АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ТРИ РАЗА В Г ОД
1
1947

От редакции
Создание нового журнала
«Вопросы философии»—большое событие на
философском фронте. Потребность в
таком журнале давно назрела.
Интерес к философии в нашей стране
велик. Значение марксистско-ленинской
философии для советского народа,
для советского государства огромно.
Наша партия кровно заинтересована
в решительном подъёме философской
работы. Всё это ясно показала
философская дискуссия, недавно
проведённая Центральным Комитетом
ВКП(б).
Дискуссия вызвала движение
научно-философской мысли и показала,
насколько велика у нас потребность
в живой, смелой, творческой
разработке актуальных вопросов
советской философии. Дискуссия
всколыхнула широкие слои наших
философов, обнаружила новые философские
силы и подсказала новые формы для
выдвижения и пробы этих сил.
Одной из таких форм явился и наш
журнал. Он прямо родился из
дискуссии.
Перед журналом, перед всем
научно-философским фронтом стоят
большие задачи:
советские философы призваны
творчески разрабатывать вопросы о
зак он о мерностях развития н а ше го
общества, нашего государства,
анализировать и теоретически обобщать
богатейший материал, который даёт
практика социалистического
строительства, уметь отыскивать ростки
нового, осмысливать их значение,
теоретически освещая путь к
коммунизму;
советские философы должны быть
в первых рядах работников
идеологического фронта, ведущих
развёрнутое наступление на пережитки
капитализма в сознании советских
людей; они должны вести
наступательную борьбу против растленной,
буржуазной идеологии, против
мракобесия и реакции во всех их
проявлениях за рубежом;
советские философы должны
творчески обобщать открытия
современного естествознания, следуя
классическому образцу*—ленинской книге
«Материализм и
эмпириокритицизм*».
Журнал должен стать
застрельщиком в постановке и решении этих
задач; он должен способствовать
д а л ь н е йш ем у п одъ ём у и д е о лог и ч е -
ской работы, должен твёрдо
отстаивать высокую идейность, высокую
принципиальность нашей философии,
неуклонно проводить ленинский
принцип партийности философии.
Журнал призван объединить всех
советских философов, привлечь
широкие слои советской интеллигенции,
которым близки интересы нашей
философии и которые ждут от журнала
смелой, творческой разработки
марксистско-ленинской философии.
Девизом журнала будут служить
мудрые сталинские слова — овладеть
марксистско-ленинской теорией —
значит уметь развивать её и двигать
вперёд.
Следуя этому указанию, журнал
должен освещать развитие
философской мысли и отражать новые
положения и новые идеи, возникающие в

4
Of РЕДАКЦИИ
процессе научно-исследовательской
работы по философии.
При этом необходимы творческие
споры, «©обходима острая
большевистская критика и самокритика,
которые помогут глубже и полнее понять
и обобщить новый материал
современной общественной жизни, науки,
искусства. Чем плодотворнее будут
проводиться научные дискуссии на
страницах журнала, тем успешнее он
справится со своими задачами.
Образцом такого свободного, научного
обсуждения служит недавно
закончившаяся философская дискуссия,
материалы которой мы публикуем в
первом номере нашего журнала.
Редакция рассчитывает, что самые
широкие круги наших философов
примут активное участие в творческой
ра зр аботке сове тс к о й ф и лософ и и.
Редакция обращается ко всем
товарищам, работающим над
развитием советской философии, над
философским обобщением данных
современной общественной жизни и
новейших достижений естествознания,
с горячим призывом активно
сотрудничать в новом журнале.

в
ДИСКУССИЯ
ПО КНИГЕ Г. Ф. АЛЕКСАНДРОВА
«ИСТОРИЯ
западноевропейской философии»
16—25 июня 1947 г.
★
Стенографический отчёт
★
Заседание первое
(16 июня 1947 года)
Жданов А. А.
(председательствующий). Товарищи, по поручению ЦК
ВКП(б) позвольте открыть
совещание работников
научно-философского фронта, посвящённое
дискуссии по книге Александрова
«История западноевропейской
философии».
Уже то, что эта дискуссия
проводится вторично, показывает, какое
значение Центральный Комитет
придаёт обсуждаемой теме. Тема эта,
как вы сами понимаете, серьёзная.
После выхода книги в свет и в итоге
её изучения читателями выяснилось,
что автор не совсем серьёзно
подошёл к теме, в связи с чем книга
вызвала большое количество
критических замечаний и существенных
поправок. Выявилась, как вы знаете,
необходимость дискуссии, и такая
дискуссия была проведена в
Институте философии Академии наук.
Центральный Комитет рассмотрел
итоги дискуссии, которая
происходила в январе месяце в Академии
наук, и пришёл к выводу, что как
организация самой дискуссии, так и
способы подведения итогов её
оказались неудовлетворительными. Во-
первых, к дискуссии не были
привлечены работники из республик и
крупнейших городов РСФСР. Во-
вторых, часть записавшихся, свыше
15 товарищей, не получила
возможности, хотя и записывалась,
выступить в прениях.
В материалах, посвящённых
подведению итогов дискуссии, речи были
приведены не стенографические, а в
виде краткого экстракта, в кратком
изложении. По всем указанным
мотивам Центральный Комитет пришёл
к выводу, что дискуссия в том виде,
в каком она была проведена,
оказалась бледной, куцой, неэффективной,
а поэтому и не имела должных
результатов. В связи с этим ЦК решил
организовать новую дискуссию с
тем, чтобы к этой дискуссии были
привлечены не только работники из
Москвы, но и работники из
республик и крупных городов РСФСР.
Разрешите начать нашу работу и

е
РЕЧЬ ТО В. ЭМДИНА М. В.
выразить уверенность от имени ЦК,'
что товарищи, приглашённые для
участия в дискуссии, примут самое
активное участие в ней, высказав
свободно все критические замечания и
пожелания, которые они имеют к
книге т. Александрова.
Необходимо установить регламент
для работы. Есть такого рода
-предложение: заседания наши проводить
с 6 часов вечера до 10 часов вечера;
выступающим в прениях
предоставляем 30 минут; слово к порядку и
для справки —3 минуты, для личных
заявлений —5 минут в конце
заседания.
К регламенту есть какие-нибудь
замечания? Приемлемо. Насчёт
времени для ораторов нет замечаний?
Нет. Регламент принимается.
Прошу товарищей записываться.
Напоминаю, что у нас имеется
ещё остаток ораторов от
предыдущей дискуссии в количестве 15
товарищей.
Слово имеет т. Эмдин.
Эм дин М. В. (Ленинград).
Товарищи, книга т. Александрова
«История западноевропейской философии»,
для обсуждения которой мы сюда
собрались, стала в нашей стране
учебником для вузов, для
повышенных звеньев сети партийного
просвещения и для товарищей, которые
индивидуально изучают вопросы
марксистско-ленинской философии.
Конечно, это является
положительным фактом, что книга,
написанная коммунистом, вытеснила все те
буржуазные учебники по истории
западноевропейской философии —
всех этих фалькенбергов, виндель-
бандов и прочих, которые
фальсифицируют историю философии и
которыми пользовались наши студенты и
слушатели. Само собой разумеется,
что это только половина дела —
вытеснение буржуазных учебников по
истории философии. Другая
половина дела состоит в том, чтобы
создать действительно наш,
большевистский учебник по истории
философии, — учебник, который успешно
помогал бы нашим кадрам
приступить к ещё лучшему усвоению
марксистско-ленинской философии.
Без нашего, большевистского учеб¬
ника по истории философии,
учебника, помогающего нашим кадрам
приступить к изучению марксистско-
ленинской философии, нам не
обойтись. При той бездне практической
работы, в которую погружены наши
кадры, при том перенапряжении
учебных планов и программ, которое
имеется в наших вузах, мы не
можем сейчас ставить перед собой
задачу, чтобы большинство наших
студентов или слушателей изучало
историю философии по
произведениям самих мыслителей, вошедших в
историю философской мысли. Мы
можем и должны ставить своей
задачей, чтобы наши студенты и
слушатели изучали историю философии
по трудам Маркса и Энгельса,
Ленина и Сталина. В качестве
пособия к этому должен служить
большевистский учебник истории
философии.
Нужда в таком большевистском
учебнике по истории философии не
ограничивается только рамками
нашей родины. Такой подлинно
большевистский учебник по истории
философии, переведённый на
иностранные языки, будет служить мощным
орудием в руках наших товарищей
из братских компартий для борьбы
против реакционного буржуазного
мировоззрения, для воспитания в
духе марксистско-ленинского
мировоззрения тяготеющих к нам
передовых людей Запада и Востока, для
завоевания на нашу сторону
рабочих, крестьян и интеллигентов
капиталистических стран, трудящихся
в странах новой демократии в
особенности.
Это должен быть такой
большевистский учебник истории философии,
который не давал бы ни малейшего
повода тем или иным современным
дипломированным лакеям
поповщины заявить, что, якобы, мы и они
одинаково освещаем вопросы
философии, что, якобы, наука
беспартийна и т. д.
Является ли книга т.
Александрова «История западноевропейской
философии» таким большевистским
учебником? К сожалению, книга
т. Александрова «История
западноевропейской философии» не может
быть признана вполне отвечающей

РЕЧЬ ТО В. ЭМ ДИНА М. В.
7
требованиям, которые мы
предъявляем к большевистскому учебнику
по истории философии.
Основной порок книги т.
Александрова состоит в том, что в ней
нарушен принцип ленинско-сталинской
партийности в философии, причём
часто этот принцип нарушен по всем
линиям.
Ленинско-сталинский принцип в
истории философии требует прежде
всего, чтобы историки философии
всегда за самыми абстрактными
вопросами философии вскрывали
интересы тех или иных борющихся
классов, тех или иных прослоек того
или иного класса. В предисловии к
русскому переводу писем Маркса
Ленин указывал, что Маркс всегда
выяснял связь чисто теоретических,
отвлечённых вопросов с интересами
борющихся классов (см. В. И. Ленин,
Соч., т. X, стр. 362).
Классики марксизма-ленинизма во
всех своих трудах дают нам образец
партийности в науке.
Что же мы видим в книге т.
Александрова?
Во-первых, в отношении
большинства философских школ автор, к
сожалению, даже не потрудился
указать на их классовые корни. Если
взять только выдающихся
философов, взгляды которых освещаются
в книге т. Александрова, то из
69 таких философов нет указаний на
классовые корни 48 философов;
среди них такие философы, как
Фейербах, Эпикур, Толанд, Спиноза,
Сократ, Лейбниц, Декарт, Гассенди,
Аристотель и другие.
Во-вторых, там, где т.
Александров указывает на классовые корни
тех или иных школ в истории
философии, он это делает формально,
поверхностно.
Тов. Александров пишет, что
Демокрит «принадлежал к
демократической части рабовладельцев»
(Г. Ф. Александров, История
западноевропейской философии, 1946,
стр. 52). Он «строго отделял свои
убеждения от убеждений «низших»
слоёв общества, в том числе от
рабов» (там же). Из этой фразы
читатели ровным счётом ничего не
узнают и не поймут, идеологом
какой же классовой прослойки рабо¬
владельцев был Демокрит. Ведь от
взглядов рабов отличались и
взгляды земельной аристократии и
взгляды так называемого «античного»
класса купцов и промышленников.
Дальше т. Александров пишет, что
Кампанелла был близко связан с
трудящимися и выражал их
интересы (см. Г. Ф. Александров,
История западноевропейской философии,
1946, стр. 159). Французские
социалисты-утописты выражали
«интересы класса пролетариев» (стр. 350).
Это неверно. Выражать интересы
класса могут идеологи, идеи которых
мобилизуют и организуют этот класс
на борьбу за выполнение им его
исторической миссии, идеологи, которые
апеллируют к массам данного класса.
Ни того, ни другого мы не видим у
утопических социалистов. Интересы
класса пролетариев как класса
в целом выражает только марксизм-
ленинизм. Все другие философские
системы выражали лишь интересы
тех или иных прослоек эксплоата-
торских классов, радикальных или
консервативных.
Классики марксизма-ленинизма
всегда конкретно-исторически
определяли классовые позиции того или
иного философа. Они показывали,
как тот или иной класс в тот или
иной период, как тот или иной
национальный характер — английский,
французский, немецкий —
накладывали свою печать на ту или иную
школу философии.
Можно привести множество мест
из сочинений Маркса и Энгельса,
Ленина и Сталина по этому поводу.
Ленин, например, в книге
«Материализм и эмпириокритицизм», подробно
разобрав конкретные формы
проявления «физического идеализма» в
Англии, Германии и Франции,
переходя к русскому «физическому
идеализму», писал, что поучительно
«взглянуть на то, как однородные
философские тенденции проявляются
в совершенно различной культурной
и бытовой обстановке» (В. И. Ленин,
Соч., т. XIII, стр. 245).
Тов. Александров в своём
учебнике игнорирует эти указания
классиков марксизма-ленинизма. Там,
где он даёт классовую
характеристику той или иной школы в истории

8
РЕЧЬ ТО В. ЭМДИНА М. В,
философии, она носит абстрактный
характер: и Бэкон, и Декарт, и
Локк, и французские материалисты,
и т. д. — идеологи буржуазии. На
самом деле смешно и думать, что
есть единый класс буржуазии,
одинаковый во всех странах и во все
периоды истории этого класса. По
мнению т. Александрова, совершенно
одинакова доктрина «общественного
договора» у Гоббса, Спинозы и
Руссо. Это и есть объективистский
подход к оценке философских
направлений у т. Александрова.
Ленин, критикуя буржуазный
объективизм Струве, писал: «Нельзя не
заметить, что этот приём грешит той
же абстрактностью, которая была
отмечена с самого начала как
основной недостаток разбираемой
книги» (В. И Ленин, Соч, т I,
стр. 295). Речь у Ленина идёт о
книге Струве «Критические заметки
к вопросу об экономическом
развитии России».
Там же, где т. Александров
показывает классовый, исторический и
национальный облик той или иной
философской школы, а именно при
характеристике немецкой
идеалистической философии, он впадает в
ошибку. Тов. Александров заявляет
на стр. 357, что учение немецкой
идеалистической философии о
диалектическом развитии мышления
было прогрессивным, что Кант,
Фихте, Шеллинг и Гегель были
передовыми людьми из немецкой
буржуазии (стр. 400 и сл.), что
гегелевский диалектический метод играл
прогрессивную роль в развитии
науки (стр. 13—14).
Не такова должна быть оценка
исторической роли немецкой
идеалистической философии. Известна
партийная оценка немецкой
идеалистической философии как
аристократической реакции на французский
материализм и французскую
революцию. Не только идеализм, но и
метод немецкой идеалистической
философии был реакционным,
враждебным исторически-великим идеям
материализма XVIII века. Метод
Гегеля был как раз враждебным
естественным наукам и
способствовал тому, что гегелевская
натурфилософия оттолкнула многих естество¬
испытателей от философии своими
идеалистическими выдумками.
Гегелевский диалектический метод был
неотъемлемой частью мировоззрения
реакционной части немецкой
буржуазии, целиком пресмыкавшейся
перед аристократической юнкерской
идеологией пруссачества. Он был
направлен против
материалистического учения о природе французов
XVIII века, против их исторических
прогрессивных социальных выводов.
Только диалектический метод Маркса
играл и играет прогрессивную роль
в науке.
Ещё Ленин писал, что
материализм XVIII века «оказался
единственной последовательной
философией, верной всем учениям
естественных наук, враждебной суевериям,
ханжеству и т п. Враги демократии
старались поэтому всеми силами
«опровергнуть», подорвать,
оклеветать материализм и защищали
разные формы философского идеализма,
который всегда сводится, так или
иначе, к защите или поддержке
религии» (В. И Ленин, Соч., т. XVI,
стр. 350).
Изучение истории философии
должно помочь нашим людям
познать исторически сложившийся
национальный характер народа.
Насколько это важно в отношении
немецкого народа, показал опыт
Великой Отечественной войны Советского
Союза. Это и в будущем не менее
важно в отношении знания
национального характера других народов.
Абстрактно-объективистский
подход товарища Александрова к
освещению вопросов истории философии
находит своё выражение и в том,
что им не показана внутренняя,
органическая связь между
социально- и с тор и чес ко й обстановкой,
уровнем развития научного знания и
вытекающей из них философской
проблематикой.
Тов. Александров иногда пишет и
об исторической обстановке и об
уровне научного знания, например,
говоря о древнегреческой
философии, о философии эпохи
Возрождения, о немецкой философии, но всё
это подаётся в виде общих, ничего
■не значащих положений, в виде
внешнею фона, совершенно оторван-

РЕЧЬ ТО В. ЭМДИНА М. В.
9
носо от конкретно - исторических
проблем философии. В силу этого
сама история философии у т.
Александрова фактически сводится к
филиации идей, и совершенно не
о б ъ яоне нн ы'м и ост а ют с я коре нн ые
вопросы истории философии.
Почему Сократ сосредоточил
внимание на проблемах этики и почему
он их решил так, а не иначе; почему
Платон и Аристотель по-разному
решали вопросы философии и
социологии; каково историческое значение
индуктивной логики Бэкона; почему
Декарт не мог научно решить
проблему сохранения материи; почему
именно Лейбницем выдвинуто учение
о диференциальном и
интегральном исчислении; как берклеанская
философия паразитировала на
трудностях естествознания его времени,
на односторонности и
ограниченности эмпиризма и номинализма;
почему Кант поставил вопрос о
синтетическом знании и т. д. и т. д. —
обо всём этом мы у Александрова
ровно ничего не узнаём. А ведь не
кто иной, как великий Ленин, писал,
что для марксиста обязательно
«свести все дело к выяснению того, что
есть и почему есть именно так, а не
иначе?» (В. Я. Ленин. Соч., т. I,
стр. 305).
Что касается вопроса о влиянии
философии на развитие
естествознания и об обратном воздействии
философии на общественное бытие, то
это почти полностью отсутствует в
книге т. Александрова.
Ленин не раз говорил, что
объективизм в отличие от марксистской
партийности ведёт к поверхностному,
неглубокому пониманию
объективной действительности, к простому
эмпирическому перечислению
фактов, к тому, что объективист
становится апологетом этих фактов.
«..Материалист...—писал Ленин,—
последовательнее объективиста и
глубже, полнее проводит свой
объективизм» (В. И. Ленин, Соч., т. I,
стр. 276).
На примере буржуазной газеты
«Русские ведомости» Ленин
конкретно показал, что объективизм
сводится к поверхностному
перечислению фактов. Ленин писал, что в
указанной газете «преобладает су¬
хой, деревянный тон —
«объективность»... Факты и фактики — вот
чем старается ограничиться автор
статьи» (В. Я. Ленин, Соч., т. XII,
стр. 165).
Большинство старых буржуазных
учебников по истории философии
как раз и отличалось
повествовательно-эмпирическим изложением
фактов, дат, имён. Ленин об одном
таком буржуазном учебнике по
истории философии, об учебнике Ибер-
вега, писал: «Нечто
неудобочитаемое! История имен и книг!»
(В. Я. Ленин, Философские
тетради, 1947, стр. 333).
К сожалению, книга т.
Александрова во многих местах также не
свободна от этого порока. Скажите,
что кроме имён и отрывочных,
бессвязных положений может читатель
книги Александрова узнать о
пифагорейцах, о софистах, о Сократе,
о стоиках, об арабской философии,
о Николае Кузанском, о Шароне,
Монтэне и других? Кроме имён и
пустых фраз, кроме отдельных
биографических данных об указанных
философах ничего почерпнуть нельзя
из книги т. Александрова.
Поверхностное изложение
материала и неряшливость
формулировок т. Александрова приводят к
ошибочным положениям. Так,
например, на стр. 25 т. Александров
спрашивает, почему в древней
Греции имело место обилие учений,
взглядов, теорий? Прежде всего,
неправильно поставлен т.
Александровым вопрос. Дело, конечно, не в
обилии теорий и взглядов. И в эпоху
империализма буржуазия наплодила
обилие взглядов и философских
«измов», а цена им — грош. Дело в
глубине и разносторонности учений.
Причины этого, конечно, не в
раздроблённости политической и
экономической жизни древней Греции,
как «глубокомысленно» объясняет
т. Александров. В то время у многих
народов наблюдалась эта
раздроблённость. И в эпоху средневековья
мы имеем такую экономическую и
политическую раздроблённость.
Дело в бурном становлении
рабовладельческого общества, в
напряжённости классовой борьбы не только
между рабовладельцами и рабами,

10
РЕЧЬ X О В. ЭМДИНА М. В.
но и внутри класса рабовладельцев,
в демократическом устройстве
многих полисов, в экономических и
культурных связях древней Греции
со странами древнего Востока, в
относительной независимости
древнегреческой философии от религии
и т. д.
На стр. 156 у т. Александрова
получается, что труд — гарантия
правильности человеческих
знаний. На стр. 162, по мысли т.
Александрова, возврат к порядкам,
уже имевшим место в истории
общества, есть вечное обновление
общественной жиани. На стр. 188—189
т. Александров теологию
объявляет наукой. На стр. ЗОЭ книга
Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм» оценивается только
как книга, направленная против
субъективного идеализма. Только
этим ограничивается оценка этого
великого из великих трудов
ленинского гения. На стр. 354 сказано, что
Фурье не считал возможным
перейти к социализму путём, реформ. Тут
и поверхностное изложение, и
неряшливость формулировок.
Самое главное — не повезло
т. Александрову с марксистско-
ленинской критикой. Ленин и Сталин
много раз говорили, что
марксистская философия по самому своему
существу революционная и
критическая. В книге т. Александрова мы
не чувствуем этого духа
воинствующей большевистской
принципиальности в науке. Даже язык т.
Александрова никчёмный, пустой,
либеральный язык буржуазного
объективиста, профессора. В книге даже
не дана в развёрнутом виде
ленинская критика берклеанства, очень
важная для всей нашей борьбы
против буржуазного мировоззрения.
Если т. Александров излагает
учение Демокрита или французских
материалистов о причинности, о
случайности, или учение Спинозы, или
учение Гегеля о свободе и
необходимости, или вопросы буржуазного
атеизма, он нигде не
противопоставляет им точку зрения марксизма-
ленинизма по всем этим вопросам.
Тем самым т. Александров лишает
читателя возможности познать
достоверную истину по всем этим
вопросам, не облегчает своим
читателям задачу усвоения
марксистско-ленинской философии.
Ленин и Сталин требуют от
коммунистов, работников теоретического
фронта неуклонно разоблачать й
преследовать всех современных
дипломированных лакеев поповщины
из буржуазно-философских школ,
какими бы масками они ни
прикрывались. Так как все современные
реакционные школы буржуазной
философии питаются отбросами
реакционных философских систем
прошлого, то крайне необходимо в
истории философии показать, куда
росли эти реакционные системы
философии прошлого.
Ленин в своих «Философских
тетрадях» дал образец того, как нужно,
критикуя фейербаховский идеал
человека, критиковать этот идеал и у
'Михайловского, как нужно,
критикуя кантовский тезис о природе, о
совокупности явлений, критиковать
по этой линии махизм, как,
критически излагая гегелевский метод,
подвергать критике новоэмпиризм,
физический идеализм, как
нужно, освещая гегелевский взгляд на
культуру Ионии, подвергать
критике плехановский географический
материализм, как, критикуя Зенона,
одновременно критиковать махиста
Чернова (см. В. И. Ленин,
Философские тетради, стр. 53, 106, 138,
222, 242) и т. д. и т. д.
Следует ли т. Александров в своей
книге этим указаниям Ленина? 'Как
правило, не следует. Им не показано
обстоятельно и убедительно, куда
росло берклеанство, юмизм,
кантианство, фихтеанство и проч.
Возьмите конкретный пример. На стр. 59
т. Александров излагает теорию
познания Демокрита, его учение об
«эйдолах». Мы знаем, что все
философы-идеалисты считали своим
долгом по-тешаться над этой наивной
точкой зрения Демокрита, чтобы
опровергнуть материализм и
поиздеваться над ним вообще. Разоблачить
идеалистов, отбить их атаку и самим
их атаковать можно и нужно,
сопоставив теорию познания Демокрита
с теорией познания махизма —
теорией дикой и несуразной,
являющейся продуктом сумасшедшего бреда

п
РЕЧЬ Т О В. ЭМДИНА М. В.
идеалиста, мистика. Делает это
т. Александров? Нет, не делает
этого.
Более того, т. Александров
приводит болтовню философов-реакционе-
ров, долженствовавшую, по
намерению её авторов, служить фиговым
листком, прикрывающим
реакционную сущность их взглядов. Тем
самым объективно т. Александров
обеляет этих реакционных мыслите-
лей-идеалистов. Вот, например, что
т. Александров пишет о Юме:
«В своём основном сочинении
«Исследование человеческого
разумения» Юм так определяет предмет
философии: «Удовлетворяй свою
страсть к науке, но пусть твоя
наука останется человеческой и
сохранит прямое отношение к
деятельной жизни и обществу». «Будь
философом, но, предаваясь
философии, оставайся человеком!»
(/'. Ф. Александров, История
западноевропейской философии, стр. 305).
Весь этот призыв Юма к науке
противоречит духу и букве всего
юмизма. Юмизм в корне отрицает
науку. Весь этот призыв Юма есть
фальшивая болтовня. Зачем нужно
было т. Александрову приводить эту
болтовню?
Известно, что наша партия учит
молодёжь на примере своей великой
непримиримой борьбы с врагами
большевизма и народа, что нужно
строго различать
контрреволюционные дела врагов и их пустую,
временами красивую болтовню,
рассчитанную на одурачивание простаков. То,
что т. Александров приводит
болтовню реакционных мыслителей,
является делом не полезным для
воспитания нашей молодёжи.
Или возьмите Фихте в освещении
т. Александрова. Он пишет: «Вера в
•волю субъекта, в активность и
действенность Я была характерной
чертой мировоззрения Фихте. Он писал:
«Я смело поднимаю кверху голову, к
грозным скалистым горам и к
бушующему водопаду и к гремящим,
плавающим в огненном море
облакам и говорю: я вечен, я
противоборствую вашей мощи. Падите все на
меня, и ты, земля, и ты, небо,
смешайтесь в диком смятении, и вы, все
стихии, пенитесь и бушуйте и сотри¬
те в дикой борьбе последнюю
солнечную пылинку тела, которое я
называю моим, — одна моя воля со
своим твёрдым планом должна
мужественно и холодно носиться над
развалинами мира, так как я принял
моё назначение, и оно прочнее, чем
вы, оно вечно, и я вечен, как оно»
(Г..Ф. Александров, История
западноевропейской философии, стр.
387).
Вся эта поэтическая метафора
Фихте обеляет и смазывает
реакционную сущность фихтеанства, его
никчёмную, пустую лжеактивность
«я» перед «несуществующим
миром», и приводить эту болтовню не
было никакого смысла. Более того,
это может приучить нашу молодёжь
к болтливости, к пустозвонству, к
завоеванию её симпатий «пышной»
фразеологией реакционного
фихтеанства.
Точно так же не было никакого
партийного смысла т. Александрову
на стр. 421 его книги приводить
письмо Гегеля Борису Икскулю. Это
не только партийно'нецелесообразно,
но и антинаучно, ибо всегда
интересы нашей партии совпадают с
научной объективной истиной. Всякая
наука, в том числе и история
философии, призвана отделять главное ог
второстепенного, важное от
неважного, необходимое от случайного.
Если ухватиться за второстепенное и
вознести его ib абсолютное, то тогда
исчезает наука.
Если выдернуть отдельные
примечания из «Науки логики» Гегеля и
заслонить ими главное у Гегеля, то
можно Гегеля причесать под
диалектического материалиста. Если
выдернуть случайные, вскользь
брошенные отдельные фразы
Фейербаха и возвести их в абсолют,
то тогда и Фейербаха можно будет
пригладить под исторического
материалиста.
Если давать одновременно и
главное и случайное, как это сделал
т. Александров, приведя письмо
Гегеля Икскулю, то опять же не будет
науки, а будет эклектическая каша,
способная дезориентировать
читателя и смазать партийную линию в
оценке Гегеля.

12
РЕЧЬ ТО В. ЭМДИНА М. В,
Мне хотелось бы сделать ещё
пару замечаний.
Книга по истории философии
должна ставить своей целью
воспитание у наших читателей чувства
национальной гордости за русский
народ, за его культуру и
науку.
Необходимо было, во-первых,
показать плодотворное влияние
русской науки на развитие мировой
науки в XIX -веке.
Во-вторых, следовало показать,
как русская наука опрокинула
лживые принципы (реакционных
философских систем. Можно было
показать, как Тимирязев своими трудами
опроверг теологию 'Канта о
невозможности возникновения даже
простейшей органической природы из
неорганической. Можно было
показать, как Менделеев опроверг
агностицизм Юма и Канта, ложь
мальтузианства, как Сеченов и Павлов
разоблачили мистику идеализма
и т. д. и т. д.
В отношении классиков русской
философии. Дело не в том, чтобы
критика реакционных
западноевропейских философских систем
русскими передовыми мыслителями-де-
мократами заслонила собой
несравнимо более высшую и научно
правильную марксистско-ленинскую
критику, как иногда это делается у
т. Александрова. Тов. Александров
упрощённо понял задачу показа
величия русской классической
философии и вместо марксистско-ленинской
критики преподносит цитаты из
русской домарксовской философии.
Дело в том, чтобы, соблюдая чувство
меры, показать, как в целом ряде
важнейших вопросов философии
русские философы—революционные
демократы — поднялись выше
западноевропейских философов,
оригинально трактуя вопросы философии,
более приближаясь к познанию
объективной истины.
Последнее замечание. Судя по
предисловию т. Александрова, его
книга имеет своим генезисом
1933 год. За это 15-летие в СССР
было построено по предначертаниям
Ленина и Сталина социалистическое
общество. За это время советский
народ одержал полную победу в
Великой Отечественной войне 1941 —
1945 годов. Обе эти победы — и
победа социализма в нашей стране,
и победа Советского Союза в
Отечественной войне—являются победой и
советского ленинско-сталинского
мировоззрения над всеми видами и
разновидностями буржуазного
мировоззрения. Это надо было обстоятельно
и, главное, убедительно, а не
декларативно, показать и отобразить на
протяжении всего курса истории
философии, ибо это лучший критерий
истины, лучшее опровержение лжи
философии эксплоататорских классов.
Ленин указывал, что
общественноисторическая практика отнимает
всякую почву из-под ног
идеалистической и теистической бессмыслицы.
Тов. Александров не воспользовался
этим указанием Ленина.
Какой вывод?
Книга т. Александрова по истории
философии должна быть коренным
образом переработана. Это должен
прежде всего сделать сам т.
Александров, строго и неуклонно
руководствуясь указаниями
Центрального Комитета нашей партии, получая
критическую поддержку от
теоретически подготовленных кадров —
философов нашей страны.
Одновременно надо заметить
следующее: книга т. Александрова — не
исключение. Надо, бесспорно,
самокритично признать, что и наше
преподавание истории философии,
диалектического и исторического
материализма, и все статьи, которые
появляются время от времени в
журналах, — всё это страдает очень
большим количеством тех же
недостатков, какими страдает и книга
т. Александрова.
Поэтому надо нам, всем
преподавателям истории философии,
перестроиться. Мне кажется, имеется
острая нужда в философском
журнале для того, чтобы печатать
действительно оригинальные,
большевистски выдержанные, глубокие по
своей ленинско-сталинской
идейности и научности статьи. Надо шире
развернуть критику и самокритику
не только книги, но и статей по
философии. Есть много статей
поверхностных, эмпирических,
занимающихся простой комбинацией

РЕЧЬ ТО В. КАММАРИ М. Д.
13
ранее напечатанных, также
поверхностных, эмпирических
статей.
Вот какой вывод можно сделать
из обсуждения книги т.
Александрова.
Жданов. Тов. Мильнер
спрашивает: должны ли быть прения
ограничены только обсуждением книги
т. Александрова или можно касаться
и других вопросов, связанных с
положением на философском фронте?
Если товарищи имеют в виду
коснуться вопроса о положении на
философском фронте не в ущерб
основной теме, которая сама по себе
достаточно широка, мы их
ограничивать не будем.
Слово имеет т. Каммари.
Каммари М. Д. (Москва).
Товарищи, здесь уже указывалось на
особое значение обсуждения книги
т. Александрова, ввиду того что эта
книга ставит перед собой задачу
воспитания нашей советской
молодёжи. Указывались и основные
недостатки этой книги.
Во время первой дискуссии,
которая происходила у нас в Институте
философии, целый ряд этих ошибок
также 'был указан, но недостатки
гой дискуссии заключаются,
во-первых, в том, что мы недостаточно
сосредоточились на основных
недостатках и на их практическом
изжитии, не дали глубокого
теоретическою анализа коренных недостатков
и ошибок книги.
Ленин и Сталин учат нас, что
серьёзное отношение к ошибкам и
недостаткам в нашей работе
требует глубокого анализа источников и
корней ошибок, ибо только в этом
случае мы можем преодолеть
ошибки и недостатки в нашей работе и
успешно двигаться вперёд.
В книге т. Александрова,
безусловно, есть и положительные
стороны. Во-первых, по сравнению с
прежними курсами здесь дано более
популярное изложение; видно желание
автора связать историю философии
с историей развития науки, хотя во
многих случаях это ему не удаётся;
видно стремление автора выяснить
положительную историческую роль
той или иной философской системы.
Но это я бы назвал культурническо-
просветительским подходом к
истории философии. Этот подход
пронизывает всё изложение, и в известной
мере именно эта сторона книги
подкупала многих читателей, которые
не обращали внимания на другую её
сторону, на основной недостаток
книги, на отсутствие в ней боевой,
политической заострённости в
критике буржуазной философии и
особенно её реакционных сторон и
течений. В книге г. Александрова не
выясняется конкретно, остро, по-бое-
вому реакционная роль ряда
философских учений, не вскрывается
влияние их на последующее развитие
общества, т. е. нет
последовательного проведения принципа
партийности в философии. Это и есть
основной недостаток книги, который
подчёркивался в ряде выступлений на
прошлой дискуссии. Необходимо на
этом ещё раз остановиться.
Тов. Эмдин уже говорил здесь, что
местами в книге т. Александрова
совсем не дано анализа классового
содержания философских учений.
Здесь вопрос не только в том, как
происходит борьба между
материализмом и идеализмом; речь идёт
также о выяснении той роли, какую
сыграло то или иное философское
учение в идеологической и
политической классовой борьбе.
Поскольку т. Александров не
выясняет этого, у него получается
объективистское, чисто
описательное изложение истории философии.
Именно поэтому книга не имеет
острого, боевого характера,
необходимого для воспитания наших кадров
и изучения истории на основе
метода марксизма-ленинизма.
История философии не есть
простое «логическое» развитие
философских идей, понятий, категорий
и т. д. В книге т. Александрова
недостаточно показана связь развития
философских учений с развитием
науки и с историческими условиями
той или иной эпохи. История
философии есть борьба разных партий в
философии — борьба материализма
и идеализма. Эта борьба выражает
в последнем счёте интересы
различных борющихся классов общества, и

14
РЕЧЬ ТО В. КАММАРИ М. Д
поэтому первая задача заключается
з том, чтобы вскрыть и показать
классовые корни философии,
показать тем самым основную
закономерность развития самой философии
в классовом обществе.
Между тем, в работе т.
Александрова часто встречаются общие
рассуждения о культуре, о
прогрессивности той или иной философской
системы вообще, без вскрытия
классовых противоречий и тенденций
этого «прогресса». На самом деле это,
конечно, означает забвение
ленинского принципа партийности в
философии, означает переход на позиции
буржуазного объективизма,
замазываю ще го объекта в н ые к л а с со вые
противоречия в развитии философии.
Это может привести к идеализму.
Критикуя струвистокую
«Критику» народничества, Ленин указывал,
что нельзя понять философские
основы субъективного метода социологии
народничества, не поняв, что
народники являются идеологами мелкой
буржуазии. Ленин считал критику
народничества в работе Струве
идеалистической по своей основе,
поскольку Струве не выяснял
классовых основ философии и идеологии
народников.
В предисловии к своей книге
т. Александров говорит о
необходимости анализа классового характера
философии, о .партийности
философии, о связи философии с эпохой,
с историческими условиями развития
общества, с развитием науки. Он
правильно отмечает необходимость
критического отношения к
культурному наследию прошлого,
необходимость давать оценку философскому
учению по «объективному признаку».
Но одно дело провозглашать
принцип партийности, а другое дело
последовательно проводить его в
ко н к р ет н о м и сс ледов а н и и. Про в е -
дение этого принципа требует
глубокого конкретного анализа
философских учений, их источников и
корней. Классовые корни
мировоззрения мыслителей яснее всего
выражаются в их
социально-политических взглядах и позициях, поэтому
последовательное проведение
принципа партийности в философии
требует тщательного анализа не только
общих гносеологических взглядов
мыслителя, но и его
социально-политических взглядов, установок и
позиций, показа того, какие
политические выводы вытекают из данных
философских учений, какие выводы
делают из них сами философы,
каково объективное значение и роль
данного учения в борьбе
общественных классов и как его используют
в наше время представители разных
борющихся классов и течений.
Здесь мы должны учиться у
классиков марксизма-ленинизма на
таких образцах, как критика
Марксом, Энгельсом философии
Гегеля, Прудона, Дюринга, как
критика Лениным, Сталиным теорий
народников, анархистов,
экономистов, меньшевиков и т. д.
Уместно вспомнить, что Ленин
упрекал Плеханова за то, что,
критикуя филооофско-политические
взгляды Чернышевского, «из-за
теоретического] различия ид[еалисти-
ч еск ого ] и материалистического]
. взгляда на историю Плех[ано]в
просмотрел практич[ески]-полит[иче-
ское] и классовое различие
либерала и демократа» и не сумел
показать поэтому положительного
значения идей Чернышевского как
революционного демократа.
Уместно напомнить также одно
указание Ленина в работе
«Государство и революция». Разбирая
критику Плехановым анархизма,
Ленин подчёркивал, между прочим,
что Плеханов, критикуя анархизм, в
своей брошюре в 1894 году «забыл»
подвергнуть критике анархизм по
вопросу о государстве, по iBonpocy о
диктатуре пролетариата, т. е. по
коренному вопросу политики.
В противоположность этому и
В. И. Ленин, и товарищ Сталин в
своей работе «Анархизм или
социализм?» дают глубокую критику
взглядов анархизма не только по
общим вопросам философии, но и
по центральному вопросу политики,
по вопросу о государстве, о
диктатуре пролетариата. Товарищ Сталин
постоянно, показывает неразрывную
связь между философией и
политикой марксизма, между
диалектическим материализмом и научным
коммунизмом. Он показывает кон¬

РЕЧЬ ТО В. КАММАРИ М. Д.
15
кретно, какие практические,
политические выводы следуют из тою или
иного положения философии
марксизма-ленинизма для практики
нашей партии.
В этом отношении наши
философские работы страдают крупнейшими
недостатками, ибо они частенько
ограничиваются анализом одних об-
щеф и ло с офс к и х в з г л ядов <м ысл и те -
лей, оставляя в стороне их
социально-политические взгляды. Такой
анализ и такая критика не могут
считаться политически заострёнными,
вооружающи ми и во спиты в ающи м и
наши кадры. Такая критика
неизбежно носит объективистский,
половинчатый, не боевой характер.
Книга т. Александрова страдает тем,
что в ней социально-политические
взгляды мыслителей, классовые
корни, социальное содержание их
философии, как правило,
вскрываются в самых общих чертах и
положениях, а в ряде случаев и вовсе не
вскрываются, или же
социально-политические взгляды излагаются без
должного анализа и критики.
Так, например,
социально-политические взгляды Гоббса излагаются
без достаточной критики. Гоббс
изображается идеологом свободы,
равенства и братства, что не
соответствует действительности, ибо
он является идеологом
абсолютизма, выразителем идей
буржуазной конкуренции, и нельзя его
подкрашивать под революционного
демократа такого типа, как Руссо.
Анализируя взгляды Гоббса,
т. Александров пишет, что
социальная теория Гоббса сыграла
прогрессивную роль и оказала большое
влияние на общественные науки XVII—
XVIII векоз. Но в чём заключается
его прогрессивная роль, какие
течения использовали учение Гоббса и с
какой целью и как его используют
сейчас, об этом читатель в книге
ничего не найдёт. Изложение
взглядов Фурье в книге сделано
односторонне. Наиболее ценное у
Фурье — критика противоречий
капитализма, критика так называемой
«цивилизации», основанной на
частной собственности, идеи Фурье
с всестороннем развитии человека
в ассоциации. В книге т. Але¬
ксандрова читатель найдёт об этом
лишь одно общее положение, что
критика капитализма в произведениях
Фурье сыграла известную роль в
развитии социалистических идей. На
первый план в книге т.
Александрова выдвинуты абстрактные,
фантастические, мистические,
идеалистические взгляды Фурье на
божественное происхождение мироздания, на
божественное происхождение
человека. Но это как раз наиболее
мёртвое и реакционное в произведениях
Фурье, что не подчёркнуто.
Наоборот, автор как будто усматривает
тут нечто положительное.
Далее т. Александров указывает,
что теория четырёх фаз развития
общества, выдвинутая Фурье,
представляет большое достижение и шаг
вперёд. Но здесь опять-таки
излагается только общая схема, общий
взгляд Фурье на развитие общества,
на неизбежность «дряхлости
человечества» и прекращения всякой жизни
на земле. Читатель отсюда не может
уяснить, что же здесь представляет
большое достижение, в чём шаг
вперёд в развитии общественной мысли?
Получается одностороннее,
однобокое, неправильное представление о
Фурье, ибо оставлено в тени
наиболее ценное, положительное в его
взглядах, а мёртвое, идеалистическая
фантастика не получили
соответствующей оценки и должной критики.
Давая общую характеристику со-
циалистоз-утопистов, т. Александров
правильно пишет, что Сен-Симон и
Фурье исходили из учения
французских материалистов (стр. 350), а в
изложении взглядов Фурье эти
источники исчезли. Почему это
получилось, почему здесь автор не смог
показать правильность указаний
Маркса, которые он приводил
несколькими страницами раньше?
Просто потому, что Фурье исходил
непосредственно из взглядов
французских материалистов в своей
критике капитализма и в своей теории
-воспитания. А т. Александров
оставил в стороне эти вопросы, считая,
очевидно, своей задачей изобразить
лишь общие
абстрактно-философские взгляды Фурье (который как
философ-самоучка заимствовал их из
какого-либо источника), которые

16
РЕЧЬ ТО В. К AM МАРИ М. Д.
вряд ли являются его собственным
«изобретением».
Проводя принцип партийности в
философии, необходимо помнить* что
партийность философии марксизма
отнюдь не означает какой-то
«классовый субъективизм», как
утверждают критики и враги марксизма.
Последовательное проведение
принципа партийности философии
марксизма означает признание
объективной истины, требование
правдивости в освещении истории философии
и последовательное доведение
научного объективизма до конца. Это
значит, что к анализу классового
содержания философских учений
нельзя подходить вульгарно,
упрощенчески, по методу Шулятикова
или так называемой исторической
школы Покровского.
Товарищ Сталин учит нас, что
историю нельзя ни улучшать, ни
ухудшать, ни прикрашивать, ни
чернить, её надо изображать так, как
она есть, со всеми её
противоречиями, прогрессивными и реакционными
сторонами и борьбой между ними,
вскрывая таким образом
закономерность общественного развития и на
её основе закономерное развитие
философии. Мы должны разоблачать
буржуазный объективизм как
лицемерный, непоследовательный
«объективизм», ибо суть этого
«объективизма» заключается в затушёвывании,
замазывании классовых
антагонизмов, борьбы классов и буржуазных
классовых позиций, выступающих
под маской надклассовой,
внеклассовой, аполитичной науки,
философии и т. п. Мы обязаны разоблачать
фальшивый буржуазный «объектш
визм» с позиций воинствующего
материализма.
Последовательное проведение
принципа партийности
марксистской философии включает в себя
защиту и проведение политики
партии, политики Советского
государства, борьбы за коммунизм. Марксизм
требует точного, всестороннего,
объективного анализа и оценки
исторического учения. Непоследовательное
проведение партийности ведёт к
субъективизму.
Указания товарища Сталина,
решения ЦК нашей партии по вопро¬
сам философии, по вопросам
идеологического фронта вскрывают
недостатки не только в книге т.
Александрова, но и дают программу
дальнейшей работы, открывают
новый этап во всей нашей
теоретической работе. Замечания товарища
Сталина на книгу т. Александрова
дают нам ответ на те вопросы, над
которыми билась наша
теоретическая мысль и не могла их решить
вполне научно и правильно, по-
марксистски. Я имею в виду
объяснение причин расцвета философии в
древней Греции и характеристику,
данную товарищем Сталиным
немецкой философии конца XVIII и
начала XIX века. Выясняя
исторические, социальные корни реакционных
сторон немецкой философии, мы
повторяли указания Маркса и Энгельса
об отсталости Германии, о слабости
и трусливости немецкой буржуазии,
о её холопстве перед
феодально-монархическими порядками Пруссии.
Но где же корни этой трусливости
и этого холопства? Этого мы не
сумели объяснить последовательно,
в духе марксизма. Энгельс
указывал, что, несмотря на свой
средневековый теологическо-схоластический
характер, немецкая философия,
подобно философии французов
XVIII века, всё же служила
философским введением к политической
революции.
Энгельс подчеркнул коренную
разницу между этими философскими
введениями к буржуазной
резолюции. В чём причина этой коренной
разницы? Мы искали ответ на этот
вопрос опять-таки в слабости и
политической трусливости немецкой
буржуазии, в отсталости и
раздроблённости феодальной Германии, в
мещанском характере развития
Германии и т. д. Приводили формулу
Маркса о том, что теория Канта —
это немецкая теория французской
революции, и, неправильно
истолковывая её, приходили к неправильной
оценке характера немецкой
философии, к недооценке её реакционных
сторон, силы и влияния этих
реакционных сторон на последующее
развитие идеологии
буржуазно-помещичьей, юнкерской, а затем
фашистской Германии.

РЕЧЬ ТО В. K/VMMAPI* м. д.
17
Эти-замечания я отношу и к своим
двум статьям о философии истории
и философии права Гегеля. Корни
ошибок, имеющихся в работе т.
Александрова по данному вопросу, мы
должны вскрыть полностью и до
конца. От этих ошибок не свободен
и целый-ряд других наших работ, на
выводы которых т. Александров,
очевидно, опирался.
Я уже не говорю о
затушёвывании коренной противоположности
между диалектикой Маркса и
Гегеля, затушёвывании
противоположности между научным пролетарским
и буржуазным мировоззрением, об
ошибках, вскрытых решениями ЦК
по III тому истории философии.
Можно ли вообще объяснить
развитие немецкой идеалистической
философии, исходя только из
внутренних условий развития Германии, как
это некоторые товарищи у нас
делали и делают даже теперь?
Теперь для нас должно быть
совершенно ясно, что такой подход
является неправильным, узким,
однобоким, не марксистским, не
учитывающим такого важного факта
всемирно-исторического значения, как
французская буржуазная
революция конца XVIII века, когда
решительно ломался феодальный строй и
устанавливалось господство
буржуазии, победа буржуазии в одной из
наиболее передовых стран
европейского континента.
Эта революция вызвала страх у
реакционной феодальной Европы.
Вся феодальная реакция поднялась
на борьбу с этой революцией, с
революционными
материалистическими идеями французской буржуазной
революции, с идеями, которые
мобилизовали массы на эту
резолюцию. Аристократическая реакция
особенно была сильна в Германии,
Эту реакцию выражают своими
реакционными сторонами немецкие
философы конца XVIII и начала
XIX века.
Указания товарища Сталина дают
нам ключ к объяснению характера и
особенностей развития немецкой
философии и всего идеологического и
политического развития Германии,
всего того, что было для нас неясным,
чего мы не могли объяснить. Конеч¬
но, это не значит, что мы можем
дать правильное осзещение этих
вопросов без глубокого изучения
заново всего материала. Разумеется,
нельзя понять и объяснить
особенности развития немецкой
философии, игнорируя изучение внутренних
условий развития Германии, ибо
только эти условия могут объяснить,
почему аристократическая реакция
против буржуазной революции
оказалась сильнее зсего в Германии,
почему даже левое радикальное
крыло гегельянцев вело сражение с
французской революцией и
французским материализмом. Философия
Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля
выражает идеологию холопства
немецкой буржуазии перед
феодальноюнкерской прусской монархией, она
бессознательно, в абстрактной,
идеологической форме выразила ту
тенденцию развития капитализма,
которую Ленин впоследствии назвал
юнкерско-прусским путём развития
капитализма.
При первом обсуждении книги
т. Александрова некоторые
товарищи характеризовали немецкую
философию Канта, Фихте, Шеллинга и
Гегеля как идеологию дворянства.
'Мне кажется, что это несколько
упрощённое решение вопроса.
Немецкая философия отражает,
безусловно, идеологию
прусско-юнкерской Германии, но она отражает
зместе с тем и холопство немецкой
буржуазии перед прусской
монархией. Она отражает не только страх
дворянства, но и страх немецкой
буржуазии перед революционной
ломкдй феодального строя Герма-
нии по французскому методу,
ненависть дворянства и либеральной
крупной буржуазии к
революционной диктатуре якобинцев.
Немецкая буржуазия испытывала
страх не только перед рабочим
классом, но и перед крестьянством. Она
боялась народной резолюции ещё
задолго до наступления
половинчатой буржуазной революции 1848
года, она стремилась сохранить и
укрепить военно-полицейский режим
прусской буржуазной монархии и
военщины, распространить его на
всю Германию, чтобы использовать
прусскую монархию против народа

18
РЕЧЬ ТО В. КАМВДАРИ М. Д.
сразу же после своего прихода к
власти. Эта линия нашла выражение
и обоснование в немецкой
буржуазной философии конца XVIII и
начала XIX века. Эта философия стала
на службу аристократической
реакции и даже возглавляла эту
реакцию в области идеологической
борьбы против материализма, атеизма,
протиз идей французской
буржуазной революции, стала прислуживать
перед прусской монархией,
изображать её «государством разума»,
земно-божественным существом,
«шествием бога в мире», эта философия
выступала против «черни»,
возмущающейся против богатства, как
писал Гегель.
Значит ли это, что мы должны
забыть прогрессивные стороны
немецкой философии конца XVIII и
начала XIX века? Мне кажется, что
делать отсюда такие выводы нельзя,
неверно, мы должны рассматривать
эту философию во всей её
противоречивости. Игнорируя буржуазное
содержание и классовые корни
немецкой философии, мы закрыли бы
себе путь к пониманию
двойственного, противоречивого характера
этой философии и совершили бы
новую ошибку, придя к прикрашива-
нию прусского дворянства,
приписывая его идеологии такую
прогрессивную роль и место в истории
западноевропейской философии, которых
она не могла иметь и не имела.
Проблема заключается в том,
чтобы понять, почему немецкая
буржуазная философия выразила
аристократическую реакцию против
французской революции.
Последовательное проведение принципа
партийности в философии требует глубокого
конкретного анализа исторических
корней всякого учения.
Марксистская история философии
предполагает огромную кропотливую научно-
исследовательскую работу, целый
ряд специальных исследоза-ний,
работу всего коллектива философов,
ибо, только опираясь на эти
исследования, можно дать действительно
марксистскую историю философии.
Таков, по моему мнению, первый
практический вывод для нашей
работы.
Марксистский метод — самый
острый, могучий научный метод
познания мира. Он даёт -нам
превосходство перед любым буржуазным
учёным, но при услозии, что мы
хорошо овладеем этим оружием и
будем помнить, что перед исследова-
телями-марксистами стоят
несравненно более ответственные, высокие
задачи, чем те, которые ставят перед
собой буржуазные философы.
Буржуазная философия и
социология ставят целью оправдать
существование зашивающего
капитализма, затушевать его глубочайшие
язвы и противоречия
схоластическими вывертами и квази-научными
«исследованиями»,
пережёвывающими то, что писали сотни лет тому
назад для оправдания рабства и
подавления народных масс.
Наша теория, теория марксизма-
ленинизма, как писал товарищ
Сталин ещё в 1906 году, это не
просто философское учение, она
является учением пролетарских масс,
их знаменем, а основоположники
научного коммунизма не просто
родоначальники одной из философских
школ, они — «живые вожди
живого пролетарского движения, которое
растёт и крепнет с каждым днём»
(И. В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 350).
Наша теория — орудие рабочего
класса, мы обязаны поэтому
критически изучать всё прошлое и
переоценивать его с тонки зрения
интересов рабочего класса, интересов
трудящихся.
Задача такого масштаба и
характера никогда ещё не стояла и не
.могла стоять ни перед одним
государством в области науки и развития
общества. Это значит, что мы
должны более глубоко, смело и
решительно, по-боевому, по-большев.ист-
оки взяться за решение наших
больших задач. К этому обязывают нас
решения Центрального Комитета и
указания товарища Сталина.
Эти задачи мы, безусловно, можем
решить на основе развёртывания
острой, смелой, принципиальной,
откровенной, честной и объективной
критики и самокритики как
постоянного метода нашей работы.
Трусостью было бы, если бы мы
начали замазывать свои ошибки и

РЕЧЬ ТО В. ГАКА Г. М.
19
не попытались развернуть критику
для пользы нашего дела.
Мы, философы, в большом долгу
перед советским народом. Пора нам
серьёзно, со всей остротой, энергией,
с ясным пониманием своих задач
реализовать указания нашего -вож-
дя о теоретической работе.
Правильное понимание наших
задач мы должны доказать на деле
созданием обстоятельных и
фундаментальных работ, книг, учебников
по диалектическому и историческому
материализму, по истории
философии, наступлением на буржуазную
реакцию. Мы можем с честью
выполнить эти задачи, развернув
творческую работу всего коллектива
философов на основе большевистской
критики и самокритики. От нас
самих теперь зависит выполнить
стоящие перед нами задачи, и мы
выполним их под руководством
Центрального Комитета нашей партии,
под руководством нашего учителя и
вождя товарища Сталина.
Жданов. Слово имеет т. Гак.
Гак Г. М. (Москва). Товарищи! Из
всех областей исторической науки
история философии особенно
пострадала от буржуазной
тенденциозности. В этой области классовая
корысть буржуазии посеяла всего
больше неправды. Буржуазные
профессора философии наплодили
громадное количество руководств и
учебников по истории философии,
истории западной философии,
истории новой философии, истории
новейшей философии.
Для всей этой
историко-философской литературы характерны
следующие моменты:
1. Если не считать некоторых
книжек последнего времени, например
истории западной философии
Росселя, где имеется глава о Марксе, —
разумеется, враждебная Марксу, —
то во всех этих книгах по истории
философии полностью
замалчивается марксистский материализм, как
будто бы он и не существует.
2. Античный материализм обычно
представлен в искажённом и обкра-
денном виде, так что он выглядит
весьма скудным. Известно, как
Гегель з своей «Истории философии»
обкарнал, например, Эпикура и
затем заявил, что «невозможно иметь
более скудную теорию познания»,
чем у Эпикура. Но «все будет
скудно, — замечает Ленин при чтении
этого места у Гегеля, — если
исказить и обокрасть» (В. И. Ленану
Философские тетради, стр. 274).
3. Более близкий домарксовский
материализм, в особенности
французский, почти или вовсе
замалчивается в буржуазных руководствах
по истории философии. Так,
например, в истории философии Льюиса
нет упоминания ни об одном и ?
французских материалистов. В
истории философии Вильденбанда,
представляющей целый фолиант, только
три страницы отведены Ламетри,
несколько строк — Гельвецию и
Гольбаху и буквально одна
строчка — Дидро. Даже французский
историк Фуллье, излагающий
историю философии по странам,
посвящает в разделе французской
философии всего две странички
французскому материализму.
4. История философии, хотя бы
она и не была названа специально
историей западной философии,
фактически повествует лишь о
западноевропейских философах, не
упоминая о философах других стран.
Даже русский профессор Челпанов ни
словом не обмолвился не только о
русских материалистах, но и о
русских идеалистах.
5. В историю философии вводится
множество малозначительных имён,
вроде мистика Рюисбрука,
позитивиста Лааса и десятков им
подобных, что, очевидно, соответствует
буржуазному определению
философии, которое гласит, что «история
философии является голосованием
данной теории», — вот и
подбирается побольше голосов, поданных за
идеализм и мистику.
6. Вс я чеек и р а зрисо.в ы в ас тс я
«колоссальность», «грандиозность»
идеалистических систем,
представляемых в виде иерархии понятий,
положений, долженствующей
оказать действие своей
последовательностью. Всячески превозносятся
имена более крупных философов-

20
РЕЧЬ ТО В* ГАКА Г. М-
идеалистов, раздуваются их
авторитеты и их роль в истории мысли.
Наконец, история философии
изображается таким образом, что, как
заявляет профессор Фулл-ье, «!все
философы не противники друг друга,
не враги, а скорее
друзья-товарищи..., противники и сторонники
какого-либо учения одинаково служат
той доле истины, которую оно
может содержать».
Всем этим преследуется цель —
возвысить низшее и ненаучное
мировоззрение, каким является
идеализм; принизить высшее и научное
мировоззрение, каким является
последовательный материализм;
изобразить материализм как
нефилософское мышление, отдать
философию в безраздельное господство
идеализму.
Разумеется, не может быть и
речи о вполне марксистской истории
философии, если она не освободит
историко-философскую науку от
всей этой фальсификации, которой
подвергли эту науку буржуазные
профессора.
Такой вполне марксистской
истории философии пока ещё нет, и
обсуждение книги т. Александрова
может и должно послужить толчком
к выработке основ подлинно
марксистской истории философии,
которая отвечала бы требованиям
большевистской партийности и была бы
её осуществлением на деле.
Философия и история философии
находятся в ином отношении, чем
какая-нибудь другая наука,
например, астрономия или физика, и
история этой науки. История астрономии
не составляет объекта
астрономической науки. Изучение истории
этих наук имеет значение скорее
эстетическое и философское, как
дающее возможность наслаждаться
картиной роста умственной силы
человека, развития его разума и как
материал для изучения жизни
разума и закономерности его развития.
Иначе обстоит дело с историей
философии. Философия имеет одним
из своих объектов свою
собственную историю, так что изучение
истории философии имеет важнейшее
значение для самой философии. Это
значит, что если оставляется в сто¬
роне история философии и она не
изучается в свете диалектического
м а тер и а л изм а, то д и алекти че ск и й
материализм лишается одного из
важнейших объектов, изучение
которого способно обогатить
диалектический материализм и ещё
глубже раскрыть величие этого
мировоззрения.
Известно, например, что
важнейшее значение для создания научной
философии имел вопрос о предмете
философии, о её компетенции.
Единственно правильный ответ на этот
вопрос дал марксизм. Этот ответ
заключается в утверждении, что
основной вопрос всякой философии,
в том числе и новейшей, есть вопрос
об отношении мышления к бытию.
Но это столь важное философское
положение есть плод
диалектикоматер и а л и-сти четкого об о б щен и я
истории философии.
Или взять, например,
характеристику немецкого идеализма, данную
товарищем Сталиным. Она имеет
существеннейшее методологическое
значение, так как позволяет видеть
в новом свете историческую линию
философского развития и сделать
весьма важные выводы, идущие на
пользу д и а л ектич еоко му
материализму и в ущерб идеализму.
В самом деле, каков путь
развития истории философии, какой закон
прокладывает себе здесь путь?
В античной философии возникла
растянувшаяся на длительный
период идеалистическая реакция на
древний материализм. В новой
философии мы имеем в лице немецкой
идеалистической философии
аристократическую реакцию на
французский материализм и французскую
революцию. После появления
диалектического материализма мы
имеем эпигонскую идеалистическую
реакцию на это высшее достижение
материалистической философии.
Чем была идеалистическая
реакция Сократа и Платона на
материализм Демокрита? 'Материализм
Демокрита означал крупный шаг
вперёд в выработке научных понятий и
представлений о мире; реакция
отбрасывала назад человеческую
мысль от этих завоеваний.
Материализм поднял знамя борьбы про¬

РЕЧЬ ТО В. ГАКА Г. М.
21
тив религии, закладывал основы
своего союза с наукой; реакция
приняла религию в свои объятия,
подрывала всякие научные основы
миропонимания. Ясно, что мы имеем,
таким образом, перед собой
несомненный регресс мировоззрения,
движение назад в решающих вопросах.
Чем была реакция немецкого
идеализма на французский
(материализм? Опять вытеснением в
решающих пунктах мировоззрения
научных взглядов и заменой их такими
взглядами, которые открывали путь
к религии.
Ничто не испытало в такой
сильной мере влияния философии Канта,
как теология. Сам Кант писал в
своих «Пролегоменах»:
«Трансцендентальные идеи хотя и не дают нам
положительного знания, однако,
служат к упразднению дерзких и
суживающих область разума
утверждений материализма, натурализма
и фатализма и через то дают
простор нравственным идеям вне
области умозрения». Реакция немецкого
идеализма на французский
материализм нашла своё отражение также
•в этике. Французские материалисты
говорили, что нравственные
воззрения и побуждения людей
объясняются гос уда рствен ным устройс т во м
и воспитанием. Человек, говорили
они, руководится личными
.интересами, но они могут стать и
общественными интересами, если общество
организовано таким образом, что
личные интересы совпадают с
общественными и человеческие
побуждения служат общему благу. Конечно,
французские материалисты глубоко
ошибались, когда они выдвигали
это положение в абстрактной
форме, вне вопросов о классовой
структуре общества. Но важно то, что в
то время, как материализм обуслов-
ливал нравственность состоянием
государства и общества, так что
новая нравственность предполагала
изменение государства и общества
и борьба с пороком разрасталась до
борьбы с государственной властью,
у Канта общество, находящееся в
пространстве и времени,
определяется нравственным законом,
стоящим вне пространства и времени, и
требования свои нравственный за¬
кон диктует отдельной личности. На
кантовскую этику опираются, из неё
до сих пор исходят все защитники
экоплоатации, старающиеся отвлечь
трудящихся от борьбы против
коренных устоев империализма,
ослепляя их иллюзией о том, что в
нравственном самосовершенствовании
людей — панацея от всех зол и
бедствий, что-де личность должна
совершенствоваться для того, чтобы
могло совершенствоваться
общество.
Перед нами в лице немецкой
идеалистической философии вновь
попятное движение в основном
вопросе мировоззрения.
Нельзя, разумеется, отрицать
того, что идеализм — античный, а
затем, позднее, в лице философии
Гегеля — поставил некоторые новые
вопросы, которые означали
известное движение вперёд, известные
явления прогресса. Но ведь решение
этих вопросов пошло на пользу
науке лишь тогда, когда
материализм, поднимая эти вопросы на
новую высоту, давал на них ответы.
Диалектический метод Гегеля,
который базировался на
идеалистической основе, сам по себе не
приводил к научным результатам. Лишь
созданная Марксом и Энгельсом
материалистическая диалектика,
которая явилась прямой
противоположностью гегелевской диалектике,
сделалась орудием для открытий в
науке. Это Маркс и Энгельс, взяв из
диалектики Гегеля лишь её
«рациональное зерно», отбросив
гегелевскую идеалистическую шелуху и
развив диалектику дальше, придали
ей современный, научный вид.
Из сказанного мною вытекает, что
изображение истории философии в
виде сплошь восходящей линии
движения, хотя и совершающегося
через борьбу противоположностей, из
соответствует действительному ходу
истории. Идеализм всегда был
идеологией реакционных классов.
Говоря так, я знаю, что встречу
возражения. В философской
литературе и в преподавании философии
избегают дать общее определение,
которое бы связало всякий
материализм и всякий идеализм с
соответствующими социальными, классе-

РЕЧЬ ТО В. ГАКА Г. М.
выми корнями. Болое того, обычно
заявляют, что н-е всякий идеализм
есть философия реакционных
классов, причём делается ссылка на
указание Энгельса об относительной
самостоятельности идеологии. И в
качестве примера приводится как
раз немецкий идеализм, который
трактуется как философия
восходящего класса.
Товарищи говорили в своих
лекциях и писали в статьях, что-де во
Франции во второй половине
XVIII века сознание революционной
буржуазии выражалось в форме
материализма, а философское
сознание революционной немецкой
буржуазии, правда, колеблющейся и
половинчатой в .своих требованиях,
в первой половине XIX века
выражалось -в форме классического
идеализма. Это, пояснялось далее,
нельзя объяснить только экономическим
и политическим состоянием
Германии этой эпохи, только социальной
беспомощностью, трусостью и
двойств енн остью не мецкои б у ржу а зии.
Необходимо, говорили, учесть ряд
обстоятельств, связанных с
особенностями идеологической жизни той
эпохи. Нельзя, мол, безоговорочно
полагать, что идеализм был
философией !реакционных классов всегда
и в частности в эпоху Гегеля.
Я обращаю внимание на этот
последний вывод, который считаю
неправильным. Здесь т. Каммари
говорил, что идеализм—это
аристократическая реакция и в то же
время и идеология буржуазии. Но надо
сказать ясно, что по своему
классовому происхождению немецкая
идеалистическая философия есть
аристократическая реакция. Другое
дело, что половинчатая немецкая
буржуазия и не только она, но и
французская буржуазия после
своего прихода к власти сделали эту
философию своим идеологическим
знаменем.
Есть две партии в философии:
партия материалистов и партия
идеалистов. Но они являются двумя
противоположными партиями,
потому что представляют мировоззрение
п ротивополож ных о бществ ен ных
сил. Поэтому мне кажется, что если
история философии чему-нибудь
учит, то она учит прежде всего
именно знанию того, что идеализм
есть философия реакционных
классов, а материализм — философия
классов прогрессивных. И думается,
что это необходимо показать при
построении марксистской истории
философии, при проведении ленин-
ско-с талин скоро принципа п а р т и й -
ности философии.
Далее. Древний идеализм,
фактически восстановивший философское
мышление в виде традиционных
религиозных учений, выступал с
большим внешним блеском, облачённый
в куда более пышный наряд, чем
эти учения.
Новый идеализм, особенно в лице
Канта и Гегеля, ещё более увеличил
этот внешний блеск свой, представ
в виде (употребляя любимое
немецкое слово «kolossal») колоссальных
систем, хотя и ложных, но весьма
тяжеловесных.
А после появления
диалектического материализма поднимается
новая реакция в лице
идеалистических эпигонов, на сей раз, однако,
уже без всякого блеска, серая,
бесцветная. Ни одного, употребляя не
помню кому принадлежащее
выражение, светоча философии, а одни
лишь её подсвечники, которые,
несмотря на то, что подвизаются уже
почти что целый век, хотя и
создают всевозможные системки, не
произвели никаких идей, достойных
этого названия.
Чем это объяснить? Несомненно,
тем поражением, которое
диалектический материализм нанёс
идеализму. Идеализм был в состоянии
блистать перед материализмом
внешней видимостью духовного
богатства, когда материализм страдал
ещё неполнотой, ограниченностью.
!Д и а лектине ски й м а тер и ал из м,
поднявшись неизмеримо выше пред-
шеств ующего м а тери ал и з м а, п ре д-
стал как цельное и многогранное
учение, как вылитая из одного
куска цельная и богатейшая
философская система. Это, видоизменяя
несколько образное выражение
Гейне, — лес мыслей, растущих ввысь, к
необозримым вершинам, между тем
как непоколебимые стволы их
внедряют корни в вечную землю. Неодо¬

РЕЧЬ Т О В. ГАКА Г. М.
23
лимой силой марксизма следует
объяснить также тот факт, что
раньше идеалистические реакции
вытесняли на время материализм и
утверждали своё почти
безраздельное господство на длительные
исторические периоды. Идеалистическая
реакция на диалектический
материализм уже не в силах этого
сделать. Конечно, 'ко всему этому
имеются причины, коренящиеся в
соответствующих исторических
условиях общественного развития, но не
видеть в этом деле роли самого
мировоззрения значило бы не извлечь
из истории философии надлежащих
выводов -в пользу марксистского
мировоззрения.
И ещё одна сторона дела должна
быть принята во внимание.
Известно, что в борьбе против
диалектического материализма наиболее
распространённой и, так сказать,
созвучной эпохе разновидностью
идеализма является позитивизм в его
многообразных вариантах. Все эти
эмпириокритики, неореалисты,
прагматисты, инструменталисты и т. д.;
все эти Махи и Авенариусы, Пэрри
и Муры; все эти Джемсы и Дьюи с
их «элементами» вместо
«ощущений», с «терминами» вместо
«элементов», с событиями вместо
«терминов» или рядом с ними и т. д.
и т. п. — все они устремились в
поиски третьей линии в философии.
Все они ненавидят материализм,
все они худшего пошиба идеалисты,
но боятся назвать себя идеалистами,
боятся вступить в борьбу против
современного материализма с
открытых позиций идеализма. В этом
опять-таки надо видеть неодолимую
силу марксистского материализма.
Очевидно, что история
философии, написанная с марксистских
позиций, на деле проводящая
большевистскую партийность, должна
суметь извлечь из этой истории
средство укрепления .позиций
марксистского мировоззрения, усиления
его-престижа, его влияния в массах.
Основной недостаток книги
т. Александрова в том и
заключается, что она слабо показывает силу
материалистического
миросозерцания и не бьёт с должной энергией по
идеализму. В книге слишком много
места уделяется изложению
идеалистических систем, а критика скупа.
По моим подсчётам, две трети
книги уделены идеалистам, и лишь
одна треть — материалистам. О
Сократе, например, сказано, правда,
немного, но ни звука критики.
Платон критикуется, но только через
Аристотеля. О философии самого
Аристотеля говорится, что она
явилась вершиной древней философии.
Я лично с этим не согласен.
Аристотель, колебавшийся между
материализмом и идеализмом, здесь, по-
моему, 'Переоценивается в сравнении
с Демокритом, хотя как личность
Аристотель был крупнее. Или взять,
например, резюме к Гегелю. Здесь
весь упор т. Александров делает на
то, что надо видеть в Гегеле
положительного.
Основной недостаток книги
т. Александрова в том и состоит, что
на неё легла печать академизма и
объективистского подхода в
изложении философских систем.
В критике идеалистических
систем важно вскрывать их классовую
сущность, показывать, кому они
служат, показывать вред, который
они приносят народу. Важно также
развенчивать внешнюю
«солидность» этих систем, их напускную
«величавость». К идеализму и
применимо, что «из слов системы
создаются». И это относится не только
к эпигонам, где скудость мысли
прикрывается философской
тарабарщиной, набором всяких слов.
Учителя идеализма также не
свободны от этой маскировки. И
критика идеализма должна, мне
кажется, включить изобличение этой
маскировки. Я допускаю, что именно
эта напускная величавость нередко
берёт людей в плен, порождает
своего рода низкопоклонство.
Поэтому следует покрывать
внутренние противоречия и
несогласованность этих систем. Мы не должны
пренебрегать логикой доказательств,
являющейся важным оружием в
борьбе с идейными противниками.
Надо, с другой стороны,
'Показывать, что сила мышления
определяется не раскладыванием и
рассортировывавшем идейного
материала по ящикам, а значимостью и

24
РЕЧЬ ТО В. ГАКА Г. М.
жизненной /правдой самих идей,
научными открытиями, что
подлинная гениальность заключена не в
системотворчестве, а в открытии
законов природы и общественной
жизни, дающих человеку власть над
природой и над общественными
отношениями.
Буржуазия привила
неправильный взгляд, что где нет расписанной
по разделам системы, там нет и
философии. Вспомним критику
Михайловским марксистской философии
и отповедь, которую дал ему
Ленин.
Я хотел бы остановиться ещё на
одном вопросе.
Я уже выше отметил, что одной
из отличительных особенностей
буржуазных руководств по истории
философии является то, что они её
преподносят как историю
западноевропейской философии, часто
придавая своим курсам такое именно
название. Мне кажется, что
следовало бы в марксистской истории
философий показать, что история
философии отнюдь не сводится к
истории философии
западноевропейских наций.
Всякое деление в науке
предполагает объективное основание для
такого деления. Можно всемирную
историю философии делить по
национальному признаку, можно её
делить по историческим эпохам. Но
что такое западноевропейская
философия, если отбросить прочь
идеалистическую дребедень о какой-то
«эволюции западноевропейского духа»?
После того как сложился
ленинизм, являющийся вершиной
философской мысли и имеющий своей
родиной Россию, история
философии уже никак не является
историей западной философии. И не так
вовсе обстоит дело, чтобы развитие
философской мысли в странах
Запада всегда представляло
сотрудничество наций на ниве
человеческого прогресса, сотрудничество, при
котором одна нация продолжала
дело, начатое другой нацией.
Ошибочно, конечно, утверждение,
что гегелевская философия —
продукт эпохи французской
буржуазной революции конца XVIII века.
Авторы этого утверждения обычно
ссылались нк то, что Маркс назвал
философию Канта «немецкой
теорией французской революции», и
заявляли, .что эта характеристика
может быть также отнесена ко всей
н е м ецкой кл а сс и чес кой ф ил ософ и и,
в особенности к Гегелю. Эту
формулировку Маркс употребил в своей
статье «Философский манифест
исторической школы права», где
критикует Гуго за его пошлый
скептицизм, наглый по отношению к
идеям, провозгласивший, что
единственным юридическим
отличительным признаком человека является
его животная природа. Маркс
отмечает, что Гуго отражает
распутную фривольность разложения
французского государства при
развратном дворе регента, и в этой
связи, противопоставляя ему этику
Канта, пишет: «Если поэтому
философию Канта нужно по
справедливости считать немецкой теорией
французской революции, то
естественное право Гуго можно считать
немецкой теорией французского
старого режима». Эта статья Маркса
относится к начальной ступени
периода «Рейнской газеты», когда
Маркс ещё не совершил перехода к
материализму и самую
французскую революцию трактовал
идеалистически как разложение, которое
«есть освобождение нового духа от
старых форм, которые были уже
недостойны и неспособны охватить
его» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. I, стр. 212).
Я не буду здесь подробно
останавливаться на всех высказываниях
Маркса и Энгельса о Канте, отмечу
лишь, что эта формулировка
употреблена только здесь, что в других
формулировках дело обстоит
посложнее.
Товарищи! Создание вполне
марксистской, подлинно научной истории
философии — дело весьма
серьёзное. Этого как раз раньше, до
указаний товарища Сталина, должным
образом себе не представляли.
Теперь, после этих указаний,
поднявших на огромную высоту вопросы
истор ни ф и л о со ф и и, сер ьёз нос ть
этой задачи предстала во весь рост.
Нельзя отрицать того, что
т. Александрову пришлось употре¬

РЕЧЬ ТО В. ГАКА Г. М.
25
бить много труда. Ему пришлось
поднять самому очень большой
материал — философский,
естествоведческий, в области различных
отраслей науки, истории культуры,
истории народов, пришлось сделать
большую изыскательскую работу.
Это нашло своё отражение в книге.
Всё же она получилась не такой,
какая нужна с вполне выдержанной
точки зрения
марксистско-ленинской науки, ибо в ней не одолены
пороки академизма, объективизма.
Опасность академизма, идущего
вразрез с требованиями партийности
в идеологии, .постоянно подстерегает
нас, ибо мало признать и
провозгласить принцип партийности в
идеологии и в философии, надо уметь его
осуществлять.
Для обеспечения этого принципа
на деле требуется преодолевать
косность мысли, шаблон. Мысль
всегда охотнее устремляется на уже
проторенную дорогу, устремляется в
поиски уже готовых ответов на
вопросы. Отсюда — стремление
исходить из уже готовых определений,
отдельных высказываний классиков.
Итти от готовой цитаты у Маркса,
у Энгельса, у Герцена, у Белинского
всегда легче, чем самому
раздобывать результаты научного
исследования. Последнее требует
напряжения сил, терпения, неторопливости,
научной добросовестности,
неутомимой самокритики.
Осуществление принципа
партийности в идеологии немыслимо без
творческих усилий, без того, чтобы
развивать теорию и двигать её
вперёд.
Говоря об академизме как
распространённом недостатке в нашей
работе, я хотел бы отметить, что и
статьи наши часто только
пережёвывают уже известные положения,
лишены собственной мысли автора,
не выказывают его собственных
усилий .над какой-нибудь проблемой.
А нам нужно разрабатывать
теоретические вопросы. Тридцатилетний
опыт существования Советского
государства, первый в мире опыт
построения социалистического
общества, новые великие идеи
ленинизма, рождённые опытом создания и
строительства советского общества,
представляют благодатнейшую
почву для развития теории, для
плодотворной де я тел ь н о с т и .работников
теоретического фронта.
Всестороннее теоретическое
обобщение советской действительности,
теоретическая разработка вопросов,
связанных с осуществлением
перехода от социализма к коммунизму
и с созданием предпосылок этого
перехода, — важнейшая сейчас
задача научных кадров.
Товарищ Сталин учит нас, что
развитие теории не есть дело
только и исключительно гениев, что
развитие теории может осуществляться
и как результат коллективных
усилий многих людей, из которых
каждый может и должен внести в
теорию свою крупицу, свою лепту.
Нам сейчас особенно нужно
закаляться в изобличении вражеской
идеологии — буржуазной
философии и социологии, аргументировать
против неё глубоко и остро и
наносить ей чувствительные удары. Тут
опять-таки не обойтись без
творческих усилий мысли. И здесь мы не
окажемся в состоянии быть на
высоте умелых бойцов, крепко
разящих врага, если будем избегать
творческого напряжения и
творческих усилий.
Указания товарища Сталина о
недостатках и ошибках «Истории
западноевропейской философии»
Александрова снова напоминают о
том, что необходимо неустанно
оттачивать боевое оружие нашего
мировоззрения в борьбе е враждебной
идеологией и что это неотделимо от
творческой мысли, ведущей вперёд
развитие теории.
Ныне буржуазная идеология
реставрирует всякие пошлые идейки
реакционного идеализма,
мракобесия. Характерным для наших дней
является поворот буржуазной
философии к политике буржуазии и в
связи с этим её стремление
проникнуть в массы. В этом отношении
следует особенно подчеркнуть роль
экзистенсиализма. Его
экс-проповедник Сартр пишет книги по
философии, а также романы и пьесы. Он
среди литераторов — философ, а
среди философов—литератор. И это
не случайно. В этом видно созна¬

РЕЧЬ ТО В. М&ЛЕЩЕНКО 3. Н.
тельное намерение буржуазных
идеологов превратить литературу,
как наиболее доступную массам, в
средство пропаганды реакционных
философских идей.
Понятно, что в борьбе против со-,
временных сил реакции .подлинно
марксистская история философии и
призвана играть роль сильнейшего
оружия, но именно подлинно
марксистская история философии, в
которой проведена непримиримая
борьба с идеализмом, борьба
последовательная и до конца
выдержанная, борьба, полностью
изобличающая ту реакционную роль, которую
идеализм всегда играл в истории.
Вполне марксистская история
философии должна дать советским
людям и всем трудящимся за рубежом
оружие в борьбе.
Ныне, больше чем когда бы то ни
было, нам нужна большевистская
критику и самокритика, способная
подталкивать и двигать вперёд
творческую теоретическую мысль,
повышать требования к работникам
в области теории и тем
способствовать большему оттачиванию
большевистского духовного оружия.
(После перерыва).
Жданов. Позвольте возобновить
пашу работу. Слово имеет т. ’Меле-
щенко.
Мелещенко 3. Н. (Ленинград).
Товарищи! Я буду говорить как
человек, читающий курс античной ,и
средневековой философии для студентов
ф и лософ с ко го ф а ку л ьте т а, .котор ые
тоже широко используют в своей
работе над изучением античной
философии книгу т. Александрова.
Я не буду повторять тех
совершенно правильных замечаний,
которые здесь были уже сделаны и
подробно иллюстрировали
недостаточное развитие принципов
партийности философии в этой книге.
Я главным образом остановлюсь на
тех недостатках, которые
затрудняют изучение для студентов и для
всех тех, кто работает над этой
книгой, кто через неё старался
обогащать свои знания по разделу
античной и средневековой философии.
Я считаю, что в области изложе¬
ния самих философских учений,
философских систем самым крупным
недостатком, серьёзным
недостатком разбираемой нами книги
т. Александрова является разрыв
между той совершенно правильной
м ето дологи ческой уста но в ко й,
какую автор прокламирует в своём
введении, и осуществлением,
применением её при изложении
автором историко-философского
материала. Автор призывает при
изучении истории философии, в
частности античной философии,
руководствоваться гениальным учением
Маркса — Энгельса — Ленина —
Сталина, дающим основные вехи
для всякого марксистского
историко-философского исследования,
однако автор работы, совершенно
очевидно, не вполне справился с
задачей применения этой методологии
марксизма-ленинизма к излагаемому
в его книге историко-философскому
материалу. Вот этой внутренней
связи, этой взаимозависимости в
явлениях идеологического порядка, о
которых подробно автор говорит во
введении, в изложении истории
философии мы видим очень мало.
Мне могут возразить, что автор на
всём протяжении книги чётко
проводит борьбу материализма и
идеализма, т. е. чётко следует тому
делению на две линии философии,
о котором говорят основоположники
марксизма. Но этого ещё
недостаточно для научного исследования и
даже для учебника по истории
философии, вышедшего в 1946 году,
а не 30—40 лет назад. В книге
т. Александрова не показана
органическая ив то же время глубоко-
противоречивая преемственность и
борьба философских направлений и
систем. Для читателя остаётся
совершенно непонятным, что же
именно в данной философии, в
философской системе, тянуло её назад к
прошлому, что ограничивало, что
мешало полному развитию взглядов
того или иного философа и, с другой
стороны, что являлось неодолимо
прогрессивным, ведущим вперёд, что
подхватывалось борцами за
материализм в последующей эпохе. Для
всякой философской системы не
марксистской, для всякой домарксовой

РЕЧЬ ТО В. МЕЛЕЩЕНКО 3. Н.
27
философской школы имеется, так
сказать, свой предел, потолок взлёта,
он достигается не сразу и не одним
философом, он достигается
постепенно и, будучи достигнутым,
ограничивает дальнейшее развитие
философской системы. Эти границы
имеют свои глубокие причины как
социально-классовые, так и теоретико-
познавательные, в условиях
развития науки, культуры данной эпохи,
данной общественно-экономической
формации и отдельного периода.
Поэтому, чтобы раскрыть
внутреннюю диалектику развития
философского учения, необходимо показать,
во-первых, какие основные вопросы
не были и не могли быть разрешены
в философских системах,
непосредственно предшествовавших данной,
и также в науке того времени, как
разрешались эти вопросы изучаемым
нами философом или философским
направлением, что нового, своего,
оригинального, живого было им
внесено, какое значение имело, какое
влияние оказало развитое данным
философом учение на современный
период и последующее развитие
философии и общественную мыслыв
целом, какие вопросы его учения или
школы в целом остались
нерешёнными, а если решены, то
неудовлетворительно, с отходом в сторону от
главной линии развития его философии, и
почему так происходило? Как
воспользовались слабой стороной,
непоследовательным решением
вопросов данным философом враждебные
течения, как идеалисты
подхватывали всякую слабую сторону
материализма, раздували,
абсолютизировали, превращая в целую систему, в
исходные позиции для развития
реакционных систем, которые
использовались классовыми врагами?
Мне кажется, что именно так
излагать историю самой философии
учили нас Маркс, Энгельс, Ленин,
учит товарищ Сталин. И только при
таком изложении истории
философии была бы не картина борьбы
материализма «вообще» с идеализмом
«вообще», пусть даже при этом
делается детализация отдельных
разновидностей материализма и
идеализма, а будет действительно
живая борьба старого и нового сре¬
ди философских направлений,
которые являются наиболее диференци-
рованным абстрактным отражением
классовой борьбы в идеологии.
Возьмём несколько самых простых
примеров. Чтобы понять, например,
внутреннюю диалектику перехода от
материализма Гераклита к
атомистике Демокрита через посредство
философии элейцев, совершенно
недостаточно, как это сделано в
работе т. Александрова, изложить эти
философские системы одну после
другой, а необходимо показать, что
основное жизненное могучее начало
гераклитового учения о движении
материи как о борьбе внутренних
противоположностей не могло
впоследствии, непосредственно в
последующий период, опереться ни на
какую научно-естественную или
общественно-научную базу.
Стихийная диалектика первых
материалистов неизбежно должна была
уступить место на определённый
период метафизическому
материализму. Элеагы и подготовили этот
переход. Иначе нельзя было сделать
в то время.
Пифагорейская школа,
реакционная школа, подхватила слабость
именно этого 'основного момента,
недоказуемость для науки той
эпохи противоречивости движения и
выдвинула теорию внематериальных
основ движения.
Элеаты, борясь за материализм и
не будучи в состоянии ни научно
обосновать гераклитовой концепции
движения, ни дать обоснования ещё
только начавшемуся
механистическому учению, отрывают движение
от материи, так сказать, спасают
материю, жертвуя движением.
Связь элеатов с последующим
развитием материализма особенно ярко
вскрывается в их учении о едином
бытии и пустоте — небытии. То, что
у элейцев служило главным
аргументом для отрицания движения и
вытекало непосредственно из свойств
самого бытия, а именно
недопустимость пустоты,— это уже
явилось позже в атомистике
Демокрита отправным пунктом для
обоснования движения атомов. Мы
видим, как Демокрит преодолевает
противоречие элейцев между всеза-

28
РЕЧЬ ТО В. МЕЛЕЩЕНКО 3. Н.
полняющим .бытием и движением,
невозможным без пустоты, — он
смело допускает её
существование.
Дальше нужно указать на
следующее: в системе Демокрита самым
слабым местом оказалось учение о
качестве. Для того чтобы понять
причину этого недостатка,
необходимо было органически связать его
с учением о природе атомов, их
движением, показать, что из природы
атомов у механистов не могли
вытекать особенности, воспринимаемые
свойства вещей. Эта проблема
противоречия между однокачественной
материей, какой она могла
представляться метафизическим
материалистам, и многокачественностью
окружающего мира проходит красной
нитью, как основной труднейший
вопрос через всё последующее
развитие материализма до
диалектического материализма. Эти
противоречия, это слабое место в системе
механистического материализма были
подхвачены, превращены в
самостоятельное учение
представителями субъективного идеализма. Этот
приём врагов материализма
проходит через всю последующую
историю философии. Однако мы не
видим в книге раскрытия внутренней
связи между философскими
системами, и поэтому в целом всё
изложение не носит последовательного
диалектического характера. Автор
ограничивается указанием на то, что
данная философская система
«развивалась дальше», «поднялась на
более высокий уровень
материализма» и т. п., и поэтому философия
таких-то авторов оказала «большое»
и «весьма плодотворное влияние на
последующую философию». В
результате у читателя не возникает
ясного понимания внутренних
противоречий и в то же время единства,
связи последующей системы с
предшествующей философской системой.
И это касается не только
отдельных философов, но и в целом
античная философия ничем, кроме
хронологических рамок, не связана с
новейшей философией. Например,
совершенно не вскрыто влияние
античности на философию
Ренессанса, своеобразное преломление
этого влияния з трудах философов
эпохи Возрождения.
Взять хотя бы влияние
натурфилософии стоиков. Она по-разному
отразилась и в средневековье — в
ранней схоластике у Скотта Эриугена,
в виде его пантеистических
тенденций, и в трудах такой «переходной»
фигуры, как Н. Кузанский, и далее
у Дж. Бруно. Идея неотделимости
бога от мира, идея совпадения
противоположностей микрокосма и
макрокосма привела не одного
мыслителя Ренессанса к
материалистическим выводам.
Ограничившись
вышеприведёнными примерами, а также основываясь
на высказываниях студентов,
изучающих работу т. Александрова, я
возьму на себя смелость
подтвердить высказанное мною вначале
утверждение, что в книге очень много
говорится, как надо строить
марксистско-диалектический курс
истории философии, но мало сделано
для действительного' его построения.
Поэтому все такие указания носят
чисто внешний характер, а автор
обнаруживает некритический подход
не к одной философии, а к истории
философии в целом.
Вторым серьёзным общим
недостатком работы является излишнее
упрощение, подчас
схематизированный подход к обоснованию причин
реакционности тех или других
философских теорий. Автор даёт
примеры того', что идеи Фихте и Канта
выражали мировоззрение реакционных
классов и были поэтому
реакционными, а идеи Белинского,
Чернышевского—наоборот. Оставив в стороне
термин «реакционные классы»
вообще, какие именно классы, в какой
обстановке (это на стр. 13), нельзя
удовлетворяться таким общим
схематичным делением: реакционный
класс — реакционные идеи,
революционный класс — революционные
идеи. Ведь читателю остаётся
непонятным, студенты часто
спрашивают, почему же тогда Гераклит или
же представители элеатской школы
были такими прогрессивными
философами, хотя по своему
аристократическому происхождению, по своей
классовой сущности, по своей роли
в классовой борьбе они не могут

РЕЧЬ ТО В. МЕЛЕЩЕНКО 3. Н>
быть причислены к друзьям
демократии, а Платон, наоборот, создал
реакционнейшую систему.
Автор пытается выйти из этого
затруднения, приведя целый ряд
цитат о партийности философии, но
где же эта партийность показана на
конкретных фактах? Между тем
если при изучении отдалённой
исторической эпохи — античного мира —
для нас подчас трудно проследить
партийность в философии, то в
отношении таких периодов, как
XVIII век, при его резко
определившейся классовой борьбе и
совершенно ясных партийных группировках
(взять французскую философию
XVIII века), тут уже нельзя
смешивать ,в одно целое всю
буржуазию, как носителя революционных
идей, что сделал автор.
Буржуазия любой страны тогдашней
Европы была передовой, авангардной
частью, которая готова была
бороться если не за полное, то хотя бы за
частичное осуществление своих
передовых идей, и была другая, не
менее многочисленная часть одворя-
нившейся парламентской
бюрократии—интенданты, банкиры,
финансисты и т. д., которые были тесно
связаны с королевской властью, со
старой властью, старым режимом и
могли требовать в лучшем случае
частичного ограничения этого режима
без коренной егс? ломки. Поэтому
мало даёт читателю упоминание о
партийности в философии, если оно
не определено в конкретном анализе
классовой борьбы.
У т. Александрова даже в
изложении такого наступательного
воинственного периода из истории
западноевропейской философии, как
французский материализм XVIII века,
совершенно не отражена эта Острота
борьбы, её развитие, её великое
значение для последующих
философских учений.
В связи с тем, что в последнее
время мы научились более глубоко,
критически относиться к немецкой
классической философии, нам бы
следовало, мне кажется, переменить
наше отношение к французскому
материализму.
Я вполне сочувствую профессору
Гак, который говорил относительно
французских материалистов, что все
революционные стороны немецкой
классической философии, которые
действительна стали передовыми
идеями, не были бы возможны, если
бы они не были оплодотворены
великими идеями французской
революции. Этому учат нас Маркс, Энгельс,
Ленин, товарищ Сталин, особенно
товарищ Сталин в своей статье об
особенностях Октябрьской
революции, проводить параллель между
влиянием идей французской
революции на якобинцев, которые
действительно» были жупелом для реакции и
возбуждали в её лагере ненависть
против материализма, и между
отношением современной буржуазии к
революционной идеологии и
философии победившего пролетариата.
Очевидно, несмотря на все свои
недостатки, французский
материализм оказывал, а это мы видим из
всей последующей истории
философии, самое благотворное влияние на
величайшие умы в истории
западноевропейской философии.
Третьим недостатком является
совершенно произвольное и подчас
легкомысленное, ничем не
оправданное расположение самого материала
в некоторых крупных разделах.
Например, почему в разделе философии
феодального общества говорится о
роли церкви (на стр. 97), а потом о
возникновении христианства (на
стр. 100)? Ведь церковь в
фео»дальном обществе была христианской
церковью? Почему это так? При
этом сущность классовых корней,
социальной обстановки возникновения
христианства совершенно
смазывается, совершенно не вскрывается.
Также ничем не оправдывается
порядок изложения взглядов
Роберта Оуэна сразу же вслед за Юмом
и в полном отрыве от идей
утопического социализма и чартистского
движения. Здесь, очевидно, автор
хочет сохранить принцип
географического размещения философов: в
Англии Роберт Оуэн был в
одиночестве, и его причисляют поэтому к
представителям «английской
философии после буржуазной революции».
Кстати сказать, т. Александров
говорит, что Оуэн занимает видное
место в развитии общественной ан¬

30
РЕЧЬ ТО В. ME ЛЕЩЕНКО 3. Н.
глийской мысли, так как «им
написан ряд книг и брошюр, в которых
он обосновывал и пропагандировал
свои новые социальные идеи». Такая
оценка ничего не даст читателю.
Значение Оуэна не в том, что он
написал много книг и брошюр, а в том
влиянии, которое ои имел на
утопистов, на лучшие передовые умы
Европы и России, например, на
Чернышевского, не говоря о самих
английских рабочих, о деятелях
кооперативного движения и т. д.
Переходя к частным замечаниям,
хочу сказать, что по сути дела все
они касаются недостатков книги,
вытекающих из основных
недостатков, которые отмечали здесь
товарищи, выступавшие раньше меня, а
именно: отсутствия чёткого
проведения принципа партийности в
философии и анализа идей, борьбы
противоречий между отдельными
философскими системами и внутри их.
Этот недостаток особенно остро
даёт себя знать при изложении
такого периода, который наименьше
изучен в советской философии, а
именно — средневековья и
Ренессанса. Здесь мы видим только
последовательное, а иногда и мало’
последовательное изложение философских
взглядов известных философов без
всякой внутренней связи между
ними.
Давая общую характеристику
философии Ренессанса, автор не
исходит из таких важных указаний
Энгельса, что Ренессанс является
«эпохой жизнерадостного
свободомыслия», подготовившего материализм
XVIII века, и что «великие
итальянцы» Ренессанса были такими
людьми, от которых ведёт своё
летосчисление новая философия».
Если бы автор при изложении
философии Ренессанса претворил
указание Энгельса в жизнь, то он
обязательно показал бы хоть где-нибудь
совершенно явственную связь, какая
имеется между «великими
итальянцами», как, например, Бруно,
'Макиавелли, и Бэконом, Гоббсом. Автор
говорит, что сочинения Уарте были
изданы 40 раз, что его влияние
испытали Спиноза, Монтескье и
другие. Но напрасно мы будем искать
следы раскрытия этих влияний на
взгляды Бэкона и других философов
в книге т. Александрова.
Так же недостаточно раскрывает
автор реакционное влияние
философии Канта на последующее развитие
истории философии. Автор, говоря о
реакционных сторонах филбсофии
Канта, совершенно оторвал в своём
изложении неокантианство от4 его
главных носителей, от теоретиков
II Интернационала, а именно они
противопоставляли Канта
диалектическому материализму, именно
они использовали Канта для
пропаганды своего учения о примирении
классовых противоречий, о том, что
«общечеловеческое выше
классового».
Именно эти неокантианские
теоретики способствовали духовному
извращению классового сознания
германского пролетариата. Такие
стороны учения Канта, как его
категорический императив, как его
отношение к религии, явились острым
оружием и в идеологической, партийной
бо'рьбе внутри II Интернационала.
В книге т. Александрова об этом
ничего не сказано. А ведь мы знаем,
что Канта весьма уважали
фашистские идеологи рухнувшего режима
гитлеровской Германии. Они очень
ловко жонглировали понятием
«категорического императива», и для
этого у них было достаточно
оснований в самой кантовой философии.
Вот, например, отзыв одного из
очень видных представителей
германской фашистской лженауки,
доктора биологии Геббинга, в его книге
«Духовное возрождение Европы»
(вышла в Германии в 1934 г.). Он
пишет: «Заслуга Канта в том, что он
хотя и боролся против бога с
позиций естествознания, с другой
стороны, выставил существование бога
как неопровержимый и необходимый
постулат в своей «Критике
практического разума» и тем самым
сохранил идею бога для необходимого
упорядочения жизни; отвергнув
научное познание бога, он доказал
неизбежность веры». И далее этот
фашистский «учёный муж» воздаёт
дань своего уважения
неокантианству: «Неокантианство, — пишет Геб-
бинг, — наиболее всеобъемлющее и
выдающееся движение современ¬

РЕЧЬ ТО В. ГУСЕЙНОВА Г. Н,
31
ности, отрицающее «вещь в себе»
как материальное начало.
Неокантианцы, однако, отрицая
возможность научного познания через мир
явлений, всё же подчёркивают
необходимость такового, считают, что
интуиция толкает к умозрению и
находит таковое в метафизике.
Поэтому религия и метафизика
являются одинаково обоснованными
сферами действия человеческого ума».
В заключение я хочу сказать
несколько слов о причинах, какими
вызваны, на мой взгляд, указанные
недостатки книги.
Во-первых, сказалось то, что в
книге т. Александрова соединены без
органической переработки лекции,
читанные на протяжении 15 лет. Это
повредило внутреннему единству
книги.
Во-вторых, трудность создания
краткого пособия, отвечающего всем
требованиям современного состояния
марксистско-ленинской науки.
В-третьих, отсутствие
товарищеской критики со стороны работников
философии, несмотря на то, что
автор в своём «Введении» и призывает
всех нас, философов, к такой
критике. А вот мы, если сказать
по-честному, — где же мы были, когда
вышла книга? Кто и когда её
критически разобрал? Мы все ждали,
когда нас «сверху» надоумят на
критику книги т. Александрова!
А своевременная критика многому
бы помогла!
В-четвёртых, недостатки легче
предупредить, чем исправлять.
И здесь уже вина лежит не на нас,
а на т. Александрове, который в
процессе работы над книгой не созвал,
очевидно, товарищей для обмена
мнениями по его работе. Книга ещё
раз показывает острую
необходимость для всех нас — коллектива
философов Советской страны —
включиться в глубокую, серьёзную работу
по изучению, освоению и научному
изложению истории философии в
духе самой острой партийности и
беспощадного разоблачения всех и
всяческих реакционных влияний в
области философии.
Жданов. Слово имеет т. Гусейнов.
Гусейнов Г. Н. (Баку).
Товарищи, книга т. Александрова Г. Ф.
является у нас в СССР
первым опытом создания общего очерка
истории западноевропейской
философии, предназначенной для высших
учебных заведений в качестве
учебника.
Создание учебника для высших
учебных заведений по истории
философии является чрезвычайно важной,
исключительно ответственной
задачей. Попытка т. Александрова
изложить историю философии в виде
учебника — весьма положительное
явление.
Книга т. Александрова Г. Ф.
«История западноевропейской
философии» допущена Министерством
высшего образования СССР в качестве
учебника для университетов и
гуманитарных факультетов высших
учебных заведений.
Как учебник работа т.
Александрова не отвечает всем тем
требованиям, которые предъявляются к
учебникам. Хотя автор в
предисловии и пишет о том, что книга
является сжатым онерком развития
философской теории, но это не даёт
права нам сказать, что в таком виде
работа автора могла быть
рекомендована Министерством высшего
образования как учебник.
Министерству высшего
образования необходимо было бы до
утверждения работы т. Александрова
«История западноевропейской
философии» в качестве учебника
подвергнуть её всестороннему обсуждению.
Для этого у Министерства высшего
образования, по-моему, были зсе
возможности, а именно, как
известно, первое издание работы т.
Александрова, выпущенное Высшей
партийной школой, имелось во всех
вузах Советского Союза. Можно было
бы написать всем кафедрам
философии и кафедрам основ марксизма-
ленинизма о том, что Министерство
высшего образования предполагает
утвердить дополненное 2-е издание
книги «История западноевропейской
философии» т. Александрова в
качестве учебника для высших
учебных заведений. Безусловно, наши
преподаватели могли бы представить
свои замечания до издания книги

32
РЕЧЬ ТО В. ГУСЕЙНОВА Г. Н.
т. Александрова. Вообще непонятно,
почему Министерство высшего
образования во многих случаях не хочет
этого делать. К тому же следует
отметить, что рецензии на книгу
т. Александрова, напечатанные в
1946 году в журнале «Советская
книга» № 5, в «Вестнике Академии
наук СССР» № 10 (имеется в виду
статья профессора Баскина под
названием «Выдающийся труд по
истории западноевропейской
философии»), а также в журнале
«Большевик» № 13—14 (статья кандидата
философских наук т. П. Е.
Вышинского «Научный труд по истории
философии»), не только не помогли
автору и читателям, а лишь
дезориентировали их.
Все эти рецензии представляют
собой сплошное восхваление работы
т. Александрова, не отмечают
никаких недостатков, неточностей,
ошибок и т. д. Бесспорно, редакции
названных журналов допустили
ошибку, поместив подобные однобокие
рецензии.
Далее. Институт философии
Академии наук СССР тоже должен был
бы своевременно совместно с
республиканскими академиями наук,
где имеются соответствующие
научно-исследовательские учреждения
по философии, обсудить работу
т. Александрова, созвать
специальное совещание для обсуждения
книги до её издания.
Таким образом, следует сказать,
что Министерство высшего
образования СССР допустило ошибку, не
обсудив книгу т. Александрова и
утвердив её как учебник для вузов.
В научном труде, тем более в
учебнике, каждая фраза, каждое
определение имеет большое
значение. Товарищи Сталин, Жданов,
Киров в замечаниях по поводу
конспекта учебника по истории СССР
указывали, что в учебнике «должно
быть взвешено каждое слово и
каждое определение». С этой точки
зрения книга т. Александрова далеко не
отвечает и этим требованиям.
Всем нам известно, что
преподавание философии в советских
высших учебных заведениях имеет
кроме научного огромное политическое
и воспитательное значение. Поэтому
при издании учебника по истории
философии необходимо было бы, по-
моему, взять в основу постановление
ЦК ВКП(б) «О постановке
партийной пропаганды в связи с выпуском
«Краткого курса истории ВКП(б)»,
где с особой силой подчёркнуто, что,
«;созда!вая «Краткий курс истории
ВКП(б)», ЦК ВКП(б) исходил из
задачи преподать учение марксизма-
ленинизма на основе исторических
фактов. ЦК ВКП(б) имел в виду, что
такое изложение
марксистско-ленинской теории наиболее отвечает
интересам дела, так как на исторических
фактах лучше, естественнее и
понятнее демонстрировать основные идеи
марксизма-ленинизма, так как сама
история ВКП(б) есть
марксизм-ленинизм в действии, так как
правильность и жизненность марксистско-
ленинской теории проверены
практикой, на опыте классовой борьбы про»-
летариата, и сама
марксистско-ленинская теория развивалась и
обогащалась в теснейшей связи с
практикой, на основе обобщения
практического опыта революционной борьбы
пролетариата» (Постановление ЦК
ВКП(б) от 14. XI 1938 г.).
Известно, что учебник пб истории
философии призван быть
политически целеустремлённым, глубоко
проникнутым духо»м воинствующего
материализма, большевистской
партийности. Нельзя изучать историю
философии оторвано от всего того, что
происходит в наше время. Поэтому
учебники вообще, и в особенности
учебник по иётории философии,
должны быть написаны по-ленински,
по-сталински, в духе беспощадной
борьбы против буржуазной
идеологии.
Книга т. Александрова написана
недостаточно боевым партийным
языком. Изложение отдельных
философских систем и взглядов носит
как бы абстрактно-академический
характер. Так, например, о
философии Августина «Блаженного» автор
пишет: «Крупнейший «отец церкви»,
один из наиболее почитаемых
официальной католической церковью,
Августин, прозванный «блаженным»,
о большинстве великих учёных и
философов прошлого отзывался, как о
тщеславных людях, воспевающих

S3
• Р Е Ч Ь ТО В. ГУСЕЙНОВА Г. Н.
ложь и обман... Августин —
виднейший христианский философ,
яростный защитник религии. Им написано
около ста работ против науки и
материалистической философии, в-
защиту и обоснование христианской
религии» (стр. 104—105). '
Тов. Александров характеризует
Августина как плодовитого
христианского писателя, виднейшего
христианского философа. Непонятно, .к
чему нужно было т. Александрову
так выделять этого христианского
писателя, яростного защитника
религии. 1Кстати сказать, материалисту
Эпикуру в работе т. Александрова
посвящено столько же страниц,
сколько и яростному защитнику
религии Августину, если не меньше.
■ Излагая основные принципы
мировоззрения Августина, Фомы
Аквинского и других, необходимо было бы
вскрыть также социальные и
классовые корни их мировоззрения.
Или, например, в своём
изложении философии Беркли т.
Александров недостаточно ясно! и отчётливо
показывает ту социальную среду,
идеологическим выражением
которой явилась философия Беркли. На
стр. 298 в работе т. Александрова
говорится о Беркли, что
студенческие годы он (Беркли) провёл в
Дублине и уже .в это время мечтал
посвятить свою жизнь борьбе с
атеизмом, что в записной книжке Беркли
сохранились заметки, из которых
видно, что ещё в ранней молодости
он представлял себе борьбу с
атеизмом как борьбу против
материализма и т. д. Для читателя не ясно:
почему Беркли выступал против
•материализма, боролся с атеизмом?
Представителем какого класса был
Беркли, идеологию какого класса
он защищал? На все эти
вопросы найти ответ в работе т.
Александрова, iMHe кажется, очень
трудно.
• Нам необходимо помнить
указания бессмертного Ленина о том, что
«за гносеологической схоластикой
эмпириокритицизма нельзя не
видеть борьбы партий в философии,
борьбы, которая в последнем счете
выражает тенденции и идеологию
враждебных классов современного
общества. Новейшая.филооофйя так¬
же партийна, как п две тысячи лет
тому назад. Борющимися партиями,
по сути дела, прикрываемой ге-
лертерски-шарлатанскими новыми
кличками или скудоумной
беспартийностью, являются материализм
и идеализм» (В. И. Ленин, Соч.,
т. XIII, стр. 292).
Один из самых главных
недостатков работы т. Александрова
заключается в том, что автор недостаточно
ярко показывает развитие
философских идей как отражение борьбы
классов. Философские системы
излагаются автором не всегда в связи
с конкретной исторической
обстановкой, зачастую вне борьбы
классов, носителями идей которых они
являются. Этот недостаток
пронизывает почти все главы книги. Так,
например, на 6 страницах дана
характеристика огромной эпохи
средневековья и далее следует описание
взглядов философов этой эпохи в
отрыве от живой жизни и классовой
борьбы. Этот отрыв философских
идей от классовой борьбы, повиди-
мому, и не давал автору
возможности обратить внимание на то, что
реакционные философские идеи
средневековья в католических странах
современной Европы и сейчас имеют
распространение. Примером этого
может служить философия Фомы
Аквинского, идеи которого
официально приняты и преподаются в
духовных академиях вышеуказанных
стран и в наше время.
Несколько слов о немецкой
философии. Тов. Александров бесспорно
проработал солидный фактический
материал по истории немецкой
философии. Но в изложении немецкой
философии необходимо было бы
ещё яснее и отчётливее
подчеркнуть, что представители немецкой
философии конца XVIII и начала
XIX века в своём учении
выступали против решительных
революционных методов борьбы со старым
феодальным строем.
Нужно было ещё более выпукло
показать, что Гегель не мог
отделаться от духа немецкого
филистерства. Энгельс писал по этому
вопросу, что «Гегель был немец и,
подобно своему современнику Гёте, не
свободен от некоторого элемента

34
РЕЧЬ ТОВ. ГУСЕЙНОВА Г. Н.
филистёрства» (Ф. Энгельс, Людвиг
Фейербах, 1940, стр. 13).
Следует ещё отметить, что в
критике т. Александровым немецкой
философии нет достаточной
политической заострённости.
Маркс, критикуя взгляды Гегеля
на право и государство, указал, что
критика гегелевской теории права
и государства должна быть развита
как критика определенной политики
с точки зрения интересов
определенной политической партии, стало
быть, мы должны связать и
отождествить нашу критику с
действительной борьбой. И эта действительная
борьба, революционное движение
пролетариата, является
историческим решающим критерием для
того, чтобы бесповоротно покончить
с гегельянством и выковать теорию
диалектического материализма и
материалистическое понимание
истории.
Конечно, не отрицая
определённого значения учения Гегеля, мы
должны, главным образом,
раскрывать реакционную сущность
немецкой философии вообще и в
особенности философии Гегеля.
Ясно, что консервативная,
реакционная сторона немецкой
философии зачастую носит очень скрытый
характер. Поэтому задача нашей
философской науки, марксистско-
ленинской науки заключается в том,
чтобы всесторонне раскрыть и
показать реакционную сущность
немецкой философии, которая скрывается
за мистической теорией немецкого
идеализма. Известно, что у Гегеля
идеализм и диалектика слиты в
единое целое, и он всячески старался
доказать правильность
объективного идеализма. Иначе говоря,
недостаточно просто утверждать,
что у немецких философов имеется
консервативная сторона, а нужно
раскрыть её и показать, в чём это
заключается.
Необходимо отметить, что не
только идеалистическая система Гегеля
носит консервативно-реакционный
характер, но в известном смысле
и диалектический метод
используется им для защиты тогдашней
реакционной немецкой
действительности.
Маркс в послесловии к I тому
^Капитала» писал, что «в своей
мистифицированной форме
диалектика стала модной в Германии, так
как, повидимому, давала
возможность набросить покрывало на
существующее положение вещей».
Бесспорно, изложение философии
Гегеля значительно яснее выглядело
бы, если бы т. Александров изложил
философию Гегеля в связи с
современной ей международной
европейской обстановкой, в связи с
родственными ей другими
реакционными учениями, и тогда более
рельефной была бы роль Гегеля как
философа европейской реакции эпохи
реставрации.
Несколько мелких замечаний.
По-моему, название книги т.
Александрова не вполне соответствует её
содержанию, поскольку
значительная часть книги посвящена
философии древнегреческого общества
(стр. 24—94) и поскольку один из
разделов второй главы посвящён
арабской философии. Нельзя не
возражать против такого расширенного
понятия западноевропейской
философии, которое включает Грецию и
Малую Азию.
В книге имеется ряд фактических
неточностей. Так, например, т.
Александров пишет, что «крупный
учёный, таджик по национальности,
«князь философов» Авиценна,
родившийся в Средней Азии (Бухара)
и проживший в Бухаре значительное
время, завершил своё образование
в культурном и политическсм центре
арабского мира, Багдаде» (стр. 117).
По имеющимся историческим
сведениям и из автобиографии самого
Авиценны явствует, что он учился
и завершил своё образование в
Бухаре, а о его пребывании в Багдаде
никаких сведений у нас нет. Или
ещё, т. Александров пишет:
«Авиценна различал разум
божественный и человеческий. Божественный
разум предшествует вещам,
человеческий разум следует за вещами»
(стр, 118). Такая классификация
видов разума не встречается в
учении Авиценны.
На стр. 24 книги т. Александрова
говорится: «Философия как само¬
стоятельная область знания воз¬

РЕЧЬ ТОВ. КИВЕНЕО В. Д.
никла в древнегреческом
рабовладельческом обществе». Нужно было
бы точнее сказать, что философия
возникла в Греции и Индии.
Товарищи, при тщательном и
внимательном изучении книги т.
Александрова нетрудно обнаружить, что
она содержит следы недостаточной
продуманности и поспешности в
написании. По-моему, одним из
крупных недостатков работы т. Але-
сандрова является установка автора,
состоящая в том, что он
рассматривает философские системы прошлого
исключительно как наследие,
имеющее для нас ту или иную ценность.
Исходя из этого, автор выделяет из
них наиболее существенное в
смысле идейного содержания и на
нём останавливается. При этом в
книге т. Александрова одна
философская система как бы сменяет
другую при недостаточном показе
социально-экономической,
политической обстановки и классовой борьбы.
Таким образом, автор не всегда
показывает философов как
представителей определённого класса и
партии. Мы видим перед собой лишь
философское наследие, оставленное
ими. Правда, это наследие автор
анализирует, но самое главное, т. е.
конкретный исторический ход
развития во всей его сложности и
противоречивости, остаётся всё же в тени.
Что нужно сделать? Нужно
переработать детально, основательно
книгу «История западноевропейской
философии». Эту книгу можно
рассматривать как материал, а как
учебник эта работа в таком виде не
годится.
Жданов. Слово имеет т. Кивенко.
Кивенко В. Д. (Ростов-на-Д.). Тот
интерес, который вызвала у нас
дискуссия по. книге т. Александрова
«История западноевропейской
философии», и широкое обсуждение всех
вопросов, затронутых в этой книге,
показывают, с каким вниманием мы
относимся к тем задачам, которые
стоят сейчас перед изучением
истории философии, в частности
истории западноевропейской
философии.
Несомяенно, что учебник т. Але¬
ксандрова помог нам разобраться во
многих вопросах истории
западноевропейской философии, но вместе
с тем этот учебник имеет ряд
существенных недостатков. Я считаю,
что коренным недостатком является
то, что в учебнике допущено
расхождение между принципиальными
положениями, которые даёт т.
Александров о подходе к изложению
истории философии, и фактическим
освещением исторических периодов
развития философии.
Я остановлюсь на одном вопросе —
на вопросе о понятии истории
философии как науки. Я должен сказать,
что, когда мы создаём любой
учебник по философии, любую
философскую книгу, мы должны
пересмотреть все те определения и понятия,
которые сложились в период
развития буржуазной мысли, в истории
буржуазной философии. Мы должны
освещать философские вопросы по-
новому, с позиций
марксизма-ленинизма. Поэтому каждое наше
положение должно быть взвешено,
чтобы оно строго соответствовало
тем принципам, на которых мы
стоим, принципам нашего
мировоззрения, принципам политики
коммунистической партии. В этом будет
состоять и партийность в подходе
к выяснению тех вопросов, которые
мы перед собой ставим.
К вопросу о понятии истории
философии как науки. Тов.
Александров совершенно правильно
берёт за исходное то положение, что
история философии как наука
начинается с обоснования, открытия
Марксом и Энгельсом
материалистического понимания истории.
Однако это принципиальное,
правильное положение не находит у
автора своего отражения как в
изложении развития философии, так и в
определении истории философии
как науки. Я приведу те
определения истории философии как
науки, которые даны т.
Александровым в его книге. Они
крайне многообразны. Например:
история философии есть история
философского мышления (стр. 8);
история философии есть история
мировоззрения людей (стр. 9);
история философии это есть история

3(
РЕЧЬ ТО В. К ИВЕ НК О В. Д.
особой области общественной
идеологической деятельности людей
(стр. 12); история философии есть
история познания в её необходимом
развитии, в борьбе двух направлений
в философии — материализма и
идеализма (стр. 14); история
философии есть история поступательного,
восходящего развития знаний
человека об окружающем его мире
(здесь речь идёт о знаниях человека
вообще); история философии
является также историей
возникновения и развития многих современных
идей (стр. 22); история философии
есть обобщение огромного
теоретического опыта человечества; история
философии имеет свой особый
предмет и составляет свой
специфический круг знаний. На 20 страницах
дано примерно семь различных
определений понятия истории философии
как науки, различных по
формулировке и по содержанию.
О чём это говорит? Это говорит
о том, что т. Александров не
подумал над тем, чтобы дать такое
определение истории философии как
науки, которое должно быть
основным, исходным в изложении всех
вопросов истории философии, в
частности истории
западноевропейской философии.
В этом отношении нам всем нужно
учиться излагать свои мысли,
формулировать новые философские
понятия и положения на классических
примерах философских работ Ленина
и Сталина. Возьмём, например,
работу товарища Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме». В этой работе, небольшой
по объёму, но глубокой по
содержанию, даны образцы предельной
ясности и чёткости определения
понятия «диалектический материализм»
и основных положений
диалектического метода и материалистической
теории Маркса. Напомню это
определение: «Диалектический
материализм есть мировоззрение
марксистско-ленинской партии. Оно
называется диалектическим
материализмом потому, что его подход- к
явлениям природы, его метод
изучения явлений природы, его метод
познания этих явлений является
диалектическим, а его истолкование
явлений природы, его понимание
явлений природы, его теория —
материалистической».
Если же внимательно рассмотреть
определения понятия истории
философии как науки, данные в книге
т. Александрова, то они не дают
чёткого представления ни о предмете,
ни о существе истории философии
как науки.
Нечётко также дано определение
задач истории философии как науки.
Указывая на задачи истории
философии как науки, т. Александров
пишет, что такой задачей должно
быть критическое освещение тех
философских теорий, которые вели
борьбу против научного
мировоззрения (стр. 12).
Мы знаем единственно правильное
научное мировоззрение, философию
марксизма — диалектический
материализм. Поэтому непонятно, о
каком научном мировоззрении в
истории философии до Маркса идёт речь,
тем более что книга т.
Александрова охватывает период развития
философской мысли более чем за
2 тысячи лет.
Совершенно неправильно делает
т. Александров, когда он важнейшие
марксистско-ленинские положения
об изучении истории философии, о
задачах истории . философии как
науки подкрепляет взглядами
Ломоносова, Чернышевского,
Добролюбова.
Так, указывая на то, что одна из
самых важных особенностей
марксистско-ленинской истории философии
как науки состоит в безусловной и
всесторонней критике прошлых
философских учений и в их
исторической оценке, т. Александров в
обоснование этого положения ссылается
на высказывания Ломоносова (стр.
18—19). Указывая на
необходимость научного понимания развития
философской мысли, т. Александров
в обоснование этого положения
ссылается на Чернышевского (стр. 6).
Указывая на то, что
основоположники марксизма-ленинизма показали
в своих трудах, что общественные
идеи, теории, возникнув на базе
назревших задач развития
материальной жизни общества, сами затем
воздействуют на общественное бытие,

РЕЧЬ ТО В. КИВЕНКО В. Д.
37
т. Александров в обоснование этого
положения ссылается на
Добролюбова (стр. 11—12).
Такие подтверждения, во-первых,
' не вызываются необходимостью и,
во-вторых, они неправильны, так как
известно, что указанные русские
философы в понимании вопроса об
отношении общественного сознания
и общественного быт-ия стояли на
идеалистических позициях. Поэтому
нельзя подтверждать марксистские
положения высказываниями
Ломоносова, Чернышевского,
Добролюбова. Почему же это получилось?
Это получилось, видимо, под
влиянием того внимания, которое было
уделено развитию русской
философии и, следовательно, желания
показать прогрессивность взглядов
русских философов. Но в данном случае
в этом нет необходимости. Работа
т. Александрова должна быть
продуктом определённого исторического
этапа развития марксистской
теоретической мысли. Тов. Александров
является марксистом и эти вопросы
должен освещать как марксист, не
ссылаясь в этом деле на
Ломоносова, Чернышевского и Добролюбова.
На взгляды русских философов
можно указать там, где необходимо
подчеркнуть их прогрессивность по
сравнению со взглядами
западноевропейских философов, но никак не в
введении, где даются
принципиальные положения
марксистско-ленинского понимания истории
философии как науки.
Мы хорошо помним положение
Энгельса о том, что «наука о
мышлении, как и всякая другая наука, есть
историческая наука, наука об
историческом развитии человеческого
мышления». Это положение является
исходным для каждого из нас,
является основой правильною научного
подхода к изложению вопросов
развития философского мышления.
Здесь товарищи уже указывали,
почему допущены эти недостатки в
книге т. Александрова. Конечно,
стенограммы лекций, которые
положены т. Александровым в основу
этого учебника, нужно было
коренным образом просмотреть и
переработать. Это ясно, об этом товарищи
говорили. Я хочу указать и на дру¬
гое, а именно на то, что нужно
больше и тщательнее работать нам
над теми вопросами, которые не
были освещены ещё в
марксистской литературе по истории
философии. В этом отношении
исходным в создании учебника должен
быть не учебно-методический
принцип, а принцип методологический.
Тов. Александров в предисловии
указывает, что он составил этот
учебник применительно к вузовским
программам. И если это так, то это
не только неправильно,— это было
также причиной многих недостатков
книги т. Александрова, потому что
ни одна вузовская программа ни по*
истории философии, ни по
диалектическому и историческому
материализму не является научной, каждый
раз эти программы
перерабатываются, каждый автор или кафедра
составляют эти программы
по-своему, единой программы нет, и
поэтому это не может быть принципом
построения такого важного научного
труда.
В изложении вопросов истории
философии, истории развития
человеческого познания о мире мы
должны исходить из ленинского
положения о том, что в теории познания,
как и в других областях науки,
следует рассуждать диалектически.
Здесь высказались против
положения т. Александрова о восходящем
развитии человеческой мысли. Я
считаю, что это положение по
существу правильное, ибо оно не
исключает борьбы между материализмом
и идеализмом, как это т.
Александров указывает и в введении и в
ряде других мест своей книги.
Другое дело, что оно не нашло
должного отражения в
характеристике отдельных периодов в
развитии философии; в этом также один
из существенных недостатков книги
т. Александрова. Но этот недостаток
относится не только к учебнику
т. Александрова; нам нужно учесть
это з своей работе, потому что мы
иногда диалектику преподаём
недиалектически.
Мои предложения. Изложению
истории развития философской
мысли необходимо предпослать
введение, в котором осветить такие

я
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА В. М.
вопросы: научное понятие
философии, материализм и идеализм как
два основных направления в
философии; история философии как наука.
В книге т. Александрова нет
определения понятия философии, между
тем практика работы показывает,
что в учебнике такое определение
необходимо дать, исходя из учения
Энгельса об основном вопросе
философии. Необходимость этого
вызывается ещё и тем, что до сих пор
в толковании понятия философии
берётся не научное определение
этого понятия, вытекающее из
происхождения этого слова фило —
любовь, София—мудрость;
следовательно, философия есть любовь
к мудрости.
Следует с предельной ясностью
раскрыть сталинское учение о
партийности философии, о том, что
философия, как и другие формы
идеологии, не только отражает интересы
борющихся классов и партий, но
является идейным оружием tB руках
борющихся классов и партий,
могучим средством классовой
политической борьбы. Тут говорили о
партийности в смысле объективности
освещения вопросов, но товарищ
Сталин в своей работе «Анархизм
или социализм?» достаточно чётко
указал на понятие партийности
идеологии как руководящей роли
идеологии в классовой политической
борьбе, и это должно быть
исходным также и в определении
партийности философии.
Третьим вопросом введения надо
дать определение истории
философии как науки, устранив те
неточности, которые были допущены в
этом вопросе, дать всестороннюю
критику ненаучного, буржуазного
понимания истории философии, а
также критику современных
буржуазных взглядов на развитие
философии.
Жданов. Слово имеет т. Кедров.
Кедров Б. М. (Москва). Товарищи,
в книге т. Александрова есть много
ценного; на мой взгляд, это шаг
вперёд по пути собирания и отборки
материала для будущей
марксистской философии. Значение этой
книги, мне кажется, видно из того,
что мы теперь можем вести
обсуждение вокруг чего-то, можем вести
дискуссию по истории философии,
а если бы книги т. Александрова не
было, я думаю, вряд ли нас собрали
бы обсуждать что-нибудь по истории
философии. (Смех.)
Выступавшие товарищи отметили
ряд недостатков в работе т.
Александрова. Я не буду их повторять.
Я хочу поставить один вопрос,
который мне кажется главным,— вопрос
о марксистском, диалектическом
методе как методе научного
исследования. Ведь привести некоторые
цитаты из работ классиков
марксизма— это не означает
действительно применить марксистский
метод; а вот как применяется этот
марксистский метод, об этом можно
и нужно поговорить, когда мы
рассматриваем книгу т. Александрова.
Перед советской философией стоит
задача — создать подлинно
марксистский обобщающий труд по истории
философии. Решает ли эту задачу
книга т. Александрова? Мне
кажется, нет, не решает. Более того,
в ряде случаев автор не
приближается, а отдаляется от решения
этой задачи, делая уступку старой,
немарксистской историографии. Это
не только личная ошибка автора,
а следствие неверных взглядов на
историю философии, которые до сих
пор в нашей среде не изжиты и даже
как следует не раскритикованы. Они,
эти взгляды, нашли своё отражение
в трёх вышедших томах по истории
философии, из которых третий том
был осуждён ЦК, а остальные пока
остались не тронутыми критикой.
(Смех в зале.)
Жданов. Вы не предлагаете их
затронуть?
Кедров. Сейчас я не могу этого
предложить потому, что мы
обсуждаем книгу т. Александрова, но мы
их обязательно должны будем
затронуть, тем более что целый ряд
недоразумений происходит оттого, что
некоторые товарищи тянут нас
назад, к этим нераскритикованным
ещё томам по истории философии,
не видя их недостатков.
В чём состоят коренные ошибки,
которые делают ряд работ по исто.

РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА В. М.
39
рии философии, в том числе и работу
т. Александрова не вполне
марксистскими? Я бы сказал — в том, что они
изложены преимущественно в духе
простого описания событий, а не их
объяснения, не их марксистского
освещения. Следовательно, здесь
имеется тот же дефект, который был
вскрыт товарищем Сталиным в
отношении прежних учебников по
истории партии.
Я не хочу сказать, что автор
вообще уклоняется от попытки вскрыть
причины событий, их
закономерность, их необходимую связь.
Однако делает он это часто далеко не
полно, не всегда научно, а иногда
и неверно. Марксистское объяснение
предполагает, что события
анализируются в разрезе диалектического и
исторического материализма. К
такому анализу т. Александрова
обязывало уже то, что свои лекции в
Высшей партийной школе он читал
в качестве историко-философского
введения в курс диалектического и
исторического материализма. На
деле же такого введения всё же у него
не получилось.
Как должен подходить марксист
к истории философии? Какова
должна быть руководящая нить в его
исследованиях? Очевидно, в центре
его внимания всегда должен стоять
марксизм. С момента возникновения
марксизма в него вошло всё ценное,
прогрессивное, лучшее, что было
создано в домарксовой философии
от древних греков до Фейербаха; всё
это вошло в «его в критически
переработанном виде и выступило как
один из идейных источников
марксизма. С другой стороны, всё
реакционное, антинаучное, что было в
домарксовой философии, стало
теперь источником всевозможных
модных течений в буржуазной
философии, основная роль которых —
борьба с революционным
марксизмом. Такова историческая
перспектива; в соответствии с этой
перспективой всю историю философии
можно разбить на две эпохи — эпоху
домарксовой философии и эпоху
марксистской философии. При
изложении первой эпохи историк
философии должен показать, как
подготовлялись и формировались фило¬
софские источники марксизма. Эта
генеральная линия развития
мировой философской мысли должна
выступить предельно ясно. Историку
философии — марксисту нужно
показать, что марксизм не только не
стоял в стороне от столбовой дороги
развития мировой науки и
философской мысли всего человечества, но
прямо продолжил и завершил это
развитие. Нужно показать, какие
вопросы ставила до Маркса
передовая мысль человечества, как она
была не в силах их решить и как на
них действительно ответил впервые
только марксизм; это нужно сделать
так, чтобы в ходе изложения исто*
рии философии постановка этих
вопросов при неспособности
человеческой мысли до Маркса решить их
и решение их марксизмом
раскрывались бы перед читателем в полной
мере. При таком изложении вопроса
всё грандиозное здание марксизма
выступило бы как действительный
венец многовекового развития всей
человеческой мысли. Отсюда
следует, что заключительная глава
книги, посвящённая марксизму,
должна быть центральной, самой
содержательной, самой сильной и яркой,
завершающей всё предшествующее
изложение, ибо она должна
включить в себя ответы на все основные
вопросы, которые поставила до
Маркса философская мысль.
К сожалению, этого не учёл
т. Александров. Заключительная,
восьмая, глава его книги,
посвящённая марксизму, по объёму самая
маленькая, она даже меньше второй
главы, посвящённой средневековой
философии. Но главное даже не это,
а то, что содержание этой главы
очень бледно и бедно, оно сведено
к разбору нескольких ранних
произведений Маркса и Энгельса и
краткому изложению «х биографий до
1848 года.
В силу этого последняя глава
книги не подводит никакого общего
итога, а скорее является
формальным привеском к ооновному
содержанию книги; марксизм дан подле
и после домарксистской философии
и только; автор не показал, что
марксизм решил все спорные, все
трудные вопросы философии, на ко¬

40
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. М.
торых спотыкались все лучшие
мыслители предшествующей эпохи.
Тем самым остаётся невскрытым
историческое значение марксизма в
развитии философии; в этом один из
коренных недостатков книги т.
Александрова.
Нельзя сказать, что т.
Александров совсем забыл об этом. В
введении он в ряде случаев ставит эту
задачу, но, когда он начинает
излагать материал, он забывает, о чём
он сказал в взедении. Так,
например, он приводит известное
положение Ленина о том, что раздвоение
единого и познание его
противоречивых частей есть суть диалектики и
что правильность этой стороны
диалектики нужно проверить на истории
науки, следовательно, и философии.
Но, поставив перед собой такую
задачу, т. Александров к ней по
существу больше не вернулся; в его книге
приведённое ленинское положение
повисло в воздухе; поэтому когда
сн подошёл .к концу, то оказалось,
что подытожить ему, собственно
говоря, было нечего. Между тем
именно указание Ленина давало
возможность принципиально по-новому
осветить многие серьёзные вопросы
истории философии.
Возьмём, например, вопрос о
соотношении субъекта и объекта,
посмотрим, как он ставился в
домарксистской философии и как
многовековое развитие философской
мысли дало богатейший материал,
для того, чтобы показать всё
огромное преимущество, всю силу
марксистского учения. Здесь ничего
нового я вам не скажу, а сошлюсь
на всем известные положения. Вы
помните знаменитый тезис Маркса о
Фейербахе, где говорится, что
основной недостаток прежнего
материализма состоял в том, что предмет
познания рассматривался только в
форме объекта, созерцательно, но не
в форме практики, субъективно и
что в силу этого активную сторону
развивал идеализм. Это был разрыв
единого на противоречивые части, и
по существу этот разрыв никто из
философов до Маркса не мог
преодолеть. Только в марксизме обе
стороны познания впервые
раскрылись в их диалектической взаимо¬
связи, причём практика была
органически включена в теорию
познания в качестве критерия
истины.
Возьмите другой пример.
Известно, что в домарксовой философии
отрывались друг от друга звенья
единого процесса познания,— такие,
как момент ощущения и момент
абстрактного теоретического
мышления. В результате такого разрыва
возникали односторонние
концепции. И опять-таки никто до Маркса
не решил этой, одной из важнейших
проблем теории познания и
философии вообще. Решение впервые и
здесь дал только Маркс. Помните
слова Ленина: «Первое начало»
(речь идёт об ощущениях.— Б. /С.)
забыто и извращено идеализмом. А
диалектический материализм один
связал «начало» с продолжением и
концом». Этой краткой, но
чрезвычайно яркой формулой Ленин под*во-
дит итог длительной истории
философской борьбы вокруг названных
теоретико-|ПОЗна1вательных вопросов,
подводит так убедительно и просто,
что автору надо было только развить
это ленинское положение. К
сожалению, т. Александров этого не
сделал.
Известно также, что до марксизма
внутри философии обособлялись и
резко противопоставлялись друг
другу такие её части, как логика и
гносеология. Марксизм и здесь
впервые дал решение проблемы путём
установления диалектического
единства противоположных сторон
познания. Всем хорошо известны
соответствующие положения Ленина, а.
потому я не буду их привозить.
Показывая, как марксизм
последовательно и до конца решал
подобного рода философские вопросы,
историк философии — марксист
должен показать неспособность
буржуазной философии, даже в лучшую
её пору, когда она достигала
«потолка» своего развития в лице
Гегеля, решать эти вопросы;
необходимо развенчать миф, будто Гегель
в какой бы то ни было степени
решил эти вопросы. Все его попытки
разрешить эти вопросы на почве
идеализма не дали результатов, да и
не могли дать в силу несостоятельно¬

РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА В. М.
41
сти гегелевского метода, в силу
буржуазной ограниченности
гегелевского мировоззрения.
Такой же подход должен быть
применён и к естествознанию в его
связи с философией. Здесь т. Гак
высказал мысль, будто история
естествознания существует вроде как бы
для эстетического удовольствия. Это,
конечно, сплошное недоразумение.
Так расценивать историю
естествознания нельзя. Вы помните
замечание Ленина, что история науки, в
том числе и история естествознания,
должна показать правильность
основных законов диалектического
материализма, правильность
марксистской диалектической логики,
которая выступает как
обобщение истории мысли. При чём же
здесь эстетика? Классики
марксизма-ленинизма неоднократно
указывали, что естествознание даёт
благодарный материал для
подтверждения диалектического характера
развития человеческого познания,
идущего противоречиво через
раздвоение единого на
противоположности, « познанию их в их
внутреннем- единстве.
, Тов. Александров совершенно не
использовал богатейший материал
истории естествознания, а дал его
как привесок к характеристике
социальной обстановки той или иной
страны. Тов. Александров—не
естественник, но это не оправдание;
когда, надо всесторонне показать
закономерное развитие человеческой
мысли, то надо уметь привлечь
материалы, выходящие за пределы
собственно философии и относящиеся к
другим областям челозеческой
деятельности и знаний, в том числе и к
истории естествознания. Классики
марксизма-ленинизма дают
блестящий пример такого подкода. Я
напомню слова Ленина, сказанные им
по’поводу махизма, что разбирать
махизм, игнорируя его связь с новой
физикой, как делает Плеханов,
значит издеваться над духом
диалектического материализма.
Мне кажется, что простое
приведение в вводной части отдельных глав
некоторых справок, относящихся к
естествознанию, не восполняет, а,
наоборот, только подчёркивает тот
пробел, который в книге т.
Александрова имеется. В качестве примера
укажу на Кювье и Ламарка,
взгляды которых замечательно ярко
подтверждают, что познание природы
развивается диалектически,
противоречиво, через раздвоение единого на
противоречивые части. Тов.
Александров ограничивается тем, что
просто назызает имена Кювье и
Ламарка, не касаясь их воззрений по
существу. Сравните такой
поверхностный подход к вопросу с тем, как
аналогичные воззрения разбирает
товарищ Сталин с позиции
материалистической диалектики.
Товарищ Сталин в 1-м томе своих
Сочинений говорит, что имеется
двоякая форма единого движения—
эволюционная и революционная.
В применении к живой природе эта
двоякая форма дзижения оказалась
вначале расчленённой и
разъединённой. В результате возникли две
прямо противоположные концепции—
катаетрофизм Кювье и теория
односторонней эволюции. Товарищ
Сталин показывает, что никакое
соединение обеих концепций не
даёт истинной картины, лишь марксизм
даёт решение этой проблемы (в
противовес метафизическому разрыву
противоположностей) на основе
познания диалектического единства
и взаимообусловленности
эволюционной и революционной форм
одного и того же движения.
Такой же общий ход философской
и естественно-научной мысли можно
обнаружить и в других областях
знания. Об этом свидетельствуют
'Ньютон и Гюйгенс в физике, Пруст
и Бертоллэ в химии соединений,
Дальтон и Праут в учении об
элементах, 'Мейнеке и Деберейнер в
области классификации элементов,
Кювье и Лайель в геологии и т. д.
Сейчас 'Весь этот материал у т.
Александрова пропадает, ибо он не да'н
в определённом разрезе, не дан как
материал, которым должен
.подтверждаться и на который должен
опираться диалектический метод,
применяемый к истории философии. Но
весь этот материал мог бы оказать
автору большую помощь, если бы
автор действительно прослеживал

42
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. М.
в своей книге то, о чём он сказал в
введении.
С этой точки зрения мы можем
подойти к обоснованию
принципиального различия между домарксовой
и марксистской философией.
Предшествующая, домарксовая
философия, отрывая друг от друга
противоречивые стороны предмета познания
или самого познания, в лучшем
случае именно в силу этого магма лишь
Ставить вопросы, но была бессильна
найти на них правильный ответ.
Объясняется это тем, что она не
располагала подлинно Ааучным
методом познания. Диалектический
материализм, по самому своему
существу, преодолевая всякого рода
метафизические разрывы и
восстанавливая нарушенное ранее единство
противоположных сторон познания
или его предмета, тем самым уже
даёт ответы на нерешённые, хотя и
поставленные до него вопросы.
Если бы т. Александров эту мысль,
подчёркнутую в трудах классиков
марксизма-ленинизма, положил в
основу своей книги и развил бы её на
конкретном материале, как это он
собирался сделать, то, несомненно,
ему удалось бы тогда глубже
раскрыть внутреннюю связь между
событиями в истории философии,
вскрыть их общую тенденцию, их
закономерность и тем самым дать
необходимое марксистское
объяснение и освещение
историко-философского материала с точки зрения
диалектического материализма. Тогда
бы книга приобрела бблыную
цельность и целеустремлённость.
Поэтому можно пожалеть, что
намерение автора осталось только
декларацией.
Но речь идёт не только о
внутренней, логической, закономерной связи
в развитии философии, но и о
движущей силе развития философской
мысли, об её источнике, которым
служит классовая борьба.
Это—разрез историко-материалистический, и
для его реализации в не меньшей
мере требуется конкретное
применение диалектического метода. Задача
здесь состоит в том, чтобы показать
борьбу философских направлений
как отражение в конечном счёте
классовой борьбы. С этой стороны
надо показать не только борьбу
пролетарского и буржуазного
мировоззрений, но и всё развитие
домарксистской философии. Тов.
Александров, обращая на эту старому своё
внимание, не раскрывает и, я
бы подчеркнул, не может раскрыть
её в полной мере; происходит это
потому, что и т. Александров, и все мы,
философы, до замечаний товарища
Сталина стояли на не совсем
правильных позициях по данному
вопросу.
Развитие мировой философской
мысли — а до 40-х годов XIX века
это и было по преимуществу то, что
называют западноевропейской
философией — следует рассматривать в
первую очередь не по отдельным
странам, а по определённым
социальным эпохам. Ибо мировую
философию, представляющую собой
мысль человечества, нельзя
представить как простую сумму отдельных
национальных философий,
развивавшихся более или менее самобытно,
автономно одна от другой.
Напротив, по мере развития капитализма,
по мере развёртывания связанной с
ним классовой борьбы сначала
между буржуазией и феодализмом,
а затем между пролетариатом и
буржуазией на первый план всё больше
и больше выдвигается классовый
характер, присущий философии
разных стран и отражающий характер
социальных битв данной эпохи.
Национальные особенности, черты той
или иной философии, разумеется, при
этом не исчезают вовсе, но они
становятся всё более и более
подчинённым моментом; они выступают как
та особая национальная форма, в
которой по-особенному проявляется в
каждой стране общий классовый
характер философской борьбы данной
эпохи. Речь идёт, таким образом, не
о противопоставлении национальной
формы философии её классовому
содержанию, не о том, что надо
исходить либо из учёта только одних
национальных -черт философии, либо
из анализа только её классовой
природы; речь идёт о том, что следует
считать здесь главным, основным,
определяющим. Оба
момента—классовый и национальный—неразрывно
связаны между собой, как вообще

РЕЧЬ ТОВ. КЕДРОВА В. И.
43
неразрывно связаны форма и
содержание, ибо классовая сущность
философских взглядов, разработанных
представителями того или иного
народа, неизбежно проявляется в той
своеобразной 'форме, которая
обусловлена психическим складом,
общим характером культуры данного
народа.
Но, учитывая связь и единство
обоих моментов в развитии
философии— классового и национального,
мы, если мы марксисты, должны
всегда видеть решающий фактор,
определяющий как существо самой
философии и её борьбы с
враждебными ей течениями, так и
двигательную силу этой борьбы. Таким
решающим фактором служит, как учит
нас исторический материализм,
борьба классов.
Буржуазная история философии
игнорирует или отрицает значение
классовой борьбы. Она
метафизически отрывает национальную форму
философии от её содержания и
представляет чисто; идеалистическй,
искажённо развитие философии,
выступающей в качестве составной
части «национального духа» того
или иного народа. Буржуазная наука
говорит: вот история одной, скажем,
немецкой, философии, вот история
другой, французской, философии,
.вот история третьей философии
и т. д. Если сложить их, то
получится общая история мысли всего
человечества. Подобный подход к
истории философии, фальсифицирующий
её действительное движение, можно
определить как буржуазный принцип
ограниченно-национальной
трактовки истории философии.
Мы знаем, что на деле
философская мысль развивалась несравненно
сложнее; по существу, несмотря на
все различия и оттенки философских
направлений в разных странах,
философия каждой эпохи, взятая в
целом, особенно начиная с XVI века,
отражала собой характер основных
классовых битв данной эпохи. При
этом случалось так, что философия
одной страны становилась главным
выразителем интересов одних
общественных сил данной исторической
эпохи, а философия другой страны —
выразителем интересов враждебных
им сил. Поэтому классовая борьба
между этими общественными
силами, например между буржуазией и
феодализмом, отражалась в
своеобразной, специфической форме борьбы
между основными философскими
системами, из которых одна
олицетворяла собой национальную
философию одной страны, другая — другой
страны Европы. Уже в силу одного
этого нельзя при марксистском
изложении истории философии
замыкаться в рамки отдельных стран, нельзя
брать изолированно немецкую,
французскую, английскую, русскую
философию и просто их складывать
вместе, одну рядом с другой. Надо
видеть более глубокие, скрытые, но
в то же время более существенные
главные связи, которые выводят нас
далеко за узконациональные рамки
при анализе причин важнейших
событий в истории философии так
называемого «нового времени».
Из этого следует вывод, что
строить историю мировой философии
следует прежде всего не по странам, не
исходя из её национальных различий
и особенностей, а по важнейшим
историческим эпохам, как это
сделал, например, тов. Александров в
отношении философии эпохи
Возрождения (глава III). Внутри
эпохи могут и должны, конечно,
даваться подразделения по странам,
но опять-таки под углом зрения
взаимодействия различных
национальных философий между собой, с
учётом того, какие классовые силы
стояли за той или иной национальной
философией, какие силы боролись
между собой не только в
национальном, но и международном масштабе.
Коротко можно выделить несколько
таких исторических эпох или
периодов:
А. 	Эпоха трёх решающих
классовых битв между феодализмом и
буржуазией; сюда войдёт,
во-первых, философия эпохи Возрождения
(крестьянские войны в Средней
Европе XVI века); во-вторых,
философия периода английской
буржуазной революции XVII века, т. е. то,
что вошло в IV и отчасти V главу
книги т. Александрова; в-третьих,
философия периода французской
буржуазной революции XVIII века,

44
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. М.
т. е. то, что составило часть V
главы, VI и VII главы обсуждаемой
книги (за вычетом утопистов и,
может быть, Фейербаха).
Б. Затем идёт эпоха развитого
промышленного капитализма, в
которой прогрессивная, передовая
философия представлена философией
марксизма, трудами Маркса и
Энгельса. Главе о марксизме должна
быть предпослана глава о социали-
стах-утопистах; в этой главе взгляды
Сен-Симона, Фурье и Роберта Оуэна
должны рассматриваться в их
органической связи между собой, ибо их
национальные различия (английский
и французский оттенок утопического
социализма) играют ничтожно
малую роль по сравнению с общностью
их классовой сущности, отражавшей
собой общую слабость рабочего
движения в начале XIX века, т. е. в
период, непосредственно
последовавший после утверждения
капитализма в Западной Европе.
В. 	Наконец, следует XX
век—эпоха империализма и пролетарских
революций, представленная в
марксистской философии трудами Ленина и
Сталина, т. е. ленинизмом как
высшей стадией развития марксизма,
как марксизмом данной новой эпохи.
При таком изложении становится
ясным, что, скажем, философию
эпохи французской революции XVIII
века нельзя просто разделить на
философию трёх или четырёх стран и
рассматривать каждую из них в
отдельности, изолированно от всех других.
Напротив, если в центре философии
данной эпохи стоит французский
материализм, выражавший идейные
устремления революционной
буржуазии, вступившей в третью решающую
битву с феодализмом не только во
Франции, но и во всей Европе (на
её континенте), то прямые отклики
и непосредственный философский
резонанс эта битва находит в
соседних с Францией странах. Буржуазная
Англия, объявившая борьбу
французской революции, оказалась не в
силах в области философии
противопоставить французскому
материализму ничего, кроме перепевов
субъективного идеализма и скептицизма.
Зато положительную реакцию на
французскую революцию выразил в
Англии Пристли, за что он и
поплатился. Далёкая Россия тоже
откликнулась положительно на
французские события в лице Радищева.
В этих условиях выражение идейных
устремлений тех реакционных
общественных сил, по которым
наносила сокрушительные удары
французская буржуазная революция, взяла
на себя немецкая идеалистическая
философия. Это было облегчено тем,
что исторически немецкая
философия и в части метода и в части
теории познания развивала такое
направление, которое было
диаметрально противоположно французскому
материализму. Она противостояла
ему, как противостоит
идеалистическая диалектика метафизическому
материализму. Поэтому философское
оружие против французской
революции смогла дать не более развитая и
передовая в то время страна —
Англия, а, напротив, более отсталая —
Германия. Это философское оружие,
будучи пущено в действие, с самого
начала оказалось выражением не
столько немецкой, сколько общей,
международной аристократической
реакции против французской
революции и её философии, ибо ни в самой
Франции, ни в Англии, не говоря уже
о других странах, враждебные
революции общественные силы не могли
противопоставить французскому
материализму какой-либо иной
философской системы, которую бы
французский материализм уже не разбил
до этого.
Таким образом, отражение борьбы
основных классов тогдашнего
общества выступило в форме борьбы
французского материализма и его
откликов в разных странах Европы, с
одной стороны, и немецкой
идеалистической философии —с другой.
Первый представлял революционную
буржуазию, вторая —
аристократическую реакцию. Так обстоит дело*,
если взглянуть на философскую
борьбу с общей, международной,
классовой точки зрения. Но это
отнюдь не означает, что в пределах
одной Германии те же самые Кант и
Гегель не могли быть, также
выразителями специфических интересов яе-
мецкой буржуазии. Поэтому, если
бы мы ограничились рамками одной

РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. М.
45
лишь Германии, как это обычно
делалось до сих пор, то тогда в этих
узких, национальных рамках мы
определили бы классовую сущность
философии Канта и Гегеля так, что
она была выразителем идейных
устремлений тогдашней немецкой
буржуазии. Но такой подход был бы
очень узким, ограниченным.
Правильно определяя положение
данного философа внутри страны, мы не
смогли бы тогда взглянуть на
историческую роль его воззрений с более
широкой точки зрения и показать
в целом, со ©сех сторон классовое
назначение его философии, которое
полностью становится понятным
только тогда, когда мы способны
выйти за предеды отдельной страны.
В этом, мне кажется, суть дела,
когда мы говорим о соотношении
национального и классового момента в
истории философии.
До сих пор. это обстоятельство
почти совсем не учитывалось никем
из нас, в том числе и т.
Александровым.
В.самом деле, когда речь заходила
о выяснении
социально-экономических предпосылок той или иной
философской системы, то в лучшем
случае наши философы ограничивались
тем, что искали
социально-экономические истоки данного
философского учения, но, как правило, они
не вскрывали его обратного
воздействия на общественное движение.
В соответствии с этим в книге
т. Александрова, как правило,
история философии исследуется прежде
всего .в рамках развития
национальной философии — английской,
французской, немецкой, русской и т. д.
Более того, история философии
строится у него не столько на основе
учёта её классового признака,
сколько на основе учёта её национального
признака. Национальный признак
стоит у него на первом месте.
Почему? Потому, что он наиболее
прост, нагляден, его легче
определить без дальнейшего анализа.
Достаточно знать национальность
философа и страну, где он
подвизался, тогда как классовый анализ
является значительно более
сложным, трудным; и именно потому,
что национальный признак настоль¬
ко очевиден, что здесь никакого
исследования не нужно, к его
использованию особенно охотно
прибегают буржуазные историки
философии, мыслящие сугубо
формально-логически. Наши товарищи
по существу переняли
недостаточно критически этот принцип и
постарались приспособить его к
марксизму. Это было сделано так, что
классовые корни того или иного
философского учения разыскивались
неизменно в пределах только
данной отдельной страны, в которой
жил и творил сам философ, а
международные влияния отодвигались на
задний план и даже вовсе
игнорировались. При таком подходе не
удавалось исходить из анализа
основных классовых битв в период до
Маркса, ибо, очевидно, не удавалось
учитывать во всём их объёме и
влиянии события, выходящие за рамки
отдельных стран, такие события, как
английская буржуазная революция
XVII века, не говоря уже о
французской революции XVIII века, которые,
несомненно, носили международный
характер.
Национальный принцип,
понимаемый ограниченно, метафизически, а
значит неправильно, требует, чтобы
корни и истоки философских учений
отыскивались обязательно внутри
данной страны и только здесь.
Реально же, по мере обострения
классовой борьбы, по мере её
развития оказывалось, что философия
одной страны возникала как* ппямой
ответ на революционные события,
происходящие в другой стране, но,
разумеется, ответ, преломлённый
через особенности национальной
культуры, духовных традиций той
страны, где он возник. При такой
постановке вопроса национальный
признак философии должен .выступить
как подчинённый, как зависимый от
основного, классового назначения
данной философии. Так именно' и
поступил Ленин в «Материализме и
эмпириокритицизме», когда он,
анализируя махизм, показал
международный характер махизма как
философской реакции, имеющей лишь
различные оттенки в разных странах.
Игнорировать факт международного
характера классовой борьбы и её от¬

46
РЕЧЬ ТОВ. КЕДРОВА В. М-
ражения в философии — значит
жертвовать марксистским принципом
классового анализа ради частичного
удержания буржуазного принципа
национальной самобытности и
ограниченности развития философской
мысли. Это неизбежно происходит
тогда, когда мы стремимся во что
5ы то ни стало втиснуть в узкие
рамки одной страны взгляды данного
философа, трактуя их как отражение
классовой борьбы, происходящей
лишь внутри этой страны. Многие из
нас приносили до последнего
времени такую жертву, в том числе и
т. Александров; отсюда те ошибки,
которые были уже отмечены сегодня
с этой трибуны.
Возьмите, например, V главу книги
т. Александрова и продумайте её
под этим углом зрения; она
посвящена английской философии после
буржуазной революции XVII века.
Посмотрите, как построена эта
глава. Вокруг чего группируются в ней
события и системы? Вначале идёт
дуалист Локк, затем идут
материалисты Толанд и Пристли, далее
идеалисты Беркли и Юм, а в
заключение утопист Роберт Оуэн. Что их
объединяет?
Только то, что все они англичане,
и не больше. Все же остальные
связи, кроме одного этого
национального признака, оказались
нарушенными. Нарушена прежде всего
историческая последовательность,
которая не обязательна при
логическом обобщении и резюмировании
исторического материала, но которая
совершенно обязательна, когда
излагается история именно как история.
Это нарушение явилось
следствием неудачного применения
ленинского замечания о «кругах»
философии, где Ленин, имея в виду
логическую обработку истории мысли и
только это, говорит о
необязательности соблюдения хронологии в
отношении отдельных лиц. Так,
например, в книге т. Александрова
Пристли поставлен непосредственно
после Толанда, хотя исторически
между ними стояли Беркли и Юм.
Пристли даже не был
современником Толанда, а подвизался совсем
в другое время, в иной исторический
период. Очевидно, чтобы сгладить
это небольшое насилие над
историей, автор на стр. 294 говорит:
«Спустя несколько лет после смерти
Толанда в Англии получил
известность философ-материалист Пристли
(1733—1804 гг.), выдающийся
химик и физик того времени»; на
самом же деле Пристли только
родился спустя 11 лет после смерти
Толанда. Следовательно, известность
он мог получить не раньше, как
через 30—40 лет после смерти
Толанда. Поэтому Пристли никак не
мог непосредственно следовать за
Толандом. Но главное даже не это, а
то, что философию Пристли
невозможно понять вне её связи с
современным ей французским
материализмом XVIII века, ибо философия
Пристли явилась в известном
смысле прямой, положительной
реакцией, английским отзвуком на
французскую революцию и её
философию. В книге же т. Александрова
взгляды Пристли вообще изложены
до и независимо от рассмотрения
революционных процессов во
Франции, ибо вся английская философия
XVIII—XIX веков втиснута в
главу V, а вся французская философия
этой же эпохи — в следующую
главу VI. Поэтому Пристли
оказался оторванным от тех течений,
с которыми он был непосредственно
связан, и дан в иной связи, которая
в действительности не была такой
сильной и непосредственной. Но
так повелевал узко национальный
принцип, принятый автором за
основу.
Здесь уже т. Мелещенко
правильно отметила это в отношении Оуэна.
Этот именно ограниченный принцип
привёл автора к тому, что Оуэн,
живший совсем в другом веке, в
иной социальной эпохе, изложен
автором до французской революции,
до победы капитализма, а потому
представлен совершенно не
исторически, сугубо формально.
В целом глава V производит
впечатление довольно бессвязной,
поскольку действительные и главные
связи подменены в ней
второстепенными и даже искусственными.
Всё это нам нужно учесть и при
разработке истории русской
философии. 'Мне кажется, что некоторые

РЕЧЬ X О В. КЕДРОВА В. М.
47
тенденции ® нашей
среде-*-изображать развитие русской философии
как замкнутый в себе, национально
ограниченный, 'вполне самобытный
процесс, — они, эти тенденции, не
являются марксистскими. 'Между
тем, многие события в истории
русской философии могут быть
правильно поняты, если в них видеть
не только отражение процессов,
происходивших внутри России, но и
отзвуки международных классовых
битв, которые происходили в то
время за рубежом.
Товарищи, я считаю, что в этой
связи мы должны понять ту
замечательную формулировку, данную
товарищем Сталиным, которую мы
уже обсуждали на прошлой
дискуссии и которая, очевидно, служит нам
указанием к тому, как надо вести
разработку марксистской истории
философии. Я имею в виду
определение немецкой идеалистической
философии как аристократической
реакции на французскую революцию и
французский материализм. Значение
этой формулировки огромно, если к
ней подойти именно с той стороны,
о которой я сейчас говорил. С этой
стороны указание товарища Сталина
нами ещё не понято и не оценено
как следует. Когда товарищи
услышали эту формулировку, некоторые
из них бросились к своим работам и
стали зачёркивать то, что было ими
написано ранее, стали заменять одну
формулировку другой. Зачёркивают
«Гегель—представитель немецкой
буржуазии» и пишут «Гегель —
представитель немецкой
аристократии». Но ведь дело-то совсем не в
этом. Дело не в том, чтобы внутри
той же самой Германии найти
для Канта, Гегеля и других
немецких философов новую социальную
основу, трактовать их не как
представителей немецкой буржуазии, а
как представителей и идеологов
немецкой же аристократии. Словом,
речь идёт вовсе не о замене одной
формулировки другой при
сохранении старого общего подхода к
истории философии, а о
несостоятельности этого старого подхода, о
необходимости взглянуть на Канта, Гегеля
и т. Д. не только с точки зрения
местных немецких условий, а с более
широкой, международной точки
зрения. В этом, мне кажется, весь
гвоздь вопроса. Товарищ Сталин дал
принципиально новую постановку
всего вопроса в целом, показал
новый подход ко всей истории
философии, а товарищи рассуждали по
существу формально-логически: или
то, или другое, или
аристократическая реакция, или выразитель
интересов немецкой буржуазии, а
.потому заменяли одну формулировку
другой. Я не понимаю так замечания
товарища Сталина, что его новая
формулировка отменяет известное
положение, сформулированное в
решении ЦК о III томе «Истории
философии», что диалектика Гегеля и
марксистская диалектика отражают
противоположность буржуазного и
пролетарского мировоззрений. Я
думаю, что это положение остаётся в
силе. Замечание товарища Сталина
надо понимать глубже: оно
разбивает вдребезги порочный принцип
национальной ограниченности,
согласно которому социальные корни
гегелевской философии надо было искать
лишь в пределах одной Германии.
Товарищ Сталин дал
принципиально новую постановку всего
вопроса в 'целом, опровергающую
старые буржуазные установки и
взгляды на историю философии, а именно,
товарищ Сталин подчеркнул, что
философию одной страны — Германии,
в течение определённого
исторического периода, в течение классовых
битв между буржуазией и
феодализмом в конце XVIII века, следует
рассматривать как прямую реакцию на
революцию и её философское
выражение в другой стране — во
Франции. В это замечание надо глубже
вдуматься; это — не замена одной
частной формулировки, касающейся
немецких философов, другой
формулировкой, а это замена одного
общего подхода к истории
философии — буржуазно ограниченного
подхода — другим, подлинно
марксистским. В этом, повторяю, суть
дела. Надо понять и учесть, что нам,
философам, не удастся на этот раз
обойтись простой заменой
формулировок. Нам надо переучиваться, и
товарищ Сталин дал нам указание,
как это надо делать.

48
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. ЛХ.
Я хочу ещё раз подчеркнуть, что,
конечно, марксистский • принцип
отнюдь не отвергает необходимости
учитывать национальные черты
философии, преемственность (между
взглядами философов данной
страны, равно как условия конкретной
исторической обстановки, сложиз-
шейся -в данной стране. Всё это
марксизм требует учесть как ту
национальную форму, в которой только
и воплощается классовое
содержание философских учений. Но мы
должны исходить из того, что на
первый план марксизм ставит не
национальный признак сам по себе, а
принцип классового анализа и под
углом решающих классовых битв
рассматривает весь исторический
материал. Вспомните, что говорит
товарищ Сталин по этому поводу в
«Вопросах ленинизма».
Я предвижу возражение со
стороны некоторых товарищей, которые
могут сказать, что я предлагаю
принизить или даже отбросить вовсе
учёт национальных особенностей в
развитии философской мысли.
Поэтому я хочу предупредить, что
отнюдь не предлагаю этого делать. Я
считаю только, что национальный
момент в истории философии надо
рассматривать как подчинённый,
производный, как ту форму, понять
которую можно только подходя к
ней с точки зрения наполняющего её
классового содержания. Такой
подход не имеет ничего общего с
метафизическим
противопоставлением национального и классового
моментов в истории философии,
с отрывом одного из них от
другого, с предложением выбрать либо
тот, либо другой, но только один из
них. Так я вопроса не ставлю и
надеюсь, что товарищи не поймут
меня так.
В целом, как мне кажется, книга
т. Александрова нуждается в очень
серьёзной переработке и в этом
отношении.
Тов. Кивенхо говорил уже по
поводу тех ошибок, которые делает
т. Александров, когда он подходит к
оценке русской философии; мы —
все патриоты, русские люди, хотим
во всём блеске показать значение
прошлого нашего народа, желаем
поднять на щит русскую философию,
но это не должно мешать нам видеть
принципиальную грань между
прошлым и настоящим, между
марксизмом и домарксистской русской
классической философией. Когда же
т. Александров пытается' поднять на
щит русских философов, то он даже
не замечает, что делает это не путём
поднятия русской философии до
марксизма-ленинизма, а фактически
путём принижения
марксизма-ленинизма до уровня русских
просветителей XIX и даже XVIII века.
Происходит это оттого, что ставятся на
одну доску с Марксом и Энгельсом..
Лениным и Сталиным предста
вители русской философии
Ломоносов, Добролюбов, Чернышевский.
А так именно и получается у т.
Александрова, когда он, начав говорить
о взглядах основоположников
марксизма-ленинизма, тут же, без
всяких пояснений, в порядке простого и
прямого продолжения начатой
мысли привадит высказывания из
работ русских философов прошлого.
Это мы видим не только во всём
введении к книге, но даже в
специальном параграфе «Предмет
марксистско-ленинской истории
философии», где речь идёт о
принципиальных взглядах основоположников
марксизма-ленинизма. В этом
параграфе приводится большая
выдержка из работы Добролюбова в
порядке пояснения марксистских
принципов истории философии, как если бы
Добролюбов был законченный
марксист. Говоря о Ломоносове,
Чернышевском, Добролюбове и других, мы
должны всё время помнить о той
грани, которая существует между
домарксистской и марксистской
философией, и не допускать ни
малейшего смешения той п другой, не
допускать, чтобы взгляды
Добролюбова и других русских мыслителей
XIX, а тем более XVIII века
выдавали за марксистские. И этим мы,
конечно, отнюдь не умалим
значения их взглядов, но избежим грубых
ошибок, идущих по линии прикра-
шивания одних философов и
умаления действительного значения
марксизма.
Последнее замечание. У нас часто
принято считать, и т. Гак выразил

РЕЧЬ ХОВ. КЕДРОВКА В. №
49
сегодня эту точку, зрения, что
реакционная философия всегда
отражает собой общественную реакцию,
а материализм, напротив, всегда
связан с прогрессивным движением
в обществе. Так ли это происходило
всегда на самом деле? Нет, не
всегда э.то происходило так. Конечно,
если мы условимся, рассматривать
то или иное философское учение в
плане развития всей человеческой
мысли, то в конечном счёте увидим,
что рано или поздно
материализм обнаруживает себя как
выражение. прогрессивных общественных
тенденций,- идеализм же — как.
выражение регрессивных, реакционных
тенденций. Именно так они
обнаруживают себя в современном нам
обществе, где налицо борющиеся силы
буржуазии и пролетариата и
размежёвка философских лагерей и сил
доведена до небывалой доселе
ясности и глубины. Но в прошлом дело
обстояло не всегда так ясно и
просто; не всегда материализм служил
знаменем . борьбы революционных
сил, точно так же, как идеализм и
религия не всегда оказывались
идейным, орудием в руках реакционного
класса. Надо поэтому делать
различие между тем, как обнаруживает
себя та;или иная философия в плане
общего движения философской
мысли, в перспективе своего развития, в
своей исторической тенденции, и
тем, какуй определённую классовую
роль играла эта философия в
данной конкретной исторической
обстановке, в данной стране, в данный
отрезок времени. Может случиться,
что та философия, которая в
конечном счёте обнаружила себя
как злейшая реакционная идеология,
временно, в силу, стечения
исторических условий и особенностей
предшествующего развития, сыграла
роль знамени, под которым боролись
прогрессивные, революционные
общественные силы того времени. Так
именно обстояло дело, как известно,
с двумя первыми решающими
битвами, данными буржуазией
феодализму. Они,, эти революции, не
сбросили ещё с себя религиозных одежд,
а потому мы видим лютеранство как
знамя немецкой крестьянской
революции. XVI века и кальвинизм
как знамя английской революции
XVII века. Конечно, сейчас же
после победы последней религия
обнаружила своё реакционное
идейное существо. Тем не менее тогда,
в момент подготовки и
развёртывания революционных битв, эта же
самая религия давала идейное
оружие для революционного класса.
В этих условиях английский
материализм XVII века не мог сыграть в
общественном отношении'
прогрессивной роли, хотя с точки зрения
общего развития философской мысли
он несомненно представлял собой
громадный прогресс. Но события
складывались так, что материализм
и атеизм могли оказаться хорошим
оружием против религиозного
фанатизма, которым была охвачена
революционно настроенная часть
английского общества XVII века. Раз так,
то вполне естественно, что
материализм должен был стать
аристократическим учением, должен был быть
подхвачен аристократами, но отнюдь
не революционной буржуазией и
крестьянством и потому должен был
сыграть роль своеобразной
аристократической реакции на английскую
революцию XVII века и её идейное,
философское облачение. Так это и
произошло с материализмом Гоббса
в самой Англии. Но уже здесь
обнаружилось, что. международный
характер английской 'революции нашёл
своё проявление в том, что и
современники этой революции
последователи . Декарта во Франции
развивали свой материализм также как
аристократическое учение. Таким
образом, здесь мы видим нечто
похожее на то, что повторилось
в следующем веке в связи с
французской революцией: аристо¬
кратическая реакция вооружается
таким идейным, философским
оружием, которое прямо
противоположно тем философским идеям, под
знаменем которых шествует
ненавистная ей революция. Если это знамя—
тот или иной вид религии, то
аристократическая реакция использует
в своих интересах даже
материализм и атеизм. Если же этим
знаменем служит материализм, то
аристократическая реакция хватается за
идеализм и даже за идеалистиче¬

60
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА В. М.
скую диалектику, поскольку
последняя может нанести удар по
материализму, используя его слабости,
его метафизическую ограниченность.
Аристократическую реакцию не
интересует, является ли используемая
сю философская система
реакционной или прогрессивной с чисто
философской точки зрения, т. е. в смысле
общей тенденции развития
человеческой мысли. Она не откажется от
возможности использовать всё
исторически прогрессивное в своих
реакционных целях, если только это ей,
конечно, удастся сделать. Её задача —
использовать всё, чем можно бить
враждебную ей идеологию
революционной буржуазии в данной стране,
в данной обстановке, в данное
время.
Более того, если опять-таки
вследствие конкретных исторических
условий революционный класс
оказался не в силах использовать более
прогрессивные в некоторой своей
части философские учения,
аристократическая реакция цепляется за
эти учения, с тем чтобы с их
помощью с большим успехом
бороться против враждебной ей
идеологии.
Вот почему могло случиться так,
что философски более
прогрессивная по сравнению с метафизическим
материализмом XVIII века (в
смысле метода и общего исторического
подхода к понятиям)
идеалистическая диалектика была использована
аристократической реакцией на
рубеже XVIII—XIX веков. Ибо своей
диалектикой, даже в её
идеалистической форме, Гегель мог бить
французский материализм. «Этим
Гегель бьет всякий материализм,
кроме диалектического», —
подчёркивал Ленин. Вот где ответ, почему
философски прогрессивное течение в
лице немецкой философии могло и
должно было быть использовано
аристократической реакцией в своих
сугубо реакционных целях.
'По этой же причине могло
случиться так, что английский и
французский материализм XVII века
был аристократическим,
следовательно, реакционным учением с
точки зрения общественного движения
тогдашнего общества, хотя в пер¬
спективе это был прогресс и из этого
именно материализма вырос
французский материализм XVIII века,
послуживший в конечном счёте одним
из философских источников
марксизма. Этому поступательному,
прогрессивному движению не помешало
то обстоятельство, что временно в
XVII веке материализм Гоббса и
последователей Декарта оказался на
службе у аристократии. Напротив,
кальвинизм, игравший определённую
общественную роль в XVII веке,
после победы буржуазия
превратился немедленно в орудие
духовного подавления масс и в
дальнейшем стал играть лишь
реакционную роль.
То же самое можно сказать, и о
гегелевской диалектике. То, что она
была аристократической реакцией
на французскую революцию и её
философию, отнюдь не помешало
Марксу и Энгельсу, очистив её от
идеализма и в корне переработав
её, использовать заключённый в ней
прогрессивный элемент —
«рациональное зерно».
Таким образом, последняя
формулировка, данная товарищем
Сталиным, отнюдь не отменяет
других формулировок, данных им в
других его работах, равно как и
основных оценок Гегеля, данных
Марксом, Энгельсом и Лениным.
Она только углубляет и расширяет
вое прежние оценки, подчёркивая
такие стороны и связи в развитии
философии, которые до сих пор
оставались в тени или почти в
тени.
Оценивая Гегеля и ©го
диалектику с точки зрения международной
расстановки классовых сил той
эпохи, мы должны охарактеризовать
его учение как аристократическую
реакцию на французскую
революцию и её философию.
Оценивая Гегеля с точки зрения
более узких, внутригерманских
условий того времени, мы можем
характеризовать его как выражение
классовых устремлений немецкой
буржуазии в период между
французской революцией и 1848 годом.
Оценивая Гегеля с точки зрения
ближайшей перспективы развития
человеческой мысли, после смерти

РЕЧЬ ТОВ. КЁДРОВЛ в. м.
51
Гегеля в 30—40-х годах XIX века,
мы можем охарактеризовать его
диалектику как один из философских
источников марксизма в её
прогрессивной части (в смысле
содержащегося в ней «рационального
зерна»).
Наконец, оценивая диалектику
Гегеля в плане общей тенденции
развития классовой борьбы во всём
мире, отражённой в форме развития
философской борьбы, и подходя к
ней прежде ©сего с современной
точки зрения, мы должны особенно
резко подчеркнуть её коренную
противоположность марксистской
диалектике, поскольку
противоположность между ними отражает
принципиальную противоположность
буржуазного и пролетарского
мировоззрения вообще.
Таким образом, в трудах
классиков марксизма-ленинизма мы
сталкиваемся не с одной какой-то
исчерпывающей, окончательной,
единственной и т. д. оценкой Гегеля, равно как
и любого философа, а с множеством
различных и, на первый взгляд,
казалось бы, не согласующихся между
собой оценок. Происходит это
оттого, что каждое крупное философское
учение имеет не одну сторону, а
множество связей и сторон, которые
определяют его положение в истории
философии, а также в общественном
развитии. И если даваемые оценки
кажутся иногда взаимно
противоречащими, то только потому, что
противоречива сама историческая
действительность, в силу чего
прогрессивное в философии может временно
стать орудием реакционных
общественных сил, а реакционное в
философии временно служит интересам ре-
вблюционной буржуазии. И только
после того, как появился марксизм,
который собрал и резюмировал в
себе всё прогрессивное, что было и
есть в философии, реакционные силы
современного общества в борьбе
против марксизма уже лишены
абсолютно какой-либо возможности
использовать в своих интересах вообще
что-либо прогрессивное. Именно
поэтому современная буржуазная
философия может заниматься только,
эпигонством, только собиранием
отбросов старых метафизических и
идеалистических систем и их
перепевом на новый лад.
Именно поэтому сейчас мы
наблюдаем то, чего не было в
домарксистской философии, а именно,
что марксизм-ленинизм, будучи
учением передового, революционного
класса общества, в то же время
представляет собой от начала и до
•конца прогрессивное философское
учение, свободное от какой-либо
мертвечины и застоя мысли, тогда
как вся без исключения современная
буржуазная философия, будучи
орудием международной
империалистической реакции, представляет собой
сплошную помойную яму всякого
рода идейных отбросов, где нет ни
крупицы прогрессивных мыслей, а есть
только гниение, только маразм,
трупный распад.
Конечно, если мы заранее примем
упрощённую схему, как предлагает
т. Гак, и будем считать, что
прогрессивная философия всегда отвечала
прогрессивному общественному
движению, а реакционная —
реакционному, то тогда, конечно, никакого
исследования не нужно будет
проводить. Но если мы глубже вникнем
в этот вопрос, то увидим, что в
прошлом временно могло быть так, что
прогрессивная философия
выражала интересы реакционных сил.
Поэтому я думаю, что такая
упрощённая схема, которую здесь
рекомендовал нам т. Гак, вряд ли
нас может устроить. Мы должны
с помощью конкретного
диалектического анализа вскрывать
действительные противоречия, имевшие
место в развитии философской
мысли, и тогда окажется, что в
этой конкретной исторической
действительности все события
протекали значительно сложнее, чем это
может представить любая
формально-логическая схема.
. Всё это показывает, какое
огромное значение приобретает подлинное,
творческое применение
диалектического метода, марксистской
диалектической логики в исследованиях по
истории философии. Анализ работы
т. Александрова, а также работ
других наших философов
показывает, что авторы обычно'
ограничиваются тем, что декларируют необхо¬

82
РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА В. М.
димость 'применения этого метода и
дальше простой декла1рации не идут.
На деле же они сплошь да рядом
сбиваются на путь упрощённых
социологических схем, в основе
которых лежит самая обыкновенная
формальная логика, стремящаяся
избежать и устранить неприемлемые
с её точки зрения противоречия.
Если бы товарищи на деле
пользовались марксистским методом, если
бы они не делали уступок
формальной логике там, где должна быть
применена логика диалектическая,
то многие теоретические ошибки,
наблюдаемые сейчас, не были бы
допущены, во всяком случае их
было бы значительно меньше, в
частности в работе т. Александрова.
Ибо марксистская диалектическая
логика в противоположность
школьной, формальной логике требует
конкретного, а не отвлечённого
подхода, требует учёта не одной какой-
либо стороны или одной случайно
выбранной связи явлений, а учёта
всей их совокупности, учёта всех
сторон изучаемого предмета в их
внутренней взаимообусловленности,
требует учёта внутренней
противоречивости развития предмета,
основных тенденций его развития и
не допускает упрощённого подхода,
освобождающего предмет от
присущей ему противоречивости и
лишающего возможности взять его в
его развитии, в перспективе. И,
конечно, только марксистская
диалектическая логика позволяет учесть и
показать действительные запросы
человеческой практики.
Всё это как раз и составляет то’,
что особенно нужно при разработке
марксистской истории философии и
отсутствие чего неизбежно ведёт к
грубым теоретическим ошибкам.
Отсюда следует вывод, что нам
необходимо всерьёз взяться за
разработку не только истории философии,
но и самого диалектического
метода, самой марксистской логики.
Сделано же у нас по этой части
ничтожно мало. В этом, как мне
кажется, одна из причин общей
слабости теоретической работы в
области философии.
Я хочу в заключение сказать, что
самый факт этой дискуссии чрез¬
вычайно отраден, потому что мы
должны уметь творчески обсуждать
и решать вопросы марксистской
д и а л екти-ки, м а рксистског о д и ал ек-
тического метода, а без
дискуссии здесь нельзя никак обойтись,
без творческого научного спора у
нас ничего не выйдет. К сожалению,
у нас стиль работы немного другой:
вот тебе заранее установка, еот
тебе цитаты, а дальше поясняй их
своими словами. Я думаю, что,
когда мы подходим к разработке таких
новых и сложных проблем, которые
ставятся перед нами сейчас, мы
должны отказаться от такого стиля
работы; он нам ничего не даёт, а
может только помешать решению
новых задач. Мы должны во что бы
то ни стало научиться творчески
подходить к марксизму, понимать
его дух, а не сводить всё дело к
пересказу известного, к пояснению
новыми примерами известных уже
всем положений марксизма. Мы
должны уметь высказывать свои
собственные мысли, уметь развивать
их творчески, исходя из того, что
нам подсказывает дух марксизма, а
не одна какая-нибудь случайно
выхваченная цитата.
Все мы, философы, глубоко
благодарны Центральному Комитету
партии за организацию этой
дискуссии. Я хочу просить ещё больше,
чтобы Центральный Комитет партии
дал такое направление нашей
работе, чтобы такие действительно
научные, творческие дискуссии и,мели
место в процессе всей нашей рабо»-
ты. Центральный Комитет ещё три
года назад вынес такое решение, а
мы его до сих пор не выполняем.
Я думаю, что Центральный Комитет
должен призвать нас к порядку.
Прошло три года, было
постановление Центрального Комите+а, а
философы его не выполняют. Куда же
это годится?
И ещё одна просьба. Тов.
Жданов! Мы лично к вам обращаемся с
глубокой просьбой помочь нам
создать свой журнал, в котором мы
могли бы выступать со своими
мыслями, со своими статьями по
спорным вопросам, обмениваться
мнениями. Сейчас у нас нет такой
возможности. Организация журнала

РЕЧЬ ТО В. КЕДРОВА Б. М.
S3
является лучшим способом оживить
всю нашу работу. Журнал поможет
нам воспитывать новые кадры и
расти самим. Я думаю, что если в
будущем мы соберёмся, то, может
быть, нам уже не придётся краснеть
за нашу продукцию, как сейчас мы
краснеем за книгу т. Александрова,
ибо видим в ней ошибки и недостат-.
ки, свойственные всем нашим
работам.
Жданов. Следующее заседание
состоится завтра в 6 часов вечера
здесь же.

Заседание второе
(17 июня 1947 года)
Жданов (председательствующий).
Работа совещания возобновляется.
Слово имеет т. Светлов.
Светлов В. И. (Москва) Мне
хотелось бы остановиться на двух
вопросах: во-первых, вскрыть некоторые
недостатки книги т. Александрова и
на этом основании уточнить
некоторые принципы марксистской
методологии истории философии и,
во-вторых, ответить хотя бы отчасти на
вопросы о причинах отставания
философской науки и из этого
попытаться сделать соответствующие
практические выводы.
Начну с первого вопроса. Прежде
всего нужно установить, когда
появилась история философии как
наука, кем она впервые создана.
Из введения к книге т.
Александрова вытекает, что эта наука была
создана до Маркса и Энгельса.
В начале введения к своей книге
т. Александров пишет, что история
философии, как наука, появилась
лишь в новое время. И далее он
говорит, что Гегель сделал «попытку
превратить историю философии в
науку» (стр. 7).
Это, по-моему, преувеличение.
У Гегеля имела место
фальсификация действительного хода
исторического философского развития.
Вспомните, как Гегель обошёлся с
Аристотелем, скрыв его критику
платоновских идей, все колебания
Аристотеля в сторону
материализма. Вспомните, как Гегель
стремился ряд материалистов превратить в
идеалистов, а когда ему это не
удавалось, обходил
материалистическую философию. Вспомните о том,
что он превратил историю
философии в историю выдвинутой им са¬
мим абсолютной идеи. Вспомните
целый ряд мистических идей,
имевших место в его лекциях по
истории философии.
Какая же это наука или даже
попытка превратить философию в
науку?
Дальше т. Александров пишет в
введении к книге, что подлинное
научное представление о ходе
философского развития в прошлом было
создано классиками русской
философии — Герценом, Белинским и
Чернышевским.
Было бы неправильно отрицать
большую философскую заслугу
наших русских мыслителей. Советская
страна справедливо гордится ими.
Но из этого нельзя делать вывода,
что их историко-философские
обзоры являются подлинно научными.
Этого нельзя делать по одному тому,
что они не стояли на почве
исторического материализма, не умели
объяснить идеологические явления с
точки зрения материалистического
понимания истории.
Из выдержки, приведённой
т. Александровым из
Чернышевского (стр. 6—7), следует, что в
основном история философии у
Чернышевского предполагает связь
мыслей одних философов с мыслями
других философов без указания на
то, чем эти мысли и связь их друг
с другом исторически
обусловливаются.
Мы можем и должны сказать об
отдельных блестящих догадках
русских мыслителей — Белинского,
Герцена, Чернышевского в оценке
философии прошлого. Но от этих
догадок далеко до вполне научного
представления о ходе истории
философской мысли.
Тов. Александров, несколько пре¬

РЕЧЬ ТвВ. СВЕТЛОВА В. К.
55
увеличивая заслуги русской
философии, пишет:
«Не изучив внимательно и не
использовав глубокую критику
философских систем прошлого, данную
классиками русской философии,
нельзя составить научного
представления о ходе развития философской
мысли в западноевропейских
странах» (стр. 6).
Из этого утверждения вытекает,
что представители русской
философии до Маркса создали научную
историю философии
западноевропейских стран и, следовательно, им, а
не классикам марксизма-ленинизма
принадлежит заслуга в создании
этой науки. А раз без русских
мыслителей нельзя составить научного
представления о ходе развития
философской мысли в
западноевропейских странах, то, выходит,
совершенно излишне обращаться к
марксизму-ленинизму в оценке
философского развития прошлого, ибо
такая научная оценка уже дана
русскими мыслителями до Маркса,
Энгельса, Ленина, Сталина.
У нас вообще заслуги русских
мыслителей прошлого иногда
преувеличивают, подгоняют под
марксистско-ленинскую схему, превращают
этих мыслителей в законченных
марксистов-ленинцев. Так
писалось некоторыми историками
русской философии о Герцене,
Белинском, Чернышевском, Добролюбове,
Плеханове, и в то же время
своеобразные черты и ограниченность
взглядов русских философов по
сравнению с марксизмом нередко не
обнаружишь и с помощью лупы.
А ведь как важно было бы
обстоятельно, наряду с другими
важнейшими вопросами, выдвинутыми
великими русскими мыслителями,
показать русскую философию
искусства, эстетические воззрения русских
мыслителей. К сожалению, эти их
стороны историками русской
философии не раскрыты, а они должны
быть даны наряду с другими,
важнейшими вопросами русской
материалистической философии,
поднятыми революционными
представителями русской философской
материалистической шкоды.
Тов. Александров пишет далее: в
своём введении, что «мыслители,
находящиеся на уровне развития
наук своей эпохи, видят дальше и
глубже своих современников. Они
чувствуют сильнее интересы своего
класса, потребности эпохи и её
реальные, разрешимые задачи,
проникают глубже своих современников в
средства и пути решения этих
задач» (стр. 11).
Всё это было бы правильно, если
бы относилось к таким мыслителям,
как Маркс, Энгельс, Ленин и
Сталин. Но т. Александров пишет
всё это, имея в виду домарксистскую
философию. Тогда чем же
отличается марксистско-ленинская
философия от домарксистской? Почти
ничем, потому что уже философы до
Маркса знали потребности и по
существу закономерности эпохи и на
этом основании давали правильные
рецепты для общественного
действия.
Как же это связать с тем, что
философы до Маркса были
идеалистами во взглядах на общественную
жизнь и именно поэтому не могли
правильно понять ход
общественного развития, основные пружины,
двигающие вперёд человеческую
историю? Как это, наконец, связать
с тем, что до появления
марксистской науки история творилась
людьми стихийно, без ясного знания, куда
она идёт, каков будет конечный
результат действия людей? Как это
связать с тем, что история творилась
без руководства со стороны
общественной науки? И в этом вопросе
у т. Александрова сказывается
опять-таки переоценка
домарксистской философии в ущерб философии
марксизма, а ведь именно марксизм
сделал обществознание подлинно
научным.
Философы прошлого много
сделали в научном объяснении явлений
природы и очень мало в правильном
объяснении явлений общественной
жизни, ограничившись некоторыми
догадками о классовой борьбе и т. д.
Но если они и делали, подобно
Тьеру, Минье, Гизо, Адаму Смиту и
Рикардо, догадки о классах и
классовой борьбе, то, придумывая
рецепты Наиболее рационального, по их

56
РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
мнению, устройства общества,
поступали вопреки этим догадкам,
предлагали не содействовать развитию
классовой борьбы и доведению её до
революционного результата, а,
наоборот, считали классовую борьбу
ненормальным явлением, считали
возможным мирное содружество
классов. В значительной мере именно
потому, что философы до Маркса не
знали закономерностей
общественной жизни, не знали правильных
научных путей и средств для
разрешения общественных задач, они и были
философами-одиночками, не
сумевшими оказать значительного влияния
на действия и умы миллионов людей,
на общественное развитие, которое
нередко шло мимо них, мимо их
субъективной воли и желания, ибо
они вопреки потребностям эпохи
выдвигали подчас нежизненные
рецепты улучшения общественной
жизни.
Было бы нелепо зачёркивать всё
положительное, что сделано
предшествующей домарксистской
философией, но не меньшей ошибкой
будет и перегиб палки в другую
сторону, когда мы будем приписывать
философии прошлого такие
свойства, какими обладает только
марксистско-ленинская философия, такие
качества, которые присущи только
историческому материализму.
Когда мы говорим о
методологических основах марксистской
истории философии, то как нельзя лучше
забвение нами этих основ, в том
числе и в книге т. Александрова,
обнаруживается в интерпретации
философии Гегеля. И надо сказать, что
имеются другие, гораздо более
ошибочные точки зрения, чем у т.
Александрова.
Возьмите вчерашнее выступление
т. Гака. Он нам наговорил таких
вещей, с которыми никогда не
согласится т. Александров. Я не буду
говорить о более чем странном
заявлении т. Гака, что для других
наук, кроме философии, история
науки не имеет никакого значения.
На это дал ответ т. Кедров. Но ведь
т. Гак не ограничился этим. Он по
существу встал на ту точку зрения,
что изучение философии сводится к
изучению истории философии, он по
существу заявил, что
диалектический и исторический материализм
черпают свой объект, свои важные
положения из истории философии.
Выходит, что достаточно хорошо
знать философские воззрения
мыслителей до Маркса,—и ты будешь мар-
ксистом-ленинцем, ибо основные
философские положения и принципы
были уже даны до Маркса.
Но ведь это означает, что
марксистская философия есть лишь
умелая компиляция предшествующей
философии, есть лишь её синтез, т. е.
что ничего или почти ничего своего,
нового, оригинального она не
содержит.
Разве можно согласиться с этим?
Ведь это фактический отказ от того,
что марксистско-ленинская
философия сказала своё, новое, научно
обоснованное слово в каждом
вопросе философии.
Но т. Гак не ограничивается этим.
Он заявляет с этой трибуны, что
гегелевская диалектика поставила
вопросы, а марксистская диалектика
разрешила их, что марксистская
диалектика есть по существу
превращённая гегелевская диалектика.
Куда вы нас тянете, т. Гак? До
обиды жалкую роль вы отводите
марксистско-ленинской философии
по сравнению с философией Гегеля,
которую вы так возвеличили с этой
трибуны.
Нужно вообще сказать, что
философия Гегеля стала какой-то
ахиллесовой пятой на пути работы
наших товарищей. Из-за неё
происходила дискуссия в 1930 г., на ней
споткнулись авторы III тома, по
отношению к ней допущены и ошибки
в книге т. Александрова — известная
переоценка Гегеля, о которой здесь
многие товарищи уже говорили.
Всего этого можно было бы
избежать, если бы у наших товарищей
не было чрезмерного увлечения
гегелевской философией, если бы они
■в отношении к Гегелю не стояли
одно время примерно на тех позициях,
на которых находились молодые
Маркс и Энгельс в период увлечения
некоторыми сторонами гегелевского
идеализма, если бы, наконец, мы
больше занимались марксистско-
ленинской философией.

РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
57
В чём же состоит основная,
главная причина искажённой
интерпретации философии Гегеля?
В том, ,что товарищи, писавшие о
Гегеле, неправильно подходили к
социально-историческим
предпосылкам воззрений Гегеля,
рассматривали взгляды Гегеля в отвлечении от
той исторической обстановки, в
которой он находился. Отсюда
непозволительные вольности с этой
философией, отсюда попытка приблизить
её во что бы то ни стало к
марксистской философии, как это наглядно
нам здесь показал т. Гак.
Замечания, данные по III тому
«Истории философии», ничему не
научили некоторых наших товарищей.
Они стремятся по существу
примирить старый, неправильный,
сусальный взгляд на Гегеля с новым,
правильным взглядом на него.
Результат же такого примирения—
невольное сидение на двух стульях,
нечёткость и в конечном результате
путаница, искажённая
интерпретация философии Гегеля.
Каков же выход из этого
эклектического отношения к Гегелю?
Выход показывает нам товарищ
Сталин, решения Центрального
Комитета партии о III томе «Истории
философии».
Товарищ Сталин в письме к т.
Разину учит, что нельзя быть
догматиком, что нужно смело отбрасывать
устаревшие положения, ибо иначе
невозможно двигать вперёд
марксистскую науку. И товарищ Сталин
замечательно делает это в отношении
таких больших вопросов, как учение
о строительстве социализма и
коммунизма в одной стране, о государстве
при коммунизме и т. д.
Не можем мы, философские
работники, быть догматиками и в
отношении философии Гегеля. В частности,
едва ли следует признать
правильным утверждение Энгельса о том,
что немецкая идеалистическая
философия была классической
философией, т. е. лучшей из буржуазных
философских систем.
Если правильно, а не
догматически подходить к философии Гегеля,
то мы, на мой взгляд, обязаны
сказать, что философия Гегеля . есть
аристокра*ическая, дворянская, юн¬
керская философия, с ненавистью
относившаяся к буржуазной
революции и к передовым воззрениям
своего времени, особенно к
материализму и атеизму.
Если позволительно провести
некоторую историческую параллель,
то следует сказать, что
консервативная философская система Гегеля
играла такую же реакционную роль
в истории философии нового времени,
как философия Платона в древнее
время, как богословская философия
в средние века.
Как же доказать, что философия
Гегеля была по существу идеологией
прусского юнкерства, дворянской
идеологией? Это доказывается
религиозным характером философии
Гегеля, а религия, как известно, была
главной идеологической опорой
дворянства.
Правда, старая, католическая
религия с седым раздельно от мира
существующим богом после канто-
лапласовской теории уже не
удовлетворяет Гегеля. Поэтому у него бог
более тонкий, всюду проникающий,
всё составляющий, бог скорее
протестантского облика, но тем не менее
это бог. И консервативная
философская система Гегеля была в
значительной своей части видоизменённой
религиозной философией,
видоизменённой применительно к XVIII и
началу XIX века. Возьмите, например,
учение Гегеля о природе. Оно было
фактически учением о сотворении
мира богом.
А разве Гегель в ряде своих
положений является абсолютно чуждым
схоластике? Возьмите его
эквилибристику чистых категорий, его
понятие, как таковое, его «что»,
«ничто», «нечто» и т. д.
. В его логике из-за её в ряде
случаев схоластического характера
далеко не всё соответствует тому, что
есть в жизни. Недаром Ленин
говорит о туманности, запутанности ряда
мест в логике Гегеля, возмущается
по этому поводу и утверждает, что
Гегель только угадал, не больше, в
диалектике понятий диалектику
вещей. Эти догадки, которые
безусловно являются большим плюсом
Гегеля, не исключают, однако, схо'
ластического характера некоторых

58
РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
положений его логики. Даже у
схоластов философии средневековья мы
встретим некоторые догадки о
внешнем мире.
Разве у Фомы Аквинского не
находим учения о существовании
материи, которую он рассматривал как
начало индивидуальных вещей?
Разве он не говорил, что
чувственное знание опирается на телесные
органы? Разве он не догадывался, не
писал, что источником знания
является и опыт? Говорил, писал,
догадывался, но вся беда в том, что
этот систематизатор схоластической
философии стремился всё подчинить
богу, душе, как источнику всего
существующего.
Подобно этому и догадки Гегеля
не освобождают его от схоласти-
цизма некоторых положений.
Наоборот, диалектические догадки,
безусловно являющиеся
положительной стороной философии Гегеля,
лежат у него, однако, в ряде случаев
под схоластическим спудом и даже
иногда раздавлены этим спудом.
Гегель, далее, выступил против
передовых научных идей своего
времени. Он отрицал переход одних
видов животных в другие в процессе их
эволюционного развития. Он был
противником атомистики Дальтона и
его химических достижений. Он —
фактически враг развития
естественных наук. Его учение о материи
совпадает со средневековым
представлением о ней. Материя, по Гегелю,
инертна, есть нечто низшее и, как у
Платона, является «небытием» в
отличие от «бытия» — идеи.
Ещё легче доказать преклонение
Гегеля перед философией
дворянских кругов на примере его
общественных воззрений.
Он защищает принцип
абсолютности монархии, говорит о
безапелляционности, непогрешимости
решений монарха.
Он обожествляет короля и
королевскую власть, выступает против
теории общественного договора,
выставляя себя сторонником
аристократической теории государства.
Он презрительно,
по-аристократически относится к народу,
рассматривая его в виде сплошного количе¬
ственного безразличия, без всякого
качественного оформления.
Он прославляет крепостнические
отношения, восхищается
средневековыми немецкими рыцарями,
отказывается от дальнейшего развития
общественной жизни, преклоняется
перед дворянско-монархической
Германией.
Он пишет, что вершина его учения
о тождестве — это средние века.
Право и мораль Гегель
рассматривает как образы божества, они якобы
имеют божественное
происхождение, предписаны богом.
Гегель, далее, защищая сословное,
т. е. по существу феодальное,
деление общества, вершину сословий
видит во «всеобщем сословии»,
состоящем прежде всего из крупных
дворян и высших чиновников.
Всё это говорит о том, что
философия Гегеля была дворянской,
юнкерской философией, но, однако,
такой философией юнкеров, которая
уже признавала, что немецкий
помещичий режим не может далее
продержаться, если не произойдёт
слияния мелких княжеств и герцогств в
мощное, централизованное,
абсолютистское юнкерское государство под
эгидой прусского короля. И Гегель
стал глашатаем такого государства.
Но, может быть, Гегель в
молодости был другим? В связи с этим
нужно сказать, что как в книге
т. Александрова, так и в других
наших работах по истории философии
беда заключается в том, что мы
не даём почти никакого
биографического материала о философах,
а если и даём, то очень
поверхностно, пересказываем то, что говорят
о них буржуазные авторы.
Так, слепо следуя Куно Фишеру,
наши авторы одно время писали
(у т. Александрова этого нет), что
Гегель был в молодости чуть ли не
революционером, что он, будучи
студентом, посадил вместе с
Шеллингом дерево свободы в
окрестностях Тюбингена как знак
солидарности с французской
буржуазной революцией, как знак
восхищения ею, как знак надежды на
то, что революция и свобода будут и
в Германии. Когда же начинаешь
изучать биографию Гегеля не по

РЕЧЬ ТОВ. СВЕТЛОВА В. И.
59
Куно Фишеру, а по документам, то
картина подучается совершенно
другая. Оказывается, что дерево
свободы сажал не Гегель, а зарейнские
студенты из Эльзаса и Лотарингии,
учившиеся с Гегелем в одном
университете.
Анализ же дневников Г егеля
этого периода показывает, что
Гегель был далёк от событий
французской революции, от её идей; они не
занимали его, как не занимали и
идеи Лессинга, идеи Гёте. Всему
этому он предпочитал чтение
глупейших .и длиннейших сентиментальных
немецких романов, в том числе
шеститомного скучнейшего романа
будущего профессора теологии в
Бреславле Гермеса — «Путешествие
Софии из Мемеля в Саксонию».
А 'возьмите участие Гегеля в
магистерском диспуте, состоявшемся на
второй год после французской
революции, в сентябре 1790 года. Он
здесь говорит о вечности и
незыблемости нравственных законов.
Казалось бы, что Гегель, знавший о
французской буржуазной революции,
должен был стоять на другой точке
зрения. Но консервативность Гегеля
сказалась уже в это время.
Даже Куно Фишер не может
скрыть, что ещё в студенческие годы
о Гегеле ходила слава, как о
приверженце старого, — даже в
мелочах, в быту. Недаром в
Тюбингенском институте называли его
стариком, а его друг Фалотт нарисовал в
своём альбоме (в 1791 году) Гегеля
сгорбленным, ковыляющим
стариком и сделал надпись: «Помоги
боже старику!»
Документы говорят и о том, что
Гегель был недоволен своей
философской, педагогической
деятельностью, говорил, что «бог в
наказание сделал его философом», и
надеялся заняться государственной
деятельностью в прусском
государственном аппарате.
Разве всё сказанное о биографии
Гегеля не проливает свет на
правильное понимание классовых
корней его философии?
У нас, подчас, когда и говорилось
кое-что о биографии Гегеля, то
делался упор на том, что прадед Гегеля
был жестяных дел мастер, и забы¬
валось о другом, — что отец Гегеля
был высшим чиновником, а это ведь
не прошло бесследно для самого Ге-
геля.
Ведь не секрет, что Г егель при
окончании гимназии в своей
выпускной речи изливал почтительнейшие
дифирамбы по адресу герцога
Карла-Вильгельма. Сравните с этим
юношу Энгельса, который в письме к
Греберу пишет, что он до смерти
ненавидит прусского короля Фридриха-
Вильгельма III « что если бы он не
презирал его, то ещё больше бы
ненавидел.
Вспомните заключительную часть
письма Энгельса, когда он говорит,
что ждет «чего-либо хорошего только
от того государя, вокруг головы
которого свистят пощечины его народа
и во дворце которого революцией
выбиты стекла» (А. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч., т. II, стр. 553).
Разве всё это похоже на Гегеля,
который с юношеского возраста до
смерти неизменно оставался
почтительнейшим верноподданным
немецкого феодально-монархического
государственного строя и уже в
24-летнем возрасте пишет Шеллингу из
Швейцарии о «мерзости, — как он
выражается, — приверженцев
Робеспьера».
Итак, совершенно очевидно, что
философия Гегеля была дворянской,
помещичьей, юнкерской философией,
противопоставившей себя
философским и политическим идеям
французской революции. Юридическое
завершение этого факта нашло своё
выражение в том, что Гегель стал
официальным философом прусского
государства, его официальным
идеологом.
Но если Гегель был
представителем реакционной дворянской
философии, то как же быть с его
диалектикой? Следует ли её абсолютно
перечеркнуть и сказать, что это лишь
чепуха? Конечно, нет! Жизнь,
открытия естествознания уже во времена
Гегеля, диалектические открытия
философов, живших до Гегеля,
настойчиво требовали выдвижения
диалектических принципов в
философии, и Гегель не мог пройти мимо
этого, не мог обойти этот вопрос и,
надо отдать ему справедливость,

со
РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
имеет здесь безусловные заслуги,
здесь заключается его рациональное
зерно — он выдвинул идею развития
и т. д. Гегель начинает широко
выдвигать диалектические положения,
широко пользоваться ими. Однако
из-за консервативности,
реакционности философской системы Гегеля
его диалектика очень много
потеряла, была в ряде случаев похожа
на игру в кошки и мышки, была
задушена консервативной
философской системой, раздавлена ею по
принципу: «Я тебя породил — я тебя
и убью». Во всяком случае Гегель
попытался обезвредить диалектику,
рассматривая её только в прошлом,
сведя её к чистым понятиям,
отказав природе в диалектическом
развитии, говоря о примирении 1
противоположностей, заявляя, что старое,
сопротивляющееся новому, не есть
уже больше старое, а есть новое.
Так Гегель по существу стремился
увековечить старое в ущерб новому
и этим самым пытался сохранить
старое.
Мне представляется, что мы
преувеличиваем историческое значение
Гегеля, когда говорим, что» он
являлся чуть ли не единственным
создателем диалектики до Маркса. Так
ли это? Разве в этом отношении
мало сделали греки, римские
философы, философы нового времени до
Гегеля? И в этом вопросе необходим
пересмотр. Не следует приписывать
Гегелю открытие таких
диалектических черт, которые были уже
вскрыты до него предшествующими
философами, и забывать о том, что
многие из своих диалектических
положений он заимствовал у
философов, живших до него.
Философия Гегеля была
дворянской, юнкерской, но была ли
философия Гегеля вместе с тем и
буржуазной? Да, была, но в условном,
немецком смысле этого слова, в том
смысле, что немецкая буржуазия во
времена Гегеля была классом в себе,
не отделяла своих интересов от
интересов помещиков, не понимала
отличия своих интересов от интересов
дворян и поэтому некритически
воспринимала и прусскую, юнкерскую
идеологию. Словом, она смотрела на
мир глазами немецкого дворянина,
перед которым раболепно и
безропотно преклоняла колени.
Мне кажется, что мы правильно
поймём классовые корни философии
Гегеля, если учтём, что процесс
капитализации Германии проходил по
особому, прусскому пути, по такому
пути, при котором следует не столько
говорить о самостоятельности во
времена Гегеля класса буржуазии,
противопоставлявшего свои
интересы интересам помещиков, сколько
о медленном, постепенном обуржуа-
зивании самих помещиков,
сохранявших в несколько подновлённом
виде свою дворянскую идеологию,
и приспособившихся к этой
идеологии немецких бюргеров. Именно
таким был и Гегель.
Лишь в более позднее время, в
40-х годах XIX века, когда немецкая
буржуазия стала экономически более
сильной, она стала несколько
противопоставлять свои взгляды взглядам
немецких дворян, юнкеров, в том
числе и дворянско-религиозной
идеологии. В философии это нашло своё
выражение в появлении воззрений
Фейербаха.
Перехожу к следующему вопросу.
К сожалению, т. Александрову не
всегда удавалось показать историю
философии как связный процесс.
У него нередко философы прошлого
путешествуют по историческому
философскому морю изолированно друг
от друга, содержатся в
изолированных ящиках, герметически
закупоренных коробочках.
При учёте связи и
взаимодействия между отдельными
мыслителями прошлого историки философии
должны помнить, что в истории
существовали разного рода ученики
того или иного мыслителя. Одни из
них развивали, дополняли и
исправляли взгляды своего учителя,
содействуя их дальнейшему прогрессу.
Таким, например, был Лукреций в
отношении к Эпикуру. Другие в
процессе своего философского развития
отходили от своего учителя и даже
опровергали его взгляды, опять-таки
содействуя дальнейшему
прогрессивному ходу развития философских
событий. Таким был Аристотель по
отношению к Платону, Фейербах по
отношению к Гегелю. И, наконец.

РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
61
существовал третий род учеников,
которые или дословно повторяли
взгляды своего учителя или в
некоторых случаях даже ухудшали их.
Именно такими в значительной части
были взгляды младогегельянцев,,
которые в своём угодничестве перед
идеализмом Гегеля иногда шли даже
на дальнейшее ухудшение
философии Гегеля, доводили её, как
говорит Маркс в «Святом семействе», до
критически-карикатурного
завершения. Это, в частности, выразилось
в том, что Бруно Бауэр стремился
превратить объективный идеализм
Гегеля в законченный субъективный
идеализм.
Тов. Александров совершенно
прав, когда говорит, что
младогегельянцы пытались, и не безуспешно,
подвергнуть критике религию. Но
сказать, что они пытались сделать
радикальные выводы из
философского учения Гегеля, связать
философию с политикой, очевидно, в
прогрессивном смысле этого слова, было
бы преувеличением. Это очень
хорошо понимали Маркс и Энгельс,
когда в «Немецкой идеологии» они
писали, что младогегельянцы это овцы,
считающие себя волками, что «они
своим блеянием лишь философски
воспроизводят представления
немецких буржуа, что хвастливые речи
этих . философских истолкователей
только отражают убожество
немецкой действительности» (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр. 3).
А т. Александров говорит о
радикализме младогегельянцев и даже о
том, будто они пытались связать
философию с политикой, т. е.
приписывает младогегельянцам то, что не
было присуще даже Фейербаху, а
было свойственно в то время лишь
Марксу и Энгельсу.
Единственный положительный
результат, который дали Штраус и
Бруно Бауэр, состоял в их критике
религии, в их заявлении, что
христианство устарело, и в этом их
несомненная заслуга.
. Во всём же остальном они не
отличаются от Гегеля, являются efo
страстными защитниками и
поклонниками. Об этом весьма отчётливо
говррят Маркс и Энгельс уже в
1845 году, когда они пишут в «Свя¬
том семействе», что
младогегельянская философия «является и
остается старой бабой; она — увядшая и
вдовствующая гегелевская
философия, которая подрумянивает и
подкрашивает свое высохшее до
отвратительнейшей абстракции тело и
поглядывает на всю Германию в
поисках за женихом» (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. III, стр. 37).
Таким образом, младогегельянцы
были пленниками философии Гегеля,
оставались в её пределах, выходя из
неё только в отношении к религии.
О каком радикализме
младогегельянцев может итти речь, раз они
по уши еще торчат «в грязи
немецкого национализма» (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. III, стр. 184), без
всякого зазрения совести твердят о
духовном перевесе немецкой науки
над всеми другими нациями? О
какой попытке младогегельянцев
сделать радикальные выводы из
философии Гегеля может итти речь, когда
Бауэр заявлял, что
народ—бесплодный, пассивный элемент истории, что
масса «бесформенна», «нагла»,
«самодовольна», «поверхностна», что
она «чистое ничто», что она
«презренная материя», не
выдерживающая никакого сравнения с «духом»
абсолютной критики? И здесь
младогегельянцы по существу повторяли
Гегеля.
Тов. Александров говорит, что
младогегельянцы пытались связать
философию с политикой и, судя по
контексту книги т. Александрова,
связать в прогрессивном смысле
слова.
На самом же деле Бруно Бауэр
требовал полного отказа философа
от политики, заявляя, что
политические вопросы якобы лишены всякого
значения. Он как огня боялся, как
бы его философскую группу не сочли
за политическую организацию, и
поэтому всячески открещивался от
такого подхода к его группе, заявляя,
что среди его сторонников нет
никакой речи о политике, что
«критическая критика» игнорирует всякие
политические, социальные вопросы.
Для чего Бруно Бауэр это делал?
Для того чтобы его не заподозрили
хотя бы в слабой степени в
оппозиционном отношении к прусскому го¬

62
РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
сударственному режиму. Поэтому
требование Бауэра о полном отказе
философа от политики не помешало
ему написать работу «Евангельская
церковь» — апологию прусскому
королевскому дому и, подобно
Гегелю, возвести прусскую монархию
в ранг абсолютного государства,
а впоследствии даже восторгаться
Бисмарком.
Что же касается Штрауса, то,
начав с неплохой критики
христианства, он впоследствии в книге
«Старая и новая вера» раболепствует
перед прусской монархией,
выступает откровенным прусским
шовинистом, считает прусскую монархию
единственно возможной формой
развития, выступает противником мира,
сторонником войны, выступает
злейшим врагом всякого
революционного движения, выступает
противником равенства, с ненавистью
отзывается о социалистах, говорит, что
история никогда не перестанет быть
аристократкой, и т. д. Уже в 1848
году он в качестве депутата
Вюртембергской палаты примыкает к
консерваторам.
Недостаток книги т. Александрова
состоит также и в том, что в ней
история западноевропейской
философии доводится только до
середины XIX века, да и то только в
отношении немецкой философии. Что
касается философии французской,
английской, то её история в книге
т. Александрова заканчивается XVIII
веком. Между тем, для того чтобы
читатель составил верное
представление об эволюции буржуазной
философии, нужно довести её до
сегодняшнего дня, нужно дать
буржуазную философию всего XIX и первой
половины XX века.
В этой связи хочется сказать, что
мы много говорим о реакционной
идеалистической немецкой
философии конца XIX и начала XX века и
об этом нужно говорить. Но мы
забываем, что английская и
французская философия этого времени,
особенно первой половины XIX века,
если исключить философию социа-
листов-утопистов и умеренную
буржуазную философию, была иногда
не менее реакционной. Нельзя
забывать, что Англия выступила за¬
стрельщицей подавления
французской буржуазной революции, именно
Англия в 1793 году начала воевать
с революционной Францией, стремясь
реставрировать в ней старый
порядок, именно в Англии появились
такие мрачные фигуры, как Беркли,
Юм, Мальтус, Кольридж и Кар-
лейль. Таким образом, в английской
философии XIX века мы можем
встретить реакционные идеи в самой
яркой форме, и о них нельзя не
говорить в курсе истории философии
в полный голос, чтобы не создалось
впечатления, что взгляды английских
мыслителей лучше германских. Этим
мы помогаем английским
лейбористам, которые именно так и
расценивают английскую философию.
Словом, нам нужно пересмотреть своё
отношение к истории английской
философии не только конца XIX века,
но и XVII и XVIII веков.
Что греха таить, ведь мы склонны
были понимать утверждение Маркса,
что Англия является
родоначальником материализма нового времени в
том смысле, что там был чуть ли не
сплошной материализм, что в
английской философии был чуть ли не
сплошной прогресс. И не все
первостепенные реакционные философы
Англии нами подвергались
критическому обстрелу.
Французская философия XVIII
века также совершенно неправильно
понималась нами — как чуть ли не
сплошной материализм, во всяком
случае, как чуть ли не сплошной
прогресс. Именно так подавали мы
эту философию читателям и
слушателям лекций, именно так
преподносит французскую философию и
т. Александров.
А дело обстоит иначе. Возьмите
кардинала Полиньяка, его книгу
«Анти-Лукреций», переведённую на
все языки мира, в которой он
грязнит всякую материалистическую
философию. А ведь книга Полиньяка
впервые появилась в 1745 году, т. е.
во времена французских
материалистов. Возьмите Жозефа де 'Ме-
счра, реакционера Бональда,
которые излагают свои
аристократические, анти революционные взгляды.
Следовательно, Франция даже
XVIII и начала XIX века далеко не

РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. V
63
такая абсолютно передовая в
философии страна, как мы её иногда
представляем. Изображая Францию
XVIII века страной, в которой чуть
ли не абсолютно господствовал
материализм и по крайней мере
только передовая, прогрессивная мысль,
мы забываем, что в той же
Франции в начале и середине XVIII века,
когда жили и творили французские
материалисты, было полным-полно
и идеалистов. И я не ошибусь, если
окажу, что они занимали во
Франции в XVIII веке и в начале XIX века
не последнее место, а если к
указанным мною де Местру и Бональ-
ду прибавить живших позднее
спиритуалистов Мен де Бирана и
многих других, например, христиан-
ствующего философа Ламмене, то
картина развития французской
философии будет иная, чем мы её
иногда себе представляем.
Мне представляется, что
однобокого освещения истории философии
мы могли бы избежать, если бы
меньше декларировали о
партийности философии, а побольше,
по-настоящему показывали, как остро
протекала философская борьба в
той или иной стране, в тот или иной
отрезок времени.
Недостатком книги т.
Александрова является и тот факт, что из-
за стремления дать краткий, очень
сжатый курс истории философии в
ней многие вопросы философии
прошлого не затронуты глубоко и в
результате после чтения книги
остаётся какая-то досада, что ни одна
почти проблема в книге
по-настоящему глубоко не раскрыта и не
подвергнута критическому анализу.
Что касается освещения
марксистской философии, то надо сказать,
что этому разделу в книге т.
Александрова особенно не повезло. Эта
последняя, завершающая и поэтому
особенно ответственная часть
учебника подана так бегло и
неудовлетворительно, что у иностранного
читателя может даже вызвать
неправильный взгляд, что, собственно,
марксистской философии как
системы взглядов и не существует. А ведь
марксистская философия
насчитывает более 100 лет своего
существования, и историкам философии
пора, давно пора заняться
глубоким изучением того, как сложилась
марксистская философия, как она
развивалась и обогащалась вместе
с общим ходом революционного
рабочего движения, как двигали и
развивали эту философию такие её
гениальные продолжатели, как
Ленин и Сталин.
В заключение первой части
своего выступления, касающегося
книги т. Александрова, мне хочется
сказать и о том, что многие ошибки,
имеющиеся в книге т. Александрова,
делаем и мы сами. Это, если хотите,
в известной мере и наши ошибки,
на которые мы своевременно т.
Александрову не сумели указать.
Следовательно, и вам и т. Александрову
многому ещё надо учиться, во
многом переучиваться.
'Мне представляется, что на
настоящем совещании надо не только
обсудить недостатки книги т.
Александрова, но и поставить основные,
наболевшие вопросы развития
философской науки.
'В чём причина отставания и
длительного захирения философской
науки? Отчасти в том, что у нас
имеется очень ограниченный круг
лиц, причастных по-настоящему,
целиком к этой науке. За
последние 10 лет мы можем назвать очень
мало людей, начавших с успехом
заниматься философией. У нас как-
то повелось, что если человек
проявит данные к научной работе, то
его нередко вырывают из сферы
этой работы на другую, на
организационную работу, причём бывает
и так, что человек переводится на
такую работу, которая прямого
отношения к занятию философией не
имеет, и он или совсем забрасывает
философскую науку, или
занимается ею урывками. А ведь философия,
как и всякая наука, ревнива и не
прощает, если ею занимаются от
случая к случаю. Естественно
отсюда, что мы теряем философские
кадры, на выращивание которых
партия затратила многие годы, —
пока они окончат высшее учебное
заведение, аспирантуру, защитят
диссертацию и научатся вести
самостоятельно
научно-исследовательскую работу.

64
РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И
Я понимаю, что партийный и
советский аппарат очень нуждается в
теоретически подготовленных
работниках и известная часть
товарищей обязательно должна пойти и
в партийный, и в советский аппарат.
Но у нас образовался какой-то
флюс, может быть потому, что,
философ по специальности, т.
Александров является начальником
Управления пропаганды и агитации и
лучше .всех других знает
философские кадры. Как-то получается так,
что из среды историков, философов,
экономистов, литературоведов,
искусствоведов наибольший процент
работающих на организационной
руководящей работе составляют
философские работники и
наименьший — историки. Может быть,
историки в своей науке по этой причине
и сделали больше, чем философы.
Чтобы исправить это положение,
нужно, и мы бы очень просили вас,
Андрей Александрович, об этом,
нужно, может быть, даже решением
Центрального Комитета партии,
время от времени предоставлять
товарищам, находящимся на
организационной работе, обязательный
творческий научный отпуск. Иначе они
безнадёжно отстанут.
Вторая причина отставания
философской науки состоит в том, что
до образования Академии
общественных наук почти абсолютно
прекратилось выращивание новых
кадров, в результате чего мы имели
очень узкий круг пишущих фило-
софоких работников. ЦК ВКЛ(б)
создал Академию общественных
наук, и она вскоре пополнит
недостаток философских кадров.
Третья причина состоит в
недостаточной работе философских
работников над собой, в
недостаточности их знаний. Ведь слушателей
ИКП, аспирантов ИФЛИ
воспитывали главным образом на истории
западноевропейской философии,
преимущественно на философии
Гегеля, а вопросы диалектического
и исторического материализма или
были в тени, или изучались иногда
даже несколько схоластически. Что
касается логики, истории русской
философии, современной
буржуазной философии и естествознания, то
они в учебных планах отсутствовали
вовсе. В результате работникам
философии предстоит очень много
работать над собой, гораздо
больше, чем это мы делаем теперь.
Четвёртая причина состоит в том,
что для создания серьёзного
научного труда, серьёзной монографии
требуется подчас даже не один год.
Работники же философии привыкли
выезжать только на статьях и
лекциях, написанных к тому же
наскоро. Естественно, что наши
работы нередко носят поверхностный
характер и не удовлетворяют
читателей.
Конечно, нам непременно нужно
вести журналистскую работу,
писать в газеты. 'Мы и этим очень
мало занимаемся. Но
ограничиваться одним этим ни в коем случае
нельзя. Нужно создавать и крупные
исследовательские работы, нужно
создавать и монографии. В этом
случае мы избежим в будущем и
такого положения, когда мы не
столько создаём новые монографии,
сколько спорим о том, какой
характер они должны носить. Спорить,
конечно, безусловно нужно, и
почаще, но у нас эти опоры мало
подкрепляются делом. У нас очень
мало материала для дискуссий уже
потому, что за последние годы
очень мало появилось работ.
'Пятая причина состоит в том,
что философские работники
разобщены, что у нас нет печатного
органа, на страницах которого они
могли бы обменяться научным
опытом, поделиться своими мыслями,
идеями, дискутировать по тому
или иному вопросу. Просто стыдно
становится, когда вспомнишь, что
даже такая небольшая страна, как
Болгария, имеет свой регулярно
выходящий печатный философский
орган, а такая крупнейшая
передовая страна, как Советский Союз,
своего философского журнала не
имеет. Мне кажется, в этом в
своё время были повинны и
работники редакции журнала
«Большевик», в том числе и я, когда были
такого мнения, что и для
«Большевика» трудно добывать
философские статьи, где же думать о
самостоятельном философском органе?

РЕЧЬ ТО В. СВЕТЛОВА В. И.
65
При этом мы иногда давали ответ,
что статьи не подходят к профилю
журнала.
Жданов. Ничего, только бы
писали, поместим куда угодно.
Светлов. К сожалению, Андрей
Александрович, не есе статьи
принимаются и не потому, что они
плохие, а потому, что в последнее
время сложилось такое мнение, что
историко-философские статьи, за
‘исключением статей по русской
философии и современной философии,
•помещать в «Большевике» нельзя
потому, что они будут неинтересны
для широкого читателя, не найдут
себе аудиторию.
Жданов. Почему нет? . Уровень
аудитории подойдёт, будьте
уверены.
Светлов. Очень хорошо.
Жданов. Верно ли то, что у нас
п ©реп рои зв’одство п убл и ц и стов и з
философов? Если это верно, то
почему мало статей? (Смех в зале,)
Светлов. Значит, и публицистов-
философов мало.
Шестая причина отставания
философского участка науки состоит
в том, что мы любим шарахаться от
одной крайности в другую, в
результате чего сильно страдает
развитие философской науки. В
последнее время на товарищей,
которые занимаются историей
философии, смотрят отчасти .как на изгоев.
Я понимаю, что прежде всею
нужно заняться марксистско-ленинской
философией, но некоторое, пусть
.скромное, место за философоким
столом нужно давать и историкам
философии, в том числе даже
специалистам по античной философии,
учитывая, что современные
буржуазные философы извращают эту
философию, а мы им ничего не
противопоставляем.
Нельзя не сказать и о тем, что
среди философских работников
существует иногда и некоторая
групповщина, подход к коллеге с точки
зрения того, а как бы он не был
умнее меня, а как бы он не стал
критиковать меня, а как бы он не
стал иметь самостоятельное
мнение, противоположную точку
зрения. В соответствии с этим и скла¬
дывается отношение к такому
работнику. Отсюда, если хотите, и
подбор некоторыми товарищами
философами работников по личным
симпатиям, а не по степени их
научной серьёзности и полезности.
Новому, молодому работнику нелегко
иногда ^выступать и в печати. Я в
своё время испытал это на себе.
Нам надо проявлять больше
чуткости к молодым, начинающим
работникам. Работы всем хватит — и
старым и молодым, и сильным и
рядовым товарищам.
Последняя причина отставания
нашей философской науки от
других отраслей советской науки
состоит в-том, что среди нас имеется
немало консервативных людей, не
желающих ни на йоту отойти от
сложившихся представлений о том
или ином философе. Я наверное не
ошибусь, если скажу, что решение
о III томе кое-кем было встречено
с внутренним ропото-м, с
внутренним несогласием. Уж очень
полюбился им Гегель в его иконописной
рамке. Я уверен, что если бы не
было решения о III томе, то всякого
осмелившегося выступить против
Гегеля освистали бы и оплевали
так, что он на всю жизнь зарёкся
бы выступать с новыми идеями,
двигающими вперёд марксистско-
ленинскую науку.
Таким образом, застой,
консерватизм, преклонение перед
установившимися взглядами, к
сожалению, кое-где процветают среди
философских кадров.
. Мне кажется, что для
радикального устранения этого явления
должно быть произведено
своеобразное переливание крови в среде
философских работников, смелое,
широкое, активное вовлечение в
научную деятельность молодых
способных учёных, в. том числе
периферийных товарищей, о которых вчера
ещё страна ничего не знала. Эти
работники безусловно есть в нашей
стране, и наша теперешняя
дискуссия, помимо тою, что она имеет
другие задачи, является и
некоторым смотром новых философских
сил страны. Она поможет выявить
таких работников.

