Перовской были лю¬
ди, выдающиеся по своим духовным качествам, но со¬
вершенно не похожие друг на друга, один — полный
блеска, другой — совершенно лишенный его: Желябов
и Фроленко — «Михайло», как она и все товарищи звали
его. На Воронежском съезде я впервые встретилась
с этими двумя, и Перовская, знавшая их и до этого,
много говорила мне об их превосходных качествах, но
можно было заметить, что, как ни ценит она «Михайлу»,
Желябов прямо восхищает ее.
Перовская, согласно идеалам нашей эпохи, была ве¬
ликой аскеткой. Я уже не говорю о скромности всего
домашнего обихода повседневной жизни, но вот харак¬
терный образчик ее отношения к общественным деньгам.
В один из мартовских дней она обратилась ко мне:
«Найди мне рублей 15 взаймы. Я истратила их на лекар¬
ство — это не должно входить в общественные расходы.
Мать прислала мне шелковое sortie de bab; портниха
продаст его, и я уплачу долг». До такого ригоризма у нас,
кажется, еще никто не доходил.
В те же памятные дни я познала всю ее деликатность
и бескорыстную заботу о товарищах. Дело состояло в сле¬
дующем: после ареста Желябова 27 февраля квартира
его и Перовской, как я говорила, 28-го была очищена от
нелегального имущества и покинута. С этого дня и до
10 марта, когда Перовскую арестовали близ Аничкова
дворца, она ночевала то у одних, то у других друзей.
При тогдашних обстоятельствах такое неимение своего
угла было особенно тягостно и совершенно не вызывалось
необходимостью, так как мы имели несколько обществен¬
ных квартир, где каждый товарищ мог считать себя рав¬
ноправным хозяином и быть, как у себя дома.
Вот разгадка: в то время, время диктатуры Лорис-
Меликова, не уберегшего императора от руки террористов,
в Петербурге, среди полиции, как и среди жителей, подня¬
лась паника. Полиция, не досмотревшая, должна была
оправдать себя и подняла всех на ноги для отыскания
крамолы. Самые зловещие слухи ходили в перепуганной
публике: говорили о повальных ночных обысках не толь¬
ко целых домов, но и целых кварталов. А мы, народо¬
вольцы, теряли одного за другим наших членов, которых
арестовывали неожиданно, на улице или на квартире,
без признаков какого-либо слежения.
464

«Верочка, можно у тебя ночевать?» — спросила Пе¬
ровская за день или два до ее ареста. Я смотрела на нее
с удивлением и упреком: «Как это ты спрашиваешь?
Разве можно об этом спрашивать?!» — «Я спрашиваю, —
сказала Перовская, — потому что, если в дом придут
с обыском и найдут меня, — тебя повесят». Обняв ее
и указывая на револьвер, который лежал у изголовья
моей постели, я сказала: «С тобой или без тебя, если
придут, я буду стрелять».
Такова была душа Перовской, частица души ее, по¬
тому что только частица ее была приоткрыта мне: в то
спешное время мы слишком поверхностно относились
к психологии друг друга: мы действовали, а не наблюдали.
Она была женщина: ей могло быть больно, физически
больно. Когда в черном арестантском платье во дворце
Дома предварительного заключения ее возвели на колес¬
ницу, посадив спиной к лошади и повесив на грудь доску
с надписью «цареубийца», то руки ее скрутили так туго,
что она сказала: «Отпустите немного: мне больно».
— После будет еще больнее, — буркнул грубый жан¬
дармский офицер, наблюдавший за всем поездом.
Это был тюремщик Алексеевского равелина, в котором
немного спустя медленной смертью умерщвляли наших
народовольцев, он же — последний комендант нашего
Шлиссельбурга — Яковлев.
На Семеновский плац привезли таким же образом
остальных четырех первомартовцев: Желябова — кре¬
стьянина, создателя бомб, Кибальчича — сына священни¬
ка, Тимофея Михайлова — рабочего, и Рысакова —
мещанина, эмблематически представлявших все сословия
Российской империи.
На эшафоте Перовская была тверда всей своей сталь¬
ной твердостью. Она обняла на прощанье Желябова, об¬
няла Кибальчича, обняла Михайлова. Но не обняла Ры¬
сакова, который, желая спастись, выдал Тележную улицу
и погубил Саблина, застрелившегося, погубил Геею
Гельфман, умершую в Доме предварительного заключе¬
ния, погубил Т. Михайлова, которого привел на эшафот.
Так умерла Перовская, верная себе в жизни и в смерти.
4. Значение 1 марта
Что бы ни говорили и что бы ни думали о 1 марта, его
значение было громадное. Чтобы оценить его, необходимо
припомнить, среди каких условий оно совершалось. Оно
30 Блестящая плеяда
465

прервало 26-летнее царствование императора, который
открыл для России новую эру, поставив ее на путь обще¬
человеческого развития; после векового застоя он дал ей
громадный толчок вперед реформами: крестьянской, зем¬
ской и судебной. И первая и величайшая из этих реформ,
крестьянская, в экономическом отношении уже в самом
начале не удовлетворила требованиям лучших представи¬
телей общества (членов редакционных комиссий) и ли¬
тературы, а когда со времени ее осуществления прошло
15 лет и период славословий перешел в период критики,
то журналистика открыто провозгласила ее проведенною
под давлением поместного сословия, компромиссом, совер¬
шенно не соответствовавшим предположенной цели —
«улучшения хозяйственного быта сельского сословия для
правильного отбывания им податей и повинностей». Тру¬
ды Янсона, кн. Васильчикова и других исследователей
показали полное расстройство экономического быта
крестьян: малоземелье, развитие сельского пролетариата
и такое несоответствие крестьянских платежей с доход¬
ностью их земель, что князь Васильчиков уподоблял
положение нашего крестьянина безвыходному состоянию
французского сельского сословия перед революцией
1789 года и грозил России теми же бедствиями, которые
разразились во Франции в конце XVIII столетия. Пра¬
вительственные комиссии подтвердили и засвидетельство¬
вали разорение народных масс.
Другие преобразования, под усилившимся влиянием
противников реформ и реакции, проявившейся в самом
императоре, были урезаны и искажены разными допол¬
нениями, изъятиями, разъяснениями. Мало-помалу об¬
щественные силы и правительственная власть пошли
врозь, общественные элементы потеряли всякое влия¬
ние на течение государственной жизни, на ход управле¬
ния.
Неудовлетворенность в самом начале царствования
части общества разразилась в 60-х годах общими вол¬
нениями студенчества и выразилась процессами Черны¬
шевского, Михайлова, каракозовцев, нечаевцев. Эти
выражения недовольства, вместе с волнениями, вызван¬
ными польским восстанием, послужили сигналом к обо¬
стрению реакции, сторонники которой воспользовались
ими как нельзя лучше: к началу 70-х годов разрыв между
правительством и обществом был уже полный. С тех пор
бунт части подданных против порядка управления, под¬
держиваемого государем, сделался, можно сказать, хро¬
466

ническим. Но каждое проявление этого бунта влекло еще
тягчайший гнет, который, в свою очередь, вел к более
острому отпору. В конце 70-х годов вся внутренняя
жизнь России, вся ее внутренняя политика обратилась
в борьбу с крамолой. Явились генерал-губернаторства,
военные суды, государственная охрана и немилосердные
казни, но вместе с тем явилась эпидемия цареубийств.
И в то время как государственная власть выставила все
свои чрезвычайные средства для борьбы со злом, ни шты¬
ки сотни тысяч войск, ни толпа охранителей и шпионов,
ни золото царской казны — ничто не уберегло повелите¬
ля 80 миллионов, и он пал от руки революционера.
Поучительный характер 1 марта заключается именно
в том, что это был финал двадцатилетней борьбы между
правительством и обществом. 20 лет преследований, же¬
стокостей и стеснений, имевших в виду меньшинство, но
обременявших всех, и в результате — Рысаков со своим:
«Посмотрим еще, все ли благополучно!» Убийство импе¬
ратора случилось среди общей уверенности, что поку¬
шение произойдет; при этом все общество было разделено
на два лагеря, из которых один опасался, а другой с не¬
терпением ожидал этого события. Такое положение было
беспримерно в летописях народов pi могло заставить за¬
думаться философа, моралиста и политика. Бомба Ис¬
полнительного Комитета, потрясшая всю Россию, поста¬
вила ей вопрос: где выход из ненормального положения
вещей? где его причина? и что же будет дальше, если
в жизнь не будет внесено ничего нового? Мы думали, что
бесплодность правительственных стремлений сломить
революционное движение репрессиями, несостоятельность
попыток устранить недовольство устранением наиболее
энергичных недовольт1ых личностей была доказана воочию
предшествующим двадцатилетним опытом, завершившим¬
ся событием 1 марта, и если не император, то Россия
вывела из него должное заключение. Мы думали, что
общественное мнение, свободно выраженное, предложило
бы для прекращения внутренней междоусобицы не борь¬
бу с отдельными проявлениями недовольства, но уничто¬
жение самой причины этого недовольства; а эту причину
оно указало бы не в отдельных агитаторах и выдающих¬
ся личностях, поимкой которых правительство тщетно
надеялось умиротворить умы, но в общем стеснении,
в полном отстранении образованного класса от влияния
на жизнь народа и государства, в отсутствии какого бы
то ни было поприща для деятельности, не преследующей
467

цели грабежа и личной наживы; в полном противоречии
между политикой правительства, с одной стороны, и ин¬
тересами и потребностями народа и интеллигенции —
с другой. И в случае продолжения прежнего режима оно
выставило бы неизбежность повторения 1 марта, при об¬
становке, быть может, еще более трагической.
Таким образом, дилемма, поставленная ребром, каза¬
лась нам разрешенной в общественном сознании и жду¬
щей лишь момента для воплощения в жизнь. Необычай¬
ность условий, среди которых произошло событие
1 марта, и самая грандиозность его способствовали в выс¬
шей степени уяснению этого сознания, и отрицать его
значение в этом смысле для общества невозможно.
Но 1 марта взволновало и весь мир крестьянства; оно
вывело его из сферы обыденных забот и деревенских ин¬
тересов и сосредоточило его внимание на вопросе: «Кто
убил царя и за что его убили?» Все, кто жил в то время
и много после в деревне, единогласно свидетельствовали,
что умерщвление императора и мотивы этого умерщвле¬
ния глубоко волновали крестьянский ум и заставляли его
усиленно работать. В результате этой работы могло быть
лишь два решения: истина, что царь убит социалистами,
борющимися за интересы народа, желающими добыть
народу землю и освободить его от гнета чиновников; или
другое: что против царя бунтуют баре, помещики за свои
права, что он убит за освобождение крестьян и в надеж¬
де вернуть крепостное право. В одном случае народ свя¬
зывался с партией солидарностью интересов, и партия
приобретала в массах точку опоры, какой не доставили
бы десятки лет пропаганды словом; в другом — у него
накипала злоба против имущественного класса; эта злоба
при том ужасном экономическом состоянии, в каком нахо¬
дился народ, могла разразиться избиением привилегиро¬
ванного сословия, которое мало чем отличалось бы от
ужасов Пугачевского бунта. При этом задачей партии
было бы лишь воспользоваться взрывом народных стра¬
стей и народного негодования. И в том, и в другом случае
союз революционной борьбы с народом являлся перспек¬
тивой, открытой первым марта.
По отношению к самой партии и к постановке рево¬
люционного дела вообще это событие имело громадную
важность: в глазах сторонников оно вознесло Комитет
на небывалую высоту: «Приди и владей нами», — было
единодушным возгласом, обращенным к нему, оно созда¬
ло такую атмосферу, которая могла удовлетворить требо¬

ваниям самого пламенного революционера, и если можно
было о чем пожалеть, так о том, что жатва обильна,
а жнецов мало.
Но, кроме того, что партия «Народная Воля» приобре¬
ла 1 марта самую выгодную для себя позицию и новые
шансы к расширению своей организации, этот момент
был торжеством идеи организации вообще. Никаких сил
единичной личности или даже отдельного кружка не хва¬
тило бы на ведение и довершение двухлетней борьбы с ее
замечательными эпизодами и концом, — борьбы, в кото¬
рой на одной стороне были все преимущества власти
и материальной силы, а на другой — только энергия
и организация. Необходимость организации в борьбе
с правительством, организации, как единственного усло¬
вия возможности победы, — вот что провозгласило 1 мар¬
та. После этого нечего уже было пропагандировать эту
мысль, —• она сделалась общим достоянием среды, из
которой выходили члены партии.
Обратной стороной этого крупного момента истории
революционного движения выставлялось то, что 1 марта
не вызвало народного восстания, не сопровождалось по¬
пытками к инсуррекции по городам и не заставило пра¬
вительство ни предпринять коренных изменений в эко¬
номическом и политическом строе России, ни сделать
уступок требованиям недовольных. Относительно первого
можно положительно сказать, что партия никогда и ни¬
где, ни в органе, ни в программе, ни в устных разъясне¬
ниях ближайших своих целей и задач, не указывала на
цареубийство, как на средство непременно произвести
народное восстание; это восстание могло составлять на¬
дежду отдельных лиц, но не расчет партии. Ожидания
инсуррекции истекали из незнания положения дел орга¬
низации, слишком еще молодой для осуществления по¬
добных попыток, и если в революционной среде были даже
недовольные тем, что их предположения не сбылись, то
это были люди, привыкшие жать там, где не сеяли: ин-
суррекция была еще делом будущего, требовавшим много
трудов.
Что же касается того, что 1 марта не привело к прак¬
тическим результатам в смысле экономического и поли¬
тического переустройства России, то это вполне спра¬
ведливо. Но, не будучи в состоянии совершить это
переустройство силами революционными, партия никогда
не рассматривала верховной власти в современной ее ор¬
ганизации силой, способной искренно взять на себя почпн
469

в этом деле; правда, она ждала уступок, послаблений,
прекращения реакции, доли свободы, которая сделала бы
существование сносным и мирную деятельность — воз¬
можной; в этом она ошиблась, что было весьма печально
и худо, но худо не для одной революционной партии, а и
для народа, и для общества, для имущих классов и для
бюрократии, для всего государства и для главы его; худо
потому, что влекло в будущем новые катастрофы, новые
политические и социальные смуты. Едва ли в то время
в России находилось много людей, которые верили бы
в будущее мирное преуспеяние своего отечества и спокой¬
ное житье своего монарха, а если нет этой веры, этой
уверенности, то будущее должно было являться сумрач¬
ным и тревожным. В свое время это будущее должно
было сказать свое слово.
Здесь необходимо сказать еще несколько слов о той
деморализации, которая вносилась в общество приемами
борьбы правительства с революционной партией. Как
всякая борьба, стоящая не на почве идей, а на почве
силы, она сопровождалась насилием. А насилие, совер¬
шается ли оно над мыслью, над действием или над че¬
ловеческой жизнью, никогда не способствует смягчению
нравов. Оно вызывает ожесточение, развивает зверские
инстинкты, возбуждает дурные порывы и побуждает
к вероломству. Гуманность и великодушие несовместимы
с ним. И в этом смысле правительство и партия, вступив¬
шие, что называется, в рукопашную, конкурировали
в развращении окружающей среды. С одной стороны,
партия провозглашала, что все средства хороши в борьбе
с противником, что здесь цель оправдывает средства;
вместе с тем она создавала культ динамита и револьвера
и ореол террориста; убийство и эшафот приобретали пле¬
нительную силу над умами молодежи, и чем слабее она
была нервами, а окружающая жизнь тяжелее, тем больше
революционный террор приводил ее в экзальтацию: когда
жить приходится мало, так что результаты идейной ра¬
боты могут быть еще незаметны, для деятеля является
желание видеть какое-нибудь конкретное, осязательное
проявление своей воли, своих сил; таким проявлением
тогда мог быть только террористический акт с его наси¬
лием. Общество, не видя исхода из существующего поло¬
жения, частью сочувствовало насилиям партии, частью
смотрело на них, как на неизбежнее зло, но и в этом
случае аплодировало отваге или искусству борца, а по¬
вторение событий вводило их в норму.
470

Но мрачная сторона революционной деятельности
смягчалась солидарностью и братством во внутренних
отношениях единомышленников; кроме того, насилие
партии покрывалось знаменем блага народа, защиты уг¬
нетенных и оскорбленных; окружающие примирялись
с ним за бескорыстие мотивов; оно искупалось отречением
От материальных благ, неудовлетворенностью революцио¬
нера в личной жизни, которая вся ломалась, раз он
вставал на свой опасный путь; оно искупалось тюрьмой,
ссылкой, каторгой и смертью. Таким образом, если обще¬
ство грубело, привыкая к насилиям революционной пар¬
тии, то оно видело вместе с тем, если не в целом, то
в отдельных представителях ее, образцы самопожертво¬
вания, героизма, людей с недюжинными гражданскими
добродетелями. Наряду с партией, но в более грандиоз¬
ных размерах, практиковалось насилие правительства:
сковывалась мысль, запрещалось слово, отнималась сво¬
бода и жизнь; административная ссылка была обычным
явлением, тюрьмы были переполнены; казни считались
десятками. Вместе с тем в тюрьмах практиковалось уни¬
зительное обращение; в Доме предварительного заклю¬
чения высекли Боголюбова и оскорбляли стыдливость
женщин *.
Ожесточались исполнители, озлоблялись потерпевшие,
их родные, друзья и знакомые; общество привыкало
к унижению человеческого достоинства; зрелище казней
возбуждало кровожадность толпы. Возмездие •— око за
око и зуб за зуб — делалось девизом для всех. Для
предотвращения государственных опасностей была нужна
тайная полиция, правительственное золото создавало
толпу шпионов; они вербовались во всех слоях населе¬
ния, между ними были генералы и баронессы, офицеры
и адвокаты, журналисты и врачи, девочки 14 лет, а в
Симферополе, в жандармском управлении, вовлекли
в шпионство и предлагали денежное вознаграждение гим¬
назисту — мальчику 11 лет. Известно, что нет страсти
более сильной и ведущей к более низким преступлениям,
чем страсть к золоту. Персидское золото заставило вож¬
дей Греции продавать свое отечество; 30 сребреников
прельстили Иуду Искариота. Наше правительство широ¬
ко пользовалось корыстолюбием и алчностью человече¬
ского рода и извлекало всевозможную пользу из могу¬
щества золота. «Черная книга» русской монархии,
1 Обнажение донага Малиновской, Коленкиной и Евгении Фиг¬
нер в присутствии трех врачей-мужчин.
471

раскрытая Клеточникову, навсегда останется грязным
пятном нравов того времени. Молодые женщины упо¬
требляли чары красоты и молодости для вовлечения
и предательства; шпионы являлись инициаторами, орга¬
низаторами и двигателями революционного дела; Рач-
ковский * в Петербурге, Рейнштейн * в Москве, Забрам-
ский в Киеве — вот герои правительственного лагеря,
блиставшие на тогдашнем горизонте. Удачный донос, ве¬
роломнейшее предательство, ловкий подвох при следствии,
как средство вырвать признание, создание ценой благо¬
состояния десятков лиц грандиозного процесса путем
самых искусственных натяжек, — вот что давало денеж¬
ную премию или повышение по службе. К этому при¬
соединилось вовлечение слабых в отступничество. Отмена
наказания, забвение прошлого, деньги и свобода — все
служило средствами обольщения (Веледницкий, Пиот¬
ровский, Курицын, Меркулов и др.). Этим наносился нам,
революционерам, глубочайший нравственный удар, кото¬
рый колебал веру в людей. Не так больно было потерять
свободу, как бывшего товарища, ради которого вы были
готовы рисковать собой, которому вы доверяли, которого
вы оберегали и которому оказывали всевозможные брат¬
ские услуги, увидать рядом с жандармами, чтобы задер¬
жать вас, и услышать циничные слова: «Что, не
ожидали?»
Конечно, все это совершалось в видах «законного»
правосудия, ради спасения отечества или того порядка,
в котором хотели сохранить это отечество. Но кто же
будет отрицать все глубокое падение человеческой лич¬
ности, выражаемое этими фактами? Но настоящая нрав¬
ственная язва распространялась и другим, еще более
губительным путем: наши ряды хотели расстроить воз¬
буждением недоверия друг к другу; шпионскими продел¬
ками и полицейскими штуками старались набросить тень
подозрения на некоторых товарищей, шедших с нами ру¬
ка об руку; необдуманность и неосторожность одних, слу¬
чайное стечение обстоятельств, подстроенных рукою сы¬
щика, против других, служили средством заронить
в революционном товариществе мрачную мысль о про¬
дажности и предательстве его членов; политика состояла
в том, чтобы создать положение, когда брат восстанет на
брата. И в самом деле, мы были недалеки от того времени,
когда наши руки могли обагриться кровыо, быть может,
столь же невинной, как кровь Иванова, пролитая Не¬
чаевым.
472

Я лично в последние два года перед арестом испытала
три случая, когда была на краю преступления. Одного
я решалась отравить собственноручно, потому что я вве¬
ла его в партию, — все были убеждены, что этот человек
шпион, и если бы не разъяснилось, к счастью, главней¬
шее обстоятельство, бывшее уликой против него, он мог
погибнуть, а был невинен! В другой раз друзья из-за
стен тюрьмы завещали мне разделаться с личностью, ко¬
торую они называли причиной своей гибели. Эта личность
была приведена в соприкосновение с партией мной же;
я верила в ее честность и искренность, я поддерживала
ее всем, чем могла; как личность молодую, нуждающую¬
ся в теплом отношении, я поручила ее моему лучшему
другу, и мне указали на нее, как на предателя, заслу¬
жившего удара кинжалом.
Я знала юношу, так опутанного шпионскими махина¬
циями, что он являлся изменником в глазах всех; он был
близок к самоубийству в отчаянии от павшего на него
подозрения; люди, знавшие его лично, верили в его не¬
винность, но на вопрос, обращенный ко мне, может ли он
продолжать революционную работу, я отвечала, должна
была ответить: «Нет». Так создается положение, когда
становится положительно «страшно за человека». И если
мы, люди, давно примкнувшие к движению, воспитавшие¬
ся на чистых принципах социализма, приготовлявшие
себя к мирной пропаганде, заслуживали от правительства
имя злодеев, то люди, которых оно воспитывало, должны
были явиться демонами!
ДЖ. КЕННАИ. ИЗ КНИГИ «СИБИРЬ И ССЫЛКА»
Джордж Кенпан (1845—1924), американец, общественный дея¬
тель, писатель, путешественник, автор многих исследований и
публикаций. Приобрел огромную популярность книгой «Сибирь и
ссылка». Неоднократно посещал Россию и Сибирь, в частности,
в 1864—1867 годах, в 1870, 1884, 1885 и в 1901 годах. Первона¬
чально Россия интересовала Кеннаыа своей загадочностью, а Си¬
бирь была, как он сам об этом пишет, такою же загадкой для
среднего американца, как Центральная Африка или Тибет.
Многие события, происходившие в России, его крайне интере¬
совали и побуждали к их изучению. Особенно это относилось к
революционному движению и его деятелям. Русские официаль¬
ные источники не помогали разъяснению дела, крайне мало было
данных и в зарубежной прессе. Но проблема состояла в том,
как установить прямую связь с теми, кто является революционе¬
рами, кто ведет в России прямую борьбу. Без контактов с этими
деятелями не могло быть и речи о понимании всего процесса.
«Мне представлялось безнадежным искать «нигилистов» в Петер¬
473

бурге, в Москве или выяснять себе тут особенности политиче¬
ских событий и интересовавших меня общественных явлений.
Большинство главных деятелей революционной драмы 1878—
1879 годов были уже в Сибири, и если царской полиции не уда¬
лось разыскать тех немногих из них, кто еще оставался на сво¬
боде в Европейской России, то тем труднее было бы разыскать
их мне» 1.
Так возникла мысль о Сибири, где действительно содержались
революционеры всех поколений, отбывая административную
ссылку или каторгу. В 1884 году предпринимается попытка пред¬
варительного характера. Посетив Петербург в качестве журнали¬
ста, Кеннан убедился, что план вполне осуществим, если прось¬
ба будет мотивирована целями и намерениями, близкими инте¬
ресам царского правительства. Понятно, что только в этом слу¬
чае можно было рассчитывать на успех.
В то время взгляды автора будущей книги о Сибири в дей¬
ствительности были консервативными, и министру внутренних
дел России гр. Толстому это было хорошо известно, а потому
ему представлялось крайне важным, чтобы в прессе США по¬
явились сторонники изобличения революционеров, хотя бы ко¬
свенно оправдывающие карательные меры Александра III. Изве¬
стно также, что влияние публицистики С. Кравчинского и кн.
Кропоткина на Западе было очень значительным. Иметь проти¬
воядие такому влиянию представлялось крайне заманчивым цар¬
скому правительству. Кропоткин и Кравчинский с большой сим¬
патией и в возвышенных тонах говорили и писали о русских ре¬
волюционерах и о революционном движении в целом. Кеннан же
в связи с этим говорил так: «Я думал так же, хотя и не гово¬
рил этого, что нигилисты, террористы и политически недоволь¬
ные вообще были просто безрассудные и лишенные здравого смы¬
сла фанатики типа тех анархистов, которые достаточно были из¬
вестны в Соединенных Штатах. Короче сказать, все мои симпа¬
тии были не на стороне русских революционеров, а на стороне
русского правительства»2. Вот те обстоятельства, которые сдела¬
ли возможным для американского журналиста проникнуть в тай¬
ны царской каторги и ссылки. Имея письмо министра ипостран-
ных дел при себе, Кеннан легко проникал в тюрьмы, перевалоч¬
ные пункты, на этапы и в ссылку. Правда, однако, состоит и в
том, что письмо не всегда гарантировало откровенность, слиш¬
ком оказалась сильной традиция скрывать и держать все в тайые.
В 1835 году после долгой подготовки началось путешествие в
Сибирь, которое продолжалось 16 месяцев. Художник Дж. Фрост
составил компанию путешественнику. Роль художника в осуще¬
ствлении такого замысла представлялась не только нужной, но
и необходимой. Оба владели русской речью. «...Вполне сознавая,
что мы затеваем дело не шуточное, мы все же... были уверены
в успехе». Рассказ о путешествии начался с описания пути из
Петербурга в Москву, а затем описание личных впечатлений от
таких юродов, как Нижштй Новгород, Казань, Пермь, Екатерин¬
бург и т. д. Словом, речь идет о том пути, которым следовали
осужденные в Сибирь. Приводятся даже данные о том, сколько
1 Кеннан Д ж. Сибирь и ссылка. Спб., 1906, с. 1, из преди¬
словия автора.
2 Кеннан Дж. Сибирь и ссылка, с. II—III.
474

прошло этим трактом. Автор сочувственно отпосится к страдани¬
ям этих многих и многих тысяч лиц.
Показательно также впечатление от первых знакомств с по¬
литическими ссыльными. Знакомство произошло в Семипалатин¬
ске. Там было человек сорок политических, административно вы¬
сланных. В этой группе находились люди разных профессий
(юристы, художники, учащиеся) и разного рода образованности,
но все они, особенно Лобановский и Леонтьев, не говоря уже о
женской группе, производили выгодное впечатление своей рас¬
судительностью, выдержкой и спокойным обсуждением любых
проблем жизни. Они обнаружили также серьезное познание в
области устройства американской жизпи. «Ссыльные выказали
большую интеллигентность, образованность и широту кругозора,
а также основательное знакомство с лучшими произведениями
американской литературы, с американскими учреждениями и ис¬
торией страны» 1.
Изменению представлений Кеннана о русских революционе¬
рах послужило его знакомство с Е. К. Брешковской, выдающейся
революционеркой пореформенной России, имя которой было из¬
вестно далеко за пределами России: «Это была особа лет 30-ти. с
умным, энергичным, даже, пожалуй, красивым выражением лица,
не без отпечатка переживаемых страданий... Ничто, однако, не
могло поколебать мужества и убеждений этой отважпой женщи¬
ны. У себя дома и в Цюрихе она получила превосходное обра¬
зование и воспитание, говорила по-немецки, французски и анг¬
лийски, была хорошей музыкантшей. «Пусть мы умрем в ссыл¬
ке, — говорила она на прощание, — пусть та же участь постиг¬
нет наших детей и внуков, но не напрасны будут эти жертвы...»
Эта женщина первая из людей дала мне ясно понять сущность
силы, мужества и самопожертвования... Что значили все мол
печали и лишения в сравнении с теми, какие геройски переноси¬
лись людьми во имя блага родного народа» 2.
Радикализация взглядов шла через знакомство со Станюкови¬
чем, издателем известного журнала «Дело», сосланным только за
знакомство с революционерами-эмигрантами, и еще более через
нашумевшее дело знаменитого писателя Короленко, отказавше¬
гося присягнуть Александру III, за что он административно был
выслан в Сибирь. Эти и еще более трагические примеры издева¬
тельства над личностыо привели автора к любопытному заклю¬
чению о том, что нужно дивиться «не тому, что административ¬
ная ссылка создает террористов, а тому, что она еще не сделала
террористом весь народ» 3.
Но другом и защитником русских революционеров Кеннаи
стал после знакомства с кн. Кропоткиным и Ф. Вольховским.
Борьба и страдания этих людей покорили его. О последнем он
писал: «Это был человек образованный, умный, с пылкей душой,
высокими стремлениями... Это был один из самых милых и при¬
влекательных людей, каких мне довелось видеть на своем веку;
но жизнь его была сплошной трагедией... Мы близко с ним со¬
шлись, и я сердечно его полюбил»4. Только благодаря знаком¬
ству со столь незаурядными личностями освободительного дви¬
1 К е и н а н Д ж. Сибирь и ссылка, с. 141.
2 Кеннан Дж. Сибирь и ссылка, ч. II, Спб., 1906, с. 35—36.
3 Там же, с. 181.
4 Там же, с. 247,
475

жения Дж. Кеннан совсем иначе стал смотреть и на русский на¬
род: «К России и к народу русскому я питаю живейшее распо¬
ложение и симпатии...» 1.
Жизнь политических ссылыыых
...В Томске, где мы провели больше времени, чем в каком
бы то ни было другом сибирском городе, нам удалось
близко познакомиться с большой колонией политических
и значительно пополнить наш запас сведений об их жизни
и быте. Там мы впервые встретили мужчин и женщин,
принимавших участие в так называемой пропаганде
1872—1875 гг., сосланных по приговору суда и действи¬
тельно имеющих право на наименование «революционе¬
ров». От административных ссыльных* в Семипалатин¬
ске, Ульбииске и Усть-Каменогорске они, в сущности,
отличались только тем, что дольше жили в ссылке и вооб¬
ще приобрели большой политический опыт. Например,
Соломон Чудновский, даровитый публицист, лет 35, рас¬
сказывал мне, что его впервые арестовали 19-ти лет, еще
когда он был в университете, и затем почти все осталь¬
ные годы он провел под полицейским надзором, в тюрьме
или в ссылке. Четыре года и 3 месяца его держали
в одиночном заключении до суда, в том числе один год
в одном из казематов Петропавловской крепости. За про¬
тесты против незаконных стеснений и упорное требование
чернил, пера и бумаги для того, чтобы написать жалобу
министру внутренних дел, его связали по рукам и ногам
и надели на него смирительную рубашку. После этого
он стал отказываться от пищи и голодал до тех пор, пока
тюремный врач не заявил, что его состояние угрожает
опасностью жизни. Тогда начальник тюрьмы, полковник
Богородский, уступил и приказал выдать ему все необ¬
ходимое для письма; но на жалобу все равно ответа не
получилось. Наконец, его судили по делу «193-х»
в 1878 г., за провоз запрещенных книг, обвинили и приго¬
ворили к 5 годам каторжных работ с лишением всех
гражданских прав. Ввиду того, однако, что он еще до
суда сидел 4 года в одиночном заключении, суд обратился
на высочайшее имя с ходатайством о смягчении пригово¬
ра и замене каторжных работ пожизненною ссылкой
в 3. Сибирь.
Пять лет одиночного заключения и семь лет ссылки
1 К е н н а н Д ж. Сибирь и ссылка, ч. II, Спб., 1906, с. VIII.
476

сломили бы многих, но знергия и мужество Чудновского
были неистощимы. Поборов все препятствия, он все-таки
кончил свое образование и даже в Сибири сумел соста¬
вить себе имя и карьеру. Он — автор превосходно раз¬
работанной истории развития образовательных учрежде¬
ний в Сибири, напечатанной в официальном «Ежегоднике
Томской губернии» за 1885 г.; он совершил две научные
экспедиции на Алтай по поручению западно-сибирского
отделения императорского географического общества. Он
много писал в русских периодических изданиях; его книга
об Енисейской губернии удостоилась премии, учрежден¬
ной красноярскою городской управой за лучшее сочине¬
ние по этому предмету *. Родись такой человек в Америке,
он, конечно, сделал бы блестящую карьеру, стал бы по¬
лезным и уважаемым государственным деятелем; но он
родился в России, — и всю жизнь провел в тюрьме
и ссылке.
Один из самых интересных и в то время еще недавно
поселенных в Томске политических был Константин Ста¬
нюкович, редактор «Дела», историю которого я вкратце
рассказал в XI главе. Это был внимательный наблюдатель
русской общественной жизни, талантливый беллетрист
и вообще человек энергичный, сильный и очень дарови¬
тый. Жена его, приехавшая за ним в Сибирь, превосходно
говорила по-английски и вообще произвела на меня впе¬
чатление женщины, выше обыкновенного уровня по
образованию и развитию. У них была взрослая дочь,
лет 18, хорошенькая, умненькая, и еще двое младших
детей, и вся семья былД удивительно милая. Самые при¬
ятные вечера в Томске я проводил в их уютной маленькой
гостиной, где мы иногда засиживались далеко за полночь,
слушая дуэты, исполняемые мисс Станюкович и князем
Крапоткиным *, толкуя о русской политике и ссылке или
же обмениваясь воспоминаниями о Лондоне, Париже,
Нью-Йорке и Сан-Франциско. Супруги Станюкович оба
были в Соединенных Штатах, и странно было мне видеть
в их гостиной визитные карточки таких известных в Аме¬
рике людей, как капитан Джемс Идс, капитан Джои
1 «Енисейская губерния, статистическое и политико-экономи¬
ческое исследование» С. Чудновского, типография «Сибирской га¬
зеты», Томск, 1885. Цензура очень изуродовала книгу Чудновско¬
го, и последние две главы вовсе не были пропущены, во даже в
таком искалеченном виде она признается одним из самых цен¬
ных исследований в этой области.
477

Роджерс, портрет президента Линкольна, индийские из¬
делия из бус и бересты в виде башмачков и челночков,
привезенных с Ниагары. Не ожидали мы, что у нас
окажется столько общих знакомых и воспоминаний с рус¬
скими политическими ссыльными в Сибири, точно так
же, как не ожидали найти у них так хорошо знакомые
нам предметы — вышитые бисером мокасины и башмачки
для часов из березовой коры, выделываемые индейцами
из Тоноуанды. Станюкович упорно и много работал, со¬
держа литературным трудом семью; а жена его, отличная
музыкантша, помогала ему, давая уроки музыки. Мне
очень приятно было узнать по возвращении моем в Со¬
единенные Штаты, что Станюкович, отбыв срок наказа¬
ния, вернулся на родину. Последний раз я имел от него
известие из Парижа, откуда он продолжал писать для
русских периодических изданий. Еще недавно1 он вы¬
пустил сборник «Морских рассказов».
Другой политический ссыльный, весьма заинтересо¬
вавший меня, был князь Александр Крапоткин, брат
известного писателя-социалиста, ныне постоянно живу¬
щего в Лондоне. Его история ярко характеризует особен¬
ности политической ссылки, и я вкратце приведу ее
здесь.
Хотя и сосланный в Сибирь по обвинению в «подры¬
вании основ», Крапоткин не был ни нигилистом, ни ре¬
волюционером, ни даже крайним радикалом. Его взгляды
на социальные и политические вопросы в Америке и даже
в 3. Европе считались бы весьма умеренными, и в русской
революционной деятельности он никакого участия не при¬
нимал. Но в то же время он был человек пылкого нрава,
возвышенных понятий о чести, очень искренний и пря¬
мой в речах; этого было достаточно, чтобы обратить на
себя внимание и вызвать подозрительность русской по¬
лиции.
— Я никогда не был ни нигилистом, ни революцио¬
нером, — с негодованием говорил он мне однажды.
Меня сослали за то, что я осмеливался думать и говорить,
что думаю, обо всем, что творилось вокруг, да еще за то,
что я брат человека, ненавистного русскому правитель¬
ству.
Князь А. Крапоткин был арестован впервые в 1858 го¬
ду студентом Петербургского университета за то, что
1 Книга Кеннана издана в 1891 году.
478

у него нашли экземпляр Эмерсоновского: «Sell — Rally-
anse» на английском языке, и он не хотел сказать —
откуда у него эта книга. Книга была дана ему профессо¬
ром Тихонравовым, и Крапоткин, быть может, избежал
бы всяких неприятностей, если бы просто-напросто за¬
явил об этом, но такое поведение не соответствовало его
понятиям о чести. Он не считал преступлением читать,
Эмерсона, но счел бы недостойным себя и трусостью ук¬
лоняться от последствий какого бы то ни было поступка,
прикрывшись личностыо учителя. Он предпочел пойти
в тюрьму. Когда профессор Тихонравов узнал об его аре¬
сте, он тотчас отправился к ректору университета и за¬
явил, что инкриминируемая книга взята у него, и студен¬
та освободили.
По окончании университета Крапоткин уехал за гра¬
ницу, продолжал и там усердно заниматься науками,
в особенности астрономией, и по возвращении в Россию
перевел на русский язык много французских и англий¬
ских книг научного содержания. Затем он поступил на
государственную службу и одно время занимал довольно
видный пост в почтово-телеграфном ведомстве, но при¬
нужден был выйти в отставку из-за столкновения с ми¬
нистром внутренних дел. Последний потребовал, чтобы
Крапоткин присылал ему на просмотр все телеграммы
одного частного лица, проходившие через его контору;
Крапоткин отказался, находя это лично для себя унизи¬
тельным. Телеграммы, однако, доставлялись министру
другим, менее щепетильным чиновником, а Крапоткин по¬
дал в отставку; после этого он уже все время находился
под тайным надзором полиции. Брат его, Петр, в то время
уже выдвинулся как социалист-революционер, да и сам
он был у правительства не на хорошем счету; впослед¬
ствии он, вероятно, еще более повредил себе своей бес¬
церемонной критикой общественных дел; кончилось тем,
что в 1876 или 1877 году он был арестован и сослан
в В. Сибирь по совершенно неопределенному, но роковому
в России обвинению в «политической неблагонадежно¬
сти». Судить его было не за что, так как никаких улик
против него не было; поэтому его сослали администра¬
тивным порядком.
Местом ссылки ему был назначен небольшой городок
Минусинск на берегу Енисея в В. Сибири, больше чем
в 3000 верстах от Петербурга и всего в 150 верстах от
границы Монголии. Здесь со своей молодой женой, до¬
бровольно последовавшей за ним в Сибирь, он мирно
479

прожил года 4—5, занимаясь главным образом чтением
и научными изысканиями. В Минусинске в то время не
было других политических ссыльных, но Крапоткин все-
таки нашел себе там товарища в лице русского натура¬
листа Мартьянова, с которым он вместе бродил по ок¬
рестностям, собирая геологические и ботанические
коллекции, и с которым он мог вести дебаты на научные
темы. Им обоим Минусинск обязан поистине превосход¬
ным музеем, которым гордятся не только все просвещен¬
ные сибиряки, но который становится известным уже и в
Европе и Соединенных Штатах.
Длинный ряд трагических событий, завершившихся
убийством Александра II, быстро наводнил Сибирь поли¬
тическими ссыльными; часть их попала и в Минусинск.
С прибытием их усилился и полицейский надзор. Пока
Крапоткин жил здесь один, он пользовался довольно
большой свободой, и полиция не тревожила его своими
унизительными придирками; но, когда число ссыльных
дошло до 20, местные власти, в интересах облегчения
надзора и предупреждения побегов, потребовали, чтобы
каждый ссыльный через определенные промежутки вре¬
мени являлся по начальству и расписывался в нарочно
заведенной для этого книге. Крапоткин отказался подчи¬
ниться этому распоряжению.
— Я здесь живу уже пять лет, — заявил он исправни¬
ку, — и ни разу не пытался бежать. Если вы боитесь,
что убегу теперь, поставьте у моего дома городового или
околоточного, чтобы он следил за мной. Но после того,
как меня ни за что ни про что сослали в Сибирь, я не
желаю еще сам помогать правительству в надзоре за
мной. Не пойду я в полицейское управление — вот вам
и весь сказ.
Исправник донес об этом губернатору, жившему
в Красноярске; тот велел передать Крапоткину, что, если
он не подчинится обязательному постановлению, его от¬
правят куда-нибудь еще дальше на восток или на север,
где климат суровее и жизнь тяжелее. Но Крапоткин
остался при своем и написал генералу Шелашникову, в то
время исполнявшему должность генерал-губернатора
В. Сибири, бывшему своему приятелю до ссылки. Пришел
сухой формальный ответ, настаивавший на необходимости
подчинения установленным правилам и предупреждав¬
ший, что дальнейшее упорство может иметь печальные
последствия. В это время генерал-губернатором В. Сибири
был назначен генерал Анучин. Крапоткин прибегнул
480

к последнему средству: написал в Петербург старухе ма¬
тери, чтобы она перед отъездом Анучина на новый пост
побывала у него и лично подала ему прошение сына.
Генерал Анучин принял старую княгиню в общей прием¬
ной и отнесся к ней оскорбительно-грубо. Даже не про¬
бежав прошения, он швырнул его на пол, спрашивая
княгиню, «как она смеет являться к нему с подобными
прошениями от изменника своей родины», и говоря, что
«если бы ее сыну воздать по заслугам, так он бы теперь
чистил где-нибудь улицы в Сибири в арестантской куртке
под присмотром солдат вместо того, чтобы разгуливать
на воле».
Тем временем все другие политические ссыльные под¬
чинились новому постановлению и были занесены в по¬
лицейские списки, а Крапоткину исправник заявил, что,
если он в течение известного срока не последует их
примеру, его сошлют в Туруханск, в жалкий поселок
всего из 12—15 домов невдалеке от берега Ледовитого
океана. Крапоткин, однако, остался при своем решении
и после мучительно-тяжелого объяснения с женой, кото¬
рую он горячо любил, взял с нее слово, что она с ребен¬
ком вернется в Европейскую Россию, а его отпустит
в Туруханск одного. Чего им обоим стоило это решение —
я могу судить об этом уже по тому, что они не в состоя¬
нии были рассказывать об этом без слез. Уже в послед¬
нюю минуту, когда молодая княгиня собралась ехать на
родину, она случайно прочла в «Сибирской газете» кор¬
респонденцию — должно быть, от политического ссыль¬
ного — из Туруханска, описывающую, как тяжела жизнь
ссыльных в этом глухом, заброшенном уголке, как там
суров климат и как ужасны санитарные условия при
полном отсутствии медицинской помощи. Это сломило
стойкость молодой женщины. Она, рыдая, бросилась к му¬
жу, говоря, что она отошлет ребенка в Россию или отдаст
друзьям в Минусинске, а сама поедет вместе с ним
в Туруханск, потому что отпустить его одного туда она
не в состоянии. «После этого, — рассказывал мне Кра¬
поткин, — мне оставалось только застрелиться или —
уступить... И я уступил. Пошел записываться и все время,
пока был в Минусинске, аккуратно являлся в поли¬
цию».
Я привел этот инцидент из жизни князя Крапоткина
в Сибири отчасти потому, что в это время и у пего,
по-видимому, впервые явилась мысль о самоубийстве как
способе выйти из невозможного положения, отчасти же
31 Блестящая плеяда
481

потому, что это чрезвычайно характерный для него эпи¬
зод. Он был человек необычайно щепетильный, гордый,
вспыльчивый и часто начинал борьбу из-за таких вещей,
которые более хладнокровному человеку с более фило¬
софским складом ума показались бы в его положении
вполне естественными.
Год-два спустя князь Крапоткин был переведен из
Минусинска в Томск, на несколько сот верст ближе
к Европейской России; но в других отношениях перемена
эта была, пожалуй, не к лучшему. Когда я видел его
в феврале, он жил просто, но комфортабельно, в довольно
просторном деревянном доме, в 10 минутах езды от Евро¬
пейской гостиницы, занимаясь почти исключительно ли¬
тературой. У него была хорошая рабочая библиотека
в 200—300 томов, среди которых я заметил сочинения
по астрономии проф. Ньюкомба и Гольдена, «Goncpts
of Scent» Сталло (которых хозяин высоко ценил) и еще
около 50 американских книг. Любимой его наукой была
астрономия, и при более благоприятных условиях он,
вероятно, выдвинулся бы в этой области знания. Но
в ссылке он не только был лишен инструментов, но и с
большим трудом добывал книги; частная переписка его
вся шла на просмотр, и полиция постоянно докучала ему
надзором и обысками, так что его собственные научные
труды ограничились несколькими статьями по астрономии
во французских и немецких периодических изданиях. Он
прекрасно знал языки и писал одинаково хорошо по-
французски, по-немецки и по-русски, по-английски он
свободно читал, но не мог говорить.
Накануне моего отъезда из Томска он пришел ко мне
с письмом, которое я обещал передать его близким дру¬
зьям в Зап. Европе. С обычной, отличавшей его щепе¬
тильностью, вытекавшей из высокоразвитого чувства че¬
сти, он принес мне письмо незапечатанным, чтобы я мог
удостовериться, что в нем нет ничего, компрометирующе¬
го меня в случае, если его найдет у меня полиция. Я ска¬
зал ему, что не стану читать письма и не боюсь провезти,
что бы то ни было, чего он не побоялся написать, — во
всяком случае, он рискует больше моего. Тогда он присел
к моему письменному столу, чтобы написать адрес. В это
время мы говорили о его брате, Петре Крапоткине, и он
машинально написал на конверте имя брата вместе имени
того лица, которому предназначалось письмо. Заметив
ошибку, он изорвал конверт в клочки, бросил их на пол
и написал другой. Поздно вечером, когда я уже лег,
482

