Алексеев П. В., Панин А. В. - Теория познания и диалектика (1991)

Теория познания
Глава I. Специфика философского подхода к анализу познавательной деятельности

А. Общие проблемы гносеологии
Глава II. «Что я могу знать?» как исходная проблема

Глава III. Истина и заблуждение
1. Понятие объективной истины. Специфика научной истины

2. Абсолютная истина и истина относительная

3. Дезинформация и ложь, заблуждение и достоверное знание

4. Проблема отграничения истины от заблуждения

Глава IV. Практика и познание
1. Понятие практики; структура и формы практики

2. Противоречивость взаимоотношений практики и познания

Глава VIII. Познавательные способности человека

1. Чувственно-сенситивное отражение действительности

2. Абстрактно-мысленное отражение действительности

Б. Научное познание
Глава IX. Творчество и познание

Глава X. Рациональность познавательной деятельности субъекта
1. Постановка проблемы рациональности в критическом рационализме

2. Диалектический подход к проблеме рациональности человеческого познания

Глава XII. Этапы и уровни научного познания

Глава XIII. Приемы, методы и формы научного мышления

2. Наблюдение и эксперимент как основные методы эмпирического исследования

3. Гипотеза как форма и метод теоретического исследования

Глава XIV. Ценность, оценка и научное познание
1. Ценности, практика, оценка

2. Ценностная ориентация субъекта и научное познание

Принципы диалектического мышления
Глава XV. Специфика диалектики как логики

Глава XX. Принцип диалектической противоречивости

Б. Специфические внутринаучные принципы
Глава XXI. Принцип восхождения от абстрактного к конкретному

Глава XXII. Принцип единства логического и исторического

Приложение. Материя и дух: предел противоположности

ISBN: 5-06-000562-3

Похожие

Гносеология в системе философского мировоззрения

Теория познания и философия культуры

Ленинская теория отражения и современная наука. Том 1. Отражение, познание, логика