66
РЕЧЬ- X О В. КУЗНЕЦОВА В. Г.
Жданов. Слово имеет т.
Кузнецов.
Кузнецов Б. Г. (Москва).
Товарищи, в этой дискуссии недостатки
книги т. Александрова должны быть, как
мне кажется, поставлены в связь
с некоторыми общими тенденциями
философских и общественных наук.
Указания Центрального Комитета
станут началом коренного поворота
советской общественно-научной
мысли, и перелом в общественной
науке, по-моему, должен охватить не
только историю философии и
философию, но и остальные
общественные дисциплины. Однако перелом
этот обязательно должен начаться
именно с истории философии.
Почему «менно с неё? Дело, как мне
кажется, в следующем. Сейчас
советская общественная наука
должна исходить из того факта, что
вне нашего диалектически-материа-
листического мировоззрения вообще
невозможно какое бы то ни было
действительно прогрессивное
поступательное движение общественно-
политических идей, философских
идей и в последнем счёте — даже
теоретического естествознания.
Как можно исходить из этого,
действительно основного сейчас
факта, если не показать
историческую несоизмеримость
диалектического материализма и философских
концепций прошлого,
несоизмеримость современных задач науки с
задачами прошлого.
Историю науки и философии
можно сравнить с восхождением на
высокую гору, когда глазу
открывается всё более и более широкий
ландшафт, причём то, что казалось
морем, оказывается озером, так как,
поднявшись выше, мы видим его
границы, и, напротив, то, что
казалось озером, оказывается заливом
моря. 'Мы поднялись сейчас так
высоко, что ретроспективно видны
исторические границы научных идей,
которые предыдущим поколениям
казались вечными, а некоторые
события, казавшиеся им случайными
перипетиями идейной борьбы,
оказались началом мощных вековых
течений. То, что старым Историкам
казалось важным, нам, поднявшим¬
ся на вершину, представляется
несущественным, недостойным
научного анализа, и наоборот.
Кантовские «Метафизические начала
естествознания» оказались лужицей, а
никогда не входившие в школьную
историю философии философские
идеи Лобачевского — началом
целого океана новых идей в науке.
С такой точки зрения должно
измениться не только освещение
отдельных фактов, но и вся структура
и стиль истории философии.
Несколько слов о стиле истории
философии.
Традиционная история философии
была по своему стилю не столько
наукой, сколько эрудицией,
собранием различных не связанных друг
с другом исторических сведений.
Стиль науки состоит в однозначном
подборе её содержания, в
однозначном, а не произвольном подборе ма-
териалов, где каждое звено
действительно необходимо, — без него
рушится всё здание. Классические
произведения марксистской
философии — «Материализм и
эмпириокритицизм», «О диалектическом и
историческом материализме» —
монолитны. Напротив, традиционные
историко-философские сводки
легко разваливаются на куски, здесь
можно прибавить новые главы,
убавить имеющиеся, и ничто не
пострадает. Нам нужен в истории
философии строго научный стиль, строгий
однозначный отбор материалов для
доказательства основной идеи, а не
равнодушное нанизывание
безразличных сведений. Этот стиль будет
гораздо более лапидарным. Он
связан с принципиальным отказом от
целого ряда имён и понятий,
которые охраняются в истории
философии только по традиции.
Мне кажется, основная причина
недостатков книги т. Александрова,
коллективной «Истории
философии» и всей нашей
историко-философской литературы состоит в
боязни коренным образом отойти от
старых, привычных понятий и схем
типа «патристика» — «ранняя
схоластика» — «поздняя схоластика» —
«рационализм» и т. Д. Если
подытожить То, что произошло в науке
и философии за последние десяти-

РЕЧЫОВ. КУЗНЕЦОВА В. Г.
67
летая, то вс© эти традиционные,
ходячи© разграничения и определения
оказываются безнадёжно
устаревшими. История должна оценивать
прошлое во всеоружии
современных знаний. В самом деле, разве
поражение Германии в войне не
позволило более точно оценить
историю её военной доктрины? Разве
современное политическое
использование идеализма не придаёт
новый смысл ряду
историко-философских проблем? -Или, окажем, разве
современное положение в
естествознании не требует, чтобы
философско-исторический анализ таких
проблем, как атомистика,
относительность движения, соотношение
между пространством и временем, стал
основным содержанием истории
философии? Если история философии
побоится отойти от старых канонов
и освежить своё содержание, —
судьба её будет печальной, потому
что нет других путей; чтобы
преодолеть архаичность, никчёмность и
неизбывную скуку традиционной
истории философии.
Самые основные, коренные,
исходные причины всех, или но
крайней мере большинства, ошибочных
концепций в работах по истории
философии состояли и состоят в
попытках влить новое вино в старые
меха, поставить Новую науку в ряд
с научными системами прошлого, а
порой и отождествлять современную
науку с давними
научно-философскими теориями. Наши философы
как бы 'боятся расстаться с
привычными историческими
воспоминаниями, которые в сущности пора
уже сдать в архив. Это проявляется
трояким образом. Первая
тенденция состоит в непонимании или
недооценке коренного качественного
отличия, несоизмеримости
диалектического материализма и всех
предыдущих философских систем.
Вторая тенденция — недооценка того
факта, что диалектический
материализм развивается, что его развитие
и есть главное содержание истории
философии конца XIX и первой
половины XX века. Третья тенденция
заключается в игнорировании
философского обобщения современной
науки при изучении философских
систем прошлого.
Начнём с первой тенденции. С
точки зрения коренного различия
между диалектическим
материализмом и буржуазной философией
нельзя огульно, «с порога»
отбрасывать буржуазную философию, но
нельзя также придавать
самостоятельное научное значение всем
перипетиям метафизической и
идеалистической мысли, прослеживать её
эволюцию во всех деталях,
изображать историю философии в виде
абсолютно рациональной логичной
схемы познания, в виде лестницы,
на каждой ступени которой лежит
некая истина. Одна из основных
идей марксистской истории
философии — представление о сложной,
иррациональной связи между
идеалистическими и метафизическими
концепциями, с одной стороны, и
научным прогрессом — с другой; это
представление широко и
последовательно применено в
«.Материализме и эмпириокритицизме» к
критике целой полосы истории
западноевропейской философии. В
идеалистических системах Ленин видел
произвольно абсолютизированную,
одностороннюю, обожествлённую
грань, оттенок, чёрточку
исторически развивающегося познания,
пустоцвет, выросший на живом дереве
развивающейся науки и
используемый господствующими классами в
корыстных интересах. Отсюда
следует, что марксистская история
философии должна ловить идеалистов
за руку и включать, во-первых,
исторический анализ тех достижений
науки, которые извращённым
образом отразились в основных
идеалистических и метафизических
концепциях прошлого, и, во-вторых,
анализ классовых сил,
предопределивших ту или иную форму
апологетического извращения выводов
науки.
Отсюда следует, таким образом,
неразрывная связь марксистской
истории философии с историей науки,
с историей классовой борьбы и
общественной мысли.
Разумеется, отсюда также
следует, полная недопустимость
наблюдающегося среди историков трене-

РЕЧЬ ТО В. КУЗНЕЦОВА Б. Г.
брежения анализом классовых сил,
игнорирования классовой структуры
прошлых общественных формаций.
Такое игнорирование приводит к
взглядам, прямо враждебным
коммунизму, к идеализации прошлого,
вплоть до отождествления
советского государства с
дореволюционным государством.
Вторая тендёнция, приведшая к
некоторым основным недостаткам
нашей философской литературы, —
игнорирование истории
диалектического материализма. В книге
т. Александрова и других работах
по истории философии
диалектический материализм представлен как
однократное событие,
заканчивающее, завершающее историю
философии. Наши историки не
показывают развития научной картины
мира внутри диалектического
материализма, а между тем именно
внутри диалектического материализма
научная картина мира развивается
наиболее быстро, без задержёк, без
апологетических воздействий,
сжимающих научное развитие.
Мне кажется, что в книге т.
Александрова самодовлеющий интерес
к малосущественным различиям
между отдельными
идеалистическими и метафизическими системами
объясняется именно этим
представлением о диалектическом
материализме как краткой концовке,
одноактном финале, завершающем
историю философии.
Такой взгляд препятствует
правильному пониманию не только
истории философии XIX—XX веков, но
и предыдущего периода, так как
именно развитие диалектического
материализма и развитие научной
картины мира позволило уцидеть
действительное значение некоторых
идей прошлых времён. Возьмём,
например, так называемые
эволюционные воззрения мыслителей XVII—
XVIII веков. Разве не ясно, что в
свете сталинского определения
перехода количества в качество и по
сравнению с современным
эволюционным естествознанием нельзя
называть эволюционизмом трансфор-
мистские идеи XVIII века?
Поэтому следует подчеркнуть
историческое развитие диалектического
материализма и специфический
характер его новейшей современной
формы. Все мы знаем, что
Октябрьская революция начала новую эру в
жизни человечества. Понятно, что
философия, неотделимая от жизни,
вступила также в новую эру,
приобрела новые черты, оказалась в
новом отношении к жизни, практике, к
обществу, государству. Последнее
особенно важно. Ведь
диалектический материализм стал сейчас
государственной философией. На его
основе формируется политика
государства, планируется наука,
научные кадры сознательно исходят из
принципов диалектического
материализма.
Относится ли всё это к истории
западноевропейской философии?
Относится, потому что вместе с ростом
идейного авторитета
коммунистической партии и советского
государства непрерывно растут симпатии к
диалектическому материализму в
научных кругах Запада. Ленин в
«Материализме и
эмпириокритицизме», говоря о физиках, указывал
лишь на наличие
стихийно-материалистических тенденций, а сейчас уже
можно видеть сознательные
материалистические и диалектические
концепции у таких корифеев науки
в Западной Европе, как, например,
покойный Ланжевен.
Применительно к социологии и к
политике непрерывное историческое
развитие диалектического
материализма хорошо известно, но
применительно к природе, к естествознанию
оно требует решительного
подчёркивания.
В новом пятилетии, когда развитие
естествознания стало важнейшим
условием технического прогресса,
нам нужно всемерно усиливать
революционные тенденции в
естественных науках, и главным орудием для
этого является развитие
марксистско-ленинской философии
естествознания. Что касается объективных
условий научного прогресса, то они
созданы, и вся задача состоит в том,
чтобы воспитать в научных кругах
смелость мысли, которая
воспитывается именно
марксистско-ленинской философией и историей
естествознания. В этой области пора прямо

РЕЧЬ ТО В. КУЗНЕЦОВА Б. Г.
поставить вопрос о том, что
некоторые формулы «Диалектики
природы» в значительной мере
устарели и что если мы будем цепляться за
«букву» этой работы, то :мы изменим
её духу. Это очень важный вопрос.
Советский Союз обладает
решающими идейными преимуществами в
новейшем естествознании, в работе над
атомным ядром. Эти преимущества
состоят, в частности, в единственно
научном и плодотворном
миросозерцании, которым руководствуются
советские учёные. Нужно полностью
использовать эти преимущества. В
своё время на страницах журнала
«Под знаменем марксизма»
марксистская философия естествознания в
большой мере сводилась к
однообразному повторению одних и тех же
цитат, причём новейшая физика
игнорировалась. Это нанесло
большой ущерб и философии и физике.
Сейчас необходимо восстановить
философию естествознания как
самостоятельную дисциплину. Она
необходима не только для нашего
научно-технического развития, но и
для боевых
воспитательно-политических задач. Сейчас вопросы истории
и философии науки стали особенно
политически актуальными.
Реакционные проповедники безнадёжности
и тщетности прогресса, вроде
пресловутых «экзистенциалистов»
ссылаются на извращённую,
карикатурную картину якобы бесплодного
блуждания человеческой мысли
перед лицом немой и непостижимой
природы. Апостолы новых агрессий
пытаются найти в науке
обоснование своих претензий. В литературе
по истории и философии
естествознания всё больше усиливается борьба
реакционных и передовых идей.
Наиболее оголтелые сторонники
реакции выпускают «труды» вроде
изданной в Англии книги Резерфорда
«Англо-саксонский Израиль», где с
самым серьёзным видом
доказывается, будто пирамида Хеопса в своих
геометрических пропорциях
содержит пророчество о господстве
англосаксов над миром. С этой
совершенно безграмотной стряпнёй
перекликается содержание недавно
вышедшей в Соединённых Штатах книги
Холла «Тайная судьба Америки».
В этой книге рассказано, как жители
погибшей Атлантиды передали свои
научные идеи европейцам,
перечислены астрологические
«доказательства» господствующей роли, которая
должна принадлежать США, и т. д.
Яркий пример связи антинаучной
трактовки истории и философии
естествознания с реакционной
политикой мы встречаем в деятельности
фельдмаршала Смэтса. Смэтс —
руководитель и идеолог
южноафриканских плантаторов — является
автором научно-философской системы
«философия целостности», которую
он именует «холизмом». Холизм
представляет собой смесь давно
опровергнутых развитием науки
реакционных идей, подкреплённых
ссылками на эволюцию физических
и биологических представлений.
Смэтс ссылается на теорию
относительности (целостность
пространственно-временной непрерывности),
теорию квант, дарвинизм и т. д. и
приходит к выводу, что* материя,
жизнь и сознание даны в единстве,
а поэтому нужно покончить с
материализмом, который-де ограничивает
свойства материи протяжённостью.
Интерес книги Смэтса не в
реакционном мусоре, который он собрал
на задворках науки, а в откровенной
декларации политических целей
холизма. Смэтс заявляет, что в его
экскурсах в область истории и
философии науки им руководило
стремление обосновать целостность...
империи, единство англичан и буров
по отношению к цветным народам.
Смэтс выводит из холизма
требование резерваций для коренного
туземного населения Южной Америки,
лишения этого населения
политических прав и т. д.
Для разоблачения подобной
фальсификации науки нужна подлинно
научная разработка прогрессивной,
передовой философии
естествознания. Но этого мало. Нужно
увеличить удельный вес
естественно-научных проблем в самой истории
философии, разрабатывать её так, чтобы
она помогла разобраться в
современной науке и чтобы современная
наука помогла разобраться в
истории философии. Историки
философии будут играть смешную и недо¬

то
речь ТОЙ» НУЭЙеЦоЬА В. I4.
стойную роль, если они не поймут,
что в свете современной науки
концепции прошлого выглядят иначе,
что история философии должна
смотреть в прошлое, учитывая
современное состояние науки. Пора
отказаться от школьных традиционных схем
в истории философии, пора
перестать называть науку и философию
XVII века «новой» наукой и «новой»
философией. Пора излагать историю
философии в связи с эволюцией
механического естествознания,
электромагнитной Картиной мира и т. д.
История философии будет
архаичной, школьной, она не выполнит
своих боевых задач, если не станет
рассматривать эволюцию философии в
связи со сменой этих основных
картин мироздания. Поменьше
оглядываться на Виндельбанда и Куно
Фишера, больше самостоятельного
философско-исторического анализа
эволюции механической и
электромагнитной ^картин мира, эволюции
атомистики, эволюции понятия
энергии и т. д. И прежде всего нужно
показать эволюцию
материалистической философии в связи с
открытием всё новых фактов,
первоначально относившихся к механике, затем
к различным видам молекулярного
движения, затем к электричеству и
уже в наше время — к
внутриядерным силам.
«Диалектика природы» связана по
преимуществу с механикой, с
механической теорией тепла, с
кинетическими и эволюционными идеями
XIX века. История философии
помогла бы развитию смелости мысли
у наших естествоиспытателей, если
бы показала, что при дальнейшем
развитии науки Ленин и Сталин
внесли ряд новых идей э
содержание диалектического материализма
по сравнению с идеями Энгельса.
Ленин говорил, что «ревизия
«формы» материализма Энгельса,
ревизия его натурфилософских
положений не только не заключает в себе
ничего «ревизионистского* я
установившемся смысле слова, а, напротив,
необходимо требуется марксизмом»
(В. И. Ленин, Соч., т. XIII, ctp.
206).
Из контекста, в котором находятся
эти слова, видно, что ревизия натур¬
философских положений Энгельса
вынуждается новыми
естественнонаучными открытиями, После
Энгельса не только имели место
многие естественно-научные открытия,
но аа это время механическая
картина мира, Построенная в XVII—
XIX веках, была дополнена
электромагнитной картиной мира (конец
XIX и первая треть XX века) и
появились теории, выходящие за
рамки последней, соответствующие
более Глубокому Проникновению i
глубь материи. Поэтому сейчас
абсолютно необходима ревизии (о
ленинском смысле) ряда
натурфилософских положений Энгельса.
Многочисленные фрагменты
«Диалектики природы» попрежнему
остаются в силе и для нашего времени И
могут служить руководящими
идеями в той форме, Какую им Придал
Энгельс 70 лет тому назад. Но
большое число утверждений устарело,
требует замены и, что, может быть,
самое важное, — о большом числе
проблем у Энгельса вообще ничего
не могло быть написано, так как
соответствующие открытия были
сделаны через 10—30—50 лет после
его смерти. Ведь современное
представление об атомном ядре выходит
la рамки даже электромагнитной
картины мира, так же как в своё
время новые факты не могли
получить объяснения в рамках
механической картины мира. Как известно,
природа сил, объединяющих
структурные части ядра, —не
электрическая. Ядерные силы не могут быть
объяснены электродинамически и
тем более механически, Наука
открыла новую область, где
электричество уже ие является самой общей
основой явлений. Пойидимому,
естествознание переходит к новой
стадии. Эта новая стадия только
начинается и дана ещё только в
черновых чертежах, да и те относятся
лишь к небольшой области, Но как
бы то ни было, старые
представления оказались недостаточными, и
наука решительно и бесповоротно
вступила в новую область. Если а
XVII—XIX веках господствовало
механическое естествознание, а Ч
первой трети XX века механика
уступила свою роль а учении о мире

РЕЧЬ *08. 8888880 М. Д.
«
электричеству, to сейчас начался
период, когда а центре научной
картины мира оказались неэлектриче-
екие силы, с которыми связано су-
шествование атомных ядер и, ч
последнем счёте, —■ всей вселенной.
Быстрое решение всех этих
проблем под силу только нашему мате-
риалиетичвеки-диалектическому
мировоззрению. Но для этого нужно
исторически показать, что
диалектический материализм несоизмерим с
догматическими системами прошло*
го, что он связан с непрерывным
прогрессом науки. Именно е такой
точки зрения и надо рассматривать
историю философии. Такой подход к
истерии философии даст большой
толчок науке, позволит Советскому
Союзу полностью использовать свои
Идейные преимущества в важнейшей
области естествознаний. Но для это*
го нужно показать эволюцию
философской мысли, отделить
рациональное содержание науки от
идеалистических и метафизических
пустоцветов, и это можно сделать только s
курсе истории философии,
построенном по-новому. Конечно, этим не
ограничиваются претензии к т>
Александрову, вытекающие из оценки
современных задач науки. Однако
указанная сторона дела —
требования к истории философии,
вытекающие из нового этапа в развитии
естествознания, представляется мне
существенной, и я счёл своим
долгом высказать изложенные
соображения.
Жданов. Слово имеет т, ЦебеНКо.
Цебеико М. Д, (Москва), Мне
думается, что для нас нежелательны
две крайности в отношении книги
т. Александрова, так как они обе
Не принесли бы нам пользы, а
только вред. Одна из НИХ1—то
захваливание книги, которое имело место в
рецензиях т. Вышинского и Т.
Баскина. Они в своё время не помогли
автору, не вскрыли недостатков и
ошибок в книге и, Видимо, сами об
этом здесь скажут.
Но крайностью было бы сейчас
удариться и в другую сторону и,
огульно охаивать книгу в целом.
Кстати, здесь не всегда правильно
цитируют и толкуют положения из
книги т, Александрова, как это,
например, сделал т. Светлов. Было
бы неправильным Не видеть
положительных сторон в книге, того, Что
помогало нам в продумывании
вопросов, .что помогало
систематизировать целый ряд положений, лучше
разобраться в вопросах, облегчало
преподавание истории философии.
Если сейчас товарищи вспомнят, Как
они впервые прочитали эту книгу,
первое впечатление, которое
осталось от книги, и затем дальнейшую
работу над ней, когда каждый
отмечал для себя и то, что ошибочно, И
то, что правильно в книге, то такой
ведь картийы не было, что всё в Ней
Неправильно, Если вдумчиво
отнестись к каждой странице, то наряду
С ошибками, которые имеются в
этой книге, неужели никто не нашел
в ней свежих мыслей, отдельных
Глубоких Новых положений,
систематизации материала, отдельных
удачных глав? Остро, по-б о льш е в не тек и
критикуя книгу, мне думается, надо
сказать и о положительных
моментах (а в книге есть более и есть
менее удачные главы). И это также
будет помощью автору, — указание,
где продолжить и углубить уже то
имеющееся положительное, чтб мы
отметим, а не перечеркнуть
решительно всё сделанное автором, как
это можно понять из выступлений
Целого рада товарищей. Неверно
Сводить сейчас труд автора лишь к
ошибкам, так как и книга этого не
заслуживает и пользы нам это не
■принесёт,
В книге т. Александрова есть
коренной недостаток, и об этом здесь
уже говорили. Это отпечаток
академизма, просветительства, явно
Недостаточно последовательное
проведение принципа большевистской
партийности в оценке представителей
западноевропейской философии.
Здесь сказалось влияние старой
буржуазной историографии. Из него
оказалось не так легко и просто
вырваться, но это 'вполне возможно и
Необходимо сделать.
Всё же начало создания
марксистского труда по истории
западноевропейской философии, труда, над ко¬

72
РЕЧЬ ТОВ.ЦЕБЕНКО И. Д.
торым надо дальше работать,
положено. Надо использовать ту критику
книги, которая даётся здесь, учесть
все ценные предложения для того,
чтобы это дело довести до конца.
Огромным творческим вкладом в
марксистско-ленинскую историю
философии являются замечания
товарища Сталина по книге т.
Александрова. Эти замечания открывают нам
очень интересную перспективу
дальнейшей исследовательской работы. Я
думаю, что выражу желание всех
товарищей, если скажу, что хорошо бы
эти замечания сделать достоянием
данного совещания, потому что не
все товарищи присутствовали на
прошлом сйвещании.
Критикуя книгу т.
Александрова, следует сказать и о том, как её
переработать. Мне кажется, что это
лучше сделать, взяв в выступлении
не много, а один-два вопроса.
Из содержания книги т.
Александрова я остановлюсь на одном
вопросе — о французском
материализме XVIII века. Надо сказать, что
это одна из тех глав, которые
написаны автором лучше остальных, но
и она нуждается в доработке.
Прежде всего надо более тщательно и
продуманно, более конкретно дать
характеристику исторической
обстановки, в которой возник и
развивался французский материализм XVIII
века. Иногда говорят, что это
приводит к увеличению объёма книги.
Это неправильное возражение. У
нас есть образец, на котором мы ещё
недостаточно учимся, как надо
писать,— это «Краткий курс истории
В КП(б)». Открываем его — и с
первых же страниц — чёткая, ясная
характеристика капиталистического
развития России конца XIX века,
особенностей этого развития,
положения классов и расстановки
классовых сил. И всё это на протяжении
полутора—двух страниц очень
сжато, но ответ мы находим на все
вопросы и не вообще, а конкретный
материал и цифры, обобщения. Нам
надо учиться на образце «Краткого
курса истории ВКП(б)» глубине,
идейности изложения, анализу и
обобщениям, сжатости изложения.
В главе о французском
материализме XVIII века з книге т. Алек¬
сандрова нет конкретной, чёткой
характеристики тех исторических
условий, в которых возникал и
развивался французский материализм. Там
указаны такие моменты (стр. 315—
316), как быстрое формирование
нового общественного строя, быстрый
рост городов, быстрый рост
торговли. Но где же те препоны, те
препятствия, которые мешали развитию
нового хозяйственного уклада и
вызывали столь острые противоречия?
Одним только распределением
доходов, конечно, этого не объяснишь.
Не раскрыт способ производства,
господствовавший в
предреволюционной Франции, в его
противоречиях, а ведь это определяло всю
физиономию общества. Надо сжато
показать экономическое положение
страны и что мешало развитию, т. е.
старые, изжившие себя
производственные отношения. На
исторических особенностях феодального
способа производства во Франции и
расстановке классовых сил надо
показать особенности классовой
борьбы, её остроту. В последние
десятилетия, предшествовавшие
революции во Франции, нарастали
крестьянские восстания, разрозненные, но
грозные, сочетаясь с восстаниями в
городах рабочих мануфактур,
ремесленников. Об этом в книге
ничего не сказано. Значение
крестьянских восстаний в истории вскрыто,
обобщено товарищем Сталиным; они
расшатали и привели к гибели
феодальное общество. Надо
показать особенности классовой борьбы
в предреволюционной Франции и,
исходя из всего этого:
а) Объяснить остроту
идеологической борьбы в стране. Ведь до
французских материалистов ни в
Англии, ни в Голландии в XVII веке
буржуазная мысль не поднималась
до такой высоты, как французский
материализм XVIII века. Это надо
объяснить, исходя из анализа
конкретной обстановки. Это должно
быть понято и усвоено теми, кто
изучает по учебнику историю
западноевропейской философии.
б) Надо, наконец, объяснить из
характеристики
социально-экономической обстановки и идеологической
борьбы во Франции, что же вызва¬

РЕЧЬ ТО В. ЦЕБЕ’НКО М. Д.
ТЗ
ло такой ужас и ненависть у
немецкой аристократии, юнкерства и их
идеологов — немецких идеалистов?
Революционные события во Франции
хотя и слабо, но находили отклик в
массе немецкого
крестьянства—волнения в Пфальце, Саксонии,
Рейнской области. Вот это и вызвало
ненависть и волнения немецкой
аристократии. Дух сопротивления и
борьбы проникал и в Германию. И
даже этот слабый отклик вызывал
столь сильный ужас немецкого
дворянства и ненависть к материализму,
к идеологии революционной
французской буржуазии.
Если материализм рассматривать
только теоретически, то этой
ненависти к нему и -преследования его
со стороны идеалистов,
реакционеров на всём протяжении истории —
не объяснишь.
Борьба Платона, Беркли, Гегеля,
Маха, современных мракобесов
эпохи империализма против
материализма не может быть объяснена
лишь противоположностью в идеях
материализма и идеализма. Связь
материализма как теоретического
выражения прогрессивного
движения в обществе, связь материализма
с практикой общественной жизни,
с борьбой прогрессивных классов,
т. е. «вредные выводы» из
материализма, как выражался Беркли,
выводы в применении к обществу, в
отношении религии — вот что страшит
реакционеров, приводит их в ужас.
Не будь этого, не будь задеты
интересы реакционных классов,
материализм так же мало волновал бы их,
как любая частная истина в
математике или астрономии.
Этим же, т. е. связью с классовой
борьбой, объясняется зоологическая
ненависть у современных
реакционеров к материализму, з
особенности к марксистско-ленинской
философии, тем более, что сейчас речь
идёт уже не о «призраке
коммунизма», как писали сто лет назад Маркс
и Энгельс, а о могучем, передовом,
развивающемся социалистическом
государстве, которое противостоит
старому миру и выражает будущее
человеческого общества.
Таким образом, необходимо
объяснить эти два момента из социально¬
экономической обстановки,
возникновение французского
материализма и что в нём вызывало ненависть
у немецкого юнкерства.
Наконец, чёткая характеристика
исторической обстановки как в этой,
так и в других главах должна
научить молодёжь, кадры,
работающие над книгой, как надо на основе
учения Ленина — Сталина
марксистски подходить к оценке тех или
иных философских систем прошлого,
объяснять их, критиковать изнутри.
Другой момент — это о
характеристике социально-политических
-взглядов французских
материалистов XVIII века. В книге, т.
Александрова дана критика
ограниченности взглядов французских
материалистов на общество, критика их
исторического идеализма. Бегло
показана связь их учения с
утопическим социализмом начала XIX века.
Но не показано всё положительное,
прогрессивное для того (времени
содержание их социологического
учения — взгляды на человека, на
государство, общество, о роли
воспитания и законодательства,
этические взгляды. Об этом говорится
вскользь. А здесь-то ближайшим
образом, в прямом виде выступает
антифеодальный,
буржуазно-демократический характер учения
французских материалистов, здесь видно,
какое же значение имели попытки
французских материалистов
применить их метафизический
материализм к обществу.
Мы знаем результаты этой
попытки—она привела их к историческому
идеализму, но историческому
идеализму прогрессивных мыслителей,
материалистов, принципиально
отличному от исторического идеализма
реакционера Гегеля.
Что в учении французских
материалистов -порождало
аристократическую реакцию на их воззрение,
реакцию в философии — немецкий
идеализм? Прежде всего их атеизм
и социально-политические взгляды,
т. е. то, что больше -всего могло дать
и давало отклик в практической
жизни общества. Это прежде всего
борьба французских материалистов
против феодального общества, его
сословного деления, против фео-

РЕЧЬ * в В. Ц В В ■ ■ К О М. Д.
м
дальнего государства и его
идеологии.
Вот это и было главным
источником ненависти к французским
материалистам, фальсификации их
учения Гегелем, а Гегель не
останавливался перед фальсификацией, как не
еетанввдиваютея и современные
реакционеры, но уже в отношении
марксистско-ленинской философии.
Эта борьба Гегеля против
социального учения французских
материалистов лучше всего раскрывает
существо его идеализма как
аристократической реакции на
французский материализм, на французскую
революцию.
Французские материалисты учили
а природном равенстве людей, их
праве на свободу (в их буржуазно-
ограниченном понимании); они
считали, что нзилучщей формой
государственного управления является
демократия, что лишь народ может
по достоинству оценить добродетель
и т. д. Взгляды Гегеля
антидемократичны от начала до конца, он пре-
зрительно относится к народу и
принижает его. Гегель етремится зату.
щевать антифеодальный характер
воззрений французских
материалистов, пытается отделить их
(материалистов) от революции.
Вея система идеализма Гегеля,
его идеалистическая диалектика на.
правлены к обоснованию социально-
го неравенства в его феодальной,
несколько подправленной форме.
Французские материалисты
выдвигали также прогрессивные
положения о том, что различия 'цвета кожи,
физической организации людей не
обусловливают разницы умов.
Гельвеций писал, что природа -поделила
поровну свои дары между народами.
Гегель, как известно, был
националистом, он возвеличивал немецкую
нацию, превозносил её, пренебрежи-
тельно относился к славянам и
другим народам. Вот реакционные
-высказывания его об отсталых
народах, например неграх: «Характер
негров отличается необузданностью.
Это состояние исключает аозмож-
несть развития и образованности,
и негры всегда были такими же,
какими мы видим их теперь... рабство
способствовало развитию гуманно¬
сти среди негров» (Г. Гегель, Соч.,
т. VIII, стр. 93). Какая пища для
современных реакционеров, для
фашистских мракобесов!
Так борется Гегель в открытой и
скрытой форме против французских
материалистов.
Любопытный вывод можно
сделать из всего приведённого.
Реакционная идеалистическая
система Гегеля, его ограниченное,
идеалистически искажённое учение о
развитии и прежде всего его
политические взгляды приводили к
нейтрализации, примирению
противоположностей, к сглаживанию
социальных противоречий.
Французские материалисты —
метафизики, но в силу буржуазно-
демократического, прогрессивного
(для того времени) духа их
мировоззрение вело к углублению
ненависти к высшим сословиям, т. е.
объективно—к обострению
социальных противоречий, хотя эти
противоречия и не были научно осознаны
французскими материалистами.
Следовательно, в главе о
французских материалистах необходимо
дать систематическое (в сжатом
-виде), тщательно продуманное
освещение их социально-политических
взглядов с соответствующей
марксистско-ленинской критикой их.
Это относится не только к главе
о французских материалистах.
Социально-политическим взглядам
нужно больше уделять внимания в
курсах истории философии, так как
здесь тесное, прямое соединение
мировоззрения с политической и
практической жизнью, с классовой
борьбой той или иной исторической
эпохи.
Нас не должны вводить в
заблуждение отдельные выпады Гегеля
против устарелых сторон, отдельных
учреждений, «чрезмерностей»
феодализма, против «слишком ветхой
старины».
Гегель не был полным слепцом в
отношении, скажем, положения в
предреволюционной Франции и не
всё оправдывал в нём. Он говорил,
что Франция накануне революции
представляла собой запутанный
агрегат привилегий в сочетании с
крайней испорченностью нравов и т. д.

РЕЧЬ ТО В. ЦЕБЕНКОМ. Д.
75
Гегель был за известную модер»
низацию прусского государства,
феодальных учреждений, за
устранение того, что может быть опасным
для гоеиодства дворянства, за очень
умеренные изменения, еовеем не за
коренную переделку в буржуазном
духе.
Гегель исподьзовал диалектику в
критике отдельных. слишком
устаревших сторон феодального обще»
ства, но он использовал этот МСТОД
с целью не допустить развития И
обновления общества. И в этом
отношении глубокие положения
высказываются Чернышевским в
pro «Антрд.цС'ЛогическО'М принципе
в философии», когда он даёт
оценку философии Щеддцнга и
Гегеля.
«Щеллицг представитель пар»
дии, запуганной револкшиею, искав»
шей спокойствия в средневековых
учреждениях, желавшей
восстановить феодальное государство, разру»
шейное в Германии Наполеоном I
и прусскими патриотами... Гегель
умеренный либерал, чрезвычайно
консервативный в своих выводах, но
принимающий для борьбы против
крайион реакции революционные
принципы, в надежде не допустить
до развития революционный дух,
служащий ему орудием к ниепро*
вержению слишком ветхой ста»
рч«ы» {И. Г. Цещыщштй, т. VI,
§тр. 180).
Мне думается, «то глава о фран*
цузскем материализме должна не»
обходима дать ответ на ряд вопро»
сев последующей главы о немецком
идеализме; между ннмн будет
известное переплетение.
Та критика, которая развёрты»
веется в процессе обсуждения книги
т. 'Александрова, заставляет нас об»
ратить внимание и критически
насмотреть также и на всю нашу
работу. Здесь надо исходить из задач,
поставленных ЦК партии, из
требований поднять на высокий уровень
вею нашу идейную работу.
В своём докладе о журналах
«Звезда» и «Ленинград» т. Жданов
говорил: «Центральный Комитет
партии хочет, чтобы у нас было
изобилие духовной культуры, ибо в
этом богатстве культуры он видит
одну из главных задач
социализма».
Это определяет задачи и нашей
интеллигенции, работающей в
области философии. Нужно дать
научную продукцию высокого
качества, книги, учебники, проникнутые
ленинско-сталинской
непримиримостью к враждебным течениям. Надо
разоблачать и вести наступление на
современную реакционную
буржуазную философию, буржуазную
культуру, находящуюся в состоянии
вырождения и упадка.
Вся наша идеологическая работа
направлена к благородной цели —
показать всё превосходство нашего
социалистического строя, нашего
мировоззрения, нашей культуры.
Она должна воспитывать у
советских людей любовь, чувство
гордости за евою родину, воспитывать
нашу молодёжь стойкой и бодрой, не
боящейся трудностей, умеющей их
преодолевать.
Результаты решений ЦК по
идеологическим вопросам уже дают себя
знать в области литературы и
искусства. Всё больше появляется
произведений, замечательных по своему
идейному и художественному
уровню. Об' этом свидетельствует и
последнее присуждение
Сталинских премий. Действительно дело
идёт к изобилию духовной
культуры.
Но вот в области философии дело
обстоит по-иному. Не только
изобилия нот, по очень мало хороших
работ, нет учебников цо
диалектическому и‘ историческому
материализму, .нет монографий, где была бы
дана разработка богатства идей,
содержащихся в трудах Ленина и
Сталина, где было бы дано
философское обобщение того нового, что
даёт развитию советского
общества,
Это говорит о том, что вое мы,
работающие в области философии,
всё ещё плохо выполняем
поставленные .Перед нами задачи, Видимо,
недостаёт н партийной
ответственности за с&ою работу, 'настойчивости
и творческой инициативы.
Если посмотреть на передовых
людей нашего общества — новато¬

76
РЕЧЬ ТО В. ЧЕРТКОВА В. П.
ров производства, техники, науки,
то мы видим, что «они с честью
выполняют поставленные перед ними
партией задачи, недут огромную,
кропотливую, настойчивую,
творческую работу, преодолевают большие
трудности — без этого новое не
даётся — и творчески прокладывают
новые пути в развитии нашего
хозяйства, техники, науки, искусства.
Я далека от каких бы то ни было
аналогий, так как это области
труда—разные, со своей спецификой. Но
есть и общее — это творческий,
созидательный дух нашей работы,
работы для народа, работы, для
которой партия создаёт все условия.
Ведь никто не может сказать, что
написанную им действительно
хорошую, нужную марксистскую книгу
по философии, учебник, статью,
которую он предложил, не напечатали
бы, отклонили, замолчали бы.
Голос с места. Сколько угодно.
Цебенко. Нужно доказать это,
выйти сюда и сказать об этом.
Следовательно, просто —
работаем мы ещё плохо. Видимо, плохо
организуем свой труд, недостаточно
требовательно, критически
относимся к своей работе. А это ведёт к
отставанию, которое необходимо
преодолеть, изжить. Народ, партия, в
конце концов, крепко спросят с
научных работников за это
отставание.
Заботливое отношение
правительства к научной деятельности,
внимание, которое уделяют Центральный
Комитет нашей партии, товарищ
Сталин философии, означают, что
налицо все коренные условия для
успешной плодотворной работы и
осуществить её — дело рук всех нас,
собравшихся на это совещание.
Жданов. Слово имеет т. Чертков.
Чертков В. П. (Ашхабад). Как
известно, т. Александров в своей
работе «История западноевропейской
философии» прослеживает исто-рию
философской мысли от античности и до
в оз н и кнов ен ия марксизма вк л юч и -
тельно. Его работа освещает, таким
образом, всю или почти всю
известную нам историю человеческого
познания, историю мышления как отра¬
жение объективной
действительности.
Но нас интересует история
философии не только потому, что она
являет собой картину поступательного
развития познания, она интересует
нас также и потому, что она являет
собой картину того, как и какими
путями человечество шло от
незнания к знанию в специфический
период своего развития, период
классового общества, период
досоциалистический.
Научная история философии в
одинаковой степени должна дать
как картину роста положительных
знаний, так и специфичности, непо-
вторяемости условий, при которых
совершался этот процесс
общечеловеческого познания в эпоху
классового общества. Здесь, конечно, одно
связано с другим, одно без другого
не существует, и это надо иметь в
виду.
Я в связи с этим остановлюсь на
втором моменте, характеризующем
условия развития научной мысли.
Изучающих историю философии,
конкретно говоря, интересует не
только поступательный характер
развития познания, но и
противоречивость этого процесса познания,
противоречивость, свойственная
развитию культуры, всей истории
классового общества и, в частности,
развитию философской мысли.
'Мне кажется, что эта мысль о
противоречивости развития познания
недостаточно подчёркнута в работе
т. Александрова. Это выражается в
том, что т. Александров
недостаточно* подчеркнул падение
положительных знаний в период средневековья.
Тот факт, что т. Александров
недостаточно бичует таких
реакционеров, как Августин Блаженный,
видимо, объясняется не только
недостатком воинствующего отношения
к нему, но и тем, что автор
недостаточно подчеркнул падение знания в
этот период, тем, что
поступательный процесс познания
рассматривается им до известной степени «в
чистом виде», тем, что автор желает
подчеркнуть, что в истории «белых
пятен» не бывает. А между тем
топтание на месте, даже временное
движение вспять в истории позна-

РЕЧЬ ТО В. ЧЕРТКОВА В. П
77
иия—одна из характернейших черт
развития научной мысли
досоциалистического периода. Это входит в
понятие закономерности развития
мышления в этот период, это
включается в понятие «необходимости»
его развития.
Попутно остановлюсь и на том,
что, по существу, в развернувшейся
дискуссии по работе т. Александрова
•вопрос противоречивости познания
не только не понят некоторыми/ но
и решительно отрицается. Я имею в
виду выступление т. Гака. Он,
правда, пользовался другими
материалами для доказательства своей
мысли, но ведь это он сказал, что
материализм всегда прогрессивен, а
идеализм всегда реакционен. Это
явное упрощенчество, хотя «в
подобной характеристике и есть серьёзное
рациональное зерно. (Смех в зале )
Сказать, что идеализм всегда
.реакционен, и поставить на этом точку
неправильно. Хотя здесь
рациональное зерно есть, повторяю, есть
кусочек истины, но это упрощенчество.
Упрощенчество конкретно состоит
здесь в том, что игнорируется
специфика истории познания,
свойственная досоциалистическому
периоду, а именно —
противоречивость. Приведу пример с
гегелевской диалектикой, о которой здесь
много говорили. По выступлениям
некоторых можно заключить, что
вообще с ней нужно покончить.
В работе т. Александрова
говорится, что система философии
Гегеля и его метод органически
связаны между собой. Эта мысль
совершенноправильная, и её надо
развивать. Система Гегеля оставила
глубокий след на его методе, но и
сам метод, сама диалектика не
чужды его метафизической,
консервативной системе. Но это не значит,
что мы должны поставить крест на
диалектике Гегеля. Это
недоразумение строится, очевидно, на
игнорировании противоречивости познания,
которое в данном случае состоит в
том, что если Гегель использовал
диалектику для защиты своего дела, то
ирония истории такова, что другие
мыслители созданную Гегелем
диалектику использовали для защиты
дела прогресса в борьбе против са¬
мого Гегеля. И это не случайно.
Сама гегелевская диалектика
давала эту возможность. Сам
идеализм, борясь против материализма,
брался не за какое-то
фантастическое, сплошь выдуманное оружие
(такого оружия вообще в природе
не существует), а за оружие, взятое
им в объективном мире, но
приспособленное для своей реакционной
цели.
Всем известно, что Гегель
почерпнул свою идею о всеобщем развитии
не .в чистом сознании (он этого не
мог сделать!), он почерпнул её в
реальном мире, только поставил на
голову. Вот почему диалектику
Гегеля можно было повернуть против
него самого, что и было сделано, и
вот почему она могла быть
приобретением науки, которую надо было
усвоить, творчески пересоздавая.
Я думаю, что т. Светлов, который
здесь произнёс речь, неправильно
представляет себе место,
занимаемое Гегелем в истории философии.
Такое упрощенчество — один из
элементов, который мешает нашему
развитию, нашей философской
науке, о которой он же сам говорил, что
она шарахается из крайности в
крайность. Я считаю, что то место
его речи, где он говорил о Гегеле,
есть пример шараханья в другую
крайность.
Но сегодня нас интересует не
только то, что думал Гегель о своей
диалектике (он думал, что она —
создание духа), нас интересует то,
что он отразил в ней мир, хотя и
фантастически. Нас интересует
объективное содержание iB
субъективном представлении людей
прошлого о мире. Без этого понимания
нельзя создать научную историю
философии.
Партийность состоит здесь в том,
чтобы самый идеализм понять с
точки зрения материализма. Говорил же
Ленин, что надо идеалистов читать
материалистически. Партийность
состоит в этом вопросе в том, чтобы
видеть рост знаний,
совершенствующихся в борьбе материализма с
идеализмом, в борьбе, в которой
реальная действительность —
материализм — всегда, в конечном счёте
одерживает победу, ибо она, эта

78
РЕЧЬ ТО В. ЧЕРТКОВ Л В. П.
реальная действительность,
проходит в окно там, где идеалисты
гонят её в дверь. Партийность >в этом
вопросе состоит в том, чтобы
решительно подчеркнуть
противоречивость в развитии познания,
свойственную досоциалистическому
обществу. Эта противоречивость
выражает, в конечном счете,
исторически ограниченные условия развития
культуры в классовом обществе. 'Мы
стоим на этой точке зрения, и это
правильно. Надо решительнее
показать борьбу партий в философии,
без этого нет партийности, нет
большевистского объективизма в
науке. Но в этой борьбе партий в
философии, за этой их борьбой
нельзя не видеть роста
объективного познания мира, ибо внутренним
содержанием этой борьбы и было
само поступательное развитие
человеческой мысли.
По выступлениям некоторых
товарищей можно заключить, что
главная задача сейчас не в этом.
Я считаю правильным тот факт, что
вслед за французской
материалистической философией т.
Александров рассматривает немецкую
философию, что верно не только с точки
зрения хронологии, но и
поступательного развития научной мысли.
Некоторые выступающие хотели это
перевернуть, но, я думаю, это
правильно.
Голоса с мест. Что правильно?
Чертков. Повторяю. Я только что
сказал, что в работе Александрова
после французской философии
рассматривается немецкая философия
и что это соответствует не только
хронологии, но и тому, что
немецкая философия является шагом
вперёд на пути развития. Если же
судить по выступлению т. Светлова,
то это не так; т. Светлов с этим не
согласен. Он, правда, не поставил
точку над «и», но его выступление
было таково.
Однако в освещении немецкой
философии т. Александровым мы.
находим и наибольшие недостатки в
его работе. Известно, что немецкая
философия была кануном
марксизма — с хронологической точки
зрения и по существу. Вот почему
понять её — значит многое понять в
связи марксизма со всей
предшествующей историей философии.
Мне кажется, что в этом вопросе
у нас есть некоторая
недоговорённость. Я имею в виду следующее.
В подготовке марксизма принимала
участие вся протекавшая до нас
история развития философской мысли.
Это один вопрос. Но есть и другой
вопрос, правда, связанный с ним
органически, но не тождественный ему.
Какое участие принимали в этом
деле немецкие философы? Маркс
отталкивался от Гегеля и Фейербаха,
это верно, но стал Марксом лишь
тогда, когда усвоил всю
предшествующую культуру. Надо поэтому
различать роль немецких философов,
которую они играли в индивидуальном
развитии Маркса, от той роли, какую
они сами сыграли в развитии
общечеловеческого познания.
Возьмите, например, Фейербаха.
В домарксовское время были
материалисты, которые стояли выше
Фейербаха, внесли большой вклад
в историю познания, продвинулись
вперёд дальше Фейербаха, но в
индивидуальном развитии творца
нового мировоззрения — Маркса —
именно Фейербах сыграл огромную
роль, значительно большую, чем та,
которая принадлежит ему лично в
поступательном движении познания
в целом.
Тот, кто этого не различает, тот
непосредственно — волей или
неволей — отождествляет достижения
мысли истории в целом с
достижениями немецкой философии, тот тем
самым преувеличивает объективное
значение немецкой философии в
общей линии общечеловеческого
познания.
Говорят, что яблоко, которое
упало перед учёным, сыграло свою роль
.в том, что оно помогло ему открыть
закон всемирного тяготения, но не
это яблоко было основой, не оно
главное. Нас не должен смущать
и тот факт, что марксовские
взгляды возникли вслед за Гегелем и
Фейербахом, что вовсе не
является законом для возникновения
нового мировоззрения. Нужно иметь
в виду это различие между тем
обстоятельством, какую роль в
индивидуальном развитии Маркса

РЕЧЬ ТО В. ЧЕРТКОВА В. П.
79
сыграла немецкая философия, и
тем, какую роль сыграла она
непосредственно в мировой науке. Это
нужно иметь в виду, чтобы не
сводить все достижения домарксовской
философии ж достижениям только
немецкой философии, чтобы не
исключить возможности появления
такой философии, как, скажем,
философия русская, тоже домарксов-
ская, но стоящая выше философии
немецкой. Это нужно иметь в виду,
чтобы установить всю сложность,
противоречивость процесса
познания, чтобы тем самым не свести всё
поступательное движение научной
мысли домарксовского периода
только к западноевропейской
научной мысли, чтобы всё
поступательное развитие познания не свести к
успехам отдельных народов —
народов Запада.
В нашем изображении того, как
подготовлялся марксизм всей
историей философской мысли, как мне
кажется, логическое слишком
превалирует над историческим. На
деле же в этом вопросе
историческое, впрочем, как и всегда,
значительно шире: оно охватывает
множество народов, шедших то
параллельно, то один впереди другого в
направлении создания нового
мировоззрения. Это тоже надо. учесть
для того, чтобы не упрощать линию
развития научной мысли, не
уменьшать значения и других народов в
развитии общечеловеческого
познания.
Я считаю, что дело состоит не в
том, чтобы в работе по истории
западноевропейской философии
упомянуть русскую философию,
приводить цитаты из трудов русских
философов, а в существе: в том, чтобы
ещё шире изобразить линию
развития философской мысли, которую
двигало вперёд множество
различных пародов, не подменять грубо
историческое логическим.
В связи с этим я считаю
необходимым сказать несколько слов о
национальном моменте. В этом отношении
наше обсуждение даёт очень много
материала для размышлений. Я имею
в виду речь т. Кедрова, который
говорил вчера по сути дела, что не
нужно искать национальное в разви¬
тии философии. Мне кажется, что
это неверно и что в работе т.
Александрова не в этом недостаток.
Тов. Кедров напрасно, под
предлогом партийности, необходимости
выявления классового содержания,
однобоко обращается к
международным условиям. Надо исходить из
•внутреннего развития страны и
народа, что не отрицает значения
международного влияния. Это факт.
Я думаю, что т. Кедров неправ, когда
он считает, что главная задача
состоит в том, чтобы все явления
философии объяснять только
международными моментами в жизни
каждого отдельного народа. Он неправ
потому, что необходимость,
закономерность поступательного развития
научной мысли досоциалистической
формации противоречивы и что в
поступательном развитии научной
мысли человечества в целом
огромную роль играли отдельные народы.
В книге т. Александрова
фактическая сторона этого вопроса есть, но
она рассматривается как нечто
должное, как само собой
разумеющееся, а на деле — это
специфическая черта развития познания только
досоциалистической истории, ибо она
отражает неравномерность в
развитии народов, разобщённость их, она
отражает диалектику жизни- Её
надо основательно подчеркнуть для
того, чтобы, во-первых, не смазывать
национальный вклад отдельных
народов в общечеловеческую культуру,
не растворять национальное в
интернациональном, и, во-вторых, для
того, чтобы избежать национальной
узости и полнее понять
национальный вклад отдельных народов в
органической связи с культурой всех
других народов, с мировой
культурой.
Тот, кто подходит однобоко, кто
либо берёт только национальное,
либо считает, что тезис этот вообще
неправилен, тот не может понять
весь процесс духовного развития
человечества и, в частности, процесс
развития философской мысли. Без
этого нельзя правильно понять
непрерывность духовного процесса и
философской мысли, в частности,
движимого всеми народами; без
этого нельзя понять, как создаётся

80
РЕЧЬ ТО В. ЖУКОВОЙ в. н.
мировая культура и какова роль в
ней отдельных народов.
И, наконец, мне кажется, что
книга т. Александрова много
выиграла бы, если бы он учёл одно в
высшей степени принципиальное
положение, которое мы находим в работе
товарища Сталина «О
диалектическом и историческом материализме».
Я имею в виду то место, где товарищ
Сталин говорит, что новые
потребности материального развития
общества вызывают новые передовые
идеи, что последние организуют и
мобилизуют массы, в результате чего
стихийный процесс сменяется
процессом сознательным, что эволюция
сменяется революцией. Мне кажется,
что это положение применимо к
толкованию каждой великой
исторической эпохи на протяжении всей
истории, что здесь — основа для
правильной трактовки философских
кругов. Именно в этом плане надо дать
философию каждой великой
исторической эпохи, её плюсы и минусы.
Естественно, конечно, что каждая
конкретная историческая эпоха
имеет своеобразную стихийность и
сознательность, но, если рассматривать
всю историю в этом плане, — а мне
кажется, что это правильно, — тогда
мы подойдём к философским
школам, философии каждой отдельной
исторической эпохи более чётко,
более правильно. Тогда мы сможем
конкретно осветить развитие
философской мысли в рамках каждой
данной эпохи, а тем самым и
поступательную линию философской
мысли в целом.
(После перерыва).
Жданов. Слово имеет т. Жукова,
приготовиться т. Розенталь.
Жукова В. Н. (Одесса).
Товарищи, в Великой Отечественной войне
победил не только наш
социалистический общественный и
государственный строй, в Великой
Отечественной войне победила наша
передовая идеология, она одержала победу
над силами чёрной реакции, над
мракобесием и
человеконенавистничеством.
Однако в послевоенный период
обнаружено, что на идеологическом
фронте у нас не всё благополучно.
А именно: имели место такие
извращения, как проникновение в нашу
литературу и искусство
беспринципности, безидейности,
низкопоклонничества некоторых работников перед
западноевропейской культурой и
цивилизацией. Эти недостатки требуют
немедленного изжития и
ликвидации, и в этом отношении
представителям советской интеллигенции,
работникам философского фронта
принадлежит большое и почётное место.
В настоящее время мы собрались
для обсуждения работы по истории
западноевропейской философии.
Появление такого труда чрезвычайно
своевременно. Однако наряду с
положительным фактом — появлением
этой работы — следует остановиться
на тех коренных недостатках,
которыми страдает данная работа, и на
том, что следует сделать для того,
чтобы наша советская
общественность получила подлинно
марксистский учебник по истории
философии.
Я не стану повторять здесь то, что
уже говорилось товарищами, отмечу
только, что каждый из нас должен
много работать, чтобы справиться с
задачами, которые возлагаются на
нас в деле пропаганды марксистско-
ленинской теории, чтобы обогатить
нашу науку новыми марксистскими
работами.
Итак, первое, что обращает
внимание в указанной работе т.
Александрова — это то, что между
вступительной частью и самим
изложением курса истории философии нет
орг а н и ческ ой у в язк и. Впе ч а тлен и е
такого», что в первой части
вступления изложены основные
принципиальные положения, в соответствии с
которыми должно было бы и вестись
само изложение курса истории
философии. Однако это не совсем так.
Коль скоро эта книга является
учебником, рассчитанным на
учащуюся молодёжь, на людей, которые
хотят расширить свой кругозор,
книга должна быть политически
заострённой; все формулировки должны
быть отточенными, чтобы не
возникало никаких сомнений. Например,

РЕЧЬ ТО В. ЖУКОВОЙ в. н.
81
был ли Августин в действительности
великим отцом церкви или не был?
Каково место той или иной
философии в общем потоке развития
человеческой философской мысли?
!Мне кажется, что в книге
философия средних веков изложена
несколько мозаично. Там очень много
имён, много различных учений, но
нет сколько-нибудь глубокой
марксистской критики каждого из них.
Пожалуй, не нужно было бы
излагать философские взгляды каждого
философа, нужно было бы дать
основную * исчерпывающую критику
наиболее видных представителей
философского направления, это дало бы
правильную методологическую
установку в понимании философских
знаний эпохи средневековья.
Что касается того, как излагается
материал, то в ряде случаев труды
тех или иных философов,
буржуазных или добуржуазных, даются без
критической оценки их взглядов, в
духе объективизма. Такой учебник
чрезвычайно затрудняет изучение
истории философии студенчеством
потому, что тут нет того основного
критерия, от которого можно было
бы отправиться для составления пра.
пильного представления об
историческом процессе в целом и об
особенностях развития философии в
каждый данный период для выработки
критического подхода ко всякой
философии с позиций
марксизма-ленинизма.
Мне кажется, что при изложении
курса истории философии следует
обратить больше внимания на показ
решающей роли материального
производства в развитии всей
общественной жизни.
Необходимо показать и обратное
воздействие теорий, идеологий,
политических взглядов, учений
каждого данного периода на развитие
материального производства.
Характеристике социально-экономических
формаций уделено мало места. Мало
данных о развитии естественных
наук, не подчёркнута роль науки.
Здесь товарищи останавливались
на исторической обстановке
Франции, на характеристике Германии,
породившей философские воззрения,
и подчёркивали то, что нельзя огра¬
ничиться указанием национальных
особенностей философской школы.
Но мне кажется, что надо было бы
самую периодизацию курса истории
философии осуществлять не по
признаку национальной принадлежности
философов (например, французские
материалисты, английские
материалисты и т. и.), но сообразовать с
теми указаниями, которые были
сделаны в своё время Центральным
Комитетом Всесоюзной
коммунистической партии большевиков о
периодизации истории. В указаниях
говорится, что преподавание
гражданской истории в школах СССР
должно осуществляться в соответствии с
разделами: древняя история,
средняя история, новая история, причём
новая история делится на три
периода: начиная с французской
революции до периода фрапко-прусской
войны, до Парижской Коммуны и от
Парижской Коммуны до победы
Октябрьской революции и после
1918 года до наших дней.
В замечаниях о конспекте
учебника по новой истории, сделанных
товарищами Сталиным, Ждановым
и Кировым, указано: считать
совершенно недопустимым доведение
авторами истории только до 1923 года.
Но1 коль скоро недопустимым было
доводить историю в 1934 году до
1923 года, то тем менее есть
основание доводить историю философии
только до сороковых годов прошлого
века.
Наша эпоха богата такими
событиями, когда каждый год может
равняться столетию в прошлом. Мне
кажется, что в курсе истории
философии необходимо обязательно давать
историю философии до наших дней,
до того периода, когда противоречия
общественных классов достигли в
капиталистическом обществе
наибольшей остроты, когда в борьбе
философских направлений мы ясно
можем видеть борьбу общественных
классов. Вот это и будет
партийностью философии, вот это и будет её
живой связью с современной
действительностью, ибо нельзя
излагать сегодня историю философского
воззрения авторов древности — Г
рении, Рима или периода
средневековья, совершенно не сообразуясь с

82
РЕЧЬ ТО В. ЖУКОВОЙ В. Н.
тем, как проявили себя <в истории
наследники философских воззрений
предшествующего времени.
Ещё хочу сказать об одном. Когда
имеется такое деление на
западноевропейскую философию и русскую
философию, то образуется
непреодолимый водораздел между
западноевропейской философией и
философией славянских -народов Европы.
Создаётся искусственная межа, не
освещается философская мысль и её
развитие у братских славянских
народов (•болгары, чехи и д-p.). Ведь мы,
по существу, не имеем
характеристики того, как развивалась
философская мысль братских славянских
народов и какое влияние сказывало её
развитие на развитие философии
других народов. Гегель в своё время
утверждал, что на востоке от Эльбы до
Дуная живёт огромная нация славян,
которая ничем себя не проявила в
истории. Выходит, что подобного
рода изложение курса истории
философии будет прямо подтверждать
точку зрения мракобесов и
реакционеров о том, что славяне не дали
миру выдающихся мыслителей,
философов, историков, учёных. В
действительности современная
историческая наука доказала
непрерывность исторического процесса на
территориях, где с древних времён
жило славянское население, показав
высокий уровень их культуры, их
влияние на экономическую и
культурную жизнь соседних народов
ещё в глубокой древности.
Я хочу, чтобы мне ответили на
вопрос: следует ли вообще делить
философию на западноевропейскую
и русскую, минуя совершенно
вопрос о развитии философской мысли
в славянских .государствах,
тяготеющих к нам? Не следует ли
больше подчеркнуть роль
славянских народов в создании мировой
культуры, в развитии философии?
Ещё одно замечание. Поскольку
речь идёт о создании учебника по
истории философии, то мы должны
предъявить автору такие
требования: во-первых, методологические
основы этого учебника не должны
вызывать никаких сомнений; он
должен быть написан на основе и
в полном соответствии с законами
диалектического материализма; во-
вторых, изложение материала в
учебнике должно быть чётким,
ясным, сжатым, понятным и в то же
время глубоким. Кроме того, в
характеристике тех или иных
философов необходимо придерживаться
известной последовательности. В
настоящей книге изложение
философских воззрений разных авторов
ведётся по-разному: в одном случае
характеризуются взгляды философа
на материю, в другом —
характеризуется теория познания. Не всегда
даётся критика
общественно-политических воззрений философов. Я
считаю, что для учебника неприемлемо
такого рода изложение. Мы должны
учить студентов логично мыслить,
излагать свои знания понятным
языком. Непоследовательность и
недостаточная чёткость в изложении
не содействуют улучшению
подготовки наших кадров.
Последнее, о чем я хотела
сказать. Я хотела бросить упрёк
товарищам из научных учреждений
центра за то, что они не оказывают
нужной помощи периферии. Дело в
том, что мы на периферии работаем
в очеуь трудных условиях, а
именно: нам приходится работать на
территории, бывшей временно
оккупированной; у нас отсутствует
литература; нам особенно необходимо
бороться с остатками вражеских
влияний среди части людей,
бывших на оккупированной территории;
нам особенно нужны произведения
к л а сси ков м а рксиэм а -ленинизм а,
марксистские учебники.
А что мы имеем? Мы подчас не
имеем журналов, не имеем книг.
Достаточно сказать, что книгу,
которую мы сейчас обсуждаем, я
доставала окольными путями, через
посредство знакомых. Это —
совершенно ненормальное явление. На
периферии есть люди, которые хотят
и могут работать, но элементарных
условий для работы у них нет.
На мой взгляд, необходимо
улучшить подготовку философских
кадров, усилить их
физико-математическую подготовку. Не случайно, мне
кажется, в книге т. Александрова
вопрос развития науки,
естествознания является некоторым привеском

РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯ М. М.
аз
к тому или иному философскому
воззрению той или иной эпохи.
Научная подготовка философских
кадров по вопросам теоретического
естествознания в ряде случаев
недостаточная. Нужно, чтобы люди,
занимающиеся вопросами
диалектического и исторического
материализма, глубоко изучали достижения
социалистического строительства,
достижения теоретического
естествознания. Для этого нужна солидная
физико-математическая подготовка.
Приходится работать над
освоением современных достижений науки
и техники, и часто испытываешь
трудности, которых могло бы не
быть при иной подготовке
философских кадров. На историческом
факультете (я не знаю, как на
философском факультете) не даётся курса
математики и физики в объёме
высшего учебного заведения, и это
очень плохо.
Итак, чрезвычайно полезно то, что
к обсуждению данной книги
привлечена широкая общественность.
Однако обсуждение могло бы
проходить, ещё успешнее, если бы
работники периферии были своевременно
осведомлены о дискуссии. Очень
хорошо, что наряду с обсуждением
вопросов, связанных с содержанием
самой книги, были подняты вопросы
о том, что необходимо коренным
образом улучшить подготовку
наших кадров. Если нам, работникам
периферии, помогут товарищи,
находящиеся в центре, если мы
получим надлежащее количество
литературы (хотя бы самое
минимальное) , работа значительно улучшится,
и появятся такие люди, которые
будут трудиться над дальнейшим
развитием нашей философской
мысли в полном соответствии с теми
требованиями, которые предъявляет
к работникам теоретического фронта
наша родина, партия Ленина —*
Сталина.
Жданов. Слово имеет т.
Розенталь.
Розенталь М. М. (Москва).
Центральным вопросом обсуждения
книги т. Александрова является вопрос
о том, какой должна быть
марксистско-ленинская история философии.
Чтобы ответить на этот вопрос,
нужно исходить из правильного
представления о том, что такое
марксистско-ленинская история
философии в отличие от буржуазной,
что является её основной задачей,
каков её метод подхода к
философским теориям прошлого. 'Мне
кажется, что ошибки и пороки >в книге
т. Александрова обусловлены
прежде всего неправильным решением
этого исходного вопроса. Ему в
книге посвящено введение, и я хочу
на нём остановиться. В качестве
параллели хочу использовать
ленинские замечания на историю
философии Гегеля, дающие
замечательно глубокие и ясные
руководящие идеи для понимания того, как
марксист должен подходить к
истории философии.
Определяя предмет марксистско-
ленинской истории философии,
т. Александров пытается вскрыть
принципиальное различие,
существующее между буржуазной и
марксистской наукой истории
философии. Он указывает на то, что
только теория исторического
материализма, понимание зависимости
идей от
общественно-экономических условий позволили впервые
возвести историю философии на
ступень науки. Он далее говорит о
классовости, партийности
философских систем и т. д. В качестве
общих предпосылок это всё верно,
хотя эти верные исходные посылки
не служат руководящей идеей при
конкретном анализе конкретных
философских систем и взглядов. Но
когда т. Александров переходит к
решающим определениям сущности
марксистской истории философии,
её предмета и значения, он
высказывает положения, которые не могут
нас удовлетворить; более того, ими
объясняются в значительной мере
пороки теоретической концепции в
целом.
Тов. Александров указывает, что
отличие между буржуазной и
марксистской историей философии
заключается в том, что буржуазные
философы некритически подходят к
оценке философских систем
прошлого, а марксистские философы —

84
РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯ М. М.
критически. В своей книге т.
Александров пишет: «В отличие от
буржуазной философской
историографии марксистско-ленинская история
философии не допускает
некритического воспроизведения
предшествующих теорий...» (стр- 18).
Нет, конечно, никакого сомнения,
что буржуазная история философии
абсолютно неспособна
научно-критически оценить философские
теории, имевшие место в прошлом. Но
положение т. Александрова о том,
что буржуазная история философии
некритична в отличие от
марксистской, я считаю неверным, ибо оно
неправильно акцентирует
действительно коренное отличие
марксистского подхода к истории философии
от буржуазного. На самом деле нет,
может быть, более
классово-корыстной субъективистской науки, чем
буржуазная история философии.
Говорить, что её особенность — в
некритическом подходе, значит
направлять удар не в самое уязвимое
её место.
Я беру историю философии Вин-
дельбанда, т. е. типичную
буржуазную историю философии, и читаю:
«Как и всякая история, история
философии — критическая наука: она
обязана не только изложить и
разъяснить, но и дать оценку
достигнутых в течение исторического
развития результатов. Без этой
оценки истории не существует, и
сознание критической точки зрения
является как бы свидетельством
зрелости для историка» (В. Виндель-
банду История философии, стр. 15).
Никакого сомнения нет в вопросе
о том, критична или некритична
буржуазная история философии.
Она сугубо критична. Всё дело в
том, каков критический пафос этой
истории философии. И вот тут-то
мы подходим к главному пункту
всей проблемы марксистского
понимания истории философии как
науки.
Один из выступавших вчера
товарищей говорил, что в введении книги
т. Александрова есть много
определений того, что такое история
философии. Действительно,
определений слишком много, но беда в том,
что ни одно из них нельзя наз¬
вать правильным, марксистским.
Тов. Александров даёт следующее
определение истории философии как
науки:
«История философии есть
история мировоззрения людей. Она
рассматривает, как человек в
разные исторические эпохи объяснял
сущность и законы природы,
общественную жизнь, процесс
мышления» (стр. 9). Это определение
является центральным у т.
Александрова. Центральным не столько в
формальном смысле слова, сколько
с фактической точки зрения, ибо
оно, это определение — точное
зеркало, отражающее всю концепцию
книги — метод анализа
философских теорий прошлого, её дух, стиль
и даже язык. Но верно ли такое
определение? Нет, абсолютно
неверно. Под него не подойдёт никакая и,
особенно, марксистско-ленинская
история философии. Ибо на деле во
всякой истории философии есть своя
определённая теоретическая
концепция, определённый угол зрения,
есть определённая цель и, притом,
более глубокая, существенная,
более острая, чем одно повествование
о том, как человек в разные
исторические эпохи объяснял законы
природы.
Ленин, как известно, писал, что
история философии показывает с
полной ясностью, «что в
марксизме .нет ничего похожего на
«сектантство» в смысле какого-то
замкнутого, закостенелого учения,
возникшего в стороне от столбовой
дороги развития мировой
цивилизации. Напротив, вся гениальность
Маркса состоит именно в том, что
он дал ответы на вопросы, которые
передовая мысль человечества уже
поставила». Мысль Ленина
совершенно ясна. Это мысль о том, что
марксистская философия является
выводом, итогом, венцом всего
исторического развития общества и
научных знаний, что из этого
закономерного развития с железной
необходимостью вытекает марксистская
философия как единственно
научное мировоззрение. Слова Ленина
дают угол зрения на марксистскую
историю философии. Они дают
возможность установить действительно

РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯ М. М.
85
коренное и глубочайшее отличие
марксистской истории философии
от буржуазной. В чём это
отличие?
Буржуазная история философии
несомненно критична. Но её
критицизм направлен на то, чтобы в
результате исследования и изложения
истории философии был сделан
вывод, что философский идеализм и
метафизика являются неизбежным
результатом всего развития
философии и единственной философией,
достойной этого слова. Но сделать
этот вывод буржуазная история
философии может лишь путём
сознательной фальсификации
действительного хода развития, путём
выпячивания на первый план
идеализма и затушёвывания
материалистической философии, борьбы
против неё.
Марксистская история философии
имеет своей коренной задачей
показать, как в сложных перипетиях
борьбы философских теорий и
направлений, отражавшей борьбу
исторических классов, в тесной
связи со всем развитием общества и
науки развивалась, крепла,
пробивала себе дорогу прогрессивная,
научная линия в философии; как это
развитие в известных исторических
условиях, при появлении самого
революционного класса современного
общества — пролетариата,
благодаря тому, что только представители
этого класса смогли дать подлинно
научное, основанное на
революционно-критической переоценке
прошлого, обобщение всего развития
науки и истории общества, как это
развитие привело к закономерному
возникновению марксистской
философии и почему с тех пор только
эта философия может считаться
единственно научной философией.
Она имеет своим предметом такое
рассмотрение хода развития
философии, которое как в целом, так и
в каждой своей части должно
воспитывать читателя в духе' марксизма
и подводить его к центральной идее
о том, что. только марксизм создал
научную философию, указывающую
угнетённым классам путь к своему
освобождению.
Марксистская история
философии должна показать, как в
результате всей истории развития
философии и науки потерпели полное и
окончательное банкротство
идеализм, метафизика, буржуазная
социология.
И сделать это марксистская
история философии может не только не
насилуя факты, а, наоборот, на почве
историзма, не нарушая исторической
правды, руководствуясь
материалистическим пониманием истории, имея
такой верный компас, как
марксистская теория классовой борьбы.
Марксистская история философии
должна показать
всемирно-историческую особенность нашего
мировоззрения, заключающуюся в
отличие от всех прошлых философских
течений и школ в том, что оно
выражает интересы рабочего класса,
всего трудящегося народа, в то
время как старые философы были
одиночками или представителями
небольших групп людей,
преимущественно экоплоа татарского
меньшинства.
Отсюда, из такого понимания
задач марксистской философии,
вытекают и способы подхода, методы
анализа философских теорий
прошлого: не бесстрастное,
объективистское в струвианском смысле слова
изложение сущности и смысла
многочисленных философских учений и
взглядов, не холодно-эпический
рассказ о том, как в разные эпохи
по-разному мыслили люди, а
активный, революционный подход и
метод анализа, с величайшей
тщательностью отбирающий всё передовое
и ценное, со всей силой
подчёркивающий и возвышающий
материалистическую линию в философии,
диалектические запросы и искания,
всякую умную критику метафизики,
идеализма и поповщины и со всей
беспощадностью обрушивающийся
на мёртвое, консервативное,
реакционное, на всякую проповедь того,
что шло вразрез с наукой.
Вот такой целенаправленности,
такого подхода к истории
философии, такой марксистской
воинственности нет в книге т. Александрова.
В ней, конечно, даётся и критика
идеализма, и положительная оценка

66
РЕЧЬ Т О В. РОЗКЯТЛЛЯ м. м.
материализма, но в книге не
чувствуется кипения страстей, обуре»
вавших борющиеся лагери и партии
в философии, не выделяются основ*
ные проблемы философии, вокруг
которых на протяжении двух с по*
ловиной тысяч лет шла и сейчас
идёт ожесточённая борьба, не
прослеживается история этой борьбы,
не показывается значение этой
борьбы в общественной жизни. Она
поэтому эмпирична и похожа больще
на остановившуюся киноленту, на
которой каждый кадр сам по себе,
но нет движения, нет истории как
единого закономерного процесса
развития, движения.
У Ленина в конспекте книги Лас-
саля о Гераклите есть характерное
замечание, раскрывающее весь
подход 'Маркса и самого Ленина к ис*
тории философии. Ленин пишет:
«Отличие (Лассаля.^*- М. Р.) от
Маркса: у Маркса тьма нового л
интересует его только движение
вперед от Гегеля и от Фейербаха
да ль иг е...» (В- И. Ленин. Философ,
ские тетради, стр. 311).
Вот это движение вперёд и
вперёд— основная красная нить
истории, завершающаяся в середине
XIX столетия на основе коренных
социальных изменений великим
качественным скачком —
возникновением философии марксизма, — вот
на что сознательно, тенденциозно
(ибо наша тенденциозность, наша
партийность целиком совпадает с
объективным ходом истории)
должны делать ударение марксистские
историки философии.
Мне хотелось бы в связи с этим
хотя бы бегло и в общей форме, по
некоторым лишь вопросам провести
параллель между ленинскими
замечаниями на книгу Гегеля «История
философии» и книгой т.
Александрова. Это очень важно, потому что,
читая немарксистскую историю
философии, Ленин спорит с ней, делает
интереснейшие замечания,
перерабатывает на свой, марксистский лад.
Мы имеем, таким образом,
возможность видеть иные, чем у Гегеля,
принципы подхода к философским
теориям прошлого, — марксистские
принципы. Конечно, Ленин делал
замечания для себя, не для опублико¬
вания, но каждое ленинское слово
настолько нам дорого, что мы ни
одного из этих замечаний не можем
оставить без внимания. Это отнюдь
не значит, что всё, что мы находим
в этих записях, нужно нацонизнрО’
вать, не добираться собственными
усилиями и глубокий смысл
ленинских замечаний,
Я хочу обратить ваше вынимание
на два момента. Во-первых, когда
вы изучаете конспект Ленина, сразу
бросается в глаза та
революционная страстность, та сознательная це*
леустремлённость, с которой Ленин
изучает и оценивает
историко-философские явления. В замечаниях и
оценках Ленина самые абстрактные
понятия и идеи пифагорейцев, элез-
тов, Платона, Аристотеля, Эпикура
переводятся на острейший марк-
систский язык борьбы течений в
философии. Эти замечания Ленина
дают возможность сразу увидеть,
обнаружить зёрна положительного,
прогрессивного, того, что, пусть
хоть как гениальная догадка,
способствовало развитию науки, и
вместе с тем почувствовать гнилой,
отвратительный запах поповщины,
мистицизма, идеализма, всего того,
что в прошлых теориях
препятствовало движению вперёд.
У Ленина есть ясный угол зрения
на историю философии: это борьба
партий в философии —
материализма и идеализма, анализ, пусть
самых слабых и ещё неясных
намеков, подходов к теории развития,
к диалектике, выделение всего того,
что способствовало правильному
решению вопроса об истине в теории
познания.
Ставя в центр рассмотрения ЭТИ
действительно основные проблемы
философии, Ленин, как сторонник и
представитель марксистской
философии, со свойственным ему
пристрастием анализирует борьбу
вокруг них, ту борьбу, которая
является движущей силой развития
мысли. Он не обходит ни одной
попытки Гегеля отодвинуть на задний
план, умалить философию
материализма и находит сильные слова,
чтобы опровергнуть клевету
идеалиста на материализм. Эти замечания
известны, и я не буду их повторять.

РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯ М. М.
81
Поля его конспектов пестрят
замечаниями: «Вздор! ложь! клеве¬
та!»— по поводу критики Гегелем
Эпикура. По поводу критики
Демокрита: «Невыносим идеалисту дух
материализма!!» О гегелевской
оценке Платона он пишет:
«Подробно размазывает Гегель
«натурфилософию» Платона, архи-
вздорную мистику идей... Это пре-
характерно!.. Гегель (как и вея
казенная, поповски-идеалистическая
философия нашего времени)
превозносит и жует мистику-идеализм
в истории философии, игнорируя и
небрежно третируя материализм.
Ср. Гегель о Демокрите—ничего!!
О Платоне тьма размазни
мистической» (В. И. Ленин, философские
тетради, стр. 287).
И так-далее и так далее в этом
духе.
И вот с этой точки зрения
интересно сравнить некоторые оценки
философских теорий прошлого,
данные Лениным и дающиеся и книге
Т. Александрова. Я возьму только
двух философов — Платона и
Аристотеля.
Известно, что Аристотель, хотя и
колебался между материализмом и
идеализмом, дал основательную
критику мистических идей Платона.
Ленин очень высоко оценивает эту
критику. Он замечает, что Гегель
скрадывает материалистические чер»
ты этой критики, что он совсем
скомкал критику платоновских идей
у Аристотеля. Известно, что именно
в конспекте Аристотеля Ленин дал
свой гениальный набросок
гносеологических корней философского
идеализма.
Ленин так оценивает критику
Аристотеля: «идеалист Гегель
трусливо обошел нодрыв Аристотелем...
основ идеализма» (В. И. Ленин,
Философские тетради, стр. 288).
Тов. Александров в своей книге
посвящает специальный раздел этой
критике. Он подробно описывает,
ка<к критиковал Аристотель
Платона, но решающей оценки значения
этой критики он так и не даёт.
Вместо точного, ясного определения
Ленина — «подрыв основ
идеализма»— мы читаем следующие мало¬
значащие, расплывчатые, неясные
итоговые строчки:
«Таким образом, платоновские
идеи есть абстракции. Они не
помогают объяснить чувственно
воспринимаемые вещи. Идеи не
являются причиной вещей и не
составляют их сущности» (стр. 88).
Разве это марксистская оценка
критики идей Платона? Это не
марксистская оценка. Что значит
абстракция? Разве понятие материи,
понятие стоимости, понятие закона
эквивалентности массы энергии —
разве это не абстракция? Это тоже
абстракция. Нельзя же точные
марксистские понятия заменять
такими расплывчатыми понятиями,
которые только запутывают. Идеи
«не помогают» объяснить
чувственно воспринимаемые вещи! Это всё
не те слова, не те оценки, которые
нужны. Вообще раздел о Платоне
показателен для всей кн'йги. На
примере Платона можно и нужно
показать, как и почему философия
идеализма в истории философии
играла, как правило, реакционную
роль (если те или иные
прогрессивные взгляды высказывались в
идеалистической форме, то не потому,
что идеализм помогал высказывать
эти прогрессивные взгляды, а
потому, что история мысли вообще
развивается противоречиво и иногда в
ненаучной форме могли
высказываться и прогрессивные идеи).
Недаром ведь Ленин говорит о линии
Платона в истории философии.
Накал классовой борьбы .во времена
Платона между аристократией и
демократией достиг своей высшей
точки. Философский идеализм
Платона органически связан с его
реакционной политической позицией И
общественными взглядами, .в
огромной степени вытекает из них.
В книге т. Александрова об этой
связи говорится буквально лищь
следующее: «Здесь (т. е. в
идеализме Платона. — М. Р.) сыграло
свою роль, видимо, и то
обстоятельство, что этот «здещний мир» —
политический строй эпохи Платона —
противоречил идеалам философа.,,»
(стр. 64), Это, конечно, не ТО, ЧТО
нужно было сказать, это не
марксистский анализ.

88
РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯМ. М.
И второй момент, на который я
хотел бы обратить ваше внимание.
Я имею в виду ленинский язык в
философии. Речь идёт не о стиле.
У каждого писателя свой стиль. Речь
идёт о языке как средстве
выражения идей. Язык есть форма,
выражающая определённое содержание.
Ясно, что язык пролетарского
философа, марксиста отличается от
языка буржуазного философа, ибо
содержание нашей философии
принципиально иное, нежели содержание
буржуазной философии. И поэтому
должно существовать соответствие
между языком и идеями
марксистской философии. Несоответствующий
язык может привести и всегда
приводит к снижению, ущемлению
идейного содержания.
В этой связи я напомню, как
отнеслись критики Ленина к языку
его «Материализма и
эмпириокритицизма». Буржуазным и
меньшевистским философам не понравился
боевой, воинствующий язык,
которым написано великое ленинское
произведение. Их ухо резали
непривычные слова, бичующие идеализм,
дававшие политические оценки,
связывавшие философию и политику.
Все эти критики с недоумением
отмечали, что Ленин в философию
вводит «точку зрения
социал-демократической благонадёжности».
Некий Булгаков гщеал, что «при этом
оказывается, например,
реакционером... автор единственной настоящей
пролетарской философии, г.
Богданов, эмпириомонизм которого
несомненно представляет идеалистическую
систему...» Но вот-де Ленин об этой
«единственной пролетарской
системе» невежливо выражается,
говоря, что это сплошной комплекс
вздора, годного только на то, чтобы
вывести бессмертие души или идею
бога.
Другой рецензент выражал своё
возмущение по поводу того, что
Ленин называет махистов
«безмозглыми» философами, «прихвостнями»
и «лакеями» буржуазии. А
Аксельрод заявила, что её эстетическое
чувство оскорблено такими
ленинскими словами, как «кривляка» об
Авенариусе и «урядник на
философской кафедре» о Корнелиусе и т. д.
(В зале смех.) Такая грубоеть-де,
более или менее допустимая в
злободневных политических статьях, в
философии прямо-таки
«невыносима». (Смех.)
Эта критика на деле была
направлена не столько против языкд
ленинского произведения, сколько
против его последовательного
воинствующего материализма, против
ленинской непримиримости ко всем
идеалистическим шатаниям, кому
бы они ни были присущи, —
откровенному ли буржуазному махисту,
Богданову ли, или Плеханову.
Ленинский язык был лишь
выражением этой идейной непримиримости
Ленина.
Да, Ленин и товарищ Сталин
связывают философию с политикой,
и их язык в философии есть такой же
боевой ленинский, сталинский язык,
как и в их политических статьях.
Если с этой точки зрения подойти
к книге т. Александрова, то мы
должны будем констатировать, что
язык его произведения, будучи
объективистским, небоевым
марксистским языком, не даёт возможности
выразить подлинно марксистскую
оценку. Дело не в том, чтобы ругать
Платона или Локка, дело в точном
марксистском языке, который даёт
правильное выражение
марксистского подхода, марксистских идей.
В самом деле, вот несколько
примеров.
Говоря о локковском разделении
первичных и вторичных качеств, т. е.
разделении, которое Бело к
субъективному идеализму, т. Александров
пишет: «Подразделение Локком
качеств на первичные, объективные, не
зависимые от человека, и вторичные,
субъективные, зависимые от -него,
было неправомерно». Такое
разъяснение не даёт марксистской
характеристики этой теории. Притом
локковское разделение первичных и
вторичных качеств стало одним из
центральных пунктов борьбы между
материализмом и идеализмом,
диалектикой и метафизикой. Отзвуки
этой борьбы дошли и до нашего
времени, когда в советской
философии механисты защищали эту
теорию Локка. Нужно было дать
правильную марксистскую оценку этой

РЕЧЬ ТО В. РОЗЕНТАЛЯ М. М.
теории Локка, так как до сих пор
ещё на неё опираются метафизики и
идеалисты.
Вообще неверно думать, что
оценка Платона, Беркли имеет чисто
академический интерес. На самом
деле современная буржуазная
философия, жалкие эпигоны старых
идеалистов опираются на Платона,
Беркли и т. п., реставрируют их
теории. Так что марксистская оценка
их имеет политический, актуальный
интерес. Только такая оценка будет
служить цели воспитания наших
кадров, нашей молодёжи в
коммунистическом духе.
Или в главе о Беркли т.
Александров хотя и приводит ряд ярких
и резких цитат из Ленина, сам не-,
однократно употребляет такие слова,
которые просто неуместны в устах
марксиста. Он говорит о
«внутренней несостоятельности
берклианства», о научной несостоятельности
попыток «доказать» истинность
субъективного идеализма и
поповщины. При чём тут «научная
несостоятельность», когда речь идёт о
человеке, единственной целью
которого было утвердить идею бога.
Тов. Александров правильно
излагает общие черты философии
Лейбница, но итог своего изложения этой
философии он формулирует такими
словами, что Лейбница можно
принять за настоящего материалиста:
«Он (Лейбниц. — М. Р.)
выдвинул ряд важных идей, в частности
учение о всеобщем движении в
природе, о самодеятельности,
активности простейших тел природы, о
соединении признававшейся ранее
пассивной материи с силой,
приводящей эту материю в движение»
(274 стр.).
При чём тут природа, когда
Лейбниц говорит о духовной,
божественной монаде как первичной по
отношению к материи и о силе этих
духовных монад как причине
пассивной материи?
Всем нам нужно учиться ясности,
чёткости, точности, определённости
философского языка Ленина и
Сталина.
В заключение мне хотелось бы
вкратце остановиться на вопросе о
состоянии нашего философского
«фронта» вообще.
Тов. Светлов выдвинул ряд
причин, которые обусловливают
отставание нашего философского фронта.
Конечно, эти причины играют свою
роль. Не плохо было бы, если бы
философов было больше. Нужно
энергичнее воспитывать
философские кадры. Тем не менее
философов у нас не так мало, их довольно
много, и тем не менее наша наука
отстаёт. В чём же дело? Мне
кажется, что среди семи причин,
указанных тов. Светловым, нет
одной, самой решающей, самой
существенной. Простое сопоставление
того, что требуют от нас,
работников в области философии, интересы
социалистического строительства,
задачи идеологического воспитания
масс и наших кадров, дальнейшего
развития науки и того, что мы даём,
показывает, насколько мы отстаём
от жизни, как плохо мы выполняем
свой долг перед партией. Задачи
наши необыкновенны; они
несравнимы по своим масштабам и
значению с тем, что делалось в любую
другую историческую эпоху или что
делается в другом, несоветскОхМ,
обществе. Эти особые задачи вытекают
из того, что наша философия—не
мировоззрение какой-то отдельной
группы людей — специалистов или
частное воззрение какой-нибудь
школки или течения, а
мировоззрение великой коммунистической
партии, возглавляющей борьбу всего
советскою народа за коммунизм.
Для того чтобы марксистская
философия как наука могла
развиваться, итти вперёд, философы должны
разрабатывать новые теоретические
вопросы, итти в ногу с жизнью, по-
хмогать теоретически осмысливать то
новое, что возникает и развивается
в действительности. Всегда
марксистско-ленинская философия была
тем сильна, что она служила нуждам
и потребностям борьбы рабочего
класса, обобщала новые
закономерности жизни и главным своим
содержанием имела объяснение
явлений, рождённых каждым новым
историческим периодом в развитии
общества.
Я напомню известные слова

90
РЕЧЬ ТО В. Р031НХАЛЛ М* М.
Ленина о том, что, упуская из вида
эту сторону, мы делаем марксизм
односторонним, подрываем связь
Марксизма с определёнными
практическими задачами эпохи, которые
могут меняться при каждом новом
повороте истории. Я хочу напомнить
также слова товарища Сталина по
Этому же поводу: «Что такое мар¬
ксизм? Марксизм есть наука. Может
ли сохраниться и развиваться
марксизм как наука, если он не будет
обогащаться новым опытом
классовой борьбы пролетариата, если он
не будет переваривать этот опыт
с точки зрения марксизма, под
углом зрения марксистского метода?
Ясно, что не может»*
Никогда ещё так интенсивно не
изменялась жизнь, так быстро не
'Возникало ноше во всех сферах
жизни, никогда не был так богат
опыт борьбы, как в нашем
советском обществе, в котором
великая революций, строительство социа*
лизма перевернули вверх Дном всё
старое и утвердили новые принципы
общественного бытия и сознания.
Ясно, что наша работа в области
философии тогда может быть
полнокровной, содержательной, еущест*
венной и важной с точки зрения ин*
тересов народа и государства, если
она служит цели переваривания
опыта борьбы советского народа и
партии за коммунизм, если она
направлена на обобщение всего ново*
го* что принесла и приносит победа
социализма в нашей стране. Ведь
тем и велики труды товарища
Сталина, что они насквозь
проникнуты чувством нового, что они дают
всестороннее теоретическое
обоснований закономерностей строитель*
ства нового мира и тем самым
поднимают на высшую ступень
марксизм и марксистскую
философию.
Как же мы выполняем эту
важнейшую задачу, стоящую перед
нашей наукой? Вы сами знаете, что
нельзя указать ни одной серьёзной
работы, монографии, посвящённой
этим вопросам, вопросам о
Советском государстве, о советской
культуре, о становлении и росте нового,
советского человека, новой морали,
о новых законах развития Советского
общества.
Не должны ли мы поэтому,
будучи честными перед самими собой
и перед партией, сказать, что
важнейшей причиной
неудовлетворительного положения на философском
фронте является одна теоретическая
болезнь (против которой партия
всегда ведёт борьбу) — болезнь
отрыва теории от практики, отрыва от
живых запросов жизни. Другого
вывода сделать нельзя, настолько он
вытекает из самого простого анализа
положения вещей. Отсюда идёт и
цитатничество и начётничество,
боязнь самостоятельного анализа
явлений, трусость перед смелой
постановкой вопросов. Но наука не может
быть трусливой. Её задача состоит
не в том, чтобы повторять истину,
а >в том, чтобы развивать её в
соответствии с новыми условиями.
Мне кажется, главное, что стоит
перед нами,— это покончить
решительно с этой опасной болезнью,
разбить узкие рамки, в которые
замкнулась наша работа, сделать
коренной поворот в сторону
актуальных и боевых проблем марксистской
философской науки.
Я хотел бы два слова сказать о
том, что ведь после Энгельса и даже
после Ленина естествознание
шагнуло чрезвычайно далеко. У нас нет
работ, которые бы обобщали эти
достижения естествознания, которые
шли бы по пути «Материализма и
эмпириокритицизма». В этом также
нужно видеть отрыв теории от
практики.
Я думаю, что этот вопрос имеет
прямое отношение к той теме,
которая служит объектом нынешней
дискуссии: Не является ли объективизм,
отсутствие воинствующей
большевистской партийности в подходе к
историко-философским проблемам,
опасность катедер-социализма в
подходе к историко-философским
проблемам, дух бесстрастности и прочее,
т. е. всё то, в чём мы видим
недостатки и пороки книги т.
Александрова,— не есть ли всё это
проявление отрыва философской науки от
актуальных задач воспитания наших
кадров, нашей молодёжи в том духе,
чтобы она была способна с маркой-

той. адкидавА в. ю.
91
стеко-ленинских позиций оценивать
явлении нрошлого, бороться со
всяческими формами современной
буржуазной идеологии, идеалистической
мистики, теориями метафизического
застоя и т. д.
Товарищи, не будет ли совершенно
верно оказать, что если бы фило-
софекая наука и мы, философы,
хорошо выполняли свою основную
обязанность, если бы наша работа
крепче была связана с жизнью, с
интересами и потребностями нашею
социалистического строительства, то
у нас меньше было бы причин
для появления книг по истории
философии, не соответствующих
Целям коммунистического
воспитания масс?!
Что нужно сделать, чтобы
покончить с этим недопустимым разрывом
между теорией и практикой? Нужно,
конечно, многое сделать и прежде
всего в самих себе совершить
перелом, чтобы в нашем собственном
сознании, по выражению Герцена,
йе переставал действовать
революционный трибунал, беспощадно
критикующий нашу работу и
непрестанно спрашивающий нас: всё ли
делаем, что нужно делать? Нужна также
соответствующая организация
работы философских кадров, нужно
повышать свой теоретический
уровень, свои знания и т. д.
Мне хочется сказать только об
одной причине, которая тормозит
нашу работу. Я нмею в виду
отсутствие критической атмосферы е
нашей области науки, «споробоязнь»,
боязнь дискуссий по теоретическим
вопросам. Смешно думать, что
теоретические вопросы, касающиеся
современности, а также другие
философские проблемы можно решить
в один присест, без всестороннего
обсуждения, без столкновения
различных мнений и точек зрения, без
борьбы между ними,
Товарищ Сталин неоднократно
говорил о необходимости таких
творческих дискуссий и споров, да и
нынешняя дискуссия,
организованная по инициативе ЦК, служит
убедительным уроком для нас всех.
Когда же нет обсуждений,
теоретических споров (которые, разумеется,
должны быть плодотворными и пре¬
следовать интересы развития науки),
тогда неизбежно снижается Дух
критики и самокритики, тогда терпит
ущерб и принципиальность в оценке
книг или статей.
Если бы этот дух критики и
самокритики был в области философии,
то нет сомнения, что была бы и
критика книги т. Александрова, которая
помогла бы ему самому. Мы все, в
том числе н я, виновны, что этой
критики не было, что книгу серьёзно
не обсуждали. Задача заключается
в том, чтобы критика и самокритика
у нас была, как учит нас партия.
Вез этого работать невозможно. Не
потому ли захирел журнал «Нод
знаменем марксизма», что он, как
огня, боялся обсуждения острых и
актуальных вопросов нашей жизни?
Нам нужен философский журнал,
который бы стал орудием подъёма
нашей работы.
Товарищи, мы разрабатываем и
отстаиваем в борьбе против
растленной буржуазной идеологии самую
великую истину в истории
человеческого мышления — истину учения
Маркса — Энгельса — Ленина —
Сталина. И мы должны всей своей
работой, каждым своим шагом быть
достойными великой чести
называться пропагандистами этого веянного
учения.
Жданов. Слово имеет т. Захидов.
Захидов В. Ю. (Ташкёнт).
Товарищи, книга т, Александрова,
конечно, имеет свои заслуги, но вместе с
тем она страдает крупными
недостатками и ошибками.
Как известно, Восток служил
местом, Связующим мир древних
греков и римлян с Западной Европой
ЭПОХИ Возрождения и нового
времени. К тому же и сам Восток дал
много нового общечеловеческой
науке й фйлОСофий, принимал активное
участие в развитии мировой
цивилизации.
Повидимому, т. Александров
преследовал цель показать это, и он
совершенно правильно поступает,
посвящая в своей работе
специальный раздел историй так называемой
арабской философии. Но наш автор
не добился своей цели. Я позволю

9а
РЕЧЬ ТО В. ЗАХИДОВА В. Ю.
себе остановиться в основном на
этом.
Прежде всего надо отметить, что
отсутствие строгой партийности и
наличие порочного объективизма
наложили свой большой отпечаток на
весь этот раздел.
Термин «арабская философия»
совершенно неточен. Дело в том, что
в создании различных философских
школ, систем принимали участие не
только арабы, но и все народы
мусульманского Востока. Многие
учёные, не учитывая этого положения,
всю философию Востока
приписывают арабам и тем самым
игнорируют роль всех не арабских народов,
что, конечно, как с исторической,
так и с научной точки зрения
неверно. На место термина «арабская
философия» правильно было бы
применить термин «философия народов
мусульманского Востока», если не
вообще Востока, включая Индию,
Китай и другие страны, которые в
равной или в большей или меньшей
мере принимали участие совместно
с арабами в развитии общественной
мысли вообще и в частности
философии на всём Востоке.
Голос с места. А Грузия и
Армения?
Захидов. Я говорю — или вообще
Востока.
Следовательно, неправильно
поступает автор, применяя термин
«арабская философия» и таким
образом сводя всю философию Востока
к арабской философии.
Имена тех философов, которые
нашли место в данном разделе
книги, даются в неправильной
транскрипции. Ибн-Сина как Авиценна,
Ибн-Рошта как Аверроэс, Ибн-Ту-
фейль как Абубацера. Надо
отказаться от традиции, которой
придерживались буржуазные учёные в
этом вопросе, и дать имена этих
мыслителей и им подобных в своей
национальной транскрипции.
В книге философии
мусульманского Востока уделяется
чрезвычайно скудное внимание. Ей посвящено
всего четыре страницы. Правда, не
всегда объём решает дело. Но если
мы обратим внимание в данном
случае на содержание,
вложенное в эти четыре страницы, то по
своей бедноте оно соответствует
этому чрезвычайно малому
объёму.
Автор говорит о четырёх учёных-
философах—Ибн-Сина, Ибн-Рошта,
Ибн-Баджа и Ибн-Гуфейль, причём
о последних двух почти ничего
существенного не говорится.
Например, об Ибн-Туфейле сказано всего
следующее: «Из арабских учёных,
оказавших влияние на последующее
развитие философии, следует
указать ещё на Абубацера (Ибн-Ту-
фейль, около 1110—1185 гг.). Это
был философ, врач, математик и
поэт. Из его сочинений особенно
большое распространение получил
роман «Живой, сын бодрствующего».
Основная идея этого сочинения
носит религиозный характер» (стр. 118).
И всё.
Дело в том, что во многих частях
Востока (в древней Средней Азии,
особенно в Хорезме, Бухаре и в
Самарканде, в Закавказье, а также в
Иране, Хорасане, особенно в
Герате, в Китае) веками создавались
различные, многогранные
научнофилософские школы, и учёные,
философы вносили большой вклад в
сокровищницу мировой
цивилизации. По своему размаху и уровню
культура и философия, созданные в
этих частях Востока, не отставали
от той культуры и философии,
которые имели место в самой Аравии,
в Багдаде и в Кордове.
По совершенно непонятным
причинам автор, если не считать Ибн-
Сина, которого, к сожалению, он
называет арабским философом,
говорит только о Багдаде и Кордове,
причём ограничивается
несколькими, по существу общими,, фразами
о творчестве Ибн-Рошта, Ибн-Сина,
Ибн-Баджа и Ибн-Туфейля. А
Азербайджан и его Низами, Хорезм и
его Аль-Бируни, Аль-Хорезми,
Бухара и многие её учёные и
философы, Самарканд и его» Улугбек,
Герат и его Навои, Иран и его
Абдурахман, Джами и многие другие
философы, учёные, а также Аль-
Кинди, Ибн-Араби, Аль-Наззам,
Аль-Фараби совершенно выпадают
из поля зрения автора (реплика с
места: Книга называется «История
западноевропейской философии»),

РЕЧЬ ТО В. ЗАХИДОВА В.Ю.
93
тогда как эти люди науки и
философской мысли имеют весьма
большую заслугу в развитии философии
на Востоке и оказали огромное
влияние на развитие культуры и
философии в других частях мира.
Освещение всего этого имеет не
только научное значение, но оно
нанесло бы в какой-то мере удар
против идеологов озверелого
империализма, называющих народы
Востока варварами и неспособными
научно мыслить и существовать и
нагло отвергающих огромное
влияние культуры народов Востока на
культуру Запада.
Автор допускает и неточности в
разборе взглядов Ибн-Сина и Ибн-
Рошта. Ибн-Рошта, подобно
Аристотелю, в решении многих вопросов
философии часто колеблется между
материализмом и идеализмом,
например, он, как правильно
показывает автор, утверждает, что
материальный мир не имеет внутренней
необходимости и божественный
разум таит в себе такую силу, с
помощью которой он материальному
миру, т. е. миру возможностей,
придаёт форму определённости,
конкретности, утверждает, что душа
бессмертна. Но автор забывает, что
у Ибн-Сина мы иногда находим и
противоположные мысли — о том,
что! миру конечных вещей
свойственна творческая, созидательная
сила, которая даёт определённую
форму возможностям, благодаря
чему неопределённая возможность,
общее превращается в конкретную
действительность, в определённое
конечное. Это учение Ибн-Сина
наглядно обнаруживается и в его
взглядах о закономерности
природы. Хотя автор и говорит о том,
что, «стремясь объяснить природу,
он (Ибн-Сина. — В. 3.) много дал
науке наблюдениями над
закономерностями природы» (стр. 118), но
не раскрывает сущности его учения
о закономерностях, несмотря на то,
что в этом вопросе Ибн-Сина
высказывал чрезвычайно интересные,
порой диалектического, стихийяо-
материалистическогб характера
мысли. Умалчивая об этих
моментах, наш автор упускает весьма
ценное. Ибн-Сина иногда говорит о
том, что в мире вещей существует
постоянство, вещи не
уничтожаются, они переходят из одного вида
в другой. Таким образом, он, хогя
и в общей, гипотетической форме,
выдвигает тезис о сохранении и
превращении вещества.
У учёного • и естествоиспытателя
Ибн-Сина есть такие мысли,
которые говорят о том, что их
автору не всегда чужда мысль о
смертности индивидуальной души,
а об этом ни единым словом не
упоминается в разбираемой нами книге,
несмотря на исключительное
значение этой мысли в те времена.
Ибн-Сина говорит о четырёх
элементах (огонь, вода, воздух, земля)
и иногда превращает их в основу, в
созидательное ядро природы. Он
утверждает, что эти четыре элехмен-
та имеют такой характер, что один
переходит в другой, что один
обусловливает другой и из
соответствующих образов сочетания,
соединения их, возникают конкретные вещи.
Это есть в основном
стихийно-материалистическое учение, в чём мы
видим влияние также древних
греков на Ибн-Сина.
В ту эпоху, в условиях
безраздельного господства фанатизма,
религии, мистики, исключительное
значение имели эти взгляды Ибн-
Сина, а также его мысль о том, что
надс? любить природу, необходимо
изучать её и наслаждаться её
богатствами и прелестями. Это, с
одной стороны, связывало человека с
действительностью и, с другой
стороны, способствовало развитию
наук. К сожалению, в книге это не
раскрыто, автор ограничивается
только следующими словами:
«В противоположность многим
христианским (а почему и не
мусульманским?— В. 3.) философам
Авиценна обращает свои взоры к
природе» (стр. 117).
Учение Ибн-Сина о боге по
своему характеру отличается по
существу от учения ислама о боге.
Он иногда понимает бога, исходя из
пантеистической позиции, что
противоречит исламскому учению о
раздвоении мира.
Ибн-Сина выступал также и
против некоторых других теоретических

84
РЕЧЬ- ТО В. ЗЛХИДОВА В. Ю.
положений, обрядов религии
ислама. Он верил в могущественную
силу разума и наук.
Поэтому не случайно, что
представители феодально-клерикальной
реакции преследовали этого
великого учёного и философа и зели
борьбу против него, против его
замечательных в условиях тех времён
мыслей. Следовало бы и на этом
примере разоблачить и показать
реакционность ислама, в чём мы и
сейчас очень заинтересованы.
К сожалению, автор не уделяет
внимания этому. Читая строки,
написанные им об Ибн-Сина, не
видишь тех многих характерных
научно-философских мыслей Ибн-Сина,
которые ценны для науки и сыграли
колоссальную роль в развитии
научно-философского понимания мира.
Одним словом, весьма богатая
свбим содержанием научная,
философская система Ибн-Сина в
основных своих чертах остаётся
неразобранной и непонятной.
Когда автор говорит об Ибн-
Баджа, он ограничивается общими
фразами, не раскрывает основных
моментов его мировоззрения. Когда
он говорит о том, что, по мнению
Ибн-Баджа, человек вечно
стремится к духовной жизни, что в ней
философ видит высшее блаженство
людей, то он не раскрывает
социального содержания и смысла этой
мысли философа.
Когда автор говорит о
мировоззрении Ибн-Рошта, то и тут он не
даёт системы его мировоззрения.
Правда, он говорит о том, что Ибн-
Рошта признавал зависимость всех
форм от материи, что материя сама
в себе имеет потенциальную
активность, благодаря чему образуются
конкретные вещи; индивидуальные,
естественные тела происходят
только от материи; они не могут
возникать из ничего, как не могут и
превращаться в ничто. Ибн-Рошта
говорил, что мир вечен, н отрицал
творение мира богом; отрицал
чудеса; основой всех знаний считал
ощущения; цель всего процесса
познания — открыть вещи такими, как
они существуют.
Всё это автор объясняет
исключительно коротко и часто непонят¬
но, особенно для незнакомых с
восточной философией и философией
вообще.
Кроме того, автор обходит весьма
ценное, особенно в условиях того
времени, учение Ибн-Рошта о
двойственной истине, с помощью
которого он хотел освободить науку от
господства и вмешательства
религии, отделить науку от религии.
Автор также не упоминает учения
Ибн-Рошта об отсутствии
потусторонней жизни для индивидуумов, о
том, что мистический образ жизни не
принесёт никакой пользы, что надо
быть с природой, изучать её, что
через науку человек достигает
реального счастья и совершенства, что
мир познаваем и истина постигается
с помощью разума и ощущений.
Всё это послужило причиной резко
•враждебного отношения
реакционных представителей религии к Ибн-
Рошта, ‘которого они обвинили в
ереси и атеизме и подвергли
преследованиям.
К сожалению, и это осталось
неосвещённым в книге т.
Александрова.
Нельзя согласиться с
утверждением автора о том, что Ибн-Сина и
Ибн-Рошта считали, «что следует
отказаться от собственных
взглядов, если они противоречат
религии» (стр. 117).
Здесь автор порой противоречит
сам себе, ибо он, хотя и очень
коротко, говорит о наличии у этих
мыслителей таких взглядов,
которые направлены на ревизию тех или
иных положений религии.
Кроме того, они высказывали и
другие мысли (о некоторых из них
мы уже говорили), которые
противоречат исламу.
Таким образом, не даётся картина
мировоззрения Ибн-Рошта даже в
основных чертах. Так же обстоит
дело и с Ибн-Сина. Кроме того, не
раскрывается классовая основа
Ибн-Рошта и Ибн-Сина, Ибн-Ту-
фейля и Ибн-Баджа.
Автор в своей книге не
показывает ожесточённой классовой
борьбы, имевшей место в области
идеологии того времени, борьбы между
представителями прогрессивной,
демократической и реакционной идео¬

РЕЧЬ Z О В. 3 АХИДОВЛ В. Ю.
95
логией, не раскрывает обществечно-
экономической основы философских
течений и их классовый характер.
Одним еловом,
социально-экономические причины и интересы эпохи,
народа, породившие те или иные
философские течения, остаются
нераскрытыми. Нераскрытой
остаётся и классовая принадлежность тех
или иных философов.
Когда автор говорит о том» что
арабские теологи наряду с религией
признавали необходимость
философских знаний и в силу этого нередко
выходили за пределы корана, то
тут он допускает ошибку,
заключающуюся в том, что не все
арабские теологи признавали
необходимость философского знания, а
многие вели борьбу против него» против
■научного познания мира. Таким
образом, эти апологеты религии не
выходили за пределы корана, а,
наоборот, оставались ярыми
защитниками мусульманской реакции и
идей корана, направленных против
■науки и положительной философии.
Одним из самых основных
недостатков автора является обход
исламской философии, то, что он не
показывает огромной реакционной
•рбли, которую она сыграла почти
■на всём протяжении истории
мусульманского Востока.
Дело в том, что со времени
возникновения ислама в течение
Долгих веков исламская религия, и
философия, являясь господствующей,
держала всю область идеологии в
своих руках и за всё время своего
существования, за исключением
некоторых коротких периодов, вела
беспощадную борьбу Против
научно-философской мысли и
прогресса.
Кроме того, нельзя согласиться с
утверждением автора о том, что
«защитники корана, так
называемые мутакалимы, а затем и мута-
аилиты, не признававшие
абсолютной истинности корана» объедини-'
лись» однако, в одном религиозном
русле» (стр. 116). Дело в том, что
мутазилиты отвергали божествен^
ность корана, его абсолютную
истинность и утверждали, что коран не
является божественным
откровением, Этим самым мутазилиты на¬
носили весьма большой удар
корану — этой библии,
господствовавшей я душившей всё лучшее в
религии ислама. Правда, среди му-
тазилитов были и такие, которые
вместе с мутакалимами пО существу
объединялись в одном религиозном
русле» но это не является общим для
мутазилитов. Ведь недаром между
мутакалимами и мутазилитами шла
ожесточённая борьба.
Без выяснения исламской
философии, без анализа хотя бы её
некоторых основных моментов нельзя
всесторонне понять истории
мусульманского Востока, его идеологии и
научнб-философских направлений.
Особенно с точки зрения наших
современных интересов разоблачение
исламской философии и идеологии
приобретает весьма большое
значение, и поэтому обхбд этого вопроса
Является совершенно неправильным.
Автор не выясняет причин ни
развития научной философской мысли
на Востоке, ни её упадка.
Раскрытие этих причин, особенно причин
упадйа, приобретает в настоящее
время весьма важное как научное,
так и политическое значение. Не
надо забывать, что ислам не только
в прошлом, но и в настоящем душит
миллионы угнетённых и
обездоленных, препятствует прогрессу их
стран, например в Иране, Индии,
Аравии, Афганистане. Надо было
показать, что религия ислама и
различные другие реакционные,
мистические философские направления на
Востоке являлись одной из самых
основных причин упадка
передовой, богатой научно-философской
мысли, котЭрая некогда имела место
на мусульманском Востоке, и того
застоя, который претерпевала эта
огромная часть света. Здесь
необходимо было Показать реакционную
роль как ислаМскЭго, Так и других
ему подобных мистических
философских течений не только в
прошлой» но и на современном
зарубежном Востоке, ТДе они н сейчас
продолжают тОрмОэНть развитие наук
й культуры И усиливают грубейший
фанатизм среди угнетённой
широчайшей народной массы. Здесь
автор Забыл один из основных
принципов нашей партийности, требую¬

96
РЕЧЬ' ТО В. ЗАХИДОВА В. Ю.
щий исследовать прошлое так, чтобы
это помогало исправлению
настоящего, устранению общественного
зла.
Автор, включая в свою работу
специальный раздел об арабской
философии, повидимому,
преследовал цель показать место и роль
восточной философии в развитии
западноевропейской философии,
показать влияние первой на последнюю,
но этого не получилось. Ни в
данном разделе, ни в последующих
автор ни единым конкретным
примером не показывает того огромного
влияния, которое оказывали
мыслители-философы Востока на развитие
материализма, философской мысли
на Западе.
Также надо отметить, что автор
забывает различные мистические
философские направления на
Востоке, которые на протяжении
нескольких столетий сыграли
исключительно большую роль как в
идеологической, так и в общественной
жизни Востока. Надо было дать хотя
бы краткую характеристику
основных мистических, суфийских
философских течений и раскрыть их
реакционный характер. Без понимания
их нельзя в должной мере понять ни
истории самого Востока, ни истории
его идеологии, его философии.
Совершенно несправедливо
поступает автор, замалчивая историю
философии народов СССР, тогда как
у народов СССР (узбеки, таджики,
азербайджанцы и т. п.) ещё в седой
древности были великие мыслители,
которые своими замечательными
идеями обогатили сокровищницу
передовой общечеловеческой
философии и оказывали на протяжении
нескольких веков огромное влияние
на развитие научно-философской
мысли других народов.
Надо, правда, отметить, что
т. Александров пишет историю
философии Западной Европы, но так
как он включил специальный раздел
по Востоку и преследовал хорошую
цель (о которой мы уже говорили
вначале), то тут ему следовало бы
дать такую картину, которая бы
охватила хотя бы характерные
моменты основных философских течений
на Востоке, а это можно было бы из¬
ложить не больше чем на 30—
35 страницах.
Надо отметить, что все эти
промахи и недостатки т. Александрова,
имевшие место в его книге
«История западноевропейской
философии», не являются его виной, а
скорее всего являются его бедой. Дело
в том, что со стороны некоторых
буржуазных историков
общественно-философской мысли Востока кое-
что сделано в деле разработки
вопросов истории философии Востока,
но они во многом как с научной
точки зрения, так и
методологически порочны, и при этом всё, что
они сделали, есть капля в море.
История восточной философии во всём
своём объёме и со всем своим
богатством до сих пор почти не
исследована с позиции
марксизма-ленинизма. Таким образом, т.
Александров не располагал такими
материалами, которые помогли . бы ему
правильно осветить историю
философии Востока и дать её картину хотя
бы в основных чертах.
Всё это, а также требования
нашего общего прогресса со всей
серьёзностью выдвигают перед
нами необходимость всестороннего
марксистского анализа и освещения
истории культуры Востока, в
частности его философии.
Изучение истории культуры
Востока вообще и в частности его
философии особенно в данное время
приобретает весьма большое
научное и политическое значение.
Необходимость этого дела диктуется
следующими положениями:
1. 	За рубежом как в странах
Востока, так и в Европе реакционеры,
для того чтобы оправдать свои
политические стремления и свою
колониальную политику, стремятся
поставить на службу реакции
философию прошлого. Они извращают
действительное положение вещей,
по-своему трактуют историю
философии Востока, всемерно поощряют
различные реакционные
мистические, религиозно-суфийские
философские течения, ведут
ожесточённую борьбу против всего
положительного, созданного передовым
человечеством на протяжении
нескольких веков. Они, не ограничи-

РЕЧЬ ТО В. СЕРЕБРЯКОВА М. В.
97
ваясь злостным извращением
исторических положительных фактов,
стремятся предать прогрессивных
мыслителей забвению и вместе с
тем прилагают усилия к тому, чтобы
всемерно выпячивать,
пропагандировать религиозно-мистические,
антинародные взгляды людей
прошлого. Одним словом, для
оправдания своих реакционных мыслей они
стремятся сослаться на историю.
Зарубежные реакционные
идеологи, например, дошли до того, что’
стремятся доказать, что социализм
исходит из ислама, что между
исламом и социализмом существует
полнейшая гармония, что идеи ислама
соответствуют идеям социализма.
Здесь они преследуют цель:
обмануть народ, стремящийся к
социализму и относящийся с величайшей
любовью к социализму, который
восторжествовал в нашей стране.
■ Они, обращаясь к народам «своих»
стран, говорят: зачем вам
стремиться к социализму, когда он
существует у вас с давнишних времён,
подчиняйтесь безмолвно идеям
ислама, торжество которых будет
означать торжество социализма.
Такое течение, как я убедился во
время своей поездки за границу,
особенно сильно развито в Иране, в
Индии и Аравии. Задача марксис-
тов-исследователей заключается в
том, чтобы, детально
проанализировав историю восточной философии,
культуры, философии ислама, дать
отпор этим реакционерам.
2. 	Как известно, многие
зарубежные империалистические круги
считают народы Востока варварами,
неспособными мыслить и
существовать как самостоятельная
политическая единица. Тем самым они
отрицают то огромное культурное
богатство, которым располагают
народы Востока, и стремятся
оправдать свою колонизаторскую
политику. Разработка истории
богатейшей культуры народов Востока дала
бы отпор этим империалистам.
Мы должны показать место
народов Востока в создании единой
общемировой цивилизации.
Как с научной, так и с
политической точки зрения имеет огромное
значение разоблачение реакцион¬
ных, религиозно-мистических
философских течений, которые не только
в прошлом, но и в настоящее время
продолжают играть реакционную
роль, тормозить науку и рост
освободительного1 движения, держать
народные массы в узах фанатизма,
бескультурья и рабства. Это
разоблачение особенно важно и
благородно в свете величайшей борьбы между
двумя системами — системой
социалистической и капиталистической.
Значение его особенно ясно, если
учесть место и весьма большую
роль неосвобождённого Востока в
этой борьбе как в настоящем, так
и в будущем.
3. 	Некоторые идеи, мысли и
благородные учения писателей, учёных
и мыслителей Востока и сейчас
могут помочь нашему общему делу
прогресса.
Всё это оказало бы нам большую
помощь в преодолении пережитков
феодализма, капитализма в
сознании людей и в превращении всех
советских людей в активнейших и
сознательных членов того общества,
которое мы строим.
Несмотря на всё это, очень
печально?, что кроме единичных
попыток отдельных товарищей никакой
организованной работы не ведётся в
области разработки вопросов
истории, культуры и философии Востока.
Такие величайшие учёные и
философы, как Аль-Фараби, Аль-Бируни,
Ибн-Сина, Ибн-Рошта и другие,
творчество которых составляет
целый этап в развитии мировой
культуры и философии, не нашли места
даже в философском словаре,
вышедшем в 1940 году. Как наша
политика, так и задачи нашего
общего прогресса справедливо
требуют устранения этого пробела в
кратчайший срок.
Жданов. Слово имеет т.
Серебряков.
Серебряков М. В. (Ленинград).
Я хочу, товарищи, констатировать
очень отрадный факт: глубокий
интерес ко всем вопросам, которые
связаны с книгой т. Александрова,
и, несомненно, возросшие
требования к подобного рода работам.

98
РЕЧЬ ТО В. СЬРСВР«1£011А м. в.
С другой стороны, я должен
констатировать и отрицательный факт,
а именно попытку со стороны
некоторых товарищей вэвалить всю
вину на т. Александрова. Он имел
несчастье опубликовать свою книгу и
потому сделался козлом отпущения,
а другие товарищи от этой
неприятности избавлены только потому, что
не написали даже такой книги.
Критикуя книгу т. Александрова,
мы прежде всего должны
рассматривать это как самокритику, ибо
ошибки, допущенные им, типичны
для нашего времени, а учиться на
типичных ошибках дело в высшей
степени поучительное. Вот почему
нам надо детально, серьёзно
разобрать книгу т. Александрова и
сделать соответствующие выводы.
Когда мы говорим об этих ошибках,
надо иметь в виду ошибки,
допущенные не только т.
Александровым, а, между прочим, и авторами
трёхтомного сочинения по истории
философии. Там допущены такие же
ошибки, ошибки типичные, которые
я отношу прежде всего к самому
себе. Это не только критика, на и
самокритика.
В чём заключается наша
основная, главная, методологическая
ошибка? Тоа. Александрова
упрекают в том, что он допустил
объективизм, что он не даёт классовой
оценки тон или другой философской
системы и т. п. Эти утверждения
несправедливы. Георгий Фёдорович
Александров великолепно понимает,
что каждая философия есть
партийная философия, что она имеет
классовый характер. Подобные фразы в
зубах навязли и всем давным-давно
известны. Говорить, о них нет
никакого смысла потому, что здесь деле
р ином.
Мне кажется, что при
составлении учебника по истории философии
необходимо обратить внимание яэ
следующий факт, который едва ли
кто-нибудь будет отрицать:
философия возникает там ч эмигрирует
в те страны, где существует
товарно-денежное обращение. Этот факт
свидетельствует, что философия до
сих пор или, вернее, до середины
XIX века была идеологией
исключительно господствующих классов.
В самом деле: я не знаю в античном
мире философии, которая была бы
идеологией рабов; я не знаю
философии феодального общества,
которая была бы идеологией
крестьянства. Наконец, а более новое время
я не знаю философии, которая была
бы идеологией пролетариата, вплоть
до того момента, когда появился
диалектический и исторический
материализм.
Но из этого факта надо сделать
соответствующий вывод, а именно:
если философия есть идеология
господствующих классов, той или
другой их части, то необходимо
заметить, что каждый господствующий,
экешюатврующий класс занимает
объективно противоречивое
положение. Оно противоречиво во многих
отношениях. Одно из главных
противоречий состоит здесь в том, что
господствующие классы стремятся
выдать свои зачастую узкоклассовые
интересы за интересы всего
общества и таким образам
универсализировать их.
Подобные стремления
отражаются во всякой философии как
идеологии господствующего класса. Для
господствующих классов это
является жизненной необходимостью,
ибо только таким путём можно
идеологически подчинить классы,
угнетённые и порабощённые, добиться
того, чтобы идеология
господствующих классов стала господствующей
идеологией.
С указанной стороны и нужно
подходить к истории философии. _
Это значит: нужно показать, как
объективно противоречивое
положение данного класса в лице того или
иного мыслителя отражалось на
философском языке его философской
системы. Если подойти таким
образом, история философии окажется
не коллекцией каких-то печальных
заблуждений, глупых недоразумений
или забавных домыслов, а
определённой, закономерной формой
классовой борьбы и с этой точки зрения
приобретает совершенно
своеобразный и в .высшей степени большой
интерес.
Разумеется, объективно
противоречивое положение каждого класса
порождает противоречивую филосо¬

РЕЧЬ ТОЙ. СИМБИРЯКОИА ВД. И-
89
фию. Задачи марксистов-ленинцеэ
при изучении и изложении
философии и заключаются в том, чтобы
показать, каковы
непоследовательности и -противоречия любой
домарксистской философии, почему эти
противоречия неизбежны. Здесь
дело совсем не в индивидуальных
особенностях мышления то-го или
иного философа, который может
обладать громадной, можно сказать,
железной логикой и тем не менее
допускать непоследовательность и
всевозможные противоречия.
Объяснять их нужно, основываясь на
анализе объективного положения то-го
класса, интересы которого отражает
данный философ. Такова наша
задача. Подойдя таким образом -к
истории философии, мы можем
открыть у любого без исключения
философа, не только идеалиста, — об
идеалистах нечего и говорить, —
но даже у любого материалиста
многие противоречия. Сделав это,
мы сможем показать, © чём
заключаются внутренние противоречия
домароссовой философии.
Объективно противоречивое
положение господствующих классов и
тщательный его анализ позволяют
нам констатировать ещё один
важный факт: любая философия до
маркснзма^ленинизма — .как
идеалистическая, так и
материалистическая — исторически ограничены и
неизбежно включают более или
менее реакционные моменты. Наша
задача — показать, что даже в
наиболее прогрессивных философских
направлениях содержатся эти
реакционные моменты, что, иными
словами, до середины XIX века не
было и не могло быть
последовательной, до конца революционной
философии.
Только в XVIII и начале XIX
века появился, наконец, такой
угнетённый класс, который сумел
создать свою собственную
последовательно-революционную
философию, т— пролетариат. Это именно
такой -класс, объективное
положение которого лишено каких бы то
ни было противоречий.
Соответственно атому впервые появилась
такая философия, которая тоже
лишена внутренних противоречий и до
конца революционна в отличие от
всех предыдущих. Покажите это на
деле — и будет показано без -всяких
ругательств, без всякого грубого
отношения к старым философам
огромное -превосходство марксистско-
ленинской философии. Это
превосходство объясняется объективно
иным н еп р о тип о реч и.вы м поло ж е-
нием пролетариата, философией-
которого является диалектический и
исторический материализм.
Вот, мне кажется, с какой точки
зрения мы должны подходить к
любому мыслителю. Такая точка
зрения, такой методологический
подход возлагает целый ряд
чрезвычайно серьёзных обязанностей и
ставит перед нами очень много
трудных задач, которые можно
решить только путём коллективной
работы. Эти задачи и трудности при
решении их заключаются в
следующем.
Обычно у нас принято (это
относится и к книге т. Александрова и
к трёхтомнику по истории
философии) давать общий экономический,
а часто и политический очерк
данной страны. Он охватывает одно-
два-три, а то и больше столетий.
Та-к, например, и книга т.
Александрова и первый том истории
философии начинаются общим
экономическим очерком Эллады, -начиная от
конца VII века, -когда возникает
эллинская философия. Но в течение
VI, V и IV веков, как известно
всякому историку, происходят
громаднейшие перемены в структуре об-
щ-есдца. Правда, общество остаётся
рабовладельческим, тем не мецее в
прадедах его структуры происходят
кадо^с ад иные изменения, рдэрёрты-
вд-ятся классовая борьба,
принимающая садаые разнообразные формы,
изменяется соотношение между бо-
рфщцмцея классами, главным
образом аристократией и демократией.
Неё это отражается в литературе,
искусстве.и между прочим в
философии. Так разве хможно объяснить на
о сновании общ его э-коно м ич-еокого
очерка и минуя классовый анализ
те перипетии, те контроверзы и
споры, которые возникают между
р а злы м и ф и лософск ими школ а м и ?

100
РЕЧЬ ТО В. СЕРЕБРЯКОВА М. В.
Мне представляется это совершенно
невозможным.
Возьмём какой-нибудь другой
период, например, обычно
называемый второй половиной XVIII века
и первой половиной XIX века в
Германии. Да ведь за это время и здесь
происходят серьёзные изменения.
А между тем обычно даётся лишь
общий очерк положения Германии
с указанием на её экономическую
отсталость, политическое убожество,
раздроблённость и т. д. Разве
только этим можно объяснить, почему
возникают различные философские
разногласия между 1Кантом, Фихте,
Шеллингом и последующими
философами? Разве можно только этим
объяснить, почему философия Ге-
геля начинает разлагаться уже
очень быстро после его смерти?
Почему из неё, этой реакционной
философии, как её назвал т. Светлов,
вырастают такие движения, которые
оказываются наиболее
либеральными, демократичными и
радикальными?
Чтобы дать удовлетворительное
объяснение, нужно изучить те
экономические, политические и
идеологические перемены, которые
происходят в Германии 30 и 40-х годов.
Надо, следовательно, рассмотреть
её философские, религиозные и
литературные течения, политические
события и главным образом
экономические изменения. Поэтому
общий очерк совершенно
недостаточен. От этих общих очерков в духе
Карла Каутского (его излюбленная
манера!) давным-давно следует
отказаться, ибо всегда приходится
указывать на те изменения —
экономические, политические,
философские, научные, религиозные,
литературные, кото-рые происходят,
когда мысль движется вперёд. Вот
этого, к сожалению, не сделано ни в
книге т. Александрова, ни в
большем трёхтомнике. Поэтому наша
история философии действительно
страдает очень большими
недостатками. До тех пор, -пока мы от таких
приёмов не откажемся, недостатки
будут вечно повторяться.
В связи с этим находятся
периодизация и распределение материала.
Те общие соображения, которые
приводит Георгий Фёдорович в
своей книжке о периодизации истории,
очень мало вразумительны. Он
ограничивается в сущности цитатой
из Ленина, очень неясной, потому
что Ленин писал это для себя, а не
для печати. И если Георгий
Фёдорович привёл эту цитату, он взял на
себя ответственную обязанность
разъяснить смысл её. К сожалению,
он этого не сделал. А между тем с
методологическими соображениями,
о которых я сказал, связано и
расположение материала. Здесь
указывали, что материал в учебнике
т. Александрова распределён очень
неравномерно. Я с этим согласен.
Действительно, местами возникает
просто недоумение: почему такому-
то направлению, течению или
школе отведено так мало места?
Например, Георгий Фёдорович уделяет
стоикам полстраницы, а ведь, как
известно, стоики оказали огромное
влияние на всю римскую и
христианскую философию. А
какому-нибудь Эриугене, этому первому
схоласту философии, он отводит, если мне
память не изменяет, две с половиной
страницы. И это можно наблюдать
неоднократно.
Здесь уже указывали, что
возникновению нашего мировоззрения
марксизма-ленинизма отведено
чрезвычайно мало места в сравнении
с остальными частями книги. А
между тем, мне кажется, это
основная задача всякого учебника,
я не говорю об учебнике именно
т. Александрова, его учебник
представляет не что иное, как
историческое введение в тот курс, который
сам Георгий Фёдорович читал, а
именно — курс диалектического и
исторического материализма в
Высшей партийной школе.
Совершенно очевидно, что на этот курс
было отведено определённое
количество часов и, наверное, мало.
( Смех.)
Я это знаю по своему
собственному опыту. Когда мне приходится
читать историю философии и курс
диалектического материализма (я
читаю его на философском
факультете для аспирантов), я всегда
чувствую себя в глупейшем и очень
затруднительном положении, ибо

РЕЧЬ ФОБ. СЕРЕБРЯКОВА М. В.
101
не имею возможности остановиться
на тех вопросах, на -которых хотел
бы остановиться, и посвятить
сколько-нибудь больше времени тем
философам, которые этою вполне
заслуживают. Никакой пользы, по
моему глубокому убеждению, от
подобного преподавания нет. Оно
приучает слушателей Высшей
партийной школы, как и аспирантов (в
зале смех), к верхоглядству. Георгий
Фёдорович сочувственно улыбается:
он, повидимому, со мной со-гласен.
Я не знаю, как из этого
затруднения выйти, но как-то нужно
выходить.
Голос из президиума. Книгу
можно было поправить.
Серебряков. Конечно, можно.
Гусейнов,* товарищ из Азербайджана,
заявляет: ;как это случилось, что
книгу т. Александрова рекомендовали?
И делает вывод, что эту
рекомендацию надо снять. Это определённый
перегиб, непонимание дела. (В зале
смех.)
Я не знаю, какую другую книгу,
кроме книги т. Александрова, можно
было бы рекомендовать в качестве
популярного учебника. Пускай т.
Гусейнов толково ответит на этот
вопрос. Я утверждаю, что он не
ответит, ибо книга т. Александрова —
лучшее, что у нас есть. Из этого
надо исходить. А что касается
недостатков, они общи всем нам; мы
должны критиковать эти свои
недостатки.
Позвольте ещё остановиться на
некоторых недостатках, тоже общих.
Есть тенденция рассматривать
учение философов как нечто
стабильное, неподвижное, законченное,
устранить те фазы, которые данный
мыслитель прошёл. Этим
нарушается, конечно, развитие самой
философии.
Подобные приёмы совершенно
недопустимы, в особенности если мы
имеем дело с такими мыслителями,
которые в разное время своей жизни
стоят на разных и философских и
политических позициях. Так,
например, здесь говорили, — я не помню
уже кто, что Фихте — сплошной
реакционер и националист. Позвольте
напомнить вам, товарищи, что в на¬
чале своей деятельности Фихте был
порядочным демократом. (В зале
смех.) Неверно, что он был
-националистом, ибо во время
наполеоновских войн даже хотел отправиться
пастором во французскую
революционную армию. Когда же
наполеоновские войны приняли
завоевательный характер, это отразилось на
Фихте очень пагубно. Он стал не
только националистом, но крайним
шовинистом. Перед нами факт —
объясните этот факт!
Равным образом и Гегель. Здесь
т. Светлов сделал попытку доказать,
что он и древо свободы не сажал
(смех в зале)у что он читал какие-то
скучные романы, что и сочинения
его были реакционными с самого
начала. Но факты суть факты. И я
спрошу т. Светлова, не забыл ли он
о том, что в молодости Гегель
написал работу, посвящённую разбору
конституции одного швейцарского
кантона, а затем другую работу,
посвящённую критике
Вюртембергской конституции. Это совсем не
реакционные работы.
Случилось, однако, так, что чем
старше становился Гегель, тем
больше увеличивалась его
реакционность. (Смех.) Это — факт совсем
не единичный, а характерный, как
раз для -немецких философов:
Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля. В
самом деле, они начинали, как
говорится, за здравие, а кончали за
упокой. (Смех.) Кант начал с
материализма, а окончил «Критикой
практического разума». Шеллинг начал
более или менее толково защищать
интересы естествознания, а кончил
такой философией, которая
представляет чистейшее мракобесие.
Однако нельзя сводить всю
гегелевскую философию к тому, что
эта философия исключительно
реакционная.
Незачем, конечно,
преувеличивать значение Гегеля. В результате
тщательного изучения я пришёл к
выводу, что значение его
преувеличивалось даже 'Марксом и
Энгельсом. Они гораздо больше
обязаны не Гегелю, а французским
материалистам, о которых обычно не
упоминают; обязаны не только
французским утопическим социалистам,

ш
РЕЧЬ' ТО В. СЕРЕБРЯКОВА ВС. В.
на что указывал В. И. Ленин* н®
и английским утопистам; обязаны
левым чартистам, как Джемс Брбн-
терр, СгБрайен и Джон
Джулиан Гарней; обязаны историкам
Реставрации, на что указывал сам
Маркс; обязаны Йдену
Макферсону Андерсону и другим
английским историкам, на что указывал
Энгельс. Доля же Гегеля
оказывается поистине малой. Но эту малую
долю нельзя сводите к нулевой
величине. бсё-таки Гегелю
принадлежит заслуга, что он ввёл идею
развития в философию. И если т.
Александров это подчёркивает, он
совершенно прав и вовсе не
преуменьшает реакционности Гегеля.
Если же мы будем рассматривать
Гегелй только как реакционера и не
больше, мы окажемся в очень
затруднительном я даже неловком
Положении. Как в таком случае
объяснить, Что такие умные,
проницательные, гениальные люДН, най
Маркс й Энгельс, попаЛиеЬ в эту
хитроумно расставленную ловушку?
(Смех в зале.) Почему елуЧНлОеь,
что тот н другой етали если не
ортодоксальными гегельянцами, ТО
младогегельянцами? Как произошли
Такие События, которые е этой тоЧИИ
зрения могут Показаться Чудесами э
решете: как случилось, что против
Гегеля выступает по всему фронТу
реакция?
Тов. Светлов говорит, что Гегель
в области религии верйулся К
Схоластике и дальше не пошёл.
СвётлОв. Да речь не о религии!
Серебряков, Я вовсе не склонен
защищать религиозные воззрения
Гегеля. Но чем объяснить, что пи-
зтисты, ортодоксы, романтики и
всякие ханжи, в частности крупные
теологи своего времени, например
Толук, Блек, Ницш, ^рДман, Сир-
цель и т. д., ополчились рьяно на
Гегеля? Объясняется это просто.
Пантеизм не совсем согласуется с
христианской религией —- и
католической, И протестантской, н
лютеранской, В этом отношении Гегель был
порядочным еретиком. А если
принять во внИманйё, как он относился
к священному писанию —• ветхому и
новому завету, то мы поймём, поче¬
му Гирцель* Эрдман н другие так
на неге {ополчились. Ведь он требо*
вал, чтобы и к евангелию, и посла*
ниям, и и ветхому завету
относились так же критически научно* с
такими же научными методами, как
и . ко всем произведениям светской
литературы;
Голос е места. Это вее
протестантские богоеловм требуют.
Серебримое. Этого и теперь не
требуют.
Голос с места. Тогда;
Серебряков. Этого совершенно Ие
требовали. Как раз богословы,
которых я назвал, — Эрдман, Ницш, а
в особенности Гирцель, этого вовсе
не допускали. Кроме того, нельзя
забывать, что из школы Гегеля вы-
ШЛи Те ЛЮдй, коТорЫё, счиТая себя
его уЧеййкамй, ужё по-своёму
толковали eft) фйлбсофйЮ й сделаЛй
огромный шаг вперёд в объяснении
истории христианства. Тут й о'пйть
Полемизируй» с т. Светловым,
вероятно, потому чТО* его речь была
наиболее содержательной. (Смех в Зй-
Ле.) Он говорил, что Бруно Вауэр
был реакционером. А Между тем
в 1841 году ori еШё не был
реакционером. Я Должен его взять под свою
защиту. (Смех.) Его научные
заслужи в области историй
христианства, ftecoMHCttflOj велики. МежДу
Тем, оценивая Бауэра, о нём судят
исключительно на Основании
«Святого семейства». Но при этом
забывают, чТо как раз ЭйгелЬе и Маркс
не критикуют его главное научное
произведение. И это понятно: для
своего времени это был крупный
шаг вперёд в объяснении
христианской историй. Это впоследствии
признал не кто иной, как Энгельс, когда
после смерти Бауэра посвятил ему
некролог* где прямо признал его
огромные заслуги. Если сравнить,
как решали основные религиозные
вопросы французские
материалисты, надо сказать* что
младогегельянцы стояли на несколько голов
выше. французских материалистов.
Голос с места. Выше атеистов?
Серебряков, Вы говорите об ате*
истах. Вы бросаете мне перчатку, с
удовольствием поднимаю:
Младогегельянцы до 1842 года
были наиболее радикальными и да¬

РЕЧЬ ТО В. СЁР ЕВРЙКОВА М. В.
m
же революционными в тогдашней
Германии, если не считать,
конечно, Маркса и Энгельса, которые их
опередили. Они, между прочим, и в
области атеизма пошли куда дальше
Гегеля. Вот вам факт. После того
как появилась «Сущность
христианства» Фейербаха, все
младогегельянцы подпали под его влияние.
Энгельс через 44 года говорил:
«Надо было пережить освободительное
действие этой книги, чтобы
составить себе представление об этом.
Воодушевление было всеобщим: все
мы сразу стали фейербахианцами».
Голос с места. После книги
материалиста Фейербаха, а не
идеалиста Бауэра.
Серебряков. Я об этом и говорю,
чего же вы мне помогаете? Как раз
левые гегельянцы и стали
атеистами. И вот мы присутствуем перед
картиной, которая представляет
собой действительно оригинальное и
заслуживающее глубокого внимания
зрелище. Мы знаем, что в других
странах — во Франции, в нашей
стране — атеизм всегда связан с
материализмом. А тут выступает
группа идеалистов, которое объявляют
себя атеистами. Это так
называемые «сво'бадН'ые», в частности
Бруно Бауэр, 'Макс Штирнер, Людвиг
Буль и др. Атеистами же
становятся Маркс и Энгельс, когда они,
кстати сказать, тоже ещё не были
материалистами. Ошибочно думать,
что, как только появляется книга
Фейербаха, Энгельс становится
материалистом. й смею утверждать,
что материалистом сколько-нибудь
последовательным Энгельс
становится не в 1841 году, когда
появляется книга Фейербаха, У т> Алек¬
сандрова допущена неточность:
сказано, что книга Фейербаха
появилась в 1840 году. Нет, она появилась
в 1841 году. Первая публикация о
выходе книги в «Дейче Ярбюхер»
появилась 30 июля 1841 юда. Так
вот, когда появляется книга
Фейербаха, Энгельс выпускает целый ряд
статёй, которые вовсе не
свидетельствуют о том, что он уже стал
материалистом. Это происходит
только после того, как он попадает
в Англию, во 'всяком случае не ранее
1843 года.
А что касается атеизма,
появляется целый ряд памфлетов, к
сожалению, совершенно не известных
русской литературе и нашей
философской МЫСЛИ; Лишь один Из них
переведён на русский язык. Это —
«Трубы страшного суда над Гегелем*
атеистом, антихристом». Интересно,
что Бруно Бауэр выдает Гегеля за
атеиста, якобинца и архиреЕолю-
ционера, а таковым он вовсе не был.
Макс Штирнер выпустил также
атеистический памфлет: «Ответ
одного берлинского прихожанина на
послание пятидесяти семи
священников о праздновании воскресенья».
За ним последовал памфлет
Людвига Буля «Нужда церкви и
празднование .воскресенья». И в то же
время младогегельянцы считают
себя правоверными учениками Гегеля,
а его противников объявляют «ба-
тардами гегелевской философии».
Если гегелевская философия была
сплошь реакционной, как объяснить
подобные парадоксальные явления?
Убейте меня или разрежьте на
части, объяснить этого я не смогу.
Жданов. Перерыз до завтра, до
6 часов вечера.

Заседание третье
(18 июня 1947 года)
Жданов
(председательствующий). Заседание возобновляется.
Слово имеет т. Молодцов.
Приготовиться т. Смирновой.
Молодцов В. С. (Москва).
Товарищи, Центральный Комитет нашей
партии поставил на обсуждение
книгу т. Александрова, и всем нам
теперь уже ясно, что постановка на
обсуждение этой книги является
результатом и тех ошибок, которые в
книге допущены, и тех серьёзных
провалов, которые есть у нас на
философском фронте.
Надо признать, что -мы всё же
отстаём от тех задач, которые
сейчас ставит наша эпоха, эпоха
перехода от социализма к коммунизму,
что философский фронт не сделал
того, что сейчас требуется сделать
для развития всей нашей идейной
жизни, для подъёма идейной жизни.
Понятно, что писать учебник очень
трудно. Это понятно не только тем,
кто пишет учебник, но и тем, кто не
пишет; нам всем понятны трудности
создания такой книги. (Смех,
оживление в зале.) Но несмотря -на то,
что делать учебник чрезвычайно
трудно, всё же никак нельзя
примириться с теми серьёзными
ошибками, которые допущены в книге
т. Александрова.
Я хочу остановиться на некоторых
ошибках -в -работе т. Александрова,
которые связаны с пониманием задач
марксистской философии.
'Мне представляется, что одна из
важнейших задач марксистской ис-
* тории философии состоит в том,
чтобы -показать то новое, что марксизм
внёс в понимание
историко-философского материала. Это должно
быть ведущей идеей -при
составлении учебника по истории философии.
Марксизм во всех областях
идеологии внёс своё, новое, он -внёс
новое и в понимание материала
истории философии. Марксистская
история философии, давая критическое
изложение историко-философских
систем прошлого, должна подвести
читателя к пониманию величия
марксистской философии. Нужно
так написать учебник по истории
философии, чтобы читатель, студент,
прочитав эту книгу, не только
получил бы марксистское представление
о прежних философских теориях,
но и осознал бы величие
марксистской философии. И вот надо
сказать, что этой задаче книга т.
Александрова не отвечает. Я хочу
показать это на разборе нескольких
страниц книги, посвящённых
Гегелю. Например, т. Александров
пишет следующее:
«Всё мировоззрение Гегеля
проникнуто двойственностью,
противоречивостью. Основоположники
марксизма-ленинизма вскрыли
противоречия философии Гегеля, отметив,
с одной стороны, прогрессивность
гегелевского учения о развитии, с
другой стороны, то обстоятельство,
что Гегель отстаивал самодержавное
прусское государство, на службе
которого он состоял в качестве
профессора Берлинского
университета».
Здесь обращается внимание на
противоречие между логикой и
социологией Гегеля, между идеей
развития и политическими
взглядами Гегеля. Этим, собственно,
ограничивается характеристика
противоречивости философии Гегеля. Но
дело ведь не только в
противоречиях между системой и
методом.
Необходимо было найти, суметь

P F4 b Т 03; МЮЖО Д Ц ОВ А В. С.
103
выразить те противоречия, которые
лежат в самой идее развития у
Гегеля. Такая задача должна была
стоять перед автором, а когда
говорится лишь о прогрессивной стороне
философии Гегеля и о его идеализме
как реакционной стороне, этим, мне
кажется, мы допускаем переоценку
диалектики Гегеля, скрываем
ограниченность этой диалектики. Такое
изложение философии Гегеля не
подводит читателя к пониманию
величия философии марксизма.
Трудно студенту при таком
изложении найти различие между
диалектикой 'Маркса и диалектикой
Гегеля; книга т. Александрова не даёт
материала для понимания такого
различия.
Какой же, по-моему, основной
недостаток в изложении философии
Гегеля? От чего нужно было
отправляться при изложении системы
Гегеля? Нужно было отправляться
от характеристики
социально-исторической обстановки. Без этого
невозможно понять Гегеля,
невозможно определить место идеи
развития Гегеля в истории познания,
невозможно понять ограниченность
гегелевской диалектики.
В определении
социально-классовых корней немецкой философии, в
частности гегелевской философии,
есть до сих пор неясности.
Положение, которое высказал товарищ
Сталин в связи с книгой т.
Александрова, говорит о том, что
немецкая философия есть
аристократическая реакция на французскую
революцию и французский
материализм; это положение внесло
полную ясность в понимание классовой
сущности гегелевской философии.
Здесь выступал т. Кедров и, на
мой взгляд, допустил ошибки в
понимании классовых корней немецкой
философии. Неправильно разделял
т. Кедров национальное и
международное в понимании классовых
корней Гегеля. Получилось так, что
рассмотрение системы Гегеля с
точки зрения международных
условий — это есть классовая точка
зрения; рассмотрение же
национальных условий возникновения
гегелевской философии есть
неклассовая точка зрения. Это неправиль¬
но. Расстановка классовых сил
внутри страны определяет
классовую сущность философии Гегеля.
Конечно, надо учитывать и
международные условия страны.
Я хочу остановиться на этом
вопросе, чтобы в конце выяснить, в
чём ограниченность гегелевской
диалектики и какая социальная
обстановка породила ограниченность
этой диалектики.
Гегель жил в период, когда стали
подниматься народные массы, низы,
которые несли угрозу не только
феодализму,, но и крупной торгово-
промышленной буржуазии. Для
того чтобы понять смысл гегелевской
диалектики и выяснить её значение
в истории развития познания,
необходимо разобраться в политической
обстановке того периода.
Французская революция 1789—
1793 годов была буржуазной
революцией, проходившей под знаменем
французского материализма. Но эта
революция, во-первых, осуществлена
была народными массами;
во-вторых, в этой революции произошёл
раскол внутри третьего сословия:
интересы широких народных масс
разошлись с интересами торгово-
промышленной буржуазии.
Французская буржуазия того периода
пыталась выставить свои интересы
как общие интересы, но это не
вышло. Это было понятно и Гегелю.
Расслоение третьего сословия на
классы напугало крупную
буржуазию. Она испугалась вмешательства
народных масс в политическую
борьбу. 'Между тем это вмешательство
нарастало, и натиск народных масс
продолжался.
Якобинцы выражали не только
мнение революционных слоёв
французской буржуазии, но и натиск
широких народных масс. Были такие
заявления: «Из кого состоит наша
республика? Из небольшого числа
капиталистов и огромного
количества бедняков», говорил один из
якобинцев — делегатов Конвента в
1792 г.
Ленин дал такую характеристику
Конвенту 1793—1794 годов:
«Конвент был именно диктатурой низов,
т.-е. самых низших слоев городской
и сельской бедноты». В Конвенте

106
РЕЧЬ ТО В. МОЛОДЦОВА В» С.
тогда «господствовала всецело и
безраздельно не крупная или
средняя буржуазия, а простой народ,
беднота, т.-е. именно то, что мы
называем: «пролетариат и
крестьянство» (В. И. Ленин> Соч., т. IX,
стр. 217).
Какой же отзвук получила эта
борьба в других странах и в
частности в Германии? В Англии, Италии,
России, Германии, Австрии
появились течения, явно сочувствовавшие
французской революции. С другой
стороны, появились не только
книжки, но и течения, которые были
враждебны этому движению,
якобинскому движению французской
революции. Например, в Англии вышла
книжка Борка «Размышления о
французской революции» с
нападками на французскую революцию.
Борк доказывал, что французская
революция угрожает демократии во
всей Европе и несёт угрозу частной
собственности. С другой стороны,
выходит работа Вильяма Годвина
«Исследования о политической
справедливости», которая была весьма
популярна среди демократически
настроенной интеллигенции. Он
угрожал частной собственности и
опирался на идеи французских
просветителей XVIII века. В России
влияние идей французских
просветителей и французской революции
испытал Радищев.
Что происходило в Германии в то
время? В Германии начались
крестьянские восстания, они охватили
ряд областей, хотя и не приняли
повсеместного и большого размаха. Но
восстание началось.
Восставшие немецкие массы
видели в французских войсках своих
освободителей. В Германии возникла
организация «Общество друзей
народа», которое возглавлялось
якобинцем Форстером. 'Кстати сказать,
об этой организации у нас в
литературе довольно мало сказано, а
мне кажется, что для нас будет
интересным более подробно выяснить
лицо этой организации. Эта
организация возглавлялась сторонником
якобинского движения Форстером.
Такая обстановка отпугивала
нарождающуюся буржуазию Германии
от решительных действий против
феодальных пережитков. Немецкая
буржуазия боялась народа как в
период Канта, так и в период
Гегеля. Тон >в Европе в то время
задавала Англия, которая сколачивала
блок против французской революции
из ряда стран. Реакция стран этого
блока активно защищала
материальные интересы господствующего
класса и подавляла всё
прогрессивное. Гегель, будучи идеологом
немецкой буржуазии, как раз и
отражал её интересы в период, когда эти
интересы совпадали с интересами
феодальной аристократии и с
походом мировой реакции против
народных масс.
Поэтому неправильно искать
классовые корни гегелевской философии
где-то на международной арене,
когда они находятся внутри самой
Германии.
Следующий вопрос. Известно, что
идеи французской революции были
начертаны французскими
материалистами, материализм был
воинствующим знаменем буржуазии, *
шедшей к власти. Однако, когда
власть была завоёвана, тогда у
буржуазии не стало необходимости в
материализме как мировоззрении,
хотя буржуазия стремилась
закрепить своё господствующее влияние и
в идеологии. Ей нужна была новая
идеология. К тому времени
механистический материализм не
удовлетворял уже ни
социально-политических устремлений буржуазии этого
периода, второго периода
французской революции, ни потребностей
науки. Этим облегчалась борьба
Гегеля против материализма.
Однако невозможно было в то время
отстаивать позиции идеализма, не
делая шага вперёд. Простого
возврата к берклеанскому или
фихтеанскому идеализму быть не могло.
Социально-политическая идейная
обстановка, уровень науки требовали
такой философии, которая хоть в
какой-либо мере преодолевала бы
недостатки предшествующей
философии и которая увлекала бы
передовые умы того времени.
И вот эта социальная обстановка
и породила такую философию в виде
системы Гегеля. Энгельс в работе
«Людвиг Фейербах и конец класси-

РЕЧЬ toe. МОЛОДЦОВА в. с.
107
ческой немецкой философии» так
характеризует появление гегелевской
диалектики: «Все это не помещало,
однако, гегелевской философии
охватить нвсравиеийо более широкую
область, чем какай бы то ни было
прежняя система, и развить в этой
области еще и поныне поражающее
богатство мыслей». Это богатство
мыслей выразилось прежде всего в
утверждении идеи развития. Она
поражала своим величием и
наносила сильный удар по
механистическому материализму. Как известно,
Маркс и Энгельс принадлежали к
левым гегельянцам, так сильно было
влияние Гегеля.
Гегелевская диалектика оказала
огромное влияние на развитие
познания, она содержала рациональное
зерйо, явившееся некоторым толчком
к поискам действительно научной
материалистической теории
познания. В этом смысле она была
теоретическим источником, именно в
смысле толчка, который вызывал новые
мысли, и мы должны, мне кажется,
рассматривать эту гегелевскую
диалектику только именно с этой
стороны. Сама же диалектика
Гегеля, будучи идеалистической,
не могла быть научной и
составляла лишь видимость научного
метода.
В науке тогда появились десятки
учёных: Бернулли, Эйлер, Кулон,
Лагранж, Лавуазье, Кювье н др„
Которые подошли к очень важной
проблеме того времени, а именно к
вопросу о том, как перейти от
неизменного бытия, о котором учили
метафизики-материалнсты, к
наблюдающимся изменениям. Вот такай
проблема стояла перед всеми
учёными того времени перейти от
неизменного бытия к изменениям,
Разрешение этой проблемы
требовало введения идей развития в
теорию познания, как руководящей
идеи познания, й вот стоят вбцр.Ое,
удовлетворил ли Гегедь эти
запросы науки? Надо прямо сказать,
что нет. Гегелевская диалектной
оказалась мистикой, а не НДУЩщ.
Вот это, мне кажется, нддр было
т. Александрову показать в еврей
книге, показать, что это Не научная
Диалектика, это всё же мистика, и
запросы науки остались
неудовлетворёнными. Нужна была новая,
настоящая научная диалектика,
которую и создал Маркс. Эти ошибки
В книге т, Александрова происходят
из-за того, чТо недостаточно были
раскрыты классово-социальная
обстановка возникновения диалектики
Гегеля й состояние естествознания
того периода, не показана и
ограниченность этой диалектики. Задача
курса состояла в том, чтобы
подвести нашего читателя к пониманию
величия Нашей марксистской
философий, показав Ограниченность и не-
научиость диалектики Гегеля.
Какова наша задача в этом
отношении? Решение вопроса
подсказано самим Марксом, который в
письме к Энгельсу писал: «Если
когда-нибудь снова придет время
для подобных работ, мне очень
хотелось бы в объеме 2—3 печатных
листов сделать доступным общему
человеческому рассудку то разумное
в методе, что Гегель открыл и
вместе с тем Затемнил». Вот и надо
показать, ЧТб открыл Гегель, что
затемнил и почему затемнил. Об
этом $ книге т. Александрова
ничего нет. Надо показать значение
идеи развития, но также и
ограниченность этой идеи у Гегеля
И Несостоятельность, антинаучность
диалектики Гегеля. Нужно создать
серьёзную монографию о Гегеле.
У Нас рыла выпущена одна
небольшая брошюра, .но там было много
допущено ошибок, а нужна
серьёзная монография, серьёзная книга,
Которую МОЖНО было бы обсудить в
коллективе. Этим вопросом следует
заняться.
Я Хочу указать ещё на некоторые
неточности, я бы сказал,
неряшливость некоторых формулировок в
книге. Вот как говорит, например,
т. Александров о Представителях
немецкой философии — Фихте, Шел-
ЛИНГС, Гегеле. Например, о Фихте
сказано: «Фихуе — философ-идеа-
ЛйрТ, Все явления Природы он
ставит в зависимость от субъекта».
Таким образом, здесь речь идёт об
основном вопросе философии. Как
же Дальше оценивает это положение
Т. Александров? Он говорит:
«Исходя из такой совершенно необосно¬

108
РЕЧЬ ТО В. МОЛОДЦОВА В. С.
ванной, глубоко ошибочной
предпосылки, философ всё развитие
внешнего мира рассматривает как
возможность его осознания,
восприятия человеком». Можно ли так
объективистски, беспристрастно
относиться к идеализму? Можно ли
считать, что Фихте, решая основной
вопрос философии идеалистически,
только заблуждался, ошибался, как
говорит т. Александров.
Я думаю, такая характеристика
совершенно неверна. Не в
заблуждении надо искать источники
возникновения идеализма Фихте. То же
самое получается при изложении
философии Шеллинга. Тов.
Александров пишет: «Уже отсюда видно,
насколько ошибочен был главный
принцип философии Шеллинга».
Опять-таки речь сводится к ошибке.
Дальше о Гегеле. «При всём том, что
Гегель глубоко заблуждался в
вопросе об отношении идей к
природе» и т. д. Как можно идеализм
Фихте, Шеллинга, Гегеля объяснять
заблуждением? Это довольно
странно. Это, несомненно, отступление от
марксизма, но я подчёркиваю, что
это результат небрежности
формулировок. Но эти небрежные
формулировки не дают возможности понять
немецкую философию как
реакционно-воинствующую философию, как
наступление реакции на прогресс.
Такие формулировки как раз
затуманивают эти основные положения.
Я хочу поставить ещё один
небольшой вопрос. Правильно ли
мы поступаем при составлении
наших курсов лекций, придерживаясь
такой схемы: даём кратенько
социальную характеристику, затем
излагаем сущность философской
системы, а затем
социально-политические взгляды философа. Не плетёмся
ли мы здесь в хвосте схем
буржуазных курсов истории философии? Мне
кажется, что мы должны начинать
изложение философских систем с
выяснения социально-политических
взглядов философа, если не целиком,
то во всяком случае в описание
социальной обстановки включать
больше материалов,
характеризующих политические взгляды
философа. Это сразу даёт представление
о том, чего философ хочет добиться
при разрешении гносеологических
вопросов. Конечно, здесь есть
опасность скатиться к вульгарному
социологизму, это надо сделать умело.
А при такой постановке, когда
социально-политические взгляды
философа, его политическое лицо
относились в конец, получается какая-то
беспартийная философия.
Дальше я хотел сделать ещё
такое замечание. Книга т.
Александрова не пронизана марксистскими
положениями. Собственно, цитаты
здесь есть. Нам известно, что Маркс,
Энгельс, Ленин и Сталин не
оставили ни одной философской системы
без своей критической оценки. Мы
о любом философе найдём в
марксизме точку зрения,
характеризующую его философскую систему.
Однако это богатство марксистского
материала не использовано т.
Александровым в его книге.
Товарищи здесь уже говорили, что
образцом для написания
марксистского учебника является «Краткий
курс истории ВКП(б)», написанный
товарищем Сталиным. Вот по
образцу этой книги нужно делать и нашу
книжку по истории философии —
такой же коммунистический учебник,
который воспитывал бы наших
людей. А на самом деле что
получилось? Получилось так. Если мы
возьмём, например, раздел о Фихте:
излагается теория Фихте о
соотношении субъекта и объекта, затем
приводится положение из работы
Ленина, и никак эта цитата из
работы Ленина не увязана со всем
предшествующим материалом, она
оторванно как-то стоит. Это
неправильно. Надо было этой мыслью
Ленина пронизать критическое
изложение самой системы Фихте.
Ещё одно замечание. Речь идёт
сейчас у нас о марксистской истории
философии, но пора начинать
составлять историю философии
марксизма. Здесь товарищи уже
напоминали, что марксизм существует
сто лет и сейчас надо делать
учебник по истории философии
марксизма.
Распределение материала в книге
т. Александрова также не
правильное. Смотрите, древней и средней
философии отводится в книжке

РЕЧЬ ТО В. СМИРНОВОЙ 3. в.
109
170 страниц, а философии марксизма
отводится 40 страниц. Абсолютно
неправильное соотношение в
распределении материала. Надо было
главе, посвящённой изложению
философии марксизма, отвести
значительно больше страниц.
Я заканчиваю таким
предложением. Эта дискуссия, которую
сейчас Центральный Комитет устроил,
имеет колоссальное значение для
подъёма всей нашей работы и нужно
было бы устроить такую же
дискуссию по диалектическому и
историческому материализму. В разработке
вопросов диалектического и
исторического материализма у нас ещё
большое отставание.
Заканчивая, я хочу сказать, что
для всех здесь собравшихся
дискуссия, которая проходит по этой
книге, — огромная школа и что мы
из этой дискуссии сделаем
соответствующие выводы и заверим
Центральный Комитет нашей партии и
товарища Сталина в том, что в
нашей преподавательской работе
примем все меры, чтобы выправить
недостатки, которые сейчас
замечаются.
Жданов. Прежде чем предоставить
слово т. Смирновой, я должен
ответить на один вопрос. Товарищи
просят сообщить, сколько дней
продлится дискуссия. Это было бы
важно для планирования работы.
Центральный Комитет не
рассчитывает на то, чтобы как-либо
ускорять дискуссию. Центральный
Комитет готов положить на эту дискуссию
столько времени, сколько вам на это
будет угодно. (Аплодисменты.)
Я думаю, чтЪ, во всяком случае,
дискуссия на этой неделе не
закончится. Что касается ближайших
дней, то мы имеем в виду в пятницу
заседания не устраивать в связи
с тем, что в этот день предстоит
открытие сессии Верховного Совета
РСФСР.
Слово предоставляется т.
Смирновой.
Смирнова 3. В. (Москва).
Выступавшие товарищи уже отмечали, что,
попытавшись ввести в свою книгу
материалы, характеризующие оценку
западноевропейских философов со
стороны крупнейших представителей
русской философской мысли, т.
Александров сделал это неудачно.
Категорическое утверждение
т. Александрова о том, что нельзя
составить научного представления о
ходе развития философской мысли в
западноевропейских странах, не
изучив внимательно и не использовав
глубокой критики философских
систем прошлого, данной классиками
русской философии, уже
подвергалось на нашей дискуссии
справедливой критике.
Мне кажется, однако, что сам
т. Александров в своей книге не
выполняет поставленного им
требования. Привлечение материалов из
истории русской философии в книге
т. Александрова носит случайный,
эпизодический характер. Непонятно,
например, почему особую заслугу
Чернышевского автор видит в
установлении исторической связи между
отдельными философскими
системами. Факт этой связи отмечался
рядом философов — в том числе и
русских — до Чернышевского.
Между тем то, что представляет
действительно громадную ценность и
интерес в историко-философских
взглядах Чернышевского, — его
ясное понимание связи философских
систем с «духом политических
партий, к которым принадлежали
философы», т. е. подход Чернышевского
к пониманию классового содержания
философских систем, — это осталось
вне внимания т. Александрова.
Можно смело утверждать, что из
книги т. Александрова читатель
не получит ясного и вполне
правильного представления об историко-
философских взглядах русских
мыслителей. Та же роль, которую
фактически играют высказывания
русских философов в книге т.
Александрова, — роль цитат, как бы
подтверждающих взгляды Маркса и
точку зрения самого т.
Александрова, явно далеко не всегда
является заслуженной русскими
мыслителями ролью.
В связи с этими недостатками
книги т. Александрова я хотела бы
специально остановиться на
некоторых вопросах нашей работы по

110
РЕЧЬ ТО В. СЙЙ*»Й0ЙОЙ 3. Ь.
истории русской философии. Я
думаю, что в этом я Не слишком
отвлекусь от непосредственной темы
нашего совещания. Мы обсуждаем
книгу по истории
западноевропейской философии, но МЫ вместе с тем
обсуждаем те общие принципы
марксистско-ленинской истории
философии, которые одинаковы и
одинаково обязательны дЛя всякой
философии, идёт ЛИ речь о русской,
французской, английской, немецкой
философии. Вместе с тем недостатки
книги т. Александрова,
заключающиеся в том, что недостаточно чётко
и последовательно проведён принцип
Партийности, недостаточно глубок,
конкретен исторический анализ
философских систем, в той же, если
не в большей, мере присущи сейчас,
как мне кажется, и нашим работам
по истории русской философии.
Кроме того, надо признать, что за
последние годы работа по истории
русской философии заняла
значительное место в работе нашего
философского фронта, и мы не можем на
этом совещании пройти мимо
вопросов, связанных с разработкой
русской философии.
Касаясь этого вопроса, я хотела
бы подчеркнуть тот факт, что
обращение за последние годы нашего
философского фронта, наших
пропагандистских работников, громадной
массы нашей партийной и советской
интеллигенции к вопросам русской
философии, к изучению русской
философской мысли и её истории
имеет колоссальное научное и
политическое значение. Работа но
Истории русской философии и
пропаганда истории русской философской
мысли получили за последние годы
в нашей стране колоссальнейший
размах. Я нс ошибусь, если скажу,
что масса наших людей впервые
услышала имена великих русских
мыслителей, впервые
заинтересовалась ими, впервые взялась за
серьёзное их изучение. Недооценивать
значение этого факта мы не можем.
Вместе с тем мы должны признать,
что тем большая ответственность
ложится на наш научный фронт при
таком значении и при таком
масштабе этой работы.
Мне хотелось также напомнить,
Что если разработка истории
западноевропейской философии имеет у
наших философов свою
сравнительно давнюю традицию, то разработка
русской философии —дело в суЩно-
ctrt новое й молодое, дело, которое
началось всего несколько лет назад и
началось пойти на чистом месте. Нам
Нужно было начинать с выработки
основных идейных установок в этой
области, с критики неправильных,
реакционных взглядов буржуазных
историков русской философской
мЫсЛи. Мне кажется, мы можем
сейчас сказать, что за последние
несколько лет мы проделали
значительную работу в области Научной
разработки и в области пропаганды
истории Передовой русской
философской мысли. Были подвергнуты
резкой критике взгляды буржуазных
историков русской философии,
извращавших развитие русской
философской мысли, была показана
огромная прогрессивная роль
крупнейших русских мыслителей-мйте-
риалистов XVIII и XIX веков,
оригинальность и научная ценность их
воззрений, был выработан ряд
принципиальных положений как
исходных для анализа и оценки
истории русской философии. Однако
масштабы работы в области русской
философии, её научное и
политическое значение, ответственность
наших философских и научных кадров
за эту работу столь велики, что мы
никоим образом не должны
проходить миМо тех недостатков, которые
имеются в этой работе.
В настоящее время, мне кажется,
является уже достаточно
общепризнанным, что крупнейшим
недостатком в нашей работе по истории
русской философии было недостаточное
соблюдение принципа исторической
правды, приводившее иногда к тому,
что слабые стороны русских
мыслителей замазывались и что
характеристика русских мыслителей была
такова, что стиралась
принципиальная грань между их воззрениями и
марксизмом.
Повторяю, в настоящее время это
положение является в достаточной
мере общепризнанным. Доказывать
его и критиковать допущенные в
прошлом ошибки представляется

РЕЧЬ ТО В: СМИРНОВОЙ 3. fe.
ill
мне менее Важным, нем говорить о
неДдёТаТкёХ, существующих еЩё в
ваёТояЩеё время, и об их устранении
в будущей.
'Мне кажется, что В НаШей работе
по йсторНи русской философий Мы
чй-cfd еЩё ОЧеНь далекй Of
Действительно Глубокого, Действительно
партийною, конкретно -
исторического анализа руСскьй философии.
ЭТоТ анализ МЫ ЧйсТо ЙОДМенйеМ
схемами, Не Всегда правильными й
научно обоснованными. !Й
остановлюсь на нескольких вопросах,
которые, как мне кажется, имеют общее,
принципиальное зйаченйе в работе
пО истории русской философии.
'Мйе кажется, Что одйим из
важных недостатков нашей работы по
иСТОрЙн русской философий
является Недостаточно глубокий Н кОНКреТ-
нЫЙ анализ ПоНЯтйЙ «НаТрйОТИЗМЬ.
Не НриХоДИТся в эТОй ауДиТОрйй
Доказывать, Насколько значительно н
серьёзно это Понятие, насколько
вйжНо И значительно выяснение й
изучение патриотических традиций
в ПрошлОМ русской общественной И
философской ММсЛй. Но У наС ИЙОТДа
получается, что достаточно человеку
нб быть Прямым обскурантом,
мракобесом и махровым реакционером,
чтобы ПолуЧИТь Правд на титул
патриота. Мы не всегда
задумываемся над ВОНросоМ О различном
содержании патриотизма у рЯЗЛИЧНЫх
мыслителей. Известно, например,
что самый последовательный и
убеждённый противник славянофилов—
БеЛиНСНйй ВиДел много ДеЛыЮго И
справедливого в НаПаДках СДавяНо-
филов па слепое подражание
Западу н ценил заслуги славянофилов в
борьбе против этого подражания.
Но если патриотами были сЛаВЯйО*
фиЛы и патриотом был их
противник Белинский, то, очевидно, есть
разйиНа между патриотизмом
славянофилов и патриотизмом
Белинского. Если Патриотом 6ЫЛ ВеЛикйй
реВолгоПИойер ЧерИЫЩевскйЙ и
паТрЙОТоМ был уМереййо
Либеральный Грановский, ТО, очевидно,
между патриотизмом того и другого
также существует различие. 'МЫ же
очбйь часто проходим мйМо этого
различия.
Мне кажется, дело в ТОМ, что по¬
нятие ^патриотизм» мы
характеризуем сЛИШкОм Общими И
Неопределёнными Чертами. Данный человек
лЮбйЛ СВОЮ рОдийу, он ВерЙЛ В сйлы
русского Народа, он верил В веЛикое
будущее России. Вот в сущности,
всё, Что Мы, Говорим 0 патриотизме
XIX века, о патриотизме русских
мЫслИТелёй того времени.
!Mrie кажёТся, что до тех; пор, Пока
МЫ не НоСТаВйМ перед собой
требования койкреТно-йсТориЧеского ана-
лЙЗа ИоИйтиЙ ИаТриотиЗма в проШ-
лОМ, Пока МЫ не ВклЮЧим В анализ
эТогО Понятия характеристику со-
цйалЬйо-ПолитиЧеских Позиций того
иЛИ ЙЙОГЬ МЫСлитеЛЯ, мы не сможем
нй ВЫЯСНИТЬ харакТер И роль паТ-
рНОТйЧОских Традиций в прошлом
русскЬй МЫсЛи, нй использовать
правильно ЭТИ традйЦии Для
воспитания нашего, советского
патриотизма.
ВТОрЬй Вопрос, На Котором Я
хотела ОСтаНОвИться, сОстонт в
следующем: разработка историй русской
фйЛосдфий должна бЫла Начаться и
началась с самой резкой борьбы
проТий Традиций старой буржуазной
историографии, СТарой буржуазной
истории русской философий.
Известно, чТо оДНоЙ из самых вредных,
саМЫХ уПорнЫХ и Самых жиВучйХ
традиций буржуазной историй
русской мысли был вЗглЯд на развитие
■русской мысли как на простое
перенесение на русскую Почву западных
иДёй и Вытекающая отсюда
характеристика русских мыслителей как
несамостоятельных,
Неоригинальных, не ОТлйЧающНХся особой силой
ума и Таланта мыслителей. Борьба
против этой траДицйи, очень
упорной И очень живучей, была очень
оСТрой и Продолжается ещё и
сейчас. Но в этой правильной и важной
борьбе МЫ иногда Перегибаем Палку
и ПрНХоДйм к отрыву русской
философской Мысли от историй
западноевропейской Мысли.
Факт Межнациональных,
Международных идейных связей в истории
философии — непреложный
исторический факТ. И, странное дело,
когда речь идёт О
западноевропейской философии, То установление
этого факта и анализ связей никого
не смущает с Точки зрения призиа-

112
РЕЧЬ ТО В. СМИРНОВОЙ 3. в.
ния того или иного мыслителя
самостоятельным или
несамостоятельным, оригинальным или
неоригинальным. Никому не придёт в
голову подвергнуть сомнению
оригинальность и самостоятельность
француза Гельвеция на том
основании, что он исходит из
сенсуализма англичанина Локка. Никому не
придёт в голову оспаривать
самостоятельность и оригинальность
Канта, несмотря на факт
несомненного влияния на Канта философа
Юма. Когда же доходит дело до
русской философии, то получается
такое положение, вещей, при
котором само признание факта влияния
того или иного западного
мыслителя на русского почему-то означает
выдачу русскому мыслителю
свидетельства в несамостоятельности,
неоригинальности.
Мне вспоминаются в таких
случаях слова Белинского — человека,
которого никто не упрекнёт в
недостатке патриотизма или в
некритическом отношении к Западу.
Белинский писал: «Бедна та народность,
которая трепещет за свою
самостоятельность при всяком
соприкосновении с другою народностью!» Люди,
боящиеся за самостоятельность
русского человека при его
соприкосновении с западной
культурой, «не видят, в простоте ума и
сердца своего, что, беспрестанно
боясь за русскую национальность,
они тем самым жестоко оскорбляют
её».
У нас нет никаких оснований
сколько-нибудь опасаться за
самостоятельность к оригинальность
русской мысли. Мы должны широко
показывать силу и оригинальность
русских философов. И мы вполне
можем отказаться от излишней
боязни связывать русскую
философскую мысль с западноевропейской
на том основании, что якобы само
признание этой связи должно
привести нас к выводу о
несамостоятельности и неоригинальности
русской мысли.
Далее. Буржуазная история
русской общественной мысли, сводя,
как я уже говорила, развитие
русской философии к проникновению
западных идей в Россию, естествен¬
но, игнорировала идейные связи и
преемственность, имевшиеся -в самой
русской мысли. И естественно, что,
борясь против традиций старой
буржуазной истории, разрушая эти
традиции, мы обратились в
частности и к исследованию идейной связи
и преемственности, существовавших
между самими русскими
мыслителями. Но нужно признать, что иногда
мы слишком упрощённо подходим к
этому вопросу. Конкретный
исторический анализ мы часто заменяем
мёртвыми, искусственными,
необоснованными научно схемами. Мы
ещё не раскрыли во всей его
глубине известное ленинское положение
о том, что у передовых направлений
русской общественной мысли
имеется солидная материалистическая
традиция. Очень часто мы
ограничиваемся тем, что берём всех
русских философов-материалистов,
располагаем их в хронологическом
порядке и развитие
материалистических воззрений каждого из них
характеризуем влиянием
соответствующего числа предыдущих. Так,
получается, что материализм
Радищева формировался под влиянием
Ломоносова, материализм
декабристов формировался под влиянием
Ломоносова и Радищева,
материализм Белинского формировался под
влиянием Ломоносова, Радищева и
декабристов и т. д. и т. п.
Самое первое возражение, которое
можно сделать против этих схем, —
то, что за ними не кроется в
сущности никаких научных доказательств.
Более того, эти схемы нередко
закрывают путь к детальному,
конкретному и глубокому анализу
формирования и развития
материализма русских мыслителей, ибо зачем
анализировать чрезвычайно
сложный путь развития Белинского,
который привёл его к материализму,
когда достаточно знать, что
Белинский пришёл к материализму под
влиянием Ломоносова, Радищева,
декабристов, всех русских
материалистов, бывших до него.
Я не собираюсь здесь обсуждать
вопрос, кто и как в
действительности на кого влиял. Я хочу только
сказать, что научная разработка
этих вопросов требует отказа от

РЕЧЬ ТО В, СМИРНОВОЙ 3. в. и?
схем, требует действительно
глубокого, действительно конкретного
исторического анализа, при помощи
которого только и можно раскрыть
действительно имевшие место связи
в истории русской мысли.
Следующим недостатком в нашей
работе по истории русской
философии, который обращает на себя
внимание, является, по-моему, тот
простой факт, что характеристики
русских мыслителей, даваемые в
•наших статьях и работах, являются,
я бы попросту сказала, чрезвычайно
однообразными и скучными.
Что мы в сущности говорим о
философских воззрениях русских
мыслителей, таких крупных,
интересных, своеобразных, как Белинский,
Герден, Чернышевский,
Добролюбов? Они были материалистами, они
материалистически решали основной
вопрос философии. Они были
материалистами и в решении второй
стороны основного философского
вопроса. Они были
социалисты-утописты. Они были в основном
идеалистами в области истории, но у них
были некоторые материалистические
догадки. Всё это верно, всё это так,
но дело, к сожалению, в том, что. мы
этим ограничиваемся, и русская
мысль, столь многообразная,
выглядит в нашей передаче часто
чрезвычайно скучной, бедной и
однообразной.
'Мне хотелось бы также сказать
несколько слов о тех причинах,
которые вызывают все эти недостатки.
Прежде всего приходится
считаться с тем, что, как я уже сказала,
работа по истории русской
философии дело новое и молодое. Нужно
просто время, нужны большие
фактические знания, которыми мы
часто ещё не обладаем, для того
чтобы эта работа была поднята на
более высокую ступень.
За последние три года мне
пришлось столкнуться с нашей работой
по истории русской философии — и
в своей работе, и в работе с
товарищами по Институту философии, и
в педагогической работе, и в
лекционно-пропагандистской работе, и в
многочисленных разговорах с
товарищами как с периферии, так и из
Москвы. К сожалению, я должна
сказать, что наряду с
действительным интересом к вопросам русской
философй'Й, наряду с серьёзным
желанней работать в этой области
мне пришлось часто встречаться с
недопустимым легкомыслием, с
несерьёзным отношением многих
товарищей, в особенности молодых
работников — аспирантов и
преподавателей, к разработке истории
русской мысли. Очень часто наши
молодые товарищи начинают
заниматься историей русской
философской мысли не потому, что это им
интересно, не потому, что это имеет
большое научное значение, а
потому, что это* им представляется
наиболее лёгким и простым делом. Эти
товарищи часто подходят к истории
русской мысли очень просто. Что
нужно знать для этого? Языков
знать не нужно,
западноевропейскую философию, знать не нужно,
даже русокую литературу, с
которой так тесно была связана русская
философская мысль, знать не
нужно. Например, недавно, при приёме
кандидатского минимума по истории
русской философии мне пришлось
столкнуться с фактом, когда на мой
вопрос: по какому поводу написал
Белинский его знаменитое письмо к
Гоголю, человек, пришедший сдавать
кандидатский минимум, подумав,
ответил: кажется, по поводу второго
издания «Мёртвых душ». (Смех в
зале.)
Некоторые наши аспиранты и
преподаватели считают, что в работе по
русской философии достаточно взять
готовые схемы, имеющиеся в ряде
статей и, прочитав большее или
меньшее количество сочинений
русских мыслителей, подобрать из них
факты, соответствующие этим
схемам.
Мне кажется, что наша работа по
истории русской философии не
будет достаточно плодотворной, если
мы не скажем твёрдо нашим
молодым товарищам, желающим
работать? в этой области, что история
философии есть наука, история
русской мысли это также наука, а
поэтому будьте добры обращаться с
ней, как с наукой.
Наконец, некоторые товарищи
здесь уже поднимали вопрос о це-

ш
Ркчь 10Й. 1»0»ОЧкккл с. К.
леСоёбразМОсти организаций
Специального фИлОСОфСкОГо ЖурНаЛа. Я
действительно думаю, что вряд лй
найДуТея фйлософЫ, которые №
испытывали 6Ы потребности и
специальной философском журнале. Я
решусь Сказать больше, я скажу,
что ho своему значению и масштабу
pa6ota Но исследованию русской
философии ймела бы право На
существование своего СЙеЦЙаЛЬИОго
органа, Ибо речь Идёт Не тоЛЬкО о
том, Чтобы Время от времени
Помещать кОроШИе статьи Но ВОИроСИМ
истории русской философий. Речь
идёт о Том, чтобы дать нашим
кадрам систематическое руководство в
их повседневной, очень серьёзной и
сЛОжИой работе ho йсТориИ русской
философии.
|КоИёЧно, йужны монографий, йо
монографии всё-тэКИ долгое дело,
хотелось бы, чтобы имелась
возможность помещать в журнале стаТьи,
сйетеМа+ичесйй освещающие
вопросы русской философии, и
возможность дискуссионного обсуждений
этйх вопросов.
Жданов. Слово имеет Т. Мороч-
нйк, НодТотОВИТЬся Т. МйтИИу.
МёрёчнИк (СтйЛинабад). ТоВарИ-
щй, Дискуссий показывает, ЧТО
критика кНйгН т. Александрова по ИСТо-
рйи западноевропейской философии
принимает разнообразные формы.
Наряду с «критикой Слева* мы
встречаемся; я бы сказал, и с
критикой этой кййгй «справа». [Смёх ё
в ёале.)
Образцом такой «критики Справа»
является котя бы вчерашнее
выступление Т. Серебрякова. (СМёх.) По
существу г. Серебряков критиковал
работу т. Александрова с позиций
гОраЗДо бОлее ОШИбоЧЙЫХ, ЧеМ Те,
которые НреДстазлейЫ в самой
книге.
Я Начйу с заявления Т.
Серебрякова о том, что нам, ВйДиТё ли,
«навязли в зубах» слова о партийности
и о классовости Иаукй.
Гдлёса. Неправильно. Ой тёк не
говорил.
Морочник. Я не сомневаюсь, что
каждому йз нас и, бесспорно, т.
Александрову известны основные поло¬
жения марксйзма-ЛенинйЗма, утвер*
ждающйе, что новейшая
философий так же Партийна, как й две
тысячи Лёт тому Назад, Что Всякая Наука
и филоСофйй И классовом обществе
выражает иДёоЛОгик) Тёк ИЛИ Дру*
гяк общественных классов, но одно
дёло зййтв ЭТИ оснОВйЫе ПоЛО'жейНй,
друрОе ДелО —: уМеТЬ ЙХ ОСМЫСлйТЬ
и применить ТЬорчески. И Вот туТ-ТО
оказывается, что и т. Александров н
мНогЙС ИЗ Нас эТи положения зй-
учНЛи, но применить их творчески не
сумели. За это, собственно, Мы и
критикуем т. Александрова.
Той. Серебряков вйера утверждал,
что ДО Маркса й Энгельса
философий всегда была только философией
господствующих классов. Назовите
мне, требовал ОН, философа,
который до Маркса—Энтельса не был
бы выразителем Идеологий эксИлоа-
таТорСкйх кЛаСсов.
Я полагаю, что т. Серебрякову
известно, ЧТо классики русской фйЛо-
софий — Чернышевский,
Добролюбов — эТо не марксисты. Но можем
ли мы их на этом основании
называть представителями идеологии
господствующих, эксйлоаТаторскйх
классов? Разве они ие были
идеологами крестьянской революции в
России?
Голос с места. А Руссо?
Марочник. Можно вспомнить и
Томаса Мюнцера, замечательного
борда н мыслителя начала XVi века,
фйЛософскйе взгляды которого очень
высоко оценил Энгельс и о котором,
следуя порочным традициям
буржуазной истории философии, Даже
не вейоМнил т. Александров, и
Других. Во всяком случае тезис Т.
Серебрякова не выдерживает никакой
крИТикЙ. ЧТо же касается его
Своеобразной апологии МладогеГеЛьяН-
ства, то с этой трибуны она была
совершенно неуместной.
Несмотря на Все ошибки, которые
содержатся в книге т. Александрова
в разделе 0 гегелевской философий
и 0 которых здесь уже упоМйнаЛОсЬ,
следует Сказать, ЧТо утверждение
т. Александрова о том, что МЛадо-
гетеЛьЯНцы развивали только
слабые СТоройы гегелевской философии,
что они не внесли ничего Нового По
сравнению с философией Гегеля,

РЁчЬ тоё. ^Ь^д^ЙйкА с. в.
115
является более верным, чем
обратное утверждение профессора
Серебрякова.
Известны слова Маркса й Энгельса
ИЗ «Святого семействам, ТДё они,
говоря о фиЛОссфйи младогеГеЛьяй-
цев, nrtiiiyf: «Она является и остается
старой бабой; оИа — увядшая и
вдовствующая гегелевская
философия, которая подрумянивает и под-
краШйвйеТ свое высохшее до
Отвратительнейшей абстракции Тело и
поглядывает йа Всю Германию в
пбйсках за жёййхОМ» (А. Маркс и
Ф. Энгельс, Сой., т. lit, сТр. 37). Это
было написано в 1844 году; т.
Серебряков Же хочет йае уверйть, ЧТО
в 1842 году, за два года’до того, как
были наийсаны эТй строки, эта мла-
ДОГегелЬЯНсКая философий, которую
Маркс и Энгельс назвали старой
подрумяненной бабой, была чутЬ ли
не невинной девушкой. (Смек в
зале.) Он говорит, что
младогегельянство до 1842 года было
наиболее радикальным й даже
революционным Течением.
В то Же время надо сказать, что
выступление т. Серебрякова — это
Дурйая крайность другой Дурной
крайности. Я имею В виду
выступление т. Светлова. Смысл егО
выступления в той его части, которая
касалась гегелевской фйлософйй,
был примерно таков: в 193i году
наши философы споткнулись На
Гегеле, в 1943 году, когда вышел В свет
III том «Истории философии», МЫ
онс®а споткнулись на Гегеле, сейчас
т. Александров также спьткнулсй йа
Гегеле. Отсюда т. Светлов делает
вывод: давайте к чёрту вЫбрОСйМ
Гегеля (смех в зале), как 6Ы снова
чего-нибудь не вышло (скех в зале),
если каЖинныЙ раз на эТоМ_ самом
месте мы спотыкаемся. ('Смех а
зала.) 'Мне кажется, что т. Светлов
неправильно подходит к этому
вопросу.
Задача заключается, конечно, йе
в том, чтобы отвергнуть Гегеля,
отбросить его «с порога»; задача,
правда, гораздо более трудная,
заключается в ТОм, чтобы преодолеть
его оружием критики.
Обойти этот вопрос, «закопать»'
Гегеля, как это делает т. Светлов,
это значит Не Преодолеть Трудно¬
стей, . связанных с крЁТичёСК'йм
преодолением гегёЛейсКой ДйаЛёк-
тики, а это ЗНачйт ПопЫТатЬся их
обойти. $Т0 НебОЛьШеййстскиЙ путь.
Для т. Светлова гёГёлевская
философия это просто реакционная
чепуха, НО Нельзя забывать известных
СЛОВ Ленина, который говорил, что
фиЛософскйй йДёалйзм есТь только
чёНухЛ с Точки Зрёйия материализма
грубого, простого, метафйзическоГо,
с точки же зрения материализма
диалектического философский
идеализм, ,в особенности гегелевский
идеализм, не является простой
чепухой.
Мы много ошибались в вопросе
о гегелевской философии, мы, к
сожалению, не сумели разобраться в
социальной природе реакционности
гегелевской фйлосОфии. Йадо,
следовательно, изучать Гегеля, разобла-
чать реакционность гегелевской
философии. Нужно учиться у Маркса
и Энгельса, у Ленина и Сталина
умению находить «рациональное зерно»
в гегелевской идеалистической
диалектике. Во всяком случае, нельзя
отмахнуться от Гегеля, как это
предлагает т. Светлов.
Не только у т. Светлова мы
встречаемся е таким уйращёНнвш; вернее,
упрощенческим, подходом к
отдельным вопросам истории философии.
Ленин говорил, что история
вообще «хитрее», «умнее», чем это
кажется самым умным, самым
талантливым ЛюдйМ. Это в какой-то
етёпенН Относится н к йсторйи
философии. Она Также, конечно, «уМйее»
и «хитрее», чем это Кажется т. Гаку,
который говорит:
материалистическая фйлософйй ВсегДа быЛа
Идеологией прогрессивней классов;
идеалистическая философия была
идеологией реакционных классов.
G Точки зрения Т. Гака все
Вопросы истории фйлософйй решаются
чрезвычайно просто, я бы сказал,
«слишком» просто. Но
действительная история фйлософйй гораздо
сложнее. Разве всякий философский
материализм выражает идеологию
прогрессивных Классов? Разве
справедливо утверждение т. Гака,
Например, в отношении вульгарного
материализма? Й философский идеа¬

116
РЕЧЬ ТО В. МОРОЧНИКА С. В.
лизм не всегда укладывается в
формулу т. Гака.
Тов. Гак сейчас занимается
вопросом об экзистенциализме.
Сравните положение Декарта «Я
мыслю, следовательно, я
существую» с положением
экзистенциалиста Сартра, который ещё до
войны в книге «Тошнота» писал:
«Меня тошнит, следовательно, я
существую». Оба эти положения
идеалистичны, но разве нет величайшего
различия между ними?
Положение Декарта «Я мыслю,
следовательно, я существую» —
идеалистическое, и тем не менее оно
для своего времени было
прогрессивным, оно выражало уверенность
в могуществе человеческого
разума; это идеалистическое положение,
как это ни противоречиво, толкало
философскую мысль пю
направлению к материализму. Положение же
Сартра есть выражение буржуазной
реакции и глубочайшего
нравственного и философского маразма.
Следовательно, нельзя упрощённо
подходить к вопросам истории
философии. При этом важно уметь
видеть и всегда подчёркивать, что
передовые идеи в философии всегда
играли в развитии общества
величайшую организующую роль,
реакционные идеи всегда мешали, всегда
тормозили развитие общества.
В связи с этим ещё одно
небольшое замечание по ходу дискуссии.
Мне непонятно утверждение,
которое мы слышали из уст т. Кедрова,
который буквально говорил, что
«прогрессивная философия может
быть выражением реакционной
идеологии». Тов. Кедров призывал
нас подходить к истории философии
диалектически. Но, как известно из
истории философии, 'диалектика
иногда служила мостиком к
софистике. Это случилось ист.
Кедровым. В самом деле, что означает
положение: «прогрессивная филосо¬
фия может быть выражением
реакционной идеологии»? Разве
философия это не идеология? Получается у
т. Кедрова, что прогрессивная
идеология может быть выражением
реакционной идеологии. Это
чистейшая софистика.
Перехожу к книге т. Александро¬
ва. Некоторые товарищи, выступая
здесь, говорили, что в книге т.
Александрова имеется разрыв между
правильными методологическими
установками и тем, как эти
установки в книге претворены. Это не так.
В том-то и дело, что ошибки книги
т. Александрова как раз и
вытекают из его неправильных
методологических установок. Здесь
.говорили, что у т. Александрова нет
определения истории философии или,
наоборот, есть множество разных
определений. Это неверно. На 22-й
странице т. Александров выделяет
курсивом фразу, которая является с
его точки зрения определением
истории философии: «История фило-
софии есть история поступательного,
восходящего развития знаний
человека об окружающем его мире».
Однако ясно, что для философз-
марксиста история философии это
не есть простая история
поступательного развития знаний некоего
абстрактного человека.
Конечно, в развитии
человеческого мышления, как и в развитии
природы и общества, осуществляется
переход от простого к сложному,
от низшего к высшему. Это
развитие от низшего к высшему не
является, однако, прямой линией, оно
невозможно без борьбы, без
противоречий.
Напомню классическое ленинское
положение о том, что познание
человека не есть прямая линия, а
кривая линия, бесконечно
приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Это
относится ко всей истории познания,
в частности и к истории философии.
Это ленинское положение т.
Александровым игнорируется. История
философии, по т. Александрову,
развивается поступательно,
прямолинейно, без борьбы, без
противоречий. Это можно было бы
проиллюстрировать многочисленными
примерами.
О роли Гегеля в истории
философии во введении к книге т.
Александрова говорится буквально
следующее: «Его несомненная заслуга в
том, что он выделил в истории
философии такие учения, которые
имели крупное историческое значение.
Но, как идеалист, Гегель ставит на

РЕЧЬ ТО В. МОРОЧНИКА С. В.
117
первое место историю идеализма»
(стр. 15). Отсюда легко сделать
вывод, что наиболее крупное значение
в истории философии имели
идеалистические философские системы. По
всей вероятности, бессознательно,
но в своей книге т. Александров всё
время следует этой порочной
гегельянской установке.
Порочная методология
сказывается уже в первой главе работы
т. Александрова. Пропадает в этой
главе основное — борьба линии
Демокрита с линией Платона. Тов.
Александров пишет буквально
следующее: «Замечание Энгельса о
том, что материалистическое
мировоззрение означает понимание
природы такой, какая она есть, без
всяких посторонних прибавлений,
можно отнести к философии
древнегреческого общества. Такое
мировоззрение было у большинства
греческих философов чем-то само собой
разумеющимся» (стр. 24). ’ Тов.
Александров скрадывает борьбу
между материализмом и
идеализмом в древнегреческой философии.
Философские школы
располагаются у т. Александрова одна
после другой или, в лучшем
случае, одна возле другой, но не в
борьбе друг с другом. Например,
т. Александров пишет, что «после
Эпикура античная философия
вступила в полосу упадка». Но не после
Эпикура, а уже во время Эпикура
античная философия вступила в
эпоху упадка! В эту эпоху упадка
философская школа Эпикура была
единственной, продолжавшей
передовые традиции древнегреческого
материализма, ведущей борьбу
против суеверий, скептицизма,
мистицизма, идеализма. И это не описка,
это ошибка, вытекающая из
порочной методологической установки
книги.
Неудачно излагается в книге
философия Гераклита. Без всяких
комментариев т. Александров
выписывает цитату из Гераклита: «Война
есть отец всего и всего царь, —
одним она определила быть богами,
другим — людьми» (стр. 37). Я
понимаю, что х. Александров хочет
этим фрагментом
проиллюстрировать мысль Гераклита о борьбе про¬
тивоположностей. Но фрагмент этот
выбран крайне неудачно. Если дать
его так, как он дан в учебнике
т. Александрова, т. е. без всяких
комментариев, то под ним может
подписаться любой фашистский
философ. Тов. Александров
заставляет Гераклита служить не нашим
целям, а целям наших врагов. Это
не марксистский, не ленинский
подход к философии.
В критике идеализма Платона у
т. Александрова, к сожалению,
отсутствует та страстность, которая
отличает, например, философские
творения самого Платона.
Тов. Александров приводит,
например, известное место из диалога
Платона «Менон», где Платон
пытается обосновать свою
реакционнопоповскую теорию воспоминания.
Он заставляет неграмотного раба
самостоятельно притти к решению
сложнейшей математической
задачи, причём Платон излагает это
остроумно, ярко, со всей партийной
страстностью убеждённого
идеалиста, а т. Александров, приводя этот
пример, говорит: «...этой аналогией
достигнуто не столько
действителен ое доказательство истинности
теории воспоминания, сколько
иллюстрация её основной мысли на
частном примере или случае»
(стр. 69). Как хотите, но назвать
это большевистской партийностью в
оценке реакционного идеалиста
Платона, конечно, нельзя.
Товарищи, раздел, посвящённый
философии феодального общества,—
это один из самых неудачных
разделов книги. Прежде всего в этом
разделе отсутствует разоблачение
и критика средневековой
схоластики, поэтому все упоминания о
схоластической философии в
дальнейших главах остаются просто
непонятными читателю. Правда, пятый
параграф этой главы называется
«Поздняя схоластика». Но,
во-первых, о ранней схоластике раньше
ничего не было сказано. Самое же
главное то, что содержание этого
параграфа таково, что схоластика
выглядит весьма привлекательно,
ибо почти все представители
схоластической философии представлены
как прогрессивные мыслители. О

118
РЕЧЬ TOBt МОЛОЧНИКА С, В.
том, что схоластическая философия
в средние века была служанкой
богословия, сказано вскользь,
мимоходом (на стр. 121), между тем
как именно в этом и заключалось
то главное, что характеризует
схоластическую философию как
официальную философию того времени.
Философия Фомы Аквинского,
завершителя схоластики,
воинствующего мракобеса, излагается
бесстрастно, академично, причём Фоме
уделено вдвое больше места, чем
великому и действительно
прогрессивному мыслителю Роджеру
Бэкону.
Особенно неудачным является
раздел, посвящённый философии
средневекового Востока. Здесь уже
т. Захидов правильно говорил, что
самый термин «арабская
философия» некритически заимствован
т. Александровым у буржуазных
авторов. Известно, что так
называемая «арабская философия» была
созданием многих народов, в том
числе в значительной мере
созданием народов среднеазиатского
Востока. История этой так называемой
«арабской философии» дана в книге
как некое саморазвитие
философской идеи вне всякой социальной
обстановки. В книге совершенно не
раскрыты социальные предпосылки
расцвета философской мысли в
эпоху Саманидов. Изложение
философского учения Авиценны не
может удовлетворить читателя. В
книге не показано, что сложная и
противоречивая философия Авиценны
отразила как прогрессивность сама-
нидского общества, так и
внутреннюю противоречивость саманид-
ского государства как государства
феодального.
Совершенно игнорируется истори*
ческая обстановка, породившая
философию Авиценны, его учеников и
последователей, в результате чего
история философской мысли на
Востоке излагается чрезвычайно
абстрактно, вне той идейной борь*
бы между мыслителями,
отстаивавшими право н^ свободу мысли и на
опытное изучение природы, и
приверженцами мусульманской
ортодоксии, — борьбы, которая
Выражала столкновение сил прогресса с си¬
лами реакции как в саманидском
обществе и государстве, так и после
падения Саманидов.
Не показана идейная борьба в
истории философии Востока, в
которой наряду с линией Авиценны и
Хайяма существовала и другая
линия — ревнителей мусульманской
ортодоксии, представленная,
например, Ал-Газалием.
Не показано, откуда взялись, чем
были обусловлены
материалистические тенденции в философии
Авиценны. Кстати, автор много говорит
в разных местах об аристотелизме
в средние века, но очень странно,
что у такого знатока Аристотеля,
каким является т. Александров,
почему-то выпало ленинское
положение о том, что поповщина убила у
Аристотеля всё живое и
увековечила мёртвое. Величайшей заслугой
Авиценны и других мыслителей
Средней Азии является то, что они
в отличие от европейских схоластов
усвоили философию Аристотеля, не
выхолащивая из неё её живого
содержания, а творчески.
Некритическое следование за
буржуазной историей философии
также проявилось в том, что в этом
параграфе совершенно не
упоминаются такие замечательные
мыслители, которые продолжали
материалистические тенденции
Авиценны, как Омар-Хайям, как
замечательный мыслитель таджикского
народа Насыр Хосров и другие,
которые вплотную подходили к
материализму и к атеизму.
Товарищи, так как моё время на
исходе, разрешите остановиться
ещё только на одном
принципиальном вопросе. В книге т. Александр
рова .совершенно
неудовлетворительно показана связь между
идеализмом и религией, между
идеализмом и поповщиной. В книге т.
Александрова не чувствуется
воинствующего атеизма. Больше того,
там, где характеризуется
идеалистическая философия Беркли и
Юма, там подчас выхолащивается
поповская суть этих теорий.
Давным-давно известно, и я не
сомневаюсь, что это известно т.
Александрову, что Беркли—это
воинствующий поп в философии. В то же вре-

РЯЧЬ fee. МОРвЧЙИКА О. В.
119
мй т. Александров высказываем
следующую мысль. Он заканчивает
главу в субъективном идеализме
следующими словами: «Оставаясь
на почве крайнего субъективизма,
берклеанцы должны были бы
отрицать и существование бога, так
же как они отрицают объективное
существование мира» (стр. 305).
Неверен тезис т. Александрова, что
Беркли приходил к богу лишь в
результате своей
непоследовательности или для того, чтобы увильнуть,
вывернуться из философских
затруднений. Неверно это.
Обоснование поповщины было главной целью
Беркли. А Юм? Ведь агностицизм,
скептицизм Юма представлял
собой в сущности более тонкую
форму фидеизма и поповщины, а здесь, в
книге т. Александрова, говорится,
что Юм «сочетает умеренный деизм
с тонкой и язвительной скептической
критикой, направленной против
философского обоснования теологии»
(стр. 310), но ®сё дело в том, что
лишь более тонкая форма фидеизма
скрывалась за этой так называемой
«критикой».
Ленин говорил о Канте, что Кант
принижает знание, чтобы очистить
место для веры. Это можно сказать
о всяком агностицизме. Эту
ленинскую характеристику не только
можно, но и нужно отнести к Юму.
Юм принижает знание, чтобы
очистить место для веры. Он такой же
фидеист, как и Беркли.
В книге т. Александрова много
фактических неточностей. Я не
стану на всех останавливаться.
Остановлюсь только на одной. Как
известно, т. Александров приводит
слова Ломоносова для обоснования
некоторых марксистских
положений. Товарищи говорили, и с этим
надо согласиться, что это неудачно.
В то же время у Т. Александрова
есть н некоторое умаление роли
Ломоносова. На 358 стр. он говорит,
например, что с Дальтона
начинается новая атомистика. Об этом,
правда, в своё время говорил и
Энгельс, но Энгельс не знал, что
за двадцать с лишним лет до
рождения Дальтона Ломоносов ®
своих «Элементах математической
химии» построил химию На новой
атомистической основе. Так что не
Дальтон, а Ломоносов является
основоположником новой
атомистики.
Многие товарищи говорили о тех
задачах, которые стоят перед нами,
философами. Действительно, перед
каждым из нас и перед всеми нами
стоит вопрос: как могло случиться,
что основные положения
марксистско-ленинской философии о
партийности и классовом характере науки
мы так или иначе, но забыли или
исказили? Бесспорно, что это могло
случиться только в результате
недопустимого отставания философской
теории.
Как же преодолеть это
отставание? Тут т. Светлов указал на ряд
недостатков и .поставил ряд задач
для .преодоления этих недостатков.
Надо сказать, что многие из этих
задач поставлены верно.
Однако Ленин н Сталин учат нас,
что всегда нужно найти то основное
звено, за которое нужно ухватиться,
чтобы вытянуть всю цепь стоящих
перед нами задач.
И вот мне кажется, что об этом
основном здесь не было сказано.
Мне кажется, что Институт
философии Академии наук не стал
организационным и идейным -центром
для развития философской мысли в
нашей стране. Между тем начать
борьбу за ликвидацию отставания
философской Теории нужно именно
с «его. У нас нет единого
творческого коллектива советских философов,
мы на периферии работаем в
области философии — работаем хорошо
илй плохо, скорее всё-таки Плохо,
Чем хорошо, иногда Даже очень
плохо, — но я бы сказал, что в этом не
только н не столько наша вина, но,
может быть, наша беда. В том-то и
дело, что Институт философии не
стал Направляющим, организующим
нас, Исправляющим наши
недостатки центром, больше Того, он Подчас
н не интересуется тем, что делаем
мы на местах.
Неотложная задача заключается
в том, чтобы укрепить Институт,
перестроить всю его работу так, чтобы
он действительно стал
объединяющим, направляющим,
организующим центром для творческой рабо¬

120
РЕЧЬ ТО В. МИТИНА М. Б.
ты всего коллектива советских
философов, причём, конечно, не только
живущих и работающих в Москве,
но и на всей территории нашей
необъятной родины.
Это есть то 'необходимое условие,
без которого нельзя разрешить
стоящие перед советскими философами
задачи и ликвидировать
недопустимо позорное отставание
философской теории. Выполнение этого
условия явится основой для подъёма и
расцвета
марксистско-ленинско-сталинской философской науки в нашей
стране.
Жданов. Слово имеет т. Митин.
Митин М. Б. (Москва). Товарищи!
В своём вступительном слове т.
Жданов говорил о том большом
значении, которое придаёт Центральный
Комитет нашей партии настоящему
обсуждению книги т. Александрова
«История западноевропейской
философии». И это понятно, почему. Речь
идёт о том, чтобы на основе
обсуждения такого большого круга
вопросов, каким является история
западноевропейской философии, утвердить
правильное отношение к
предшествовавшим идейным течениям; речь
идёт о том, чтобы с высоты
марксизма, с высоты ленинско-сталинского
этапа в развитии марксистской
теории дать правильную оценку
прошлых философских систем.
Обсуждение всех этих вопросов
на данной дискуссии должно
привести в результате к дальнейшей
идейной мобилизации наших кадров, к
заострению нашей борьбы против
реакционных течений прошлого и
настоящего, к ещё большему
развенчанию буржуазной идеологии, к
показу с ещё большей силой
великого и неоценимого морального
перевеса нашей советской
социалистической идеологии.
Прежде чем перейти
непосредственно к рассмотрению содержания
самой книги т. Александрова,
необходимо сделать несколько
предварительных замечаний об основных
принципах марксистско-ленинского
подхода к вопросам истории
философии.
История философии, как и сама
философия, тоже партийная наука.
Правильная оценка прошлых учений
имеет крайне важное, значение. Мы
знаем, как реакционеры в политике
и идеологии постоянно воскрешают
старые реакционные учения и
используют их в современной
идеологической борьбе. 'Мы знаем, что
реакционеры, по выражению
Маркса, всякую подлость сегодняшнего
дня пытаются оправдывать
подлостью вчерашнего дня.
Каковы же основные требования
марксистско-ленинского подхода к
истории философии? Чему учат нас
Ленин и Сталин? В этом отношении
гениальная книга Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм» яз-
ляется образцом боевого
выступления по вопросам философии,
образцом, по которому нам нужно учиться
и учиться. Ленин учит нас умению
видеть за гносеологической
схоластикой философских систем борьбу
между материализмом и
идеализмом, в которой отражается
классовая борьба в обществе. Ленин учит
нас рассматривать любую «школу»
или «школку» в философии не
только как таковую, а брать её в связи
с её союзниками, друзьями, с её
врагами.
Ленин, например, анализируя
махизм, вскрывает, с кем махизм идёт
вместе, с кем ведёт борьбу, кому
оказывает поддержку, кому
приносит пользу, какими общественными
группами используется в своих
интересах, кто против махизма воюет.
Ленин учит нас искать, откуда
возникло любое данное
философское направление и куда оно растёт.
Ленин учит нас применять и в
отношении философских «школ» и
«школок» прямые политические
характеристики и определения. Вспомните,
как, разбирая философскую систему
Канта, он говорит о критике её
справа и слева и показывает, в чём
состоит такая критика и какова
расстановка в такой связи «школ»
и «школок» в отношении данной
философии. Ленин учит, что надо
уметь усваивать и перерабатывать
все ценные достижения, все ценные
завоевания учёных приказчиков
буржуазии, как он называет бур¬

РЕЧЬ ТО В. МИТИНА М. В.
121
жуазных учёных, и вместе с тем он
требует «уметь отсечь их
реакционную тенденцию, уметь, вести свою.
линию и бороться со всей линией
враждебных нам сил и классов».
С .какой предельной ясностью
выразился в этих замечательных
словах Лёнина подлинно боевой
характер марксистского подхода к
идеологическим вопросам, как заострены
эти положения Ленина против
академизма, аполитизма,
беспартийности в идеологических вопросах!
С какой силой эти ленинские слова,
написанные им в 1908 -году, звучат
в настоящее время!
■ А произведения товарища
Сталина! Какой это образец
претворения в жизнь и дальнейшего
развития этих ленинских принципов
подхода к идеологической борьбе!
Товарищ Сталин учит при подходе
к философским вопросам не
становиться на путь безразличного
изложения философских систем, как это
делают буржуазные историки
философии. Он требует серьёзно вникать
в самую суть классовых отношений
и классовой борьбы каждой эпохи,
тщательно исследовать борьбу
общественных сил, партий, чтобы на
этой основе правильно оценивать
философские системы и их
действительную роль, какую они играют в
общественной жизни. Товарищ
Сталин учит нас политически
подходить к философским системам и
философской 'борьбе, не
ограничиваться только теоретической
характеристикой данной философской
системы или течения, а возможно
точнее характеризовать их
политический эквивалент.
Товарищ Сталин неустанно учит
нас творческому подходу к вопросам
философии, он требует ликвидации
элементов догматизма, книжниче-
ства, начётничества, которыми так
часто страдают наши работы по
вопросам философии. Он учит нас
смело итти вперёд, не
задерживаться на пройденных этапах, не решать
новые вопросы при помощи старых
цитат, а давать новые ответы на
вопросы в соответствии с новыми
данными и с новой исторической
обстановкой.
Товарищ Сталин особенно учит
нас понимать коренное отличие,
имеющее место между старыми
философскими «школами» и
«школками», которые в большинстве случаев
создавались философами-одиночка-
ми и, как правило, не вели за собой
широкие массы народа, и
марксизмом-ленинизмом — боевым идейным
оружием рабочего класса и всех
трудящихся, при помощи которого
мы перестраиваем мир, живым,
развивающимся учением, за которым
идут миллионные массы, за которым
идёт наш советский народ.
Одна из центральных задач
нашего, большевистского изучения
истории философии заключается в том,
чтобы быть во всеоружии, если
можно- так выразиться, в идейной
мобилизационной готовности для того,
чтобы успешно разоблачать
реакционные философские учения. Если,
скажем, современная католическая
реакция поднимает на щит
Августина и Фому Аквинского, делает их
знаменем борьбы против
демократии, против коммунизма и если сотни
книг и много тысяч статей ежегодно
во всех капиталистических странах
посвящаются этим «отцам церкви»,
то изучение и изложение этих
философских направлений в наших
учебниках по истории философии, в
наших книгах и статьях должно быть
таким, чтобы оно вооружало наши
кадры для острой борьбы с этой
нынешней реакцией. Если, скажем,
некоторые современные английские
или американские реакционеры
пытаются в обосновании своих теорий
ссылаться на политическую теорию
Гоббса, то наши учебники и книги
по истории философии должны быть
такими, чтобы они вооружали нас
серьёзным, боевым, научным
материалом для разоблачения этих
«идей».
Тут много говорилось
относительно партийности философии. Что же
значит партийность в философии?
Это значит — ставить философию на
службу интересам большевистской
партии, той партии, которая
руководствуется в своей деятельности
научным пониманием законов
общественного развития, той. партии,
которая воплотила в себе гигантский
опыт рабочего и революционного

122
РЕЧЬ ТО В. МИТИНА М. В.
движения всех стран, всего мира,
которая ведёт народ к коммунизму.
Партийность в философии — это
значит так теоретически
разрабатывать философские проблемы, чтобы
отвечать насущным нашим задачам,
использовать философское оружие
для обобщения новых явлений
действительности; это значит
философски углублённо показывать величие
социалистической эпохи, это
значит обобщать закономерности
социализма.
Партийность в философии — это
значит давать такое рассмотрение
философских систем на основе
правильного исторического подхода к
идейной борьбе прошлых веков,
чтобы эти знания вооружали нас для
борьбы со всей линией реакции как
в прошлом, так и в настоящем.
Таковы некоторые основные тре-
б о-в а н и я м а р к с и стс ко -лени нс ко г б
подхода к философии вообще и к
истории философии в частности.
К сожалению, и это надо со всей
прямотой сказать, наши работы
по истории философии и науки: и
большой трёхтомник по истории
философии, и статьи по вопросам
истории русской философии, и другие
работы по истории философии,
вышедшие за последнее (Время, в
большей или меньшей мере не отвечают
этим требованиям
марксистско-ленинской истории философии. Этим
же требованиям далеко не отвечает
и книга т. Александрова, которая,
как уже здесь достаточно было
выяснено, страдает крупнейшими
пороками и недостатками. Многие
из нас, в том числе и я, виноваты в
том, что своевременно не выступали
с критикой этих недостатков. Это
произошло потому, что было
известное благодушие к недостаткам
данной книги, а также и потому, что мы
так остро не видели и не
воспринимали пороков книги, как это видим
и воспринимаем теперь.
После того как Центральный
Комитет партий повернул наше
внимание к эГим вопросам, наша прямая
обязанность состоит в том, чтобы
со всей большевистской остротой,
на основе критики и самокритики
вскрыть недостатки, которые
имеются в работе на философскОхМ
фронте, вскрыть недостатки данной
книги. Между тем и сейчас ещё
находятся люди, которые явно не
хотят итти вперёд, не хотят пс»-на-
стоящ-ему развернуть критику книги
т. Александрова.
Так как книга т. Александрова
охватывает большой круг вопросов,
то естественно, что в выступлениях
можно остановиться только на
некоторых из них. Мне хотелось бы
вначале сделать одно замечание ог*
носительно греческой философии.
Здесь уже говорилось о том,
насколько неправильно т. Александров
освещает в своей книге вопрос о
причинах расцвета греческой
философии и появления гам
многочисленных философских систем. Это уже
достаточно было вскрыто» и на
прошлой дискуссии и в предшествующих
выступлениях товарищей.
Я хотел бы сейчас обратить ваше
внимание на одно и притом итого-
во»е место, которое рельефно
показывает ошибочный подход т.
Александрова к оценке развития
античной философии.
Тов. Александров пишет: «Какое
значение имеет этот перио»д в
истории философии и науки, ясно хотя
бы из того, что греки, этот
небольшой по численности народ,
на"протяжении трёх-четырёх столетий
дали столько крупнейших имён в
философии, сколько впоследствии за
две тысячи лет развития не дал ни
один народ Западной Европы»
(стр. 26).
Тов. Александров явно увлёкся
тут, некритически повторил
высказывания некоторых буржуазных
специалистов по древней философии,
которые настолько ушли в глубь
той эпохи, в глубь времён, что
кроме греческой философии ничего
больше не видят ни в истории, ни
в жизни. Историзма в приведённом
утверждении т. Александрова нет.
Как можно проводить такую
параллель между Грецией и всем
последующим двухтысячелетним
развитием науки и философии? Разве темп
исторического развития одинаков в
античное время и в новой истории?
Разве уровень общественного
развития и характер борьбы классовых
сил в древности и в новое время

*dft Мк*акa м. a.
одинаков? Рйзйе развитие
философии 8 последующие ВОка И в новое
врем» не даёт нам картины
появления в сравнительно небольшие
периоды большого количества
крупнейшие мыслителей? Возьмём,
например, РоСсИЮ второй половины
XVIII и XIX столетий. МЫ видим
здесь такое большое созвездие
деятелей науки и философии —
ломоносов, Радищев, Старее, Чаадаев,
Герцен, Вёлйнский, Чернышевский,
Добролюбов, Писарев,
Лобачевский, Менделеев* Тимирязев и
многие другие, — которое и по
количеству Имён, не говоря уже о
характере их научных я философских
воззрений, МОЖет ПосПОрйть с ЛЮ-
бым историческим периодом в
истории философии. Да затем, и это
самое главное, разве 8 Таких
вопросах количество философских имён
решает вопрос? Одно появление
диалектическом) материализма,
созданною Марксом и Энгельсом, было
таким событием ВеемйрйО-йеТарйЧё-
скоЮ' значения, какое не Может итти
ни в какое сравнение с
Предшествующим идейным развитием В
области философии и общественных
наук. Появление новою
Мировоззрения, которое впервые В историй НИ-
учИо обобщило весь
предшествующий Исторический опыт и Всё
развитие науки, критически осмыслило
этот Опыт с тонки зрения
революционных задач рабочею класса,
которое дало возможность открыть
законы общественной Жйзнй, означало
такой шаг вперёд в развитий
общественной Науки и фйЛОсофин,'
который перекрывает движение
философской мысли на протяжении
многих столетий.
Разве дальнейшее развитие
общественной Науки и философий,
связанное с гениями нашей эпохи —
Лениным и Сталиным, не есть такой
гйтайтСКИЙ Шаг в развйтйй МйрОвОй
культуры, С кОТорЫм НИЧТО ПО СйОе-
му значению в прошлой истории
сравниться не может? Только
Игнорирование ОСНОВНЫХ требований
марксистского ЙйалЙЗЛ ИсТорИй фй-
ЛОсОфИй, только узкий, КНИЖНЫЙ,
профессорский подход к делу мог
поредеть такую постановку
вопроса, которую мы находим в цитиро-
аз
йанных ®ыШе строках из книги
т. Александрова.
Одной из важнейших задач нашей
идеологической борьбы в
современный период является борьба с
проявлением элементов
низкопоклонства Перед буржуазной
культурой.
НйзКопоклонетВо перед
буржуазной культурой может выражаться не
только в отношении к современной
западной культуре. Оно может
также выражаться и в
преувеличенной,- Непра-вилмтой оценке
Предшествующих явлений буржуазной куЛь-
туры — философских систем,
теорий, произведений Литературы И
искусства.
Например, неправомерное
приближение многих западноевропейских
домарксистских теорий я
философских систем к марксизму тОже есть
одно Из проявлений переоценки
буржуазной культуры. Давно ещё
Маркс говорил, что анатомия чело-
вёка — клЮЧ к анатомий Обезьяны,
что намёки на высшее развитие у
низших видов животных можно
понять Только тогда, когда это высшее
уже известно. Эта мысль Маркса
верна и в отношении к предшествую-
Щим идейным теориям. Намёки на
высшее в них мы Можем понять,
если МЫ НодойДёМ к ним с точки
зрения марксизма, т. е. с точки
зрения высшей ступени в развития
общественной науки и философий.
Только с этой точки зрения мы
можем ВскрЫТЬ, ЧТО В
предшествующих теориях было намёком на
высшее развитие и что было
реакционным, Отсталым, отжившим. Только с
марксистской точки Зренйй мы
можем с абсолютной Достоверностью,
в ПОЛНОМ соответствий с
исторической Правдой, в поЛНом соответствии
с классовыми отношениями каждой
эпохи дать ноДлиннуЮ картину
философскою развития. С Высоты
марксизма-ленинизма,- с вышки нашей
великой социалистической эпохи, с
точки прения исторического опыта,
накопленною большевистской
партией, мы должны разобраться во
всём Предшествующем Идейном
материале, поставить всё на своё
место, не односторонне осёещать
этапы развития человеческой мысли, а.

124
РЕЧЬ TOBi МИТИНА М. В.
научно показать борьбу
прогрессивных и реакционных направлений,
какие были в истории.
Между тем книга т.
Александрова, когда ещё и ещё раз читаешь
её, страдает тем пороком, что она
как бы впитала в себя,
сконцентрировала односторо'нний,
неправильный подход к оценке
предшествующих течений. В каждом
философском направлении, даже в каждом
отдельном вопросе, развиваемом тем
или другим философом, т.
Александров находит только положительное,
только прогрессивное, только
передовое. Каждый философ,
независимо от той действительной роли,
какую он сыграл в развитии науки,
является «великим», «крупнейшим»,
«замечательным». Эти оценки и
эпитеты расточаются в книге без меры
направо и налево. Каждое
философское направление, по многократно
повторяющимся в книге т.
Александрова выражениям, представляет
собой «большой шаг вперёд в
развитии философии», каждый автор
философской системы имеет «большие
заслуги в истории прогрессивной
человеческой мысли» и т. д. и т. п.
Получаются в связи с этим
настоящие курьёзы. Так, например, автор
пишет: «Большим достижением
социальной философии Фурье является
учение о развитии человечества.
В своём развитии общество
проходит, по Фурье, четыре фазы: 1)
восходящее разрушение, 2) восходящую
гармонию, 3) нисходящую
гармонию, 4) нисходящее разрушение.
В последней стадии человечество
переживает период дряхлости, после
чего всякая жизнь на земле
прекращается» (стр. 353—354).
Эту фантастическую, надуманную
схему, оканчивающуюся к тому же
такой весьма неприятной
перспективой, как дряхлость человечества и
прекращение его жизни, — схему,
которая, кстати сказать, отнюдь не
принадлежит к сильным сторонам
учения Фурье, т. Александров
рассматривает как «большое
достижение» в учении о развитии
человечества, причём слово «развитие» в
книге дано даже курсивом.
В изложении взглядов Бэкона
т. Александров также допускает
серьёзные ошибки. Отметим здесь
только некоторые. Он говорит об
эмпиризме Бэкона, но о материализме
его—крайне слабо и глухо. И в этом
вопросе он некритически следует
многочисленным немарксистским
историкам философии. Они, эти
буржуазные историки философии, готовы
всемерно подчёркивать эмпиризм
Бэкона, но о его понимании опыта, т. е/
материалистическом понимании
опыта, они умалчивают. Они готовы
превозносить бэконовское учение об
опыте, но его материалистический
подход к вопросу об источниках
ощущений, его многократно
повторяемые положения о наличии
объективного мира вне человека и его!
ощущений — это историки
философии опускают.
В изложении философии Бэкона в
книге т. Александрова мы видим
подобного же рода картину. Автор
много гонорит о бэконовских
требованиях методичности и
систематичности познания, о том, что, по
Бэкону, разум должен опираться на
данные органов чувств, что нужно
рационально осмысливать данные
опыта и т. д. Однако вот вывода о том,
что опыт трактуется Бэконом
материалистически, этого нет. А ведь
этот вопрос очень важный, имеющий
к тому же не только
историко-философское значение.
В «Материализме и
эмпириокритицизме» Ленин, разбирая ошибки
Плеханова в вопросе об опыте,
указывает, что опыт можно понимать
и материалистически (и этому
следует вся материалистическая линия
в области философии) и
идеалистически (и этому пониманию следует
вся идеалистическая линия, в том
числе и эмпириокритики).
Подводя итоги своему изложению
бэконовской философии, т.
Александров пишет: «Заслуга великого
английского философа состоит в
попытке систематизации всех
накопленных человечеством знаний, в
стремлении открыть один источник
для всех областей научного
знания— опыт» (стр. 189).
Это общая фраза, но как раз в
этой фразе потонуло то, что является
действительной заслугой Бэкона, а
именно — материалистический ха¬

РЕЧЬ ТО В. МИТИНА М. Б.
125
рактер его эмпиризма,
материалистическое истолкование опыта. Это,
как мы видим, пропало в
обобщающей оценке т. Александрова.
Далее т. Александров пишет:
«Заслугой Бэкона является и выделение
им в особую науку церковной
истории, истории религии и теологии. Это
помогло в дальнейшем Спинозе и
французским материалистам дать
более развёрнутую критику
церковной истории и богословия» (стр. 189).
Это положение является примером
непродуманной и безответственной
фразы. Как мог человек,
претендующий на марксистское изложение
вопроса, писать, что заслугой Бэкона
явилось то, что он, видите ли,
выделил в особую науку церковную
историю и теологию. Ведь за одно такое
зачисление теологии в ранг наук все
церковники будут аплодировать.
В действительности же учение
Бэкона было полно, по выражению
Маркса, «теологической
непоследовательности». Бэкон фактически, по
сути дела является сторонником
теории двойственности истины. Он
считал, что наука должна заниматься
изучением природы и человека, а
вере надо отдать то, что ей как вере
принадлежит. Поэтому он и
отделяет науку от теологии, даёт каждой
из них своё место. Объективно его
материалистическое учение было
направлено против церкви и
религии, но, с другой стороны, Бэкон
выступал против атеизма. И вот
вместо показа этой двойственности
Бэкона в отношении к религии,
двойственности, вполне
объясняющейся конкретной исторической
обстановкой того времени, эта
двойственность и непоследовательность
Бэкона объявляется как раз
заслугой его, да притом ещё такой
заслугой, которая якобы помогла
Спинозе и французским
материалистам дать развёрнутую критику
богословия.
Перейдём к Декарту. Тов.
Александров излагает метод Декарта
для отыскания истины в науках. Он
подробно излагает учение Декарта
о сомнении как пути к истине.
Изложив это «универсальное
сомнение» Декарта, т. Александров
пишет: «Всё это даёт основание сде¬
лать вывод, что учение Декарта о
сомнении — это поиски достоверной
истины для обоснования могущества
человеческого разума и знаний»
(стр. 225).
В этом положении т.
Александрова сказывается его
некритический подход к изложению
философских систем прошлого. Вместо
того, чтобы изложить нашу позицию в
оценке декартова сомнения, автор
по сути дела становится на точку
зрения Декарта. Бесспорно, что
«универсальное сомнение» Декарта
играло свою роль в деле критики
предшествующей Декарту науки, в
деле критики схоластической
средневековой философии. Но разве
можем мы, марксисты,
ограничиваться этим в оценке декартова
сомнения? 'Мы одновременно
должны показать также и
ограниченность этой постановки вопроса об
универсальном сомнении, мы
должны оказать, что в декартовском
универсальном сомнении мы видим
также элементы субъективизма и
релятивизма. Без этого мы не
можем содействовать правильному
воспитанию наших кадров в
понимании смысла декартова сомнения.
Говоря о Декарте, т.
Александров пишет: «Несмотря на всю
оригинальность положения Декарта,
«cogito ergo sum» («мыслю,
следовательно, существую»), оно,
однако, не является правильным. Оно
ограниченно и глубоко ошибочно,
потому что индивидуальный акт
мышления, доказывая
существование человека, отрывает сознание
от всего положительного и
подтверждённого всем общественным
развитием научного опыта» (стр. 228).
Это, можно прямо сказать,
идеалистическое возражение Декарту.
Так по сути дела критиковали
Декарта объективные идеалисты.
'Марксизма в этом возражении нет.
Гегель, а также Фейербах (ещё в
ранний период своей деятельности,
когда он стоял на идеалистической
позиции) критиковали Декарта за
субъективно-идеалистический
исходный пункт и противопоставляли
ему объективно-идеалистический
подход, выдвигая против него в
качестве аргумента факт развития

126
РЕЧЬ Т О В, МИТИНА М. Б,
не индивидуального мышления, а
развитие всего научного опыта.
Самое же главное, факт объективного
существования мира независимо от
всякого сознания и практику
общественного человека, которая
является единственным и правильным
критерием истины, автор забыл
выдвинуть в опровержение
декартовского положения.
Далее, касаясь учения Декарта о
врождённых идеях и его трёх
доказательствах бытия бога, т.
Александров пишет:
«Декарт не из религиозных
побуждений развивал эту аргументацию,
а из побуждений научных, пытаясь
доказать объективность природы,
её беспредельность и то, что в ней
объединяются мыслящее и
протяжённое начала» (стр. 232).
Это—неверное изложение
воззрений Декарта. Декарт выглядит
здесь чуть ли не как атеист. 'Между
тем Декарт отнюдь не был атеистом,
его «бог» и его «душа» — это
составные органические части его
философии. «Бог» Декарта — это не
то, что «бог» Спинозы. 'У Спинозы
это был действительно
«теологический привесок» к его
материалистической системе, а у Декарта это —
органическая составная часть его
метафизики.
Излагая философию Декарта,
автор не использует всех
высказываний Маркса и Энгельса,
характеризующих социальную обстановку и
социальную подоплёку этой
философии. Так, например, очень важное
высказывание Маркса о Декарте
т. Александров не только не
использует, цо даже и не приводит. Между
тем Маркс писал, что Декарт с его
определением животных как
простых машин смотрит на дело глазами
мануфактурного периода в отличие
от средних веков.
Эта характеристика философских
воззрений Декарта замечательно
тонко и точна вскрывает социальную
подоплёку философии Декарта и
вместе с тем историческую
ограниченность его философской
системы. Декарт— философ
мануфактурного периода в развитии
буржуазного стрря, и это получило своё от¬
ражение в его философской
системе.
Можно было бы значительно
умножить эти примеры, но у меня нет
возможности на них
останавливаться.
Итак, каковы же основные
недостатки и пороки книги т.
Александрова по истории
западноевропейской философии?
Во-первых, в книге нет
достаточного раскрытия социальных корней
рассматриваемых философских
систем. Изложение философских
систем идёт в отрыве от жизни, от
классовой борьбы, которая
происходила в различные исторические
периоды, и напоминает логическую
филиацию идей.
Само изложение философских
систем дано абстрактно,
объективистски, бесстрастно. Нет
действительного показа борьбы
прогрессивных и реакционных течений в
области философии. Такое по существу
аполитичное и безразличное
изложение способно только развинчивать
кадры, изучающие философию, а не
действовать на них мобилизующим
образом, не вооружать их боевым
партийным подходом к философским
направлениям прошлого и
современности.
Эти все характеристики, если их
объединить, могут означать только
следующее; книга т. Александрова
не является боевой марксистской
работой по истории философии, эта
работа книжная, объективистская,
смахивающая на изложение
теоретических вопросов в духе катедер-
социализма.
К сожалению, книга по истории
философии т. Александрова не
изолированное явление в нашей
философской литературе.
Уже после цервой дискуссии по
книге т. Александрова вышла в рвет
книга т. [Кедрова «О количественных
и качественных изменениях в
природе». В журнале «Большевик»
была напечатана критическая рецензия
на эту книгу. Однако рецензия не
раскрывает полностью всех
недостатков этой книги. В своей книге
т. Кедров дал
абстрактно-логическую схему развития
естествознания, ничего общего не имеющую с

Р Е Ч Ь Т О В. МИТИНА М. В.
ш
действительным развитием истории
науки. Это — абстрактная схема,
которая походит на схему и порядок
развития категорий, какой имеется
в «Науке логики» Гегеля. При зтом
т, Кедрову приходится, естественно,
подгонять под свою схему и
насиловать историю развития науки, как
это в своё время е гораздо большим
«успехом» делал Гегель, ибо
действительная история в такие схемы
никак це укладывается. Так,
например, он считает, что античная наука
занималась исследованием только
качества вещества, и Аристотель, но
мнению Кедрова, исследовал только
категорию качества. Но ведь всё
это чистейший вымысел, ничего
общего не имеющий с подлинным
развитием античной науки, Далее,
несмотря на то, что ещё Ленин в
«Материализме и
эмпириокритицизме» вскрыл двусмысленное
употребление термина «совпадать» в
отношении мышления и бытия и показал,
что махист Базаров развивает
чистейший идеализм, употребляя
термин «совпадать» в смысле «быть
тем же самым», т. Кедров, ничем не
смущаясь, опять вытаскивает на
свет божий этот термин и не
разъясняет, в каком смысле он его
употребляет, ч благодаря атому вносит
опять большую путаницу ®
изложение философских вопросов. Той.
Кедров всё время пишет о
«совпадении хода объективного развития
природы и хода его познания
человеком», без достаточного
разграничения вопроса о том, что если
Энгельс и употребляет этот термин
«совпадение», то только в смысле
отражения, что Денни, указал, что
этот термин надо употреблять
ТОЛЬКО и смысле отражения мышлением
бытия. Тов. Кедров рисует
следующую схему ро вопросу 0 совпадении
хода развития самой природы и
хода развития познания- Он пишет?
«Это МОЖНО изобразить Двумя Щ-
■радледьньщи рядами, где верхний
показывает развитие объекта
природы, а нижний —даты открытия
отдельных ступеней этого
развития» Верхний ряд — механическое
* £>. М. Кедров, D количественных и ка-
чеотодязд щщщ&тях в яриррде, Гае,
Политиздат, 1946, стр. 240,
перемещение, атом, молекула,
клетка, нижний рад — до XIX века
1803 год, 1811, 1839 годы. Итак, но
мнению т. Кедрова, развитие
«объекта природы», т. е., иначе говоря,
развитие бытия, развитие самой
природы происходило так: с«т
механического перемещения к атому, от
атома к молекуле, от молекулы к
клетке. (Смех & тле,) Таков один из
примеров схематического подхода к
вопросам, трактуемым в данной книге-.
Давно уже у на-с не было книги,
которая в такой прямой и открыюй
форме рассматривала бы историю
развития науки, научных
представлений как чистую логическую
филиацию идей, как мёртвую схему.
Давно уже у нас, после
разоблачения меньшевиствующего идеализма,
не появлялось такой «гегельянской»
книги, как книга т. Кедрова,
которая бы в такой открытой форме
рассматривала логическую
филиацию идей. Досадно то, что и данная
книжка вышла в сват под маркой
Института философии Академии наук.
В издательстве Академии наук
вышла также недавно, уже после
первой дискуссии, книга т,
К. Н. Державина «Вольтер». Книга
написана на основу изучения
богатейшего фактического материала и
использования неизвестных ранее
архивных материалов о Вольтере.
Известно, цто у нас в СССР в
публичной библиотеке Салтыкова-
Щедрина имеется знаменитая фер-
нейская библиотека Вольтера в её
основном составе, закупленная в
своё время после смерти Вольтера
Екатериной II и прекрасно
сохранившаяся до настоящего времени.
Тем более досадно, что концепции
автора и его подход к изложению
взглядов Вольтера ошибочны.
Автор книги рассматривает Вольтера
как центральную, основную,
главную и определяющую силу мысли
XVIII века. Он говорит, что
«Вольтер управлял мнением своего века
потому, что дал ему обобщающую
и идеальную формулу мысли, мысли
категоричной, непримиримой и
устремлённой в будущее»2. И а
2 К. Н. Дершавщ^ Вовдед, нзд.
Академии наук СССР, 194S, стр. 473.

128
РЕЧЬ ТО В. МИТИНА М. Б.
другом месте: «Вольтер — не только
представитель передовой мысли
XVIII столетия, но и определенная
стадия этой мысли, выразившей
максимум возможностей и максимум
дерзновений в исторически
ограничивавшем её периоде времени» 3.
Автор явно забыл, что в XVIII
веке были во времена Вольтера
более прогрессивные учения, гораздо
более смелые и гораздо дальше
идущие. В области философии —
воинствующий атеизм и
материализм французских материалистов
XVIII столетия; вместо деизма
Вольтера они, как известно,
выступали с открытым забралом атеизма
и материализма. В области
политической мысли во Франции выступал
Руссо, современник Вольтера, с его
идеями народоправства.
Русский мыслитель второй
половины XVIII века Радищев поднялся
на большую высоту как по уровню
своих теоретических взглядов, так
и по их революционности и
действенности. С необычайной для того
времени смелостью разоблачал он
самодержавный режим. Если
Екатерина II находилась в переписке с
Вольтером, то Радищева она сажала
в Петропавловскую крепость, его
книги сжигались,4 он был
приговорён к смертной казни с последующей
заменой ссылкой в Сибирь. Всё это
автор забыл. Вольтер для него —
центральная фигура XVIII века.
К. Н. Державин далее
превращает Вольтера, этого идеолога
«просвещённого абсолютизма», тесно
связанного со всеми королями
тогдашней Европы, ближайшего друга
и долголетнего корреспондента
Фридриха II, в республиканца.
Он пишет: «Следует подчеркнуть,
что республиканский идеал
Вольтера был именно идеалом
«просвещённого республиканизма». С этой
точки зрения и следует понимать те
«антиреспубликансхие»
высказывания, которые мы находим иногда,
например, в вольтеровских
письмах» 4. И далее автор ссылается на
переписку Вольтера с Фридрихом И.
3 К. Н. Державин, Вольтер, изд. Академии
наук СССР, 1946, стр. 474.
•Там же, стр. 280.
Аристократизм Вольтера, его
высокомерное и пренебрежительное
отношение к «низам», к народным
массам, автором в достаточной мере
не показаны, наоборот, он
превращает Вольтера чуть ли не в радетеля
народных интересов. Я почему
говорю здесь, на данном собрании, об
этой книге? Потому, что эта книга
в своих основных идейных
установках фактически, по сути дела
опирается на то, что даётся о
Вольтере в книге Александрова
«История западноевропейской
философии».
Александров. Я о Вольтере
книги не писал.
Митин. Я говорю о том разделе
вашей книги, где на П/2—2
страницах говорится о философии
Вольтера.
Обратимся к тому, что написано о
Вольтере в книге т. Александрова.
Он отмечает только положительное и
только прогрессивное, что было в
деятельности Вольтера, его критику
феодального мракобесия, церкви.
Тов. Александров явно
прикрашивает и общефилософские взгляды
Вольтера, когда он пишет о нём как
о мыслителе, который, не сомневаясь
«в реальности внешнего мира,
выступал как сторонник опытного
исследования природы, высоко ценил
учения английских материалистов —
Бэкона и Локка».
В одной фразе т. Александров
превратил сенсуалиста Локка в
материалиста, а заодно и представил
Вольтера чуть ли не в качестве
последовательного материалиста, хотя
известно, что в своих
общефилософских высказываниях Вольтер
выступает как сторонник Локка, как
сенсуалист, но с очень большой
примесью агностицизма.
Тов. Александров в своей книге
тоже не говорит об аристократизме
Вольтера, ничего о его политических
взглядах, хотя ещё в своё время
метко и остроумно Герцен
характеризовал Вольтера как дворянина
старого покроя, отворяющего двери
из раздушенной залы рококо в
новый век, как придворного, который
был связан со всеми королями
тогдашней Европы, ходил в расшитом
галунами мундире.