кто-то постучался ко мне. Я осторожно отпер дверь —
передо мною был Крапоткин, смущенный и сконфужен¬
ный. Извиняясь за поздний приход, он сказал, что не
мог уснуть, пока не соберет и не уничтожит всех до
одного клочков конверта, на котором он нечаянно напи¬
сал имя брата.
— Это может показаться вам нелепой трусостью, —
говорил он, — но это необходимо. Если полиция узнает,
что я был у вас сегодня, — а это она почти наверное
узнает, — она не только будет допрашивать прислугу
о том, что здесь происходило, но подберет каждый клочок
бумаги, валяющийся в вашей комнате. Если бы подобрали
и сложили вместе клочки разорванного мною конверта,
то пришли бы к убеждению, что я написал письмо брату
и отдал его вам для передачи. Как это отразилось бы на
вас, — я не знаю, но для меня это было бы роковым.
Мне, по меньшей мере, прибавили бы еще год ссылки или
сослали бы меня в более отдаленную часть Сибири. Мне
строго-настрого запрещены всякие сношения с братом, и я
уже много лет не пишу ему и не получаю лично от него
никаких известий.
Я был достаточно знаком с жизнью сибирских ссыль¬
ных, чтобы признать эти доводы уважительными, и мы
вместе начали разыскивать клочки конверта. Мы тща¬
тельно исследовали каждый кусочек бумаги, валявшийся
на полу, но не могли найти как раз тех кусочков, на
которых стояло опасное имя: «Петру А. Крапоткину».
Наконец, м-р Фрост припомнил, что он подобрал какую-
то рваную бумажку и бросил ее в помойное ведро. Мы
шарили в этом ведре минут 20, покуда выцарапали из
него и сожгли все кусочки конверта, на которых была
хоть одна черта пером; только тогда князь Крапоткин
мог пойти домой и уснуть.
— Через два года, —- говорил он мне, прощаясь, —
вы можете опубликовать этот инцидент, как образчик той
атмосферы подозрительности и тревоги, в которой живут
политические ссыльные. Через два года я надеюсь быть
уже вне пределов власти русской полиции.
Бедный Крапоткин! Надежда его осуществилась мень¬
ше, чем через два года, но не так, как он ожидал. Не
успел я вернуться на родину, как петербургская газета
«Восточное обозрение» принесла мне следующую краткую
весть:
31*
483

«25 июля около 9 ч. вечера в Томске покончил жизнь
самоубийством князь А. А. Крапоткин, застрелившись из
револьвера. Он провел в административной ссылке около
10 лет, и срок его ссылки истекал 9 сентября с. г. Он
уже собирался вернуться в Россию, уже отправил жену
и троих детей к родным в Харьковскую губернию. Он
горячо любил свою семью и после отъезда жены и детей
почувствовал себя одиноким, впал в уныние, затосковал
по ним. К этому присоединилась еще тревога по поводу
отсутствия средств к жизни. Некогда довольно богатый
землевладелец, князь Крапоткин за долгий период ссыл¬
ки в Сибири прожил почти все свое состояние, так что
после его смерти у него осталось имущества не больше,
чем на 300 рублей. В 45 лет ему предстояло впервые
серьезно подумать о том, чем жить и на что содержать
семью, — вопрос тем более трудный, что в России чело¬
век науки не может рассчитывать много заработать на
литературном поприще, а ни к чему другому князь Кра¬
поткин не чувствовал себя способным. Все эти мысли
страшно угнетали его. Вдобавок он получил несколько
телеграмм от родных, которые неправильно истолковал
в дурную сторону. Совершил ли он самоубийство обду¬
манно или же в припадке острого помешательства, вы¬
званного печальным стечением обстоятельств, — никто из
бывших при нем в момент его смерти не может сказать».
(«Вост. Обозр.» № 34, Спб. 21 августа 1886 г.)
Само собой, цензура не позволила редактору «Вост.
Обозр.» сказать последнее доброе слово о невинном че¬
ловеке, которого несправедливость и ссылка довели до
самоубийства; но я скажу — и скажу от всей души, —
что в князе Крапоткине Россия потеряла честного чело¬
века, высокопросвещенного ученого, истинного патриота
и благороднейшего джентльмена.
Для меня лично, кажется, симпатичнее всех томских
ссыльных был Феликс Волховской *, литератор, сосланный
на поселение в 1878 г. за принадлежность к обществу,
замышлявшему, «в более или менее отдаленном будущем,
ниспровержение существующего строя». Когда мы позна¬
комились с ним, ему было лет тридцать восемь; это был
человек образованный, умный, с пылкой душой, с высо¬
кими стремлениями. Он хорошо знал английский язык,
был хорошо знаком с американской историей и литерату¬
рой и, если не ошибаюсь, перевел на русский язык
484

много поэм Лонгфелло. Помню, он очень восхищался
«Спрингфильдским Арсеналом» и читал мне его вслух.
Это был один из самых милых и привлекательных лю¬
дей, каких мне доводилось видеть на своем веку; но
жизнь его была сплошной трагедией. Долгое заключение
в Петропавловской крепости подорвало его здоровье; он
рано поседел, и в минуты покоя лицо его носило выра¬
жение глубокой грусти, притаившейся в темных глазах.
Мы близко с ним сошлись, и я сердечно его полюбил.
Когда мы прощались при отъезде моем из Восточной
Сибири, он крепко обнял меня и поцеловал, говоря: «Ну,
Георг Иванович, не забывай же нас! Я чувствую, что
с тобой улетит что-то из моей жизни, что никогда уж не
вернется».
Год с небольшим спустя по возвращении моем в Со¬
единенные Штаты я получил от Волховского глубоко пе¬
чальное и трогательное письмо, в котором он сообщил
о смерти своей жены, кончившей самоубийством. Вслед¬
ствие закрытия либеральной «Сибирской газеты», изда¬
вавшейся в Томске, он остался без работы. Жена его —
бледная, хрупкая, как помню, всегда печальная, еще
совсем молодая женщина, лет 25—30 не больше — пы¬
талась содержать семью частными уроками и шитьем на
дому. Но это было нелегко; дети требовали ухода за со¬
бой и отнимали время. Непосильный труд и вечные за¬
боты вконец расстроили здоровье Волховской; всегда
больная, болезненно подозрительная, она постепенно
уверила себя, что она только в тягость мужу и детям
и что им будет лучше без нее. 7 декабря 1887 года она
покончила с собой выстрелом в висок из пистолета.
Муж нежно любил ее, и ее смерть, в особенности при
таких обстоятельствах, была для него страшным ударом.
В своем письме ко мне, ссылаясь на книжку стихотворе¬
ний Джемса Руссель Лоулля, которую я прислал ему,
он говорит, что, читая «После похорон», он впервые понял,
что горе не знает национальности, и строки, написанные
осиротевшим американцем, выражают затаеннейшие чув¬
ства и мысли осиротевшего русского. Вместе с письмом
он прислал мне маленькую потертую кожаную спичечни¬
цу, которую князь Петр Крапоткин подарил своему со¬
сланному брату Александру, а тот оставил в наследство
Волховскому, и которую Волховской, в свою очередь,
подарил жене, незадолго до ее смерти. Теперь он посыла¬
ет ее мне, в надежде, — как он писал, — что эта вещица
может иметь для меня некоторую ценность, как свиде¬
485

тельница жизни четырех политических преступников, —
все моих знакомых. Один из них вел жизнь изгнанника
в Лондоне, другой — ссыльного в Томске, а двое уже
ушли из-под власти русского правительства, наложив на
себя руки.
Я попробовал было прочесть письмо Волховского
вслух моей жене, но, когда я стал рассказывать ей о том,
какой это хороший и сердечный человек и как ужасен для
него должен быть этот новый удар судьбы — в ссылке,
с надорванным здоровьем, с тремя маленькими детьми на
руках, всецело от него зависящими, — у меня сдавило
горло, набегавшие слезы не давали читать, и я принужден
был отложить письмо.
Мы еще в Сибири сговорились с Волховским, куда
и на чье имя писать, и благодаря этому до 1889 г. нам
удавалось иногда, хотя и с большими перерывами, полу¬
чать весточки друг от друга. Весной этого года я получил
от него два коротеньких письмеца, оба с дурными вестя¬
ми, и затем — ничего. Письма были следующего содер¬
жания:
«Томск, 24 февраля 1888 г.
Дорогой мой Георг Иванович!
Пишу Вам несколько строк прежде всего, чтобы ска¬
зать, как я устал ждать от Вас весточки (хоть и знаю,
что Вы не писали по моему же совету), а во-вторых,
чтобы дать Вам знать, что несколько времени тому назад
я послал рукопись по адресу... и, если Вы не получили
ее, можете справиться.
Вы, вероятно, уже знаете об окончательном закры¬
тии «Сибирской Газеты». Тяжело и обидно! Теперь мо¬
жете писать и печатать об этом, что Вам угодно. Газете
Вы уже не повредите, на ее воскрешение надежды нет...
Младшая дочка моя все еще больна и так исхудала,
что на нее больно глядеть, она плохо спит, и я часто
сижу над нею ночи напролет. В связи с постоянным стра¬
хом за ее жизнь это жестоко расстраивает мои нервы и
съедает последние остатки здоровья.
Сильно угнетает меня и одиночество, несмотря на де¬
тишек и друзей. Заботливая нежность любимой жены —
такая вещь, без которой иным натурам очень трудно
обойтись, чем вы ни пытайтесь заменить ее. Ах, друг
мой, тяжело подчас бывает жить на этом свете!
С тех пор, как выяснилось, что газетной работой мне
486

больше нельзя будет кормиться1, я стал искать какого-
нибудь другого занятия или места; но, к несчастью, те¬
перешний губернатор2 гонит политических отовсюду —
не только с казенной службы, но и с газетной и отно¬
сится к ним так враждебно, что обыватели не решаются
давать им работы, боясь нажить себе неприятности. Не
знаю, чем только все это кончится. Послал четыре ста¬
тьи в Петербург — ни одна не напечатана.
Будьте здоровы и счастливы, милый мой Георг Ивано¬
вич! С нетерпением жду Вашей карточки — надеюсь,
с автографом. Сердечный привет Вашей жене.
Ваш Феликс».
«Иркутск, Восточная Сибирь, 7 мая 1889 г.
Дорогой мой, добрый друг!
Как давно уже я не имел от Вас ни строчки и как мне
недостает Ваших писем! Они мое единственное утеше¬
ние, и порой я страшно тоскую по ним. Судьба не пере¬
стает бить меня. Моя младшая дочка, Катя, два месяца
тому назад умерла от воспаления легких. Позапрошлую
зиму она простудилась и схватила бронхит, перешедший
в хроническое воспаление легких; но весной 1888 года
я увез ее в деревню, и она поправилась — стала бегать,
играть. К несчастью, там она заразилась коклюшем, ко¬
торый повлек за собой острую форму пневмонии и смерть.
Ей было всего три года — такое милое, славное дитя!
Кому же не мил свой ребенок? Как бы то ни было...»
«Нет! не могу больше об этом писать! Второй раз за
эти дни сажусь писать Вам о ней — и не могу: слишком
больно. Пока занят, пока говорю или пишу о другом —
ничего; кажется, будто и зажило все; но стоит вспомнить
о ней — так станет тяжко, так больно — прямо не знаю,
что с собою делать».
«Надо Вам объяснить, как я попал в Иркутск. Дело
очень просто. По рекомендации моих иркутских друзей
мне предложили место, отвечающее моим вкусам и спо¬
собностям, и я поспешил перекочевать сюда 3. Адрес мой
известен здесь почте.
1 В «Сибирской Газете» Волховской заведывал отделом хро¬
ники.
2 Булубаш, ранее служивший вице-губернатором в Тавриче¬
ской губернии. Его предшественник на губернаторском посту,
Лаке, был человек образованный и сравнительно гуманный.
3 «Политическим», сосланным в Сибирь только на житье или
на поселение, по истечении десяти лет ссылки, если они, по мне¬
487

Все Ваши иркутские друзья шлют Вам поклоны. Хо¬
телось бы еще многое Вам сказать, но я не хочу задер¬
живать этого письма и потому откладываю до следую¬
щего. Сердечный привет Вашей жене. Пишите!
Душою Ваш Феликс».
На это письмо я ответил Волховскому двумя, но от
него уже ничего больше не получал. Относительно его
участи я мог строить только догадки и предположения;
но месяцы шли за месяцами, не принося ни строчки, и я
начинал уже бояться, что Феликс мой не вынес горя и
утрат, которыми так щедро дарила его судьба, и следу¬
ющей вестью о нем будет весть о его смерти. Каковы же
были мои удивление и радость, когда в ноябре 1889 го¬
да, когда я почти утратил уже всякую надежду, я вдруг
получил письмо, надписанное знакомой рукой, но с Ка¬
надским штемпелем и надписью на марке: «Ванкувер»!
«Как он ухитрился переслать письмо через Ванку¬
вер?» — думал я, торопливо разрывая конверт. Первые
же строчки рассеяли мое недоумение. Они гласили:
«Дорогой мой Георг Иванович! Наконец я свободен!
Пишу Вам это письмо не из страны изгнания — Сибири,
по из свободной Америки».
Если бы я неожиданно получил письмо с пометкой:
«Занзибар», от друга, которого я считал бы умершим и
похороненным в Миннесоте, я не мог бы больше удивить¬
ся и взволноваться. Волховской свободен и пишет из
Британской Колумбии! Это казалось мне совершенно не¬
вероятным. Я далее не мог читать письмо и все смотрел
па марку. Нет, правда! действительно: «Ванкувер». Оче¬
видно, мой приятель не только бежал, но и переплыл
через Тихий океан и теперь находится в нескольких ча¬
сах езды от Нью-Йорка. В коротеньком, видимо, наскоро
набросанном письме он сообщал только, что бежал из
ссылки через Владивосток и Японию и намерен проехать
ко мне в Вашингтон, если только будет уверен, что я
там; а пока беспокоиться за него нечего, ибо у него
осталось еще 60 мексиканских серебряных долларов и на
пароходе он познакомился с человеком, который принял
в нем живое участие.
нию властей, хорошо вели себя за это время, предоставляется
обыкновенно большая свобода передвижения. Полицейский над¬
зор остается, но в известных пределах, разрешается менять ме¬
сто жительства. Так было и с Волховским.
488

Во время получения этого письма я шесть дней в не¬
делю читал лекции в Нью-Йорке и Н. Англии, но все же
тотчас телеграфировал Волховскому, что в воскресенье
утром увижусь с ним в Альбани. После субботней, вечер¬
ней лекции в Утике и сел в ночной экспресс, идущий
в Альбани, и в два часа ночи был в Делавэнь-Гаузе. Вол¬
ховской еще не приехал, и, не зная, когда он приедет,
я улегся спать. Рано утром мальчик-слуга постучался
ко мне и подал мне клочок бумаги, на котором рукою
Волховского было написано: «Я здесь, дорогой друг».
Если бы кто-нибудь из живущих в Делавэнь-Гаузе
прошел по коридору минуты три спустя, он с изумлени¬
ем увидел бы в дверях «N*2 90 растрепанного человека
в одной ночной сорочке в объятиях путешественника,
еще не успевшего снять своего тяжелого зимнего пальто
и огромнейшего сомбреро, какие носят на берегах Тихо¬
го океана.
Волховской поправился с тех пор, как я видел его, но
лицо у него было усталое, измученное, и в глазах по
временам появлялось выражение затравленного зверя, по¬
казывавшее, что за последнее время он пережил много
душевных волнений. Мы говорили, говорили без конца,
чуть не 12 часов подряд, и он рассказал мне, наконец,
историю своего бегства. Когда он писал мне в последний
раз из Сибири, в мае 1889 года, он жил со своей дочерью
Верой в Иркутске, где нашел подходящее занятие, и ста¬
рался забыться в работе, рассеять как-нибудь тяжелое
чувство одиночества, которое все время угнетало его пос¬
ле смерти жены и дочки Кати. Только что жизнь его
стала хоть немножко сноснее, как на него обрушилось
новое горе — в виде ген.-губернаторского приказа: вы¬
ехать из города. Никакого нового проступка он не совер¬
шал, и, казалось бы, не было причины для такого произ¬
вольного и категорического приказания, но ген. Игнать¬
ев *, по-видимому, находил, что присутствие либерально¬
го писателя и журналиста, да еще политического, может
быть опасно для общественного спокойствия, и потому
Волховскому предложено было убраться.
Оставив свою дочку Веру у знакомых в Иркутске, он
переехал в Троицкосавск, маленький городок на монголь¬
ской границе, где жил один его приятель, тоже полити¬
ческий ссыльный. Но и здешняя полиция скоро проведа¬
ла об его изгнании из Иркутска, и, предполагая, что это —
1 Ген.-губернатор Игнатьев, брат известного дипломата, впо¬
следствии киевский ген.-губериатор.
489

опасный или уж очень беспокойный человек, поспешила
уведомить его, что в Троицкосавске ему жить не разре¬
шается. Ступай, мол, куда хочешь, но только вон отсюда!
Совершенно обескураженный этим и негодующий,
Волховской решил, наконец, оставив свою дочурку в Ир¬
кутске, попытаться бежать через Тихий океан в Амери¬
ку. У него было немного денег, оставшихся от продажи
томика стихотворений, изданного лишь перед отъездом
из Томска *, а если б этих денег не хватило доехать до
конца, он решил наняться грузчиком или на какую угод¬
но работу, лишь бы только добраться до места. Наметил
он себе поехать в Вашингтон, где он рассчитывал найти
меня.
Ближайшим портом на Тихом океане, где можно было
надеяться найти иностранное судно, был Владивосток;
но до него было 2900 верст — огромнейшее расстояние,
когда приходится ехать под бдительным и недоверчивым
надзором полиции. Но Волховской был человек опытный,
осторожный; под видом отставного армейского офицера он
выехал на «вольных» к верховьям Амура, чтобы оттуда
ехать на пароходе. Я не могу, конечно, описывать
во всех подробностях этот трудный и опасный путь от
Троицкосавска до Сретенска, от Сретенска, на пароходе
вниз по Амуру, — до Хабаровска, от Хабаровска, вверх
по Уссури и через озеро Ханка, — до Владивостока. Это
был путь, полный приключений и тревог, и только му¬
жество, хладнокровие да удача спасли беглеца.
Во Владивостоке было в то время четыре иностран¬
ных судна, в том числе угольный транспорт под велико¬
британским флагом. Волховской отправился на этот
транспорт, удостоверился, что он идет в Японию, и стал
просить капитана принять на борт пассажира, у которого
нет ни паспорта, ни официального разрешения на выезд
из пределов Империи. Капитан сначала колебался, но>
когда Волховской рассказал свою историю, сказал, что
он может заплатить за проезд, и в доказательство сво¬
ей правдивости предъявил мою фотографическую кар¬
точку и мои письма, капитан согласился взять его. Его
спрятали в укромном местечке, так что, когда русские
чиновники пришли осматривать корабль, они не нашли
его. Несколько часов спустя транспорт вышел в море, и
беглец, стоя на верхней палубе и глядя на уходящий
вдаль сибирский берег, мог наконец вздохнуть полной
1 «Сибирские отголоски» Ивана — Брута (псевд.). Изд. Ми¬
хайлова и Макушина. Томск, 1889.
490

грудью, обратив свой взор с воскресающей надеждой
к стране, где личные взгляды не считаются опасными для
общественного спокойствия и где человека, который хочет
только одного — сделать мир лучше и счастливее, не ка¬
рают семью годами одиночного заключения, одиннадца¬
тью годами ссылки и вдобавок потерей жены и ребенка.
На этом пароходе Волховской доехал до Нагасаки,
а оттуда в Иокогаму; но здесь оказалось, что на перепра¬
ву через Тихий океан у него, пожалуй, не хватит денег,
и во всяком случае не хватит их, чтобы доехать до Ва¬
шингтона. Он стал расспрашивать, нет ли тут судов, иду¬
щих в Зап. Америку. Оказалось, есть, — английский па¬
роход «Batavia», отправляющийся в Ванкувер, в Британ¬
скую Колумбию. Волховской тотчас же отправился на
этот пароход спросить кассира, сколько стоит проехать
в Ванкувер в третьем классе (in thee steerag). Кассир
посмотрел на него и, видя, что он хоть и иностранец, но,
несомненно, джентльмен, ответил грубовато, но добро¬
душно: «Вам нельзя ехать в общей каюте, — она нол-
иым-нолна китайцев-эмигрантов. В 3-м классе у нас ни¬
кто не ездит, кроме китайцев, вам там не место». Вол¬
ховской ответил, что ему разбирать некогда, что ему не¬
обходимо как можно скорее попасть в Британскую Ко¬
лумбию, а так как у него не хватит денег на второй
класс, волей-неволей приходится ехать в третьем. Кас¬
сир, наконец, согласился продать ему билет 3-го класса,
но заявил при этом, что белому человеку невозможно
выжить 3 недели в обществе китайских кули, куриль¬
щиков опиума, и что, когда судно выйдет в открытое мо¬
ре, он переведет его куда-нибудь в другую часть ко¬
рабля.
Пока «Batavia» не вышла в открытое море, Волхов¬
ской не решался открыть никому из пассажиров, даже
офицеров, кто он такой и откуда, боясь, как бы его не
арестовали и не передали на русское военное судно, так
как японцы имели обыкновение выдавать сибирских бег¬
лецов русским властям. Он чуть было не попал в тюрьму
в Нагасаки и не хотел рисковать больше, чем это было
необходимо. Когда, наконец, японский берег совсем уже
скрылся из виду, тогда только он признался офицерам
корабля, а затем и пассажирам, с которыми познакомил¬
ся в дороге, что он беглый политический ссыльный из
Сибири. Интерес и сочувствие к нему, вызванное его рас¬
сказом, все возрастали но мере более близкого знаком¬
ства с ним, и еще задолго до прибытия «Батавии» в Ван¬
491

кувер он покорил сердца всего экипажа, который устроил
складчину для того, чтобы добыть ему денег на проезд
из Ванкувера в Вашингтон. В этой складчине приняли
участие буквально все, от капитана до эконома, повара
и мальчишки, чистившего лампы1. Денег собрали гораз¬
до больше, чем надо было для того, чтобы уплатить из¬
держки путешествия по континенту, и при выходе на бе¬
рег у Волховского было не только 60 мексиканских дол¬
ларов, о которых он мне писал, но еще билет 1-го клас¬
са до Вашингтона и сердечное приглашение одного из
пассажиров, м-ра Аллана Губера из Берлина-Онтарио, по¬
гостить у него, пока он узнает наверное, где я.
Когда мы встретились с Волховским в Альбани, он
очень тревожился о своей 9-летней дочке Вере, оставшей¬
ся у знакомых в Иркутске, боясь, что правительство,
узнав о побеге, захватит его девочку и воспользуется
ею как средством заставить его вернуться назад или же
поместит ее в такой приют, где она будет фактически
потеряна для него навсегда.
— Если бы мне только добыть мою девочку! — гово¬
рил он мне. — Чувствую, что у меня хватило бы силы и
мужества начать жизнь... Но если я потеряю ее, тогда
все пропало.
— Мы добудем вашу девочку, — отвечал я ему, —
хотя бы для этого пришлось прибегнуть к обману, на¬
силию, фальшивым паспортам и увозу.
И мы ее добыли!
В июне 1890 года Волховской переехал в Лондон,
чтобы быть ближе к базе наших операций, и шесть не¬
дель спустя я получил от него каблограмму: «Ура! моя
дочка здесь!»
Недавно я получил от одной своей приятельницы
в Буффало (Нью-Йорк), известной английской рома¬
нистки, Гебы Стреттон, письмо, в котором она пишет мне
о Волховском и его дочери:
«Волховской, бежавший из Сибири с год тому назад,
всю зиму читал лекции в Англии. У него прелестная
10-летняя дочурка, родившаяся в ссылке. Она недели
1 Эконом так привязался за дорогу к Волховскому, что потом,
уже много времени спустя, в Монреале, приходил ко мне справ¬
ляться о нем.
492

две гостила у моей замужней сестры; и сестра, и обе ее
дочери просто в восторге от нее — такая она оригиналь¬
ная и милая. Сколько трагедий пережил этот ребенок
за свою недолгую жизнь! А говорит об этом так, как
будто все эти ужасы — для нее самое обычное дело. Ее
везли через Сибирь и Россию переодетою мальчиком. Мы
стараемся всячески отвлечь ее мысли от пережитых ужа¬
сов и доставить ей обычные радости детства. Но судьба
ее, наверное, будет печальна, ибо, конечно, она примкнет
к русским революционерам (да и может ли быть иначе?),
и, если только революция не начнется в ближайшем бу¬
дущем, наша маленькая Вера проведет большую часть
своей жизни в тюрьме и ссылке. На днях она показыва¬
ла Анни, как православные русские складывают вместе
три пальца для молитвы, а потом и говорит: «Разве Богу
не все равно, как мы сложим пальцы?» Как-то ночью она
все стонала во сне; когда Дэзи разбудила ее, она гово¬
рит: «Мне снилось, что здесь, в этой комнате, были шпи¬
ки, и я притворилась спящей, пока они сами не засну¬
ли. Тогда я встала и тихонько выползла в хлев, где ле¬
жал мой маленький братец, и говорю ему: «Ты не кри¬
чи, — там в комнате сыщики!» Потом взяла его на руки
и иду к двери, а сама все смотрю, что делают шпики.
Потом отворяю дверь, а там несколько человек пове¬
шенных, и моего папы голова лежит на полу, и тут же
неподалеку его тело, покрытое белой скатертью». Поду¬
майте, какой ужас! Такой сон у десятилетнего ребенка!
Сколько страданий и горя на совести у русского царя
и его правительства! А еще говорят, что он гуманный че¬
ловек, христианин! Каких только гнусностей не прикры¬
вают этим именем!»
В настоящее время1 Волховской издает в Лондоне
газету «Свободная Россия» — орган английского обще¬
ства, известного под названием: «Друзей русской сво¬
боды».
Наше знакомство в Томске, с одной стороны, с чинов¬
никами, с другой — с политическими ссыльными, ста¬
вило нас иногда в очень затруднительное положение.
Дня за два до отъезда нашего в Иркутск, в то время, как
у нас в номере в Европейской гостинице сидело двое по¬
1 Еще раз напоминаем, что книга Кеннана писана в 1891 г. —
Прим. автора.
493

литических — Волховской и Чудновский, к нам неожи¬
данно постучался лакей, распахнул настежь дверь и до¬
ложил, что к нам пожаловал его превосходительство, дей¬
ствительный статский советник Петухов, временно ис¬
правлявший должность начальника губернии. У меня,
как говорят в России, душа ушла в пятки. Я не имел по¬
нятия о том, в каких отношениях находятся здешние
ссыльные революционеры с вице-губернатором Петухо¬
вым. Бывая у этого последнего, мы никогда не упомина¬
ли о нашем знакомстве с политическими и вообще при
томских чиновниках выказывали полное отсутствие инте¬
реса к ссылке и ссыльным, во избежание подозрений и
неудобных расспросов. И вдруг сам вице-губернатор за¬
стает у нас в гостях двух наиболее «опасных» политиче¬
ских! Как хотите, выходит неловко. Я только успел
спросить Волховского и Чудновского, знакомить ли их
с вице-губернатором, как последний вошел в полной па¬
радной форме. Курьезное выражение приняло его добро¬
душное лицо, когда он сообразил, в чем дело. Но пока
он снимал с себя пальто и галоши, он успел оправить¬
ся, и когда он подошел ко мне с протянутой рукой, в его
обращении не было и следа недовольства или принужден¬
ности. Он сердечно пожал руки обоим политическим,
тотчас же начал разговор, в котором они могли принять
участие, вообще повел себя так любезно и тактично, что
через 5 минут мы уже без всяких церемоний болтали,
словно старые знакомые, случайно встретившиеся в клу¬
бе. А компания была необычная; американский журна¬
лист, американский художник, двое политических ссыль¬
ных, — знакомых и с одиночным заключением, и с кан¬
далами, и со смирительной курткой, и — и высший чин
в губернии, представитель того самого правительства, ко¬
торое так поступало с этими ссыльными, — сошедшиеся
частным образом, игнорируя на время специфические от¬
ношения, существовавшие между ними. Докладывал ли
вице-губернатор Петухов министру внутренних дел о на¬
шем знакомстве с политическими ссыльными в Томске,
я не знаю, — думаю, что нет. Мне он показался хотя и
добросовестным чиновником, но в то же время челове¬
ком культурным и неглупым; и хотя он, конечно, не со¬
чувствовал революционному движению, все же он пони¬
мал, что среди ссыльных революционеров могут быть
люди образованные, воспитанные, с высокими душевны¬
ми качествами, естественно, могущими обратить на себя
внимание путешественника-иностранца.
494

В Томске во время нашего проезда было около 30 по¬
литических ссыльных, в том числе было 8 женщин. Не¬
которые из них были административно-ссыльные, только
что прибывшие из Евр. России, другие — поселенцы, со¬
сланные первоначально «в места отдаленные», потом, по
причине расстроенного здоровья, переведенные в места,
«не столь отдаленные». Было и несколько участников
знаменитого процесса «193-х», томившихся годы в казе¬
матах Петропавловской крепости и затем сосланных
в Западную Сибирь.
Я был поражен той сдержанностью, с которою эти
ссыльные говорили о возмутительной иногда несправед¬
ливости и жестоких страданиях, пережитых ими. Муж¬
чины и женщины, сосланные в Якутск за отказ присяг¬
нуть на верность Александру III и выстрадавшие в этой
полярной пустыне все, что только может выстрадать че¬
ловек от голода, холода, болезней и утрат, — как будто
даже не сознавали, что они пережили что-то совсем осо¬
бенное. Случалось иной раз, что человек, у которого же¬
на покончила самоубийством, вспыхнет и судорожно
хрустнет пальцами, говоря о ней; или неутешная мать,
у которой в дороге замерз на руках грудной ребенок, раз¬
рыдается, рассказывая мне свою печальную историю;
но обыкновенно и мужчины, и женщины говорили о не¬
справедливостях и страдапиях с виду совершенно спо¬
койно, как будто это были обычные явления жизни. По¬
мню, как-то Волховской показал мпе большую коллек¬
цию карточек своих друзей-революционеров. Когда чье-
нибудь лицо поражало меня своей красотой или харак¬
терностью, я спрашивал — кто это.
— Это, — говорил он спокойно, — одна сельская учи¬
тельница А.; она умерла три года тому назад от чахотки
в киевской тюрьме. А вот этот господин с большой боро¬
дой Б. — прежде он был мировым судьей в Н., а
в 1879 г. он был повешен в Петербурге. Эта девушка
с худеньким личиком — одна из т. наз. «пропаганди¬
сток»; она помешалась в Доме предварительного заклю¬
чения, не дождавшись суда. А вот эта красивая моло¬
дая женщина с крестом на рукаве — m-md Д.: во время
последней русско-турецкой войны она была сестрой мило¬
сердия в одном из полевых госпиталей; она была приго¬
ворена к 20 годам каторжных работ и теперь находится
в карийских рудниках. А эта барышня — напротив нее,
на той же странице, бывшая студентка — медичка из Пе¬
тербурга. Она перерезала себе горло осколком разбитого
495

стакана после двух лет одиночного заключения в крепо¬
сти...
Волховской показывал мне карточки одну за другой,
в двух-трех словах, сухих и деловитых, набрасывая
страшные трагедии, пережитые оригиналами портретов.
Он не выказывал ни малейшего волнения, точно это так
и следовало, чтобы ваших друзей вешали, ссылали на
каторгу, доводили их одиночным заключением до само¬
убийств и помешательств. Но это спокойствие проистека¬
ло не от нечувствительности и не от недостатка сочув¬
ствия, а просто он привык, давно уже привык к подоб¬
ным трагедиям, как привыкают к виду крови и стонам
больных в полевых лазаретах. Русские революционеры
столько видели горя и беззаконий, что они могут не вол¬
нуясь говорить о вещах, от которых у меня горели щеки
и сердце начинало биться быстрее от негодования и жа¬
лости.
«— Два раза в жизни, — говорил мне один извест¬
ный русский либерал, — я почувствовал, что значит быть
свободным гражданином. Первый раз, когда я вернулся
из Соед. Штатов в 187* г. и заметил на границе, как раз¬
лично держали себя жандармы со мной и с англичана¬
ми, приехавшими вместе со мной. Второй раз теперь, ко¬
гда я увидел, какое впечатление произвел на вас рассказ
г-жи Б. Я видел по выражению вашего лица, что вам это
казалось чем-то ужасным и почти невероятным. Меня
же это так же мало изумляло, как, напр., рассказ о том,
что человека переехали на улице. Наблюдая за сменой
выражений на вашем лице, я невольно на минуту по¬
смотрел на дело с вашей точки зрения и снова прочув¬
ствовал до глубины души всю разницу между свободным
гражданином и русским подданным».
В Томске мы впервые почувствовали, как измотались
наши нервы от этого зрелища человеческого страдания,
которому ничем нельзя помочь. По юго-западной Сибири
и Алтаю мы ехали в стороне от большой дороги, по кото¬
рой «гонят» ссыльных; политические, с которыми мы по¬
знакомились в Семипалатинске, Ульбинске и Устькаме-
ногорске, по-видимому, особых притеснений не терпели,
и жилось им не слишком скверно; только в Томске мы
столкнулись лицом к лицу с трагедиями жизни ссыль¬
ных. Зато с этого времени и до того момента, как мы
снова переехали сибирскую границу на обратном пути
в Петербург, мы все время жили в страшном нервном на¬
пряжении, которое иногда труднее было переносить, чем
496

голод, холод или усталость. Нельзя смотреть безучастно
на такие страдания, какие мы видели в «балаганах» и
больнице при томской пересыльной тюрьме; нельзя слу¬
шать без глубокого волнения такие рассказы, какие мы
слышали в Томске, Красноярске, Иркутске и Забай¬
калье. Помню, однажды вечером одна бледная, хрупкая,
печальная женщина, сосланная в В. Сибирь и там со¬
шедшая «в долину сени смертной», рассказала мне свою
жизнь. Я видел, как ей мучительно было переживать
в рассказе свое трагическое прошлое, полное страданий
и утрат, я охотно избавил бы ее от этой добровольной
муки; но ей так хотелось, чтобы свет узнал через меня,
сколько иной раз вытерпит русский человек, прежде чем
стать террористом, что она заставляла себя говорить, по¬
рою прерывая рассказ сдержанными рыданиями. Более
грустной повести я никогда не слыхал... После таких раз¬
говоров, как этот, — а их было много, — я не мог ни
заснуть, ни усидеть на месте; и не столько от усталости
и лишений, сколько от этого постоянного нервного воз¬
буждения, в Забайкалье силы окончательно изменили
мне, и я совсем расхворался...
Еще до выезда в Вост. Сибирь из Томска мои взгляды
на ссылку и на «нигилистов», — казалось бы, столь
прочно установившиеся, — радикально изменились. Эти
предвзятые взгляды не выдержали столкновения с дей¬
ствительностью. В письме из Томска к директору акцио¬
нерной компании, издававшей «The Century» (от 26 ав¬
густа 1885 г.), я писал о перемене, происшедшей в моих
взглядах, следующее:
«Русская ссылка неизмеримо хуже, чем я предпола¬
гал. М-р.., очевидно, изучал русские тюрьмы и ссылку
чрезвычайно поверхностно. Если он действительно осмат¬
ривал тюрьмы в Тюмени и Томске, я не могу понять,
как мог он не заметить ужаснейшего положения их не¬
счастных обитателей. От меня этого даже не пытались
скрыть. Не далее, как вчера, здешний губернатор откро¬
венно говорил мне, что томская тюрьма в ужасном со¬
стоянии, но что он ничего не может сделать... То, что я
раньше писал и говорил об отношении к политическим
ссыльным, по существу, остается правильным и вер¬
ным — по крайней мере, поскольку речь идет о Запад¬
ной Сибири; но мое предвзятое мнение о самих ссыль¬
ных сильно поколебалось. Русские либералы и револю¬
32 Блестящая плеяда
497

ционеры, с которыми я столкнулся здесь, отнюдь не недо¬
учки-энтузиасты, не безумные фанатики, и психологию
их понять совсем не трудно. Напротив, очень простые,
естественные, нисколько не загадочные, это — люди, не¬
редко чрезвычайно интересные и привлекательные. Сра¬
зу видно, что это — джентльмены, образованные, рас¬
судительные, умеющие владеть собой... Описывая эту
часть Сибири, я должен буду взять назад кое-что из того,
что я говорил раньше. Русская ссылка — хуже, чем я ее
описывал. Не особенно приятно, конечно, сознаваться,
что писал о предмете, не вполне с ним ознакомившись,
но это все же лучше, чем ради последовательности цеп¬
ляться за позицию, когда видишь, что все равно на ней
не удержаться».
По этапу
В Томске и во время переезда нашего из Томска
в Иркутск мы впервые имели возможность изучить жизнь
сибирских ссыльных в пути. Из Томска в Иркутск еже¬
недельно в течение целого года отправлялись партии
ссыльных в 300*—400 человек; каждой из них предстоя¬
ло пройти в течение приблизительно трех месяцев рас¬
стояние в 1040 верст*. На всем протяжении пути в рас¬
стоянии 25—40 верст один от другого поставлены
этапы, и на каждом этапе есть конвойная команда, состо¬
ящая из офицера — начальника конвоя, двух-трех ун¬
тер-офицеров и около 40 человек солдат; а так как рас¬
стояние от одного этапа до другого слишком велико
для того, чтобы его пройти в один день в кандалах, то
на полпути между этапами построены полуэтапы для но¬
чевки. Они обыкновенно меньше настоящих этапов, не¬
сколько иначе построены, и конвойных команд на них
нет. Предполагается, что партия может пройти 500 верст,
или 330 миль *, в месяц, через каждые два дня в третий
имея суточный отдых. Если, напр., партия вышла из
Томска в понедельник утром, она в тот же день вечером
дойдет до полуэтапа, во вторник вечером до настоящего
этапа и в среду уже целый день отдыхает; в четверг ут¬
ром она продолжает путь с новым конвоем, ночует на по-
луэтапе, к вечеру в пятницу приходит на новый этап,
в субботу снова отдыхает, вновь меняя конвой. И так
партия идет целые месяцы, отдыхая через два дня в тре¬
тий и меняя конвой. Каждому арестанту выдается в день

10 коп. на продовольствие, и он покупает себе пищу
у крестьян на дороге. Одежда у арестантов летом состоит
из рубахи и штанов грубой серой холстины; вместо чу¬
лок четырехугольные куски такой же холстины для
обертывания ног; на ногах так наз. коты — мелкие туф¬
ли; на щиколотки надеты кожаные кольца для того, что¬
бы кандалы не натирали ног; на голове шапочка без ко¬
зырька; поверх белья серый длинный халат. Женская
одежда такая же, с той разницей, что штаны замене¬
ны юбкой. Женщинам и детям, следующим в Сибирь
добровольно за родственниками, разрешается носить свою
одежду и иметь с собой столько багажа, сколько может
уместиться в двух мешках. Между уголовными и поли¬
тическими разницы не делают, кроме той, что дворяне
или вообще лица привилегированных сословий получают
в день не 10, а 15 коп. на продовольствие и не идут,
а едут на телегах *.
До 1883 года мужчины и женщины шли вместе, но
после того была сделана попытка отправлять нежена¬
тых арестантов отдельно от семейных партий, в послед¬
ние же включить всех одиноких женщин и детей. Эта
реформа несколько ослабила деморализацию, происте¬
кающую от насильственного смешения полов и возрастов
на переполненных этапах. Но и теперь в этом смысле
дело обстоит очень скверно, так как и в семейных пар¬
тиях много развращенных подростков и взрослых
мужчин.
Дня за три до отъезда нашего из Томска мы с м-ром
Фростом, по приглашению капитана Гудима, начальни¬
ка томской конвойной команды, присутствовали в том¬
ской пересыльной тюрьме при отправлении партии
ссыльных. Было раннее холодное утро, но ясное небо обе¬
щало теплый солнечный день. Когда мы подъехали
к тюрьме, партии еще не было видно, и, думая, что ка¬
питан Гудим занят, мы не послали за ним, а остались
на наших дрожках ждать, что будет. По обе стороны
главного входа тянулись длинные деревянные скамьи, на
1 В былое время политических отправляли в Сибирь каждого
особо на почтовых, под конвоем жандармов, и они достигали ме¬
ста назначения так же быстро, как обыкновенные проезжие.
Но порядок этот был оставлен, как неудобный и дорого стоя¬
щий, и теперь политических отправляют по этапу вместе с уго¬
ловными. В результате это увеличило на много месяцев тягость
переселения и еще больше повысило шансы заболевания и
смерти,
499

которых сидело в ленивых позах с полдюжины солдат
в темно-зеленых мундирах. В ожидании партии они за¬
бавлялись, обменивались грубыми шуточками с тремя-
четырьмя торговками, сидевшими на корточках на зем¬
ле. Время от времени из-за ограды доносился резкий
звон цепей, ворота распахивались и пропускали пару за¬
кованных арестантов, несущих воду в большом деревян¬
ном ведре на коромысле, лежащем на плечах обоих. Вся¬
кого, входящего на тюремный двор, обыскивали с ног
до головы двое часовых у ворот, чтобы предупредить
контрабандную доставку в тюрьму запрещенных вещей,
особенно водки.
Около 8 часов начали подъезжать телеги для слабых
и больных; оборванный унтер-офицер, сидевший на ска¬
мье вместе с солдатами, встал, зевнул и неохотно пошел
на тюремный двор. Солдаты не спеша скатали свои ши¬
нели и взялись за берданки. Звон цепей из-за палисада
доносился все слышнее, — очевидно, партия собиралась.
Рисунки В. Г. Короленко.
500

Затем вышел тюремный кузнец с небольшой походной
кузницей и связкой ножных и ручных кандалов, которые
он небрежно бросил на землю возле себя, солдаты взя¬
ли ружья на плечо и, встав полукругом, образовали кор¬
дон; у ворот стал унтер-офицер со списком отправляе¬
мых арестантов в одной руке и мешком медяков в дру¬
гой, крикнул: «готово!» — и каторжники стали выходить
гуськом, один вслед за другим. Офицер, со списком в ру¬
ке, делал проверку, выкликая каждого по фамилии; куз¬
нец с помощью солдата осматривал кандалы на его но¬
гах, чтобы убедиться в крепости заклепок и в том, что
кольца не соскользнут с ноги; наконец, другой унтер-
офицер выдавал каждому арестанту двугривенный медью
на два дня до следующего этапа. Выйдя из тюремного
двора, каторжники выстроились все в две шеренги для
удобства счета и сняли шапки, чтобы унтер-офицер мог
видеть, что головы их наполовину обриты, как предпи¬
сывает закон. Затем той же процедуре подверглись посе-
Рисунки В. Г. Короленко.
501

ленцы, причем конвойные солдаты постепенно расступа¬
лись и растягивали цепь, по мере того как увеличива¬
лось число арестантов за палисадом.
Наконец, собралась вся партия, числом до 400 чело¬
век. У каждого арестанта был серый холщовый мешок,
в котором помещался весь его убогий скарб; у многих на
кожаных поясах, поддерживавших ножные кандалы, бол¬
тались медные или жестяные котелки; у одного, приго¬
воренного в каторжные работы в рудниках, была на ру¬
ках коричневая собачонка.
Еще раз сосчитали всех, и, пока складывали мешки
на телеги, я воспользовался случаем поговорить с аре¬
стантами. Один из них, к великому моему удивлению, об¬
ратился ко мне на хорошем английском языке.
— Кто вы такой? — спросил я, удивленный.
— Бродяга! — был спокойный и серьезный ответ.
— Как ваше имя?
— Иван Непомнящий, — ответил он; потом огля¬
нулся и, видя, что никого из конвойных офицеров нет
поблизости, прибавил, понизив голос: «Мое настоящее
имя — Джон Андерсон; я родом из Риги».
— Откуда вы знаете по-английски?
— Я сам английского происхождения; кроме того,
я был моряком и бывал в английских портах.
Приближение капитана Гудима положило конец наше¬
му разговору. Бродяг в нашей партии было очень много;
все почти беглые каторжники, из семейства «Непомня¬
щих», вновь пойманные в Зап. Сибири или же сами про¬
шлой зимой отдавшиеся в руки, чтобы не умереть с го¬
лоду.
— Я уверен, — сказал мне капитан Гудим, — что
здесь есть бродяги, которые бегали и возвращались
обратно на рудники, по меньшей мере пять-шесть
раз.
— Ребята! — неожиданно крикнул он. — Сколько
из вас идет на каторгу в шестой раз?
— Много есть таких, — ответило несколько голо¬
сов; затем вышел седобородый арестант в ножных кан¬
далах и сознался, что он четыре раза бегал с каторги
и теперь идет туда в пятый раз. Иными словами — че¬
ловек этот восемь раз прошел 2000 миль, отделяющие
Томск от карийских рудников.
— Я знаю бродяг, — рассказывал мне капитан, —
которые по 16 раз проходили эту дорогу и 16 раз возвра¬
К02

щались обратно через леса и степи. Бог их знает, как
они это выносят.
Если вспомнить, что пройти 32 раза Сибирь — это все
равно, что дважды обойти земной шар по экватору, толь¬
ко тогда оценишь всю несокрушимую энергию этих лю¬
дей и непреодолимость влечения их к родине и свободе.
В 1884 году 1360 таких бродяг были пойманы в Зап.
Сибири и водворены обратно в Забайкальские рудники,
да несколько сот их погибло в лесах от холода и голода.
Русские чиновник Орфанов, много лет служивший
в В. Сибири, рассказывает, что он в одной Кайдалов-
ской тюрьме, на перепутье между Читой и Нерчинском,
нашел 200 «Иванов Непомнящих» 1.
Некоторые из бродяг, с которыми я беседовал, оказа¬
лись людьми образованными и неглупыми; один из них,
очень заинтересовавшийся нашим фотографическим аппа¬
ратом и, по-видимому, превосходно знавший все, что ка¬
сается «сухих пластинок», «затворов», «дальмейеровских
выпуклых стекол» и пр., расспрашивал меня: как обра¬
щаются у нас в Соед. Штатах с арестантами и можно
ли у нас сверхурочными работами заработать хоть немно¬
го денег, чтоб не выйти из тюрьмы без гроша.
Я ответил ему, что почти во всех американских тюрь¬
мах арестант может иметь заработок.
— А у нас так нет. Голым войдешь в рудники, голым
и выйдешь, да еще и секут чуть не каждый день по
приказу всякого нарядчика.2.
— Неправда! — добродушно возразил капитан. —
Теперь в рудниках уже не секут.
— Точно так, — секут, ваше благородие! — почти¬
тельно, но твердо ответил арестант. — Если захвораешь
или заслабнешь, — не кончишь урока, — так и знай,
что получишь двадцать плетей.
Мне очень хотелось еще поговорить с бродягой о жиз¬
ни в рудниках, но в это время капитан спросил меня:
не хочу ли я взглянуть, как нагружают на теле¬
ги больных и немощных, — и беседа наша была прер¬
вана.
Телеги, на которых везут арестантов, физически не¬
способных идти, небольшие, тряские, в одну лошадь,
и сиденье только одно, впереди — для ямщика и конвой¬
1 «Вдали» Орфанова, Спб., 1883, с. 226.
2 Унтер-офицер, который руководит работами каторжных и
задает им «уроки».
503