Диалектика - теория познания. Историко-философские очерки

Текст

П.В.Алексеев, А.В.Панин
ТЕОРИЯ
познаи/я
П-В. Алексеев, А. В Ланин
ТЕОРИЯ
ПОЗНАНИЯ
И
Допущено Главным управлением
преподавания общественных наук
Государственного комитета СССР
по народному образованию
в качестве учебного пособия
для студентов высших
учебных заведений
Москва
«Высшая школа»
1991
ББК 15.13
А47
Рецензенты: д-р филос. наук, проф. И. Д. Андреев (Академия об-
щественных наук при ЦК КПСС); кафедра философии Московского инсти-
тута инженеров транспорта (зав. кафедрой д-р филос. наук, проф. В. Г. Ви-
ноградов)
Алексеев П. В., Панин А. В.
А47 Теория познания и диалектика: Учеб, пособие для вузов.—
М.: Высш, шк., 1991. — 383 с.
ISBN 5-06-000562-3
В книге освещаются основные проблемы теория познания: истина и заблужде-
ние, творчество, структура сознания, интуиция, практика, идеальное, познание и
оценка, специфика научного познания, метод и методология и др. Принципы диа-
лектического мышления рассматриваются в их применении к практической деятельно-
сти и научному познанию. Проблемы раскрываются на основе обобщения результа-
тов исследований, проведенных советскими философами в последние годы.
0301040100(4309000000)—197
А ——————о4~"“91
001(01)—91
ББК 15.13
1 М
ISBN 5-06-000562-3
© П. В. Алексеев, А. В. Панин, 1991
ПРЕДИСЛОВИЕ
Книга представляет собой продолжение учебного пособия «Диа-
лектический материализм (Общие теоретические принципы)» (М.,
1987). Во второй части рассматриваются проблемы теории позна-
ния и принципы диалектического мышления (субъективная диа-
лектика, или диалектика как логика; напомним, что проблемы
объективной диалектики раскрываются в первой части пособия).
Обе части пособия могут использоваться студентами вузов лю-
бого профиля, хотя прежде всего они предназначены для студен-
тов философских факультетов.
Внимание к этим проблемам усиливается в связи с преобразо-
вательными процессами, происходящими в нашей стране и во всем
мире. Это требует от преподавателей и студентов углубленного
изучения проблем познавательной деятельности человека.
Развитие цивилизации подошло к такому рубежу, когда важ-
нейшими средствами решения ее проблем становятся компетент-
ность и добрая воля, базирующиеся на знании и общечеловеческих
ценностях. Научное и гуманистическое мировоззрение, ориентиро-
ванное на истину, добро и справедливость, может способствовать
росту духовности человека, а также все большей интегрированно-
сти культуры человечества и конвергируемости интересов народов.
В наше время через столкновение противоположных сил и раз-
ных тенденций все более явственно проступает процесс становле-
ния социальной целостности. Закладываются основы общего для
человечества стиля мышления. В структуре последнего стержневое
значение приобретает диалектика. Именно диалектика, фиксирую-
щая противоположности, их динамику и развитие в составе целого,
способна в противовес мертвящей силе догматизма и познаватель-
ной неопределенности релятивизма конкретно и адекватно отра-
жать реальность, помогать в решении сложнейших проблем совре-
менности.
Проблемы теории познания выступают в наши дни в различной
форме в зависимости от уровня развития науки, от той или иной
культурной ситуации, общественных условий.
Однако при всем их разнообразии выделяется ряд традиционных
проблем, составляющих необходимый элемент философской куль-
туры. Среди них: истина и заблуждение, познание и интуиция, чув-
ственное и рациональное и др. Они образуют фундамент, опираясь
на который можно осмыслить развитие науки и техники, взаимо-
связь познания и политической практики, формы и типы человече-
ского мышления.
3
Настоящее пособие не претендует на охват всей полноты теоре-
тико-познавательной проблематики, на освещение всех моментов
гносеологии, над которыми заставляет задумываться современная
жизнь. Это — задача, стоящая перед большим сообществом фило-,
софов, логиков и методологов науки. Одним из путей ее решения,
по нашему мнению, является выход онтологии и гносеологии на
принципы диалектического мышления. Попытка охарактеризо-
вать эти принципы и предпринимается в данном пособии.
В дополнение к литературе, рекомендованной нами для озна-
комления и обсуждения проблем общей теории бытия (см. первую
часть пособия, с. 5), можно указать еще несколько изданий:
Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М.,
1974 (раздел I «Введение в марксистскую гносеологию»); Лектор-
ский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980; Гносеология в си-
стеме философского мировоззрения/ Под ред. В. А. Лекторского.
М., 1983; Диалектика познания/ Под ред. А. С. Кармина. Л., 1988;
Диалектика. Познание. Наука/ Под ред. В. А. Лекторского, В. С.
Тюхтина. М., 1988; Введение в философию / Под ред. И. Т. Фроло-
ва. Часть 2. М., 1989.
Студенты-философы могут найти немало интересного и в кни-
гах зарубежных авторов в русском переводе.
Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М.,
1957; Хилл Т. И. Современные теории познания. М., 1965; ПоланиМ.
Личностное знание (На пути к посткритической философии). М..,
1985; Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные работы.
М., 1983; Тулмин Ст. Человеческое понимание. М., 1984; Фейера-
бенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.
Предисловие, гл. VI и VII написаны авторами совместно. Гл.
I—IV, VIII—IX, XI, XIV—XXII, приложение — П. В. Алексеевым,
гл. V, X, XII, XIII, заключение — А. В. Паниным.
I. ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
ГЛАВА I
СПЕЦИФИКА ФИЛОСОФСКОГО ПОДХОДА
К АНАЛИЗУ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Начнем изложение теории познания с выяснения специфики
современной гносеологии в ее сопоставлении с другими дисципли-
нами, изучающми познавательную деятельность человека Но сна-
чала — о теории познания вообще.
Теория познания (или гносеология) — это раздел философии, в
котором изучаются природа познания и его возможности, отноше-
ние знания к реальности, выявляются условия достоверности и ис-
тинности познания. Термин «гносеология» происходит от гречес-
ких слов «gnosis» — знание и «logos» — понятие, учение и означа-
ет «понятие о знании», «учение о знании». И хотя сам термин
«теория познания» введен в философию сравнительно недавно (в
1854 г.) шотландским философом Дж. Феррером, учение о познании
стало разрабатываться со времен Гераклита, Платона, Аристотеля.
В предмете философии как всеобщем в системе «мир—человек»
(см.: Диалектический материализм. С. 12—15) коррелятом гносео-
логии являются познавательные субъектно-объектные отношения.
Гносеология изучает всеобщее, характеризующее познавательную
деятельность человека. В ее компетенции вторая сторона основно-
го вопроса философии, чаще всего выражаемая вопросом «Познава-
ем ли мир?». В гносеологии имеются многие другие вопросы, рас-
крытие которых связано с иными категориями и понятиями: «прак-
тика» и «познание», «субъект» и «объект», «материальное» .и «ду-
ховное», «человек» и «компьютер», «творчество», «идеальное», «чув-
ственное», «рациональное», «интуиция», «вера», «заблуждение»,
«ложь» и т. п. Каждое из этих понятий, выражая духовные или ма-
териальные явления, автономно и связано с особой мировоззренче-
ской проблемой. Однако в теории познания все они оказываются
объединенными между собой посредством понятия «истина», с ко-
торым они так или иначе соотносятся.
Теория познания изучает всеобщее в познавательной деятельно-
сти человека безотносительно к тому, какова сама эта деятельность:
повседневная или специализированная, профессиональная,^научная
или художественная. В этом отношении некорректно отождествле-
ние теории познания с эпистемологией (теорией научного позна-
ния), допускаемое в ряде философских публикаций, в том числе в
1 О многообразии видов знания см., например: Заблуждающийся разум?
Многообразие внеиаучиого знания. М., 1990.
5
«Философском энциклопедическом словаре» \ Широко распростра-
нено такое отождествление в современной западной философской
литературе. Однако целесообразно разграничивать эти понятия,
связывая эпистемологию только с анализом научного познания и
включая ее в гносеологию. Здесь мы присоединяемся к мнению
А. И. Ракитова о том, что научное познание мира обладает целым
рядом специфических черт, которых мы не находим в обыденном,
художественном, религиозном и ином познании; а поскольку иссле-
дования познавательных процедур и операций, критериев и спосо-
бов образования абстракций, осуществляемые в научной деятель-
ности, представляют для теории познания исключительный инте-
рес, постольку в ней целесообразно выделить особый уровень или
раздел, в котором будут сосредоточены проблемы собственно на-
учного познания, — эпистемологию 1 2. К числу понятий, относящих-
ся к эпистемологии, можно отнести понятия эмпирического и тео-
ретического уровней научного познания, понятия стиля научного
мышления, метода научного познания и т. п. Все они являются так-
же и понятиями теории познания.
Предметом гносеологии выступает, наряду с другими сторонами
познавательных субъектно-объектных отношений, специфика науч-
ного знания, специфика обыденного, повседневного знания, специ-
фика других видов познавательной деятельности человека. Но рас-
смотрение самих этих видов познания здесь не становится само-
целью. Иначе философская гносеология по крайней мере частично
превратилась бы в специально-научное исследование и стала бы ча-
стью науковедения или логики и методологии научного познания.
Специфичность того или иного вида познания интересует гносеоло-
гию лишь с мировоззренческой стороны и в плане достижения и су-
ществования истины.
Что касается взаимоотношений теории познания, с одной сторо-
ны, с онтологией, а с другой — с диалектической логикой, то этот
вопрос мы уже рассматривали в первой части данного учебного по-
собия (с. 33). Будучи самостоятельными разделами диалектическо-
го материализма, они в то же время связаны в ряде отношений.
Онтология и гносеология взаимосвязаны в научной философии по-
средством основного вопроса философии, решение которого пере-
плетается в онтологическом и гносеологическом аспектах3.
Онтология как общее учение о бытии, как раздел философии,
изучающий фундаментальные принципы бытия, наиболее общие
сущности и категории сущего выступает предпосылкой научной
теории- познания. Все понятия гносеологии и принципы диалекти-
ческого мышления имеют свое онтологическое обоснование и в этом
1 Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 650, 770.
2 Ракитов А. И. Философские проблемы науки. Системный подход. М., 1977.
С. 23—24.
3 См.: Нарекай И. С. Соотношение теории познания и мировоззрения//Глав-
ные философские труды В. И. Ленина. М., 1987. С. 103—107
6
смысле — онтологическую сторону. Содержание теории познания и
диалектической логики, как и содержание онтологии, пронизаны
идеей развития. В то же время категории, раскрывающие существо
материального единства мира, детерминизма и развития, имеют ло-
гическую и гносеологическую функции, нацелены на обеспечение
дальнейшего развития познания. Иначе говоря, теория познания и
онтология, имея свою специфическую проблематику и содержание,
будучи не сводимыми друг к другу, взаимосвязаны: гносеология
«онтологична», а онтология «гносеологична».
Термин «научная гносеология», употребимый по отношению к
философской гносеологии, имеет несколько значений и выражает
прежде всего противоположность мистической, религиозной теории
познания (как концепции богопознания). «Научная гносеология» —
это и способность гносеологии отвечать критериям научности.
Гносеология как часть философии тесно связана также с этикой,
эстетикой, с философским учением о человеке.
И. Кант, сделавший решающий шаг в самоопределении гносео-
логии как учения о научном познании \ подчеркнул ее неотрывность
от проблемы человека, от философской антропологии и этики
(связь теории познания в «Критике чистого разума» и этической
проблематики в «Критике практического разума»). Философию,
писал он, можно назвать наукой о высшей максиме применения на-
шего разума. Философия есть наука об отношении всякого знания
и всякой деятельности разума к его конечной цели, которой, как
высшей, подчинены все другие цели и в рамках которой они долж-
ны образовать единство. «Сферу философии в этом всемирно-граж-
данском значении можно подвести под следующие вопросы:
1. Что я могу знать?
2. Что я должен делать?
3. На что я смею надеяться?
4. Что такое человек?
На первый вопрос отвечает метафизика, на второй — мораль,
на третий — религия и на четвертый — антропология. Но в сущно-
сти все это можно было бы свести к антропологии, ибо три первых
вопроса относятся к последнему»1 2.
Внимательное прочтение «Критики чистого разума» обнаружи-
вает в этом произведении в неявной форме вопрос: как возможна
свобода человека? Человек — не просто трансцендентальное един-
ство апперцепции, но личность, обретающая предикат свободы, по-
нимание долга и силу для того, чтобы ему следовать. Назначение
1 М. А. Киссель отмечает, что «Критика чистого разума» — это тот «поворот-
ный пункт в истории гносеологии, в котором впервые из общей теории познания
выделяется теория естественнонаучного знания в собственном смысле слова — то,
что в англо-саксонских странах получило специфическое название «эпистемо-
логия» («Критика чистого разума» как первый опыт философии науки» // «Кри-
тика чистого разума» Канта и современность. Рига, 1984. С. 73).
2 Кант И, Трактаты и письма. М., 1980. С. 332.
7
философии — способствовать интеллектуальному самоопределению
личности, формировать теоретический и практический разум чело-
века.
Отмечая эту сторону 1 кантовской гносеологии, А. В. Гулыга сообщает следу-
ющее. На закате дней своих философ признавался, что его главный труд по гно-
сеологии возник из потребности решить антиномию человеческой свободы. Свобо-
да есть, но где она? В мире «явлений» мы ее не обнаружим, человек свободен
только в мире «вещей самцх по себе». Дуализм Канта — это своеобразная попытка
оправдать амбивалентность поведения человека в обществе, где приходится при-
норавливаться к обстоятельствам, а нравственное поведение требует героизма.
И между прочим проблема идеальности времени, столь шокирующая материали-
стически мыслящий ум, введена Кантом по тем же соображениям: время —
это порядок вещей, над которым никто не властен, это генетическая связь сос-
тояний. Свобода требует проявления самовластия человека. Поэтому, если вре-
мя присуще вещам самим по себе, свобода невозможна. Только потому, что в
интеллигибельном мире нет железного сцепления причин и следствий, нет вре-
мени, возможна причинность особого рода — «через свободу», которая только
и делает человека моральным существом.
Несмотря на внутреннюю связь с проблемами человека и мира
как такового гносеология остается все же относительно самостоя-
тельной частью философского знания, его автономным разделом,
специфической дисциплиной в рамках философии (в том числе в
рамках материалистической диалектики как комплексного подхода).
Проблемная и предметно-содержательная специфика философ-
ской теории познания проясняется при ее сравнении с нефилософ-
скими науками, изучающими познавательную деятельность. А на-
ук, исследующих познание, становится все больше. В настоящее
время познавательная деятельность изучается психологией, физио-
логией высшей нервной деятельности человека, кибернетикой, фор-
мальной логикой, языкознанием, семиотикой, структурной лингви-
стикой, историей культуры, историей науки и т. п. Так, в психоло-
гии возникло новое направление — когнитивная психология (от лат.
cognitio — знание, познание). Для нее важное значение имеют
аналогии с компьютером, а первоочередной целью выступает про-
слеживание движения потока информации в «системе» (т. е. в моз-
гу). Когнитивная психология изучает познавательную активность,
связанную, как отмечает У. Найссер, с приобретением, организаци-
ей и использованием знания1 2.
В психологии мышления сложилась область, исследующая «ис-
кусственный интеллект». С помощью этой метафоры обозначают
разработку программного обеспечения ЭВМ, позволяющего ей ре-
шать задачи, ранее решавшиеся человеком. Возникла дидактика ав-
томатизированного обучения. «Искусственный интеллект» прони-
кает в область научного, технического, художественного творчест-
ва. Работы по «искусственному интеллекту» поставили* такие воп-
1 См.: Гулыга А. В. Основная проблема философии Канта // Вопросы теоре-
тического наследия Иммануила Канта. Калининград, 1978. Вып. 3. С. 61.
2 См.: Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной
психологии. М., 1981. С. 23.
8
росы, как вопрос о соотношении психических и информационных
процессов, вопрос о дифференциации психических и непсихических
систем, вопрос о возможностях создания искусственной психики на
неорганических носителях и т. п.1
В общей психологии, изучающей наиболее общие закономерно-
сти, теоретические и практические принципы, методы, основные по-
нятия и категориальный строй психологии, на первом месте стоит
задача изучения познавательных форм и процессов: ощущений, вос-
приятий, памяти, воображения, мышления. Общая психология изу-
чает также психические состояния, имеющие прямое отношение
к познанию, такие, как сомнение, уверенность, настроения, аф-
фекты.
Все названные дисциплины (или разделы) психологической на-
уки нацелены, как видим, на исследование познавательной деятель-
ности человека. Они касаются взаимоотношений индивидуальной
(или коллективной) психики людей с внешней средой, рассмотре-
ния психических явлений как результата воздействий внешних фак-
торов на центральную нервную систему, изменения поведения или
состояния человека под влиянием многообразных внешних и внут-
ренних факторов.
Философская же теория познания исследует во многом те же
явления познавательной деятельности, но в другом ракурсе — в
плане отношения познания ц объективной реальности, к истине, к
процессу достижения истины. Главной категорией в гносеологии яв-
ляется «истина». Ощущения, понятия, интуиция, сомнение и т. п.
выступают для психологии в качестве форм психического, связан-
ного с поведением, жизнедеятельностью индивида, а для гносеоло-
гии они — средства достижения истины, познавательные способно-
сти или формы существования знания, связанные с инстиной.
Для гносеологии также важен социологический, вернее, социо-
культурный аспект деятельности человека; современная психоло-
гия тоже все более проникается социологическим подходом. Одна-
ко для гносеологии социокультурный подход к познанию субъекта
изначально задан, является ведущим, в то время как для индиви-
дуально-психологического подхода, доминирующего в психологии,
он до сих пор выступает лишь как дополнительный.
Рассматривая многие явления познавательной деятельности, изу-
чаемые также другими научными дисциплинами, но с особой точки
зрения, современная научная философия в то же время не прене-
брегает данными других наук, а, наоборот, опирается на них как
на специально-научное (психологическое, физиологическое, кибер-
нетическое, историко-культурное и иное) основание. В этой связи
следует напомнить положение о том, что те области знания, из ко-
их должна сложиться теория познания, — это история философии,
история отдельных наук, история умственного развития ребенка,
1 См.: Тихомиров О. К. Психология мышления. М., 1984. С. 260—261.
9
история умственного развития животных, история языка, психоло-
гия, физиология органов чувств, короче, история познания вообще,
вся область знания. Такое «суммирование» не есть редукция тео-
рии познания к результатам частных наук. Об этом приходится на-
поминать прежде всего из-за стремления некоторых ученых, насле-
дуемого от традиции предшествующих десятилетий, редуцировать
гносеологию к психологии. В зарубежных странах подобная точка
зрения достаточно распространена. Например, Ж. Пиаже полага-
ет, что все проблемы традиционной теории познания решаются в
«генетической эпистемологии», вырастающей путем простого обоб-
щения его психологической теории. У. Куайн считает, что все, что
может быть научно выяснено относительно познания, может уло-
житься в рамки нейрофизиологии, теории информации и семиотики.
Но мировоззренческие, философские обобщения, как мы видели
(см. первую часть учебного пособия, раздел первый), представляют
собой уже элемент не частнонаучного, а собственно философского
знания; даже на фактуальном уровне философского знания, при
первичном философском обобщении, неразрывно связанном с фи-
лософской проблемой и философской теоретической концепцией,
достигается знание новой системной целостности, не сводимое к ис-
ходной, нефилософской, «эмпирической» информации.
Как справедливо отмечает В. А. Лекторский, специалисту по
гносеологии приходится ныне самым серьезным образом считаться
с полученными в рамках специальных дисциплин эмпирическими
данными и теоретическими обобщениями. Теоретику познания не
возбраняется, пишет он, и самому заняться специально-научным
исследованием того или иного аспекта познания, например истории
отдельной науки (иногда это бывает просто необходимо ввиду то-
го, что некоторые эпизоды истории познания до сих пор не изучены
под тем углом зрения, который важен с точки зрения философских
выводов). «Важно, однако, не забывать того, что гносеология не
сводится и принципиально не может быть сведена ни к той или
иной специально-научной дисциплине, имеющей дело с изучением
познания, ни к простой совокупности данных таких дисциплин. Для
теории познания как философского исследования результаты спе-
циально-научного анализа познания — это своеобразный эмпириче-
ский материал, который особым образом реконструируется в рам-
ках решения задач по выявлению норм получения истинного зна-
ния, в контексте разработки проблематики, связанной с взаимоот-
ношением знания и реальности» *.
Такова, в главных чертах, специфика гносеологического подхо-
да к познанию в сравнении с частными дисциплинами, изучающими
познавательную деятельность человека.
' Лекторский В. А. Специфика теоретико-познавательного исследования в си-
стеме диалектического материализма // Гносеология в системе философского миро-
воззрения. М., 1983. С. 43.
10
Посмотрим теперь, какова специфика современной научной гно-
сеологии.
К. Маркс писал, что «главный недостаток всего предшествующе-
го материализма—включая и фейербаховский—заключается в том,
что предмет, действительность, чувственность берется только в фор-
ме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чув-
ственная деятельность, практика, не субъективно» Эти слова не
нужно понимать так, будто в домарксистской материалистической
философии принималось только пассивное отражение предметной
действительности. Достаточно вспомнить Ф. Бэкона и Г. Галилея,
чтобы отвергнуть положение, будто они стояли только за пассивное
отражение природы; в их позициях сильно было желание преобра-
зовать природу, подчинить ее силы разуму человека. Да и фран-
цузские материалисты XVIII в. призывали к активности, причем не
только в отношении природы, но и в отношении социального бытия.
Однако главным в их философской позиции была ориентация на со-
зерцательность, на объект, существующий в процессе познания сам
по себе, вне воздействия на него субъекта, средств познания и прак-
тики. Э. Б. Кондильяк, например, представлял познающего субъек-
та в виде неподвижной статуи, обретающей органы чувств и вби-
рающей в себя извне поступающую информацию. К. А. Гельвеций
тоже полагал объект вне активности субъекта. Он говорил: «В нас
есть две способности, или две пассивные силы Одна — способ-
ность получать различные впечатления, производимые на нас внеш-
ними предметами; она называется физической чувствительностью.
Другая — способность сохранять впечатление, произведенное на
нас внешними предметами. Она называется памятью»1 2.
Таким образом, несмотря на нередко высказываемые положения
об активности субъекта, о его деятельном участии в формировании
объекта, все же главным и ведущим в понимании домарксовскими
материалистами познавательного процесса было положение о пас-
сивности субъекта, о созерцательном в целом характере отражения
субъектом объекта.
Второй ограниченностью этих философских систем была их не-
способность справиться с диалектикой познавательного процесса, с
многосторонностью и сложностью познания. Основная беда старо-
го материализма состояла в неумении применить диалектику к Bil-
dertheorie, к процессу и развитию познания3. Отсутствие диалек-
тики видно уже из предыдущего, из односторонне детерминистско-
го взгляда на познание, в котором не было места для противоречи-
вого взаимодействия субъекта и объекта. Антидиалектичностью бы-
ло пронизано и представление об истине, ее достижении; согласно
этому представлению истина открывается сразу и во всей своей пол-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1.
2 Гельвецкий К. А. Соч.: В 2 т. М., 1974. Т. 1. С. 148.
3 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 322.
И
ноте. С разными сторонами этой антидиалектичности мы столкнем-
ся далее при разборе конкретных проблем гносеологии.
В отличие от созерцательного материализма идеализм подчер-
кивает роль и значение активности субъекта в познании объекта, в
его изменении. К. Маркс констатировал эту ситуацию, указав, что
«деятельная сторона, в противоположность материализму, разви-
валась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, ко-
нечно, не знает действительной, чувственной деятельности как та-
ковой» '.
Это положение требует пояснения. Дело в том, что в коллектив-
ной монографии «Диалектика познания» (1988) выдвинуто интерес-
ное соображение, согласно которому в домарксовом идеализме мы
встречаемся с неожиданной формой созерцательности.
Действительно, в идеализме тоже имеется созерцательность,
особенно когда вводится представление о врожденных идеях, ап-
риорных формах рассудка и т. п. Однако мы не видим достаточно
оснований для того, чтобы проводить полную аналогию с созерца-
тельностью метафизического материализма. В «Диалектике позна-
ния» отмечается, что и у английских, французских материалистов
XVII—XVIII вв., и у идеалистов того же времени одинаковы сле-
дующие три положения: 1) познающий субъект пассивен; 2) объект
познания активен; 3) познание — только отражение, а не деятель-
ность 1 2 (далее указывается, что созерцательность не была полно-
стью преодолена и в немецком классическом идеализме).
Для обоснования первого положения приводятся высказывания
Р. Декарта (хотя, заметим, не совсем справедливо считать идеа-
листом представителя дуализма). Но воспроизведем точку зрения
Декарта. Он заявляет: «Я, строго говоря, только мыслящая вещь,
т. е. дух, или душа, или разум, или ум» 3. Для того чтобы существо-
вать и познавать внешние предметы, от субъекта «не требуется ни
протяжение, ни фигура, ни нахождение в каком-либо месте, ни что-
либо такое, что можно приписать телу» 4. С точки зрения интерпре-
таторов Р. Декарта получается, что если понятие субъекта лишим
понятия телесности, то «субъект» уже не будет «активно действую-
щим началом». Но в том-то и заслуга Р. Декарта, да и идеалистов,
что они прибегли к такой идеализации, как «субъект», взяли в ка-
честве субъекта чистую духовную активность, отвлеченную от те-
лесности человека или природы. Именно такая идеализация, как
мы увидим в дальнейшем, может помочь и сегодня в решении про-
блем философии, например проблемы «вторичных» качеств. Разве
не существует духовной деятельности в своей самостоятельности
(пусть и относительной), отдельной от деятельности материаль-
ной? Разве не существует духовной деятельности как таковой? И
1 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1.
2 См.: Диалектика познания. Л., 1988. С. 6—13.
• Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 344.
4 Там же. С. 428—429.
12
если полагать, что духовное в человеке вообще невозможно отгра-
ничивать от телесного в абстракции, то почему мы не ставим по-
добного вопроса об отдельном человеке (может ли он быть относи-
тельно автономным от общества — ведь отдельного человека тоже
нет вне общества?).
Мы думаем, что трактовка идеализма как созерцательного (в
теории познания) неправомерна. Конечно, моменты созерцательно-
сти в его позиции имеются, и их действительно нужно видеть. Од-
нако в целом идеализм, в том числе прошлых столетий, стоит на
точке зрения активности субъекта, понимаемого как источник ду-
ховной активности. В этих рамках идеализм разрабатывает миро-
воззренческую проблему идеального и развивает представление о
конструктивно действующем, целеполагающем субъекте.
Однако сила идеализма прошлых столетий была и его слабо-
стью. Деятельная сторона познания развивалась им «абстрактно»:
идеализм абстрагировал духовную деятельность от чувственно-пред-
метной деятельности человека, не выявлял ее связь с практикой, а
тем самым (поскольку практика есть форма объективной реально-
сти) отрывал ее и от природной объективной реальности. Следстви-
ем этого выступает умозрительность идеализма, имеющая тенден-
цию к его «замыканию» лишь сферой абстрактно-мыслительных
конструкций.
Диалектико-материалистическая гносеология формировалась на
основе продуктивных идей, содержавшихся в предшествовавших
философских концепциях, как материалистических, так и идеали-
стических. В то же время в ней был принципиально новый момент,
изменивший сам подход к гносеологическим проблемам и общее
направление исследования гносеологической проблематики. Это но-
вое связано с практикой, с ее пониманием и органической вклю-
ченностью практики в теорию познания. На этой основе совершал-
ся процесс критической переработки как материализма прошлого,
так и гносеологии идеализма.
Опора на практику в трактовке проблем гносеологии дала воз-
можность в полной мере оценить принцип отражения, имевшийся
в метафизических материалистических системах, и последователь-
но развернуть его в смысле дальнейшей научной разработки и кри-
тики идеализма. Целеполагание, включенное в практику, оказалось
детерминированным и природными, и социальными структурами.
Но в процессе практической деятельности людей отражается не
только объективная реальность, но и потребности, интересы чело-
века, социальных групп, классов, общества в целом. В практике
они формируются, в ней они и призваны найти свое удовлетворе-
ние. Ориентация на личные, социально-групповые, классовые и об-
щечеловеческие ценности и обусловливает цели человека, которые,
чтобы быть реальными, должны быть тесно связаны с прак-
тикой.
13
Включение практики позволило ввести твердую материалисти-
ческую ориентацию в гносеологию — как в плане индивидуально-
личностном, так и в плане социальном. Практика оказалась основой
развития и индивидуального, и общественного сознания, основой
творческой деятельности человека.
В научной гносеологии связаны между собой в противоречивом
и гармоничном единстве духовная и практическая деятельность.
Принцип деятельности является вторым кардинальным принци-
пом, выступающим как следствие введения практики в теорию поз-
нания; он отграничивает современную гносеологию прежде всего от
метафизического материализма. В нем выражена творческая, актив-
ная природа человека как субъекта и духовных, и материальных
преобразований.
«Деятельность есть специфически человеческая форма активно-
го отношения к окружающему миру, содержание которой составля-
ет целесообразное изменение и преобразование этого мира на ос-
нове освоения и развития наличных форм культуры» Научная фи-
лософия в своей трактовке деятельности преодолела ограниченность
узкорационалистического, идеалистического ее понимания. Эта фи-
лософия исходит из целостного понимания деятельности как орга-
нического единства ее чувственно-практической и теоретической
форм 1 2. При духовно-практическом отношении к действительности
достигаются такие изменения предметов, которые, во-первых, вы-
являют сущность самих предметов, во-вторых, накладывают на них
отпечаток социальности и воплощают в них духовные потенции че-
ловека. Сам индивид предстает при этом не только как единичная,
оторванная от всего остального мира сила, но и как природная, а
главное — социальная сила. Справедливо в этом плане положение:
человек смотрит на мир глазами общества. Можно сказать и так:
человек действует в мире как сила общества.
Третий важнейший принцип научной гносеологии — принцип
развития. Теория познания «...должна рассматривать свой предмет
равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и
развитие познания, переход от незнания к познанию»3.
Три названных принципа: отражения, деятельности и развития,
взятые вместе,, отличают современную научную гносеологию и от
созерцательного материализма, и от абстрактно-деятельностного
идеализма. Если же говорить о едином начале, лежащем в их осно-
ве и обусловливающем специфику научной гносеологии, то таковым
будет практика. Сказанное не значит, что другие методологические
принципы в этой гносеологии не используются. Нет, их значение
здесь тоже весьма велико, особенно если речь идет о принципах де-
терминизма, системности, целостности и т. п. Выделенные же три
1 Юдин Э. Г Системный.подход к принципу деятельности. Методологические
проблемы современной науки. М., 1978. С. 267—268.
2 См. там же. С. 288.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 55.
14
принципа достаточны и необходимы лишь в указанном выше плане.
Соответствующие же мировоззренческие категории: «отражение»,
«деятельность» и «развитие»—являются понятиями, объясняющи-
ми основные феномены познания (в этом смысле их можно счи-
тать объяснительными и интерпретирующими понятиями). Они
ориентируют в связи с этим исследования в сфере гносеологии и
выполняют в этом отношении ориентирующую, регулятивную за-
дачу. Они оказываются эвристически ценными, поскольку в един-
стве с другими общеметодологическими принципами познания
способны обеспечивать научность и продуктивность исследования
в сфере гносеологии.
В данном ракурсе современная, диалектико-материалистическая
гносеология способна выдержать конкуренцию с иными гносеоло-
гическими подходами. В. А. Лекторский пишет: «Реально любая
серьезная теоретико-познавательная концепция — независимо от
ее собственных претензий и деклараций — в той или иной мере
схватывает какие-то подлинные факты познания и сознания, хотя
немарксистские гносеологические системы включают эти факты в
такой концептуальный контекст, который искажает их подлинный
смысл. Поэтому в целом ряде случаев формально оказывается воз-
можным давать гносеологическую интерпретацию разных видов по-
знавательной деятельности посредством таких теоретико-познава-
тельных концепций, которые в целом явно несостоятельны: факты,
которые не укладываются в данную систему анализа познания или
даже противоречат ей, считаются относящимися не к сути дела, а
к некоей сфере видимости, которая должна быть-удалена или даже
отброшена. В этой связи следует подчеркнуть, что эмпирическое
обоснование теоретико-познавательной концепции предполагает
возможность объяснения с ее помощью не тех или иных отдельных
фактов, а достаточно большого массива эмпирических данных, от-
носящихся к различным видам и типам познавательной деятельно-
сти, взятой к тому же в широкой перспективе диалектического взаи-
модействия ее филогенеза и онтогенеза... При этом из двух теоре-
тико-познавательных концепций та имеет явные преимущества, ко-
торая обладает большими объяснительными возможностями в ука-
занном отношении» *. История науки показывает, что марксистская
научная гносеология выдерживает такое сопоставление (при усло-
вии, конечно, научного применения ее объяснительных принципов и
понятий). В диалектическо-материалистической теории -'познания
дается адекватный образ познания, знания, науки. Это значит, что
воздействие такого образа познания на реальный ходразвнтия нау-
ки может привести к весьма существенным результатам. История
философии, история ее взаимоотношений с естественными и обще-
ственными науками подтверждает эту мысль. Марксов «Капитал»,
1 Лекторский В. А. Специфика теоретико-познавательного исследования в
системе диалектического материализма. С. 46—47.
15
воплощающий научную теорию политической экономии, создан на
основе сознательного применения диалектико-материалистической
теории познания и методологии науки. Рисуемый гносеологией об-
раз науки, научности, познания призван не просто описывать сло-
жившуюся практику научных исследований, но вписываться, вклю-
чаться в эту практику и в известных отношениях перестраивать ее *.
Среди центральных задач гносеологии можно выделить следу-
ющие:
обоснование возможности достоверного познания и явлений, и
сущностей предметов;
раскрытие многообразия средств познания действительности;
выявление познавательных возможностей различных форм и ме-
тодов познавательной деятельности;
критика агностицизма, доказательство его теоретической несо-
стоятельности.
А. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ГНОСЕОЛОГИИ
ГЛАВА II
<ЧТО я МОГУ ЗНАТЬ?»
КАК ИСХОДНАЯ ПРОБЛЕМА
Наряду с вопросами о том, в чем заключается сущность мира,
конечен мир или бесконечен, развивается ли он, а если развивается,
то в каком направлении, что представляют собой время, причин-
ность и т. п., важное место в философской проблематике занимают
вопросы, связанные с познанием окружающих человека предметов
(вещей, отношений, процессов). «Познаваем ли мир?» — таков тра-
диционный вопрос, возникший еще в древнюю эпоху, когда филосо-
фия делала свои первые шаги, стремясь быть доказательным, ра-
ционально обоснованным мировоззрением. Но традиционность
именно такой формы вопроса может толкнуть к представлению,
будто существовали философы, считавшие, что мир вообще не поз-
наваем.
Схватывается ли в дилемме «Мир не познаваем — мир позна-
ваем» действительная проблема? По-видимому, нет. Если в ней
что-то и отражается, то лишь в определенном, специфическом смыс-
ле, который требует специального раскрытия, что, в свою очередь,
ведет к уточнению содержания этой 'антиномии и ее выражения.
Вопрос о том, познаваем ли мир, в научной гносеологии имеет
следующую формулировку: как относятся наши мысли об окружа-
ющем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мыш-
ление познавать действительный мир, можем ли мы в наших пред-
1 См.: Лекторский В. А. Специфика теоретико-познавательного исследования
в системе диалектического материализма. С. 57, 60.
16
ставлениях и понятиях о действительном мире составлять верное
отражение действительности? Данная формулировка более строга
в том смысле, что предполагает сложность познания предметов,
процессов, ситуаций, наличие не только внешней их стороны, но и
внутренней, сущностной; она учитывает трудности познания внеш-
ней стороны явлений (вспомним хотя бы проблему «вторичных» ка-
честв) и особенно сущности материальных объектов, не только рас-
крываемых в своих проявлениях, но и скрываемых в них, нередко
искаженно ими представляемых. Поэтому вопрос состоит не в том,
познаваем ли мир, — этот вопрос в буквальном смысле никем не
ставится, — вопрос заключается в том, можно ли достоверно поз-
нать предметы, их сущности и проявления сущности. Это и есть
подлинная философская проблема, не видеть которую не могли
трезвомыслящие философы.
В истории философии сложились две позиции: познавательно-оп-
тимистическая и агностическая, и не всегда в активе первой было
чуткое улавливание реальной сложности проблемы.
Поставив проблему: «Что я могу знать?», И. Кант развернул ее
в «Критике чистого разума» в вопрос: «Как возможно априорное
(доопытное) знание?» Этот вопрос затем распался на ряд других.
Как возможно естествознание? Как возможна математика? Как
возможна метафизика (т. е. философия) в качестве науки? И. Кант
исследовал познавательные способности, или душевные силы че-
ловека, лежащие в основе каждой из этих сфер познания. Он изучил
природу этих способностей, их возможности, попытался определить,
чем отличается познание от мышления, рассмотрел диалектические
антиномии разума, стремился решить вопрос, как найти всеобщий
критерий истины для всякого знания, и т. п. Он полагал, что на-
блюдение и анализ явлений непрерывно расширяют опыт и объем
знания, но прогресс знания всегда имеет границы, всегда перед че-
ловеком будут находиться «вещи сами по себе» *. Сколько бы мы
ни проникали в глубь явлений, наше знание все же будет отличать-
ся от вещей, каковы они на самом деле. И. Кант был решительным
противником познавательного скептицизма, считая его ложным под-
ходом к проблеме познания; вместе с тем он выступал и против
догматического предрассудка о всесилии научного знания, против
сциентистской переоценки возможностей науки. В этом контексте
он и представил «вещи сами по себе» как непознаваемые.
Как же в связй со сказанным выше уточнить основной вопрос
гносеологии? В чем суть агностицизма, какова его определяющая
черта?
В литературе существуют разнообразные определения понятия «агности-
цизм». В учебнике для вузов «Основы марксистско-ленинской философии» агно-
стицизм определялся как «философское учение, подвергающее отрицанию (или
сомнению) принципиальную познаваемость природной или социальной реально-
1 См., например: Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3. С. 326.
17
сти»1. В книге «Философия. Основные идеи и принципы» говорится, что агно-
стицизм является противником познаваемости мира, что это «точка зрения, от-
рицающая либо возможность правильного познания мира, либо даже возмож-
ность познания его вообще»1 2. «Философский словарь» разъясняет, что агности-
цизм — «учение, отрицающее полностью или частично возможность познания
мира»3. В «Философском энциклопедическом словаре» сказано, что это «учение,
согласно которому не может быть окончательно решен вопрос об истинности
познания окружающей человека действительности»4 5. «Философская энциклопе-
дия»: агностицизм — «учение, которое отрицает познаваемость объективного
мира, отрицает абсолютную истину, ограничивает роль науки познанием явлений,
считая невозможным познание сущности предметов и закономерностей разви-
тия действительности»б.
Здесь приведена только часть определений, имеющихся в наиболее распро-
страненных изданиях. Но и тех, которые приведены, достаточно, чтобы видеть
их существенные расхождения. В одних из этих определений говорится о том,
что агностицизм отрицает познаваемость мира, в других—об отрицаниях агности-
цизмом познаваемости сущности предметов. Разница очевидна: термин «мир»
при всей своей многозначности — это не внутренний мир человека, но множе-
ство материальных систем, с их сущностями и их проявлениями; это и эссенциа-
листская (сущностная) и феноменалистская («феномен»=«явление» как
проявление сущности) стороны материальных систем, материального бытия во-
обще; во втором случае не затрагивается одна из важнейших сторон материаль-
ного бытия. В одних определениях говорится о познаваемости вообще (кстати,
немаловажен и вопрос о «понимании» мира), не уточняется, рациональными или
иррациональными средствами осуществляется это познание, дает оно истину илн
не дает, в других отмечается, что агностицизм связан с тезисом о • невозможности
окончательно решить вопрос об истинности познания.
В нашу задачу не входит семантический анализ понятия «агностицизм», это
предмет специального исследования. Важно лишь заметить серьезные расхожде-
ния в нашей литературе по одному из коренных, фундаментальных понятий фило-
софии. Они связаны как с вопросом о наиболее строгой дефиниции понятия, так
и с вопросом о специфике агностицизма. Эти расхождения способны породить
сомнение студентов в точности важнейших понятий философии. Но главное, ко-
нечно, это говорит о необходимости дальнейшего осмысления самого этого яв-
ления.
Прежде всего отметим, что множественность определений понятия нельзя рас-
ценивать как показатель научной неполноценности философского знания. Она
присуща всем теоретическим наукам, имеющим дело со сложноорганизованными
объектами. Конспектируя «Науку логики» Гегеля, В. И. Ленин отмечал: «Дефи-
ниций может быть много, ибо много сторон в предметах»6. При этом приведены
слова Гегеля: «Чем богаче определяемый предмет, т. е. чем больше различных
сторон представляет он для рассмотрения, тем более различными могут быть вы-
ставляемые на основе их определения...»7.
Множество определений имеют понятия «философия», «материя», «сознание»,
«система», ^развитие», «качество», «противоречие», «антагонизм», «рациональ-
ность», «теория», «интуиция» и др. Какие-то определения могут оказаться не
совсем верными, а некоторые — подлежащими вообще элиминации из сферы фи-
лософского знания. Но значительное число определений оказывается взаимосо-
гласуемым.
1 Основы марксистско-ленинской философии. М., 1982. С. 129.
2 Философия. Основные идеи и принципы. Популярный очерк. М., 1985. С. 24.
8 Философский словарь. М., 1987. С. 7.
4 Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 12.
5 Философская энциклопедия. М., 1960. Т. 1. С. 22.
6 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29, С. 216.
7 Там же.
18
Для научных исследований и особенно для учебных целей важным является
выделение исходного определения, в котором отражалась бы самая характерная
черта объекта.
Такрво же положение и с понятием агностицизма. Его многочисленные опре-
деления не исключают друг друга, а лишь характеризуют его с разных сторон, в
разных аспектах: со стороны объекта познания («мир», «реальность», «сущность»),
характера используемых аргументов, со стороны результатов познания («истин-
ность», «достоверность», «правильность»), со стороны его функций, роли в раз-
витии науки и т. п. Приведенные выше определения тоже во многом согласуются
друг с другом, некоторые из них, правда, с оговорками.
Сложнее обстоит дело с задачей выбора исходного определения агностициз-
ма. Если, например, взять трактовку агностицизма как учения, отрицающего поз-
наваемость мира (а в некоторых учебных пособиях подчеркивается даже, будто
«основной тезис агностицизма — познание невозможно» ’) и применить ее к оцен-
ке мировоззренческих позиций И. Канта, И. Мюллера, Г. Гельмгольца, А. Пуан-
каре, Т. Гексли, К- Пирсона или Г. Башляра, то, быть может, мы и определим их
как агностические в общетеоретическом плане, но при этом останется непонятным,
почему эти ученые внесли значительный вклад в разработку проблем именно на-
учно-теоретического познания (познания чего? — конечно, «мира»). Если же, к
примеру, исходить из определения, согласно которому агностик тот, кто полно-
стью или частично отрицает возможность познания мира, и под этим углом зре-
ния рассмотреть утверждение, что сумму всех «изменений во всех их разветвле-
ниях не могли бы охватить в капиталистическом мировом хозяйстве и 70 Марк-
сов» 1 2, то это утверждение, придется признать агностическим, а оно принадлежит
противнику агностицизма. Рассмотренные два определения не являются исходны-
ми. Отличительный признак исходного определения в том, что оно четко схваты-
вает специфику явления в целом и не приводит к логическим противоречиям.
Представление, будто агностицизм отрицает познаваемость вещей, не приме-
нимо ни к одной из его распространенных форм, причем не только настоящего,
но и прошлого.
Древнегреческий философ Протагор (ок. 490 — ок. 420 до и. э.)
разделял материалистические убеждения, сомневался в существо-
вании богов. «О богах, — писал он, — я не могу знать, есть они,
нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому зна-
нию, — и вопрос темен и людская жизнь коротка» 3. Касаясь воз-
можности познания окружающих явлений, он обосновывал взгляд,
согласно которому «как оно кажется, так оно и есть». Разным лю-
дям'свойственны разные знания, разные оценки одних и тех же яв-
лений, поэтому «человек есть мера всех вещей». Таким образом,
философ делал вывод о невозможности достоверного, т. е. общезна-
чимого («однозначного»), знания о существе окружающих явлений.
В школе софистов ставилась цель обосновывать любые сужде-
ния, точки зрения, прибегая даже к логическим передержкам и па-
радоксам (софизмам).
Основатель античного скептицизма Пиррон (ок. 365—275 до н. э.)
считал достоверными чувственные восприятия (если нечто кажется
1 Методика критики современной буржуазной философии и социологии в пре-
подавании диалектического и исторического материализма / Под ред. Г. К. Аши-
на, В. Н. Демина. М., 1980. С. 51.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 345.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых филосо-
фов. М., 1979. С. 375.
19
горьким или сладким, то соответствующее утверждение будет ис-
тинным) ; заблуждение возникает, когда от явления мы пытаемся
перейти к его основе, сущности. Всякому утверждению о предмете
(его сущности) может быть с равным правом противопоставлено
противоречащее ему утверждение. Именно такой ход мысли привел
к позиции воздержания от окончательных суждений.
Уже знакомство с античным скептицизмом как наиболее ранней
формой агностицизма показывает, сколь неточным является пред-
ставление об агностицизме как учении, отрицающем познание (или
познаваемость) мира.
В новое время на основе прогрессирующего развития естество-
знания сложились представления Д. Юма и И. Канта о возможно-
стях познания.
Английский философ Д. Юм (1711—1776) обратил внимание на
ограниченность монокаузализма, универсализировавшего тождест-
венность причины и следствия в механических взаимодействиях. Он
показал, что в научном эксперименте, да и в обыденном опыте,
следствие отличается от причины, а потому не может быть в ней
выявлено. Из этого, по его мнению, следовало, что доказать суще-
ствование объективных причинно-следственных связей невозможно:
они не выводимы из опыта, т. е. не выводимы «апостериорно», но
они не устанавливаемы также и логическим выведением следствий
из причин, т. е. «априорно». Есть, однако, субъективная причин-
ность — наша привычка, наше ожидание связи одного явления с
другим (нередко по аналогии с уже известной связью) и фиксация
этой связи в ощущениях. За пределы этих психических связей мы
проникнуть не можем. «Природа, — утверждал Д. Юм, — держит
нас на почтительном расстоянии от своих тайн и предоставляет нам
лишь знание немногих поверхностных качеств объектов, скрывая
от нас те силы и принципы, от которых всецело зависят действия
этих объектов»'.
Внимание родоначальника немецкой классической философии
И. Канта (1724—1804) привлекла, как уже отмечалось выше, ак-
тивность субъекта в научно-познавательной деятельности, созида-
ние субъектом форм, отсутствующих в природе. Он подошел к раз-
решению вопроса о механизме соединения «субъективного» и «объ-
ективного» в познании, в процессе активной творческой деятельно-
сти человека.
Не сомневаясь в отличие от Д. Юма в существовании вне соз-
нания материальных «вещей самих по себе», И. Кант, однако, счи-
тал их в принципе непознаваемыми. Воздействуя на человека, «ве-
щи сами по себе» вызывают в нем множество разнообразных ощуще-
ний, которые оказываются упорядоченными посредством априор-
ных форм живого созерцания. Обретая пространственную и вре-
менную форму, представления упорядочиваются далее посредст-
1 Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 2. С. 35.
20
вом категорий рассудка («причины», «количества» и др.) и, транс-
формируясь в явления, соотносятся как внешние субъекту феноме-
ны с воздействующими на субъект «вещами самими по себе». В
процессе познавательной (и трудовой) деятельности субъект рас-
крывает мир феноменов и развивает научное знание.
Знание не происходит целиком из опыта (здесь И. Кант высту-
пает против индуктивизма), но оно и не замкнуто априорными схе-
мами трансцендентального субъекта. В знании — и то, что идет от
опыта, и то, что связано с творчеством человека, с теми формами,
которые имеются или создаются в деятельности субъекта как ин-
дивида или общества. Характеризуя генезис познания, И. Кант ут-
верждал: «Хотя всякое наше познание и начинается с опыта, отсю-
да вовсе не следует, что оно целиком происходит из опыта» *.
Итак, познаваем лишь мир явлений; вещи же в себе познанием не
достигаются, они неуловимы. «О том, — указывает Кант, — како-
вы они (вещи. — Лет.) могут быть сами по себе, мы ничего не зна-
ем, а знаем только их явления, т. е. представления, которые они в
нас производят, действуя на наши чувства» 1 2.
Близка к кантовской концепции позиция так называемого «фи-
зиологического идеализма», представленная в трудах немецкого фи-
зиолога И. П. Мюллера (1801—1858).
В физиологии второй четверти XIX в. стал рушиться механисти-
ческий детерминизм XVII—XVIII вв., согласно которому качество
ощущения равно качеству раздражителя, а причина ощущения есть
лишь внешний фактор. Постепенное изменение методики экспери-
мента вело к применению наряду с адекватным неадекватного
(электрического) раздражителя; опыты показали, что качествен-
но однородный раздражитель способен вызывать качественно раз-
нородные ощущения (тот же электрический раздражитель — вку-
совые, зрительные и другие ощущения) в зависимости от природы
органов чувств. В то же время оказалось возможным качественно
разнородными раздражителями вызывать однотипные ощущения.
И. Мюллер выдвинул положение о существовании специфической
энергии органов чувств, играющей решающую роль в спецификации
ощущений. Он подчеркивал, что «ощущение есть результат воз-
буждения врожденной для органа чувств энергии», что цвет, напри-
мер, не существует вне органа чувств; внешний фактор «запу-
скает» энергию соответствующего органа чувств, что и рождает в
нас ощущение цвета. Из всего этого И. Мюллер делал вывод: «Мы
не знаем ни сущности внешних предметов, ни того, что мы называ-
ем светом, мы знаем только сущности наших чувств». Сказанное
1 Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 105.
2 Кант И. Пролегомены. М., 1937. С. 51. О гносеологии, в том числе об агно-
стицизме, Канта см.: Асмус В. Ф. Иммануил Кант. М., 1973. Гл. I. § 3, гл. Ill—
V. Противоположные оценки гносеологии Канта см.: Гулыга А. В. Немецкая клас-
сическая философия. М., 1986; Ойэерман Т. И. Так ли надо писать популярные
книги по философии? // Вопросы философии. 1987. № 8.
21
И. Мюллером не является какой-то наивной ошибкой, если вспом-
нить, что цвет и в наши дни считается результатом воздействия на
сетчатку глаза электромагнитных волн, которые сами по себе бес-
цветны. И. Мюллер пришел к тому же представлению, к той же схе-
ме познавательного взаимодействия субъекта с объектом, что и
И. Кант; разница была лишь в том, что И. Мюллер пытался дока-
зать правомерность этой схемы с помощью данных физиологии.
«Теория иероглифов», или «теория символов», немецкого физика
и физиолога Г. Гельмгольца (1821—1894) также опирается на за-
кон, или принцип, специфической энергии органов чувств И. Мюл-
лера. Различие же (с концепцией И. Мюллера) состоит, во-первых,
в конкретизации данного принципа, в установлении связи «специ-
фической энергии» с отдельными подсистемами органов чувств, с
нервными волокнами (поскольку Г. Гельмгольц считал, что суще-
ствуют специфические энергии различного качества даже в одном и
том же органе чувств). Во-вторых, теория иероглифов давала более
обобщенные в гносеологическом плане представления о познании,
чем мюллеровская его трактовка. Г. Гельмгольц считал знаками и
ощущения, и понятия. Что касается ощущений, то он писал: «Ощу-
щения чувств для нас только символы внешних предметов, они со-
ответствуют им настолько, насколько писаное слово или звук со-
ответствует данному предмету. Ощущения чувств сообщают нам об
особенностях внешнего мира, но они делают это не лучше, чем мы
можем сообщать слепому посредством слов понятие о цветах» L
Чувственные впечатления суть только отметки качеств внешнего
мира, знаки (символы, иероглифы), истолкованию которых мы дол-
жны научиться из опыта. Главный тезис его концепции — «отсут-
ствие ближайшего соответствия между качествами ощущения и ка-
чествами объекта» 1 2.
Интересна аналогия, которую использовал для характеристики
такой позиции Карл Пирсон (1857—1936). Он писал: «Мы похожи
на телефониста из центральной станции, который не может нодойтй
к абонентам ближе, чем обращенный к нему конец телефонного
провода. На самом деле мы находимся даже в худшем положении,
чем этот телефонист, ибо для полноты аналогии мы должны были
бы предположить, что он никогда не покидал телефонной станции,
что он никогда не видел абонента или кого-нибудь, похожего на або-
нента, словом, что он никогда не приходил в соприкосновение с внеш-
ним миром помимо телефонного провода. Такой телефонист никог-
да не в состоянии был бы составить себе непосредственное впечат-
ление об этом «действительном» мире вне его; действительный мир
сводился бы для него к совокупности конструктов, созданных им на
основании полученных по проводам сообщений... Из «внешнего ми-
ра» стекаются сообщения в виде чувственных впечатлений; мы их
1 Гельмгольц Г. Популярные научные статьи. СПб., 1866, Вып. I. С. 61.
2 Там же. С. 82.
22
анализируем, классифицируем, накопляем, рассуждаем о них. Но мы
не знаем ровно ничего о природе «вещей самих в себе», о том, что
существует на другом конце нашей системы телефонных проводов»1.
На рубеже XIX—XX вв. сформировалась еще одна разновид-
ность агностицизма — конвенционализм. Внутринаучной предпо-
сылкой его формирования были теоретизация естественных наук,
усиление роли научных понятий, законов, теорий в качестве средств
познания, выявившаяся возможность выбора средств теоретичес-
кого отражения действительности, расширяющийся диапазон кон-
венций в среде естествоиспытателей. Конвенционализм (от лат.
conventio — договор, соглашение) определяется как философская
концепция, согласно которой научные теории и понятия являются
не отражением объективного мира, а продуктом соглашения между
учеными.
Виднейший его представитель — французский математик и ме-
тодолог науки А. Пуанкаре (1854—1912). Анализируя факт сущест-
вования в науке ряда геометрий — евклидовой, Лобачевского, Ри-
мана, А. Пуанкаре пришел к выводу, что «геометрические аксиомы
не являются ни синтетическими априорными суждениями, ни опыт-
ными фактами. Они суть условные положения... Одна геометрия не
может быть более истинна, чем другая; она может быть только бо-
лее удобна» * 2. Прагматический критерий, взятый в качестве един-
ственного ориентира достоверности, вел к сомнению в познаваемо-
сти сущности материальных систем, законов природной действи-
тельности; научные законы, по его мнению, суть условности, сим-
волы.
А. Пуанкаре отделял отношения между вещами от сущности
самих вещей, считал, что познаваемы только отношения. Он писал:
«Сначала нам представляется, что теории живут не долее дня и что
руины нагромождаются на руины. Сегодня теория родилась, завт-
ра она в моде, послезавтра она делается классической, на третий
день она устарела, а на четвертый — забыта. Но если всмотреться
ближе, то увидим, что так именно падают, собственно говоря, те
теории, которые имеют притязание открыть нам сущность вещей.
Но в теориях есть нечто, что чаще всего выживает. Если одна из
них открыла нам истинное отношение, то это отношение является
окончательным приобретением; мы найдем его под новым одеяни-
ем в других теориях... Единственной объективной реальностью яв-
ляются отношения вещей, отношения, из которых вытекает миро-
вая гармония»3. Но природа вещей непознаваема. «Не только нау-
ка не может открыть нам природу вещей; ничто не в силах открыть
нам ее, и если бы ее знал какой-нибудь бог, то он не мог бы найти
слов для ее выражения» 4.
* Пирсон К- Грамматика науки. СПб., 1911. С. 82—83.
2 Пуанкаре А. Наука и гипотеза. М., 1904. С. 60—61.
3 Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 278—279.
4 Там же. С. 277.
23
Конвенционализм как система мировоззренческих взглядов и
принципов научного познания широко распространился в послед-
ние десятилетия в западной философии, а также в логике и мето-
дологии науки. С конвенционалистскими установками выступали
К. Поппер, И. Лакатос, П. Фейерабенд и многие другие ученые.
Основоположник неорационализма французский философ
Г. Башляр (1884—1962) разделял мир на «естественную реаль-
ность» и «техническую реальность». В практике, практических дей-
ствиях, полагал он, субъект включается в «естественную реаль-
ность», творит новую по принципам разума через опредмечивание
идей. В процессе преобразующей практики субъект, однако, не вы-
являет никаких черт естественной реальности, а раскрывает «фор-
мы», «порядок», «программы», развернутые в «технической реаль-
ности». Этот мир и познаваем.
Наш краткий обзор перечисленных выше концепций убеждает,
что в них вовсе не отрицается возможность познания мира вообще
или эмпирической его стороны, данной в ощущениях или рассудке
человека, да и нелепо, видимо, полагать, будто найдутся филосо-
фы, в прямом смысле слова отрицающие возможность познания ка-
ких-то, хотя бы самых очевидных, сторон объектов мира.
Касаясь утверждения «Мы не способны познать вещь в себе»,
Ф. Энгельс отмечал: «...это утверждение — не более чем фраза, и
его никогда не применяют на деле. Взятое абстрактно, оно звучит
вполне вразумительно. Но пусть попробуют применить его. Что ду-
мать р зоологе, который сказал бы: «Собака имеет, по-видимому.
четыре ноги, но мы не знаем, не имеет ли она в действительности
четырех миллионов ног или вовсе не имеет ног»? О математике,
который сперва определяет треугольник как фигуру с тремя сторо-
нами, а затем заявляет, что не знает, не обладает ли этот треуголь-
ник 25 сторонами? 2X2 равняется, по-видимому, 4?»
И если некоторые философы и естествоиспытатели все же ставят
под сомнение возможность познания «вещи в себе», то этого не де-
лает никто, когда заходит речь о явлениях (другое дело, как трак-
туется при этом природа самого явления или «мира вообще»).
Так или иначе, а трактовка агностицизма как учения, подверга-
ющего отрицанию (или сомнению) принципиальную познаваемость
мира, является неточной.
Агностические концепции появляются и функционируют в сфере
науки, философии, культуры не из. наивно-примитивного нигилиз-
ма в отношении к познанию, а (если пока оставить в стороне со-
циальные факторы) из столкновения с диалектически противоречи-
вой природой материальных систем и чрезвычайно сложным харак-
тером и процессом ее отображения в сознании субъекта.
Диалектический материализм не расходится с агностицизмом в
вопросе о познаваемости явлений (как феноменов, объектов чувст-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 556.
24
венного познания). Не расходятся они и в ответе на вопрос: можно
ли познать мир целиком во всех его связях и опосредованиях? (На
это дается отрицательный ответ.)
Расхождение в другом — по вопросу о том, познаваема ли сущ-
ность материальных систем. Расхождения — в трактовке природы
«феномена» — явления: имеют ли эти явления непосредственное
отношение к сущности и возможно ли через явления получать до-
стоверные знания о сущности материальных систем?
На вопрос о возможности получения достоверного знания о сущ-
ности предметов (или о главном в этой сущности) агностики отве-
чают отрицательно, хотя и по-разному, в зависимости от того, при-
знают ли они вообще существование сущности или нет, а если при-
знают, то какую видят связь сущности с явлением.
С точки зрения научно-диалектической философии мир матери-
альных систем не ограничивается чувственно воспринимаемыми
свойствами и отношениями. За ними находятся, за ними скрывают-
ся и в них проявляются (нередко искаженно) сущностные связи и
отношения.
Если брать, к примеру, такой объект, как капитализм, не на фе-
номенологическом уровне его познания, а на уровне, определяющем
множество явлений социальной действительности, то с точки зре-
ния научной философии важным будет открытие основных законов
его функционирования и развития. Говоря о невозможности охва-
тить познанием все изменения капиталистического мирового хозяй-
ства во всех их разветвлениях, В. И. Ленин в то же время подчер-
кивал важность того, что «...открыты законы этих изменений, пока-
зана в главном и в основном объективная логика этих изменений и
их исторического развития...» \
Специфика агностицизма — в отрицании возможности достовер-
ного познания сущности материальных систем. Это и есть главный
признак агностицизма, и он должен быть отражен в исходном опре-
делении понятия «агностицизм».
Таким образом, в качестве исходного может быть предложено
следующее определение: агностицизм — это учение (или убежде-
ние, установка), отрицающее возможность достоверного познания
сущности материальных систем, закономерностей природы и об-
щества.
Такое понимание фактически содержится в определении, дан-
ном в «Философской энциклопедии» (оно приведено в начале дан-
ной главы), однако составляет вторую его часть; между тем его
следовало бы вывести на первое место, сделав производными ос-
тальные признаки понятия.
Определение, аналогичное только что сформулированному, мы
встречаем у Э. Г. Юдина. В словаре философских терминов, состав-
ленном к книге А. И. Домбровского «Рассказы о философах», он
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 346.
25
пишет: Агностицизм — «философское учение, полностью или частич-
но отрицающее возможность познания человеком сущности вещей,
получения достоверного знания о них» Ч К сожалению, Э. Г. Юдин
не дал этого понимания специфической черты агностицизма в своей
статье, помещенной в «Философском энциклопедическом словаре».
Следует вспомнить, что вплоть до конца 30-х годов в марксист-
ской литературе было широко распространено по сути именно та-
кое понимание агностицизма. Вот, к примеру, популярное издание
первой половины 30-х годов — «Краткий философский словарь»
Т. Ищенко. В статье «Агностицизм» указывается, что «агности-
цизм — философское течение, наиболее яркими представителями
которого являются Кант, Конт, Гексли, Спенсер и др., считающие,
что познать мир и вещи такими, как они есть сами по себе («в се-
бе»), нельзя; мы познаем только свойства вещей и их явления»1 2.
В изданиях еще более раннего периода мы тоже встречаем подобное
исходное определение. Так, в известном «Философском словаре»
Э. Л. Радлова (1913) сообщалось, что агностицизм — «философс-
кое и научное воззрение, утверждающее, что мы не можем ничего
знать о действительной сущности вещей»3.
Традиции нам, конечно, нужны, но поскольку они бывают прямо
противоположными по своей научной значимости, то важной оказы-
вается преемственность со всем, что отвечает критерию научности.
В данном случае значение термина «агностицизм» восходит к ан-
глийскому ученому Т. Г. Гексли, который не только стал первым
широко употреблять этот термин, назвав свою позицию в одном из
своих докладов в «Метафизическом обществе» агностической
(1869), но и обосновал правомерность этого понятия и его большое
значение в специальных статьях «Агностицизм» и «Агностицизм и
христианство». Понятие агностицизма в трактовке Т. Гексли перво-
начально имело антитеологическую направленность и вызревало из
скептицизма, из стремления найти термин более удобный, чем «не-
верный» (в отношении религии). По его утверждению, сверхъесте-
ственное невыводимо из явлений природы, оно непознаваемо, а по-
тому такая позиция есть «агностицизм». Вместе с тем новое поня-
тие имело вторую сторону, касающуюся возможностей познания
сущности материи и «последних» сущностей материальных систем
(он сомневался, что когда-нибудь будет познана «материя как тако-
вая»). Как отмечает У. Ирвин, «агностик — в том смысле, в каком
впервые применил это слово Гексли во времена «Метафизического
общества», — действительно следовал за рассудком, но утверждал,
что даже рассудок не может увести его очень далеко, что подлинная
реальность, которая кроется за внешней видимостью, непознавае-
ма» 4.
1 Домбровский А. Рассказы о философах. М., 1975. С. 215.
2 Ищенко Т. Краткий философский словарь. М., Л., 1931. С. 8.
3 Рад лов Э. JL Философский словарь. М., 1913. С. 7.
4 Ирвин У. Дарвин и Гексли. М., 1973. С. 387.
26
Как видим, и в трудах Г. Гексли понятие агностицизма не за-
ключало в себе отрицания познаваемости мира вообще, но было
связано с отрицанием того, что полагалось находящимся за чувст-
венными, эмпирическими данными явлениями.
Предложение вернуться к тому пониманию главной специфичес-
кой черты агностицизма, которое было в прошлом, находится в со-
ответствии и со значением термина «агностицизм», распространен-
ным в зарубежной философской литературе.
Может быть, правильней считать, что термин «агностицизм»
произошел не от греческих а частица отрицания и gnosis — зна-
ние, а от греческого agnostos — непознаваемый? Второе слово бли-
же к сути агностицизма, к его наиболее характерной черте («непо-
знаваемый» связан с вопросом: «что именно непознаваемо?», при
«незнании» же отвергается с порога вопрос о познании). В защиту
понимания агностицизма как отрицания познаваемости мира неред-
ко ссылаются на Ф. Энгельса, на его положение, высказанное при
характеристике второй стороны основного вопроса философии. Под-
разделяя философов по ответу на вопрос о познаваемости мира на
два течения, он указывал на философов, которые «оспаривают воз-
можность познания мира или, по крайней мере, исчерпывающего
познания»1. Но соответствующий текст работы Ф. Энгельса «Лю-
двиг Фейербах и конец классической немецкой философии» не со-
держит в себе никакой дефиниции понятия агностицизма (даже
слова «агностицизм» здесь нет, хотя встречается выражение «агно-
стики в Англии»). Речь идет о второй стороне основного вопроса
философии в самой общей его формулировке (о возможности позна-
ния «действительного мира»). Даже если отвлечься от того, что го-
ворилось перед этим о связи «действительности» с «необходимо-
стью», то все равно последующий разбор Ф. Энгельсом примера с
ализарином, демонстрация превращения «вещи в себе» в «вещь
для нас» убеждает в том, что специфику агностицизма Ф. Энгельс
усматривал не в отрицании познаваемости мира вообще, а в от-
рицании возможности достоверного познания сущности матери-
альных систем.
В 1975 г. в журнале «Вопросы философии» была опубликована
статья венгерского философа Т. Фельдеши «Современные проблемы
познаваемости мира». Рассматривая агностицизм и трактуя его в
обычном смысле (как философское направление, исходящее из те-
зиса о принципиальной непознаваемости мира), Т. Фельдеши спра-
ведливо поставил вопрос о том, что следует понимать под «миром»?
Бесконечную ли во времени и пространстве Вселенную или только
какую-то ее часть, сферу? Агностицизм и скептицизм, пишет он,
«отрицают не познаваемость мира вообще, а познаваемость опре-
деленных сфер, а иногда и конкретных явлений окружающей дейст-
вительности. Агностицизм и скептицизм отрицают истинность уни-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 284.
27
версальных утверждений, в соответствии с которыми каждое явле-
ние может быть познано. Поэтому важно определить, что следует
понимать под универсальным квантором, сопровождающим утверж-
дение о познаваемости мира. То, что он не может быть сведен к чи-
сто объемным отношениям, подтверждается именно кантианским (и
отчасти неокантианским) агностицизмом, возражения которого от-
носительно познаваемости мира касаются в основном не объема, а
«содержания», «глубины», невозможности познания содержащей
сущность явлений «вещи в себе» *.
Если бы наши определения агностицизма, по которым его спе-
цифика — в отрицании познаваемости мира, были тесно увязаны с
пояснением значения термина «мир» (в плане разделения мате-
риальных систем на явления и сущность) и акцентированием вни-
мания на проблеме познаваемости сущности, то такие определения
можно было бы признать эвристичными. К сожалению, рекомен-
дация Т. Фельдеши до сих пор неоценена в должной мере.
Коснемся еще одного момента, связанного с определением сущ-
ности агностицизма — его отношения к идеализму.
В статье И. В. Сталина «О диалектическом и историческом ма-
териализме» заявлялось, что идеализм оспаривает возможность поз-
нания мира и его закономерностей, не верит в достоверность наших
знаний, не признает объективной истины и считает, что мир полон
«вещей в себе», которые не могут быть никогда познаны наукой.
В этом утверждении идеализм отождествлялся с агностицизмом;
получалось, что всякий агностицизм есть идеализм, и наоборот.
В условиях догматического отношения к текстам И. В. Сталина та-
кое понимание агностицизма на долгие годы укоренилось в нашей
философской литературе. Впоследствии это понимание справедливо
было квалифицировано как упрощенное»1 2.
Действительно, философские концепции Лейбница, Гегеля, мно-
гих других идеалистов по своим теоретико-познавательным уста-
новкам не являлись агностическими. Ф. Энгельс высоко оценивал
вклад Гегеля в преодоление агностического взгляда. «Решающее
для опровержения этого взгляда, — указывал он, — сказано уже
Гегелем, насколько это можно было сделать с идеалистической
точки зрения»3.
Наряду с этим в идеализме есть течения агностического толка.
Здесь выделяются прежде всего сенсуалистические школы субъек-
тивного идеализма, абсолютизирующие ощущения и конструирую-
щие представление о мире как бесконечном множестве комплексов
ощущений субъекта. Философия Дж. Беркли — типичный тому
пример.
1 Фельдеши Т. Современные проблемы познаваемости мира // Вопросы фило-
софии. 1975. № 9. С. 96.
2 См.: Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974.
С. 57—58.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 284.
28
С другой стороны, не всякий материализм есть антиагности-
цизм. Достаточно ярко проступает агностицизм у многих естествен-
нонаучных материалистов. В. И. Ленин обращал, например, внима-
ние на то, что йод агностицизмом Т. Гексли скрывался, в сущности,
материализм.
Все это говорит о том, что однозначной связи между агностициз-
мом и идеализмом нет.
У материализма и идеализма, с одной стороны, познавательного
реализма и агностицизма — с другой, — разные основания деления.
Первые выделяются по ответу на вопрос: что первично — дух или
природа, вторые — познаваема ли сущность материальных систем
(и в этом смысле — «познаваем ли мир»)? Оба эти вопроса состав-
ляют разные аспекты одной проблемы, а не один и тот же аспект.
Агностические концепции подразделяются по многим основани-
ям, они столь же многообразны, как и материализм и идеализм.
Существуют материалистический и идеалистический агностицизм,
сенсуалистический и рационалистический, юмовский, кантовский
и т. д. агностицизм (если брать имена создателей соответствующих
школ), агностицизм этический, иероглифический, физиологический,
кибернетический и т. п. (по средствам, характеру аргументации).
Типология агностицизма еще ждет своей разработки.
В связи с вопросом о соотношении идеализма и агностицизма
обращает на себя внимание выражение «физиологический идеа-
лизм». Это выражение встречается в произведении В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм» при анализе взглядов И. Мюл-
лера, который в целом разделял установки естественнонаучного ма-
териализма. Решая проблему соотношения духа и природы мате-
риалистически, И. Мюллер не отрицал наличия в ощущениях и не-
которой информации объективного характера. Это не идеализм в
строгом смысле слова, а идеализм в смысле идеалистической тен-
денции в истолковании известных результатов физиологии L Именно
поэтому выражение «физиологический идеализм» берется В. И. Ле-
ниным в кавычки. Кроме того, нужно иметь в виду ссылку В. И. Ле-
нина на Л. Фейербаха, в работах которого фигурировал данный
термин (а Л. Фейербах, как известно, несколько своеобразно по-
нимал идеализм1 2). И. Мюллер представлял физиологический ма-
териалистический агностицизм.
Существенное различие между материализмом и идеализмом, с
одной стороны, и познавательным реализмом и агностицизмом —
с другой, не снимает вместе с тем некоторых их общих моментов.
Последовательный материализм (именно «последовательный»)
не может быть агностическим, а последовательный агностицизм, в
свою очередь, имеет тенденцию к субъективному идеализму. Но тен-
1 См.: Ленин В, И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 322.
2 См.: Фейербах Л. Избранные философские произведения. М„ 1955. Т. 1.
С. 563—577.
29
денцию, конечно, не следует выдавать за действительность развер-
нутой системы идеализма. Как и всякая возможность, тенденция
может быть реализована в разных формах.
Агностицизму как таковому, т. е. взятому в «чистом» виде, свой-
ственно стремление быть выше «крайностей» материализма и идеа-
лизма. В его основе — сомнение в существовании «метафизичес-
ких» сущностей вообще. «Для агностика «непосредственно дано»
тоже ощущение, но агностик не идет дальше ни к материалистичес-
кому признанию реальности внешнего мира, ни к идеалистическому
признанию мира за наше ощущение» Ч
Отождествлять агностицизм с идеализмом значит не видеть двух
относительно самостоятельных релятивных подсистем в общей си-
стеме философии — материальной и духовной. При тотальном он-
тологизме недалеко до вульгарно-социологического редукционизма:
сначала агностицизм сводится к идеализму, а затем (через отож-
дествление идеалистических установок с политической реакцион-
ностью, что доминировало при культе личности И. В. Сталина) —
к политической реакционности. В результате практического приме-
нения такой схемы искажались подлинные позиции философов и
естествоиспытателей, нарушались принципы объективности и спра-
ведливости в оценках их мировоззрения.
Уточненное определение существа агностицизма позволяет ви-
деть своеобразие этой мировоззренческой позиции, выявлять более
широкий спектр философских концепций и определять более кон-
кретные аргументы в полемике с представителями агностицизма,
что, в свою очередь, может вести к дальнейшей разработке про-
блем научно-философской теории познания.
Рассмотрение агностицизма, его специфических черт как миро-
воззренческой позиции отчетливее характеризует, как мы считаем,
исходную проблемную ситуацию в гносеологии, нередко выражае-
мую вопросом «Познаваем ли мир?». Представители агностицизма
уловили реальную сложность проблемы «Что я могу знать?». Обра-
щение к трактовке агностиками познания, его возможностей,
средств и условий нисколько не умаляет значимости учений о по-
знании, сложившихся в истории философии на позициях гносеоло-
гического оптимизма (Ф. Бэкон «Новый Органон», 1620; Р. Декарт
«Рассуждение о методе», 1637; Дж. Локк «Опыт о человеческом ра-
зуме», 1690; и др.). В этих трудах глубоко осознана трудность ре-
шения многих гносеологических проблем, поэтому освоение этих
трудов является непременным условием развития современной гно-
сеологии.
В дальнейшем мы рассмотрим аргументы представителей агно-
стицизма, а также контраргументы и постараемся обосновать те-
1 Ленин В. И, Поли. собр. соч. Т. 18. С. 112. Ленинский анализ агностицизма
под этим углом зрения на примере классической концепции И. Канта см.: Там же.
С. 202—214, 381—384.
30
зис о принципиальной возможности познавать сущность материаль-
ных систем. Через всю проблематику гносеологии в явном или не-
явном виде проходит конфронтация агностицизма (скептицизма) и
гносеологическго оптимизма; противоборство этих позиций при-
сутствует и в современной теории познания. Проблема «Что я могу
знать?» составляет внутренний стержень всех проблем современной
гносеологии: «Каковы познавательные способности человека?», «Ка-
ковы критерии отграничения истины от заблуждения?», «Каковы
возможности научного познания?» и др.
Многовековая история философии свидетельствует о том, что
отправной точкой гносеологии был и остается вопрос «Что такое
истина?».
ГЛАВА III
ИСТИНА И ЗАБЛУЖДЕНИЕ
1. Понятие объективной истины. Специфика научной истины
Проблема истины является ведущей в гносеологии. Все пробле-
мы теории познания касаются либо средств и путей достижения ис-
тины (вопросы чувственного) и рационального, интуитивного и дис-
курсивного, теории и практики, универсальных, общенаучных и ча-
стных методов познания и т. п.), либо форм существования исти-
ны (понятия факта, гипотезы, теории, научного знания и др.), форм
ее реализации, структуры познавательных субъектно-объектных
отношений и т. п. Все они концентрируются вокруг данной про-
блемы, конкретизируют и дополняют ее.
Понятие истины является одним из важнейших в общей миро-
воззренческой проблематике. Оно находится в одном ряду с такими
понятиями, как «смысл жизни», «справедливость», «добро», «кра-
сота». Аксиологический аспект понятия истины хорошо виден при
ее сопоставлении с понятием «правда»: эти понятия тесно соприка-
саются друг с другом. Правда, разъясняет Вл. Даль, — это истина
на деле, истина во образе, во благе, честность, неподкупность, спра-
ведливость; поступать по правде значит поступать по истине, по
справедливости. Правдивость, как качество человека или как при-
надлежность понятия, рассказа, описания; полное согласие слова
и дела, истина I Истина — противоположность лжи, все, что вер-
но, подлинно, точно, справедливо, что есть; все, что есть, то истина;
не одно ль и то же: есть и естина, истина? Ныне слову этому отве-
чает и правда, хотя вернее будет понимать под словом «правда»:
1 См.: Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1980.
Т. III. С. 379.
31
правдивость, справедливость, правосудие, правоту. Истина относит-
ся к уму и разуму; а добро или благо к любви, нраву и воле *.
Современный русский язык еще сохранил эту близость истины к
правде.
А. Д. Александров отмечает, что само понятие «правда» охва-
тывает и объективную, и моральную правду, и объективную исти-
ну, и моральную правоту. «Стремление найти истину, распростра-
нить и утвердить ее среди людей оказывается существенным эле-
ментом моральной позиции по отношению к людям... Знание исти-
ны обогащает человека, позволяет ему лучше ориентироваться в
действительности. Поэтому ложь не просто противна истине. Тот,
кто лжет, как бы обкрадывает человека, мешает ему понимать про-
исходящее и находить верные пути, стесняет его свободу, налагает
на него оковы искаженного взгляда на действительность. Искаже-
ние и сокрытие истины всегда служило угнетению. Неуважение
к истине, безразличие к ней выражает неуважение, безразличие
к людям; надо совершенно презирать людей, чтобы с апломбом ве-
щать им, не заботясь об истине»1 2.
От того, как трактуется истина, как решается вопрос, достижима
ли она, — зависит зачастую и жизненная позиция человека, пони-
мание им своего назначения. Примером тому может служить сви-
детельство нидерландского физика, создателя классической элек-
тронной теории X. А. Лоренца. Говоря в 1924 г. о развитии своей
научной деятельности, приведшей к электронной теории, он, в ча-
стности, заявил, что видел в квантовом атоме неразрешимое про-
тиворечие, которое приводило его в отчаяние. «Сегодня, — призна-
вал он, — утверждаешь прямо противоположное тому, что говорил
вчера; в таком случае вообще нет критерия истины, а следователь-
но, вообще неизвестно, что значит наука. Я жалею, что не умер
пять лет тому назад, когда этих противоречий не было»3. Этот
факт показывает то драматическое положение, в котором порой
оказываются ученые, переживающие смену одной теории другой и
сталкивающиеся с необходимостью отказа от прежних теорий, счи-
тавшихся истинными.
Проблема истины, как и проблема смены теорий, не такая уж
тривиальная, как может показаться с первого взгляда. В этом мо-
жно убедиться, вспомнив атомистическую концепцию Демокрита и
ее судьбу. Ее главное положение: «Все тела состоят из атомов, ато-
мы неделимы». Является ли оно с позиций науки нашего времени
истиной или заблуждением? Для квалификации ее в качестве ис-
тины как будто нет оснований: современная наука доказала дели-
1 См.: Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. М„ 1979.
Т. II. С. 60.
2 Александров А. Д. Истина как моральная ценность // Наука и Ценности.
Новосибирск, 1987. С. 32.
3 Цит. по: Иоффе А. Ф. Развитие атомистических воззрений в XX веке//Па-
мяти В. И. Ленина. М.; Л., 1934. С. 454.
32
мость атомов. Ну а является ли она заблуждением? Если считать
ее заблуждением, то не будет ли это субъективизмом? Как может
какая-либо концепция, подтвердившая свою истинность на практи-
ке (а таковой и была атомистическая концепция Демокрита), ока-
заться ложной? Не придем ли мы в таком случае к признанию того,
что и сегодняшние теории — социологические, биологические, фи-
зические, философские — только «сегодня» истинные, а завтра, че-
рез 10 или 100, 300 лет будут уже заблуждениями? Так чем же мы
сегодня занимаемся: не заблуждениями ли, не их ли созданием,
развертыванием? Не будет ли здесь произвола, волюнтаризма? По-
лучается, что мы приходим к оправданию открытой конъюнктур-
щины в науке. Поскольку мы этого делать не хотим, постольку аль-
тернативное утверждение — что концепция Демокрита есть за-
блуждение — тоже приходится отбросить.
Итак, атомистическая концепция античного мира, да и атоми-
стическая концепция XVII—XVIII вв., не истина и не заблуждение.
Так что же такое истина?
В истории философской мысли существовали разные понимания
истины. Вот некоторые из них: «Истина — это соответствие знаний
действительности»; «Истина — это опытная подтверждаемость»;
«Истина — это свойство самосогласованности знаний»; Истина —
это полезность знания, его эффективность»; «Истина — это согла-
шение» \
Первое положение, согласно которому истина есть соответствие
мыслей действительности, является главным в классической концеп-
ции истины. Она называется так потому, отмечает Э. М. Чудинов,
что оказывается древнейшей из всех концепций истины; именно с
нее и начинается теоретическое исследование йстины. Первые по-
пытки ее исследования были предприняты Платоном и Аристоте-
лем. Классическое понимание истины разделяли Фома Аквинский,
П. Гольбах, Гегель, Л. Фейербах. Разделяют его и сторонники фи-
лософии К. Маркса.
Как видим, этой концепции придерживаются и материалисты, и
идеалисты. Не отвергают ее и многие агностики. Кроме того, среди
приверженцев классической концепции истины имеются и метафи-
зики, и диалектики. Она очень солидна по своему представительст-
ву. Различия внутри нее проходят по вопросу о характере отражае-
мой действительности и по вопросу о механизме соответствия.
Иногда говорят: классическое определение истины (через «соот-
ветствие», «верное» или «адекватное» отражение) тавтологично.
На наш взгляд, правы те, кто считает полезными и такие определе-
ния-тавтологии, поскольку они играют роль разъяснений значений
менее знакомых слов через слова, значения которых интуитивно
более ясны.
1 Чудинов Э, М. Природа научной истины. М., 1977. С. 11. В этой же моно-
графии дается анализ классической концепции истины, когерентной и прагматичес-
кой концепции истины, семантической теории истины Тарского (см. с. 11—35)
2 Зак. 509
33
Термин «адекватное» («верное») отражение применительно к
мысленным образам может быть конкретизирован через понятия
изоморфизма и гомоморфизма. Д. П. Горский, И. С. Нарский и
Т. И. Ойзерман отмечают, что верное отображение как мысленный
образ, возникающий в результате познания объекта, есть: 1) ото-
бражение, причинно обусловленное отображаемым; 2) отображе-
ние, которое находится в отношении изоморфизма или гомомор-
физма по отношению к отображаемому; 3) отображение, в котором
компоненты, находящиеся в отношении изоморфизма или гомомор-
физма к компонентам отображаемого, связаны с последним отно-
шением сходства. Всякое верное отображение (как мысленный об-
раз) находится в указанных отношениях с отображаемым и поэто-
му может быть охарактеризовано как истинное. Предикат «истин-
ный» выступает, таким образом, как некоторое сокращение для
описания отображений, отличающихся указанными выше свойства-
ми. Этим оправдано традиционное определение понятия истины *.
Специфика диалектико-материалистической трактовки истины
(по сравнению с иными ее трактовками) заключается в следующих
моментах. Во-первых, отражаемая действительность трактуется как
объективная реальность, существующая до и независимо от нашего
сознания, как состоящая не только из явлений, но и из сущностей,
скрывающихся за ними, в них проявляющихся. Во-вторых, позна-
ние, его результат — истина, а также сам объект понимаются как
неразрывно связанные с предметно-чувственной деятельностью че-
ловека, с практикой; объект в его двух аспектах задан через прак-
тику; истина, т. е. достоверное знание сущности и ее проявлений,
воспроизводима на практике. Если первый момент отграничивает
диалектико-материалистическое понимание истины от любых форм
идеализма, а второй — от метафизики, то оба момента вместе
взятые отграничивают это понимание от агностицизма.
Зависимость истины от практики понимается здесь как ее обое*
новываемость практикой; в то же время будет неточным утверж-
дение, что только то знание может стать истинным, которое, по-
мимо отражения реальности, способно обосновывать практику
(новый ее цикл), определяя форму и характер действия3. В этом
случае истинными не могут быть многие знания, например, в опи-
сательной биологии, которые лишь отражают объекты в простом
наблюдении (живом созерцании) и непосредственно не нацелены
на обеспечение новых циклов практики.
Одно из определений объективной истины, имеющихся в марк-
систской литературе, таково: истина — это адекватное отражение
1 См.: Современные проблемы теории познания диалектического материализ-
ма. Т. II. Истина, познание, логика. М., 1970. С. 30—31.
2 «Истину можно определить как содержание человеческого сознания, соот-
ветствующее объективной реальности и выступающее теоретической основой ее
преобразования для достижения субъективной цели» (Липский Б. И. Практи-
ческая природа истины. Л., 1988. С. 96).
34
объекта познающим субъектом, воспроизводящее познаваемый
предмет т^к, как он существует вне и независимо от сознания.
Характерной чертой истины является наличие в ней объектив-
ной и субъективной сторон *.
Истина, по определению, — в субъекте, но она же и вне субъек-
та. Истина субъектна. Когда мы говорим, что истина «субъектив-
на», это значит, что она не существует помимо человека и челове-
чества. Истина объективна— это значит, что истинное содержание
человеческих представлений не зависит от субъекта, не зависит ни
от человека, ни от человечества.
Некоторые теоретики полагают, что содержание истины зависит
от классов и от времени. Левые доктринеры, например, заявляли в
30—40-х годах, будто существует «буржуазная физика» и «бур-
жуазная генетика». На этом были основаны гонения на тех, кто под-
держивал теорию относительности, хромосомную теорию наследст-
венности. В леводоктринерском антисциентизме фактически отбра-
сывалось материалистическое понимание существа объективной
истины. Его представители не хотели видеть, что их позиция совпа-
дала с позицией вульгарного социологизма, подвергнутого критике
за утверждение, будто научные истины классовы (В. М. Шуля-
тиков).
В. И. Ленин квалифицировал как путаницу согласие А. А. Бог-
данова признать за теорией денежного обращения К. Маркса объ-
ективную истинность только «для нашего времени» (А. А. Богданов
называл догматизмом приписывание этой теории «надысторически-
объективной истинности»). «Соответствия этой теории с практи-
кой, — подчеркивал В. И. Ленин, — не могут изменить никакие бу-
дущие обстоятельства...» 1 2 Объективная истина по своему предмет-
ному содержанию внеклассова и надысторична.
Данное положение нисколько не нарушает того, что имеются
истины, выражающие интересы классов, что истина определенным
образом связана с полезностью знаний 3 и что сама истина изменя-
ется со временем в смысле своей полноты, степени отражения сущ-
ности материальных систем и их проявлений.
Именно по этой причине — внеклассовости и надысторичности —
и атомистическая концепция Демокрита в своей основе истинна:
материальные тела действительно состоят из атомов, а атомы не-
делимы. Хотя атомы и оказались иными, чем это представлялось в
античности, хотя и была доказана впоследствии делимость атомов
(кстати, при критике метафизического положения XVII—XVIII вв.
1 Подробный анализ этих сторон и их взаимоотношений см.: Кузьмин В. Ф.
Объективное и субъективное (анализ процесса познания). М., 1976; Курса-
нов Г. А. Ленинская теория истины и кризис буржуазных воззрений. М., 1977.
Гл. IV.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 146.
3 См.: Введение в философию. М., 1989. Ч. 2. С. 356—358.
2*
35
о неделимости атомов забываю^, что атомы целостны и действи-
тельно неделимы в определенных пределах при определенных усло-
виях), все же данная концепция соответствовала и соответствует
своему уровню состояния практики, пусть примитивному, обыден-
ному, но вполне определенному опыту. В этих границах она истин-
на. Иное дело, что данный уровень опыта и представление о неде-
лимости атомов были в то время абсолютизированы, и в положении
«Все тела состоят из атомов, атомы неделимы» не только не со-
держалось оговорки — «при таких-то условиях», но, более того, по-
лагалось категорическое «атомы неделимы при всех условиях».
Как видим, к оценке научных концепций в плане «истина» или
«заблуждение» нужно подходить при строгом соблюдении требова-
ния соотносить их мыслимое содержание с конкретным, или отра-
жаемым, предметом, его элементами, связями, отношениями. Если
такое соответствие налицо и при фиксированных (а не любых) усло-
виях оно воспроизводится, то это означает, что мы имеем дело с до-
стоверным объективно-истинным знанием в полном его объеме или
(как в случае с атомистической концепцией Демокрита) с досто-
верностью, истинностью в главном его содержании. В последнем
случае сама концепция в гносеологическом плане есть истина плюс
заблуждение (что выявляется ретроспективно, с точки зрения но-
вого уровня развития практики).
Из понимания истины как объективной, не зависящий от инди-
видов, классов, человечества, следует ее конкретность.
Конкретность истины — это зависимость знания от связей и
взаимодействий, присущих тем или иным явлениям, от условий, ме-
ста и времени, в которых они существуют и развиваются. Реализа-
цию принципа конкретности можно было видеть из приведенного
только что примера с атомистической гипотезой. Еще пример, не-
редко приводимый в литературе: утверждение, что вода кипит при
100° С, правильно при наличии нормального атмосферного давле-
ния (760 мм ртутного столба) и неправильно при отсутствии этого
условия.
В понятие конкретной истины включается указание на время.
Имеется в виду время существования объекта и момент или период
его отражения субъектом. Если же «время объекта» или «время
субъекта» меняется, то знание может потерять свою объективность.
Таким образом, абстрактной истины нет, истина всегда кон-
кретна. Конкретность включается в объективную истину. Вслед-
ствие этого понятие истины неотъемлемо от ее развития, от поня-
тия творчества, необходимого для дальнейшей разработки и раз-
вития знания.
Истинное знание имеет место не только в научном познании.
Существуют различные формы истины: истина обыденная (или
повседневная), истина научная, художественная истина, истина
нравственная и др. Иначе говоря, виды (формы) истины соответ-
ствуют видам знания.
36
Э. М. Чудинов приводит следующий пример, иллюстрирующий
различие обыденной истины и истины научной *. Предложение
«Снег бел» может квалифицироваться как истинное. Эта истина
принадлежит к сфере обыденного знания. Переходя к научному по-
знанию, мы прежде всего уточняем это предложение. Научным кор-
релятом истины обыденного познания «Снег бел» будет предложе-
ние «Белизна снега — это эффект воздействия некогерентного све-
та, отраженного снегом, на зрительные рецепторы». Это предложе-
ние представляет собой уже не простую констатацию наблюдений,
а следствие научных теорий — физической теории света и биофи-
зической теории зрительного восприятия. В обыденной же истине
заключена констатация явлений и корреляций между ними.
К научной истине применимы критерии научности. При этом
наиболее важными считаются такие признаки: 1) рациональная
обоснованность, доказательность (как отмечает В. В. Ильин, обы-
денное знание носит, помимо прочего, ссылочный характер, опира-
ется на «мнения», «авторитет»; в научном же знании не просто что-
то сообщается, а приводятся необходимые основания, по которым
это содержание истинно); здесь действует принцип достаточного ос-
нования1 2; судьей в вопросах истины становится разум, а способом
ее достижения — критичность и рациональные принципы познания;
2) эссенциалистская направленность, т. е. нацеленность на воспро-
изведение сущности, закономерностей объекта (отражение повторя-
ющихся, но несущественных свойств объекта тоже подчинено этой
цели); 3) особая организация, особая системность знания; не просто
упорядоченность, как в обыденном знании, а упорядоченность по
осознанным принципам; упорядоченность в форме теории и развер-
нутого теоретического понятия; 4) проверяемость; здесь и обраще-
ние к научному наблюдению, к практике, и испытание логикой, ло-
гическим путем; «научная истина не может покоиться на вере. Она
характеризует знания, которые в принципе проверяемы и в конеч-
ном счете оказываются подтвержденными. Она обладает ценност-
ными моментами, в силу которых может быть включена в систему
научного знания и может стать основой научной деятельности»3.
Проверяемость научных истин, их воспроизводимость через
Практику придает им свойство общезначимости (и в этом смысле
«интерсубъективности»).
Общезначимость сама по себе не есть критериальный признак
истинности того или иного положения. Тот факт, что большинство
проголосует за положение о существовании Бога или еще за какое-
то положение, вовсе не означает, что оно истинно. Основной крите-
1 См.: Чудинов Э. М. Природа научной истины. С. 52.
2 Принцип достаточного основания гласит: «Ни одно явление не может ока-
заться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым без до-
статочного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе» (Лейб-
ниц, Г. В. Соч.: В 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 418).
3 Чудинов Э. М. Природа научной истины. С. 62.
37
рий истины иной. Истинность не вытекает из общезначимости, а на-
оборот, истинность требует общезначимости и обеспечивает ее.
Отмеченные четыре признака (или критерия) научной истины
находятся во взаимосвязи. Только в системе, в своем единстве они
способны выявить научную истину, отграничить ее от истины пов-
седневного знания или от «истин» религиозного или авторитарного
знания.
Практически-обыденное знание получает обоснование из повсед-
невного опыта, из некоторых индуктивно установленных рецептур-
ных правил, которые не обладают необходимо доказательной си-
лой, не имеют строгой принудительности, логической демонстратив-
ности. Дискурсивность научного знания базируется на принудитель-
ной последовательности понятий и суждений, заданной логическим
строем знания (причинно-следственной структурой), формирует
чувство субъективной убежденности в обладании истиной. Поэтому
акты научного знания сопровождаются уверенностью субъекта в
достоверности его содержания. Вот почему под знанием понимают
форму субъективного права на истину. В условиях науки это право
переходит в обязанность субъекта признавать логически обосно-
ванную, дискурсивно доказательную, организованную, «системати-
чески связанную» истину 1.
В пределах науки имеются модификации научной истины (по
областям научного знания: математики, физики, биологии и др.) 1 2.
Специфична объективная истина в уголовном судопроизводстве 3,
в исторической науке, в других гуманитарных и общественных на-
уках. Рассматривая, например, историческую истину, А. И. Раки-
тов пришел к выводу, что в историческом познании «возникает со-
вершенно своеобразная познавательная ситуация: исторические ис-
тины есть отражение реальной, прошедшей социально значимой
деятельности людей, т. е. исторической практики, но сами они не
включаются, не проверяются и не видоизменяются в системе прак-
тической деятельности исследователя (историка)»4. В гуманитар-
1 См.: Ильин В. В. Критерии научности знания. М., 1989; см. также: Ке-
зин А. В. Научность: эталоны, идеалы, критерии. М., 1989.
2 Следует отграничивать истину как гносеологическую категорию от логиче-
ской истинности. «Логическая истинность (в формальной логике)—истинность
предложения (суждения, высказывания), обусловленная его формально логичес-
кой структурой и принятыми при его рассмотрении законами логики (в отличие
от так называемой фактической истинности, для установления которой необходим
также анализ содержания предложения)» (Философская энциклопедия. М„ 1964.
Т 3. С. 230).
3 См., например: Пашкевич П. Ф. Объективная истина в уголовном судопро-
изводстве. М., 1961.
4 Ракитов А. И. Историзм, историческая истина и исторический факт // Фи-
лософия и социология науки и техники. Ежегодник. 1983. М., 1985. С. 93—94
(приведенное положение не следует расценивать как нарушающее представление
о критериальных признаках научной истины. В данном контексте тер*мин «про-
веряемость» употребляется в строго обозначенном автором смысле; но «проверяе-
мость» включает в себя также и обращение к наблюдению, возможность много-
кратного наблюдения, что в историческом познании всегда имеет место).
38
ном знании важное значение для истины имеет глубина понимания,
соотносимая не только с разумом, но и с эмоциональным, ценност-
ным отношением человека к миру.
Такая двуполюсность истины наиболее ярко выражается в искус-
стве, в понятии «художественная правда». Как отмечает В. И. Свин-
цов, художественную правду правильнее рассматривать как одну
из форм истины, используемую постоянно (наряду с другими фор-
мами) в познании и интеллектуальной коммуникации. Анализ ряда
художественных произведений показывает, что «истинностная ос-
нова» художественной правды в этих произведениях имеется. «Весь-
ма возможно, что она как бы перемещена из поверхностного в бо-
лее глубокие слои. И хотя установить связь «глубины» с «поверх-
ностью» не всегда легко, ясно, что она должна существовать... В
действительности истина (ложь) в произведениях, содержащих та-
кие конструкции, может быть «упрятана» в сюжетно-фабульном
слое, слое характеров, наконец, в слое закодированных идей» 1. Ху-
дожник способен открывать и в художественной форме демонстри-
ровать истину.
Небезынтересным может быть обсуждение вопроса о соотноше-
нии понятий «истина» и «правда» (а также «истинный», «подлин-
ный», «правильный», «правый», «справедливый»).
Среди философов наблюдается обмен мнениями (именно «обмен мнениями»,
а не «обсуждение», так как сколь-нибудь основательного анализа пока не было)
по вопросу о том, что принимать за «исходную единицу», (или «исходный носи-
тель») объективной истины.
Э. М. Чудинов ставит вопрос: в любом ли случае мысль, соответствующая
действительности, может быть квалифицирована как истина? Он пишет: «В логи-
ческой литературе почти общепринято считать, что носителями истинностного
значения могут быть суждения или высказывания, представленные повествова-
тельными предложениями»1 2. С его точки зрения, «чтобы предложения могли
иметь истинностное значение, они должы быть не просто дескриптивными, а де-
скриптивно определенными. Например, х>4 или х 4-6=1/ представляют собой
неопределенные утверждения и не могут быть квалифицированы ни как истин-
ные, ни как ложные. Напротив, утверждения «Существует х такое, что х>4»
и «44-6=10» являются дескриптивно определенными и вместе с тем истин-
ными» 3.
Э. М. Чудинов прав постольку, поскольку он разбирает характер суждений.
Он вообще не касается вопроса об отношении других форм отражения, в част-
ности ощущений, к проблеме истины, вернее, вопроса о применимости к ним оцен-
ки «истина» («ложь»). Однако может сложиться мнение, что понятие «истина»
приложимо только к суждениям определенного типа.
Не соглашаясь с точкой зрения, по которой теория истины ограничивается
областью понятийного мышления, М. Н. Руткевич подчеркивает, что истина, как
соответствие объекту, есть общая характеристика любого гносеологического об-
раза. «Истина» относится и к чувственному отражению. «Но поскольку противо-
1 Свинцов В. И. К вопросу о соотношении понятий «истина» и «художествен-
ная правда» // Философские науки. 1984. № 4. С. 57.
2 Чудинов Э. М. Природа научной истины. С. 16.
3 Там же. С. 16.
39
положность объективного и субъективного, соответствующего объекту и не соот-
ветствующего ему, развертывается в мышлении в противоположность истины и
заблуждения, постольку понятие «заблуждение» (в отличие от «ложного») обыч-
но употребляется применительно к мысли, в то время как в ощущениях и воспри-
ятиях различают просто истинное и ложное. Действительно, чтобы «заблуждать-
ся», надо «искать», чтобы искать, надо иметь известную свободу выбора, а она
появляется вместе с относительной самостоятельностью мышления. В ощущени-
ях и восприятиях свободы выбора нет, поскольку они есть результат непосред-
ственного взаимодействия органов чувств с вещами» к
Положение о применимости понятия истинности к ощущениям отстаивают
А. И. Уемов, П. С. Заботин и некоторые другие. А. И. Уемов отмечает: «Если мы
не считаем ощущения единственной реальностью и полагаем, что вне нас сущест-
вует материальный мир, который так или иначе отображается в ощущениях, то
вопрос об истинности или ложности чувственных данных является вполне закон-
ным. Если эти чувственные данные соответствуют отображаемой ими действи-
тельности, то они истинны, если искажают ее, то — ложны»1 2.
Поддерживая эту точку зрения, можно выдвинуть еще и такое соображение.
В агностицизме, в некоторых его разновидностях основное внимание уделяется
проблеме отношения ощущения к объекту. Сенситивная сторона субъектно-объ-
ектного взаимодействия чрезмерно субъективизируется вплоть до вывода о несо-
ответствии ощущений свойствам объекта. Результатом такого хода мысли стано-
вится отгораживание субъектного мира от сущности материальных систем, воз-
действующих на субъект.
В этом плане изучение того, в каком отношении находятся ощущения к внеш-
нему материальному миру, имеет не только частнонаучное, но и гносеологическое
значение. Встает проблема первичных и вторичных качеств, своеобразие и позна-
вательная роль «вторичных» (диспозиционных) качеств. Различие между ними
как раз и фиксируется в понятиях теории истины («истинное», «изоморфное»,
«гомоморфное», «правильное», «совпадение», «соответствие» и т. п.).
Можно, конечно, применять к ощущениям понятие «правильное» («непра-
вильное»), особенно если речь идет об ощущениях животных. Но применение по-
нятия «объективная истина» к человеческим ощущениям лишь подчеркивает че-
ловеческое существо отражательного процесса на уровне органов чувств, его
предметно-деятельностную, социальную, конкретно-историческую природу.
Интересные перспективы обещает исследование более широкого
феномена «невербальной истины». Так, В. И. Свинцов пишет: «Ко-
нечно, можно легко отгородиться от рассматриваемой проблемати-
ки декларацией тезиса, что суждение есть единственный минималь-
ный носитель истины и лжи. Однако такой «стерильный» подход к
истине, вероятно, оправдан лишь для формальной логики с ее спе-
цифическими задачами и методами... С общегносеологической точ-
ки зрения более привлекательным представляется широкий взгляд
на эту проблему, допускающий многообразие форм адекватного
(неадекватного) отражения действительности, включая и такие
способы выражения и передачи истины и лжи, которые не обяза-
тельно связаны с вербальным поведением субъекта»3.
Во всех случаях объективной истиной будет адекватное отраже-
ние субъектом объекта.
1 Руткевич М. Н. Актуальные проблемы ленинской теории отражения.
Свердловск, 1970. С. 119.
2 Уемов А. И. Истина и пути ее познания. М., 1975. С. 38; см. такжё: Диалек-
тика познания У Под ред. А. С. Кармина. Л., 1988. С. 59—60,
3 Свинцов В. И. К вопросу о соотношении понятий «истина» и «художествен-
ная правда». С. 61—62.
40
2. Абсолютная истина и истина относительная
Наряду с вопросом о том, существует ли объективная истина,
проблема истины имеет еще и другую сторону: могут ли челове-
ческие представления, выражающие объективную истину, выра-
жать ее сразу, целиком, безусловно, абсолютно или же только при-
близительно, относительно? Этот второй вопрос есть вопрос о соот-