РЕЧЬ ТО В. МИТНВА М. В.
120
«Вдохновившись» оценкой
Вольтера, имеющейся в книге
. т. Александрова, автор большой
книги о Вольтере развернул
ошибочную концепцию © понимании
творчества Вольтера.
Эти данные, которые можно
значительно умножить, говорят о
серьёзных прорехах, которые имеют
место в теоретической работе на
философском фронте.
Товарищи, какие же надо сделать
выводы, из обсуждения книги
т. Александрова?
Во-первых, надо до конца
вытравить академизм, аполитичность,
застой, которые имеют место ©
работе на философском фронте.
Ничто так не чуждо духу
ленинизма, духу большевизма, как
абстрактность, академизм в
освещении теоретических вопросов. Ничто
так не чуждо духу большевизма,
как отрыв теории от практики, как
игнорирование ©ажнейших
жизненных проблем действительности.
Мы переживаем исключительное
время. Жизнь идёт ©перёд, ставит
всё новые и новые вопросы. А
между тем мы, научные работники в
области философии, часто продолжаем
жевать старую жвачку и не делаем
всего того, что так необходимо. .
Пусть'данная дискуссия послужит
переломом во всей работе на
философском фронте. Надо основательно
прочистить мозги. Надо
организовать настоящий поворот наших
кадров к практике социалистического
строительства. Надо в серьёзных
исследованиях, в боевых
публицистических статьях и выступлениях
отображать живительные силы
социализма, могущество нашего
государства, моральную силу нашей
идеологии, величие нашей советской
системы, их преимущества перед
разлагающейся буржуазной
идеологией и.буржуазным миром. Если
рабовладельческое общество,
феодальный строй, затем буржуазия © пору
своего расцвета могли выдвинуть
своих учёных, философов, которые в
многочисленных книгах воспевали
эксплоататорское государство и
общественный строй своей эпохи, то
гем более уместно поставить перед
нашими научными кадрами задачу
воспеть, восславить в серьёзных
научных исследованиях наше
государство, государство нового типа, наше
общество, не знающее
антагонистических классов, социального и
национального гнёта, нашу великую
большевистскую партию —
авангард советского народа, вождя и
•вдохновителя всего нашего
развития.
Во-вторых, необходимо усилить
нашу идеологическую борьбу против
буржуазных теорий в области
философии, политики, права, истории.
Почему нет у нас часто той
необходимой^ острой борьбы против
буржуазной* и социал-демократической
клеветы на марксизм, на наш строй,
на государство, борьбы, которая нам
так необходима? Почему мы,
научные работники-коммунисты, не
оттачиваем должным образом своё
оружие,, не ведём развёрнутой
боевой полемики против мерзкой
клеветы, распространяемой стоустой
буржуазной печатью? Почему мы не
даём должного отпора правым
социал-демократическим лидерам, не
показываем, что собой
представляют всё новые и новые вылазки этих
социал-демократических 'вожаков
вроде старых оппортунистов Ласки,
Леона Блюма, !Карла Реннера,
Шумахера и др.?
Почему мы проходим мимо целого
ряда идеалистических трудов
последнего времени, появившихся в
буржуазных странах, направленных
к опровержению материализма? Кто
лучше всего, наиболее
последовательно может защищать
материализм, развивать его, громить
идеалистическую и поповскую реакцию?
Где и когда имелись и где имеются
такие условия, какие имеются в
нашей стране для того, чтобы в союзе
с передовыми представителями
естествознания ещё выше поднять знамя
материализма, знамя нашего
передового мировоззрения, чтобы наши
выступления разносились по всему
миру, чтобы наши выступления
определяли весь ход идейной борьбы
с реакцией в науке во всех
странах? Что мешает выступлениям
наших работников идеологического
фррцта стать в уровень с
блестящими •выступлениями наших диплом;:-

РЕЧЬ ТО В. СЛРЛВЬЯНОВЛ В. О.
1М
тов? Что мешает нам в области
науки, в области философии, в
области права, истории стать
действительными идейными гегемонами в
борьбе с мировой реакцией в науке?
Этому, между прочим, мешает
отсутствие должной
принципиальности, партийной воинственности,
застой и отсутствие самокритики,
которые имеют место на
философском фронте.
Данная дискуссия,
организованная по поручению ЦК партии,
должна стать поворотным моментом
во всей нашей работе.
(После перерыва)
Жданов. Разрешите возобновить
нашу работу. Слово имеет т. Са-
рабьянов. Подготовиться т. Трай-
нину.
Сарабьянов В. Н. (Москва).
Прежде всего я хочу предупредить, что я
не буду касаться отдельных
философов. Если бы дискуссия тянулась
30 дней, то всё равно нехватило бы
времени, чтобы продискутировать
греков, Декарта, Спинозу, Канта и
пр. Это не значит, что я согласен со
всеми толкованиями разных
философов т. Александровым. Я,
например, не могу согласиться, что по
Канту непознаваемы сущности
вещей, ибо, согласно Канту, вещь в
целом непознаваема. Я не могу
согласиться, когда т. Александров
говорит, что Спиноза учит, будто бы
нам известны только два атрибута;
получается так, что Спиноза — или
агностик, или лолуагностик,
утверждающий непознаваемость атрибутов,
кроме двух.
Перед нами огромной важности
вопрос: у нас на философском
фронте неблагополучно и не просто
неблагополучно, а сильно
неблагополучно, и книжка т. Александрова
только выявляет это
неблагополучие.
Критика должна быть направлена
на весь философский фронт, критика
должна быть направлена на всех
здесь присутствующих, а также и на
присутствующего здесь на кафедре
и выступающего. Прежде всего
многие из нас страдают неумением
социально объяснить то или иное фи¬
лософское учение. И когда я
задумываюсь над тем, почему мы в
своих работах не умеем ещё давать
социального объяснения, хорошего,
глубокого, правильного,
обстоятельного объяснения происхождения и
роли философских школ; когда я
начинаю разбираться в этом, для меня
становится ясным, что мы истории
не знаем.
Голос с места. Это правильно.
Сарабьянов. Мы—истматчики, а не
историки. Мы мотивируем только
категориями формации, классы как
тажовые, а между тем формации
существуют века, на протяжении этих
веков существуют полустолетия,
десятилетия и годы. Когда я буду
изучать историю Турции 1899 года,
и 1901 года, и 1904 года и найду,
что Турция 1905 года сильно
изменилась, я этого не пойму, если
буду отправляться от формации,
ибо на Турции отразилась
русская революция 1905 года. В
пределах одной формации протекает
множество исторических событий. И мы,
истматчики, не должны третировать
историю, а, наоборот, должны быть
вооружены знанием её в своих
исследованиях истории философии.
И когда я беру книгу т.
Александрова, я должен сказать, что у него
исторических объяснений гораздо
больше, чем в целом ряде других
работ, написанных разными
авторами.
Я не склонен покрывать книгу
т. 'Александрова, но я не согласен
с тем, когда все только и делают,
что бьют по этой книге, только и
бросают в неё все стрелы, забывая,
что недостатки этой книги присущи
многим философским книгам, нами
написанным.
Вот я беру статью под названием
«Античная философия». Здесь
говорится и о милетской школе, и об
эдеатах, и о Демокрите, и о
Гераклите, и об Аристотеле, и о других
крупных философах античной
Греции. Что же автор говорит в этой
статье об исторических условиях
возникновения античной греческой
философии? Он отмечает распад
родо-племенных связей, образование
рабовладельческого общества с его
основными классами, он говорит об

РЕЧЬ ТО В. САРАБЬЯНОВА В. Ы.
ш
острой борьбе между ними, о
возникшей борьбе внутри
рабовладельческого класса, о развитии торговли, о
разделении труда между городом и
деревней, о появлении в городе
промышленности, об образовании
городов, государств. И всё!
Автор не догадывается, что
сказанное им можно повторить
применительно к любому обществу, к
любой стране, где произошёл переход
от общинного строя к
рабовладельческому.
Скажите, пожалуйста, разве не
обращает внимание каждого из нас,
которого волнует Греция VI—IV
веков, особенно тех, которые знают
хорошо греческое искусство с его
скульптурой, архитектурой, театром,
поэтами, Эсхилом, Софоклом и
др., — разве не волнует нас вопрос,
почему Греция создала такое
превосходное и разностороннее
искусство? У автора ни намёка не
найдёте на ответ, аут. Александрова есть
кое-что. В объяснении этого он
говорит о том, что в Греции были
мелкие государства, каждое
государство стремилось развиваться
самодеятельно, стремилось к
самостоятельности. Ответ отчасти
правильный, но далеко не способный
удовлетворить нас и, наверное,
самого т. Александрова, а ведь
можно сказать, что едва ли в
истории человечества был такой другой
народ, который сумел бы в течение
каких-либо трёх веков прожить
такую бурную, насыщенную 'внешними
и внутренними событиями жизнь,
как греческий народ, когда люди
жили на улицах и площадях, в
страстях творили и боролись. (Как можно
было пройти мимо этого? Это одно
из важных объяснений
интересующего нас вопроса.
История нам рассказывает о
восстаниях земельных должников и
вызванных ими реформах Солона, о
17-летнем правлении Пизистрата, во
время которого были впервые
организованы суды на местах, дешёвый
кредит, создан морской флот,
появились первые колонии в
направлении к Чёрному морю, проводилось
крупное строительство в Афинах;
собирание гомеровских песен было
объявлено государственным делом,
развился культ Диониса с театром
и другими. публичными зрелищами.
Затем следует правление Клисфена,
энергично ликвидировавшего
остатки родового строя. В V веке Афины
выходят победителем в борьбе со
Спартой. Во главе с Афинами
образуется Делооский добровольный
союз, а через 30 лет он уж перестаёт
быть добровольным, гак как
Афины подминают под себя своих
недавних друзей — союзников.
Дальше идут войны греков с
персами. Затем великолепный расцвет
Афин во время Перикла. А потом
падение Афин и возвышение
(Македонии. Можно ли молчать об этой
истории, говоря о философии
VI—IV веков?
Греция жила жизнью,
насыщенной большими событиями, и эта
жизнь проходила не мирно, а в
ожесточённой борьбе, и Пизистрат,
например, после 17 лет правления был
изгнан и 16 лет находился в
изгнании.
Ясно, что такая насыщенность
большими историческими
событиями должна была чрезвычайно
волновать греческое общество, а при
таком волнении способные люди
творят большие дела, способности
действительно ярко проявляются,
ибо их прилагают к большим
волнующим делам. У автора об этом
ничего абсолютно не сказано.
А что он говорит о философии
Лукреция? Он опять-таки
ограничивается общей фразой об упадке
рабовладельческой формации. Как
будто во времена Лукреция не было
напряжённейшей борьбы между
Суллой и Марием! Как будто не прй
Лукреции было известное восстание
во главе с Катилиной, с которым, к
слову сказать, Лукреций встречался
на вечеринках и пил с ним вино и
вёл беседы.
Вот и получается, что наш
философ историческую эпоху
подменяет рабовладельческой формацией!
История его не интересует.
Позвольте, но ведь Рим— это не Греция, и
Греция — это не Рим. Совершенно
верно. Как будто верно, но отсюда
никаких выводов не делается, а
философия Лукреция так и остаётся
необъяснённой.

1»
РЕЧЬ'ТО В. СЛРАБЬЯНОВЛ В: И.
Беру средине века. Автор —
человек большой культуры.
Приводится цитата из работы товарища
Сталина «О диалектическом и
историческом материализме», где даётся
характеристика феодальной
формации. Потом автор уж от себя пишет,
что культура, в особенности в
раннее средневековье, стояла на крайне
низком уровне, но что средневековье
отнюдь не было «простым
перерывом в ходе истории». В период
средневековья происходило
экономическое и политическое развитие.
Дальше начинается изложение
средневековой философии. Но ведь мы
знаем, что средневековье прошло
длинный путь от 'богословского
увлечения тертуллиановским «credo
quia absurdum est» до Фомы Аквчн-
ского и Ансельма Кентерберрий-
ского, требовавших разумного
осмысливания того, чему учит вера.
Дистанция огромного размера!
И как же можно всё на этом пути
объяснять ссылкой на общие
законы феодальной формации? Это и
есть «истматческий» язычок, тогда
как истмат обязывает нас объяснять
идеологию живой историей, а не
общими схемами.
Этот же автор объясняет расцвет
«мощной арабской культуры»
«передовой для того времени экономикой
арабского Халифата». Всего одна
строка, да и та самого общего
порядка. Какие именно экономические
и политические процессы вызвали
расцвет арабской философии? Надо
же об этом рассказать! Это
интересно не только нам с вами. Это
интересно и тем, которых мы обучаем
истории философии!
Беру другую работу того же
автора — о Возрождении. Блестящая
эпоха! Расцвет литературы,
живописи, архитектуры, философии, но
в объяснении причин этого — та же
самая картина. Констатируется, что
в XV веке начинается перелом в
истории Западной Европы, эпоха
Возрождения. Говорится о том, что
в XVI веке будет капитализм, а до
этого только в некоторых городах
и районах Северной Италии
развиваются зачатки капитализма.
И больше ничего. Мы даже не
узнаём, что культура расцветала во
Флоренции, Генуе, Венеции, Риме,
что между ними, Неаполитанским
герцогством, Французским
королевством, Великой Римской империей
были очень сложные отношения, что
частые перемены во внешних
отношениях осложняли внутреннюю
борьбу, что в этих («северных»)
городах бушевали страсти, что
магнаты феодализма перебирались в
города, вписывались в матрикулы
гильдий, следовательно,
происходило сращивание дворянства с
купцами и банкирами. Как без 'всего
этого объяснить Леонардо да
Винчи, Рафаэля, Микель Анджело,
тогдашнюю художественную
литературу?! Как вы можете это сделать?
Вы будете ссылаться на то, что
капитализм начал развиваться. Этого
мало. Капитализм начал
развиваться — это так, но надо показать, в
каких конкретных формах он
развивался.
Беру статью третьего автора, по
философии XVII и XVIII века, — и
опять ничего не сказано о том, что
капитализм развивался в Англии не
так, как развивался капитализм во
Франции. Любой студент задаст
вам вопрос: почему материализм
английский был деистический, а
материализм французский
атеистический, почему английский
материализм — соглашательский, а
французский материализм —
воинствующий? Сказать, что началось
развитие капитализма, появились
торговля и промышленность,— это ещё не
значит дать объяснение. А между
тем наш автор так и «объясняет».
Но ведь есть же серьёзные причины,
которые вызвали эти различия? Мы
отлично' знаем, что Англия была
поставщиком шерсти и сукна на всю
Европу, и в книге т. Александрова
об этом есть. У Томаса 'Мора
сказано о том, как крестьяне
разорялись, и овцы съедали поселения,
сёла, чуть ли не уездные города,
выражаясь старым нашим языком
А кто в этом принимал участие?
Дворянство, которое отнимало у
крестьян земли под пастбища и
разводило овец. А кто ещё? 'Купцы,
которые тоже шли в деревню за
шерстью и разоряли крестьян. 'Между
купцами и лордами проходило

РЕЧЬ TOBi С АРАБЬЯНОВАВЖ.
133
средостение. - Крестьяне' же
восставали. Вся середина XVI века —
40—50-е годы — это сплошные
восстания, восстания год за годом,
иногда через год, и эти самые
восстания бросали в объятия друг
другу буржуазию и лордов.
Во: Франции этого не было, во
Франции по-другому развивался
капитализм, и ничего мудрёного нет,
что тут дворяне вместе с купцами и
промышленниками не шли одним
фронтом . против крестьянства. Во
Франции, наоборот, буржуазия
возглавляла . крестьянское движение,
стала гегемоном во французской
буржуазной революции, в борьбе
против дворянства.
Скажем несколько слов о церкви
в Англии в XVII в. и во Франции в
XVIII в. Церковь во Франции была
боевой и защищала феодализм до
последней капли крови, а в Англии
церковь была в услужении у
пришедших к соглашению двух классов
и воинствующей природой не
отличалась, по отношению, конечно, к
буржуазии.
Нужно же об этом писать! Когда
так объяснишь студенту, он будет
удовлетворён. Обходя же историю
ссылками на общие' законы
формаций, ничего не объяснишь и никого
не удовлетворишь.
Это всё элементарно, но обидно,
когда мы, истматчики,
принадлежащие как будто к одной из наиболее
культурных и боевых пород нашей
интеллигенции (смех), не
проявляем этой культуры. Незнанием
истории надо объяснить и наши
неправильные до сего времени объяснения
социальных корней немецкой
идеалистической философии, а те, кто
историю знает, объясняли, и
неплохо объясняли. Например,
Герцен, который историю знал.
Говоря о французской революции,
бросившей в мир идею свободы, он
писал: «...страшное имя Свободы
замешалось в мире привычки,
обряда и авторитета. Оно запало в
сердца, оно раздавалось в ушах и не
могло оставаться страдательным:
оно бродило, разъедало основы
.общественного здания.:. Сознание
близкой опасности сильно, выразилось
после- безумной эпохи император¬
ства; все глубокие умы того
времени ждали катаклизма, боялись его.
Легитимист Шатобриан и Ламенэ,
тогда ещё аббат, указывали его.
Кровавый террорист католицизма,
де-Местр, боясь его, подавал одну
руку папе, другую — палачу.
.Гегель подвязывал паруса своей
философии, так гордо и свободно
плывшей по морю логики, боясь
далеко уплыть от берегов и быть
захваченному шквалом. Нибур
(немецкий историк. — В. С.), томимый.тем
же пророчеством, умер, увидя 1830 г.
и июльскую революцию. • Целая
школа образовалась в Германии,
мечтавшая остановить будущее
прошедшим, трупом отца припереть дверь
новорождённому» (А. И. Герцен,
С того берега, «Эпилог 1849»), Так
пишет человек, знавший факты
живой истории.
И сколько бы мы ни ссылались на
молодого Гегеля, который сажал
деревья свободы, факт остаётся
фактом, что немецкая школа играла
реакционнейшую роль и
стремилась трупом отца припереть дверь
новорождённому.
Нам нужно серьёзно заняться
историей. Когда мы оказываемся
лицом к лицу с людьми, которые
занимаются, например, искусством, то
стыдно становится, что иной истмат-
чик ничего не может возразить
какому-нибудь профессору или
доктору искусствоведческих наук,
дающему неверное толкование хотя бы
Искусству Ренессанса. Нельзя
терпеть, чтобы греческую философию
у нас объясняли так, как это делает
т. Светлов (это он автор статьи об
этой философии), средние века и
Возрождение — по Трахтенбергу
(это он автор статей по философии
этих эпох), а XVII и XVIII века —
по Познеру.
Нужно сказать, что мы плохо
знаем также и историю техники. Мы
•повторяем слова Энгельса,
разъясняющие, почему французский
материализм XVIII века был
механистическим. Энгельс же объяснял это
тем, что в XVIII веке механика была
самой развитой наукой, она
диктовала свои законы другим наукам,
другие науки стремились подражать
механике. А что это значит конкрет¬

134
РЕЧЬ ТО В. САРАБЬЯНОВА В. II.
но, что механика была самой
передовой наукой, и что такое
механика — знают ли это наши истматчики
или нет? (В зале смех.) Конечно, они
знают о взаимодействии внешних
сил, об ударе, «ажиме, трении
и т. п., но не могут набросать
конкретную картину достижений
механики в XVII веке или рассказать об
открытии манометра, барометра,
термометра и т. п. Многие только
скажут — разве были такие открытия,
у Энгельса ничего об этом не
сказано. (В зале смех.)
Надо приобретать знания по
истории техники, естественных наук, а
не ограничиваться сведениями,
черпаемыми из книг Энгельса, — наука
за последние пятьдесят лет далеко
ушла вперёд.
Приобретать эти знания есть
откуда. У нас имеются на русском
языке и трёхтомник по истории
физики, и различные книжки по
истории химии, физиологии, и т. д., а
многие ли истматчики читают эти
.книжки? И когда шла дискуссия
относительно теории относительности
Эйнштейна, в каком положении были
истматчики? В таком .положении,
что как только встретят
математическую формулку, самую
простенькую, так сдают позиции. Говорят,
мы когда-то учили в школе это,
после этого у нас борода с усами
выросли и мы успели забыть это.
Верно, успеваем забывать, но не всегда
успеваем приобретать новые
знания.
Ленин, для того чтобы написать
книжку «Материализм и
эмпириокритицизм», сотни источников по
физике изучил. Посмотрите, какую
огромную работу Энгельс проделал,
подготавливая свою работу
«Диалектика природы». Нам, философам,
приходится говорить о Декарте, там
идёт речь о геометрии. А что такое
геометрия? Сумма углов в
прямоугольном треугольнике равна двум
прямым ( в зале смех), мы это
знаем, а дальше что? Когда зайдёт речь
о Лейбнице, придётся сказать о
диференциальном исчислении и о
«бесконечно малых». А что такое
это? Если (малые, то не
бесконечные, а если бесконечные, то значит
не малые. (Смех.)
Надо серьёзно взяться за
изучение истории, техники, естественных
наук. Мы многое успели сделать за
последние 15—20 лет, но сделанного
совершенно недостаточно.
Культура школьников быстро растёт.
В вузы приходят всё более
образованные парни и девушки. Будем же
поспешать!
Надо остановиться и на
следующем дефекте в нашей философской
работе.
Что мы должны делать, когда
изучаем историю философии,
читаем лекции, руководим семинарами и
пишем по истории философии? Мы
должны показывать историю
философии как борьбу лагерей, а у нас
это получается нередко как смена
лагерей. Вот вам французские
материалисты, а потом появляются
идеалисты Фихте, Шеллинг, Гегель, а им
на смену придёт Фейербах. Разве
на протяжении всей истории
классовых обществ не идёт беспрерывная
борьба классов? И разве в
философии не борются беспрерывно
враждебные лагери? Излагая историю
философии, нужно делать так, как,
например, в Коммунистическом
Манифесте Маркс, и Энгельс сделали.
Они дают характеристику
феодальному социализму, называя Ла-
менэ, Монталамбера, Карлейля.
Дизраэли и других. Они говорят об
«истинном социализме» и называют
Карла Грюна. Указывают на
буржуазный социализм Прудона.
Ленин в «Друзьях народа»
полемизирует с Южаковым и Кривенко, не
стесняясь того, что они небольшие
люди. В книге «Материализм и
эмпириокритицизм» он разоблачает
и Богданова, и Юшкевича, и других,
совсем маленьких людей. Товарищ
Сталин в работе «Анархизм или
социализм?» цитирует не только
Кропоткина, но и Черкезишвили.
Излагая философию Франции
XVIII века, мы .говорим только о
крупных людях, а о всяких
богословах, имена которых история не
сохранила, мы молчим. Но ведь из
них главным образом и состоял тот
лагерь, с которым приходилось
вести борьбу французским
материалистам. Чернышевский с Добролю¬

РЕЧЬ ТО В. САРАВЬЯНОВА В. Н.
ш
бовым имели своими противниками
тоже малозначительных людей.
Нельзя ограничиваться
противопоставлением только крупных
людей, например Локка и Лейбница,
Дидро и Беркли, Демокрита и
Платона. Надо давать представление
об эпохе с её основными
борющимися направлениями. Задача эта
нелёгкая. Придётся нашим историкам
философии немало сдуть пыли с
журналов и газет разных эпох и стран.
Безусловно следует оказать и о
таком дефекте в наших историко-
философских работах, как
недостаточное подчёркивание главного,
нового, что даёт тот или иной
философ или философское течение.
Тов. Александров, например,
добросовестно излагает Декарта,
Спинозу, Канта, но у него получается
уравниловка. (Смех.) Он слабо
оттеняет те стороны учения, которые
дальше развивают философию.
Например, Декарт своеобразен своей
материалистической физикой, и он—
отец современного механического
материализма. Спиноза развил в
материалистической философии
учение об единстве мира и его
закономерности, Локку принадлежит
заслуга убедительно доказать
невозможность прирождённых идей, То-
ланд — первый материалист
современности, признавший в движении
атрибут материи, и т. д. и т. п.
Только при таком оттенении
существенных своеобразных сторон можно
показать, как материализм от Фалеса
дошёл до Маркса. Эта задача менее
трудная, чем предыдущая, и
безусловно выполнимая.
Дальше я окажу о непедагогич-
ности книги т. Александрова. Он,
например, пишет: Гоббс является
систематизатором Бэкона. Это —
слова Маркса. Но ведь надо
учитывать, что студент может спросить:
«А что это значит —
систематизатор Бэкона?» Если он читал Бэкона
и Гоббса, он знает, что у Бэкона
охвачено гораздо больше вопросов,
чем у Гоббса. Значит, в простом
смысле слова Гоббс никак не
может быть систематизатором Бэкона.
Значит, студенту нужно разъяснить,
что у Бэкона философия цвела
всеми цветами радуги, она говорила о
мире во всём его богатстве, тогда
как у Гоббса она уже втиснута в
узкую систему. Здесь, нужно слово
«систематизатор» расшифровать,
иначе студент становится втупик.
Это непедагогично.
В то время, как в течение уже
многих лет в связи с учением
Эйнштейна идёт речь о пространстве,
является ли пространство
абсолютным или относительным, сейчас,
когда уже многим стало известно
учение Лобачевского о геометрии,
согласно которому для каждого типа
пространства требуется своя
геометрия, в это время разве можно
молчать, говоря о Ньютоне, что
Ньютон учил о существовании
абсолютного пространства, как это
делает т. Александров? Кант изложен
так, что читатель ничего не поймёт
в его учении о субъективности
времени и пространства, качества,
количества, отношений, состояний.
Изложить всё это в понятной форме очень
трудно. Надо проникнуть в
лабораторию мышления самого Канта. Но
если мне или вам, т. Александров,
справиться с этой трудностью не
удаётся, надо обратиться за советам
к одному, другому, третьему
товарищу. А это у нас, к сожалению,
не часто практикуется.
Я считаю, что само название
книги «История западноевропейской
философии» политически ошибочно.
Один товарищ тут выступал и
говорил: «Теперь по частному вопросу,
название книги неправильное», а я
считаю, что это не частный вопрос,
а политический. Вы подумайте, за
границей всякие Гегели — о
фашистах уж и говорить нечего, — когда
пишут мировую историю, молчат о
русской истории. Там не принято
называть Ломоносова, Петрова,
Яблочкова, Попова и других, и
даже в старых русских учебниках
писали, чГо радио Маркони открыл,
а лампочки накаливания — дело
Эдиссона, а не Ладыгина.
Неужели мы должны повторять
всё это? 'Мы являемся учителями
всего' мира. Ведь вот если бы
книга т. Александрова была одобрена,
она была бы переведена на
различные иностранные языки, и тогда
наши враги за границей оказали

136
РЕЧЬ ТО В. САРАВЬЯНОВА В. Н.
бы, что вот у самого советского
автора нет ничего о русских. Книга
т. Александрова говорит об истории
мировой философии, как бы он её
ни называл. Тов. Александров
может сказать, что он излагал домар-
ксовую' философию. Но Белинский,
Чернышевский, Герцен,
Добролюбов как раз и принадлежат к до-
марксовой философии. Их надо
рассматривать не хронологически, а как
ступень в развитии человеческого
мышления. Если всем совершенно
ясно, что прыжок от фейербахов-
ского метафизического
материализма с идеалистическим пониманием
истории к материализму Маркса—
Энгельса слишком крут и резок,
то, очевидно, где-то между ними
должно быть соединяющее звено,
и мы ищем и находим это звено в
философии Белинского,
Чернышевского, Герцена, Добролюбова,
которые были материалистами-диалек-
тиками, правда, не всегда
последовательными, но не дошедшими до
исторического материализма.
Русские революционные демократы
вписали блестящую страницу в
историю мировой мысли и в
философии, и в утопическом социализме, и
в эстетике. И мы об этом обязаны
говорить полным голосом.
В заключение скажу о
бесстрастии, которого много в наших
философских книгах. Почему мы горячи
дома, почему мы горячи на улице,
страстно воевали, страстно строим,
а вот когда нам сунут перо в руки,
мы превращаемся в «синий чулок»,
в людей, которые боятся, как бы
не прозвучал слишком громко наш
голос и как бы не всыпали нам за
что-нибудь. В самом деле, можно
ли так холодно писать, как т.
Александров написал свою книгу?
Читая её, вспоминаешь Ибервега-
Гейнца. У Ибервега-Гейнца всё на
месте, всё сделано аккуратно, по
форме, как и у т. Александрова, но
и как у последнего — бесстрастно,
холодно: книга не зажигает, не
ведёт к другим книгам.
Откуда эта нехватка страстности,
откуда это замораживание? Вы
думаете, в этом один Александров
виновен? А вы прочитайте Светлова
о семье. На такую замечательную
тему он написал безнадёжно
холодную книгу. По содержанию
книга неплохая, многое можно из неё
взять полезного, но книжка не
может зажечь, она, напротив, убивает
интерес к теме. Когда я даю
студентам книгу Плеханова «К
вопросу о развитии монистического
взгляда на историю», я знаю, что она
не оттолкнёт читателя, а
привлечёт к вопросу. Когда я даю любую
книгу Ленина, пусть это будет «Что
делать?», «Две тактики», «Детская
болезнь «левизны»...», я уверен, что
они заинтересуют студентов.
Когда мы читаем труды товарища
Сталина, ну хотя бы его работу
«Октябрьская революция и тактика
русских коммунистов» или его
доклады на партсъездах, то они нас
волнуют, заинтересовывают, тянут
к другим его работам. А между тем
посмотрите, как у нас, философов,
много замораживающих, холодных
книг. И тут я просто не могу
понять, в чём дело. Ведь мы же люди
горячие, страстные, честные,
хорошие, а почему мы пишем эту
скучищу? (Смех в зале.) А ведь есть
же, чем оживить книгу. Беру,
например, Юма. Неужели это не
поможет разобраться в сущности
буржуазной философии, неужели это
не придаст яркости изложению,
когда мы покажем циничность
буржуазной философии на таком
крупнейшем, интереснейшем человеке в
истории философии, как Юм? Он —
сторонник скептицизма. А что он
пишет о том самом скептицизме,
который он так настойчиво
развивает? Про Беркли Юм говорит, что
«все его аргументы представляют
в сущности защиту скептицизма, и
это ясно из того, что они не
допускают возражений, но и не вселяют
в нас никакого убеждения».
В другом месте его «Трактата о
человеческой природе» мы читаем:
«Если бы меня спросили, искренно
ли я признаю силу тех аргументов,
которые я здесь так долго развивал,
и действительно ли я принадлежу к
скептикам, утверждающим, что
ничего нет достоверного, то я отвечу,
что это вопрос совершенно
излишний и что ни я, ни кто-нибудь
другой никогда не придерживались по¬

РЕЧЬТОВ-ТРЛИВИНАИ. П.
ш
добного мнения серьёзно и
постоянно».
В книге т. Александрова есть
место, где он даёт ряд цитат из
«Карманного богословия» Гольбаха, и
это место украшает книгу,
расцвечивает её. Так почему же автор
стеснил себя в расцветке её?
Должен сказать о Розентале,
который упрекал т. Александрова в
холодности его языка. Я рекомендовал
его книгу с момента её выхода и
рекомендую до сегодняшнего дня. Эта
книга написана замечательно
способным популяризатором, но до чего
же она, всё-таки, холодна. Она
читается студентами вот как:
«Прочитав книгу Розенталя, я могу теперь
экзамен сдать и получить хорошую
отметку, ну и слава богу...» (Смех в
зале.) А когда он экзамен сдаст, он
книгу т. Розенталя забросит, он к
ней не вернётся, потому что она
скучная, холодная, бесстрастная
книжка.
Жданов. Слово предоставляется
т. Трайнину.
Трайнин И. П. (Москва).
Товарищи, здесь выступало столько специа-
листов-философов, что я — только
потребитель философии — с
некоторым смущением вступил на эту
трибуну! Я попытаюсь держаться только
поставленной темы и, пожалуй,
сделаю это коротко. Мне кажется, что
результаты данного совещания будут
плодотворны, если это совещание
подскажет Центральному Комитету
нашей партии соображения по двум
линиям: во-первых, по линии
выяснения ошибок в труде т.
Александрова и, во-вторых, по линии (о чём
здесь мало говорилось) того, какой
же учебник по истории философии
нам нужен.
По первой линии здесь было уже
немало высказываний. Говорилось о
том, что труд т. Александрова
страдает академизмом, что нет
партийного подхода к вопросам истории
философии, что не видно связи с
классовой борьбой и т. д. Об этом
было сказано много, и если я об
этом буду говорить, то только В
СВЯЗИ с другой линией вопроса, т. е. с
вопросом о том, какой учебник нам
нужен. Лишь отдельные замечания
я хотел бы сделать.
Я хотел бы указать на
неправильный подход в связи с национальным
разрезом: французская, английская,
немецкая философия; здёсь было
воздействие одной философии на
другую, а затем среди каждой
нации были различные философии,
прогрессивные и реакционные, в
зависимости от того, интересы какого
класса или группы того или иного
класса выражала та или другая
философия. Нужно, например,
различать буржуазные взгляды Гоббса от
буржуазных взглядов Локка, хотя
они были представителями одной и
той же нации и почти одной и той
же эпохи.
Тов. Александров не всегда в
ладах с историей и часто небрежно
относится к формулировкам. На
стр. 218 он пишет, что в первой
половине XVII века Франция
постепенно становится буржуазной
страной. Проникновение буржуазии в
государственный аппарат Франции,
создание так называемых noblesse
de robe (дворянство мантии) не
изменили, конечно, классовую
сущность государства как государства
феодального'.
'Мы, юристы, недавно
критиковали, при участии Управления
пропаганды и агитации ЦК, историка
права, покойного Сыромятникова,
который выдавал абсолютизм за
выразителя интересов буржуазии.
Другое дело, что буржуазия
способствовала становлению
абсолютизма, созданию больших
централизованных государств. Но это
не одно и то же.
Какой же нам нужен учебник по
истории философии? Мы, юристы,
отстаём отчасти потому, что ряд
проблем истории философии не
разработан. Во-первых, чтобы
написать хороший учебник, нужно чтобы
предварительно были монографии
по отдельным вопросам истории
философии. Этого нет. Это не значит,
что не нужно браться за писание
учебника. Но сложность
заключается в том, что приходится
попутно монографически разрабатывать
отдельные вопросы. Правда, тут
т. Каммари призывал критиковать

т
РЖЧЬ TOE ТРЛННИНЛ И. П.
и тех, на кого т. Александров
опирался, хотя я не припоминаю,
чтобы были какие-нибудь
монографические работы по этим
вопросам.
Во-вторых, история философии,
конечно, вещь необъятная. 1Кто-то
здесь подсчитал, что т.
Александров цитирует 60 философов, но их
можно, конечно, насчитать в 5—10
раз больше. Важно, кого взять,
чтобы показать определяющие
моменты истории философии.
Тут раздавались упрёки в том,
что т. Александров останавливался
на Августине и на Фоме Аквинском.
Я не склонен его обвинять в этом.
Другое дело, что, как вы увидите
дальше, это было сделано, на мой
взгляд, неправильно, недоходчиво
с точки зрения политических задач
сегодняшнего дна.
В-третьих, история философии
является для нас не просто вопросом
«просветительства»,
«культурничества», она для нас имеет
политическое значение. Философские
воззрения классиков марксизма
формировались на основе изучения мировой
науки и философии, в сочетании с
обобщением политического опыта.
Когда Ленин говорил о том, что
новейшая философия так же
партийна, как и две тысячи лет тому
назад, он имел в виду не
академические группировки по философским
вопросам, а политические
группировки. 'Мы не можем отвлечься от
политической действительно'сти, не
можем отвлечься от учёта той роли,
которую играет наша страна, наша
наука, на которую смотрит всё
прогрессивное человечество. Мы не
только должны творчески развивать
марксистско-ленинскую философию,
единственно верную, научно
обоснованную философию, но от нас
ожидает помощи прогрессивная
интеллигенция всего мира. Наша
философия боевая, она должна
поддерживать друзей, разоблачйть. и
разить врага. Отсюда и задача
учебника по истории философии.
Классы и партии выступают
сейчас на арену политической борьбы
не только со своим политическим
вооружением, но и со своим
мировоззренческим вооружением, опи¬
рающимся на философию, на её
историю.
Задача учебника состоит,
во-первых, в том, чтобы правильно обосно*
вать марксистско-ленинскую
философию, её историю. Если вы
возьмёте любую книгу по философии,
издаваемую за границей, то ни одна
из этих книг не может уже обойти
марксизм. Правда, эти книги
критикуют марксизм, тогда как ещё
недавно марксизм вообще
замалчивался.
Во-вторых, мы должны усилить
борьбу против враждебных
философских мировоззрений. Тут нужно
учесть несколько линий, по которым
мы должны дать ответ. Первая —
это фашистская линия. Фашизм
разбит, но не добит. Многое из того,
что издаётся в различных странах,
как, например, в США, родственно
фашизму и немецкому, и
итальянскому Вторая — реформистская
линия. Подчёркиваю, что это
буржуазный реформизм, который
вклинился в рабочую среду. Сама
либеральная буржуазия облекается
«социальными» взглядами. В
момент, когда на общественную арену
выступили массы, буржуазии нельзя
обходиться без социальной
демагогии. Нужно учесть, что даже
английские консерваторы имеют так
называемую программу по «рабочему
вопросу». Приспособление
«социализма» к интересам капитализма
реформистами производится
«социальным» подкрашиванием буржуазных
теорий. Здесь много всяких
направлений. Возьмите Францию. Во
Франции реформисты подновляют
Руссо, и если почитать французских
реформистских историков
социализма, то получается, что «настоящий
французский социализм» идёт от
Прудона и т. д.
Лейбористы, фабианцы стряпают
всякие этические «солянки» из
трудов различных буржуазных ханжей.
Немецкие социал-демократы
возвращаются к Канту, Гегелю,
культивируют неокантианские и
неогегельянские взгляды. Поэтому
учебник не должен ограничиваться
критикой самого Канта и Гегеля, а
должен стремиться показать, какое
значение их взгляды имеют на сегод-

РЕЧЬ те*. ТРАВКИНА и. н.
яяшний день. Над» учесть, что вд
сегодняшний день жив Карл
Реннер с его лозунгом «назад к Лас-
салю», что фактически значит назад
к гегелевским взглядам на
государство. Он и сейчас повторяет, что
правильную линию по вопросам
государства нужно искать не у
Маркса, а у Лассаля. Ещё в ходу
кантовский философский взгляд по
вопросу о нации Отто Бауэра, который
имеет ряд последователей в
реформистской среде.
И, в-третьих, я подхожу к
вопросу, о котором здесь мало
говорили, а если и говорили, то без
всякого учёта политической
действительности. Я имею в виду
христианскую философию и «христианский
социализм». Кто может отрицать,
что христианские политические
партии представляют сейчас довольно
большую силу? И во Франции, и в
Италии, и в Бельгии, и в
Голландии существуют крупные
католические партии, оказывающие большое
влияние на политику. В Испании и
Португалии фашизм прикрывается
христианским учением. Издаётся
огромное количество литературы по
этому вопросу. Передо мной одна рз
недавно изданных книг, называемая
«L’Humanisme politique tie Saint
Thomas», т. e. «Политический
гуманизм се. Фомы». В ней стремление
подойти к действительности. Её
составители и издатели
заинтересованы, чтобы не только своей
политикой, но и своей социальной
демагогией, овоей философией увлечь
массы. Таких книг во Франции,
Бельгии и вообще в латинских
странах издаётся множество.
Вы понимаете, какую помощь мы
оказали бы нашим западным
товарищам, которые находятся в
непосредственной схватке с этими
католическими партиями, если бы
сумели дать хорошо продуманную
философскую критику всех этих
враждебных теорий?
Тов. Александров правильно
сделал, что остановился и на
Августине, и на Фоме Аквинском. Нельзя,
конечно, так делать, как предлагали
некоторые товарищи, — выбросить
Г егедя, выбросить Аквинского.
И Фома Аквинский, и «святой»
ж
Августин, увы, ещё живы, Но как
это преподносит т. Александров?
Если взять его книгу, то по поводу
Августина у него имеется 5 страниц,
хотя тут больше всего освещена
анекдотическая сторона его
философии. Упоминается, правда, что
святой Августин является
родоначальником схоластики. Когда дело
доходит до Фомы Аквинского, то
т. Александров ограничивается
несколькими словами, хотя это учение
сейчас является необычайно
распространённым, и поэтому важна его
критика. Должен отметить, что
сейчас развилось огромное лолитическо-
философское движение за рубежом,
которое называется «фомизмом».
Естественно, что это требует более
глубокого пояснения. Его надо взять
в разрезе истории и показать, какое
значение это имеет в политической
борьбе сегодня. Но для того, чтобы
показать современные католические
политические учения, недостаточно
ссылаться только на Августина и на
Фому Аквинского. На сегодняшний
день надо показать Марсилия Паду-
знского, которого выдают за
выразителя так называемого
«демократического» движения в христианской
философии, и Ламенэ, который
является родоначальником
«христианского социализма». Раньше они
критиковались официальными
католическими кругами, но затем они
были восприняты ими.
Нужно учесть, что эти вопросы за
рубежом интересуют не только
интеллигенцию; я должен отметить,
что этими идеями стремятся
заинтересовать массы. Взять французские
газеты, в особенности из лагеря
МРП. В них можно встретить объя:
вления о лекциях — «О влиянии
Фомы Аквинского» на то-то и то-то.
Всё это мракобесие, идущее от
средневековья, приспособляется к
современной жизни. Нужно также
вспомнить, что корпоративизм
'Муссолини—это не его изобретение. Это
изобретение католической церкви.
И больше того (это моё мнение):
еели. фашизм не получит сейчас
должного противодействия, если он
будет возрождаться, то уж не на
фоне глупого расизма. Очевидно, он
использует католические учения.

140
РЕЧЬ ТО В. ТР АЙНИН А И. П.
Если учесть ту роль, которую
играет сейчас католическая церковь
в формировании фашистских идей,
то вы поймёте, как нам важно
правильно освещать и эти . вопросы, а
не просто отмахиваться от них.
Это громадная сила, с которой нам
придётся бороться, и нам нужно
самим быть вооружёнными в этом
отношении.
Но кто здесь из присутствующих
философов может многое
рассказать об этих учениях, о папских
энцикликах, полных социальной
демагогии и пропагандирующих
философию мракобесов? И книжка
т. Александрова не вооружает на
это, она выполнила повинность и в
известной хронологической
последовательности упомянула об
Августине и о Фоме Аквинском, но не
отметила их возрождения сегодня,
причём на «социальный» лад.
Когда социализм был слаб,
церковь обрушилась на него
проклятиями, но когда он стал силой, она
крадёт его идеи, чтобы развратить
рабочий класс христианским
социализмом. Плеханов в 1910 году,
указывая на попытку соединения
марксизма с чуждыми учениями, писал:
«До сих пор не было сделано
попытки «дополнить Маркса» Фомою
Аквинским. Но нет ничего
невозможного в том, что, несмотря на
недавнюю энциклику папы против
модернистов, католический мир
выдвинет когда-нибудь из своей
среды мыслителя, способного на этот
теоретический подвиг» (Г. В.
Плеханов, Соч., т. XVIII, 1928, статья
«Основные вопросы марксизма»).
Нам известно, что
капиталистический мир выделяет из своей среды
мыслителей, способных на это. Это
важно подчеркнуть, но этого у
т. Александрова нет. У него эти
вопросы объясняются сугубо
академически. Между тем, нужно показать
их в конкретной исторической
обстановке и с учётом той живучести,
которую они имеют в политической
жизни.
Неправильно было выступление
предыдущего оратора, который
говорил: подумаешь, какой-то
богослов! о них никто не вспоминает.
А между тем, как видите, «вспоми¬
нают», и это очень живуче и в
сильной мере направлено против нас.
Если я на этом остановился
подробнее, то потому, что об этом ничего
не говорилось.
Вот,'мне кажется, по этим
четырём линиям и должен отбираться
материал. Пусть, однако, меня не
понимают ложно: я не предлагаю
воспроизводить философские идеи,
так сказать, «по Покровскому», как
политику, опрокинутую в прошлое.
История есть история. Каждую
историческую идею нужно взять в
конкретной исторической
обстановке, но мы обязаны сказать, что они
значат и сейчас, мы должны
показать, на какое наследство мы
опираемся, а мы в этом отношении не
являемся нигилистами. Мы должны
показать, что является
прогрессивным в каждой эпохе, и
наследниками чего мы являемся. Мы должны
показать, на какое наследство
опираются наши враги, в частности —
как реформисты искажают наше
наследство. Это одна группа
вопросов.
Перехожу ко второй группе во- ‘
лросов, которую нужно учесть в
учебнике. Нужно уметь ухватиться
за основное звено для того, чтобы
вытянуть всю цепь развития.
Можно в истории философии выяснять
общие мировоззренческие вопросы,
можно уйти в естествознание, в
эстетику и т. д. — ©сё это будет
история философии. Конечно,
философия не может развиваться без
связи с наукой, но важно в первую
очередь установить связь с
политикой, сделать философию партийной,
причём показать, что эта политика
тоже не обходится без философии,
без истории и без науки.
Вопросы философии, скажем,
государства, должны быть как-то
более выпячены. Посмотрите, какая
пестрота в труде т. Александрова:
у одного мыслителя взяты только его
общемировоззренческие взгляды, у
другого его взгляды на отдельные
отрасли науки. Мне кажется, если
политически подойти, то нужно
показать политическую значимость
философских учений на каждом этапе
истории. Декарт, например, никогда
не писал политических трактатов, но

РЕЧЬ Т«В. ТРАЙНИНА И. П.
ш
его идеи в области
естественных наук имели громадное
влияние на политическую мысль
Франции и других стран. Поэтому
следует не просто освещать мысли
философов по их узкой
специальности, а показать на исторических
примерах, какое это имело и
политическое значение. Во Франции,
например, Торез, выступая против
МРП, подчёркивает: «Мы страна
Декарта», имея в виду и то
значение, которое его мысли имели для
политических взглядов.
Несколько слов о положении на
юридическом. фронте, то-есть о
юристах, которые являются
потребителями философии и бьются
сейчас над её вопросами. Раньше, до
революции, у нас существовала
дисциплина — философия права, то-
есть эта философия заключалась в.
том, что излагались мысли прежних
философов по вопросам права и из
этого делали спекулятивные
выводы на будущее. Из так называемой
«идеи права» делали вывод о
будущем праве.
У нас, конечно, одна
философия — марксистско-ленинская. У нас
есть ещё «теория права», и в ней
много философских вопросов. Взять
вопрос вины, вопрос о воле в праве,
вопросы нравственности и права —
всё это вопросы философские.
Буржуазному юристу
относительно легко. Он имеет свою опору. Он
берёт Гегеля, Канта и других
философов, приводит их мысли и,
опираясь на них, делает свои выводы.
Мы, конечно, тоже имеем
наследство, но ведь классики марксизма
специально юридические вопросы
мало разрабатывали. • У нас нет
опоры в лице современных
философов, и нам приходится самим быть
иногда «горе-философами».
Мы отстаём в разработке
философских проблем права. Бели учесть,
что кадре», в особенности теорети¬
ческих, очень мало, гораздо
меньше чем у философов (я имею в
виду теоретических), а монографий и
того меньше, то вы учтёте, с
какими трудностями нам приходится
выполнят. постановление ЦК
относительно того, чтобы написать в пять
месяцев шесть учебников, причём
по таким вопросам: во-первых, по
теории права, т. е. наполовину
философская работа; во-вторых,
учебник по истории политических
учений, т. е. история философии,
освещающая вопросы государства и
права (фактически почти параллельную
работу с т. Александровым).
Мы эти учебники сделали. Мы
выполнили постановление ЦК, но я
с этой трибуны перед лицом т.
Жданова должен отметить, что,
конечно, мы не уверены в том, что
качество такое, как бы мы желали.
(Смех в зале.)
Жданов. Может быть, по этому
вопросу лучше поговорить один на
один? (Смех в зале.)
Трайнин. Я не хочу
демобилизовать надежды аудитории в этом
отношении, но я сочту своим
долгом об этом вам заявить лично
гораздо более подробно.
Я, конечно, не хочу скрываться
за спиной философов, но
несомненно, что я подчёркиваю — мы
работали бы гораздо лучше, если бы у
нас была помощь со стороны
философов.
Так же, как нам помог «Краткий
курс истории ВКП(б)» (сильно
помог в этом отношении), так мы
ожидаем, что будущий учебник по
истории философии будет и
политически боевым и, вероятно, отобразит
те вопросы, которые я пытался
затронуть. И мы, и экономисты, и
представители других отраслей нашей
науки получат серьёзную поддержку.
На этом я и хотел закончить.
Жданов. Объявляется перерыв до
завтра.

Заседание четвёртое
(19 июня 1947 года)
Жданов (председательствующий).
Объявляю заседание открытым.
Слово имеет т. Чалоян.
Приготовиться т. 'Мирошхиной
Чалоян В. К. (Ереван).
Традиционная система построения истории
философии западноевропейских
историков философии, разумеется, нас не
может удовлетворить. Системы
истории философии Гегеля, Виндельбан-
да, Прантля, Ибервега, а в последнее
время Христа и других
неприемлемы по многим причинам. Не только
потому, что для этих историков
развитие философской мысли имеет
самодовлеющий характер, не
содержит адэкватного отражения
реальной, саморазвивающейся
действительности, но и потому, что они
имеют ложное представление о ходе
развития философской мысли, о
процессе складывания философской
культуры современной цивилизации.
На Западе и сейчас твердят о том,
что вся эта современная
цивилизация покоится на творческом начале
самих европейцев, игнорируют
преемственную связь
общечеловеческой культуры, отрицают
созидающую деятельность многих народов
как на Востоке, так и в Восточной
Европе. Отсюда — важность и
актуальность построения новой
подлинно научной
марксистско-ленинской истории философии.
Если по первой части — по
выявлению социально-политической
сущности развития философии—т.
Александровым сделано очень много,
то по второй части — по созданию
новой системы истории
философии—им почти ничего не сделано.
Тов. Александров начинает с
греческой философии, излагает
философию от милетской школы до
Аристотеля, уделяет всего четыре стра¬
ницы эпикурейской и стоической
философии и затем, выбросив из
истории философию больше чем за
тысячу лет, переходит прямо к
схоластике — философии феодального
общества. Дальше идёт обычная
схема: философия Возрождения
Запада и последующая философия
нового времени — английская,
французская и немецкая философия.
Работа заканчивается изложением
истории возникновения марксистской
философии, главой, которая для
целостной истории философии весьма
необходима. Работу овою т.
Александров озаглавил «История
западно-европейской философии». Между
тем, это — всеобщая история
философии, ибо понятие философии
Западной Европы не может включать в
себя ни древнегреческой, ни
арабской философии, как это сделал
т. Александров.
Прежде всего,
социально-политическую всеобщую историю
нужно рассматривать как целостный
процесс роста и развития. Общий
расцвет и упадок отдельных стран
необходимо брать не разрозненно,
а в единстве, во взаимной связи и
обусловленности. Страны
восточного побережья Средиземного моря
во. всех своих проявлениях были
связаны со странами "юга Европы,
а эти последние — со странами,
омывающимися Атлантикой. Восток
Европы, в том числе славянские
страны, был связан с Византией
и через Византию с Апеннинским
полуостровом. Эта связь делает
вполне понятной закономерность
развития, к примеру захват
Константинополя турками, приведший к
открытию Америки Колумбом.
Социально-экономическая жизнь этих
стран основывалась на их преем¬

РЕЯЬ ХАВ. ЧАЛОЯНА В. К.
из
ственной связи. Периоды расцвета
и упадка отдельных стран не
колеблют общего прогресса единого
мира.
На исторических поворотах
развития общественных отношений, на
базе доставшегося материального
наследства строится новая
экономика, складывается новая
социально-политическая жизнь общества,
вместе с тем складывается и новая
идеология. Но точно так же, как и
способ воздействия на внешнюю
природу переходит из одной
страны в другую, так н унаследованный
круг идей переходит из страны в
страну. Так, во время крестовых
походов из Византии Западной
Европе досталось не только
производство шёлка, но также и рукописи
Аристотеля и другие произведения
культуры Эллады. Человек не
только наследует определённую
систему общественных отношений, но
также определённый круг идей. При
определённой старой или вновь
утверждённой базе общественных
отношений складывается
соответствующий образ мышления. Человек,
наследуя старый круг идей,
подбирает только то, что ему пригодно,
и на этом строит свою систему
миропонимания. Понятно, что в этом
процессе подбора идей должна
неизбежно проявляться преемственность
духовной культуры.
В этом важнейшем в наши дни
очень актуальном вопросе истории
философии книга т. Александрова
нас далеко не удовлетворяет.
Можно прямо сказать, что т.:
Александров почти всю историю философии
относит к творчеству Западной
Европы, не: указывает и не разбирает
всех важнейших источников этой
философии, недостаточно исследует
ход её развития.
Аристотель — вершина и конец
эллинской философии, после чего до
формирования византийской
цивилизации, точнее до Юстиниана,
примерно на протяжении 700—800 лет
имеется период эллинизма и
александрийской эры. Сущность этой
эллинистической философии есть
синкретическое сочетание
эллинского и восточаого начала. В этот элли-
нжярвческоталександр«1ский парвод
философия получает своё новое
направление, чрезвычайно важное для
всей последующей её истории.
Здесь впервые ставится вопрос
постижения личного .мира человека,
философия индивида, его
особенностей, постижения круга его
действий, добродетелей, внутреннего
его удовлетворения. Все основные
направления эллинской философии
представлены здесь в период
эллинизма во весь свой рост:
приверженцы Академии, Лицея, Сада и
Стон, наконец, «фантастическое
смешение» (К. Маркс) всех этих
систем— философия Аммониуса Сак-
каса — Плотина, так называемый
неоплатонизм.
'Неправильно со стороны т.
Александрова, что он всё это
выбрасывает за борт. Неправильно не
только потому, что этот период истории
философии охватывает самый
большой отрезок времени, что без него
последующая философия не будет
понятна, что обрывается цепь
развития, но и потому, что на Востоке на
этом эллинистическом начале
сложились, с одной стороны, философия
арабской, с другой — философия
стран византийской цивилизации,
которые в свою очередь стали
источниками философии и культуры
возрождающегося Запада.
Проследим бегло эти пути
развития философии. Когда с юго-востока
появились арабы, в их распоряжении
оказались важнейшие очаги
эллинистической культуры, школы
Александрии, Антиохии, Эдессы с их
музеями, библиотеками, учёными.
Народы эллинистического Востока
стали учителями арабов, как это
часто бывает в истории: завоеватели
учились у завоёванных. Арабы
очень прилежно усваивали и
развивали дальше полученное
интеллектуальное наследие. ‘Интерпретация
Аристотеля — арабский
перипатетизм, кстати об этом упоминает и
т. 'Александров, сделала очень много
для формирования мировоззрения
Запада. Арабы дали Западу
философскую культуру в полном смысле
этого слова. Европа. на первых
порах познакомилась с Аристотелем
через арабских перипатетиков; это

144
РЕЧЬ ТО В. ЧАЛОЯНА В. К.
вынужден признать даже такой
архинационалист, каким был Гегель:
«(Когда среди христиан Запада
исчезла наука, его звезда
(Аристотеля. — В. Ч.) взошла в новом блеске
среди народов, которые в
позднейшее время снова познакомили Запад
с его философией» (Г. Гегель, т. X,
стр. 319). Да, правильно, культура
Аристотеля, и не только Аристотеля,
была сохранена на Востоке; арабы
усвоили эту культуру сами
непосредственно и через испанских евреев
передали на латинском языке
западному миру. Арабские мыслители —
Аль-Кинди из Басры, Аль-Фараби
из Багдада, Абу-Али-Ибн-Сина из
Бухары и, наконец, Аверроэс (Ибн-
Рошт) из Кордовы дали Западу
философию — логику и метафизику.
Арабская философская мысль в
своём имманентном развитии,
правда, далеко не последовательно, но
всё же пришла к
материалистическому миропониманию —
обстоятельство, сыгравшее огромнейшую роль
для философского развития Запада.
Достаточно сказать, что
материалистическая тенденция схоластики —
номинализм очень тесно был связан
с аверроизмом, а позднее, в эпоху
Возрождения, в знаменитом Паду-
анском университете процветала
философия Аристотеля в аверроизской
интерпретации.
Всё это приводит нас к мысли о
том, что арабская философия
является важнейшим источником
философии Запада.
Мы должны подчеркнуть, что
т. Александров мимоходом, только в
двух предложениях, отмечает
'влияние арабской философии на
философию Запада, однако в ходе
развития истории философии он этого не
показывает, не развёртывает, не
исследует пррблему, явно
чувствуется, что он не придаёт этому
вопросу принципиального значения.
Но ещё хуже обстоит дело у
т. Александрова со вторым
источником философии Запада,—
византийской философией.
Византийская культура начинает
складываться со второй половины
VI века. Типичный византизм был
оформлен в области культуры при
исаврийских императорах. Период
же армянской (македонской)
династии являлся периодом расцвета
могущества империи, вместе с тем
и расцвета её культуры. Решающий
удар византийской культуре был
нанесён четвёртым походом
крестоносцев в самом начале XV века.
Однако, несмотря на нашествия
диких турецких полчищ и нашествия
крестоносцев Запада, Византии всё
же удалось создать философию,
которой было суждено занять заметное
место в общей истории
философии.
Прежде всего, Византия — это
комплекс стран и народов
христианского Востока.
Византия — это далеко не
однородное национальное государство;
она была конгломератом различных
этнических групп (обстоятельство,
которое сказывалось во всём её
общем культурном росте), где
отдельные народы христианского
Востока имели свою большую или
малую долю в расцвете византийской
образованности. Теперь уже
бесспорно, что в странах византийской
цивилизации гораздо ранее, чем на
Западе, была эпоха возрождения
философской мысли. Это Возрождение
философии византийских стран
состоит из следующих элементов:
Первый — это факт
возрастающего интереса к древней —
эллинской и эллинистической —
философии и логике. Это движение
начинается в самой Византии
Иоанном Дамаокином, но
приобретает оно новое качество только в
XI веке в лице философской
деятельности Михаила Пселла,
Иоанна Итала, позднее Никифора
Влеммида, Плифона и других.
Аналогичное явление в это же время
наблюдается и в других странах
христианского Востока — в Армении,
Грузии, а также в Киевской
Руси.
Заметим мимоходом, что, вопреки
т. Иовчуку, начало русской
философии мы датируем не с XV века, а с
XII в. Ещё профессор Дерптского
университета Бонвеч в архиве
Московского синода обнаружил и издал
на немецком языке философское
сочинение Мефодия Олимпийского

РЕЧЬ ТОВ. ЧАЛОЯНА В. К.
145
«О свободе воли», сочинение,
которое сохранилось только на
древнерусском языке. Это означает, что
русские в ту пору уже нуждались
в философской литературе, что
русские ещё в XII щеке переводили,
комментировали, создавали у себя,
на своём родном языке,
философскую культуру. С точки зрения
возрождения философии здесь мы
отметим ещё то обстоятельство, что
Мёфодий Олимпийский был
еретиком и его сочинения были
уничтожены святыми отцами православной
церкви. Отсюда то большое
значение, которое приобретает найденная
рукопись на древнерусском языке.
Мы должны ещё добавить, что
страны византийской цивилизации
не только создали развитую
философию, но ещё сохранили от
гибели эллинскую и эллинистическую
философскую литературу. В этом
деле огромна заслуга патриарха
Фоки, большая коллекция
рукописей которого в конце концов
досталась Западу.
Логика Петра Испанского —
впоследствии папы Иоанна XXI — на
Западе была основным источником
изучения этой науки, она была
десятки раз издана и переведена на
различные языки Западной Европы,
и только в XIX веке Прантль
окончательно доказал, что она
принадлежит византийскому философу
Михаилу Пселлу. Следовательно,
логическая культура Запада за весь
период XIII—XIV веков
базировалась в основном на византийской
логике, Сюда мы включаем таких
представителей логики Запада,
какими были Дунс Скотт и Раймунд Лул-
лий. Запад заимствовал
философскую культуру Византии, начиная с
фйутософии Дионисия Ареолагита до
Феодора Метохита и Виссариона Ни-
кейского.
Известно, что папа Иннокентий III
отправил учёных из Парижского
университета в Константинойоль
для приобретения византийских
рукописей. Энгельс пишет: «В
спасённых при гибели Византии
рукописях... перед изумленным Западом
предстал новый мир— греческая
древность; перед ее светлыми. обра¬
зами исчезли призраки
средневековья...»
Только тогда Запад впервые
столкнулся с подлинным
Аристотелем, с Аристотелем на греческом
языке. Папа и папские кардиналы;
генералы святой инквизиции первое
время под страхом отлучения
наложили запрет на этого Аристотеля, но
потом, увидев, что это бесполезно,
начали обрабатывать Аристотеля,
приспособлять его к учению церкви.
Отсюда и получился тот
«выхолощенный, извращенный Аристотель»,
о котором говорил Лещин, тот
Аристотель, который стал объектом
нападения со стороны представителей
Ренессанса на Западе.
Вторым важнейшим элементом
Возрождения философии Византии
является еретичеокая система
мышления. Относительно этого вопроса
существует большая мировая
литература. В последнее время по этому
поводу в связи с изучением истоков
русской ' философии выступил
профессор Трахтенберг. Мы здесь
относительно этого .вопроса не будем
распространяться, укажем только,
что иконоборчество и павликианство
составляли основной элемент не
только Восточного Ренессанса, но и
Западного, что ереси
Запада—катары, альбигойцы и другие, по
словам Энгельса, проявления
«революционной оппозиции» имеют корни и
источники в странах византийской
цивилизации. ,
Что касается третьего элемента
Возрождения философии Византии—
мистицизма, его влияния на
Ренессанс Запада, то достаточно указать,
что Эриугена и Николай Кузанский,
первый — видный представитель
схоластики, второй — философии
Ренессанса на Западе, находились
под влиянием Дионисия Ареопагита,
о котором сейчас в советской
литературе дебатируется вопрос, не
является ли он грузинским мыслителем
Петром Ивером.
На Западе, как утверждает
Энгельс, «средневековье развилось из
совершенно примитивного состояния.
Оно стерло с лица земли древнюю
цивилизацию, древнюю философию,
политику и юриспруденцию и начало
во всем с самого начала. Единствен¬

146
РЕЧЬ ТОВ. ЧАЛОЯНА В. К.
ное, что средневековье взяло от
погибшего древнего мира, было
христианство и несколько
полуразрушенных, утерявших всю свою
прежнюю цивилизацию городов»
(К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. VIII,
стр. 128) — обстоятельство,
сыгравшее большую роль для последующей
эпохи Возрождения, в силу чего эта
последняя не могла иметь в своём
распоряжении ни философии, ни
других отраслей культуры античного
мира; она не располагала древним
культурным Наследием. Отсюда
явствует, что источником идей для
Ренессанса Запада мог быть только
Восток, где не побывали германские
вандалы, где турецкие полчища
ещё не успели уничтожить вековую
культуру передовых народов
Востока.
Подытоживая рассмотрение
вопроса, мы можем заключить, что
источником западной философии
является философия, созданная
народами Востока. Таким образом,
философия и культура Востока
проникают на Запад, с одной стороны,
через арабов и, с другой стороны,
через Византию. На этих двух
источниках и строится философия и
культура Запада. Всё это даёт нам
право говорить о восточных корнях
западной цивилизации.
Есть ли в книге т. Александрова
хотя бы намёк на такого рода
преемственную связь всеобщей истории
философии? Нет, да и не может
быть, ибо т. Александров
придерживается традиционной схемы
историков философии Западной Европы, и
это есть принципиальный недостаток
его работы. Историю философии
нужно излагать по-новому, по
принципу преемственной связи развития
общечеловеческой культуры. Нужно
выявить огромную роль Востока и
Востока Европы в зарождении
западной современной цивилизации,
преемственную связь исторических
периодов прогрессирующей
культуры; нужно показать реакционность,
лживость тех историков, которые
утверждают, что культура присуща
исключительно творчеству одной
страны или народа, и отрицают
существование многонациональных
звеньев в последовательной цепи
развития общечеловеческой
культуры.
Хочется сказать несколько слов
относительно русской философии.
Тов. Александров пишет: «Не
изучив внимательно и не использовав
глубокую критику философских
систем прошлого, данную классиками
русской философии, нельзя
составить научного представления о ходе
развития философской мысли в
западноевропейских странах». Если
без критики, данной
представителями русской философии, нельзя
понять историю философии, то как же
можно понять целостность этой
самой истории философии без русской
философии? Разве нужно
доказывать, что без русской философии
изложение истории философии не
будет полным, не будет полной
картины развития философской мысли.
Это настолько правильно, что сам
материал неизбежно приводит к
этому. Тов. Александров вопреки своей
схеме был вынужден не только
ссылаться на воззрения русских
философов — Герцена,
Чернышевского и других, но даже изложить
натурфилософию Ломоносова. Так,
опрашивается, если сам материал
приводит к единому представлению
о развитии философии, если русская
классическая философия образует
неотделимую составную часть
всеобщей философской культуры, то
зачем же отделять её, ставить для
неё искусственные барьеры? 'Мы
очень хорошо понимаем, почему это
так получается. Дело в том, что до
революции думали и теперь, к
сожалению, думают, что русская
философия есть приложение к общей
философии, и поэтому только к
концу курса истории философии
прилагают страницы по истории
русской философии. (Интересно, что по
такой же схеме составлены
программы по истории философии
наших вузов.) В учебнике т.
Александрова нет такого приложения,
но также нет и изложения русской
классической философии там, где
её следовало дать. А следует её
дать после раздела о немецком
классическом идеализме. Следует
изложить классическую русскую
философию не после, а до .раздела о

РЕЧЬ ТОВ. МИРОШХИНОИ н. м.
147
возникновении марксистской
философии. Русский классический
материализм в своём развитии не дошёл
до диалектического материализма
Маркса—Энгельса. Философия
Герцена, Добролюбова,
Чернышевского подготовила ;поч®у к восприятию
философии марксизма в России, и
потому следует, чтобы мы ее
рассматривали наряду с учением
Фейербаха, с которым у них имеется так
много общего. И хронологически это
будет правильно. Белинский умер
задолго до смерти Фейербаха,
Герцен умер также до Фейербаха,
Добролюбов умер раньше Герцена и
один только Чернышевский пережил
Маркса. Отсюда следует, что т.
Александров неправильно поступил, не
изложив русскую философию там,
где следовало её дать.
Жданов. Слово имеет т. Мирош-
хина, приготовиться т. Леонову.
Мирошхина Н. М. (Ташкент).
Товарищи, мы все здесь присутствующие
прекрасно понимаем, какое огромное
значение имеет факт организации
дискуссии ЦК ВКП(б) по книге т
Александрова. Значение этого факта
усиливается тем более, если мы
обратим внимание на то, что мы ведь
собрались обсуждать здесь не
учебник, который только что
подготовлен к печати.
Ведь дело в том, что книга
т. Александрова была признана
одной из Лучших книг, которые
появились у нас, она удостоена Сталинской
премии, она разошлась по всей
нашей Советской стране, по ней стали
учиться, но, однако, как оказалось,
эта книга грешит существенными
недостатками. Всё это, а также и
то, что' мы с вами присутствуем
сейчас на повторной дискуссии, всё это
обязывает нас к тому, чтобы мы
здесь по-партийному, честно
сказали всё, что мы думаем о положении
на нашем философском фронте,
чтобы мы честно, по-партийному
сказали, почему у нас стали возможны
такие явления.
'Многие выступающие здесь
товарищи .подчёркивали, что дело не
только в книге т. Александрова,
в самом т. Александрове как авторе
книги, дело в том, что у нас на
философском фронте неблагополучно.
А некоторые из товарищей пытались
здесь изобразить дело так, как будто
они об этом неблагополучии на
философском фронте узнали только
после того, как сделаны были
замечания по книге т. Александрова.
Я думаю, что никто из
присутствующих здесь так не думает и
наивно полагать, что тем товарищам,
которые здесь так высказываются,
поверят.
В самом деле, знали ли мы, все
работники философского фронта, что
у нас не совсем благополучно на
философском фронте? Конечно,
знали. Как мы могли не знать,
когда мы имели в своё время
решение Центрального Комитета партии
о журнале «Под знаменем
марксизма», в котором указывались
недостатки в области философской
работы и были точно
сформулированы задачи, стоящие перед
работниками философского фронта.
Спустя некоторое время после этого
решения появляется решение
Центрального Комитета по III тому,
в котором указывается, что те
задачи, которые были поставлены в
прежнем решении ЦК, работниками
философского фронта не выполнены.
Прошло немного времени, и мы
приглашены на обсуждение книги
т. Александрова, где имеются такого
же характера ошибки и. недостатки,
на которые указывал в своё время
Центральный Комитет и к
ликвидации которых он нас призывал.
Выступавшие здесь товарищи
указывали, что у нас нет серьёзных
работ, у нас нет монографий, что
статьи, которые появляются в наших
журналах, — на недостаточно
высоком теоретическом уровне, что в них
встречаются ошибочные положения.
Как мы могли думать, что у нас
всё благополучно, когда мы были
свидетелями появления таких статей,
когда мы знали о том, что вслед за
ошибочной статьёй т. Батищева о
Плеханове появляется через
короткое время конфузное извинение
редакции «Большевика» перед
читателями в том, что в статье одного из
членов редколлегии допущено
ошибочное положение. (Смех в зале.)

148
РЕЧЬ ТО В. МИРОШХИНОЙ и. м.
ЦК нам указывает, и все мы
признаём, что у нас в нашей научной,
исследовательской работе
недостаточно проводится принцип
партийности. Я думаю, что мы должны
больше сказать, — что в
организации самой научной, теоретической
работы в целом у нас на
философском фронте не было в достаточной
.мере основного условия —
партийности в работе, не было
принципиальной большевистской критики.
У нас удивительная боязнь
критики, полное отсутствие её, несмотря
на то, что Центральный Комитет
постоянно призывает к этому. У нас
полное отсутствие широкого
обсуждения, полное отсутствие
творческих •дискуссий по вопросам
философии. У нас, я бы сказала,
теоретическая трусость, опасение, как бы
чего не вышло.
Вот это отсутствие
принципиальной большевистской критики, боязнь
этой критики, как мне кажется,
сказались также и в проведении первой
дискуссии по книге т. Александрова.
Я — работник периферии, я не
участвовала в этой дискуссии. Мы,
работники периферии, об этой
дискуссии узнавали только от
товарищей. О замечаниях, которые были
сделаны по книге т. Александрова,
мы узнавали таким же образом и
могли только догадываться. Когда
в Средней Азии зимой было
организовано совещание работников
гуманитарных кафедр и когда на этом
совещании после работы секций
один из товарищей подошёл к
т. Шевцову и попросил
проинформировать о бывшей в Москве
дискуссии по книге г. Александрова, то
т. Шевцов ответил: «Я не
уполномочен это делать. Будет статья в
«Большевике», и из неё вы всё
узцаете».
Статья в «Большевике» не
появилась, и мы ничего не узнали. (Смех
в зале.)
Это, товарищи, небольшевистский
стиль работы. Это не тот стиль
работы, которому нас учит
Центральный Комитет нашей партии всегда
и сейчас, в частности, фактом
организации данной дискуссии.
ЦК созвал широкий круг научных
работников в области философии
и готов выслушать всё, что они
думают.
Здесь уже говорили о том,
насколько важны задачи, которые
стоят перед нами по воспитанию
нашего советского мировоззрения,
и задачи борьбы против
буржуазного мировоззрения вообще.
Совершенно ясно, что мы этих задач
не выполним, если будет и дальше
продолжаться столь позорное для
нас отставание в области
философской работы. Здесь кто-то из
выступавших товарищей упоминал книгу
Ресселя по истории западной
философии, в которой имеется глава
о Марксе. Я этой книги не читала,
но в одном из американских
журналов мне попалось письмо,
направленное автору этой книги, и как раз
по поводу главы о Марксе. В ’этом
письме автор полемизирует с Рессе-
лем по поводу Маркса и выступает
против его оценки марксистской
философии. Этот факт очень интересен,
он указывает на наличие борьбы.
Об этой борьбе мы с вами знаем и
из других фактов, и наш долг и наша
задача заключаются в том, чтобы
встать во главе этой борьбы,
руководить этой борьбой против
реакционного мировоззрения, которое
становится воинствующим и идёт в
поход против '.марксистского
мировоззрения. Но чтобы это делать, нам
нужно быть во всеоружии. Мне
кажется, необходимо обратить
внимание на то, что сейчас наряду с
вопросами социальными в
буржуазной философской литературе
исключительно большое внимание
уделяется вопросам методологии
естествознания, .большое внимание
уделяется логике научного мышления
вообще. Это говорит о том, что
современное положение в области
естествознания выдвигает
настоятельную потребность
методологического обобщения
естественно-научного материала, и буржуазная
философия пытается это делать со
своих позиций буржуазного
идеалистического мировоззрения. К этому
нужно добавить, что эта литература
читается нашими советскими
учёными. Мне пришлось разговаривать
с одним из математиков, который
интересуется вопросами философии,

РЕЧЬ ТОВ. МИРОШХИИОЙ н. м.
U9
и увидеть, как он прислушивается
к тому, что пишут Рессель, Уайтхед
и другие, потому что они базируются
на материале развития математики
самого последнего времени и
затрагивают проблемы, связанные с
необходимостью обобщения новых
фактов -в научной области, и это даёт
известный материал для.
размышления наших советских учёных.
Конечно, если бы у нас, в нашей
литературе, появились такого рода
работы — серьёзные и
основательные, тогда бы наши советские учёные
прежде всего обращались к нашим
работам. Перед работниками
философского фронта стоит
настоятельная задача создания таких работ.
Переходя к книге т.
Александрова, я хочу остановиться на
следующем: здесь некоторые товарищи
указывали на то, что задачей
истории философии должно быть
стремление показать, что марксистская
философия является высшим типом
философии, что она является
единственно последовательной научной
философией, показать вместе с тем,
что же нового заключается в ней по
сравнению со всеми другими
предыдущими; почему она оказалась такой
философией, которая способна
разрешить все те вопросы, которые
выдвигались в истории философии.
Я также присоединяюсь к этому
мнению. В связи с этим мне бы
хотелось обратить внимание на
следующее обстоятельство. Обычно
мы, когда говорим об особенностях
марксистской философии,
подчёркиваем, что это мировоззрение в отли-*
чие от старого метафизического и
созерцательного материализма есть
материализм диалектический,
материализм действенный. Но нужно
сказать, что, говоря о действенном
характере марксистской философии,
МЫ сводим это часто к действенно-
ств нашего мировоззрения вообще,
к тому, какую роль играют
марксистские идеи.
Когда мы характеризуем
марксистское философское
мировоззрение как действенное мировоззрение,
то не только это должны иметь
в виду. Мы должны иметь в виду,
что сам марксистский философский
материализм отличается от созерца¬
тельного домарксовского
материализма, как материализм
действенный. Этот действенный
характер марксистской философии
вытекает из решения ею основного
философского вопроса, которое
совершенно отлично от решения его
во всём предшествующем марксизму
материализме.
Мне кажется, что это
обстоятельство особенно сильно подчёркивается
в работах Ленина и Сталина. Вы все
прекрасно знаете, что и Ленин и
Сталин в борьбе против
меньшевиков и оппортунистов II
Интернационала подчёркивали отличие
марксистского мировоззрения как
мировоззрения действенного в противовес
созерцательным позициям
меньшевиков и оппортунистов II
Интернационала.
Ленину и Сталину в период
создания большевистской партии в борьбе
с экономистами и меньшевиками,
как известно, приходилось
разъяснять роль сознания в
общественноисторическом процессе, что стояло
в непосредственной связи с
практической задачей привнесения
социалистического сознания в рабочее
движение. Товарищ Сталин в письме
из Кутаиси прямо указал на связь
вопроса о привнесении
социалистического сознания в рабочее
движение с основным философским
вопросом. В чём же отличие в решении
основного философского вопроса
марксистским философским
материализмом от старого
созерцательного материализма? Это очень
хорошо видно, если мы обратим
внимание на отличие 'Маркса от
Фейербаха в решении ими основного
философского вопроса.
Историческое значение Фейербаха состоит в
том, что он показал
несостоятельность гегелевского идеализма и
всякого идеализма вообще. Он
подчеркнул, что сознание существует только
как человеческое сознание, что не
существуют мысли вообще, а
существует только мыслящая
человеческая голова.
Также очень хорошо нам известно,
что Маркс, в основном соглашаясь с
этим, вместе с тем указывал на
недостаточность такого решения. Он
подчёркивал, что сознание суще¬

1И
РЕЧЬ ТО В. МИРОШХИНОЯ в. м.
ствует действительно только как
человеческое, но дело в том, что это
человеческое сознание является
сознанием общественным. И вот в
этом указании Маркса на
общественный характер человеческого
сознания, на то, что сознание с
самого начала есть общественный
продукт и остаётся им, пока существуют
люди, и обнаруживается особенность
решения марксистским философским
материализмом вопроса об
отношении сознания к бытию.
Когда Фейербах говорит, что
основой человеческого знания
является чувственность, то он говорит
только о зависимости всего
человеческого сознания от способности
воспринимать, которая в свою
очередь обусловливается определённой
физической организацией человека.
Это правильно, но это далеко ещё
не всё, в особенности когда идёт
речь о сложном процессе
образования понятий, о создании теории.
Здесь мы имеем уже дело с
историческим процессом, обусловленным
общественной организацией
человека. Поэтому понять то, что
сознание есть общественный продукт и
является им, пока существуют люди,
очень важно, ибо это означает,
что познавательный процесс
целиком определяется практической
деятельностью людей, которая сама
представляет собою закономерный
общественно-исторический процесс.
Отсюда и вытекает марксистское
требование: при решении вопроса о
сознании исходить из признания его
социальной обусловленности, его
социальной формы, его классового
характера в классовом обществе,
отсюда и понимание партийности
всякой теории и требование
последовательного проведения принципа
партийности в марксистском анализе
любого вопроса.
Ленин и Сталин с особой силой
подчёркивали, что в буржуазном
классовом обществе возможны
только две формы общественного
сознания — буржуазное и пролетарское,
которые вырабатываются сообразно
положению в обществе основных его
классов. Насколько важно это
обстоятельство, свидетельствуют все
работы Ленина и Сталина. Они учат
нас действительно классовому
анализу при рассмотрении любой
проблемы, имеем ли мы дело с
политическим учением или с решением
самой абстрактной философской
проблемы.
Я не хочу быть претенциозной, но
мне кажется, что в наших статьях
по философии на эту сторону
марксистского решения основного
философского вопроса обращается далеко
не достаточно внимания. А между
тем Ленин подчёркивает зависимость
решения общего вопроса об
отношении мышления к бытию от
решения вопроса об отношении
общественного сознания к общественному
бытию. «Сознание вообще, — пишет
Ленин, — отражает бытие, — это
общее положение всего материализма.
Не видеть его прямой и неразрывной
связи с положением исторического
материализма: общественное
сознание отражает общественное бытие—
невозможно». Правильно решить
вопрос о характере человеческого
сознания, о его происхождении и его
роли в общественно - историческом
процессе стало возможным только
после того’, как была выяснена
сущность самого человека, что и было
сделано теорией исторического
материализма.
Я затронула этот вопрос потому,
что как раз понимание этого
обстоятельства, как мне кажется, и даёт
возможность не только показать,
чем отличается марксистский
философский материализм от домарксо-
вого созерцательного материализма,
»что недостаточно сделано в книге
т. Александрова ни в главе о
Фейербахе, ни в главе о Марксе, но и
потому, что это положение должно
стать основным методологическим
принципом при рассмотрении
истории философии.
И как это сделать — этому учит
нас Владимир Ильич Ленин. Здесь
некоторые выступавшие товарищи
почему-то возражали против того
положения, что материализм как
мировоззрение всегда связан с
прогрессивным общественным
движением, а идеализм, наоборот, — с
реакционным движением. Я думаю,
что возражать против этого
совершенно невозможно, ибо Ленин как

РЕЧЬ JOB. ЛЕОНОВА М. А.
1S1
раз и в «Материализме и
эмпириокритицизме», и в других работах,
и во всех свбих конкретных
исследованиях неизменно подчёркивает
противоположность материализма и
идеализма как двух
противоположных форм общественного сознания,
причём, говоря о материализме, он
подчёркивает то, что материализм
всегда согласуется с выводами
современного ему естествознания и
связан с прогрессивными
общественно-политическими движениями. Это
говорится и о европейском
материализме, включая французский
материализм. Это говорится и о нашем
русском материализме, когда речь идёт
о Чернышевском, Герцене и т. д.
Ленин говорит о материализме
как теоретической основе
демократического движения. Исходя из того,
что материализм представляет собой
общественную форму сознания,
которая проявляется в определённых
конкретных исторических условиях,
выдвигается требование
рассмотрения его именно в этих условиях.
Отсюда и ограниченность его, так
сказать, в двух планах: с одной
стороны, уровнем современного ему
научного знания и, с другой
стороны, классовая ограниченность
старого домарксовского материализма.
В заключение я хотела бы сказать,
что те требования, которые здесь
предъявляются к книге т.
Александрова, предъявляются не столько
лично к т. Александрову как к автору
данного учебника — это требования
к подлинно марксистской книге по
истории философии, которая должна
быть создана и которая не может
быть создана усилиями только одного
человека. Я этим не хочу сказать,
что книга должна писаться
коллективом. Я хочу подчеркнуть только
ещё раз, что в процессе создания
такой книги необходима критика,
необходимо обсуждение, необходима
дискуссия — это основное условие
подлинно творческой работы. Нам
необходим журнал. Нам необходима
организация периодически
созываемых научных конференций по
вопросам философии.
Обращаясь непосредственно к
т. Александрову, мне хочется
сказать, чтр. мы, работники философ¬
ского фронта, ждём от Управления
пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)
повседневного руководства и
помощи в создании таких именно
условий для нашей творческой работы.
Жданов. Слово имеет т. Леонов.
Приготовиться т. Баскину.
Леонов М. А. (Москва), Товарищи,
книга, вызвавшая настоящую
дискуссию, получила здесь разноречивые
оценки, многие из них прямо
исключают друг друга. Но .вряд ли у
марксистов оценка научного труда
может быть делом личного вкуса.
Теория марксизма-ленинизма,
которой мы руководствуемся при
рассмотрении любого вопроса,, даёт нам
также критерий для оценки научных
трудов. Ценность научного
произведения определяется прежде всего
насыщенностью фактическим
материалом. Известны слова Левина, что
марксист должен учитывать живую
жизнь, точные факты
действительности, а исторические факты —
это основа для исторической
правды. Известны указания товарища
Сталина, что историю нельзя ни
улучшать, ни ухудшать, что всякие
попытки нарушить историческую
правду — это отход от марксизма-
ленинизма.
Таким образом, серьёзные
научные труды могут рождаться при
условии, если они прочно основаны
на фактах объективной
действительности. Однако для подлинно
научного произведения одних
фактов недостаточно. Требуется ещё
обобщение фактов, что и составляет
идейное содержание произведения,
его идейную направленность.
Совершенно очевидно, что именно это
последнее и является главным,
решающим в произведении. Но что следует
понимать под идейной
направленностью? Этот вопрос не вызывает
трудностей, если речь идёт об оценке
работ, посвящённых современным
проблемам. Совершенно очевидно,
что если жизненной основой
советского строя является
большевистская политика, то и критерием
оценки всякой деятельности, в том
числе и научной, является служение
этой политике, решение определён¬

152
РЕЧЬ ТО В. ЛЕОНОВА М. А.
ных задач, выдвигаемых ею. Но как
применить принцип идейной
направленности к историческим
работам? Действует ли здесь другой
критерий или у нас не может быть
нескольких критериев? Мне
кажется, что в конечном счёте
исторические работы также призваны
решать определённые политические
задачи. Они также призваны
служить нашему мировоззрению.
Известно, что все труды
основоположников марксизма-ленинизма,
как исторические, так и
теоретические, создавались всегда в связи с
реальными потребностями борьбы и
имели своей задачей дать ответ на
самые жгучие политические
вопросы. В качестве примера удачного
применения принципа идейной
целенаправленности в исторических
исследованиях хочется назвать труд
академика Обнорского «Очерк по
истории русского литературного
языка старшего периода», удостоенный
на-днях Сталинской премии.
На основании тонкого анализа
древнерусских литературных
памятников — «Русской правды»,
сочинений Владимира Мономаха и др. —
академик Обнорский опроверг
существовавший до настоящего времени
взгляд, что русский литературный
язык будто бы имел своим истоком
церковно-славянский язык. Взгляды
Обнорского об исконно русских
началах в образовании и развитии
русского литературного языка имеют
огромное значение для правильного
понимания древнерусской культуры,
основ культуры русского,
украинского и белорусского народов.
Несомненно, что названная книга имеет
не узко исторический, но и
политический интерес.
Проблема идейной
направленности в историко-философских
произведениях состоит, как мне кажется,
в том, чтобы показать на
историческом материале превосходство
марксистско-ленинского мировоззрения.
Ведь задача показа превосходства
нашего мировоззрения
принципиально стоит перед всяким марксистским
исследователем, в какой бы области
он ни работал.
Изложение истории философии
должно вооружать исторической пер¬
спективой, подготовлять читателя к
уяснению того, что при всём ценном
и положительном, что даёт история
прогрессивной философской мысли,
основные вопросы философии ждали
своего последовательного решения,
что именно марксистская наука
впервые дала последовательное
решение философских проблем, над
которыми билась человеческая мысль в
течение нескольких тысячелетий. Так
ставил вопрос Ленин.
«...Гениальность Маркса,— писал Ленин,—
состоит именно в том, что он дал
ответы на вопросы, которые передовая
мысль человечества уже поставила»
(В. И. Ленин, Соч., т. XVI, стр. 349).
Так же ставит вопрос товарищ
Сталин. В качестве замечательного
примера идейной
целенаправленности в подходе к истории я хочу
напомнить одно место из статьи
товарища Сталина «Российская
социал-демократическая партия и её
ближайшие задачи», вошедшей в
первый том его сочинений.
Говоря о социалистических
учениях в прошлом, товарищ Сталин
писал: «Человеческому мышлению
пришлось испытать много мытарств,
мучений и изменений, прежде чем
дойти до научно разработанного и
обоснованного социализма.
Западноевропейским социалистам очень
долго пришлось блуждать вслепую в
пустыне утопического (несбыточного,
неосуществимого) социализма,
прежде чем они пробили себе путь,
исследовали и обосновали законы
общественной жизни и отсюда —
необходимость социализма для
человечества. С начала прошлого
столетия Европа дала много
мужественных, самоотверженных, честных
работникоз-учёных, стремившихся
разъяснить и решить вопрос о том,
что может спасти человечество...
Много бурь, много кровавых потоков
пронеслось над Западной Европой
ради того, чтобы уничтожить
угнетение большинства меньшинством,
но горе всё же оставалось неразве-
янным...» Так было, пока не созрела
теория маокснзма-ленинизма,
сделавшая истину очевидной и не
слепой.
Таковы принципиальные
положения классиков марксизма-ленинизма

РЕЧЬ ТО В. ЛЕОНОВА М. А.
153
об идейной направленности в
исторических исследованиях.
Обратимся теперь к рассмотрению
книги, послужившей причиной
настоящей дискуссии. Что касается
фактов, то их собрано в книге
т. Александрова немало. Немало
также в этой книге фактических
неточностей, но не в этом главный
недостаток книги. Вряд ли стоило ради
этого устраивать дискуссию.
Главный недостаток обсуждаемой
работы заключается в её слабэй идейной
направленности. Прежде всего
следует отметить ошибочность
исходного пункта автора в определении
значимости истории философии как
науки.
Изучение истории философии он
рассматривает как самодовлеющую
задачу. На стр. 3 учебника автор
утверждает, что история философии
Запада имеет самостоятельное
значение. С этим согласиться
невозможно. При всей важности истории
философии как науки она всё же
самодовлеющего значения не имеет и не
может иметь, а подчинена главной
цели, которая осталась вне поля
зрения автора. Если продумать все
другие определения предмета
философии как науки, даваемые автором,
то нетрудно обнаружить, что все они
обращены на созерцание прошлого.
Автор пишет, что история
философии как одна из отраслей
общественного знания представляет для
современного читателя тот инте; ес,
что показывает неуклонный процесс
развития человеческих знаний и
обогащает суммированным опытом
прошлого. Главный смысл
марксистского понимания философии здесь
автором не раскрыт.
Автор говорит, что в истории
философии обобщён огромный
теоретический опыт человечества, что
трудящиеся являются истинными
наследниками всего положительного
и прогрессивного в истории
философии. Всё это так, но в этих и
многих других определениях, даваемых
автором, подчёркивается только
одна сторона вопроса — важность
знания прошлого. Но этим не
исчерпывается значимость изучения истории
философий.
Слабая идейная направленность
книги лишает автора возможности
делать чёткие выводы и обобщения.
Известно, что борьба материализма
и идеализма в истории философии
шла по всем основным вопросам
теории познания. Известно, что вся
история философии полна попыток
решить такие проблемы теории
познания, как соотношение
чувственного и рационального, общего и
единичного, сущности и явления,
необходимости и случайности, конечного
и бесконечного и т. д.
Нет ни одного мыслителя в
истории философии, который бы не
пытался решить вопроса об истине и её
критерии. Но кого можно назвать из
домарксовских прогрессивных
философов, которые последовательно
решили хотя бы один из названных
вопросов? Никого не можем назвать.
Между тем в книге т. Александрова
вопросы подчас так освещаются, что
могут создать у читателя ложное
мнение, будто бы некоторые вопросы
теории познания всё же получили
своё последовательное решение в до-
марксовый период.
Так, например, освещается вопрос
о соотношении чувственного и
рационального познания. О Джордано
Бруно сказано следующее: «Ввиду
сложности и бесконечности природы
она, по учению Бруно, не может быть
познана путём простого созерцания.
Природа познаётся более сложным
путём. Начинается этот путь с
восприятия природы в чувствах,
продолжается он на ступени разумного
знания и завершается в
интеллектуальном созерцании мира» (стр. 147).
Спрашивается, решает ли Бруно
последовательно вопрос о соотношении
чувственного и рационального?
Ответа в книге т. Александрова мы не
находим.
Ещё пример. Теорию познания
Бэкона автор характеризует так:
«Путь познания, постепенно
возвышающийся от опыта до высшего
обобщения, — длинный и сложный
путь» (стр. 184). Возникает тот же
вопрос: дал ли Бэкон
последовательное решение вопроса о соотношении
чувственного и рационального, или
этот вопрос, как и другие вопросы
теории познания, ждал своего
последовательного решения? Ответа в

154
РЕЧЬ ТО В. ЛЕОНОВА М. А.
книге т. Александрова мы не
находим.
Говоря о том, что
последовательное решение вопроса гносеологии
дано впервые в диалектическом
материализме, я вовсе не имею в виду
отрицать поступательное развитие
философской мысли. Конечно,
история философии — это не топтание
на месте, а движение вперёд.
Конечно, между взглядами Бруно и Бэкона
на чувственное и рациональное
имеется известное различие. Бэкон
сделал шаг вперёд в формулировке
ступеней познания. Несомненно, что
в поступательном развитии
философии накоплялся материал для
последовательного решения всех
вопросов гносеологии. Но действительно
последовательное решение они
впервые получили именно в марксистской
философии.
Коренной порок книги и состоит
в том, что автор её не ведёт
читателя по такому пути. Читатель не
получает всесторонней оценки
философских систем.
Автор предпочитает говорить в
общих чертах о том, что дала та или
иная философская система, но, как
правило, обходит вопрос, чего эти
системы не давали и дать не могли
в силу своей классовой
ограниченности.
В выводах нет должных
обобщений, которые бы идейно целеустре-
мляли читателя. Автор, например,
ограничивается тем, что говорит, что
Аристотель не сумел преодолето
такую трудную проблему, как
отношение общих понятий к отдельным
единичным вещам. А кто в домарксовый
период решил эту проблему? Если
бы автор сказал, что Аристотель,
равно как и все домарксовские
философы, не решил этого вопроса,
читатель более целеустремлённо
подходил бы к материалу истории
философии.'
И чем ближе автор подходит к
возникновению марксистской
философии, тем сильнее следовало бы
подчёркивать, какие проблемы
оставались нерешёнными, ждали своего
решения.
Слабая идейная направленность
книги находит своё завершение в
главе о возникновении марксистской
философии. Автор ограничивается
несколькими беглыми замечаниями
о том, что марксизм критически
переработал прошлое, но обходит
молчанием то принципиально новое,
что создано диалектическим
материализмом. Читатель не находит в
этой главе, хотя бы в общих чертах,
объяснения того, что именно
марксистская наука дала наиболее
глубокий и правильный ответ на
социальные, гносеологические и
методологические вопросы, над которыми
билось человечество.
Читатель не находит в этой главе
и характеристики отличительных
особенностей марксистского
мировоззрения, его принципиальных
отличий от предшествующих
мировоззрений.
В этой главе нет важнейшего
обобщающего вывода, что
диалектический метод и материалистическая
теория существовали вплоть до
возникновения марксизма в отрыве друг
от друга, что 'Маркс и Энгельс,
создав материалистическую диалектику
и придав материализму новую
форму, соединили воедино диалектику
и материализм в новом
мировоззрении.
В этой главе, наконец, отсутствуют
разъяснения о коренной
противоположности между пролетарским и
буржуазным мировоззрением, о
коренном отличии партийности
марксистской философии от буржуазной
партийности.
Все эти и множество других
фактов свидетельствуют о слабой
идейной направленности
рассматриваемой книги.
Но без идейной направленности
невозможно по-настоящему
применить принцип партийности в
изложении истории философии.
В самом деле, можно представить
такую работу по истории философии,
в которой автор раскрывает
классовый партийный характер борьбы
философских направлений. И всё же
этого будет недостаточно.
Можно красочно изложить
классовый смысл борьбы Платона против
Демокрита, борьбу реалистов и
номиналистов, берклеанства против
английских материалистов XVII века
и тем не менее оставаться на объек¬

РЕЧЬ ТО В. ЛЕОНОВА М. А.
155
тивистских, созерцательных
позициях.
Можно историю философии
изложить так, что борьба мировоззрений
ничем не будет отличаться от
простого коллекционирования
философских направлений.
Стало быть, дело не в простом
рассказе о борьбе партий в философии,
а в чём-то большем. Марксистский
принцип партийности в подходе к
истории философии проявляется
весьма многосторонне, и одной из
важнейших сторон этого -принципа
является вооружение людей
идейной целеустремлённостью,
исторической перспективой.
Я перехожу к выводам. Было бы
неправильно ограничиться выводами
только применительно к
обсуждаемой книге. В этом частном
отражается общее. Недостатки,
обнаруженные в книге т. Александрова,
присущи многим другим философским
трудам. Здесь правильно отмечалось,
что между книгой т. Александрова и
тремя томами «Истории философии»
нет принципиального различия.
В этих последних наблюдается такое
же отступление от марксистской
идейной целеустремлённости, как и в
книге т. Александрова. К
сожалению, этот порок присущ не только
нашим историко-философским
трудам, но и работам по другим
отраслям философии. В этом нетрудно
убедиться, просматривая вышедшую
за последние годы философскую
литературу.
В качестве примера принижения
марксистской идейности мне хочется
указать на некоторые взгляды,
имеющие у нас хождение в области
логики. С введением формальной
логики в учебные планы вузов
некоторые склонны её канонизировать, но
тем самым наносится ущерб логике
диалектической.
Конечно, формальная логика
необходима, и необходима она не
только! для ежедневного обихода, но
и как ступень в научном
исследовании. Известно, например, что прежде
чем установить, что одна вещь
связана с другими, необходимо
составить себе понятие о ней, как об
Отдельной вещи, а для этого
рассмотреть её в известной изоляции от друг
гих вещей. Такой подход к явлениям
и находит своё Отражение в
правилах формальной логики.
Когда же на этом основании
формальная логика ставится в
равноправное положение с логикой
диалектической, то тем самым
принижается идейная направленность в
изучении логики. Формальная
логика—это своего рода арифметика
/мышления, она является низшей
ступенью познания, .подготовкой для
перехода к более высокой и более
сложной ступени—к изучению
диалектики. Никогда не устареют слова
Ленина, что формальная логика
берёг формальные определения,
руководствуясь тем, что наиболее
обычно или что чаще всего бросается в
глаза, и ограничивается этим. А
логика диалектическая требует того,
чтобы мы шли дальше.
Поэтому надо формальную логику
изложить так, чтобы видна была
перспектива, чтобы видно было, что
это определённый этап в развитии
логического мышления, а отнюдь не
последнее слово"1 этой науки. Эту
задачу авторы работ по логике
пытаются решить, но решают не всегда
удачно.
Одни из них предпочитают сказать
о недостаточности формальной
логики в начале изложения курса и
затем основательно забывают об этом
на остальных страницах.
Другие же с невинным лицом
превозносят формальную логику на
протяжении почти всей книги, а в
заключении безжалостно говорят
читателю, что то, что он изучал,
маложизненно и для объяснения сложных
вопросов непригодно.
Но это ведь идейно
дезориентирует людей. Я полагаю, что мысль
о необходимости, но
недостаточности формальной логики должна
пронизать все главы. Об этом
следует говорить конкретно при
рассмотрении основных принципов
формальной логики.
Нарушение идейной
направленности в изложении логики
выражается и в другом.
В нашей литературе имеет
хождение вредный, неправильный взгляд,
что представителями формальной
логики являются классики марксизма-

156
РЕЧЬ ТО В. ЛЕОНОВА М. А.
ленинизма. В качестве примера я
сошлюсь на учебник логики т. Строго-
вича. Эта книга, несомненно, имеет
ряд достоинств, она написана
понятным, доходчивым языком и
вызывает интерес к логике. Это заслуга
автора. Но в коренном вопросе —
об идейной целеустремлённости в
изучении логики—допущены
серьёзные промахи.
Тов. Строгович пишет: «Стро¬
гому соблюдению логических правил
придают большое значение Ленин и
Сталин, все произведения которых
представляют собою блестящие
образцы логического мышления»
(стр. 19).
Далее, приведя известную
характеристику силы ленинской логики,
высказанную, товарищем Сталиным
в его речи о Ленине, автор замечает:
«Этой же чертой строгой логичности
характеризуются все речи и
произведения товарища Сталина, сила
логики которого придаёт им
непреодолимую убедительность». Спрашивается,
о каком мышлении идёт здесь речь,
формально-логическом или
диалектическом? Совершенно очевидно, что
логика Ленина и Сталина — логика
диалектическая.
Тов. Стро-гович может сказать, что
он, говоря о Ленине и Сталине,
имеет в виду диалектическую логику.
Но на каком основании т. Строгович
поясняет формальную логику
примерами из работ классиков марксизма-
ленинизма?
Излагая правила формальной
логики, т. Строгович в порядке
конкретных примеров приводит
определения, которые по существу
являются не формально-логическими, а
диалектическими. Так, например,
классическое определение нации,
данное товарищем Сталиным,
которое не укладывается в рамки
формально-логического определения,
автор трактует как хороший пример
определения, где видовой признак
является сложным, состоящим из
нескольких необходимых признаков.
Говоря о значении определений,
автор в качестве примера использует
диалектическое определение жизни,
данное Энгельсом.
В заключение я хочу высказать
несколько замечаний о причинах отста¬
вания нашей философской науки и
об условиях устранения этого
отставания.
Выступавшие товарищи, касаясь
этого наболевшего вопроса,
говорили больше об организационных
мероприятиях. Но чтобы поднять
методы и организационную работу
философской науки на уровень
современных идейных задач,
стоящих перед нашим государством,
надо прежде всего об этих задачах
поговорить.
Наша страна, находящаяся ныне в
полосе завершения строительства
социализма и постепенного перехода
от социализма к коммунизму,
ставит перед всеми областями нашей
общественной науки ряд новых
задач. Эти новые задачи и требуют
новых методов организации научной
работы.
То, что было терпимо и допустимо
до сих пор, не может быть терпимо
ныне. Если подвести в общем виде
итоги философской деятельности в
СССР за 30 лет, то можно
установить, что комментаторская и
популяризаторская литература
значительно преобладает по сравнению с
монографической. Это
обстоятельство имеет своё оправдание. После
Октябрьской революции
произведения классиков марксизма-ленинизма
впервые стали доступны миллионным-
массам нашего народа.
Первоочерёдной задачей философской науки
было помочь широким слоям
советских людей приобщиться к
сокровищнице марксизма-ленинизма,
приобщить к философской культуре
широкие массы. И действительно, СССР
стал страной высокой философской
культуры благодаря широкому
распространению идей
марксистско-ленинской философии.
Я считаю, что задача
комментирования и популяризации произведений
классиков марксизма-ленинизма,
задача хорошего пересказа их никогда
не устареет. Но одного этого уже
теперь недостаточно. Мы
задержались на комментаторском периоде.
Теперь партия требует от философов,
чтобы они шли дальше.
Назрело теперь время для
обобщающих работ по диалектическому
материализму на основании того ново¬

РЕЧЬ ТОВ, ЛЕОНОВА М. А.
157
го материала, который в изобилии
дан современной эпохой.
В результате 30-летнего
строительства социализма в нашей стране
накоплен гигантский опыт во всех
областях. Этот опыт требует своего
теоретического обобщения и
систематизации. Это можно осуществить
только путём монографических
исследований.
За последние 30 лет советская
наука и вся мировая наука накопили
новый материал в различных
областях знания, который ждёт и требует
своего теоретического,
философского обобщения. Это можно
осуществить только путём монографических
исследований.
Вот почему теперь, как никогда
раньше, остро встал вопрос о
создании фундаментальных трудов по
марксистско-ленинской философии.
В этой связи возникает
настоятельная необходимость обсудить
направление в разработке
"философской .проблематики. Это жизненно
важный вопрос, так как произвол в
выборе философской проблематики
связан не только с
безрезультатностью в научной работе, но нередко
приводит к схоластике. Линия
развития диалектического материализма
не случайна и не произвольна. Она
намечается, складывается в
процессе разрешения определённых
практических и теоретических задач. Не
случайно, например, в работах
товарища Сталина получила
необычайно глубокую разработку
проблема неодолимости нового,
прогрессивного в общественном развитии.
В учении о закономерностях
рождения и развития нового товарищ
Сталин обобщает опыт рабочего
движения в России, опыт нашей
партии, опыт всего прогрессивного в
общественном развитии.
Примером того, что линия
развития диалектического материализма
имеет свою определённую
закономерность, может служить интерес
товарища Сталина к вопросам о роли
субъективного фактора в борьбе за
социализм и его построение.
Маркс и Энгельс создали
целостное учение диалектического
материализма, в котором теоретически
разрешена проблема соотношения
объективных и субъективных
моментов в истории человечества. И всё
же Маркс и Энгельс уделяли
значительно больше внимания вопросу о
роли объективных условий в
общественном развитии.
Ленин и Сталин проделали
громадную работу по выяснению роли
субъективного фактора, т. е. роли
пролетарской организованности и
сознательности. И это не случайно.
Социалистическая революция и
строительство социализма с особой
силой ставят вопрос о
сознательности, о руководстве революционным
движением. Поэтому Ленин и Сталин
углубляют и конкретизируют вопрос
о роли субъективных факторов, о
значении сознательной классовой,
партийной воли, преодолевающей все
противоречия, ломающей все
преграды.
Товарищ Сталин выдвинул ряд
положений о соотношении
объективных и субъективных факторов при
социализме, которые остались зне
поля зрения наших философов.
Характеризуя решающую роль в СССР
субъективного фактора, товарищ
Сталин подчёркивает, что даже и
объективные условия в советскую
эпоху создаются в значительной
степени нами самими, зависят от нас.
На XVII съезде партии товарищ
Сталин говорил: «После того, как
правильность политической линии
партии подтверждена опытом ряда
лет, а готовность рабочих и крестьян
поддержать эту линию не вызывает
больше сомнений, — роль так
называемых объективных условий
свелась к минимуму, тогда как роль
наших организаций и их
руководителей стала решающей,
исключительной» (И. В. Сталин, Вопросы
ленинизма, стр. 477).
Советский народ под
руководством партии Ленина — Сталина
создаёт объективные условия для своей
дальнейшей работы. От нашего
желания и умения зависит
превращение в действительность величайших
возможностей советского
общественного и государственного строя.
В этих условиях умение
руководить массой, умение организовать
её практическую деятельность
приобретает решающее значение.

158
РЕЧЬ ТО В. ВАС КИНА М. П.
Товарищ Сталин конкретизирует
понятие субъективного фактора тем,
что выдвигает организационную
работу как решающий исторический
фактор: «После тоЛ>, как дана
правильная линия, после того, как дано
правильное решение вопроса, успех
дела зависит от организационной
работы, от организации борьбы за
проведение в жизнь линии партии,
от правильного подбора людей, от
проверки исполнения решений
руководящих органов... Более того:
после того, как дана правильная
политическая линия, организационная
работа решает все, в том числе и
судьбу самой политической линии...»
(Я. В. Сталин, Вопросы ленинизма,
стр. 476—477).
Возвращаясь снова к вопросу о
направлении философского
исследования, необходимо подчеркнуть, что
нам следует глубже продумать те
проблемы, которые ставит
товарищ Сталин, и на этой основе вести
исследовательскую работу.
Вопрос о методах организации
философской работы требует
специального обсуждения. Я ограничусь
несколькими замечаниями о
трудностях, с которыми Институту
философии приходится иметь дело.
Почему выходит в свет мало
философских работ? Нередко говорят,
что мало философских работ
потому, что философы мало пишут, но
это не совсем так. Пишут немало.
Почему же не появляется
философская продукция? Есть ряд причин.
Во-первых, иные написанные
работы имеют свойство стареть
быстрее, чем работает типографская
машина, и вовсе в свет не выходят.
Во-вторых, другие работы,
которым удаётся обогнать типографскую
машину и выйти в свет, мало
живучи. Эти работы называются
«скоропортящимся продуктом».
И, наконец, есть работы, которые
до бесконечности переделываются,
а авторы их переживают муки
Тантала. Доделал автор работу, и
вдруг замечает, что жизнь опять
ушла вперёд. Он опять доделывает
работу. Между автором и жизнью
возникает здесь такое же
противоречие, как между Ахиллесом и
черепахой.
В чём же дело? Дело в том, что
живучи только высокоидейные
труды. Бессмертие произведений
Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина в
их высокой идейности. Будучи •
посвящены конкретным, исторически
преходящим событиям и фактам,
их произведения дают такие
теоретические обобщения, которые
вооружают методом, подходом для
правильного решения самых
сложных вопросов. Стало быть, главная
задача, стоящая перед советскими
философами, заключается в
повышении идейного содержания своей
работы.
Жданов. Слово имеет т. Баскин.
Подготовиться т. Шария.
Баскин М. П. (Москва). Товарищи,
на одном из первых заседаний
нашей нынешней философской
дискуссии один из выступавших товарищей
упрекнул т. Александрова в том, что
он, создавая свою книгу, мало
советовался с философами до выпуска в
свет книги.
Я мог бы, так сказать,
документально засвидетельствовать, что
т. Александров советовался (смех в
зале) и советовался со многими
товарищами. Беда заключается в том,
что мы оказались плохими
советчиками (смех) и не давали тех
нужных, действительно правильных
советов, которые исключили бы те
серьёзные ошибки, которые
справедливо отмечают в работе т.
Александрова.
Если взять все те рецензии, в
частности мою собственную
рецензию о работе т. Александрова, все
те устные выступления, которые
имели место, то со всей
большевистской прямотой нужно признать,
что до указания товарища Сталина
отдельные товарищи замечали
отдельные мелочи, отдельные
недостатки, отдельные минусы, но той
решающей большевистской критики,
которая 'требовалась, — не было.
Нужно прежде всего объяснить,
чем это вызвано.
Я считаю, что это объясняется
двумя обстоятельствами. Первым
принципиальным обстоятельством
является отсутствйе в нашей фило¬

РЕЧЬ то в. ВлсВинл м. п.
159
софской среде в достаточной мере
такого испытанного метода нашей
большевистской работы, как
критика и самокритика. Это, товарищи,
совершенно очевидно. Каждый из
нас это знает, и об этом
свидетельствует и нынешняя дискуссия. Даже
здесь не все товарищи решаются
критиковать с должным мужеством
и смелостью.
Можно назвать .несколько
выступавших товарищей. Например,
т. Смирнову. Неплохое
выступление. В своём выступлении она
отмечает недостатки не только в
работах по западной философии, но и в
работах по русской философии.
Я хотел бы услышать, однако, в
каких работах, в каких статьях, в
каких книгах или изданиях имеются
эти недостатки. Нужно говорить
конкретно — где, в каком труде
и т. д.
Итак, я считаю, что большим
пороком в Нашей работе является
недостаточно критический подход к
выпускаемым произведениям (в
зале смех), но объяснять только этим
недостатком наши неудачи нельзя.
У нас имеется второй порок,
который, конечно, неразрывно связан с
первым. Это — теоретический
уровень. самой философской работы.
В этом, пожалуй, гвоздь вопроса.
Мы должны со всей чёткостью,
со всей прямотой признать, что наш
философский фронт самым резким
образом отстаёт от тех задач,
которые выдвигает перед нами жизнь,
наша великая, сталинская эпоха,
отстаёт от тех задач, которые ставит
перед нами партия. Я глубоко
уверен, что всякая работа по
составлению учебника должна не
предшествовать исследовательской
монографической работе, а следовать за
нею.
Товарищи, давай ге составим,
библиографическую справку о
выпускаемых философских трудах — их
за последние годы почти нет. Есть,
конечно, великие труды Маркса,
Энгельса, Ленина, Сталина. А вот
работ, которые бы в свете
марксизма-ленинизма освещали конкретные
вопросы- социалистического
строительства, мы пока не создаём.
Тее. Каммари говорил, что мы
виноваты в том, что т.
Александров читал наши плохие
монографии. Какие монографии имеет в
виду т. Каммари? Монографий
совсем не было. Вот почему
отставание нашей философской работы,
отставание теоретической работы
является одной из причин тех
неверных положений, ошибочных
положений, наличие которых правильно
отмечаются в работе т. Александрова.
Между прочим, некоторые
товарищи говорили, что мы, философы,
больше являемся публицистами,чем
исследователями. Мне кажется,
если бы мы были хотя бы
публицистами, я говорю хотя бы, — то
половину наших грехов можно было
бы списать, потому что советская
журналистика и публицистика
нуждаются в философах, и мы знаем,
что история нашей родины и
история нашей публицистики как раз
даёт исключительно яркие
примеры, как великие философы,
выступая в то же время на
публицистической арене, не имели от этого
проигрыша, как не проигрывала от
этого и публицистика. Я считаю, что
в публицистике нет ничего
зазорного, и поэтому вопрос заюночается
не в том, что мы больше
публицисты, нем исследователи, а в том,
что мы и плохо исследуем, и плохо
пишем публицистические статьи.
Жданов. Я не помешаю вашему
ходу мыслей, если спрошу — есть
ли надежды на исправление этого
положения в близком или
отдалённом будущем?
Баскин. Я постараюсь на этот
вопрос ответить.
Я хочу отнести к недостаткам
нашей работы одну особенность,
которая, видимо, объясняется обшей
слабостью нашей работы. У нас есть
несколько тем, на которые мы все
пишем. Пишем в журналах, газетах,
сборниках и т. д. Но как написаны
эти темы? Никогда ни один
читатель не догадается, какой автор
написал . ту или другую статью. Все
статьи пишутся одинаково и с
одинаковым успехом. Читатель не
удивится, если подпись одного
автора заменится другой. Почему так
получается? В вашей литературной
продукции не выработался свой

ISO
РЕЧЬ TO В. БАСКИНА М. П.
стиль. Ведь форма находится в
единстве с содержанием, а в
данном случае, я полагаю, что она
находится в единстве со слабым
содержанием. Слабое в идейном
смысле, в научном смысле содержание
целого ряда наших статей
отражается в соответствующе слабой
форме.
Мне кажется, в нашей
редакционной работе есть большой порок.
Мы пишем статью. Если статья
имеет политические ошибки, то
такую статью надо не пускать в печать,
разоблачать, критиковать и т. д. Но
если мы пишем статью оригинальную,
с определённым выражением мысли
автора, выходящей за пределы
установленных редакцией шаблонных
норм, такая статья или не
принимается, или ещё чаще так
редактируется, что всё индивидуальное
уничтожается, и, таким образом, все
статьи выглядят одинаково.
Жданов. А когда это кончится?
Баскин. Нужно думать, после этой
дискуссии это во всяком случае
уменьшится, не без вашей помощи,
конечно, так же как и дискуссия
началась, надо прямо сказать,
только потому, что ЦК нас поправил.
Жданов. А разве у философского
фронта нет внутренних сил
развития?
Баскин. В работе т. Александрова
одним из самых серьёзных
недостатков (это видно, когда
просматриваешь ещё и ещё раз книгу т.
Александрова, как и наши другие работы,
в частности и мою работу и работы
других наших товарищей философов)
является то обстоятельство, что
автор ещё не избавился от цитатного
подхода. Но, товарищи, я имею в
виду под цитатным подходом в
истории философии не просто взятие
из текста цитат вне общей связи. Это
только одна сторона цитатности, но
есть ещё другая сторона, и мне
кажется, что эта сторона имеет место
в работе т. Александрова и является
одним из существенных пороков
атой работы. Тов. Александров
подходит к тому или иному философу с
точки зрения выяснения мысли
данного философа через ту или иную
цитату. Такой же путь предложил и
т. Сарабьянов в своём выступлении.
Иногда мы в истории философия
применяем такой метод: если мы
хотим философа разругать, то мы
берём те цитаты,, которые
дискредитируют этого философа, если хотим
философа похвалить, то берём те
цитаты, которые поднимают
философа, а так как философы, которые
писали по всем вопросам, нередко
давали самые различные ответы на
самые различные вопросы, то в
результате мы у любого философа
находим то, что нам нужно, т. е.
искажаем действительность. А ведь
товарищ Сталин нас учит, что
действительность не следует ни искажать,
ни подкрашивать.
Я считаю, товарищи, . что
избавиться от цитатного метода в -
истории философии — это означает
излагать концепцию автора, излагать
прежде всего общую точку зрения
того или иного философа. Цитаты
нужно брать редко и наиболее
типичные, т. е. те цитаты, которые
действительно выражают общую
концепцию философа, а не являются
произвольно выбранными из
текста.
Если мы возьмём книгу т.
Александрова, то там, например,
правильно указано, что общая
концепция Гегеля представляет собой в
отношении к славянским народам, в
отношении к России реакционную
точку зрения, точку зрения
пруссачества, шовинизма. Однако зачем же
т. Александров берёт цитаты и из
письма Гегеля, где Гегель
положительно высказывался о России или о
русском народе? Это неправильно.
Есть цитаты, в которых Гегель или
Кант хвалят французскую
революцию, но они нетипичны ни для Гегеля,
ни для Канта и их не следует
приводить. Они являются случайными и
для Гегеля и для Канта. Поэтому
передать концепцию автора,
передать её критически с
большевистских позиций — вот та основная
задача, которая позволит нам, как я
уже говорил, преодолеть цитатный
подход к тому или иному
изучаемому философу. , .
К марксистской истории
философии может быть два подхода. Между
прочим, эти два подхода не
противоречат один другому. Первая цент-

РЕЧЬ ТО В, БАСКИНА М. П.
161
ральная задача, которую мы перед
собой ставим, — это показать, что
марксизм есть вершина мировой
культуры, что марксизм есть
вершина мировой цивилизации, что
марксизм, как писал Ленин, не стоит
в стороне от столбовой дороги
■мировой цивилизации, словом, мы
должны показать подъём
философской мысли и марксизм как
вершину, как «результат критической
переработки всех ценностей мировой
цивилизации. Но наряду с этим и в
связи о этим перед историком-фило-
софом в наше время стоит другая
задача, и, мне кажется, вторая
задача неразрывно связана с первой
и имеет сейчас, пожалуй, особенно
большое значение. 'Мы должны
писать историю философии для
разоблачения современной буржуазной
философии, мы должны писать
историю философии для разоблачения
буржуазной культуры в целом, для
борьбы с той апологией буржуазной
культуры, которая кое у кого
сохранилась и которая, несомненно,
имеется и в работе т. Александрова, и,
мне кажется, в этом основной
недостаток его книги.
Тов. Александров главным
образом думал о первой задаче, о том,
чтобы показать поступательный ход
развития философской мысли, но он
пропустил вторую задачу — ив этом
основной порок книги, — задачу
борьбы с буржуазной культурой,
задачу борьбы с • современной
буржуазной философией, с
современной буржуазной социологией. Я
сейчас специально работаю над
современной буржуазной социологией.
Из трудов, с которыми я в последнее
время ознакомился, я хочу назвать,
в частности, труды по истории
социологии американских социологов
Бернарда, Богардуса и других.
Это — типичные представители
американской буржуазной социологии,
пр едставител и п сих ол огич еско й
школы в американской социологии,
кстати сказать, господствующей
школы среди современных
американских буржуазных социологов.
Любопытно, что Бернард, например,
так же как и Богардус, как на свои
основные авторитеты ссылается на
Огюста Конта и Спенсера. Они пря¬
мо пишут, что для оправдания
существующей в США социальной
системы исчерпывающий материал
буржуазным социологам дают Конт и
Спенсер. А в книге т. Александрова
Конт и Спенсер пропущены. Почему
пропущены? Потому, что т.
Александров ставил одну задачу —
задачу показать прогрессивное
развитие философской мысли. Конечно,
Спенсер и Конт означают упадок
буржуазной философии — это
эпигоны, знаменосцы развала
буржуазной культуры. Так вот именно их-то
и надо было в первую очередь
разоблачить. Нужно развенчать тех
философов прошлого, на которых
опирается современная реакция.
Только так мы должны подходить к
истории философии и к истории
социологии, не перенося, конечно,
современности в прошлое, иначе мы
встали бы на лженаучные позиции
Покровского. В интересах
современности мы должны критиковать то
действительно реакционное, что
имеется в прошлом.
Я не согласен с теми товарищами,
которые говорят: вот вы посмотрите,
прогрессивному буржуазному
мыслителю т. Александров уделяет
2 странички, а вот Августину или
Аквинату — 6 или 8 страничек.
Иногда так и нужно делать в борьбе с
реакцией. Тов. Трайнин об этом
правильно говорил. Изучая
современную философскую и
социологическую литературу, я пришёл к
выводу, что для современных
буржуазных философов Августин или
Аквинат—основные источники. Для того
чтобы бороться с современными
неоромантиками, неосхоластами и т. д.,
нужно уделять критически,
воинствующе больше места тем
реакционным философам, на которых эти
современные буржуазные философы
или современные буржуазные
социологи ссылаются. Вот почему
необходимо так строить изучение истории
философии, чтобы центральным в
этом изучении было служение нашей
прямой большевистской задаче,
задаче борьбы с современной
буржуазной культурой, современной
буржуазной идеологией, и, мне кажется,
что основной порок книги т.
Александрова заключается как ;раз в том,

РЕЧЬ TPS- Б4СКИИ4 ¥■ P-
}S2
что эта вторая задача борьбы с
буржуазной культурой в учебнике не
поставлена- Д раз она не поставлена,
то роверщснно естественно, что Нет
Тор партийности, того брльщевнет-
скрго подхода к отдельным
философским ц}кодам и проблемам, которые,
несомненно, будут иметь место, есди
мы будрм изучать действительную
историю философии в свете боевых
задач, выдвигаемых нашей
борьбой — борьбой с международной
реакцией.
Кстати, я не согласен с
фактической справкой т- ТРайнцна. Он
говорил, что сейчас католицизм в
буржуазной философии, социологии и
юриспруденции заменяет расизм-
Это нерерцо. Католицизм прекрасно
уживается с расизмом. Сейчас идёт
расцвет аигдо-ам.ериканркого
расизма, и не случайно товарищ Стадии
в «Интервью с корреспондентом
«Правды» относительно речи г.
Черчилля» сопоставил расизм Черчилля
с гитлеровским расизмом. Мы имеем
несомненный расцвет новой формы
или старой формы в новом одеянии
расистского мракобесия. Кстати
сказать, современный расизм иногда
одевается в цсевДО-демократичРСКие
одежды. Например, Цогардуе,
который нацисад целое наследование по
расовому и национальному вопросу,
пишет, что хуже расового подхода
ничего нет на свете. И в то ще время
вслед за этим заявлением он
начинает пропагандировать самый
открытый воинствующий расизм-
Если мы в свете борьбы с
расизмом посмотрим на Канта и в
частности ИИ кантовскую антроподогию
(в работе т- Александрова есть
критика Канти, его двойственнрети, его
учения о непознаваемости цещей И
себе и J. д.), если мы возьмём ЦЭЛЫЙ
ряд заявлений Канта о француза*,
об англичанах, о немцах, о славянах,
о турках и пр. и нр-, то мы увидим,
что у Канта имеется в зародыше par
сизм- Поскольку расизм и в частно:
сти кантианский расизм пользуется
определённым влиянием в
современной Америке, то на эту сторону (раз
мы поставили задачу борьбы' е
современной буржуазной
идеологией) следовало бы обратить особое
внимание. А т- Александров нэ
сделал дтого,
Я хочу отметить вот такого рода
вопрос- Если работа т-
Александрова це совсем марксистская, д. е.
имеет ряд пороков в вопросах
классового анализа, то одну выщедщую
после книги т. Александрова КНИГУ,
написанную, кстати сказать,
серьёзным учёным и серьёзным
исследователем, нельзя иначе назвать, *ВК
антимарксистской. Я имею в ВИДУ
книгу Маковельского
«Древнегреческие атомисты». Эта книга имеет
несомненные ззрлуги. Автор ДЗЛ на
русском языке хорощце,
доброкачественные переводы античных тек-
стов, НО вместе с тем как он
интерпретирует Демокрита! Я за
краткостью ' времени возьму только два
факта- Основная заслуга
Демокрита, по Маковельскому, —
перенесение материалистичееКРГР спороба
понимания вещей на человеческое
общество- Автор пищет, что
Демокрит происхождение общества и
государства ВЫРОДИ1 из ЭКОНОМИКИ.
Таким образом, Демокрит
превращается у Маковельского! в
исторического материалиста. (Шум в золе.)
Грлос с места. Откуда это видно?
Баскин- Денин говорит о бррьбе
двух тенденций: тенденции
Демокрита и тенденции Платона. (В зеце
шум.)
Тов. Маковельский пишет: К
Демокриту восходит учение Платона о
том, что государство, под которым
понимается у Платона вся
совокупность социальных и экрн0МИЧрск|4Х
отношений, вознцк,jjo из
материальной необходимости. Таким обрзЗАМ.
здесь не только Демокрит
превращается в исторического
материалиста, но и Платой отождествляется
с Демокритом.
Я уж не буду говорить о тб'М, КИК
неправильно понимает ЭД.ЗКОВельскиЙ
классовый анализ. Я считаю, ЧТО У
цае монографии выходят редко, НО
эти редко выходящие монографии,
К сожалению, страдают коренными
пороками.
Я хону, товарищи, закончить ROT
такого рода соображениями, ТЭКОГО
рода мыслью. Когда мы имеем в
Ярду в литературе жанр критики, ТО
мы говдрйм, что критик, цищущий

РЕЧЬ РАВЦЯ р. Д.
да
статьи о стихам, це обязательно до/р
ЖЩ? Фщтъ fW3WM: 0 фиЛШЩф.НД это г
рр ,c#a3a;?t? Н'ЙЛЙДЯ- фрАОрсф обязан
H# тщщд #рй7ЩЩваТй фидасофокие
ТРУДО, но л одм miC3Th W ШВОРЗМ
фшю&эфрЦг У мае В фидоеоф'ЩЩЙ
среде § рард&доер время имэепея ряд
Шй#° крй:ТШЖ, дрторые видят В
едррледроднод» одну задоду — ШЩ-
т#Ч'еэд выадэдывчдьра р друга* ТОг
ЙШЩЙД-
§0? мяв ц одж§ТСЯ, ч%й водбще
ДЛЯ мораЛййРГб права № КРИТИКУ
нужно, HTP0M мы рср писали
монографии и учебники, т. ^ работали.
Я штВ«эг чта это—основное- \\ ынр
кажется, нто, может ^ытн, я тщь
tf§.j}dt ifр ответу отру од трт вопрос,
КОТОРЫЙ ву‘ унт задали.
ЖйЗИРЙ! BSWB время ОДТ#КД0. Вы,
К С(ЦЩДШ1Р, уж# ре уерерте 43
этот вопрос ответить.
§а#кщ- Води мы будем писать
сурлер...
Жтш- У я3? был другой план,
мои адрес застал вас врасплох,
я СНИМйй? еррй йоррод. У вас есть
зэщркэ р другим вопросом-
Ответьте ча неё, чэ^алуйета.
&шин: Вели мы будем писать
кац следует, тр МЫ исправим те
недостатка, которые у чае вместе#,
Чаде дерзать ч ЧйР.ать ТйЭРЧески.
Здесь у уечя есть заччекз: ирощу
сообщить, с КЗОДУИ фчлоейфауч
сд§еточалря д. Александров?
у чар, й ЧЧРТЧТУТе фчдоерфчн что
известно. {£ нау, § Учёный еррет,
прстуччда g своё йреуя работа
т. ДдечйййДР#83, которая ЧР реще-
Щ№ Ш№Ш й йй0.ё время, перед
представлением её ца СтадичСКУЮ
прйМЧД», била ДЗЧЗ ряду товара
щещ
Гтв? КОМУ? (В §алв ШУМ:)
agBHHr Членам уаёного еев#та.
Рт»; ЮШМ?
Ваееищ Все члены Учёного совета
смотрели- (Р ше щум-)
Щдачев. Я 'ЧШМЗЮ аудиторий:
вы обййНЧДЙ ?• СМИРНОВУ в том, ЧТО
она йе ййзрала, каких ЗйТРРОй 40
истории руердоч Фчлоеофйч она
и МОЛ а в виду; видимо. ЗУДЙТОРЯЯ
хдч§? щ свощочередр знать/ktq нрч-
|КР(*тчо ршймзд учаати§ я раесмет-
рении Р^ОТЬ! -T,
Александреcal' 4м°$ИРмты-)
рарийч. ЧлЭйй! Учёного ровета
Института философии. Я МОГУ РТДа-
РЙТЧ седоО'И, назвать чденрв Учёного
ерчэта нанну-р ииртитутв. ДОторые
.емотррли эту ДИЙГУ- Смотрел Трах-
ТЭйбйРГ, Др1НЧНЧ. Р¥йтрел я, смотрел
т: Ваеччийн, руотрйли все осталч-
нчре.
ГОДОВ: Кто?
РйУКВйг Суотррлй Суирирва, Я
назвал ПЯТЬ имён. Я не ЧРУНВД рсех
товарищей, которые смотрели, но
МОЖНО ПРЯМО НО ечирку оглаеитч
состав нашего УчёЧОТО ровета.
Смотрел, вероятно, Асмус. Я НО ИОНИЙ,
суртррл ЛИ т. Светлов, но РЗЗ ок член
Учёного ерв.ета, значит
смотрелся ЧИЛИ смех.) Эсе, кого Я назвал,
смотрели.
’Жданов, Объявляется нерерьш на
20 минут.
(После перерыт).
Жданов, Слово имеет т- Шар-ня,
приготоштеря т. Заслазскэуу.
Щзрия Н. А. (Тбилиси).
Товарищи, мне придётся сделать маленькую
оговорку. Во-первых, я оторван от
предюдавял ельеиой работы более
12 лет, а в области истории
философии это имеет существенное
значение. Во-вторых, по состоянию
здоровья, а также в связи с некоторыми
неотложными работами я не мог
подготовить более или менее складного
выступления, и поэтому моё
выступление будет носить скорее характер
зауеток. Я поставил себе целью не
повторяться, П'О',скольку, как здесь
было сказано, много товарищей
записалось и надо дать нм возможность
высказать свои соображения. Уже
выступило больше 20 товарищей.
Было высказано много правильных
■мыслей, но было внесено немало и
путаницы.
Я остановлюсь вкратце на книге
т. Александрова И коснусь
ошибочных, на мой взгляд, выступлений
отдельные товарищей.
Требования К учебнику, как
известий, особые, и нрав был т.
Гусейнов, когда ©и подчеркнул, что
Министерство высшего образования,
■прежде чем допустить книгу т.
Александрова в качестве учебника для
университетов, должно было более

164
РЕЧЬ ТО В. ШАРИЯ П. А.
тщательно, более основательно
обсудить её.
Здесь выступал т. Светлов,
который является заместителем
министра высшего образования. Когда я
сейчас из 'Выступления т. Баскина
узнал, что он является
одновременно и членом Учёного совета
Института философии Академии наук,
который в своё время обсуждал книгу
т. Александрова и дал о ней
положительный отзыв, я ещё больше
удивился тому тону, с каким здесь
выступал т. Светлов.
Казалось бы, т. Светлов должен
был начать с того, что именно
Министерство высшего образования и
он, т. Светлов, который является
специалистом в этой области,
допустили ошибку, рекомендовав книгу в
качестве учебника. Другое дело —
книга для чтения, вспомогательное
пособие, но, прежде чем утверждать
книгу в качестве учебника, нужно
было привлечь к её обсуждению
специалистов, дать им книгу на
предварительный отзыв. Вот видите,
Центральный Комитет пошёл на то,
что вызвал товарищей даже с
периферии для всестороннего
обсуждения книги.
Об ошибках т. Светлова, уже
чисто1 теоретического порядка, я буду
говорить ниже.
Цель дискуссии — не только
обсуждение книги т. Александрова.
Данная дискуссия, по-моему, после
известных дискуссий в 30-х годах,
является наиболее широкой
дискуссией на философском фронте, и то
обстоятельство, что этой
дискуссией руководит непосредственно
Центральный Комитет партии,
накладывает на нас ещё большую
ответственность, и мы надеемся, что
в результате её будут вскрыты
корни отставания на философском
фронте, что положение в области
философии более или менее будет
выправлено.
Прежде чем высказать свои
соображения насчёт причины отставания
на философском фронте, о чём здесь
много говорилось, я хочу сказать
несколько слов о книге т.
Александрова, не повторяя того, что уже до
меня было сказано другими.
Возьмём вопрос о партийности в освеще¬
нии истории философии. Очень
много здесь говорилось об этом, а вчера
т. Митин за счёт регламента 10—15
минут посвятил популярной лекции
о партийности. Я уверен, что т.
Александров не хуже других знает те
элементарные положения ленинизма
о партийности, которые здесь
излагали. О них не раз говорил сам
т. Александров в своих
выступлениях. Речь идёт о конкретном
применении этих положений в
освещении исторического материала. Этого
т. Александрову не удалось сделать.
Вот об этом идёт речь. Рецепты
здесь давались очень хорошие.
Важно, чтобы товарищи, которые давали
хорошие рецепты, вслед за этим
выступили хотя бы с одной работой
если не о всей истории философии,
то по крайней мере по некоторым её
разделам.
Здесь т. Сарабьянов очень живо
выступал. Я не скажу, что он
выступал плохо, но всё-таки в его
выступлении были отдельные ошибки,
которые ускользнули от внимания
из-за живости его выступления.
Речь идёт не о том, чтобы, скажем,
в введении к тому или иному
разделу истории философии написать
много или мало по вопросам
истории классовой борьбы в
соответствующую эпоху. Учебник по
истории философии или по какой-либо
другой отрасли знания не может
заменить учебника истории, да и надо
полагать, что студенты проходят
историю как специальный предмет, она
преподаётся специалистами-истори-
ками, и книги по истории философии
не могут, да и не должны заменять
учебника истории. Следовательно,
речь идёт не о пространном или ку-
цом йведении. И как раз основной
недостаток книги т. Александрова
заключается в том, что вопросы
истории классовой борьбы он освещает
во вступлениях к соответствующим
разделам книги, дальше же идёт
простое описательное изложение
философских систем, и студентам
предоставляется понять, интересы каких
классов защищали те или иные
философы. Повторяю, решает не объём
истерического введения или
параллельного исторического экскурса —
объём может быть меньшим или

РЕЧЬ ТО В. ШАРИЯ П. А.
165
большим в зависимости от целей
автора,—а применение принципа
классовой борьбы в процессе
конкретного изложения
историко-философского материала.
Здесь многие товарищи говорили
в тако-м духе, что мы можем,
пожалуй, дать неправильную ориентацию
■на то, будто история философии —
это какая-то надстройка над
другими науками и историк философии
одинаково должен быть историком
естествознания, историком техники,
историком физики, историком химии
и математики. Но всё это разве
доступно одному человеку на
современном этапе развития наук?
Конечно, история философии не может
быть изложена в отрыве от
коренных, узловых моментов развития
науки, и её теоретическая
проблематика,’ отражающая дух эпохи, не
должна быть обойдена. Нельзя
требовать, чтобы
специалист-философ разбирался конкретно во всех
вопросах естествознания и
математики, как разбираются специалисты
этих отраслей знаний, ибо это
означало бы развивать дилетантизм,
философию как науку превратить в
надстройку, словно речь идёт о
философском освещении истории наук.
Каждая наука имеет свою историю,
которая в свою очередь не обходится
без философских обобщений.
Тов. Сарабьянов говорил, что его
чуть ли не в жар бросает, когда он
преподносит кантовскую философию,
-в частности разъясняет вопрос о
пространстве у Канта. Мы не
должны забывать о различии
философского материализма и многообразии
физической картины мира. И
Энгельс и Ленин подчёркивали и
товарищ Сталин подчёркивает, что с
каждым новым великим открытием
в области науки материализму
приходится менять форму, но именно
форму, а не существо. Неправ т.
Сарабьянов, если он считает, что для
того, чтобы преподнести студентам
трансцендентальную эстетику Канта,
то-есть его учение о пространстве и
времени, нужно разбираться вс
всех особенностях неэвклидовой
геометрии Лобачевского, Римана и
других. Это требование нереально.
Чтобы меня не поняли неправильно,
я ещё раз подчёркиваю
обязательность связи истории философии с
историей науки, но всё же здесь
надо знать меру.
Вряд ли целесообразно, как это
делают отдельные товарищи,
перечислять все ошибки и неточные
формулировки в книге т. Александрова.
Эта книга содержит свыше 450
страниц текста, затрагивает очень много
вопросов, и в ней много неточностей
и ошибок. Я, например, уверен, что
т. Александров после,указания
товарища Сталина ещё раз, уже более
вдумчиво, прочитал свою книгу и
сам заметил значительную часть
ошибок. Многие из них —
элементарного характера. Я хочу отметить
две-три ошибки, которых товарищи
не касались.
Прежде всего насчёт философских
линий. Здесь все товарищи
подчёркивали, что существуют две партии
в философии. Это верно. Существуют
две основные партии, две основные
линии — материализм и идеализм.
Но нельзя, товарищи, забывать, что
есть компромиссная линия, линия
дуалистическая, которую нельзя
сводить ни к непоследовательному
материализму, ни к
непоследовательному идеализму и которая также
отражает определённую классово-
политическую обстановку. Как
характеризует товарищ Сталин в работе
«Анархизм _ или социализм?»
материализм, идеализм и дуализм?
Возьмите, как характеризовал Ленин в
«Десяти вопросах референту» линию
Юма, Канта и других. В книге
т. Александрова берутся только
основные линии: материализм и
идеализм, отмечаются
непоследовательности этих направлений, и
получается так, что философы компромиссной,
дуалистической линии причисляются
к одному из них — материализму
или идеализму. Мне кажется, что
неправильно, например, Локка
считать непоследовательным
материалистом. Это будет мягко, Его
система насквозь проникнута духом
компромисса.
Не совсем правильно т.
Александров причисляет элеатов к
материалистической школе. Если т.
Александров выдвинул такое положение,
надо было по крайней мере его обо¬

106
РЕЧЬ TOP. 11ДАРИЯ П. А.
сновать. Ведь не секрет, что элеаты
подготовили почву для
отождествления мышления и бытия и что
Платон опирался на них. Неправильно
Юма считать просто субъективным
идеалистом. Ленин категорически
причисляет его к субъективным
идеалистам в вопросе причинности и
закономерности в объективном мире.
О французских материалистах.
Ведь что же получается? Как
излагает т. Александров все остальные
философские школы? Он берёт
отдельных представителей, отдельных
философов, разбирает их точки
зрения, одних более подробно, других
менее подробно, а вот французских
материалистов он свалил в одну
кучу. Можно ли говорить о теории
познания французских
материалистов вообще? Можно ли говорить
об общественных взглядах
французских материалистов вообще? Ведь
их было' много — Дидро, Гельвеций,
Ламеттри, Д’Аламбер и другие.
Кстати, т. Смирнова совершенно
правильно говорила вчера, что
стоило представителю русской
классической философии сослаться в своём
произведении на того или иного
иностранного философа, чтобы прослыть
несамостоятельным. К сожалению,
товарищи, которые пишут о русской
философии, грешат ещё тем, что
говорят о них вообще, недиферен-
цированно.- «теория познания
русских классических материалистов»,
«социально-политические взгляды
русских материалистов» и т. д.
Нельзя так, товарищи! Как можно
отождествлять Чернышевского,
Добролюбова, Герцена, Писарева? А в
своей книге т. Александров почти
отождествляет французских
материалистов, свалив их в общую кучу,
и нельзя понять, о ком собственно
идёт речь, хотя попутно приводятся
выдержки из отдельных работ. Это—
неудовлетворительное изложение их
взглядов.
Когда мы говорим о классовом
подходе, надо иметь в виду, что
недостаточно указать, к какому
классу или общественной группе
примыкал тот или иной философ. На
каждом шагу процесса изложения,
освещения философских проблем
должна быть видна связь с общест¬
венными проблемами, с
проблемами классовой борьбы
соответствующей эпохи. Классические
примеры этого дают Ленин и Сталин.
Вспомните, как начинает товарищ
Сталин свою работу «Анархизм или
социализм?» В первых же
строках говорится: «Стержнем совре¬
менной общественной жизни
является классовая борьба. А в ходе
этой борьбы каждый класс
руководствуется своей идеологией»
(И. В. Сталин, Соч., т. 1, стр. 294).
И дальше товарищ Сталин
разбирает все сложные теоретические
вопросы марксизма, в частности
марксистской философии, именно в
связи с этой классовой
борьбой и классовой идеологией.
Это — основное требование, а то
даются в качестве страховки
введения ® виде входных триумфальных
ворот, за которыми и тропинок не
найдёте к действительно
классовому, партийному освещению
соответствующих философских систем.
Я повторяю, что у т.
Александрова много ошибок. Книга,
безусловно, страдает объективизмом
немарксистского характера. Но
нельзя предъявлять к нему такие
требования, какие предъявляют
отдельные товарищи. Говорили о
стиле — стиль небоевой,
непартийный. Это верно. Но у т.
Александрова есть и другое, а именно —
вообще стиль страдает. Когда
читаешь, создаётся впечатление, что
всё рассыпается, нет обобщённого
стержня, нет цельной системы
изложения, а без этого нельзя
добиться ясности и определённости,
что особенно важно для учебника.
Почему это получилось?
Я считаю, что основная причина
вовсе не в том, что т. Александров
не разбирается в принципах
марксистской истории философии или,
скажем, не обладает стилем, а в той
спешке, в которой он свою книгу
составлял. Составить учебник из
лекций, читанных в разное время и в
разных целях, очень трудно. Кстати,
о целях. У меня создалось
впечатление, что т. Александров
специального курса истории философии не
читал, а читал вводный курс к
диалектическому материализму. Потому

РЕЧЬ ТО В. ШАРИ Я П. А.
107
и кончается изложение
марксистской философии 1847 годом.
Марксизм излагается обстоятельно в
курсе диалектического и
исторического материализма, а здесь взят
только‘вводный курс к
диалектическому материализму. Этим я вовсе
не хочу преуменьшать недостатки
книги т. Александрова, но это,
безусловно, сказалось на характере
его учебника. Действительно, когда
читаешь книгу, то видишь отсутствие
единого стиля, собраны разные
лекции. Так, например, в книге часто
говорится: «в этом вопросе, как и
во многих других, философ
проявляет непоследовательность»..., а о
«многих других вопросах» до этого
ничего не сказано. Безусловно, если
бы он имел время и возможность
поработать над книгой, то у него
получилось бы совершенно другое.
Прежде чем перейти к отдельным
неправильным, на мой взгляд,
высказываниям товарищей, я хочу
высказать свои соображения насчёт
причин отставания на философском
фронте. Тов. Светлов перечислил
здесь семь пунктов, пунктов очень
важных: многие из них правильны, с
многими из них можно согласиться.
Существенный момент выдвинул
т. Розенталь, именно—-отрыв
теории от практики, неумение увязать
нашу теоретическую работу с
нашими практическими задачами, с
жизнью нашей страны, с работой
партии и правительства. Это верно.
Но я хочу остановиться на другой
стороне вопроса — к самой
философии товарищи подходят не совсем
по-философски. Ведь философские
убеждения должны вынашиваться
самым серьёзным образом. Если у
тебя выработался взгляд в
отношении истории философии, в отношении
логики, в отношении проблем
диалектики, то ты должен дорожить
этим взглядом, дорожить тем трудом,
который вложил в его выработку,
расставание с таким убеждением
должно быть болезненным процее'
сом. Конечно, когда сознаёшь свою
ошибку, то нужно иметь мужество
признавать её- Но нельзя же легко,
несерьёзно относиться к выработке
взглядов и к отказу от них. Часто
получается так, что товарищи как
будто пыль с себя стряхивают, с
шумом выступают и отказываются
от того, что говорили позавчера, с
тем чтобы послезавтра повторить то
же самое.
Указания партии и правительства
и прежде всего указания товарища
Сталина в области теории требуют,
чтобы к этим указаниям подходили
теоретически. К указаниям товарища
Сталина насчёт философии нужно
подходить философски, т. е.
суметь раскрыть смысл их, как
программы всей философской работы.
У нас часто получается так, что
когда товарищ Сталин даёт те или
иные указания, то не столько
задаются целью осмыслить их, сколько
начинают подбирать иллюстрации,
примеры к ним, будто -в сумме
примеров дело! А перестройки всей
работы в духе указаний товарища
Сталина не получается.
В качестве примера я
остановлюсь на выступлении т.
Светлова. Получается, что сейчас
т. Светлов даёт новую линию: долой
Гегеля, ничего прогрессивного у
Гегеля не было. Выступавший первый
оратор т. Эмдин тоже допустил
подобную ошибку.
А что же случилось? Товарищ
Сталин сказал, что гегелевская
философия, вообще немецкая
идеалистическая философия конца XVIII
и начала XIX столетия — это
аристократическая реакция на
французскую революцию. Вы поняли,
товарищ Светлов, что это значит?
Во всяком случае, вы попытались
осмыслить это положение, чтобы
нести ответственность за выводы из
него?
Если речь идёт о тех или иных
выводах Маркса и Энгельса,
касающихся социализма, партии, вопросов
социалистической революции и
диктатуры 'пролетариата, то легко
понять, что отдельные из них могут
устареть в ходе развития науки, в
ходе обобщения опыта последующей
классовой борьбы и революционного
движения. Мы знаем примеры, как
исправляли Ленин и Сталин
отдельные устаревшие положения Маркса
и Энгельса в соответствии с духом
самого марксизма. Но когда речь
идёт об освещении исторического

168
РЕЧЬ ТО В. ШАРИЯ П. А.
прошлого, то извольте не забывать,
что Маркс и Энгельс лучше вас
знали своих предшественников, на
критике которых они строили своё
учение.
К указаниям товарища Сталина
по вопросу истории философии
нельзя подходить -как к лозунгам,
отражающим изменившуюся
обстановку. Каждое новое указание
товарища Сталина в этой области
имеет неразрывную связь с тем, что
он говорил по тем же вопросам
раньше, и является дальнейшим
развитием, обогащением ранее
сказанного.
Голос с места. Правильно.
Шария. Я постараюсь в двух
словах изложить, как я понимаю тезис
об аристократической реакции на
французскую революцию, и
показать, что это не есть отказ от того,
что говорили Маркс, Ленин и
Сталин в своих работах о Гегеле.
Если согласиться с положениями
т. Светлова о Гегеле, то нужно кое-
что вычеркнуть из уже изданного
первого тома сочинений товарища
Сталина, сделать купюры в новом
издании произведений Ленина, не
говоря уже о сочинениях Маркса
и Энгельса. Но надо полагать, что
т. Светлов успеет отказаться от того,
что сказал вчера. (Смех,)
Когда мы говорим о
высказываниях классиков
марксизма-ленинизма о Гегеле, мы должны иметь в
виду, что эти высказывания касаются
отдельных сторон философии
Гегеля. Ведь Маркс, Энгельс, Ленин,
Сталин отмечали ту или иную
сторону гегелевской философии в
разное время, в разных целях, в своих
полемических работах, причём
никогда не забывали критиковать
реакционность гегелевской
философии. Вы не найдёте ни одной работы
Маркса, Энгельса, Ленина и
Сталина, относящейся к гегелевской
философии, чтобы там не было
самой основательной и уничтожающей
критики реакционных сторон
гегелевской философии.
Когда речь идёт об истории
философии, т. е. когда рассматривается
философская система данного
философа, то и оценка должна
относиться к философской системе в це¬
лом, и неудивительно, если эта
оценка получит новое содержание, чем
ранее данная оценка отдельных
сторон.
В тезисе об аристократической
реакции на французскую революцию
речь идёт не об оценке отдельных
сторон гегелевской философии, а об
оценке всей гегелевской философии
в целом, всей немецкой
идеалистической философии, об оценке всей этой
системы. Я понимаю именно таким
образом указание товарища Сталина.
Этим товарищ Сталин вносит новый
важный момент в оценку гегелевской
философии, поскольку ни Маркс, ни
Энгельс, ни Ленин историю
философии не писали, а высказывали свои
взгляды об отдельных сторонах
гегелевской философии. Но это указание
товарища Сталина вносит новое не
только в понимание гегелевской
философии, но и в построение всей
м а ркс и стс ко й и crop и и фило со фи и,
даёт ключ к умению пользоваться
высказываниями Маркса, Энгельса
и Ленина о философах прошлого.
Я лично так понимаю указание
товарища Сталина, и пусть
товарищи, которые не согласны со мной,
попытаются дать своё понимание, а
не кричат, что раз философия
Гегеля — это аристократическая
реакция на французскую революцию, то
долой Гегеля.
Чтобы понять, к чему приводит
такое огульное заявление, напомню
о высказываниях классиков
марксизма-ленинизма о Гегеле. Товарищ
Сталин говорит, что
«родоначальником диалектического метода был
Гегель. Маркс очистил и улучшил
этот метод» (Я. В, Сталин, Соч., т. 1,
стр. 302). Вслед за этими строками
товарищ Сталин говорит, что Гегель
был сторонником реставрации.
Другой пример. Маркс говорит, что
«мистификация, которую претерпела
диалектика в руках Гегеля, отнюдь
не помешала тому, что именно
Гегель первый дал исчерпывающую и
сознательную картину её общих
форм движения» (К, Маркс,
Капитал, т. 1, Партиздат, 1937, стр. 18);
там же, несколькими строками
выше, Маркс подчёркивает про-
т и вопо л о ж но с ть ов о его м а те ри а л и -
стического диалектического метода

РЕЧЬ ТО В. ЩАРИЯ П. А.
169
гегелевскому идеалистическому
диалектическому (методу. И еще 'Пример.
Энгельс -писал, что извлечь впервые
широко развитые Гегелем
диалектические законы из их мистической
формы было одним из -стремлений
его и Маркса (см. Ф. Энгельс, Анти-
Дюринг, 1938, стр. 10—11). Вместе
с тем Энгельс говорил, что
философия Гегеля была «колоссальным
недоноском» (там же, стр. 25), что она
была возведена в ранг «королевско-
прусской 'государственной
философии» (Ф. Энгельс, Людвиг
Фейербах, 1939, стр. 7). Разве не
говорил Ленин в своей работе «'Карл
Маркс», что гегелевская диалектика
была самым всесторонним, богатым
содержанием и глубоким учением о
развитии, разве не предлагал Ленин
в своей статье «О значении
воинствующего материализма»
превратить редакцию журнала «Под
знаменем марксизма» в своего рода
общество материалистических друзей
гегелевской диалектики, хотя тот же
Ленин называет Гегеля «сволочью
идеалистической», а его
философскую систему — поповщиной! Разве
трудно всё это понять, если мы
учтём, что метод для философа
является средством для построения
его философской системы, что
именно философская система является
целью? Все мы знаем, что целью
Гегеля было построение
универсальной философской системы, и он
действительно попытался построить
абсолютную систему. Вот где
раскрывается внутреннее противоречие
философии Гегеля, на которое
неоднократно указывается в
работах классиков
марксизма-ленинизма. Гегель на основе своего хотя
и идеалистического, но
диалектического метода строил систему. А
какова была цель системы
Гегеля? Цель философской системы
Гегеля — это освящение
современной ему прусской монархии, самой
реакционной в тогдашней Европе
(если не говорить о русском
царизме). Разве Гегель, строя такую
систему, не пришёл к противоречию
даже со своим идеалистическим
диалектическим методом? Классиков
марксизма-ленинизма надо читать
более внимательно, и тогда легко
поймёте, чтб они имели в виду,
говоря о внутренних противоречиях
Гегеля, о том, что он своим методом
пожертвовал в пользу системы,
которая как раз и отражала прусскую
монархическую, аристократическую
реакцию на французскую
революцию. Известно, что вопрос религии
являлся центральным в классовой
борьбе. 'У французских
материалистов, предвестников французской
революции и участников этой
революции, воинствующий атеизм, а у
Гегеля — философия в конечном счёте
не что иное, как служанка религии в
новой форме. Не значит ли это, что
философия Гегеля есть схоластика
средних веков? Кто в философии
Гегеля не находит ничего, кроме
средневековой схоластики, пусть вообще
откажется от трактовки истории
философии, по крайней мере от
трактовки Гегеля. Таким подходом мы
дезориентируем наших товарищей.
У т. Александрова говорится о
национализме Гегеля. Это неверно, у
Гегеля не национализм, а настоящий
расизм. Строя свою искусственную
схему о четырёх стадиях развития
всемирной истории, он
останавливает историю на германском
периоде, где, по его утверждению,
начинается реализация абсолютной идеи
в закончившем своё развитие
мировом духе. Разве это не теория
избранности германского народа?
Товарищи, я не сумел должным
образом подготовиться к данному
выступлению, поэтому мне трудно
уложиться в регламент. Я скоро
кончу. Вместо того, чтобы понять
указания товарища Сталина как
исключительной силы
методологическое оружие, ориентирующее нас
в понимании вопросов истории
философии, в оценке философских
систем, отдельные товарищи, мне
кажется, просто растерялись и
считают, что сейчас начинается пересмотр
ленинско-сталинской линии в оценке
истории философии.
Можно обвинить т. Александрова
в каких угодно смертных грехах, но
разве можно его обвинять в том, как
это сделал здесь т. Митин, что он
подчеркнул прогрессивную роль для
своего времени декартовского
метода? Исторические перспективы

170
► вЧ» folk IQ A PH* n. A.
требуют объективного, хотя и
классово-партийного объективного
подхода к пройденным ступеням
развития человеческого мышления. Если
мы говорим, что высшая
социалистическая общественная формация
подготовляется предшествовавшими
ступенями общественного развития, то
не следует ли иэ этого, что и высшая
идеология, идеология марксизма,
подготовляется предшествовавшими
формами развития человеческого
мышления. Конечно, эта подготовка
шла в борьбе, в классовых схватках
в политике, экономике, идеологии, в
скачках, революциях, но в конечном
счёте непрерывная цепь истории
остаётся. К вопросу о
прогрессивности той или иной философии надо
подходить исторически. Возьмём
скептицизм. У 'Монтеня и даже у
Декарта он был формой борьбы
против церковного догматизма,
следовательно, прогрессивным, а у Юма
он стал уже реакционным, более
утончённой формой прикрытия
идеализма и фидеизма, классовых
интересов английской буржуазии,
сраставшейся с аристократией. Разве
скептицизм указанных двух
периодов одно и то же? Или взять в
пример французскую революцию и
даже революцию 1848 года в
Германии, разве отделение церкви от
государства 'не было прогрессивным
явлением? Тем более, когда Бэкон в
начале XVII века боролся за
высвобождение науки из оков церковной
схоластики, за отделение веры от
науки, пусть даже он и не боролся
против религии, разве это не было
тогда прогрессивным явлением?
Другое дело, что т. Александров
не сформулировал как следует эти
вопросы. Но ведь смысл понятен
для каждого, и разве можно
выступать и говорить, что никакого
прогресса до марксизма не было? Если
кто-либо так понимает возвеличение
марксистской философии, которая,
кстати говоря, ни в каких ваших
искусственных возвеличениях не
нуждается, если некоторые
товарищи считают, что раньше
марксизма ничего не было, не был
решён ни один вопрос науки и
философии и вдруг марксизм свалился с
неба, вырос на пустом месте, то это
или досадное недоразумение иля что
хотите другое, но нечего связывать
такой вздор с указаниями
товарища Сталина.
Указание товарища Сталина даёт
новое не а смысле пересмотра того,
что говорили о Гегеле Маркс, Ленин
и раньше сам товарищ Сталин, а в
смысле углубления и дальнейшего
развития выдвинутых ими
положений. Это огромной важности
принципиальное указание, как нужно
строить марксистскую историю
философии и как нужно определять
историческое место тех или иных
философских систем.
Товарищи правильно
подчёркивали, что нельзя отрывать изложение
истории философии от
современности. Тов. Трайнин был прав, когда
указывал, что в странах
империализма по всем Линиям идёт возрождение
реакционных идеологических систем
прошлого. Неправ т. Баскин,
который говорил, что сегодня католицизм
не играет активной роли. Католицизм
и сегодня выступает не только как
реакционная идеология, но всюду
протягивает свои испытанные
организационные щупальцы. Возьмите
паломничество нью-йоркского
епископа Опельмана к римскому папе
во время войны, возьмите движение
католицизма в Америке и т. д. Не
следует забывать, что сегодня
буржуазные философы придерживаются
наступательных методов, причём
наступательных не только против
марксизма как идеологии, по и
против подлинно демократической
структуры государства. Например, в
Соединённых Штатах Америки
выходят книги, не только
обосновывающие буржуазную идеологию, но и
буржуазный государственный строй,
вплоть до конкретной формы
американского государственного
устройства, Вышла книга некоего Смита,
которая ставит себе целью
«философски» обосновать американский
конгресс и американскую демокря-
тию. Вместе с наступательной
политикой империализм проводит
наступательную реакционную идеологию,
и нам во всех формах нашей
идеологической работы надо бороться
против этого.
Сегодня загнивающая буржуазия,

РЕЧЬ ТОВ. НАУПОВОЯ М. А;
ОТ.
не полагаясь на свой собственные
силы; мобилизует всю реакционную
идеологию прошлого. Поэтому наша
задача в области истории
философии — разоблачать и громить их.
Между прочим замечу, что на
периферии плохо обстоит дело с
получением иностранной литературы. Я,
например, в прошлом году начал
работать над очерками современной
американской философии, но в связи с
прекращением получения
литературы пришлось оборвать работу.
'Может бытб, и правильно, что нужно
концентрировать литературу в
центре, но нельзя ли на месяц, хотя бы
на две недели, присылать нужные
книги в крупные периферийные
центры? Но история философии —
лишь один и даже не решающий
участок философского фронта. Пора
нам пойти дальше того, чтобы
сегодня только писать статьи и
приводить цитаты и примеры о том, что
такое диалектический материализм,
что такое исторический
материализм. На 30-м году
социалистической революции просто неудобно
научную работу в области философии
ограничивать изложением, и то
цитатным, основ диалектического и
исторического материализма. Это —
дело популярных учебников.
Буржуазная философия никогда не
ограничивалась обоснованием своих
реакционных социально-политических
взглядов, она всегда пыталась и
сегодня пытается ©се проблемы
политики, экономики, науки и искусства
осветить с точки зрения своей
идеологии. Посмотрите, какая уйма
монографий выходит, скажем, в США.
А есть ли такие работы у нас? К
сожалению, нет. Следовательно, речь
идёт не только о том, чтобы
построить марксистскую историю
философии, которая, безусловно,
должна подводить к борьбе с современ-
йой реакцией в странах
империализма, но нам надо заняться
философским освещением всех проблем,
всего нашего богатейшего опыта в
области экономики, политики, науки,
литературы и искусства. Вот какая
работа нам нужна, вот чего ждут от
нас наши зарубежные друзья, все
те, которые с сочувствием следят за
нашей созидательной работой.
Именно к этому направлены ди-<
рективы партии, указания товарища
Сталина в области нашей
философской работы. Но, к сожалению,
вместо глубокого понимания этих
указаний у нас часто получается
шараханье из стороны в сторону. Надо
полагать, что эта дискуссия,
проводимая под руководством
Центрального Комитета партии, положит
конец такому шараханью, и те
товарищи, которые неспособны творчески
осуществлять указания партии,
которые случайно очутились в области
философии, может быть они и очень
способные товарищи, могут принести
пользу в других областях, займутся
своим настоящим делом, которое им
по плечу. Партия не может
позволить так относиться к своим
указаниям, чтобы вместо разворота
дружной, творческой работы начиналось
перетряхивание и трусливое бегство
от одной ошибочной крайности к
другой. Товарищ Сталин призывает
нас именно к творческой,
положительной работе, и под руководством
Центрального Комитета партии мы
должны суметь провести эту
положительную работу.
Жданов. Тов. Заславский просит
его выступление отложить до
послезавтра. Сейчас слово имеет т.
Наумова, подготовиться Трахтенбергу.
Наумова М. А. (Москва).
Обсуждение книга т. Александрова имеет,
безусловно, огромное значение не
только для автора книги, но и в
значительной мере для всех работников
идеологического фронта и
философски* работников в особенности.
Бели спросить, с какими же
результатами работники философского
фронта приходят к 30-й годовщине
Октябрьской социалистической
революции, то окажется, что результаты
эти весьма незначительны. Понятно,
за это время издано чрезвычайно
много работ классиков марксизма-
ленинизма, работ Ленина и товарища
Сталина, «Краткий курс истории
ВКП(б)», работа товарища Сталина
«О диалектическом и историческом
материализме», и состоялся ряд
решений Центрального Комитета
партии по вопросам идеологической ра¬

172
РЕЧЬ Т О В. НАУМОВОЙ М. А.
боты, в частности, решения по III
тому истории философии.
Всё это обязывало нас, работников
в области философии, к большой
продуктивной работе, всё это
обязывало нас к тому, чтобы с учётом того
нового, что даёт сама жизнь в
период социалистического
строительства, мы строили свою работу и
разрабатывали по-новому основные
философские проблемы. На самом же
деле здесь многие товарищи
констатировали, что разработка
теоретических вопросов философии в
значительной мере отстала от жизни, в
значительной мере отстала от
политических задач в области идеологии.
Это сказалось и в области научной
работы, это сказалось в области
преподавательской работы, и это, в
частности, сказалось в выступлениях
некоторых товарищей и на
сегодняшней дискуссии. Надо, между прочим,
сказать, что дискуссия,
организованная по решению ЦК, понятно,
выходит за пределы книги т.
Александрова, она как небо от земли
отличается от той дискуссии, которая
была раньше, которая, я бы сказала,
'носила несколько схоластический,
академический характер, — тогда не
были подняты в острой форме
политические вопросы, которые стоят
сейчас перед работниками в области
философии.
Здесь многие останавливались уже
на выступлении т. Светлова, но в
несколько ином плане. Я хотела бы
тоже остановиться на выступлении
т. Светлова в связи с его оценкой
Гегеля. Не повторяясь, нужно
сказать следующее: при такой
оценке т. Светлов выбросил Гегеля в
помойную яму. На самом деле, по
мнению т. Светлова, выходит, что
нужно вычеркнуть работы Маркса,
Энгельса, Ленина и товарища
Сталина в отношении оценки Гегеля,
нужно, видимо, не считаться с
указаниями Ленина в работе «О значении
воинствующего материализма».
Надо же, в конце концов, помнить
указание Ленина в «Философских
тетрадях», что Гегеля нужно читать
материалистически. В оценке
гегелевской философии т. Светлов, мне
кажется, обнаружил явно не
исторический подход. У Гегеля чрезвы¬
чайно много мистики, реакционного,
об этом тоже много говорили, но
надо спросить т. Светлова, почему
же он в своих работах, в частности
в работе «Формирование
философских взглядов Маркса и Энгельса»,
опубликованной в «Философских
записках» Института философии, не
даёт той настоящей оценки
философии Гегеля, которая содержится в
решении ЦК по III тому.
Если мы обратимся к работе
т. Светлова, опубликованной в
«Философских записках» Института
философии Академии наук, то мне
кажется, что т. Светлов даёт там
совершенно неправильную,
немарксистскую схему подхода к истории
философии. Однако т. Светлов в своей
статье «Формирование философских
взглядов Маркса и Энгельса»,
которая, кстати сказать, написана после
решений Центрального Комитета
партии по III тому (а эта статья была
написана в бытность т. Светлова
директором Института философия
Академии наук, когда решениями
Центрального Комитета партии были
возложены на Институт философии
ответственнейшие обязанности по
дальнейшей работе в области
философии), даёт не совсем марксистскую
оценку философской эволюции
Маркса и Энгельса, а главное
совершенно неправильную оценку
мировоззрения Гегеля. Вот что пишет там
т. Светлов: «В главе «Критическое
сражение с французским
материализмом» Маркс даёт также краткую
схему развития буржуазной
материалистической философии. Вначале, в
виде ранней буржуазной
философской мысли, появилась метафизика
XVII века (Декарт, Лейбниц). Эта
метафизика была побита
французским материализмом XVIII века.
Г егелевская философия начала
XIX века реставрировала
метафизику XVII века, соединив её со своей
спекулятивной философией. Однако
сама она, в свою очередь, была
опровергнута материализмом
Фейербаха и современным материализмом,
т. е. диалектическим материализмом
Маркса и Энгельса.
В этой схеме, — пишет т.
Светлов, — обращает на себя внимание
то обстоятельство, что развитие фи¬

РЕЧЬ ТО В. НАУМОВОЙ М. Л.
17*
лософской мысли совершалось
противоречивым путём. Одно
философское направление вытеснялось
другим, противоположным
направлением, одна философская система вела
ожесточённую борьбу с другой,
противоположной системой».
В этой, постановке у т. Светлова
явно обнаруживается, на мой взгляд,
немарксистский подход к истории
философии. Историю философии
т. Светлов рассматривает как борьбу
систем, по существу даёт схему и
приписывает эту схему Марксу.
С такой схемой, что история
философии есть борьба систем, только
борьба систем, только борьба
направлений, я думаю, согласятся все
буржуазные . историки философии; Вин-
дельбанд, Куно Фишер и Гегель
тоже согласятся. Известно, что
классики марксизма, рассматривая
борьбу между идеализмом и
материализмом, главное внимание
обращали прежде всего на то,
отражением интересов каких классов, каких
партий является та или иная
философская система. Маркс и Энгельс
брали историческую обстановку и
прежде всего анализировали
политическую целеустремлённость,
политическую направленность той или иной
философской системы. Совершенно
непонятно, какая именно из восьми
указанных т. Светловым причин
мешала ему написать действительно
марксистскую работу по такой
важнейшей теме, как философская
эволюция Маркса — Энгельса? А как
т. Светлов излагает в этой же статье
оценку Марксом гегелевской'
философии? Товарищи все читали эту
работу, достаточно только сказать,
что в изложении т. Светлова критика
Марксом Гегеля носит
абстрактнологический характер, не имеет
никакой классовой политической остроты.
В самом деле, разоблачая
мистическую, реакционную сущность
гегелевской философии, Маркс и Энгельс
критиковали политические воззрения
Гегеля. Об этом говорит хотя бы
такая работа Маркса, как «Критика
философии государственного права
Гегеля», которую, кстати сказать,
т. Светлов почему-то обошёл
молчанием в своей работе.
Говоря о вышедшем сборнике Ин¬
ститута философии Академии наук,
(кстати сказать, это итог пятилетней
работы Института философии,
сборник этот вышел тоже после решения
Центрального Комитета партии по
III тому), анализируя этот сборник,
надо подчеркнуть, что основный его
недостатком является то, что в нём
нет актуальных важнейших
вопросов современности, по существу он
уводит от современности в прошлое.
Например, в сборнике имеется
очень актуальная современная статья
т. Селектора «Советский народ —
творец и новатор». Казалось бы, что
в этой теме будут поставлены и
решены чрезвычайно важные вопросы
исторического материализма.
Очевидно, в ней нужно было бы
поставить и решить вопрос о новых
закономерностях социалистического
общества. Очевидно, к этой теме имеет
какое-то отношение решение вопроса
о закономерностях перехода от
социализма к коммунизму, вопрос об
уничтожении пережитков
капитализма в сознании людей и т. д. Это
не значит, что в пределах этой статьи
нужно было поставить все эти
вопросы, но ведь ни одного нового вопроса
по этой важнейшей теме —
«Советский народ — творец и новаггор» в
статье т. Селектора мы не видим.
Верно, здесь была попытка
по-новому поставить вопрос о советском
патриотизме, но т. Селектор
экскурсом в прошлое по существу
отождествил понятие советского
патриотизма и патриотизма революционных
демократов прошлого, XIX века.
В этой статье т. Селектора,
претендующей на научное исследование,
мы находим такие патетические
восклицания, как «вперёд, только
вперёд, и как можно быетрее вперёд»
или «народ — новатор и потому
творец, творец и потому новатор, народ
творцов и новаторов — таков
героический советский народ». В целом
сборник Института философии
уводит от жизни и не ставит, не решает
ни одной актуальной теоретической
проблемы. Мы очень много говорим
о рецензиях, и вот, кстати сказать, в
«Советской книге» в последнем
номере появилась рецензия на этот
сборник, академическая рецензия,
абстрактная, а автор рецензии выступ

т
РЕЧЬ ТОВ. НАУМОВОЙ М. А.
«ал здесь по вопросу о партийности
в философии.
Голос. Кто автор?
Наумова. Тов. Розенталь. Мне
хотелось бы привести один пример из
области преподавательской работы.
В области научной работы, в
разработке теоретических вопросов
философия в значительной мере отстала
от жизни. Это в ещё большей мере
сказывается в преподавательской
работе из-за отсутствия литературы
и, может быть, нашей не всегда
достаточной подготовки в области
философии.
Возьмите Московский университет.
На прошлой философской дискуссии
до участников совещания были
доведены указания товарища Сталина о
книге т. Александрова. Дискуссия
прошла неудовлетворительно. Но
указания товарища Сталина имели
безусловно огромнейшее значение.
Из этой дискуссии должно было бы
сделать соответствующие выводы в
преподавательской работе. Однако
что мы видим? Сразу же после
дискуссии в Московском университете
поднимается теоретический спор,
который лихорадит студентов,
аспирантов, преподавателей в течение 2—3
недель, спор по вопросу, что такое
истина. (В зале смех.) Причём
некоторые преподаватели философии
считают и дают установку, что сейчас
по-новому надо смотреть на вопрос
об истине, по-новому разъяснять его,
что вопрос об истине уже не имеет
никакого отношения к гносеологии, к
теории познания; не имеет никакого
отношения к практической жизни, к
практике в процессе познания. Эта
претензия на новую постановку
вопроса, что это такое, как не гегель-
яшцина?
Голос. Кто так говорил?
Наумова. Я имею в виду т.
Белецкого.
В том же Московском
университете после дискуссии, после
решения ЦК по III тому «Истории
философии», после решения ЦК в связи с
журналами «Звезда» и «Ленинград»,
в семинарах идёт бесстрастное,
аполитичное обсуждение книги Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм».
В семинаре пересказывают разные
точки зрения — Юма, Канта, Богда¬
нова, Ленина, Энгельса, Фейербаха—
и никакого политического
воспитания студенчества кафедра
философии Московского университета,
кафедра диалектического и историче-
кого материализма, к сожалению,
не даёт.
Конечно, сложно сразу отказаться
от прежде выработанных,
установившихся теоретических положений и
мыслей, но в преподавательской
работе поднять политический смысл,
политическую целеустремлённость
нашей мировоззренческой
дисциплины, казалось бы, при желании можно
было сделать, а желание такое у нас
должно быть.
С претензией на новое в
преподавательской работе в том же вузе
ставится вопрос о том, что сейчас не
нужно говорить о трёх основных
источниках марксизма. Марксу и
Энгельсу, говорят некоторые
преподаватели, собственно, нечего было
брать в философских, политических,
экономических теориях прошлого.
Дело дошло даже до того, что
студенты, готовящиеся к
государственному экзамену, говорят тому члену
комиссии, который считает, что всё-
таки марксизм имеет теоретические
источники и что всё-таки надо
анализировать ленинскую работу «Три
источника, три составных части
марксизма», следующее: «Если
попадётся такой вопрос, то вы, пожалуйста,
как-нибудь уйдите с экзамена,
потому что другой член комиссии
считает, что это не проблема и
анализировать эту работу нет
необходимости,— на государственном же
экзамене надо получить оценку и
ответом удовлетворить преподавателя».
К сожалению, за 30 лет работы мы
не имеем учебника по диалектичен
скому и историческому
материализму для высших учебных заведений.
Из года в год даются проекты
конкурсов на учебник, из года в год
Институт философии Академии наук
включает в план учебник по
диалектическому и историческому
материализму, но так это и остаётся в плане.
Нет и программы для вузов по
вопросам философии, по
диалектическому, историческому
материализму, по истории философии.
Я хочу сделать несколько замена-

f8i: 8. fi:
11S
ййй d йййге f: /ЫбкёййдрШ. МЙЙ-
r88 ¥Жё 6 йёй ЭДиврйяи*.
Мнё йЯйётся, Ч+о больШййёРйа
УШйВУк Й книгё Р: АЯёкёЗкдрбйа kkO
тёййёт йЗ Р8Р6; ЧРо й йё'й йёт ётёрЖ-
НЯ; ЙёР ЙУЛЙтЙЧёёкбЙ ЦёАё¥ётр§М-
ЛёйНУбРй: (ЬейёЙЙУе,* ЧР6* йШё кЗжёР-
СЙ; ЙУЙСЙО быЛУ ЙёййёЙЙ; §fo— РУ;
кйй 8 борЬВё е рёМДиУЙйьШЙ фЙЛУ-
сёф'йШМ тёУрйЗмй сУЗдЗёЗяасй фй-
мёеёфМя прУЛёрарМРЗ. НуЖЙУ 6МЛУ
оценить философские теории npdiii-
лога ё йУЗйДий ййЙ*8ЧаййгэР'У ДУёРи-
Жёййй — ЛёЙЙИйгШЗ.
Мнё ЙёЖбТёк дйЛёё; ЧРУ сёйййс
йёРУрШУ фйэтоёбфйй йёЛкзй уЖё ДЗ-
вЗРй 8еД криРйкй ёУЙрёМеЙнУй бур-
жуйзнУй фиЛУсофйй: S кНЙРё; 8Чё-
вйДйУ; йуЛШУ ДЗтк р’ЗЗДёл ЙУ ЗРУМу
вУкросУ.
Мне КЗЖёРёЙ; ЧРУ 83М6Й гШкУй
глёйУй I кйЙРё Р. АЛёкЬ'Зйдр'УйЗ 8Й:
ляёРёй РЯава 6 фУрйшрУВЗнйй фйЛУ-
сУфёкйк ЙЗгЛяДУё МаркУЗ й
ЭМгёМсё: Ttyf 'йейЬЗя РУкУрйть1, ЧРУ
эРУ—фйДУёвфсй8ё рёДёйЙе, 2й8$8й
буДеР ДиЗЛёкРйЧеекЙй МРериёз1ЙДМ:
В кййРё; кбтати ёкЗзЗРй, Йё УЧРёйы
йУлйёёРШ уЙЗЗакйя ЦёнтМЛййЬТУ
ШйРёРЗ НЗрРий пУ Ш ‘тУМУ ё
УЙё'Якё ГегёЛя й; Й УсУбёнкЬотй; ё
оценке Людвига Фейербаха.
ФёЙербЗД й ГёРЫй йМёЛй ШУго
обЩёгУ; бсобёЙйо 8 йбДйтйЙёёМД
взглядах: ПеЧеку-ТО т. АЛ&йёЗЙ-
др0в УйУстйя ЗтУ. ФёйёрУЗк; та ft Же
кЗк и ГёРёЛк, ЙенайЙДЙР русёкУё:
ФМтМ; Рак «в как й Тё№Щ F8-
ворит в свВйй р'ЗбЬРЗк; ЧРУ $М8вв:
фйй нет йййакоРУ дёМ ДУ б¥Ду-
црёГО, Уйа ЗЙЗЛйЗЙЙуёР йЗсРУЩёё:
А Р; &ЛёйёЗЙДрУв, аЙЗЛМзЙ
щё'ёРЙёЙкыё
ййгйёР: $Bd §ё8Д МЙвгоУбД
Ш 86-
йЗРЛйдй! ФёиёШакё;
ЗЗЙМ* №
йЬшеййЙй ДЩёЙ — пр8йЗ§8Д6Р§ёй-"
йШ; УШееРЙёйНо-ЙЬлйРЙЧёёШ;
ripdMOMHk; ЙДёЙйкх М МЙЖ* Ш-
гйй — dh (ФёЙёрбЗк:—М: Й:) вйд&я
тУлВйЬ йдни бРЙНШенЙй — ЙНЙвёР-'
вёЙнУё; ЭтВ; ёёсвМнеМкв; 6Ш Шёр
«йёад Дёйсё ho ёВЗШёййй» ё ^ёРё:
лёШ. НёкЙЙ ШёР §Ь«рёД, ЧРб ШВ-
жйрйбйш дёй реть в вбншёа^
йрййёРёенйосРИ,- 8 ШРдСЙД ШМШ-
чёёйих?
Мнё №ШМ; чРб ДДЙ РШ; чР88й
пйдййрь урьвёйь фижшши рё:
боты, для того, ЙРШЙ ’ВЙгарёМРб Рё
йёДВёРёРкй; ЙёРорйе у наё ййёйрёй,
Йёббяёдимб йойятв,- чРё разработку
кёЩбй фНДоёЙфской ЬребДёмк йёДё
ейЯЗййаР’Ё ё жНЗйШ.
ВДёёЬ РЙйёрйЛй 6 крЙРйкё как о
йеобДоДЙ^ом уёДоёйи РёЬрчёёкёй
рёёбРЙ; В ДРбЙ свяЗй хбтеДвёё бы
ёйёзёРь,- 4fd Нам ЙуЖйа ёёбёёрёмен-
ЙЗЙ к йёётоЩёД йриРДка^ йрйчёвЗ
крйРйка $ёз обйД й крйтйка бёз
Мёётй зё kpkfhky. К ёбЖёЛейикР; у
йекбРбрЙД тёорётйЧёёкйД
работников ймё'ёРёй Йрбтйваположйая тен-
ДёкЦЙЙ. КбЙёЧнб; онЗ прйсутётёуёт
йёзрЙкРб, Рйкб, никто не скажет, Что
он мстит зЗ критику, kb йри найёйа-
танйй кли кё|ЙакёЧатайии работь!, в
тйййол! гойоёбйакйи йрй защите дйс-
сёртаЦий Зта текдсицйй тбйарйЩёй
пр’оййляерся, МёЖДУ hpdWrf ъна нро-
яЙЛялаёк к нЗ прошлой Дкскуёсйй
ЧрёзДкйаЙяо k'Pkd; Еёлй буДет йрОЙв;
Лйтйёй Рё'нденДйк 1ЙёсРй Ш крйтйку
(Что йбЖёР 8kitk НепарРййнёё^), то
пбййтйб, мй ёДка Лк дв'йМёмся
Далкшё й (ЗаЗр’абВРкё тйорчсёкйх ёо-
йррсбй в облас'Ри фйлйсофйи.
^.бЛ8с ё йёёР'З: Т^йаНШ РбвУрйте.
НауЙбМ; блёдоватёДкйо, _ Для
тоР8, йРббы (й6дйкРь уройёкь йаШей
фйЛёсофёкоД рЗбоРи, кеобхбДймб
гДЗЙйёё, нЗ чтУ здёёь уже укЗзЫка-
Дбсй, — не иРЙУрйрУвЗтк те поДйРЙ-
ЙёскЙб ЗЗдайй, которые йОсРаклёны
сёЙйаё йёрё'Д фйДУсофским
фронтов, Й, учитМЙак то новое, ЙФУ Даёт
сама жизнь, современности, разра-
бЗРкваРь вУйрУск ДйаяёкткчёскУго
й ИёторМЧескУгУ йЯтеркаякЗйа и
вУйрУси фиЛУсУфин.
ЖдЗйУЙ. С'лУйУ Ййёёт т. f рахРён-
бёрр:
ТрЗДРбйбёрР О. В: (МОЬквЫ).
ИёЙяккШёЛШк) вЗЖЙа ДётальйЗя
КрйРйка ЙЙ#к т. Александрова, в
УёВбёйкУёРй ЙрЙйс(|МййЗй каШу более
чёМ бёДйуй проДукйкю йо йётУрйн
фйДвбёфйй: ЭРУ МУ-кёрйЫх, Во-
вРОр’кД, Убн3рУжйЙШйёёк Й ккигё
т: АД§йё'ЗЙДроДЗ Дёф'ё'аёРйг яйлякзг-
сй тййй4ййййг, Дяй на!кёЙ иеРорк-
кУ-фЙйУсофВД'УЙ йрУДу|кк,ий S Де-
лсШ; 8 Том Чкёле й Дйй уйомииав-
к(М€я ЗДёск Дйу'Д Р8#6ё (ДыШёДшйк
в 19Д0 и Й 1541 РУДЗх) йъ «ИстУрйй
фййУ£8фиа£, в кУтУркх Й, кстаРй,

176
РЕЧЬ ТО В. ТРАХТЕНБЕРГ О. В.
принимал самое активное участие.
Но существенно, чтобы дефекты
книги -предстали не как сумма
ошибок, а были выявлены в них общие,
принципиальные линии, позволяющие
преодолевать подобные ошибки в
будущем и положительно решать
назревшие вопросы. Сделано ли это
в ряде предшествующих
выступлений? Я выступаю 27-м. По крайней
мере в основном, мне кажется, это
сделано. Вот почему я спрашиваю:
имеет ли смысл повторяться? Я
думаю, что не имеет смысла. Ведь
самое важное — это не топтаться на
месте, а двигаться вперёд.
Сказанное не означает, что я
согласен со всеми конкретными
упрёками, сделанными по адресу
разбираемой книги. Конечно, нет.
Достаточно было и необоснованных
нападок, часто по поводу отдельных
мелочей или выражений. Особенно
надо возражать против такого
нередкого, к сожалению, приёма:
критик «критикует» не то, что есть в
книге, а то, чего в ней нет, но, по
мнению оппонента, далеко не всегда
обоснованному, должно быть. Тут,
как из рога изобилия, начинают
сыпаться имена, названия, даты,
события и т. д. Я не отношу
этого к выступавшим с данной
трибуны, но, право, при подобном
типе критики часто вспоминается
чеховское «хочут свою учёность
показать».
Чтобы не повторяться и не
разбрасываться, сосредоточусь лишь
на небольшом круге вопросов.
Тов. Александров, следуя
установленной (кем? — задаём вопрос)
традиции, заканчивает обзор
западноевропейской буржуазной
философии Фейербахом. Правильно ли
это? Категорически говорю — нет.
За рубежом буржуазные
философы оживлённо дебатируют сейчас
«проблему» о «пользе философии».
Некоторых из них не удовлетворяет
ультраабстрактность и крайний
формализм современной буржуазной
мысли. «Философия Запада, —
пишет некий Гарольд Тейлор
(«Journal of Philosophy», Dec. 1946),—
это хрупкое хрустальное колесо,
кружащееся в пространстве, но
неспособное своим положением, прочно¬
стью или размерами смыкаться
с колёсами жизненных событий».
Конечно, и это «хрустальное
колесо» преисправно выполняет
свои буржуазные партийные
функции. Но Тейлору хочется чего-то
более прямого. Его идеал: философия
эпохи атомной энергии. При этом он
ссылается на «моральные корни»
(чего, спросим, атомной бомбы?),
имеющиеся в «американской
традиции».
Многие англичане,
полемизирующие по тому же вопросу «пользы»,
также признают бесплодность
современной философии, в частности
модного в современной Англии
«логического анализа». Философ,
пытающийся найти какие-то
положительные решения на этом пути, по
словам видного «неореалиста»
профессора Джоуда («Britain to-Day»,
1947), подобен «слепому человеку,
ищущему в тёмной комнате чёрную
кошку, которой там нет». Но это не
смущает « почт ен наго » п рофессо р а.
Пользу философии Джоуд находит
в «выходе человека за границы
собственного Я», в приближении к
«идеалам высшего и вневременного
мира», т. е. в замене или подмене
религии.
Последняя же, в частности,
единственно; способна, мол, установить
«прочный мир между народами»,
которые должны понять, что все они
«дети единого бога-отца». Так
«разрешается» другим английским
философам проблема мн-ра.
Но при этом большинство
буржуазных философов выполняет своё
классовое задание по укреплению и
расширению капитализма методом
«маскировки», лицемерно уверяя о
«преодолении» материализма и
идеализма, о своей
высокосовременной научности, о либерализме и
даже «социализме». Однако в
капиталистических странах всё чаще
высказываются опасения, как бы
подобная маскировка не оказалась
чрезмерной и не помешала бы
энергичному и активному внедрению
буржуазной философии в самую
гущу, политической борьбы. Всё
чаще реакционеры выступают без
«фигового листка», во всей своей
неприглядной наготе.

РЕЧЬ ТО В. ТРАХТЕНБЕРГ О. В.
177
Так обстоит дело по ту сторону
идеологической баррикады. Ставить
вопрос о значении нашей
марксистско-ленинской философии
совершенно излишне, настолько это ясно
и определённо для всех здесь
собравшихся. Но вопрос о значении и роли
истории философии вызвал даже
здесь, в этом собрании, некоторые
разногласия.
Прежде всего, самое общее
положение. История философии не есть
нечто самодовлеющее, это не
«искусство для искусства», которое
гроша ломаного не стоит, не
история для истории. Всем ясно, что
история философии есть часть
марксистско-ленинской философии в
целом, как мировоззрения
марксистско-ленинской партии, как
«руководства для действия». Однако
всегда ли соблюдается данный
стиль? Далеко нет. Очень часто мы
читаем спокойное «повествование» о
днях минувших, повествование
порою критическое, порою
«беспристрастное», «спокойно зрящее на
правых и виновных». Но даже в случае
критики (обычно «имманентной»,
т. е. с точки зрения внутренних
противоречий самой разбираемой
системы) дело мало подвигается
вперёд. В этом отношении большой
грех лежит и на совести т.
Александрова!
Прочитав подобное
«летописание», сейчас же задаёшься
вопросом: для чего всё это? А что же
дальше? Говоря об этом «для чего»,
я не собираюсь заново открывать
давно открытую Америку.
Энгельс справедливо указывал на
выдающееся значение истории
философии для развития наших
способностей к теоретическому
мышлению. Этот пункт вполне очевиден, но
с этим связан и другой, более
конкретный вывод.
Логическое есть кристаллизация,
есть сумма, вывод, итог
исторического. Глубокое и эффективное оз-
ладение диалектическим и
историческим материализмом немыслимо
без понимания путей их
исторической подготовки, без знания той
борьбы, .в которой они
выковывались. Лишь в исторической
перспективе становится особенно нагляд¬
ным и глубоким как познание самого
содержания, так и социального
смысла, и значения
марксистско-ленинской философии, высшего
достижения мировой культуры. Я
подчёркиваю— овладение самим
содержанием, а не только утверждение
значения марксистско-ленинской
философии, как здесь говорили
некоторые ораторы. Тем самым
история философии, в определённой
мере, подготовляет политическую
практику, борьбу за социализм. Но
для этого сама история философии
должна быть построена и изложена
соответствующим образом, под
углом зрения данных заданий. Ясно ли
проведено подобное задание в
книге т. Александрова и других
наших учебных работах? Далеко
нет!
Мы постоянно говорим о
конкретно-историческом подходе, об
историзме. Это более чем
бесспорно, но так же бесспорно и то,
что выполняется данный принцип
на деле всеми нами совершенно
недостаточно или, попросту,
плохо.
IK сожалению, выступление т. Са-
рабьянойа в этом отношении дало
немного. В нём сильнее была
эмоциональная сторона, чём
убедительная аргументация. Он перечислил
десятки исторических фактов и
имён, несколько наивно полагая, что
они не известны авторам, пишущим
по соответственным вопросам. Ведь
не было и тени доказательства того,
что всё это действительно нужно и
можно вложить, к примеру, в главу
ровно в одиннадцать страниц
размером, охватывающую эпоху от
V до XV века. А т. Сарабьянов
ссылался, между прочим, на такую
мною написанную главу из
сборника, вышедшего более 7 лет назад.
Когда же он «аргументировал», то
кроме «страстности»,
характеризующей греческую философию,
такой же «страстности» философии
Ренессанса и, наконец,
страстности, свойственной нашей
действительности, — ничего, по существу,
мы не услышали. И это
«исторический» подход?!
Но вернёмся к историзму. Наш
историзм прогрессивен, точнее, ре¬

178
речь твк ТРЯХТЕЙВЕРГ в: В;
волюционен. Он помегае-f ориеятя-
ровке в настоящем я предвидейию
будущего; тем еамым воздействию на
действительность, её рейолЮциони-
зирований. Историзм же* напрй;
мер, английских романтиков,- призы;
вавших вернуться к «етарой, вееё-
Лой Англии», «Old merry England»;
явно реакционен.- Историзм Гизо И
К0 конеервативей: они оправдывали
историей путь буржуазии к Власти;
затем, отказываясь от истории,
объявляли вечность и неруЩймоеть
капиталистических отношений:
В марксистском, истинном;
революционном историзме достигнуто
полное органическое единство
объективности И партийности.
Историю нельзя ни чернить, ни
подкрашивать. Партийность не
допускает рассмотрения истории
«вообще», в стороне от классовой борьбы,
вне интересов борющегося
пролетариата, вне революционной
целенаправленности. В это основное для
нас и широкое понятие
(партийности) включается и отрицание
нивелировки, уравниловки при отборе
и освещении историко-философского
материала; Иногда же приходится
слышать заявления, которое я бы
назвал демагогическими; для
историка, мОл; «веё одинаКове»,- «всё
актуально». Не так; товарищи!
Такие разговоры нередко лишь лазейка
для эмигрирования от боёв
сегодняшнего дня .р более «спокойную»
даль веков. Далеко не всё
равнозначно. Да и сама жизнь
выдвигает на первый пяай одни задания
как безотлагательные, допуская
возможность отложить другие; Если
мне предложат на.выбор две темы:
критика Зе'йона Стоика й Критика
Бертрана Ресееяя; то я скажу
(учитывая к тому же недостаточность
кадров), что стойки могут
подождать- а вот современных
английских реакционеров надо поскорей
разгромить.
В смысле определения
объективной значимости исторических фигур!
огромйое Значение имеет проверка
зременем; То; что казалось
современникам значительным, зачаетуго
оказывается ничтожным (наприМер,
Христиан Вольф), то; мимо чёго
равнодушно проходили (многие ма-
тврияяясты прошлого); те
«клалось весьма еущветвеййЫМ:
К той жё «исторической
перспективе* относится ещё одна группа
интересных вопросов,- Мы говорим,-
к примеру; о диалектике Гегеля;
со всеми её хорошо иЗВестйкми КО;
реняьши пороками: Каяовё её
историческое значение; как «звучала»
она в разные периоды неторйи?
Этот вопрос решается только
конкретно. Я уже не Ьворю о так ека;
зать «субъективной» стороне: в
перспективе опыта прошедшего
столетий оценка, естественно, может
стать более точной и ЯдэжватйОй.
Но и вполне объективно: одну
рьль играли рациональные зёрна
этой диалектики,- до оформления
материалистической диалектики,
другую — после. Изменялась она и 8
дальнейшем, в связи с
оформлением нового, высшего, лёнйнеко-
сталинекого этапа.
Над этим следовало бы
поразмыслить некоторым товарищам,
которые представляют себе историю
философии в виде сборника цитат,
иллюстрированных «Историческими»
примерами. Цитаты берутся при
этом безотносительно времени и
условий их высказывания.
Вопрос об объективной роли ТОГО
или иного философского
направления в последующей истории вообще
крайне поучителен. Здесь, например,
весьма Показательна судьба
кантианства, как излюбленной
философии всяческих оппортунистов ИЛИ
лжееоциалистов от Форлендера и
Макса Адлера до Леона ВлюмД и
(раннего) Гарольда Ласки
включительно.
Вепомним и об известном идейном
контакте младогегельянцев с йх
«критическими» личностями и
нашими народниками, между Максом
Штирнером с его «едйНетВенЙЫМ* и
последующим анархизмом,- который
до конца разгромлен товарищем
Сталиным;
В этой связи необходимо сказать
несколько слов о выступлении т,-
Серебрякова.
Меня крайне удивило' заявление
т. Серебрякова о
«революционности» младогегельянцев, неужели
можно всерьёз принимать трескучую

p ft В tdfi. ТГАЗ£1ЁЙ6ЁРГ Of. B.
170
Й ёЬвёршёЙйо абстрактную фразеп-
лбгЙю Баузфа й КОмЙаййй За «рзво-
люционнсетЦ»? Какйя Жё это
революция? Нё пролетарская, конёчно:
ЗйёЧйт буржуазная (й Германии
самого начала 40-х го^бв!). Каковы
были койкрётные мёто'Ды ЗТсЙ «ре-
воЛЩйонйоётй»? й Чйётйоетй,
Методы «вольницы* М кабачка штеля
в Бё^Дййё? Й Штйрнёра;
отдалённого предка НйЦШе, й Дои ЧйсЛё?
Думаю, что не ёДёд^ёЛ рёййЧЬватй
известное опредёлёййё Маркёбм и
Энгельсом эДМ так ЧаЗЫйаёмык рейо-
люцйонёров, как овец, прйкрЫвяю-
ГЦикёЧ волчьей шКуфой й сйбйм
блеянием отрЧЖаКэщиХ лйшь убогость
немёцкоЙ Действительности.
Профессор Серебряков удвержда-
ет, что Маркс и Энгельс избегали
крйДикЙвать болёё сильные работы
млаДбгёгелЬяНцей, сосредоточиваясь
на ббяёё слабый.
Ссрё'врйбй; Я этЬго не утёёрждал.
1рахтёнбёрг. бы Именно так
говорили. Я увёрен, что т. Серебряной
не Думал о возможных выводах, но
говорил именно так.
Сёрёбрйкбй. Неправильно, я эДого
не говорил.
Трахтенберг, Вы прямо сказали,
что Маркс и Энгельс упустили
наиболее сильные рабсДы младогегель-
янцёв и сосредоточили своё
внимание на более слабых. А Маркс и
Энгельс 1О0 лет назад уже опровергли
это и писали, как вы помните, что
они использовали не только по-здние,
но и всё ранние работы
младогегельянцев и перечисляют их. Марке
и Энгельс писали о том, что они
рассматривают критику «Literaturzei-
tung» лишь как увенчание всей его
(Бруно Бауэра) «прошлой
работы» (см.. К. МИркс и Ф. Энгель:-,
Соч., т. tV, стр. 89). При этом прямо
говорится о том, что «философия
самосознания», возвещённая в «Kritik
der Synoptiker» Дт. Серебряков как
раз упоййнал об,.этой работе!),
осуществлённая .в «Entdecktes Chnsten-
tum>>, осталась равной самой сё,бе в
ряде Последующих произведений, нё
терйя своей зависимости от «праори-
гйнала» — гегелевской
«Феноменологий» {сц. К. Malice Энгельс,
Соч., т. 1у» етр. 77). Так что же,
Маркс и Энгельс сознательно иска¬
жали факты? Я Не хоЧу НавйзЫвать
т. Серебряному fakdrb дйкбго выгю-
да, — Нто пройзбгйло, йёсоМнёйно,
вследствие оговорки.
Дальше, т. Сёребр'ЯКой говорил,
Что ТёгеДь <<ЧтейстиЧёЙ>>.
СёфёбрйкоЙ. НйЧёГО поДобногб я
не РбвЬрнл,
1фМтёнбёрК Придётся ббрДщатЬ-
ся К стёноГрайме. ВЫ гЪворилй о
ГёРеле, ЧДб ёго уЧеНиё «аДёйетично».
ЭтЬ мбЖно будет проверить.
Тблбёа: (к Итого не говорил.
fраМёЙбёрг. Если т. Серебряков
этого действительно Нё говорил й
это является плодом недоразумения,
то1 я вЫЬос в Части самого Гегеля
снймай)1. Но оё+аётся Целиком ваш
удивительный «парадокс» (по
вашему Выраж,ёнйй) об идеалистическом
атеизме. ЙМеЮДся в вйДу младеге-
гёльянЦЫ. Му, а как быть со
знаменитым поДЬЖёйием о том, что
«тайней* идеалистйчёской спекуляции
является теЬлогия? А с ленинским
утверждением того», что идеализм
есть «рафйнЙрованная поповщина»?
М Т. Д. Вёё эДо тО'Же следует
«пересмотреть»?! Различные «периоды»
(не возрастнЫё, конечно'!) имеются у
ряда фйлософов. Но одно' дёлр^
эволюция взглядов, скажем Фихте,
Шеллййга, известное измененйе
воззрений, а Другое — мйф
(поддерживаемый буржуазными историками) о»
кофеННом, принципиальном переломе
в их философий. $ не помню дня
выхода Ё свет в 1800 году «Замкнутого
торгового государства» Фихте, но
хорошо помню недавнее прошлое,
Когда германские фашисты цеполь-
зойали р‘яД положений этой
ранней работы немецкого
националиста.
Здесь, по-моему, неправильно
сравнивалась позиция т. Серебряковга с
критикой Гегеля «справа», а
выступление tv Светлова — с критикой
«слева». Вообще подобная акалоЛя
более чем сомнительна. В частности
же, т. Светлов говорил и о-
положительных моментах в философии
Гегеля, о рациональных зёрнах в его
мистифицированной диалектике.
Несомненно',- однако, что эта сторона
осталась в тени, о ней надлежало'
сказать гораздо более определённо и
ясно. Но это, по- моему мнению, всё

180
РЕЧЬ ТОВ. ТРАХТЕНБЕРГ О. В.
же далеко от того нигилизма <по
отношению к гегелевской философии,
которое приписывалось т. Светлову
некоторыми выступавшими
товарищами. Совершенно правильно борясь
с модернизацией истории, нередко
смешивают подобную модернизацию
с установлением связй исторических
фактов с современностью, с
выяснением их роли и значения в
настоящее время. Что с первого взгляда
представляется более отдалённым от
актуальных проблем сегодняшнего
дня, чем схоластика? Поэтому
обычно рассказывают о мракобесии
XIII века, о кострах испанской
инквизиции, о ведьмовских процессах
и пр. и на этом ставят точку (этот
недостаток имеется и у т.
Александрова). Но разве можно
игнорировать тот мутный и зловонный, но
вместе с тем стремительный поток
неосхоластики, который в
буквальном смысле заливает современную
буржуазную философию? Об этом
говорил академик Трайнин, об этом
упоминал т. Шария; это совершенно
не ограничивается романскими или
латинскими странами. Центром
неосхоластики сейчас являются США, а
в последнее время и Англия с её
доминионами. В Канаде
функционируют две схоластические
«академии» — в Оттаве и Торонто.
Недавно в президентской речи на
годичном собрании Эдинбургского
королевского общества профессор
Уайттекер с пеной у рта распинался,
утверждая, что надо вернуться к
концепциям «великих
схоластических систем прошлого», что только
философия Фомы Аквинского»
«конгениальна» современному
естествознанию. Католицизм, пишет
американский автор Дэвис, это
«Гибралтар», который единственно сможет
выстоять среди грядущих
революционных бурь. К этому гнилому
«Гибралтару» тянутся реакционеры
всяческих мастей, вплоть до
матёрого белоэмигранта Бердяева. Дело в
США дошло до таких гнусных
курьёзов, как «опровержение»
диалектического материализма текстами -из
Фомы Аквинского. Мы незаметно
перешли ко второй стороне вопроса —
о значении истории философии для
современности: она является необ*
ходимейшйгм оружием для
решительной борьбы с враждебными
марксизму-ленинизму течениями.
Ленин для борьбы с врагами
постоянно выяснял исторические корни
соответственных течений. Известно,
какое это имело громадное значение
для разоблачения богдановщины и
других реакционных школок начала
XX века. А сейчас? Разобраться в
десятке современных теориек просто
невозможно без основательного
знания истории философии. Известно,
что всё это видимое многообразие
сводится к очень небольшому числу
исторических истоков. Тем самым
ярко выявляется и полнейшее
эпигонство современной буржуазной
философии. Это декаданс,
вырождение.
Ленин находил в прошлом
союзников для разрешения актуальных
задач сегодняшнего дня. Так в
«Материализме и эмпириокритицизме» он
вспоминает о Дидро и о
Чернышевском, как о противниках идеализма.
Сейчас, при резко обострившейся
борьбе за подлинный
демократический мир, за лучшее будущее
прогрессивного человечества, при
развёртывании ожесточённой борьбы с
империалистической реакцией,
философская критика приобрела особое,
исключительное значение. Нужна не
только и не столько защита от
реакционной идеологии, сколько
решительное наступление на неё.
Полнейшее разоблачение, острая боевая
большевистская критика
современной зарубежной буржуазной
философии и социологии — одна из
центральных задач нашего философского
фронта.
А как реально обстоит дело? Пока
что плохо. Правда, за самое
последнее время на данном участке
заметно известное оживление. Но всё
же дело ограничивается небольшим
числом отдельных статей.
«Дипломированные лакеи»
буржуазии с особым усердием служат
сейчас своим господам. При этом
центр идеологической реакции,
бывший недавно в Германии и Италии,
переместился в англо-саксонские
страны. Характерна, в частности,
массовая эмиграция в США
немецких мракобесов — «филосс»фов» вро¬

РЕЧЬ ФОБ. ТРАХТЕНБЕРГ О. В.
181
де Хейдеггера, Кропера и многих
других. Из новейших методов
буржуазных философов, которыми они
стараются подпереть прогнившее
здание идеализма (и тем самым
содействовать укреплению и развитию
капитализма) особого внимания
заслуживает широчайшее
использование, точнее фальсификация,
естествознания и математики. Мотивы
здесь многообразны, но говорить о
них сейчас не позволяет время. Во
всяком случае далеко не случайно
пресловутая «эмерджентная
эволюциям и «эволюционирующее
божество» Александера якобы опираются
на теорию относительности,
схоластический «анализ» Ресселя
переплетается с новейшей математикой,
«божественный дух» Эддингтона
«доказывается» квантовой
механикой и даже Фома Аквинский, как мы
упоминали, оказывается
«конгениальным» ядерной физике.
«Психоанализ» призван «объяснять»
забастовки рабочих. В одной новейшей
статье в английском «Гильберт-жур-
нале» проблемы рабочего движения
объявляются подведомственными не
•политэкономии, а... психиатрии.
Партийная критика подобной
философии не может ограничиваться
констатированием её ошибок и
соответственных классовых корней,
необходимо действенное преодоление
выясненных дефектов. У нас
нередко считается достаточным -подвести
читателя (слушателя) к выводу об
идеализме той или иной теории. Не
учитывается недостаточная
эффективность такой критики. А что если
данный читатель ничего не имеет
против идеализма или не понимает
его сущности, ведь подобная
квалификация ему ничего не даст. Это
особенно существенно при
обращении к зарубежному читателю.
Необходимо итти дальше и
убедительно .выяснить
несостоятельность данной идеалистической
позиции, её противоречие фактам и
данным науки и т. д.
Не ограничиваясь ссылкой на
«буржуазность», следует ясно
показать, как и почему поддерживаемая
нами линия ведёт к светлому
будущему, несёт свободу и мир всем
трудящимся, тогда как линия реакции
тянет человечество в чёрный провал
рабства и несказанных бедствий.
Один пример! Мы критикуем
столь модный сейчас в Англии
«анализ». Доведём же его до того
естественного «завершения», который он
получил в «Логико-философском
трактате» Людвига Витенштейна.
В начале этого, преподносимого как
«философское событие» трактата
автор выражает надежду, что
найдётся «хотя бы один человек,
который прочтёт его с пониманием».
В конце же он призывает (вероятно,
этого «единственного» мудреца)
понять, что все проповедываемые до
сих пор самйм Витенштейном
принципы — это «бессмыслица». И (вот,
когда читатель поймёт, что это
бессмыслица, то он поймёт, что в этом и
заключается суть философии: она
«невыразима», философ, правильно
понявший свою задачу, «должен
молчать». Вот та яма, куда тянут
«аналитики» — стихийно или
сознательно — отражая
бесперспективность культуры загнивающего
капитализма.
Я упомянул о зарубежных
читателях. Помочь нашей работой нашим
друзьям за рубежом и, поскольку
только возможно, доводить нашу
марксистско-ленинскую критику до
заграничного читателя,— дело очень
большой важности. Особенно
выделяю при этом братские нам
славянские страны, страны новой, народной
демократии. Здесь возникает и
другая существенная проблема:
достаточно ли мы знаем о положении
философии в них? Конечно, нет! И эту
слабость надо изжить быстрейшим
образом.
Выдвинутые мною в конце моего
выступления проблемы требуют
ряда организационных мероприятий.
Пока очень мало людей занимается
критикой современной буржуазной
философии; эти люди разбросаны по
ряду учреждений. Надо, в той или
иной внешней форме, сплотить их,
сорганизовав в особую группу.
Следует увеличить их число
привлечением новых людей или, частично,
переключением с менее ответственных
в данное время участков философии.
Нужно обратить больше внимания
на расширение аспирантуры по дан¬

102
РЕЧЬ ТО В. ТРАХТЕНБЕРГ О. Ь.
ному направлению, а в этой связи —
на изучение иностранных языков.
В учебных программах необходимо
отйести достаточно места для
критики современной буржуазной
философии.
Те материальные средства, кото-
ры© имеются в распоряжении
Института философии Академии наук
СССР (я говорю о том, что знаю
непосредственно) для организации
такой необходимой работы, как
реферативная и переводческая, до
смешного ничтожны, принимая во
внимание те поистине грандиозные задачи
борьбы с буржуазной философией,
которые перед нами стоят. А ведь
каждодневно следить за
обширнейшей периодикой, аннотировать
громадное число ©новь выходящих
книг —задача абсолютно
необходимая. Нет даже специального
иностранного библиографа,
Следует облегчить для
работников, специально занимающихся
этими проблемами, доступ к
литературе. Зачастую и без того
наши кадры теряют уйму времени,
чтобы только достать нужную книгу
или номер журнала, а иногда они
этого всё же не добиваются.
Работа по критике современной
зарубежной философии ведётся в
Институте философии Академии
наук. Написан ряд статей (Дынник,
Трахтенберг, Вышинский и др.),
сделано несколько докладов н
сообщений (Помогаева, Шершенко,
Игнатьев, Бочков, Ян-Хин-Шун и др.).
Подготовляется сборник статей,
Пишутся монографии: по критике
немецкой философии академиком
Дебориным, по американской—проф.
Дынником, по английской —■ проф.
Трахтенбергом. Однако, как уже
было указано, размах и
возможности подобной работы пока явно
недостаточны. К этому участку надо
привлечь пристальное внимание.
Я заканчиваю, товарищи,
выражением уверенности в том, что
значение происходящей дискуссии
исключительно ©елико. Она должна
помочь нам и несомненно поможет
преодолеть те серьёзнейшие
недостатки, которые имеются на
философском фронте, даст толчок к
преодолению недопустимого отставания
философии от жизни, укажет такие
пути, которые обеспечат философии
подобающее ей место в
социалистическом строительстве и в борьбе с
враждебной нам идеологией.
Жданов. Следующее заседание
будет в субботу, 21 июня в 1 час
дня. Работу сегодняшнего дня на
этом закончим,

Заседание пятое
(21 июня 1947 годи)
Жданов (председательствующий).
Заседание объявляю открытым. Мы
условились на прошлом заседании
обсудить сегодня вопрос насчёт
регламента. Мы предварительно
договорились о 20 минутах» чтобы
больше ораторов высказалось.
Голос с места. 30 минут.
Жданов. 30 минут — это
действующий регламент. Кто за 20 минут,
прошу поднять руки. Прошу
опустить. Большинство, Кто за другие
предложения? Нет таких.
Слово имеет т. Заславский,
приготовиться т. Максимову.
Заславский Д. И. (Москва). Я не
вышел бы на эту трибуну, если бы
здесь не было произнесено несколько
раз слово публицистика (смех) и
притом в таких сочетаниях е
другими понятиями и с такими
интонациями, что я решил, как публицист,
что я Не могу молчать. О
публицистике говорил т. Светлов. Среди тех
причин, которые мешают развитию,
расцвету философских кадров и
философских трудов, он назвал две
такие причины: во-первых,
отвлечение философов, как он выразился,
в партийный и советский аппарат и
затем отвлечение их в публицистику.
Он даже восклицал с пафосом
отчаяния: «Мы не философы, мы
публицисты!»
Я думаю, что т. Светлов неправ.
Я думаю, что он выразился
чрезвычайно неловко и говорил не
философским, а ведомственным языком.
Если бы он говорил живым, богатым
и точным языком большевистской
речи, то он говорил бы не об
«аппарате», а говорнл бы о привлечении
философов к живой, практической
революционной работе социалисти¬
ческого строительства и
коммунистического воспитания трудящихся
масс, чем и занимается наш
советский и партийный аппарат. В таком
случае, вряд ли у него повернулся
бы язык сказать, что не надо
привлекать философов по-болыиевист-
ски к живой, практической работе.
Я думаю, что, наоборот, он должен
был бы призывать и просить
руководство не давать молодым
философам закисать в четырёх стенах
институтских кабинетов и больше
привлекать их к практической
работе по социалистическому
строительству.
Прямой вывод из нынешней
философской дискуссии заключается в
том, что отрыв философской теории
от живой социалистической
практики служит одним из ' источников
философского худосочия и
академизма.
Я не буду развивать и углублять
эту важную тему, так как я не знаю,
сколько философов погибло в нашем
советском и партийном аппарате.
(Смех в зале.)
Я обращаюсь к публицистике. Я
имею честь состоять представителем
этой злохозненной профессии,
погубившей и губящей столько молодых
философских дарований (смех в
зале), в том числе и т. Светлова. (Смех
в зале.) Это преступление должно
было бы лежать камнем и на моей
совести, как совести публициста и
одного из редакторов «Правды», но
я бы мог по крайней мере утешиться
тем, что, обездолив философию,
публицистика обогатила себя
приобретением многих философски
образованных журналистов. Но я такого
утешения не испытываю. (Смех в
зале.) Где они, эти философы, в
нашей печати? Это не личное моё не¬

184
РЕЧЬ ТОВ. ЗАСЛАВСКОГО Д. К.
доумение. Мы, редакторы «Правды»,
потолковали между собой,
перебрали в своей памяти все наши
многочисленные грехи, и здесь, с этой
трибуны, я могу с чистой совестью
доложить — ни одной философской
души мы не погубили и не погубили
по той причине, что ни одного
философа в свой редакционный
аппарат мы не получили. 'Мы рады бы
«погубить» философа в газете на
публицистической работе потому, что
как раз самой острой бедой нашей
публицистики является её
невысокий теоретический уровень. Мы
очень нуждаемся в философски
образованных публицистах, в таких
журналистах, которые бы и
философию знали и писать умели для
народа — живо, доходчиво, боевито.
К сожалению, эти два свойства
очень редко совмещаются в
природе нашей журналистики.
Тов. Светлов противопоставлял
философию и публицистику. На мой
взгляд, это противопоставление
неправомерно. Позволю себе
утверждать, что марксистско-ленинская,
большевистская философия так же
невозможна без публицистики, как
марксистско-ленинская
публицистика невозможна без философии. Разве
не об этом именно идёт речь на
нынешней философской дискуссии, и
разве основной порок книги т.
Александрова не заключается в том,
что в ней история философии
оторвана от политики, т. е., другими
словами, она лишена элементов
большевистской публицистичности.
Но что такое публицистика? Я
обращаюсь за ответом к
политическому словарю. Его обложку
украшают имена двух известных наших
и уважаемых публицистов — т.
'Александрова и т. Рубинштейна. Там
даётся такое определение:
«Публицист это писатель, произведения
которого посвящены общественным
вопросам. Публицистика —
литература, посвящённая
общественно-политическим вопросам».
Что мы находим в этом
определении? Прежде всего погрешность
против формальной логики. Если
публицистика — это литература,
посвящённая общественно-политическим
вопросам, то почему публицист —
это писатель, который пишет только
по общественным вопросам? Но это
неважно. А что мы ещё находим?
Решительно ничего не находим.
( Смех.)
Кого может удовлетворить столь
общее, столь формальное и столь
политически беззубое определение?
'Можно сказать, что оно в советские
словари некритически пересажено из
буржуазных словарей.
Публицистику в таком виде можно
противопоставить в ведомственном порядке
философии. 'Между публицистикой
буржуазии и публицистикой
марксизма не оказывается никакого
различия.
У нас есть другое определение
публицистики. Оно принадлежит
Ленину. Ленин писал о 1905 годе в
статье «Революционные, дни»: «Мы
должны делать постоянное дело
публицистов — писать историю
современности и стараться писать ее так,
чтобы наше бытописание? приносило
посильную помощь
непосредственным участникам движения и геро-
ям-пролетари»м там, «а месте
действий, — писать так, чтобы
способствовать расширению движения,
сознательному выбору средств,
приемов и методов борьбы...» (В. И.
Ленин, Соч., т. VII, стр. 83).
Как видите, Ленин не
ограничивает задачи публицистики, он
включает в публицистику всё — и
политику, и философию.
История современности включает
все труды, в том числе и работы по
истории философии. Чего мы
требуем от учебника по истории
философии? 'Мы требуем, чтобы он,
оставаясь строго правдивым и точно
рассказывая о прошлом, служил боевым
задачам современности, т. е. тем
задачам, которые предъявляет Ленин
к публицистике. Можно ли сказать,
что публицистика чужда философии,
враждебна ей, гибельна? Нет.
Подлинный философ-марксист не может
не быть публицистом.
Тов. Светлов воскликнул с
укоризной и горечью: «мы не философы, мы
публицисты», но т. Светлов не знает
или позабыл, что величайший
мыслитель — философ нашего времени,
наш учитель в философии товарищ

РЕЧЬ ТО В. ЗАСЛАВСКОГО Д. И.
185
Сталин на вопрос об основной своей
профессии ответил: публицист.
Тов. Светлов не знает или позабыл,
что Владимир Ильич. Ленин, когда
он был председателем Совета
Народных Комиссаров, на тот же
вопрос ответил: журналист.
Мы с гордостью говорим о
великих русских философах
домарксистского периода: о Белинском и
Герцене, о Добролюбове и
Чернышевском. Кто они? Публицисты. Их
сила в замечательном умении
соединять философию с политикой,
насыщать политическое слово
философской мыслью, а философскую мысль
зажигать политической и
революционной страстью.
Какое отношение это имеет к
истории философии? Самое
непосредственное. Я напомню вам статью,
которую каждый философ должен
знать назубок, как программный
документ—письмо Ленина в редакцию
философского журнала «О
значении воинствующего материализма».
В этом письме Ленин говорит об
истории философии. Что он
выдвигает на первый план, подчёркивает?
Философскую публицистику.
Вот его слова: «Бойкая, живая,
талантливая, остроумно и открыто
нападающая на господствующую
поповщину публицистика старых
атеистов XVIII века сплошь и рядом
окажется в тысячу раз более
подходящей для того, чтобы пробудить
людей от религиозного сна, чем
скучные, сухие, не иллюстрированные
почти никакими умело
подобранными фактами, пересказы марксизма,
хоторые преобладают в нашей
литературе и которые (нечего греха
таить) часто марксизм искажают»
(В. И. Ленин, Соч., т. XXVII,
стр. 184).
Вот какое значение придавал
Ленин публицистике.
Публицистика является
совершенно необходимой школой для
философа ещё и потому, что философская
борьба невозможна без полемики с
противником, а публицистика
марксизма-ленинизма это богатейший
источник для острого полемического
слова. Все философские
произведения классиков марксизма-ленинизма
остро полемичны и все насквозь про¬
низаны боевой публицистикой.
’Примеры здесь излишне приводить, вы
все их хорошо знаете, а вот
владеете ли вы сами острым
полемическим оружием? Это сомнительно. Я
думаю, что невозможно овладеть
этим оружием, если относиться
враждебно или опасливо к
публицистике.
Некоторые, повидимому, думают,
что остроумие, живость, бойкость
мешают философской солидности
труда, монографии или статьи. Но
от отсутствия остроумной полемики
статья не становится более солидной.
Она становится сухой, пресной и
скучной.
Вопрос о боевой философской
публицистике приобретает сейчас
особую остроту. 'Мы ведём борьбу с
зарубежным идеологическим
мракобесием, мобилизующим против
марксизма-ленинизма все свои
философские, литературные,
художественные силы. Об этом здесь говорили.
Тов. Трахтенберг предлагал
организовать философский отряд особого
назначения (в зале смех) для
наступления на реакционную буржуазную
философию. Я не берусь судить о
том, насколько это правильно —
делить всех философов на философов
боевого фронта и на философов
мирного тыла. (Смех.) Может быть, это
и надо делать. Меня не интересует
вопрос, сколько будет философов в
таком отряде. Меня занимает
вопрос, как они будут писать. (В зале
смех.) И я сразу же предупреждаю,
речь идёт не о качестве статей. Я
верю, что они будут превосходны по
качеству, по глубине эрудиции и
стилю. Я говорю о литературных
философских жанрах. Я не сомневаюсь,
что будут статьи, много статей,
появятся, надо думать, и монографии,
которых пока нет. Об этих жанрах
философской литературы здесь
говорили, и мы обеспечены ими. Но разве
ими исчерпываются все виды
философского слова?
Я думаю, что задача борьбы с
зарубежным мракобесием, задача
боевой философской публицистики
требует наряду со статьями,
монографиями возрождения таких
литературных жанров, как философская
сатира, философский памфлет, и —

?ЕЧЬ ТОВ, ЗАСДА1СКОГО Д, Ы
я хочу совершить величайшее
кощунство на этой высокой кафедре!—
философский фельетон.
Я допускаю, что некоторых
благосклонных слушателей скандализует
такое сопоставление философии и
фельетона, но я никому из вас не
предлагаю стать фельетонистом,
боже упаси! (Смех.) Я хотел бы,
чтобы наши фельетонисты стали
философами. (Смех.)
Но дело не в этом, дело в том,
чтобы открыть в философской
публицистике дорогу весёлому и злому,
язвительному и уничтожающему
смеху над врагом. Этот смех
необходим теперь больше# чем когда бы
то ни было. За философской сатирой,
за философским памфлетом стоят
благородные
революционно-демократические и марксистские традиции.
Маркс и Энгельс, Ленин и Сталин не
только разоблачают врагов
марксизма, они заставляют читателя
смеяться над ними. Я думаю, что и
философский фельетон имеет за
собой славное прошлое. Весёлые
философские памфлеты, фельетоны и
пародии молодого Энгельса входят в
классический золотой фонд
марксизма. А разве «Святое семейство» это
не ряд блестящих
философско-публицистических фельетонов и
памфлетов?
Я выступаю в защиту
философского смеха с этой трибуны потому,
что это имеет прямое отношение к
вопросу философии и публицистики,
потому, что, если я этого не скажу,
боюсь, что об этом позабудут
сказать другие. Ведь злой и
весёлый смех отсутствует в нашей
нынешней философской
литературе.
Я не боюсь упрёков в том, что
позволил себе говорить о смехе в
столь серьёзном собрании. Смех э?о
тоже очень серьёзный вид оружия.
Позвольте напомнить вам слова
Герцена. Какой-то весьма солидный
читатель «Колокола» упрекал Герцена
в том, что он насмехается над
уважаемыми и признанными
авторитетами. Этот читатель находил, что
смех не к лицу серьёзному изданию.
Герцен отвечал:
«Что касается до смешного, мы не
совсем согласны с нашим критиком.
Смех — одно из самых сильных
орудий против всего, что отжило и ещё
держится, бог знает на чём, важной
•развалиной, мешая расти свежей
жизни и пугая слабых,,.
Смех вовсе дело не шуточное,
и им мы не поступимся. В древнем
мире хохотали на Олимпе и
хохотали на земле, слушая Аристофана
и его комедии, хохотали до самого
Лукиана. С IV столетия человечество
перестало смеяться, — оно всё
плакало, и тяжёлые цепи пали на ум
середь стенаний и угрызений
совести. Как только лихорадка
изуверства начала проходить, люди стали
опять смеяться. Написать историю
смеха было бы чрезвычайно
интересно. В церкви, во дворце ,во
фронте, перед начальником департамента,
перед частным приставом, перед
немцем управляющим никто не
смеётся. Крепостные слуги лишены
права улыбки в присутствии
помещиков. Одни равные смеются между
собой.
Если низшим позволят смеяться
при высших или если они не могут
удержаться от смеха, тогда прощай
чинопочитание. Заставить
улыбнуться над богом Аписом, значит
расстричь его &з священного сана в
простые быки» (А. И. Герцен, Полное
собрание сочинений, т. IX, стр. 118—
119).
Я обращаю ваше внимание на
последние слова. В них прямое
указание на приёмы
философско-публицистической борьбы со всем старым,
отжившим.
Здесь говорили о том, что
нынешняя буржуазная философия в
борьбе с демократией возрождает культ
Фомы Аквинского и блаженного
Августина. Поэтому и нам-де надо
сесть за изучение отцов церкву,
чтобы во всеоружии знания дать
сокрушительный отпор современным
обскурантам. Я против этого не
возражаю. Я даже предвижу
появление в свет солидной монографии,
к примеру, т. Гака под заглавием
«О различии между чертями
жёлтыми и чертями лиловыми в
произведениях Фомы Аквинского». В таком
произведении будет всё, кроме
улыбки. А очень важно заставить
читателей улыбнуться над тем, как

РЕЧЬ ТО В. МАКСИМОВА А. А.
167
продувные дельцы буржуазии, не
верящие ни в бога, ни в чёрта,
верные поклонники доллара, припадают
в умилении к стопам
средневекового монаха. Надо не только научно
разоблачить современного бога
'Аписа, но и расстричь его в простые
быки.
Я не вижу этого в статьях наших
уважаемых философов. Они не
умеют улыбаться и боятся
улыбнуться. Они не владеют злым и
метким словом, сатирическим
художественным образом, без чего не
обходится ни одна статья Ленина,
ни одно выступление Сталина.
Я не призываю ни к легкомыслию,
ни к поверхностности, напротив,
только глубокое знание предмета,
только настоящая философская
вооружённость даёт возможность
смеяться над противником.
Сатира рождается из сознания
своего превосходства над врагом.
Наш народ обладает огромным
идейным превосходством над своими
врагами. Я не буду повторять
известные вам слова т. Жданова.
Почему же наши философы иногда
преувеличенно солидно,
преувеличенно серьёзно, без всякой улыбки,
без язвительной насмешки
занимаются разбором реакционной
философской дребедени наших врагов?
Этим они оказывают врагам
незаслуженную честь. Этим они, против
своей воли, подымают по сути
ничтожных врагов на высокий
пьедестал.
Я не хочу быть ложно понятым.
Я был бы не публицистом и не
фельетонистом, а глупцом, если бы
попытался бросить хоть малейшую тень
на серьёзные философские труды, на
монографии, на статьи, на
диссертации. Я выступаю лишь в защиту
незаслуженно забытых и очень
нужных нам
философско-публицистических жанров. Я выступаю против
мнимой и ложной солидности, против
философской напыщенности, против
академизма, литературной сухости и
политической бесцветности.
Наши русские
философы-публицисты умели хорошо, весело, зло
смеяться над врагами. Добролюбов
редактировал лучшее русское
сатирическое издание, знаменитый «Сви¬
сток». Реакционные и либеральные
враги обвиняли воинствующих
русских материалистов в еесолидности
и называли их «мальчишками».
Обиделись ли Добролюбов и
Чернышевский? Нисколько. Они
подхватили эту кличку и из презрительной
превратили её в почётную. Салтыков-
Щедрин писал: «Сословие
«мальчишек» — это самое почтенное
сословие».
Я совсем не хочу, чтобы и вы
были «мальчишками». (Смех в зале.)
Но я хочу, чтобы вы, философы
самого молодого общественного
строя, были и сами молоды, всегда
молоды, чтобы вы возможно больше
походили на самого молодого,
самого живого, самого остроумного и
с а мо/о серьёзного философа нашей
страны и нашей эпохи—на товарища
Сталина. (Аплодисменты.)
Жданов. Слово имеет т.
Максимов, приготовиться т. Омельянов-
скому.
Максимов А. А. (Москва).
Товарищи! Я прежде всего остановлюсь
на некоторых теоретических
проблемах истории философии.
Первый вопрос, которого я коснусь
и который имеет важное значение,
это вопрос о материализме и
идеализме. Здесь высказывались так.
Одни говорили: материализм
—идеология прогрессивных и
революционных классов, идеализм —
реакционных. Другие утверждали, что
первое положение является упрощённым
и противоречит историческим
фактам.
Утверждать, что материализм
всегда и При всех условиях
прогрессивен и революционен, без учёта
того, кто, в какой исторической
обстановке, в какой форме его
пропагандирует, это значит утверждать
нечто подобное утверждению о
вечной полезности дождя, не учитывая
того, падает ли дождь на сухое или
влажное поле, на созревшую ниву
или на только произрастающие
семена.
Как в действительности обстоит
дело с историческим значением
материализма и идеализма? Известно, что
труд •—условие существования лю¬