ного. Они имеют вид разрезанных вдоль пополам бочек,
поставленных выпуклой стороной на две пары низких
колес. Более неудобной и тряской повозки и не выдумать.
В каждую из них кидают на дно охапку свежей травы,
и на траве размещаются четверо арестантов.
— Кто имеет свидетельство от доктора, — выходи»
те! — крикнул капитан; из толпы вышло около 30 «не¬
способных» — стариков, немощных и больных. Унтер-
офицер собрал их вместе, проверил свидетельства и велел
лезть на телеги. Один, хотя на вид и больной, по всей
вероятности, был симулянтом, потому что, когда он усел¬
ся в телегу, вся партия встретила это гиканьем и сви¬
стками
Иной раз «неспособных» оказывается очень много.
В 1884 г. под них выдано было 658 телег; если считать
на каждую телегу по 4 человека, это выходит больше
21/2 тысяч2 немощных и больных. Все это — естествен¬
ные результаты переполнения томской пересыльной
тюрьмы.
Когда все «неспособные» разместились на телегах,
кап. Гудим снял шапку, перекрестился на тюремную
церковь и, повернувшись к арестантам, крикнул: «Ну,
ребята, вперед! счастливый путь!»
— Партия, — напра-аво! Партия, — марш! —
скомандовал один из унтер-офицеров, — и, звеня цепями,
словно бесчисленными связками ключей, серая толпа,
сжатая цепью солдат, двинулась в долгий путь. Впереди
шли пешие арестанты, за ними ехали на телегах больные,
далее три-четыре телеги, нагруженные серыми арестант¬
скими мешками, затем арьергард солдат и позади всех
в тарантасе кап. Гудим, начальник конвоя. Колонна дви¬
нулась со скоростью около двух миль (трех верст) в час,
окутанная облаками пыли, поднятой ногами арестантов
и набивавшейся в рот и глаза. В теплую сухую погоду,
когда нет ветра, партии в пути очень страдают от пыли,
в особенности больные, женщины и дети. Деваться от
нее некуда, и для ссыльного, страдающего какой-нибудь
болезнью дыхательных органов, — настоящая пытка си¬
деть, скрючившись, 6—8 часов в открытой телеге, глотая
1 Некоторые арестанты удивительно искусно симулируют бо¬
лезненные симптомы и порой ухитряются обмануть даже опыт¬
ного тюремного врача. Они не задумываются устраивать себе
искусственные опухоли, растравляя умышленно легкие ранки, и
отравляются табаком и другими вредными травами.
2 Инспекторский отчет за 1884 г., с. 31.
504

пыль, поднимаемую ногами 350 человек, шагающих сом»
кнутым строем впереди. Это облако пыли, висящее в воз¬
духе от партии, видно за версту и даже больше.
Верстах в 8 от Томска партия прошла мимо часовни
с грубо сделанным деревянным распятием. Здесь снова,
как и перед выходом из Томска, две трети арестантов
сияли шапки и набожно перекрестились, шепча молитву.
Русский крестьянин, будь он хоть убийца, хоть разбой¬
ник с большой дороги, ни за что не забудет перекрестить¬
ся и помолиться.
Первый привал партия сделала верстах в 15 от Том¬
ска, у околицы небольшой деревушки. Здесь уже поджи¬
дали ее, сидя на траве у дороги, деревенские девочки
и старухи, с корзинами всякой снеди, бутылками молока
и кружками кваса для продажи арестантам. При виде
их один из бывалых бродяг, шагавших впереди колонны,
радостно крикнул: «Привал! привал!» Знакомый крик
прокатился по всей линии вплоть до последней телеги
с неспособными, и партия заметно ускорила шаг. Переход
в 12—13 верст не может особенно утомить здорового
человека, идущего без всякой поклажи; но для арестанта,
просидевшего в тюрьме без движения несколько месяцев
и обремененного 5-фунтовыми ножными оковами, соеди¬
ненными цепью, которая все время болтается между ног,
оп очень тяжел. Не прошло и минуты после команды:
«Стой!», как уже почти вся партия сидела или лежала
в растяжку на земле. Отдохнув немного, арестанты стали
покупать провизию — черный хлеб, пироги с рыбой,
яйца вкрутую, молоко, квас, и через полчаса они все
завтракали, сидя на земле, группами или в одиночку.
С разрешения кап. Гудима, м-р Фрост снял их в таком
виде, а около двух часов партия двинулась уже снова
в путь.
Послеобеденный переход прошел без всяких инци¬
дентов; старые бродяги все время говорили, возвышая
голос, чтобы заглушить звяканье цепей; новички больше
слушали и задавали вопросы. И неудивительно: бродяга
знает дорогу как свои пять пальцев; он на опыте изучил
нрав и характер каждого конвойного офицера от Томска
до Кары, а опасности жизни в тайге развили в нем на¬
ходчивость и уверенность в себе, делающие его естествен¬
ным вожаком всякой арестантской партии. Настоящий
бродяга всегда хвастает, что «тайга — ему матушка,
а острог — отец», и нередко проводит всю свою жизнь,
переходя от одного родителя к другому. Совсем выбрать¬
505

ся из Сибири ему редко удается, сколько бы раз он ни
доходил до долины Оби. Рано или поздно его ловят, или
он сам «объявляется по начальству», чтобы спастись от
голодной смерти. Как говорил один конвойный офицер
бродяге-рецидивисту, арестованному вновь в Зап. Сибири:
«Царский выгон велик, но уйти из него — не уйдешь;
гуляй себе пока, — коли жив будешь — изловим».
В той партии, которую мы провожали, бродяги рас¬
сказывали, главным образом, о собственных своих по¬
хождениях в тайге и рудниках, по-видимому, нисколько
не стесняясь присутствием конвойных. Расстояние от
Томска до первого полуэтапа 29 верст (около 20 миль),
и уже почти смеркалось, когда утомленная партия за¬
видела частокол, которым было обнесено место ее первой
ночевки.
Сибирский полуэтап представляет собой огороженное
место футов в 100 длины и 50—75 ширины, внутри ко¬
торого находится два-три низеньких одноэтажных дере¬
вянных здания. Одно из них отводится конвойному офи¬
церу, другое солдатам; в третьем, самом большом,
помещаются арестанты. Арестантская казарма, обыкно¬
венно выкрашенная грязно-желтой окраской (обычный
цвет сибирских этапных построек), длинная, низкая;
в ней три-четыре камеры, снабженные каждая печкой
и двумя рядами дощатых нар. По собственным моим
наблюдениям, вполне соответствующим официальному
донесению инспектора пересыльных тюрем, «все этапы на
дороге между Ачинском и Томском, так же, как и полу-
этапы, за весьма немногими исключениями мало того что
недостаточно поместительны, но и очень обветшали
и нуждаются в капитальном ремонте». Главный недоста¬
ток их, общий для всех сибирских тюрем, — теснота
помещений. Они строились лет 30—50 назад, когда пар¬
тии ссыльных не превышали 150 человек, а теперь в них
приходится помещать 350—450. В результате, как сви¬
детельствует г. тюремный инспектор, в хорошую погоду
половина арестантов спит на дворе, а в дурную они
переполняют камеры, спят в коридорах, иной раз и на
чердаке. И содержатся казармы гораздо хуже и неряшли¬
вей, чем это могло бы быть. В них почти всегда грязно;
окна устроены так, что их нельзя открыть, и, несмотря на
невероятное иной раз переполнение, никаких приспособ¬
лений для вентиляции не имеется *.
1 Известный русский писатель С. В. Максимов приводит слу¬
чай, когда на одном таком этапе в 3. Сибцри ночевало 512 чело¬
506

Когда наша партия, после утомительного перехода
в 29 верст, достигла, наконец, полуэтапа Семилужной,
арестанты вновь выстроились рядами у частокола и снова
унтер-офицеры пересчитали их, чтобы убедиться, что ни
один не убежал. Тогда только растворились деревянные
ворота. С диким звяканьем и лязгом цепей 300 человек
разом бросились в эти узкие ворота, толкаясь и давя
друг друга, а затем ворвались в камеру, чтобы успеть
захватить местечко на нарах. Каждый знал, что если он
опоздает, ему придется валяться на грязном полу, в хо¬
лодном коридоре или просто под открытым небом; многие
арестанты, которым все равно было где спать, спешили
захватить хорошее местечко, чтобы уступить его потом
за несколько копеек товарищу, менее расторопному, но
более требовательному.
Арестанты, наконец, успокоились и стали готовиться
к ужину. Конвойные солдаты приносили кипяток, беря
за это приблизительно за полный котелок копейки 2;
арестанты, которые могли позволить себе такую роскошь,
заваривали «кирпичный» чай1; некоторые брали суп из
солдатской кухни; большинство, усевшись на нарах или
па полу, ужинали черным хлебом, пирогами с рыбой,
холодной вареной говядиной, купленной у торговок. Ужин
арестантов нередко оказывался весьма скудным, когда
у торговок было слишком мало провизии, — они ведь не
обязаны выносить съестные припасы для продажи аре¬
стантам; администрация же в это дело не входит, она
только выдает деньги на руки арестантам, предоставляя
служить поставщиками конвойным солдатам или крестья¬
нам. В голодное время на эти деньги совершенно невоз¬
можно купить столько провизии, чтобы наесться досыта;
в одном уезде В. Сибири, постигнутом неурожаем, аре¬
стант на 10 коп. едва мог купить себе IV2 ф. * ржаного
хлеба. Этапные офицеры горько жаловались на равно¬
душие правительства к страданиям арестантов, говоря,
что невозможно же кормить человека одним хлебом и то¬
век («Сибирь и каторга» Максимова, т, 1, с. 81, Спб., 1871); а Ор-
фанов говорит, что на Верхнеудинском этапе (в В. Сибири), рас¬
считанном на 140 человек, он никогда не заставал менее 500, а
то и всех 800 («Вдали» М. И. Орфанова, с. 220, Спб., 1883).
1 «Кирпичный» чай делается из худшего сорта чайных листьев
вместе со стеблями и небольшим количеством камеди для скреп¬
ления; он прессуется твердыми, сухими плитками, дюймов 8 в
длину, и по виду и по консистенции похож на худший сорт же¬
вательного табака.
507

го всего по 17г ф. в день, и в то же время заставлять его
делать в день по 20 верст в ножных кандалах, в холод
и ненастье К
После ужина партии снова учинили на дворе пере¬
кличку, поставили в каждом углу этого квадратного дво¬
ра по часовому и пятого у ворот, зажгли в каждой камере
по дешевой сальной свече, поставили туда и в коридорах
но параше и заперли арестантов на ночь. Больше чем
половине их пришлось спать на грязном полу без поду¬
шек и одеял; воздух в камерах очень скоро портился до
такой степени, что нельзя и описать: представить себе
это может только тот, кто присутствовал когда-либо при
открытии арестантских камер утром. Как люди выжива¬
ют при таких условиях и еще доходят до карийских
рудников — этого я не знаю. Я намеревался было просить
дружественно расположенного ко мне этапного офицера
разрешить мне провести одну ночь в камере, но, когда
утром открыли двери, на меня пахнуло таким нестерпи¬
мым зловонием, что я решил отказаться от этого экспе¬
римента.
Второй день пути мало чем отличался от первого.
После скудного завтрака на скорую руку арестантов снова
вывели на двор для переклички, и затем партия двину¬
лась в путь; в полдень был снова привал, а под вечер,
еще засветло, партия дошла до этапа, где предстояла
дневка и перемена конвоя.
Этап отличается от полуэтапа только размерами и рас¬
положением зданий.
Двор на этапе просторнее, камеры немного больше.
Но постройки также стары и также плохо содержатся,
и места в них не хватает и для половины арестантов.
Генерал Анучин, ген.-губернатор В. Сибири, видевший
этапы на большом сибирском тракту вычищенными и при¬
бранными, описывает их в донесении царю следующим
образом:
1 Это было в Забайкалье, в Верхнеудинском уезде. Как гово¬
рили мне этапные офицеры, черный хлеб самого худшего каче¬
ства стоит 7—8 коп. фунт, арестантам же выдавалось по И коп.
на душу. Так было всю осень 1885 г., а зимой стало еще хуже.
На жалобы и донесения этапных офицеров не обращали никако¬
го внимания, несмотря на изданный главным тюремным управ¬
лением циркуляр, предлагающий сибирским губернаторам во вре¬
мя голодовок увеличивать размеры ежедневной денежной выдачи
ссыльным в пути («Циркуляр Департамента тюрем и ссылки» за
№10, 887, от 15-го декабря, 1880 г.).
508

«Проездом в Иркутск я осмотрел много карательных
учреждений, в том числе городских тюрем, пересыльных
тюрем и этапов, и, к сожалению, должен сказать, что
большая часть их находится в плачевном состоянии.
В особенности плохи этапы. За самыми ничтожными ис¬
ключениями это полуразвалившиеся постройки, в сани¬
тарном отношении никуда не годные, пропитанные ми¬
азмами, холодные зимой и очень мало гарантирующие
от побегов».
Хуже этого и я ничего не могу сказать об этапах. Ес¬
ли они, будучи приведены в возможно лучшее состояние
для ген.-губернаторской ревизии, произвели на него такое
впечатление, то читатель может себе представить, какое
впечатление они произвели на меня, видевшего их в их
будничном виде. Я готов подписаться под ген.-губерна¬
торской характеристикой только с некоторыми оговорка¬
ми. Не все этапы таковы на пути между Иркут¬
ском и Томском. В д. Итацкой, под Мариинском, я видел
один очень опрятный, чистый и содержимый в полном
порядке; несомненно, что найдутся и еще такие же;
но в общем заключение Анучина — совершенно правиль¬
ное.
Плачевное состояние сибирских этапов должно быть
приписано, главным образом, неспособной продажной ад¬
министрации, а также вообще недостаткам, присущим
бюрократической системе управления страной. Как ни
плохи эти этапы, правительство тратит на них массу
денег; но большую часть этих денег делят между собой
чиновники и подрядчики. По словам инспектора пере¬
сыльных тюрем, — а кому же и знать это, как не ему, —
без преувеличения можно сказать, что если бы собрать
вместе все деньги, выданные на постройку и ремонт «этих
полу развалившихся зданий», можно было бы выстроить
на всем пути от Томска до Иркутска ряд этапов из мас¬
сивного серебра. В уже цитированном мною донесении
государю тот же ген. Анучин говорит:
«На ремонт этих этапов затрачено уже много денег
и еще недавно было ассигновано 250 тысяч р. на построй¬
ку новых этапов в Забайкальской области. Сомневаюсь,
однако, может ли при существующих условиях выйти
из этого какой толк. Боюсь, что и новые этапы в Забай¬
калье постигнет участь этапов в Енисейской и Иркут¬
ской губ.».
509

Опасения ген. Анучина вполне оправдались. Как ин¬
спектор тюрем в В. Сибири, так и помощник начальника
Главного тюремного управления в Петербурге призна¬
вались мне, что новые этапы в Забайкалье «весьма не¬
удовлетворительны» .
Партия, которую мы провожали, провела ночь на пер¬
вом этапе в Халдеевой почти при тех же условиях, как
накануне на полуэтапе в Семилужной. Половина аре¬
стантов спала под нарами на полу, в коридорах, дыша
воздухом, отравленным карболовой кислотой и испарения¬
ми непокрытых парашек.
Следующий день, среда, был днем отдыха, и арестанты
весь день бродили по тюремному двору или же изучали
«летопись текущих событий» на стенах этапов. Нары
и стены сибирских этапов покрыты обыкновенно бесчис¬
ленными надписями, оставляемыми одной партией ссыль¬
ных для сведения и в назидание следующим. Тут найдешь
и дружеское слово привета, и указания бродягам, замыш¬
ляющим побег, фамилии умерших, бежавших или вновь
пойманных, всевозможные новости из рудников и пере¬
сыльных тюрем. Поэтому для ссыльных этапные стены
все равно, что ежедневная газета с касающимися ссылки
сообщениями, открытыми письмами, некрологами, ши¬
фрованными сообщениями бродяг и отделом личных из¬
вестий, в высокой степени интересных для всех, «путеше¬
ствующих на казенный счет». Опытный ссыльный, попав
на этап, первым делом обследует стены, ища новостей,
и нередко находит ценные для себя указания или же
поклон от приятеля, прошедшего раньше его. Начальник
Главного тюремного управления Галкин-Врасский постиг
наконец всю важность и значение этих надписей на сте¬
нах и недавно отдал приказ этапным чиновникам тща¬
тельно стирать их. Сомневаюсь, однако, чтобы этим при¬
казом можно было достигнуть желаемых результатов.
Арестант всегда сумеет перехитрить тюремное начальство
и скоро выучится писать свои сообщения на таких ме¬
стах, куда этапному чиновнику не придет в голову за¬
глянуть, но где бывалый арестант сразу найдет все, что
ему нужно.
Вскоре по выходе из Томска, обыкновенно на первом
же этапе, каждая партия ссыльных организуется в ар¬
тель, выбирает артельного старосту и устраивает сбор
в артельную кассу. Тут же продается с аукциона право
содержать походную лавку или майдан, из которой аре¬
станты могут открыто покупать чай, сахар, булки и по¬
510

тихоньку — табак, карты и спиртные напитки; деньги,
вырученные от аукциона, идут туда же — в артельную
кассу. Организация артелей прежде всего направлена
против общего врага — начальства. Отдельный арестант
не имеет никаких ни прав, ни средств к самозащите. Он
всецело отдан на произвол не только высшего начальства
губернских и пересыльных тюрем, но и каждого конвой¬
ного, провожающего его от этапа до этапа. Единственная
возможность оградить себя от этого произвола — это стать
Ручные скрепы.
Б. РУЧИЫЯ УКРШЕН1Я СЪ ПРИНАДЛЕЖНОСТЯМИ.
ф* ММяурсыциира
' М 8*
мa2<biaCM0.*J HOJ
ц-fiu/ нар^ъ HuftaS
--7W- ^
: i»t 1
jfi. iZ ** &иад*&лелняя£
| V*
J69?
sJl\jUA<kS^ -UjObnb ЪлЯ, tc.U* ^ fcuXT» Л ИЦ^
h“ ,tT “i (*-- *4» -H % НАП. fcwiu nh
|_
J(?. 13“
flfo Ва^яиЫ,<*Эимн*ысчп*ЩЗаЛ1ртл
Yv мяА<^раиби. fat#ими,
o^>o

членом артели. Артель, как организованное целое, функ¬
ционирует тайно и достигает своих целей, во-первых,
путем солидарности и объединенности действий всех сво¬
их членов, а во-вторых — обманом, хитростью, подкупом
офицеров и солдат, с которыми ей приходится иметь дело.
Артель вырабатывает планы побегов, изыскивает средства
добывать запрещенные продукты, главным образом, кар¬
ты и табак, нанимает телеги или сани у крестьян по
дороге и разрешает за деньги или даром своим членам
временно пользоваться ими, когда они устанут идти; ар¬
тель подкупает палачей, чтобы те секли не больно, пла¬
тит солдатам за контрабандный пропуск водки в пере¬
сыльные тюрьмы и на этапы; наконец, санкционирует
и скрепляет все соглашения и сделки между ее членами.
Короче говоря, артель — это политическая организация
в мире преступников; для арестанта она то же, что «мир»
для вольного пахаря. В пределах тюрьмы власть артели
над ее членами неограниченна. У нее есть свои собствен¬
ные, неписаные законы, свои собственные понятия о че¬
сти и долге, свой кодекс наказаний. Законы ее признают
лишь два преступления: неповиновение и предательство,
а в ее уголовном кодексе наказание только одно — смерть.
Арестант может солгать, убить, ограбить — все это ниче¬
го, если только этим не задеты интересы его артели. Но
если он откажет ей в повиновении или выдаст ее тайны
тюремным властям, хотя бы под угрозой кнута, — он
пропащий человек. В целой Сибири не найдет себе убе¬
жища арестант, изменивший своей артели. Мне не раз
приходилось в каторжных тюрьмах встречать преступни¬
ков, осужденных на смерть за измену этим беспощадным
законам; они не смели показаться на глаза своим това¬
рищам и с разрешения тюремного начальства жили
в строжайшем одиночном заключении. Над головой каж¬
дого такого заключенного висел дамоклов меч, который
рано или поздно должен был упасть. Летописи русских
тюрем полны примеров выполнения таких смертных при¬
говоров артелей над арестантами, состоявшихся уже мно¬
го лет назад и совсем не в том месте, где убит осужден¬
ный. Еще недавно на каторжном судне на пути в Сахалин
был задушен один такой осужденный, другого зарезали
на одном кавказском этапе.
Тюремному начальству в Сибири, конечно, давно из¬
вестно существование этих тайных организаций преступ¬
ников, но оно ничего не может с ними поделать, и в
настоящее время до известной степени даже признает их,
512

мирясь с неизбежным и стараясь использовать то, что
есть в них хорошего. Например, конвойному офицеру
желательно выслужиться перед начальством, донести
в конце года, что у него ни один арестант не убежал.
Он зовет артельного старосту и говорит ему: собери своих
ребят и скажи им от меня, что, если артель согласится
не допускать побегов, пока я веду партию, я буду сквозь
пальцы смотреть на то, что они идут без кандалов *.
Староста отвечает: «Слушаю-сь!» — и возвращается в ка¬
меру передать предложение артели. Артель принимает
его, и все арестанты разбивают свои кандалы. Понятно,
такая сделка сама по себе — уголовное преступление
со стороны конвойного офицера, но он знает, что артель
его не выдаст; а зато ему нечего теперь опасаться побегов.
Если по заключении такого договора кто-либо из аре¬
стантов попробует убежать в дежурство этого офицера,
он уже за это ответит перед артелью и рано или поздно
дорого поплатится — может быть, даже жизнью, — за то,
что нарушил доверие и обесчестил свою артель.
Покойный полковник Загарин, инспектор пересыльных
тюрем в Сибири, рассказывал мне, что ему самому не¬
редко приходилось делать довольно крупные вклады
в артельный фонд за обещание, что при нем не будет
побегов. Такие обещания, по его словам, всегда добросо¬
вестно выполняются артелью в целом и даже отдельными
лицами нарушаются редко. Если какой-нибудь неопытный
новичок, соблазнившись благоприятным случаем, и сбе¬
жит, несмотря на запрет артели, артельные старшины-
бродяги всегда или сами изловят беглеца, или же пред¬
ставят вместо него другого, пойманного ими беглого, чтобы
спасти таким образом честь артели. Загарин не помнил
ни одного случая, чтобы артель нарушила принятые на
себя обязательства. Не следует, однако, думать, что, по¬
ступая таким образом с начальством, артель руковод¬
ствовалась особенно почтенными соображениями. Держа
свое слово, требуя солидарности, карая смертью за непо¬
виновение или измену, она только оберегает собственное
существование и те «высшие блага», которые представ¬
ляются таковыми большинству ее членов. О сантимен¬
тальном, абстрактном преклонении перед добросовестно¬
стью и верностью слову здесь не может быть и речи.
1 Ножные кандалы настолько свободно лежат на ноге, что ес¬
ли им камнем придать форму эллипса, то их довольно легко
можно снять через пятку. Разумеется, этого нельзя сделать без
ведома конвойных офицеров и солдат.
33 Блестящая плеяда
513

Просто артель знает, что в известное время и при из¬
вестных обстоятельствах честность — лучшая политика,
и требует этой честности от своих членов, карая смертью
непокорных. Если же обстоятельства изменяются в таком
смысле, что наиболее выгодной политикой является не¬
добросовестность, артель практикует и санкционирует
всякого рода обманы, ложь и предательство, порою
и предписывая их под угрозой все той же страшной
кары.
Одна из важнейших функций артели у ссыльных —
это скрепление сделок между ее членами, в особенности
соглашения относительно мены именами. Каждая партия
распадается на две большие категории: а) преступники,
ссылаемые в каторжные работы с заключением в тюрь¬
ме, и б) ссылаемые на поселение без заключения в тюрь¬
ме. Каждому представителю первой категории желательно,
конечно, избавиться от каторжных работ, и ему обыкно¬
венно удается склонить какого-нибудь голодного и неза¬
пасливого поселенца, пропившего или проигравшего свое
теплое платье и паек за несколько недель вперед, усту¬
пить ему свое имя за 5—10 р. денег, шубу и бутылку
водки. Конвойным офицерам, меняющимся каждые два
дня в третий, нет никакой возможности запомнить в ли¬
цо всех арестантов из партии в 300—400 человек. А опыт¬
ный бродяга или бывалый каторжник всегда сумеет убе¬
дить новичка-поселенца, что в рудниках он долго не
останется: «Ты только дай мне прийти на место и сбе¬
жать оттуда. Тогда сейчас и откроешься начальнику, кто
ты таков и что тебя заслали сюда по ошибке. Начальство
наведет справки, увидит, что ты — не я, и пошлет тебя
обратно на поселение, и будем мы оба не внакладе».
Конвойное начальство обыкновенно смотрит сквозь
пальцы на такие сделки или просто не знает о них; ар¬
тель же их санкционирует и требует точного выполнения
договора.
Такая смена имен практикуется в Сибири с незапа¬
мятных времен, и все попытки вывести из обычая эти
сделки, явно несправедливые, наносящие ущерб интере¬
сам государства и в высшей степени опасные для местно¬
го сибирского населения, до сих пор были тщетны.
Десять лет тому назад полковник Загарин писал ген.-
губернатору Анучину, рекомендуя обривать ссыльнока¬
торжным правую половину головы вместо левой в отли¬
чие от поселенцев. Тогда смена стала бы невозможной,
так как всякий этапный офицер и конвойный солдат
514

сразу видели бы — кто перед ним: каторжник или ссыль¬
нопоселенец.
— Что же вам ответил ген.-губернатор? — спросил
я Загарина.
— Да ничего. Просто внимания не обратил. Он и сам
пишет в своем докладе государю, что, мол, очень плох
этот обычай меняться именами; а небойсь моего совета
не испробовал.
— Что за нелепость?! — воскликнул я. — Ведь это
же так просто! И ничего не стоит! А средство ради¬
кальное. Почему же Анучин не испробовал его?
— Не знаю. Вероятно, только потому, что оно не
пришло в голову ему самому. Наше начальство не любит
советов, в особенности от подчиненных*.
Какие результаты дал введенный потом способ уста¬
новления личности арестантов по фотографическим кар¬
точкам, прилагаемым к статейным спискам, — мпе не¬
известно.
Ссылка по этапу в Сибирь обставляется таким обра¬
зом такой массой страданий и унижений, которым не
найдется ничего подобного во всем цивилизованном мире
вне пределов Рос. Империи. Это мое глубокое убеждение,
вынесенное как из личных наблюдений, так и из бесед
с интеллигентными чиновниками тюремного ведомства,
хорошо осведомленными обо всех недостатках русской
системы ссылки. Часть этих страданий вызывается не¬
брежностью, равнодушием, продажностью властей, но наи¬
более значительная часть их есть неизбежный результат
дурной и жестокой системы и может быть устранена
только с отменой самой системы и заменою ее пожизнен¬
ным или срочным заключением в пределах Европейской
России. Не нужно много думать, чтобы прийти к убеж¬
дению, что 6—8 тысяч мужчин, женщин и детей не могут
пройти, даже при самых благоприятных условиях,
1 Те же слова — «наше высшее начальство не любит сове¬
тов» — я слышал и от многих других представителей ссыльной
администрации, в том числе от начальника одной из самых боль¬
ших каторжных тюрем и от двух заведующих карийскими руд¬
никами. В мою записную книжку записано много таких советов
об устранении тех или других неудобств или о введении тех или
других улучшений. Большая часть их показалась мне практич¬
ными и благоразумными; некоторые из них заслуживали безус¬
ловно самого серьезного внимания. Насколько мне известно, ни
один не был принят. Были даже случаи, когда высшее началь¬
ство ясно давало понять не в меру усердному подчиненному, что,
если бы ему, начальству, понадобились советы или справка, оно
нашло бы, куда обратиться за ними,
33*
515

2000 верст по такой стране, как В. Сибирь, не терпя
жестоких лишений. Одной физической усталости доста¬
точно для того, чтобы сломить здоровье и силы самых
отважных. А если к этой неизбежной усталости приба¬
вить еще недостаток теплой одежды, скверную пищу,
отравленный воздух этапов и почти полное отсутствие
медицинской помощи и ухода, надо удивляться не тому,
что так много погибает в пути, а тому, что столько их
выживает.
Партии, выходящие из Томска в июле и августе,
сплошь и рядом застигают в пути морозы и холодные
осенние дожди еще задолго до прихода в Иркутск. Между
тем арестантам на дорогу не выдают теплого платья,
и у большинства из них нет иной защиты от дождя,
изморози и холодного ветра, кроме грубой холщовой ру¬
бахи, таких же штанов и серого суконного халата. Пред¬
ставьте себе такую партию во время северо-восточного
ветра и холода на той самой дороге, по которой мы ехали
от Ачинска до Красноярска. Все промокли до костей;
женщины с грудными младенцами, малые ребята, боль¬
ные лежат, трясясь от холода на пропитавшейся водою
соломе в небольших тряских телегах, ничем не укрытые
от непогоды. Грязь местами по колено, и телеги движут¬
ся со скоростью двух верст в час. От тел арестантов идет
пар, ходьба в тяжелых ножных кандалах согревает их;
но обуви у большинства уже нет, они ступают босыми
ногами в холодную глубокую грязь. Правительство, дол¬
жно быть из экономии, летом и осенью выдает арестан¬
там вместо сапог низкие туфли-коты, которые заказывают¬
ся подрядчику оптом из самого дешевого материала. Даже
по расчету правительства пара котов носится не долее
6 недель *, а на деле они иногда не выдерживают и одной.
Один тюремный чиновник говорил мне, что сплошь
и рядом арестанты уже на второй этап приходят босыми,
так как обувь их разваливается в два дня. Притом же
коты не пригнаны к ноге, прикрепить их нечем за от¬
сутствием завязок; они так мелки, что поминутно напол¬
няются грязью и водой, вязнут или спадают; а такая
дорога, как между Ачинском и Красноярском, трудна,
и большинство арестантов или снимают коты и несут их
на шее, или же совсем бросают их и идут босые по
грязи, температура которой немногим выше точки замер¬
зания.
1 Циркуляр Главного тюремного управления за N° 180.
516

Когда партия, усталая, измокшая, голодная, прибли¬
жается к какой-нибудь деревне, артельный староста про¬
сит у конвойного офицера разрешения затянуть «Мило¬
сердную». Разрешение обыкновенно дается. Отделяется
несколько арестантов для того, чтобы принимать подая¬
ние, все снимают шапки и идут по деревне медленно,
волоча ноги, словно совершенно выбившись из сил, и тя¬
нут свой заунывный призыв к милосердию.
Я никогда не забуду, как взволновала меня эта песня.
В один холодный, сырой осенний день мы сидели на
грязной почтовой станции на большом сибирском тракту
в ожидании лошадей. Неожиданно мое внимание привлек
какой-то странный, густой дрожащий звук — видимо,
звук человеческого голоса, но совершенно непохожий ни
на что, слышанное нами раньше. Это было не светское
или церковное пение, не заунывный плач по мертвым, но
какая-то странная смесь того, и другого, и третьего.
В нем слышались смешанные стоны, рыдания, мольбы
человеческих существ, подвергаемых пытке, но не на¬
столько мучительной, чтобы исторгнуть у них крик
острой боли. Звук доносился все явственнее. Мы вышли
на улицу; к нам приближалась партия закованных в кан¬
далы арестантов, без шапок, окруженная цепью солдат;
их было около сотни; они шли медленно, шаг за шагом
и пели. Они нисколько не старались слить свои голоса
в одну гармонию или хотя бы одновременно произносить
слова; не делали пауз по окончании строф; я не мог
даже выделить сколько-нибудь определенного ритма. Пев¬
цы поминутно вступали один за другим, с легкими мо¬
дуляциями повторяя один и тот же медленный, тоскли¬
вый напев. Казалось, эта сотня мужских голосов пела не
то какую-то фугу, не то панихиду, нисколько не приме¬
няясь в такте и мелодии один к другому, но все, в одном
и том же порядке вокализации, поочередно подхватывая
одну и ту же тоскливую, заунывную тему. Слова были
такие:
Милосердные наши батюшки,
Не забудьте нас, невольников,
Заключенных, — Христа-ради! —
Пропитайте-ка, наши батюшки,
Пропитайте нас, бедных заключенных!
Сожалейтеся, наши батюшки,
Сожалейтеся, наши матушки,
Заключенных, Христа-ради!
Мы сидим во неволюшке —
Во неволюшке: в тюрьмах каменных,
517

За решетками за железными,
За дверями за дубовыми,
За замками за висячими.
Распростились мы с отцом, с матерью,
Со всем родом своим — племенем.
Попробуйте представить себе эти слова наполовину
спетые, наполовину произносимые нараспев прерывистым
Документ о заключении в крепость Софьи Гинзбург.
МИНИСТЕРСТВО Д
ВНУТРВННЮП5 ДЙЛ®. MatQafoUoto.
йшаартамЕвдъ
П0ЛИЦ1И )
'' 1 Млпоясс^хнмс
По „ S-. ДЪядартиздсту.
// лГТ' £ЬЬб<Я/
Ь
$оиш£<1 *4~£tuAte*ic>*b-
JkМуММ &Wb

темпом на низких нотах сотней голосов зараз под акком¬
панемент лягза и звона цепей, — и вы получите слабое
представление об этой «Милосердной». Груб, безыскус¬
ствен и негармоничен этот призыв к милосердию, но я в
жизнь свою не слыхал песни, полной такой гнетущей то¬
ски. Словно все горе, вся скорбь и отчаяние, накопленные
поколениями людей на этапах, в пересыльных тюрьмах,
на каторге вылились невнятной жалобой в этой арестант¬
ской песне.
Партия медленно шла по грязной улице между двух
рядов серых бревенчатых хижин. В дверях появлялись
дети и женщины с полными руками хлеба, мяса, яиц
и другой еды, которую они складывали в шапки и мешки
арестантов, собирающих подаяния. Звон цепей и зауныв¬
ное пение доносились все слабее, по мере того как партия
удалялась, и, когда, наконец, звуки окончательно замер¬
ли вдали, я вернулся на станцию, страшно угнетенный,
словно сразу все вокруг стало холоднее, темнее, уны¬
лее, а заботы и скорбь жизни — ощутительнее и тяже¬
лее.
На первом же привале арестанты делят собранные
подаяния между собою и, подкрепившись, продолжают
свой путь. Поздно вечером, еще больше промокшие и ус¬
талые, они приходят на этап, где после ужина и пере¬
клички их запирают в душных, непроветренных камерах
на ночь. Большинство из них на холоде и под дождем
прозябли до озноба или, как они выражаются, «до цы¬
ганского пота», но перемениться им нечем: ни сухого
белья, ни одеял, ничего, кроме голых нар и пола, да тела
соседа, чтобы согреться! У иного и есть чистая перемена
в мешке, но ведь и мешок промок насквозь. Если бы
правительство хоть сколько-нибудь заботилось об удоб¬
ствах и здоровье арестантов в пути, оно бы снабдило
конвойных офицеров хоть брезентом или клеенкой для
того, чтобы покрывать телеги с вещами во время дождя.
Расходов казне это прибавило бы немного — меньше, чем
идет на похороны бедняков, умирающих от крупа, плев¬
рита и воспаления легких, — а для больных и слабых,
вымокших до нитки в пути и принужденных спать в том
же мокром белье, это вопрос жизни и смерти. Вы спро¬
сите, почему же не приобретается клеенка или брезенты?
Я могу ответить только одно: те, кому это не безраз¬
лично, не имеют возможности сделать этого, а те, кто
имеет возможность, — им все равно. Я всю Сибирь про¬
ехал все с теми же вопросами на устах: «Почему это
519

так? Почему этого нет?» Но иного ответа мне слышать
не доводилось.
— Я сколько раз докладывал, — говорил мне высший
чин тюремной администрации, — что арестантов нужно
перевозить только летом и на подводах, а не заставлять
их идти круглый год пешком. Я с цифрами и со сметами
в руках доказывал, что перевозка ссыльных на подводах
от Ачинска до Иркутска и только летом будет не только
милосерднее и гуманнее теперешней системы, но и обой¬
дется на четырнадцать рублей с человека дешевле нынеш¬
него, вследствие сбережения времени, пищи и зимнего
платья.
— И что же — ничего?
Он только красноречиво пожал плечами.
— Я много раз протестовал, — рассказывал мне дру¬
гой, — против приемки арестантской одежды скверного
качества от недобросовестных поставщиков, но ничего не
добился. Обувь поставляют такую, что она разваливается
в два дня, и арестанты ходят босыми. А что же я могу
сделать? Только доложить по начальству. Я и докла¬
дываю...
Во время пребывания моего в Иркутске я столкнулся
однажды в приемной у губернатора Петрова с знакомым
уже читателю инспектором пересыльных тюрем, полков¬
ником Загариным. Последний принес показать губерна¬
тору пару арестантских котов из партии, принятой гу¬
бернскою администрацией, и рядом образец, данный
подрядчику при заказе. Изготовленные коты совершенно
не соответствовали образцу и никуда не годились. При
большом заказе такую обувь можно изготовлять по 20—
30 к. за пару. Загарин отказывался принять эту обувь
и требовал отдачи подрядчика под суд. Недобросовест¬
ность была так очевидна, что я не сомневался в успехе.
Однако, по возвращении моем из Забайкалья, через пять
месяцев после этого, оказалось, что вышеупомянутая
обувь была принята и выдана арестантам. Почему? —
Загарин мне не объяснил, да я уже и не спрашивал...
Примеров такого безучастного отношения или просто
грабительства властей можно было бы привести множе¬
ство, но к чему? Результаты их налицо в отчетах тюрем¬
ных больниц и в необычайно высоком проценте смерт¬
ности ссыльных во время пути. Сотни мужчин и женщин
заболевают в пути между Ачинском и Иркутском, и, по¬
трясшись неделю-другую под дождем, оставляются вы¬
здороветь или умереть где-нибудь в этапном лазарете
520

между Ачинском и Иркутском. Несомненно, варварство
везти больного тифом или пневмонией во всякую погоду
на тряской телеге, но при существующих условиях кон¬
войному офицеру ничего другого не остается. Он обязан
вести партию дальше — не может же он бросить больно¬
го без всякого ухода на пустом этапе. Волей-неволей
приходится тащить его за собой, пока партия не добе¬
рется до одного из этапных лазаретов, на этом тракту
очень редких.
Много раз на этом самом пути, когда я уже не чув¬
ствовал собственного пульса от слабости, усталости и не¬
прерывных толчков в экипаже и когда мне казалось, что
я не в силах дольше терпеть, я стыдил себя, вспоминая
о сотнях мужчин и женщин, которых везли тяжко боль¬
ными по этой самой грязной дороге в открытых телегах,
которые также стукались головами и дрожали от лихо¬
радки и валялись на промокшей соломе, утешая себя
только слабой надеждой, что их наконец довезут до за¬
разного лазарета. И мне становилось стыдно, что я еще
смею жаловаться.
Больной, доживший до сдачи его в этапный лазарет,
может надеяться умереть под кровом и спокойно; но,
если верить отчетам тюремного ведомства, на выздоров¬
ление ему трудно рассчитывать. Галкин-Врасский, в офи¬
циальном донесении министру внутренних дел, в следую¬
щих выражениях описывает состояние лазаретов между
Ачинском и Иркутском:
«До 1885 г. лазареты для ссыльных, заболевших во
время следования их по большому сибирскому тракту,
вовсе не были построены, и на них не было не только
врачей, но даже фельдшеров. Согласно § 5, отд. 363,
«Зак. о ссыльн.», обязанность гражданских и военных
врачей в местах расположения этапов — осматривать
больных и подавать им необходимую помощь. Но статские
врачи не живут на этапах, военные же имеются только
в этапных деревнях — Шерагульской, Бирюзинской
и Тирецкой, где помещаются военные лазареты, каждый
на шесть коек для больных солдат из конвойных команд.
На этих трех этапах и лечат всех арестантов, заболеваю¬
щих на пути между Ачинском и Иркутском, но не в во¬
енных лазаретах, а в обыкновенных, этапных камерах,
не только не отделяя женщин от мужчин, и детей от
взрослых, но и заразных от незаразных, причем никаких
521

приспособлений, необходимых для больницы, там не име¬
ется. В осмотренных мною камерах для больных ссыль¬
ных не оказалось ни сиделок, ни кроватей, ни больнич¬
ного платья и белья, ни даже тарелок и чашек».
При таких условиях, конечно, трудно рассчитывать на
выздоровление. Многие из заболевших поправляются,
однако, но процент смертности ссыльных на пути Том¬
ска — Иркутска все же чрезвычайно велик: на круглый
год надо считать 12—15 процентов!1
Неудивительно, что ссыльные пытаются иной раз из¬
бавиться от этой мученической жизни при помощи побе¬
гов в пути. Опытные бродяги или рецидивисты предпочи¬
тают «смену», но всегда найдется два-три отчаянных
смельчака, которые пытаются прорываться «на ура»
сквозь цепь солдат. Солдаты, конечно, стреляют в них,
и один-два всегда остаются на месте. У солдат даже есть
поговорка: «пуля сыщет беглеца».
В густом лесу бежать легче, и беглец иной раз
шмыгнет в кусты так быстро, что солдат и промахнется.
Очутившись в безопасности, арестант, конечно, первым
делом спешит разбить кандалы и присоединиться к одно¬
му из отрядов большой армии бродяг, идущих через леса
и долы на запад, к Уралу.
В общих чертах описанная здесь жизнь ссыльных
в пути длится, все такая же унылая и однообразная, мно¬
го месяцев кряду. В солнце и в бурю, в пыли и грязи
арестанты медленно, но упорно идут все дальше и даль¬
ше к востоку, переправляясь на паромах через большие
сибирские реки, под проливным дождем карабкаясь на
лесистые склоны гор, вязнут по колено в топких равни¬
нах, по ночам отравляются зловонным воздухом этапов,
но день за днем подходят все ближе и ближе к страшным
рудникам Забайкалья.
1 В 1883 году за 21 день пути между Томском и Ачинском
умерло 70 арестантов. Если разложить такой процент смертности
на круглый год, выйдет, что из всех 7865 ссыльных, совершив¬
ших это путешествие, должно было бы умереть 1217. (См. отче¬
ты инспектора пересыльных тюрем Зап, Сибири за 1884 г., с, 22—

АЪЛО
AOFOm ЖИЗНИ

Суд над первомартовцами.