ношении истины абсолютной и относительной.
Вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины мог
встать в полной мере как мировоззренческий вопрос лишь на опре-
деленной ступени развития человеческой культуры, когда обнару-
жилось, что люди имеют дело с познавательно неисчерпаемыми
сложноорганизованными объектами, когда выявилась несостоятель-
ность претензий любых теорий на окончательное (абсолютное) по-
стижение этих объектов.
Под абсолютной истиной в настоящее время понимается 1 такого
рода знание, которое тождественно своему предмету и потому не
может быть опровергнуто при дальнейшем развитии познания. Та-
кая истина есть:
а) результат познания отдельных сторон изучаемых объектов
(констатация фактов, что не тождественно абсолютному знанию
всего содержания данных фактов);
б) окончательное знание определенных аспектов действитель-
ности;
в) то содержание относительной истины, которое сохраняется в
процессе дальнейшего познания;
г) полное, актуально никогда целиком не достижимое знание о
мире и (добавим мы) о сложноорганизованных системах.
По-видимому, вплоть до конца XIX — начала XX в. в естество-
знании, да и в философии, господствовало представление об истине
как об абсолютной в значениях, отмеченных пунктами а, б и в.
Когда констатируется что-либо, существующее или существо-
вавшее в действительности (например, в 1688 г. были открыты
красные кровяные тельца — эритроциты, а в 1690 г. проведено на-
блюдение поляризации света), «абсолютны» не только годы откры-
тий этих структур или явлений, но и утверждения о том, что эти яв-
ления имеют место в действительности. Такая констатация подхо-
дит под общее определение понятия «абсолютная истина». И здесь
мы не находим «относительной» истины, отличающейся от «абсо-
лютной» (разве что при перемене системы отсчета и рефлексии над
самими теориями, объясняющими данные феномены; но для этого
требуется известное изменение самих научных теорий и переход
одних теорий в другие).
1 См.: Нарский И. С., Ойзерман Т. И. Истина // Философская энциклопедия.
М., 1962. Т. 2. С. 347.
41
Когда дается строгое философское определение понятиям «ма-
терия», «движение», «скачок» и т. п., такое знание тоже может счи-
таться абсолютной истиной в смысле, совпадающем с относитель-
ной истиной (и в этом плане употребление понятия «относительная
истина» не обязательно, как излишней становится и проблема со-
отношения абсолютной и относительной истин). Такой абсолютной
истине не противостоит никакая относительная истина, если только
не обращаться к формированию соответствующих представлений в
истории естествознания и в истории философии.
Не будет проблемы соотношения абсолютной и относительной
истин и тогда, когда имеют дело с ощущениями или вообще невер-
бальными формами отражения человеком действительности *.
Но вот когда эта проблема снимается в наше время по тем же
мотивам, по которым ее не было в XVII или XVIII вв., то это уже
анахронизм 1 2 3.
В применении к достаточно развитому научному теоретическому
познанию абсолютная истина — это полное, исчерпывающее зна-
ние о предмете (сложиоорганизованной материальной системе или
мире в целом); относительная же истина — это неполное знание о
том же самом предмете.
Пример такого рода относительных истин — теория классичес-
кой механики и теория относительности.
Классическая механика как изоморфное отображение определенной сферы дей-
ствительности, отмечает Д. П. Горский, считалась истинной теорией без всяких
ограничений, т. е. истиной в некотором абсолютном смысле, поскольку с ее помо-
щью описывались н предсказывались реальные процессы механического движе-
ния. С возникновением теории относительности было выяснено, что ее уже нельзя
считать истинной без ограничений. Изоморфизм теории как образа механического
движения перестал со временем быть полным: в предметной области были рас-
крыты соотношения между соответствующими характеристиками механического
движения (при больших скоростях), которые не выполнялись в классической
механике. Классическая (с внесенными в нее ограничениями) и релятивистская
механика, рассматриваемые уже как соответствующие изоморфные отображения,
связаны между собой как истина менее полная и истина более полная. Абсолют-
ный же изоморфизм между мысленным отображением и определенной сферой дей-
ствительности, как она существует независимо от нас, подчеркивает Д. П. Гор-
ский, недостижим ни на какой ступени познания ’.
Такое представление об абсолютной, да и об относительной ис-
тине, связанное с выходом на процесс развития научного знания,
развития научных, теорий, выводит нас на подлинную диалектику
абсолютной и относительной истины..
1 Данный вопрос требует, однако, специального анализа.
2 См.: Минасян А. М. Диалектический материализм (учение о сознании).
Ростов-на-Дону, 1974. С. 202—206.
3 См.: Горский Д. П. Истина и заблуждение как полярные противоположно-
сти и их соотношение с понятиями относительной и абсолютной истины // Ленин-
ская теория отражения в свете развития науки и практики. София, 1981. Т. 1.
42
При этом не следует думать, что взятый аспект абсолютной ис-
тины имеется только у естественнонаучного познания и не относит-
ся к общественным наукам, в частности к марксистской теории об-
щества. Политэкономические концепции капитализма Д. Рикардо,
А. Смита, К. Маркса тоже с разной степенью полноты и глубины
отражали сущность своего предмета исследования. Концепция
К. Маркса по верности отражения сущности капитализма является
более научной и в этом смысле — единственно научной. И тем не
менее в ней нет претензии на законченный образ капитализма. По-
нятие капитализма в его идеально, максимально полном воспроиз-
ведении — это идеал, абсолютная истина, а его отражение в про-
изведениях К. Маркса и его последователей — объективно-отно-
сительные истины, конкретизирующие и углубляющие представле-
ние о капитализме. Все это говорит о том, что между понятиями
абсолютной и относительной истины нет отношений взаимного ис-
ключения, и относительная истина не рядоположена абсолютной.
Но они и не сливаются друг с другом.
Абсолютная истина (в аспекте г) складывается из относитель-
ных истин.
Если признать на схеме абсолютную истину за бесконечную об-
ласть вправо от вертикали и выше от горизонтали то
ступени 1, 2, з... будут относительными истинами.
Вместе с тем эти же относительные истины оказываются частями
абсолютной истины, а значит, одновременно (и в том же отноше-
нии) и абсолютными истинами. Это уже не абсолютная истина (г),
а абсолютная истина (в). Относительная истина — это абсолютная
в третьем своем аспекте, причем не просто ведущая к абсолютной
истине как исчерпывающему знанию об объекте, но как составляю-
щая ее неотъемлемую часть, по своему содержанию инвариантную
в составе идеально полной абсолютной истины.
Каждая относительная истина есть одновременно и абсолютная
(в том смысле, что в ней — часть абсолютной — г).
Единство абсолютной истины (в третьем и четвертом аспектах)
и относительной истины обусловливается их содержанием; они еди-
ны благодаря тому, что и абсолютная, и относительная истины яв-
ляются объективными истинами.
Когда мы рассматриваем движение атомистической концепции
от античности к XVII—XVIII столетиям, а затем к началу XX в.,
43
в этом процессе за всеми отклонениями обнаруживается стержне-
вая линия, связанная с наращиванием, умножением объективной
истины в смысле роста объема информации истинного характера.
(Приходится, правда, заметить, что приведенная выше схема, до-
статочно наглядно показывающая формирование абсолютной исти-
ны из относительных, нуждается в некоторых поправках: относи-
тельная истина2 не исключает, как в схеме, относительную истинуь
но вбирает ее в себя, определенным образом ее трансформируя.)
Так что то, что было истинным в атомистической концепции Демо-
крита, входит и в истинностное содержание современной атомисти-
ческой концепции.
А содержит ли в себе относительная истина какие-либо момен-
ты заблуждения?
В философской литературе есть точка зрения, согласно которой
относительная истина состоит из объективной истины плюс заблуж-
дения. Один из разделов монографии Э. М. Чудинова «Природа на-
учной истины» озаглавлен «Заблуждения в структуре относитель-
ной истины»; кандидатская диссертация В. В. Белослюдовой имеет
примечательное в этом плане название: «Гносеологическая роль по-
нятия заблуждения в структуре относительной истины». По мне-
нию П. С. Заботина, «с диалектической точки зрения в истинном
есть моменты заблуждения, в заблуждении — моменты истины» 1
(здесь привлекает нас первая часть этой диалектики). «В принци-
пе, — подчеркивает П. С. Заботин, — истина и заблуждение соче-
таются в любой относительной истине» 1 2.
Мы уже видели выше, когда начинали рассматривать вопрос об
объективной истине и приводили пример с атомистической концеп-
цией Демокрита, что проблема оценки той или иной теории в пла-
не «истина — заблуждение» не так проста. В только что приведен-
ной трактовке относительной истины делается попытка разрешить
эту проблему. И определенный шаг вперед в данном отношении де-
лается. Однако, по нашему мнению, нужно идти дальше. Нужно
четко признать, что любая истина, хотя бы и относительная, по
своему содержанию всегда объективна; а будучи объективной, от-
носительная истина внеисторична (в том плане, которого мы каса-
лись) и внеклассова. Если включать в состав относительной исти-
ны заблуждение, то это будет та ложка дегтя, которая испортит
всю бочку меда. В результате истина перестанет быть истиной. От-
носительная истина всегда есть истина, т. е, объективная истина.
Относительная истина исключает какие-либо моменты заблужде-
ния или ложь. Нужно признать определенно, что истина во все
времена остается истиной, адекватно отражающей реальные явле-
ния; относительная истина есть истина объективная, исключающая
заблуждения и ложь.
1 Заботин П. С. Преодоление заблуждения в научном познании. М., 1979. С. 43.
2 Там же. С. 73.
44
Историческое развитие научных теорий, нацеленных на воспро-
изведение сущности одного и того же объекта, подчиняется прин-
ципу соответствия (данный принцип был сформулирован физиком
Н. Бором в 1913 г.).
Согласно принципу соответствия ’, смена одной естественнонауч-
ной теории другой обнаруживает не только различие, но и связь,
преемственность между ними, которая может быть выражена с ма-
тематической точностью. Новая теория, приходя на смену старой,
не просто отрицает последнюю, а в определенной форме удержива-
ет ее. Благодаря этому возможны обратный переход от последую-
щей теории к предыдущей, их совпадение в некоторой предельной
области, где различия между ними оказываются несущественными.
Например, законы квантовой механики переходят в законы класси-
ческой при условиях, когда можно пренебречь величиной кванта
действия 1 2.
Итак, истина по содержанию объективна, а по форме — относи-
тельна (относительно-абсолютна)3. Объективность истины являет-
ся основой преемственности истин.
Объективность истины придает новое звучание имевшемуся в
истории домарксистской философии положению «истина есть про-
цесо. Гегель трактовал его как процесс, совершающийся имма-
нентно, вне зависимости от предметно-чувственной, практической
деятельности человека; это познающая себя идея. В. И. Ленин ин-
терпретировал Гегеля диалектико-материалистически; соответству-
ющее место из «Науки логики» Гегеля послужило поводом для но-
вого заключения: «Совпадение мысли с объектом есть процесс:
мысль ( = человек) не должна представлять себе истину в виде
мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (ту-
склого), без стремления, без движения... Познание есть вечное, бес?
конечное приближение мышления к объекту. Отражение природы
в мысли человека надо понимать не „мертво”, не „абстрактно”,
не б еэ движения, не без противоречий, а в вечном процессе
движения, возникновения противоречий и разрешения их»4.
Свойство объективной истины быть процессом проявляется дво-
яко: во-первых, как процесс изменения в направлении все большей
полноты отражения объекта и, во-вторых, как процесс преодоле-
1 См.: Философский словарь. М„ 1986. С. 438.
2 В литературе нормативно-предписательный характер данного принципа вы-
ражается в требовании, чтобы каждая последующая теория логически не проти-
воречила ранее принятой и оправдавшей себя на практике; новая теория должна
включать в себя прежнюю в качестве предельного случая, т. е. законы и формулы
прежней теории в некоторых крайних условиях должны автоматически следовать
из формулы новой теории.
9 «Относительная и абсолютная истины — это лишь разные уровни, или фор-
мы, объективной истины» (Введение в философию. Ч. 2. С. 356).
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 176—177.
ния заблуждения в структуре концепций, теорий (данный вопрос
будет рассмотрен в следующем параграфе).
Движение от менее полной истины к более полной (т. е. процесс
ее развития), как и всякое движение, развитие, имеет моменты ус-
тойчивости и моменты изменчивости. В единстве, «контролируемом»
объективностью, они обеспечивают рост истинного содержания зна-
ния. При нарушении этого единства рост истины замедляется или
прекращается вовсе. При гипертрофии момента устойчивости (абсо-
лютности) формируется догматизм, фетишизм, культовое отно-
шение к авторитету. Такая ситуация существовала, например, в
нашей философии в период с середины 30-х до середины 50-х го-
дов.
Абсолютизация же относительности знания в смысле смены од-
них концепций другими способна породить зряшный скептицизм и
в конце концов агностицизм. Релятивизм как мировоззренческая
установка 1 обусловливает то настроение смятения и пессимизма в
области познания, которое мы видели выше у X. А. Лоренца и ко-
торое оказывало тормозящее влияние на развитие науки.
Гносеологический релятивизм внешне противоположен догма-
тизму. Однако они едины в разрыве устойчиво-изменчивого, как и
абсолютно-относительного в истине; они дополняют друг друга.
Научная философия противопоставляет догматизму и реляти-
визму такую трактовку истины, в которой воедино связывают аб-
солютность и относительность, устойчивость и изменчивость. Раз-
витие научного знания есть его обогащение, конкретизация. Под-
линной науке свойственно систематическое наращивание истинно-
стного потенциала.
3. Дезинформация и ложь, заблуждение
и достоверное знание
Существует взгляд, будто наука имеет дело с объективными ис-
тинами, и только с истинами. Не будем приводить соответствующих
высказываний, встречающихся в литературе в наши дни. Приве-
дем мнение выдающегося физика Луи де Бройля. «Люди, которые
сами не занимаются наукой, — пишет он, — довольно часто полага-
ют, что науки всегда дают абсолютно достоверные положения; эти
люди считают, что научные работники делают свои выводы на осно-
ве неоспоримых фактов и безупречных рассуждений и, следователь-
но, уверенно шагают вперед, причем исключена возможность ошиб-
1 «Релятивизм (от лат. relativus—относительный) — возведенный в ранг тео-
ретической концепции принцип, согласно которому все в мире только относи-
тельно. Из такого подхода вытекает отрицание каких-либо абсолютных субстан-
циальных моментов, сторон в вещар, научных теориях, моральных нормах и т. д.»
(Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4. С. 494).
46
ки или возврата назад. Однако состояние современной науки,
так же как и история наук в прошлом, доказывают, что дело обсто-
ит совершенно не так» *. Наряду с фактами и теориями, о чем сви-
детельствует история науки, в научном познании встречаются псе-
вдофакты, псевдотеории. В ряде наук, особенно общественных,
имеет место также и дезинформация, ложь. Немало такой дезин-
формации мы имеем в западной социологической литературе.
Но дезинформация имела место, к сожалению, и в работах, пуб-
ликовавшихся в СССР. Когда, например, в книгах и статьях по
социалистическому образу жизни, издававшихся в 70-е годы и в
начале 80-х годов, сообщалось, что в нашей стране едва ли не са-
мая высокая в мире средняя продолжительность жизни людей с тен-
денцией непрерывного увеличения, а затем оказалось что она,
наоборот, снижалась в последние десятилетия1 2, то такого ро-
да сообщение вовсе не укладывается в рамки истинной инфор-
мации.
Дезинформация может быть осознанной или неосознанной, не
переставая оттого быть неправдой.
Ложь обычно понимается как преднамеренное возведение заве-
домо неправильных представлений в истину.
Понятие дезинформации отличается в данном отношении (в от-
ношении интенции, намерения, направленности сознания) от поня-
тия «ложь», кроме того, в нем оттеняется процесс передачи инфор-
мации, т. е. коммуникативный, момент. «Дезинформация — переда-
ча (объективно) ложного знания как истинного или (объективно)
истинного знания как ложного; оно не зависит однозначно от ин-
тенции информатора»3. Дезинформационная интенция при этом
есть стремление информатора ввести реципиента в состояние за-
блуждения; оно проявляется в том, что имеющаяся у информатора
оценка знания как истинного или ложного противоположна той,
которая сообщается реципиенту4. В связи с этим различается два
вида дезинформации: интенциальная и неинтенциальная.
Одной из разновидностей дезинформации является «ложь умол-
чанием»5. Распространенность этого явления стала очевидной осо-
бенно с переходом к перестройке всей нашей жизни, с расширением
рамок демократии и гласности. Административно-командный режим
управления порождал стремление нижестоящих инстанций сооб-
щать «наверх» благополучную информацию, скрывая и замалчивая
1 Бройль Л. де. По тропам науки. М., 1962. С. 292—293.
2 См.: Правда. 1987. 28 сент.
2 Свинцов В. И. Заблуждение, ложь, дезинформация (соотношение понятий
и терминов) // Философские науки. 1982. № 1. С. 83.
* См. там же.
2 См. об этом подробнее: Свинцов В. И. Отсутствие сообщения как возмож-
ный источник информации: логико-гносеологический аспект // Философские нау-
ки. 1983. № 3; Свинцов В. И. Полуправда // Вопросы философии. 1990. № 6.
47
неудачи, ошибки, срывы, провалы. «Вышестоящие» не пресекали
такую практику. «Ложь умолчанием» проникла и в средства мас-
совой информации. Формировалась иллюзия в «успешном прогрес-
се», тогда как на самом деле был кризис развития, движение
вспять.
Заблуждение представляет собой своеобразное теоретико-поз-
навательное явление. Оно есть непреднамеренное несоответствие
суждений или понятий объекту. Свойство непреднамеренности де-
лает его существенно отличающимся от лжи. Наряду с этим и за-
блуждение, и ложь — ошибочные утверждения. Заблуждение — это
ложное знание, принимаемое за истинное (определение Э. М. Чу-
динова), или, если учесть случаи, когда, наоборот, истина может
выступать как ложь, — это восприятие (осознание) ложного зна-
ния как истинного или истинного знания как ложного (определе-
ние В. И. Свинцова). В основе заблуждений может находиться
дезинформация, но они могут порождаться и другими факто-
рами !.
Причины появления заблуждений в науке, естествознании мно-
гообразны. Из гносеологических причин можно указать на харак-
тер поиска истины: он всегда сопряжен с выдвижением предполо-
жений, догадок, гипотез. Субъект накладывает на область неизве-
данного свои предварительные представления, базирующиеся на
уже известном. Истолкование же области неизвестного с позиций
известного далеко не всегда истинно.
К гносеологическим факторам относится также многогранность
объектов изучения и нередко фрагментарное, поначалу односторон-
нее их отображение (вспомним хотя бы историю развития знания
о природе света, где сначала познавалась одна сторона внутренне-
го противоречия, затем другая). Часть выдается за целое, одна
сторона, один элемент — за всю систему. В результате полученная
первоначально истина трансформируется в не-истину. Как отмечал
В. И. Ленин, «всякую истину, если ее сделать «чрезмерной»... если
ее преувеличить, если ее распространить за пределы ее действи-
тельной применимости, можно довести до абсурда, и она даже не-
избежно, при указанных условиях, превращается в абсурд»1 2.
Предположения и гипотезы, неизбежные в поиске истины, сами
по себе ни истинны и ни ложны: одни более достоверны, другие ме-
нее достоверны или совсем не достоверны. Но субъекты, особенно
если над ними довлеют узкогрупповые или социальные интересы,
способны это гипотетическое знание возводить в разряд истинного.
Истина не лежит на поверхности явлений, но глубоко и «хит-
ро» сокрыта ими. Нужны предположения, их сопоставления, их
проверка. При этом возможны ошибки, заблуждения. Академик
1 Их освещение дается, например, в книге: Заботин П. С. Преодоление за-
блуждения в научном познании. М., 1979.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 46.
48
П. Л. Капица подчеркивал, что ученый имеет право на ошибку;
ошибки, говорил он, не есть еще лженаука. «Лженаука — это не-
признание ошибок. Можно сказать, что ошибки — диалектический
способ поиска истины. Никогда не надо преувеличивать их вред и
уменьшать их пользу»
Одним из следствий отмеченной особенности поиска истины яв-
ляется равноправность всех ученых перед лицом знания; ни один
ученый, ни одно направление или школа не вправе претендовать
на монополизм в науке — ни в процессе движения к истине, ни тем
более после ее установления.
Заблуждения неравнозначны по отношению к факторам, их выз-
вавшим, по степени достоверности информации, в них содержащей-
ся, по роли в развитии знания и т. п. Одно дело — заблуждение в
виде отдельного высказывания в составе теории, и другое — си-
стематические заблуждения, оформленные в целые учения, концеп-
ции.
Роль заблуждений в развитии науки неоднозначна. В принципе
всякое заблуждение как заблуждение уводит в сторону от истины,
мешает познанию 1 2. И подлинный ученый никогда сознательно не
идет на его конструирование. Он может лишь предполагать, что
его конструкция или какая-то ее часть окажется неверной. Но чаще
всего он убежден в истинности своих построений.
Заблуждения могут способствовать созданию проблемных си-
туаций, служащих отправным пунктом для дальнейшего движения
науки. Пример — квантовая механика. Для ее создания принци-
пиальное значение имела модель электрона как классического объ-
екта, движущегося по классической орбите вокруг атомного ядра.
Само по себе такое представление об электроне было заблуждени-
ем, но именно оно позволило сформулировать ряд проблем. Возник-
ли следующие вопросы: почему электрон имеет устойчивую орбиту
и не падает на атомное ядро? Чем объясняется дискретный харак-
тер его излучения? И т. д. Необходимость ответа на эти вопросы
привела вначале к формулировке квантовых постулатов Бора, а
затем — к созданию квантовой механики. В результате этого само
представление о классических орбитах электронов было устранено
из науки, но оно дало жизнь новой научной теории3.
Известны также результаты, к которым привела алхимия. Хотя
в целом она оказалась заблуждением, в ее недрах развивались
идеи, впоследствии получившие статус истинных. Алхимия привела
1 Капица П. Л. Приглашение к спору // Юность. 1967. № 1. С. 80.
2 «Являясь все-таки не адекватной формой развития знания, они (заблужде-
ния.—Дет.), если от них вовремя не отказаться, неизбежно обусловливают целую
серию ошибок, препятствующих постижению истины. Кроме того, заблуждения не-
редко формируют предрассудки и консерватизм в науке> (Заботин П. С. Прео-
доление заблуждения в научном познании. С. 49).
3 См.: Чудинов Э. М. Природа научной истины. С. 293.
49
к открытию свойств многих элементов и в конце концов заложила
предпосылки действительной науки — химии.
Обобщая многие факты, связанные с заблуждениями в науке1,
Э. М. Чудинов приходит к заключению об их немалой позитивной
роли. Заблуждения могут вести к созданию проблемных ситуаций,
способствовать нахождению правильного пути решения проблем,
построению истинной теории и определению границ ее применимо-
сти. История науки убеждает, что путь к истине лежал через за-
блуждения. Они были не иррациональным началом в познании, от-
вращающим от истины, а, наоборот, необходимой ступенькой, опи-
раясь на которую наука приближалась к истине.
Вернемся к примеру из истории науки с разработкой атомисти-
ческой концепции. Посмотрим на приведенную уже схему (на с. 43).
В ней отражено развитие лишь истинного содержания концепции и
намеренно не принята в расчет связь истины с заблуждением. Те-
перь внесем уточнение, смысл которого в том, что концепция (или
учение, теория) состоит не только из «утверждений-истин», но и из
«утверждений-заблуждений». Схема получит следующий вид:
Концепция
(теория)
Нас не интересует сейчас изменение положения заблуждения /
при переходе к относительной истине 2, и заблуждения 2 при пере-
ходе к истине 3. Достаточно того, что показана область заблуж-
дения (zy—zo) в ее соотнесенности с область^) истины и неразрыв-
ность истины с заблуждением в составе единой концепции (тео-
рии) 1 2.
1 См.: Чудинов Э. М. Природа научной истины С. 293—302.
2 Необходимо также видеть отличие теории от ее изложения в статьях, кни-.
гах. «Что представляет собой связный текст, например текст научной монографии,
с логико-гносеологической стороны? Вряд ли можно утверждать, что текст науч-
ной монографии сводится, скажем, к теории... Ни в одной книге мы не встретим
50
Когда в начале данной главы ставился вопрос о том, что пред-
ставляет собой атомистическая концепция Демокрита — истину
или заблуждение, то расчет на наверный ответ строился именно на
предположении, что читатель отождествит понятие «концепция» с
понятием «истинное знание». Поэтому корректировка нашего пред-
ставления о том, что входит в концепции, необходима.
И еще одно уточнение. Для самого Демокрита его атомистичес-
кая концепция, надо полагать, не представлялась комплексом «ис-
тина-1-заблуждение». Уже отмечалось, что подлинный ученый не-
примирим к заблуждению и всегда стремится элиминировать за-
блуждение из своей концепции. Да, стремится, но только при усло-
вии, если таковое выявляется. Оценка знания как заблуждения да-
ется всегда ретроспективно, с высоты нового рубежа практики и
науки.
В пределах же заданной формы (или уровня) практики и зна-
ния нет возможностей для квалификации знания, находящегося за
пределами подтвержденного на практике, в качестве истины или в
качестве заблуждения. Такое знание — гипотетическое, а вернее,
гносеологически неопределенное (для данного момента времени).
Если брать нашу схему, то обозначение заблуждением i будет та-
ковым лишь в ретроспективном плане, а для субъекта — ее носи-
теля — это будет гносеологически неопределенным, гипотетическим
знанием.
Вся трудность в том, чтобы на том или ином конкретном рубе-
же роста (или развития) концепции видеть, где истина, а где буду-
щее возможное заблуждение. Можно полагать следующее. Та часть
концепции, которая надежно подтверждается на практике, есть объ-
ективная истина. Та же часть, которая еще не подтверждена, не яв-
ляется ни истиной, ни «не-истиной». Как бы ни хотелось выдать ее
за истину или за заблуждение, этот вопрос не решаем средствами
данного времени. Критерием для этой сферы вычленения знания
теорию в той форме, в которой ее излагает логика, хотя фрагменты теорий, безус-
ловно, будут входить в научный текст. Соответственно, не сводится научный текст
и к набору канонических, с точки зрения логики, высказываний или силлогизмов,
хотя они также в нем присутствуют. Нельзя исчерпать научный текст и каким бы
то ни было множеством мыслей. В текст любой научной монографии входят не
только мысли, рассуждения, понятия и соответствующие им логические формы
канонических высказываний и теорий, но также факты (в виде наблюдений, дати-
ровок и т. д.), чувственные образы, эмпирические описания и классификации, ми-
ровоззренческие оценки и эмотивные элементы и т. п. Знание, таким образом, по-
скольку оно представлено как связный текст, гетерогенно и составляет весьма
странный для логики объект. В нем содержатся логические и нелогические ингре-
диенты, не имеющие жестких разграничительных линий. Эти ингредиенты можно
сгруппировать по определенным рубрикам. Но и тогда мы получим сложный объ-
ект, составленный из эмпирических данных (факты и чувственные образы), кон-
цептуальных элементов (мысли и теории), интерпретативных и оценочных факто-
ров (модели, метаязыковые соображения, нормы). Каждая из указанных групп
элементов входит в знание, но ни одна из них не исчерпывает его сущности»
(Крымский С. Б. Научное знание и принципы его трансформации. Киев, 1974.
С. 30—31).
51
может служить, во-первых, отсутствие его четкой подтверждаемо-
сти на практике, во-вторых, наличие разных точек зрения, борьбы
мнений, споров по выдвинутым соображениям. Конечно, эти два
признака могут и не выступать в единстве, один из них может и не
выражаться в явном виде; возможно использование и других кри-
териев для определения гносеологически неопределенных структур.
Так или иначе, но конкретно-историческая система знания как вы-
ражение научного поиска на более или менее завершенном своем
этапе в значительной своей части может быть подвергнута разгра-
ничению на области истинных и гипотетических утверждений по
Только что отмеченным признакам.
Такое реально функционирующее в науке образование иногда
называется «правдоподобным» или «относительно истинным» зна-
нием. Второй термин менее удачен, поскольку вызывает ассоциа-
ции, связанные с относительной истиной. Первый термин тоже не
точен, поскольку, наоборот, может вызвать впечатление о при-
ближенности к истине, но не о ее наличии (в неполном объеме) *.
Более удачными, на наш взгляд, представляются термины «досто-
верный» («достоверное знание») и «вероятный» («вероятное зна-
ние») .
Освещая вопрос о достоверном знании, Г. А. Геворкян отмеча-
ет, что знание определяется как достоверное, когда (а) у нас име-
ется полное основание утверждать, что его истинность окончатель-
но установлена» так что оно не нуждается в дальнейшем обоснова-
нии (доказательстве), и потому (б) у нас имеется полная субъек-
тивная уверенность, убежденность в нем1 2. Но такое знание, оче-
видно, будет объективной истиной, безусловно, требующей убеж-
денности в ней. Сохраняя этот признак и имея в виду реально
функционирующее научное знание (т. е. истину плюс гипотетичес-
кое знание), мы уточняем приведенное положение Г. А. Геворкяна
в пункте а, ограничивая его основой, или главным в научной тео-
рии, концепции, учении; вследствие этого первый признак, характе-
ризующий достоверное знание, будет формулироваться следующим
образом: знание определяется как достоверное, когда (а) у нас
имеется полное основание утверждать, что его истинность установ-
лена в главном, в основном. Данное положение одновременно фик-
сирует момент развития данной концепции, истину как процесс, дви-
жение к еще более широкому и более достоверному знанию. Под-
линные научные концепции — это в высшей степени достоверные
системы знания.
1 «В отличие от истины правдоподобие выступает как предварительная оцен-
ка знания на истинность и выражает его соотношение с накопленным знанием,
меру его логической обоснованности... Правдоподобие является необходимым ус-
ловием формирования нового знания, своего рода заявкой на его практическую
проверку» (Лезгина М. Л. Диалектика истины в научном познании // Материа-
листическая диалектика: В 5 т. Т. 2. Субъективная диалектика. М., 1982. С. 237—
238).
1 См.: Геворкян Г. А. Вероятное и достоверное знание. Ереван, 1965. С. 134.
52
В то же время в науке имеют место системы вероятного знания.
«Знание вероятно, если (а) у нас имеется не полное, а только не-
которое основание считать его истинным, так что оно нуждается в
дальнейшем обосновании (доказательстве), и потому (б) оно вы-
зывает в нас определенную уверенность, но мы готовы к тому, что
зта уверенность не оправдается»1. В плане уточненного значения
термина «достоверное» (знание) мы можем говорить о вероятном
знании как выступающем в главном, основном гипотетическим
знанием.
Если к истине не применимы слова «более» или «менее», то к
достоверному и вероятному знанию они применимы. Говорят: «ме-
нее достоверный», «более достоверный», «максимально достовер-
ный» (как и «маловероятный», «более вероятный»).
Английский философ и логик Карл Поппер подчеркивает «не-
реалистичность» точки зрения на науку как на совокупность одних
только истин; он также полагает, что то, с чем имеет дело реальная
наука, является сочетанием истины и элементов заблуждения. Эту
систему знания он трактует как «правдоподобное знание», делая
крен в сторону отказа от достоверности и объективной истины. Он
пишет: «Наука не является системой достоверных или хорошо обос-
нованных высказываний; она не представляет собой также и сис-
темы, постоянно развивающейся по направлению к некоторому ко-
нечному состоянию. Наша наука не есть знание (episteme): она ни-
когда не может претендовать на достижение истины или чего-то,
заменяющего истину, например вероятности. Вместе с тем наука
имеет более чем только биологическую приспособительную цен-
ность. Она не только полезный инструмент. Хотя она не может до-
стигнуть ни истины, ни вероятности, стремление к знанию и поиск
истины являются наиболее сильными мотивами научного исследо-
вания. Мы не знаем—мы можем только предполагать»2. По мнению
К. Поппера, идея истины является «абсолютистской». Он заявляет,
что нельзя требовать абсолютной достоверности: мы, подчеркивает
К. Поппер, — искатели истины, но не ее обладатели. Мы не имеем
в руках никакой истины, а только вечно к ней стремимся.
Сближая объективную истину с абсолютной (как полным, ис-
черпывающим знанием о предмете) до их полного слияния, К. Поп-
пер пришел к отрицанию существования объективной истины; к
этому же выводу, как мы помним, приходили и релятивисты, абсо-
лютизировавшие относительную истину, или принцип релятивности
в трактовке исторической смены теорий. Свое в принципе верное
представление о гносеологической гетерогенности концепций, тео-
рий (как единства истины и заблуждения) К. Поппер безоснова-
тельно перенес на все утверждения и системы утверждений в нау-
1 См.: Геворкян Г. А. Вероятное и достоверное знание. Ереван, 1965. С. 134.
3 Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 226.
53
ке, сочтя их только «правдоподобными», лишь приближающимися
к истине.
Проблема истины — это и проблема ее отграничения от заблуж-
дения; проблема истины упирается в проблему критерия истины.
4. Проблема отграничения истины от заблуждения
Эта проблема возникла не в последние десятилетия и даже не в
последние столетия. Она имела место во все периоды развития фи-
лософии, начиная с античности.
Вот как описывает ситуацию в истории домарксистской философии П. В. Коп-
нин ’. Одни философы прошлого считали, что нельзя найти прочного основания,
с помощью которого можно было бы решить вопрос об объективной истинности
знания, поэтому склонялись к скептицизму и агностицизму. Другие видели такой
критерий в данных ощущений и восприятии человека: все то, что выводимо из
чувственно данного, истинно. Однако непосредственно данными чувств нельзя
доказать ни одно общее суждение, не говоря уже о более сложной, развиваю-
щейся научно-теоретической системе. Ведь каждое общее суждение по существу
охватывает бесконечное число единичных предметов, и как бы ни было велико
число наблюдений, оно не может охватить всех случаев. Например, суждение «все
люди — смертны» нельзя доказать наблюдением смертности отдельных людей.
Для доказательства надо подождать, пока умрут не только люди, которые сейчас
живут, но и те, которые народятся в будущем. Кроме того, многие научно-теоре-
тические положения касаются объектов, которые не воспринимаются непосредст-
венно чувствами человека. Поэтому попытки обосновать в качестве критерия ис-
тины ощущения и восприятия человека терпели неудачу, которая порождала ра-
зочарование в возможности найти такой критерий вообще, что в конечном счете
приводило опять-таки к скепсису в отношении возможностей человека достиг-
нуть объективно-истинного знания.
Некоторые философы полагали, что достоверность всего человеческого зна-
ния можно доказать путем выведения его из небольшого числа всеобщих поло-
жений, истинность которых самоочевидна в силу их ясности и отчетливости; про-
тиворечие им просто немыслимо. Однако таких самоочевидных положений, не
требующих доказательства, в действительности нет, а ясность и отчетливость
мышления — слишком зыбкий критерий для доказательства объективной истин-
ности знания. Самоочевидным был V постулат Евклида, и, казалось, противоречие
ему немыслимо. Однако Н. Лобачевский исходил в своей новой геометрии имен-
но из этого немыслимого положения, которое противоречило V постулату Евкли-
да, и тем самым достиг объективно-истинного знания об окружающем нас про-
странстве. Современная наука не склонна принимать в качестве самоочевидных
никаких теоретических положений, она подвергает сомнению любое утверждение,
считавшееся ранее святыней, и, наоборот, выдвигает в качестве исходных принци-
пов совершенно немыслимые утверждения, не уповая на их самоочевидность.
Новые положения, как правило, кажутся необычными, далеко ие самоочевидными.
Таким образом, ни чувственное наблюдение, ни самоочевидность, ясность и
отчетливость всеобщих положений не могут служить критериями истинности зна-
ния. Коренным пороком всех этих концепций является стремление найти критерий
истинности знания в самом знании, в каких-либо его особых положениях, кото-
рые так или иначе считаются привилегированными по сравнению с другими.
Основоположники марксизма видели недостаточность попыток
найти критерий истины в рамках субъекта: последовательный ма-.
’См.: Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 160—
162.
54
териализм сталкивался здесь с явным преувеличением роли субъ-
ективного; из этого круга не выводили ни прежний материализм,
замыкавшийся в чувственности и оказывавшийся созерцательным,
ни идеализм с его рационалистическим активизмом. Встала задача
найти такой критерий, который, во-первых, был бы непосредствен-
но связан со знанием, определял бы его развитие, и в то же время
сам бы им не являлся; во-вторых, этот критерий должен был сое-
динять в себе всеобщность с непосредственной действительностью.
Таким феноменом оказалась практика.
В практике задействован субъект, его знание, воля; в практи-
ке — единство субъектного и объектного при ведущей роли (в от-
ражательном плане) объектного. В целом практика — объектив-
ный, материальный процесс. Она служит продолжением природных
процессов, развертываясь по объективным законам. В то же время
познание не перестает быть субъектным, соотносясь с объективным.
Практика включает в себя знание, способна порождать новое зна-
ние, выступает его основанием и конечной целью.
В самой практике сплетаются и чувственная конкретность, и не-
посредственная действительность, и всеобщность (сущностность, за-
коны сущности). Отмечая то новое, что было связано с К. Марк-
сом, с его вкладом в разработку критерия истины, Г. А. Давыдова
пишет, что внутри самого чувственного отношения к миру (т. е. не
изменяя тезису о материальной природе мира и человека) К. Маркс
нашел особую форму этого отношения, которая уже не остается в
границах чувственно созерцаемой-данности, но, напротив, выходит
за эти границы. Иначе говоря, он открыл такую специфическую
форму чувственной связи человека с миром, которая в самой себе
заключает возможность и необходимость проникновения в «нечув-
ственные» (т. е. не данные непосредственно) существенные и все-
общие связи вещей *.
Такое явление было обнаружено прежде всего применительно
к социальной сфере познания, с установлением роли и значения со-
циально-исторической практики людей, с разработкой историческо-
го материализма. Но это же было обнаружено и в естествознании,
в других формах познания. Знакомясь с «Наукой логики» Гегеля,
В. И. Ленин столкнулся у предшественника К. Маркса с мыслями,
созвучными его пониманию. В этой связи он формулирует положе-
ние: практика «имеет не только достоинство всеобщности, но и не-
посредственной действительности» 1 2.
При решении вопроса об истинности или неистинности теории
недопустима изоляция от практики. «Вопрос о том, обладает ли че-
ловеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос
теории, а практический вопрос. В практике должен доказать че-
1 См.: Давыдова Г. А. Практика — основа единства эмпирической и теорети-
ческой ступеней познания // Практика и познание. М., 1973. С. 158.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 195.
55
ловек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность
своего мышления. Спор о действительности или недействительности
мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический
вопрос»1. «Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, на-
ходят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в
понимании этой практики»1 2. Практика отделяет для всех и каж-
дого иллюзию от действительности.
В общественных и естественных науках критерием истины вы-
ступает не практика вообще, а ее вполне определенные виды. В от-
дельных науках, например, используется активное наблюдение за
изменениями объекта (медицина), лабораторный эксперимент (ге-
нетика, физика); в общественных науках важную роль играет обра-
щение к практике классовой борьбы, к опыту строительства социа-
лизма в тех или иных странах и т. п. В сфере философии, отличаю-
щейся универсальностью, всеобщностью своих положений, тоже
имеет место практика, но это уже не специфический вид практики,
а вся совокупность общественно-исторической практики, включая и
повседневную, и производственную, и социально-политическую
практику.
Итак, тот или иной вид познания имеет в качестве критерия ис-
тины соответствующую именно ему форму практики.
При этом более сложные формы не исключают применения и
менее сложных (например, в научном эксперименте — элементов
обыденной практики).
В сфере научного познания используются различные способы
проверки истинности знания, зависящие прежде всего от уровня
абстрактности отображающих структур. Одно дело — те или иные
высказывания описательного типа, другое дело — теории, тем бо-
лее дедуктивные теоретические системы.
Так, Д. П. Горский рассматривает ряд предложений в связи с
методами их проверки3. Вот, к примеру, предложение: «Все метал-
лы электропроводны». Его можно проверить экспериментально, и
таким путем обосновать его истинность. Для этой цели можно взять
каждый металл и испытать его на электропроводность. Наука пы-
тается также объяснить этот факт, опираясь на ранее приобретен-
ные знания, истинность которых установлена. Наличие у различных
веществ (в том числе и металлов) свойства электропроводности
объясняется наличием в них свободных электронов — носителей
заряда.
Другой пример. «В двух системах координат, движущихся прямолинейно и
равномерно друг относительно друга, все законы природы строго одинаковы, и
нет никакого средства обнаружить абсолютное прямолинейное и равномерное
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1—2.
2 Там же. С. 3.
3 См.: Горский Д. П. Проблемы общей методологии наук и диалектической
логики. М., 1966. С. 332—340.
56
движение»1. В этом предложении в обобщенной форме сформулирован принцип
инерции, один из постулатов специальной теории относительности. Это предло-
жение является истинным, несмотря на то что в природе не существует инерци-
альных систем в абсолютном смысле, а существуют лишь приближенные прообра-
зы таких систем. Здесь осуществлен ряд идеализаций. Истинность этих предло-
жений включает в свой состав известный элемент гипотетичности, но мы удовлет-
воряемся ими, поскольку они апробируются через практическую применимость
следствий, выводимых из них в рамках определенной теории. В отличие от пред-
ложений первого типа, где существенную роль в их проверке играют наблюдение
и эксперимент и последующее объяснение результатов этого наблюдения и экс-
перимента, в процессе обоснования предложений второго типа, как отмечает
Д. П. Горский, центр тяжести перемещается в сферу проверки научной теории в
целом, в сферу проверки предложений, являющихся следствиями из исходных
положений. Эти исходные положения — тезисы типа приведенного (второго)
предложения — проверяются, таким образом, опосредствованным путем.
Опосредованная проверка применяется, когда ученый имеет де-
ло с непосредственно не наблюдаемыми, в том числе с прошлыми и
будущими, явлениями.
Итак, проверка может быть двух видов: непосредственная и
опосредованная.
Проверка будет сложнее, когда приходится иметь дело с тео-
риями в целом. Некоторые из теорий, близкие к эмпирическим фак-
там, проверяются непосредственно в эксперименте и в технике. На-
пример, значительная часть современной техники построена на ис-
пользовании законов классической ньютоновской механики, и эта
техника достаточно эффективна в своем функционировании. Она
является частью производственной деятельности людей.
Не всегда, однако, теории имеют непосредственное техническое
приложение и проверку в технике. «В науке не обязательно все до-
водить до уровня производственной практики. Здесь большое зна-
чение имеют эксперимент и наблюдение явлений, которые были
предсказаны теорией1 2. Так, в физике долгое время господствова-
ло представление о траектории светового луча как об идеально
прямой линии. Из общей теории относительности Эйнштейна выте-
кало, что луч света звезды, проходя мимо Солнца, должен откло-
няться от прямой линии на определенную теорией величину. Во
время солнечного затмения этот так называемый эффект Эйнштейна
можно было проверить. В 1918 г., после окончания первой миро-
вой войны, экспедиции, отправленные к берегам Африки и Амери-
ки, показали, что предсказанные теорией явления действительно
имеют место. Таким образом, гипотеза Эйнштейна, базирующаяся
на общей теории относительности, нашла практическое подтверж-
дение.
Здесь практика выступает в форме естественно-природного «экс-
перимента» и активного наблюдения за протекающим процессом
со стороны человека. Таких источников познания и проверки знаний
1 Эйнштейн А., Инфельд Л. Эволюция физики. М.; Л., 1948. С. 166.
2 Уемов А. И. Истина и пути ее познания. С. 58 (приведенный пример взят
также из этой работы).
57
на истинность немало в физике, космологии, биологии, медицине,
других науках.
Для весьма абстрактных дедуктивных теорий характерна кос-
венная проверка: из теории выводятся теоретические и эмпиричес-
кие следствия и производится проверка последних на практике.
Приведенный пример с гипотезой, т. е. следствием из теории отно-
сительности Эйнштейна, как раз иллюстрирует отмеченный способ
проверки. Возможно, такой способ не всегда надежен и может тре-
бовать дополнительных усилий по проверке теорий, однако его цен-
ность в науке неоспорима.
Поиски путей практической проверки теорий весьма сложны, и
эта сложность возрастает пропорционально непрерывно увеличива-
ющейся степени абстрактности научных теорий. Все чаще теория
проверяется не в одном эксперименте и не целиком, а по частям,
допускающим проверку, и в целой серии различных экспериментов.
Доказательная сила отдельного, пусть даже удачно поставленного
эксперимента, ограничена. Еще в 20-х годах С. И. Вавилов спра-
ведливо отмечал: «Экспериментальное подтверждение той или иной
теории, строго говоря, никогда не должно почитаться безапелляци-
онным по той причине, что один и тот же результат может следо-
вать из различных теорий. В этом смысле бесспорный experimen-
tum crucis едва ли возможен» *. Доказательная сила отдельного*
эксперимента относительна: относительна в смысле его невозмож-
ности полностью доказать или опровергнуть сложную теорию. А
между тем в науке постоянно растет число таких теорий и путь от
теоретических систем знания к практике становится все более опо-
средованным и далеким. Возникают ситуации, когда с одной и той
же группой экспериментов оказываются связанными разные теории
данной области знания.
Помимо практики в научном познании существуют и другие кри-
терии истины. Их ценность очевидна там, где практика пока не в
состоянии определить истину и заблуждение (а подобные случаи
встречаются довольно часто, их число возрастает с развитием
науки).
Среди них выделяется логический критерий. Здесь имеется в ви-
ду его понимание как формально-логического критерия. Его суще-
ство — в логической последовательности мысли, в ее строгом сле-
довании законам и правилам формальной логики в условиях, ко?
гда нет возможности непосредственно опираться на практику. Вы-
явление логических противоречий в рассуждениях или в структуре
концепции становится показателем ошибки и заблуждения. Совре-
менная формальная логика достаточно авторитетна во многих нау-
ках, особенно в математике.
Большое место в теоретическом естествознании, но главным об-’
разом в общественных науках и в философии занимает аксиологи-
1 Вавилов С. И. Экспериментальные основания теории относительности.
М.-Л. 1928. С. 16.
58
ческий критерий, т. е. обращение к общемировоззренческим, обще-
методологическим, социально-политическим, нравственно-этичес-
ким и эстетическим принципам.
В политической жизни и в общественных (да и не только обще-
ственных) науках часто складывается обстановка, когда от субъек-
та требуется немедленная реакция, а он не имеет «показаний прак-
тики»; он должен оценивать, не дожидаясь получения и обработки
максимально полной информации. Иногда такую информацию во-
обще невозможно получить. Субъект производит быструю оценку,
не столько полагаясь на непосредственную конкретную информа-
цию, идущую от практики, сколько на логику (т. е. на логический
критерий) и на свой опыт ценностного, эмоционального и общеми-
ровоззренческого отношения к подобным ситуациям. В этих случаях
чрезвычайно важно руководствоваться не просто интуицией (она то-
же помогает в решении вопроса), но какими-то рациональными
принципами, вбирающими в себя исторический опыт жизнедеятель-
ности субъекта. Весьма значительна, например, роль эстетического
критерия (чувства гармонии, совершенства, красоты) при созда-
нии или выборе физических теорий. Эстетически высшее нередко
оказывалось впоследствии и более достоверным, истинным. Анало-
гично в науке обстоит дело и со следованием принципам материа-
лизма и диалектики.
Сказанное не означает; что раз данная оценка не должна со-
вершенствоваться, становиться все более точной по мере получе-
ния информации от практики (эксперимента и пр.) ; за актом оцен-
ки должны следовать акты практики и (или) познания, уточняю-
щие предварительную оценку. Аксиологический критерий не явля-
ется ни абсолютным, ни, тем более, единственным.
Даже логический критерий не обладает высшей степенью на-
дежности. Логика тоже может приводить к ошибкам L
Наиболее надежным критерием истины является все же прак-
тика.
Практика лежит в основе и логического, и аксиологического, и
всех других критериев истины. Какие бы способы установления ис-
тинности суждений и концепций ни существовали в науке — будь
то формально-логическая проверка, соотнесение со всеобщей фи-
лософской методологией, общезначимость (интерсубъективность),
интуитивное чувство и т. п., — все они в конечном итоге через ряд
посредствующих звеньев оказываются связанными с практикой. В
этом отношении можно утверждать, что практика — абсолютный
(или всеобщий) критерий истины.
1 «Логика не является безусловной порукой истины, и если можно сказать,
что разум есть высший критерий в том смысле, что все, что истинно — логично, —
то на это можно возразить, что все, что логично, не обязательно истинно, ибо
раз приняты посылки, то ошибка столь же логична, как и истина» (Бернар К.
Лекции по экспериментальной патологии. М.; Л., 1937. С. 411).
59
Но такой статус практики порой принимается за единственность
практики как критерия истины. Как отмечает П. В. Копнин, «прак-
тика — единственный критерий, поскольку только она в конечном
счете решает вопрос о достоверности знания. Другого такого кри-
терия, равного практике и могущего заменить ее, нет. На основе
практики возникает разветвленный логический аппарат проверки
истинности теоретических построений. Логические методы анализа
знаний являются средствами осознания и закрепления результатов
практической проверки в строгих формах. Их нельзя противопо-
ставлять практике как нечто самостоятельное и независимое от
нее» *.
Эти соображения в значительной своей части верны. Одно толь-
ко неверно: недопустимость противопоставления практике формаль-
но-логических средств установления истинности (как и соотнесе-
ния с принципами диалектического мышления) вовсе не означает
их редуцирования к практике и такого положения, когда она ока-
зывается единственным критерием. Все другие критерии истины спе-
цифичны и не растворяемы в практике.
Таким образом, практика не единственный критерий истины,
есть много Других критериев. Практика — ведущий критерий. Ос-
тальные критерии дополнительные, содействующие установлению
достоверности знания, выполняющие важные эвристические функ-
ции (особенно в ситуациях, когда нет возможности обратиться к
практической проверке).
В литературе различают доказательство истины и проверку зна-
ния на истинность. В доказательство входят ссылки и на практиче-
скую проверенность, и на логическую непротиворечивость, и на ак-
сиологическую ценность. Нередки доказательства частичные, не-
полные. Д. П. Горский, И. С. Нарский и Т. И. Ойзерман отмечают,
что «вообще нельзя отождествлять способ доказательства истины
и ее проверку, поскольку способ доказательства в значительной
мере входит в процесс формирования истины, а проверка истины
носит в конечном счете всегда практический характер независимо
от того, практическим или логико-математическим является ее до-
казательство» 1 2.
Практика является диалектическим критерием — как в том
смысле, что она взаимосвязана с другими критериями, так и в том,
что она выступает и абсолютным, и относительным (определенным
и неопределенным) критерием. Практика может рассматриваться
как абсолютный критерий в том плане, что она является самым
сильным испытанием познания на истинность, что она — главный
критерий истины. Доказывая объективность знания, практика до-
1 Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 167—168.
2 Горский Д. П„ Нарский И. С., Ойзерман Т. И. Практика — критерий исти-
ны // Современные проблемы теории познания диалектического материализма. М.,
1970. Т. 11. С. 22.
называет и его абсолютность, безусловность. Обращение к практи-
ке является одним из важнейших средств, показывающих несо-
стоятельность позиции агностицизма.
В то же время практика как критерий истины имеет относитель-
ный, неопределенный характер в том смысле, что «критерий прак-
тики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опро-
вергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представ-
ления. Этот критерий настолько «неопределенен», чтобы не по-
зволять знаниям человека превратиться в «абсолют»...» *.
Речь идет о подтверждаемости только относительных истин и
лишь в этих пределах — абсолютной. Речь идет также о том, что-
практика не раз навсегда данная, застывшая и мистифицирован-
ная, обожествленная в своей значимости; практика тоже развива-
ется; она может быть и развитой, но может быть и недоразвитой.
На проблеме развитости практики остановимся, однако, не-
сколько подробней.
Активность субъекта в процессе познания предполагает, как из-
вестно, творчество новых идей, новые решения, создание новых ги-
потез, теорий, апробировать которые предстоит новому уровню
практики. Такой разрыв может быть продолжительным по времени,
и наука, находящаяся на этом этапе развития, может быть квали-
фицирована как несозревшая для своей практической, эксперимен-
тальной проверки. Точнее будет говорить о недостаточной степени
созревания самой практики, а не науки. Ведь разработка теории, а
не практика уходит, как правило, вперед, и эта диспропорция слу-
жит одним из мощных стимулов подтягивания уровня самой прак-
тики к новому уровню теории.
Так, эмпирические правила Г. Менделя были выведены из обоб-
щения массы случаев наблюдения на практике, в удачно постав-
ленном эксперименте. Но на этой эмпирической основе, исходя из
эмпирического уровня практики, было сделано теоретическое пред-
положение о существовании некоторого дискретного материально-
го носителя наследственных свойств. Значительно позднее, после
выдвижения данного соображения была открыта биохимическая
структура ДНК и установлено реальное содержание понятия гена.
В течение же многих десятилетий до этого теория гена не стояла
на месте, как не стояла на месте и практика: они развивались, со-
вершенствовались и во взаимной корректировке искали и нашли
пути друг к другу. В эти же самые годы невозможно было не на-
нести ущерба и генетике, и практике, когда генетику из-за отсут-
ствия прямого ее выхода в эксперимент и практику объявляли за-
блуждением и порождением «буржуазной» «чистой» науки.
Нередко получается, что какие-либо эксперименты (именуемые
фактами) «опровергают» теорию, а другие — «подтверждают» ее.
Так, в течение длительного периода практика, казалось, под-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 145—146.
тверждала правильность суждений «атом неделим», «наследствен-
ность не имеет материального носителя», а в эксперименте с 0-рас-
падом в начале 30-х годов была якобы обнаружена несостоятель-
ность закона сохранения энергии. Эти суждения, как и им противо-
положные, претендовали на право быть истинами в науке.
Сама практика исторически ограничена. Определителем того,
какое знание является истиной, а какое нет, практика выступает
не в абсолютном, а в относительном смысле, в определенной фор-
ме, на определенном уровне своего развития. Случается, что на од-
ном своем уровне она не в состоянии определить истину, а на дру-
гом, более высоком уровне она обретает такую способность по от-
ношению к тому же самому комплексу знания. «Поскольку люди,
живущие в условиях ограниченных форм практики, не осознают их
ограниченности и принимают их за вечные и неизменные, они не-
избежно оказываются в плену заблуждения и столь же неизбежно
воспринимают как заблуждение действительное движение практи-
ки и познания вперед... Практика не может сразу же отделить ис-
тину от заблуждения в составе конкретного знания с такой же точ-
ностью, как лакмусовая бумажка различает кислоту от щелочи» Ч
He-истина составляет неотъемлемый элемент самого процесса
формирования истины в науке.
Истины порой формируются десятилетиями и столетиями (на-
пример, «атом делим», «виды животных и растений изменяются»).
В каждый конкретный исторический период научного развития ис-
тина и заблуждение проникают, пронизывают друг друга. Даль-
нейшее развитие практики, разъединяя их на одном уровне, порож-
дает новую их связь на новом уровне.
Но трудность отличения истины от заблуждения в каждый дан-
ный момент не означает, что истины нет. Истина есть, но она не
очищена от заблуждений; она формируется. Истина есть процесс,
истина «складывается». «...Истина, — отмечал В. И. Ленин, — ле-
жит не в начале, а в конце, вернее, в продолжении. Истина не есть
начальное впечатление»1 2. Эту-то переплетенность истины и гносео-
логически неопределенного знания в реальном научном поиске и
квалифицируют некоторые методологи науки (К. Поппер) как
«правдоподобие». Временную их интегрированность они принима-
ют за невозможность в принципе их разграничить. Истина раство-
ряется в «правдоподобии», а это — дорога к конвенционализму. Но
есть и иной выход — в обращении к практике как критерию истины,
как способу отделения' заблуждений от истины.
Сама практика как критерий истины находится в развитии. И,
может быть, не только и не столько данный уровень развития экс-
перимента, производства и науки, сколько поступательное их дви-
1 Ильенков Э., Элез И., Мотрошилова Н., Гайденко П., Туровский М. Заб
лужденне ]/ Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 146.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 153.
62
жение, непрерывный процесс совершенствования практики доказы-
вает истинность тех или иных положений и теорий в науке. На этом
пути, например, и была доказана в конце XIX в. истинность поло-
жения «атомы делимы» и ложность противоположного суждения.
Таким же образом в 30-х годах гипотеза Паули — Ферми о нейтри-
но, затем ряд опытов, ее подтверждающих, вновь доказали истин-
ность и всеобщий характер закона сохранения энергии.
Таким образом, критерием истины является практика, взятая в
процессе своего движения, развития.
Практика, взятая в процессе развития, доказывает объективную
(а соответственно и абсолютную) истинность положений науки.
Если верно, что заблуждения порождаются субъективностью, то
еще более верно, что отделение истины от заблуждений может быть
достигнуто и достигается субъективностью же, еще большей актив-
ностью субъекта.
Трудность отличения истины от заблуждения в каждый данный
момент не означает, что истины нет или что не изменяется объем
этой истины. Истина есть, но она находится в процессе формиро-
вания и роста. Находясь в составе достоверного (или вероятного)
знания, элементы объективной истины определяют направление
развития знания. В науке имеет место непрерывный рост объема
истинного знания; в основе такого роста — непрерывное развитие
практики и усиление познавательной активности человеческого ра-
зума.
ГЛАВА IV
ПРАКТИКА И ПОЗНАНИЕ
1. Понятие практики; структура и формы практики
Важнейшими характерными чертами практики как гносеологи-
ческого феномена являются: 1) целенаправленность, 2) предметно-
чувственный характер, 3) преобразование материальных систем.
Практика — это деятельность, активное взаимодействие челове-
ка с материальными системами. Деятельность свойственна и робо-
там, ее результатом выступают измененные материальные системы.
Однако здесь нет целеполагания, а есть лишь целеисполнение; ро-
боты не продуцируют цели, планы, проекты, поэтому их деятель-
ность практикой назвать нельзя. В то же время для инженеров,
создающих этот вид технических устройств и их совершенствую-
щих, соответствующая деятельность, неотрывная от выдвижения
идей и их материализации, есть практика. Нет практики и в живот-
ном мире, хотя животные взаимодействуют с материальными си-
стемами, уничтожая, создавая или изменяя их. Практика неотрыв-
на от человека, его целеполагающей, целенаправленной деятельно-
63
сти, от формирования идеальных моделей и стремления их осуще-
ствить.
Вторая черта практики — предметно-чувственный характер. По
этому признаку она выделяется уже не из материальных взаимо-
действий вообще, а из совокупной человеческой деятельности, от-
граничиваясь от деятельности познавательной и оценочно-ориен-
тационной. В отличие от мыслительной, духовной деятельности, не-
посредственно не сталкивающейся с материальным сопротивлением
объекта (здесь «сопротивление» иного рода, связанное с отражени-
ем внешних и внутренних свойств объекта), практическое взаимо-
действие субъекта с объектом представляет собой именно преодо-
ление сопротивления материального предмета. При этом человек
функционирует физиологически, расходуя силу, энергию подобно
любой взаимодействующей материальной системе. «Для того чтобы
присвоить вещество природы в форме, пригодной для его собствен-
ной жизни, он (человек. — Авт.) приводит в движение принадле-
жащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы»1.
Телесность человека природна. Как продукт природы и общест-
венных отношений человек выступает в практике прежде всего со
стороны своей предметности. Обращая внимание на предметный
характер сущностных сил человека, К. Маркс отмечал: «Предмет-
ное существо действует предметным образом, и оно не действовало
бы предметным образом, если бы предметное не заключалось в его
существенном определении. Оно только потому творит или полагает
предметы, что само оно полагается предметами и что оно с самого
начала есть природа. Таким образом, дело обстоит не так, что оно
в акте полагания переходит от своей «чистой деятельности» к творе-
нию предмета, а так, что его предметный продукт только подтверж-
дает его предметную деятельность... как деятельность предметного
природного существа» 1 2.
Характеризуя практику как предметно-чувственную деятель-
ность, мы несколько конкретизируем предметность. Дело в том, что
она означает не только природность, телесность человека, мате-
риальность индивида, социального слоя, класса и общества как со-
циальных субстратных образований. Предметность обозначает так-
же материальные взаимодействия внутри объекта практической
деятельности, изменения, преобразования природных и социальных
предметов, структур под воздействием человека. Оба эти аспекта
предметности неразрывно связаны между собой. «Существо, не име-
ющее никакого предмета вне себя, не есть предметное существо»3.
«А непредметное существо, это — недействительное, нечувственное,
только мыслимое, т. е. только воображаемое существо, продукт аб-
стракции. Быть чувственным, т. е. быть действительным, это зна-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 188.
2 Маркс К.» Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 162.
3 Там же. С. 163.
64
чит... быть чувственным предметом, т. е. иметь вне себя чувствен-
ные предметы, предметы своей чувственности»1. «...Человек как
предметное, чувственное существо... есть существо, обладающее
страстью. Страсть — это энергично стремящаяся к своему предме-
ту сущностная сила человека»1 2. Говоря «предметно-чувственный»,
мы лишь абстрагируемся от «предметности» как объекта практиче-
ской деятельности.
Третий признак практики — преобразование материальных сис-
тем. В этом признаке как раз и проявляется второй аспект пред-
метности. Смыслы терминов «преобразование» и «изменение» не-
сколько различаются. Последние могут быть несущественными,
случайными по отношению к качеству системы. В этом плане не
любые перестановки элементов системы, как и не любые предмет-
но-чувственные акции человека, будут практикой, а только такие,
которые изменяют качества подсистем и системы в целом, ведут к
ликвидации, разрушению системы или, наоборот, к ее развитию,
совершенствованию или созданию новой материальной системы.
Здесь чрезвычайно важное значение имеют возможности предмет-
ных систем, умение человека их «нащупать», познать, оценить и
использовать; столь же важно создание новых возможностей.
И. Элез пишет, что практика «есть специфически человеческий спо-
соб превращения некоторого предмета из возможности в действи-
тельность... Но такое определение, пожалуй, было бы неполным,
ибо то, что дает практике собственно человеческий характер, есть
прежде всего создание новых возможностей... На основе познания
свойств и законов природы человек открывает новые возможности
и ставит новые цели, в соответствии с которыми создаются новые
предметы, не существующие в природе»3.
Человек способен изменять состав элементов и структуру мате-
риальных (природных и социальных) систем, поскольку он дейст-
вует в соответствии с объективными законами (не всегда адекват-
но познает, но всегда должен действовать в соответствии с ними,
иначе его деятельность будет бесплодной). Конечный результат
практики, находящийся в предметно-объектной сфере, оказывается
материализованной целью. Только все три вместе взятых призна-
ка — целенаправленность, предметно-чувственный характер и пре-
образование материальных систем — образуют практику как гно-
сеологический феномен.
Следует, однако, учесть, что первый и третий моменты не связа-
ны между собой однозначно: цель должна реализоваться, но ре-
зультат практической деятельности может не соответствовать ей
или же соответствовать только частично. Практика нередко приво-
дит к результатам, противоположным поставленной цели. В данном
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 164.
2 Там же.
3 Элез И. Категория практики в трудах К. Маркса // Практика и познание.
М., 1973. С. 46.
3 Зак. 509
65
«случае такую предметно-чувственную деятельность (как якобы не
содержащую в себе цель) можно было бы, наверное, и не вклю-
чать в разряд практической деятельности. Однако одно соображе-
ние заставляет квалифицировать это как практику: несоответствие
(или противоречие) результата замыслу гносеологически не менее
ценно, чем соответствие; оно говорит либо о несовершенстве цели
(и требует ее корректировки), либо о неправильном понимании
средств и условий ее реализации, что ведет к дальнейшей проработ-
ке тех или иных звеньев процесса практики и к новому циклу прак-
тической деятельности. В данном случае имеет место не бессистем-
ная предметная деятельность, а поэтапное движение к нужному
результату. Фиксируя отмеченное несоответствие как этап или ру-
беж, мы тем самым учитываем перспективу возможного достиже-
ния цели, совпадения последующего результата с целью. Здесь
практика рассматривается под призмой мобильности ее составных
элементов, с учетом процесса развития.
Если мы выдвинем требование, чтобы и в третий признак прак-
тики — «преобразование материальной системы» — обязательно
входила только исходная «чистая» цель (а в разных преобразова-
ниях обязательно разные цели.), то мы неправомерно сузим объем
понятия «практика». Получится, что если результат предметно-
чувственной деятельности не окажется воплощением исходной це-
ли или станет плохим его воплощением, то эту деятельность нет
оснований считать практикой. В признак практики «преобразова-
ние материальной системы» цель входит неоднозначным образом.
«Преобразование» как результат практики может быть дальше от
цели или ближе к ней, но и в первом, и во втором вариантах это
будет практика. Даже в том случае, если результат воздействий на
объект противоположен исходной цели (как это нередко бывает в
экспериментах по индуцированию мутаций в генетике), все равно
эту предметно-чувственную деятельность следует отнести к прак-
тике. В таком случае третий признак практики исключает указание
на то, что «преобразование материальной системы» строго и одно-
значно соответствует исходной цели. Тем не менее без заданной це-
ли преобразование материальных систем не будет практикой.
Итак, практика — это целенаправленная предметно-чувствен-
ная деятельность субъекта по преобразованию материальных сис-
тем L
Нередко при определении практики указывают на то, что это
активная и материальная деятельность. Но указания на эти момен-
ты при исходном определении излишни. Активность уже заключена
в понятии «деятельность», как «природа», «общество» имплицитно
содержатся в понятии «материальные системы» (при определении
практики как активной, целенаправленной деятельности людей^по
1 О сущности практики см. также: Гречко П. К. Практика человека. Опыт
философско-методологического анализа. М., 1988; Арефьева Г. С. Общество, по-
знание, практика. М., 1988.
66
изменению окружающих предметов и явлений, по преобразованию
природы и общества). Материальность практики тоже содержится
в приведенном определении, и не только в его заключительной ча-
сти. Раскрывая предметно-чувственный характер практики, мы уже
убедились в материальности ее субъекта и материальном характе-
ре взаимодействия субъекта с объектом. В определении явно не
указывается на наличие в структуре практики наряду с субъектом,
целью, объектом и результатом средств практической деятельно-
сти I В неявном виде они тоже здесь мыслятся, и среди них не
только органы человека, но и их «продолжения» — орудия труда,,
приборы и т. п. Средства практической деятельности тоже мате-
риальны (за исключением идеального компонента практики).
Поскольку мы коснулись вопроса о материальности практики,,
нужно особо отметить ее объективность. В. И. Ленин обращал вни-
мание на то, что практика есть одна из форм объективного процес-
са: «2 формы объективного процесса: природа (механическая
и химическая) и целеполагающая деятельность человека. Соот-
ношение этих форм. Цели человека сначала кажутся чуждыми
(„иными”) по отношению к природе. Сознание человека, наука
(„der Begriff"), отражает сущность, субстанцию природы, но в то
же время это сознание есть внешнее по отношению к природе (не
сразу, не просто совпадающее с ней).
Техника механическая и .химическая потому и служит целям
человека, что ее характер (суть) состоит в определении ее внеш-
ними условиями (законами природы)»1 2. Подчеркивая определяю-
щую роль объективного мира в отношении целей, В. И. Ленин от-
мечал, что «цели человека порождены объективным миром и пред-
полагают его, — находят его как данное, наличное. Но кажется
человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы („сво-
бода“)»3.
Во взаимоотношении субъективного и объективного в структуре
практики определяющим является объективное. Наличие идеально-
го, субъективного в практике не колеблет того положения, что в
своей основе практика есть материальный процесс.
В литературе предлагается ввести в исходное определение прак-
тики ряд других признаков практической деятельности4. Напри-
мер, С. Я. Свирский дает следующее определение: «Практика —
активная материально-чувственная деятельность людей, имеющая
своей конечной целью удовлетворение их материальных и духовных
потребностей, в ходе которой осуществляется преобразование и ис-
тинное познание природы и общественных отношений, происходит
1 См.: Воронович Б. А. Философский анализ структуры практики. М., 1972.
С. 104—146.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 170.
3 Там же. С. 171.
4 Классификацию определений практики по их общим признакам см.: Марк-
систско-ленинская теория исторического процесса. М., 1981. С. 190.
3* 67
взаимодействие,- взаимопроникновение предметной и духовной сто-
рон человеческой деятельности, их синтез, а также изменение при-
роды самого человека и его самопознание. Каждый акт практики
является диалектически противоречивым единством ее сторон,
функций как критерия и основы познания, а взаимодействие этих
сторон, их взаимопревращение являются формой действия «ядра
диалектики» в практике, будучи источником, побудительной силой
движения и развития процесса познания в целом» *. Данное опре-
деление — одно из возможных. Но за исходное его вряд ли можно
принять, поскольку в нем приводятся признаки производные, а не
основные; это скорее изложение содержания понятия «практика»
(с указанием на функции практики), нежели дефиниция практики.
Мы предлагаем в качестве исходного вышеприведенное определе-
ние, включающее в себя только три признака, поскольку в своей
совокупности эти признаки необходимы и достаточны для выделе-
ния практики из духовной и материальной деятельности человека.
Можно вычленить следующие формы практики: общественно-
производственная (промышленное и сельскохозяйственное произ-
водство; изготовление продуктов потребления и средств производ-
ства) 1 2, социально-политическая (создание государств, классовая
борьба, формирование партий, преобразование социальных струк-
тур, органов управления, революционные движения, забастовки,
войны, акции по ликвидации атомного и химического оружия
и т. п.); научно-экспериментаторская, связанная с намеренным из-
менением объекта исследования (социальный эксперимент, физи-
ческий, химический, генетический и другие виды эксперимента) 3;
врачебная, или медицинская (хирургическая, терапевтическая, сто-
матологическая и т. п.); семейно-бытовая, повседневная хозяйст-
венная (строительство и ремонт жилья, садоводство, огородниче-
ство, приготовление пищи и т. д.).
Эти формы практики являются основными, поскольку охватыва-
ют важнейшие сферы жизнедеятельности человека (помимо них
имеются: детская игровая практика, связанная с «преобразованием»
1 Свирский С. Я. К вопросу о содержании категории «практика» // Вопросы
философии. 1986. № 8. С. 142.
2 В эту форму практики включается и техническая деятельность (о технике и
технической деятельности см.: Введение в философию. Ч. 2. С. 283—287).
3 «Эксперимент представляет собой деятельность, в процессе которой чело-
век искусственно создает условия, позволяющие ему исследовать интересующие
его свойства объективного мира. В физических науках основой эксперимента яв-
ляется прибор. При всем многообразии физических приборов в них можно выде-
лить три основные части: приготовляющую, рабочую и регистрирующую. Цель
эксперимента, проводимого посредством приборов, заключается в том, чтобы рас-
крыть свойства неизвестного явления, заставляя его взаимодействовать с извест-
ным объектом, входящим в состав прибора. Приготовляющая часть прибора «го-
товит» исследуемые явления к этому в кшмодействию, рабочая часть обеспечива-
ет взаимодействие, а регистрирующая — фиксирует его результаты» (Чуди-
нов Э. М. Природа научной истины. С. 123).
68
предметов; асоциальная практика убийц; спортивная практика,
ведущая к физическим изменениям людей; и т. п.) !.
Художественную деятельность, на наш взгляд, нельзя безогово-
рочно относить к практике или к не-практической деятельности.
Она нуждается в диффёрёнциации по видам искусства и выделении
видов с явно выраженной предметностью. В скульптуре, например,
произведения имеют трехмерную форму и выполняются из твердых
или пластичных материалов. Сама по себе предметность здесь не
решает вопроса: необходима оценка цели, назначения деятельно-
сти. В аспекте главной функции искусства — эмоционально-эстети-
ческого воздействия на духовный мир людей — такая деятельность
является духовной, а в аспекте технической реализации, приемов
создания скульптур, свойств используемых материалов та же дея-
тельность будет практической деятельностью.
Не следует причислять к практике деятельность театрального
артиста, писателя, идеолога, пропагандиста, воспитателя, создателя
военных теорий, политических доктрин и программ. «Их деятель-
ность, разумеется, может служить изменению общественной дея-
тельности, часто является могущественным орудием этого измене-
ния, ибо она изменяет, преобразует сознание людей, но сама по
себе не преобразует действительности, существующей вне созна-
ния»1 2. Распространенным является представление о том, что ду-
ховная деятельность тоже практика. Но только что приведенное
утверждение Т. М. Ярошевского достаточно убедительно, чтобы с
этим не согласиться.
Термин «практика» имеет большой спектр значений: это и при-
емы, навыки какой-либо работы, и применение, закрепление сту-
дентами старших курсов полученных в процессе обучения теорети-
ческих знаний при проведении отдельных семинаров в других ву-
зах; это и «частная практика учителей», и морская практика»,
и т. п. Нередко данный термин используется как синоним слова
«опыт». В широком своем значении практика — это вся деятель-
ность человечества, включающая в себя и практику познания, в
том числе практику теоретического познания.
В гносеологии данный термин имеет свое, специфическое значе-
ние, противоположное терминам «духовное», «умозрительное», «тео-
ретическое». За этим скрывается проблема соотношения познания
(теории) и практики, необходимость ее решения. Вследствие этого
хотя и не возбраняется в философии применять термин «практика»
в самых разных значениях, но в гносеологии все же требуется по-
нимать под практикой целенаправленную предметно-чувственную
деятельность субъекта по преобразованию материальных систем.
1 В этом плане интересный материал содержится в статье Г С. Арефьевой
(см.: Арефьева Г С. О видах и формах социальной практики // Философские на-
уки. 1974. № 2).
2 Ярошевский Т. М. Размышление о практике. По поводу интерпретации фи-
лософии К. Маркса. М., 197G. С. 95.
69
Если та или иная деятельность не обладает отмеченными призна-
ками, то ее не следует относить к формам практики.
Различные виды практической деятельности неравноценны не
только в плане форм жизнедеятельности, но и по отношению к про-
грессу; практика может быть либо созидательной (конструктивной),
либо разрушительной (деструктивной) по своим результатам (да-
же вандалистской).
По своему содержанию и назначению практика бывает стан-
дартизованной (стереотипно-механической), сопряженной с много-
кратным воспроизведением одного и того же результата, без непо-
средственного выхода на познавательную деятельность (хотя она
также включает в себя цель), и поисковой, нацеленной на дости-
жение прироста познавательной информации. Стандартизованную
предметную деятельность тоже следует считать практикой в гно-
сеологическом смысле, ибо она не только создает материальные
предпосылки для научных исследований, но и таит в себе возмож-
ности для своего совершенствования, т. е. для перехода в творчески-
поисковую форму. С прогрессом общества такие возможности воз-
растают.
В зависимости от субъекта деятельности практика подразделя-
ется на виды (отмечаем только некоторые из них): индивидуаль-
ная, микрогрупповая, социального слоя, класса, нации (народно-
сти), государства, общества. Знакомство с основными формами и
видами практики (типология форм и видов практики еще только
разрабатывается) показывает, что любая практика имеет общест-
венный, социальный характер. В практике человек действует, конеч-
но, как природная сила. Но эта сила наделена кроме всего прочего
еще и общественной силой, воплощаемой прежде всего в духовном,
идеальном компоненте практики. Выдвижение цели, идеи сопро-
вождается ориентацией на определенные нормы и ценности обще-
ства, класса, группы. Сам субъект — результат общественных от-
ношений, их концентрированное выражение; сознание и мышление
индивида невозможны без коммуникаций с другими людьми. Объем
и результат практической деятельности — тоже общественные.
Правда, последнее обнаруживается для самого субъекта не всегда.
«...Человек, — писал К. Маркс, — не теряет самого себя в своем
предмете лишь в том случае, если этот предмет становится для него
человеческим предметом, или опредмеченным человеком. Это воз-
можно лишь тогда, когда этот предмет становится для него обще-
ственным предметом, сам он становится для себя общественным су-
ществом...» 1
Итак, практика — не просто материальная, а общественная ма-
териальная деятельность. В этой связи она расценивается в марк-
сизме как общественный процесс изменения, преобразования ма-
териального мира в мир социальной предметности, культуры, в оче-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 121.
70
ловеченный мир. В практике субъект имеет средство для неограни-
ченного преобразования природы в своих интересах, в интересах
человеческой цивилизации. «Посредством практической деятельно-
сти субъект производит в объективном мире такие изменения, ко-
торые соответствуют, с одной стороны, объективным возможно-
стям, а с другой — идеям, целям и потребностям субъекта»1. Если
исключить деструктивный, вандалистский тип практики, то послед-
няя выступит в качестве антиэнтропийного процесса, упорядочива-
ющего не только общественную жизнь, но и более масштабные при-
родные структуры.
В практике изменяется не только природа (или социальные
структуры); изменяется сам субъект, в частности индивид. Прак-
тика воздействует на его органы чувств, на его сознание, мышле-
ние, идеи. Происходит взаимоотражение, ведущее к взаимообога-
щению и индивида, и общества, и природы. Такое взаимообогаще-
ние осуществимо благодаря идеальному моменту практики, имею-
щему в своей основе объективные закономерности. «Тот факт, что в
своей практической деятельности люди используют объективные за-
коны, не следует трактовать в смысле абсолютной тождественно-
сти законов практики и законов бытия. Законы практики и законы
объективной действительности неидентичны... Объективно-диалек-
тические законы и диалектические принципы деятельности субъек-
та не совпадают полностью’ между собой»1 2.
Духовная сторона практики включает в себя наиболее общие
принципы действий субъектов3, вытекающие из общего представ-
ления о мире (сюда входят и другие регулятивы более частного по-
рядка). Центральное место, однако, занимают идеи, планы, проек-
ты будущего материальной системы, организующие весь комплекс
всеобщих и частных регулятивов практической деятельности. До
этих идей и возвышается объективность. «Именно в практике объ-
единяются, и притом весьма своеобразно, такие противоположно-
сти, как материальность и идеальность, объективность и субъек-
тивность; объективность пронизывается именно в практике субъек-
тивностью, возвышается до нее, а субъективность именно в практи-
ке становится наиболее объективной по сравнению с прочими фор-
мами своего существования»4.
В структуре практики имеются не только субъективные и объек-
тивные стороны, но и такие процессы, как распредмечивание и оп-
редмечивание. Благодаря им и совершается взаимопереход субъ-
ективного и объективного. По определениям, имеющимся в «Фило-
1 Воронович В. А., Томов К- Практика и познание // Ленинская теория отра-
жения в свете развития науки и практики. София, 1981. Т. 1. С. 180.
2 Воронович Б. А. Философский анализ структуры практики. С. 37.
3 См.: Аверьянов А. Н. Системное познание мира. Методологические пробле-
мы. М., 1985. С. 226—251.
4 Нарский И, С. Практика как категория диалектического и исторического
материализма // Философские науки. 1980. № 1. С. 32.
71
софском энциклопедическом словаре», существо этих процессов в
следующем. Опредмечивание — это процесс, в котором человечес-
кие способности переходят в предмет и воплощаются в нем, благо-
даря чему предмет становится социально-культурным. Распредме-
чивание — это процесс, в котором свойства, сущность, «логика пред-
мета» становятся достоянием человека, его способностей, благода-
ря чему последние развиваются и наполняются предметным содер-
жанием. Человек распредмечивает как формы прошлой культуры,
так и природные явления, которые он тем самым включает в свой
общественный мир.
Распредмечивание является предпосылкой одного цикла прак-
тики, одного цикла опредмечивания;.завершаемый цикл практики в
ее поисковой форме содержит в себе основу для достижения нового
уровня распредмечивания. Опредмечивание служит ведущим про-
цессом, непосредственно обеспечивающим преобразование мате-
риальной системы.
В системно-структурном (а не процессуальном) плане любая
практика складывается из следующих элементов: субъект практи-
ки, объект практики, цель (идеальная модель), средства, предмет-
ная деятельность субъекта, результат этой деятельности. Все эти
элементы проникают друг в друга так, что их представление в «чи-
стом» виде затруднено. Они образуют целостную систему. Импульс
каждому циклу практики задает духовный ее компонент, субъек-
тивность, базирующаяся на объективности. Взаимодействие сторон
практики, субъективного и объективного ее моментов, обеспечивает
закономерную целенаправленность практики (телеономичность) Ч
Рассмотрим теперь соотношение материи, практики и сознания.
Некоторые из представителей концепции «философии практики»
абсолютизируют в этом соотношении практику: для них она оказы-
вается первичной реальностью. М. Филиппович, например, утверж-
дает, будто для Маркса материя — общая предпосылка всей че-
ловеческой практической деятельности, не существующая вне и не-
зависимо от нее. Здесь хотя и говорится о материи как предпосыл-
ке практики, но вторая часть положения отвергает первую, по-
скольку явно указывается на отсутствие материи до практики в ду-
хе принципиальной координации «Я» и «не-Я». Другой философ,
М. Кангра, пишет: «Человек производит, создает, полагает природу
как свой продукт, который есть опредмечивание его субъективных
сущностных сил... Он производит природу... Следовательно, то, бла-
годаря чему существует и человек, и природа, является произведе-
нием человека»1 2.
Действительно, практика «дает» субъекту природу в том отно-
шении, что вне практики она не способна раскрыть ему сколько-ни-
1 См.: Нарский И. С. Практика как категория диалектического и историчес-
кого материализма. С. 37.
2 Neki problemi teorije odraza. Beograd, 1961. S. 37.
72
будь полно свою сущность; практика как бы «созидает» сущность
природы. Кроме того, практика «задает» человеческий угол зрения
на природу, накладывает на нее интересы субъекта практической
деятельности. Благодаря практике созидается вторая природа, вто-
рая реальность. Но помимо этого существуют (наряду с «вещью
для нас») «вещи в себе», не затронутые еще практикой; существуют
явления, которые воспринимаются пассивно, вне активно-практи-
ческого к ним отношения; для животных, не способных к практике,
это очевидно.
Как бы велика ни была роль практики в конструировании форм
материальной действительности, она все же немыслима без субъекта,
производного от природы и социальных отношений; из этой же по-
сылки и вытекает вторичность практики по отношению к природе,
материи. Анализируя соотношение материи, практики и сознания,
И. С. Нарский справедливо отмечает антиномию: сознание вторично
в отношении практики, поскольку возникает только в процессе об-
щественной практики. Но оно как будто и первично в отношении
практики, поскольку практика невозможна без деятельности чело-
веческого сознания. «В отношении практики и сознания материя
генетически первична, однако каждая из сторон антиномии — ка-
кую бы из них ни взять порознь — вносит некоторое изменение в
решение основного вопроса философии. Но каждое из этих измене-
ний в отдельности неверно- практика настолько связана с созна-
нием людей, что не может в абсолютном смысле ему ни предшест-
вовать, ни следовать за ним»1. «Практика невозможна без созна-
ния, так что оно вторично не в отношении практики, а в отношении
материи» 1 2.
Таким образом, практика, будучи второй формой объективности,
немыслима вне сознания, природная же материя существует до и
вне сознания; практика является средством познания материаль-
ных систем (хотя и сама может быть объектом познания); соотно-
шение «практика — сознание» не тождественно соотношению «ма-
терия — сознание», существование материи — предпосылка суще-
ствования и практики, и сознания.
2. Противоречивость взаимоотношений практики и познания
Значение категории практики в общей системе философских ка-
тегорий трудно переоценить. Она занимает ключевое положение в
системе основных философских понятий. «Именно с ее помощью вы-
являются место человека в структуре бытия, его взаимосвязи с не-
живой и живой природой, с социальной действительностью, его
включенность в систему материальной и духовной культуры, рас-
1 Нарский И. С. Практика как категория диалектического и исторического ма-
териализма. С. 31.
2 Там же.
73
крывается сущность сознания человека, его духовной и душевной
Жизни. Категория практики задает исходные ориентиры целостного
представления о человеке во всем многообразии его взаимосвязей
с окружающим миром» Ч
В содержании понятия «практика» выделяется аспект, который
может быть назван теоретико-познавательным.
Практика и познание тесно связаны друг с другом: практика
имеет познавательную сторону, познание — практическую. Слово
«сторона» оттеняет несводимость познания к практике, а практики
к познанию. Их особая природа выражается и в своеобразии
функций.
Рассмотрим их гносеологические функции по отношению друг к
другу. При этом мы пока отвлечемся от ценностно-оценочной сто-
роны деятельности субъекта.
Каковы же гносеологические функции практики?
Прежде всего обнаруживается базисная функция.
В качестве источника познания практика дает исходную ин-
формацию, которая обобщается, обрабатывается мышлением.
Уже в простом созерцании явлений субъект получает определен-
ное количество чувственных образов, представлений. Несравненно
больше воспринимается субъектом свойств, качеств, отношений,
связей предметов при практическом с ними взаимодействии, когда
он воздействует на них, изменяет их, проводя наблюдения, описы-
вая их, сравнивая, классифицируя и т. д. Но дело не только в ко-
личестве. Посредством практического взаимодействия с объектом
субъект формирует понятия, дающие знания об общих, а главное,
существенных сторонах объектов. Только в практике эта сторона
объекта выделяется достаточно четко. Теория выступает обобще-
нием практики, обобщением информации об объекте на сущностном
его уровне. Сказанное относится к любым научным концепциям в
области общественных, гуманитарных, естественных наук. В прак-
тике и через практику субъект познает законы действительности,
без практики нет знания сущности предметов.
Значительная часть информации поступает к индивиду, конеч-
но, непосредственно из внешнего мира. Личностная, индивидуальная
практика (практические взаимодействия с объектами) создает ба-
зу для наращивания всякой иной, косвенной информации, для ее
оценки и переработки. Тем не менее большинство обобщений, имею-
щихся у индивидов, приобретается опосредованно. Здесь два пути.
Первый — получение знаний в готовом виде от других субъектов
устно или письменно, через книги или каким-либо другим способом,
восприятие от одновременно с данным субъектом существующих
субъектов или от существовавших некогда; важным условием та-
кого восприятия является преемственность. Второй путь обретения
1 Введение в философию. Ч. 2. С. 272.
74
нового для индивида знания — это выведение заключений, обобще-
ний на основе законов логики из уже известного знания.
Получается, что большая часть знания приобретается индиви-
дом не непосредственно из практики, опыта (апостериорно — «по-
сле опыта»), а априорно («до опыта», «вне опыта»). Однако априор-
ность оказывается относительной, а не абсолютной (как, к примеру,
полагал И. Кант), как априорность по отношению к данному кон-
кретному субъекту в определенный момент его бытия. Если же
брать всю совокупность знаний с точки зрения их источника у че-
ловечества в целом, то окажется, что знания в конечном счете сво-
им главным источником имеют практику. Даже логические аксио-
мы, законы логики своими корнями уходят в практику. «...Практика
человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании че-
ловека фигурами логики. Фигуры эти имеют прочность предрассуд-
ка, аксиоматический характер именно (и только) в силу этого мил-
лиардного повторения» Ч
Практика является также движущей силой познания. От нее ис-
ходят импульсы, в значительной мере обусловливающие возникно-
вение нового знания и его преобразование. Практика детерминиру-
ет переход от чувственного отражения объектов к их рационально-
му отражению, от эмпирического познания к теоретическому, от
дискурсивного к интуитивному, от одних методов исследования к
другим, от одного стиля мышления к другому и т. д.
В основе этих многообразных форм отражения и познания, их
сменяемости и взаимодополнения (познание идет, например, не
только от эмпирического к теоретическому, но и от теоретического
к эмпирическому) лежит общее стратегическое движение субъекта
от явления к сущности, от сущности одного порядка к более глубо-
кой сущности, а затем от сущности к явлению. Для практики, имен-
но для нее, жизненно необходимо выявление сущности, законов ма-
териальных систем, объяснение многообразия единичных событий,
явлений, процессов. Примером того, как практика обусловливает
переходы от одних форм познания к другим на пути проникновения
в сущность материальных систем, может служить биологическое
познание, последовательный переход в этой науке от наблюдения к
описанию и систематизации фактов, затем — к сравнительному ме-
тоду исследования, к историческому методу, от них — к экспери-
менту и моделированию 1 2.
В развитии знания и науки в целом большую роль играют лю-
бознательность, жажда удовлетворения от научных изысканий.
Среди мотивов научного познания немалое место занимают также
тщеславие, стремление к обогащению. Но наиболее глубоким и ве-
дущим стимулом развития науки являются все же потребности
практики, задачи и проблемы, выдвигаемые самой практикой. В ан-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 198.
2 Подробнее см.: Фролов И. Т. Очерки методологии биологического исследо-
вания (Система методов биологии). М., 1965.
75
тичную эпоху на этой основе возникали и развивались агрономия,
геометрия, медицина, астрономия, другие отрасли знания. В совре-
менную эпоху энергетические потребности производства и потреб-
ности военного характера детерминировали возникновение и рост
исследований в области атомной энергии. Аналогично обстоит де-
ло с электроникой, кибернетикой, экологией, другими науками.
Не всегда, однако, открытия в науке делались и делаются непо-
средственно в зависимости от потребностей производственно-эко-
номической практики. Пример тому — открытие Д. И. Менделеевым
периодической системы элементов, сделанное под непосредственным
воздействием общетеоретических и педагогических соображений
(далеко не второстепенное место принадлежало необходимости си-
стематизировать данные об элементах для курса лекций), нашед-
шее затем широкое применение в химической промышленности, в
технике полупроводников и т. п. Однако и здесь в конечном счете
(через ряд посредствующих звеньев) определяющим являлись все-
таки потребности производства (в приведенном примере — потреб-
ности химической промышленности, металлургии, горной промыш-
ленности и др.). Если брать естествознание в целом, то существен-
ное и многостороннее воздействие на него (в плане придания им-
пульсов к развитию) оказывают промышленное производство и
сельскохозяйственная практика.
Велико значение практики и как главного критерия истины.
Здесь практика выступает по отношению к познанию в своей кри-
териальной функции (см. главу III, § 4). Но практика противоре-
чива в отношении характера результатов познания: на ее основе
формируются разного рода заблуждения, но на ее же основе они и
преодолеваются. «От субъективной идеи человек идет к объектив-
ной истине через „практику”...» 1
Важна роль практики в познании и со стороны целей познания.
Нередко утверждают даже, что практика есть цель познания. Это
не совсем точно: целью познания является достижение истинного
знания. Познание осуществляется и для многих других целей: для
ориентации в окружающей обстановке, для удовлетворения любоз-
нательности и т. п.
Точнее было бы подразделять все цели на непосредственные и
конечные. Тогда окажется, что практика — цель познания в конеч-
ном счете, что включает в себя и те варианты, при которых она вы-
ступает и непосредственной целью познания.
Значительная часть повседневного знания концентрируется на
непосредственном служении практике. В еще большей мере этот
момент характерен для прикладного, в частности технического, зна-
ния. И теоретические построения, соотносимые с сущностью мате-
риальных систем, так или иначе замыкаются на задаче служить
практике, изменять и совершенствовать ее. Относительная само-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 183.
76
стоятельность науки по отношению к производству, практике сви-
детельствует не о полной, а лишь о частичной, одноаспектной ее
независимости от практики; пусть и косвенно, через многие опо-
средствующие звенья, но теория так или иначе связана или должна
быть связана с практикой.
Положение о необходимости прагматической функции у науки
не нужно понимать узкопотребительски. Иногда считалось: раз та-
кая-то теория дает на сегодняшний день экономический эффект, а
другие (в той же отрасли знания, например в биологии) не дают,
то именно первая из них истинно научная (иногда добавляли —
«истинно социалистическая»), а остальные заслуживают негатив-
ных оценок; поскольку такой-то ученый — хороший практик (а за-
частую это лишь казалось), из этого автоматически выводилось,
что и его теоретические, даже философские позиции непогрешимы
с научной и идеологической точек зрения. Такие представления, к
сожалению, имели место в жизни нашей страны в 30—40-е годы,
а у отдельных лиц сохранились вплоть до наших дней. Практицист-
ский (или «утилитарный») подход к науке связан с заносчивой ве-
рой части практиков, занимающих к тому же нередко и ответствен-
ные административные посты, во всемогущество их «практики», со
стремлением подверстать под эту практику науку, подмять ее и дик-
товать ей угодные им апологетические условия. При этом получа-
лось, что наука не прокладывала дорогу практике (хотя на словах
декларировалась важность знания), а, наоборот, плелась в хвосте
практицистской стихии. Кстати, при своих явных неудачах сторон-
ники такого рода «практики» опять же обвиняли науку в том, что
она не идет вровень с практикой, что она «оторвалась» от прак-
тики.
Принцип связи теории и практики нуждается в расшифровке, в
раскрытии, так как сам по себе он может служить кому угодно.
В наиболее уродливой форме это проявилось в фашистской Гер-
мании второй половины 30-х — первой половины 40-х годов. Имен-
но там чрезвычайно пропагандировался тезис «единство теории и
практики». Его проведение в жизнь имело много негативных по-
следствий для развития науки в этой стране. Но не только это.
В 1942 г. Гитлер издал приказ, по которому никакие научные ис-
следования не должны широко поддерживаться, если они не дают
военной продукции в течение шести недель. Поэтому немецким уче-
ным было рекомендовано даже не упоминать перед гитлеровским
руководством о возможности создания атомного оружия. Иначе
Гитлер немедленно установил бы крайне сжатый срок работ, и горе
было бы ученым, если бы они не уложились в этот срок. Поэтому
ядерные исследования в Германии не получили широкой прави-
тельственной поддержки. И работы велись в относительно неболь-
ших масштабах *. Развертывание работ к концу войны уже не смог-
1 См.: Корякин Ю. И. Биография атома. М., 1961. С. 149.
77
ло существенно изменить положение. Были и другие причины, не
позволившие гитлеровскому вермахту создать атомную бомбу. Дан-
ный факт, конечно, был позитивным с точки зрения социального
прогресса, но он свидетельствует и о том, сколь бесперспективна
политика, ставящая во главу угла утилитарно понимаемую связь
теории и практики.
Наряду с узким практицизмом встречается и альтернативная ей
позиция «чистой науки», «науки для науки». Суть ее в установке:
ни в настоящем, ни в будущем наука, или теория, не должна быть
связана с практикой; наука перестает быть наукой, а теория тео-
рией, если обременяет себя практикой.
Вспоминая о духовной атмосфере среди молодых кембриджских
физиков 30-х годов, английский ученый и писатель Ч. Сноу, напри-
мер, писал: «Больше всего мы гордились тем, что наша научная
деятельность ни при каких мыслимых обстоятельствах не может
иметь практического смысла. Чем громче это удавалось провозгла-
сить, тем величественнее мы держались. Даже Резерфорд почти не
разбирался в технике... Резерфорд твердо и недвусмысленно зая-
вил, что не верит в возможность освобождения атомной энергии...
Это была единственная грубая ошибка, которую Резерфорд допу-
стил за всю свою научную деятельность. Очень характерно, что она
касалась вопроса, связанного с переходом от чистой науки к при-
кладной» L
Ни вульгарно-утилитаристский подход к науке, ни концепция
«чистой науки» не дают такого решения проблемы соотношения
науки (теории) и практики, при котором обеспечивалось бы их оп-
тимальное развитие. В науке должны иметь место как исследова-
ния, работающие на практику текущего момента, так и исследова-
ния, рассчитанные на более или менее отдаленную перспективу.
Теория, не имеющая среди своих целей соединение с практикой
ни в настоящем, ни в перспективе, имеет больше шансов превратить-
ся в бесплодное, пустое теоретизирование, чем теория, ориентиру-
ющаяся на такую связь. Но для науки (и теории) губителен также
прагматический практицизм; если бы он оказался единственным, то
человечество не дошло бы до открытия атомной энергии, создания
электронных вычислительных машин и до осуществления космиче-
ских полетов.
Положение диалектического материализма о необходимости
связи теории и практики основывается на таком ее понимании, ко-
торое исключает оба отмеченных подхода; мера взаимосвязи тео-
рии и практики — в соотношении, обеспечивающем максимальное
их развитие и функционирование.
Таковы главные функции практики в отношении познания:
базисная, детерминирующая, критериальная и целеполагающая.
1 Сноу Ч. П. Портреты и размышления. М., 1985. С. 215—216.
78
Познание, в свою очередь, имеет ряд функций по отношению к
практике.
Информативно-отражательная функция является у познания,
конечно, ведущей. В отличие от информативной функции практики,
состоящей в продуцировании исходных данных для последующей их
обработки мышлением, здесь имеет место сама эта переработка,
т. е. производство понятий, гипотез, теорий, методов. Если практи-
ка выступает средством для познавательной деятельности, то по-
знание, в свою очередь, есть средство практической деятельности.
С этой функцией неразрывно связана другая — проектно-кон-
структивная. «Проектирующая, программирующая роль науки по
отношению к практической деятельности заключается в том, что
наука вырабатывает идеальные планы таких новых типов челове-
ческой деятельности, которые не могут возникнуть без науки, вне
ее» !.
В информативно-отражательном аспекте познание соотносимо
преимущественно с объектом познания, в перспективно-конструк-
тивном аспекте — с будущей практикой, с идеальным и его опред-
мечиванием в практической деятельности.
Процесс опредмечивания требует от познания, чтобы оно вы-
полняло регулятивную функцию. Существо данной функции со-
стоит в регулировании практики, в обеспечении управления прак-
тикой, практическими действиями.
Одной из подфункций, или подсистем, регулятивной функции
выступает корригирующая (по отношению к практике) функция.
Рассмотрим ее несколько подробнее.
Неоспоримо важная роль практики в жизни людей и познании
послужила основой для ее фетишизации и мистификации. Практи-
ка стала обоготворяться не только в прагматизме и праксеологиз-
ме, но и среди части сторонников марксизма. Такое отношение к
практике сложилось еще с 30-х годов и дошло до наших дней. Так,
в книге Е. А. Симоняна утверждается: «Когда практика вступает в
противоречие с теориями, взглядами, то пересматривается не прак-
тика... а теория» 1 2. «Практика всегда опрокидывает все те теории,
положения и выводы, которые не соответствуют жизни»3, т. е. той
же практике. Получается, что практика наделяется некоей мисти-
ческой способностью всегда быть верной и всесильной; непонятно
только, зачем ей вообще нужна теория, которая к тому же, как пра-
вило, «отстает» от нее, т. е. мешает ей. В этой ситуации положение
о том, что теория освещает дорогу практике, становится пустой де-
кларацией, прикрывающей далекие от науки интересы «практиков».
1 Материалистическая диалектика как общая теория развития / Под ред.
Л. Ф. Ильичева. М., 1982. Т. II. С. 43.
2 Симонян Е. А. Единство теории и практики (Философский анализ). М., 1980.
С. 113.
3 Там же. С. 112.
79
Уроки так называемых дискуссий в генетике 30-х годов и 1948 г.
весьма поучительны в этом отношении, но из этих уроков следует
необходимость в пересмотре устоявшихся штампов прагматистско-
го характера.
Современная социальная действительность, требующая перест-
ройки всех сторон нашего общества, делает особо актуальной про-
блему соотношения теории и практики. Даже в научно-популярной
и художественной литературе предметом широкого обсуждения
стал вопрос о соотношении ленинской теории социализма и реаль-
ной практики социализма !.
Практика административной системы, необходимой на период
военного коммунизма, имела уже тогда, в первые годы Советской
власти, существенные изъяны, что побудило В. И. Ленина и пар-
тию отказаться от нее и перейти к новой экономической политике,
к хозрасчетной деятельности, к развитию индивидуальной трудо-
вой деятельности и расширению демократии. Однако уже с середи-
ны 20-х годов эта практика стала заменяться другой, а несколько
позднее она деформировалась применительно к чрезмерно центра-
лизованной системе управления обществом. Попытки изменить эту
практику в середине 50-х и в середине 60-х годов не увенчались ус-
пехом. Лишь в последние несколько лет наметился перелом в со-
циальной практике.
«Конкретность революционной практики является тем принци-
пом, который делает возможным постоянное приближение социаль-
ной действительности к интересам и потребностям развивающейся
сущности и деятельности субъекта. Важным требованием, вытекаю-
щим из этого принципа, следует считать необходимость системати-
ческого и всестороннего контроля за состоянием действительности