188
РЕЧЬ ТО В. МАКСИМОВА А. А,
дей, общее для всех общественных
форм. В труде человек на
повседневной деятельности убеждается, что
природа есть нечто, вне его
лежащее, независимое от него. Отсюда
проистекает стихийное убеждение
трудящихся в объективности мира.
Это убеждение получает стихийное
отражение в языке. Это «наивное»
убеждение человечества
сознательно, — как писал Ленин, — кладется
материализмом в основу его теории
познания» (В. Я. Ленин, Соч.,
т. XIII, стр. 56).
Таким образом, по существу
материализм действительно является
демократическим мировоззрением,
будящим сознательность масс в их
отношении к действительности.
Идеализм, наоборот, —
мировоззрение, враждебное трудящимся,
противодействующее пробуждению
сознательности трудящихся.
Так обстоит дело по существу,
если взять общий итог исторического
развития человеческого общества
от первобытных времён до
современной эпохи социализма.
Почему же, спрашивается,
материализм не всегда служил и служит
трудящимся, почему некоторые
формы идеалистического и религиозного
мировоззрения на отдельных этапах
истории, например в крестьянских
движениях, в определённые эпохи
служили орудием борьбы против
господствующих эксплоататорских
классов? Дело в том, что
трудящиеся к сознательному пониманию
своего отношения к действительности,
усвоению научного
материалистического мировоззрения, к разрыву со
стихийностью приходят лишь в нашу
эпоху, а до этого выразителем их
стихийных убеждений являются
выходцы из других классов,
материализм которых не является
всесторонне развитым, научным
материализмом и поэтому далеко не
соответствует правильному и
всестороннему пониманию интересов
трудящихся. Правильное понимание
интересов трудящихся стало исторически
возможно лишь по прошествии
длинного ряда веков и впервые
осуществилось лишь с небольшим 100 лет
тому назад.
Поэтому необходимо различать
различные формы материализма,
различные стороны материалистических
учений, различные этапы, которые
проходят эти учения в конкретной
исторической обстановке.
Вызревание революционной
ситуации в той или иной стране
способствует возникновению таких
материалистических учений, которые и по
форме, и по языку, и по
политическим выводам из них ближе
интересам трудящихся, интересам
передовых слоёв общества. Таким является
французский материализм XVIII века
или материализм революционных
демократов в России. В обстановке
же социальной реакции, отсутствия
революционной ситуации мы
встречаем таких материалистов, которые
говорят на языке, чуждом передовым
общественным элементам, не
выдвигают революционных лозунгов,
пытаются, как в случае с Гоббсом,
оправдывать социальную реакцию.
При таком подходе необходимо
учитывать, что политические
выводы, делаемые творцом той или иной
системы материализма, и понимание
им своих философских положений
может далеко не совпадать с
объективным значением его системы для
исторического развития философии.
Французские материалисты .не
видели и не могли видеть, какое
значение их учение приобретёт для
истории социализма. Гоббс не мог
учитывать того, какую роль сыграет в
логическом развитии материализма
систематизация положений
материализма, произведённая им. Бэкон
ближе к живой действительности по
языку, по разносторонности, по
умению связывать философию с жизнью.
Но ни учение Гоббса, ни учение
Бэкона, французских материалистов,
русских революционных демократов
ещё не суть такие учения, которые
представляют всесторонне развитый,
научный материализм.
Отдельные положительные
стороны этих учений — революционность,
научное объяснение
действительности, жизненность, доступность
по языку — должны были
возвыситься и развиться до новой формы
всесторонне развитого материализма,
который в одной системе объединил
и развил эти черты и для которого

РЕЧЬ ТО В. МАКСИМОВА А. А.
т
теоретическая почва созрела только
в XIX веке.
Таким образом, для истории
философии важны весьма многие
стороны, черты, свойства исторически
данных форм материализма. Нельзя,
как пытаются некоторые, ограничить
анализ философских систем только
анализом политического значения их
для соответствующей страны и
соответствующего времени. Нельзя так>
же ограничиваться прбслежизанием
одной лишь логической филиации
идей.
Научность и мастерство в
изложении истории философии должны
проявляться в умении сочетать
исторический подход с логическим.
К сожалению, у нас очень мало
разрабатывается вопрос об
исторических формах материализма, об
этапах в развитии философских систем.
Филиация идей, логический ход
развития мысли у нас пользуется
особым вниманием. Исторический
же анализ, особенно анализ
политической, социальной ситуации, не
пользуется должным вниманием.
Насколько последнее важно, я
позволю себе иллюстрировать на
примерах истории философии в
части, касающейся естествознания.
Возьмём в качестве примера
открытия Ньютона. В Англии они
служили росту капитализма, но не
сделались орудием борьбы
демократических слоёв, ибо для этого не
существовало соответствующей
общественной обстановки.
Другое дело Франция второй
половины XVIII века. Вольтер делает
ньютонизм орудием своей
философской борьбы. Его приятельница
маркиза Дю-Шатле переводит
«Математические начала натуральной
философии» Ньютона на
французский язык. Французские
материалисты очищают воззрения Ньютона от
теологических элементов и
превращают их в боевое учение. Марат,
подвизавшийся одно время как
практикующий врач и автор ряда
естественно-научных сочинений,
известных не только на французском,
но и на английском, немецком и
русском языках, переводит
«Оптику» Ньютона и т. д.
Демократические и революционные элементы пре¬
вращают и физику Ньютона и всё
естествознание в орудие своей
политической и идеологической
борьбы.
Возьмём теперь Германию,
«критического» Канта. Он также
опирается на Ньютона. Но Ньютон
служит у него уже для борьбы с
передовым материалистическим
мировоззрением в естествознании. Кан-
товы «Метафизические начала
естествознания» никогда не были и
не могли быть орудием передовой
философской мысли.
В России были особые условия
для восприятия Ньютона, и это
сказалось в отношении русских учёных
к ньютоновским идеям. Так обстоит
дело с Ньютоном.
То же с дарвинизмом, с
атомистикой, с законом сохранения энергии
и прочими ведущими теориями и
гипотезами естествознания.
Несомненным является то, что дарвинизм
р России 60-х годов нашёл более
благоприятную почву в передовой
интеллигенции, чем в какой-либо
другой стране, включая и родину
дарвинизма — Англию. Не
случайно то, что передовые учёные нашей
страны в XIX веке явились
защитниками самых передовых идей в
естествознании и сами явились
творцами составивших эпоху в
развитии науки открытий. Лобачевский
начал новую эру в математике,
Менделеев — в физике и химии,
Сеченов, Павлов — в учении о
физиологических основах мышления,
Докучаев — в почвоведении,
Фёдоров — в кристаллогии и т. д. и т. п.
Не случайно, что наибольшими
противниками передовых теорий
русских учёных явились
реакционные учёные Германии. Ни в какой
стране не было таких упорных
противников Менделеева, Мечникова,
Сеченова, как в Германии.
Как же можно обходить все эти
социальные условия развития науки,
определяющие направление этого
развития, полноту или
ограниченность в трактовке того или иного
теоретического учения?
Теперь остановлю ваше внимание
на вопросе о формах материализма.
Ленин и Сталин при анализе
истории борьбы материализма ш идеа-

?Eib тощ. М4&РИИ9Ч* 4* 4*
m
Щзма обращали едиадзнир ца
необходимость РНЗЛИНКТЬ формы М*ШфЦ-
Нлизма* Зы знаете, что он# ртдицадц
стихийный материализм от с*ша?
тедьцогр, философского, указывая,
что философский материализм М0т
Жет быть ИДучньщ, медзнинерким,
вульгарным материализмом До-
маркровские формы филорофркогр
материализма нужно? в корне
.откачать от марксистского фидррофс^ргр
материализма.
у нас этому анализу форм
материализма, их исторической смене не
уде;даш.сь достаточного щщмзния.
Иллюстрацией этого- МРЯФТ быть
что у рас в печати нс было должного
освещения указаний Децинз и
Сталина на существование рртестнри-
но-нсторического или
естественнонаучного материализма как
«стихийного, н(есозпаиаемо<го? нррфО|рмле#НР-
го, философски берсознательноги
убеждения подавляющего
большинства ест.ест1ЬОИС'ПЬ1тателей в
объективной реальности внешнего мира, от-
рад<асмсЙ нащим сознанием (см.
В. Ц. Денин, Соч., т- ХЦ1, стр. 283).
В этом отношении нужно
проделать определённую работу, чтобы
история философии стада конкретной.
Вот один из теоретических цррророр
из целого- ряда вопросов, которое
хотелось бы осветить на данном СР"
вешании ц которые я готовился
осветить, нд в моём распоряжении
остаётся ограниченное цремя. Поэтому?
не желая выходить за рамки
регламента, я остановлюсь Т-еПСрь не на
теории, а совеем ца других вопросах,
которые имеют отношение к Инстцг
туту философии.
Я являюсь старейшим по стажу, к
сожалению, конечно, работником
института...
Голоса. Почему «ц сожалению?*?
^аксцмо§. Потому» Чт0 хотелось
бы быть всегда молодым
работником. Так вот, я являюсь старейшим
работником этого института.
Здесь ставился вопрос, кто же
отвечает за то положение, которое
создалось? Здесь развивали
своеобразную теорию отражения, но-только
новую. Тут некоторые так выступали:
вот все мы, мол, не совсем
марксисты, всем нам присущи ошибки, и
т. Александров отражал эти ошибки.
&<щрчщ), #&лн дрё £ЬЩЩ<Щ-тр ц рв-
рую краску или даже в чщщук), то
4HWP досде ЭТОГО НО рв&щэщь.
Нероынещщ, >}то эредо щц Арирущв
цщфтораде редочРТМ- Но ре разл#г
ч.ать <этветр?вецщ№ТЬ коддертрра и
от^елвдщс фщргрфор недраРйдьро.
Неррзрилздо, еедн де учит^аать
всего того своеобразна обстановки,
хютррав у нас создалась.
Почему т. Адеадэнлров, «и» доверив)
трварвщен, очевидно, щелзвщи* вц-
ступата в его защиту, должен ртрз-
жать именно эти недостатки, почему
QH це должен нозгдаедять
передовые, лучщие наши течения,
передовую часть нащцх философов, а не
самых отсталых? (Смех в щле.)
Я хотел бы сказать о положении,
создавШеМея и нашем институте.
Здесь в прошлый раз вцетуцал
т. Баскин неискренне и, я бы сказал,
по-обьшательеки...
Годос^. Правильно.
Максимов. Зсе ли нецритичедкн
отнеслись к книге т. Александрова?
Можно ли-тик изображать, что у нас
полная, так ‘ сказать, баркинщина
были? (Смех в залр.) ]Яет, это не
совсем так. Когда рыдвигалась книга
т. Александрова на премию, р то
время щ цанесгре заместители
директора Института философии, первого
заместителя, был т. Рубинштейн.
Занимаясь этой сторрноц дела, он
усомнился в правильности с формаЛЬНРЙ
стороны. Книги была выпущена
Бывшей партицией шкодой, в продажу не
поступала и всей советской
интеллигенции не была доступна.
Распространялась она только по спискам.
Кроме того, по его мнению* не прощ-
лб 6 месяцев с момента
опубликования, которые требуются закрнрм для
выдвижения па Сталинскую цррмИЮ?
и сомневался в самом качретье
работы. Но получилось так? что Т-
Рубинштейн был отстранён от завеДЫ-
•вл-ния этим дедом, и всё было
передано другому.
Голос с места. Кому?
ЭДаксиэддз. Трв. Кедрову.
Голос с мрста. Тогда ПОНЯТНО-
Максимов. Я не хочу сказать, ЧТО
наш коллектив всё бц ц.скрь|л и3
того, ЧТО оказалось порочным н К ИД-
ГС т. Александрова,' но К0.е-чт0
вскрыл бьц Дедо в том, чтр эта книга

РЕЧЬ РОВ. ОМЕЛЬЯНОВСКОРО М. Э,
ш
даже В печати подвергалась критике.
То, что называют первым изданием
1949 РйДВ, вто по существу не совсем
та К- 8 }939 соду рышла книга в
издательстве «Советская наука», из
которой очень много перепечатано в
ЭТОМ издании 1945 года.
Следовательно, ото не первое издание.
Первое же издание подвергалось
критике и в частности по той
линии, по крторой теперь
критикуется книга т- Александрова. Я
Повторяться не буду, так как зто ог-
лащадорь на прошлом совещании.
Я не принадлежу к тем, которые
подавай?Г, что наш коллектив н.е
марксистский, не способен вскрытв
всех ошибок, нельзя всё вымазать в
одну рерую краску.
Годос е MBCT3- Эы ЧТО конкретно
рдрлади?
Максимов. По какой части?
Годвс с места- По этой книге.
Максимов.- Когда впервые крити.
ковэдаср эта книга, я был членом
редкоддегин «Под знаменем марш
срама» и участвовал в публикации
рецензии-
С места- Мы не читали.
ОДакримор- Почитайте, юна
общедоступна.
Теперь, и хочу остановиться на нет
которых других моментах. У нар, к
сожадеИЩР, некоторое онемение РУ-
ководртра Пиртртутом фндорофии,
НрТОРре выражаетря в странных
двдечияд. Например, упомянутый
врцце •?. Рубинштейн ДЧй Года ТОМУ
црзад отказался рт работы замести,
тэдя директора. ШтьДО месяца, КЛК
принято его азяодецие О ТОМ. что он
больше ие замеетцтедь директора, чо
он до си4 pop числится заместите-'
нем директора, э продолжение
значительного времени у цар нет заве,
дующего аспирантурой. У нас сети
сектор СОЦИОЛОГИИ, который СОСТОИТ
из одного т, Еуаски.ч3- Правда, ?,
Баскин ведик(сщх в аодв/, чр всё же
недостаточно ведик, чтобы заполнить
веси сектор,
Я не буду приводить дадкнейшид
примеров, приведённое уже
достаточно характеризует положение в
Институте Философии, чтобы В нём
РёЗОбратрся. Я тодвко КО чу сказать,
ЧТО нёд&зя всё ПОДВОДИТЬ к одной
кваске- Р наших условиям аппарат,
руководство играют огромнейшую
роль, но к°гда в этом руководстве
некоторые недочёты, -то это может
привести к серьёзным последствиям.
Я лично думаю, что коллектив
философов обладает творческими
силами, чтобы выправить то
положение, которое создалось на
философском фрорте. Я думаю, что мы под
руководством Центрального
Комитета и товарища Сталина разрешим
■успешно те вопросы, которые перед
нами ставятся.
Жданов. Слово имеет т. Омелья-
НОВскиЙ-
Р»»вДКЧИРВ£КНЙ Щ. э. (Киев).
Обсуждение книги -т.Адександрова
стариц большие принципиальные
вопросы перед нашей фцдорофакой наукой,
вопросы, нрд которыми мы
задумывались и раньше, но важности и
принципнадпности которых ДО
ДИСКУССИИ МЫ непосредственно
практически не рознавали.
Тема дискуссии даёт широкий
пррстрр ддя выяснения точек
зрения ие только на проблемы истории
философий в тесном смысле этого
сдава, нр и на проблемы
диалектического и исторического
материализма- Мне кажется, что ход
ДИСКУССИИ подтверждает ЗТО, И,
значит, неудача книги т- Александрова
одинаково тяжела не только для
советских философов, работающих в
области истории философии, но
также и для философов, работающих в
области диалектического и
исторического материализма, в том числе и
для философов-естествеиников.
Каноны недостатки и ошибки
книги т.- Александрова, в чём корень
этих недостатков и ошибок, об этом
ГОВОРИЛИ адесв И говорили хорошо.
Зсё же МИР хочется основное
повторить, для того чтобы развить
свор соображения по определённым
врнросам-
5£отя я здесь и ие собираюсь ни.
тртв лекцию о партийности
философии (это сделали некоторые
товарищи до меня), но рее же, мне
думается, небесполезно кое-что
напомнить; это ПОТОМУ необходимо,
ЧТО есть такая точка зрения, будто
бы Т: Александров неправильно

192
РЕЧЬ ТО В. ОМЕЛЬЯНОВСКОГО М. Э.
сформулировал принцип
партийности в своей книге. Поэтому
небесполезно напомнить, что ленинизм
исходит из того, что философия не
может стоять и не стоит вне политики,
что передовая философия
призвана осуществлять важную роль в
общественной жизни, что борьба
основных направлений в философии
в последнем счёте выражает
тенденции и идеологию враждебных
классов общества, что философия
партийна как сейчас, так и две тысячи
лет назад.
Этот принцип партийности
философии, его роль и значение для
науки хорошо известны марксистам
после работ классиков марксизма-
ленинизма. Мы, здесь собравшиеся,
знаем, что этот важнейший принцип
проведён в книге т. Александрова
неудовлетворительно, и в этом как
раз и заключается коренной порок
его работы, а отсюда вытекают все
его ошибки. В книге т.
Александрова этот принцип оставался часто
только словесным выражением;
т. Александров не пользовался или
плохо пользовался этим принципом,
и именно потому в его работе
сильна струя объективизма, налицо
схематизм, и философы выступают не
как исторические личности в огне и
буре великих событий своей эпохи,
а как тени некоего философского
Аида, как персональные воплощения
некоторых абстрактных систем.
Тов. Александров должен был бы
показать в своей книге живых
философов, а для этого необходимо
было показать философов в их
исторических действиях, в сплетениях
классовой борьбы своего времени, в
их отношении к великим движениям
народных масс, в столкновениях
политических и научных интересов,
как выразителей идеологии
враждебных классов.
Повторяю, что всё это для нас —
вещи как будто бы известные; мы,
советские философы, много
говорим о принципе партийности, пишем
о нём, разъясняем в лекциях, в
брошюрах, но вновь спотыкаемся на
этом принципе и, к сожалению,
спотыкаемся слишком часто. Видимо,
одно дело — признавать этот
принцип в общем виде, а другое дело —
уметь применять его в научном
исследовании, пользоваться им при
решении конкретных вопросов
науки. Видимо, мы, рядовые советские
философы, плохо выполняем
указания товарища Сталина в области
разработки марксистской теории,
плохо учимся у гениев марксистской
мысли умению двигать вперёд
марксистско-ленинскую теорию.
Позвольте мне в связи с этими
соображениями остановиться на
вопросе, как в книге т. Александрова
освещены проблемы естествознания.
Прежде всего какое место в книге,
посвящённой истории философии,
должны занимать вопросы
естествознания? Для марксиста ответ на
этот вопрос только один: важное и
серьёзное место. Разумеется,
историк философии должен учитывать в
своём исследовании, что всё более
быстрое и бурное развитие
естествознания толкает вперёд философскую
мысль, толкает вперёд философов.
Известно, что наиболее важные,
узловые пункты в истории
естествознания отмечены тесным
переплетением с философскими вопросами.
Существование этого факта
признают и буржуазные философы,
вплоть до таких реакционных
буржуазных философов, как
английский идеалист Рессел. Последний,
фальсифицируя факты, особенно
выпячивает мысль о связи
современного идеализма с
естествознанием. Таким образом, т.
Александров обязан был в своей книге
показать взаимоотношение философии и
естествознания на протяжении их
исторического развития и выяснить
влияние естествознания на
философию. Но раскрыл ли т.
Александров в своей книге содержание этого
взаимоотношения, проследил ли он
глубоко и систематически связь
философии и естествознания?
'Мне думается, что т.
Александров не сделал этого и не сделал
прежде всего по следующей
причине. В книге т. Александрова
естествознание витает вне социально-
экономических условий. Именно
поэтому, когда читаешь в этой книге
страницы, посвящённые вопросам
философии естествознания,
создаётся впечатление, что естествознание

РЕЧЬ ТО В. ОМЕЛЬЯНОВСКОГО м. э.
193
и философия прекрасно могут
обойтись друг без друга и что
естествознание, как и философия, движется
вперед силой чистой мысли.
Я постараюсь несколько дальше
конкретно остановиться на этой
стороне взглядов т. Александрова, а
сейчас мне хочется отметить, что
этот недостаток проявляется также
в структуре книги и характере её
изложения. Раскройте, например,
книгу т. Александрова на стр. 172—
173. Здесь даны два
самостоятельных очерка, которые называются:
«Развитие буржуазного общества в
XVII веке» и «Развитие
естествознания». На стр. 276—277 вновь
даются два самостоятельных
очерка: «Англия во второй половине
XVII века» и «Развитие
естественных наук». Или ещё на стр. 315—318
опять даются два самостоятельных
очерка: «Франция перед
буржуазной революцией XVIII века» и
«ОГкрытия в естественных науках
XVIII века». Мне думается, что
едва ли можно одобрить такой
способ изложения, когда вопросы,
относящиеся к характеристике условий
материальной жизни общества,
развитию естествознания, и вопросы
мировоззренческого, философского
порядка излагаются в отдельных
очерках, которые связаны между
собой лишь внешне. Ни Маркс и
Энгельс, ни Ленин и Сталин никогда
не писали в подобном, если можно
так выразиться, стиле, когда
изложение определённых, конкретных
вопросов общественной жизни
напоминает, как у т. Александрова,
трёхстворчатое зеркало, когда,
например, очерк, посвящённый
вопросам социально-экономических
условий, или очерк, посвящённый
развитию естествознания, можно изъять
из соответствующего места книги, и
эта операция нисколько не
отразится на содержании параграфов,
посвящённых вопросам истории
философии. .
Перейду теперь к разбору
содержания тех мест книги, где т.
Александров рассматривает вопросы
естествознания.
В очерке, который посвящён
развитию естествознания XVII века,
^ Александров пишет: «Недостаточ¬
ность фактического материала для
объяснения причин движения
материи вызвала учение о различных
силах: причину теплоты усматривали
в особом веществе — теплороде,
причину горения — в флогистоне,
причину электромагнитных явлений
видели в электрических и магнитных
жидкостях. В основе каждого вида
движения материи лежала, по этим
взглядам, особая сила: сила инерции,
жизненная сила и т. п.» (стр. 174).
Дальше т. Александров приводит
выдержку из «Математических
начал натуральной философии»
Ньютона и утверждает, что Ньютон
писал об особых врождённых силах
материи.
Мне кажется, что в этом отрывке
что ни предложение, то неточность
или ошибка. Я опущу чисто
фактические неточности, но хочу отметить
те неточности, которые представляют
философский интерес.
Во-первых, нельзя ставить на
одну философскую доску, как это
сделал т. Александров, силу
инерции и жизненную силу. Сила
инерции — рацио-нальная категория
механики, жизненная сила — мистика,
о чём справедливо писал ещё
Энгельс.
Во-вторых, Ньютон не писал об
особых врождённых силах
материи. Ньютон наделил массу
гравитационными и другими силами, но
они не имели у Ньютона одиозного
характера и были обобщением
наблюдаемых фактов движения.
Необходимо напомнить, что именно
динамизм Ньютона, а не кинетизм
Декарта определил успех
классической механики и на несколько веков
наметил необычайно плодотворный
метод решения физических задач.
Мне представляется, что т.
Александров поступил бы правильнее,
если бы вместо вписывания в свою
работу многочисленных цитат из
«Диалектики природы» Энгельса
разобрал бы на фактическом
материале естествознания XVII—XIX
веков, как, с одной стороны,
естествознание способствовало
победоносному шествию материализма в
истории философскою мышления, а
с другой — как всё передовое в
философии положительно отражалось

194
РЕЧЬ тав. ОМЕЛЬЯНОВСКОГО м. э.
на естествознании, способствуя его
успехам.
Второй пример, показывающий,
как т. Александров подходит к
вопросам естествознания. В очерке,
посвящённом естествознанию конца
XVIII — начала XIX века (стр. 357),
т. Александров пишет: «На
развитие прогрессивной стороны
немецкой философии, на разработку
диалектики мышления, оказали
влияние открытия в естествознании,
осуществлённые в конце XVIII и
начале XIX в.». И далее, ссылаясь
на атомистическую теорию
Дальтона, с которой, по мнению т.
Александрова, начинается новая
атомистика, на открытия Гальвани и
Вольта, а также на теории Лайеля,
т. Александров заключает: «Таким
образом, быстро прогрессировавшее
во второй половине XVIII и в
начале XIX в. естествознание со
своей стороны подготовило почву для
возникновения диалектического
способа мышления, в своё время
провозглашённого древними
греками. Но то, что у греков было
догадкой, теперь приобретало более
стройный вид, получало
подтверждение в многочисленных опытах и
открытиях, превращалось в более
развитую науку о мышлении»
(стр. 360).
Мне думается, что весь этот
эчерк — сплошная путаница и ведёт
читателя по идеалистической
Дорожке.
Во-первых, здесь фактически
спутано гегелевское понимание
диалектики мышления с разработкой
диалектики мышления
марксистской философией.
Во-вторых, по т. Александрову
получается, что развитие
естествознания конца XVIII и начала
XIX века способствовало развитию
гегелевокой диалектики. Почему в
данном случае т. Александров не
использовал знаменитое первое
письмо из «Писем об изучении
природы» Герцена «Эмпирия и
идеализм», в котором русский
мыслитель задолго до Энгельса показал в
частности, как диалектика природы
способствует разработке
материалистической диалектики мышле¬
ния, а не диалектики немецких
идеалистов. -
В-третьих, гениальные догадки
греков о диалектике природы и
мышления получили своё завершение
и подлинную научную форму
отнюдь не в диалектике мышления
немецких философов, а в
марксистской диалектике.
В-четвёртых, не Дальтон с его
неизменными и неделимыми
атомами является зачинателем новой
атомистики, а 'Менделеев. Именно
со времени открытия
периодического закона новая атомистика,
гениальную характеристику
которой дал Энгельс в «Диалектике
природы», получила прочную
научную основу. Я не могу согласиться
с одним товарищем, выступавшим
здесь, который Ломоносова назвал
зачинателем новой атомистики.
Ломоносов является
основоположником химии; он развивал
атомистические воззрения, и об этом
правильно сказано у т. Александрова,
но зачинателем новой атомистики
Ломоносов не был.
В-пятых, метафизический способ
мышления был поколеблен не
столько открытиями естествознания
второй половины XVIII века, как
пишет в приводимом очерке
т. Александров, сколько
открытиями естествознания XIX века,
главным образом открытиями 1830—
1870 годов н соответствующими
открытиями в области общественной
науки. !Как известно, Маркс и
Энгельс материалистически
обобщили эти открытия, создали новое
мировоззрение, диалектический
материализм, на основе которого они
совершали свои великие открытия.
Между прочим, на стр. 320 овоей
книги т. Александров правильно
пишет, что естествознание XVIII века
оставалось в пределах
метафизического способа мышления и
открытия, повлекшие разработку
диалектики, были делом XIX века.
Итак, как мне представляется, в
области вопросов философии
естествознания книжка т.
Александрова скорее дезориентирует
читателя, неправильно решает
поставленные проблемы. А между тем на
марксиста, работающего в области

РЕЧЬ ХОВ. ОМЕЛЬЯНОВСКОГО м. э.
195
истории философии, возлагаются
определённые задачи и в области
исследования проблем истории
естествознания. Марксистский
учебник истории, философии
одновременно должен быть в определённом
отношении очерком истории
естествознания. Такой учебник для
исследователей в области
естествознания будет весьма полезен во
многих смыслах. Он будет полезен
хотя бы потому, что поможет
написанию хороших марксистских книг
по истории естествознания. Нельзя
же марксистам пробавляться
«Историей естествознания» Даннемана
или Таннери или «Историей
физики» Розенбергера, где развитие
естествознания излагается с позиций
идеализма. Он будет полезен также
и потому, что поможет нашим
марксистам историкам
естествознания правильно подходить к
вопросам своей науки. В этой связи мне
хочется просить т. Александрова,
чтобы он, перерабатывая свою
книгу, ПОМОГ уяснить Т. 1КуЗН6Ц0®у
то положение, что нельзя новую
философию и новое естествознание
начинать с электромагнитной
теории, как т. Кузнецов предлагал не
так давно с этой трибуны.
Позвольте мне в связи с
поднятыми вопросами, о которых я
говорил, рассмотреть ещё такой вопрос,
мне кажется, небесполезный, а
именно: как использовать
наследство в области философии
естествознания наших классиков? Я имею
в виду прежде всего вопрос об
использовании «Диалектики
природы» Энгельса.
У нас принято относиться к
«Диалектике природы» Энгельса
примерно так: вместо соответ¬
ствующего анализа определённой
проблемы, анализа, который
исследователь обязан был бы дать на
основании фактов науки наших
дней, — вместо этого приводится
длиннейшая цитата из Энгельса, и
вопрос - считается исчерпанным.
Между. .прочим, так часто
поступает ц.Т. Александров. Но ведь, во-
первых, .«Диалектика природы», как
известно,: i незаконченное
произведение; Энгельс не подготовил его к
печати, и, во-вторых, со времени
Энгельса историческая наука,
естествознание и марксизм колоссально
.продвинулись вперёд.
Возьмите, предположим, вопрос о
той оценке, которую даёт Энгельс
в «Диалектике природы» Ньютону
или Гегелю как философу,
обобщающему данные естествознания.
Напомню вам, что Энгельс называл
Ньютона «индуктивным ослом» и в
известном опоре Ньютона с
Лейбницем по вопросу об открытии
диференпиального исчисления
поддержал точку зрения Гегеля,
который защищал Лейбница. Энгельс
также поддерживал Гегеля и по
ряду других вопросов философии
естествознания. А между тем, если
отвлечься от всякого рода
привходящих обстоятельств, то Энгельс не
прав: ведь Ньютон отнюдь не был
«индуктивным ослом», Ньютон
пользовался — и блестяще
пользовался — гипотезами, он
рекомендовал только не смешивать гипотезы
с достоверностями, с чем нельзя
не согласиться. То, что в данном
случае писал Энгельс о Ньютоне,
будет правильнее относить не
столько к великому английскому
физику, сколько к его
многочисленным интерпретаторам и не
в меру ревностным
последователям.
Я говорю здесь, конечно, не о
методе Энгельса, который он блестяще
применил и развил в «Диалектике
природы». Книга Энгельса в этом
смысле бессмертна, и она служит
большую службу не только в
Советском Союзе, но и за рубежом. Такой
крупнейший учёный, как, например.
Холдейн, в своём предисловии к
английскому изданию «Диалектики
природы» писал, что если бы он с
«Диалектикой природы»
познакомился раньше, то он избежал бы
многих ошибок в области тех
биологических дисциплин, которыми он
занимается.
В заключение позвольте мне
оказать несколько слов о нашем
отношении к современным философским
оруженосцам капиталистической
реакции,
'Мы в борьбе с современным
идеализмом не столько нападаем на
представителей этого идеализма,

we
РЕЧЬ TOB. ОМЕЛЬЯВОВСКОГО м. э.
сколько обороняемся, а если и
нападаем, то весьма робко и, так
сказать, эпизодически. История
философии является также ареной
борьбы, а книжка т. Александрова, к
сожалению, мало служит задаче
разгрома современного идеализма.
Между тем мы бесконечно
сильнее современных реакционных
идеалистов. Мы видим порочность,
недостатки, ошибки, ложь и
фальсификации построений зарубежных
идеалистов, видим всё это насквозь
и имеем все возможности метко
стрелять в ахиллесову пяту
современного идеализма, тем более, что
современный идеализм состоит из
этих ахиллесовых пят.
Что касается современных
идеалистов, то они волей истории
оказались в невыгодном положении: они
не находят и не могут найти в
нашей философии уязвимых мест и
вынуждены поэтому их изобретать.
Примером того, что это
действительно так, может служить
«История западной философии» Рессела,
на которую здесь ссылались. Рессел
в своей «Истории» приводит
следующую таблицу-словарь, которая,
по его утверждению, даёт
возможность «психологически понять
Маркса»:
Иегова = диалектическому
материализму,
Мессия = Марксу,
Избранный народ = пролетариату,
Церковь = коммунистической
партии,
Второе пришествие = революции,
Ад = наказанию капиталистов,
Тысячелетнее царство =
коммунистическому обществу.
Я избавлю вас от ресселовских
комментариев этой таблицы. Едва
ли есть нужда вести полемику с
Ресселом на этом собрании. 'Мне
хочется на этом примере показать
только то, что зарубежные
идеалисты в области истории философии,
оказывается, умеют быть гораздо
более боевыми, конечно, на свой
салтык, нежели мы. Из этого
печального факта мы должны сделать
свои выводы и прежде всего тот, что
мы ещё плохо бьём капитализм
философским оружием.
В этом отношении книга т. Але¬
ксандрова далека от всех
требований, которые предъявляет марксизм-
ленинизм. С одной стороны, т.
Александров подаёт иной раз
идеалистов в такой форме, что у читателей
создаётся впечатление о некоторых
из них как о крупных
реформаторах естествознания. Стоит только
вспомнить, как т. Александров
характеризует Шеллинга. На стр, 394
написано: «Шеллинг отбросил
многие устаревшие положения
естествознания (теорию флогистона,
учение о теплороде и др.), подчеркнул
единство материи и её активности —
силы, показал единство
органической и неорганической природы,
провозгласил притяжение и
отталкивание свойством всей природы и
причиной её развития». Читая этот
отрывок, невольно думаешь, что
Шеллинг был реформатором
естествознания. А ведь в
действительности это не так. Правда, на многих
физиков XIX века (Эрстед,
Фарадей, Майер) оказали влияние идей
о связи сил природы. Но то, что
физики вкладывали в эти идеи,
коренным образом отличается от
взглядов Шеллинга, и это
обстоятельство надо было бы как-то
оговорить в работе. С другой стороны,
в книге не подчёркивается, что
современные естественники, отдающие
дань идеализму по-своему и
по-новому используют реакционные
утверждения философов прошлых
эпох. Поэтому, например, вопрос о
критике Канта слева и справа
сводится у т. Александрова к
повторению того, что было написано
Энгельсом и Лениным. Сам Ленин
критиковал Канта не так, как
Александров: он не повторил критику Канта
Энгельсом, а пошёл дальше,
использовав новые данные науки. И нам
надо учиться у Ленина.
Жданов. Ваше время истекло.
Омельяновский. У меня есть ещё
пять минут.
Жданов. Вы исходите из 30
минут, а мы считаем уже по 20 минут.
Омельяновский. Я опущу ряд
вопросов. Под конец мне хочется
сказать два слова о положении на
философском участке нашего
идеологического фронта, о причинах
нашего отставания. Мне думается, что

РЕЧЬ ТО В. ЧАГИНА Б. А
m
те, -причины, которые здесь были
рассмотрены многими товарищами,
были названы правильно. Но всё
же основное, на мой взгляд,
заключается в том, что мы, философы,
плохо работаем, плохо работают
директоры научно-философских
учреждений, плохо работают научные
сотрудники, преподаватели в области
философии. Если бы мы работали
получше, если бы мы учились как
следует у 'Маркса, Энгельса, Ленина и
Сталина, тогда было бы другое.
И вот для то-го, чтобы мы работали
получше, мне кажется, должен
произойти своеобразный
психологический перелом. Надо, чтобы мы это
осознали по-настоящему. Надо
руководителей наших научных
учреждений также заставить работать
по-новому, не так, как они работали
до сих пор, и спрашивать с них
построже. Без это-го непременного
и, казалось бы, тривиального
условия мы не сможем преодолеть
серьёзных недостатков в нашей работе.
Жданов. Слово имеет т. Чагин,
приготовиться т. Но-винскому.
Чагин Б. А. (Ленинград). Наша
дискуссия приобрела тот общий
характер, который только и может дать
плодотворные результаты для
решения коренных вопросов не только
истории философии, но и
диалектического и исторического материализма,
а следовательно, для философского
знания в целом в нашей стране.
Первый вопрос, на котором я хочу
остановиться, — это вопрос о нашем
отношении к философии
гегельянства. К этому меня обязывает и то
обстоятельство, что т. Светлов ;в
своём выступлении невольно помог
Гегелю своей негативной позицией,
так как выступавшие после него
товарищи в значительной степени
подчёркивали прогрессивное
значение философии Гегеля, опуская её
реакционный характер.
Мне думается, .что до сих пор мы
в нашей теоретической и
практической преподавательской
деятельности переоцениваем метод Гегеля и
что нам „нужна переоценка нашего
отношение & нему. Нужно понять,
что одно дело — историческое зна¬
чение метода Гегеля для
формирования философских воззрений
Маркса и Энгельса и даже для их
развития, и другое дело — наше
отношение к нему, когда мы имеем
перед собой целостную и
разработанную марксистско-ленинскую
философию. Эта переоценка
приобретает различные формы. Она иногда
имеет, на первый взгляд,
несущественное значение, внёшнее. Это —
ссылки на Гегеля, подкрепление
отдельных положений мыслями Гегеля
и пр., и в работе т. Александрова
это находит своё отражение.
Например, на стр. 257 определение модуса
у Спинозы даётся словами Гегеля.
Это, повидимому, связано с тем,
что т. Александров склонен
ошибочно считать, что Гегель
разработал начала науки истории
философии.
Во-вторых, переоценка значения
философии Гегеля сказывается в
том, что при характеристике
идеалистического метода Гегеля
преимущественно ставится вопрос о его
рациональном содержании, а
реакционно-метафизические его стороны
если и не опускаются, то в
значительной мере скрадываются.
Забывают, что метод Гегеля —это
инструмент, с помощью которого
создавалась его реакционная
философская система, проходят мимо
метафизики, софистики и элементов
эклектики, неотъемлемо присущих
методу Гегеля. Мы подчас
навязываем Гегелю значительно более
прогрессивную систему взглядов, чем
это есть в действительности.
В этом случае мы прибегаем для
подкрепления к заметкам Ленина
из его «Философских тетрадей»,
забывая, что это не является вполне
правомерным: ведь это заметки
конспекта.
В книге т. Александрова всё это
также нашло своё отражение.
Обычно подчёркивается
противоречие системы и метода Гегеля и
попутно,-мимоходом, говорится об их
единстве. Между тем в наших
курсах истории философии и курсах
диалектического материализма надо
вскрыть и эту сторону проблемы.
Мы не можем и не должны
подходить так, как это было во времена

1М
PS
X
Маркса и Энгельса, когда приходи*
лось по преимуществу подчёркивать
прогрессивные моменты философии
Гегеля.
Мне кажется, что далеко не
является полной истиной, когда мы в
своей теоретической и практической
преподавательской деятельности
исходим из известного положения,
чго в философии Гегеля существует
противоречие между его системой и
методом: первая сторона
консервативна, вторая — прогрессивна. Это
положение нуждалось в дальнейшей
конкретизации, и она, мне думается,
была дана товарищем Сталиным.
Товарищ Сталин поставил вопрос
о существовании «рационального
зерна» не в философии Гегеля, а в
его идеалистической диалектике. И,
следовательно, вопрос может стоять,
во-первых, о противоречии между
системой и тем, что касается
рационального в методе Гегеля, а не о
всём методе и системе и их
противоречии и, во-вторых, о наличии
противоречия между «рациональным
зерном» и реакционным
содержанием метода. Метод Гегеля — это
тоже двуликий Янус.
До выхода в свет «Краткого
курса истории ВКП(б)» обычным явля*
лссь положение о противоречии
метода и системы Гегеля, да это часто
имеет место и теперь в практической
деятельности преподавателя. Под
«рациональным зерном» имелся в
виду диалектический метод Гегеля
в целом.
Нечётко сформулирован, а
главное, нечётко рассмотрен по
существу этот вопрос и в книге т.
Александрова. «Прогрессивной
стороной философии Гегеля, —
указывается в книге на стр. 412, —
является его диалектический метод,
который содержит в себе
«рациональное зерно». Так формулировать
нельзя. Ясно, что метафизика,
софистика, крайняя абстрактность
никак не могут считаться
прогрессивными. Следовательно,
прогрессивной стороной философии Гегеля
является лишь «рациональное зерно»
метода.
Голос с места. Так и сказано.
Чагин. Не так сказано.
Голос с места. Мы читали
Чагин. Плохо читаете.
Не существует поэтому, строго и
правильно говоря, противоречия
между системой и методом Г «геля в
целом. Ведь метод у него служит
также и средством создания и
обоснования реакционной оистемы. Вот
это забывается.
Мы должны подойти к истории
философии научно, вскрывая её
закономерности, и избежать, с одной
стороны, объективистского, а с
другой стороны, субъективистского
решения. Некоторые товарищи в пылу
полемики готовы были одним своим
выступлением зачеркнуть
историческую прогрессивную роль
«рационального зерна» части
методологических воззрений Гегеля.
Для нас нет нужды в таком
субъективном подходе к истории.
История останется историей. Мне
кажется, что позиция т. Светлова не верна.
Для него философия Гегеля — это
феодальная философия, однако
никаких доводов он не привёл в пользу
своей точки зрения, если не считать
указания на реакционные стороны
философии Гегеля.
При решении вопроса надо
исходить из специфических условий
развития немецкой буржуазии, её
особой природы, когда она была в
социально-экономическом отношении
немощной и в политическом
отношении — трусливой, связавшей свою
судьбу с феодальным классом, а в
области <идеологии — усвоившей
реакционные, аристократические
черты. Это предопределило, как
известно, весь дальнейший путь развития
немецкой буржуазии. Она
развивалась под одной крышей с
феодальным классом. Поэтому враждебное
отношение феодальных кругов
Германии к французской революции, к
французскому материализму не
могло не стать и отношением
немецкой буржуазии, а следовательно, и
её идеологов.
В философии Гегеля с самого
начала, можно сказать, текла дурная
кровь немецкой аристократии,
феодализма и теологии. Эта кровь
отравила весь организм её философии.
Она явилась аристократической
реакцией на французскую революцию
и французский материализм.

РЕЧЬ ТО В. ЧАГИНА В. А.
199
В этом плане можно назвать, с
моей точки зрения, гегелевскую
философию буржуазно-юнкерской
философией. Её социальные корни
восходят к 'возникновению и развитию
трусливой немецкой буржуазии.
Жданов. Тов. Чагин, Гегель,
видимо, больше всех выигрывает в
результате этого совещания. (Смех.)
Чагин. Мне кажется, что от моего
объяснения он проигрывает.
В курсе диалектического
материализма мы имеем в некоторых
случаях при рассмотрении отдельных
вопросов некритическое, слепое
следование за методологией
гегельянства или, до крайней мере в других
случаях, использование его формы
при трактовке категорий
материалистической диалектики. Мне
думается, что одной из существенных черт
четвёртой главы «Краткого курса
истории ВКП(б)» является новая
постановка вопроса о законах
диалектики в том смысле (меня
интересует в данном случае только эта
сторона вопроса), что здесь дана адэк-
ватная марксизму-ленинизму
формулировка этих законов, в которой
исчезло. влияние формы гегельянства
(например, закон отрицания
отрицания). Я, пожалуй, скажу —и не
только формы. Но это другой,
интересный и важный вопрос, на
котором я не имею возможности
остановиться.
Влияние гегельянства сказалось
на рассмотрении ряда категорий
диалектического материализма,
например на теоретическом
рассмотрении категорий возможности и
действительности. При рассмотрении
проблемы 'возможности и
действительности вводится понятие
существования. Под действительностью в
полном созвучии с гегельянской
методологией понимается не
объективное бытие во всём его многообразии
и полноте, а то, что является
необходимым.
Налёт подобного влияния лежит в
на трактовке таких категорий, как
случайность, необходимость и пр,
ГолоС с .места. Где?
Чатив. ТЧекритическое отношение
к гегеЛь&йской методологии ешё
является, одшш из существенных
тормозов на путях самостоятельной,
марксистско-ленинской разработки
категорий материалистической
диалектики.
Второй вопрос, на котором я хочу
остановиться, — это ©опрос о
характере изложения истории философии.
Коснусь сперва одной
методологической стороны вопроса. Мне
думается, что одним из серьёзных
недостатков излагаемых нами курсов
истории философии, в частности и
работы т. Александрова, является то,
что в них излагаемые философские
проблемы, как правило, не
доводятся до социологических проблем и
тем самым до политики. Иначе
говоря, надо подойти к рассмотрению
истории философии не только с
позиций диалектического
материализма, когда мы рассматриваем
отдельные философские проблемы, но и с
позиций исторического
материализма. В излагаемых нами курсах по
философии й в книге т.
Александрова нет органической связи
философии с социологическими
проблемами, выдвигаемыми теми или
иными философскими системами.
Забывается, что значительное
большинство философских учений
имело своей целью обоснование
определённых социологических
принципов, которые должны были лечь в
основание определённой политики.
Это относится к философским
системам Бэкона, Гоббса, Локка,
Спинозы, французского материализма и
пр.
Между тем в курсах истории
философии мы ограничиваемся
анализом гносеологических вопросов и
только некоторое внимание уделяем
социологическим вопросам, которые
не связаны в этом случае
органически, Логически с чисто
философскими проблемами. Однако, именно
социологические выводы в
наибольшей мере упираются в политику
класса. (Как раз здесь можно полно
раскрыть классовое лицо автора
философской системы и политическую
сущность его взглядов. В этой связи,
мне кажется, необходимо
проанализировать вопрос о влиянии того или
иного философского учения на
социально-политические отношения
современности.
'Мне кажется, что одним из цент¬

200
РЕЧЬ TOE ЧАГИНА В. А.
ральных вопросов дискуссии
является проблема предмета марксистско-
ленинской философии. Мы обязаны
и должны пересмотреть многое в
этом направлении. В построении
курса истории философии, который
мы читаем, многое осталось от
буржуазной методологии. Это нашло
своё отражение и в работе т.
Александрова.
Перестройка здесь должна быть
серьёзная и основательная.
Заплатами едва ли можно ограничиться.
Здесь выступали т. Кедров и
т. Розенталь, выдвинувшие
положение, согласно которому история
философии должна показать, что
процесс развития человеческого знания
необходимо ведёт к своему
великому итогу — к
марксистско-ленинской философии, которой и следует
завершить курс истории философии,
посвятив марксистско-ленинской
философии большой и серьёзный
раздел.
Эта мысль ценная, отражающая
важнейшую задачу. Но можно ли ею
ограничиться? Нет, нельзя, и к тому
же она содержит и некоторые
неправильные методологические
моменты, если подумать над этим
серьёзно. Между тем о такой и
только такой целенаправленности
говорил т. Розенталь, который указывал,
что в истории философии мы
должны интересоваться только тем, что
говорит о движении вперёд.
История философии вскрывает
закономерности прогрессивного
развития человеческого знания в
классовых формах общественной жизни,
когда эти прогрессивные начала
были скованы и придавлены эксплоата-
торской практикой господствующих
классов. Поэтому история
философии отражает не только
закономерности развития прогрессивных идей
в определённые прогрессивные
периоды развития эксплоататорсках
классов, но и закономерное
развитие реакционных идей буржуазной
философии, их непрерывный рост.
Вскрыть этот закон, вытекающий
из природы классового сознания
буржуазии, из её эксплоататорской
политики, — это одна из важнейших
задач предмета
марксистско-ленинской философии. А с такой установ¬
кой связан вопрос: куда растут- те
или иные буржуазные системы?
Надо показать, что даже в самых
прогрессивных системах буржуазной
философии мы имеем реакционные
тенденции, которые находят своё
дальнейшее развитие в
последующих системах.
Следовательно, нельзя, как
предлагают некоторые товарищи,
ограничиться по преимуществу задачей
выяснения закономерностей
развития прогрессивных идей буржуазной
философии и затем закончить
историю философии разделом
марксистско-ленинской философии. Такое
решение вопроса является
односторонним. Надо показать, что
современная гниющая философия
империалистической буржуазии
подготовлена развитием реакционных
тенденций и идей буржуазной
философии даже в период её
прогрессивного развития. Нельзя воздвигать
китайскую стену между
буржуазной философией домарксистского
периода и буржуазной философией
в последующий период.
В заключение я хочу остановиться
на некоторых практических
вопросах. Мне хочется поставить один
вопрос, это вопрос о причинах
отставания философской науки.
Товарищи здесь приводили
некоторые объективные обстоятельства и
причины. Я ограничусь указаниями
на некоторые субъективные
причины.
Прежде всего, это —
теоретическая робость и боязнь в решении
проблем философии. Отсюда
проистекает в наших философских
работах отсутствие самостоятельности,
оригинальности, простая
популяризация, цитатология. (Смех.)
С этой причиной связана
внутренне и другая — это теоретическая
перестраховка, боязнь «как бы чего не
получилось». Эта перестраховка в
высокой степени присуща нашим
учёным, философским учреждениям
и издательским органам. 'Каждый из
нас может привести немало
примеров из собственной практикигвзаимо-
отношений с указанными
учреждениями. Эта перестраховка
перекочёвывает и в наши собственные? ряды.
Ответственность за права, которые

РЕЧЬ ГО В. НОВИНСКОГО и. и.
2Q1
даны издательским учреждениям,
руководители не хотят нести, боятся
этой ответственности.
У нас повелось так, что пишут
(если вообще пишут) только в
■Москве, создалась свЪеобразная
монополия. Рассчитывать на то,_ чтобы
напечатали статью в московском
журнале или выпустили брошюру
или книгу в Москве, — почти
невозможно.
Необходимо также отступить от
ложного принципа, согласно
которому Институт философии
монопольно работает и выпускает
учебник или монографию, участие
других авторов при этом исключено.
Почему не выпускать несколько
учебников и монографий на одну и ту же
тему? Почему не объявлять
конкурсы?
В этом году мы избирали членов-
корреспондентов, у нас немало
докторов философии. Но где их продук-
Щгя?-Я полагаю, что учёная степень
присуждается за учёные труды.
Почему философские учреждения не
позаботились об отпечатании
монографий наших учёных, членов-кор-
реепондентов, докторов философии?
А ведь выпуск монографий дал бы
возможность выпустить
доброкачественный учебник по истории
философии и повысил бы уровень
нашей теоретической работы.
Александров. Сперва написать
надо, а потом издавать.
Чагин. Я думаю, что каждый
доктор философии и член-кор
респондент должен был написать
монографии.
Голоса. Правильно. (Смех в зале.)
Чагин. Последнее замечание. Мне
кажется, что для того, чтобы мы
смогли оживить нашу работу,
проводить творческие дискуссии,
организовать философский актив, было
бы целесообразно организовать
всесоюзное философское общество с
отделениями на местах и с
обязательным выпуском философского
журнала в центре.
Жданов Слово имеет т.
Новинский.
НовийВДИй И.-И. (Москва).
Товарищи, с чувством глубокой ответст¬
венности включаешься в дискуссию
по книге т. Александрова «История
западноевропейской философии».
Перед партией, перед советским
народом стоит величайшая задача—
бороться за победоносное движение
вперёд, осуществить построение
коммунистического общества в весьма
сложной международной
обстановке.
Исключительно велико значение
разработки вопросов теории
философии для побед на нашем
историческом пути, для подъёма
социалистической культуры, для
коммунистического воспитания наших
кадров. Между тем научная работа в
области философии отличается
серьёзным отставанием. Надо полностью
согласиться с теми товарищами,
которые указывают, что
ответственность за это должны взять на себя
все научные работники
философского фронта.
Надо сказать, что и книга
т. Александрова недостаточно
содействует уменьшению имеющегося
отставания.
Центральный Комитет нашей
партии решил провести дискуссию.
Дискуссия проходит в обстановке
исключительного внимания,
отеческой, подлинно сталинской заботы к
нам, научным работникам
философского фронта, со стороны
Центрального Комитета нашей партии.
Тем более досадно слышать со
стороны отдельных товарищей
замечания такого рода, — мол, хотят
в выступлениях «свою учёность
показать». Профессор Трахтенберг,
правда, оговаривался, что это
непосредственно к выступающим не
относится. Но опрашивается, к чему
же это тогда имеет отношение — к
истории русской литературы или к
области художественного чтения
отрывков из произведений Антина
Павловича Чехова?
Тов. Баскнн говорил, что
моральное право критики имеют те, кто
заслужил это своей работой. Это
правильно. Это усиливает позицию
критика. Но позволительно
спросить, — тем более, что т. Баскин в
своём выступлении не дал сам на
этр ответа,— какой моралью он
руководствовался во всём своём исто¬

202
РВЧЬ ТО в. НОВИНСКОГО я. и.
рическом «вкладе* в дело оценки
книги т. Александрова?
Профессор Серебряков солидарен
с т. Баскиным. Он выдвинул,
собственно, неопровержимое положение,
что не будь книги об истории
западноевропейской философии, не могло
бы быть проведено и обсуждение
этой книги (смех в зале) и что,
собственно, автор тем самым
заслуживает с нашей стороны внимания и
признательности. (Смех в зале.) Но
книга есть, и она обсуждается, и
автор действительно заслуживает
внимания и признательности, однако
отнюдь не из-за недостатков своей
книги.
Каковы причины, что автору не
удалось решить взятые на себя
задачи?
Здесь правильно указывалось, что
автором книги проявлена
торопливость, давил груз старого
материала, прочитанных лекций, — книга
1939 года «Очерк истории новой
философии на Западе*. Старый
материал был дополнен, частично
обновлён, освежён, но не подвергся
всесторонней переоценке и
серьёзной переработке.
Но не это, мне кажется, является
наиболее существенной причиной
недостатков в работе книги
т. Александрова. Я позволю себе
высказаться прямо, по-партийному.
Мне кажется, что не только
недостатки книги, но и отставание
философского фронта обусловила
недостаточно здоровая обстановка,
сложившаяся на философском фронте.
Здесь в первую очередь плохо
обстоит дело с самокритикой,
допускалось терпимое отношение к
непринципиальному поведению отдельных
товарищей, скажем — рецензентов,
имелась замкнутость, оторванность
руководящих работников в области
философии от достаточно
многочисленного состава философских
кадров. Последние собственно были
в значительной мере предоставлены
самотёку, не было должного
планирования и руководства работой
философов, а порой, в силу
недостатка целеустремлённости и
организованности, недостатка учёта сил
и контроля, не было и самой
научной работы.
Наконец, мне кажется, не было
должного понимания со стороны
всех нас, философов, важности и
сложности задач, стоящих перед
научными работниками
философского фронта, задач внутреннего и,
можно прямо сказать,
международного значения.
Неправильной и вместе с тем
чреватой опасностью является
мысль, будто узко ограниченное
количество товарищей, хоггя бы и
руководящих по своему академия воком у
положению, может, не привлекая
весь состав научных кадров,
обеспечить подъём философского фронта.
Перед нами стоят большие задачи
как внутри нашей страны, так н за
её пределами. Мы должны
установить связи с нашими друзьями —
единомышленниками учёными за
рубежом для разрешения научных
вопросов, для усиления борьбы с
идеологической реакцией
философствующих мракобесов за границей,
для усиления влияния на
колеблющихся, тянущихся в нашу сторону
кадров буржуазной интеллигенции,
буржуазных учёных.
Сейчас особо злободневно
указание Владимира Ильича Ленина в его
статье «О значении воинствующего
материализма»:
«Кроме союза с
последовательными материалистами, которые не
принадлежат к партии
коммунистов,—как, помните, писал Ленин,—
не менее, если не более важен для
той работы, которую воинствующий
материализм должен проделать,
союз с представителями
современного естествознания, которые
склоняются к материализму и не боятся
отстаивать и проповедывать его
против господствующих в так
называемом «образованном обществе»
модных философских шатаний в
сторону идеализма и скептицизма»'
(В. И. Ленин. Соч., т. XXVII,
стр. 186).
Ленин писал об этом в 1922 году,
в начальном периоде советского
строительства, но эти слова живы и
злободневны полностью и сейчас.
Наше могучее Советское
государство является великой
международной силой, притягивающей всё
честное, прогрессивное. Наш обществен¬

РЕЧЬ Т О В. НОВИНСКОГО и. и.
203
ный социалистический строй, наша
освободительная политика, наша
передовая наука должны вести и
ведут к сложным процессам
расслоения среди интеллигенции. Здесь-то,
мне кажетея, может оказаться
недостаточно состоятельным то правило,
которому рекомендует следовать
т. Гак, говоря, что в истории
философии все прогрессивные философы
защищали материализм, а
реакционные являлись идеалистами. Это в
общем и целом правильно в
отношении истории, правильно в общем
и целом и для современности. Но
ведь были исключения из правила и
в* истории философии.
Сейчас, как мне кажется,
первоочерёдным критерием должен быть
критерий политический. Нужно
уметь прежде всего видеть среди
деятелей культуры за рубежом
сторонников демократии, знать, что
среди них достаточно и
заблуждающихся, путающихся между
материализмом и идеализмом,
совершающих, таким образом,
философские ошибки, но тянущихся к
научному мировоззрению, ищущих к
нему дорогу. Мы должны помогать
им, отличать их от врагов,
поставляющих вредоносное
идеологическое оружие на службу
воинствующей империалистической
реакции. Это не означает, конечно, что
можно проходить мимо каких-либо
отклонений от научного
мировоззрения без критики ошибок, без
помощи ошибающимся. Мы должны
укреплять позиции
марксизма-ленинизма, помня указание товарища
Сталина: «... только в борьбе с
буржуазными предрассудками в
теории можно добиться укрепления
позиций марксизма - ленинизма»
(И. В. Сталин, Вопросы ленинизма,
нзд. 11, стр. 276). Ленин и товарищ
Сталин учат нас, что путь и способы
этой борьбы носят сложный,
многообразный характер. Не является ли
оценка отдельных философов и
учёных с помощью использования
отдельных цитат из иностранных
журнальных статей упрощённым и
чреватым оцщбками приёмом?
Решению больших стоящих перед
нами задач мешает сложившаяся
нездоровая обстановка на философ¬
ском фронте; Что представляют
собой в целом эти недостатки:
слабость самокритики, замкнутость,
терпимость к непринципиальному
поведению отдельных товарищей,
недостаточная требовательность,
ослабление чувства ответственности
в работе? Это и есть в целом
прежде всего недостаток
большевистской партийности науки. Этим в
первую очередь, как мне кажется,
обусловлено отставание
философского фронта и недостатки самой
книги т. Александрова.
Автор книги, т. Александров,
разрабатывая вопросы истории
философии, не реализовал также
замечательные указания товарища Сталина
по вопросам передовой науки.
Товарищ Сталин в своей речи на приёме в
Кремле работников Высшей школы
указывал, что, умело используя
установившиеся е науке традиции,
люди науки должны иметь смелость,
решимость ломать старые традиции,
нормы, установки, когда они
становятся устарелыми и превращаются
в тормоз для движения вперёд,
уметь создавать новые традиции,
новые нормы, новые установки.
В работах по истории философии, в
характере их разработки и
трактовки имеется немало именно
устаревших традиций. История
философии формировалась в
буржуазно-крепостнической интерпретации,
которая не дала научной истории
философии. В борьбе с нею
складывалась и развивалась подлинно
научная разработка истории
философии в трудах Маркса, Энгельса,
далее в работах Ленина и товарища
Сталина.
Мне придётся сейчас из-за
недостатка времени опустить целый
раздел, который я хотел изложить в
выступлении. Я имел в виду
показать, что автору книги не всегда
удаётся ломать устаревшие
традиции, изменять требующие
пересмотра установки. Таково,
например, традиционное для буржуазных
историко-философских работ
невнимание и пренебрежение к русской
философской мысли. Имея в виду
традиции замалчивания марксизма,
либо злобного извращения и
воинствующей борьбы против нашего

204
РЕЧЬ ТО В. НОВИНСКОГО и. и.
мировоззрения, автор должен,
увеличить размеры 'главы,
посвящённой марксистско-ленинской
философии, и её коренным образом
переработать. Этого требуют не только
традиции буржуазных историков
философии, но в первую очередь
задачи создания марксистского
учебника по истории философии. Мне
также хотелось подробнее
остановиться на глубоко лживом и опасном
тезисе «объективности» . науки,
защищающемся буржуазной «теорией»
науки.
Мне кажется, что уже во
введении в книге т. Александрова должна
быть дана критика некоторых
основных историко-философских работ
(Виндельбанда, Гомперца, Куно
Фишера и др.). Ими пользуются,
ими можно пользоваться, но надо
предупредить об их существе,
охарактеризовать их тенденциозность,
их буржуазную воинственность, их
партийность.
Остановлюсь на характеристике
некоторых вопросов естествознания
в связи с постановкой их т.
Александровым в его книге. В книге
т. Александрова
естественно-научный материал представлен по
преимуществу как перечень имён и
фактических справок, зачастую
лишённых принципиальной,
научно-критической оценки. Следует прежде
всего отметить, что в книге не
проявлено должного внимания к данной
Энгельсом оценке развития
естествознания в эпоху до проникновения
стихийной диалектики в
естественные науки. Энгельс указывал, что
естествознание развивалось в виде
эмпиризма и натурфилософии.
В воззрениях некоторых
естествоиспытателей порой причудливо
сочетались опытные
естественно-научные данные со спекулятивными
натурфилософскими построениями.
Энгельс отмечал положительные и
отрицательные стороны эмпиризма
и натурфилософии, боролся против
метафизики и идеализма в
естествознании, раскрывал влияние
философских позиций в
естествознании на развитие философии.
Тов. Александров, характеризуя,
например, значение
естественно-научных позиций Бюффона и его влия¬
ние на французский материализм,
обошёл вовсе идеалистические цоло-
жения Бюффона, его
виталистические взгляды, его роль в защите
принципа самопроизвольного
зарождения организмов. Влияние
Бюффона мешало укреплению
научной позиции итальянского
естественника Спаланцан-и,
признававшего необходимость зародыша для
возникновения живого. Эта позиция
победила в XIX веке в результате
классических опытов Пастера.
Лейбниц — о нём здесь почти
. не говорили — получает как
учёный одностороннюю положительную
характеристику.в книге т.
Александрова. Здесь недооценивается тот
принцип, тот метод, который
Лейбниц проводит, разрабатывая свою
идеалистическую философию.. Надо
иметь в виду, что Лейбниц
устанавливал задачу «распространения
веры с помощью науки». Куно
Фишер оправданно пишет, что
Лейбниц «хотел утвердить верования, и
. на место древних традиционных
начал самую физику сделать
^фундаментом теологии. Мысль о
естественной теологии сделалась
программой и направляющей нитью его
будущей системы». Мне кажется,
что Лейбница можно считать свсего
рода основоположником линии
немецкой философии нового времени:
линии укрепления идеализма путём
использования естественно-научного
материала.
Ведь это продолжается далее:
Кант, Шеллинг, Гегель. Здесь
неправильно говорили, что Гегель
пренебрегал естествознанием, не знал
его. Гегель знал и занимался
естествознанием. Нужно сказать иное,—
Гегель использовал естествознание,
стремясь укрепить позиции . своей
идеалистической философии,, и
основу этой тактики—опасной
тактики— кладёт немецкая философия
Лейбница.
Наконец, последнее. Считаю, что
в книге т. Александрова-допущена,
может быть небольшая, но
принципиальная неточность в
характеристике соотношения философских
взглядов Декарта с теорией
условных рефлексов.
Речь, собственно, идёт о Декарте

РЕЧЬ ТО В. НОВИНСКОГО и. и.
205
и академике Павлове. Тов.
Александров на стр. 237 пишет, что взгляды
Декарта по вопросам
естествознания «были тогда передовыми, а его
высказывания о
психофизиологических процессах как результате
воздействия внешнего раздражения
имели серьёзное значение в
развитии науки об условных рефлексах».
Правильна ли такая
формулировка о серьёзном значении взглядов
Декарта «в развитии науки об
условных рефлексах»? Следует
сказать, что она является слишком
общей, расплывчатой. Переход от
понятия рефлекса Декарта к учению
об условных рефлексах страдает
фактически неоправдызаемой
непосредственностью, преуменьшается
значение учения академика И. П.
Павлова как нового оригинального
учения о физиологии высшей
нервной деятельности. Ясно, что этот
вопрос «малого» масштаба
становится вопросом принципиальным с
точки зрения развития физиологии
нервной системы и той особой
исторической вехи, какой является на
этом пути новое слово науки
великого русского учёного академика
Павлова.
А между тем, приложив немного
больше внимания, автор мог бы
найти совершенно точную
характеристику значения учения Декарта о
рефлексе и тем самым определить
также правильнее особое место
теории условных рефлексов
академика Павлова. Эта точная
характеристика тем более неоопорима по
авторитетности, что она
принадлежит самому академику Павлову. В
труде Ивана Петровича Павлова —
«Лекции о работе больших
полушарий головного мозга», в работе
Павлова о поведении животных
(«Двадцатилетний опыт
объективного изучения высшей нервной
деятельности (поведения) животных»)
имеется точная характеристика роли
Декарта. «Считая деятельность
животных, — писал Павлов,—в
противоположность человеческой, ма¬
шинообразной, Декарт триста лет
тому назад установил понятие
рефлекса, как основного акта нервной
системы... Таким образом, изучение
деятельности нервной системы
животных было поставлено на твердую
естественно-научную почву». И
дальше Павлов пишет: «Смелый шаг
в приложении идеи рефлекса к
большим полушариям не только
животных, но и человека сделал, стоя на
почве современной ему физиологии
нервной системы, русский физиолог
И. М. Сеченов». Из сказанного
следует, во-первых, что может быть
дана точная формулировка значения
учения Декарта о рефлексе; во-
вторых, выдающейся исторической
ступенью в развитии физиологии
нервной системы является
приложение идеи о рефлексе к изучению
больших полушарий мозга, что
является заслугой русского учёного
физиолога И. 'М. Сеченова;
в-третьих, следующим после Сеченова
историческим этапом в развитии
физиологии нервной системы является
учение об условных рефлексах
Павлова не только как продолжение, ко
•и как дальнейшее развитие на
новом оригинальном пути работ
Сеченова.
Вот я, товарищи, на этом
заканчиваю и думаю: мы считаем
необходимым заявить о том, что
ответственность за положение на
философском фронте каждый из нас
должен разделять, но этого мало. 'Мы
вместе с тем хотим и будем
работать, борясь за выполнение великих
задач, которые ставит наша партия,
добиваясь, чтобы отставание на
философском фронте было
ликвидировано.
Жданов. Товарищи, в связи с
некоторыми неотложными
обстоятельствами президиум просит на этом
сегодня работу закончить,
вечернего заседания, как мы уже
условились,_ не устраивать, а следующее
заседание устроить в понедельник,
в б часов. -Если это устраивает, на
этом можно было бы закончить.

Заседание шестое
(23 июня 1947 года)
Жданов ( председательствую-
щий). Разрешите возобновить нашу
работу. Слово имеет т. Николаев,
подготовиться т. Маковельскому.
Николаев С. В. (Саратов).
Товарищи, я отлично понимаю
положение «своей малости», чтобы
выступать здесь в роли учителя, учить,
как надо писать учебник по истории
философии, тем более учить
человека, философская культура
которого неизмеримо выше моей. Я хочу
лишь поставить ряд вопросов,
вытекающих из опыта нашего
преподавания истории философии и
диалектического материализма в
университетском курсе.
На наш взгляд, низкий
теоретический уровень книги Александрова
«История западноевропейской
философии» объясняется тем, что в
подходе к вопросу истории философии
т. Александров не учитывает,
обходит ленинско-сталинский этап в
развитии материалистической
диалектики как философской науки и
особенно работу товарища Сталина
о диалектическом и историческом
материализме.
Всем известно, что всякий новый
итог, более высокий результат
развития любой науки, не только
открывает новые горизонты, пути и
средства для дальнейшего более
углублённого движения вперёд этой
отрасли знания, но и одновременно
проливает свет на историю своего
подготовления, вскрывая или отражая
достоинства и недостатки,
преходящее и устойчивое в прошлом
научном творчестве. Так дело обстоит с
дарвинизмом в отношении
ламаркизма, так дело обстоит в
современной физике и химир в отношении
Менделеева и Ньютона.
Сталинский «итог» не только
открывает необозримые поля и пути
для дальнейшего плодотворного
научного творчества, но вместе с тем
является мощным прожектором,
освещающим путь своего
собственного подготовления.
Возьмём сначала самый общий
вопрос, вопрос о сущности и форме
всякой философии, как она дана в
работе товарища Сталина, и что это
даёт для работы в области истории
философии. Сущность всякой
философской системы сводится в итоге к
материализму или идеализму, а с
точки зрения формы этой сущности
к двум концепциям развития —
метафизике и диалектике.
История развития философии, как
и науки вообще, сводится в итоге к
борьбе этих двух противоположных
взглядов, по вопросу сущности или
формы метода. Сталинская работа
«Диалектический и исторический
материализм» как бы специально
направляет философов-историков (и
неисториков), рассматривая каждую
черту марксистского философского
материализма в её
противоположности утверждению идеалистов и
каждую черту формы —
диалектического метода в её
противоположности метафизике.
Само собой разумеется, что эта
борьба выражает собой борьбу
классов, борьбу передового и
отсталого, нового и старого и т. д.
И, если бы т. Александров
продумал это, более серьёзно подошёл
к столь ответственной задаче,
поднялся на тот уровень, к которому
обязывает работа товарища Сталина,
то его учебник приобрёл бы
марксистскую почву и структуру,
современный научный вид, а не был бы
«рассыпным», как прекрасно выра¬

РЕЧЬ ТОВ. НИКОЛАЕВА С. В.
207
зился т. Шария. Вместе е тем это
был бы партийно-объективный
учебник, полнокровный политический
документ в смысле насыщенности
фактами борьбы передового с
отсталым в области философии, как
одной из форм классовой борьбы,
протекающей в специфически
философской форме.
Возьмём второй вопрос — менее
общий, но имеющий в высшей
степени существенное значение для
Истории философии. Известно, что
классики марксизма-ленинизма
всегда подчёркивали решающее
значение в марксизме-ленинизме метода
науки. «Душа» марксизма,
говорит товарищ Сталин, принцип
движения науки и философии. Через
метод наука обогащается,
освобождается от устаревших своих
положений и т. д.
Новее у товарища Сталина, как
нам всем известно, состоит в том,
что он, развивая дальше 'Маркса,
Энгельса, Ленина, обобщая их
высказывания, в своём впервые
систематически изложенном курсе
диалектического материализма на
передний план выдвигает проблему
метода. Логическая структура этого
курса уже как бы предопределяет
значение метода в истории развития
философии, в подготовлении
диалектического материализма как
философской науки.
В своём изложении «истории
западноевропейской философии»
т. Александров и «не подозревает»
самой этой проблемы для курса
марксистской истории философии.
На самом же деле проблема метода
является в известном смысле
решающей, когда речь идёт о
движении вперёд при всяком историческом
переломе в развитии. Достаточно
здесь сослаться на Бэкона и
Декарта, у которых вопросы метода
занимали доминирующее место, наш
интерес к? Гегелю также связан с
этой проблематикой. 'Можно смело
утверждать, что через всю историю
философий проходит противоречие
между метёдом (формой) и
сущностью философии;
материалистическая сущйость философии, скажем,
у франц^зОй не находит адэкватноЙ
себе формы — метода, а диалектиче¬
ская форма — метод получает
извращённый у Гегеля вид благодаря
идеалистической сущности его
философии. В итоге этот вопрос
разрешается только диалектическим
материализмом, где это противоречие
снимается. Почему буржуазная
философия не могла разрешить этого
вопроса, как и почему, наконец, уже
в самом марксизме —
диалектическом материализме особое значение
приобретает метод, т. е. путь или
форма движения науки, как этот
вопрос связан с 11-м тезисом
Маркса о Фейербахе? Эти вопросы
должны быть поставлены и разрешены
в курсе марксистской истории
философии, а в противном случае он не
достигнет цели.
Возьмём далее сталинские
основные черты диалектического метода,
упуская сейчас вопросы
философского материализма, так как это только
бы усложнило задачу, не меняя
сути дела. 'Как и почему появились
эти четыре основные черты
диалектического метода, почему товарищ
Сталин даёт их в такой, а не в иной
композиции, не выражает ли
их внутренняя последовательность
определённых и притом решающих
ступеней в развитии познания? А
если это так, а это безусловно так,
заметим в скобках, иначе
логическое не было бы сокращённым
путём исторического, иначе падает
проблема единства того или
другого, то какое отношение эти черты
имеют к ленинским «кругам», с
которыми так «некругло» обращается
т. Александров в своём курсе, к
определённым высказываниям
Энгельса по этому вопросу. Учение о
методе у Сталина развёртывается,
таким образом, в систему. Каково
отношение этой системы учения о
методе к вопросам философского
материализма в их историческом
подготовлении диалектического
материализма, почему в историческом
развитии в различное время
выдвигаются на первый план то та, то
другая проблема? Вместо
самостоятельно разрабатываемой
марксистской схемы истории развития
философии на основе новейших
достижений науки т. Александров даёт
свои «круги», заключающиеся в

208
РЕЧЬ tOB. НИКОЛАЕВА С. В.
рассмотрении
социально-политической обстановки, затем сущности
философской школы и её социально-
политических воззрений. Это вполне
в духе старых марксиствующих
профессоров или катедер-социали-
стов. Эти логические черты
диалектического метода, выражающие
собой определённые ступени в
развитии философии и науки, в развитии
познания, можно показать на
примере 1-й черты диалектического
метода — связи и взаимной
обусловленности явлений, вещей.
Исторически, как известно, дело обстояло
так, что колыбель всего
современного научно-философского знания—
древняя Греция впервые по
Энгельсу дала эту общую и элементарную
картину связи и взаимной
обусловленности предметов, вещей,
явлений, что представляет собой, по
Ленину, 1-й круг в развитии
философии как обобщающей науки,
олицетворённый Гераклитом. Так дело
разрешалось исторически и таким
образом оно вошло в систему
диалектической логики в качестве её
первой самой элементарной и
всеобщей черты, без учёта которой
невозможно никакое научное
отношение к окружающей
действительности, так как наука начинается там,
где устанавливаются первые
элементы связи между вещами,' их
свойствами, первые элементы
взаимодействия различных вещей.
Так же дело обстоит и с
последующими чертами — более
глубокими ступенями в развитии познания
мира, но я сейчас на этом,
естественно, не могу остановиться. То
же и в отношении черт
философского материализма, которые
обязательно должны быть исследованы в
этом плане и в плане их взаимной
связи с основными чертами
диалектического метода.
Не менее важное значение для
истории философии имеет
исторический материализм, также впервые в
систематическом плане данный
товарищем Сталиным. Тут и вопросы
периодизации, мобилизующая роль
новых идей, реакционное
возрождение старых и т. д. Эти моменты опять-
таки упущены т. Александровым.
Таким образом, важнейший вывод
моего выступления состоит в том*
что работа товарища Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме», как итоговый ,и притом
впервые в систематически
самостоятельной форме изложенный курс
марксистской философии, является
такой работой, которая даёт
мощную ретроспекцию в прошлое и
обязывает по-новому подойти к
историко-философским проблемам. Она
столь же в этом смысле и историко-
философская работа^. Вот почему
нельзя написать подлинно
марксистский труд по истории философии,
если не учитывать всею того новою,
что вносит эта работа в понимание
историко-философских проблем.
В книге т. Александрова мы не
видим и попытки поставить эти
вопросы, между тем как т.
Александрову гораздо лучше меня известно,
что ключом к анатомии . обезьяны
является анатомия человека...
Голоса с места. Наоборот.
Николаев. Нет, не наоборот.
...что понять до конца по-научному
капитализм можно лишь с позиций
научного коммунизма, что видеть
недостатки той или другой формы
классовой борьбы можно лишь с
позиций политики как высшей её
формы, то-есть высшее до конца
разъясняет предшествующее,
низшее. Тов. Александров в своём-
курсе использует все важнейшие
высказывания 'Маркса и Энгельса,
которые они давали в отношении
различных лиц, философских
направлений и т. д. Это правильно, но*не в
этом суть дела.
Работа товарища Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме» есть одновременно и
документ огромной политической
важности, теоретическая основа всей
практики нашего революционного
преобразования.
Обходить Ленина и Сталина при
составлении курса истории
философии — это одновременно значит
оторвать свою
философско-теоретическую деятельность от политики,
от интересов социалистического
движения, причём эту внутреннюю
глубокую органическую связь с
современностью нельзя заменить теми
добавлениями критики современной

РЕЧЬ ТО В. МАКОВЕЛЬСКОГО А. О
буржуазной философии, о которых
говорил т. Баскин. Тут дело обстоит
глубже. В этой связи т. Баскин и
квалифицировал учебник т.
Александрова как «не совсем
марксистский». Такая квалификация может
исходить только от человека,
который совсем не является марксистом.
Надо понять, что всякий
теоретический документ нашего времени
может быть лишь тогда актуальным,
когда он выражает ленинско-сталин-
сйую ступень в .развитии марксизма,
так как ленинизм соединяет в себе
органически и неразрывно последние
итоги знания и самую острую
революционность.
Книга т. Александрова отнюдь
«не случайный» продукт в
философских писаниях; она является
«законным» детищем общего состояния
творческого бессилия, анемии на
философском участке работы.
Причиной вс£х причин этого состояния
является отрыв философии от
политики. Это было убедительно
показано т. Ждановым в его анализе
положения на литературном фронте, что
принципиально целиком и полностью
верно и для философии. Отсюда
проистекают и все другие
разнообразные болезни на философском
участке — семейственность (см.
речь т. Баскина),
безответственность, пренебрежение к
публицистике и т. д. Для того чтобы выправить
положение, необходимо резко
повернуть философский участок к
разработке ленинско-сталинского этапа в
развитии философии, к
философскому осмысливанию победоносного
социалистического строительства, к
сближению философии с
университетской. наукой. Что же касается
создания хорошего марксистского
курса истории философии, то для
этого необходима ещё
предварительная «расчистка» пути по целому
ряду проблем и в особенности тех,
о которых шла речь у меня.
Жданов. Слово имеет т.
Маковельский.' Следующий т. Иовчук.
Маковельский А. О. (Баку). Книга
т. Александрова «История
западноевропейской философии» была
заметным явлением в нашей философ¬
ской литературе за последнее время.
Значение её в том, что она —
оригинальный труд, являющийся у нас
первым опытом .представить общую
картину развития всей
западноевропейской философии в целом с
позиций исторического материализма.
'Книга написана ясно, живо,
увлекательно. Автор мастерски умеет
ввести читателя в философские
проблемы. Укажу, например, блестящее
изложение философских учений Канта,
что, как известно, задача нелёгкая.
Тов. Александров — талантливый
исследователь. Научные ресурсы его
огромны.
Но «кому много дано, с того и
много взыщется». И мы вправе
предъявить к работе т.
Александрова более высокие требования, чем
к рядовым научным работникам.
Приходится констатировать, что
книга т. Александрова имеет
серьёзные недостатки. Среди них на
первое место я бы поставил то, что
книга т. Александрова «История
западноевропейской философии» вовсе
не есть история философии, а только
предварительные наброски, очерки,
материалы для истории философии.
(Смех в зале.) Что книга т.
Александрова в настоящем её виде не
есть ещё история философии, это
бросается в глаза уже при первом
её чтении, бросается в глаза её
бессистемность, бессвязность,
отрывочность. (Смех в зале.) В ней пропу:
щены существенные звенья
(например, неоплатонизм, котопый
господствовал в течение многих веков на
Западе и Востоке), в ней нет чёткой
и продуманной, обоснованной
периодизации, и расположение материала
часто неудовлетворительно, как здесь
уже отмечали товарищи.
Тема книги т. Александрова —
«История западноевропейской
философии». Казалось бы, автор должен
был начать с того момента, когда
философия впервые появляется на
Западе, а именно, когда греческий
философ Карнеад во главе
посольства явился в Рим и произнёс там
две свои блестящие речи о
справедливости и возбудил, таким образом,
у римлян интерес к философии.
Между тем, о первых шагах
философии в Западной Европе, о фило-

no
РЕЧЬ TOE ЕАКОМЛОСКОГО А. О.
оофии Рима в книге почти ничего
не говорится, зато излагается
древнегреческая философия. Это не на
тему. Греция — юго-восток Европы,
а Милет и Эфес — в Малой Азии.
Равным образом у меня сомнение—
правильно ли называть
марксистскую философию
западноевропейской? Марксизм с самого начала
своего возникновения перерастает
национальные и территориальные
рамки, и философию марксизма
надо показать как венец не только
западноевропейской философии, но
всей мировой философии.
Неправомерное включение
древнегреческой философии и
марксизма в западноевропейскую
философию преувеличивает
действительную роль последней и может
способствовать низкопоклонству перед
Западом.
История человечества,
объективный ход исторического процесса
есть нелицеприятный судья и над
историческими деятелями и над
политическими и философскими
теориями. «Краткий курс истории
В КП (б)» есть классический образец
такого показа истории. История
философии должна быть построена
так, чтобы она творила суд над
философами и их системами, —
тогда и история философии не будет
бесстрастной, объективистической, и
наши оценки будут научно
обоснованными. А у нас оценки часто
субъективны, произвольны, нередко
хватают через край: если начинают
хвалить, то превозносят до небес,
и наоборот. И у т. Александрова
имеются перегибы в оценке. Правда,
у т. Александрова нет того
примитивизма в оценке,- как, например,
у профессора Лурье в его недавно
вышедшей книге «История античной
науки», в которой автор заявляет,
что Аристотель только по
недоразумению попал в число творческих
умов.
Для Лурье Аристотель — ничтоже-
cTBOt он не имеет никаких заслуг
перед наукой.
Ещё хуже, ещё безграмотнее те
оценки, которые высказал с этой
трибуны профессор Баскин. Мысль
Демокрита о том, что нужда во всём
была учительницей людей и что под
её давлением происходили
изобретения, развивались науки и
человечество поднималось на высшую
ступень, профессор Баскин
отождествляет с теорией исторического
материализма. И на этом снижении
исторического материализма до уровня
наивных представлений древних о
роли нужды в развитии общества он
построил всю свою критику моей
книги.
Я в своей книге, анализируя
учение Демокрита об обществе, прямо
говорю, что учение Демокрита об
обществе — идеалистическое, что у
него нет никакого представления об
общественном бытии, об
общественном характере человеческого труда
и тем более о роли орудий труда как
основы развития общества.
Демокрит в своём учении об
обществе исходит из психологии индивида
и само общество мыслит как
продукт соглашения между индивидами;
Причём же тут исторический
материализм? Всё это ещё очень
далеко от исторического материализма.
Так я прямо об этом говорю в своей
книге, а если профессор Баскин
отождествляет наивные
представления древних о роли нужды в
развитии общества с историческим
материализмом, то это свидетельствует
о его грубой вульгаризации
исторического материализма.
Профессор Баскин говорил, будто
бы я пишу в своей работе, что
Демокрит перенёс материализм на
понимание общественных явлений. Но
это его собственное измышление.
Вот то место, на которое он
ссылался. Я цитирую страницы
117—118:
«...Оригинальнейшим делом
Демокрита было перенесение левкиппова
способа понимания вещей на
человеческое общество. А именно,
Демокрит стремится сложные развитые
человеческие отношения вывести из
наиболее простых, установить
постепенное усложнение жизни
общества».
Ясно, что здесь речь вовсе не идёт
о перенесении материализма на
понимание общественных явлений,
а речь идёт лишь о том, что
Демокрит впервые ввёл идею развития в
понимание человеческого общества.

РЕЧЬ ТО В. М-АКОВЕЛЬСКОГО А. О.
2И
Но это развитие механистическое*
соответственно механистической
концепции объяснения природы
Левкиппа. .
Баскин говорил, будто я
представил Демокрита историческим
материалистом, тогда как у меня вот что
говорится на стр. 121, 122:
«..Демокрит является идеалистом
в объяснении общественных
явлений... Главной причиной изменений
общественной жизни Демокрит
считает изменения в психологии масс.
Он в своём учении об обществе идёт
от общественного сознания к
общественному бытию».
Критикуя Платона, Аристотель
говорил: «Друг мне Платон, но
больший друг мне истина», а т.
Баскину истина — не друг. (Смех,
оживление в зале.)
Возвращаюсь к книге т.
Александрова. Я считаю, что в
отношении оценок здесь следовало бы
усилить критику тех философских
течений, которые в XIX—XX веках
вели борьбу с диалектическим
материализмом и до сих пор
используются за рубежом для этой цели.
Я имею в виду томизм — этот
реакционнейший феодальный
идеологический пережиток, берклеанство и
юмизм, контизм, кантианство,
фихтеанство и гегельянство. Надо ярче
показать связь философии Канта,
Фихте, Шеллинга и Гегеля с
пруссачеством. Не только эти системы
развились в Пруссии, но каждая из них
внесла свою немалую долю в
создание «духа пруссачества»,
отравившего общественное сознание
Германии.
Постановление о ликвидации
прусского государства является
справедливым историческим приговором и
над «прусской философией» Канта,
Фихте, Шеллинга и Гегеля. Это,
конечно, не исключает наличия в
этих системах отдельных
положительных моментов, отмеченных
основоположниками
марксизма-ленинизма.
Неисторичность или
недостаточная историчность истории
философии т. Александрова связана с тем,
что,он склонен рассматривать
философские учения прошлого
исключительно с точки зрения ценности их
как наследия для нас, но склонен
игнорировать запросы и интересы
той исторической эпохи, о которой
идёт речь, и поэтому в его работе
нет самой жизни идей, мы видим
перед собой лишь философское
наследие, оставленное великими
мыслителями. Это наследие автор
подвергает научному анализу, но это
лишь анатомия. Самой же динамики
жизни нет, отсутствует изображение
конкретного исторического хода
развития во всей его сложности и
противоречивости.
Если бы автор стремился
показать живую историческую
действительность, то у него иначе были бы
показаны, например, в разделе
античной философии софисты и
Сократ. Им автор уделил всего одну
страничку, и если иметь в виду
только их наследие для нас, то автором
сказано всё существенное. Но
читатель не получает никакого
представления о той исторической роли,
которую сыграли софисты и Сократ
в ходе развития древнегреческой
общественной жизни. Не показано,
как в связи с расцветом
демократии появились новые общественные
запросы и как софисты впервые
выдвинули ряд новых
общественных теорий (теория естественного
права, теория о сущности
государства, о происхождении религии
и т. д.).
Тем же недостатком, и я бы сказал
в ещё большей мере, страдает
изложение философии эпохи феодализма.
Достаточно сказать, что те
общественные идеи, которые
господствовали над умами в ту эпоху и
сковывали человеческую мысль в
Западной Европе в течение тысячелетия,
совершенно не освещаются, а именно
«О граде божием» Августина всего
лишь шесть строчек, об
общественном учении Фомы Аквинского десять
строчек. Остановиться на этом было
бы важно для понимания духа
эпохи, её господствующих идей. Но
поскольку как наследие для нас оно
не представляет никакой
положительной ценности, автор
пренебрежительно игнорирует этот материал.
Равным образом автор ничего не
говорит о борьбе политических
страстей и большой политической лите¬

212
РЕЧЬ ТО В. ИОВЧУКЛ м. т.
ратуре, возникшей в эпоху
феодализма в связи с борьбой за господство
духовной и светской власти. Можно
сказать, что история философии
феодализма сведена к содержанию
споров наиболее видных схоластов
об универсалиях. То, что говорит
об этом автор, умно, глубоко и
прекрасно, но это отнюдь не даёт
достаточного представления об
умственных интересах эпохи. Таким
образом, автор не показывает того, что
было самым животрепещущим в ту
эпоху, что волновало умы,
разжигало страсти, разделяло широкие
круги на борющиеся партии.
И далее, если мы перейдём к
философии нового времени, то здесь
наблюдается та же самая картина.
Англия XVII века — время, когда
разразилась английская буржуазная
революция. В книге т. Александрова
ничего не сказано о тех идеях,
которые овладели массами и их двигали.
Революция как таковая с её идеями
совсем выпала. Нет даже
упоминания о Мильтоне, о левеллерах и
истинных левеллерах, о «Народном
договоре» Джона Лилберна и о
«Законе свободы» Уинстенли. Что
же мы узнаём об идейной борьбе в
Англии в эпоху буржуазной
революции? Приводится лишь учение
Гоббса — противника этой
революции.
За недостатком времени я
заканчиваю и хочу в заключение сказать,
что мы, советские учёные, любим
здоровую критику более, чем
похвалы нашим работам. Чем острее
критика, чем она глубже и
принципиальнее, тем больше она помогает
нам в нашей работе, помогает нам
поднять нашу научную работу на
большую высоту. Осознание
имеющихся налицо недостатков — есть
важнейшее условие движения
вперёд как в области народного
хозяйства, так и в научной теоретической
области. Мы глубоко благодарны
ЦК ВКП(б) за организацию
настоящей дискуссии, которая поможет
росту нашей философской науки.
Жданов. Слово имеет т. Иовчук,
подготовиться т. Пауковой.
Иовчук М. Т. (Минск). Я бы не хо¬
тел повторять как того, что
говорилось мной на первой дискуссии, так
итогр, что здесь было оказано
предшествующими товарищами, хотя
это довольно трудно, потому что
почти ©се вопросы в ходе настоящей
дискуссии были затронуты. Наша
задача, по моему мнению, состоит не
в том, чтобы говорить здесь о
частностях, а указать на коренные ошибки
и недостатки книги т. Александрова
и обменяться мнениями о том, как не
допустить повторения подобных
теоретических ошибок, на которые нам
не один раз указывал Центральный
Комитет партии.
В чём же состоят, на мой взгляд,
эти коренные недостатки и ошибки
книги т. Александрова? Прежде
всего в том, что автор не показывает
в своей книге, что философские
теории прошлого — кантианство,
гегельянство, субъективный идеализм,
различные схоластические
системы — являются предметом
ожесточённой идейно-политической борьбы
в современных условиях. Он не
показывает, что эти теории
принадлежат не только прошлому, а широко
используются реакционными силами
современности в их борьбе против
коммунизма, демократии и
материалистической науки.
К слову сказать, в западных
республиках Советского Союза нам
приходится и сейчас иметь дело с
реакционным католическим
духовенством, которое и поныне
проповедует философско-теологические
теории Августина, Фомы Аквината
и т. д. и стремится внушить
молодёжи философский идеализм и
теологические догмы.
Тов. Александров, концентрируя
внимание на внутреннем
содержании философских систем прошлого,
на их противоречиях, совершенно
недостаточно показывает, какое
употребление делает из этих систем
международная реакция. Если
т. Александров в последнее время
немало делает в своих статьях и
выступлениях для разоблачения
современной буржуазной философии и
социологии, то тем более неправильно,
что книга т. Александрова по
истории западноевропейской философии
оторвана от задач идеологической

РЕЧЬ ТО В. ИОВЧУКА М. Т.
213
борьбы на международной арене.
А мы, работники философского
фронта Советского Союза, должны
стоять во главе этой борьбы.
Вторым коренным недостатком
книги т. Александрова является то,
что в ней не дана история
марксистской философии. Фактически вся
предшествующая марксизму история
философии была, лишь
.предисторией, поисками научного
объяснения развития философских идей.
Тов. Александров не показал, что
взгляды классиков марксизма на
историю теоретической мысли, на
историю философии также
развивались и совершенствовались.
А ведь никто из нас не поставит
знака равенства, скажем, между
высказываниями 'Маркса и
Энгельса , по истории философии в
«Святом семействе» и их мыслями
об истории идеологии в переписке
70—80-х годов. Тов! Александров
ограничивается в своей книге лишь
тем, что приводит отдельные
ленинские оценки некоторых
философских, систем.. Поэтому книга не даёт
и, не может дать цельного
представления об истории философии,
вершиной которой является ленинизм.
Тов. Александров остановился на
полпути, не решив важнейшей
задачи историко-философского
исследования. Поэтому нам впредь
нельзя писать ни историю
западноевропейской философии, ни
историю русской философии, не
показав, что ленинизм дал научный
ответ на важнейшие теоретические
вопросы, над которыми столетиями
билась человеческая мысль, на
вопросы, которые были запутаны
буржуазными философами.
Третий коренной недостаток
книги т, 'Александрова состоит в том,
что. он, как . правильно заметил
т.. Сарабьянов, не даёт ясного и
правильного представления о роли
русской философской мысли в
общефилософском развитии, о том,
какое большое значение имела
прогрессивная русская мысль в борьбе
против идеалистической реакции в
философии. Отдельные выдерада
из Герцена и Чернышевского по
поводу западноевропейских
философских систем, имеющиеся в книге
т. Александрова, не меняют
положения. И т. Александров и мы,
работники, занимающиеся историей
русской философии, должны были
при; исследовании и изложении
истории философии показать
прогрессивную роль русской
философской, мысли в идеологической
борьбе против реакции и идеализма на
международной арене.
Правда, о многих достижениях
русской философской мысли в
Западной Европе, за исключением
быть может славянских стран,
знали крайне мало.
Аристократические и буржуазные реакционеры
Запада с нескрываемым
пренебрежением относились к теоретической
мысли русского народа и
замалчивали её достижения, тем более , что
со второй половины XVIII века она
была проникнута революционными
и материалистическими идеями.
Однако, несмотря на эти
неблагоприятные условия для
проникновения русской теоретической мысли
за рубеж, лучшие представители
русской философской мысли
активно вмешивались в ход
идеологической борьбы в Западной Европе.
Ломоносов своими
естественнонаучными, открытиями нанёс
серьёзный удар по теории
«теплорода» и другим метафизическим
теориям, объяснявшим переход
материи из одного состояния в другое
действием различных
«непостижимых внешних сил».
Радищев в тот момент, когда
Кант третировал материализм и
атеизм французов, не только
пропагандировал теории французских
материалистов в России, но и делал
из них более радикальные
социально-политические выводы,
требуя подлинного народовластия,
осуждая. крайности буржуазной
диктатуры.
Герцен, который, как известно,
оказывал влияние не только на
общественную мысль славянских
стран, но и на революционную
демократию западноевропейских
стран, высоко поднял в своих
трудах материалистическую традицию
XVII—XVIII веков, в то время как
немецкий идеализм разделывался с
материалистической наукой и фк-

114
РКЧЬ ТОЙ. ЯОВЧРкА м. т.
лософией, а в Англии и Франции
господствующие классы отреклись
от материалистического наследства
своего недавнего прошлого.
Чернышевский, находясь в 'Ви-
люйской ссылке в 70-х годах, ясно
сознавал опасность
идеалистического поветрия, которое начинало
охватывать образованные круги
западноевропейского общества в связи с
новыми открытиями естествознания.
В своих работах Чернышевский
доказывал, что новейшие открытия
естествознания отнюдь не отменяют
материализма, а подтверждают его.
Всё это говорит о том, что русские
мыслители-материалисты были
активными участниками философской
борьбы в Западной Европе.
Я не говорю уже о русской
марксистской философии, которая
развенчала и разоблачила различные
идеалистические теории в эпоху
империализма, тогда как в Западной
Европе эти теории не нашли
сколько-нибудь решительного и умелого
отпора даже в лагере марксистов.
И т. Александров в своей книге
упустил этот момент, и мы,
работники, занимающиеся историей
русской философии, не раскрыли, как
следует, международного значения
идеологической борьбы русских
философов против философской
реакции.
А это тем более необходимо было
сделать, что русские
революционные мыслители критически
преодолевали немецкий идеализм и
другие реакционные теории Запада в
жестокой борьбе против русских
эпигонов немецкого идеализма и
буржуазной социологии, которые,
как известно, раболепствовали
перед Западом, культивировали
низкопоклонство перед буржуазной
культурой и философией, унижали
национальное достоинство русского
народа и рассматривали Россию
как некое опытное поле для
произрастания семян той или иной
западноевропейской философской
системы.
Не отступая ни на один шаг от
научной объективности, от
исторической правды, т. Александров и
другие работники философского
фронта имели возможность при изложе-
мги западноевропейской философии
показать, насколько русские
революционные мыслители XVIII—XIX
веков стояли выше, нежели
ограниченные буржуазным кругоэором
западноевропейские материалисты, а
тем более, чем немецкие
реакционеры-идеалисты. То, что мы этого
ещё не сделали, — крупный
недостаток в нашей работе.
Исправив этот серьёзный
недостаток в философской работе, мы
сможем внести свою лепту в дело
патриотического воспитания наших
советских людей.
Вопрос о немецком идеализме и
его оценке имеет прямое и
непосредственное отношение к истории
русской философии. Тов.
Александров мог бы на материале истории
русской общественной мысли и
истории русской философии показать,
какое вредоносное, реакционное
влияние имела немецкая
идеалистическая философия.
В России 30—60-х годов XIX века
широкой волной распространился
немецкий идеализм и в особенности
кантианство, шеллингианство и
гегельянство. Это объяснялось тремя
причинами.
Во-первых, господствующий класс
в России крепостииков-помещиков
всеми силами ненавидел
французскую буржуазную революцию и
опасался повторения в России
декабрьских дней 1825 года, явившихся
отзвуком революционных событий
Запада. Поэтому класс крепостииков-
помещиков стремился насаждать в
России мистическую и реакционную
теорию немецкого идеализма как
противоядие против французского
революционного просвещения и
материализма и вместе с тем
противоядие против материализма и
просветительских идей русских
провозвестников демократической
революции — Радищева и декабристов.
Немецкий идеализм представлял
собой аристократическую реакцию
на буржуазно-революционное
движение и материализм и вместе с
тем имел некую наукообразную
форму, что отличало его от
открыто религиозных учений. Он
импонировал не только прусским, но и
русским помещикам-крепостникам.

РЕЧЬ ТО В. ИОВЧУКА М. Т.
213
Во-вторых, реакционные
самодержавно-крепостнические круги в
России были напуганы проникновением
© Россию (материалистического
естествознания и связанных с ним
атеистических идей. С этой целью они
объявили поход против
материализма в науке не только при помощи
открыто мистических теорий Юрке-
вича, Берви, Савича и других, но и
посредством широкого
распространения кантианских идей о
непознаваемости мира, о необходимости
дополнить науку религией. Напомню
известные слова Чернышевского из
его письма к сыновьям:
«Кант отрицает все
естествознание, отрицает и реальность чистой
математики... Эти «формы»
(трансцендентальные. — М. И.)
-придуманы Кантом для того, чтобы
отстоять свободу воли, бессмертие
души, существование бога, промысл
божий о благе людей на земле и о
вечном блаженстве их в будущей
жизни, — что.бы отстоять эти
дорогие сердцу его убеждения
от—кого? — собственно, от Дидро -и его
друзей; вот о чем думал Кант/И для
этого он изломал все, на чем
опирался Дидро со своими друзьями. Дидро
опирался на естествознание, на
математику»-^- у Канта не дрогнула
рука разбить вдребезги все
естествознание, разбить в прах все формулы
математики...»
Наконец, в-третьих,
распространение немецкого идеализма в России
объясняется ещё и тем, что русская
монархия, явившаяся организатором
«Священного союза» европейских
монархий, была застрельщиком в
деле подавления всех национально-
освободительных и революционных
движений того (времени. Верхи
русской монархий, стремившиеся к
установлению мирового господства
нескольких великих держав над всеми
другими народами, всячески
пытались обосновать закономерность и
необходимость создания единой
славяно-византийской империи под
скипетром русского царя.
Шовинизм и панславизм русских
самодержавно-крепостнических
правящих кругов мог с полным
основанием питаться и питался
шовинистическими идеями немецкого идеа¬
лизма, в особенности идеями
Шеллинга и Гегеля о «богоизбранном
народе», которому якобы
предназначено стать господином всех других
народов. Эти мистические и
шовинистические идеи немецких идеалистов
приспосабливались на потребу
царскому самодержавию и русским по-
мещикам*крепостникам и
перепевались на своеобразный российско-
шовинистический лад Шевырёвькм и
Катковым, Давыдовым и
Чичериным, реакционными славянофилами.
Нельзя было игнорировать этот
момент. А в книге т. Александрова не
было показано, что по всем линиям—
в философии, в социологии, в теории
естествознания,© эстетике, не говоря
уже о непосредственно политической
области, шла ожесточённая борьба
между русскими революционными
демократами и немецкими
идеалистами и их эпигонами, их
последователями в России.
Мы гордимся тем, что передовыми
людьми русского общества,
ставшими на сторону угнетённых
крестьянских масс, уже в 40—60-х годах
прошлого века был дан посильный
отпор немецкому идеализму и его
русским последователям. Этот отпор
дали русские материалисты XIX
века—Герцен и Белинский,
Чернышевский и Добролюбов, Писарев,
Антонович и Шелгунов. Я не буду
излагать здесь их критики немецкого
идеализма, тем более что об этом
немало говорилось в печати. Я
обращаю только внимание на то, что
русские мыслители - материалисты
XIX века начинали понимать
партийный Политический характер
немецкой идеалистической философии и
разоблачали немецкую
идеалистическую философию как Сознательное
стремление реакционных классов
общества — помещиков и
холопствующего перед ними бюргерства —
отстоять в неприкосновенности устои
старого строя и увести передовые
силы общества от борьбы и
политики в болото абстракции и
схоластических умствований.
О Шеллинге Чернышевский
говорил: «Шеллинг—представитель
партии, запуганной революциею,
искавшей спокойствия в средневековых
учреждениях, желавшей восстано¬

216
РЕЧЬ ТО В. ВОВЧУКД м. т.
вить феодальное государство,
разрушенное в Германии Наполеоном I и
прусскими патриотами».
Чернышевский замечал, что
«система Гегеля, проникнутая духом,
господствовавшим над
общественным мнением во время реставрации
и получившим свое начало во время
Первой империи, сама по себе уже не
соответствует нынешнему состоянию
знаний. Надобно еще прибавить, что
Гегель по своей натуре или, быть
может, по ...расчету облекал свои
принципы в одежду очень
консервативную, когда говорил о
политических и теологических
предметах».
К сожалению, т. Александров в
своей книге не использовал
большинства этих глубоких и верных
критических замечаний русских
материалистов XIX века. Тов.
Александров ограничивается в своей
книге приведением неокольких
замечаний русских мыслителей, в
которых говорится о противоречивости
немецкой философии. В будущем
предстоит широко использовать
критику'русскими материалистами
мистики, шовинизма и реакционных
социально-политических взглядов
немецких идеалистов.
Не подлежит, однако, никакому
сомнению, что русская
материалистическая философия XIX века не
смогла дать подлинно научной и до
конца последовательной критики
немецкого идеализма, потому что эта
критика, как и все философские
взгляды русских материалистов XIX
века, не была доведена до
диалектического и исторического
материализма, не была связана с
пролетарским революционным движением.
В сравнении с марксизмом какая-
либо переоценка достижений
русской материалистической философии
была бы ненаучной и неправильной,
ибо диалектический материализм —
высшая и единственно научная
форма философского знания. Следует
заметить, что метод сравнения
предшествующих философских систем с
последующими философскими
системами, развивающимися в иных
исторических условиях, в данном
случае в условиях развитого
капитализма и пролетарского револю¬
ционного движения, не научен и не
верен.
Напомню слова Ленина:
«Исторические заслуги судятся не по том-у,
чего не дали исторические деятели
сравнительно с современными
требованиями, а по тому, что они дали
нового сравнительно с своими
предшественниками» (В. И. Ленин, Соч.,
т. 2, изд. 4-е, стр. 166). Поэтому
надо, сравнивая русских философов-
материалистов с немецкими
идеалистами, показать, сколь большой
вклад внесли русские философы в
дело разоблачения
аристократической реакции на французские
революционные идеи, а это мы,
кстати оказать, делаем ещё очень
плохо.
Исходя из указаний товарища
Сталина по вопросам истории
западноевропейской философии, мы
должны сделать серьёзные выводы и в
деле научного исследования и
преподавания истории русской философии.
Многие товарищи здесь уже
затрагивали вопрос о научной работе
в области русской философии. Этот
вопрос приобретает тем более
важное значение, что он теснейшим
образом связан с задачей преодоления
одного из самых вредных и опасных
пережитков капитализма —
низкопоклонства перед Западом,
раболепия перед буржуазной культурой.
История русской философии —
молодая и недостаточно ещё
разработанная наука. Однако нельзя
согласиться с т. Смирновой, что эта
наука создаётся на чистом месте.
Это утверждение т. Смирновой по
меньшей мере странно. Известно, что
великий Ленин оставил нам немало
трудов и указаний по истории
освободительного движения и
теоретической мысли в России. Известно,
что товарищ Сталин и ЦК ВКП(б)
не раз давали нам указания по
вопросам развития русской культуры
и теоретической мысли в частности.
Не знаю, как т. Смирнова, но мы,
(работники философии, выступавшие
в последние годы по истории русской
философии, отнюдь не думали, что
разрабатываем эту науку на чистом
месте, а исходили из глубоко
научных положений ленинизма по
истории русской общественной и фило¬

РЕЧЬ ТО В. ИОВЧУКА М. Т.
217
софской мысли, стремились
конкретизировать эти положения и довести
их до сознания наших кадров и
интеллигенции.
В разработке истории русской
философии нам приходилось и
приходится сталкиваться с
неправильными взглядами на историю
русской теоретической мысли, идущими
от старой буржуазно-помещичьей
историографии и 'реакционной
истории философии. В чём состоят эти
взгляды?
Во-первых, © литературе по
истории философской и экономической
мысли, в трудах по истории русской
литературы долгое время усиленно
пропагандировались идущие от
буржуазных космополитов теорийки,
будто русская философская мысль—
плод исключительно
западноевропейских влияний, результат
перенесения на русскую почву различных
теорий Запада. Некритические
последователи Плеханова, меньшеви-
ствующие идеалисты в философии,
историческая школа Покровского,
представители национального
нигилизма в литературе и искусстве
усиленно распространяли эту
противоречащую исторической правде
версию.
'Можно ли сказать, что легенда о
полной зависимости русской
теоретической мысли от Запада
окончательно развенчана? Нет, нельзя
ещё этого сказать. Подвергнутые в
последнее время критике в печати
теории Нусинова, Эйхенбаума,
отдельные лекции и диссертации
свидетельствуют о том, что
низкопоклонство перед Западом пустило
известные корни среди некоторой
части интеллигенции. Это
низкопоклонство перед западноевропейской
буржуазной культурой сказывается
и в идеологической работе в
союзных республиках. В Белоруссии это,
например, сказалось в трудах по
истории и литературе, в которых
долгое время пропагандировалась
лживая точка зрения будто
белорусская культура — это в
значительной мере результат польского и
литовского .влияний, результат
проникновения и распространения
римско-католической религии.' На
Украине /воскрешались националисти¬
ческие теории Грушевского,
которые также представляют собой
своеобразную форму низкопоклонства
перед Западом, ибо источником
украинской культуры, вопреки
исторической правде, объявлялась
западноевропейская культура.
Нам придётся немало
потрудиться для того, чтобы до конца
выкорчевать' корни низкопоклонства
перед Западом, восстановить
историческую правду, которая говорит
о том, что передовые русские
мыслители, деятели культуры народов
СССР, критически усваивая
достижения западноевропейской мысли,
не были учениками Запада и
решали творчески, самостоятельно
теоретические задачи.
В этой связи я думаю, что т.
Смирнова не совсем по адресу
направляет товарищей, занимающихся
русской философией, когда заявляет,
что .мы мало говорим о
западноевропейских влияниях и слишком
часто напираем на
самостоятельность русской философской мысли.
Нам ещё предстоит до конца
развенчать; окончательно похоронить
Легенду о полной зависимости
русской мысли от заграницы. !Мы
должны, не отступая от исторической
правды, показать, что
критическое усвоение русскими
мыслителями передовых
западноевропейских философских теорий
представляет собой не слабость ума
русских мыслителей, а их силу,
восстановить подлинный ход развития
теоретической мысли народов СССР.
Необходимо более глубоко и
обстоятельно, чем мы делали это в нашей
пропагандистской литературе,
показать, в чём состоит то новое, что
внесли русские мыслители в области
философии и социологии, так чтобы
утверждения о самостоятельности
русской философской мысли не
оставались декларативными и мало-
д0кaзateльными.
во-вторых, своеобразным
проявлением раболепия перед
буржуазной философией, проявлением
некритического отношения к
буржуазной истории философии и
неуважения к прогрессивным традициям
русской философии является
отрицание преемственности материали¬

218
РЕЧЬ ТО В. ИОВЧУКА М. Т,
стических традиций в России. Это
являлось логическим выводом из
плехановских и меньшевистских
схем о том, что каждый русский
мыслитель только тем и занимался,
что выбирал в арсенале
западноевропейской философии наиболее
подходящее для его целей идейное
оружие. При этом замалчивалась
или открыто отрицалась
национальная русская культурная и
философская традиция. В действительности
же в освободительном движении
России XIX века одно поколение
за другим, испытывая влияние
западноевропейского революционного
движения и передовых течений
теоретической мысли, стремилось
продолжить традиции
предшествовавших поколений, чтобы обосновать и
решить политические задачи,
поставленные перед освободительным
движением самой русской жизнью.
Разве Герцен в своей философской
деятельности не учитывал
теоретических достижений первого
поколения революционеров в России —
Радищева и декабристов? Разве
Чернышевский и Добролюбов не
исходили главным образом из
революционно-демократической
программы и материалистической
философии, созданных Белинским и
Герценом? Разве естествоиспытатели-
мнтериалисты в России Сеченов,
Мечников, Тимирязев, В. О.
Ковалевский и другие не
продолжали в своей
научно-теоретической деятельности традиций
материализма Чернышевского и
Писарева?
Ленин именно в этом смысле
слова и говорил о солидной
материалистической традиции в России.
Преемственность традиций в
России — не схема, а сама жизнь.
И неправильно т. Смирнова
говорила здесь о какой-то мёртвой
схеме преемственности
материалистических традиций в России,
которую якобы навязывают историкам
русской философии, и требовала
предъявления формальных
доказательств этой преемственности. Что-то
не требовала т. Смирнова таких
формальных доказательств, когда
ратовала за то, чтобы мы побольше
говорили о влиянии западноевро¬
пейской философии на русскую
теоретическую мысль.
Я убеждён, что мы можем создать
подлинно научную историю
русской философии лишь при том
условии, если на основании
глубокого анализа мировоззрения
русских мыслителей покажем эту
преемственность материалистических
традиций в России. Это будет
новым ударом по лживой легенде о
несамостоятельности русской
философской мысли, которую усиленно
распространяли немецкие историки
и философы и их русские эпигоны,
сначала из аристократического, а
затем из буржуазно-кадетского
лагеря.
Работники в области истории
русской философии находятся в
большом долгу перед партией и страной.
У нас нет ещё ни учебника по
истории русской философии, ни тома
«Истории философии»,
посвящённого русской философии, ни
капитальных монографий об отдельных
русских мыслителях. Мы
ограничивались главным образом изданием
сочинений русских материалистов и
научно-популярной литературы о
них. В этом деле были допущены
серьёзные ошибки и недостатки, в
том числе и в моих небольших
работах.
Каковы эти недостатки?
Во-первых, подчёркивая самостоятельность
и оригинальность русской
философской мысли, мы не показывали
вместе с тем. что даже русские
революционеры-демократы, не говоря
уже о Радищеве и декабристах, не
могли создать философию, которая
стала бы идейным оружием
народных масс, их символом веры.
Вместе с тем я не могу согласиться с
т. Светловым, когда он говорит о
всех русских мыслителях как
одиночках. Я не думаю, что можно
считать Чернышевского и
Добролюбова одиночками. За ними ещё
не шёл и не мог итти народ, за
ними шёл узкий, немногочисленный
круг революционеров, но они
одиночками, в отличие от Радищева и
декабристов, в отличие от западно-
е в ропе йс к и х у топ и сто в - со ци а л истов,
уже не были.
Во-вторых, нередко мы не пока¬

РЕЧЬ TOBi М ОБ ЧУ К А М. Т.
219
зывали классовую и историческую
ограниченность русских
революционных мыслителей. Их
революционный демократизм и патриотизм, на
которые мы обращали больше всего
внимания* нередко отодвигали у
нас на последний план их
теоретические ошибки,
В-третьих, серьёзным
недостатком в наших стаГьях и брошюрах
по Истории русской философии было
то обстоятельство, что в них не
раскрывалось в должной мере, что в
России был не только‘материализм,
но и идеализм, что русские
мыслители-материалисты боролись с
живыми врагами — реакционерами,
эпигонами западноевропейского
идеализма. Эти ошибки и
недостатки в области истории русской
философии мы должны преодолеть и
преодолеть их сумеем.
Центральный Комитет ВКП(б) не
первый раз указывает нам,
работникам философского фронта, на
крупные недостатки и ошибки
идеологического порядка в нашей
работе, На эти ошибки и недостатки
нам было указано и в решении ЦК
0 журнале «Под знаменем
марксизма» в 1931 г., и в решении ЦК
«О постановке партийной
пропаганды в связи с выпуском
«Краткого курса истории ВКП(б)», и в
решении ЦК о недостатках научной
работы в области философии от
1 мая 1944 г.
Центральный Комитет партии не
раз указывал нам на отставание
философской теории от практики
социалистического строительства, на
слабую разработку ленинского
философского наследства, на
отсутствие у нас серьёзных трудов,
обобщающих опыт социалистического
строительства, развития советского
общества.
Мы должны открыто и честно
признать перед ЦК партии, что и
работники в области философии и
те учреждения, которым надлежало
руководить научной работой по
философии, не сумели выполнить
решений Центрального Комитета и
поставить философскую работу и а
уровень требований партии. Но
этого Признания мало, так же как
совершенно недостаточно было бы
ограничиться анализом ошибок,
анализом причин этих ошибок,
сколько бы их ни было названо — 7 или 8.
Тов. Жданов был совершенно прав,
когда спрашивал у т. Баскина —
есть ли у философского фронта
внутренние силы развитий, Для того
чтобы поправить положение?
Я думаю, что эти внутренние
силы развития у философского
фронта, для того чтобы поправить
положение, конечно, есть, и положение
не может быть охарактеризовано
бесперспективно й мрачно, как
сделал это здесь т. Баскйн,
Большинство наших философских
работников имеет серьёзный опыт
политической и пропагандистской
работы, опыт идеологической
борьбы против фашизма, опыт работы по
пропаганде советского патриотизма.
Мы в состоянии преодолеть
отставание философской науки и выполнить
требования, которые предъявляет
нам партия.
Что же нужно для этого сделать?
Прежде всего нам нужно
преодолеть серьёзный разрыв между
практикой нашей идеологической и
пропагандистской работы и
теоретической работой в области философии.
Большинство философских
работников работает в области Партийной
пропаганды в качестве партийных
лекторов и журналистов,
.руководителей кафедр и т. д. и немало
делает для пропаганды марксистско-
ленинского мировоззрения. Но
вместе с тем наши философские
работники, ведущие большую партийную,
государственную и
преподавательскую работу, занимаясь научной
работой по философии, мак правило,
уходят в давно прошедшие времена
й занимаются сугубо
историко-философскими темами, не имеющими
большой актуальности. А между
тем, такие важнейшие проблемы,
которые волнуют наши .партийные
организации, являются предметом
их деятельности, как вопрос о путях
и средствах преодоления
буржуазного сознания, о путях и формах
развития национальных культур в
СССР, о закономерностях развития
советского общества и
социалистического государства, о природе с«-
аетской демократии и её дальней¬

220
РЕЧЬ ТОВ. ИОВЧУКА М. Т.
шем развитии, о преодолении
религиозной идеологии и суеверий, о
воспитании коммунистической
морали и т. д., — все эти вопросы,
которые надо было бы разработать на
материале практической жизни,
остаются неразработанными и
неосвещёнными. Я сомневаюсь в том,
что Институт философии Академии
наук и философские факультеты
университетов смогут преодолеть
такой разрыв между практикой
идеологической работы партии и
теоретической работой в области
философии. Мне кажется, что они
пока что неспособны это сделать.
Необходимо, чтобы партийные
органы — Управление пропаганды ЦК
ВКП(б) и ЦК компартий союзных
республик взяли в свои руки
непосредственное теоретическое и
идейно-политическое руководство
научной работой философии, поручали
философским работникам
разрабатывать теоретические проблемы,
которые имеют первостепенное
значение для жизни партийных
организаций и их идеологической борьбы,
постоянно руководили
теоретической работой философских кадров
и требовали от них ответственности
за порученное дело, ибо наши
философы главным образом должны
работать над партийными
теоретическими вопросами и обязаны,
наконец, начать всерьёз обслуживать
теоретические запросы наших
партийных кадров.
Далее. Необходимо нам, строго
соблюдая принцип партийности
философии, развернуть свободный
обмен мнениями, дискуссии по ряду
вопросов философии. Здесь, скажем,
затрагивались как спорные
проблемы вопрос о характере воззрений
левогегельянцев и отношении к ним
Маркса, о преемственности
традиций русской материалистической
философии и т. д. Так почему мы
не можем по таким вопросам
открыто спорить и высказывать
различные точки зрения? Я думаю, что
для этой цели, как воздух, нужен
философский журнал и
систематическое проведение в наших научных
учреждениях дискуссий по
теоретическим вопросам.
Нужно нам также перестроить
философское образование.
Философские работники, особенно те,
которые получили образование в 30-х
годах, когда историческая
подготовка в высших учебных заведениях
была очень слаба, а
естественнонаучная подготовка ещё слабее,
имеют серьёзные пробелы в своём
образовании. Если же наши люди,
философские работники, призваны
к тому, чтобы теоретически
обобщать и разрабатывать достижения
общественных, в особенности
исторических, наук, то они не хуже
историков должны знать историю.
Если наши люди, философские
работники, призваны теоретически
обобщать достижения в области
естествознания, то они должны быть
подготовлены не хуже специалистов
в области теоретической физики и
химии.
Жданов. А вы уверены, что наши
специалисты по химии хорошо
подкованы в области
научно-материалистической философии?
Иовчук. Во всяком случае в
области химии они подкованы лучше
нас. В области философии они
менее подготовлены. Но я не думаю,
что мы сможем поставить себя в
равное положение с ними, они не
собираются нас поучать по части
философии, а наша задача —
теоретически руководить научной работой, в
том числе в области физики и
химии, и во всяком случае уметь под-,
твердить правоту марксистской
философии достижениями
современного естествознания.
Нужно серьёзно пересмотреть
учебные планы философских
факультетов и аспирантур, чтобы дать
возможность специалистам по
историческому материализму получить
серьёзную подготовку по
историческим наукам, а философам,
специализирующимся в области
естествознания, — основательную
подготовку по теоретическому
естествознанию.
Серьёзный недостаток в работе
по философии состоял в том, что до
сих пор со стороны центральных
научных учреждений и центральной
печати было известное
пренебрежение к местным философским кадрам.
Мне могут сказать, что я сам стра¬

РЕЧЬ ТО В. ПАУКОВОЙ В. С.
221
дал этим пренебрежением, пока не
стал местным работником. (Смех.)
Голос с места. С места виднее.
Иовчук. Совершенно правильно, я
с этим могу согласиться. Если у нас
и выходит в свет что-либо по
философии, то только в Москве. До сих
пор имеются только два
философских научных учреждения на
периферии: на Украине и в
Азербайджане. А между тем у нас по
крайней мере половина философских
работников, свыше 150 научных
работников — профессоров,
кандидатов, доцентов по философии —
работают на периферии. Нужно, чтобы
были приняты в централизованном
порядке такие меры, чтобы научная
продукция этих научных работников
печаталась, издавалась как на
местах, так и в центре. Научная работа
по философии должна и может быть
развёрнута как в центре, так и на
местах — в союзных республиках,
в университетских городах.
И, наконец, я думаю, что мы
должны поднять требовательность к
самим себе. Мы в большом долгу
перёд партией и страной. От нас
наши кадры и интеллигенция ждут
учебников по философии,
монографий, научных книг по актуальным
проблемам философии. Нельзя
терпеть бесконечных отсрочек и
проволочек в этом важнейшем деле. Если
т. Митин ещё перед войной в течение
10 лет обещал нам новый учебник по
диалектическому и историческому
материализму, то теперь-то, после
войны, нужно решительно
потребовать,’чтобы этот учебник был,
наконец, написан и выпущен в свет. Если
Центральный Комитет партии
поручил новой редакционной коллегии
«Истории философии» — тт.
Федосееву, Кружкову, Белецкому,
Светлову, Митину —исправить ошибки,
допущенные в III томе «Истории
философии» и выпустить новый
третий том истории философии, то
почему же прошло 3 года, а этого тома
нет и нет? Пора потребовать от этих
товарищ'ей выполнения решений ТИК
партий;
Если*, наконец, отдельные фило-,
софскиё работники защищают
докторские диссертации, например,
товарищи Розенталь, Иовчук, Кедров.
Трахтенберг, Резников и другие, так
почему эти диссертации ещё не
опубликованы? Я считаю, что мы
обязаны, как бы мы ни были заняты
своей практической работой,
выполнить свой долг и представить
написанное нами по вопросам
философии для всеобщего ознакомления.
Требовательность к философским
кадрам, к их научной продукции
должна быть всемерно поднята, ибо
этого требуют интересы
идеологической борьбы партии. Мы никогда не
должны забывать, что марксизм
нужно защищать не только в
лекционной и пропагандистской работе,
но и в литературе. И не только
защищать, но и наступать на
идеологическую реакцию, неустанно
разрабатывая нашу общественную
науку на материале жизни
современного общества.
Жданов. Слово имеет т. Паукова,
приготовиться т. Вышинскому.
Паукова В. С. (Москва). Конечно,
обвинять здесь т. Александрова и
находить теперь — после указаний
товарища Сталина — отдельные
недостатки его книги, посвящённой
западноевропейской философии, дело
не столь уж трудное. Но едва ли нау
ка наша продвинется вперёд, пока на
основе сталинских указаний мы до
конца не поймём, что такое
марксистская история философии. А ход
дискуссии, к сожалению,
показывает, что многим из нас это далеко
ещё не ясно.
Вот, например, т. Розенталь
говорил здесь о том, что
марксистская история философии должна
показывать, как предшествующая
мысль подготовляла
возникновение диалектического материализма.
Этим самым в основу
марксистского исследования истории философии
предлагается положить идею
преемственности. Хотя эта идея
понимается т. Розенталем в марксистском
смысле, всё же я считаю его пред-.
лоЖение неправильным.
Несомненно, что при своём
зачатии информировании диалектический
материализм питался достижениями
прошлого, поскольку
основоположники марксизма критически перера¬

222
РЕЧЬ ТО В. ПДУКОВОЙВ. с.
батывали их на соответствующей
основе. Однако диалектический
материализм давно уже создан и уже
имеет историю своего собственного
развития. Поэтому нам давно пора
оторваться от пуповины,
связывающей нас с предисторией философской
мысли, и вступить в её подлинную
историю в качестве носителей
совершенно новой философии,
коренным образом отличной от всех
предшествующих философских учений и
в том числе даже от
материалистических.
Основным условием для
осуществления этого является чёткое
понимание того, что предметом
домарксистской истории философии являются
идеологии тех прошлых классов,
которые последовательно сменяли
друг друга в качестве
господствовавших, и, быть может, идеологии
промежуточных общественных
слоёв, протестовавших против
существовавших порядков, но лишённых
способности к осуществлению
самостоятельной роли в истории.
Ясно представляя предмет
домарксистской истории философии,
марксист должен научно подойти к
исследованию его. Что значит
научно исследовать то или иное
явление, ту или иную область жизни?
Это значит вскрыть самую основу
существования данного явления и
самую причину, порождающую его
именно в данной форме, в данном
виде. Только вскрывая это, можно
правильно показать и другую
сторону, то-есть роль данного явления в
жизни общества, а в связи с этим и
тенденции его развития.
Основной порок книги т.
Александрова состоит в том, что она не
отвечает этому требованию
научного исследования, прямо
вытекающему из исторического материализма.
Между тем, исследование
идеологической области должно особенно
последовательно осуществляться
соответственно этому требованию, без
каких-либо, даже малейших,
отступлений, ибо в противном случае
исследователь неизбежно отойдёт
от марксизма, скатится к той
филиации идей, в которой правомерно
упрекают т. Александрова.
Порок книги т. Александрова,
выражающийся в отсутствии
глубоко научного исследования, отражает
тот общий недостаток, который
присущ нашим философам, особенно
занимающимся теорией общества.
Дело здесь не только в том, что
философы наши не пишут больших
объёмистых книг. Можно написать
большую книгу, но науки в ней
может не оказаться, и её не будет,
пока метод описания, цитатничества,
поверхностных иллюстраций и т. д.
у нас не будет вытеснен подлинно
научным методом работы.
Внимательно загляните, для
примера хотя бы, в те
немногочисленные писания, которые относятся к
области исторического
материализма, и вы убедитесь в том, что
настоящей науки в них нет. Отсюда
неубедительность, скука и иногда
путаница. Это существует уже
давно и продолжается до сих
пор. Потом я скажу, почему это
так.
Возьмите, например, статьи,
посвящавшиеся рассмотрению первых
двух фаз в развитии нашего
государства. Они печатались в журналах
«Под знаменем марксизма» и др.
Ведь в этих статьях было всё, кроме
попытки раскрыть, что такое фаза в
развитии социалистического
государства и какова та основа,
которая определяет смену фаз. Отсюда
в головах философов до сих пор
существует путаница. Люди никак
не могут решить, кончилась ли
вторая фаза или нет. И хотя товарищ
Сталин определённо указывает, что
Советское государство прошло две
главные фазы, но люди прибегают
ко всяким крючкотворствам,
доказывая, что товарища Сталина
нельзя в данном случае понимать-де
буквально и т. д., и доходят из-за
своей научной беспомощности до
всяких извращений. Эта путаница
разносится по всей стране, ибо она
произносится с кафедр наших
учебных заведений. (В зале шум,)
Голоса. Скажите конкретно, кто
именно, где, в чём путаница?
Паукова. Я, товарищи, уверяю вас,
что сколько философов, столько и
мнений о фазах в развитии
Советского государства. (Смех.)
Это доказывается обсуждением

РЕЧЬ ТО В. ПАУКОВОЙ В. С.
223
указанного вопроса, происходившим
не так давно в секции исторического
материализма Института философии
Академии наук СССР.
Голос с места. А ваше мнение?
Паукова. Я считаю, что вторая
фаза кончилась.
Ну, хорошо, быть может, в
последние годы философы стали писать
лучше? Нет, ничуть. Вот, например,
недавно вышли две лекции т.
Ляпина и т. Юдина, посвящённые
самому насущному вопросу, вопросу о
переходе от социализма к
коммунизму. И чем же они обогащают
нас? Абсолютно ничем. В них просто
декларируется, что надо переходить
к коммунизму, ибо коммунизм есть
конечная цель коммунистической
партии. Но почему этот переход
теперь закономерен, почему именно
коммунизм является конечной
целью, — это неизвестно... (Смех.)
Товарищи, не смейтесь.
Жданов. Товарищи, дайте
оратору выступать. Это его право.
Паукова. ...и каковы
закономерности и движущие силы этого
перехода в отличие от перехода от
капитализма к социализму, — это тоже
неизвестно. Спрашивается, чему же
служит такая наука?
(Книга т. Александрова
воспроизводит этот недостаток на очень
широкой основе, на основе,
охватывающей всю предыдущую историю
человечества. Хотя каждому большому
разделу автор предпосылает
краткий исторический очерк и
характеристику состояния наук,
относящегося к соответствующему этапу,
однако это имеет лишь внешнее
отношение к изложению самого
содержания различных
философских учений, и поэтому последние
лишь описываются, но не
исследуются.
А исследование их предполагает
два момента. Оно предполагает
раскрытие того, что, во-1-х, метод
познания развивался в истории
философии в непосредственной связи с
развитием наук, будучи в то же время
обусловленным в конечном счёте
классовыми интересами, и,ео-2-х, что
для мйр01воззрения, для системы, для
её направления и содержания
определяющей всегда была общественная
практика соответствующих классов,
выражавшая их роль и место в
жизни общества. Состоянием же наук
мировоззрение определялось лишь в
самом конечном счёте. Пусть кто-
нибудь докажет здесь другое. Разве
неизвестно, что даже самые
величайшие открытия в области
естественных наук не могли и не могут
окончательно преодолеть идеализм,
пока существовали и существуют
реакционные классы, интересы
которых требуют закрепления и
упрочения гносеологических корней
идеализма. А в книге т.
Александрова это не вскрывается. !У него
спутаны, смешаны моменты, которые
определяют и только обусловливают
развитие философии. Поэтому,
прочитав его книгу, мы не знаем, чему
обязан, например, своим
происхождением английский и французский
материализм — не то общественной
практике классов, не то состоянию
наук того времени, а если и тому и
другому, то в какой мере и в каком
смысле тому и другому. И даже
больше, прочитав его книгу, можно
притти к выводу, что общественная
практика классов, природа
последних, их отношение к другим
классам не играли, решающей роли в
смене философских учений, а что
такую решающую роль играло
развитие естественных наук. В главе о
французском материализме это
выступает особенно явственно. Но
тогда спрашивается: почему же,
невзирая на поступательное шествие
наук и после французского
материализма, он вызвал такую реакцию,
как немецкий идеализм? Почему
развитие предшествующей,
домарксистской философии
характеризуется такой закономерностью, как
сменой философских направлений?
Чтобы это понять, нельзя, как это
делает т. Александров, ставить в
один ряд и борьбу классов и
состояние наук. И я согласна с т. Ша-
рия, что убедительность и
подлинная научность исследования
достигаются не введениями, не «воротами»,
через которые автор входит в
рассмотрение учений, а глубоким
анализом последних изнутри их самих с
указанных позиций. Но я не согласна
с т. Шария, когда он говорит, что ис¬

224
РЕЧЬ ТО В. ПАУКОВОЙ В. С.
то.рик философии не должен знать
всё. 'Может быть, всё он и не должен
знать, но знать историю развития
естественных наук в той степени,
которая необходима для обнаружения
особенностей развития метода,— он
должен. Иначе о закономерности
появления, например, диалектики
Гераклита мы узнаём из книги не
больше, чем о ней говорят сам Гераклит
и классики марксизма. Но ведь мы
должны не только выслушать
Гераклита, но и понять его, а привлечения
для этого только цитат из классиков
марксизма недостаточно, ибо
последние не разрабатывали специально
историю философии как цельную
науку.
Дальше — исследователь
обязательно должен очень хорошо и
конкретно знать историю общества и
борьбы классов, чтобы >меть
вскрывать решающую причину смены
различных направлений. Иначе над ним
всегда будет висеть опасность
окатиться к филиации идей. И надо
чётко понимать, что если смена
философских школ не исключала их
преемственности и взаимовлияния,
то это происходило лишь постольку,
поскольку существовала
преемственность и в практике классов.
Только при указанных условиях
исследователь сможет раскрыть
философию не только как науку, как
историю познания, но и как высшую
форму идеологии предшествующих
классов. А в этом и состоит на
современной ступени применение
принципа партийности к истории
философии.
Тов. Шария говорит, что т.
Александров знает все положения
классиков марксизма о партийности
в науке и дело здесь не в незнании
этих положений, а в их конкретном
применении. Но это узкий подход к
основному недостатку книги. Дело
в том, что принцип партийности
тоже конкретно-историчен. Он
развивается и обогащается по мере
нашего движения вперёд.
'Маркс и Энгельс создавали
диалектический материализм. Поэтому
естественно, что они делали упор на
отдельные стороны, на отдельные
моменты предшествующей мысли,
выбирая из неё всё ценное для
науки, и критически перерабатывали
его, поступаясь иногда при этом
общей оценкой идеологического
содержания того или иного учения, что
Маркс делает, например, в1
отношении Лейбница.
Но теперь диалектический
материализм не только создан, но и
является мировоззрением нового
уже общества, мировоззрением,
которое лежит в основе
идеологии советского общества и от
начала до конца научно. В связи
с этим, если раньше принцип
партийности предполагал чёткое
определение нашего отношения к двум
основным партиям в философии —
к материализму и идеализму в
смысле их ценности для развития
науки, — то теперь принцип
партийности предполагает большее, теперь
он предполагает чёткое определение
нашего отношения ко всему
идеологическому содержанию
предшествующих философских учений в
смысле их значения для развития
общества, для борьбы классов и их
практики. Это необходимо потому,
что старая метафизика и
идеалистическая диалектика неизбежно и всё
больше преодолеваются развитием
самих наук; однако идеи прошлых
господствовавших классов живут и
мешают развитию человечества, пока
существуют реакционные классы и
они, эти идеи, могут жить некоторое
время даже и после уничтожения
последних.
Развитый и обогащённый принцип
партийности целиком и полностью
совпадает с нашей наукой, на почве
которой мы теперь стоим. Нап^
последовательная научность и есть
наша партийность, и мы не боимся
целиком и полностью стоять на
почвё науки, ибо интересы
трудящихся совпадают с объективным
ходом истории, который отражается
нашей наукой.
Тут выступал т. Леонов и
говорил, что критерием партийности по
отношению к настоящему является
наша политика, а по отношению к
прошлому — диалектический
материализм, его позиции. Вот пойди и
разберись в этой теории! Такое
усложнение излишне. А разве сама
наша политика в отличие от поли-

РЕЧЬ ТО В. ПАУКОВОЙ В. С.
225
тики других классов не научна? Не
потому ли она является правильной
политикой, что отражаем
объективный ход истории? Поэтому не
политика должна служить критерием
партийности, а, наоборот,
подлинная и последовательная научность
должна служить критерием
партийности и Политики и философии. Нашу
партийность во всякой области
надо сводить к её основанию. (Ожив-
ление в зале.)
К нашему стыду, мы, философы,
споткнулись именно на принципе
партийности и споткнулись из-за
нашей научной беспомощности. И
когда ЦК указал нам на нашу
ошибку, то мы стали шарахаться из
стороны в сторону, не поняв того,
что развитие принципа партийности
не отменяет его старого
содержания, а развивает и обогащает это
содержание.
И тут я целиком и полностью
согласна с т. Шария, с его критикой
упрощённого, вульгарного
понимания некоторыми философами
сталинской оценки гегелевской
философии в целом.
В связи со всем сказанным я
хочу выдвинуть вопрос о
периодизации истории философии. Хотя
т. Александров в своём
предисловии говорит о периодизации, но по
существу периодизации философии
у него нет, и поэтому его история
выглядит мёртвой, безжизненной и,
если хотите, : безликой, хотя он и
привлекает многих философов и
т. д. Периодизация должна служить
не только внешнему расположению
материала, но выражать и самую
закономерность развития
философии.
Как тке её периодизировать? В
Ленинском указаний о кругах в
философий заложена та мысль, что в
основу периодизации можно класть
различные этапы борьбы
материализма и идеализма. Это очень
глубокая мысль, но мне кажется, что
она не совсем отвечает основной
задаче, стоящей перед нами в области
разработки истории философии. В
основу периодизации, по-моему,
надо положить процесс развития
производства И смены способов
производства, но взять его не абстрактно,
а учитывая все
конкретно-исторические особенности этого процесса
по странам. А это значит, что
историю философии надо пе^ио-
дизировать соответственно идеям,
которые способствовали либо
утверждению и закреплению господства
того или иного класса, либо
падению господства того или иного
класса.
Преимущество этого принципа
периодизации состоит в том, что он
от начала до конца научен и, таким
образом, отражает объективный ход
развития общества.
Преимущество его состоит в том,
что он даёт возможность вскрыть
самую причину, определявшую смену
философских течений.
Преимущество его, наконец,
состоит -в том, что он поможет
вскрыть и роль самих идей в
развитии общества. Тогда история
философии выступит перед нами не
бледной, скучной и мёртвой, а
живой и от начала до конца партийной,
дающей возможность установить,
какие классы и страны и когда, на
каких ступенях шли либо во главе
прогресса, либо во главе реакции.
Это будет подлинная марксистская
история философии.
История философии есть не
только история познания, как
определяет её т. Александров. В истории
философии есть многое и не
относящееся к истинному познанию.
Но сейчас, пока борьба двух
миров не завершена, мы выбросить
это из истории не можем. Мы
должны вскрывать и обнажать это.
И лишь на какой-то последующей
ступени отойдут в область истории
в£е идеалистические привески и мы
будем рассматривать философию
только как историю познания,
чтобы не засорять головы человечества
-всякой шелухой.
Одним словом, предметом нашей
истории философии должна быть не
только история познания, но и
история тех идей, аргументы в пользу
которых черпались либо из науки
(так было у прогрессивных
классов), либо из учений, ничего
общего не имеющих с наукой (так
было у реакционных классов).
"Теперь последнее. Почему наш

226
РЕЧЬ ТОВ. ВЫШИНСКОГО В. Е.
философский фронт так
беспомощен, так жалок и беден работами?
Прошло то время, когда нам
можно было жить только за счёт
наследства, оставленного человечеству
Марксом, Энгельсом, Лениным и
умножаемого товарищем Сталиным.
Товарищ Сталин призывает нас
самих к творческой работе, ибо жизнь
идёт вперёд с неумолимой
быстротой. Идеи марксизма тоже
непостоянны, они развиваются, на смену
одним идеям марксизма приходят
другие идеи марксизма. Это
требует иногда пересмотра старых
понятий, старых положений и отказа
от старых научных традиций.
Но за идеями стоят люди. Они
так срастаются со старыми
традициями, старыми понятиями и
положениями, что не могут уже
отказаться от них. Но было бы
полбеды, если бы люди эти, не желая
расставаться с когда-то
завоёванным положением и авторитетом,
вольно или невольно не душили, не
убивали, не глушили бы всякую
живую, свежую мысль в самом её
зародыше, вместо того.чтобы её
подхватывать и помогать ей созревать.
Таково сейчас положение на
философском фронте. И оно
усугубляется тем, что подготовка молодых
кадров, которые лучше способны
чувствовать новое, у нас была
поставлена из рук вон плохо.
Жданов. Скоро ли это кончится?
Паукова. Я думаю, не очень
скоро — не завтра, не послезавтра.
Это кончится тогда, когда мы
раздвинем рамки науки, когда мы
добьёмся успехов в области
подготовки новых кадров и когда,
наконец, принцип распределения труда
между членами общества по их
способностям найдёт своё сознательное
и полное применение и к области
науки.
Не всякий, знающий философию,
есть философ. Философ — научный
работник — должен быть идеологом
нового общества, способным
выдвигать, формулировать и
обосновывать новые идеи, отвечающие
потребностям общества,
развивающегося уже на основе нового способа
производства. А у нас среди
философов — научных работников —
много людей, способных лишь
систематизировать взгляды по тому
или иному вопросу. Они не могут
делать больше ничего и не
позволяют другим делать то новое, что
требует страна и наука, ибо
«систематизация» взглядов стала их
второй природой.
Вот основная, истинная,
подлинная причина существующего
положения вещей на философском
фронте. Я взяла на себя смелость
сказать о ней, ибо обманывать ЦК
партии, товарищи, нельзя.
Жданов. Слово имеет т.
Вышинский, подготовиться т. Буйницкому.
Вышинский П. Е. (Москва).
Товарищи, насколько можно судить по
стенограммам выступлений, первая
дискуссия вращалась исключительно
вокруг книги т. Александрова.
Подавляющее большинство
выступлений на нынешней дискуссии было
также посвящено критике его книги.
Книга обсуждена и
раскритикована на основе замечаний,
сделанных товарищем Сталиным.
Замечания товарища Сталина имеют, как
в этом все согласны, более глубокое
значение, они освещают не только
недостатки книги т. Александрова,
но помогают вскрыть недостатки в
нашей работе литературной и
педагогической.
'Между тем, некоторые товарищи
пытались искусственно ограничить
рамки дискуссии только книгой
т. Александрова. При этом они
замалчивали тот факт, что на
позициях т. Александрова до января
1947 года стояли очень многие
товарищи; некоторые выступавшие
товарищи изображали дело даже
таким образом, будто они давно
видели ошибки и недостатки в книге
т. Александрова, но не имели
возможности на них указать. Например,
т. Митин заявил, что он проявил
малодушие, не подвергнув ранее
критике книгу т. Александрова.
Можно подумать, что т. Митин знал
об ошибках, но не имел мужества
высказать это. Так ли это? Факты
говорят о другом. А именно:
содержание I, II и III томов истории
философии, которые создавались

РЕЧЬ ТО В. ВЫШИНСКОГО П. Е.
227
коллективом философов под
руководством виднейших философов
нашей страны, оценка книги т.
Александрова в печати, изложение
истории философии по
Александрову в Высшей партийной школе
и других вузах — все эти факты
говорят о том, что если не все, то
очень многие московские философы
стояли на позициях т. Александрова,
считая его взгляды на все 100%
правильными.
Голос с места. Вы о себе говорите.
Вышинский. Дело, следовательно,
не в отсутствии мужества у этих
товарищей; дело в том, что у них
отсутствовал правильный .
критический взгляд до января 1947 года.
Правильно указывал т. Митин на
проявление в книге т.
Александрова элементов катедер-социализма,
Но катедер-социализм — это
явление, 'более широко распространённое
и не ограничивается книгой т.
Александрова. Катедер-социализм, или
катедер-марксизм, — это марксизм
выхолощенный, небоевой,
догматический, профессорский, вяло и
бесстрастно проповедуемый с
университетских кафедр, отсюда и
выражение «катедер-социализм».
. Проявления этого
катедер-социализма у нас имелись как в лекциях,
так и в печатных трудах. Сама
книга т. Александрова, как известно,
возникла из лекций, которые
читались им в Высшей партийной
школе. Эти лекции читались, печатались
И' распространялись среди студентов
и преподавателей. Таким образом,
начиная с 1939 года и до 1946 года
с кафедры диалектического и
исторического материализма Высшей
партийной школы распространялся
профессорский, догматический, не
воинствующий марксизм. Под чьим
идейным и организационным
руководством это делалось? Кто был
руководителем этой кафедры? Тов.
Митин. Если т. Митин считает теперь,
что книга т. Александрова есть
пример кафедрального социализма, то
разве он не был обязан здесь, с этой
ответственной трибуны, честно и.
нелицемерно заявить, что этот
катедер-социализм преподносился с его,
митинской,..кафедры и что он терпел
т.. Александрова: на своей кафедре и.
что т. Мити» также несёт
ответственность перед советским
общественным мнением за допускавшуюся
им пропаганду
катедер-социализма?! Думает ли т. Митин, что
опасность катедер-социализма
устраняется одной критикой книги
т. Александрова?
Возьмём, далее, вопрос о
выдвижении книги т. Александрова на
получение Сталинской премии. Кто
выдвигал эту книгу на Сталинскую
премию? Во-первых, 'большой
коллектив философов Института
философии Академии наук. Здесь т.
Баскин давал справку об отзывах на
книгу т. Александрова, но он
допустил большие неточности. Мне точно
известно, кто давал и какие
характеристики книги т. Александрова.
Отзывы положительные
(отрицательных отзывов не было) на книгу
т. Александрова дали тт. Ваоецкий,
Трахтенберг, Дынник, Баскин.
Голос с места. А Вы?
Вышинский. Я, как вам известно,
написал рецензию. Моя рецензия в
«Большевике» явилась как бы
обобщением всего того, что до меня
устно и письменно сказали о книге
т. Александрова все товарищи от
Митина до Баскина включительно.
Далее, книга поступила в Комитет
по Сталинским премиям, где о ней
давали отзывы эксперты-философы.
Почему они не дали критических,
отрицательных отзывов на эту книгу?
И почему у них теперь «ехватает
мужества здесь сказать об этом?
Голос с места. Кто это?
Вышинский. Тбв. Митин является
экспертом в Комитете. Разве не
использовал т. Митин сознательно и
добровольно свой авторитет фило*
софа-академика в Комитете по
присуждению Сталинских премий?!
Почему он об этом здесь ни слова не
сказал?
Мне, как «главному рецензенту»
книги доподлинно, известна точка
зрения московских философов на
книгу т. Александрова. Здесь
выступал т. Максимов. Он сказал: нельзя
мазать всех одним миром, надо
установить индивидуальную
ответственность. Правильно, совершенно
правильно, согласен! Рассмотрим же
индивидуальную позицию т. Макси мо-

22 Р
РЕЧЬ ТО В. ВЫШИНСКОГО П. Е.
ва в отношении книги т.
Александрова. В Институте философии
т. 'Максимова просили принять
участие в обсуждении книги т.
'Александрова, когда ставился -вопрос о
Сталинской премии. Тов. Максимов
занял позицию умолчания. Он даже
не явился на заседание Учёного
совета, не высказался ни разу и
держал своё мнение о книге т.
Александрова про запас до
сегодняшнего дня. Он всё время молчал, а
сейчас говорит, что знал об
ошибках и недостатках книги т.
Александрова, но что ему и
Рубинштейну помешали эту* книгу
раскритиковать. Это лицемерие!
Тов. Максимов в своём
выступлении указал на то, что надо разделить
философов на передовых и отсталых
и что» руководству Института надо
было бы возглавить эту передовую
часть философов. Но как же можнс>
возглавить такую «передовую» часть
философов, если они не проявляли
своих передо»вых взглядов до тех
пор, пока эти взгляды не были
высказаны руководителями партии?!
Что касается утверждения т.
Максимова, будто у т. Рубинштейна были
в отношении книги т. Александрова
«сомнения», то это просто
смехотворный миф, который может
вызвать только улыбку. Правда, у
т. Рубинштейна были сомнения в
формальных данных книги — он
считал её скорее сборником учебных
популярных лекций и полагал, что
она должна быть представлена на
премию университетом или каким-
нибудь другим учреждением, но не
Академией наук. Что касается
сомнений в самом качестве книги, то
таких сомнений у Рубинштейна не
было и не могло быть. Зачем
понадобилось т. Максимову превращать
т. Рубинштейна в единственного
(если не считать самого т.
Максимова) передового философа,— это
никому не понятно.
Товарищи, если я упомянул много
фамилий, то не для того, чтобы снять
с себя ответственность за сво»ю
злополучную рецензию; наоборот, моя
ошибка усугубляется тем, что я
оказался рупором или солистом
большого хора. Я должен сказать на
этом собрании о своей рецензии и
0 своём отношении к ней следующее.
Эта рецензия подверглась
заслуженной и справедливой критике. Я её
целиком принимаю. Мне нечего
сказать в своё оправдание. Я проявил
нетребовательность, поверхностно
подошёл к оценке книги, проглядел
имевшиеся в ней недостатки и, таким
образом, дезориентировал читателя,
как правильно заметил т. Гусейнов.
Я просто не видел тогда тех
недостатков в книге т. Александрова,
которые мне видны теперь после
замечаний товарища Сталина и
выступлений товарищей.
Я не думаю, чтобы собранию было
интересно слушать ещё моё
перечисление о»тмеченных в книге т.
Александрова недостатков. Это было
бы очень легко сделать, но я не ду:
маю, что кому-нибудь нужны
словесные признания и покаяния. И когда
я размышляю о том, как должен я
как научный работник-коммунист
ответить .на услышанную здесь
критику моей рецензии, то я думаю, что
единственно правильным ответом
будет моё заявление, что я
постараюсь ответить работой и на деле
постараюсь изжить те недостатки,
которыми страдает моя рецензия.
Такой ответ, я думаю, является
единственно правильным, ибо все
товарищи согласятся с тем, что наша
задача состоит в том, чтобы
претворить в работе — в статьях,
брошюрах, книгах — то хорошее и большое,
чему научил нас Центральный
Комитет на примере критики книги
т. Александрова.
Здесь уместно поставить и другой
вопрос: в чём причина этого
положения, и как философы-марксисты
могут изжить благодушие, некри-
тичность, либерализм- и
объективизм, безидейность и пр.,
появившиеся в наших работах и лекциях?
В чём причина отставания
философского фронта, благодушия,
самоуспокоенности? Одна из причин
заключается в.том, что мы до сих
пор не претворили в жизнь
указание ЦК о том, что критика и
самокритика и творческие сво-бодные
дискуссии должны стать основным
методом нашей научной работы. Без
воплощения и претворения в жизнь
этого указания мы не сдвинемся с

РЕЧЬ ТО В. ВЫШИНСКОГО П. Е.
22Э
места. Имеется огромное количество
•вопросов, которые нуждаются в
обсуждении, например 'вопрос о
национальном <и интернациональном
в развитии философии, вопрос о
соотношении формальной и
диалектической логики, о соотношении
психологии и гносеологии и т. д. Я
коснусь вопросов логики. Здесь т.
Леонов говорил об опасности
канонизации формальной* логики. Эта
опасность обнаружилась при
обсуждении в Академии общественных наук
книги т. Строговича. Некоторые
выступавшие там товарищи
отстаивали ошибочную, на мой взгляд, точку
зрения — слияния формальной
логики и диалектики. Эти товарищи
аргументировали это таким
образом, 'что наша молодёжь нуждается
в твёрдых моральных принципах и
что диалектическое положение —
«всё течёт, всё изменяется» —
является ответственным за случаи
непрочности семейных и прочих
моральных отношений (смех) и что
ввиду этого положение — «всё
течёт, всё изменяется» — должно
быть ограничено и дополнено
прочными н неизменными понятиями
формальной логики.
Голос с места. Это анекдот,
конечно.
Вышинский. Это не анекдот, это
факт. Об этом можно прочесть в
имеющихся стенограммах.
Аналогичную точку зрения высказал и
другой товарищ. Вот его слова:
«Законы формальной логики не
только не вступают в противоречие
с, логикой диалектической, а,
наоборот, подкрепляют истинность её
выводов. Отделяя формальную логику
от диалектической, мы снижаем
познавательную и практическую
силу диалектической логики.
Подчёркивая момент текучести,
изменчивости в диалектике и не оставляя
формальной логике
доказательства постоянства и логической
непротиворечивости, мы можем
поколебать незыблемость тех
понятий, которыми обязана
руководствоваться наша молодёжь, —
понятий .родины, социалистического
отечества, понятия долга, чести».
Здесь &и#на тенденция
ограничить диалектику формальной логи¬
кой, в которой некоторые товарищи
видят оплот против какого-то
разлагающего, релятивистского
влияния диалектики на моральные
понятия, и нормы...
Вопрос об отношении формальной
логики и диалектики должен быть
основательно продискутирован.
Сейчас перед нами стоит задача
создать учебник формальной логики
для вузов. 'Появившиеся до сих пор
работы страдают серьёзными
недостатками. Формальная логика,
которая до сих пор была прибежищем
схоластики, аполитизма и безидей-
ности, должна быть преподнесена
учащимся как живой и
увлекательный предмет, как практически
полезное руководство в практике
мышления. Логика должна
дисциплинировать мышление и воспитывать
молодёжь. 'Можем ли мы написать
такой учебник без обсуждения
спорных вопросов, без обмена мнений?
Нет, это невозможно.
Второй вопрос, который
предстоит решить, — это вопрос кадров —
основной вопрос работы нашего
философского фронта. У нас много
неблагополучия в деле подбора,
расстановки и правильного
использования философских кадров. Я коснусь
только вопроса подготовки,
выращивания кадров. Товарищ Сталин
.говорил, что советская передовая наука*
должна обеспечить преемственность
научных исследований, что она
должна осуществлять сочетание старых
квалифицированных кадров с
молодыми растущими научными
работниками. Так ли обстоит дело у нас?
К сожалению, нет. У нас опытные,
квалифицированные работники, как
чорт от ладана, бегут от
аспирантов, не хотят ими руководить, и
поэтому аспиранты и младшие
научные сотрудники предоставлены
самим себе и не имеют научного
руководства. У нас есть опытные и
заслуженные философы — академики
и члены-корреспонденты тт. Дебо-
рин, Митин, Максимов, Юдин и
другие. 1Как они растят кадры, эти
ответственные товарищи? Печальный
факт, но эти товарищи —
коммунисты, философы с высокими учёными
званиями — не имеют своих
учеников, не создают своей научной шко¬

230 *
РЕЧЬ ТО В. ВЫШИНСКОГО 1L В.
лы по специальности, не
проявляют... (шум в зале). Прошу понять
меня правильно. Речь идёт не о
создании каких-то направлений в
философии. Речь идёт о том, чтобы
готовить кадры специалистов по
историческому материализму, по
истории философии, по логике
и т. д. И вот опытные,
квалифицированные товарищи сами работают,
как кустари-одиночки, воплощая
старый индивидуализм в научной
работе и не думают о подборе и
воспитании учеников, научной смены.
В этом отношении беспартийный
специалист по психологии т.
Рубинштейн может быть поставлен в
пример нашим коммунистам-академи-
кам и членам-корреспондентам.
Эта беззаботность в деле
подготовки философски* кадров
вызывает тревогу. Возьмите область
логики. Центральный Комитет недавно
принял постановление о введении в
вузах и средней школе
преподавания логики и психологии. Институту
философии предложено произвести
набор 20 аспирантов по логике.
А кто будет заниматься их
воспитанием, кто будет их обучать?
Старшего поколения логиков у нас нет.
Естественно, что нужно среди
молодых научных работников искать
людей, которым можно доверить
подготовку этих аспирантов. Но вся
академическая система, заведённый
порядок в работе Академии наук
стоит на страже старых традиций и
мешает, затрудняет выдвижение
этих новых молодых товарищей.
А раз аспиранты остаются без
надлежащего научного руководства, то
и получается, что в их подготовке
господствуют стихия и самотёк в
выборе диссертационных тем и т. д.
Разве не должен вызвать у нас
тревогу тот факт, что за всё время
существования Института философии
не было защищено ни одной
докторской диссертации на
актуально-политическую философскую тему?!
Все говорят о подготовке книг,
монографий. Но разве подготовка и
выпуск молодого научного
работника, аспиранта, не является делом
более трудным и ответственным,
чем подготовка иной монографии?
Если мы хотим серьёзно улучшить
подготовку аспирантов, надо
приравнять (в учёте нагрузки научных
руководителей) (Подготовку и
выпуск аспиранта по крайней мере к
выпуску хорошей книги.
В целях активизации и подъёма
работы философского фронта
необходимо создать специальный
философский журнал. Можно -без
преувеличения сказать, что по такому
журналу буквально истосковались
наши философы. Правда, сейчас
необычайно возросли возможности
печатать философские статьи и без
специального философского
журнала. Потребность в таких статьях
огромная. Многие журналы, газеты,
БОКС, Прессбюро «Правды», ТАСС,
Славянский комитет и многие
другие организации просят у нас
статьи. Эта работа «на заказ» очень
важная и необходимая.
Некоторые товарищи
придерживаются такого софизма: раз нужны
монографии, то можно забросить
писание статей и умолкнуть под
предлогом долголетнего вынашивания
монографий...
Надо, однако, понять что
монография—это синтетический плод
долгой работы, итог многих статей,
вариантов, исследования отдельных
проблем. Конечно, можно
приветствовать талантливых людей,
способных сразу написать монографию,
которая нужна нам и не зачахнет на
книжной полке. Однако опыт
показывает, что хорошую монографию
оказывается способным написать
тот, кто не гнушается трудиться над
писанием пропагандистских статей.
Нет никаких оснований смотреть
свысока на товарищей, пишущих
пока статьи, которые очень
необходимы и потребность в которых мы
удовлетворяем, вероятно, не более
чем на 10%. Особенно отстаёт наша
философская пропаганда за
границей, в славянских и других странах,
где статьи наших товарищей
оказали бы большую помощь нашим
друзьям в их бо-рьбе с идеологической
реакцией. Мы мало, очень мало
пишем. Институт философии должен
бы стать центром притяжения всех
живых, творческих, авторских сил
философского фронта; ещё более
подходящим центром такого рода

РЕЧЬ ТО В. ВЫШИНСКОГО и. в.
231
явился бы философский журнал. На
долю журнала остаются статьи,
которые не могут быть опубликованы
в существующих газетах и
журналах, — научно-исследовательские
статьи, главы или извлечения из
диссертационных ^работ, дискуссионные
статьи. Могут сказать: печатайте
эти статьи в «учёных записках» и
сборниках. Но издание «учёных
записок» длится годами, в сборниках
один автор задерживает всех других
и т. д. К тому же этого рода
издания не имеют специального
аппарата для подготовки и
редактирования работ. Журнал нам необходим
во что бы то ни стало. В то же
время журнал, если он будет создан,
повысит и ответственность всех това-
рищей-философов перед
Центральным Комитетом и перед читателями.
Журнал не должен повторять
ошибок, допущенных журналом «Под
знаменем марксизма», он должен
отвечать тем высоким требованиям,
которые предъявляет Центральный
Комитет к философскому фронту.
В заключение я хочу остановиться
на тех уроках, которые мы
извлечём из нынешней дискуссии. Мне
кажется, самым большим и
благотворным уроком, который преподан
на этой дискуссии Центральным
Комитетом, является следующее: ЦК
учит нас не бояться критики,
развивать критику, ЦК учит нас не
только мужественно и терпеливо отно-
еиться к большевистской критике,
но и внимательно прислушиваться
к ней. Мы —- бойцы идеологического
фронта. Мы — солдаты
коммунистической армии. Мы — философская
артиллерия коммунизма. Я бы
сравнил партийную критику с
корректировкой огня. Мы обстреливаем
наших врагов, мы стреляем часто по
•закрытым целям. Партийная печать,
а также ЦК своей критикой наших
работ корректируют огонь: им вид-
нее, куда падают наши снаряды.
И разумеется, что
невразумительным стрелкам полезно иногда и
всыпать. Но когда мы ошибёмся,
пусть лучше нас сурово
покритикует наш ЦК. Это полезнее, чем
остаться нам при' своих
заблуждениях и оставить, в результате
плохой стрельбы, в живых .наших вра¬
гов. Мы должны не бояться критики
и клеймить как трусость, если кто-
либо из боязни критики перестаёт
работать.
Далее, Центральный Комитет
учит нас развивать критику
правильную, принципиальную;
критиковать работы и статьи мы должны с
соблюдением логического закона
достаточного основания.
В связи с этим я хочу снова
возвратиться к выступлению т. Митина,
который критиковал книгу т.
Кедрова. Можно и нужно критиковать
книгу т. Кедрова, обязательно
нужно её критиковать, и было бы
хорошо послушать здесь обстоятельное
выступление т. 'Митина на эту тему,
но странно, когда т. Митин, ещё не
читая книги, обругал т. Кедрова
«меньшевиствующим идеалистом»,
«гегельянцем» и т. п.
Ещё более непозволительный
выпад сделал т. Баскин по адресу
т. Маковельского. Баскин здесь
заявил, что книга т. Александрова «не
вполне марксистская», а книга Ма-
ковельского — «антимарксистская»-
Тов. Баскин читал книгу
Александрова раньше, читал позже,
был, как он говорит,
«советчиком», а затем рецензентом;
поэтому оценка им книги т.
Александрова — это дело его
философской совести. Но что касается его
оценки книги т. Маковельского, то
это дело его, я бы сказал,
философского легкомыслия...
Голос с места. И невежества.
Вышинский. На основании одной
цитаты о фрагменте Демокрита
т. Баскин с необычайной лёгкостью
мысли заявляет, что книга т.
Маковельского «сплошь
антимарксистская». Разве это серьёзно? Разве
т. Баскин может так выступать с
этой ответственной трибуны? Вы,
т. Баскин, не только плохой
советчик, в чём вы сами признались, но и
плохой критик. Это ведь пугливое
шарахание. Это — профанация
марксизма, поскольку вы превращаете
марксизм в ярлык, в этикетку, с
лёгким сердцем наклеивая её направо и
налево на товарищей, создающих
книги.
Голос с места. Правильно!
Вышинский. Такая «критика»

232
РЕЧЬ ТО В. ВУЙНИЦКОГО А. М.
прежде всего вредит вам самим,
ибо вы дискредитируете свои не
только прежние, но и будущие
рецензии, и это достойно сожаления.
( Смех.)
Этой дискуссией ЦК преподал
нам урок организации и проведения
научной критики.
Что касается меня и моего
отношения к критике, то должен
признаться, что приятели говорили мне:
«Поменьше пиши, Петрб, — не то
попадёшь впросак!»
Но я писал и буду писать, пока
меня будут печатать. Я буду писать
и призываю всех товарищей писать
больше и лучше. Писать и никаких
гвоздей! Только работой, только
увеличением и улучшением печатной
продукции должны ответить мы на
критику нашей работы нашим
любимым вождём и учителем товарищем
Сталиным!
Жданов. Объявляется перерыв на
20 минут.
(После перерыва).
Жданов. Слово имеет т. Буйниц-
кий, подготовиться т. Уйбо.
Буккицкий А. М. (Фрунзе).
Товарищи, чем дальше идёт и, повиди-
мому, близится к концу наша
дискуссия о книге т. Александрова, тем
яснее становится, что при всех
серьёзнейших, существеннейших
недостатках книги автор её
осуществил всё-таки большое дело,
положил начало, только начало, работе
над учебником, подобного которому
ещё нигде не было. Это и мало,
только начало, но это и много:
предложен вариант учебника. (В зале
оживление.)
Работа сделана в чрезвычайно
трудных и ненормальных условиях,
без фундамента солидных
марксистских монографий. Недаром же
никто на этой дискуссии не мог с
трибуны этой заявить, скажем, так:
«Вы, т. Александров, в таком-то
вопросе пошли назад от блестящего
изложения проблемы, скажем, т.
Митиным, или т. Каммари, или т. Гак,
или т. Баокиным, или другими
видными нашими профессорами-филосо-
фами».
Ни одного такого заявления мы не
услышали и, видимо, не услышим.
Поэтому мне кажется, что даже
ошибки т. Александрова принесут
нашему делу больше пользы, чем
святость и непорочность иных фило-
софов-ди'пломатов. (В зале
оживление.) '
Имеет ли это обстоятельство для
нас, обсуждающих книгу, какое-либо
значение? Думаю, что имеет. Нас
интересуют и книги. Нас интересуют
и те, кто пишет книги. Нас
интересуют и те, кто не пишет книг. Нас
всё интересует.
Почему так получилось, что автор
оказался одиночкой? Судить издали
трудно. Скорее всего наши
виднейшие авторы-философы йедооцени-
вают всю важность и необходимость
своих усилий на этом фронте борьбы
за коммунизм. Не увидели они в
этом своего первоочерёдного
научного и прежде всего партийного
долга. Много говоря б партийности в
философии, они не сделали,
по-моему, партийных выводов
относительно своих собственных обязанностей
по отношению к той же философии,
к нашей марксистской философии.
Не очень простое дело — создание
учебника по такому вопросу. Враги
материализма и диалектики в
течение веков потратили так много
таланта, искусства, гения даже на
затемнение правды. Стало быть,
серьёзнейшие трудности должен был
преодолеть автор и не один, а, по
крайней мере, со своими добрыми,
как здесь выражались, советчиками.
И вот, позвольте сказать
несколько слов о некоторых советчиках.
Это же и тема б партийности. Я. нё
буду здесь подробно говорить, но я
должен напомнить о том, что
Владимир Ильич Ленин в работе
«Материализм и эмпириокритицизма,
говоря о партийности в философии,
сослался на пример жизни Маркса и
Энгельса. Их жизнь была
классическим примером партийного
поведения в вопросах философии. Всю
жизнь они стояли на позициях
материализма, сражались против
идеализма. Были беспощадны даже к
своим, более или менее, близким
единомышленникам, если те* хоть в
какой-либо мере отступали от мате¬

РЕЧЬ ТО Вс БУЙНИЦКОГО А. М.
233
риализма. Значит, Маркс и Энгельс
не только излагали свои взгляды о
партийности философии, а
действовали, поступали партийно. И это
бесконечно важно!
Это ведь означает, что личное
поведение философа-болылевика имеет
существеннейшее значение для
нашей философии, включается в
проблему партийности.
Когда в первые часы дискуссии мы
выслушали речь т. Митина, когда мы
услышали слова о катедер-социа-
лизме, я в душе апло'дировал т.
Митину за его, как мне тогда
показалось, прямоту, за желание говорить
горькую правду. Подчёркиваю: за
желание говорить правду.
(Содержание речи т. Митина — совсем другое
дело.) За желание. Мне показалось,
что в выступлении т. Митина можно
. видеть пример партийной прямоты.
. Но время шло. Дискуссия развива-
< лась. Выступил т. Баскин, и возникла
проблема советчиков. И выступление
, т. Баскина вконец испортило для
меня впечатление от речи т. Митина.
«Мы плохими советчиками
оказались», — говорил т. Баскин.
Непонятно, почему плохие? Непонятно,
зачем и кому вообще нужны плохие
советчики на фронте философии.
Откуда они взялись в Институте
философии Академии наук? Что это за
странная профессия — плохие
советчики? (Смех.) Мы ждали, что т. Ба-
хкин скажет, почему именно он и
они плохими советчиками оказались.
Ответа мы не дождались. Но тем
самым стало совершенно ясно и без
ответа, что фраза о плохих
советниках есть неуклюжая отговорка: в
ней — нежелание говорить о сути
вопроса.
! Тов. Максимов, хотя и
квалифицировал т. Баскина обывателем, но
тоже не обнаружил особой склонности
объяснить корни этой
обывательщины. Непонятна причина этой
неуместной стыдливости т. Максимова,
который, по его же словам, очень
давно сидит в Академии наук.
Дело, очевидно, в том, что
некоторые наши философы не чувствуют
по-настоящему своей
ответственности пе^ед народом за дело нашей
философии.4' Не понимают или
забыли, что философия — не их домашнее
ремесло, а кровное дело народа.
Забыв об этом, иные из философов
считают возможным действовать по
принципу персонажей сатиры
Салтыкова-Щедрина: Чего изволите?
Могу похвалить, а если нужно, могу
и обругать. Что возьмёшь с меня, с
плохого советчика? Вот в чём дело.
Сегодня — всё благополучно, а
завтра — всё струвизм!
Позвольте к вам, т. Митин и
т. Баскин, иронически отнестись и за
ваши похвалы и за ваши порицания.
Говорят — плохие советчики! Но как
же, но почему же для плохих
советов были избраны страницы
большевистской печати? Неужели это
партийность? Конечно, нет.
Партийность — это ответственность перед
народом за каждое слово и тем
более печатное. Наши люди каждое
слбво на страницах такого журнала,
как «Большевик», воспринимают с
уважением, всерьёз.
Поэтому надо и в рецензиях
видеть форму служения народу.
Печать наша — большая и
ответственная трибуна, а не место для
легкомысленных прогулок некоторых
легкомысленных философствующих
рецензентов, облечённых иногда
высокими званиями.
Нам нужнд понять не только, что
философия партийна. Этого мало.
Нужно партийно вести себя в
философии.
Вот так т. Баскин развеял хорошее
впечатление от речи т. Митина. Тов.
Баскин, правда, в числе советчиков
т. Митина не назвал, но зато т.
Максимов сказал, и сегодня т.
Вышинский подтвердил, что в Институте
философии, если и были какие-то
сомнения о содержании работы
т. Александрова, то только у т.
Рубинштейна. И стало быть, не было
их у т. Митина. Значит, раньше всё
было хорошо? Хорошо. Значит не
было катедер-социализма? Не было.
А теперь всё плохо? Теперь всё
плохо! Не .похоже ли всё это на
плавание без компаса по бурному
философскому морю? Во всяком
случае, что-то неладно в позиции
т. Митина. Трудно понять, чего здесь
больше — то ли философии, то ли
«дипломатии». Если публицистика
придаёт философии блеск и жизнен¬

РЕЧЬ ТО В. ВУЙВНЦКОГО А. М.
3U
ность, то дипломатия вызывает
чувства досады и недоумения по
меньшей мере.
Это одно обстоятельство.
Второй вопрос — это проблема
педагогического мастерства в печатной
пропаганде больших вопросов
философии. Вопрос о силе аргументации
нашей. О том, что книга наша не
смеет быть холодной, вялой, должна
быть увлекательной. Мы помним
слова Владимира Ильича в статье
«О значении воинствующего
материализма». Их привёл здесь т;
Заславский. Ленин говорил о бойкой,
живой, талантливой речи
французских материалистов и р скучных,
сухих пересказах марксизма,
преобладающих в нашей литературе.
Прошло много лет с той поры, когда
Ленин писал об этом. Однако наши
авторы крайне мало, если не сказать
сильнее, успели уйти вперёд в
бойкости, живости, талантливости своей
аргументации.
Перед отъездом в Москву мне
пришлось говорить о книге т.
Александрова с нашими аспирантами.
Один из аспирантов такую мысль
высказал: «Почему это так: если не
говорить о классиках
марксизма-ленинизма, а о нашей обычной текущей
философской литературе, то в ней
всё яркое, образное,
запоминающееся извлечено по преимуществу из
высказываний философов прошлого.
Неужели только они, философы
далёкого прошлого’, обладают
монополией говорить выразительно, даже
тогда, когда они говорят неправду.
Вот, например, платоновская
пещера. Это в высшей степени сильный
художественный образ для защиты
идеализма. Изобрёл же Платон эту
пещеру. И сотни лет её не
забывают». Конечно, аспирант в какой-то
мере был прав, его недоумение в
какой-то мере естественно.
Возьмите рассуждение Бэкона
о трёх группах философов. Сколько
времени прошло, а рассуждение о
науке, муравье и пчеле не забыто.
Оно стало страницей биографии
философа. Образная аргументация его
стала деталью его биографии.
В области аргументации, мне
кажется, есть свои открытия, как
в физике, в химии, в биологии.
Сколько раз в своих работах
Владимир Ильич вспоминал
рассуждение Чернышевского об
историческом процессе, — о том, что процесс
этот очень непохож на гладкий и
лёгкий путь Невского проспекта.
Сила этого рассуждения
Чернышевского высоко ценилась Владимиром
Ильичём за образность, за глубокую
правду сравнения.
Кстати, заканчивая свою речь,
т. Митин на этой дискуссии
воскликнул: «Мы жуём жвачку!» Если
в это «мы» т. Митин включил и
себя, то хотелось бы в его же стиле
обратиться к нему с пожеланием:
«Не надо жевать жвачку». Это не
ваше дело. (Смех в зале.). От вас
мы ждём ярких аргументов, ярких
образов в защиту материализма и
диалектики — таких аргументов,
которые мы там, на окраинах
Советского Союза, встречали бы как
событие, вносили бы .в свои
блокноты. Пока что, к сожалению, это
не так.
Михаил Иванович Калинин
говорил во время войны, что Илья Эрен-
бург с первых дней Великой
Отечественной войны находился
ежедневно в рукопашном бою против
гитлеровской Германии. И,
действительно, это был блестящий бой
литератора против фашистского
государства. Нам тоже нужен
рукопашный бой, блестящий,
остроумный, увлекательный. Не только
философский фельетон должен
сверкать остроумием. Тов. Заславский
говорил о фельетоне. Но это не
значит, что в другие формы
философского творчества вход
остроумию запрещён. Кто может забыть
разящий сарказм «Капитала»
Маркса? Кто может забыть сарказм
Ленина, направленный против
идеализма в его работе «Материализм
и эмпириокритицизм»? Когда
Герцен говорил о связи теории с
практикой, он прибегнул к такому
сравнению, как «Магдебургские
полушария». Добролюбов говорил о
выдающейся личности, как об искре,
которая может упасть или на
камень, или в пороховую бочку. В
первом случае она гаснет, во
втором — приводит к совсем другим
результатам. Это же блестящий

РЕЧЬ ТОВ,' ВОЙНИЦКОГО А. М.
235
удар против идеализма. И мы все
это знаем. Все это цитируем. Но не
о цитатах здесь речь. Дело в том,
что они — Герцен, Белинский,
Чернышевский, Добролюбов —
изобретали. А о наших изобретениях
такого рода что-то мало слышно. А
ведь наша правда неизмеримо
больше, неизмеримо величественнее, чем
та, за которую боролись Герцен,
Белинский, Чернышевский. И наши
философы не смеют эту 'Правду
защищать вяло, сухо.
Нет сомнения, что рассуждение
Чернышевского о праве каждого
пользоваться золотым сервизом и о
невозможности пользоваться этим
правом убедительнее ряда статей,
а быть может, и иных диссертаций
об ограниченности буржуазной
демократии.
Ясность и образность языка в
пропаганде нашей правды — сила
неодолимая и абсолютно
необходимая.
Когда после выхода в свет
сочинений Иосифа Виссарионовича
Сталина мы прочли о том, что
«Россия — заряжённое ружьё с
приподнятым курком, могущее
разрядиться от малейшего сотрясения» (И. В.
Сталин, Соч., т. 1, стр. 79), и когда
мы увидели, что это напечатано
8 января, в субботу, накануне 9
января, то мы уже никогда не забудем
нн даты написания этой
прокламации, ни этого приподнятого курка.
Когда мы прочли в работе товарища
Сталина «Коротко о партийных
разногласиях», о компасе и о корабле,
о том, что корабль, конечно,
пристанет к желанному берегу и без
компаса, но плавание будет
сопровождаться большими опасностями,—
мы проникли в существо вопроса,
мы стали, если хотите, физически,
весомо ощущать правду учения
марксизма-ленинизма о внесении в
стихийное рабочее движение
социалистического сознания.
Когда во Фрунзе на-днях на
лекции о биографии Иосифа
Виссарионовича Сталина было рассказано о
тосте товарища Сталина за людей
рядовых, за винтики, я видел, как
слёзы катились по лицу
взволнованного человека. Значит, до глубины
души потрясли его слова товарища
Сталина. Это —сила аргументации!
К чему я об этом говорю? Вот
к чему. Если бы в книге т.
Александрова и не было тех
существенных недостатков, о которых
говорится здесь, на этой дискуссии,
если бы в ней всё было абсолютно
верно, то и тогда осталась бы ещё
одна сторона вопроса, чрезвычайно
важная для учебника. Это
убедительность, образность языка,
неодолимость аргументации самого
автора. Конечно, это очень трудно:
говорить так, чтобы читатель никуда
от автора не ушёл. Но если речь
идёт об учебнике для сотен тысяч
людей, то преодолеть эту трудность
нужно во что бы то ни стало. Нельзя
считать, что эта трудность не
преодолена в учебнике т.
Александрова. А наши авторы-философы, мне
кажется, не изобрели ни «Магде-
бургских полушарий» Герцена, ни
«Невского проспекта»
Чернышевского, ничего серьёзного не
изобрели. Преобладают «скучные, сухие,
не иллюстрированные почти
никакими умело подобранными фактами
пересказы марксизма» (В. И. Ленин,
Соч., т. XXVII, стр. 184).
Очевидно, настоящий, нужный
нам язык рождается только тогда,
когда автор всерьёз, с большой,
хорошей злостью вступает в
рукопашный бой против чуждой нам
идеологии, против чуждой нам
философии. И главное, когда
автор-философ глубоко убеждён, что в этом
бою дрлжны участвовать не сотни
специалистов-философов (этого нам
мало), а тысячи и тысячи наших
людей, вся наша интеллигенция, без
которой такая важная работа, как
пропаганда марксистско-ленинской
философии, надлежащего размаха
не примет. Огромная армия
пропагандистов нашей философии должна
учиться у крупных работников
философского фронта речи яркой,
ясной, убедительной, воинствующей.
Только тогда у нас будет большой,
настоящий успех.
Третье, о чём мне хотелось
сказать. Совершенно правы были
т. Трайнин и т. Шария, говорившие,
что и Августин и Фома Аквинский
далеко не умерли.

236
РЕЧЬ ТО В. БУЙНИЦКОГО А. М.
Их взглядами «философы» ймпе-
риалистической буржуазии весьма
интенсивно отравляют сознание
миллионов людей. Поэтому
сражения с фашизмом не закончились.
При всех наших ошибках мы
многое сделали для пропаганды
материализма, для борьбы с
религиозным объяснением мира. Но едва ли
стоит говорить здесь, как многое
ещё предстоит сделать. Борьба
против религиозной идеологии стоит
перед нами как большая задача.
Борьба умная, настоящая, глубокая.
Книга т. Александрова не
вооружает нас для таких сражений.
Нам нужно помнить, что
пропаганда атеизма—дело не только
естественников и даже не столько
естественников, сколько дело философов.
И помнить надо, что на окраинах
эта задача стоит гораздо острее,
нежели в центральных районах
нашей страны.
Мы не можем также забывать,
что все передовые люди
зарубежного мира крайне нуждаются в
сильнейшем оружии для битвы не
на жизнь, а на смерть с философией
религиозного мракобесия. И'таким
оружием обязана быть наша
история философии.
Четвёртое. Многие из
выступавших с этой трибуны упрекали
т. Александрова в спокойном,
бесстрастном тоне. Этот спокойный,
бесстрастный тон с поразительной
ясностью бросается в гйаза, когда
мы читаем строки, посвящённые
«Манифесту коммунистической
партии». Тов. Александров писал свою
работу накануне столетия со дня
выхода этой ни с чем не сравнимой
работы. Эта работа больше, чем
другие творения Маркса и Энгельса,
проникла в дома наших людей,
проникла в дома трудящихся людей
всего мира. Суть этой работы
изложена в «Кратком курсе
истории ВКП(б)».
И поэтому необходимо было об
этой работе, написанной
пламенными словами (выражение т.
Александрова), говорить тоже
пламенными словами. А всё, написанное
т. Александровым о «Манифесте
коммунистической партии»,
вместилось на одной странице (473). Ска¬
зано, что в этой книге Маркс и
Энгельс возвестили передовому
человечеству о задачах и
исторической роли рабочего ^класса. Очень
скупо сказано, а чрезвычайно
важно было именно здесь сказать, что
Маркс и Энгельс уже в этой работе
видели в государстве комитет по
управлению делами буржуазии.
Важно было именно здесь сказать,,
что Маркс и Энгельс уже в этой
работе ' писали, что рабочий класс
должен достигнуть положения
господствующего класса. Важно было
показать, как ясно видели уже тогда
Маркс и Энгельс прбграмму
революционных действий рабочего класса
на завтра после его прихода к
власти.
А о третьей главе «Манифеста», о
сокрушительной критике ненаучного
социализма разве можно умолчать?
Как не показать здесь
воинствующий характер марксизма? Речь идёт,
повторяю, о такой работе Маркса и
Энгельса, которая проникла в дома
миллионов и у нас, и за рубежом.
И не следовало здесь быть таким
холодным, бесстрастным.
Очень важно было именно здесь,
сказать, что если в прошлом
философские системы сменяли друг
друга, то последнее столетие
показало незыблемость нашей
философии, её непреложную, неодолимую
правду, что её не может сменить
никогда никакая другая философия;
Кончились смены философских
систем, извращающих картину мира.
Познана правда мира.
Логика вещей как раз требовала,
чтобы речь об этом шла при хара^
ктеристике «Манифеста
коммунистической партии», работы Маркса и
Энгельса, проникшей в глубины
народа.
Позвольте закончить вопросом,
который ставят почти все
выступающие здесь: что надо делать?
Во-первых, необходимо серьёзно,
по-настоящему ввязаться в бой
против современной философии
мракобесия, современною фидеизма.
Журнал, конечно, нужен. Но это
тяжёлая артиллерия. А нужна ещё
талантливо ведущаяся библиотека
воинствующего материалами.
Нужна стремительная кавалерия. Она

РЕЧЬ ТО В. УЙБО Л. А.
237
проникнет глубже в нашу жизнь, в
массы, нежели фундаментальный
журнал.
Второе. Нужно серьёзно
продумать и хорошо разработать вопрос о
боевой пропаганде нашей
философии в республиках, не имеющих
достаточно подготовленных кадров, на
окраинах Советского Союза. Я не
знаю, как <в других республиках этот
вопрос решается, но в Киргизии он
решается пока что очень плохо.
Третье. Нужно систематическое и
обстоятельное освещение борьбы
материализма и идеализма в области
специальных знаний — физики,
математики, химии, биологии,
педагогики и др. Интеллигенция окраин
может узнать об этом только из
глубоко продуманной серии статей,
появляющихся не от случая к случаю,
а систематически.
Профессорско-преподавательский состав институтов
желает знать, какая философская
борьба идёт сегодня в области
специальных наук. А мы не имеем
достаточных материалов. Не имеем
статей, написанных обыкновенным
человеческим языком.
Жданов. Слово имеет т. Уйбо,
подготовиться т. Чеснокову.
Уйбо (Тарту). Товарищи!
Появление книги т. Александрова «История
запад-но - европейской философии»
было встречено у нас с большим
интересом. Это вполне понятно, потому
что для нас, молодых работников
идеологического фронта Советского
Союза, появление каждой новой
марксистской работы является большой
помощью, новым, дополнительным
оружием в борьбе за
выкорчёвывание остатков враждебной,
буржуазной идеологии.
Если развитие философской науки
в., старых советских республиках
после победы Великой Октябрьской
социалистической революции
прошло уже длительный период
напряжённой борьбы, то в новых, молодых
республиках, в том числе и
Эстонской ССР, борьба за прочную
победу мировоззрения большевистской
партии, диалектического и
исторического материализма, требует ещё
больших усилий.
У нас пережитки старого
буржуазного мировоззрения ещё живы
и сильны. Эти пережитки оказывают
ещё серьёзное сопротивление новому,
научному марксистскому
мировоззрению.
Своеобразие условий развития
идеологической борьбы в Советской
Эстонии объясняется частично тем
обстоятельством, что уже в царской
России в Тартуском университете
преподавание философии шло в
известной степени по иному пути, чем
в остальных университетах России.
Философию преподавали в Тарту
главным образом немецкие
профессора, и поэтому в Тартуском
университете доминировали
реакционные взгляды немецких идеалистоз
и вообще реакционеров Запада.
Как известно, в Эстонии в 1918
году буржуазии удалось при
поддержке империалистов Запада
установить свою диктатуру под флагом
так называемой «независимой
Эстонской буржуазной республики».
Эстонская буржуазия, являвшаяся
послушным орудием своих хозяев —
империалистов Запада, в течение
всего этого периода внедряла в
сознание широких масс эстонского
народа и прежде всего молодёжи
звериную националистическую
идеологию.
Ориентация эстонской буржуазии
на Запад, её низкопоклонство,
холопство перед западноевропейской
буржуазной культурой и в то же
время ненависть и враждебное
отношение к новой, растущей, самой
прогрессивной и передовой
советской культуре нашли своё
выражение и в низкопоклонстве перед
реакционной, буржуазной
западноевропейской философией и в
смертельной ненависти и враждебности
по отношению к марксизму, к
марксистской философии.
Философия преподавалась в
Тартуском университете. Курс
философской пропедевтики также был
включён в учебные программы
гуманитарных и классических гимназий.
Само собой разумеется, что как в
средних школах, так и в
университете преподавали идеалистическую
философию. О философском мате¬

238
РЕЧЬ Т О В. У Я В О А. А.
риализме, как правило, говорили
пренебрежительно и поверхностно.
Что же касается марксистской
философии, то её тогдашние
преподаватели философии обходили
молчанием, а порой предпринимались
яростные атаки против марксистской
философии.
Идеалистическая философия
Фихте, Шеллинга, Канта и
неокантианцев, позитивизм Конта и Герберта
Спенсера и других, прагматизм
Дьюи и Джемса, крайне
реакционные взгляды Ницше и
Шопенгауэра, интуитивизм Бергсона,
иррационализм, экзистенциализм и т. д. и
т. п. — вот чем отравляли и
калечили сознание эстонской
интеллигенции.
При этом следует отметить, что
эстонская буржуазия была
временами главным образом слугой
английских империалистов, и тогда в
философии буржуазной Эстонии
господствовали позитивизм и
прагматизм. В периоды, когда эстонская
буржуазия видела своих главных
хозяев в немецких империалистах,
в преподавании философии
доминировали неокантианство,
реакционные взгляды Ницше, Шопенгауэра и
др.
Следует отметить, что
буржуазная Эстония была не только
полуколонией западных империалистов,
она была, кроме того, ещё так
называемым «буферным»
государством, одним из аванпостов
империализма в борьбе против
Советского Союза. Поэтому понятно, что в
Эстонию импортировались такие
реакционные взгляды, которые
должны были служить идеологическим
оружием в борьбе против
марксистско-ленинской идеологии.
Эти реакционные взгляды
преподносились под маской якобы
надпартийной философии, стоящей вне и
выше политики.
К этому необходимо ещё
добавить, что в течение трёхлетнего
периода немецко-фашистской
оккупации Эстонии во время Великой
Отечественной войны фашистские
мракобесы отравляли ядом
фашистской зоологической, звериной
расовой теории сознание трудящихся
масс и интеллигенции Эстонии. Всё
это, конечно, оставило свои следы.
Эстонские большевики и
представители прогрессивной
интеллигенции, не имея возможности
пользоваться открытой трибуной, вели
борьбу за прогрессивную идеологию,
за марксистскую идеологию главным
образом в нелегальных условиях!
Сейчас работники
идеологического фронта советской Эстонии ведут
неустанную борьбу против
пережитков буржуазной националистической
идеологии и борьбу за воспитание
кадров и широких масс трудящихся
в духе марксизма-ленинизма.
Общеизвестно, что величайшим
оружием в этой борьбе, в этой
работе являются гениальные
произведения классиков марксизма. Но и
каждое произведение, каждый
учебник советских учёных в области
советской общественной науки
должны нам. помогать в борьбе за
выполнение этой задачи. Мы ожидали и
надеялись, что книга т.
Александрова «История западноевропейской
философии» будет в наших руках
тем сильным идеологическим
оружием, которое поможет нам в борьбе
против пережитков и остатков
буржуазной идеологии в сознании
эстонской интеллигенции, поможет
воспитанию нашего студенчества в
духе правильного понимания
истории западноевропейской философии.
Мы ожидали, что эта работа
поможет нам преодолевать все
неправильные и вредные представления в
этор области, правильно вскрывать
то ценное, что имеется в прошлом
развитии философской науки.
Но, к сожалению, мы должны
заявить, что' эти ожидания в
полной мере не оправдались. Чем это
объясняется? Нет сомнений, как об
этом здесь уже неоднократно
говорили, что принципы партийности
философии, принципы
воинствующего материализма в книге
недостаточно проведены. Философия как
одна из форм общественного
сознания должна всё время ,
рассматриваться в связи с общественным
бытием, в связи с классовой борьбой.
Но в книге т. Александрова часто
просто излагается содержание
взглядов того или иного философа,

РЕЧЬ Т О В. У Й В О А. Л.
даются цитаты из произведений
классиков марксизма-ленинизма,
без подробного анализа
констатируется, что такой-то философ был
реакционером, или прогрессивным
мыслителем. Но почему, как — это
мы, к сожалению, не всегда видим.
При чтении книги создаётся такое
впечатление, что философия — это
якобы самостоятельный мир, а
философы как будто бы живут и
действуют вне конкретных
исторических условий, вне связи с- массами,
классами, партиями и их борьбой.
В книге т. Александрова допущен
ряд положений, которые вызывают
сомнение. Например, обилие учений,
взглядов и теорий, появившихся в
древней Греции, объясняется только
раздробленностью государственной
жизни древних греков. А разве
связи греков со всеми своими
близкими и далёкими соседями не имели
никакого значения для
формирования философских воззрений
древних греков?
Не следовало бы также забывать
Тех изменений в экономической и
политической жизни, которые
происходили в древней Греции в
различные периоды развития
древнегреческого рабовладельческого общества,
и их влияния на развитие
философских направлений и взглядов.
В книге указывается, что
пифагорейцы сделали первый шаг от
материализма к идеализму и что в
философии Пифагора выражается
идеалистическая тенденция. Не слишком
ли скромно дана эта оценка?
Пифагорейцы сделали не только шаг в
сторону идеализма, но они были
идеалистами и в то же время
крайними реакционерами в
общественной жизни.
Сократу посвящено двадцать
строк, указывается, что Сократ
отказался от исследования вопросов
космологии и космогонии, так как
находил, что 1) философы,
занимавшиеся этими вопросами, запутались
в безвыходных противоречиях и
2) 	что предметом познания для
человека может быть только то, что в
его власти, т. е. его душа.
Но Сократ совершил поворот от
изучения- - объективной реальности
к изучений субъективной души,
по всей вероятности, не только
по этой причине. Здесь были
другие, более глубокие корни, но, к
сожалению, в книге мы их не
найдём.
При изложении философии
Шеллинга на стр. 393 указывается, что
«философия Шеллинга представляла
шаг вперёд по сравнению со
взглядами Канта и Фихте, так как его
новая натурфилософская теория
восстанавливала роль изучения
природы для философии и
предлагала рассматривать все явления
природы в их закономерном
единстве. Для обоснования своей
натурфилософии Шеллинг широко
привлекал данные естествознания того
времени. Он был знаком с открытиями
Гальвани, опытами Вольта и Деви,
учением Лавуазье». При чтении
всего этого может показаться, что
натурфилософия Шеллинга и вообще
немецкая натурфилософия на самом
деле была прогрессивным учением.
Но история развития естествознания
показывает, что так называемая
немецкая натурфилософия скорее
препятствовала, чем содействовала,
развитию естественных наук. В то
время, как французские учёные
собирали огромный материал в
области естествознания, хотя они в
своих обобщениях были ещё
беспомощны, — немецкие натурфилософы во
главе с Шеллингом занимались тем,
что выдумывали, как говорит
Энгельс, законы природы из своей
головы, вместо того, чтобы
открывать их путём изучения самой
природы.
'На стр. 418 указывается, что
Гегель с особым пренебрежением
относился к славянским народам, а на
421 стр. цитируется письмо Гегеля
реакционному балтийскому барону
Икскюль, который почему-то в книге
называется русским помещиком, а из
этой цитаты видно прямо
противоположное.
Не следует смешивать всё-таки
реакционные взгляды Гегеля,
выраженные в его сочинениях, с
отдельным случайным письмом, посланным
реакционеру-барону.
Книга заканчивается главой о
возникновении марксистской
философии. Вполне естественно, что всё

240
РЕЧЬ ТО В. ЧЕСНОКОВА Д. И.
изложение домарксовой философии
должно показать, из каких
источников и каким образом из всего
предшествующего развитию философйи
закономерно и необходимо возникла
марксистская философия. Но
нельзя забывать и того, что после
возникновения марксистской философии
продолжала своё существование
буржуазная философия,
реакционно-классовый характер которой
становился всё более острым.
Возникает вопрос, не следовало
ли бы в наших университетах
довести курс западноевропейской
философии по крайней мере до конца
XIX века или до настоящего
времени? Этот вопрос имеет особое
значение в новых, молодых советских
республиках, где перед нами стоит
задача — дать уничтожающую
критику остатков и пережитков
буржуазной философии в сознании
интеллигенции, студенчества.
В книге критике неокантианства
посвящена только пара десятков
строк. При этом изложение вопроса
дано в таких абстрактных и
неясных выражениях, что читатель вряд
ли может получить правильное
представление о философских
взглядах неокантианцев.
Совершенно отсутствует в книге
критика позитивизма и
прагматизма. Не следовало ли бы всё-таки
в учебнике западноевропейской
философии раскритиковать, например,
взгляды Конта, Герберта Спенсера,
а также Дьюи, Джемса и их
эпигонов?
Ленин в своём произведении
«Материализм и эмпириокритицизм»
дал исчерпывающую и острую
критику махизма, неокантианства и
позитивизма.
Опираясь на книгу Ленина,
следовало бы дать и в учебнике
критику этих школ. Такая критика
явилась бы важным оружием в борьбе
против современного эпигонства
позитивизма и неокантианства, против
философской реакции в Западной
Европе и помогла бы нам,
работающим в новых республиках, в нашей
борьбе на идеологическом фронте;
такая критика также принесла бы
пользу прогрессивным читателям вне
пределов Советского Союза.
И, наконец, ещё одно пожелание.
Было бы желательно, чтобы в книге
по истории философии давались
в конце, в регистре имён, фамилии
иностранных авторов в таком виде,
как они пишутся в оригинале. Это
намного бы облегчило работу над
книгой.
В заключение хочу отметить ещё
раз, что работники идеологического
фронта Советской Эстонии так же,
как и в других новых республиках,
ведут борьбу за
марксистско-ленинскую идеологию в специфических
условиях. Такие вопросы, которые
в наших старых республиках
некоторым философам кажутся имеющими
только историческое значение,
являются для нас весьма актуальными,
и мы поэтому нуждаемся в таком
оружии — в таком учебнике истории
философии, который был бы
проникнут острой большевистской
партийностью, был бы боевой
воинствующей книгой, написанной с
большевистской страстностью. Только такая
книга окажет действительную
помощь в борьбе против пережитков
буржуазного мировоззрения и в
овладении марксистско-ленинским
мировоззрением.
Жданов. Слово имеет т.
Чесноков, приготовиться т. Ковчегову.
Чесноков Д. И. (Свердловск).
Товарищи, в ряде выступлений
указывалось на то, что т. Александров,
провозглашая правильные
принципы, не умел их практически
преломить при создании курса
западноевропейской философии. Мне кажется,
коренной порок книги т.
Александрова состоит в том, что он не сумел
правильно сформулировать принципы,
на которые нужно опираться при
создании марксистского курса
истории философии. Известно, что этому
вопросу посвящено введение в книге
т. Александрова. В нём т.
Александров поднимает три вопроса: 1) о
предмете философии; 2) о
периодизации философии и 3) о том, чему
учит история философии. И на все
эти три вопроса т . Александров
отвечает неправильно или же просто
не отвечает.
Что касается первого вопроса, во¬

РЕЧЬ ТО В. ЧЕСНОКОВА Д. И.
241
проса о предмете философии, то
т. Александрой преимущественно
ограничивается перечислением
некоторых элементарных положений,
говорящих о том, как должен
марксист подходить к истории
идеологии вообще — будет ли это
литература или история литературы, будет
ли это история политических учений
и т. д. Тов. Александров
доказывает, что бытие определяет
сознание, что идеология партийна, что она
обладает относительной
самостоятельностью и т. д.
Всё это так, но всего этого.явно
недостаточно для того, чтобы дать
исчерпывающий ответ на вопрос о
предмете истории философии как
идеологической формы, отличной от
истории литературы, искусства и т. д.
Тов. Александров должен был не
только определить предмет истории
философии, что он сделал
неудачно, но и определить отношение
истории философии к истории
политических учений, к истории науки и т. д.
и т. д. Этот другой круг вопросов,
связанный как со спецификой
философии и историей,философии, так и
её отношением к смежным видам
идеологии, т. Александров просто
не поставил в своём
методологическом введении.
Вопрос о периодизации истории
философии. Тов. Александров
совершенно правильно указал на то,
что .марксистско-ленинское учение
об общественно-экономических
формациях есть основа периодизации
учения об идеологии вообще. Но
ограничиваться этим явно
недостаточно. Нужно было бы попытаться
дать, исходя из материалистического
понимания истории, марксистскую
периодизацию истории философии.
Тов. Александров даже не
попытался поставить этот вопрос в своём
введений, не говоря уже о том, что,
конечно, он не мог решить
правильно егР в самом курсе истории
философии. Мне кажется, что вопрос о
научной периодизации истории
философии — один из кардинальных
вопросов марксистско-ленинской
истории философии, и, не решив этого
вопроса, мы не можем создать
курса истории философии. Это: вопрос
очень сложный и подробно на нём я
останавливаться не могу,
разумеется, ,но мне хотелось бы дать
примерную попытку, как, на мой взгляд,
следовало бы периодизировать
историю новой философии.
В учебнике т. Александрова глава,
посвящённая первому разделу
истории новой философии, озаглавлена
«Основоположники западной
философии нового времени». Это,
собственно, не только в учебнике
т. Александрова, но и в трёхтомнике
истории философии, и во всех
буржуазных учебниках по истории
философии. Когда речь заходит о
Бэконе, о Декарте, то говорится о
родоначальниках новой философии.
Для нас совершенно очевидно, что
буржуазная философия — давным-
давно не новая философия и что
здесь вместо ничего не говорящего
наименования — «основоположники
новой философии» — .нужно было бы
дать периодизацию несколько
нового типа, учитывая, что история
буржуазной философии в новой
философии есть лишь один момент, одна
часть истории новой философии.
Ведь по существу т. Александров
говорит в этом разделе о
буржуазной философии, притом о старой
буржуазной философии, по
преимуществу философии эпохи
подымающегося капитализма, а если
ограничиваться этим, то мы дадим
совершенно 'неправильное представление
читателям о том, что собой
представляет буржуазная философия и
какова её действительная
история..
Мне кажется, что вопрос о
марксизме не должен составлять
предмет заключительной глады раздела
новой истории философии. Мне
кажется, что вопрос об истории
марксистско-ленинской философии
должен занять примерно половину
раздела истории новой философии,
причём должна быть действительно
дана история марксистской
философии, её история и за рубежом, и у
нас, история марксизма и
марксистской философии в борьбе с
буржуазной философией.
Товарищи, я бы думал дать
такую периодизацию истории
философии нового времени с учётом этих
замечаний. Мне казалось бы, что

ад
РЕЧЬ ТО В. ЧЕСНОКОВА Д. R.
предметом обсуждения могла бы
явиться следующая схема:
1. Буржуазная философия эпохи
утверждения капитализма в Европе
и Америке.
2. Аристократическая реакция на
французский материализм и
французскую буржуазную революцию.
3. Формирование и развитие фило¬
софии пролетариата, причём первая
часть этого раздела должна была
бы представлять, как мне кажется,
характеристику утопического
социализма, имея в виду клаосико1В
утопического социализма и кончая крахом
теории утопи ч еок сиг о со ци а л и з м а
после июньских дней 1848 года.
4. Буржуазная реакция на рабочее
движение и диалектический
материализм во второй половине XIX
века и борьба с этой реакцией
революционного марксизма.
Не подлежит никакому сомнению,
что вся вторая половина XIX века
протекала под флагом попыток
буржуазии опорочить марксизм,
бороться с ним, противопоставить своё
миро в о з эре н и е м а ркс ис тек о му м и ро -
воззрению. Это находило своё
отражение не только в
ревизионистских течениях, но и в течениях
откровенно буржуазных.
Следующий раздел истории новой
философии, мне бы казалось,
нужно было бы озаглавить — Ленинско-
сталинский этап в развитии истории
философии марксизма и борьба с
реакционной философией
империалистической буржуазии в начале
XX века.
И, наконец, последний раздел
истории новой философии мог бы
примерно быть посвящён такому вопро-
с у: бор ьб а м арк снеток о -Ленин скот о
мировоззрения после Октябрьской
социалистической революции с
реакционной империалистической
философией.
Может быть то, что я предлагаю,
и не может явиться основой схемы
истории философии нового времени,
но мне кажется, что в таком плане
нужно было бы нам подходить к
вопросам периодизации истории
философии, пытаясь во всяком случае
ставить эти вопросы по-новому, по-
марксистски.
Следующий вопрос, который под¬
нимал т. Александров в введении,—
вопрос о том, чему учит история
философии. Мне кажется, что и на
этот вопрос т. Александров ответил
неправильно. О чём говорит т.
Александров? Он говорит о том, что
задача истории философии как
науки состоит в критике прошлых
философских теорий. Он говорит о
необходимости критического
преодоления этих философских теорий, он
далее говорит о педагогическом и
воспитательном значении истории
философии, он говорит о то-м, что
история философии раздвигает
рамки научного и культурного
кругозора человека, он говорит о том, что
история философии имеет значение
для истории диалектического
мышления и правильного его понимания,
он говорит, наконец, о том, что
история философии берёт философские
течения в связи друг с другом и
т. д. и т. д.
Но где же самое главное —
показ того, что история философии
учит понимать борьбу классов в
идеологии? Правда, в конце
введения т. Александров пишет, что
история науки и философии
неопровержимо доказывает, что передовые
люди общества и их идеи в
конечном счёте всегда одерживали
победу над тёмными силами реакции.
Мне кажется, что эта
заключительная часть введения не спасает
дела, ибо сказать просто, что
передовые идеи содействовали победе сил
прогресса, явно недостаточно.
Мне кажется, что здесь надо
определённо и чётко поставить вопрос
о том, что люди, как писал Ленин,
«всегда были и всегда будут
глупенькими жертвами обмана и
самообмана в политике, пока они не
научатся за любыми нравственными,
религиозными, политическими,
социальными фразами, заявлениями,
обещаниями разыскивать интересы
тех или иных классов» (В. И. Ленин,
Соч., т. XVI, стр. 353).
Неправ ильное м етодоло г и чес кое
решение вопроса о том, чему учит
история философии, и отсутствие
принципа партийности в философии
при характеристике и оценке
философских систем, что является
следствием этой неправильности, и со¬

РЕЧЬ ЛОВ. ЧЕСНОКОВА Д. И,
т
ставляет самый серьёзный noipoK
книги т. Александрова.
Поэтому на вопрос о том, может
ли книга т. Александрова явиться
начальным этаном создания
марксистского учебника по истории
философии, я бы ответил
отрицательно. Мне кажется, что самая крупная
услуга, которую мы можем оказать
т. Александрову, это убедить его в
том, чтобы он понял, что
марксистский курс истории философии ему,
как и всем нам, надо будет
создавать заново, отправляясь от.
руководящих принципиальных указаний
классиков марксизма-ленинизма.
Почему могло случиться такое
положение, что т. Александров
создал немарксистскую книгу?
Разрешите мне изложить на этот вопрос
свою точку зрения. Мне кажется,
что самый правильный ответ на это
дал т. Розенталь. Однако он дал
этот ответ в несколько общей
форме. Тов. Розенталь говорил о
наметившемся. расхождении между
теорией и практикой в приложении
этого принципа к философскому
фронту. Я бы его сформулировал таким
образом. У нас на философском
фронте особенно отстаёт
исторический материализм. Это находит
своё выражение как в чрезмерном
увлечении наших диссертантов
историко-философской тематикой и
не в глубокой разработке этих
проблем, так и в отсутствии хороших
статей, даже статей по
историческому материализму. В статьях и
работах, посвящённых вопросам
диалектического и исторического
материализма, укоренился такой, я бы
сказал, легковесный подход к
решению проблем. Выражается он в том,
что берётся известное событие или
известный факт, к нему
присоединяется философская дефиниция и
считается, что получилось
марксистское объяснение факта. Вместо
действительного анализа и глубокого
изучения факта к нему
«пришиваются» философские дефиниции.
Получается работа внешне марксистская,
но неглубокая и временами
вульгаризирующая вопрос.
Я хотел бы остановиться на одном
примере. Я говорю о работе т.
Александрова «О.советской демократии».
Мне кажется, что эта работа т.
Александрова, В которой он берёт
самый острый вопрос наших дней,
вопрос о государстве вообще, о
демократии вообще, о
социалистической демократии в частности и в
особенности, требовала особой
ответственности от автора и особой
глубины марксистского анализа. А
между тем в этой работе мы имеем
дело не только с академическим
обзором, но и с примерами
вульгаризаторской и упрощенческой
постановки вопроса.
Вот, например, вторая глава этой
работы т. Александрова называется
«Великое прогрессивное значение и
сила советской демократии». Как
подходит с методологической точней
зрения т. Александров к решению
этой проблемы?
Он пишет, что в истории
общества так же, как и в истории науки,
имеется одна в высшей степени
интересная закономерность. Каждая
новая система политической жизни
и научного объяснения мира, если
она является действительно
передовой и прогрессивной, успешно
разрешает не только вновь возникшие
проблемы, но и те, которые вставали
перед обществом и наукой иа
предыдущих ступенях развития.
Голоса с мест. Правильно!
Александров. Что же тут
неправильного?
Чесноков. Не спешите, т.
Александров, Вы увидите, что здесь
неправильного.
Стало быть, закономерность
состоит здесь в том, что новая система
политических учреждений и взглядов
решает те вопросы, которые на
прошлых этапах были не решены.
Вообще говоря, здесь пока ничего
неправильного нет, но послушайте дальше.
Тов. Александров пишет: каждая
действительная прогрессивная
система взглядов и учреждений тем
именно и отличается, что вопросы
политической жизни или науки,
бывшие до сих пор нерешёнными,
находили своё решение и более
совершенное, точное объяснение...
Голоса. Тоже правильно.
Чесноков. А вот уже неправильно,
здесь разрешите с вами поспо-
оить.

244
РЕЧЬ ТО В. ЧЕСНОКОВА Д. И.
Материалистическое понимание
истории учит нас тому, что в ходе
эко но мич ес ко го развития не из бе ж -
но встают перед обществом новые
задачи, и они — эти новые задачи—
встают тогда, когда созревают
материальные предпосылки для их
разрешения.
Голоса с мест. Это ясно.
Чесноков. Стало быть, новые
задачи созревают тогда, когда они
должны разрешаться, и эпоха, их.
поставившая, создаёт материальные
силы, необходимые для их
разрешения.
Голоса. Не всегда.
Чесноков. Да! Бывают примеры,
когда задачи, поставленные данной
исторической эпохой, не
разрешаются силами этой эпохи, и тогда эти
задачи решает новая эпоха, но она
решает их, не как основные, а как
побочные. Новая эпоха — ив этом
её величайшая прогрессивность —
ставит и решает прежде всего
новые исторические задачи, и если
при этом она и решает вопросы, не
нашедшие разрешения в прошлой
эпохе, то решает их не как
основные, а как побочные.
Действительная прогрессивность взглядов и
учреждений состоит не в том, что они
решают нерешённые в прошлом
вопросы, а в том, что они решают
новые вставшие перед людьми
задачи.
Так, Октябрьская
социалистическая революция решала и те задачи,
которые не были решены
февральской буржуазной революцией, но
они — эти задачи — не были
основным содержанием Октябрьской
социалистической революции. Нельзя
определять прогрессивное значение
Октябрьской социалистической
революции тем, что она решала
задачи, нерешённые на прошлом
историческом этапе. Прогрессивное
содержание Октябрьской
социалистической революции определяется
тем, что она решала новые задачи,
которые родились в ходе
общественного развития.
Голоса с мест. Правильно, ну и
что же?
Чесноков. Я имею всего 20 минут
времени...
Голоса с мест. Сами запутались.
Чесноков. Продолжаю. Мне
помогут разобраться, если я запутался.
Руководствуясь своей
методологической установкой, согласно
которой прогрессивные силы не
решают новых задач и ориентируются
на нерешённые в прошлом, т.
Александров говорит о том, что
социалистическая демократия решала те
вопросы, которые не могла решить
буржуазная демократия. Я считаю,
что вопрос нужно было бы ставить
иначе. Социалистическая
демократия, а равно и социалистическая
революция поставила такие вопросы,
которых не могла поставить ни
буржуазная революция, ни буржуазная
демократия. Буржуазная
демократия решала те исторические задачи,
которые стали перед ней, и дело не
в том, что она их не могла решать,
а в то'М, что она не могла ставить
тех задач, которые были
поставлены рабочим движением,
социалистической революцией.
Утверждать, что буржуазная
демократия поставила определённые
задачи, а советская их разрешила,
з н ачи т, чрез м ер н о пр ©увели чив ать
значение буржуазной демократии и
непомерно уменьшать значение
демократии советской. Этого не мог
не почувствовать т. Александров,
поэтому он на странице 19 своей
работы по отношению к одной
проблеме, но только одной, вынужден
был это признать.
Товарищи, я кончаю.
Я не буду останавливаться на
других вопросах, у меня не осталось
времени. Но в заключение хотел бы
остановиться на одном. Мне
кажется, товарищи, что вопрос об
отставании философского фронта надо
взять ещё с одной стороны. Здесь
правильно говорилось о том, что у
нас многие философы занимаются
вон рос а м и п ар ти йно й проляг а н д ы.
Это очень хорошо. Я здесь
совершенно согласен с теми, кто
критиковал выступления т. Светлова,
который считал такое положение
недостатком. Это не недостаток, а
серьёзное достоинство. Но недостаток,
мне кажется, в другом; он состоит
в том, что у нас часто философские
работники теоретического фронта,
занимающиеся вопросами партийной

РЕЧЬ to В, КОВЧЕ ГОВА П. А.
245
пропаганды, переносят некоторые
черты академизма, не преодолённые
ими- в философии, на работу в
области партийной пропаганды.
Голос с места. Непонятно,
Чесноков. Это непонятно?
Разрешите объяснить.
Жданов. Пожалуйста, объясните.
Чесноков. Я считаю, что дело не
только в том, что, допустим,
Министерство высшего образования в
лиде т. Светлова выпустило книгу
т. Александрова в качестве
учебника. Я считаю, что у нас в
Управлении пропаганды и агитации есть
философски образованные това ри-
щи, и то обстоятельство, что эти
товарищи или сами допускают
методологические ошибки и грешат
академизмом, или не замечают этих
ошибок, имеет существенное
значение. Я считаю, что дело не в том,
чтобы критиковать только т.
Светлова, но и в том, чтобы критиковать,
допустим, т. Федосеева или т. Иовчу-
ка, который здесь выступал и
который являлся виднейшим работником
Управления пропаганды ЦК партии,
не говоря уже об авторе настоящей
работы т. Александрове,,
являющемся одним из руководителей
философского фронта не только в качестве
академика, но и в качестве
начальника Управления пропаганды и
агитации ЦК ВКП(б).
Голос с места. Непонятно, в чём
вред в философии?
Чесноков. Вот вопросы, которые
я хотел с этой трибуны поставить,
считая, что работникам
философского фронта, находящимся в
аппарате Управления пропаганды и
агитации ЦК партии, надо с
большей ответственностью относиться к
положению дел на философском
фронте и более серьёзно руководить
непосредственно этим фронтом. .
Вот всё, что я хотел сказать.
Жданов. Слово имеет т.
Ковчегов, приготовиться т. Кеменову.
Ковчегов П. А. (Кишинёв).
Товарищи, теперь всем ясно огромное
значение происходящей дискуссии.
Все понимают, что критика книги
т. Александрова переросла в критику
работы философского фронта, в кри¬
тику наших собственных ошибок,
иначе говоря, в самокритику.
Развернувшаяся критика и
самокритика должны поднять, резко
улучшить качество нашей работы,
поднять уровень всей-нашей работы
для того, чтобы она отвечала
требованиям сегодняшнего дня —
периода завершения строительства
социализма и постепенного перехода
к коммунизму. Нужно,
ликвидировать серьёзное отставание
философского фронта. Этого от нас требует
наш сталинский ЦК партии.
Критикуя положение дел на
философском фронте, мы
отталкиваемся от критики книги т.
Александрова, как от трамплина. Поэтому
прежде всего я остановлюсь на
недостатках книги Георгия
Фёдоровича. В этой связи прежде всего
следует отметить, что все критики
сошлись на том, что книга страдает
объективизмом, что он.а плохо
проводит партийность. Это, вероятно,
и побудило некоторых товарищей
выступить с этой кафедры с
разъяснением вопроса о том, что такое
партийность философии. Отдельные
товарищи пытались даже сделать
здесь тощие рефераты на эту тему.
Однако я считаю, что они тратили
время зря, так как ни Георгий
Фёдорович, ни аудитория, я думаю, в
таких рефератах н.е нуждались.
Георгий Фёдорович отлично знает, что
такое партийность в философии, и,
вероятно, гораздо лучше знает, чем
те товарищи, которые поучали его
в этом вопросе и явно скатывались
к субъективизму, на позиции школы
Покровского, которая, как известно,
понимала историю как политику,
опрокинутую в прошлое. Эти
товарищи, видимо, совершенно забыли
гениальную трактовку вопроса о
партийности, данную Лениным в его
р а боте «Эконо м и чес ко е соде
ржание народничества и критика его в
книге г-на Струве». Поэтому
некоторые товарищи пытались здесь
улучшать историю, игнорируя слова
товарища Сталина, что историю ни
улучшить, ни ухудшить нельзя.
Вся ленинская полемика с
народниками, с легальным марксистом
Струве, развёрнутая в указанной
книге, показывает, что .марксист-

246
РЕЧЬ ТО В. КОВЧЕГОВА П. А.
екая партийность', которая при
всякой оценке события или
исторического факта обязывает прямо и
открыто становиться на точку зрения
про летари а та, обесп ечив а ет более
глубокий анализ объективного хода
истории, позволяет видеть больше
и глубже, чем с так называемой
н а д кл а с совой п р о ф е с сор око й
вышки, с которой пытался
рассматривать факты общественной жизни
господин Струве.
Соглашаюсь с т. Кедровым, что
действительно Ленин говорил о
большевистской тенденциозности.
Но эта тенденциозность отличается
от тенденциозности буржуазных
теоретиков, в частности того же
Гегеля, который, как известно,
исказил историю, извратил факты,
подтасовывал их.
Что такое большевистская тенден-
ци о зное т ь ? Д о с т а то 4iH о п ро ч ее т ь
любое произведение Ленина или
Сталина, чтобы видеть, в чём она
заключается. Глубокий партийный
анализ фактов и событий, непри-
м и-p и м а я бол ьш е в ис тска я к рити.к а
враждебных толкований этих
фактов и событий, увязка
теоретических выводов с практикой
классовой борьбы, умение исходить из
теоретических положений, чтобы тут
же делать практические выводы,
важные для партии пролетариата,
вот в чём, собственно говоря, и
выразится большевистский характер
книги. Большевистская книга — это
прежде всего книга боевая, полити-
ч е ск и з ао с т р ённ а я, во ору ж а ю щ а я
нас для борьбы за коммунизм.
Является ли такой книга т.
Александрова? Ясно, что нет. Но
-почему? Не потому, что т. Александров
не знает, что такое партийность
философии, а потому что одно дело
провозгласить принцип партийности,
а другое дело провести его.
Я остановлюсь теперь на том,
почему получилось у т. Александрова
расхождение между словом и
делом, между обещанием дать
марксистскую историю философии и тем,
что из этого получилось, между
обещанием дать большевистскую
партийную школу и тем, что из этого
получилось.
Попробуем разобраться в этом
вопросе. Мне кажется, товарищи,
что произошло это из-за того,
что автор подошёл к своей
задаче с неправильных
методологических позиций. Тов. Александров
оказался в плену у буржуазных
историков философии, пошёл по
проторенной ими дорожке,
расположил различные философские
системы по полочкам, по
национальностям и векам. Поэтому т.
Александров не дал истории философии
как диалектического процесса
развития философской мысли,
выражающей и обосновывающей классовые
позиции различных классов, как
процесса духовного, но
обусловленного условиями материальной
жизни общества.
Надо было в общем показать
поступательный процесс развития
философской мысли, хотя временами
происходили и задержки в этом
движении вперёд и даже движение
вспять.
Здесь надо остерегаться схем,
которые предложили профессор Гак и
Наумова, потому что нельзя живую
жизнь втискивать в схемы, ибо
живая жизнь всегда богаче всяких
схем. Нельзя упрощать
действительность по рецепту профессора
Гака, ибо эта действительность
гораздо более многогранна и
значительно сложнее, чем многие думают.
Итак, надо было показать
поступательное развитие философской
мысли, которое завершается
«появлением философии марксизма,
которая есть продолжение
философской мысли прошлого и, как
указывал Владимир Ильич, возникает на
большой дороге развития
философской мысли, а не в стороне от неё,
где-то в закоулке.
Дана ли в книге т. Александрова
эта направленность, дана ли эта
красная нить? Нет. Нет этой
красной нити потому, что философские
учения распределены по полочкам,
чрезвычайно искусственно, что
видно хотя бы из того, что Роберт Оуэн
перенесён был на задворки главы
пятой, тогда как его место рядом с
Сен-Симоном и Ш. Фурье.
Располагая философские системы
в определённом порядке, одну за
другой, и не показывая связно диа¬

РЕЧЬ ТОВ. КОВЧЕГОВА И* А.
Й47
лектического процесса развития
философской мысли, автор скатился к
поверхностному и объективистскому
описанию этих систем.
Автор привёл общую
характеристику взглядов утопистов, данную
Марксом и Энгельсом, но ничего
конкретного не сказал о содержании
взглядов утопистов, обошёл вопрос
о том, как же утописты
представляли себе будущее общество. Там
даже нет звука о фаланстерах
Фурье. Неужели, чтобы иметь
представление о фаланстерах, студенту
нужно обращаться к излюбленному
им «Краткому философскому
словарю»?
Другим примером может служить
изложение философии Канта. Нельзц
согласиться с замечанием
профессора Сарабьянова, будто бы
неправильно говорить об отрыве у
Канта явлений от сущности. Однако
нужно было более чётко показать,
как Кант отрывает мир явлений от
мира вещей в себе. Нужно было
дать критику этого разрыва, этой
пропасти между двумя кантовскими
мирами и подвести к пониманию
марксистско-ленинской теории
отражения. Но не об этом я главным
образом хотел говорить. Я хотел
говорить о большевистской оценке
кантовской философии.
Автор приводит цитату из книги
Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм», из которой видно-, что
Ленин охарактеризовал кантовскую
философию как философию,
примиряющую материализм с
идеализмом, но должного вывода наш
автор из этого не делает. Основная
черта кантовской философии, как
Ленин указывал,— это компромисс
между материализмом и
идеализмом, сочетание в одной системе
противоположных, разнородных
философских направлений.
Философия Канта не только
примиряет материализм с идеализмом,
рационализм с эмпиризмом, науку
с религией. Кант, кроме того, в
своих антиномиях противопоставляет
положения с противоположениями,
из коих одни претендуют на
научность, а другие на мистику. Эта
кантовская философия пропитана
духом примирения, компромисса
Не случайно она была поднята на
щит соглашателями по профессии,
«теоретиками» социал-демократии
Отто Бауэром, Карлом Форленде-
ром и другими. Кант прикрывал
реакционную сущность своей
философии уступками материализму,
наукообразными построениями, а
вожди социал-демократии
прикрывают своё предательство интересов
рабочего класса марксистской
фразеологией. Эти «теоретики» пошли,
правда, вправо от Канта, отбросив
его материалистический привесок,
как все неокантианцы...
Голос, Это что — маленькая
лекция?
Ковчегов. Они б&зируютя на
кантовской философии. Отрицая
объективную закономерность
общественной жизни, эти лидеры
социал-демократии понимают общественную
жизнь как открытое поле, на
котором они свободно могут
осуществлять своё беспринципное «шахер-
махеретво».
Мне кажется, что, показывая
ограниченность Канта, то, что он
типичный пруссак, с его оправданием
войн, что он не выходит за рамки
прусского королевства, что он
идеолог слабой, подлой, трусливой
прусской буржуазии, что он прусский
сухой педант, что он дал основу
реакционнейшей философии
неокантианства и философских позиций
«теоретиков» социал-демократии, —
мы не должны смазывать
реакционную сущность кантовской
философии.
Между тем, т. Александров,
заканчивая главу о Канте, говорит,
что мы его ценим не за такие-то
стороны, а вот за то, что он пробил
брешь в метафизическом
мировоззрении. Заслугу эту отнять у
Канта нельзя, но она перекрывается
его крайне реакционной критической
философией. Нет сомнения, что
надлежащей большевистской критики
философии Канта у Александрова
не получилось.
То же самое можно сказать
относительно философии Гегеля, но о
ней слишком много говорилось, и я
повторяться не буду, тем более, что
потребовалось бы много времени.

248
РЕЧЬ ТО В. КОВЧЕГОВА П. А.
Некоторые товарищи договорились
до того, что просто-напросто решили
отрицать что бы то ни было ценное
в философии Гегеля. Буквально
развенчали Гегеля таким образом,
что Гегель превращается из
вершины немецкой буржуазной
философии не только в бугорок, а просто
в яму. (Смех в зале.) Если уж
останавливаться на этом вопросе, то
надо было бы критиковать все
высказанные крайние взгляды
«критиковавших слева».
Я остановлюсь на причинах
отставания и наших задачах. Этот
важный вопрос всех нас интересует,
каждый выступал и по-своему
обосновывал эти причины.
Голос с места. А вы как?
Ковчегов. Я, конечно, тоже по-
своему буду объяснять. (Смех е
зале.) Здесь хлопали т. Заславскому,
когда он закончил свою речь.
Можно было подумать, что товарищи
полностью одобряют эту речь, или
одобряет её значительная часть
аудитории. Но, к сожалению,
приходится слышать и другого сорта
разговоры: да, он говорил красиво, но
не на тему. (Смех в зале.) А я
думаю, что т. Заславский говорил на
тему, потому что он правильно
указывал на наш отрыв от задач
сегодняшнего дня, на отрыв
философии от политики, на
противопоставление политики философии, которое
здесь даже было обосновано в речи
т. Светлова.
Голос с места. Какое ваше
мнение?
Ковчегов. Я думаю, что одним из
больших наших грехов является то.
что мы имеем действительно
известный отрыв философии от
политики. Философия не служит
должным образом политике; философия
отрывается от политических задач,
замыкается в своём собственном
кругу.
Здесь уже говорили, что у
философов недостаточная эрудиция в
о-бласти истории, в области других
дисциплин. Это совершенно верно.
Философ — это человек, который
должен быть исключительно
культурным. Поэтому совершенно
естественно, что философ должен
прежде всего быть знаком с
историей человечества и с историей
культуры. Тут некоторые
товарищи говорили, что невозможно
человеку всё и вся знать. Это верно,
но тем не менее каждый философ
должен в ту или иную конкретную
область знания залезать. Конечно,
не может быть философ
одновременно прекрасно эрудирован и в
области физики, химии, биологии
и т. д., но отдельную область
знания он должен облюбовать, чтобы
иметь возможность оказать
методологическую помощь в той или
иной области знания. И, наконец,
ещё одно замечание. (Шум.)
Жданов. Я хочу сказать об одном
из правил демократии: аудитория
должна уважать оратора, но и
оратор должен уважать аудиторию.
Тов. Ковчегов, прошу учесть, что
вы уже значительно
перерасходовали регламент.
Объявляется перерыв до 6 часов
завтрашнего дня.

Заседание седьмое
(24 июня 1947 года)
Кузнецов А. А.
(председательствующий). Разрешите работу
продолжить. Слово имеет т. Кеменов,
следующий т. Жданов.
Кеменов В. С. (Москва).
Выступавший здесь академик Трайнин
говорил о том, что историк
философии может ставить перед собой
разнообразные задачи, например,
«может уйти в эстетику и всё это
будет история философии. Важно
установить связь с политикой»/ Это
был единственный случай, когда
слово эстетика прозвучало в этом
зале. В этих словах содержится
неправильная мысль, исключающая
эстетику из числа тех дисциплин,
которыми историк философии не
только может, но и обязан
заниматься и рассмотрение которых
нисколько не уводит от связи философии с
политикой, а, наоборот, необходимо
для действительного понимания
такой связи.
Внимание ЦК партии к вопросам
эстетики выражено в важнейших
партийных документах — решениях
ЦК по вопросам театра, кино,
литературы, в докладе т. Жданова о
журналах «Звезда» и «Ленинград», —
направляющих наше искусство на
путь создания
высокохудожественных произведений
социалистического реализма, проникнутых духом
большевистской партийности,
помогающих нашим художникам
решительно бороться против буржуазных
влияний, против низкопоклонства
перед заграницей и её идейным и
художественным маразмом. Вопросы
эстетики сегодня теснейшим
образом связаны с вопросами политики.
'Мы должры иметь в своём
распоряжении марксистские работы,
посвящённые истории эстетических уче¬
ний. Таких работ пока нет, и,
насколько мне известно, подготовка их
даже не начата. Но и в общем
курсе истории философии, в
частности в книге т. Александрова,
эстетика имеет право на внимание
автора, который нигде не
рассматривает эстетику как составную часть
мировоззрения изучаемых им
философов. Особенно явно этот
недостаток книги выступает там, где в
философской системе того или иного
автора эстетика играла весьма
существенную роль. Так, например,
мне кажется, нельзя правильно и
глубоко осветить философию
Платона (а отчасти также и Аристотеля),
совершенно игнорируя всё
написанное этими греческими философами
об эстетике.
Излагая философскую систему
Канта, т. Александров касается
только «Критики чистого разума» и
«Критики практического разума» и
даже не упоминает о произведении
Канта «Критика способности
суждения», где Кант излагает свои
эстетические взгляды. Между тем роль
этого произведения Канта во всей
его философской системе
исключительно важна. Кант пытается в
«Критике способности суждения»
найти как бы мост, связующий
дуалистический разрыв между
«Критикой чистого разума» и «Критикой
практического разума».
Реакционное идейное содержание в «Критике
способности суждения» Канта, где
впервые в истории философии
отчётливо сформулированы
теоретические принципы формализма в
искусстве, принципы так называемого
«чистого искусства», сделали эту
книгу настольной для всех после"-
дующих течений упадочной
буржуазной эстетики.