РЕЧЬ С. И. БАРДИНОЙ НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «50-ти»)
Бардина С. И. (1853—1883 гг.) — народница 70-х гг., изве¬
стный революционный деятель. С ее именем связано возникнове¬
ние и деятельность двух кружков. Родилась Бардина в дворян¬
ской семье в г. Моршанске Тамбовской губ. В раннем возрасте
была отдана в тамбовский институт благородных девиц и окон¬
чила его с высшей наградой за успехи. Блестящие успехи в уче¬
бе открывали ей возможность для продолжения образования.
С этой целью она переезжает в 1871 г. в Москву. Здесь она зна¬
комится с литературой освободительного и революционного на¬
правления. С сестрами Любатович она обсуждает современные
социалистические идеи и твердо решает уехать в Швейцарию для
совершенствования образования и профессиональных навыков.
О периоде формирования взглядов Бардиной С. Кравчинский го¬
ворит: «Помню, она однажды сказала мне, что в молодости лю¬
бимой ее книгой были известные «Исторические письма» П. Мир-
това, основой которых служит теория классового долга интелли¬
генции перед народом. Учение это глубоко запало ей в душу по¬
тому именно, что как нельзя более соответствовало всему скла¬
ду ее натуры. Она всегда была человеком мысли и долга, а не
аффекта, как большинство ее подруг» 1. Признание «теории дол¬
га» само по себе определяло теоретические устремления и прак¬
тическую деятельность юной Бардиной.
С. Бардина поступает в Цюрихе сначала в Политехникум, а
потом в университет на медицинский факультет. В Швейцарии
вокруг Бардиной складывается и крепнет кружок девушек, со¬
стоявший из двух сестер Любатович, двух сестер Фигнер, трех
Субботиных, а также Топорковой, Хоржевской, Каменской, Алек¬
сандровой и др.
Этот кружок делал поразительные успехи в теоретическом
развитии. Общая начитанность всех его членов сочеталась с об¬
стоятельным знакомством с революционной литературой Запада,
не говоря уже о русской. В кружке увлечепно изучали таких ав¬
торов, как Герцен, Лассаль, Бакунин, Маркс.
Все девушки этого кружка готовили себя к тяжелой и опасной
работе в среде своего народа. Как долго продолжалась бы такого
рода работа, сказать трудно, но произошло неожиданное. В июле
1 Степняк-Кравчинский С. Соч., т. 1. М., 1958, с. 560.
525

1873 г. последовало правительственное распоряжение, в котором
содержалось обвинение учащихся девушек в недостойном пове¬
дении и решительное требование немедленно оставить Цюрих и
вернуться в Россию, в противном случае все они будут лишены
права поступать на учебу и работу в своей стране. Это распоря¬
жение вызвало всеобщий протест и гнев, но игнорировать его
было невозможно. Было решено ехать, и немедленно, с тем, что¬
бы сразу же приступить к революционной деятельности. Перед
отъездом группа Бардиной установила связи с кавказской груп¬
пой (И. Джабадари, А. Цицианов, А. Гамклеридзе, М. Чикоидзе
и др.). Кавказцы придерживались приблизительно тех же взгля¬
дов. Разными путями, но члены той и другой групп выбрали ме
стом деятельности Москву. Внутри Москвы начинает широкую
агитацию и группа рабочих (бр. Алексеевы, Н. Васильев, И. Бар-
шев, Ф. Егоров и др.).
Все эти три группы были объединены, и возникла, таким об¬
разом, осенью 1874 г. «Всероссийская социально-революционная
организация» («Москвичи»). Работу и роль Бардиной в этой ор¬
ганизации трудно переоценить. Успешнее других она действова¬
ла среди рабочих на фабрике Лазаревых, умело проникая в мас¬
су рабочих и влияя на нее, работая вместе с ними.
Тот же Кравчинский говорил о ее влияпии: «Своей разумно¬
стью, степенностью и тактом она вскоре завоевала себе все сим¬
патии, и между нею и ее товарищами по работе установились
самые лучшие отношения. Несмотря на крайнюю распущенность
фабричных нравов... Бардиной удалось внушить к себе такое
уважение, что... ни один рабочий ни разу не позволил себе в ее
присутствии сколько-нибудь неприличной шутки. Рабочие даже
как будто гордились ею... При таком всеобщем уважении к ее
личности и внимании к ее словам пропагандистская деятельность
Бардиной не могла не быть успешной. На общее настроение сво¬
их товарищей, так сказать на общественное мнение фабрики, ей
удалось оказать решительное влияние» 1.
Но эта столь перспективная деятельность обрывается арестом
4 апреля 1875 г. по доносу одного из предателей.
Два года продолжается следствие. Это трагические страницы
в жизни Бардиной. В. Фигнер эти годы характеризует так:
<В ожидании суда прошло два года, большею частью в тяжелых
условиях заключения при московских частях. Каковы были эти
условия, показывает то, что М. Субботина получила туберкулез и
после суда вскоре умерла; Георгиевский делал попытку разбить
себе голову об стену; А. Топоркова делала попытку отравиться
спичками, а Каминская безнадежно заболела психически»2.
Судебное разбирательство, обвиняемой в котором была Бар¬
дина, получило название процесса «50-ти». Оно длилось с 21 фев¬
раля 1877 г. по 14 марта 1877 г. Интерес общества, да и револю¬
ционеров, к предстоящему суду был особым. Впервые обвинялись
виновники «хождения в народ». Кроме того, перед судом пред¬
стали в своем подавляющем большинстве выходцы из богатых
семей. Изучая состав процесса по имущественному состоянию,
В. Фигнер пришла к такому выводу: «Из женщин три Субботи¬
ны были очень богатыми помещицами Курской и Орловской губ.,
Батюшкова — дочь д. ст. сов., владелица капитала в 40 тыс. руб.;
1 Степняк-Кравчинский С. Соч., т. 1. М., 1958, с. 564.
2 Фигнер В. Поли. собр. соч., т. V, с. 180*
526

две Любатович были дочерьми московского фабриканта; Алек¬
сандрова — дочь московского купца; Хоржевская — дочь одес¬
ского домовладельца; Бардина, Л. Фигнер и Туманова — дочери
землевладельцев. Из мужчин — кн. Цицианов обладал на Кав¬
казе обширными землями» Показательны и интересны приве¬
денные данные для научного анализа идеологии народничества.
Кроме того, впервые в процессе среди обвиняемых было так
много женщин, хорошо знакомых с теорией и практикой револю¬
ционной борьбы. Нравственная же окраска процесса была в осо¬
бенности высока среди общественного мнения России.
Приближались экстремальные дни процесса, когда в послед¬
нем слове человек должен был сказать все, ради чего жил и бо¬
ролся. Речь Софьи Бардиной соответствует этому кульминацион¬
ному моменту и выражает ум, силу и революционную убежден¬
ность ее автора. В речи дано глубокое понимание роли народа в
общественной жизни страны, его бесправие и забитость в дан¬
ное время, необходимость борьбы за изменение этих порядков.
Выяснена необходимость и неотвратимость революционного взры¬
ва. Высказаны мысли об отношении революционеров к государ¬
ству, собственности, к семье и объяснены причины увлечения
молодежи доктриной анархизма как доктриной революционной.
С большим гневом звучат слова о рабском поведении русского об¬
щества, которое позволяло и позволяет подавлять достоинство
гражданина России.
Исключительно сильно звучит фраза заключительной части
речи: «Но как бы то ни было и какова бы ни была моя участь,
я, господа судьи, не прошу у вас милосердия и не желаю его...
Преследуйте нас — за вами пока материальная сила, господа, но
за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила
идеи, а идеи — увы — на штыки не улавливаются!» 2
Речь С. Бардиной — большой памятник умственной силы и
революционной отваги русской девушки. Этот памятник история
не забудет.
Последующая жизнь С. И. Бардиной сложилась трагично. Бы¬
ла приговорена к каторжным работам, сослана в Ишим. В 1880 г.
ей удалось бежать при помощи Ю. Богдановича. Но найти себя
в новых условиях она, с сильно подорванным здоровьем, пе су¬
мела. Ей, однако, удалось скрыться в Женеву, и там в состоя¬
нии депрессии она застрелилась в апреле 1883 года.
* * *
Не отрицая факта пропаганды на фабрике Лазарева,
я никак не могу согласиться с обвинением, причисляю¬
щим меня к организации: я не могла к ней принадлежать
уже по одной той причине, что тогда (в апреле) этой
организации, как видно, еще не существовало. Само об¬
винение колеблется назвать апрельскую группу подсуди¬
мых организованным тайным обществом и говорит толь¬
1 Фигнер В. Поли. собр. соч., т. V, с. 180.
2 Государственные преступники в России в XIX в., б/даты,
т. И, с. 330-331.
527

ко, что это было какое-то ядро, какой-то зародыш, из
остатков коего впоследствии выросла организация. Я не
знаю, под какую вообще статью подводятся зародыши
будущих организаций, не знаю, составляли ли другие
подсудимые такой зародыш или же организованное обще¬
ство; знаю только хорошо, что я лично действовала со¬
вершенно самостоятельно, не сообразуясь с какой-либо
программой, выработанной каким-либо тайным обществом.
Обвинение опирается на факт моего знакомства с не¬
которыми подсудимыми, принадлежавшими впоследствии
к этой организации, но здесь уже было прекрасно доказа¬
но многими, что факт знакомства не может служить
признаком принадлежности к тайному обществу, так что
мне ничего больше не остается говорить об этом. Обви¬
нение напирает на совместное будто бы проживательство
всех подсудимых апрельской группы, но из судебного
следствия выяснилось, что все они имели свои собствен¬
ные квартиры или проживали в то время на фабриках,
а следовательно, не могли одновременно проживать у ме¬
ня. В Сыромятниках вместе с другими я также не могла
проживать по той простой причине, что в то самое время
жила на фабрике Лазарева, и сама свидетельница Дарья
Скворцова показала, если Особое присутствие потрудится
припомнить, что к ней раньше всех явились две женщины,
Аннушка и Маша, которые в то время жили на машинах,
то есть на фабриках. Между тем с московских фабрик
отпускают рабочих только по праздникам до 10 ч. вечера,
следовательно, я в крайнем случае могла приходить в Сы¬
ромятники по праздничным дням, но не жить там. Об¬
винение считает мою квартиру в доме Корсак одним из
революционных притонов, но я напомню Особому при¬
сутствию, что в такого рода местах обыкновенно встре¬
чается целый склад книг, шифрованная и нешифрованная
переписка, адреса, химические реактивы и т. п.; у меня
же не найдено ни одной революционной книги, не взято
ни до, ни после ареста шифрованной переписки и даже
абсолютно никакой переписки, ни одного документа, из
которого можно бы было заключить о моей принадлеж¬
ности к какому-либо тайному обществу.
Обвинение весьма смело утверждает, что в письме от
26 июля, найденном в Иваново-Вознесенске, упоминается
моя фамилия, но обвинение, вероятно, забыло: там моей
фамилии не находится, а упоминается какая-то кличка,
которую обвинение, неизвестно почему, приписывает мне.
Я еще во время судебного следствия имела удовольствие
528

просить обвинительную власть указать мне те основания,
опираясь на которые она приписывает мне эту кличку,
но обвинительная власть не сочла нужным этого сделать,
и я остаюсь в прежнем недоумении относительно этого
обстоятельства. В том письме говорится, что «тетка сидит
в Городской» и что «ей кто-то послал письмо, а она его
изорвала», но ведь в Городской сидела тогда не одна я,
это раз; во-вторых, автор письма мог ошибиться: ему
могли сказать, что искомая им личность сидит в Город¬
ской, тогда как ее могло там и не быть. Такого рода
ошибки могли легко случиться. Наконец, предположим
даже, что эта кличка принадлежит мне, что меня искали,
обо мне справлялись, но ведь в программе лиц, которым
принадлежит это письмо, не сказано, что следует заво¬
дить сношения только с арестованными членами своей
организации, а вообще с заключенными, — это
три; кличка же сама по себе ничего не доказывает, ибо
опять в той же самой программе не говорится, чтобы
следовало исключительно давать клички членам
своей организации: они могли даваться и прочим знако¬
мым. Что это так и было, доказывает следующий факт:
в том же, кажется, письме от 26 июля говорится: «Одес¬
ская община предлагает принять Санчо в нашу органи¬
зацию», следовательно, личность, известная под названи¬
ем Санчо, носила эту, как говорит обвинение, кличку
рднее, чем она стала членом организации, следовательно,
как простой знакомый. Я думаю, что доказательнее этого
Софья Бардина.
34 Блестящая плеяда
529

факта трудно что-нибудь представить в данном случае.
Подобные клички давались даже властям, так, напр.,
в одном письме было сказано, что четвероногие де¬
лали допрос о том-то. Таким образом, строя обвинения на
кличках, приходится и лиц, производивших дознание,
причислить к преступной организации...
Я отказываюсь от чести принадлежать к этой орга¬
низации не из страха наказания, ибо против меня суще¬
ствуют более веские обвинения, которых я и сама не
отрицаю, но я защищаюсь теперь потому только, что это
мне кажется пристрастным, если не нелогичным, пристра¬
стным и несправедливым даже с юридической точки зре¬
ния. Я с своей точки зрения ни в чем не считаю себя
виновной и подлежащей наказанию, ибо никакого вреда
обществу или народу принести не желала и не принесла,
надеюсь; конечно, меня так же, как и других подсуди¬
мых, обвиняют в стремлении разрушить священные ос¬
новы собственности, семьи, религии, государства, в воз¬
буждении к бунту и стремлении водворить анархию
в обществе. Все это было бы весьма ужасно, если бы было
справедливо. Но дело в том, что все эти обвинения осно¬
ваны на одном только недоразумении, которое я постара¬
юсь теперь объяснить, если суд меня выслушает.
Собственности я никогда не отрицала. Напротив,
я осмеливаюсь даже думать, что я защищаю собствен¬
ность, ибо я признаю, что каждый человек имеет право
на собственность, обеспеченную его личным производи¬
тельным трудом, и что каждый человек должен быть
полным хозяином своего труда и его продукта. И ска¬
жите после этого, я ли, имея такие взгляды, подрываю
основы собственности или тот фабрикант, который, платя
рабочему за одну треть его рабочего дня, две трети берет
даром? Или тот спекулятор, который, играя на бирже,
разоряет тысячи семейств, обогащаясь на их счет и сам
не производя ничего? Коммунизм как нечто обязательное
ни я, ни кто другой из пропагандистов также не пропове¬
дуем. Мы только выставляем на первый план право
рабочего на полный продукт его труда.
Затем, как он распорядится с этим продуктом — обратит
ли его в общую или частную собственность, — это уже
его дело. Мы этих вопросов предрешать теперь не берем¬
ся и не можем предрешать, принимая во внимание, что
такой строй может осуществиться только в далеком бу¬
дущем и что подобные детали могут быть выработаны
только практикой.
530

Относительно семьи я также не знаю, подрывает ли
ее тот общественный строй, который заставляет женщину
бросать семью и идти для скудного заработка на фабрику,
где неминуемо развращаются и она, и ее дети; тот строй,
который вынуждает женщину вследствие нищеты бро¬
саться в проституцию и который даже санкционирует эту
проституцию как явление законное и необходимое во вся¬
ком благоустроенном государстве; или подрываем семью
мы, которые стремимся искоренить эту нищету, служащую
главнейшей причиной всех общественных бедствий, в том
числе и разрушения семьи?
Относительно религии я могу сказать только, что
я всегда оставалась верна ее духу и существенным ее
принципам в том их чистом виде, в каком они пропове¬
довались самим основателем христианства. Кроме того,
должна заметить, что ни один свидетель и не говорил,
что ему пропагандировали что-либо относительно рели¬
гиозных вопросов, чтобы отрицали бога и т. п. Свиде¬
тельница Дарья Скворцова говорит, напр.: «Бога-то они
на небесах признавали, только личность его не призна¬
вали», то есть относились безразлично к некоторым обря¬
дам церкви, к почитанию икон и т. п. Поэтому о религии
я ничего больше говорить не буду.
В подрывании государства я столь же мало виновата.
Я вообще думаю, что усилия единичных личностей по¬
дорвать государства не могут. Если государства разруша¬
ются, то это обыкновенно происходит оттого, что они сами
в себе носят зародыши разрушения. Так, напр., древние
государства исчезли с лица земли, ибо они были основа¬
ны на рабстве — на таком базисе, который, как давно
известно, не способствует развитию обществ. Конечно,
если какое-нибудь данное государство держит свой народ
в политическом, экономическом и умственном рабстве,
если оно массой неоплатных податей, капиталистической
эксплуатацией рабочего и другими ненормальными эко¬
номическими и политическими отношениями доводит его
до нищеты, болезней, преступлений, то, конечно, говорю
я, такое государство само ведет себя к гибели, но в этом
уж не виноваты единичные личности и группы, а следо¬
вательно, не за что ожесточенно преследовать и наказы¬
вать их. В противном же случае, то есть если государство
находится в совершенно благонадежном состоянии, то
усилия этих лиц не могут грозить ему ровно никакой
опасностью, следовательно, наказывать их опять-таки не
представляется надобности. Вот почему для меня совер¬
34*
531

шенно непонятна логика обвинительной власти, говоря¬
щей, что, «конечно, опасности для государства тут
никакой не может быть», но что «опасность все-таки су¬
ществует»!.. Мне кажется, что решение этой дилеммы
может быть только одно.
Меня обвиняют в возбуждении к бунту. Но к непо¬
средственному бунту я никогда не возбуждала народ и не
могла возбуждать, ибо полагаю, что революция может
быть результатом целого ряда исторических условий, а не
подстрекательства единичных личностей. Резня сама по
себе для меня, конечно, совсем нежелательна. Я вовсе не
имею тех кровожадных и свирепых наклонностей, кото¬
рые всякое обвинение так охотно приписывает всем про¬
пагандистам. Если бы тот идеальный общественный строй,
о котором мы мечтаем, мог быть осуществлен без всякого
насильственного переворота, то, конечно, мы все были бы
рады этому от души. Я полагаю только, что насильствен¬
ная революция при известных обстоятельствах есть неиз¬
бежное зло, которое должно исчезнуть рано или поздно,
помимо даже всяких усилий отдельных лиц или групп...
Председатель сенатор Петерс. Эти рас¬
суждения не идут к делу.
Бардина. Я желаю только изложить свой взгляд на
революцию и пропаганду; думаю, что мои взгляды совпа¬
дают со взглядами многих других подсудимых и что по¬
этому мое объяснение будет не бесполезно, если выставить
гг. судьям пропагандистов в их настоящем свете. Я, гос¬
пода, принадлежу к разряду тех людей, которые между
молодежью известны под именем мирных пропагандистов.
Задача их — внести в сознание народа идеалы лучшего,
справедливейшего общественного строя или же уяснить
ему те идеалы, которые уже коренятся в нем бессозна¬
тельно; указать ему недостатки настоящего строя, дабы
в будущем не было тех же ошибок, но, когда наступит
это будущее, мы не определяем и не можем определить,
ибо конечное его осуществление от нас не зависит. Я по¬
лагаю, что от такого рода пропаганды до подстрекатель¬
ства к бунту еще весьма далеко.
Обвинение говорит, что мы желаем уничтожить клас¬
сы, и понимает это в таком смысле, что мы хотим выре¬
зать поголовно всех помещиков, дворян, чиновников,
купцов и всех богатых вообще. Но это опять-таки недо¬
разумение. Мы стремимся уничтожить привилегии, обу¬
словливающие деление людей на классы — на имущих
и неимущих, но не самые личности, составляющие эти
532

классы. Я полагаю, что нет даже физической возможно¬
сти вырезать такую массу людей, если бы у нас и ока¬
зались такие свирепые наклонности. Мы не хотим также
основать какое-то царство рабочего сословия, как сосло¬
вия, которое, в свою очередь, стало бы угнетать другие
сословия, как то предполагает обвинение. Мы стремимся
ко всеобщему счастью и равенству постольку, поскольку
оно не зависит, конечно, от личных особенностей, от осо¬
бенностей темперамента, пола, возраста и т. п. Это может
показаться утопичным, но, во всяком случае, уж крово-
жадного-то и безнравственного здесь ничего нет. На За¬
паде такого рода пропаганда ведется каждодневно и ре¬
шительно никого не поражает своим радикализмом, не
смущает умы и не волнует общество, может быть, пото¬
му, что там давно привыкли обсуждать все подобные
вопросы главным образом публично... Обвинение назы¬
вает нас политическими революционерами; но если бы
мы стремились произвести политический coup d’etat1 *,
то мы не так стали бы действовать: мы не пошли бы
в народ, который еще нужно подготовлять да развивать,
а стали бы искать и сплачивать недовольные элементы
между образованными классами. Это было бы целесооб¬
разнее, но дело-то именно в том, что мы к такому coup
d’etat вовсе не стремимся.
Обвинение говорит еще, что мы хотим водворить анар¬
хию в обществе. Да, мы действительно стремимся к анар¬
хическому устройству общества, но дело в том, что это
слово в том смысле, в каком его понимает современная
литература и я лично, вовсе не означает беспорядка и про¬
извола. Анархия, напротив, стремится водворить гармо¬
нию и порядок во всех общественных отношениях. Она не
есть произвол личностей, ибо она признает, что свобода
одного лица кончается там, где начинается свобода дру¬
гого. Она есть только отрицание той утесняющей власти,
которая подавляет всякое свободное развитие общества.
Итак, разобрав все возводимые на меня преступления,
я нахожу, что я, в сущности, ни в одном из них не ви¬
новата. Но как бы то ни было и какова бы ни была моя
участь, я, господа судьи, не прошу у вас милосердия и не
желаю его. Преследуйте нас, как хотите, но я глубоко
убеждена, что такое широкое движение, продолжающееся
уже несколько лет сряду и вызванное, очевидно, самим
духом времени, не может быть остановлено никакими
репрессивными мерами...
1 Государственный переворот (фр.).
533

Председатель суда сенатор Петерс. Нам
совсем не нужно знать, в чем вы так убеждены.
Бардина. Оно может быть, пожалуй, подавлено на
некоторое время, но тем с большой силой оно возродится
снова, как это всегда бывает после всякой реакции по¬
добного рода: и так будет продолжаться до тех пор, пока
наши идеи не восторжествуют. Я убеждена еще в том,
что наступит день, когда даже и наше сонное и ленивое
общество проснется и стыдно ему станет, что оно так
долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, выры¬
вать у себя своих братьев, сестер и дочерей и губить их
за одну только свободную исповедь своих убеждений!
И тогда оно отомстит за нашу гибель... Преследуйте
нас — за вами пока материальная сила, господа, но за
нами сила нравственная, сила исторического прогресса,
сила идеи, а идеи — увы! — на штыки не улавливаются!
РЕЧЬ П. А. АЛЕКСЕЕВА НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «50-ти»)
Имя Петра Алексеевича Алексеева (1849—1891 гг.) стало из¬
вестным всей России после произнесенной им знаменитой речи
на процессе «50-ти» 10 марта 1877 года. Речь эта действительно
представляет собой нечто выдающееся и неожиданное: впервые
на большом политическом процессе выступал рабочий-ткач. Само
по себе это уже было значительным фактом истории революци¬
онного движения. Если к этому прибавить, что П. А. Алексеев —
это вчерашний крестьянин из деревни Новинской (Сычевский
уезд Смоленской губ.), почти неграмотный, то впечатление от
этого события отразило и значительные изменения в рабочем
движении и социальной жизни страны в целом.
Стачечная борьба рабочих крупных политических центров
70-х гг. XIX века представлялась важным общественным явлени¬
ем. Возникали рабочие кружки и союзы, появлялись вожаки ста¬
чек и вообще протестов против фабрикантов и заводчиков. Но,
конечно, самым важным фактором общественной жизни 70-х го¬
дов явилось народническое движение. Рассматриваемая речь
Алексеева впитала в себя и отразила два течения общественной
мысли и борьбы. Речь идет о рабочем движении и борьбе с ца¬
ризмом народничества всех его направлений и оттенков.
Жизненный путь рабочего-революционера представляется ти¬
пичным для той эпохи. Выходец из многодетной крестьянской
семьи, Петр Алексеев еще мальчиком лет 9 или 10 был
отправлен в Москву на фабрику, где ранее работал и его отец.
Работу на фабрике нельзя назвать постоянной, она скорее была
сезонной, молодой ткач не терял связи с деревней. Он любил
крестьянский труд, удивляя односельчан трудолюбием и приле¬
жанием, всегда был первым на общих работах. В 1872 г. он
уезжает в Петербург и поступает рабочим-ткачом па фабрику
Торнтона. С этого момента можно вести отсчет революционной
534

биографии. Важным фактом в этой биографии было знакомство
с чайковцами, одной из самых значительных организаций рево-
люционеров-семидесятников. Более двух лет продолжалось обще¬
ние рабочего-ткача и революционеров-интеллигентов. Пропаганда
в рабочей среде была одной из главных заслуг чайковцев: в этой
среде они находили рабочих, отличавшихся выдающимися спо¬
собностями и преданностью революционному делу. Среди них —
Петр Алексеев. Желая пополнить свои знания, он обращается
к одному из пропагандистов в рабочей среде, чайковцу Синегубу.
В конце сентября 1873 г. к занятиям с ним приступает Софья
Перовская. Развитие «ученика» шло очень быстро. Он с большим
интересом и глубоким пониманием читает Лассаля, Милля и осо¬
бенно «Историю французского крестьянина» Эркмана-Шатрина.
Привлекает его внимание только что начавший выходить журнал
«Вперед». Одновременно П. Алексеев ведет самостоятельную про¬
паганду в среде своих товаршцей-рабочих. Петр Алексеев был
активным участником и массового хождения в народ. На это
необходимо обратить особое внимание, так как наша историче¬
ская литература полна утверждений о том, что передовые рабо¬
чие отвергали хождение в народ. Кстати, замечу, что и В. Обнор¬
ский также одним из первых пошел в народ, став мастером
кузнечного дела. По приведенным, точно установленным фактам
легко судить, каково было отношение передовых рабочих к хож¬
дению в народ.
Очевидно, в связи с массовыми арестами пропагандистов, ра¬
ботающих в народе, Петр Алексеев оставляет деревню и пере¬
бирается в Москву. Здесь ему удается развернуть пропаганди¬
стскую деятельность на нескольких фабриках, куда он поступал
на работу на наиболее удобных ему условиях. Тогда можно было
Петр Алексеев.
535

устроиться на фабрику на один день, на неделю, месяц и т. д.
Он смог распропагандировать рабочих разных фабрик и создать
общий рабочий кружок. Кроме того, он имел две конспиратив¬
ные квартиры. Из рабочих, близких ему, следует назвать Н. Ва¬
сильева, И. Баринова, В. Гряднова, Ф. Егорова. Эта группа яви¬
лась составной частью Всероссийской социально-революционной
организации. В литературу она вошла под более простым име¬
нем — «Москвичи».
В марте 1875 г. состоялся первый съезд «Москвичей». Он ут¬
вердил программу и устав. Эти документы выдержаны в строго
народническом духе, что соответствовало тогдашнему уровню
и степени зрелости рабочего и общественного движения в целом.
Не только основная масса «Москвичей» (С. Бардина, сестры
Любатович, И. Джабадари, Е. Субботина, Л. Фигнер и др.) были
сторонниками Бакунина, но и группа Алексеева придерживалась
и настаивала на бунтарской тактике. Основная задача организа¬
ции состояла в ведении пропаганды в народе, главным образом
на фабриках и заводах. Формами пропаганды были устные бе¬
седы, распространение брошюр и листовок критического и ре¬
волюционного содержания, кружки самообразования, индивиду¬
альные занятия с выделяющимися из общей среды рабочими
и т. д. Но при всем этом любой член организации должен вести
работу «в положении работника», то есть он сам должен быть
рабочим.
# * *
Мы, миллионы людей рабочего населения, чуть только
станем сами ступать на ноги, бываем брошены отцами
и матерями на произвол судьбы, не получая никакого
воспитания, за неимением школ и времени от непосиль¬
ного труда и скудного за это вознаграждения. Десяти
лет — мальчишками нас стараются проводить с хлеба
долой на заработки. Что же нас там ожидает? Понятно,
продаемся капиталисту на сдельную работу из-за куска
черного хлеба, поступаем под присмотр взрослых, которые
розгами и пинками приучают нас к непосильному труду;
питаемся кое-чем, задыхаемся от пыли и испорченного,
зараженного разными нечистотами воздуха. Спим где по¬
пало — на полу, без всякой постели и подушки в голо¬
вах, завернутые в какое-нибудь лохмотье и окруженные
со всех сторон бесчисленным множеством разных парази¬
тов... В таком положении некоторые навсегда затупляют
свою умственную способность и не развиваются нрав¬
ственные понятия, усвоенные еще в детстве; остается все
то, что только может выразить одна грубо воспитанная,
всеми забытая, от всякой цивилизации изолированная,
мускульным трудом зарабатывающая хлеб рабочая среда.
Вот что нам, рабочим, приходится выстрадать под ярмом
капиталиста в этот детский период! И какое мы можем
усвоить понятие по отношению к капиталисту, кроме не¬
536

нависти? Под влиянием таких жизненных условий с ма¬
лолетства закаляется у нас решимость до поры терпеть,
с затаенной ненавистью в сердце, весь давящий нас гнет
капиталистов и без возражений переносить все причи¬
няемые нам оскорбления. Взрослому работнику заработ¬
ную плату довели до минимума; из этого заработка все
капиталисты без зазрения совести стараются всевозмож¬
ными способами отнимать у рабочих трудовую копейку
и считают этот грабеж доходом. Самые лучшие для рабо¬
чих из московских фабрикантов, и те, сверх скудного
заработка, эксплуатируют и тиранят рабочих следующим
образом. Рабочий отдается капиталисту на задельиую
работу, беспрекословно и с точностью исполнять все ра¬
бочие дни и работу, для которой поступил, не исключая
и бесплатных хозяйских чередов. Рабочие склоняются
перед капиталистом, когда им, по праву или не по праву,
пишут штраф, боясь лишиться куска хлеба, который до¬
стается им 17-часовым дневным трудом. Впрочем, я не
берусь описывать подробности всех злоупотреблений
фабрикантов, потому что слова мои могут показаться
неправдоподобными для тех, которые не хотят знать
жизни работников и не видели московских рабочих, жи¬
вущих у знаменитых русских фабрикантов: Бабкина,
Гучкова, Бутикова, Морозова и других.
Председатель сенатор Петерс. Это все рав¬
но, вы можете этого не говорить.
Петр Алексеев. Да, действительно, все равно,
везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого
состояния. 17-часовой дневной труд — и едва можно
заработать 40 коп.! Это ужасно! При такой дороговизне
съестных припасов приходится выделять из этого скуд¬
ного заработка на поддержку семейного существования
и уплату казенных податей! Нет! При настоящих услови¬
ях жизни работников невозможно удовлетворять самым
необходимейшим потребностям человека. Пусть пока они
умирают голодной, медленной смертью, а мы скрепя сер¬
дце будем смотреть на них до тех пор, пока освободим
из-под ярма нашу усталую руку и свободно можем тогда
протянуть ее для помощи другим! Отчасти все это стран¬
но, все это непонятно, темно и отчасти как-то прискорбно,
а в особенности — сидеть на скамье подсудимых челове¬
ку, который чуть ли не с самой колыбели все свою жизнь
зарабатывал 17-часовым трудом кусок черного хлеба.
Я несколько знаком с рабочим вопросом наших «о-
братьев-западников. Они во многом не походят на рус¬
537

ских: там не преследуют, как у нас, тех рабочих, которые
все свои свободные минуты и много бессонных ночей
проводят за чтением книг; напротив, там этим гордятся,
а об нас отзываются, как о народе рабском, полудиком.
Да как иначе о нас отзываться? Разве у нас есть свобод¬
ное время для каких-нибудь занятий? Разве у нас учат
с малолетства чему-нибудь бедняка? Разве у нас есть
полезные и доступные книги для работника? Где и чему
они могут научиться? А загляните в русскую народную
литературу! Ничего не может быть разительнее того
примера, что у нас издаются для народного чтения такие
книги, как «Бова королевич», «Еруслан Лазаревич»,
«Ванька Каин», «Жених в чернилах и невеста во щах»
и т. п. Оттого-то в нашем рабочем народе и сложились
такие понятия о чтении: одно — забавное, а другое бо¬
жественное. Я думаю, каждому известно, что у нас
в России рабочие все еще не избавлены от преследований
за чтение книг, а в особенности, если у него увидят
книгу, в которой говорится о его положении, — тогда
уж держись! Ему прямо говорят: «Ты, брат, не похож
на рабочего, — ты читаешь книги». И страннее всего то,
что и иронии незаметно в этих словах, что в России
походить на рабочего то же, что походить на животное.
Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники,
ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не
слышим, как ругают дураками, лентяями, пьяницами?
Что уж как будто и на самом деле работники заслужива¬
ют слыть в таких пороках? Неужели мы не видим, как
вокруг нас все богатеют и веселятся за нашей спиной?
Неужели мы не можем сообразить и понять, почему это
мы так дешево ценимся и куда девается наш невыноси¬
мый труд? Отчего это другие роскошествуют не трудясь
и откуда берется ихнее богатство? Неужели мы, работ¬
ники, не чувствуем, как тяжело повисла на нас так
называемая всесословная воинская повинность? Неужели
мы не знаем, как медленно и нехотя решался вопрос
о введении сельских школ для образования крестьян,
и не видим, как сумели это поставить? Неужели нам не
грустно и не больно было читать в газетах высказанное
мнение о найме рабочего класса? Те люди, которые та¬
кого мнения о рабочем классе, что он не чувствителен
и ничего не понимает, глубоко ошибаются. Рабочий же
народ, хотя и остается в первобытном положении и до
настоящего времени не получает никакого образования,
смолит на это как на временное зло, как и на самую
538

правительственную власть, временно захваченную силою,
и только для одного разнообразия ворочающую все с ли¬
ца на изнанку. Да больше и ждать от нее нечего!
Мы, рабочие, желали и ждали от правительства, что
оно не будет делать тягостных для нас нововведений, не
станет поддерживать рутины и обеспечит материально
крестьянина, выведет его из первобытного положения
и пойдет скорыми шагами вперед. Но увы! Если огля¬
немся назад, то получаем полное разочарование, и если
при этом вспомним незабвенный, предполагаемый день
для русского народа, день, в который он с распростер¬
тыми руками, полный чувства радости и надежды обеспе¬
чить свою будущую судьбу, благодарил царя и прави¬
тельство, — 19 февраля (1861 г.). И что же? И это для
нас было только одной мечтой и сном!.. Эта крестьянская
реформа 19 февраля (18)61 г., реформа, «дарованная»,
хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не
обеспечивает самые необходимые потребности крестьяни¬
на, Мы по-прежнему остались без куска хлеба с клочка¬
ми никуда негодной земли и перешли в зависимость
к капиталисту. Именно, если свидетель, приказчик фаб¬
рики Носовых, говорит, что у него, за исключением празд-
пичного дня, все рабочие под строгим надзором и не
явившийся в назначенный срок на работу не остается
безнаказанным, а окружающие ихнюю сотни подобных
же фабрик набиты крестьянским народом, живущим при
таких же условиях, — значит, они все крепостные!
Если мы, к сожалению, нередко бываем вынуждены про¬
сить повышения пониженной самим капиталистом зара¬
ботной платы, нас обвиняют в стачке и ссылают в Си¬
бирь — значит, мы крепостные! Если мы со стороны
самого капиталиста вынуждены оставить фабрику и тре¬
бовать расчета вследствие перемены доброты материала
и притеснения от разных штрафов, нас обвиняют в со¬
ставлении бунта и прикладом солдатского ружья прине¬
воливают продолжать у него работу, а некоторых как
зачинщиков ссылают в дальние края — значит, мы
крепостные! Если из нас каждый отдельно не может
подавать жалобу на капиталиста и первый же встречный
квартальный бьет нас в зубы кулаком и пинками гонит
вон — значит, мы крепостные! Из всего мною вы¬
шесказанного видно, что русскому рабочему народу оста¬
ется только надеяться самим на себя и не от кого ожидать
помощи, кроме от одной нашей интеллигентной моло¬
дежи...
539

Председат ель (вскакивает и кричит). Молчите!
Замолчите!..
Петр Алексеев (возвысив голос, продолжает).
Она одна братски протянула к нам свою руку. Она одна
откликнулась, подала свой голос на все слышанные кре¬
стьянские стоны Российской империи. Она одна до глу¬
бины души прочувствовала, что значат и отчего это ото¬
всюду слышны крестьянские стоны. Она одна не может
холодно смотреть на этого изнуренного, стонущего под
ярмом деспотизма угнетенного крестьянина. Она одна
как добрый друг братски протянула к нам свою руку
и от искреннего сердца желает вытащить нас из затяги¬
вающей пучины на благоприятный для всех стонущих
путь. Она одна, не опуская рук, ведет нас, раскрывая все
отрасли для выхода всех наших собратьев из этой лукаво
построенной ловушки до тех пор, пока не сделает нас
самостоятельными проводниками к общему благу наро¬
да. И она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор,
пока (говорит, подняв руку) подымется мускулистая рука
миллионов рабочего люда...
Председатель (волнуется и, вскочив, кричит).
Молчать! Молчать!
Петр Алексеев (возвышая голос)... и ярмо дес¬
потизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится
в прах!..
РЕЧЬ И. Н. МЫШКИНА НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «193-х»)
Ипполит Никитич Мышкин (1848—1885 гг.) — знаменитый ре¬
волюционный деятель 70-х и начала 80-х гг. пореформенной Рос¬
сии. О своем социальном происхождении и положении он сказал
так: «Я — сын бывшей крепостной крестьянки и солдата. Перво¬
начальное образование получил в ведомственном учреждении,
школе кантонистов, куда был определен с семи лет». Здесь маль¬
чик резко опередил своих товарищей как выдающимися способ¬
ностями, так и необыкновенным прилежанием. В 13 лет, по окон¬
чании школы, был определен в Московское межевое училище, ко¬
торое так же блестяще окончил, и получил специальность «поле¬
вого землемера». Но работать по землеустройству ему не при¬
шлось. Увлекшись стенографией, он достиг в этом деле больших
успехов и был назначен земским стенографом в Москве. Эта ра¬
бота давала ему большой заработок и открывала широкую воз¬
можность познакомиться с экономическим и социальным положе¬
нием в России. А это знакомство настоятельно требовало углуб¬
ления в теоретические вопросы текущей жизни. Он настойчиво
изучал передовую литературу и проявил особый интерес к исто¬
рии русского революционного движения от Радищева и до совре¬
540

менных ему революционных мыслителей. Был он знаком и с ра¬
ботами К. Маркса.
Внимательное наблюдение за текущей жизнью и строго тео¬
ретическая работа определили резко критическое отношение
Мышкина к политике правительства. Он рано и решительно оп¬
ределил, что вся система управления России преследует цель соз¬
дания и укрепления привилегий господствующих, эксплуататор¬
ских слоев общества. Под этим углом зрения оценивал он и ре¬
форму 1861 г., называя ее актом обмана народа, положившим
начало капиталистической эпохе. Борьба классов и противоречия
между ними представлялись ему главными явлениями жизни.
«Я, — говорил Мышкин, — очень рано узнал, что на свете су¬
ществует два класса людей» 1. Это, в сущности, явилось главней¬
шей предпосылкой революционного движения, им одобряемого и
признанного исторической необходимостью. Почва революционно¬
го движения возделана «кровью и потом моих предков-крестьян,
вспаханной во время детства, засеянной рукою великого сеяте¬
ля — жизнью», — писал Мышкин.
Такой круг идей помог определить ему жизненную позицию:
«Быть полезным другим, жить и трудиться для народа — вот
единственная мысль, которою были проникнуты я и мои лучшие
товарищи».
По своим взглядам и поступкам Мышкин называл себя социа-
листом-народником и был уверен в том, что идеи родства и брат¬
ства внушены ему такими книгами, как «Евангелие» и «Деяния
апостолов». Но борьбу за идеи социализма он видел лишь на ре¬
альной почве, в реальной жизни. Необходимо освободить народ
от государственной опеки, внушить ему непосредственно и через
передовую интеллигенцию мысль о его силе и возможном осво¬
бождении. Пропаганде и агитации в этой связи он придавал
большое значение. В начале 70-х годов Мышкин приобретает ча¬
стную типографию и печатает в ней как легальные, так и запре¬
щенные издания. Последние отправлялись в Саратов (там был
специальный пункт приема, организованный П. Войнаральским,
сторонником Мышкина), а оттуда шла их пересылка для пропа¬
гандистов Поволжья. В конце мая 1874 г. правительственные ор¬
ганы сыска разгромили саратовскую мастерскую и обнаружили,
что книги в нее поступали из Москвы. Типография была закры¬
та, а ее сотрудники арестованы, Мышкин бежал из России, но
ненадолго и вскоре вернулся для продолжения начатого дела.
Известная записка министра юстиции гр. Палена «Успехи ре¬
волюционной пропаганды в России» определяет литературу ти¬
пографии Мышкина как преступную. Со своей точки зрения Па¬
лен был прав, Мышкин действительно отвергал русскую государ¬
ственную машину и ее правовую основу, готовя революционный
переворот. В своих заявлениях генералу Желеховскому он откры¬
то и смело изложил свои взгляды. В сущности в речи на суде
«193-х» он только повторил сказанное ранее в процессе дозна¬
ния. Самое важное в этих заявлениях было признание необходи¬
мости и закономерности революции в России: «История насучит,
что власть никогда не давала без борьбы и без нужды ни малей¬
ших уступок обществу» 2.
Не менео важно и такое его утверждение: «Развитие народа
1 Революционное народничество, т. 1. М., 1954, с. 182.
2 Там же, с. 193.
542

совершается чересчур уж «постепенно», и нельзя не желать
уничтожения причин, обусловивших подобную «постепенность».
Ускорение развития народа представлялось И. Мышкину в виде
воздействия на народ социально-революционной партии. Без пар¬
тии революционеров революция обречена. В свою очередь, и пар¬
тия нуждается в теоретическом обосновании своих устремлений
и практических действий. С этой точки зрения попытка Мышки¬
на в 1875 году освободить из заключения Чернышевского не есть
только лишь акт участия и сострадания к судьбе любимого рево¬
люционного деятеля. По мнению И. Мышкина, русская обще¬
ственная жизнь и революционная партия нуждается в такой ум¬
ственной силе и в таком нравственном образе, который превра¬
тился бы в символ общественного движения.
Попытки Мышкина, как в 1875 году, так и последующие,
успеха не имели. Задержанный якутами в тайге Мышкин был за¬
ключен в Иркутскую тюрьму. В 1878 году его переправляют в
Петропавловскую крепость и предают суду «193-х».
Во время этого процесса 15 ноября 1877 г. он произнес свою
знаменитую речь. По единодушному мнению современников, эта
речь произвела сильное впечатление на общественность России.
Особое присутствие Правительствующего Сената приговорило
Мышкина к 10 годам каторги. Начиналась жизнь узника центра¬
лов и неудавшихся побегов.
После суда Мышкина направили в Харьковскую каторжную
тюрьму. Само понятие «каторжная» говорило о режиме содержа¬
ния заключенных. Освоившись «со средой обитания», он пытался
совершить побег с помощью подкопа в тюрьме, но попытка не
удалась. В конце 1877 г. его перевели во Мценскую тюрьму, а от¬
туда с группой каторжников отправили па Кару. На долгом пу¬
ти, не выдержав лишений, умер JI. Дмоховский (один из круп¬
ных деятелей кружка А. Долгушина), и у гроба товарища, в
церкви Мышкин произнес свою вторую речь, заканчивающуюся
словами: «На почве, удобренной кровью таких борцов, как ты,
дорогой товарищ, расцветет дерево русской свободы!» Стоявший
рядом священник, для которого такого рода «отпевание» было
не только неожиданностью, но вызвало страх, в гневе произнес:
«Врешь, не расцветет!» 1 За эту речь последовало новое наказа¬
ние — 15 лет каторги.
Отправленный на каторгу на Кару, он сумел бежать во Владиво¬
сток, но и на этот раз был пойман и возвращен на старое место ка¬
торги (лето 1882 г.). Ввиду особой опасности, которую представлял
заключенный, его содержали в кандалах и отправили в Петропав¬
ловскую крепость, оттуда перевели в Шлиссельбург (лето 1884 г.).
В крепости он ударил смотрителя, вновь был предан суду, приго¬
ворен к смертной казни и расстрелян 26 января 1885 г.
Революционная Россия в лице Ипполита Никитича Мышкина
имела в своих рядах несгибаемого революционера и трибуна,
верного защитника народа. Нижеследующие слова В. И. Ленина
в полной мере могут быть отнесены и к Мышкину: «История
России за целый ряд десятилетий нового времени показывает
нам длинный мартиролог революционеров. Тысячи и тысячи гиб¬
ли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, подни-
мала на борьбу все более и более широкие массы» 2.
1 Большая энциклопедия под ред. С. Южакова, т. 22. Спб.,
1909, с. 73.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 171,
542

* * *
...Введен подсудимый Мышкин.
На вопрос первоприсутствующего о виновности в при¬
надлежности к противозаконному сообществу подсуди¬
мый ответил:
— Я признаю себя членом, но не того противузакон-
ного сообщества, о котором говорится в обвинительном
акте, а членом русской социальной партии и прошу по¬
зволить мне теперь объяснить, в чем заключается то
преступление, которое, по собственному сознанию, со¬
вершено мною против русских государственных законов.
Первоприсутствующий. Объясните, что име¬
ете.
Мышкин. Я отрицаю свою принадлежность к тай¬
ному сообществу потому, что я, как и многие другие
товарищи, не только по заключению, но и по убеждению,
не составляли нечто особенное, нечто целое, связывающее
нас единством общей для всех организации. Мы состав¬
ляем не более как ничтожную частицу в настоящее время
многочисленной в России социальной революционной пар¬
тии, понимая под этими словами всю совокупность лиц
одинаковых убеждений, лиц, между которыми хотя су¬
ществует преимущественно только внутренняя связь, но
эта связь достаточно тесная, обусловленная единством
стремления, единством цели и большим или меньшим
однообразием тактических действий. Цели ее заключают¬
ся в том, чтобы создать на развалинах существующего
буржуазного строя тот порядок вещей, который удовлет¬
ворял бы народным требованиям в том виде, как эти
требования могли выразиться и в мелких, и в крупных
движениях народных, и который в то же время состав¬
ляет наисправедливейшую форму будущего строя, со¬
стоящего из союза производительных, независимых об¬
ществ. Строй этот может быть осуществлен не иначе, как
путем социальной революции, потому что государствен¬
ная власть заграждает всякие пути к мирному достиже¬
нию этой цели; потому что она никогда не откажется
добровольно от насильственно присвоенных ею себе прав.
За это нам ручается ход всей истории.
И действительно, можем ли мы мечтать о мирном
пути, когда государственная власть не только не подчи¬
няется голосу народа, но даже не хочет его выслушать;
когда за всякое желание, несогласное с требованиями
правительства, люди награждаются каторгою. Можно ли
рассуждать при таком режиме о потребностях народа,
543

когда народ для выражения их не имеет других средств,
кроме бунта — это единственного органа народа...
Первоприсутствующий. Позвольте, вы объяс¬
нили нам, в чем заключаются ваши стремления. Затем,
препятствия к осуществлению этих стремлений не вхо¬
дят в круг предметов обсуждения суда, и потому я не
вижу ни возможности, ни даже надобности для суда
выслушивать то, что вы в настоящее время говорите.
Вы отвечали на мой вопрос, что признаете себя винов¬
ным в принадлежности ко всеобщей социальной револю¬
ции. Для суда в настоящее время, еще до производства
судебного следствия, это представляется достаточным.
Затем, каким образом вы хотели этого достигнуть, что вам
в этом препятствовало, — это может быть выяснено во
время самого судебного следствия.
Мышкин. Я думаю, что для суда не только важно
знать о цели моей деятельности, — была ли она револю¬
ционной или иной, — но знать, как вообще мы смотрели
на эту деятельность, то есть считали ли эту цель осуще¬
ствимой, может быть, в весьма отдаленном или в весьма
скором времени; считали ли необходимым действовать
в таком виде, чтобы тотчас создать революцию или толь¬
ко гарантировать успех ее в будущем, потому что от
этих вопросов зависит взгляд суда на преступность и на
виновность мою и других моих товарищей...
Первоприсутствующий. В этом я не буду вам
препятствовать говорить, потому что это входит в пред¬
мет обвинения.
Мышкин. Таким образом практическая деятель¬
ность всех друзей народа должна заключаться не в том,
чтобы искусственно вызвать революцию, а в том, чтобы
гарантировать успешный исход ее, потому что не нужно
быть пророком, чтобы предвидеть неизбежный исход ве¬
щей, неизбежность восстания. Ввиду этой неизбежно¬
сти восстания и возможной продуктивности его мы пола¬
гали предостеречь народ от тех фокусов европейской
буржуазии, посредством которых она обманула народ. Та¬
кая цель может быть достигнута путем объединения всех
революционных элементов, путем слияния двух главней¬
ших ее потоков: одного — недавно возникшего, но про¬
явившегося уже с серьезной силой, и другого потока,
более широкого, более могучего — потока народной ре¬
волюции. В этом единении революционных элементов пу¬
тем окончательного сформирования их и заключалась за¬
дача движения 1874 г. Эта задача, если не вполне, то
544

в значительной степени была выполнена. Но в только
что сказанных мною словах я разумею лишь центр нашей
деятельности. Я должен сказать, что масса принимав¬
ших участие состояла из лиц, стоящих на различных
степенях революционного развития, начиная от тех, ко¬
торые делали только первые шаги к уяснению народных
страданий, и до тех, которые делали попытки к внешней
организации революционных сил; и что при всем различии
взглядов по менее важным вопросам адепты революции
сходились в одном, а именно — что революция может
быть совершена не иначе, как самим народом, при со¬
знании, во имя чего она совершается; другими словами:
существующий государственный порядок может и должен
быть ниспровергнут только тогда, когда этого пожелает
сам народ. Следовательно, если правительство блюдет
интересы народа, то оно не может считать нас заговор¬
щиками, когда мы говорим: мы сознаем хорошее и вред¬
нее и предлагаем свои посильные услуги. В нашем рас¬
поряжении нет ни тюрем, ни коммерческих предприятий,
которые закабаляют рабочего; все подобные средства на¬
ходятся и практикуются в руках наших противников.
Следовательно, если даже при этих невыгодных условиях
правительство может опасаться, что наша деятельность
Ипполит Мышкин.
35 Блестящая плеяда 545

может увенчаться успехом, то значит, мы не ошибаемся
в потребностях и желании народа, следовательно, в этом
случае, мы не злоумышленники.
Указавши цель и средства той партии, к которой я и
мои товарищи принадлежали, я перехожу к другим, не
менее важным фактам и скажу о причинах, под влияни¬
ем которых появилась и развилась эта партия. В обви¬
нительном акте дело представлено таким образом, что
были-де на Руси обломки прежних тайных сообществ,
была русская эмиграция в Швейцарии, и вот явилось
несколько энергичных личностей, и по их слову возникло
революционное движение во всех уголках обширной Рос¬
сии. Конечно, никто из людей, сколько-нибудь понимаю¬
щих смысл этого движения, не удовлетворится подобным
прокурорским объяснением, вообще не отличающимся
особенною добросовестностью...
Первоприсутствующий. Прошу не выражать¬
ся подобным образом.
Мышкин. Я говорю, что нельзя искусственно созда¬
вать это уважение и приписывать его только среде ин¬
теллигенции. Начиная с 1860-х гг. мы натолкнулись на
тот факт, что каждое революционное движение интелли¬
генции соответствует параллельному движению в народе
и составляет только отголосок последнего; так что дви¬
жение в народе является потоком параллельным, стре¬
мящимся слиться позади той плотины, которая создана
вековой рознью сословий, вековой отчужденностью друг
от друга. Такое движение среди интеллигенции 60-х гг.
было отголоском движения народа после того, как народ
не мог удовлетвориться мнимым освобождением от кре¬
постной зависимости. Ко времени истечения 10 лет со
времени уничтожения крепостного права в народе стали
ходить настойчивые слухи о сокращении или совершен¬
ном уничтожении выкупных податей. Эти слухи поддер¬
живали сильное волнение в народе, и отголоском его
было новое движение в среде интеллигенции, завершив¬
шееся так называемым Нечаевским делом. Наконец,
страшно тягостное положение народа, вследствие огром¬
ных платежей, породило в нем ропот, и ответом на этот
ропот послужило движение 1874 г. Эта естественная
связь между движениями в интеллигенции и в народе
легко может ускользнуть от внимания общества благо¬
даря практикуемому у нас способу гласности. Всем изве¬
стно, что у нас доводят до сведения общества о всевоз¬
можных пустяках, но о серьезных явлениях жизни
546