и соответственным корректированием и переоценкой практических
форм»1 2. Практическая деятельность как деятельность субъекта,
способного следовать не только стратегическим, но и более непо-
средственным целям, даже подменять первую вторыми, исходя из
своих ближайших побуждений, требует постоянного контроля за
этими действиями со стороны теории. Попытки же ущемить теорию
в выполнении ею своей корригирующей функции могут иметь нега-
тивные последствия для самой же практики.
К. Маркс подчеркивал; «Недостаточно, чтобы мысль стремилась
к воплощению в действительность, сама действительность должна
стремиться к мысли»3. Между тем вплоть до 80-х годов встреча-
лось открытое или скрытое третирование мысли, третирование не-
обходимости для практики «стремиться к мысли». Горькие плоды
этой иррациональности теперь широко известны. Если практика
1 См., например: Попов Г С точки зрения экономиста // Наука и жизнь.
1987 № 4; Шмелев Н. Авансы и долги // Новый мир. 1987. № 6; Антонов М. Так
что же с нами происходит? // Октябрь. 1987. № 8.
2 Воронович Б. А. Философский анализ структуры практики. С. 48—49.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 423.
80
есть критерий истинности теории, то подлинно научная теория есть
критерий правильности практики.
Задачи перестройки общественной практики сегодня заставляют
нас внимательней взглянуть на диалектику теории и практики.
Практика, конечно, служит основанием развития теории. Но
это— в принципе, а более конкретно — это верно в строго опреде-
ленных отношениях. Неоспорим, к примеру, приоритет практики в
ее взаимоотношении с теорией (и познанием вообще) при опреде-
лении истинности знания. Помимо этого, практика выступает в це-
лом материальной основой развития всего человеческого познания.
В то же время практика может не соответствовать теории, поз-
нанию. Но в каком плане? Практика ведь немыслима без позна-
вательного, «теоретического» компонента. В этом отношении теория
никак не может отставать от практики; она — внутри самой этой
практики; положение об «отставании» теории от практики в данном
случае — абсурд.
Практика всегда более ограниченна, чем хорошая теория. Прак-
тика «стеснена» материей, тем или иным составом средств, степе-
нью их развития и т. п. В отличие от нее духовная деятельность
субъекта, в том числе теоретическая, тоже, правда, не абсолютно
свободная, имеет значительно больше возможностей для своего —
независимого от конкретных условий — развития. Теория способна
предвидеть ход практической деятельности (в этом состоит ее про-
гнозирующая функция), выдвигать научно обоснованные цели пе-
ред практикой. «Хорошая» теория — всегда теория объективно
значимая, улавливающая тенденции развития материальных сис-
тем, не только природных, но и практических.
Теория — необходимейшая часть науки: ей присуща такая осо-
бенность науки, как относительная-автономность в развитии — по
отношению к практике, в частности, по отношению к производству.
Чем объясняется эта относительная самостоятельность? Прежде
всего наличием особых внутренних законов развития науки, ее спе-
цифической (по сравнению с производством) природой, наличием
особой внутренней логики развития. Важным фактором, детерми-
нирующим ее относительную самостоятельность, является также
взаимодействие с другими формами общественного сознания (миро-
воззрением, искусством, нравственностью), циркулирование в ней
идей и принципов, не идущих прямо от производства, но способных
влиять на движение научного знания. Наконец, относительная са-
мостоятельность обусловливается существованием преемственной
связи данного уровня развития науки с знаниями прошлых времен,
возможностью актуализации знаний далекого прошлого, которые
соответствовали производству совсем иного уровня.
Относительная самостоятельность теории (в аспекте практики)
объясняется, помимо прочего, тем, что между нею и практикой име-
ются посредствующие звенья. Вспомним, какие это звенья: с одной
стороны, это эмпирическое познание, с другой — духовно-практи-
81
ческое или нормативно-регулятивное, методологическое звено. Как
уже отмечалось (см. первую часть учебного пособия, с. 60—61),
цикл познавательной деятельности протекает по следующей схеме:
Pi-------
р”"-------ДО-*^
Здесь: Pi — исходный рубеж практики, Э — эмпирическое зна-
ние, Т — теоретический уровень познания, ДП — духовно-практи-
ческое звено познания, Р2 — завершающий рубеж практики.
В результате происходит сдвиг в практике: Pi->-P2; практика с
одного уровня поднимается на другой, более высокий.
Возможность неоднозначной связи теории с эмпирическим поз-
нанием, а духовно-практического знания с теоретическим объясня-
ет неоднозначную связь теории с практикой, а тем самым и ее от-
носительную самостоятельность по отношению к практике.
В сфере теоретического достигается свободный (т. е. независи-
мый от конкретного уровня практики) пробег мысли, ее выход за
пределы границ этой практики.
Анализируя историю науки, В. С. Степин убедительно раскрыл
эту неизбежную и очень ценную для науки свободу теоретического
познания по отношению к физическому эксперименту. Он показал,
что наука может получать новые знания и без непосредственного
обращения к эксперименту, минуя непосредственную практику
(простейший пример: применяя правила сложения, можно было бы
получить даже такое большое число, как миллион, хотя отсчет ре-
ального миллиона предметов оказывается в практике весьма за-
труднительным, а подчас и невозможным делом). Научному позна-
нию свойственно опережающее отражение практики. Как отмечает
В. С. Степин, «в развитой науке складываются различные слои по-
знания, каждый из которых обладает своими возможностями про-
гнозирования предметных отношений будущей практики. Чем даль-
ше отстоит соответствующий слой от реального производства, тем
менее конкретным становится прогноз будущего, но за счет этого
достигается большое опережение наличной практики»1 2.
Возвращаясь к приведенной выше ситуации с практикой социа-
листического строительства в нашей стране, мы можем теперь от-
метить возможность отклонения этой- практики от теории (в дан-
ном случае — от ленинской теории социализма, его концепции со-
циализма как строя цивилизованных кооператоров и в сельском
1 «Духовно-практическое» — это не «духовное» плюс «практика», а духовное,
непосредственно нацеленное на практическую реализацию. Здесь «практическое» —
в сопоставлении с теоретическим и эмпирическим в границах абстрактного мыш-
ления.
2 Степин В. С. Научное познание как «опережающее отражение» практики//
Практика и познание. М., 1973. С. 226.
82
хозяйстве, на добровольной основе, и в промышленности, и в тор-
говле).
Достаточно убедительно возможность расхождения теории и
практики (в плане отставания практики от теории и появления
практических заблуждений) в нашей литературе показана в моно-
графии Б. А. Вороновича «Философский анализ структуры прак-
тики» Причины такого расхождения он делит на объективные и
субъективные. Касаясь последних, он пишет, что они выражаются
в воздействии личности, ее воли и знаний на течение практического
акта, оценку его результатов. Субъект может совершать негативные
для практики и теории иррациональные действия. И развитие прак-
тики связано с преодолением ошибок, с дальнейшей рационализа-
цией бытия.
Е. А. Симонян тоже признает «опережающую» роль духовного
в отношении практики, подчеркивая, что сознание «может сделать
невероятные взлеты, заглянуть намного вперед» 1 2. Но как же в дан-
ном случае преодолевается несоответствие данного положения и
утверждения, что при столкновении теории и практики всегда по-
беждает практика, а теория терпит поражение? Преодолевается
это несоответствие путем введения оговорки: «Случаи опережения
сознанием бытия являются единичными, закономерным же является
отражение действительности, и отставание теории от практики, соз-
нания от бытия всегда сохранится» 3.
В книге Е. А. Симоняна, кстати, небезынтересной, многосторон-
не освещающей проблему единства теории и практики и содержа-
щей критику прагматизма, достаточно широко очерчена роль тео-
рии по отношению к практике, но отмеченный момент должен быть
расценен как недооценка теории и сознания вообще.
Изложенные нами соображения об опережающей роли теории
не следует, однако, понимать как абсолютизацию роли теории в от-
ношении практики. Если и был сделан акцент на ее прогнозирую-
щей, проективно-конструктивной и корригирующей функции, то для
того, чтобы лучше увидеть необоснованность позиции, мистифици-
рующей и обоготворяющей практику в ущерб теории.
«Теории бывают разные. Когда мы вели речь о теориях, то имели
в виду, конечно, подлинно научные теории. О том, что ненаучные
или антинаучные теории всегда отстают от практики, не приходит-
ся, как нам представляется, и говорить.
И еще один момент существен.
Теория как относительно свободная мыслительная конструкция
может идти впереди своего эмпирического основания. Но она мо-
жет и не улавливать глубинных процессов, скрывающихся за эм-
пирическим материалом.
1 См.: Воронович Б. А. Философский анализ структуры практики. С. 181—199.
2 Симонян Е. А. Единство теории и практики (Философский анализ). С. 103.
3 Там же. С. 103—104.
83
Практика и познание, практика и теория взаимосвязаны и воз-
действуют друг на друга. Их взаимоотношение содержит в себе
противоречие. Стороны противоречия могут находиться в состоянии
соответствия, гармонии, но могут приходить и в дисгармоничное со-
стояние, доходящее до конфликта. Одна из сторон может отставать
от развития другой, что является естественным выражением проти-
воречия между ними; преодоление этого противоречия может вести
к новому уровню их соотношения. На этом пути достигается раз-
витие и теории, и практики.
ГЛАВА V
СУБЪЕКТ И ОБЪЕКТ
Знание выступает как продукт взаимодействия субъекта и объ-
екта познания. Именно с помощью этих категорий раскрывается ак-
тивный характер познавательной деятельности и показывается под-
линная роль практики в познании.
Что такое субъект познания? В самом общем виде субъектом
познания выступает человек, наделенный сознанием и обладающий
знаниями. Хотя это, почти остенсивное, определение субъекта поз-
нания в общих чертах верно, оно не раскрывает гносеологической
сущности понятия субъекта. Дело в том, что, например, примени-
тельно к созерцательному материализму человека можно называть
субъектом познания, но в действительности в рамках этой концеп-
ции он им не является. В созерцательном материализме человек вы-
ступает скорее только как объект воздействия на него внешнего
мира, а деятельная сторона субъекта остается в тени. Преодоление
ограниченности созерцательного материализма, обогащение мате-
риалистической теории познания деятельностным подходом позво-
лило выработать и новое понимание субъекта познавательной дея-
тельности. Субъект — это источник целенаправленной активности,
носитель предметно-практической деятельности, оценки и познания.
Субъектом является прежде всего индивид. Именно он наделен
ощущениями, восприятиями, эмоциями, способностью оперировать
образами, самыми общими абстракциями; он действует в процессе
практики как реальная материальная сила, изменяющая матери-
альные системы. Но субъект — не только индивид; это — и коллек-
тив, и социальная группа, класс, общество в целом. В субъект на
уровне общества входят различные экспериментальные установки,
приборы, компьютеры, и т. п., но они выступают здесь лишь как
части, элементы системы «субъект>, а не сами по себе. На уровне
индивида или сообщества ученых те же самые приборы оказыва-
ются лишь средствами, условиями деятельности субъектов. Обще-
ство считается универсальным субъектом в том смысле, что в нем
объединены субъекты всех других уровней, люди всех поколений,
84
что вне общества нет и не может быть никакого познания и. прак-
тики. В то же время общество как субъект реализует свои позна-
вательные возможности лишь через познавательную деятельность
индивидуальных субъектов.
Объект же — это то, что противостоит субъекту, на что направ-
лена предметно-практическая, оценочная и познавательная дея-
тельность субъекта.
В этом плане кантовская «вещь в себе» не есть объект. Суще-
ствуют многие материальные системы, не ставшие еще объектами.
Иначе говоря, «объект» и «объективная реальность» — не совпа-
дающие понятия. Электрон вплоть до конца XIX столетия не был
объектом, хотя бесспорно был частью объективной реальности.
В понятиях «субъект» и «объект» имеется момент относительно-
сти: если что-то в одном отношении выступает как объект, то в
другом отношении может быть субъектом, и наоборот. Компьютер,
являясь частью субъекта как общества, оказывается объектом при
его изучении индивидом. Студент А есть субъект познания и в то
же время для студента В он может быть объектом познания. Л. Фей-
ербах отмечал: для себя «Я» — субъект, а для других — объект;
словом, «Я» является и субъектом и объектом.
Объектом могут выступать не только материальные, но и духов-
ные явления. Сознание индивида — объект для психолога.
Каждый человек способен делать объектом познания самого се-
бя: свое поведение, чувства, ощущения, мысли. В этих случаях по-
нятие субъекта как индивидуума сужается до субъекта как акту-
ального мышления, до «чистого «Я» (из него исключается телес-
ность человека, его чувства и т. п.); но и в этих случаях субъект
выступает как источник целенаправленной активности.
Здесь мы сталкиваемся с новым явлением — самосознанием.
Самосознание — это и познание себя, и известное отношение к се-
бе: к своим качествам и состояниям, возможностям, физическим и
духовным силам, т. е. самооценка '.
Имеются разные формы и уровни самосознания. «Явные формы
самосознания, когда те или иные феномены сознания становятся
предметом специальной аналитической деятельности субъекта, но-
сят название рефлексии... Человек рефлективно анализирует себя в
свете того или иного идеала личности, выражающего его тип отно-
шения к другим людям. Когда человек анализирует себя, пытается
дать отчет в своих особенностях, размышляет над своим отношени-
ем к жизни, стремится заглянуть в тайники собственного сознания,
он тем самым хочет как бы «обосновать» себя, лучше укоренить
систему собственных жизненных ориентиров, от чего-то в себе на-
всегда отказаться, в чем-то еще более укрепиться. В процессе и ре-
зультате рефлексии происходит изменение и развитие индивидуаль-
ного сознания» 1 2.
1 См.: Спиркин Д. Г. Сознание и самосознание. М., 1972. С. 149.
2 Введение в философию. Ч. 2. С. 313.
85
Таково в основных чертах содержание понятий «субъект» и
«объект». Это понятия различные, но в то же время связанные друг
с другом в плане «взаимопереходов». Грани между ними не абсо-
лютны.
В современной науке грани между объектом и субъектом порой
вообще трудноуловимы; кажется, что субъект и объект сливаются
воедино в познании. Пример тому — ситуация в квантовой механи-
ке, сложившаяся в связи с особой ролью прибора в познании мик-
рообъектов. В классической физике постулировался абсолютный
характер, независимость физических объектов от субъекта и от ус-
ловий познания, от приборов. Теперь же субъект и условия позна-
ния «вторглись» в сам объект. Результаты экспериментирования с
явлениями атомного масштаба нельзя истолковывать как дающие
информацию о свойствах квантовых объектов «самих по себе». О
них надо говорить как о таких, которые включают описание и кван-
товых объектов, и измерительных устройств, взаимодействующих с
квантовыми объектами. Несмотря на все это, физика стремится дать
описание самих объектов. Отмечая данный момент, специалисты в
то же время указывают на возможность установить на теоретичес-
ком уровне знания пределы, когда мы можем представлять свойст-
ва самих этих объектов. «В квантовой физике не снимается разли-
чие между субъектом и объектом, а лишь устанавливается влияние
места разделения явления (системы) на объект и субъект, на ре-
зультаты описания физических явлений» !.
Приведенный пример показывает, помимо прочего, важную роль
условий познания. Они имеют место как в естественых, так и в об-
щественых и гуманитарных науках. Условия познания опосредуют
отношения субъекта и объекта; такое опосредование (в том числе
социальными условиями) может ориентировать либо на большую
степень адекватности познания, либо, наоборот, на искажение сущ-
ности изучаемого объекта.
Изложенная трактовка понятий субъекта и объекта противо-
стоит метафизическим и идеалистическим их трактовкам.
Поскольку деятельная сторона познавательного процесса в ос-
новном развивалась идеализмом, важно не только провести грань,
отделяющую диалектико-материалистическое понимание субъекта
от его понимания в созерцательном материализме, но и показать
несостоятельность идеалистических трактовок субъекта познания.
Объективный идеализм, допуская существование мышления вне че-
ловека, с необходимостью приходил к выводу и о существовании
внечеловеческого субъекта, в качестве которого выступал мировой
дух, и все творческое, активное начало приписывалось этой сущно-
сти. В философии Канта субъект начинает пониматься не как не-
кая материальная или идеальная вещь, а как чистая деятельность,
1 Дышлевый П. С. В. И Ленин и философские проблемы релятивистской фи-
зики. Киев, 1969. С. 246.
86
самодеятельность. Наиболее полное развитие эта идея получила в
философии Фихте. В этой концепции субъект сводится к человечес-
кому сознанию, которое само является некой исходной субстанци-
ей, творящей и внешний мир или объект. У Фихте чистое «Я» как
всеобщее человеческое сознание в процессе действия полагает и са-
мого себя, и свою противоположность — «не-Я». Естественно, воз-
никает вопрос о природе чистого «Я». В рамках ответа на основной
вопрос философии оно оказывается первичным. Аналогичная субъ-
ективно-идеалистическая трактовка характерна и для экзистенциа-
лизма. Источником мыслей и действий человека, а следовательно,
и активности субъекта они объявляют экзистенцию как своего рода
подлиную исходную реальность, не подлежащую рациональному
постижению. От немецкой классической философии современный
материализм наследует понимание субъекта как активного, деятель-
ностного начала в познавательном процессе. Самой же природе
этой активности дается материалистическое обоснование.
Сознание не является исходной, первичной реальностью. Оно —
продукт эволюции и усложнения материальных систем. Сама эво-
люция форм отражения идет в направлении развития активности
отражения, и на уровне возникновения сознания эта активность до-
стигает своего максимального выражения и развития, поскольку са-
мо человеческое сознание возникает непосредственно в ходе прак-
тически-преобразовательной .деятельности человека. Человек ста-
новится субъектом деятельности в той мере, в какой у него форми-
руется сознание, и наоборот, он становится сознающим себя и внеш-
ний мир существом в той мере, в какой он проявляет активность
как субъект деятельности. Можно сказать, что в самом общем ви-
де активность субъекта является особым проявлением внутренней
активности материи с ее тенденцией к саморазвитию и усложнению,
с ее способностью порождать сложноорганизованные системы с це-
пями самодетерминации, позволяющими выделять эти системы по
отношению к окружающим условиям. Именно относительность са-
модетерминированности таких систем и порождает их активность по
отношению к окружающим условиям.
Поскольку при любой интерпретации субъектом познавательной
деятельности выступает человек, понимание субъекта теснейшим
образом связано с трактовкой природы человеческой сущности. Ан-
тропологический материализм понимал человека прежде всего как
природное существо, сводя его сущность к биологической природе
человека. При таком понимании и активность человека как субъек-
та познания и практической деятельности сводится к чисто биологи-
ческой активности.
«Но человек — не абстрактное, где-то вне мира ютящееся суще-
ство. Человек — это мир человека, государство, общество*'. Вне
общества нет человека. Исходя из этого, некоторые философы де-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 414.
87
лают вывод, что «исторически подлинным субъектом выступает че-
ловек, но не как отдельно взятый индивидуум, а как общество» Ч
Получается, что гносеологическим субъектом является не отдель-
ный человеческий индивид, а человеческое общество на определен-
ном этапе его развития. Однако возникает естественный вопрос: ка-
ким образом безликое, деперсонифицированное общество может не-
посредственно выступать субъектом в познавательном процессе?
Ведь нет ни одного научного открытия или произведения культуры,
которое не имело бы определенного автора. В нашей философии
ответ на этот вопрос обычно дается с позиции диалектики общего
и отдельного. Так, П. В. Копнин пишет, что «взаимоотношения меж-
ду обществом и индивидуумом такие же, как между общим и от-
дельным вообще... Применительно к субъекту познания это выгля-
дит так: общество как субъект существует лишь в деятельности
отдельных людей, вступающих в определенные общественные от-
ношения и обладающих известными орудиями и средствами произ-
водства; отдельные индивидуумы только тогда люди, когда они яв-
ляются обобществившимся человечеством, организованы в общест-
во со своей экономической структурой и т. д.1 2. Однако думается,
что диалектика индивидуального и общественного субъекта не ук-
ладывается в рамки диалектики категорий общего и отдельного.
Индивидуальность субъекта и выражается в том, что он не просто
проявление общественного, всеобщего субъекта, а в том, что он
уникален и накладывает свой индивидуальный отпечаток на полу-
чаемое знание. Познание всегда акт творчества, а творчество не
может быть безличным. В этом плане правильнее было бы сказать,
что исходным (подлинным) субъектом познания всегда выступает
отдельный конкретный индивид как носитель знания и культуры,
накопленной человечеством на данном этапе его развития. Неспо-
собность диалектически решить вопрос о соотношении индивиду-
ального и социального в субъекте может привести к субъективизму.
Начиная с Локка и кончая Расселом, субъект познания пони-
мался в британской философии в основном как психологический
субъект, а потому и знание трактовалось как то, что субъективно
переживается индивидом, и это приводило к психологизации позна-
вательного процесса, к лишению знания объективного содержания.
Оригинальный взгляд на понимание роли субъекта в познании
был развит современным английским философом К. Поппером. Со-
вершенно правильно критикуя психологический взгляд на понима-
ние субъекта, К. Поппер приходит к выводу, что человеческое по-
знание для своего развития вообще не нуждается в субъекте. Свою
теорию познания он прямо именует теорией познания без субъекта.
Но сама попытка К. Поппера отрицать роль субъекта в познании
интересна тем, что она приводит нас снова к необходимости поста-
новки вопроса о взаимоотношении индивидуального и обществен-
1 Копнин /7. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 68.
2 Там же. С. 69—70.
ного субъекта. Поэтому имеет смысл рассмотреть эту концепцию
подробнее.
В основе концепции теории познания без субъекта Поппера ле-
жит так называемая «теория третьего мира».
Опираясь на философский принцип плюрализма, К. Поппер по-
стулирует существование трех типов реальности, или трех миров:
первым миром является физический мир, или мир физических со-
стояний; второй мир есть мир состояний сознания, или психический
мир; третьим миром является мир научного знания, мир «объектив-
ных содержаний мышления». Главный интерес и для К. Поппера, и
для того, кто знакомится с его философскими взглядами, представ-
ляет понятие третьего мира. Обитателями этого мира, по К. Поппе-
ру, являются теоретические системы, проблемы и проблемные си-
туации, критические аргументы, содержание журналов, книг и биб-
лиотек. К. Поппер не скрывает родства своей теории третьего мира
с платоновской теорией форм или идей и гегелевской теорией объ-
ективного духа. Вместе с тем попперовская теория отличается от
них в трактовке происхождения третьего мира и его функций в по-
знании. У Платона и Гегеля объективный дух предшествует при-
роде и человеческому сознанию, у К. Поппера он возникает как
результат взаимодействия физического мира и мира сознания. Кро-
ме того, у Платона и Гегеля объективный дух существует вне вре-
мени, у Поппера постулируется его рост и развитие. Аналогами
своего третьего мира К. Поппер считает «больцановский универ-
сум высказываний самих по себе и истин самих по себе» и фрегев-
ский универсум «объективных содержаний мышления». С этими
концепциями понятие третьего мира роднит его трактовка К. Поп-
пером как мира логических отношений. Представляет интерес по-
нимание К. Поппером генезиса трех миров, и в особенности гене-
зиса третьего мира. По вопросу о природе и происхождении перво-
го и второго мира он занимает реалистическую позицию и считает,
что физический мир существовал всегда, а мир сознания возник
как естественный продукт эволюции первого мира. Третий мир воз-
никает как результат взаимодействия первого и второго миров. Он
возникает как побочный продукт человеческой деятельности, свя-
занной с решением проблем биологического выживания в первом
мире. Предпосылкой для его возникновения является возникнове-
ние языка и развитие его высших функций: дескриптивной и аргу-
ментативной. Закрепление знания в экзосоматическом (т. е. таком,
который подобно инструменту развивается вне тела) языке превра-
щает его в «субъективный дух», способный существовать независи-
мо от физического мира и мира сознания. Таким образом, К. Поп-
пер выдвинул идею независимости, или автономии, «третьего
мира»
1 Popper К. Objektive Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, 1972.
P. 159.
На основе теории автономного существования третьего мира
К. Поппер строит концепцию объективности знания в своих позд-
них работах и, опираясь на нее, пытается окончательно свести сче-
ты с психологизмом как в методологии, так и в гносеологии. Он раз-
личает два смысла термина «познание»: «(1) познание, или мыш-
ление, в субъективном смысле, состоящее из состояний духа, или
осознанности, или диспозиций к поведению и реакциям, и (2) по-
знание, или мышление, в объективном смысле, состоящее из про-
блем, теорий и доказательств как таковых. Познание в этом объек-
тивном смысле в целом не зависит от чьего-то заявления о знании;
оно также не зависит от чьей-либо уверенности или предрасполо-
женности к согласию с ним. Знание в объективном смысле есть зна-
ние без знающего: это есть знание без знающего субъекта» *.
Очевидно, что познание в объективном смысле принадлежит к
третьему миру и его независимость от субъекта определяется ав-
тономией третьего мира по отношению ко второму миру состояний
сознания. Поппер считает, что вся традиционная гносеология пони-
мает познание именно в субъективном смысле, тогда как прогресс
в эпистемологии и в методологии возможен, только если понимать
познание в объективном смысле, как существующее независимо от
субъекта. Более того, мы можем больше узнать и о психической
деятельности, если будем изучать ее по структуре ее продукта —
знанию, существующему в третьем мире. Тем самым К. Поппер
как бы постулирует примат логики над психологией в решении эпи-
стемологических и методологических проблем науки.
Таким образом, начав с отождествления объективности знания
с его интерсубъективной проверяемостью в духе позитивистской
традиции, К. Поппер кончает отождествлением объективности зна-
ния с его полной независимостью от знающего субъекта. В извест-
ной мере попперовское решение вопроса об объективности знания
предполагает существование дилеммы: или знание зависимо от
субъекта, и тогда оно не может считаться объективным, или оно
объективно, но тогда следует отказаться от субъекта в познании.
Объективность и зависимость от субъекта, согласно К. Попперу,
оказываются двумя несовместимыми характеристиками научного
познания.
Диалектический материализм также считает позитивистскую
теорию познания субъективистской, но отвергает и попперовский
тезис о несовместимости признаний объективности научного зна-
ния с признанием роли субъекта в познании. Сущность расхожде-
ния диалектического материализма и попперианства по этому во-
просу коренится в различном понимании свойства объективности
научного знания, природы и роли субъекта в познании.
Определение объективности знания как его независимости от
субъекта познания представляет собой лишь негативную часть
1 Popper К. Objektive Knowledge. An Evolutionary Approach. P. 108—109.
90
лопперовской концепции объективности. Позитивное определение
объективности знания К. Поппер дает с помощью своей «теории
трех миров». В рамках этой теории объективность знания тракту-
ется как его принадлежность к третьему миру, существующему ав-
тономно и независимо от второго мира, «мира состояний сознания»,
к которому принадлежит субъект познания, а также от первого ми-
ра, «мира физических состояний», с которым каким-то образом свя-
зан объект познания. Поэтому в попперовской концепции объектив-
ность знания означает в равной степени как его независимость от
субъекта, так и его независимость от объекта познания. Субстан-
циальная основа знания коренится в нем самом. Оно объективно в
том же самом смысле, в каком объективен дух в системах объектив-
ного идеализма. Такой вывод с необходимостью вытекает из трак-
товки К. Поппером взаимоотношения между миром знания, с одной
стороны, и вторым и первым мирами — с другой. Как уже было
сказано, мир объективного знания, по К. Попперу, возникает как
результат взаимодействия мира состояний сознания и мира физи-
ческих состояний. Но функции последнего в становлении знания
оказываются у К. Поппера очень сходными с функциями «вещи в
себе» в теории познания И. Канта. Внешний мир в концепции
К- Поппера, как и «вещь в себе» в философии И. Канта, только
инициирует деятельность нашего сознания, в результате чего как
побочный продукт возникает мир знания, но в содержание нашего
знания внешний мир в «объективном смысле» не входит. Если бы
первый мир входил в содержание знания, существующего в треть-
ем мире, то последний следовало бы считать гносеологически зави-
симым от первого. Но как раз это Поппер и отрицает, отстаивая
тезис об автономии существования третьего мира. Все это позво-
ляет в философском плане охарактеризовать попперовскую концеп-
цию объективности знания как сочетание кантианства с платониз-
мом и гегелевской концепцией объективного духа.
Между тем объективность научного знания — в его зависимости
от внешнего мира, который в нем отражается (об этом подробней
см. гл. III).
Принципиальное различие в трактовке объективности знания,
существующее между попперианством и материалистической диа-
лектикой, определяет и различие в понимании природы субъекта по-
знания и его роли в процессе познания. Диалектический материа-
лизм, усматривая объективность знания в его зависимости от объ-
ективного материального мира, не отрицает его зависимости и от
субъекта познания. Сам процесс познания трактуется как процесс
освоения субъектом объекта, причем субъект является активной
стороной в этом процессе. Знание зависимо от субъекта по крайней
мере в трех аспектах: во-первых, оно не существует иначе, как в го-
лове человека, являющегося субъектом познания; во-вторых, зна-
ние возникает и развивается в результате активной деятельности
субъекта по освоению окружающего мира и фиксируется в формах
91
этой деятельности; в-третьих, полнота и степень соответствия зна-
ния объективной действительности зависит от уровня развития
познавательных возможностей субъекта.
Разговор о природе субъекта познания и диалектике индивиду-
ального и социального в нем подводит нас к решению вопроса о
причинах исключения К. Поппером субъекта из теории познания.
К. Поппер квалифицирует любую попытку обращения к субъекту
познания в решении вопроса о природе научного знания как психо-
логизм и субъективизм. Но психологизм и субъективизм в истолко-
вании роли субъекта в познании на самом деле был характерен
только для одного направления в философии, а именно для фено-
менализма позитивистского толка, начало которому положили
Дж. Беркли и Д. Юм. Для этого философского направления, отри-
цающего существование объективной реальности, единственной аль-
тернативой в истолковании природы знания является отождествле-
ние знания с миром внутренних психических состояний субъекта.
Поэтому К. Поппер прав, называя всех представителей этого те-
чения «философами веры». Но, критикуя психологизм, К. Поппер
сам попадается в его сети, признавая вместе с его сторонниками
единственно возможным истолкованием субъекта познания психо-
логистское его истолкование. Понятие гносеологического субъекта
остается за рамками его концепции. Об этом свидетельствует трак-
товка К. Поппером природы второго мира, к которому принадле-
жит сам субъект познания, мира субъективных состояний сознания,
т. е. мира психического. Неспособность преодолеть психологистское
истолкование субъекта познания и приводит К. Поппера к объек-
тивно-идеалистической трактовке объективности знания и к исклю-
чению субъекта из теории познания.
Между тем уже в философии немецкого классического идеализ-
ма предпринимались попытки преодолеть психологистское истолко-
вание субъекта познания и выработать понятие гносеологического
субъекта. Одним из первых такую попытку предпринимает И. Кант,
введя в гносеологию понятие Трансцендентального Субъекта, на-
деленного способностью к трансцендентальному единству аппер-
цепций. Это единство характеризует уже не эмпирическое сознание
отдельной личности, но формальную организацию знания, априор-
ную по своей природе. «Как подчеркивает Кант, подлинным субъ-
ектом познания является не индивидуальное, эмпирическое Я, а не-
который субъект вообще, Трансцендентальный Субъект, лежащий
в основе всякого индивидуального Я, но вместе с тем выходящий
за его пределы. Здесь в идеалистической форме выражена глубо-
кая догадка о необходимости разграничения психологического и
гносеологического субъектов, о том, что подлинным субъектом по-
знания является не индивид, не гносеологический робинзон мета-
физической философии XVII—XVIII вв., а некоторый субъект,
связывающий воедино всех индивидуальных субъектов вообще и
лежащий в основе их деятельности. Та реальность, которую Кант
92
ухватил в неадекватной форме Трансцендентального Субъекта, в
действительности является человеческим обществом»1. Эта догадка
Канта о подлинной природе субъекта познания получает дальней-
шее развитие в философии Фихте, Шеллинга и находит наиболее
полное выражение в философии Гегеля. В первую очередь Гегель
связывает формирование и развитие субъекта познания с практи-
ческой деятельностью человека, хотя и трактует последнюю в идеа-
листическом духе. Догадка Канта о социальной природе субъекта
познавательной деятельности получает в философии Гегеля более
конкретное воплощение. «Гегель вполне ясно представляет опреде-
ляющую роль выработанной обществом культуры для формирова-
ния индивидуального сознания, производность индивидуального
субъекта от субъекта общественного, — пишет В. А. Лекторский.—
Общественный дух, считает Гегель, есть субстанция индивида, его
«неорганическая природа», выступающая для каждого отдельного
индивида во внешне данных формах культуры...»1 2
Увлекшись эмпиризмом, К. Поппер игнорирует эту линию в раз-
витии философских представлений о субъекте познания и считает
единственно возможным вариантом «теории познания с субъектом»
берклианско-юмовский вариант. Диалектический материализм свя-
зывает познавательную деятельность субъекта с материально-прак-
тической деятельностью человека по преобразованию окружающе-
го мира. Именно в ходе этой* деятельности формируется субъект и
вычленяется объект познания. Теоретическое освоение мира субъ-
ектом всегда выступает лишь стороной практической деятельности
человека, лежащей в основе любого вида познавательной деятель-
ности. Субъектом познания человек выступает не просто как ин-
дивид, наделенный определенными психическими способностями, а
как общественный человек, как личность, усвоившая и вобравшая
в себя достижения материальной и духовной культуры, накоплен-
ные обществом к определенному моменту своего развития. Совер-
шенно прав был Э. В. Ильенков, когда, комментируя положение:
«Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в
человеческую голову и преобразованное в ней», — замечал, что
этой головой является «общественно развития голова»3.
Настаивая на социальной природе субъекта познания, диалекти-
ческий материализм не обезличивает процесс познания и не исклю-
чает из него индивидуального субъекта. Между гносеологическим,
общественным субъектом и субъектом индивидуальным в ходе по-
знания существует сложная диалектическая взаимосвязь. Гносеоло-
гический субъект в отличие от Трансцендентального Субъекта Кан-
1 Лекторский В. А. Проблемы субъекта и объекта в классической и современ-
ной буржуазной философии. М., 1965. С. 27.
2 Там же. С. 33—34.
3 Ильенков Э. В. Идеальное // Философская энциклопедия. М.» 1962. Т. 2.
С. 221.
93
та обладает реальным существованием только через познаватель-
ную деятельность отдельных индивидов, у свою очередь, отдельный
индивид начинает выполнять функции гносеологического субъекта
в познании «лишь постольку, поскольку он овладевает выработан-
ным обществом «миром культуры», выраженным и закрепленным в
предметах «искусственной среды», окружающих человека (орудия
труда, звуковые и письменные знаки языка и т. д.)» Ч Индивид вы-
ступает субъектом познания лишь в той степени, в какой он освоил
способы познавательной деятельности, накопленные гносеологиче-
ским субъектом. В то же время гносеологический субъект не тож-
дествен сумме индивидов или совокупности способов познаватель-
ной деятельности, которыми владеют отдельные индивиды. Способы
познавательной деятельности, накопленные гносеологическим субъ-
ектом, обществом, всегда богаче по своему содержанию и объему,
чем способы деятельности, усвоенные отдельными индивидами.
Разработка диалектическим материализмом понятия гносеоло-
гического субъекта и рассмотрение его диалектической взаимосвя-
зи с субъектом индивидуальным позволяют объяснить и «феномен
автономии» знания по отношению к сознанию отдельного индивида,
зафиксированный К. Поппером в «теории третьего мира». Надо за-
метить, что этот феномен уже получил отражение в истории фило-
софии в различных формах. Люди давно заметили, что идеи и тео-
рии, выдвигаемые индивидами, как бы перестают им принадлежать,
подчиняться их воле и обретают самостоятельное существование.
Думается, что именно неспособность объяснить правильно это явле-
ние лежит в основе всех форм объективного идеализма. По-своему
этот феномен был зафиксирован некоторыми естествоиспытателями
и математиками. Так, крупнейший физик конца XIX в. Г. Герц,
имея в виду уравнения электродинамики, писал: «Невозможно из-
бавиться от ощущения, что эти математические формулы сущест-
вуют независимо от нас и обладают собственным разумом, что они
мудрее нас, мудрее тех, кто их открыл, и что мы извлекаем из них
больше, чем первоначально в них было заложено»1 2. То же самое
хочет сказать и К. Поппер, когда приводит свой пример с натураль-
ным рядом чисел. Но он слишком просто решает проблему автоно-
мии знания, приписывая знанию статус объективного мира и ис-
ключая субъект из теории познания. Это повторение ошибки объ-
ективного идеализма. И именно неспособность К. Поппера справить-
ся с проблемой автономии знания по отношению к сознанию от-
дельного индивида можно считать второй гносеологической причи-
ной его идеалистической трактовки объективности научного знания.
Правильно фиксируя сам факт автономии знания по отношению к
сознанию отдельного индивида, он возводит его в абсолют и на этом
основании постулирует существование «третьего мира».
1 Лекторский В. А. Проблемы субъекта и объекта в классической и современ-
ной буржуазной философии. С.'1-ll.
2 Цит. по: Математика в современном мире. М., 1967. С. 12.
94
Диалектический материализм объясняет «феномен автономии»,
опираясь на диалектику индивидуального и гносеологического
субъекта. Действительно, знание, добытое отдельным индивидом и
зафиксированное в языке и других формах материальной и духов-
ной деятельности, как бы перестает ему принадлежать. Но это не
означает, что оно приобретает статус объективного духа и пере-
стает зависеть от субъекта познания вообще. Просто из достояния
индивидуального субъекта оно превращается в достояние общест-
венного, гносеологического субъекта. Оно начинает существовать в
«общественной голове», в сознании гносеологического субъекта. От-
чуждение знания от индивида начинается уже в момент фиксации
его в экзосоматических средствах. Отдельный индивид может знать
язык и уметь пользоваться логическими формами, но ни язык, ни
логика не являются его внутренним достоянием, не относятся к сфе-
ре его внутренней психической жизни. Они принадлежат обществу,
гносеологическому субъекту и сами подчиняются определенным вну-
тренним закономерностям, которые в конечном счете являются от-
ражением объективных закономерностей бытия и познания. Именно
поэтому знание, зафиксированное индивидом в определенных языко-
вых и логических формах, оказывается противостоящим его созна-
нию, как нечто внешнее по отношению к его личным убеждениям и
верованиям, как нечто такое, что само по себе может выступать в
качестве объекта познавательной деятельности. «Феномен автоно-
мии знания» по отношению к сознанию индивида объясняется в
марксизме фактом существования гносеологического субъекта, не-
сводимого к сумме индивидуальных сознаний. Для К. Поппера, с
его игнорированием социальных аспектов познавательной деятель-
ности, понятие гносеологического субъекта недоступно, что и при-
водит к его исключению субъекта из теории познания.
С понятием субъекта коррелятивно понятие объекта в гносеоло-
гии. Очевидно, если субъект является активной стороной в позна-
вательном процессе, то объект выступает относительно пассивной
стороной, тем, на что направлена деятельность субъекта. Деятель-
ностный же подход накладывает печать и на трактовку объекта по-
знания. В созерцательном материализме объект познания рассмат-
ривался как внешний субъекту, никак не включенный в человечес-
кую деятельность. Он выступал как объект пассивного созерцания,
а не деятельности. Активная, направленная на освоение внешнего
мира деятельность субъекта является необходимым условием и
предпосылкой, благодаря которой тот или иной фрагмент объек-
тивной реальности выступает объектом познания, данным субъекту
в формах его собственной деятельности. Если по конечному резуль-
тату познание является отображением действительности, то по про-
цессу познание является скорее активным воспроизведением внеш-
него мира субъектом, воспроизведением, направленным на отраже-
ние характерных черт объективной реальности. В этом отношении
знание человека есть не просто результат воздействия внешнего
95
мира на его сознание, а результат, итог активной познавательной и
практически-преобразовательной деятельности самого человека.
Понятие объекта коррелятивно зависимо от понятия субъекта, а
не просто противопоставлено ему. Зависимость объекта от субъек-
та не следует понимать в том смысле, что объект создается или
просто полагается субъектом, как это считают некоторые предста-
вители субъективного идеализма. Предметы внешнего мира стано-
вятся объектами, когда на них направлена деятельность субъекта.
В основе познавательной деятельности субъекта лежит практичес-
ки преобразовательная деятельность человека, которая и превра-
тила человека в субъекта деятельности и определила и определяет
сферу объектов этой деятельности. Человека интересуют предметы
внешнего мира не как таковые, а как объекты его деятельности,
подлежащие использованию и преобразованию субъектом. К. Маркс
писал, подвергая критике созерцательный материализм Л. Фейер-
баха: «Он не замечает, что окружающий его чувственный мир вов-
се не есть некая непосредственно от века данная, всегда равная
себе вещь, а что он есть продукт промышленности и общественного
состояния... Даже предметы простейшей «чувственной достоверно-
сти» даны ему только благодаря общественному развитию, благо-
даря промышленности и торговым сношениям. Вишневое дерево,
подобно почти всем плодовым деревьям, появилось, как известно,
в нашем поясе лишь несколько веков тому назад благодаря торгов-
ле, и, таким образом, оно дано «чувственной достоверности» Фей-
ербаха только благодаря этому действию определенного общества
в определенное время» Ч Но это же верно не только для тех пред-
метов, которые сами являются результатом, продуктом деятельно-
сти, но и для тех предметов, которые возникли естественным путем,
без участия человека. Например, человек воспринимает камень как
кусок вещества определенного цвета. Но если на этот камень смот-
рит геолог, то для него камень выступает как целый мир с множе-
ством объектов «созерцания». Почему? Да потому что такое видение
камня геологом определяется всей прошлой практикой геологичес-
кой науки, всем прошлым опытом теоретической и практической
профессиональной деятельности геолога. Хорошо известен также
пример с восприятием снега жителем севера и жителем юга или
средней полосы. Умение жителем севера выделить большое раз-
нообразие видов снега определяется долгой практикой и опытом
предшествующих поколений. Можно смело утверждать, что как
объект созерцания мир первобытного человека был гораздо беднее
по своему составу, чем мир современного человека, поскольку спо-
собность выделять многообразие объектов формировалась с услож-
нением практической деятельности человека.
«Субъект» и «объект» — парные категории, подобно причине и
следствию, случайности и необходимости и т. д. Если мы выделяем
’ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 42.
96
нечто в качестве причины, то мы тем самым предполагаем сущест-
вование следствия, и наоборот. Аналогичным образом субъект всег-
да предполагает объект, а объект всегда предполагает субъект. Тем
самым мы с необходимостью приходим к формуле: «Без субъекта
нет объекта», которую в свое время провозглашал еще Авенариус,
представитель философии субъективного идеализма. Однако не на-
до торопиться с выводом, что коррелятивное использование поня-
тий субъекта и объекта с необходимостью ведет к субъективному
идеализму. Дело в том, что для Авенариуса понятие субъекта тож-
дественно понятию сознания, а понятие объекта тождественно по-
нятию материи, и отсюда следует, что материя в своем существо-
вании зависит от сознания. В марксистской гносеологии такого ро-
да отождествления недопустимы. Как справедливо отмечает
П. В. Копнин, под субъектом мы подразумеваем «самого человека
и даже человечество, которое не в меньшей мере является объек-
тивной реальностью, чем другие явления природы: животные, ра-
стения, минералы и т. п. Объект — это не просто любой предмет
природы, а предмет, включенный в сферу деятельности человека.
Он сам по себе как объективная реальность существует независимо
от сознания человека, он становится объектом, вступая во взаимо-
действие субъектом»1. Таким образом, под объектом в гносеологии
следует понимать не просто любой фрагмент объективной (или
субъективной) реальности, д только такой фрагмент, на который
направляется внимание субъекта, который вовлекается в деятель-
ность субъекта, который становится предметом теоретической или
практической деятельности субъекта. Ясно, поскольку активной
стороной в этой деятельности является субъект, он в ка-
ком-то смысле и «порождает объект», или, точнее, превращает пред-
мет в объект своей деятельности. В той мере, в какой в узкогносео-
логическом смысле без субъекта нет объекта, или, вернее, без субъ-
екта немыслим объект, верно и обратное: без объекта нет субъекта,
ибо любая деятельность субъекта всегда предметна. В терминах
субъекта и объекта познание выступает как процесс активного ос-
воения субъектом объекта. Само возникающее знание является ре-
зультатом этого процесса. В ходе практического взаимодействия
меняется как объект, так и субъект деятельности; через эволюцию
практической деятельности осуществляется прогресс человека и об-
щества.
«Субъект» и «объект» как парные категории выражают единст-
во противоположностей. Разрешение постоянно возникающих про-
тиворечий между субъектом и объектом происходит посредством
практического изменения объекта субъектом, посредством подчи-
нения его сознательной воле человека. Но в ходе их взаимодействия
меняются цели субъекта, которые определяют его волю, и противо-
речие воспроизводится вновь.
1 Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 74.
4 Зак. 509
97
В ходе эволюции человеческой деятельности происходит ее диф-
ференциация. Познавательная деятельность отделяется от практи-
ческой и становится самостоятельным видом духовно-практической
деятельности человека. Познавательная деятельность непосредст-
венно направлена на отражение, воспроизведение свойств реальных
предметов при помощи особой системы искусственно создаваемых
субъектом предметов-посредников. Активность субъекта в процессе
познания направлена на созидание и оперирование предметами-по-
средниками. Человек конструирует приборы, инструменты измере-
ния, создает научные теории, модели, знаковые системы, символы,
идеальные объекты и т. д. Вся эта деятельность направлена непо-
средственно не на изменение познаваемого объекта, а на адекватное
воспроизведение его в познании. В познании деятельность субъекта
переходит в идеальный план. Специфика научно-теоретического
сознания состоит в том, что оно не просто фиксирует формы зна-
ния, а делает их объектом своей деятельности. Как замечает
В. С. Швырев, «научно-теоретическое сознание не просто выделяет
некоторые общие понятия, абстракции, законы, оно воспроизводит
их на своей собственной основе, формирует в соответствии со свои-
ми нормами и принципами. Если в донаучном практическом соз-
нании производство абстракций непосредственно вплетено «в ткань
реальной жизни», то в науке формирование и совершенствование
абстракций превращается в целенаправленную деятельность, ре-
гулируемую особыми нормами и правилами»
Автономия познавательного процесса является относительной.
В конечном счете в той мере, в какой познавательная деятельность
субъекта направлена на отражение объекта, на воспроизведение
его в сознании, последняя всегда имеет точки соприкосновения с
практической деятельностью, которая и выступает основой и дви-
жущей силой познавательного процесса, а также критерием истин-
ности полученного в результате этой деятельности знания.
Взгляд на познавательный процесс сквозь призму категорий
субъекта и объекта позволяет выявить и подчеркнуть ряд важных-
для гносеологии идей. Во-первых, это позволяет совместить прин-
цип отражения с признанием творческого, активного характера по-
знавательного процесса. Человек не ждет, когда внешний мир ото-
бразится в его сознании. Он сам, опираясь на законы субъективной
диалектики, генерирует познавательные структуры и в ходе прак-
тической деятельности проверяет меру их соответствия объектив-
ной действительности. Генерирование познавательных структур
предполагает творчество, работу продуктивного воображения и ак-
ты свободного выбора, оценку и самовыражение. В акте познания
всегда происходит раскрытие сущностных сил человека, реализа-
ция познавательных и практических целей субъекта.
1 Швырев В. С. Научное познание как деятельность. М., 1984. С. 111.
Во-вторых, это позволяет понять любой вид знания как субъек-
тивный образ объективного мира, раскрыть диалектику субъектив-
ного и объективного в процессе познания. Именно тот факт, что
знание является продуктом деятельности субъекта, и определяет на-
личие субъективного момента в знании. Субъективное и есть то, что
свойственно субъекту, производно от его деятельности. В этом от-
ношении познавательный образ, будучи продуктом деятельности
субъекта, всегда включает в себя элемент субъективности и не толь-
ко в форме выражения знания, но и в его мыслимом содержании.
Однако поскольку деятельность субъекта направлена на объект и
преследует своей целью адекватное отображение объекта, содер-
жание знания обязательно включает в себя и объективный момент,
который в силу практической обусловленности познавательного
процесса является в конечном счете определяющим. «Поскольку
познавательный образ представляет собою результат взаимодейст-
вия субъекта с объектом, постольку то и другое накладывает свой
отпечаток. С одной стороны, познавательный образ не может быть
обособлен от объекта познания, а с другой — от Познавательной
деятельности субъекта. В итоге противоположность субъективного
и объективного проникает в саму структуру образа» *. Именно по-
этому на всех уровнях познавательный образ и может быть охарак-
теризован как субъективный образ объективного мира.
И наконец, именно субъе.кт-объектное отношение позволяет рас-
крыть механизм социальной обусловленности познавательного про-
цесса. Поскольку именно субъект выступает активной стороной
познавательного процесса, а сам он имеет социальную природу, соз-
даваемые им познавательные структуры несут не только информа-
цию об объекте, но и отражают состояние общественного развития,
отражают потребности и цели общества. Отношение субъекта к объ-
екту опосредуется межсубъектными отношениями. Именно в рам-
ках этих отношений происходит объективация знания, закрепление
его в материальной оболочке, превращение его в общественное до-
стояние. Как отмечает в этой связи В. А. Лекторский, в научной
гносеологии «осуществляется радикальная переориентация тради-
ционной теоретико-познавательной проблематики, принципиально
изменяется сам способ ее задания и исследования. Исходный пункт
анализа знания понимается не как изучение отношения индивиду-
ального субъекта (будет ли это организм или сознание) к противо-
стоящему объекту, а как исследование функционирования и разви-
тия систем коллективной, межсубъектной деятельности»* 2. А систе-
ма коллективной, межсубъектной деятельности и есть социум, в
рамках которого субъект и овладевает социальными способами
деятельности и выступает в качестве агента этой деятельности.
’ Кузьмин В. Ф. Объективное и субъективное. М., 1976. С. 31.
2 Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980. С. 180—181.
4*
99
ГЛАВА VI
СОЗНАНИЕ
С понятием субъекта неразрывно связано понятие сознания,
выступающее в двух основных (если не считать так называемого
машинного интеллекта) формах: индивидуальной и коллективной,
общественной. Рассмотрим индивидуальное сознание, его сущность
и структуру. Коллективное, общественное сознание является пред-
методом изучения прежде всего социальной философии Ч
В литературе понятие индивидуального сознания определяется
в разных ракурсах. Физиолог X. Дельгадо отмечает: «Поскольку
сознание с момента рождения и на протяжении всей жизни челове-
ка всецело зависит от притока сенсорной информации, его можно
определить как переработку в мозгу поступающей информации. При
этом центр тяжести переносится на выяснение происхождения, при-
ема, передачи, хранения, мобилизации и последствий этой инфор-
мации»1 2. Психологи А. В. Петровский и М. Г. Ярошевский подчер-
кивают несколько иную сторону сущности сознания: «Сознание есть
высшая интегрирующая форма психики, результат общественно-ис-
торических условий формирования человека в трудовой деятельно-
сти, при постоянном общении (с помощью языка) с другими людь-
ми... Сознание есть не что иное, как осознанное бытие»3. Философ
А. Г. Спиркин указывает на то, что сущностью сознания является
целенаправленное отражение внешнего мира, предварительное мыс-
ленное построение действий и предвидение их результатов, правиль-
ное регулирование и контролирование человеком своих взаимоот-
ношений с действительностью4.
Эти определения сознания фиксируют разные подходы к нему.
При этом существенными оказываются различные стороны созна-
ния. Если учесть при этом описание сознания в других науках (эво-
люционной теории, медицине, кибернетике и т. п.), а также в худо-
жественной литературе, других видах искусства, то можно будет
составить себе достаточно полное представление о его сущности,
состояниях, динамике. Философский же подход дает интегральное
представление о нем, в частности, в интересующем нас сейчас гно-
сеологическом отношении — в плане возможностей адекватного
отражения реальности субъектом как индивидом.
Во всех приведенных кратких характеристиках сущности соз-
нания можно увидеть связь сознания с деятельностью человека и
главнейшие, отнюдь не исчерпывающие всей системы, функции соз-
нания: отражательно-информационную, ориентировочную (регуля-
тивную) и коммуникативную.
1 См.: Уледов А. К. Духовная жизнь общества. М., 1980; Барулин В. С. Диа-
лектика сфер общественной жизни. М., 1982.
2 Дельгадо X. Мозг и сознание. М., 1971. С. 33.
3 Общая психология. М., 1986. С. 26.
4 Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. М., 1972. С. 78—83; его же.
Основы философии. М., 1988. С. 131—132.
100
Наличие разных аспектов сознания содержит в себе опасность
подмены философского подхода нефилософским. В течение дли-
тельного времени в нашей стране, например, философское пони-
мание сводилось к физиологическому, понятие «сознание» отожде-
ствлялось с понятием «психика», которое, в свою очередь, тракто-
валось узко, не включало некоторые важные структуры (в особен-
ности, сферу бессознательного) и редуцировалось лишь к условно-
рефлекторной деятельности. С другой стороны, преобладал «логи-
цистский» взгляд на сознание, сводивший сознание к деятельности
дискурсивного мышления.
На Всесоюзном симпозиуме по проблеме сознания, состоявшемся в 1966 г.,
во вводном докладе профессора Е. В. Шороховой была дана картина тогдашнего
состояния проблемы. В докладе отмечалось, что одним из распространенных за-
блуждений является расширительное толкование сознания. Оно проявилось, по
словам Е. В. Шороховой, особенно отчетливо в двух формах. Прежде всего, в
необоснованном приписывании сознания высшим животным. В результате сти-
рались качественные грани между отражательной деятельностью человека и жи-
вотных. Кроме того, такое понимание проявилось в отождествлении понятий соз-
нания и психики применительно к душевной деятельности человека. Критическая
направленность советской науки против идеалистической (как выразилась
Е. В. Шорохова) концепции психоанализа, сердцевиной которой является пробле-
ма бессознательного, без достаточных оснований сочеталась с фактическим отри-
цанием самого факта существования в отражательной деятельности человека не-
осознанных психических явлений. Наряду с расширительным пониманием созна-
ния, приводящим к недооценке качественных особенностей различных форм от-
ражения действительности, не менее’ распространеным, как подчеркнула Е. В. Шо-
рохова, является сужение понятия сознания, приводящее также к неточному по-
ниманию этого явления. В философской литературе сознание часто сводится к
познанию. Фактически сознание отождествляется с мышлением, а вся содержа-
тельная характеристика сознания сводится к раскрытию его логической струк-
туры ’.
Понятие сознания уже понятия психики как в эволюционно-филогенетичес-
ком и онтогенетическом аспектах, так и в актуальном системно-структурном плане.
При рассмотрении одного из атрибутов материи — отражения
(см. первую часть нашего пособия, раздел II, главу 5) мы познако-
мились с развитием форм отражения 1 2. В неорганической природе
имеют место непосредственно-контактная и дистантная формы от-
ражения, в органической природе — раздражимость и психическое
отражение; на базе последней и формировались психика и созна-
ние человека. Мы уже обращали внимание на основные факторы,
оказавшие решающее влияние на возникновение человеческого соз-
нания.
Исследование генезиса сознания проливает свет на его природу.
Из роли труда в происхождении сознания следует тезис о соответ-
ствии между строением внешней практической деятельности и вну-
тренней умственной деятельностью человека. Причем сознание не
1 См.: Сознание. Материалы обсуждения проблем сознания на симпозиу-
ме, состоявшемся 1—3 июня 1966 г. в Москве. М., 1967. С. 26—27.
2 См. также: Развитие форм отражения как генетическая предпосылка соз-
нания // Введение в философию. М., 1989. Ч. 2. С. 291—303.
101
только формируется в деятельности, но и проявляется в ней. Из
деятельностного подхода к пониманию природы сознания вытека-
ет и тезис об активности сознания. Подобно тому как в своей прак-
тической деятельности человек становится активным деятелем в
окружающей среде, аналогичным образом и в мыслительной дея-
тельности субъект выступает активным началом. Он уже не просто
отражает мир, но активно воспроизводит его в своем сознании. Соз-
нание также осуществляет себя как языковая знаковая деятель-
ность.
Определяющим фактором в возникновении сознания является
социальность. Именно социальность человека позволила закреп-
лять, совершенствовать и транслировать в поколениях трудовые
навыки, а значит, и навыки умственной деятельности. Социальность,
необходимость коммуникации в сообществе стимулировала разви-
тие языковой и знаковой деятельности, в результате чего язык из
средства коммуникации со временем превратился в материальную
«оболочку» мышления. И наконец, социальность выступает в каче-
стве своего рода субстанции сознания. Она образует ту систему
объективных отношений, в которых сознание себя проявляет, выра-
стает до уровня самосознания и реализует себя в материальном во-
площении, в материальной культуре. Сознание возникает именно с
переходом материи от биологической к социальной форме движе-
ния как высшая (из известных нам) форма отражения, социальная
по своей природе. Однако при всей социальной обусловленности
сознания его нельзя отрывать от биологических основ. Ведь само
его возникновение подготовлено биологической эволюцией челове-
ческого существа, в ходе которой сложились предпосылки и трудо-
вой, и языковой деятельности. Биологическое не растворяется в со-
циальном в ходе возникновения, сознания. В конечном счете функ-
ционирование сознания всегда сопровождается определенными био-
логическими (биохимическими, биофизическими, физиологческими
процессами^ в человеческом организме. Вследствие этого в понима-
ние природы сознания наряду с гуманитарными науками большой
вклад вносят и естественнонаучные дисциплины, изучающие эти
процессы. Социальное и биологическое в природе сознания тесно
переплетено.
Такой историко-генетический взгляд на происхождение созна-
ния и его природу является, пожалуй, общепринятым в современ-
ной научной литературе. Он, собственно, и дает ответ на вопрос,
как из материи немыслящей возникает материя мыслящая.
Но сознание можно рассматривать и в другом аспекте — в «став-
шем», уже сформированном, его виде, системно-структурной точки
зрения. Здесь сознание выступает как внутренний мир, который не-
посредственно дан субъекту. Это не что иное, как мир субъективной
реальности, субъективной рефлексии, в гносеологическом плане про-
тивостоящий миру реальности объективной. Некоторые исследова-
тели до сих пор отождествляют всю субъективную реальность че-
102
ловека, оказывающую регулятивное действие на его поведение, т. е.
всю психику человека, с сознанием. Однако такая трактовка ока-
зывается некорректной, вызывающей возражения. Более обоснован-
ной и строгой нам представляется концепция, согласно которой по-
нятие создания является более узким по сравнению с понятием
«психика человека»: психика состоит из сознания и бессознатель-
ного, а эти последние — многомерные и взаимодействующие ду-
ховные образования.
В сознании можно вычленить основные сферы: когнитивную
(познавательную), эмоциональную и мотивационно-волевую.
Сознание — это прежде всего знание, со (совокупное)-знание.
Без знания нет сознания.
Когнитивную сферу составляют познавательные способности,
процесс познания (этапы, уровни) и результаты познавательной
деятельности человека. Познавательные способности — это преж-
де всего чувственно-сенситивная, состоящая из способностей к ощу-
щениям, восприятиям и представлениям, и абстрактно-мыслитель-
ная, рациональная, складывающаяся из способностей к формирова-
нию понятий. На основе этих способностей, а также интуиции, кор-
ни которой лежат в бессознательном, создаются чувственные и по-
нятийные (гносеологические) образы, образующие предметно-со-
держательную основу мышления. Само же мышление есть процесс
оперирования чувственными и гносеологическими образами с целью
выработки новой познавательной информации I Эти познаватель-
ные способности будут более конкретно освещены нами в дальней-
шем (см. главу VIII).
Помимо названных в состав познавательных способностей вхо-
дят внимание и память. Внимание характеризуется в литературе
как сосредоточенность деятельности субъекта в данный момент
времени на каком-либо объекте (предмете, событии, образе, рас-
суждении и т. д.); благодаря вниманию определенный круг объ-
ектов находится в фокусе сознания. Память же определяется как
способность к воспроизведению прошлого опыта, способность дли-
тельно хранить информацию о событиях внешнего мира и реакци-
ях организма и многократно вводить ее в сферу сознания и пове-
дения.
Познавательная деятельность человека охватывает внешние и
внутренние уровни объектов, проявления сущности и сами сущно-
сти объектов. Этому соответствуют феноменологический и эссен-
циалистский (сущностный) уровни процесса познания и самого
знания. И на первом, и на втором уровнях оказываются актуали-
1 К. Р Мегрелидзе пишет: «Возможно, что животные обладают представлени-
ями. Однако наличие даже очень четких представлений не означает еще умения
оперировать ими. Одно дело иметь репродуктивные представления, а другое де-
ло уметь их разлагать, сочетать, строить из этого материала воображаемые смыс-
ловые диспозиции (или композиции). Такие именно операции свободного построе-
ня воображаемых смысловых сочетаний и являются характерной особенностью
мышления» (Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси, 1973. С. 96).
103
зированными и чувственная, и рациональная способности, хотя и в
разной мере. Феноменологический уровень есть не что иное, как
«живое созерцание» объектов, создающее предпосылку для про-
никновения в их сущность. Эссенциалистское же познание может
быть фрагментарным и целостным: отражению фрагментов, сторон,
частей сущности соответствует уровень эмпирического познания
(иногда в «эмпирическое» включают также и «живое созерцание»),
отражению же целостной сущности, основным законам целостности
соответствует теоретический уровень познания (подробней об эм-
пирическом и теоретическом см. в главе XII).
В составе когнитивной сферы сознания, в определенном смысле
ведущей, выступает (как подсистема) понятийное мышление. Всей
этой сфере (как и всему сознанию) оно придает предметный, ос-
мысленный характер. Связующим элементом этой сферы высту-
пает память: она приводит все его элементы к единству, определя-
ет тождественность сознания самому себе в данный момент и во
времени.
Вторая, эмоциональная сфера сознания не менее сложна по со-
ставу, чем когнитивная, однако, несмотря на многочисленные в ис-
тории человечества попытки четко выделить ее структуры и как-то
их типологизировать, она все еще предстает в малоисследованном
виде. Эмоции — это психические переживания, душевное волнение,
непосредственное переживание жизненного смысла явлений и си-
туаций, обусловленного отношением их объективных свойств к по-
требностям субъекта. «Эмоции» и «чувства» часто обозначают од-
ни и те же состояния субъекта !.
Эмоциональную сферу сознания, по А. Г. Спиркину, составляют
собственно чувства (радость, горе, любовь, ненависть и др.), аф-
фекты (ярость, ужас, отчаяние и др.), страсти и эмоциональное са-
мочувствие, или настроение (веселое, подавленное и т. п.), стрес-
совые состояния, элементарные эмоции, связанные с сенсорными
реакциями (голод, жажда, усталость и др.). Эмоции — это отра-
жение объекта в форме переживания, душевного волнения и оце-
ночного отношения к тому, с чем человек имеет дело. В эмоциях
предметы отражаются не в виде образа, не понятийно, не сами по
себе, а в отношении к человеку, обществу, их потребностям, инте-
ресам и идеалам 1 2. Отмечая гносеологическую специфику эмоций,
Г. X. Шингаров подчеркивает, что в эмоциях гносеологическая про-
тивоположность субъективного и объективного исчезает, субъект и
объект переживаются как нечто единое3. Эмоции связаны с позна-
1 О различении эмоций и чувств см.: Шингаров Г X. Эмоции и чувства как
форма отражения действительности. М., 1971. Гл. III.
2 См.: Спиркин А. Г Сознание и самосознание. С. ПО.
3 См.: Шингаров Г X. Эмоции и чувства как форма отражения действитель-
ности. С. 99. Гегель в свое время отмечал, что «жизнь чувства... есть как раз та
форма непосредственности, в которой не существует различий между субъектив-
ным и объективным, между рассудочной личностью и внешнем миром» (Гегель,
Соч. М., 1956. Т. III. С. 143).
104
нием, «сопровождают» его, зависят от него. Познание же, в свою
очередь, испытывает те или иные, положительные или отрицатель-
ные воздействия от эмоций. Познание соотносимо с определенной
мерой эмоционального состояния субъекта; установлено, что при
сильных переживаниях сознание вообще выключается.
Важной подсистемой сознания является мотивационно-волевая
его сфера. Здесь представлены мотивы, интересы, потребности субъ-
екта в единстве со способностью достигать цели. Понятие воли оп-
ределяется как способность к осуществлению цели, к преодолению
препятствий на пути ее достижения; воля есть решимость совер-
шать те или иные действия. «Волевые действия, выполняя две вза-
имосвязанные функции — побудительную, обеспечивающую актив-
ность субъекта, и тормозную, проявляющуюся в ее сдерживании,
наблюдаются: в ситуациях выбора равных по значимости мотивов
и целей, порождающих борьбу мотивов, при отсутствии у субъекта
актуальной потребности в действии; при наличии внешних и вну-
тренних препятствий и т. д. Борьба мотивов в ситуации выбора за-
вершается, как правило, образованием единой системы соподчинен-
ных друг другу мотивов, соотнесенной с целью действий. При этом
осознание отношений между целями, средствами и последствиями
действия, с одной стороны, и совокупностью его мотивов, с другой,
составляет основу самоконтроля личности» !. Воля, как и эмоции,
является формой отражения’действительности 1 2.
Таковы основные сферы сознания: когнитивная, эмоциональная
и мотивационно-волевая. Их взаимосвязь в реальном сознании да-
ет целостность, интегрирующим ядром которой выступает мышле-
ние. Мышление не только пронизывает всю эмоциональную сферу,
переживания, но и мотивы действий людей, выступая ведущим фак-
тором (при нормальном состоянии психики) их поведения, адекват-
ного среде и конструктивной практической деятельности. В свою
очередь, эмоции как переживание познанного способны рождать
новые потребности, мотивы, а воля — вести к достижению нового
знания; именно воля, думается, и определяет активный характер
всего человеческого сознания, в том числе его когнитивной сферы.
Воля выступает связующим звеном между познанием, эмоциями и
практической деятельностью человека.
Сознание в собственном смысле слова не исчерпывает всего бо-
гатства внутренней психической жизни человека. Наряду с созна-
нием во внутреннем мире человека существует еще уровень бессоз-
нательного. В мировой философской традиции и в психологии су-
ществование этого уровня психики человека признается теперь
большинством ученых. В советской философии понятие бессозна-
тельного долгое время предавалось анафеме как понятие идеалисти-
1 Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 48.
2 См.: Платонов К. К., Шингаров Г X. Эмоции, чувства и воля как формы
отражения и современная наука // Ленинская теория отражения и современная
наука. Кн. II. Теория отражения и естествознание. София, 1973. Гл. XVIII.
105
ческое. Однако начиная с 60-х годов шел активный процесс реаби-
литации этого понятия и интенсивного изучения феномена бессоз-
нательного.
Бессознательное — это совокупность психических явлений, со-
стояний и действий, лежащих вне сферы человеческого разума, без-
отчетных и не поддающихся, по крайней мере в данный момент,
контролю со стороны сознания 1. Бессознательными являются сно-
видения, гипнотические состояния, явления сомнамбулизма, состоя-
ния невменяемости и т. п.
Все то, что не находится в данное время в фокусе сознания субъ-
екта, но легко может быть включено в сознание посредством памя-
ти, не следует относить к бессознательному Например, та инфор-
мация, которую получает студент в ходе изучения дисциплины, не
дана ему непосредственно в каждый момент функционирования era
сознания, но он легко может ввести ее в фокус сознания. Такого
рода информация будет влиять на его поведение, лишь пройдя че-
рез уровень сознания.
К сфере бессознательного относятся инстинкты, от которых че-
ловек как биологическое существо не свободен. Можно, вероятно,
относить инстинкты к уровню физиологии и исключать их из пси-
хической деятельности, но если обратиться к научному определе-
нию инстинкта, то с этим нельзя согласиться. А. Д. Слоним опре-
деляет инстинкт как «совокупность двигательных актов и сложных
форм поведения, свойственных животному данного вида, возника-
ющих в ответ на раздражения из внешней среды и из внутренней
среды организма и протекающих на фоне высокой возбудимости
нервных центров, связанных с осуществлением этих актов»1 2. Оче-
видно, что психика не может быть безразлична к «высокой возбуди-
мости нервных центров». Инстинкты могут порождать и порождают
} человека подсознательные желания, эмоции, волевые импульсы,
которые позже могут попадать в сферу сознания. Отрицать роль
полового и пищевого инстинктов в психической и даже сознатель-
ной жизни человека было бы ошибочно.
Некоторые ученые относят к сфере бессознательного также за-
пороговое отражение: запороговые ощущения и восприятия. Они
вызываются материально действующими раздражителями, которые
не достигают порогов осознанного ощущения или восприятия. Оче-
видно, к ним также можно отнести и безотчетные эмоции и волевые
импульсы, которые не входят в сферу сознания.
Инстинкты и запороговое отражение — это те два структурных
элемента бессознательного, которые зарождаются внутри уровня
подсознания и определяются им, хотя в дальнейшем могут выхо-
дить на уровень сознания.
Так называемые автоматизмы и интуиция могут зарождаться с
помощью сознания, но потом погружаться в сферу бессознатель-
1 См.: Спиркин А. Г Сознание и самосознание. С. 171.
2 Слоним А. Д. Инстинкт. Л., 1967. С. 25.
106
ного. Автоматизмы — достаточно сложные действия человека, пер-
воначально действуя под контролем сознания, в результате дли-
тельной тренировки и многократного повторения приобретают бес-
сознательный характер, выходят из-под его контроля: навыки иг-
ры на музыкальных инструментах, спортивное плавание, езда на
велосипеде, рутинные трудовые операции и т. д. Такие автоматизмы
пронизывают всю нашу жизнь. Наиболее интересным и гносеоло-
гически важным является такой феномен, как интуиция. Под ин-
туицией в.сложных видах человеческой деятельности понимают та-
кие явления, как предвидение некоторых событий, мгновенное схва-
тывание существа научной проблемы, решение проблемы или за-
дачи без дискурсивного мышления и не отдавая себе сознательного
отчета, как это произошло (подробней об интуиции см. в гла-
ве VIII, 3). Среди подсистем'бессознательного важное место зани-
мает установка, состояние готовности, предрасположенности субъ-
екта к определенной активности в определенной ситуации. Пред-
полагается, что в психической структуре готовности к действию
можно выделить иерархическую систему предрасположенностей
(диспозиций) на разных уровнях регуляции поведения в виде: не-
осознаваемых простейших установок относительно простейших си-
туаций и объектов; более сложных социальных установок, регули-
рующих социальные поступки; ценностных ориентаций личности,
являющихся продуктом взаимодействия высших социальных по-
требностей и условий и опосредующих целостные программы соци-
ального поведения личности в различных сферах деятельности ’.
Структуры бессознательного различаются, помимо прочего, по
степени своей близости к сознанию. Выделяется даже особый слой
или уровень бессознательного, называемый подсознательным; в не-
го включаются психические явления, связанные с переходом с уров-
ня сознания на уровень автоматизма.
На примерах автоматизмов хорошо видна охранительная функ-
ция бессознательного (подсознательного). Благодаря включению
бессознательного уменьшается нагрузка на сознание и увеличива-
ются творческие возможности человека.
" Бессознательное может направлять 'поведение людей и в этом
отношении определенным образом воздействовать на сознание.
Приведем два факта, имеющихся в литературе. Первый. В некоторых зару-
бежных кинотеатрах во время сеанса художественного фильма показывали спе-
циальные кадры, рекламирующие какой-либо товар. Эти кадры появлялись на
экране на время, которое не воспринимает человеческий глаз (т. е. менее 0,05 с)
и не мешали просмотру фильма. Зритель не видел так называемых сублимарных
кадров, но они воспринимались подсознательно и затем воздействовали на пове-
дение этих людей после сеанса. Спрос на рекламируемые товары у людей, под-
вергшихся такому внушению, повышался почти в два раза по сравнению с обыч-
ным.
Второй факт. Загипнотизированной пациентке внушалось приказание: через
пять минут после пробуждения раскрыть стоящий в углу комнаты зонтик. Про-
* См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 677.
107
Судившись от гипнотического сна, женщина в назначенный срок в точности вы-
полнила задание. На вопрос о мотивах ее поступка, она отвечала, что хотела убе-
диться, ее ли это зонтик. Этот мотив не соответствовал действительной причине
поступка и, очевидно, был придуман post factum, но сознанию пациентки вполне
удовлетворял: она искренне была убеждена, что раскрыла зонтик по собственно-
му желанию, имея целью убедиться в том, что он принадлежит ей. Далее путем
настойчивых расспросов ее наконец заставляли вспомнить настоящую причину
поступка, т. е. приказание, полученное во время гипноза.
Приведенные, да и многие другие, факты свидетельствуют о на-
личии бессознательного в психике человека. Это во-первых. Во-вто-
рых, такого рода факты наталкивают на постановку вопроса: в ка-
ком же соотношении находятся осознанное и бессознательное?
Одним из первых в истории науки данный вопрос на базе боль-
шого опытного материала пытался решить 3. Фрейд (1856—1939).
Опираясь на второй из только что отмеченных фактов — а он был
известен 3. Фрейду, — а также на ряд других экспериментов,
3. Фрейд пришел к выводу о существенно важной, а порой даже ре-
шающей роли бессознательного (особенно в этиологии ряда психи-
ческих заболеваний). Те или иные «комплексы», которые склады-
ваются под влиянием разных факторов в жизни человека («ком-
плекс Эдипа», «комплекс Электры», «комплекс вины» и др.), вы-
тесняются из сознания в бессознательное и могут затем выступать
причиной психических болезней. Необходимо найти средства опре-
деления конкретного комплекса, обнаружить этот комплекс, дове-
сти его до осознания пациентом и тогда болезнь будет излечена.
Разработанный 3. Фрейдом метод обнаружения комплекса, метод
терапевтического лечения больных был назван психоаналитическим.
Составными элементами фрейдовского психоанализа были пред-
ставление о сексуальном (по преимуществу) характере вытеснен-
ного, а также методика свободных ассоциаций и толкование снов
как средства обнаружения конкретных структур бессознательного,
вызвавших болезнь. И надо признать, что для первой четверти XX в.,
когда был разработан психоанализ, да и на протяжении последую-
щих десятилетий, это был значительный успех: диагностические и
терапевтические приемы психоанализа давали, по признанию мно-
гих теоретиков и практиков медицины *, неплохие результаты, а в
отдельных случаях — несколько больший эффект, чем традицион-
ные методы.
На основе выработанных представлений о бессознательном
3. Фрейд сформировал свое специфическое миропонимание, а так-
1 Большую роль принципа «исцеление через осознание» признавал и физио-
лог И. П. Павлов. Он писал: «Когда очень запрятан ущемленный пункт, то его
надо привести в связь с остальными полушариями. Эта штука, конечно,—положи-
тельная штука Freud, это его заслуга... это верный факт. Вот эти самые изолиро-
ванные пункты, которые, однако, существуют и действуют втемную, против кото-
рых нет никакой управы, — их надо перевести в сознание, т. е. привести в связь
с полушариями, и тогда, раз полушария функционируют правильно, то наводят
порядок и там. Так что это совершенно понятно» (Павловские клинические
«Среды». М.; Л., 1955. Т. 2, С. 296).
108
же свой взгляд на психику человека, на соотношение сознания («Я»)
и бессознательного («Оно»).
Психика человека, как считал 3. Фрейд, имеет три сферы: «Оно»,
«Я», «Сверх-Я». «Оно» — это глубинный слой бессознательных вле-
чений; здесь главенствует принцип наслаждения. «Я» — сфера соз-
нательного, посредник между бессознательным и внешним миром;
здесь действует принцип реальности. «Сверх-Я» — внутриличност-
ная совесть, инстанция, олицетворяющая собой установки общества,
своего рода моральная цензура; это, так сказать, социальность
внутри сознания человека. чЯ» стремится быть посредником между
миром и «Оно», сделать «Оно» приемлемым для мира, а также при-
вести мир в соответствие с желанием «Оно». «Я» старается содей-
ствовать влиянию внешнего мира на «Оно» и осуществлению тен-
денций этого мира, оно стремится заменить принцип удовольствия,
который безраздельно властвует в «Оно», принципом реальности.
Функциональное значение «Я» выражается в том, что в нормаль-
ных условиях ему предоставлена власть над побуждением к дви-
жению. По отношению к «Оно» «Я» подобно всаднику, который
должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только раз-
ницей, что всадник пытается совершить это собственными силами,
«Я» же — силами заимствованными. Как всаднику, если он не хо-
чет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, ку-
да ей хочется, так и «Я» превращает обыкновенно волю «Оно» в
действие, как будто бы это было его собственной волей. 3. Фрейд
преувеличил значение «Оно» по отношению к «Я». Такое преувели-
чение касалось не столько гносеологического аспекта соотношения
бессознательного и сознательного, сколько их психологического ас-
пекта, вопроса мотиваций поведения человека. Но и этот момент
характеризует мировоззрение 3. Фрейда как содержащее внутри
себя тенденцию к преувеличению бессознательного начала (в дан-
ном случае — в системе психических структур). Еще более проти-
воречащим основным взглядам 3. Фрейда является утвержде-
ние, будто «все душевные процессы по существу бессознатель-
ны» L
Редукция сознания к бессознательному, встречающаяся в рабо-
тах 3. Фрейда, говорит о гносеологической непоследовательности
его позиции по проблеме соотношения психического и физиологиче-
ского. Кроме того, хотя Фрейд и затронул вопрос о социальной сто-
роне сознания, он не раскрыл решающей роли социального фактора
в формировании и развитии сознания и психики человека вообще.
Не умаляя сложности данного вопроса для современной психоло-
1 Фрейд 3. Лекции по введению в психоанализ. М..; Пг., 1923. С. 28. В новом
издании лекций по психоанализу перевод соответствующего текста такой: «Психи-
ческие процессы сами по себе бессознательны» (Введение в психоанализ.
Лекции. М., 1989. С. 11). Однако это изменение перевода не меняет существа
дела.
109
гиикоторая еще только подошла к проблеме выявления конкрет-
ных форм социализации психического, т. е. стала исследовать пси-
хическое не только в плане его обусловленности физиологическими,
но также (и прежде всего) социальными структурами, причем на
разных уровнях, в разных аспектах самого психического, следует
все же отметить, что понимание Фрейдом психики человека в прин-
ципиальном плане (по отношению к соответствующим положениям
научной философии и социологии) было в целом внеисторическйм,
абстрактно-биологическим.
Несмотря на то что мировоззренческие позиции 3. Фрейда в ря-
де проблем, особенно социологических, не соответствовали уровню
научно-материалистических, все же они оставались в пределах ес-
тественнонаучного материализма 1 2 (и в этом смысле ошибочно за-
числение его — как мы вйдели выше по оценке психоанализа Е. В.
Шороховой — в число идеалистов).
Что касается взгляда 3. Фрейда на взаимоотношение сознания
и бессознательного, то в его трактовке, что становится ясным из
приведенного только что материала, сознание оказывалось чрез-
мерно определяемым бессознательным. 3. Фрейд нанес серьезный
удар по концепциям, сводившим психическое к сознанию; он под-
верг критике точку зрения, согласно которой бессознательное есть
низшая форма психической деятельности, свойственная животным,
«снимаемая» с возникновением сознания и затем растворяемая
в сознании, всецело определяемая им в своем существовании и
функционировании.
Мы и по сей день все еще встречаемся с точкой зрения, отри-
цающей самостоятельный статус бессознательного в субъективном
мире человека и третирующей его роль не только в области меди-
цины, психологии, этики и эстетики, но и в гносеологии.
Концепция 3. Фрейда лежит скорее в русле той сложившейся в
философии традиции, которая делает акцент на бессознательном
(Шопенгауэр, Гартман, Бергсон и др.). 3. Фрейд впервые фунда-
ментально, на базе экспериментальных и клинических данных обос-
новал важное место, занимаемое бессознательным в психике чело-
века. И эту сторону фрейдовской концепции научная философия не
может отвергать.
Вместе с тем научная философия в соответствии с более широ-
ким охватом фактов, имеющихся в психологии, физиологии, меди-
цине, других науках, приходит к положению о ведущей роли созна-
1 В этом отношении справедливо мнение П. Брюно о том, что павловская
теория условных рефлексов, «имея фундаментальное революционизирующее зна-
чение для материалистической психофизиологии, не может играть роль специфи-
ческой теории человеческой психики» (Клеман К. Б., Брюно П., Сэв Л. Марксист-
ская критика психоанализа. М., 1976. С. 204).
2 См. подробнее: Алексеев П. В. Естественнонаучный материализм и материа-
листическая диалектика. М., 1981. С. 65—73; Алексеев П. В. Мировоззрение Зиг
мунда Фрейда // Философские науки. 1990. Ns 1.
ПО
ния в поведении человека, его практической и познавательной дея-
тельности.
Третья точка зрения (которая, кстати, разделяется авторами
данного пособия) состоит в том, что бессознательное и сознатель-
ное являются двумя относительно самостоятельными сторонами
психики человека; между ними довольно часты противоречия, по-
рой конфликты, но они взаимосвязаны, взаимодействуют между со-
бой и способны достигать гармоничного единства. В бессознатель-
ном заключены богатые возможности для рационализации челове-
ческой жизнедеятельности, в. особенности это касается творческой
деятельности субъекта. Сознание, «питая» и в значительной мере
формируя бессознательное, в целом способно его контролировать,
а также определять общую стратегию поведения человека. И хотя
поведение человека, особенно социальное его поведение, определя-
ется сознанием, осознанное поведение не исчерпывает всех пове-
денческих актов, в нем остается место и бессознательному.
В генезисе психики человека бессознательное выступает пер-
вым, а сознательное вторым этапом ее формирования и развития.
Но с возникновением сознания бессознательное не растворяется в
нем, оно становится уровнем человеческой психики, начиная актив-
но взаимодействовать с уровнем сознания. Более того, под влияни-
ем эволюции сознания бессознательное развивается, изменяется и
обогащается по своей структуре, функциям и содержанию. Бес-
сознательное у человека и бессознательное у животных при общих
сходных чертах обладает существенными различиями. В этом плане
отношение между бессознательным и сознательным в психическом
мире человека можно уподобить отношению живого созерцания
и теоретического уровня в научном познании. Бессознательное
в субъекте очеловечивается и социализируется; оно биосоциально
по своей природе.
Встает еще один вопрос: а исчерпывается ли психическая реаль-
ность индивида сознанием и бессознательным?
Здесь, по-видимому, имеет право на существование мнение о
том, что субъективная реальность человека имеет такие подст-
руктуры, как «Самосознание» и *Сверх-Я*.
Считается, что если сознание ориентировано на осмысление ок-
ружающего человека мира, то при самосознании 1 субъект делает
объектом свое сознание. Объектом анализа при этом становятся
собственные представления, мысли, чувства, переживания, волевые
импульсы, интересы, цели, поведение, действия, положение в кол-
лективе, семье, обществе и т. п. «Самосознание, — отмечает А. Г.
Спиркин, — не только познание себя, но и известное отношение к
себе: к своим качествам и состояниям, возможностям, физическим
и духовным силам, то есть самооценка. Человек как личность —
1 Об уровнях развития самосознания см.: Введение в философию. Ч. 2.
С. 310—312.
111
самооценивающее существо. Без самооценки трудно или даже не-
возможно самоопределиться в жизни. Верная самооценка предпо-
лагает критическое отношение к себе, постоянное примеривание
своих возможностей к предъявляемым жизнью требованиям, уме-
ние самостоятельно ставить перед собой осуществимые цели, стро-
го оценивать течение своей мысли и ее результаты, подвергать тща-
тельной проверке выдвигаемые догадки, вдумчиво взвешивать все
доводы «за» и «против», отказываться от неоправдавшихся гипотез
и версий... Верная самооценка поддерживает достоинство человека
и дает ему нравственное удовлетворение. Адекватное или неаде-
кватное отношение к себе ведет либо к гармоничности духа, обес-
печивающей разумную уверенность в себе, либо к постоянному кон-
фликту, порой доводящему человека до невротического состояния.
Максимально адекватное отношение к себе — высший уровень са-
мооценки» I У разных людей — разная степень самосознания (да и
у одного и того же человека — в разное время и в разных ситуаци-
ях) : от самого общего, мимолетного контроля над потоком мысли,
обращенной к внешним объектам, до углубленных размышлений
над самим собой, когда «Я» оказывается основным объектом соз-
нания, когда упор делается на свою внутреннюю духовную жизнь 1 2.
Обращение философов к самосознанию как особой сфере субъ-
ективного мира начинается с Сократа с его максимой: «Познай са-
мого себя». Сократ одним из первых философов понял, что осозна-
ние окружающего человека мира остается ущербным без парал-
лельного процесса осознания самого себя, своего внутреннего ду-
ховного мира. С становлением философии как специфического рода
знания, как знания о мире и человеке сложился и взгляд на дея-
тельностный, беспокойный характер души, диалогичность и критич-
ность разума по отношению к самому себе. Платон, например, от-
мечал, что деятельность души есть не пассивное восприятие, а соб-
ственная внутренняя работа, носящая характер беседы с самой со-
бой; размышляя, душа ничего иного не делает, как разговаривает,
спрашивая сама себя, отвечая, утверждая и отрицая3.
Формирование самосознания ни в истории человечества, ни в
индивидуальном развитии человека невозможно без социального
фактора, без коммуникаций, без отграничения себя от других лю-
дей и в то же время — без соотнесения себя с ними, с их жизнен-
ными позициями, без оценки себя с позиций других людей и общест-
ва. «Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, чело-
век Петр начинает относиться к самому себе как к человеку»4.
1 Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. С. 149—150.
2 См. там же. С. 146.
3 См.: Платон. Соч.: В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 289.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 62. Интересная концепция ге-
нетического взаимодействия общественного сознания и самосознания индивидов
представлена в монографии Ф. Т. Михайлова «Общественное сознание и само-
сознание индивида». М., 1990.
112
Таким образом, именно социальность человека приводит к воз-
никновению в его психическом мире уровня самосознания. Чело-
век осознает себя не только посредством других людей, но и через
осознание им же создаваемой материальной и духовной культуры,
через осознание продуктов своей сознательной деятельности. В про-
цессе самосознания человек выделяет себя из окружающего его ми-
ра и старается определить свое отношение к нему. Если сознание
позволяет человеку контролировать свою практическую деятель-
ность, то самосознание держит под контролем деятельность самого
сознания, что качественно меняет и сознание. В процессе самосоз-
нания человек становится личностью и начинает осознавать себя
как личность и как субъекта практической и духовной деятельности.
Краткая характеристика такого духовного явления, как само-
сознание, показывает, что оно обладает всеми признаками сознания,
которые содержатся в определении сущности сознания, имеющем-
ся в психологической и философской литературе. В самосознании,
правда, особо выделяется функция самоконтроля, а признак «отра-
жение внешнего мира» требует своего истолкования в терминах
субъектно-объектных зависимостей, определения «внешнего» по от-
ношению лишь к исходной духовной активности, в рамках психи-
ческой реальности человека.
Сознание при более корректном подходе оказывается не рядо-
положенным с самосознанием, а включающим в себя самосознание.
Вполне допустимо полагать — и этот взгляд на сознание мы счита-
ем наиболее обоснованным, — что сознание расчленяемо, с одной
стороны, на предметное сознание, с другой — на самосознание.
Особый вопрос — о месте «Сверх-Я» в структуре психической
реальности человека. 3. Фрейд, как мы видели, понимал «Сверх-Я»
(«Супер-Эго») как инстанцию, олицетворяющую собой установки
общества; это внутриличностная совесть, своего рода моральная
цензура; сюда относятся моральные стандарты, запреты и поощре-
ния, усвоенные личностью в процессе воспитания и общения.
Если и проводить различия между «Я» («Собственно-Я») и
«Сверх-Я», то, по-видимому, эти различия целесообразно понимать
опять-таки в рамках сознания (и отчасти — в бессознательном), т. е.
в пределах уже охарактеризованных нами сторон психического мира
человека: в «Сверх-Я», с нашей точки зрения, нет ничего принци-
пиально иного по сравнению с сознанием и самосознанием. При
описании существа осознанного (т. е. сознания) охватывались уже
и духовные феномены, связываемые с понятием «Сверх-Я»‘, сказан-
ное, однако, не исключает специфичности этих явлений, их своеоб-
разия по содержанию и функциональному назначению.
Поскольку мы уже не раз касались содержания сознания, то
обратимся сейчас к данному вопросу, причем под углом зрения ис-
точников этого содержания. При таком подходе к проблеме созна-
ния более рельефно, кстати, выявляется и место «Сверх-Я» в струк-
туре субъективной реальности человека.
113
По вопросу об источниках сознания сталкивается множество
разных философских и психологических концепций, из которых
крайними позициями являются объективно-идеалистические и вуль-
гарно-материалистические концепции. У тех и у других имеются, ко-
нечно, свои основания, но они уязвимы в ряде моментов. Сущест-
во этих концепций мы рекомендуем рассмотреть на семинарах, в
форме взаимокритики и сопоставления аргументов представителей
той и другой концепций.
Материалистическо-диалектический подход включает в себя
прежде всего представление о тесной связи сознания с мозгом: в ос-
нове сознания лежат физиологические, биохимические и биофизи-
ческие процессы; изменения в структурах и состоянии мозга влияют
на сознание и познание. Мозг — орган, средство познания, необхо-
димое условие познания. Однако процессы, происходящие в мозгу,
не определяют самого содержания сознания (хотя и влияют на его
состояние). Между мыслящим мозгом и мышлением, как верно за-
мечено в литературе, имеет место не отношение причины и след-
ствия, а отношение органа и функций. Источники сознания — вне
самого мозга.
Источниками являются, во-первых,внешний материальный мир,
предметы, процессы, события. Они отображаются в сознании в ви-
де чувственных и понятийных образов. Во-вторых, источниками яв-
ляются социокультурная среда, общие понятия, этические, эстетиче-
ские установки, идеалы, вся совокупность накопленных обществом
знаний, в том числе научных, а также средства, способы, формы
познавательной деятельности. Часть норм и запретов социокуль-
турного характера транслируется затем в индивидуальное сознание,
становясь (в качестве «Сверх-Я») частью содержания этого созна-
ния. Третьим источником сознания выступает весь духовный мир
индивида, его собственный уникальный опыт жизни и переживаний:
в отсутствии непосредственных внешних воздействий человек спо-
собен переосмысливать свое прошлое, конструировать свое буду-
щее и т. п.; разные люди по-разному реагируют на музыку, произ-
ведения живописи и т. д., продуцируя специфические переживания
и образы. В динамику отражательного процесса вовлекается, иначе
говоря, духовная реальность самого человека.
При формировании актуального содержания сознания все вы-
деленные источники взаимосвязаны. При этом «внешнее» (объек-
тивная реальность и социокультурные факторы) преломляются че-
рез внутренний мир человека Ч Далеко не все, идущее извне, вклю-
1 <Созндние индивида формируется под воздействием общественного созна-
ния, однако соотношение сознаний — общественного и индивидуального — всегда
осуществляется не в порядке прямой проекции одного в другое. Общественное со-
знание, идеи, господствующие в данном обществе, приемлются или не приемлются,
приемлются в том или ином преломлении данным индивидом в зависимости от
особенностей его собственного жизненного пути> (Рубинштейн С. Л. Принципы и
пути развития психологии. М., 1959. С. 154).
114
чается в сознание. Как отмечал В. И. Ленин, «никогда миллионы
людей не будут слушать советов партий, если эти советы не совпа-
дают с тем, чему их учит опыт собственной жизни» *.
Итак,, мы приходим к общему выводу, что .источником индиви-
дуального сознания являются не сами по себе идеи (как у объек-
тивных идеалистов) и не сам по себе мозг (как у вульгарных мате-
риалистов); источником сознания является реальность (объектив-
ная и субъективная), отражаемая человеком посредством высоко-
организованного материального субстрата — головного мозга и в
системе надличностных форм общественного сознания.
Представленная картина сознания, его структуры и источников
показывает, что сознание многоаспектно и многоуровнево. Его мож-
но анализировать, правда, и несколько по-другому (Д. И. Дубров-
ский, например, выделяет и рассматривает следующие параметры:
содержательный, формальный, истинностный, ценностный и деятель-
ностно-волевой 1 2 3). Однако мы полагаем, что целесообразней выби-
рать в качестве основного структурно-системный параметр, подчи-
нив ему на время все остальные, с тем чтобы в дальнейшем уже
акцентировать внимание на других, в особенности (при гносеологи-
ческом подходе) на «содержательном» и «истинностном» пара-
метрах8.
ГЛАВА VII
ПРОБЛЕМА ИДЕАЛЬНОГО
Важнейшим свойством индивидуального, да и общественного,
сознания является идеальность. Идеальное — характерная черта,
главнейший признак сознания, обусловленный социальной приро-
дой человека.
Сложность существа и состава идеального, разнообразие его де-
терминирующих факторов, проявлений, функций в жизни и дея-
тельности человека — все это (как и многое другое) обусловило
трудности его познания, широкое разнообразие представлений фи-
лософов о сущности идеального и его предназначении от различных
точек зрения внутри той или иной философской школы до глубоко
дивергированных направлений в рамках всей философии — мате-
риализма и идеализма (сам термин «идеализм» в своем генезисе
восходит к «идее» и «идеальному»). Иначе говоря, идеальное вы-
ступает как одна из вечных и в то же время всегда актуальных
проблем философии.
Несмотря на то что проблема идеального возникла еще в антич-
ную эпоху, по крайней мере со времен Платона, в XX столетии по-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 32. С. 178.
2 См.: Дубровский Д. И. Проблема идеального. М., 1983. С. 100—108.
3 См.: Проблема сознания в современной западной философии. М., 1989.
115
еле нескольких десятилетий забвения она вновь заявила о своем
существовании, став едва ли не новой в советской литературе. Бес-
спорная заслуга в ее возрождении принадлежит Э. В. Ильенкову 1.
Идеальное, с его точки зрения, не тождественно субъективной
реальности, всему тому, что имеется в индивидуальном сознании.
Это не столько часть индивидуального сознания, сколько компонент
общественного сознания, к которому приобщился индивид. Это та-
кие элементы общественной культуры, которые непосредственно
связаны с деятельностью индивида. Идеальное — это образы, под-
лежащие опредмечиванию или духовной объективации. Идеальное
широко представлено в трудовой практической деятельности. От
практики оно отличается тем, что в нем самом нет ни одного атома
вещества того предмета, который подлежит созданию. Когда у ин-
женера появляется идея новой машины, он создает при этом не
реальную, а идеальную машину. Идеальная форма — это форма
вещи, но существующая вне этой вещи, в сознании человека, в виде
его активной жизнедеятельности. Идеальное — это то, чего в самой
природе нет, но что конструируется человеком в соответствии с его
потребностями, интересами, целями, что подлежит реализации на
практике. Идеальное как форма человеческой деятельности сущест-
вует только в деятельности, а не в ее результатах, ибо деятельность
и есть это постоянное, длящееся «отрицание» наличных, чувственно
воспринимаемых форм вещей, их изменение, их «снятие» в новых
формах. Когда предмет создан, потребность общества в нем удо-
влетворена, а деятельность угасла в ее продукте, — умерло и само
идеальное. Идеальный образ, например, хлеба, возникает в пред-
ставлении голодного человека или пекаря, изготовляющего этот
хлеб; в голове сытого человека, занятого строительством дома, не
возникает идеальный хлеб. Но если взять общество в целом, в нем
всегда наличествует и идеальный хлеб, и идеальный дом, и любой
идеальный предмет, с которым реально имеет дело реальный чело-
век в процессе производства и воспроизводства своей материальной
жизни. Отличие деятельности человека от деятельности животного
состоит в том, что ни одна форма этой деятельности, ни одна спо-
собность не наследуется вместе с анатомической материальной ор-
ганизацией его тела. Эти формы деятельности (деятельные способ-
ности) передаются здесь только опосредованно — через формы
предметов, созданных человеком для человека.
К идеальному, отмечает Э. В. Ильенков, относятся нравственно-
моральные нормы, регулирующие бытовую жизнедеятельность лю-
дей, правовые установления, формы государственно-политической
организации жизни, ритуально-узаконенные схемы деятельности во
всех ее сферах, обязательные для всех правила жизни, жесткие це-
1 См.: Ильенков Э. В. Идеальное ,// Философская энциклопедия. М., 1962.
Т. 2. С. 219—227; его же. Проблема идеального .// Вопросы философии. 1979. № 6,
7; его же. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. М., 1984. С. 164—188.
116
ховые регламенты и т. п., вплоть до логических нормативов рассуж-
дения. Все эти структурные формы и схемы общественного сознания
противостоят индивидуальному сознанию в качестве особой, внутри
себя организованной действительности, в качестве внешних форм
его детерминации. «Идеальность» предстает как форма сознания и
воли, как закон, управляющий сознанием и волей человека, как объ-
ективно-принудительная схема сознательно-волевой деятельности.
Общественное сознание выступает как исторически сложившая-
ся и исторически развивающаяся система независимых от индиви-
дуального сознания форм и схем «объективного духа», «коллектив-
ного духа», «коллективного разума» человечества (непосредствен-
но «народа» с его своеобразной духовной культурой). Человек об-
ретает идеальное («идеальный» план жизнедеятельности) только и
исключительно в ходе приобщения к исторически развившимся фор-
мам общественной жизнедеятельности, только вместе с социальным
планом существования, только вместе с культурой. «Идеальность»
и есть не что иное, как аспект культуры, как ее измерение, опреде-
ленность, свойство.
По отношению к психике, к психической деятельности мозга это
такой же объективный компонент, как горы и деревья, как Луна и
звездное небо. Вследствие этого объективная реальность «идеаль-
ных форм» — это не досужая выдумка злокозненных идеалистов,
как это кажется псевдомате’риалистам, признающим, с одной сто-
роны, «внешний мир», а с другой — только «сознающий мозг» (или
«сознание как свойство и функцию мозга»). Это реальный факт.
В голове, понимаемой натуралистически, т. е. так, как ее рас-
сматривает биохимик, анатом, физиолог высшей нервной деятель-
ности, никакого «идеального» нет, не было и никогда не будет. Что
там есть, так это единственно материальные «механизмы», своей
сложнейшей динамикой обеспечивающие деятельность человека во-
обще, и в том числе деятельность в идеальном плане, в соответствии
с «идеальным планом».
Вне человека и помимо человека никакого «идеального» нет. Но
человек при этом понимается, что подчеркивает Э. В. Ильенков, не
как отдельный индивид с его мозгом, а как реальная совокупность
реальных людей, совместно осуществляющих свою специфически-
человеческую жизнедеятельность, как «совокупность всех общест-
венных отношений», складывающихся между людьми вокруг обще-
го дела, вокруг процесса общественного производства их жизни.
Идеальное и существует только «внутри» человека, понимаемого
таким образом.
Другой подход к проблеме идеального представлен наиболее
полно работами Д. И. Дубровского I Существо этого направления
1 См.: Дубровский Д. И. О природе идеального // Вопросы философии. 1971.
№ 4; его же. Информация, сознание, мозг. М., 1980; его же. Проблема идеально-
го. М., 1983; его же. Категория идеального и ее соотношение с понятиями инди-
видуального и общественного сознания // Вопросы философии. 1988. № 1.
117
в неразрывной связи идеального с индивидным уровнем субъекта, с
психикой человека.
Полемизируя с Э. В. Ильенковым, Д. Ц. Дубровский указал на
ряд слабых моментов в его концепций. Он считает неверным поло-
жение, будто идеальное есть принципиально внеличностное и над-
личностное отношение, реализуемое не в человеческой голове, а в
самой социальной предметности. Несостоятельно представление,
будто идеальное абсолютно независимо от мозга, от ёго состояний.
Необоснованным является, с его точки зрения, и отождествление
идеального с мыслительным, с рациональными схемами, норматива-
ми, исключительно с теми духовными явлениями, которые облада-
ют достоинством всеобщности и необходимости; неверно, будто
идеальное несовместимо со случайным, единичным (Д. И. Дубровс-
кий обращает при этом внимание на внезапные интуитивные по-
этические или теоретические озарения, являющиеся «случайными»,
сугубо индивидуальными). Идеальное у Э. В. Ильенкова не отно-
сится также к чувственно-эмоциональному, в частности, к художе-
ственному образу; получается, что все это не идеальное, а матери-
альное (у Д. И. Дубровского если что-то не идеально, то оно мате-
риально). Еще большая неувязка, с его точки зрения, получается,
когда идеальное связывается главным образом с опредмеченными
результатами деятельности (здесь Д. И. Дубровский прав, имея
в виду некоторые примеры, приводимые Э. В. Ильенковым в каче-
стве идеального: форму стоимости, икону, формы государственно-
политической организации жизни; но несправедливо считать, что раз
у Э. В. Ильенкова идеальное имеет статус объективной реальности,
значит, происходит редукция идеального к материальному: оно
объективно лишь по отношению к сознанию индивида, оставаясь