250
ТЯЧЪ ТО» KIM1IOIA В. С.
Если бы книга т. Александрова
была больше связана с практикой,
с современной борьбой советской
культуры против' буржуазных
влияний, автор должен был бы дать
хотя бы краткое представление об
эстетике 'Канта и критику её
основных принципов, чтобы вооружить
читателей для актуальной борьбы
против явлений современного
буржуазного формализма.
Тщетно мы стали бы искать
освещения вопросов эстетики и >в главе,
посвящённой французским
материалистам, хотя боевой критический
дух буржуазных просветителей,
обусловивший их смелую критику
феодального общества, выразился
совершенно отчётливо в их
реалистической эстетике, разрушавшей
каноны и идеалы придворного
аристократического искусства абсолютиз-
ма. Нельзя дать правильного
представления о философии романтизма,
выключив из неё рассмотрение
эстетических теорий романтиков. Во
взглядах романтиков, в их
общефилософских построениях,
дающих идеализацию и поэтизацию
средних веков, вопросы
эстетики занимали одно из важнейших
мест.
При рассмотрении философии
Гегеля т. Александров также
выключает гегелевскую эстетику. 'Между
тем в «Эстетике» наглядно видно,
как Гегель элементы правильных
наблюдений ставит на службу крайне
реакционным выводам ради
апологетики современного ему
общественного строя. Наблюдая симптомы
упадка искусства, Гегель делает
подло-лакейский, реакционный
идеалистический вывод о якобы
прогрессивности гибели искусства ради
торжества логики.
В изложении философии Маркса
т. Александров также не касается
проблем эстетики. Между тем Маркс
и в эстетике осуществил
революционный переворот в науке. Взгляды
Маркса позволяют также увидеть,
как Маркс подвергает уничтожаю-
щей критике капитализм ещё с одной
стороны. В «Теориях
прибавочной стоимости» Маркс писал:
«Капиталистическое производство
враждебно некоторым отраслям духов¬
ного производства, каковы
искусство и поэзия»'.
История развития капитализма и
художественной практики
буржуазного искусства в эпоху
империализма полностью подтвердила
глубокий прогноз Маркса. Упадок и
гибель буржуазного искусства стали
очевидным фактом, наблюдаемым
нами в современных
капиталистических странах. Раскрывается
отвратительная картина полного
патологического разложения и маразма
буржуазного искусства, зашедшего
в тупик формализма и мистики,
провозглашающего психическое
состояние душевнобольных в
качестве высшего проявления «свободы»
творческой личности. Бред
психопата давно признан образцом свободы
творчества. «Параноик, — говорит
сюрреалист Сальвадор Дали, —
пользуется реальной
действительностью для утверждения идеи, которой
он одержим».., «паранойя является
систематизироваимым действием»2.
Ещё дальше идёт французский
профессор Жермен Базен,
Опубликовавший сейчас свои эстетические
размышления, согласно которым
путь для спасения разложившейся
буржуазной культуры состоит в
бредовом иррационализме, который
завершается... «черчиллизмом». По
мнению Жермена Базена, не только
художник, но и сами предметы
психически ненормальны: «В
опьянении этой покоряющей свободой
каждый предмет, утомлённый своей
индивидуальной формой, пылко
отдаётся параноическому опьянению:
испробовать в одно мгновение
тысячи возможностей, которые, он
чувствует, содержатся в нём»...3.
С этой, с позволения сказать,
«концепцией» нельзя сравнить даже
сумасшедший дом, — там ещё
слишком много реальности и здравого
смысла для изысканного вкуса
глашатая эстетики «черчиллизма»!
Причём этот же Жермен Базен ста-  * 8* К. Маркс, Теории прибавочной
стоимости, т. I, 1931, стр. 247.
8 См. Maurice Nadeau, Histoire du sur-
r6aHsme, p. 210. Paris.
8 Цитирую по статье «Esth^tigue et bloc
occidental». J. Knnapa. Arts de Prance.
№ 10-11. 1947, p. 116.

РЕЧЬ ТО В. КЕМЕНОВА В. С.
251
рается всю свою концепцию облечь
•в форму противопоставления
передовому культурному западному
человеку людей Востока, куда
относится, по его мнению, Советский.
Союз.
При знакомстве с духовной
«продукцией» современного капитализма
наглядно видно, что никогда ещё
искусство не падало так низко и в
то же время никогда ещё так
цинично не выставляло свои позорные
язвы для публичного обозрения,
объявляя их «достижениями».
Приведу только один пример, кстати
показывающий, до чего дошли
принципы формализма, когда-то сформули-
Вованные кантианством. 'Морис
[адо в книге «История
сюрреализма» пишет: «Пикассо также
признаёт ценность вещи в себе. Чем,
если не этим, можно объяснить его
«склеенную бумагу», обрывки газет,
куски верёвки и даже экскременты,
которые он вставлял в свои
картины?» 4. Самая смелая фантазия
Свифта бледнеет перед подобными
«достижениями» современной
буржуазной культуры. Даже описанный
Свифтом изобретатель в знаменитой
Академии в Лапуте, который
делает опыты с тем же веществом, —
не додумался до того, что экскремен-*
ты именно в их натуральном виде
представляют собой эстетическую
ценность и ими можно украшать
живопись, Лавры этого открытия
навеки останутся за жрецами
«чистого» искусства.
Сейчас Пикассо выдвинул новые
«принципы». Он пишет портреты, в
которых человеческие липа то
сплющены, то разорваны, все черты лица
и части тела уродливо вывернуты,
представляя собой не живопись, а
патологический кошмар.
Критик Пикассо Роберт Деснос
ставит всё это *в заслугу Пикассо,
который «и на этот раз не дал
ввести себя в заблуждение внешней
видимости».
«В этих лицах, чей профиль явно,
по-человечески сливается, мы
узнаём своих современников. Такими мы
видели их до того, как нам их по-
4 Maurice Nadeau, Histoire du
surrealisms, p. 212.
казал великий художник, и он,
таким образом, открывает сходных с
нами людей и нас самих...
Человеческое существо достигает
здесь вершины благодаря
всемогущему творчеству. Никогда
человечество не было так близко к
божественному, как в этом цельном
показе» 9.
Пикассо в живописи в гораздо
большей степени, чем Сартр в
литературе, стал сейчас знаменем
самого упадочного буржуазного
искусства. Влияние его в странах Европы
и Америки огромно.
Даже среди советской
художественной интеллигенции есть люди,
которые из чувства низкопоклонства
перед последним словом
заграничной моды почтительно восхищаются
идиотскими кривляниями Пикассо,
усматривая в них образцы
«свободного творчества». Замечу попутно.,
что советская печать Пикассо не
критикует. Многие советские
художники стараются не затрагивать
Пикассо из соображений «как бы
чего не вышло». Мне кажется, это
совершенно неверно. Можно найти
соответствующую форму критики,
но нельзя из факта (Вступления
Пикассо .в члены французской
компартии устраивать стену, защищающую
Пикассо от критики. Такое
отношение к Пикассо является более чем
странным. Всё это бредовое,
гримасничающее буржуазное искусство —
от пикассовщины до сюрреализма
и экзистенциализма—смеет
критиковать наше молодое, здоровое
советское искусство, обвиняя его в
покорном следовании за
действительностью, в фотографизме и т. п.
А продажные эстетические
пройдохи сочиняют бредовые концепции о
якобы какой-то извечной
противоположности между культурами
«Западной Европы» и «Востока», о
якобы извечной вражде «человека
Запада» и «человека Востока»
(куда они, конечно, относят
советских людей и социалистическую
культуру). При этом они обильно
уснащают свои — отнюдь не
эстетические — измышления потоками  5 *5 Р1саш> Seize pointureg, 1939—1943. Pa¬
ris.

232
РЕЧЬ TOR. КЕМЕНОВА В. С.
лжи и антисоветской клеветы.
Тов. Жданов призывал нас не только
«отвечать ударом на удары против
всей этой гнусной клеветы и
нападок на нашу советскую культуру*,
на социализм, но и смело бичевать
и нападать на буржуазную
культуру, находящуюся в состоянии
маразма и растления» 6. Бичуя этот
.маразм, нельзя обойти Пикассо,
который является наиболее ярким
выразителем современного упадочного
буржуазного искусства.
Приведённые примеры
показывают тесную связь эстетики с
политикой. В области эстетики, как и в
философии в целом, решающее
слово принадлежит Советской стране.
На фоне разнузданной реакции,
мистицизма, полного маразма
современного буржуазного искусства
особенно ярко выступает всемирно-
историческое значение советского
искусства, развивающегося по пути,
указанному товарищем Сталиным,
по пути социалистического реализма.
Партийность философии требует от
нас разработки актуальных проблем
эстетики социалистического
реализма, требует анализа и оценки с
позиций этой эстетики истории
эстетических ученый прошлого,
требует коренного изменения
отношения к вопросам эстетики со стороны
всего нашего философского фронта.
История эстетики имеет право и
должна быть рассматриваема как
неотъемлемая составная часть
марксистской истории философии.
Товарищи, большинство
выступавших подвергло справедливой
критике книгу т. Александрова прежде
всего за отрыв теории от практики,
за бесстрастие и объективизм, за то,
что книга не пронизана духом
боевой большевистской партийности
и поэтому не содействует делу
коммунистического воспитания читателей.
Правильно критиковали также ряд
частных недостатков и ошибок
учебника в изложении отдельных
философских систем. Вместе с тем
некоторые ораторы, критиковавшие
т. Александрова, сами отстаивали
0 Доклад т. Жданова о журналах
«Звезда» и «Ленинград», Огиз—Госполитиздат,
1946, стр. 35.
позиции более ошибочные, чем
позиции автора книги. Таково, например,
было предложение ликвидировать
философию Гегеля, игнорируя её
^внутреннюю противоречивость и
усматривая в ней только одну
реакцию. Поскольку такой взгляд
противоречит истине и полемизирует с
оценками Гегеля у Маркса,
Энгельса, Ленина, Сталина, он не может не
вызывать возражений. Тов. Эмдин
и т. Чагин здесь подходили к Гегелю
с такой аргументацией: «Гегель —
реакционер. Философия
реакционера — реакционна. Метод
реакционной философии — реакционен».
Такого рода аргументация не нова.
В 1906 г. товарищ Сталин в статье
«Анархизм или социализм?» писал о
«разоблачениях» Кропоткина/ Чер-
кезишвили, Гогелия о том, что
Гегель не революционер: «Правда,
об этом никто с ними не спорит.. »,—
пишет товарищ Сталин. Напротив,
каждый согласится с ними. «Но,
несмотря на это, анархисты всё же
«доказывают» и считают нужным
каждый день «доказывать», что
Гегель—сторонник «реставрации». Для
чего они это делают? Вероятно, для
того, чтобы всем этим
дискредитировать Гегеля и дать почувствовать
читателю, что у «реакционера»
Гегеля и метод не может не быть
«отвратительным» и ненаучным.
Таким путём анархисты думают
опровергнуть диалектический метод.
Мы заявляем, что таким путём
они не докажут ничего, кроме своего
собственного невежества» 7.
Могут возразить, что это ранняя
работа товарища Сталина. Но и в
IV главе, написанной в 1938 г., и в
решении ЦК ВКП(б) о III томе
«Истории философии» в 1944 г. не
отрицается «рациональное зерно»
гегелевской диалектики, как не
отрицается и в последнем
высказывании товарища Сталина, глубоко
раскрывшем классовые корни и
истинный смысл философии Гегеля.
В 1914 г. Ленин возражал Струве,
демагогически упрекавшему
марксизм за его связь с реакционными
теориями XIX века. Возражая
7 И. В. Сталин, Соч., т. I, стр. 302—303.

’РЕЧЬ то в. кеменова в. с.
253
Струве, Ленин писал, что Струве
посредством хлёстких фраз
перепрыгнул через все приобретения
общественной науки, сделанные
после просветителей XVIII века и до
марксизма.
Ленин, отметив прогрессивную
роль экономистов и просветителей,
писал: «...так как эту науку двигали
вперед, несмотря на свои
реакционные взгляды, историки и философы
начала XIX-го века, разъясняя еще
дальше вопрос о классовой борьбе,
развивая диалектический метод и
применяя или начиная применять
его к общественной жизни,—то
марксизм, сделавший ряд громадных
шагов вперед именно по этому пути,
есть высшее развитие всей
исторической и экономической и
философской науки Европы»8. Эти давно
известные, совершенно ясные
положения вконец запутал т. Чагин. Он
начал с того, что нужна переоценка
нашего отношения к методу Гегеля.
Закончил же т. Чагин требованием
переоценки нашего отношения к
методу Маркса и Ленина. Тов. Чагин
дошёл до того; что говорил здесь,
будто бы-влияние гегельянства было
преодолено марксизмом лишь в
IV главе Истории ВКП(б), и
пояснил свою мысль словами: я имею в
виду форму, да и не только форму.
То, как реагировали
присутствующие, показало, что эта
неуместная выходка т. Чагина
встретила должную оценку и что т.
Чапин стяжал себе печальную
славу своим выступлением. Я
напомню, что в «Философских
тетрадях» Ленина, ссылаться на которые,
По мнений т. Чагина,
«неправомерно», есть такие заметки:
«Продолжение д$ла Гегеля и Маркса должно
состоять в диалектическбй
обработке истории человеческой
мысли, науки и техники». «Гегель
гениально угадал диалектику вещей...
в диалектике понятий».
И в тех же «Философских
тетрадях», одновременно, Ленин,
возмущённый идеалистическими
извращениями Гегеля, записывал: «Вздор!
ложь! клевета!», «Бога жалко!! сво-
8 В. И. Ленин, Соч., т. XVII, изд. 3-е,
стр. 275—276.
лочь идеалистическая!!» и требовал
отсылать «бога и защищающую его
философскую сволочь в помойную
яму»9.
Как возможно сочетание столь
противоречивых оценок? Значит ли
это, по мнению Чагина, что Ленин
соблюдал принцип партийности
философии, когда клеймил Гегеля за
идеализм, и нарушал принцип
партийности, когда отмечал
прогрессивное значение гегелевской
диалектики в истории философии?
Разумеется, это вздор. Как раз контраст
таких оценок и отразил подлинный
партийный подход Ленина к
гегелевской философии, показал, как Ленин
вскрывал противоречивость этой
философии, отмечал
идеалистический хлам и вылущивал идею
развития.
Товарищ Сталин писал:
«диалектика есть душа марксизма» 10. Эта
мысль имеет прямое отношение к
правильному пониманию
партийности философии. Ряд выступавших
товарищей уже говорил здесь о
партийности философии, но
некоторые из них понимали под этим,
главным образом, вскрытие классовых
корней и борьбу материализма и
идеализма. При этом от их
внимания ускользала борьба диалектики и
метафизики. Между тем эта борьба
не может быть игнорирована
марксистом — историком философии.
Раскрытие её имеет большое
воспитательное значение для нашей
практической работы сегодня. Вспомним,
что в своей борьбе против внешних
и внутренних врагов партии
товарищ Сталин, вскрывая классовые
корни буржуазных реакционеров
всех мастей, меньшевиков,
контрреволюционеров — троцкистов и буха-
ринцев, всегда в то же время
разоблачал метафизичность их
методологии, враждебной
материалистической диалектике.
Товарищ Сталин в IV главе
Истории ВКП(б) совершенно ясно
говорит о борьбе в истории философии
•В.'И. Ленин. Философские тетради, изд.
ЦК ВКП[б], 1936, стр. 144, 189, 299, 165.
10 Я. В. Сталин, О правом уклоне в
ВКП(б), «Вопросы ленинизма», изд. 11,
стр. 247.

254
РЕЧЬ VOS. КВМЕШОВЛ В. С.
двух разных методов познания, двух
разных подходов к явлениям
природы— диалектики и 'метафизики и о
борьбе двух теорий истолкования
природы, двух разных теорий
понимания явлений природы:
материализма и идеализма. 'Марксист —
историк философии вскрывает
классовую сущность этой борьбы во всех
её формах и оттенках и в то же
время «определяет свою точку зрения»,
как того требовал Ленин, т. <е.
решительно поддерживает материализм
против идеализма, непримиримо
относясь ко всяким проявлениям
ограниченности или
непоследовательности материалистического взгляда на
мир, элементам дуализма,
субъективизма, агностицизма. Марксист
решительно поддерживает принцип
диалектики против метафизики,
непримиримо относясь в то же время
ко всяким проявлениям
непоследовательности диалектического
взгляда на мир, прежде всего разоблачая
извращения принципа
диалектики в идеалистической философии,
показывая враждебность софистики,
эклектики, релятивизма и т. д.
Сложные взаимоотношения меэй-
ду материализмом и идеализмом,
метафизикой, диалектикой т.
Александрову не удалось раскрыть в
своей книге.
Тов. Александров имел в виду,
что нужно «видеть борьбу не только
материализма с идеализмом, но и
диалектики с метафизикой» “, но не
смог этого выполнить. Мне кажется,
что слова «не только, но м»
показывают неверное понимание
автором взаимоотношения между
материализмом и идеализмом,
метафизикой и диалектикой, будто бы эти
взаимоотношения представляют
собой два как бы независимых,
параллельных процесса. На деле —
хотя в ходе истории философии
очень часто 'материализм
развивался в форме метафизического, а
диалектика — в форме
идеалистической, — существует .глубокая
.внутренняя, я бы сказал,
принципиальная связь и взаимное тяготение
друг к другу, с одной стороны, Меж-
11 Г. Ф. Александров, История
западноевропейской философии, 1946, стр. 20.
ду материализмом и диалектикой, с
другой — между идеализмом и
метафизикой. Эта внутренняя связь не
раскрыта т. Александровым.
В книге т.. Александрова есть
критика идеализма за его
идеалистичность, но нет критики идеализма за
его антидиалектичность. Между тем,
только такая критика является до
конца действенной. В книге не
показано, что глубочайшая
метафизичность—сокровенная основа
всякого идеализма и объективного, и
субъективного, и агностицизма.
Одна из замечательных заслуг
Ленина состоит во вскрытии
гносеологических корней идеализма. Здесь
Ленин особенно далеко ушёл
вперёд по сравнению даже с той
блестящей критикой идеализма,
которую дали 'Маркс и Энгельс, не
говоря уже о Плеханове и марксистах
начала XX века. Ленин записывает
в своих «Философских тетрадях»
«афоризмы»: «Марксисты
критиковали (в начале XX века)
кантианцев и юмиетов более по Фейерба-
ховски (и по Бюхнеровски), чем по
Гегелевски»; (имея в виду
диалектическую критику агностицизма);
«Плеханов критикует кантианство (и
агностицизм вообще) более с
вульгарно-материалистической, чем
с диалектически-материалистиче-
окой точки зрения...18. Этот же
недостаток свойственен и книге
т. Александрова.
Правда, в критике «идей»
Платона т. Александров говорит
вскользь об «отлёте фантазии от
жизни»*  13, хотя делает это крайне
бегло, без действительного анализа:
Но в критике Гегеля т. Александров
не вскрывает метафизичности
гносеологических корней идеализма,
как это делал Ленин 'В своих
работах.
«Сторонник диалектики, Гегель,—
пишет Ленин, — не сумел понять
диалектического перехода от
материи к движению, о т материи к
сознанию — второе особенно».
«Диалектичен не только переход
18 В. И. Ленин, Философские тетради,
1936, стр. 174, 173.
13 Г. Ф. Александров, История
западноевропейской философии, стр. 65* 68,

РВЧЬ то в. КЯМЕВОВЯ В. Г,
iti
от материй к сознанию, но и от
ощущения к мысли» 14.
Диалектику этого перехода идеа-
листы заменили метафизическим
разрывом между ощущением и
мышлением путём одностороннего
распухания, превращения в
абсолют, оторванный от материи,
обожествлённый, одного из моментов
познания: Гегель — понятия,
Беркли — ощущения.
Ленин показал, что .возможность
идеализма Гегеля дана уже в
первой элементарной абстракции.
Возможность идеализма дана также и в
отказе от всякой абстракции. Когда
Беркли критикует абстракции:
движения, пространства, тела и т. д. на
том основании, что он чувственно не
воспринимает тела вообще, а
только отдельные предметы, — Беркли
подготовляет почву для своей
главной цели — для критики такой
«абстракции», как материя. Ленин
понял и .разоблачил эту хитрую
софистику идеализма и раз и навсегда
уничтожил её, выдвинув в борьбе
против махистов-необерклеанцев
философскую категорию материи.
Здесь т. Морочник критиковал
т. Александрова за главу о Беркли.
Возражение т. Морочника бйло
таково: поскольку защита бога —
главная цель епископа — мракобеса
Беркли, как мог т. Александров
писать о какой-то
непоследовательности? Такое возражение страдает
упрощенчеством. Одно дело
психологическая последовательность
желаний и поступков попа — Беркли.
Другое — логическая
последовательность научных доказательств
философа — Беркли. Это не одно и
то же.
Тов. Морочник упустил из виду,
что воббще невозможно научно-
последовательное доказательство
существования бога. Марксист
должен, разоблачая идеализм,
вскрывать внутреннюю
непоследовательность, натяжки и жульнические
софизмы его представителей. Нельзя
пбэтому упрекать т. Александрова
за то, что он хотел поймать
Беркли на противоречии, когда писал,
14 В. И. Ленин, Философские тетради,
стр. 280.
что признание бога нарушает
исходный принцип Беркли—его
сенсуализм.
Замечу попутно, что, чувствуя
свою уязвимость в этом пункте,
хитрый поп стал на .путь жалкой
эклектики и, предвидя это
возражение, ввёл два критерия
существования: для неодушевлённых
предметов.— быть воспринимаемыми, для
одушевлённых (и для бога) —
воспринимать («Трактат», стр. 169).
Поэтому, например, известная
критика Беркли Плехановым,
гласящая, что, по Беркли, дети
производят родителей — скорее остроумна,
чем глубока.
В главе о Беркли т. Александров
приводит известное рассуждение
Беркли о субъекте и яблоке, как
комплексе ощущений субъекта, но
не приводит своих аргументов,
принимает, так сказать, для боя с
идеалистом навязанную им позицию, не
критикует именно эту позицию за
её полнейшую метафизичность,
неподвижность, созерцательность, не
вводит момента изменения, не вводит
практики для опровержения
софистики Беркли. Почему бы, например, не
дать субъекту вместо яблока, ну,
хотя бы карманные часы? Тут тоже
есть цвет, форма, консистенция,
тяжесть, но вместо вкуса — звук.
Часы испортились, « из комплекса
восприятия субъекта исчез звук. Для
того чтобы вновь возникло
ощущение звука, нужно будет чинить часы,
а не ухо субъекта. Тут — двойное
доказательство: при порче
механизма и при исправлении его. Так, если
ввести элемент движения,
изменения, практики в метафизическую
пассивную созерцательность
субъектом неизменного объекта,
немедленно рассыпаются доводы
идеализма, основанные на метафизике.
Действительно исчерпывающую,
сокрушительную критику Беркли, как я
уже говорил выше, дал Ленин,
показав, что гносеологические корни
идеализма неразрывны с
метафизикой, эклектикой и софистикой. И
недостаток книги т. 'Александрова в
главе о Беркли ке в том, в чем его
упрекал т. Морочник, а в том, что
т. Александров ке использовал

258
ВЫСТУПЛКНИК ТОН. ЖДАНОВА А. А.
-го новое в критике идеализма, что
дал ленинский этап в
философии.
Товарищи, наша дискуссия длится
несколько дней. Доза критики,
которую получил т. Александров, мне
кажется, во много раз превосходит
ту, которая приходилась на долю
любого из философов древности или
нового времени. Вскрывая
недостатки книги т. Александрова,
каждый из выступавших понимал, что
недостатки эти свойствёкны в
большей или меньшей степени всему
нашему философскому фронту.
Важно, чтобы в своей работе мы не
только избежали повторений, ошибок,
допущенных т. Александровым, но и
смогли двинуть вперёд нашу
марксистско-ленинскую философскую
науку, как этого требует от нас
Центральный Комитет партии.
Кузнецов. Слово имеет т.
Жданов. (Бурные аплодисменты.)
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТОВ. ЖДАНОВА А. А.
Товарищи! Дискуссия о книге
т. Александрова не ограничилась
рамками обсуждаемой темы. Она
развернулась вширь и вглубь,
поставив также более общие вопросы
положения на философском фронте.
Дискуссия превратилась в своего
рода всесоюзную конференцию по
вопросам состояния научной
философской работы. Это, конечно,
совершенно естественно и
закономерно. Создание учебника по истории
философии, первого марксистского
учебника в этой области,
представляет задачу огромного научного и
политического значения. Не
случайно поэтому то внимание,
которое уделил этому вопросу
Центральный Комитет, организовав
настоящую дискуссию.
Выработать хороший учебник по
истории философии — это значит
вооружить нашу интеллигенцию, наши
кадры, нашу молодёжь новым
мощным идеологическим оружием и
вместе с тем сделать большой шаг
вперёд по пути развития марксистско-
ленинской философии. Понятна
поэтому та высокая требовательность
к учебнику, которая была здесь
предъявлена. Расширение рамок дис¬
куссии оказалось поэтому только
полезным. Её результаты будут,
несомненно, велики, тем более, что здесь
были затронуты не только вопросы,
связанные с оценкой учебника, но и
более широкие проблемы
философской работы.
Я позволю себе коснуться обеих
тем. Я далёк от мысли резюмировать
прения — это задача автора книги —
и выступаю в порядке прений.
Заранее прошу извинения за то,
что буду прибегать к употреблению
цитат, хотя т. Баскин всячески
предупреждал всех нас от этого.
Конечно', ему, старому морскому
философскому волку, легко бороздить
философские моря и океаны без
навигационных приборов, на-глазок, по
соображению, как говорят моряки.
(Смех:) Но да будет позволительно
мне, философскому юнге, впервые
вступающему на зыбкую палубу
философского корабля во время
жестокого шторма, употреблять
цитаты в качестве некоего ориентира,
позволяющего не сбиться с
правильного курса. (Смех,
аплодисменты.)
Перехожу к замечаниям по учеб-.
нику.
1
НЕДОСТАТКИ КНИГИ ТОВ. АЛЕКСАНДРОВА
Я думаю, что' от учебника по
истории философии мы вправе требовать
соблюдения следующих условий,
которые, на мой взгляд, являются
элементарными.
Первое. Нужно, чтобы в учебнике
был точно определён предмет
истории философии как науки.
Второе, чтобы учебник был
научным, т. е. основанным на
фундаменте современных достижений
диалектического и исторического
материализма.
Третье. Необходимо, чтобы
изложение истории философии было не
схоластичным, а творчески действен-

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
2Z~
ньш, было бы овязано
непосредственно с задачами современности,
подводило бы к их уяснению и
намечало перспективы дальнейшего
развития философии.
Четвёртое, чтобы приводимый
фактический материал был бы
вполне проверенным и добротным, и,
пятое, чтобы стиль изложения был
ясным, точным и убедительным.
Я полагаю, что предъявленным
требованиям учебник не
удовлетворяет.
Прежде всего о предмете науки.
Тов. Кивенкб указывал, что
учебник т. Александрова не даёт ясного
представления. о предмете науки и
что, хотя в учебнике приведено
большое количество определений,
имеющих частное значение, в нём
нет исчерпывающего обобщающего
определения, поскольку каждое
частное определение освещает
только отдельные стороны вопроса. Это
замечание совершенно правильное.
Предмет истории философии как
•науки так и не определён.
Определение,' данное на стр. 14, неполно.
Определение на стр. 22,
подчёркнутое курсивом, видимо, как основное
определение, по существу
неправильно, ибо если согласиться с
автором в том, что «история
философии есть история поступательного,
восходящего развития знаний
человека об окружающем его мире», то
это значит, что предмет истории
философии совпадает с предметом
истории науки вообще, а сама
философия в этом случае выглядит как
наука наук, что уже давно
отвергнуто марксизмом.
. Неправильно и неточно также
утверждение автора, что история
философии является также историей
возникновения и развития многих
современных идей, ибо понятие
«современный» отождествляется в данном
случае с понятием «научный», что,
конечно, ошибочно.. При определении
предмета истории философии
необходимо исходить из определений
философской .науки, данных Марксом,;
Энгельсом, Лениным, Сталиным.
«Эту, революционную, сторону,
философии Гегеля воспринял и развил.
Маркс.'Диалектический материализм!
«не нуждается ни в какой филосо¬
фии, стоящей над прочими науками».
От прежней философии остается
«учение о мышлении и его законах —
формальная логика и диалектика».
А диалектика, в понимании Маркса,
согласно также Гегелю, включает
в себя то, что ныне зовут теорией
познания, гносеологией, которая
должна рассматривать свой предмет
равным образом исторически, изучая и
обобщая происхождение и развитие
познания, переход от не знания к
познанию» (В. И. Ленин, Соч., т. XVIII,
стр. 11).
Научная история философии,
следовательно, является историей
зарождения, возникновения и развития
научного материалистического
мировоззрения и его законов. Поскольку
материализм вырос и развился в
борьбе с идеалистическими
течениями, история философии есть
также история борьбы материализма с
идеализмом.
Что касается научности учебника
с точки зрения использования в нём
современных достижений
диалектического и исторического
материализма, то в этом отношении учебник
также страдает многими очень
серьёзными погрешностями.
Автор изображает историю
философии и ход развития философских
идей и систем как плавный
эволюционный ход развития путём
нарастания количественных изменений.
Создаётся впечатление, что
марксизм возник какщроетой преемник
развития предыдущих прогрессивных
учений и в первую очередь учения
французских материалистов,
английской политической экономии и
идеалистической школы Гегеля.
Автор на стр. 475 говорит, что
философские теории, созданные
до'Маркса — Энгельса, хотя и содержали
подчас великие открытия, но всё
же не были до конца
последовательными и научными во всех своих
выводах. Такое определение отличает
марксизм от домарксистских
философских систем лишь как учение до
конца последовательное и научное
во всех своих выводах. Стало быть,
отличие марксизма от
домарксистских • философских учений состоит
ЛЩЦЬ в том, что эти философии были
не до конца последовательными и

258
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТОВ. ЖДАНОВА А. А.
научными и что старые философы
только «ошибались».
Как видите, здесь дело только в
количественных изменениях. Но это
есть метафизика. Возникновение
марксизма было настоящим
открытием, революцией в философии.
Конечно, как и всякое открытие, как и
всякий скачок, перерыв
постепенности, всякий переход в новое
состояние, оно, это открытие, не могло
произойти без предварительного
накопления количественных изменений,
в данном случае итогов развития
философии до открытия Маркса —
Энгельса. Автор явно не понимает, что
Маркс и Энгельс создали новую
философию, качественно
отличающуюся от всех предыдущих, хотя бы и
прогрессивных, философских
систем. Об отношении марксовой
философии ко всем предшествующим и
о перевороте, который произвёл
марксизм в философии, превратив её в
науку, известно каждому. Тем более
странно, что автор концентрирует
своё внимание не на том, что
являлось новым и революционным в
марксизме по сравнению с
предыдущими философскими системами, а на
том, что' соединяет его с развитием
домарксовой философии. Между
тем, сами Маркс и Энгельс говорили,
что их открытие означает конец
старой философии.
«Гегелевская система была
последней, самой законченной формой
философии, поскольку она мыслится
как особая наука, стоящая над всеми
другими науками. Вместе с ней
потерпела крушение вся философия.
Остались только диалектический
способ мышления и понимание всего
естественного, исторического и
интеллектуального мира, как мира
бесконечно движущегося,
изменяющегося, находящегося в постоянном
процессе возникновения и
уничтожения. Теперь не только перед
философией, но и перед всеми науками было
поставлено требование открыть
законы движения этого вечного
процесса преобразования в каждой
отдельной области. И в этом
заключалось наследие, оставленное
гегелевской философией своим
преемникам» (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг.
1945, стр. 23—24).
Автор не понимает, видимо,
конкретного исторического процесса
развития философии.
Одним из существенных, если не
самым главным недостатком книги
является игнорирование того факта,
что в ходе истории менялись не
только взгляды на те или иные
философские вопросы, но сам этот круг
вопросов, сам предмет философии
находился в постоянном изменении,
что вполне соответствует
диалектической природе человеческого
познания и должно быть ясно всякому
подлинному диалектику.
_ На стр. 24 своей книги, излагая
философию древних греков, т.
Александров пишет: «Философия как
самостоятельная область знания
возникла в древнегреческом
рабовладельческом обществе». И далее:
«Философия, возникнув в VI в. до
н. э. как особая область знаний,
получила широкое распространение».
Но можем ли мы говорить о
философии древних греков как об
особой, отдиференцировавшейся
области знаний? Безусловно, нет.
Философские взгляды греков были
настолько тесно переплетены с их
естественно-научными,
политическими взглядами, что мы не должны и
не имеем права переносить на
греческую науку наше, позже
возникшее разделение наук, их
классификацию. По сути дела, греки знали
лишь одну, нерасчленённую науку,
в которую входили и философские
представления. Возьмём ли мы
Демокрита, Эпикура, Аристотеля, —
все они в равной мере подтверждают
мысль Энгельса о том, что
«древнейшие греческие философы были
одновременно
естествоиспытателями» (Ф. Энгельс, Диалектика
природы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XIV, стр. 498).
Своеобразие развития философии
заключается в том, что от неё, по
мере развития научных знаний о
природе и обществе,
отпочковывались одна за другой
положительные науки. Следовательно, область
философии непрерывно
сокращалась за счёт развития
положительных наук (замечу кстати, что этот
процесс не закончен и до
настоящего времени), и это освобождение

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А/ А.
259
естествознания и общественных наук
из-под эгиды философии
представляло из себя прогрессивный
процесс как для естественных и
общественных наук, так и для самой
философии.
Творцы философских систем
прошлого, претендовавшие на
познание абсолютной истины в
конечной инстанции, не могли
способствовать развитию естественных
наук, так как пеленали их в свои
схемы, стремились стать над
наукой, навязывали живому
человеческому познанию выводы,
диктовавшиеся не реальной жизнью, а
потребностями системы. В этих
условиях философия превращалась в
музей, где были свалены в кучу
самые разнообразные факты, выводы,
гипотезы и просто фантазии. Если
философия и могла служить для
обозрения, для созерцания, то она
была негодна как инструмент
практического воздействия на мир, как
инструмент познания мира.
Последней системой такого рода
была система Гегеля, который
пытался воздвигнуть философское
здание, подминающее под себя все
остальные науки, втискивая их в
прокрустово ложе своих категорий, и,
рассчитывая разрешить все
противоречия, впал в безвыходное
противоречие с диалектическим методом,
им же самим угаданным, но не
понятым и поэтому неверно
применённым.
Но «раз мы поняли... что
требовать от философии разрешения всех
противоречий значит требовать,
чтобы один философ сделал такое дело,
какое в состоянии выполнить
только все человечество в его
поступательном развитии, — раз мы поняли
это, философии, в старом смысле
слова, приходит конец, — указывал
Энгельс. — Мы оставляем в покое
недостижимую таким путем и для
отдельного человека «абсолютную
истину» и устремляемся в погоню
за достижимыми для нас
относительными истинами по пути
положительных наук и объединения их
результатов при помощи
диалектического метода» (Ф. Энгельс,
Людвиг Фейербах. К. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 640),
Открытие Маркса и Энгельса
представляет конец старой
философии, т. е. конец той философии,
которая претендовала на
универсальное объяснение мира.
Расплывчатые формулировки
автора смазывают величайшее
революционное значение гениального
философского открытия Маркса и
Энгельса, акцентируя на том, что
связывало Маркса с
предшествующими философами, не показывая,
что с Маркса начинается
совершенно новый период истории
философии, впервые ставшей наукой.
В тесной связи с этой ошибкой в
учебнике проповедуется
немарксистская трактовка истории
философии, как постепенная смена одной
философской школы другой. С
появлением марксизма как научного
миросозерцания пролетариата
кончается старый период истории
философии, когда философия была
занятием одиночек, достоянием
философских школ, состоявших из
небольшого количества философов и
их учеников, замкнутых,
оторванных от жизни, от народа, чуждых
народу.
Марксизм не является такой
философской школой. Наоборот, он
является преодолением старой
философии, когда философия была
достоянием немногих избранных —
аристократии духа, и началом
совершенно нового периода истории
философии, когда она стала
научным оружием в руках пролетарских
масс, борющихся за своё
освобождение от капитализма.
Марксистская философия, в
отличие от прежних философских
систем, не является наукой над
другими науками, а представляет собой
инструмент научного исследования,
метод, пронизывающий все науки о
природе и обществе и
обогащающийся данными этих наук в ходе их
развития. В этом смысле
марксистская философия является самым
полным и решительным отрицанием
всей предшествующей философии.
Но отрицать, как подчёркивал
Энгельс, не означает просто сказать
«нет». Отрицание включает в себя
преемственность, означает
поглощение, критическую переработку и

26»
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
объединение в новом высшем
синтезе всего того передового и
прогрессивного, что уже достигнуто в
истории человеческой мысли.
Отсюда следует, что история
философии, поскольку существует
марксистский диалектический
метод, должна включать в себя
историю подготовки этого метода,
показывать, что обусловило его
возникновение. В книге Александрова
не дана история логики и
диалектики, не показан процесс развития
логических категорий как
отражение человеческой практики; тем
самым приведённое в введении книги
указание Ленина, что каждую
категорию диалектической логики
следует считать узловым пунктом в
истории человеческой мысли,
повисло в воздухе.
Совершенно неоправданным
является тот факт, что история
философии в учебнике доведена только
до возникновения марксистской
философии или до 1848 года. Без
изложения истории философии за
последние 100 лет учебник, конечно,
не может считаться учебником.
Почему автор безжалостно
расправился с этим периодом,
остаётся неясным и не находит
объяснения ни в предисловии, ни в
введении.
Ничем не мотивированным
является также невключение в
учебник истории развития русской
философии. Нет нужды доказывать,
что это упущение носит
принципиальный характер. Какими бы
мотивами ни руководствовался автор,
исключая историю русской философии
из общей истории философии,
умолчание о ней объективно означает
умаление роли русской философии
и искусственно делит историю
философии на историю
западноевропейской и историю русской
философии, причём автор не делает
никаких попыток объяснить
необходимость такого разделения. Оно
увековечивает буржуазное деление на
«западную» и «восточную» культуру,
рассматривает марксизм как
региональное «западное» течение.
Больше того, на стр. 6 введения автор с
жаром доказывает обратное
положение, настаивая на том, что, «не
изучив внимательно и не
использовав глубокую критику философских
систем прошлого, данную
классиками русской философии, нельзя
составить научного представления о
ходе развития философской мысли
в западноевропейских странах».
Почему же автор не реализовал этого
правильного положения в учебнике?
Такое положение остаётся
совершенно непонятным и вместе с
произвольным окончанием изложения
истории философии на 1848-м годе
оставляет гнетущее впечатление.
Выступавшие товарищи
правильно указывали также на пробелы в
освещении истории философии
Востока.
Ясно, что и по этой причине
учебник нуждается в коренной
переработке.
Некоторые товарищи указывали,
что введение к учебнику,
долженствующее, очевидно, представлять
«кредо» автора, правильно
определяет задачи и методы исследования
предмета, но что автор якобы не
выполнил своих обещаний. Я думаю,
что эта критика недостаточна,
поскольку неправильно и не
выдерживает критики само введение. Я уже
говорил о неправильном и неточном
определении предмета истории
философии. Но этого мало. В введении
имеются и другие теоретические
ошибки. Товарищи уже говорили
здесь, что большой натяжкой
является при изложении основ
марксистско-ленинской истории философии
ссылка на Чернышевского,
Добролюбова и Ломоносова, которые,
конечно, не имеют прямого отношения
к делу. Но вопрос, однако, не
только в этом. Приведённые цитаты из
произведений этих великих русских
учёных и философов выбраны явно
неудачно, а те теоретические
положения, которые в них заключаются,
являются с марксистской точки
зрения неправильными и, я сказал бы
больше, даже вредными. При этом
я ни в малейшей степени не имею в
виду бросить какую-либо тень на
самих авторов этих цитат, так как
эти цитаты выбраны произвольно и
относятся к поводам, ничего на
имеющим общего с теми, на которые
рассчитывает автор. Дело в том, что

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
261
автор ссылается на Чернышевского
для того, чтобы доказать, что
основоположники различных,, хотя бы и
противоположных, философских
систем должны терпимо относиться
друг к Другу.
Позвольте привести цитату из
Чернышевского: «Продолжатели
учёного труда восстают против
своих предшественников, труды
которых служили исходною точкою
для их собственных трудов. Так,
Аристотель враждебно смотрел на
Платона, так Сократ безгранично
унижал софистов, продолжателем
которых был. В новое время этому
также найдётся много примеров. Но
бывают иногда отрадные случаи,
что основатели новой системы
понимают ясно связь своих мнений с
мыслями, которые находятся у их
предшественников, и скромно
называют себя их учениками; что,
обнаруживая недостаточность понятий
своих предшественников, они с тем
вместе ясно выказывают, как много
содействовали эти понятия
развитию их собственной мысли. Таково
было, например, отношение
Спинозы к Декарту. К чести основателей
современной науки должно оказать,
что они с уважением и почти
сыновнею любовью смотрят на своих
предшественников, вполне признают
величие их гения и благородный
характер их учения, в котором
показывают зародыш собственных
воззрений» (стр. 6—7 книги т.
Александрова).
Поскольку автор приводит эту
цитату без оговорок, она,
очевидно, является его собственной точкой
зрения. Если это так, то автор
действительно становится на путь
отказа от принципа партийности в
философии, которая свойственна
марксизму-ленинизму. Известна та
страсть и непримиримость, с
которыми марксизм-ленинизм всегда вёл
и ведёт острейшую борьбу со всеми
врагами материализма. В этой
войне марксисты-ленинцы подвергают
своих противников уничтожающей
критике. Образцом большевистской
борьбы с противниками
материализма является книга Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм», где
каждое слово Ленина представляет
из себя разящий меч,
уничтожающий противника. «Г ениальность
Маркса и Энгельса состоит как раз
в том, — говорит Ленин, — что в
течение очень долгого периода, почти
полу столетия, они развивали
материализм, двигали вперед одно
основное направление в философии, не
топтались на повторении решенных
уже гносеологических вопросов, а
проводили последовательно, —
показывали, как надо проводить тот
же материализм в области
общественных наук, беспощадно отметая,
как сор, вздор, напыщенную
претенциозную галиматью,
бесчисленные попытки «открыть» «новую»
линию в философии, изобрести
«новое» направление и т. д.»
«Возьмите, наконец, — пишет
Ленин далее, — отдельные
философские замечания Маркса в
«Капитале» и в других сочинениях, —
вы увидите неизменный основной
мотив: настаивание на
материализме и презрительные насмешки по
адресу всякого затушевывания,
всякой путаницы., всяких отступлений
к идеализму. В этих двух коренных
противоположениях вращаются все
философские замечания Маркса —
с точки зрения профессорской
философии, в этой «узости» и
«односторонности» и состоит их
недостаток» (В. И. Ленин, Сеч., т. XIII,
стр. 275—276).
Сам Ленин, как известно, не
щадит своих противников. В попытке
смазать и примирить противоречия
между философскими
направлениями Ленин всегда видел лишь
маневр реакционной профессорской
философии. Как же мог после этого
т. Александров выступить в своём
учебнике как проповедник
беззубого вегетарианства по отношению к
философски м противникам, пр е д -
ставляющего безусловную дань
профессорск о му квази - объекта в и з -
му, тогда как марксизм возник,
вырос и победил в беспощадной
борьбе со всеми представителями
идеалистического направления?
(Аплодисменты.)
Тов. Александров не
ограничивается этим. Свою объективистскую
концепцию он последовательно
проводит через всё содержание учебни¬

262
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТОВ. ЖДАНОВА А. А.
ка. Не случайным поэтому является
тот факт, что т. Александров,
прежде чем критиковать какого-либо
буржуазного философа, отдаёт
«дань» его заслугам, воскуряя ему
фимиам. Возьмите к примеру уже
упоминавшееся учение Фурье о
четырёх фазах в развитии
человечества.
Большим достижением
социальной философии Фурье, говорит
т. Александров, «является учение о
развитии человечества. В своём
развитии общество проходит, по Фурье,
четыре фазы: 1) восходящее
разрушение, 2) восходящую гармонию,
3) 	нисходящую гармонию, 4)
нисходящее разрушение. В последней
стадии человечество переживает
период дряхлости, после .чего всякая
жизнь на земле прекращается.
Поскольку развитие общества
осуществляется независимо от желания
людей, высшая стадия развития
наступает так же неизбежно, как
происходит смена времён года. Из
этого положения выводил Фурье
неизбежную смену буржуазного строя
обществом, в котором будет
господствовать свободный и коллективный
труд. Правда, теория развития
общества Фурье была ограничена
рамками четырёх фаз, но для той эпохи
она представляла большой шаг
вперёд» (Г. Ф. Александров,
История западноевропейской философии,
стр. 353—354).
Здесь нет и следа марксистского
анализа. По сравнению с чем
представляла теория Фурье шаг вперёд?
Если её ограниченность состояла в
том, что она говорила о четырёх
фазах в развитии человечества,
причём четвёртая фаза составляет
нисходящее разрушение, в итоге
которого всякая жизнь на земле
прекращается, то как понять претензию
автора к Фурье, что его теория
развития общества ограничена
рамками только четырёх фаз, в то время
как пятой фазой для человечества
могла быть только загробная
жизнь?
Почти о всех старых философах
т. Александров находит случай
сказать доброе слово. Чем крупнее
буржуазный философ, тем больше
фимиама ему преподносится. Всё
это приводит к тому, что т.
Александров, возможно сам того не
подозревая, оказывается в плену
буржуазных историков философии,
которые исходят из того, чтобы в
каждом философе видеть прежде всего
союзника по профессии, а потом
уже противника. Такие концепции,
если бы они получили у нас
развитие, неизбежно ведут к
объективизму, к раболепию перед
буржуазными философами и преувеличению их
заслуг, к лишению нашей
философии боевого наступательного духа.
А это означало бы отход от
основного принципа материализма — его
направленности, его партийности.
А ведь Ленин нас учил, что
«материализм включает в себя, так
сказать, партийность, обязывая при
всякой оценке события прямо и
открыто становиться на точку зрения
определенной общественной
группы» (В. И. Ленин, Соч., т. I,
стр. 276). Изложение философских
взглядов в учебнике ведётся
абстрактно, объективистски,
нейтрально. Философские школы
располагаются в книге одна после другой
или одна возле другой, но не в
борьбе друг с другом. Это тоже «дань»
академическому, профессорскому
«направлению». Не случайно,
видимо, в этой связи, что изложение
принципа партийности в философии
совсем не удалось автору. В
качестве примера партийности в
философии автор приводит философию
Гегеля, а борьбу враждебных
философий иллюстрирует борьбой
реакционного и прогрессивного начала
внутри... самого Гегеля. Такой
приём доказательства является не
только’ объективистским
эклектицизмом, но и явно приукрашивает
Гегеля, поскольку таким способом
хотят доказать, что в его
философии столько же прогрессивного,
сколько и реакционного. Для того
чтобы покончить с этим вопросом,
добавлю также, что рекомендуемый
т. Александровым метод оценки
различных философских систем —
«наряду с заслугами имеются и
недостатки» (см. стр. i7 книги т.
Александрова), или «важное значение
имеет также такая-то теория» —
страдает крайней неопределённо¬

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
263
стью, является метафизическим и
способным лишь запутать дело.
Остаётся непонятным, зачем
понадобилось т. Александрову отдать
дань академическим научным
традициям старых буржуазных школ и
забыть основное положение
материализма, требующее
непримиримости в борьбе со своими
'Противниками.
Ещё одно замечание.
Критический разбор философских систем
должен быть целеустремлённым.
Философские взгляды и идеи, давно
разгромленные и похороненные, не
должны привлекать много
внимания. Наоборот, с особой остротой
должны быть раскритикованы
философские системы и идеи, имеющие,
несмотря на свою реакционность,
хождение и используемые ныне
врагами марксизма. Сюда относится в
особенности неокантианство,
теология, старые и новые издания
агностицизма, попытки контрабандой
протащить бога в современное
естествознание и всякую другую
стряпню, имеющую цель подлатать и
подкрасить на потребу рынка
залежалый идеалистический товар. Таков
тот арсенал, который в настоящее
время пущен в ход философскими
лакеями империализма, чтобы
поддержать перепуганного хозяина.
Введение содержит также
неправильную трактовку понятия о
реакционных и прогрессивных идеях и
философских системах. Хотя автор
и делает оговорки о том, что вопрос
о реакционности или
прогрессивности той или иной идеи или
философской системы должен решаться
конкретно-исторически, он сплошь и
рядом игнорирует известное
положение марксизма о том, что одна и
та же идея в различных конкретных
исторических условиях может быть
и реакционной и 'Прогрессивной.
Смазав этот вопрос, автор
открывает лазейку для проникновения
контрабандным путём идеалистической
концепции надисторичности идей.
Автор далее, правильно
отмечая, что развитие философской
мысли в конечном счёте
определяется материальными условиями
жизни общества и что ‘развитие
философской мысли имеет лишь отно¬
сительную самостоятельность, сам
неоднократно' нарушает это
основное положение научного
материализма, сплошь и рядом отрывая при
изложении различных философских
систем это изложение от
конкретной исторической обстановки и
социально-классовых корней той или
иной философии. Так обстоит дело,
например, при изложении
философских взглядов Сократа, Демокрита,
Спинозы, Лейбница, Фейербаха и
других, что, конечно, является не
научным и даёт повод полагать, что
автор сбивается на точку зрения
самостоятельности и надисторично-
сти в развитии философских идей,
что является отличительным
признаком идеалистической философии.
Отсутствие органической связи той
или иной философской системы с
конкретной исторической
обстановкой имеет место даже там, где автор
пытается дать анализ этой
обстановки. Получается чисто
механическая, текстовая, а не
существенная органическая связь.
Разделы и главы, излагающие
философские воззрения
соответствующей эпохи, и разделы и главы,
посвящённые изложению
исторической обстановки, вращаются в
неких параллельных плоскостях, а
само .изложение исторических
данных, причинных связей между
базисом и надстройкой, как правило,
дано ненаучно, неряшливо, не даёт
материала для анализа, а скорее
представляет плохую справку.
Таково, например, введение к главе VI
под названием «Франция XVIII в.»,
которое представляет рекорд
невразумительности и ни в какой мере
не разъясняет истоки идей
французской философии XVIII — начала
XIX века. В силу этого идеи
французских философов теряют свою
связь с эпохой и начинают
фигурировать как некое самостоятельное
явление. Позвольте напомнить это
место учебника:
«Начиная с XVI—XVII ив.
Франция вслед за Англией постепенно
становится на путь буржуазного
развития, пережив за столетие
коренные перемены: в экономике,
политике и идеологии. Страна хотя и
была всё ещё отсталой, но уже на¬

264
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
чала освобождаться от своей
феодальной заскорузлости. Как и
многие другие европейские государства
того времени, Франция вступила в
период первоначального
капиталистического накопления.
Во всех областях общественной
жизни быстро формировался новый,
буржуазный общественный строй,
возникала новая идеология, новая
культура. К этому времени во
Франции начинается быстрый рост таких
городов, как Париж и Лион,
Марсель и Гавр, создаётся сильный
морской флот. Одна за другой
создаются международные торговые
компании, орга низуются воору жён ные
экспедиции, завоёвывающие ряд
колоний. Быстро возрастает
торговля. В 1784—1788 гг. оборот
внешней торговли достиг 1011,6 млн.
ливров, более чем в четыре раза
превысив торговлю 1716—1720 гг.
Оживлению торговли
способствовали Аахенский договор (1748 г.) и
Парижский трактат (1763 г.).
Особенно показательна торговля
книгами. Так, наттример, в 1774 г.
оборот книжной торговли во Франции
равнялся 45 млн-, франков, тогда
как в Англии он составлял только
12—13 млн. франков. В руках
Франции находилось около половины
золотого запаса, имевшегося в
Европе. Однако Франция оставалась
ещё аграрной страной. Огромное
большинство её населения
занималось земледелием» (стр. 315—316).
Это, конечно, не анализ, а
простой перечень некоторых фактов,
изложенных при этом не в связи
друг с другом, а один возле
другого. Само собою разумеется, что из
этих данных о «базисе» не
получилось, да и не могло получиться,
никакой характеристики французской
философии, развитие которой
оказалось оторванным от исторической
обстановки тогдашней Франции.
Возьмём далее в качестве
примера описание возникновения
немецко й ид е а листич еокой фило со ф и и,
приведённое в книге Александрова.
Он пишет: «В XVIII и первой
половине XIX в. Германия была
отсталой страной с ’ реакционным
политическим строем. В ней
господствовали феодально-крепостнические
и ремесленно-цеховые отношения.
В конце XVIII в. городское
население не достигало и 25%, в ремесле
было занято лишь 4% всего
населения. Барщина, оброк, крепостное
право, цеховые привилегии мешали
развитию нарождавшихся
капиталистических отношений. К тому же в
стране царила чрезвычайная
политическая раздроблённость».
Приведённый в книге т.
Александрова процент городского
населения Германии должен, по его
мнению, иллюстрировать отсталость
этой страны и реакционность её
государственного и
общественно-политического строя. Но в это же
время городское население
Франции составляло менее 10%, однако
Франция была не отсталой
феодальной страной, какой была Германия,
а центром бу ржу а зно -рево люцио н -
ного движения в Европе.
Следовательно, процент городского
населения сам по себе ещё ничего не
объясняет, более того, он сам должен
быть объяснён из
конкретно-исторической обстановки. Это также
прим ер не уда ч ного и сто л ьзо в а н ия
исторического материала для
объяснения возникновения и
развития той или иной формы
идеологии.
Далее Александров пишет:
«Наиболее видные идеологи немецкой
буржуазии того времени — Кант, а
затем Фихте и Гегель в созданных
ими идеалистических философских
системах выражали в абстрактной
форме, обусловленной
ограниченностью немецкой действительности,
идеологию немецкой буржуазии той
эпохи».
Сравним это холодное,
равнодушное, объектив истс кое изложение
фактов, из которых так и нельзя
понять причин возникновения
немецкого идеализма, с марксистским
анализом тогдашней обстановки в
Германии, изложенным в живом,
боевом стиле, который волнует и
убеждает читателя. Вот как Энгельс
характеризует обстановку в
Германии: «Это была одна гниющая и
разлагающаяся масса. Никто не
чувствовал себя хорошо. Ремесло,
торговля, промышленность и
земледелие были доведены до самых ни¬

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
265
чтожных размеров. Крестьяне,
торговцы и ремесленники испытывали
двойной гнет: кровожадного
правительства и плохого состояния
торговли. Дворянство и князья
находили, что их доходы, несмотря на то,
что они вое выжимали из своих
подчиненных, не должны были
отставать от их растущих расходов.
Все было скверно, и в стране
господствовало общее недовольство. Не
было образования, средств
воздействия на умы масс, свободы
печати, общественного мнения, не было
с ко лько -н ибу д ь з н а чи те льной тор -
говли с другими странами; везде
только мерзость и эгоизм — весь
народ был проникнут низким,
раболепным, гнусным торгашеским духом.
Все прогнило, колебалось, готово
было рухнуть, и нельзя было даже
надеяться на благотворную
перемену, потому что в народе не было
такой силы, которая могла бы смести
разлагающиеся трупы отживших
учреждений» (К. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч., т. V, стр. 6—7).
Сравните эту характеристику
Энгельса, яркую, острую, точную,
глубоко научную, с
характеристикой, которую даёт Александров, и
вы увидите, как т. Александров
плохо использует уже готовое из неис-
ч ерп а емо го б ог атс тв а, оста вле нно-
го нам основоположниками
марксизма.
Таким образом, автор не
справился с задачей использования
материалистического метода для
изложения истории философии, а это
лишает книгу научного характера и
превращает её в значительной мере
в описание биографий философов и
их философских систем, взятых вне
исторической обстановки.
Нарушенным оказался принцип
исторического материализма, который учит, что:
«Надо исследовать в деталях
условия существования различных
общественных формаций, прежде чем
пытаться вывести из них
соответствующие им политические, частно-
ор ашв ы е, эст етач ески е, ф и лосо ф -
ские, религиозные и т. п. воззрения»
(Из письма Ф. Энгельса к К.
Шмидту от 5 августа 1890 г., К. Маркс
и Ф. Энгельс, Избранные письма,
1947, стр. 421).
Неясно и недостаточно автор
формулирует также цели изучения
истории философии. Нигде автор не
подчёркивает, что одной из
основных задач философии и её истории
является дальнейшее развитие
философии как науки, выведение
новых закономерностей, проверка её
положений на практике, замена
устаревших положений новыми.
Автор же исходит, главным обра*
зом, из педагогически-воспитатель-
ното значения истории философии,
из задачи кулътурнически-просвети-
тельной, придавая таким образом
всему делу изучения истории
философии пассивно-созерцательный,
.академический характер. Это,
конечно, не соответствует
марксистско-ленинскому определению
философской науки, которая, как и
всякая наука, должна непрерывно раз-
. виваться, совершенствоваться,
обогащаться новыми положениями,
отбрасывая устаревшие.
Автор, сосредоточивая внимание
на учебно-просветительной стороне
дела, тем самым ставит пределы
развитию науки, как будто # бы мар-
, ксизм-ленинизм уже достиг своего
потолка и задача развития нашего
учения уже не является главной
задачей. Такое рассуждение
противоречит духу марксизма-ленинизма,
поскольку оно начинает
метафизически представлять марксизм как
законченное и совершенное учение
и может привести лишь к
иссяканию живой и пытливой
философской мысли.
Совсем неблагополучно обстоит
дело также с освещением вопросов
развития естествознания, в то время
как историю философии нельзя в
прямой ущерб научности излагать
вне связи с успехами естественных
наук. Учебник т. Александрова не
даёт возможности уяснить, в силу
этого, условия возникновения и
развития научного материализма,
который вырос на гранитном
фундаменте достижений современного
естествознания.
Излагая историю философии,
Александров ухитрился оторвать её
от истории естествознания.
Характерно, что во введении, где излага¬

ВЫСТУПЛЕНИЕ SOB.
ДАНОВА А. А.
ются основные установки книги,
автор ни словом не упоминает о
взаимоотношении философии и
естествознания. Он молчит о
естествознании даже тогда, когда это,
казалось бы, совершенно
невозможно сделать. Так, на стр. 9 ачтор
пишет: «Ленин в своих трудах и в'
особенности в «Материализме и
эмпириокритицизме» всесторонне
разработал и двинул далеко вперёд
это марксистское учение об
обществе». Тов. Александров ухитрился,
говоря о «'Материализме и
эмпириокритицизме», умолчать о
проблемах естествознания и о связи его с
философией.
Бросается в глаза крайняя
бедность, убогость и абстрактность
характеристики уровня
естествознания того или иного периода. О
естествознании древних греков сказано,
что в их время происходит
«зарождение наук о природе» (стр. 26),
об эпохе поздней схоластики (XII—
XIII века) говорится, что тогда
«появилось много изобретений и
технических усовершенствований» (стр.
120).
Там же, где автор пытается
раскрыть такие расплывчатые
формулировки, даётся малосвяэный
перечень открытий; при этом в книге
допускаются вопиющие ошибки,
поражающие своей безграмотностью в
вопросах естествознания. Чего стоит,
например, описание развитии науки
в эпоху Возрождения: «Учёный
Герике построил свой знаменитый
воздушный насос, и существование
атмосферного давления, заменившее
собой представление о пустоте, было
доказано практическим путём,
вначале в виде опыта с полушариями
в Магдебурге. Люди в течение
веков спорили о том, где находится
«центр мира» и можно ли считать
им нашу планету. Но вот приходит
в науку Коперник, а затем Галилео
Галилей. Последний доказывает
существование пятен на Солнце и
изменение их положения. Он видит в
этом и в других открытиях
подтверждение учения Коперника о
гелиоцентрическом строении нашей
солнечной системы. Барометр научил
людей предсказывать погоду. Мик¬
роскоп заменил систему догадок о
жизни мельчайших организмов и
сыграл большую роль в развитии
биологии. Компас помог Колумбу
опытным путём доказать
шарообразное строение нашей планеты»
(стр. 135).
Здесь почти каждое
предложение — абсурд. Как могло
атмосферное давление заменить
представление о пустоте: разве существование
атмосферы отрицает существование
пустоты? Каким образом движение
пятен на Солнце подтвердило
учение Коперника?
Представление о тем, что
барометр предсказывает погоду,
относится к самым ненаучным
представлениям. К сожалению, люди и
сейчас ещё не научились как следует
предсказывать погоду, что всем вам
хорошо известно из практики нашего
Бюро погоды. (Смех.)
Далее. Разве может микроскоп
заменить систему догадок, и,
наконец, что такое «шарообразное
строение нашей планеты»? До сих пор
казалось, что шарообразной может
быть только форма.
Перлов, аналогичных
перечисленным, в книге Александрова много.
Но автор допускает и более
существенные, принципиальные
ошибки. Так, он считает (стр. 357), что
диалектический метод был
подготовлен успехами естествознания «уже
во второй половине XVIII в.». Это в
корне противоречит известному
положению Энгельса о том, что
диалектический метод был
подготовлен открытием клеточного строения
организма, учением о сохранении
и превращении энергии, учением
Дарвина. Все эти открытия
относятся к XIX столетию. Исходя из
своей неверной концепции, автор
уделяет известное место
перечислению открытий XVIII века, много
говорит о Гальвани, Лапласе, Лай-
еле, но относительно трёх великих
открытий, указанных Энгельсом,
ограничивается лишь следующим:
«Так, например, ещё при жизни
Фейербаха было создано учение о
клетке, учение о превращении
энергии, появилась теория Дарвина о
происхождении видов путём
естественного отбора» (стр. 427).

ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
267
Таковы основные недостатки
книги. Я отвлекаюсь от частных и
второстепенных недостатков, я не
хочу также повторять те весьма
ценные в теоретическом и
практическом отношении критические
замечания, которые здесь были
высказаны.
Вывод таков, что учебник плох,
что нужно его коренным образом
переработать. Но переработка
учебника означает прежде всего
преодоление неправильных и
путаных взглядов, которые, очевидно,
имеют хождение в среде наших
философов, в том числе и
руководящих. И здесь я перехожу ко
второму вопросу, вопросу о
положении на нашем философском фронте.
11
О ПОЛОЖЕНИИ НА НАШЕМ ФИЛОСОФСКОМ ФРОНТЕ
Если вышло так, что книга т.
Александрова получила признание у
большинства наших руководящих
философских работников, что она
была представлена к Сталинской
премии, была рекомендована в
качестве учебника и вызвала
многочисленные хвалебные рецензии, тб
это означает, что и другие
философские работники, очевидно,
разделяют ошибки т. Александрова. А
это говорит о серьёзном
неблагополучии на нашем теоретическом
фронте.
То обстоятельство, что! книга не
вызвала сколько-нибудь
значительных протестов, что потребовалось
вмешательство Центрального
Комитета и лично товариша Сталина,
чтобы вскрыть недостатки книги,
означает, что на философском
фронте отсутствует развёрнутая
большевистская критика и
самокритика. Отсутствие творческих
дискуссий, критики и самокритики не
могло не отразиться пагубным
образом на состоянии научной
философской работы. Известий, что
философская продукция совершенно
недостаточна по количеству и
слаба по качеству. Монографии и
статьи пб философии — редкое
явление.
Здесь много говорили о.
необходимости философского журнала.
Есть известное сомнение в
необходимости создания такого журнала.
Ещё не изгладился в памяти пег
чальный опыт журнала «Под
знаменем марксизма». Мне кажется,
что нынешние возможности
публикации оригинальных монографий и
статей использованы совершенно
недостаточно.
Тов. Светлов говорил здесь, что
аудитория «Большевика» не
совсем подходит для теоретических
трудов специального характера.
Я думаю, что это совершенно
неправильно и исходит из явной
недооценки высокого уровня нашей
аудитории и её запросов. Такие
мнения, мне кажется, исходят из
непонимания того, что наша философия
вовсе не является достоянием
небольшой кучки профессиональных
философов, а является достоянием
всей нашей советской
интеллигенции. Не было решительно ничего
Плохого в традиции передовых
русских толстых журналов в
дореволюционное время, которые наряду с
литературно-художественными
произведениями печатали также
научные, в том числе и философские
труды. Наш журнал «Большевик»
при всех условиях представляет
гораздо' большую аудиторию, чем
любой философский журнал, и
замыкать творческую работу наших
философов в специальном
философском журнале, мне кажется,
представляло бы угрозу сужения базы
нашей философской работы. Прошу
не понять меня как противника
журнала, но мне кажется, что скудость
философских работ в наших
толстых журналах и в «Большевике»
говорит о том, чтб надо бы начать
с преодоления прежде всего этого
недостатка через наши толстые
журналы и «Большевик», где,
особенно в толстых журналах, время от
времени всё же и теперь появляются

268
ВЫСТУПЛЕНИЕ ТО В. ЖДАНОВА А. А.
статьи философского характера,
представляющие научный и
общественный интерес.
Худосочна также тематика
нашего руководящего философского
учреждения — Института
философии Академии наук, кафедр и т. д.
Институт философии, по-моему,
представляет довольно безотрадную
картину; он не объединяет
работников периферии, не связан с ними, а
потому не является на деле
учреждением союзного характера.
Провинциальные философы
предоставлены самим себе, а они
представляют, как видите, большую силу, к
сожалению, неиспользованную.
Тематика философских работ, в том
числе и работ на соискание учёных
степеней, повёрнута в прошлое, к
спокойной и менее ответственной
исторической теме, ну, скажем,
вроде: «Коперниковская ересь в
прошлом и настоящем». (Оживление в
зале.) Это ведёт к известному
возрождению схоластики. С этой
точки зрения представляется странным
имевший здесь место спор о Гегеле.
Участники этого спора ломятся в
открытую дверь. Вопрос б Гегеле
давно решён. Ставить его вновь нет
никаких оснований, никаких новых
материалов, сверх уже разобранные
и оценённых, здесь не было
предъявлено. Сам же спор досадно
схоластичен и оказывается столь же
мало продуктивным, как выяснение
п своё время в некоторых кругах
вопроса о правомерности двоеперстия
и троеперстия или о том, может ли
бог создать камень, который он не
может поднять, и была ли
богородица девой. (Смех.) Актуальные
проблемы современности почти не
разрабатываются. Всё это, вместе
взятое, чревато большими
опасностями, гораздо большими, чем это
вам представляется. Самая большая
угроза заключается в том, что
некоторая часть из вас уже свыклась
с этими недостатками.
В философской работе не
чувствуется 'ни боевого духа, ни
большевистских темпов. В этом свете
некоторые ошибочные положения
учебника перекликаются с фактами
отставания на всём остальном
философском фронте и таким образом
представляют не отдельный
случайный фактор, а целое явление. Здесь
часто употребляется выражение
«философский фронт». А где,
собственно говоря, этот фронт?
Философский фронт не совсем похож на
наше представление о фронте. Когда
говорят о философском фронте, то
сразу же напрашивается
представление об организованном отряде
воинствующих философов, вооружённых
в совершенстве марксистской
теорией, ведущих развёрнутое
наступление на враждебную идеологию за
рубежом, на пережитки буржуазной
идеологии в сознании советских
людей у нас внутри страны,
двигающих неустанно нашу науку вперёд,
вооружающих тружеников
социалистического общества сознанием
закономерности нашего пути и
научно обоснованной уверенностью в
конечной победе нашего дела.
А разве наш философский фронт
похож на настоящий фронт? Он
скорее напоминает тихую заводь или
бивуак где-то далеко от поля
сражения. Поле боя ещё не захвачено,
соприкосновения с противником
большей частью нет, разведка не
ведётся, оружие ржавеет, бойцы
воюют на свой риск и страх, а
командиры или упиваются прошлыми
победами, или спорят, хватит ли сил
для наступления, не следует ли
потребовать помощи извне, или на
тему, насколько сознание может
отстать от бытия, чтобы не
показаться чересчур отсталым. (Смех.)
А в то "же время наша партия
крайне нуждается в подъёме
философской работы. Те быстрые
изменения, которые каждый день вносит
в наше социалистическое бытие, не
обобщаются нашими философами,
не освещаются с точки зрения
марксистской диалектики. Тем самым
затрудняются условия для
дальнейшего развития нашей философской
науки, и положение складывается
таким образом, что развитие
философской мысли идёт в значительной
мере помимо наших
профессиональных философов. Это совершенно
недопустимо.
Конечно, причина отставания на
философском фронте не связана ни
с какими объективными условиями.

ВЫСТУПЛЕН И Е ТО В. ЖДАНОВА А. А.
Объективные условия, как никогда,
благоприятны, материал, ждущий
научного анализа и обобщения,
безграничен. Причины отставания на
философском фронте надо искать в
области субъективного. Эти
причины в основном те же самые,
которые. вскрыл ЦК, анализируя
отставание на других участках
идеологического фронта.
Как вы помните, известные
решения ЦК по идеологическим,
вопросам были направлены против без-
идейности и аполитичности в
литературе и искусстве, против отрыва
от современной тематики и
удаления в область прошлого, против
преклонения перед иностранщиной, за
боевую большевистскую
партийность в литературе и искусстве.
Известно, что многие отряды
работников нашего идеологического фронта
уже сделали для себя надлежащие
выводы из решений ЦК и на этом
пути добились значительных
успехов.
Однако наши философы здесь
отстали. Видимо, они не замечают
фактов беспринципности и безидей-
ности в философской работе, фактов
пренебрежения современной
тематикой, фактов раболепия,
низкопоклонства перед буржуазной
философией. Они, видимо, считают, что
поворот на идеологическом фронте их
не касается. Теперь всем видно, что
этот поворот необходим.
В том, что философский фронт
идёт не в первых рядах
идеологической работы, падает значительная
доля вины и на т. Александрова. Он
не обладает, к сожалению,
способностью остро критически вскрывать
недостатки работы. Он явно
переоценивает свои силы, не опираясь
на опыт и знания широкого
коллектива философов. Больше того, он
чересчур опирается в своей работе
на узкий круг ближайших
сотрудников и почитателей таланта.
(Возгласы: Правильно! Аплодисмен¬
ты.) Философская деятельность
оказалась как-то монополизирована в
руках небольшой группы
философов, а большая часть философов,
особенно провинциальных, не
привлечена к руководящей работе.
Так оказались нарушенными пра¬
вильные взаимоотношения среди
философов.
Теперь всем видно, что создание
таких работ, как учебник по
истории философии, не по плечу одному
человеку и что т. Александрову
нужно было с самого начала работы
привлечь широкий круг авторов —
диаматчиков, истматчиков,
историков, естественников, экономистов.
Тов. Александров избрал
неправильный путь составления учебника, не
опершись на широкий круг знающих
людей. Необходимо исправить эту
ошибку. Философские знания,
конечно, являются у нас достоянием
широкого коллектива советских
философов. Метод привлечения
большого круга авторов к
составлению учебника ныне полностью
применяется при редактировании
учебника политической экономии,
который должен быть готов в
ближайшее время и к работам по
редактированию которого привлечены
широкие круги не только
экономистов, но и историков и философов.
Такой способ творчества является
наиболее надёжным. В нём
заложена и другая идея — объединить
усилия различных отрядов
идеологических работников, недостаточно
связанных ныне между собой, для
разрешения крупных задач,
имеющих общее научное значение, с тем,
чтобы таким образом организовать
взаимодействие между работниками
различных отраслей идеологии,
чтобы двигаться вперёд не кто в лес,
кто по дрова, бить не
растопыренными пальцами, а организованно и
сплочённо, а следовательно, с
наибольшей гарантией успеха.
В чём же всё-таки корни
субъективных ошибок ряда руководящих
работников философского фронта?
Почему здесь, на дискуссии,
представители старшего поколения
философов бросали справедливый
упрёк некоторым молодым по поводу
их преждевременного одряхления,
по поводу недостатка у них боевого
тона, воинственности? Ответ на
этот вопрос, видимо, может быть
один — недостаточное уяснение
основ марксизма-ленинизма и
наличие остатков влияния буржуазной
идеологии. Это сказывается и в том,

270
ВЫСТУПЛЕНИЯ ТОВ. ЖДАНОВА А. А.
что многие наши работники ещё не
понимают, что марксизм-ленинизм
есть живое творческое учение,
непрерывно развивающееся,
непрерывно обогащающееся на основе
опыта социалистического
строительства и успехов современного
естествознания. Такая недооценка этой
живой революционной стороны
нашего учения не может не приводить
к принижению философии и её роли.
Именно в недостатке
воинственности и боевого духа следует искать
причину ^боязни некоторых наших
философов попробовать силы на
новых вопросах — вопросах
современности, на решении задач,
которые ежедневно ставит перед
философами практика и на которые
философия обязана дать ответ. Пора
смелей двигать вперёд теорию
советского общества, теорию
советского государства, теорию
современного естествознания, этику и
эстетику. С небольшевистской
трусостью надо кончать. Допустить
застой в развитии теории — это
значит засушить нашу философию,
лишить её самой ценной черты —
её способности к развитию,
превратить её в мёртвую сухую
догму.
Вопрос о большевистской критике
и самокритике есть для наших
философов не только практический, но
и глубоко теоретический вопрос.
Если внутренним содержанием
процесса развития, как учит нас
диалектика, является борьба
противоположностей, борьба между старым
и новым, между отмирающим и
нарождающимся, между отжившим
и развивающимся, то наша советская
философия должна показать, как
действует этот закон диалектики в
условиях социалистического
общества и в чём своеобразие его
применения. 'Мы знаем, что в
обществе, разделённом на классы, этот
закон действует иначе, чем в
нашем советском обществе. Вот где
широчайшее поле для научного
исследования, и это поле никем из
наших философов нё обработано. А
между тем наша партия уже давно
нашла и поставила на службу
социализму ту особенную форму
раскрытия и преодоления противо¬
речий социалистического общества
(а эти противоречия имеются, и о
них философы не хотят писать из
трусости), ту особенную форму
борьбы между старым и новым,
между отживающим и
нарождающимся у нас в советском обществе,
которая называется критикой и
самокритикой.
В нашем советском обществе, где
ликвидированы антагонистические
классы, борьба между старым и
новым и, следовательно, развитие от
низшего к высшему происходит не в
форме борьбы антагонистических
классов и катаклизмов, как это
имеет место при капитализме, а в
форме критики и самокритики,
являющейся подлинной движущей
силой нашего развития, могучим
инструментом в руках партии. Это,
безусловно, новый вид движения,
новый тип развития, новая
диалектическая закономерность.
Маркс говорил, что прежние
философы только объясняли мир, а ныне
дело заключается в том, чтобы
изменить его. Мы изменили старый
мир и построили новый, но наши
философы, к сожалению, недостаточно
объясняют этот новый мир, да и
недостаточно участвуют в его
изменении. Здесь мы слышали некоторые
попытки, так сказать,
«теоретически» объяснить причины этого
отставания. Говорилось здесь, например,
о том, что философы слишком
задержались на периоде
комментаторском, в силу чего своевременно не
перешли в период монографических
исследований. Объяснение это,
конечно, выглядит очень благородно,
но мало убедительно. Конечно,
творческая работа философа должна
быть ныне поставлена во главу угла,
но это не значит, что должна быть
свёрнута комментаторская, вернее
популяризаторская, работа. В ней
также нуждается наш народ.
Надо торопиться наверстать
потерянное время. Задачи не ждут.
Одержанная в Великой
Отечественной войне блестящая победа
социализма, которая явилась также
блестящей победой марксизма, стала
костью поперёк горла
империалистов. Центр борьбы против
марксизма переместился ныне в Америку и

ВЫСТУПЛЕНИЕ ХОВ. ЖДАНОВА А. А.
271
Англию. Вое силы мракобесия и
реакции поставлены ныне на службу
■борьбы против марксизма. Вновь
вытащены на свет и приняты на
вооружение буржуазной философии
служанки атомно-долларовой
демократии, истрёпанные доспехи
мракобесия и, поповщины: Ватикан и
расистская теория; оголтелый
национализм и обветшалая
идеалистическая философия; продажная
жёлтая пресса и растленное буржуазное
искусство. Но сил, видимо, нехва-
тает. 'Под знамя «идеологической»
борьбы против марксизма
рекрутируются ныне и более глубокие
резервы. Привлечены гангстеры,
сутенёры, шпионы, уголовные
преступники. Возьму на удачу свежий
пример. 1Как сообщили на-днях
«Известия», в журнале «Тан модерн»,
редактируемом экзистенсиалистом
Сартром, превозносится как некое
новое откровение книга уголовного
писателя Жана Женэ «Дневник
вора», которая открывается словами:
«Предательство, воровство и
гомосексуализм — таковы будут
основные мои темы. Существует
органическая связь между моей тягой к
предательству, воровским занятиям
и моими любовными
похождениями». Автор, видимо, знает своё дело.
Пьесы этого Жана Женэ
широковещательно ставятся на парижских
сценах, а самого Жана Женэ
усиленно зазывают в Америку. Таково
«прследй^е слово» буржуазной
философии.
Известно уже из опыта нашей
победы над фашизмом, в какой тупик
привела целые народы
идеалистическая философия. Теперь она
предстаёт в своём новом отвратительно
грязном естестве, отражающем всю
глубину, низость и мерзость падения
буржуазии. Сутенёры и уголовные
преступники в философии — это
действительно 1рай гибели и
разложения. Однако эти силы ещё
живучи, ещё способны отравлять
сознание масс.
Современная буржуазная наука
снабжает поповщину, фидеизм
новой аргументацией, которую
необходимо ■беспощадно разоблачать. Взять
хотя бы учение английского
астронома Эддингтона о физических кон¬
стантах мира, которое прямёхонько
приводит .к пифагорейской мистике
чисел и из математических формул
выводит такие «существенные
константы» мира, как
апокалиптическое число 666, и т. д. Не понимая
диалектического хода познания,
соотношения абсолютной и
относительной истины, многие
последователи Эйнштейна, перенося
результаты исследования законов
движения конечной, ограниченной области
вселенной на всю бесконечную
вселенную, договариваются до
конечности мира, до ограниченности его
во времени и пространстве, а
астроном 'Милн даже «подсчитал», что
мир создан 2 миллиарда лет тому
назад. К этим английским учёным
применимы, пожалуй, слова их
великого соотечественника, философа
Бэкона о том, что они обращают
бессилие своей науки в клевету
против природы.
В равной мере кантианские
выверты современных буржуазных
атомных физиков приводят их к
выводам о «свободе воли» у
электрона, к попыткам изобразить материю
только лишь как некоторую
совокупность волн и к прочей
чертовщине.
Здесь колоссальное поле
деятельности для наших философов,
которые должны анализировать и
обобщать результаты современного
естествознания, памятуя указание
Энгельса, что материализму
«приходится принимать новый вид с
каждым новым великим открытием,
составляющим эпоху в
естествознании» (Ф. Энгельс, Людвиг
Фейербах. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XIV, стр. 647).
Кому же, как не нам — стране
победившего марксизма и ее
философам, — возглавить борьбу против
растленной и гнусной буржуазной
идеологии, кому, как не нам,
наносить ей сокрушающие удары!
Из пепла войны выросли
государства новой демократии и националь-
но-освобод.ителыное движение
колониальных народов. Социализм встал
в порядок дни жизни народов.
Кому, как не нам — стране
победившего социализма и её фишосо-

272
РЕЧЬ ТО В. ВАСЕЦКОГОГ. С.
фам, — помочь нашим зарубежным
друзьям и братьям осветить свою
борьбу за новое общество светом
научного социалистического
сознания, кому, как не нам, просветить их
и вооружить идейным оружием
марксизма!
В нашей стране идёт мощный
расцвет социалистического хозяйства
и культуры. Неуклонный рост
социалистического сознания масс
предъявляет всё больше и больше
требований к нашей идеологической
работе. Идёт развёрнутое
наступление на пережитки капитализма в
сознании людей. Кому, как не
нашим философам, возглавить ряды
работников идеологического
фронта, применить в полной мере
марксистскую теорию познания при
обобщении огромного опыта
социалистического строительства и
при решении новых задач
социализма!
Перед лицом этих великих задач
МОЖНО было бы спросить: СПОСОбнЫ
ли наши философы поднять на свои
плечи новые задачи, есть ли порох
в философских пороховницах, не
ослабла ли философская сила?
Способны ли наши научные философские
кадры своими внутренними силами
преодолеть недостатки своего
развития и перестроить по-новому свою
работу? В этом вопросе не может
быть двух мнений. Философская
дискуссия показала, что эти силы есть,
что эти силы немалые, что эти силы
способны вскрыть свои ошибки для
того, чтобы их преодолеть. Надо
Кузнецов. Слово
предоставляется т. Васецкому. Следующий т.
Асмус.
Васецкий Г. С. (Москва).
Товарищи, как совершенно правильно
сказал Андрей Александрович Жданов,
наша дискуссия превратилась, по
существу, во всесоюзное философское
совещание. Дискуссия по книге
т. Александрова «История
западноевропейской философии» вполне
закономерно превратилась в
обсуждение положения на философском
фронте в целом. Поэтому не
случайно в ходе дискуссии многие товари-
только больше веры в свои силы,
больше пробы этих сил в активных*
боях, в постановке и решении
жгучих современных проблем. Надо
покончить с небоевыми темпами в
работе, стряхнуть с себя ветхого
Адама и начать работать так, как
работали 'Маркс, Энгельс, Ленин,
как работает Сталин.
(Аплодисменты.)
Товарищи, вы помните, как
Энгельс в своё время радовался и
отмечал как крупное политическое
событие огромного значения выход
марксистской книжки тиражом в
две-три тысячи экземпляров. Из
этого, на наши масштабы
незначительного, факта Энгельс делал
вывод, что марксистская философия
пустила глубокие корни в рабочем
классе. А что же сказать о
проникновении марксистской философии в
широкие слои нашего народа и что
сказали бы Маркс и Энгельс, если
бы они узнали, что философские
труды у нас распространены в
народе в десятках миллионов
экземпляров? Это настоящее торжество
марксизма, и это является живым
свидетельством того, что великое
учение Маркса — Энгельса —
Ленина — Сталина стало у нас
всенародным учением и на этом
фундаменте, которому нет равного в
мире, должна расцвесть наша
философия. Будьте же достойны
нашей эпохи — эпохи Ленина —
Сталина, эпохи нашего народа,
народ а-победителя! (Бурные,
продолжительные аплодисменты.)
щи выходили за рамки книги и
ставили основные вопросы нашей
философской работы на данном этапе.
В книге т. Александрова, как в
фокусе, отражаются крупнейшие
недостатки, ошибки и серьёзное
отставание нашей философской работы не
только в области истории
философии, но и в других областях.
После всестороннего и глубокого
анализа серьёзных недостатков
книги т. Александрова и положения на
философском фронте в целом, а
также принципиальных указаний,
данных товарищем Ждановым А. А. в
его речи, нам нужно сделать все

РЕЧЬ ТО В. ВЛСЕЦКОГО Г. С.
273
необходимые 'выводы, наметить
конкретные пути быстрейшего
устранения имеющихся недостатков, с тем
чтобы в ближайшее время
по-настоящему организовать творческую
разработку основных вопросов мар-
кс!Истско-ле1Н.И1накой философии и тем
•самым ликвидировать серьёзное
отставание на философском фронте.
Я глубоко убеждён, что одной из
■самых серьёзных причин большого
количества ошибок, недостатков и
отступлений от
марксизма-ленинизма в освещении истории философии
надо признать отрыв нашей
философской работы по многим вопросам
от.практики социалистического
строительства. Андрей Александрович
Жданов совершенно правильно
указывал на то, что уход в историю и
есть одна из форм такого отрыва.
Действительно, если
проанализировать планы
научно-исследовательской работы Института философии
Академии наук СССР, философских
институтов при академиях наук
союзных республик, философских
кафедр вузов, тематики докторских и
кандидатских диссертаций по
философии, то нужно сказать, что
большинство философов работает над
историко-философскими
проблемами. За последние примерно 8—9 лет
почти все докторские диссертации
защищались на
Историко-философские темы и ни одной докторской
диссертации не было на актуальную
тему исторического материализма в
связи с социалистическим
строительством.
Если бы наша работа в области
исторического материализма,
включая сюда и творческое применение
исторического материализма к
критическому анализу философии
прошлого, проходила успешно, то мы
могли бы избежать многих ошибок,
о которых сейчас говорим.
Я должен сказать, что в этой
области у нас, к сожалению, дело
обстоит особенно неблагополучно
ещё и потому, что мы имеем
недостаточное количество высококвали-
Йцированных научных работников,
горые могли бы систематически,
подлинно научно разрабатывать
такие актуальные темы исторического
материализма, как закономерности
социалистического общества,
Советское государство, особенности
советской идеологии и т. д. 'Мы очень
плохо готовим молодые научные
кадры в области исторического
материализма. Я могу это показать на
примере Института философии
Академии наук СССР. Сектор
исторического материализма, при наличии
имеющихся научных работников, с
большим трудом справляется с
задачей подготовки небольшого
количества аспирантов по историческому
материализму. Можно привести
примеры из практики работы
философских факультетов Московского,
Ленинградского университетов, где
аспиранты не особенно охотно берут
темы.по историческому
материализму, а стремятся писать кандидатские
диссертации по вопросам истории
философии.
Я думаю, что наши недостатки в
деле разработки актуальных
проблем исторического материализма
имеют прямое отношение и к
недостаткам в области истории
философии. Если проанализировать те
недостатки и ошибки, о которых
говорилось в ходе дискуссии и которые
всесторонне и блестяще обобщил
Андрей Александрович Жданов, то
можно сказать, что они идут по
линии неправильного применения
принципов исторического материализма
к анализу истории философии. Я
думаю, только в том случае, когда мы
ликвидируем очень серьёзное
отставание в разработке актуальных
вопросов исторического материализма,
нам легче будет решать и вопросы
и с то р НКо- ф ил ос о фског о и с с л ед ов а -
ния.
Некоторые товарищи правильно
указывали, что Институт философии
Академии наук СССР по характеру
своей работы как в прошлом, так и
сейчас скорее можно было бы
назвать институтом истории
философии.
Необходимо очень основательно
перестроить нашу работу в этом
направлении, всем нам, философам,
взяться за выполнение задач,
поставленных т. Ждановым перед
философской наукой.
Я совершенно согласен с тон
острой и безусловно правильной крн-

274
РЕЧЬ ТО В. ВАСЕЦКОГО Г. £.
тикой работы Института философии
Академии наук СССР за последние
годы, в том числе и в отношении
отрыва Института философии от
нашей широкой философской
общественности. 'Мы неправильно
считали, что основные вопросы
марксистско-ленинской философской
науки можно решить только очень
узким кругом научных работников
Института философии. Правда, за
последнее время делались некоторые
очень незначительные попытки
привлекать философов, работающих в
других учреждениях, при разработке
отдельных вопросов диалектического
материализма, исторического
материализма, истории философии,
философии естествознания, психологии,
но это были крайне недостаточные и
робкие попытки, которые не дают
возможности вывести Институт
философии на широкую дорогу и не
могут превратить его в настоящий
организующий центр работы над
актуальными проблемами
марксистско-ленинской философии.
Настоятельно необходимо и по
этой линии после нынешней
дискуссии провести коренную перестройку,
с тем чтобы основные вопросы
исторического материализма,
диалектического материализма, в частности
проблемы логики, которые сейчас
также очень остро стоят, потому
что в ближайшие годы сотни тысяч
нашей молодёжи будут изучать
логику, — вопросы
марксистско-ленинского освещения истории философии
и многие другие актуальные
проблемы решать при активном участии
основной массы философов.
Имеется острая необходимость
периодически собираться на
аналогичные всесоюзные совещания для
совместной творческой разработки
основных вопросов нашей
марксистско-ленинской философии и
обсуждения основных задач нашей работы
в разных областях философских
знаний. Для организации совместной
работы всех философов нашей
страны было бы вполне целесообразным
организовать всесоюзное
философское общество.
Надо сказать, что работа по
подготовке учебников по различным
областям философских знаний в Ин¬
ституте философии Академии наук
СССР и в других философских
учреждениях ведётся крайне плохо. Надо
совершенно иначе организовать
подготовку учебников. Наряду с
коллективной работой над учебниками
целесообразно организовать и
конкурсы на лучшие учебники. Тов. Жданов
на основе всестороннего и глубокого
анализа учебника т. Александрова
дал исчерпывающий ответ на вопрос
о том, как надо создавать боевые,
подлинно марксистские учебники по
философии. То, что делается у нас
в Институте философии по
подготовке учебников, не может
обеспечить создания настоящих учебников
по марксистско-ленинской
философии. Сейчас подготовлен первый
вариант учебника по диалектическому
материализму профессора Леонова;
обсуждение этого учебника имело
место в Институте философии, но это
обсуждение было сравнительно
узким, хотя и участвовали некоторые
философы других учреждений
Москвы, и недостаточно творческим.
Подобные обсуждения должны быть
политически острыми и творческими,
при участии широких кругов
философов страны. Тов. Жданов поставил
перед нами задачу создавать
учебники по диалектическому и
историческому материализму при участии
широкого коллектива
квалифицированных философов, и в этом смысле
работа по подготовке учебника
должна быть коренным образом
пересмотрена и в ином плане.
Совершенно правильно Андрей Александрович
критиковал т. Александрова за то,
что он стремился один создать
учебник. Такая сложная и трудная задача
действительно не по плечу одному
автору. Если по вопросам истории
философии требуется творческая
работа большого коллектива наших
квалифицированных философов, то
это ещё в большей степени
относится к учебникам по
диалектическому и историческому
материализму.
Тов. Жданов дал указание
привлекать для участия в подготовке
учебников по марксистско-ленинской
философии квалифицированных
научных работников смежных областей
знаний. Это указание также должно

СЕЧЬ ТО В. ВАСЕЦКОГО Г. С.
273
быть положено в основу нашей
работы над учебниками. Мы в
Институте философии, к сожалению,
слишком изолированно проводили работу,
между тем очевидно, что без
совместных творческих дискуссий,
без хорошо организованной
совместной работы представителей
различных областей знаний невозможно
правильно решить многие .вопросы
философии, ибо
марксистско-ленинская философия развивалась и
развивается в неразрывной связи с
другими общественными науками, с
естествознанием и т. д.
Разобщённость между философами,
историками, экономистами, правовиками,
представителями различных
областей естествознания и т. д.
существует необычайная. Нам
совместными усилиями необходимо
ликвидировать этот нетерпимый разрыв.
Только совместными усилиями мы
сумеем преодолеть имеющуюся не
только среди историков философии,
но и среди многих представителей
истории смежных областей знаний
тенденцию уходить >в далёкое
прошлое, отказываясь от разрешения
более актуальных в научном и
политическом отношении задач. Для
ликвидации серьёзного отставания
и по этой линии необходимы
совместные творческие дискуссии
представителей различных областей
знаний.
Одной из действенных форм
ликвидации серьёзного отставания в
области марк1систско-леиинакого изучения
истории философии является
максимальное развёртывание политически
острой, наступательной критики
современной буржуазной философии и
социологии. Только этим путём мы
сумеем установить, какие идеи
философии прошлого находятся на
идеологическом вооружении
империалистической реакции, её теоретиков —
современных буржуазных
философов, социологов.
Такой критический анализ
поможет нам правильно подойти и к
критике философских систем прошлого.
А эта задача, к сожалению, в книге
т. Александрова и в других наших
работах по истории философии
решается неудовлетворительно. Это
объясняется ещё и тем, что мы плохо
знаем идеологическую борьбу в
современных буржуазных странах и
мало этим занимаемся. В Институте
философии работа по критике
современной буржуазной философии и
социологии по существу только
начинается: сделано ещё крайне мало.
Философских работников, которые
бы по-настоящему включились в
борьбу е современной буржуазной
философией и социологией, очень
незначительное количество. Многие
философы предпочитают
заниматься .вопросами истории философии. Я
думаю, что и .по этой линии нам
предстоит провести очень
серьёзную работу Для преодоления
имеющих ещё место пережитков
буржуазного подхода к истории
философии необходимо наряду с
положительной разработкой основных
вопросов марксистско-ленинской
истории философии дать глубокую,
всестороннюю критику концепций
буржуазных историков философии.
Только решительное преодоление
буржуазных традиций в подходе к
освещению истории философии даст
нам возможность с большим успехом
решить задачи создания подлинного
учебника по истории философии, как
и других учебников по марксистско-
ленинской философии.
В заключение я хочу сказать о
философском журнале. Тов. Жданов
указал на совершенно
неудовлетворительное положение с изданием
философской литературы. Мы все,
философы, должны принять самые
решительные меры к ликвидации
отставания и по этой линии. Но я
думаю, что после нынешней дискуссии
будет иметь место творческий
подъём в работе наших философов, что
будет решительно преодолена
трусость и боязнь в постановке и
разрешении новых вопросов. Всё это даёт
возможность высказать уверенность,
что условия для организации
специального философского журнала уже
имеются. Я хочу от (имени
философской общественности заверить
Центральный Комитет партии, что если
такой журнал будет нам разрешён,
мы приложим ©се силы к тому,
чтобы поднять его на должный
теоретический уровень, сделать его
подлинно 'боевым, помогающим двигать

РЕЧЬ ТО В. АСМУСА В. Ф,
•и
.нашу философскую науку вперёд,
объединить вокруг журнала
философские кадры для решения
актуальных задач, стоящих перед
марксистско-ленинской философией.
Кузнецов. Слово имеет т. Асмус,
приготовиться т. Юдину.
Асмус В. Ф. (Москва.) После
глубоко взволновавшего всех нас слова
Андрея Александровича задача моя,
как мне думается, не может уже
состоять в постановке всех вопросов
дискуссии в их общем содержании,
а должна состоять в попытке
высказать соображения по вопросу о том,
каким образом существенные
недостатки нашей философской работы
должны быть исправлены. Этот
анализ в пределах времени, каким я
располагаю, я могу развить только
по двум-трём вопросам.
Одной из главнейших задач
Института философии Академии наук
и других наших философских
учреждений и факультетов, мне
думается, должна быть задача ликвидации
того положения, при котором
критикой и разоблачением современной
буржуазной идеалистической
реакционной философии занималась
только крайне небольшая часть
наших философов. Само деление
философов на специалистов по
современной философии и на историков
философии мне, с этой точки зрения,
представляется совершенно
недопустимым и противоречащим боевому
духу нашей марксистской
философии. Мне думается, что каждый
историк философии, каким бы
отдалённым от нас периодом или
областью он ни занимался, древней ли—
греко-римской, или восточной
философией, всегда должен в своей
исследовательской работе, в
объяснении причинного хода возникновения
и развития философских учений, в
принципиальной философской
критике исходить из правильного
понимания того, что происходит в
настоящее время в философии, как
идёт борьба между современной
передовой марксистско-ленинской
философией и философией
империалистической реакции.
Эта важнейшая задача в примене¬
нии к истории философии, мне
думается, слагается в свою очередь из
двух задач. Историк философии в
числе других задач, о которых я
здесь говорить уже не буду, должен
решить задачу оценки современного
значения прошлых философских
учений, а также задачу оценки и
критики тех истолкований философских
учений, которые были выдвинуты и
выдвигаются в настоящее время
историками философии
капиталистического общества.
Марксистский историк философии
всегда должен учитывать, в какой
мере и в каких своих частях
философское учение, о котором он ведёт
речь, есть невозвратный факт
невозвратного прошлого, и в какой мере,
в каких своих частях оно есть
живой фактор современной идейной
борьбы.
Некоторые крупные философские
учения, не только прогрессивные для
своего века, но и реакционные, как
это теперь мы хорошо знаем,
пережили своих авторов, живут долгой
жизнью.
Каждое поколение философов до
марксистской философии исходило
из современных ему задач
философской борьбы. Однако при решении
этих задач оно опиралось не только
на свои собственные мысли, но
также на идеи, выработанные
предшествующими философами.
Новейшая буржуазная философия
изобилует явлениями этого рода.
Учения Беркли, Юма оказались
теоретическим источником не только для
старого махизма начала нынешнего
века, но и для современных его
вариаций. Принципиальная критика
учений современных
неопозитивистов так называемого «венского
круга» или учений Бертрана Рессе-
ла, Уайтхеда и многих других
невозможна, неосуществима без
понимания и учёта того, в какой
мере они для решения своих сегод-
няшних задач используют теории
старых идеалистов, теории Беркли,
Юма, Лейбница, Канта. Этот факт
живучести старых учений в
качестве орудия современной
идейной борьбы обязывает к важным
выводам историка философии. Кто,
например, излагая Юма, видит в

РЕЧЬ ТО В. АСМУСА В. Ф.
277
нём только явление английского
агностицизма XVIII века и не
узнаёт идей Юма в современном
неопозитивизме, в логике и теории
познания Карнапа, Рейхенбаха, в так
называемом реализме Рессела, тот,
даже при полной теоретической
правильности своей критики, не
решит при этом полностью
идейно-политической задачи своего труда, так
как он не покажет, какую роль
выполняют идеи Юма в качестве
теоретической опоры современного
реакционного буржуазного
идеализма.
Некоторые работники нашей
философской науки полагают, будто
реакционный эпигонский характер
современной буржуазной философии
исключает необходимость
серьёзного знакомства с ней. Я полагаю, что
это мнение ошибочно по двум
основаниям. Оно ошибочно, во-первых,
потому, что в настоящее время, как
нам всем известно, борьба
капитализма против нашей советской
социалистической, идущей к
коммунизму общественной системы, в
качестве одного из важнейших своих
орудий выдвинула борьбу
идеологическую.
Во-вторых, мнение товарищей,
отрицающих необходимость
серьёзного знакомства с современной
реакционной зарубежной философией,
ошибочно ещё и потому, что
сторонники этого мнения обычно
учитывают только открыто, явно
мракобесные формы современной
буржуазной философии и недоучитывают
огромного влияния, огромного
вреда, который приносят более
утонченные, замаскированные формы
современного реакционного идеализма.
Этот идеализм часто выступает не
просто как учение, отрицающее
науку, научные методы мышления,
открыто .пропагандирующее алогизм,
но выступает также и как учение,
подделывающееся под науку,
говорящее якобы от имени науки,
отождествляющее собственные
реакционные измышления с последним
якобы словом научного взгляда на
мир.
Андрей Александрович говорил об
Эддингтоне. То, о чём говорил
Андрей Александоович, г высшей
степени характерно для
современного реакционного идеализма. Часто
такой идеализм пропагандируют
учёные, которые в своей
специальной области являются крупными
авторитетными деятелями. Кто из
нас, например, не читал книг
Дж. Джинса — крупного
астрофизика и астронома современности?
Его специальные астрономические,
космогонические гипотезы и
исследования, — кстати говоря, весьма
основательно раскритикованные во
-многих очень важных пунктах,—всё
же принадлежат к области
специальных исследований и по праву
изучаются специалистами
астрономической науки. Они даже
излагаются во многих учебниках, в том
числе и в советских. Но тот же
Джинс, — так сказать, философ.
В своей популярной книге вроде
хорошо известной у нас книги
«Вселенная вокруг нас», а также в
менее известной у нас книге
«Мистическая вселенная» («The Mysterious
Universe») Джинс использует
новейшие открытия теоретической
физики, а также открытия
внегалактической астрономии для обоснования
самых реакционных идеалистических
и мистических взглядов. Эти
идеалистические и мистические
тенденции Джинса настолько скандальны
с научной точки зрения, настолько
ко мп роме тируют н а укообра зны й,
подделывающийся под научность
идеализм, что несколько лет тому
назад против мистицизма Джинса
сочла необходимым выступить
ныне уже умершая Сусанна Стеббинг,
в то время профессор философии
Лондонского университета и
председатель английского
Аристотелевского общества.
В своей книге «Философия и
физики» («Philosophy and the
Physicists») Сусанна Стеббинг
подвергает критике явно
противоречащие науке и научному способу
мышления взгляды Эддингтона п
Джинса. Однако эта критика
развита ею, конечно, не с позиций
материализма. Наоборот, Стеббинг вы*
ступает против Джинса и
Эддингтона, как против таких писателей,
которые, с её точки зрения,
компрометируют настоящий, то-есть науко¬

S78
РЕЧЬ ТО В. АСМУСА В. Ф.
образный, прикидывающийся
наукой, идеализм.
Имеем ли право мы, советские
философы, не следить за всеми
этими явлениями, не отвечать на них
своими работами, своими статьями
и книгами, не разоблачать не
только тех, кто несёт открытый, явный
мистический и идеалистический
вздор, но также и тех, кто
пытается нарядить современный идеализм
в мантию строгой научности?
Думается, что не только не имеем
никакого права, но, поступая таким
образом, мы делаем крупную
ошибку одновременно теоретическую,
научно-исследовательскую и
политическую.
Есть ещё одна сторона идейной
задачи учебника истории
философии, о которой я хочу сказать
несколько слов. Это — критика
ошибочных истолкований философских
учений прошлого. Такими
истолкованиями изобилует буржуазная
историко-философская литература,
ими полны и учебники истории
философии.
Почему эта критика должна
привлекать наш интерес? Каждое
сложное философское учение,
составляющее предмет исторического
объяснения, анализа и
принципиальной оценки, есть нечто,
подлежащее истолкованию и
объяснению. Ни на одном таком учении нет
плаката или вывески, которые для
всех делали бы ясным, бесспорным
истинное содержание, истинные
тенденции этих учений, их классовую,
как мы говорим, сущность. Эта
сущность ещё должна быть вскрыта, и
вскрыта она может быть только
историками-марксистами. То, что
было вычитано в философских
произведениях их современниками или
последующими поколениями
читателей, должно быть ещё выяснено.
Марксистская история
философии приписывает каждому
рассматриваемому ею философскому
учению прошлого, разумеется, только
тот смысл, только те тенденции,
которые действительно ему
принадлежат, какие в нём действительно
могут быть найдены, и отбрасывает все
попытки приписать ему тот смысл,
которого.это учение не имеет и не
может иметь. Напротив,
буржуазная история философии постоянно,
на каждом шагу приписывает
философским учениям прошлого такое
содержание, какого эти учения не
имели и не могли иметь. Здесь
истолкование философского учения не
совпадает с действительным
содержанием этого учения, является
тенденцией не научной, но лишь
субъективной — в дурном смысле этого
слова. Такая субъективная
тенденция есть искажение истинной
истории философии.
Размеры этих искажений в
буржуазной истории философии в
буквальном смысле слова не
поддаются измерению. Но здесь важно
другое. Важно, что эти искажения
обычно преследуют вполне
определённую идейно-политическую цель,
являются с этой точки зрения вполне
целесообразными для тех людей,
которые сознательно допускают эти
искажения в своих работах. При
этом даже в таких далёких от нас
во времени философских учениях,
каковы, например, учения
философии античной, эти искажения
приобретают смысл, волнующий нас в
настоящее время, так как
преследуют вполне понятную политическую
тенденцию, отнюдь не безразличную
для современной жизни, науки и
философии.
Приведу два-три примера.
Всем известно существование в
немецкой историко-философской
литературе по истории античной
философии большого двухтомного
груда Пельмана, посвящённого
античному социализму и коммунизму.
Этот автор пытается доказать,
будто в античном обществе уже
были социалистические и
коммунистические теории, будто бы теории
социализма и коммунизма не
представляют собой учений
принципиально новых, возможных только
на определённом историческом
этапе развития общества. Для
мнимого доказательства этой
недоказуемой (ибо она ложна) мысли
мобилизуется огромный аппарат
формальной исторической учёности,
аппарат исторический,
филологический .и т. д.

1>ЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
279
Ясна, что историк, изучающий
научную литературу, не может
пройти мимо явлений подобного
рода, не разоблачив их, не показав,
какую роль они играют в борьбе
современных идей. Подобная пельма-
новской история социализма есть
попытка снизить
всемирно-историческое значение научного
социализма и коммунизма — учений, не
имеющих никаких прецедентов в.
развитии мировой общественной
философской мысли.
Другой пример — из современной
буржуазной историко-философской
фальсификации. Недавно мне
попала в руки небольшая книга не раз
упомянутого в этой дискуссии,
стяжавшего известность своим
реакционным идеалистическим учением
философа — Жана Поля Сартра.
Книга эта называется «Декарт».
В ней всего 150 страниц. Она
представляет собой выборку текстов
Декарта, подтверждающих мысли
самого Сартра. А мысли эти,
развитые в предисловии на 50 страницах,
заключаются в попытке Сартра
доказать, что философия Декарта
должна быть признана
классической на том основании, что
аргумент Декарта «cogito ergo sum»
будто бы заключает в себе
обоснование демократии, — демократии в
современном буржуазном
понимании этого слова, то-есть лживой,
лицемерной демократии, только лишь
формальной демократии,
прикрывающей господство капиталистов,
господство эксплоататоров.
Может ли современный советский
историк философии пройти мимо
подобной работы, которая под флагом
или знаменем наисовершеннейшего,
наиновейшего истолкования идей
великого французского учёного и
мыслителя пытается проводить
точку зрения, в высшей степени
полезную для того класса, от имени
которого Сартр и ему подобные
выступают? Разумеется, Проходить мимо
этих фактов >мы не имеем права.
Я глубоко убеждён в том, что
результатом нашей дискуссии,- не
имеющей прецедентов в
истории'советской философской науки, будет
быстрое, всесторонне охватывающее
все основные задачи и вопросы фи¬
лософии, исправление существенных
коренных недостатков в нашей
философской работе, недостатков, в
которых мы все и, в частности, я,
разумеется, повинны.
У нас много сил. Мне, старому
профессору, преподающему историю
философии и логику в Московском
университете, из знакомства с
нашей молодёжью, — студенческой,
аспирантской, — совершенно
очевидно, как много у нас сил и как
мало мы, работники старшего
поколения, сделали для того, чтобы
эти силы как можно скорее и с
наилучшими результатами были
введены в боевое действие. Что это
произойдёт, в этом нет никакого
сомнения.
Кузнецов. Слово имеет т. Юдин,
приготовиться т. Рубинштейн.
Рубинштейн С. Л. Я прошу
отложить мое выступление.
Кузнецов. Хорошо.
Юдин П. Ф. (Москва).
Выступление т. Жданова .многие вопросы
сделало настолько ясными, что это
облегчает задачу последующих
ораторов (смех), вместе с тем и
осложняет, так как перестроиться, что
называется, в три минуты, не каждому
удаётся. (Смех.) ,
Я думаю, что чрезвычайно
важным, имеющим коренное значение
для всего хода дальнейшей работы
в области философии, и не только в
области философии, является
заявление т. Жданова (наряду с
другими вопросами) о том, что среди
философов нет большевистской
критики и самокритики.
Должен сказать, что наши
философские кадры в этом отношении, в
смысле отступления от принципов
большевистской критики и
самокритики, пали очень низко. Положение
надо исправлять решительно и
незамедлительно. Как было признано,
первая дискуссия по книге т.
Александрова оказалась
неудовлетворительной, куцей. Я думаю, что это
главным образом произошло
потому, что' люди,- которым ЦК поручил
провести эту дискуссию, которым
было поручено обеспечить .свободу

280
РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. ♦.
критики, не хотели этой свободы
критики, не хотели критиковать
книгу т. Александрова.
Голос. Кто?
Юдин. Я назову, подождите, не
спешите. Я говорю о тех, кому было
поручено организовать дискуссию,
а участники дискуссии не сумели
сломить этого нежелания
практических исполнителей по организации
дискуссии — Федосеева, Кружкова,
Васецкого (Институту философии
было поручено организовать
дискуссию).
Голоса. Правильно.
Юдин. Тт. Федосеев и Васецкий в
своих выступлениях постарались в
такой мере замазать всю остроту
критики книги т. Александрова, что
и самой проблемы как будто бы не
было, что надо критиковать эту
книгу. В то же время тт. Кружков и
Федосеев были настолько
информированы о направлении критики
книги т. Александрова, что они
могли бы просветить кое-кого и
имели основания поучить других,
как надо быть подлинными
большевиками, как надо проводить
указание ЦК в жизнь.
Принципиальные вопросы
большевистской теории были принесены
в жертву беспринципности и
кружковщины
У нас имеются партийные
учебные учреждения, где теоретическая
работа должна носить боевой
большевистский характер. Кроме
Института философии, имеются Академия
общественных наук, Высшая
партийная школа. В этих учреждениях
собраны лучшие теоретические
большевистские кадры, которые
ведут педагогическую и
исследовательскую работу. В этих
учреждениях совсем не в почёте
большевистская критика и самокритика по
вопросам теории. Достаточно
характерно, что ни во время первой
дискуссии, ни после неё до
настоящей дискуссии (а времени прошло
достаточно) книгу т. Александрова
ни разу не попытались поставить на
обсуждение. Разговор о книге
т. Александрова носил какой-то
секретный характер, словно о какой-то
секретной болезни, вместо того что¬
бы по-настоящему,
по-большевистски обсудить вопросы о научных
достоинствах и недостатках книги
т. Александрова. Ни одна кафедра
Академии и школы, ни одно
отделение Института философии эти
вопросы не поставили, хотя перед
руководителями некоторых кафедр,
как, например, перед т.
Федосеевым, ставили вопрос о книге т.
Александрова, просили его ввести в
курс дела, чтобы обсудить книгу
т. Александрова. Под разными
предлогами, что он недостаточно знает,
в чём дело, что вопрос будет
поставлен в другом порядке, он
уклонился от обсуждения вопроса.
Появление в свет той или иной
книги является важным
общественно-политическим событием, особенно
если книга написана по -вопросам
теории марксизма.
Ленин писал как-то Горькому,
критикуя одну его повесть, что*
значение вышедшей книги после того,
как она дошла до читателей,
определяется уже не личными
намерениями автора, а общественными
отношениями и той общественной
ролью, которую книга играет.
Необходимо такое идейное
вооружение наших кадров, чтобы не
только можно было отбить
капиталистическую идеологическую
интервенцию, но и разгромить её до конца
и по всем направлениям.
В Мобилизации всех духовных
сил советского народа на
построение коммунизма и в разгроме
буржуазной идеологии марксистско-
ленинский курс истории философии
должен сыграть важную роль.
'Марксистская история философии
должна показать, что философия
марксизма-ленинизма является
вершиной развития человеческой
мысли, она должна донести до наших
читателей все жемчужины
человеческого гения прошлого, показав их
истинное историческое значение.
Надо показать, что этот процесс
развития был не только длительным,
но и мучительным. Надо показать
великую силу передовых идей в
прошлом, показать, как и в
прошлом новое было неодолимо и
одерживало победу в непримиримой
борьбе со старым, отжившим..

РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
281
Нужна такая книга по истории
философии, которая бы служила
идейным оружием нашим кадрам в
борьбе за коммунизм, которая бы
на примерах борьбы прошлого ещё
более убеждала в необходимости
скорейшего создания коммунизма.
Куре по истории философии
должен помочь тому, чтобы каждый
советский интеллигент в научном
отношении поднялся на несколько
голов выше буржуазных учёных и
профессоров.
Книга т. Александрова не
является боевым марксистским
произведением. Она не вооружает должным
образом наши кадры необходимыми,
строго отобранными научными
сведениями из прошлого философии, а
главное, она не вооружает кадры
идейно. В этом главное, в этом суть.
Дело, как видим, идёт не о личной
удаче или неудаче того или иного
автора. Речь идёт не о том,
правильно ли т. Александров
прокомментировал Блаженного Августина,
святою Фому Аквинского или
какого-нибудь перипатетика. Речь
идёт, как говорил т. Жданов, о
кровных интересах марксистско-
ленинской теории, речь идёт об
идейном вооружении наших кадров.
На настоящей всесоюзной
философской конференции книгу т.
Александрова раскритиковали со всех
сторон, не осталась незатронутой ни
одна глава. Критика книги
показывает, что дело не в ошибках, не в
изложении отдельных систем, а в
концепции, в точке зрения автора,
с которой он рассматривает историю
философии. Отдельные фактические
ошибки и неточности легко
устранить, но когда неверна
теоретическая линия, тут уж дело сложнее.
С книгой т. Александрова именно
так и получилось. Он не вскрывает
классовой борьбы, отразившейся в
истории философии, он не проводит
ленинского принципа -партийности
философии. В итоге и получилось
искажение всей истории философии,
искажение марксизма.
'Многие выступавшие ораторы
пытались найти причину ошибок т.
Александрова в том, что он выставляет
правильные марксистские принципы,
с которых должна рассматриваться
история философии, но не проводит
этих принципов последовательно при
рассмотрении исто-рии философии.
Эта непоследовательность имеет
место в книге т. Александрова.
Причины же неудачи книги лежат
глубже. Они коренятся в том, что
т. Александров часто неправильно
понимает самый марксизм, пытается
изобразить его как весьма
абстрактную, я бы сказал, либеральную
философскую и социологическую
систему.
Кому не известно, что марксизм
возник как пролетарское
мировоззрение! Возникновение марксизма
связано с тем, что Маркс и Энгельс
всё более порывали со старыми
нредставлениями о свободе вообще,
о народе вообще, о демократии
вообще и, наконец, определённо
встали последовательно и до конца на
точку зрения пролетариата. Это и
явилось решающим переломом в
их мировоззрении, это и
обусловило возникновение и создание
нового, пролетарского
мировоззрения, принципиально отличного от
мировоззрения всех других
классов.
Тов. Александров даёт порою
настолько безжизненные,
абстрактносоциологические формулировки в
определении марксизма, что
утрачивается классовая специфичность
мировоззрения пролетариата.
Вот как в книге т. Александрова
изображается возникновение
марксизма: «Одно то, что Маркс
последовательно выступал за
-революционную политическую активность
трудящихся, за свободу в области
науки, неизбежно в конце концов
приводило его к
материалистическим выводам в общественной
науке» (стр. 452). Да мало ли до
Маркса людей выступало за
активность трудящихся, мало ли
выступало людей за свободу науки? Но
что-то кроме Маркса никто не
пришёл сам собой к
материалистическим выводам в общественной
науке. Что это за объяснение
причин возникновения марксизма:
борьба за политическую активность
трудящихся, борьба за свободу <в

282
РЕЧЬ ТОВ. ЮДИНА П. Ф.
области науки и т. д.? Это пустые
фразы, которые ровным счётом
ничего не объясняют и с успехом
могут быть приписаны не марксисту,
а либералу.
Далее об этом же т. Александров
пишет: «Взгляды 'Маркса и Энгельса
формировались как в результате
обобщения ими опыта политической
борьбы того времени, так и в
результате критического изучения и
использования ими данных мировой
науки и философии» (стр. 474). Это
положение об опыте политической
борьбы того времени и о данных
мировой науки и философии, из
которых, по т. Александрову,
возникает марксизм, — настолько тощие
абстракции, что они ровно ничего
не поясняют.
Энгельс об этом говорит
по-другому : «Новейший социализм по
своему содержанию является прежде
всего результатом наблюдений, с
одной стороны, над господствующим в
современном обществе
антагонизмом между имущими и неимущими
классами, капиталистами и
наемными рабочими, с другой,—над
анархией, существующей в производстве.
Но по своей теоретической форме
он кажется на первый взгляд только
дальнейшим развитием и как бы
более последовательным проведением
принципов, установленных
великими философами XVIII века. Как
всякая новая теория, социализм
должен был примкнуть к порядку
идей, созданному его ближайшими
предшественниками, хотя его корни
и лежали очень глубоко в
экономических фактах» (/С. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч„ т. XIV, стр. 17).
Энгельс подчёркивает ярко
выраженный пролетарский характер
марксизма, то, что он по своему
содержанию есть результат изучения
ожесточённой классовой борьбы
между пролетариатом и буржуазией.
Что же касается теоретической
формы марксизма, то лишь на
первый взгляд он кажется только
дальнейшим развитием прежних
принципов.
'Марксизм есть принципиально
новое и принципиально отличное от
всего предшествующего идейного
наследства, ибо марксизм есть
пролетарское мировоззрение. Маркс и
Энгельс изучили и использовали,
критически переработали все старые
знания, не оставив без внимания ни
одного пункта, проверив свои
выводы, говорит Ленин, на рабочем
движении. Вот почему нельзя
считать марксизм простым
продолжением и только дальнейшим
развитием старого идейного наследства.
Тов. Александров заменяет всё
это неопределённой фразой об опыте
политической борьбы того времени
вместо опыта антагонистической
классовой борьбы пролетариата с
буржуазией, пустой фразой о
мировой науке и философии вместо
революционного переворота,
произведённого Марксом и
выразившегося в создании пролетарского
мировоззрения.
Поскольку т. Александров не
усмотрел истинных исторических
причин, вызвавших возникновение
марксизма, не уловил
принципиального отличия марксизма от
предшествующих мировоззрений, то и
получается, что марксизм есть одна из
философских нлкол в ряду других
школ, но только более
последовательно развивающая старые
принципы. Это один из важнейших и
крупнейших пороков книги т.
Александрова, который неизбежно
привёл его к притуплению классовой,
партийной точки зрения при
рассмотрении различных школ и систем
философии прошлого. Здесь были
замечания, что у т. Александрова
есть и правильные формулировки.
Да, есть и правильные. Было бы по
меньшей мере странным, если бы
все формулировки были
'неправильными. (Смех в зале.) Спрашивается:
какие из положений книги читатель
должен считать правильными и
какие неправильными? Это же не
кроссворд, а учебник по
марксизму. Тов. Александров не извлёк
всех выводов из решения ЦК о
третьем томе «Истории философии»,
к которому мы с ним были
причастны.
Пристрастие т. Александрова к
абстрактным,
всемирно-историческим и классово-неопределённым
формулировкам приводит к тому,

РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
283
■что е них тонут элементарны©
марксистские истины, в результате чего
из марксизма выхолащивается его
истинное пролетарское, истинно
партийное содержание и заменяется
порой профессорскими
рассуждениями о марксизме. Вот примеры.
«Одна из решающих особенностей
философии рабочего класса, —
пишет т. Александров, — состоит в её
действенности, активности, в её
стремлении и способности обновить,
изменить мир в духе свободного
развития всех народов» (стр. 477).
Это не определение решающей
особенности философии Маркса,
Ленина, Сталина, а пустая
либеральная фраза. Что это за
«способность изменить мир в духе
свободного развития всех народов»? Ей-
же-ей, неизвестно. Ставится задача
определить решающую особенность
философии марксизма-ленинизма, а
говорится об этой особенности так,
что нет ни классовой
определённости этой философии, ни
исторической конкретности, всё это
заменяет «свободное развитие всех
народов». Какое развитие, каких
народов, в какую эпоху? 'Наконец, что
за «свободное развитие»? От чего
свободное? Это не язык марксисту.
Элементарной истиной является,
что решающая особенность
философии марксизма-ленинизма состоит
в том, что она есть революционное
оружие рабочего .класса и только
рабочего класса, оружие его партии
для низвержения капитализма,
революционное оружие пролетариата
в борьбе за построение
коммунистического общества.
То, что приведённые примеры не
являются простой опиской т.
Александрова, покажу ещё на примере.
На этот раз определяется уже то
особенное, что содержится в
диалектике Ленина и Сталина. Тов.
Александров пишет: «Диалектика в
трудах Ленина—Сталина не только
философское учение: она
превратилась в грозное, действенное оружие,
открывающее пути к победе яад
всякой реакцией, порождающее
непреклонную веру в победу
прогресса» (стр. 481).
Постараемся вникнуть в существо
диалектики Ленина и Сталина, как
оно определяется т. Александровым.
'Выходит, что новое у Ленина и
Сталина состоит в том, что
диалектика превратилась в грозное,
действенное оружие. Раз превратилась,
то, значит, таковым оружием она
не была раньше. Это неверно, это
по меньшей мере нежелание
вникнуть в это новое, а объективно это
издевательство над тем
действительно великим и новым, чем
диалектика стала в трудах Ленина и
Сталина.
Что же касается того, что новое
у Ленина и Сталина состоит в том,
что диалектика превратилась в
«оружие, открывающее пути к
победе над всякой реакцией,
порождающее непреклонную ©еру в
победу прогресса», то это
напыщенно-бессодержательная фраза,
которая граничит с отходом от
диалектики. Что это, в самом деле, за
определение нового, внесённого
Лениным и Сталиным в диалектику,
когда якобы это новое состоит в
открытии путей к победе над всякой
реакцией?
Что это за реакция вне времени
и пространства? Да кто теперь не
говорит о борьбе с реакцией, да не
только теперь, а ©о все времена все
реакционеры говорили, что они
борются с реакцией.
Что это за вера в победу
прогресса, которая выдаётся за то
новое, что дано в трудах Ленина и
Сталина о диалектике? Право же,
под такими определениями
диалектики подпишутся такие люди,
против которых направлено всё
существо диалектики Ленина и Сталина.
В наше время классическим
примером, как надо излагать и
определять диалектику
марксизма-ленинизма, служит работа товарища
Сталина «О диалектическом и
историческом материализме». В этой
работе по отношению к нашей
философии таких «категорий» не
содержится.
Если искать корней, которые
привели т. Александрова к отходу от
принципов партийности в философии,
которые привели к выхолащиванию
классового существа философских
систем прошлого, то эти корни надо

234
РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
искать в том, что т. Александров не
совсем правильно понимает
некоторые важнейшие положения
марксизма-ленинизма. А раз он их не
совсем правильно понимает, то,
естественно, что они не могли# быть и
применимы к анализу истории
философии.
Ленин и Сталин ведут
беспощадную борьбу против тех, кто
превращает диалектику <в абстрактные
формулы и конкретное революционное
содержание подменяет ничего не
значащими фразами «.реакция»,
«прогресс» и т. п. Наши учителя всегда
предупреждали, что наихудшим
врагом революционной диалектики
является попытка выхолащивания её
при помощи пустых абстракций,
никого и ни к чему не обязывающих.
Ленин говорил, что попытка обнять
словом «прогресс» всё человечество,
вместо изучения конкретного
прогресса какой-нибудь конкретной
общественной формации, ничего не
даёт, это есть отход, говорит Ленин,
от изображения и выяснения
конкретного прогресса в область
туманных и голословных догм.
Слово «прогресс» вообще настолько
неопределённо, говорит Ленин, что
его можно натягивать на
противоположные вещи, что с успехом и
делает т. Александров в своей книге.
Ленин учит, что такого рода
абстракции приводят к объективизму,
т. е. не к конкретному изучению
конкретных явлений, а к игре в
понятия, к отрыву от действительной
истории. И слова как будто бы
хорошие, и много этих слов, а
содержание истории искажено.
Революционная диалектика
Ленина и Сталина куда богаче
тощих абстракций вроде «реакция»
п «прогресс». Проповедь такого рода
понимания диалектики не может
вооружить наши кадры, вот почему
книга т. Александрова не боевая.
Она не мобилизует людей, а
расхолаживает.
В книге т. Александрова история
философии рассматривается
преимущественно с точки зрения
абстрактно-социологических схем, в его
изложении предмета истории философии
превалирует пристрастие к всемирно¬
историческим, надклассовым, как
правильно говорил т. Жданов,
культурно-просветительским
категориям, в результате мало места
остаётся подлинно-научным, боевым
марксистским положениям.
Кузнецов. У вас осталось 3
минуты.
Юдин. История философии прежде
всего есть история
мировоззрений определённых классов,
история борьбы мировоззрений,
отражающая историю борьбы различных
классов и партий. История
философии — наука, и как наука она есть
познание законов общественного
развития, законов развития
человеческого мышления.
Первые слова, определяющие
историю философии как науку, гласят
у т. Александрова: «История
философии является существенной частью
истории мировой культуры» (стр. 5).
Верно ли это? Вообще говоря, верно,
в такой же мере верно, как, к
примеру, то, что истории искусства,
литературы, астрономии являются
существенной частью истории мировой
культуры. Выявляет ли это
специфичность истории философии как
науки? Нет, не выявляет, но сразу
же придаёт
культурническо-просветительское направление вопросу.
В другом месте говорится:
«Внимательное изучение национального
своеобразия развития философии
помогает понять характер данного
народа, особенности его духовной
культуры, заслуги этого народа перед
человечеством в развитии науки, его
место в историческом развитии
человеческой культуры» (стр. 10). Верно
ли это положение? Вообще говоря,
верно, но оно настолько абстрактно,
что практически ничего не даёт для
познания предмета истории
философии. Опять та же культура «всего
человечества». Ещё: «Только
материалистическое понимание истории
даёт возможность с полной
отчётливостью выявить роль той или иной
философской системы в развитии
культуры» (стр.12). Ещё:
«Марксистско-ленинское изучение истории
философии раздвигает рамки
научного и культурного кругозора
человека, прививает смелость в
постановке и решении различных научных

РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
285
задач, расширяет и обогащает наше
научное мышление» (стр. 19). Ещё:
«История философии как одна из
отраслей общественного знания
представляет для современного читателя
тот интерес, что она показывает
неуклонный прогресс в развитии
человеческих знаний и обогащает люден
суммированным опытом прошлого»
(стр. 21). Всё это настолько обще и
абстрактно, что придаёт
культурнический, надклассовый и надисториче-
ский подход к истории философии.
Всё это говорит о таком подходе к
истории философии, что не
характеризует её специфичности, не
подчёркивает её классовую, партийную
сущность, не нацеливает читателя на
восприятие истории философии как
борьбы мировоззрений
общественных классов, а уводит в сторону
от столбовой дороги марксистско-
ленинского понимания истории
философии в область туманных,
расплывчатых надисторических
категорий расцвета разума и прогресса.
В книге т. Александрова
содержатся, конечно, и правильные
положения. Но имеется столько
безжизненных, пустых абстракций о
человечестве вообще, о культуре вообще, о
прогрессе вообще, что правильные
положения тонут в этих ненаучных
абстракциях и вместо целеустрем-
лё нно й на у чной м а ркс ист с ко -лен и н -
ской характеристики истории
философии как науки получается нечто
расплывчатое, ненаучное
‘определение и рассмотрение истории
философии.
Всё это приводит к тому, что от
книги т. Александрова не веет
духом боевого марксизма-ленинизма, а
веет духом объективизма и
профессорского бесстрастия. Она не
является в полном смысле марксистским,
большевистским произведениехМ.
Поскольку книга так быстро и
широко распространилась, она,
видимо, уже успела принести
известный идеологический ущерб партии.
В своё время среди буржуазных
и меньшевистских теоретиков
появилось целое течение, стремившееся
вытравить из философии, истории,
культуры всё, что напоминает о
классовой борьбе и партийности в
науке. Таких людей называли кате-
дер-социалистами, они болтали о
социализме с кафедр, но на деле не
хотели социализма. В крайнем
случае некоторые из них соглашались
на мирный социализм, без борьбы
классов, без революции. Это был
доведённый до крайности буржуазный
объективизм.
В России типичным
представителем катедер-социализма был
Струве, который пытался подделать
хМарксиЗхМ под буржуазный
объективизм; впоследствии плехановское
направление встало на этот путь.
В советское время мен ыл ев и с тв у ю -
ший идеализм искажал марксизм в
этом же стиле.
У нас невозможно возникновение
явно буржуазного направления в
философии. Однако, поскольку в
нашем обществе ещё имеются
известные противоречия, поскольку
идеология старых классов в той или
иной мере проявляет себя как
пережиток старого строя, а сознанию
свойственно отставание от условий
общественной жизни, да к тому же
нельзя забывать идеологического
наступления извне, — всё это
служит питательной почвой для
появления различного рода идейных
шатаний среди некоторых слоёв нашей
интеллигенции.
Советский народ законно гордится
своими великими успехами, но эти
же успехи создают известную почву
для благодушия, которому
предаются беспечные люди. Такие люди
не видят ни особых трудностей, ни
силы традиций старой идеологии,
ни натиска враждебной идеологии
из-за рубежа. Это также является
питательной почвой для
враждебных идейных настроений.
На фоне всех этих особенностей
может возникнуть у нас некоторая
опасность своеобразного катедер-
социализма или своеобразного
кате д ер-ко ммунизм а.
Эта опасность тем более не
исключена, что пропагандистская
работа у нас не всегда находится на
должном уровне. Иногда не только
не даётся отпор аполитичности и
сползанию к объективизму, но сами
статьи порою носят такой характер.

286
РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф.
Примером этого может служить
статья т. Васецкого в газете
«Культура и жизнь» о 'книге Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм». В
этой статье партийность философии
сводится к наличию двух партий в
философии — идеализма и
материализма, и всё значение книги
исчерпывается той ролью, которую она
играла в 1909 году, в момент её
выхода, в то время как книга Ленина
сыграла выдающуюся роль в истории
развития нашей теории, играет эту
роль и поныне, служа и теперь
примером партийности философии.
Товарищ Сталин учит: чтобы наше
идейное оружие постоянно было
отточено, надо неустанно вести
борьбу со всякими идейными
шаганиями и воспитывать наши кадры в
духе воинствующего большевизма,
способного в любой момент нанести
врагу смертельное поражение.
Создание учебников по истории
философии, по диалектическому и
историческому материализму
является настолько необходимым, что
для всех работников философии это
насущная и неотложная задача.
Задача эта, как показывает
обсуждение книги т. Александрова,
очень сложная и трудная. Но я гу-
маю, что те кадры, которые имеются
в нашей партии, те кадры, что
находятся здесь, могут справиться с
этой задачей, если работа будет
организована правильно и будет
оказана необходимая помощь.
Чтобы до конца изжить пороки,
имеющие место на философском
участке нашей теории, необходимо
особенно остро поставить и
проводить в жизнь те положения, которые
выдвинул сегодня т. Жданов в своей
речи: О' том, чтобы наша
философская наука перестала быть
отсталой, чтобы работа наших
философских кадров перестала быть такой,
которая мало и весьма мало
помогает большевистской партии. Те
пороки, которые содержатся в
книге т. Александрова —
объективизм, смазывание партийной
классовой линии — имеют место в
пропагандистской работе, проползают в
нашу партийную печать. Эта
опасность сползания к объективизму,
уступки буржуазному мировоззре¬
нию должны находить самый
жестокий и непримиримый отпор. В
настоящее время пропагандистская
работа не поставлена должным
образом, так, чтобы она отвечала
задачам, которые выдвигаются партией.
Товарищ Жданов во второй части
своего выступления говорил о полз*
жении на философском фронте и
поставил чрезвычайно важные
задачи. Я уже вначале говорил, что с
самокритикой у нас дело обстоит до
неприличия плохо. Положение надо
исправлять революционным путём,
по- бо лыпевистски.
Институт философии является
настолько плохим учреждением и о
нём трудно оказать, что это
научно-исследовательское
философское учреждение; во всяком случае
это не боевое, пока что не вполне
большевистское учреждение. Лицо
этого учреждения, каким оно
является сейчас, вполне выражает
директор института т. Ваеецкий.
Нам надо покончить и быстрее
покончить с организационным
анархизмом в философской работе.
Необходимо навести порядок в
расстановке философских кадров. Дело
сложилось таким образом, что куда
ни посмотрите, везде и всюду, во
всяком случае, во многих местах
пре дета в лен а юру жков щин а. Уж
слишком однобоко подбираются
кадры во многих местах, на важных
местах подобраны люди по гру
пповому принципу, в одних руках
сосредоточивается столько руководящих
философских научных постов, что
порою получается замкнутый круг.
К примеру, в Академии
общественных наук — руководитель
философской кафедры т. Федосеев. Если
кафедра плохо работает, надо
пожаловаться в Управление пропаганды
т. Федосееву; если напишешь
статью в «Большевик» и не согласишься
с ответственным редактором т.
Федосеевым, то на т. Федосеева надо
жаловаться в Управление
пропаганды т. Федосееву же.
Я ценю высоко его способности,
но, право, у нас дело с партийными
философскими кадрами не так уж
катастрофически плохо обстоит,
чтобы загружать так отдельных то-

РЕЧЬ ТО В. ЮДИНА П. Ф
287
варящей, надо пощадить их силы.
Примерно по этому принципу
подбираются кадры и расставляются на
работе. Вне поля зрения Управления
пропаганды остаются многие,
многие работники, порою не менее
квалифицированные и не менее
партийные, чем те, которые являются
более знакомыми.
Я считаю чрезвычайно важным и
решающим для нас положение
т. Жданова, что философия может
развиваться только на основе
изучения науки, естествознания, на
основе изучения актуальных
проблем нашего советского
социалистического общества, на основе
изучения актуальных проблем
современного м е жду н а р о ди о го по ло ж ен и я.
Это глубоко правильно. Наши
философские кадры за последнее время
мало изучают и мало пишут по
вопросам социализма, по важнейшим
вопросам жизни советского
государства.
Дальнейшее решение вопросов,
связанных с выправлением дела на
философском фронте, чтобы
философский участок стал философским
фронтом, зависит от перестройки
нашей работы в ближайшее же
время в духе тех указаний, которые
даёт нам Центральный Комитет
партии.
Кузнецов. Позвольте сегодня на
этом работу закончить и перенести
заседание на завтрашний день, на
G часов.

&SIH
Заседание восьмое
(25 июня 1947 года}
Жданов (председательствующий}.
Товарищи, разрешите продолжить
нашу работу. В президиум поступил
ряд записок с просьбой поставить на
обсуждение вопрос о прекращении
прений. Какие будут соображения у
собрания?
Голоса с мест. Прекратить прения.
Жданов. Если общее настроение
собрания склоняется к тому, чтобы
прения прекратить, мне кажется,
было бы правильным, чтобы те
товарищи, которые не получили
возможности высказаться в прениях,
по желанию, могли бы приложить
свои речи к стенограмме.
Голоса с мест. Правильно.
Мильнер. Я прошу собрание дать
мне возможность выступить. В своё
время я подавал записку и
спрашивал, может ли быть расширена тема
настоящей дискуссии. Вы ответили
положительно
Жданов. Записалось в прениях
98 человек, а высказалось 46
человек.
Голоса с мест. Хватит.
Жданов. Может быть, товарищей,
которые не высказались,
удовлетворяет моё заявление относительно
приложения к стенограмме их
выступлений?
Голоса с мест. Правильно.
Жданов. Так как стенограмму мы
имеем в виду публиковать, то,
видимо, это устраивает товарищей.
Я голосую. Кто за прекращение
прений, тех прошу поднять руки.
Опустите. Кто против? Мало.
Заключительное слово имеет
т. Александров.
Александров Г. Ф. Товарищи!
Наше совещание, посвящённое кри¬
тическому обсуждению моей книги,
на котором обсуждено также
положение дел с работой наших филасо-
фов-профессионалов, имеет для всей,
работы в области дальнейшего
развития революционной теории нашей
партии и, понятно, для меня, для
автора обсуждаемой здесь книги,
важнейшее принципиальное
политическое и теоретическое значение.
Тов. Жданов и выступавшие
товарищи указывали здесь на
крупнейшие промахи, ошибки и недостатки в
книге «История западноевропейской
философии». На совещании
по-новому встали многие важнейшие
вопросы истории философии.
Тов. Жданов вскрыл весьма
безотрадное положение на философском
участке идеологической работы. Об
этом же говорили многие товарищи
в своих выступлениях. Я должен
откровенно здесь сказать, на этом
совещании, что, когда прямо в лицо
без всяких обиняков были сказаны
товарищами горькие, но целиком
верные слова о всех недостатках
моей книги, о том, почему она не
удовлетворяет ни нашу философскую
общественность, ни широкие круги
читателей, о крупных изъянах и
провалах в работе наших философских
упреждений, — стали ясными как
характер ошибок, допущенных в
книге, так и масштаб отставания
работы наших философов-профессио-
налов. А ведь без такого смелого и
решительного вскрытия этих ошибок
нельзя их и преодолеть, а
следовательно, нельзя двигаться вперёд.
В этом ярчайшим образом на
примере самой нашей дискуссии
сказывается великое значение критики и
самокритики, о чём так
убедительно, образно и сильно говорил здесь
нам т. Жданов. Надо честно', со всей

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. Ф.
289
партийной прямотой признать, что,
работая уже много лет в области
истории-философии, в области
марксистско-ленинской философии, я
многие политически важные стороны
в своей работе, недостатки этой
работы, а также многие стороны
большевистской революционной
направленности этой работы понял только,
выслушав исключительные по
своему значению, по своей
революционной устремлённости и теоретической
глубине . замечания товарища
Сталина на мою книгу, выслушав
смелое творческое освещение
вопросов истории философии марксизма,
состояния задач советского
философского фронта в речи т. Жданова,
разносторонний и объективный
разбор книги, а также положения в
области философской работы в речах
большинства выступивших на этом
совещании товарищей.
Я не скрою от товарищей, что я
и, видимо, не только я, прошёл за
это короткое время такой боевой
семинар и, надо сказать, нужный
нам, как солнце и воздух, по
марксистско-ленинской философии,
который, конечно’, трудно сравнить по
своему значению, содержательности,
цо.своей партийной воинственности
с любой даже самой высокой
философской академией.
В понимании задач своей работы
В наших головах и сердцах, в
большевистской воле работать по-новому
произошёл за короткое время
коренной перелом; не будь
вмешательства Центрального Комитета
партии, товарища Сталина, не будь
настоящей дискуссии, трудно
сказать, когда бы этот перелом
произошёл.
: Вместе с тем, несмотря на всё, что
я,- понятно, переживаю здесь как
автор книги, крторая явно не удалась,
оказалась плохим учебником,
отрадно’ вместе с тем сознавать и
видеть, что наши философские
работники быстро подхватили указания
Центрального Комитета по поводу
недостатков книги, по .поводу
отставания работы в области философии,
остро и по-большевистски
восприняли всё это и развернули
настоящую партийную критику, горя же-:
линяем бысдрб, энергично, выпра¬
вить эти недостатки, преодолеть их
и двинуться вперёд.
< Нас как большевиков, работающих
в области марксистской философии,
как пропагандистов великой партии
Ленина и Сталина, конечно, прежде
всего волнует вопрос о том, что в
обсуждаемой моей книге по. истории
философии не был последовательно
проведён наш верный и никогда,
надо сказать, ещё не изменивший
делу партии принцип воинствующей
большевистской партийности.
Вполне понятно, что в дискуссии этот
вопрос выдвинулся на первый план.
'Непоследовательно проводя этот
принцип в своей книге, недостаточно
подчиняя теоретическую работу
актуальным вопросам политики партии,
мы ведь тем самым сами же себя
ослабляем в борьбе за победу
нашего коммунистического
мировоззрения над растленной идеологией
современного империализма,
недостаточно используем тем самым в
этой борьбе самую сильную сторону
ленинизма. Теперь, когда ещё и ещё
раз взвешиваешь, продумываешь
свою работу и всю нашу общую
работу в области пропаганды
марксистско-ленинской философии,
воочию видишь решающее значение
этого пункта. Недаром враги
коммунистического мировоззрения больше
всего боятся этой стороны
марксизма, недаром им более всего
ненавистен воинствующий и
последовательно революционный характер
ленинизма, боевая и глубокая связь
нашей марксистско-ленинской
философии, нашего мировоззрения со
всей политикой большевистской
партии. Тот же английский историк
философии Рессел, на которого
здесь ссылались, нахально и
откровенно выразил эту боязнь марксизма
и ненависть к нему, считая, видите
ли, «недостатком» системы 'Маркса
то обстоятельство, что Маркс
«чересчур практичен, слишком погружён в
проблему своего времени, его
кругозор ограничен нашей планетой, а
на этой планете — человеком».
Если с точки зрения ленинизма
теория становится беспредметной, не
будучи связана с революционной
практикой, то это коренное
положение ленинизма в полной мере должно

ж
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНО! СЛОВО ТО ■< АЛВКСАНДРОЕА Г. Ф.
быть отнесено и к истории филосо-
фии, ибо марксистская история
философии имеет крупное значение для
марксистско-ленинской философии,
для борьбы против её современных
отъявленных врагов.
Последовательное проведение
принципа партийности в истории
философии должно было бы дать
огромный материал в пользу
марксизма. Вместе с тем это должно
было внутренне связать историю
философии с классовой борьбой в
каждый период развития общества.
Эта связь не была последовательно
проведена в моей книге. Это
крупнейший промах в моей работе. Я
должен сказать, что сейчас, когда мы
коллективными усилиями при
помощи Центрального Комитета
разобрались в допущенных ошибках, — я
просто сам удивляюсь, что так
многого не увидел в истории философии.
Указания товарища Сталина
открыли мне, прямо скажу, глаза на
подлинную суть, на глубочайшие основы
классовой идеологической борьбы,
происходящей в истории
философии. Ведь можно без преувеличения
сказать, что история философии —
одна из наук, наиболее насыщенных
острейшей политической борьбой,
что классовые схватки, непрестанно
происходившие в философии, сами
за себя говорят об истории
философии как арене классовых битв в
области идеологии, что история
философии на всём протяжении её
развития являлась политической наукой,
а каждая система в философии —*
острым идеологическим оружием в
руках борющихся классов. Разве
идеализм Платона не был призван
оклеветать афинскую демократию и
возвеличить идеальное
аристократическое рабовладельческое
государство? Разве политическая теория
Аристотеля не была открытым и
нахальным оправданием рабства?
А Гоббс в своём «Левиафане», разве
он не защищал со всей яростью
абсолютистское государство? То же
надо сказать и о всей линии
метафизики, у которой, по словам товарища
Сталина, всегда на языке «вечная
справедливость» и «неизменная
истина» (См. Я, В. Сталин, Соч„ т, I, стр.
Э04), А всё устремление немецкого
идеализма? Оно было, как это
показал товарищ Сталии и как об этом
убедительно говорили здесь в ходе
дискуссии, целиком подчинено
классовым политическим интересам •—
борьбе реакционной
прусско-феодальной аристократии против
французской буржуазной революций,
против французского материализма.
Незачем, товарищи, говорить здесь
о современной буржуазной
философии, которая состоит на службе
империалистической реакции.
Необходимо искоренить книжный подход к
марксизму, покончить с
объективистским холодным и бесстрастным
изложением истории философских
идей, это противоречит
революционной сути марксизма. И чем скорее
и решительнее будет покончено
мной и всеми, кто пишет у нас по
этим вопросам, с этими
недостатками, тем полезнее будет это для
нашего большевистского дела.
Историю философии надо излагать
нам как живую историю
идеологической классовой борьбы. Надо
постоянно помнить слова товарища
Сталина о том, что марксистский
метод «не смотрит на жизнь
закрытыми глазами, чувствует биение
пульса жизни..,» (И, В. Сталин, Соч.,
т. 1, стр. 307).
'Мне в своей книге, к сожалеиию,
не удалось проследить, куда росла
в истории философии та или иная
философская теория, какие
последствия оказались в результате того
или иного учения. А проследи я
последствия этих тенденций в истории
философии, была бы написана книга
живее, более боевым и
воинственным тоном, который требуется от
большевика. И великий Ленин,
учитывая значение такого подхода к
истории философии, предупреждал,
что о философах надо. судить «по
тому, как они на деле решают
основные теоретические вопросы, с кем
оии идут рука об руку, чему они
учат и чему оии научили своих
учеником и последователей» (В. И,
Ленин, Соч., т. XIII, стр, 178},
Я считаю также вполне
справедливой критику книги за совершенно
недостаточное, а порой просто
неправильное освещение исторической об-
стаиовки, в которой складывались и

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ СЛОВО ТО&. АЛЕКСАНДРОВА Г. Ф.
291
возникали философские системы. Во
многих главах, как, например, в
главах, посвящённых греческой
философии, французской и немецкой
философии, дана неправильная, да и
К тому же куцая характеристика той
обстановки, на почве которой
выросли эти философские теории.
Известно, что в буржуазных
курсах по истории философий
откровенно признаётся, что нельзя-де итти к
раскрытию смысла философских
систем от характеристики
общественных отношений. Это и понятно.
Такой -подход к делу наголову
опрокидывает гнусное стремление
подобных 'историков в философии
подогнать всю историю философии под
свои реакционные идеи и определить
состояние, как говорили некоторые
из иих, «промышленных искусств» в
ту или иную эпоху состоянием
«научного мышления». Один из таких
историков философии восклицал:
«Опишите мне состояние
нравственного, религиозного и духовного
мышления той или иной эпохи, и я буду
В состояний сказать, каковы были
тогда законы и нравы и даже какова
была тогда Политическая жизнь».
Обычно таково рода историки
философии считают практическую
деятельность человечества лишь
внешним следствием внутреннего
движения мысЛи.
1 Недавно появились новые
буржуазные курсы по истории философий.
Одна книга написана американцем
Фуллером и издана в Нью-Йорке а
1945 году, другая *•— Ресселом и
издана в 1946 ягоду.
Рессел постоянно вынскивает у
всех философов прошлого хотя бы
намёк на либерализм и всячески
его превозносят, сам являясь
горячим проповедником реакционного
либерализма, 'Можете представить
себе, чго За субъективизм и
насквозь реакционная окрошка
получилась у этих историков философии
вместо истории философии и какие
усилия прилагают буржуазные
историки философии, дабы превратить
историю философии в
идеологическое подспорье в их современной
борьбе против марксизма.
История философии принимает у
буржуазных историков философии
тот вид, который выгоден ныне
реакционной буржуазии. Тов. Жданов
глубоко справедливо отметил, что
марксистская история философии
давным-давно опровергла подобные
взгляды.
Вожди нашей партии — Ленин,
товарищ Сталин — дали нам
прекрасные классические образцы того,
как марксист обязан применять
положение исторического
материализма к изучению конкретных историко-
философских фактов. Достаточно
сослаться на «Святое семейство»
'Маркса и Энгельса, на «Нищету
философии» Маркса, на критику
народничества Лениным, на ленинский
«Материализм и
эмпириокритицизм», на критику анархизма и
буржуазных Теорий по национальному
вопросу товарищем Сталиным.
Нельзя, товарищи, сказать, чтобы
мы не изучали общих марксистских
Положений об историческом
процессе развития общества и
классических образцов применения
положений исторического материализма
К явлениям общественной жизни,
образцов, которые преподаны нам
Классиками марксизма-ленинизма.
Мы изучали это. Изучал это и я.
И вместе с тем не сумел правильно
воспользоваться ни тем, Ии другим.
Характеристика общественных
отношений в каждую эпоху развития
философских воззрений, данная в
моей книге, не может удовлетворить
ИИ Потому, что она Дана без
должного строгого и обширного
Привлечения исторического материала, ни
потому, что она мало связана с
конкретной характеристикой философов
ri борьбой партий в философии.
Товарищи правильно указывали
На такую серьёзную ошибку,
допущенную в моей книге, как
недостаточно боевой и конкретный анализ
борьбы партий в филоеофии
материализма и идеализма, борьбы,
проходившей в живой исторической
обстановке. А между тем материал,
Которым располагает история
философии, даёт Для этого богатейшие
возможности.
Крупным недостатком в своей
книге по историй философии я
считаю То обстоятельство, что в книге
яе проведена последовательно эта

292
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. «.
единственно научная точка зрения
при изложении истории философии,
не прослежена до конца история
гнилостного разложения идеализма
и его прислужничество перед
империализмом, превращение идеализма
в своеобразный идеологический
фундамент современных реакционных
классов в их борьбе против
марксизма и революционного рабочего
движения. А именно в таком изложении
истории философии и должна была
состоять воинствующая
большевистская партийность. Такое
марксистское изложение истории философии
сильно содействовало бы
воспитанию у советских людей, у наших
кадров последовательной ненависти
и непримиримости ко всяким
проявлениям реакционной буржуазной,
так называемой, культуры,
буржуазной идеологии, буржуазных
нравов.
Большевистская партийность
должна состоять также и в том, чтобы
конкретно изобразить всю историю
материализма, показать рост и
укрепление сил науки в борьбе с
идеализмом и религией.
Важнейшей задачей нашей науки
является, как справедливо говорил
т. Жданов, показ победы марксизма
как величайшего революционного
переворота в идеологии, великого
научного открытия, настоящего
творческого подвига революционных
вождей пролетариата. Эту сторону дела
блестяще раскрыл т. Жданов в
своём вчерашнем выступлении. В своей
книге я не сумел изложить этого, а
именно такой взгляд только и
может вскрыть исторически
обоснованное всесилие марксистской
философии, её возвышение над всеми
теориями прошлого и настоящего,
показать марксизм как теоретический
фундамент революционной партии
рабочего класса.
В курсах по историч философии
нередко считалось (должен сказать,
что я также стоял на этой позиции),
что достаточно исторически верно
схватить смысл той или иной
философской системы, правильно и
несколько критически преподать
читателям её содержание, и задача тем
самым будет выполнена. 'Моя
ошибка часто состояла в том, что при
оценке той или иной системы
философии я приводил высказывания
философов об их собственной
системе взглядов. Именно такая ошибка
была допущена, когда в моей книге
приводились мнения современников
Декарта и Гоббса о философских
воззрениях этих мыслителей или
мнение Юма о задачах и значении
его собственной философии. Дело в
том, что системы этих философов
значили нечто совершенно иное,
чем они сами о них говорили. Это
было сделано ошибочно, ибо такое
изложение ведёт к тому, что боевое
партийное освещение вопроса
подменяется объективистским,
хладнокровным, профессорским, в дурном
смысле этого слова, изложением
историко-философского материала.
Ленин называл идею партийности
социалистической идеей. Эта идея
социалистическая по своему
характеру потому, что только настоящий
коммунист, большевик может
последовательно проводить в жизнь идею
партийности, открыто и
последовательно защищать позиции своего
класса. Эта идея и потому
социалистическая, что точка зрения
большевистской партийности,
последовательно проведённая, применённая к
истории культуры, науки и
философии, необходимо ведёт к научному
социализму, к коммунизму
Крупным недостатком в своей книге по
истории философии я считаю
именно тот факт, что мне не удалось
последовательно провести этот принцип
и так изложить историю философии,
чтобы она ещё более усиливала
позиции научного социализма,
диалектического материализма. Между тем
ясно, и дискуссия это убедительно
показала, что этот путь изложения
истории философии должен дать са:
мые замечательные результаты.
Надо признать, что крупнейшим
недостатком научных работ по
истории философии, и
западноевропейской, и русской, являлась одна,
усвоенная нами и .решительно
раскритикованная товарищем Сталиным,
неверная установка, мешавшая мне
в частности рассмотреть подлинные
слабости, самые глубоко уязвимые
стороны философских систем
прошлого!. Я не учитывал в своей книге,

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. Ф.
293
что все философские системы до
Маркса и Энгельса были
философией одиночек, что только марксизм
явился учением и знаменем
революционной борьбы миллионов.
Как это теперь вполне очевидно,
сколь бы сложна и даже
прогрессивна для своего времени ни была
философская система, примером чего
могут являться системы Демокрита
и Эпикура в древности, Спинозы
или Дидро в новое время, вся
детальнейшая, порою смелая,
разработка философских понятий в конце
концов оттачивала философскую
мысль, способность к
теоретическому мышлению лишь весьма
узкой группы лиц и не оказывала,
конечно, сколько-нибудь заметного
влияния на развитие самосознания
народов, а тем более не оказывала
влияния на революционную борьбу
масс.
Нельзя, конечно, отрицать, что в
истории философии происходила
борьба, в которой передовые
материалистические идеи одерживали
победы над идеями реакционными.
И нельзя также игнорировать тот
основной факт, что возникновение
передовых идей отнюдь не
сопровождалось их широким
распространением в народных массах и что эти
идеи не оказывали преобразующего
влияния на общественную жизнь и
не могли его оказать.
'Мало найдётся лиц, которые бы
отрицали, окажем, крупное
значение атеистической и
материалистической философии Спинозы. Но
стоит обратиться к истории жизни этого
философа, как становится очевидно,
что его идеями не воспользовались
передовые слои голландского
общества XVII века. Правда, среди его
последователей были учёные не
только Голландии, но и Англии,
Франции, Германии. Однако это
была узкая группа лиц, небольшая
школка, которая не могла стать и не
стала во главе прогрессивных сил
европейских стран, не могла
возглавить борьбу за ликвидацию
феодализма, средневековья,
крепостничества. Кто может отрицать, что
известный итальянский
социалист-утопист АКам'панелла, автор
знаменитого труда «Город солнца», в кото¬
ром с такой яркостью сделана
попытка начертать прообраз будущего
коммунистического общества, —
конечно, с точки зрения утопического
социализма, — кто может отрицать,
что Ка1М1панелла был передовым
и смелым мыслителем своего
времени? Но ясно, что его
произведение было известно лишь
нескольким сотням лиц и что на
протяжении последующих веков оно
изучалось лишь как любопытное
историко-литературное,
историко-философское явление, и оно не повлияло на
движение народных масс.
Вся история философии до
возникновения марксизма, являясь
отражением политической,
экономической и идеологической классовой
борьбы в о-бществе, не могла, —
как это показал товарищ Сталин
ещё более сорока лет назад и как
он с новой силой обратил на это
внимание в критических замечаниях
на мою книгу,—выработать и
утвердить такое философское знание,
которое стало бы действенным
знаменем борьбы масс. В этом и
состоит основная слабость, основной
порок философских идей прошлого,
в том числе и самых передовых.
В своей книге я не учёл этого
требования марксистского изучения
истории философии и упустил из
виду, что мерой успеха самых
добропорядочных идей в философии
марксист признаёт не разработку
советов обществу, а, как говорил
Ленин, «степень распространения
этих идеалов в определенном классе
общества» (В. И. Ленин, Соч., т. 1,
стр. 268). Ленин говорил, что
самым высоким идеалам цена
медный грош, если они не слиты с
борьбой, с интересами, с житейскими
вопросами данного класса.
Если попытаться учесть
пожелания и критические замечания
товарищей, а также уже значительный
опыт преподавания и научной
разработки историко-философских
вопросов, то как следовало бы более
совершенным образом, чем сделал
это я в своей книге, построить курс
истории философии?
Первое требование, которое
должно быть учтено и на которое со
всей силой указал т. Жданов, со-

294
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СДОЮ Т О •• АЛЯКСАНДРОВА Г. Ф.
СТОИТ В том. что весь 'Курс истории
философии следует построить не
широком фоне действительной и
конкретной истории общественной
жизни. Историк философии,
который не учтёт этого важнейшею
момента исследования, упустит
возможность, как это случилось с моей
книгой, вскрыть политическое
содержание философской теории
данной эпохи, содержание классовой
борьбы, происходящей в сфере
идеологии, содержание борьбы двух
основных партий в философии —
материализма и идеализма.
Совершенно справедливо была
подвергнута критике моя книга за
отсутствие в ней изложения
истории русской философии, на что
особое внимание обратил т. Жданов.
Мы, философские работники,
обязаны иметь очень серьёзно в виду
это предупреждение. Уже в
ближайшее время надо восполнить это
серьёзное упущение и
коллективными усилиями двинуть вперёд
разработку истории нашей
отечественной философии. Надо создать
крупные монографические исследования
о всех имевших существенное
значение учениях в истории философской
мысли и в России, и на Украине, и в
Белоруссии, ив Г рузии, и в
Азербайджане, и в других советских
республиках, восстановить всю богатую
историю русской философской
мысли, незаконно и преступно забытую
или искажённую в
историко-философских работах буржуазных
исследователей в царской России, и в
будущем учебнике по истории
философии отвести важное место истории
общественной и философской мысли
в России.
(Крупнейшим недостатком,
принятым в изложении истории
философии, и это было свойственно и моей
книге, является тот факт, что
основное внимание было сосредоточено
на развитии философских идей до
возникновения марксизма.
Возникновению же и развитию
марксистского философского учения не
уделялось должного внимания, так же
как не уделялось должного
внимания истории марксизма-ленинизма
вообще. Обычно, доведя
исследование до середины 40-х — начала 50-х
годов и установив, что все прошлые
философские системы снимаются,
преодолеваются тем, что появилась
единственно научная философская
теория, ставшая знаменем
миллионов и миллионов трудящихся,
символом веры рабочего класса, его
путеводной звездой, исследование на
этом заканчивали. Так же поступил
в своей книге и я. Но, как показал
опыт преподавания истории
философии и убедительно показало это
настоящее обсуждение вопросов
истории философии, а также, как это со
всей очевидностью -вытекает из
указаний Центрального Комитета
партии и указаний товарища Сталина,
мы должны взять за исходное
совершенно иные принципы изучения и
изложения истории философии. 'Мне
думается, что вся история
философии, начиная с древнейших времён и
кончая серединой XIX века, должна
составлять одну и притом
небольшую часть истории философии.
. С марксизма начинается история
действительно настоящей науки
об обществе, история подлинно
научного философского знания; с
марксизма начинается история
мировоззрения, которое не только
опрокинуло и преодолело все прошлые
системы знаний об обществе, не
только создало единственно -верный
взгляд на мир и законы его
развития, но с него начинается великая
эпоха соединения массового
революционного движения рабочего
класса с действительно научным
знанием законов развития
общества, соединения борьбы рабочего
класса с революционной теорией.
С марксизма началась история
науки и история борьбы рабочего
класса, которая в конце концов
привела к свержению капитализма, к
поражению всех видов его'
идеологии, к победе социалистических
принципов жизни и
социалистической идеологии в нашей стране.
Незачем говорить с этой трибуны,
какое исключительное значение имеет
боевое и верное изложение истории
побед марксизма-ленинизма для
воспитания у наших людей советской
национальной гордости за свою
родину, за свою партию, за своё
революционное мировоззрение.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. ф.
азе
Вот почему при изложении
истории философии необходимо
выделить историю
марксистско-ленинской философской мысли в особую
И самую большую, наиважнейшую
часть, ибо эта история имеет
всемирно-историческое значение.
'Мы не почерпнули бы из истории
философии Ьсеро, что нам -сейчас
нужно для борьбы с буржуазным
мировоззрением, для дальнейшего
развития наших советских
социалистических идей, если бы ограничили
себя критикой буржуазных
философских теорий прошлого. Дело в
том, что ныне советскому человеку
приходится иметь дело не в чистом
виде с философскими теориями
Канта и Гегеля, Беркли и Юма,
Строителям социалистического
общества приходится вести
постоянную, ежедневную, самую острую
и напряжённую борьбу с
современными разновидностями
буржуазной реакционной
идеалистической фйлософии, которые так
широко заполнили ныне мировой
Зарубежный книжный рынок. И всё это
обилие различных и в том числе
новейших «измов» в философии
устремлено не только на борьбу против
материалистического
миросозерцания, но и прежде ©сего против
материализма марксистского, против
мировоззрения советских людей и
политики Советского государства,
построенной на прочном научном
фундаменте марксизма-ленинизма.
Тов. Жданов сосредоточил особое
внимание нас, работников
философии, на разоблачении современной
реакционной идеологии буржуазии.
'К этому призывают нас решения
ПК ВКП(б) по вопросам
литературы и искусства. Нельзя с успехом
отстаивать социалистические идеи и
принципы, наше советское
мировоззрение, не сокрушив и «е победив в
острой классовой идеологической
борьбе современные буржуазные
философские теории. Это тем более
важно, что разгром буржуазных
мистических и всякого рода
гангстерского характера идей
империализма имеет крупное и
принципиальное значение для воспитания и
укрепления патриотических чувств
советского народа.
Плохим маркеиетом-лениндем
оказался бы тот человек, который,
хорошо заучив отдельные
положения, высказанные Марксом и
Энгельсом, не смог бы расправиться
со своим идеологическим врагом,
победить его в открытой классовой
борьбе, опрокинуть и разрушить всю
аргументацию и всё лживое
идеалистическое реакционное
миросозерцание современных оруженосцев
империалистической реакции в
Америке и Англии, во Франции и
'Канаде, в Германии и Австралии, в
Италии и Испании.
Вот почему было бы крайне
необходимо и полезно при изложении
истории философии, как на это
обратил внимание т. Жданов, иметь
ещё одну часть курса, посвящённую
критике буржуазных философских
теорий современного периода,
периода загнивания, распада,
гнилостного разложения буржуазной
культуры, буржуазной цивилизации,
буржуазной философии эпохи
империализма.
В современных условиях, когда
буржуазная философия, потерпев
полное поражение в вопросах
гносеологии и теории общественного
процесса, занялась
историко-философским обоснованием буржуазной
идеологии вообще,— для философов-
марксистов встала с особой остротой
жизненная задача выбить из рук
представителей буржуазной
философии и это их идеологическое оружие,
доказать, что нынешняя буржуазная
идеология не является
продолжением передовых идей прошлого,
показать, что марксизм является
высшим научным достижением
человечества, революционным знаменем
пролетариата. История философии
превратилась сегодня в поле острой
борьбы между марксизмом и
современной буржуазной реакционной
идеологией. После долгого перерыва
буржуазные историки, философы
ринулись в область истории
философии, истории политической мысли,
истории экономической науки.
Понятно, что дело здесь отнюдь не в
отвлечённом интересе к истории
культуры и духовного развития
человечества со стороны современной
Правящей клики в капиталист-иче-

296
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. Ф.
ских государствах. Необходимость
использовать историю культуры в
реакционных целях порождена
классовыми интересами современной
буржуазии. Теперь, когда фронт
господства империализма прорван в
нескольких странах, когда в ряде стран
господство буржуазии либо
сломлено вовсе, как, например, в странах
новой демократии, либо сильно
ослаблено, как, например, в Италии
или во Франции, а в центре
современной империалистической
реакции — в США и в Англии —
политическая классовая борьба становится
всё более острой и напряжённой, —
теперь проблема обоснования и
теоретической защиты империализма
стала перед его идеологами как
самая жизненно важная для них
задача.
Именно здесь лежат настоящие
причины такого, никогда ранее
невиданного, устремления буржуазных
профессоров философии в историю и
проблемы современной
государственности.
Перевёртывая, фальсифицируя,
извращая всю историю политической
и духовной жизни народов, идеологи
реакционной буржуазии тужатся
использовать историю политической и
философской борьбы для укрепления
буржуазного строя и его растленной
идеологии, всё ещё держащей
большие массы населения, особенно
интеллигенции, в сетях
буржуазного идеалистического
мировоззрения.
Нынешний идеологический поход
буржуазии против социализма
является продолжением целого
периода борьбы реакционных клик
зарубежных государств против нашей
страны путём — в начале и в
последующие годы — экономического
нажима и блокады, политического
и дипломатического наступления,
военной интервенции, совершённой
дважды на протяжении сравнительно
немногих лет. То, что не удалось
совершить экономическим,
политическим и военным путём, то пытается
ныне достигнуть мировая
империалистическая реакция и прежде всего
буржуазия США и Англии
идеологическим наступлением. В этом
источник нового похода империалистов
против марксизма, против советской
идеологии.
Понятна отсюда вся та
ответственность, которая ложится на всех нас,
марксистских публицистов, наших
философов-профессионалов и всех
специалистов общественной науки,
пропагандистов научного
мировоззрения' нашей партии,
ответственность, на которую так сильно
обратил внимание здесь т. Жданов.
Дискуссия наша показала, что в
стране имеются подготовленные
кадры работников в области
марксистско-ленинской философии. Но эта
дискуссия вскрыла и крупные
пробелы в нашей
марксистско-ленинской философской подготовке. Здесь
присутствуют специалисты по
марксистской теории. Это —
положительный факт, что наша партия
имеет изрядное количество
профессиональных марксистских философских
работников. Наша теория
существует сто лет. На протяжении этих ста
лет революционная партия рабочих
не имела в своём распоряжении
стольких марксистских философов-
профессионалов, сколько имеет она
их сейчас. Но дело в том, и это надо
прямо сказать здесь, что мы не
воспользовались как следует
благоприятными условиями, которые
предоставила нам наша партия. Партия
добыла все положения нашей
революционной теории в великой
напряжённой борьбе с врагами марксизма,
добыла эти положения ценой
огромного труда и напряжения духовных
сил своих великих вождей. Нашему
поколению партия дала это своё
великое детище в готовом виде, сказав
при этом: вот вам великолепное
теоретическое оружие, глубоко изучайте
его, умело пользуйтесь им,
непрестанно оттачивайте и
совершенствуйте его.
Что мы сделали с этим оружием?
Мы его с величайшей радостью и
гордостью восприняли. Но, к
сожалению, как это ни горько признать,
мы глубоко его не изучили и не
сумели поэтому творчески, в полную
его силу воспользоваться этим
оружием. Мы, я бьГсказал,
легкомысленно подошли к этому великому
поручению своей ленинской партии.
Это, конечно, можно было бы во¬

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Г. О.
297
время поправить. Но я должен
сказать и считаю вполне справедливой
критику моей работы и в области
философии и работы по
объединению всего коллектива наших
советских философов, — критику, данную
здесь т. Ждановым и моими
товарищами по профессии. Мне прежде
всего нужно было заняться
организацией научной и пропагандистской
работы в области философии. Но эта
работа не была проделана мною,
отчего, конечно, понесло ущерб
наше общее дело. Понятно, что и
учебник надо было писать
испытанным уже методом, привлечь к его
созданию наш широкий
философский актив.
Можно ли поправить эту мою и
.работников в области философии
большую провинность перед партией,
провинность, состоящую в том, что
мы допустили такое сильное
отставание философского фронта в нашей
стране?
Да, конечно, можно. Что касается
меня, то я, например, отчётливо
вижу и убеждён, что только все мы
вместе и дружно сможем поднять
это дело философской работы, и я
весь свой пропагандистский и иной
опыт употреблю на это, чтобы
выполнить задачу, поставленную
перед нами Центральным Комитетом
партии, т. Ждановым. Нам всем
надо ещё многому научиться,
непрерывно и постоянно
совершенствовать свои познания в области
(марксизма-ленинизма. Это надо делать
не только тем, кто приступает к
изучению марксизма, но и тем, кто
считает себя квалифицированными
мастерами.
Тов. Жданов наметил боевую
программу нашей работы, выполнение
которой должно привести к
преодолению отставания философской
работы в институтах и университетах
нашей страны, к преодолению
допущенных ошибок.
Тов. Жданов сказал нам здесь,
что мы очень разобщены в своей
работе, что имеется узкая группа
лиц, которая работает во многих
местах, создав тем самым, по сути
дела, монополию, что вместе с тем
служит известным препятствием для
роста кадров и быстрого подъёма
всей работы в области марксистской
философии. Эта критика попадает в
самую цель. Мы должны ответить
на неё созданием самого широкого
актива советской философской
общественности, сколотить весь
коллектив наших философов в единую
дружную партийную семью
теоретических работников, в которой мы
могли бы вести споры по
теоретическим вопросам, творческие
дискуссии по вышедшим и подготовленным
к печати книгам. Нам надо
применить к самим себе важнейшее
положение марксизма, выдвинутое и
разработанное товарищем Сталиным, а
именно: «...Наша партия,— говорил
товарищ Сталин, — есть
организация руководителей, а не скопление
одиночек» (И. В. Сталин, Соч., т. 1,
стр. 66). Наша слабость в том
сейчас и состоит, что мы больше
походим на собрание одиночек, чем на
организацию теоретических,
пропагандистских, публицистических
работников в области марксистско-
ленинской философии.
Нам надо самым основательным
образом усилить не только
подготовку философских кадров, но и
фундаментально переподготовить
уже сложившиеся кадры в области
философии. Мы очень и очень
приотстали от уровня
марксистско-ленинской науки, уже достигнутого
нашей партией, и от тех задач,
которые стоят ныне перед Советской
страной.
Нам надо завести единый план
философской работы в стране, с тем
чтобы к этой работе, как об этом
говорил т. Жданов, были на деле,
действительно привлечены все
философские работники, чтобы
каждый товарищ *имел и разрабатывал
тему, нужную партии, нужную
нашей борьбе, и чтобы это
учитывалось в общем плане нашей работы,
чтобы было покончено, наконец, с
тем нелепым положением, при
котором у нас, при нашем остром
недостатке в подготовленных людях,
буквально десятки товарищей
писали диссертации и книги на одни и
те же темы, а многие и многие
только потому, что они работают в
разных городах Советского Союза, не
имеют возможности активно уча¬

298
ЗАКЛЮЧИТСЯ VH OB' СЛОЮ ЮЛ АЛ*КСАНДРО»АГ. Ф.
ствовать в общей философской
работе. Надо всех работников в
области философии вовлечь в самую
активную и жизнедеятельную
работу независимо от того, где, в каком
городе каждый из нас работает.
Дел у нашей партии, товарищи, на
всех философов-марксистов хватит,
даже если бы нас было в несколько
раз больше и если бы мы были в
несколько раз лучше и сильнее, чем
мы есть.
Тов. Жданов подверг суровой
критике наши философские
учреждения и институты, в особенности
Институт философии. Нам надо,
товарищи, со всей серьёзностью учесть
предупреждение т. Жданова,
предупреждение Центрального
Комитета и решительно изменить методы
работы наших философских
учреждений и издательств, выпускающих
философскую литературу,
журналов, публикующих статьи на
теоретические темы. Я хотел бы
напомнить одно, в высшей степени
важное, указание Ленина на этот счёт.
На одном заседании, в мае 1921
года, Ленин посылает т. Молотову
такую записку: «Товарищ Молотов!
Не возникал ли когда-либо вопрос
о выделении из состава членов РКП
такой части, которая не участвует в
управлении, не занимает никаких
ни командных, ни управляющих, ни
вообще государственных, ни
профессиональных, ни кооперативных,
никаких постов, т. е. такой части
членов РКП, которая занята
исключительно идейной работой,
агитацией и пропагандой вне всяких
административных постов. Нельзя
ли это сделать? Не следует ли это
сделать?» (В. Молотов. Партия и
ленинский призыв, стр-. 87).
Нельзя сказать, товарищи, что
партия оставила втуне это
указание Ленина. Партия выполнила это
указание и выполнила с лихвой.
После этого были созданы целые
научные институты с большим
штатом работников, вовсе
освобождённых от всяких иных дел, кроме
занятия теорией, кроме идейной работы.
Были созданы институты
философии, права, истории, экономики,
литературы, мирового хозяйства и
мировой политики. Организованы были
философские кафедры н
философские факультеты во многих высших
учебных заведениях. Были
организованы также большие, вполне
современные издательства литературы
по гуманитарным наукам, также со
значительным количеством
освобождённых работников.
По истечении нескольких лет после
организации этих учреждений
оказалось, что философские институты и
учреждения у нас есть, философские
факультеты есть, издательства тоже
есть, а книг по марксистской
философии, написанных нашими филосо-
фами-профессионалами, почти нет.
Причём на первый взгляд трудно
понять причины этого довольно
странного положения. Ведь нельзя
оказать, что у нас, к примеру, в
Институте философии в качестве
его руководителей находились люди
неподготовленные, малосведущие в
вопросах философии. Этого сказать
нельзя. Руководил несколько лет
Институтом философии т. Митин, но
серьёзных работ по философии, как
вы знаете, в этот период выпущено
не было. Руководил Институтом
философии долгое время т. Юдин, но
и при нём дело не изменилось;
никаких трудов по философии не
появилось. Институт оказался
бесплодным. Впрочем, сотрудники института
ссылались при этом на многолетнее
теоретическое бесплодие своего
патрона — Юдина. Руководителем
Института философии был назначен
т. Светлов. Положение дел по сути
мало изменилось. Тов. Светлов ушёл
на работу в Министерство высшего
образования. В Институт был
назначен т. Васецкий, но на философском
фронте без перемен. Тов. Васецкий
также не сумел организовать
философские кадры нашей страны,
не сумел выправить положение дел.
Значит,в методах руководства
философской работы у нас существуют
серьёзные пороки, значит, не все
благополучно обстоит и с подбором
самого состава научных работников
в Институте философии.
Голоса с мест. Правильно!
Александров. Что же касается
руководства Института философии, то
надо, наконец, понять и нам всем и
товарищам из института, что нельзя

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ТО В. АЛЕКСАНДРОВА Е. ®.
направлять живое дело развития
марксистско-ленинской философии
замкнуто, келейно, без нашей
широкой научной общественности, без
участия всех нас в этом живом деле.
Недавно Институтом философии был
составлен пятилетний план
философской работы. Если спросить
присутствующих здесь товарищей, многие
ли из них принимали участие в
составлении планов философской работы
на ближайшее пятилетие, многие ли
включены в работу по выполнению
пятилетнего плана в области
философии и что представляет собой сей
философский камень —пятилетний
план, то вероятно я не ошибусь, если
скажу, что большинство товарищей
вряд ли вообще знает о
существовании этого пятилетнего плана.
Голоса с мест. Правильно!
Александров. А что это значит?
Это значит, что план работы на
целое пятилетие составлен без участия
огромного коллектива наших
философских работников. Не ясно ли, что
такими методами можно загубить
любое, самое хорошее дело, что надо
немедленно кончать с подобными
методами руководства философской
работой.
Товарищи! Отставание разработки
актуальных вопросов философии,
отставание нашей работы, всех нас,
наших философов-профессионалов,
наносит крупный ущерб работе
партии по коммунистическому
воспитанию советских людей, по борьбе с
современной буржуазной
идеологией. Каждый из нас принимает
глубоко к сердцу слова т. Жданова об
этом, тем более, что и силы у наших
кадров есть, есть горячее желание
отдать все эти силы на службу
партии, на пользу народа. Ведь мы
имеем такое великое преимущество в
своих руках, которого никогда и
никто не имел. Товарищ Сталин,
партия дают такие великие образцы
идеологической работы, образцы
развития теории, нашей философии,
держат нашу
марксистско-ленинскую философию на таком
величайшем уровне, на каком она никогда
ещё не находилась за все сто лет,
прошедшие после возникновения
марксизма! И только наша
организационная слабость, частые ошибки,
уже длительное отставание нашей
работы, превратившееся в привычку,
мешают нам развернуть силы
философских работников во всю их мощь
и вполне встать на уровень
теоретической работы, уже достигнутый
партией, смело разрабатывать новые
актуальные вопросы ленинизма,
нашей философской науки.
Это и понятно. Возьмись мы все
дружной работой за боевую
пропаганду и разработку марксистской
философии, за серьёзное освещение
вопросов, так замечательно
изложенных в речи т. Жданова, втянись мы
смело в острейший бой против
современного буржуазного мракобесия,—
да кто, товарищи, может
сомневаться в том, что мы достигнем
быстрых и основательных успехов в
этой области. Ведь есть же, — и мы
должны ответить на вопрос т.
Жданова, — есть и порядочно имеется
пороху в наших философских
пороховницах!
'Мы, товарищи, в большом долгу
перед нашей партией. 'Мы особенно
больно и остро переживаем это
потому, что наш народ, наша партия
ведут сейчас самую напряжённую
работу, развернули настоящее
сражение за коммунизм. Мы хотим
быть и будем достойными солдатами
в этом сражении, в этой борьбе.
Тов. Жданов! Товарищи секретари
Центрального Комитета!
Партия взрастила и воспитала
нас. 'Мы хотим быть достойными
нашей партии, которая поручила нам
великое дело. Я думаю, что выражу
мнение всех присутствующих здесь
товарищей, если скажу: мы хотим,
т. Жданов, в Вашем лице заверить
нашу партию, мы хотим дать своё
искреннее твёрдое слово
большевиков нашему родному товарищу
Сталину, что со всей страстью, всем
коллективом возьмёмся мы за
подъём философской работы в стране, за
организацию широчайшей
пропаганды марксизма-ленинизма.
(Аплодисменты.)
Жданов. Таким образом, наша
работа закончена. Несколько вопросов
насчёт дальнейшего. Товарищи,
которым не удалось выступить,
спрашивают, кому и когда они могут по-

300
ОТВИН ТО*. Ж( А ВОВ А А. Д.'КА'К О П РОХС Ы.
редать тексты своих речей. Просьба
передать эти речи в секретариат
т. (Кузнецову. Хорошо, если бы это
было сделано в течение
сегодняшнего и максимум завтрашнего дня.
Будет ли опубликован мой
доклад? Будет, вместе со
стенограммой.
Как и какой круг людей
информировать на местах о философской
дискуссии? Так и такой, какой вам
будет угодно.
'Можно ли без специальной
директивы рассказать философам о
проведённой дискуссии? Никаких
специальных директив от ЦК не будет.
Вопросы исчерпаны. Разрешите на
этом считать нашу работу
законченной и пожелать вам в дальнейшем
всяческих успехов в деле развития
и подъёма философской науки!
(Бурные аплодисменты. Все
встают. Возгласы: «Да здравствует
товарищ Сталин! Ура!»)

Тексты речей товарищей,
не выступивших
в связи с закрытием прений
Алексанян Т. (Ереван). Не
ошибусь, если скажу, что основным
недостатком всей нашей работы на
философском участке
идеологического фронта следует считать то,
что как историю философии, так и
отдельные её проблемы мы ещё не
освещаем с высот нашей эпохи,
эпохи Ленина — Сталина.
На рубеже XIX и XX веков как
итог, сумма всей истории развития
общественной практики, науки,
философии, подымаются титанические
фигуры Ленина и Сталина. Они
собою как бы завершают XIX век,
всё предшествующее развитие и
открывают XX век. Они являются
творцами и зодчими лучезарного
будущего человечества. Вот уже
четверть века, выковывая новые и
новые кадры борцов за новое и
окружая ими себя, .мудро ведёт нас
вперёд великий кормчий мировой
истории — товарищ Сталин.
Эпоха Ленина — Сталина — это
эпоха, когда историческая
инициатива миллионных масс, их
активность доходит до кульминационной
точки своего проявления, когда эти
массы, выражаясь словами Маркса,
штурмуют небо, когда
субъективная, действенная .сторона
исторического процесса проявляется во
всей своей силе.
Ленин и Сталин — это живые
вожди -вот этих штурмующих небо
живых миллионных масс, это
организаторы и вдохновители
практического движения вот этих миллионов
обыкновенных людей, великие,
невиданные доселе мастера,
руководители этого движения.
Вот почему Ленин и Сталин как
величайшие мыслители 'всех времён,
как величайшие философы являются
не оторванными от масс
мыслителями, а миллионными нитями
связаны с массами. Исходным пунктом
их миросозерцания является не
индивид, а масса.
Дабы не быть неправильно
понятым, следует указать, что исходным
пунктом миросозерцания Маркса и
Энгельса тоже была масса, а не
индивид.
В эпоху империализма и
пролетарской революции Ленин и Сталин
развили эту особенность марксизма
дальше, конкретизировали и
выразили с предельной чёткостью.
Так вот, товарищи, что же
конкретно значит подойти к истории
философии с высот эпохи Ленина —
Сталина? Это значит, -во-первых,
подсети к вопросам истории
философии, как и к отдельным её
проблемам, с точки зрения исторической
инициативы миллионных масс,
творящих то новое, к чему стремились
в течение веков лучшие умы
человечества. Это значит изложить
историю философии так, чтобы
видно было, как в результате
противоречивого развития возникла та
теория, которая сознательно своим
исходным пунктом приняла не
индивида, а массу.
Вот, если с этих позиций
обозреть пройденные этапы развития
философии, то сейчас же бросается
в глаза одна из существенных
особенностей домарксовой новой
философии— это именно то, что она
исходила из индивида, а не из массы.
В своём замечательном труде
«Анархизм или социализм?»
товарищ Сталин, говоря о
существующем принципиальном отличии
между анархизмом и марксизмом,
подчеркнул, что анархизм исходит из

302
ТЕКСТ РЕЧИ TOli АЛЕКСАНЯНА Т,
отдельной личности, а марксизм —
из массы.
Не ошибусь, если скажу, что
сказанное товарищем Сталиным об
анархизме целиком и полностью
применимо и к до марж сов ой новой
философии. Домарксистские
философы — это оторванные от массы
мыслители, это одиночки
философы. Боязнь масс — вот одна из
особенностей домарксовой ночей
философии. Эта болезнь в той или
иной мере присуща всем
представителям домарксоврй философии,
В этом отношении очень
характерно письмо Гегеля к Нитгаммеру
от 29 апреля 1814 ГРД4- Гегель сей.?
час же после отречения Наполеона
писал:
«Вокруг нас происходят великие
события; великое зрелище
доставляет нам саморазрушение
необыкновенного гения; это-“-самое
трагическое; >вся масса
посредственности давит без устали и примирения
всею своею абсолютною свинцовою
тяжестью до тех пор, пока не стащит
вниз высшую силу и не поставит ее
на одном уровне с собою;
основная пружина всего этого процесса,
причина, благодаря которой эта
масса имеет силу и остается,
действуя хором, наверху, состоит В
том, что великая индивидуальность
сама принуждена давать ей право
на это. т. е. сама ведет себя к
гибели. Впрочем, весь этот переворот
я, —могу похвалиться
этим,—предсказал в своем сочинении,
законченном в ночь перед битвою под
Иеною».
И вот, основным пороком
обсуждаемой работы т. Александрова
является то, что он вот эту
особенность домарксоЕОЙ философии не
заметил, это осталось вне его поля
зрения.
Не видя этой особенности
домарксовой философии, т. Александров
упустил из виду и то
положительное, что в домарксовой фидрсофин
имеется в этом отношении в русской
классической философии XJX река,
в лице Белинского, Герцена,
Чернышевского и Добролюбова.
Русская 'классическая философия в
лице мыслителей — революционных
демократов с позиции крестьянской
революции попыталась преодолеть
эту массобоязнь. Они, эти
мыслители, были не кабинетными
людьми, а общественными деятелями,
однако, не зная научных законов
развития общества, они, к
сожалению, окончательно преодолеть этот
недостаток предшествующей и
современной им философии не смогли.
Нр ОНИ рделзди Ц|ЗГ вперёд к
марксизму. Если принимать во внимание
не хронологию, а логическое
содержание их взглядов, то надо сказать,
что оци были непосредственными
предшественниками марксизма,-
BQ-Вторых, цодойти к РОПРРРаМ
истории философии с ВЫСРТН
ЭПОХИ Ленина — Сталина — ЭТО значит
подчеркнуть действенность Фндосгн
фии, подчеркнуть РОДЬ субъектив?
ной стороны исторического процес.-
сз, это значит изложить историю
философии под углом зрении
критики созерцательности, стихийности,
самотёка, под углом зрения критики
буржуазного объективизма,
либерализма.
РассмЗТРДОан ДОМЗрксову новую
философию с этих позиций, МЫ 'за.-
метим .вторую её особенность, 4
именно её созерцательность, т. е,- ТО,
что она стояла НЗ точке зрения
объективизма , либерализма.
Русская ариссичеркая философия
XIX века и в этом вопросе являетря
непосредственной
предшественницей марксизма- Русские мыслители,
как-то: Белинский, ГеРПен,
Чернышевский, Добролюбов, сознавали и
пропагандировали идею союза
философии с действительностью, «ю-
дощли К НДее партийности
философии (ЧерныщевркЙй).
в этой связи надо сказать, что
вторым основным недостатком
книги т. Александрова является
именно то, что он не только не
выявил и н.е подчеркнул эту
особенность домарксовой новой
философии, не, наоборот, кдк тут
справедливо бнЛ(? отмечено, сам отдал дань
этому объективизму, сам ИЗЛОЖИЛ
исторцю философии ЯЗЫКОМ
объективиста, беспартийно- Это вырази
лось в том, что т. Ддександров
изложил историю философии в отрыве
от классовой борьбы-

Tjs^e? речи fер. алркнавяил т
ш
8 ЙНИРЭ т. Александрова ИВ нув.-
сгвуетея той марксистско-ленинской
партийной страстности, «второй НрО'
читаны все работы классиков
марксизма-ленинизма. Здесь выступил
т. 3§РЛ8ЭО«ий и говоро необходщ
мости философской сатиры,
памфлетов. Голо рал хорошо, .говорил
правильно.. Но это будет у пае, если
МЫ будем пропитаны ТОЙ священной
большевистской страстностью. котд^
рой дввднт эпоха Денина—Сталина,
той священной страстью, будучи
охвачены которой, миллионные марсы
творят чудера в деле построения
нового, лучезарного своего буду,-
щего,
Этой страстностью должна! быте
прорнтаны ре только наши
письменные (выступления, но н вер наша
педагогическая работа, чего, к
сожалению. до РИД ИОР ещё НЭ рре т-
знают.
3 домарксонрй НОВОЙ философии
некоторые философы главное своё
внимание обращали на проблему
метода, иные — на онтологическую
проблему, а другие — на гнореодот
гичеекую проблему. Достаточно
назвать имена Бэкона, Декарта.
Спинозы, Канта, чтобы в этом
убедиться.
Марксизм в противовес этому
Исходным пунктом выбрал социально-
философскую проблему. Поэтому,
если развитие домариеовой новой
философии привело и развитию
естественных наук, то возникновение
марксизма дало сильный толчок к
развитию исторических наук, в
связи С этим гносеологическую
проблему марксизм начал
рассматривать не виееоииальио, а р связи с
развитием материальных условий
жизни общества, историю
философии марксизм начал рассматривать
с позиции исторического
материализма.
Это обстоятельство особо
подчеркнул Денин в ^Материализме и
э мпирио критицизме».
«Маркс и Энгельс. — писал
Денчи, — вырастая из Фейербаха и
мужая в борьбе с кропателями,
естественно обращали наибольшее
'внимзни# на достраивание
Философии материализма доверху, т.-р. не
на материалистическую гщщрло-
ГИЮ, а на материалистическое
понимание истории. От эторо Маркс и
Энгельс в своих сочинениях больше
Подчеркивали дцалвцтцнвский
материализм, чем диалектический мате?
ришизм, больше настаивали на
HQfepyfjpcKQM материализме, чем
на историческом мртерщлицме»
(ES. Д. Лрнцн, Con., т. XIII,
СТО. $59—270).
Третий недостаток обсуждаемой
работы т. Александрова
заключается в том, что автор не выявил
вот эту особенность домарксовой
новой философии, а тем самым не
выявил одну из основных черт
марксистско-ленинской философии.
С этой точки зрения показательно,
что, излагая философские взгляды
отдельных философов (а т.
Александров говорит Q взглядах больше чем
50 философов), автор оставил в
тени общественные взгляды
большинства из них. Вот, например, нщ
чего не сказано об общественных
взглядах Спинозы. Следует
подчеркнуть, что этот недостаток книги
т. Александрова не даёт
возможности читателю превратить её в
средство борьбы против
сегодняшних оруженосцев реакции.
Вышеприведённые слова Ленина
нам надо помнить хорошо, ибо на
сегодняшний день проблемы
социологии стали злободневными.
Маркс, Энгельс, Денин учили,
товарищ Сталин учит, чтр для
научного дознания необходимо
рассмотреть явление в процессе его
исторического развития. Вот что писал
Ленин:
«Самое надежное в вопросе
общественной науки и необходимое
для того, чтобы действительно
приобрести навык подходить правильно
к этому вопросу и не дать
затеряться в массе мелочей или
громадном разнообразии борющихся
мнений, — самое важное, чтобы
подойти к этому вопросу с точки зрения
научной, это — до забывать
основной исторической связи, смотреть
на каждый вопрос с точки зрения
торо, как известное явление в
истории возникло, какие главные этапы
в своем развитии это явление
проходило, и с точки зрения этого его
развития смотреть, чем данная вещь

304
ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ. АЛЕКСАНЯНА Т.
стала теперь» (В. И. Ленин, Соч.,
т. XXIV, стр. 364).
Неоднократно об этом говорил и
товарищ Сталин. При освещении
истории философии, как и
отдельных проблем философии, никогда ,
нельзя забывать этого указания
классиков марксизма-ленинизма. А
это значит, что надо показать
внутреннее, необходимое, закономерное
развитие истории философии.
Однако надо сказать, что как это
ни странно, а всё-таки факт, что в
книге «История западноевропейской
философии» меньше всего истории
философии.
Почему в одно и то же время в
различных странах или в
различные .периоды времени в одной и той
же стране существуют различные
философские направления и школы?
Чем объяснить приливы и отливы
материализма и идеализма или
различных школ идеализма и
материализма?
На этот и подобные вопросы не
только в книге т. Александрова, но
и в работах других -авторов ответа
найти нельзя.
Читая работу т. Александрова,
чувствуешь не закономерность
развития, а как раз наоборот: всё
кажется случайным скоплением
случайных явлений (философских
систем).
Почему это так получилось?
Только потому, что т. Александров
оторвал историю философии от
реальной её основы, не раскрывая
подлинные, классовые корни той или
иной философской системы.
Выступающие правильно указали,
что в книге говорится о классовости
и т. д., но с конкретным
применением этих принципов дело обстоит
неблагополучно. Слова 'Маркса о
том, что «умы всегда связаны
невидимыми нитями с телом народа...»
(К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные
письма, 1947, стр. 256), т.
Александровым не приняты ®о внимание. При
изложении истории философии
разве можно забывать то, что
буржуазия в своём развитии прошла
несколько этапов. Разве можно
забывать то, «...что современная
буржуазия, — как писали Маркс и
Энгельс, — сама является продуктом
длительного процесса развития,
ряда переворотов в способе
производства и обмена», что «каждая из
этих ступеней развития буржуазии
сопровождалась соответствующим
политическим успехом. Угнетенное
сословие при господстве феодалов,
вооруженная и самоуправляющаяся
ассоциация в коммуне, тут —
независимая городская республика,
там — третье податное сословие
монархии, затем, в период
мануфактуры,— противовес дворянству в
сословной или в абсолютной монархии
и главная основа крупных монархий
вообще, — таковы ступени, которые
прошла буржуазия в своем
развитии; наконец, со времени упрочения
крупной промышленности и
установления всемирного рынка
буржуазия завоевала себе исключительное
политическое господство в
современном представительном
государстве» (К. Маркс и Ф. Энгельс,
Коммунистический манифест).
Нельзя без учёта исторических
этапов развития буржуазии дать
научное объяснение истории новой
философии. Разве можно дать точный,
научный анализ философии Бэкона,
Декарта, Спинозы и т. п. без учёта
вышеприведённых слов Маркса и
Энгельса? Нет, нельзя.
Но не только это. С момента
возникновения и утверждения
капитализма закономерность развития
истории философии обусловлена
неравномерным развитием реальной
жизни.
Вот почему основным пороком
обсуждаемой книги т. Александрова
является то, что в ней не учтён
открытый Лениным и в новых
условиях развитый и
конкретизированный товарищем Сталиным закон
неравномерного развития
капитализма.
Ещё в 1910 г. в статье
«Разногласия в европейском рабочем
движении» Ленин писал, что «быстрота
развития капитализма неодинакова
в разных странах и в разных
областях народного хозяйства»
(В. И. Ленин, Соч., т. XV, стр. 6).
А, как известно, через пять лет, в
1915 г., в статье «О лозунге
Соединенных Штатов Европы» Ленин уже
дал закон неравномерного развития

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. АЛЕКСАНЯНА X.
305
капитализма. Причём Ленин с этим
неравномерным развитием связывал
зигзаги классовой борьбы. 1Как до
установления господства буржуазии
зигзагообразно развивалась борьба
новорожденной буржуазии против
феодальной аристократии, точно так
же, после установления господства
буржуазии, свои зигзаги имела и
борьба между буржуазией и
пролетариатом. Ленин указывал, что
буржуазия по отношению к рабочему
движению ведёт две тактики:
либеральную и деспотическую, что
деспотический метод борьбы «...все
больше перестает быть в Западной
Европе политикой
землевладельческих классов, все больше
становится одной из разновидностей
общебуржуазной политики» (В. И. Ленин,
Соч., т. XV, стр. 7).
Несомненно, что это
зигзагообразное развитие реальной
действительности имело своё отражение и
в философии. Несомненно, что
приливы и отливы идеализма и
материализма или же идеализма и иной
формы проявления идеализма —
объективизма — в новой философии
можно и нужно объяснить ленинско-
сталинским законом неравномерного
развития капитализма. Без
применения этого закона научное
изложение истории новой философии дать
невозможно. • Причину того, что
т. Александров в своей работе
говорит о классовости философии, о
действительной основе философских
воззрений, но на деле не применяет
этого принципа, с моей точки
зрения следует искать в том, что он
при изложении истории новой
философии не пользовался законом
неравномерного развития
капитализма.
Пользуясь этим законом, т.
Александров правильно представил бы
основные пути развития новой
философии в связи с перемещением
центра ’революции из одной страны
в другую. К сожалению, отсутствие
такого чёткого представления об
основных путях развития новой
философии составляет один из основных
недостатков обсуждаемой работы
т. Александрова. Именно этим
обстоятельством следует объяснить
как ошибочное представление ав¬
тора о немецкой философии конца
XVIII й начала XIX века, так и то,
что в обсуждаемой книге
недооценено Значение русской классической
философии XIX века. Если, по
меткой характеристике товарища
Сталина, немецкая философия
указанного периода была
аристократической реакцией на французскую
революцию, то русская философия в
лице Белинского, Герцена,
Чернышевского, Добролюбова, защищая
прогрессивные традиции
предшествующей философии, по существу
была борьбой против
аристократической реакции на французскую
революцию. Это точно так же, как в
конце XIX и начале XX века русская
философия в лице Ленина—Сталина
была борьбой против
международного ревизионизма. Нет
возможности подробно остановиться на этом
вопросе. Этот вопрос следует
подробно разрабатывать и осветить в
будущем учебнике по истории
философии.
IK сожалению, недостатки книги
т. Александрова этим не кончаются.
Как известно, в своё время
В. И. Ленин писал, что в каждой
нации имеются две культуры:
демократическая и культура
господствующих классов.
Буржуазные историки философии
об этом думать даже не хотели и
не хотят. Для Куно Фишера, Вин-
дельбанда и тому подобных
историков философии была и есть только
культура, философия
господствующих классов, а остальные
миллионные массы, по их мнению, в деле
создания культуры никакой роли не
играли и не играют.
Удивительно, но факт, что т.
Александров отдал некоторую дань
этим буржуазным концепциям. А
между тем в частности опыт второй
мировой войны вновь подтвердил
правильность указанного ленинского
положения.
Но что же следует для истории
философии из этого положения
В. И. Ленина?
Во-первых, то, что, давая
марксистско-ленинское изложение
истории философии, мы не должны
ограничиваться,- если можно так
выразиться, признанными философами,

306
ТБК(РТ ррчц ТО В, 4ввкВАВЦРА ?,
а дать изложение обшеств#нно-фи-
лософоких взглядов тех, которые
были игнорированы буржуазными
историками философии. История
русской философии, философии
Грузии, Армении и других народов
СССР может служить ярким
доказательством этого положения.
Во-вторых, это в свою очередь
говорит за то, что при изложении исто-
рии философии мы не должны
ограничиваться английской,
французской, одним словом, тан
называемой, западноевропейской
философией, до чадо дать также изложение
■истории философии
восточноевропейских (ПОЛЬСКОЙ, латыщской,
ЭСТОНСКОЙ, румынской, болгарской,
югославской) и восточных народов-
Процесс развития мировой
истории в первой половине XX столетия
в этом вопросе внёс существенное
изменение. А вторая мировая война
закрепила эго изменение.
И вот изложить историю
философии с высоты ленинско-сталинского
учения, с вершины сталинской
эпохи — это значит показать, как
вековая борьба между демократией и
господствующими классами,
имевшая своё яркое отражение и в
области философии, под мудрым
руководством товарища Сталина привела
к победе демократии, к победе
миллионных масс. Это значит
показать, что исторической заслугой
товарища Сталина является ТО, НТО
под его гениальным руководством
Восточная рвропа поднялась на
новую ступень развития. Великая
вековая тяжба славянских народов с
пруссачеством окончилась полной
победой славян; это одновременно
было и победой нащей культуры,
чащей идеологии.
Поднять, подчеркнуть подлинную
роль восточноевропейских и вообще
восточных народов в деле развития
философии, науки—это значит
подойти к проблемам истории
философии с рысот сталинской эпохи, это
значит показать, как исторически,
практикой борьбы миллионных масс
была опровергнута аристонрЗТИЧе-
ская, реакционная теория Гегеля о
том, будто Восток органически
Неспособен создать культурные
ценности.
Надо сказать, что непонимание
важности подчёркивания роли
Философии народов Восточной Европы и
Востока является основным
недостатком КНИГИ Т- Александрова- Этот
недостаток подчёркнуто выступает
уже в заглавии книги. Последнюю
надо было озаглавить не «Истории
западноевропейской философии*, а
«История домэркеовой философии
(критика домэркеовой философий)»,
В своих «Философских тетрадях»
Ленин обвинял Плеханова в том, что
он критиковал кантианетва и вообще
агностицизм более
вульгарно-материалистически, критиковал но-
фейербаховеки, т. е. с порога, чем ро-
гегелевски, т. е. гносеологически.
Читая книгу т. Александрова, я, к
сожалению, неприятно поразился
тем, что автор, забывая эти указания
Ленина, фактически стал на
позиции вульгарно-материалистической,
фейербаховской критики. В книге
т. Александрова мы не находим
гносеологической критики того или
иного философа. А образцы такой
критики он мог бы найти у
классиков марксизма-ленинизма.
Достаточно вспомнить «Теории
прибавочной стоимости» Маркса,
«Материализм и эмпириокритицизм» Ленина,
«Анархизм иди социализм’?», «Об
основах ленинизма» и «Еще раз о
социал-демократическом уклоне в
нашей партии» товарища Сталина,
чтобы ясно стало то, что значит дать
гносеологическую критику домаркео-
вой философии.
Известны указания Ленина О
гносеологических корнях идеализму
(см. «Философские тетради»).
Марксист-ленинец—-истории
философии — обязан был, учитывая ЭТИ
указания Ленина, дать анализ того,
какую сторону процесса познании
односторонне развивает та иди иная
щколз идеализма. Тем более что в
«Материализме и
эмпириокритицизме» Ленин сам даёт образен
такой критики, когда, скажем,
критикуя субъективный идеализм,
подчёркивает, что он цепляется за
ощущение, что субъективный идеализм
не преодолел рамки ощущения- Илй
возьмём агностицизм Юма. Ведь
действительная маркристрко-ленинркая,

ТЕКСТ1 PEHfi ТОР. АСЛАЦЯНА Г. F.
Гносеодогинрская критика требует
указать, ато агностицизм вообще,
как и агностицизм Юма, опирается
на относительный характер
человеческого познания.
Нет гносеологической критики и
домаркрового материализма и
метафизического метода? который
теснейшим образом связан с идеализмом.
Гносеологический анализ истории
домарксрвой философии стал бы
историей человеческого мышления.
Марксистско-ленинское изложение
истории философии должно быть
конкретным доказательством того
известного положения Ленина, что
диалектика, логика и гносеология
одно и то же? что «не надо 3-х слов»
( Ленин ).
Отсутствие такой
гносеологической критики домарксовых
философских систем является одним из
основных недостатков работы т.
Александрова. Это обстоятельство в
свою очередь обусловило отсутствие
в обсуждаемой работе т.
Александрова изложения логических
взглядов ряда мыслителей. Вопросы
логики -вообще почти не затронуты в
книге. А между тем они, эти вопросы,
в данное время представляют
большой интерес.
В 1913 г. Ленин, бросая
ретроспективный взгляд на исторически
пройденные этапы развития учения
Маркса и подчёркивая, что оно
прошло три этапа развития, писал:
«После появления марксизма
каждая из трех великих эпох всемирной
истории приносила ему цдвьщ
подтверждения и новые триумфу. Но
еще больший триумф' принесет мар*
кризму, как учению пролетариата
грядущая историческая эцоха»
(В. И. Ленин, Соч.? т. XVI, стр. 3.^3) •
Пророческие слова! На наших
глазах, на глазах счастливого поколения
эпохи Ленина — Сталина,
совершился этот новый триумф
марксизма-ленинизма, триумф, равный котр-
рому ни одна предыдущая
историческая эпоха не принесла марксизму.
J3 эпоху ртали-цских пятилеток, в
героцпр.с$ой практике строитрдьртв.а
соднадома, мрлдУрцнцю масры щд
руководством сдава°й партии
Ленина — Сталцца, ПОД мудрым $о-
дитедьвтвом аеличайщего философа
цашай современности — товарища
Сталина, с невиданной энергией, не
книжно, а практически, в бррьбе за
построение нового щтудировали
марксизм-ленинизм. На полях второй
мировой войны миллионные массы
выучили ТФ°рию Маркса, Энгельса,
Ленина, Сталина. Никогда ни одна
теория не овладела массами так, как
теперь марксизм-ленинизм.
Учение Маркса — Энгельса —
Ленина — Сталина стало теорией
МИЛЛИОНОВ и МИЛЛИОНОВ.
Наша задана: под руководством
нашей партии, под водительством
товарища Сталина, в борьбе с
современными оруженосцами реакции
быть достойными современниками
великого Сталина, решить задачи,
поставленные перед нами жизнью.
Мы должны это сделать, и мы это
сделаем.
Асланян Г. Г. (Ереван). Один из
коренных пороков книги т.
Александрова заключается в том, что
здесь fie показана борьба
философских течений, неправильно решён
вопрос о роли личности в истории
философии. У т. Александрова
получается, что история философии —
это история отдельных мыслителей,
выступавших один после другого;
философы выступают изолированно,
вне борьбы общественных классов и
политических групп, вне конкретно-
исторических условий.
Лецин и товарищ Сталин учат нас
другому. История философии
показывает, что философские идеи и
теории внезапно не сваливаются с неба,
как герой вагнеровской оперы «Ло-
энгрин» на крыльях лебедя
сваливается сверху на сцену; люди в фцг
ло-софии искали ответы на
социальные, исторические вопросы, при
помощи философских идей боролись
за те или иные общественные цели—
реакционные или прогрессивные.
П.отому-то и вокруг философских
идей группировались люди,
образовывались течения, лагери, партии и
веди ожесточённую
идейно-политическую борьбу.
Й вот при исследовании истории
философии доджна быть ясно и
чётко выявлена эта борьба течений,

308
ТЕКСТ РЕЧИ ТОК АСЛАНЯНА Г. Г.
направлений идеализма и
материализма, как отражение общественно-
политической классовой борьбы. Не
только у т. Александрова, но и у
многих товарищей, пишущих по
вопросам идеологии, всё дело как
бы сводится к биографии отдельных
мыслителей. Тов. Светлов, выступая
здесь, рылся в юношеской
биографии Гегеля. Ну, а если биография
философа не известна? Как
определить тогда сущность и смысл
данной философской теории?
Марксизм-ленинизм даёт на это
единственно научный ответ.
Нужно вскрывать, говорит Ленин,
идейное содержание данного
философского течения и, что самое
важное, общественно-политическое
значение его. Важно установить:
как, при каких
общественно-классовых условиях появилась и могла
появиться данная система взглядов,
что даёт ей силу и значение, кем
и в каких целях используется
она. У Ленина мы находим
глубочайшие указания на этот счёт.
«Лица и группы, — пишет Ленин,—
могут переходить с одной стороны
на другую — это не только
возможно, это даже неизбежно при всякой
крупной общественной «встряске»;
характер известного течения от
этого нисколько не меняется; не
меняется и идейная связь определенных
течений, не меняется их классовое
значение». И далее Ленин
продолжает: «А, разумеется, мы должны
брать за основу не лица и не
группы, а именно анализ классового
содержания общественных течений и
идейно-политическое исследование
их главных, существенных
принципов» (В. И. Ленин, Соч., т. XVIII,
стр. 114).
Философские идеи не являются
чисто личным делом их авторов.
Создавая теорию, мыслитель выражает
определённые объективно-классовые
интересы, борется против других
интересов, включается в
общественную борьбу. Философские системы
суть форма борьбы общественных
сил в данной конкретной обстановке;
философские теории, как и всякая
другая идеология, есть
общественно-классовое явление по своему
происхождению, по своему содержанию,
по своей роли. Такие понятия, как
идеализм, материализм, метафизика,
диалектика, вульгарный матери»
лизм, индивидуализм и т. д., —
каждое из этих понятий сводится к
определённому социальному или
политическому эквиваленту. Например,
когда либерально-буржуазный
профессор П. Струве сущность
народничества сводил к тому, что оно
признаёт особую роль личности и
специфически исторические судьбы
России, Ленин называл такое
определение «сущности» народничества
абстрактным, идеалистическим. Оно,
это определение, указывает лишь на
господствующие идеи народничества,
но не на его сущность. Эта
последняя представляет интересы мелких
производителей, выражает чувства
и мысли мещанства. Вот что такое
сущность народничества.
Нельзя сказать, что т.
Александров не даёт социально-исторической
характеристики той или иной эпохи,
той или иной страны; ' к каждой
главе, трактующей новые
философские взгляды, т. Александров
предпосылает социально-экономическую
характеристику. И всё-таки .
марксистского анализа философских
течений не получается. Вместо
конкретного исторического анализа
т. Александров заполняет свою книгу
цитатами из классиков марксизма-
ленинизма и механическим
описанием эпохи. У Ленина и Сталина (как
и у Маркса и Энгельса)
историкоэкономическая характеристика не
пришивается, а органически
вплетается в анализ идейного материала.
Например, анализируя
гносеологические и социальные корни кризиса
физики, Ленин не даёт отдельной
характеристики экономического и
социального строя эпохи
империализма (в книге «Материализм и
эмпириокритицизм»), а вскрывает
реакционно-империалистические
тенденции путём конкретного анализа
взглядов идеалистов и мистиков на
материю, причинность,
пространство и время, законы сохранения
массы и энергии и т. д. А у т.
Александрова экономика и классовый
строй той или иной эпохи даются
сами по себе, а философские,
идеологические проблемы, интересы -=■

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. АСЛАНЯНА Г. Г.
309
сами по себе, без внутренних
связей,
Вообще в произведениях многих
товарищей (Васецкий, Баскин,
Гагарин, Гак и другие) «марксистский»
анализ сводится к перечню цитат из
классиков без глубокого анализа,
без раскрытия разных сторон в
данной системе взглядов, без
самостоятельного * разбора идейного
содержания их. Это показывает,
как поверхностно мы иногда
понимаем марксизм. Так, например,
вместо вдумчивого и серьёзного
изучения глубокого смысла известной
формулы товарища Сталина об
аристократической сущности
идеализма Гегеля многие наши
философы в своих лекциях и докладах
механически повторяли её >в разных
вариациях. Это напоминает мне
фехтовальное искусство сына
магараджи: он так искусно
манипулировал шпагой, что умел отражать все
капли дождя. Наши философы
оперируют с высказываниями наших
вождей, как тот фехтовальщик со
шпагой. Эту слабость обнаруживает
и т. Александров. Критикуя
реакционных философов прошлого, он не
обнаруживает научной глубины, не
умеет использовать несокрущимую
силу марксистско-ленинской логики.
Вот как он критикует, например,
отца католической христианской
церкви — мракобеса Августина.
«Исповедь» Августина, пишет
т. Александров, яркий пример
крайнего субъективизма и порочности
всей аргументации крупнейшего отца
церкви. По мнению Августина, весь
многообразный богатый мир создан
богом и познаётся благодаря богу.
В этом, по мнению т. Александрова,
состоит аргументация Августина. Но
это неверно: здесь перед нами не
аргументация Августина, а его
тезис. Действительной аргументации
воинственного «отца церкви» т.
Александров не разбирает, не
разоблачает путём марксистского анализа, а
проходит мимо. Между тем,
правильно применяя марксистскую
логику, можно вскрыть нелепость
всякого идеализма и мистики.
Переходя к вопросу о свободе и
несвободе воли у Августина, т.
Александров пишет: «В зависимости от
ответа на него решался и другой
(вопрос — о признании или
отвержении церкви» (стр. 106). Выходит,
что здесь мы имеем дело с
дилеммой: либо за свободу воли — тогда
против церкви; либо против свободы
воли — тогда за церковь.
Но оказывается, что тут дилеммы
нет, ибо второе решение тоже не
спасает положения церкви: раз воля
человека обусловлена, значит все
его поступки предопределены, и
человек не ответственен за них, он
безгрешен. «Следовательно, оба
решения вопроса о свободе воли
противоречили религиозным
догмам» (стр. 106). Если это так,
значит никакой дилеммы здесь нет, и
вопрос поставлен т. Александровым
неправильно. Учение о свободе
воли не только совместимо с
религией, но является атрибутом
всякого идеализма. Вся аргументация
т. Александрова, а также многих
других авторов, пишущих по
философским вопросам, сильно
напоминает логику чеховского персонажа:
одна барышня в одном из рассказов
Чехова, желая доказать, что
Пушкин психолог, приводит выдержку из
какого-то стихотворения
Лермонтова, стихотворения, 'абсолютно не
относящегося к делу.
Хотя т. Александров и
рассматривает историю философии, но
глубокого историзма нет у него.
Неисторический подход к истории мы
видим также у некоторых критиков
т. Александрова: у них получается,
что вся история домарксовой
мысли — это как бы чистая
отрицательность, ошибки, заблуждение.
История философии в марксистском
освещении должна показать, что ход
развития передовых направлений
общественной мысли в их борьбе
против реакционных направлений, а
также появление революционного
движения рабочего класса
создавали предпосылки для появления
марксизма, сочетающего в себе строгую
научность и последовательную
революционность. Тов. Александров
чётко не показывает, к чему привело
развитие домарксовой общественной
мысли и в чём заключается
переворот, совершённый Марксом и
Энгельсом. Самое формирование взгля¬

310
ТЕКС* РЕНЕТОВ. АС ЛАНИНА Г. Г-
дов 'Маркса и Энгельса дано очень
поверхностно: Маркс и Энгельс
выступают почти изолированно от
тогдашнего коммунистического
движения. Автор не понял смысла тезиса
Ленина о том, что марксизм — это
теория, программа и тактика
коммунизма, не понял смысла определения
товарища Сталина о том, что
диалектический материализм —
мировоззрение марксистской партии.
Но это ещё не всё; вся столетняя
история развития марксизма т.
Александровым выброшена за борт.
Ведь развитие подлинно научной
философской теории не
завершается созданием
«Коммунистического манифеста», а лишь
начинается. У некоторых здесь
выступающих ораторов также сквозила
догматическая мысль, будто Маркс и
Энгельс дали сразу ответы на все
вопросы и на все случаи жизни.
Между тем Ленин и товарищ
Сталин неоднократно указывают, что
марксизм — не догма, а живой,
развивающийся метод,
обогащающийся в новых общественных
условиях и при новых научных
открытиях. Уже совсем недавно в своём
ответе полковнику Разину товарищ
Сталин вновь подчеркнул мысль о
том, что Маркс и Энгельс заложили
лишь краеугольные камни, дело
марксистов развивать творчески
марксизм в новых исторических
условиях применительно к разным
странам.
Марксистский историк философии
должен глубоко и всесторонне
показать не только возникновение,
формирование марксизма, но и всю
его историю развития до наших
дней.
Важнейшими моментами этой
истории являются следующие факты
и явления:
1. Борьба марксизма за своё
утверждение (1848—1871 гг.).
2. Победа марксизма в
международном рабочем движении,
вытеснение разных форм буржуазных
идеологий, анархизма,
реакционноутопических учений и др.
3. Возникновение и
распространение социал-демократических партий,
появление ревизионизма, опошление
марксизма в разных странах деяте¬
лями II Интернационала (разделы 2
и 3 охватывают 1871—1903 гг.).
4. Эпоха империализма,
перемещение революционного движения на
восток, в Россию, появление
большевизма. Ленин и Сталин.
5. Ленинизм, как синтез мировой
и русской культуры. Роль русской
философии. Ленинизм — марксизм
эпохи империализма и пролетарских
революций.
6. Новейшие открытия в
естествознании и их гениальные обобщения
в трудах Ленина и Сталина (1903—
1917 гг.).
7. Великая Октябрьская
социалистическая революция—новая эра
в истории человечества. Опыт
первого в мире Советского
социалистического государства, обобщение
этого опыта в трудах Ленина,
Сталина, в решениях партии (1917—
1947 гг.).
Вся эта богатейшая история
марксизма должна быть показана на
фоне напряжённой
идейно-политической борьбы против различных
многочисленных реакционных
философских, социологических,
политических учений (позитивизм,
неокантианство, махизм,
натуралистические и субъективно-идеалистические
школы, мистицизм и мракобесие,
фашизм и расизм).
Я бы хотел ещё отметить, что,
несмотря на то, что здесь много
говорилось о выявлении русской
передовой философии, эта тема ещё
не выявлена во всей её глубине, не
показано отношение русской
философии к западной, как и
благотворное влияние русской
материалистической передовой философии на
общественную мысль наших
народов.
Я считаю, что поверхностностью
страдают писания и лекции очень
многих работников философского
фронта. Вот примеры: на*днях я
прочитал в Институте философии
статью т. Баскина: «Критика
социологии анархистов товарищем
Сталиным». Тема весьма актуальна
и интересна. Но автор никакой
глубокой проблемы не поставил, дал
нам достаточно неинтересный
пересказ некоторых мыслей товарища

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. АСТАФЬЕВА В. К.
311
Сталина из статьи «Анархизм или
социализм?» Или возьмите доклад,
прочитанный т. Васецким зимой
этого года на тбилисском совещании
преподавателей
общественно-политических дисциплин на тему:
«Морально-политическое единство
советского народа». Это был простой,
очень неинтересный перечень всех
наших достижений без анализа
фактов, без соответствующих
теоретических обобщений. То же нужно
сказать о лекции, прочитанной год
тому назад т. Розенталем в Ереване
о марксистско-ленинской теории
познания.
Здесь много говорилось о
необходимости критики и самокритики.
Это абсолютно необходимо, без
этого наша работа не продвинется
вперёд. Однако за последнее время
расплодился особый сорт критиков,
я бы сказал, чисто отрицательных
критиков. Это — люди, не дающие
себе труда изучать историю, науку,
философию. Они критикуют
чрезвычайно легко, они как бы сидят в
засаде и ожидают появления какой-
либо статьи в газете, журнале и
начинают «критиковать», «отрицать»
во-всю. Их интересует не наука,
а критика сама по себе. Они готовы
отрицать всё, лишь бы отрицать. Они
не способны к положительной
работе, они скорее всего похожи на
воинственных рыцарей или
странствующих схоластов с плащом и
шпагой и готовы в любой момент
сбросить плащ, вынуть шпагу и
наброситься на любого автора и
докладчика, лектора. Такой сорт
критиков есть, например, у нас в
'Армении, да и не только у нас. Они
лишь мешают положительной
творческой работе.
В заключение я хотел бы
выразить одно пожелание. Огромное
значение настоящей дискуссии ясно для
нас всех. Но я .считаю, что настал
момент широкого (правда, может
быть, не такого масштаба, как эта
дискуссия) обсуждения вопросов
логики. У нас уже имеется
трёхлетний опыт преподавания логики, но
единство в основных понятиях у
нас едва ли имеется. Поэтому
обмен мнений по этому вопросу
чрезвычайно важен.
Астафьев В. К. (Львов).
Применить принцип большевистской
партийности к истории философии —■
это значит проследить борьбу не
только материализма и идеализма,
но и борьбу диалектики и
метафизики, также имеющих свои
социальные и гносеологические корни.
В частности необходимо проследить
борьбу диалектических и
антидиалектических тенденций в создании
научного метода мышления, борьбу
тенденций формальной логики и
диалектики. Эта сторона истории
философии находит очень слабое
отражение в книге т. Александрова.
Тов. Александров не затрагивает
сколько-нибудь серьёзно вопроса о
борьбе тенденций формальной и
диалектической логики — вопроса,
который имеет для нас в настоящее
время актуальное значение.
Здесь приходится коснуться
замечания т. Трахтенберга, который
находил странным критиковать
книгу за то, чего в ней нет. Но
более странным является замечание
т. Трахтенберга и вытекающие из
него выводы. Конечно, нельзя
критиковать в книге то, чего в ней нет,
но вполне правильно и необходимо
критиковать книгу за отсутствие
того, что в ней должно быть.
В книге т. Александрова по
истории философии либо совершенно
обойдена, либо лишь поверхностно
затронута борьба за создание
подлинно научного метода мышления.
Разрешите проиллюстрировать это
положение на ряде конкретных
моментов из книги т.
Александрова.
При освещении философии
Гераклита т. Александров даже не
находит нужным указать, что
Гераклит своим учением о диалектике
вещей выдвигает вместе с тем
принципы диалектического метода
мышления, принципы диалектической
логики.
Именно на этом основано
замечание Ленина, что Аристотель в своей
логике борется с принципами
Гераклита. Ленин отмечает, что
Аристотель ведёт «упорнейшую
борьбу с Гераклитом, с идеей тождества
бытия и небытия (подошли к ней
греческие философы, но не сладили с

312
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. АСТАФЬЕВА В. К.
ней, с диалектикой)» (В. И. Ленин,
Философские тетради, стр. 332).
Тов. Александров не даёт анализа
как положительных сторон, так
и ограниченности, недостаточности
диалектики Гераклита, не
вскрывает причин, породивших
диалектику Гераклита, не ищет социальных и
гносеологических корней её и не
ставит вопроса о причинах,
обусловивших её отступление перед
принципами метафизики и логики
недиалектической в античном
мире.
Тов. Александров ограничивается
лишь поверхностным замечанием,
что «некоторые ученики
Гераклита...», например Кратил, «пытались
исказить его учение и делать
выводы, противоречащие его
философии» (стр. 39). Такое замечание
ничего не даёт для понимания причин,
обусловивших эти попытки
искажения философии Гераклита.
Кстати сказать, т. Александров не
находит нужным показать
ошибочность взгляда Кратила на
диалектику и ограничивается простой
передачей его взгляда. Тов. Александров
не учитывает того, что попытка Кра-
тила сводится к дискредитации не
только диалектики Гераклита, но
диалектики вообще.
Взгляд, что диалектика не может
давать определённых ответов о
природе явлений, имеет хождение и
сейчас. Ряд авторов (Виноградов и
другие) в статьях о логике,
появившихся в последнее время, считают,
что способность давать
определённые ответы представляет, так
сказать, монополию формальной
логики и не относится к логике
диалектической.
Никаких определённых выводов
о ценности, правильности
принципов диалектики Гераклита читатель
из книги т. Александрова получить
не может.
Второй пример — характеристика
философии Зенона, «изобретателя
диалектики», по словам Аристотеля.
Знаменитые «апории» Зенона
независимо от тех метафизических
выводов, которые из них делал сам
Зенон, являются одним из
доказательств противоречивой природы
движения, известным доказатель¬
ством справедливости
диалектической логики.
Защитник формальной и критик
диалектической логики Тренделен-
бург вынужден признать, что по
отношению к движению закон
противоречия формальной логики
неприменим.
Тов. Александров не передаёт
существа высказываний Ленина о
диалектике в связи с анализом
«апорий» Зенона. У т. Александрова —
простая передача взглядов Зенона.
Он обращает внимание не на ту
сторону вопроса, которую необходимо
было подчеркнуть, исследуя
развитие диалектики в прошлом.
Тов. Александров допускает при
этом неточную и даже неправильную
передачу хода мысли Зенона. Он
пишет: «...движение, по Зенону, не
истинно, а поэтому его нельзя
выразить в научном понятии».
Иначе оценивает суть и смысл
«апорий» Зенона Ленин: «...вопрос
не о том, есть-ли движение, а о том,
как его выразить в логике понятий»
(В. И. Ленин, Философские тетради,
стр. 265).
Наконец, т. Александров делает
ошибку в передаче воззрений
Зенона. В своих «Философских
тетрадях» Ленин писал:
«Движение есть нахождение тела
в данный момент в данном месте, в
другой, следующий, момент в
другом месте — таково возражение,
которое Чернов повторяет (см. его
Философские этюды) вслед за всеми
«метафизическими» противниками
Гегеля.
Это возражение неверно: (1) оно
описывает результат движения, а не
само движение; (2) оно не
показывает, не содержит в себе
возможности движения; (3) оно
изображает движение, как сумму, связь
состояний покоя, т. е.
(диалектическое) противоречие йм не устранено,
а лишь прикрыто, отодвинуто,
заслонено, занавешено» (В. И. Ленин,
Философские тетради, стр. 268).
Таким образом, Зенон вскрыл
противоречивость движения, но
отсюда сделал неправильные выводы,
отрицая истинность движения.
Чернов же просто отрицал противоречи¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. АСТАФЬЕВА В. К.
313
вость движения. Тов. Александров
отождествил их взгляды.
Я не исчерпал всех неточностей и
ошибок в освещении философии
Зенона, но уже указанные моменты
говорят о том, что анализ
философии Зенона, взгляды которого
представляют большой интерес для
истории философии, логики, а также и
для других наук (в частности
математики), — явно
неудовлетворителен.
Следующий пример: оценка
диалектики Платона. Тов. Александров
находит решительные слова для
характеристики роли Платона в
истории диалектики: «Несомненно,
заслугой Платона являлось его учение
о диалектике понятий, диалектике
мысли» (Г. Ф. Александров,
История западноевропейской философии,
стр. 70).
Но не следует отождествлять
учение Платона о делении и
соединении понятий с диалектикой мысли.
Не следует в истории диалектики
преувеличивать роль Платона,
учившего о вечном и неизменном мире
идей и рассматривавшего
изменчивость мира вещей как
неполноценность бытия.
По-другому подходит к Платону
Ленин, который прежде всего
считает необходимым отметить архи-
вздорную мистику идей Платона и
ничего не говорит о его заслугах в
создании диалектики.
Тов. Александров не уделяет
достаточного внимания истории
развития научного' метода мышления и
при рассмотрении других этапов в
развитии философской мысли.
Излагая учение Канта о логике,
т. Александров ограничивается
простой констатацией и передачей
взглядов Канта на логику, не давая
оценки воззрений Канта по
существу, не критикуя их.
О Гегеле. Здесь т. Александров не
уделяет должного внимания столь
актуальному вопросу, как вопрос об
отношении логики формальной и
диалектической, не касается
совершенно гегелевской критики
формальной логики.
Должен сделать несколько
отдельных замечаний по вопросам,
затронутым в прениях.
1) 	Применить принцип
партийности в истории философии — это
значит вскрыть классовую подоплёку
борьбы философских направлений,
показать социальную историческую
обстановку, которая обусловила
формирование данной философской
системы.
Это не значит, что следует чисто
внешним образом включать
общеисторический материал в историю
философии, как это' имеет место в
книге т. Александрова и в первых
томах истории философии,
выпущенных Институтом философии
Академии наук СССР.
Пример: т. Александров, рас¬
сматривая историю философии в
древней Греции, включает данные о
количестве рабой в Афинах и
Коринфе, приводит соображения историков
о достоверности этих данных
(см. стр. 27).
Возникает вопрос: какое
отношение имеют эти сведения к истории
философии, если они внутренне не
связаны с последующим изложением
материала?
Уместно и необходимо было бы
сказать о положении рабов и
рабских восстаниях, когда идёт речь о'
возникновении христианства. Как
известно, отчаяние рабов после
поражения ряда рабских восстаний было
одним из источников возникновения
христианства — религии
непротивления, какой она была на первых
ступенях её развития.
Зачем нужно было приводить
данные о том, что Афины были
известны керамическими изделиями, Хал-
кида и Сикион — изделиями из
металла, Эгина — предметами
домашнего обихода, Мегара —
текстильными товарами, когда эти данные
остаются чем-то чисто внешним и не
находят никакого отражения в
характеристике философского развития
древней Греции.
Образец того, как следует
вскрывать со'циально-историческую
обстановку, обусловившую ход
философского развития, можно видеть у
классиков марксизма-ленинизма.
В книге т. Александрова
приведён данный Энгельсом блестящий
анализ социальных условий,
определивших мировоззрение средних ве¬

314
ТЕКСТ РЕЧИ ТОК. БЕЛЕЦКОГО Э. Я.
ков: «Мировоззрение, средних веков
было по преимуществу
теологическим. Европейский мир, фактически
лишённый внутреннего единства, был
объединён христианством против
общего внешнего врага, сарацин.
Единстве? западноевропейского
мира, представлявшего группу
народов, развитие которых совершалось
в постоянном взаимодействии, это
единство было осуществлено
католицизмом. Это теологическое
объединение было не только идеальным.
Оно в действительности существо-
валб не только в лице папы, своего
монархического центра, но прежде
всего в организованной на
феодальных и иерархических началах
церкви, которая в каждой стране
владела приблизительно третьей частью
всей земли • и составляла поэтому
крупную силу в феодальной
организации. Церковь с её феодальным
землевладением служила реальной
связью между различными
странами; феодальная организация церкви
освящала религией светский
феодальный государственный строй.
Духовенство к тому же было
единственным образованным классом.
Отсюда само собой вытекало, что
церковная догма была исходным мо-
менто'м и основой всякого
мышления. Юриспруденция,
естествознание, философия — всё содержание
этих наук приводилось в
соответствие с учением церкви» (цит. по
книге т. Александрова «История
западноевропейской философии», стр.
98—99).
2) Марксистская история
философии должна показать не только
поступательный (в конечном счёте)
ход развития философии, но и
периоды её временного упадка,
должна выявить конкретные
исторические причины этого упадка
(пример — философия средних
веков).
3) В ряде выступлений
затрагивался вопрос о том, какие
философские системы и какие стороны их
следует выделить, излагая историю
развития филбсофии.
Несомненно, что следует
отобразить ход философского развития так,
как это имело место в исторической
действительности.
В тб же время необходимо
указать и на ту роль, которую данная
философская система играла в
последующие эпохи исторического
развития и прежде всего в современный
период. Это касается как
прогрессивных (в своё время), так и
реакционных сторон любого
философского направления.
41 Один из недостатков книги
т. Александрова состоит в том, что
в ней зачастую не даётся
критической оценки рассматриваемых
философских учений с позиций
марксизма; автор часто ограничивается
простой передачей взглядов того
или иного философа.
Принцип большевистской
партийности истории философии обязывает
не только к тому, чтобы изобразить
борьбу философских направлений, но
и показать, как в конечном счёте
ход исторического развития
подготовил возможность возникновения в
определённых исторических
условиях революционной философии
пролетариата.
Критику философских систем
прошлого необходимо давать с
учётом исторической обстановки, не
требуя от них того, что они по
историческим условиям не могли
дать. ‘
В заключение следует сделать
один общий вывод: написание
цельной марксистской истории
философии требует большой
многосторонней исследовательской работы.
Белецкий 3. Я. (Москва).
Товарищи, в процессе обсуждения книги
т. Александрова высказано много
интересных и ценных замечаний как
по вопросам истории философии
вообще, так и о книге т. Александрова
в частности.
Однако подход к оценке книги с
позиций той или иной узкой
специальности или с точки зрения
количества сделанных ошибок нельзя
признать правильным. Такой подход
затушёвывает главное, не позволяет
вскрыть принципиальные ошибки
книги.
Выступавшие отмечали, что
изложение книги проникнуто
объективизмом, абстрактностью,
скольжением по поверхности философской