систематически умалчивается или не менее систематиче¬
ски извращается. Так о бунтах, бывших в 1860-х гг. ...
Первоприсутствующий. Примеры нам не
нужны...
Мышкин. Если для Особого присутствия мои объ¬
яснения представляют несомненную истину, то я воздер¬
жусь от примеров...
Первоприсутствующий. Для суда ваши объяс¬
нения вовсе не составляют истину. Суд должен выслу-
шать от вас, что вы можете сказать по обвинению...
Мышкин. Так как весьма важны примеры...
Первоприсутствующий. Вы можете указывать
свои положения, не приводя примеров.
Мышкин. Общество наше знает в настоящее время
только то, что был суд, что происходит суд над предста¬
вителями революционной партии, но ему может пока¬
заться, что движения эти не имеют под собой прочной
почвы, не имеют связи с народом. Оно может подумать
это потому, что от него будут скрыты эти явления, а в
этих явлениях недостатка не было. Не говоря уже о силь¬
ном волнении между уральскими казаками, о котором
общество имело весьма скудные сведения, в 1874 г. не
раз приходилось прибегать к помощи войска для усмире¬
ния нескольких татарских селений, затем возмущение
раскольников на уральских заводах...
Первоприсутствующий. Я уже объявил вам
однажды, что примеры нам не нужны.
Мышкин. Иначе мои заявления будут голословны.
Первоприсутствующий. Дело суда судить
о том, будут ли они голословны или нет. Вообще, вы вхо¬
дите в такие пространные размеры вашей речи, которые
вовсе не соответствуют существу того вопроса, который
я вам сделал. Я сделал вам вопрос на основании закона,
о том, признаете ли вы себя виновным в принадлежности
к тому противузаконному сообществу, о котором говорит¬
ся в обвинительном акте. Теперь я не препятствовал
вам говорить о том, что вы принадлежали, как вы сказа¬
ли, к другому противузаконному сообществу. Затем, я не
вижу, что же еще нам остается выслушивать относи¬
тельно этого предмета.
Мышкин. Имеет ли подсудимый право говорить
о причинах преступления?
Первоприсутствующий. Можете.
Мышкин. Причины того преступления, в котором
я обвиняюсь, есть народное движение, бывшее в послед-
547

нее время. Следовательно, мне необходимо констатиро¬
вать факт, что движение существует и что наше движение
есть только отголосок на более сильное движение в на¬
родной среде...
Первоприсутствующий. Эти ваши объяснения
не могут служить для суда каким-либо доказательством
или таким фактом, который он должен был бы принимать
за несомненный вывод из того, что вы говорите. Следо¬
вательно, если вы желаете говорить, то говорите так,
чтобы ваша речь не имела в настоящее время уже ха¬
рактер защитительной речи, потому что в настоящее вре¬
мя мы до этого еще не дошли. Поэтому, если желаете
объяснить, то говорите так, чтобы суд мог себе уяснить,
признаете ли вы себя виновным в преступлении, в кото¬
ром обвиняетесь, то, что вас к этому побудило, не касаясь
тех фактов, которые ни в каком случае не могут подле¬
жать здесь обсуждению.
Мышкин. Если я говорю, что меня побудило невы¬
носимо тяжелое положение народа, то могу ли я сказать
об этом положении?
Первоприсутствующий. Совершенно излишне.
Вы сослались на тяжелое положение народа, и достаточ¬
но. Продолжайте дальше.
Мышкин. Я, конечно, имею право доказывать. Ра¬
зумеется, суд может относиться к моим доказательствам
как ему угодно. Он может признать мои взгляды оши¬
бочными, но они, во всяком случае, не могут повредить
никому, кроме мне самому; если же в моем взгляде есть
слова правды, то нет основания зажимать мне рот...
Первоприсутствующий. Никто вам не зажи¬
мает. По закону я обязан допускать доказательства
только те, которые могут относиться к данному предме¬
ту. Поэтому я не могу вам дозволить говорить о таких
фактах, которые не могут подлежать нашему обсужде¬
нию. Затем, я не препятствую вам продолжать речь,
ограничиваясь теми выводами, которые из высказанных
вами положений вы признаете нужным высказать суду.
Мышкин. Я хотел указать на один очень серьезпъш
факт. Так как я обвиняюсь коллективно, то хотел бы
указать на то, что мы видим в настоящем деле: что
девушка, желавшая читать революционные лекции кре¬
стьянам; юноша, давший революционную книжку какому-
нибудь мальчику; несколько молодых людей, рассуждав¬
ших, что не худо было бы устроить даже, быть можл'*\
народное восстание, — все эти лица сидят на скамье
548

подсудимых, как тяжкие преступники, а в то же время
в народе было сильное движение, которое смирялось
помощью штыков; а между тем эти лица, эти бунтовщики,
которые были усмирены военною силою, вовсе не были
привлечены на скамью подсудимых, как будто бы гово¬
рить о бунте, рассуждать о его возможности считается
более преступным, нежели самый бунт. Это может по¬
казаться абсурдом, но абсурд этот понятен: представители
силы народной могли бы сказать на суде нечто более
полновесное, более неприятное для правительства и по¬
учительное для народа. Поэтому-то зажимают рот и не
дают сказать это слово на суде...
Та естественная связь, о которой я говорил, вызвала
движение среди интеллигенции и будет вызывать до тех
пор, пока не прекратятся причины, вызвавшие его. Я ука¬
зал только на один факт, но есть другие, не менее уяс¬
няющие революционное движение, как, например, рас¬
пространенность таких религиозных сект, где отрицание
государственной власти возводится в догмат, где источник
государственной власти именуется антихристом; далее,
образование обществ с целью неплатежа податей, исчез¬
новение целых деревень с целью уклонения от поборов...
Первоприсутствующий. Все это опять-таки
вовсе не входит в предмет обсуждения суда. Постарай¬
тесь ограничиться тем, что имеете сказать по обвинению
вас в том преступлении, о котором я вам объявил.
Мышкин. Я говорю, что отголоском народного дви¬
жения было движение в среде интеллигенции и образо¬
вание социально-революционной партии. В этом образо¬
вании люди приняли участие, благодаря главным образом
следующим двум причинам. Как известно, сильным влия¬
нием и крупнейшим проявлением революционной мысли
было образование общества рабочих и освобождение кре¬
стьян, потому что в среде рабочих образовалась фракция,
послужившая ядром социально-революционной партии.
Кроме того, крестьянская реформа оказала весьма важные
услуги революционному делу. С 19 февраля (1861 г.)
началась новая народная жизнь со своим неизбежным
спутником — борьбой между капиталом и трудом; затем
крепостная реформа послужила наглядным доказатель¬
ством своей несостоятельности в деле улучшения народ¬
ного быта. И действительно, мы видим в результате, что
народ доведен до крайней бедности, до страшного голода,
и вовсе не нужно обладать крайним радикализмом, чтобы
усомниться в хороших качествах этой реформы для мас¬
549

сы освобожденных крестьян, которые стали лицом к лицу
с представителями государственной власти и которые
убедились, что жестоко обманывались этой прославленною
свободою...
Первоприсутствующий. Вы говорите о крестья¬
нах, но вы не представитель крестьян. Они одни могут
судить о том, каково их положение.
Мышкин. Мне необходимо уяснить эту сторону во¬
проса, потому что тогда только вы поймете, что я хочу
сказать. Я сын крепостной крестьянки и солдата, я видел
уничтожение крепостного права и тем не менее не только
не благословляю эту реформу, но стою в рядах отъявлен¬
ных врагов ее. Вот почему вследствие моего рождения,
моего воспитания, моих чувств, которые связывают меня
с народом, я имею право несколько подробнее коснуться
этой стороны вопроса. Народу нетрудно было убедиться,
что эта превознесенная реформа освобождения крестьян
в конце концов сводится к одному — к переводу более
20 млн. населения из разряда помещичьих холопов в раз¬
ряд государственных или чиновничьих рабов...
Первоприсутствующий. Я повторяю, что все
то, что вы говорите о крестьянах, я считаю в настоящее
время неуместным и неподходящим к делу...
Мышкин. Я указывал на причины, которые заста¬
вили меня... Может быть, мой взгляд ошибочен, но я ут¬
верждаю, что эти причины заставили меня вступить
в ряды революционной партии...
Первоприсутствующий. Вы указываете со¬
вершенно ненужные нам подробности. Вы можете ска¬
зать это в двух словах.
Мышкин. Крестьяне увидели, что их наделили пес¬
ком и болотами и какими-то разбросанными клочками
земли, на которых невозможно вести хозяйство, хотя
сколько-нибудь обеспечивающее крестьянскую семью,
когда увидели, что это сделано с соизволения государ¬
ственной власти, когда увидели, что нет той таинственной
статьи закона, которую они предполагали как охраняю¬
щую народные интересы и которую, как думали, от них
скрывали; когда увидели это, то убедились, что им нечего
рассчитывать на государственную власть, что они могут
рассчитывать только на самих себя. Рядом с этим кре¬
стьяне, сделавшись орудием экономического положения,
поняли всю прелесть договора между голодным рабочим
и сытым капиталистом; они поняли это еще более потому,
что во всех столкновениях рабочих с капиталистами госу¬
550

дарственная власть становится на сторону капиталистов.
Вследствие всего этого крестьяне не могли не относиться
с полною ненавистью...
Первоприсутствующий. Ваша речь заключа¬
лась до сих пор только в порицании...
Мышкин. Я хочу указать те элементы, из которых
сложилась социально-революционная партия.
Первоприсутствующий. Я не могу вам дозво¬
лить открыто порицать правительство. Вы можете ска¬
зать, почему вы обратились к такому-то сообществу, но
порицать правительство я вам не могу дозволить, так как
сам закон этого не дозволяет...
Мышкин. Это значит — я должен не признавать
себя виновным? Если преступник сознает себя виновным,
то уже этим сознанием он порицает. Признавая себя
виновным, я и высказался. Скажу еще относительно ум¬
ственного пролетариата, который не мог не присоеди¬
ниться к этой партии; наконец, в ряды ее стали люди
из других классов общества, которые по натуре своей
способны действовать только во имя идеала. Вот те эле¬
менты, из которых почерпала и почерпает свои силы
социально-революционная партия. Цементом им служит
крайне бедственное положение народа, то, что народ под
гнетом...
Первоприсутствующий. Вы об этом говорили
уже несколько раз. Не возвращайтесь к этому...
Мышкин. Я хочу указать, что бедственное положе¬
ние народа...
Первоприсутствующий. Мы здесь не судим
вопроса об этом, а судим известное число лиц, которые
обвиняются в принадлежности к известному сообществу.
Следовательно, нам нужно знать, признаете ли вы себя
виновным в принадлежности к этому сообществу...
Мышкин. Во всем обвинительном акте нет страни¬
цы, где бы не говорилось, что подсудимый указывал на
бедственное положение народа. Вот почему весьма есте-
ственно, что каждый из нас не может не говорить о та¬
ком, даже по обвинительному акту, самом крупном фак¬
те — о народных страданиях как единственной причине,
заставившей вступить нас в эту партию. Вот почему,
может быть, лишний раз я коснусь этого предмета, и при¬
том примите во внимание невозможность говорить спо¬
койно вследствие столь частых перерывов. Может быть,
я не так часто возвращался бы к этому предмету, если
бы говорил с большею свободою.
551

Первоприсутствующий. Вы ведите вашу речь
о том, в чем вы признали себя виновным.
Мышкин. Я не признал себя виновным. Я сказал,
что признаю себя членом социально-революционной пар¬
тии. Затем я хотел только разъяснить мой ответ. То, что
я говорил, касалось причин, которые послужили к созда¬
нию социально-революционной партии.
Первоприсутствующий. Вы много сказали об
этих причинах, и нам не нужно более знать.
Мышкин. Теперь я хочу перейти в таком случае
еще к некоторым очень важным вопросам, хотя и более
частным, — к целям, которые преследует наша партия.
Из обвинительного акта видно, что будто бы те лица, с кото¬
рыми я готов признать солидарность, задались борьбой
против религии, собственности, семьи, науки и возводили
на степень идеала леность и невежество и соблазнялп
народ обещанием жить на чужой счет. Если это верно, а
я не был в заседании суда по предыдущим группам, по
если действительно таково было объяснение других под¬
судимых, то я руками и ногами открещиваюсь от этих
людей и поэтому считаю необходимым высказать, какого
мнения я придерживался по отношению к этим вопросам.
Начинаю с вопроса о религии. В тех идеалах обще¬
ственного строя, стремиться к которым я поставил зада¬
чею своей жизни, нет места уголовному закону за рас¬
пространение иных верований, за совращение в ересь,
словом, нет места насилию на мысль. Каждый может ве¬
рить во что ему угодно и как угодно. Каждая община
будет иметь право, если пожелает, построить сколько
угодно церквей и содержать сколько угодно попов (ко¬
нечно, на свой счет) — ч этом никто не может ей по¬
мешать потому, что это согласно нашему идеалу, потому
что община есть полнь ч распорядительница всех своих
дел. В этом идеале нет власти, которая могла бы прину¬
дить человека жить семьей...
Первоприсутствующий. Я прошу вас воздер¬
жаться от инсинуаций...
Мышкин. Я под страхом наказания не могу перей¬
ти в другое исповедание...
Первоприсутствующий. Это есть существую¬
щий закон, который не подлежит обсуждению.
Мышкин. Я его не порицаю и говорю только, что
в силу государственного закона я обязан лицемерить.
Затем нет власти, которая заставляла бы крестьян идти
под конвоем...
552

Первоприсутствующий. Вы входите в такие
сопоставления, что я решительно не могу вам позволить...
Мышкин. Относительно религии я ограничусь. Наш
идеал — полнейшая веротерпимость и глубокое убежде¬
ние в том, что при свободе слова и правильном воспита¬
нии истина сама собою...
Первоприсутствующий. О ваших убеждениях
нам нет надобности знать...
Мышкин. За что же я сужусь?
Первоприсутствующий. Вам известно обвине¬
ние, которое против вас предъявлено...
Мышкин. Именно за мои убеждения...
Первоприсутствующий. За известного рода
убеждения, которые проявились в известного рода дей¬
ствиях.
Мышкин. Затем перехожу к науке. Обвинение го¬
ворит, что будто бы мы возводим невежество в идеал.
Я считаю это клеветою, и опровергнуть эту клевету мне
не стоит труда. Я приведу хотя бы такой пример: кого
скорее можно считать невежественными — тех лиц, кто
печатает, например, книги Лассаля, или тех, кто их
сжигает...
Первоприсутствующий. Подсудимый, вы в на¬
стоящее время говорите защитительную речь. Дозволить
вам это я теперь не могу и последний раз, после столь
частых напоминаний, спрашиваю вас: на мой вопрос по
первому обвинению вы признали себя виновным хотя не
в том, в чем обвиняетесь, но сказали...
Мышкин. Я сказал, что не виновен. Я считаю для
себя долгом чести и обязанным принадлежать и быть
членом...
Первоприсутствующий. Затем никаких объяс¬
нений я не буду от вас принимать...
Мышкин. Я обвиняюсь еще вместе с другими
в борьбе с религиею, собственностью, наукою, семьею.
Имею ли я право сказать — разделяю ли я подобное
воззрение?
Первоприсутствующий. Нет, в настоящее вре¬
мя не имеете; мы еще не дошли до этого. Все эти обви¬
нения на суде еще не предъявлены...
Мышкин. Они предъявлены в обвинительном акте...
Первоприсутствующий. Они будут предъявле¬
ны во время судебного следствия, и когда оно будет ка¬
саться этого предмета, тогда вы можете представить свои
опровержения.
553

Присяжный поверенный Утин. Здесь есть
маленькое недоразумение со стороны подсудимого.
Первоприсутствующий. Я полагаю, что тут
нет недоразумения. Позвольте судить об этом мне.
Утин. Я сказал, что со стороны подсудимого недо¬
разумение, а не с вашей стороны. Вы изволили неверно
понять меня. Недоразумение заключается в том, что
Мышкин полагает, что он обязан высказать все, что же¬
лает и имеет. Если ему будет объяснено, что он будет
иметь эту возможность на судебном следствии...
Первоприсутствующий. Это я только что ему
и объяснил. (К подсудимому). Вы сверх того обвиняетесь в
том, что с целью распространения участвовали в составле¬
нии, печатании и рассылке сочинений, по содержанию
своему направленных к явному возбуждению и неповинове¬
нию власти верховной. Признаете вы себя в этом виновным?
Мышкин. Я признаю, что считал своей обязан¬
ностью в качестве содержателя типографии печатать
и распространять книги и прошу позволить мне объяснить
те причины, которые побудили меня совершить это. Мысль
о печатании книг этих созревала во мне постепенно, уже
давно, и только в 1874 г. я решился привести ее в испол¬
нение, потому что окончательно убедился, что печать на¬
ша находится в безнадежно жалком положении, не соот¬
ветствует ни массе, ни интеллигенции. У нас каждый
неподкрашенный рассказ и * жизни русского народа, осве¬
щающий его страдания, каждая статья, указывающая на
язвы в организме народной жизни, — все это воспрещено
и строго преследуется...
Первоприсутствующий. Вы опять входите
в такие объяснения, которых я не могу допустить...
Мышкин. Могу ли я объяснить те побуждения...
Первоприсутствующий. В настоящее время
я вас об этом не спрашиваю.
Мышкин. Я желаю знать, когда же наступит тот
момент, когда я могу подробно объяснить...
Первоприсутствующий. Этот момент наступит
впоследствии.
Мышкин. Я желаю знать, когда.
Первоприсутствующий. Это мое дело. Сверх
того вы обвиняетесь в том...
Мышкин. На следующие вопросы я не отвечу до
тех пор, пока не буду иметь возможности объяснить при¬
чины, заставившие меня совершить второе преступление.
Первоприсутствующий. Садитесь.,,
554

* * *
Подсудимый Мышкин. По поводу свидетель¬
ского показания Гольдмана я желал бы представить свои
объяснения. Но прежде объяснений этих я хотел обра¬
титься к суду с одним ходатайством. Хотя на основании
729 статьи Уст. уголовного судопроизводства я имею пра¬
во требовать, чтобы мне было объяснено все то, что
происходило на суде во время судебного следствия по
рассмотренным 11-ти группам, но так как я убежден,
что эта просьба не будет уважена, то я желал бы, по
крайней мере, чтобы суд объяснил мне то из происходив¬
шего на суде, что непосредственно относится до меня как
до члена того сообщества, в участии в котором меня об¬
виняет прокурор. Между прочим, прокурор в обвинитель¬
ном акте говорит, что члены этого сообщества, следова¬
тельно в том числе и я, выражали готовность
к совершению всякого рода преступлений ради приобре¬
тения денег. Поэтому я желал бы знать, подтвердило ли
следствие те факты, из которых прокурор сделал этот
вывод. Я желал бы знать, подтверждено ли на следствии,
что некоторые из моих товарищей по сообществу предла¬
гали г-же В... сделаться любовницей какого-то старика
с тем, чтобы обобрать его, отравить, а деньги представить
в пользу г-же В... . Затем я указал бы еще на другие
факты, относительно которых я желал бы знать, подтвер¬
ждены ли они на судебном следствии или нет...
Первоприсутствующий. До вас производилось
следствие по 11-ти группам и в течение всего этого след¬
ствия ни свидетелями, ни в вещественных доказательствах
вашей фамилии не упоминалось.
Мышкин. Тогда я желал бы знать, до кого отно¬
сится это обвинение, что члены этого сообщества выра¬
жали готовность к совершению всякого рода преступлений
ради приобретения денег. Так как в обвинительном акте
не сказано, до кого относится это обвинение, то я думаю,
что оно относится до всех, а следовательно, и до меня...
Первоприсутствующий. Это в настоящее время
не может быть вам сказано. Это вопрос обвинения.
Мышкин. Но из обвинительного акта видно, что
это обвинение возводится на всех, следовательно, и на
меня...
Первоприсутствующий. Когда вы выслушаете
обвинительную речь товарища обер-прокурора...
Мышкин. Тогда уже будет поздно говорить о том,
что происходило на следствии.
555

Первоприсутствующий. Да, но я вам объяснил,
что о вас не упоминалось в свидетельских показаниях.
Мышкин. Все обвинение меня в принадлежности
к этому сообществу основано не на каких-либо строго
определенных показаниях. Таких показаний, которые
были бы строго указаны в обвинительном акте, я не вижу;
этих улик нет в обвинительном акте. Прокурор не гово¬
рит, что на основании таких-то фактов я обвиняюсь в при¬
надлежности к сообществу, и, следовательно, я имею
основание думать, что это обвинение происходит вслед¬
ствие предположения, что между всеми подсудимыми су¬
ществует внутренняя связь, известная солидарность.
Я готов ее признать, но мне для этого необходимо знать,
действительно ли подсудимые таковы, какими выставляет
их обвинение. От этого зависит, признать или не при¬
знать мою солидарность.
Первоприсутствующий. Это вы можете ска¬
зать в своей защитительной речи, признаете ли...
Мышкин. Как же я могу знать, признаю ли себя
солидарным с таким-то, когда я не знал, что говорилось
относительно его на следствии, когда я не присутствовал
при судебном следствии?
Первоприсутствующий. Вам будет предъявле¬
но на судебном следствии то, что было относительно вас,
и из этого вы можете сделать тот или другой вывод.
Мышкин. Кроме того, есть такие обвинения, кото¬
рые огульно на всех возведены. Относительно этих-то
обвинений я бы и хотел знать, подтверждены ли судеб¬
ным следствием те факты, из которых они выведены.
Я очень хорошо знаю, что большинство этих фактов лжи¬
вы, выдуманы прокурором...
Первоприсутствующий. Прошу не выражать¬
ся подобным образом, оскорбительным для представителя
обвинительной власти, иначе я прикажу вас вывести.
Мышкин. В таком случае я, разумеется, не имея
фактов, не имея возможности знать их, буду лишен воз¬
можности опровергать те заключения, которые угодно
было сделать прокурору, и не только я, но и все мои
товарищи будут лишены возможности касаться общей
стороны дела, и прокурор может делать какие угодно
выводы и заключения, как бы они ни были абсурдны.
Никто из нас не будет обладать достаточным фактиче¬
ским материалом для опровержения этих выводов, бла¬
годаря постановлению, которое состоялось 11 октября.
В таком случае я желал бы высказать теперь опроверже¬
556

ние по крайней мере относительно других обвинений, ко¬
торые возводятся прямо на меня — одинаково вместе
с другими подсудимыми. Так, в обвинительном акте ска¬
зано, что обыкновенно интеллигентные люди служат про¬
пагандистами, приглашаются бросать учение и идти
в народ, выставляя, что наука есть не более как средство
для эксплуатации народа. Я желал бы сказать несколько
слов по этому поводу, потому что я готов признать себя
виновным в том, что разделяю тот взгляд, что для ре¬
волюционера в настоящее время нет надобности оканчи¬
вать курс в государственной школе. Затем, так как этот
взгляд навлек на нас немало нареканий со стороны из¬
вестной части общества, то я считаю себя вправе объяс¬
нить, какие причины довели меня до подобного, кажу¬
щегося многим безрассудным, взгляда. Я предложил, что,
если бы в настоящее время Россия находилась под та¬
тарским игом, если бы во всех городах на деньги, со¬
бранные в виде дани с русского народа, существовали
татарские школы, в которых бы читались лекции о доб¬
родетелях татар, об их блестящих военных подвигах...
Первоприсутствующий. Это к делу не отно¬
сится, таких сопоставлений на суде не допускается.
Мышкин. Прошу извинить, во у меня такой склад
ума, что я могу убедить только путем сравнения, путем
аналогии. Вот я и хотел бы привести такое сравнение,
так как оно лучше всего доказывает справедливость моей
мысли. Если бы в таких школах доказывалось право
татар владеть русским народом и если бы все учение
в них было направлено к тому, чтобы создать из русской
молодежи ревностных и покорных слуг татарских ханов,
то спрашивается: была ли бы необходимость для русской
молодежи оканчивать курс в подобных школах и посвя¬
щать все свои силы отъявленным врагам своим? Я по¬
лагаю, что нет. Точно так же и для революционера нет
никакой необходимости оканчивать курс в государствен¬
ных школах, потому что... впрочем, пожалуй, я воздер¬
жусь от окончания этой фразы из опасения быть оста¬
новленным и удаленным. Кроме того, в обвинительном
акте возводится обвинение в том, что...
Первоприсутствующий. Вы опять говорите
защитительную речь. В настоящее время следствие еще
не окончено. Из данных, которые обнаружатся на след¬
ствии, вы можете потом делать свой вывод, в настоящее
же время мы не обязаны выслушивать вашу защититель¬
ную речь...
557

Мышкин. Так как никто не будет говорить из сви¬
детелей, что...
Первоприсутствующий. Вы не можете еще
знать, что будут говорить свидетели...
Мышкин. Но мы уже видели здесь, что когда
свидетеля спрашивали, не высказывал ли я когда-нибудь
свой взгляд относительно религии, науки, семьи, то он
отвечал отрицательно. Вот по этому поводу я и хотел бы
сказать. В обвинительном акте прокурор делает еще тот
общий вывод, что будто бы революционное учение за¬
ключается в отнятии у своего ближнего собственности
или в уничтожении власти, которая сему препятствует.
Я не знаю такого революционного учения. То учение,
которого я придерживаюсь, говорит об обеспечении блага
трудящегося народа, о праве безусловного пользования
продуктами труда. Действительно, это совершенно необ¬
ходимо для осуществления блага трудящегося народа.
В самом деле, можно ли признать заслуживающей на¬
звания охранительницы права собственности ту самую
государственную власть, которая присваивает себе право
налагать произвольные контрибуции на народ...
Первоприсутствующий. Вы опять пускаетесь
в порицание. Я этого не дозволяю. Поэтому предлагаю
сесть...
Мышкин. Я вовсе не хотел порицать. Я обвиняюсь
в платоническом порицании...
Первоприсутствующий. Я обвиняю вас в том,
что вы делаете порицание на суде, и так как закон всякое
порицание на суде воспрещает, то я запрещаю вам гово¬
рить в этом смысле и приглашаю вас сесть. Употреблен¬
ные вами выражения составляют порицание правитель¬
ства.
Мышкин. В таком случае я хотел бы еще сказать
относительно тех незаконных мер, которые были приня¬
ты во время предварительного следствия против меня
и которые имели влияние на поведение мое и производ¬
ство дела как во время предварительного следствия, так
и на суде. После первого допроса за нежелание отвечать
на некоторые из вопросов я был закован в кандалы
и затем в наручники. Одновременно с этим я был лишен
права пользоваться не только собственным чаем, но даже
простою кипяченою водою...
Первоприсутствующий. Вы говорите все это
голословно...
Мышкин. Нет, не голословно. Протокол о заковке
558

меня в кандалы имеется при самом деле. Кроме того,
я просил истребовать протокол о заковке меня в наруч¬
ники, но мне было в этом отказано Сенатом. Затем,
относительно всего другого, что будет говориться против
меня, я хотел вызвать свидетелей, но мне также было
в этом отказано. Как на факт, который доказывает, до
какой степени мстительности доходит правительственная
власть по отношению к политическим преступникам,
я укажу на следующее ничтожное, но довольно харак¬
терное обстоятельство. Когда я унизился до мелкой
просьбы о том, чтобы мне под кандалами позволили но¬
сить чулки, так как кандалы сильно терли ноги, то даже
и в этой просьбе мне было отказано...
Первоприсутствующий. Все, что вы говорите,
совершенно голословно, и суду нет надобности выслуши¬
вать вас об этом.
Мышкин. Даже если я буду говорить о фактах...
Первоприсутствующий. Да, если вы говорите
голословно.
Мышкин. Я хотел указать еще на то, что во время
моего содержания под стражей мне не было позволено
ни разу повидаться с матерью...
Первоприсутствующий. Это опять такой пред¬
мет, который суд не может здесь проверить...
Мышкин. Но я обращался об этом с письменною
просьбою...
Первоприсутствующий. Только не в суд. Сле¬
довательно, суд этого не может проверить.
Мышкин. Да позвольте, в таком случае, если мо¬
гут пытать, могут делать что угодно и мы не можем
заявить об этом на суде...
Первоприсутствующий. Потому что всякое
заявление должно быть подтверждено известными факта¬
ми или данными...
Мышкин. Тогда стоит только спросить у прокуро¬
ра бумагу, в которой заявлялась просьба о свидании с ма¬
терью, и из нее будет видно, что он не разрешил этого
свидания...
Первоприсутствующий. Это предмет, не под¬
лежащий обсуждению суда...
Мышкин. То есть и пытки.
Первоприсутствующий. Не подлежат обсуж¬
дению суда...
Мышкин. Пытки, допущенные на предварительном
следствии, не подлежат...

Первоприсутствующий. Действия прокурора
не подлежат рассмотрению суда. Он имеет свое началь¬
ство...
Мышкин. Но если бы меня пытали прежде, то это
имело бы влияние на показания, данные на предвари¬
тельном следствии, а эти показания имеют влияние на
то представление, которое составил себе суд обо мне.
Первоп рисутствующий. Вы не можете знать,
какое представление составил себе суд...
Мышкин. Я думаю, что он составляет его из тех
документов, которые у него пред глазами, а эти документы
выпытываются и вымучиваются. Следовательно, можно
сказать, что пытки, употребляемые обыкновенно жандар¬
мами и прокурором, имеют влияние на то представление,
которое составляет о нас суд. Вот почему, я полагаю,
что имею право сказать, и думаю, что общество должно
знать, как обращаются с политическими преступниками,
то есть хуже, чем турки с христианами...
Первоприсутствующий. Что же, вы можете
сказать, что вас пытали, вынуждали ваши показания?..
Мышкин. Да. Заковка в кандалы производилась
специально с целыо вынудить показание...
Первоприсутствующий. Вы давали показание
относительно своей виновности?
М ышкин, Давал.
Первоприсутствующий. Чем же вы можете
подтвердить, что вас пытали?
Мышкин. Относительно заковки в кандалы есть
протокол. Затем, у меня было много заявлений по поводу
принятых против меня мер, но все они хранятся под
сукном. Кроме того, против меня употреблена еще другая
пытка, более существенная, чем заковка в кандалы. Кан¬
далы — это еще пустяки. Она состояла в том, что с спе¬
циальной целью вынудить от меня желаемое жандармами
показание я в течение нескольких месяцев был лишен
возможности пользоваться какими-либо книгами, даже
книгами религиозного содержания, даже Евангелием...
Первоприсутствующий. Это вы говорите о до¬
знании?
Мышкин. Да.
Первоприсутствующий. Это не подлежит на¬
шему обсуждению.
Мышкин. Если употребляются на дознании такие
меры, то где же искать правды? Какой правды! Я правды
560

не буду даже искать, но, по крайней мере, я желал бы,
чтобы общество-то знало, какие меры принимаются...
Первоприсутствующий. Я не могу дозволить
вам говорить об этом...
Мышкин. Сидеть в одиночном заключении, в че¬
тырех стенах и при этом не иметь никакой книги — да
это хуже всякой пытки. Вот этим и объясняется то гро¬
мадное число случаев смертности и сумасшествия, которые
обнаружились по этому делу. Многие из товарищей моих
уже сошли в могилу и не дождались суда...
Первоприсутствующий. Если они не дожда¬
лись суда...
Мышкин. Именно вследствие этой пытки, а вы це¬
ной той каторги, которая меня ожидает, каторги очень
продолжительной, не даете права сказать несколько слов
об этом крайнем беззаконии, которому я подвергался...
Первоприсутствующий. Вы продолжаете не¬
прилично...
Мышкин. Я не совсем кончил, позвольте мне до¬
кончить...
Первоприсутствующий. В настоящее время
это не относится к делу. Теперь мы производим судебное
следствие...
Мышкин. Значит, мне не позволяется...
Первоприсутствующий. Вы прерываете ход
следствия...
Мышкин. Вот и вы точно так же не позволили мне
возразить на общий вывод прокурора. Тогда я считаю
себя обязанным сделать последнее заявление. Теперь
я вижу, что у нас нет публичности, нет гласности, нет
не только возможности располагать всем фактическим ма¬
териалом, которым располагает противная сторона, но
даже возможности выяснить истинный характер дела,
и где же? В стенах зала суда! Теперь я вижу, что това¬
рищи мои были правы, заранее отказавшись от всяких
объяснений на суде, потому что были убеждены в том,
что здесь, в зале суда, не может раздаваться правдивая
речь, что за каждое откровенное слово здесь зажимают
рот подсудимому. Теперь я имею полное право сказать,
что это не суд, а пустая комедия... или... нечто худшее,
более отвратительное, позорное, более позорное...
При словах «пустая комедия» первоприсутствующий
сенатор Петерс закричал: «Уведите его...»
Жандармский офицер бросился на Мышкина, но под¬
судимый Рабинович, загородив собою дорогу и придер-
36 Блестящая плеяда
561

живая дверцу, ведущую на «голгофу», не пускал офице¬
ра; последний после нескольких усилий оттолкнул
Рабиновича и другого подсудимого, Стопане, старавшего¬
ся также остановить его, и обхвативши одною рукою
самого Мышкина, чтобы вывести его, другою стал зажи¬
мать ему рот. Последнее, однако ж, не удалось: Мышкин
продолжал все громче и громче начатую им фразу:
— ...более позорное, чем дом терпимости: там женщи¬
на из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы
из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов
торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, тор¬
гуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества.
Когда Мышкин говорил это, на помощь офицеру бро¬
силось еще несколько жандармов, и завязалась борьба.
Жандармы смяли Рабиновича, преграждавшего им дорогу,
схватили Мышкина и вытащили его из залы. Подсудимый
Стопане приблизился к решетке, отделяющей его от су¬
дей, и громко закричал:
— Это не суд! Мерзавцы! Я вас презираю, негодяи,
холопы!
Жандарм схватил его за грудь, потом толкнул в шею,
другие подхватили и потащили. То же последовало и с
Рабиновичем. Эта сцена безобразного насилия вызвала
громкие крики негодования со стороны подсудимых и пуб¬
лики. Публика инстинктивно вскочила со своих мест.
Страшный шум заглушил конец фразы Мышкина. Вооб¬
ще во время этой башибузукской расправы с подсудимыми
в зале господствовало величайшее смятение. Несколько
женщин из числа подсудимых и публики упало в обмо¬
рок, с одной случился истерический припадок. Раздава¬
лись стоны, истерический хохот, крики:
— Боже мой, что это делают! Варвары! Бьют, колют
подсудимых! Палачи, живодеры проклятые!
Защитники, приставы, публика, жандармы — все это
задвигалось, заволновалось. Так как публика не обнару¬
жила особой готовности очистить залу, то явилось множе¬
ство полицейских, и под их напором публика была вы¬
провожена из залы суда. Часть защитников старалась
привести в чувство женщин, упавших в обморок. Расска¬
зывают, что туда же сунулся жандармский офицер.
— Что вам нужно? — спрашивает его один из за¬
щитников.
— Может быть, понадобятся мои услуги?
— Уйдите, пожалуйста, разве вы не видите, что один
562

ваш вид приводит людей в бешенство? — ответил ад¬
вокат.
Офицер махнул рукой и ушел, последовав умному
совету. Во время расправы первоприсутствующего с под¬
судимыми прокурор и секретарь вскочили со своих мест
и, видимо, смущенные оставались все время на ногах.
Первоприсутствующий ушел и, растерявшись, позабыл
объявить заседание закрытым. Пристав от его имени
объявил заседание закрытым. Говорят, будто защитники
возразили, что им нужно слышать это из уст самого
председателя. Поэтому они были приглашены в особую
комнату, где первоприсутствующий объявил им о закры¬
тии заседания. Защитники требовали составления про¬
токола о кулачной расправе, но первоприсутствующий не
счел нужным удовлетворить их просьбу и даже упрекнул
адвокатов в подстрекательстве. Обер-прокурор Сената
Желеховский воскликнул по этому поводу:
— Это чистая революция.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ НА СУДЕ А. Д. МИХАЙЛОВА
Александр Дмитриевич Михайлов (1856—1884 гг.) — один из
великих революционеров пореформенной России, с именем кото¬
рого связаны самые выдающиеся события в деятельности «Земли
и воли» и «Народной воли», происходил из дворянской среды
Курской губернии. По окончании Новгород-Северской гимназии
уехал в С.-Петербург и осенью 1875 г. поступил в Технологиче¬
ский институт, по вскоре его выслали на родину к родителям за
непосещение занятий. Через год он вернулся в столицу с наме¬
рением поступить в Горный институт, но не был принят из-за
большой конкуренции, хотя удачно сдал все экзамены. По свиде¬
тельству Плеханова, эта неудача мало что значила в его планах,
так как он стремится связать свою последующую жизнь с рево¬
люционной средой. К этому времени он был знаком с революци¬
онной литературой, знал некоторых революционеров и усиленно
работал над выработкой собственного миропонимания. В письме
к отцу осенью 1876 г. он обрушивает свой гнев на «тот строй,
который заставляет в одно и то же время одного трудиться на
нескольких, ничего не производящих, и миллионы работают це¬
лую жизнь для доставления удовольствия и эстетического, утон¬
ченного наслаждения единицам» !.
Изучая обширную литературу революционного направления,
Михайлов особенно интересуется причинами неудач революцион¬
ных попыток прошлого. В уже действующих кружках и группах
этого времени он не видит ничего перспективного, тем более что
стало очевидным: хождение в народ не возбудило и не пробуди¬
ло народа. С 1876 года начинается новая полоса в обществен¬
ном развитии — народническая, выразившаяся главным образом
1 Письма народовольца А. Д. Михайлова. М., 1933, с. 104.
36*
563

в организации и деятельности «Земли и воли». Эта организация
по-новому поставила многие вопросы теории и практики. Михай¬
лов вошел в основной состав группы народников и сразу приоб¬
рел авторитет в среде землевольцев. Его главной работой стало
расширение организации и подбор людей. Об этом периоде его
деятельности Плеханов вспоминал: «Михайлов превратился в
сдержанного организатора, взвешивающего каждый свой шаг и
дорожащего каждой минутой времени» 1. Он участвует в разра¬
ботке программы и устава «Земли и воли», в составлении плана
постоянных поселений в народе для формирования активных ре¬
волюционеров из среды самого народа.
Первым шагом практической деятельности «Земли и воли»
стала Казанская демонстрация 6 декабря 1876 г., одним из глав¬
ных организаторов которой был Михайлов, охранявший оратора.
Весною 1877 г. он отправляется на Волгу для организации Са¬
ратовской группы землевольцев и для внедрения в раскольничью
среду. Здесь он проявляет необыкновенную сноровку и приобре¬
тает авторитет и доверие в их среде, несмотря на то, что при¬
влечь раскольников к деятельности организации все-таки ему не
удается. Об этом эпизоде сам Михайлов писал: «В марте 1877 г.
отправился в народ, скрылся. Цель в народе — раскол. Действо¬
вал в Саратовской губернии. Сношения с андреевцами и опасов-
цами, чтобы проникнуть к бегунам. С другими организовал сара¬
товскую группу» 2.
Вернувшись в Петербург, Михайлов принял самое деятельное
участие в переработке устава и программы «Земли и волк».
Принцип централизации революционных сил и подчинения мест¬
ных групп Центру — основная идея устава. Она дополнялась
правилом необходимости подчинения меньшинства большинству,
личности — организации. Основой программы являлись непосред¬
ственные требования народа, его насущные задачи в данное вре¬
мя. В понимапии самого Михайлова это выглядит так: «Принци¬
пом стало — ничего народу не навязывать, ничего не разрушать
насильственно из того, в чем коренится сознание и желание
народа. Задачей было — помочь народу осуществить его желание,
помочь его сознанию сделаться регулятором его государственно и
жизни» 3.
Михайлов принимает участие в организации побегов: Кресто-
воздвиженского в Москве, Войнаральского в Харькове. Организа¬
ция направляет Михайлова в Земли Войска Донского для работы
среди местных радикалов. Однако чрезвычайные обстоятельства
помешали успеху дела. В октябре 1878 г. в Петербурге была раз¬
громлена центральная организация. Пришлось возвратиться и вос¬
станавливать чуть ли не заново всю организацию. Современники
утверждают, что эта деятельность по восстановлению организа¬
ции является его особой заслугой и в ней он проявился как
талантливый организатор. В то же самое время ему удается
вместе с рабочей группой провести несколько рабочих стачек
и, пожалуй, самое важное — создать при «Земле и воле» свой
печатный орган. Первый номер «Земли и воли» стал выходить
25 октября 1878 г., и это тоже в первую очередь заслуга Михай¬
лова. Ему также удается внедрить своего человека в III отделе¬
1 Плеханов Г. В. Соч., т. 1—II, 1920. с. 77.
2 Письма народовольца Михайлова, М., 1933, с. 222.
3 Там же.
504

ние и тем самым обезопасить всю организацию от неминуемых
арестов. Этим человеком был Клеточников.
В начале 1879 г. политическое мировоззрение Михайлова резко
меняется. Он убеждается в том, что без завоевания политической
свободы невозможны сколько-нибудь заметные усилия в пропа¬
ганде идей социализма. Борьба с самодержавием все больше
и больше занимает его. Начинается народовольческий период его
борьбы в жизни. Михайлов был одним из главных инициаторов
созыва Липецкого съезда, на котором произнес свою обвини¬
тельную речь против Александра II, перечисляя его преступле¬
ния перед народом. Речь произвела исключительное впечатление
на участников съезда, и ею было положено начало той борьбы,
которая завершилась 1 марта 1881 г. Липецкий съезд образовал
Исполнительный Комитет «Народной воли» и избрал Распоряди¬
тельную комиссию, бессменным членом которой стал Михайлов.
В новой роли организатора и руководителя «Народной воли» он
еще с большим блеском обнаружил свой организаторский та¬
лант. Во всех сторонах деятельности «Народной воли» виден его
след, его прямое или косвенное участие. Вокруг Михайлова спло¬
тилась удивительная плеяда людей: Желябов, Квятковский, Пе¬
ровская, Фигнер, Исаев, Морозов, Ошанина, Баранников, Фролен¬
ко и др. Каждый из них представляет собой крупную революци¬
онную личность. Однако нет среди них ни одного, кто не отда¬
вал бы дани Михайлову как лидеру и организатору.
Плеханов, расходясь во взглядах с Михайловым, тем не менее
писал: «Я не знаю, придется ли мне еще встретиться с Михайло¬
вым, послужит ли он еще революционному делу, или погибнет
в каторжной тюрьме, несмотря па свой железный характер. Но
я уверен, что у всех, знавших Михайлова, никогда не изгладит¬
ся образ этого человека, который, подобно лермонтовскому Мцы¬
ри, «знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть»:
этой думой было счастье родины, этой страстью была борьба
за ее освобождение» *.
Не менее выразительны слова JI. Тихомирова: «...Михайлов мог
бы при иной обстановке быть великим министром, мог бы со¬
вершать великие дела для своей родины» 2.
При прочтении книги о Михайлове Е. Брешковская делилась
своими впечатлениями: «Надо бы давать читать молодежи книгу
об А. Михайлове, известном народовольце, великом характере
и пылком сердце, поражающими силой и красотой... Меня столь
сильно волнует эта книга, что не хватает сил пережить ее. Име¬
ем дело с неземным величием... Гигант духовной силы»3.
* * *
13 я н в а р я. Социально-революционная партия
в первые годы своей деятельности не имела сколько-ни¬
будь общей организованности. Великая идея, проникая
всюду, выдвигала везде ряды деятелей, но орудие ее,
слово и кпига, пропагандисты и распространители изда¬
1 Плеханов Г. В. Соч., т. 1, с. 86—87.
2 Воспоминания Льва Тихомирова. М., 1927, с. 94.
3 ЦГАОР, ф. 6075 (Аргунов А. А.), письма, л. 2.
565

ний не имели возможности и умения сплачивать новые
силы. Сознание необходимости организации не истекает
из отвлеченной идеи; оно есть продукт житейской муд¬
рости, понимание условий деятельности и приспособления
к ним. Это, так сказать, техника идейных общественных
процессов, которая определяется и развивается жизнью
и деятельностью, борьбою за существование и законами
естественного подбора. Чистая и наивная, как дитя, са¬
моуверенная, как юноша, выступила параия для борьбы
с людской злобой и себялюбием, не предполагая, как
крепко держатся эти силы на земле, какие они глубокие
корни пустили. С первых же шагов ее деятельности
горький опыт стал вразумлять молодую партию. Муки
одиночного тюремного заключения, постоянные неудачи
и другие житейские невзгоды заставляли сознавать
ошибки и промахи, несовершенство способов борьбы. Так
постепенно партия отделалась от многих губительных
при теперешних условиях борьбы привычек и обычаев
и была приведена к мысли о необходимости организации
сначала на принципах менее строгих, а потом по типу
более централизованному.
Когда я выступил на поприще революционной дея¬
тельности, сознание это еще было слабо, хотя отдельные
люди, очень незначительное число, уже понимали все
значение организации. К таковым принадлежал и я.
Большая ли житейская опытность, или врожденные свой¬
ства сделали для меня мысль об организации заветной.
Она меня не оставляла ни на одну минуту в продолжение
четырех лет деятельности, и теперь, сошедши со сцены,
я совершенно искренне могу сказать, что сделал все, что
мог для ее осуществления.
Время весны 1879 года было моментом наиболее бла¬
гоприятным для попытки широкой организации. Сами
обстоятельства навязывали всем эту мысль. Правитель¬
ственные репрессии ослабили партию количественно и по¬
могли сделать ее сильнее в пять раз качественно, — они
создали замечательное единомыслие и единодушие.
У большинства повсеместно было одно желание — крова¬
вая борьба с государственною властью. Но были люди,
на которых теория влияет более, чем логика фактов,
и они не разделяли такого настроения. В народнической
организации они имели тоже своих представителей, и по¬
тому она, несмотря на горячие стремления другой части,
не могла, без общего решения этого вопроса, переменить
направления. Это было причиной Воронежского съезда.
566

Почти одновременно, несколькими днями ранее, соста¬
вился съезд в Липецке. На нем присутствовали люди,
решившие для себя борьбу с правительством как главное
средство освобождения народа. Здесь были как некоторые
члены организации народников, так и отдельные лица,
более определенные по своим воззрениям и выработан¬
ные, как деятели. Не зная, как будет решен вопрос на
Воронежском съезде, народники Липецкого съезда пред¬
лагали два исхода; или организация народников признает
необходимым такую борьбу, тогда Липецкая группа
возьмет на себя ее, или, при отрицательном решении,
необходимо будет разделение на две организации.
Липецкий съезд продолжался три или четыре дня,
от 17 до 20 июня. Вопросы были поставлены программ¬
ные и организационные. Результатом совещаний были:
программа партии «Народной Воли», опубликованная впо¬
следствии от имени Исполнительного Комитета, и план
организации этой партии. Но ни одно практическое пред¬
приятие здесь обсуждаемо не было. Хотя Воронежский
съезд решил вопрос о борьбе с правительством удовлет¬
ворительно, но постепенно несогласное меньшинство вы¬
двинуло параллельно с «Народной Волей» и свою про¬
грамму «Черного Передела».
14 января. После Липецкого съезда половину июля
я провел в Одессе; около 14-го числа был в Чернигове;
в конце июля или в начале августа — в Москве проездом
и затем прибыл в Петербург. Здесь я узнал, что имеется
уже приготовленный динамит и что есть предложение
о возможности осуществить план подведения мины под
полотно железных дорог, проходящих в пределах города
Москвы и служащих путем возвращения царя из Лива¬
дии. Через неделю или две по приезде я, как знающий
Москву, получил предложение от Исполнительного Коми¬
тета Социально-Революционной партии отправиться туда
и осмотреть места вблизи полотна Николаевской и Мос¬
ковско-Курской ж. д. с целью приискания удобного места
для вышеупомянутого плана. Согласно этому предложе¬
нию я тогда же предпринял эту поездку и, осмотрев ука¬
занные места, нашел несколько домов, пригодных, по
моему мнению, для этой цели. Сведения о них были переда¬
ны мною Исполнительному Комитету. Лица, назначенные
для исполнения первых по времени функций предприя¬
тия, осмотрели вторично эти места и намеченные дома,
остановились на одном из них, именно на том, откуда
и сделан был подкоп, результатом которого был взрыв
567