субъективным в социуме по отношению к природе). У Э. В. Ильен-
кова, указывает Д. И. Дубровский, идеальность предстает как за-
кон, управляющий сознанием и волей человека, как объективно-
принудительная схема сознательно-волевой деятельности. Это по-
ложение, считает Д. И. Дубровский, несовместимо с творческой ак-
тивностью сознания; живая творческая личность тут лишается ка-
кой-либо автономии, становится марионеткой, функциональным ор-
ганом «объективно-принудительной схемы».
По мнению Д. И. Дубровского, из того, что идеальное есть об-
щественный продукт и необходимый компонент социальной само-
организации, еще не следует, что оно* должно быть теоретически
«локализовано» в пределах общественной системы в целом, а не в
пределах общественного индивида, отдельных личностей. Идеаль-
ное не существует само по себе, оно необходимо связано с мате-
риальными мозговыми процессами. Оно есть не что иное, как субъ-
ективное проявление некоторых мозговых нейродинамических про-
цессов. В этом смысле идеальное непреложно объективировано, ибо
иначе оно не существует. Идеальность есть сугубо личностное яв-
ление, реализуемое мозговым нейродинамическим процессом опре-
118
деленного типа. Этот особого типа процесс актуализирует инфор-
мацию для личности (в форме текущих субъективных пережива-
ний). Подобно тому как неактуализированная для личности инфор-
мация, хранящаяся в нейронных, субнейронных и молекулярных
структурах головного мозга, есть лишь возможность идеального, а
не идеальное как таковое, точно так же информация, фиксирован-
ная в памяти общества (в книгах, чертежах, машинах, произведе-
ниях искусства, иконах и других материальных системах), не есть
идеальное, не будучи актуализируемой в сознании личности.
Идеальное — это психическое явление; оно представлено всегда
только в сознательных состояниях отдельных личностей; записан-
ная на бумаге или на магнитофонной ленте фраза может расцени-
ваться как продукт психической деятельности, однако подобный
продукт не содержит в себе идеального. Идеальное является ис-
ключительно субъективной реальностью и существует только в го-
лове общественного индивида, не выходя за ее пределы, хотя это
качество и связано с воздействиями внешнего мира, с активной
деятельностью человека, обусловлено органической включенностью
индивида в функционирование общественной системы. Категория
идеального обозначает специфическое для человека отображение и
действие в субъективном плане в отличие от объективных действий,
непосредственно производящих изменения в материальных объек-
тах. Эта категория обозначаёт такое свойство деятельности наше-
го головного мозга, благодаря которому нам непосредственно дано
содержание объекта, динамическая модель объекта, свободная от
всех реальных физических качеств объекта, от его материальной
«весомости», а потому допускающая свободное оперирование ею во
времени. Но субъективный образ отделен не только от субстрата
отображаемой вещи, но и от нейродинамического кода, с которым
он связан. Он отделен также и от сигналов, сопряженных с инфор-
мацией. Информация не существует отдельно от сигнала, она не-
обходимо воплощена только в сигнале; однако информация незави-
сима от энергетической характеристики сигнала, она независима от
конкретных физико-химических свойств своего носителя; одна и та
же информация может быть воплощена и передана разными сиг-
налами. Иначе говоря, информация инвариантна по отношению к
формам сигналов. Д. И. Дубровский приходит к выводу, что
идеальное есть способность личности иметь информацию в ^чис-
том» виде и оперировать ею во времени. Реализация данной спо-
собности, отмечает он, и обеспечивает самоорганизующейся системе
(личности, коллективу, обществу), по существу, бёзграничное рас-
ширение диапазона возможностей отображения действительности
и управления ею (в том числе — отображения себя и управления
собой), так как моделирование в идеальном плане не сковано
обычными для всех материальных процессов физическими ограни-
чениями.
119
Д. И. Дубровский подчеркивает базисный, основополагающий
характер индивидуального сознания по отношению к общественно-
му сознанию. Единственным источником новообразований в обще-
ственном сознании, считает он, служит именно индивидуальное соз-
нание. «Содержание» общественного сознания существует лишь в
форме субъективной реальности множества людей, составляет ядро
«содержания» множества индивидуальных сознаний. Именно в
этом смысле общественное сознание идеально.
Содержание общественного сознания гораздо шире содержания
сознания индивидуального. В то же время данное индивидуальное
сознание может быть в ряде отношений богаче общественного соз-
нания. В содержании индивидуального сознания всегда остается не-
что такое, что не объективируется во внеличностных формах куль-
туры, полностью не опредмечивается или вообще не может быть
опредмечено на данном этапе исторического развития, т. е. неот-
чуждаемо от живой личности, существует только в ней исключи-
тельно в форме субъективной реальности данной личности. Над-
личностное нельзя истолковывать как абсолютно внеличностное,
как совершенно независимое от реальных личностей (ныне суще-
ствующих или живших прежде). Сложившиеся структуры духов-
ной деятельности, нормативы и т. п. выступают для меня и моих
современников как надличностные образования, формирующие ин-
дивидуальное сознание. Но сами эти образования были сформиро-
ваны, конечно, не сверхличным существом, а живыми людьми, тво-
рившими до нас.
Итак, идеальное охватывает весь круг явлений субъективной
реальности; это всякое знание, существующее в форме субъектив-
ной реальности.
Такова точка зрения Д. И. Дубровского на проблему идеального.
Его подход к определению идеального в той или иной степени раз-
деляется многими специалистами-философами, использующими
данное понятие в своих работах ’.
Идеальное — общее свойство всех образов, представляющих факторы
сознания, состоящее в том, что эти образы содержат информацию о свойствах
отображаемого, но не обладают материальными свойствами ни источника отра-
жения, ни отражательного аппарата (нервной системы, мозга) (см.: Петров Ю. А.
Логическая функция категорий диалектики. М., 1972. С. 23—24).
Идеальное — это мысленные образы, «заместители» внешних объектов в ин-
дивидуальном сознании (см. Богуславский В. М. Материя и сознание//Фило-
софия, основные идеи и принципы / Под ред. А. И. Ракитова. М., 1985. С. 77—78).
«Когда я вижу березу, то в моем мозгу нет ни самой березы, ни ее физическо-
го отпечатка. Мозг не деформируется, не синеет, не холодеет, когда на него ока-
зывают воздействие твердые, синие и холодные предметы. Переживаемый мной
образ внешней вещи есть нечто субъективное, идеальное... Духовный мир челове-
ка невозможно ни осязать, ни видеть, ни слышать, ни обнаружить какими-либо
приборами или химическими реактивами... мысль, идеальное не имеет существова-’
ния в физическом и физиологическом смысле этого слова. Вместе с тем мысли,
идеи реальны. Они существуют Поэтому нельзя считать идею чем-то «недействи-
тельным». Однако ее действительность не материальна, а идеальна. Это наш
120
Представление о сущности идеального как субъективной реаль-
ности, как относящейся ко всем элементам сознания человека яв-
ляется, по-видимому, доминирующим в частных науках — психоло-
гии, физиологии высшей нервной деятельности, медицине и др. Воз-
можно, оно и пришло в философию из естествознания. В этом, ме-
жду прочим, нет ничего предосудительного. В то же время имеет-
ся и солидная философская традиция такого понимания проблемы
идеального. В русле этой традиции, которую можно назвать сенсуа-
листической, находятся концепции Дж. Локка, Дж. Беркли и др.
Д. Юм отмечал, что слово «идея» (т. е. идеальное) обыкновенно по-
нимается и Локком, и другими в широком смысле; оно обозначает
все наши перцепции: и ощущения, и аффекты, и мысли *. Но при
таком подходе к идеальному в значительной мере упускается из ви-
ду основная проблема философии — соотношение «идеи» («духа»)
и природы, проблема, кстати, сама родившая понятие идеи. Сведе-
ние основного вопроса философии к вопросу о соотношении мате-
риального объекта и сознания индивида (и в этом смысле «идеаль-
ного») подменяет собственно философскую проблему физиолого-
психологической проблемой и по сути дела приводит к недооценке
или снятию основной проблемы.
В работах советских философов такого рода тенденция пока не-
заметна, однако приведенная выше трактовка идеального ведет в
конечном счете к смешиванию отношения «дух — природа» и отно-
шения «идеальное — материальный объект».
По нашему мнению, более глубокие основания имеет другая
традиция, уходящая своими корнями в античность, в истоки поля-
ризации философии на идеалистическое и материалистическое на-
правления. Родоначальником этой традиции является Платон.
Платон осознал специфический характер всеобщих норм куль-
туры, которые, в соответствии с его учением, существуют в качестве
особого объективного мира (по отношению к индивидуальным ду-
шам). Он обнаружил и во многом сходные с ними общие структу-
ры, формы, находящиеся в истоке чувственных вещей, создаваемых
в процессе практической деятельности человека (с одной стороны,
«кровать», «стол» как формы, модели, структуры вообще, т. е. как
замыслы, идеи, а с другой — конкретные кровати, столы, создавае-
мые мастерами в действительности2). Для него всеобщие формы и
все классы, виды неорганической природы и живых существ имели
внутренний мир, наше личное, индивидуальное сознание, а также весь мир «над-
личной» духовной культуры человечества...» (Спиркин А. Г Основы философии.
М., 1988. С. 135—136).
«Под идеальным целесообразно понимать все непосредственные проявления
человеческой психической деятельности, включая сферу бессознательного» (Фран-
цузова Н. П. Общественно-историческая сущность и творческая активность созна-
ния // Диалектический материализм: Учебник / Под ред. Б. Н. Бессонова. М.,
1989. С. 177).
1 См.: Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 2. С. 25.
2 См.: Платон. Соч.: В 3 т. М., 1971. Т. 3. Ч. 1. С. 422—424,
121
свои идеальные прообразы. Неважно пока, с каким деятельным на-
чалом все это связывалось, главное в том, что во всем этом выяв-
лялась некая норма, структура, способная реализовываться и «со-
держаться» во множестве чувственных вещей. Эта общая для од-
ноименных вещей форма и общие нормы культуры, поведения лю-
дей и были названы Платоном «идеями».
Идея выступала как общность, целостность. А. Ф. Лосев отме-
чал1 , что для античного мыслителя было чудом то обстоятельство,
что вода может замерзать или кипеть, а идея воды не может ни то-
го, ни другого. Она неизменна, целостна. Идеи, в отличие от чувст-
венных вещей, бестелесны и умопостигаемы. Если чувственные ве-
щи бренны, преходящи, то идеи постоянны (в этом смысле вечны)
и обладают более истинным существованием: конкретная вещь по-
гибает, но идея (форма, структура, образец) продолжает сущест-
вовать, будучи воплощенной в других аналогичных конкретных
вещах.
Важным свойством идей (идеального) является совершенство
(«идеальность»); они выступают как образец, как идеал, который
существует сам по себе, но во всей полноте не реализуем в одном
каком-то чувственно воспринимаемом явлении. Пример тому —
прекрасное как идея и прекрасное в каждом случае, с применением
степеней («более», «менее» и др.). Платон говорит в связи с этим
следующее. Прекрасное по природе (т. е. «в идее»)—это «нечто, во-
первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни ро-
ста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то
безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-
то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и срав-
нительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет... не в
виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то
речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, не-
бо или еще что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единооб-
разное; все же другие разновидности прекрасного причастны к не-
му таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится
ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает...
Начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно
бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх —
от одного прекрасного тела к двум, от двух — ко всем, а затем от
прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к
прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому,
которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец,
что же это — прекрасное. И в созерцании прекрасного самого по
себе... только и может жить человек, его увидевший» 1 2.
Все множество идей представляет единство. Центральной идеей
является идея блага, или высшего добра. Она есть идея всех идей,
1 Лосев А. Ф. Платоновский объективный идеализм и его трагическая судь-
ба // Платон и его эпоха / Под ред Ф. X. Кессиди. М., 1979. С. 11—12.
2 Платон. Соч.: В. 3 т. 1970. Т. 2. М., С. 142—143.
122
источник красоты, гармонии, соразмерности и истины. Благо — это
единство добродетели и счастья, прекрасного и полезного; нравст-
венно доброго и приятного. Идея блага стягивает все множество
идей в некоторое единство; это единство цели; все направляется к
благой цели. В конкретно-чувственных явлениях заложено стрем-
ление к благу, хотя чувственные вещи не способны его достигнуть.
Так, для человека верховная цель — счастье; она состоит именно
в обладании благом, всякая душа стремится к благу и все делает
ради блага. Благо дает вещам «и бытие, и существование, хотя са-
мо благо не есть существование, оно — за пределами существова-
ния, превышая его .достоинством и силой» '. Лишь при руководстве
идеей блага знание, имущество и все другое, становится пригодным
и полезным. Без идеи блага все человеческие знания, даже наибо-
лее полные, были бы совершенно бесполезны 1 2.
Такова в самых общих чертах картина идеального (или мира
идей) в философии Платона.
Сейчас нет надобности специально анализировать многогран-
ность платоновского учения об идеях; оно даже в своем кратком
изложении достаточно прозрачно и весомо. Затронем лишь один
момент, связанный с оценкой его концепции как идеалистической.
Нередко идеализм Платона прямо и непосредственно выводят из его
взгляда на мир идей (т. е. на идеальное) 3. Это, как нам кажется, не
совсем верно.
У Платона нет непосредственного порождения миром идей ма-
терии, хотя они и неравнодушны к ней. В прочтении Платона
А. Н. Чанышевым, «материя вечная и идеями не творится» 4 5. Мате-
рия («хора») — источник множественности, единичности, вещно-
сти, изменчивости, смертности и рождаемости, естественной необ-
ходимости, зла и несвободы; она — «мать», «сопричина». По
В. Ф. Асмусу6, материя Платона — не вещество, а,род пространст-
ва, причина обособления единичных вещей чувственного мира.
Идеи — тоже причины возникновения чувственных явлений.
Совсем иное дело — отношение мира идей и мира чувственн ых
вещей. У Платона имеется три варианта взаимоотношений этих ми-
ров: подражание (стремление вещей к идеям, эрос как любовь к
идеальному), причастность (вещь возникает через ее причастность
к особой сущности) и присутствие (вещи становятся сходными со
своими идеями, когда идеи приходят к ним, начинают ь них при-
сутствовать). Все вещи — дети идей и материи. По отношению к
чувственно постигаемым вещам идеи запредельны, постигаемы лишь
умом. 1
1 Платок. Соч.: В З.т. Т. 3. Ч. 1. С. 317
3 См. там же. С. 311.
3 См.» например: История философии / Под ред. Г Ф. Александрова. М.,
1941. С. 158.
4 Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М., 1901. С. 253.
5 См.. Асмус В. Ф. Античная философия. М., 1976.
123
У Платона идеи противопоставлены не миру чувственных ве-
щей, а миру материи. Но в этом противопоставлении нет еще идеа-
лизма. Лишь решая вопрос о взаимодействии всех трех миров, стре-
мясь объяснить общую причину существования и мира идей, и ми-
ра чувственных вещей, Платон приходит к духовной первооснове
всего существующего: он обращается к представлению о мировой
душе, «душе мирах Душа космоса — динамическая и творческая
сила; она объемлет мир идей и мир вещей, связывает их. Именно
она заставляет вещи продражать идеям, а идеи — присутствовать
в вещах. Она сама причастна истине, гармонии и прекрасному. Ду-
ша и есть «первоначало», «душа первична», «тела вторичны», «ду-
ша правит всем, что есть на небе, на земле»1. Поскольку мировая
душа действует через идеи (и через материю), постольку идеи
(идеальное) тоже становятся одним из оснований чувственного ми-
ра. В этом отношении мир идей и входит в систему идеализма Пла-
тона. Космическая душа окончательно оторвала идеальное Пла^
тона от чувственно постигаемых материальных явлений, в резуль-
тате чего идеальное оказалось мистифицированным.
Сам Платон пришел к необходимости подвергнуть критике свое
же понимание взаимосвязи мира идей и мира чувственных вещей.
Более основательный критический разбор платоновский мир идей
получил у Аристотеля, который указал на, пожалуй, са-
мый слабый пункт платоновской концепции идеального, подчерк-
нув, что идеи предшествуют чувственным вещам не по бытию, а
только логически, кроме того, они не могут где-либо существовать
отдельно 1 2.
Из платоновской концепции идеального следовали и задачи фи-
лософа: истинный философ, по его мнению, не должен иметь дела с
реальным чувственным миром, его задача более возвышенная —
уйти в самого себя и познать мир идей. От житейской суеты, от
конкретных вопросов, например о несправедливости, надо перейти,
считал он, «к созерцанию того, что есть справедливость или неспра-
ведливость сама по себе и чем они отличаются от всего прочего и
друг от друга, а от вопросов о том, счастлив ли царь своим золо-
том, — к рассмотрению того, каково в целом царское и человечес-
кое счастье или несчастье и каким образом человеческой природе
надлежит добиваться одного или избегать другого»3. Философ до-
искивается, что же такое человек и что подобает творить или испы-
тывать его природе в отличие от других. Философия, согласно пла-
тоновской концепции, «есть тяга к мудрости, или отрешению и от-
вращение от тела души, обратившейся к умопостигаемому и ис-
тинно сущему; мудрость состоит в познании дел божественных и че-
ловеческих» 4.
1 Платон. Соч.: В. 3 т. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 384—392.
2 См.: Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 1. С. 320—324.
3 Платон, Соч.: В 3 т. Т. 2. С. 269.
4 Платон. Диалоги. М., 1986. С. 437.
124
Такое понимание задач философии легче всего объявить «уходом
от действительности», «схоластикой» (как у нас привыкли говорить
о философах) и, быть может, даже «апологетикой» греческого ра-
бовладельческого полиса, идеологией аристократического рабовла-
дения. Но вдумаемся в понимание идеального Платоном. Разве это
апологетика текущего бытия? Разве не критично по самому своему
существу его идеальное по отношению ко всему существующему в
мире (кроме самого идеального)? Нет. Все изложенное выше не да-
ет повода для этих упреков. Глубочайший знаток античной филосо-
фии А. Ф. Лосев отмечает, что «Платона характеризует 1) вечное и
неустанное искание правды, вечная и неугомонная активность в
создании социально-исторических конструкций и постоянная погру-
женность в этот водоворот тогдашней общественно-политической
жизни... В противоположность чистому умозрению Платон всегда
стремился к 2) переделыванию действительности, а отнюдь не толь-
ко к ее вялому, пассивному, умозрительному созерцанию. Правда,
все такого рода абстрактные идеалы, как платоновские, нельзя счи-
тать легко реализуемыми. Но один из основных заветов, оставлен-
ных нам Платоном, гласит о том, что хотя умозрению мы и должны
предоставлять достойное для него место, но самое главное — это
переделывание действительности... Даже и его умозрительность
стремилась так или иначе перейти в жизненное дело...» 1.
Идеальное по самому своему существу конструктивно. Оно стре-
мится преодолеть наличное бытие, и в этом отношении оно критич-
но к существующим его формам. Оно способно проникать в тенден-
ции развития предметов, видеть их способность быть более разви-
тыми, более совершенными. Идеальное толкает к этому, более со-
вершенному, оно заключает в себе импульс такого движения и раз-
вития.
Преобразующий характер идеального заложен в самой его су-
ти, и этот характер, к сожалению, затушевывается или теряется
при узкоэмпиристском к нему подходе.
И. Кант, как отмечал Гегель, считал идею чем-то необходимым,
целью, которую следует ставить себе как прообраз для некоего
максимума, стремясь как можно больше приблизить к ней состоя-
ние действительности.
Гегель идет дальше. Он полагает, что идею следует рассматри-
вать не только как цель, а так, что все действительное есть лишь
постольку, поскольку оно имеет внутри себя идею и выражает ее.
Гегель подчеркивает, что предмет, объективный и субъективный
мир не только должны вообще совпадать с идеей, но сами суть сов-
падение понятия и реальности; реальность, не соответствующая по-
нятию, есть просто явление, нечто субъективное, случайное и про-
извольное. Такие целостности, как государство, церковь, перестают
1 Лосев А. Ф. Платоновский объективный идеализм и его трагическая судь-
ба // Платон и его эпоха. С. 36—37.
125
существовать, когда разрушается единство их понятия и их реаль-
ности.
Конструктивный подход к идеальному позволяет применить при-
знак «истинный» (или «неистинный») к тому или иному наличному
бытию. Небесполезно в этом плане обратить внимание на следую-
щее рассуждение Гегеля. Он говорил: «Под истиной понимают пре-
жде всего то, что я знаю, как нечто существует. Это, однако, исти-
на лишь по отношению к сознанию, или формальная истина, это —
голая правильность. Истина же в более глубоком смысле состоит,
напротив, в том, что объективность тождественна с понятием. Об
этом-то более глубоком смысле истины идет речь, когда говорят об
истинном государстве или об истинном произведении искусства. Эти
предметы истинны, когда они суть то, чем они должны быть, т. е. ко-
гда их реальность соответствует их понятию. Понимаемое подобным
образом неистинное есть то же самое, что обычно называют также
плохим. Плохой человек есть неистинный человек, т. е. человек, ко-
торый не ведет себя согласно своему понятию или своему назначе-
нию. Однако совсем без тождества и реальности ничто не может
существовать. Даже плохое и неистинное есть лишь постольку, по-
скольку их реальность каки'м-то образом и в какой-то мере соот-
ветствует их понятию. Насквозь плохое или неприемлемое для по-
нятия есть именно поэтому нечто распадающееся в самом себе. Ве-
щи в мире обладают прочностью единственно лишь через понятие,
т. е. вещи, говоря языком религиозного представления, суть то, что
они суть, лишь через пребывающие в них божественные и поэтому
творческиемысли. Говоря об идее, не следует представлять себе
под нею нечто далекое и потустороннее. Идея, наоборот, есть все-
цело присутствующее здесь, и она находится также в каждом соз-
нании, хотя бы в искаженном и ослабленном виде» *.
Гегелевское понимание идеального связывает нас непосредст*
венно с диалектикой субъекта и объекта. В. И. Лейин отмечал, что
введение к р'азделу «Науки логики» Гегеля «Идея» и соответствую-
щие параграфы «Энциклопедии» — «едва ли не самое лучшее изло-
жение диалектики» 2. (Мы рекомендуем студентам самостоятельно
ознакомиться с этими разделами и с замечаниями В. И. Ленина при
конспектировании им работ Гегеля3).
Критически-конструктивная направленность понятия идеального
у Гегеля, вобравшего в себя позитивные моменты концепции Пла-
тона, перешла затем в философию марксизма. Карл Маркс подчер-
кивал: «Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в
действительность, сама действительность должна стремиться к мы-
' Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 401.
г Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 176.
3 См.: Гегель. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 209—215; его же, Энциклопе-
дия философских наук. М., 1974. Т 1. С. 399—405; Ленин В. И. Поли. собр. соч.
Т. 29. С. 174—183.
126
ели» I Здесь выражена и нацеленность идеального на воплощение
в действительность, и требование к действительности, чтобы она
поднималась до уровня идеи. Функциональный аспект выступает
определяющим в Марксовом понимании идеального, что полностью
созвучно мировой философской традиции.
В отличие от объективно-идеалистического или материалисти-
ческо-гилозоистического подхода современный научный материа-
лизм не рассматривает всю предметную действительность как сфе-
ру реализации идеального; он ограничивает идеальное только об-
ластью человеческой культуры, человеческой деятельности. Неорга-
ническая и органическая природа выводятся за пределы прерогатив
идеального. Как отмечал К. Маркс, идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразо-
ванное в ней. Ценно в данном положении прежде всего ограниче-
ние идеального человеческой головой (это значит также, что вне
пределов этой головы, т. е. в каких-либо товарах, иконах и т. п.,
идеальное существовать не может).
Каков же характер «преобразования» материального в голове?
В приведенном положении нет ответа на данный вопрос, что поз-
воляет трактовать это «преобразование» у Маркса как в психолого-
гносеологическом, так и в узкосоциологическом планах. Существо
же ответа — в другой мысли К. Маркса: «Самый плохой архитек-
тор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, преж-
де чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове.
В конце процесса труда получается результат, который уже в нача-
ле этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально»1 2.
Эта мысль, как и некоторые другие, касающиеся проблемы идеаль-
ного, не является чем-то новым в философии, но она поясняет точку
зрения К. Маркса на характер идеального. Связывая идеальное
только с человеком, как существом социальным, общественным, мы
должны ассоциировать идеальное не с любым субъективным в нем,
не с любым психическим и не со всяким субъективным образом, а
только с таким, который оказывается соотнесенным с будущим ре-
зультатом его деятельности. Из всего многообразного содержания
сознания выделяется тот тип чувственных и понятийных образов, в
которых закладывается результат, то, что должно быть достигну-
то, произведено, осуществлено. Идеальным может быть идеал об-
щественного устройства, общий характер жизненного поведения
человека, ориентированный на осуществление добра и справедли-
вости, замысел художественного произведения, та или иная идея ре-
шения научной проблемы, замысел решения какой-либо техничес-
кой задачи (создание определенного прибора, машины и т. п.), план
строительства дома, возникшее намерение провести отпуск в ка-
ком-либо месте, намечаемый порядок дня, работы и т. п. Диапазон
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-изд. Т. 1. С. 423.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 189.
127
идеального весьма широк — от идеала общества и идеала всей
жизни индивида до текущих житейских, «мимолетных» целей и ре-
шений. При этом проекты, идеи ближайшего и отдаленного буду-
щего схватываются в представлении и мысли, в основном струк-
турно, в их внутренней форме, в определенном порядке частей, ком-
понентов, элементов. Процесс реализации же идеи (идеального)
как раз и будет означать его (идеального) «угасание», «умирание»
и становление нового материального (или, если это научная гипо-
теза, теория, художественный образ — объективирование идеаль-
ного в духовном), причем результат осуществления идеального бу-
дет, конечно же, отличаться от самого идеального своей конкретно-
стью, уникальностью.
Подчеркивание К. Марксом проективной сущности идеального
«снимает» психолого-гносеологический подход к решению пробле-
мы идеального, оставляя только то, что относится к целеполаганию,
причем такому, которое связано с решением общественно и индиви-
дуально значимых задач. Одно дело — пассивно отражать в формах
психической реальности груду кирпичей, стальных балок и т. п., и
другое дело создать образ (сформировать замысел, план, т. е. идею)
конкретного дома. В первом случае не будет никакого идеального,
хотя и при этом складываются психические образы существующего,
хотя и будет иметь место «информация в чистом виде». Во втором
же случае тоже появляется «информация в чистом виде», но она
уже оказывается отвлеченной, помимо прочего, от будущего ре-
зультата деятельности. Эта информация возникает на основе пас-
сивного отражения действительности (заметим, между прочим, что
эта «пассивность» у человека не абсолютна, а относительна), а по-
средствующим звеном, предпосылкой выступает творчество чело-
века. Без творчества, пусть едва уловимого, не может быть ника-
кого идеального.
Д. И. Дубровский отмечает, что «творческая интенция состав-
ляет важнейшую черту идеального. Она означает непресекаемую
устремленность за пределы наличной объективной действительности,
в область возможного, желаемого, лучшего, благословенного —
устремленность к идеалу»1. Такую черту сознания трудно не заме-
чать при психолого-гносеологическом подходе к нему. Но при этом
она оказывается растворенной и поглощенной представлением о
многообразии субъективной реальности, вместо того чтобы стать
единственной основой идеального.
Подход К. Маркса к проблеме идеального является философско-
конструктивистским. Философским он является постольку, посколь-
ку выведен на философский уровень, где главным оказываются от-
ношения человека и мира, рассматриваемые в онтологическом, гно-
сеологическом, аксиологическом и праксеологическом аспектах.
Вместе с тем этот подход выступает как конструктивистский, по-
1 Дубровский Д. И. Проблема идеального. С. 171.
128
скольку неразрывно связан с творчеством человека, с его творчес-
кой деятельностью.
Проблема творческой деятельности субъекта была ведущей в
немецкой классической философии (И. Кант, И. Г. Фихте, Ф. В.
Шеллинг, Г. В. Гегель). С творческой деятельностью и связывалось
непосредствено представление об идеальном.
К. Маркс привел в соответствие с действительностью и понятие
субъекта творческой активности, и понятие идеального. За всем
этим, однако, он не терял ценных положений, имевшихся у фило-
софов прошлого, в том числе положения об объективности «идеаль-
ной формы». «Объективность «идеальной формы», — как отмечает
Э. В. Ильенков, — это, увы, не горячечный бред Платона и Гегеля,
а совершенно бесспорный, очевиднейший и даже каждому обывате-
лю знакомый упрямый факт... «Идеализм» не следствие элементар-
ной ошибки наивного школьника, вообразившего грозное приведе-
ние там, где на самом деле ничего нет. Идеализм — это совершен-
но трезвая констатация объективности идеальной формы, т. е. фак-
та ее независимого от воли и сознания индивидов существования в
пространстве человеческой культуры, оставленная, однако, без со-
ответствующего трезвого научного объяснения этого факта. Конста-
тация факта без научно-материалистического объяснения и есть
идеализм»1 (здесь примем во внимание особенность позиции
Э. В. Ильенкова, его стремление ограничить идеальное лишь сферой
общественного сознания; в целом же его утверждение об идеализме
очень верно). Далее Э. В. Ильенков пишет: «Вполне рациональное,
очищенное от всякой мистики понимание «идеального» как «иде-
альной формы» реального, материального по своей субстанции ми-
ра, в общей форме было достигнуто К. Марксом как раз в ходе кон-
структивно-критического преодоления гегелевской концепции иде-
альности» 1 2.
В отличие от узкосоциологического подхода к идеальному фи-
лософский подход К. Маркса не означает какой-либо недооценки
человека в его индивидуально-экзистенциальном измерении. По-
скольку идеальное связано с творчеством, а творчество немыслимо
без субъективности индивида, его эмоционально-чувственной сто-
роны, постольку идеальное не исключает, но предполагает соуча-
стие чувств, эмоций, интуиции, «мимолетности» и «случайности»,
т. е. всего богатства и уникальности проявлений живой жизни. Са-
мо идеальное, на каком бы уровне оно ни реализовалось, всегда по-
рождается индивидуальным сознанием. С точки зрения этого фи-
лософско-конструктивистского подхода напрасны опасения3, что
«мои чувственные образы», «гениальные поэтические или теорети-
1 Ильенков Э. В. Проблема идеального // Вопросы философии. 1979. № 7
С. 150.
2 Там же. С. 153.
3 Дубровский Д. И. Проблема идеального. С. 35.
5 Зак. 50S
129
ческие озарения» и т. п. не смогут определяться посредством кате-
гории идеального.
Но эта позиция по отношению к только что отмеченным двум
есть позиция синтетическая, а точнее сказать, именно эта позиция
вследствие ряда причин, о которых сейчас нет возможности гово-
рить, оформилась в нашей литературе в два относительно самосто-
ятельных подхода к проблеме идеального. Оба эти подхода «сни-
маются» в синтетической философско-конструктивистской концеп-
ции идеального. На этой основе возможно, как мы полагаем, их гар-
моничное объединение.
Источником недоразумений и расхождений в проблеме идеаль-
ного является не только вопрос о сущности, содержании и функциях
идеального, но и вопрос о типах (подтипах) и видах идеального.
Идеальные образования отнюдь не единообразны и не равно-
ценны по своему характеру и назначению. Здесь, как отмечалось, и
идеал общественного устройства, а с другой стороны — замысел
действий индивида на ближайшие часы. Стоит задача проведения
специальных исследований по типологии идеальных явлений, чего
в современной марксистской литературе фактически нет. Мы пред-
лагаем студентам подумать над этим вопросом и предложить свои
решения. Два-три соображения выскажем и мы.
С нами можно, вероятно, согласиться (и это, между прочим, сле-
дует из рассмотрения социологической и психолого-гносеологичес-
кой концепции идеального), что идеальные феномены в зависимости
от уровня сознания должны быть разделены на два типа: индиви-
дуализированное идеальное и общественное идеальное L
Идеальное может быть когнитивным (или гносеологическим) и
аксиологическим. Пример тому — идеалы теории, гипотезы и, с дру-
гой стороны, идеалы добра, справедливости, прекрасного.
В историко-философской литературе нередко встречается града-
ция идеальных явлений на теоретические и практические.
В зависимости от того, какие возможности отражены в идеаль-
ном — конкретные или абстрактные, реальные или формальные,—
сами идеальные образования получают соответствующие определе-
ния (с этой точки зрения, по-видимому, можно говорить об идеях-
утопиях, абстрактных идеях и т. п.).
Спрашивается, а как квалифицировать фантазии, нереальные
мечты и т. п.? Являются ли дни в полном смысле идеальным или же
обладают только формальным с ним сходством? Нам кажется, что
в предыдущем изложении имеется основа для формулирования от-
вета на этот вопрос. Приведем дополнительно одно высказывание
Гегеля. Он писал, что следует «отвергнуть ту оценку идеи, соглас-
но которой ее принимают за нечто лишь недействительное, и об ис-
1 А. В. Соколов предлагает вместо термина «общественное» термин «обобще-
ствленное» идеальное (см.: Соколов А. В. Идеальное: проблемы и гипотезы // Во-
просы философии. 4987. № 9. С. 93—96).
130
тинных мыслях говорят, что они только идеи. Если мысли суть не-
что чисто субъективное и случайное, то они, разумеется, не имеют
никакой иной ценности, но в этом отношении они стоят не ниже пре-
ходящих и случайных действительностей (wirklichkeiten), которые
равным образом не имеют никакой другой ценности, кроме ценно-
сти случайностей и явлений» Ч
Еще один аспект проблемы идеального: соотношение «матери-
ального» и «идеального» в терминах «первичное» и «вторичное».
Основной вопрос философии, на что обращаем внимание еще раз,
связан с отношением «человек и мир», т. е. с «материальным», под-
нятым на уровень понятия «природа», и «сознанием», понимаемым
не как индивидуальное сознание, а как «сознание человечества»
(дух вообще). Материализм связан с утверждением примата при-
роды над духом. Что касается идеального, то оно двуполюсно: опи-
рается на материальное (в этом отношении оно вторично) и уст-
ремлено на новое материальное (в этом плане оно первично). Бу-
дучи вторичными, психические образы материальных объектов за-
ключают в себе также возможности для своих (своих элементов и
своих совокупностей) перекомбинаций, для конструирования на ба-
зе реальных возможностей новых гносеологических образов, спо-
собных осуществляться в деятельности субъекта, в том числе в его
предметно-практической деятельности. Отношение материального и
идеального не сводимо к схеме М->С (материя—осознание) или
Mi->OMt (материальный объект->гносеологический образ этого
же предмета). Двуполюсность означает неравенство самих полю-
сов и, помимо того, неравенство двух посредствующих звеньев:
М1-^-ОМ1->ОМ2-^М2. В этой схеме Mi —исходный материальный
объект, или какое-то множество материальных объектов: OMi —
гносеологический образ (чувственный или понятийный) этого же
объекта; ОМ2 — гносеологический образ нового объекта (ситуации,
поведения и т. п.), т. е. такого, которого ранее не было, но который
может быть создан в предметной деятельности; М2 — материаль-
ный предмет, создаваемый на основе этого нового образа (образа-
конструкта). В схеме наглядно представлена первичность идеаль-
ного по отношению к материальному (М2). В самих по себе обра-
зах уже имеющихся природных объектов нет никакого идеального,
как нет и проблемы вторичности идеального, допрос об этом встает
лишь с включением творческого процесса в структуру гносеологи-
ческих образов, т. е. процесса преобразования OMi в ОМ2. Идеаль-
ное лишь в известном отношении вторично по отношению к мате-
риальным предметам (как к своей предпосылке), но оно первично
в плане своего отношения к опредмеченному (или объективирован-
ному духовному) результату.
Необходимо теперь, в качестве общего итога рассмотренной про-
блемы, попытаться дать определение понятию «идеальное». Пред-
1 Гегель. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 210.
5*
131
лагаем студентам самим подумать над этим определением, предло-
жить свои варианты определения. В нем необходимо учесть такие
признаки идеального: противоположность материальному, принад-
лежность к миру субъективной реальности, его творческую направ-
ленность, связь с целеполаганием, зависимость от системы всеоб-
щих форм духовной деятельности человека !.
ГЛАВА VIII
ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ СПОСОБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
В недалеком прошлом считалось, что познание имеет две сту-
пени: чувственное отражение действительности и рациональное от-
ражение. Затем, когда все больше прояснялось, что у человека чув-
ственное в ряде моментов пронизывается рациональным, стали при-
ходить к мнению, что ступенями (или уровнями, этапами) позна-
ния являются эмпирическое и теоретическое, а чувственное и ра-
циональное — это способности, на базе которых формируются эм-
пирическое и теоретическое. С нашей точки зрения, такое представ-
ление более адекватно реальной структуре познавательной деятель-
ности, однако оно нуждается в дальнейшей конкретизации и терми-
нологическом уточнении. При таком подходе не замечается еще
один, притом исходный уровень познания — «живое созерцание»;
этот этап познания оказывается не выделенным из эмпирического.
Между тем живое созерцание имеет место при обыденном и худо-
жественном познании, в то время как эмпирический уровень харак-
терен только для особого вида познавательной деятельности — на-
учного познания. Да и научное познание невозможно без опоры на
живое созерцание. Онтологическим коррелятом живого созерцания
выступает сфера явлений (как проявлений сущности), а корреля-
том эмпирического и теоретического соответственно фрагменты
сущности и целостная сущность познаваемых предметов.
Живое созерцание — это скорее не познавательная способность,
а результат реализации этих способностей или сам процесс позна-
ния указанной стороны объектов.
Познавательные способности человека связаны прежде всего с
органами чувств. Человеческий организм имеет экстерорецептив-
1 Для более глубокого изучения проблемы рекомендуем ознакомиться, по-
мимо уже отмеченных, со следующими работами: Тюхтин В. С. Отражение, си-
стемы, кибернетика. Теория отражения в свете кибернетики и системного подхода.
М., 1972. Разд. «Сущность идеального», «Уровни идеального»; Коршунов А. М.
Отражение, деятельность, познание. М., 1979. Разд. «Проблема идеального»; Лиф-
шиц М. А. Об идеальном и реальном // Вопросы философии. 1984. № 10; Клас-
сен Э. Г Идеальное. Концепция Карла Маркса. Красноярск, 1984; Абрамян Л. А.
Идеально ли идеальное? (Несколько замечаний в ходе дискуссии) // Вопросы фи-
лософии. 1987. № 10; Классен Э. Г. Категория «идеальное» в работах К. Марк-
са //Вопросы философии. 1987. № 10; Булыгин А. В. К истокам идеального (есте-
ственнонаучный анализ проблемы). Л., 1988.
132
ную систему, направленную на внешнюю среду (зрение, слух, вкус,
обоняние, кожная чувствительность; кожа обладает способностью
чувствовать холод, тепло, боль, давление), и интерорецептивную си-
стему, связанную с сигналами о внутреннем физиологическом со-
стоянии организма.
Основания объединять все эти способности в одну группу и на-
зывать все это способностью к чувственному отражению действи-
тельности, или «чувственным», имеются: эти способности заключе-
ны в органах чувств, человека.
Однако термин «чувственный» многозначен: он ассоциируется
не только с ощущениями как формой отражения действительности.
Мы говорим о «чувственном» как о «сентиментальном», «чувстви-
тельном», «сладострастном», «интуитивном» и т. п. Но дело не
столько в многозначности, сколько в том, что под одним термином
«чувство» нередко объединяются эмоции и сенситивная способность
человека. По-видимому, более правильным будет подразделять чув-
ственное на чувственно-эмоциональное и чувственно-сенситивное
(или просто — «сенситивное»).
В переводе с латинского sensus — ощущение, чувство, восприя-
тие; в немецком языке «sensitiv» — «воспринимаемый чувствами».
Да и в истории философии мы встречаемся с особым направлением
в теории познания — сенсуализмом, представители которого стре-
мились вывести все содержание познания из данных органов
чувств. Будем называть способность человека получать информацию
об объектах при помощи органов чувств чувственно-сенситивной
способностью L
1. Чувственно-сенситивное отражение действительности
Развитие органов чувств человека является результатом, с одной
стороны, эволюции органического мира, с другой — социального
его развития.
Если иметь в виду сугубо физиологические механизмы отраже-
ния внешнего мира, то вряд ли можно считать органы чувств че-
ловека самыми развитыми. Термиты, например, непосредственно
ощущают магнитное поле, гремучая змея воспринимает инфракрас-
ные лучи в широком диапазоне, и т. п. Многие животные обладают
способностями, которым бы мог позавидовать человек. И слабым
утешением является факт акселерации человека, вроде бы свиде-
тельствующий о его продолжающейся биологической эволюции:
сколько-нибудь заметного изменения в отражательной способности
человека при этом не установлено.
Вместе с тем имеются факты, показывающие большие возмож-
ности человеческого организма к чувственно-сенситивному отраже-
1 В нашей работе термин «чувственное» будет употребляться в том же значе-
нии, что и термин «чувственно-сенситивное» («сенситивное»).
133
нию. Изучающийся в последние десятилетия феномен кожно-опти-
ческой чувствительности и магнитных полей (Розы Кулешевой, Джу-
ны Давиташвили и др.) говорит о способностях, которые могут быть
развиты у многих людей. Но сколь бы ни был важен этот путь уси-
ления познавательной способности человека, он все же ограничен;
в данном отношении надо признать неконкурентоспособность чело-
века с рядом других существ.
Деятельностный подход к трактовке познавательных способно-
стей обнаруживает важную роль практики в их развитии. Практи-
ка обусловливает расширение сферы чувственного отражения дей-
ствительности. Пример — сталевары, обретающие в практике (в
процессе варки стали) способность различать десятки оттенков
красного цвета. Аналогично у мастеров, изготавливающих изделия
из драгоценных металлов и камней, у специалистов, оценивающих
качества какого-либо продукта, например чая, по вкусу, запаху
и т. п. Все это позволяло сделать вывод о том, что чувственных впе-
чатлений человек получает и сознательно удерживает тем больше,
чем выше развита его производительная сила и чем больше, следо-
вательно, сторон, свойств и отношений предметов природы человек
затрагивает в процессе общественого производства.
Данное положение верно в принципе, поскольку улавливает
тенденцию применительно к человеку как человеческой цивилиза-
ции. Но и здесь следует быть реалистами. Известно, например, что
такая «практика», как чтение литературы, умственный труд или,
допустим, проверка зрением поверхностей шарикоподшипников на
шарикоподшипниковых заводах, ведет не к улучшению зрения, а,
наоборот, к его ухудшению; статистика говорит о резком росте бли-
зорукости у людей, занимающихся таким трудом, о росте числа фак-
торов, ее вызывающих. Сформулированное общее положение не
принимает во внимание индивидный уровень, конкретных носителей
чувственного отражения, а они в подавляющем своем числе оказы-
ваются развитыми односторонне. В отношении индивидов бесспор-
но, что чувственных впечатлений личность получает тем больше (в
пределах своей узкой специальности), чем больше у нее профессио-
нального опыта. В общем, практика выступает одним из факторов,
способных позитивно или негативно влиять на развитие способно-
сти к чувственному отражению действительности. Задача состоит,
в частности, в том, чтобы содействовать позитивной тенденции.
Но давайте подумаем, а так ли уж'необходимо стремиться к пре-
восходству над животными или насекомыми в сфере чувственной
организации? Что это в конечном итоге даст человеку?
В литературе на этот счет высказано такое мнение.
Представим себе человека, который видел бы мельчайшие дета-
ли предметов, воспринимал бы молекулы и даже атомы. Глаз в этом
случае сослужил бы человеку плохую службу. Наш субъект со
сверхсильными органами чувств не смог бы правильно видеть мак-
ропредметы, так как у него не было бы возможности различать их
134
границы, ибо последние оказались бы размазанными теми линиями,
которые отделяют одну мелкую деталь от другой. Или представим
человеческое ухо такой же чувствительности, как у летучих мышей;
мы слышали бы шум, вызванный движением крови в капиллярах,
т. е. практически были бы глухими. Эти примеры говорят о том, что
ограниченность органов чувств человека — факт не только отрица-
тельный, но и в целом ряде случаев положительный. Диапазон от-
ражательных способностей органов чувств человека вполне доста-
точен, чтобы человек мог свободно ориентироваться и действовать
в окружающем его, соразмерном ему макромире.
Данный вывод является теоретико-познавательным. Что касает-
ся жизневоззренческой стороны вопроса, то бесспорно, что чем диф-
ференцированней, многообразней и тоньше будут чувственные ощу-
щения и восприятия у каждого человека, тем больше будет возмож-
ностей для его полнокровной духовной жизни.
Чувственная односторонность или даже поверхностность в ин-
формативном и эмоциональном отношениях граничат с бездуховно-
стью, ведущей к потере человечности в человеке. Органы чувств
развиваются больше, вернее, должны развиваться больше в плане
своего очеловечивания, гуманизирования. Информация, от них по-
ступающая, неразрывно связана с теми или иными переживания-
ми. Происходит оценка ощущений, восприятий, представлений, оп-
ределение их значимости или незначимости для человеческой прак-
тической деятельности, для жизни человека. Интересы человека,
практики определенным образом окрашивают воспринимаемые
предметы, одухотворяют мир.
Ощущения, восприятия и представления рождаются не при одно-
стороннем воздействии среды на органы чувств, а в процессе
практики, в процессе очеловечения природы, общества и в воздей-
ствии этих очеловеченных структур на саму личность человека. В
этом отношении гуманизируются и сами органы чувств. К. Маркс
писал: «...чувства общественного человека суть иные чувства, чем
чувства необщественного человека. Лишь благодаря предметно раз-
вернутому богатству человеческого существа развивается, а частью
и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чув-
ственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз,—
короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим на-
слаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущно-
стные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называе-
мые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и
т. д.),—одним словом, человеческое чувство, человечность чувств,—
возникают лишь благодаря наличию соответствующего пред-
мета, благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внеш-
них чувств — это работа всей предшествующей всемирной истории.
Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности,
обладает лишь ограниченным смыслом... Удрученный заботами,
нуждающийся человек, нечувствителен даже по отношению к само-
135
му прекрасному зрелищу; торговец минералами видит только мер-
кантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу
минерала; у него нет минералогического чувства. Таким образом,
необходимо опредмечивание человеческой сущности — как в тео-
ретическом, так и в практическом отношении, — чтобы, с одной сто-
роны, очеловечить чувства человека, а с другой стороны, создать
человеческое чувство, соответствующее всему богатству человечес-
ской и природной сущности» 1.
В этих мыслях — ответ на вопрос: а зачем человеку нужно раз-
вивать органы чувств? Здесь — аксиологический, мировоззренчес-
кий, широкомасштабный взгляд на их место в жизни и деятельно-
сти человека.
Итак, природа органов чувств человека биосоциальна, общебио-
логический к ним подход важен, но ограничен; необходим гносеоло-
гический, деятельностный, мировоззренческий подход, подход с точ-
ки зрения общественно-исторического развития.
Продолжим, однако, гносеологическое рассмотрение чувственно-
го отражения действительности.
Л. Фейербах в свое время говорил, что «у нас нет никакого ос-
нования воображать, что если бы человек имел больше чувств или
органов, он познавал бы также больше свойств или вещей природы.
Их не больше во внешнем мире, как в неорганической, так и в ор-
ганической природе. У человека как раз столько чувств, сколько
именно необходимо, чтобы воспринимать мир в его целостности, в
его совокупности... Чувства его не ограничены определенными ро-
дами или видами телесных качеств или сил, а охватывают всю
природу»1 2. Обратив внимание на эту мысль Л. Фейербаха (при
конспектировании его работы), В. И. Ленин спрашивает: «Если бы
человек имел больше чувств, открыл ли бы он больше вещей в ми-
ре?», и дает ответ — «нет»3. В. И. Ленин подчеркивал, что дан-
ное положение «важно против агностицизма».
Сторонники агностицизма, как мы уже видели, нередко апелли-
руют к факту ограниченности органов чувств, утверждая невозмож-
ность выхода за их рамки. Но этот довод неубедителен, и вот
почему.
Органы чувств человека сформировались в процессе естествен-
ного отбора как результат приспособления органических систем к
условиям внешней среды. Всё сколько-нибудь значимые для этих
систем внешние воздействия, вернее, их виды должны были нахо-
дить со стороны организмов соответствующие ответные реакции и
развитие соответствующих органов, иначе такие организмы про-
сто выбывали бы из числа функционирующих. Развившиеся таким
путем биологические задатки оказались достаточными, чтобы обес-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 122.
2 Фейербах Л. Избранные философские произведения. М., 1955. Т. II. С.
632—633.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 51—52.
136
печить элементарную деятельность человека. Этот уровень ориен-
тации человека и фиксируют агностики.
Но у человека имеются возможности для значительного расши-
рения диапазона чувствительности. Во-первых, это изготовление и
применение приборов, позволяющих воспринимать ультрафиолето-
вое излучение, космическую радиацию, рентгеновские лучи, магнит-
ные поля и многое другое, т. е. то, что в повседневной практике не
требуется воспринимать и что не характеризует его уже только как
биологическое существо. Практика, создающая искусственные ору-
дия познания, позволяет человеку осуществлять прорывы в случае
необходимости в такие глубины бытия, которые недоступны ника-
ким другим представителям живого мира. Во-вторых, это мышле-
ние, мыслительная деятельность человека, обладающая, по сути
дела, неограниченными возможностями для познания объективной
действительности. Мысль стала направлять органы чувств на отра-
жение таких сторон, которые в других ситуациях не могли стать
объектом отражения. И в первом, и во втором случаях мы имеем
дело с человеком как социальным существом.
Таким образом, если сравнивать органы чувств человека и жи-
вотных, то вывод будет сделан (при учете только последних двух
моментов) в пользу человека. Закончившаяся в основном биологи-
ческая эволюция человека, снабдив его надежными биологическими
задатками как средствами чувственного отражения, уступила место
его социальной эволюции, многократно увеличившей возможности
чувственного постижения действительности. «Значительный прирост
научной информации в наши дни происходит за счет развития в
первую очередь теоретического мышления. Чувственные восприя-
тия не могут в настоящее время соперничать с мышлением в про-
цессе развития знания» Ч
Итак, физиологическая ограниченность органов чувств человека
не является сколько-нибудь серьезной преградой на пути к позна-
нию внешнего мира. В то же время, как уже отмечалось, эта огра-
ниченность выступает даже положительным фактором в жизнедея-
тельности человека.
И тем не менее роль чувственного отражения действительности
в обеспечении всего человеческого познания весьма значительна.
Эта роль выражается в следующих положениях:
органы чувств являются единственным каналом, который непо-
средственно связывает человека с внешним миром;
без органов чувств человек не способен ни к познанию, ни к
мышлению вообще;
потеря части органов чувств затрудняет, осложняет познание,
но не перекрывает его возможности (это объясняется взаимной
1 Коршунов А. М. Место чувственного отражения в научном познании// Марк-
систско-ленинская диалектика. Кн. 3. Диалектика процесса познания. М., 1985.
С. 56.
137
компенсацией одних органов чувств другими, мобилизацией резер-
вов в действующих органах чувств, способностью индивида концен-
трировать свое внимание, свою волю и т. п.);
органы чувств дают тот минимум первичной информации, кото-
рый оказывается необходимым и достаточным, чтобы многосторон-
не познать объекты;
рациональное базируется на анализе того материала, который
дают нам органы чувств;
регулирование предметной деятельности осуществляется прежде
всего с помощью чувственных образов.
Безусловно, указанными моментами не исчерпывается роль чув-
ственного отражения действительности в познании вообще, тем более
в научном или художественном познании (что касается научного
познания, то все отмечавшееся нами раньше по вопросу о роли
практики в познании, например, о «выходе» теорий к практике, к
чувственно-практической деятельности, относится в той или иной
мере и к вопросу о роли чувственного отражения в познавательной
деятельности человека).
Остановимся на дискуссионном вопросе — проблеме так назы-
ваемых вторичных качеств.
Эта проблема имеет многовековую историю. Наиболее основа-
тельно она поставлена, пожалуй, Дж. Локком 1 в его труде «Опыт
о человеческом разуме» (1690), посвященном, кстати, целиком про-
блемам теории познания. Мы не будем останавливаться на его
трактовке проблемы: это достаточно глубоко освещено в литерату-
ре 1 2. Отметим лишь, что из нескольких вариантов решения пробле-
мы он больше склонялся к тому, согласно которому в самих вещах
заключена основа, определяющая ощущения человека.
С точки зрения Дж. Локка, вещам присущи такие качества, как
форма, протяженность, плотность, число, движение, объем; они при-
сущи вещам независимо от того, воспринимаем ли мы их или нет.
Это первоначальные, или первичные, качества. Помимо них, име-
ются вторичные качества (цвета, звуки, вкусы и т. п.), которые не
находятся в самих вещах, но представляют собой силы, вызываю-
щие в нас различные ощущения своими первичными качествами.
Пламя считают горячим и ярким, снег белым и холодным по ощу-
щениям, которые эти предметы в нас вызывают. Обыкновенно ду-
мают, будто эти качества — в вещах, будто ощущения, восприятия
совершенно сходны с тем, что их вызывает, как это бывает в зер-
кале. Большинство людей признало бы крайне странным, если бы
кто утверждал иначе. Но уберите эти ощущения. Пусть глаза не
видят света или цветов, пусть уши не слышат звуков, нос не обо-
няет, и все цвета, вкусы, запахи и звуки как особые идеи (восприя-
1 Локк Дж. Избранные философские произведения. №., 1960. Т. I. С. 153—162.
2 Анализ существа его концепции см.: Нарский И. С. Западноевропейская
философия XVIII века. №., 1973. С. 28—43; Зайченко Г. А. Джон Локк. №.. 1973.
С. 82—113.
138
тия) исчезнут и сведутся к своим причинам, т. е. к объему, форме и
движению частиц. Одна и та же вода в одно и то же время может
через одну руку вызывать ощущение холода, а через другую — ощу-
щение тепла. Если бы эти ощущения (восприятия) действительно на-
ходились в воде, то было бы невозможно, чтоб одна и та же вода
в одно и то же время была и горячей и холодной. Дж. Локк при-
ходит к выводу, что идеи (т. е. восприятия) «первичных качеств тел
сходны с ними, и их прообразы действительно существуют в самих
телах, но что идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вов-
се не имеют сходства с ними. В самих телах нет ничего сходного с
этими нашими идеями. В телах, называемых нами по этим идеям,
есть только способность вызывать в нас эти ощущения»
Подчеркивание философами прошлого идентичности ощущений
и качеств часто вело к их отождествлению, субъективному идеа-
лизму и агностицизму; но столь же неизбежен был агностицизм
при квалификации ощущений и восприятий как знаков, лишь обоз-
начающих некие воздействия на человека извне, но не содержащих
в себе объективной информации о «вещах в себе». Позиция Дж.
Локка не была ни той, ни другой, хотя и заметны были его коле-
бания по вопросу о познавательных возможностях органов чувств
в сторону их знаковости. В общем же его трактовка оказалась близ-
кой к той, которая в дальнейшем стала разрабатываться в диалек-
тическом материализме.
В трудах основоположников марксизма проводится мысль об
объективности всех свойств вещей (без их разделения на «первич-
ные» и «вторичные») и о недопустимости либо только знаковой
трактовки чувственного отражения действительности, либо, наобо-
рот, признания тождественности ощущений внешним объектам, их
полной совпадаемости.
Когда В. А. Базаров отмечал, что представления о вещи и о ее
свойствах совпадают с существующей вне нас действительностью,
что чувственное представление и есть вне нас существующая дей-
ствительность, то В. И. Ленин квалифицировал такое суждение как
«путаницу», «нелепость». Утверждать так, писал В. И. Ленин, зна-
чит вернуться к юмизму и даже берклианству. Чувственное пред-
ставление есть только образ существующей вне нас действительно-
сти. «Вы хотите, — говорил В. И. Ленин, — уцепиться за двусмыс-
ленность русского слова: совпадать? Вы хотите заставить несве-
дущего читателя поверить, что «совпадать» — значит здесь «быть
тем же самым», а не «соответствовать»? ...Возьмите немецкий ори-
гинал, и вы увидите слова «stimmen mit», т. е. соответствуют, со-
гласуются — последний перевод буквален, ибо Stimme означает
голос. Слова «stimmen mit» не могут означать совпадать в смысле:
«быть тем же самым»... Слово «совпадать» можно употребить по-
русски исключительно в смысле соответствия, согласованности
1 Локк Дж. Избранные философские произведения. Т. I. С. 157.
139
и т. п.» Иначе говоря, «образ» — это не зеркальная копия, но и
не «знак», это не то же, что и вещь или в вещи, но соответствующее
вещи, согласующееся с вещью; т. е. это образ, соответствующий
вещи, согласующийся с вещью, не более.
Что понимается под образом-соответствием применительно к
ощущениям, можно видеть на примере ощущения цвета, приводи-
мом В. И. Лениным. Ощущение цвета зависит, с одной стороны, от
внешнего раздражителя, с другой — от человека, вернее, от его ор-
ганов чувств; ощущения — в самом человеке. «Если цвет является
ощущением лишь в зависимости от сетчатки (как вас заставляет
признать естествознание), то, значит, лучи света, падая на сетчат-
ку, производят ощущения цвета. Значит, вне нас, независимо от нас
и от нашего сознание, существует движение материи, скажем, вол-
ны эфира определенной длины и определенной быстроты, которые,
действуя на сетчатку, производят в человеке ощущение того или
иного цвета. Так именно естествознание и смотрит. Различные ощу-
щения того или иного цвета оно объясняет различной длиной све-
товых волн, существующих вне человеческой сетчатки, вне челове-
ка и независимо от него. Это и есть материализм: материя, дейст-
вуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение за-
висит от мозга, нервов, сетчатки...»1 2 «...Цвет есть результат воздей-
ствия физического объекта на сетчатку = ощущение есть результат
воздействия материи на наши органы чувств»3.
В данном положении подчеркнута позиция всякого материа-
лизма в отличие от субъективного идеализма: первичность матери-
ального, физического объекта и вторцчность ощущения, его отра-
жающего. Отмечено вместе с тем, что различные ощущения цвета
соотносятся с различной длиной световых волн, а не с какой-то
различной цветностью, которая будто бы (как полагают наивные
реалисты) присуща самим вещам. Различному характеру внешнего
объекта соответствует различный характер ощущений (по модаль-
ности, по степени интенсивности и т. п.). Этого достаточно, чтобы
мы имели то, что, по В. И. Ленину, выступит как «образ соответст-
вующего ощущению внешнего явления»4.
В советской философской литературе преобладает мнение о том,
что ощущения не то же самое, что имеется во внешнем объекте.
Вместе с тем налицо широкий «разброс» трактовок содержания
ощущений как гносеологического феномена. Мы не будем останав-
ливаться на имеющихся точках зрения: желающие познакомиться с
состоянием проблемы могут обратиться прежде всего к работам
И. С. Нарского, А. М. Коршунова, В. С. Тюхтина, В. И. Дубовско-
го, В. В. Орлова, Н. И. Губанова.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 114—115.
2 Там же. С. 50.
3 Там же. С. 52.
4 Там же. С. 46.
140
Коснемся лишь некоторых моментов, характеризующих гносео-
логическую сторону чувственного отражения действительности.
Существует три формы чувственного отражения: ощущения, вос-
приятия, представления L Ощущения соответствуют отдельным
свойствам предметов, восприятия — системе свойств предмета
(ощущение вкуса яблока и, с другой стороны, восприятие вкуса,
формы, запаха, цвета яблока в их единстве). Ощущения могут су-
ществовать вне восприятия, например ощущения холода, темноты,
но восприятия невозможны вне ощущений. Будучи генетической
предпосылкой восприятий и обладая способностью к самостоятель-
ному проявлению, ощущения все же существуют преимущественно
как части целостных восприятий. Поэтому если восприятие есть
образ внешнего предмета, то и ощущениям должна быть свойствен-
на образность, та или иная степень образности. Более полный об-
раз, что, очевидно, имеется в восприятии.
Восприятие является результатом активного, деятельного отно-
шения человека к внешней среде. В деятельности отдельные ощу-
щения обретают реальную значимость. Осознание соотнесенности
цвета каких-либо предметов с самими предметами в онтогенетичес-
ком развитии индивида вырабатывается, например, при практиче-
ском взаимодействии ребенка с этими предметами, при движении
его рук по контуру предмета, при ощущении плотности фигуры
предмета. Здесь «исправлению» подвергается ощущение цвета, ко-
торое ранее казалось расположенным непосредственно на поверх-
ности глаз, но которое теперь стало восприниматься как связанное
с предметом, находящимся на расстоянии от субъекта. В единстве
с данным ощущением представлены уже и другие ощущения, даю-
щие информацию о структуре объекта. По своему характеру вос-
приятия оказываются изоморфными объекту.
Рассматривая подробно вопрос об установлении изоморфизма
между структурой образа и структурой отображаемого, В. И. Ду-
бовской, в частности, отмечает, что для ориентировки во внешней
среде важен именно контур образа (структура). Неважно, пишет
он, что различные биологические организмы по-разному реагируют
на тот или иной спектральный состав света. Важно, что структура
имеющихся у них образов изоморфна структуре внешних объектов.
Для ориентировки этого вполне достаточно. И животное, и человек,
имея различные по качеству ощущения, двигаясь по лесу, не наты-
каются на деревья именно потому, что структура соответствующих
образов у человека и у животных изоморфна структуре внешней
среды. В этих образах различен субстрат — качества, данные в ощу-
щении, а относительное тождество образов у человека и животных
касается только структуры. Это доказывается относительным тож-
деством их поведения в сходной обстановке. На основе образа, изо-
1 Студентам предлагается обсудить вопрос о целесообразности включения в
формы чувственно-сенситивного отражения эмоций, что имеет место в некоторых
изданиях последних лет. См., например: Введение в философию. Ч. 2. С. 329—331.
141
морфного объектам внешней среды, осуществляется целесообразное
движение организма по отношению к предметам \
Несколько сложнее обстоит дело с вопросом о соответствии ощу-
щений свойствам предметов. Дают ли они то же, что есть в вещах,
изобразительны ли они? Если в самих вещах, в молекулах и ато-
мах, в структуре предметов нет ни красного, ни сладкого, ни гром-
кого, то о каком соответствии ощущений вещам вообще можно го-
ворить?
Между ощущением как фактом сознания и самим предметом —
несколько посредствующих звеньев, преломляющих воздействие,
идущее от внешнего объекта, его трасформирующее. Внешние воз-
действия в рецепторах превращаются из одного вида сигналов в
другой, кодируются, и посредством нервных сигналов-импульсов пе-
редаются в соответствующие мозговые центры, где перекодируются
на «язык» нейродинамических отношений, подвергаются дальней-
шей переработке, взаимодействуя с прошлыми следами. Благодаря
этим преобразованиям продукты деятельности органов чувств —
ощущения — отличаются по качеству от отображенных свойств 1 2.
Следует обратить внимание на то, что ощущения появляются не
в рецепторах и не в проводящих путях (при ощущении цвета — не
в сетчатке глаза и не в зрительном нерве), а в коре головного моз-
га. Как показали опыты, и при атрофии нервных путей возможно
возникновение ощущений цвета, причем — посредством фармако-
логических, электрических и иных воздействий на участок коры —
поле 17. Раздражая у больных эту область коры электрическим то-
ком, ученые обнаружили возникновение ощущений различных
цветов.
Еще, правда, не выяснен механизм превращения в коре мате-
риального процесса, служащего основой психического феномена, в
сам этот феномен, в данном случае — в зрительное ощущение. Но
ясно, что ощущение производно от соответствующих физиологичес-
ких, биохимических процессов, и изменения в ощущениях обуслов-
лены изменениями в их субстратной основе.
Опосредованная связь объектов и ощущений делает ощущения
цвета (звука, запаха) не тождественными объектам и имеющими
характер естественных знаков, хотя, конечно, они заключают в се-
бе, в своем содержании объективную информацию об объектах.
Чувственное отражение имеет и знаковую, и образную стороны
(элементы)3. В некоторых отношениях ощущения всех качеств оди-
наковы. Как отмечает И. С. Нарский, те ощущения, которые могли
бы быть названы ощущениями первичных качеств, похожи на сами
1 Дубовской В. И. Гносеологические функции ощущения и восприятия // Сов-
ременные проблемы теории познания диалектического материализма. Т II. Исти-
на, познание, логика. М., 1970. С. 241.
2 См.: Тюхтин В. С. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972. С. 146.
3 Подробнее см.: Губанов Н. И. Чувственное отражение (анализ проблем в
свете современной науки). М., 1986.
142
эти качества не в большей мере, чем ощущения вторичных качеств
похожи на свои объективные прообразы. Едва ли кто решится ут-
верждать, пишет И. С. Нарский, что ощущения гладкости, скольз-
кости, жесткости, глубины и мгновенности «похожи» в буквальном
смысле слова соответственно на прямолинейность поверхности \ не-
значительное трение, непроницаемость, пространственную протя-
женность и очень малый интервал времени. С другой стороны, те
ощущения, которые Локк называл вторичными, информируют нас
о выражаемых в виде чувственных контрастов соотношениях раз-
личных объектов, т. е. о структурных характеристиках объектив-
ного мира, что ранее считали прерогативой лишь первичных ка-
честв1 2. Так что не приходится резко разграничивать ощущения на
«первичные» и «вторичные» соответственно «первичным» и «вто-
ричным» качествам самих предметов.
В то же время подразделение объективных свойств (качеств) на
два типа имеет основание. Если первичные качества не зависят от
внешних отношений, являются эффектом внутренних взаимодейст-
вий, то вторичные представляют собой эффект внешних взаимодей-
ствий данной вещи с другими вещами (органами чувств или физи-
ческими телами). Они становятся актуально существующими во
время этих взаимодействий. Актуализация внешних свойств может
рассматриваться как своеобразное отражение внутренних свойств
вещи в других вещах3. Качества первого рода можно назвать соб-
ственно, предметными, а второго рода — диспозиционными. В этом
аспекте все ощущения также можно подразделить на два класса.
И. С. Нарский, предложивший понятие «диспозиция» для харак-
теристики свойств предметов и ощущений и разработавший диспо-
зиционный подход к решению соответствующих вопросов, подчер-
кивает, что объектам присуща диспозиция, т. е. способность вызы-
вать ощущения в субъектах, а психике субъектов — диспозиция пе-
реживать эти ощущения в случае наличия этих объектов и опреде-
ленного взаимодействия их с субъектом через посредство других
объектов (внешней среды, анатомо-физиологических устройств
и т. д.). Следовательно, ощущения — это результат определенных
взаимодействий и в этом плане отражение способности тела к тако-
му взаимодействию.
1 И. С. Нарский при этом замечает, что макровосприятие (и представление)
прямолинейной поверхности весьма отличается от выявляемой физической теорией
молекулярно-атомарной структуры границы двух сред. Геометрических прямых
линий, а тем более точек, объективно, в физическом пространстве, вообще не
существует. Таким образом, вопрос о восприятии пространственных, т е., каза-
лось бы, самых элементарных первичных качеств, далеко не прост. К аналогич-
ному выводу приводит факт различия между биологическим и физическим вре-
менем.
2 См.: Нарский И. С. К вопросу об отражении свойств внешних объектов в
ощущениях (О так называемых вторичных качествах в связи с понятием диспози-
ционных предикатов) // Проблемы логики и теории познания. М., 1968. С. 54—55.
3 См.: Тюхтин В. С. Отражение, системы, кибернетика. С. 147.
143
Ощущения не безынформативны, они несут информацию о тех
или иных объективно существующих способностях (свойствах)
предметов. Разные ощущения одной и той же модальности инфор-
мируют о меняющихся свойствах предметов. В этом и только в этом
смысле нужно понимать «сходство» ощущений со свойствами (ка-
чествами) вещей. Такое «сходство» имеет информативно-неизобра-
зительный характер. Исследуя данный аспект ощущений, И. С. Нар-
ский приходит к выводу, что «все ощущения в той или иной мере
информируют о внешних или внутренних объектах и их состоянии,
но не являются их изобразительным слепком» Ч
Итак, ощущения несут информацию о свойствах предметов —
как собственных, так и диспозиционных; они информируют о суб-
страте предметов, их качествах (свойствах) и в определенной сте-
пени— об их структуре. Наиболее полно структура предмета отра-
жается в комплексе ощущений, т. е. в восприятии. Ощущения —
неизобразительные, восприятия — изобразительные образы.
В отношении к субъекту все качества предметов (и собственные,
и диспозиционные) объективны. К трактовке качеств второго рода
применимо положение К. Маркса, согласно которому «способность
вещи есть... нечто внутренне присущее вещи, хотя это внутренне
присущее ей свойство может проявляться только в ее отношении к
другим вещам»1 2. Сама способность объективна, как объективно и
свойство. В данном случае «способность» и «свойство» обозначают
одно и то же. Гегель писал: «Вещь обладает свойством (способно-
стью. Авт.) вызывать то или иное в другом и проявляться свое-
образно в своем соотношении с другими вещами. Она обнаружива-
ет это свойство лишь при условии наличия соответствующего ха-
рактера другой вещи, но оно вместе с тем ей свойственно и есть ее
тождественная с собою основа; это рефлектированное качество на-
зывается поэтому свойством»3. Способность вещи есть свойство,
существующее объективно.
С этой точки зрения нет основания для противопоставления пер-
вичных качеств, существующих объективно, вторичным качествам
как якобы не обладающим статусом объективного существования.
Все качества предметов как свойства способности являются объек-
тивными.
В некотором отношении даже ощущения — эти субъективные
образы объективного мира (несмотря на элемент знаковости) —
можно считать объективными. Если понятие субъекта познания
ограничить мыслительно-познавательным процессом, то ощущения
вместе с их материальной основой и объектом, их вызвавшим, сами
окажутся объектом. Рассудок анализирует ощущения как опреде-
1 Нарский И. С. К вопросу об отражении свойства внешних объектов в ощу-
щениях. С. 55.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. III. С. 143.
3 Гегель. Соч. М., 1937. Т. V. С. 581—582.
144
ленный объект; ощущения отражаются в рациональном, в абст-
рактном мышлении.
Конечно, ощущения сами выступают как результат отражения.
Чувственные образы циркулируют в мыслительных процессах. Но
они выступают, помимо того, и объектами (вторичного) отраже-
ния — со стороны мышления. Мысль анализирует ощущения, вы-
являя информацию, которую они несут о внешних для индивида
предметах.
Можно провести аналогию с художником, воплощающим в сво-
ем произведении реальность. Для него эта реальность — не чистые
явления внешнего мира, но явления, связанные воедино с его отно-
шением к ним, с его переживанием, с эмоциями. Объект для него —
предмет-переживание (ПП). Сознание художника отражает этот
объект, затем создается художественный образ, воздействующий на
реципиентов:
ПП—Сх—ХО—Р.
В составе объекта, кстати, соотношение предметного и личност-
но-эмоционального может быть различным. Но отсутствие одного
из компонентов ликвидирует объект. При подавлении первым вто-
рого результатом будет голый фактографизм, при абсолютизации
второго — беспредметный символизм. Здесь переживания, лично-
стные эмоции как бы вынесены за пределы сознания, точнее, они
становятся частью объекта отражения.
Ощущения тоже в известном плане—вне мышления; мышление
выступает источником познавательной активности, т. е. субъектом.
Ощущения — объект, мыслительная деятельность — субъект.
С точки зрения данного допущения все формы чувственного от-
ражения действительности могут рассматриваться как объективно
(или объектно) существующие. И в этом плане нет оснований для
квалификации ощущений так называемых вторичных качеств как
субъективных в противовес неким «первичным» ощущениям как
якобы «объективным».
Ощущения объективны как психологический феномен и в опре-
деленном аспекте субъектно-объектных познавательных отношений.
Они объектны по отношению к мышлению, объективны также по ха-
рактеру доставляемой информации. Ощущение открывает челове-
ку объективную истину.
Ощущения вместе с тем не сводятся к какому-то автоматизму, к
механическому отражению внешних предметов. Нередко бывает
так, что один и тот же предмет вызывает у разных людей разные
ощущения (цвета, вкуса, звука и т.п.). Данные явления обусловли-
ваются зачастую физиологическими и биохимическими изменения-
ми в органах чувств. Эти случаи представляют собой отклонение от
нормы, свойственной большинству людей как результат биологиче-
ского приспособления человека к среде. Здесь обнаруживается та
145
же объективность ощущений и восприятий, что и в обычных усло-
виях. Но на ощущения и восприятия большое влияние оказывает
эмоциональное состояние человека, его прошлый опыт переживаний
соответствующих ощущений и восприятий: одна и та же музыка,
один и тот же цвет могут быть сопряжены с разными переживания-
ми, накладывающими на них свой отпечаток1. Такие моменты мож-
но расценивать как субъективные, поясняющие положение, соглас-
но которому ощущения есть субъективный образ объективного
мира.
Нахождение ощущений в составе субъекта (выступающего в ка-
честве сознания или индивида) — смысловое ядро данного поло-
жения. Оно дополняется еще и тем, что субъект-индивид является
деятельностным, общественно-историческим существом и что на его
ощущения, восприятия предмета активно влияют также потребно-
сти, интересы, установки не только его лично, но и социальной
группы, класса, общества; предметы для индивида предстают в их
ценностном значении для жизни, практики1 2.
Итак, мы рассмотрели ощущения и восприятия как формы чув-
ственного отражения внешнего мира; рассмотрели их познаватель-
ные возможности. Все отмеченные их стороны, моменты относятся
и к третьей форме чувственного отражения — представлению, по-
скольку оно базируется на них. Это освобождает нас от необходи-
мости сколько-нибудь значительного освещения представлений. По-
мимо этого, вопрос о представлениях достаточно полно освещен в
имеющихся учебных пособиях.
Отметим главное в специфике представления:
отсутствие непосредственной связи с отражаемым предметом —
это, по сути, то же восприятие, тот же целостный образ предмета,
но при отсутствии предмета; оторванность от наличной ситуации;
некоторая обобщенность, усредненность образа — по сравнению
с восприятием несколько элиминируется специфическое, уникаль-
ное, единичное; часть подробностей не сохраняется; в представле-
нии больше общих черт и сторон — происходит «накладка» на кон-
кретный образ ранее воспринимавшихся аналогичных образов;
включение в «работу» такой способности человека, как память
(способность воспроизводить образы предметов, в данный момент
1 А. М. Коршунов отмечает неразрывную связь в восприятии образа предме-
та и чувства, переживания, эмоции; он указывает также на то, что соотношение
того и другого момента здесь различно. На этом основано разделение восприятий
на два типа: в первом наиболее выражен предметный момент, во втором преоб-
ладают эмоции (см.: Коршунов А. М. Теория отражения н современная наука. М„
1968. С. 31).
2 «Содержание восприятия какого-либо предмета во многом зависит от того,
какое значение имеет данный предмет в практике. Свойства и признаки предме-
та, имеющие для нас наибольшее значение, воспринимаются ярко и отчетливо,
другие же, наоборот, стушевываются» (Краткий философский словарь. М., 1979.
С. 47).
146
недействующих на человека; воспроизведение по оставшимся в моз-
гу «следам»).
Отсутствие непосредственной связи с наличной ситуацией и па-
мять позволяют, помимо прочего, комбинировать образы, их эле-
менты; происходит подключение воображения. Здесь — и возмож-
ность неудачных комбинаций, фантастических образов, и возмож-
ность удачных с познавательной точки зрения комбинаций образов,
таких, на основе которых становится реальным предвидение буду-
щего. «Представления, будучи не связанными с непосредственным
взаимодействием субъекта с объектом, позволяют выходить за пре-
делы данного явления, формировать не только образы настоящего,
но и — с помощью воображения — прошлого и будущего» I Возни-
кают такие образы-представления, как образы-модели, образы-це-
ли, образцы-планы, символические образы.
Без такой формы чувственного отражения действительности, как
представление, человек был бы привязан к непосредственной ситуа-
ции (в плане жизненного опыта) ; благодаря способности представ-
лять предметы субъект расширяет объем чувственного материала,
которым он располагает, вовлекая в сферу своего ощущения и вос-
приятия мира также и общественный чувственный опыт. В сфере
представлений еще большую роль играет практика, деятельность
человека и связанные с практикой ценности, цели и интересы людей.
Теперь краткое определение: представление — это чувственно-
наглядный образ предметов и явлений действительности, сохраняе-
мый и воспроизводимый в сознании без непосредственного воздейст-
вия самих предметов на органы чувств 1 2. Имеется несколько иное
определение: представление — это образ ранее воспринятого пред-
мета или явления (представление памяти, воспоминание), а также
образ, созданный продуктивным воображением; форма чувственно-
го отражения в виде наглядно-образного знания 3.
Посмотрим теперь, какую роль играют ощущения, восприятия и
представления в науке. Обратимся к конкретному примеру, взятому
из физики4. В атомной физике для изучения элементарных частиц
используют камеру Вильсона (или диффузионную камеру) и метод
толстослойных фотопластинок. Камера Вильсона дает возможность
наблюдать след индивидуальной частицы, образованный капелька-
ми жидкости в результате ионизации паров воды или спирта. В тол-
стослойных фотопластинках аналогичный след создается из выпа-
дающих в результате пролета микрочастицы мельчайших крупинок
серебра. В обЛих случаях наблюдатель видит не саму частицу, а
только ее след, изоморфный траектории ее движения. Анализу
1 Коршунов А. М. Место чувственного отражения в научном познании. С. 58.
2 См.: Михайлова И. Представление // Философская энциклопедия. М., 1967
Т. 4 С. 359.
3 См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 506.
4 См.: Дубовской В. И. Гносеологические функции ощущения и восприятия.
С. 252—254.
147
фактически подлежит фотография, зрительный образ которой вклю-
чает в себя или черный след частицы на белом фоне, или белый
след на черном. По характеру следа физик судит о свойствах ча-
стицы, ее заряде, массе, энергии и т. д. Цветовые ощущения в по-
добных случаях имеют значение лишь для выявления структуры
процесса и не имеют самостоятельного значения. Исследуя траек-
тории частиц, зафиксированные на бумаге, и производя дальней-
шие расчеты, физик продолжает пользоваться своими органами
чувств. Объектом его исследования выступают вычерченные им кри-
вые и углы, вслед за измерением которых наступает теоретическая
стадия их изучения. Из этого можно заключить, что исходным эле-
ментом физики элементарных частиц в самом ее начале выступает
не что иное, как структура траектории частицы. Начиная с этой тра-
ектории и кончая всеобъемлющими физическими формулами, все
содержание физики структурно, т. е. оказывается знанием отноше-
ний, связей, взаимодействий. Таким образом, чувственное отраже-
ние объекта позволяет получить в физике, пожалуй, всю основную
исходную информацию об элементарных частицах.
Этот пример иллюстрирует важную роль чувственного отраже-
ния во всей системе научного познания: оно оказывается отправ-
ным рубежом в движении к сущности объекта, в овладении объек-
том на практике.
Диалектико-материалистическая трактовка чувственного отра-
жения действительности характеризуется широтой подхода к са-
мой действительности и к трактовке познавательных возможностей
ощущений, восприятий и представлений. Эта трактовка более убе-
дительна, чем субъективно-идеалистические и агностические их
трактовки.
В своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ле-
нин отмечал, что махисты любят декламировать на ту тему, будто
они — философы, вполне доверяющие показаниям наших органов
чувств, будто они считают мир действительно таким, каким он нам
кажется, полным звуков, красок и т. д., в то время как для мате-
риалистов, дескать, мир мертв, в нем нет звуков и красок, он отли-
чается сам по себе от того, каким кажется. На самом же деле ма-
хисты — субъективисты и агностики, ибо они недостаточно доверя-
ют показаниям наших органов чувств, непоследовательно проводят
сенсуализм. Они не признают объективной, независимой от челове-
ка реальности как источника наших ощущений. «Они не видят в
ощущениях верного снимка с этой объективной реальности» *. Ощу-
щение — это образ соответствующего ощущению внешнего явления.
«Для материалиста мир богаче, живее, разнообразнее, чем он ка-
жется, ибо каждый шаг развития науки открывает в нем новые
стороны. Для материалиста наши ощущения суть образы единствен-
ной и последней объективной реальности, — последней не в том
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 130.
148
смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме нее нет
и не может быть другой» 1. Критически анализируя позицию агно-
стицизма, В. И. Ленин заострял внимание на возможности посред-
ством ощущений и восприятий, точнее, посредством мышления, име-
ющего своей основой ощущения и восприятия, проникать в разно-
образные структуры вещей, в сущности объектов. Если для агности-
цизма ощущения — это перегородка, стена, отделяющая сознание
от внешнего мира, то для диалектической философии — канал свя-
зи с внешним миром; ощущение — это связь сознания с внешним
миром.
2. Абстрактно-мысленное отражение действительности
Способность человека к чувственно-сенситивному отражению
действительности — это способность получать непосредственную
информацию об объектах в форме индивидуальных конкретно-чув-
ственных образов, способность к ощущениям, восприятиям и пред-
ставлениям. Велико значение этой способности для познания и ори-
ентировки в мире. Но ее сила является и ее слабостью: человек ос-
тается привязанным к конкретной ситуации. Хотя он и может ори-
ентироваться в окружающей обстановке, приспосабливаясь к ней
подобно животным, все же этого недостаточно, чтобы преобразо-
вывать природу, предметы окружающего мира в своих интересах,
для своих потребностей.
Ограниченность способности человека к сенситивному отраже-
нию не только в том, что в органах чувств не могут непосредствен-
но отражаться многие объективные предметы, например атомы или
элементарные частицы. Органы чувств — и этот их недостаток про-
явился уже в самом начале возникновения человека как социаль-
ного существа — дают гомогенный, хотя и единый, образ отражае-
мого предмета или ситуации. Как отмечает психолог А. В. Бруш-
линский 1 2, та чувственная картина мира, которую дают нам органы
чувств, необходима, но недостаточна для глубокого, всестороннего
познания предметов. В ней почти не расчленены сложнейшие вза-
имодействия различных предметов, событий, явлений, их причин и
следствий, переходов друг в друга. Распутать этот клубок зависи-
мостей и связей, который выступает в нашем восприятии во всей
своей красочности и непосредственности, просто невозможно с по-
мощью одного лишь чувственного отражения предметов. А. В. Бру-
шлинский приводит пример: ощущение тепла, которое дает рука,
прикасающаяся к какому-либо телу. Здесь — неоднозначная ха-
рактеристика теплового состояния этого тела. Ощущение тепла оп-
ределяется, во-первых, тепловым состоянием данного предмета и,
во-вторых, состоянием самого человека (в этом случае все зависит
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 130.
2 См.: Брушлинский А. В. Мышление // Общая психология. М., 1986. С. 323.
149
от того, к каким телам — более теплым или более холодным —
прикасался перед тем человек). Здесь обе зависимости выступают
как одно нерасчлененное целое. В восприятии, иначе говоря, дан
лишь общий, суммарный результат взаимодействия субъекта с поз-
наваемым объектом.
В связи с этим возникает потребность в отграничении того, что
свойственно объектам самим по себе, от того, что связано с состоя-
нием человеческого организма. Кроме того, имеется потребность в
дифференциации свойств объектов, в выделении их по степени зна-
чимости для существования и функционирования самих объектов и
для практической деятельности человека. Все это требовало, в свою
очередь, развития способности к свободным представлениям, к вы-
ходу за рамки непосредственно данной в органах чувств ситуации.
Практическая, трудовая деятельность и в данном случае оказа-
лась основой процесса перерастания сенситивной способности в но-
вую, связанную с зачатками разума.
Уже первые трудовые действия, выполняемые по аналогии с дей-
ствиями сил природы, предполагали такие представления, которые
не ограничивались простым воспроизведением прошлых восприя-
тий, но были связаны с выдвижением некоторой цели и осознанием
определенного характера и последовательности будущих операций.
Появлялась задача, проблема, требовавшая разрешения. Но мате-
риальные объекты, с которыми приходилось взаимодействовать,
имели и имеют свойство оказывать человеку сопротивление, подда-
ваясь лишь тогда, когда предварительно схватываются мысленно
существенные моменты; необходимость в той или иной степени от-
ражения их внутренней природы требовала все большего умения от-
членять, отвлекать, т. е. абстрагировать одни признаки вещей от
других и относительно свободно оперировать представлениями о та-
ких признаках (или об отдельных объектах и ситуациях).
Большую роль в развитии способности к абстракциям сыграло
возникновение и формирование языка в целях общения. Слова язы-
ка закреплялись за теми или иными представлениями, абстракция-
ми, что позволяло репродуцировать их содержательное значение
вне зависимости от ситуации, при которой имелись бы непосредст-
венно соответствующие предметы и их признаки. В этом отношении
интересны соображения, выдвинутые К. Р. Мегрелидзе. Он пишет,
что развитию и укреплению способности свободного воспроизвод-
ства представлений в огромной степени способствовало образование
элементов языка. Речь делает возможным произвольное и свобод-
ное вызывание представлений в поле ясного сознания и закрепля-
ет способность репродукции. Благодаря языку воспроизводство
представлений и работа воображения чрезвычайно облегчаются.
Процесс репродукции мысленного содержания делается беглым,
сознание освобождается от тирании сенсорного поля, приобретает
свободу воображения. Воображение делается в высшей степени
подвижным, гибким, и область его охвата может беспрерывно рас-
150
ширяться I Без языка нет свободных представлений воображения,
но и язык, в свою очередь, невозможен без этого содержания соз-
нания. Подлинное сознание имеется там, где его содержание на-
полняется объективным составом реальности, где оно может опе-
рировать образами и представлениями вещей или их заместителя-
ми и составлять воображаемые диспозиции. К. Р. Мегрелидзе под-
черкивает, что «человеческий труд, человеческое сознание и чело-
веческая речь в процессе своего возникнования представляли собой
не три самостоятельных действия, а только отдельные моменты од-
ного целого, а именно — социального комплекса. Каждое из этих
образований немыслимо без других, одно порождает другое, взаим-
но образуя целое» 1 2.
Благодаря выработке способности к свободным представлени-
ям, связанным со словом, а также способности к сопоставлению
представлений, их анализу, выделению общих признаков предме-
тов и их объединению (синтезу) в определенные классы стало воз-
можным формирование особого рода представлений, фиксирующих
общие признаки вещей. Это уже представления не чувственно-сенси-
тивного характера, поскольку конкретная индивидуальность здесь
уже отсутствовала (и в восприятии, и в самом представлении), а
«представление» лишь об отдельных признаках целой группы ин-
дивидуальных предметов, выделяемых по какому-либо общему для
них признаку, например по функциональному. Такие признаки за-
креплялись в словах «топор», «дом», «ложка» и т. п. Возникли
«представления», квалифицируемые в логике, психологии и фило-
софии как понятия. Формировалась и развивалась способность лю-
дей к абстрактно-мысленному отражению действительности.
Исходной и ведущей формой абстрактно-мысленного отражения
объектов является понятие. Известный специалист-логик Е. К. Войш-
вилло, посвятивший понятию монографическое исследование, счита-
ет, что одна из основных функций понятия в процессе познания со-
стоит именно в том, что оно выделяет, представляя в обобщенном ви-
де, предметы некоторого класса по некоторым определенным (об-
щим, существенным) их признакам. Он дает следующее определение
понятию: понятие как форма (вид) мысли, или как мысленное обра-
зование, есть результат обобщения предметов некоторого класса и
мысленного выделения самого этого класса по определенной сово-
купности общих для предметов этого класса — ив совокупности
отличительных для них — признаков3.
Один и тот же объект может выступать и в форме чувственно-
сенситивного представления, и в форме понятия. Пример — пред-
ставление о студенте Кузнецове В., выступавшем на прошлой не-
1 См.: Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси,
1973. С. 105—106.
2 Там же. С. 113.
3 См.: Войшвилло Е. К. Понятие как форма мышления. Логико-гносеологи-
ческий анализ. М., 1989. С. 91.
151
деле на семинаре, и, с другой стороны, понятие о том же студенте,
включающем обобщение представлений о нем в том же аспекте в
течение семестра или всего учебного года.
В понятиях могут фиксироваться существенные и несуществен-
ные признаки объектов, необходимые и случайные, качественные и
количественные и т. п. По степени общности понятия могут быть
разными — менее общими, более общими, предельно общими. Са-
ми понятия подлежат обобщению1. В научном познании функцио-
нируют частнонаучные, общенаучные и всеобщие (философские)
понятия.
Если в обыденном знании не столь уж важно отграничивать об-
щие признаки предметов и существенные их признаки (в общих за-
ключены и существенные), то в научном познании такое отграниче-
ние составляет одну из главных задач исследования. Одно дело —
понятие о человеке, включающее в себя множество признаков, в
том числе общую для людей мочку уха, и другое дело — понятие,
в котором фиксированы наиболее существенные специфические при-
знаки: иметь сознание, обладать способностью к труду и общаться
Посредством языка.
К более высокому уровню по сравнению с отмеченными двумя
относятся понятия, включающие в себя осмысление значения от-
ражаемых признаков или объекта. Не случайно к слову «понятие»
близки слова «понять», «понимание». «Понимание вещи или ситуа-
ции есть усмотрение ее строя, ее структуры, ее места или значения
в системе задач, занимающих сознание. Согласно этому, понятие
будет усмотренное сознанием смысловое отношение объектов, закон
внутреннего строения или реальное значение предмета»1 2.
Понятия высшего уровня — это понятия-идеи, образующие сферу
идеального3. Конспектируя Гегеля, В. И. Ленин выделил положе-
ние: «Begriff еще не высшее понятие: еще выше идея = единство
Begriff’a с реальностью»4. Это означает, что имеется особый класс
понятий, не тождественный другим, хотя и обладающий их харак-
теристиками, но выделяющийся по своей конструктивной направ-
ленности — на преобразование реальности. Если, к примеру, по-
нятие «человек» заключает в себе общее и существенное, свойст-
венное всем людям, и в этом смысле лишь отражает, копирует, кон-
статирует то, что уже имеется в самой предметной действительно-
сти, то понятия о будущем устройстве общества или конструируе-
1 О способах обобщения и философско-методологических проблемах обобще-
ния (экстраполяция и обобщение, развитие первоначальных обобщений и т. п.)
см.: Горский Д. П. Обобщение и познание. М., 1985.
2 Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления. С. 213.
3 В литературе распространена трактовка идеального, отождествляющая
идеальное с субъективной реальностью (наиболее показательной в этом плане яв-
ляется монография Д. И. Дубровского «Проблема идеального». М., 1983) Мы
полагаем, что такая трактовка возможна и плодотворна, поскольку связывает
данный феномен с живой многомерной человеческой индивидуальностью.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 151.
152
мом воздушном лайнере выступают как понятия-проекты, понятия-
планы, понятия-программы.
Такое идеальное не есть прерогатива только сущностного уров-
ня познания. Оно имеется и в повседневном сознании (если человек
перебирает варианты своих возможных действий, через час или два
выбирает один из них, а затем его осуществляет, то уже здесь на-
лицо идеальное). Однако на основе понятий сущностного типа, ко-
торые, опять-таки заметим, могут и не быть понятиями-идеями, ста-
новится возможным не только отражать, но и творить новое в со-
ответствии с законами и внутренними тенденциями развития мате-
риальных систем. «Когда предмет создан, потребность общества (и
индивида. — Авт.) в нем удовлетворена, а деятельность угасла в ее
продукте, — умерло и самое идеальное» Без деятельностного с
точки зрения практики подхода нельзя понять сути идеального. По-
нятие-идея — это образ будущего предмета (или предметов, ситуа-
ции), продуцируемый с целью его реализации в практической дея-
тельности субъекта.
Итак, по отношению к действительности (по глубине ее отраже-
ния, осмыслению и направленности) понятия могут быть разделе-
ны на четыре класса: 1) понятия, отражающие общее в предметах,
2) понятия, охватывающие существенные признаки предметов,
3) понятия, возвышающиеся до раскрытия смысла, значения пред-
метов, и 4) понятия-идеи.
Исходя из наиболее «сильных» признаков понятий, можно опре-
делять понятия и как «такие воплощенные в словах продукты со-
циально-исторического процесса познания, которые выделяют и
фиксируют общие существенные свойства, отношения предметов и
явлений, а благодаря этому одновременно суммируют важнейшие
знания о способах действия с данными группами предметов и яв-
лений» 1 2.
Данное определение оказывается более эвристичным по сравне-
нию с приведенным выше, но в то же время не охватывающим пер-
вый класс понятий. Здесь возможно дальнейшее обсуждение вопро-
са и уточнение некоторых наших представлений о понятии.
Наряду с понятиями абстрактно-мысленная способность челове-
ка включает и другие формы рационального освоения действитель-
ности. Из курса классической формальной логики известны такие
формы мышления, как суждение и умозаключение. Суждение —
это форма мысли, в которой посредством связи понятий утверж-
дается или отрицается что-либо о чем-либо. Высказывая суждения,
мы уже пользуемся понятиями. Они являются элементами сужде-
ний. С другой стороны, знание сущности предметов, на основе ко-
торого возникает понятие о них, выражается в форме суждения или
совокупности суждений, которые, однако, всегда могут быть объе-
1 Ильенков Э. Идеальное // Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 225.
2 Введение в философию. Ч. 2. С. 339.
153
динены в одно суждение. Это суждение, представляющее достигну-
тое понимание предметов, и принимается за понятие. По мере уг-
лубления знания о предметах меняется основа их обобщения, в чем
и состоит переход от одних понятий к другим, более глубоким и точ-
ным L Заметим, что в курсе психологии дается несколько иное оп-
ределение суждения. «Суждение — это отражение связей между
предметами и явлениями действительности или между их свойст-
вами и признаками»1 2. В этом понимании суждения не обязательно
связаны с понятиями3.
На базе понятий и суждений формируются умозаключения, пред-
ставляющие собой рассуждения, в ходе которых логически выво-
дится новое суждение (заключение, или вывод).
Мы не будем специально рассматривать логические формы мыш-
ления — понятия, суждения, умозаключения, так как все это до-
статочно широко освещается в соответствующих разделах логики,
с которыми студенты-философы уже должны быть хорошо знакомы.
К сказанному о формах рационального познания добавим лишь,
что, если брать научное познание, то там к числу наиболее важных
форм относятся гипотезы и теории; посредством этих форм субъект
способен проникать в самые глубокие сущности сложноорганизо-
ванных материальных систем и ставить себе на службу все более
мощные силы природы.
Из изложенного материала, касающегося абстрактно-мысленной
способности человека, можно видеть следующие черты, отличаю-
щие эту способность от чувственно-сенситивного отражения дейст-
вительности:
1) способность к отражению общего в предметах; при сенситив-
ном отражении в отдельных предметах не дифференцируются об-
щие и единичные признаки; они не разделены, слиты в единый го-
могенный образ;
2) способность к отражению существенного в предметах; в ре-
зультате же сенситивного отражения существенное не отграничи-
вается от несущественного;
3) способность к конструированию на основе познания сущно-
сти предметов понятий-идей, подлежащих опредмечиванию;
4) опосредованное познание действительности — как через по-
средство сенситивного отражения, так и с помощью рассуждений,
умозаключений и благодаря применению приборов.
1 См.: Войшвилло Е. К. Понятие как форма мышления. Ч. II. Гл. I.
2 Брушлинский А. В. Мышление // Общая психология. М., 1968. С. 327.
3 Такая трактовка ближе и к отечественной традиции. В «Философском сло-
варе» Э. Л. Радлова (М., 1913) говорится: «Суждением называется мысль, вы-
раженная словами В каждой мысли утверждается или отрицается связь двух
элементов сознания, таким образом, в каждом суждении можно различить три
элемента: два представления или понятия, между которыми устанавливается от-
ношение, и, во-вторых, связка, которая и выражает собой произведенный син-
тез» (с. 603).
154
Все эти моменты есть не что иное, как проявления способности
к созданию абстракций. Отсюда и название данной способности —
«абстрактно-мысленная».
Спрашивается, а не тождественна ли эта способность мышле-
нию? Ответ на данный вопрос зависит от того, как понимать мыш-
ление. В «Философском словаре», например, мышление понимает-
ся как «активный процесс отражения объективного мира в поня-
тиях, суждениях, теориях и т. п., связанный с решением тех или
иных задач, с обобщением и способами опосредствованного позна-
ния действительности»1. «Философский энциклопедический сло-
варь» сообщает, что мышление — это «высшая форма активного от-
ражения объективной реальности, состоящая в целенаправленном,
опосредствованном и обобщенном познании субъектом существен-
ных связей и отношений предметов и явлений, в творческом созида-
нии новых идей, в прогнозировании событий и действий» 1 2.
Если исходить из этих определений, то, конечно, мышление ока-
жется неотрывным от понятий, от способности создавать абстрак-
ции.
Такое представление охватывает наиболее зрелую форму мыш-
ления, где ярко проявляются преимущества мыслительной деятель-
ности. И в этом смысле можно оперировать этим представлением.
Однако оно само оказывается абстракцией от более широкой и мно-
гогранной целостности, какой выступает мышление человека; не
видеть этого означает занять узкую позицию в понимании мыш-
ления.
В психологии давно установлен факт существования форм, отли-
чающихся от абстрактного мышления, в частности, существование
наглядно-действенного и наглядно-образного мышления.
Наблюдения над развитием сознания ребенка показывают, что
мышление у него появляется значительно раньше, чем способность
к оперированию понятиями. Даже если он получает от взрослых те
или иные понятия, то первое время он не воспринимает слово как
какую-то абстракцию, а прочно ассоциирует его с конкретным
предметом, с конкретным сенситивным образом.
С детьми младшего возраста проводилось два рода опытов3. Первый из них
следующий. На стол помещался двуплечевой рычаг, свободно закрепленный в
центре. К правому плечу рычага прикреплялась игрушка, привлекательная для
ребенка, вызывающая желание ее достать. Положение игрушки на столе исклю-
чает возможность достать ее просто рукой.Единственный путь — воспользоваться
рукояткой, прикрепленной к левому плечу. Естественно желание потянуть ручку
к себе, но игрушка только отодвигается; нужно совершить движение, обратное
тому, которое обычно совершается при притягивании вещей к себе. Нахождение
этого способа, которое для ребенка младшего возраста осуществляется со зна-
чительными трудностями, оказывается уже мыслительным процессом. Оно имеет-
ся, как установлено в экспериментах, и у высших животных. Характерная черта
1 Философский словарь. М., 1986. С. 295.
2 Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 382.
3 См.: Тихомиров О. К. Психология мышления. С. 8—9.
155
такого наглядно-действенного мышления в том, что решение задачи осуществля-
ется с помощью реального преобразования ситуации, с помощью наблюдаемого
двигательного акта.
Второй опыт. Ребенку-дошкольнику показывали плоскую фигуру определен-
ной формы, например вырезанного из фанеры гуся. Затем фигура закрывалась
фанерным диском так, чтобы оставалась видимой лишь ее часть — голова и на-
чало шеи. После этого фигуру поворачивали на какой-либо угол от исходного
положения и предлагали ребенку определить по положению головы и шеи гуся,
где должен располагаться его хвост. Решение задачи здесь является мыслитель-
ным процессом наглядно-образного типа. Из этого видно, что функции образного
мышления связаны с представлением ситуаций и изменений в них, которые че-
ловек хочет получить в результате своей деятельности, преобразующей ситуацию,
с конкретизацией общих положений.
С помощью образного мышления более полно воссоздается многообразие
различных фактических характеристик предмета. В образе может быть зафикси-
ровано одновременно видение предмета с нескольких точек зрения. Важная осо-
бенность образного мышления — установление непривычных, «невероятных» со-
четаний предметов и их свойств. В отличие от наглядно-действенного мышления
при наглядно-образном мышлении ситуация преобразуется лишь в плане образа.
За основу отграничения наглядно-образного мышления от на-
глядно-действенного исследователи-психологи берут, таким образом,
характер преобразования ситуации. Отправляясь от этого, мы мо-
жем пойти в несколько ином направлении — в сторону характери-
стик собственно гносеологических. Мы можем увидеть, что при на-
глядно-действенном мышлении ребенок тоже оперирует представ-
лением-образом: в случае с первым опытом решение задачи есть
либо бессознательный акт, как результат перебора вариантов и слу-
чайного нахождения решения, закрепляемый тут же как вывод (в
наглядно-образной форме), либо осознанный вывод, т. е. предвари-
тельное мысленное оперирование наглядными образами и соответ-
ствующее действие. Внутренний аспект наглядно-действенного мыш-
ления оказывается идентичным с наглядно-образным. С философ-
ской точки зрения важна именно эта общность отмеченных форм
мышления; можно обозначить их как «чувственно-сенситивное» или
«сенсомоторное» мышление. Второй термин более точен, так как
теснее связан с представлением о человеческой деятельности, об ак-
тивном воздействии человека на объект, без чего не бывает никако-
го человеческого мышления.
Экстремальные условия развития детей, не имеющих ни зрения,
ни слуха и не имеющих возможности общаться посредством языка,
выводят на первый план значимость их деятельности, неотрывной
от тактильных ощущений, непосредственных восприятий формы
внешних предметов и представлений о действиях с предметами.
Как отмечается в литературе, исходная форма функционирования мышле-
ния у слепоглухонемого ребенка связана с навыками самообслуживания — эле-
ментарными формами человеческого поведения. Действуя, например, ложкой, ре-
бенок своей рукой осваивает движения, которые не свойственны ему самому, его
организму и которые не нужны ему как таковому. Действуя ложкой, ребенок
уподобляет движения своей руки «форме»—«логике» общественно выработанно-
го способа употребления ложки, который, в свою очередь, «продиктован», с од-