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
315
науки. Спрашивается, можно ли эти
недостатки рассматривать как
частные недостатки книги? Несомненно,
нельзя. Эти недостатки говорят о
крупном методологическом пороке
книги в целом.
Как это произошло и отчего всё
это зависит, мы должны ясно себе
представить,
Надо сказать, что у нас имеют
хождение две точки зрения на
понимание как науки философии, так и
истории философии-, точка зрения
меньшевиствующего идеализма и
точка зрения исторического
материализма. Первая точка зрения
получила сейчас широкое
распространение и, можно сказать, является
господствующей у нас, вторая же
находится в тени.
Представители меньшевистско-
идеалиетической точки зрения
считают, что историю философии
следует излагать как историю
философских школ и учений, следующих
друг за другом в хронологическом
порядке. Такого рода изложение
истории философии предполагает,
что процесс развития мышления и
познания носил общечеловеческий
характер и шёл своим особым путём.
Он не был связан ни с
общественноматериальной, ни с политической
деятельностью людей.
Таким образом, признаётся суще-
йвование двух параллельно идущих
процессов — философского,
теоретического, и
общественно-исторического, практического.
Представители буржуазной точки
зрения считают, что предметом
философского исследования является
то всеобщее и вечное, которое якобы
лежит в основе мира и которое
определяет мир к существованию. Этим
всеобщим и бесконечным считаются
законы мира. Они признаются как
надисторичные и нематериальные.
Они раскрывают себя в мышлении
в форме понятий и категорий. Что
же касается отдельных вещей и
предметов, .то они, по мнению тех же
философов, существуют лишь как
проявление этих всеобщих законов.
Поэтому мир чувственно
воспринимаемых вещей, мир единичного
можно Исследовать с помощью наук
естественных и общественных, мир
же всеобщего можно познать лишь
с помощью абстрактного мышления.
Вот почему философия
рассматривается как наука о содержательном
мышлении, как наука о всеобщих
законах бытия.
Что же касается конкретных наук,
то считается, что они занимаются
изучением частных законов, не
имеющих отношения к
философскому знанию. Законы,
открываемые конкретными науками,
являются лишь подтверждением общих
законов, данных философией. Поэтому
считается, что без философии
конкретные науки, как и общественно-
политическая человеческая
деятельность, были бы невозможны.
Человек, не зная философии, блуждал бы
в хаосе фактов, не понимая Hi
внутреннего смысла, не улавливая их
внутренней логики, не зная их
закономерности.
Всеобщие законы, логику мира
открывает только философия.
Изучив философию, можно знать, по
каким законам существуют и
развиваются единичные предметы и
явления мира. Следовательно, надо в
первую очередь изучать философию,
логические законы и с помощью этих
законов всё объяснять и всё
предвидеть.
Материальная жизнь людей, по
этому представлению, в каждую
историческую эпоху находится в
зависимости от развития философских
идей. Есть новые идеи — есть
движение вперёд, нет их — в обществе
происходит застой. То же самое
наблюдается и с конкретными
науками. Науки могут устанавливать,
описывать конкретные явления, но
найти общую связь между ними,
понять их логику без философии они
не могут. Уровень
естественно-научного развития определяется уровнем
философского развития. Чем более
высокой ступени в своём развитии
достигает философия, тем выше и
совершеннее общественная жизнь,
тем совершеннее становятся
конкретные науки.
Из сказанного следует, что
философия по характеру изучаемого
предмета йикак не может быть
классовой, партийной. Её нельзя ни
понять, ни объяснить из условий

316
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
общественно-политической жизни
людей. Наоборот, сама
общественноматериальная и политическая жизнь
людей может быть понята только
через философию.
При таком понимании науки
философии и её роли в общественном
развитии на первый план при
рассмотрении исторического процесса
выступает не
общественно-материальная деятельность людей с
классами и классовой борьбой, не
государства, не развитие наук —
естественных и общественных, а борьба
философских школ и учений.
Субъектом исторического прогресса
выступает мыслитель, который силой
чистой мысли двигает историю
вперёд. Философы изображаются как
люди, стоящие над классами,
государствами и народами, как борцы
за чистую истину, за идею свободы,
добра, блага и т. п.
Этот взгляд на философию
воспринял и т. Александров, Он
заявляет: «Ленинские «круги» в истории
философии показывают
историческое развитие познания человеком
законов природы и общества как
развитие философского знания,
философских систем» (Г. Ф.
АлександровИстория западноевропейской
философии, стр. 17).
Тов. Александров вслед за
буржуазными историками философии
повторяет, что философия является
общечеловеческой наукой и что она
открывает законы природы и
общества.
Когда подобным образом
характеризует философию Виндельбанд
или Гефдинг, то это понятно.
Буржуазные историки философии не
могут иначе подойти к оценке
содержания истории философии. Они
ставят своей задачей доказать, что
всеобщие законы, якобы
открываемые мышлением, управляют миром,
что, следовательно, только та часть
общества, которая занимается
духовной деятельностью и которая
раскрывает законы мира, имеет право
руководить массой и направлять
общественный процесс согласно
логике понятий. Когда же подобного
рода идеалистический вздор
повторяет т. Александров, то это не делает
ему чести. Тов. Александров совсем
не в ту сторону направляет нашу
теоретическую мысль. Куда он её
направляет, видно из следующего.
Он пишет: «Мысль о беспрестанном
совершенствовании научных и
философских знаний в истории, о
необходимости критики
предшествующих взглядов для глубокого
понимания современных проблем мы
находим ещё у великого основателя
русской науки Ломоносова» (там же,
стр. 18).
Почему нам сейчас необходимо
ссылаться на Ломоносова, —
непонятно, а во-вторых, почему следует
думать, что для глубокого
понимания современных проблем мы
должны начинать с критики
предшествующей философии? Неужели
человек, стоящий на марксистских
позициях, может всерьёз думать,
что современные проблемы
философии находятся в какой-то связи с
предшествующей философией? Так
может думать только последователь
Гегеля, но не Маркса.
Последователь Гегеля считает, что надо
изучать диалектику понятия. Коль
изучено исторически движение понятия,
коль известна логика понятия (эту
логику, как известно, в древнее
время разработал Аристотель, в
новое же—Гегель), то можно доказать
необходимость любой цели и любого
действия. Для этого надо лишь
уметь оперировать логическими
категориями и обладать
соответствующей теорией познания.
При таком понимании истории
философии марксизм выступает как
синтез предшествующих
философских школ и учений. Для понимания
марксистской философии не
требуется ничего, кроме понимания истории
философии. При таком понимании
истории философии гражданская
история, как и история наук —
естественных и общественных, —
выступает лишь в качестве иллюстрации.
При таком понимании истории
философии на первый план
выступает личность философа, ибо только
философ, развивая понятия,
полученные от предшествующих
поколений, может двигать историю вперёд.
Только философ является творцом
нового. Почему идеальным
философом с этой точки зрения является

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
317
тот философ, который научается
держаться ие за факты истории, а за
идеи прошлого.
Основной недостаток книги т.
Александрова по истории философии
заключается в том, что он не
критически воспринял изложенную выше
буржуазную точку зрения на
историю философии. Он излагает
историю философии как самостоятельный
процесс развития философских
учений и систем. Точка зрения
исторического материализма на историю
философии в книге т. Александрова
не нашла своего выражения.
Тов. Александров пишет:
«История философии как одна из
отраслей общественного знания
представляет для современного читателя
тот интерес, что она показывает
неуклонный прогресс в развитии
человеческих знаний и обогащает людей
суммированным опытом прошлого»
(там же, стр. 21).
Такое понимание истории
философии ничего общего с марксизмом не
имеет. Маркс неоднократно
указывал, что развитие истории, связь
людей, опыт человечества
суммировались не философией, а
единственно и в первую очередь в
материальном процессе производства.
В письме к Анненкову Маркс
писал: «Прудон, прежде всего из-за
отсутствия у него исторических
знаний, не понял, что люди, развивая
свои производительные силы, т. е.
живя, развивают определенные
отношения друг к другу и что характер
этих отношений неизбежно меняется
вместе с преобразованием и ростом
этих производительных сил. Он не
понял, что экономические категории
суть лишь абстракции этих
действительных отношений и являются
истинами лишь постольку, ,
поскольку существуют эти отношения»
(К. Маркс, и Ф. Энгельс, Избранные
письма, 1947, стр. 27).
Маркс никогда не говорил и не
мог говорить, что философия
осуществляет в истории «неуклонный
процесс в развитии человеческих
знаний». Философия, говорил Маркс,
всегда служила интересам
господствующих классов. Она постоянно
стремилась обосновать существую¬
щий строй, доказать его вечность
и неизменность.
Перед философией на первом
плане стояли не столько интересы
знания, сколько политические интересы
того или иного класса, государства.
Интересы знаний философия в
прошлом почти всегда приносила в
жертву интересам политики. Идеи
ставились на службу политике. И в
соответствии с тем, какова была
политика, какие задачи решал тот или
иной класс, то или иное государство
в известный период, такова была и
философия. Она была или
прогрессивна или реакционна. Но она
никогда не представляла собой
единого процесса «неуклонного развития
знаний».
Философия в прошлом меньше
всего была поборником чистой истины,
она всегда была стражем политики.
Благодаря этому идеи старого
общества никогда не служили
источником для идей нового общества.
Наоборот, они всегда являлись тор-
моеом для возникновения новых
идей. Товарищ Сталин пишет:
«Новые общественные идеи и теории
возникают лишь после того, как
развитие материальной жизни
общества поставило перед обществом новые
задачи» («История ВКП(б). Краткий
курс», стр. 111). Новые идеи нового
общества утверждались в жизни
лишь в процессе борьбы со старыми
идеями, со старым мировоззрением.
Неверно думать, что в истории
философии в том же порядке
осуществляется преемственность между
идеями, что и в истории
материальной жизни людей. Здесь мы имеем
дело.с двумя совершенно
различными процессами. Одно
дело—общественно-материальный процесс,
выражающий объективный
поступательный ход истории, другое дело —
философия, дающая теоретическое
обоснование истории с субъективно-
классовой точки зрения.
Домарксова философия,
защищавшая интересы имущих классов,
давала извращённое, ложное
изображение действительности. Такое
извращённое изображение
действительности ей приходилось давать не
потому, чт<3 она хотела сознательно
извратить действительность, а пото¬

318
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. А.
му, что объективна таковым
являлось положение того класса, того
общества, интересы которого она
выражала. Маркс говорит, что
положение классов в обществе,
построенном на ок-сплоатации, всегда
является извращённым: одни трудятся,
другие присваивают результаты
труда, Поэтому и философия этого
общества даёт извращённое
изображение действительности. Вся
философия прошлых общественных
формаций не может быть поэтому
рассмотрена как наука в строгом
смысле этого слова. Идеализм никогда
не служил интересам науки. Не
может быть рассматриваема как наука
и философия древних в том смысле,
как мы сейчас понимаем философию.
В философии древних имелись лишь
научные догадки.
Только один класс современного
общества—пролетариат—мог
явиться носителем подлинно научной
философии, так как он впервые в
истории ставит своей задачей уничтожить
экепдоатацию человека человеком,
осуществить построение
социалистического общества. Общественное
положение этого класса таково», что
он безбоязненно, не предвзято, без
каких бы то ни было классовых
ограничений становится на точку
зрения признания объективных
закономерностей, господствующих в
природе и обществе. Свою
политическую деятельность он опирает на
науки общественные и естественные,
почему и философия этого класса
впервые становится научной. Она
утрачивает то значение, которое она
играла в антагонистических
обществах. Она перестаёт быть наукой в
старом, плохом смысле слова,
наукой, конструирующей
действительность и её законы в соответствии с
интересами эксплоататорских
классов. Она принимает действительность
такой, какова она есть на самом
деле. Она ничего от себя туда не
привносит. Маркс говорил: для того
чтобы разделаться с философией в
старом смысле слова, «нужно
выпрыгнуть Из нее и в качестве
обыкновенного1 человека взяться за
изучение действительности» (К. Маркс
и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр.
216)*
Рассматривая прошлую
философию, мы обязаны различать тот
объективно-научный материал, на
который она в ту или иную эпоху
опирается, и те идейные, теоретические
построения, в которых специфично
отражается общественное бытие
того или иного класса. Но хотя
философия всегда отталкивается от тех
или иных научных знаний своего
времени, тем не менее, если говорить
о философии идеалистической, в
этой философии научные знания
всегда извращаются в интересах
определённого реакционного
мировоззрения. Наука всегда ставится на
службу религии. Этого нельзя
сказать о философии
материалистической, где научные знания имеют
решающее значение, почему
материалистическая философия и носит
всегда прогрессивный характер, не
переставая быть классовой, партийной.
В антагонистически-классовых
формациях материалистическая
философия выражает передовые,
прогрессивные черты в развитии
господствующих классов. Так, французский
материализм XVIII века явился
идеологией революционной французской
буржуазии. Немецкий же идеализм
конца XVIII и первой половины XIX
века явился идеологией
реакционной, юнкерской,
дворянско-буржуазной Германии.
Однако если немецкий идеализм
даёт всецело извращённое
изображение действительности, оправдывая
тем самым общественное положение
прусской аристократии, то неверным
было бы думать, что французский
материализм не был также по-своему
ограничен положением в обществе
класса французской буржуазии.
Метафизичность французского
материализма, его неспособность подняться
до научного объяснения
общественных явлений, его созерцательность в
области теории познания — всё это
было предопределено в
значительной мере общественным положением
класса французской буржуазии.
Черты ненаучности сохранялись и во
французском материализме.
Используя предшествующий
Мыслительный материал, ’Маркс й
Энгельс должны были построить новое,
принципиально отличное мировозэре-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
319
ние, мировоззрение, отражающее
положение в обществе класса
пролетариата. Марксистское мировоззре-
ние является поэтому не синтезом
предшествующих философских
учений, а их Полным, коренным
преодолением. Марксизм в основу
Исторического прогресса кладёт
не философское знание, а
практическую материальную деятельность
людей.
Марксизм в основу своей теории
познания кладёт не способности
познающего субъекта, а
материальнопрактическую деятельность
человека. Познающие способности челове*
ка никогда не определяли характера
развития знаний человека, знания
всегда зависели от степени развития
материальных сил человека.
Духовные способности людей сами по
себе никогда ни в прошлом, ни в
настоящем не являлись препятствием
для исторического прогресса.
Марксизм рассматривает
философию не как сумму логических
категорий, с помощью которых можно
всё познать и объяснить, он стоит
на точке зрения признания
постоянного, вечного развития
материального мира — природы и общества,
законы которого мы обязаны всё
дальше и всё глубже научно
познавать.
Марксистская философия не
отрывается от наук и не противостоит
наукам. Она обогащается и
развивается в результате развития наук о
природе и обществе, в свою очередь
она содействует их развитию, давая
научную теорию и метод.
Марксистская философия имеет поэтому
величайшее революционно-практическое
значение, так как только благодаря
марксистско-ленинской фило!софии
можно СО знанием дела строить пе-
редовое, подлинно человеческое
общество.
Таким образом, не с вершины
истории философии можно понять
марксизм, а, наоборот, лишь с точки
зр«НИя марксизма можно Понять и
объяснить всю прошлую философию.
Но эта задача нами ещё не решена.
Мы к ней лишь приступили. Энгельс
в письме к Шмидту от 5 августа
1890 г, писал', «Всю историю надо
начать изучать заново, Надо иссле¬
довать в деталях условия
существования различных общественных
формаций, прежде чем пытаться
вывести из них соответствующие им
политические, частно-правовые,
эстетические, философские,
религиозные и т. п. воззрения». У нас же
дело пока обстоит по-старому.
Тов. Александров, не желая
заниматься историей и естествознанием,
выводит из философских воззрений
общественные формации и тем
самым превращает в схоластику
марксистскую философию.
Задача историка-марксиста
сводится не к тому, чтобы показать, как
двигались философские идеи от
одной школы к другой, а к тому, чтобы
показать, как и почему возникали в
те или иные эпохи определённые
идеи и философские учения, какую
общественную роль они играли и в
чём был их политический и научный
смысл. Мы должны твёрдо помнить,
что есть только одна основа и один
подход для подлинно научного
рассмотрения философских учений —
это гражданская история. И только
опираясь на неё, можно понять
истинную суть всех философских школ
и учений.
Необходимо отметить, что
политический подход к анализу
философских учений отнюдь не исключает
исследования гносеологических и
логических проблем. Собственный
предмет философии при этЭм
подходе не исчезает. Наоборот, все
основные проблемы философии при
этом подходе впервые получают
подлинно научное объяснение.
При правильном, научном
изложении философских учений мы сможем
понять, почему в тот или иной
период определённые политические,
классовые, материальные отношения
получили то или иное духовное
выражение и почему, с другой стороны,
только в данной определённой
форме общественного сознания эти
Отношения нашли своё выражение. Мы
поймём, какую роль играла та или
иная философия для своего времени
и места, Такое изложение будет и
партийным и критичным,
Рациональная, партийная критика,
по мысли Маркса, Сводится не к
тому, чтобы мы характеризовали исТо¬

320
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
рию философии только с точки
зрения сегодняшнего дня, не
анализируя её относительно своего времени
и места, не показывая её классового
партийного смысла. Мы обязаны
всякую философскую теорию
понять и объяснить относительно к
своему времени и своему
обществу.
Для того чтобы эта мысль стала
вполне ясной, я остановлюсь кратко
на рассмотрении «Критики чистого
разума» Канта и «Феноменологии
духа» Гегеля. Это я делаю ещё и
потому, что анализу этих работ
много внимания в своей книге уделил
т. Александров.
Работа Канта «Критика чистого
разума», как известно, была
написана перед Великой французской
революцией. Однако эта работа от
начала и до конца направлена как против
французского материализма, так и
против идей французской
революции, больше того, в этой работе
Кант заложил основы той
реакционно-философской теории, которая в
дальнейшем получила название
немецкой идеологии.
Кант в работе «Критика чистого
разума» разрешает один основной
вопрос — вопрос о то'М, может ли
человек черпать свои идеи из
объектов внешнего мира. И доказывает,
что внешний мир не может явиться
основой для возникновения идей,
что идеи человек получает
сверхопытным путём. Они возникают в
результате чистой деятельности
разума. Идеи, по мысли Канта,
помогают человеку ориентироваться в
целях и принципах, положенных богом
в основу мироздания. Всё, что
человек находит в жизни, всё это, учит
Кант, дано свыше, богом. Мы, люди,
должны воспринимать жизнь такой,
какой она дана от бога. Изменять
что-либо в обществе, говорит Кант,
мы не можем, не имеем права.
Кант в «Критике чистого разума»
решительно опровергает философию
французского материализма,
философию, которая учила, что человек
может создавать идеи, опираясь на
природу, и может согласно
полученным идеям практически
революционным путём изменять жизнь.
Таким образом, кантовская идеа¬
листическая философия явилась
теоретическим опровержением идеи
революции. Она запрещала,
возможность революционного
преобразования общества. В этом было глубокое
назначение философии Канта. В этом
была ■ её идейность. Априоризм,
трансцендентальный метод — всё
это служило Канту лишь средством,
способом для его «теоретических»
построений, оправдывавших
нерушимость прусского государства.
Глупо поэтому думать, что Кант в
«Критике чистого разума»
беспокоился о какой-то общечеловеческой
науке, решал какие-то
общечеловеческие задачи, стремился к
какому-то общечеловеческому
прогрессу.
Если подойти к философии Канта
объективистски, по-буржуазному, то
она предстаёт как собрание каких-
то замысловатых философских
конструкций, созданных якобы в
интересах познания чистой истины. Если
же подойти к ней со стороны тех
общественно-политических целей,
которые Кант вынужден был
разрешить, то оказывается, что вся эта
сложная конструкция ему
необходима была для теоретического
обоснования утверждаемых им
идеалов — бытия бога, бессмертия души,
свободы воли.
При рассмотрении философии
Канта мы можем остановиться,
конечно, и на анализе его метода. Но
из этого не следует, что истинный
смысл философии Канта сводился к
методу, а не к его системе. И это
не означает, что в философии Канта,
как и Гегеля, метод не был
органически слит с системой и не служил
так же, как и система, одним
целям — теоретическому обоснованию
интересов пруссачества. Маркс
писал: «В своей мистифицированной
форме диалектика стала модной в
Германии, так как, повидимому,
давала возможность набросить
покрывало на существующее положение
вещей» (/С. Маркс, Капитал, 1935,
стр. XXIII).
Философия Канта стремилась
нанести удар и по материализму и по
науке. Не случайно Чернышевский
писал: «Кант отрицает всё
естествознание, отрицает и реальность чи-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
321
стой математики». Далее, он
обращается к те-м, кто берётся толковать
о «трансцендентально данных
формах интуиции». «Эти «формы»,—
пишет он,— придуманы Кантом для
того, чтобы отстоять свободу воли,
бессмертие души,' существование бога,
про-мысл божий...
от—кого?—собственно, от Дидро и его друзей... Он
изломал всё, на чём опирался Дидро
со своими друзьями. Дидро опирался
на естествознание, на математику,—
у Канта не дрогнула рука разбить
вдребезги всё естествознание»
(#. Г. Чернышевский, Избранные
философские сочинения, 1938, стр.
514).
ч Критика, данная Чернышевским
философии Канта, от первой до
последней буквы верна. Это критика
партийная, боевая. Есть ли хоть
что-либо похожее на эту критику в
книге т. Александрова? Надо прямо
ответить — ничего похожего там
нет. Изложение «Критики чистого
разума» даётся академичнее,
аполитичное, профессорское. Читать всё
это и не интересно и не нужно.
Анализируя «Критику чистого
разума», т. Александров приходит к
странному выводу. Он пишет:
«Своей критикой бога как объекта
познания Кант нанёс серьёзный удар
религии» (Г. Ф. Александров,
История западноевропейской философии,
стр. 371). Кант нанёс удар религии!
Известно было, что Кант
обосновал в новое время религию с точки
зрения науки. Но то, что он нанёс
удар религии, это откровение,,
перенесённое из буржуазных учебников.
Каким же образом идеи, развитые
Кантом в «Критике чистого
разума», перекликаются с его
общественно-политическими взглядами?
Продолжением «Критики чистого
разума» является работа Канта
«Критика практического разума».
В этой работе Кант изложил своё
учение о нравственности, учение,
которое сыграло исключительно
большую роль для формирования
‘в' Германии реакционно-мещанско-
пруссачеекой морали.
Опираясь на идеи, развитые в
«Критике чистого разума», Кант
учит, что материальная,
чувственная жизнь людей не имеет никакого
значения. Все противоречия
материального характера, по мысли
Канта, должны исчезнуть в идее
нравственности. Существенным для
человека являются йе чувственные его
интересы и потребности, а
нравственный закон, долг.
В «Критике практического
разума» Кант утверждает, что человек
обязан лишь подчиняться тем
высшим принципам, согласно которым
общество существует. Человек не в
праве изменить что-либо в своей
собственной жизни. Государство,
законы, король — всё это положено
высшей волей. На долю человека
остаётся лишь аккуратное
выполнение своих обязанностей, моральное
усовершенствование.
В свете этого морального
принципа все сословия изображаются
как равные и свободные, ибо
каждый человек в обществе носит в
своей душе принцип свободы, как
стремление выполнять долг без
принуждения.
Работы Канта «Критика чистого
разума» и «Критика практического
разума»—это работы не
абстрактные, не оторванные от конкретной
действительности. Это боевые,
политические работы, в которых Кант
теоретически обосновал
необходимость существования пруссаческого
государства, необходимость
сохранения существующего порядка
вещей. В этом была партийность
философии Канта. Философия Канта
защищала немецкую реакцию
против французской революции, она
защищала идеализм против
материализма, религию против науки.
Как же оценивает «Критику
практического разума» т. Александров?
Он и в данном случае верен себе.
Он даёт какой-то абстрактный,
объективистский, схоластический
анализ этой работы. Он говорит, что
идея о самодовлеющем характере
человеческой личности нашла в
учении Канта о морали своё развитие
и завершение. Он указывает, что
учение Канта о категорическом
императиве носило исключительно
абстрактный, созерцательный и
идеалистический характер (стр. 379).
Реакционное учение Канта о
категорическом императиве, оказы¬

322
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
вается, носило созерцательный и
идеалистический характер! Какой
же буржуазный историк философии
с этим не согласится?
Тов. Александров пишет, что у
французов и Канта встречаются
одни и те же лозунги — равенства,
свободы, братства. Но он не
понимает, что эти лозунги похожи лишь
по форме, по существу же они
диаметрально противоположны.
Французы выдвинули революционные
лозунги, а Кант превратил их в
реакционные. Кант обосновывает
моральный принцип равенства всех
сословий перед пруссаческим
государством, а французы относили его
только к третьему, революционному
сословию. Что здесь общее и что
здесь можно сравнивать? Оценивая
в целом учение Канта о морали,
т. Александров пишет: «Из
сказанного виден не только
непоследовательный, но и консервативный
характер этики Канта» (стр. 380).
Такая оценка не верна по
существу. Этика Канта была, во-первых,
последовательна от начала и до
конца, а во-вторых, не
консервативна, а безусловно реакционна.
К какому итогу можно пригти
после прочтения главы о Канте в
«Истории западноевропейской
философии» т. Александрова? Итог один.
Кант при всех своих недостатках
служил делу человеческого
прогресса.
После Канта наибольшим
уважением т. Александрова пользуется,
видимо, Гегель. Тов. Александров
стремится, так же как и Канта,
изобразить Гегеля прогрессивным
мыслителем. Он рассматривает
философию Гегеля в двух планах. Он
отличает его общетеоретические
взгляды от социально-политических.
В общефилософской части, по
мнению т. Александрова, Гегель сделал
огромный вклад в общечеловеческую
науку. Он разработал
диалектическую теорию познания и
диалектическую логику. В
социально-политических взглядах Гегель реакционен.
Поэтому, рассматривая работы
Гегеля «Феноменология духа» и
«Логика», т. Александров не ставит
своей задачей связать их с его
реакционными социально-политическими
взглядами, а анализирует их как
произведения хотя и не вполне
совершенные, но стоящие в ряду
общечеловеческого прогресса. Тов.
Александров стремится убедить
читателя, что идеи, развитые Гегелем
в этих произведениях, явились
источником возникновения марксистской
философии.
Характеризуя в целом гегелевскую
«Феноменологию духа», т.
Александров пишет: «Понятно, что не
эта мистическая черта диалектики
Гегеля привлекала к себе
пристальное внимание передовых учёных. Их
привлекало его учение о развитии
сознания, мышления, о борьбе
противоположностей как источнике
развития» (стр. 409).
Оценивая же гегелевскую
«Логику», т. Александров заявляет:
«Учение Гегеля о развитии, его мысль о
том, что познание есть познание
борьбы противоположностей и что
противоречие есть источник
развития, является исторической заслугой
философа. В этом существо
«рационального зерна» его диалектики»
(стр. 411—412).
Из книги т. Александрова
читатель узнаёт важную новость. Гегель,
оказывается, учил о борьбе
противоположностей. На самом же деле
известно, что учение Гегеля сводилось
к примирению противоположностей.
Источник же развития Гегель видел
в противоречивом развитии
понятий, в диалектической борьбе
понятий друг с другом. Что может здесь
привлекать «пристальное внимание
передовых учёных»? Тов.
Александров пытается доказать, что в
«Феноменологии духа» Гегель
разработал диалектическую теорию
познания, а в
«Логике»—идеалистическую диалектику. 'Как
диалектическая теория познания, так и
идеалистическая диалектика были
восприняты в переработанном виде
Марксом. По Александрову получается,
что работы «Феноменология духа» и
«Логика» явились мостом,
соединяющим Гегеля с Марксом, что в
этих работах Гегель выступил как
прогрессивный мыслитель.
В действительности же дело
обстояло не так. Во-первых, взгляды,
развитые Гегелем в этих работах

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
323
как по вопросам теории познания,
так и по -вопросам логики,
находятся IB -полном единстве с его
реакционными -политическими
-взглядами, а во-вторых, Маркс не только не
принял в переработанном виде
гегелевскую теорию познания и
логику, но он их отверг. Он создал
новую, научную теорию познания,
опирающуюся на исторический
материализм. Он разработал новый,
научный, революционный
диалектический метод, опирающийся на
общественное развитие и достижения
наук. Что же касается вопроса,
находились ли гегелевская теория
познания и его диалектическая
логика в единстве с его политическими
взглядами, можно показать при
рассмотрены и «Феноменологии духа».
В работе «Феноменология духа»
Гегель занимается анализом форм
человеческого мышления. Он
выделяет три главные формы
мышления—чувственное сознание,
рассудочное и разумное. Гегель учит, что
чувственное сознание соответствует
детскому и юношескому возрасту;
рассудочное — зрелому возрасту и
разумное — старческому. Но эти
три ступени развивающегося
мышления характеризуют не только
индивидуальное мышление. Они
характеризуют также процесс
мировой истории. _
Детский и юношеский период в
развитии сознания проходили
народы Востока и Греции. Этот период
-cooTBieTCTByет чувственному
сознанию. Возмужалый возраст в
истории относится к Риму. Этот период
связан с развитием абстрактного
мышления. И, наконец, -период в
истории, связанный с развитием
разумного мышления, относится к
германскому миру. Только народы
германского мира, учит Гегель,
достигли высокой ступени в развитии
сознания, и только этому народу
дано поэтому право руководить
мировой историей. «Феноменология
духа» дала теоретическое
обоснование политическим взглядам Гегеля.
Гегель разработал не
революционную теорию познания, а
реакционную, и Маркс этой теорией
воспользоваться не мог.
Так же обстояло дело и с. гегелев¬
ской «Логикой». В этом можно
легко убедиться как при чтении
«Логики», так и при изучении работы
Маркса «Критика философии
государственного права Гегеля».
Историк-марксист не может отделять
теоретическую часть в философии
от общественно-политической.
Философия Канта и Гегеля была
одинаково .реакционна как в своей
теоретической части, так и в области
общественно-политической. Мы
обязаны показать, что* немецкая
философия конца XVIII -и первой
половины XIX века заложила
фундамент для развития всей позднейшей
реакционной немецкой философии.
Говоря о немецкой философии, я
обращаю внимание сейчас лишь на
одну сторону вопроса, на то, как эта
философия была связана с немецкой
действительностью и как она
служила пруссаческой Германии. Йз
сказанного, однако, не следует, что
историк-марксист не обязан
отыскивать и показывать черты, стороны -в
философии, которые могли при
определённых условиях оказаться
прогрессивными. Известно, что
Гегель открыл диалектику, попытался
раскрыть идею развития, но у
Гегеля эта идея не получила
революционного смысла в силу его
реакционных политических убеждений.
Мне хочется ещё раз отметить,
ч то п а р ти й но - пол и т-и чес кий п од ход
к истории философии является
единственно научным подходом и
единственно правильным. Он даёт
нам возможность подойти
объективно, научно ко всякой философии,
даёт возможность понять как
положительные, так и отрицательные
стороны всякой философии.
Философия всегда была
конкретно связана с определённым
временем, определёнными государствами
и классами. Из того, что
буржуазные философы говорят, что их
философия носит общечеловеческий
характер, не следует ещё, что она
является в действительности
таковой.
Несколько слов о том, как и за
что нужно критиковать прошлую
философию. Тов. Александров
пишет, что задача марксистской
философий «состоит в безусловной и все¬

324
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛЕЦКОГО 3. Я.
сторонней «ротике прошлых
философских учений, в их строго
исторической оценке».
Что значит безусловно
критиковать?
Всю прошлую философию
критиковать безусловно с порога нельзя.
Надо разобраться, что и как
следует критиковать. Не можем мы
критиковать Фалеса за то, что он за
начало всего брал воду. С
современной точки зрения это нелепость, а
для своего времени это было
большое достижение. Нельзя также
критиковать Дидро за то, что его
материализм не был диалектическим.
Дидро не мог разработать
диалектический метод, так как он жил в
такое время, когда и
естествознание и общественная жизнь не
позволяли ещё раскрыть диалектику.
Если говорить о философии Дидро,
задача заключается в том, чтобы
показать, во-первых, на какой
общественно-исторической и научной
основе сложилась эта философия, и,
во-вторых, что в ней было
прогрессивного, революционного для своего
времени и в чём заключалась её
ограниченность.
Из сказанного, однако, отнюдь не
следует, что в истории философии
осуществлялся поступательный
процесс развития знаний человечества.
Из процесса поступательного
развития знаний человечества нельзя,
во-первых, выбросить
естествознание и общественные науки, а, во-
вторых, если уже речь идёт о
философии, то о каком же
поступательном развитии знаний можно
говорить, имея перед собой
философию Платона, Беркли, Канта,
Фихте, Гегеля и т. д.? Эта философия
ставила своей задачей подчинить
науку религии. В философии,
следовательно, выражался не только
прогресс, но и регресс.
Не понимая роли и значения
гражданской истории и
естествознания в развитии философии, т.
Александров не мог поставить и
разрешить проблему о неодинаково]'! роли
философии в различные
исторические периоды. Известно, что роль
философии в древнем мире была
совсем не та, какую она начала
играть в новое время. В Греции фи¬
лософия была слита с науками того
времени, естествознанием в первую
очередь. В новое время
естествознание и общественные науки
отделились от философии. В связи с этим я
роль философии изменилась.
Тов. Александров считает, что
философия развивалась в процессе
борьбы материализма с идеализмом.
Поэтому он стремится зачислять в
лагерь материалистов как можно
больше философов, думая, что ст
этого марксизм что-либо
выигрывает. Он причисляет к
материалистам Парменида, пифагорейцев.
Хочу два слова сказать о том, как
т. Александров трактует
философию марксизма. Он пишет: «Одна
из решающих особенностей
философии рабочего класса состоит в её
действенности, активности, в её
стремлении и способности обновить,
изменить мир в духе свободного
развития всех народов».
Это положение верно лишь в том
смысле, что наша Философия
действительно революционна. Со всем
же остальным согласиться нельзя.
Способностью изменить и обновить
мир никогда ни одна философия не
обладала и не будет обладать.
Такое представление о философии
было только у Фихте и Гегеля.
Способностью изменить мир обладает
не философия, а революционный
класс, осознавший своё место и
свою роль в обществе.
С помощью философии
пролетариат осознаёт свою историческую
роль. Теория становится силой
только тогда, когда ею овладевают
массы. Философия не сама по себе
сила, а лишь в том случае она
становится силой, когда служит
интересам практики, когда она отвечает
на вопросы, выдвигаемые
практикой. Формула т. Александрова о
марксистской философии вытекает
из гегелевского представления о
философии как чистом, имманентном
процессе развития человеческого
мышления.
Заканчивая, я должен сказать,
что книга т. Александрова принесла
нам несомненный вред, так как
т. Александров дал неправильное,
буржуазное изображение не только
истории философии, но и марксизма.

ТЕКСТ РЕЧИ Т С В. БЕЛОВА П.
Вред этой книги усугублён тем,
что она издана большим тиражом и
превращена в учебник, что она
отмечена Сталинской премией. Здесь
обращает на себя внимание также
и то, что по формальным данным
эта книга не могла быть принята
Сталинским Комитетом для
представления на премию, как
выпущенная в 1939 году.
Поворот, намеченный ЦК нашей
партии © области философии, в
самое ближайшее время принесёт
большие результаты. Академизм и
схоластика, надо думать, в самое
ближайшее время будут
решительно устранены из философии. Наша
философия полностью соединится с
жизнью и пойдёт вместе с ней
вперёд.
Белов П. Т. (Москва). В том, что
книга по истории философии должна
быть партийно заострённой,
целеустремлённой, — согласны все. Тут
нет проблемы для дискуссии.
Главный вопрос, очевидно,
заключается в том, тк добиться, как
достигнуть того, чтобы создаваемая по
истории философии книга отвечала
предъявляемым требованиям
высокой большевистской направленности
и научной глубины? Задача
настоящей дискуссии, как я её понимаю, в
том и состоит, чтобы всесторонне
обсудить и решить этот вопрос, ответить
на который, оказывается, не так-то
легко. Одно несомненно, что
общими заявлениями о партийности в
философии дела не исправишь.
Высказан уже ряд конкретных
предложений. Некоторые
предлагают, чтобы при коренной
переработке книги т. Александрова
значительно расширить её материал.
Так, в соответствии с собственным
научным амплуа выступавших одни
настаивают на включении в неё
раздела по истории русской философии,
другие — по истории Византийской,
Мусульманского востока и т. д.,
третьи предлагают значительно
расширить раздел социологии,
четвёртые — естествознания...
Несомненно, когда речь идёт об
учебнике по истории философии, то
необходимо самым тщательным
образом взвесить, что и з какой мере
мы должны включить, а что
безболезненно можно исключить из учебника.
Бесспорно при этом, что история нс
может обрываться на 1848 г.,
бесспорно, что в ней должно быть
отведено солидное место для русской
философии.
Однако для философского
произведения вообще вряд ли этот чисто
количественный подход имеет
существенное значение. Можно в пять раз
увеличить объём работы и всё-таки
написать её поверхностно и не по-
марксистски. Наоборот, можно даже
сузить её материал (например,
осветить только античную философию
пли только какого-нибудь одного
мыслителя) и тем не менее дать
глубоко принципиальную, марксистскую
работу.
Высказывались предложения: в
книге по истории философии
обращать преимущественное внимание
только на материализм, а главы об
идеалистах свести к минимуму. Этот
подход к делу мне кажется слишком
примитивным. Дело ведь не столько
в том, кто освещается, а в том, как
он освещается. «Материализм и
эмпириокритицизм» Ленина целиком
посвящён рассмотрению
реакционнейших форм идеализма. Но вместе с
тем это философское произведение
Владимира Ильича является
образцом для нашего подражания.
Весьма ценные соображения, на
мой взгляд, содержатся в
выступлении т. Леонова. Он правильно
нащупал основной порок книги т.
Александрова — то, что сам подход,
само понимание предмета и
назначение истории философии как науки
автором обсуждаемой книги
определяется неправильно. История
философии им определяется и
исследуется сама по себе, «как особая
область знаний», как бы
параллельно и независимо от предмета и
задач диалектического и
исторического материализма. И этот
неправильный подход к истории
философии как науке, являющейся якобы
самодовлеющей областью знаний,
невольно сбивает автора на каждом
шагу на простое, поверхностное
описание фактов, на
объективистское их истолкование.

326
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
Это весьма ценное замечание, ибо
вскрыть главную причину ошибок
означает половину дела. Но когда
т. Леонов пытается сформулировать
свои предложения в позитивной,
так сказать, форме, то и он очень
немного подвигается вперёд от
самой общей постановки тезиса о
партийности <в философии. В самом
деле. Справедливо говоря о
подчинённом характере истории
философии, т. Леонов формулирует задачу
так: цель истории философии
состоит в том, чтобы на историческом
материале показать превосходство
марксистского мировоззрения. Но
неужели товарищи серьёзно
допускают, что автор обсуждаемой
книги не ставил перед собой такой
целине стремился к ней? Уже самое
построение книги опровергает такое
допущение. Книге предпослано
введение, в котором говорится о
превосходстве марксизма в сравнении
с предшествовавшими философами
в понимании как истории, так и
истории познания. Затем автором
рисуется сама картина
домарксистской истории философии, и, наконец,
в последней главе и в заключении
книги автор вновь говорит о
марксизме как о вершине, венце
познания, как о единственно и до
конца научной теории. Как
видите, с двух сторон автор пытался
противопоставить домарксистской
философии превосходство нашего
миросозерцания. И что же? Цель
•всё-таки оказалась недостигнутой,
книга т. Александрова
оказалась совершенно
неудовлетворительной.
Насколько я понял, далее т.
Леонов предлагает (в
противоположность т. Александрову,
стремившемуся прослеживать поступательность
истории развития мысли и
акцентировавшему на том, чего достиг
каждый из философов в сравнении с
предыдущими), чтобы мы
акцентировали при оценке каждого из
философов не столько на том, чего он
достиг, сколько на том, чего он не
достиг в сравнении с марксизмом.
В таком изложении, по его мнению,
чем ближе к марксизму, тем
напряжённее, тем острее читатель будет
ожидать истинного, т. е марксист¬
ского, решения всех коренных
философских проблем.
А, по-моему, читателю
просто-напросто надоест ожидать всё время
только обещаемой истины, которая
должна ему открыться лишь в конце
книги, и, боюсь, он, не дождавшись,
т. е. не дочитав, закроет книгу. А
кроме того, что значит
акцентировать на том, чего философ не достиг
в сравнении с марксизмом? Да
Фалес, например, «достиг» только до
воды. Так неужели в параграфе о
Фалесе нам изложить всё
последующее богатство познания? А что же
тогда писать в остальных главах?
По-моему, этот рецепт тоже не
годится.
Как же всё-таки добиться того,
чтобы книга по истории философии
отвечала предъявляемым к ней
требованиям научности, партийности?
Мне кажется, что это может быть
достигнуто только при одном
условии, а именно — если автор, исходя
из подчинённого характера истории
философии как науки, будет
стремиться на каждом шагу, на каждой
странице книги к тому, чтобы на
историческом материале всесторонне
обосновывать, доказывать и разви
вать само марксистско-ленинское
мировоззрение. Если автор
ограничится чисто внешним
противопоставлением превосходства марксизма
ограниченности домарксистских
систем, — у него ничего не выйдет,
как не вышло в книге т.
Александрова. Нет, задача состоит в том,
чтобы в каждой главе, по поводу
каждого философа, в связи с каждой
из разбираемых категорий
формировать, обосновывать и развивать
современное марксистское
понимание и решение этих проблем.
Посмотрите, как умело в своих
интересах писал историю
философии Гегель. По его истории легко
изучать его собственную доктрину
во всех её подробностях. Я отнюдь
не призываю к тому, чтобы нам
сделаться гегельянцами. Но, как учит
нас товарищ Сталин, иногда не
вредно бывает поучиться и у
противника.
Для настоящего философа нет
более удобного подхода к
раскрытию собственных воззрений, чем

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
32?
исторический подход. Вспомним
«Письма об изучении природы»
Герцена, статьи Белинского. Сколько у
них возникает собственных
вопросов, и^ей в связи с разбором
взглядов того или иного направления в
философии или литературе! Их
история получается развитием их
собственной теории.
Но больше всего в этом
отношении мы должны учиться у
классиков марксизма-ленинизма. Их
образцам мы должны следовать.
Возьмём «Философские тетради»
Ленина. Сколько проблем, сколько
глубочайших мыслей выдвигает
Владимир Ильич при
рассмотрении философских школ прошлого!
Сколько тут своеобразных как бы
отступлений от истории! Но эти
отступления вовсе не уводят нас
в сторону. Напротив. Это —
отступить, чтобы дальше прыгнуть. Эти
ленинские отступления
одновременно проливают необычайно яркий
свет на историческую фигуру, а с
другой стороны, являются
развитием, углублением собственной,
ленинской диалектики и теории
познания.
Или, наконец, взять главное
философское произведение Ленина —
«Материализм и
эмпириокритицизм». Если хотите, оно тоже
написано как своеобразное историко-
фйлософское сочинение. В
подзаголовке оно так и названо Лениным:
«Критические заметки об одной
реакционной философии». А между
тем в форме этого своеобразного
историко-философского
произведения Ленин не только защитил и
отстоял марксизм от покушений
философских ревизионистов, но и
совершенно на новую ступень поднял
самое философию марксизма.
Здесь уже приводились ссылки на
Маркса, на Ленина, требующие
того, чтобы наше мировоззрение
было выведено и обосновано
исторически. Я хотел бы к этому
прибавить то, что
всемирно-исторического обоснования при этом требует
не только сам факт возникновения
марксизма 100 лет назад. Но и
каждый новый шаг нашего
дальнейшего движения вперёд — ив жизни
и в теории — также требует своего
всемирно-исторического
обоснования.
Критерий истинности взглядов
есть практика. Но, как известно,
Ленин тут же добавлял, что «при
этом не надо забывать, что критерий
практики никогда не может по самой
сути дела подтвердить или
опровергнуть полностью какого бы то ни
было человеческого представления.
Этот критерий тоже настолько
«неопределенен», чтобы не позволять
знаниям человека превратиться в
«абсолют», и в то же время
настолько определенен, чтобы вести
беспощадную борьбу со всеми
разновидностями идеализма и агностицизма»
(В. И. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 116).
Это значит, что в понятие
практики, обосновывающей и
каждодневно подтверждающей истинность,
нашего и только нашего,
марксистского миросозерцания, мы обязаны
включать не только суммированный
опыт борьбы нашего народа и нашей
великой партии, не только вековой
опыт движения революционного
рабочего класса, но и опыт всей, поло-
жительно всей истории человечества.
Это требование неоднократно
встречается у Владимира Ильича. И тут
история философии как
своеобразная кристаллизация опыта
тысячелетий должна обязательно
включаться в рамки нашего
мировоззрения (не в качестве составной части,
а как предмет тщательнейшего
изучения) и исследоваться единственно
под углом зрения обоснования
истинности нашего и только нашего
мировоззрения.
Я считаю совершенно
неправильным распространённый в нашей
среде взгляд на историю философии,
как на чисто пропедевтическую
науку, — что она-де только подводит
нас к пониманию марксизма. Скорее
всего «подводит» (но уже в ином
смысле) нас этот ошибочный взгляд
на неё, что особенно отразилось на
книге т. Александрова.
Нет. История философии имеет и
должна иметь для нас прежде всего
огромное гносеологическое значение.
Только так подходят к ней классики
марксизма-ленинизма.
В свете этих замечаний легко
видеть недостатки и ошибки обсуждае¬

328
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
мой книги. В ней марксизм в общем
присутствует в каждой главе. Но
присутствует лишь в качестве
средства для объяснения
рассматриваемого философа. Задача же состоит
в том, чтобы, наоборот: целью
неизменно иметь обоснование, развитие
диалектического и исторического
материализма, а рассмотрение
исторических школ использовать только
в качестве материала, по поводу
которого, в связи с которым то
с одной стороны, то с другой
затрагивать и наталкивать читателя на
всё более и более глубокое уяснение
марксистского решения коренных
вопросов философии.
Приведу примеры.
Освещение древней философии
т. Александровым начинается со
школы Фалеса. Отчего бы при этом
автору не задаться вопросом и не
поговорить с читателем, почему это
первые философские школы
возникают именно как
материалистические школы? Ведь в этом пункте
кроется один из глубочайших
гносеологических аргументов в пользу
нашего миропонимания. Тут и
проблема взаимоотношения
материализма философского и житейского
материализма простых смертных
людей, не искушённых никакой
философией, к ряд других вопросов.
Почему, далее, когда речь идёт
об элеатах, автором не ставится и
не разбирается та вечно волнующая
проблема, которую в связи с элеа-
тами выдвигает Ленин, это —
проблема внутренней противоречивости
всякого движения и
противоречивости его отображения в сознании:
«мы не можем представить,
выразить, смерить, изобразить движения,
не прервав непрерывного, не
упростив, угрубив, не разделив, не
омертвив живого» (В. И. Ленин,
Философские тетради, 1938, стр. 268).
Ведь в этом пункте видна, как в
капле воды, объективная
диалектика и дано обоснование
необходимости диалектики понятий!
Далее. У т. Александрова об
Аристотеле говорится, как о вершине
древней науки, как об
энциклопедисте, обнявшем всю сумму знаний
древности. Затем на протяжении
целой главы повествуется, как эта
вершина и энциклопедия только и
знала, что колебалась между
материализмом и идеализмом. Всё это,
конечно, верно: Аристотель без¬
условно вершина (вопреки
сомнениям т. Гака), Аристотель —
энциклопедия, Аристотель постоянно
колебался. Но что же получается
при таком «нейтральном»
изложении фактов? Прочитает
юноша-студент этот раздел и скажет: уж если
такая фигура, как Аристотель, не
смог окончательно приклонить
головы ни к одному из основных
лагерей в философии, то почему же от
нас требовать, чтобы мы
обязательно шли за материализмом? Ведь все
заявления автора о превосходстве
материализма и лживости
идеализма при этом не обосновываются, не
доказываются. Их надо принимать
на веру.
А в книге следовало бы сказать,
что под влиянием Платона, по
причине классовой принадлежности,
Аристотель сам, субъективно,
сознательно стремился к построению
более утончённой, чем у Платона,
системы идеализма с её идеей перво-
двигателя, примата формы над
материей, энтелехией, телеологическим
пониманием развития и т. д. Но
ввиду того, что этот идеалист был
одновременно крупнейшим
наблюдателем природы, оттого что он собрал
в своей голове колоссальное по тому
времени богатство фактических
знаний о природе, об организме
человека и пр., то этот фактический
материал сам собою подавлял,
вытеснял из головы Аристотеля его
идеализм и стихийно заставлял его
постоянно говорить языком
материалиста. Отсюда сам собою
напрашивается вывод, — и его легко
подсказать читателю, — что факты
природы, факты действительности были
и всегда будут сильнее всякой
надуманной идеалистической
конструкции. Они даже идеалиста
принуждают высказывать'
материалистические истины. В этом основной
смысл замечаний Ленина об
Аристотеле. И этот-то ленинский подход к
освещению философов прошлого
упускается автором обсуждаемой
книги.
Например, в разделе средневеко¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
329
вой философии рассказывается о
борьбе номинализма и реализма.
Я не представляю себе, зачем всё
это рассказывается, если тут же, не
ожидая последней главы, не
выдвигается и не решается
по-марксистски проблема взаимоотношения
единичного и всеобщего в познании.
Ведь сказать просто, что
номиналисты в тех условиях выражали собой
линию материализма, недостаточно.
Иначе могут подумать, что и мы
номиналисты. А ведь автору
прекрасно известно, что впоследствии
и Беркли и 'Мах тоже исходят из
принципов номинализма. Стало
быть, надо тут же критически
разобрать ограниченность и
несостоятельность как одностороннего
реализма, так и самого одностороннего
номинализма, а их односторонности
противопоставить наше единственно
верное марксистское решение этой
центральной npo-блемы веяной
философии.
Пройдитесь так из главы в главу
по книге т. Александрова и вы
всюду обнаружите этот основной её
недостаток . Р ассм атр и в а я
последовательно философские школы, автор
не исполнен стремления на каждом
шагу истории философии находить,
открывать всё новые и новые
доказательства истинности нашего и
только нашего мировоззрения. А
история человеческого познания
представляет нам неисчерпаемое
количество таких аргументов, умей ими
только пользоваться. Автор не
стремится на «каждом шагу найти для
читателя поучительное, что
неотразимо убеждало бы его в
превосходстве марксизма в сравнении с
наукой прошлого.
Мне кажется, при правильном
подходе автор невольно указывал
бы на то, как ограниченные,
реакционные стороны метафизики и
идеализма в прошлом питают
реакционные течения в современной
буржуазной философии. И, наоборот,
только марксизм продолжает всё
лучшее, что было в истории мысли
прошлого. И это также было бы
одним из весьма убедительных
доводов в пользу марксизма.
Здесь уже указывали, как на
недостаток книги, на то, что в ней при
освещении Ньютона ни словом не
говорится о современных
представлениях науки о пространстве,
времени и т. д., подтверждающих
теорию диалектического материализма.
А мне хочется здесь назвать другой
пример. Не так давно вышла книга
академика С. И. Вавилова «Исаак
Ньютон». В ней нет ни одной главы
о современной теоретической физике.
Книга вся посвящена далёкой
истории. Но странное дело, прочитаешь
эту книгу, и у тебя складываются
довольно солидные представления о
том, как современная передовая
наука решает проблемы о природе
света, тяготения, о пространстве и
времени. А почему? Да потому, что
в каждой главе С. И. Вавилов как
один из видных физиков борется,
отстаивает, доказывает эти новые
взгляды передовой теории на
природу физических я«влений. Этой
тревоги (в хорошем смысле слова),
этих волнений автора за судьбу
марксистской теории не чувствуется
в обсуждаемой книге т.
Александрова.
Я согласен, надо расцвечивать
каждую главу колоритными
историческими фактами, цитатами. Но ещё
более надо каждую главу
расцвечивать собственными мыслями,
идеями, обосновывающими и
развивающими основные положения
марксистско-ленинской диалектики, теории
п о знания, и с т о р ическо го м ате р и а-
лизма.
Мне могут возразить: не будет ли
автор постоянно повторяться, если
он по «поводу каждого из философов
прошлого будет затрагивать и
обсуждать различные стороны
марксистской философии? Конечно, всё
зависит от искусства автора.
Некоторые повторения были бы даже
«полезны. Однако марксизм настолько
многогранен, что автору всегда
будет что сказать нового в каждой
главе. Мне, например,
представляется, что и строгое установление
партийности, классовой
принадлежности каждого из философов нужно
нам не столько для установления
самого этого исторического факта—
хотя и это важно, — сколько для
того, чтобы на широком и
красочном историческом полотне «проиллю¬

330
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
стрировать и обосновать коронное
положение исторического
материализма о взаимоотношении
общественного бытия и сознания, о
классовости сознания в классовом
обществе, о роли идей в развитии
общества.
Только в этом прямом и
органическом подчинении истории
философии разработке диалектического и
исторического материализма всё
должно встать на своё место. Тогда
история мысли предстанет перед
нами не сама по себе, как холодная
и равнодушная чреда усопших
теней, а как живые и поучительные
материалы для формирования и
дальнейшего развития в книге всех,
а не только какой-либо одной из
сторон философии
марксизма-ленинизма.
В связи с критикой недостатков
и ошибок книги т. Александрова
хочется несколько слов сказать о
недостатках наших программ по
философии. Товарищ из Ростова
правильно заметил, что наши
программы по истории философии нельзя
признать в научном отношении
вполне удовлетворительными. И он
справедливо упрекнул т.
Александрова в том, что он некритически
последовал в своей книге за
программой по философии Высшей
-партийной школы. С этими резонными
замечаниями нельзя не согласиться.
Именно программа ВПШ —
единственная более или менее
приличная у нас программа по
философии — сбивает нас на недопустимый
параллелизм, на независимость
друг от друга диалектического и
исторического материализма как
науки и истории философии как
науки со всеми вытекающими
отсюда последствиями поверхностного
описательства старины при изучении
истории философии, с одной
стороны, и скучного догматического
заучивания отдельных черт
диалектического и исторического
материализма без достаточного
исторического обоснования-каждой из
категорий — с другой. Я не говорю уже
о многих раскритикованных здесь
понятиях, вроде «арабская
философия», «еврейская философия» и пр.,
которыми пестрит эта программа.
В самом деле, как признать такую
программу строго научной, если она
всю подробную историю древней,
средневековой, новой западной,
русской философии предпосылает курсу
диалектического и исторического
материализма в качестве так
называемого «историко-философского
введения».
Я уже говорил, что отношение к
истории философии просто как к
пропедевтике—немарксистское
отношение. Этот взгляд идёт от
буржуазной, по преимуществу
неокантианской, историографии. Тут некоторые
говорили, что история философии
должна нас «вплотную подвести» к
пониманию величия марксизма. Но
что это практически означает
«подвести»? Что же, студент,
только что приступающий к
систематическому изучению философии,
должен сначала стать на точку
зрения Фалеса, затем переболеть всеми
муками пифагорейского числа,
последовать за Демокритом, за
Платоном, Аристотелем, пока не
дорастёт до гегельянства, до
фейербахианства, пока сам внутренне не
преодолеет в себе ограниченность
каждой из систем прошлого и не
выберется на свежий воздух
марксистского миросозерцания?
Согласитесь, что это странствие по
аравийской пустыне прошлого, раньше чем
войти в землю обетованную, чревато
большими жертвами. 'Многие могут
остаться, погибнуть в пути. Ведь
иного результата нельзя ожидать
при таном построении программы.
Подумайте, для того чтобы студент
с толком мог разобраться, скажем,
в партийно-классовой подоплёке
борьбы лагерей в философии, надо,
чтобы он уже изучил, что такое
общественные классы, партии,
каково взаимодействие общественного
бытия и сознания. Иначе все наши
разговоры с ним на эту тему будут
бездоказательными фразами. Для
того, чтобы дать не словесную, не
поверхностную критику метафизике,
различным разновидностям и
оттенкам идеализма, связать эту критику
прошлых систем с современным
положением буржуазной реакционной
идеологии, показать, откуда и
куда растёт идеализм, метафизи¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕЛОВА П. Т.
331
ка, — студенту надо выступить уже
во всеоружии марксистской
диалектики и теории познания.
Иначе получаются курьёзы.
Прочитает студент «Систему природы»
Гольбаха и на экзамене утверждает,
что чем его поразило это
произведение, так это диалектика Гольбаха.
Он встречает у Гольбаха
рассуждения о движении, о сцеплении
причин и следствий, а возвыситься над
точкой зрения Гольбаха не в
состоянии.
Когда выдвигаешь этот
программный вопрос на кафедре, то
некоторые отмахиваются от него
разговорами, что, мол, это равносильно
загадке о том, что раньше, курица
или яйцо? Согласен,
взаимообусловленность при изучении истории
философии и диалектического
материализма налицо. Однако в этой
взаимозависимости надо правильно
определить главное, исходное.
Иначе мы уподобляемся тем эклектикам,
против которых боролся Ленин,
когда приводил знаменитый n пример
с определением стакана.
Одно для меня здесь несомненно:
главным, отправным и
заключительным требованием для нас должно
быть изучение диалектического и
исторического материализма.
Только он позволяет нам разобраться в
истории развития человеческого
познания вообще и истории философии
в частности. А с другой стороны, и
история философии нам нужна не
сама по себе, а только как вторая
ступень изучения марксистского
мировоззрения, но на этот раз на
специфическом историческом
материале.
Я. вспоминаю, как возникало это
так называемое
историко-философское введение. В работе товарища
Сталина «О диалектическом и
историческом материализме» есть тезис
об отношении марксизма к Гегелю и
Фейербаху. Так вот, путём чисто
количественного расширения этого
пункта «мало-помалу в программе
дело довели до того, что теперь вся
подробная история философии стала
предварять собой изучение курса по
диалектическому и историческому
материализму, что явно неправильно.
Зместо марксистского подхода в
изучении: итти от сущности
предмета к его истории и предистории и
тем самым ещё более углубляться в
познание самой сущности этого же
предмета, программа ВПШ по
философии поступает как раз наоборот.
Я говорю об этой программе ВПШ
потому, что она имеет внутреннюю
органическую связь с обсуждаемой
здесь книгой по истории философии,
предопределяя собой многие из её
пороков. Поскольку программа по
истории философии построена как
«введение» в диалектический и
исторический материализм, —
функция, никак не свойственная
истории философии, — поскольку она
рассчитана на людей, едва
приступающих к знакомству с философией, то
вначале лектор по этой программе,
а впоследствии и автор,
составляющий книгу на основе лекций и
применительно к программе, вынужден
невольно оперировать самыми
общими рассуждениями, не раскрывая
проблем по-настоящему, как это
могло бы быть и как это должно
быть, если изучение истории
философии мыслить в качестве второй
ступени изучения диалектическою и
исторического материализма.
А это всё означает, что критика
обсуждаемой здесь книги неизбежно
перерастает в критику самой
программы, на основе которой книга
писалась. Это означает, что критика
автора обсуждаемой книги должна
перерасти в нашу критику всей
кафедры ВПШ, где составлялась
эта программа и где до сих пор нет
намёка на то, чтобы кафедра
критически посмотрела на свою
программу. Здесь выступал руководитель
этой кафедры. Он говорил дольше
регламента, критиковал других
хорошо, правильно, но почему-то ни
словом не обмолвился о
недостатках собственной продукции.
Почему? Очевидно потому, что сам этих
недостатков пока не видит. На них
надо ему указать.
Я полагаю, что данное совещание
вправе потребовать от наших
ведущих философских кафедр — прежде
всего от кафедр Академии
общественных наук, Высшей партийной
школы, Московского
государственного университета, — чтобы они серь¬

332
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕРДНИКА Л. Ф.
ёзно и срочно обсудили принципы
построения подлинно научных
программ по философии и чтобы
они скоро создали такие
программы.
Более научно составленные
программы были бы не только помощью
автору обсуждаемой книги в
процессе его дальнейшей работы над
курсом по истории философии, но это
была бы огромная помощь и всему
нашему философскому коллективу
работников центра и периферии.
В заключение одно замечание
более частного порядка. И на прошлой
дискуссии и на этой многие
высказывались за то, чтобы будущий курс
по истории философии в
значительно большей степени увязывался с
историей естествознания. Это
безусловно правильное требование. Но
^почему же только с естествознанием?
Ведь философия есть обобщённое
выражение всей суммы познания
своей эпохи. А познание эпохи, если
не говорить о жизненном опыте
вообще, складывается не только из
естествознания и вообще наук.
Другим таким огромным руслом
является искусство во всех его видах, и в
особенности художественная
литература и театр. Науки познают мир
посредством выведения отвлечённых
понятий, искусства — посредством
живого образа, познавательная,
обобщающая сила которого не
менее велика, чем сила научной
абстракции.
Философия, как обобщённое
выражение знаний и опыта своей эпохи,
в равной мере опирается как на
данные, доставляемые науками, так и
на данные, доставляемые
искусствами. И вопрос этот уже зависит от
конкретных исторических
обстоятельств, на что в данном случае
философия опиралась больше.
Возьмите русскую классическую
философию середины XIX века —
Белинский, Чернышевский, Добролюбов.
Можно ли обстоятельно разобраться
в их мировоззрении, если не учесть
всего того, что давало им великое
русское искусство этого времени, в
особенности литература н театр?
Белинский, говорят, ходил в
университет, а учился по-настоящему
понимать смысл жизни в Малом теа¬
тре. Даже форма русской
философии — литературная критика — в
значительной степени определялась
ролью искусства. Такие ситуации
бывали и в других случаях. Можно
безошибочно утверждать, что на
мировоззренческую науку эпохи
Возрождения великое искусство того
времени оказывало гораздо
большее идеологическое освободительное
влияние, нежели те крупицы
естествознания, которые зарождались в
XIV и XV веках. Нельзя,
разумеется, игнорировать взаимного влияния
искусства и философии в случаях с
Дидро, с немецкой философией
XVIII—XIX веков.
Отсутствие учёта конкретной роли
искусств в развитии человеческого
познания, философии,
взаимодействия философии и искусства — это
один из недостатков книги т.
Александрова, который необходимо
устранить при переработке книги.
Бердник Л. Ф. (Москва).
Выступление т. Жданова ещё и ещё раз нас
учит, что вся наша теоретическая
работа, теоретические споры и
ошибки имеют политическое значение и
нужно их по-партийному оценивать.
Поэтому имеет большой
политический смысл к оценке книги т.
Александрова и состояния всей нашей
философской работы подойти в свете
идей товарища Сталина о
важнейших проблемах истории и теории
марксистско-ленинской философии и
в духе сталинских указаний о
направлении в их разработке.
Прошло уже 23 года со
времени знаменитых лекций товарища
Сталина в Коммунистическом
университете имени Свердлова «Об
основах ленинизма». В этих лекциях
товарищ Сталин осветил основы
ленинизма и важнейшие проблемы
истории и теории
марксистско-ленинской философии. Товарищ Сталин
показал, что метод ленинизма
представляет собою не только
восстановление, но и дальнейшую
конкретизацию и развитие революционной
и критической диалектики Маркса;
что В. И. Ленин в своём труде
«Материализм и эмпириокритицизм» на
основе обобщения данных
новейшей революции с естествознании

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕРДНИКА Л. Ф.
333
придал материализму Энгельса
новый вид; что* Плеханов,
потешавшийся над теоретической
беззаботностью Ленина, даже не смог
приступить к разрешению такой задачи.
Исполнилось почти девять лет со
времени выхода в свет «Краткого
курса истории ВКП(б)» и
опубликования постановления ЦК ВКП(б) от
14 ноября 1938 г. «О постановке
партийной пропаганды». В
«Кратком курсе» товарищ Сталин научно
обобщил гигантский опыт
большевистской партии, равного которому
не имела никакая другая партия в
мире, показал огромное значение в
развитии большевизма марксистско-
ленинской философии, в особенности
труда В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм». Товарищ
Сталин обобщил, развил
применительно к современным условиям и
дал лаконически-краткое и ясное
изложение того наиболее ценного, что
имелось в трудах К. Маркса, Ф.
Энгельса и В. И. Ленина по вопросам о
марксистском диалектическом
методе, марксистском философском
материализме и материалистическом
понимании истории. А
постановление ЦК ВКП(б) от 14 ноября
1938 г. раскрыло глубокий смысл
сталинского подхода к освещению
важнейших проблем истории и
теории марксистско-ленинской
философии, сталинских указаний о
направлении в освещении и пропаганде
этих проблем в нашей печати.
Как же обстоит дело с
реализацией сталинских указаний в нашей
философской работе? На кого-кого, а
на т. Александрова Центральный
Комитет вправе был рассчитывать, что
он покажет образцы в претворении
в жизнь указаний товарища Сталина.
Что же получилось на деле?
Учебник т. Александрова
«История западноевропейской философии»
по существу вышел в трёх изданиях:
в 1939, 1945 и 1946 годах. После
исторических замечаний товарища
Сталина и речи т. Жданова для всех
ясно, что эта книга т. Александрова
является отрицательным примером
того, как не нужно освещать
историю философии. Поэтому я
ограничусь очень краткими замечаниями
об этой книге. Трагедия т. Александ¬
рова заключается в том, что,
несмотря на острую критику, которой
подверглась его книга в издании
1939 года, не марксистские
положения в его книге продолжают расти
от издания к изданию. Рекорд в этом
отношении побило второе,
дополненное издание 1946 года. Вот
несколько иллюстраций.
На стр. 10 своего учебника т.
Александров рассматривает условия
конкретно-исторического анализа
философских учений.
«Одним из этих условий, — -пишет
т. Александров, — является
обязательный учёт не только конкретной
социальной обстановки, но и
основных национальных особенностей
философского развития каждой страны.
Внимательное изучение
национального своеобразия развития
философии помогает понять характер
данного* народа, особенности его
духовной культуры, заслуги этого народа
перед человечеством в развитии
науки, его место в историческом
развитии человеческой культуры»
(стр. 10).
В этой фразе т. Александров
превращает национальные особенности
философского развития в надистори-
чеокую категорию и этим самым, во*
первых, расходится с учением Ленина
и Сталина о нациях и
национальных движениях как исторических
явлениях; во-вторых, в противовес
ленинизму навязывает читателям
чисто идеалистический вывод, что
национальный дух и национальные
особенности развития философии
существовали до появления нации;
в-третьих, т. Александров
по-идеалистически на голову ставит
действительную связь национального
своеобразия развития философии с
характером данного народа, с
особенностями его духовной культуры, с
его заслугами в развитии науки и
местом в развитии человеческой
культуры.
В книге т. Александрова имеется
модернизация взглядов Гераклита.
«В своей известной работе «К
вопросу о диалектике», — утверждает
т. Александров, — Ленин указал на
Гераклита, как на философа,
который впервые открыл одну из
основных черт, диалектики — раздвоение

334
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕРДНИКА Д. Ф.
единого и познание противоречивых
частей его» (стр. 37). Эта мысль
т. Александрова неправильна.
В действительности В. И. Ленин
по этому.вопросу писал следующее:
«Раздвоение единого и познание
противоречивых частей его (см.
цитату из Филона о Гераклите в
начале III части («О познании») лаоса-
левского Гераклита) есть суть
(одна из «сущностей», одна из
основных, если не основная, особенностей
или черт) диалектики. Так именно
ставит вопрос и Гегель (Аристотель
в своей «Метафизике» постоянно
бьется около этого и борется с
Гераклитом respective с гераклитов-
скими идеями).
Правильность этой стороны
содержания диалектики должна быть
проверена историей науки»
(В. И. Ленин, Философские тетради,
стр. 327).
Что же говорил Филон о
взглядах Гераклита, на которого
ссылается В. И. Ленин?
«Ибо единое есть то, что состоит
из двух противоположностей, так
что при разрезании пополам эти
противоположности обнаруживаются.
Не это-ли положение поставил, по
словам эллинов,—писал Филон,—их
великий и славный Гераклит во
главу своей философии и гордился им
как новым открытием» (В. И. Ленин,
Философские тетради, 1947, стр.
295).
В действительности на основе
этого предположения Филона и
подлинного текста мыслей Ленина
можно говорить лишь о том, что у
Гераклита, а впоследствии и у Гегеля
были поиски, догадки, постановка
вопроса об этой черте диалектики, и
только В. И. Ленин окончательно её
сформулировал и считал нужным
своё решение вопроса проверить на
истории науки. Аут. Александрова
получается, что эту черту диалектики
впервые открыл Гераклит. По
Александрову выходит, что через 2 400
лет после Гераклита В. И. Ленин
ничего нового не мог сказать об этой
черте диалектики. Еще пример. Как
известно, товарищ Сталин,
характеризуя происхождение
диалектического метода, отметил положительную
роль, которую в этом отношении сы¬
грала древнегреческая философия. А
т. Александров эту мысль товарища
Сталина о положительном
содержании древнегреческой философии
вырывает из контекста и в виде
цитаты приклеивает к оценке философии
идеалиста Платона. По
Александрову получилось, что вся заслуга в
разработке диалектического метода
принадлежит идеалисту Платону.
Получилась идеализация философии
Платона.
Вот по какой линии растут ошибки
т. Александрова в его книге от
издания к изданию. Основная
тенденция всех антиисторических
извращений и ошибок это то, что т.
Александров отходит от основного
принципа марксизма-ленинизма в
научной работе, от соединения высшей
научности, строжайшей
объективности с партийностью, с
социальноклассовым подходом к анализу
действительной истории развития
философии, он отходит к буржуазному
профессорскому объективизму типа
г-на Струве. Так относится т.
Александров к сталинским указаниям о
марксистском освещении важнейших
проблем истории и теории
марксистско-ленинской философии, так
выполняет т. Александров
постановление ЦК ВКП(б) от 14 ноября
1938 года «О постановке партийной
пропаганды».
Тот основной факт, что
антимарксистские извращения книги т.
Александрова получили признание и
хвалебные отзывы у большинства
наших руководящих философских
кадров, наглядно показывает
глубокий прорыв, в котором находится
вся наша философская работа, её
отставание от требований жизни, от
требований большевистской
политики. Положение характеризуется
совершенно неудовлетворительными
результатами в реализации
указаний товарища Сталина о
разработке и освещении в печати наиболее
актуальных проблем истории и
теории марксистско-ленинской
философии.
Возьмите такой животрепещущий
вопрос всей нашай
марксистско-ленинской теории, как вопрос о
марксистском диалектическом методе.
Обидно и горько, но приходится

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕРДНИКА Л. Ф.
335
признать, что до сих .пор у нас
имеется по этому вопросу одна более
или менее приличная брошюра. Это
работа т. Розенталя. Он пытается в
ней освещать основные черты
марксистского диалектического метода
в духе указаний товарища Сталина,
привлекает по этому вопросу
«высказывания К. Маркса, Ф. Энгельса и
В. И. Ленина, даёт целый ряд новых
примеров. Но эта работа имеет свои
недостатки. Прав был в этом
отношении т. Сарабьянов. Она не может
удовлетворить всех запросов жизни.
Сопоставьте освещение первой
основной черты марксистского
диалектического метода у товарища
Сталина и у т. Розенталя, и вы
увидите существенную разницу.
Товарищ Сталин, характеризуя
диалектический подход к познанию
явлений природы, показывает, что
природа представляет из себя связное,
единое целое, где все явления и
предметы органически связаны друг
с другом, зависят друг от друга и
обусловливают друг друга. А у
т. Розенталя речь сначала идёт о
связях явлений и предметов, а
потом только он говорит о природе как
едином целом. Возможно, что в
опр авда ние т а кой о р иги н альнос ги
т. Розенталь будет ссылаться на
педагогику. Но на это следует
ответить, что плоха та педагогика,
которая расходится с действительным
ходом человеческого .познания,
расходится с жизнью. Из опыта жизни,
на примере изучения любой
машины или любого вида оружия у нас
теперь каждый колхозник и
рабочий знает, что познание начинается
с представления о целом, а затем
оно идёт к выяснению его частей, к
выяснению взаимодействия и
взаимосвязи этих частей целого. Ясно,
что в одной брошюре и нельзя
охватить всех проблем марксистского
диалектического метода. Скажем,
такие вопросы, как проблема
истории марксистского диалектического
метода, проблема его творческого
понимания и применения к
разработке теоретических и практических
задач. А между тем эти вопросы
вызывают особый интерес и
насущные запросы жизни. Разве не ясно,
что по всем этим вопросам нужна
большая литература. Ещё хуже
обстоит дело с освещением в печати
важнейших проблем марксистского
философского материализма и мате-
ри а л и стич е с кого по ни м а н и я ис то -
.рии. По этим вопросам у нас нет
никакой литературы, за
исключением отдельных статей в нашей
периодической печати.
В нашей печати не ведётся
углублённая пропаганда важнейших
проблем марксистско-ленинской
философии, как этого требовал товарищ
Сталин. Наша пропаганда
марксистской философии в печати
отстаёт от растущих запросов нашей
интеллигенции, наших кадров. Они
пытаются самостоятельно
разбираться в важнейших проблемах
философии марксизма. Это приводит к
очень большим издержкам роста, к
бол ьшо му идеологии ее ком у браку.
Сейчас Управление пропаганды и
Институт философии .получают
большое количество рукописей,
которые очень часто характеризуются
серьёзными теоретическими
ошибками и извращениями
идеалистического характера.
Сталинские указания о
необходимости разработки наиболее
актуальных проблем
марксистско-ленинской философии до сих пор не
являются основой всей нашей научно-
исследовательской работы и работы
по подготовке новых философских
кадров. До сих пор у нас нет
серьёзных исследований и монографий по
важнейшим проблемам
марксистско-ленинской философии.
Сталинская тематика, выдвинутая в
«Кратком курсе истории ВКЩб)», не
является предметом докторских и
кандидатских диссертаций. За
последние годы на актуальные
современные проблемы диалектического и
исторического материализма не
было написано и не защищалось ни
одной докторской или кандидатской
диссертации. Большинство
диссертаций за последние годы было
написано и защищалось на темы русской
философии 40—60-х годов прошлого
века. Философские взгляды русских
просветителей и революционных
демократов нужно было понять и
объяснить. Однако поголовное
увлечение этой задачей всех наших мо¬

336
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. БЕРДНИКА Л. <Х>.
лодых философских кадров и их
руководителей является недопустимой
роскошью. Жизнь требует от нас не
только известного количества
специалистов, которые смогли бы
объяснить философские идеи прошлого,
в том числе идеи русских
просветителей и революционеров-демократоз
40—60-х годов прошлого века, а
прежде всего современных
мыслителей, которые, как этого требует
товарищ Сталин, смогли бы смело
ставить и решать современные
актуальные теоретические вопросы и
удовлетворять насущные
теоретические запросы советских людей.
Таким образом, поголовное увлечение
наших молодых философских
кадров и их руководителей историей
русской философии из
положительного направления в нашей работе
превратилось в резко
отрицательное. Оно по существу является
уходом, бегством наших философских
кадров от современной тематики в
историческое прошлое.
Чем же объясняются такие
крупные прорывы с реализацией
сталинских указаний в нашей
философской работе?
Причина этого прорыва в нашей
философской работе, как правильно
показал т. Жданов, та же, что и ка
других участках идеологического
фронта. Это неумение работать
по-новому, так, как этому учил
товарищ Сталин, это наличие
остатков буржуазной идеологии,
привычек и традиций среди наших
руководящих философских кадров и
игнорирование ими большевистского
метода критики и самокритики как
решающего условия преодоления этих
пережитков и недостатков в
философской работе.
Здесь т. Светлов занимался
схоластическими рассуждениями по
поводу причин прорыва в нашей
работе. 'Между тем этот вопрос давно
нашёл освещение в
ленинско-сталинской теории. Вот что говорил по
этому вопросу товарищ Сталии на
XVII съезде ВКП(б):
«Ссылка на так называемые
объективные условия не имеет
оправдания. После того, как
правильность политической линии партии
•подтверждена опытом ряда лет, а
готовность рабочих и крестьян
поддержать эту линию не вызывает
больше сомнений, — роль так
называемых объективных условий
свелась к минимуму, тогда как роль
наших организаций и их
руководителей стала решающей,
исключительной. А что это значит? Это
значит, что ответственность за наши
прорывы и недостатки в работе
ложится отныне на девять десятых
не на «объективные» условия, а
на нас самих, и только на нас»
(И. В. Сталин, Вопросы ленинизма,
стр. 477).
Недостатки в нашей философской
работе объясняются тем, что
решение таких важнейших задач, как
реализация указаний товарища
Сталина о направлении в
разработке важнейших проблем истории и
теории марксистско-ленинской
философии, как воспитание на этих
проблемах -молодых философских
кадров и пропаганда этих проблем в
печати, было пущено на самотёк,
предоставлено случайности, плохо
планировалось и организовывалось.
Ясно, что ответственность за
прорывы философской работы ложится
в первую очередь на т.
Александрова. Он имел достаточно средств и
прав, чтобы бороться с
недостатками в работе. Он не проявил
достаточной инициативы в ликвидации
наших недостатков, не нацеливал
философские кадры на претворение в
жизнь указаний товарища Сталина,
не требовал от них работы в этом
направлении и не организовал
проверки этой работы, невнимательно
относился к инициативе снизу в
деле разрешения этих задач.
Антиисторические и
антимарксистские положения в учебнике
«История западноевропейской
философии»—это не индивидуальные
ошибки т. Александрова, а ошибки многих
товарищей, которые воспитывались
в духе пренебрежительного
отношения к большевистской критике и
самокритике, в атмосфере благодушия
и взаимовосхваления. Дело дошло до
того, что руководящие работники
Института философии два раза
имели возможность заметить ошибки в
книге т. Александрова: а) при
подготовке второго, дополненного мзда-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ о. с.
337
пт книги; б) при представлении
этой книги Институтом философии к
Сталинской премии. Этого не
случилось.
Руководящие работники
Института философии проявили
растерянность в первой дискуссии по книге
т. Александрова. Всячески пытались
умалить ошибки, допущенные в
книге т. Александрова. Имелись
настроения, проявившиеся в некоторых
выступлениях на первой дискуссии,
представить хвалебные рецензии,
которые помещались в нашей печати
на книгу т. Александрова, как
форму большевистской критики и
самокритики.
Пренебрежительное отношение к
большевистской критике и
самокритике и атмосфера взаимовосхвале-
ния привели к снижению идейного
у ров н я н а уч но - и с сл ед ов а тел ьс к о й
работы, к росту академизма в
Институте философии. За последние 17 лет
никогда так низко не падал
авторитет .института, как в настоящее
время. Институт потерял своё место и
свою роль во всей системе
идеологической работы. Это особенно ярко
выявилось на двух дискуссиях: а) на
первой дискуссии о книге т.
Александрова и б) на дискуссии о
книге т. Рубинштейна.
Безусловно, права была т.
Паукова, сказавшая, что философский
фронт страдает серьёзной болезнью
и, чтобы излечить эту болезнь,
нужны серьёзные меры. Нужно
восстановить большевистскую критику и
самокритику в её правах в нашей
философской работе. Нужно
восстановить большевистский принцип
подбора и 1ВОСпитания наших
философских кадров, нужно эти кадры
расставить по их действительным
способностям, по политическому и
деловому принципу. Нужно »всемер-
но о-рганизовать и поощрять
инициативу снизу в деле развёртывания
творческой работы над
современными актуальными проблемами
марксистско-ленинской философии и
развёртывания углублённой
философской пропаганды в нашей
печати.
Вот при каких условиях наш
философский фронт в самое короткое
время изживёт, излечит все' свои
тыловые болезни и превратится в
самый настоящий боевой
партийный фронт, играющий ведущую и
решающую роль во всей нашей
идеологической борьбе за дело
коммунизма.
Войтинская О. С. (Москва).
Неоднократные, до сих пор, к стыду
нашему, нереализованные указания
ЦК ВКП(б), выступление на этой
дискуссии т. Жданова обязывают
нас к перестройке всей
научно-исследовательской и педагогической
работы в духе подлинно
большевистской партийности.
Партия требует от нас ответа на
острейшие вопросы послевоенного
развития общества, ждёт от нас
реального участия во
всемирно-исторической битве с врагами
советского народа. Научные
исследования, преподавательская работа —
это наше оружие, наше реальное
участие в строительстве
коммунистического общества, в борьбе
против реакции. В наше время
отставание равно дезертирству. Сейчас
философские кадры партии должны
быть поставлены на вооружение
народа в борьбе за коммунизм,
должны выйти на первую линию фронта
против реакционной идеологии
империализма.
Именно сейчас развитие
творческого марксизма, борьба с
догматизмом в теории является
актуальнейшей задачей. В статье к 50-лс-
тию со дня рождения Ленина
товарищ Сталин дал классическое
определение отличия творческого
марксизма от догматического.
Товарищ Сталин указывал, что, не
умея или не желая вникнуть в
существо марксизма, не умея или не
желая претворить его в жизнь,
догматики превращают революционные
положения марксизма в мёртвые,
ничего не говорящие формулы. Свою
деятельность они основывают не на
опыте, не на учёте практической
работы, а на цитатах из 'Маркса
Указания и директивы догматики
обычно черпают не из анализа
живей действительности, а из
аналогий и исторических
параллелей.

338
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ О. С.
В отличие от катедер-социализма
большевики стоят на позиции
творческого марксизма. Намечение
путей и средств осуществления идей
марксизма, в соответствии с
обстановкой, изменение этих путей и
средств, когда обстановка
меняется, — вот что лежит в основе
теоретической деятельности
большевизма.
Именно с этих позиций мы
должны подойти к анализу книги
т. Александрова. Здесь нужно
исходить из двух основных
предпосылок:
1. Насколько книга т.
Александрова исходит из опыта
теоретической борьбы нашей партии против
реакционной идеологии, в
особенности против идеологии
буржуазного общества и ревизионистских
течений в рабочем движении.
2. Является ли книга т.
Александрова произведением творческого
марксизма, т. е. произведением,
исходящим не из отдельных цитат
и положений марксизма, а из опыта
классовой борьбы, из опыта
столетнего существования марксистской
науки. Другими словами,
соответствует ли книга т. Александрова
требованиям современной марксистской
науки.
Мне думается, что этим двум
требованиям книга т. Александрова не
удовлетворяет. И на прошлой
дискуссии и на этой некоторые
товарищи пытались доказать, что
т. Александров — первый
марксистский исследователь истории
философии. Применительно к истории
русской философии т. Смирнова
здесь утверждала, что работники в
этой области создают, как она
выразилась, на голом месте.
Это—'вреднейшее и глубокое заблуждение. За
100 лет существования, марксизма
уже созданы принципы
исследования истории философии,
периодизации её; созданы великие боезые
традиции историко-философских
исследований.
Известно, что все основные
историко-философские работы Маркса и
Энгельса, Ленина и Сталина, все
основные труды по теории
диалектического и исторического мате¬
риализма были направлены
против реакционно-буржуазной
философии и катедер-социализма, всегда
имели определённый прицел против
классового врага.
Мы не можем отвлечься от того
обстоятельства, что книга т.
Александрова вышла в свет в 1946 году,
в условиях нарастающей
'идеологической войны с империализмом.
Именно сейчас
возросла.необходимость критики либерального
понимания классовой борьбы,
буржуазного объективизма,
катедер-социализма.
Конечно, учебник имеет особое
назначение. Он должен сообщать
определённый объём знаний,
излагать последовательно и
систематически идеи и факты. Однако и
учебник должен иметь
определённый прицел, стрелять по врагу.
Самый крупный, коренной недостаток
книги т. Александрова заключается
в том, что мы не знаем, против
какого врага воюет эта книга, в связи
с чем она написана. Именно это
обстоятельство определяет
объективизм этой книги, отличает её от
произведений
революционно-марксистской литературы.
Подлинно марксистская история
философии должна осветить борьбу
передовых идей с реакционными,
борьбу материализма с идеализмом,
дать новое критическое изложение
истории развития буржуазной
философии. К сожалению, у т.
Александрова отсутствует
продуманная концепция истории развития
буржуазной философии.
На 1-м съезде писателей
Горький выступил с замечательной
мыслью. Он говорил, что имеется
полное основание надеяться, что когда
история культуры будет написана
марксистами, — мы убедимся, что
роль буржуазии в процессе
культурного творчества сильно
преувеличена, что смысл процесса
развития культуры никогда не понимался
буржуазией как необходимость
роста всей массы человечества.
Вся история буржуазного
общества, вся история развития
буржуазной философии подтверждает эту
мысль Горького, и здесь перед ис-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ о. с.
339
торикюм-марксистом встают
совершенно новые неотложные задачи
■по пересмотру традиционной
буржуазной точки зрения по этому
вопросу.
Мы не можем отвлечься и от то-го
обстоятельства, что марксисты 40-х
годов нашего века находятся в
более благоприятных условиях, чем
марксисты в XIX веке. В наше
время марксисты располагают
богатейшим материалом для изучения
буржуазного общества, его
зарождения, развития и загнивания.
Однако т. Александров далеко не
воспользовался этим преимуществом.
Известно, что накануне
французской революции, в конце XVIII -века,
буржуазия воспользовалась
материалистической мыслью для борьбы
с основами и идеологией
феодального общества. Однако и тогда
великие идеологи буржуазной
революции были одинокими и не нашли
существенной поддержки в «третьем
сословии».
Борьба за материализм
относится к очень далёкому прошлому
буржуазии. В XIX веке буржуазия не
только в политике, но и в идеологии
вступает на путь реакции, пытается
оправдать своё существование
философией критицизма, позитивизма,
рационализма, прагматизма.
Буржуазная идеологическая
реакция выразилась, во-первых, в
отказе от великого идейного
наследия буржуазных революционеров
XVIII века, в активной поддержке
аристократической реакции против
великих освободительных идей
французской революции, против
французского материализма.
Вероятно, этим объясняется то
обстоятельство, что немецкий идеализм
был широко использован
буржуазными идеологами всех стран в
борьбе против революционных идей
марксизма. Во-вторых, начиная с
половины XIX века буржуазная
идеологическая реакция
выразилась в активной борьбе против
философии пролетарского
движения, против философии
марксизма.
Какие же страны в силу ряда
социальных условий явились
первоисточниками идеологической реак¬
ции буржуазии уже в XIX веке?
Ленин отмечал, что французские
буржуазные революционеры не
нашли поддержки в других странах,
«против них ополчились все
европейские государства и более всего
передовая Англия» (В. Я. Ленин,
Соч., т. XXIV, стр. 305).
Стало быть, мы можем
рассматривать Англию как один из
первоисточников идеологической реакции
против освободительных идей
французской революции. В Англии
тенденция империализма раскалывать
р абочих, усиливать о шта рту н из м
среди них, порождать временное
загнивание рабочего движения
сказалась гораздо ранее, чем в конце
XIX века. По определению Ленина,
уже с половины XIX века в Англии
имели место две крупные
отличительные черты империализма:
громадные колониальные владения и
монопольное положение на
всемирном рынке. Известно, что Маркс и
Энгельс систематически в течение
ряда десятилетий прослеживали эту
связь оппортунизма в рабочем
движении с империалистическими
особенностями английского
капитализма. Энгельс писал Марксу
7 октября 1858 г., что «английский
пролетариат фактически все более
и более обуржуазивается, так что
эта самая буржуазная из всех наций
хочет, повидимому, довести дело в
конце концов до того, чтобы иметь
буржуазную аристократию и
буржуазный пролетариат рядом с
буржуазией» (К. Маркс и Ф. Энгельс,
Избранные письма, 1947, стр. 105).
Опыт истории учит, что именно в
Англии были созданы философские
основы позитивизма, л еибо p-из м а,
этой буржуазно-идеологической
реакции против идей научного
социализма. Стало быть, Англия явилась
одним из первоисточников
идеологической реакции против философии
революционного марксизма.
Известно также, что Германия
противопоставила французскому
материализму немецкий идеализм, как
аристократическую реакцию против
великих освободительных идей
французской революции. Реакция эта
была широко поддержана
германской буржуазией. Это объясняется

340
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЯРИНСКОЯ О. С.
тем, что, по замечательному
определению Маркса, буржуазная
Германия разделила с другими странами
реставрацию, не участвуя в их
революции.
Идеологическая реакция
буржуазии против философии
пролетариата имела серьёзную основу в
Германии. Если в начале XIX века
буржуазия всех стран
импортировала идеализм Канта и Гегеля,
чтобы идейно разбить материализм
энциклопедистов, то во второй
половине XIX века в Германии
начинается реакционное движение против
идей революционного марксизма.
Мы не можем отвлечься от того
обстоятельства, что именно в
Германии были созданы философские
основы ревизионизма в рабочем
движении, представляющего столь
актуальную политическую
опасность. Наконец, известно, что в
Германии была создана идеология
фашизма, нашедшая столь широкую
поддержку в реакционных
империалистических кругах Англии и
Америки. Но всё это и есть история
развития буржуазной идеологии,
буржуазной философии в этих странах.
У т. Александрова отсутствует
критика буржуазной философии,
основанная на изучении реального хода
истории буржуазного общества.
Утверждая, что философия
является теоретическим оружием в
борьбе общественных классов,
приводя замечательные ленинские
цитаты, напоминая о необходимости
социального классового анализа,
партийного подхода к истории
философии, т. Александров не сделал эти
глубоко: верные идеи принципами
своего исследования и изложения.
Своей вершины буржуазная
философия достигла в философии
французского материализма. Однако
именно эта передовая философия
восходящей буржуазии крайне бегло
и поверхностно изложена на
страницах книги т. Александрова.
Описание одной из важнейших эпох в
развитии мировой цивилизации, в
истории философии занимает в книге
т. Александрова всего 24 страницы.
Сюда входит описание деятельности
блестящей плеяды французских
материалистов, их социологии, их ате¬
изма, их науки о природе и
гносеологии. В отличие от т. Цебенко,
весьма похвалившей эту главу на
дискуссии, я считаю, что изложение
идей французского материализма
весьма неудачно в книге т.
Александрова. Известно, что в первой главе
«Материализма и
эмпириокритицизма» Ленин широко использует
аргументацию Дидро в критике
субъективного идеализма Беркли. В
частности в книге Ленина широко
приводятся выдержки из разговора Да-
ламбера и Дидро. Эта классическая
аргументация Ленина должна была
быть полностью доведена до
сведения читателей учебника. Как же
излагает т. Александров ленинскую
оценку гносеологии французских
материалистов? Он пишет: «Неверны
утверждения буржуазных историков
философии об агностицизме
французских материалистов. Ленин ещё
в 1909 г. назвал подобные
утверждения враньём». Не трудно видеть, что
ленинские характеристики
французского материализма здесь даны в
урезанном, весьма упрощённом виде.
Ещё более примечательна
характеристика т. Александровым
«Племянника Рамо» Дидро. Известно,
что это произведение Дидро обычно
рассматривается как образец
революционно-критической литературы
XVIII века, как штурм
феодальноаристократической твердыни. Маркс
послал Энгельсу экземпляр
«Племянника Рамо» с припиской, что это
неподражаемое произведение
доставит Энгельсу ещё раз возможность
насладиться им. Приведя
«забавное» высказывание Гегеля и
комментарии Жюля Жанэна, Маркс пишет,
что этот морской кардинал не
находит в «Рамо» Дидро устоев
нравственности и, для того чтобы
исправить это, делает открытие, что вся
извращённость «Рамо» происходит
оттого, что он не дворянского
происхождения и сильно этим огорчён.
От Дидро к Жюлю Жанэну,
продолжает Маркс, это как раз то,
что физиологи называют
регрессивной метаморфозой. Французский дух
до французской революции и при
Луи Филиппе. Энгельс ответил
Марксу 16 апреля 1869 года: «Большое
спасибо за «Рамо», который доста¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В, ВОЙТИНСКОЙ о. с.
341
вит мне большое наслаждение».
Известно также, что Гёте переводит
это произведение Дидро на немецкий
язык со случайно попавшей в его
руки рукописи и снабжает
комментариями. Сохранилась переписка
между Шиллером и Гёте по поводу
«Племянника Рамо».
Что же пишет т. Александров по
поводу этого крупнейшего
памятника французского революционного
просвещения?
«Цель научного познания, —
пишет т. Александров, — очень
удачно сформулирована Дени Дидро в
его знаменитом «Племяннике Рамо».
Дидро подробно развил мысль, что
человек должен и способен
достигнуть истины. Он указывал на связь
истины с общественной жизнью и
влияние этой общественной жизни
на открытие истины. Он писал, что
если ложь в конце концов
непременно оказывается вредной, то* истина,
напротив, — полезной» (стр. 340).
Здесь отсутствует характеристика
этого произведения Дидро как
выражения французского духа перед
французской революцией.
В оценке немецкой и английской
философии т. Александровым было
забыто основополагающее указание
Ленина, что за гносеологической
схоластикой «нельзя не видеть
борьбы партий в философии, борьбы,
которая в последнем счете выражает
тенденции и идеологию враждебных
классов современного общества»
(В. И. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 292).
Как, например, излагается т.
Александровым история английской
философии? Для иллюстрации приведём
его характеристику философии
Гоббса.
По мнению т. Александрова,
Томас Гоббс создал передовую
философию и социологию. Не оставаясь
в стороне от напряжённой
классовой борьбы того времени, «он
понимал, что Англия займёт не последнее
место среди других народов мира,
если усилия её руководящих
деятелей будут направлены по линии
прогресса. Своей деятельностью он
пытался сделать всё, что мог, для
победы прогрессивных сил страны»
(стр. 199).
В книге т. Александрова приводят¬
ся высказывания ученика Декарта
Мерсенна о философии Гоббса, как
о «благородной», как о «целом
сокровище», которое должно быть
написано «серебряными буквами». Тов.
Александров утверждает, что
социологическое учение Гоббса выражало
освободительную идею буржуазной
революции, что, «лозунг буржуазной
революции «свобода, равенство и
братство» получает своё
теоретическое обоснование в трудах Гоббса и
особенно в его сочинениях «О
гражданине» и «Левиафан» (стр. 214).
Правда, т. Александров делает
оговорку, * что знаменитое
положение Гоббса о войне всех против
всех является выражением
корыстных классовых интересов
буржуазии. Но далее следует вывод:
«Теория, развитая Гоббсом, сыграла
прогрессивную роль и оказала
большое влияние на
общественную науку всех европейских стран
XVII—XVIII вв.» (стр. 218).
Тов. Александров утверждает, что
философия Гоббса была шагом
вперёд по пути прогресса науки и
философии. Это весьма вольное
толкование характеристик, данных Марксом
и Энгельсом философии и социологии
Гоббса, и совершенно некритическое
отношение к последующему влиянию
реакционных сторон социологии
Гоббса. Известно, например, что Маркс,
рассматривая философию Гоббса как
систематизацию материализма
Бэкона, в то же время указывает, что у
Гоббса чувственность теряет свои
яркие краски и превращается в
абстрактную чувственность геометра.
В «Святом семействе» Маркс
показал, что Гоббс не дал обстоятельного
обоснования главному принципу —
происхождению знаний и идей из
чувственного мира. Особо резкой
критике подверглись реакционные
социологические положения Гоббса.
В книге о «Левиафане» Гоббс
постулирует «войну всех против всех» как
естественное состояние
человечества. Гоббс писал: «Все стремятся
не к общению с другими, а к власти
над ними и следовательно к войне».
«Война всех против всех» является
еще и теперь законом для дикарей,
и состояние войны до сих пор
является естественным законом в от¬

342
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ О. С.
ношении между государствами и
между -правителями». Гоббс исходит
из того положения, что человек по
природе необщественен, что в
естественном состоянии человек
человеку волк. Эти реакционные взгляды
Гоббса получили весьма резкую
оценку в высказываниях Маркса и
Энгельса. Энгельс в «Диалектике
природы» рассматривал учение
Гоббса о «войне всех против всех» как
открыто реакционную теорию.
Энгельс характеризовал это учение в
одном ряду с теорией
народонаселения Мальтуса, буржуазным
экономическим учением о конкуренции.
Маркс видел в положении Гоббса
«война всех против -всех»
социологическое выражение английского
общества с егб разделением труда,
конкуренцией, открытием новых
рынков и мальтусовской борьбой за
существование. Маркс писал, что эта
гоббсова «война всех против всех»
напоминает взгляды Гегеля в
«Феноменологии», :в которой гражданское
общество изображается, как
духовное царство животных.
Впоследствии это реакционное
положение Гоббса стало одним из
теоретических аргументов английского
-позитивизма против теории научното
социализма, т. е. было использовано
буржуазной идеологической
реакцией. Так, один из
основоположников английской школы позитивизма
Герберт Спенсер широко использовал
гоббсовское положение в борьбе
против социализма.
Спенсер писал, что борьба за
существование очищает расу,
предохраняет её от падения. Если бы
борьба за существование прекратилась и
если бы каждый был уверен в своём
существовании без всякой борьбы,
тогда раса непременно пришла бы
в упадок... Спенсер стремился
доказать, что социализм, стремящийся к
уничтожению борьбы за
существование в человеческом мире, конечно,
также должен вызвать общий
интеллектуальный и физический
упадок.
Нет нужды особо доказывать, что
реакционный принцип буржуазной
философии ныне широко
использован современным английским
империализмом. Неслучайно Маркс уви¬
дел родство социологических
взглядов Гоббса и Гегеля: и тот и другой,
несомненно, создали идейные
основы расизма, философского
обоснования буржуазных войн.
В свете истории развития ряда
капиталистических стран за последние
столетия сейчас необходимо
проследить историю развития важнейших
философских систем. Однако такой
анализ отсутствует в книге т.
Александрова.
Этим и объясняется неправильная
трактовка т. Александровым
философии Гегеля. Я говорю здесь даже
не об отдельных грубых ошибках.
Например, т. Александров на стр. 421
утверждает, что Гегель обнаружил
историческое чутьё и высказал
интересные мысли о грядущем развитии
России. Конечно, сугубо неправильно
так излагать вопрос в учебнике,
который должен вскрыть реакционную
сущность антиславянской концепции
Гегеля. Неверна и общая оценка
т. Александровым философии
Гегеля. Казалось бы, что здесь автор
книги исходит из известных
положений и высказываний классиков
марксизма. Тов. Александров видит
рациональное зерно гегелевской
диалектики в его учении о развитии, в
учении о борьбе
противоположностей, как источнике самодвижения.
Тов. Светлов, совершенно забыв, что
он ранее писал по этому поводу,
пытался нам доказать, что в диалектике
Гегеля не было рационального
зерна. Однако даже изыскания т.
Светлова из области биографии Гегеля,
его открытия, что Гегель был сыном
крупного чиновника, не могут
опровергнуть того факта, что классики
марксизма видели рациональное
зерно гегелевской диалектики именно >в
учении о самодвижении, о
диалектическом развитии. Мне думается, что
критиковать книгу т. Александрова
следует не за изложение в ней этих
азбучных положений, а за то,
прежде-всего, что в книге отсутствует
полное изложение взглядов Маркса и
Ленина по этому вопросу. При этом
т. Александровым опущены
основополагающие характеристики
классиков марксизма, характеристики,
определившие их последовательно
критическое отношение к диалектике

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ О. С.
343
Гегеля. В своём конспекте книги
Гегеля «Лекции по истории
философии» Ленин замечает, что из
логики Гегеля надо выбрать
логические гносеологические оценки,
очистив их от мистики идей, а это
ещё большая работа. Известное
положение Маркса о том, что Гегель не
только открыл диалектический
метод, но и затемнил его-, обязывает
нас критиковать -мистицизм и
идеализм диалектики Гегеля. Следует
помнить, что формирование
философии марксизма совершилось после
су.роврй критики не только системы
Ге-геля, ,но и его метода. Здесь
классики марксизма оставили богатейшее
наследие. Однако критика метода Ге-
геля занимает ничтожно малое
место в книге т. Александрова. О
мистике идей гегелевской диалектики
говорится вскользь, поверхностно-.
'Между тем развитие философских
идей -показало-, что некритическое
отношение к методу Гегеля приводит
к -серьёзным ошибкам в понимании
диалектического метода марксизма.
То, что было рациональным зерном
в борьбе с метафизикой во времена
Гегеля, стало тормозом в развитии
современной научной философской
мысли.
Объективистский тон книги т.
Александрова сказался и в оценке
последующего влияния немецкого
идеализма, философии Гегеля.
Тов. Александров пишет:
«Двойственностью философского учения
Гегеля и объясняется, почему так
различно влияние, оказываемое
Гегелем, на последующее развитие
философии и науки, и почему его
современники по-разному относились к
нему. Многие философы считали
себя правоверными последователями
Гегеля. Другие мыслители, как
Фейербах, резко и справедливо
критиковали Гегеля за идеализм, но не
понимали его заслуг в создании
диалектического метода, учения о
развитии. Были и такие люди, которые
третировали Гегеля как «мёртвую
собаку». И только классики марксиз-
ма-лешнизма дали подлинно
историческую, научную оценку значения
философии Гегеля» (Г. Ф.
Александрой, История зшадное&ршей-
ШШ -философии, cm 416).
Далее говорится, что
современные реакционеры возвели мистицизм
Гегеля в особую систему неогегель-
янства, представляющую со-бой
философию воинствующего мракобесия
и реакции.
Из этого бесстрастного перечня
фактов и событий совершенно
выпала острая классовая борьба,
развернувшаяся вокруг философии Гегеля
в 30—40-х годах прошлого -века.
Известно, сколь острой была эта
борьба в Германии в период
формирования сначала р е вол ю ц и о н но- де -
мократических, затем марксистских
взглядов Маркса и Энгельса.
Критика молодым Марксом
младогегельянства глубоко поучительна.
Она показывает, что гегельянская
трактовка диалектики несовместима
не только с научным социализмом,
но и революционным
демократизмом. Об этом же свидетельствует
о т ношен не р ус с ко й револ юц ио иной
демократии к немецкому идеализму,
в частности к системе и методу
Гегеля.
Известно, что русская
революционная демократия ещё в 40—60-х
годах' прошлого века подвергла
суровой критике философию Канта,
Шеллинга, Гегеля, их теорию
диалектики, их глубоко реакционную
теорию чистого искусства. В то
время буржуазия уже становится
реакционным классом, поддерживает и
использует аристократическую
реакцию против освободительных идей
французской революции. Всемирно-
историческое значение русского
материализма 40—60-х годов состоит
в его борьбе не только против
феодализма, но и против капитализма.
И здесь я никак не могу согласиться
с т. Кедровым, отрицающим
оригинальные национальные черты
русской передовой философии XIX века,
и почему-то фактически
противопоставившим национальное
социальному. Мне думается, что т.
Кедровым забыта программная статья
Ленина «О национальной гордости
великороссов».
И Белинский, и Герцен, и
Чернышевский в пору своей политической
и философской зрелости заняли
передовые позиции в критике
немецкого идеализма. Герцен писал, что

344
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ВОЙТИНСКОЙ О. С.
немцы могут быть глубоко
радикальными в науке, оставаясь
консерваторами в своём поведении,
поэтами на бумаге и мещанами в
жизни. Напротив, дуализм нам,
русским, антипатичен. Социализм
казался нам самым естественным
силлогизмом философии, применением
логики к философии.
Известно, что Герцену
принадлежит определение диалектики как
алгебры революции, что Белинский
в своём знаменитом письме Боткину
потребовал от Гегеля отчёт о
жертвах реакции, инквизиции, суеверия.
Плодотворно развитая Белинским
идея отрицания в истории, его
понимание исторического прогресса, как
поступательного движения,
принципиально отличается от замкнутого
круга гегелевской диалектики.
Основываясь на опыте
реалистической литературы всех стран, в
особенности русской литературы,
Белинский провозгласил: «где жизнь,
там и поэзия» и нанёс
сокрушительный удар по теории чистого
искусства немецких идеалистов, которую
он гениально назвал игрушкой
праздных ленивцев и
опоэтизированным эгоизмом.
Критика Чернышевским
идеализма Гегеля и Канта —
выдающаяся глава в мировой
'материалистической литературе. Ещё в
1854 году в статье «О поэзии»
Чернышевский резко выступил против
эстетической концепции немецкого
идеализма, против
трансцендентальных идей априористического
знания, саморазвития науки и
искусства. Известно, что
диссертация Чернышевского «Эстетические
отношения искусства к
действительности» — первый и единственный в
мировой материалистической
литературе опыт критики эстетики Гегеля,
выяснение связи этой эстетики с
реакционной сущностью
гегелевской философии. Ленин
указывал, что в критике Канта
Чернышевский был на уровне Энгельса.
В вилюйских письмах,
опубликованных уже после Октябрьской
социалистической революции,
Чернышевский характеризует кантианство
как форму реакционной борьбы с
идеями французского материализма.
Всё это — факты реальной
истории, свидетельствующие о всемирно-
историческом значении русского
материализма XIX века в его борьбе
против идеологической и
буржуазной реакции. Однако в книге т.
Александрова история
западноевропейской философии не показана на
фоне мировой истории. Поэтому и
выпала столь существенная часть этой
истории, как борьба русской
революционной демократии против
международной реакции.
Мне думается, что при написании
марксистской, подлинно научной
истории философии следует:
1. дать последовательную
марксистскую критику истории
буржуазной философии, показать, что роль
буржуазии в развитии
философского мышления сильно преувеличена
буржуазными историками
философии;
2. показать развитие всех
философских систем на фоне мировой
истории, борьбы классов, борьбы
передовых идей с реакционными.
На нас, участников дискуссии,
она налагает серьёзное
обязательство. (Круг вопросов, который был
поднят здесь, требует коллективных
усилий всех работников
философского фронта для боевой
перестройки работы Института философии
Академии наук, кафедр при
институтах и университетах.
Научно-исследовательская работа
должна стать обязательной для
каждого квалифицированного
преподавателя высшего учебного
заведения. 'Кафедры должны научно
разрабатывать актуальные проблемы
марксистско-ленинской философии,
систематически выпускать учёные
записки. Профиль высшего учебного
заведения должен в значительной
мере определять и профиль научно-
исследовательской работы
философских кафедр.
Следует возродить замечательную
традицию, в силу которой
университеты и их кафедры должны стать не
только организаторами
педагогического процесса, но и боевыми
штабами теоретической мысли.
Подлинная большевистская
партийность— вот что определит
сейчас успех нашей работы. Забвение

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДАНЕЛИЛ С.
345
принципа .партийности сказалось не
только в изложении
предшествующих философских систем. В
течение нескольких лет насаждались
непартийные нравы в философских
учреждениях, в расстановке и
использовании философских кадров.
Ныне в затхлую атмосферу
кустарных философских мастерских
ворвался свежий ветер
большевистской критики. А это важнейшее
условие для выполнения указаний
партии.
Данелиа С. (Тбилиси), История
философии в нашем отечестве
преподаётся давно. На русском языке
с давних пор имеется много
учебников по истории философии, — как
оригинальных, так и переводных.
Но поскольку все они не
удовлетворяют требованиям, предъявляемым
нашей исторической эпохой к делу
умственного воспитания молодёжи,
возникла потребность в новом
учебнике по истории философии,
соответствующем нашей высшей школе,
а также и запросам широкой
читательской массы, интересующейся
проблемами философии.
Спрашивается: в какой мере книга Георгия
Фёдоровича Александрова «История
западноевропейской философии»
удовлетворяет этим требованиям?
По этому вопросу высказалось уже
очень много лиц и прибавить
что-нибудь новое и существенное довольно
трудно. Отмечу только некоторые
стороны книги т. Александрова,
обращающие на себя внимание
преподавателя истории философии.
Прежде всего бросается в глаза
не совсем обычное заглавие этой
книги — «История
западноевропейской философии». Такое заглавие не
соответствует содержанию книги,
один из отделов которой посвящён
философии древней Греции. Об этом
уже несколько раз было заявлено
здесь, и я позволю себе прибавить
лишь одну мысль: само понятие
«западноевропейская философия»
кажется мне недостаточно отчётливым
и даже недостаточно правомерным.
Есть философия английская,
французская, немецкая, русская. Но все
эти национальные формы
философии суть части единой филосо¬
фии человечества. Термин
«западноевропейская философия» может в
некоторой мере угрожать идее этою
единства, и если можно английский
национальный тип философствования
противопоставлять немецкому типу
или же русский национальный тип
философствования
противопоставлять французскому типу, — то едва
ли можно признать столь же
правомерным противопоставление так
называемой «западноевропейской
философии» всем нез а п адн оев ролей -
ским. Имеем ли мы вообще
достаточные основания для того, чтобы
таких мыслителей, как Вольтер,
Руссо, Кант, загонять в клетку с
ярлыком Западной Европы? Ведь прав
был Герцен, когда он в «Былом и
думах» писал, что учёные и
философы, родившиеся и выросшие в
странах Западной Европы,
пользовались иногда в России большим
вниманием, чем у себя на родине,
что в 'Москве 40-х годов читались с
великим энтузиазмом, «вплоть до
дыр и до выпадения листов» не
‘только сочинения Гегеля, но и
труды довольно бесцветных его
комментаторов. Едва ли можно
отрицать ту истину, что великие
философы принадлежат скорее тем людям,
которые их понимают и любят, чем
тем, среди которых они только
физически родились.
Но если Вольтера, Руссо, Канта
нельзя без всяких оговорок
объявлять собственностью Западной
Европы, то ещё меньше оснований
называть Платона и Аристотеля за-
п ад ноев ролей ски ми филооо ф а ми.
Вряд ли русские, болгары, сербы,
грузины и другие имеют
достаточное основание для того, чтобы
отступиться от Платона и Аристотеля,
которые вошли составным
элементом в их культуру. В Грузии друг
знаменитого Иоанна Итала —
Иоанн Петрици переводил на
грузинский язык и комментировал
Прокла ещё в те времена, когда в
странах Западной Европы даже
Аристотеля знали плохо. Я полагаю,
что заглавие книги т. Александрова
«История западноевропейской
философии» должно быть
пересмотрено.

34S
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДАНЕЛИА С.
Но заглавие, конечно, не есть
главное. Имеются в этой книге и
другие положения, вызывающие
сомнение. Во-первых, в книге нет
определения понятия философии.
Правда, некоторые составители
учебников по истории философии
обходятся без такого определения.
;Но следовать их примеру наш аз-
тор имел тем меньше оснований,
что то понятие философии, с точки
зрения которого писался его
учебник, коренным образом отличается
от понятия философии, положенного
в основу других учебников. Поэтому
в начале книги необходимо было
разъяснить, какие существуют
взгляды на сущность философии и
как Маркс, Энгельс, Ленин и
Сталин понимают содержание,
задачи и метод философии. На
основании своего опыта по преподаванию
истории философии могу сказать,
что студенты, приступающие к
изучению истории философии, не
затрудняются, оттого что им с самого
же начала курса даётся
определение понятия философии. Напротив,
такое определение вносит чёткий
смысл в их дальнейшую работу, и
они' изучают историю философии
сознательно, с каждым новым
шагом глубже усваивая на практике
умение отличать философское
содержание от нефилссофского. А это
очень важно, ибо не одни только
студенты смешивают философию с
тем, что не есть философия, и
никакой пользы от такого смешения не
получается.
В обсуждаемой книге т.
Александрова имеется параграф
«Основные предпосылки
периодизации истории философии», но
систематического рассмотрения самой
проблемы периодизации истории
развития философской мысли мы
там не находим. Дело не в том, что
автор не разделил истории
философии на периоды, а в том, что он не
дал в своей книге систематического
изложения вопроса .о том, на какие
периоды делится история
философии. Между тем такое изложение
было бы полезно во многих
отношениях.
'Во-первых, систематически
излагая проблему периодизации истории
философии, автор не избег бы
необходимости explicite указать, чго
нельзя периодизацию
общественноисторического процесса
механически переносить на историю
философии, ссылаясь на то, что
философия есть идеологическая
надстройка над экономическим базисом; ибо
поскольку философия есть явление,
имеющее свою специфику, она
имеет и свою историю, и периоды
истории общества намечают лишь
границы, внутри которых философия
развивалась по своим законам и
имела свои собственные периоды.
Я нисколько не сомневаюсь, что
т. Александров всё это знает не
хуже, чем кто-нибудь другой. Но
этого своего знания он не
применил на практике, когда писал свой
учебник.
Во-вторых, систематическое
изложение проблемы периодизации
истории философии помогло бы
автору правильнее разделить свою
книгу на части. Нельзя, например,
признать правильным, когда
античная философия выступает в плане
учебника как единица, логически
равноправная с философией эпохи
Возрождения. Нельзя признать
правильным и то, что вся античная
философия, обнимающая собою более
10 столетий, рассмотрена без учёта
основных периодов её развития.
В книге -не принято во внимание, что
античная философия имела разные
периоды и что в соответствии с этим
менялся и характер философских
теорий. Одно дело, например,
'собственно греческая философия,
философия до смерти Аристотеля, когда
философская мысль развивалась в
границах греческой
национальности, и другое дело античная
философия после смерти Аристотеля,
философия эллинистическая, которая
вышла из рамок греческой
национальности и стала значительным
фактором международной культуры.
Наконец, саму греческую
философию, обнимающую собою два
столетия (VI—IV), но в высшей степени
обильную теориями, как это
отмечено в учебнике, следовало бы в свою
очередь разбить на периоды. Ведь
один тип имеют философские
теории Эмпедокла и младших физиков

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДАНЕЛИА С*
347
и совершенно другой тип
философских теорий у Протагора, Сократа
и их последователей. Словом, не
следовало ©сю античную
философию рассматривать по отдельным
мыслителям, не производя
группировки этих мыслителей по кругам
исторического развития
философской мысли.
Сказанное нами о периодизации
древней философии кое в чём
можно применить и к периодизации
истории новой философии. Но об
этом здесь уже говорили. Вообще
систематическое рассмотрение
вопроса периодизации истории
разлития философской мысли помогает
читателю охватить всё это развитие,
а это облегчает ему изучение
предмета.
Обращает на себя внимание также •
то обстоятельство, что в книге не
всегда соблюдено строгое
соответствие между значением мыслителя и
тем вниманием, которое ему
уделяется. Так, например, Сократу
отводится полстраницы, а Уарте —
шесть страниц. Возможно, что
советского читателя нужно
познакомить с идеями Уарте, но этого не
следует делать за счёт его
знакомства с Сократом, который является
важным звеном в развитии не
только мышления, но и нравственного
сознания человечества. Нельзя
также не отметить, что в книге ^ничего
не сказано о неоплатонизме,
являющемся весьма значительным
моментом в истории философской
мысли.
Но все эти пробелы легко могут
быть устранены. Гораздо труднее
устранить другой недостаток,
присущий этой книге. Я имею в виду
то обстоятельство, что самый
процесс развития философии, процесс
возникновения одной философской
теории из другой не всегда
указывается автором с достаточной
ясностью и точностью. А между тем это
очень существенное дело. Здесь
т. Серебряков и другие доказывали,
что в истории философии
необходимо определить классовую сущность
философских теорий. Это, конечно,
неоспоримая истина. Но нам
следует помнить и то, что классовую
сущность философской теории мож¬
но определить лишь на основании
глубокого изучения логического
содержания этой философской теории
и её отношения к другим
философским теориям. Всякий иной метод
определения классовой сущности
философской теории нужно признать
несостоятельным, отводящим нас
прочь от прямых задач истории
философии. Нельзя историю
философии подменять рассуждениями не о
философии. История философии
должна быть историей развития
философской мысли, а учебник истории
философии должен так излагать
свой предмет, чтобы студент учился
философски мыслить. Здесь не то
главное, чтобы дать перечень
взглядов философа, ибо самый полный
перечень взглядов мало полезен для
студента, если мы ему не укажем
логическую связь между этими
взглядами, если мы не сообщим ясно
и отчётливо, какую проблему
унаследовал философ от своего
предшественника, как и при помощи каких
средств мышления решал он эту
проблему, какие противоречия были
допущены при этом решении и что
сделал следующий мыслитель для
снятия этих противоречий. Правда,
такого рода указания не
исчерпывают всей задачи истории
философии, но едва ли можно спорить, что
без них диалектическое изложение
данной науки невозможно. Между
тем в обсуждаемом учебнике не всё
в этом отношении обстоит
благополучно: диалектика истории
философского мышления не всегда
вскрывается, и читатель не видит ясно
самого процесса развития и роста
философской мысли.
Чтобы не быть голословным,
укажу несколько примеров. 1)
Говоря об Анаксимандре, автор не
сообщает, какая логическая
'необходимость вызвала его теорию, какое
противоречие эта теория была
призвана снять. 2) Говоря о Демокрите,
автор не сообщает отчётливо, как
Демокрит пришёл к атомистической
теории строения мира, какая
логическая необходимость привела его к
допущению пустоты, к понятию
атома, к отрицанию случайности, к
понятию вечности движения и т. д.
3) Излагая учение Декарта, автор не

348
Zll A C.
ТЕКСТ P E ‘I 'll TOE. Д Л II E
указал ясно того внутреннего
противоречия (таким противоречием
было допущение influxiis physicus),
необходимость снятия которого з
известном отношении определила
собой развитие картезианства, вызвав
к жизни сперва окказионализм
Гейлинкса и Мальбранша, а потом
монизм Спинозы и плюрализм
Лейбница.
Яснее понимание необходимости
раскрыть перед глазами читателя
диалектику развития философской
мысли уберегло бы автора от
некоторых промахов изложения. Так,
например, он не поставил бы в книге
Гераклита перед элеатами,
Анаксагора перед Демокритом, Лейбница
перед Локком. Правда, в
хронологическом отношении Гераклит
предшествует главе элеатской школы
Пармениду (но не Ксенофану), а
Анаксагор предшествует Демокриту. Но
историческое изложение не есть
летописное изложение,
довольствующееся описанием одной лишь
хронологической последовательности. Цель
исторического изложения —
вникнуть в существо изучаемого
процесса, и с точки зрения этой цели
диалектику Гераклита следовало бы
рассматривать как синтез милетской
физики и элеатской метафизики, а
гомеомерию Анаксагора — как
попытку снятия логического
противоречия, заключавшегося в левкиппо-
демокритов-ском понятии атома. Что
же касается Лейбница, то тут и
хронология противоречит тому,
чтобы автора «Новых опытов»
(Лейбница) поставить раньше автора
«Опытов» (Локка).
Учения некоторых крупных
представителей философской мысли не
получили в обсуждаемом учебнике
достаточно рельефную
характеристику. Нет, например, ясности в
изложении философии Юма и
недостаточно отчётливо выступает перед
читателем та роль, которую
сыграл скептицизм Юма в истории
развития новой философии. Таких
замечаний на обсуждаемую книгу
хможно сделать очень много.
Если учебник истории философии
должен в некотором отношении быть
и введением в философию, подгото¬
вляющим студента к
самостоятельному чтению философской
литературы, то обсуждаемая книга не
совсем удачно справляется с этой
задачей, ибо многие основные понятия
философии не получили в ней
достаточного разъяснения.
Говоря обо всём этом, я очень
далёк от мысли совершенно отрицать
полезное значение обсуждаемой
книги. Я думаю, что многие недостатки
книги т. Александрова объясняются
трудностью самой задачи, которую
он, явно переоценив свои силы,
поставил перед собой — написать
одному марксистско-ленинский
учебник по истории философии.
Какие условия необходимы для
написания вполне приемлемого
марксистско-ленинского учебника по
истории философии? Я думаю, что
для этого необходима полная
разработка марксистско-ленинской
истории философии как науки. Для
такой разработки истории фидософии
как науки у нас имеются данные
огромного значения, и самое
большое значение принадлежит здесь
высказываниям классиков
марксизма-ленинизма по вопросам истории
философии. Эти высказывания
нужно тщательным образом собирать,
приводить в систему и
комментировать, чтобы найти в них прочную
поддержку при разработке проблем
истории философии как науки. Для
дальнейшего же углубления этой
работы и поднятия её на уровень
монографий по истории философии
одним из важных условий является
признание той истины, что научная
работа по истории философии есть
достаточно серьёзное и важное дело
для того, чтобы занять всего
человека. Нам, работникам по истории
философии, следует с большим
усердием концентрировать свои усилия
вокруг разработки
историко-философских проблем, и этим, я думаю,
мы выполним волю руководящих
органов, стремящихся поднять
уровень философской культуры в нашем
советском отечестве на высшую
ступень.
Перед нами стоит большая
задача: разработать историю философии
как науку. А когда наука истории

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДУДЕЛЬ С. П.
349
философии будет нами разработана,
тогда и составить учебник по
истории философии, учебник, ни одно
положение которого не вызывало
бы споров между нами, будет
выполнимым делом.
Дудель С. П. (Москва). Когда
читаешь книгу т. Александрова
«История западноевропейской
философии», то прежде всего
обращает на себя внимание следующее.
1. Не полно, не -всесторонне и не
на уровне современной науки
изложена в книге линия материализма и
атеизма в истории философской
мысли с древнейших времён до XIX
века.
В самом этом факте отразились то
кустарничество и разобщённость,
которые ещё и сегодня имеют место
в работе советских историков
философии, с одной стороны, и в
работе советских историков науки, в
частности естествознания, — с
другой.
В качестве примера можно
прежде всего привести изложение в
книге Г. Ф. Александрова взглядов
великого материалиста древней
Греции Демокрита.
Автор излагает идеи Демокрита
в отрыве от его научного творчества
в области конкретных наук
древнего мира, ещё не отделённых тогда в
полной мере от философии.
Автор не показывает
прогрессивного значения индуктивных,
эвристических, способствующих
нахождению новых результатов
приёмов, применяемых Демокритом в
математике и оказавших
впоследствии большое влияние на
творчество таких учёных античности, как
Архимед.
Совершенно не показано в книге
Александрова, как борьба линии
Демокрита и линии Платона
конкретно влияла на развитие
зачатков естествознания в античном
мире.
Совершенно не развит вопрос об
отношении Демокрита к религии
(см. стр. 60 книги) и не изложена
попытка Демокрита объяснить
происхождение религии..
В этой связи необходимо указать
на следующие факты: в Советском
Союзе Демокрит является предметом
исследования нескольких учёных.
Много лет работает над
проблемой математических взглядов
Демокрита профессор С. Я. Лурье. Его
книга «Теория бесконечно малых у
древних атомистов» вышла в СССР
ещё в 1935 году. Много лет работает
над вопросами античного атомизма
профессор Маковельский. Пишет о
Демокрите профессор Дынник в
своих работах по истории античной
философии. Пишет о Демокрите и
т. Александров в своей книге.
Но характерно то, что прекрасное
знание античных текстов, большое
количество новых фактов в трудах
Лурье и Маковельекого сочетаются
у них с путанной, не марксистской
методологией.
Достаточно указать, что во всех
работах профессора Лурье
пропагандируется взгляд на движение,
отрицающий внутреннюю
противоречивость движения материи, отрицается
по существу сам факт движения,
совершенно игнорируются мысли
Энгельса и Ленина о диалектике
движения материи. Выводы профессора
Лурье ведут к теориям типа теорий
Бертрана Ресселя, который ещё в
1912 году заявил о том, что «мы
живём в неизменяющемся мире».
Выводы профессора Лурье превращают
Демокрита в идеалиста, реальный
атом в математический атом и т. д.
Но Институт философии
Академии наук СССР не собрал учёных,
работающих над проблемами
материализма Демокрита в СССР, не
провёл творческой дискуссии по
работам, посвящённым его философии,
не подверг критике ошибок
профессоров Лурье и Маковельского и не
использовал, не обобщил те новые
факты в области анализа античных
текстов о Демокрите, которые
несомненно есть в трудах Маковель-
ского и Лурье и представляют
ценность.
А в результате получилось, что в
книге Александрова и в перво-м
томе «Истории философии»,
изданном Институтом философии
Академии наук, взгляды Демокрита
изложены в отрыве от истории
естествознания, ленинская оценка взглядов

350
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДУДЕЛЬ С. П.
материалистов древности не
конкретизирована на новом
естественнонаучном и историографическом
материале.
Далее, в книге Александрова
совершенно отсутствует рассказ о
римском материалисте-атеисте Лукреции
Каре.
Ряд ссылок на него в параграфах,
посвящённых Демокриту и Эпикуру,
не исправляет этого крупнейшего
пробела.
В 1946 году Академия наук СССР
провела специальную юбилейную
сессию, посвящённую 2000-летию со
дня смерти Лукреция. Президент
Академии наук СССР С. И. Вавилов
показал в своём докладе, как
новейшие достижения физики микромира
позволяют по-новому увидеть
прогрессивное значение некоторых
догадок Эпикура и Лукреция, в
частности их учения о самопроизвольном
отклонении атомов. С. И. Вавилов
показал в своём докладе, что эти
догадки могут быть истолкованы вовсе
не в пользу идеализма и свободы
воли электрона, как это- имеет место
у ряда буржуазных историков
философии и историков естествознания.
С. 	И. Вавилов показал это на
примере истолкования борьбы
материализма и идеализма пб вопросу о
соотношении неопределенностей в
современной физике микромира.
Только в СССР изданы наиболее
полно тексты поэмы Лукреция.
Лукреций не просто повторяет, но
самостоятельно развивает взгляды
Эпикура в борьбе с идеализмом в
период упадка древнего мира. Тем
важнее было в
марксистско-ленинском пособии по истории
философии рассказать о Лукреции в
специальном параграфе. Но в книге
Александрова этого нет.
Гегель в его «Истории
философии» вполне естественно, как
идеалист, уделяет такому
прогрессивному философу XIII века, как
Роджер Бэкон (XIII век), всего 4
строчки в разделе «мистики» и
пишет о нём только как об
изобретателе селитры (пороха).
Но почему т. Александров в своей
книге по истории философии
помещает Роджера Бэкона между .реа¬
листом Фомой Аквинским и
номиналистом Дунс Скоттом, остаётся
непонятным.
Ведь Р. Бэкон критикует
схоластику и призывает к
экспериментальному изучению природы. Он
находится не внутри, а вне спора
номиналистов и реалистов. Автор не
уделил должного внимания раннему
предшественнику возрождения в
недрах средневековой философии,
смазал значение Р. Бэкона по
отношению к схоластам и церковникам и
не показал, как церковь травила
Бэкона. (Он только вскользь упомянул
об этом).
Если философы XVII века в книге
Александрова представлены
персонально, то изложение такой важной
страницы в истории философской
мысли, как французский
.материализм XVIII века, дано о*безличенно.
Автор излагает французский
материализм по проблемам. В результате
получается, что идеалисту Беркли,
скептику Юму уделены в книге
Александрова специальные параграфы, а
материалисты XVIII века Дидро,
Ламеттри, Гольбах, Гельвеций, Ро-
бинэ даны в целом обезличенно.
Даже просветителю нематериа-
листу Вольтеру более «повезло» в
этом отношении.
Я полагаю, что, несмотря на
общность взглядов в целом, нельзя всё
же не видеть разницы между
фигурой такого (масштаба, как Дидро и,
скажем, Робинэ.
Обезличенный подход к
изложению французского материализма
привёл к тому, что в работе
Александрова изложению взглядов
Тертулиана отводится три страницы
с выделением его имени в отдельный
параграф, христианскому философу
Августину отводится три с
половиной страницы и также в виде
самостоятельного параграфа, а
французскому материалисту священнику-
атеисту Жану Мелье и его
знаменитому «Завещанию» уделено <в книге
всего пять строчек в общей рубрике
«атеизм французских
материалистов» (стр. 341—342).
Вольтер в своё время, получив
рукопись Мелье после смерти автора,
не решился её опубликовать
полностью, испугавшись выводов Мелье.

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДУДЕЛЬ С. П.
351
В СССР «Завещание» Мелье
опубликовано полностью. Но почему в
советском учебнике по истории
философии не уделено должного
внимания этому документу атеизма
XVIII века?
К этому можно было бы добавить,
что имена утопистов Мабли и Мо-
релли совсем выпали из книги
Александрова.
Если ко всему этому добавить, что
русские материалисты XVIII—XIX
веков оказались обойдёнными в
книге Александрова, то станет
понятным вывод, сделанный в начале
моего выступления.
Не полно, не всесторонне и не на
уровне современной науки изложен
материализм и атеизм в истории
философской мысли до Маркса.
Однако всестороннее изложение
материализма домарксовой эпохи
требует также показа слабых сторон
метафизического материализма, тех
сторон, за которые цеплялся
идеализм в борьбе против материализма.
Эта сторона истории философии в
книге т. Александрова также
освещена неполно.
Излагая идеи и сущность
номинализма в английской философии
феодального общества (Дунс Скотт) и
излагая затем влияние номинализма
на идеи английских материалистов
Гоббса и Локка, автор не показал,
как неправильное, упрощённое
понимание природы общего, сведение
общего лишь к имени, облегчило
епископу Джорджу Беркли критику
материализма Локка.
Ведь Беркли начал свой трактат
с критики «отвлечённых идей»
Локка и стремился доказать, что идея
материи — «отвлечённая идея»,
простое имя, которому вне сознания
ничто не соответствует.
Уже Беркли пытался в интересах
идеализма использовать также и те
трудности, которые возникли в связи
с прогрессом науки, в связи с
изобретением диференциального
исчисления в математике и невозможностью
в то время его логически обосновать
средствами элементарной
формальной логики.
. Беркли в специальном сочинении
«Анналист» доказывал в этой связи
якобы иррациональный, мистический
характер всякого знания и
возвеличивал веру, религию.
Обо всём этом в книге
Александрова не сказано ни слона.
2. Второе обстоятельство, которое
обращает на себя внимание при
чтении книги: некритическое,
беспартийное изложение линии идеализма в
истории философии. Я приведу только
три примера этого:
Теория познания (воспоминания)
Платона в книге Александрова не
опровергается по существу, а
излагается так, что читатель может
подумать, будто автор согласился с
этой теорией и упрекает Платона
лишь в неполноте доказательств её
истинности.
Рассказывая о том, как Платон в
диалоге «Менон» заставляет раба по
наводящим вопросам Сократа
удвоить квадрат с целью доказать, что
знания не берутся из изучения
природы, а врождены душе, причастной
миру потусторонних идей,
Александров пишет: «Этой аналогией
достигнуто не столько действительное
доказательство истинности теории
воспоминания, сколько иллюстрация её
основной мысли на частном примере
или случае. Самая же мысль
остаётся недоказанной» (стр. 69). И далее:
«Платон не привлекает (!!!) для
доказательства своего учения о
познании естественно-научный материал и
опыт общественного человека».
«Философ избегает наблюдения,
опытного исследования природы» (там
же).
Тут всё беззубо подано. Платой
не просто «избегает» исследования
природы, а выступает как враг
подобного исследования. Он
запрещает подобное исследование, как и
всё то, что связано с «орудиями
пошлого ремесла» (Платон) и с
идеями материализма. Апелляция к
аналогии, сравнению,
эмоциональному образу — сознательный
приём Платона, а не просто частный
пример, потому что Платону ничего
не остаётся в борьбе за
утверждение существования не
существующего мира потусторонних идей, как
прибегать к фантастике, облекаемой
в образы, заимствованные из
аналогии с внешним миром (пещера
и т. д.). Неужели автор думает, что

352
ТЕКСТ РЕЧИ TOD. Д У Д Е Л Ь С. П.
можно естественно-научным
материалом и опытом общественного
человека доказать истинность идей
Платона?
Далее: почему при изложении
идей Платона не показано
идеалистическое понимание Платоном
природы государства как воплощения
способностей души (ума, воли и
чувственности)?
Почему не показан Платон как
враг идеи исторического прогресса,
считающий, что история есть
история разложения государственных
форм и что идеал государства
позади, в прошлом?
Или другой пример:
К чему в советском учебнике по
истории философии преувеличивать
опасность реализма для церкви при
изложении спора между
номиналистами и реалистами (см. стр. 109,
ПО книги Александрова)?
Ведь, объективно, это только
стирает остроту борьбы
материалистической и идеалистической тенденций
в средние века и приукрашивает
реалистов в этом споре.
Или, наконец, третий пример:
Товарищ Александров пишет об
арабской культуре в Багдаде
следующее: «Здесь получили значи¬
тельное развитие различные
механические искусства, медицина и
связанное с ней естествознание,
математические науки, а также
богословское и различного рода
теологические учения. На арабскую культуру...
сильное влияние оказало
распространение... учений древнегреческих
философов—Гераклита, Демокрита,
Платона и главным образом
Аристотеля» (стр. 116).
Это образец беспартийного,
бесстрастного, чисто описательного
изложения материала, где богословие
и наука, идеализм и материализм
свалены в одну кучу.
3. 	В марксистско-ленинском
пособии по истории философии
необходимо полностью учесть ленинско-
сталинский, конкретно исторический
подход к самому предмету науки и
к научной терминологии.
Товарищ Сталин в работе «О
диалектическом и историческом
материализме» дал исчерпывающее
определение марксистско-ленинской
философии как мировоззрения
марксистско-ленинской партии и в то
же время уделил внимание и место
истории происхождения таких
научных терминов, как, например,
диалектика.
В истории философии многие
термины и понятия получали
различное значение на разных этапах
общественной жизни и развития
науки. Эти изменения часто сами
отражали борьбу двух лагерей в
философии и в развитии науки.
В курсе истории философии
необходимо осветить эту сторону с целью
воспитать у изучающих её умение
критически подходить к оценке
идей прошлого и с целью наиболее
глубокого и сознательного
понимания значения единственно научного,
марксистско-ленинского определения
философских категорий, основных
черт марксистско-диалектического
метода и марксистского
философского материализма.
В книге Александрова такого
исторического подхода к предмету
своей науки и к важнейшим её
терминам нет.
1) Нет разъяснения того, как
возник и какое значение получал на
различных этапах истории
идеологии сам термин «философия».
Не поставлен в этой же связи
вопрос о предпосылках
возникновения философии в доклассовом
обществе, хотя философия
возникла, как известно, только в
классовом обществе, о наличии философии
не только в Греции, но и в Китае
и в Индии, о гносеологических и
классовых корнях идеализма и
материализма у истоков их
возникновения.
Не поставлен в динамике
важнейший вопрос об отношении
философии к конкретным наукам (слияние
их в древнем мире, отрыв от
природы в средние века, навязывание
законов мысли природе извне в
гегелевской натурфилософии и
единственно правильная постановка у
нас вопроса о научной философии,
как о методе и теории для
конкретных наук, в свою очередь дающих
материал для философского
обобщения).
2) Совершенно неправильно по-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ДУДЕЛЬ С. П.
353
ступает автор, когда при изложении
философии Платон^ он лишь для
иллюстрации философии Платона
ссылается на известное , сталинское
определение происхождения
термина «диалектика» и этим сужает
значение указания товарища Сталина
и значение самого термина.
Ведь объективная стихийная
диалектика Гераклита предшествовала
появлению самого термина «диале-
го» и разработке Сократом и
Платоном субъективной диалектики в
целях обоснования их идеализма.
Если благодаря деятельности
идеалистов до нас не дошли
полностью произведения греческих
материалистов, то из этого нельзя
сделать вывода, что материалисты
древности не использовали в своей
борьбе за материализм оружия
полемики и спора. Античный спор об
истине и метод раскрытия
противоречия в доводах противника явились
обобщением политической,
юридической практики, опыта классовой
борьбы, в том числе и в области
идеологии в рабовладельческой
Греции, а не только продуктом
деятельности Сократа и Платона.
* Наконец, автору надо было бы
показать, как впоследствии в
истории философии произошло
распространение диалектического способа
мышления на познание природы.
Ведь уже Аристотель считал
диалектику исследовательским приёмом,
направленным к отысканию начал
вещей, и трактовал её иначе, чем
Платон.
Всего этого нет в книге
Александрова.
3) 	Нет также исторического
подхода к понятию «метафизика». Я
имею в виду не только историю
возникновения термина. Когда Маркс
говорит о том, что у Декарта его
физика отделена от ето метафизики,
то он имеет в виду не метод, не
способ рассмотрения Декартом
явлений природы (ибо Декарт был в
физике метафизическим,
механическим материалистом), а метафизику
в. смысле «пьяной спекуляции»
{Маркс), в смысле учения о
нематериальной потусторонней
субстанции, в смысле средневекового
мировоззрения в целом. А. метафизиче¬
ский способ рассмотрения явлений
природы, перенесённый Бэконом и
Локком из естествознания XVII—
XVIII веков в философию, явился
составной частью буржуазного
мировоззрения. Борьба марксистского
диалектического метода против
метафизики есть выражение борьбы
двух мировоззрений — буржуазного
и пролетарского в области способов
рассмотрения явлений природы, в
области методологии.
Это не значит, конечно, что
метафизический метод в смысле подхода
к явлениям природы не имел места
в прошлом. Достаточно вспомнить,
хотя бы Парменида в Греции. Но
современное научное значение
термина метафизика дано
исчерпывающе у товарища Сталина в
конкретных исторических условиях, и это
не показано в книге т. Александрова.
4) 	В книге совсем не показано
также, что неумение (в период
господства метафизического метода)
отделить формально-логическое
противоречие от диалектического вело
к тупикам в ряде вопросов науки
(особенно в вопросе о движении).
На странице 138 Александров
пишет о Николае Кузанском:
«Математика открывает
противоположности...» И тут же, в этом же
абзаце, автор продолжает:
«Мировоззрение Николая Кузанского,
несмотря на всю его противоречивость,
было шагом вперёд в развитии
философии».
Вследствие нерасчленённости
вопроса о формально-логическом и о
диалектическом противоречии
неопытный читатель может сделать
неправильный вывод о том, что
указание Кузанского на наличие
противоположностей было не
рациональным, а отрицательным моментом в
его философии.
Таких примеров можно было бы
привести очень много. Они
показывают, что т. Александров не
применил к самому предмету истории
философии требований
диалектического метода Маркса и рассматривает
историю философии не всегда
исторически конкретно в определённых
условиях места и времени, в
движении, в борьбе двух лагерей
философии, не подчёркивает скачкооб¬

354
ТЕКСТ РКЧИ ТОН, ЕГОРЩИНД в. П.
разного изменения в истории
философской мысли, часто стирая грань
между новым и старым.
4. 	Изучение истории философии в
наших вузах не самоцель, а
средство воспитания
марксистско-ленинского мировоззрения у советских
людей.
Марксистско-ленинский учебник
по истории философии является
введением в философию
диалектического материализма. Его задача
дать не просто знание имён и
систем, а умение научно и
партийно критиковать малейшее
отступление от материализма в любой
области знания (особенно той,
которая является специальностью
изучающего этот курс). Задача книги
показать прогрессивное значение
материалистического мировоззрения
для творческого развития наук о
природе, об обществе, о мысли и
опытом истории философии доказать
ту истину, что только
диалектический материализм Маркса,
Энгельса, Ленина и Сталина является
научным мировоззрением, —
мировоззрением рабочего класса и его
партии, что только он способен
разгромить идеализм во всех областях и
обеспечить безграничные
возможности расцвета всех наук, давая им
правильный метод и правильное
истолкование их объекта.
Книга должна брать пример в
использовании
историко-философского материала (для борьбы с
современными философскими
оруженосцами империалистической
реакции) у Ленина и у Сталина.
Книга должна учитывать
новейшую разработку историко-научного
и естественно-научного материала.
Книга должна особое внимание
уделить методической стороне
(доходчивость изложения, точность и
единство определений).
Но книга Александрова этим
требованиям не удовлетворяет. И как
учебник и как научный труд она
должна быть коренным образом
переработана и в настоящем виде не
может служить пособием при
изучении истории философии в вузах.
Обсуждение книги на настоящей
дискуссии показывает, что только
вмешательство Центрального Коми^
тета партии и лично товарища
Сталина привело к развёртыванию
настоящей творческой дискуссии на
базе большевистской самокритики.
Внутренние силы для подъёма
философского участка
идеологического фронта налицо. Но до сих пор
кадры философов разобщены. Их
педагогический и научный опыт не
мобилизован.
Дискуссия должна положить
начало всесторонней мобилизации сил
наших философских кадров для
выполнения задач, поставленных
перед работниками идеологического
фронта ЦК нашей партии, тт.
Сталиным и Ждановым.
Егоршин В. П. (Москва).
Разрешите сначала остановиться на
некоторых общих вопросах истории
философии.
Буржуазных историков философии
можно разделить на две категории.
Первая категория — это
откровенно-реакционные, клерикальные
историки философии; вторая
категория — так называемые
«либеральные», «прогрессистские» историки
философии. Конечно, между ними
имеется некоторое различие, но
нельзя не видеть у них единой
общей основы. Оба эти направления
преследуют одни и те же цели,
между ними существует негласно
установленное «разделение труда», и о
них можно сказать, что при
посредстве известного учения о
«двойственной истине» у них рука руку моет.
В наших историко-философских
работах мы, можно сказать,
оттолкнулись от берега первой концепции
в истории философии, но мы ещё не
сумели порвать со второй
буржуазной концепцией, концепцией
«либерального» понимания философии.
Можно было бы привести немало
примеров того, как до сих пор над
нами ещё довлеют вреднейшие
традиции либерального подхода к
истории философии, я могу здесь
остановиться только на немногих из
них. Между тем классики
марксизма-ленинизма учили нас рвать
беспощадно, последовательно по всей
линии именно с традициями либе-

ТЕКСТ РЕЧИ Т0В. ВГ0РК1ИИА 0, П.
335
ралмшга подхода к проблемам исто-
рии философии. Рассмотрим
некоторые примеры.
Либеральные историки философии,
исходя иногда даже из благих яко*
бы намерений просветительства,
рисуют философское развитие как
сплошной непрерывный прогресс,
при котором философское знание
якобы наращивается непрерывно,
кирпичик за кирпичиком, причём
при этом процессе поступательного
движения не бывает никаких
отступлений, провалов, не бывает ничего
такого, чего следует только
стыдиться. Они не дают картины эпохи со
всеми её. противоречиями и не дают
верной картины философии,
отражающей эту противоречивую эпоху,
Поэтому они рисуют прошлое
философии только с переднего, лицевого
фасада, не затрагивая её заднего
фасада. Ясно, что марксистская
история философии не должна за*
малчивать ни той, ни другой
стороны старой философии,
Такой либеральный подход сразу
закрывает возможность не только
дать объяснение нсторико-филоеоф*
ским фактам, но И правильно
описать их.
Клерикальная история философии
за основу всей философии кладёт
религиозные догматы,
зафиксированные в библии и в постановлениях
«вселенских» церковных соборов,
считая их стоящими выше всякой
критики, непререкаемыми
философскими истинами на том мнимом
основании, будто они были даны самим
богом. У либеральных историков
философии мы часто не находим
такого возвеличения религиозных
догматов,- мы видим у них, как
правило, умолчание о них, как будто их
не существовало в истории. Но и
здесь различие только кажущееся,
Разве «умолчание» о
религиозноисторических фактах У либералов
вытекает из их атеизма? Совсем нет,
умолчание их свидетельствует как
раз об обратном. Они молчаливо
принимают религию, ечитая
невыгодным или неприличным открыто эа
неё ратовать (ведь за неё ратуют
другие, и этого достаточно). Они
выносят религию за скобки истории
философии именно потому, что они
считают её стоящей вне
философской критики, не подлежащей
философской критике, считают её «бого-
ндохновенной». Они не защищают её
открыто, потому что видят её
философское скудоумие, от которого,
однако, у них нет силы отречься.
Их можно уподобить
разбогатевшему выскочке, который стесняется
вывести к гостям к столу свою
старую подслеповатую мать, одетую в
домотканный наряд, и держит её у
себя на кухне.
Классики марксизма-ленинизма не
так смотрели на роль религии в
истории философии, Они весьма
одобряли смелые разоблачающие
произведения Л. Фейербаха и французских
материалистов, отходивших от этих
либеральных традиций и
критиковавших философскую сущность
религии (как бы ни была бедна и
вонюча эта сущность). Надо сказать,
что наши историко-философские
работы следуют здесь за либералами,
а но за блестящими атеистами. Они
предоставляют этим вопросом
заниматься исключительно антирода*
гнозникам-профессноналам. Но
разве не должны наши историки
философии, говоря о философии
рабовладельческой формации, нарисовать
яркую, сочную картину
возникновения христианства,-—этой массовой
религии, —- сорвать с него «все и
всяческие маски»? Это мы должны
сделать гораздо лучше, чем
Фейербах, который не знал исторического
материализма. Правда, философия
христианства слишком тоща, обеку-
рантна, даже вонюча, но она была
неизбежным продуктом своей эпохи,
и именно к этому вонючему
источнику припадают и Щеллинг, и Кант,
и Гегель, и Беркли, и Мах. Не
нужно забывать, что всякий идеализм
есть разновидность поповщины, и
мы иногда критикуем различные
ветви идеализма, а основной ствол
и корни этого идеализма,
откровенную теологию оставляем вслед за
либералами вне критики.
Порвать е традициями либералов
можно только при творческом
подходе к проблемам.
Мы ещё не научились применять
к историко-философским проблемам
нашу теорию исторического мате¬

356
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В, ЕГОРЫ! И НА В. П.
риализма. Я здесь хочу
остановиться на одном вопросе.
Товарищ Сталин в своём
произведении «О диалектическом и
историческом материализме» пишет:
«Историческая наука, если она хочет
быть действительной наукой, не
может больше сводить историю
общественного развития к действиям
королей и полководцев, к действиям
«завоевателей» и «покорителей»
государств, а должна, прежде всего,
заняться историей производителей
материальных благ, историей
трудящихся масс, историей народов»
(«История ВКП(б). Краткий курс»,
стр. 116).
Прямой смысл этой выдержки
относится к общей гражданской
истории, но я утверждаю, что
содержащаяся в ней мысль в той или иной
степени относится и к истории
философии.
Мы ничего не поймём в
творчестве Пушкина или Глинки, если не
проанализируем глубоко и
основательно творчества народных масс,
которым эти гении питались. Могут
сказать: одно дело — история
искусства, другое дело — история
философии. Я и не предлагаю упрощённо
отождествлять разные факты, но я
утверждаю, что сталинское
положение -в той или иной степени
относится и к истории философии.
У либеральных историков
философии народным массам не уделяется
ровно никакого внимания. Они
смотрят на народные массы, как на
пасомый скот, не больше. Правда,
в них они видят скот, который
философы призваны «просвещать», но
всё же в их глазах это не больше
как скот. Если признать сталинское
положение применимым и к истории
философии, — а оно, на мой взгляд,
здесь применимо, — то в нашей
истории философии роль народных
масс не может быть вне поля
зрения.
В самом деле, если отказаться от
сопоставления философов с
королями и завоевателями, о которых
говорится в приведённой выдержке,
то сопоставление их с
«полководцами» явно не лишено основания.
Каждый крупный философ есть
как бы штаб философской мысли, и
у этого- штаба есть непременно
большая пли небольшая армия,
состоящая из «офицеров» и «солдат».
Если философ сыграл известную
историческую роль, то у него
непременно такая армия должна быть.
Если же он был генералом без
армии, то о нём мы так и скажем, что
у него армии не было. Именно
размером и характером этой армии мы
и должны определять
общественную значимость того или иного
философа и его действительную роль
в истории. Без этого в истории
философии исторический материализм
проведён быть не может.
Даже рядо-зые читатели,
читательская масса в истории
философии не были простым животным
стадом. Они тех пли иных философов
читали, они их одобряли, им
аплодировали, отвергали. В
определённых случаях можно даже сказать,
что они помогали активно
отдельным философам формировать и
формулировать их взгляды. Так,
воинствующий атеизм французских
материалистов XVIII века,
несомненно, питался народной ненавистью
к привилегиям духовенства и к
церковному землевладению.
У нас часто применение
исторического материализма к истории
философии видят исключительно в
том, что- сообщают те или иные
биографические данные о философе.
Разумеется, имеют значение и эти
биографические данные, но гораздо
более важную роль в анализе
социально-исторической сущности той
или иной философской системы
играет вопрос, какие массы шли за
этим философом, кого он вёл за
собой. на кого он опирался.
Наконец, роль наводных масс в
истории Философии будет нам
видна во весь спой рост, если мы в
анализе истории философии выйдем за
рамки установленных традицией
шаблонов и обратимся к тем эпохам
в истории человечества, ко-гда не
было вообще никаких философов,
как известных личностей, когда, в
эпоху доклассового общества, вся
культура находилась в руках
безымянных представителей народа.
С точки зрения либеральных
историков такое раздвижение рамок

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЕГОРШИНАВ. П.
357
истории философии абсурдно, так
как от тех эпох не осталось
никаких письменных документов и тогда
не было «философов»,, а история
философии в представлении
буржуазных историков есть не более как
история философов.
Марксистская история философии
не может с этим примириться.
Спрашивается, на каком основании
мы по традиции историю
философии начинаем с Фалеса? Пусть мы
согласимся с -тем, что философия
как наука ведёт своё начало с
Фалеса, но v философии, как и у
всякого общественного организма,
неизбежно должен был быть период
«детства» и период «утробной
жизни». Несомненно, у философии
также была своя богатая предистори-я,
Фалес не мог возникнуть чудом, на
голом месте, без всяких
исторических и историко-культурных
предпосылок. Напомню, что вся
история после Фалеса укладывается в
две с половиной тысячи лет, тогда
как до Фалеса человечество жило,
по крайней мере, пятьсот тысяч
лет. За эти -полмиллиона лет
человечество накопило немало чисто
философских положений, .в виде
пословиц, загадок, басен, мифов,
научилось делать железо из руд,
научилось земледелию, приручило
домашних животных и т. п. Оно
изобрело простейший счёт, простейшие
измерения, календарь и т. д. Разве
без всего этого мог бы возникнуть
ФаЛес? Недостатки и наивность
воззрений Фалеса могут быть также
объяснены только из
предшествующего развития человеческого
знания.
Когда Маркс и Энгельс начинали
свою деятельность, первобытной
истории как науки у буржуазии
почти не существовало. Тот
величайший интерес, который
проявляли творцы научного коммунизма к
вопросам первобытной истории,
показывает, что проблемы
первобытной истории теснейшим образом
связаны были с
революционными задачами. Можно указать ряд
капитальных работ на протяжении
всей жиз.ни Маркса и Энгельса,
свидетельствующих об этом их
интересе: «Немецкая идеология», подго¬
товительные работы Маркса к
«Капиталу», конспект Маркса на книгу
Моргана размером в 23 печатных
листа, гениальное «Происхождение
семьи, частной собственности и
государства», блестящие страницы из
«Анти-Дюринга», специальные
работы об индийской общине,
кельтском клане, о перуанской,
германской и славянской общине. Когда
В. И. Ленин в горячие дни
гражданской войны читал в Свердловском
университете лекцию о государстве,
он уделил большое внимание
вопросу о происхождении государства.
Да разве может быть иначе?
Разве можно объяснить
по-марксистски какое-нибудь общественное
явление, не проследив его истоков,
далёких исторических и
«доисторических» корней? Величайшему
интересу классиков
марксизма-ленинизма к первобытной эпохе
доклассового общества соответствует
невнимание к этой эпохе со стороны
буржуазных историков, невнимание,
переходящее в презрительную
гримасу. Да и что- может для
буржуазных теоретиков сулить
исследование этой эпохи, когда она со всей
наглядностью опровергает
реакционный апологетический миф о
«вечности» классов, государства,
частной собственности, семьи и прочих
буржуазных институтов?
Этого- мало. Из того, что
В. И. Ленин написал в
«Философских тетрадях» о намечавшейся им
разработке теории диалектики,
теории познания, явствует, какое
огромное значение мы должны
придавать истории первобытного
мышления и познания. Именно там мы
можем со всей конкретностью
проследить происхождение познания,
примат практики над теорией
(конкретно), примат чувственного
познания над понятиями и абстракциями
(конкретно), происхождение логики
(конкретно), именно оттуда мы
можем полностью разоблачить
кантовский аири-оризм. Исследование
первобытных форм религии всегда
служило полезным орудием в руках
ентирелигиозников в деле
разоблачения современных классовых
религий.
Правда, взгляды первобытного

358
текст речи tqr. егоршияаъ 11-
человечества были наивны,
примитивны, зачастую ненаучны. Но, как
вы помните, Ленин не постеснялся
противопоставить наивные
убеждения широких масс, простых людей о
реальности внешнего мира и о его
доступности для познания
профессорской гносеологической
схоластике Канта и Маха, ставя первые выше
последней,
Всё это показывает, какое огром-
ное принципиальное значение для
марксистско-ленинской философии
имеет первобытный период в
истории человеческого познания и
мышления.
Когда я начал философски
разрабатывать историю одной из
частных отраслей естествознания, а
именно механики, я по традиции
начал было от Фалеса. Но вскоре
я натолкнулся на те вопросы,
которые я здесь постарался коротко
осветить, и должен был углубиться в
предшествующую историю.
Материал вследствие своего
исключительного значения для марксистско-
ленинской философии настолько
увлёк меня, что я не мог уже
оторваться от него, и в настоящее
время я заканчиваю специальную
работу по истории мышления и
познания до Фалеса (в связи с развитием
механики), размером в 35—40
печатных листов. Сообщаю об этих
подробностях потому, что эта
работа не запланирована ни в каком
философском учреждении, и веду я её
на свой страх и риск.
Пленение нас либеральными
традициями мешает нам разрешить и
такой важный
историко-философский вопрос, как «загадка» бурного
расцвета древнегреческой
философии в первые века её
существования. В самом деле, разве не
загадкой является тот факт, что за
короткий срок она так далеко шагнула
вперёд, наметив все формы
позднейшей философии домарксовского
периода, или тот факт, что
древнегреческие философы первого периода,
при всей и?с наивности и слабой
вооружённости фактами, отличаются
необыкновенной свежестью,
искренностью. как бы молодой
лучезарностью, которая в позднейшее время
классового общества больше не на¬
блюдалась? Точно это не было
рабовладельческим обществом,
основанным на наиболее зверской форме
эксплоатации! А классическое
греческое искусство, в котором Маркс
находил неповторимое обаяние н
недосягаемые образцы (см. «К
критике политической экономии»)! Как
всё это объяснить при наличии того
рабовладельческого способа
производства, который характерен для
древней Греции?
Этому иногда даётся такое
объяснение: расцвет торговли и
промышленности, выдвижение класса
торговцев и промышленников,
выступивших против старой
аристократии, — вот где причина бурного
роста греческой культуры. Это
объяснение имеет под собой основание,
но его не только недостаточно,
оно не объясняет главной пружины
этого подъёма. Дело в том, что оно
оставляет в стороне то, что
составляет основную характеристику
античного общественного строя, а
именно, рабство. Ведь торговцы,
промышленники и
землевладельческая аристократия принадлежали к
одному классу, а основными
классами общества были рабовладельцы
и рабы. Именно эти основные
классы определяли физиономию
общества. Торговцы и промышленники так
же, как и землевладельцы,
принадлежали к господствующему классу.
Поэтому остаётся непонятным,
почему они были заинтересованы в
гаком культурном росте.
Можно дать ещё такое
объяснение. Всякая общественная формация
вначале развивается по восходящей
линии, и лишь затем эта восходящая
линия сменяется нисходящей. И это
объяснение частично правильно. Но
и сао не объясняет главной пружины
расцвета. Почему тогда римское
рабовладельческое общество, а также
феодальное общество не имело
такого периода расцвета культуры?
Ключ к объяснению этой
древнегреческой загадки следует искать в
основном признаке древнегреческого
общества, а именно в его
рабовладельческом характере. Энгельс был
не либералом, а диалектиком, и он,
подходя к вопросу исторически,
отметил прогрессивное значение рабст¬

ТЕКСТ BE ЧИ ФОВ. ЕГ0РШИНАВ. П.
353
ва. Вот что написано у нега® «Анти-
Дюринге»: «Только рабство сделало
возможным в более крупном
масштабе разделение труда между
земледелием и промышленностью и таким
путем создало' условия для расцвета
культуры древнего мира для
греческой культуры. Без рабства «е
было бы греческого государства,
греческого искусства и науки... Нам
никогда не следовало бы забывать,
что все наше экономическое,
политическое и интеллектуальное
развитие имело своей предпосылкой такой
строй, в котором рабство было в той
же мере необходимо, в какой и
общепризнано. В этом смысле мы
вправе сказать: без античного
рабства не было бы и современного
социализма» (Ф. Энгельс, Анти-
Дюринг, 1945, стр. 169).
Эти строки Энгельс прямо
направляет против либерала Дюринга,
который приходит в священное негадо-
вание против рабства, как говорит
Энгельс, строит по этому поводу
«презрительную мину». «Нет ничего
легче, — читаем мы далее у
Энгельса, — как разражаться целым
потоком общих фраз по поводу рабства
и т. п„ изливая свой
высоконравственный гнев на такие позорные
явления. К сожалению, это
негодование выражает лишь то, что известно
всякому, а именно,— что эти
античные учреждения не отвечают больше
нашим современным условиям И
нашим чувствам, определяемым ЗТЧМИ
условиями. Но при этом мы ровным
счетом ничего не узнаем
относительно того, как возникли эти порядки,
почему они существовали и какую
роль они сыграли в истории, И раз.
мы уже заговорили об этом, то
должны сказать, — каким бы
противоречием и ересью это ни
казалось, —, что введение рабства при
тогдашних, условиях было бошьщим
шагом вперед» (ф. Энгельс, Анти-
Дюринг, стр. 169--170).
Современному либералу легко
выступать против античного рабства*
во-первых, сейчас уже нет этого
античного рабства, а во-вторых, он на
этом может нажить некоторый
политический капитал и получить
некоторое «моральное право» вы¬
ступить апологетом современного
капиталистического рабства.
Чтобы понять прогрессивное
значение возникновения
рабовладельческой формации, нужно вспомнить,
что с ним связано не только
увеличение уровня производства, но и
освобождение большой массы людей.
Существовавший до того общинный
строй вследствие разлагающего
влияния частной собственности
выродился и вместо свободных и
равноправных общинников давал
картину совершенно иную: на одном
полюсе была кучка аристократии и на
другом маоса рядовых
общинников, опутанных вечными долгами и
превратившихся в полурабов.
Пережитки такого «общинного строя»
наблюдались на Востоке и позднее.
Вот что говорит о персах
Ксенофонт: «Мне известно, что весь
персидский народ, исключая лишь
одного человека (т. е. царя), — это
толпа рабов, чуждая
гражданских добродетелей». У Еврипида мы
читаем: «Все варвары — рабы,
свободен лищь один». Поэтому Энгельс
с, полным правом мог сказать:
«Древние общины там, где они
продолжали существовать, составляли
В течение тысячелетий основу самой
грубой государственной формы,
восточного деспотизма, от Индии до
России. Только там, где они
разложились, народы двинулись
собственными силами вперед по пути
развития, и ближайший экономический
прогресс их состоял в увеличении и
дальнейшем развитии производства
посредством рабского труда»
(Ф, Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 170).
Мероприятиями Солона и Кдисфе-
на греческие граждане были в
значительной степени уравнены в правах,
кабальные долей были
аннулированы, к управлению государством были
привлечены более широкие массы
греков. Борьба между греками,
конечно, не прекратилась, потому что
экономическое неравенство осталось,
но теперь основной фронт эксплоа-
тации был направлен против рабов.
Все греки получили относительное
«освобождение», зато по отношению
к рабам-иноземцам гайка была
закручена, как никогда. «Вместо того
чтобы по -старому жестоким образом

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЕГОРШИНАВ. П.
эксплоатировать собственных
сограждан, стали теперь эксплоатиро-
вать преимущественно рабов и
покупателей не-афинян» (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Происхождение семьи,
частной собственности и
государства, Соч., т. XVI, ч. I, стр. 95).
Как известна, переход от
феодализма к капитализму также был
связан с освобождением третьего
сословия и с закручиванием гайки над
пролетариатом, т. е. с заменой
одной формы эксплоатации другой. Но
здесь есть существенная разница.
Греки в VI и первой половине V века
до н. э. упивались свободой, н‘е
замечая того, что они сидят на шее у
себе подобных рабов. Рабы были
иноземцами, военнопленными, они
были такими же объектами
собственности, как скот, как орудие или
машина. Маркс писал, что раб (как
и крепостной) не есть, с точки
зрения их господина, субъект, с
которым надо договариваться. Это одно
из неорганических условий
производства, как скот, как придаток к
земле (см. К. Маркс, Формы,
предшествующие капиталистическому
производству, «Вестник древней
истории» № 1, 1940, стр. 20). Эксплоа-
тация рабов могла не считаться за
эксплоатацию человека человеком,
она приравнивалась к эксплоатации
скота или эксплоатации машины.
Поэтому греки могли упиваться
свободой своей, считая свой строй
естественным порядком, установлен.1ым
навсегда, порядком, которому не
угрожают никакие потрясения.
Борьба рабой с рабовладельцами до
эпохи Пелопоннесской войны не
выходила из рамок единичных и
случайных столкновений. Энгельс
говорит, что рабовладельческий строп
в первое время даже для самих
рабов «был прогрессом»:
«военнопленные, из которых вербовалась масса
рабов, оставлялись теперь, по
крайней мере, в живых, между тем как
прежде их убивали, а еще раньше
даже поедали» (Ф. Энгельс, Анти-
Дюринг, стр. 170).
Правда, и тогда могли быть
временами побеги и бунты, но они также
не нарушали общей мирной картины.
Поэтому рабовладельцы, упиваясь
своим освобождением от ига старой
родовой аристократии, могли не
замечать, что их общество
антагонистическое. Не забудем, что это было
первое классовое общество, и весь
исторический опыт классовых битв
был ещё впереди. Вследствие этого
греческие рабовладельцы
переживали весну свободы, не опасаясь
свержения своего классового
господства со стороны рабов. Отсюда
их смелость, отсутствие лицемерия и
благодушная простота, характерные
для всей их культуры VI и V веков
до н. э.
Под этим знаком и раздаивалась
греческая философия до Эпикура
включительно, если исключить
отсюда школы пифагорейцев, Сократа,
Платона и отчасти Аристотеля. Эти
направления нуждаются в особом
объяснении.
Что касается школы
пифагорейцев, то она представляет собой
старородовую аристократическую
реакцию на новые порядки, о которых
мы только что говорили. У Сократа
же и Платона мы видим
переплетение той же реакции с стремлением
идеологически скрепить
рабовладельческое общество. Сократ и
Платон уже поняли, что их общество
антагонистическое, что оно* нуждается
в идеологическом обруче, — иначе
сопротивление рабов гложет быть
усилено примкнувшими к ним
низами «свободных граждан», и поэтому
они придают философии резко
выраженную политическую
тенденциозную направленность. Это было
совершенно новым направлением в
философии. Прежней наивности и детской
лучезарности приходил конец.
Либеральные историки философии
до небес превозносят Сократа
прежде всего за его якобы «моральную
чисто-ту». Они обычно не
подчёркивают при этом, что он был осуждён
судс'М рабовладельческой
демократии как реакционер. Но дело не
только в этом. Самый характер его
философии заслуживает объективно
оценки, прямо противоположной той,
какую он получает у либеральных
историков. Они не могут найти
достаточно слов для его восхваления
за то, что якобы он впервые поста¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЕГОРШИНАВ. П.
361
вил в философии -проблему этики,
якобы он впервые поставил
философию на практические рельсы, —
говорят даж-е так, что он спустил
философию с небес на землю. Всем
этим характеристикам, которые
могут выглядеть .весьма положительно,
на самом деле соответствует только
тот факт, что Сократ впервые
сознательно -поставил перед философией
политические цели в угоду
господствующему классу, для того* чтобы
идеологически привести к покорности
низы греческого общества и тем
самым увековечить рабский строй.
С Сократом медовый месяц
классового общества кончился, и все
позднейшие общественные формации,
вплоть до капиталистической
включительно, такого медового месяца
уже не переживали, так как после
греков господствующие классы были
уже с самого- начала научены
историческим о-пытс-м классовой борьбы
и боялись «распускать вожжи».
По этой же причине и Римское
государство не имело у себя
прогрессивной философии досократо-вскосо
типа (исключение — Лукреций).
У римских рабо-владельцев,
вступивших на арену истории*вслед за
греками, мы с самого начала вместо
вольнолюбивого благодушия видим
звериный оскал зубов. Сократовские
«морализирующие», т. е.
политические, тенденции в римской
философии очень хорошо выявил Цицерон,
да и не только Цицерон.
Рабовладельческой формации
античности соответствует -в истории
философии кратковременный период
расцвета («медовый месяц») и
гораздо более - длительный период
упадка. У нас часто, следуя
либеральным традициям, подробно
рисуется этот кратковременный взлёт
мысли, как будто* рабовладельческая
формация только и проявилась в
этом взлёте. Нельзя забывать, что
эта формация характеризуется не
только этим коротким подъёмом, но
и весьма длительным упадком,
продолжавшимся почти тысячу лет.
Христианская философия,
неоплатонизм, мистицизм, -мракобесие отцов
церкви столь же характерны для
рабовладельческой эпохи, столь же
являются её' необходимым продуктом,
как и философия ионийцев или
Демокрита. Историческая правда
требует показа обеих сторон медали.
Помимо истории философии, я
хотел бы затронуть один вопрос. Я хочу
остановиться на вопросе о
применении диалектики к специальным
областям знания.
Существует неправильный взгляд,
находящий себе сторонников даже
среди философов, а именно: говорят,
что диалектика неприменима к
технике, к медицине и вообще,
очевидно, к таким отраслям знания,
которые тесно связаны с практикой. При
этом . милостиво допускается, что
диалектику можно применять в
теоретических науках. Подобный
взгляд в корне противоречит тому,
что содержится в учении марксизма-
ленинизма.
Классики марксизма-ленинизма
учат нас, что диалектика имеет
место всюду: все природные
явления, общественные явления и
технические процессы совершаются
диалектически, и, следовательно,
отражающее их мышление также
должно быть диалектическим.
Если бы мы ограничили
диалектику лишь сферой теоретических
знаний и изгнали её из сферы
практики, из самой жизни, то это была
бы злейшая пародия на марксизм.
Сама действительность более
диалектична, чем самая лучшая теория,
в которой всегда по
необходимости есть элемент схематизма,
элемент «покоя», по выражению
Ленина, элемент упрощающего
обобщения.
Из техники, медицины и пр.
диалектику й невозможно изгнать,
потому что хорошего инженера, врача,
полководца и др. то и отличает от
плохого инженера, врача,
полководца и др., что хорошие
специалисты бессознательно применяют
именно диалектику, а плохие больше
полагаются на схему, на
формальную логику.
Формальная логика для нас
необходима, и её бывает достаточно
в тех случаях, когда дело идёт о
простых вопросах, допускающих
типовое решение, где речь идёт об
устойчивых вещах. Там же, где
речь идет о сложном вопросе, тре¬

362
Ti*ef ?*ч* теш. кгорюина*. п
бующем индивидуального решения,
не дернящем шаблона, гам
становится необходимой диалектика, и
без диалектики не обходится на
практике ни один хороший инженер,
врач, полководец и т. п. Весь вопрос
в том, что приходят они к этой
диалектике стихийно, в результате
жизненного опыта, без помощи наших
философов,
Возьмите для сравнения молодого
специалиста, только что окончившего
вуз, и крупного опытного специа-
листа. Молодой специалист, хорошо
изучивший учебники в школе, часто
теряется перед практическим
вопросом по своей специальности, делает
ошибки и при отсутствии помощи и
руководства может принести
серьёзный ущерб делу. Наоборот,
опытный специалист справляется с этими
же вопросами очень легко. В чём
здесь дело? А дело здесь в том, что
молодой специалист, даже в
совершенстве изучивший теорию, не
учитывает обычно следующего: 1)
связности вещей И явлений; 2) вещей
в их динамике и развитии; 3)
противоречивости объекта. Другими
словами, молодой специалист не
учитывает диалектики.
С годами практики Специалист
научается решать Эти сложные
вопросы. Эту его практическую науку
обычно . называют «опытностью»,
«развитием чутья», «искусством» в
дополнение к науке, Тогда как на
самом деле это есть не что иное,
как усвоение диалектики на
практике.
Можно ли при этом соглашаться
с мыслью о том, что диалектика
должна стоять в стороне от
технических наук, если сами эти науки
настойчиво требуют диалектики и
приходят к ней ценой долгих
поисков, ошибок, при которых иногда
набивают себе шишки на лбу?
Энгельс писал, что всякий
исследователь, если он действительно
хороший исследователь, так же близок
стихийно к диалектике, как моль-
еровский герой Журден был близок
всю жизнь к прозе. Ленин писал,
что диалектика присутствует во
всяком предложении («Жучка есть
собака»). Что отсюда следует для
философов?
Отсюда следует то, что мы ещё не
выполняем огромного количества
задач и даже не приступили к их
решению. Если бы мы сумели, как
того требовал Ленин, серьёзно
научить всех профессоров наших
вузов диалектике, — формального
усвоения здесь недостаточно, — то
они лучше готовили бы наших
специалистов. Они Лучше бы
показывали студентам объективную
диалектику в технике, вооружали бы
их этой диалектикой и тем самым
уменьшали бы пропасть между
«книжной теорией» и
диалектической практикой. Если в буржуазных
странах такая пропасть неизбежна,
потому что там в теории чураются
диалектики, то в нашей стране роль
диалектики Должна быть по
существу иною.
На диалектику надо смотреть не
как на сборник догм, годных лишь
для бесплодного мудрствования и
для диспутов, а как на руководящий
метод во всяком рассуждении и во
всяком действии. Диалектику надо
протащить в жизнь, вернее, не
поворачиваться к ней спиной там, где
она есть в действительности.
Надо научить наших учащихся
диалектически осмысливать всю
окружающую их действительность,
показать им, что диалектика
присутствует не только в марксистских
учебниках, а всюду кругом них и в
частности в их будущей
специальности. При преподавании
диалектики надо её демонстрировать на
самых простых, не вымученных,
искусственно изобретённых примерах
и в то же время на примерах
нетрафаретных. В качестве источника
этих примеров укажу на следующее:
1) в художественной литературе
каждый образ, если он реалистичен,
Является наверняка и
диалектичным; 2) так же обстоит дело и с
художественной ситуацией в романе,
повести и т. п.; 3) целый мир
пословиц и поговорок даёт огромное
богатство примеров диалектики (но
там же есть примеры и антидиа-
лектики, их также полезно
использовать в отрицательном смысле);
4) 	народный юмор, вульгарно
называемый «анекдотами», зло
высмеивает людей, которые без разума

tteKct РВЧЙ toe. ЗкОйбвА Й. *о.
применяют формальный образ
мышлении там» где нужна диалектика.
Перед нашими философами >—
«еночатый край работы. В
результате настоящей дискуссии стало
совершенно очевидным, что нам нужно
работать по-новому. Мало сказать:
«работать с удвоенной энергией»,
как это иногда говорится,
«засучить рукава» и т. и. Этого мало.
Нужно работать качественно по-
иному»
Звонов Л. Ю. (Ленинград),
Дискуссия, развернувшаяся вокруг
книги т. Александрова, вскрыла не
только ряд ошибок и недостатков,
присущих этой книге, но и показала,
что они логически проистекают из
основных принципиальных
методологических ошибок, коренящихся
вообще в нашей философе ко
■теоретической работе.
Дискуссия показала, что мы,
партийные работники в области
философии, по-настоящему ещё не
развернули творческуюразработку того
великого источника иашей
теоретической мысли, который заключён в
идеях Маркса, Энгельса, Ленина
и Сталина и который в состоянии
оплодотворять и постоянно двигать
вперёд теоретическую деятельность
наших кадров, и не на одно
поколение. А между тем мы по-настоя-
щему ещё не припали к этому
живительному роднику нашей
теоретической мысли»
'Мы должны быть благодарны
товарищу Сталину за то, что он всё
время не даёт застаиваться, коснеть
нашей теоретической мысли во всех
областях науки, за Тб, что вот и
сейчас- товарищ Сталин своими
указаниями Направляет нашу
философскую работу в настоящее русло
партийности и глубокой научности.
На эту помощь со стороны
нашего гениального учителя мы
должны ответить нашей теоретической
активностью, всесторонней и
творческой разработкой идей классиков
марксизма-ленинизма.
А между тем нами сделано ещё
очень мало» Даже такие, например,
работы, которые дают для нашей
историко-философской мысли
неиссякаемое богатство возможностей,
как «Материализм и
эмпириокритицизма, «Философские тетради»
Ленина, совершенно недостаточно
используются в нашей
историко-философской литературе, в том числе
и в книге т. Александрова. Приведу
пример одной идеи Ленина,
недостаточно разработанной нами в иотори-
ко-фидософскнх исследованиях.
Известно, что Ленин в
«Материализме и эмпириокритицизме»
гениально показал, как одно
направление (точнее, школа) современного
идеализма »- махизм “»
паразитирует на теле науки — физики,
математики и т» д. Ленин раскрыл
связь махизма с естествознанием
как связь паразитарного характера
н тем самым разбил махизм в том
самом главном пункте, где этот
реакционный идеализм чувствовал
себя наиболее сильным и
защищённым, козыряя своей мнимой
научностью» Как известно, Ленин видел
слабость борьбы Плеханова е
идеализмом как раз в том, что Плеханов
не раскрывал глубоких классовых
и гносеологических корней
идеализма, не видел этой связи
идеализма е паразитическим
использованием науки»
И эта методологическая слабость
Плеханова не является только
делом давно минувших дней.
К сожалению, она присуща и
нашим работам по истории
философии (в том числе н книге
т» Александрова): ленинский
методологический принцип не вошёл
ещё § Плоть и кровь наших историко-
философских исследований. Если
недостаточно и плохо раскрываются
социальные, классовые основы той
иди иной философии, то не в
лучшей степени обстоит дело е
раскрытием определённых конкретных
гносеологических корней той или иной
философской системы, а эти две
стороны исследования между собою
органически связаны, так как для
раскрытия классовой сущности той
или иной системы требуется
обнажить её идейную сущность, раскрыть
её гносеологические корни, как на
Этом настаивал Ленин. Недостаточно
лишь охарактеризовать социально¬

364
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЗВОНОВА Л. Ю.
политические взгляды данного
философа, надо вместе с тем показать
социальную сущность данного
философского учения, показать, как оно
выглядит объективно в идеях
философа. Часто субъективные
политические симпатии или настроения того
или иного философа прошлого могли
не совпадать с объективной
сущностью его идей, как это бывало,
впрочем, и с писателями прошлого
(Гоголь, Толстой). Подлинный
классовый анализ требует глубокого
анализа идей и вскрытия их связи с
определёнными
социально-историческими условиями, из которых эти
идеи в конечном счёте проистекают.
Раскрытие классовых корней
Ленин всегда тесно связывал с
раскрытием гносеологических корней
той или ино-й философской теории.
Мы обычно ограничиваемся в наших
философских работах, лекциях
и т. д. общей ссылкой на
гносеологические корни идеализма, т. е.
говорим о том, что идеализм
представляет собою преувеличение,
раздувание, возведение в абсолют одной из
чёрточек, сторон процесса познания,
но не показываем, как это сделал
Ленин по отношению к махизму,
какую именно сторону, чёрточку или
какой именно аспект науки
односторонне раздувает и абсолютизирует
данная философская школа, каким
именно образом данный идеализм
имеет возможность использовать те
или иные сложные проблемы науки
в свою пользу и в чём действительно
заключается паразитизм такого
использования.
Известно, что Ленин и Сталин
всегда учили наши кадры тому,
чтобы в борьбе с врагом выступать
во всеоружии, не сводить дело к
щелчкам по противнику, а, вскрывая
его классовую сущность (в какой бы
маске она ни выступала),
показывая, каковы классовые оснозы той
или иной теории, разоблачать её
в её сердцевине, нанести удар ей в
такое решающее место, чтобы она
не могла оправиться. А это можно
сделать, только обнажив до конца
эту теорию, до её классовых и
гносеологических корней.
Ленин в отличие от Плеханова и
совершил такой подвиг в своей
книге «Материализм и
эмпириокритицизм». Едва преодолевая
отвращение, он произвёл вскрытие всей той
внутренней
реакционно-идеалистической грязи, которая
камуфлировалась внешней наукообразностью
махизма.
Ленин показал, на чём именно
держится махизм, как он раздувает
и абсолютизирует момент
относительности наших знаний, доводя это
раздувание до релятивизма, как
раздувает и абсолютизирует значение
математического аппарата в
современной науке, доводя это раздувание
до превращения математики в некую
всепоглощающую науку, и т. д.
Ленин показал буржуазную
реакционность махизма. Вот такого
подхода нет в книге т. Александрова,
как нет его и в других работах и
статьях, когда критикуется та или
иная идеалистическая теория.
И поэтому эта критика не разит, не
уничтожает, а лишь в лучшем
случае ранит противника, да и то
ранение это обычно неглубокое.
Правда, применение ленинской
методологии требует и тех средств,
на которые опирался Ленин, на
которые опирались всегда классики
марксизма-ленинизма, — именно
глубокого и исчерпывающего
раскрытия тех
социально-экономических и политических условий,
которые имеют отношение к генезису
данной философской системы,
требует всестороннего знания тех
проблем науки, к которым имела то или
иное отношение данная философия.
Эти две стороны исследования в
работах классакоз
марксизма-ленинизма всегдг находились в единстве.
Это относигсг: : с только к историко-
философским | < сотам в узком
смысле слова, 1Г " к самой марксисг-
схо-ленпнск' философии — к
диалектике, теории познания,
историческому материализму, так как
марксистско-ленинская философия
является мировоззрением наиболее
революционного и передового
класса и его партии и вмесите с тем
высшим обобщением и итогом
мирового научного развития.
Известно, что в «Философских
тетрадях» Ленин требует как в
историко-ф мл о с о ф с ком и сел е дов а-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЗВОНОВА Л. Ю.
365
нии, так и при разработке идей
самой марксистской философии
опираться «на -всю сумму научных
знаний, достигнутых человечеством!
Вспомним, например, гениальные
заметки Ленина в конспекте книги
Лассаля о Гераклите.
И вот тут мы сталкиваемся с тем
противоречием, вокруг которого
бьёмся и из которого пока не нашли
выхода. Тов. Шария частично
увидел это -противоречие, но, как мне
представляется, выход из него
нашёл неправильный. Что это за
противоречие?
Философия в прошлом имела
дело с наукой ещё не развившейся,
не развернувшейся в огромный
комплекс многообразных научных
знаний. А между тем древо
человеческого познания неимоверно
разрослось, появилось огромное число
новых отраслей науки. Поэтому,
разумеется, если бы кто-нибудь
задался целью энциклопедически
охватить современные знания, ничего
кроме жалкого декоратизма не
получилось бы. Никто не требует от
нас быть всезнайками, учившимися
понемногу чему-нибудь и
как-нибудь. И, однако, во всей силе
остаётся ленинское положение —
требование опираться на всю
область знания.
Уйти от науки, укрывшись под
сенью идеи самостоятельного
развития философской науки, нам не
удастся. Наука властно стучит з
дверь философии и требует, чтобы
под неё подвели мощный единый
методологический фундамент, дабы
не обрушилось это огромное здание
при возведении, всё новых и новых
этажей. И этим единственно
прочным фундаментом может служить
лишь философия
марксизма-ленинизма. 'Можем ли мы отказать
науке? Имеем ли мы право в страхе
перед дилетантизмом уйти от неё?
Этот вывод, нотки которого звуча*
ли в речи т. Шария, был бы
неправилен. Не в меньшей степени, чем
опасность декоратизма, выступает
и опасность наукобоязни под
предлогом непосильнссти задачи
охватить всю область современного
научного знания. Никто в отдельности
эту задачу выполнить не может, это
может сделать лишь коллектив, наш
мощный коллектив научных и
философских работников вод
руководством нашей партии. Что
же'касается каждого из нас в отдельности,
то настало время, когда любой из
нас должен быть основательно
знаком хотя бы с одной отраслью
современной науки. Пусть социолог,
истматчик хорошо знает историю,
пусть товарищи, работающие в
области теории познания, хорошо
знают физиологию высшей нервной
деятельности и психологию, пусть
другие изучают физику, математику
и т. д. И уж обязательно для всех
знание языков. Вот в этом — выход
из того противоречия, о котором я
говорил. Настало время, когда наша
философская продукция должна
свидетельствовать о глубокой
разносторонней образованности наших
кадров.
Н е и з ме р и м о пре восходя н ы неш -
них буржуазных философов ло
идеологической направленности
нашей работы, по силе наших идей, чо
значимости их для человечества, мы
д ол ж н ы неизмеримо п ревосх од и ть
этих философов (и мы имеем
возможность этого добиться, это
отвечает сущности и достоинству нашей
великой страны и партии) по
уровню образованности наших
философских кадров.
. На дискуссии раздавались голоса
о том, что о партийности философии
здесь уже много говорили. Но это
естественно, тем более что по этому
вопросу можно и нужно ещё многое
сказать. Товарищи уже выступали
против известной бесстрастности и
объективистской манеры изложения,
в книге т. Александрова, правильно
требовали остроты, страсти и т. д.
Силу патетических
эмоциональных приёмов лабораторно
продемонстрировал т. Сарабьянов.
Однако дело .прежде всего состоит в том,
что бесстрастность, холодность
изложения — это не только и не
столько показатели внешнего стиля,
а .показатели существа теории. Дело
в том, что у Ленина, у Сталина так
горячо и остро излагается мысль
потому, что сама мысль — горяча и
остра, и великая идея получает у
них и достойную форму выражения.

366
ТЕКСТ ТЕЧИ ТОЙ. ЗВОНОВ А Л. Ю.
А холодная объективистская ма-
нера изложения неизбежно
вытекает из объективистской идеи.
Незначительное, бедное,
пустоватое содержание мстит за себя такой
же бедной формой. А при
незначительном содержании впадать в
патетический транс — нет ничего
смешнее такого зрелища!
'Мы должны бороться прежде
всего за то, чтобы содержание наших
идей в монографиях ли, статьях
и т. п. было проникнуто глубокой
партийностью, бороться с
объективизмом. Такой объективизм
особенно для нас опасен, ибо, восходя на
философский Олимп прочь от
грешной земной практической
действительности и от задач борьбы,
мы рискуем впасть в
беспартийность, т. е. в худший вид
буржуазной партийности.
Я далёк от обвинения т.
Александрова в буржуазной
партийности, но что недостаточно острая
партийность в самом существе
исследования у него имеет место и что
эта тенденция опасна, об этом
говорят факты.
Так, в книге т. Александрова
совершенно недостаточно
использованы ленинско-сталинские приёмы
критики идеализма и недостатков
метафизического материализма.
В частности Ленин показывает, что
надо не только обнаружить
противоречия в идеализме, но и
использовать эти противоречия в интересах
материализма. Неоднократно он эту
мысль подчёркивает в
«Философских тетрадях» («Когда один
идеалист критикует основы идеализма
другого идеалиста, от этого всегда
выигрывает материализм»).
Ленинская книга «Материализм и
эмпириокритицизм» — образец такого
использования противоречий в
лагере идеализма в интересах
торжества диалектического
материализма. Тов. Александров приводит,
излагает эти противоречия, но не
доводит их раскрытие до цели, т. е* до
показа торжества диалектического
материализма. А это главное.
Некоторые товарищи здесь в
дискуссии повторили одну
принципиальную ошибку книги т.
Александрова. Напав на т. Светлова за
резкость постановки вопроса о
реакционной философии Гегеля, они
(вольно или невольно) впали в тон
апологии идеализма. Эта апология
может выразиться не только
в прямом восхвалении, она
может проявиться и проявлялась здесь
в скрытом виде, в том, что по
существу материализм и идеализм
расцениваются, я бы сказал, в духе
известной равнозначности. Отдавая
дань материализму прошлого,
отдают дань и идеализму, критикуют
и тот и другой за слабости,
недостатки, заблуждения и т. д.,
забывая, что материализм — это
основной ствол развития научного
познания мира и развитие его идёт,
как правило, поступательно вплоть
до торжества диалектического
материализма, забывая, что
идеализм-другое основное
направление философии — есть в целом,
как правило, пустоцвет,
паразитирующий на древе человеческого
познания, а те или иные отдельные
великие и гениальные идеи филосо-
фов-идеалистов являются лишь
зёрнами истины в подавляющей массе
лжи и заблуждений.
Что неправомерное
преувеличение роли идеализма имеет место, об
этом говорит хотя бы тот факт, что
один из выступавших товарищей
(кажется, т. Морочник) доказывал
возможную прогрессивность
идеализма ссылкой на известное
указание Ленина о том, что идеализм не
только чепуха... Известно, что в
своём фрагменте «К вопросу о
диалектике» Ленин говорит прямо
противоположное. Он указывает как
раз на то, что философский
идеализм есть одностороннее
преувеличение, раздувание одной из сторон
познания в абсолют, оторванный от
материи и обожествлённый.
И вот такого рода непонимание
вопроса как раз и ведёт к известной
переоценке Гегеля, когда
«рациональные зёрна» гегелевской
диалектики застилают глаза некоторым
товарищам и заслоняют собою при
исторической оценке Гегеля
основную сущность его философии.
Тов. Шария подошёл к вопросу об
оценке «рационального зерна» геге¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЗВОЙОбА Л. Ю.
367
левской диалектики © разные
периоды, но, к сожалению, не
показал, в чём же именно заключается
различие оценок.
Нельзя забывать, что в первый
период своей деятельности как
основоположники нового Мировоззрения
'Маркс н Энгельс, так и в первый
период деятельности Ленин и
Сталин в России — вели борьбу за
торжество диалектического
материализма, доказывая его
неизбежный триумф, «о это был период
становления, победа была лишь в
будущем. Приходилось отстаивать
право на существование
материалистической диалектики. В этот
период враги марксизма кололи
марксистам глаза Гегелем;
клеветнически отождествляя идеалистическую
диалектику Гегеля и марксистскую
диалектику и одновременно
представив диалектику Гегеля в
карикатурном виде, они тем самым
приписывали марксистской диалектике
все смертные грехи. Сущность вра*
жеских приёмов и разоблачение их
прекрасно даны в работе товарища
Сталина «Анархизм или
социализм?». В этих условиях классики
марксизма естественно должны
были, резко подчёркивая
противоположность марксистской
диалектики и гегелевской, вместе с тем
отмечать, что в диалектике Гегеля
содержалось «рациональное зерно»,
которым не только нельзя
пренебречь, но которое нужно было
спасти при разгроме гегелевской
философии.
Видя реакционную сущность
гегелевского идеализма, классики
марксизма подчёркивали значение
«рационального зерна» гегелевской
диалектики. Повторяю, они
подчеркивали с особой силой это
«рациональное зерно» в определённой
обстановке. Может быть, поэтому
казалась несколько выпяченной эта
сторона дела. (В истории
марксизма бывало уже, что подчёркивание
одной стороны теории в известный
период приводило догматиков и
буквоедов к вульгаризованному
марксизму. Так, например,
подчёркивание Марксом и Энгельсом
значения экономического фактора,
материальных условий было расцене¬
но вульгаризаторами и врагами
марксизма как отрицание значения
идей е истории. Эти потуги успел
ещё разоблачить Энгельс незадолго
до смерти).
Точно так же нельзя в
подчёркивании Марксом и Энгельсом
«рационального зерна» гегелевской
диалектики видеть оценку ими
философии Гегеля в целом, тем более,
что у Маркса, Энгельса и Ленина
имеется очень много высказываний
о реакционной сущности
гегелевского идеализма.
Та классическая оценка, которую
даёт товарищ Сталин философии
Гегеля, является глубоким и
исчерпывающим раскрытием этой
сущности.
Есть ли необходимость сейчас,
когда в нашей стране марксистская
диалектика является единственным
методологическим фундаментом
науки и политики, когда наше
мировоззрение является господствующим,
когда восторжествовал
диалектический материализм, когда по охвату
и значению проблем, по их глубине
марксистский диалектический метод
неизмеримо обогатился и
усовершенствовался, когда «рациональное
зерно» гегелевской диалектики —
холмик по сравнению с Эльбрусом
материалистической диалектики, —
есть ли необходимость теперь так же
подчёркивать это «рациональное
зерно», поднимая на щит Гегеля и
впадая в апологию его, как это
получилось у ряда товарищей? Не
уподобляемся ли мы в этом случае
известному герою народного эпоса,
перепутывавшему свои действия в
разных обстоятельствах? Нельзя
забывать, что ныне враги марксизма-
ленинизма уже не нападают на
материалистическую диалектику под
вывеской нападок на гегельянщину,
а, наоборот, нападают на
материалистическую диалектику, всячески
превознося диалектику Гегеля над
марксистской диалектикой.
Конечно, мы должны излагать
историю философии научно,
объективно, что совпадает с нашей
большевистской партийностью. Не
следует. впадать в упрощенство, надо
вздеть и рациональные моменты, в

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ИЛЬИНСКОГО В. 1.
том случае, когда они содержатся в
той или иной идеалистической
системе, но не следует, видя их,
захваливать идеалистов, а надо давать
этим моментам такую оценку, какую
они заслуживают, если иметь в виду
их систему идей в целом.
В этом случае мы не только не
ухудшаем историю или не улучшаем,
а лишь правильно её освещаем,
освещаем с нашей марксистско-
ленинской точки зрения.
Тов. Светлов тут уже вспоминал
о том, как в ИКП изучали «Логику»
Гегеля и доходили лишь до
понятия. Однако было ещё хуже: изучали
материалистическую диалектику по
«Науке логики» Гегеля. Я думаю,
что времена эти отошли уже в
область преданий, но пережитки этого
прошлого сохранились ещё в
сознании некоторых наших философов.
И мне кажется, что пора,
наконец, уйти от того, чтобы гегелевская
проблематика была тем центром,
вокруг которого вертится
теоретическая мысль этих философов.
.'Конечно, и Гегеля нужно изучать
и знать его, как и всё прошлое в
истории философии, но таким
образом, чтобы это изучение служило
делу оттачивания нашего
теоретического оружия в борьбе с врагами,
чтобы вся наша научная
философская работа служила делу развития
и обогащения нашего
мировоззрения, служила делу нашей партии.
Ильинский В. Г. (Сталинград). Я
считал бы весьма целесообразным
при освещении истории античной
философии прежде всего раскрыть
конкретную историческую
обстановку, в условиях которой
развивалась античная философия.
Ни с методологической, ни с
методической точек зрения нельзя
оправдать приведения цитаты из
работы А. И. Герцена «Письма об
изучении природы», в которой
подчёркивается своеобразие и величие
греческой жизн-и в её простоте. При
этом вышеуказанное извлечение из
работы Герцена приводится в начале
раздела об античной философии.
Читателю и учащемуся очень мало
говорят-следующие слова Герцена,
произвольно вырванные из общего кон¬
текста: жизнь, отражённая в
философских сочинениях греков,
спокойно «течёт между двумя крайностями:
погружением в чувственную
непосредственность... и потерей
действительности во всеобщих отвлечениях».
Не комментируя приведённых слов
Герцена, можно повести читателя по
совершенно неправильной дороге
идеализации античной эпохи. Мы не
можем забыть ни на одну минуту,
что это была пора господства
рабовладельческого способа
производства. Рабовладельческая
демократия — это демократия для
рабовладельцев, указывал В. И. Ленин.
Нужно показать ограниченность
рабовладельческого способа производства и
вытекавшую отсюда
ограниченность античной культуры и
философии.
Какой блестящий образец такого
анализа даёт нам К. Маркс в
томе i своего труда «Капитал», когда
вскрывает ограниченность выводов
Аристотеля относительно источника
того, что «обмен пе может иметь
места без равенства, а равенство без
соизмеримости». «Но того факта, что
в форме товарных стоимостей все
виды труда выражаются как
одинаковый и, следовательно,
равнозначимый человеческий труд, — этого
факта Аристотель не мог вычитать
из самой формы стоимости, так как
греческое общество покоилось на
рабском труде и, следовательно,
имело своим естественным базисом
неравенство люден и их рабочих
сил» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XVII, стр. 68).
Античная философия т.
Александровым изображается такой, что на
путях сё словно не стояли
исторические границы рабовладельческого
общества.
Эта порочная методологическая
концепция и приводит т.
Александрова к переоценке античной
культуры и античной философии и к
совершенно необоснованному выводу,
что «греки на протяжении
трёхчетырёх столетий (с VI века до
н. э.) дали столько крупнейших имён
в философии, сколько
впоследствии за две тысячи лет развития не
дал ни один народ Западной
Европы '

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАГАНОВА В. М.
36Э
Тов. Александров, касаясь
постановки вопроса о движении Зеноном,
вместо того, чтобы вскрыть
несостоятельность возражений Зенона
против противоречивости движения,
ограничился приведением цитаты из
«Философских тетрадей» Ленина, не
конкретизируя и не иллюстрируя её
примерами. Тов. Александров
уклонился от выяснения вопроса, почему
В. И. Ленин, обосновывая
несостоятельность возражений Зенона
против противоречивости движения,
вспоминает рассуждения по этому
поводу В. Чернова, отстаивавшего
по вопросу о движении позицию
Зенона.
Когда читаешь раздел книги
т. Александрова об античной
философии, то невольно чувствуешь,
насколько забыты в этой работе
указания Лепина и Сталина, что
историю нельзя ни ухудшать, ни
улучшать, что следует держаться
строгой историчности в истории
философии, чтобы не приписывать древним
таких идей, которые у них
отсутствовали.
Нельзя пройти мимо того
эпического спокойствия, с каким т.
Александров излагает философскую
систему Гегеля. Если мы вспомним,
что реакционная идеология Гегеля
стала питательной почвой
пруссачества и агрессивной программы
правящих классов Германии, то мы,
прошедшие огромный опыт
освободительной борьбы против
гитлеровской Германии, не можем
абстрактно, академически трактовать о
философских взглядах Гегеля. Задача
всестороннего раскрытия всего
вредного в реакционной идеологии
Гегеля не может быть снята в
настоящее время, ибо реакционные и
империалистические правящие
классы в буржуазных странах снова
поднимают реакционный гегелевский
хлам, чтобы оправдать фашистскую-
«расовую теорию» и под знаменем
её (правда, в более
завуалированной форме) пойти по пути
осуществления империалистической
программы. Бесспорно, глашатаями
империалистических американских
и английских кругов приняты
утверждения Гегеля, что. славянство не в
силах и не может выступить «как
самостоятельный момент в ряду
обнаружений разума в мире» (Ге-
гель, т. VIII, стр. 330). С ненавистью
и злобой они относятся к тому, как
упрочение и развитие дружбы и
сотрудничества между
славянскими народами превращаются в
могучий фактор мира и безопасности
всех свободолюбивых народов
мира.
Ещё меньше оснований у нас
прикрашивать Гегеля вплоть до
изображения его другом России,
как это делает т. Александров,
использовав для этой цели письмо
Гегеля к немецкому барону Икс-
кулю. Ничего нет в этом письме
прогрессивного о России. В этом
письме Гегель, бесспорно, имел в виду
царскую Россию, которой, по его
мнению, должны управлять немцы.
Тако-ва по существу вся концепция
немецкой историографии и
социологии в отношении происхождения и
исторических судеб Русского
государства.
Каганов В. М. (Москва).
Анализируя и критикуя имеющиеся в
книге т. Александрова ошибки,
некоторые из выступавших здесь
товарищей, в частности, справедливо
указывали на
неудовлетворительность данного т. Александровым
определения предмета истории
философии.
Я тоже считаю, что многие
недостатки книги т. Александрова
объясняются тем, что автор её,
приступая к изложению истории
философии, не уяснил себе предварительно,
что же составляет предмет и каков
метод этой науки.
Я считаю ошибочным определение
предмета марксистско-ленинской
истории философии, содержащееся
на стр. 9 книги т. Александрова.
«История философии, — говорит
т. Александров, — есть история
мировоззрения людей. Она
рассматривает, как человек в разные
исторические эпохи объяснял сущность и
законы .природы, общественную
жизнь, процесс мышления».
Ошибочным в этом определении
является то, что т. Александров
подменяет здесь предмет философии,
понятие «мировоззрения» пред¬

170
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАГАНОВА В. М.
метами конкретных наук:
естествознания! социологии, психологии н
логики.
В самом деле:
а) законы природы изучает и
объясняет естествознание, а не
философия;
б) жизнь человеческого общества
изучает и объясняет социология,
а не философия;
ib) процессы мышления изучает и
объясняет психология, а не
философия.
Что же касается философии,
мировоззрения людей, то оно
выражает их подход к явлениям природы и
общественной жизни, их метод
изучения, познания этих явлений, их
истолкование, понимание этих
явлений.
Это со всей очевидностью
явствует из следующего, даваемого
товарищем Сталиным
определения диалектического материализма:
«Диалектический материализм есть
мировоззрение
марксистско-ленинской партии. Оно называется
диалектическим материализмом потому,
что его подход к явлениям природы,
его метод изучения явлений
природы, его метод познания этих
явлений является диалектическим, а его
истолкование явлений природы,
его понимание явлений природы,
его теория — материалистической»
(И. В. Сталин, Вопросы ленинизма,
стр. 535).
Мировоззрение людей даёт
цельную, всеобъемлющую картину мира,
охватывает единым пониманием всё
многообразие явлений природы и
общественной жизни, и этим оно
отличается от конкретных наук,
которые изучают отдельные формы
движения материи, отдельные части и
стороны единого процесса развития
мира.
Ленин, как известно, строго
различал предмет философии и
предметы конкретных наук, философские и
конкретно-научные, в частности
естественно-научные, понятия
(например, материи).
Таким образом, подменяя предмет
философии, мировоззрения
предметами конкретных неук, т.
Александров, естественно, неправильно
определяет и предмет истории
философии.
В его определении предмет
истории философии, по существу,
подменяется предметами истории
конкретных наук.
То же самое, по существу,
предлагает и т. Паукова, которая
определяет предмет истории философии
как историю идей, идеологии.
В этом нетрудно убедиться, если
принять во внимание тот простой,
общеизвестный факт, что понятие
«идеология», «общественное
сознание» является несравненно более
широким, всеобъемлющим, чем
понятие «философия», которая есть
лишь одна из форм идеологии,
общественного сознания, а не вся
идеология.
Ведь кроме философии известны
ещё и другие формы общественного
сознания, т. е. идеологии, — наука,
искусство и т. д.
Поэтому нельзя подменять
предмет истории философии гораздо
более широким, общим,
всеобъемлющим предметом истории идеологии,
т. е. всех форм общественного
сознания.
Одним из наибольших пороков
книги т. Александрова, на мой
взгляд, является то, что история
философии заканчивается в ней
возникновением марксизма, что в ней не
нашёл себе должного отражения и
освещения марксистско-ленинский
этап истории философии.
Всё значение этого порока
вырисовывается особенно резко,
рельефно, если рассматривать его в свете
тех решений об усилении
идеологической работы, которые ЦК нашей
партии принял и с такой
настойчивостью проводит в последнее время.
В самом деле, коммунистическое
воспитание, развитие
коммунистического сознания всех советских
людей и прежде всего нашей
интеллигенции, призванной
воспитывать и обучать советскую молодёжь
в духе большевистской идейности,
приобретает в нынешний период
строительства коммунизма
первостепенное, можно сказать, решающее
значение.
Совершенно очевидно, что для ре-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАГАНОВА В. М.
371
шеиия этой важнейшей задачи
должны быть мобилизованы все
средства советской культуры, среди
которых философия, в частности
история философии, должна сыграть
не последнюю роль.
При таких обстоятельствах партия
вправе ожидать, что каждая
советская книга по истории философии,
в особенности первая и пока ещё
единственная советская книга по
истории философии, — вне
зависимости от того, идёт ли в ней речь о
мировой или западноевропейской,
или восточноевропейской, или
русской, или какой-либо иной
национальной философии, — что вне
зависимости от этого, в ней будет
показано, как, при каких
общественно-исторических условиях возникали
различные мировоззрения, каким
общественным силам — передовым
или реакционным — служило
каждое из них, какую историческую
роль — прогрессивную или
реакционную — они сыграли, какие из них
содействовали и какие
препятствовали расчистке и подготовке
идейной почвы для возникновения
мировоззрения самого передового и
революционного класса
современного общества — коммунистического
мировоззрения, философии
диалектического материализма, как, в
борьбе с какими ' трудностями и
препятствиями развивалось и
распространялось это новое, самое
передовое мировоззрение, какую
историческую роль оно сыграло на
протяжении 100-летней истории
своего существования, какую роль
оно играет в настоящее время,
будет показано неизмеримое
превосходство этого мировоззрения над
всеми другими, даже самыми
передовыми, мировоззрениями всех
времён и народов.
Такая, или примерно такая, книга
по истории философий, несомненно,
много содействовала бы
коммунистическому воспитанию, развитию
коммунистического сознания
советских людей, укреплению чувства
советского патриотизма,
национальной гордости советских людей,
росту сознания их превосходства
над зарубежными, . несоветскими
людьми.
Ничего этого в книге т.
'Александрова нет и в помине.
Вместо всего этого в обсуждаемой
книге даётся подробное, спокойное,
«беспристрастное», объективистское,
беспартийное изложение того, что
говорили и доказывали разного рода
мистики, теократы, идеалисты.
Тщательно выясняется, например, какие
черты мировоззрения Канта были
«прогрессивными» и какие
реакционными. Со ссылками на авторитет...
Гейне «серьёзно» утверждается, что-
де «своей критикой бога как
объекта познания Кант нанёс
серьёзный удар религии» (стр. 371).
А вот Н. Г. Чернышевский
говорил совсем другое.
Касаясь кантовских
трансцендентально данных форм интуиции,
Чернышевский в письме к своим
сыновьям писал: «Эти «формы»
придуманы Кантом для того, чтобы
отстоять свободу воли, бессмертие души,
существование бога, промысл божий
о благе людей на земле и о вечном
блаженстве их в будущей жизни,—
чтобы отстоять эти дорогие сердцу
его убеждения от — кого? —
собственно, от Дидро и его друзей; вот
о чём думал Кант. И для этого он
изломал всё, на чём опирался Дидро
со своими друзьями. Дидро
опирался на естествознание, на
математику, — у Канта не дрогнула рука
разбить вдребезги всё естествознание,
разбить в прах все формулы
математики».
А когда дело доходит до
марксистского этапа истории философии,
то тут мысль автора книги и сама
книга неожиданно обрываются, хотя,
казалось бы, именно здесь эта мысль
должна была бы приобрести
наибольшую остроту, глубину и силу
убедительности.
Таким образом, если принять во
внимание, что марксизм-ленинизм
является основой
коммунистического воспитания, книга т.
Александрова в нынешнем её виде не только
не содействует усилению
большевистской идейности советских людей,
но, наоборот, способна толкнуть
некоторых из них на путь безидейно-
сти и аполитичности.
Такова одна сторона дела.
Но есть ещё и другая сторона

372
ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. КАГАНОВА В. М.
дела, а именно: какое впечатление
может произвести книга т.
Александрова в особо интересующих
нас странах за рубежом?
«Вопрос о социализме, — говорит
т. Жданов, — поставлен в порядке
дня во многих странах Европы».
Стоит только вдуматься в эти
краткие, но в высшей степени
знаменательные слова, чтобы понять,
каким серьёзным порокОхМ книги
т. Александрова является
отсутствие в ней освещения марксистско-
ленинского этапа истории
философии.
Вполне естественно, что
передовые люди Европы обращают свои
взоры в сторону советской
идеологии: философии, политической
экономии, социологии и т. д. В
Европе, особенно Восточной, как
известно, охотно переводятся не только
почти все советские книги по
философии, но даже и многие
журнальные статьи.
А что же мы иногда, — я
подчёркиваю: иногда, — даём им?
Нередко в наших книгах и
статьях и печатных лекциях Высшей
партийной школы, скажем по
политической экономии, весьма
убедительно доказывается и
разъясняется, как Маркс и Энгельс преодолели
Адама Смита, Рикардо и других
буржуазных экономистов, но ничего
не говорится или говорится очень
мало о теоретических взглядах
современных буржуазных экономистов.
А между тем, моду в буржуазных
странах делают теперь не А. Смит,
Рикардо и Ротбертус, а Кейнс,
Чейз, Смит — не Адам Смит, а
совсем другой, гораздо более
невежественный, но в то же время и
более опасный и вредный.
А есть ли у нас книги,
разоблачающие реакционный, антинаучный
х ар актер с овр ем е.н н о й б у р ж у а з но й
политической экономии? Пока ещё
очень, О'Чень мало.
То же самое и в области
философии. Книга т. Александрова
переводится на европейские языки. Но
что она может дать зарубежным
читателям, друзьям нашим, поможет
ли она им возможно скорее и
плодотворнее решить ставшие у них на
повестке дня актуальные вопросы,
если в ней ни слова нет о хМрачной
философии современного импариа-
лиэма, о той философской почве,
которая питает идеологию и
политику современного империализма—
человеконенавистнические идеи
расизма, мирового господства ит. д.?
Если в ней ни слова нет о
Шопенгауэре и Ницше, об
англо-американском прагматизме, махизме,
экзистенциализме и других
разновидностях волюнтаристического
идеализма, модных течениях
современной буржуазной философской
мысли? Если з ней не го-зорится
должным образом о триумфальном
распространении идей
марксизма-ленинизма, об их неизмеримом
превосходстве над буржуазной
идеологией? Если вместо всего этого они
получат ещё одну книгу по
западноевропейской философии, именно
по той философии, которая им уже
надоела, осточертела, особенно
своей назойливой претензией на роль
духовного «учителя», «наставника»
пародов Восточной Европы?
В нынешнем своём виде книга
т. Александрова не может оказать
существенной помощи передовым
борцам за социализм в странах
Европы.
Таков вывод о политическом
смысле крупнейшего порока книги
т. Александрова*
Толкуют о том, что марксистско-
ленинский этап истории философии
не дан в книге т. Александрова
потому, что она-де является лишь
историческим введением к курсу
д и а лекти веского и исто р ическо го
материализма, в котором, мол, и
отражается марксистско-ленинский
этап. Этот довод является
совершенно несостоятельным.
Книга т. Александрова — не
«Введение» к курсу диамата, а
непродуманный, плохо обработанный
фактический материал об отдалённых и
более близких предшественниках
марксизма.
«Лекции по истории
философии..., — говорит т. Александров,—
естественно распадаются на два
больших отдела — историю запад-
!ЮсвропоГ;ской и истошно русской
(Философской мысли» (стр. 3).
«...История философии Западной

ТЕКСТ РЕЧИ ТО Б. КАГАНОВА В. М.
373
Европы имеет самостоятельное
значение...» (там же).
А куда же девать
восточноевропейскую (помимо русской),
американскую философию, философию
народов колониальных и зависимых
стран?
Такое понимание истории
философии никак нельзя признать
естестве н н нм, пр а в и л ь н ы м. Н а о борот,
оно искусственно, надуманно и
отражает глубоко укоренившийся
буржуазный предрассудок о том, что
вся история философии сводится к
истории западноевропейской
философии.
Неправильно и политически
ошибочно нарочито выделять
западноевропейскую философию из всей
мировой философии и таким
образом по существу как бы сводить
историю всей мировой философской
мысли к истории
западноевропейской философии. Неправильно,
научно несостоятельно потому, что
сущность, особенности,
характерные черты философских систем
определяются не геополитическими
принципами, не географическими
условиями их возникновения, развития
и распространения, а прежде всего
и главным образом такими
решающими условиями материальной
жизни общества, как способ
производства материальных благ, характер и
уровень развития производительных
сил общества и соответствующих им
производственных отношений
людей.
Это нарочитое выделение
западноевропейской философии
политически ошибочно и вредно потому,
что такой подход к разработке и
освещению истории философии,
такое нарочитое подчёркивание роли
и значения западноевропейской
философии, вне всякой связи с
историей философской мысли в других
частях Европы и всего мира,
•во-первых, может быть понято
как пренебрежительное отношение
к философии и вообще к культуре
других народов мира, живущих за
пределами Западной Европы, в
частности к философии и культуре
народов стран Восточной Европы, к
русской философии, к несомненно
интересующей нас философии сла¬
вянских народов, народов
колониальных, полуколониальных и
зависимых стран и т. д.;
во-вторых, усиливает позиции тех
реакционных сил Западной Европы,
которые, не имея на то никакого
права, нагло претендуют на роль
«культуртрегеров», духовных
отцов, «учителей» и «наставников»
народов Восточной Европы (и не
только Восточной Европы) во всех
областях их культурного развития и
духовной жизни;
в-третьих, такой подход к
разработке и изложению истории
философии . приводит к неправильной
оценке места, роли и значения
марксизма-ленинизма в истории
философии.
В книге т. Александрова марксизм
в е н ч а ет историю зап а дно европ
ейской философии.
Таким образом, у читателя
(особенно у неискушённого в тонкостях
истории философии) создаётся
определённое впечатление, что марксизм
является не завершением всей
мировой философии, не обобщением
всего опыта мирового рабочего
движения, всех лучших достижений
философии, науки и общественной
мысли во всём мире, как это
считается общепризнанным среди
(революционных марксистов, а всего
лишь одной из многочисленных
школ, одним из направлений
западноевропейской философии,
завершением одной лишь
западноевропейской философии.
Таким образом явно умаляется и
принижается всемирно-историческое
значение маркеистоюой философии.
Это, несомненно, весьма
существенный порок книги т.
Александрова.
В своём докладе о 29-й
годовщине Великой Октябрьской
социалистической революции т. Жданов
говорил: «Последние решения ЦК
ВКП(б) по вопросам
идейно-политической работы имеют целью
усилить большевистскую
непримиримость ко всякого рода
идеологическим извращениям и поднять на
новый, более высокий, уровень все
средства нашей социалистической
культуры: печать, пропаганду и
агитацию, науку, литературу и ис¬

374
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАМЕНСКОГО 2. А.
кусство». Это указание т. Жданова
прямо и непосредственно касается
и нас, советских философов.
Вскрытые И. В. Сталиным, А. А.
Ждановым, а также выступавшими
здесь товарищами ошибки и
недостатки, имеющиеся в обсуждаемой
книге т. Александрова, в большей
или меньшей мере свойственны если
не всем, То большинству советских
философов.
Помимо прямых ошибок и
идеологических извращений, имеющихся
в нашей философской литературе,
об отставании нашего философского
фронта свидетельствует также и тот
поразительный, достойный
сожаления, факт, что у нас до сих нор нет
серьёзных монографических иссле-
дований по историческому
материализму, в особенности по вопросам
закономерностей развития
советского социалистического общества,
Советского государства, о
закономерностях перехода of социализма к
коммунизму и т. д.
Нет глубоких исследований о
новых формах демократии в странах
Восточной Европы, о современной
зарубежной, в частности
английской и американской, философии.
У нас до сих пор Нет учебников
диалектического и исторического
материализма; вот уже четыре года,
как не выходит ни один том
«Истории философии»; нет
монографических исследований о ленинско-
сталинском этапе истории
философии; нет ни монографий, ни
учебников по истории русской
философии; несмотря на решение ЦК
ВКП(б), нет ещё учебника логики
для вузов; нет удовлетворительного
учебника по психологии для вузов;
нет исследований по философии
естествознания.
Для преодоления отставания
нашего философского фронта
необходимо наряду и вместе с
преодолением и исправлением допущенных
ошибок и идеологических
Извращений возместить также указанные
пробелы в нашей философской
литературе.
Институт философии явно не
оправляется с этой задачей.
А между тем, без серьёзной
организационной работы, без привлече¬
ния к этому делу буквально всех
способных советских философов, без
объединения их единым
организующим и руководящим началом,—эта
большая и трудная задача вряд ли
сможет быть решена в предельно
короткие сроки и на должном
теоретическом уровне*
Каменский 3. А. (Москва).
Товарищи! Речь А. А. Жданова, в
которой он поставил и решил так много
вопросов, занимавших нас в этой
дискуссии, облегчает задачу
ораторов, ибо о многом им теперь уже
незачем говорить. Если всё же я
беру на себя смелость выступать,
то лишь потому, что есть ещё
вопросы или, вернее, аспекты взглядов
на вопросы, в которых они ещё не
рассматривались, доводы, которые
при их решении ещё не
выдвигались. Но такое рассмотрение их
может иметь значение для
предстоящей нам перестройки работы в
области философии, а потому я хотел
бы здесь остановиться на трёх
вопросах, главным образом
научноорганизационного свойства.
Все выступавшие согласились, что
наша философская литература
чрезвычайно бедна, и это несомненно
так. Но, мне кажется, никто с
ясностью и определённостью не
заявил, что она в известной степени
обеднена искусственно, что на
самом деле нами, рядовыми
работниками философской науки, создано
больше научных работ, чем
напечатано.
Существует мнение, будто
причиной бедности нашей философской
литературы является леность и
нерадивость рядовых работников
философии. Несколько месяцев тому
назад т. Александров в речи,
произнесённой в Институте философии,
говоря на эту тему, сказал, если я
правильно его понял, что считал бы
целесообразным не платить
заработную плату тем сотрудникам Инсти*
тута философии, которые не будут
печататься. Очевидно, он полагал,
что мы не печатаем своих трудов
потому, что не пишем их, а не пн*
шем потому, что ленимся. Подобное
же мнение защищает и т. Цебенко,
предположившая, что нет работ,

ТЕКСТ РЕЧИ ТОЙ. КАМЕИ С КОГО И. А.
ЗТ8
которые были бы написаны, но не
были опубликованы. Конечно, мы
создаём ещё очень мало серьёзных
работ. Но мы всё же создаём их.
Есть, конечно, в нашей среде
лентяи^ в семье не без урода. Может
быть, им не надо платить жалованья.
Но есть в нашей среде люди, само*
отверженно и самозабвенно
преданные науке, любящие её, люди,
понимающие, что в науке можно до*
стиль серьёзных успехов, лишь
отдавая ей всё своё время, все свои
силы, все свои помыслы. И только
порочные методы организации
работы в области философии мешают
им доводить результаты своих
исследований до конца и делать их
достоянием народа.
Существует рукописная и
машинописная литература по философий
и истории философии, более
богатая, содержательная и глубокая,
чем та, о которой мы все знаем.
Некоторые сведения об этой
своеобразной литературе по
общественным наукам, в частности философии
и истории философии, мы можем
получить и по официальным
источникам: почитайте, например,
ежегодно издающиеся всеми
отделениями АН СССР, в том числе и
отделением истории философии,
«Рефераты» оконченных работ. Вы
увидите в. них названия и краткую
аннотацию исследований, многие из
которых не публикуются. Или
почитайте интервью бывшего директора
Института философии АН СССР
т. Светлова, данное 23 декабря
1945 года корреспонденту газеты
«Известия». В этом интервью
говорилось о работах, многие из
которых действительно созданы или
создаются. В последнее время в
Институте философии проводился
интересный учёт работы
сотрудников: учитывались как
опубликованные, так и подготовленные, «о
неопубликованные работы. У многих
рядовых научных работников
неопубликованных работ гораздо
больше, чем напечатанных. А
поинтересуйтесь списком защищённых
кандидатских и докторских
диссертаций но философии и истории
философий! Поинтересуйтесь списками
неопубликованных работ москов¬
ских и периферийных работников по
философии! Только недостаток
времени заставляет меня умолчать о
многих известных мне работах,
давно написанных, но не увидевших
света. А ведь я не официальное
лицо, и мне известно очень немногое.
Из всех этих материалов можно
получить сведения, хотя и неполные,
об этой «второй», скрытой от взора
общественной науке, в том числе и
науке философии и истории
философии. Почему же получается
подобное положение, что наша
философская наука не может
нормально развиваться ввиду
отсутствия исследовательских работ, а те
немногие из них, которые всё же
созданы, не публикуются? Одной из
важнейших причин этого являются
бюрократические и
протекционистские пороки в организации нашей
научной работы, в системе
публикации научных трудов по
общественным наукам, в частности по
философии, в особенности трудов,
имеющих характер исследовательский,
а не популярный. Эти пороки —
одна из форм той групповщины,
которая, как мы теперь установили,
отличала руководство философской
наукой, одна из форм зажима
критики и творческой инициативы,
осуществляющейся руководителями
философской науки. Правом более иля
менее беспрепятственной
публикации пользуются у нас лишь
руководящие товарищи, к сожалению,
часто независимо от качества их
работ, так же как независимо от
качества своих исследований
рядовые работники этим правом
пользуются в гораздо меньшей степени.
Конечно, такой порядок нигде не
узаконен, но он существует.
Система прохождения
подготовленных работ и разрешения их к
печати у нас чрезвычайно громоздка и
очень напоминает осуждённый
Центральным Комитетом ВКП(б) е
постановлении от 26 августа 1946 г.
порядок разрешения пьес к
постановке. Инстанции, которые должны
разрешать публикацию работы, мнб-
гочисленны. Люди, через руки
которых эти работы проходят и от
которых зависит их судьба, часто ведут
себя безответственно. Это касается

376
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАМЕНСКОГО 2. А.
и рецензентов, нередко
разбирающихся меньше автора в вопросе, мс-
следуемо'М автором, часто
невнимательно читающих присланные им
труды. Это касается в особенности
тех наших руководителей, от
которых по долгу службы зависит
окончательная судьба работ, созданных
во вверенных им учреждениях или
публикующихся в них. Та
ответственность, которая возложена на
них за идейное содержание печатной
продукции, зачастую превращается
у них s мистический страх перед
ошибками, которые — не дай бог!—
ни рецензент, ни сами они не
заметили. Этот страх увеличивается
пропорционально оригинальности и
новизне работы, попавшей им в руки.
Если рядовой исследователь
приходит к выводам, не сводимым к тем
или иным утверждённым формулам,
цитатам из классиков, то можно
заранее сказать: у такой работы мало
шансов появиться в печати. Пет
сомнения, в наших условиях,
условиях борьбы за высокую идейность
и политическую направленность
всей нашей литературы, мы должны
тщательнейшим образом следить за
тем, чтобы печатать лишь
полноценные произведения. Но с этой
большевистской политической
бдительностью и научной
требовательностью не имеет ничего общего
трусливое и бюрократическое
торможение публикации оригинальных
исследований, даже если в них
имеются выводы, ещё подлежащие
уточнению и развитию, ещё
подлежащие научному обсуждению.
Существует у некоторых наших
руководителей мнение, будто наука
может развиваться лишь Рз процессе
последовательного появления
идеальных и безупречных работ. Но
это вредная утопия, стремление
осуществить которую в конце концов
•приводит к ликвидации науки, к
•подавлению всякого нового, живого
в науке. Развитие науки мыслимо
лишь как ряд последовательных
преодолений и отвержений
ограниченных, односторонних, хотя и
объективных истин. Ленин учил нас,
что постижение абсолютной истины
и есть этот бесконечный, вечно
живой процесс. Только опубликован¬
ное и подвергнутое публичному
печатному обсуждению научное
исследование может послужить
импульсом к дальнейшему
развитию науки. Но подобного подхода к
научной продукции ещё нет у
многих наших научных и
редакционных руководящих работников.
Можно себе представить, с каким
настроением люди, располагающие
солидными архивами
неопубликованных монографий и статей,
берутся за новые. Нужно обладать
большой волей, верой в науку и
самоотверженностью, чтобы не пойти по
пути, на который нас — вольно или
пезольно — толкают некоторые
наши руководители и по которому, к
сожалению, идут многие из них,—
по пути писания популярных статей
и брошюрок.
Бот почему и как искусственно,
обедняется наша философская
наука и как мы заслуживаем себе
горькую, часто несправедливую
славу бездельников и лентяев.
Другой стороной этого
бюрократизма и протекционизма является
тот факт, что работы, написанные
нашими руководящими товарищами,
идут прямо из-под пера автора в
типографский станок, минуя
обсуждение общественности, её критику. И в
результате получается, что
библиография философской литературы,
появившейся в последние годы, эго
■в значительной мере библиография
работ наших руководящих
товарищей, работ, многие из. которых, к
сожалению, по своему качеству
далеко не совершенны и многие из
которых, конечно, не были бы
никогда — и в данном случае
заслуженно —опубликованы, если бы
их писал рядовой научный
работник.
Дело осложняется далее тем, что
наши руководящие товарищи,
имеющие преимущественное право
печатания, не являлись и не являются
в подавляющем большинстве своём
одновременна и крупнейшими
деятелями философской науки.
Они в сущности больше лица
административные, чем учёные. За
время существования в системе
Академии паук СССР Института
философии его возглавляли по оче¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАМЕНСКОГО 2. А.
37?
реди, если я не ошибаюсь, четыре
директора: тт. Митин, Юдин,
Светлов, Васецкий. Но назовите хотя бы
одну их работу, которая открывала
бы новую страницу в философской
науке, которая явилась бы
оригинальным вкладом в неё. Не будем
преуменьшать их заслуг. Тт. Митин
и Юдин сыграли значительную роль
в отстаивании ортодоксального’
марксизма от извращений
механистов и меныневиствующих
идеалистов.
Будущий историк советской
философии должен будет отвести им
значительное место в своём труде.
Они, как и тт. Светлоз и Васецкий,
немало* потрудились над
популяризацией и пропагандой марксистско-
ленинской, сталинской философской
науки. Но* этого всего мало для
руководителя академического*
учреждения, для руководителя науки.
Возьмите директоров других
академических институтов по
общественным наукам: академики Греков,
Варга, Шишмарёв, Мещанинов, —
что ни имя, то крупный учёный,
символ нового, оригинального в науке,
всесоюзный и международный
авторитет. К сожалению, нельзя того же
сказать о многих руководителях
философской науки. Многие из них,
этого* не нужно* скрывать, не имеют,
и вполне заслуженно, научного
авторитета. Это, например, нашло своё
выражение в том факте, что на
последних выборах в
члены-корреспонденты Академии наук СССР по*
философии так и не была замещена
одна вакансия, несмотря на то, что
на неё претендовало несколько*
человек.
И вот я подхожу к вопросу,
который многие здесь ставили: почему
получилось так, что появление книги
т. Александрова встретил дружный
хо'р панегиристов, а не суровый
приговор критиков?
Причина в том, что среди
философов отсутствовала критика —
невзирая на лица.- Так уж у нас
повелось, что наша критика не есть
критика нелицеприятная, строгая,
беспристрастная, что работы наших
руководящих философов либо не
рецензируются совсем, либо
расхваливаются.
Я предполагаю, хотя и не мо*гу
утверждать с уверенностью, что
именно по этой причине так сусально
выглядит рецензия т. Баскина на книгу
т. Александрова. Он, мне думается,
садясь её писать, заранее закрыл
глаза на все недостатки книги. А
напечатай подобную книгу рядовой
работник философии, т. Баскин
проявил бы куда больше
проницательности! Но представьте себе, что
нашёлся бы какой-нибудь философ,
который бы написал до указания
товарища Сталина критическую
статью о книге т. Александро-ва. Не
знаю, согласится ли со’ мной т.
Федосеев, но я думаю, что он не
поместил бы её в «Большевике». Не
одобрил бы её и не поместил в
журнале «Советская книга» т. Васецкий.
Эта моя уверенность
небезосновательна. Она основывается на
некоторых фактах личной практики.
По выходе в свет пресловутого
III тема «Истории философии» мне
было поручено написать на него
рецензию. Я написал её и подверг
критике ряд недостатков книги, оценил
её как работу, лишь
подготовительную для будущей научной книги по
истории философии. И что* же,
руководство Института философии и
редакция журнала «Под знаменем
марксизма», т. е. тогдашние
руководители философского- фронта, они
же редакторы III тома, так
переделали мою рецензию, что в ней и духу
не осталось от критики, и в таком
«исправленном» виде она была
напечатана. Работы наших
руководителей по фактически сложившейся
традиции не подлежат
принципиальной научной критике.
Каждый научный работник
должен иметь не только формальное
право, но и действительную
возможность критиковать недостатки и
ошибки теоретических рабо-т наших
руководящих философов — скажем,
т. Александрова по истории
западноевропейской философии, тт. Иовчука,
Васецкого или Кружкова по истории
русской философии (кстати, эти
работы у нас совершенно* ещё не
подвергались обсуждению и, думаю, не
потому, что они безупречны и т. д.).