19 ноября 1879 года. Настроение в это время среди вновь
определившейся фракции было чрезвычайно возбужден¬
ное и решительное. Большинство дышало страстью отваж¬
ного и последнего боя. Многие наперерыв предлагали
свои услуги на самые опасные роли. То был момент
самых глубоких и высоких чувств, дающих десяткам лю¬
дей силу бороться с обладателями десятков миллионов
подданных, миллионов штыков и верных слуг. Но тут
уже сталкивались не человек с человеком, не слабый с
сильным, а воплощенная идея с материальной силой.
В таких случаях совокупность физических сил и их гро¬
мадность теряют всякое значение; идея их разделяет, па¬
рализует своей неуловимостью, приводит к индивидуаль¬
ному их содержанию.
Люди «Народной Воли», как самая их идея, не знают
страха и преград. Весна п лето воздвигли десятки виселиц
и нагнали ужас па общество. Но у тех, для устрашения
которых они ставились, исчезло и малейшее подобие это¬
го чувства: они освободились от всего личного и матери¬
ального, примеры геройски-спокойиой смерти товарищей
переродили их.
В сентябре месяце отправился я в Москву, чтобы
принять участие в тамошнем предприятии, которое нуж¬
далось в работниках и в людях, которым бы жизнь вне
места действия позволяла вести сношения с организацией
и другими полезными для этого дела людьми. Некоторые
из этих сношений и работу по подкопу я взял на себя.
По приезде в Москву я поселился под именем Полошкина
на Лубянке, в номерах Кузовлева, где и жил до отъезда
в С.-Петербург, то есть до 28 ноября. За главный принцип
ведения этого дела была признана всеми участвовавшими
полная секретность его. О нем не знал, кроме централь¬
ного учреждения, никто в С.-Петербурге и ни один чело¬
век в Москве. Пребывание некоторых участников, стал¬
кивавшихся с московским радикальным миром, было
объяснено самыми удовлетворительными и правдоподоб¬
ными предлогами; остальные же сохраняли строгое ин¬
когнито. При таких условиях было приступлено к глав¬
ным работам — к проведению мнимой галереи.
Работы эти начались с определения направления под¬
земной галереи, установленного посредством отвесов,
компаса и ватерпаса. Намечены были две постоянные
точки — одна в нижнем этаже дома, как начало галереи,
другая на полотне — конечная. Веха на полотне и отвесы
внутри дома обозначили вертикальною плоскостью па-
568

правление галереи. Компас, определив угол отклонения
этой плоскости от магнитной стрелки, сделал ее положе¬
ние известным и постоянным по отношению к странам
света. Ватерпас дал горизонтальное направление галерее.
Справки в саперных и минных руководствах ничего осо¬
бенно полезного не дали, разве только способствовали
известному направлению мысли приступавших к работе.
Призматическая форма галереи, по условиям работы
в ней сидя, удобству крепления песчаного грунта и по
наименьшей выемке земли, представлялась наиболее
удобной и применимой. Способ крепи был выбран двух¬
сторонний дощатый, пол же галереи оставался грунтовым.
Доски вверху скреплялись посредством двух соответствен¬
ных вырезок, а в основании своем для упора имели
подставки из маленьких досок. При такой технике начата
была галерея, на глубине 1 аршина с четвертью от по¬
верхности земли. Опустить ее глубже не было никакой
возможности при наших средствах, так как на полчетвер¬
ти ниже начиналась подпочвенная вода, быстро высту¬
павшая на поверхность. И при такой глубине, на которой
рыли, пол галереи постоянно был сыр, что чрезвычайно
отягчало работу. Начало галереи шло из стены ранео
сделанного подполья, могущего поместить вплотную
9 человек, а потому удобного для вытаскивания земли
и хранения постоянно необходимых при работах вещей.
Доски пилились в помещении нижнего этажа, а земля
ссыпалась в чулане и в люк пристройки. По расчету
должно было получиться на 207г саженей галереи около
9 кубических саженей выемки, а такое количество земли
было чрезвычайно трудно спрятать совершенно незамет¬
но; в этом мы видели главный риск предприятия.
15 января. Размеры галереи приняты были прибли¬
зительно такие: высота призмы 18 верш., стороны
28 верш., основание 22 верш. Галерея выводилась двумя
орудиями: маленькой английской лопаткой делалась вы¬
емка вчерне, а садовым черпачком, употребляющимся для
делания ямок и представляющим рассеченный по высоте
цилиндр, названный нами «совком», давалась большая
правильность сторонам. Обыкновенно не вырывалось
вглубь более, чем на ширину одной пары досок, и сейчас
же вырытое пространство заставлялось ими. Работа про¬
изводилась со свечой. Влезавший внутрь рыл на одну
пару досок, отправлял землю наружу на железном листе,
который вытаскивали толстой веревкой находящиеся
в подполье, потом обратно возвращал в глубь галереи
569

порожний лист посредством тонкой веревки, конец кото¬
рой имел постоянно у себя; когда было нужно, получал
на том же листе пару досок и подставки и, обровняв
стороны, пригнав и вставив доски, вылезал обратно, а его
заменял другой. Двигаться по галерее можно было, толь¬
ко лежа на животе или приподнявшись немного на чет¬
вереньки. Приходилось просиживать за своей очередной
работой внутри галереи от полутора до трех часов, смотря
по ширине досок и встречавшемуся грунту, а в день
приходилось иным ставить по две, по три пары, так как
не все лазили внутрь, а только те, которые быстрее
и ловче там работали. В день при работе от 7 часов утра
до 9 часов вечера успевали вырывать от 2 до 3 аршин.
Работа внутри была утомительна и тяжела, по неудоб¬
ному положению тела, недостатку воздуха и сырости
почвы, причем приходилось, для большей свободы движе¬
ний, находиться там только в двух рубахах, в то время,
как работы начались только 1 октября, и холодная осен¬
няя сырость давала себя чувствовать. Но еще более уто¬
мительную работу представляло вытаскивание земли
изнутри в подполье. Тут приходилось двум-трем челове¬
кам напрягать все силы сразу, чтобы подвинуть лист,
нагруженный почти мокрым песком, на пол-аршина.
Этот процесс похож на вбивание свай бабой, но с тою
только разницей, что отдыху и сил в нашей работе менее,
а потому работа еще труднее. В конце, когда галерея
приближалась к 15 саженям, мы, чтобы сколько-нибудь
облегчить и ускорить вытаскивание земли, устроили ворот,
помещенный в нижнем этаже, но и он по своему несо¬
вершенству мало помог. Из подполья земля относилась
ведрами или носилками из рогожи в указанные выше
места, а потом часть ее в темные осенние ночи, во время
дождя или вьюги, когда пи одна человеческая душа не
рисковала выглянуть на двор, разбрасывали по большому
двору, и к утру ее размывало или заносило снегом.
Строгий порядок, заведенный сообразно с обстоятель¬
ствами, и колокольчик из спальни верхнего этажа в подпо¬
лье нижнего этажа давали возможность скрыть от несколь¬
ких посторонних лиц, посещавших хозяев дома, присут¬
ствие других жильцов и деятельную, неустанную работу.
Входили и выходили таинственные землекопы так, что ни¬
когда и никто не видал их лица. А между тем, несмотря
на небходимую и строго соблюдаемую осторожность вне
дома и при появлении посторонних, несмотря на усталость
и исхудалые лица работников, жила эта семья-невидимка
570

весело и дружно. В короткие часы послеобеденного отды¬
ха звучала иногда тихая, мелодичная песня о заветных
думах народа, и отвечала она нашему настроению и на¬
шим думам.
Общая духовная бодрость воскрешала энергию в уста¬
лом теле, и самые тяжелые препятствия преодолевались
с возможным для людей хладнокровием. А препятствий
воздвигалось природой и обстоятельствами много. Одно
из наиболее серьезных было выдвинуто природой в нача¬
ле ноября месяца, когда галерея почти была кончена.
К ноябрю месяцу выпал значительный снег и лежал
несколько дней. Для нас это было приятно, так как он
покрыл разбросанную по двору землю и положил конец
невылазной грязи московских предместий. Но настала
оттепель, пошел дождь, и вода, образовавшаяся из снега,
покрыла землю. Однажды утром приходим мы к под¬
полью и не верим своим глазам, на дне его почти на
пол-аршина вода, и далее по всей галерее такое же море.
Перед тем всю ночь лил дождь, и причина потопления
стала нам ясна. Нас залила снеговая и дождевая вода.
Стали мы выкачивать воду ведрами, днем выливали на
пол в противоположном углу нижнего этажа, а ночью
выносили во двор. Ведер триста или четыреста вылили
мы, а все-таки пол галереи представлял лужу, вершка на
два покрытую водой и грязью. В то же время путеше¬
ствия по воде внутри галереи, что по трудности движения
вперед со свечой продолжалось по несколько часов, и ос¬
мотр снаружи перед домом открыли, что поверхность
земли по направлению галереи в нескольких более низ¬
ких местах размыта, и вода, скопившаяся в них, просо¬
чилась внутрь, где от этого образовались наносы. Мы
ждали очень печальных последствий. Галерея пересекала
дорогу, по которой ездили в наш и несколько соседних
домов с сорокаведерной бочкой воды, с возами дров и до¬
сок, и не сегодня, так завтра нога лошади или колесо
телеги провалится к нам в галерею, обнаружит план
и завалит работающего внутри. Трудно было предпринять
что-нибудь избавляющее от возможности подобной ката¬
строфы, но мы сделали все, что могли. Снаружи насыпа¬
ли ночью на промытые места земли, а сверху прикрыли
навозом, отвели, насколько представлялось возможным,
воду, притекающую к нам, внутри укрепили доски, за¬
ложили щели, вычистили наносы и попробовали рыть не¬
достающие две с половиной сажени. С этого рокового
потопа работа сделалась уже поистине невообрази¬
571

мой. Идти галереей дальше не было никакой возможно¬
сти.
16 января. Причины невозможности продолжать
углубление галереи были следующие. Почва пола сдела¬
лась мокрой, неровной и мягкой, неудобной для таскания
листа. В конце галереи, несколько более низком, чем на¬
чало, невозможно было выкачать скопившейся жидкой,
как вода, грязи, делавшей земляную работу чрезвычайно
трудной. Грунт конца галереи, подошедший уже под на¬
сыпь полотна, стал чрезвычайно рыхл, так что нельзя
было рыть даже на полчетверти вперед без обвалов свер¬
ху и с боков, чему еще более способствовало сильное
сотрясание почвы при проходе поездов. Даже крепленные
уже досками своды дрожали, как при землетрясении.
Сидя в этом месте галереи, издали по отчетливому гулу
слышишь приближение поезда. По мере того как расстоя¬
ние становится меньше, гул переходит в приближающиеся
раскаты грома и с оглушительным шумом проносится
чудовище почти над головой. Явственно слышно, как
порывистыми толчками колеса перескакивают с рельса
на рельс, как налетают один за другим вагоны. Все тре¬
пещет вокруг тебя, сидящего прислонясь к доскам, из
щелей сыплется земля на голову, в уши, в глаза, даже
пламя свечи колеблется, а между тем приятно было
встречать эту пролетающую грозную силу.
Но не всегда приятны были последствия. Промчится
иногда поезд и отвалит впереди тебя глыбу земли на
час лишней работы и увеличит опасность обвала с по¬
верхности в пустоту, образовавшуюся за дощатыми стен¬
ками. Препятствовала движению вперед также и вода.
Сидеть по несколько часов в ней, холодной и грязной,
припимать всевозможные положения, даже лежачие,
окунаясь по шею, было мучительно и опасно. Чтобы
как-нибудь избавиться от воды и осушить хотя конец
галереи, мы устроили на сажень от конца плотину и пе¬
реливали воду за нее. Сверху плотины было оставлено
отверстие, через которое можно было только просунуться.
Это сделало конец галереи подобным могиле. Несмотря
на вентиляцию, свеча стала с трудом и недолго гореть
здесь, воздух стал удушливо-тяжелым, движения почти
невозможными, а хуже всего то, что и от воды мы не
избавились, — она просачивалась через плотину и стояла
на четверть глубиною. Для приведения дела к концу мы
придумали углублять минную галерею далее земляным
буравом вершка в три в диаметре и через образовавшееся
572

отверстие продвинуть цилиндрическую мину под рельсы.
Заказан был бурав в Iх/2 аршин длиною, с составными
коленами и пущен был в дело. Для работы им мы влеза¬
ли в образовавшийся в конце склеп и, лежа по грудь
в воде, сверлили, упираясь спиной и шеей в плотину,
а ногами в грязь. Работа шла медленная, неудобная и...
но для полной характеристики я не могу приискать слов.
Положение работающего там походило на заживо зары¬
того, употребляющего последние нечеловеческие усилия
в борьбе со смертью. Здесь я в первый раз в жизни
заглянул ей в холодные очи и, к удивлению и удоволь¬
ствию моему, остался спокоен.
Работа буравом продолжалась с неделю, и, несмотря
на условия ее, мы просверлили 7 аршин. Было около
10 ноября. Поспешили проложить проводники, пригото¬
вить цилиндр и рассыпать по двору в находившийся
в сарае погреб всю землю, скопившуюся в чулане. А ее
было очень много. Несколько дней сряду мы работали
над ней, и, наконец, главные следы нашего дела были
скрыты, что представляло большое значение, ввиду ожи¬
даемого нами осмотра полицией прилегающих к полотну
зданий.
Наконец, были получены определенные сведения о дне
проезда царя, и мина была заложена, проводники и спи¬
раль испробованы. Но по воле прихотливой судьбы и не¬
преодолимых препятствий заряд, заключающий два пуда
динамита, не дошел до конца буровой скважины. При
движении по ней он загребал впереди себя землю и, на¬
конец, остановился, и никакие усилия не могли продви¬
нуть его дальше. Несколько раз заряд вытаскивался
обратно, и опять пускался в ход бурав. Побуждаемые
страстным желанием наиболее обеспечить успех, работав¬
шие под закладкой продвигались сами на сажень в рас¬
ширенную вначале обвалами скважину и, задыхаясь, не¬
сколько минут разгребали руками землю; однако и эти,
весьма опасные, попытки устранить преграды не вполне
помогли, цилиндр все-таки не вошел до конца. Распро¬
странение силы действия динамита хотя и вычисляется
формулой теоретически, но предметно сколько-нибудь
точно трудно определить его разрушительную силу. При¬
нимая во внимание расстояние и вес, можно было наде¬
яться на успех, а потому решили действовать. Расстояние
между миной и второй парой рельс, по которым должен
был пройти поезд, было не более трех или четырех ар¬
шин; динамит же, находясь на полотне на глубине
573

21/2 аршин и действуя во все стороны с одинаковой силой,
должен был разрушить и вторую пару.
При описании земляных работ я забыл упомянуть
о вентиляции. Работать без нее можно было только 10
или 11 саженей, а далее воздуху не хватало, и свеча
тухла. Для того чтобы увеличить приток и движение
воздуха, был привешен к верхнему углу галереи ряд
железных труб в 2 вершка в диаметре, соединенных
концами между собой. Получившаяся, таким образом,
длинная составная труба выходила одним концом из
галереи в подполье и, изгибаясь в нем, поднималась
в нижний этаж, где соединялась с дымовой трубой печи.
Образовалась круговая тяга, и свеча стала гореть до
конца галереи.
По окончании работ я мог бы и ехать, так как роль
окончилась, но у меня были другие дела в Москву, а за
себя я не боялся; по образу жизни я не мог навлечь
никакого подозрения, и потому тревожные моменты дол¬
жны были пройти для меня безопасно. Неизвестно было,
чем это дело окончится, и соображение, что может быть
какая-нибудь случайность сделает полезным мое присут¬
ствие, давало лишний повод остаться.
Наступил критический день 19 ноября. Время прибы¬
тия двух царских поездов в Москву было назначено на
10 и 11 часов вечера. Не было тайной для многих москви¬
чей, что царь прибудет в 10 ч. Это подтверждали и дру¬
гие, более веские данные, заставлявшие обратить взоры
на первый поезд. Но царский поезд промчался в начале
десятого и был принят за пробный, иногда следующий
впереди царского. Второй поезд, шедший в 10 часов
с небольшим, совпал со временем, назначенным для цар¬
ского, и пострадал. Способствовало, как побочное обстоя¬
тельство, этой ошибке еще то, что удивительно быстро
мчавшийся царский поезд, как говорят очевидцы, напо-
ловипу был окутан выпускаемыми локомотивом парами
и казался состоящим из двух-трех вагонов. Находясь
у Ильинских ворот, я узнал, что царь проехал по По¬
кровке к Иверским воротам, и предположил, что план
разрушен обыском, происшедшим за несколько часов до
проезда. Но на другой день узнал о случившемся.
17 января. На заданные мне вопросы отвечаю:
28 ноября 1879 года, как я уже объяснил, уехал из Мос¬
квы и прибыл оттуда в С.-Петербург, где и оставался
безвыездно до начала июня 1880 г. Где жил, чем зани¬
мался и под какими фамилиями проживал, кроме об¬
574

стоятельств жизни под именем Поливанова, объяснить
не желаю. В общем моя деятельность этого времени до
дня ареста, то есть до 28 ноября 1880 года, принадлежала
всецело организации Общества «Народной Воли». Под
именем Поливанова я жил, как удостоверено взятым
у меня документом на это имя, с февраля 1880 года
последовательно в гостинице «Москва», на углу Невского
и Владимирского проспекта, в Троицком переулке, дом
№ 11/3 и Орловском переулке, в доме Фредерикса, квар¬
тира Туркиной. В гостинице «Москва» у меня никто не
бывал, в Троицком бывал один или два человека и в доме
Фредерикса столько же, но кто они — отвечать не желаю.
По поводу найденного у меня динамита, к прежде дан¬
ным по этому предмету объяснениям, прибавляю, что
он получен был мною на хранение и, насколько мне
известно, определенного назначения не имел. Лица, пе¬
редавшего мне его, назвать не могу. Цель приготовления
и хранения динамита у организации такая же, как у го¬
сударства боевых снарядов. Программа партии и условия
борьбы ставят борющихся в самое разнообразное положе¬
ние наступательно-оборонительной войны, требующей
осуществления разнообразных планов, объектами кото¬
рых служат различные силы противника. Динамит в этих
случаях может быть направлен как для самозащиты, так
и против врага. По слухам и некоторым соображениям,
я думаю, что взятый у меня динамит составляет часть
имеющегося у организации, но какую, об этом не могу
ничего сказать.
15 апреля. Зовут меня Александр Дмитриев Ми¬
хайлов. По поводу предъявленного мне обвинения в уча¬
стии в покушении, совершенном 1 марта сего года,
жертвою которого пал государь император Александр
Николаевич и которое выразилось в том, что во время
проезда его величества лицами революционной партии
были брошены метательные снаряды, причинившие по¬
ранения его величеству, — поясняю. Я был арестован
28 ноября 1880 года, то есть за четыре месяца до выше¬
упомянутого события. Следовательно, я могу отвечать
только на вопрос о том, знал ли я, что это событие
подготовлялось при условиях, при которых оно впослед¬
ствии совершилось. Из показаний, ранее данных мною,
явствует, что партия имеет динамит для борьбы с пра¬
вительством. Далее из показаний моих о событии 19 но¬
ября видно, что я принимал участие в этом деле, на¬
правленном против царя, как член партии. Следовательно,
575

я и в момент ареста должен был предвидеть общий ход
борьбы в будущем. Но обстоятельства и орудия, которые
избраны действующими лицами в событии 1 марта, для
меня составляют новость. В частности, о подкопе на одной
из улиц С.-Петербурга для заложения мины, о заложении
снаряда летом прошлого года под одним из мостов С.-Пе¬
тербурга же и, наконец, об употреблении и подготовлении
метательных снарядов с целью действовать всеми этими
средствами против особы царя, сведений я не имел,
а посему не знаю, кем подготовлялись эти предприятия
и кем брошены снаряды в покойного императора. В по¬
следнее время пребывания моего на свободе высказыва¬
лись мысли о необходимости продолжать борьбу с гла¬
вою абсолютизма, если не будет дана какая-нибудь
возможность действовать мирным путем, путем свободно¬
го слова и убеждения. Из всех предъявленных мне кар¬
точек я знаю: Кибальчича еще по гимназии, Михаила,
взятого под именем Капустина, Григория Исаева, Софью
Перовскую, Александра Баранникова, Веру Филиппову,
которую встречал в начале 1877 года, и Николая Саб-
лииа, которого я очень мало знал и с трудом признаю
на карточке убитого.
Александр Дмитриев Михайлов.
Отдельного корпуса жандармов подполковник Никольский.
Товарищ прокурора Палаты Добрянский.
ЗАВЕЩАНИЕ А. Д. МИХАЙЛОВА
16 февраля 1882 года
Завещаю вам, братья, не расходовать силы для
нас, но беречь их от всякой бесплодной гибели и упо¬
треблять их только в прямом стремлении к цели.
Завещаю вам, братья, любить и ценить моего
милого друга*, а вашу сестру и товарища, как любили
меня.
Завещаю вам, братья, беречь и ценить нашего
доброго Старика *, нашу лучшую умственную силу. Он
не должен участвовать в практических предприятиях —
он к ним не способен. Вам надо сознавать это, а ему не
следует себя обманывать.
Завещаю вам, братья, издать постановления
Исполнительного Комитета от приговора А * до объ¬
576

явления о нашей смерти включительно (т. е. от 26 авгу¬
ста 1879 года до марта 1882 года). При них приложите
краткую историю деятельности организации и краткие
биографии погибших членов ее.
Завещаю вам, братья, не посылайте слишком
молодых людей в борьбу на смерть. Давайте окрепнуть
их характерам, давайте время развить им все духовные
силы.
Завещаю вам, братья, установить единообраз¬
ную форму дачи показаний до суда, причем рекомендую
отказаться от всяких объяснений на дознании, как бы
ясны оговоры или сыскные сведения ии были. Это изба¬
вит вас от многих ошибок.
Завещаю вам, братья, еще на воле установить
знакомства с родственниками один другого, чтобы в слу¬
чае ареста и заключения вы могли поддержать хотя ка¬
кие-либо сношения с оторванным товарищем. Этот прием
в прямых ваших интересах. Он сохранит во многих слу¬
чаях достоинство партии на суде. При закрытых судах,
думаю, нет нужды отказываться от защитников.
Завещаю вам, братья, контролируйте один дру¬
гого во всякой практической деятельности, во всех мело¬
чах, в образе жизни. Это спасет вас от неизбежных для
Александр Михайлов.
37 Блестящая плеяда
577

каждого отдельного человека, но гибельных для всей ор¬
ганизации, ошибок. Надо, чтобы контроль вошел в созна¬
ние и принцип, чтобы он перестал быть обидным, чтобы
личное самолюбие замолкало перед требованиями разума.
Необходимо знать всем ближайшим товарищам, как че¬
ловек живет, что он носит с собой, как записывает и что
записывает, насколько он осторожен, наблюдателен, на¬
ходчив. Изучайте друг друга. В этом сила, в этом совер¬
шенство отправлений организации.
Завещаю вам, братья, установите строжайшие
сигнальные правила, которые спасали бы вас от поваль¬
ных погромов.
Завещаю вам, братья, заботьтесь о нравствен¬
ной удовлетворенности каждого члена организации. Это
сохранит между вами мир и любовь. Это сделает каждого
из вас счастливым, сделает навсегда памятными дни, про¬
веденные в вашем обществе.
Затем целую вас всех, дорогие братья, милые сестры,
целую всех по одному и крепко, крепко прижимаю к гру¬
ди, которая полна желанием, страстью, воодушевляющи¬
ми и вас. Простите, не поминайте лихом. Если я делал
кому-либо неприятное, то верьте, не из личных побужде¬
ний, а единственно из своеобразного понимания нашей
общей пользы и из свойственной характеру настойчи¬
вости.
Итак, прощайте, дорогие! Весь и до конца ваш
Александр Михайлов.
«НАРОДНАЯ ВОЛЯ» И К. МАРКС
Маркса и Энгельса долгие годы связывали узы дружбы с дея¬
телями революционной России. Они хорошо были осведомлены о
жизни русского подполья. Появление же «Народной воли» уси¬
ливало и обостряло их интерес. Они не только сочувствовали
борьбе ее с царизмом, но и восторгались ее героизмом.
В. И. Ленин в статье «Фридрих Энгельс» писал об этом так:
«Маркс и Энгельс, оба знавшие русский язык и читавшие рус¬
ские книги, живо интересовались Россией, с сочувствием следи¬
ли за русским революционным движением и поддерживали сно¬
шения с русскими революционерами. Оба они сделались социа¬
листами из демократов, и демократическое чувство ненависти к
политическому произволу было в них чрезвычайно сильно. Это
непосредственное политическое чувство вместе с глубоким тео¬
ретическим пониманием связи политического произвола с эконо¬
мическим угнетением, а также богатый жизненный опыт сдела¬
ли Маркса и Энгельса необычайно чуткими именно в политиче¬
578

ском отношепии. Поэтому героическая борьба малочисленной куч¬
ки революционеров с могущественным царским правительством
находила в душах этих испытанных революционеров самый со¬
чувственный отзвук» 1.
Эта на редкость выразительная и убедительная характеристи¬
ка взаимоотношений Маркса и Энгельса к «Народной воле» и ее
бесстрашным деятелям на протяжении многих десятилетий бы¬
ла фактически под запретом. Ленинские слова, в сущности, объ¬
ясняют нам, почему, в свою очередь, народовольцы с любовью
относились к Марксу, называя его учение необходимым и важ¬
ным в их борьбе с произволом царизма за счастье народа. Все
это, однако, не означает, что «Народная воля» руководствовалась
марксизмом как системой взглядов в своей разносторонней дея¬
тельности. Народничество вошло в историю как идеология кре¬
стьянского демократизма, и только в этом смысле она близка
марксизму.
Будучи убеждепным в необходимости борьбы и ее верном кур¬
се, Исполнительный Комитет в обращении к К. Марксу вместе
с тем крайне заинтересован, чтобы свободные народы выразили
свои симпатии к деятельности русских революционеров, а для
этого требуется объективная информация о том, что происходит
в России, во имя каких ценностей ведется ожесточенная схват¬
ка с правительством. Предполагалось, что для этих целей ум
Маркса и его перо могут оказать громадную услугу революцион¬
ной России.
МОРОЗОВ Н. А. «МОИ ВСТРЕЧИ С К. МАРКСОМ»
В конце концов я поехал в Лондон, побывав по дороге
у Лаврова, который очень сочувственно отнесся к моему
замыслу, но познакомил меня с Марксом не он, а мой
товарищ по Народной воле Гартман, который часто бы¬
вал у Маркса.
На второй же день после моего приезда он отправился
со мной к Марксу по лондонскому метрополитену, ходив¬
шему еще на локомотивах. Приехав в предместье то по
крышам домов, то в тоннелях, мы увидели, наконец,
хорошенький беленький коттэдж, где Маркс жил в те
дни со своей дочкой Элеонорой. Я помню хорошо первое
впечатление этой поездки. — Mister Marx in (дома ми¬
стер Маркс)? — спросил Гартман молоденькую домаш¬
нюю работницу, когда она отворила выходящую на улицу
дверь, после того как мы три раза ударили в нее висящим
молоточком, заменяющим в Англии звонок.
Она ответила Гартману как знакомому, что Маркс
еще находится в Британском музее, но дочка его дома.
Почти тотчас же после нашего входа в приемную вышла
1 JI е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 13.
37*
579

и опа, хорошенькая и стройная девушка немецкого тина,
напоминавшая мне романтическую Гретхен.
Мы начали разговор по-английски, но она, заметив,
что я, затруднившись сказать какое-то английское слово,
употребил вместо него французское, сейчас же перешла
на французский язык, на котором уже и продолжались
все наши разговоры.
И вот здесь мои воспоминания начинают двоиться: то
мне кажется, что мы и с Марксом виделись в тот же
день, то, наоборот, представляется, что Элеонора, проси¬
дев с нами с полчаса, сказала, что он возвратится поздно,
и мы виделись с ним на следующий день.
Но я хорошо помшо, что мое первое впечатление от
Маркса было определено фразою: как он похож на свон
портреты!
После того как мы поздоровались и уселись вокруг
небольшого стола с диваном у стены, я, смеясь, сказал
ему это.
Он тоже засмеялся и ответил, что это ему часто гово¬
рят и что как-то курьезно чувствовать себя человеком,
на которого не портрет его похож, а он сам похож па
свой портрет.
Оказалось, что он меня уже ждал с большим интере-
Николай Морозов.
580

сом, потому что Гартман, которому я предварительно
написал о своем приезде и о замысле побывать у Марк¬
са, уже несколько дней назад предупредил его об этом.
Маркс мне сказал, что очень будет рад дать мне даже не
одну статью для «Социально-революционной библиотеки»
и снабдит выбранную нами его статью небольшим преди¬
словием, как только мы пришлем ему корректуру ее
перевода. Узнав, что я могу остаться в Лондоне лишь
три-четыре дня, он пригласил меня побывать у него еще
раз до отъезда и обещал приготовить мне несколько
своих и Энгельса книжек.
Маркс был в то время действительно совсем таким,
каким он представлен на портретах того времени. Оп
показался мне скорее среднего роста, но довольно широ¬
кого сложения, был очень приветлив с нами обоими, но
сразу чувствовалось во всех его движениях и словах, что
он вполне понимает свое выдающееся значение. Никакой
мрачности или замкнутости, о которой я от кого-то слы¬
хал, я в нем совершенно не заметил.
В то время в Лондоне был такой туман, что во всех
домах горели лампы, в том числе и у Маркса, и я даже
ясно помню, что у него светилась лампа с зеленым аба¬
журом, но и при этом освещении я хорошо рассмотрел и
его и его кабинет, в котором три стены были уставлены
книгами, а на четвертой были какие-то портреты.
Кроме него и Элеоноры, никто к нам не выходил,
и у меня составилось впечатление, что в то время в его
домике не было других членов семьи Маркса. Элеонора
же все время выбегала к нам и, сидя на кушетке не¬
сколько в стороне, принимала участие в разговоре, при¬
чем нам приносили по чашке чая с бисквитами, и раз¬
говор продолжался главным образом о наших народоволь¬
ческих делах.
Маркс чрезвычайно интересовался ими и говорил, что
наша борьба с самодержавием представляется ему и всем
европейцам чем-то совершенно сказочным, возможным
только в фантастических романах.
Просидев с полчаса, мы с Гартманом не хотели его
задерживать и отправились домой.
Но когда через два дня я снова зашел к нему перед
отъездом, я тоже провел с ним и с дочерью некоторое
время, и при прощании он мне вручил приготовленные
для меня пять или шесть книжек и снова обещал напи¬
сать к той, которую мы выберем, предисловие, как только
мы пришлем к нему первую корректуру перевода.
581

Узнав, что я через две-три недели возвращусь в Рос¬
сию, он крепко пожал мне руку с пожеланием счастли¬
вого возвращения оттуда. Мы оба обещали переписывать¬
ся друг с другом, но это не осуществилось.
Возвратившись в Женеву, я нашел там письмо Перов¬
ской о том, что ряд готовящихся событий требует моего
быстрого возвращения.
Я собрал нужные вещи и поехал, но 28 февраля при
переходе границы около Вержболова был арестован под
именем студента женевского университета Локьера и пе¬
ревезен в Варшавскую цитадель, где узнал о событиях
первого марта посредством стука в стенку от сидевшего
рядом товарища Тадеуша Балицкого.
Я был уверен, что теперь меня казнят, как только
откроют мою фамилию, и не раз ощупывал пальцами
шею, стараясь представить, как около нее будет стяги¬
ваться петля. И это, конечно, случилось бы, если бы
арестованные в то самое время товарищи Перовская, Же¬
лябов, Кибальчич и другие не встали впереди меня на
допросе к эшафоту.
Заключенный сначала в Алексеевский равелин Петро¬
павловской крепости, а потом в Шлиссельбург, я до са¬
мого своего выпуска не знал, чем окончились мои пере¬
говоры с Марксом. Не знал я этого и после, вплоть до
1930 года, когда в присланном мне издании общества
политкаторжан «Литература Народной воли» я вдруг
увидел предисловие Маркса к «Манифесту коммунистиче¬
ской партии» в издававшейся при моем участии «Со¬
циально-революционной библиотеке», и это навеяло на
меня рой воспоминаний.
Я вспомнил свои свидания с Марксом и его дочерью,
вспомнил, как, уезжая спешно из Женевы в Россию,
я отдал книжки Маркса кому-то из оставшихся там со¬
редакторов, не помню уже Драгоманову или Павловско¬
му, или начавшему тогда серьезно изучать «Капитал»
Маркса Плеханову (хотя он в то время был еще «дере¬
венщиком», как мы тогда называли партию Черного
передела, и не состоял в редакции «Социально-револю¬
ционной библиотеки», не очень сближался с нею), и как
я поручил выбрать и перевести что-нибудь из статей
Маркса, а затем попросить у пего и обещанное преди¬
словие.
Я вспомнил и мое последнее прощание с ним, как он
и его дочка Элеонора крепко жали мне руки, желая
успеха в нашей опасной борьбе и нового приезда к ним
582

из России в Лондон с победою, и дали даже адрес для
переписки на имя кого-то из знакомых.
Особенно же отрадно было мне прочесть в только что
приведенном мною предисловии Маркса: «Царь был про¬
возглашен шефом европейской реакции, а в настоящее
время (т. е. благодаря деятельности Народной воли) он
сидит пленником революции в Гатчине, а Россия являет¬
ся авангардом революционного движения Европы».
Это были почти буквально те слова, которые сказал
мне Маркс на прощанье, только вместо «в Гатчине» он
сказал: «В Царском Селе».
ПИСЬМО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА КАРЛУ МАРКСУ
Гражданин!
Интеллигентный и прогрессивный класс в России,
всегда внимательный к развитию идей в Европе и всегда
готовый откликнуться на них, принял с восторгом появ¬
ление ваших научных работ.
В них именем науки признаны лучшие принципы рус¬
ской жизни. «Капитал» * — стал ежедневным чтением
интеллигентных людей. Но в царстве византийского мра¬
ка и азиатского деспотизма всякий прогресс социальных
идей рассматривается, как революционное движение. Са¬
мо собой разумеется, что ваше имя связано с внутренней
политической борьбой в России. В одних оно вызвало
глубокое уважение и горячую симпатию, в других —
преследования. Ваши сочинения были запрещены, и са¬
мый факт их изучения рассматривается теперь, как
признак политической неблагонадежности.
Что касается нас, многоуважаемый гражданин, мы
знаем, с каким интересом вы следите за всеми проявле¬
ниями деятельности русских революционеров, и мы сча¬
стливы, что можем заявить теперь, что эта деятельность
дошла до самой высокой степени напряженности. Преды¬
дущая революционная борьба закалила борцов и не
только установила для революционеров их теоретическую
программу, но в то же время и вывела их практическую
борьбу на верную дорогу для ее осуществления.
Различные революционные фракции, неизбежные в
движении столь новом, сходятся, сливаются и общими
усилиями стараются соединиться с желаниями и надеж¬
дами народа, которые так же древни у нас, как само
рабство.
583

При таких обстоятельствах приближается момент
победы. Наша задача была бы для нас значительно легче,
если бы определенно высказанные симпатии свободных
народов были бы на нашей стороне. А для этого тре¬
буется только одно — знакомство с истинным положе¬
нием дел в России.
С этой целью мы и поручаем нашему товарищу Льву
Гартману организовать в Англии и Америке доставку
сведений относительно настоящего развития нашей обще¬
ственной жизни.
Автограф письма К. Марксу.
РУССКОЙ
соадл ьно-революцгокной
ПАРИИ
ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТЫ
«**•
с/Яше*'
с&4 Ж™**'*? с/
^yer*&—
<?сс£/ 'Z&I&C- ‘риппё&и*^-
^2^ e#6c*H*f 'dird'
584

Мы обращаемся к вам, уважаемый гражданин, прося
вас помочь ему в осуществлении этой задачи.
Твердо решившись разбить цепи рабства, мы убежде¬
ны, что не далеко то время, когда наше несчастное отече¬
ство займет в Европе место, достойное свободного народа.
Мы считаем себя счастливыми, выражая вам, много¬
уважаемый гражданин, чувства глубокого уважения всей
русской социально-революционной партии.
ПИСЬМО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА АЛЕКСАНДРУ Ili
1 марта 1881 г. в Петербурге в районе Екатерининского кана¬
ла был убит император России Александр II. На следующий же
день Исполнительный Комитет «Народной воли» опубликовал об
этом сообщение, разумеется, заранее подготовленное.
Зтим актом был приведен в исполнение приговор от 26 авгу¬
ста 1879 г. Исполнительного Комитета над русским царем.
Мотивировка убийства была следующая: «Россия, истомлен¬
ная голодом, измученная самоуправством администрации, посто¬
янно теряющая силы сынов своих на виселицах, на каторге, в
ссылке, в томительном бездействии, вынужденном существующим
режимом, Россия не может жить так далее. Она требует просто¬
ра, она должна возродиться, согласно своим потребностям, своим
желаниям, своей воле. Напоминаем Александру III, что всякий
насилователь Воли Народа есть народный враг и тиран» 1.
Через несколько дней Исполнительный Комитет обратился с
воззванием к Европейскому обществу с целью объяснить слу¬
чившееся и познакомить Европу с сутью и особенностями рус¬
ского революционного движения.
Революционный и даже либеральный мир Европы с понима¬
нием отнесся как к собственно событию 1 марта, так и к объяс¬
нению его «Народной волей». Но ни в первом, ни во втором из
названных документов не было изложено то, что требует Ис¬
полнительный Комитет от своего имени и имени своего народа.
Этому посвящалось «Письмо» к Александру III.
После успешного покушения члены Исполнительного Комите¬
та предполагали обратиться к различным слоям русского обще¬
ства с изложением положения дел в стране и определить стоя¬
щие задачи как в целом перед народом, так и отдельными его
классами и группами. Однако после активных обсуждений вопро¬
са было принято предложение изложить в одном документе плат¬
форму партии, взгляд на насущные задачи, непосредственно тре¬
бующие своего решения. Эту платформу решено было изложить
в виде письма к новому императору Александру III. Было пред¬
ложено подготовить проекты такого обращения двум членам Ис¬
полнительного Комитета, Грачевскому и Тихомирову. 7 и 8 мар¬
та 1881 г. оба проекта были подвергнуты тщательному анализу.
Текст Тихомирова был одобрен и послан на редактирование Ми¬
хайловскому. Последний внес в него незначительные исправле¬
ния и признал вполне приемлемым. Документ был опубликован
1 Литература партии «Народной воли». М., 1907, с. 449.

10 марта и распространен в столице и по всей России. Привлек
он внимание и зарубежной общественности.
Один экземпляр письма для Александра III был отпечатан на
особой бумаге. Основная мысль письма сводилась к утверждению
неизбежности революции в России, если императорское прави¬
тельство откажется от проведения радикальных реформ. При про¬
ведении решительных преобразований сверху возможен мирный
путь развития страны. Находясь в крепости, А. Михайлов в та¬
ких словах выразил свое отношение к этому документу: «По на¬
стоянию защиты в заключение судебного следствия был прочи¬
тан вслух манифест Исполнительного Комитета Александру III
от 10 или 12 марта 1881 г. Я и раньше слышал о нем и пора¬
жался верностью мысли и тона: прослушав же его в подлинном,
нахожу, что ничего совершеннее не производила русская рево¬
люционная мысль. Это венец И. К., венец в литературном и
практическом — программном смысле» х.
Много лет спустя В. Н. Фигнер писала об отношении к «Пись¬
му» европейской общественности: «Опубликованное на Западе,
оно произвело сенсацию во всей европейской прессе; самые уме¬
ренные и ретроградные органы заявили одобрение требованиям
русских нигилистов, находя их разумными, справедливыми и
значительной частью своей вошедшими давным-давпо в повсе¬
дневный обиход западноевропейской жизни» 2.
Понятно, внимательный читатель обнаружит в данном доку¬
менте и определенные слабости. В нем есть определенное пре¬
увеличение роли императора и нет четкого понимания того, что
называется социальной сущностью самодержавной власти.
Несмотря, однако, на слабости, необходимо заметить, что
«Письмо» имеет большое историческое значение, его высоко це¬
нили К. Маркс и В. И. Ленин. В работе «Гонители земства и
Апнибалы либерализма» Ленин писал: «...и деятели «Народной
воли» в самом начале царствования Александра III «преподнес¬
ли» правительству альтернативу именно того, какую ставит пе¬
ред Николаем II социал-демократия: или революционная борьба,
или отречение от самодержавия» 3.
Этим можно было бы закончить комментарий к «Письму», но
историография его содержит совершенно противоположные взгля¬
ды к высказанному здесь. Некоторые историки утверждали, да и
в наше время не отказались от тезиса о том, что «Народная во¬
ля» после событий 1 марта отказалась ют революционной борьбы
и стала на позиции либерализма, доказательством чего является
рассматриваемое обращение к Александру III. Сам факт такого
обращения признается проявлением либерализма (см.: Яро¬
славский Е. Разгром народничества. М., 1937). Эти взгляды,
несмотря на их очевидную ошибочность, надо знать хотя бы по¬
тому, что многие страницы истории пашей родины нуждались и
продолжают нуждаться не только в том, чтобы их знать, но и в
том, чтобы их защищать от всякого рода искажений.
1 Прибылева-Корба А. П., Фигнер В. Н. Народово¬
лец А. Д. Михайлов. М., 1925, с. 208.
2 Фигнер В. Поли. собр. соч., т. 1, с. 235.
3 JI е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 56.
586

* * *
Ваше величество! Вполне понимая то тягостное на¬
строение, которое вы испытываете в настоящие минуты,
исполнительный комитет не считает, однако, себя вправе
поддаваться чувству естественной деликатности, требую¬
щей, может быть, для нижеследующего объяснения вы¬
ждать некоторое время. Есть нечто высшее, чем самые
законные чувства человека: это долг перед родной стра¬
ной, долг, которому гражданин принужден жертвовать и
собой, и своими чувствами, и даже чувствами других лю¬
дей. Повинуясь этой всесильной обязанности, мы решаем¬
ся обратиться к вам немедленно, ничего не выжидая,
так как не ждет тот исторический процесс, который гро¬
зит нам в будущем реками крови и самыми тяжелыми
потрясениями.
Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатеринин¬
ском канале, не была случайностью и ни для кого не
была неожиданной. После всего, происшедшего в тече¬
ние последнего десятилетия, она являлась совершенно
неизбежной, и в этом ее глубокий смысл, который обя¬
зан понять человек, поставленный судьбою во главе пра-
Покушение на Александра II.
587

вительственной власти. Объяснять подобные факты зло¬
умышлением отдельных личностей или хотя бы «шай¬
ки», — может только человек, совершенно неспособный
анализировать жизнь народов. В течение целых 10 лет
мы видим, как у нас, несмотря на самые строгие пре¬
следования, несмотря на то, что правительство покойно¬
го императора жертвовало всем — свободой, интересами
всех классов, интересами промышленности и даже соб¬
ственным достоинством — безусловно всем жертвовало
для подавления революционного движения, оно все-таки
упорно разрасталось, привлекая к себе лучшие элементы
страны, самых энергичных и самоотверженных людей
России, и вот уже три года вступило в отчаянную, пар¬
тизанскую войну с правительством. Вы знаете, ваше ве¬
личество, что правительство покойного императора нельзя
обвинить в недостатке энергии. У вас вешали и пра¬
вого и виноватого, тюрьмы и отдаленные губернии пере¬
полнялись ссыльными. Целые десятки так называемых
«вожаков» переловлены, перевешаны: они гибли с муже¬
ством и спокойствием мучеников, но движение не пре¬
кращалось, оно безостановочно росло и крепло. Да, ваше
величество, революционное движение не такое дело, ко¬
торое зависит от отдельных личностей. Это процесс на¬
родного организма, и виселицы, воздвигаемые для наибо¬
лее энергичных выразителей этого процесса, так же бес¬
сильны спасти отживающий порядок, как крестная
смерть Спасителя не спасла развратившийся античный
мир от торжества реформирующего христианства.
Правительство, конечно, может еще переломить и пе¬
ревешать многое множество отдельных личностей. Оно
может разрушить множество отдельных революционных
групп. Допустим, что оно разрушит даже самые серьез¬
ные из существующих революционных организаций. Но
ведь все это нисколько не изменит положения вещей.
Революционеров создают обстоятельства, всеобщее не¬
удовольствие народа, стремление России к новым обще¬
ственным формам. Весь народ истребить нельзя, нельзя
и уничтожить его недовольство посредством репресса¬
лий: неудовольствие, напротив, растет от этого. Поэтому
п и смену истребляемых постоянно выдвигаются из на¬
рода все в большем количестве новые личности, еще бо¬
лее озлобленные, еще более энергичные. Эти личности
в интересах борьбы, разумеется, организуются, имея уже
готовый опыт своих предшественников; поэтому револю¬
ционная организация с течением времени должна уси¬
588

ливаться и количественно, и качественно. Это мы видим
в действительности за последние 10 лет. Какую пользу
принесла гибель долгушинцев, чайковцев, деятелей 74 го¬
да? На смену их выступили гораздо более решительные
народники. Страшные правительственные репресса ли и
вызвали затем на сцену террористов 78—79 гг. Напрас¬
но правительство истребляло Ковальских, Дубровиных,
Осинских, Лизогубов. Напрасно оно разрушало десятки
революционных кружков. Из этих несовершенных орга¬
низаций, путем естественного подбора, вырабатываются
только более крепкие формы. Появляется, наконец, Ис¬
полнительный комитет, с которым правительство до сих
пор не в состоянии справиться.
Окидывая беспристрастным взглядом пережитое ва¬
ми тяжелое десятилетие, можно безошибочно предска¬
зать дальнейший ход движения, если только политика
правительства не изменится. Движение должно расти,
увеличиваться, факты террористического характера по¬
вторятся все более обостренно; революционная организа¬
ция будет выдвигать на место истребляемых групп все
более и более совершенные, крепкие формы. Общее ко¬
личество недовольных в стране между тем увеличивает¬
ся; доверие к правительству в народе должно все более
падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбеж¬
ности — все прочнее будет развиваться в России. Страш¬
ный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революци¬
онное потрясение всей России завершит этот процесс раз¬
рушения старого порядка.
Чем вызывается, обусловливается эта страшная пер¬
спектива? Да, ваше величество, страшная и печальная.
Не примите это за фразу. Мы лучше, чем кто-либо дру¬
гой, понимаем, как печальна гибель стольких талантов,
такой энергии — на деле разрушения, в кровавых схват¬
ках, в то время, когда эти силы, при других условиях,
могли бы быть потрачены непосредственно на созидатель¬
ную работу, на развитие народа, его ума, благосостояния,
его гражданского общежития. Отчего же происходит эта
печальная необходимость кровавой борьбы?
Оттого, ваше величество, что теперь у нас настоя¬
щего правительства, в истинном его смысле, не существу¬
ет. Правительство по своему принципу должно только
выражать народные стремления, только осуществлять
народную волю. Между тем у нас — извините за выра¬
жение — правительство выродилось в чистую камарилью
589