ной стороны, физическими свойствами ложки и приданной ей пространственно-
156
геометрической формой социального происхождения и, с другой стороны, назна-
чением этой ложки, также являющимся продуктом исторического развития об-
щества. Как видим, ребенок в процессе деятельности по удовлетворению своих
нужд совершает действия, по форме воспроизводящие «логику» используемого
предмета. Он как бы двигает рукой по двум «логикам» — двум «формам» —
используемого предмета: естественно-природной и общественно-исторической.
Здесь мы имеем дело с «непосредственной» формой мышления, т. е. с тем случаем,
когда ребенок мыслит предметами, действиями с ними. А мыслит ребенок пото-
му, что действует с предметами не как попало, а по жестко определенной логике,
не присутствующей ни в физико-химической, ни в анатомо-физиологической, ни
в структурно-морфологической организации его тела. В дальнейшем процессе
формирования и развития психики слепоглухонемого ребенка появляются специ-
фические средства общения — жесты. Они возникают в результате превращения
навыков самообслуживания из непосредственно практических актов в акты, не
дающие непосредственного результата. Изображая действие с отсутствующей
ложкой, ребенок не принимает непосредственно пищи, а лишь сообщает другому
человеку, что ему нужно поесть, нужна реальная пища. В отличие от навыков
самообслуживания, жесты — это лишь имитация первых, т. е. совершение дей-
ствий по логике отсутствующих предметов ’.
В формирующемся в онтогенезе человеческом сознании запечат-
леваются контуры, формы предметов и отношения между предме-
тами. Представления о них динамизируются, будучи детерминиро-
ванными логикой материальных систем и материальных отношений.
Первоначальная логика сознания при этом постоянно корректирует-
ся, поскольку она еще несовершенна и эпизодична, самой логикой
вещей и формами деятельности ребенка.
Обращая внимание на важность социальной обусловленности
мышления, Э. В. Ильенков отмечает, что сенсомоторные схемы
складываются в онтогенезе, в процессе развития ребенка раньше,
чем он становится способным говорить и понимать речь. Эти сенсо-
моторные схемы, являющиеся схемами непосредственной деятель-
ности становящегося человека с вещами и в вещах, и есть то самое,
что философия издавна называет логическими формами, или фор-
мами «мышления как такового». В этом плане Э. В. Ильенков дает
такое определение мышлению: мышление — это «способность об-
ращаться с любым другим телом, находящимся вне своего собст-
венного тела, сообразно с формой, расположением и значением его
в составе окружающего мира»1 2. Это определение, как можно ви-
деть, несколько метафорично; в строгом смысле слова мышление ма-
нипулирует не самими вещами, а только их образами, представле-
ниями о вещах. Но в этом определении ценен другой момент, а имен-
но выход за узкие рамки понимания мышления только как абстрак-
тно-логического мышления.
Суждения, являющиеся одной из основных форм логического
мышления, уже имеются при чувственно-сенситивном отражении
предметов. В них ставятся в связь конкретные восприятия и пред-
1 См.: Сироткин С. А. Чем лучше мышлению вооружаться — жестом или
словом? // Вопросы философии. 1977. № 6. С. 97—98.
2 Ильенков Э. В. Соображения по вопросу об отношении мышления и языка
(речи) // Вопросы философии. 1977. № 6. С. 95.
157
ставления. Говоря, к примеру: «Студентка Иванова пошла в кино-
театр «Россия», мы не осуществляем никаких операций по обоб-
щению признаков, мы лишь утверждаем что-то о ком-то, причем в
наглядно-образной форме. С одной стороны, здесь имеется акт мыш-
ления, а с другой — отсутствует абстрагирующая логика. Положе-
ние о том, что суждения не связаны только с понятиями или, допу-
стим, теориями, признается, кстати, и авторитетными специалиста-
ми по логике. Е. К. Войшвилло, например, рассуждает следующим
образом. Можно высказать такие суждения, как «Это — дерево»,
«Это — человек», имея лишь представления о деревьях и человеке.
«Очевидно, так и возникают первые суждения еще на чувственной
ступени познания, таков характер суждений ребенка. Но мышление
в строгом смысле слова начинается лишь тогда, когда имеются бо-
лее или менее точные понятия («дерево», «человек»), и сами суж-
дения при этом состоят в том, что в отдельном устанавливается на-
личие общих признаков, по которым соответствующие предметы
(деревья, люди) обобщены в понятиях» L Таким образом, суждения
не соотносятся однозначно ни с понятиями (они могут иметь место
до понятия и «после» понятия), ни с абстрактно-логическим мышле-
нием в смысле тождественности данной форме мышления. Они
функционируют и в сенсомоторном мышлении.
Мышление в самом общем виде можно определить как процесс
оперирования образми предметов. Поскольку образы предстают
как чувственно-сенситивные и понятийные1 2, постольку можно рас-
сматривать мышление как процесс оперирования чувственными и
понятийными образами.
Мышление — это процесс; но мышление также и способность,
имеющаяся уже при чувственном отражении действительности. Эта
способность включена в чувственно-сенситивную способность, обес-
печивая ее трансформацию в способность к абстрактному мышле-
нию. В этом отношении чувственно-сенситивное получает у человека
интеллектуальный аспект.
На основе изложенных соображений мы считаем также, что
вторую познавательную способность правильнее называть не «ло-
гической», а «абстрактно-мысленной», т. е. способностью к абст-
рактно-логическому мышлению.
Остановимся теперь на вопросе о связи мышления с языком (в
дополнение к тому, что уже говорилось в первой части данного по-
собия, в разделе «Проблема соотношения материи и сознания»).
Связаны ли они так, что могут существовать в отрыве друг от
друга, или между ними существуют однозначно-тождественные от-
ношения, такие, когда нет мышления без языка и наоборот? С одной
стороны, имеется положение, согласно которому язык и мышление
неразрывно связаны. С другой, ряд фактов, в том числе факт мыс-
1 Войшвилло Е. К. Понятие. М., 1967. С. 121.
2 Теории и гипотезы, с нашей точки зрения, тоже дают понятийные образы.
158
лительнои деятельности слепоглухонемых, говорит о существовании
невербального, несловесного мышления.
Посмотрим, однако, на структуру самого языка под углом зре-
ния гносеологии.
Язык в этом аспекте определяется как система знаков, имеющих
значения. Считается, что знаки и их значения в языке образуют от-
носительно замкнутую и самостоятельную систему, имеющую свои
законы, правила и формы связи. Важно то, что язык есть не про-
сто система знаков, не знаки сами по себе, а знаки со своими зна-
чениями.
В качестве знаков могут выступать звуки, жесты, рисунки, чер-
тежи и т. п. Они воспринимаются органами чувств другого челове-
ка, воздействуют на нервную систему и на сознание. Знаки — это
сигналы, материальные явления. «Знак есть материальный чувст-
венно воспринимаемый предмет (явление, действие), выступающий
в процессах познания и общения в качестве представителя (заме-
стителя) другого предмета (предметов) и используемый для полу-
чения, хранения, преобразования и передачи информации о нем» L
Под информацией при этом понимают гносеологический, чувствен-
ный или понятийный, образ, которым субъект оперирует в своем
сознании и который индуцируется у другого субъекта при восприя-
тии соответствующего знака. Благодаря замещению реальных пред-
метов знаки позволяют оперлровать не самими предметами, а их
образами и комбинациями, комплексами взаимосвязанных образов.
Один и тот же образ, т. е. одна и та же информация, может быть
закреплен в различных знаках. Например, «стол» в русском языке
идентичен «der Tisch» в немецком и «Table» в английском языках.
Иначе говоря, связь между значением и знаком неоднозначна и в
этом отношении случайна, хотя исторически словообразование идет
во взаимосвязи случайности с необходимостью.
Как справедливо подчеркивают многие специалисты, знак яв-
ляется не объектом познания, хотя и может быть таковым, а сред-
ством познания 1 2.
Гносеологический же образ, с которым связан знак, существен-
но отличается от материального образа и от художественного обра-
за. Его характерные черты — бессубстратность, изоморфность
(структурное соответствие образа своему оригиналу), проектив-
1 Резников Л. О. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964. С. 9.
2 По проблеме «знак и значение» рекомендуем: Нарский И. С. Проблема зна-
чения «значения» в теории познания // Проблема знака и значения. М., 1969;
Коршунов А. М., Мантатов В. В. Теория отражения и эвристическая роль знаков.
М., 1974; Ветров А. В. Семиотика и ее основные проблемы. М., 1968; Полторац-
кий А. Ф., Швырев В. С. Знак и деятельность. М.., 1970; Тюхтин В. С. Отражение,
системы, кибернетика. М., 1972. Разд. «Соотношение понятий «образ», «модель»,
«сигнал» и «знак»; Штофф В. А. Проблемы методологии научного познания. М.,
1978. Разд. «Значение знака», «О типологии знаков и знаковых систем»; Шинга-
ров Г. X. Условный рефлекс и проблема знака и значения. М., 1978; Авоян Р. Г.
Значение в языке. Философский анализ. М., 1985.
ность (обратное проецирование структуры отображения на ориги-
нал), аксиологичность (ценностная значимость) и др. Мы уже ка-
сались этих сторон гносеологического образа в двух его формах —
чувственной (сенситивной) и понятийной1.
Отметим лишь, что в «семантическом треугольнике»: 1) имя
(выражение языка), 2) предмет, обозначаемый им (денотат, или
десигнат), 3) смысл имени — денотат оказывается содержанием
гносеологического образа, соотносимого с предметом. Под смыслом
же понимается индивидуальное значение слова, выделенное из объ-
ективной системы связей; оно состоит из тех связей, которые име-
ют отношение к данному моменту и к данной ситуации1 2. Пример —
слово «уголь», его смысл для геолога, художника или домашней
хозяйки. «Смысл» — это выявление специфических аспектов зна-
чения соответственно данному моменту и ситуации. В основе инди-
видуального смысла «лежит преобразование значений, выделение
из числа всех связей, стоящих за словом, той системы связей, кото-
рая актуальна в данный момент»3.
Относительная самостоятельность знаков, значений и смыслов
-заключает в себе возможность, с одной стороны, их совместного, в
единстве, функционирования, а с другой — их автономного сущест-
вования.
Знаки, взятые сами по себе, не несут никакого смысла и не име-
ют значения для познания действительности. В данном случае они
перестают быть обозначениями чего-то, перестают быть знаками.
Существует особый род знаков, внешнее выражение которых со-
относимо с предметом отражения (в отличие от языковых или ма-
тематических, химических, логических знаков, не имеющих такого
сходства), вернее, с объектом, момент содержания которого пред-
ставлен в его полном чувственном образе. Это — знаки-символы,
например: изображение льва как символа силы, заводских труб как
символа урбанизации и т. п.
Символические знаки широко входили в мифологическое созна-
ние; немало их в религии. Среди религиозных символов имеются та-
кие, которые не несут в себе никакого реального содержания. Не-
которые же символы, например изображение Христа, связываются
у отдельных верующих с добротой в самих людях.
В научном, художественном познании и в социальной жизни на-
шего времени знаки-символы так или иначе коррелируются с поз-
навательным образом.
Близость знака-символа к познавательному образу отмечается
многими специалистами, занимающимися проблемой «знак и по-
знание». «Чаще всего в качестве символа выступает конкретно-чув-
1 Специально данный вопрос освещается в книге В. С. Тюхтина «Отражение,
системы, кибернетика» (см. гл. III «Гносеологический образ»)..
2 Лурия А. Р. Язык и сознание. М., 1979. С. 53.
3 Там же. С. 54.
160
ственный зрительный образ, имеющий хотя бы рудимент естествен-
ной связи с замещающим» L Это лишь при первом приближении ка-
жется, что знаки-символы почти не имеют предметного содержания
и несут только какой-то абстрактный смысл. Однако на самом деле
за ними стоит также определенное понятийное или сенситивное со-
держание. Внешняя форма символа в наглядно-образном виде пред-
ставляет то содержание, которое она символизирует (например, серп
и молот как символ единства рабочего класса и крестьянства). При-
чем символизируемое содержание носит более абстрактный харак-
тер, чем объекты обозначения. Символы схватывают самую сущ-
ность абстрактных идей, придают им чувственно-наглядную форму.
Таковы художественные и графические символы. Следовательно,
символ — это материальное явление, которое в наглядно-образной
форме представляет абстрактные идеи и понятия» 1 2. Символы явля-
ются в большей мере продуктом соглашения людей, чем знаки ес-
тественного языка. Они создаются преимущественно целенаправлен-
но, а не стихийно, по существу представляя собой конвенции, при-
нимаемые людьми с известной долей условности.
Большое место в символе занимает социально-ценностный, ак-
сиологический компонент. С символом связывается отношение ин-
дивида или социальной группы, класса, общества к тем или иным
явлениям природы и общества. Голубь Пикассо, например, — это
для всех народов символ м,ира, выражающий желание избежать
мировой термоядерной катастрофы, надежду на использование са-
мых разнообразных каналов связи между народами для расшире-
ния и укрепления сотрудничества между ними.
В символе заключен обобщающий принцип раскрытия много-
гранного содержания и смысла явлений. «Как идеальная конст-
рукция вещи, — пишет А. Ф. Лосев, символ в скрытой форме
содержит в себе все возможные проявления вещи и создает перс-
пективу для ее бесконечного развертывания в мысли, перехода от
обобщенно-смысловой характеристики предмета к его отдельным
конкретным единичностям. Символ является, таким образом, не
просто знаком тех или иных предметов, но он заключает в себе
обобщенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем
смыслового содержания»3.
Символ—это знак, аналогичный слову языка в том плане, что он,
как и любой языковой знак, закреплен за определенным гносеоло-
гическим образом и обозначает его. Но символ отличается от ико-
нического знака (знака-копии) тем, что он не совпадает с предме-
том отражения по многим параметрам. В самом изображении-сим-
воле их может мыслиться гораздо больше, чем в том значении, ко-
торое принято с ним соотносить. Символизация (ее нужно отличать
1 Уваров Л. В. Образ, символ, знак. Минск, 1967. С. 105.
2 Коршунов А. М., Мангатов В, В. Теория отражения и эвристическая роль
знаков. С. 126.
3 Лосев А. Ф. Символ // Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5. С. 10.
6 Зак. 509 161
от символизма как художественного и философско-эстетического
течения) является стороной процесса научного и художественного
освоения действительности, необходимым компонентом человечес-
ких коммуникаций и функционирования социальных структур 1.
Относительная самостоятельность знаков по отношению к гно-
сеологическим образам может доходить до такого предела, когда
становится в принципе возможным оперирование одними только
чувственными и понятийными образами без их сопровождения сло-
вами, рисунками, жестами. Мысль как процесс оперирования обра-
зами может достигать такой скорости, быстроты, что ее оформлен-
ность в знаках будет уже отягощать этот процесс, не позволять ему
в максимальной степени развернуться; возникает известная ситуа-
ция опережения содержания и сбрасывания формы, замены уста-
ревшей формы новой. Пока остается неясным, что это за новая
форма; возможно, что эта новая форма будет тоже внешней, но
объединяющей в своих элементах целые комплексы суждений и
умозаключений, возможно, форма будет полностью сведена к вну-
тренней форме как способу и структуре организации самого раз-
вертывающегося процесса. Ответ на этот вопрос могут дать соот-
ветствующие исследования психологов и лингвистов.
С точки же зрения философской такое состояние мышления воз-
можно. В пользу этого предположения говорят и некоторые факты.
Так, при напряженном, глубоком продумывании проблемы с пере-
бором многочисленных вариантов решения имеет место резкое ус-
корение мыслительного процесса; наличествующая при этом внут-
ренняя речь (или отдельные слова) может в лучшем случае демон-
стрировать эпизодическую ее совпадаемость с какими-то узловыми
моментами в мгновенном разливе мысли. Опыты, в которых наблю-
дались при помощи приборов процессы решения шахматных задач
и последующие словесные отчеты испытуемых1 2 *, также указывают
на наличие невербальных мыслительных актов. В интуитивном
мышлении, в котором скорость мыслительного процесса, протекаю-
щего на бессознательном уровне психики, во много крат превыша-
ет темп мыслительного процесса, развертываемого в обычных ус-
ловиях, наука вообще не может обнаружить никаких знаков или
систем знаков, сопровождающих исключительно быструю смену
«кадров». Считается, что на бессознательном уровне перерабаты-
вается 109 бит информации в секунду, а на сознательном 102. Факт
1 Подробней о символе и символизации см.: Уваров Л. В. Образ, символ, знак
(анализ современного гносеологического символизма). Минск, 1967; Эльбова Н. Л.
Сравнительный анализ художественных и научных символов // Вестник МГУ. Се-
рия Философия. № 5; Уваров Л. В. Символизация в познании. Минск, 1967; Бо-
рисовский Б. Э. Символ и познавательный образ /!/ Философские науки. 1976. № 2;
Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Манга-
тов В. В. Образ, знак, условность. М., 1980 (Гл. III, §4. «Принцип символизма»).
2 См.: Тихомиров О, К. Психология мышления. Разд. «Невербализованные
исследовательские акты».
162
невербального характера соответствующего мыслительного процес-
са отмечал А. Эйнштейн, говоря: «Для меня не подлежит сомнению,
что наше мышление протекает в основном минуя символы (слова)
и к тому же бессознательно» 1.
Интересная идея в этом плане имеется у Д. И. Дубровского —
идея существования у человека информации в «чистом» виде. Он
отмечает, что идеальное (с его точки зрения, это вся субъективная
реальность, чувственные и понятийные образы) непосредственно
связано с тремя видами кодов: мозговым, по преимуществу нейро-
динамическим кодом, бихевиорально-экспрессивным (двигательные
акты, внешние телесные изменения, в особенности выражения глаз,
лица) и речевым. Причем только первый из них является фунда-
ментальным. «Информация, данная человеку в виде явлений его
субъективной реальности (как его чувственные образы, мысли, це-
ли и т. п.), — пишет Д. И. Дубровский, — необходимо воплощена в
определенье мозговых нейродинамических системах, которые яв-
ляются материальным носителем этой информации. Но последние
не отображаются в субъективной реальности, «закрыты» для непо-
средственного отображения... Мозговые носители этой информации
для человека начисто элиминированы, им не ощущаются. Он не зна-
ет, что происходит в его мозгу, когда оперирует всевозможной ин-
формацией. И это составляет кардинальный факт человеческой пси-
хической организации, который и обозначается как данность челове-
ку информации в «чистом» виде, что равнозначно данности инфор-
мации в виде явлений субъективной реальности»1 2. Для индивида,
подчеркивает Д. И. Дубровский, характерно получение и пережи-
вание информации как таковой, не отягощенной субстратной орга-
низацией ее носителя (кода). Это касается и речи. Когда я говорю
«дождь идет», это «содержание» фиксируется в речевом коде, реа-
лизуется соответствующей звуковой, фонематической организацией;
последняя же обусловлена эквивалентной нейродинамической ор-
ганизацией в головном мозгу, обеспечивающей согласованную ра-
боту мышц речевого аппарата. Но для меня как личности, да и для
того, кто воспринимает и понимает эти мои слова, указанное «со-
держание» представлено в «чистом» виде, как мысль, образ.
Итак, человек обладает способностью иметь информацию, т. е.
гносеологические образы, в чистом виде и оперировать этой инфор-
мацией.
Признание существования информации в чистом виде, т. е. не-
зависимо и от словесного и от жестового языка, не нарушает поло-
жения о том, что мышление и язык тесно связаны друг с другом.
Без языка или другого аналогичного средства выражения образов
и мыслей человек так и оставался бы со своей «чистой» информа-
цией наедине, не смог бы общаться с другими людьми; более того,
1 Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1965. С. 133.
2 Дубровский Д. И. Проблема идеального. С. 124.
6*
163
он не смог бы и формировать абстрактные образы и абстрактное
мышление. Коммуникативная функция языка является в этом от-
ношении ведущей. При помощи языка устанавливается взаимопо-
нимание. С его помощью развивается познавательный процесс, осу-
ществляется прогресс науки, культуры, цивилизации. Язык — ма-
териальная форма мышления.
Имея в виду различные мистические концепции общения людей
и субъективистские трактовки языка, материалистическая филосо-
фия формулирует положение о неразрывности языка и мышления.
Это положение, верное в качестве принципа, не исключает призна-
ния авербального мышления.
Вернемся теперь к чувственно-сенситивному отражению дейст-
вительности в связи с абстрактным мышлением. Такой аспект ана-
лиза уже позволил увидеть наличие при чувственном отражении
таких форм, которые, казалось бы, не должны выходить за рамки
понятий; здесь имеются суждения, связанные с оперированием чув-
ственно-сенситивными представлениями. Анализ показывает, одна-
ко, нечто большее, а именно, что при чувственном отражении по-
стоянно применяются и слова-понятия.
Что это за явление?
Для его понимания опять-таки нужно обратиться к деятельностному подходу
и к социальной стороне вопроса. Приведем рассуждения, имеющиеся в книге
А. Р. Лурия «Язык и сознание». Автор пишет, что если бы человек, говоря «ча-
сы», имел в виду лишь одни определенные часы, а воспринимающий это слово,
не имеющий соответствующего опыта, не понимал бы обобщенного смысла этого
слова, он никогда бы не смог передать собеседнику свою мысль. Однако слова
«часы» и «стол» имеют обобщенное значение, и это является условием понимания,
условием того, что человек, называя предмет, может передать свою мысль дру-
гому человеку. Даже если этот другой человек представляет названную вещь
иначе (например, говорящий имеет в виду карманные часы, а воспринимающий —
настольные или башенные часы), все равно предмет, отнесенный к определенному
классу явлений, позволяет говорящему передать определенную обобщенную ин-
формацию. И А. Р. Лурия заключает: «Значит, абстрагируя признак и обобщая
Предмет, слово становится орудием мышления и средством общения»
Воспринимая конкретный стол и говоря: «Это — стол», человек мыслит, т. е.»
утверждает, с одной стороны, в чувственно-сенситивном ракурсе, а с другой —
использует форму абстрактного мышления. В целом же данное утверждение —
чувственный образ. Замечательно сказано Гегелем, что вообще язык выражает в
сущности лишь общее; но то, что мыслится, есть особенное, отдельное. Поэтому
нельзя выразить в языке то, что мыслится. Конспектируя соответствующий
раздел работы Гегеля, В. И. Ленин заметил: «...в языке есть только общее»1 2.
Таким образом, при помощи слов-понятий, употребляемых в необходимых
сочетаниях, в тех или иных комплексах, в суждениях и рассуждениях человек
получает способность описывать индивидуальный предмет и передавать конкрет-
но-чувственную информацию другому. Иначе говоря, несмотря на применение
средств, типичных для абстрактно-логического мышления, результат по своему
характеру будет все-таки чувственно-сенситивным. Восприятия или представления
не перестают быть таковыми при применении к их выражению средств абстракт-
ного мышления.
1 Лурия А. Р. Язык и сознание. С. 43—44.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 249.
164
Следует отметить к тому же, что, по свидетельствам психоло-
гов, опирающихся в своих выводах на наблюдения, в человеческом
мышлении в зависимости от характера задач, попеременно «вклю-
чается» то один, то другой вид мышления, причем все это происхо-
дит на фоне общего, единого мышления. О. К. Тихомиров отмеча-
ет, что наглядно-действенное, наглядно-образное и словесно-логи-
ческое мышление образуют этапы развития мышления в онтогенезе
и филогенезе. Но «эти три вида мышления сосуществуют и у взрос-
лого человека и функционируют при решении различных задач» L
Из изложенного следуют два вывода:
1. Реализация чувственно-сенситивной способности человека со-
вершается посредством форм абстрактного мышления. Рациональ-
ное — воспользуемся этим термином — пронизывает механизм и ре-
зультаты чувственного отражения действительности.
2. Реализация абстрактно-мысленной способности человека со-
вершается посредством обращения к результатам чувственного от-
ражения предметов, используемым также (в форме образов-моде-
лей, образов-символов) в качестве средств достижения и выраже-
ния результатов рационального познания 1 2. Иначе говоря, в реаль-
ном человеческом сознании чувственное пронизано рациональным, а
рациональное — чувственным.
Для понимания процесса развития познания немаловажное зна-
чение имеет его разграничение на живое созерцание и абстрактное
мышление с подразделением последнего при проекции на науку на
эмпирическое и теоретическое.
Мы оставим вопрос об эмпирическом и теоретическом до рас-
смотрения его в специальной главе, а здесь поясним, что такое жи-
вое созерцание. Дело в том, что в нашей литературе нередко отож-
дествляются «эмпирическое», «живое созерцание» и «чувственное»
(чувственно-сенситивное). «Чувственное», как мы уже видели, —
это одна из познавательных способностей человека. Чувственного
как знания, взятого в обособлении от рационального, нет. В этом
отношении некорректно говорить о чувственном как уровне или сту-
пени познания.
Первичной клеточкой познания выступает мысль, хотя и опери-
рующая наряду с представлениями общими понятиями, но отра-
жающая предметы, их свойства и отношения на уровне явлений
(как проявлений сущности), т. е. мысль, схватывающая ситуации
и вещи в их единичности и конкретности. Отражение действитель-
ности во всем ее внешнем многообразии и внешних взаимосвязях,
где несущественное еще не отграничено от существенного, и дает то,
что можно назвать «живым созерцанием».
От живого созерцания, соотносимого с живой действительностью,
и начинается многосложный, порой зигзагообразный путь абстракт-
1 Тихомиров О. К. Психология мышления. С. 9.
2 Более подробно об этом см.: Коршунов А. М Место чувственного отраже-
ния в научном познании. С. 56—61.
165
ного мышления к внутренней сущности предметов; это есть путь с
переходами от одной стороны сущности к другим ее сторонам, от
фрагментарного к целостному ее воспроизведению, от менее глубо-
кой к более глубокой сущности. Это уже не живая чувственно дан-
ная конкретность, а реальные абстракции, стороны, лишь на за-
ключительном этапе сводимые мышлением воедино, в мысленно-
конкретное, которое затем соотносится с чувственно-конкретным
как сущность с комплексом своих проявлений.
При обсуждении вопроса об абстрактно-мысленном познании
действительности можно столкнуться с подразделением всего этого
процесса на два этапа: рассудочный и разумный — и выделением
соответствующих способностей человека: рассудка и разума. Та-
кое разделение имеет определенное основание и с ним мы встреча-
емся еще в античной философии. Большое внимание этому вопросу
уделено в немецкой классической философии. По И. Канту, «вся-
кое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку
и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для об-
работки материала созерцаний и для подведения его под высшее
-единство мышления» Ч Рассудок — это «способность составлять
суждения», способность же суждения «есть не что иное, как спо-
собность мышления» 1 2. Рассудок — это способность давать прави-
ла. В отличие от рассудка разум «заключает в себе источник опре-
деленных понятий и основоположений, которые он не заимствует
ни из чувств, ни из рассудка» 3. Разум способен давать принципы.
Он не направлен прямо на опыт или на какой-нибудь предмет, а
на рассудок, чтобы с помощью понятий a priori придать многооб-
разным его знаниям единство. Если рассудок есть способность соз-
давать единство явления посредством правил, то разум есть спо-
собность создавать единство правил рассудка по принципам.
Эта традиция воспринята диалектико-материалистической фило-
софией 4. Справедливо усматривая в разуме способность схваты-
вать единство противоположностей, взаимопереходы сторон и т. п.,
некоторые философы, однако, несколько суживают рамки разума,
ограничивая его способностью усмотрения диалектики объектов и
лишь научно-теоретическим постижением сущности предметов. Нам
представляется, что это излишне сциентизированная трактовка дан-
ного понятия.
Рассудок оперирует в пределах сложившегося знания данными
опыта, упорядочивая их согласно твердо установленным правилам,
и это придает ему вид «некоего духовного автомата», которому при-
сущи жесткая определенность, строгость разграничений и утверж-
дений, тенденция к упрощению и схематизации; рассудок может пра-
1 Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 340.
2 Там же. С. 167, 175.
3 Там же. С. 340.
4 См., например: Копним П. В. Гносеологические и логические основы науки.
Ч. I. Гл. VII «Рассудок и разум».
166
вильно классифицировать явления, приводить знания о них в систе-
му; рассудок обеспечивает успешную адаптацию индивида к при-
вычным познавательным ситуациям, в особенности при решении
утилитарных задач. С этой точки зрейия, основное отличие разума
от рассудка — в выходе за пределы наличного знания и в порож-
дении новых понятий. Речь идет не только о научных понятиях, но
и о понятиях обыденного или художественного познания.
Но этого, как нам кажется, недостаточно, чтобы разум проявил
себя. По нашему мнению, для разума характерны такие понятия,
которые фиксируют (и это уже отмечалось выше) усмотренное соз-
нанием смысловое отношение объектов, закон (принцип) внутрен-
него строения или реальное значение предмета. Понятие в этом от-
ношении обретает смысловое содержание, связанное с герменевти-
кой, интерпретацией, выявлением места, значения предметов в со-
ставе комплекса явлений. Погружение мышления в систему внут-
ренних и внешних связей объекта ведет к раскрытию противопо-
ложностей, противоречий, диалектики и порождению новых поня-
тий, причем как на уровне явлений, так и на уровне сущности пред-
метов. Вследствие этого и разум, и рассудок имеют место и при жи-
вом созерцании, и при абстрактном мышлении, на эмпирическом и
теоретическом уровнях научного познания.
Рассудок и разум представляют собой особое сечение познава-
тельного процесса, когда мышление носит либо рассуждающий и
ориентировочно-приспособительный, либо понимающий и творчес-
ки-конструктивный характер.
С точки зрения специфичности рассудка и разума требует бо-
лее строго употребления термин «рациональный». Иногда рацио-
нальное отождествляют со способностью человека к абстрактно-
мысленному отражению действительности. Однако слово «рацио-
нальное» происходит от «rationalis» — рассудок, разум и означает
рассудочный, разумный. «Рассудочный» охватывает и ту сферу
чувственно-сенситивного, которая связана с мышлением на базе
восприятий и представлений. Если и применять «рациональное» как
противоположное «чувственному», то, конечно, с определенными
оговорками.
Дилемма сенсуализма и рационализма существовала на протя-
жении всей истории философии. Сенсуализм представляли Эпикур,
Локк, Гоббс, Беркли и др., рационализм — Декарт, Спиноза, Лейб-
ниц, Шеллинг и др. Первые считали главными формами познания
чувственно-сенситивные формы, пытались редуцировать все содер-
жание познания к данным, полученным органами чувств. Основное
положение сенсуализма: «Нет ничего в знании, чего первоначаль-
но не было бы в ощущениях». Представители рационализма, наобо-
рот, обособляли абстрактное мышление от чувственно-сенситивной
способности человека, рассматривали результаты чувственного от-
ражения как несовершенные, вероятностные, не дающие истинного
знания, а результаты абстрактного мышления — как имеющие все-
167
общий и необходимый, а при строгом следовании законам логи-
ки — и истинный характер.
Историческая дилемма «либо чувства, либо абстрактное мыш-
ление» снимается в синтезе чувственно-сенситивного и абстрактно-
мысленного отражения действительности. Последовательное прове-
дение данного положения становится возможным благодаря обра-
щению к практике, к деятельностно-активному отношению человека
к миру.
Современная научная гносеология не ограничивается отношени-
ем «индивид — природа», а берет- сложную систему: «индивид —
общество — природа». С этой точки зрения утверждается гносеоло-
гический оптимизм, несовместимый с агностической трактовкой по-
знавательных способностей человека.
3. Интуиция
В получении нового знания большую роль играют логическое
мышление, способы и приемы образования новых понятий, законы
логики. Но опыт познавательной деятельности свидетельствует, что
обычная логика во многих случаях оказывается недостаточной для
решения научных проблем; процесс производства новой информа-
ции не может быть сведен ни к индуктивно, ни к дедуктивно раз-
вертываемому мышлению. Важное место в этом процессе занимает
интуиция, сообщающая познанию новый импульс и направление
движения.
О наличии такой способности человека говорят и многие выда-
ющиеся ученые нашего времени. Луи де Бройль, например, отме-
чал, что теории развиваются и часто даже меняются коренным об-
разом, что было бы невозможно, если бы основы науки были чисто
рациональными. Он убедился, по его словам, в неизбежном влия-
нии на научное исследование индивидуальных особенностей мыш-
ления ученого, имеющих не только рациональный характер. «При
более внимательном исследовании этого вопроса, — пишет Луи де
Бройль, — легко заметить, что как раз эти элементы имеют важ-
ное значение для прогресса науки. Я, в частности, имею в виду та-
кие сугубо личные способности, столь различные у разных людей,
как воображение и интуиция. Воображение, позволяющее нам пред-
ставить себе сразу часть физической картины мира в виде нагляд-
ной картины, выявляющей некоторые ее детали, интуиция, неожи-
данно раскрывающая нам в каком-то внутреннем прозрении, не
имеющем ничего общего с тяжеловесным силлогизмом, глубины
реальности, являются возможностями, органически присущими че-
ловеческому уму; они играли и повседневно играют существенную
роль в создании науки» 1. Благодаря этим скачкам осуществляются
великие завоевания разума. Именно поэтому человеческий ум спо-
собен в конечном счете взять верх над всеми машинами, которые
1 Бройль Л. де. По тропам науки. М., 1962. С. 293—294.
вычисляют или классифицируют лучше, чем он, но не могут ни во-
ображать, ни предчувствовать. «Таким образом (поразительное про-
тиворечие!), человеческая наука, по существу рациональная в сво-
их основах и по своим методам, может осуществлять свои наибо-
лее замечательные завоевания, — подчеркивает Луи де Бройль, —
лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются
способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуж-
дения» L
Мы не будем останавливаться здесь на вопросах воображения,
внимания, памяти, сообразительности, некоторых других способно-
стей человека (эмоциях, воле и т. п.); это предмет специального об-
суждения 1 2. Остановимся на интуиции. Интуиция как специфичес-
кий познавательный процесс, непосредственно продуцирующий но-
вое знание, выступает столь же всеобщей, свойственной всем лю-
дям (правда, в разной степени) способностью, как и чувства, и аб-
страктное мышление.
Интуиция поддается экспериментальному изучению. Из работ,
посвященных Исследованию интуиции посредством эксперимента,
можно выделить труды советского психолога Я- А. Пономарева,
американского психолога Олтона, румынского психолога К. Фа-
куоару.
Распространенность, всеобщность интуиции подтверждают мно-
гочисленные наблюдения на’д людьми в обычных, повседневных ус-
ловиях; нередки случаи, когда в нестандартной ситуации, требую-
щей быстрого решения в условиях ограниченной информации, субъ-
ект производит выбор своих действий, как бы «пред-чувствуя», что
нужно поступить именно так, и никак иначе.
История человеческой культуры знает немало случаев, когда
ученый, конструктор, художник или музыкант достигали принципи-
ально нового в своей области как бы путем «озарения», «по на-
итию».
Приведем несколько фактов.
В истории музыки нередки случаи, когда музыкальная мысль приходила к
композитору в самый неожиданный момент, скажем, во сне. Например, Джузеп-
пе Тартини однажды увидел во сие дьявола, игравшего на скрипке восхититель-
ную мелодию. Проснувшись, Тартини тотчас записал ее и в дальнейшем исполь-
зовал для сочинения одного из своих самых знаменитых произведений — скри-
пичной сонаты «Дьявольские трели» 3.
Любопытен случай, происшедший с изобретателем в области электро- и ра-
диотехники Николой Тесла (1856—194Э). Однажды, во время прогулки с при-
ятелем, ему внезапно пришло в голову решение одной технической проблемы.
Американский психолог Дж. Гоуэн сообщает: он шел в сторону заката солнца
1 Бройль Л. де. По тропам науки. С. 295.
2 См., например: Коршунова Л. С. Воображение и его роль в познании. М.,
1979; Коршунова Л. С., Пружинин Б. И. Воображение и рациональность. И.,
1989. Шингаров Г X. Эмоции и чувства как формы отражения действительно-
сти. М., 1971; Платонов К. К. Проблемы способностей. М., 1972.
3 См.: Интуиция и научное творчество. Аналитический сборник ИНИОН. М.,
1981. С. 17.
и читал стихи; в это время мысль, подобно вспышке молнии, озарила его; идея
электромотора на переменном токе пришла к нему как откровение. Он стоял, по-
груженный в транс, пытаясь объяснить другу свое видение. Образы, представшие
перед умственным взором Теслы, были отчетливыми и осязаемыми, как металл
или камень. Принцип вращающегося магнитного поля стал для него совершенно
ясным. Так началась революция в мировой электротехнике 1.
С действием интуиции связаны и крупнейшие достижения теоретической
науки.
Интересен взгляд А. Эйнштейна на творчество физика-теоретика и его сужде-
ния о собственном творчестве* 2. Он считал, что не существует никакого индуктив-
ного метода, который мог бы вести к фундаментальным понятиям физики. Гипо-
теза может быть «навеяна» эмпирическими фактами, но не является непосредст-
венно выводимой из них — иначе она не была бы гипотезой. Ученый может и
должен свободно создавать различные гипотезы для объяснения наблюдаемых
явлений. Вопрос же о том, какая из выдвинутых гипотез должна быть принята,
а какая отброшена, решается эмпирической проверкой следствий, вытекающих из.
них. Этой установки А. Эйнштейн придерживался и в своей научной деятель-
ности. Исходные положения его теории относительности были сформулированы
не как индуктивные обобщения опытных данных (хотя он учитывал эмпиричес-
кие факты при ее создании), они были продуктами «изобретения», «догадки»,
т. е. продуктами интуиции. А. Эйнштейн говорил своему бывшему сокурснику
Якобу Эрату, что мысль об относительности одновременности появилась у него в
результате внезапной интуитивной догадки. Однажды утром он проснулся и вдруг
понял, что события, которые для одного наблюдателя происходят одновременно,
могут быть неодновременными для другого. Как отмечал М. Вертгеймер на ос-
новании бесед с А. Эйнштейном, к представлению о том, что скорость света яв-
ляется предельной скоростью распространения сигналов он пришел также интуи-
тивно. Из специальной и общей теории относительности путем логико-математи-
ческой дедукции были получены следствия, сопоставимые с данными наблюдений
и экспериментов и подтвержденные этими данными. А. Эйнштейн считал, что на
опыте можно проверить теорию, но нет пути от опыта к теории. Вместе с тем
путь от чувственного опыта к теоретическим понятиям существует — это путь
интуиции, интуиция (а не логика) связывает их. «Если не согрешить против ло-
гики, — говорил А. Эйнштейн, — то вообще нельзя ни к чему прийти» 3. «Под-
линной ценностью является в сущности, только интуиция» 4 5.
Немаловажное значение имеет интуиция в сфере философского познания. С
интуицией связывают идею силлогизмов Аристотеля, идею соединения философии
и математики Р. Декарта, идею антиномий И. Канта и многие другие6.
Б. Рассел отмечал, что иногда его попытки подтолкнуть силой воли ход
творческой работы оказывались бесплодными, и он убеждался в необходимости
терпеливо ожидать подсознательного вызревания идей, что было результатом на-
пряженных размышлений. «Когда я работаю над книгой, — писал он, — я вижу
ее во сне почти каждую ночь. Не знаю, возникают ли при этом новые идеи, или
оживляются старые; зачастую я вижу целые страницы и могу во сне прочесть их6.
Феномен интуиции чрезвычайно широк и не всегда все, что счи-
тают интуитивным, действительно заслуживает такого названия.
’ См.: Интуиция и научное творчество. М., 1981. С. 17.
2 См.: Кармин А. С. Научное мышление и интуиция: эйнштейновская по-
становка проблемы // Научная картина мира. Логико-гносеологический аспект.
Киев, 1983.
3 Эйнштейн А. Собр. науч, трудов. М., 1967. Т. IV. С. 572.
4 Цит. по: Кляус Е. М. Альберт Эйнштейн // Эйнштейн А. Физика и реаль-
ность. М., 1965. С. 337.
5 См., например: Лапшин И. И. Философия изобретения и изобретение в фи-
лософии. Пг., 1922 Т. II. (Разд. «Творческая интуиция философов» и «Анализ при-
веденных случаев»),
6 Цит. по: Интуиция и научное творчество. С. 17.
170
В мышлении, например, нередки умозаключения, посылки которых
не формулируются в явном виде; результат таких умозаключений
бывает неожиданным, но вовсе не интуитивным, как полагают не-
которые ученые !. Не нужно принимать за интуицию и то, что от-
носится к области инстинктов, характеризуется автоматизмом ре-
акций в сходной обстановке и имеет физиологические механизмы в
подсознательной или бессознательной сфере субъекта. Порой гово-
рят о «чувственной интуиции» как о восприятии органами чувств
(«интуитивные» предпосылки геометрии Евклида и т. п.). Хотя та-
кое словоупотребление возможно, но оно идентично «чувственно-
сенситивному». Как специфический феномен познания понятие ин-
туиции многозначно 1 2.
Мы понимаем под интуицией интеллектуальную интуицию (лат.
intellectus — ум, мыслительная способность человека), позволяю-
щую проникать в сущность вещей.
И еще одна чрезвычайно важная черта свойственна интуиции —
ее непосредственность. Непосредственным знанием (в отличие от
опосредованного) принято называть такое, которое не опирается
на логическое доказательство. По словам П. В. Копнина, интуиция
является непосредственным знанием только в том отношении, что
в момент выдвижения нового положения оно не следует с логичес-
кой необходимостью из существующего чувственного опыта и тео-
ретических построений 3. В этом своем значении интуиция (или
«интуитивное») сопоставляется с «дискурсивным» (от лат. discur-
sus — рассуждение, довод, аргумент) как с обоснованным пред-
шествующими суждениями, принимаемым на основе аргументов,
логических доказательств; дискурсивное является опосредствован-
но, интуитивное — непосредственно получаемым знанием.
Поясняя термин «интеллектуальная интуиция», В. Ф. Асмус от-
мечал, что под «интеллектуальной интуицией» ученый понимает
прямое постижение умом истины, не выведенной из других истин
посредством доказательства и не усматриваемой одними лишь
внешними чувствами4. Если иметь в виду, что интуиция относится
к интеллекту и связана с отражением сущности предметов (т. е. ес-
ли отграничить ее от чувственно-сенситивного и инстинктивного),
то можно принять за исходное такое ее определение: интуиция —
это способность постижения истины путем прямого ее усмотрения
без обоснования с помощью доказательства5. Все приведенные выше
1 Например, Р. Акофф и Ф. Эмери в книге «О целеустремленных системах»
(М., 1974) утверждают, что интуиция—это неосознанное умозаключение.
2 Анализ основных значений термина «интуиция» проведен в книгах: Бун-
ге М. Интуиция и наука. М., 1967. С. 92—141; Ладенко И. С. Интеллектуальные
системы и логика. Новосибирск, 1973 (глава «Проблема интуиции»).
3 См.: Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 190.
4 См.: Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике (очерк ис-
тории: XVIII — начало XX вв.). М., 1965. С. 6.
5 См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 221.
171
случаи проявления интуиции (а их число можно значительно рас-
ширить) целиком подходят под это определение.
Но все изложенное выше демонстрирует по крайней мере еще
две черты, свойственные интуиции: внезапность и неосознанность.
Решение проблемы во всех приведенных примерах (поиск нового
понятия, темы, идеи и т. п.) приходило всегда неожиданно, случай-
но и, казалось бы, в неподходящих для творчества условиях, так
или иначе контрастирующих с условиями целенаправленного науч-
ного поиска.
Интуитивное «видение» совершается не только случайно и вдруг,
но и без явной осознанности путей и средств, приводящих к данному
результату 1.
Иногда неосознанным остается и результат, а самой интуиции
при таком исходе ее действия уготована участь возможности, не
ставшей действительностью. Индивид может вообще не сохранить
(или не иметь) никаких воспоминаний о пережитом акте интуиции.
Одно замечательное наблюдение было сделано американским ма-
тематиком Леонардом Юджином Диксоном. Его мать и ее сестра,
которые в школе были соперницами по геометрии, провели долгий
и бесплодный вечер над решением какой-то задачи. Ночью матери
приснилась эта задача, и она стала ее решать вслух громким и яс-
ным голосом; ее сестра, услышав это, встала и записала. На сле-
дующее утро в ее руках было правильное решение, неизвестное ма-
тери Диксона1 2. Этот пример иллюстрирует, помимо прочего, не-
осознанный характер явления, называемого «математические сны»,
и действие интуиции на бессознательном уровне человеческой пси-
хики.
Таким образом, интуитивной способности человека свойственны
1) неожиданность решения задачи, 2) неосознанность путей и
средств ее решения и 3) непосредственность постижения истины на
сущностном уровне объектов.
Данные признаки отделяют интуицию от близких к ней психиче-
ских и логических процессов. Но и в этих пределах мы имеем дело
с достаточно разнообразными явлениями. У разных людей, в раз-
ных условиях интуиция может иметь разную степень удаленности
от сознания, быть специфичной по содержанию, по характеру ре-
зультата, по глубине проникновения в сущность, по значимости для
субъекта и т. п.
1 Интуиция включает в себч несколько этапов: 1) накопление и бессознатель-
ное распределение образов и абстракций в системе памяти; 2) неосознанное ком-
бинирование и переработка накопленных абстракций, образов и правил в целях
решения определенной задачи; 3) четкое осознание задачи; 4) неожиданное для
данного человека нахождение решений (см.: Введение в философию. Ч. 2.
С. 346).
2 См.: Налчаджян А. А. Некоторые психологические и философские проблемы
интуитивного познания (интуиция в процессе научного творчества). М., 1972
С. 80.
172
Интуиция подразделяется на несколько видов прежде всего в за-
висимости от специфики деятельности субъекта. Особенности форм
материальной практической деятельности и духовного производства
определяют и особенности интуиции сталевара, агронома, врача,
биолога-экспериментатора. Выделяются такие виды интуиции, как
техническая, научная, обыденная, врачебная, художественная ит. п.
По характеру новизны интуиция бывает стандартизированной и
эвристической. Первую из них нередко называют интуицией-редук-
цией. Пример — врачебная интуиция С. П. Боткина/ Известно, что,
пока пациент проходил от двери до стула (длина кабинета была
7 метров), С. П. Боткин мысленно ставил предварительный диаг-
ноз. Большая часть его интуитивных диагнозов оказывалась вер-
ной. Могут сказать, что в данном случае, как и вообще при поста-
новке любого врачебного диагноза, имеет место подведение частно-
го (симптомов) под общее (нозологическую форму заболевания);
в этом отношении интуиция действительно проступает как редук-
ция, и никакой новизны в ней как будто и нет. Но иной аспект рас-
смотрения, а именно аспект отношения к конкретному объекту ис-
следования, постановка конкретного диагноза по нередко неодноз-
начному комплексу симптомов обнаруживает новизну решаемой
проблемы. Поскольку при такой интуиции все же применяется оп-
ределенная «матрица»-схема, постольку сама она может быть ква-
лифицирована как «стандартизированная».
Эвристическая (творческая) интуиция существенно отличается
от стандартизированной: она связана с формированием принципи-
ально нового знания, новых гносеологических образов, чувственных
или понятийных. Тот же С. П. Боткин, выступая как ученый-кли-
ницист и разрабатывая теорию медицины, не раз использовал та-
кую интуицию в своей научной деятельности. Она помогла ему, на-
пример, в выдвижении гипотезы об инфекционной природе ката-
ральной желтухи («болезни Боткина»).
Сама эвристическая интуиция имеет подвиды. Для нас важно
ее подразделение по гносеологическому основанию, т. е. по характе-
ру результата. Интерес представляет точка зрения, согласно кото-
рой сущность творческой интуиции заключается в своеобразном
взаимодействии наглядных образов и абстрактных понятий, а сама
эвристическая интуиция выступает в двух формах: эйдетической и
концептуальной. Рассмотрим этот вопрос несколько подробнее1.
В принципе возможны следующие пути формирования чувствен-
1 Изложение представлений о творческой интуиции дается по работам: Кар-
мин А. С., Хай кин Е, П. Творческая интуиция в науке. М., 1971. Кармин А. С
Интуиция и ее механизмы // Проблемы методологии науки и научного творчества.
Л., 1977. В этих работах приводятся разные схемы интуитивного мышления, под-
робно разбираются способы формирования эйдетической и концептуальной интуи-
ции, выявляются характерные черты творческой интуиции, показывается роль ин-
туиции в научном познании и дается критика неопозитивистских взглядов на ин-
туицию.
173
ных образов и понятий в человеческом сознании: 1) сенсорно-пер-
цептивный процесс, в результате которого появляются чувственные
образы; 2) чувственно-ассоциативный процесс перехода от одних
образов к другим; 3) процесс перехода от чувственных образов к
понятиям; 4) процесс перехода от понятий к чувственным образам;
5) процесс логического умозаключения, в котором совершается пе-
реход от одних понятий к другим. Очевидно, что первое, второе и
пятое направления создания гносеологических образов не являют-
ся интуитивными. Даже если взять «автоматизированное», сверну-
тое умозаключение (в рамках пятого направления), то оно окажет-
ся ничем существенным не отличающимся от полного, развернутого
умозаключения; здесь не будет никакого особого способа формиро-
вания знания, как и в первых двух случаях. Поэтому возникает
предположение, что формирование интуитивного знания связано с
процессами третьего и четвертого типов, т. е. с переходом от чув-
ственных образов к понятиям и от понятий к чувственным образам.
Правомерность такого предположения подтверждается тем, что
характер указанных процессов хорошо согласуется с наиболее ти-
пичными чертами интуитивного «усмотрения истины», зафиксиро-
ванными в феноменологических описаниях интуиции: в них проис-
ходит трансформация чувственно-наглядного в абстрактно-понятий-
ное и наоборот. Между наглядными образами и понятиями нет ка-
ких-либо промежуточных ступеней, отличных от них; даже самые
элементарные понятия отличаются от чувственных представлений.
Тут возникают понятия, не выводимые логически из других поня-
тий, и образы, не порождаемые другими образами по законам чув-
ственной ассоциации, а потому естественно, что полученные резуль-
таты кажутся «непосредственно усмотренными». Этим объясняется
также скачкообразный характер указанной трансформации и про-
цесса получения результата.
Примеры эйдетической интуиции — наглядное представление о
структуре молекулы бензола, возникшее у Кекуле, или наглядное
представление о строении атома, созданное Резерфордом. Эти пред-
ставления не сводятся к простому воспроизведению данных непо-
средственного чувственного опыта и формируются с помощью поня-
тий. Примеры концептуальной интуиции — возникновение понятия
о кватернионах у Гамильтона или понятия о нейтрино у Паули. Эти
понятия возникали не путем последовательного логического рас-
суждения (хотя данный процесс предварял открытие), а скачкооб-
разно; большое значение при их формировании имело комбиниро-
вание соответствующих чувственных образов («комбинаторная иг-
ра» образными элементами мышления, по выражению А. Эйн-
штейна).
С позиций такого понимания творческой интуиции и ее разно-
видностей дается и ее определение. Творческая интуиция опреде-
ляется как специфический познавательный процесс, заключающий-
ся во взаимодействии чувственных образов и абстрактных понятий
174
и ведущий к созданию принципиально новых образов и понятий,
содержание которых не выводится путем простого синтеза пред-
шествующих восприятий или путем только логического оперирова-
ния имеющимися понятиями.
Приведенная точка зрения представляется нам ценной для рас-
крытия гносеологического аспекта интуиции. Мы не беремся су-
дить о физиологических и психических механизмах интуиции — это
дело специалистов-физиологов и психологов; они должны прежде
всего экспериментально исследовать интуицию и раскрыть до
сих пор еще далеко не ясный механизм ее действия (нескольких
моментов мы все же коснемся ниже). Возможны и другие подхо-
ды, кроме отмеченного, и со стороны специалистов по гносеологии.
Проблема интуиции все еще остается малоразработанной и в
философии (кстати, здесь, как и в исследовании проблем практики,
истины, чувственного, рационального и других, много полезного
могли бы сделать и студенты, будущие специалисты-философы).
В пользу приведенной точки зрения выскажем аргумент, не фигу-
рировавший еще при ее обосновании.
Этот аргумент — специфическая гносеологическая природа че-
ловеческой практики. Обратите внимание: «Практика ... имеет
не только достоинство всеобщности, но и непосредственной дейст-
вительности» *. Теперь посмотрите на понятие и на чувственный об-
раз: не концентрирует ли в себе понятие то, что называется «все-
общностью», и не являет ли собой чувственное — «непосредствен-
ную действительность»? Нет ли здесь выхода на ту взаимосвязь
чувственного и понятийного, что заключена в эйдетической и кон-
цептуальной интуиции? Не лежит ли в основе срабатывания этих
форм интуиции «миллиардное повторение» (В. И. Ленин) в инди-
видуальной деятельности человека этой увязки «всеобщности» и
«непосредственной действительности»? Нам кажется, что такая
связь здесь имеется. Важен при этом жизненный опыт человека.
Возьмем конкретный исторический факт — открытие структуры бензола
(СбН6) немецким химиком Ф. А. Кекуле в 1865 г.; это открытие было одновре-
менно и возникновением теории строения бензола и его производных. Ф. А. Кеку-
ле сам описал это событие.
Он работал над учебником химии. Работа не двигалась, мысли витали где-то
далеко. Он повернул стул к камину и задремал. Образы атомов, атомов Дальто-
на, заплясали перед его глазами. «Мое умственное око, изощренное повторявши-
мися видениями подобного рода, различало теперь более крупные образования
изменчивых форм. Длинные цепочки, все в движении, часто сближаются друг с
другом, извиваясь и вертясь, как змеи! (Вплоть до этого времени все гипотети-
ческие молекулярные структуры рисовались в виде линейных цепей. Сон начался
с конвенционного знания.) Но смотрите-ка! Что это было? Одна из змей ухватила
свой собственный хвост и фигура эта насмешливо закружилась перед моими гла-
зами. Пробужденный как бы вспышкой молнии, я провел на этот раз остаток но-
чи, детально разрабатывая следствия новой гипотезы> 1 2. Некоторые исследовате-
ли полагают, что формула бензола могла быть навеяна кругом, который образо-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 195.
2 Цит. по: Бунге М. Интуиция и наука. С. 113—114.
175
вали в зоопарке шесть четырехруких обезьян, схватив друг друга за руки. В этом
варианте нужно было наблюдение такого замкнутого кольца, т. е. нужна была
определенная практика.
Но могло быть и другое. Задолго до того, как Ф. А. Кекуле стал работать
над проблемой структуры бензола, еще в 1847 г. он оказался свидетелем пожара в
доме, где жила графиня Герлиц; графиня была найдена мертвой и обгоревшей.
Был задержан отец бывшего камердинера графини, пытавшийся продать в дру-
гом городе переплавленное золото. Он не мог удовлетворительно объяснить про-
исхождение этого золота, а также других найденных у него драгоценностей,
среди которых было кольцо, изображавшее двух переплетенных змей; одна змея
была золотой, другая из платины. По его словам, кольцо находилось у него с
1805 г., а муж графини утверждал, что оно принадлежало его жене с 1823 г. Экс-
пертиза установила, что кольцо не могло находиться у отца с 1805 г., так как
платина стала употребляться только после 1819 г. На суде было установлено,
что камердинер задушил свою хозяйку с целью ограбления, а затем пытался
сжечь труп *. На суде Ф. А. Кекуле выступал как свидетель, его показания по-
могли эксперту, в роли которого выступал химик Либих. Ф. А. Кекуле, как ви-
дим, оказался вовлеченным в практику и в обыденную, и в судебную, связанную.
< экспериментальной проверкой качества металла (установлением того, что белый*
металл не серебро, а платина).
Объективности ради заметим, что совершение открытия Ф. А. Кекуле посред-
ством интуиции в приведенном случае с бензольным кольцом оспаривается неко-
торыми учеными. Они стремятся найти элементы и аналогии, имевшиеся в науке
того времени, чтобы доказать «строгую логичность» появления новой структуры
^бензольного кольца. Но одно не исключает другого. Роль интуиции, между про-
чим, оспаривается и во многих других случаях, например, в известном факте от-
крытия Д. И. Менделеевым периодической системы химических элементов (в на-
шей литературе недалекого прошлого это происходило не в последнюю очередь
из-за того, что интуиция не укладывалась в упрощенную сциентистско-рационали-
стическую схему познания и считалась явлением мистическим и идеалистическим).
Но сейчас важно другое. Существенную роль в рассмотренном
примере играет практика. При установлении качества металла про-
верялось предположение, сделанное на основе химического знания;
мысль двигалась от «всеобщности» к «чувственной данности». Син-
тез того и другого был осуществлен в практике. Такой синтез все-
общности и чувственной данности происходит на каждом шагу в
деятельности любого человека, осуществлялась она и в деятельно-
сти Ф. А. Кекуле. Этот синтез постоянно действует, формируя гно-
сеологическую схему, гносеологическую структуру сознания. Такая
структура становится инстинктивной, хотя и оказывается социаль-
ной по природе. Она срабатывает автоматически, когда имеется од-
на сторона, но требуется другая. В определенных условиях при дви-
жении мышления по всеобщности может извлекаться чувственная
наглядность, как и наоборот, при чувственных образах — понятий-
ная всеобщность (мы говорим «может», поскольку извлечение со-
пряженного связано с определенным комплексом факторов, которых
может и не быть). Необходимое условие — наличие хорошей дол-
говременной памяти. Именно там закладывается огромный объем
конкретной информации, увязанной в единую гносеологическую
структуру сознательного и бессознательного. Практической приро-
1 Факт приводится по книге: Быков Г. В. Август Кекуле. Очерк жизни и дея-
тельности. М., 1964. С. 13—14.
176
дой человека и познания и определяется, на наш взгляд, творче-
ская интуиция ученого и ее подразделение на эйдетическую и кон-
цептуальную. Мы согласны с А. С. Карминым в том, что именно в
процессах перехода от чувственных образов к понятиям и от поня-
тий к чувственным образам «следует искать разгадку таинственной
природы интуитивного знания» L
Будущее покажет, насколько верно такое представление о гно-
сеологическом механизме интуиции.
Затронем теперь некоторые данные физиологии и психологии.
Многообещающи в плане возможностей раскрытия физиологии ин-
туиции исследования канадских физиологов во главе с В. Пенфиль-
дом. Их исследования показали, что при раздражении электрода-
ми некоторых участков головного мозга вызываются эмоции и че-
ловек переживает только эмоциональное состояние, например страх,
без воспоминания о каком-либо событии. Опыты показывают так-
же, что определенные участки мозга «ответственны» за воспроиз-
ведение событий; такое воспроизведение сопровождается появле-
нием и переживанием эмоций, причем последние зависят от значе-
ния события.
Эти данные указывают на возможное вхождение эмоционально-
го компонента в механизм интуиции. Сами эмоции не столь специ-
фицирующи, как, допустим, зрение. Они более общие, интеграль-
ные, одно и то же переживание может быть соотносимо с появле-
нием разнородных чувственных или понятийных образов. Возмож-
но, что в актуальном плане, т. е. при данной проблемной ситуации,
возникшая эмоция воздействует на участки коры головного мозга с
долговременной памятью и по ассоциации вызывает прошлые эмо-
ции, а с их помощью и соответствующие чувственные и понятийные
образы или варианты, близкие к ним. Но возможны и другие на-
правления действия эмоций. Так или иначе, а их роль состоит, ве-
роятно, в извлечении из долговременной памяти многообразных ва-
риантов решения проблемы с последующим выбором одного из них
на заключительной стадии интуитивного процесса. Но возможно,
что их роль иная, что эмоции определяют сам выбор того или ино-
го варианта решения из множества возможных.
Загадочна быстрота, с какой действует интуиция. На эту сторо-
ну проливают свет многие экспериментальные данные, в том числе
и полученные В. Пенфильдом. Опыты показали, что три компонента
речи — идеационный (понятийный), вербализационный и мотор-
ный — локализуются относительно самостоятельно. Оценивая эти
данные в плане интуиции, А. А. Налчаджян пишет: «Если принять
эту схему, то можно заключить, что вполне возможно мышление
бессловесное с отсутствием или слабым моторным сопровождением.
А это не что иное, как подсознательное или же осознанное, но об-
1 Кармин А. С. Интуиция и ее механизмы [] Проблемы методологии науки
и научного творчества. С. 49.
177
разное (отмеченное еще Эйнштейном и Вертгаймером) мышление.
Отсюда можно также заключить, что творческое мышление, про-
цесс подсознательной «инкубации», по всей вероятности, связано с
относительно самостоятельной активностью идеационной части ло-
кализованных следов памяти. Каким образом конкретно осущест-
вляется образование следов памяти и как достигается физиологи-
чески эта относительная самостоятельность регистрации различных
компонентов, имевших языковое выражение и воспринятых слухом
содержаний, нам пока что неизвестно. Вполне возможно, что это
осуществляется вовлечением одних и тех же нервных клеток в раз-
личные многоклеточные узоры» *. А. А. Налчаджян приводит весьма
убедительные доводы (мы рекомендуем студентам ознакомиться с
ними) в подтверждение того положения, что после прекращения
сознательного анализа научной проблемы процесс ее решения про-
должается в подсознательной сфере, что соответствующие электро-
физиологические процессы также не прекращаются, а преобразу-
ются, продолжают протекать, но лишь с измененными характери-
стиками.
В разделе об абстрактно-мысленной способности человека мы
уже обращали внимание на существование невербализованного
мышления и на значительное ускорение мыслительного процесса
при такой форме. Отмечали также и удивительное явление: возмож-
ность переработки на бессознательном уровне 109 бит информации
в секунду, а на сознательном только 101 2. Все это является важной
предпосылкой для развертывания быстрых мыслительных процес-
сов, для оперирования огромной по своему объему «чистой» инфор-
мацией в подсознательной (бессознательной) сфере. Подсознание
способно проводить за короткое время огромную работу, которая
не под силу сознанию за тот же короткий срок.
В процессе интуитивного решения принимает участие также эс-
тетический фактор. При любой разновидности интуиции — эйдети-
ческой или концептуальной — происходит как бы дорисовка карти-
ны (ситуации) до целостности.
Взаимосвязь целого и части, системы и элемента также внед-
ряется в сознание и бессознательную сферу человеческой психики
в форме определенной схемы или структуры (в самом общем ви-
де), облекаясь в психологическую установку на достижение гармо-
ничности и совершенства. Стремление к гармонии и красоте, осу-
ществляемое на подсознательном уровне, может послужить факто-
ром, оказывающим решающее влияние на выбор из множества ва-
риантов в пользу более совершенного.
И эстетический, и, надо полагать, этический факторы, как и
эмоциональный и праксеологический факторы — все они в той или
иной степени связаны с формированием интуиции и ее действием в
1 Налчаджян А. А. Некоторые психологические и философские проблемы ин-
туитивного познания (интуиция в процессе научного творчества). С. 149.
178
проблемных ситуациях. Их обнаружение в процессах интуиции
свидетельствует, помимо прочего, о том, что в познавательной дея-
тельности участвуют отнюдь не «чистые» физиологические или био-
химические образования, а человеческая личность, базирующая
свое познание на этих механизмах, использующая их как средства,
но развертывающая эту деятельность в широком поле многообраз-
ных, живых человеческих отношений и в практике. Индивидуаль-
ное познание своеобразно, как специфична и интуитивная способ-
ность каждого человека, его жизненная уникальность; но через всю
эту специфичность проявляет свое действие общая социокультур-
ная детерминация познавательной деятельности, общественная
природа человеческой личности.
Рассмотрение вопроса о возможном механизме и компонентах
интуиции позволяет увидеть, что интуиция не сводима ни к чувст-
венно-сенситивному, ни к абстрактно-логическому познанию; в ней
имеются и те, и другие формы познания, но имеется и нечто, выхо-
дящее за эти рамки и не позволяющее редуцировать ее ни к той,
ни к другой форме; она дает новое знание, не достижимое никаки-
ми другими средствами.
К общим условиям формирования и проявления интуиции отно-
сятся следующие: 1) основательная профессиональная подготовка
субъекта, глубокое знание проблемы; 2) поисковая ситуация, со-
стояние проблемности; 3) действие у субъекта поисковой доминан-
ты на основе непрерывных попыток решить проблему, напряжен-
ные усилия по решению проблемы или задачи; 4) наличие «под-
сказки».
Последний момент в некоторых случаях явно не обнаруживает-
ся, как это было в примерах с композитором Джузеппе Тартини
или в факте, сообщенном математиком Л. Ю. Диксоном. Но зна-
чительное число открытий или изобретений, как показывает исто-
рия науки и техники, связана с действием «подсказки», которая
служит «пусковым механизмом» для интуиции. В качестве такой
реализаторной причины для И. Ньютона было, как известно, яб-
локо, упавшее ему на голову и вызвавшее идею всемирного тяго-
тения, для инженера-мостовика С. Броуна — висящая между вет-
вями паутина, натолкнувшая его на идею висячего моста *, для
Ф. А. Кекуле — змея, ухватившая собственный хвост, и т. д.
Роль «подсказки» хорошо видна из следующего опыта. Моделировались ус-
ловия творческой деятельности 1 2. Большому количеству взрослых (600 человек)
предлагалось решить задачу, названную «Четыре точки». Ее формулировка: «Да-
ны четыре точки; требуется провести через эти четыре точки три прямые линии,
не отрывая карандаша от бумаги, так, чтобы карандаш возвратился в исходную
точку». Испытуемые подбирались из числа тех, кто не знал принципа решения
1 Подробнее об этом см.: Орлов В. И. Трактат о вдохновеньи, рождающем
великие изобретения. М., 1964. С. 128—129, 136-^-138.
2 См.: Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976. С. 213—220 (в том
же разделе «Модели интуитивных решений» описываются усложненные опыты,
проведенные автором).
179
задачи. Время для решения ограничивалось 10 минутами. Все без исключения
испытуемые после ряда безуспешных попыток прекращали решение и признава-
ли задачу нерешаемой. Для достижения успеха надо было «вырваться» за преде-
лы участка плоскости, ограниченного точками, однако это никому не приходило в
голову — все оставались внутри данного участка. Затем испытуемым предлагали
«подсказку». Они обучались правилам игры в хальму. Затем сообразно прави-
лам этой игры они должны были перескочить одним ходом белой фишки через
три черных так, чтобы белая фишка возвратилась на прежнее место. Выполняя
это действие, испытуемые прокладывали рукой маршрут, совпадающий со схе-
мой решения задачи, т. е. соответствовавший графическому выражению решения
этой задачи (испытуемым давали и другие подсказки). Если такую подсказку
давали до предъявления задачи, то успех был минимальным, если после того, как
испытуемый попадал в проблемную ситуацию и убеждался в бесплодности пред-
принятых попыток ее решить, — задача решалась. Этот простой опыт говорит
о том, что собственная трудность задачи возникает по той причине, что ее усло-
вия непосредственно воспроизводят в прошлом опыте испытуемого чрезвычайно
упроченные эмпирически обобщенные приемы — объединение точек по кратчай-
шему расстоянию. Испытуемые как бы замыкаются в участке площади, ограни-
ченном четырьмя точками, в то время как необходимо выйти из этого участка.
Из опыта следует, что благоприятные обстоятельства складываются тогда, когда
испытуемый, бесплодно отыскивая решение задачи, исчерпывает неправильные
приемы, но ещё не достигает той стадии, на которой гаснет поисковая доминан-
та, т. е. тогда, когда испытуемый теряет интерес к задаче, когда уже предпри-
нимавшиеся и неудачные попытки повторяются, когда ситуация задачи перестает
изменяться и испытуемый признает задачу нерешаемой. Отсюда вывод, что успех
интуитивного решения зависит от того, насколько исследователю удалось осво-
бодиться от шаблона, убедиться в непригодности ранее известных путей и вместе
с тем сохранить увлеченность проблемой, не признать ее нерешаемой. Подсказ-
ка оказывается решающей в освобождении от стандартных, шаблонных ходов
мысли. Конкретная форма подсказки, те конкретные предметы и явления, кото-
рые при этом используются, являются несущественным обстоятельством. Важен
ее общий смысл. Замысел подсказки должен быть воплощен в каких-то конкрет-
ных явлениях, но в каких именно — это не будет решающим фактором.
Важность для интуиции подсказок, за которыми стоят анало-
гии, общие схемы, общие принципы решения задачи или проблемы,
ведет к определенным практическим рекомендациям: субъекту, на-
ходящемуся в творческом поиске, необходимо стремиться не только
к максимуму информации по своей специальности и по смежным
дисциплинам, но и к расширению диапазона своих интересов, вклю-
чая музыку, живопись, художественную, научно-фантастическую,
детективную литературу, научно-популярные статьи, общественно-
политические журналы, газеты; чем шире будет диапазон интересов
и кругозор личности, тем больше будет факторов для действия ин-
туиции. Нужно иметь в виду также, что если для естествоиспытате-
ля большой арсенал аналогий имеется в философии, то для фило-
софов, для решения собственно философских проблем столь же
плодотворно естественнонаучное и общественно-научное знание.
Полезными были бы работы психологов и физиологов, посвя-
щенные специальному исследованию факторов, благоприятствую-
щих интуиции и, наоборот, тормозящих ее проявление. Американ-
ский физиолог У. Б. Кеннон отмечает, например, следующие не-
благоприятные условия1: умственное и физическое переутомление,
1 См.: Интуиция и научное творчество. С. 5.
180
раздражение по пустякам, шум, домашние и денежные заботы, об-
щая угнетенность, сильные эмоциональные переживания, работа
«из-под палки», вынужденные перерывы в работе и просто тревога
и опасение, связанные с ожиданием возможных перерывов.
Ценными и поучительными являются наблюдения самих ученых
за своим творчеством, наблюдения, которых, к сожалению, имеется
слишком мало. Выступая в ноябре 1891 г. с речью, имевшей, меж-
ду прочим, большой автобиографический интерес, немецкий физио-
лог Г. Гельмгольц говорил; «Признаюсь... мне всегда были прият-
нее те области, где не имеешь надобности рассчитывать на помощь
случая или счастливой мысли. Но, попадая довольно часто в то не-
приятное положение, где приходится ждать таких проблесков, я
приобрел некоторый опыт насчет того, когда и где они ко мне яв-
лялись, — опыт, который, быть может, пригодится другим. Эти сча-
стливые наития нередко вторгаются в голову так тихо, что не сразу
заметишь их значение; иной раз только случайность укажет впо-
следствии, когда и при каких обстоятельствах они приходили; а не
то — мысль в голове, а откуда она — не знаешь сам. Но в других
случаях мысль осеняет вас внезапно, без усилия, как вдохновение.
Насколько могу судить по личному опыту, она никогда не рождает-
ся в усталом мозгу и никогда за письменным столом. Каждый раз
мне приходилось сперва всячески переворачивать мою задачу на
все лады, так что все ее изгибы и сплетения залегали прочно в го-
лове... Затем, когда прошло наступившее утомление, требовался
часок полной телесной свежести и чувства спокойного благососто-
яния — и только тогда приходили хорошие идеи... Особенно охот-
но приходили они... в часы неторопливого подъема по лесистым го-
рам, в солнечный день. Малейшее количество спиртного напитка
как бы отпугивало их прочь. Такие минуты плодотворного обилия
мыслей были, конечно, очень отрадны; менее приятна была оборот-
ная сторона — когда спасительные мысли не являлись. Тогда по
целым неделям, по целым месяцам я мучился над трудным воп-
росом» ’.
Знакомство с условиями формирования и проявления интуиции
позволяет наметить и некоторые другие практические рекоменда-
ции. Нужно, однако, оговориться, что всякие рекомендации долж-
ны сообразовываться с индивидуальностью, с особенностями лич-
ности, иначе они могут нанести ущерб проявлению творческих спо-
собностей. И тем не менее рекомендации не бесполезны.
Поскольку интуитивная работа мышления происходит в под-
сознательной сфере, продолжается даже при «отключенности» субъ-
екта от проблемы, постольку можно сделать вывод, что такое вре-
менное отключение может оказаться полезным. Ж. Адамар, напри-
мер, советовал после первой серьезной работы над проблемой от-
кладывать ее решение на некоторое время и заниматься другими
1 Гельмгольц Г. Публичные лекции, читанные в Императорском Московском
университете в пользу Гельмгольцевского фонда. М., 1892, С. XXII—XXIII.
181
проблемами. Ученый, говорил он, может параллельно работать над
несколькими проблемами, время от времени переходя от одной к
другой, для активации подсознательных механизмов мышления. Хо-
рошим дополнением к этой рекомендации может быть совет
Д. Пойа: лучше не откладывать в сторону нерешенную задачу без
чувства хотя бы небольшого успеха; хоть какая-нибудь маленькая
деталь должна быть улажена; нужно уяснить себе какую-нибудь
сторону вопроса к моменту, когда мы прекращаем работать над
решением.
Не следует переоценивать значение снов в проявлении интуиции,
тем не менее приведенные выше факты говорят в пользу внима-
тельного отношения к их содержанию. Любопытно следующее сви-
детельство: «Проф. П. Н. Сакулин придает такое значение подсоз-
нательному творчеству во время сна, что он уже много лет, засы-
пая, кладет около себя бумагу и карандаш, чтобы в случае, если он
проснется ночью и ему не станет давать спать какая-нибудь новая
мысль или ясная формулировка того, над чем он думал перед сном
или за более продолжительный промежуток времени до того, он
мог немедленно набросать ее несколькими словами»1. Разумеется,
такое отношение к снам может быть сколь-нибудь полезным, если
перед тем совершалась напряженная умственная работа над про-
блемой. Если этого нет, то никакой сон или длительное бодрствова-
ние в постели после пробуждения в ожидании «озарения» не при-
ведут к открытию или изобретению.
Нередки, как известно (например, в случаях с Н. Теслой,
С. Броуном, Г Гельмгольцем и др.), идеи, появляющиеся во время
прогулки, при чтении газеты и т. п. Это кажется парадоксальным:
при интеллектуальной интуиции человек творит наиболее активно и
результативно... когда отдыхает. Отмечая данный парадокс, Ст. Ва-
силев справедливо пишет, что противоречие это необъяснимо и не-
допустимо только с позиций метафизического подхода, противопо-
ставляющего сознательное подсознательному. Этот подход «дока-
зал» бы, что невозможно творить при пассивном состоянии отдыха
или еще меньше во сне, так как творчество — наивысшая челове-
ческая сознательная и целенаправленная деятельность. «Возраже-
ния такого рода, однако, игнорируют обстоятельство, — указывает
далее Ст. Василев, — что творческий процесс складывается не
только из таких форм деятельности, как деятельность целенаправ-
ленная и сознательная, но и из таких,- которые сознанием непосред-
ственно не контролируются... Между сознательным и подсозна-
тельным в творческом процессе есть диалектическая взаимозависи-
мость и непрерывный взаимопереход» 1 2. Конкретное изучение меха-
1 Вейнберг Б. П. Опыт методики научной работы и подготовки к ней. М., 1958.
С. 16.
2 Василев Ст. Место интеллектуальной интуиции в научном познании // Ле-
нинская теория отражения в свете развития науки и практики. София, 1981. Т. 1.
С. 370—371.
182
низма взаимодействия сознания с бессознательным и подсознатель-
ным может дать в руки человечества реальные средства управле-
ния процессом интуиции и существенно воздействовать на творчес-
кую способность человека.
Остановимся еще на одном гносеологическом вопросе — на со-
отношении интуитивного и дискурсивного в познании.
Из предыдущего материала видно, что эвристическая интуиция
не существует в абсолютном отрыве от дискурсивного, логического.
Дискурсивное предшествует интуитивному, выступает обязательным
общим условием формирования и проявления интуиции в сфере соз-
нания. Логическое как мыслительное имеет место и на уровне под-
сознательного и включается в механизм самого интуитивного про-
цесса. Дискурсивное должно дополнять свершившуюся интуицию,
следовать за ней.
Чем вызвана необходимость завершения интуитивного дискур-
сивным? Вероятностным характером результата интуиции.
Исследователи отмечают, что интуитивная способность образо-
валась, по-видимому, в результате длительного развития живых
организмов вследствие необходимости принимать решения при не-
полной информации о событиях, и способность интуитивно позна-
вать можно расценивать как вероятностный ответ на вероятностные
условия среды. С этой точки зрения, поскольку ученому для совер-
шения открытия даны не все посылки и средства, постольку он осу-
ществляет именно вероятностный выбор.
Вероятностный характер интуиции означает для человека как
возможность получения истинного знания, так и опасность иметь
ошибочное, неистинное знание. Английский физик М. Фарадей, из-
вестный своими работами в области электричества, магнетизма и
электрохимии, писал, что никто не подозревает, сколько догадок и
теорий, возникающих в голове исследователя, уничтожается его соб-
ственной критикой и едва ли одна десятая часть всех его предпо-
ложений и надежд осуществляется. Возникшая в голове ученого или
конструктора догадка должна быть проверена. Проверка же гипо-
тезы, как мы знаем, осуществляется в практике научного исследо-
вания. «Интуиции бывает достаточно для усмотрения истины, но
ее недостаточно, чтобы убедить в этой истине других и самого се-
бя. Для этого необходимо доказательство» *.
Доказательство (в широком смысле) включает в себя обраще-
ние к чувственным восприятиям некоторых физических предметов
и явлений, а также логические рассуждения, аргументы. В дедук-
тивных науках (логике, математике, в некоторых разделах теоре-
тической физики) доказательства представляют собой цепочки пра-
вильных умозаключений, ведущих от истинных посылок к доказы-
ваемым тезисам. Без логических рассуждений, опирающихся на за-
кон достаточного основания, невозможно прийти к установлению
1 Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 222.
183
истинности выдвигаемого положения. В этом плане звучит как афо-
ризм высказывание, принадлежащее французскому математику и
методологу науки А. Пуанкаре: «Логика, которая одна может дать
достоверность, есть орудие доказательства; интуиция есть орудие
изобретения» А. Пуанкаре подчеркивал, что в науке логика и ин-
туиция играют каждая свою необходимую роль; обе они неиз-
бежны.
Спрашивается, как же выглядит процесс движения знания: пре-
рывно или непрерывно? Если брать развитие науки в це-
лом, то очевидно, что в этом общем потоке прерывности, обозначае-
мые на индивидном уровне интуитивными скачками, не дают о се-
бе знать; здесь свои скачки, называемые революциями в науке. Но
для отдельных ученых процесс развития познания в их области на-
учного исследования предстает по-другому: знание развивается
скачкообразно, с перерывами, с «логическими вакуумами», но, с
другой стороны, оно развивается без скачков, поскольку следующая
за каждым «озарением» логическая мысль методично и направлен-
но заполняет «логический вакуум». С точки зрения индивида раз-
витие знания есть единство прерывности и непрерывности, единство
постепенности и скачка.
В данном аспекте творчество выступает как единство рацио-
нального и иррационального. Творчество «не противоположно ра-
циональности, а является ее естественным и необходимым допол-
нением. Одно без другого просто не могло бы существовать. Твор-
чество поэтому не иррационально, т. е. не враждебно рационально-
сти, не антирационально, как думали многие мыслители прошлого...
Напротив, творчество, протекая подсознательно или бессознатель-
но, не подчиняясь определенным правилам и стандартам, в конеч-
ном счете на уровне результатов может быть консолидировано с ра-
циональной деятельностью, включено в нее, может стать ее состав-
ной частью или в ряде случаев привести к созданию новых видов
рациональной деятельности»1 2.
В истории философии проблеме интуиции уделялось большое
внимание. Без нее не мыслили себе творчество ни Платон, ни Ари--
стотель. Различие между ними заключалось лишь в трактовке ин-
туиции: разум, согласно Аристотелю, «созерцает» общее в самих
вещах, согласно Платону — «припоминает» в особом мире идеаль-
ных сущностей3. Философы нового времени, разрабатывавшие ме-
тоды рационального познания природй, тоже не могли не отметить
нарушений логики рационального познания, осуществлявшихся по-
средством интуиций. Р. Декарт, например, считал, что разумное
познание, пройдя через «чистилище» методического сомнения, со-
пряжено с интуицией, дающей первые принципы, из которых затем
1 Пуанкаре А. Ценность науки. М., 1913. С. 23.
2 Введение в философию. С. 2. С. 345.
3 См.: Лебедев С. А. Интуиция как метод научного познания. М.» 1980. С. 29.
184
выводится все остальное знание путем дедукции. «Положения, не-
посредственно вытекающие из первого принципа, можно сказать»
познаются, — писал он, — как интуитивным, так и дедуктивным пу-
тем, в зависимости от способа их рассмотрения, сами же принци-
пы — только интуитивным, как и, наоборот, отдельные их следст-
вия — только дедуктивным путем» Ч
Большое значение проблеме интуиции придавал А. Бергсон. Он»
в частности, обратил внимание на философскую интуицию, посвя-
тив ей специальную работу (вышла на русском языке в 1911 г.).
Интуицию он связал с инстинктом, с познанием живого, изменчи-
вого, с синтезом, а логическое — с интеллектом, с анализом. По
его мнению, логика торжествует в науке, которая имеет своим
предметом твердые тела. Связывая интуицию с получением но-
вого знания в форме чувственных и понятийных образов, он сделал
ряд тонких наблюдений; вместе с тем, опираясь на идеалистичес-
кое миропонимание, он упустил возможность широкой научной
трактовки интуиции, что видно уже из его противопоставления ин-
туиции логике.
Мы рекомендуем ознакомиться с обстоятельным критическим
анализом концепции интуиции А. Бергсона, как и со взглядами мно-
гих других философов на эту проблему (Канта, Фихте, Шеллинга»
Гегеля, Шопенгауэра, Б. Кроче и др.), по монографии В. Ф. Асмуса
«Проблема интуиции в философии и математике» 1 2.
Не следует ни переоценивать интуицию, ни игнорировать ее роль
в познании. Дискурсивное и интуитивное — специфические и взаи-
модополнительные средства познания3.
Б. НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ
ГЛАВА IX
ТВОРЧЕСТВО И ПОЗНАНИЕ
На основе познавательных способностей человека развертывает-
ся его творческая деятельность, раскрывается его созидательная
сущность.
1 Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 88.
2 См. также: Новиков А. В. От позитивизма к интуитивизму. М., 1976; Чуе-
ва И. П. Критика идей интуитивизма в России. М.; Л., 1963.
3 В дополнение к рекомендованной выше литературе по гносеологическому
аспекту проблемы интуиции советуем ознакомиться со следующими работами:
Ирина В. Р., Новиков А. А. В мире научной интуиции. Интуиция и разум. М.,
1978; Лихошерстных Г. У. Интуиция в науке, ее природа и ее возможности У|/
Вопросы философии. 1984. К? 6; Фурманова О. В. О соотношении логического
и интуитивного в творческом процессе // Вопросы философии. 1984. № 7; Ин-
туиция, логика, творчество. М., 1987. Диалектика познания. Л., 1988 (глава
«Интуиция»); Яковлев В. А. Диалектика творческого процесса в науке. М.,
1989 (разд. «Интуиция и воображение в когнитивном поле творческой деятель-
ности»).
185
Понятие творчества ассоциируется с возникновением нового.
Поскольку же новое имеется во всех сферах действительности, на
этом основании некоторые исследователи соотносят творчество с
природой. Существует точка зрения, согласно которой «творчество
свойственно и неживой природе, и живой — до возникновения че-
ловека, и человеку, и обществу. Творчество — необходимое усло-
вие развития материи, образования ее новых форм, вместе с воз-
никновением которых меняются и сами формы творчества. Творче-
ство человека лишь одна из таких форм» L Считается, что выраже-
ние «творчество природы» не лишено смысла. Рассмотрение твор-
чества в общей форме как механизма продуктивного развития по-
зволяет, как пишет ее сторонник — Я. А. Пономарев, включить
проблему творчества в уже исследованную область знания — в диа-
лектику развития. В основу исходного определения творчества дол-
жно быть положено его самое широкое понимание. В узком же
смысле творчество — только человеческое (кстати, в своих психо-
логических трудах Я. А. Пономарев опирается на второе значение
термина «творчество»). Он выдвигает гипотезу, согласно которой
«творчество в самом широком смысле выступает как механизм раз-
вития, как взаимодействие, ведущее к развитию» 1 2.
С другой стороны, обращение к специфичности человеческой дея-
тельности, к социальной природе, социальным условиям и социаль-
ным результатам его практики заставляет или, лучше сказать, даег
повод трактовать творчество сугубо социологически и праксеологи-
чески. Г А. Давыдова, например, считает, что «для творческого от-
ношения главным, определяющим моментом является воздействие
человека на мир — изменение материальной действительности в
соответствии с исторически складывающимися потребностями об-
щечеловеческого развития»3. Получается (если принять соответст-
вующее определение), что если человек создает духовные ценности
или изменяет материальные системы, но не в направлении «по-
требностей общечеловеческого развития», то ему отказывают в пра-
ве на творчество. Даже научное познание (создание научной по-
литэкономии капитализма, хромосомной теории наследственности
и т. п.), поскольку оно есть нечто, находящееся в субъекте, а не не-
посредственное «изменение материальной действительности», не
может характеризоваться как творчество. Если так подходить
к творчеству, то можно прийти к представлению, что лишь произ-
водственно-экономическая деятельность и социальная революция
являются творчеством.
Вторая точка зрения, по нашему мнению, столь же ограничена,
как и первая; они — крайние полюса действительно многосложной
1 Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976. С. 16. См. также: его же.
Психологическое моделирование научного творчества // Научное творчество. М„
1969.
2 Там же. С. 17.
3 Давыдова Г. А. Творчество и диалектика. М., 1976. С. 117.
186
проблемы — проблемы определения понятия «творчество». В каж-
дой из них есть приемлемые, интересные моменты, которые, к сожа-
лению, подавляются в целом аберративным общим подходом к про-
блеме.
Не приходится спорить, что природа «творит» в смысле «произ-
водит», «созидает», но «творчество природы» — метафора, не более.
Не случайно в первой концепции ставится знак равенства между
«творчеством» и «взаимодействием, ведущим к развитию». Если ко-
му-то импонирует замена термина «взаимодействие» термином
«творчество», то он может это делать. Но будет ли такое слово-
употребление строгим, да и принято ли оно, скажем, в теории эле-
ментарных частиц или в какой-либо иной сфере физики или химии?
Под творчеством в естественных науках не разумеют «творчест-
во» атомов, молекул и иных материальных систем, а если кто-либо
и употребляет это понятие, то, видимо, это связано с привнесением
в понимание природы религиозных или объективно-идеалистичес-
ких представлений. Сторонники религиозного воззрения на мир по-
лагают, что Господь является подлинным Творцом всего — и неба,
и земли, и физических тел, и психических состояний. Наделяя Бога
творческой силой, они порой не прочь говорить о «творчестве при-
роды», имея в виду действие божественной силы через природу. Од-
но из значений термина «творчество» действительно связано с пред-
ставлением о Творце, стоящем над природой и порождающем при-
роду.
В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира
Даля творчество разъясняется как «творенье, сотворенье, созида-
ние, как деятельное свойство; творческий, ко творцу и ко творчест-
ву относящийся» Ч
Научно-философский взгляд на мир не оставляет в нем места
для какой-либо надприродной духовной силы — ни для Бога, ни для
«животворного дыхания бессознательного», ни для Абсолютного
Духа. Понятие деятельности с этих позиций применимо только к че-
ловеку; с ним и только с ним соотносится понятие творчества. Пред-
посылкой человеческого творчества является активность материи,
взятой на всех ее уровнях, и такое атрибутивное свойство материи,
как отражение.
Отражение — это не просто взаимодействие, а результат взаимо-
действия, да и в получаемом результате не все относится к собст-
венно отражению, но только то, что остается от суммарного эф-
фекта в результате элиминации из него всего связанного с природой
отражающего объекта. Собственно отражение и отражаемый пред-
мет соотносятся гомоморфно или изоморфно. Развитие свойства от-
ражения связано с увеличением степени адекватности отражения
и, с другой стороны, степени активности отражения (на основе его
1 Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1980. Т. IV.
С. 365.
187
относительной самостоятельности) и степени его воздействия на от-
ражаемый объект.
В неорганической природе обратное воздействие отражающего,
как и собственно отраженного, на отражаемый объект не дает ни-
чего принципиально нового по сравнению с тем, что было в исход-
ных элементах или в их системе (суммарном эффекте взаимодей-
ствия); схема механизма их взаимодействий стандартна, как стан-
дартен и результат этого взаимодействия. Лишь человеческое соз-
нание обретает способность, отражая предмет, создавать новое, не
имеющее места в самой природе. В идеальном (и этот вопрос мы
уже разбирали) концентрируется и отражение, и будущая конст-
рукция предмета, отношений, ситуаций и действий. Лишь на базе
идеального возможно созидание нового, того, чего не в силах соз-
дать сама природа, хотя, повторяем, это новое невозможно без опо-
ры на объективные закономерности. Идеальное как новое — это
не отражение (или не просто отражение); тот объект, который бу-
дет создан на базе идеального, сам будет отражением идеального.
В творчестве имеет место движение не от объекта к субъекту, а от
субъекта к объекту.
В этом плане отражение и творчество — разные явления. «Соз-
нание человека не только отражает объективный мир, но и тво-
рит его.
Понятие ( = человек) как субъективное ... есть стремление реа-
лизовать себя, дать себе через себя самого объективность в объек-
тивном мире и осуществить (выполнить) себя» \ «...Мир не удов-
летворяет человека, и человек своим действием решает изменить
его» 1 2. В творчестве человек выходит за рамки данного природой
и на основе данного природой создает новое, сообразное своим
целям.
Отмечая различный характер отражения и творчества, мы в то
же время должны видеть их связь; и не только в том смысле, что
творчество без отражения невозможно. Творческие компоненты
имеются у человека и в составе чувственных представлений, и в си-
стеме понятийных образов, как в живом созерцании, так и в эмпи-
рическом и теоретическом. В сознании человека функционируют
многие понятия типа идеального, нацеленные на будущее. Но име-
ются и чувственные представления, являющиеся продуктом абст-
рактного мышления, которые содержат образ будущего, выступа-
ют как представления-цели 3; они — тоже идеальное, т. е. представ-
ления-идеальное. На них замыкаются многие представления толь-
ко отражательного типа; иначе говоря, чувственное отражение в не-
малой степени определяется практикой, будущим, теми новыми
творческими представлениями, в которых воплощается будущее.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29.С. 194.
2 Там же. С. 195.
3 См.: Коршунов А, М. Место чувственного отражения в научном познании.
С. 56-61.
188
Мы разделяем мнение о том, что в познании нет двух парал-
лельных, не зависящих друг от друга механизмов, один из которых
обслуживает отражение, а другой — творчество; выделить подоб-
ные «механизмы» оказывается невозможным, поскольку творчест-
во пронизывает весь познавательный процесс. Нельзя назвать ни
одной формы познания, которая была бы «чистым отражением», ко-
пированием объекта. «Разумеется, соотношение отражения и твор-
чества на разных ступенях, в разных формах познания весьма раз-
лично. Наиболее ярко творческая активность субъекта выражается
на ступени рационального мышления, на уровне теоретического по-
знания. Однако и чувственная ступень далеко не лишена творчес-
кой стороны. Правомерно считать, что отражение включает в себя
творчество как внутренний момент, как свою противоположность,
диалектическое отрицание. Будучи противоположностями, отраже-
ние и творчество не существуют друг без друга, взаимно дополня-
ют и проникают друг в друга» 1.
Итак, творчество и отражение — разные, но взаимосвязанные
феномены.
Распространенным является понимание творчества как деятель-
ности человека, преобразующей природный и социальный мир в со-
ответствии с целями и потребностями человека и человечества на
основе объективных законов действительности.
По-видимому, последнее («на основе объективных законов дей-
ствительности») будет необязательным признаком; во-первых, он
содержится в указании на преобразование природы, и, во-вторых,
его включение оставляет за бортом творчества то, что имеет место
в религиозных, мифологических конструкциях, в ряде областей ис-
кусства, на обыденном уровне сознания.
Иногда считают, что творчество — это создание такого нового,
которое имеет положительную общественную значимость, способ-
ствует прогрессивному развитию человечества. По поводу такого
определения справедливо выдвигается возражение: общественной
значимости не имеет ни творчество детей, ни решение взрослым че-
ловеком головоломки; в истории известно немало случаев, когда
блестящие достижения творческой мысли людей долгое время не
обретали общественной значимости. К этому нужно добавить, что
если различается общественная и индивидуальная значимость, то
нет сколько-нибудь веской причины (кроме желания обезличить
картину творчества, безостаточно растворив индивида в «общест-
венном») для игнорирования индивидуальных интересов и индиви-
дуального творчества. И еще одно соображение: «привязывание»
творчества только к прогрессу, как в приведенном выше определе-
нии, даже при научно-объективном понимании прогресса (а про-
гресс до сих пор трактуется неоднозначно и даже произвольно) да-
1 Коршунов А. М., Шаповалов В. Ф. Творчество и отражение в историче-
ском познании. М., 1984. С. 31.
189
ет повод для очерчивания излишне узкого круга явлении, относимых
к творчеству. Даже тех деятелей науки и культуры, которые созда-
вали новое в интересах реакционных социальных групп, вряд ли
следует считать нетворческими личностями. Точнее будет избрать
угол зрения на творчество, который мог бы охватить многообраз-
ные его проявления — и прогрессивное, и реакционное, консерва-
тивное, и нейтральное по отношению к прогрессу. Это скорее виды
или типы творчества, нежели само его существо Конечно, соци-
ально значимое творчество, да к тому же прогрессивное, являюще-
еся основой человеческого прогресса, нужно квалифицировать как
высшую форму творческой деятельности.
Высказанные соображения заставляют нас вновь обратиться к
духовному явлению, называемому идеальным, и к предметам, вы-
ступающим его объективацией. По своему существу идеальное яв-
ляется новым, причем новым, непосредственно связанным с дея-
тельностью человека — как индивида, так и социальной группы,
класса, общества. Правда, не всякое идеальное будет таким, какое
заслуживает отнесения к творчеству. «Идеальное» всегда есть «но-
вое», но «новым» может быть малосущественное; решение ежечас-
но возникающих в повседневной хозяйственно-бытовой деятельно-
сти малосущественных (с точки зрения всей жизни индивида) во-
просов вряд ли стоит зачислять в разряд творческих решений. Да
и мало ли такого, малосущественного, но нового, имеется в дея-
тельности социальных групп, классов, самого общества? Причем
заметим, что существенное на одном структурном уровне «челове-
ка» может быть несущественным для другого уровня и наоборот.
Мы оставляем для самостоятельного рассмотрения студентами
вопрос о критериях, отделяющих «существенно новое» от «несуще-
ственно нового», как и более широкий вопрос — о критериальных
признаках творческой деятельности вообще, о формулировании (в
разных вариантах) исходного определения понятия «творчество».
Пока же мы примем в качестве рабочего, требующего, как мы
полагаем, коррективов, следующее определение, встречающееся в
философской литературе: творчество — это процесс человеческой
деятельности, создающий качественно новые материальные и ду-
ховные ценности.
Творчество изучается многими науками: философией, психоло-
гией, науковедением, кибернетикой, теорией информации, педагоги-
кой и др. В последние десятилетия встал вопрос о создании особой
науки, которая исследовала бы творческую деятельность челове-
ка, — эвристики1 2. Круг ее проблем широкий: здесь и вопрос о спе-
цифических чертах творческой деятельности, и о структуре, этапах
1 Подлинное творчество в культуре, политике, науке и производстве опреде-
ляется принципиальной новизной полученных результатов «в масштабах их исто-
рической значимости» // Введение в философию. Ч 2. С. 346.
2 Считается, что термин «эвристика» происходит от «эврика!» — «я на-
шел!», восклицания, приписываемого Архимеду при неожиданном открытии
190
творческого процесса, типах творческой деятельности, о соотноше-
нии научного и художественного творчества, о роли догадок и слу-
чая, о таланте и гениальности, стимулирующих и репрессирующих
факторах творческого процесса, о роли мотивационных и личност-
ных факторов в творческой деятельности, влиянии социальных ус-
ловий на проявление творческих способностей и на творческий про-
цесс, о творческой продуктивности и возрасте, роли научных мето-
дов в продуктивном мышлении, стиле мышления в науке и творче-
стве, диалоге и дискуссиях как средствах и формах научного твор-
чества и т. п. Философия изучает мировоззренческую сторону твор-
ческой деятельности человека, проблемы гносеологического и обще-
методологического характера. В ее компетенции такие проблемы,
как творчество и сущность человека, отражение и творчество, от-
чуждение и творческие способности, гносеологическая специфич-
ность творческого процесса, творчество и практика, соотношение ин-
туитивного и дискурсивного, социокультурная детерминация твор-
ческой деятельности, соотношение индивидуально-гносеологическо-
го и социологического уровней творчества, этика ученых и творче-
ская деятельность, гносеологический и этический аспекты научных
дискуссий и др.
В разработке проблем творчества философы опираются на ре-
зультаты других наук, на обобщение их результатов. В то же вре-
мя специалисты-психологи (как и специалисты иного профиля) в
своих исследованиях ориентируются на результаты исследования
мировоззренческого и гносеологического аспектов творческой дея-
тельности. Здесь — взаимодействие, аналогичное взаимоотношению
философии и частных наук вообще.
Учитывая тот факт, что ряд вопросов творчества уже освещал-
ся в предыдущих разделах (о сущности идеального, о чувственно-
сенситивном и абстрактно-мысленном, об интуиции и соотношении
интуитивного и дискурсивного и т. п.), мы затронем здесь лишь не-
сколько моментов, касающихся феномена «творчество».
Творчество неоднородно; многообразие творческих проявлений
поддается классификации по разным основаниям. Отметим лишь,
что существуют разные виды творчества: производственно-техниче-
ское, изобретательское, научное, политическое, организаторское,
философское, художественное, мифологическое, религиозное, пов-
седневно-бытовое и т. п.; иначе говоря, виды творчества соответст-
вуют видам практической и духовной деятельности, хотя, конечно,
выделение видов творчества этим не ограничивается.
Особого внимания в этой связи заслуживает противопоставле-
ние творчества труду. «Труд, — говорилось, например, на страни-
цах журнала «Praxis», — есть отрицание творчества, так же как
им основного закона гидростатики; «эврика» — слово, выражающее радость
при решении какой-либо проблемы, при появлении удачной мысли, идеи, при
«озарении».
191
и творчество есть отрицание труда... Труд есть не творческая дея-
тельность, а преимущественно такая, в которой рутинно повторя-
ются некоторые операции»1. Факт связи духовного творчества с
трудом очевиден, однако, по-видимому, в данном рассуждении речь
идет о физическом труде. Такой труд на заводах, на земле, в бы-
ту тоже не является антиподом творчеству. Он включает в себя по-
знавательный компонент; сознание же субъекта, занятого физиче-
ским трудом, обладает способностью выходить за рамки схематиз-
ма многократных повторений привычных операций и формировать
представления о более совершенных средствах и продуктах трудо-
вой деятельности. Можно утверждать как принцип неразрывную
связь трудовой деятельности и творчества. Иное дело — условия
жизни индивида, его образовательный уровень, материальная заин-
тересованность в улучшении производства, моральная атмосфера,
степень демократизма на предприятии и т. п.; в зависимости от
множества факторов, в основном, социального характера эта воз-
можность может не реализоваться, а может и реализоваться, при-
чем в разных условиях в разной степени.
Труд в сфере материального производства обеспечивает одно из
необходимых условий творчества в духовной сфере общества. Воп-
рос о творческой стороне труда в сфере материального производ-
ства, ,о специфике исторического творчества масс1 2 не менее важен,
чем, скажем,,вопрос о специфике научного или/художественного
творчества.
Структура творческого процесса тоже требует дальнейшего ис-
следования и выработки на этой основе общезначимой трактовки.
Все еще встречается представление, ограничивающее научное твор-
чество нахождением решения проблемы. Но в этом случае не уч-
тено само начало творческого процесса, начало его развертывания.
Осознание потребности, постановка и формулирование проблемы —
это начальные рубежи процесса поиска решения проблемы. Фик-
сируя конкретную проблемную ситуацию и цель исследования,
проблема направляет весь творческий процесс в его сложном дви-
жении к результату. Идеальное, как центральное звено творческого
процесса, рождается под непосредственным воздействием проблем-
ности и для удовлетворения соответствующей потребности субъекта.
Техническое творчество, например, имеет следующие звенья:
раскрытие технического противоречия, формулировка технической
задачи, выработка технической идеи, создание идеальной модели,
материализация идеального образа, отработка и внедрение работо-
способного технического объекта, его дальнейшее совершенствова-
ние3. Для характеристики этапов (или фаз) научного творчества
приведем несколько близких друк к другу трактовок. Д. Маккин-
1 Praxis. Beograd, 1967. № 5—6. С. 630.
2 См., например: Давыдова Г. А. Творчество и диалектика. М., 1976.
3 См.: Белозерцев В. И. Проблемы технического творчества как вида духов-
ного производства. Ульяновск, 1970. С. 35.
192
нон^ выделяет пять этапов: 1) накопление знаний, навыков и уме-
ний для четкого формулирования проблемы; 2) этап «сосредоточе-
ния усилий», который иногда приводит к решению проблемы, а ино-
гда вызывает усталость и разочарование; 3) уход от проблемы, пе-
реключение на другие занятия; этот этап называют периодом инку-
бации; 4) озарение, или «инсайт»; 5) верификация. А. М. Селезнев1 2
выделяет в творческом процессе следующие фазы: 1) обнаружение
научной проблемы, выбор предмета исследования, формулирование
цели и задач исследования; 2) сбор информации и выбор методоло-
гии исследования; 3) поиск путей разрешения научной проблемы,
«вынашивание» новой научной идеи; 4) научное открытие, «рожде-
ние» научной идеи, создание идеальной модели открытого ученым
явления; 5) оформление полученных научных данных в логически
стройную систему. По мнению И. Тейлора (Канада)3, творческий
процесс имеет этапы: 1) формулирования проблемы; 2) трансфор-
мации, когда проблема трансформируется с помощью метафоры,
аналогии, «реверсирования» и т. д.; 3) внедрения и использования
творческого продукта, т. е. преобразования какой-то части окружа-
ющей среды.
Приведенные трактовки структуры творческого процесса фик-
сируют проблему как исходную фазу (или этап) творчества. Этим
подкрепляется и наше представление о творчестве. Наряду с дан-
ным общим моментом приведенные трактовки творчества различа-
ются в нескольких отношениях. С одной стороны, это показатель
дискуссионности вопроса, с другой — сложности самого явления.
Мы предлагаем читателям самим взвесить степень обоснованности
каждой из приведенных точек зрения и либо принять одну из них
как наиболее обоснованную, либо сформировать другое представле-
ние о структуре творческого процесса в науке.
Среди разработок по вопросам творчества большой интерес в
плане их использования учеными в своей деятельности представля-
ют исследования, посвященные стимулированию процесса научно-
го творчества. Эти работы могут привлечь внимание специалистов-
философов, стать предметом гносеологического анализа. Но они лю-
бопытны и сами по себе, как методы или способы, приемы активи-
зации творческих способностей в любой отрасли научного позна-
ния. Коснемся некоторых из них.
В литературе по творчеству нередки обращения к «синектике
Гордона»4. Сам У. Гордон определяет теорию синектики как опера-
1 Проблемы научного творчества. ИНИОН АН СССР. М., 1980. С. 209.
2 См.: Селезнев А. М. Место творчества в системе «Наука — техника — про-
изводство» Л Диалектика и теория творчества. М.» 1987. С. 100.
3 См.: Проблемы научного творчества. С. 225.
4 См.: Gordon W. J. J. Synectics. The development of creative capacity. N.-Y.
1961. (Процесс научного творчества. ИНИОН АН СССР. М., 1977. С. 149—150.)
7 Зак. 509 193
ционную теорию, предназначенную для сознательного использова-
ния подсознательных психологических механизмов, действующих в
процессе творчества. Группа ученых, которой предлагают решить
задачи, пользуется, по наблюдениям Гордона, аналогиями четырех