378
ТЕКСТ РЕЧИ ТО 8. КАМЕНСКОГО X А.
А такой действительной
возможности мы не имеем. Вот что я
понимаю под бюрократизмом и
протекционизмом в деле организации
научной работы, в деле публикации
научных трудов и в критическом их
обсуждении,
Этот порок нашей работы — одна
из причин того, что наша и без того
бедная философская литература
искусственно обедняется.
Я думаю, что дальнейшее
нормальное развитие нашей
философской и в частности
историко-философской науки возможно лишь при
условии самой широкой
демократизации нашей научной жизни. Мы,
рядовые работники философии,
должны перед лицом науки и
научной критики обладать равными
правами с нашими руководителями.
Руководители в свою очередь должны
нести не менее, если не более
суровую ответственность за всякие
препятствия в публикации результатов
наших научных исследований,
получивших положительную оценку, чем
за содержащиеся в печатной
продукции ошибки. Они должны нести
суровую ответственность за всякое
препятствие критике.
Одним из первейших их качеств
должно быть внимательное, я бы
сказал, трепетное отношение к
результатам деятельности научных
работников, к трудам, которые с такой
надеждой мц передаём в их руки.
Они должны освободить нас от
многих месяцев и даже лет тоскливого
ожидания, бесконечного
рецензирования, перерецензировация наших
работ, от бесконечных мытарств,
которые переживает всякий желающий
опубликовать свой бсхпее или менее
оригинальный труд.
Конечно, эти неопубликованные
произведения ещё не очень много*
численны. Среди них немало
произведений, которые никогда не
смогут быть опубликованы, есть такие,
которые нельзя ещё публиковать,
которые нужно ещё доработать- Но
разве не является священной
обязанностью нищих руководителей
настоять на том, чтобы всякое
произведение, хотя бы обещающее стать
полезным нашей науке, стала
таковым7* Разве не должны они напра¬
вить всю свою энергию и даже всю
свою власть на то, чтобы эти работы
доводились до конца?
Однако своеобразное
«раздвоение» нашей философской науки, —
как я уже говорил, — это лишь одна
и притом не главная из причин
бедности нашей философской, в
частности, историко-философской
литературы. Если бы мы ликвидировл ш
это раздвоение, то и тогда мы бы
ещё не поставили нашу науку на
должную высоту. Неопубликованные
произведения, написанные
независимо друг от друга, без единого плана,
не решают проблему создания
философской науки, хотя ликвидация
причин, породивших это
своеобразное раздвоение, является
необходимым условием дальнейшего
нормального развития философии в
СССР.
Ещё больше, чем это раздвоение,
отрицательно влияет на её развитие
и другая, более глубокая причина.
Она влияет не только и даже не
столько на состояние истории
философии, сколько философии вообще.
Тут я, переходя ко второму
вопросу, на котором имею в виду
остановиться, должен сказать
несколько слов в защиту так называемого
«академизма». Тов. Заславский в
своей речи, со свойственной ему
образностью, совершенно справедливо
говорил о необходимости
существования «малых форм» философии, так
сказать, философской оаеретты и
эстрады. Не отрицая их
необходимости, следует всё же отметить, что
не они являются главной формой
научных философских произведений, а
те самые «академические» формы,
которые у нас часто порицаются.
Мне кажется, мы должны различать
понятие истинного и ложного
академизма. Ложным следует называть
исследование вопросов, в сущности
не имеющих отношения к жизни, к
подлинной науке, исследование
проблем, не вытекающих из
определения предмета науки. Истинным же
академизмом следует считать
настоящее научное, детальное,
конкретное исследование проблем,
может быть, и весьма абстрактных,
специальных, но всё же выдвигаемых
жизнью, развитием науки. Такое раз-

ТЕКСТ PITH те В. КАМЕНСКОГО 2. А.
379
дичение, мне кажетея, следует
сделать в особенности теперь и в
особенности в философии, потому что;
дод видом борьбы е академизмом
некоторые товарищи бегут от
глубокой научной разработки нашей
философской науки, и в этом, в
игнорировании необходимости
систематической, планомерной и всесторонней
разработки всех, даже самых
абстрактных, проблем
марксистско-ленинской философии лежит, по моему
мнению, одна из причин отставания
философской науки в СССР.
Причина эта заключается в том, что мы не
сделали конкретных выводов,
вытекающих из определений Марксом,
Энгельсом, Лениным и Сталиным
предмета и задач философии.
Запомнив и многократно повторяя эти
определения, мы не связали с ними наши
планы философской работы, не
положили эти определения в основу
текущих и перспективных планов развит
тия философской науки в СССР.
Предметом марксистско-ленинской
философии как науки является
диалектико-материалистическое
изучение и объяснение общих законов
бытия, истории и мышления. Её высшей
задачей является сделать из этого
Изучения выводы относительно
практической жизни человечества. Её за*
дачей является обобщение этой
жизни на каждом историческом этапе
развития человечества. Для нашей
эпохи эта задача есть,
следовательно, изучение общих законов нашей
социалистической жизни и жизни
разлагающегося капитализма,
обобщение данных новейшего' естество*
знания, разработка диалектической и
формальной логики. Задачи
философии н наше время могут быть далее
характеризованы, с одной стороны,
как задачи выработки
мировоззрения воеетекого человека и, с
другой — как задачи борьбы е
буржуазным мировоззрением. Борьба е
буржуазным мировоззрением не только
негативная, т. е. не только критика
буржуазной идеологии, на и борьба
за мировоззрение миллионов
зарубежных трудящихся, борьба за то,
чтобы и они прониклись идеями
диалектического и исторического
материализма.
Be© эти истины извеетны, и на¬
прасно думают, что само повторение
мысли о необходимости теоретикам
обобщать практику открывает нам
глаза и новые горизонты, может
помочь решить коренные задачи
философской науки в СССР. В этом
был бы емыел, если бы мы ДО сих
пор не осознавали этой своей задачи.
Но разве не боролись с меныцериет-.
вующим идеализмом под знаменем
этих задач и не говорили о них
десятки раз тт. Мцтин и Юдин, когда
они пришли « руководству
философской наукой на емену мЪньшевист-
вующему- идеализму? Разве не знал
этого сам т. Розенталь, когда он
некоторое время фактически руководил
Институтом философии? Разве не
знали и не повторяли этого' тт.
Светлов и Баскин, когда они сменили
тт. Юдина и Розерталя по
руководству Институтом философии? Разве
но знали и не повторяли этого тт. Ва-
сецкий и Кедров, сменивши© в ТОМ
же амплуа тт. Светлова и Баскина?
Знали и повторяли, но воз и ныре
там. .Значит, дело заключается не в
том, чтобы внрвь и вновь повторять
вот уже два десятилетия
повторяемые вполне верные истины. Дело в
том, чтобы понять, почему Ж© При
знании общих задач философской
науки в СССР при более иди менее
установленном определении
предмета марксистско-ленинской
философии мы рсё-таки не решаем этих
задач и не разрабатываем этого
предмета. Решение этой проблемы, мне
кажетея, кроется в следующем,
После того как в процессе развития
науки были выработаны
определения её предмета и задач, деятели
этой науки, живущие в ровых
исторических условиях, должны из
этих определений сделать для себя
совершенно конкретные выводы
о направлении своих дальнейших
усилий', о плаце своих научных изые- ‘
каний. Они должны чётко
определить, каковы те проблемы, которые
уже решены наукой, и какие ещё
подлежат разрешению, они должны
направить свою деятельность на
решение этих конкретных проблем.
И вот именно такого конкретного
понимания у нас рет. При
конкретизации общих положений о
предмете и задачах философии как нау¬

380
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАМЕНСКОГО 2. А.
ки нельзя не учитывать того факта,
что ещё и до сих пор составные
части марксистско-ленинской
философии остаются неразработанными з
деталях в целом ряде звеньев той
логической цепи, последовательная
и необходимая связь которых
только и даёт право считать
определённую сумму знаний наукой. Если мы
признаем философию наукой и если
мы определим её предмет и задачи,
то из этих определений вытекает
заключение о необходимости
разработки всей системы понятий и
законов, составляющих философию.
Должна ли
марксистско-ленинская философия представлять
собою систему законов и понятий?
Даёт ли.право само наше
понимание конечных задач философии —
задач практических — требовать
всесторонней разработки этой
системы? Не впадём ли мы в ложный
академизм, если потребуем себе
право изучать, конечно, в
соответствующей их значению мере, самые
абстрактные проблемы нашей
философской науки? Словом, имеет ли с
марксистско-ленинской точки
зрения .право на существование
«большая» философская наука, если
употреблять этот термин, обычно упот-
реблявчмый в естествознании?
Я думаю, что от ответа на этот
вопрос зависят в значительной
степени судьбы нашего дальнейшего
философского развития.
Недостаточная ясность в понимании этого
вопроса, фактически отрицательный
ответ на него с нашей стороны, т. е.
отсутствие кропотливой и
всесторонней разработки многочисленных
проблем философской науки, и
явились одной из важнейших причин
её отставания. Я глубоко убеждён,
что признаваемые всеми нами
задачи философии могут быть решены
лишь при условии разработки
«большой» философской науки.
Может ли быть разрешена
главнейшая задача нашей философии,
задача обобщения действительности
без всесторонней разработки самого
предмета философии? Можно ли
притти к убедительным выводам
для практической жизни, если сами
эти выводы не обоснованы
железной цепью аргументов? Могут ли
результаты науки быть достигнуты
вне всей системы посредствующих
звеньев, ведущих к этому
результату? На эти вопросы можно дать
лишь отрицательный ответ.
У нас часто думают, что задача
философов, поскольку они должны
обобщать действительность, состоит
в писании статей и брошюр на
актуальные политические темы.
Действительно, писать их очень
полезно и для философов и для
нашей политической литературы,
конечно, при условии, что это будут
полноценные работы. Но, мне
кажется, что товарищи заблуждаются,
когда думают, что этим они
выполняют свою философскую задачу.
Ведь задача обобщения жизни есть
не только задача философа.
Обобщать должен и юрист, и экономист,
и деятель любой общественной
науки. Но они должны обобщать по-
разному. Философ, как и всякий
учёный, должен обобщать жизнь в
соответствии со спецификой своего
предмета, а потому, сколь бы ни
была полезна и даже необходима
его деятельность, вне этбТо
предмета эта деятельность не есть
философская.
И вот мне кажется, что мы не
решаем нашей главной задачи
обобщения действительности и
формулирования практических выводов
из-за того, что не понимаем ясно,
что значит обобщать её
специфически философски. Решение каких
именно проблем есть её обобщение?
Все мы, например, признаём
первоочерёдной задачей разработку
вопроса о переходе от социализма к
коммунизму — и именно в такой
формулировке включаем эту тему в
планы нашей работы. Но ведь ту
же формулировку темы может
принять и юрист и экономист.
Проблема перехода от социализма к
коммунизму—это ведь в сущности
комплекс проблем, целая научная
область исследования для деятелей
всех общественных наук. И для
философов — это тоже комплекс
проблем. Наша задача в том, чтобы
выделить из этого комплекса и
поставить в качестве объекта
исследования конкретные, специфически
философские вопросы и мобилизо¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ. КАМЕНСКОГО 2. А.
ЗП1
вать на их решение маши силы. Но
если мы можем назвать и называем
некоторые актуальные проблемы
исторического материализма, то
уж совсем не знаем, разработка
каких именно конкретных вопросов
диалектического материализма,
логики является обобщением
современной жизни. А поскольку мы
всего этого не установили, мы по
существу лишены возможности
планомерно и систематически
заниматься философским обобщением
современности.
Боязнь академизма и
абстрактности приводит подчас к забвению
того, что является предметом
философии, т. е. к фактической
ликвидации философской науки, как это
случилось во времена господства
школы Покровского с исторической
наукой.
Решение задачи формирования
мировоззрения советского человека
также настоятельно требует от нас
детальной и конкретной разработки
всех сторон философской науки.
Для того чтобы сознание советского
человека, в том числе деятелей
науки, глубоко прониклось основными
положениями и принципами
диалектического материализма, эти
положения и принципы должны быть
научно развиты, обоснованы,
доказаны, начиная с самых абстрактных
положений и кончая
заключительными выводами. Мы не имеем права
бездоказательно выдвинуть ни
одного положения, ни одного
принципа, если хотим, чтобы изучающие
диалектический или исторический
материализм не просто заучили
формулы, а глубоко прониклись
истинностью нашего мировоззрения.
Поэтому нет проблемы, которую бы мы
имели право назвать абстрактной в
дурном смысле этого слова, её
разработку — ложным академизмом,
если только постановка этой
проблемы вытекает из необходимости
разработки предмета философии как
науки. И если даже само решение
этой проблемы и не даёт ещё нам
непосредственно оружия для
практической борьбы, то она всё же
должна быть разработана, ибо она
есть звено в цепи, ведущей к
выводу, являющемуся таким оружием.
Решение её убедит человека,
изучающего нашу философию, в
истинности этого вывода.
Наконец, решение, так сказать,
внешнеполитической задачи нашей
философии — борьба с буржуазной
идеологией и борьба за
мировоззрение зарубежных трудящихся —
требует от нас, пожалуй, ещё более
настоятельно 'подобной конкретной и
всесторонней разработки «большой»
философской науки.
Буржуазная философия имеет
сбои давние традиции, свои
десятилетиями укреплённые позиции. Мы
не сможем её вы-бить с этих позиций
тем легковесным оружием, которое
мы сегодня производим. Неужели
кто-нибудь всерьёз думает, что при
помощи тех статей и брошюр,
которые мы теперь пишем, можно
опровергнуть изощрённую буржуазную
философию и переубедить её
сторонников из числа тех, в
переубеждении которых мы заинтересованы?
Буржуазные мыслители написали в
обоснование своей идеологии целые
шкафы, библиотеки книг,
монографий, они издавали и издают десятки
философских журналов. И если мы
серьёзно хотим вступить с ними в
бой, то и для сокрушения
буржуазного мировоззрения и для
утверждения истинности нашего мы обязаны
детально, всесторонне разработать и
представить в монографиях и
специальных статьях все составные
части философской науки в нашем её
понимании.
Произнося эти слова в защиту
истинного академизма, я не хотел
бы, чтобы меня ложно по-няли.
Ленин и Сталин учат нас, что при
решении всяких вопросов, — я
думаю, что это относится и к вопросам
теоретическим, — мы должны
отличать главное от второстепенного,
должны ухватиться за главное —в
данный момент— звено цепи, чтобы
вытащить всю её. В теории это
значит обратиться к имеющим
первоочерёдное значение важнейшим,
актуальнейшим задачам. Такими
важнейшими задачами для философии,
таким основным звеном являются
сегодня проблемы исторического
материализма. Но значит ли это, что мы

382
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КАМЕНСКОГО 2. А.
должны забыть о необходимости
разработки других проблем? Значит ли
это, что мы, если будет позволено
продолжить сравнение нашей науки
с фронтом, должны совсем снять все
свои войска с других, участков
фронта и перебросить их на один
основной? Не означало ли бы это в
сущности открытие фронта и облегчение
задач противника? Это не
риторический вопрос.
В выступлении т. Васецкого мне
послышались нотки смятения, нотки
полководца, потерявшего
ориентацию. Тов. Васецкий высказал мысль,
будто Институт философии является
скорее Институтом истории
философии и что ему надо перестать быть
таковым. Некоторые из нас,
сотрудников Института философии,
занимающихся историей философии,
подумали, что, пожалуй, нам теперь
грозит реорганизация, которая
ущемит нашу дальнейшую деятельность.
А ведь известно, что и в области
истории философии мы ещё не
выполнили своих задач. Не написан
том по истории русской философии.
Не переделан III том истории
философии. Не созданы и нс изданы
монографии об отдельных
представителях и периодах истории
философии. Известно, что в Институте
философии из 5—6 десятков
сотрудников лишь 5—6 человек специально
занимаются историей философии.
В каком же смысле Институт
является Институтом истории
философии? Эта крылатая фраза, мне
кажется, «е отражает состояния работ
Института философии. Она лишь
показывает, что т. Васецкий ещё не
нашёл ориентации в развивающихся
событиях, не видит ещё ясно путей
преодоления отставания философии
в СССР и не понимает
необходимости всесторонней разработки
философской науки.
'Мы обязаны, выдвигая на первый
план проблемы исторического
материализма, уделяя им главное наше
внимание и силы, обеспечить
планомерную, систематическую,
всестороннюю, детальную и в этом
смысле «академическую» разработку
философской и историко-философской
науки. Мы должны помнить, что
философия марксизма есть цельное
учение, части которого тесно
связаны, что исторический материализм
есть распространение
диалектического материализма на изучение
общественной жизни и что
разработка диалектического
материализма, даже при условии
первоочерёдности разработки проблем
исторического материализма, является
весьма настоятельной задачей, как
и разработка истории философии.
Каковы же выводы, которые мне
бы хотелось сделать из
рассмотрения двух первых поставленных мною
вопросов?
Первый и главный вывод
заключается в том, что нам необходимо со
всей серьёзностью, внимательностью
и непредубеждённостью продумать
те выводы, которые вытекают для
нашей дальнейшей работы из
определения предмета и задач
философии как науки. Необходимо
разработать детальную конкретную
проблематику, план развития
философской науки в СССР, выделить в этой
проблематике актуальные
первоочерёдные, но совершенно конкретные
философские темы, обеспечить их
разработку, не забывая, однако, о
необходимости всесторонней
разработки философской науки.
Второй вывод заключается в том,
что необходимо широко
демократизировать нашу научную жизнь,
развязать и поддерживать творческую
и критическую инициативу
работников философской науки центра и
периферии, преодолеть
бюрократические и протекционистские методы
руководства научной и издательской
деятельностью.
Третий и последний вопрос, о
котором я хочу сказать всего
несколько слов, это вопрос о журнале.
Мне хотелось бы присоединиться к
тем, кто говорил о его
необходимости, и попытаться развеять вполне
основательные сомнения по поводу
возможности издания философского
журнала.
Тов. Жданов правильно говорил,
что «Большевик» и «толстые»
журналы должны печатать философские
статьи. Но они не смогут печатать
всех наших статей. Более того, они
вряд ли могут печатать статьи на

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КОГАНА С. Л.
383
узко специальные философские темы
найду своих задач, своего
направления, своей тематики. Например,
можно было бы назвать такие, темы, как
соотношение национального и
интернационального момента в истории
философии, принципы её
периодизации, проблема субстанции у
Спинозы, роль ощущений в процессе
познания,— словом, множество
неразрешенных ещё тем, более или менее
узкого, специального характера,
которых у нас накопилось десятки и
сотни. Эти вопросы мы должны
обсудить во что бы то ни стало. Без их
обсуждения мы не можем двигаться
дальше. Ведь почти всякая наука у
нас, в том числе и общественная,
юридическая, ако-номическая,
историческая и т. д., имеет свой
специальный журнал, хотя общие проблемы
этих наук обсуждаются и в
«Большевике» и в «толстых» журналах.
Почему же философская наука не
должна иметь своего специального
журнала для обсуждения и
разработки своих специальных проблем?
Возникает -сомнение: хватит ли у
нас сил вести философский журнал*^
Но подобное сомнение стоит в
противоречии с той несомненно
обоснованной уверенностью в творческих
силах работников нашей
философской науки, которую высказал
т. Жданов в своем выступлении. Если
у нас есть эти силы, то и журнал мы
вести сможем. Нужно только, чтобы
его возглавили смелые творческие
люди. Это должен быть журнал но*
ваторов науки, журнал, не
боящийся обсуждать новые вопросы, не
боящийся предоставлять свои страницы
людям, желающим и могущим
сказать новое слово, а потому журнал,
резко отличающийся от блаженной
памяти журнала «Под знаменем
марксизма», сквозь редакционные
рогатки и нивелирующее влияние
которого с таким трудом
пробивалась творческая мысль.
Я хотел бы закончить своё высту*
щгение ответом на ©опрос, постай*
ленный т. Ждановым т. Баскину.
Наша философская наука не просто
отстаёт, она отставала хронически,
в течение многих лет, ц не так
просто её поставить на должную вы¬
соту. Но я не сомневаюсь, что после
того, как мы наведём порядок в
нашей научной работе по философии,
направим философскую работу по
должному руслу, восстановим я
правах науку философии, а нет
сомнений, что при помощи ЦК ВКП (б) мы
сумеем это сделать, мы в ближайшие
же годы, опираясь на несомненно
имеющиеся У нас творческие силы,
сможем преодолеть отставание
философии в СССР,
Коган С, Л. (Одесса).
Эффективность настоящей дискуссии
определяется не только тем, что
сформулированы принципы построения
марксистского учебника по истории
философии. Её результаты
несомненно скажутся в улучшении дела
преподавания истории философии в
наших вузах.
Какие выводы вытекают из речи
т. Жданова, из хода дискуссии в
целом для нас, практиков-препода-
вателей истории философии?
Так как .в предстоящем учебном
году единственным массовым
учебником остаётся книга т.
Александрова, то задача заключается в том»
чтобы в лекционной работе
восполнить недостатки и пробелы этой
книги. П ерес тро йк а горело давания
истории философии должна
осуществиться раньше, чем будет создан
новый учебник.
Это потребует от преподавателей
большого творческого напряжения,
Преподаватель периферийных вузов
не может ограничиться ролью
простого потребителя философской
продукции московских научных работ*
ников.
В ходе дискуссии много
говорилось о недопустимости
объективистского, бесстрастного стиля
учебника. Живая речь обладает
могущественными средствами воздействия
на аудиторию, живую речь мы
должны максимально
использовать.
В лекциях, посвящённых тому или
иному философскому учению,
должны сочетаться такие элементы:
1) сообщение известных
фактических данных об этом учении, 2) исто-
риксгматериалистическое его объяе-

384
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КОГАНА С. Л.
нение, 3) критика данного учения с
позиций диалектического
материализма.
Нередко можно наблюдать на
экзаменах по истории философии
такую картину. Студент, бойко
отвечающий о содержании того или
иного буржуазного философского
учения, попадает в затруднительное
положение, когда ему предлагают
опровергнуть это учение. Это —
результат объективистских учебников
и преподавания. Тем самым -не
только не достигается цель
марксистского курса истории философии,
но могут быть получены
совершенно отрицательные, вредные для
нашего дела результаты.
Спрашивается, что пользы в том,
что студент знает об учении Канта
об априорных формах, об его
аргументации, но не может их
опровергнуть? Политическая вредность
объективистского курса истории
философии -в наших условиях состоит
именно в том, что такое его
строение может служить делу укрепления
пережитков капитализма в сознании
масс, а не делу их преодоления,
т. е. может служить не нам, а
против нас.
Значит, в лекциях надо усилить
те элементы, которые слабее всего
в учебнике, т. е. в первую очередь
критический разбор философских
учений с точки зрения
диалектического материализма.
Курс истории философии имеет
огромное воспитательное значение.
Задача заключается в том, чтобы,
знакомя студентов с различными фи-
лософск ими учениям и, непрер ыв н о
пропагандировать наше
Мировоззрение — диалектический материализм.
Как осуществить нам основную
идею научного курса истории
Философии, сформулированную т.
Ждановым, что возникновение
марксистской философии явилось
величайшим революционным скачком в
истории философии? Я полагаю, что
это должно быть сделано не только
в специальной теме, но что эта идея
должна быть проведена через весь
курс путём показа ограниченности
предшествующих философских
учений, их противоречивости, путём
противопоставления им тех решений
философской проблематики,
которые даются марксизмом. Можно,
конечно, сказать, что это потребует
мно го чис л енных по в то рений.
Голого повторения, однако, не
получится, если привлекать свежую
аргументацию. К тому же новизна
будет заключаться в том, что те же
вопросы будут рассматриваться в
новых связях и сопоставлениях.
Характерной чертой борьбы реак-
ци о нн ы х б у рж у а зн ы х фи лосо фо©
против марксизма является то, что
они не осмеливаются выступить
против марксизма в открытом бою, не
в состоянии критиковать подлинный
диалектический материализм, но
предварительно сочиняют какую-
либо карикатуру на марксизм, а
затем воюют с продуктом собственной
клеветы. В качестве примера
приведу курс истории философии
профессора Парижского университета
Брейе. Из курса объёмом более чем
в 2 000 страниц автор уделил
Марксу полторы страницы. При этом
утверждается, что Маркс не был
оригинальным мыслителем, что в
области философии он был
гегельянцем. Приём сам по себе не новый.
«Оригинальность» Брейе заключаёт-
ся в том, что он приписывает
Марксу заимствование не только
метода Гегеля, но даже его
философии истории, именно его положения
о существовании сознания «в себе» и
сознания «для себя», на что якобы
опирался Маркс в своём учении о
к л а ссо в о й б с* р ьб е про ле т а р и а та.
Оказывается даже, что учение
Маркса о социализме и есть
осуществление гегелевского учения о
сознании для себя.
Метафизическое учение об
истории философии как чисто
эволюционном процессе, столь
неопровержимо раскритикованное в речи
т. Жданова, чрезвычайно
распространено в буржуазных курсах
истории философии.
Достаточно сказать, что Гегель,
собетв е н но говоря, ра сс м а три в а е т
всю историю философии как
историю подготовления элементов своей
с об с т© е н но й ф и ло со ф и и.
Концепция, согласно которой
история философии есть эволюционный
процесс, была привнесена в маркси-

385
ТЕКСТ РЕ Ч И ТОВ. КРУЖКОВА В. С.
стююую литературу Плехановым.
Именно с этим связано у Плеханова
стирание -граней между -марксизмом
-и предшествующей буржуазной
философией. Достаточно напомнить его
известную формулировку о том, что
марксизм есть род спинозизма.
: Истоки объективистской
тенденции -книги т. Александрова ведут, на
мой взгляд, именно к тому, что им
не были преодолены некоторые
пороки плехановской концепции
истории философии. Ведь именно
Плеханов, для которого диалектика не
была душой -марксизма, -не
применил её и к истории философии. Для
Плеханова классовая борьба была
лишь одним из факторов, влияющих
на философию, а не то, что
составляет самую сущность философской
борьбы.
Главный -результат настоящей
дискуссии — развитие марксистской
концепции истории философии — в
свою очередь станет основой
создания в недалёком будущем вполне
научного руководства по этому
вопросу.
Надо выразить пожелание, чтобы
Министерство высшего образования
подготовило к началу учебного
года программу -по истории
философии, которую сейчас бесспорно
можно построить.
- Уже сейчас можно организовать
печатание лекций по отдельным
исто рико - ф и л о соф ск им воп ро с а м.
В наиболее крупных городах
следовало бы создать секции
философских институтов.
' Хорошо было бы заменить
ежегодно практикуемые съезды
преподавателей социально-экономических
дисциплин съездами философскими,
экономическими и т. д.
Кружков В. С. (Москва). Ленин
и товарищ Сталин учат, что
марксист-исследователь должен давать
острый принципиальный,
критический разбор философских учений,
смело и последовательно проводить
принцип партийности -в оценке
различных философских систем.
Великими образцами
марксистское, творческого подхода к оцен¬
ке различных философских и
социологических теорий являются:
труд В. И. Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм», труды И. В.
Сталина «Анархизм или социализм?»,
«О диалектическом и историческом
материализме» и другие работы
классиков марксизма-ленинизма.
В работе «Экономическое
содержание народничества и критика его
в книге г. Струве» Ленин
убедительно показал -разницу между
объективизмом и марксистским
материализмом в оценке исторических явлений.
Полити чески ос т ро й, вс ес то рон -
ней, научно обоснованной критикой
различных буржуазных
философских течений Ленин и Сталин дали
замечательные образцы того, как
надо изобличать врагов
марксистской философии. Со всей силой
Ленин и Сталин подчеркнули роль
и значение партийности в
философии, классовый характер борьбы
между двумя основными
направлениями в философии —
материализмом и идеализмом — и именно под
этим углом зрения анализировали
философские учения прошлого или
современников.
Об этом приходится напомнить
потому, что основные недостатки
книги т. Александрова идут по
линии объективистского- изложения
истории философских учений.
Книга не написана тем боевым,
большевистским языком, как это
требуется для марксистской книги по
истории философии. Речь идёт,
конечно, не о стиле, а о существе
изложения.
В книге т. Александрова
приводятся важнейшие указания
классиков марксизма-ленинизма о
партийности в философии, о классовой
основе, политическом смысле тех или
иных философских учений, но
этими указаниями не проникнуто
содержание книги,
В книге наблюдается
бесстрастная академическая оценка
некоторых воззрений философов, которые
следовало бы подвергнуть
основательной критике с партийных
позиций марксизма. Нередко разбор
деталей различных философских
теорий затемняет собой их социальную

386
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРУЖКОВА В. С.
сущность, их роль и значение в
политической борьбе классов.
Читателю книги не даётся
точного, удовлетворительного
объяснения социальной подоплёки и причин
появления тех или иных
философских теорий.
Над учебником т. Александрова
сильно довлеют ещё традиции
старых буржуазных учебников.
Больше того, автор учебника явно
преувеличивает теоретическую и
политическую роль некоторых
мыслителей-философов, подчас
незаслуженно приписывая им то, что
отнюдь не является их заслугой. Тем
самым даётся неправильная,
ошибочная оценка, точнее сказать — не
марксистская оценка социального
и научного смысла философских и
политических учений прошлого.
Объективно это ведёт к тому, что
в какой-то мере принижается
величайшее значение того переворота в
общественных науках, какой
совершили основоположники марксизма.
Приведу несколько примеров
дополнительно к тем, какие уже
приводились в речах выступавших
товарищей.
Автор цитирует, например, в
разделе о философии Гассенди, важное
место из высказываний Маркса о
Декарте: «Метафизика XVII
столетия, главным представителем
которой во Франции был Декарт,
должна была со дня своего рождения
вести борьбу с материализмом»
(стр. 241). Но почему именно
метафизики XVII века должны были
вести борьбу с материализмом? На
этот вопрос мы не найдём ответа в
главе о метафизике XVII столетия.
А между тем, это важно было бы
выяснить. Не выделены, например,
также с достаточной полнотой и
ясностью реакционные
политические взгляды метафизика XVII века
Лейбница, бывшего приверженцем
прусской монархии, социальная
подоплёка его борьбы против
материализма. Цитируя мысль Маркса
о Лейбнице, у которого были «лас-
салевские» черты и примирительные
стремления в политике и религии,
автор не разъяснил сути этого
важного положения Маркса.
Во вступительной части к главе
об английском философе Гоббсе
автор книги счёл почему-то нужным
привести оценку произведения
Гоббса «О гражданине» из письма Мер-
сенна Декарту. О произведении
Гоббса в этом письме говорится:
«Эта книга — целое сокровище, и
нужно желать, чтобы она была
написана серебряными буквами. Я
уверен, что вы испытаете большое
наслаждение, когда увидите, что
эта благородная философия
показана с такой же очевидностью, как
элементы эвклидовой геометрии»
(см. стр. 200). Если это
действительно так, то надо было показать
справедливость такой высокой оценки
труда Гоббса «О гражданине». Но
это, понятно, не так, что и нужно
было бы разъяснить. Но автор вообще
не разбирает книгу Гоббса «О
гражданине», сосредоточивая внимание
читателей на книге «Левиафан». Так,
цитата из письма Мерсенна и висит в
воздухе, а ведь она может ввести
неискушённого читателя в
заблуждение. Можно подумать, что труд
Гоббса «О гражданине» в самом
деле выражает «благородную
философию». Было бы лучше, если бы автор
избегал цитирования рекламных
заявлений философов и их друзей, не
вызываемого никакой
необходимостью, ибо это не только придаёт
объективистский характер изложению
разбираемых вопросов, но и
означает фактически отказ автора
учебника от марксистской оценки
философских и политических теорий
буржуазных учёных.
Уместно напомнить одно
высказывание Ленина из его книги
«Материализм и эмпириокритицизм» по
поводу философов, рекламирующих
свои труды: «О философах надо
судить не по тем вывескам, которые
они сами на себя навешивают... а
по тому, как они на деле решают
основные теоретические вопросы, с
кем они идут рука об руку, чему
они учат и чему они научили своих
учеников и последователей» (В. W.
Ленин, Соч., т. XIII, стр. 178).
В главе «Философия эпохи Воз¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРУЖКОВА В. С.
387
рождения» автор книги не даёт
удовлетворительного объяснения
причин появления утопических теорий
Томаса Мора и Томазо Кампанеллы
и по существу объективистски, без
сопутствующих критических
замечаний излагает принципы учения
Мора о будущем общественном
устройстве. Автор не разъясняет,
что учение Мора — плод фантазии,
хотя и прогрессивного характера.
Его утопия — это общественное
учение одиночки, правда,
прогрессивной фигуры своего времени, но
всё же одиночки.
Такого же примерно рода было и
учение итальянского утописта
Кампанеллы, которого автор учебника
назвал «выдающимся
политическим мыслителем». Неправильны'
утверждения т. Александрова: «Кам-
панелла был близко связан с
трудящимися и выражал их
интересы». «Как политический деятель
и мыслитель Кампанелла выступал
идеологом плебейско-крестьянских
масс Италии того времени,
идеологом трудящихся» (стр. 159 и 162).
С этим нельзя согласиться.
Произведение Кампанеллы «Город
Солнца» никак не могло быть доступно
по ни м а н и ю з аб и ты х кр е сть я неких
масс Италии XVI—XVII веков.
«Идеал общества Кампанеллы, —
пишет т. Александров, — был
прогрессивен и по своему характеру
социалистичен. Этот идеал был
ближе всего плебейско-крестьянским
массам того времени» (стр. 165).
С этим никак уже нельзя
согласиться. Учение Кампанеллы, как и
Мора, было учением
утопиета-оДиночки, учением, которому массы никак
не могли следовать и не следовали.
Не только Мор и Кампанелла я
другие философы, их современники,
Hot и философы более позднего
времени— XVII и XVIII веков, —
будучи родоначальниками различных
философских школ, групп, течений
и направлений, изобретали свои
учения не для народа. Даже самые
передовые из них по своим
социальным устремлениям в условиях
своего времени* например французские
просветители и
материалисты-энциклопедисты XVIII век а Руссо,
Дидро и другие, не моглив силу своей
классовой ограниченности выразить
в построенных ими философских
и политических системах интере*
сы широких трудящихся масс.
Всесторонняя критика
просветителями и материалистами
феодализма, его общественного и государ-
ственного строя, духовенства,
средневековой схоластики имела
прогрессивное значение в истории
развития общественной мысли,
прокладывала путь к буржуазной
революции, способствовала прогрессу -в
науке и развитию производительных
сил. Однако при всей своей
прогрессивности учение этих мыслителей
было обращено не к широким
народным массам, а к различным
слоям буржуазии, хотя они широко
д екл а ри ров а л и свои п рос в ети те ль -
ские лозунги, как якобы
отвечающие интересам большинства
населения.
Поли ти чес ки й см ыс л ши рок о в-е -
щательных деклараций буржуазных
философов не нашёл в учебнике
необходимого критического
разъяснения.
Известно, что создатели
философских систем прошлого нередко
пытались рекламировать свои
философские и политические выводы как
истину в последней инстанции.
Неслучайно поэтому Маркс в письме
Ковалевскому ещё в 1879 году
писал: «...необходимо для писателя
различать то, что какой-либо автор в
действительности дает, и то, что
дает только в собственном
представлении. Это справедливо даже для
философских систем...» (К. Марксt
Соч., т. XXVII, стр. 29). Ясно, что
между представляемым и
действительным дистанция огромного
размера.
Излагая общественные взгляды
Локка, автор книги пишет, что
английский мыслитель выступил за
«демократические идеалы в области
политической жизни». Локк считал,
что «во всяком государстве власть
должна принадлежать большинству
народа; короля он рассматривал
как представителя большинства»
(стр. 281—282). Не ясно ли, что эту
прекраснодушную фразу
английского буржуа либо вовсе не стоило
приводить, либо основательно рас¬

388
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРУЖКОВА В. С.
крыть её смысл. О какой же власти
большинства может итти речь? Что
это за идеалы демократии?
Рассуждение Лохка — сына классового
компромисса 1688 года о «власти
большинства народа» — это просто
фраза, не имеющая под собой
реальной почвы.
Не может быть признана
удовлетворительной и оценка
общественных воззрений Вольтера и других
просветителей. Абстрактно,
объективистски выглядит, например,
утверждение т. Александрова о том,
что «Вольтер призывал в своих
произведениях к уничтожению
варварства, дикости, к просвещению,
улучшению общественной и личной
жизни людей» (стр. 321). Правда, автор
несколькими строками ниже
отмечает буржуазный характер
просветительства, поскольку Вольтер
«возражал против просвещения
широких слоёв народа, считая, что «всё
потеряно, когда чернь пускается
рассуждать». Но в таком случае от
призыва к просвещению, тем более
к улучшению общественной и
личной жизни людей, т. е. народных
масс, ничего не остаётся. Учение
французских просветителей и
материалистов было рассчитано на узкий
круг читателей, к народным массам
оно не было, да и не могло быть
обращено.
Неверным является утверждение
автора книги о том, что стремление
французских социалистов-утопистов
установить социальное и
политическое равенство «отражало
интересы класса пролетариата», хотя
пролетариата, ещё не развитого н
не вполне сложившегося (см. стр.
350—351).
В «Манифесте Коммунистической
партии» Маркс и Энгельс отмечали,
что Сен-Симон, Фурье, Оуэн считали
себя «стоящими высоко» над
классовым антагонизмом пролетариата
и буржуазии. «Поэтому они
постоянно апеллируют ко всему обществу
без различия и даже
преимущественно — к господствующему
классу» (К. Маркс, Избранные
произведения, т. 1, 1940, стр. 165).Как
указывали Маркс и Энгельс,
положительные выводы утопических
социалистов о будущем обществе выра¬
жали не интересы пролетариата, а
только лишь необходимость
устранения начинавшей развиваться
классовой противоположности.
Энгельс во введении к «Анти-
Дюрингу» прямо указывал: «Общим
для всех троих (т. е. Фурье, Сен-
Симона и Оуэна.—В. К.) является
то, что они не выступают как
представители интересов исторически
порожденного к тому времени
пролетариата» (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг,
1945, стр. 18). Стало быть,
утверждения основоположников марксизма
противоположны тому, что пишет в
своей книге т. Александров.
Как ни прогрессивны в целом
учения утопистов-социалистов, но тем
не менее они оставались филосо-
фами-одиночками, не понятыми
народными массами.
Все эти пороки учебника т.
Александрова, идущие по линии объ-
ективистски-академического
изложения, в духе старых буржуазных
учебников, и особенно часто
наблюдающаяся преувеличенность заслуг
того или иного мыслителя прошлых
веков связаны с тем, что т.
Александров не провёл резкой грани,
не установил чёткого водораздела
между домарксистской философией
и совершенно новой философией,
созданной Марксом и Энгельсом,
творчески развитой дальше Лениным
и Сталиным. Складывается
впечатление, что марксистская философия
представляет не новую, высшую,
качественно отличную и в
политическом и в теоретическом значении
от всех предшествующих
философских систем философию, а просто-
напросто является одной из
философских школ. Существует важное
принципиальное различие между
домарксистской философией,
которая являлась плодом размышления
кабинетных мыслителей или
протестующих против установившихся
социальных порядков одиночек, и
марксистской философией,
основателями которой были активные
политические деятели — борцы и вожди
пролетариата. Их труды стали
теоретическим оружием миллионных
масс народа в борьбе за своё
освобождение.
Ещё в ранний период своей лите¬

ТЕКСТ РЕЧИ TOE. КРУЖКОВА В. С.
•iuU
ратурной и революционной
деятельности молодой Маркс
провозгласил: «Подобно тому как
философия находит в пролетариате свое
материальное оружие, так и
пролетариат находит в философии своё
духовное оружие...» (К- Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. I, стр. 412).
И действительно, с тех пор как было
создано новое, единственно верное
учение — научный социализм, оно
стало духовным, боевым и мощным
оружием пролетариата,
руководством для революционного действия
в его борьбе. Марксистская
философия была обращена к
пролетариату— основной руководящей силе в
революционном движении народных
масс. В пролетариате она обрела
своё материальное, практическое
оружие.
Марксизм, творчески развитый
дальше, обогащённый и
конкретизированный Лениным, нашёл своё
замечательное воплощение в
соединении научного социализма с рабочим
движением под знаменем и
руководством партии Ленина. Впервые
угнетённое большинство нашло
теоретическое выражение и
обобщение своих классовых интересов
и своих действительных, а не
призрачных перспектив общественного
развития — в марксистской
философии.
Рождение научного социализма,
цельного, единого и нераздельного
учения, включающего в себя и
политическую, и экономическую, и
философскую теории, ознаменовало собой
новую эпоху в истории развития
общественной, в том числе и
философской, мысли. Одно из
принципиальных, существенных отличий
научного социализма от других
предшествующих ему философских
и политических учений заключается
в том, что оно, учение научного
социализма, — это не учение одиночек
или лидеров отдельных групп,
течений, направлений. Основатели и
продолжатели научного
социализма — не просто
«родоначальники» философской школы, а вожди
революционного движения
пролетарских масс.
В своём замечательном труде
«Анархизм или социализм?»
товарищ Сталин 40 лет тому назад
писал:
«Прежде всего необходимо знать,
что пролетарский социализм
представляет не просто философское
учение. Он является учением
пролетарских масс, их знаменем, его
почитают и перед ним «преклоняются»
пролетарии мира. Следовательно,
Маркс и Энгельс являются не просто
родоначальниками какой-либо
философской «школы» — они живые
вожди живого пролетарского
движения, которое растёт и крепнет с
каждым днём» (Я. В. Сталин, Соч.,
т. 1, стр. 350).
Марксизм, творчески. развитый
дальше Лениным и Сталиным на
основе гигантского обобщения опыта
революционного международного
движения пролетариата в условиях
эпохи империализма, опыта трёх
русских революций и победы
социализма в СССР, является тем
единственным учением, которое доступно
пониманию многомиллионных масс
народа и которому верят народные
массы. Марксизм — это знамя,
символ веры для миллионов
пролетариев.
Излагая учение
западноевропейских социалистов-утопистов, автор
книги не показывает, что
утопический социализм далеко не
однороден. Например, русские утопические
социалисты 40—60-х годов
прошлого столетия в отличие от
западноевропейских были не реформаторами,
надеющимися на филантропическую
помощь со стороны буржуазии, а
революционерами. По уровню своих
политических и философских
убеждений Белинский, Чернышевский,
Герцен, Добролюбов были выше,
чем Сен-Симон, Р. Оуэн и Фурье.
Тем не менее даже учения
великих двигателей русской
общественной мысли—революционных
демократов— не могли стать
теоретическим оружием народных масс,
которые не хмогли понять и воспринять их
учения. Их заслуга заключается в
том, что они не были «так страшно
далеки от народа», как дворянские
революционеры в лице Радищева п
декабристов, но разбуженные ими
революционные
демократы-разночинцы стали ближе к народу, ока¬

390
ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. КРУЖКОВА В. С.
зывали огромное воспитательное
воздействие на значительные массы
передовой русской интеллигенции;
они стали «молодыми штурманами
будущей бури». Глубоко прав был
Чернышевский, который при всей
своей любви и уважении к
Добролюбову всё же оправедливо заметил,
что слово этого замечательного
публициста и философа-революционера
не доходило до русского народа.
И только слово великого Ленина,
опиравшегося на марксизм и
развивавшего его дальше, дошло до
пролетариата, стало боевым оружием
русского и международного
пролетариата.
Выступавшие товарищи
справедливо критиковали т. Александрова,
автора учебника, за слабое изложе*
ние социальной подоплёки
реакционного характера немецкой
идеалистической философии конца XVIII и
начала XIX веков. Действительно,
определение, данное т.
Александровым, а именно: «Реакционность
немецкого прусского государства,
особо хищнический характер
господствовавших в Германии классов нашли
отражение в воззрениях немецких
философов — в узости и
реакционности их политических учений, в
глубокой ограниченности и
противоречивости их философских систем»
(стр. 357), страдает абстрактностью.
Оно не выражает сути дела и не
объясняет, почему же всё-таки
Гегель и другие немецкие философы
того времени не только не боролись
против прусской монархии, но были
послушными рабами прусского
короля.
Возьмём к примеру крепостную
царскую Россию 40—60-х годов XIX
столетия. Доказывать, что
самодержавие и крепостники-помещики
николаевской России были
реакционны, не приходится. Это не помешало,
однако, Белинскому, Герцену,
Чернышевскому и Добролюбову, не
страшась репрессий, смело бросить
вызов царизму и крепостному гнёту.
В своей философии они не ушли в
мир заоблачных фантазий и
абстракций, а развивали, двигали
вперёд материализм, тесно связанный
с жизненными задачами той эпохи.
Очевидно, не только реакцион¬
ностью прусской монархии и
ограниченностью немецкой
действительности объясняется реакционность
политических учений, узость,
противоречивость философских учений
немецких философов.
Товарищ Сталин учит нас, что в
истории развития общественных
идей неизбежна была и есть
борьба реакционных идей против
прогрессивных как отражение
классовой борьбы, борьба реакционных
сил против всего того, что
способствует революционному
преобразованию общества. В «Кратком курсе
истории В'КП(б)» товарищ Сталин
говорит о роли реакционных
общественных идей: «Есть старые идеи и
теории, отжившие свой век и
служащие интересам отживающих сил
общества. Их значение состоит в том,
что они тормозят развитие
общества, его продвижение вперед»
(«История ВКП(б). Краткий курс»,
стр. 111).
Именно эту реакционную роль в
начале XIX века и играли
политические идеи Гегеля.
Весь характер политических
воззрений Канта, Фихте, Шеллинга и
Гегеля был реакционным, — мало
сказать консервативным, а именно
реакционным, так как в
политических взглядах немецких философов
был выражен не только протест
против нового, но и защита
прошлого, того, что уже отжило свой
век, то-есть защита прусской
монархии в условиях зарождавшихся
буржуазных отношений. Гегель и
другие немецкие философы, его
современники, выражали интересы прус-
скол дворянской аристократии.
В статье «Положение Германии»
Маркс писал, что прусское
дворянство «топтало ногами несчастный
народ», когда французская
революция, «точно громовая стрела,
ударила в этот хаос, называемый
Германией» (К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. V, стр. 7). Именно
французская революция и запугала
прусских монархистов, юнкеров-помещи-
ков и их идейных охранителей в
лице Канта, Фихте, Шеллинга и
Гегеля.
Страх перед французской
революцией заставлял немецких идеа¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРУЖКОВА В. С.
391
листов быть послушными казёнными
философами, слугами прусского
короля. Это нашло, например, своё
отражение не только в
метафизической идеалистической системе
философии Гегеля, но и в
ограниченности, непоследовательности его
диалектического (и тоже
идеалистического) метода. Между
системой и методом в философии Гегеля
есть не только вполне очевидное
противоречие, но и нечто общее.
И это общее заключается не только
в идеализме, но и в ограниченности,
непоследовательности самого
метода. Ведь Гегель — диалектик в
его оценке прошлого—превращается
в метафизика, в реакционера, когда
он обращается к настоящему и со
страхом глядит в будущее. Развитие
абсолютного духа, по Гегелю,
останавливается, когда этот дух находит
своё окончательное воплощение в
прусской монархии и её
верноподданном, якобы избранном, немецком
народе. История больше не
развивается. Процесс исторического
развития уступил место мёртвому
застою, больше того, Гегель тянет
историю назад. Гегель в страхе
перед французской революцией
изменяет своему диалектическому
методу, по той же причине он яростно
борется против материализма,
чтобы расчистить дорогу идеализму и
религии.
Ленин в статье «Три источника и
три составных части марксизма»
писал: «В течение всей новейшей
истории Европы, и особенно в конце
XVIII века, во Франции, где
разыгралась решительная битва против
всяческого средневекового хлама,
•против крепостничества в
учреждениях и в идеях, материализм
оказался единственной
последовательной философией, верной всем
учениям естественных наук, враждебной
суевериям, ханжеству и т. п. Враги
демократии старались поэтому
всеми силами «опровергнуть»,
подорвать, оклеветать материализм и
защищали разные формы
философского идеализма, который всегда
сводится, так или иначе, к защите или
поддержке религии» (В. И. Ленин,
Соч., т. XVI, стр. 350).
Философия Гегеля — врага демо¬
кратии, защитника средневековья
и крепостничества — действительно
явилась, как правильно отмечали
выступавшие товарищи,
аристократической реакцией на французскую
революцию и на французский
материализм XVIII столетия. Гегель
вынужден был вести борьбу и повёл
её в целом, в том числе и против
французского материализма, против
материалистического
мировоззрения. Политические реакционные
выводы Гегеля, прямо вытекавшие из
его философии, были реакцией,
протестом защитника прусской
аристократии против нарождавшейся
под влиянием французской
революции буржуазной демократии.
Реакционность философской
системы и политических взглядов
Гегеля и других представителей
немецкой идеалистической философии
конца XVIII и начала XIX веков не
даёт, однако, оснований для
исключения из достижений буржуазной
философской мысли того
прогрессивного, что таилось в
диалектическом методе Гегеля, из
идеалистической шелухи и ограниченности
которого основоположники марксизма
вышелушили «'рациональное зерно».
Марксистский учебник истории
философии должен быть по своему
содержанию и языку написан так,
чтобы он воспитывал своих
читателей в духе решительной,
непримиримой борьбы со всеми реакционными
теориями прошлого и
идеологическими врагами
марксизма-ленинизма в настоящее время.
Историю философии как науку
нельзя рассматривать иначе, как
одно из идейных средств в борьбе с
различными враждебными
марксизму-ленинизму идеологиями. Это тем
более необходимо сейчас, когда
тёмные силы империалистической
реакции пытаются оклеветать,
опорочить марксистско-ленинское
учение и нашу советскую
социалистическую идеологию. Враги советской
демократии опираются при этом
нередко на старые философские
учения, отсекая от них всё
прогрессивное и используя всё
реакционное.
Напротив, в советской
философской науке есть одна марксистская

392
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРЫВЕЛЕВЛ И. А.
традиция: с уважением относиться
и критически осваивать всё ценное,
положительное в философских
воззрениях прошлого, всё, что служило
в своё время делу прогресса, и
беспощадно отметать всё, что тянуло к
регрессу, к реакции, или же с
упрямством, присущим консерваторам,
отстаивало установившиеся догмы в
общественной жизни и в науке.
При всём этом следует исходить из
того незыблемого положения, что
марксистско-ленинская философия
является единственной философией
современности, которая обращена к
народу, воспитывает его в
революционном духе, пользуется его
полным доверием, доступна его
пониманию и является могучим
теоретическим вооружением народных масс
в борьбе за достижение вершин
общественного1 прогресса —
построение коммунизма.
Марксистский учебник по
истории философии должен быть
написан так, чтобы внимание читателя
не рассеивалось на описании
излишних философских деталей, а
было бы привлечено к центральным
основным идеям, которые отстаивал
создатель той или иной философской
системы в известных политических
целях. Нельзя увлекаться
изложением второстепенных, частных
вопросов, не характерных для оценки
сути мировоззрения данного
философа. Каждая глава учебника
должна иметь свой определённый
центр, ту основную идею, которую
автор учебника стремится развить и
доказать. Важно в каждой главе,
в отношении каждой философской
системы, найти основное зерно,
суметь отсеять шелуху и побочные
элементы от того решающего, что
в ней содержится.
Необходимо создание такого
действительно марксистского учебника
по истории философии, обязательно
включающего в себя и историю
русской философии, где не осталось бы
и тени от традиций старых,
буржуазных учебников. Это означает, что
отвечающий всем необходимым
требованиям марксистский учебник по
истории философии должен быть
действительно проникнут от начала
до конца духом партийного, классо¬
вого подхода при оценке любой
философской системы в прошлом.
Только такой строго-научный
партийный подход к изложению любого
разбираемого философского учения
избавит от наблюдающегося до сих
пор во многих исследованиях по
вопросам философии объективизма,
от изложения в духе катедер-мар-
ксизма.
Совершенно правы те товарищи,
которые заявляли, что в учебнике по
истории философии львиную долю
должно занимать изложение
марксистской философии полностью, во
Есём её объёме, и что нельзя не
ограничиваться в её изложении периодом
формирования марксизма. Это
изложение должно показать, что вся
предшествующая Марксу и Энгельсу
история философии была лишь
только предисторией философии.
Настоящая её история начинается с того
времени, как был создан марксизм,
составляющий единое целое и
неразрывное мировоззрение, включающее
в себя диалектический и
исторический материализм, политическое
учение — научный социализм и
экономическое учение. Сам марксизм уже
имеет 100-летнюю историю своего
развития, за это время он
неизмеримо вырос, обогатился, был творчески
развит в трудах Ленина и товарища
Сталина. Творческий марксизм за
истекшее столетие не только дал
единственно правильные и строго
научные ответы на вопросы,
поставленные передовыми умами человечества
в прошлом, но и практически
разрешил новые, вставшие в ходе истории
вопросы, определил новые
задачи, имеющие всемирно-историческое
значение.
Речь т. Жданова на данной
дискуссии, подвергнувшего суровой и
справедливой критике книгу т.
Александрова и определившего задачи
научных работников в области
философии, требует решительного
перелома во всей работе на
философском участке нашей советской науки.
Крывелев И. А. (Москва). Слушая
выступление т. Чалояна, я
находился под свежим впечатлением
последнего номера журнала
«Большевик», в котором напечатана рецен¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРЫВЕЛЕВА И. А.
393
зия т. Григорьяна на книгу Чалояна
о философии Давида Анахта. В
осторожных, пожалуй, слишком
пацифистских выражениях рецензия всё
же показывает, что книжка по
существу дрянная, идеалистическая,
что автор её отошёл от
диалектического материализма, что
неоплатонизм, мистику, теологию он
выдаёт за настоящий материализм. Мы
видели перед собой на трибуне этого
философского деятеля. Основным
мотивом его выступления была
претензия к т. Александрову за то, что
он не выводит западную
философию, в частности философию
Возрождения, из восточного богословия.
Не понимаю, в каком маринаде
должны консервироваться некоторые
наши теоретики, чтобы так отстать
от духа нашей советской жизни,
чтобы так безнадёжно погрязнуть в
дебрях византийской и всякой
прочей схоластики.
Судьба идеалистической книжки
Чалояна, оказывается, некоторыми,
довольно сложными, путями
связана с философской деятельностью
ещё одного выступавшего здесь
оратора, я имею в виду т. Митина.
Она защищалась в качестве
докторской диссертации в Институте
философии Академии наук и была
успешно защищена при активном
содействии т. Митина, выступавшего
официальным оппонентом. В своём
отзыве официальный оппонент писал,
что он ничего не знает ни в
армянской истории, ни в армянской
философии, но, тем не менее, хочет,
чтобы диссертанту была присуждена
докторская степень. Я склонен
верить т. Митину в том, что он
действительно не смыслит в истории
армянской философии, но в связи с
этим у меня возникают некоторые
недоуменные вопросы. С этой.
трибуны т. Митин говорил правильные
вещи о необходимости партийного,
принципиального, критического
подхода к теоретическим работам.
Почему же у него так расходится
слово с делом? Где была его партийная
принципиальность, острота критики,
наконец, большевистская
бдительность, когда он требовал
присуждения докторской степени за
антимарксистскую книжку Чалояна, в кото¬
рой, по его собственному признанию,
он был не в состоянии разобраться.
Вот уже 17 лет, как мы, вторая,
или, пожалуй, третья генерация
советских философов, слушаем
критические речи т. Митина. Всё ждём,
когда в уплату своих критических
векселей т. Митин предъявит
позитивные творческие работы по
вопросам философии марксизма. Но, увы,
их нет! Проходят годы и
десятилетия, а т. Митин остаётся подающим
надежды академиком... И, конечно,
когда т. Митин говорил о том, что
мы занимаемся пережёвыванием
старых цитат, то он должен был
при этом иметь в виду, прежде
всего, себя, а не, например, т. Кедрова,
который, как бы ни относиться к
его последней книге, является
работящим и творческим человеком.
Я говорю это отнюдь не для того,
чтобы оградить от критики книгу
т. Александрова. Она нуждается в
острой, действительно
принципиальной большевистской критике. Не
останавливаясь на отдельных
вопросах, попытаюсь изложить несколько
соображений по вопросу об общей
характеристике книги.
Основной вывод, который,
кажется, не вызывает сомнений ни у кого
из участников дискуссии,
заключается в том, что книга т.
Александрова не решила проблему
построения марксистского общего курса
истории философии. Не вызывает,
видимо, сомнений и то
обстоятельство, что эта проблема не решена
и вышедшими тремя томами
истории философии, написанными
Институтом философии. В чём
основной симптом неудачи? По моему
мнению, он заключается в том, что
авторы не сумели преодолеть
основную трудность своей работы,
связанную с коренным отличием
марксистского курса истории философии от
нем арксистского.
По сравнению с задачей создания
любого
буржуазно-идеалистического курса истории философии наша
задача и легче и трудней. Легче
потому, что марксистско-ленинский
метод даёт нам ключ к
действительному познанию самой сущности
историко-философского процесса в
целом и отдельных его явлений в

394
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРЫВЕЛЕВА И. А.
частности. Трудней потому, что для
построения марксистско-ленинской
истории философии требуется
значительно больший охват материала,
значительно более широкий,
общекультурный и научный диапазон,
наконец, просто значительно больше
знаний, Что должен был знать, к
примеру, Куно Фишер для того,
чтобы написать свою историю новой
философии? Какие материалы он
должен был привлечь? Биографии
философов соответствующего
периода, их сочинения, ряд других
философских же текстов, работы
комментаторов, популяризаторов и кри*
тиков. Достаточно ли этого для
построения марксистской истории
философии? Нет, ни в коем случае.
Для буржуазной философской
историографии история философии
есть замкнутый процесс в себе,
который можно понять, не выходя за
его пределы. Наш подход к истории
философии принципиально иной.
Рискуя вызвать неудовольствие т. Ки-
венко, который очень настороженно
относится к определениям, я
попытаюсь дать не определение
философии, а определение одной из сторон
её, важнейшей, правда,
существеннейшей. Философия, с точки зрения
марксизма-ленинизма, есть наиболее
общее идеологическое отражение
общественного бытия во всей
сложности этого бытия, во всём
многообразии классовых, т. е.
экономических, политических и
идеологических, отношений людей. Правильно,
по-марксистски понять историко-
философский процесс и отдельные
его явления можно только в связи
со всей историей общества.
Необходимо найти земные, классовые корни
крупнейших явлений истории
философии и при этом соблюсти
непременное условие — избежать социо-
логизаторства, шулятиковщины,
неосновательного пришивания
ярлычков, подмены действительного
анализа простой ссылкой на те или иные
события политической истории.
Надо видеть действительную историю
философии во всей её сложности и
противоречивости, во всём
многообразии её зависимости от развития
экономики, политики, науки,
искусства, всех форм общественного со¬
знания, в переплетении этих
элементов. При этом нельзя не учитывать
и обратного влияния философии на
ход общественного развития, стало
быть, и на ход политической
истории, на её роль в классовой борьбе.
Только в этом случае изложение
не будет абстрактно-теоретическим,
профессорски бесстрастным, только
в этом случае оно будет насыщено
живым духом марксизма, духом
революционной классовой борьбы.
Удовлетворяет ли этому условию
книга т. Александрова?
Отрицательный ответ на этот вопрос
достаточно ясен.
Излагая ту или иную
философскую систему, т. Александров
отдаёт дань марксизму при помощи
введения, посвящённого
«историческим предпосылкам» философии
данной эпохи, после чего историко-
философские явления излагаются
сами по себе, в своеобразной
идейной автаркии, как отдельные вехи
на пути более или менее
автономной исто-рии мысли. Общественный
базис, да и весь ход исторического
процесса, с*одной стороны, процесс
развития философской мысли, с
другой стороны, лежат рядом,
параллельно, не переплетаясь и не
оказывая влияния друг на друга.
Получается довольно стра-нное и,
прямо сказать, нехорошее
положение, могущее быть использованным
врагами 'марксизма-ленинизма.
Конечно, философия, объясняющая
материалистически все явления
природы и общества, должна быть в
состоянии материалистически же
объяснить и свою собственную
историю. С этим т. Александров не
справился. Он не сумел раскрыть
процесс развития философской
мысли как процесс наиболее
обобщённого идеологического отражения
всего хода общественного
развития.
Для того чтобы справиться с
задачей такого
историко-философского анализа, нужно знать не только
философские тексты, но и всю
историю эпохи, нужно знать
значительно больше, чем знали и знают
буржуазные исследователи истории
философии. Только при очень
глубоком и конкретном знании истори¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. КРЫВЕЛЕВА И. А.
89В
ческого материала исследователь
будет в состоянии дать подлинно
марксистский анализ философии
данной эпохи, не отрывая
философию от общественного базиса, но
и без вульгаризации и шулятиков-
щины. Прав был т. Сарабьянов,
когда он говорил, что у наших
историков философии, в том числе и у
т. Александрова, нет достаточных
исторических знаний.
Я не собираюсь упрекать т.
Александрова в том, что он не сумел
с исчерпывающей глубиной изучить
всю историю всех стран Западной
Европы за два с половиной
тысячелетия, — при нынешнем состоянии
исторической литературы, при её
богатстве и диференцированности
это .навряд ли возможно для одного
человека, если этот человек по
профессии даже не философ, а историк.
Но всякий курс, охватывающий
такой широкий круг явлений, какой
взят у т. Александрова, а тем более
учебник, не может не быть в какой-
то мере компилятивным, — если
иметь в виду не ругательный смысл
этого слова, а точный. Дело
заключается в том, чтобы было что
компилировать. Построение
марксистского общего курса истории
философии должно базироваться на
ряде марксистских же монографий,
посвящённых отдельным историко-
философским явлениям, отдельным
выдающимся философам, отдельным
эпохам в истории философии. У нас
нет этого монографического
основного капитала философской
историографии. Мы не создали его. Почему?
Причин много, и, прежде всего,
здесь действуют те же причины,
которые обусловливают скудость и
слабость всей нашей философской
литературы. Укажу на одну
специфическую причину, относящуюся
специально к философской
историографии.
Тов. Васецкий говорил о том, что
Институт философии чересчур
увлекается историко-философскими
темами в ущерб положительной
разработке проблем диалектического и
исторического материализма.
Поневоле возникает вопрос: а где же
плоды этого греховного увлечения?
Где историко-философские моногра¬
фии? Их нет так же, как нет работ
на актуальные темы диалектического
и исторического материализма.
Нет сомнений в том, что на
первом плане должна стоять разработка
злободневных вопросов нашей
политической борьбы, критика
современной буржуазной идеологии и
философии. Но нельзя сомневаться также
и в том, что эту критику надо вести
и на историко-философском
материале. Если мы могли бы выступить
на международной арене с серией
первоклассных монографий и с
общим курсом, дающим глубоко
научное освещение истории философии,
то разве это не было бы
сильнейшим ударом по всей буржуазной
философии сегодняшнего дня?
А между тем, у нас существует
определённое предубеждение против
историко-философских тем, скажу
это вопреки всему, что здесь
говорилось о засилии
историко-философской тематики. Беда не в том, что
слишком много людей работают над
историко-философскими
проблемами, а в том, что этих людей слишком
мало и что работают они слабо, без
достаточной научной и политической
требовательности к себе, без
достаточной поддержки со стороны
Института философии и других
организаций.
Руководство Института философии
не может понять той простой
истины, что разработку
историко-философского материала надо и можно
вести не за счёт проблем
сегодняшнего дня, а в единстве с ними, так
чтобы не страдала ни та, ни другая
область. И тут неизбежно возникает
вопрос о людях, о кадрах, которые
должны обеспечивать своей работой
движение нашей философской мысли
вперёд по всем её линиям.
Существует ходячее
представление о том, что у нас мало людей,
которые могут заниматься научной
работой по философии. Это нелепый
вздор. Так могут думать только
люди, запершиеся в стенах института
и не видящие ничего за его
пределами. Действительно, пишут у нас
по вопросам философии считанные
единицы. Но в этом-то и несчастье,
в этом вся и беда. Как это может
быть, чтобы в социалистической

396
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МЕЙЛАХА Б. С.
стране с двухсотмиллионным
талантливейшим народом,-с 6
миллионами членов большевистской
партии, с сотнями (высших учебных
заведений, в которых работают
тысячи профессоров и преподавателей,
только 10—15 человек могли писать
и печататься по вопросам
философии? К лицу ли нам камерный,
келейный, артельский масштаб
философского творчества?
Надо собирать людей,
работающих по вопросам философии, надо
помогать им, надо способствовать
раскрытию талантов, которыми богат
наш народ, надо помогать
появлению в свет новых работ, новых
авторов. Надо прекратить ориентировку
на «имена» и установить
ориентировку на дела, на интересы нашего
общего партийного дела. И
необходимо положить конец такому
положению, когда люди, которые
поставлены в особые условия,
чрезвычайно благоприятствующие
философской и вообще научной работе,
не используют этих условий и зря
проедают советский хлеб. Почему в
самом деле такой большой процент
сотрудников Института философии
на протяжении ряда лет не даёт
никакой научной продукции? Почему
в составе работников этого
почтенного учреждения наряду с людьми,
которые могут и любят работать,
есть бесплодные смоковницы,
настоящие научные импотенты? И
почему газета «Культура и жизнь»,
которая находит достаточно жёсткие
большевистские слова для критики
других институтов, упорно молчит
по вопросам работы Института
философии? Я думаю, что если
Институт философии работал бы так, как
ему полагается работать, он не
только сам давал бы хорошую
философскую, в том числе и историко-
философскую, продукцию, но и стал
бы центром, вокруг которого
группировались бы сотни советских
людей, желающих и могущих
заниматься научной работой по
философии. Тогда у нас хватило бы людей
для всех разделов нашей
философской работы, в том числе и для
работы над историко-философскими
монографиями.
Мейлах Б. С. (Ленинград). В
ходе прений было отмечено в качестве
одного из недостатков книги т.
Александрова слабое освещение
вопросов эстетики. Мне кажется, что то
недопустимое положение, в котором
находится изучение эстетики,
требует поставить вопрос шире, чем это
позволяет материал книги т.
Александрова.
Следует обратить внимание на то,
что эстетика как специальная
философская дисциплина, которая
занимается вопросами искусства,
находится у нас в совершенно
заброшенном состоянии. Здесь вина и
философов, и искусствоведов, и
литературоведов. Давно уже не появлялось
трудов по эстетике, а в общих
работах по истории философии об
этой дисциплине всегда говорится
вскользь. Более того, зачастую
приходится выслушивать недоумённые
вопросы о том, нужна ли эстетика
как самостоятельная дисциплина, не
замещается ли она в наше время
историей искусства и конкретной
критикой. Слова т. Жданова о
необходимости двигать вперёд советскую
эстетику подчёркивают, что значение
эстетики является важным именно
теперь, что к числу актуальных
задач относится изучение теории
искусства с позиции
марксистско-ленинской теории и разработка
принципов социалистического реализма.
В своём выступлении я попытаюсь
поставить некоторые вопросы
эстетики.
Прежде всего возникает такой
вопрос. Случайно ли, что эстетика
занимает столь значительное место
в философских системах, начиная с
античности и до нашего времени?
Это обстоятельство, конечно, не
является случайным, а вызвано тем,
что искусство и гносеология связаны
между собой самым теснейшим
образом. С тех пор как в культуре
человечества встал вопрос о
принципах мышления и познания, встал
также вопрос о принципах той
отрасли человеческой деятельности,
где действительность отражена в
наиболее наглядной, в чувственной
форме, а именно: о принципах и
законах искусства. Это вполне
понятно, поскольку познание бесконечного

ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ. МЕЙЛАХА Б. С.
397
многообразия всех явлений природы
и общественной жизни является
единым процессом и подчиняется во
всех своих формах единым
гносеологическим законам.
Формирование философских и
эстетических систем в такой же мере
зависело от условий материальной
жизни общества и от борьбы
классов, как и другие области идеологии.
Вместе с тем философия всегда была
основой эстетики. Это положение
хорошо осознано в нашей науке. Но
до сих пор совершенно не
учитывалась другая сторона вопроса, очень
важная для выяснения места и роли
эстетики в философских системах
вообще. Дело в том, что не только
философия являлась силой,
влияющей на развитие искусства, но и само
искусство всегда имело немалое
влияние на развитие философской
мысли. Нельзя не считаться с тем
фактом, что у ряда виднейших
философов прошлого наиболее верные и
глубокие суждения по коренным
философским вопросам мы зачастую
находим именно в тех их
рассуждениях, которые связаны с вопросами
эстетики и искусства. Вспомним один
из наиболее ярких и разительных
примеров — эстетику Аристотеля.
Ведь именно в эстетических
суждениях Аристотеля мы находим
проникновенные для своего времени
философские догадки об отношении
искусства к действительности, о
познавательной основе .эстетического
восприятия, о социальной функции
искусства, то-есть элементы хотя и
непоследовательного, но всё же
материалистического подхода к одному
из сложнейших вопросов отношения
сознания к бытию.
Тот факт, что именно в эстетике
Аристотель наиболее ярко
обнаружил эти тенденции, объясняется,
конечно, не имманентными свойствами
искусства, а тем, что подлинное
искусство отражает жизнь в формах
конкретных, реальных, а в лучших
своих образцах — в типизированных
формах. Наиболее плодотворные
выводы эстетики того же Аристотеля
объясняются воздействием на него
принципов той эстетики стихийного
реализма, которая отражена в
древнегреческом искусстве, в частности в
эпическом творчестве н в
произведениях Софокла, Эсхила, Аристофана.
Возьмём пример из нового
времени, из истории русской философии
и литературы. Мы много говорим о
замечательном
литературно-философском анализе Белинским
творчества Пушкина, но мы до сих
пор в полной мере не отдаём
себе отчёта в той роли,
которую пушкинская эстетика сыграла в
формировании философского
мировоззрения Белинского. Стихийная
диалектика и стихийный
материализм Пушкина, практически
воплощённый в многогранном творчестве
великого русского национального
поэта, — всё это оказало
несомненное влияние на Белинского, и
свидетельством тому являются многие
из оценок самого критика.
Стоит подчеркнуть также, что
Чернышевский в своём эстетическом
трактате («Эстетические отношения
искусства к действительности»)
поставил и разработал ряд
важнейших общих философских вопросов.
Показательно, что Ленин в
специальном добавлении, сделанном в конце
«Материализма и
эмпириокритицизма», обращает внимание
читателей на «Предисловие» Н. Г.
Чернышевского к третьему изданию
«Эстетических отношений искусства к
действительности» (см. В. И. Ленин,
Соч., т. XIII, стр. 293).
Я не могу подробнее остановиться
здесь на взаимовлиянии философии
и искусства, но мне кажется, что
несомненным является одно: до сих
пор в изучении истории философии
учитывались из других областей
культуры главным образом те
стимулы, которые давались
философской мысли успехами
естествознания. Мне кажется, что при
построении истории философии необходимо
наряду с другими отраслями
человеческой практики учитывать также
влияние на философию передового
искусства и передовой эстетической
мысли. К этому обязывает нас и
замечательное определение Марксом
искусства как художественного
освоения мира.
Из всего этого не следует, однако,
делать вывода, что философы,
обращающиеся от общих, отвлечённых

398
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ИЕИДАХА В. С.
построений к области эстетической,
неизбежно приближаются к
действительности и неизбежно приходят к
более правильным выводам. Факты
говорят о закономерностях иного
характера. Прогрессивные
направления искусства влияют в
положительном смысле только на те
философские системы, в которых заложены
прогрессивные элементы
общественного развития и которые в той или
иной степени отражают передовые
для своего времени экономические и
политические тенденции самой
жизни. И наоборот, в консервативных
философских системах эстетические
рассуждения с особенной яркостью
обнажают реакционность взглядов
философа. Если в эстетических
суждениях того же Аристотеля имеются
догадки материалистического
характера, то в эстетических построениях
Платона многое предсказывает те
утончённые формы субъективного
идеализма, которые через много
веков привели к полному упадку
искусства эксплоататорских классов.
Дальше. Когда философы
подходили к формулированию своих
принципов в области художественной
практики, то здесь истинная
сущность их политических взглядов
лишалась всяких мистифицирующих
оболочек. Так, эстетика философов-
ндеалистов совершенно исключает
самую возможность активного
воздействия на развитие искусства в
направлении действенного реализма.
Кант не только выключал искусство
из области общественной жизни, но
вообще скептически относился к
возможности обосновать науку о
прекрасном.
Отрицательное влияние эстетики
Шеллинга на многих деятелей
искусства общеизвестно. Гегель в
отношении перспектив дальнейшего
развития искусства приходил к самым
пессимистическим выводам. Всё это
являлось выражением
аристократического отношения к такому
искусству, в котором народность,
жизненность, реальное отражение
классовых интересов воплощены в наиболее
доступных и впечатляющих формах.
Идеалистическая эстетика
стремилась лишить искусство
революционной роли и вообще воплощалась в
практике только субъективистских
и реакционных направлений в
искусстве. И с этой точки зрения
эстетические взгляды того или иного
философа ярко обнаруживают социально-
политическую сущность его
философии на материале одной из
практических областей человеческой
деятельности.
Развитие материалистической
традиции, отражавшей положительные
устремления общественной практики,
привело к постановке вопроса об
искусстве как одной из форм
познания и изменения действительности и
вместе с тем и к постановке вопроса
о путях и методах активного
воздействия на прогрессивный ход
художественного развития. Можно
сказать без всяких преувеличений, что
в этом плане в истории философии
по глубине, новаторству и
практической жизненности идей эстетика
Белинского, Добролюбова и
Чернышевского имеет подлинно всемирное
значение.
Высшим достижением в истории
эстетической мысли являются
суждения классиков
марксизма-ленинизма по вопросам искусства. Эти
суждения совершенно по-новому ставят
эстетические проблемы. Они
органически входят в труды классиков
марксизма-ленинизма, труды,
посвящённые самым различным вопросам.
Только всесторонний,
энциклопедический охват различных сторон
действительности и в том числе вопросов
искусства в связи с историческим
опытом и сегодняшней практикой
даст возможность разрешить
сложнейшие проблемы истории
эстетических учений и современной эстетики
социалистического реализма.
Вопрос о месте эстетики в истории
философии влечёт за собой
постановку и другого вопроса—о
принципах построения как истории
философии, так и истории эстетики.
До сих пор история философии
и эстетики строилась по принципу
так называемых «медальонов», то-
есть портретов или характеристик
отдельных философов. При этом
исследователи основное внимание
уделяли преемственности между
различными философскими и
эстетическими системами. Конечно, вопрос о

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МЕЙЛАХА Б. С.
399
традициях, о влиянии одной
системы на другую важен, «о на деле это
часто приводило к тому, что генезис
одной системы объяснялся только
книжным 'Путём, только влиянием
на неё какой-либо другой
предшествующей системы идей.
Мне кажется, что при построении
истории философии, а также и
эстетики необходимо учитывать в
значительно большей степени, чем это
делается (и учитывать в качестве
методологического принципа), тот
объективный «общенаучный
критерий повторяемости», о котором
Ленин писал в работе «Что такое
«друзья народа»...»: «Анализ
материальных общественных отношений
сразу дал возможность подметить
повторяемость и правильность и
обобщить порядки разных стран в одно
основное понятие общественной
формации. Только такое обобщение и
дало возможность перейти от
описания (и оценки с точки зрения
идеала) общественных явлений к
строго научному анализу их,
выделяющему, скажем для примера, то,
что отличает одну
капиталистическую страну от другой, и
исследующему то, что обще всем им»
(В. И. Ленин, Соч., т. 1, изд. 4-е,
стр. 123). На основе
марксистско-ленинского критерия повторяемости
общественных явлений в различных
странах в пределах определённых
общественных формаций иначе
встанет и проблема философской
традиции. Именно марксистско-ленинский
критерий повторяемости и теория
общественных формаций дают твёрдую
основу для изучения генезиса
философских и эстетических систем во
всей их исторической конкретности,
сложности и своеобразии.
Как известно, всякая наука имеет
в числе основных своих задач
установление закономерностей тех или
иных явлений и объяснение этих
закономерностей. Домарксистская
история философии объективных
закономерностей в эволюции
философских идей установить не могла.
Буржуазные философы ограничивались
или эмпирическим описанием
материала, или располагали философские
системы по разного рода
субъективистским схемам. История филосо¬
фии во всех своих частях стала
наукой лишь тогда, когда Маркс
открыл закон развития человеческой
истории, установив, что ход идей
определяется ходом вещ^й, а не
наоборот. Эта гениально простая
истина, ставшая столь
распространённой, тем не менее до сих пор
совершенно недостаточно применяется
нами к изучению различных форм
идеологии. Нельзя считать
применением этого великого принципа такую
методику, когда литературовед,
философ или искусствовед, приступая к
своему анализу, сначала кратко
говорит об эпохе и классах, а затем
переходит к философским или
эстетическим взглядам того или иного
деятеля и при этом отвлекается и от
эпохи, и от борьбы классов. А ведь
только марксистско-ленинский
критерий повторяемости и теория
общественных формаций дают
возможность установить повторяемость и
неизбежность распространения
родственных философских идей в разных
странах на определённых стадиях
общественного развития. Только
научный критерий повторяемости
даёт возможность выделить и общие
черты и принципиальное
своеобразие каждою из близких, казалось
бы, философских учений в разных
странах и на разных этапах.
Возьмём хотя бы диалектику.
Какой богатый материал представляет
в этом плане история и развитие
элементов диалектики от Гераклита и
Аристотеля до классиков
марксизма-ленинизма, когда диалектика
впервые стала наукой о всеобщих
законах развития природы,
человеческого общества и мышления. Или
возьмём философию
просветительства. Просветительство
рассматривается большей частью
изолированно, в пределах каждой данной
страны. А как важно было бы
показать действительную неизбежность
и закономерность появления
просветительской идеологии в эпоху
буржуазных революций во многих
странах и в то же время вскрыть
неповторимые своеобразные черты
просветительства каждой данной
страны. При этом встанет вопрос, почему
во французском просветительстве,
носившем наиболее революционный

400
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МЕЙЛАХА Б. С.
по сравнению, с другими
западноевропейскими странами характер, всё
же проблема народа и народности
решалась почти аристократически и
почему в* «Энциклопедии» простой
народ определяется как чернь,
которой чужды возвышенные
стремления. Исходя из тех же принципов,
следует объяснить, почему в немец-
ком просветительстве при ряде
прогрессивных элементов было столько
филистерства, пассивности,
мещанской двойственности и почему в
английском просветительстве под
маской трезвого практического
здравомыслия искажались коренные
принципы просветительской
идеологии. При таком одновременном
изучении просветительства разных
стран становится ясным, что только
в России просветительство (если
говорить о радищевской традиции)
приняло форму относительно
наиболее полной защиты и отражения
интересов угнетённых народных
масс. Вскрыть эти сложные
закономерности можно, окончательно
порвав с буржуазной историографией,
исходившей только из влияния одной
идеологической системы на другую.
В истории литературы имеются
попытки изучения повторяемости
родственных литературных явлений в
различных странах на различных
исторических этапах. Так было
констатировано, что в определённые
исторические периоды в литературе
возникают известные явления
ренессанса или декаданса, явления культа
личности в искусстве или же полного
равнодушия к индивидуальности,
стремления к самой тесной связи с
жизнью или же мечтаний о так
называемом «голубом цветке» и
потустороннем мире. Были, наконец,
установлены некоторые общие
закономерности и различия в развитии
классицизма, романтизма, реализма
в разных странах. Но если в
попытках установить определённые
закономерности некоторые достижения
есть, то в объяснении этих
закономерностей сделано ещё очень мало.
А ведь именно нашей эпохе
предстоит создание во всех областях
истории культуры монументальных
трудов, где освещение предмета
исследования и анализ причин, породив¬
ших те или иные явления, друг от
друга не отделены, а находятся в
полном единстве.
Когда я думаю о состоянии,
например, литературоведения (области,
наиболее мне близкой), я всегда
вспоминаю слова товарища Сталина,
сказанные им на XVIII партсъезде.
Товарищ Сталин говорил: «Было бы
смешно требовать, чтобы классики
марксизма выработали для нас
готовые решения на все и всякие
теоретические вопросы, которые могут
возникнуть в каждой отдельной
стране спустя 50—100 лет, с тем,
чтобы мы, потомки классиков
марксизма, имели возможность
спокойно лежать на печке и жевать
готовые решения».
Если, исходя из этих слов
товарища Сталина, оценивать
состояние эстетики,
литературоведения, истории искусства, то выводы
получатся далеко не блестящие,
ибо, читая многих современных
авторов, чувствуешь их непоколебимое
убеждение в том, что классики
марксизма выработали готовые решения
абсолютно по всем, даже самым
специальным вопросам.
Вспоминается, что недавно один молодой
работник свою статью об
украшениях на гробницах египетских
фараонов построил на основе цитаты
из Маркса (которая, кстати говоря,
не имеет никакого отношения ни к
украшениям вообще, ни к
египетским фараонам в частности). Такие
случаи далеко не единичны. А ведь
общеизвестно, что развивать науку
по-ленински, по-сталински — значит
принимать указания, труды, учение
классиков марксизма не
догматически, а творчески.
Я останавливался в своёхМ
выступлении на тех вопросах, которые
мне, как литературоведу, являются
наиболее близкими, но которые, как
мне кажется, имеют известное
значение и с точки зрения философии.
В заключение я хочу сделать
несколько предложений о мерах,
которые представляются мне
необходимыми для того, чтобы изучение
эстетики, а также теории
литературы заняло, наконец, должное место
в нашей работе.
Научно-исследовательским инсти¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИЛЬНЕРА Я. А.
401
тутам философии, искусства и
литературы следует включить в планы
своих работ проблемы эстетики.
Редакции наших журналов — научных
и литературных — также должны
изменить своё отношение к
освещению общих вопросов искусства.
Бошее того, мне кажется, что и в
газетах, печатающих статьи в
помощь изучающим
марксизм-ленинизм, нужно помещать материалы,
освещающие в популярной форме
вопросы искусства. Ведь нельзя же
выключать задачи художественного
воспитания из общей системы
марксистско-ленинского просвещения и
воспитания, чем должна
повседневно заниматься наша печать!
Крутой перелом в отношении к
эстетике должен произойти в
наших вузах. До сих пор эстетика
занимает убогое место в системе
преподавания. Если она и
преподаётся, то чаще всего в качестве
факультативных курсов. Общих программ
по эстетике нет. Диссертации на
темы теории искусства, как и теории
литературы, — чрезвычайно редкое
явление, молодые кадры в этой
области не выращиваются. Я полагаю,
что пришло время для того, чтобы
организовать на филологических
факультетах крупнейших
университетов новые кафедры, кафедры
эстетики и теории литературы. Только
тогда эти дисциплины не будут в
беспризорном положении и им будет
уделено должное внимание и в
системе преподавания, и в деле
воспитания научных кадров, и в планах
научно-исследовательских работ.
И, наконец, наши издательства и
редакции журналов должны
преодолеть свою .пугливость по отношению
к работам по теории литературы и
искусства. Иные издательские
работники с особым неудовольствием
встречают проникновение в
издательские планы теоретических книг.
Партия зовёт нас к научному
дерзанию, и этот призыв относится не
только к нам, работникам науки, но
во многом обязывает и работников
издательств.
Надо надеяться, что наше
философское совещание вызовет оживле¬
ние как в области философии
вообще, так и водном из её частных
разделов—в области теории искусства.
Мильнер Я. А. (Москва).
Дискуссия есть дискуссия, и так как я
ещё не успел в полной мере
продумать большую и богатую
содержанием речь т. Жданова, то я позволю
себе высказать те мысли, с
которыми я свыкся как с правильными и
для пересмотра которых я пока ещё
не нахожу достаточных оснований.
Если я в чём-либо ошибаюсь, то
надеюсь, что товарищи меня
поправят.
Декарт когда-то говорил, что
здравый смысл — вещь, самая
распространённая в мире, что явствует
хотя бы из того, что никто не хочет
иметь его больше, нежели имеет. И
этот здравый смысл подсказывает
нам, что если Центральный Комитет
нашей партии в момент, когда вся
страна занята заботой об урожае,
когда заседает сессия Верховного
Совета РСФСР, созывает столь
широкую философскую
конференцию, то следует ожидать важных
решений по вопросам философии в
нашей стране.
Конечно, никто из нас,
работающих в области истории философии,
марксистов, не предвосхитил
глубокой сталинской
теоретико-политической критики книги т. Александрова,
но многие из нас очень хорошо
знали, что книга эта—вовсе не
выдающееся явление в нашей философской
литературе. Как в самом этом факте,
так и в том, что никто из нас не имел
мужества об этом заявить во
всеуслышание, как в зеркале,
отразилось то совершенно нетерпимое
положение на философском участке
нашей работы, которое вызвало
необходимость, как мы видим, в
особом вмешательстве Центрального
Комитета партии.
В освещении истории философии
возможны, на мой взгляд, две
крайности, одинаково опасные для
историка философии—марксиста. Первая
крайность состоит в том, что история
философии рассматривается
преимущественно как историко-логическая
преемственность идей, иными
словами, как некая, совершающаяся

402
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИЛЬНЕРА Я. А.
исторически филиация идей, — без
надлежащего учёта связи этих идей
с материальной жизнью общества,
их породившей. Это —
идеалистическая опасность для историка
философии— марксиста. Другая крайность
состоит в том, что та или иная
философская система рассматривается
как непосредственное отражение
общественного бытия, как
непосредственное выражение тех или иных
классовых интересов, и
историкологическая преемственность идей
не принимается вовсе в
соображение. Совершенно очевидно, что такая
точка зрения означает ликвидацию
самой истории философии, означает
отказ от признания развития
философской мысли. Это — чистейшей
воды шулятиковщина.
Конечно, не так легко разобраться
в классовой сущности той или иной
философской системы, тем более, что
субъективно многие авторы этих
систем вовсе и не отдавали себе
отчёта в классовой основе их
воззрений. Философы прежде всего
стремились к дальнейшему
развитию философской мысли. И я
нахожу, что в принципе философия
в своём историческом развитии и в
самом деле шла по пути прогресса.
И это понятно. Кто в состоянии
отрицать, что общественное развитие
идёт по пути прогресса, а раз так,
то не следует ли признать, что и
философия, как теоретическое
обобщение этого общественного
развития, поступательно и неуклонно
обогащалась в своём развитии? Я
считаю за несомненный факт всемирно-
исторический философский
процесс, — слишком уж у нас
увлекаются в последнее время
национальным принципом, — факт
всечеловеческого поступательного развития
философской мысли от Фалеса до
наших дней.
Но так же как общественное
развитие в предистории человечества
совершается антагонистически
противоречиво, так же
антагонистически противоречиво совершается
развитие философии, и истории было
угодно, чтобы в принципе
реакционные философы, каковы философы-
идеалисты, хотели они этого или нет,
сами были влекомы по пути прогрес¬
са, обогащали сплошь да рядом
философскую мысль, ибо кто в
состоянии отрицать, что тот же
пресловутый Гегель внёс новые,
капитальной важности идеи в
философию? И в этом именно и сказалась
противоречивость философского
развития.
Но если идеализм, как ненаучное
в своём основании мировоззрение,
как догматическое мировоззрение,
имеет предел для своего развития,
то материализм, как научное
мировоззрение, беспределен в своём
развитии. И генеральная линия
истории философии есть история и
поступательное развитие именно
материалистического
миропонимания в борьбе со всякими
разновидностями идеализма, как об этом
справедливо говорил т. ЖданоЕ.
Домарксовский материализм, хотя п
является в принципе научным
мировоззрением, но по причине своей
непоследовательности не был в
состоянии положить предел развитию
идеализма, его -поступательному
развитию, и только марксистский
философский материализм как
последовательно научное мировоззрение
положил предел идеалистическому
развитию, ибо он — в принципе,
подчёркиваю, — в состоянии дать ответ па
любые вопросы мировоззрения.
Такого ответа домарксовский
материализм не мог дать, он поневоле
оставлял некоторое поле деятельности
идеалистам. С возникновением
марксизма идеализм если и
развивается, ибо всё развивается, то по
нисходящей линии.
Философия есть обобщение
практического и теоретического опыта
человечества, даже та философия,
которая отрицает роль опыта и
практики в познании, ибо
завоевания опыта и практики действуют
на неё стихийно. Различие между
марксистской философией и
домарксистской состоит в том, что она,
марксистская философия, есть
единственное последовательно научное
обобщение практического и
теоретического опыта человечества, и в
силу этого имеет действенный, прак-
тически-политический характер —
по изменению мира в интересах
трудящегося человечества.

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИЛЬНЕРА Я. А.
403
Маркс и Энгельс предприняли и
осуществили поистине необозримую
революционно-критическую работу
над идейным наследием прошлого—
под углом зрения выступавшего на
арену истории нового
общественного класса — пролетариата. В
результате этой работы был
произведён коренной переворот во всём
теоретическом сознании
человечества.
Наиболее яркой практической
демонстрацией величия, силы и
значимости этого теоретического
переворота является наша страна, ибо
наша страна — марксизм-ленинизм
в действии, революционная теория
пролетариата, претворённая
творческой энергией большевиков в
великую материальную силу.
Но, спрашивается, был бы
возможен этот научный переворот, если
бы философская мысль до 'Маркса
застряла, скажем, на стадии
философии Лейбница? Как же вы
допускаете такое
легкомысленно-нигилистическое отношение ко всей истории
философии, т. Светлов? Именно
потому и возможен стал
марксизм, что Маркс и Энгельс дали
ответы на вопросы, которые
философская мысль уже поставила, но не
была в состоянии решить, ибо
находилась в плену старого общества.
Стыдно, но приходится повторять
всем известные истины. Маркс и
Энгельс начали там, где
остановились буржуазные учёные, которые
не были в состоянии двигаться
дальше в силу классово ограниченного
характера своего мышления. Маркс
и Энгельс оттолкнулись от Гегеля и
Фейербаха и должны были именно
оттолкнуться от достижений
философской мысли до них, ибо, с одной
стороны, это были достижения,
которые нельзя было игнорировать, а,
с другой стороны, достижения эти не
выходили за рамки буржуазного
миросозерцания. Только
отталкиваясь от достижений философской
мысли до них, на основе
всесторонней критики идеалистической
диалектики Гегеля и метафизического
материализма Фейербаха, 'Маркс и
Энгельс подвинули философию
вперёд, создали совершенно новую
философскую науку, точнее, впервые
создали философию как науку —
диалектический материализм. Но
могли ли Маркс и Энгельс
оттолкнуться, скажем, от Августина
Блаженного, т. Светлов? Ведь для вас
что 'Августин Блаженный, что
Гегель—едино суть, и тот и другой—
попы! Хотя вы и изучали Гегеля три
года, но вы допускаете серьёзную
ошибку, говоря об органическом
единстве системы и метода у
Гегеля. Разве вы не знаете, что и Маркс,
и Энгельс, и Ленин, и Сталин
указывают именно на противоречия
между системой и методом у
Гегеля, или тем, что было
рационального в его методе, а у вас —
органическое единство! Вам
невдомёк, что гегелевский идеализм
разложен историей именно благодаря
этому противоречию. Впрочем, вы
вообще не усматриваете никакой
логики в истории философии, вы —
ликвидатор в области истории
философии как науки и хотите в этом
видеть новаторство. Дешёвое
новаторство! Не следует ли из ваших
слов, что ваша кафедра в
Университете должна быть упразднена?
Формула товарища Сталина,
характеризующая немецкую
идеалистическую философию как
аристократическую реакцию на
французскую буржуазную революцию,
некоторыми понимается, на мой взгляд,
односторонне. Обратите внимание
на то, что товарищ Сталин не
сказал «дворянская» реакция, а оказал
«аристократическая» реакция.
Аристократические представители
класса дворян отличаются от остальных
его представителей прежде всего
своей образованностью. Это —
образованные представители класса,
следовательно, люди, видящие в
известной мере дальше своего
класса. Было бы неправильно, как мне
кажется, если бы формулу
товарища Сталина — аристократическая
реакция—мы понимали только
(подчёркиваю) в отрицательном её
смысле, как оплошную реакцию. Это
слово «реакция» надо понимать
шире, как реакцию вообще, как
реагирование что ли, — также и в том
смысле, что некоторые из идей
французской революции снискали себе
известные симпатии и в среде обра-

404
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИЛЬНЕРА Я. А.
зованяых представителей класса
дворян. Впрочем, я не настаиваю на
том, что правильно интерпретирую
сталинскую формулу.
«Историю нельзя ни улучшить, ни
ухудшить». Это положение сейчас у
каждого из нас на устах. Я
думаю, что товарищ Сталин не
случайно употребил именно это слово
«нельзя» (не невозможно, но нельзя),
во-первых, в смысле категорического
запрещения: не делать этого! во-
вторых же, в том смысле, что это и
невозможно. Так же, как история
вообще не есть политика,
опрокинутая в прошлое, так же и историю
философии нельзя рассматривать в
этом же плане. А между тем т.
Александров повинен в этом грехе. Что
лучше: улучшать историю или
ухудшать её? Я думаю, что само
улучшение есть ухудшение, ибо оно
разрушает правду вещей, пак любил
говорить небезызвестный т.
Александрову Аристотель. Так что и то и
другое—и улучшать и ухудшать —
историю абсолютно недопустимо.
На стр. 4 книги Александрова в
издании Высшей партийной школы
читаем: «Чернышевский первый из
великих философов отметил то
своеобразие историко-философского
развития, что философские системы
существуют в истории не изолированно
друг от друга, но исторически
связаны между собой. Эта связь
выражается в том, что более ранние
философские учения подготовляют
материал, идеологическую почву для
возникновения более поздних, более
развитых и совершенных учений».
Ниже говорится о том, что «попытку
превратить историю философии в
науку предпринял в начале XIX века
Гегель». Труд Чернышевского, на
который делается при этом ссылка,
долженствующая доказать, что
Чернышевский первый стал
рассматривать историю философии в
исторической преемственности идей, а именно
«Эстетические отношения искусства
к действительности», вышел в свет
в 1855 году; труд Гегеля «Лекции по
истории философии», в котором
история философии также
рассматривается как историческая
преемственность идей, издавался в течение
1833—1836 годов. Как же можно ска¬
зать, что Чернышевский впервые
открыл эту закономерность? Тов.
Александров сам увидел, что такое
утверждение не соответствует,
действительности, и в книге, изданной в
издательстве Академии наук, слово
«первый» выбросил. Но разве не
знал т. Александров и раньше, что,
приписывая Чернышевскому
открытие исторической преемственности
идей, он допускает явную
неточность? Уверяю вас, Георгий
Фёдорович, что я чту память Николая
Гавриловича Чернышевского не меньше
вашего и не меньше вашего мне
претит пруссаческий дух Гегеля, но
я совершил бы святотатство по
отношению к памяти великого русского
мыслителя и революционера, если
бы приписал ему, ну, скажем,
открытие морского пути в Индию...
Как бы то ни было, но сейчас уже
все признают, в том числе и сам
т. Александров, что обсуждаемая
книга содержит в себе недостатки и
ошибки и что, следовательно, т.
Александров отнюдь не является
обладателем всей абсолютной марксистской
истины целиком. А между тем, когда
я приступил к редактированию
нового, III тома «Истории философии»,
мне было дано директором института
строгое указание — неуклонно
придерживаться книги т. Александрова.
Вплоть до смешного: даже объём,
посвящённый тому или иному
философу, должен был строго
соответствовать (пропорционально,
разумеется) книге т. Александрова. Но
в том-то и беда, что стоит человеку
занять начальнический пост, пусть
этот начальнический пост будет
только пост директора Института
философии, как он мгновенно
обращается в обладателя этой абсолютно
марксистской истины. Ушёл с
поста— и низведён с этого
пьедестала. А между тем как такая
претензия вредит делу!
Ровно три года прошло с того
знаменательного дня, как было принято
известное постановление
Центрального Комитета нашей партии о
недостатках и ошибках III тома
«Истории философии», как и о работе
института в целом. Это
постановление явилось предметом специального
собрания нашего института. Все вы¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИЛЬНЕРА Я. А.
405
ступали и говорили о
необходимости исправить положение. Выступая
на этом собрании и приведя слова
Маркса о том, что в мире всё
находится в движении и что если и
существует какая-либо неподвижность в
мире, то это, во-первых, абстракция
и, во-вторых, абстракция того же
движения, я говорил, что 'Маркс и
не подозревал, что в мире окажется
ещё одна неподвижность — это
неподвижность научной работы в
Институте философии Академии наук
СССР. Постановление Центрального
Комитета партии обязывало нас
коренным образом улучшить
положение. Изменилось ли что-нибудь за
эти три года? Нет, ничего не
изменилось. Учебников по
диалектическому и историческому
материализму нет как нет; монографических
работ как на актуальные, так и на
неактуальные темы нет как нет;
III том хотя и подготовлен, наконец,
нами, но главная редакционная
коллегия, которая, кстати, палец о
палец не ударила для его создания,
сейчас тормозит дальнейшую работу
над ним. Прежде всего они никак
не могут собраться все вместе, члены
главной редакции на заседания
являются то одни, то другие,
никаких решений по существу не
принимают, как будто постановление
ЦК не их обязывало создать
новый III том «Истории философии».
А вообще они привыкли к этому:
кто-то редактирует, а они
украсят титульный лист своими
именами. Но здесь мы имеем дело с
прямым нарушением партийной
дисциплины. Где же причины
столь упорного застоя .в работе
Института философии? Тов.
Светлов здесь назвал целых семь
причин; т. Розенталь прибавил к
ним ещё одну. Но никто из них не
осмелился назвать истинные
причины, хотя они известны. Попробую
это сделать.
Первая причина состоит в том,
что для многих философов работа
в области науки не служение
великому делу, но средство для
достижения своих целей. У одних эти цели
носят более примитивный характер,
у других более тонкий. Но в данном
случае важен не характер цели, но
тот факт, что это порождает
семейственность, келейность, узость и
полное равнодушие к истинным задачам
науки. Отсюда — отсутствие критики
и боязнь её. Это сказалось в
отношении руководства философского
фронта к первой дискуссии по книге
т. Александрова, с одной стороны,
•и к дискуссии .по книге т.
Рубинштейна — с другой. Почему, т.
Александров, по поводу первой
дискуссии о вашей книге не появлялось
ни одной заметки в печати, по
поводу же книги Рубинштейна, не
успела ещё закончиться дискуссия,
как в газете «Культура и жизнь»
появилась возмутительнейшая по
своей необъективности заметка, в
которой, кстати, автор хвалит
самого себя? Критика у нас часто
вырождается в псевдокритику.
Истинная критика требует прежде всего
оценки всей работы в целом, а
лотом и отдельных её сторон. А у нас
часто «арочито выхватываются
отдельные формулировки с тем, чтобы
опорочить всю работу. Мы сплошь
да рядом не делаем разницы между
полемикой с единомышленниками и
полемикой с врагами нашего
мировоззрения.
Вторая причина, тесно
примыкающая к первой, состоит в том, что
сравнительно небольшое число
философов фактически монополизировало
в своих руках всё дело издания
философской литературы в стране, как
и руководство философским
образованием и философским фронтом в
целом.
Третья причина состоит в том, что
мы не всегда понимаем, чего требует
наука на современном этапе, и
поэтому неправильно понимаем самую
актуальность тем. Актуально то, что
способствует развитию науки и
теоретически вооружает наш народ.
Поэтому актуальными могут быть и
историко-философские темы, что
доказывается хотя бы настоящей
дискуссией. Вот уже много лет, как
я работаю над Спинозой. Вполне
естественно, что темой для своей
докторской диссертации я избрал
«Понятие субстанции у Спинозы».
Тщетно я ссылался на то, что
Спиноза до сих пор является предметом
спекуляции буржуазных философов-

406
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
идеалистов, упорно
квалифицирующих Спинозу как идеалиста, а
субстанцию философии Спинозы как
дух, и поэтому борьба за Спинозу —
это в известной мере борьба за
материализм; тщетно я ссылался на то,
что Ленин писал о важном значении
философии Спинозы как философии
субстанции и даже указывал на
необходимость углубить познание
материи до понятия субстанции,
чтобы проникнуть в причины
явлений, — мне в этой теме упорно
отказывают, хотя я работу эту уже
частично 'выполнил и собираюсь её
всю писать вне плана, ночами,
помимо своей основной работы в
институте.
Четвёртая причина состоит в том,
что хотя мы и требуем актуальных
тем, но боимся новых вопросов, как
огня. В своих резолюциях мы
призываем самих себя смело ставить
вопросы, предлагать новые решения,
смело выдвигать спорные
предложения. Но стоит кому-нибудь
высказать такое спорное положение, как
на него обрушиваются обвинения в
немарксизме. Разве вопрос о том,
по-марксистски ли ставится вопрос
или не по-марксистски, сам по себе
не спорный вопрос? Но нет,
оказывается, что находятся люди, будь то
начальство, будь то редактор,
которые считают себя единственными
обладателями всей марксистской
истины по всем специальным
вопросам, которыми они сплошь да рядом
и не занимались-то как следует быть.
И благодаря таким людям
приходится с горечью, с болью в сердце
убеждаться в том, что
замечательный призыв Центрального Комитета,
обращённый к деятелям советской
науки, — «смело идите по пути
новаторства!» — не для нас,
философов!.. Короче, хотят, чтобы спорные
вопросы были бесспорными. Но
бесспорных спорных вопросов не
бывает, как и круглого квадрата,
как и деревянного железа. А если
кто-нибудь склонен усмотреть в
бесспорных спорных вопросах некую
диалектику, то ему можно будет
ответить философской поговоркой,
которой пользовался и Владимир
Ильич: диалектика вовсе не состоит
в том, чтобы просовывать хвост,
если голова не лезет!
В связи со всем сказанным я
позволю себе всё же настаивать на
том, что нам философский журнал
жизненно необходим. Но нам нужен
не любой журнал, а хороший.
Конечно, не такой, какой у нас был,
ибо будь он хорош, его бы не
закрыли, да его мало кто из филосо*
фов и читал. Как я мыслю себе этот
новый журнал, журнал, понятно,
марксистский, ленинский? Допустим,
что поступает статья, очень шорная,
но в ней содержится ряд новых и
свежих мыслей, которые, если оценить
правильно, способны обогатить нашу
философскую науку. Такую статью
надо бы напечатать с оговоркой:
статья спорная; печатается в
порядке обсуждения, или даже: в
дискуссионном порядке. А вот другая
статья: очень интересная и правильная,
но в ней есть ряд сомнительных
формулировок. Если автор не согласится
их исправить, статью всё равно
печатать надо, но в примечании сделать
оговорку, что такая-то
формулировка не кажется правильной по таким-
то и таким-то основаниям.
Вот если у нас будет хотя бы один
такой журнал и если будут
устранены те причины, о которых я
говорил, — а я уверен, что это будет,
ибо должно быть, — тогда
марксистско-ленинская философская мысль
в нашей стране забьёт ключом, и мы
будем иметь то изобилие духовной
культуры, о котором говорил т.
Жданов и к созданию которого призы-
ваёт нас Центральный Комитет
нашей великой партии.
Мишулин А. В. ('Москва,). Древние
римляне говорили, что философия
это scientia scientiarum — «наука
наук» или «царица знания». Во
многом можно упрекнуть античных
писателей за такое суждение, но
несомненно и до сих пор, что
философия даёт нам высшие обобщения
опыта жизни, практической
деятельности человека в различных её
областях, достижений науки, и тем
самым философия направляет всю
духовную жизнь общества.
Марксистско-ленинская философия как
единственно правильная научная

407
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
философия тем ещё отличается от
всех предшествующих философских
цистем, что: она даёт и правильный
научный метод — диалектический —
познания и действия.
Вот почему мы с такой
требовательностью и строгостью выступали
здесь по отношению к философской
книге т. Александрова. Ошибки в
философии всегда становятся
наиболее досадными, они могут
вызвать неправильное применение
марксистско-ленинского метода в
познании и действии, они могут нанести
ущерб нашему мировоззрению. Так
всегда бывает, если философия
отрывается от жизни, не поспевает за
ней. Тогда она вообще из
философии может превратиться в род
свободного занятия и возвратиться в
разряд семи свободных искусств,
где она и пребывала до
возникновения марксизма-ленинизма.
Марксистско-ленинская
философия— это научная философия, и её
сила в связи с жизнью, с практикой,
которой она подтверждается и из
которой она черпает живительные
соки для своего дальнейшего
развития.
Обсуждение книги т.
Александрова показывает, что разрыв между
теорией и жизнью, между
фактичностью и идейностью в изложении
является основным недостатком всего
построения книги.
Мы ни на одну минуту не должны
забывать, что советская наука, в
том числе философия, находится на
службе народа. Она не может быть
отделена от практического интереса
трудящихся масс, и, с другой
стороны, сама масса советскогб народа
не может творить своё великое дело
коммунизма с успехом, если она не
вооружена великими идеями,
подлинной наукой, научной
философией. Ленин говорил, что лишь в том
случае, если пролетариат и
беднейшее крестьянство сумеют найти в
себе достаточно сознательности,
идейности, самоотверженности,
настойчивости, — победа
социалистической революции будет обеспечена.
Известно, что пролетариат и
крестьянство нашли в себе эту
сознательность и идейность, и потому
мы победили. Великая Октябрьская
социалистическая революция была
не только социальной революцией,—
она была революцией во всей
идейной жизни народов России.
С другой стороны, именно идейность
революции и обеспечила её победу.
Идеи марксизма-ленинизма, идеи
Ленина—Сталина проникали в
самую толщу трудящихся, западали в
глубину их сердец, овладевали всей
повседневной деятельностью
советских людей, и таким образом
создавалась советская идеология,
неотделимая от каждого советского
трудящегося, от творца нового
общества, так же, как душа неотделима
от живого человека. Возникновение
советской идеологии, обогащённой
развитием общественных наук, и
прежде всего трудами Ленина —
Сталина, равносильно величайшей
идейной революции, которая когда-
либо имела место в истории
человечества. Это равносильно было
качественному скачку в развитии
нашей теории, возникновению
ленинского этапа в философии.
Естественно, возникает вопрос:
как этот идейный переворот
отразился »а наших взглядах, на
марксистском изучении истории
философии? Как отражена в книге
советская идеология, которая
настоятельно должна проводиться
автором во всей «истории
западноевропейской философии»?
Здесь правильно говорили, что
книга т. Александрова должна была
прежде всего чётко выразить и
последовательно провести нашу
советскую концепцию исторического
процесса, всего процесса развития
передовой общественной мысли,
завершившегося возникновением
марксизма-ленинизма. Всякий советский
читатель законно может потребовать
самого резкого отграничения
советской концепции от буржуазной
концепции по вопросу истории
философии.
Исходя из важнейшего указания
товарища Сталина, что «связь
науки и практической деятельности,
связь теории и практики, их
единство должно стать путеводной
звездой партии пролетариата»
(«История В1КП(б). Краткий курс», стр.
109), следует раскрыть и показать,

408
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
как советская концепция истории
философии связана с практикой, с
борьбой за коммунизм, как наша
концепция подтверждена 30-летней
историей нашего государства и
развитием советского общества.
Из обсуждения «Истории
западноевропейской философии»
становится ясньим, что разработанной
марксистско-ленинской концепции
истории философии у нас ещё нет.
И это к большому сожалению, ибо
такое положение не может не влиять
на состояние и на теоретическое
развитие других общественных наук.
Так, например, до сих пор ведь нет
правильной, изложенной в хорошем
учебнике, марксистско-ленинской
концепции теоретической
политической экономии. Из курсов, из
стенограмм, из учебных пособий видно,
что по .разделам экономики
социализма да и по докапиталистической
политической экономии не дано ещё
марксистско-ленинских
теоретических обобщений, которые можно
было бы рассматривать как
завоевание нашей советской науки. Нет
марксистского курса по теории и
истории государства и права, о чём
здесь говорили и что не может не
влиять на теоретический уровень
нашей юриспруденции.
Никто ещё не написал советских
курсов по истории и теории
литературы, по истории и теории искусства.
Ознакомление с некоторыми
программами курсов в университете, с
кандидатскими минимумами по
теоретическим проблемам ряда
общественных наук свидетельствует об
известном застое теоретической
мысли у наших работников, об
отставании общественных наук.
!А этим, повидимому, и
объясняется, почему наша работа по
теоретическому исследованию, по
марксистско-ленинскому обобщению
достижений советского общества за
30 лет в различных областях его
строительства, а также и подготовка
кадров по общественным наукам
резко отстаёт от нужд развития
нашего советского общества.
Мне кажется правильным и
установленным, что философская наука
у нас недостаточно руководит и
влияет па направление и развитие
общественных наук, не вызывает
подъёма теоретической мысли в
различных областях общественного
знания.
Многие недостатки книги т.
Александрова свойственны вообще
нашей философской продукция. Тут
уже называли ряд трудов,
цитировали их. Мне хотелось бы также
обратить внимание «а некоторые
исследования, которые только чте
вышли из печати.
Возьмём, например, книгу т.
Маковельского «Греческие атомисты».
Нет слов, автор поставил себе
важную задачу собрать и опубликовать
все сохранившиеся до наших дней
отрывки и свидетельства о великом
материалисте древности Демокрите.
Вместе с тем автор хотел дать
историческое исследование об
эволюции взглядов греческих
атомистов и проанализировать с
марксистско-ленинской точки зрения
философию Демокрита. Но т. Мако-
вельский не выполнил своей задачи.
Причиной этого является то, что
пс существу автор идёт за
буржуазными учёными, принимает
некритически их утверждения. Приведу
примеры. Основное произведение
Демокрита «Великий диакосмос»
некоторые учёные приписывали не
Демокриту, а Левкиппу. С другой
стороны, ещё такой видный
последователь Демокрита, как Эпикур,
считал, что .никакого философа
Левкиппа не существовало. Как т.
Маковельский решает этот большой
вопрос? Он пишет, что атомистику
и этику разрабатывали вместе и
Левкипп и Демокрит.
Опрашивается, почему нужно атомистику
Демокрита приписывать Левкиппу и
откуда следует, что
Левкипп—историческая личность? Поскольку же
т. Маковельский по-настоящему
ничего не доказывает, то почему
советский читатель должен верить ему
больше, чем Эпикуру? Если
«Великий диакосмос» принадлежит
Левкиппу, то что же вообще остаётся
от Демокрита?
Наконец, отношение самого
Демокрита к важнейшим этическим
вопросам характеризуется не всегда
правильно. В одном отрывке автор
даёт перевод следующего фраг¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
409
мента Демокрита: «Должно
говорить истину, что всегда гораздо
лучше». Но здесь налицо вольность,
благодаря которой приписывают
Демокриту вовсе ие то, что он
думал сказать. В рукописях Стобея
читается: «должно говорить правду,
где это выгоднее», .но это имеет уже
совсем другой смысл и иначе
характеризует взгляды Демокрита. Таких
неточностей немало, они мешают
т. Маковельскому дать точную,
правдивую картину эволюции взглядов
великого материалиста древности.
Я не хочу охаивать всю работу
т. Маковельского, как делал это
т. Баскин, но считаю, что
теоретический уровень её недостаточный.
Автор слишком положился н.а
Дильса — немецкого собирателя
фрагментов досократиков и
Демокрита, некритически им
воспользовался, при этом не потрудился
воспользоваться новейшим изданием
фрагментов Дильса (1934 г.), в
котором сам Дильс исправляет
некоторые свои ошибки. Я не могу
признать высокой по своему уровню и
вышедшую работу профессора
Лурье «Очерки по истории античной
науки», ибо она также раскрывает
перед нами материал путём лишь
эмпирического описания фактов, а
не методом исторического познания
их с позиций марксизма-ленинизма.
Я не могу подробно разбирать эту
книгу. Остановимся лишь на одном
примере. Известен в науке
«сократовский вопрос». Сюда относятся
многие частные вопросы, как,
например, почему ни одного
произведения этого философа до нас не
дошло, или, как, например, оценить
факт казни или смерти Сократа?
Тов. Лурье даёт такую странную
трактовку вопроса: «Казнь
Сократа, этого благороднейшего
мыслителя, является величайшей
несправедливостью с точки зрения личной
его вины, тем не менее может быть
оправдана с точки зрения
государственных интересов
демократических Афин» (стр. 323). Читателю
предлагается какая-то иезуитская
трактовка вопроса. Личной вины у
Сократа не было, он к тому же
«благороднейший мыслитель», но
государство должно его всё же
казнить. И согласно взглядам
автора: так ему и надо! Здесь
неправильна и оценка смерти Сократа и
его философской деятельности. На
таком уровне нельзя трактовать
важнейшие вопросы истории
философии в .наших академических
изданиях.
Нам необходимо дать
историческую правду о философах, показать
объективно общественную роль
каждой системы и установить место
её в борьбе за материализм, за
подготовку и будущий расцвет
философского материализма. И каждую
систему при этом нельзя
выхватывать не только из её эпохи, но и из
той атмосферы идеологической
борьбы, которая ведётся сейчас
вокруг того или иного философа..
Например, вокруг некоторых
философов в современной, особенно
американской литературе развернулась
настоящая возня реакционных
учёных, стремящихся поднять на щит
греческих идеалистов и, наоборот,
всячески принизить материалистов.
Проблемы Платона, Сократа,
атомистика Демокрита — это
актуальные проблемы современной
идеологической борьбы между идеализмом
и материализмом, реакционными и
передовыми идеями. Разве можно
пройти мимо этого в нашем
изучении истории философии?
Как сейчас используется,
например, тема о Платоне? В начале
войны в журнале «Classical Journal»,
некий Murley поставил вопрос о
Платоновой утопии, описанной
Платоном в большом диалоге о
«Государстве». «Что это идеализируемое
Платоном государство, —
вопрошает Морлей, — тоталитарное или
демократическое?» И через две-три
страницы отвечает, что так как
контроль .в утопическом государстве
Платона проводится не снизу, не
со стороны народа и толпы, то-есть
«не иррационально», а сверху, со
стороны класса философов и господ,
то-есть вполне «рационально», то
это даёт нам прообраз именно
демократического, а не тоталитарного
государства. Далее, оказывается,
что такое «идеальное государство»
Платона уже существует на нашей
планете. Американская демократия

410
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В-
уже осуществила мечту о
«Платоновой Атлантиде». Автор только не
сумел закончить свою статью, ему
недоставало только написать, что
Трумэн является современным
американским Платоном.
G политической тенденцией
используется также и образ Сократа,
его идеалистическая философия.
Пропагандой философии Сократа
американские реакционеры
пытаются отвлечь народ от трудностей
послевоенного времени, от
недостатков, от городской суеты, от
неприглядностей (жизни, предлагая
взамен образ вдохновенного
Сократа, которого никогда не
смущало отсутствие сандалий, грязь и
драная одежда, в которой он ходил.
При открытии греческого
отделения Питсбургского университета в
Америке в 1944 г. проф. Нотопулос
в своей актовой речи, произнесённой
в диалогической форме беседы
Сократа и Аристофрона, положил в
основу этот образ Сократа.
«Отправляясь от этого прекрасного образа
божественного, я молю бога, чтобы
он сделал Америку немного
похожей на Афины. Пусть великий дух
Греции обитает в Америке,
подобно тому, как всесильный Пан
обитает в Эллисе». Нужно ли говорить
здесь о том, что Сократ тут
потребовался не больше, как для пока?а
сродства душ американских и
греческих реакционеров.
Даже Лукреций, двухтысячелетие
великого произведения которого
отмечала мировая наука, был
использован для того, чтобы застращать
среднего американца и европейца,
полных ныне беспокойства за судьбы
мира. В статье «Античность и атом»
(«Classical Journal», декабрь
1945 г.) профессор Розамунд Дейч
писал: «2 тысячи лет назад
Лукреций с философским спокойствием
мог описывать катаклизм, который
постиг бы материальный мир, если
бы количество атомов когда-либо
сдало». Далее автор приходит к
следующему выводу. Античному
человеку неведома была атомная
энергия, он ею не управлял, и
потому спокойно об этом мог говорить.
Сейчас же атомная энергия в руках
Америки, и она должна управлять
нашей планетой.
Даже юбилей Лукреция был
использован для того, чтобы
постращать мир американской атомной
бомбой. В эту именно связь и
следует поставить «атомные» очерки
американских реакционеров по
истории философии. Такова
идеологическая борьба вокруг проблем
истории философии, и в частности
античной, казалось бы, самой далёкой
от нас философии. Разве не ясно,
что в наших трудах должен быть
дан отпор подобным упражнениям,
что нужна правильная марксистско-
ленинская трактовка этой
философии?
Мы не имеем права давать свою
правильную, научную историю
философии, уходя от этой идеологической
борьбы вокруг отдельных
философских систем.
Теперь перейдём к другим
недостаткам в книге т. Александрова.
Мне хотелось бы остановиться на
одном важном вопросе — о
происхождении античной философии,
вопросе, имеющем свою историю и
принципиальное значение, ибо этот
вопрос в книге т. Александрова
не получил правильного
освещения.
Ещё в начале 1900-х годов в
Парижском институте социальных
наук был поставлен на дискуссию
вопрос о происхождении греческой
философии, о необычайном для
молодого греческого государства
факте—именно появлении большого
количества философов, историков,
представителей драматической
литературы с их философскими
тенденциями (как Эсхил, Софокл,
Эврипид). Уже тогда ставился вопрос
о невозможности рассматривать
происхождение философии греков
независимо, оторваняо от стран
Востока, как результат только
внутреннего развития греков. Лафарг в
полемике с Жоресом, касаясь
вопроса о математическом мышлении
греков, о системах Пифагора,
Эвклида, математической теории
золотой середины, или золотого сечения
у Платона, приводил соображения
о тесных связях познаний греков с
восточной наукой, в частности с ма¬

ЧЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
411
тематикой египтян, вавилонян,
персов.
Однако с тех пор так и осталось
почти нелоколебленны.м мнение о
собственном, независимом от
Востока развитии философской мысли
древних греков. Старая идеализация
греческой культуры, столь обычная
в буржуазной науке, продолжала
оставаться в силе, и это мешало
понять многие вопросы, связанные с
возникновением греческой
культуры и в частности философских
систем.
Тов. Александров, к сожалению,
оказался под влиянием этого
направления. Вот почему в его книге
неправильно объясняется обилие и
разнообразие учений, взглядов и
теорий в древней Греции за
сравнительно короткое время. Причину
этого явления автор видит (стр. 25)
в политической и экономической
раздробленности Греции. Тов. Сара-
бьянов солидаризировался с этим
положением, но оно неверно и
бездоказательно, и на этом нужно
остановиться. В действительности дело
обстоит как раз наоборот: широкие
экономические и торговые связи,
развитие греческой колонизации по
всему Средиземноморью расширяли
кругозор эллинов, создавали почву
и доставляли материал для
философских обобщений. Именно
поэтому греческая философия
возникает в торговых центрах и городах
малоазиатского побережья и
достигает расцвета в Афинах, тогда как
Спарта, сохранившая свою
экономическую замкнутость и
изолированность, не выдвинула ни одного
видного философа. Ведь это факт
большого значения, с ним надо
считаться и его следует объяснить.
Кроме того, необходимо
считаться с другим очень важным
моментом — это влияние культуры
Востока, культурного наследства
египтян, вавилонян, персов. Только
теперь устанавливается в результате
археологических открытий
лидийских табличек с их особым письмом,
что греческий алфавит заимствован
греками, повидимому, вовсе не у
финикийцев, а у соседних с Ионией
лидийцев. Сами финикийцы
находились под влиянием восточной куль¬
туры народов Малой Азии и Сирии,
заимствовали письмо у лидийцев и
фригийцев, а в дальнейшем
являлись лишь разносчиками этого
письма во время торговых операций.
Греческое письмо, на котором
дошли до нас трактаты греческих
философов, это, вполне вероятно,
дальнейшая модификация письма
малоазиатских народов, которые вместе
с письмом передали грекам и
многие завоевания восточной культуры
и философии.
Это в значительной степени
должно объяснить и тот факт, что
греческая философия с самого начала
слагалась где угодно, но только не
в собственно Греции, не на её
континенте. 'Известно, что Фалес
происходил из Малой Азии (Милета),
при этом сам он был не греком, а
карийцем, коренным жителем
Малой Азии, где его ученики и
формулировали свои философские
теории. Гераклит тоже происходил
из Малой Азии (Эфес), Демокрит —
из Абдеры, вблизи Малоазийского
побережья (есть версия — из Малой
Азии), Пифагор — из Самоса (много
путешествовал не только по Малой
Азии, но и по Египту, откуда
заимствовал математическую теорию и
свою теорию переселения душ),
Диоген — из Аполлонии на Крите,
Ксенофан — основатель школы элеа-
тов — из Нижней Италии, также и
Зенон, Эмпедокл — из Агригента в
Сицилии (связан был больше с
Египтом и Карфагеном, чем с
греками), Левкипп, если только он
вообще существовал, — из Малой
Азии (Милета), Протагор — из
Абдеры, вблизи Малой Азии,
основатель стоицизма — Зенон родился на
Крите, этом стыке восточных
влияний Египта, Малой Азии и
Микенской культуры. Иными словами,
основатели почти всех основных
направлений греческой философии
формулировали свои взгляды не в
собственно Греции, а на её
восточной и западной периферии.
Это положение достойно
внимания исследователя-марксиста, ибо
отсюда видно, что на долю Афин из
видных философов приходится лишь
Платон да Аристотель, притом
последний с некоторой оговоркой, ибо

412
ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. М И Ш У Л И И А А. В.
он происходил тоже из Фракии (Ста-
гиры) и испытал на себе
малоазиатское влияние в детстве. Первый
научный подвиг первого греческого
философа Фалеса 'Милетского —
именно предсказание им солнечного
затмения 28 мая 585 г. до н. э. —
был сделай на основании таблиц
вавилонских астрологов. Это
необходимо учесть для суждений о
происхождении первой философской системы
греков. Точка зрения т.
Александрова, что греческие полисы своею
раздробленностью определили
обилие философских систем греков, не
убеждает читателя, не согласуется
со многими историческими фактами
и нуждается в исправлении.
•В дальнейшем изложении
античной философии т. Александров
правильно поступает, что не вводит
римскую философию: таковой просто
не было. Но автор допускает
большую неосторожность, когда вводит
отдел патристики — учений отцов
церкви. С философией патристика
имеет мало общего, она
излагает богословие, религиозное
вероучение. Здесь было бы желательно
установить резкую и чёткую
границу между философией и
богословием, которое ставит своей задачей
утверждение и пропаганду
конкретного вероучения, основываясь на
откровении и авторитете церкви.
Включение патристики в историю
древней философии требует во
всяком случае ограничения, а может
быть, и полного изъятия.
В качестве типичных
представителей христианской «философии»
выведены в книге Г. Ф.
Александрова Тертуллиан и Августин.
Августин — крупнейший христианский
«философ», его философия истории
ещё может быть так или иначе
учтена, что же касается Тертул-
лиана, то он введён ,по
недоразумению. Ведь именно у него наиболее
резко выражена противоположность
религии и науки, несовместимость
философии с вероучением, в
частности с христианством. Тертуллиан
был наиболее фанатичным
проповедником «безумия в боге», от него
исходит средневековый принцип
«Credoquia absurdum est». Если
автор хотел отобразить смену антич¬
ных философий н возникновение
философии христианской как
единой и поглотившей собою все
античные философские понятия и
взгляды, то в этом случае следовало
бы развить философию стоиков,
раннюю христианскую философию, до
возникновения церкви и её
богословских догм. В истории философии
важно было бы показать, как новые
рождавшиеся христианские взгляды
сочетались с революцией рабов, с
крушением Римской империи, с
теорией равенства раба и господина,
римлянина и варвара, эллина и
иудея.
Но эта задача осталась
невыполненной, ибо автор пошёл по линии
изложения патристики — учений
отцов церкви, а новых философских
теорий, отменивших старые
философские системы греков, которые
отныне не соответствовали
общественному развитию народов Римской
империи, в книге не дано.
Теперь о принципиальной основе
построения всего курса истории
философии в целом.
Тут правильно говорили, что
построение советского курса в плане
лишь истории западноевропейской
философии неверно. Я согласен с
этим положением выступавших
товарищей.
Всем нам необходимо усвоить
ту неоднократно высказывавшуюся
мысль, что замкнуть развитие
философского мышления человечества
рамками Западной Европы — это
значит чересчур переоценить
западноевропейскую, и прежде всего
немецкую, философию и недооценить
философию стран Востока и, что
особенно важно, русскую
философию, которая сумела лучше и более
правильно, чем философия каких-
либо других стран, реагировать на
идеалистические системы Запада.
Должен только добавить, что . в
настоящую, советскую эпоху нашей
истории следует прямо сказать, что
история одной только
западноевропейской философии не может
объяснить нам всесторонне и полноценно
происхождение
марксизма-ленинизма, концепции диалектического и
исторического материализма.
Победа марксизма, мировоззре¬

413
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. МИШУЛИНА А. В.
ния диалектического и
исторического материализма, явилась
победой огромного значения. Она
впервые в истории человечества дала
действенное оружие в руки
трудящихся. Философия становится
наукой и в то же время достоянием
народа. Впервые в истории людей
трудящиеся Советского Союза
сознательно творят свою историю, строят
общество в соответствии со своими
целями и желаниями, сами
начинают научно философствовать.
Следует ли говорить о том, что в
нашей советской концепции
истории философии должна найти своё
отражение эта борьба народов за
право философствовать, понимать
развитие природы и общества,
создавать и развивать свою
собственную .классовую и одновременно
объективно-научную философскую
систему, которая отныне стала,
оружием в руках народа в
строительстве социалистического общества?
Это надо показать обязательно в
нашем курсе истории философии.
Без этого не может быть научного
курса.
Отмеченная мною ограниченность
в построении истории философии
при определении задач курса не
могла не вызвать и следующей
ошибки в книге «История
западноевропейской философии».
Автор её не раскрыл сколько-либо
подробно философию марксизма-
ленинизма. Он остановился на
происхождении марксизма, изложение
которого довёл лишь до
«Коммунистического манифеста». Но
известно, что после этого вышли
классические работы Маркса и
Энгельса — «Капитал», сокрушивший
буржуазную науку политической
экономии, «Анти-Дюринг», выбивший
почву у идеалистических критиков
марксизма, «Происхождение семьи,
частной собственности и
государства», впервые давшее подлинно
историческое изложение
происхождения человеческого общества и
государства.
При всём этом марксизм
переживал лишь первую стадию развития
в как научная система и как
целостное материалистическое мировоззре¬
ние. Известно последующее
развитие'марксистской философии.
Марксизм и 'борьба за марксизм {гмеют
свою историю. Но этой истории нет
в книге т. Александрова. Далее,
настоящего расцвета марксизм
достигает в новую историческую эпоху —
эпоху Ленина—Сталина. Ленин и
Сталин обогатили марксизм,
вложили в него неоценимый вклад и
вместе с тем двинули вперёд развитие
марксистской теории. Но в курсе
«История западноевропейской
философии» не только не был раскрыт
ленинизм как следующий этап
развития марксизма, но сам марксизм
был доведён лишь до 1847 г.
Марксизму отведено место где-то рядом
с Фейербахом, Гегелем и
Шеллингом подобно обычной философской
школе, до которой в изложении
дошла очередь.
Такое построение вызывает ещё
другое недоумение. Поскольку в
последующем изложении автор не
говорит о борьбе марксизма с
буржуазными теориями и не видно, что
этому будет посвящена новая книга
т. Александрова, то получается, что
появление марксизма снимает
борьбу с идеалистическими системами и
что вообще не было в последующем
развитии буржуазии острой борьбы
с реакционными идеалистическими
системами. Здесь коренится одна из
основных ошибок такого
построения курса истории философии.
Автор прекрасно знает, что
марксизм закалялся в острой
теоретической борьбе,, которая сочеталась
с борьбой пролетариата за власть
именно в последующий период.
Товарищ Александров остановился на
Фейербахе. Но после Фейербаха
прошло 100 лет. В этот период
возникли самые различные
реакционные философские теории: Пирсона,
Рихтера, Бергсона, Джемса, Маха,
Авенариуса и других. В
беспощадной борьбе с этими учениями
марксизм закалился, укрепил свои
позиции, диалектический материализм
получил своё развитие, Ленин и
Сталин приложили на практике
марксизм-ленинизм, раскрыли его в
действии. 'Марксизм-ленинизм
победил.'
Поэтому выключение этого по¬

414
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РЕЗНИКОВА Л. О.
следнего ленинского этапа, самого
важного в жизни рабочего класса и
коммунистической партии и
характерного для дальнейшего развития
марксистской теории, создаёт
неправильное представление о самом
марксизме и, следовательно, всё
изложение истории философии
подчиняет неправильным установкам.
Правильного построения истории
философии при таких отправных
позициях автора не могло получиться.
Если считать верным то, что
говорит Фулье, а именно что «история
является голосованием
определённой теории» автора, то следует
заметить, что история философских
систем, обозреваемая в книге т.
Александрова, .не голосует за ту
точку зрения, которой
придерживается автор. Здесь уже говорили,
что в книге получается разрыв
между марксистскими воззрениями
автора и его изложением истории
философии.
Тов. Александрову, мне кажется,
ясны недостатки его книги.
Основываясь на величайшем труде по
философии «О диалектическом и
историческом материализме»
товарища Сталина, необходимо
построить новый, подлинно научный
курс «Всеобщей истории
философии».
Резников Л. О. (Ростов-на-Д.) В
книге т. Александрова наряду с
некоторыми достоинствами имеются
серьёзные недостатки. Вследствие
этого книга вполне заслуженно
подверглась на настоящей дискуссии
острой критике. Марксистский
учебник по истории философии должен
служить орудием
идейно-политического воспитания наших граждан в
духе воинствующего
диалектического материализма, непримиримой
борьбы с реакционными
буржуазными воззрениями, сознания не только
исторической преемственности, но и
коренной противоположности
марксистско-ленинского, пролетарского
мировоззрения . всем прошлым
воззрениям идеологов эксплоататорских
классов. Это налагает на автора
учебника по история философии
особую ответственность. Книга Г. Ф.
Александрова не отвечает этим зада¬
чам. Для того чтобы служить
указанным целям, книга должна быть
коренным образом переработана,
имеющиеся в ней серьёзные
недостатки должны быть устранены.
Главных недостатков в книге, по
моему мнению, два.
Первый недостаток заключается в
том, что в книге во многих случаях
отсутствует ясный классовый подход
к анализу происхождения и
сущности прошлых философских систем и
оценке их роли в социальной борьбе.
Развитие философской мысли
рассматривается не столько под углом
зрения острой борьбы передовых и
реакционных идей различных
общественных классов, сколько под углом
зрения простой смены философских
воззрений. В книге не вскрывается
с достаточной ясностью и чёткостью,
что не только реакционные, но и
почти все передовые философские
системы прошлых эпох были
мировоззрениями эксплоататорских
классов, чем и определялись решающим
образом их ограниченность,
недостатки, пороки, которые были
преодолены и устранены только в
мировоззрении пролетариата —
марксистской философии. Всё это
накладывает на книгу печать объективизма
и просветительства. Вследствие этого
книга лишена необходимой для
марксистского учебника боевой остроты,
партийной целеустремлённости.
Второй недостаток заключается в
том, что в книге совершенно не
освещена история современной
философии. История философии излагается
е книге только до возникновения
марксизма (до 1847 года) и на этом
заканчивается. Семь страничек
«Заключения», разумеется, ничего
нового не вносят. Я считаю это
неправильным. Это не соответствует
боевым партийным задачам
большевистского учебника по истории
философии. Изучение истории философии
должно подготовить читателя к
пониманию ленинского этапа в развитии
философии диалектического
материализма и борьбы против
современных буржуазных идеалистических
теорий. Для этого в учебнике
должны быть специальные разделы,
посвящённые: 1) дальнейшему развитию
марксистской философии Лениным

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РЕЗНИКОВА Л. О.
415
и Сталиным (ленинизм является
высшим достижением не только
русской, но и всей мировой,
следовательно, и западноевропейской,
культуры) и их борьбе против новейшей
западноевропейской буржуазной
философии; 2) критическому
рассмотрению важнейших направлений
западноевропейской буржуазной
философии второй половины XIX и
XX века: позитивизма (Конт,
Спенсер), вульгарного материализма
(Бюхнер, Фогт, 'Молешотт),
естественно-научного материализма
(Геккель и др.), неокантианства
(Коген, Наторп, Кассирер, Виндель-
банд, Риккерт, Бернштейн, Форлен-
дер), неогегельянства (Кронер, Ли-
берт, Джентиле), махизма (Мах,
Авенариус), прагматизма (Джемс,
Дьюи), феноменологизма
(Гуссерль), интуитивизма (Бергсон).
Полностью осуществлять свою
идейно-воспитательную роль может
только такой учебник истории
философии, который доводит критическое
рассмотрение развития философских
направлений до современности,
следуя замечательным образцам
ленинской и сталинской критики новейших
«модных» реакционных теорий,
идейно вооружая читателей для
борьбы против современных
реакционных буржуазных
идеалистических воззрений.
Дело не только в том, чтобы при
изложении домарксистской
буржуазной философии подводить читателя
к пониманию гносеологии
современной идеологической реакции. Об
этом уже говорили, и это правильно.
Дело в том, что в учебнике
необходимо кроме того разобрать и
разгромить самую современную
буржуазную философию, её основные
направления.
В течение долгого времени среди
философских кадров было
распространено мнение, будто развитие
буржуазной философии нужно
рассматривать только до периода
появления марксизма, так как
буржуазная философия в дальнейшем —
это философия эпигонов, ничего
оригинального она не дала и т. д.
Что это философия эпигонов,
отстаивающая реакционные идеи, —
это верно. Но это не мешает ей
играть большую роль в идейной
борьбе, причинять огромный вред,
развращать сознание интеллигенции
и даже более широких масс, служить
силам империалистической реакции.
Поэтому пренебрежительное
отстранение от задач глубокого,
всестороннего разбора и критики этих
течений, разоблачения их
реакционной сущности, вскрытия их
гносеологических корней и т. д. на деле
может быть только на руку этим
течениям и ослаблять наши позиции,
лишая нашу философию боевого,
воинствующего духа и активной роли
в современной идейной борьбе.
Почему советский читатель —
советский интеллигент, студент —
должен знать о философских взглядах
христианских богословов Тертуллиа-
на и Блаженного Августина, но
может не знать об интуитивизме
Бергсона или прагматизме Дьюи?
Почему он должен знать о
средневековой инквизиции, но может не знать
о фашистском мракобесии?
Махизм — это тоже реакционное
эпигонское идеалистическое течение,
ничего оригинального не
заключавшее. Однако Ленин посвятил
всесторонней критике этого течения
капитальный философский труд.
Необходимо, следуя этому образцу,
подвергнуть всесторонней критике
все основные направления
современной буржуазной философии.
В последнее время в печати
появился ряд неплохих статей,
посвящённых разоблачению модных
буржуазных философских течений. Но
эти статьи не могут нас
удовлетворить. В выполнении этой задачи
нельзя также ограничиться только
рамками учебника. Необходимо
написать ряд хороших книг,
монографий, каждая из которых была бы
посвящена всесторонней критике
какого-либо из влиятельных
направлений современной буржуазной
философии.
При этом критика должна быть
разносторонней и глубокой,
доказательной и убедительной. Нельзя
заниматься одним лишь огульным
отрицанием, клеймить и браниться.
Нужно вскрывать не только
классовые, но и гносеологические корни
современного идеализма. Критикуя

«16
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РЕЗНИКОВА Л. О
противника, нужно давать вместе с
тем диалектико-материалистическую
интерпретацию и объяснение всем
тем фактам современной жизни и
данным науки, которые
подвергаются извращённому толкованию
идеалистическими философскими
школами.
Одним словом, критика должна
быть всесторонней: классовой,
логической, гносеологической,
естественно-научной,
общественно-исторической и т. д. В этом отношении нужно,
следовать классическому образцу—
ленинской книге «Материализм и
эмпириокритицизм».
В связи с этим я хочу сделать ещё
одно замечание. Ведя острую борьбу
против основного врага — против
современного идеализма и
мракобесия, мы не должны забывать об
одном из важных требований
ленинско-сталинской стратегии и тактики,
применимом не только в вопросах
политики, но и в вопросах теории,
а именно — о требовании находить
и использовать союзников в борьбе
с главным врагом.
Мне кажется, что было бы
неправильно представлять всю
теоретическую литературу в буржуазных
странах как сплошь исключительно
реакционную. Несмотря на
продолжающийся рост идейной реакции в
империалистическом лагере, среди
буржуазной интеллигенции имеются и
прогрессивные, демократически
настроенные, передовые учёные. Хотя
они часто обнаруживают
непоследовательность, колебания,эклектицизм
в философских вопросах, и поэтому
их необходимо подвергать
марксистской критике, но положительные,
рациональные элементы в их работах
также должны быть учтены,
правильно оценены и использованы в
борьбе с главным противником.
Несколько слов по вопросу,
который был, к сожалению, невероятно
запутан некоторыми товарищами,
по вопросу о Гегеле. Об этом
приходится говорить, потому что как в
научной, так и в педагогической работе
нужна полная ясность.
Решение ЦК партии, принятое в
1944 году по поводу III тома
«Истории философии» и изложенное в
журнале «Большевик», прямо
говорит о противоречии в гегелевской
философии: «Если диалектический
метод Гегеля содержал в себе
«рациональное зерно» — учение о
развитии — и был прогрессивной
стороной философии Гегеля, то его
идеалистическая догматическая
система была консервативной,
требовала прекращения развития и
находилась в резком противоречии с
диалектическим методом».
Задача состоит не в том, чтобы
отрицать это противоречие, а в том,
чтобы правильно его понять. А
правильно понять это противоречие —
значит понять, что прогрессивная
сторона философии Гегеля — его
диалектический метод — была
раздавлена, как говорил Энгельс, под
тяжестью непомерно разросшейся ’
консервативной, реакционной
стороны. Диалектика Гегеля была ме-
тафизирована, извращена,
изуродована, поставлена на службу
оправданию существующих порядков.
Понять классовые основы
философии Гегеля — значит понять
классовые основы этого противоречия.
Ввиду недостатка времени об этом
можно сказать только в самой
общей и схематической форме.
Прогрессивная сторона
философии Гегеля — его диалектический
метод — отражала прогрессивные
тенденции немецкой буржуазии.
Поскольку буржуазия, в том числе и
немецкая, в ту эпоху была ещё
поднимающимся классом, интересы
которого были связаны с
потребностями развития производительных сил,
она обнаруживала прогрессивные
тенденции. Но тенденция ещё не
есть реальное, практическое
поведение. Отсталая немецкая буржуазия,
развивавшаяся под эгидой
феодального дворянства, пресмыкавшаяся
перед всесилием прусского
юнкерства, смертельно напуганная
французской революцией, её массовым
характером и революционным
террором якобинской диктатуры, стала
на путь реакции посредством
соглашения с феодальной аристократией.
Эта политическая реакция и
нашла своё выражение и отражение в
немецкой идеалистической
философии и её борьбе против материализ-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РЕЗНИКОВА Л. О.
417
ма вообще и французского
материализма в особенности.
Таким образом, я считаю, что
классовую основу указанного
противоречия можно формулировать
следующим образом: прогрессивная
тенденция немецкой буржуазии
была раздавлена под тяжестью её
непомерно разросшихся реакционных
стремлений, в которых она была
единодушна с прусским
юнкерством. Так идеологи немецкой
буржуазии стали трубадурами
аристократической реакции. Мне думается,
что именно такое понимание вопроса
соответствует исторической истине и
правильно выражает смысл
замечания, сделанного по этому вопросу
товарищем Сталиным.
Кроме этих общих замечаний, я
хотел сделать ещё несколько
частных критических замечаний по
отдельным главам книги т.
Александрова.
В главе I нет ясной
характеристики классовой борьбы между
различными группами рабовладельцев, не
показано, что рабовладельцы —
промышленники и торговцы,
поддерживаемые ремесленниками и
крестьянами (демос), вели острую борьбу
против родовой земельной
аристократии, представляя в ту пору
прогрессивную общественную силу,
поскольку они выражали потребности
материальной жизни общества. Эта
экономическая и политическая
борьба нашла своё отражение как в
философии, так и в художественной
литературе того времени. Между
тем автор говорит не о борьбе, а
лишь о «смене» мировоззрений
(стр. 28).
Вопрос об отношении
философских и общественно-политических
взглядов Гераклита является очень
сложным.
Диалектико-материалистические взгляды Гераклита
отражали ту ожесточённую борьбу и те
глубокие изменения, которые
происходили тогда в древнегреческом
обществе. Гераклит дал гениальное
для того времени философское
обобщение наблюдавшихся процессов.
Но при этом необходимо отметить
(чего автор, к сожалению, совсем
не делает), что Гераклит пытался
самую диалектику поставить на
службу своим реакционным
политическим взглядам. Его учение о
вечности непримиримой борьбы,
войны в обществе, необходимо
определяющей господство одних людей и
подчинение других, и о том, что
такое соединение вечно враждующих
противоположностей образует
прекраснейшую гармонию, было
совершенно неправильным и политически
реакционным.
Характеризуя историческую
обстановку в V веке до н. э. (стр. 50),
автор почти ничего не говорит о
внутренних и внешних
противоречиях и классовой борьбе в этот
период, не указывает на
борьбу между торгово-промышленными
Афинами и олигархической
аграрной Спартой, на то, что длительная
пелопоннесская война являлась
международным выражением
борьбы рабовладельческой демократии и
аристократии. Вследствие этого
характеристика эпохи оказывается у
автора слишком общей и
«приглаженной», что затрудняет понимание
происходившей тогда острой
идейной борьбы. Такая
отвлечённо-суммарная характеристика приводит
автора, например, к ошибочному
утверждению, будто в V веке
происходило дальнейшее развитие ре-
мёсл и торговли в Милете и Эфесе
(стр. 50), тогда как в
действительности в результате греко-персидских
войн разорённые и лишённые
восточных рынков города Малоазиатского
побережья потеряли прежнее
значение.
Излагая общественные взгляды
Демокрита, автор ничего не
говорит о борьбе Демокрита против
родовой аристократической знати, её
гнёта, произвола, жадности,
хищничества и т. д., а также не указывает
на обоснование Демокритом
рабовладельческой демократии, прав
всех граждан участвовать в
политической жизни, необходимости
широкого распространения просвещения
и т. д. Вместе с тем автор не
показывает, что демократическая этика
«золотой середины», «честной»
наживы, сочетания богатства и ума
и т. п. является узкой и
ограниченной индивидуалистической этикой

418
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РЕЗНИКОВА Л. О.
«умеренных» эксплоататоров-рабо-
владельцев.
При характеристике пифагорейцев
не указывается, что
Пифагорейский союз являлся' реакционной
партийной организацией греческой
аристократии, что пифагорейцы
обосновывали социальное неравенство
(иерархию) и необходимость
слепого подчинения демоса аристократии.
Совсем не выяснены социальные
источники воззрений различных
групп софистов. В овязи с
рассмотрением взглядов софистов
следовало бы объяснить происхождение
и смысл понятия софистики,
различие между диалектикой и
софистикой.
Говоря о Сократе, автор не
разоблачает его реакционных взглядов
и деятельности. Нужно также дать
более острую критику платоновского
идеализма, полнее вскрыть его
классовый смысл и гносеологические
корни. Необходимо указать, что
философия Платона являлась в
дальнейшем (вплоть до настоящего
времени) идейным источником
реакционнейших мистических и
антинаучных теорий, в том числе и
фашистских.
В главе IV не подчёркнута в
должной мере непоследовательность
материализма Бэкона и
недостаточно охарактеризованы его социально-
политические взгляды как
выражение компромисса между
буржуазией и новым дворянством.
Изложение
общественно-политических взглядов Гоббса, который
был апологетом сильного эксплоа-
таторского государства и
беспрекословного повиновения ему,
заканчивается однобоким, а пегому и
неправильным выводом, что «теория,
развитая Гоббсом, сыграла
прогрессивную роль» в дальнейшем
развитии общественной науки (стр. 218).
При рассмотрении философии
Декарта не изложена критика
идеалистических воззрений Декарта,
данная материалистом Гоббсом и
представляющая несомненный
интерес как проявление борьбы
основных направлений в философии.
В книге совершенно не
изложены социально-политические
взгляды Спинозы, не выяснена их исто¬
рическая прогрессивность и
вместе с тем буржуазная
ограниченность.
Не охарактеризованы социальные,
классовые основы философии
Лейбница. Ссылка на отсталость
Германии в этот период ничего не
объясняет. Не охарактеризованы
реакционные общественно-политические
взгляды Лейбница, не указано, что
он поддерживал феодальные и
клерикальные устои и традиции, не
отмечено, что Лейбниц отрицал скачки
в природе и из идеи непрерывности
делал реакционные общественные
выводы. Не показано сочетание у
Лейбница феодальных,
абсолютистских и клерикальных воззрений с
ограниченными буржуазными
тенденциями. По существу Лейбниц
стремился приспособить достижения
современной науки и техники к
отсталым и реакционным немецким
общественным отношениям, что и
следовало показать.
В главе V даётся крайне
расплывчатая и неопределённая
характеристика общественно-политических
взглядов Локка. Автор пишет, что,
по Локку, «во всяком государстве
власть должна принадлежать
большинству народа; короля он
рассматривал как представителя
большинства. Локк защищал
демократическую форму государства; поэтому в
последующей истории общественной
мысли в Англии взгляды Локка
были использованы для борьбы за
политический прогресс» (стр. 282). Ни
слова о том, какие в
действительности классовые интересы скрывались
за локковским идеалом
конституционной монархии, призванной
охранять «естественные права» людей и
прежде всего право частной
собственности в соответствии с
интересами торгово-промышленной
буржуазии; ни слова о том, что локковское
понимание демократии
использовалось в дальнейшей истории
общественной мысли не только в целях
политического прогресса, но и в целях
политической реакции.
В книге нет характеристики
классовых корней философии Беркли и
Юма. Не показано, что после
революции 1688 года произошёл резкий
поворот идеологии буржуазии и но-

ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ. РЕЗНИКОВА Л. О.
419
©ого дворянства в сторону реакции.
Эти классы начинают испытывать
страх «перед вызревающей в недрах
буржуазного общества новой
силой — пролетариатом. Поэтому
английская буржуазия, продолжая
бороться за ликвидацию пережитков
феодализма, становится, однако,
уже реакционной силой. Она
заинтересована iB развитии
производства, поэтому её идеологи
приспосабливаются к веяниям науки, к
требованиям основывать знание на
опыте. Но она в то же время
заинтересована в решительном
подавлении материализма, атеизма и
всякого свободомыслия среди «низших»
классов, трудящихся масс. Поэтому
её идеологи обосновывают
идеализм и религию. О классовой
направленности буржуазной идеологии
этого времени очень хорошо
сказали 'Маркс и Энгельс (см. К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 244;
т. XVI, ч. И, стр. 298—299).
В книге не освещены учение
французских материалистов о
причинности и необходимости в природе
и их критика телеологии, не
вскрыты ограниченность их детерминизма
и фаталистические выводы из него.
Весьма неполно охарактеризованы
общественно-политические взгляды
французских материалистов. Не
показана связь механического
материализма с идеалистическим
пониманием истории. Не отмечена
непоследовательность французских
материалистов в вопросе о равенстве
людей по природе, их попытки
обосновать в противоположность
неравенству сословий неравенство
классов. Не отмечена также
непоследовательность их политических
взглядов, боязнь народной революции,
надежды на справедливых
монархов и т. д.
Совершенно недостаточно
охарактеризованы реакционные социально-
политические взгляды Канта. Не
отмечено, что он обосновывал не
только имущественное, но и
правовое неравенство людей (граждан и
подданных), утверждал, что лица, не
обладающие собственностью,
работающие по найму или как-либо
иначе зависящие от других и
подчинённые им, не должны быть полноправ¬
ными, считал, что всякая
государственная власть священна и
неприкосновенна и что граждане обязаны
безусловно повиноваться
государственной власти и не вправе
оказывать сопротивление (против
революции), освещал антагонистические
противоречия, оправдывал войны
и т. д.
Следует отметить также, что в
книге не охарактеризована
реакционная роль немецкой философии
в международном политическом и
идейном развитии.
В заключение в связи с
вопросом о причинах отставания нашей
работы я хочу сказать
следующее:
Каждый из нас в своей
педагогической и пропагандистской работе
-подчёркивает указание товарища
Сталина о том, что большевики
смотрят не назад, а вперёд, что они
ориентируются на новое, на
рождающееся, что чувство нового —
драгоценное качество каждого
большевистского работника.
Но нужно признать, что в нас
самих ещё, к со'жалению, крайне
недостаточно развито это драгоценное
качество и это одна из очень
важных причин нашего отставания.
ЦК партии неоднократно
призывал нас к смелой, творческой
постановке новых вопросов, к
товарищеской дискуссии по спорным
проблемам, к созданию солидных научных
монографий по важнейшим
вопросам марксистско-ленинской
философии.
Однакс? мы этих требований не
выполняем. Мы занимаемся в
большинстве случаев пережёвыванием
общеизвестных положений. Мы
обнаруживаем чрезвычайную робость
в постановке новых вопросов.
Между тем нельзя при
современном обосновании принципов
диалектического материализма
ограничиваться только тем фактическим
материалом, который содержится в
работах Маркса и Энгельса и имеет
часто столетнюю давность. Многие
конкретные фактические данные,
связанные с состоянием наук в ту
эпоху,,в настоящее время уже
устарели* Нужно использовать данные
современной науки.

420
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РУБИНШТЕЙНА С. Л
'Мне думается, что источник
распространённой среди нас
теоретической боязни нового заключается в
том, что среди нас развелось очень
много перестраховщиков,
руководствующихся принципом «как бы чего
не вышло», «как бы прожить
спокойнее». Поэтому многие совсем не
ведут творческой работы. Поэтому у
нас очень мало пишется хороших
работ. Поэтому и учебники по
диалектическому и историческому
материализму не выходят уже в
течение многих лет. Поэтому и
академическое издание «Истории
философии» не двигается с места и даже
III том через три года после
постановления ЦК всё ещё не
переработан.
Необходимо в корне изменить это
положение. Нужно ставить новые
вопросы, давать теоретические
обобщения данных современной
действительности, современной науки,
проводить товарищеские дискуссии,
вести споры.
Основные принципы марксистско-
ленинской философии для всех нас
абсолютно бесспорны, и из них все
мы исходим. Но по частным
вопросам, связанным с истолкованием и
обобщением нового материала,
возможны расхождения. Там, где будут
высказываться различные взгляды,
не исключены и ошибки. Для их
преодоления у нас есть могучее
оружие — всемерное развёртывание
критики и самокритики.
При этом нужна товарищеская
обстановка. Необходимо проявлять
большевистскую принципиальность и
строгую объективность (в хорошем
смысле этого слова). Не нужно воз-
но'сить товарища до небес, но не
нужно столь же безосновательно
охаивать его. Критика тоже
должна быть ответственной. Если мы
имеем дело с серьёзными
творческими работами, необходима их
справедливая оценка, признание как
их достоинств, так и
недостатков, чтобы стимулировать
дальнейшие творческие усилия наших
кадров.
В научной работе должны
принимать участие все философские
кадры. Я считаю неправильным такое
положение, когда одни работают,
а другие философы-профессионалы
только стоят, смотрят и ждут, не
споткнётся ли кто-нибудь из
работающих, не допустит ли ошибку, —
тогда можно заняться критикой и
показать свою непогрешимость.
Мы все должны впрячься в
тележку нашей науки и повезти её.
А там уж будет видно, кто тянет
лучше, а кто хуже. Мы будем
критиковать друг друга и помогать
друг другу. И тогда тележка
поедет хорошо. Я думаю, что если мы
добьёмся коренного перелома в
нашей работе в этом отношении, мы
сумеем выполнить те ответственные
задачи, которые ставит перед нами
ЦК партии.
Рубинштейн С. Л. (Москва).
Перед настоящим собранием стоят
большие принципиального значения
вопросы развития нашей
марксистско-ленинской философии. На
передний план в связи с обсуждением
книги т. Александрова выдвигается
вопрос о марксистской истории
философии. Нам нужна боевая,
острая книга по истории
философии, пронизанная
марксистско-ленинской идейностью. Это все мы
понимаем. Вопрос заключается в
том, что требуется для того, чтобы
такую историю философии
создать.
Ясно в сущности, какова должна
быть в принципе
марксистско-ленинская история философии. Но стоит
действительно уяснить себе этот
вопрос, чтобы ясным стало и другое, а
именно, что вопрос о разработке
марксистско-ленинской истории
философии упирается в более общие
вопросы философской работы в
целом.
Прежде всего, как должна,
строиться история философии?
Каждый философ и каждая
философия имеют свои социальные,
классовые корни, и вместе с тем каждая
философия, заслуживающая того,
чтобы войти в историю философии,
имеет какое-то познавательное
содержание. Каждый философ,
представляющий интерес для истории
философии, трактовал по-своему —
пусть в силу своих классовых
позиций более или менее извращённо —

ТЕКСТ РЕЧИ TOE. РУБИНШТЕЙНА С. Л.
421
какие-то более или менее
значительные проблемы философской и
научной мысли. Его философская
система как-то отражает мир,
познаваемый философом, и выражает его
классовые позиции, более или менее
сознательно служит им. При этом
философская система выражает
классовые позиции философа именно
тем, как — в каком преломлении —
она отражает мир. Именно этим
философ в самом содержании своей
системы выявляет, а то и выдаёт
Свои общественные позиции. Это
вещи не внеположные.
Этим, мне представляется,
определяется построение истории
философии.
Обычно в трудах по истории
философии, в том числе и в книге т.
Александрова, в центре каждой
главы, посвящённой какому-нибудь
философу, даётся изложение его
системы, его идей, которое является по
существу лишь переложением его
трудов, без расшифровки их
объективного смысла, изложение, из
которого читатель узнаёт собственно
лишь, как сам философ представлял
свою философию или за что её вы-
давал, а не то, чем она была и что
представляла собой на самом деле.
Такому изложению предпосылается
характеристика общественной
среды, как некоторого общего
исторического фона, которая выступает как
внешняя обстановка, поскольку
изложение самой философии,
порождённой этими общественными
условиями, дано далее безотносительно
к ним, не расшифровано на их
основе. Наконец, к такому изложению
затем присоединяют, с другой
стороны, критику данной системы,
которая неизбежно выступит, как
внешняя по отношению к материалу
точка зрения, поскольку самое-то
содержание системы подавалось не
исходя из неё. При таком построении
истории философии в ней внеполож-
но имеются как будто все элементы
для марксистского анализа, но
самого-то анализа нет. При таком
построении книга неизбежно лишается
марксистско-ленинской партийности
и остроты. Никакой набор самых
острых эпитетов и резких квалифи¬
каций сам по себе тут делу не
поможет.
Нужно, очевидно, другое: нужно
выявить не просто, как представлял
или за что выдавал философ свою
философию, а чем она на самом деле
была для своего времени, что она
объективно собой представляет для
нашего. Для этого самое изложение
содержания системы должно
превращаться в расшифровку её
объективного существа. Только исходя из
адэкватного действительности, а это
значит—марксистско-ленинского
понимания объективного существа тех
проблем, которые трактовались
философами прошлого, можно
определить, что и как в силу своих
общественных классовых позиций они
исказили в картине мира. Соотнеся
это проявление классовых позиций
философа в самом содержании его
философии со всей совокупностью
конкретных исторических данных о
нём и его времени, можно выявить
общественные корни данной
философии и её конечный политический
смысл; только так можно
одновременно определить, и что он внёс
нового, передового в познание мира
человеком, и в чём проявилась его
классовая ограниченность.
Настоящая история философии
при этом должна показать нам
каждого большого философа прошлого
не как антикварную реликвию, а как
участника той борьбы, которая в
иных формах ведётся и в
современности, в которой сами мы участвуем,
показать как союзника или
противника наших врагов или наших
союзников, значит, как человека, как
мыслителя, который боролся за или
против того самого дела, тех самых
идей, за которые боремся и мы, с
которым у нас есть свои большие, до
конца ещё не сведённые счёты.
История философии, которая
показала бы нам каждого философа
так — как носителя тенденций,
борющихся и в современности/ и,
значит, как силу — дружественную или
враждебную — в борьбе, • в которой
участвуем мы сами, — такая, но и
только такая история философии
будет и не сможет не бы if. боевой
книгой, проникнутой духом
подлинной нашей марксистско-ленинской

422
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РУБИНШТЕЙНА С. Л.
идейности. Для того чтобы вся
история философии имела прямое
отношение к нашей современной
идеологической борьбе, для этого нужно
прослеживать линии, тенденции,
которые связывают прошлое и
настоящее. Ленин всегда так делал.
Одно во всяком случае надо ясно
осознавать: вопрос о создании
марксистской истории философии — это
вовсе не просто вопрос о её
написании только, — это вопрос о её
разработке.
Я отлично понимаю, что очень
легко таким образом в общей форме
сказать, какой должна быть история
философии; но очень трудно такую
историю философии написать,
создать. Такую книгу можно, вероятно,
написать лишь на фазе ряда её
предваряющих специальных монографий.
Если освещение всей истории
философии, таким образом, должно
исходить из марксистско-ленинской
философии и её современной борьбы
с её врагами, то теоретическая
разработка современных проблем
марксистско-ленинской философии —
важнейшая предпосылка успешной
разработки марксистско-ленинской
истории философии. Недостатки,
которые выявились в разработке
истории философии, в значительной мере
упираются в более общие
недостатки, которыми страдает
теоретическая разработка нашими
философами современных проблем
марксистско-ленинской философии.
Отмечу некоторые из них. Здесь
говорилось об отрыве от актуальных
задач современной советской жизни,
о том, что нужна крепкая, глубокая
связь с нашей советской современной
жизнью, с политикой нашего
государства. Это, конечно, прежде всего.
В дополнение к этому отмечу ещё:
нужна и крепкая связь с наукой.
Между тем бросается в глаза
недостаточная ориентированность многих
наших философов в проблемах
современной науки. Дело, конечно, не
в том, что философ должен стать
специалистом по всем наукам и,
таким образом, неизбежно перестать
быть таковым в своей собственной.
Нет, он не должен, конечно,
перестать быть специалистом философом
и притом даже специализировав¬
шимся не только по философии
вообще, но и—в пределах философии—
по определённой философской
проблематике. Но он должен при этом
всё же серьёзно поработать — не во
всех науках, но в какой-нибудь
одной, в соответствии со своим
специальным философским профилем,
и быть в общем ориентированным в
том, что делается в тех областях
науки, которые на данном этапе
особенно интенсивно развиваются,
перестраиваются й дают существенный
материал для философских
обобщений.
При отсутствии этих предпосылок
философская работа снижается
именно из-за недостатка подлинного
понимания существа научных
проблем различных отраслей знания,
которые философия должна обобщать.
Это относится, мне представляется,
не только, скажем, к физике и
математике, но и к проблемам
общественных наук, к истории, в том числе
новейшей, включая и советскую.
Отсюда, хотя бы отчасти, повидимому,
неспособность многих работников в
области исторического материализма
подняться до раскрытия
закономерностей развития социалистического
общества.
Знание, понимание проблем науки
необходимо и историку философии.
В частности серьёзная ориентировка
в проблемах современной науки —
необходимая предпосылка для
компетентной критики современных
философских течений. Известно, как
Ленин в «Материализме и
эмпириокритицизме» связывал критику
махизма с анализом современной ему
физики. Критику махизма без
анализа состояния физики того времени
Ленин квалифицировал как
издевательство над диалектическим
материализмом. Не грозит ли
некоторым нашим историкам философии
опасность допустить аналогичное
издевательство над диалектическим
материализмом, если свою критику
современных идеалистических
теорий они не свяжут с современным
состоянием тех отраслей научных
знаний, с которыми эти
идеалистические теории фактически связаны?
С другой стороны, теоретический
анализ и критику современных на¬

ХЕНС.Т РЕЧИ ТО В, РУВИНЩТЕйНА С, л,-
№
учных теорий пора уже начать
связывать не всё с тем же
махизмом, поскольку сами эти научные
теории в действительности связаны
уже не с махизмом, а с его
современными преемниками. Нужно брать
современную философию в связи с
современной наукой и современную
науку в связи с современной
философией. Нужно связать обобщение
подлинных достижений современной
науки с ударами по современным
философским течениям
(неореализма, логического эмпиризма и т. д.) по
Ресседю и Уайтхеду, Карнапу и Рай-
хенбаху и т. д., которые, будучи фаю
тическй преемниками махизма,
считают, что они оставили его далеко
позади, и которых поэтому не
сразишь, не разоблачишь ударами всё
только непосредственно по махизму.
Пора уже нам выбрать иные, более
современные объекты критики и
поискать их, пожалуй, главным
образом в современной Америке,
в США.
В несомненной связи е этим
ослаблением у ряда наших философов
контакта с современной наукой,
явно и пагубно сказывающейся как
на постановке теоретических
проблем, так и на истории философии,
стоит и неправомерное сужение —
в представлении наших философов—
самой системы философских
дисциплин. Лишь специальное указание
товарища Сталина и постановление
ЦК напомнило о существовании
логики и психологии. В дальней-
шем нам раньше или позже ещё,
верно, напомнят, что в связи с
задачами советского искусства надо
философам всерьёз заняться и раз*
работкой марксистско-ленинской
эстетики, а в связи с воспитанием
нашей молодёжи — также и этики.
От этого неправомерного сужения
круга философских дисциплин
страдает философия. Оно не может не
сказаться и на истории философии.
Как, в самом деле, в истории
философии дать компетентный анализ
философии, скажем, Гамильтона
или взглядов современных
философов—Росселя (Russell) и Уайтхеда
(Whitehead) или Карнапа (Carnap)
без серьёзной работы над логикой?
Как, не владея широко и глубоко со¬
временной логикой, компетентно
судить о кризисе основ математики в
опорах между Брауэром (Brouwer) и
Гильбертом (Hilbert),
интуиционизма и формализма по вопросу о
логическом законе исключённого
третьего? И как разобраться в
дискуссии о логическом законе
исключённого третьего, возникшей в связи
с разработкой математических
проблем, будучи ,вовсе не причастным к
этим последним, без всякого их
понимания? Что же у нас в результате
здесь получается? У нас в Союзе
ведётся серьёзная и успешная
разработка проблем современной
математической логики; трудами
Колмогорова, Новикова и др„ но она
ведётся совсем обособленно от
философии, ПОТОМУ ЧТО философы
обособились от неё и не обнаруживают её
понимания. От этого, я уверен,
опять-таки страдают обе стороны.
В результате постановления ЦК
логика попала, наконец, в поле зрения
философов, Но какая? Лишь
элементарная, школьная, лишь её уже
давно сложившиеся «азы», а
дальнейшая её разработка и
специализация проходит мимо них, Не
разрабатывается и диалектическая
логика. Нормальное ли это
положение?
Я продолжаю ту же мысль.»
Можно ли написать действительно
содержательную, проникнутую
марксистско-ленинской идейностью книгу или
главу в истории философии, скажем,
о Спинозе, охватывающую всю
систему его идей и, быть может, даже
самую сердцевину её, не
разрабатывая вопросов марксистско-ленинской
этики? И можно ли написать такую
же книгу или главу в истории
философии, скажем, о Белинском без
работы над марксистско-ленинской
эстетикой?
Особо, хотя и кратко, я хотел бы
остановиться на 'вопросе о
психологии, Психология во второй половине
прошлого столетия отпочковалась от
философии, оформившись как
особая самостоятельная
экспериментальная дисциплина. И попытки,
которые делаются ещё и теперь,
свести её то к физиологии, то опять-
таки к философии — к гносеологии
или историческому материализму

424
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РУБИНШТЕЙНА С. Л.
явно не -состоятельны. Но при всём
том психология по самому
характеру своего предмета остаётся
теснейшим образом, теснее, пожалуй,
чем какая-либо другая наука,
связанной с философией; наша
советская -психология должна сохранять
теснейшую связь с нашей
марксистско-ленинской философией.
Психология -всё время
участвовала -и участвует в философской
борьбе. Кризис, наступивший в
психологии в начале XX столетия, был,
как и кризис, о котором писал
Ленин в «Материализме и
эмпириокритицизме», кризисом
методологическим; это был кризис
идеалистической психологии сознания. Борьба
направлений, которая развернулась
в зарубежной психологии с начала
настоящего столетия, была по
своему существу борьбой различных
разновидностей всё нарастающего в
буржуазной науке этого времени и
всё более агрессивного идеализма
против элементов сенсуализма и
механистического материализма, на
методологических основах которых
было первоначально воздвигнуто
здание экспериментальной
психологии.
В начале кризиса буржуазной
идеалистической психологии
существеннейшим моментом явился
переход — всё более открытый — таких
«вождей» и «корифеев»
буржуазной психологической науки, как
Вундт, Титченер и Джемс, на
позиции махизма. Ещё острей обстоит
дело с участием психологии в
философской борьбе в наши дни, в
отношении прежде всего американской
философии и психологии. В модных
в настоящее время в
англо-саксонских странах, прежде всего в США,
течениях неореализма и
прагматизма проблемы психологии играют —
это можно доказать
документально — такую же роль, какую в
махизме во времена Ленина играли
проблемы физики.
В силу этой связи, этого
-взаимопроникновения философии и
психологии нельзя дать глубокой, до
конца разоблачающей критики этих
реакционных идеалистических
теорий современной
империалистической Америки, не подвергнув такому
же глубокому методологическому
анализу состояние современной
психологии, какому Ленин в
«Материализме и эмпириокритицизме»
подверг состояние тогдашней физики.
Вот положение, которого многие
наши философы, повидимому, ещё не
учитывают. Психология в настоящее
время не только отражает уже
сложившиеся в философии
направления, но и активно участвует в их
формировании. Не учитывая её роли,
нельзя дать полного всестороннего
анализа этой борьбы. Выпадение
психологии из поля зрения философа
не может не сказаться и на истории
философии.
От отрыва философии от
психологии, который наблюдался у нас в
течение ряда лет, страдает и
философская работа. Этот отрыв ведёт к
оскудению того материала, в
котором кровно должна быть
заинтересована философия. Известно, как
подчёркивал Ленин значение ряда
специальных психологических
дисциплин как предпосылок для
построения материалистической
диалектики и теории познания (см.
В. И. Ленин, Философские тетради,
1938, стр. 321). И когда
товарищ Сталин в своём произведении
«Анархизм или социализм?» дал
свою классическую характеристику
материалистической теории и её
монизма, он не преминул связать её с
основными данными эволюционной
психологии (касающейся перехода
от раздражимости к
чувствительности и от ощущения к сознанию).
Выпадение вопросов логики,
этики и эстетики из круга
разрабатываемых нашими философами
проблем, утрата связи с психологией
неизбежно -влекут за собой оскудение
и истории философии; из неё
выпадают или в ней блекнут многие
части или стороны философской
деятельности изучаемых ею философов
и иногда — важнейшие для
некоторых из этих философов. Для того,
чтобы полнокровной и многогранной
была история философии,
полнокровной и многогранной, более
глубокой должна быть работа наших
философов над современными
теоретическими проблемами марксистско-
ленинской философии. Недостатки,

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РУБИНШТЕЙНА С. Л.
425
обнаруживаемые ib связи с
обсуждением книги т. Александрова в
разработке истории философии, — это
(частично, по крайней мере)
отражение и показатель более общих
недостатков в работе наших
философов.
Для устранения этих недостатков
коллективу наших философов надо,
помимо всего -прочего, много, очень
много поработать: 1) над
установлением более тесного и глубокого
контакта с различными областями
конкретного знания, 2) над связанной с
ними разработкой различных
философских дисциплин, которые
выпадали на протяжении ряда лет из
поля зрения наших философов и
которыми значительная часть наших
философских кадров и не владеет,
3) необходима, наконец, и это
особенно существенно, более активная
и глубокая теоретическая
разработка стержневых современных
проблем марксистско-ленинской
философии. Только когда основные
проблемы, которые -по-своему пытались
решать различные философы
-прошлого и разрешение которых можно
дать лишь на основе марксистско-
ленинской философии, оживут для
коллектива наших философов в их
собственной творческой работе и,
таким образом, приобретут для них
актуальность, оживёт и приобретёт
остроту и актуальность сама история
философии. Книга по истории
философии тогда превратится в одну
большую острую дискуссию
марксизма-ленинизма со всеми другими
философиями прошлого и
настоящего.
В конечном счёте всё — мне
представляется — упирается в вопрос о
том творческом марксизме,
которому учит нас товарищ Сталин.
Классики марксизма-ленинизма Ленин и
товарищ Сталин разработали и
нерушимо установили основы нашей
философии. Но основные положения
м ар кси стс ко-лен и н ско й фило софи и,
установленные трудами классиков
марксизма-ленинизма, могут в
трудах наших философов и
представителей специальных философских и
смежных с философией дисциплин
жить полной и действенной жизнью,
только если они будут ими конкре¬
тизироваться и разрабатываться,
применяясь к различным областям
научного знания и ко -всему
многообразию специальных философских
дисциплин. Это задача, от которой
коллектив советских философов
никак не может, не в праве
уклоняться.
На философском фронте
неблагополучно. Это очевидно, и сказать это
нужно. Во, сказав это, нужно
сказать и другое: что надо сделать,
чтобы выправить положение. Не
может же оно в самом деле остаться
таким!
В центре всего — вопрос о
партийности науки. Но мы должны,
мне кажется, при этом помнить о
том, что применительно к
работникам философского фронта речь идёт,
очевидно, не только о партийности
вообще, а, в частности, и о
партийности в науке. А
марксистско-ленинская партийность в науке, как все мы
хорошо знаем, должна означать
вместе с тем и подлинную научность.
Надо добиваться того, чтобы в сознании
наших философов • создалось
правильное представление об уровне,
на котором должны находиться
научные работы. А то некоторые наши
философы ещё не всегда достаточно
ясно понимают различие между
исследованием и компиляцией и
невысокого научного уровня
популяризацией. Как в фокусе отражается этот
недостаток философского фронта в
работе Института философии
Академии наук. Нужно поднять научный
уровень философских работ
прежде всего центральных академиче-
ских учреждений. Очень важно,
чтобы люди понимали, что требование
партийности в науке, которое сейчас
особенно выдвигается на передний
план, не понижает, а повышает
требования к научности наших работ.
Партийность в науке, я думаю,
обязывает нас к тому творческому
марксизму, которому собственным
примером повседневно учит нас
товарищ Сталин. Творческого
марксизма, смелости и вместе с тем
глубокой научности, характерной для
передовой советской науки, — вот
чего больше всего нехватало нам в
философских работах.
Ответственность за это лежит прежде всего на

420
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. РУБИНШТЕЙНА С. Л.
руководящих работниках и
руководителях центральных учреждений,
прежде всего на Институте
философии.
Вопрос об уровне научной работы
з области философии теснейшим
образом связан с вопросом о качестве
философских кадров и руководстве
ими.
Тщательное выращивание наших
философских кадров, подготовка
(под руководством самых
квалифицированных из имеющихся
специалистов) новых молодых кадров —
это важнейший вопрос. -
У нас есть философские
работники среди молодых (так же, впрочем,
как и среди не очень молодых) с
недостаточной философской
подготовкой и культурой, недостаточно
работавшие и работающие над собой. Но
у нас есть прекрасные, способные,
ценнейшие люди. Надо только уметь
их разглядеть, выделить,
предъявить к ним все требования,
обеспечив им все возможности для их
дальнейшего научного роста, — вот в
чём дело. Цело• не в том, конечно,
что нет у нас таких ценных,
способных к большому научному росту
людей,—это чепуха, клевета на наших
людей; дело в том, что их не
всегда выращивают так, как
нужно.
Если эти люди не дают серьёзной
научной продукции, то это
объясняется по большей части тем, что не
так, как нужно, организуют их
работу, в частности не дают им
серьёзно специализироваться.
Посмотрите, как в других областях знания
крупные работники или, быть может,
работники, которые отчасти именно
поэтому делают что-нибудь крупное,
значительное >в своей области, как
они годами сидят на одной
проблематике, зато эффект получается
какой! У философов же сплошь и
рядом совсем обратное: они то и дело
перебрасываются с одной проблемы
на другую по каждому дуновению
ветерка. Не умеют ещё люди
различать подлинную актуальность
научной тематики, совершенно
необходимую, конечно, от мимолётной
злободневности. В результате людей
сажают на темы, которые к моменту,
когда может быть написана работа,
заведомо устареют, потеряют всякое
значение, или на темы такие общие,
по которым молодой работник
заведомо не может сделать исследования.
Работы не получается, не получается
и специализации, вообще роста
научного работника. Немало умных,
способных работников, из которых при
других условиях могли бы
выработаться ценные специалисты,
перепорчено, покалечено таким
образом.
Плохо обстоит дело и с научным
руководством молодыми
философскими кадрами вообще, в Институте
философии в частности. Первое
вхождение в научное исследование
и овладение научным мастерством —
дело трудное. Тут нужна школа,
руководство со стороны зрелого
исследователя с уже сложившимися
методами; нужно, чтобы такой зрелый
исследователь с большим
кругозором сумел поставить перед
начинающим разумную задачу и дать ему
некоторые отправные точки для её
разрешения. Нет того, чтобы, как
это делается в других областях,
руководитель включил молодою
работника в систему своих исследований,
выделив ему в ней особую, частную,
точно очерченную, относительно
самостоятельную задачу. Вот такого
руководства, которое есть в каждом
цехе, при котором создаются школы,
в которых опыт исследования
передаётся от одного многим, я что-то
не видел среди философов. Вот у
нас, в Институте философии, я
смотрю, кругом всё
кустари-одиночки, нет настоящего руководства,
нет передачи опыта и мастерства,
того, что есть сейчас в каждом цехе.
От этого страдает молодёжь. Это
серьёзно затрудняет рост молодых
философских кадров. Молодёжь
оказывается жертвой того, что старшие
не ведут её за собой. Результаты
работы наших научных кадров и их
собственного формирования, которое
в процессе этой работы и
совершается, зависят от того, как мы сами
её организуем.
То же в принципе, что я сказал о
подготовке наших научных кадров, я
сказал бы и вообще о положении на
философском фронте. На
философском фронте у нас сейчас неблаго¬

текст РЕЧИ ТОВ. СЕЛЕКТОРА м. 3.
417
получно, очень неблагополучно. Но
нельзя об этом говорить © том тоне,
как говорили некоторые из
выступавших здесь товарищей, — так, как
будто это какое-то катастрофическое,
роковое неблагополучие, которое
никак не кончится, из которого и вы-
хода-то никакого и предвидеть как
будто нельзя. Наоборот! Это
неблагополучие имеет свои конкретные
причины, © основном в нас лежащие
и от нас Зависящие, и потому
должны быть и определённые
средства для того, чтобы положить ему
конец. Положение сейчас не
хорошее, но оно должно выправиться н,
конечно, выправится. Как могло бы
это быть иначе, когда речь идёт о
нашей философии, которая
основывается на трудах классиков
марксизма-ленинизма и опирается на всё
строительство нашей Великой
социалистической родины. Не может этого
быть иначе!
Селектор М. 3. (Москва). Я хочу
остановиться на вопросе о
проведении принципа большевистской
партийности при освещении
истории русской философии.
Надо отдать должное товарищам,
ведущим исследование в области
истории русской философии. Начата
и ведётся работа по разоблачению
буржуазной легенды о якобы
подражательном характере русской
философии, представляющей будто
бы простой перепев
западноевропейских философских теорий.
Ведётся работа в том направлении,
чтобы показать самостоятельность,
оригинальность и величие русской
философской мысли. Вскрыто в
известной мере, хотя ещё и
недостаточно, какой огромный ©клад
внесли русские мыслители в
сокровищницу общечеловеческой
культуры.
Вместе с тем в ряде работ по
истории русской философии
содержатся ошибки, которые не менее
серьёзны, чем те, какие допущены в
учебнике Александрова.
Центральным пунктом
происходящей дискуссии является вопрос о
недопустимости объективизма при
изложении истории философии, о
необходимости строгого соблюде¬
ния принципа большевистской
партийности. Марксизм-ленинизм,
будучи идеологией пролетариата —
восходящего, последовательно
революционного и до конца
прогрессивного класса, заинтересованного в
максимально правильном познании
действительности, — является
единственным мировоззрением, в
котором партийность не только не
противоречит объективности, а,
наоборот, тесно и неразрывно сочетается
с ней. Большевистская партийность
соединяет революционность с
высшей научностью, руководствуется
положением, которое кратко, но
так метко выразил товарищ Сталин,
что историю нельзя ни улучшать, ни
ухудшать.
Ленин и Сталин дают нам
замечательные примеры того, как надо
по-партийному подходить к
рассмотрению деятелей и учений прошлого.
Трудно найти в марксистской
литературе произведение,
представляющее лучший образец сочетания
партийности и объективности при
оценке мыслителя и общественного
деятеля, чем статья Ленина
«Памяти Герцена».
Какой пламенной и страстной
любовью Ленина к революции,
безграничной преданностью пабочему
классу дышит каждая строчка
статьи Ленина, и как Ленин
восхищается и гордится Герценом за то,
что он в условиях крепостной России
сороковых годов XIX века сумел
подняться на такую высоту, что
встал в уровень с величайшими
мыслителями своего времени; за то,
что он стал горой за освобождение
крестьян и боролся за победу
народа над царизмом; за то, что он
первый поднял великое знамя
борьбы путём обращения к массам
с вольным русским словом!
И в то же время какая прямота и
строгая правдивость в обрисовке
облика Герцена! Ленин 'Показывает
классовую природу воззрений
Герцена, отображающих
революционность буржуазной демократии. Он
обрисовывает эволюцию Герцена.
Он беспощадно вскрывает его
слабые стороны—колебания между
демократизмом и либерализмом.
Он показывает, что социализм Гер¬

428
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СЕЛЕКТОРА М. 3.
цена является прекраснодушной
фразой, что в учении Герцена на
самом деле нет ни грана социализма.
Вместе с тем у Ленина
содержится практический вывод: чему
пролетариат может учиться на
примере Герцена, и что с точки зрения
пролетариата негодно у Герцена.
И заметьте, что всё это в статье,
написанной к юбилею и
умещающейся всего на пяти страницах.
Эта статья Ленина может по
справедливости с л у ж ить н ез а ме н и мы м
наставлением в том, как надо
писать марксистскую историю и
западноевропейской и русской
философии.
К сожалению, образцы, которые
дают нам классики
марксизма-ленинизма, не учтены .в должной мере
историками не только
западноевропейской, но и русской философии.
Ленин писал, что либералы
возвеличивают слабые стороны
Герцена и умалчивают о сильных. А
некоторые наши историки философии,
побуждаемые благородным
желанием, как кто-то здесь неправильно
■выразился, поднять русских
философов (как будто они в
действительности не стояли на большой
исторической 'высоте), поступают в
отношении всех революционных
демократов и других прогрессивных
русских мыслителей по
противоположному, но тоже неправильному
рецепту: возвеличивают их сильные
стороны и умалчивают о слабых. В
результате изложение истории
русской философии превращается
сплошь и рядом в простое и
исключительное славословие по адресу
хотя и прогрессивных и
революционных, но немарксистских
мыслителей. И это ведёт в дальнейшем к
стиранию граней между
революционными демократами и ленинизмом,
к умалению значения и роли
ленинизма. И если в учебнике
Александров а н еп равильно изображаются
философские деятели и философские
теории прошлого, то в некоторых
работах по истории русской
философии даётся неправильная оценка
единственно научного и верного
учения настоящего — ленинизма и
его создателей — Ленина и Сталина.
Типичной в этом отношении яз^
ляется статья т. Иовчука «Ленинизм
и передовая русская культура».
Я хочу остановиться, в первую
очередь, на этой статье по
следующим обстоятельствам. Во-первых,
она опубликована в теоретическом
органе нашей партии — в журнале
«Большевик» — и носит особенно
ответственный характер. Во-вторых,
она носит как бы программный,
установочный характер для работы в
области истории русской
философии. В-третьих, в ней представлены
в концентрированном виде те
ошибки, которые имеют хождение и в
ряде других работ по истории
русской философии.
В статье т. Иовчука неправильно
освещаются такие вопросы, как
вопрос об исторических корнях
ленинизма и в связи с этим о сущности
ленинизма, — о теоретической базе
ленинизма, — о соотношении между
ленинизмом и революционными
демократами.
Работы товарища Сталина
вооружили нас классически чётким и
ясным определением ленинизма:
ленинизм — это марксизм эпохи
империализма и пролетарских революций.
Этим определением показываются:
во-первых, исторические корни
ленинизма — ленинизм есть развитие
марксизма в новую эпоху, в эпоху
империализма, а сейчас — ив эпоху
победы социализма на одной
шестой земного шара; во-вторых,
соотношение между марксизмом и
ленинизмом — подчёркивается
органическая связь между ними; в-
третьих, международный характер
ленинизма'.
Товарищ Сталин подвергает
критике национально-ограниченное
понимание ленинизма. Он отметает
взгляды социал-демократов,
считающих ленинизм применимые лишь к
национальной русской обстановке.
Он разоблачил троцкистов и зиновь-
евцев, которые, играя наруку
Бауэру и Каутскому, превращали
ленинизм из интернационального
пролетарского учения в продукт
российской самобытности. Ленинизм
не является чисто национальным и
только национальным, чисто русским
и только русским явлением.
Ленинизм — явление интернациональное,

42Э
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. С'Е ЛЕКТОРА М. 3.
имеющее корни во .всём
международном развитии. Ленинизм есть
обобщен и е опыт а ре во лю цио н но го
движения всех стран, и основы
теории и тактики ленинизма пригодны
и обязательны для пролетарских
партий всех стран. И когда Морис
Торез заявляет на конференции
Сенекой федерации
коммунистической партии Франции, что «мы
верны и будем оставаться верны
идеалу коммунизма и тому, кто
олицетворяет этот идеал, — Сталину», то
в этом заявлении получает поизна-
ние тот научный факт, что ленинизм
представляет собой явление
интернациональное и что в нашу эпоху
нет и не может быть никакого иного
марксизма, кроме ленинизма.
Товарищ Сталин борется также
против национального нигилизма
в определении ленинизма, -против
игнорирования того, что именно гений
русского народа и русские
коммунисты дали mhov Ленина, против
забвения того, что ленинизм
является высшим достижением русской
культуры.
Тов. Иовчук говорит об
интернациональном характере ленинизма. А
затем утверждает следующее:
«Россия могла стать родиной
ленинизма... ещё и потому, что она
обладала самыми сильными традициями
освободительной борьбы, наиболее
•про грее с и вн ьим'И традициям и д е мо -
кратического движения, а русский
рабочий класс воплотил в себе
лучшие черты русского национального
хяпяктера» («Большевик» № 21,
1945 г., стр. 36).
Итак, ленинизм, в последнем
счёте, сказывается выражением
русского национального характера.
Разве это классовое, марксистское
о бъясне ние историч ее ки х ф а кто в?
Характеристика ленинизма — как
чего-то вытекающего- из
специфических черт русского национального
характера—существует. Но это
характеристика, какую дают
ленинизму реакционные враги его из
лагеря буржуазии, какую пускают
в ход социал-демократические
противники ленинизма,
противопоставляющие ему «культурный» и
«истинный» западноевропейский маоксизм.
Формула т. Иовчука, по сути дела,
ничем также не отличается от
утверждения Реннера, который
пишет, что каждая страна имеет свои
особые экономические формы,
пролетариат каждой страны в -своём
мышлении и действиях отличается
от пролетариата других стран, и
потому в каждой стране имеется
свой собственный марксизм. И беря
на себя роль примирителя, Реннер
заявляет, что каждый марксизм
прав, и что одинаковое право на
существование имеют и русский, как
он выражается, марксизм и
английский лейборизм.
Нет сомнения, что т. Иовчук
отходит от правильного понимания
исторических корней и сути
ленинизма, состоящего в том, что ленинизм
есть научное выражение коренных
интересов рабочего класса всех
стран, что ленинизм является
дальнейшим развитием марксизма в
новых условиях классовой борьбы
пролетариата, марксизмом эпохи
империализма и пролетарских
революций,' марксизмом эпохи победы
социализма на одной шестой части
земли.
Что т. Иовчук неверно, узко и
ограниченно понимает исторические
корни и сущность ленинизма, видно
из того, как им трактуется одно из
основных положений ленинизма —
ленинско-сталинская теория о
возможности победы социализма
первоначально - в одной, отдельно
взятой, стране.
Вывод Ленина о возможности
победы социализма в одной стране
вытекает из анализа им эпохи
империализма, из открытого им закона
неравномерности- развития
капиталистических стран в эпоху
империализма. В доимпериалистическую
эпоху пролетарская революция
рассматривалась как результат
исключительно внутреннего- развития той
или иной страны. В эпоху
империализма такой подход становится
недостаточным. Теперь надо
рассматривать пролетарскую революцию как
результат развития противоречий в
мировой системе империализма и
разрыва империалистической цепи в
слабом её звене. В
доимпериалистическую эпоху победа социализма
в одной стране была невозможна.

430
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СЕЛЕКТОРА М. 3.
Изучая империализм, Ленин
показал, что неравномерность
развития ведёт не только к возможности,
но и к необходимости победы
пролетариата в отдельных странах, что
одновременная победа социализма во
всех странах невозможна, и
возможна победа социализма первоначально
в одной, отдельно взятой, стране.
Это была новая, законченная
теория социалистической революции,
теория о возможности победы
социализма в отдельных странах.
Вывод Ленина о возможности
победы социализма в отдельных
странах имеет международное
значение, а не относится к одной
какой-либо стране. Он представляет
собой дальнейшее развитие
марксистской теории в целом.
А как освещает этот зопрос
т. Иовчук? Он пишет: «Русские
марксисты во главе с Лениным явили
всему миру образцы творческого
марксизма. Они не ограничились
теоретическим доказательством того
положения, что Россия стала
страной капитализма и что к ней
применимы законы капиталистического
развития. Научный анализ
исторического развития России и
революционная смелость подсказали им,
что нет нужды ждать, пока Россия
станет наиболее развитой в
промышленном отношении страной
мира, а пролетариат в ней будет
составлять большинство населения.
Ленин .и Сталин совершили великий
научный подвиг, доказав
возможность построения социализма
'первоначально в одной, отдельно
взятой, стране, и провозгласив, что
именно Россия явится страной,
прелагающей путь к социализму»
(«Большевик» № 21, 1945, стр. 48).
Теория о возможности победы
социализма в одной стране
изображается как теория о возможности
победы социализма отдельно только
в России и непременно в России.
Вывод о возможности победы
социализма в одной стране нисколько не
связывается т. Иовчуком с законом
неравномерности развития
капиталистически х стран в эпоху
империализма, а предстаёт как вывод,
сделанный на основе анализа условий
развития только России и примени¬
мый только к России. Товарищ
Сталин ещё перед Октябрём, на VI
съезде партии, говорил: «Не
исключена возможность, что именно
Россия явится страной, пролагающей
путь к социализму». Аут. Иовчука
дело изображается гак, будто
Ленин и Сталин с самого начала
провозгласили, что страно-й,
прелагающей путь к социализму, должна
стать и станет только и обязательно
Россия, и в этом-де суть их теории
о возможности победы социализма в
одной стране. Ленинизм выглядит
опять-таки как русский марксизм.
Какова теоретическая база
ленинизма? Ленин — марксист, и
основой его мировоззрения является
марксизм. Ленин развил марксизм
применительно- к новой фазе
капитализма, но то новое, что внёс
Ленин в марксизм, целиком и
полностью базируется на принципах,
данных Марксом и Энгельсом.
Надо видеть разницу между путём
теоретического развития Маркса и
Энгельса и путём теоретического
развития Ленина и Сталина.
Маркс и Энгельс вырабатывали
своё диалектике -
материалистическое мировоззрение, отправляясь от
идейного материала
предшествующих им философских школ и
направления, от идеалистической
диалектики созерцательного
материализма, утопического социализма.
Маркс и Энгельс сами одно время
находились под влиянием Гегеля и
Фейербаха. Ленин и говорит
поэтому о трёх источниках марксизма.
Ленин же отправляется от
марксизма и с самого начала своей
революционно-теоретической
деятельности выступает как верный и
последовательный продолжатель
Маркса и Энгельса. Товарищ Сталин
с первых шагов своей
теоретической работы выступает как
непоколебимый марксист, верный
ученик и соратник Ленина. Вы не
найдёте у Ленина и Сталина трудов,
носящих следы чужих,
-немарксистских влияний. Все их произведения,
начиная с первого, отлиты из
чистой .марксистской стали.
Неправомерно поэтому говорить о каких-
то различных, нескольких базах или
источниках ленинизма.

ТЕКСТ ВЕНИ ТОК. СЕЛЕКТОРА М. 3,
431
А как ставит вопрос т. Иовчук?
Он пиш-ет: «Главной и основной
теоретической базой, на которой
вырос и развился ленинизм, явилось
учение Маркса и Энгельса»
(«Большевик» № 21, 1945, стр. 37). Если
есть главная и основная
теоретическая база ленинизма, то, стало
быть, есть ещё какая-то другая, не
главная и не основная. Такой
второй идейной базой или источником,
откуда ленинизм черпал свои
материал, явилось, по Иовчуку,
наследство революционных
демократов, идеи которых Лешн-де
развивал и разрабатывал дальше.
Тов. Иовчук рассуждает примерно
так. Новая эпоха, эпоха
империализма, принесла новые условия
экономического развития и новый опыт
р е волюд ионно й б о рьб ы. Обобщая
эти новые экономические условия и
новый опыт, Ленин и Сталин
двинули ©перёд и развивали марксистскую
теорию. Но Ленину и Сталину надо
было учесть особенности
экономического, политического и
идеологического развития России и дать
ответы на вопросы, стоявшие
специально перед Россией. Тут они
обращались к идейному наследству
революционных демократов,
разрабатывали и развивали его. То-есть:
поскольку Ленин занимался эпохой
империализма вообще, он
отправлялся от марксизма и двигал его
вперёд; поскольку он занимался
вопросами России, он отправлялся от
идей революционных демократов и
двигал их вперёд.
Н сир авиль но сть этого расе у ж д е -
ния заключается в том, что оно
ставит фактически вопрос о* том, был
ли Ленин последовательным
марксистом. Получается, что Ленин
исходит из марксизма и чего-то
такого, что- не есть марксизм, ибо
никто не назовёт воззрения
революционных демократов
марксистскими. С точки зрения т. Иоцчука на
вопрос, что такое ленинизм, надо
отвечать: ленинизм есть дальнейшее
развитие в новых условиях
марксизма и идей революционных
демократов.
Рассуждение т. Иоцчука
зачёркивает международное значение
русской революции. Ленин работал
прежде всего в России и для России.
Но Россия являлась узловым
пунктом всех -противоречий
империализма. Центр мирового
революционного движения с конца XIX века
переместился в Россию. Царизм
представлял собой
военно-феодальный империализм, и пото-му, кто
хотел бить по царизму, тот
замахивался на империализм.
Следовательно, не исключительно тогда, когда
Ленин занимался вопросами
экономики и политики и международного
рабочего движения, но и тогда,
когда он -решал проблемы русской
революции, он обогащал
марксистскую теорию, двигал её вперёд.
И потому Россия стала родиной
ленинизма как дальнейшего развития
марксизма в эпоху империализма.
Ленинизм представляет собой
вершину мировой и русской
культуры. И эту формулу надо брать в
единстве её обеих частей. В
ленинизме воплотилось лучшее, что создала
русская культура. И это высшее
достижение русской культуры дало
ответы ца вопросы, стоящие перед всем
трудящимся человечеством, является
.вершиной и мировой культуры.
А что получается у т. Иовнука?
Он рассекает эту формулу. Он
отрывает русскую революцию от
революции международной и
выбрасывает за борт международную роль
русской революции. Он
устанавливает два источника ленинизма, и
ленинизм выступает у него, с одной
стороны, как развитие марксизма, с
другой — как развитие идей
революционных демократов. Он
констатирует фактически два ленинизма*:
ленинизм как порождение эпохи
империализма и ленинизм как продукт
специфических русских условий. Тем
самым умаляется международное
значение ленинизма и делается
уступка нашим противникам из лагеря
буржуазии и социал-демократии,
которые хотели бы представить
ленинизм как русский марксизм в
противоположность западному.
Как изображает т. Иовчук
соотношение между ленинизмом и
революционными демократами в
области философии? Он пишет: «Русские
марксисты во главе с Лениным и
С та л ин ы м учи тыв а ли дости ж е н и я

432
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СЕЛЕКТОРА М. 3.
классической русской философии,
исходили из них, но не
ограничивались ими и двигали вперёд развитие
философской и общественной
мысли» («Большевик» № 21, 1945,
стр. 45). Большевики «в новых
условиях развивали в России
высказанную Герценом, Белинским,
Чернышевским и Добролюбовым идею
о безграничном развитии в природе
и обществе, о вечном отвержении
старых и отживших форм жизни.
Русские марксисты продолжили в
новых исторических условиях
начатую классиками русской философии
борьбу против идеализма и мистики
за воинствующий материализм»
(«Большевик» № 21, 1945, стр. 46).
Такая характеристика не полна,
одностороння и потому глубоко
неверна. Верно, что русские
революционные демократы
пропагандировали идеи материализма и
диалектики, причём их материализм был
выше материализма Фейербаха, их
диалектический метод превосходил
диалектику Гегеля. Ленин и Сталин
ссылались на материалистические и
д и ал ектические идеи революцию н-
ньгх демократов в своей борьбе
против идеализма и метафизики. Ленин
обращается к материализму
Чернышевского в борьбе против
идеализма эмпириокритиков. Товарищ
Сталин обращается к диалектике
Чернышевского, разоблачая
метафизику оппортунистов. Но нельзя
забывать, что даже лучший из
пр едет а вителей ру сско й класс и
ческой философии XIX века —
Чернышевский — «не мог, в силу
отсталости русской жизни, подняться
до диалектического материализма
Маркса и Энгельса» (В. И. Ленин,
Соч., т. XIII, стр. 295). Нельзя
оставлять в стороне того, что Ленин
отправлялся от философии
марксизма, и он использовывал
философские взгляды революционных
демократов не как базу для
дальнейшего развития диалектического
материализма, а поскольку он был
уже диалектическим материалистом.
Товарищ Сталин указывает, что
«метод Ленина является...
конкретизацией и дальнейшим развитием
критического и революционного
метода Маркса, его материалистиче¬
ской диалектики» (Я. В. Сталин,
Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 13).
А т. Иовчук спутывает все
подлинные связи вещей и доходит, в угоду
своей схеме, до прямой нелепости,
утверждая, что «особое внимание
Ленина и его сторонников было
обращено на разработку вопросов
философии и социологии, выдвинутых
предшественниками марксизма как
на Западе, так и в России»
(«Большевик» № 21, 1945, стр. 45).
Выходит, что Ленин в философии .вовсе ке
отправлялся от Маркса.
Столь же неправильно освещается
т. Иовчуком соотношение между
ленинизмом и революционными
демократами в области общественно-
политических взглядов. Тов.
Иовчук устанавливает здесь
соотношение, аналогичное тому, о котором
говорил товарищ Сталин, (разъясняя
связь между марксизмом и
ленинизмом. Товарищ Сталин указывал, что
Маркс и Энгельс подвизались в
доимпериалистический период.
Затем наступил новый период в
развитии капитализма—период
империализма. Отсюда необходимость
дальнейшего развития марксизма.
По этому же типу рассуждает и
т. Иовчук. Деятельность
революционных демократов протекала в то
время, когда в России не было ещё
пролетариата и лишь начиналась
народная демократическая
революция. Для своего времени те
решения общественно-политических
вопросов, какие давали
революционные демократы, были верны. Но
затем обстановка изменилась: Россия
твёрдо и окончательно вступила на
путь капиталистического развития,
пролетариат стал ведущей силой в
освободительном движении. В этих
условиях нельзя было оставаться
при старых решениях, их надо было
развивать дальше. Это и сделали
русские марксисты во главе с
Лениным и Сталиным.
«Русские марксисты, — пишет
т. Иовчук, — во главе с Лениным,
естественно, не могли ограничиться
тем, что было сказано русскими
просветителями об общественных
отношениях в стране» («Большевик»
№ 21, 1945, стр. 48). И ещё:
«Используя идейный материал предшествен¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СЕЛЕКТОРА М. 3.
433
ников марксизма в России, в
особенности их критику отживших свой век
крепостнических порядков, русские
марксисты создали свою совершенно
новую теорию, принципиально
отличную от старых революционных
учений» (там же, стр. 43).
Теоретическая фальшь этого
построения состоит в том, что она
открывает марксизм в России от
Маркса и изображает дело так, будто
даже марксизм (не собственно
ленинизм, как нечто новое, что внёс
Ленин в сокровищницу марксизма,—
а именно марксизм) заново возник
в России независимо от Маркса и
явился исключительным
результатом развития идей революционных
демократов.
Построение т. Иовчука неизбежно
ведёт к приукрашиванию и пригла-
живанию революционных
демократов, к затушёвыванию слабых
сторон и недостатков их воззрений.
И т. Иов'чук действительно
становится на этот путь.
Он заявляет, что революционные
демократы не могли создать
подлинную науку о законах развития
общества, ибо «не довели идеи
классовой борьбы до требования
диктатуры пролетариата» (там же, стр.
45). Но разве у революционных
демократов было научное понимание
сущности классов и классового
деления общества? Ленин писал, что в
произведениях Чернышевского веет
духом классовой борьбы. И вместе с
тем даже Чернышевский смешивает
ещё классы и сословия и объединяет
пролетариат и трудящихся вообще
в одно сословие простолюдинов.
Ленин указывает как на одну из
слабых черт революционных
демократов, являющуюся не виной их, а
бедой, следствием отсталости
русских общественных отношений, на
смешение ими демократизма и со-
ци ал и з м а. О бъекти в н ы е уел о в и я
России ставили на очередь дня
уничтожение феодализма,
крепостничества. Объективное содержание
общественных идеалов революционных
демократов состояло в борьбе за
буржуазно-демократическую
революцию. Но этот свой боевой и
цельный демократизм, отражающий
революционность буржуазной кресть¬
янской демократии, они соединяли с
социалистическими мечтами,
облекали в форму социалистических
утопий; субъективно они были
социалистами. Ленин показывает в статье
«Демократия и народничество в
’Китае», что эта черта — соединение
демократизма с
субъективно-социалистическими упованиями —
-присуща и китайской демократии, сунят-
сенизму и вскрывает причины этого.
Заслуга революционного марксизма,
большевизма состоит в том, что он
разграничил борьбу за демократию
и борьбу за социализм, разграничил
первый этап революции, состоящий
в совершении буржу аз но -д емокр а -
тического переворота, и второй её
этап, состоящий в совершении
социалистического переворота, выра-
ботал тактику для
буржуазно-демократической революции, тактику для
социалистической революции,
тактику перерастания
буржуазно-демократической революции в
социалистическую. А т. Иовчук превращает
недостатки у революционных
демократов в достоинство и заявляет, что
«классики русской философии
впервые в истории сочетали идеи
революционной демократии и социализма»
(Сборник «О классической русской
философии», 1945, стр. 20).
А чего стоит такое утверждение
т. Иовчука: «Марксисты опирались
на глубокий, научный анализ
внутренних противоречий общества, его
материальной основы,., чего не
-могли ещё сделать просветители. Тем
не менее они сходились с русскими
революционными демократами -в
убеждении, что поступательное
движение общества приведёт к
установлению власти народа и к
социализму» («Большевик» № 21, 1945,
стр. 48). Это значит затушёвывать в
социализме р ево л ю ц и он н ы х д е м о -
кратов такие моменты, как вера в
особый общинный уклад русской
жизни, убеждение в возможности
перехода к социализму через общину,
вера в возможность крестьянской и
социалистической революции. Это
значит стирать разницу между
революционностью буржуазной
демократии и диктатурой пролетариата,
между утопическим крестьянским и
научным пролетарским социализмом.

434
ТЕКСТ РЕЧЦ ТО в. СЕЛЕКТОРА V. 3.
Это тем более недопустимо, что
Ленин в своё время дал отпор
попыткам экономистов зачеркнуть
утопичность социализма, например,
Черныщевского- «Бессмысленны, —
писал Ленин, — надерганные во
второй статье «Отдельного приложения»
отрывки цитат из Чернышевского,
стремящиеся показать, будто
Чернышевский не был утопистом...
Редакция... «Раб. мысли» обнаружила
только свое неумение дать сколько-
нибудь связную и всестороннюю
оценку Чернышевского, его сильных
и слабых сторон» (В. И. Ленин,
Соч., т. 2, стр. 545).
Тов. Иовчук неправильно
интерпретирует высказывание Ленина о
том, что революционные демократы
являются предшественниками
русской революционной
социал-демократий.
'Марксизм-ленинизм чуад
национального нигилизма. Большевики
высоко чтут наследство прежних
поколений русских революционеров
и всё то передовое и прогрессивное,
что было- в предшествующей
истории русского народа. Известно, с
каким огромным уважением и
любовью относился Ленин к русским
просветителям, в особенности к
Чернышевскому. Товарищ Сталин говорил
о великой русской нации как о
нации Плеханова и Ленина,
Белинского и Чернышевского.
Несомненно, что большевики стоят
на плечах революционных
демократов. Но в каком смысле? Не в том
смысле, что идеи революционных
демократов привели к
возникновению марксизма в России, как это
один раз получается у т. Иовчука.
И не в том смысле, что идеи
революционных демократов явились
базой для ленинизма как нового этапа
в развитии марксизма, как это в
другой раз получается у т. Иовчука.
А в том смысле, что революционные
демократы пробудили революцию в
России. И они подготовили
распространение марксизма в России.
Большевики ценят революционных
демократов за их
материалистические и диалектические идеи, за ИХ
боевой демократизм и
революционность, за их стремление к
справедливому общественному строю, за их
верность народу. Произведения рус?
скид революционных демократов, в
первую очередь Черныщевского,
помогли Ленину при исследовании и
оценке российской действительности,
Надежда Константиновна Крупская
справедливо заметила, что
Чернышевский помог Денину перевести
Маркса на русский язык. Ленинизм
является преемником
революционно-демократических традиций,
наследником всего того лучшего н
жизненного, что было создано
революционными демократами. Но при
этом нельзя забывать, что ленинизм
вовсе не является прямым и
непосредственным развитием идей
революционных демократов, что
соотношение между ленинизмом и
взглядами революционных демократов
совсем не такое, как между
ленинизмом и марксизмом.
Высоко оценивая исторические
заслуги революционных демократов,
ленинизм видит вместе с тем их
отрицательные стороны, их слабости в
теории и практике. Уже в своей
работе «Что такое «друзья народа» н
как они воюют против
социал-демократов?» Ленин, отметив и
подчеркнув положительное значение
революционных демократов, вместе
с тем вскрывает и их слабости- И
одна из причин того, почему Ленину
удалось столь быстро и
сокрушительно разгромить народничество,
заявлявшее себя хранителем
наследства просветителей, состоит в том,
что Ленин сумел разграничить
сильные и слабые стороны
революционных демократов и показал, что
народники цепляются за их слабые
стороны, игнорируя сильные, что
‘Михайловский пошёл назад от
Чернышевского.
Ленинизм есть вершина мировой и
русской культуры. Тов. Иовчук не
только колеблет, первую часть этой
формулы: ленинизм — вершина
мировой культуры, но и вкладывает
неправильное содержание во
вторую её часть, фактически в
неверном свете выставляет высказывания
товарища Сталина о том, что
ленинизм есть высшее достижение
русской культуры. Суть этого
'высказывания товарища Сталина
заключается в том, что именно в денш

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СЕЛЕКТОРА М. 3.
435
низме воплощено самое лучшее, что
создала русская культура. А весь
ход рассуждений т. Иовчука, тот
акцент, который он делает,-подводит
к яыроду, что этим лучшим являются
идея революционных демократов и
заслуга Ленина заключается лишь в
том, что он эти идеи развил.
Догадывается ли т. Иовчук о
неправильности своих установок? Не
только догадывается, но и знает. Об
этом свидетельствует сличение двух
вариантов его работы: первона¬
чального, напечатанного в
«Большевике», и последующего,
представляющего стенограмму публичной
лекции и опубликованного в виде
брошюры. Во втором варианте
устранены или представлены в более
завуалированном виде наиболее
одиозные места. Но эта
пластическая операция, это накладывание
румян и белил не может устранить
неприглядности и порочности его
концепции в целом. И если т. Иов-
цук знает рб этих пороках, то
недостойно об этом молчать и скрывать
это gt философской общественности.
Лучше было бы подвергнуть критике
эти недостатки, чтобы это явилось
введением к обсуждению вопросов
истории русской философии, которое,
по-моему, надо провести.
Неправильный подход к
освещению взглядов русских
революционных демократов и «теория» двух
источников ленинизма получили
распространение в литературе по
истории русской философии. Примером:
Этого может служить статья т. Ва-
сецкого «Философские взгляды
Д. ГГ Герцена», напечатанная в
«Философских записках» № 1.
Своё, выдержанное в
значительной мере в иконописном стиле,
изложение взглядов Герцена т. Васец-
кий заключает такой фразой:
«Прогрессивное содержание в
богатейшем наследстве Герцена являлось
одним из источников ленинизма.
Работы Герцена и других великих
предшественников марксизма в
России не могли, конечно, быть и не
стали решающим идейным
источником ленинизма. Таким источником
я-эляется только марксизм —
гранитный теоретический фундамент
ленинизма. Но работы великих револю¬
ционных демократов также оказали
большое влияние на формирование
до конца последовательного
революционного мировоззрения Ленина и
Сталина» («Философские записки»
№ 1, 1946, стр. 81),
Не будем снова говорить о
неправомерности конструирования двух
источников ленинизма. Но каков
смысл заявления о том, что работы
революционных демократов оказали
большое влияние на формирование
мировоззрения Ленина ц Сталина?
Ленин в 14—15 лег ознакомился с
романом Чернышевского «Что
делать?», и эго, несомненно, могло
способствовать восприятию им
марксизма. Но вместе с тем Ленин уже в
17 лет изучает «Капитал» Маркса.
В революционных кружках, в
которых в раннем возрасте принимал
участие товарищ Сталин, изучали
Белинского, Чернышевского,
Добролюбова, Герцена, Писарева. Но
вместе с тем уже в 15 лет товарищ
Сталин связался с подпольными
марксистскими группами и
знакомится с марксистской литературой.
И если взять ленинизм как
мировоззрение, если взять ленинизм как
то новое, что внёс Ленин в
сокровищницу марксизма, то разве всё это
сложилось на базе и как развитие
идей революционных демократов?
Конечно, нет.
Существенные недочёты
содержатся и в работе тт. Васецкого и
Иовчука «Очерки по истории
русского материализма XVIII—XIX вв.»
Как ведётся здесь изложение
философских взглядов Белинского,
Герцена, Чернышевского,
Добролюбова? Берутся четыре черты
марксистского диалектического метода и три
черты марксистско-философского
материализма, о которых пишет
товарищ Сталин, а затем
подтверждается при помощи цитат, что эти
черты имеются у революционных
демократов. При таком подходе к делу
пропадает «аромат» эпохи, не
показывается конкретное своеобразие
и особенности взглядов русских
просветителей. После такой
«операции» все они становятся похожими
и друг на друга и на марксистов.
Я далёк от умаления исторических
заслуг революционных демократов.