и заслуживает названия узурпаторской шайки гораздо
более, чем исполнительный комитет.
Каковы бы ни были намерения государя, но действия
правительства не имеют ничего общего с народной поль¬
зой и стремлениями. Императорское правительство под¬
чинило народ крепостному праву, отдало массы во власть
дворянству; в настоящее время оно открыто создает
самый вредный класс спекулянтов и барышников. Все
реформы его приводят лишь к тому, что народ впадает
все в большее рабство, все более эксплоатируется. Оно
довело Россию до того, что в настоящее время народные
массы находятся в состоянии полной нищеты и разоре¬
ния, не свободны от самого обидного надзора даже
у своего домашнего очага, не властны даже в своих мир¬
ских общественных делах. Покровительством закона и
правительства пользуется только хищник, эксплоататор;
самые возмутительные грабежи остаются без наказания.
Но зато какая страшная судьба ждет человека, искрепно
помышляющего об общей пользе. Вы знаете хорошо, ва¬
ше величество, что не одних социалистов ссылают и пре¬
следуют. Что же такое — правительство, охраняющее
подобный «порядок»? Неужели это не шайка, неужели
это не проявление полной узурпации?
Вот почему русское правительство не имеет никакого
нравственного влияния, никакой опоры в народе; вот по¬
чему Россия порождает столько революционеров; вот по¬
чему даже такой факт, как цареубийство, вызывает
в огромной части населения радость и сочувствие! Да,
ваше величество, не обманывайте себя отзывами льсте¬
цов и прислужников. Цареубийство в России очень по¬
пулярно.
Из такого положения может быть два выхода: или
революция, совершенно неизбежная, которую нельзя
предотвратить никакими казнями, или — добровольное
обращение верховной власти к народу. В интересах род¬
ной страны, во избежание напрасной гибели сил, во из¬
бежание тех самых страшных бедствий, которые всегда
сопровождают революцию, исполнительный комитет об¬
ращается к вашему величеству с советом избрать второй
путь. Верьте, что как только верховная власть перестанет
быть произвольной, как только она твердо решится осу¬
ществлять лишь требования народного сознания и со¬
вести — вы можете смело прогнать позорящих прави¬
тельство шпионов, отослать конвойных в казармы и
сжечь развращающие народ виселицы. Исполнительный
590

комитет сам прекратит свою деятельность, и организо¬
ванные вокруг него силы разойдутся для того, чтобы по¬
святить себя культурной работе на благо родного наро¬
да. Мирная идейная борьба сменит насилие, которое про¬
тивно нам более, чем вашим слугам, и которое практи¬
куется нами только из печальной необходимости.
Мы обращаемся к вам, отбросивши всякие предубеж¬
дения, подавивши то недоверие, которое создала веко¬
вая деятельность правительства. Мы забываем, что вы
представитель той власти, которая только обманывала
народ, сделала ему столько зла. Обращаемся к Вам, как
к гражданину и честному человеку. Надеемся, что чув¬
ство личного озлобления не заглушит в вас сознания сво¬
их обязанностей и желания знать истину. Озлобление мо¬
жет быть и у нас. Вы потеряли отца. Мы теряли не
только отцов, но еще братьев, жен, детей, лучших дру¬
зей. Но мы готовы заглушить личное чувство, если того
требует благо России. Ждем того же и от вас.
Мы пе ставим вам условий. Пусть не шокирует вас
наше предложение. Условия, которые необходимы для то¬
го, чтобы революционное движение заменилось мирной
работой, созданы не нами, а историей. Мы не ставим,
а только напоминаем их.
Этих условий — по нашему мнению, два:
1) Общая амнистия по всем политическим преступле¬
ниям прошлого времени, так как это были не преступле¬
ния, но исполнение гражданского долга.
2) Созыв представителей от всего русского народа
для пересмотра существующих форм государственной и
общественной жизни и переделки их сообразно с народ¬
ными желаниями.
Считаем необходимым напомнить, одпако, что легали¬
зация верховной власти народным представительством
может быть достигнута лишь тогда, если выборы будут
произведены совершенно свободно. Поэтому выборы дол¬
жны быть произведены при следующей обстановке:
1) Депутаты посылаются от всех классов и сословий
безразлично и пропорционально числу жителей;
2) никаких ограничений ни для избирателей, ни для
депутатов не должно быть;
3) избирательная агитация и самые выборы должны
быть произведены совершенно свободно, а потому пра¬
вительство должно в виде временной меры, впредь до ре¬
шения народного собрания, допустить:
591

а) полную свободу печати,
б) полную свободу слова,
в) полную свободу сходок,
г) полную свободу избирательных программ.
Вот единственное средство к возвращению России на
путь правильного и мирного развития. Заявляем торже¬
ственно, пред лицом родной страны и всего мира, что
наша партия с своей стороны безусловно подчинится ре¬
шению народного собрания, избранного при соблюдении
вышеизложенных условий, и не позволит себе впредь ни¬
какого насильственного противодействия правительству,
санкционированному народным собранием.
Итак, ваше величество — решайте. Перед вами два
пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем толь¬
ко просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказа¬
ли вам решение единственно сообразное с благом России,
с вашим собственным достоинством и обязанностями пе¬
ред родною страной.
Исполнительный комитет 10 марта, 1881 г.
Типография «Народной Воли», 12 марта 1881 года.
ОБРАЩЕНИЕ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
К АМЕРИКАНСКОМУ НАРОДУ
8 сентября 1881 г. скончался от ран президент Соединенных
Штатов Америки Д. А. Гарфильд. Смерть президента явилась
следствием покушения на него в Вашингтоне террориста Ч. Ги-
то. Покушение было произведено из чувства личной мести. Убий¬
цу предали суду и казнили. Независимо от мотивов, факт поку¬
шения имел политическое значение.
Смерть недавно избранного президента вызвала в революци¬
онных кругах России глубокое соболезнование и ненависть к
убийце. Это кажется странным после драмы на берегу Екатери¬
нинского канала, но это именно так. Убийство Александра II и
Гарфильда в политическом отношении несопоставимые события.
В первом случае речь идет о борьбе революционеров с деспоти¬
ческой властью и ее олицетворением — самодержцем. В России о
каких-либо гражданских свободах не могло быть и речи, даже
культурно-благотворительная деятельность не допускалась. Аме¬
рика же была свободна от таких ограничений. Буржуазно-де¬
мократическая страна переживала полосу своего расцвета. Вы¬
боры президента, выходца из трудовой среды и яркого предста¬
вителя защиты свободы личности, только укрепляли основы бур¬
жуазно-демократического строя. Борьба же за достоинство
личности представлялась народовольцам одной из главнейших
задач.
592

* * *
Выражая американскому народу глубокое соболезно¬
вание по случаю смерти президента Джемса Авраама
Гарфильда, Исполнительный Комитет считает долгом за¬
явить от имени русских революционеров свой протест
против насильственных действий, подобных покушению
Гито. В стране, где свобода личности дает возможность
честной идейной борьбы, где свободная народная воля
определяет не только закон, но и личность правителей —
в такой стране политическое убийство, как средство борь¬
бы — есть проявление того же духа деспотизма, уничто¬
жение которого в России мы ставим своею задачею. Дес¬
потизм личности и деспотизм партии одинаково предосу¬
дительны, и насилие имеет оправдание только тогда,
когда оно направляется против насилия.
Исполн. Комитет.
10 сентября 1881 г.
РЕЧЬ А. И. ЖЕЛЯБОВА НА ПРОЦЕССЕ ПО ДЕЛУ
О 1 МАРТА 1881 ГОДА
А. И. Желябов (1851—1881 гг.) — знаменитый деятель партии
«Народной воли», выдающийся трибун и организатор революци¬
онного подполья. Родители Желябова принадлежали к крепостно¬
му сословию и жили в Таврической губернии Феодосийского уез¬
да, селе Николаевка. Первоначальное образование получил от
своего деда — раскольника.
Затем ему удалось поступить в Керченское уездное училище,
которое было преобразовано в прогимназию и гимназию, и закон¬
чить ее с блестящими успехами. Ему было 15 лет, когда Карако¬
зов стрелял в царя, и, вспоминая об этом, Желябов говорил
JI. Тихомирову: «Я радовался каракозовскому выстрелу, и чув¬
ствовал к царю такую же симпатию, как и к господам». В 1870 го¬
ду он поступает в Малороссийский университет на юридический
факультет, активно включается в общественную жизнь универ¬
ситета, становится одним из лидеров так называемых студенче¬
ских беспорядков. Зимой 1871/72 года он организует протест
против профессора Богишича, за что его исключают из универ¬
ситета и высылают на родину. Но осенью того же года он был
восстановлен на прежнем факультете. Вдохновленный атмосфе¬
рой студенческого протеста, Желябов, несмотря на наказание,
продолжает начатое дело.
В 1873 году он знакомится к тому времени с уже известным
революционером Ф. Волховским и входит в его кружок. По на¬
правлению этот кружок можно с полным основанием назвать
лавристским. В это время начиналось, правда еще робкое, дви¬
жение хождения в народ. Желябов занимается пропагандой в
38 Блестящая плеяда
593

рабочих кружках, где он сразу же и завоевывает несомненный
успех. Жизнь простого народа была близка и понятна ему. При¬
нимает он участие также и в походе в деревню. В грех сферах
деятельности его постоянно сопутствовал успех, и он с одина¬
ковым увлечением относился к делам студенческим, рабочим и
мужицким. Уже с 1871 года он состоял на примете полиции и
был арестован в 1874 году. Материалы по его делу приобщают¬
ся к делам о пропаганде в Российской империи,
Опыт пяти лет революционной работы дает основания для
важных выводов Желябова. Россия еще не выработала достаточ¬
но ощутимой силы для изменения внутренней жизни, по его
мнению, и взрыв общественной активности, вызванный падением
крепостного права, оказался парализованным. Именно этими со¬
ображениями объясняются следующие его слова: «...История дви¬
жется ужасно тихо, надо ее подталкивать. Иначе вырождение на¬
ции наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за
дело... Теперь больше возлагается надежд на «подталкивание» *.
По делу «193-х» Желябов был оправдан и вскоре вернулся на
родину. Наступила полоса осмысления сделанного. Оставить на¬
чатое революционное дело он уже не мог. Но это требовало пере¬
хода на нелегальное положение, что решительно затрагивало ин¬
тересы семьи. Он намеревался разойтись с женой, но она реши¬
тельно не соглашалась, думая, что ее муж вернется к ней и сы¬
ну, по обстоятельства сложились так, что возврат оказался не¬
возможным.
Тюрьма и процесс «193-х» оказали большое влияние на Же¬
лябова. Сам он утверждал, что тюрьма «революционизировала»
его. Так же можно оценить влияние тюрьмы на многих оправ¬
данных судом по процессу «193-х». 1878 год был годом переход¬
ным, как его назвал Желябов, переходным от народничества к
народовольчеству. Признавалась за главное в борьбе необходи¬
мость завоевания политической свободы, при этом без отказа от
социалистического идеала. Задачей дня становилась борьба с ца¬
ризмом, с принципом единодержавия. Переход революционеров и
революционных организаций на новые позиции был трудным и
очень болезненным. Желябов оказался одним из первых, кто со¬
вершил этот переход, несмотря на колебание очень многих.
Для него народовольчество явилось новым поступательным
этапом развития. Группа землевольцев во главе с Александром
Михайловым втайне от своих товарищей решила созвать съезд
сторонников политической борьбы с тем, чтобы, организовав¬
шись, на съезде землевольцев добиться измепения программы и
тактики «Земли и воли» в русле нового направления. Как изве¬
стно, такой съезд состоялся летом 1879 года в г. Липецке. На этот
съезд пригласили Желябова, который дал согласие, но оговорил
его одним условием: быть свободным после выполнения акции
против Александра II. М. Фроленко, одип из родоначальников
«Народной воли», этот эпизод описывает так: «В Одессе Желя¬
бов при первом же свидании выразил полную готовность при¬
нять участие в предприятиях против Александра II... Когда я
дальше в разговоре стал подробней излагать ему цель Липецко¬
го съезда, планы и намерения питерцев организовать, по воз¬
можности, более постоянную боевую группу и повести дело тер¬
рора более систематически, не ограничиваясь уж единичным ак¬
1 Былое, 1906, № 4, с. 219.
594

том, Желябов... заявил, что он дает слово на единичный и оста¬
нется, пока этот акт не будет выполнен» К
Вскоре, однако, оказалось, что эта оговорка не имела никако¬
го значения. Уже на первых заседаниях Липецкого съезда Же¬
лябов вел себя не как новичок, а как вполне сложившийся лидер
нового курса, новой партии «Народная воля». Он принял самое
деятельное участие в выработке руководящих документов и вы¬
разил солидарность с вынесенным императору смертным приго¬
вором. С этого момента вся жизнь Желябова была отдана «На¬
родной воле». Им была создана рабочая организация «Народной
воли» со своей программой, организовано издание «Рабочей га¬
зеты». Чрезвычайно важна и ответственна его работа в военной
среде и создание военной организации «Народной воли», кото¬
рая тоже имела свою программу, разработанную Желябовым. Со¬
временники указывают на его (вместе с Ал. Михайловым) ис¬
ключительную роль в выработке программы подготовительных
работ партии. Много им было сделано по организации местных
групп «Народной воли». Что касается деятельности в Исполни¬
тельном Комитете, то в нем он занимал положение всеми при¬
знанного руководителя и бойца одновременно.
Организация покушений на Александра II чуть ли не повсе¬
местно проходила при его участии. Он возглавлял александров¬
скую группу, которая готовила взрыв полотна железной дороги
у г. Александрова, вместе с Халтуриным он подготовлял взрыв
в Зимнем дворце и т. д. Вся эта необыкновенно кипучая дея¬
тельность требовала необыкновенно больших усилий и нервного
напряжения. Нельзя при этом забывать, что для правительства
Желябов был особо опасным преступником, а потому на его арест
были брошены все силы сыска. Целый ряд арестов (процесс
«16-ти», Александра Михайлова и др.) увеличивал напряженность
в партии, концентрировал ее силы на решении задачи приведе¬
ния в исполнение приговора императору. Чрезвычайная актив¬
ность и напряженность сильно подорвали здоровье Желябова, и
уже перед арестом он стал высказывать опасения за будущее
партии.
27 февраля 1881 года Желябов вместе с товарищем по пар¬
тии М. Тигони был арестован в Петербурге, а 1 марта того же
года Александр II был убит. Когда весть о смерти императора
дошла до заключенного Желябова, он обратился с заявлением о
том, чтобы его привлекли по делу Первого марта. Этот поступок
объясняется прежде всего соображениями политическими. Суд
над одним Рысаковым (а он один был задержан на месте поку¬
шения) терял для «Народной воли» всякий смысл. Только уча¬
стие Желябова могло превратить суд в крупное политическое со¬
бытие, в трибуну проповеди идей народовольчества. В сущности,
так оно и произошло. Нельзя также забывать об истощении сил
как у Исполнительного Комитета, так и у Желябова. Обречен¬
ность должна была сказаться в той или иной форме. В свете
всего сказанного речи Желябова на его последнем процессе име¬
ют исключительный интерес и научное значение.
1 Фролепко М. Собр. соч., т. И. М., 1931, с. 19.
38* 595

mm*
Подсудимый Желябов (не пожелавший иметь
защитника). Гг. судьи, дело всякого убежденного деятеля
дороже ему жизни. Дело наше здесь было представлено
в более извращенном виде, чем наши личные свойства.
На нас, подсудимых, лежит обязанность по возможности
представить цель и средства партии в настоящем их виде.
Обвинительная речь, на мой взгляд, сущность наших
целей и средств изложила совершенно неточно. Ссылаясь
на те же самые документы и вещественные доказатель¬
ства, на которых г. прокурор основывает обвинительную
речь, я постараюсь это доказать. Программа рабочих
послужила основанием для г. прокурора утверждать, что
мы не признаем государственного строя, что мы безбож¬
ники и т. д. Ссылаясь на точный текст этой программы
рабочих, говорю, что мы — государственники, не анархи¬
сты. Анархисты — это старое обвинение. Мы признаем,
что правительство всегда будет, что государственность
неизбежно должна существовать, поскольку будут суще¬
ствовать общие интересы. Я, впрочем, желаю знать впе¬
ред, могу ли я касаться принципиальной стороны дела
или нет?
Первоприсутствующий. Нет. Вы имеете толь¬
ко предоставленное вам законом право оспаривать те
фактические данные, которые прокурорскою властью вы¬
ставлены против вас и которые вы признаете неточными
и неверными.
Подсудимый Желябов. Итак, я буду разби¬
рать по пунктам обвинение. Мы не анархисты, мы стоим
за принцип федерального устройства государства, а как
средства для достижения такого строя мы рекомендуем
очень определенные учреждения. Можно ли нас считать
анархистами? Далее, мы критикуем существующий эко¬
номический строй и утверждаем...
Первоприсутствующий. Я должен вас остано¬
вить. Пользуясь правом возражать против обвинения, вы
излагаете теоретические воззрения. Я заявляю вам, что
особое присутствие будет иметь в виду все те сочинения,
брошюры и издания, на которые стороны указывали; но
выслушивание теоретических рассуждений о достоинствах
того или другого государственного и экономического
строя оно не считает своею обязанностью, полагая, что
не в этом состоит задача суда.
Подсудимый Желябов. Я в своем заявлении
596

Сообщение о казни первомартовцев.
ГОДЪ ВТОРОЙ
Jfcl
22-ГО НОЛЯ 1881 Г.
листокъ
НАРОДНОЙ ВОЛИ
Х>ЮОЛш1отАЯ Х90ЯИКА.
ц*на 15 коп.
_ ИГНАТ1Й ЮАКШОВИЧЪ ТРИНЕ BWL*
К1Й—погибь оть взрыва бомбы, которою нанес*
смертельный удар* Александру И. 1-то Марта
1881 г. на Екатериненскомъ канал*.
НИКОЛАЙ АЛЕКСЪЕВИЧЪ САБЛМНЪ за-
ояргЬдился Поел* сказа ннаго им* вооруженна го
Сопратимешя при азяп'и полицию квартиры его
на ТелАжной улиц,* вь СПБ. 8 Марта 1881 г.
3-го Апреля 1881 г. на Семеновском* плацу,
в* СПБ, повышены софалисты-ревалюцюнерьг-
АНДРЕИ ИВАНОВИЧЪЖЕЛЯБОВЪ, СОФЬЯ
ЛЬВОВНА ПЕРОВСКАЯ. НИКОЛАЙ КИБАЛЬ-
ЧИЧЪ, ТИМОФЕЙ МИ)С4ЙЛ0ВЪ и НИКОЛАЙ
ИВАНОВИЧЪ РЫСАКОЭЪ.
м*шалБ и&мъ своевременно воспользоваться ьтмтъ мате-
р\алокъ, иьнастмнцае же время окь уже большею чая*о
усгарАль. Просммь извинена у гг. хорреспондекговь и
сотрудников*. иад*ясь амкет* съ т*мъ. что оипнеоста-
аягъ аНао. Валю» кваимъ сотрудничестве#* и на буду^
щае доемя.
Издавая tenet*» лЪтшЙ Листокъ- мы наймемся сл*дуЮ-
ui'im JA «Нар. Воли» выпустить на поэдокс конца аа-
густа. Л оставленными нам* материалами для бмзграфм
каанемиыхъ 3-го апреля мы воспопьауеме* вь августов»
скомъ К '
Петербург* 15-го 1юяя.
Смута царить егь нашем* отечеств*. Мы Переживаем*
грозный поучительный момент* русской ueropiH. Лишь
только наступила очередь подвести итоги русскому либе¬
рализму ц политик* Лорнсъ-Меликова, показать закулис¬
ную сторону игры, напоминающей поц*луй Худы—какв
1-е Марта путаепгь вс* ходы правительстве и ставить
предв нами иовь|я требовашя. Много перемкм* примесь
сь собою этот* велиюй день со всЬми своими посл\дстю-
Наши коренных задачи, нич*мь не. заслонявшая,
ставятся вь силу этого прлм*аи шире: нам%чаются бол*с
глубоки и настиятальиыя 1**лк. Нлблюдете над* жизнью
общества, и народа за noentnwe месяцы пало иакъ гро¬
мадный опыгь и Въ высшая степени полезный укаьамя
укрепило нашу увкмнность въ правильной - постановке
революцюннаго д*па вьцблееобразности избраннагомами-
пути. Теперь прюбрйтаютъ особенный интересъ, доводи
Подтверждающее основным положен!* нашей программы
иакъ съ научной, тэоритичашзй стороны, таив и аа ас-
новаюн русской жизни и цегор!» Обо всем* «ом* т
должны будем* говорить въеИщующихъ полных* выпус¬
ках* газеты; эд*сь же ограничимся общей картиной гА-
режитых* дней бкглыиъ обзором* новаго иарегмвашя И
краткой характеристикой царя, поставленного нами во
мая* государства рак*е еетеетааинаго срока.
Въ начал* новаго иарсгвеаашя воямй соакстлмвАЙ/
чедеь*кь. подавляемым массой непкпыхт» до нек&рояА,
м*ропригг1н и предначертаний. Врашдясьсреди таю»»
общества и живя газетными толками и повестями, h*-v^
вольно падая* духомь, задыхался вь подлой атмосф1(А
бемастЪнчивои лжи. полна го аабнешя иддалой*, попрею
ОТЪ ИСПОЛНИТЕЛЕНАТО КОМИТЕТА...
Исполнительный Комитета просить остерегаться шшона
Фишера. Прим*ты: около 50 л*тъ, роста выше ср едняго,
лице интеллигентное, берода темная, пасчесываетъ а*о&к
стороны, лысина съ средней части лба. Носить сии ie оч¬
ки, сверх* которых* иногда мадЬьает* золотое пемсве.
Говорить хрГиллымъ басон*. Жиаегь то еь Павло векк то
в* Петергоф*. •
Испол. Комит. 15-го мая 1881 г,
ОТЪ РЕДАКЦИИ:
а) Редакц1х «Народной Волй» заявляет*, что современи
выхода Jfi 5 «Народной Воли» въ типограф* отпечатаны
по поручению Исп. Ком. слЗдукпря иэдан1Я: 1) Лрокла-
мацГя Исп. Ком. по поводу события 1-го марта, 2) Прок-
ламаЩя Исл.Кои. к* Евр. обществу, з) Объявяеме та»
русским* крестьянам*, 4) Открытое письмо Исп. Ком. к*
Александру Ш и 5) Прокламация Иеп. Ком., по поводу
Казней' 3-го Алр*ля. . ,
• б) Приступая вновь къ иаданно «Народной Воли»» пре-1 самого авеиентарнаго чувства порядочности. Дикая брань
рванному арестом* нашей типографи, мы не можем* хт (фарисейское линемЪЫе. завЬломая сознательная клеве»
сожалОДю воспользоваться большею чаезвю материала, До* [воастали на защиту поестопа. Газетные писаки кон
ставаеннкго нашими корреспондентами в* теченЫ зимнихь гров&яц еь нелепостях*: один* предлагает* проект* но*
и весенних* месяцев*. Невольный перерыв* издания п.* )В%н1я вАрноподддниыни . крестоегь. которые рост

говорил и от прокурора слышал, что наше преступле¬
ние — событие 1 марта — нужно рассматривать как со¬
бытие историческое, что это не факт, а история. И со¬
вершенно верно. Я совершенно согласен с прокурором
и думаю, что всякий согласится, что этот факт нельзя
рассматривать в связи с другими фактами, в которых
проявилась деятельность партии.
Первоприсутствующий. Злодеяние 1 марта —
факт, действительно принадлежащий истории, но суд не
может заниматься оценкой ужасного события с этой сто¬
роны; нам необходимо знать ваше личное в нем участие,
поэтому о вашем к нему отношении, и только о вашем,
можете вы давать объяснения.
Подсудимый Желябов. Обвинитель делает от¬
ветственными за событие 1 марта не только наличных
подсудимых, но и всю партию, считает самое событие
логически вытекающим из целей и средств, о каких пар¬
тия заявляла в своих печатных органах.
Первоприсутствующий. Вот тут-то вы и всту¬
паете на ошибочный путь, на что я вам указывал. Вы
имеете право объяснить свое участие в злодеянии 1 мар¬
та, а вы стремитесь к тому, чтобы войти в объяснение
отношений к этому злодеянию партии. Не забудьте, что
вы собственно не представляете для особого присутствия
лицо, уполномоченное говорить за партию, и эта партия
для особого присутствия при обсуждении вопроса о вашей
виновности представляется несуществующею. Я должен
ограничить вашу защиту теми пределами, которые указа¬
ны для этого в законе, т. е. пределами фактического и ва¬
шего нравственного участия в данном событии, и только
вашего. Ввиду того, однако, что прокурорская власть об¬
рисовала партию, вы имеете право объяснить суду, что
ваше отношение к известным вопросам было иное, чем
указанное обвинением отношение партии. В этом я вам
не откажу, но, выслушивая вас, я буду следить за тем,
чтобы заседание особого присутствия не сделалось местом
для теоретических обсуждений вопросов политического
свойства, чтобы на обсуждение особого присутствия не
предлагались обстоятельства, прямо к настоящему делу
не относящиеся, и главное, чтобы не было сказано ни¬
чего такого, что нарушает уважение к закону, властям
и религии. Эта обязанность лежит на мне, как на пред¬
седателе, и я исполню ее.
Подсудимый Желябов. Первоначальный план
защиты был совершенно не тот, которого я теперь дер¬
598

жусь. Я полагал быть кратким и сказать только не¬
сколько слов. Но ввиду того, что прокурор пять часов
употребил на извращение того самого вопроса, который
я уже считал выясненным, мне приходится считаться
с этим фактом, и я полагаю, что защита в тех рамках,
какие вы мне теперь определяете, не может пользовать¬
ся тою свободою, какая была предоставлена раньше про¬
курору.
Первоприсутствующий. Такое положение со¬
здано вам существом предъявленного к вам обвинения
и характером того преступления, в котором вы обвиняе¬
тесь. Настолько, однако, насколько представляется вам
возможность, не нарушая уважения к закону и суще¬
ствующему порядку, пользоваться свободой прений, вы
можете ею воспользоваться.
Подсудимый Желябов. Чтобы не выйти из
рамок, вами определенных, и вместе с тем не оставить
свое дело необороненным, я должен остановиться на тех
вещественных доказательствах, на которые здесь ссылал¬
ся прокурор, а именно на разные брошюры, например на
брошюру Морозова и литографированную рукопись, имев¬
шуюся у меня. Прокурор ссылается на эти вещественные
доказательства. На каком основании?
Во-первых, литографированная программа социали-
стов-федералистов найдена у меня. Но ведь все эти веще¬
ственные доказательства находятся в данный момент
у прокурора. Имею ли я основание и право сказать, что
они суть плоды его убеждения, поэтому у него и нахо¬
дятся? Неужели один лишь факт нахождения литогра¬
фированной программы у меня свидетельствует о том, что
это мое собственное убеждение?
Во-вторых, некий Морозов написал брошюру. Я ее не
читал; сущность ее я знаю; к ней, как партия, мы от¬
носимся отрицательно и просили эмигрантов не пускаться
в суждения о задаче русской социально-революционной
партии, пока они за границей, пока они беспочвенники.
Нас делают ответственными за взгляды Морозова, слу¬
жащие отголоском прежнего направления, когда, действи¬
тельно, некоторые из членов партии, узко смотревшие
на вещи, вроде Гольденберга, полагали, что вся наша
задача состоит в расчищении пути через частые полити¬
ческие убийства.
Для нас в настоящее время отдельные террористиче¬
ские факты занимают только одно из мест в ряду других
задач, намечаемых ходом русской жизни. Я тоже имею
599

право сказать, что я русский человек, как сказал о себе
прокурор. (В публике движение, ропот негодования и ши¬
канье. Желябов на несколько мгновений останавливается.
Затем продолжает.) Я говорил о целях партии. Теперь
я скажу о средствах. Я желал бы предпослать прежде
маленький исторический очерк, следуя тому пути, кото¬
рым шел прокурор. Всякое общественное явление должно
быть познаваемо по его причинам, и чем сложнее и серь¬
езнее общественное явление, тем взгляд на прошлое дол¬
жен быть глубже. Чтобы понять ту форму революцион¬
ной борьбы, к какой прибегает партия в настоящее время,
нужно познать это настоящее в прошедшем партии, а это
прошедшее имеется: немногочисленно оно годами, но
очень богато опытом. Если вы, гг. судьи, взглянете в от¬
четы о политических процессах, в эту открытую книгу
бытия, то вы увидите, что русские народолюбцы не всегда
действовали метательными снарядами, что в нашей дея¬
тельности была юность, розовая, мечтательная, и если
она прошла, то не мы тому виною.
Первоприсутствующий. Подсудимый, вы вы¬
ходите из тех рамок, которые я указал. Говорите только
о своем отношении к делу.
Желябов. Я возвращаюсь. Итак, мы, переиспытав
разные способы действовать на пользу народа, в начале
70-х годов избрали одно из средств, именно положение
рабочего человека, с целью мирной пропаганды социали¬
стических идей. Движение крайне безобидное по сред¬
ствам своим, и чем оно окончилось? Оно разбилось исклю¬
чительно о многочисленные преграды, которые встретило
в лице тюрем и ссылок. Движение, совершенно бескров¬
ное, отвергающее насилие, не революционное, а мирное,
было подавлено. Я принимал участие в этом самом дви¬
жении, и это участие поставлено мне прокурором в вину.
Я желаю выяснить характер движения, за которое несу
в настоящее время ответ. Это имеет прямое отношение
к моей защите.
Первоприсутствующий. Но вы были тогда
оправданы.
Желябов. Тем пе менее прокурор ссылается на
привлечение мое к процессу 193-х.
Первоприсутствующий. Говорите в таком слу¬
чае только о фактах, прямо относящихся к делу.
Подсудимый Желябов. Я хочу сказать, что
в 1873, 1874 и 1875 гг. я еще не был революционером,
как определяет прокурор, так как моя задача была рабо¬
600

тать на пользу народа, ведя пропаганду социалистических
идей. Я насилия в то время не признавал, политики ка¬
сался я весьма мало, товарищи — еще меньше.
В 1874 г. в государственных воззрениях мы в то время
были действительно анархистами. Я хочу подтвердить
слова прокурора. В речи его есть много верного. Но вер¬
ность такова: в отдельности взятое частичками — правда,
но правда взята из разных периодов времени и затем со¬
ставлена из нее комбинация совершенно произвольная,
от которой остается один только кровавый туман...
Первоприсутствующий. Это по отношению
к вам?
Подсудимый Желябов. По отношению ко
мне... Я говорю, что все мои желания были действовать
мирным путем в народе, тем не менее я очутился в тюрь¬
ме, где и революционизировался. Я перехожу ко второму
периоду социалистического движения. Этот период начи-
Андрей Желябов.
601

нается... Но, по всей вероятности, я должен будут отка¬
заться от мысли принципиальной защиты и, вероятно,
закончу речь просьбою к первоприсутствующему такого
содержания: чтобы речь прокурора была отпечатана
с точностью. Таким образом она будет отдана на суд об¬
щественный и суд Европы. Теперь я сделаю еще попытку.
Непродолжительный период нахождения нашего в на¬
роде показал всю книжность, все доктринерство наших
стремлений. С другой стороны, убедил, что в народном
сознании есть много такого, за что следует держаться, на
чем до поры до времени следует остановиться. Считая,
что при тех препятствиях, какие ставило правительство,
невозможно провести в народное сознание социалистиче¬
ские идеалы целостью, социалисты перешли к народни¬
кам... Мы решились действовать во имя сознанных наро¬
дом интересов уже не во имя чистой доктрины, а на
почве интересов, присущих народной жизни, им созна¬
ваемых. Это отличительная черта народничества. Из
мечтателей-метафизиков оно перешло в позитивизм и дер¬
жалось почвы — это основная черта народничества.
Дальше. Таким образом, изменился характер нашей
деятельности, а вместе с тем и средства борьбы, пришлось
от слова перейти к делу. Вместо пропаганды социалисти¬
ческих идей выступает на первый план агитационное
возбуждение народа во имя интересов, присущих его
сознанию. Вместо мирного слова мы сочли нужным пе¬
рейти к фактической борьбе. Эта борьба всегда соответ¬
ствует количеству накопленных сил. Прежде всего ее
решились пробовать на мелких фактах. Так дело шло до
1878 г. В 1878 г. впервые, насколько мне известно,
явилась мысль о борьбе более радикальной, явились по¬
мыслы рассечь гордиев узел, так что событие 1 марта
по замыслу нужно отнести прямо к зиме 1877/78 г.
В этом отношении 1878 год был переходный, что видно
из документов, например брошюры «Смерть за смерть».
Партия не уяснила еще себе вполне значения полити¬
ческого строя в судьбах русского народа, и хотя все усло¬
вия наталкивали ее на борьбу с политическою системою...
Первоприсутствующий. Вы опять говорите
о партии...
Подсудимый Желябов. Я принимал участие
в ней...
Первоприсутствующий. Говорите только
о себе.
Подсудимый Желябов. Все толкало меня
602

в том числе на борьбу с правительственною системой. Тем
не менее, я еще летом 1878 г. находился в деревне, дей¬
ствуя в народе. В зиму 1878/79 г. положение вещей было
совершенно безвыходное, и весна 1879 г. была проведена
мною на Юге в заботах, относившихся прямо к этого
рода предприятиям. Я знал, что в других местах товари¬
щи озабочены тем же, в особенности на Севере, что на
Севере этот вопрос даже породил раскол в тайном об¬
ществе, в организации «Земля и воля»; что часть этой
организации ставит себе именно те задачи, как и я с не¬
которыми товарищами на Юге, Отсюда естественно сбли¬
жение, которое перешло на Липецком съезде в слияние.
Тогда северяне, а затем часть южан, собравшись в лице
своих представителей на съезде, определили новое на¬
правление. Решения Липецкого съезда были вовсе не
так узки, как здесь излагалось в обвинительной речи.
Основные положения новой программы были таковы: по¬
литический строй...
Первоприсутствующий. Подсудимый, я реши¬
тельно лишу вас слова, потому что вы не хотите следо¬
вать моим указаниям. Вы постоянно впадаете в изложе¬
ние теории.
Желябов. Я обвиняюсь за участие на Липецком
съезде...
Первоприсутствующий. Нет, вы обвиняетесь
в совершении покушения под Александровском, которое,
как объясняет обвинительная власть, составляет послед¬
ствие Липецкого съезда.
Желябов. Если только я обвиняюсь в событии
1 марта и затем в покушении под Александровском, то
в таком случае моя защита сводится к заявлению: да,
так как фактически это подтверждено. Голое признание
факта не есть защита...
Первоприсутствующий. Отношение вашей во¬
ли к этому факту...
Подсудимый Желябов. Я полагаю, что уясне¬
ние того пути, каким развивалось мое сознание, идея, вло¬
женная в это предприятие...
Первоприсутствующий. Объяснение ваших
убеждений, вашего личного отношения к этим фактам
я допускаю. Но объяснения убеждений и взглядов партии
не допущу.
Подсудимый Желябов. Я этой рамки не по¬
нимаю.
Первоприсутствующий. Я прошу вас говорить
603

о себе, о своем личном отношении к факту, как физиче¬
ском, так и нравственном, об участии вашей воли, о ва¬
ших действиях.
Подсудимый Желябов. На эти вопросы кратко
я отвечал в начале судебного заседания. Если теперь бу¬
дет мне предоставлено говорить только так же кратко,
зачем тогда повторяться и обременять внимание суда...
Первоприсутствующий. Если вы более ничего
прибавить не имеете...
Подсудимый Желябов. Я думаю, что я вам
сообщил скелет. Теперь желал бы я изложить душу...
Первоприсутствующий. Вашу душу, но не
душу партии.
Подсудимый Желябов. Да, мою. Я участвовал
на Липецком съезде. Решения этого съезда определили
ряд событий, в которых я принимал участие и за участие
в которых я состою в настоящее время на скамье под¬
судимых. Поскольку я принимал участие в этих решениях,
я имею право касаться их. Я говорю, что намечена была
задача не такая узкая, как говорит прокурор: повторение
покушений и — в случае неудачи — совершение удачного
покушения во что бы то ни стало. Задачи, на Липецком
съезде поставленные, были вовсе не так узки. Основное
положение было такое, что социально-революционная
партия, и я в том числе, это мое убеждение, должна уде¬
лить часть своих сил на политическую борьбу. Намечен
был и практический путь: это путь насильственного пе¬
реворота путем заговора, для этого организация револю¬
ционных сил в самом широком смысле. До тех пор я лич¬
но не видел надобности в крепкой организации. В числе
прочих социалистов я считал возможным действовать,
опираясь по преимуществу на личную инициативу, на
личную предприимчивость, на личное умение. Оно и по-
нятпо. Задача была такова: уяснить сознание возможно
большего числа лиц, среди которых живешь; организо¬
ванность была нужна только для получения таких
средств, как книжки и доставка их из-за границы; печа¬
тание их в России было также организовано. Все даль¬
нейшее не требовало особой организованности. Но раз
была поставлена задача насильственного переворота, за¬
дача, требующая громадных организованных сил, мы, и я
между прочим, озаботились созиданием этой организации
в гораздо большей степени, чем покушения.
После Липецкого съезда при таком взгляде на на¬
добность организации я присоединился к организации,
604

в центре которой стал Исполнительный Комитет, и содей¬
ствовал расширению этой организации; в его духе я ста¬
рался вызвать к жизни организацию единую, централи¬
зованную, состоящую из кружков автономных, но дей¬
ствующих по одному общему плану, в интересах одной
общей цели.
Я буду резюмировать сказанное. Моя личная задача,
цель моей жизни было служить общему благу. Долгое
время я работал для этой цели путем мирным и только
затем был вынужден перейти к насилию. По своим убеж¬
дениям я оставил бы эту форму борьбы насильственной,
если бы только явилась возможность борьбы мирной, т. е.
мирной пропаганды своих идей, мирной организации сво¬
их сторонников. В своем последнем слове во избежание
всяких недоразумений я сказал бы еще следующее: мир¬
ный путь возможен, от террористической деятельности я,
например, отказался бы, если бы изменились внешние
условия...
Первоприсутствующий. Более ничего не имее¬
те сказать в свою защиту?
Подсудимый Желябов. В защиту свою ничего
не имею. Но я должен сделать маленькую поправку к тем
замечаниям, которые я делал во время судебного след¬
ствия. Я позволил себе увлечься чувством справедливо¬
сти, обратил внимание гг. судей на участие Тимофея
Михайлова во всех этих делах, именно что он не имел
никакого отношения ни к метательным снарядам, ни
к подкопу на Малой Садовой. Я теперь почти убежден,
что, предупреждая гг. судей от возможности поступить
ошибочно по отношению к Михайлову, я повредил Тимо¬
фею Михайлову, и если бы мне вторично пришлось уча¬
ствовать на судебном следствии, то я воздержался бы
от такого заявления, видя, что прокурор и мы, подсуди¬
мые, взаимно своих нравственных побуждений не по¬
нимаем.

КОММЕНТАРИИ
С. М. СТЕПНЯК-КРАВЧИНСКИЙ.
«АНДРЕЙ КОЖУХОВ»
Публикуется по изданию: Степняк-Кравчинский С. М.
Андрей Кожухов. М., 1987.
К с. 33. ...в маленьком женевском ресторане — излюбленном
сборном пункте русских эмигрантов... — Швейцария и ее такие
города, как Женева, Цюрих и Беря, представляли собой центры
русской эмиграции, особенно в 70-е гг. XIX в. Там надолго оста¬
навливались крупные деятели революционного подполья: Баку¬
нин, Лавров, Огарев, Ткачев и другие. Вокруг них группирова¬
лись многие из русских студентов и студенток швейцарских выс¬
ших учебных заведений. В этих городах издавались и органы
народнической печати («Вперед», «Народное дело», «Работник»
и др.).
Эмиграция играла огромную роль в общественном развитии
России в эти годы. В. И. Ленин писал: «Революционная борьба
часто бывает невозможна без эмиграции революционеров» (см.:
Ленин В. И. Полп. собр. соч., т. 30, с. 270).
Степняк-Кравчинский хорошо знал атмосферу эмиграции и
был ее крупным деятелем. Этим можно объяснить, что сюжетная
завязка романа перенесена в Женеву.
К с. 60. Наша организация понесла тяжелые потери... — Со¬
держание письма, полученного из России, воскрешает эпизод из
жизни общества «Земля и воля». Общество подверглось суровым
испытаниям осенью 1878 г. Были арестованы многие из выдаю¬
щихся деятелей (Оболешев, О. Натансон, Малиновская и др.).
Плеханов писал об этом так: «Положение дел было самое печаль¬
ное. Оставшиеся на свободе члены организации не имели ни де¬
нег, пи паспортов, у них не было даже возможности снестись с
провинциальными членами организации, так как они не знали
их место пребывания. Такая дезорганизация грозила, разумеется,
новыми провалами» (см.: Плеханов Г. В. Соч., т. 1. Петер¬
бург, 1920, с. 83).
Однако нельзя сказать, что в романе отражена подлинная
картина обстановки, сложившейся в «Земле и воле». В данном
случае можно говорить только о ее художественном воспроизве¬
дении.