видов — прямой аналогией, когда, например, технический объект
сравнивают с биологическим; символической, когда для предложен-
ной проблемы удается дать общее определение, которое вызывает
некоторые необходимые ассоциации; фантастической, когда мыс-
ленно создается идеальная ситуация, пусть даже противоречащая за-
конам природы, в которой задача легко решается; наконец, личной
аналогией, когда члены группы воображают себя элементами пред-
ложенной ситуации.
Последний момент, по-видимому, представляет собой то, что
Жак Моно называет «субъективным уподоблением»1. Когда уче-
ный заинтересовался каким-либо феноменом или проблемной ситуа-
цией, пишет Ж. Моно, он пытается, не всегда осознавая это, субъ-
ективно промоделировать ситуацию, чтобы достичь внутренней ре-
презентации самого феномена, а затем и других составляющих дан-
ной ситуации. Недаром многие физики рассказывают, что, размыш-
ляя над своими проблемами, они воображают себя электроном или
другой элементарной частицей и задают вопрос: как бы я вел себя,
будь я этой частицей.
А. Осборн предложил для стимулирования научного творчества
«брейнсторминг» — «мозговой штурм», или «мозговую атаку»1 2.
Суть его — в особой форме воздействия группы на индивида, ре-
шающего проблему. А. Осборн приводит примеры, когда пробле-
мы, не поддававшиеся индивидуальным усилиям, были успешно ре-
шены во время сессии «брейнсторминга». Стимулирование творче-
ской активности достигается, по его мнению, благодаря соблюде-
нию четырех принципов: 1) исключается критика, можно высказы-
вать любую мысль без боязни, что ее признают плохой; 2) поощря-
ется самое необузданное ассоциирование: чем более дикой пока-
жется идея, тем лучше; 3) количество предлагаемых идей должно
быть как можно большим; 4) высказанные идеи не являются ни-
чьей собственностью, никто не вправе монополизировать их; каж-
дый участник вправе комбинировать высказанные другими идеи,
видоизменять их, «улучшать» и совершенствовать. В основе этой
методики лежит уверенность в том, что творческое мышление тре-
бует свободы, раскрепощенности, устранения всяких внешних тор-
можений. У каждого человека есть способность генерировать идеи
1 См.: Mono J. The analysis of scientific method and logik of scientific dis-
covery//The creative process in science and medicine. Amsterdam, N.-Y., 1975.
(Проблемы научного творчества. ИНИОН АН СССР. С. 177).
2 См.. Научное творчество. ИНИОН АН СССР. Вып. 4. М., 1979. С. 39.
(Анализ данного метода, а также «синектики» У. Гордоиа и изложение еще
одного метода — «алгоритма изобретения» Г. С. Альтшуллера см. в кн. Альт-
шуллер Г. С. Алгоритм изобретения. М., 1973.)
194
и критически оценивать их. Критическая оценка тормозит генери-
рование идей, сковывает мысль. Поэтому желательно, по А. Осбор-
ну, чтобы в момент «рождения» идеи способность к критической
оценке была отключена. Критическое рассмотрение и оценка идей
должны быть отсрочены, перенесены на будущее; это следующий
этап работы. Таким образом, две стадии творческого процесса —
выдвижение идей и их оценка — искусственно отделяются друг от
друга.
Метод «мозгового штурма» применялся еще задолго до того, как он был про-
анализирован в литературе; как мы уже упоминали, он представляет собой обоб-
щение опыта ученых по стимулированию творческого процесса. Вот один из кон-
кретных фактов.
В первой половине 20-х годов в Москве, в Институте экспериментальной био-
логии (при лаборатории генетики) был организован «Генетический Соор» — спе-
цифическая форма научных обсуждений; в него входили С. С. Четвериков,
Н. К. Кольцов, А. С. Серебровский, В. В. Сахаров и др. — всего 15—16 человек.
Программа «Генетического Соора» выходила за рамки того, что впоследствии
было названо «брейнсторминг»: здесь обсуждали также и новейшие зарубежные
работы по генетике (Т. Моргана, Г. Мёллера и др.). Но главным было обсужде-
ние проблем, ставившихся самими участниками группы. Руководитель этих свое-
образных дискуссий, выдающийся советский генетик С. С. Четвериков писал об
их организации следующее. «Во-первых, необходимо, чтобы заранее была наме-
чена тематика предстоящей беседы, чтобы эта тематика не носила совершенно
случайного характера, во-вторых, нужно, чтобы обсуждение было живым и твор-
ческим, а не бездушно-казенным, чтобы оно проходило в обстановке домашнего
уюта и домашней непринужденности, не носило характер благочинного доклада,
а выливалось бы в форму свободного собеседования, где каждый может высту-
пать в любой момент, как только ему в голову придет та или иная мысль, под-
лежащая обсуждению. Таким образом, вместо доклада получается как бы сво-
бодное собеседование, где люди перебивают друг друга, вставляют свои заме-
чания и начинают горячо спорить, так что дело доходит по временам до насто-
ящего ора (вот отсюда-то, от совместного ора (орания) и получилось наименова-
ние — «Соор»). Третье и, пожалуй, главное — это то, чтобы на эти Сооры со-
бирались люди, тесно связанные между собой по тематике своей работы, и чтобы
посторонние Соору лица не мешали горячему обсуждению» L При приеме новых
членов в Соор соблюдалось условие: каждый кандидат подвергался тайной бал-
лотировке, причем достаточно было одного голоса против, чтобы считать кан-
дидата не принятым. Важным было «не создавать в Сооре неприязненных отно-
шений между его членами и обособленных группировок. Все члены Соора, —
пишет С. С. Четвериков, — были вполне дружны между собой, и я не помню
ни одного случая хотя бы самой незначительной ссоры. С этой же целью на Сооре
были запрещены всякие споры на политические темы... Основным, существенней-
шим правилом Соора было право любого члена останавливать и перебивать до-
кладчика своими замечаниями, вопросами или возражениями»1 2. Следует особо
подчеркнуть, что крупные достижения в генетике, связанные с именами С. С. Чет-
верикова и других участников Соора и ставшие достоянием человечества во вто-
рой половине 20-х — первой половине 30-х годов, в немалой степени были обя-
заны своему вызреванию в сооровских встречах генетиков.
Проблем? стимулирования творческого процесса имеет «выход»
в широкий сЛектр социальных факторов. Даже приведенный исто-
1 Четвериков С. С. Проблемы общей биологии и генетики (воспоминания,
статьи, лекции). Новосибирск, 1983. С. 73.
2 Там же. С. 74.
7*
195
рический пример свидетельствует не только о важности сопостав-
ления и столкновения разных идей и установок, но и о внутренней
потребности науки в демократизме и свободе обсуждений, толе-
рантном отношении к оппонентам, что неотрывно от демократизма
и человечности всей общественной жизни.
Одно из направлений социальной детерминации научного позна-
ния — изменение соотношения видов творческой деятельности. Ди-
намика их такова, что в число ведущих все более выходит со-
циальное творчество.
При классово-антагонистических общественных формациях со-
циальное творчество основной, трудовой части населения не полу-
чало сколько-нибудь заметного развития. Хотя — и это отмечалось
выше — крупные сдвиги в производственно-экономической и поли-
тической сферах, находившие выражение в классовых выступлени-
ях и революциях угнетенных слоев населения, служили показате-
лями творчества трудящихся масс. Тем не менее это было преиму-
щественно эффектом «массового» творчества, развертывавшегося
в движениях экплуатируемого большинства вплоть до вызревания
научно-социалистического идеала стихийным образом, и на основе
его общих результатов возводились и совершенствовались социаль-
ные структуры, создаваемые представителями правящего класса.
В условиях социальных антагонизмов имеет место разрыв между
индивидуумом и обществом, между возможностями индивидов
к творчеству и частичной их реализацией в обществе. Социалисти-
ческая революция кладет начало сознательному социальному твор-
честву трудовых масс. В. И. Ленйн выдвигал как задачу «предо-
ставить полную свободу творчества народным массам»1. Однако
условия культа личности и его остаточные проявления, в частности
«культ кресла», а также социальный застой и свернутость демо-
кратии препятствуют реализации творческих потенций значитель-
ной части строителей нового общества.
Социально-экономические и политические условия, таким обра-
зом, определяют соотношение видов творчества, детерминируя вы-
ход в число ведущих социального творчества, творчества самих тру-
жеников и трудовых коллективов.
Этот вопрос имеет и более широкий контекст — формирование
подлинно гуманистической цивилизации, превращение человека из
частичного существа в целостную, творческую личность.
Веками и даже тысячелетиями человек пребывал в отчужденном
состоянии: в отчуждении от природы, от других людей, от результа-
тов своей деятельности, да и (в известном смысле) от своей твор-
ческой сущности. Тому причинами были низкий уровень развития
производительных сил и все углубляющееся разделение труда, в
своих негативных сторонах закрепляемое частной собственностью
и общественными антагонизмами. Социалистическая революция и
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 27.
196
утверждение общественной собственнбсти на средства производст-
ва подрывают социальные основы отчуждения, но само отчуждение
еще долго сохраняется (в наше время — в виде бюрократизма,
культа вещей и т. п.).
Проблема отчуждения, вернее, его преодоления — это общече-
ловеческая проблема. Ее научная разработка связана с именем
К. Маркса. Им были выявлены новые формы отчуждения, вскрыты
их корни, освещен стратегический путь преодоления отчуждения.
Изначальной сущностью человека Маркс считал труд и творчество,
или, что то же, — творчество в труде. Труд должен быть не само-
отчуждением, а самоутверждением человеческой личности. Слишком
часто и почти для всех в истории труд был средством для поддер-
жания элементарного существования, а не проявлением творческих
способностей человека. Труд должен быть не средством к жизни,
но ее сущностью, процессом, в котором человек полностью и все-
сторонне развивает свои склонности и задатки. Стимулом к труду
должно быть не внешнее принуждение, в том числе стремление к
заработку, а глубокая внутренняя потребность в творчестве. Если
для какого-то отрезка исторического становления цивилизации ха-
рактерно отношение к труду как к проклятию, участие в трудовой
деятельности с отвращением, если от труда бегут, как от чумы, то
при разумной организации общества он может и должен стать пер-
вой потребностью личности, источником полнокровной жизни и сча-
стья. Если бы труд был свободным проявлением жизни, человек на-
слаждался бы жизнью. Творчество становится активным фактором
труда и всей человеческой жизни. В обществе будущего мерилОхМ
производимого богатства будет степень творчества, степень разви-
тия и применения человеческих способностей, знаний, науки. Фор-
мы собственности, с этой точки зрения, есть лишь средство; само-
целью общества становится человек, разностороннее развитие его
способностей, свободный труд и творчество, т. е. самоутверждение
человеческой личности, счастье человека.
Как видим, творчество является отнюдь не рядовой проблемой
гносеологии, а неразрывно связано с судьбами цивилизации, со
смыслом человеческой истории, это одна из центральных проблем
мировоззрения. Она должна рассматриваться в широком контексте
общечеловеческой культуры, в единстве всех видов творческой дея-
тельности и в органичном синтезе праксеологической, гносеологи-
ческой и аксиологической сторон.
Вернемся, однако, к научному творчеству, к его социальной де-
терминированности.
Фокусируя внимание на способах получения новых идей, пред-
ставлений и понятий, мы убеждались в их индивидуальном, непо-
вторимом характере, в их случайности и непредсказуемости. Мы
видели также, что иррациональные скачки в научном познании по-
сле заполнения «логического вакуума» дискурсивными компонента-
ми «снимались», благодаря чему процесс познания обретал вид ло-
197
гичности, закономерности и непрерывности. Но в еще большей ме-
ре закономерность научного познания выступает, когда с индиви-
дуального уровня субъекта познания приходится переключаться на
уровень общества, на социокультурный фон развития науки.
Спрашивается: так ли уж индивидуальны и неповторимы от-
крытия Г. Менделя и А. Эйнштейна, что без этих личностей не бы-
ло бы и соответствующих открытий? Настолько ли велика роль ин-
дивидуальной интуиции, чтобы всецело направлять движение на-
учного прогресса?
Вопрос не из простых, если вспомнить многочисленные факты
«озарений» и случайных догадок.
Но сопоставим эти факты со столь же многочисленными случа-
ями открытий одного и того же явления разными учеными пример-
но в одно и то же время. Мы говорим о Г. Менделе, но должны
вспоминать также о «переоткрытии» его законов в разных местах
Чермаком, Корренсом и де Фризом в 1900 г. Мы знаем открытие
А. Эйнштейна, но вместе с тем знаем и аналогичные результаты
А. Пуанкаре (1905). А совпадение открытий Ч. Дарвина и Уолле-
са? Анализируя эти и им подобные случаи, В. И. Купцов справед-
ливо отмечает, что фундаментальные открытия «всегда историчес-
ки подготовлены. Подготовленной оказывается не только сама про-
блема, но и компоненты ее решения» Этой подготовленностью и
объясняются те факты, которые квалифицируются как «переоткры-
тия». В данной связи небезосновательно положение, высказанное
психологом из Калифорнии Гоуэном: «То, что гениям открывалось
в одной вспышке озарения, может прийти к менее ярким людям в
результате длительных и напряженных усилий» 1 2. Вместе с тем был
все-таки и Г Мендель, опередивший свою эпоху на несколько деся-
тилетий. Для его открытия еще «не пришло время», хотя ряд пред-
посылок уже был. В целом оно не было случайным, и закономер-
ность и логичность истории познания не настолько абсолютна, что-
бы умалять заслуги отдельных личностей, творцов открытий. «Это
не должно создавать иллюзию, будто авторы открытий не являют-
ся авторами. Все дело в том, что именно они устанавливают про-
блему, понимают ее суть, находят ее решение, воспринимая лучше
других людей потребности культуры»3.
Итак, рассмотрение научного творчества показывает его глубо-
ко индивидуальную природу, большое значение в нем профессио-
нализма и таланта исследователя, его' нравственных качеств, интуи-
ции и случайностей; в то же время творчество не является таинст-
венным явлением4. Приближается разгадка механизма интуиции и
1 Купцов В. И. Природа научного открытия // Природа научного открытия.
Философско-методологический анализ. М., 1986. С. 22.
2 Проблемы научного творчества. Сборник аналитических обзоров. ИНИОН
АН СССР. С. 183.
3 Купцов В. И. Природа научного открытия. С. 22.
4 О творчестве см. подробней: Коршунов А. М. Творчество в научном позна-
198
роли случайных факторов. Процесс научного познания на уровне
индивидов интуитивен и дискурсивен, в нем сливается необходи-
мость со случайностью, случайность оказывается доминирующей
для «запуска» механизма интуиции, вероятностный результат до-
полняется последующей дискурсивностью. На уровне общества и
культуры в целом доминирующей оказывается необходимость, под-
чиняющая себе случайность. Деятельностная и социальная природа
познания обеспечивает его рациональный в целом характер и зако-
номерное развитие в соответствии с логикой объективного мира.
Такая трактовка научного познания и научного творчества несов-
местима с иррационализмом, логицизмом и агностицизмом, не учи-
тывающими сложный, диалектический процесс научного творчества
и недооценивающими в общей системе факторов научного познания
роль практической деятельности человека.
Человечество никогда не довольствовались случайностями и сти-
хийностью в познании мира. Всегда, на всем протяжении развития
науки шел поиск средств направленного и эффективного воздейст-
вия на научное творчество. Как показывает опыт развития науки,
научным творчеством в известных пределах можно управлять. Это
касается как условий проявления индивидуальных способностей
исследователя, в частности, интуиции, условий, благоприятствую-
щих встрече со «счастливой» случайностью, повышающих степень
вероятности решения проблемы, так и, с другой стороны, — усло-
вий социокультурного характера, социально-экономических, поли-
тических и общекультурных предпосылок, тоже поддающихся (осо-
бенно при исключении социальных антагонизмов) определенному
регулированию. Нисколько не умаляя роли интуиции и случайно-
сти в научном творчестве, ученые ориентируются прежде всего на
рациональные способы исследования, действующие относительна
автономно от той же интуиции, способные давать крупные научные
результаты в этой своей автономии и в то же время подводящие
процесс познания к интуитивным скачкам.
ГЛАВА X
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
СУБЪЕКТА
1. Постановка проблемы рациональности в критическом
рационализме
Проблема рациональности познавательной деятельности чело-
века в мировой философии является сравнительно новой. Начиная
с античности и вплоть до середины 50-х годов нашего века она бы-
нии // Марксистско-ленинская диалектика. Кн. 3. Диалектика процесса познания.
М., 1985; Цапок В. А. Творчество (Философский аспект проблемы). Кишинев,
1989; Яковлев В. Я. Диалектика творческого процесса в науке. М., 1989.
ла как бы растворена в ряде других философских проблем: пробле-
ме доказательности знаний, проблеме научного метода, проблеме
сознательного и бессознательного и др. В самостоятельную про-
блему она обособляется в работах представителей так называемо-
го критического рационализма, представляющего собой одно из на-
правлений постпозитивизма. В явном виде проблема рациональ-
ности была сформулирована в работах К. Поппера и получила
свое развитие в работах его последователей и оппонентов, таких,
как И. Лакатос, У. Бартли, Г Альберт, П. Фейерабенд и др. Не
без влияния этих философов проблема рациональности оказалась в
центре внимания всей западной философии в настоящее время, о
чем свидетельствует Всемирный философский конгресс 1978 г. в
Дюссельдорфе. Как отмечал в одной из своих статей, посвященных
подведению итогов этого конгресса Т. И. Ойзерман, «проблема ра-
циональности занимала особенное, можно, пожалуй, даже сказать
ключевое положение в развернувшейся дискуссии» Ч В этой дис-
куссии имена постпозитивистов (К. Поппер, Т. Кун, П. Фейерабенд,
У. Бартли) звучали гораздо чаще, чем имена других западных фи-
лософов.
Прежде чем приступить к критическому анализу постановки и
решения проблемы рациональности в постпозитивизме, следует на-
помнить, что употребление терминов «рациональность» и «рацио-
нализм» в постпозитивизме и особенно в критицизме существенно
отличается от их употребления в классической философии в связи
с обсуждением дилеммы «рационализм — эмпиризм». В традици-
онном понимании под рационализмом подразумевается опреде-
ленная традиция в гносеологии, которая именно разум, в про-
тивоположность чувственному опыту, считала главным и наиболее
надежным источником познания. В критицизме апелляция как к ра-
зуму, так и к опыту в равной степени характеризует рациональное
поведение ученого. Давая самое общее определение понятию «ра-
ционализм», Поппер писал: «Я использую слово «рационализм»
для того, чтобы указать, грубо говоря, позицию, которая стремится
решать как можно больше проблем посредством апелляции к ра-
зуму, т. е. к ясному мышлению, и опыту, а не посредством апелля-
ции к эмоциям и страстям...»1 2 В соответствии со своей концепцией
метода под решением проблем Поппер понимает пробные теории и
ясным мышлением называет мышление, не выходящее за рамки
формальной логики. Поэтому рациональность научного мышления
интерпретируется им как решение судьбы пробных теорий посред-
ством апелляции к формально-логическим процедурам мышления и
опыту. А это возможно только в рамках последовательного фаль-
сификационизма, поскольку опыт может решать судьбу теорий
1 Ойзерман Т. И. Проблема рациональности и современный философский ан-
тиинтеллектуализм JJ Вопросы философии. 1979. № 2. С. 96.
2 Popper К. The Open Society and its Enemies. L., 1973. P. 224.
200
только с помощью логического правила modus tollens. Иными сло-
вами, в понимании Поппера научная рациональность отождест-
вляется с логической принудительностью наших решений, касаю-
щихся судьбы научных положений. Именно с этих позиций он и об-
виняет Юма в иррационализме, поскольку, по Юму, научное мыш-
ление базируется на правилах индукции, «не имеющих, по мнению
Поппера, логического оправдания. В «Логике научного иссле-
дования» он прямо писал, что «рациональная реконструкция» про-
цесса научного мышления может дать только логический скелет
процедуры проверки» !.
Первоначально Поппер целиком отождествлял рациональность
научного знания с его фальсифицируемостью. Критерий фальсифи-
цируемости и выступал критерием научной рациональности зна-
ния. А поскольку сама фальсифицируемость знания может сохра-
няться только при постоянном стремлении к опровержению теорий,
при постоянном критическом отношении к теориям, рациональное
отношение приравнивалось к критическому отношению. Общим кри-
терием рациональности на этом этапе философской эволюции Поп-
пера являлась эмпирическая «критикабельность» знания. Позже, в
60-х годах, в связи с обсуждением природы философского знания»
Поппер попытался расширить свой критерий рациональности и вме-
сто эмпирической «критикабельности» он начинает говорить о «кри-
тикабельности» вообще, в широком смысле слова. Как он писал,
рационалистическая философия уравнивает рациональное отноше-
ние с критическим отношением и готовностью признавать критику,
которая подчеркивает значение проблем для понимания теорий и
значение «критикабельности» для демаркации между более ценны-
ми теориями и теми теориями, которые не являются столь ценными.
В широком смысле термин «рациональность», согласно Попперу,
применим и для оценки метафизических систем. Но поскольку ус-
пешное решение философских проблем ставится Поппером в одно-
значную связь с решением конкретно-научных проблем, при реше-
нии которых критерием рациональности выступает эмпирическая
«критикабельность», его понятие «критикабельности» в широком
смысле фактически сводится к эмпирической «критикабельности».
Представляет интерес подход Поппера к обоснованию рацио-
нальности. Именуя свою теорию рациональности критическим ра-
ционализмом, он противопоставляет его так называемому тоталь-
ному или всеохватывающему рационализму, который, по его мне-
нию, долгое время господствовал в западной философии. Сущность
всеохватывающего, или некритического, рационализма, он усмат-
ривает в принятии тезиса: «Любое предположение, которое не мо-
жет быть поддержано или доказательством, или опытом, должно
быть отброшено»1 2. Но этот тезис делает несостоятельной саму
1 Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные работы. М., 1983.
С. 52.
2 Popper К. The Open Society and its Enemies. P. 230.
201
доктрину некритического рационализма, ибо она, в свою очередь, не
может быть поддержана доказательством или опытом, и это пред-
полагает, что она сама должна быть отброшена. В противополож-
ность этому критический рационализм допускает возможность при-
нятия любого предположения, но требует критического отношения
к нему, т. е. «готовности слушать критические аргументы и учиться
у опыта». Сама доктрина критического рационализма не требует,
по мнению Поппера, однозначного логического обоснования. Вы-
бор между рационализмом и иррационализмом он рассматривает
не как логически мотивированный выбор, а как дело морального
решения, как акт веры. «Конфликт XIX века между наукой и рели-
гией, как мне кажется, может быть преодолен. Так как некрити-
ческий рационализм является несостоятельным, проблема может
заключаться в выборе не между знанием и верой, но только между
двумя типами вер. Новая проблема заключается в том, какая из
них является правильной, а какая — ошибочной»1. По<ппер дела-
ет и еще более определенное заявление на этот счет: «Рационали-
стическая установка возникает в акте веры... веры в разум... и сме-
ло признает свое происхождение из иррационального решения»2.
Идеи критического рационализма Поппера получают свое раз-
витие в работах одного из учеников Поппера У. Бартли. Бартли
пытается сформулировать доктрину так называемого «всеохваты-
вающего критического рационализма», или, как некоторые совет-
ские авторы переводят этот термин, доктрину «панкритического ра-
ционализма» (этот термин мы и будем употреблять в дальнейшем).
Бартли пересматривает две идеи Поппера: понимание «крити-
кабельности» как критерия рациональности и подход к обоснова-
нию рационализма. Если Поппер так или иначе связывает рацио-
нальность с фальсифицируемостью, с эмпирической «критикабель-
ностью», то Бартли прямо заявляет: «В противоположность Поппе-
ру я уверен, что его фальсификационистский критерий демаркации
является относительно неважным, по крайней мере для целей оцен-
ки и критики»3. Он выдвигает следующие основания для такого
утверждения: во-первых, наука включает в свой состав утвержде-
ния, не поддающиеся непосредственному сопоставлению с опытом,
следовательно, для их оценки и критики эмпирической опроверга-
емости недостаточно; во-вторых, в той мере, в какой признается
существование метафизики и ее влияние на науку, встает проблема
оценки и критики метафизических теорий, а к ним критерий фаль-
сифицируемости неприложим по определению. Бартли приходит к
выводу о необходимости «выработки более общего критерия, при-
ложимого ко всей совокупности логически связанных утвержде-
1 Popper К. The Open Society and its Enemies. P. 246.
2 Ibid. P. 231.
3 Bartley W. Theories of Demarcation between Science and Metaphysics//
Lakatos and Musgrave (eds). Problems in the Philosophy of Science. Amsterdam,
1968. P. 43.
202
ний — метафизических, научных, теологических, этических, — с по-
мощью которого можно было бы отделять теории сомнительные от
тех, которые заслуживают серьезного обсуждения» Ч Поиски такого
критерия он и формулирует как проблему демаркации рациональ-
ного от иррационального, критического от некритического или как
проблему поисков общего критерия рациональности, приложимого
к оценке любого продукта познавательной деятельности. В каче-
стве такого критерия он и предлагает рассматривать «критикабель-
ность» в широком смысле, под которой он имеет в виду отсутствие
у рациональных теорий встроенных приспособлений, с помощью ко-
торых можно избегать или отклонять критические аргументы, эм-
пирические или какие-либо другие. Но определенных критериев, по-
зволяющих выявлять теории «со встроенными антикритическими
приспособлениями», Бартли не формулирует, поясняя смысл своего
критерия рациональности лишь на примерах. Из этих примеров
можно понять, что теория является «критикабельной» и, следова-
тельно, рациональной, если она допускает существование теорети-
ческой альтернативы, с позиций которой она может критиковаться.
Но вряд ли такое определение рациональности можно считать име-
ющим критериальный характер.
Второй элемент новизны концепции рациональности Бартли за-
ключается в попытке по-новому подойти к обоснованию рациона-
лизма. Бартли рассматривает попперовское деление рационализма
на критический и некритический и критику всеохватывающего ра-
ционализма с точки зрения его самообоснованности. Но он считает,
что попперовское обоснование критического рационализма как раз-
новидности веры также неприемлемо, ибо уравнивает рационализм
и иррационализм в праве на существование. Бартли считает, что
такого обоснования критического рационализма можно избежать,
если синтезировать последний с всеохватывающим рационализмом.
Итогом такого синтеза и является доктрина панкритического ра-
ционализма. Бартли предлагает сохранить всеохватывающий ха-
рактер некритического рационализма, но заменяет джастификацио-
нистскую или интеллектуалистскую идею рациональности поппе-
ровской идеей критической рациональности. В панкритическом ра-
ционализме любое положение отстаивается рационально, если оно
открыто для критики. Таким образом, если для критического ра-
ционалиста попперовского типа принятие рационалистической док-
трины— это иррациональный акт веры, то для панкритического
рационалиста это результат рационального решения, опирающе-
гося на те же самые стандарты рациональности, которые в этой
доктрине провозглашаются.
Идеи Поппера и Бартли по вопросу о рациональности получили
свое дальнейшее развитие в работах группы западногерманских
3 Bartley W. Theories of Demarcation between Science and Metaphysics //
P. 53—54.
203
философов, лидерами которой являются Г. Альберт и X. Шпинер.
Если Поппер и Бартли в основном интересуются рациональностью
как определенным свойством знания, то западногерманские фило-
софы делают особый упор на мировоззренческие аспекты доктрины
критического рационализма.
Своеобразный подход к пониманию научной рациональности
развивает И. Лакатос, опираясь на свою методологию исследова-
тельских программ. Проблему научной рациональности он одноз-
начно связывает с проблемой удовлетворительной методологии. По
его мнению, «современная методологическая концепция или «логи-
ка открытия» представляет собой просто ряд правил (может быть,
даже не особенно связанных друг с другом) для оценки готовых,
хорошо сформулированных теорий. Такие правила или системы оце-
нок часто используют также в качестве «теорий научной рациональ-
ности» I Прогресс в теориях научной рациональности он связывает
с прогрессом в методологии науки. Каждой методологической кон-
цепции соответствует своя теория научной рациональности. В исто-
рии методологии он выделяет четыре типа методологических докт-
рин, которые одновременно являются и четырьмя последовательно
сменяющими друг друга концепциями научной рациональности: ин-
дуктивизм, конвенционализм, методологический фальсификацио-
низм и методология исследовательских программ. Критерием оцен-
ки меры прогрессивности или приемлемости самих этих теорий ра-
цональности, согласно Лакатосу, является их степень соответствия
реальной истории науки. Более прогрессивной является та теория
рациональности, которая позволяет дать более полную рациональ-
ную реконструкцию истории науки. «Прогресс теории рациональ-
ности в науке состоит в открытии новых исторических фактов и во
все более расширяющейся рациональной реконструкции истории
науки, пронизанной оценочными характеристиками»1 2. Исходя из
этого, он приходит к выводу, что его концепция исследовательских
программ является лучшей из всех имеющихся на сегодняшний
день концепций научной рациональности. Все это позволяет сделать
вывод, что Лакатос фактически отождествляет проблему научной
рациональности с проблемой рациональной реконструкции истории
науки.
Другой важный момент трактовки научной рациональности у
Лакатоса связан с пониманием факторов, определяющих рацио-
нальность поведения ученых. И у Поппера, и у Бартли рациональ^
ное поведение ученого детерминируется действием двух факторов:
опыта и логики. В концепции Лакатоса рациональность поведения
ученого, наряду с опытом и логикой, определяется также рядом со-
держательных установок, входящих в ядро исследовательской про-
граммы. Поведение ученого является рациональным, если оно со-
1 Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и
развитие науки. М., 1978. С. 204.
2 Там же. С. 257.
204
образуется не только с опытом и логикой, но и с положениями яд-
ра программы и правилами эвристики, принятыми конвенциональ-
но. Поскольку при переходе от программы к программе ядро и пра-
вила эвристики меняются, понятие рациональности оказывается ис-
торически релятивным. В целом же Лакатос не выходит за рамки
критического рационализма, поскольку рациональность принятия и
отвержения самих программ покоится у него на эмпирической «кри-
тикабельности» последних.
Коренной поворот в понимании научной рациональности наме-
чается в концепции П. Фейерабенда. Поскольку он отрицает само-
стоятельную роль опыта в познании и не допускает существования
единых методологических стандартов, в рамках которых действует
логика в научном исследовании, существование какой-либо единой
теории рациональности становится невозможным. Методологичес-
кий анархизм приводит Фейерабенда к отрицанию рациональности
науки как особого вида познавательной деятельности. Концепции
научной рациональности он противопоставляет концепцию истори-
ческого релятивизма, согласно которой стандарты рациональности
полностью меняются от эпохи к эпохе и даже от ученого к ученому.
В этом отношении методологический анархизм смыкается с концеп-
цией науки Т. Куна, где научная революция сравнивается с ре-
лигиозным переворотом в воззрениях ученых, в ходе которого ме-
няются не только теории, но и критерии их оценки. Представители
критического рационализма в постпозитивизме единодушно квали-
фицируют взгляды Фейерабенда и Куна как открытый иррациона-
лизм, в ответ на что эти авторы обвиняют критических рационалис-
тов в скрытом иррационализме. Правда, в западной философии
есть и защитники Фейерабенда. Например, Э. Лаг в своей статье
«Рационализм Фейерабенда» 1 пытается интерпретировать позицию
Фейерабенда как рационалистическую. Он, в частности, считает,
что Фейерабенд отрицает только существование особой научной ра-
циональности, но признает существование рациональности обыден-
ной. Однако поскольку сам Фейерабенд какой-либо подробной кон-
цепции обыденной рациональности не дает, ограничиваясь лишь
высмеиванием и критикой различных постпозитивистских концеп-
ций рациональности, решить вопрос о правильности такой интер-
претации взглядов Фейерабенда не представляется возможным.
Противопоставление Куном и Фейерабендом научной рацио-
нальности исторической релятивности научного знания поставило в
западной философии науки проблему синтеза этих понятий. На фи-
лософском конгрессе в Дюссельдорфе многие западные философы
свои доклады по вопросу о рациональности начинали с констата-
ции дилеммы: Поппер или Фейерабенд, рациональность или исто-
рический релятивизм, и затем старались синтезировать эти пози-
1 См: Lugg A. Feyerabend’s rationalism//Canadien journal of philosophy.
Vol. 7. №4. Edmonton, 1977.
205
ции. Наиболее ярко это проявилось в докладе канадского филосо-
фа Д. Н. Хатиангеди на тему: «Рациональность и исторический ре-
лятивизм» Но удовлетворительного решения этой дилеммы за-
падные философы на конгрессе не дали.
При рассмотрении предлагаемых постпозитивистами решений
проблемы рациональности следует прежде всего обратить внима-
ние на их противоречивость и непоследовательность.
В первую очередь бросается в глаза явное противоречие, суще-
ствующее между тем исходным идеалом рациональности, который
большинство постпозитивистов провозглашают номинально, и теми
фактическими представлениями о научной рациональности, кото-
рые вытекают из их концепции. Как отмечалось, большинство кри-
тических рационалистов под рациональностью науки понимают ло-
гическую и эмпирическую детерминированность, а следовательно,
и принудительность решений ученых, касающихся оценки научных
теорий, что, собственно, и исключает возможность апелляции к эмо-
циям и страстям. Например, К. Поппер потому и уравнивает ра-
циональное отношение к научным теориям с критическим, что по-
следнее, по его мнению, гарантирует сохранение логической зави-
симости теорий от опыта. Но если мы теперь обратимся к методо-
логической доктрине Поппера, в которой должно реализоваться это
представление о научной рациональности, то увидим, что в ней
фактически никакой логической и эмпирической принудительности
наших решений относительно судеб научных положений нет. Что
касается эмпирических суждений, в которых фиксируются резуль-
таты наблюдения и эксперимента, то это очевидно, ибо Поппер от-
крыто заявляет, что они принимаются на основе конвенционально-
го решения, что, по определению, исключает какую бы то ни было
принудительность. Утверждение Поппера о том, что в его концеп-
ции, по крайней мере, судьба теорий решается на основе логики и
опыта, тоже не соответствует действительности. Негативный итог
дедуктивной проверки теории действительно принуждает нас с ло-
гической необходимостью отбросить эту теорию как ложную при
условии, что мы забудем о тезисе Дюгема—Куайна. Но позитивный
итог проверки не имеет логически принудительной силы для при-
нятия теории.
В методологической доктрине Лакатоса логика и опыт, как
факторы, детерминирующие научное исследование, вообще отходят
на второй план. Внутри исследовательской программы судьба тео-
ретических построений решается не столько на основании опытных
данных, сколько на основании их соответствия или несоответствия
ядру программы и правилам эвристики, которые, по определению,
имеют конвенциональную природу. При решении судьбы самих ис-
следовательских программ Лакатос номинально старается апелли-
1 См.: Hattiangadi J. N. Rationality and Historical Relativism//16 th World
Conrgess of Philosophy 1978. Section Papers, Federal Republic of Germany, 1978.
206
ровать к опыту, но поскольку он отказывается дать четкий эмпири-
ческий критерий дегенеративности программы, его апелляция к опы-
ту не имеет методологического значения. Иными словами, оказыва-
ется, что при номинальной апелляции к опыту и логике методоло-
гические доктрины Лакатоса и Поппера насквозь пронизаны си-
стемой конвенциональных решений, что явно противоречит исход-
ному представлению о научной рациональности как логико-эмпи-
рической принудительности методологических решений ученых.
Можно, конечно, возразить, что конвенция не исключает рациональ-
ности, сами конвенции могут приниматься на рациональном осно-
вании. Это верно, но в таком случае представление о научной ра-
циональности как логико-эмпирической принудительности решений
должно быть отброшено, ибо конвенция всегда молчаливо предпо-
лагает апелляцию к некоторым неформальным, содержательным
соображениям и интуиции ученых. Сам Поппер это демонстрирует,
пытаясь обосновать свои правила метода. «Только исходя из след-
ствий моего определения эмпирической науки и из методологичес-
ких решений, основывающихся на этом определении, ученый может
увидеть, насколько оно соответствует интуитивной идее (курсив
наш. — Авт.) о цели всех его усилий» L
В еще большие противоречия представители критического ра-
ционализма впадают, пытаясь дать обоснование самой рационали-
стической доктрины. У Поппера это противоречие лежит на поверх-
ности. Принятие рационалистической позиции он мотивирует ирра-
ционалистическим актом веры. Бартли, пытаясь избежать этого про-
тиворечия, основывает принятие доктрины панкритического рацио-
нализма на том, что критический рационализм открыт критике, т. е.
удовлетворяет тому критерию рациональности, который он сам про-
возглашает. Однако поскольку Бартли не формулирует точно тех
условий, при которых его доктрину следует считать раскритикован-
ной, есть серьезные основания предполагать, что сам панкритичес-
кий рационализм Бартли содержит то самое встроенное приспособ-
ление для отклонения всех критических аргументов, направленных
против него, которые он считает признаком иррациональности.
Особое внимание на этот факт обращает Д. Уоткинс в серии своих
статей, посвященных критике концепции Бартли. Более подробное
обсуждение панкритического рационализма Бартли и полемики
Д. Уоткинса с ним можно найти -в работе Б. И. Пружинима1 2.
В свете всех этих противоречий становится понятным и разоча-
рование П. Фейерабенда в критицистской концепции рационально-
сти. По существу, он прав, когда утверждает, что представление о
рациональности, реально содержащееся в работах многих крити-
цистов, мало отличается от его «иррационализма» и анархизма.
1 Поппер К. Логика и рост научного знания. С. 80.
2 См.: Пружинин Б. И. Проблема рациональности в англо-американской
«философии науки» // Вопросы философии. 1978. № 6.
207
2. Диалектический подход к проблеме рациональности
человеческого познания
Выявить гносеологические причины тех неудач, которые терпят
постпозитивисты при построении теории научной рациональности,
можно только в сопоставлении с диалектическим подходом к по-
ниманию научной рациональности. Основной гносеологической при-
чиной кризиса идеи рациональности в постпозитивизме является
слишком узкий, сциентистский, нефилософский подход к пониманию
научной рациональности. Большинство постпозитивистов, не выходя
за рамки позитивистской традиции, рассматривают науку как са-
мостоятельный, относительно замкнутый вид познавательной дея-
тельности в отрьиве от практической деятельности человека и вне
ее сопоставления с другими видами духовно-практического освое-
ния мира. Это приводит к тому, что истоки научной рационально-
сти они вынуждены искать исключительно внутри науки, в ее фор-
мально-логической структуре, исключая рассмотрение собственно
философских, гносеологических аспектов проблемы рационально-
сти человеческой деятельности в целом, в частности проблемы ра-
циональности и науки.
В противоположность этому диалектический материализм рас-
сматривает науку как один из видов духовно-практической деятель-
ности человека по освоению окружающего мира, в основе которой
лежит в конечном счете предметная деятельность по преобразова-
нию этого мира. Поэтому вопрос о научной рациональности, ста-
вится диалектическим материализмом в тесную зависимость от про-
блемы рациональности человеческой деятельности вообще. Но ос-
мысленное обсуждение данной проблемы возможно только в рам-
ках философского анализа действительности, ибо ее решение пред-
полагает определенное представление о мире, человеке и его месте
в этом мире. Только опираясь на широкий философский подход к
пониманию человеческой рациональности, можно говорить о спе-
цифике научной рациональности и давать последней непротиворе-
чивое обоснование.
Основу рациональности человеческой деятельности в целом диа-
лектический материализм в первую очередь усматривает в ее целе-
полагающем характере, в детерминированности этой деятельности
идеальными моделями предполагаемого будущего. «Человек не
только изменяет форму того, что данр природой; в том, что дано
природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель,
которая как закон определяет способ и характер его действий и ко-
торой он должен подчинять свою, волю» В этом плане рациональ-
ность выступает антонимом понятия инстинктивности. Но такое по-
нимание рациональности не позволяет еще провести четкой грани-
цы между философским рационализмом и философским иррацио-
нализмом. Очевидно, что эта граница проходит в понимании самих
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 189.
208
целей человеческой деятельности и способах их обоснования, а так-
же в выборе средств для их достижения. Философский иррациона-
лизм ищет обоснование целей человеческой деятельности, как пра-
вило, в боге, абсолютной идее или в изолированной от мира экзи-
стенции человека. В этом отношении последовательный иррацио-
нализм всегда смыкается с идеализмом. Наоборот, последователь-
ный рационализм всегда тяготеет к материализму и ищет обосно-
вание целей человеческой деятельности в реальной практической
жизни человека. Диалектический материализм понимает цель че-
ловеческой деятельности как отражение практических потребностей
человека. В этом отношении цель того или иного вида деятельно-
сти человека является рациональной, если она правильно отражает
потребности человека и предполагает наличие средств для ее до-
стижения. Говорить о рациональности какого бы то ни было вида
человеческой деятельности вне отношения к целям и средствам
этой деятельности не имеет смысла, причем именно цель определяет
средства, а не наоборот.
Если с этих позиций подойти к анализу научной рационально-
сти, то первый вопрос, который требует ответа, есть вопрос о целях
научной деятельности. И именно разные ответы на этот вопрос и
предопределяют коренное различие между постпозитивистским и
диалектико-материалистическим пониманием научной рациональ-
ности.
Постпозитивисты, как правило, или молчаливо исключают во-
прос о цели научной деятельности из обсуждения проблемы науч-
ной рациональности, или объявляют целью науки сохранение са-
мой рациональности в определенном ее понимании. Последнее наи-
более ярко проявляется у Поппера. С одной стороны, он заявляет,
что целью научного исследования «является нахождение удовлетво-
рительного объяснения» \ что звучит вполне приемлемо. Но отве-
чая на вопрос «Что является удовлетворительным объяснением», он
пишет: «Это объяснение в терминах проверяемых и фальсифициру-
емых универсальных законов и непосредственных условий» 1 2. А по-
скольку сохранение фальсифицируемости универсальных законов
и теорий выступает у Поппера в качестве критерия научной рацио-
нальности, оказывается, что поиск удовлетворительного объяснения
тождествен сохранению рациональности науки. Целью науки фак-
тически оказывается ее стремление к сохранению рациональности.
Рациональность науки у Поппера как бы замкнута на. самое себя3.
Естественно, что при таком понимании цели науки Поппер вынуж-
ден искать обоснование рациональности в иррациональном акте ве-
1 Popper К. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford,
1972. P. 191.
2 Ibid. P. 193.
3 В связи с этим представляет интерес следующее замечание И. Лакатоса:
«...в своей логике научного открытия Поппер нигде не уточняет цель научной иг-
ры, которая могла бы выйти за пределы того, что заложено в ее правилах» (Ла-
катос И. История науки и ее рациональные реконструкции. С. 240).
209
ры. За рамки такого понимания цели науки не выходит и Бартли.
В его доктрине панкритического рационализма цель науки состоит
в сохранении «критикабельности», которая и является критерием
рациональности. Иными словами, в критическом рационализме на-
ука выступает как своего рода игра в рациональность, без указа-
ния конечных целей этой игры. Такое сведение цели научной дея-
тельности к сохранению рациональности является следствием того,
что критический рационализм ищет цель науки исключительно вну-
три самой научной деятельности в ее логической структуре, а не в
ее гносеологических основаниях.
Материалистическая диалектика в качестве цели научной дея-
тельности рассматривает достижение объективно-истинного знания
о мире. Обоснование этой цели науки материалистическая диалек-
тика ищет в ее связи с практической деятельностью человека.
Познавательная ценность науки заключается в ее способности
служить надежной основой для практической деятельности чело-
века, а это возможно только в том случае, если наука способна
давать истинное знание о мире. Только постулирование в качестве
цели научной деятельности достижения объективно-истинного зна-
ния о мире может служить исходной предпосылкой любой после-
довательной теории научной рациональности. Это означает, что
рациональность несовместима ни с какой формой агностицизма и
скептицизма. Поскольку постпозитивисты отрицают такое понима-
ние цели научной деятельности, в силу того что они вообще отри-
цают объективную истину как основную гносеологическую харак-
теристику научного знания, их концепции научной рационально-
сти заранее содержат в себе иррационалистический элемент,
который рано или поздно себя обнаруживает. В концепции Поп-
пера иррационализм заложен в его гносеологической доктрине
предположительного знания, в его гипотетизме, сближающим его
концепцию со скептицизмом Д. Юма. Ставя перед собой задачу
преодолеть иррационализм Юма, Поппер тем не менее целиком
принимает в своей концепции тезис об отрицании возможности
получения доказательного знания, лежащий в основе юмовского
иррационализма. Поскольку большинство представителей критиче-
ского рационализма разделяют гносеологическую доктрину гипо-
тетизма, перед ними автоматически встает неразрешимая задача
примирения рационализма с агностицизмом. Отсюда и все проти-
воречия критического рационализма.
Отрицание объективной истины в научном знании лежит и в ос-
нове исторического релятивизма Т. Куна и П. Фейерабенда. Исто-
рический релятивизм возможен только при условии отрицания у
науки объективно значимой цели. И по-своему Кун и Фейерабенд
более последовательны в своем иррационализме, чем критические
рационалисты, ибо их иррационализм и релятивизм с необходимо-
стью следуют из тех исходных гносеологических предпосылок, ко-
торые они разделяют с критическими рационалистами.
210
Однако, как мы отмечали, рациональность науки связана не
только с целями научной деятельности, но и с определенным пони-
манием тех средств, которые ведут к достижению этой цели. Если
науку характеризовать с точки зрения используемых ею средств,
то следует в первую очередь сказать, что научную рациональность
в этом отношении характеризует использование логических форм и
законов мышления. Научное мышление, стремящееся к достижению
объективной истины, является по/нятийным мышлением. Наука ста-
рается отобразить мир в системе понятий, суждений и умозаклю-
чений, что отличает ее от других форм духовно-практического осво-
ения действительности. Вот почему наука апеллирует к разуму и
опыту, а не к эмоциям и страстям. Поэтому внешними признаками
рациональности научного знания выступают его системность, дока-
зательность, эмпирическая обоснованность, интерсубъективность и,
наконец, «критикабельность», являющаяся обратной стороной до-
казательности.
Различие между диалектико-материалистическим и постпозити-
вистским пониманием научной рациональности с точки зрения ис-
пользуемых наукой средств коренится в различном понимании при-
роды логических форм и законов мышления, на которые опирается
человеческий разум в научном исследовании. Следуя позитивист-
ской традиции мышления, постпозитивисты, как правило, отожде-
ствляют законы нашего разума с законами формальной логики п
рациональность мышления усматривают исключительно в следова-
нии этим законам. Но для обоснования правомерности такого допу-
щения следует предварительно доказать, что научное мышление
действительно укладывается в рамки дедуктивных логических про-
цедур. Сама эволюция западной философии науки ясно показывает,
что ни контекст открытия теорий, ни контекст их оправдания к со-
вокупности дедуктивных процедур сведен быть не может. Поэтому
отождествление рациональности научного мышления с его строгим
подчинением законам формальной логики ведет к обнаружению в
реальной науке «иррациональных элементов», т. е. таких шагов в
научном исследовании, которые не укладываются в формально-ло-
гическую схему.
Диалектика связывает рациональность научного мышления с его
логической упорядоченностью, но при этом исходит из допущения,
что законы нашего мышления только к законам формальной логи-
ки несводимы, и противоречия, встречающиеся в научном мышле-
нии, не исчерпываются формально-логическими противоречиями.
Характеризуя статус формальной логики в научном мышлении и ее
роль в решении проблемы рациональности, советский исследова-
тель А. С. Богомолов пишет: «Формальная логика, неточно отож-
дествляемая зачастую с логикой вообще в силу неоправданного
приписывания ей универсальной предметной области, понимается
ныне, грубо говоря, как теория дедукции. А значит, она заведомо
не есть уже «логика открытий» в том смысле, чтобы вносить изме-
211
нения в имплицитное содержание своих исходных утверждений. Во-
вторых, она выступает дисциплиной, правила и операции которой
касаются лишь инвариантных по содержанию объектов. В-третьих,
она ограничивается областью знаковых систем («языков»), т. е.
из всего многообразия форм выражения мысли избирает лишь од-
ну— язык. Не говоря уже о том, какие ограничения накладывают-
ся при этом на каждый из отдельных логических «языков», отме-
тим, что хотя язык и является «непосредственной действительно-
стью мысли» (К. Маркс), он никогда не был ее единственной дей-
ствительностью. Язык — лишь часть той более обширной сферы, в
которой реализуется мысль, — человеческой деятельности и ее ре-
зультатов. Сказанное означает, что уже в силу этих специфических
абстракций формальная логика не может претендовать ни на роль
логики (науки о мысли) вообще, ни на роль единственной основы и
аппарата гносеологического исследования, ни, тем более, на функ-
цию единственного определителя научной рациональности» Ч
Диалектика также связывает рациональность научного мышле-
ния с его подчиненностью законам содержательной, диалектичес-
кой логики, следование которым ведет мышление к достижению
объективной истины. Формально-логической концепции научной ра-
циональности, характерной как для позитивизма, так и для постпо-
зитивизма, марксизм противопоставляет диалектическую концеп-
цию рациональности, в основе которой лежит учение о диалектиче-
ской противоречивости процесса познания. Диалектический мате-
риализм видит рациональность науки не просто в том, чтобы избе-
гать формально-логических противоречий в познании, и не в при-
мирении с формальными противоречиями, что Поппер пытается при-
писать диалектике, а в обнаружении реальных содержательных
противоречий в познании, разрешение которых ведет к раскрытию
объективной истины. В диалектической концепции рациональности
подчиненность нашего мышления законам логики выступает как
средство, ведущее к достижению цели научного исследования.
Диалектическая концепция рациональности позволяет не толь-
ко преодолеть ограниченность узкологического подхода к понима-
нию рациональности, но и указать и объяснить подлинное место кри-
тического отношения в рациональном отношении, не отождествляя
их, как это делает критический рационализм. Обнаружение диа-
лектического противоречия в ходе научного познания также требу-
ет от ученого критического отношения к достигнутому уровню зна-
ния, но не деструктивного критического отношения, выражающе-
гося в стремлении отбрасывать одну теорию и заменять ее другой,
а конструктивного критического отношения, требующего разреше-
ния обнаруженного противоречия посредством дальнейшего разви-
тия существующего знания, заключающегося в переходе на новый
1 Богомолов А. С. Диалектика и рациональность//Вопросы философии. 1978.
№ 7. С. 106.
212
содержательный уровень исследования, в рамках которого разре-
шаются старые противоречия и возникают новые, стимулирующие
дальнейшее развитие научного познания и ведущие его к достиже-
нию все более полного и точного отражения действительности. Ра-
циональная диалектика выступает как учение об обнаружении про-
тиворечий, возникающих в ходе познания, и их разрешения посред-
ством синтеза противоположностей, движущего познание вперед.
Это и есть в своей основе принцип критицизма, но критицизма не не-
гативного, а творческого, поскольку он не удовлетворяется ни отри-
цанием, ни каким бы то ни было окончательным (непротиворечи-
вым) состоянием и предполагает поиски, обнаружение и разреше-
ние внутренних противоречий объекта и отражающей его теории.
Это означает, что в диалектическом понимании критическое отно-
шение выступает не как цель науки, а как одно из необходимых
средств, ведущих науку к постижению объективной истины через
диалектику относительной и абсолютной истины.
Диалектический взгляд на рациональность позволяет не только
показать несостоятельность критического рационализма, но и вы-
явить гносеологические корни исторического релятивизма Т. Куна
и П. Фейерабенда и показать ложный характер дилеммы «рацио-
нализм или исторический релятивизм». Исторический релятивизм
возникает как своего рода реакция на неспособность критического
рационализма реализовать логико-эмпиристский идеал рациональ-
ности. Правильно указывая на факт исторической изменчивости на-
ших представлений о научной рациональности, исторические реля-
тивисты абсолютизируют элемент относительности, содержащийся
в наших представлениях о научной рациональности, что и приво-
дит их к полной релятивизации понятия научной рациональности.
Однако релятивность и релятивизм не одно и то же. Признание на-
личия элементов относительности в развитии нашего знания, в том
числе и в развитии наших представлений о рациональности, еще не
ведет с необходимостью к релятивизму. Вопрос не в том, что наши
представления о рациональности изменяются, а в том, как они из-
меняются: катастрофически или диалектически. Первой гносеоло-
гической причиной исторического релятивизма является метафизи-
ческое представление о процессе развития научного знания в це-
лом и наших представлений о научной рациональности в частно-
сти. Придерживаясь катастрофического взгляда на развитие науч-
ного познания, о чем наиболее явственно свидетельствует трактов-
ка Т. Куном природы научной революции, исторические релятиви-
сты экстраполируют это понимание развития научного знания на
развитие наших представлений о рациональности. В итоге оказы-
вается, что наши представления о рациональности в различные
эпохи развития науки в той же степени несоизмеримы ни в каком
отношении, в каком несоизмеримо и теоретическое знание. Второй
гносеологической причиной релятивизации стандартов рациональ-
ности в историческом релятивизме является давно известный гно-
213
сеологический релятивизм, на позициях которого стоят Т. Кун и
П. Фейерабенд. Релятивистское истолкование природы научного
знания с необходимостью приводит их к полной релятивизации по-
нятия рациональности науки.
Возникающая в постпозитивизме дилемма — рационализм или
исторический релятивизм — является результатом неспособности
постпозитивистов разобраться в диалектике абсолютного и относи-
тельного в изменении наших 'представлений о рациональности. Кри-
тические рационалисты, связывая рациональность с законами фор-
мальной логики и приписывая последним априорный, внеисторичес-
кий характер, с необходимостью приходят к выводу о существова-
нии внеисторических, неизменных стандартов рациональности, год-
ных на все века. Любая попытка их релятивизации рассматривается
как отрицание рациональности нашего мышления. Исторический
релятивизм, правильно фиксируя факт изменчивости наших пред-
ставлений о рациональности, абсолютизирует его.
В материалистической диалектике такой дилеммы не возника-
ет. Как и критический рационализм, материалистическая диалек-
тика признает тесную связь стандартов рациональности с закона-
ми мышления, но последние он понимает не априористски, а исто-
рически. Законы нашего мышления эволюционируют вместе с
эволюцией человеческого познания. Это следует из принятия диа-
лектическим материализмом тезиса о единстве законов диалекти-
ки, логики и теории познания. Законы нашего мышления, законы
субъективной диалектики являются в конечном счете отражением
законов объективной диалектики, и мера соответствия между
ними определяется уровнем развития нашего познания. Другими
словами, законы нашего разума заданы нам не раз и навсегда, а
возникают и развиваются исторически по мере развития наших
познавательных возможностей в ходе практического освоения дей-
ствительности. Полное совпадение законов нашего мышления, за-
конов субъективной диалектики с законами объективной диалек-
тики возможно лишь в идеале. Логические формы и законы на-
шего мышления являются лишь ступеньками познания, опираясь
на которые человек все более полно отражает окружающий его
мир. Как писал Ф. Энгельс, «теоретическое мышление каждой
эпохи, а значит, и нашей эпохи, это — исторический продукт, при-
нимающий в различные времена очень различные формы и вме-
сте с тем очень различное содержание. Следовательно, наука о
мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука,
наука об историческом развитии человеческого мышления. А это
имеет важное значение также и для практического применения
мышления к эмпирическим областям... Теория законов мышления
отнюдь не есть какая-то раз навсегда установленная «вечная исти-
на», как это связывает со словом «логика» филистерская мысль»
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 366—367.
214
Историческая эволюция законов нашего мышления предполагает
историческую эволюцию наших представлений о рациональности,
а значит, и о наличии в них элементов исторической относитель-
ности. Вместе с тем, .поскольку законы нашего мышления в ко-
нечном счете рассматриваются как отражение законов объектив-
ной диалектики, они имеют объективную основу, а следовательно,
содержат в себе и элемент абсолютной истины. Этот элемент аб-
солютной истины передается и нашим представлениям о рацио-
нальности, которые базируются на законах мышления. Между раз-
личными стадиями развития наших представлений о рационально-
сти существует преемственность, и именно на этом основании мы
можем судить о прогрессе или регрессе в теориях научной рацио-
нальности.
ГЛАВА XI
ЗНАНИЕ И КОМПЬЮТЕР1
Человеческое познание, мышление, знание, разум в течение
многих веков были предметом философского исследования. С по-
явлением кибернетики, компьютеров и компьютерных систем, ко-
торые стали называть интеллектуальными, с развитием такого
научного направления, как искусственный интеллект, мышление, —
интеллект, а затем и знание стали предметом интереса математиче-
ских и инженерно-технических дисциплин. Это побудило людей
по-новому взглянуть на ряд традиционных теоретико-познаватель-
ных проблем, наметить нетрадиционные пути их исследования, об-
ратить внимание на многие остававшиеся ранее в тени аспекты
познавательной деятельности механизмов и результатов познания.
В ходе бурных дебатов 60—70-х годов на тему «Может ли маши-
на мыслить?» были, по существу, представлены различные ва-
рианты ответа на вопрос о том, кто может быть субъектом позна-
ния: только ли человек (и, в ограниченном смысле, животные) или
же и машина может считаться субъектом мыслящим, обладаю-
щим интеллектом и, следовательно, познающим. Сторонники по-
следнего варианта пытались сформулировать такое определение
мышления, которое позволяло бы говорить о наличии мышления
у машины, например, мышление определялось как решение за-
дач1 2. Их оппоненты — сторонники первого варианта, напротив,
стремились выявить такие характеристики мыслительной деятель-
1 Глава написана научным сотрудником Института философии АН СССР
кандидатом философских наук И. Ю. Алексеевой.
2 См.: Ботвиник М. М. Почему возникла идея искусственного интеллекта?
•// Кибернетика: перспективы развития. М., 1981. Нужно отметить, однако, что
и способность компьютерной системы к принятию каких-либо решений также
может быть поставлена (и ставится) под сомнение.
215
ности человека, которые никак не могут быть приписаны компью-
теру и отсутствие которых у машины не позволяет говорить о мыш-
лении в полном смысле этого слова. К числу таких характеристик
относили, например, способность к творчеству, эмоциональность1.
Компьютерное моделирование мышления дало мощный толчок
исследованиям механизмов познавательной деятельности человека
в рамках такого направления, как когнитивная психология. Здесь
утвердилась «компьютерная метафора*, ориентирующая на изуче-
ние познавательной деятельности человека по аналогии с перера-
боткой информации в компьютере. Исследуя устройство человече-
ской памяти, например, стали различать, по аналогии с компью-
терной системой, долгосрочную и оперативную (кратковремен-
ную) память1 2. Вообще на этом пути были получены ценные ре-
зультаты, обогатившие наши представления о человеческом мыш-
лении и механизмах его функционирования.
Компьютерное моделирование мышления, использование мето-
дов математических и технических наук в его исследовании поро-
дило в период «кибернетического бума» надежды на создание в
скором будущем строгих теорий мышления, столь полно описываю-
щих данный предмет, что это сделает излишними всякие философ-
ские спекуляции по этому поводу. Надеждам такого рода, однако
же, не суждено было сбыться, и сегодня мышление, будучи пред-
метом изучения ряда частных наук (психологии, логики, искусст-
венного интеллекта, когнитивной лингвистики), остается также
притягательным объектом философских рассмотрений.
В последние 10—15 лет в компьютерных науках заметное вни-
мание стало уделяться такому традиционно входившему в сферу
философии предмету, как знание. Это было обусловлено тем об-
стоятельством, что для совершенствования так называемых интел-
лектуальных компьютерных систем особую важность приобрели
задачи представления знаний в этих системах.
Проблема представления знаний возникла в связи с созданием
систем, предназначенных для хранения и переработки больших
объемов информации, имеющей сложную внутреннюю структуру.
Это прежде всего информационно-поисковые системы высокого
уровня и экспертные системы, применяемые в различных областях
медицины, в геологии, химии, сельскохозяйственных науках. Пред-
ставить знания в такого рода системе — значит выявить, упорядо-
чить разнообразные данные, сведения эмпирического характера и
теоретические положения из соответствующей области науки или
иной профессиональной деятельности и задать способы их обработ-
ки с помощью компьютера таким образом, чтобы система могла
успешно использоваться в решении задач, для которых она пред-
1 См.: Тюхтин В. С. Соотношение возможностей естественного и искусст-
венного интеллектов J'j Вопросы философии. 1979. № 3.
2 См.: Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982.
216
назначается (поиск информации, постановка диагноза и т. д.).
Значение задач представления знаний столь велико, что теория
искусственного интеллекта иногда характеризуется как «наука о
знаниях, о том, как их добывать, представлять в искусственных
системах, перерабатывать внутри системы и использовать для ре-
шения задач» *.
Внимание, которое уделяется сегодня знанию в искусственном
интеллекте — прежде всего способам представления знаний и тех-
нологии получения у экспертов сведений, необходимых для созда-
ния экспертных систем (последнее называют «извлечением зна-
ний»), — способно породить в отношении знания иллюзии, анало-
гичные существовавшим в период «кибернетического бума» иллю-
зиям по поводу перспектив изучения мышления. Британский
философ Б. Блумфильд иронично замечает в связи с этим: «Рас-
цвет техники экспертных систем был так прекрасен, что вполне
можно извинить того, кто подумает, что если само понятие знания
и не было изобретено специалистами в ИИ (искусственном интел-
лекте. — Авт.), то уж, во всяком случае, они обладают монополией
на средства ориентации в этом предмете, — именно им известно,
как надлежит размышлять и рассуждать о нем... Короче, почти
очевидно, что если вы хотите узнать что-либо о знании, то вам
следует обратиться к кому-либо из ИИ»1 2.
Вообще в ситуациях, когда некоторый объект, принадлежавший
дотоле главным образом к сфере философских исследований, начи-
нает изучаться естественными математическими или техническими
дисциплинами, почти неизбежны иллюзии относительно возмож-
ности полностью заменить философское рассмотрение данного
объекта исследованием его с помощью строгих методов позитив-
ных наук.
На самом деле исследование знания, как и исследование ряда
других объектов, осуществляется и философией, и компьютерными
науками. При этом ни один из двух типов исследования — ни фи-
лософский, ни частнонаучный — не может быть сведен к другому.
Философские исследования проблем знания, при всем их много-
образии, в конце концов фокусируются в вопросе «Что есть зна-
ние?», а также в вопросах типа «Является ли данная сущность
знанием (проявлением, выражением, воплощением знания)?».
В конкретных случаях эти вопросы могут выглядеть, например,
так: «Правомерно ли считать данное утверждение выражающим
знание, а не мнение или веру?»; «Может ли считаться знанием то,
что не выражено (или даже невыразимо) в языке?»; «Свидетель-
ствует ли поведение животных о наличии у них знания?»; «Можно
ли считать надпись, появляющуюся на дисплее, выражением зна-
1 Поспелов Д. А. Ситуационное управление: теория и практика. М., 1986. С. 7.
2 Bloomfield В. Expert Systems and Human Knowledge: View from the Socio-
logy of Scince // Al & Society. V. 2. № 1 (1988). P. 17.
217
ния, субъектом которого является данная компьютерная система?».
Иной подход к исследованию знания предпринимается в когнитив-
ной психологии, где вопросы такого рода отнюдь не являются цен-
тральными. Исследование процессов приобретения, сохранения и
использования человеком знаний организовано здесь таким обра-
зом, что вопроса о правомерности квалификации того или иного
результата познания именно как знания практически не возникает.
В самом деле, когда испытуемый должен определить, относится ли
ряд предъявленных ему конфигураций к одному и тому же повер-
нутому на различный угол объекту, то экспериментатору правиль-
ный ответ известен заранее, ему нет надобности задумываться о
соответствии ответа действительному положению дел, о его обос-
нованности с помощью какой-либо системы аргументов. Предмет
интереса психолога в данном случае иной — это процессы, проис-
ходящие в сознании испытуемого, организация его памяти и меха-
низмы работы последней. Не удивительно, что для исследователя
в данной области может оказаться вполне приемлемым и доста-
точным весьма условный ответ на вопрос «Что есть знание?», на-
пример характеристика знания как информированности Ч
Аналогичным в этом отношении образом обстоит дело и с ис-
следованиями по ИИ, посвященными представлению и приобрете-
нию знаний. Общая цель, ради которой они осуществляются, —
организовать процессы переработки информации с помощью ком-
пьютера таким образом, чтобы получить «на выходе» по возмож-
ности более достоверные ответы на запросы пользователя. Значи-
тельные усилия при этом сосредоточены на создании знаковых
структур для фиксации знания из соответствующей области, а
также на разработке способов получения информации и достиже-
ния определенного уровня понимания, необходимых для «напол-
нения» этих структур. Вопросы же онтологии знания, его мате-
риальности и идеальности, соотношения знания со средствами его
фиксации остаются практически вне сферы рассмотрения. Харак-
тер задач, решаемых ИИ и когнитивными науками, сегодня таков,
что во многих контекстах проведение четких различий между зна-
ниями и мыслями, с одной стороны, и средствами их выражения —
с другой, оказывается несущественным. В искусственном интел-
лекте отсутствие явной апелляции к истинности на уровне реф-
лексии над знанием обусловлено в значительной степени тем, что
проектирование базы знаний требует.рассмотрения знания преж-
де всего в плане его структурно-функциональных характеристик, а
не в плане отношения знания к его объекту. Поэтому, говоря о зна-
ниях, нередко указывают на такие их черты, как структурирован-
ность, активность, наличие метапроцедур, противопоставляя в этом
отношении уровень знаний в компьютерной системе уровню дан-
1 См.: Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. С. 9.
218
ных, компоненты которого не обладают перечисленными свой-
ствами Ч
Существование уровня компьютерной системы, который назы-
вают уровнем знаний (или еще короче — «знаниями») и который
противопоставляют уровню данных, — это факт, философское ос-
мысление которого многовариантно. Один из пионеров искусствен-
ного интеллекта, американский ученый А. Ньюэлл, полагает, что
компьютерная система, в которой имеется уровень знаний, являет-
ся субъектом знания, обладателем знания 1 2. Возможен, однако, и
другой взгляд на знание, основанный на рассмотрении ЭВМ как
предмета-посредника в человеческой познавательной деятельно-
сти. Компьютерная система, подобно другим предметам-посред-
никам (орудиям труда и предметам быта, инструментам, прибо-
рам, знаково-символическим системам, научным текстам и т. д.),
играя инструментальную роль в познании, является средством
объективизации накопленного знания, воплощением определенного
социально-исторического опыта практической и познавательной
деятельности. Ее важнейшая теоретико-познавательная роль обус-
ловлена тем, что выделение человеком во вновь познаваемых объ-
ектах черт, которые оказываются существенными с точки зрения
общественной практики, становится возможным именно при помо-
щи предметов-посреднико'в3. «ЭВМ, — пишет академик Г С. Пос-
пелов, — представляет собой инструмент для интеллектуальной
деятельности людей, а научное направление «искусственный ин-
теллект» придает этому инструменту новые качества и обеспечи-
вает новый, более перспективный стиль его использования. Спор
между сторонниками и противниками искусственного интеллекта
оказывается в связи с этим совершенно беспредметным»4.
В рамках такой мировоззренческой установки гносеологиче-
ские характеристики перехода от представления данных к пред-
ставлению знаний могут быть рассмотрены следующим образом.
С термином «представление знаний» специалист по искусственно-
му интеллекту связывает определенный этап в развитии математи-
ческого обеспечения ЭВМ. Если на первом этапе доминировали
программы, а данные играли вспомогательную роль — роль пищи
для вечно голодных программ, — то на последующих этапах роль
данных неуклонно возрастала. Их структура усложнялась: от ма-
шинного слова, размещенного в одной ячейке памяти ЭВМ, проис-
ходил переход к векторам, массивам, файлам, спискам. Венцом
1 См.: Поспелов Д. А. Предисловие редактора тома // Представление знаний в
человеко-машинных и робототехнических системах. Том А. Фундаментальные ис-
следования в области представления знаний. М., 1984. С. 23.
2 См.: Newell A. The Knowledge LevelZ/Artificial Intelligence. V. 18 (1982).
№ 1.
3 См.: Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. С. 157, 168.
4 Поспелов Г С. Новый стиль использования ЭВМ Ц Вопросы философии.
1979. № 2. С. 56.
219
этого развития явились абстрактные типы данных, обеспечиваю-
щие пользователю возможность создания такой структуры данных,
которая наиболее удобна при решении его задачи. Такое последо-
вательное развитие структур данных привело к их качественному
изменению и к переходу от представления данных к представле-
нию знаний I Уровень представления знаний в компьютерной сис-
теме отличается от уровня данных не только более сложной струк-
турой, но и такими особенностями, как: интерпретируемость; нали-
чие классифицирующих связей (например, связь между знаниями,
относящимися к элементу множества, и знаниями об этом множе-
стве), которые позволяют хранить информацию, одинаковую для
всех элементов множества, записанную однократно при описании
самого множества; наличие ситуативных отношений (одновремен-
ности, нахождения в одной точке пространства и т. п., эти отноше-
ния определяют ситуативную совместимость тех или иных знаний,
хранимых в памяти). Кроме того, для уровня знаний характерны
такие признаки, как наличие специальных процедур обобщения,
пополнения имеющихся в системе знаний и ряда других про-
цедур * 2.
Для философского анализа рассматриваемой здесь проблемати-
ки существенным является вопрос: следует ли считать употребле-
ние термина «знание» в названии направления «представление
знаний» явлением лишь профессионального жаргона или же дей-
ствительно переход от представления данных к представлению зна-
ний имеет существенные гносеологическиё характеристики и если
да, то какие именно? Особенности ЭВМ как предмета-посредника
в познании во многом определяются, на наш взгляд, тем, что ЭВМ
относится к такому типу предметов-посредников, как модели. Тер-
мин «модель» употребляется как в обыденном языке, так и в язы-
ке науки в различных значениях. Здесь мы будем использовать то
понятие модели, которое представляет наибольший интерес для
философского исследования научного познания. Под моделью при
этом понимается некоторая система (материальная или концеп-
туальная), в той или иной форме отображающая некоторые свой-
ства и отношения другой системы (называемой оригиналом), в
точно указанном смысле замещающая его и дающая новую инфор-
мацию об оригинале3 Весьма распространенным является подраз-
деление моделей на материальные (физические в широком смыс-
ле) и концептуальные, знаковые модели4. При анализе гносеоло-
гических аспектов моделирования ЭВМ рассматривались в фило-
4 См.: Поспелов Д. А. Предисловие редактора тома // Представление знаний
в человеко-машинных и робототехнических системах. Том А. Фундаментальные ис-
следования в области представления знаний. С. 23,
2 См. там же. С. 23—25.
3 См.: Рузавин Г. И. Математизация научного знания. М., 1984. С. 40.
4 См.: Глинский Б. А., Грязнов Б. С., Дынин Б. С., Никитин Е. П. Модели-
рование как метод научного исследования (гносеологический анализ). М., 1965.
С. 34.
220
софско-методологической литературе прежде всего как материаль-
ные модели, создаваемые на основе определенных физических за-
кономерностей и функционирующие благодаря протеканию в них
вполне определенных физических процессов, т. е. по законам сво-
его естественного бытия. Моделирование на ЭВМ понималось как
техническая реализация определенной формы знакового моделиро-
вания Представляется, однако, что, рассматривая сегодня ЭВМ
в гносеологическом плане как предмет-посредник в познании,
имеет смысл не фиксировать внимание прежде всего на «железной
части» компьютера, а рассматривать всю компьютерную систему
как сложную систему взаимосвязанных и, до некоторых пределов,
самостоятельных моделей — как материальных, так и знаковых,
концептуальных. Такой подход не только соответствует современ-
ному пониманию компьютерных систем, но является и гносеологи-
чески оправданным. Многие важные философские аспекты проб-
лем, возникающих в связи с компьютеризацией различных сфер
человеческой деятельности, требуют для своего исследования об-
ращения прежде всего к знаковым составляющим компьютерных
систем. Это верно и в отношении философских аспектов проблем
представления знаний. В последние годы все чаще стал употреб-
ляться термин «компьютерное моделирование». Очевидно, имеет
смысл обозначать им построение любого из составляющих компью-
терной системы — будь то знаковая модель или материальная. Та-
ким образом трактуемое компьютерное моделирование не совпа-
дает с тем, что раньше рассматривалось в нашей философско-ме-
тодологической литературе как моделирование на ЭВМ: ведь
компьютерное моделирование может быть как материальным, так
и знаковым. Оно отличается и от того, что называлось кибернети-
ческим моделированием. Кибернетическое моделирование некото-
рой системы понималось таким образом, что предполагало описа-
ние этой системы в терминах теорий информации и управления.
Построение же компьютерных моделей часто происходит иначе.
Итак, что же изменяется в компьютерном моделировании с пе-
реходом от представления данных к представлению знаний? Каков
гносеологический смысл этих изменений? А. Ньюэлл, отмечая, что
проблематика представления знаний имеет интересные точки со-
прикосновения с философией, ибо природа разума и природа зна-
ния всегда были одними из центральных философских вопросов,
пишет: «Однако интерес философии к знанию всегда концентриро-
вался на проблеме достоверности... Это нашло отражение в том
различении между знанием и верой (belief), которое проводится в
философии. ИИ (искусственный интеллект), рассматривая все
знание как содержащее ошибки, называет все-таки свои системы
системами знаний. С точки зрения философии, ИИ имеет дело толь-
1 См.: Баженов Л., Бирюков Б., Штофф В. Моделирование // Философская
энциклопедия. М., 1964. Т. 3. С. 478.
221
ко с системами веры... Таким образом, учение о знании, если оно
разделит с ИИ безразличие к проблеме абсолютной достоверности,
окажется оставляющим без внимания центральные философские
вопросы»
Ранее уже говорилось о различии в подходах к знанию, харак-
терных для философии и ИИ. Следует согласиться с утверждением
А. Ньюэлла о том, что проблема достоверности всегда была одной
из центральных проблем в философском исследовании знания, тог-
да как при рассмотрении знания с позиций ИИ такая проблема в
явном виде не возникает. Вместе с тем нельзя не отметить, что,
исследуя знание сегодня с учетом результатов и подходов, имею-
щихся в ИИ, мы вовсе не обязаны относиться с безразличием к
проблеме достоверности или абсолютной достоверности. Вопросы
о структуре знания и об отношениях «субъект—знание—объект»
(а именно в контексте этих отношений рассматривается обычно
достоверность) не исключают, а дополняют друг друга.
Теория познания диалектического материализма традиционно
рассматривала получение знания как процесс, в котором находит
выражение диалектика относительной и абсолютной истины. К на-
стоящему времени имеется солидная философская традиция рас-
смотрения знания в узком смысле, когда под элементом знания по-
нимается мыслительная конструкция, которая может быть оценена
как истинная, — т. е. суждение. Существует, однако, и более широ-
кая трактовка знания, которой мы здесь будем придерживаться.
Знание при этом понимается как результат адекватного отражения
действительности в сознании человека в виде представлений, по-
нятий, суждений, теорий, фиксируемого в форме знаков естествен-
ных и искусственных языков.
Компьютерные данные, когда они рассматриваются как знаки,
предметные смыслы которых адекватно отражают действительность
(а это необходимая предпосылка того, чтобы обрабатываемая с
помощью компьютера информация была в конечном счете практи-
чески значимой), должны в теоретико-познавательном плане оце-
ниваться как знания. Уровень данных в компьютерной модели, с
этой точки зрения, имеет такое же право называться уровнем зна-
ний, как и тот уровень, который проектировщики систем называют
«уровнем знаний». Но с переходом к представлению знаний в си-
стеме компьютерных моделей появляется некая новая модель —
так называемая концептуальная модель предметной области. По-
строение этой модели не предполагает описания соответствующих
объектов действительности (например, человеческого организма,
заболеваний и нормальных физиологических процессов или же кон-
струкции и неисправностей технических устройств) с помощью ка-
кого-то нового понятийного аппарата, отличного от того, который
1 Newell A. The Knowledge Level//Artificial Intelligence. V. 18 (1982). № 1
P. 122.
222
используется в «неформальной», «некомпьютеризованной» области
знания, изучающей эти объекты. В этом одно из существенных от-
личий данного вида моделей от кибернетических моделей, которые
предполагают пополнение понятийного аппарата, применявшегося
ранее для изучения объекта, за счет введения таких понятий, как
«информация», «обратная связь», «гомеостазис» и др. Напротив,
здесь проектировщик стремится смоделировать понятийный аппа-
рат, привычный для данной области знания, и закономерности,
обеспечивающие успешное функционирование этого аппарата. Со-
здание концептуальной модели предполагает, таким образом, изу-
чение реальных форм организации знания. Непосредственным
объектом моделирования здесь становится уже не сама предмет-
ная область, а знание об этой области, рассматриваемое как це-
лостное структурированное образование.
Зафиксированные в концептуальной модели связи между эле-
ментами знания позволяют при появлении в системе «неформаль-
ного» знания каких-либо новых элементов получать информацию
о наличии в этой системе знания некоторых других элементов.
Например, концептуальная модель, построенная для медицинской
диагностической системы, позволяет при появлении в медицинском
знании некоторых фактов — результатов наблюдения пациента ус-
тановить наличие в системе этого знания соответствующего диаг-
ноза заболевания. Эта моделирующая функция уровня знаний ха-
рактеризуется специалистами по искусственному интеллекту как
активность знаний, отличающая их от пассивных данных. В дан-
ных фиксируется знание о действительности, однако совокупность
данных не является моделью знания. Концептуальная модель
предметной области образует так называемый концептуальный
уровень базы знаний. Концептуальная модель вызывает изменения
в различных уровнях компьютерной системы, в том числе и в тех-
нических средствах. Гносеологический же аспект отличия уровня
знаний от уровня данных заключается в том, что уровень знаний
является моделью реально функционирующего некомпьютеризо-
ванного знания, в то время как уровень данных моделирующей
функции не выполняет. Основной мировоззренческий смысл пере-
хода к представлению знаний состоит, на наш взгляд, в значитель-
ном возрастании роли ЭВМ (а точнее, компьютерной системы) как
предмета-посредника в познании человеком своего знания.
Представление знаний в компьютерных системах, используемых
в тех или иных областях (медицине, сельскохозяйственных науках,
геологии, технике), требует исследования соответствующего раз-
дела научного (технического или другого профессионального) зна-
ния. При этом должны быть выявлены те характеристики его
строения, учет которых позволит в конечном счете передать маши-
не некоторые процедуры поиска и переработки информации, осу-
ществляемые обычно человеком-специалистом в данной области.
Эти характеристики отражаются в специально построенной знако-
223
вой модели, которую обычно называют концептуальной моделью
предметной области. Концептуальная модель строится на одном
из специальных языков — так называемых языков представлений
знаний, и выразительными возможностями языка во многом опре-
деляется адекватность модели. Возникновение языков представле-
ния знаний означает появление некоторого нового инструмента
анализа научного знания. (Сегодня трудно выдвигать достаточно
обоснованные прогнозы относительно роли, которую суждено сыг-
рать данному инструменту в метанаучных исследованиях. Возмож-
но, эта роль будет сравнима с той, -которую сыграло исчисление
высказываний и исчисление предикатов первого порядка в станов-
лении и развитии современной методологии науки.) С другой сто-
роны, в тех или иных языках представления знаний должны нахо-
дить воплощение определенные взгляды их создателей на характер
научного знания, на его структуру и закономерности функциониро-
вания. Эти вопросы, являющиеся, по существу, новыми для специа-
листов по искусственному интеллекту, авторов компьютерных си-
стем, весьма основательно исследованы в современной философии
и методологии науки. Естественно поэтому попытаться соотнести
накопленные здесь результаты с теми представлениями о знании,
которые лежат в основе современного компьютерного моделиро-
вания.
Особый интерес, на наш взгляд, представляют те подходы в
компьютерном моделировании, которые предполагают выделение
в качестве основного элемента знания не суждения (предложения),
как это обычно делалось, а понятия. Этот подход предпринимается
прежде всего теми исследователями, которые разрабатывают и ис-
пользуют так называемые фреймовые языки представления зна-
ний1. Сам термин «фрейм» был предложен М. Минским для обо-
значения определенного рода описания какого-либо объекта или
явления. При этом М. Минский исходил из того, что при изучении
человеческого мышления необходимо выделять в качестве основ-
ных структурных элементов, образующих фундамент для развер-
тывания процессов восприятия, хранения информации, мышления и
разработки языковых форм общения, элементы более крупные и
имеющие более четкую структуру, чем те, которые обычно выделя-
лись психологами и специалистами по искусственному интеллекту.
«Отправным моментом для данной теории, — пишет М. Минский,—
служит тот факт, что человек, пытаясь познать новую для себя си-
туацию или по-новому взглянуть на привычные вещи, выбирает из
своей памяти некоторую структуру данных (образ), называемую
нами фреймом, с таким расчетом, чтобы путем изменения в ней
отдельных деталей образовать структуру для понимания более ши-
рокого класса явлений или процессов»1 2. Так, например, человек,
1 См.: Кузнецов И. П. Семантические представления. М., 1986.
2 Минский М, Фреймы для представления знаний. М., 1979. С. 7.
224
входящий в комнату и ожидающий увидеть там стул, имеет фрейм
стула. Это означает, что он ожидает увидеть четыре ножки, не-
сколько перекладин, сиденье и спинку, определенным образом рас-
положенные друг относительно друга. Например, ножки должны
опираться на пол и находиться ниже сиденья, а спинка — выше
сиденья, само сиденье должно располагаться горизонтально, спин-
ка — вертикально и т. д. Если же система зрительного восприятия
смогла обнаружить все перечисленные элементы, кроме спинки, то
различие между тем, что мы видим, и тем, что мы ожидали уви-
деть, состоит в отсутствии требуемого числа спинок, а это свиде-
тельствует скорее о наличии не стула, а скамьи или стола Фрей-
мовой организации подчинено не только зрительное восприятие, но
и переработка символьной информации. Например, считает М. Мин-
ский, человек, только что приступающий к чтению рассказа и не
знающий еще, что именно там написано, имеет тем не менее некото-
рый общий фрейм рассказа. Терминалы этого фрейма имеют про-
белы, которые в ходе чтения должны быть заполнены сведениями
об окружающей обстановке, главных героях, основном событии,
морали и т. д. Вообще человек имеет набор фреймов для различных
видов деятельности, окружающих условий, для форм повествова-
ния, объяснения, аргументации. Эти фреймы и механизмы их взаи-
мосвязи формируются и развиваются в течение его жизни. М. Мин-
ский считает, что его концепция фреймов может рассматриваться
как аналог «парадигмы» Т. Куна, в применении не только к уров-
ню крупных научных революций, но и к проблемам повседневного
мышления1 2.
Эта концепция фреймовой организации человеческого знания
нашла отражение (хотя и не во всех своих деталях) в фреймовых
языках представления знаний3. При всех различиях, имеющихся
между отдельными языками, относимыми к этому классу, и между
системами обозначений, принятыми в этих языках, в качестве об-
щей схемы фреймов обычно принимается следующая:
|Л <^lgl>. <f2g2>......<Vh,gh>}-
В этой структуре i есть имя фрейма, Vi — имена слотов (терми-
налов), a gi — значения (заполнители) терминалов (слотов) 4.
Например, фрейм «деловая поездка» может выглядеть таким об-
1 См.: Минский М. Фреймы для представления знаний. С. 75.
2 Там же. С. 48, 62—63.
3 См.: Bobrow D. Т., Winograd Т An overwiew of KRL, a Knowledge Rep-
resentation Language/ZCognitive Science, 1977. V. 1. №1.; Roberts В. P., Golds-
tain. I. P. The FRL Manual//Artificial Intelligence Memo № 409 MIT, 1977;
Roussopoulos. N. A. Semantic Network Model of Data Base. Toronto Univ.//Tech-
nical Report. № 104., 1977. April; Поспелов Д. А. Ситуационное управление:
теория и практика. С. 71—83.
4 См.: Представление знаний в человеко-машинных и робототехнических си
стемах. Том А. Фундаментальные исследования в области представления знаний.
С. 124, 129.
в Зак. 509
225
разом: {Деловая поездка, <Кто, х>, <Куда, у>, <Когда, z>,
<Цель, w>, <с кем, й>, <вид транспорта, £>}.
Пример фрейма «реакция на воздействие события» из фреймовой
модели медицинского диагностического знания:
{реакция на воздействие события, <воздействующий фактор,
факт/анатомоморфологическая особенность >, < следствие,
признак>, Закономерность, высказывание зависимости ха-
рактеристик воздействующих факторов и типичности различ-
ных вариантов зависимости>, [<механизм, цепочка причинно-
следственных отношений >]}1
(в квадратные скобки заключен терминал, который не обязательно
должен быть заполнен).
Преимущества фреймовых представлений знаний заключаются,
с одной стороны, в их экономичности, позволяющей сократить вре-
мя автоматизированного поиска информации, а с другой стороны,
в удобстве применения фреймового языка для описания определен-
ных областей научного знания. Это проявляется, например, при
формировании базы знаний для экспертных систем в медицинской
диагностике. Здесь эксперту предлагается сформулировать систе-
му понятий, с помощью которых он хотел бы анализировать кон-
кретные ситуации, и дать возможно более точные определения этих
понятий. Такой подход оказывается для врача более естественным,
чем требуемое, например, теоретико-модельным представлением
выделение всех отношений, необходимых для описания конкретных
ситуаций, и указание всех известных ему свойств этих отношений 1 2.
Специалистами, разрабатывающими фреймовые модели, сами
фреймы рассматриваются как модели понятий, а системы фреймов
считаются естественно интерпретирующимися как системы строгих
определений понятий3. Исследование понятийной структуры зна-
ния с целью его представления в системе автоматизированной пе-
реработки информации осуществляется сегодня практически без
обращения к учениям о понятии, имевшим место в истории фило-
софии, или к исследованиям проблемы понятия в современной фи-
лософии. Между тем проблема понятия традиционно была одной
из важнейших проблем философии. Ей уделяется значительное
внимание и в современной философии — как в диалектической ло-
гике, так и в современной символической логике. Важные особен-
ности научных понятий выявляются философской методологией
1 См.: Черняховская М. Ю. Схема базы знаний для экспертных систем меди-
цинской диагностики // Языки представления знаний и вопросы реализации экс-
пертных систем. Владивосток, 1984. С. 28.
2 См.: Клещев А. С. Фреймовые модели и их применение в представлении зна-
ний // Языки представления знаний и вопросы реализации экспертных систем
С. 8.
3 См.: Клещев А. С., Черняховская М. Ю. Системы представления проблем-
но-ориентированных знаний // Известия АН СССР. Техническая кибернетика,
1982. № 5. С. 53.
226
науки при рассмотрении эмпирического и теоретического уровней в
научном познании, в исследовании языка науки. Естественно по-
этому, говоря о философских аспектах представления знаний, по-
пытаться соотнести понятие как объект философского исследования
с той трактовкой понятия, которую предполагает рассмотрение
фреймов как адекватной модели понятия. Исчерпывающее рассмот-
рение этого вопроса в данном случае невозможно в связи с тем,
что в самой философии имеются существенно различные подходы
к понятию. Здесь мы будем исходить из того толкования понятия,
для которого имеются возможности реального соотнесения с фрей-
мовым представлением. Это трактовка понятия, идущая от тради-
ционной логики и представленная в современных логических и ме-
тодологических исследованиях советских философов1. В понятии,
согласно этой трактовке, обобщаются и выделяются предметы или
явления того или иного класса по определенной, отличительной
для данных предметов совокупности признаков. Класс обобщае-
мых в таких случаях предметов составляет объем понятия, а сово-
купность признаков (характеристик предметов), по которым обоб-
щаются и мысленно выделяются предметы, составляет содержание
понятия1 2. Употребление термина «признак» в характеристике со-
держания понятия отнюдь не означает, что речь идет лишь о неко-
торых эмпирически фиксируемых проявлениях, выделяемых путем
индуктивного обобщения. Термином «признак» в данном случае
может обозначаться и то, что Аристотель назьгвал «речью о сущно-
сти вещи». Выражение сущности предмета в содержании понятия
является основным гносеологическим требованием, которому подчи-
нен процесс образования понятий. Однако понятие как форма ор-
ганизации знаний трактуется и более широко — требование выра-
жения сущности не является в этом случае обязательным для каж-
дого понятия. Иногда для выделения предметов даже предпочти-
тельнее указание как раз на признаки, представляющие поверхно-
стные, чувственно воспринимаемые, достаточно хорошо определи-
мые остенсивным способом свойства предметов3.
Наличие у понятия содержания указывает на существенную
особенность понятия как формы мышления. Оно означает опреде-
ленную расчлененность мыслимых предметов, их схематическое
представление (в сответствующей знаковой форме) как некоторой
совокупности, или системы, взаимосвязанных характеристик и эле-
ментов. Поэтому обозначающие выражения, не предполагающие
осознания того, какова именно специфика рассматриваемых объ-
1 См.: Горский Д. П. Вопросы абстракции и образование понятий. М., 1961;
Войшвилло Е. К. Понятие. М., 1989; Горский Д. П. Определение. М., 1974; Войш-
вилло Е. К. Диалектические аспекты учения о понятии // Диалектика научного по-
знания. М., 1978.
2 См.: Войшвилло Е. К. Понятие. С. 117.
3 См.: Войшвилло Е. К. Диалектические аспекты учения о понятии // Диа-
лектика научного познания. С. 356.
8* 227
ектов, не являются понятиями 1. Именно в этом плане очевидно
сходство понятия и фрейма. Имена терминалов фрейма обозна-
чают признаки объектов, составляющих содержание понятия, со-
ответствующего данному фрейму. Объекты реальности, выделяе-
мые и обобщаемые понятием, предстают в компьютерной модели
как последовательности (кортежи) некоторых наблюдаемых при-
знаков. Например, в модели, предназначенной для системы управ-
ления аэропорта, такой объект, как отдельный самолет, может
быть представлен кортежем, составленным из таких данных, как
тип самолета, его номер, имя пилота, координаты; заболевание
представляется в медицинской диагностической системе как после-
довательность признаков (клинических, обнаруженных с помощью
биохимических анализов и т. д.). Наблюдаемость при этом мы по-
нимаем в широком смысле, совпадающем, по существу, с содержа-
нием понятия «эмпирическое». Данные в таких случаях могут рас-
сматриваться как эмпирические термины, а фреймы — как эмпи-
рические понятия. Система фреймов базируется в конечном счете
на остенсивных определениях, так как понятия здесь определяются
путем указания совокупности эмпирически фиксируемых призна-
ков. Теоретическое понятие, представленное такого рода фрейма-
ми, утрачивает свою теоретичность, редуцируясь к терминам на-
блюдения. Оно приобретает другое содержание, чем то, которое
оно имеет функционируя в языке данной науки, и, следовательно,
становится другим понятием. Однако уже эта способность фрей-
мов открывает немалые возможности для компьютерного модели-
рования тех областей знания, в которых эмпирический уровень
является преобладающим. Выполнение этой задачи может иметь
большую практическую значимость. Вместе с тем, учитывая, что в
тех областях, которые традиционно считались эмпирическими, в
настоящее время наблюдается тенденция к теоретизации, можно
предположить, что одним из направлений в совершенствовании
языков представления знаний должен стать поиск адекватных
средств для представления теоретических понятий. Есть основания
полагать, что уже на современном уровне развития, например, ме-
дицинского знания практикуемое в компьютерном его моделирова-
нии представление понятия нормы как совокупности физиологиче-
ских процессов (задаваемой эмпирически фиксируемыми характе-
ристиками), патологии как совокупности заболеваний не может
считаться адекватным той смысловой нагрузке, которую имеют эти
понятия в реальной системе медицинского знания, и той роли, ко-
торую они играют во врачебном мышлении. Нужно отметить, что
хотя на специфику данных понятий именно как теоретических по-
нятий медицины обращают особое внимание в современной лите-
ратуре1 2, однако их характеристики, способы взаимосвязи с други-
1 См.: Войшвилло Е. К. Диалектические аспекты учения о понятии. С. 359.
2 См.: Давыдовский И. В. Проблемы причинности в медицине (этиология).
М., 1962.
228
ми понятиями, закономерности их функционирования в медицин-
ском знании изучены сегодня недостаточно хорошо (в отличие, ска-
жем, от характеристик теоретических конструктов физики).
Компьютеризация таких областей, как медицина, может выступить
в качестве стимула методологических и теоретических исследова-
ний в этих областях знания.
Разработка способов представления понятий в компьютерных
моделях помогает выявить новые аспекты понятия как объекта
логико-философского исследования, на которые раньше не обра-
щалось достаточного внимания. Одним из таких аспектов является
системность содержания понятия. Так, иногда для фреймовых спо-
собов задания понятий существенно указание на так называемые
познавательные роли признаков. «Познавательная роль» отражает
характер связи между объектом, являющимся элементом объема
понятия, и признаком, входящим в содержание понятия1. При не-
которых других предпринимаемых в настоящее время подходах к
представлению понятий оказывается, что для выявления действи-
тельного содержания понятия (что позволило бы, например, оце-
нить данное понятие как теоретическое или эмпирическое) недо-
статочно перечисления лишь совокупности признаков, обозначае-
мых именами терминалов фрейма. Необходимо учитывать способы
задания в модели самих этих признаков, выступающих, в свою
очередь, как понятия или же просто как обозначающие выражения.
Все это требует рассматривать содержание понятия не как простую
совокупность рядоположенных признаков, а как систему, которая
может иметь сложную структуру.
На этом пути возможно взаимодополнение так называемых
формально-логического и диалектико-логического подходов к по-
нятию. Ведь именно для последнего близка трактовка понятия как
системы.
Разумеется, здесь проведено далеко не полное рассмотрение
ряда аспектов компьютерного моделирования знания1 2. Однако уже
такое рассмотрение показывает, что для развития методов компью-
терного моделирования существенным является решение вопросов,
самым тесным образом связанных с философской проблематикой.
В исследовании этих вопросов могут быть использованы результа-
ты и подходы, имеющиеся сегодня в философии, в логике, в теории
познания. С другой стороны, задачи компьютерного моделирования
1 См.: Поспелов Д. А., Сильдмяэ И. Я. Ролевые структуры в представлении
знаний в диалоговых системах // Известия АН СССР Техническая кибернетика.
1985. №> 5.
2 Более полное представление о спектре философских проблем, возникающих
в связи с развитием компьютерных наук и компьютеризацией, можно получить,
познакомившись с работами: Ракитов А. И., Андрианова Т. В. Философия компью-
терной революции Ц Вопросы философии. 1986. № 11; Зуев К. А. Методологиче-
ские и социальные проблемы компьютеризации // Вопросы философии. 1988. № 5;
Нарский И. С. Современные проблемы теории познания. М., 1989.
229
знания позволяют по-новому взглянуть на ряд ставших уже тра-
диционными философских проблем, побуждают к поиску новых пу-
тей их исследования.
ГЛАВА XII
ЭТАПЫ И УРОВНИ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ
Научное знание и сам процесс его получения характеризуются
системностью и структурированностью. Прежде всего в структуре
научного принято выделять эмпирический и теоретический уровни
знания. А совокупность тех исследовательских процедур, которые
ведут к достижению знания на этих двух уровнях, соответственно
подразделяется на эмпирический и теоретический этапы научного
исследования.
Оснований для выделения эмпирического и теоретического эта-
пов в научном исследовании существует несколько. В частности,
эти два этапа и уровня в научном исследовании различаются по
гносеологической направленности исследования, по характеру и
типу получаемого знания, по используемым методам и формам по-
знания, по познавательным функциям, по соотношению чувствен-
ного и рационального коррелятов познания и ряду других при-
знаков.
По гносеологической направленности эмпирический и теорети-
ческий уровни исследования различаются тем, что на эмпириче-
ском уровне познание ориентировано на изучение явлений и по-
верхностных связей между ними, без углубления в сущностные
связи и отношения, а на теоретическом этапе познания главной
гносеологической задачей является раскрытие причин и сущност-
ных связей между явлениями. На этом и основано различие в по-
знавательных функциях, реализуемых на этих этапах познания.
Главной познавательной задачей эмпирического этапа является
описание явлений, а на теоретическом — основной познавательной
задачей является объяснение изучаемых явлений. Наиболее четко
различие между двумя уровнями познания проявляется в характе-
ре получаемых научных результатов. Основной формой знания, по-
лучаемого на эмпирическом уровне, является научный факт и со-
вокупность эмпирических обобщений. На теоретическом уровне по-
лучаемое знание фиксируется в форме законов, принципов и науч-
ных теорий, в которых и раскрывается сущность изучаемых явле-
ний. Соответственно различаются и методы, используемые при по-
лучении этих типов знаний. Основными методами, используемыми
на эмпирическом этапе познания, являются наблюдение, экспери-
мент, индуктивное обобщение. На теоретическом этапе познания
используются такие методы, как анализ и синтез, идеализация, ин-
дукция и дедукция, аналогия, гипотеза и др.
230
Различие между эмпирическим и теоретическим этапами позна-
ния проявляется также в различном соотношении чувственного и
рационального коррелятов познавательной деятельности. Прежде
чем обсуждать этот вопрос, следует остановиться на проблеме со-
отношения пар категорий «чувственное—рациональное» и «эмпи-
рическое— теоретическое». До становления в методологии и фило-
софии второй пары категорий первая пара категорий употреблялась
в различных смыслах. Прежде всего «чувственное» и «рациональ-
ное» использовались для обозначения двух видов познавательных
способностей человека (см. гл. VIII). Чувственная познавательная
способность проявляется в ощущениях, восприятиях, представле-
ниях. Рациональность же проявляется в способности к понятийно-
му мышлению, суждению и умозаключению. Во втором смысле
«чувственное» и «рациональное» употреблялись для обозначения
этапов и уровней познания, ступеней познания, типов знания. К на-
стоящему времени второй смысл понятий «чувственное» и «рацио-
нальное» целиком закреплен за парой категорий «теоретическое—
эмпирическое». «Чувственное» и «рациональное» характеризуют
лишь познавательные способности человека, но не этапы или виды
знания. В своем использовании в человеческом познании они не
оторваны друг от друга. Не может быть чувственного знания как
такового и рационального знания как такового, хотя можно выде-
лять эмпирический и теоретический типы знания. Соотношение же
чувственного и рационального коррелятов в эмпирическом и тео-
ретическом познании различное. В эмпирическом познании доми-
нирует чувственный коррелят, а в теоретическом — рациональный.
Соответственно различное сотношение чувственного и рациональ-
ного коррелятов находит свое отражение и в методах, используе-
мых на каждом этапе. Ясно, что метод наблюдения, используемый
на эмпирическом этапе, базируется в основном на чувственной по-
знавательной способности, но в той степени, в какой наблюдение
имеет целенаправленный характер, а его результаты фиксируются
в языковой форме, оно включает в себя и использование рацио-
нального познания. Аналогичным образом, поскольку на теорети-
ческом этапе в основном используется способность к абстрактно-
му, понятийному мышлению, в нем доминирует рациональный кор-
релят, но в той степени, в какой любое понятие ассоциируется с
определенной совокупностью восприятий, представлений и нагляд-
ных образов, в нем присутствует и чувственная компонента.
Следует, однако, иметь в виду, что при всех различиях жесткой
границы между эмпирическим и теоретическим познанием не су-
ществует. Так, эмпирическое исследование, хотя и ориентировано
на познание и фиксацию явлений, постоянно прорывается йа уро-
вень сущности, а теоретическое исследование ищет подтверждения
правильности своих результатов в эмпирии. Эксперимент, будучи
во многих науках основным методом эмпирического познания,
всегда теоретически нагружен, а любая самая абстрактная теория
231
должна всегда иметь эмпирическую интерпретацию. Но при всей
неопределенности границ между эмипирическим и теоретическим
знанием введение этих категорий, безусловно, знаменовало собой
прогресс в развитии методологии науки, поскольку способствовало
конкретизации наших представлений о структуре познавательной
деятельности в науке. В частности, использование этих категорий
позволило уточнить структуру научного познания в целом, спо-
собствовало формированию более конструктивного подхода
к решению проблемы эмпирического обоснования научного
знания, привело к более полному выявлению специфики теорети-
ческого мышления в научном исследовании, позволило уточнить ло-
гическую структуру выполнения наукой основных познавательных
функций, а также содействовало решению многих фундаменталь-
ных проблем логики и методологии научного познания. За послед-
нее время советские философы внесли существенный вклад в раз-
работку этих категорий. Учитывая разработанность этих категорий,
мы рекомендуем студентам для освоения их содержания обратить-