436
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СТЕПАНЯНА Ц. А.
Наоборот, мы ещё мало сделали в
в том направлении, чтобы показать
всё содержание и значение их
философской деятельности. Но надо
вести исследование, соблюдая
историческую правду. И нельзя вести
это исследование, поступаясь
кровными интересами ленинизма.
Что это, вообще, за страсть у
наших историков философии
превращать основоположников марксизма-
ленинизма только в чьих-либо
учеников: 'Маркс и Энгельс — ученики
Гегеля и Фейербаха, Ленин и
Сталин — ученики русских
просветителей! Гегель и Фейербах,
выходит, могли сказать новое слово в
философии. Белинский, Герцен,
Чернышевский, Добролюбов сделали
свой вклад в философию. А вот
Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин,
как это получается у некоторых
историков философии, только то и
делают, что усваивают и критически
перерабатывают идеи
предшествующих философов.
1Конечно, марксизм-ленинизм
вырос на базе критической
переработки всей предшествующей культуры.
Но надо помнить, и не только
провозглашать это, но и
руководствоваться этим в своей
исследовательской работе, что Маркс, Энгельс,
Ленин и Сталин, будучи во
всеоружии и прошлого и современного им
знания, являются создателями
принципиально нового, единственно
научного и правильного
мировоззрения. Марксизм-ленинизм дал ответы
на вопросы, перед которыми
останавливалась в бессилии
предшествующая человеческая мысль.
Марксизм-ленинизм представляет
собой подлинную вершину
философской мысли, в сравнении с которой
все другие, даже наиболее
передовые, учения прошлого и настоящего
представляют собой низшую ступень.
Ленин писал о том, что в связи с
конкретной исторической
обстановкой в марксизме не могут не
выдвигаться на первый план различные
стороны его. Это может быть
отнесено и к научному исследованию в
области той или иной стороны
марксизма, где в связи с конкретной
обстановкой выдвигаются на первый
план те или иные проблемы.
Лет около двадцати тому назад
в нашей философской науке
выдвинулись на первый план такие
вопросы: Маркс и Гегель, Ленин и
Плеханов. На этих вопросах
проверялось тогда правильное понимание и
проведение большевистского
принципа партийности философии. При
помощи Центрального Комитета
нашей партии, при помощи товарища
Сталина эти вопросы были решены.
За последние годы в качестве
основных вопросов, правильное
решение которых даёт ключ к верной
ориентировке во всех других
вопросах истории философии,
выдвинулись такие,- Маркс и Гегель, Ленин
и революционные демократы. При
помощи товарища Сталина мы
получили правильную и
исчерпывающую установку в первом
вопросе. Работы Ленина и Сталина дают
достаточный материал для верного
ответа и на второй вопрос.
Степанян Ц. А. (Москва). Мои
замечания будут иметь в основном
характер иллюстрации к некоторым
положениям глубокого по
содержанию и блестящего по форме
выступления т. Жданова.
Ещё раньше, вскрывая природу
аполитичности и безидейности в
области литературы и искусства,
т. Жданов указывал, что «это те же
пережитки капитализма, которые
ещё приходится преодолевать и
выкорчёвывать».
Пережитки старого имеют место
и в различных областях науки, в
том числе и в такой области
общественного сознания, как философия.
К этим пережиткам относятся:
объективизм; преувеличение и
восхваление всего прошлого; умаление и
принижение всего того, что растёт
и развивается; уход от актуальных
вопросов современности;
схоластика; чрезмерное увлечение
историческим прошлым; нарочитая
абстрактность и наукообразность;
игнорирование простоты и ясности
изложения и т. д. и,т. п.
Как известно, немецкая
философия была типичным образцом и
носителем этих характерных черт
старой науки. Современная
буржуазная наука упорно культивирует и

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СТЕПАН Я И А Ц. А,
437
насаждает эти черты. Марксистская
наука по своему существу и по
своей природе отвергает всё то, что не
соответствует объективной истине,
что мешает проникновению
передовых идей в народные массы.
Максимум марксизма, максимум
популярности и простоты, — так
определял Ленин задачи марксистской
науки, призванной раскрывать
законы развития, служить народу,
помогать ему в борьбе за коммунизм.
Труды Ленина и Сталина —
классические образцы новой, подлинно
•коммунистической науки, в корне и
принципиально отличной от
буржуазной науки. И естественно, что
каждый марксист, который пишет
любую работу по общественным во-
просахМ, в особенности по
философии, должен максимально
подражать этим классическим образцам.
Делая попытку создать первый
советский учебник по истории
западноевропейской философии, т.
Александров, конечна, стремился в духе
марксизма написать свою книгу.
Однако ему не удалось, как это
стало ясно! после указания товарища
Сталина и Центрального Комитета,
создать подлинный учебник по
истории философии. В учебнике
отразилась живучесть пережитко-в
старого в области науки. Более того,
т. Жданов убедительно показал, что
основные недостатки в книге
Александрова, являясь недостатками
многих работ и других философов,
отражают влияние буржуазной
идеологии. Вот почему т. Жданов,
вскрывая корни недостатков и
ошибок в нашей философской литера-
ратуре, резко подчеркнул, что эти
недостатки объясняются не только
непрочным знанием основ
марксистского хмировоззрения, но и влиянием
буржуазной идеологии.
Эти исключительно важные
положения т. Жданова о природе и
корнях прорывов на отдельных участках
идеологического фронта вооружают
нас правильным пониманиехМ путей
борьбы за усиление наступательного
духа идеологии коммунизма.
Но, чтобы пропитать всю нашу
работу духом наступательной
идеологии кохммунизма, необходимо
прежде всего всесторонне раскрывать и
показывать превосходство
марксистского хмировоззрения. А этого
главного и основного нет в обсуждаемой
книге, чего в своё время не заметил
и я, как и другие авторы
положительных рецензий.*
То, что сейчас сказано в учебнике
о марксистской философии, явно не
соответствует её историческому
месту и значению. Более того, в
учебнике не раскрыто коренное
отличие марксистской философии от
всех философских систем и школ
прошлого. Этот вопрос связан с
выяснением закономерностей развития
истории философии. Эти
закономерности говорят о том, что многие
принципы и устои всех прежних
философских систем неизбежно
рушились и опрокидывались с развитием
общественных отношений, с
обострением классовой борьбы и
прогрессом науки. И нередко со смертью
основателей этих систем наступал
крах и основ их мировоззрения. То
же самое можно сказать о
принципах и устоях трёх идейных течений
первой половины XIX
века—английской политической экономии,
французского социализма и немецкой
философии. Только марксизм как
идеология до конца
революционного
класса—пролетариата—представляет ту единственную философскую
систему, которая, возникнув на
основе критической переработки всего
предшествующего культурного
наследства, не опровергается в ходе
дальнейшего развития общества и
прогресса человеческих знаний, а
всё больше и больше
подтверждается и обогащается, поднимаясь на
новую и высшую ступень. Только
принципы и основы марксизма
незыблемы. В этом отличительная
особенность марксизма как
философской системы. Отсюда и
вечность марксизма. Весь столетний
опыт развития марксистской
философии говорит о том, что
марксизм — этй бессмертное
мировоззрение. Бессмертие народа делает
бессмертным и цельное, непрерывно
развивающееся мировоззрение —
диалектический материализм.
Без выяснения этой коренной
отличительной особенности
пролетарского мировоззрения невозможно

438
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. СТЕПАНЯНА Ц. А.
по-настоящему показать
превосходство философии марксизма.
Всестороннее выяснение нашего
мировоззрения требует глубокого
раскрытия и убедительного показа
противоположности между
диалектикой Гегеля и Маркса. Между тем
нередко в нашей печатной и устной
пропаганде не только не
показывается эта противоположность, но и
отождествляется диалектика
Маркса с диалектикой Гегеля. Известно,
что Гегель ограничил свою
диалектику признанием противоречия и
развития только в прошлом.
Своеобразный рецидив этой гегелевской
метафизики мы встречаем и в
нашей пропаганде. Есть товарищи,
которые утверждают, что при
социализме якобы вообще исчезают все
противоречия. Правда, есть и
другого рода метафизически
мыслящие люди, которые не видят то
качественно новое, что сложилось с
победой социализма в нашей стране.
А новое заключается в том, что
впервые в истории на базе побед
социализма и исчезновения
антагонистических противоречий не
классовая борьба, а единство и обш.ность
интересов всех слоёв советского
общества выступает как мощная
движущая сила общественного
развития. Открытые гением Сталина
новые движущие силы советского
общества — морально-политическое
единство, дружба народов,
советский патриотизм — являются
неиссякаемым источником
поступательного развития нашей страны от
социализма к коммунизму. Но
снимают ли эти новые движущие силы
наличие противоречий при
социализме? Нет, не снимают. Этому учат
нас Ленин и Сталин. Однако
некоторые наши пропагандисты и
философы в своей практической и
научной работе отрицают наличие
противоречий при социализме. Прочтите
все наши пропагандистские статьи
и диссертации о движущих силах
советского общества, и вы не
найдёте упоминания о противоречиях в
нашем обществе. Прочтите многие
статьи о диалектическом методе, и
вы не найдёте там упоминания о
противоречиях при социализме.
Прослушайте лекции о диалектическом
методе, и вы услышите о
противоречиях только в прошлом и
отсутствии их при социализме. Прочтите вы
книгу т. Розенталя «Марксистский
диалектический метод», и вы
увидите, что Розенталь снимает
противоречия при социализме, ибо он
дальше признания противоречий в
условиях переходного периода не идёт.
Вот почему т. Жданов имел
полное основание заявить, что наши
философы догматически понимают
марксизм, не осмысливают новую
практику, боятся говорить о
противоречиях при социализме, этим
самым не понимают путей их
преодоления, путей нашего продвижения
вперёд, к коммунизму.
Правильное понимание
соотношения между новыми движущими
силами развития советского общества
и противоречиями при социализме
имеет прямое отношение к
выяснению закономерности перехода от
социализма к коммунизму.
Отсутствие антагонистических противоречий
при социализме говорит о том, что
переход от социализма к
коммунизму будет постепенным. Наличие
новых движущих сил в развитии
советского общества говорит о том,
что переход от социализма к
коммунизму будет происходить
ускоренными темпами. Наличие
неантагонистических противоречий требует
правильного понимания путей
преодоления их как условия
продвижения вперёд, к коммунизму. Сила
большевистской партии в том, что
она, руководствуясь точным
знанием законов общественного развития,
на каждом этапе социалистического
строительства вскрывает
объективно существующие противоречия,
намечает научно обоснованные пути и
создаёт условия для преодоления
противоречий, тем самым
обеспечивая ускоренное развитие советского
общества вперёд. Определяя
научные основы нашей политики,
товарищ Сталин говорил, что
основой нашего развития является
борьба между новым и старым, между
отживающим и нарождающимся.
В своём выступлении т. Жданов
показал, как из этого всесторонне
разработанного Сталиным основного
закона диалектики вытекает >необ¬

JEKGT РЕЧИ TO В. СТЕПАЙЙНА Ц. А»
489
ходимость критики и самокритики
как большевистского метода
выявления и преодоления возникающих
противоречий на нашем пути.
Выяснение этой внутренней и глубокой
связи между законами диалектики
и большевистскими методами
работы является блестящи-м образцом
выяснения научных основ деятельности
нашей партии.
Непонимание этого решающего
закона диалектики — закона борьбы
между новым и старым — неизбежно
приводит к самотёку во всякой
работе, в том числе и теоретической,
порождая аполитичность и безидей-
ноеть на отдельных участках
идеологического фронта.
Какие же противоречия
существуют при социализме и каковы пути
их преодоления?
На основе работ Ленина и
Сталина, решений съездов нашей
партии можно указать на следующие
некоторые противоречия при
социализме и пути их преодоления.
Прежде всего на базе победы
социализма развиваются и неуклонно
растут общественные и личные
потребности, материальные и духовные
запросы освобождённых от всех
форм социального гнёта народных
масс. Но эти растущие потребности
находятся -в противоречии с
относительно недостаточным уровнем
материального производства. Путь
преодоления этого противоречия — это
решение основной экономической
задачи СССР.
Далее у нас имеется противоречие
между общественным положением
людей и отставанием их сознания.
Наряду с передовыми людьми,
проникнутыми социалистическим
отношением к труду, к общественной
собственности, у нас есть ещё отсталые
люди, носители пережитков старого в
своём сознании. Для преодоления
этого противоречия партия
выдвинула как важнейшую политическую
задачу коммунистическое воспитание
масс. Постановления ЦК по идеоло-
гическим вопросам дают
развёрнутую боевую программу выполнения
этой задачи как решающей в
условиях перехода к коммунизму.
Как известно, закон борьбы между
новым и старым относится и к внеш¬
ним условиям нашего развития.
Отсюда необходимость активной
советской внешней политики,
которая выражает интересы не только
нашего народа, но и прогрессивных
сил всего мира, необходимость
идеологического наступления на все
формы реакции, необходимость
усиления обороноспособности страны и
т. д.
Товарищ Сталин ещё на XVII
съезде партии высмеял тех, кто
думал, что после построения
социализма исчезнут все противоречия и
трудности, в связи с чем «можно
сложить оружие и пойти набоко-
вую — спать в ожидании
пришествия бесклассового общества».
Коммунистическое общество будет
завоёвано в упорной борьбе и в
напряжённом труде за преодоление
существующих при социализме и
возникающих на пути перехода к
коммунизму противоречий.
Говоря об уроках дискуссии, мы
должны вспомнить замечательные
■слова Ленина о том, что кто не идёт
вперёд, тот неминуемо будет отбро-
шён назад.
Всегда и неустанно итти вперёд
призывает нас партия, товарищ
Сталин.
А что значит итти вперёд на
философском участке идеологического
фронта?
Итти вперёд — это значит быстро
преодолеть отставание в области
философской работы и добиться того,
чтобы в ближайшие годы у нас было
обилие философской литературы и,
прежде всего, учебников по
различным разделам философии
марксизма-ленинизма. Такой ответ
философов покажет созидательную силу
большевистской критики и нанесёт
удар по обывателям «от философии»,
которые рассуждают: «спокойнее —
ничего не писать».
Итти вперёд—это значит
разбудить от спячки тех некоторых наших
философов, которые, имея высокие
учёные степени и звания, вот уже
свыше пятнадцати лет по-обломовски
лежат на точке зрения марксизма и
ничего нового не дают для партии,
для народа.
Итти-вперёд—это значит
поддержать молодые растущие кадры, по¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТИМИРЯЗЕВА А. К.
мочь им печатать свои труды:
диссертации, книги, статьи. Данная
дискуссия показала не только
отставание некоторых наших старых
философов, но и рост немалого числа
молодых научных работников.
Выполнить всё это — значит
успешно преодолеть отставание на
философском участке идеологического
фронта. А причины отставания, как
показал т. Жданов, чисто
субъективные. Это значит, что мы в своей
работе забываем сложность самого
объекта и предмета философии и
поэтому несерьёзно, легкомысленно
подчас относимся к созданию
философской продукции и к оценке её
качества.
Причины отставания являются
субъективными потому, что мы в
нашей теоретической работе не в
полной мере учитываем принципиально
новые исторические условия,
созданные в нашей стране. Мы никогда не
должны забывать, что в условиях
социализма, где господствует самая
передовая идеология — марксизм-
ленинизм, которая стала
идеологией всего народа, где происходит
неуклонный подъём политической
сознательности и культурного уровня
всей массы народа, — в этих
условиях требования к каждому
печатному слову неизмеримо возрастают.
В нашей стране нельзя издавать
всякую чепуху и всякий вздор, как
это делается в странах капитализма.
Каждое произведение в нашей
стране должно отвечать высоким
требованиям марксистского
мировоззрения, возросшим требованиям
нашего народа, благородным,
возвышенным целям борьбы партии
Ленина — Сталина.
Причины отставания на
философском участке идеологического фронта
являются субъективными потому,
что мы ещё не добились
решительного поворота к актуальным
проблемам современности. Ведь факт, что
в научно-исследовательских
институтах, в университетах и в других
учебных заведениях многие
теоретические работники рвутся к
историческим темам и бегут от современных
тем. А, как известно, на истории
далеко не уедешь. Надо осмыслить
новую практику, новую действитель¬
ность, новые закономерности
развития советского общества. Не секрет,
что в наших институтах в
привилегированном положении находятся
люди, которые работают над
историческими темами, а единицы,
работающие над актуальными темами, не
имеют должной поддержки и
помощи. Всё это приводит к отрыву
теории от практики, что является в
конечном итоге коренной причиной
отставания философского участка
идеологического фронта.
У нас имеются все возможности
для быстрого преодоления этого
отставания. Пути преодоления этого
отставания и выдвижения
философского фронта в передовую линию
борьбы за коммунизм указаны в
программной речи т. Жданова.
Тимирязев А. К. (Москва). Я
предполагаю сказать несколько слов по
интересующим сейчас всех нас
вопросам с точки зрения
представителя естественных наук — точнее,
представителя физики. Я не буду
говорить о том, что в книге т.
Александрова не отражено то влияние,
которое оказали великие открытия
в области естествознания на
развитие философии. Об этом с
исчерпывающей полнотой сказал т. Жданов.
'Мне хотелось бы -всё-таки поставить
один вопрос, на который надо было
бы получить ответ' в учебнике по
истории философии. Ведь мы все
знаем, что многие выдающиеся
философы прошлого были в то же
время исключительно выдающимися
специалистами в самых
разнообразных областях человеческого знания.
Ведь Декарт и Лейбниц являются
основателями современной
математики. В основном, сделанное ими
входит сейчас в то, что изучает
всякий студент, знакомящийся с
современной математикой. Выходит, что
в этой области Декарт и Лейбниц
дали нечто такое, что пережило
столетия, чего нельзя сказать об их
философских системах. Мне
кажется, надо тщательно изучить ту
методологию, которой руководились эти
философы при создании своих основ
аналитической геометрии и дифе-
ренциального исчисления. Повиди-
мому, в процессе работы над

ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. ТИМИРЯЗЕВА А. К.
441
основами математики они делали
меньше и философских ошибок.
Как объяснить иначе, что
результаты их работ в этой области
и основном сохраняют своё значение
в течение веков? Или возьмём
работу Канта «Естественная история
и теория неба». Все мы знаем, какой
отзыв об этой работе дал Энгельс.
Эта работа пробила первую брешь
в метафизическом мировоззрении
естествознания XVIII века. Правда,
космогоническая гипотеза Канта-
Лапласа сейчас отошла на задний
план, но из бесед с астрономами,
занимающимися космогоническими
теориями, я знаю, что при работе в
этой области приходится всё-таки
часто возвращаться к идеям Канта
и Лапласа! Мне кажется, что
живучесть этих работ должна быть
объяснена и это объяснение, мне
кажется, должны найти авторы
будущих учебников по истории
философии. А теперь спросим себя, много
ли работ в области конкретных наук,
скажем, в области биологии, физики,
химии и астрономии, дали наши
современные философы? Я, конечно,
и в мыслях не имею требовать от
наших философов, чтобы они
выполняли крупные работы в области
математики или естествознания.
Хотя ведь мы и не должны забывать,
что мы владеем таким
сокровище^, как великое учение Маркса—
Энгельса — Ленина — Сталина, чем
не обладали философы предыдущих
столетий. По этой причине наши
философы находятся в
исключительно благоприятных условиях. Но
многие из выступавших здесь
говорили, что наши философы не знают
как следует истории (даже те, кто
преподаёт исторический
материализм) , не знают и современного
естествознания. К сожалению, я могу
подтвердить это на основании своего
опыта. В этом году, например, на
физическом факультете Московского
университета был организован
кружок по изучению философии физики.
Мы так и не могли добиться, чтобы
кружок посещали философы. Они
предпочитают уклоняться.
Высказываться по вопросам философии
физики они не хотят.
Правда, здесь т. Иовчук говорил,
что скоро всё изменится — скоро
будет новый учебный план, и
студенты философского факультета
будут изучать и математику, и
историю, и естественные науки. Боюсь,
как бы программа не разрослась
настолько, что она станет
непосильной. Безусловно необходимо, чтобы
каждый философ подробно изучал
какую-либо одну из общественных
или естественных дисциплин, но это
надо сделать так, чтобы эта
выбранная им дисциплина была им на
самом деле хорошо изучена и чтобы
он всё «время следил за её
новейшими успехами. На основе
выбранной им дисциплины философ должен
проверять себя, насколько глубоко
он усвоил марксизм-ленинизм, и
помотать специалистам выбранной им
дисциплины не делать
методологических ошибок. А что получилось
сейчас? В области физики, химии и
биологии много ли помогли нам
философы, а в этих областях науки
дело обстоит очень неблагополучно.
Это показали дискуссия о «Природе
электрического тока» в 1930
году, дискуссия, происходившая по
вопросам теоретической физики на
страницах «блаженной памяти»
журнала «Под знаменем марксизму»
и т. д. Сейчас громадным влиянием
пользуется за границей так
называемая «копенгагенская школа»
теоретической физики, открыто
считающая Маха своим основателем.
Посещая кружок по изучению философии
физики в Московском университете,
от которого философы устранились,
я мог убедиться, что наша молодёжь
искренне желает критически изучать
современную физику с позиций
диалектического материализма, но в то
же время я убедился, что эта
молодёжь, выражаясь попросту, так
«напичкана» современными
учебниками, написанными
представителями копенгагенской школы, что
против желания она начинает в
своих высказываниях давать чисто
махистские формулировки!
А вот какой получился от этого
удар рикошетом и для тех, кто
изучает историю философии. Мы все
хорошо знаем, какую роль сыграл
в истории науки и в истории
философии Галилей,. Ведь он был в числе

442
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТИМИРЯЗЕВА А. К.
тех людей науки, о которых товарищ
Сталин сказал: «Наука знает в своем
развитии немало мужественных
людей, которые умели ломать старое
и создавать новое, несмотря ни на
какие препятствия, вопреки всему».
А теперь я вас спрашиваю: можем
мы • прочесть в русском переводе
самое боевое сочинение Галилея
«Диалог о двух системах мира»?
Сейчас можно достать только
историю физики профессора Н. А.
Любимова, изданную в 1895 году, где
даются отрывки из этого диалога.
Я слышу с 1919 года, что у нас
собираются издать этот диалог.
Слыхал я, что одну уже подготовленную
|рукопись в издательстве потеряли,
потом заказали новую. Я 'бывал на
заседаниях по утверждению плана
издания Гостехиздата, напоминал
об издании Галилея, но так ничего
и не получалось. Среди зарубежных
математиков- и фшиков-теоретиков
господствует убеждение, что
«теоретически» система Коперника и
«обветшалая система Птоломея» — одно
и то же! Эта «теория» идёт от Маха!
«Если абстрагировать неизвестную
и не принимаемую во внимание
среду мирового пространства, то —
относительные движения в мировой
системе и .с точки зрения учения
Птоломея и с точки зрения учения
Коперника одни и те же. Оба
учения одинаково правильны, но
последнее только проще и практичнее»
(Э. Мах, Механика, нем. изд.,
Лейпциг, 1901, стр. 242).
А вот что говорит Эйнштейн,
воспринявший от Маха это «учение» о
тождестве систем Птоломея и
Коперника: «Борьба столь ожесточенная
в ранние дни науки между
взглядами Птоломея и Коперника
становится совершенно лишенной смысла.
Каждая из координатных систем
может быть использована с
одинаковым основанием» (Эйнштейн и
Инфельд, Эволюция физики, англ,
изд., Кембридж, 1938, стр. 224).
Что здесь дело не в авторитете
Эйнштейна, а в авторитете 'Маха,
вытекает из следующего. В той же
самой книге, откуда мы взяли
последнюю выдержку, Эйнштейн
выступает против главы
копенгагенской школы Нильса Бора, против его
толкования так называемого
«принципа неопределённости», из
которого вытекает, по мнению
копенгагенской школы, «индетерминизм».
Эйнштейн считает, что так
называемый принцип неопределённости надо
относить к средним величинам для
целой группы электронов, а не к
одному электрону, и тогда всякий
индетерминизм пропадает. Словом,
в данном случае Эйнштейн выступил
против махистской школы и в
защиту детерминизма. Надо было видеть,
с какой злобой наши отечественные
махисты накинулись на Эйнштейна:
«Эйнштейн выжил из ума»,
«Эйнштейн говорит о вещах, которых он
не понимает»!
Вот, товарищи, мы здесь много
говорили о Гегеле, о прусском
государстве, которого, по счастью,
теперь больше нет! И что же
оказывается? Нравы прусского
государства времён Гегеля ещё живы!
Ведь опора прусского королевства—
прусские юнкера —говорили: «Пусть
будет власть короля не ограничена,
раз он выполняет нашу волю» («Und
der Konig absolut wenn er unser
Willen thut»). А разве не таково
отношение махистов к Эйнштейну? Он
великий учёный только до тех пор,
пока он не идёт против Маха!
Дальше. 'Мысль, которую высказал
Эйнштейн, попытался применить
советский физик профессор В. К. Семен-
ченко. Он изложил весь курс
квантовой механики, не упоминая о том,
чтб ведёт к индетерминизму. Книга
была свёрстана в конце 1940 года.
В последнюю минуту прежнее
руководство Учпедгиза вдруг
испугалось, «как бы чего не вышло», и
в результате набор книги
рассыпали! А ведь такая книга — это
настоящая борьба протиз идеализма;
ведь мало указать на то, что у Бора
и его сторонников идеалистические
формулировки, вам сейчас же
скажут: а ведь на этом построена
квантовая механика, подтверждаемая
многочисленными опытами! А вот
когда вы на практике покажете,
что всё рациональное зерно
квантовой механики можно изложить, не
прибегая к идеалистическим
вывертам, тогда спорить уже трудно. Ведь
махисты говорят, что принцип не-

ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. ТИМИРЯЗЕВА А. К*
443
определённости, ведущий к
индетерминизму, есть фундамент квантовой
механики, а профессор Семенченко
изложил всю квантовую механику,
не пользуясь этим принципом,
а чтобы понять, какое это имеет
значение, напомним, что говорит
об этом принципе упомянутый
т. Ждановым физик Эдингтон. Вот
выдержка из книги «Природа фи-
з и чес ко й вс елейной ». Рассказ а в
об установлении Гейзенбергом в
1927 г. принципа неопределённости
(Эдингтон без всяких прикрас
называет его «принципом
индетерминизма»), Эдингтон продолжает:
«Пожалуй, придётся сказать на основании
этих аргументов, взятых из
современной науки, что религия впервые
стала возможной для разумного
человека науки только с 1927 года...
Если наши ожидания окажутся
хорошо обоснованными, то 1927 год
впервые увидел окончательное
крушение причинности под ударами
Гейзенберга, Бора, Борна и
других. Этот год будет величайшей
эпохой в развитии научной философии»
(!!! — А. Т.) (Eddington, The Nature
of the Physical World, Cambridge,
1929, стр. 350).
Иногда в области физики
создаётся такое положение, что новое
исследование, которое идёт вразрез с
установившимися «канонами»
зарубежной физики, объявляется
ошибочным.
В этом отношении чрезвычайно
характерен случай с нашим молодым
теоретиком т, Власовым А. А.; в
своей диссертации он нашёл новый,
чрезвычайно плодотворный метод
исследования, который может быть
распространён на самые
разнообразные области физики. Но, на его
беду, из его теории вытекает новая
теория процесса кристаллизации, в
некоторых частях вскрывающая ряд
недостатков господствующей сейчас
теории Борща. На теорию Борна
теоретики-махисты готовы молиться, и
вдруг какой-то «неизвестный»
молодой учёный осмеливается
критиковать «самого Борна»!
Появилась статья «О
несостоятельности работ Власова». Отвечать
на эту «критику» редакции научных
журналов не дали возможности. А в
единственном журнале Московского
университета напечатание ответа
Власова затянулось более чем на
полгода. На основании «критики»
поставлен вопрос о «снятии» Власова с
заведывания кафедрой
теоретической физики! Это дело завершилось
тем, что в английском журнале
«Nature» сам Борн, говоря о работах
Власова, сказал («Nature», 22
февраля 1947 г.): «Я надеюсь, что идеи
Власова окажутся правильными».
А ведь казалось бы кто-кто, а Борн
мог бы обидеться на критику своей
теории Власовым! Разве нам не
должно быть стыдно, что в этом
споре Власова с его .противниками
прозвучал в пользу Власова голос
Борна, а не голос общественности
советских физиков? Этого голоса у нас
что-то не слышно! А получаем ли мы
какую-либо помощь от наших
философов? Об этом и говорить не
приходится!
В настоящее время
господствующим мнением среди руководящих
кругов в области теоретической
физики является тезис, что
физика делится на две области:
старая физика (на основе которой
построена вся техника до техники
построения атомных бомб
включительно) и новая. Старая физика доступна
человеческому разуму, новая
недоступна: понимать её нельзя, к ней
можно только привыкнуть.
Раздаются даже голоса, что человек должен
биологически измениться, прежде
чем он начнёт понимать современную
физику!
Могу на основании имеющихся у
меня сведений сказать, что- у нас
есть много выдающихся физиков,
которые, не дожидаясь пока в нас
произойдут биологические изменения,
уже многое сделали для того, чтобы
связать старую физику с новой, и
для того, чтобы «непонятную»
новую физику сделать понятной. Но
все эти мысли лежат в рукописях,
которые не .печатаются. А ведь этот
молчаливый, но жестокий спор идёт
по двум философским вопросам:
1) переходят ли все формы
материи и формы движения друг в
друга или между двумя областями
физики проведена китайская стена
и 2) познаваем ли мир или нет. И -в

444
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЙНИКОВА К. 11-
ЭТОМ сшоре наши философы нам,
физикам, -не помогают. Так
отставание в области философии ведёт к
отставанию в области такой науки,
как физика!
Разве не отсталостью нашей
объясняется такой факт, когда
специалисты по атомному ядру заявляют
(это относится к нашим теоретикам,
равно как и зарубежным): та теория
атомного ядра должна считаться
хорошо обоснованной, которая может
просуществовать в течение одного
месяца!
И ещё одно замечание. Правда,
теперь на страницах «Большевика»
появляются обзоры современных
зарубежных идеалистических
«философий», но ведь целый ряд таких
«философий», касающихся физики,
проходит мимо наших философов.
Вот, например, статья Уайттекера
«О некоторых спорных вопросах
философии физических наук» — это-
часть президентской речи
президента Эдинбургского Королевского
общеста а.
В этой речи подробно разбираются
рассуждения Эдингтона, Джинса и
Мильна о том, что всю
теоретическую физику можно построить без
всяких опытов — просто так из
глубины нашего сознания! Уайттекер
явно симпатизирует этим взглядам,
но оговаривается, что такую точку
зрения, отвергающую совершенно
всякий опыт для создания теорий,
нельзя всё-таки считать вполне
доказанной. Причина, заставляющая
сомневаться Уайттекера, я думаю, зеех
нас позабавит. Оказывается,
отвергать опыт нельзя -потому, что «сам
святой Фома Аквинский говорил, что
опыт есть единственная надежная
основа» (!!! — А. Т.) (Журнал
«Philosophical ‘Magazine», май 1942 г.,
статья профессора Е. Т. Уайттекера
«О некоторых спорных вопросах
философии физических наук», стр. 355).
Перехожу к выводам.
Современная теоретическая физика наводнена
сейчас враждебными философскими
течениями, тормозящими её
развитие; этим враждебным течениям не
даётся должного отпора. Вот почему
отставание нашей философской
работы ведёт к отставанию физики и
других естественных наук.
Здесь говорили, что большинство
философов отстранено от -работы
сравнительно небольшой группой,
присвоившей себе монополию. Это в
ещё большей степени верно в
отношении физики. А в то же время у нас
хороших физиков далеко не так
мало, как многие думают; надо только
правильно организовать работу, дать
им -возможность обсуждать спорные
вопросы физики с такой же
свободой, с какой обсуждали мы здесь
наши недостатки в области
философии, и, наконец, дать им
возможность печатать их труды!
Тройников К. И. (Москва).
Обсуждение книги т. Александрова
«История западноевропейской
философии» вышло далеко за рамки
вопросов, непосредственно связанных
с этой книгой. В выступлениях
наряду с критикой книги т.
Александрова поднят ряд принципиальных
вопросов диалектического и
исторического материализма. Большое
количество выступающих и страстность
полемики говорят о том, что время
для настоящей дискуссии назрело.
Работники философского фронта
должны быть благодарны
Центральному Комитету нашей партии, и в
частности т. Жданову, за создание,
благоприятных условий для
широкого обмена мнений по волнующим
их вопросам истории философии и
философии вообще, что должно
привести в итоге к чёткому выяснению
научных принципов подхода к
изучению истории философии, к
определению её места, роли и значения
-в теории познания диалектического
материализма, который является
руководством в практической
деятельности в деле создания условий для
перехода к высшей фазе коммунизма
в нашей стране, в классовой борьбе
за рубежом.
Выступления характерны
чрезвычайным разнообразием
содержания, часто противоречат друг другу
в оценке не только частностей книги
т. Александрова, но и её исходных
положений. Одни направляют огонь
критики против неправильного
освещения того или иного философского
учения, главным образом против
-переоценки немецкой философии конца

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЙНИ КОВ А К. Ил
445
XVIII и начала XIX века, в
особенности-философии Гегеля. Другие
недостаток книги видят в
недооценке автором значения средневековой
философии и философии Востока,
которой уделено в книге несколько
страниц. Третьи упрекают автора в
том, что он завершает развитие
буржуазной философии философией
Гегеля и Фейербаха, совершенно не
касаясь философии буржуазии
конца XIX века и эпохи империализма
и так далее.
Наряду с критикой, пытающейся
вскрыть и показать частные ошибки
и недостатки книги, имели место
выступления, в которых делается
попытка вскрьцъ общие недостатки
работы. Автору бросается
обвинение в эпически-спокойно'М тоне
изложения реакционных философских
учений, в абстрактном академизме,
в объективистской, чуждой
пролетарской партийности оценке, что в
конечном счёте приводило' автора к
ошибочным выводам и превращало
книгу в сухое, бесстрастное,
лишённое революционной действенности
произведение.
Наконец, нашлись и такие,
которые пытались объяснить остроту
критики книги т. Александрова
соображениями личного порядка,
пытаясь сгладить остроту
выступлений и противопоставить
положительные стороны работы её
недостаткам, подчёркивая перевес
первых над вторыми. Нужно полагать,
что эти товарищи оказывают
т. Александрову медвежью услугу
и, вполне возможно, в конечном
счёте, выражаясь французской ж>-
го во рко й, ок а жут с я « роялиста м и
больше, чем сам король».
Следует думать, что! т.
Александров не нуждается в подобной
защите и, как и все мы, глубоко и
искренне заинтересован в полном
раскрытии и выяснении как
частных, так и коренных ошибок своей
работы. Эти товарищи, вероятно,
забыли старое греческое изречение:
«Платан мне друг, но истина мне
дороже».
В чём же недостатки книги
т. Александрова?
Нельзя отрицать доли истины в
ряде критических выступлений, на¬
правленных против освещения
отдельных разделов книги, но эта
критика направлена была против
отрицательных явлений, не вскрывая их
коренных причин, их сущности.
Другое направление в критике,
пытавшееся вскрыть эти основные
причины, само, в известной своей
части, страдало абстрактностью,
аргументировало цитатами из работ
классиков марксизма-ленинизма, но
не всегда и недостаточно полно
показывало пути исправления ошибок
книги.
По существу правильными были
замечания, что философы
недостаточно* глубоко и полно» знают
историю, не говоря уже о
естествознании и новейших открытиях в нём,
что лишает возможности философа
правильно понять связь и
зависимость истории развития идей и
философских учений с историей
развития общества и историей
естествознания как в прошлом, так и в
настоящем.
Классики марксизма учат, что
изучение истории не самоцель, а
средство для познания
закономерностей исторического процесса, для
познания противоречивых тенденций
и их роли в современном нам
обществе в целях правильной
ориентировки в практической работе, в
классовой борьбе и
социалистическом строительстве,
v Научное познание
закономерностей природы и общества
обусловлено правильным теорети чески м
мышлением, которое «является
прирожденным свойством только в
виде способности». Энгельс
указывает, что «эта способность должна
быть развита, усовершенствована, а
для этого не существует до сих пор
никакого иного средства, кроме
изучения всей предшествующей
философии». «Во-вторых, знакомство с
ходе* м и с т о р и ч ес ко го че л ов е ч е с к о г о
мышления, с выступавшими в
различные времена воззрениями на
всеобщие связи внешнего мира
необходимо для теоретического
естествознания и потому, что оно
дает масштаб для оценки
выдвигаемых им самим теорий».
Это относится в равной мере и к
определению масштаба для оценки

446
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЯНИКОЬЛ К. И.
выдвигаемых новых теорий,
объясняющих развитие современного нам
общества.
И, наконец, представители
реакционных классов, извращая
историю философии, пытаются
использовать её для обоснования своей
реакционной идеологии, для
оправдания господства эксплбататорских
классов, для борьбы против
пролетариата и трудящихся масс, всего
передового и прогрессивного
человечества путём растления
самосознания неустойчивых и отсталых
слоёв общества и в целях
отвлечения их от закономерной
революционной борьбы за свои коренные
интересы.
Таким образом, история
философии в её извращённом
буржуазными идеологами виде превращается
в арсенал теоретического оружия, а
тем самым в политическую силу
реакционных классов в их борьбе
против сил прогресса и
революции.
История философии, как и всякая
наука в классовом обществе,
являясь классовой и партийной, в руках
пролетарского философа должна
стать оружием в борьбе за
правильное, последовательно-научное
понимание истории развития
общественной мысли, как непримиримой
борьбы новых прогрессивных идей и
теорий против старых, реакционных
идей и теорий, борьбы, отражающей
соответствующие тенденции, харак-»
теризующие непримиримость
противоречий, лежащих в основе всего
исторического процесса
общественного развития.
Это необходимо для наиболее
полного и последовательного научного
обоснования как неизбежной и
закономерной гибели упорно
отстаивающего' своё существование
загнивающего капитализма, так и для
научного обоснования закономерности
и неизбежности победы коммунизма
во всём мире.
Только революционный
пролетариат и его идеологи, только
коммунистическая партия, как
единственно подлинно передовой отряд
революционного пролетариата,
руководящий борьбой трудящихся
масс против эксплоататорских клас¬
сов и всех сил реакции,
руководящий строительством коммунизма в
нашей стране, заинтересованы в
разработке последовательно научного
мировоззрения, последовательно
научного понимания истории
Общественного развития, в том числе и
истории философии. Объективная
тенденция общественного развития
находит своё наиболее полное
выражение в субъективных коренных
интересах и в последовательной
революционной борьбе пролетариата и
руководимых им трудящихся масс.
Таково, кажется нам, место, роль
и значение истории философии в
теории познания, в науке и в
политической борьбе.
Как же нужно изучать, а вместе с
тем и излагать историю
философии?
Во-первых, излагая историю
философии, нельзя ограничиться
ссылкой на исторические,
экономические и политические условия,
послужившие основанием для
возникновения той или иной
философской системы, ограничивая этим её
материалистическое объяснение,
как это делает т. Александров.
Во-вторых, т. Александров,
характеризуя то или иное учение и
указывая на его классовые корни и
партийность, не вскрывает
сущности последних, не показывает, как
н на почве каких политических
противоречий, используя какие
стороны научного' познания и
теоретического мышления создавалась та
или иная философская система.
В-третьих, т. Александров не
показывает, как философия реакции
использовалась в борьбе против
прогрессивной философии в различные
эпохи.
Тов. Александров не вскрывает и
не показывает ту ожесточённую
борьбу, которая характеризует
собою всю историю философии.
Тов. Александров не
останавливается на вопросе, крк реакционные
классы используют свою философию
в борьбе против сил прогресса и
революции и, наконец, как
прогрессивная философия, философия
восходящих классов в руках последних
являлась и является оружием
борьбы против сил политической и идей¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЙНИКОВА К. И.
447
ной реакции, являясь могучим
средством по-дгото В'к и ' с убъек тив но го
фактора для победы революции,
для победы нового над старым.
Таким образом, неоднократные
повторения т. Александровым
известного положения Ленина о
партийности философии остаются
декламацией, утверждением,
внутренне ничем не связанным с
содержанием излагаемых им философских
учений.
Отсюда и тот налёт академизма и
пол и ти чес ко го б есстр асти я, гр ан и -
чащих о объективистским подходом к
оценке борьбы партий в философии.
Остановимся на нескольких
-примерах. Возьмём философию Платона
в изложении т. Александрова и
сравним это изложение с тем, что
пишут о Платоне буржуазные
историки философии.
Если исключить несколько цитат
из «Философских тетрадей» Ленина,
изложение философии Платона в
книге Александрова почти.ничем не
отличается от изложения этой
философии в буржуазных работах.
И только в заключении т.
Александров, возражая либеральным
буржуазным историкам философии,
правильно показывает классовую
сущность так называемого
-платоновского «коммунизма».
Излагая философию Платона,
т. Александров ничего не говорит о
той ожесточённой классовой
борьбе, которая характеризует Афины
конца V и начала IV века до нашей
эры. Остаётся непонятным, -почему
идеолог аристократической реакции
Платон становится на позиции
философского идеализма.
А между тем философский
идеализм имеет своё историческое
развитие. Нужно было показать и
общие причины, лежащие вне
философии, которые давали бы
объяснение философскому идеализму
вообще, идеализму Платона в
частности. Во-первых, нужно было .вскрыть
и объяснить гносеологические корни
идеализма Платона. История
человеческого мышления и указания
Ленина дают для этого достаточно
материала. Во-вторых, нужно было
показать классовые корни
философии Платона, а не ограничиваться
объявлением её аристократической,
партийной. Почему автор не сказал
прямо, что
общественно-политические порядки Афин в эпоху Платона
противоречили его классовым
интересам, что Платон ненавидел эти
порядки и активно боролся с ними.
Платов противопоставлял этим
порядкам, выраженным в современных
ему условиях материальной жизни
афинского общества,
-противоположные общественно-политические
порядки, угодные старой
аристократии, но существовавшие в то время
только в сознании идеологов
последней.
В целях оправдания борьбы за
эти порядки, убеждённый в
истинности и справедливости -последних,
Платон отвергает истину
действительного, материального мира и
провозглашает истину идей,
обожествляет последние и требует изменить
млр в соответствии с ними.
Тов. Александров не показывает,
как использует Платон философию
-идеализма в политической борьбе и
почему борьба Платона против
философского материализма и в
частности материализма Демокрита
является одной из форм политической,
классовой борьбы реакции -против
сил прогресса. Точно так же он не
показывает, какую роль играла
философия Платона в истории
античной Греции и почему борьба
Платона обречена была на поражение.
Тов. Александров подробно
останавливается на критике
Аристотелем -платоновского учения об идеях,
показывает, к чему ведёт эта
критика, -но не объясняет её -классового
характера.
Обратимся к изложению т.
Александровым философии Беркли.
После классической,
последовательно научной и партийной критики,
которой подвергает философию
Беркли Ленин в своей работе
«Материализм и эмпириокритицизм», не
требуется особого труда дать
-правильное изложение этой философии,
показать её гносеологические и
классовые корни, обосновать её
реакционную -партийность. Однако и
этот раздел истории философии в
книге т. Александрова т избежал
общих для всей его работы недо-

443
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЙНИКОВА К. И.
статко'в. В работе Александрова
совершенно отсутствует анализ
социально - политических условий
Англии этой эпохи. Остаётся
непонятным, почему английская
философия XVII века в основном шла по
линии материализма, а уже в
начале XVIII века наблюдается
коренной ^поворот в развитии
философской мысли Англии в сторону
субъективного идеализма.
Только на основе тех классовых
противоречий и той политической
борьбы, которые характеризуют
Англию в эту эпоху, только
учитывая, с одной стороны, компромисс,
имевший место в 1688 году между
верхами английской буржуазии и
обуржуазившимися лендлордами и,
с другой стороны, рост
-пролетариата и обострение классовой борьбы
между эксплоататорами и эксплоа-
тируемыми классами, можно понять
этот крутой поворот в развитии
английской философии.
Тов. Александров говорит о
непосредственной связи субъективного
идеализма Беркли с религией, с
поповщиной, о борьбе Беркли против
материализма как основания для
атеизма, но не показывает, почему
экспло-ататорские классы на одном
этапе своего развития стоят на
позициях материалистической
философии, на другом этапе — на позициях
идеализма и, наконец, как и для
чего используется субъективный
идеализм Беркли в настоящее время
философией реакции.
Ведь говорит же об этом т.
Александров, хотя и кратко, в связи с
философией Гегеля. Однако нельзя
постановление ЦК партии об
ошибках и недостатках III тома «Истории
философии» ограничивать рамками
только тех философских учений, в
частности философии Гегеля,
освещения которой оно непосредственно
касалось.
Это постановление, состоявшееся
задолго до выхода в свет книги
т. Александрова, должно было быть
учтено © освещении всей истории
философии, однако- сделано это не
было.
Позвольте остановиться ещё на
одном вопросе, на оценке
философии Гегеля» по поводу которой было
высказано так много
противоречивых мнений. Одни ссылались
преимущественно на Маркса и
Энгельса, другие — на резкую критику
Гегеля Лениным, третьи—на эволюцию
общественно-политических
воззрений Гегеля, начиная с.его
студенческих лет. Одни отстаивали
философское наследство Гегеля, другие
требс-вали полностью, или почти
-полностью, отказаться от него. Мне
кажется, что по этому вопросу
имеют место крайности, уклоняющие
на-с от правильного его решения.
Во-первых, нельзя забывать, что
Маркс и Энгельс беспощадно
критиковали не только общественно-
политические -воззрения Гегеля,
но и идеалистический, мистический
характер его диалектики и
одновременно отстаивали её от тех, кто,
будучи намного ниже Гегеля,
третировал его, как «дохлую собаку».
В то время, когда сравнительно
широко был распространён
материализм Фейербаха, основная задача
заключалась не столько в защите
материализма, сколько в
обосновании диалектического материализма.
Маркс и Энгельс были первыми,
кто вскрыл «рациональное зерно»
в гегелевской диалектике, что
помогло им ускорить создание
философии диалектического материализма,
прямо^ противоположной
идеалистической диалектике Гегеля. Именно
поэтому они должны были
подчёркивать значение и место философии
Гегеля в истории развития научного
познания, именно поэтому Маркс
иногда даже «кокетничал» с
диалектикой Гегеля. Это можно понять и
правильно объяснить, только
учитывая историческую обстановку.
Однако нельзя утверждать, что
высказывания Маркса и Энгельса об
историческом значении гегелевской
философии исчерпывают этот
вопрос, как неверным было бы
утверждение, что все без исключения их
высказывания по этому поводу
остаются целиком и полностью
абсолютно верными и в наше время.
Нужно иметь :в виду, что
историческая роль и значение того или иного
открытия или учения, факта или
события становятся ясными только в
ходе порождаемых ими действий и

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ТРОЙНИКОВА К. И.
449
явлений и проверки последних прак-
тикой. При этом нельзя забывать
известное положение Ленина, что
практика является достаточно
определённым критерием для того, чтобы
отличить истину от заблуждения, и
вместе с тем достаточно
«неопределённым» критерием для догматиза-
ции наших знаний, для
провозглашения их вечной, неизменной,
абсолютной истиной.
Так, например, гениальность
догадки Демокрита, выдвинувшего
атомистическое учение о строении
материи, стала бесспорной только
через две с лишним тысячи лет,
когда было научно установлено и
подтверждено практикой, что молекулы
действительно состоят из атомов.
Учение Гераклита о движении и
развитии как борьбе
противоположностей казалось тёмным и
непонятным на протяжении двух с лишним
тысяч лет, и только открытия наук
в XIX веке обнаружили
гениальность учения Гераклита.
Несмотря на то, что Зенон
отвергал истинность движения и
объективность противоречия и тем
самым допускал грубую
принципиальную ошибку, открытая им сущность
движения в противоречии была пра-
вильйо оценена только примерно
через две с половиной тысячи
лет.
• Объясняется это тем, что в связи
с новыми открытиями старые факты,
события и учения выступают в
новом свете, полнее вскрываются их
сущность, роль и значение в
развитии истории и науки.
Удаляясь от них во времени, мы
вместе с тем приобретаем
возможность больше приблизиться к ним,
глубже и полнее понять их
историческое место.
Это, однако, ничего общего не
имеет с пониманием истории как
политики, опрокинутой в прошлое.
Наоборот, в этом диалектика
исторического процесса познания, как
движения от незнания к знанию, от
менее полного к более полному
знанию.
Отсюда логически вытекает, что
самая, казалось бы, правильная
оценка исторических событий и
учений, а тем самым и философии Ге¬
геля, является истиной
относительной.
Отсюда логически вытекает, что в
наше, новое время, когда философия
Гегеля используется для
обоснования так называемой расовой теории,
реакционнейшей идеологии
фашизма и империализма вообще, историк
философии, стоящий на позиции
диалектического материализма, должен
отбросить некоторые устаревшие
оценки философии Гегеля и
выдвинуть и сформулировать новые,
более полные и более точно
характеризующие последнюю.
Историк философии марксист
должен всегда помнить известное
положение Энгельса, что с каждым
новым, делающим эпоху открытием
в естествознании материализм
будет принимать новую форму, а с тех
пор, как стали распространять
материализм на познание
общественной истории, и здесь открывается
путь для развития.
Всем нам хорошо известны
указания Ленина и товарища Сталина,
что марксизм не догма, а
руководство к действию.
Всем нам хорошо известны
указания товарища Сталина, что есть
марксизм догматический и
марксизм творческий, что
революционер, марксист-ленинец должен
стоять на почве творческого марксизма
и смело отбрасывать устаревшие
положения, выдвинутые 'классиками
марксизма, правильные для своего
времени, но отжившие, ставшие
неверными для применения в новых
условиях.
Это вовсе не означает, однако,
ревизии марксизма. Наобооот,
диалектический и исторический
материализм, являясь решающим в
марксизме, требует именно творческого
применения марксизма, смелого
развития его как науки.
Все мы говорим о том, что
классические образцы такого отношения
к марксизму показывают Ленин и
товарищ Сталин во всей своей
теоретической и политической работе.
Это блестяще обосновано
товарищем Сталиным в его классической
работе «О диалектическом и
историческом материализме».
Мы все часто повторяем эти поло¬

450
ТЕКС? РЕЧИ ТО В, ФЕДОСРЕРД Пг Ц.
жения, но, к сожалению, далеко не
всегда ещё руководствуемся ими в
нашей практической и
теоретической работе.
Это и значительной степени
обусловило коренные недостатки книги
т. Александрова.
В заключение я позволю себе
сделать несколько общих вывозов,
которые, мне кажется, вытекают из
всего, что говорилось на настоящей
дискуссии.
1. Несмотря на то, что мы имеем
классическое изложение
материалистической диалектики и
материалистического понимания истории в
работе товарища Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме», несмотря на то, что дня с
вами знаем эту работу, вероятно,
наизусть и неоднократно излагали её
в своих лекциях, цитируем и
иллюстрируем огромным количеством
примеров, часто весьма щ:ких,
многие из нас, в том числе и т.
Александров, до сих пор не овладели
материалистической дна ]екIикон как
теорией познания, как руководством
в нашей научной, теоретической и
практической работе и по существу
частенько сводят её к сумме
примеров.
2. Товарищ Сталин в этой работе
впервые в истории развития
марксистской философии даёт классич.е-
ски-последоватёльное изложение
основных характерных черт
диалектического метода позизция, логически
следующих и вытекающих одна из
другой, правильно: применение
которых как в тсо/ешческэп, 7ах и в
практической работе гарантирует
нас от существенных ошибок и
недостатков. Однако т. Александр щ в
евюй рабо;е произвольно, беедь
с темно и, я бы сказал, в известном
отношении стихинн.0 и поэтому
непоследовательно пуководегьова ШИ
указаниями товарища Сталина.
3. Отсюда, мне кажется, вытекает
задача наряду с популяризацией
отдельных положений работы
товарища Сталина «О диалектическом и
историческом материал гзме»
перейти к раскрытию сущности её как
цельной и последовательной
материалистической теории познания,
как диалектического гроцчса на¬
учного мышления, где все категории
диалектически связаны между
собой, находится в движении и
переходят в свои противоположности,
отражая противоречия, связи и
переходы в общественном развитии и
в природе.
4. 	Только вполне овладев
диалектическим методом познания, МЫ
сможем избежать того, чтр ярилось
предметом настоящей дискуссии.
Тогда, мне кажется, не будет
столько противоречивых точек зрения по
сдном\’ и том} же вопросу, ибо если
это и закономерно в буржуазном
обществе, то вовсе не обязательно
должно иметь м.е:то в рбщестге
социалистическом. Наоборот, в
социалистическом обществе эти
противоречия должны быта преодолены, и
это возможно только на п\тн
овладения матери 1 диетической
диалектикой, методом Маркса—Энгельса—
Ленина—Сталина, единственным
последовательно научным м01 одом
познания.
Федосеев П. Ц. (Моста).
Критика есть большевистский метод
работы. Это есть вместе с тем метод
\чёбы. Дискуссия по книге т.
Александрова, в процессе которой
развернулась острая и справедливая
критика как недостатков и ошибок
книги, так и недостатков нау* ных
учреждений в области философии,
многому научила работников, кото?
рые причастим были к де>у
организации работы философских кадров.
К числу этих работников я
причисляю себя, поскольку мне
надлежало заниматься зтим дедрм..
go время дискуссии было
правильно высказано, что до сих пор
среди философов це было наСТОЯ"
щей большовистекой, прпцципиалв.-
ной критики, чтр мы оказались
невосприимчивыми к критике.
Между тем ЦК ВКХ](б), тРЭарищ
Сталин многократно критиковали
крупные недостатки ц ошибки
научной работы В области философии,
предупреждали теоретических
работников, что они серьёзно отстают
от практики социалистического
строительства. В постановлении ЦК
о постановке партийной пропаганды
в ноябре 1938 г. ЦК указы-вал на

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА Н. Н.
451
теоретическую слабость работников
теоретического фронта, на их боязнь
смело ставить актуальные
теоретические вопросы, на распространение
буквоедства и начётничества, на
вульгаризацию и опошление
отдельных п оложений м а р кси з м а.-лен и -
нйзма.
Работники философии не сделали
надлежащих выводов ИЗ этих
указаний ЦК, не преодолели своей
теоретической слабости, не отрешились от
книжности, не учли громадного-
политического опыта, накопленного
партией на всех участках
социалистического строительства.
3 решении о }П томе «Истории
философии» Центральный Комитет
подверг суровой критике недостатки
и ошибки в освещении немецкой
философии и неудовлетворительное
состояние работы по философии.
Центральный Комитет указал на
недопустимость некритического отношения
к немецкой философии, осудил
.слепое преклонение перед немецкими
философами. Это обязывало нас
пристальнее взглянуть на всю историю
философии, покончить с
неправильной традицией некритического
отношения к прошлым идеологическим
воззрениям. Необходимо было
поняты что борьба против
некритического отношения к
прошлым философским воззрениям есть
составная часть борьбы против
преклонения перед современной
буржуазной культурой. Из решения ЦК
следовало, что мы должны были
показать всю глубину
противоположности -между пролетарским и
буржуазным мировоззрением. Е}ыход в свет
книги т. Александрова показал, что
ни автор, ни мы, читавшие его книг
гу, не обеспечили осуществления
этой задачи. Книга т. Александрова
не раскрывает противоположности
буржуазного и пролетарского
мировоззрений; марксизм в книге
выступает в ряду предшествующих
философских систрм как одна, правда,
самая передовая, но как одна из
многих теорий. В книге марксизм
не показан как принципиально
особый, новый тин мировоззрения,
связанный с борьбой пролетариата за
социалистическое переустройство
общества.
В ходе дискуссии подробно
говорилось о том различии, которое
существует между марксизмом как
символом веры рабочего класса и
философскими системами одиночек.
Ленин и Сталин всегда придавали
этой особенности марксизма
важнейшее значение. Ленин говорил:
«Вы .читали и слышали о том, как
коммунистическая теория,
коммунистическая наука, главным образом
созданная Марксом, как это учение
марксизма перестало быть
произведением одного хотя и гениального
социалиста XIX века, как это
учение стало учением миллионов и
десятков миллионов пролетариев во
всем мире, применяющих это ученце
в своей борьбе против капитализма»
(В. И. Ленин, Соч., т. XXV, стр. 387).
Указания Ленина и Сталина о
том, что марксизм это не философия
одинонки-с.оцналисга, а символ веры
рабочего класса, указания о том,
что за марксизмом стоят партия,
класс, масса, имеют огромное
теоретическое и политическое значение.
Эти указания подчёркивают
коренное отличие марксистско-ленинского
мировоззрения от прошлых учений.
Эти указания поднимают веру в
непобедимость марксизма, укрепляют
уверенность рабочего класса в свои
силы, в неискоренимость его
социалистических идеалов под знаменем
марксизма. Буржуазия и её
реформистские прихвостни всегда
старались отравить рабочий класс ядом
неверия в свои силы, в возможности
рабочего класса взять в свои руки
государственное руководство
обществом и перестроить общество на
социалистических началах. Поэтому в
борьбе против реакции и её
прихвостней, за укрепление веры рабочего
класса в свои силы, за его сплочение
под знаменем марксизма имеют
важнейшее значение указания Ленина и
Сталина о том, что марксизм
непобедим, ибо он опирается на рабочий
класс. Характеризуя силу и
жизненность марксизма, товарищ Сталин
отмечал-:
«Говорят, что на Западе в
некоторых государствах уже уничтожен
марксизм. Говорят, что его
уничтожило бучто бы
буржуазно-националистическое течение, называемое

452
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА П. К.
фашизмом. Это, конечно, пустяки.
Так могут говорить лишь люди, не
знающие истории. Марксизм есть
научное выражение коренных
интересов рабочего класса. Чтобы
уничтожить марксизм, надо уничтожить
рабочий класс. А уничтожить
рабочий класс невовможно. Более 80 лет
прошло с тех пор, как марксизм
выступил на арену. За это время
десятки и сотни буржуазных
правительств пытались уничтожить
марксизм. И что же? Буржуазные
правительства приходили и уходили, а
марксизм оставался. Более того, —
марксизм добился того, что он
одержал полную победу в одной шестой
части света, причем добился победы
в той самой стране, где марксизм
считали окончательно
уничтоженным» (И. В. Сталин, Вопросы
ленинизма, изд. 11, стр. 484).
Таким образом, понимание
особенностей марксизма как живого
учения, живого движения рабочего
класса помогает рабочим осознать
свои силы, уверовать в возможнссть
перестройки общества на
социалистических началах, понять
жизненность и непобедимость марксизма,
неизбежность победы коммунизма.
Тот факт, что в книге т.
Александрова не раскрыта эта особенность
марксизма, является крупным её
недостатком, ибо не используется
важная возможность в борьбе
против сил реакции, в пропаганде
марксизма как всесиль'но-го,
непобедимого учения.
Недостаток учебника т.
Александрова состоит в том, что в нём не
дано боевого марксистского
освещения борьбы партий в истории
философии, не показано коренное отличие
марксистской философии от всех
прежних философских учений.
Ленин требовал, чтобы в учебнике
была обеспечена выдержанность
направления от первой до последней
страницы книги. Применительно к
истории философии это означает,
чтобы с партийных позиций
марксизма, с позиций
материалистического понимания истории были
раскрыты социальные, классовые
основы философских направлений,
чтобы в борьбе философских течений и
школ была выявлена борьба клас¬
сов. Учебник по истории философии
должен быть проникнут страстным
партийным обличением идеализма,
поповщины, всяческой реакции —
всего того, что мешало и мешает
передовым классам перестраивать
жизнь и ломать отжившие порядки.
Ленин считал, что любая
марксистская книга, в том числе и любое
научное исследование, должна быть
проникнута духом страстной
ненависти ко всякой реакции. Образцом
такой книги Ленин считал «Капитал»
Маркса. По поводу «Капитала»
Ленин писал:
«...в редком научном трактате вы
найдете столько «сердца», столько
горячих и страстных полемических
выходок против представителей
отсталых взглядов, против
представителей тех общественных классов,
которые, по убеждению автора,
тормозят общественное развитие.
Писатель, с неумолимой объективностью
показавший, что воззрения, скажем,
Прудона являются естественным,
понятным, неизбежным отражением
взглядов и настроения
французского мелкого буржуа, — тем не
менее с величайшей страстностью, с
горячим гневом «накидывался» на
этого идеолога мелкой буржуазии»
(В. И. Ленин, Соч., т. II, стр. 335).
Недостаток книги т.
Александрова состоит в том, что она в ряде
случаев сбивается на бесстрастное,
объективистское изложение
философских систем и направлений, не даёт
до конца выдержанного
марксистского освещения классовых основ
этих систем и направлений, не
показывает остроту борьбы различных
философских направлений,
являющихся выражением и формой
борьбы классов. В учебнике, как
справедливо отмечали выступавшие, не
проведён последовательно принцип
воинствующей партийности.
Учебник истории философии не
только должен дать сумму знаний
по истории философии, он должен
учить опыту идеологической борьбы.
Подобно тому как гражданская
история, и в особенности история
большевистской партии, учит опыту
классовой борьбы в целом, во всех
её проявлениях, учебник истории
философии должен учить опыту идео¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА П. Н.
453
логической борьбы, закалять на
этом опыте наши кадры, нашу
молодёжь, вооружать их умением видеть
за идейной борьбой борьбу партий и
классов, умением сличать слова с
делами, сопоставлять философские
учения 'С живой действительностью,
с борьбой общественных классов.
Следует отметить, что учебник
т. Александрова в должной мере не
отвечает этим требованиям, не
использует всех возможностей
воспитательного воздействия, которые
может дать боевое марксистское
изложение истории философии.
В книге т. Александрова нет
необходимой чёткости,
последовательности освещения вопросов, нет той
выдержанности направления, о
которой говорил Ленин, как
неотъемлемом качестве марксистского
учебника.
. Изложение философских систем
прошлого страдает излишней
доверчивостью к словам философов. В
учебнике не сопоставляются слова и
дела философов, их идеи с
действительной жизнью, с ходом классовой
борьбы, не, вскрыты софистические
ухищрения философских
реакционеров.
Проповедуя философский
идеализм, идеологи реакционных
классов прикрывали вопиющий разрыв
между словами и делами, между
своими гносеологическими выводами
и реакционной практикой своего
класса. В гносеологии реакционеры
проповедывали, что все вещи и
явления зависят от духа, сознания,
ощущений. Эти антинаучные
представления они старались привить
массам, чтобы отвлечь массы от
практической реальной борьбы,
направленной на изменение
материальных условий жизни. Недаром
идеалисты выключали практику из
теории познания, уверяли, что
практика никакого отношения не имеет
к гносеологии. Между тем, когда
речь заходила о борьбе
реакционных классов против
освободительного движения классов прогрессивных,
идеалисты спускались с высот
абстракции на грешную землю и
заявляли, что в практической борьбе
надо руководствоваться не гносеоло¬
гическими принципами, а
материальными средствами.
Классики марксизма-ленинизма
до конца изобличали эту
внутреннюю фальшь идеализма,
отгораживающего' теорию от практики. В
«Материализме и эмпириокритицизме»
Ленин показывает, как 'идеалисты—
Фихте, Мах и другие — прибегали к
самым хитроумным уловкам, чтобы
спасти и приукрасить
идеалистический хлам, изгнать материализм из
теории. Ленин, -приводя
высказывания идеалистов о том, что их
гносеология стоит над практикой, уличает
их в двуличии, когда они
применительно к практике вынуждены
признать, что вещи существуют
независимо от духа. Ленин в частности
приводит заявление Фихте о том,
что в пределах философии
идеализма может найти -место и тот
реализм, который, по словам Фихте,
«неизбежен для всех нас и даже
для самого решительного
идеалиста, когда дело доходит до действия,
реализм, принимающий, что
предметы существуют совершенно
независимо от нас, вне нас».
Классики марксизма-ленинизма
подчеркнули, что практика
опровергает все вздорные измышления
идеалистов и подтверждает правоту
материализма. Идеалисты старательно
избегают сопоставлять свою
гносеологию с практикой, стремятся уйти
в заоблачные высоты абстракции.
Поэтому в критике идеализма
необходимо исходить из практики,
сопоставлять гно геологи ч е ски е р а с -
суждения с практикой, практикой
опровергать идеалистические
вымыслы.
«Точка зрения жизни, практики,—
говорит Ленин, — должна быть
первой и основной точкой зрения
теории познания. И она приводит
неизбежно к материализму,
отбрасывая с порога бесконечные
измышления профессорской схоластики»
(В. Я. Ленин, Соч., т. XIII, стр. 116).
Жизненная практика,
исторические результаты служат единственно
надёжным критерием оценки
всяких доктрин. В ответе товарища
Сталина на письмо т. Разина с
непререкаемой убеди тел ьно стыо до -
казано, что исторические резуль¬

454
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА П. Н.
таты, а именно поражение
Германии в двух войнах, показали
несостоятельность военной идеологии
Германии, носители которой
пользовались незаслуженным
авторитетом. Указания товарища Сталина о
необходимости покончить с этим
незаслуженным уважением к
немецкой военной идеологии ещё и ещё
раз обязывают нас покончить с
некритическим отношением к
идеологи ч ески м ,в о з зр ен и я хМ про ш лот о,
сопоставлять их с результатами
общественного развития, показывать
их действительную роль в
классовой борьбе, в* общественной жизни,
в истории науки.
Практика есть критерий истины.
В применении к истории философии
это означает, что смысл
философских учений прошлого можно
раскрыть лишь в связи с реальной
исторической обстановкой, в связи с
действительным ходом классовой
борьбы. О философских системах нужно
судить по тому, в каком отношении
они стоят к борьбе классов в
обществе, интересы каких классов они
выражают.
Известно, например, что Гегель
много разглагольствовал о свободе,
называл её даже целью всемирной
истории. Известно, что «Философия
истории» Гегеля начинается и
кончается изречением о том, что
всемирная история есть прогресс в
сознании свободы. Но эти фразы
Гегеля не могут ввести в
заблуждение, если сопоставить их с учением
Гегеля в целом, с его отношением
к прусскому самодержавию, с
одной стороны, и к французской
революции — с другой. Воплощение идей
свободы Гегель видел в прусской
монархии, а ту, хотя и
ограниченную, свободу, которую принесла
французская революция, Гегель
называл излишеством страстей и
деспотизмом. Под свободой Гегель
понимал право аристократии
подавлять свободу. Известно также, что
Гегель сравнивал начальную фазу
французской революции с восходом
солнца. Здесь опять-таки
необходимо сличить фразы с фактами, слова
с действительностью. Это сличение
показало бы, что Гегель с тупой
прусской ненавистью относился к
французской революции. Сравнение
Гегелем событий во Франции с
восходом солнца относится лишь к той
фазе французской революции, когда
дело ещё ограничивалось лишь раз-
глагольствованиехМ о свободе. Тогда
немецкий обыватель и ча.сть
дворянства не прочь были порассуждать о
свободе. Как только французская
революция перешла от слов к делу,
от теорий к фактической ломке
феодальных порядков, немецкая
аристократия воспылала жгучей
ненавистью к французской революции.
Об отношении немцев и немецких
идеологов к французской революции
Энгельс писал: «...когда теории
были отодвинуты фактами на
задний план, как только благодаря
поведению двора французский народ
не мог больше на практике
проводить принципы конституции 1791 г.,
несмотря на свое теоретическое
согласие с ней, как только народ
практически утвердил свою власть
благодаря перевороту «10 августа»,
когда, кроме того, свержение
жирондистов 31 мая 1793 г. заставило
умолкнуть всякие теории, — тогда
этот энтузиазм Германии сменился'
фанатической ненавистью к
революции». И далее Энгельс говорил: «вся
масса тех людей, которые вначале
были восторженными друзьями
революции, стали теперь самыми
ожесточенными противниками ее и,
получая известия из Парижа в самом
извращенном виде из рептильной
немецкой прессы, предпочитали
свою старую спокойную священную
римскую навозную кучу грозной
активности народа, который сбросил
цепи рабства и бросил в лицо вызов
всем деспотам, аристократам и
попам» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. V, стр. 7—8).
Стоит только обратиться к
произведениям самого Гегеля, в которых
он касается французской
революции, чтобы убедиться, с какой
жгучей ненавистью он относился к
революционной ломке феодальных
порядков и к революционному
французскому народу. Гегель называет
французскую революцию «ужасным
врехменем». В своей «Философии
истории», излагая ход французской
революции, Гегель характеризует

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА П. Н.
455
якобинекий период французской
революции как «ужаснейшую
тиранию». Он с нескрываемым
восторгом расписывает реставрацию во
Франции. Подавление революции и
восстановление монархии Гегель
считает победой разума. Гегель в
следующих словах выражает своё
отношение к реставрации: «Нако¬
нец, после сорока лет войн и
бесконечной путаницы старое сердце
могло радоваться, видя, что .пришел
конец этому положению и
наступило состояние удовлетворения».
Таково было действительное
отношение Гегеля к французской
революций. Он был закоренелым
врагом революционной ломки
феодализма. Гегель доказывал, что
революция в Германии невозможна, что
реформация в Германии уже всё
улучшила, что только можно было
бы улучшить в общественной жизни.
Маркс и Энгельс уже в ранних
своих работах рассматривали
Гегеля как философа реставрации.
Характеристика немецкой
идеалистической философии как
аристократической реакции на француз-'
скую революцию и французский
материализм раскрывает самые
глубокие классовые корни этой
философии, её реакционное значение.
Только в свете этой оценки
немецкой философии можно понять смысл
той идеологической борьбы, которая
развернулась в конце XVIII и
начале XIX века в Европе.
Уроки этой борьбы весьма
поучительны для наших дней. Боевое
марксистско-ленинское освещение этой
борьбы закаляет наши кадры, учит
их пониманию того, что против
революции (всегда ополчались ©се
силы реакции, (вооружает наши
кадры пониманием то-го, что надо быть
бдительным и непримиримым по
отношению ц врагам революции, что
реакционеры всех стран ненавидят
социалистическую революцию, ибо
она подрывает основу их господства.
Товарищ Сталин показал, что
реакционеры как огня боятся
революции и потому ведут бешеную
борьбу против роста её влияния.
«Нельзя отрицать того, что даже
простой факт существования
«большевистского государства» наклады¬
вает узду на черйые силы реакции,
облегчая угнетенным классам
борьбу за свое освобождение. Этим
собственно и объясняется та животная
ненависть, которую питают эксплоа-
таторы всех стран к большевикам.
История повторяется, хотя и на
новой основе. Как раньше, в период
падания феодализма» слово
«якобинец» -вызывало у аристократов
всех стран ужас и омерзение, так и
теперь, в период падения
капитализма, слово «большевик» вызывает
у буржуазных стран ужас и
омерзение».
Эти слова товарища Сталина
бросают яркий свет на ту борьбу в
конце XVIII — начале XIX века,
которая происходила между силами
революции и реакционной
аристократией. Именно в этой борьбе надо
видеть социальную подоплёку
немецкой идеалистической философии,
которая явилась идеологическим
оружием немецкой аристократии в
её борьбе против влияния
французской революции.
6 разделе учебника т.
Александрова о немецкой философии не
вскрыта борьба аристократической
реакции против революции, а
поэтому не вскрыт до конца
реакционный характер немецкой
идеалистической философии. В этом
крупный недостаток книги, ибо она не
использует возможностей для
обучения нашей молодёжи опыту
идеологической борьбы, умению
распознавать классовый смысл реакционных
идейных течений.
В выступлениях товарищей, в
выступлении т. Жданова книга т.
Александрова подвергнута
всесторонней и глубоко справедливой
критике.
Мы, читавшие ранее книгу,
допустили бы грубую ошибку, если бы
решили, что эта критика нас не
касается. Это означало бы, что мы и
поныне не понимаем смысла
критики, остаёмся невосприимчивыми -к
критике.
Нельзя не отметить, что среди
философов, работающих в
теоретических журналах, в области
пропаганды, в научных учреждениях, нет
принципиальной критики. Я должен
признать, что редакция «Больше¬

456
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФЕДОСЕЕВА П. Н
вика» допустила ошибку,
опубликовав некритическую, хвалебную
рецензию на книгу т. Александрова.
Эта рецензия помешала
развёртыванию принципиальной критики
ошибок книги.
Верно отмечалось, что среди
философов нет настоящей философской
общественности. Надо признать, что
те работники, от которых зависит
организация деловой, боевой
философской общественности, страдают
болезнью индивидуализма,
работают в одиночку. Философия требует
широких обобщений опыта,
практики, что возможно коллективными
усилиями больших групп людей, а
между тем мы, работники
философии, замыкаемся, обособляемся в
работе над какой-либо темой.
Опасность индивидуализма в том, что
мы, работники философии, которым
надлежит объединить усилия всех
философских кадров, перестаём
интересоваться работой других
многочисленных работников по
философии, не привлекаем их к общей
работе, отчего страдает дело
разработки философских вопросов.
Индивидуализм, отсутствие
принципиальной критики — это самые
вредные наши болезни, которые мы
должны немедля преодолеть, чтобы
выправить положение дел в области
научной работы по философии,
чтобы не остаться людьми
теоретически отсталыми и беспомощными.
Недостатки, свойственные нам,
работникам, которым поручено
ответственное дело объединения
теоретических кадров, тормозят научную
работу в области философии. 'Мы
обязаны осознать эти недостатки,
чтобы их ликвидировать, и
напрасно т. Юдин полагает, что он
свободен от этих недостатков.
Известно, что т. Юдин многие годы
возглавлял центральные издательства
и мог опубликовать немало книг по
философии как московских, так и
местных работников. К сожалению,
т. Юдин не проявил внимания к
людям, работающим по философии, не
использовал издательства для
привлечения научных работников к
активной работе по подготовке
философских книг. Насколько известно,
т. Юдин развернул кипучую энер¬
гию по изданию лишь одной книги,
которая печаталась молниеносно.
Это был III том «Истории
философии». Тогда зав. Огизом т. Юдин в
качестве директора Института
философии и в качестве одного из
редакторов III тома спешно готовил
этот том, чтобы представить на
соискание Сталинской премии. Поэтому
будет больше пользы для дела и для
самого т. Юдина, если он, как
видный работник в области философии,
некоторую долю критики примет и на
свой счёт.
Дискуссия со всей прямотой и
принципиальностью вскрыла не
•только недостатки и ошибки книги
т. Александрова, но и все пороки
нашей работы в области философии.
В выступлении т. Жданова, в
выступлениях ряда товарищей
намечены те меры, осуществление
которых должно повести к
решительному повороту в научной работе по
философии.
Всестороннее критическое
обсуждение книги т. Александрова и
положения дел в философии явится
крупным и поворотным этаном в
научной работе по философии и в
области других общественных наук.
Фингерт Б. А. (Ленинград). Наша
дискуссия началась как
дискуссия о книге т. Александрова.
Однако по мере развития дискуссии
книга становилась уже не основой
дискуссии, а поводом для постановки
общих вопросов философского
фронта. Книга т. Александрова из непо-
средственого предмета дискуссии
постепенно превращалась в повод для
кр и т-ичеок ой о ц е нк и соврем енно го
положения на философском фронте,
для анализа причин очень плохого
состояния н а ш ег о ф и лос о ф ск о г о
фронта, для выяснения основных
задач, стоящих перед нашей
советской социалистической, марксистско-
ленинской философией, и для
определения тех предпосылок —
организационных и психологических,
которые мы должны создать для
решения этих задач.
О книге говорилось много, и
весьма убедительно говорилось.
Поэтому на книге я подробно
останавливаться не буду. Хочу лишь в

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИНГЕРТ Б. А.
457
дополнение к тому, что здесь было
сказано товарищами по вопросу о
политической притупленности
книги, об её объективистском
характере привести четыре примера и
обратить внимание товарищей на то,
к чему приводит замена социально-
политического анализа философской
.мысли социально-политическим, а то
и просто культурно-историческим
фоном.
Это, во-первых, объединение под
одной исторической
рубрикой—«Английская философия после
буржуазной революции» — Локка,
которого Энгельс назвал сыном
классового компромисса 1688 сода,
Пристли, который приветствовал
французскую буржуазную революцию и был
членом «Общества друзей
революции», и Оуэна, который, по словам
самого т. Александрова, был первым
человеком в Англии, который
правдиво описал недовольство народных
масс капиталистическим отроем.
Это, во-вторых, полный отказ от
решения вопроса о сущности такого
образца махрово-реакционной
мысли, как этическое учение Канта
(см. стр. 378—379).
Это, в-третьих, чисто
описательное изложение такого образца
блестящей диалектической
конструкции, которую даёт Гегель в
«Феноменологии духа» в главе «Раб и
господин». Здесь на стр. 406—407
забыта приводимая самим автором
на стр. 405 характеристика, данная
К. Марксом «Феноменологии духа»
как книги, которая служит истоком
и тайной гегелевской философии.
А в результате — в сознании
читателя умная и тонкая диалектическая
конструкция Гегеля заслоняет
подлинную суть гегелевского метода
как метода диалектико-ш?еа/шспг-
ческого, заслоняет движение мысли
Гегеля от категорий сознания к
категориям бытия. Таким образом, для
читателей книга т. Александрова
Гегель здесь остаётся убедительным не
в «рациональном зерне», а в своей
мистической оболочке.
И, наконец, в-четвёртых,
непонятно, почему скомкано и даже
извращено изложение вопроса об
отношении к Гегелю после Гегеля в конце
XIX века и в XX веке. Почему, во-
первых, ревизионисты здесь
упоминаются под странным псевдонимом:
«такие люди», которые третировали
Гегеля, как «мёртвую собаку»?
О ревизионистах здесь вовсе не
говорится и такие образцы третиро-
вания Гегеля, как Бернштейн и
Каутский, почему-то здесь не
упомянуты. Почему, во-вторых,
неогегельянство представлено здесь
только как философское направление,
взявшее у Гегеля его мистицизм
(стр. 416) и отбросившее его
диалектику? Почему здесь
игнорируется тот факт, что неогегельянство в
лице, например, Джентилле и
Артура Либерта извратило диалектику
Гегеля, с тем чтобы сделать
диалектический метод из орудия
революционной мысли орудием
фашистского мракобесия.
Этими замечаниями о книге
т. Александрова я ограничусь и
перейду к вопросу о задачах нашей
научно-исследовательской работы в
'области философии и социологии,
стоящих в настоящее время перед
нами, ^и об организационных и
психологических предпосылках,
необходимых для осуществления этих
задач.
Тов. Жданов в своём выступлении
указал нам то направление, в
котором должна развиваться наша
научно-исследовательская работа, и
наметил основной круг научных
проблем, стоящих перед марксистско-
ленинской философской и
социологической наукой, перед
диалектическим материализмом и перед
историческим материализмом.
Я хотел бы остановиться на
некоторых специальных проблемах,
которые отчасти вытекают из критики
книги т. Александрова и отчасти
подсказываются всей нашей
дискуссией в целом.
В связи с критикой книги т.
Александрова выявилась насущная
необходимость исследовательской ра-
боты в области тех проблем,
которые связаны с тремя основными
принципами марксистско-ленинской
истории идеологий (а следовательно,
и истории философии). Первый из
них — принцип партийности,
второй — исследование исторического
прошлого с точки зрения культур-.

458
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИНГЕРТ Б. А.
яого наследия, и третий —
необходимость учитывать значение
национального начала в историческом
развитии идеологий.
Критика книги т. Александрова в
основном велась вокруг принципа
партийности философии и
отступлений от этого принципа в сторону
объективизма. Естественно, что
вопрос о партийности науки не может
не стать первоочерёдным вопросом,
на который должна быть
направлена наша научно-исследовательская
работа в области философии и
социологии. Видимо, мы так привыкли
к формуле «наука партийна», что
перестали вдумываться в подлинный
смысл этих слов и утратили
представление о решающем значении их
смысла для развития марксистско-
ленинской социалистической науки.
Когда мы говорим о партийности
науки, то утверждаем партийность
не только нашей науки, партийность
теории научного коммунизма. Как
известно, Ленин говорил о партий-'
ности всякой науки. Но он говорил
о том, что только большевистская
партийность науки делает её
последовательно объективной наукой,
наукой, подлинно отражающей
объективную действительность, её
закономерности, ибо только пролетариат
заинтересован вполне и до конца в
познании этих закономерностей для
предвидения, для планомерного
воздействия на социальную и
естественную среду в интересах всего
общества в целом.
В нашу эпоху образцом
буржуазной партийной науки может
служить «унифицированная»
фашистская наука, точнее,
унифицированная фашистская фальсификация
науки.
От партийности буржуазной
науки партийность нашей науки
отличается тем, что партийность
большевистской марксистско-ленинской
науки есть объективность этой
науки. В основе правильного решения
вопроса о партийности нашей науки
лежит правильное решение вопроса
об отношении субъекта познания к
объекту. Именно потому Ленин
буржуазному объективисту противопо
с гавил последовательного
материалиста. Объективист потому не объ¬
ективен в науке, что он не умеег
правильно решить вопрос об
отношении субъекта познания к объекту,
объективист—всегда позитивист и, в
конечном итоге, всегда идеалист. Он
потому идеалист, что науку
отрывает от социально-политических
условий, её породивших, и от
социально-политических выводов, из неё
вытекающих. Материал нс г же,
последовательны!! материалист, то-есть
материалист-диалектик, именно
потому объективен в науке, что он
правильно решает этот основной
вопрос философии. И, правильно
решив основной вопрос философии —
вопрос об отношении субъекта по-,
знания к объекту, — материалист-
диалектик правильно решает и
специальный вопрос о науке как
идеологической надстройке,
определяемой социально - политическими
условиями места и времени. В го
время как буржуазная партийность
науки филистёрски, лживо прячется
за фразой о так называемой «чистой
науке», науке, независимой от
партийной борьбы, независимой от
реальных интересов борющихся
классов, партийность нашей
науки—открытая партийность, партийность,
гносеологически обоснованная.
«Материализм. — писал Ленин, —
включает в себя, так оказать,
партийность, обязывая при всякой оценке
события прямо и открыто
становиться на точку зрения определенной
общественной группы» (В. И. Ленин,
Соч., т. I, стр. 276). Таким образом,
в основе правильного решения
вопроса о партийности науки лежат
две неотрывные друг от друга
теоретические проблемы: проблема
теории познания и проблема
социологии сознания. В единстве этих
проблем открывается путь к
научному
диалектико-материалистическому разрешению вопроса о
природе объективного знания, а
следовательно, и вопроса об
объективности и объективизме, вопроса об
объективности партийной
марксистско-ленинской социалистической
науки.
В любой науке, трактующей
историю общественного сознания, а
следовательно, историю философии»
основной вопрос философии — вопрос

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИ И ГЕР Т Б. А.
об отношении субъекта познания к
объекту — выявляется, во-первых,
как вопрос о
социально-политических и гносеологических корнях
идеологии, во-вторых, как вопрос о
социальной детерминации развития
идеологий и о законах
имманентного её развития и, в-т.ретьих, как
•вопрос итоговый об объективных л
субъективных факторах развития
идеологий.
Только диалектическое решение
этих вопросов обеспечивает
последовательно материалистическую, а это
значит — последовательно
партийную точку зрения в научном
исследовании развития идеологий. Только
поел е дов а тел ьное д и а л е к т и ко* м а те-
риалистическое решение этих
вопросов может предупредить объектм-
в и стек о е п о стр о е-н и е и сторич еской
науки.
Правильное решение этих
.вопросов поможет и правильному
решению двух других проблем,
непосредственно связанных с методологией
наук о развитии идеологий. Я имею
в виду проблему идеологического
наследия и проблему национального
и классового начала в развитии
идеологий.
'Мы говорим о точке зрения
наследия, как о втором ведущем
принципе марксистско-ленинской
идеологии. Здесь, с одной стороны, нас
подстерегает опасность
ассимиляторства, а, с другой стороны,
опасность нигилистического отношения к
идеологическому наследию. В
основе правильного решения вопроса о
наследии лежит
марксистско-ленинская теория общественного
развития — учение о движущих силах
этого развития, о борьбе
противоположностей как сути Диалектического
развития, о- ведущей
противоположности, о борьбе нового со старым,
прогрессивного с реакционным, о
неодолимости нового. Только «а этой
теоретической основе могут быть
разрешены те конфликты, которые
разыгрались здесь в процессе
дискуссии по вопросу об отношении к
философскому наследию и которые
иной раз сводились к спору о том,
что важнее: любовь к прогрессу
или... ненависть к реакции. Такова
вторая группа теоретических задач,
стоящих сейчас перед нами.
Подходить к прошлому, к истории
с точки зрения наследия, это значит
подходить к прошлому с точки
зрения будущего. «...Жизнь
представляет ка-ртину постоянного
разрушения и созидания, следовательно,
наша обя э а н н ость —р а сом а.тр ив ат ь
жизнь в её разрушении и созидании
и ставить вопрос: что разрушается и
что созидается в жизни?
То, что в жизни рождается -и изо
дня в день растёт,— неодолимо,
остановить его движение вперёд
невозможно»,—писал Сталин в своей
работе «Анархизм или социализм?»
(И. В. Сталин, Сои., т. 1, сир. 298).
«...Чтобы не ошибиться в политике,
надо смотреть вперед, а не -назад»,—
читаем мы в работе Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме».
Какие же конкретные выводы мы
должны сделать в отношении
истории философии, исходя из
правильного марксистско-ленинского
вопроса об идеологическом наследии?
Возьму два примера.
Блаженный Августин! Вряд ли
мы должны заботиться о
критическом усвоении его философского
наследия. Это ясно для всех нас, ибо
даже если бы анализ противоречий
■в «концепциях» Блаженного-
Августина -и Дал бы кое-како-й
положительный эффект, то-есть открыл бы
кое-что «прогрессивное» в его
учении, То это «прогрессивное»... вряд
ли оказалось бы достаточно ценным
для нас. Таким образом, энергия,
заграченная на анализ
противоречий в учении Блаженного
Августина, была бы затрачена бесполезно.
«Прогрессивное» в учении Блажей-
ного Августина не окупило- бы, так
сказать, и з дер жех п рои з.вод ст з а.
Иное дело — реакционное! Этого
добра в философии Блаженного
Августина — залежи, и для фашистов
Блаженный Августин — клад.
Значит ли это, что о Блаженном
Августине в наших книгах по истории
философий не следует говорить?
Нет, не значит, ибо мы должны
знать то прошлое, которое может
ожить в нашем настоящем. А что
оно может ожить, это мы видели на

460
ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ, ФИНГЕРТ В. А.
примере фашизма, который
реставрировал и средневековую теорию
двух истин и мистику
средневековья. Это мы видим и сейчас,
когда неофашисты реставрируют
Фому Аквината и Блаженного
Августина. Мы знаем, что класс,
утрачивающий свои социальные
позиции, хватается за прошлое, за
отжившее, что именно по отношению
к нему действенна формула:
«Мёртвые хватают живых», и потому мы
должны знать не только своих
врагов живущих, но и их союзников —
оживающих мертвецов. Чтобы
бороться с врагом, нужно его
ненавидеть. Но этого мало. Нужно его
знать. И нужно отдавать должную
дань его силе. Блаженного
Августина нельзя не знать, ибо в свою
эпоху он был одним из величайших
умов, и тень его мракобесского
величия протянулась до наших дней,
до современного Ватикана, до
современных английских и
американских христианских организаций, до
современных
христианско-демократических партий. Бояться же
Блаженного Августина нам нечего, ибо
новое, прогрессивное — неодолимо.
Мы смотрим в будущее, и из
прошлого мы возьмём с собой в будущее
только то, что нам действительно
необходимо.
Поэтому нам не следует пугаться
и Гегеля, -столь смутившего здесь
некоторых не в меру осторожных
товарищей. Разница здесь
заключается в том, что по отношению к
Гегелю издержки производства,
связанные с анализом противоречий в
его концепции, как мы знаем,
окупаются, ибо у Гегеля прогрессивное
мы находим в таком количестве и в
том качестве, что стоит
потрудиться над его извлечением. Гегель —
это руда, в которой много ненужных
примесей, вредных примесей, но эго
богатая жила, разработка которой
дала нам немало ценного. И даст
ещё. Недаром товарищ Сталин
защищал революционное значение
гегелевского диалектического метода
против анархистов, видевших в
Гегеле только реакционера, и говорил
о «рациональном зерне»
диалектического метода Гегеля. Недаром Ленин
сам многие годы изучал Гегеля и нас
призывал из/чать его, говоря даже о
том, что редакторы и сотрудники
журнала «Под знаменем
марксизма» должны быть своего рода
«обществом материалистических
друзей гегелевской диалектики».
Конечно, опасности,
подстерегающие нас на этом пути, немалые.
Но мы обладаем такими
ориентирами для верного направления
нашей работы над Гегелем, как труды
Маркса и Энгельса, Ленина и
Сталина. Наше дело —
основательно изучать эти ориентиры, всем
изучать, самым квалифицированным из
нас, и профессорам, и академикам.
Тогда мы меньше будем делать
ошибок, а, быть может,
когда-нибудь совсем перестанем их делать,
работая над идеологическим
наследием прошлого.
Перехожу к третьей группе
проблем, связанных с разработкой
вопросов истории идеологий. Мы
говорили здесь о необходимости
учитывать значение национального
начала в развитии идеологии. Однако
здесь, с одной стороны, нас подсте^
регает опасность узкого
национализма, шовинизма, расизма, а, с
другой стороны, абстракция
«человечества» или абстракция
«общественно-экономической формации»,
оторванность от живого,
конкретного, специфического содержания
национальной культуры. И здесь
перед нами стоит задача разработки
ленинско-сталинского учения о
национальном вопросе, разработка
проблемы нации как
социально-политического и как
культурно-психологического явления и, в конечном
итоге, разработка проблемы
отношения нации и класса. Все эти
проблемы приобретают особое
значение в нашей стране, как стране
пролетарской культуры,
национальной по форме и социалистической по
содержанию. Они особенно важны
в нашу эпоху ожесточённых
классовых битв и ожесточённой борьбы
угнетённых наций за независимость,
борьбы, особенно обострившейся в
период второй мировой войны и
после неё во всех империалистических
странах.
В связи с вопросом о значении на-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИНГЕРТ Б. Л.
461
аномального начала в развитии
идеологии стоит перед нами и
вопрос об актуальности исторической
тематики в области русской
философии. Наша установка на тематику
современности вовсе не означает
отказа от исторической тематики, но
означает лишь необходимость
перенесения центра тяжести нашей
работы с вопросов исторических на
вопросы теоретического плана.
Однако по отношению к русской
философии и такое ограничение пока не
должно иметь места. Дело в том,
что русская философия росла в
специфических условиях, и потому ома
разрабатывалась по преимуществу
в аспекте публицистики и
художественной критики. В результате мы
‘имеем труды по истории русской
критики и публицистики, но не
имеем или почти не имеем трудов по
истории русской философии. Задача
ближайших лет — восполнить этот
пробел. Мы не только имеем право,
но мы обязаны в интересах научной
объективности произвести коренной
пересмотр традиционных
исторических концепций, утверждающих
гегемонию западноевропейских
народов в развитии идеологий, вплоть до
•нашего времени. Факты говорят за
то, что уже с начала XIX века и, в
особенности, со второй его
половины гегемония в целом ряде
областей идеологической культуры
переходит к русскому народу. Наш
долг — понять всю глубину
исторической обоснованности, всю
историческую правомерность ведущей
роли русской культуры XIX—XX
столетия, как культуры народа,
который и в созданной им науке, и в
созданном им искусстве, и в
практике массового революционного
движения подготовил и осуществил
задачу построения нового общества,
общества бесклассового, общества
социалистического. Все мы хорошо
знаем, что ленинизм, по
исчерпывающему определению товарища
Сталина, является марксизмом
эпохи империализма и пролетарских
революций. Но наша задача —
понять кроме того и специфические
русские корни ленинско-сталинского
этапа в развитии марксизма, а для
этого мы должны глубоко осмыслить
значение русской
материалистической философии от Белинского и
Герцена до Чернышевского и
Плеханова.
Несколько замечаний по поводу
тех теоретических проблем,
которые, естественно, вытекают из
настоящей дискуссии в целом, уже
независимо от её непосредственной
задачи критики книги т. Александрова
по истории философии. Эти
теоретические проблемы подсказываются
также и отрицательным опытом
нашей работы до настоящей
философской дискуссии.
'Круг этих теоретических проблем,
как мне кажется, может быть
сведён к следующим трём основным.
В о-п е рвы х, проблема отношения
логики диалектической к логике
формальной. В этом вопросе кое-
кто начал перегибать, и для нашей
ф и лосо ф с ко й молод ёж и форм а ль -
на я логика стала по меньшей мере
собратом логики диалектической.
Получается так, что есть, мол, две
логики — формальная и
диалектическая, и что каждой из них найдётся
своё место. Нередко
затушёвывается основное: то, что формальная
логика есть только ступень, и притом
низшая ступень в развитии логики,
и что пользоваться ею следует
только под строжайшим контролем
логики
диалектико-материалистической. Необходимо, очень
необходимо внести в этот вопрос полную
ясность как для нашей молодёжи, так
и, нечего греха таить, для некоторых
из нас.
Во-вторых, вопрос о
познавательное значении логических категорий:
о роли абстракции в нашей
методологии научного исследования, о
нашем понимании взаимоотношения
дедукции и индукции, анализа и
синтеза. Эти вопросы в нашей
философской литературе мало
разработаны.
И, в-третьих, вопросы логики
конкретных наук. Эти вопросы должны
быть, наконец, поставлены со всей
остротой. А между тем эта область
теоретической работы у нас
находится в загоне, ею явно -мы
пренебрегаем. Разработка логики
конкретных наук, как логики,
выводимой из специфики познания данной

402
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИНГЕРТГ В. А.
конкретной области
действительности, — с одной стороны, и из обшей
логики — с другой стороны. Это
наша боевая задача! Развитие логики
конкретных наук в свою очередь
вольёт новые силы в развитие
общей логики — диалектики — теории
познания.
Тов. Жданов назвал здесь ряд
первоочерёдных исследовательских
проблем, н е по ср едс твен но
связанных с нашей современностью. Он
говорил о необходимости работать
над теорией социалистического
общества, те ори ей со-ц и а л ис ти ч еско г о
государства, теорией
социалистической этики и теорией
социалистической эстетики. И вот мне кажется,
что разработка всех этих указанных
т. Ждановым проблем неизбежно
должна будет поставить перед нами
задачу разработки логики
соответствующих конкретных наук.
Таковы, мне думается, первооче-
рё да ы е тео рет и ч ес к и е п роб ле м ы,
стоящие перед нами.
Почему же так случилось, что
именно работа в области
теоретической проблематики развивалась
хуже всего? Иными словами, хуже
худого! Мне думается, что причину
этого следует искать в том, что для
разработки теоретических проблем
требуется научная смелость, а
таковой у нас маловато.
Нас всех называют философами,
но правильно ли это? Среди нас
имеются более или менее хорошие
преподаватели философии, имеются
авторы белее или менее хороших
или более или менее плохих книг и
статей по философии, но мне
кажется, что среди нас мало философов,
Быть философом — это значит
прежде всего ставить вопросы кон-
цепционного порядка, причём такие
вопросы, которые по отношению к
той или иной области знания или по
отношению к знанию как таковому
являются вопросами
методологического порядка, ибо, как мы хорошо
знаем, философия является наукой
о наиболее общих закономерностях
объективной действительности и
нашего мышления.
Конечно, очень важно в нашей
стране и в нашу эпоху умело
излагать мысли основоположников со¬
циалистической науки—мысли
Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Но
наряду с этим наша
задача—развивать учение классиков ма’рксизма-
ленинизма. Таков социальный заказ
нашего государства, и этот
социальный заказ должны осознать мы
■все, здесь присутствующие. В связи
с этим я хотел бы привести одну
цитату из напечатанного в томе
первом Сочинений товарища Сталина
«Письма из Кутаиси»:
«Прочёл также статьи
Плеханова, в которых он разбирает «Что
делать?» Этот человек или
совершенно рехнулся, или в нём говорят
ненависть и вражда. Думаю, что обе
причины имеют здесь место. Я
думаю, что Плеханов отстал от новых
вопросов. Ему мерещатся старые
оппоненты, и он по-старому
твердит: «общественное сознание
определяется общественным бытием»,
«идеи с неба не падают». Как будто
Ленин говорит, что социализм
Маркса был бы возможен во время
рабства и крепостничества. Теперь
гимназисты и те знают, что «идеи с
неба не падают». Но дело в том,
что Теперь речь идёт совсем о
Другом. Эту общую формулу мы давно
переварили, настало время
Детализировать этот общий вопрос»
(И. В. Сталин, Соч., т. 1, Стр. 57).
Напомню также в связи с этим
слова товарища Сталина, сказанные Им
на приеме в Кремле паботнИков
Высшей школы 17 мая 1938 года, о
смелости, о решимости, без которых
невозможно развитие науки.
Задача, стоящая перед нами,—
задача трудная, и потому
разделение труда должно быть чётким,
определённым, исключающим
возможность дилетантизма, но в то же
время исключающим возможность
научного сектантства, узости,
ограниченности. Мыслить надо широко,
задачи надо ставить узкие и
всякую свою работу рассматривать
нужно, как часть коллективной ра*
боты.
А коль скоро так, то нам следует
серьёзно задуматься над вопросом
о характере нашей критики и
самокритики, о стиле нашего отношения
Друг к другу, о конпунистической
этике в нашей среде. И да гее, нам

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИШЕРА Э. Г.
463
следует серьёзно задуматься над
тем, чтобы добиться организации
коллективной исследовательской
работы по .всей стране. Нужно
положить конец монополизированию
этой работы здесь в Москве, да и
притом в условиях ведомственных,
учрежденческих « даже личных
самолюбий и распрей. Наша наука
должна стать наукой .всей страны.
Необходимо, чтобы о советской
науке можно было бы сказать то,
что было сказано в постановлении
ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г.
о журналах «Звезда» и «Ленинград»
относительно советской
литературы: у нас тоже не должно быть
других интересов, кроме интересов на-
•рода, интересов государства,
словом, речь должна итти об ином
стиле работы, о коммунистическом
стиле, об иной этике в нашей
среде “ коммунистической этике.
Я не сомневаюсь в том, что
настоящая дискуссия положит конец
разобщённости работников
философского фронта, что она положит
конец нездоровой конкуренции
между городами и учреждениями, да
и между отдельными товарищами,
конкуренции, ничего общего с
социалистическим соревнованием не
имеющей; она создаст ту атмосферу
.взаимопомощи, без которой
невозможна подлинно творческая работа,
без которой невозможно дерзание в
пауке. Мы должны работать
планово. И вместе с тем работать так,
чтобы научные интересы каждого
из нас были учтены в максимальной
степени. Если инициатива каждого
командира была одним из условий
побед пашей армии, то и наша
творческая инициатива в решении
теоретических вопросов точно также
будет опорой для коллективной
организации идеологического труда.
Я не сомневаюсь в том, что в
результате этой дискуссии будут
созданы условия не только для
научного роста ваших теоретических
кадров, но и для их этического
роста, для воспитания в вашей среде
нового характера, характера
социалистического учёного,
социалистического философа.
Необходимо, чтобы настоящая
дискуссия стала бы великим пере¬
ломом на нашем философском
фронте, чтобы она определила
такое направление нашей дальнейшей
научной работы, которое дало бы
нам право говорить об
осуществлении сталинских пятилеток развития
нашей философской мысли.
Фишер Э. Г.. (Хабаровск). Пови-
димому, все мы сходимся На том, что
коренным недостатком книги т.
Александрова, недостатком,
обусловившим Все её частные, отдельные
пробелы, является объективизм автора.
Одйако' что такое объективизм?
Само это понятие весьма ёмкое и
многостороннее.
В применении К интересующему
нас вопросу объективизм автора
складывается из следующих
моментов:
Во-первых,
абстрактно-просветительский подход к истории
философии как к науке.
Во-вторых, недооценка важности
социально-экономического анализа
эпохи, породившей данное
философское мировоззрение.
В-третьих (что вытекает из
предыдущего) , отсутствие внутренней
органической связи между эпохой и
философскими взглядами
исследуемого мыслителя.
В-чегвёртых, совершенно
недостаточный, отрывочный и случайный
анализ политической идеологии
философов.
В-пятых,
беспристрастно-созерцательное, нейтральное отношение к
философским системам прошлого по
принципу «добру и злу внимая
равнодушно». А это приводит к
недооценке слабости и ограниченности
всей домаркеовой философии и к
явной переоценке её прогрессивного
значения.
Наконец, в-шестых, величаво-сио-
койный, повествовательный тон,
почти эпический язык учебника.
Нетрудно понять, что эта особенность
формы изложения органически
вытекает из основной идеи книги,
особенностей её содержания.
Результатом и вместе с тем
главной причиной указанных
недостатков книги является
непоследовательное проведение или, точнее, после¬

464
ТЕКСТ PfiiH ТО Ъ. ФИШЕРА Э. Г.
довательное непроведение автором
принципа партийности философии.
Решающий методологический
принцип большевизма оказался в
забвении и загнан автором в
комментарии. Поразительно, что в книге,
состоящей почти из пятисот страниц,
о партийности философии
упоминается всего один-два раза. Но
дело, разумеется, не в количестве
упоминаний. Существеннее то, что
этот жизненный принцип
марксистской науки не стал душой книги.
Постараюсь на нескольких
примерах подтвердить правильность
выдвинутых обвинений.
Начну с просветительской
тенденции книги. Она ярче всего
обнаруживается во «Введении», где автор
определяет, в чём состоит значение
истории философии как науки. Там
отмечается, что история философии
имеет «большое педагогическое,
воспитательное значение», изучение
этой науки «раздвигает рамки
научного и культурного кругозора
человека» (стр. 19). Далее: «история
философии делает наше познание более
богатым и конкретным». Кроме то
го, указывает автор, «история
философии... показывает неуклонный
прогресс в развитии человеческих
знаний» (стр. 21). Она вскрывает,
«как создавались современные
взгляды, их происхождение, делает
ясным этапы развития отдельных
гипотез, теорий» (стр. 21). И, наконец,
«история философии есть история
поступательного восходящего
развития знаний человека об окружающем
его мире» (стр. 22).
Что можно возразить против этих
тезисов автора учебника?
Внешне как будто бы всё
правильно и неопровержимо. Но,
внимательно перечитав «Введение»,
начинаешь замечать, что в нём
отсутствует нечто очень важное.
Ведь на самом деле история
философии имеет не только
педагогическое, воспитательное, культурное
значение. Изучение истории
философии «должно способствовать
выработке в читателях таких качеств, как
большевистская идейность,
принципиальность в решении теоретических
вопросов, непримиримость в борьбе
на идеологическом фронте.
Историко-философская наука, как
и всякая другая марксистская наука,
должна содействовать воспитанию в
читателях качеств пролетарских
борцов, практических деятелей,
строителей коммунистического общества.
Авторское «Введение» всячески
акцентирует познавательное
значение истории философии.
Нельзя ничего возразить против
того, что изучение истории
философии имеет и познавательный смысл.
Но ведь это только половина
истины! А куда делась вторая половина,
причём самая главная, а именно, что
философская наука не
ограничивается только познанием мира, но
устремляет все усилия на
преобразование, изменение мира? Задача
переделки мира выпала из поля
зрения автора.
Вторым крупным недостатком
книги надо признать совершенно
недостаточный
социально-экономический анализ эпох, породивших
различные философские теории и
борьбу на теоретическом фронте.
Нет надобности доказывать
абсолютную необходимость такого
анализа. Он вытекает из основного
закона исторического материализма,
по которому способ производства
материальной жизни обусловливает
социальный, политический и
духовный процессы жизни вообще.
Необходимость такого анализа
определяется известным сталинским
указанием, что источник формирования
духовной жизни общества, источник
происхождения общественных идей
нужно искать в условиях
материальной жизни общества. Каковы
условия материальной жизни общества,—
таковы его идеи, теории.
Автор, разумеется, хорошо знает
все эти положения и даже частично
их приводит, но он совершенно
отвлекается от этих принципов,
когда дело доходит до практического их
применения.
Для примера можно привести
философию древнегреческого
общества. Философия эта занимает
большой исторический отрезок, примерно
в 400 лет, т. е. охватывает период
и подъёма и падения античного мира.
Между тем, т. Александров только
один раз касается исторических

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИШЕРА Э. Г.
465
предпосылок греческой философии
(перед анализом милетской школы),
больше по существу не
возвращаясь к этому вопросу.
Но ведь милетская школа
относится к VII—VI векам до н. э., то-
есть к периоду становления
рабовладельческого общества, философия
Демокрита охватывает V век, т. е.
расцвет античного мира, а
философия Аристотеля и, тем более,
стоиков относится к началу упадка,
кризиса древнегреческого общества.
Совершенно очевидно, что очерк,
данный автором в начале главы и в
дальнейшем не развитый, не
отражает движения, изменения, а
следовательно, и жизни античного
общества, является её общей и
бледной схемой.
Но это значит, что философия
Демокрита, Платона, Аристотеля
остаётся социально-политически не
обоснованной. Читателю совершенно
непонятно: почему один и тот же
социально-экономический базис
породил и диалектику Гераклита, и
мёртвую метафизику Парменида,
материализм Демокрита и
объективный идеализм Платона, строгий
монизм милетцев и явный дуализм
Аристотеля? Видимо, здесь нужен
не общий, однотипный, а диферен-
цированный анализ условий
материальной жизни древней Греции.
Это тем более необходимо, что в
античной Греции обнаруживается
неравномерность развития многих
идеологических форм, создаётся
видимость разрыва между
экономической основой общества и уровнем
его культуры, что было особо
отмечено Марксом в незаконченном
отрывке «Введения» к «1К критике
политической экономии».
Автор не только не сделал
попытки объяснить это сложное
общественное явление, но даже не
коснулся его.
Необходимость марксистского
анализа древней Греции
определяется также тем, что в наше время
встречаются факты раболепия не
только перед современной,
«сегодняшней заграницей», но и перед
античным миром. Следует в наших
учебниках :всячески преодолевать
такое некритическое, я бы сказал,
антикварное отношение к греческой
культуре.
Слабее всего получился у автора
социально-экономический анализ
немецкой философии XVIII—XIX
веков. А между тем, эта глава
требовала особо серьёзного внимания,
если учесть ошибки авторов III тома
«Истории философии».
Рассмотрение экономической и
политической обстановки Германии
сделано бегло, совершенно
равнодушно, в том же тоне, в каком
говорится о Фалесе и Сократе.
В главе не нашли отражения
такие первостепенной важности
вопросы, как освещение трусливого,
подлого ’и компромиссного характера
немецкой буржуазии, её
пресмыкательства перед реакционным
юнкерством. Не показаны отражение
французской буржуазной
революции в сознании немецких политиков
и философов, двойственный
характер этого отражения.
Не сказано, что даже некоторые
прогрессивные мыслители и поэты,
которые вначале приветствовали
французскую революцию,
впоследствии позорно отшатнулись от неё,
оплёвывая и проклиная «кровавую
свободу».
Автор по непонятной причине
ничего не сказал об особенностях
идеологического развития
Германии, в частности о пресловутом
пруссачестве, о воспитании многих
поколений немцев в духе оголтелого
милитаризма, презрительрюго
отношения к другим народам,
возвеличения немцев как избранной нации,
призванной к господству над миром.
Правда, в последующем
изложении т. Александров, характеризуя
Фихте и Гегеля, отмечает их
шовинистическую идеологию, но,
поскольку в историческом очерке это
специфически прусское уродство не
объяснено, читатель вправе
подумать, что национализм и ненависть
к другим народам — это
индивидуальные случайные черты характера
некоторых немецких философов.
. Было бы, однако, несправедливо
сказать, что социальный анализ
нигде не удался автору.
В книге имеются главы, где
философским взглядам мыслителя

466
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИШЕРА Э. Г.
предпослан содержательный очерк
его эпохи. Но здесь же
обнаруживается другой пробел — отсутствие
внутренней органической связи
между социально-экономическим
анализом и философской системой
излагаемого мыслителя.
Приводимые автором факты
развития промышленности, торговли и
ремесла, политические восстания
трудящихся представляются
случайными, необязательными. Начинает
казаться, что если бы даже ни
одного из описанных явлений и
событий не произошло, в философсхих
взглядах мыслителя нс
обнаруживалось бы никаких изменений.
Возьму наудачу отрывок из
вступительного очерка к философии
Декарта.
На стр. 218—219 читаем: «Бы¬
стрый процесс разорения
крестьянства и ремесленников, вызванный
развитием капиталистических
отношений, религиозными и внешними
войнами, привёл к многочисленным
восстаниям крестьянства. Таковы
восстания «кроканов» в 1593 —
1595 гг., движение нормандских
крестьян в 1636—1637 гг., восстание
«босоногих» в 1639 г., восстание
парижан, вспыхнувшее 26 августа
1648 г., Фронда в 1648—1653 гг.
и др>.
Можно было предположить, что
все зти факты приведены для того,
чтобы читатель мог лучше
разобраться в особенностях философии
Декарта, в частности, в его
политическом мировоззрении. Но, к
сожалению, автор совершенно не
касается политических убеждений
Декарта, ограничившись заявлением,
что он был идеологом
нарождавшейся французской буржуазии.
Просто удивительно, что в
большой, разносторонней главе,
состоящей из 10 разделов, не нашлось
места Для анализа политических
взглядов Декарта.
Читатель вправе предположить,
что Декарт вообще был аполитичным
философом, не имевшим сколько-
нибудь определившейся системы
взглядов на общество. Но если это
так, зачем же автор привадил такие
детали и подробности в обрисовке
талитаческой жизни Франции
XVII века, поскольку это не нашло
никакого отражения в философии
Декарта.
Читатель невольно может притти
к выводу, что экономика с
политикой — сами по себе, а философия —
сама по себе.
Разумеется, здесь не надо впадать
в крайность, между
социально-экономическими условиями жизни и
философской системой мыслителя
не всегда можно обнаружить
прямую, непосредственную связь.
Только вульгарный материалист может
требовать, чтобы экономика
находила прямое отражение в
философии.
Экономика непосредственно
связана с политикой, классовой
борьбой; в свою очередь политика
отражается в правовых, моральных,
эстетических нормах эпохи и, в
конечном счёте, в философских
воззрениях мыслителей.
'Мне казалось, что автор
марксистского учебника по истории
философии обязан был всквыть и
проанализировать это сложное,
многостепенное взаимодействие и влияние
материальной жизни общества на
развитие философских взглядов и
обратно. Иначе не избежать вывода,
что философия — это абсолютно
самостоятельная, автономная
идеологическая надстройка, независимая
ни от экономики, ни от
политики, живущая своей собственной
спонтанейной жизнью.
Подтверждением выдвинутой здесь
мысли является и другой факт—
автор чрезмерно акцентирует
внутреннее имманентное идеологическое
влияние одной философской системы
на другую, теоретическое
воздействие отного философа на другого.
Так, уже во «Введении» автор
всячески подчёркивает, что историко-
философская «связь выражается в
том, что более ранние философские
учения подготовляют материал,
идеологическую почву для
возникновения более поздних, белее развитых
и совершенных учений» (стр. 6).
Несколько ниже приводятся
слова Чернышевского:
«Но бывают иногда игранные
случаи, что основатели новой системы
понимают ясно связь своих мнений

Т « К С f РЁЧЙ toe. ФЙШЕРА э. г.
467
с мыслями, которые находятся у их
предшественников, и скромно
называют себя нх учениками».
Конечно, марксизм не отрицает
относительной самостоятельности
идеологии и бесспорного влияния
многих философов на теоретическую
•мысль .последующих веков. Было бы
нелепо отрицать влияние Бэкона и
Локка на французских
материалистов, влияние Канта на Фихте и
Шеллинга, или, скажем, значение
критики Локком теории врождённых
идей Декарта.
Всё это имело своё место и
значение.
Но теоретическое взаимодействие
и взаимовлияние различных
философских систем может быть понято
только т базе серьёзного и
всестороннего анализа
социально-экономических и Политических условий,
Породивших все эти системы. Если же
этот анализ отсутствует Или дан
бегло, отрывочно, а теоретическое
взаимовлияние непрерывно
подчёркивается, то вся история философии
ок азы в а ется са модвиж ей и ем м
углей, превращается в галлерею
философских взглядов, сборище мнений.
Недооценка автором значения
политического мировоззрения
философов сказалась В оценке Гераклита.
О политических взглядах Гераклита
дан один абзац вскользь,
мимоходом.
На стр. 39 автор пишет:
«Правда, в области Политики он
(Гераклит.-—3. Ф.) склонялся К
реакционной позиции,
пренебрежительно отзывался о народе...»4 после
этого т. Александров Делает общее
заключение о Гераклите, больше не
возвращаясь к его Политической
идеологии. Это значит — прекратить
изложение на самом интересном
месте. Ведь именно здесь возникает
трудная и сложная Проблема, ВЫхо^
дяЩая далеко за пределы темы о
Гераклите.
В самом деле: как возможно
сочетание научной прогрессивности и
политической реакционности?
Влияет ли политическая отсталость,
консервативность МЫсЛйтёля на его
общефилософские убеждения, или
последние независимы от первых?
Если влияет, то надо бы и показать
на материале философии Гераклита,
что слабость политических позиций
не прошла безнаказанно для его
философии. Допустим, что анализ
философии Гераклита затруднён тем
фактом, что от его сочинений до
наших дней ничего не дошло, кроме
отдельных разрозненных
фрагментов. На в отношении философии
Платона этого сказать нельзя. В
руках автора находилось многотомное
с об р а ни е сочи пени й гр е ч еек о го
идеалиста. Между тем общественные
взгляды Платона изложены
удивительно спокойно и равнодушно.
Вот что сказано в книге по этому
поводу:
«Смысл и цель каждого
государства, с точки зрения Платона,
состоит в ТОМ, чтобы охранять меру
счастья Каждой общественной
группы, поддерживать установившиеся
отношения между группами
людей...^
И далее:
«ПЛаТон принимал участие в
политической борьбе. Он совершил три
Поездки в Сиракузы, где пытался
убедить Дионйсня Старшего...
перестроить государственную жизнь на
Началах уЧеНйй о так называемом
«идеальном государстве»...
Поводимому ЭТи Поездки не дали
благоприятных результатов»... Это говорится
о Платоне, который был не только
родоначальником идеализма, но и
Ярым реакционером, врагам
демократий И прогресса. В Таком лойяль-
ном, снисходительном тоне можИо
писать о наших, немного
запутавшихся друзьях, нет не о
представителях насквозь враждебного нам
философского лагеря, Это тем более
кажется удивительным, Что т,
Александров обладает даром
незаурядного Публициста.
Достаточно вспомнить его
Страстные, темпераментные статьи,
написанные4 в дни Отечественной войны и
воШедшие в арсенал нашей борьбы
с гитлеровской Германией. Наши
пропагандисты и агитаторы до сих
пор вспоминают эти замечательные
статьи.
'Могут сказать: ваша аналогия
неубедительна. Платон — не Гитлер;
стоит ли на мертвецоз тратить пыл
и жар своей души? Нам думается,-

468
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИШЕРА Э. Г.
что платоновское учение, если с ним
не бороться и не разоблачать в
курсах философии, может и в наше
время принести немалый
политический вред.
Хорошо известно, что традиции
всех мёртвых поколений, как
кошмар, тяготеют над умами живых.
Влияние платоновской философии
свыше тысячелетия сохранялось в
средневековой философии. Да и в
наши дни это влияние полностью не
исчезло*. Достаточно вспомнить не-
оплатоновские черты в философии
таких заклятых идеалистов XX века,
как Анри Бергсон и Эдмунд
Гуссерль. Кроме того, не следует
забывать и гносеологических корней
платоновского идеализма. Ведь говорил
же Ленин, что возможность
идеализма и поповщины дана уже в
первой элементарной абстракции (до-м
вообще и отдельные дома). Выходит,
что Платон — это не такой уж
безобидный и далёкий враг, как это
может показаться на первый взгляд.
Платон мёртв, но идеи его живучи.
Правда, т. Александров приводит
в конце главы цитату из Ленина о
никогда не устаревающей линии
борьбы Платона и Демокрита. Но
так как эта ленинская цитата
органически не вытекает из
предыдущего материала, то это цели не
достигает. Поразительное
спокойствие и бесстрастность автора
довольно отчётливо проявились в
изложении философских взглядов
другого греческого мыслителя —
Парменида.
Я много раз перечитывал раздел,
посвящённый Пармениду, желая
ответить на вопрос: каково отношение
автора к философии Парменида?
Отсюда: каково должно быть наше
отношение, советских читателей, к
этой философии? Близкий ли это к
нам по своим идейным убеждениям
философ или далёкий? Следует ли
нам придерживаться его взглядов
или надо решительно отвергнуть?
Надо ли его благословлять или
проклинать?
Ответить на эти вопросы
невозможно; точка зрения автора скрыта
за семью печатями, и потому глава
о Пармениде остаётся холодной, как
мрамор.
Возьмём любой отрывок из этой
главы:
«Парменид стремился создать
учение, согласно которому мир не
только постоянен, неизменен, но
также и един, а задача науки познать
истинное бытие, — т. е. постоянное
вечно одно и то же, единое бытие».
После этого приводится довольно
подробная и обстоятельная
аргументация сахмого Парменида в защиту
такого взгляда. И так как автор ни
единым словом не опровергает
мнения греческого философа, то
читатель вправе сделать вывод, что
учение Парменида даже с точки зрения
диалектического
материализма—-совершенно безупречно.
А вот другая фраза (стр. 45).
«Учение Парменида о
неизменности и неподвижности бытия
предполагает отсутствие в бытии каких бы
то ни было противоречий».
Вы настораживаетесь, ибо
слышали, что учение о противоречиях
есть зерно диалектики, а раз
Парменид отвергает всякие противоречия,
то вероятно автор его сейчас
убедительно раскритикует. В следующем
абзаце сказано:
«Несмотря на всю абстрактность
этого рассуждения (обратите
внимание: не ошибочность, не
неправильность, а только абстрактность),
в нём содержится глубокая
плодотворная мысль б сохранении бытия,
материи».
Вот и вся «критика»!
Все мы знаем, что Парменид был
одним из основоположников
метафизического метода, злейшим и
непримиримым врагом
диалектической мысли, что отрицание им
всякого движения и развития,
утверждение, что мир представляет собой
нечто неизменное, одинаковое и
застывшее— есть мёртвый догматизм,
унылая, гнетущая схоластика.
Концепция Парменида,
будучи'применена к обществу, означает
проповедь застоя, увековечения рабства и
эксплоатации, отрицание
необходимости обновления и преобразования
общественной жизни.
Далее, безжизненная метафизика
Парменида не только враждебна
современному диалектическому
методу, но и в своё время она была

ТЕКСТ РЕЧИ ТОЙ. ФИ ШЕ РА Э. Г.
антинаучной, ибо целиком и
полностью направлялась против отца
диалектики — Гераклита.
Борьба Парменида с
Гераклитом есть одно из проявлений борьбы
партий в философии. На материале
этой борьбы можно было бы
показать враждебность и
несовместимость двух методов—диалектики и
метафизики и замечательные
преимущества диалектики. Но
нейтральный, равнодушный тон, позиция
невмешательства отрезают путь к
защите диалектики и раскрытию
порочности метафизики.
Вспомните, как сам Парменид
боролся со своими теоретическими
противниками.
'Для того, чтобы развенчать
ненавистную ему философию Гераклита,
Парменид мобилизует все свои
интеллектуальные ресурсы, обращает
против него и тонкую иронию, и
площадную брань, и язвительный
сарказм, и уничтожающее
пренебрежение. Для того чтобы сразить
Гераклита, Парменид не
останавливается перед грубейшими
ругательствами и оскорблениями. Он
называет Гераклита глухим, слепым,
ошеломлённым, беспомощно
цепенеющим представителем
пустоголового племени.
Резкая и грубая критика
Парменидом Гераклита, вероятно,
производила сильное впечатление на
севре мен ников, усилив а я
теоретические позиции Парменида.
Но разве наша полемика и
критика Парменида должна быть менее
воинственной, страстной, чем
полемика наших идейных противников с
представителями прогрессивной
философии?
Можно подумать, что над автором
тяготеет формула Спинозы: «не
плакать, не смеяться, а понимать».
Между тем, учёный-большевик в
любых своих теоретических
исследованиях должен «и смеяться и
плакать» (конечно, понимая это
фигурально), то-есть должен открыто
вы1ска!зьшат'ь своё Классовое,
партийное отношение к исследуемым
фактам, а это значит—должен
возмущаться, негодовать, пригвождать
реакционеров к позорному столбу.
Ленин в своей статье «От какого
наследства мы отказываемся?»,
критикуя Михайловского, писал:
«Если люди требуют, чтобы
взгляды на социальные явления
опирались на неумолимо объективный
анализ действительности..., — так
из этого следует, что им не
полагается сердиться?!..
...Если известное учение требует
от ...общественного деятеля...
объективного анализа де йств и тел ьно -
сти...,—то каким чудом можно
отсюда сделать вывод, что общественный
деятель не должен симпатизировать
тому или другому классу...
...ни один живой человек не может
не становиться на сторону того
или другого класса..., не может не
радоваться успеху данного класса,
не может не огорчиться его
неудачами, не может не негодовать на тех,
кто враждебен этому классу»
(В. И. Ленин, Соч., т. II, стр. 335).
В качестве замечательного
образца сочетания строго научного
объективного анализа и
субъективного, заинтересованного партийного
отношения к вопросу Ленин
приводил «Капитал» Маркса.
Даже враги марксизма
вынуждены были признать неумолимую
объективность этого труда.
«И однако в редком научном
трактате, — говорит Ленин, — вы
найдете столько «сердца», столько
горячих и страстных полемических
выходок против представителей
отсталых взглядов»...
Тов. Александров недооценивает
сла бость, недостатки, н еполноцен -
ность многих домарксовых
философов, зато часто склонен
преувеличивать их общественные и научные
заслуги. Так, характеризуя
античную философию, автор на стр. 24
пишет:
«Замечание Энгельса о том, что
материалистическое мировоззрение
означает понимание природы такой,
какая она есть, без всяких
посторонних прибавлений, можно отнести к
философии древнегреческого
общества».
Такое утверждение является
преувеличенным. Ведь в древней
Греции были не только материалисты,
но и идеалисты, у которых было
очень много «(всяких посторонних

*70
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФИШЕРА Э. Г.
прибавлений». Достаточно
напомнить Платона. Но Платон — далеко
не единственный.
Созерцательность автора
проявляется также в эпитетах,
которыми он награждает мыслителей
разных эпох и народов. Слишком
многие из них объявляются
«великими», «гениальными»,
«знаменитыми», «выдающимися»,
«оригинальными».
В результате оказывается:
великие материалисты и великие
идеалисты, гениальные диалектики и
гениальные метафизики, выдающиеся
рационалисты и выдающиеся
эмпирики, гениальные коммунисты и
гениальные утописты, великие
монисты и великие дуалисты. При такой
гиперболической характеристике
мыслителей прошлых веков
незаметно принижается значение
марксистско-ленинской философии,
значение величайшего переворота в
науке, совершённого
основоположниками научного коммунизма.
Этот крупный недостаток книги
усугубляется тем фактом, что в
книге нет вообще изложения
философских ззглядов Маркса и
Энгельса.
В VIII, предпоследней главе автор
подробно исследует философскую
эволюцию Маркса и Энгельса, их
переход от левогегельянства к
материализму, от абстрактной борьбы за
свободу «народного духа» к борьбе
за освобождение трудящихся от
эксплоатации. Но ведь совершенно
яоно, что изложение философского
развития не может заменить
изложение философского учения
марксизма. Философская эволюция
Маркса и Энгельса — это только эпизод
по сравнению со
всемирно-исторической значимостью марксизма. •
Учебник заканчивается 1847
годом, то-есть годом написания
«Манифеста коммунистической партии».
Таким образом, книга обрывается
на той дате, когда Маркс и Энгельс
после ряда идеалистических
заблуждений оформились как
диалектические материалисты, стали
идеологами революционного
пролетариата. Но ведь основные
философские произведения, на которых
зиждется вся марксистская философия
(«Анти-Дюринг», «Людвиг
Фейербах», «Капитал», «Диалектика
природы», «К критике политической
экономии» и т. д.) были написаны
после 40-х годов! Можно ли было
обрывать учебник на 1847 годе?
Я думаю, нет. Правда, у т.
Александрова есть одно «извиняющее» его
обстоятельство. Он имеет право
сказать, что изложение марксистской
философии и не входило в его
задачи; это дело авторов учебников по
диалектическому и историческому
материализму, он же писал книгу по
истории философии. Формально это,
конечно, так. Но что получается но
существу? Философии Платона,
Аристотеля, Лейбница посвящаются
многие десятки страниц,
анализируются мельчайшие детали их
учений, а Маркс и Энгельс
оказываются за бортом
западноевропейской философии.
Представим себе среднего
советского читателя, который решил
изучить философские системы домар-
ксовского периода и сравнить их с
марксистской философией,
постигнуть достоинства и преимущества
последней. Читатель внимательно
прочитал всю книгу т. Александрова,
дошёл до 481 страницы и мысленно
подвёл итог.
Читатель размышляет: уже у
Фалеса были гениальные и смелые
мысли, Декарт был великим
философом, а его учение — знаменитое и
оригинальное, Спиноза и Фурье —
были гениями и т. д. Что же
особенного дали Маркс и Энгельс в
мировой истории философии? — спросит
себя читатель. До 1844—1845 гг.
они бьши идеалистами, находились
в сетях младогегельянства. Лишь к
1845—1846 гг. они стали на путь
диалектического материализма.
Большего из книги т.
Александрова читатель о Марксе не узнает.
Хотел этого или не хотел автор,
но объективно из его ikhhth не
вытекает вывода, что философия
марксизма является вершиной
человеческой мысли.
Заявлений автора на этот счёт
имеется много, но ведь читатель
будет делать вывод не на основе
заявлений, а на основе
теоретического и фактического материала;

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФОМИНА В. А.
471
материал же в книге дан совершенно
недостаточный, ибо из 40—50 лет
теоретической и революционной
деятельности Маркса и Энгельса автор
рассматривает отрезок всего в
шесть лет.
Таким образом, Маркс и Энгельс
оказались в самом неблагоприятном
положении по сравнению со всеми
предшественниками.
Что бы я предложил конкретно
сделать?
Необходимо написать
специальную большую главу «Философское
учение Маркса и Энгельса», в
которой должны быть изложены
основные принципы марксистской
диалектики, философского материализма
и, самое главное, исторического
материализма: учение о классах,
государстве, пролетарской революции,
диктатуре пролетариата.
После этого должно быть
обстоятельно изложено состояние
современной реакционной, буржуазной
философии, разоблачена её гнилая
реакционная сущность.
На этом фоне должна быть
показана великая непреоборимая сила
ленинско-сталинской философии,
особенно ярко раскрывшаяся в
жизни нашего Советского
государства в период Великой
Отечественной войны. Это было бы логическим
и историческим завершением
учебника по истории философии.
Фомин В. А. (Горький). Сжатый
очерк развития философских теорий,
представленный в книге т.
Александрова, разрабатывался автором, как
он сам говорит об этом в
предисловии, на протяжении 15—16 лет, с
1932 по 1945 г. Следовательно, это
плод продолжительной работы.
Это был период, богатый
событиями и историческими делами не
только в жизни нашей страны в
целом, но также и событиями на
нашем идеологическом фронте и, в
частности, на фронте философском.
Что это за события? На
философском фронте это был период борьбы
с механистами и меньшевиствующи-
ми идеалистами, — борьба, как
известно, шла за философское
наследство В. И. Ленина, за разработку
делшн'окого этапа в развитии филосо¬
фии марксизма, за связь
философской науки с практикой
социалистического строительства.
Борьба нового философского
руководства против ошибок и
извращений на философском фронте тех
лет закалила наши философские
кадры и повысила требования к ним.
Все мы стали более требовательны
и к себе, и к другим. То был период
переоценки ценностей на
философском фронте. Надо заметить,
однако, что разрушительная, критическая
работа и тогда, и позднее не
сопровождалась в такой же мере
положительной, созидательной работой в
области философской науки.
Положительного было сделано очень
немного, а в FfpaKTHKe преподавания
философии и марксизма-ленинизма в
целом продолжали оставаться
серьёзнейшие ошибки, отмеченные и
вскрытые в 1938 г. в известном
постановлении ЦК ВКП(б) о пропаганде.
Выход в свет «Краткого курса
истории ВКП(б)» и философской
работы товарища Сталина «О
диалектическом и историческом
материализме», а также постановление
ЦК ВКП(б) о пропаганде и затем
выступление товарища Сталина на
XVIII партсъезде создали коренной
поворот в сторону качественного
улучшения в состоянии и развитии
философской мысли в нашей стране.
Тогда был положен конец вредному
разрыву истории ВКП(б) и
ленинизма, ленинизма и марксизма,
диалектического и исторического
материализма. Это был огромный шаг
вперёд в развитии нашей
философии, как и общественных наук в
целом. С тех пор философия пошла в
народ, в широкие круги нашей
интеллигенции, философия стала
мирской, а мир — философским в
лучшем смысле этих слов, в том смысле,
что вся наша партия, вся
интеллигенция в стране ближе увидели и
поняли великую роль и значение
марксистско-ленинской философии в
борьбе за коммунизм. Философию
стали изучать все: в вузах,
университетах, в партшколах и т. д.; по
философии читались и читаются тысячи
лекций, в областной печати
появились тысячи статей — философия
привлекает к -себе внимание широких

472
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФОМИНА В. А.
масс. Уединение и отрыв её от
народа кончились. Она вошла в нашу
жизнь, в быт, труд и в сознание
людей. Это поистине замечательно.
Этого никогда не было в истории,
как нет и быть не может ни в какой
буржуазной стране. Это
замечательно потому, что нашему народу стала
лучше известна великая
философская наука марксизма-ленинизма,—
учение всесильное, потому что оно
верное, потому что оно есть
объективная истина, свободная от лжи и
обмана буржуазной идеологии.
Но наряду с этим должно
отметить и другие факты: чем дальше
и глубже философия шла в народ,
тем меньше наш философский фронт
в Москве шёл навстречу новым
требованиям,, предъявлявшимся
философской науке, отставал от этих
требований и всё больше и больше
начинал жить вчерашним днём,
повторяя общеизвестное и избитое.
'Можно привести ряд примеров в
подтверждение этого:
Во-первых, тихая и бесславная
кончина философского журнала «Под
знаменем марксизма» — журнала,
столь необходимого для всех нас,
для всей советской интеллигенции.
Вторым примером,
подтверждающим это положение, является выход
в свет известного III тома по
истории философии.
Третьим примером,
подтверждающим это положение, является выход
в свет двух изданий книги т.
Александрова.
Четвёртым примером,
подтверждающим это положение, является
то, что сказал в своём выступлении
т. Серебряков,— что ошибки и
недостатки книги т. Александрова
типичны для нашего времени, т. е. он,
видимо, хотел сказать, для нашего
философского фронта, так как тут же
указал на то, что ошибки, присущие
книге т. Александрова, присущи и
I и II томам по истории философии.
О том же сказал и т. Светлов,
когда он, правда, очень размашисто,
заявил, что застой мысли и
консерватизм ещё, к сожалению,
процветают в нашей стране. Говоря так, он,
конечно, имеет в виду опять-таки,
прежде всего, философский фронт,
так как здесь же заявил о том, что
наша философская наука захирела.
О том же сказал и т. Розенталь,
заявив, что беда нашего философского
фронта — абстрактность, цитаты,
отрыв от практики.
Наконец, пятым примером,
подтверждающим это положение,
является факт появления ряда
«положительных» рецензий и отзывов на
книгу т. Александрова. Я имею в
виду рецензию т. Вышинского в
журнале «Большевик», рецензии тт.
Баскина и Дынника, давших во всех
отношениях положительную оценку
этой, далеко не удовлетворительной
с точки зрения требований
сегодняшнего . дня книге, а также тот
факт, что эта книга удостоена
Сталинской премии и допущена
Министерством высшего образования в
качестве учебника для вузов. Всё
это привело к тому, что на местах
эту книгу стали рассматривать как
книгу образцовую, к каждой фразе
которой учащийся должен
относиться с доверием и уважением.
Рецензенты и другие ценители
философской продукции сослужили плохую
службу и автору, и читателям книги.
Таковы, по моему мнению, факты,
говорящие об отставании нашей
философской науки от требований
сегодняшнего дня. В свете этих
фактов мне и хочется остановиться на
некоторых основных недостатках
разбираемой книги.
В чём основной порок книги
т. Александрова? По моему мнению,
в том, что она живёт вчерашним
днём, то-есть в основном — периодом
1932—1935 годов. Она очень
немногим отличается от тех лекций,
которые некоторым из нас
приходилось слышать в МИФЛИ ещё в
1934—35 гг. Во всяком случае, она
написана в духе того периода и
положения на нашем философском
фронте, который господствовал до
выхода в свет «Краткого курса
истории ВКП(б)», а так как мы идём
вперёд семимильными шагами, то и
книга т. Александрова резко отстала
от требований времени.
Книга т. Александрова по своему
духу, по стилю, по постановке
вопросов и разрешению их очень
напоминает нам те учебники по исто¬

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФОМИНА В. А.
473
рии ВКП(б), которые у .нас были в
ходу до выхода в свет «Краткого
курса». Некоторые из этих
учебников были в своё время полезны и
нужны (например, учебник
покойного т. Ярославского), хотя они и
имели ряд существенных
недостатков. В них многое было правильно,
но самый дух их, стиль, подход к
делу: были порочны. После появления в
свет «Краткого курса» — этой во
всех отношениях гениальной и
поучительной книги — сразу
обнаружилась та огромная пропасть,
которая отделяла эти старые учебники от
«Краткого курса».
То же с книгой т. 'Александрова.
В этой книге далеко не всё порочно,
в ней много верного, полезного и
нужного, особенно как в учебнике
для начинающих знакомиться с
философией. Я согласен с тем, что при
всех её недостатках она есть лучшее
из того, что есть у нас по истории
философии, что мы можем
рекомендовать студентам в качестве, введе-
ния к курсу диалектического и
исторического материализма. Ну,
скажите, пожалуйста, что ещё можно
указать студентам почитать по истории
философии? I и II тома? Но они
стоят в одном плане с книгой
Александрова, им свойственны те же
ошибки. III том только более
выпукло представил их, в III томе
количество перешло в качество, так же,
как оно перешло в книге т.
Александрова. И тем не менее у нас нет
ничего другого, лучшего. В этом
наша беда, беда и слабость
философского фронта.
Скажут: надо рекомендовать
труды 'Маркса, Энгельса, Ленина,
товарища Сталина. Правильно. Но ведь
студенты лишь начинают
знакомиться с философией, и для того, чтобы
читать философские труды классиков
марксизм а-л ениниэм а, надо им еть
необходимую подготовку, а подгото-
виться-то и не на чем. Вот они и
готовятся по словарю Розенталя и
Юдина.
Итак, книга т. Александрова, как
систематический курс философских
теорий прошлого, имеет ценность и
практическую полезность для
учебной работы студентов. Но это только
часть дела, не вся, не главная и не
существенная.
Я уже сказал, что эта книга сильно
отстаёт от требований сегодняшнего
дня, что она написана в духе и
стиле старых учебников по истории
В КП ( б) —ив этом её главный
порок.
Если посмотреть на книгу т.
Александрова. в свете и в духе
«Капитала», «Анти-Дюринга», ленинского
«Материализма и
эмпириокритицизма», в свете и в духе философских и
других работ товарища Сталина, а
также «Краткого курса истории
ВКП(б)», то книга т. Александрова
не выдерживает никакой критики.
Правильно говорят: книга беззубая,
в плохом смысле профессорская, в
ней нет большевистского огонька,
нет неподдельной страсти, нет
наступательного духа, нет убийственного
сарказма и иронии по адресу врагов
марксистско-ленинской философии.
Это видно и там, где излагается
Сократ и Платон, где говорится о
философах средних веков, о Беркли, о
Юме, о Канте и Гегеле.
Вчераш-ний день отражается этой
книгой. Посмотрите на неё с точки
зрения решений ЦК ВКП(б) о
положении на нашем идеологическом
фронте или даже с точки зрения
боевых статей и лекций самого
т. Александрова о современной
буржуазной социологии, о буржуазной
демократии и др., и вы увидите,
какая пропасть отделяет книгу
т. Александрова, как профессора, от
Александрова, как партийного
работника, насколько у него в этом
случае расходится одно с другим. В
этом главный порок книги.
Почему всё же появились на
эту книгу хвалебные рецензии?
Неужели потому, что авторы их не
сумели разобраться в пороках и
достоинствах этой книги?
Очевидно потому, что ошибки,
присущие автору книги, присущи также
и другим авторитетным работникам
философского фронта. Они
присущи редакции I, II и III томов
по истории философии, Институту
философии Акаде1мии наук,
философским кафедрам в 'Москве и т. д.
Во всей этой истории с книгой
т. Александрова обнаружилась не¬

474
ТЕКСТ РЕНН ТО В. ФУРМАНОВА Г» Л.
приглядная роль некоторых
наших философов-«корифеев»,
рецензентов на книгу и других советчиков,
вроде т. Баскина, выступление
которого здесь показало лицо нашего
Института философии Академии
наук и его руководителей.
Философские работники 'Москвы*
а также философские учреждения
совершенно замкнулись -в самих
себе, игнорируя работников
философского фронта на периферии, в
областях и республиках. Этому надо
положить конец. Тов. Александрову
надо было, как работнику ЦК
ВКП(б), объединить усилия наших
философских работников и
учреждений для общей борьбы против
натиска растленной буржуазной
идеологии, для разработки вопросов
марксистско-ленинской философской
науки.
Фурманов Г. Л. (Москва).
Обсуждаемый учебник «История
западноевропейской философии» т.
Александрова является примером довле-
ния традиционных в буржуазной
историко-философской литературе
концепций, которые должны быть
подвергнуты критике с позиций
марксизма-ленинизма. Не говоря
уже о том, что самое заглавие
является неправильной, некритической
акцентировкой и обозначением
истории философии, автор как
современник новой эпохи лишил себя
возможности осознать, что между
марксистской, научной историей
философии и до сих пор принятыми за
рубежом историями философии
разница не меньшая, чем между
астрономией и астрологией, между
химией и алхимией.
Чувство нового и осознание
величественных задач и дел,
осуществлённых победой Октябрьской
революции и социалистического
общества в СССР, должны помочь нам
в правильном решении проблем
философии. Нам дано видеть больше
и дальше, так как в нашу эпоху
совершается беспримерное в истории
коренное переустройство общества.
Каждое исследование и учебник
должны помочь осознанию
коренного различия между наукой,
являющейся могущественным орудием ре¬
волюционного изменения мира, и
философскими учениями прошлого.
Учебник Александрова этой задаче
не отвечает. У него в ряду-
философских учений, стазивших своей
задачей «чистое» познание истины,
помещена марксистская философия в
качестве замыкающей. Чтобы
понять, насколько это неверно и
ошибочно для марксиста, для учёного
Советской страны 40-х годов нашего
века, я приведу мысль Герцена,
выраженную в 40-х годах прошлого
века и, разумеется, не
являющуюся марксистской. Говоря о
противоречиях и борьбе лагерей в
философии, в науке его зремены, Герцен
пишет о том, что учёным его эпохи
невмоготу глядеть на подлинную
голую истину, они «требуют опять
завесы. Кого поразил свет, кого
простота, кому стыдно стало наготы
истины, кому черты ее не
Понравились, потому что в них много
земного. Все обманулись, а обманулись
оттого, что хотели не истины».
Разве минувшие сто лет не
показали того, что только марксизм
мужественно открыл истину и владеет
ею, тогда как учёные
предшествующих эпох отворачивались от истины
или затемняли её, набрасывали на
неё покрывало, боясь её наготы.
Герцену не дано было овладеть
истиной научного коммунизма, но в
наше время дано видеть больше
того, что мог видеть Герцен свыше ста
лет тому назад
Больше двух с половиной тысяч
лет исторического развития
общества понадобилось, чтобы возникли
условия для торжества подлинной
науки — марксизма, чтобы в
обществе возник такой
последовательнореволюционный класс, каким
является пролетариат. Никакое
философское учение прошлых веков не
давало и не могло дать истинного,
цельного знания, не являлось
наукой, революционизирующей
действительность.
«Так или иначе, — писал Ленин в
статье «Три источника и три
составных части марксизма», — но вся
казенная и либеральная наука
защищает наемное рабство, а марксизм
объявил беспощадную войну этому
рабств}». Ленин проводит ту мысль,

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФУРМАНОВА Г. Л.
475
что история филфсофии и социальной
науки наголову разбивает
клеветнические обвинения буржуазных писак
по адресу марксизма в узости,
сектантстве, замкнутости, т. е. чертах,
чаще всего присущих разного рода
концепциям и учениям буржуазного
мира. Марксизм — это научное
мировоззрение, «непримиримое ни с
каким суеверием, ни с какой
реакцией, ни с какой защитой
буржуазного гнета» (В. Я. Ленин, Соч.,
т. XVI, стр. 349).
Эта 1мысль много раз встречается
в работах товарища Сталина,
неустанно им проводится. Ленин
всегда учил нас видеть неразрывное
единство философии и политики,
теории и практики. Не отождествляя
их, Ленин вскрывал их
диалектическую связь и учил переводить
историко-философский смысл явления на
язык ирактически-гюлитический.
Тов. Александров, отправляясь от
замечания Ленина о «кругах» в
философии, дал необоснованную,
произвольную периодизацию, чем по
существу нанёс урон разработке
этого фрагментарного, сделанного
Лениным для себя, замечания. Чем
оправдано, например, такое
построение изложения греческой
философии, когда после изложения учении
Демокрита (IV век до н. э.) под
заглавием «Платон» автор
возвращается к изложению философии
Пифагора (V век до н. э.), затем
излагает учение софистов, Сократа и
Платона. Здесь не только
хронология нарушена, но здесь прежде
всего нарушено существо истории
философии как борьбы философских
партий в каждом обществе, в
каждую эпоху, в каждом поколении
классового строя. Кстати, с
некоторых пор так повелось, что когда
исследуется философия какого-либо
мыслителя, в том числе и русских
философов, то пишущие только
излагают 'взгляды этого философа.
При этом бесстрастно излагается
мировоззрение Белинского,
Добролюбова, Чернышевского и
игнорируется борьба, напряжённая и
непримиримая, которую вели эти
смелые гладиаторы демократии,
корифеи русской революционной
мысли, против обскурантизма,,реак¬
ции, идеализма. Как же избежать в
таком случае и при таком
односторонне-повествовательном подходе
объективистского изложения и
характера работы? При таком
построении изложения, когда философские
системы размещаются вне их
подлинной исторической борьбы,
историческое своеобразие, аромат и
противоречия эпохи исчезают, и сами
мыслители из живых людей,
обуреваемых социальными страстями,
противоречиями, превращаются в
философских небожителей, чуждых
мирским интересам, живущих
«чистым» влечением к истине.
Нельзя согласиться с
профессором Маковельским в том, что
западноевропейская философия
начинается с речи «О справедливости»,
произнесённой в Риме
древнегреческим философом. В такой
«периодизации» нет и намёка на
объективный подход. Совершенно
справедливо и уместно спросить, почему
древнегреческая, а равно и арабская
философия зачислены в
западноевропейские? Не есть ли это
проявление пиэтета, внушаемого старыми
школьными, буржуазными
руководствами в отношении
западноевропейской философии?
В то же время странно и то, что в
учебнике Александрова не нашлось
места (за исключением двух
строчек) для характеристики учения
древнеримского материалиста
Лукреция и его борьбы против
идеализма.
На каждом шагу автору мстит за
себя нарушение им марксистского
принципа раскрытия в истории
философии борьбы партий, классовой
борьбы.
Так, например, когда т.
Александров излагает учение Пристли, он
даже не упоминает о борьбе
идеалиста Канта против материалиста
Пристли. Характеризуя же учение
последнего, т. Александров крайне
глухо говорит об уродливом
использовании Кантом французских идей
XVIII века, а борьба Канта против
Пристли, спинозизма, материализма
XVII века остаётся в тени.
Автор говорит «о
беспомощности», «созерцательности»
философии Канта, вместо того чтобы тюка-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФУРМАНОВА Г. Л.
зать, как кантианство стало
оружием в борьбе против марксизма.
Fob. Александров не использовал
тех возможностей, которые
предоставлены ему рамками учебника.
Зачем понадобились «ненужные
красивости» вроде автоэпитафии
Локка и другие места, названные уже
при обсуждении, имеющие характер
не относящихся к делу «украшений»
и отступлений.
Вопреки цели, которой
предназначен учебник, книга Александрова
не явилась марксистским
руководством по истории философии. Часто
автор сбивается по тону и
построению на справочник, где (о Спинозе,
Пристли, французских
материалистах и других) даются вначале
соответствующих разделов холодные и
сухие сведения.
Обсуждение книги Александрова
«История з ап а дно ев-ро,п е йе кой ф и -
лософии» показывает, что перед
нами стоят большие и важ-ные
вопросы, требующие правильного,
научного решения и освещения.
Творческая разработка проблем
марксистско-ленинской философии
потребует от ^нас напряжённой работы,
дерзаний и исканий,
нелицеприятной критики и дискуссий. Мы
располагаем надёжным оружием
марксизма-ленинизма, применяя
которое, мы, смею полагать, успешно
справимся с поставленной перед
нами задачей.
Недостаток творческой
разработки вопросов философии, как и
недостаток критики и самокритики,
нельзя заменить ни покаянной
исповедью и самобичеванием, ни
сплошным и огульным порицанием и
отрицанием того, что уже завоёвано в
минувшие годы советской
философской наукой.
Мы не удовлетворены
достигнутым, критикуем ошибки и
поражения свои, критикуе?л не
выкорчеванные до сих пор остатки влияния
буржуазной науки, гегелъянщины,
объективизма, отрыва от практики
социалистического строительства.
Мы возмущаемся малой
продуктивностью в работе советских
философов. Но уместно ли принижение
философского знания? Подлинно ли
кадры советских философов являют¬
ся сонмом неучей, знания которых
в естествознании не простираются
дальше теоремы о сумме углов
треугольника? Уместно ли потешаться
профессору Сарабьянову над
«истматовским язычком» и уместна
ли его упрощённая, вульгаризован-
ная трактовка истмата? Главной
причиной наших неудач, малой
продуктивности является недостаточное
усвоение и применение в
исследовательской работе
марксизма-ленинизма, робость в разработке
актуальных проблем современности,
проблем исторического
материализма. В одном из своих выступлений
т. Калинин говорил, что от
марксиста требуется такое владение
методом, которое позволяет его
правильно применять в изучении и
оценке общественных явлений.
С трудностями, с которыми мы
встретились, я надеюсь, мы
справимся. Нынешнее состояние
разработки философских проблем
вызывает подчас злорадную усмешку
некоторых не забывших «обид»
товарищей, ошибки которых и
отклонения от материализма критиковали
советские философы. Дескать,
критиковать вы горазды, посмотрим,
как вы из своей беды выберетесь.
Но я полагаю, что советские
философские кадры не принадлежат к
породе людей, о которых пословица
гласит: «Чужую беду — руками
разведу, а к своей — и ума не
приложу».
Обсуждение книги т.
Александрова помогло не только вскрыть
ошибки, допущенные в ней, но и
явится тем переломным моментом в
работе советских философских
кадров, который позволит развернуть
большую положительную
критическую работу, в результате которой
будут созданы нужные учебники,
мо но гр а ф,ии, попу ля рные статьи,
будет нанесён внушительный удар
по реакционным буржуазным
воззрениям.
Пожалуй, правильно будет
сказать, что, укрепив такое звено,
каким является марксистско-ленинская
философская наука, мы поможем
поднять уровень
марксистско-ленинской теории в других отраслях
знания. Наше отставание, нечётность и

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ФУРМАНОВА Г. Л.
477
ошибочность в решении проблемы
неизбежно и отрицательно
сказываются на других и прежде всего
социальных науках.
В само-м деле, если здесь т.
Серебряков говорил, что, за
исключением Маркса и Энгельса, левые
гегельянцы были до 1848 года
самыми передовыми людьми, и восхвалял
атеизм Бруно Бауэра, то почему
академику Р. Ю. Випперу в книге
«Возникновение христианской
литературы» (1946 год) не поставить
Бр. Бауэра и Фр. Энгельса на одну
доску, как исследователей
христианства? Он (Виппер) пишет, что
учёные XIX века «за исключением
только Бруно Бауэра и Фридриха
Энгельса... принимали всю
конструкцию, созданную авторами
новозаветных книг» (стр. 4). Автор не
пытается провести резкую грань
между гегельянской и марксистской
критикой христианства. Вполне
естественно, если автор дальше говорит
(стр. 11), что Штраус
эволюционировал к атеизму и материализму, а
«новым» научным методом
называет исследования теологов —
кальвиниста Ломана, Гарнака, Смита.
Здесь уже т. Митин говорил о
том, что академик Державин
изобразил Вольтера в своей недавно
вышедшей книге центральной
фигурой XVIII века. Но разве автор этой
книги посчитался с известными
высказываниям классиков марксизма-
ленинизма? Не отступает ли он от
исторической правды и
последовательности, когда он сначала пишет
о «скрытом материализме и
скрытом атеизме» Вольтера (стр. 155), а
потом (стр. 222) приводит
верноподданническое письмо Вольтера со
словами: «Поверьте мне, что
король умеет в глубине своего сердца
должным образом различать
философов, любящих своё государство,
от мятежников, которые его
возмущают».
'Упрощенчество, сусальность, ико-
но пис ь, стиран ие к ач ес тв енно го
различия между марксизмом и
прогрессивными воззрениями
мыслителей прежних веков сейчас весьма
нередкое явление, и я полагаю, что
известная доля вины за то, что они
не находят должного отпора,
лежит на советских философах.
В книге об Юрии 'Крижаниче
т. Дацюк пишет: «Нельзя не
вспомнить... глубочайшей для своего
времени мысли Крижанича о различном
характере войн: «О ратях
«праведных» и «неправедных». Дацюк
говорит об особой близости нам этих
идей и ни слова о том, в чём от-
л и чи е сов ремен ного мар кси стско-
ленинского учения о войнах
справедливых и несправедливых от
мыслей Крижанича.
В брошюре «В. Г. Белинский»
профессор Бродский доказывает, что
«учение Маркса не вызывало
возражений у Белинского» (стр. 66),
что он находит «явное сочувствие
Белинского материалистической
теории Маркса» (стр 67), что
«мировоззрение Белинского, как и его
младшего современника Маркса,
питалось одними и теми же
литературными источниками, что
должно было приводить того и другого
к сходным взглядам» (стр. 64).
Разве не ясно, что такой
«исторический» подход принижает
марксизм до уровня непролетарской
идеологии, идеологий других
классов?
Ещё встречается точка зрения,
отождествляющая источники
марксизма и его составные части, и
рассуждение на манер профессора
Бродского, что если даны одни
литературные ИСТОЧНИКИ, ТО' это
должно привести к сходным взглядам.
В таком случае надо полагать, что
поскольку Герцену, а особенно
Чернышевскому, были хорошо
известны немецкая философия,
английская политическая экономия,
французский социализм, то они и
явились у них источниками научного
коммунизма, нового, пролетарского
мировоззрения. Вот к чему может
привести забвение ленинского
требования поставить любой
изучаемый вопрос в тесную связь с исто-
рически-конкретной обстановкой,
век рыв н еп овто р и м ы е, .п рису щ ие
только данной эпохе, данному
явлению черты. Если игнорировать то,
что марксизм является классовым
мировоззрением пролетариата,
научным выражением е^о интересов я

478
ТЕКСТ ?$'М< ?0В. Щ. G.
донечади цели, jo легко рьчжоод-
знуть щ рудц дотерт ^дчеетренндго
раздадим между марксистски;'.! н
домарксистским мир<одззредиём, на
дутц отождествлении тоги и дру-
Гото.-
На этоы совещании црнзодидось
цемцло примеров анемичных, без-
цубь lx, объективистских
характеристик и определений. Это идёт от
Ю№Ш* рредстадледий,
заимствованных из старые, школам* и
других буржуазных руководств, где
научность связывается со сцоербг
раздам птичьим языадм
профессорской црлусхола.стичеекой мудрости.
Но иногда сам предмет вынуждает
этих жрецов антимарксистской
мудрости говорить с такой чёткостью,
с какой нс всегда говорит и
молодой советский дирсертарт и
маститый учёный- Вот тто говорил ещё
9 мад J908 г* кантианец Шулрце-Ге-
верниц в ректорской речи: .«Инте¬
рес Маркса к пролетариату... не
имеет ничего общего ни с
гуманитарными взглядами немецкого
идеализма, ни с христианской заповедью
благотворения* (стр, >9).
Похвальная откровенность. А у
нас ещё встречаются сторонники
книжной толерантности и квази-
учёной респектабельности.
буржуазные теоретики ведут
актирное наступление на рабочий
класс, на его идеоло-гию —
марксизм. Они не останавливаются ни
перед клеветой, ни перед
фальсификацией. Можно видеть, как они
пытается стереть превосходство
марксизма и коренное отличие между
марксизмом и учениями прошлых
веков, отождествить материализм
Маркса с -просвещением XVIII века,
чтобы затем с высокомерием
немецкого историка Фогеля ханжески
утверждать, что пролетариат про-
бавдяется устаревшими идеями
ХУШ века ц отстал на несколько
поколений от «образованного»
господствующего класса..
3 качестве последних идей этого
«обра^здцадго» класса профессор
Г, Ласки превозносит взаимную
уступчивость и компромисс
дворянства и .буржуазии в «славной»
английской революции, видя в этом
орасецие от ужасов цо§оги иеэднн.-
скрг<? пр-теяа,
ПродйГДЯДа ДОДЛИнр# НйУКЗ.
разработка проблем ‘ мзрвдгдетрко-лет
пинской философии, исследование
того, как возник и развивался
диалектический и исторический
материализм, какие но-вые обобщения
делают возможными строительство и
развитие социалистического
общества в СССР, — род наща
важнейшая задача.
Нет сомнения, что советские
философы постарается приложить все
старания, для того чтобы появилось
побольше хороши^ книг, ибо мы
помним, что «каждое уд а чадр
произведение можно сравнивать с
-выигранным сражением или с крупной
победой на хозяйственном фронте»
(А. Жданов).
Чтобы поощрить успешную
работу философов, важно, чтобы
издательства ц редакции поддержали
их начинания и инициативу. У всех
в памяти, как после решении ЦК о
пропаганде 14.XI.1938 года
редакции журналов и газет стали
обрастать новыми авторскими силами.
После решения ЦК о литературно-
художественных журналах на их
страницах стали появляться работы
новых, вчера ещё неизвестные, но
одарённых авторов.
В области философии уместны
были бы, как и в других областях
науки, практикующиеся конкурсы
на учебники, работы, соревнование
на премии (премии Ломоносова,
Менделеева по
естественно-научным отраслям) подобно премиям,
присуждаемым МРУ и Академией
наук по другим отраслям знания.
Всё это в совокупности послужит
подъёму философской науки.
Черемных П. С. (Москва).
Товарищи! Лучшей формой выступления
на данной дискуссии явилась бы
разработка одного из вопросов
истории философии. Я, к сожалению,
этого сделать но сцоу и ограничусь
лишь нсскодькимц замечаниями по-
отдельным вопросам, .затронутым в
книге т. Александрова и ц ходе дне*
куссии.
Первый вопрос о построении
курср,, о периодизации истории фи*

TPSCT РРЧП TQB. ЧРВШМПЫЖ 9r (*>
m
ЛОддфиу. В осн.ову периодизации
историй философии, подразделения
её на основные раздели нужно взять
Положение товарища Сталина о ПЯТИ
типад производственных отношений,
ПЯТИ типах общества- философии —
одна из форм общественного
сознания и идеологической деятельности
того или иного кдарса. Она, как
другие {ЩУКИ И всякая идеология
вообще, порождается условиями
материальной жизни общества. Поэтому
историю философии .следует
подразделите прежде всего в соответргвии
с типами общества- тирами
производственных ртирщепий, ИХ развит
тием и .сменой.
У нас оченв мило данных о
первобытно-общинном строе. Вряд ли
нужно говорить о философии этого
общества. Развитые философские
системы появились только р
рабовладельческом обществе. Прэдому
историю философии можно начать
именно с' этого исторического
периода.
Следовательно, в истории
философии будет четыре следующих бОЛЬ-
ЩНХ раздела:
Первый — философские системы
рабовладельческого общества.
Второй — философские системы
феодального общества.
Третий—философские системы
капиталистического общества. Здесь
особо следует остановиться на
философских системах эпохи
империализма, В третьем же разделе должна
быть дана основная часть истории
руеркрй философии, крупнейшие
Представители её в АЩ веке.
’ Четвёртый — философия
революционного пролетариата, философия
социалистического общества.
Я ре касаюсь здесь вопроса о
более детальной периодизации внутри
каждого из этих разделов истории
философии,
Не полупится ЛИ при таком
подстроении курса истории философии
ПОЛОГО схематизма, натянутости,
социологизма? Мне кажется, что
этого нечего бояться.
Марксистский подход К истории
философии требует конкретного
исторического рассмотрения всех
вопросов. Нужно вскрыть, показать
происхождение философских систем,
обусловленность их и связь с
общественной жизнью, экономическим и
Политическим развитием, с рассТИ-
ИОВКОй И борьбой классов, развитием
науки, культурными условиями
данного общества. Нужно показать
место философских систем в ходе
борьбы классов и груди, их роль в
общественной жизни, борьбу двух
партий в философии —
материализма и идеализма, которая протекала
в разнообразных исторических
условиях и Формах-
Всё это требует привлечения
большого исторического ц историко-
культурного материала, но зато и
даёт исключительные возможности
ДЛЯ разностороннего Н интересного
показа истории философии, чуждого
всякому схематизму. Для
преодоления опасности впасть в схематизм,
таким образом, нужно лишь
привлечь новый
конкретно-исторический материал, а главное —
марксистский подход к вопросам
истории философии.
Нужно ли освещать все
существовавшие когда-то философские
системы? Следует ли в марксистской
истории философии тревожить всех
философов прошлого?
Нет, достаточно остановиться на
крупнейших представителях
основных течерий материализма и
идеализма, не касаясь мелких течепьиц
и имён. Зато главные философские
системы нужно осветить полнее,
обстоятельнее,- При ЭТОМ НУЖНО
исходить, конечно, не из биографических
данных Философа, что по существу
предлагал т, Серебряков, а из
объективного значения и роли философ’
ских систем, Например, не случайно
же Демокрит и Платон многие века
были знаменем основных партий в
философии, а к философии Арието-
теля обращались в течение двух
тысяч лет! в курсе ИСТОРИИ фидосо-
фии они должны занять
значительное место. Разбор их философских
систем доджей быть дан ПО-Мар-
кеиетрки; критика идеализма,
например, теории идей Платона -- с
позиций диалектического материализма,
а не с помощью рассуждений
Аристотеля, как это дано -В книге т.
Александрова,

480
ТЕКСТ РЕЧИ Т О В. ЧЕРЕМНЫХ П. С.
История философии должна
показать объективную картину развития
философии и её роли в ходе
классовой борьбы, понимания законов
развития природы и общества,
разработки метода представителями
различных классов общества. Она
должна показать, как возникали
элементы, камни «теоретического
фундамента коммунизма», на основе
которых затем Маркс и Энгельс
создали принципиально новую
философию — диалектический и
исторический материализм.
По какому плану следует излагать
философские системы? Тов.
Молодцов предлагал здесь совершенно
неверную схему: сначала дать
социологические и политические взгляды
философа, ■ а затем уже его
общефилософские воззрения.
Вряд ли нужен единый шаблон
для изложения абсолютно всех
философских систем. Но есть
определённые положения, которые нельзя
игнорировать. Как правило, метод и
общефилософские теории лежат в
основе общественно-исторических
взглядов философа, последние
обусловливаются первыми, вытекают из
них. Философские и социологические
взгляды каждого крупного
мыслителя — это не простая сумма идей,
а более или менее целостная
концепция, мировоззрение. Не нужно
лишь забывать, что всякая
философская система в конце концов
сама обусловлена материальной
жизнью общества, условиями
классовой борьбы.
Несколько слов о роли внутренних
и международных условий в
развитии философии.
Товарищи Каммари и Кедров
считают одним из недостатков в
разработке вопросов истории
философии переоценку внутренних
национальных условий той или иной
страны и недооценку внешних,
международных, якобы классовых
условий.
Влияние международных условий
в той или иной мере сказывается на
идеологической жизни страны.
Внутренние условия любой страны
связаны так или иначе с
международными условиями. Каждое
государство—не изолированное нечто, а су¬
ществует в системе других
государств, связано с ними
экономически, политически, культурно. Но
главными, определяющими
условиями всегда являются внутренние
условия страны. Недостаток в
разработке истории философии у нас
состоит именно в том, что не
вскрывается связь философских систем с
внутренним развитием стран, не
показывается происхождение
философских систем из условий
развития данного общества, его науки и
культуры, роль философских
систем в жизни данного общества,
в классовой борьбе этого общества.
Вопрос о современной буржуазной
философии — это один из важных
вопросов истории философии.
Непонятно, почему в книге т.
Александрова история философии
ограничивается первой половиной XIX века?
Почему игнорируется борьба в
истории философии за последние сто
лет?
Появление диалектического
материализма как единственно научной
философии не уничтожило ни
буржуазную идеологию, ни
идеалистические и
вульгарно-материалистические философские системы.
Классовая борьба продолжалась во всех
областях общественной жизни,
отражаясь в науке и философии.
Становились негодными старые
философские системы — они заменялись
новыми. Например, теория Спенсера
об «органическом развитии»
общества, типичная для буржуазной
идеологии периода
домонополистического капитализма, в период
империализма вытесняется различными
мистическими и
человеконенавистническими учениями.
Буржуазные философы
мобилизуют самые реакционные взгляды
прошлого и используют их как
теоретическое оружие в борьбе против
марксизма, против коммунизма.
'Можем ли мы проходить мимо этой
борьбы на философском участке?
Конечно, нет. Надо держать под
обстрелом все направления
буржуазной философии, и не только в
журнальных и газетных статьях.
Критику современной буржуазной
философии надо дать и в истории
философии как науке.

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧЕРЕМНЫХ П. С.
481
Особое (внимание следует уделить
при этом борьбе против
современного реформизма—против
теоретических и философских построений
реакционных лейбористов, против
теорий Поля Бонкура, Реннера и
других. Товарищ Сталин отмечает,
что направление основного удара на
третьем этапе революции — это
«изоляция мелкобуржуазной
демократии, изоляция партий II
Интернационала, представляющих
основную опору политики соглашения с
империализмом» (И. В. Сталин,
Вопросы ленинизма, стр. 54). Это
указание товарища Сталина целиком
сохраняет свою силу и сейчас в
отношении реакционной части -этой
демократии, правых
социал-демократов, которые защищают
капиталистический строй и без конца
клевещут на СССР и коммунизм.
Правда, методы у них различны:
одни — прямо и открыто проводят
империалистическую политику,
проповедуют буржуазные теории и
идеалистическую философию; другие же
маскируются в социалистические
фразы, марксистскую терминологию.
Нужно срывать с них маску.
В курсе истории философии
должно быть уделено место борьбе
против философских и социологических
взглядов этих лжесоциалистов,
лакеев империалистической реакции.
Вопрос о месте диалектического и
исторического материализма в курсе
истории философии. 'Мне прихо¬
дилось слышать такое
высказывание: не следует излагать
марксистско-ленинскую философию в особой
главе, потому что весь курс истории
философии должен быть
марксистским.
Последнее положение абсолютно
правильно. Но в истории философии
нельзя излагать диалектический и
исторический материализм как-то
попутно. Он порождён новой
исторической эпохой. Это не просто
вершина в развитии 1 материализма и
высшее достижение науки. Это —
новая философия, коренным образом
отличная от всех прежних
философских систем. Это целостное
мировоззрение революционного
пролетариата и советских людей, строящих
коммунистическое общество. Основы
диалектического и исторического
материализма необходимо дать со всей
обстоятельностью в особом разделе
курса.
А это означает прежде всего, что
нельзя ограничиваться изложением
только первых работ Маркса и
Энгельса. Диалектический и
исторический материализм нужно дать
кратко, но на основе их зрелых работ и
показать на решении всех основных
вопросов философии.
Это означает, что нужно дать
развитие диалектического и
исторического материализма Лениным и
товарищем Сталиным. Без работ
Ленина и Сталина марксистская
философия не полна и в наше время
вообще не существует. Какая же это
«теоретическая основа марксистской
партии», нашей политики и
практической деятельности, если в ней нет
ленинско-сталинской разработки
философских вопросов?
Надо показать значение
марксистско-ленинской философии для науки
и практической деятельности. Но
дать это следует не в том
упрощённом стиле, когда вся разработка
сложнейших вопросов, например
ленинско-сталинского этапа, сводится
к возгласам: величайший,
высочайшая, ярчайшее и другим
прилагательным в превосходной степени.
Величие нашей философской теории
и метода можно ярко показать на
решении актуальных вопросов
современной общественной жизни и
науки, например, теоретических
проблем атомной физики, развития"
органической жизни, понимания
закономерностей развития современного
капиталистического общества,
закономерностей развития
социалистического общества и т. п. Это и будет
творческим применением
марксистского диалектического метода,
дальнейшей разработкой основных
вопросов науки и общественной жизни.
Последний вопрос: каковы
причины тяжёлого положения на
философском фронте и каковы меры для
ликвидации недостатков?
Первая причина — отход от
марксизма-ленинизма, забвение
основных его положений при
рассмотрении вопросов философии, в частно¬

М2
ТЕКСТ РЕКИ ТО В. ЧВРКЛШИВА п. п.
сти объективистский подход к
вопросам истории философии.
Надо покончить с этим
недостатком и проводить последовательно
принцип большевистской
партийности в философии, марксистски
освещать все исследуемые вопросы.
Вторая причина — отрыв
философской работы от актуальных задач
партии, социалистического
строительства. Философам нужно
включиться в разработку актуальных
вопросов, стоящих перед партией и
страной. Перед каждой научной
работой мы должны ставить вопрос,
применять к ней основной критерий:
чем она помогает партии в
практической работе и идеологической
борьбе? Чем она помогает советским
людям в построении
коммунистического общества?
Третья причина — слабость
руководства в философских
учреждениях и кафедрах и руководства
этими учреждениями со стороны
Управления пропаганды ЦК ВКП(б),
отсутствие критики и самокритики. Надо
усилить это руководство, более
активно организовывать работников
философского участка и требовать
от них литературной продукции.
Самокритика должна стать важнейшим
методом работы и среди философов.
Четвёртая причина — недостаток
философских кадров в сравнении с
возросшими в настоящий период
требованиями. Надо усилить
подготовку философских кадров в
Академии общественных наук при ЦК
ВКП(б), Институте философии
Академии наук СССР и на философских
кафедрах университетов. При этом
особое внимание следует обратить
на качество их подготовки, на
воспитание в большевистском духе.
Партии нужны не беспристрастные
наблюдатели и описатели, а борцы
против империалистической реакции и
буржуазной идеологии, боевые
строители коммунистического общества.
Каждому из нас надо включиться
в активную борьбу партии на
идеологическом фронте, серьёзнее
работать и перейти, наконец, от
обещаний к написанию и публикации
серьёзных научных трудов. Это — наш
долг, наша обязанность перед
партией в страной.
Черкашин П. П. (Москва). На
первом заседании нашей дискуссии один
из выступавших сказал, что у нас не
существует научного понятия
философии. В ответ на это в зале
раздался дружный смех и послышались
реплики: «Неверно, у Маркса и
Ленина есть объяснение понятия
«философия».
Слов нет, выражение, что у нас
нет научного понятия философии,
неудачное. Но мне кажется, что за
неудачной формой речи скрывается
правильная мысль. Действительно, в
нашей философской литературе
почти отсутствует научное объяснение
философии.
К оценке обсуждаемой книги я
подхожу как рядовой преподаватель
и поэтому обращаю внимание на тот
факт, что как учебное пособие она
страдает недостатком научного
объяснения философии.
Совершенно бесспорно, что всякий
настоящий учебник начинается с
объяснения предмета науки,
учебником которой он является. Пусть это
даже будет книга по истории науки,
то и тогда она начинается с
определения самой той науки, история
которой в ней излагается. Думаю, что
изложение истории философии надо
начинать с какого-то
предварительного общего научного объяснения
существа философии. Надо раньше
всего рассказать учащемуся, что за
наука философия, история которой
описывается в предлагаемой книге,
определить её предмет (несмотря на
то, что у разных философов он по-
разному понимался), указать её
место среди других наук (хотя и оно
было разным в разное время) и
указать на её фактическое значение в
общественно-политической жизни
человечества. После этого без особых
объяснений будет понятен и предмет
истории философии.
Такое требование тем более
относится к книге т. Александрова,
поскольку она является только
введением в курс диалектического
материализма. Надо учесть, что
начинающий изучать марксистскую
философию нигде в другом месте не
сможет найти правильного,
простого и совершенно необходимого
определения философии как науки.

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧЕРКАШИНА П. П.
483
В учебнике по диалектическому
материализму, который существует
только в потенции, если это
определение предмета философии и есть,
так оно известно только т. Леонову
и Учёному совету Института
философии Академии наук. В
старом же учебнике, так
называемом «митинском», или в брошюрах
вроде Ф. Константинова «Что такое
марксистско-ленинская философия»
объяснения понятия философии, как
ни странно, нет. Если предположить,
что скоро будет настоящий учебник
по диалектическому материализму,
который исправит пробелы старого,
то и тогда необходимость начинать
книгу по истории философии с
выяснения предмета философии остаётся
в полной мере. В учебнике по
диалектическому материализму должно
быть определение марксистской
философии, тогда как в учебнике по
истории философии должно быть
дано какое-то общее определение
философии, должны быть указаны
какие-то основные черты этой наука
в отличие от других наук, поскольку
история её изучается как некий
единый процесс или как процесс
развития какого-то одного явления, хотя
и резко меняющегося во времени.
Такое общее определение
философии, необходимое в учебнике по
истории философии, должно
подготовлять то определение
марксистской философии, которое будет дано
в учебнике по диалектическому ма-
териализ!му. Последнее должно быть
развитием первого.
Неизвестно, почему из нашей
популярной литературы изгнано
сколько-нибудь развёрнутое объяснение
понятия философии. Если до
революции выпускалось бесчисленное
количество разного рода «введений в
философию», писалось много статей
и даже книг, в которых подробно
разбирался предмет философии, то у
нас совсем этот вопрос не ставится.
А разве он не встаёт перед
начинающими изучать курс диалектического
материализма? Почему-то повелось
думать, что наши учащиеся должны
как-то сами по себе и заранее знать
предмет философии, её место и
значение в жизни людей.
Даже преподаватели, отвечая на
прямые требования учащихся и
объясняя, что есть философия,
испытывают какое-то смущение, будто’ они
занимаются праздным делом. И
часто объяснения в аудиториях
являются копиями объяснений,
имеющихся в брошюрах тт. Константинова и
Митина, а именно: «философия есть
мировоззрение», «мировоззрение
есть воззрение на мир».
Спрашивается, что даёт такое
объяснение философии
начинающему изучать её? Может ли онб
раскрывать ту величественную
перспективу знания, которое содержится в
философской науке? Может ли оно
зажечь искру любви к труднейшей
и абстрактной науке? Может ли оно
возбудить страстное желание
изучать философию? Нет. И если
широкие круги не только советской
интеллигенции, но рабочих и
колхозников тянутся к научному
мировоззрению, то в этом мало заслуг
принадлежит нашим учебникам,
брошюрам и статьям по философии.
Надо понять, что мы, философы,
плохо следуем примеру Ленина и
Сталина. Советские люди ждут от
нас хороших, умных, интересных
книг по философии; мы же не
оправдываем этих ожиданий и несмотря
на неоднократные указания
Центрального Комитета нашей партии
даём сухие, казённые статьи и
учебники .по философии, которые скучно
читать.
Тот факт, что по инициативе ЦК
ВКП(б) организована такая
небывало широкая философская дискуссия,
необычайно сильно повысит роль и
значение нашей философии в глазах
народных масс. Это возлагает на
советских философов ответственную
и почётную задачу — давать яркое и
увлекательное, простое, но глубоко
научное изложение нашей
философии, показывать и разъяснять её
значение и роль в истории
общественной жизни.
Тов. Александров же начинает
свою книгу с доказательства того,
что история философии есть
самостоятельная отрасль' общественных
знаний, не говоря при этом ни
слова о самой философии как
действительно самостоятельной отрасли
Общественного знания:

т
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧЕРКАШИНА П. П.
Предмет философии приносится в
жертву предмету истории
философии. Больше того, история
философии становится предметом
философии, за что не случайно т. Гак
ратовал с этой трибуны. Получается
предпочтение истории науки самой
науке, увлечение историей науки в
ущерб самой науке. Поэтому на
дискуссии и возникло так много
беспредметных разговоров о
предмете истории философии.
Для широких кругов, изучающих
философию, история философии не
является самостоятельным
предметом изучения, она служит только
некоторым средством изучения
философии. И преувеличивать роль
истории философии, делать её
предметом философии не следует.
Знакомство с историей философии
должно быть введением или
подготовкой учащихся к изучению
марксистской философии. Большей
задачи и другой задачи для учебника,
подобного обсуждаемому, нельзя
ставить.
Но т. Александров как будто
забыл, для кого и для чего он пишет
свою книгу. Он на протяжении
двадцати страниц не только
толкует о предмете истории
философии, но даже подробно, со
ссылками на источники, словно в
порядочной докторской диссертации,
расписывает историю развития
особой науки—истории философии, т. е.
занимается историографией, а
также подробно разбирает
предпосылки периодизации истории
философии. Всё это хорошо и безусловно
нужно, но не в подобной книге, а в
многотомной истории философии, а
там этого, к сожалению, и нет. (Я
не вхожу в рассмотрение того,
правильно или неправильно т.
Александров строит периодизацию).
Изучение марксистской
философии надо начинать с научного
объяснения понятия философии, как
это делается при изучении всех
прочих наук. Вы скажите, что нет
единой философии, философия
философии рознь, разные бывали
философии, что марксистская философия
качественно новая и т. д.
Правильно. Но есть же что-нибудь общее
между философскими учениями, что
их отделяет от учений астрономов,
медиков и тому подобных
конкретных наук?
Я думаю, что обязательно надо
указать на какие-то общие черты, на
какие-то общие существенные
признаки философской науки, для того
чтобы на основе единства затем
лучше показать существенные
различия философских школ. Во
введении в курс диалектического
материализма, каким по замыслу
является обсуждаемая книга,
необходимо сначала ответить на вопросы
самого общего характера: почему
возникла философия? зачем она нужна
людям? что она должна была им
дать и чем должна их вооружить?
каков её предмет? какова её
общественная функция? Ведь
известно, что ни одна наука не вызывала
столько сомнений в необходимости
своего существования, как
философия. И ни одна наука, кроме
философии, не является столь
неопределённой и туманной по объекту
своего исследования. Стало быть,
философ больше, чем кто-либо другой,
должен заботиться об уяснении
учащимися предмета его науки.
Не определив предмета
философии как науки об объективном
мире, необходимо существующей уже
свыше двух с половиной тысяч лет,
и не выяснив её общественной
функции, т. Александров незаметно для
себя стал превращать историю
философии в самодовлеющую науку
или, как многие справедливо
отмечали, в филиацию философских
идей. Не выяснив основной задачи,
ставшей вообще перед философией
в начале её возникновения, автор
не сумел в силу этого выпукло
показать те конкретные задачи,
которые ставились и решались каждой
философской школой в отдельности.
Поэтому самая сердцевина,
важнейшее общественно-политическое
содержание философских систем
осталось невыясненным. Разбор
философских школ пошёл на холостом
ходу, социальная роль их
смазалась. Из поля зрения автора выпала
связь истории философии с историей
всей культуры и с историей
политической борьбы. И раз предмет
истории вытеснил предмет философии (а

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧЕРКАШИНА П. П.
48S
это означает, что предмет истории
философии оказался неправильно
понятым), то это повело к
увлечению несущественными мелочами и к
забвению того, какую службу и кому
несла та или иная философская
система. Поэтому автор закопался в
собственно философском материале
и стал любоваться им как антиквар,
забыв об огромной действенной
стороне и служебном назначении
этого материала даже для
современных условий.
Посмотрите для примера на
главу книги, где имеется изложение
греческой философии, и вы увидите,
как автор поразительно
поверхностно берёт философский материал. Ни
в начале, ни в конце главы читатель
не находит указаний, против чего и
против кого выступили основатели
первой материалистической
философии, какие цели и задачи
преследовали первые материалисты,
создавая своё философское учение. Автор
описывает г. 'Милет, говорит, что
Фалес брал за первоначало всего
воду, отмечает его научные
открытия, но ни слова не говорит о том
огромном общественно-политическом
значении, которое действительно
сыграло это первое
материалистическое учение в истории Греции и всей
цивилизации. Сухо, бледно, мелко,
узко-профессионально рассказано в
книге о закладке первого кирпича
здания материализма.
Такой же антикварный подход и к
Гераклиту, без необходимой оценки
социальной роли его учения (см.
стр. 40 обсуждаемой книги). Так же
излагается философия элеатов и
т. д. Словом, идёт какое-то копание
в фактах гносеологии, метода и т. д.
А зачем, с какой целью всё это
делалось и теперь делается,
неизвестно. Получается какая-то
философия для философии;
общественной же роли, служебного назначения
философии, как любой другой науки,
не видно. Это не только
объективизм, о котором так много здесь
говорили,v а прямо-таки
выхолащивание науки и игнорирование её
действительного назначения, её
действительной общественной
функции, её классового политического
содержания.
В этом смысле характерным
является параграф об
общественно-политических взглядах Демокрита.
Сказав несколько слов о том, что
Демокрит утверждает нечто вроде
идеи выделения человечества из
животного царства, т. Александров
пишет: «Сохранилось много
афоризмов Демокрита из области морали и
педагогики. Вот некоторые из них:
«Мудрому человеку вся земля
открыта. Ибо хорошей душе
отечество — весь мир».
«Счастье и несчастье — в душе».
«Глупым лучше повиноваться, чем
повелевать».
«Счастлив тот, кто имеет
состояние и ум».
«Лучше надежды образованных,
чем богатство невежд» (стр. 59—
60).
Тов. Александров взял случайные,
перед глазами блеснувшие фразы
философа, привёл их без всякой
цели и не объяснил их, то-ееть
поступил как антиквариус, взял черепки
разбитой старинной вазы, поместил
их на полочку и всё.
Таковы порочные последствия
забвения предмета философии и её
социальной функции.
Мне кажется, что хотя и с другой
стороны, но по существу эту же
ошибку, вытекающую из
игнорирования правильного научного
понятия философии, делает и т. Паукова,
выступавшая здесь с критикой
т. Александрова. Она говорит, что
история философии не может быть
историей познания, история
философии есть история идей. Видимо, это
другая крайность.
История любой науки есть
история познания той области мира,
которая является предметом данной
науки. Философия ведь наука. Её
предметом является объективный
мир. Философия есть теория мира,
истолкование явлений природы.
Следовательно, история философии не
может не быть историей развития
этой теории, историей истолкования
явлений природы. И уже на этой
основе история философии есть
история идей, политических взглядов
и т. д.
Философия является коренным
теоретическим основанием не только

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧЕРКАШИНА П, IL
для марксистских идей, она
является теоретическим фундаментом и
для идей рабовладельцев и для
других идей эксплоататорских
реакционных и прогрессивных классов. В
том-то и состоит величайшее
общественно-политическое значение
философии, что она всегда является
теоретическим обоснованием
общественных идей, выдвигаемых тем
или иным классом; философия
является теоретическим освещением и
оправданием материальных
классовых интересов. В истории было так,
■что экономические и политические
интересы требовали своего
теоретическою обоснования, и это
обоснование давала философия. В истории
было так, что на онтологии,
гносеологии и других чисто теоретических
частях философии строилась
социология. Общее истолкование мира
принималось за теоретический
фундамент, на котором строилось
истолкование общественной жизни и
формировались
общественно-политические идеи, выражающие отдельные
классовые интересы.
Познание мира в целом,
истолкование 'общей природы всех явлений
мира и общих законов
существования его всегда принималось
философами в качестве основания, на
котором строилось учение о
нравственности и политические учения.
Забывать эту азбучную истину
или игнорировать её, значит
извращать историю философии. Тоз.
Паукова требует, чтобы история
философии была только историей
политических идей; но в таком случае
это будет что-то другое, но не
история философии в широком смысле
этого слова.
Также и с другой мыслью т.
Пауковой, что будто содержание-
философских школ надо выводить
только из классовых интересов, нельзя
целиком согласиться. Она обвиняла
автора книги в том, что он в один
ряд ставит и борьбу классов и
состояние науки как причины,
определяющие философские системы.
Конечно, в один ряд ставить эти
причины нельзя. Но нельзя их и
разрывать. Социальные и
гносеологические корни надо брать в единстве
при объяснении философских уче¬
ний. У некоторых ораторов сквозила
тенденция всё содержание и
своеобразие философских систем выводить
прямо из классовых интересов. Это
неверно по двум причинам.
Во-первых, нельзя сводить социальные
корни идеализма к классовым
интересам реакционеров, как нельзя
сводить целое к части. Во-вторых,
нельзя содержание и своеобразие
какой-либо идеалистической школы
выводить только из социальных
условий.
Социальные корни идеализма
являются определяющей силой; это
верно. Но их надо рассматривать
как побудительные мотивы
выработки идеалистического объяснения
мира и как условия превращения
возможностей идеализма в
действительность, как условия закрепления
извращений и возведения их в
систему.
Возможности же идеализма
находятся в гносеологии, в трудностях
процесса познания, в слабостях
науки и т. п. Поэтому при объяснении
причин идеализма совершенно
необходимо указывать, как уровень
науки на каждом определённом
историческом этапе создавал
гносеологические возможности ухода в
сторону от объективной истины, как в
каждом случае трудности процесса
познания давали аргументацию
против материализма и служили
обоснованием идеализма.
В серьёзной борьбе с современной
идеалистической философией всякая
вульгаризация вредна. 'Мы должны
более фундаментально вооружить
наши кадры способностью понимать
все источники и побудительные
мотивы идеализма, чтобы они знали и
действительную гносеологическую
аргументацию идеализма, которая
придаёт ему наукообразность, и
действительную решающую социально-
политическую основу,
потребовавшую использовать гносеологические
возможности для построения
извращённого мировоззрения. Это
поможет по-настоящему разоблачить
идеализм.
С таким лёгким подходом к
опровержению идеализма, образец
которого нам дал т. Кеменов в своём
выступлении, когда он говорил, как

ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ> ЧВРКАШИНА О. П.
ш
легко можно побить субъективного
идеалиста Беркли, ©ели яблоко
заменить часами, желательных
успехов не Добьёшься.
Мы должны прямо говорить, что
идеализм — браг серьёзный, и
борьбу с ним надо вести, серьёзно
вооружившись теоретически. Лёгким
кавалерийским наскоком ничего не
сделаешь.
Следующий вопрос, на котором я
хотел остановиться, — это вопрос о
том, как возможно прогрессивное в
реакционном. В целом идеализм как
мировоззрение противоречит науке и
не может играть прогрессивной
роли не только в развитии культуры,
но и социально-политической
жизни. Идеализм, конечно, есть
философия реакционных классов, тогда
как материализм был идеологией
прогрессивных классов. И ссылки
т. Кедрова на Гоббса и вульгарных
материалистов XIX столетия вряд
ли могут доказать другое. Да и
вопрос, пожалуй, не в этом.
Труднее всего разобраться в том,
как возможны рациональные зёрна
в реакционных идеалистических
системах, или более конкретно, как
могло содержаться жемчужное
зерно в навоЗной куче гегелевской
философии.
При решений этого вопроса
нельзя забывать, что реакционные
господствующие классы никогда
начисто не отметали науки. Они сами
нуждаются в науке и прекрасно
используют её в своих реакционных
целях, в целях утверждения своето
политического и экономического
господства. Самые отъявленные
мракобесы — фашисты — использовали
естествознание и технику в своих
грабительских целях. Такой
мракобес, как папа римский, заявляет
себя другом науки; церковники
ловко используют достижения
науки.
Стало быть, та часть науки,
которая не противоречит классовым
интересам реакционеров, приемлется
ими, не опровергается и даже
развивается, если это выгодно. Они
отвергают только ту часть науки,
которая направлена против их
господства, они отвергают подлинные
основы науки философский мате¬
риализм. И идеализм как идеология
реакционных классов не вступает в
открытую войну против всей науки,
во всех её частях и разветвлениях.
Ведь Ленин говорил же, что истина,
2X2 = 4, была бы опровергнута,
если бы она вступила в
противоречие с классовыми интересами
реакционеров. Точно такое же
положение и с философскими истинами.
И здесь Какая-То часть знаний
может оставаться неисковеркапной или
даже развиваться дальше. Так
возможны были частичные заслуги
перед наукой таких идеалистов, как
Платон, Лейбниц и другие. С этой
же точки зрения надо подойти к
немецкой философий.
В целом немецкая
идеалистическая философия была реакционной,
но её диалектический метод был её
прогрессивной стороной. И это
произошло не случайно. Как известно,
конец XVIII и начало XIX столетия
ознаменовались, с одной стороны,
бурным развитием естествознания,
с другой — коренной ломкой старых
форм общественной жизни. Вековые
устои феодализма подвергались
беспощадному уничтожению, и на их
развалинах строился новый способ
производства, новый строй жизни
общества. Идея развития природы и
общества овладевала умами учёных,
диалектический метод мышления
вызревал в общественном сознании,
и его оформление было
потребностью дня. Эпоха переворота и
атмосфера ломки всего старого, в том
числе и старого метода мышления,
заставили идеологов испугавшейся
немецкой реакции, во-первых,
признать кое-что помимо Их воли, Для
того чтобы в новой обстановке
сохранить свой идейные и
политические позиции (в этом есть что-то, йа-
поминающее столыпинскую ломку
земельных отношений в России);
во-вторых, ломка старого,
метафизического метода могла быть
использована немецкими реакционерами
против ненавистного французского
материализма, который в основе
своей был метафизическим. Игра на
идее развития и тонкая разработка
диалектического мышления
оказались выгодными аристократической
реакции на французскую буржуаз-

488
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУВИКОВА П. А.
йую революцию. Новый метод
мышления стал острым оружием
немецкой реакции против её
классовых врагов. За это оружие враги
революции ухватились обеими
руками и стали его совершенствовать,
точить и шлифовать.
Так диалектика стала частью
идеалистического реакционного
мировоззрения пруссачества; так
исторически случилось, что «науку
двигали вперёд, несмотря на свои
реакционные взгляды, историки и
философы начала XIX века... развивая
диалектический метод...» (В. Я. Ленин,
Соч., т. VII, стр. 275).
Несколько слов о положении на
философском фронте. Здесь очень
много горьких истин было сказано
по адресу философов. Но выступила
и тенденция безмерного охаивания
людей. Много говорили о низком
теоретическом уровне философов, о
неграмотности их, об их искалечен-
ности системой образования 30-х
годов. В общем это верно. Но, однако,
не слишком ли мы перестарались в
самобичевании? Ведь вот какие, мол,
повыросли у нас философы: они не
только толстых книг, но и тонких
статей в журналы не пишут, а если
что изредка и пишут, так и то
сплошными цитатами.
Так ли уж плохо у нас с людьми?
Не принижаем ли мы себя?
Данная дискуссия рассеивает
это пессимистическое настроение.
Сколько с этой трибуны мы слышали
умных речей, исключая, конечно,
речь т. Баскина и некоторых других
представителей Института
философии.
Необходимо предоставить больше
возможности печататься «молодым»
и начинающим авторам; тогда,
несомненно, появится не только много
книжек и статей по философии, но
среди них появятся и талантливые
работы. Пока же условия издания
философских трудов неизвестных
авторов крайне тяжёлые.
Философский журнал, конечно,
нужен.
Чувиков П. А. (Москва). О
серьёзных недостатках книги т.
Александрова говорилось много, но никто с
такой последовательностью и силой
не сумел обнажить на данном
совещании пороки книги т.
Александрова, как это сделал т. Жданов.
После выступления, т. Жданова
многие вопросы, связанные с
обсуждением книги т. Александрова,
стали вполне ясными. Я хотел
сделать некоторые зам'ечания.
Тов. Жданов указал на то, что
т. Александров в своей книге
умолчал о столетней истории
марксистской философии.
Действительно, непонятно, почему до сих пор
при изложении истории философии
в лекциях и в книге т. Александрова
упускалось из виду самое главное—
история марксистской философии?
Этому трудно найти объяснение.
Вероятно, это результат того, что
многие наши философы шли слепо
по пути буржуазной социологии,
представители которой делали и
делают всё, чтобы умолчать об
истории марксистско-ленинской
философии или во всяком случае умалить
её значение. Тов. Жданов указывал
также на то, что в книге т.
Александрова исключена история
русской философии.
Вообще у нас среди философов
повелось отдельно говорить об
истории западноевропейской философии,
а затем как бы привеском после
этого об истории русской
философии. Последняя излагалась в
маленьких брошюрах, статьях и тому
подобных малозначащих
выступлениях. Таким образом, мы сами
проявляли раболепство перед
западноевропейской философией и кому-то
доказывали, что ещё существует и
русская философия. Мне кажется,
что это сейчас вполне доказано, и
теперь есть все основания к тому,
чтобы написать курс «История
философии до наших времён».
Написать этот курс надо таким образом,
чтобы русская философия была его
органически-составной частью,
чтобы, скажем, о Ломоносове
говорилось не вскользь и не где-то в
конце, а там, где он играл свою
большую историческую роль. Нельзя
представить себе развитие мировой
науки периода деятельности
Ломоносова без Ломоносова. Буржуазные
социологи хотели изобразить науку
вообще и историю философии в

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУВИКОВА П. А.
«89
частности, исключив из её
поступательного движения представителей
русской науки, русской философии.
Но к тому и призваны марксисты-
ленинцы, чтобы восстановить в
правах великих мыслителей прошлого—
Ломоносова, Герцена, Белинского,
Добролюбова, Чернышевского,
Плеханова и других, показать великую
роль Ленина и Сталина в развитии
подлинно научных философских
воззрений. Тов. Александров в своей
книге даже не делает и попыток в
этом направлении.
Другой вопрос, на котором я
хотел остановиться, связан с теорией
войны, армии, военной идеологии.
Буржуазные философы сделали
многое для того, чтобы поставить
философию на службу оправданию
захватнических войн. Это относится
как к прошлому, так и к
современности. Одним из пороков книги
т. Александрова, на мой взгляд,
является то, что в книге нет
наступательной борьбы на этом фронте.
Всем известно, например,
реакционное произведение Гегеля
«Философия права», где Гегель излагает
свои реакционные общественные
взгляды и выступает как апологет
захватнических войн. Тов.
Александров лишь мимоходом затрагивает
этот вопрос на страницах 417—418
книги и тем ограничивается.
Других философов, апологетов войны,
т. Александров даже и не
упоминает. Выходит, что Чернышевский
в своё время стоял в этом
отношении выше, чем некоторые наши
философы. Чернышевский писал:
«Пагубна или благотворна война?»
Вообще, нельзя отвечать на это
решительным образом; надобно знать,
о какой войне идёт дело, всё
зависит от обстоятельств времени и
места... Например, война 1812 года
была спасительна для русского
народа; 'Марафонская битва была
благодетельнейшим событием в истории
человечества. Таков смысл аксиомы:
«Отвлеченной истины нет, истина
конкретна» (Н. Г. Чернышевский,
Избранные философские сочинения,
стр. 453—454).
Если бы т. Александров в своей
книге говорил о положительной
стороне русской философии, он из¬
ложил бы много поучительного
также и по вопросу теории войны.
Всем нам известно, какое
внимание уделяют Ленин и Сталин
борьбе с буржуазной философией
по вопросам теории войны,
военной идеологии. Мы не можем
упускать этого из виду. Без борьбы
по этой линии история философии
будет представлена в искажённом
виде. Мы не сможем разбить
современных апологетов войны, напримео,
таких, как современный реакционер
философ США Дьюи.
Вообще мы ещё очень мало
сделали по вопросам теории войны,
армии, военной идеологии. Ведь это
факт, что среди наших философов
ещё не установилось даже понятие
военной идеологии, до сих пор идут
споры по поводу того, что включать
в это понятие. До сих пор не
написано на эту тему ни одной более или
менее значительной статьи. Нам
предстоит решить эту и другие
задачи, связанные с теорией войны, за
нас никто этого делать не будет.
Следующий вопрос, на котором я
хотел остановиться, связан с
характером критики всякого рода
буржуазных теорий и теоретиков. На мой
взгляд, в этой области у нас есть
много недостатков. Нельзя сказать,
что наши философы не критикуют
буржуазных теоретиков. Критика
имеет место, но она крайне
легковесна, поверхностна и в
большинстве случаев своей цели не
достигает. Вместо глубокого анализа и
разоблачения представителей
буржуазной социологии у нас нередко
имеет место шараханье из стороны
в сторону. Ярким примером этому
является выступление на данном
совещании т. Светлова. Руководствуясь
благими намерениями, т. Светлов
желал «добить» Гегеля и в этом
стремлении дошел до того, что фактически
отрицал указание Ленина о роли
гегелевской диалектики и указания
товарища Сталина о «рациональном
зерне». Таким образом, т. Светлов
бьёт не Гегеля, а самого себя. Нельзя
же с водою выплёскивать и ребёнка.
К тому же, как указал на данном
совещании т. Жданов, вопрос об
отношении к гегелевской фило-
софия давным-давао уже решён.

490
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУВИКОВЛ П. А.
Другим примером этому служит
статья т. Мещерякова,
опубликованная в газете «Красный флот»
21 июня 1947 года. Называется эта
статья «Крах немецкой военной
доктрины». В ней т. Мещеряков
критикует Клаузевица таким образом,
что от его легковесной критики
выигрывает. Клаузевиц и явно
проигрывает Мещеряков, ибо он
критикует Клаузевица как раз не за то,
за что его надо критиковать. Вот что
пишет Мещеряков: «Известно также,
что руководящим принципом в его
исследовании основных проблем
военного искусства было чисто
биологическое понимание войны, как
явления разросшегося единоборства,
которое свойственно всем стадным
видам животных. Он утверждал,
что война — это насилие».
Позволительно спросить у т. Мещерякова:
а разве бывает война без насилия?
и нужно ли за это критиковать
Клаузевица? Позволительно также
спросить у т. Мещерякова, изучал ли
он указания товарища Сталина в
ответе полковнику Разину по поводу
Клаузевица? Товарищ Сталин в
ответе полковнику Разину говорит, что
Ленин хвалил Клаузевица прежде
всего за то, что «не марксист
Клаузевиц, пользовавшийся в своё время
авторитетом знатока военного дела,
подтверждал в своих трудах
известное марксистское положение о том,
что между войной и политикой
существует прямая связь, что политика
порождает войну, что война есть
продолжение политики
насильственными средствами». Ясно, что как
т. Светлов по отношению к Гегелю
направил критику не в те уязвимые
места, которых так много у Гегеля,
так и т. Мещеряков, не поняв
указаний товарища Сталина, критикует
Клаузевица не в том направлении,
в каком его нужно критиковать,
бьёт не по тем уязвимым местам,
которых так много у
Клаузевица.
В заключение я хотел
остановиться на вопросах самокритики и
критики. Тов. Жданов указал на то, что
из-за трусости, из-за боязни критики
наши философы не берутся за
разрешение новых проблем.
Действительно. это так. Среди философов,
да и среди экономистов, у нас было
так мало критики, что каждое даже
небольшое замечание приводило
людей в смятение. Люди сжились с
недостатками и считают их само собой
разумеющимся явлением. Это
привело к тому, что даже крупные
работники на философском фронте не
только не терпят критики, но и
стремятся её заглушить.
Тов. Кружков на первом
совещании изложил указания трварища
Сталина по поводу книги т.
Александрова. Указания товарища
Сталина касались коренных
вопросов книги Александрова и
положения дел на философском фронте.
Несмотря на это, первое совещание
(дискуссия) прошло
неудовлетворительно по вине тех, кому поручено
было организовать настоящую
творческую дискуссию на основе
большевистской критики. На первом
совещании выступил работник
Института философии т. Кедров, речь
которого была направлена на
замазывание недостатков, на глушение
критики. Там, где нужно было
критиковать книгу т. Александрова и
Институт философии, т. Кедров
постарался распределить недостатки
на всех философов, чтобы каждому
досталось поменьше недостатков.
Это была речь плохого адвоката.
На этом совещании т. Кедров
выступил несколько иначе, видимо,
понимая, что обстановка изменилась.
Разве может вести себя так
большевик? А таких товарищей у нас
немало.
Видимо, в результате отсутствия
настоящей большевистской критики
и непонимания задач, стоящих
перед нашей философией, дело дошло
до того, что на первом совещании,
когда выступал т. Александров
против тех, кто критиковал его книгу,
ему горячо аплодировала
значительная часть аудитории, когда же
выступали с критикой книги т.
Александрова тт. Белецкий, Юдин и
другие, им аплодировала другая
часть аудитории. Раскол аудитории
на две части создавал удручающее
впечатление. Дело было поставлено
так, что борьба на первой дискуссии
вылилась в групповщину, вместо
того чтобы все силы философов были

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУРСИНА П. А.
491
сосредоточены на правильном
разрешении проблем
марксистско-ленинской философии в свете указаний
товарища Сталина.
В неудовлетворительном
проведении предыдущего совещания
повинны, конечно, те, «ому было поручено
непосредственно организовать
дискуссию.
Неправы те, которые говорят, что
у нас мало философов. Это неверно,
у нас много кадров и неплохих, но
дело в том, что те, кому поручено
непосредственное руководство этим
делом, не направляли кадры на
решение важнейших задач, не ставили
перед ними важнейших проблем и
не развивали критики и
самокритики.
Данное совещание явилось
большой школой. Указания товарища
Сталина, выступление т. Жданова
послужат программой дальнейшей
работы не только по линии
философии, но и по линии всех социально-
экономических наук.
Чурсин П. А. (Симферополь).
Значение философской дискуссии,
организованной ЦК В КП(б),
исключительно велико. Эта дискуссия
позволяет нашим теоретическим
работникам не только глубоко вскрыть
ошибки в книге т. Александрова и
других работах, но и наметить
конкретные пути поднятия качества
всей нашей теоретической работы.
В ходе дискуссии было затронуто
очень много вопросов по истории
философии. Я хочу остановиться на
некоторых существенных, как мне
кажется, принципиальных ошибках
книги т. Александрова по истории
философии.
Самый главный, решающий
недостаток и крупные ошибки т.
Александрова заключаются в том, что
автор не сумел с позиции
классовости и партийности дать
изложение истории философии. Решающий
порок в методологии т.
Александрова заключается в том, что он
одну философскую систему
логически выводит из другой,
предшествующей ей; основное содержание
той или иной философской системы
автор объясняет из основных тен¬
денций предшествующей
философской системы.
Метод т. Александрова вращается
исключительно в сфере логического
анализа. Вот, например, в введении
своей книги т. Александров пишет:
«Чернышевский первый из великих
философов отметил то своеобразие
историко-философского развития,
что философские системы
существуют в истории не изолированно
друг от друга, но исторически
связаны между собой. Эта связь
выражается в том, что более ранние
философские учения подготовляют
материал, идеологическую почву
для возникновения более поздних,
более развитых и совершенных
учений» (Г. Ф. Александров, История
западноевропейской философии,
1945, стр. 4).
Совершенно ясно, что это
неправильная установка. Можно ли,
например, сказать, что в нашей
марксистско-ленинской философии
идеологическая основа выросла из
прошлых философских систем?
Разумеется, нет. Идеологическая основа
всякой философской системы
вырастает из конкретной борьбы классов
данной социально-экономической
формации, а не из предшествующих
философских мировоззрений. Это
совершенно бесспорная истина с
марксистской точки зрения.
Нужно признать, что т.
Александров в изложении истории
философии не руководствовался известными
указаниями товарища Сталина о
том, что «источник формирования
духовной жизни общества, источник
происхождения общественных идей,
общественных теорий, политических
взглядов, политических учреждений
нужно искать не в самих идеях,
теориях, взглядах, политических
учреждениях, а в условиях
материальной жизни общества, общественном
бытии, отражением которого
являются эти идеи, теории, взгляды
и т. п.» («История ВКП(б).
Краткий курс», 1945, стр. 110).
Мне кажется, что наиболее ярким
примером абстрактного
надклассового объективистского анализа
истории философии является глава
книги т. Александрова, посвящённая
английской философии.

492
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУРСИНА П. А.
В самом деле, послушайте, как
т. Александров характеризует фило-
оофию Беркли и Юма. Тов.
Александров спрашивает: «Чем
обусловлено то, что в одном случае все
мы ощущаем одно, а в другом
другое? На этот вопрос Беркли не
может дать вразумительного ответа
и вынужден здесь обратиться к
богу» (Г. Ф. Александров, История
западноевропейской философии,
1945, стр. 222).
Это совершенно неправильная
трактовка философии Беркли. Дело
в том, что Беркли не вынужден
обратиться к богу, а 'вся его
философия есть сплошное богословие, весь
идеалистический стержень его
философской системы сводится к
попытке обоснования существования
бога, это—преклонение перед богом,
а не вынужденное обращение к
богу. В трактовке философии
Беркли у т. Александрова
совершенно отсутствует
классово-партийная характеристика этой
реакционной, поповской философии.
Или, например, как
характеризует т. Александров философию
Юма? Он отмечает какие-то особые
заслуги Юма перед наукой во
взглядах на причинность, хотя каждый
хорошо знает, что проблему
причинности Юм решал как субъективный
идеалист, и, следовательно,
естественно, что такая философия не
может иметь никакой заслуги перед
наукой.
Известно, что характерной чертой
юмовской философии является
скептицизм и агностицизм. Но почему,
спрашивается, Юм пришёл • к
скептицизму? Тов. Александров это
поясняет так: «Отказавшись решить
вопрос об источнике всех наших
знаний, Юм неизбежно пришёл к
скептицизму» (там же, стр. 226—
227).
По т. Александрову получается,
что Юм только неизбежно
логически пришёл к скептицизму, что,
следовательно, никакой классовой
необходимости в скептицизме Юма
не было.
Тов. Александров не только не
обнажил классовую сущность бер-
клеанства и юмизма, но он даже
не иоставил вопроса о классовости
этой философии. Между тем, в
оценке английской философии
вообще и особенно субъективного
идеализма Беркли и Юма мы имеем
прямые, непосредственные указания
классиков марксизма, труды
которых не использовал т. Александров.
Как известно, характерной
особенностью исторического развития
Англии являлось то, что там
революция носила компромиссный
характер. Английская буржуазия не
шла с открытым забралом против
феодалов и дворян, как это было
во Франции, а, напротив, она,
английская буржуазия, в тесном
сотрудничестве в течение длительного
исторического периода шла вместе
с классом дворян Англии, и это
своеобразное сотрудничество двух
классов Англии наложило прямой
отпечаток на всю английскую
философию, начиная с Бэкона и
кончая Юмом.
У Энгельса мы имеем
чрезвычайно интересные высказывания по
этому поводу. Энгельс писал:
«Неспособность разрешить
противоречие проходит через всю английскую
философию и приводит ее к
эмпиризму и скептицизму» (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. II, стр. 351).
Далее Энгельс пишет: «Раз Бэкон
не мог своим разумом разрешить
противоречие идеализма и
реализма, разум должен был вообще
оказаться к тому неспособным,
идеализм — попросту
забракованным и эмпиризм признан
единственным средством спасения. Из того
же источника ведет происхождение
критика способности познания и
психологическое направление
вообще, в котором единственно с
самого начала двигалась
английская философия и которое, в конце
концов, после всех тщетных попыток
разрешить противоречие, объявляет
его неразрешимым, разум —
недостаточным и ищет спасения либо в
религиозной вере, либо в эмпирии»
(К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. II,
стр. 351).
Когда мы говорим об эмпиризме,
мы должны иметь в виду, как на
это неоднократно указывал Ленин,
что само понятие эмпиризма ещё не
даёт характеристики той или иной

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЧУРСИНА Н. А.
ш
философской системы. Эмпиризм
Бэкона был материалистическим, а
трактовка опыта Беркли и Юмом —
субъективно-идеалистической. Ленин
говорил, что на слово «опыт»
ссылаются и материалист Дидро и
идеалист Беркли. Необходимо
сказать, что английская философия
эволюционизировала в сторону
религиозности и идеализма. Ярко
выраженная религиозность и
поповщина в философии Беркли,
идеализм, хотя и прикрытый
скептицизмом, Юма являлись открытой
реакцией против возрождения
материалистических идей
послереволюционной эпохи в Англии.
Совершенно непонятно, почему
т. Александров в своей работе
приводит выдержку из сочинения Юма
«Исследования человеческого
разумения», в котором Юм говорит:
«Удовлетворяй свою страсть к
науке, но пусть твоя наука останется
человеческой и сохранит прямое
отношение к деятельной жизни и
обществу». «Будь философом, но,
предаваясь философии, оставайся
человеком!» (Г. Ф. Александров,
История западноевропейской
философии, 1945, стр. 224).
О чём говорит эта формулировка
Юма? Раскрывает ли она хоть в
какой-нибудь степени
классово-политическую сущность философии
Юма, да и вообще содержание
философии Юма? Разумеется, нет. В
противоположность такой
надклассовой, беззубой, беспомощной
трактовке философии Юма Энгельс даёт
боевую политическую оценку и
вскрывает классовую сущность этой
философии. Энгельс даёт партийное
понимание философии Юма.
Энгельс писал:
«Как этого и следует ожидать от
шотландца, преклонение Юма перед
буржуазным стяжательством
отнюдь не было чисто платоническим.
Бедняк по происхождению, он
дошел до весьма солидного годового
дохода в тысячи фунтов». И далее.
Энгельс говорит: «Хотя действи¬
тельно неизвестно, чтобы Юм вел
когда-нибудь
литературно-компанейские дела с каким-нибудь «Ва-
генером», — однако же мы знаем,
что он был рьяным защитником ви-
гийской олигархии, которая высоко
ценила «церковь и государство», и
в награду за эти заслуги получил
сначала пост секретаря посольства
в Париже, а затем — гораздо более
важный и доходный пост
помощника статс-секретаря» (Ф. Энгельс,
Анти-Дюринг, 1945, стр. 227).
Сравните эти две формулировки,
и вы увидите диаметрально
противоположный подход к оценке
философии Юма. Тов. Александров
излагает, берёт у Юма ©сё то, что
абстрактно, непонятно, что
затушёвывает суть философии Юма, в то
время как Энгельс схватывает
политическую суть философии Юма и
его деятельности.
Ещё один вопрос, имеющий
важное значение. Тов. Александров в
своей книге, оценивая и излагая
философию Юма, ни в какой
степени не показывает, что попытка
Юма балансировать между
идеализмом и материализмом,
возвыситься над тем и другим, его поза
беспартийности в философии на
самом деле маскируют истинную
партийность его философии.
Современный махизм, как это
показал Ленин в своей работе
«Материализм и эмпириокритицизм»,
также прикрывался
беспартийностью, стараясь быть вне
философских партий. Однако Ленин
блестяще показал, что за такой
беспартийностью выступает самая, как он
выражался, презренная партия,
партия середины. Ленин приводит
высказывание философа Дицгена,
который писал: «Из всех партий
самая гнусная есть партия середины...
Идеалистами называют себя
реакционные мракобесы..., а
материалистами должны называться все те,
которые стремятся к освобождению
человеческого ума от
метафизической тарабарщины... Если мы
сравним обе партии с прочным и
текучим, то посредине лежит нечто
кашеподобное». После этой цитаты
из Дицгена Ленин пишет: «Правда!
«Реалисты» и т. п., а в том числе
и «позитивисты», махисты и т. д.,
все это — жалкая кашица,
презренная партия середины в философии,
путающая по каждому отдельному
вопросу материалистическое и идеа-

«94
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЩИПАНОВА И. Я.
диетическое направление. Попытки
выскочить из этих двух коренных
направлений в философии не
содержат в себе ничего, кроме
«примиренческого шарлатанства» (В. И.
Ленин, Соч., т. XIII, стр. 277—278).
Это чрезвычайно важное
заявление Ленина в оценке философов,
которые колеблются между
материализмом и идеализмом,
совершенно не учтено т. Александровым
при оценке философии Юма,
который являлся ярким представителем
этой презренной партии середины.
Ещё один момент. Многие
товарищи говорили о значении немецкой
философии, в частности
гегельянской. Мне кажется, что ошибка
некоторых товарищей, в частности
тт. Светлова и Эмдина, заключается
в том, что они в оценке философии
Гегеля исходили не из исторических
позиций, следовательно,
неправильно оценивали эту философию.
Нет никакого сомнения, что
гегелевский диалектический метод,
хотя и стоял на ложной
идеалистической основе, для своего времени,
несомненно, сыграл прогрессивную
роль. Надо помнить, что наука и
философия XVIII века были в
тисках метафизики, даже французский
материализм XVIII века —
вершина буржуазной философии — и
то, как известно, страдал
метафизичностью. Поэтому для того
времени, т. е. для конца XVIII и
начала XIX века, диалектический
метод, хотя и имел
идеалистическую основу, в значительной
степени способствовал прогрессивному
развитию наук.
Но другое дело, когда мы
подходим к оценке гегелевской
диалектики теперь. Уже сто лет, как
существует марксистская философия.
Уже сто лет мы имеем
оформившийся научный метод
материалистической диалектики, и для нашего
времени гегелевская диалектика,
основанная на мистике, на идеализме,
конечно, не является тем, чем она
была до появления марксистской
диалектики. Это естественно, и
этого забывать нельзя для правильной
оценки с исторической точки
зрения гегелевской философии.
Совершенно непонятно для всех
читателей, почему автор книги
«История западноевропейской
философии» столь мало уделил
внимания изложению марксистской
философии и совершенно обошёл
вопрос развития русской
философской мысли. Несомненно, это одна
из крупнейших ошибок, один из
крупнейших недостатков книги
т. Александрова.
Дискуссия, которая подвергла
резкой критике книгу т.
Александрова, несомненно, является
важнейшим толчком к пробуждению
нашей теоретической мысли, к
правильному пониманию и изложению
историко-философских проблем.
Однако значение нашей дискуссии
этим не ограничится. Мы имеем
значительный отрыв теории от
практики. Нужно помнить, что
переход от социализма к коммунизму
рождает целый ряд новых
качественных явлений, которые
нуждаются в теоретическом и
философском освещении. Подавляющая
часть наших философских
теоретических работ обращена в прошлое.
Задача же наша сейчас
заключается в том, чтобы давать
теоретическое освещение тех проблем,
которые непосредственно рождаются в
ходе построения коммунистического
общества в нашей стране.
В этом смысле нужно полагать,
что наша дискуссия будет иметь и
то плодотворное влияние, что она
позволит нашим теоретическим и
философским кадрам поднять на
высоту большевистского
теоретического освещения целый ряд
актуальных проблем, связанных с
построением коммунистического
общества в нашей стране.
Щипаное И. Я. (Москва), В своих
исторических решениях по
идеологическим вопросам Ц'К ВКП(б)
обязывает всех нас активно участвовать
в деле воспитания советских людей,
отвечать на их высокие культурные
запросы, воспитывать советскую
молодёжь бодрой, жизнерадостной,
преданной родине и верящей в
победу нашего дела, не боящейся
препятствий, способной преодолевать
любые трудности.

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЩИПАЕОВА И. Я.
49S
Решения Ц1К ВКП(б) по
идеологическим вопросам имеют громадное
принципиальное и историческое
значение для всех, кто работает на
идеологическом фронте, в том числе
и для работников философских
дисциплин.
Эти решения обязывают нас к
тому, чтобы коренным образом
перестроить всю философскую работу
как в научно-исследовательских
институтах философии, так и в
журналах, газетах, в преподавательской и
в лекционной деятельности, в
повседневной пропагандистской
работе.
Решения ЦК ВКП(б) обязывают
нас работать над актуальными
темами, помогающими партии и
Советскому государству воспитывать
нашу 'молодёжь в духе
революционного марксистско-ленинского
мировоззрения, в духе беззаветной
преданности нашей партии и вождю
товарищу Сталину. Эти решения
далее обязывают нас не отрывать
марксистскую философию от
большевистской политики, строжайшим
образом проводить страстную
большевистскую партийность в науке,
бороться с врагами Советского
государства, с враждебной ленинизму
идеологией. Наконец, эти
решения ЦК мобилизуют философов
на глубокое теоретическое
обобщение громадного революционного
опыта нашей партии, опыта
социалистического строительства в СССР,
опыта новой демократии в братских
нам славянских странах.
Решения ЦК ВКП(б) по
идеологическим вопросам, указания
товарища Сталина по книге т.
Александрова, речь т. Жданова — это для нас
боевая программа, определяющая
нашу работу на много лет; эту
программу мы должны во что бы то ни
стало выполнить с честью.
Одной из центральных задач,
стоящих сейчас перед работниками
идеологического фронта, является
задача воспитания национальной
гордости и советского патриотизма у
нашего народа. В разрешении этой
сложной задачи немаловажную
роль наряду с другими должно
сыграть правильное освещение
национальных традиций в области
культуры у нашего народа,
правильное освещение того, что внесли
нового в мировую цивилизацию
народы нашей страны и в частности
русский народ. В своём памятном
выступлении 24 мая 1945 года
товарищ Сталин назвал русский народ
«наиболее выдающейся нацией из
всех наций, входящих в состав
Советского Союза», руководящей
силой Советского Союза среди всех
народов нашей страны, народом,
имеющим «ясный ум, стойкий
характер и терпение».
Отсюда, как указывал т. Жданов,
в учебнике по истории философии
почётное место должна занять
история развития философской мысли
народов нашей страны вообще,
русского народа — в частности.
Но для того чтобы справиться с
этой задачей, надо раз и навсегда
покончить с национальным
нигилизмом, с преклонением перед
западноевропейской буржуазной
культурой и с недооценкой той роли,
которую сыграл наш народ в развитии
и обогащении мировой культуры.
В связи с этим мне хотелось бы
остановиться на одном вопросе,
связанном с историей русской
философии.
Я имею в виду вопрос о
материалистической традиции в русской
философии.
Здесь выступала т. Смирнова и
наряду с отдельными правильными
положениями, сформулированными,
правда, очень абстрактно
(недостаточное соблюдение принципа
историзма и некоторый схематизм в
освещении русских мыслителей),
допустила, на мой взгляд, серьёзную
ошибку относительно национальных
и материалистических традиций в
русской философии.
Тов. Смирновой не нравится то,
что в нашей литературе говорится о
национальной традиции, о
преемственности в русской культуре, в
русской философии. В частности она
возражала против того, чтобы
говорить о материалистической
традиции, идущей от Ломоносова к
Радищеву, от Радищева далее к
русским революционным демократам
XIX века. По её мнению, нет таких
документов, которые об этом свиде¬

496
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЩИПАНОВА И. Я.
тельствуют, которые эту
материалистическую традицию подтверждают.
Но так ли это? Конечно, не так.
Тов. Смирнова считает, что
такими документами могут быть только
высказывания самих мыслителей о
том, у кого они учились. Но это
слишком односторонний критерий.
Но даже если ограничиться и этим
критерием, то и здесь эту традицию
можно сравнительно легко
установить. Для этого достаточно
вспомнить отзывы Радищева о
Ломоносове, отзывы Герцена о своих
учителях — о Радищеве и декабристах,
высказывания Чернышевского и
Добролюбова о Герцене и
Белинском.
Так, например, Герцен писал о
Радищеве, что его (Радищева)
идеалы — «это наши мечты, мечты
декабристов... и что бы он ни писал, так
и слышишь знакомую струну,
которую мы привыкли слышать и в
первых стихотворениях Пушкина, и в
«Думах» Рылеева, и в собственном
нашем сердце» {А. И. Герцен, Соч.,
т. IX, стр. 271).
Влияние материализма Герцена
на Белинского можно легко
проследить по письмам Белинского к
Герцену, по статьям Белинского.
Влияние Герцена и Белинского на
Чернышевского и Добролюбова тоже
легко установить. Для этого
достаточно вспомнить «Очерки
гоголевского периода» Чернышевского,
статью Добролюбова о Белинском, их
дневники, .в которых они без всяких
обиняков признают себя учениками и
продолжателями лучших сторон
учения Герцена и Белинского.
Вот некоторые высказывания
Чернышевского и Добролюбова по
этому вопросу.
«До сих пор, — писал
Добролюбов о Белинском, — его влияние
ясно чувствуется на всем, что только
появляется у нас прекрасного и
благородного; до сих пор каждый из
лучших наших литературных
деятелей сознается, что значительной
частью своего развития обязан,
непосредственно или посредственно,
Белинскому... Во всех концах России
есть люди, исполненные
энтузиазмом к этому гениальному человеку
и, конечно, это лучшие люди
России».
Чернышевский не раз указывал,
что «суждения Белинского до сих
пор сохраняют свою цену, и
верность их вообще такова, что люди,
восставшие против него, почти
всегда правы были только в том, что
заимствовали у него же самого», что
«вообще каждое новое
исследование ведет только к новому
подтверждению суждений, высказанных
им».
Писарев, Антонович, Серно-Со-
ловьёвич, Михайлов, Шелгунов
считали себя учениками
Чернышевского.
Говоря о национальной традиции
я преемственности, Ленин
подчёркивал, что декабристы разбудили
Герцена, что Герцен развернул
революционную агитацию, которую
подхватили, расширили, укрепили,
закалили
революционеры-разночинцы.
В другом месте Ленин говорил о
солидной материалистической
традиции в России, называя имена
Чернышевского и Плеханова. Далее
Ленин не раз говорил о
революционных демократах как о
предшественниках русской
социал-демократии.
Для нас представляют бесспорную
истину указания партии на то, что
марксистская литературная критика
является продолжательницей
великих традиций Белинского,
Чернышевского, Добролюбова.
Но, помимо прямых
высказываний русских мыслителей о своих
предшественниках, разве нет
другого способа установить традицию и
преемственность в русской
общественной мысли?
Такой способ имеется. В чём он
выражается?
В том, чтобы тщательно
анализировать труды самих мыслителей.
Надо помнить, что в царской
России прогрессивным мыслителям о
своих учителях не всегда можно
было говорить в печати.
Анализ произведений русских
мыслителей XVIII и XIX веков
приводит к выводу, что, например,
Радищев в трактате «О человеке, его
смертности и бессмертии» горячо

ТЕКСТ РЕЧИ ТОВ. ЩИПАНОВА И. И.
«7
отстаивает и развивает не только
многие идеи французских
материалистов, но прежде всего идеи
Ломоносова (в частности закон
сохранения вещества в природе, учение о
механическом движении, учение о
так называемом «эфире», о
гуманизме и т. д.).
А разве драма Белинского
«Дмитрий Калинин» не перекликается с
«Путешествием из Петербурга в
•Москву» Радищева?
Этого не мог не заметить
буржуазный писака Айхенвальд, который
написал злой пасквиль на
Белинского и вопреки здравому смыслу
доказывал, что в драме Белинского
«Дмитрий Калинин» центральной
идеей является рок, судьба, фатум,
кровосмешение, а не защита
крепостного крестьянства от произвола
помещиков.
Но разве мог Белинский в 1831
году на обложке этого произведения
написать посвящение своего труда
Радищеву?
Да и Герцен о Радищеве как об
одном из своих учителей и о
декабристах, которые разбудили
ребяческий сон его души, мог сказать
открыто только тогда, когда
оказался за границей.
Далее, разве т. Смирнова не
заметила, кому сочувствует, к кому из
русских деятелей относится Герцен
как к своим идейным
предшественникам, когда пишет работы «О
развитии революционных идей в
России» или «Былое и думы»?
А разве неизвестно, как
Добролюбов, преодолевая препоны
царской цензуры в статье «Русская
сатира в век Екатерины», с особым
благоговением говорит о Радищеве?
И поэтому прав был Плеханов,
когда устанавливал идейное родство
Чернышевского и Добролюбова с
Радищевым.
Можно было бы привести
десятки других фактов, которые
полностью подтверждают наличие
национальной традиции в русской
культуре, наличие материалистической
традиции в русской общественной
мысли, известную преемственность
в русском революционном
движении. Но ведь здесь собрались люди
высокой культуры, которые
прекрасно знают об этой традиции.
Мне непонятно, почему т.
Смирнова взяла под 'сомнение
культурную « материалистическую
традиции в России?
Откуда у т. Смирновой боязнь,
что если будем говорить о
национальной традиции, о национальной
гордости, то от этого пострадает
западноевропейская буржуазная
культура?
Конечно, в научной работе
нельзя отрывать развитие русской
культуры, русской революционной
мысли от западноевропейской культуры
и западноевропейской
революционной мысли. В этом вопросе мы
всегда должны руководствоваться теми
указаниями, которые были сделаны
Сталиным, Ждановым и Кировым
по поводу конспекта учебника по
истории СССР.
Когда игнорируется это влияние,
то история искажается. Но она не
менее, а ещё более искажается,
когда развитие русской культуры,
русской революционной мысли
сводится только к одному
заимствованию и подражанию, к отрицанию
национальных традиций, к
отрицанию известной преемственности
внутри страны.
Известно, что господствующие
классы царской России, боявшиеся
своего народа, немало приложили
усилий к тому, чтобы идейно
обезоружить народ, посеять среди него
сомнение и неверие в свои
творческие силы и возможности. Чтобы
держать народ в слепом повиновении,
помещики и капиталисты внушали
народу, что русские — якобы только
более или менее удачные
подражатели западной культуры, что у
русского народа будто бы нет своих
культурных и философских
традиций, что русские учёные, мыслители
и писатели — это-де только
послушные ученики Запада и не больше.
Такие теории вели к
национальному нигилизму. Они были наруку
господствующим классам и отвечали
их корыстным, экеплоататорским
целям. Мы должны покончить с этим
вредным пережитком в сознании
некоторой части наших людей; мы
должны развеять эту лживую леген¬

V1KGT Ш1 ТОН, ЦМПАЮВА Л* fl.
ду о несамостоятельности русской
культуры, о подражательном
характере передовой русской
философской мысли.
Позволительно далее спросить, где
т. Смирнова нашла работы, в
которых бы превозносились русские
мыслители в ущерб
западноевропейской буржуазной культуре?
Таких работ нет.
До самого последнего времени
было наоборот. 'Многие, писавшие
о том или другом русском
мыслителе, искали для него обязательно
учителя на Западе, забывая при
этом влияние условий русской
жизни, национальные традиции,
известную преемственность внутри
страны.
Тов. Смирнова воюет с
ветряными мельницами, с собственной
фантазией*
Надобно окончательно похоронить
-национальный нигилизм,
преклонение некоторой части наших людей
перед буржуазной культурой,
недооценку творческих сил русского
народа, отрицание самостоятельности
русской культуры.
Надобно развеять помещичьи
буржуазные легенды о том, что
Ломоносов — подражатель Вол ьфа;
Радищев и декабристы — слепые
последователи французских
просветителей; Герцен, Белинский,
Чернышевский и Добролюбов —
покорные ученики Гегеля, Фейербаха
и т. п.; Писарев — популяризатор
вульгарного материализма
Бюхнера, Фогта, Молешотта.
Подобные теории нанесли нам
огромный вред, тогда как т.
Смирнова не хочет этого замечать,
пытается их гальванизировать.
Не отрывая русских мыслителей-
материалистов от мировой
культуры, не забывая «роли и влияния
западноевропейских
буржуазно-революционных и социалистических
движений на формирование
буржуазного революционного движения и
движения
пролетарско-социалистического в России» (Сталин, Жданов,
Киров), мы вместе с тем должны
вскрывать, прослеживать и
освещать и национальные традиции в
русской культуре, известную в ней
преемственность. Если мы это вы¬
полним, мы сделаем благородное
патриотическое дело, мы тем самым
будем способствовать воспитанию в
нашем народе чувства
национального достоинства, чувства
национальной гордости.
В учебнике по истории философии
русская философия должна быть
показана как органическая часть
мировой философии и в то же время
со всей силой должна быть
подчёркнута её самостоятельность, ее
национальная особенность.
Выступавшие в прениях много
останавливались на недостатках
книги т. Александрова и
сравнительно мало затрагивали книжную
продукцию по диалектическому и
историческому материализму. Я
хотел бы немного остановиться на
этом вопросе и кратко коснуться
книги Розенталя «Марксистский
диалектический метод», страдающей
крупными ошибками.
Первый и самый серьёзный
недостаток этой книги состоит в том, что
в ней нет большевистской
воинственности, нет той самой
революционной страстности и сознательной
целеустремлённости, за которые так
горячо ратовал на этой трибуне
т. Розенталь.
Большевистская партийность в
науке обязывает каждого автора
книги по философии прежде всего
бороться за марксистско-ленинские
принципы в философии и
последовательно отстаивать политику нашей
партии; показывать в каждом случае
преимущество марксистского
мировоззрения перед всяким другим
мировоззрением; беспощадно
разоблачать живых врагов марксизма-
ленинизма, а не ограничиваться
только критикой мертвецов; воспитывать
в наших людях драгоценное чувство
нового, чувство национальной
гордости и советского патриотизма;
безусловно бороться за новый
социалистический строй, за
марксистско-ленинское мировоззрение, за
полное искоренение преклонения
перед буржуазной культурой,
имеющегося у .некоторой части людей
нашего общества.
(Классическим образцом
марксистской партийности являются труды
Ленина и Сталина. В книге «Мате*

tEKCf пча ЮВ. ЩКПАЯОЙА я. я.
риалиэм я эмпириокритицизм*
Ленин с первой и до последней
страницы проводит большевистскую
партийность. Но а последней,
заключительной главе своего труда он
выделяет специальные разделы, в
которых резюмирует принципы
партийности,
'У Розенталя даже в
заключительной главе йод громким названием
«Значение марксистского
диалектического метода для практической
деятельности партий пролетариата»
нет ни одного слова о партийности
в философии,
'Абстрактно-логический подход а
книге Розенталя сказывается в том,
что книга эта отличается
профессорской сухостью, академической
вялостью и догматичностью.
Марксистскому диалектическому методу
нельзя научиться по этой чёрствой и
скучной книге.
В своём выступлений т. Розенталь
призывал к страстности борьбы, к
кипению и к прочему, что так
украшает учёного. В книге Розенталя
нет ни страстности, ни борьбы, ни
высокого идейного Пафоса. Трудно
воодушевиться этими благородными
качествами, когда объектом борьбы
в своей книге автор избирает
метафизику XVI или XVIII веков, т. е.
метафизику того периода, когда ещё
и марксизма-то не было. В книге
обычно подвергаются критике
метафизические воззрения Галилея,
Декарта, Робинэ, Ньютона, Лейбница,
славянофила Хомякова. Автор
избегает критики живых врагов
марксизма, пользующихся метафизикой
в борьбе против ленинизма.
Из чтения книги Розенталя
создаётся впечатление, что метафизика
имела место в далёком прошлом, а
с появлением марксистской
философии метафизика сложила оружие и
добровольно уступила место
диалектическому материализму.
Нарушив принцип большевистской
партийности, автор в силу этого в
своей книге не показывает и не
раскрывает того факта, что
марксистский диалектический метод
складывался и развивался в острой
борьбе не столько с Метафизикой
XVI или XVIII веков, сколько с
метафизикой XIX и XX веков, что
марксистскому диалектическому
методу пришлось на своём пути
преодолевать живых врагов,
опирающихся на метафизику.
Несоблюдение строжайшего
Принципа партийности ведёт к тому, что
книга Розенталя не воспитывает в
наших людях чувства нового, одно
из самых драгоценных качеств
советского человека, деятеля
большевистской партий.
Ненсторический,
абстрактно-логический подход в книге Розенталя
заключается, далее, в том, что из
неё не видно, как складывался
марксистский Диалектический метод,
что внесли в него нового Ленин и
Сталин.
Значительную Часть своей речи
т. Розенталь посвятил обоснованию
того, Что является предметом
философии. То определение, Которое ой
дал здесь, тоже удовлетворить
никого не может, ибо Розеиталь не
видит различия между
марксистским предметом философий и
буржуазным, не пытается вскрыть в
заявлениях виндельбандов
буржуазной партийности.
Если обратиться к книге
Розенталя, то и там не дано правильного
решения этого вопроса. В книге
Розенталь Допускает те же ошибки,
что и т. Александров.
Сравним:
У Александрова: «Марксистско-
ленинское учение о законах
мышления учитывает весь опыт истории
философии и культуры».
У Розенталя: «Марксистский
диалектический метод возник в
результате многовекового развития науки
и философии, как итог этого
развития» (стр. 30—31).
У Александрова: «В истории
философии обобщён огромный
теоретический опыт человечества».
У Розенталя: «Марксистская
диалектика есть обобщение этих
великих достижений науки» (стр. 31).
Но разве можно признать
правильным такой вывод о
возникновений марксистской философий,
марксистского диалектического метода,
если всё дело ограничивается
областью идей и игнорируются
материальные условия, опыт классовой
борьбы и борьба партий, историче¬

600
ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ЩИПАНОВА И. 2L
ский революционный опыт
пролетариата.
Прямым нарушением принципа
партийности является глава
«Противоположность марксистского
диалектического метода и
идеалистической диалектики Гегеля». В ней
говорится не столько о
действительной противоположности, сколько о
философии Гегеля в целом, причём
философия Гегеля рассматривается
в отрыве от конкретно-исторических
условий, от идейных направлений,
от классовой борьбы того периода.
Из этой главы читатель не
выносит ни малейшего понятия о том,
как относился Гегель к
материализму вообще и к французскому
материализму в частности, как
относился Гегель к французской
революции, к открытиям
естествознания и т. д.
Автор книги во многих местах
ограничивается только тем, что
подчёркивает, что Гегель буржуазный
идеолог (см. стр. 60), что
«диалектика Гегеля — ...выражение
буржуазного мировоззрения» (стр. 64), и не
принимает во внимание прусского
юнкерства, на службе которого так
усердно подвизался Гегель. Почему
у автора выпали пруссаческие
мотивы в мировоззрении Гегеля? Это
объясняется тем, что т. Розенталь
рассматривает Гегеля вне
конкретной исторической обстановки, вне
конкретной классовой политической
и идеологической борьбы.
Неисторический подход
заключается в книге Розенталя в том,
что он нередко прикрашивает
историю и особенно в той части, где по
существу отождествляет метод
русских революционных демократов с
марксистским диалектическим
методом. Это отождествление
особенно бросается в глаза в 1-й главе, а
также проявляется в главе,
посвящённой учению о движении, о
случайности и необходимости. Тов.
Розенталь явно принижает
марксистский диалектический метод до
метода русских революционных
демократов.
В книге Розенталя имеется масса
и других серьёзных недостатков. Из
них надо отметить то, что при
изложении черты марксистского диа¬
лектического метода о переходе
количества в качество и других черт
диалектики Розенталь
злоупотребляет гегелевской терминологией.
Книга изобилует такими
гегелевскими определениями и понятиями:
«пассивное» воздействие
количественных изменений» (стр. 153);
«количественные изменения до поры
до времени остаются
«безнаказанными» (стр. 153); «мертвенное
бытие» (стр. 182); «опосредствование»
противоположностей» (стр. 182);
«конкретно реальное» (стр. 55)
(как будто есть конкретное, но
нереальное).
Отсюда непонятность и скука
книги ещё более усугубляется.
Закон перехода количества в качество
излагается по гегелевской схеме,
даются гегелевские определения
качества, количества, меры, но для
маскировки гегелевские
определения даются без кавычек.
Вот один из подобных примеров.
По Гегелю: «Качество есть
всеобщая тождественная с бытием
непосредственная определенность». По
Розенталю: «Качество предметов —
это их существенная внутренняя
определенность».
В определении качества
Розенталь вслед за Гегелем не
подчёркивает объективность качества, его
независимость от сознания. Если
же это упускается при определении,
то невольно делается уступка
идеализму или тем, кто делил качества
на первичные и вторичные. Гегель
не случайно даёт такое определение
качества. В этом определении
смазывается его объективность, его
независимость от сознания.
Классическим образцом
определения философских категорий
является ленинское определение
материи, где Ленин подчеркнул её
объективность, независимость от
сознания.
Не только в гегелевском плане
идёт изложение закона
количественных и качественных изменений
(сперва качество, затем количество,
далее мера), но и само объяснение
этого закона даётся абстрактным,
запутанным языком.
В своей книге Розенталь даёт
идеалистическое определение соот-

ТЕКСТ РЕЧИ ТО В. ШИ ПАНОВА И. Я.
601
ношения формы и содержания. Он
пишет: «Форма есть внутренняя
структура, организация,
оформление содержания» (стр. 219).
Здесь, с одной стороны,
тавтология: «форма есть оформление».
С другой стороны, — чистый
идеализм, гегельянство, когда автор
утверждает, что «форма есть
внутренняя структура содержания». Из
подобного определения вытекает,
что форма важнее и существеннее
содержания.
Я думаю, что в самом
определении формы должно быть
подчёркнуто не только отграничение от
идеализма (отрывающего форму
от содержания и
провозглашающего приоритет формы над
содержанием) , но и от механистов,
искажавших значение формы в
общественной жизни, отрицавших её
известную активность.
В книге Розенталя нет
теоретических обобщений громадного прак¬
тического опыта строительства
социализма, нет обобщений новейших
достижений естествознания. От
книги веет «ветхим Адамом».
В книге много и других
нелепостей, которые делают её убогой,
ненаучной, политически беззубой.
В книге много трескучих фраз.
Книга составлена по принципу:
«шумим, братец, шумим!»
Дискуссия по вопросам
философии, организованная ЦК ВКП(б),
является для нас громадным
историческим событием. Она должна
послужить нам новой вехой в
нашей дальнейшей работе; она
несомненно принесёт оживление
работы в области философии.
Поле творческой деятельности
для всех, в том числе и для
философов, в нашей стране необъятно.
Всё дело за нами. То доверие,
которое оказывают нам ЦК ВКП(б)
и товарищ Сталин, мы должны
оправдать с честью.

Содержание
Стр.
От редакции . . . 3
Дискуссия по книге Г. Ф. Александрова „История
западноевропейской философии* 5
Заседание первое
Открытие совещания т. Ждановым А. А . 8
Речь т. Эмдина М. В в Речь т. Гусейнова Г. Н. . . . 81
> » Каммари М. Д. . . . 13 » > Кивенко В. Д 35
» » Гака Г. М 19 » » Кедрова Б. М. . . . 38
> > Мелещенко 3. Н. . . 26
Заседание второе
Речь т. Светлова В. И. . . . 64 Речь т. Жуковой В. Н. . . . 80
» » Кузнецова Б. Г. . . . 66 > » Розенталя М. М. . . 83
» » Цебенко М. Д. . . . 71 » > Захидова В. Ю. . . . 91
» > Черткова В. П. . . . 76 » » Серебрякова М. В. . 97
Заседание третье
Речь т. Молодцова В. С. . . 104 Речь т. Митина М. Б 120
» » Смирновой 3. В. . . 109 » » Сарабьянова В. Н. . 130
* » Морочника С. Б. . . 114 » » Трайнина И. П. . . . 137
Заседание четвёртое
Речь т. Чалояна В. К 142 Речь т. Шария П. А. .... 163
» » Мирошхиной Н. М. . 147 » » Наумовой М. А. . . . 171
» » Леонова М. А. ... 161 » » Трахтенберг О. В. . 176
> » Баскина М. П. . . . 168

СОДЕРЖАНИЕ
Заседание пятое
Речь т. Заславского Д. И.. . 188
» » Максимова А. А. . . 187
» > Омельяновского М. Э. 191
Речь т. Чагина Б. А 197
» » Новинского И. И. . . 201
Заседание шестое
Речь т. Николаева С. В. . .
» » Маковельского А. О.
206
209
Речь т. Буйницкого А. М. .
» > Уйбо А. А
232
237
ь
Иовчука М. Т. ...
212
ь
ь
Чеснокова Д. И. .
•
240
Пауковой В. С. . . .
221
ь
ь
Ковчегова П. А. .
.
245
Ь
Вышинского П. Е. .
226
Заседание
седьмое
Речь
т.
Кеменова В. С. . . .
249
Речь
т.
Асмуса В. Ф. . . ,
•
276
Выступление т. Жданова А. А.
256
»
ь
Юдина П. Ф. . . .
279
Речь
т.
Васецкого Г. С. . . .
272
Заседание
восьмое
Заключительное слово т. Александрова Г
, ф
4
288
Тексты речей
товарищей,
не выступивших в
связи с закрытием прений
Речь т. Алексаняна Т
301
Речь
т.
Каменского 3. А. .
ж
374
>
ь
Асланяна Г. Г. ...
307
ь
ь
Когана С. Л. ...
•
383
ь
ь
Астафьева В. К. . .
311
ь
Кружкова В. С. . .
•
385
ъ
»
Белецкого 3. Я. . . .
314
ь
»
Крывелева И. А. .
.
392
ь
ь
Белова П. Т
325
»
ь
Мейлаха Б. С. . .
.
396
ь
»
Бердника Л. Ф. . . .
332
ь
ь
Мильнера Я. А. . .
•
401
ь
ь
Войтинской О. С.. .
337
ь
ь
Мишулина А. В. .
.
406
»
ь
Данелиа С
345
ь
ь
Резникова Л. О. .
.
414
ь
»
Дуделъ С. П
349
»ч
ь
Рубинштейна С. Л.
•
420
ь
ь
Егоршина В. П. . . .
854
»
ь
Селектора М. 3. .
.
427
1
»
Звонова Л, Ю. ...
868
>
Степаняна Ц. А. .
.
436
ь
Ильинского В. Г. . .
868
ь
>
Тимирязева А. К. .
а
440
>
ь
Каганова В. М. . . .
369
ь
ь
Тройникова К. И. .
.
444

694
СОДЕРЖАНИЕ
Речь
т. Федосеева П. И.
. . 450
Речь
т. Черемных П. С. . . .
478
» Фингерт . Б. А. .
. . 456
ь
» Черкашина П. П. . .
482
» Фишера Э. Г. . . ,
. . 463
ь
» Чувикова П. А. . . .
488
ъ
» Фомина В. А. . . ,
. . 471
»
» Чурсина П. А. ...
401
» Фурманова Г. Л. ,
. . 474
»
» Щипанова И. Я. . . .
494
Главный редактор Б. М. КЕДРОВ.
Адрес редакции: Москва, Волхонка, 14. Комната 323 Телефон К 1-28-36; К 4-70-23.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»
А—06547. Изд. Ml 574. Заказ № 2136. Подписано к печ. 31/VH 1947 г. 31,5 печ. листа. Тираж 15.000.
Типография газеты «Правда» имени Сталина. Москва, ул. «Правды», 24.