К с. 31. В них сообщалось, что Борис и еще двое из его то¬
варищей были арестованы после отчаянного сопротивления. —
«Отчаянное сопротивление», о котором идет речь, было новым об¬
стоятельством в поведении революционеров. Никто из подвергав¬
шихся аресту не должен был сдаваться без боя. Вооруженное со¬
противление становилось правилом, а потому революционеры
имели оружие и хорошо владели им. Примеров вооруженных
столкновений в 70-е гг. было множество. Введенное правило со¬
противления при арестах обостряло общую обстановку и грози¬
ло более строгими наказаниями. К этой крайней мере землеволь-
цы были вынуждены прибегнуть после массовых арестов 1874—
1875 гг.
К с. 32. — Да, я уверена, что скоро заварится каша/ — вос¬
кликнула радостно Лена, хотя она была правоверной народни¬
цей... — События, о которых рассуждают Андрей и Лена, нужно
отнести к концу 1878 г., когда обнаружилось стремление деяте¬
лей подполья к активной борьбе за политические свободы, что,
однако, противоречило программе «Земли и воли». Землевольцев
же называли народниками, что полностью относится и к Лене.
Говоря, «что скоро заварится каша», она имеет в виду открытую
борьбу с правительством, которая началась с образованием «На¬
родной воли».
К с. 35. Андрей Кожухов, замешанный в первых попытках
пропаганды среди крестьян... — Пропаганда среди крестьян в
1873—1875 гг. была массовым явлением, она получила развитие
в широком движении молодежи в народ. Автор настоящего ро¬
мана и его друг Д. Рогачев были первыми выдающимися пропа¬
гандистами в народе. В своей исповеди Д. Рогачев (см. «Былое»,
1924, № 26) подробно рассказал об этом.
К с. 37. Он вполне одобрял последние террористические ак¬
ты... — В 1878 году по стране прокатилась волна террористиче¬
ских актов. Вера Засулич стреляла в феврале 1878 г. в градона¬
чальника Петербурга Трепова. В августе того же года Кравчин-
ский убил шефа жандармов Мезенцева. Сами исполнители этих
террористических актов не видели в них политического смысла и
рассматривали их лишь как оборонительные поступки: «Бьем
тех, кто нас бьет, кто нам опасен, и потому, что он нам опасен»
(см. сб. «Революционная журналистика 70-х гг.», с. 83).
К с. 54. Он всегда рад был помочь перебраться через грани¬
цу всякому, кто в этом нуждался. — Переправа через границу
революционеров, особенно в напряженные моменты борьбы, тре¬
бовала особой осторожности и подготовки. Землевольцы и наро¬
довольцы пользовались надежными каналами перехода границы
из России и в Россию. Путями переправы через границу и обес¬
печением безопасности ведал известный революционер Зунделе-
вич, его называли «хозяином границы».
К с. 59. партия «Земли и Воли» — революционная организа¬
ция, возникшая в конце 1876 г. и называвшаяся так в честь
«Земли и воли» 60-х гг. Это одно из самых замечательных об¬
ществ, которое высоко ценил В. И. Ленин. В его рядах воспиты¬
вались выдающиеся революционеры, оставившие заметный след
в русской истории (Г. Плеханов, А. Михайлов, А. Желябов и др.).
После раскола «Земли и воли» возникли «Народная воля» и
«Черный передел».
К с. 96. Мрачный дух мщения... — Идея мщения за оскорб¬
ленную личность, за зверское избиение, за несправедливое осуж¬
607

дение в революционной среде стояла особенно остро и находила
прямой отклик. Принцип за удар ударом действовал постоянно.
В то же время автор точно воспроизводит поведение революцио¬
неров, когда виновник преступления сам добровольно уходил с
занимаемого поста: «У террористов было ненарушимым прави¬
лом, что с той минуты, как официальное лицо добровольно схо¬
дит со сцены и перестает быть вредным, его нельзя ни в коем
случае убивать из-за одной мести».
К с. 104. ...он был горячим последователем и активным сторон¬
ником большого либерального движения шестидесятых годов, свя¬
занных с именем Герцена. — Репин был сторонником либераль¬
ного движения 60-х гг., связанного с именем Герцена. Во време¬
на Кравчинского некоторые из революционеров ошибочно счита¬
ли Герцена деятелем умеренно либеральных взглядов.
К с. ИЗ. Таня не перешагнула еще этой пропасти. — Пере¬
шагнуть пропасть, выйти из кризиса означало для Тани примк¬
нуть к тем, кто беззаветно уже встал на путь борьбы за свобод¬
ную жизнь, за идеалы. В данном случае решается психологиче¬
ски сложная задача. Можно обнаружить сходство эпизода рома¬
на со знаменитым «Порогом» Тургенева. Стоявшая у «порога»
русская девушка говорит: «Я перенесу все страдания, все уда¬
ры», — и перешагнула через порог. «Дура!» — проскрежетал
кто-то сзади. — «Святая!» — пронеслось откуда-то в ответ» (см.:
Тургенев И. С. Поли. собр. соч., т. 10. М., 1982, с. 148).
К с. 113. ...она решила погибнуть и погибнет. — В то время, о
котором повествуется, еще не были известны казни женщин за
политические преступления. Первой женщиной, казненной за по¬
литические преступления в апреле 1881 г., была Софья Перов¬
ская.
Сходство между вымыслом романиста и фактом действительно
есть. После событий 1 марта, в которых Перовская играла глав¬
ную роль, предполагалось, что она уедет из Петербурга, но она
решительно отклонила все предложения на этот счет. Предпри¬
няв неудавшиеся попытки организовать освобождение Желябова,
она желала лишь умереть вместе с ним.
К с. 192. Почему же вам не принять в таком случае теории
Нечаева... — С. Г. Нечаев (1847—1882) — революционный дея¬
тель, необыкновенной воли и энергии, но в то же время страст¬
ный сторонник системы взглядов, по которой для достижения
цели все средства приемлемы, в том числе обман, шантаж и да¬
же ограбление. Он требовал от революционеров полной отдачи
сил на общее дело, его главная заповедь: революционер — че¬
ловек обреченный, чуждый страстям и потребностям обычной
жизни. Был осужден на 20 лет каторги, которую отбывал в Пет¬
ропавловской крепости, где сумел привлечь на свою сторону
взвод солдат охраны, и готовил побег, раскрытый провокатором
из политических заключенных. О его поведении в крепости хо¬
дили легенды.
К с. 245. Не дадим эхе и мы пощады... — Казнь товарищей,
естественно, должна была возбудить чувство ненависти к вра¬
гам и желание возмездия. Вставал вопрос, на кого направить воз¬
мездие: на слуг престола, казнивших товарищей, или на импера¬
тора. Этот вопрос вызывал большие споры, страсти, даже делил
людей на партии и группы. Кожухов выбрал последнее, он был
неодинок, эа ним пошло большинство революционеров.
К с. 291. Я решился идти на царя... — Было ли в действитедь-
608

ности покушение на императора, которое описано в романе?
На Александра II различными кружками и группами было орга¬
низовано много покушений, как открытых, вызвавших судебные
процессы, так и тех, которые не вызвали судебного разбиратель¬
ства. Покушение Андрея более всего по его подготовке и осу¬
ществлению походит на события 2 апреля 1879 г., связанные с
именем Александра Соловьева. Идея цареубийства в то время бы¬
ла крайне популярна. В разных регионах страны находились лю¬
ди, изъявляющие желание совершить этот поступок. Так, в Санкт-
Петербург весной 1879 г. приехали три известных революционера
(Гольденберг, Кобылянский и Соловьев) с предложением о поку¬
шении на императора. Основной кружок «Земли и воли» реши¬
тельно отверг их предложение, но наиболее авторитетный из
землевольцев Александр Михайлов по личной инициативе ре¬
шил оказать помощь одному из них, Александру Соловьеву.
При обсуждении кандидата учитывалось многое, в том числе и
национальное происхождение. Гольденберг отпал, так как был ев¬
реем, естественно возникала опасность, что правительство рас¬
пространит репрессии на все еврейское население, когда станет
известным поступок Гольденберга. По тем же мотивам отпал и
Кобылянский, он был поляком по происхождению. Обрадованный
Соловьев заявил: «Александр мой». Его покушение совершено
2 апреля 1879 года и внешне, как выше сказано, напоминает по¬
кушение Кожухова.
ПОДПОЛЬНАЯ РОССИЯ
П. А. КРОПОТКИН. ИЗ КНИГИ «ЗАПИСКИ.
РЕВОЛЮЦИОНЕРА»
Публикуется по изданию: Кропоткин П. А.
Записки революционера. М.-Л., 1933 (в сокращении).
К с. 333. ...Бакунин в то время жил в Локарно он помог
Юрским друзьям... — Юрская федерация I Интернационала, од¬
ним из руководителей которой был М. А. Бакунин, пропаганди¬
ровала анархические взгляды. Во главе ее стоял Джемс Гильом.
Федерация издавала свои анархические органы печати, на стра¬
ницах которых выступал М. А. Бакунин, а позднее П. А. Кро¬
поткин.
К с. 339. ...я возвратился в Россию. — В мае 1872 г. П. А. Кро¬
поткин возвращается в Россию.
...брат Александр... — Александр Алексеевич Кропоткин
(1841—1886). Окончил Московский кадетский корпус. Учился
также в Московском университете, но не окончил его. В 1872 г.
уехал в Швейцарию, где занимался философией, математикой и
астрономией. Был близок П. Лаврову, их связывали общие науч¬
ные интересы. В связи с арестом брата вернулся в Россию
(1875 г.), но вскоре был арестован и административно сослан на
12 лет в Сибирь. Проживал в Минусинске, Томске, Иркутске.
12 июля 1886 г., находясь в состоянии нервного возбуждения, по¬
кончил с собой в Томске. Современники чрезвычайно высоко от¬
зывались о его дарованиях. По своему идейному направлению
А. Кропоткин принадлежал к демократам, гуманистам и социа¬
листам.
К с. 345. ...процесс караказовцев... — Дело о неудавшемся по¬
39 Блестящая плеяда
609

кушении на Александра II 4 апреля 1866 г. Дм. Каракозова. Сам
Каракозов принадлежал к московскому кружку Ишутина и был
сторонником индивидуального террора. Для рассмотрения причин
такого важного события была создана комиссия под председа¬
тельством гр. Муравьева-«Вешателя», который действовал с не¬
обыкновенной жестокостью. Специально для суда над покушав¬
шимся создается Верховный уголовный суд под председатель¬
ством кн. Гагарина. Суд состоялся 31 августа 1866 г. и пригово¬
рил виновного к смертной казни. 3 сентября того же года при¬
говор приведен в исполнение на Смоленском поле.
При обыске у Каракозова найдены бумаги, которые дали нить
для раскрытия всего дела организации ишутинцев. Было привле¬
чено к уголовной ответственности 34 человека, среди них Н. Ишу-
тин (пожизненная каторга), П. Ермолов (10 лет каторги),
Д. Юрасов (10 лет каторги), В. Шаганов (6 лет каторги), П. Ни¬
колаев (8 лет каторги) и т. д.
К с. 347. ...Устав 1861 г. ... — Имеется в виду временный уни¬
верситетский устав, содержавший целый ряд ограничений для
студентов. Этот документ назывался еще Временными прави¬
лами.
К с. 348. Чайковский Николай Васильевич (1850—1926) — при¬
нимал участие в студенческом движении в 60-е гг. В 1869 г. всту¬
пил в кружок Натансона — Александрова, получивший в даль¬
нейшем название кружка «чайковцев». В 1871 и 1872 гг. подвер¬
гался кратковременным арестам. В 1874 г. стал последователем
учения Маликова о «богочеловечестве» и отошел от революцион¬
ного движения, эмигрировав за границу. После Октября — про¬
тивник Советской власти.
Клеменц (Клеменс) Дмитрий Александрович (1848—1914) —
революционный деятель 70-х гг., один из видных «чайковцев», ре¬
дактор подпольных изданий народничества, ученый. Автор рево¬
люционных стихов. Пользовался большим авторитетом как про¬
пагандист в любой среде. До ареста успел скрыться и в 1875 г.
эмигрировал за границу, участвовал в революционном движении
на Балканах. С 1878 г. входил в редакцию «Земли и воли».
С. Кравчинский писал о нем: «Клемец — один из самых сильных
умов, бывших в рядах русской революционной партии». Аресто¬
ван в 1879-м, сослан в Сибирь.
Нечаев — Сергей Геннадиевич Нечаев (1847—1882), один из
выдающихся революционеров-фанатиков, проповедовал идею, по¬
лучившую название «чем хуже, тем лучше». Ему удалось в
1869 г. создать организацию «Народная расправа», цель которой
состояла в возбуждении народного восстания и уничтожении всех
эксплуататорских классов. Был сторонником любых средств для
достижения целей. Ему удалось, будучи в эмиграции, изда¬
вать такие органы, как «Колокол», «Община» и «Народная рас¬
права». Привлечен к ответственности за участие в убийстве сту¬
дента Иванова, подозревавшегося (без оснований) в измене, и
подвергнут в 1873 г. Московским окружным судом наказанию —
20 лет каторжных работ. Срок наказания отбывал в Петропавлов¬
ской крепости, обнаружив редчайшее упорство в борьбе, необык¬
новенную стойкость и преданность своим идеям и идеалам. По¬
кончил с собой в 1882 г. после того, как его заговор в крепости
был раскрыт.
Убийство Иванова вызвало серьезные полицейские меры, в ре¬
зультате которых были произведены массовые аресты (около
610

300 человек). Собственно к делу нечаевской организации привле¬
чено было более 80 человек. Нечаеву же удалось бежать из Рос¬
сии, что привело к суду над нечаевцами, а уже потом над самим
Нечаевым. Суд продолжался с 1 июня по 27 августа 1871 г. Су¬
дебное разбирательство оказалось крайне сложным, было состав¬
лено 12 обвинительных актов в соответствии с произвольной груп¬
пировкой лиц, участвовавших в деле. Главными участниками суд
назвал П. Успенского, А. Кузнецова, Н. Николаева и И. Пры-
жова. Все привлеченные понесли то или другое наказание — от
каторжных работ до высылки под надзор полиции. Суд был от¬
крытым и преследовал цель очернения революционного движения
вообще, на деле же речи подсудимых и защиты имели обратное
влияние на общественное мнение России.
К с. 349. ...сочинения Лассаля, Флеровского, Берви... — Ф. Jlac-
саль (1825—1864) — немецкий социалист, пользовался в России
громадным авторитетом. Его сочинения издавались в России и
успешно распространялись. Об интересе к Лассалю говорят мно¬
гие участники революционного движения 70-х. Вот одно из сви¬
детельств: «Уезжая на каникулы, я захватил с собой книги, в
числе которых был 1-й том сочинений Лассаля в поляковском
издании... Книга эта произвела па меня огромное впечатление...
Яркое и сжатое изложение, обилие новых для меня идей, каза¬
лось, непоколебимо обоснованных, захватило меня совсем, и я
долгое время находился под обаянием прочитанного» (см.: Ча¬
рушин Н. О далеком прошлом. М., 1926, с. 63). Чарушин, как
известно, был одним из самых выдающихся представителей
кружка «чайковцев». Конкретно говоря о работах Лассаля, он
особо выделял «Идею рабочего сословия» и «О сущности консти¬
туции».
В. В. Берви-Флеровский (1829—1918) — революционер, фило¬
соф, автор многих работ: «Положение рабочего класса в России»
(1869), «Азбука социальных наук» (1871), «Три политические си¬
стемы» (1897) и многих других.
К с. 350. Перовская Софья Львовна (1854—1881) — с 1871 г,
член кружка «чайковцев», вела пропаганду среди рабочих и кре¬
стьян. Арестована по делу «193-х» и признана невиновной. В кон¬
це 1879 г. вошла в «Народную волю» и была введена в Исполни¬
тельный Комитет, проводила работу среди военных, студентов и
рабочих. Организатор цареубийства 1 марта 1881 г. Казнена 3 ап¬
реля 1881 г. Подробнее см. приводящиеся отрывки из книги
В. Фигнер «Запечатленный труд»,
Чарушин Николай Аполлонович (1851—1937) — с 1871 г. член
кружка «чайковцев», ведет пропаганду среди рабочих. По про¬
цессу «193-х» приговорен к 9 годам каторги.
Тихомиров Лев Александрович (1852—1923) — революционер-
ренегат. По процессу «193-х» был приговорен к ссылке в Сибирь,
перешел на нелегальное положение и примкнул к «Земле и во¬
ле», после раскола — член И К «Народной воли», написал проек¬
ты ряда программных народовольческих документов и проклама¬
ций. В 1882 г. уехал за границу. Входил в заграничный центр
«Народной воли». Прошел путь от активного деятеля «Народной
воли» до советчика Столыпина. Автор книги «Почему я перестал
быть революционером».
К с. 353. «Московские ведомости» — газета, возникшая в
1756 г. в Московском университете и просуществовавшая до
1917 г., закрыта после Февральской революции. В рассматривае¬
611

мое время представляла интересы консервативных и реакцион¬
ных сил России. Из наиболее реакционных ее редакторов мож¬
но назвать М. Н. Каткова.
К с. 355. Духоборы — религиозная христианская секта, отри¬
цающая все обряды православной церкви и называющая себя
«борцами за дух». Родиной духоборов считают с. Никольское
Екатеринославской губ., а лидером С. Колесникова. Движение
духоборов было распространено также в Тамбовской губ. и свя¬
зано с именем И. Поберихина, отрицавшего Библию и объявив¬
шего себя «Христом». Основные положения духоборы изложили
в «Животной книге». Служба осуществляется не в храме, а в
обычном помещении и носит характер бесед, чтения псалмов.
Штундисты (штунда) — религиозная секта. Возникла в сере¬
дине XIX в. на юге России. Некоторые исследователи называют
ее рационалистической, так как она стремится освободить чело¬
века от угнетения и всяких стеснений. Отвергают многие из об¬
рядов христианской церкви. Не признают духовной иерархии,
стремятся жить по заветам Евангелия, исповедуя идеал Христа.
Состав штунды был по преимуществу крестьянский, а потому и
проповедниками выступали крестьяне — Г. Балабан, Е. Цымбал,
И. Рябошапка и др. Распространение штундизма шло быстро, и
в 70-е гг. XIX в. штундисты встречаются во многих губерниях
Центральной России. Штундисты подвергались преследованиям
царских властей.
К с. 356. Исполнительный Комитет «Земли и воли» — внеустав-
ная организация, возникла в 1878 г. В нее входили В. Осинский,
Н. Морозов, А. Михайлов и др. Осповное направление деятельно¬
сти — активная борьба с правительством с целью его дезоргани¬
зации и получения гражданских свобод. Печатный орган. — «Ли¬
сток «Земли и воли» (1878—1879 гг.). Исполнительный комитет
«Народной воли» возник на Липецком съезде (июнь 1879 г.) и
действовал как руководящий центр этой партии. Из членов Ис¬
полнительного Комитета избиралась Распорядительная комиссия
в числе трех человек (А. Михайлов, Л. Тихомиров и М. Фролен¬
ко), которая направляла всю текущую деятельность партии «На¬
родная воля».
К с. 360. Батюшкова Варвара Николаевна (1852—1894)—член
московского кружка (филиала) «чайковцев». Происходила из
привилегированной среды. Получила серьезное домашнее обра¬
зование. Была учительницей в деревне. Современники отмечают
в ней необыкновенное стремление «помочь народу» и бесстра¬
шие в выполнении практических дел. Привлекалась по делу «Мо¬
сквичей» и осуждена по процессу «50-ти» к каторжным работам,
замененным на поселение в Сибири.
К с. 362. Рогачев Дмитрий Михайлович (1851—1884) — изве¬
стный политический деятель, революционер, сын помещика. Окон¬
чил артиллерийское училище, офицер. Принимал участие в хож¬
дении в народ, выполнял самые различные работы на заводах,
фабриках, в дереве и бурлаком на Волге. Обо всем этом написа¬
но в его «Исповеди». В 1876 г. арестован в Петербурге и предан
суду. Осужден в 1878 г. по процессу «193-х» и приговорен к
10 годам каторжных работ. Один из авторов известного «Заве¬
щания». Умер на Каре.
К с. 364. Лебедева Татьяна Ивановна (1854—1886) — извест¬
ная революционерка, активный деятель московского кружка
«чайковцев» — «Земли и воли» (70-х гг.), член Исполнительного
612

комитета «Народной воли». Привлекалась к делу о пропаганде
в империи. Готовилась стать сестрой милосердия, но была вновь
арестована. Принимала самое деятельное участие в деятельно¬
сти «Народной воли». Предана суду по делу «20-ти», приговоре¬
на к смертной казни, замененной каторжными работами без сро¬
ка. Умерла на Усть-Каре.
Войнаральский Порфирий Иванович (1844—1898) — один из
крупнейших деятелей революционного движения 70-х гг., проис¬
ходил из родовитой богатой семьи. Учился в Московском универ¬
ситете и принимал активное участие в студенческом движении,
за что и был выслан в Архангельскую губернию. По указанию
некоторых источников Войнаральский был близок к каракозов-
цам. В 70-е гг. он всецело отдается практической организации на¬
роднического движения. Свое крупное состояние жертвует на
пропаганду и организацию поселений (это состояние оценива¬
лось в 10 тыс. руб.). Арестован в 1874 г. и предав суду «193-х».
Приговорен к 10 годам каторжных работ. Наказание отбывал в
Сибири и по возвращении намеревался в 1897 г. восстановить и
заново создать революционное подполье, но эта попытка пе увен¬
чалась успехом. В 1898 г. Войнаральский скоропостижно скон¬
чался.
К с. 366. Сердюков (Степуро) Анатолий Иванович (1851—
1878) — член кружка «чайковцев», за пропаганду среди рабочих
и активное участие в студенческом движении был арестован.
В 1875 году заболел психическим расстройством. Выслан под над¬
зор полиции. Покончил жизнь самоубийством.
Боклъ Г. (1821—1862) — английский историк, позитивист по
направлению. Автор известной работы — «История цивилизации
в Англии». Пользовался большим авторитетом в России.
Милль Дж. Ст. (1806—1873) — известный буржуазный эконо¬
мист, автор книги «Основания политической экономии». Анализ
работы дан Чернышевским.
Дрэйер Джон — американский историк.
Шпилъгаген Фридрих — немецкий писатель, автор романа
«Один в поле не воин».
К с. 367. Кувшинская (по мужу Чарушина) Анна Дмитриевна
(1851—1909) — революционерка 70-х гг. Вела пропаганду среди
рабочих. Осуждена по делу «193-х». Выслана в Сибирь.
Синегуб Сергей Силович (1851—1907) — член кружка «чайков¬
цев», один из первых организаторов революционных рабочих
кружков в столице. По процессу «193-х» осужден к каторжным
работам. Отбывал наказание на Каре.
К с. 370. В те два года, о которых я говорю, было произведено
много арестов... — Здесь речь идет о 1875—1876 гг., когда проис¬
ходили массовые аресты и шла подготовка к судебному разби¬
рательству двух больших процессов «50-ти» и «193-х».
В. Н. ФИГНЕР. ИЗ КНИГИ «ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ ТРУД»
Публикуется по изданию: Фигнер В. Поли. собр. соч.
В 7-ми томах, т. 1. М., 1932.
К с. 385. Воронежский съезд — съезд революционной органи¬
зации «Земля и воля». Заседания делегатов проходили в Воро¬
неже в конце июля 1879 г.
Квятковский Александр Александрович (1852—1880) — проис¬
ходил из богатой семьи дворянина-золотопромышленника. Учил¬
613

ся в томской гимназии, где его считали наиболее способным с
трудолюбивым. Обращал он на себя внимание проявлением альт¬
руизма и полным пренебрежением своего привилегированного по¬
ложения. Зимой пользовался легкой одеждой, даже в сильные
морозы, не желая выделяться из массы учащихся. Рано стал
жить только на заработанные своим трудом деньги. Идеи соци¬
альной справедливости и долга особенно занимали его.
Прибыв в Петербург для обучения в Технологическом инсти¬
туте, он бьгл уже вполне подготовленным к деятельности рево-
люционера-народника, а потому сразу включился в революцион¬
ную деятельность. Вел пропаганду в Тульской, Костромской и
поволжских губерниях, а затем в Воронежской. Затем начинает¬
ся народовольческая полоса в его деятельности, от Липецкого
съезда до первого народовольческого процесса «16-ти». Как один
из главнейших деятелей «Народной воли», он был приговорен к
смертной казни и вместе со своим товарищем А. Пресняковым
казнен 4 ноября 1880 г.
К с. 386. Липецкий съезд (1879 г., 16—18 июля) проходил в
г. Липецке. Здесь собрались сторонники политических средств
борьбы. Съезд положил начало «Народной воли». Участники его
вошли в Исполнительный Комитет «Народной воли» и избрали
Распорядительную комиссию. Был принят устав и основные на¬
правления будущей программы. Наиболее активными участника¬
ми съезда были А. Михайлов, А. Желябов, Л. Тихомиров.
Морозов Николай Александрович (1854—1946) — революционер
народнической эпохи. Ученый-энциклопедист. Сын богатого по¬
мещика и крепостной крестьянки.
Морозов носил фамилию матери, так как брак его родителей
не был оформлен церковью. Учился во 2-й московской гимна¬
зии, где считался признанным вожаком. С детства увлекался
естественными науками, что осталось страстью всей его жизни.
Под влиянием статей журнала «Вперед», романа «Отщепенцы» и
личных знакомств с революционерами Морозов быстро входит в
круг революционной молодежи. Он бросает гимназию, порывает
с барским укладом жизни и уже весною 1874-го появляется про¬
пагандистом в Ярославской губернии. Там он выполнял трудную
работу молотобойца в кузнице. Начавшиеся аресты вынудили
его оставить Россию, но ненадолго. При возвращении на роди¬
ну он подвергся аресту и привлекался к суду по делу «193-х».
Был оправдан и тут же перешел на нелегальное положение.
Вступив в «Землю и волю», Морозов становится одним из редак¬
торов ее печатного органа. Входит также в Исполнительный Ко¬
митет «Земли и воли». Его перу принадлежит редактирование
«Листка «Земли и воли». Он принимал участие в составлении
проекта программы для Липецкого съезда вместе с А. Михайло¬
вым и А. Квятковским. Принимал непосредственное учаетие в
образовании «Народной воли». Вскоре, однако, разошелся с Ис¬
полнительным Комитетом по вопросу о роли террора в полити¬
ческой борьбе. Для Морозова террор представлялся универсаль¬
ным и главным способом действия, что противоречило убежде¬
ниям руководства «Народной воли». Он снова решил эмигриро¬
вать. Ухудшение дел в России, массовые аресты вынудили его
вернуться, но при переходе границы (начало 1881 г.) он под¬
вергся аресту и был предан суду по делу «20-ти». Приговорен к
каторжным работам без срока. После более чем 25-летнего за¬
ключения был освобожден в 1905 г. В дальнейшем его главной
614

работой была наука, в сфере которой он добился больших успе¬
хов и заслуг.
Михайлов Александр Дмитриевич — см. предисловие к пока¬
заниям Михайлова.
Плеханов Георгий Валентинович (1856—1918) — родоначаль¬
ник марксизма в России и организатор группы «Освобождение
труда». Автор таких работ, как «Социализм и политическая борь¬
ба», «Наши разногласия» и «К вопросу о монистическом взгляде
на историю», на которых воспитывались первые социал-демокра¬
ты России. Нельзя, однако, отрицать историческое значение и до¬
марксистских работ Плеханова землевольческого и чернопере-
дельческого периодов.
Попов Михаил Родионович (1851—1909) — революционный дея¬
тель 70-х гг. Происходит из духовной среды. Учился в Мариу¬
польском духовном училище. В 1868 г. поступил в духовную се¬
минарию в Екатеринославе. Здесь познакомился с работами Бе¬
линского. В 1872 г. поступил в Медико-хирургическую академию.
Вошел в круг знакомых Кибальчича, участвовал в сходках, где
разбирались, сопоставлялись программы и практические реко¬
мендации Бакунина, Лаврова и Ткачева. Жизненный выбор при¬
вел его к отказу от учебы и посвящению себя к участию в ре¬
волюционной борьбе. Первая проба сил — агитация в среде ра¬
бочих Колпина. В 1876 г. вступил в «Землю и волю». Как зем-
леволец, Попов поселился в Ростове, где с успехом вел пропаган¬
ду в рабочем кружке. В качестве офени ему пришлось довольно
долго путешествовать по Воронежской губернии, наметить опор¬
ный пункт для длительного поселения, но разгром Центра изме¬
нил планы. Пришлось заняться организационной работой в Пе¬
тербурге. При разногласиях и спорах в «Земле и воле» Попов
занимал самостоятельную позицию, но идею покушения на царя
решительно отрицал. За два дня до покушения Соловьева вы¬
ехал из Петербурга. На Воронежском съезде выступил против¬
ником политической борьбы. В Киеве он пытался организовать
самостоятельную группу, но арест прервал эту попытку. Его су¬
дил Киевский военный суд по делу «21-го». Смертный приговор
заменен бессрочной каторгой. Срок отбывал в тюрьмах Кары и
в Шлиссельбургской крепости.
Стефанович Яков Васильевич (1853—1916) — революционер,
сторонник и организатор крестьянских бунтов. Происходит из
духовной среды Черниговской губернии. Образование получил в
гимназии и в Киевском университете. На пелегальном положе¬
нии с 1874 г. Один из ярких представителей южного бунтарства.
С успехом «ходил в народ», готовил пропагандистов из народа.
Организовал в 1875 г. Корсунское поселение. Организатор Чиги¬
ринского дела (1875—1877). Хотел поднять крестьян подложной
«тайной грамотой», подписанной якобы Александром II. Тайная
дружина Стефановича к весне 1877 г. насчитывала несколько сот
человек. Дело было, однако, раскрыто, и в начале сентября
1877 г. Стефанович, Дейч и Бохановский были арестованы и по¬
сажены в Киевский тюремный замок. Из замка им удалось бе¬
жать в мае 1878 г. при помощи сложного заговора. Все они оста¬
вили Россию, но потом Стефанович примкнул к «Народной во¬
ле» и вернулся на родину. Был арестован и осужден на 8 лет
каторги по процессу «17-ти» в 1883 г. Приемы деятельности Сте¬
фановича получили суровое осуждение в революционной среде.
615

Поведение его во время следствия, как выяснилось потом, ока¬
залось недостойным революционного деятеля.
К с. 388. Лизогуб Дмитрий Андреевич (1850—1879) — рево¬
люционер, политический деятель. Происходит из очень богатой
помещичьей семьи на Украине. Учился и воспитывался вс Фран¬
ции. Закончил екатеринославскую гимназию и в 1870 г. принят в
Петербургский университет. Увлекался под влиянием Евангелия
идеями равенства и братства. Укреплению этих мыслей способ¬
ствовала книга Флеровского «Положение рабочего класса в Рос¬
сии». Она дала ему толчок для прямого знакомства с жизнью
простого народа. С возникновением «Земли и воли» Лизогуб ста¬
новится ее активным членом. Новые политические идеи, связан¬
ные с именем В. Осинского, оказываются близкими для Лизогу¬
ба. Он поддерживает кружки террористического направления.
Для целей боевой деятельности он жертвует около 50 тысяч руб¬
лей, чем оказывает громадную услугу всему подполью.
Летом 1876 г. в Одессе Лизогуб был арестован и предан в
1879 г. военно-окружному суду, который рассматривал дело
28 политических преступников. Приговор суда был суров и не¬
справедлив. Против обвиняемого не было серьезных улик, тем
не менее Лизогуба приговорили к смертной казни, и решение
«уда утвердил генерал-губернатор Тотлебен. Казнь совершена
10 августа 1879 г., с ним вместе казнены Чубаров и Давыденко.
К с. 391. Генерал-губернаторства — Весной 1879 г., после по¬
кушения на Александра II Соловьева, было принято решение об
ужесточении системы управления с целью искоренения «крамо¬
лы». Создаются новые генерал-губернаторства в Петербурге,
Харькове и Одессе. Территориально в состав генерал-губернатор¬
ства входило несколько губерний, во главе каждого из них на¬
значался императором генерал-губернатор. Создавалась строго
военная система управления. Военный характер приобретали и
суды. Генерал-губернаторы были свободны от контроля мини¬
стерств и подчинялись прямо главе государства. Революционеры
эту систему управления называли «сатрапиями».
К с. 392. ...при выходе первого номера «Народной воли». —
Первый печатный орган «Народной воли» вышел 1 октября
1879 г. в собственной типографии Исполнительного Комитета.
Типография помещалась в Петербурге в Саперном переулке. Вы¬
ход в свет газеты вызвал большую тревогу у III отделения и
досаду Александра II. Шеф жандармов писал: «С тяжелым и
скорбным чувством вижу себя обязанным всеподданнейше доне¬
сти вашему императорскому величеству, что вчера появился пер¬
вый номер новой подпольной газеты под названием «Народная
воля». Здесь же на полях император заметил: «Да, оно действи¬
тельно и стыдно и досадно!» (См.: «Красный архив», 1930, № 3,
с. 157—158.)
К с. 394. ...записка «Подготовительная работа партии»... —
один из важнейших документов «Народной воли», но не только
в этом документе идет речь о захвате власти.
Желябов — см. предисловие к речи Желябова.
Ошанина Мария Николаевна (1853—1898) — известная рево¬
люционерка. Входила в группу «Орлят», затем участвовала в
хождении в народ, играла выдающуюся роль в «Народной воле».
В эмиграции с 1882 г., представляла «Народную волю» за ру¬
бежом.
К с. 395. Зайчневский Петр Григорьевич (1842—1896) — изве¬
616

стный революционный деятель 60-х гг. Выдающийся оратор. Ав¬
тор прокламации «Молодая Россия» и организатор кружка с тем
же наименованием. Один из теоретиков русского якобинства и
организатор кружка с тем же наименованием. Один из теорети¬
ков русского якобинства и организатор орловского кружка «Ор¬
лят». Вся сознательная его жизнь прошла в тюрьмах и ссылке.
Сын богатого помещика Орловской губернии. Учился в Москов¬
ском университете и пользовался в нем большим авторитетом.
Теллалов Петр Абрамович (1853—1885) — политический дея¬
тель, революционер, народоволец. Осужден по процессу «17-ти» в
1883 г. к бессрочной каторге. Умер от чахотки.
«Набат» — журнал, основан Н. П. Ткачевым в Женеве, выхо¬
дил с 1875 по 1881 г. Основные статьи написаны Ткачевым и вы¬
держаны в духе бланкизма.
К с. 396. Зунделевич Аарон Исаакович (1854—1923) — револю¬
ционный деятель «Земли и воли» и «Народной воли». Один из
главных организаторов подпольной прессы. Арестован в 1879 г. в
столице и осужден по процессу «16-ти» к каторге без срока. От¬
бывал каторгу в Сибири.
К с. 398. Чигиринская попытка... — см. примечание к Стефа¬
новичу.
К с. 401. Гольденберг Григорий Давыдович (1855—1880)—уча¬
стник революционного движения. Привел в исполнение приговор
над харьковским губернатором кн. Кропоткиным. Участник Ли¬
пецкого съезда. Принимал участие в организации покушений на
Александра II, но в ноябре 1879 г. был арестован в Елизаветгра-
де, перевозя динамит для московского взрыва. Известный следо¬
ватель Добржинский сумел обмануть Гольдепберга, заявляя, что
правительство пойдет на уступки, если ему сообщат об органи¬
зациях революционного подполья. Гольденберг поверил провока¬
тору и выдал известные ему организации и лица. Обнаружив об¬
ман, он покончил с собой.
К с. 403. Распорядительная комиссия — исполнительный ор¬
ган Исполнительного Комитета «Народной воли», направлял и ру¬
ководил текущими делами партии, состоял из трех человек. Ко¬
миссия возникла на Липецком съезде. Тогда в нее вошли А. Ми¬
хайлов, Л. Тихомиров и М. Фроленко. Затем состав менялся.
Халтурин Степан Николаевич (1856—1882) — выдающийся
деятель рабочего движения в 70-е гг., один из организаторов Се¬
верного союза рабочих. После разгрома Союза принял самое дея¬
тельное участие в «Народной воле», входил в ее Исполнительный
Комитет. Участник покушения на Александра II (взрыв в Зим¬
нем дворце) и организатор покушения на военного прокурора
генерал-майора Стрельникова. Был казнен в Одессе в 1882 г.
К с. 404. Кибальчич Николай Иванович (1853—1881) — рево¬
люционный деятель и ученый, техник «Народной воли», созда¬
тель проекта летательного аппарата. Казпен как первомартовец.
Колодкевич Николай Николаевич (1850—1884) — известный
революционер 70-х гг. Активный участник подпольных актов на
Украине. Участник Липецкого съезда. Член Исполнительного Ко¬
митета «Народной воли». Осужден по процессу «20-ти» к пожиз¬
ненному заключению в Петропавловской крепости, где вскорости
и скончался.
Фроленко Михаил Федорович (1848—1938) — выдающийся ре¬
волюционер эпохи «Земли и воли». Организатор многих крайне
рискованных актов подпольной деятельности. Участник подго¬
617

товки покушений на Александра II. Приговорен по делу «20-ти»
к вечной каторге. В середине 30-х годов был принят в ВКП(б).
К с. 407. Ширяев Степан Григорьевич (1857—1881) — народо¬
волец, член Исполнительного Комитета, участник подготовки по¬
кушения на Александра II. Арестован в декабре 1879 г. Судили
его по делу «16-ти». Приговорен к пожизненной каторге. Скон¬
чался в Петропавловской крепости.
К с. 408. Юрковский Ф. Н. (1852—1883) — участник револю¬
ционного движения 70-х гг. Принимал активное участие в рево¬
люционной пропаганде, в экспроприации денежных средств для
подпольных актов. В 1880 г. был приговорен к каторге на 20 лет.
За попытку бегства из Карийской тюрьмы срок каторги увели¬
чили на 10 лет. Не входил ни в одну из политических органи¬
заций, считая для свободного человека недостойным подчинять¬
ся каким-либо регламентациям. Умер в Шлиссельбургской кре¬
пости. Юрковский — автор романа о народовольцах «Булгаков».
К с. 409. Корба Анна Павловна (1849—1939) — известная ре¬
волюционерка 70-х гг. Член Исполнительного Комитета «Народ¬
ной воли», ближайший друг Александра Михайлова. Приговоре¬
на к 20 годам каторжных работ. Отбывала наказание на Каре.
Вместе с В. Фигнер написала книгу «А. Д. Михайлов».
К с. 412. Млодецкий Ипполит Осипович (1855—1880) — народ¬
ник-социалист. Сторонник террористической борьбы. За покуше¬
ние на гр. Лорис-Меликова (20.02.1880 г.) был приговорен воен¬
ным судом к смертной казни. Приговор сразу же был приведен
в исполнение.
К с. 415. Саблин Николай Алексеевич (1850—1881) — народ¬
ник-революционер, участник хождения в народ. Прошел через
суд по процессу «193-х». Примкнул к «Народной воле». Участник
покушений на Александра II. Содержал конспиративную кварти¬
ру. Покончил с собой при появлении полиции.
Процесс «28-ми» (1879 г., август) — проходил в Одессе. Воен¬
ный суд закончился смертной казнью Лизогуба и Чубарова.
О Лизогубе в «памятной записке» начальник штаба III отделе¬
ния писал: «Он не должен жить, потому что слишком умен».
К с. 416. Процесс «20-ти» (9—15 февраля 1882 г.). — Обвиня¬
лись 20 народовольцев во главе с Александром Михайловым. Оп¬
равданных не было.
К с. 419. Меркулов В. А. (1859—...) — рабочий, был принят в
«Народную волю», принимал участие в террористических актах.
На суде выдал тайны партии. Затем служил в полиции.
Дегаев Сергей Петрович (1854—1921) — член «Народной во¬
ли», оказался предателем и провокатором. Выехал в Европу и с
раскаянием явился к Л. Тихомирову и М. Ошаниной. Был по¬
слан в Россию для совершения террористического акта и после
этого был выслан из Европы решением Заграничного Исполни¬
тельного Комитета.
К с. 422. К арийцы — ссыльные в район реки Кары, притока
Шилки, впадающей в Ангару (Восточная Сибирь). Пески Кары
богаты золотом. Разработка золота велась каторжанами-карийца-
ми. В описываемое время на Каре было около 2 тысяч каторжан.
К с. 423. Процесс «193-х», дело «50-ти» — см. в предисловии
к книге и к речам Бардиной, Алексеева, Мышкина, Желябова.
К с. 424. Суханов Николай Евгеньевич (1853—1882) — рево¬
люционный деятель, один из главных руководителей военной ор¬
618

ганизации «Народной воли». Автор программы этой организа¬
ции. Активный сторонник тактики политического террора. Осуж¬
ден по делу «20-ти» к смертной казни. Приговор приведен в
исполнение.
К с. 435. Гартман Лев Николаевич (1850—1913) — активный
участник народнического движения. Один из членов московской
группы, готовившей взрыв царского поезда. Бежал из России,
был в эмиграции представителем «Народной воли» в Европе и
выполнял ее поручения.
Рошфор Анри (1831—1913) — французский публицист, рево¬
люционер, участник Парижской коммуны. Был близко знаком с
Кропоткиным. Перешел в лагерь националистов.
К с. 436. Богданович Юрий Николаевич (1849—1888) — рево¬
люционный деятель, принимал участие в хождении в народ. Во¬
шел в «Народную волю», став ее активнейшим членом. Участво¬
вал в подготовке покушения на Александра II. Был одним из
создателей «Красного креста» «Народной воли» и этапных пунк¬
тов укрытия после побегов заключенных. Его судили в 1883 г.
по делу «17-ти», достойно вел себя на судебном процессе. Выне¬
сенный смертный приговор был заменен бессрочной каторгой. От¬
бывал наказание в Шлиссельбургской крепости, где и умер от
чахотки.
К с. 440. Процесс «16-ти» — первый процесс над народоволь¬
цами. Это был военный суд над гражданскими лицами. Прохо¬
дил в конце октября 1880 года. Среди обвиняемых были извест¬
ные революционеры: А. Квятковский, А. Пресняков, А. Зунделе-
вич. С. Ширяев и др. Приговор оказался неожиданно суровым.
Квятковский и Пресняков приговорены к смерти и казнены. Оп¬
равданных не было. Процесс «16-ти» ускорил подготовку покуше¬
ния на императора.
К с. 446. Клеточников Н. В. (1847—1883) — агент «Народной
воли», внедренный в III отделение. Усердно и точно выполнял
поручения Исполнительного Комитета, доставлял сведения о дея¬
тельности сыска. Избавил революционеров от многих провалов и
шпионов. Арестован в начале 1881 г. и проходил по делу «20-ти».
Смертный приговор заменен бессрочной каторгой. Умер в Алек-
сеевском равелине.
К с. 448. инсуррекция — восстание.
К с. 453. Грачевский Михаил Федорович (1849—1887) — член
Исполнительного Комитета «Народной воли». Прошел все фазы
революционного движения 70-х гг. Неоднократно подвергался
арестам. Обладал выдающимися техническими способностями.
Вместе с Кибальчичем обеспечивал все пункты взрывчатыми сна¬
рядами. Автор проекта письма Александру III. Шел по процессу
«17-ти» в 1883 г. и приговорен к пожизненным каторжным рабо¬
там. Сжег себя в крепости.
Рысаков Николай Иванович (1861—1881) — народоволец, уча¬
стник событий 1 марта 1881 г., предатель. Казнен вместе с пер-
вомартовцами.
Гриневицкий Игнатий Иохимович (1856—1881) — народово¬
лец, вел пропаганду среди рабочих, принимал участие в органи¬
зации «Рабочей газеты». Входил в группу «метальщиков». Бро¬
шенная им бомба поразила Александра II. Вместе с императо¬
ром погиб и сам Гриневицкий.
Михайлов Тимофей Михайлович (1859—1881) — народоволец
из рабочих, завербован Желябовым для боевой деятельности.
619

Присутствовал при покушении 1 марта 1881 г. При аресте ока¬
зал вооруженное сопротивление. Казнен с другими первомартов-
цами.
К с. 463. Мышкин И. Г. —- см. предисловие к речи Мышкина
на суде.
К с. 472. Рачковский П. И. — руководитель заграничной аген¬
туры, имел в этом деле громадный успех, был награжден мас¬
сой орденов. Искусный провокатор. Ренштейн Н. В. — провока¬
тор в рабочей среде. Был убит 26 февраля 1879 г. в Москве по
решению администрации «Земли и воли». Убийство совершили
Попов и Шлеман.
ДЖ. КЕН НАН. ИЗ КНИГИ «СИБИРЬ И ССЫЛКА»
Публикуется по изданию: К е и н а н Дж. Сибирь и ссылка,
т. I—И. Спб. изд. Салтыкова, 1906, с. примечаниями В. JI. Бур¬
цева (в сокращении).
К с. 476. Административные ссыльные — лица, высланные
властями без судебного разбирательства.
К с. 477. Крапоткин —- принятое в то время написание фами¬
лии Кропоткина.
К с. 484. Волховский Феликс Вадимович (1846—1914) — член
кружка «чайковцев», участник хождения в народ. По процессу
«193-х» приговорен к ссылке в Тобольскую губернию.
К с. 499. Верста — русская мера длины, равная 500 саженям
(1,0668 км).
Миля — единица длины, английская около 1600 метров, рус¬
ская — около 70 верст, или 7,468 км.
К с. 508. Фунт — единица массы в системе русских мер, око¬
ло 410 граммов.
ДЕЛО ДОРОЖЕ ЖИЗПИ
РЕЧЬ С. И. БАРДИНОЙ НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «50-ти»)
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. 1. М.-Л., 1964.
РЕЧЬ П. А. АЛЕКСЕЕВА НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «50-ти»)
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. 1. М.-Л., 1964.
РЕЧЬ И. Н. МЫШКИНА НА ЗАСЕДАНИИ СУДА ОСОБОГО
ПРИСУТСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СЕНАТА
(ПРОЦЕСС «193-х»)
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. 1. М.-Л., 1964.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ НА СУДЕ А. Д. МИХАЙЛОВА
Публикуется по изданию: Прибылева-Корба А. П.,
Фигнер В. Н. А. Д. Михайлов. Л.-М., 1925.
ЗАВЕЩАНИЕ А. Д. МИХАЙЛОВА
Публикуется по изданию: Прибылева-Корба А. П.,
Фигнер В. Н. А. Д. Михайлов. Л.-М., 1925.
620

Старик — JI. А. Тихомиров.
К с. 578. ...милого друга... — жену А. Д. Михайлова.
...от приговора А. ... — приговор Александру II.
«НАРОДНАЯ ВОЛЯ> И К. МАРКС
Н. А. МОРОЗОВ «МОИ ВСТРЕЧИ С К. МАРКСОМ»
Публикуется по изданию: Морозов Н. А. Повести моей жиз-*
ни, т. III, М., 1947.
ПИСЬМО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА КАРЛУ МАРКСУ
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. II. М.-Л., 1965.
К с. 585. «Капитал» — был переведен на русский язык Г. Ло^
патиным и Даниельсоном и издан в России в 1872 г.
ПИСЬМО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА АЛЕКСАНДРУ III
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. II. М.-Л., 1965.
ОБРАЩЕНИЕ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА
К АМЕРИКАНСКОМУ НАРОДУ
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. II. М.-Л., 1965.
РЕЧЬ А. И. ЖЕЛЯБОВА НА ПРОЦЕССЕ ПО ДЕЛУ
О 1 МАРТА 1881 Г.
Публикуется по изданию: Революционное народничество
70-х годов XIX века, т. II. М.-Л., 1965.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Маркс К., Энгельс Ф. Революционная Россия. М., 1967.
Революционное народничество 70-х гг. XIX в., т. I—II. М.,
1964-1965.
Революционная журналистика 70-х гг. /Под ред. Базилевско¬
го. М., 1907.
Государственные преступления в России в XIX в. /Под. ред.
Базилевского. Т. II. М., 1907.
Литература партии «Народной Воли». М., 1907.
Прибылева-Корба А. П., Фигнер В. Н. А. Д. Ми¬
хайлов. Л.-М., 1925.
Исторический сборник о минувшем. Спб., 1907.
Герман Александрович Лопатин. П., 1922.
Фигнер В. Н. Запечатленный труд. Воспоминания, т. I—
II. М., 1964.
Бакунин М. А. Государственность и анархия. 1906.
Кропоткин П. А. Идеалы и действительность в русской
литературе. Спб., 1907.
Лавров П. Л. Исторические письма. М., 1872.
Ткачев П. Н. Задачи революционной пропаганды в Рос¬
сии. Женева, 1874.
Короленко В. Г. История моего современника. П., 1914.
Г е р н е т М. Н. История царской тюрьмы., т. 3. М., 1952.
Волк С. С Народная воля. 1879—1882. М.-Л., 1966.
Захарина В. Ф. Голос революционной России. Литерату¬
ра революционного подполья 70-х годов XIX в. М., 1971.
Прокофьев В. А. Желябов. М., 1965.
Сегал Е. А. Софья Перовская. М., 1965.
Седов М. Г. Героический период революционного народни¬
чества. (Из истории политической борьбы). М., 1966.
Троицкий II. А. Безумство храбрых: Русские революцио¬
неры и карательная политика царизма. 1866—1882 гг. М., 1978.
622

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 5
С. М. Степняк-Кравчинский. АНДРЕЙ КОЖУХОВ.
Роман , 23
ПОДПОЛЬНАЯ РОССИЯ
П. А. Кропоткин. Из книги «Записки революционера» . 329
В. Н. Фигнер. Из книги «Запечатленный труд» . . . 380
Дж. Кеннан. Из книги «Сибирь и ссылка» 473
ДЕЛО ДОРОЖЕ ЖИЗНИ
Речь С. И. Бардиной на заседании суда Особого присут¬
ствия правительствующего Сената (процесс «50-ти») . 525
Речь П. А. Алексеева на заседании суда Особого присут¬
ствия правительствующего Сената (процесс «50-ти») . 534
Речь И. Н. Мышкина на заседании суда Особого присут¬
ствия правительствующего Сената (процесс «193-х») . 540
Из показаний на суде А. Д. Михайлова 563
Завещание А. Д. Михайлова « . . 576
«Народная воля» и К. Маркс 578
Морозов Н. А. «Мои встречи с К. Марксом» .... 579
Письмо Исполнительного Комитета Карлу Марксу . . 583
Письмо Исполнительного Комитета Александру III . . 585
Обращение Исполнительного Комитета к американскому
народу 592
Речь А. И. Желябова на процессе по делу о 1 марта
1881 года 593
Комментарии 606
Рекомендуемая литература 622

Блестящая плеяда / Сост., предисл., коммент.
68 и сопровод. текст М. Г. Седова; Ил. Ю. Басова. —
М.: Мол. гвардия, 1989. — 623[1] с., ил. — (Исто¬
рия Отечества в романах, повестях, документах).
ISBN 5-235-00247-4
Очередной том Библиотеки посвящен революционному дви¬
жению народников в России. В него вошло произведение
С. М. Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов», а также
различные мемуары и исторические документы.
Ji????10-00? 214 123—89 ББК 84Р7+63.3(2)51
078(02)—89
ИБ № 6599
БЛЕСТЯЩАЯ ПЛЕЯДА
Старший редактор библиотеки
«Истории Отечества в романах,
повестях, документах»
С. Елисеев
Заведующий редакцией
С. Дмитриев
Редактор
М. Ганичева
Художественный редактор
A. Романова
Технический редактор
В. Пилкова
Корректоры
Г. Василёва, И. Ларина,
B. Назарова
Сдано в набор 04.01.89. Подписано
в печать 28.04.89. Формат 84Х108,/з2.
Бумага типографская № 1. Гарни¬
тура «Обыкновенная новая». Пе¬
чать высокая. Уел. печ. л. 32,76.
Уел. кр.-отт. 33,28. Учетно-изд. л.
36.5. Тираж 200 000 экз. (1-й завод
100 000 экз.) Цена 2 р. 30 к.
Заказ 532.
Типография ордена Трудового
Красного Знамени издательско-
полиграфического объединения
ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
Адрес НПО: 103030. Москва,
Сущевская. 21.
ISBN 5-235-00247-4

Scan Kreyder-18.12.2018 - STERLITAMAK