ся к имеющейся литературе1.
В настоящее время отрицать фундаментальное значение этих
категорий в решении методологических проблем науки невозмож-
но, даже принимая в расчет существование всех тех расхождений,
которые имеются между различными авторами по вопросу об ис-
толковании сущности и содержания категорий эмпирического и
теоретического. Однако следует заметить, что введение этих кате-
горий и уточнение их содержания одновременно сопровождалось и
молчаливым, имплицитным принятием допущения о дихотомиче-
ском характере этих категорий по отношению к общему представ-
лению о структуре научного знания, т. е. предполагается, что тео-
ретическое и эмпирическое являются базисными, исходными мето-
дологическими единицами, на основании которых только и возмож-
но дальнейшее уточнение и детализация структурных представле-
ний о научном познании, или, другими словами, предполагается,
что дальнейшие структурные подразделения в научном исследова-
нии возможны только внутри теоретического и эмпирического
уровней. Все, что выходит собственно за рамки теоретического или
эмпирического знания, к телу научного знания не принадлежит.
Нам думается, что при всей важности категорий эмпирического
и теоретического такого рода дихотомическое представление о
структуре научного знания к настоящему моменту исчерпало себя.
Внутренняя логика методологических исследований все чаще и
чаще ставит на повестку дня вопрос о необходимости введения в
методологию науки новой методологической единицы, смысл и со-
1 В этой связи можно указать прежде всего такие работы, как: Швырев В. С.
Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978; Лекторский В. А.
Единство эмпирического и теоретического в научном познании // Диалектика —
теория познания. Проблемы научного метода. М., 1964; Смирнов В. А. Уровни и
этапы процесса познания // Проблемы логики научного познания. М., 1964, и др.
232
держание которой не сводимы к дихотомии эмпирического и теоре-
тического. В этом новом базисном методологическом понятии
фиксируется существование в науке еще одного, третьего уровня
знания, который находится над теоретическим знанием и выступает
в качестве метатеоретической, экстратеоретической предпосылки
самой теоретической деятельности в науке. В западной литературе
такого рода попытки введения в философию науки, наряду с кате-
гориями теоретического и эмпирического, новой базисной методоло-
гической единицы наиболее откровенное свое выражение получили
в ныне широко известных методологических концепциях Т. Куна
и И. Лакатоса. Т. Кун, не отрицая различия между теоретической
и эмпирической деятельностью р науке, вводит принципиально но-
вое базисное методологическое понятие «парадигма», в котором
фиксируется существование особого типа знания в научном иссле-
довании, отличающегося от теоретического знания по способу сво-
его возникновения и обоснования. Хотя в концепции Куна в каче-
стве парадигмы может выступать та или иная фундаментальная
теория, становясь парадигмой, она приобретает такие новые харак-
теристики, которые по способам обоснования и функционирования
уже не позволяют считать ее теорией. Парадигмальное знание не
выполняет непосредственно объяснительной функции, а является
условием и предпосылкой определенного вида теоретической дея-
тельности по объяснению и ’систематизации эмпирического мате-
риала ’. Аналогичный смысл имеет и понятие «исследовательская
программа», вводимое в методологию науки И. Лакатосом. Иссле-
довательская программа также понимается Лакатосом как опре-
деленного рода метатеоретическое образование, содержащее набор
исходных идей и методологических установок, обусловливающих
построение, развитие и обоснование определенной теории 1 2.
В советской литературе по методологии научного познания за
последние 15—20 лет также возник целый комплекс понятий, в ко-
торых нашли отражение различные элементы метатеоретического
или экстратеоретического уровня научного познания. Одним из
первых попытку введения подобного рода понятия предпринял
А. А. Ляпунов в одной из своих статей, посвященных выявлению
особенностей строения научного знания. В частности, он предложил
выделить в составе научно-теоретического знания такой элемент,,
как «интертеория». К интертеоретическому знанию он относит
«тот общий комплекс сведений, которые необходимо принимать во
внимание при рассмотрении данной теории»3. Однако более ши-
рокое хождение в нашей литературе для обозначения мечатеоре-
тического фона научно-исследовательской деятельности получило
1 См.: Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.
2 См.: Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Струк-
тура и развитие науки. М., 1978.
3 Ляпунов А. А. О некоторых особенностях строения современного теорети-
ческого знания /|/ Вопросы философии. 1966. № 5. С. 45.
233
понятие «стиль мышления». Первоначально понятие стиля мышле-
ния употреблялось в узком смысле этого слова и связывалось с
фиксацией лишь отдельных сторон теоретической деятельности на
разных исторических этапах развития науки. Так, Ю. Сачков, од-
ним из первых в нашей литературе попытавшийся уточнить смысл
этого понятия, связывает стиль мышления с определенными пред-
ставлениями о структуре отношений детерминации и соответствен-
но выделяет в истории науки три стиля мышления: однозначно-де-
терминистский, вероятностно-статистический и кибернетический L
М. Борн связывает понятие стиля мышления с определенной систе-
мой взглядов на структуру субъект-объектных отношений в науке.
Однако со временем смысл понятия стиля мышления расширяется
настолько, что оно становится по своему объему и содержанию со-
поставимым с куновским понятием парадигмы, и в нем пытаются
охватить всю совокупность метатеоретических предпосылок науч-
но-исследовательской деятельности. Именно так, например, опре-
деляет понятие стиля мышления С. Б. Крымский. Под стилем мыш-
ления он понимает определенный исторически возникший тип объ-
яснения действительности, «который, будучи общим для данной
эпохи, устойчиво выявляется в развитии основных научных направ-
лений и обусловливает некоторые стандартные представления в
метаязыковых контекстах всех фундаментальных теорий своего
времени» 1 2. Еще более широкое понимание стиля мышления содер-
жится в работе Л. А. Микешиной «Детерминация естественнонауч-
ного познания» 3.
Известного рода конкурентом понятия «стиля мышления» в на-
шей литературе при фиксации метатеоретического уровня исследо-
вания выступает также понятие «картина мира». В работах неко-
торых авторов она определяется таким образом, что стиль мышле-
ния выступает лишь ее составной частью, хотя, как и понятие сти-
ля мышления, первоначально картина мира понималась в узком
смысле слова и связывалась только с фиксацией определенных ис-
торически возникших представлений о структуре объективной
реальности4.
Наряду с понятиями стиля мышления и картины мира для
фиксации метатеоретического (или интертеоретического) уровня
знания в нашей литературе используются также такие понятия,
как «собственные и философские основания науки» (С. Т. Мелю-
1 См.: Сачков Ю. В. Эволюция стиля мышления в естествознании Ц Вопросы
философии. 1968. № 4.
2 Крымский С. Б. Научное познание и принципы его трансформации. Киев,
1974. С. 95.
3 См.: Микешина Л. А. Детерминация естественнонаучного познания. Л., 1977
4 К такому расширительному истолкованию понятия картины мира склонен
В. Ф. Чериоволенко. Он прямо признает, например, сходство своего понимания
картины мира с куновским понятием «парадигма». См.: Черноволенко В. Ф. Ми-
ровоззрение и научное познание. Киев, 1970. С. 100—403.
234
хин, Ю. А. Петров), «теоретический базис научного познания»
(М. В. Мостепаненко), «условия познания» (П. С. Дышлевый)
и др.1
Введение всех подобного рода понятий свидетельствует о том,
что и в советской литературе по методологии науки давно уже на-
зрела необходимость выделения в составе научного знания того,
что мы пока условно называем метатеоретическим уровнем зна-
ния, введения новой методологической единицы, которая вместе с
понятиями теоретического и эмпирического позволила бы соста-
вить более полное и правильное представление о структуре иссле-
довательской деятельности в научном познании.
Признание существования в составе научного знания метатео-
ретического уровня сразу же поднимает целый комплекс проблем,
касающихся гносеологической природы этого знания, его структу-
ры, особенностей и тех функций, которые оно выполняет в ходе
теоретического освоения действительности, и ряд других проблем.
Встает вопрос о тех основаниях, на которых можно проводить де-
маркационную линию между теоретическим уровнем исследования
и его метатеоретическим основанием. Для решения этого вопроса
прежде всего следует наложить некоторые ограничения на исполь-
зование понятий «теоретическое мышление» и «теоретический уро-
вень исследования». В широком смысле слова теоретическое мыш-
ление отождествляется с научным мышлением и противопостав-
ляется в этом отношении обыденному мышлению. Ясно, что при та-
ком понимании теоретического мышления то, что мы имеем в виду
под метатеоретическим уровнем систематизации знания, относится
к теоретическому мышлению. В более узком смысле слова под
теоретическим мышлением понимают мышление, направленное
«на совершенствование и развитие концептуальных средств науки»,
на построение «теоретического мира» в противоположность эмпи-
рическому мышлению, которое направлено «на установление свя-
зей концептуального аппарата науки с реальностью, выявляемой
в эксперименте и наблюдении»1 2. Но и три таком понимании теоре-
тического мышления метатеоретическая деятельность не выходит
за его рамки. Ограничить понятие теоретического мышления мож-
но, если связывать его с определенными предполагаемыми резуль-
татами. В частности, можно считать, что результатом собственно
теоретического мышления, в узком смысле слова, является науч-
ная теория. Тогда содержание теоретического мышления будет за-
висеть от понимания научной теории. Существует множество под-
ходов к определению понятия «научная теория». Возьмем за осно-
ву определение научной теории, даваемое в «Философской энни-
1 См.: Философские основания современного естествознания / Под ред. С. Т.
Мелюхина. М., 1977; Мостепаненко М. В. Философия и методы научного познания.
М., 1972; Дышлевый П. С. В. И. Ленин и философские проблемы релятивистской
физики. Киев, 1969.
2 Швы ре в В. С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. С. 250.
235
клопедии» М. В. Поповичем и В. Н. Садовским. «Теория — форма
достоверного научного знания о некоторой совокупности объектов,
представляющая собой систему взаимосвязанных утверждений и
доказательств и содержащая методы объяснения и предсказания
явлений данной предметной области»1. В теории в форме законов
выражается знание о существенных связях, обусловливающих воз-
никновение и существование тех или иных явлений, и это позволяет
в функциональном отношении трактовать теорию как систему опи-
сания, систематизации, объяснения и предсказания явлений опреде-
ленной предметной области.
Если ограничивать теоретическое мышление процессами по-
строения теорий, то в его состав следует включать всю ту совокуп-
ность познавательных процессов, которые направлены на выдви-
жение, развитие и обоснование теоретических гипотез, а также тех
мыслительных процедур, в которых реализуются основные позна-
вательные функции научных теорий: описание, объяснение, пред-
сказание. В противоположность этому, на метатеоретическом
уровне познания на основе определенных философских установок,
обобщения результатов теоретической деятельности и самой прак-
тики научного познания фиксируются общие подпосылки теорети-
ческой деятельности. Если основным элементом теоретического
знания является закон, утверждение о необходимых существенных
связях между явлениями, то метатеоретическое знание формули-
руется в виде принципов различного порядка, в которых утвер-
ждается нечто уже о самой теории и практике теоретической дея-
тельности 1 2. В форме принципов формулируются требования,
предъявляемые к самой научной теории. Кроме того, можно доба-
вить, что если теоретическое знание всегда выступает в определен-
ном контексте исследования как проблематическое знание, знание,
подлежащее обоснованию и проверке, то метатеоретическое зна-
ние в том же контексте условно рассматривается как непроблема-
тическое, предпосылочное знание, эмпирическому обоснованию и
проверке не подлежащее. В связи с этим/ можно теперь пояснить
смысл приставки «мета» в понятии «метатеоретический уровень
знания». Она имеет несколько смысловых оттенков: прежде всего
аристотелевский смысл — это знание, лежащее «за» теоретическим
знанием. Далее, эта приставка законно может ассоциироваться и
с ее семантическим смыслом, поскольку метатеоретическое знание
фиксируется в метаязыковых контекстах по отношению к языку
теории. И наконец, приставка «мета» может связываться с предпо-
сылочным, непроблематическим характером этого знания.
1 Попович М. В„ Садовский В. Н. Теория // Философская энциклопедия. М.,
1970. Т. 5. С. 205.
2 Такое различие между законом и принципом дает Е. Вигнер в своей статье
«События, законы природы и принципы» (см.: Успехи физических наук. 1965.
Т. 85. Вып. 4.). Законы он трактует как корреляции между событиями, а принци-
пы как корреляции между законами.
236
Возникает вопрос: какое из существующих в современной ме-
тодологии науки понятие наиболее полно отражает сущность мета-
теоретического уровня знания? По своему объему для этих целей
лучше всего подходит понятие «парадигма», введенное Т. Куном.
Но, хотя в понятии парадигмы Кун достаточно полно отобразил
структуру и состав этого уровня знания, куновская трактовка по-
знавательной природы этого образования в науке в силу ее субъек-
тивно-идеалистического характера для современной философии не
может быть приемлема. Что касается понятия «стиль мышления»,
«картина мира», то нам кажется, что разумнее сохранить за ними
более узкое значение, в котором они выступают лишь как отдель-
ные элементы метатеоретического знания, но не исчерпывают его
структуру полностью1.
Для обозначения метатеоретического уровня знания мы пред-
лагаем ввести сравнительно новое понятие в методологии науки —
понятие «архетипа теоретического мышления». Под архетипом тео-
ретического мышления мы будем понимать совокупность принци-
пов различного порядка, которые на определенном этапе развития
той или иной научной дисциплины задают определенный способ
теоретической деятельности по объяснению изучаемых явлений,
определяют выбор средств этой деятельности, отбор и принятие ее
окончательных результатов. Существующий в данной науке архе-
тип теоретического мышления задает определенное видение мира,
способ его отображения в научном познании, что в совокупности
определяет и определенный тип теоретического мышления, совокуп-
ность допустимых приемов теоретической деятельности. Он не де-
терминирует теоретическую деятельность однозначно, оставляя
место творческой свободе теоретического мышления. В рамках
определенного архетипа мышления могут сосуществовать и конку-
рировать теоретические построения, но все они должны подчинять-
ся некоторым общим требованиям, заложенным в архетипе. Архе-
тип теоретического мышления задает как бы некоторое единообра-
зие в составе мыслительных действий ученого при выдвижении,
обосновании и отборе научных теорий.
Более наглядное представление об архетипе теоретического
мышления позволит составить анализ его основных структурных
компонентов.
По своей гносеологической природе и функциям принципы, об-
разующие архетип теоретического мышления, очень неоднородны.
В составе метатеоретического уровня можно выделить пять основ-
ных групп таких принципов.
1 Под картиной мира следует понимать совокупность общих представлений
о структуре того или иного фрагмента объективной реальности, изучаемого дан-
ной наукой и лежащего в основании теоретической деятельности в этой науке.
В стиле же мышления фиксируется совокупность представлений о самой структу.
ре познавательной деятельности, о способах описания и объяснения явлении, при-
чем выделение определенных стилей мышления возможно по различным осно-
ваниям.
237
Если иметь в виду развитые, математизированные отрасли есте-
ствознания, например физику, то прежде всего следует выделять
принципы математического естествознания, например принципы
дифференциального и интегрального исчисления, вариационные
принципы физики, принципы теоретико-группового подхода и т. д.
Эти принципы регулируют отбор математических средств описания
той или иной группы физических явлений. Опираясь на них, ученый
формулирует основные уравнения теории и вырабатывает способ
их решения применительно к конкретным познавательным ситуа-
циям. В связи с тем что в современной физике резко возрастает
роль метода математической гипотезы в открытии основных зако-
нов теорий, значение этих принципов и теоретической деятельности
трудно переоценить.
Ко второй группе принципов можно отнести содержательные
принципы физики, такие, как принципы сохранения, принцип фи-
зической причинности, принцип физической относительности, прин-
цип дальнодействия или близкодействия и т. д. В них содержится
обобщенное выражение предыдущих итогов теоретической деятель-
ности. Опираясь на них, ученый производит отбор конкурирующих
гипотез, выявляет физический смысл основных уравнений теории и
в совокупности с фактами использует их при обосновании теоре-
тического знания. Научная теория строится таким образом, чтобы
эти принципы выполнялись. Их содержание она как бы снимает в
своих законах.
В третью группу принципов включаются основные методологи-
ческие установки данной отрасли естествознания. В физике к ним
можно отнести такие принципы, как принцип простоты, принцип
инвариантности, принцип наблюдаемости, принцип соответствия,
принцип дополнительности и др. В этих принципах фиксируется
сама прошлая практика теоретического познания действительно-
сти. Непосредственно они ничего не утверждают о мире, но гово-
рят ученому, какой должна быть хорошая теория, какими свойст-
вами она должна обладать. В качестве четвертой группы принци-
пов можно выделить принципы гносеологического порядка, в кото-
рых отображается совокупность представлений ученых о самой
природе научного познания. В них фиксируются представления о
соотношении роли опыта и разума в научном мышлении, опреде-
ленные воззрения на понимание физической реальности, отобра-
жаемой в теориях, на соотношение абсолютного, относительного
знания, содержащегося в теоретических построениях, и т. д. Как
правило, эти принципы заимствуются учеными из определенных фи-
зических концепций и личных обыденных П|редставлен1ИЙопознава-
тельной деятельности человека. В составе того или иного архетипа
мышления их можно выделять в самостоятельном виде, но на тео-
ретическое мышление они оказывают влияние не непосредственно,
а опосредованно через методологические принципы науки, в содер-
жании которых они снимаются.
238
И наконец, последним элементом архетипа теоретического
мышления является картина мира, в которой фиксируется опреде-
ленная совокупность представлений о структуре действительности,
способах ее функционирования и изменения. Картина мира строит-
ся исходя из определенных философских онтологических принци-
пов понимания мира, из обобщения и объективации содержания
теоретического знания, добытого в данной науке. Так, например,
механическая картина мира включает в себя определенное по-
нимание философского принципа единства мира, принцип законо-
мерности и наряду с этим такие понятия механики, как частица,
масса, сила и т. д. Картина мира лежит в основе построения ис-
ходных абстракций и идеализаций теорий, и, в свою очередь, от нее
зависит и выявление физического смысла основных теоретических
понятий. Картина мира служит средством объективации теорети-
ческого знания, позволяя выявлять объективные референты идеаль-
ных теоретических схем. Как замечает в этой связи В. С. Степин,
«отображение теоретической схемы на картину мира как бы пере-
носит данное видение на теоретическую схему и позволяет объек-
тивировать последнюю, давая ей статус системно-структурного изо-
бражения изучаемого в теории предмета» ’.
Между принципами различного рода, входящими в состав опре-
деленного архетипа теоретического мышления, существует тесная
взаимосвязь. Так, принятие определенной картины мира, задающей
общий взгляд на структуру изучаемой реальности, предопределяет
в значительной мере и специфический подход к теоретическому
способу описания действительности. Например, однозначно-причин-
ный подход к описанию физических явлений, характерный для ла-
пласовского детерминизма, базируется на механистической карти-
не мира. Кроме того, картина мира в значительной степени обус-
ловливает и отбор содержательных принципов той или иной науки.
Совокупность принимаемых в архетипе гносеологических устано-
вок в сочетании с картиной мира существенным образом влияет на
принятие общеметодологических принципов и лежит в основе их
обоснования. Например, в основе принципа дополнительности ле-
жит определенное представление о взаимоотношении законов мак-
ро- и микромира (онтологическое допущение) в сочетании с опре-
деленным пониманием структуры субъект-объектных отношений в
физическом познании (гносеологическая предпосылка). Принятие
принципа наблюдаемости и его интерпретация тесно связаны с оп-
ределенным пониманием соотношения чувственного и рационально-
го в человеческом познании. Принцип простоты в конечном счете
опосредованно связан с определенными представлениями о струк-
туре действительности и т. д. Это означает, что достаточно ради-
кальный пересмотр содержания и состава той или иной группы
принципов с необходимостью ведет к пересмотру содержания и
1 Степин В. С. Становление научной теории. Минск, 1976. С.61.
состава всех остальных групп и, таким образом, к видоизменению
архетипа в целом.
Это, однако, не означает, что между положениями, входящими
в состав архетипического знания, существует отношение логической
выводимости. Архетипическое знание не обладает той строгостью
и системностью, которая характерна для теоретического знания.
Его нельзя характеризовать как относительно замкнутую систему
логически связанных утверждений. Более того, в тот период, когда
архетип мышления реально функционирует в науке, не все его по-
ложения обычно формулируются в явном виде. Границы архетипи-
ческого знания могут быть выявлены лишь задним числом, на ос-
нове его сопоставления с новым архетипом мышления, который при-
ходит ему на смену. Так, например, более или менее полное пред-
ставление об архетипе теоретического мышления в классической
физике ученые выработали только в XX в., путем сопоставления
его с теми архетипами мышления, которые определяли развитие
релятивистской и квантовой физики. Некоторая степень логиче-
ской аморфности архетипического знания определяет и его вариа-
бельность. Для ученого, работающего в рамках того или иного
архетипа теоретического мышления, существует возможность раз-
личной расстановки акцентов на различных элементах архетипиче-
ского знания, возможность различных подходов к конкретизации
тех или иных принципов, входящих в состав метатеоретического
знания, применительно к решению тех или иных конкретных по-
знавательных задач, а также тех или иных фундаментальных про-
блем. Посредством всех этих операций глобальный архетип тео-
ретического мышления, господствующий в определенной отрасли
естествознания, применительно к решению той или иной фундамен-
тальной проблемы конкретизируется в виде определенной исследо-
вательской программы с более жестко фиксированной системой ис-
ходных метатеоретических принципов, которые, как правило, фор-
мулируются в явной форме. В этой связи можно сказать, что гло-
бальный архетип мышления определяет теоретическую деятель-
ность в той или иной науке не непосредственно, а опосредованно
через совокупность более конкретных исследовательских про-
грамм 1.
1 Вариабельность архетипического знания может быть хорошо проиллюстри-
рована на тех изменениях, которые претерпевала механическая картина мира в
составе классического архетипа мышления в физике. Так, известно, что в рамках
механической картины мира одни ученые следовали концепции динамизма, считая
ее основным понятием понятие силы, а другие — концепции кинетизма, отдавая
предпочтение понятию движения. Сам Ньютон был сторонником динамической
картины мира, в то время как Г Кирхгоф, В. Томпсон, Г. Герц придерживались
кинетических воззрений. Как отмечает И. С. Алексеев, многоликость механических
моделей превращала единую механическую картину мира в картинную галерею.
(Алексеев И. С. Единство физической картины мира как методологический прин-
цип /' Методологические принципы физики. М., 1975. С. 139). Можно на конкрет-
ных примерах показать, что и другие элементы архетипического знания в реальной
истории науки обладали не меньшей степенью вариабельности.
240
При выделении архетипического уровня в научном познании
принципиальную философскую важность представляет вопрос о по-
знавательной природе положений, входящих в его состав. Одной
из возможных альтернатив в решении этого вопроса является ап-
риористская трактовка природы архетипического знания. Эта тра-
диция была заложена И. Кантом. Часть тех положений, которые
мы относим к составу архетипического знания, Кант именовал
«априорными основоположениями естествознания». Он относил их
к общему естествознанию, которое предшествует всякой физике
(основанной на эмпирических принципах) *. В число этих осново-
положений он включал принцип сохранения субстанции, принцип
причинности и др. Согласно Канту, они имеют априорный харак-
тер в абсолютном смысле этого слова, это «совершенное априори».
Рациональный смысл этих утверждений Канта заключается в том,
что действительно естествознание имеет предпосылочный характер,
и предпосылки теоретической деятельности в естествознании дол-
жны предшествовать этой деятельности, являясь ее необходимым
условием. И в этом смысле они как бы априорны, но не в абсолют-
ном смысле, как считал Кант, а в относительном, контекстуальном
отношении. Рассмотренные в более широком контексте развития
научного познания эти основания естествознания теряют свой ап-
риорный характер и оказываются лишь фиксацией обобщенных
представлений о мире, выработанных всей предшествующей исто-
рией науки.
В. С. Швырев, комментируя эти рассуждения Канта об априор-
ных основоположениях естествознания, совершенно справедливо
замечает, что в них «Кант канонизирует и абсолютизирует в виде
априорных необходимых истин не просто фундаментальные законы
естественнонаучной теории, но некоторые содержательные, онтоло-
гические постулаты современного ему механического естествозна-
ния». Причем далее В. С. Швырев подчеркивает их принадлеж-
ность к метатеоретическому уровню знания, отмечая, что «они не
являются непосредственно законами науки, их нельзя найти в тек-
сте работ по механике, но тем не менее они существуют в качестве
более или менее явно осознаваемых исходных онтологических
принципов науки того времени»1 2.
Классический кантовский априоризм не является в настоящее
время популярным в современной западной философии науки. Его
основы были сильно подорваны прогрессом научного познания. На
смену ему пришел конвенционализм. Конвенционалистский подход
к решению вопроса о природе архетипического знания крайне по-
пулярен в настоящее время в современной постпозитивистской фи-
лософии науки. Именно на позициях этого подхода стоит Т. Кун,
когда решает вопрос о природе парадигмального знания. Согласно
1 См.: Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4 (1). С. 112.
2 Швырев В. С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. С. 71.
241
Куну, принятие парадигмы базируется на согласии между членами
научного сообщества. Причем соглашение это не имеет методоло-
гически отрефлектированного характера, а имеет социально-пси-
хологическую природу и иррационально в своей основе. В этом во-
просе к нему примыкает и П. Фейерабенд с его концепцией мето-
дологического анархизма. По существу, тот же подход проводит в
своих работах и И. Лакатос в решении вопроса о природе иссле-
довательских программ. Он прямо заявляет, что ядро программы
и его позитивная и негативная эвристика принимается на основе
конвенции, хотя в отличие от Кун а он старается мотивировать их
принятие рациональными соображениями.
С точки зрения диалектической гносеологии ни абсолютный ап-
риоризм, ни абсолютный конвенционализм в истолковании приро-
ды архетипического знания не может быть приемлемым, хотя без-
условно архетипическое знание может включать элементы конвен-
ции и обладать свойством относительной, контекстуальной
априорности. Иллюзия априорности и конвенциональности архе-
типического знания сразу же исчезает, как только мы выходим за
контекст определенного этапа теоретической деятельности и ста-
вим вопрос о развитии и эволюции самого архетипического знания,
а значит, и вопрос об эволюции форм и способов теоретической
деятельности в науке. Кантовский априоризм при этом отпадает
сразу, поскольку со времен Канта то, что он именовал «априор-
ными основоположениями естествознания», существенным обра-
зом изменилось и причина этих изменений коренится в самом
прогрессе эмпирического естествознания.
Хотя архетипическое знание и предшествует эмпирическому и
теоретическому исследованию в любой конкретной познавательной
ситуации, оно в то же время зависимо от результатов этого иссле-
дования, и его содержание и состав изменяются в зависимости от
этих результатов, что обнаруживает в конечном счете его апосте-
риорный, опытный характер. Наиболее последовательно эта зави-
симость метатеоретического знания от результатов эмпирической и
теоретической деятельности может быть прослежена на эволюции
такого важного элемента архетипического знания, как картина ми-
ра. С одной стороны, принятие определенной картины мира пред-
шествует разработке и предварительной интерпретации определен-
ной теории, если эта теория обладает принципиальной новизной,
она ведет и к пересмотру представлений о картине мира. Так, тео-
рия электродинамики разрабатывалась Максвеллом на базе меха-
нической картины мира с учетом тех изменений, которые были вне-
сены в нее Фарадеем. Но более полное осознание физического смыс-
ла уравнений Максвелла привело к возникновению электромагнит-
ной картины мира, которая пришла на смену механической карти-
не мира и которая явилась одной из предпосылок формирования
и нового архетипа теоретического мышления. Аналогичная ситуа-
ция существует и с содержательными принципами науки, входящи-
242
ми в определенный архетип теоретического мышления. Например,
принцип физической причинности и принцип физической относи-
тельности являлись метатеоретическими предпосылками создания
СТО, но сама теория относительности внесла в содержание этих
принципов существенные нововведения, и для современной физики
эти принципы также могут выступать основанием теоретической
деятельности, но с учетом тех изменений, которые внесла в них тео-
рия относительности., Следовательно, определенная часть метатео-
ретического знания, выступая предпосылкой теоретической деятель-
ности и ее условием, в то же время должна находить подтвержде-
ние в результатах теоретической деятельности, и эти результаты
могут влиять и на изменение содержания этого типа знания. Ни о
какой абсолютной априорности здесь речи быть не может.
Обусловленность архетипического знания предшествующими
результатами эмпирической и теоретической деятельности ученых
одновременно опровергает и конвенционалистский подход к истол-
кованию его природы. Принципы, входящие в состав архетипиче-
ского знания, хотя и выступают в каждом конкретном акте позна-
вательной деятельности ее исходным пунктом, условием и предпо-
сылками, ио по отношению к развитию всего научного познания в
целом они являются его итогами, конечными результатами 1. В них
фиксируется знание о наиболее существенных чертах бытия и его
базисных закономерностях. Эмпирический базис архетипического
знания значительно шире, чем эмпирический базис той или иной
конкретной теории. Именно этот факт и обусловливает регулятив-
ную силу метатеоретических принципов по отношению к теорети-
ческому исследованию. Например, принцип сохранения энергии
был апробирован в самых различных отраслях естествознания.
И если окажется, что результаты познания в той или иной конкрет-
ной области теоретической деятельности входят с ним в противоре-
чие, то они должны быть скорректированы и интерпретированы
таким образом, чтобы этот принцип выполнялся. В частности, имен-
но такая ситуация сложилась в свое время при изучении явления
бета-распада1 2.
1 В этой связи уместно вспомнить известное высказывание Ф. Энгельса о том,
что принципы не исходный пункт исследования, а его заключительный результат;
эти принципы не применяются к природе и человеческой истории, а абстрагиру-
ются из них: не природа, не человечество сообразуются с принципами, а, наоборот,
принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и исто-
рии. И хотя в этом высказывании Энгельс имел в виду философские принципы
понимания мира, оно в одинаковой степени приложимо и к характеристике позна-
вательной природы принципов, входящих в состав архетипического знания.
2 Первые результаты опытного исследования этого явления свидетельствова-
ли против принципа сохранения энергии. Но признание фундаментального харак-
тера этого принципа заставило ученых скорректировать результаты путем введе-
ния гипотезы существования нейтрино, частицы, ответственной за «исчезающую»
энергию в явлениях бета-распада.
243
Могущество того или иного принципа, входящего в состав архе-
типического знания, определяется прежде всего широтой сферы его
действия и широтой той эмпирической и теоретической базы, на
которой он покоится. В этом отношении не все метатеоретические
принципы равноценны. Например, принцип дальнодействия, вхо-
дящий в классический архетип теоретического мышления, был
сравнительно легко пересмотрен наукой, поскольку сфера его дей-
ствия ограничивалась только механическими явлениями. В то же
время принцип физической относительности в результате создания
теории относительности, наоборот, увеличил свое могущество, по-
скольку его действие было распространено на все законы физики;
кроме того, он получил более глубокое обоснование в рамках тео-
ретико-группового подхода.
Безусловно, элемент конвенционального соглашения присутст-
вует в архетипическом знании, но он в основном касается отбора
исходных принципов теоретического мышления, различной расста-
новки акцентов на них, различного подхода к их интерпретации. Но
сам набор этих принципов задается ученому всей предшествующей
практикой познания, и основой конвенционального соглашения
между учеными по выбору базисных принципов теоретического
мышления является содержательный анализ этих принципов.
Но, признавая содержательный характер принципов, входящих
в состав архетипического знания, следует заметить, что не все они
могут быть истолкованы как непосредственная фиксация сущест-
венных черт объективной реальности, изучаемой той или иной нау-
кой. В этом отношении они могут быть разделены на две большие
группы. К первой группе относятся те принципы, которые лежат в
основании научной картины мира, а также содержательные прин-
ципы любой данной науки. В них, действительно, фиксируются оп-
ределенные представления о структуре изучаемой реальности. Ко
второй группе можно отнести принципы гносеологического и мето-
дологического порядка. В них не отображается непосредственно
структура реальности, а фиксируются особенности самой познава-
тельной деятельности, направленной на ее воспроизведение.
Если принципы первого рода направляют теоретическое мышле-
ние на поиски наиболее глубоких сущностных оснований изучае-
мых явлений, то принципы второго рода определяют сами прави-
ла научно-теоретической деятельности по отысканию сущности изу-
чаемых явлений. Например, принцип наблюдаемости определяет
допустимый класс научных понятий, которые можно вводить в со-
став научной теории. Он ничего не говорит о содержании этих поня-
тий, но он требует от них такой логической формы, чтобы они были
сопоставимы с опытом и зависимы от опыта. Принцип соответствия
также ничего не говорит о структуре изучаемой реальности, но он
накладывает ограничения на выбор основных уравнений теории и
способы его интерпретации. Видимо, аналогичную природу имеет и
принцип простоты. Объективным основанием для принятия этих
244
принципов является фиксация в них в обобщенной форме самой
практики научного исследования, существенных черт функциони-
рования и развития самого научного познания, безотносительно к
его предметному содержанию. Но возможен и другой подход к их
объективному обоснованию через установление их связи с опреде-
ленными представлениями о структуре самой объективной реаль-
ности. В частности, такую попытку обоснования объективного зна-
чения методологических принципов физики предпринимает
Э. М. Чудинов в ходе критики априористских и конвенционалист-
ских подходов к интерпретации их сущности. Так, в качестве объ-
ективного обоснования принципа простоты он рассматривает един-
ство мира. Объективным референтом принципа наблюдаемости он
считает необходимую связь сущности с явлением и т. д. Завершая
свое исследование этого вопроса, Чудинов заявляет: «Будучи
утверждениями о мире, методологические принципы не являются
кандидатами в априорные истины. Они контролируются опытом,
хотя их связь с данными опыта носит более сложный характер, чем
у конкретно-научных знаний. Можно сказать, что эмпирическое
подтверждение физических теорий, в создании которых эти прин-
ципы принимали участие, и в стиле мышления, в котором они одно-
временно выкристаллизовались, является одновременно и их эм-
пирическим подтверждением»1.
Однако зависимость метатеоретического знания от результатов
эмпирического и теоретического исследования не следует понимать
в том смысле, что метатеоретическое знание является итогом чисто
индуктивного обобщения результатов этого вида деятельности.
И формирование, и существование архетипического знания тесней-
шим образом связаны с философскими воззрениями определенной
исторической эпохи. Именно из философии черпают многие исход-
ные идеи, определяющие черты конкретной научной картины мира
и систему гносеологических и методологических установок науки.
Соответственно и анализ метатеоретических оснований теоретиче-
ской деятельности немыслим без учета общефилософских сообра-
жений. Архетип теоретического мышления является историческим
образованием и не только включает в себя результаты научно-тео-
ретической деятельности, но и косвенно фиксирует итоги развития
всех других форм духовно-практического освоения мира человеком,
которые непосредственно отражаются в философском знании.
В этом отношении можно сказать, что если архетип теоретического
мышления выступает в качестве условия и предпосылки конкрет-
но-теоретической деятельности в науке, то философское знание вы-
ступает в качестве экстранаучного основания для формирования
самого архетипа теоретического мышления. Выделяя архетипиче-
ский уровень знания, законно задать вопрос и о специфике мыш-
ления на этом уровне исследования, подобно тому как мы говорим
1 Чудинов Э. М. Природа научной истины. М., 1977. С. 192.
245
о специфике теоретического и эмпирического мышления. Что ка-
сается специфики эмпирического и теоретического мышления, то
хотя их можно различать посредством указания на специфику язы-
ковых средств, познавательных приемов, используемых на этих
уровнях научного знания, более тщательный анализ всегда показы-
вает, что различие между теоретическим и эмпирическим мышле-
нием заключается в конечном счете в различном соотношении чув-
ственного и рационального коррелятов мышления. Хотя по своему
содержанию пары категорий «эмпирическое и теоретическое» и
«чувственное и рациональное» не совпадают, они тесно связаны
между собой и в логическом, и в историческом плане. Можно
утверждать, что исторически сформировавшееся в философии де-
ление познавательных способностей человека на чувственность и
разум послужило исходной предпосылкой для формирования ка-
тегорий теоретическое—эмпирическое, и в снятом виде содержание
первой пары категорий входит в содержание второй пары. Други-
ми словами, дихотомия теоретического и эмпирического в методо-
логии научного познания несет на себе печать дихотомии чувствен-
ного и рационального в традиционной гносеологии. В терминах
чувственного и рационального выявить специфику архетипического
уровня научного мышления не представляется возможным, по-
скольку его специфика будет совпадать со спецификой тео-
ретического мышления. Но можно напомнить, что уже в немец-
кой классической философии рациональная способность познания
была подразделена на рассудок и разум, и в гносеологии вместо
дихотомии чувственное — рациональное мы имеем фактически
трихотомию чувственности, рассудка и разума. Как показал в свое
время П. В. Копнин, выделение рассудка и разума в анализе по-
знавательных способностей человека вполне совместимо с гносео-
логией марксизма, и классики марксизма широко пользовались
этими понятиями1. Трихотомическое подразделение познаватель-
ных способностей человека на чувственность, рассудок и разум вы-
ступает в качестве гносеологической предпосылки трихотомическо-
го деления уровней и этапов научного познания на эмпирический,
теоретический и архетипический (или метатеоретический) и соот-
ветственно позволяет указать на специфические черты архетипи-
ческого мышления.
Рассудочное мышление обычно характеризуют как мышление,
ограниченное строгими правилами, «как оперирование абстракция-
ми в пределах заданной схемы или другого какого-либо шаблона.
Рассудочная деятельность не имеет своей собственной цели, она
исполняет заранее заданную цель...»1 2. К этому можно добавить,
что рассудочное мышление является не рефлектированным мыш-
лением, оно использует понятия, не исследуя их природы.
1 См.. Копнин П. В. Рассудок и разум и их функции в познании // Вопросы
философии. 1963. № 4.
2 Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания. М., 1973. С. 125.
246
В противоположность этому разумное мышление является це-
ленаправленным мышлением. «Разум постигает мир не созерца-
тельно, а творчески, активно»1. Если в рассудочном мышлении до-
минирует аналитический элемент, то в разумном мышлении доми-
нирует стремление к синтезу. Разум не только использует понятия
и абстракции, но и рефлектирует их, стремясь вникнуть в их содер-
жание и гносеологическую природу. Как отмечает Копнин, «разум-
ное всегда выступаете определенной степени как самопознание»1 2.
Такая общая характеристика рассудка и разума сразу же вы-
зывает соблазн трактовать теоретическое мышление как рассудоч-
ное, а архетипическое — как разумное. И действительно, деятель-
ность по построению научных теорий протекает в рамках опреде-
ленных схем, задаваемых архетипом теоретического мышления.
Исходные понятия теории, как правило, имеют неотрефлектиро-
ванный характер. Теоретическое мышление достаточно жестко де^
терминировано опытом, правилами логики и т. д. В то же время
архетипическое знание менее логически упорядочено, его зависи-
мость от опыта опосредована в большей степени. Его понятия и
принципы постоянно являются объектом философской рефлексии.
Собственно на архетипическом уровне мышления наука как бы
познает саму себя, познает свои логические, методологические и
гносеологические основы. Активная творческая деятельность уче-
ного на архетипическом уровне познания получает как бы больший
простор по сравнению с теоретическим уровнем знания.
Но такой вывод был бы поспешным, ибо теоретическое мышле-
ние не является только рассудочным мышлением. Архетип теоре-
тического мышления в совокупности с опытом не детерминирует
теоретическое мышление однозначно. Деятельность разума являет-
ся необходимой чертой теоретического мышления. В то же время
легко показать, что архетипическое мышление содержит в себе
рассудочный элемент. Поэтому специфику архетипического мыш-
ления по отношению к теоретическому мышлению можно скорее
характеризовать различным соотношением рассудочного и разум-
ного коррелятов мышления на этих уровнях, подобно тому как
различие между эмпирическим и теоретическим мышлением ха-
рактеризуется различным соотношением в них чувственного и ра-
ционального коррелятов. Если на архетипическом уровне знания
доминирует разумный коррелят мышления, то на теоретическом
уровне доминирует рассудочный коррелят. Вообще вопрос о связи
метатеоретического уровня конкретно-научного мышления с разум-
ной познавательной способностью человека представляет собой
серьезную и важную проблему, требующую гораздо более развер-
нутого обсуждения, чем позволяет объем данной работы.
1 Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания. С. 124.
2 Там же. С. 125.
247
Настаивая на необходимости выделения в составе научного зна-
ния архетипического (или метатеоретического) уровня, уместно
поставить риторический вопрос: а что дает выделение этой новой
методологической единицы для развития методологических иссле-
дований, какие новые перспективы это открывает перед методоло-
гией науки?
Прежде всего следует заметить, что такой подход к реконст-
рукции научного знания позволяет не только составить более
полное и правильное представление о его структуре, но и сохра-
нить за понятием «теоретический уровень знания» более конструк-
тивный смысл. Включение же элементов архетипического знания
в состав теоретического уровня научного исследования ведет к та-
кому размыванию его границ, что понятие «теоретический уровень
знания» теряет свой строгий характер и в значительной степени
лишается своей методологической эффективности.
Соответственно, опираясь на это понятие, эволюционные изме-
нения в науке можно определить как такого рода изменения в со-
ставе знания, которые осуществляются в рамках определенного
архетипа мышления. В этом отношении эволюционные изменения
выступают как процесс раскрытия логических, методологических
и познавательных потенций, которые заложены в данном архетипе
мышления. Революционные изменения в науке тогда можно опре-
делить как изменения, связанные с пересмотром архетипического
знания, как переход от одного архетипа теоретического мышления
к другому. Учет архетипического уровня знания позволяет внести
новые моменты и в решение проблемы преемственности в развитии
знания. До сих пор о преемственности в основном говорят на эм-
пирическом и теоретическом уровнях знания, причем некоторые
западные методологи науки, постулировав однозначную зависи-
мость эмпирического знания от теоретического, пришли к выводу
об эмпирической несоизмеримости теорий и на этом основании пол-
ностью отрицают преемственность между генетически связанными
теориями. Постановка вопроса о существовании преемственности
на архетипическом уровне существования знания позволяет убе-
дительно раскритиковать теорию несоизмеримости и выявить пре-
емственность в содержании базовых теоретических понятий старой
и новой теорий, поскольку их содержание в значительной степени
задается на уровне архетипа.
Новые перспективы открывает выделение архетипического
уровня научного познания и в решении проблемы научной рацио-
нальности, которая тоже широко обсуждается в настоящее время
в методологии науки. До недавнего времени рациональность науч-
ного мышления мыслилась в основном как логико-эмпирическая
детерминированность научного мышления, т. е. предполагалось, что
ученый действует рационально, если он основывает свои рассуж-
дения на правилах логики и фактах. Такой подход к пониманию
рациональности ведет к абсолютизму и отрицанию исторической
248
обусловленности наших представлений о научной рациональности.
Допущение о существовании архетипического уровня знания и его
способности обусловливать теоретическое мышление заставляет
признать, что кроме логики и опыта научная рациональность дол-
жна определяться и следованием научного мышления содержа-
тельным принципам, входящим в состав архетипического знания.
Но поскольку архетип теоретического мышления рассматривается
как исторически обусловленное и эволюционирующее образование,
постольку и научную рациональность следует рассматривать как
исторический продукт, способный изменяться с прогрессом науки.
Попытка связать метатеоретические основания научно-теоретиче-
ской деятельности с проблемой научной рациональности в свое
время предпринял чехословацкий ученый И. Зелены. Изменения в
логико-онтологических основах научного знания, что в нашей тер-
минологии соответствует изменениям в составе архетипического
знания, он интерпретирует как смену типов рациональности1. Та-
кой подход позволяет, не впадая в методологический релятивизм,
обосновать исторический характер изменения наших представле-
ний о научной рациональности.
Но наиболее интересные перспективы выделение в научном
познании архетипического уровня знания открывает перед реше-
нием проблемы соотношения конкретно-научного и философского
знания. Архетипический уровень знания представляет ту часть
«территории» конкретно-научного знания, на которой возможен
наиболее конструктивный союз философии и естествознания. Имен-
но через влияние на формирование архетипа теоретического мыш-
ления философия оказывает воздействие и на категориальный
строй всего конкретно-научного мышления. Философ не имеет пра-
ва вмешиваться непосредственно в деятельность ученого на эмпи-
рическом и теоретическом уровнях исследования и влиять на отбор
фактов и теорий. Это дело представителей конкретных наук и их
прерогатива. Но философ имеет право вмешиваться в процесс от-
бора и интерпретации базовых принципов архетипического уровня
знания, поскольку, принадлежа к составу науки, они в то же время
зависят от определенных философских установок. Все сложные
познавательные ситуации в науке, возникающие на эмпирическом
и теоретическом уровнях исследования, получают свое определен-
ное разрешение на архетипическом уровне знания, что находит свое
выражение в пересмотре и выдвижении новых представлений о
структуре реальности и структуре самой познавательной деятель-
ности. А это, в свою очередь, невозможно без философской реф-
лексии, без опоры на определенные онтологические, гносеологиче-
ские и методологические философские представления1 2. Например,
1 См.: Зелены И. Можно ли говорить об изменениях в основании современной
науки? // Вопросы философии. 1971. № 4.
2 См.: Мелюхин С. Т. Философские вопросы и основания естествознания //
Философские проблемы естествознания. М., 1985.
249
на эмпирическом и теоретическом уровне исследования в изучении
микроявлений ученые столкнулись с проблемой корпускулярно-
волнового дуализма. Позже эта проблема нашла свое разрешение
на уровне архетипа физического мышления посредством пересмот-
ра классических представлений о роли прибора в познании, о фи-
зической реальности, а также через принятие принципа дополни-
тельности. Но все эти представления и принципы принадлежат к
архетипическому уровню знания, и в то же время их анализ не-
мыслим вне определенных философских предпосылок. Роль прибо-
ра в познании является частью более широкой философской пробле-
мы субъект-объектных отношений, проблема физической реально-
сти связана с определенным пониманием объективной реальности
и ее отражения в познании, принцип дополнительности затрагивает
проблему противоречий в познании. И участвуя в формировании
архетипа теоретического мышления, философия оказывает опосре-
дованное влияние на весь строй конкретно-научного мышления,
включая эмпирическую и теоретическую деятельность ученого.
Но архетипический уровень конкретно-научного знания являет-
ся точкой, в которой осуществляется не только воздействие фило-
софии на развитие конкретно-научного познания, но и обратное
воздействие научного познания на философию. Поскольку в струк-
турных элементах архетипического знания фиксируются наиболее
обобщенные представления о структуре бытия и научного позна-
ния, участие философии в их анализе дает пищу и собственно фи-
лософским размышлениям, что ведет и к развитию категориаль-
ного состава самой философии. Именно архетипический уровень
научного знания является частью того «квазиэмпирического ба-
зиса», который лежит в основании теоретической деятельности фи-
лософа. Более тщательный анализ процесса формирования и сме-
ны различных архетипов теоретического мышления в науке позво-
лит более полно выявить и все детали механизма взаимодействия
философии и конкретных наук в процессе их совместного развития.
ГЛАВА XIII
ПРИЕМЫ, МЕТОДЫ И ФОРМЫ
НАУЧНОГО МЫШЛЕНИЯ
Человеческое мышление представляет собой сложный познава-
тельный процесс, включающий в себя использование множества
различных приемов, методов и форм познания. Различия между
приемами, формами и методами познания условны, и очень часто
все эти термины употребляются как синонимы, однако имеет смысл
делать некоторое различие между ними. Под приемами мышления и
научного познания мы будем понимать общелогические и общегно-
сеологические операции, используемые человеческим мышлением
во всех его сферах и на любом этапе и уровне научного познания.
250
Они в равной степени характеризуют как обыденное мышление,
так и научное, хотя в последнем они приобретают более определен-
ную и упорядоченную структуру. Приемы мышления, как правило,
характеризуют общую гносеологическую направленность хода мыс-
ли на том или ином этапе познавательной деятельности, например:
от целого к части, от частного к общему, от конкретного к абс-
трактному и т. д.
Методами мы будем называть более сложные познавательные
процедуры, которые включают в себя целый набор различных
приемов исследования и которые фиксируют совокупности опреде-
ленных правил, характеризующих порядок познавательных опера-
ций. Методы научного познания можно подразделять на три груп-
пы: специальные, общенаучные, универсальные. Специальные ме-
тоды применимы только в рамках отдельных наук. Объективной
основой этих методов являются соответствующие специально-науч-
ные законы и теории. К таким методам относятся, например, раз-
личные методы качественного анализа в химии, метод спектраль-
ного анализа в физике и химии, метод Монте-Карло, метод стати-
стического моделирования при изучении сложных систем и т. д.
Общенаучные методы характеризуют ход познания во всех нау-
ках. Их объективной основой являются общеметодологические
закономерности познания, которые включают в себя и гносео-
логические принципы. К ним относятся: методы эксперимента
и наблюдения, метод моделирования, гипотетико-дедуктивный
метод, метод восхождения от абстрактного к конкретному и т. д.
Универсальные методы характеризуют человеческое мышление в
целом и применимы во всех сферах познавательной деятельности
человека (с учетом их специфики). Их объективной основой высту-
пают общефилософские закономерности понимания окружающего
нас мира, самого человека, его мышления и процесса познания и
преобразования мира человеком. К этим методам относятся фило-
софские методы мышления, и в частности метод материалистиче-
ской диалектики.
1. Приемы научного мышления
Анализ и синтез. К наиболее широко распространенным прие-
мам мышления, используемым в познавательной деятельности, от-
носятся анализ и синтез. Анализ — это прием мышления, связан-
ный с разложением изучаемого объекта на составные части, сто-
роны, тенденции развития и способы функционирования с цельк}
их относительно самостоятельного изучения. Синтез — это прямо
противоположная операция в мышлении, которая заключается в
объединении ранее выделенных частей в целое и с целью получить
знание о целом путем выявления тех существенных связей и отно-
шений, которые объединяют ранее выделенные в анализе части в
одно целое. Эти два взаимосвязанных приема исследования глубо-
251
ко коренятся в практической деятельности человека по освоению
окружающего его мира.
В научном мышлении они получают в каждой отрасли исследо-
вания свою конкретизацию и детальное развитие на базе изучае-
мых данными науками закономерностей. Из общего приема они
могут превращаться в специальный метод исследования в той или
иной науке: так, существуют конкретные методы математического,
химического или социального анализа. Аналитический метод полу-
чил свое развитие и в некоторых философских школах и направ-
лениях. То же можно сказать и о синтезе.
Абстрагирование и идеализация. К общенаучным приемам ис-
следования относятся абстрагирование и идеализация. Абстраги-
рование (от лат. abstractio — удаление, отвлечение) есть процесс
мысленного выделения, вычленения отдельных интересующих нас
в контексте исследования признаков, свойств и отношений кон-
кретного предмета или явления и одновременно отвлечение от дру-
гих свойств, признаков, отношений, которые в данном контексте
несущественны. Временное отвлечение от ряда признаков, свойств
и отношений изучаемых предметов позволяет глубже понять яв-
ление. В зависимости от целей исследования выделяются различ-
ные виды абстрагирования. Если требуется образовать общее по-
нятие о классе предметов, используется абстракция отождествле-
ния, в ходе которой мысленно отвлекаются от несходных признаков
и свойств некоторого класса предметов и выделяют общие призна-
ки, присущие всему этому классу. Существует также такой вид
абстракции, как аналитическая, или изолирующая, абстракция.
В научном познании наиболее важной разновидностью абстра-
гирования является идеализация, которая может рассматриваться
как относительно самостоятельный прием познания.
Результатами идеализации являются такие понятия, как «точ-
ка», «прямая» в геометрии, «материальная точка» в механике, «аб-
солютно черное тело» или «идеальный газ» в физике и т. д. В про-
цессе идеализации происходит предельное отвлечение от всех
реальных свойств предмета с одновременным введением в содер-
жание образуемых понятий признаков, не реализуемых в действи-
тельности. В результате образуется так называемый идеальный
объект, которым может оперировать теоретическое мышление при
отражении реальных объектов. Например, понятие материальной
точки в действительности не соответствует непосредственно ни од-
ному объекту. Но механик, оперируя этим идеальным объектом,
способен теоретически объяснить и предсказывать поведение
реальных, материальных объектов, таких, как снаряд, искусствен-
ный спутник, планета Солнечной системы и т. д.
Индукция, дедукция, аналогия. Характерным для опытных наук
приемом исследования является индукция. При использовании это-
го приема мысль движется от знания частного, знания фактов к
знанию общего, знанию законов. В основе индукции лежат индук-
252
тивные умозаключения. Индуктивные умозаключения проблема-
тичны и не дают достоверного знания. Они как бы «наводят» мысль
на открытие общих закономерностей, обоснование которых позже
дается иными способами. В буквальном смысле индукция и озна-
чает наведение (от лат. inductio).
Приемом, по гносеологической направленности противополож-
ным индукции, является дедукция. В дедуктивном умозаключении
движение мысли идет от знания общего к знанию частного. В спе-
циальном смысле слова термин дедукция обозначает процесс логи-
ческого вывода по правилам логики. В отличие от индукции дедук-
тивные умозаключения дают достоверное знание при условии, что
такое знание содержалось в посылках. В научном исследовании
индуктивные и дедуктивные приемы мышления органически связа-
ны. Индукция наводит человеческую мысль на гипотезы о причи-
нах и общих закономерностях явлений. Дедукция позволяет выво-
дить из общих гипотез эмпирически проверяемые следствия и та-
ким образом экспериментально их обосновывать или опровергать.
Большую роль в человеческом мышлении играет такой прием,
как аналогия, который состоит в том, что на основе сходства объ-
ектов по некоторым признакам, свойствам и отношениям выдви-
гают предположение об их сходстве в других отношениях. Вывод
по аналогии так же проблематичен, как и индукция, и требует сво-
его дальнейшего обоснования и проверки
Моделирование. Умозаключение по аналогии лежит в основа-
нии и такого ныне очень широко распространенного в науке прие-
ма исследования, как моделирование. Вообще моделирование в
силу своего сложного комплексного характера скорее может быть
отнесено к классу методов исследования, чем приемов. Моделиро-
вание — это такой метод исследования, при котором интересую-
щий исследователя объект замещается другим объектом, находя-
щимся в отношении подобия к первому объекту. Первый объект
называется оригиналом, а второй — моделью. В дальнейшем зна-
ния, полученные при изучении модели, переносятся на оригинал
на основании аналогии и теории подобия. Моделирование приме-
няется там, где изучение оригинала невозможно или затруднитель-
но и связано с большими расходами и риском. Типичным приемом
моделирования является изучение свойств новой конструкции са-
молетов на их уменьшенных моделях, помещаемых в аэродинами-
ческую трубу. Моделирование может быть предметным, физиче-
ским, математическим, логическим, знаковым. Все зависит от вы-
бора характера модели.
Модель — это объективированная в реальности или мысленно
представляемая система, замещающая объект познания. В зависи-
мости от выбора средств построения модели различаются и разные
виды моделирования. С возникновением новых поколений ЭВМ в
науке получило широкое распространение компьютерное модели-
рование на основании специально создаваемых для этих целей
253
программ. Компьютерное моделирование включает в себя исполь-
зование математического и логического моделирования.
2. Наблюдение и эксперимент как основные методы
эмпирического исследования
Наблюдение. Исходным методом эмпирического познания яв-
ляется метод наблюдения. Наблюдение — это целенаправленное
изучение предметов, опирающееся в основном на такие чувствен-
ные способности человека, как ощущение, восприятие, представле-
ние; в ходе наблюдения мы получаем знание о внешних сторонах,
свойствах и признаках рассматриваемого объекта.
Познавательным итогом наблюдения является описание —
фиксация средствами языка исходных сведений об изучаемом объ-
екте. Результаты наблюдения могут также фиксироваться в схе-
мах, графиках, диаграммах, цифровых данных и просто в рисунках.
К структурным компонентам наблюдения относятся: сам наб-
людатель, объект исследования, условия наблюдения и средства
наблюдения — установки, приборы и измерительные инструменты.
С первого взгляда может показаться, что наблюдение относит-
ся к пассивным, чисто созерцательным средствам познания и без-
условно по отношению к эксперименту оно таковым и является. Но
при внешней пассивности в наблюдении в полной мере реализуется
то, что именуется активным характером человеческого познания.
Активность проявляется прежде всего в целенаправленном харак-
тере наблюдения, в наличии исходной установки у наблюдателя:
что наблюдать и на какие явления обращать особое внимание. Это
обусловливает и второй момент активности наблюдения, а именно
его избирательный характер. Однако в процессе наблюдения уче-
ный не игнорирует явления, не входящие в его установки. Они так-
же фиксируются и в конечном счете могут оказаться основанием
для установления главных фактов. Активность наблюдения прояв-
ляется также в его теоретической обусловленности. Мы определя-
ли наблюдение как метод, опирающийся на чувственные познава-
тельные способности человека, но в наблюдении постоянно прояв-
ляется и рациональная способность в форме теоретических уста-
новок. В методологии науки широко известна фраза: «Ученый
смотрит глазами, но видит головой». Так дилетант и геолог, глядя
на один и тот же кусок породы, видят, наблюдают разные вещи.
Аналогичным образом обыватель и этолог, наблюдая за поведе-
нием животных, зафиксируют различные результаты этого наблю-
дения. Не прав был Ф. Бэкон, когда надеялся перед наблюдением
очистить сознание от всех «идолов». Практически это означало бы
стирание всего знания, которое ученый получил в процессе образо-
вания. Активность наблюдения проявляется также в отборе и кон-
струировании средств наблюдения. Лучший пример тому деятель-
ность Галилея, который для наблюдения небесных явлений создал
254
телескоп, что обусловило значительный прогресс в сборе эмпири-
ческого материала в этой области. Активность наблюдения прояв-
ляется и в отборе исследователем средств описания.
Можно построить достаточно богатую классификацию видов
наблюдения, чего мы здесь сделать не можем. Отметим лишь два
важных вида наблюдения, различающихся установкой на качест-
венное и количественное описание явлений. Качественное наблю-
дение было известно человеку с древнейших времен. Наука нового
времени начинается с широкого использования количественных на-
блюдений и соответственно описаний. В основе такого типа наблю-
дений лежит процедура измерения. Измерение — это процесс оп-
ределения отношения одной измеряемой величины, характеризую-
щей изучаемый объект, к другой однородной величине, принятой
за единицу. Простейшим примером этой операции является про-
цедура измерения роста или веса человека. Переход науки к коли-
чественным наблюдениям и измерению лежит в основании зарож-
дения точных наук, так как открывает путь к их математизации и
позволяет сделать экспериментальную проверку теоретических ги-
потез более эффективной.
Эксперимент. Эксперимент также является базисным методом
на эмпирическом этапе познания. Он включает в себя элементы
метода наблюдения, но не тождествен последнему. Эксперимент
представляет собой более активный метод изучения объекта, чем
наблюдение. Практическое вмешательство в ход исследований в
нем минимально и сводится в основном к поиску подходящих усло-
вий для наблюдения или использованию соответствующих прибо-
ров, усиливающих органы чувств человека. Со становлением экспе-
риментального метода ученый превращается из наблюдателя при-
роды в естествоиспытателя. Говоря метафорически, с помощью
этого метода ученый обретает возможность «задавать вопросы
природе».
Сам термин «эксперимент» происходит от латинского experi-
mentum, что означает проверка, проба, опыт. Эксперимент являет-
ся активным, целенаправленным методом изучения явлений в точ-
но фиксированных условиях их протекания, которые могут вос-
создаваться и контролироваться самим исследователем. Экспери-
мент имеет перед наблюдением ряд преимуществ: в ходе экспери-
мента изучаемое явление может не только наблюдаться, но и вос-
производиться по желанию исследователя; в условиях эксперимен-
та возможно обнаружение таких свойств явлений, которые нельзя
наблюдать в естественных условиях; эксперимент позволяет изо-
лировать изучаемое явление от всяких усложняющих обстоятельств
путем варьирования условий и изучать явление в «чистом виде»;
в условиях эксперимента резко расширяется арсенал используе-
мых приборов, инструментов и аппаратов.
В общей структуре научного исследования эксперимент зани-
мает особое место. С одной стороны, именно эксперимент является
255
связующим звеном между теоретическим и эмпирическим этапами
и уровнями научного исследования. По своему замыслу экспери-
мент всегда опосредован предварительным теоретическим знанием:
он задумывается на основании соответствующих теоретических
знаний и его целью зачастую является подтверждение или опро-
вержение научной теории или гипотезы. Сами результаты экспе-
римента всегда нуждаются в определенной теоретической интер-
претации. Вместе с тем метод эксперимента по характеру исполь-
зуемых познавательных средств принадлежит к эмпирическому
этапу познания. Итогом экспериментального исследования прежде
всего является достижение фактуального знания и установление
эмпирических закономерностей.
Другой важной гносеологической особенностью эксперимента
является одновременная его принадлежность и к познавательной,
и к практической деятельности человека. Целью эксперименталь-
ного исследования всегда является приращение знания, и в этом
смысле он принадлежит к сфере познавательной деятельности. Но
поскольку эксперимент всегда включает в себя определенное преоб-
разование окружающей человека действительности, создание иссле-
дователем определенных материальных условий для возникновения
и протекания изучаемого явления, он является одной из форм
практики. В этом отношении в экспериментальном исследовании
практическая и познавательная деятельность непосредственно пере-
секаются, и эксперимент, будучи формой и методом познания,
одновременно выступает в качестве основы и критерия истинности
познания, хотя и в ограниченных масштабах. Граница между экс-
периментом и другими формами практической деятельности отно-
сительна, и в некоторых случаях, когда речь идет о крупномасш-
табном производственном или социальном эксперименте, послед-
ний оказывается полноценной формой практической деятельности.
Становление эксперимента как самостоятельного метода науч-
ного познания знаменует собой начало науки нового времени. Осно-
вателем и пропагандистом экспериментального метода исследова-
ния в современном его понимании является Г. Галилей. Апелли-
руя к методу физического эксперимента, он опроверг начала арис-
тотелевской физики и заложил основы классической механики, ко-
торые позже получили свое полное развитие в трудах Ньютона.
Экспериментальный метод, возникнув в недрах физики, позже на-
шел широкое распространение в химии, биологии, физиологии и
других естественных науках. И в каждой из этих наук использова-
ние экспериментального метода свидетельствовало о степени зре-
лости этих дисциплин. В настоящее время эксперимент все боль-
ше распространяется в социологии, выступая там и как метод по-
знания, и как метод оптимизации социальных систем. По сущест-
ву, со времен Галилея экспериментальный метод не претерпел су-
щественных изменений с точки зрения его структуры и роли в по-
знании. Существенные изменения произошли в технической осна-
256
щенности эксперимента, возникли новые виды эксперимента, свя-
занные с использованием ЭВМ, расширилась сфера применения
экспериментального метода. Принципиальная новизна в понима-
нии эксперимента, пожалуй, касается лишь необходимости учета
взаимодействия исследуемого объекта с измерительными прибора-
ми, что во времена Галилея не представлялось актуальным.
Особым является вопрос о типологии эксперимента. В зависи-
мости от познавательных целей, используемых средств и объектов
познания можно выделять следующие .виды эксперимента: 1) иссле-
довательский, или поисковый, эксперимент; 2) проверочный, или
контрольный, эксперимент; 3) воспроизводящий; 4) изолирующий;
5) качественный или количественный; 6) физический, химический,
социальный, биологический эксперимент. Исследовательский, или по-
исковый, эксперимент направлен на обнаружение новых, неизвест-
ных науке явлений или их новых, неожиданных свойств. Например,
серия экспериментов с проводниками при различных температурах
в свое время закончилась открытием явления низкотемпературной
сверхпроводимости. А эксперименты с проводниками сложного фи-
зико-химического состава привели недавно к открытию высокотем-
пературной сверхпроводимости. Эксперименты с катодными луча-
ми имели своим результатом открытие Рентгеном нового вида
проникающего излучения, названного его именем, а опыты с рент-
геновскими лучами повлекли за собой открытие А. Беккерелем
радиоактивности. В развитых науках большую роль играет прове-
рочный, или контрольный, эксперимент. Объектом проверки может
быть то или иное теоретическое предсказание либо та или иная
теоретическая гипотеза. Так, Менделеев, опираясь на свой периоди-
ческий закон, предсказал существование новых химических элемен-
тов с определенными химическими свойствами. Проверка предска-
заний позже привела к открытию этих элементов. Аналогичным
образом в физике элементарных частиц в свое время было пред-
сказано существование новых, ранее неизвестных частиц (позит-
рон, нейтрино и т. д.), а позже они были обнаружены экспери-
ментально. Важной функцией проверочного эксперимента является
опытная проверка теоретических гипотез. По отношению к теоре-
тическим гипотезам эксперимент может быть подтверждающим,
опровергающим и решающим. Эксперимент является подтвер-
ждающим, если он задумывается с целью подтвердить эмпирически
проверяемое следствие из теоретической гипотезы; соответственно,
он будет опровергающим, если ставится с целью опровержения. На-
конец, эксперимент называют решающим, если его целью служит
опровержение одной и подтверждение другой из двух (или не-
скольких) соперничающих теоретических гипотез. Это различие
весьма относительно. Эксперимент, задуманный как подтверждаю-
щий, может по результатам оказаться опровергающим, и наоборот.
Что касается решающего эксперимента, то в силу сложного и не-
однозначного характера связи теории с опытом многие исследова-
9 Зак. 509 257
тели отрицают его существование, хотя на определенном этапе со-
перничества гипотез он может создавать условия для временного
предпочтения одной из них. В качестве примера проверочного экс-
перимента приведем один из экспериментов по проверке волновой
теории света. В начале прошлого века крупнейший французский
физик и математик С. Пуассон, анализируя математическую часть
волновой теории света Френеля, пришел к неожиданному выводу:
если эта теория верна, то в центре тени, образуемой непроницае-
мым экраном на пути точечного источника света, должно образо-
ваться белое пятно. Этот вывод был не чем иным, как эмпирически
проверяемым следствием из теории Френеля, которое казалось
крайне маловероятным как для сторонников корпускулярной, так и
для сторонников волновой теории света. По замыслу Пуассона,
позже был поставлен опыт с целью опровергнуть теорию Френеля,
но вместо этого его результаты блестяще подтвердили теорию
Френеля. Белое пятно в центре тени было обнаружено и названо
пятном Пуассона.
Совершенно особым видом эксперимента является мысленный
эксперимент. Если в реальном эксперименте ученый для воспроиз-
ведения, изоляции или изучения свойств того или иного явления
ставит его в различные реальные физические условия и варьирует
их, то в мысленном эксперименте эти условия являются вообра-
жаемыми, но воображение в данном случае строго регулируется
хорошо известными законами науки и правилами логики. В мыс-
ленном эксперименте ученый оперирует не реальными предметами
и условиями их существования, а их чувственными образами или
теоретическими моделями. Последние тесно связаны с их теорети-
ческой интерпретацией, и поэтому мысленный эксперимент отно-
сится скорее к теоретическим, чем к эмпирическим методам иссле-
дования. Мысленный эксперимент не может рассматриваться и как
форма практической деятельности человека. Экспериментом в соб-
ственном смысле его можно называть лишь условно, поскольку
способ рассуждения в нем аналогичен порядку операций в реаль-
ном эксперименте. Классическим примером мысленного эксперимен-
та является мысленный эксперимент Эйнштейна со свободно па-
дающим лифтом. Результатом этого эксперимента была формули-
ровка принципа эквивалентности тяжелой и инертной массы, поло-
женного Эйнштейном в основание общей теории относительности.
Проведение экспериментального исследования включает в себя
ряд стадий. К первой стадии относился планирование эксперимен-
та, в ходе которого определяется его цель, осуществляется выбор
типа эксперимента и продумываются его возможные результаты.
Все это зависит от той исследовательской проблемы, которую уче-
ный пытается решить. В ходе планирования эксперимента сущест-
венное значение имеет выделение тех факторов, которые оказывают
влияние на изучаемое явление и его свойства, а также выделение
набора тех величин, которые должны контролироваться и изме-
258
ряться в ходе эксперимента. Второй этап эксперимента связан с
выбором технических средств проведения и контроля эксперимен-
та. Техника, используемая в эксперименте, в том числе и измери-
тельные приборы, должна быть практически выверена и теоретиче-
ски обоснована. В современном эксперименте широко используются
статистические методы контроля. Завершается экспериментальное
исследование стадией интерпретации результатов эксперимента,
которая включает в себя статистический и теоретический анализ, а
также истолкование результатов эксперимента.
3. Гипотеза как форма и метод теоретического
исследования
Цель теоретического исследования заключается в установлении
законов и принципов, которые позволяют систематизировать, объ-
яснять и предсказывать факты, установленные в ходе эмпириче-
ского исследования. В истории методологии был период, когда не-
которые ученые и философы считали, что основным методом тео-
ретического исследования является индуктивный метод, позволяю-
щий логически выводить общие законы и принципы из фактов и
эмпирических обобщений. Но уже в конце XIX в. стало ясно, что
такого метода построить нельзя. Однозначного дискурсивного пути,
ведущего от знаний о фактах, к знаниям о законах, не существует.
Это по-своему констатировал А. Эйнштейн. Провозгласив, что
высшим долгом физиков является установление общих законов, он
добавляет, что «к этим законам ведет не логический путь, а только
основанная на проникновении в суть опыта интуиция» Ч Но то, что
Эйнштейн называет «основанной на проникновении в суть опыта
интуицией», на самом деле является сложным познавательным
приемом, именуемым методом гипотезы, в рамках которого и про-
является интуиция исследователя. На роль гипотезы в теоретиче-
ком исследовании в свое время обратил внимание и Ф. Энгельс.
«Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, — писал
он, — является гипотеза» 1 2.
В методологии термин «гипотеза» используется в двух смыс-
лах: как форма существования знания, характеризующаяся проб-
лематичностью, недостоверностью, и как метод формирования и
обоснования объяснительных предложений, ведущий к установле-
нию законов, принципов, теорий. Гипотеза в первом смысле слова
включается в метод гипотезы, но может употребляться и вне связи
с ним.
Лучше всего представление о методе гипотезы дает ознакомле-
ние с его структурой. Первой стадией метода гипотезы является
ознакомление с эмпирическим материалом, подлежащим теорети-
1 Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1964. С. 9.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 555.
ческому объяснению. Причем первоначально этому материалу
стараются дать объяснение с помощью уже существующих в нау-
ке законов и теорий. Если таковые отсутствуют, ученый переходит
ко второй стадии — выдвижению догадки или предположения о
причинах и закономерностях данных явлений. При этом ученый
старается пользоваться различными приемами исследования: ин-
дуктивным наведением, аналогией, моделированием и др. Вполне
допустимо, что на этой стадии выдвигается несколько объяснитель-
ных предположений, не совместимых друг с другом. Третья стадия
есть стадия оценки серьезности предположения и отбора из мно-
жества догадок наиболее вероятной. На этой стадии гипотеза про-
веряется прежде всего на логическую непротиворечивость, особен-
но если она имеет сложную форму и разворачивается в систему
предположений. Далее гипотеза проверяется на совместимость с
фундаментальными интертеоретическими принципами данной нау-
ки. Например, если физик, объясняя факты, обнаружит, что его
объясняющее предположение входит в противоречие с принципом
сохранения энергии или принципом физической относительности,
он будет склонен отказаться от такого предположения и искать но-
вое решение проблемы. Однако в развитии науки бывают такие
периоды, когда ученый склонен игнорировать некоторые (но не
все) фундаментальные принципы своей науки. Это так называемые
революционные, или экстраординарные, периоды, когда необходима
коренная ломка фундаментальных понятий и принципов. Но на
этот шаг ученый идет только лишь в том случае, если перепробо-
ваны все традиционные пути решения проблемы. Например, осно-
ватели электродинамики были вынуждены отказаться от принципа
дальнодействия, который в ньютоновской физике имел фундамен-
тальное значение. М. Планк, перепробовав множество путей тра-
диционного объяснения излучения абсолютно черного тела, отказал-
ся от принципа непрерывности действия, который до этого момента
считался в физике «неприкосновенным». Такого рода гипотезы
Н. Бор и называл «сумасшедшими идеями». Но от шизофрениче-
ского бреда эти идеи и догадки отличает то, что, порывая с одним
или двумя принципами, они сохраняют согласие с другими фунда-
ментальными принципами, что и обусловливает серьезность вы-
двигаемой научной гипотезы.
На четвертой стадии происходит разворачивание выдвинутого
предположения и дедуктивное выведение из него эмпирически про-
веряемых следствий. На этой стадии возможна частичная перера-
ботка гипотезы, введение в нее с помощью мысленных эксперимен-
тов уточняющих деталей. На пятой стадии проводится эксперимен-
тальная проверка выведенных из теории следствий. Гипотеза или
получает эмпирическое подтверждение, или опровергается в ре-
зультате экспериментальной проверки. Однако эмпирическое под-
тверждение следствий из гипотезы не гарантирует ее истинности,
а опровержение одного из следствий не свидетельствует однознач-
260
но о ее ложности в целом. Все попытки построить эффективную
логику подтверждения и опровержения теоретических объяснитель-
ных гипотез пока успехом не увенчались. Статус объясняющего
закона, принципа или теории получает лучшая по результатам про-
верки из предложенных гипотез. От такой гипотезы, как правило,
требуется максимальная объяснительная и предсказательная си-
ла. Особую ценность имеют гипотезы, из которых выводятся так
называемые «рискованные предсказания» (термин К. Поппера),
которые предсказывают факты невероятные в свете имеющихся
теорий или эмпирической интуиции. К числу таких рискованных
предсказаний прежде всего относятся предсказания Менделеевым
на основании гипотезы периодического закона существования не-
известных химических элементов и их свойств или предсказание
общей теорией относительности отклонения луча света, проходя-
щего вблизи Солнца, от прямолинейного пути. И то и другое пред-
сказание получило блестящее экспериментальное подтверждение,
что способствовало превращению периодического закона и общей
теории относительности из гипотез в теории.
Знакомство с общей структурой метода гипотезы позволяет
определить ее как сложный комплексный метод познания, вклю-
чающий в себя все многообразие его методов и форм и направлен-
ный на установление законов, принципов и теорий. Иногда метод
гипотезы называют еще гипотетико-дедуктивным методом, имея в
виду тот факт, что выдвижение гипотезы всегда сопровождается
дедуктивным выведением из него эмпирически проверяемых след-
ствий. Но дедуктивные умозаключения — не единственный логиче-
ский прием, используемый в рамках метода гипотезы. При установ-
лении степени эмпирической подтверждаемости гипотезы исполь-
зуются элементы индуктивной логики. Индукция используется и на
стадии выдвижения догадки. Существенное место при выдвижении
гипотезы имеет умозаключение по аналогии. Как уже говорилось,
на стадии развития теоретической гипотезы может использоваться
и мысленный эксперимент. Что же касается интуиции, о которой
говорит Эйнштейн, то она вкраплена во все стадии метода гипоте-
зы, начиная от анализа фактов, подлежащих объяснению, до при-
нятия научным сообществом хорошо обоснованной гипотезы в ка-
честве закона или теории. Именно интуитивное озарение может
позволить ученому выделить из совокупности фактов главные, ве-
дущие к выдвижению гениальной догадки. Интуитивное озарение
может проявляться и в выборе аналогии, наводящей на эвристи-
чески ценную догадку, и т. д. Дискурсивное мышление в рамках
метода гипотезы постоянно перемежается с интуитивными шагами
мысли. Но способность к интуитивному озарению дается гениально-
му ученому не «от бога», хотя гениальность имеет и врожденные
элементы. Как считал Эйнштейн, интуитивное озарение в значи-
тельной степени есть продукт «проникновения в суть опыта», что
в значительной степени является производным от высокого про-
261
фессионализма и тяжелой, постоянной работы ума над решением
поставленной проблемы.
Следует также заметить, что объяснительная гипотеза как
предположение о законе — не единственный вид гипотез в науке.
Существуют также экзистенциальные гипотезы — предположения
о существовании неизвестных науке элементарных частиц, единиц
наследственности, химических элементов, новых биологических
видов и т. д. Способы выдвижения и обоснования таких гипотез
отличаются от объяснительных гипотез. Наряду с основными тео-
ретическими гипотезами могут существовать и вспомогательные
гипотезы, позволяющие приводить основную гипотезу в лучшее
соответствие с опытом. Как правило, такие вспомогательные гипо-
тезы позже элиминируются. Существуют и так называемые рабо-
чие гипотезы, которые позволяют лучше организовать сбор эмпи-
рического материала, но не претендуют на его объяснение.
Важнейшей разновидностью метода гипотезы является метод
математической гипотезы, который характерен для наук с высокой
степенью математизации. Описанный выше метод гипотезы являет-
ся методом содержательной гипотезы. В его рамках сначала фор-
мулируются содержательные предположения о законах, а потом
они получают соответствующее математическое выражение. В мето-
де математической гипотезы мышление идет другим путем. Сначала
для объяснения количественных зависимостей подбирается из
смежных областей науки подходящее уравнение, что часто предпо-
лагает и его видоизменение, а потом этому уравнению пытаются
дать содержательное истолкование. Впервые в советской литера-
туре описание метода математической гипотезы дал С. И. Вавилов.
«Положим, что из опыта известно, что изученное явление зависит
от ряда переменных и постоянных величин, связанных между собой
приближенно некоторым уравнением. Довольно произвольно видо-
изменяя, обобщая это уравнение, можно получить другие соотно-
шения между переменными. В этом и состоит математическая ги-
потеза или экстраполяция. Она приводит к выражениям, совпадаю-
щим или расходящимся с опытом, и соответственно этому приме-
няется дальше или отбрасывается» !.
Развивая идеи С. И. Вавилова, советский методолог науки
И. В. Кузнецов попытался выделить различные способы видеоиз-
менения исходных уравнений в процессе выдвижения математиче-
ской гипотезы: 1) изменяется тип, общий вид уравнения; 2) в урав-
нение подставляются величины другой природы; 3) изменяется и
тип уравнения, и вид величины; 4) изменяются предельные гра-
ничные условия 1 2. Все это дает основание и для типологии метода
математической гипотезы.
1 Вавилов С. И. Собр. соч. Т. I. С. 79.
2 Кузнецов И. В. Избранные труды по методологии физики. М., 1975. С. 145.
262
Сфера применения метода математической гипотезы весьма
ограничена. Он применим прежде всего в тех дисциплинах, где
накоплен богатый арсенал математических средств в теоретическом
исследовании. К таким дисциплинам прежде всего относится со-
временная физика. Метод математической гипотезы был использо-
ван при открытии основных законов квантовой механики. Так,
Э. Шредингер для описания движения элементарных частиц за ос-
нову взял волновое уравнение классической физики, но дал иную
интерпретацию его членов. В итоге был создан волновой вариант
квантовой механики. В. Гейзенберг и М. Борн пошли в решении
этой задачи другим путем. Они взяли за исходный пункт в выдви-
жении математической гипотезы канонические уравнения Гамиль-
тона из классической механики, сохранив их математическую фор-
му или тип уравнения, но вели в эти уравнения новый тип вели-
чин — матрицы. В результате возник матричный вариант квантово-
механической теории.
В заключение следует отметить, что именно метод гипотезы де-
монстрирует творческий характер научного исследования по от-
крытию новых законов, принципов и теорий. Правила метода ги-
потезы не предопределяют однозначно результатов исследования
и не гарантируют истинности полученного знания. Именно творче-
ская интуиция, творческий выбор из многообразия возможных пу-
тей решения проблемы приводит ученого к новой теории. Теория
не вычисляется логически и не открывается, она создается творче-
ским гением ученого и на ней всегда лежит печать личности уче-
ного, как она лежит на любом продукте духовно-практической дея-
тельности человека.
Описанные выше приемы и методы познания не исчерпывают
всех средств познавательной деятельности в науке. Более полное
представление и о многообразии приемов и методов, и об их сущ-
ности можно получить, изучая специальную литературу. В частно-
сти, для студентов философских факультетов мы могли бы реко-
мендовать книгу Г. И. Рузавина «Методы научного исследования»
(М., 1974). Хорошее изложение приемов и методов научного иссле-
дования содержится в учебнике «Введение в философию» под ре-
дакцией И. Т. Фролова (см. раздел «Логика, методология и мето-
ды научного познания»).
ГЛАВА XIV
ЦЕННОСТЬ, ОЦЕНКА И НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ
1. Ценности, практика, оценка
Процесс познания, рассмотренный в предыдущих разделах, в
действительности совершается не в таком «чистом» виде, как это
было представлено. В своей основе этот процесс, конечно, есть
263
мысленное, логическое движение к сущности объекта как вширь,
так и вглубь, а в данном отношении логика познания диктуется ло-
гикой объекта. Но абстрактно-мысленное, дискурсивное (от dis-
coursivus — рассуждение, довод, аргумент) движение, нацеленное
на объект, усложняется двумя процессами: во-первых, постоянно
включающимися в познание актами оценок, помогающими ему или,
наоборот, затрудняющими его, во-вторых, интуитивными скачками,
время от времени нарушающими дискурсивность познания. В дан-
ной главе мы остановимся на оценочной деятельности субъекта.
Поясним смысл, связываемый с «оценкой».
Уже при чувственно-сенситивном отражении объектов происхо-
дит их сопоставление, сравнение и выделяются сходные или, на-
оборот, несходные их признаки, свойства. В еще большей степени
эти операции совершаются при создании абстракций. Здесь созна-
ние индивида, подобно автоматическому устройству, регистрирует
лишь то, что имеется в самих предметах и процессах независимо от
отношения к ним субъекта. Это — тоже оценка, но целиком опре-
деляемая объектами, наличием у них общих и специфических при-
знаков, данных «от природы», независимо от индивида. От послед-
него исходит активность, формирующая чувственные представле-
ния или понятия.
Но уже здесь, при сугубо объективном на первый взгляд под-
ходе, обнаруживается (и этого момента мы уже касались), что
субъект выделяет также то, что ему «нужно», что ему «важно»,
«интересно» и т. п. Такого рода оценки направлены не столько на
объект, сколько на самого индивида, его потребности, духовные за-
просы. Они выражают отношение человека к объекту, его свойст-
вам. В познании эти оценки сливаются с «объектными», но их мож-
но и нужно отчленять, поскольку они специфичны и выражают
новую сторону в отношении субъекта к объекту. Они неразрывно
связаны с ценностями человека и потому называются «ценностны-
ми оценками». Понятие «оценка» соотносимо с понятием «цен-
ность». В этом своем значении понятие «оценка» и употребляется
в гносеологии и аксиологии.
«Ценность» — это (по определению «Философской энциклопе-
дии»1) понятие, обозначающее, во-первых, положительную или
отрицательную значимость какого-либо объекта, в отличие от его
экзистенциальных и качественных характеристик (предметные
ценности), во-вторых, нормативную, предписательно-оценочную
сторону явлений общественного сознания (субъектные ценности).
К предметным ценностям «Философская энциклопедия» относит:
естественное благо и зло, заключенные в природных богатствах и
стихийных бедствиях; потребительную стоимость продуктов труда
(полезность вообще); социальные благо и зло,> содержащиеся в
1 Дробницкий О. Г. Ценность // Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5.
С. 462.
264
общественных явлениях; прогрессивное или реакционное значение
исторических событий; культурное наследие прошлого, выступаю-
щее в виде предметов богатства современников; значение научной
истины; моральные добро и зло, заключенные в действиях людей;
эстетические характеристики природных и общественных объектов
и произведений искусства. Субъектные ценности: общественные
установки, императивы и запреты, цели и проекты, выраженные в
форме нормативных представлений (о добре и зле, справедливости,
прекрасном и безобразном, о смысле истории и назначении челове-
ка, идеалы, нормы, принципы действия).
Приведенное определение и намеченный состав ценностей нуж-
даются в обсуждении и уточнении.
Специально не разбирая данный вопрос, приведем два сообра-
жения, определенным образом корригирующие такое представле-
ние и способные привести к более точному исходному определению
ценностей.
Прежде всего очевидно, что такие явления, как, например, зло,
социальная несправедливость или политическая реакционность, —
не ценности. Вряд ли правомерна их трактовка в качестве «цен-
ных», «полезных» с точки зрения личностной (хотя для отдельных
лиц это может быть и выгодным, полезным) и с точки зрения со-
циального прогресса. Прав А. М. Коршунов, подчеркнувший, что
нельзя всякую значимость интерпретировать как ценность. «Цен-
ность, — пишет он, — есть положительная значимость или функ-
ция тех или иных явлений в системе общественно-исторической
деятельности человека. Этим самым мы ограничиваем сферу цен-
ности, понимая ее как одну из форм значимости. Явления, играю-
щие отрицательную роль в общественном развитии, могут интерпре-
тироваться как отрицательные значимости... Ценностным является
все то, что включается в общественный прогресс, служит ему»1.
Второе соображение связано с вопросом: правильно ли будет
выдвигать предметные ценности на передний план, полагая, что,
например, продукты труда (товары) основополагающи, «первич-
ны», а представление о назначении человека как субъектной цен-
ности — производно? По нашему мнению, отношение между этими
группами ценностей нужно перевернуть, считая, например, мате-
риальные ценности производными от ценностей человечески-жиз-
ненногб плана. На наш взгляд, убедительна трактовка данного
момента И. С. Нарским. По его мнению, материальные блага яв-
ляются лишь необходимым средством движения к подлинным цен-
ностям. Подлинные же, главнейшие ценности — это человек, счастье
человека, свобода, добро и т. п. «То, что двусмысленно именуют
материальными «ценностями», — замечает И. С. Нарский, не есть
аксиологические ценности. Они только средства реализации цен-
1 Коршунов А. М. Диалектика субъекта и объекта в познании. М.» 1982.
С. 107—108.
265
ностей в собственном смысле слова, но совершенно очевидно, что
их оценка людьми определяется, в частности, характером пережи-
ваемых людьми собственно ценностей, которые воздействуют на
отношение людей к земле, станкам, машинам, вообще к средствам
производства» 1. Хотя И. С. Нарский и заострил здесь момент «не-
аксиологичности» средств производства и материальных ценностей,
однако из того же рассуждения видно, что он признает за ними
ценностную сторону, идущую от субъекта, от его ценностных
идеалов.
Итак, ценность — это не любая значимость явления, а его по-
ложительная значимость; кроме того, эта значимость своим исто-
ком имеет человека, его коренные цели и идеалы.
Встает вопрос: субъективны или объективны ценности?
Поскольку ценностей вне человека и человечества нет, постоль-
ку есть некоторые основания утверждать субъективный характер
ценностей. Такое понимание присутствует в некоторых работах по
аксиологии в нашей стране. Для западной философии характерна
интерпретация ценностей в субъективистском духе (например, в
конвенционализме, эмотивизме и др.).
Существует ряд аргументов, обосновывающих это положение
об объективной основе ценностей. Один из них связан с диалекти-
кой субъективного и объективного.
Субъективное, как отмечал еще Гегель1 2, имеет объективную
сторону, может становиться объективным. Действительно, естест-
веннонаучное знание как зависящее от субъекта, им производимое,
а также детерминируемое степенью, уровнем его развития, есть
субъективное образование, но, будучи определяемым своим пред-
метным содержанием, условиями, уровнем материальной практи-
ки, к тому же — по отношению к сферам общественного сознания
(идеологии и психологии), становится объективным. В свою оче-
редь, идеология, будучи определяема условиями своего существо-
вания, «объективируется», становясь в этом отношении объектив-
ным феноменом. Подобным же образом и ценности, будучи субъ-
ективными, оказываются объективными по своей детерминирован-
ности, с одной стороны, объектом, а с другой — социальными фак-
торами. Они приобретают независимость от субъекта и более все-
го — от индивида, для которого представляются как априорные, не
зависящие от его воли и сознания социальные сущности.
Рассматривая противоречие-атиномию: «ценности объективны»
и «ценности субъективны», можно обратиться и к понятию диспо-
зиционности. С этой точки зрения «счастье», «свобода», «долг»,
«прекрасное», «стоимость» и т. п. будут обладать дйспозиционной
природой, будучи обоснованы «непохожими» на них субъективными
1 Нарский И. С. Диалектическое противоречие и логика познания. М., 1969.
С. 214.
2 См.: Гегель. Соч. М., 1929. Т I. С. 306.
266
свойствами и процессами и актуализированы лишь в системе опре-
деленных взаимоотношений между объектами и субъектами1.
В этом плане ценности существуют объективно. Они «не сущест-
вуют как некие объективные предметы; их существование не сво-
дится, однако, к психическому их переживанию субъектом. Цен-
ности существуют диспозиционно, а их роль исполняют социаль-
ные отношения, социальные и личностные состояния и свойства.
Это решение вопроса противоположно как объективно- и субъек-
тивно-идеалистическим, так и метафизическо-материалистическим
теориям ценностей...» 1 2.
Рассмотрим теперь соотношение ценностей и практики.
Многие ценности зависят от практики, обусловливаются прак-
тикой. Если тот или иной предмет нужен, полезен для практики,
то очевидно он ценен, представляет собой некоторую ценность. Яв-
ления действительности, материальные или духовные, оценивают-
ся в этом аспекте либо со знаком плюс, либо со знаком минус, ста-
новясь ценностями тогда, когда они тем или иным способом вклю-
чаются в практику, обеспечивая ее функционирование и поступа-
тельное развитие (здесь опосредованное соотнесение с прогрессом,
благом и т. п.).
Но изложенное выше представление о том, что такое ценности
(с определяющим значением ценностей-идеалов), существенно рас-
ширяет горизонт видения самой практики, да и социальности.
Иногда ведь вопрос о соотношении ценности и практики трак-
туют в том плане, что все ценности представляют собой некий про-
дукт материального производства; получается, что практика в це-
лом редуцируется к обезличенному производству. Но марксизм
подчеркивает роль материального производства лишь в качестве
ведущей основы социального развития, детерминирующей общест-
венное сознание в тенденции, в конечном счете. Последнее же, об-
ладая относительной самостоятельностью, само способно активно
и направленно влиять на производство. Ценностные идеалы связа-
ны не только с производством. В их*формировании немалое значе-
ние имеет стремление человека к ликвидации всех форм отчужде-
ния, в том числе и в коммуникативном плане, в духовно-культур-
ном аспекте. Социальность не сводима к практике (хотя она и яв-
ляется важнейшей ее стороной), тем более — к какому-либо одно-
му ее виду. Если уж говорить о практике, то, конечно, надо иметь
в виду практику во всем ее многообразии, как общественно-исто-
рическую практику, взятую в развитии. На место односторонней
зависимости человека от практики нужно ставить человека и прак-
тику, человека в практике. В этом случае перед нами предстают
такие ценности, как мир, гуманность, справедливость и т. п.
1 См.: Нарский И. С. К вопросу об отражении свойств внешних объектов в
ощущениях // Проблемы логики н теории познания. М., 1968. С. 67
2 Нарский И. С. Диалектическое противоречие и логика познания. С. 225.
267
Диалектическая аксиология ориентирует на установление гра-
даций в сфере ценностей: то, что является целью в одном случае,
в другом может выступать средством. Однако в гуманном миро-
воззрении самыми высокими ценностями являются человек и его
счастье, они не могут рассматриваться как средство.
Ценности, каков бы ни был их характер, — это и то, на что
ориентируется субъект в своей познавательной и практической
деятельности, и то, что достигается в ходе такой деятельности.
Процесс ориентации на ценность связан с оценкой.
Оценка складывается из акта сравнения (собственной оценки)
и рекомендаций к отбору (выбору) того, что признается ценно-
стью. Тот, кто оценивает, формулирует суждения о полезности
или вредности, правильности или неправильности, необходимости
или ненужности того, что оценивается.
Оценка так или иначе связана с практикой в широком понима-
нии этого слова (как общественно-исторической практикой чело-
вечества). Но практика в любой своей форме и на любом уровне
тоже предполагает оценку и порождает оценку. Практика, будучи
опосредована через потребности, интересы и цели, направляет вни-
мание на то, что полезно для удовлетворения интересов субъекта.
Если какие-то ценности и могут существовать вне непосредствен-
ной практики или «над ней», то оценка, соотносимая с данной цен-
ностью, всегда «заземлена» практикой.
Оценка означает решение по выбору, а выбор ведет к действию.
Оценка организует практическую деятельность. «Оценка перерас-
тает в принципы, правила, предписывающие линию поведения лю-
дей. Выявляя значимость явлений с помощью оценок, субъект ор-
ганизует деятельность по творческому преобразованию действи-
тельности...» \
Ценностно-оценочное отношение субъекта к объекту по сущест-
ву своему отличается от когнитивного (cognitio — знание, позна-
ние). При познавательном подходе объект выявляется сам по себе,
в абстракции от познающего субъекта, в своих собственных изме-
рениях; при ценностно-оценочном же подходе выявляется отноше-
ние предмета или процесса к субъекту, отношение к ним субъекта;
здесь субъект не отвлекается от своих переживаний, эмоций, а, на-
оборот, стремится их учесть, опирается на свою личностную, эмо-
циональную реакцию на то, что познается; в эмоциях субъект как
бы сливается с объектом. В отличие от описательных, констати-
рующих суждений оценочные суждения имеют момент долженст-
вования; в них заключено требование соответствовать интересам
субъекта, быть «правильным», «полезным»;
Как отмечает В. Брожик, оценка отличается от познания неиз-
бежностью различных, дифференцированных точек зрения. Эта
дифференцированность обусловлена состоянием потребностей субъ-
1 Коршунов А. М. Диалектика субъекта и объекта в познании. С. 113.
268
екта, равно как и его способностью осознавать эти потребности в
качестве собственного интереса. Поэтому каждая оценка является
не только отражением жизненной ситуации действующего субъек-
та, но и выражением мировоззренческой ситуации оценивающего
субъекта
В одном и том же предмете природы или социальной действи-
тельности разные субъекты (индивиды, социальные группы или
классы) могут усматривать разное. Как говорил И. Кант, один,
глядя на лужу, видит в ней грязь, а другой — отражающиеся в
ней звезды.
Но дифференцированность оценок проявляется не только у раз-
ных субъектов; она может иметь место и у одного и того же субъ-
екта. Возможны, а порой и необходимы переоценки явлений одним
и тем же субъектом в связи с изменением обстоятельств или под
влиянием накопленного личного опыта. Переоценка необходима
также из-за развития самого объекта. Переоценка обусловливает-
ся также и развитием самого субъекта, изменением объема его
информации об объекте, его жизненного опыта, социальной пози-
ции и т. п. Переоценки бывают конъюнктурными, субъективными,
но зачастую они есть результат объективно-закономерного процес-
са и неизменной ориентации субъекта на высшие ценностные
идеалы.
Во всех случаях познание и переоценка взаимосвязаны. Неред-
ко возникают ситуации, когда познание предмета в определенной
степени осуществляется, а выявление значимости предмета для
практики отсутствует. Такая ситуация складывалась, например, с
открытием новых химических элементов до момента их практиче-
ского освоения. Но и здесь находились ценностные аспекты (напри-
мер, такие открытия способствовали дальнейшей разработке хи-
мической теории). Практическая же ценность, или полезность, вы-
являлась позже. В этом смысле оценка «отстает» от познания.
Возможны ситуации, когда приходится, наоборот, оценивать яв-
ление, не имея для этого необходимой информации. В социальной
жизни, да и в науке, случается так, что требуется немедленно реа-
гировать, не дожидаясь получения и обработки максимально пол-
ной информации. Иногда такую информацию вообще невозможно
получить в течение длительного времени. Субъект, что уже отме-
чалось, производит быструю оценку, полагаясь не столько на ин-
формацию, сколько на принятые нормы, принципы и на свой опыт
отношения к подобным ситуациям.
Это не означает, что раз данная оценка не будет изменена, не
станет более точной по мере получения и обработки информации;
за актом оценки должны следовать акты познания, уточняющие
ранее принятую оценку, вызывающие переоценку. Таким образом,
в реальном процессе взаимодействия субъекта и объекта когнитив-
1 См.: Брожик В. Марксистская теория оценки. М., 1982. С. 80.
ное и аксиологическое тесно связаны между собой: оценка бази-
руется на знании, а познание на оценке.
Отмечая взаимосвязь практики и познания, мы в то же время
должны иметь в виду, что эта связь может носить различный ха-
рактер в зависимости от характера оценки самого знания. Знание
может оказаться деформированным под влиянием практики (на-
пример, политической) и соответствующих оценок. «Полезность» и
«истинность» могут не совпадать друг с другом. Искажение знаний
может происходить в целях достижения победы над противником,
оправдания собственных действий, ради завоевания или удержа-
ния власти и т. п. Полезное на практике зачастую чревато раз-
рушением научного познания и гуманистических ценностей. В этой
связи в наши дни остро стоит проблема восстановления историче-
ской истины. Для нас и для нашего общества «важно иметь объ-
ективно-истинную оценку как современности, так и исторического
прошлого, так как только на основе объективной исторической
истины можно разработать научно обоснованное понимание перс-
пектив социально-исторического процесса. Кроме того, извраще-
ние, намеренное или непреднамеренное искажение исторической
истины рано или поздно приводят также к деформации мировоз-
зрения, снижая духовный потенциал общества, поэтому теория
познания диалектического материализма не считает альтернативу
пользы и истины оправданной. Польза, противоречащая ис-
тине в масштабах общественно значимой деятельности, рано или
поздно обязательно приводит к социально-историческому злу, к
большим общественным бедствиям»1. Все это говорит о важности
оценки, ориентированной только на истину и гуманистические цен-
ности человечества.
2. Ценностная ориентация субъекта
и научное познание
Рассмотрим теперь роль ценностей и оценок в познании, причем
для анализа возьмем один из видов познания — естественнонауч-
ное; основные моменты и механизм взаимосвязи ценностей и естест-
веннонаучного познания идентичны любым другим видам позна-
вательной деятельности.
Для ученых в качестве непосредственных внутринаучных цен-
ностей выступают познавательная информация, имеющаяся в соот-
ветствующей области знания, истинное ее содержание, научная
картина мира, стиль научного мышления, методы, методики прове-
дения экспериментов и т. п. Помимо этого имеются другого рода
ценности — вненаучного плана. Субъект познавательной деятель-
ности, будь то отдельный ученый или сообщество ученых, является
частью человеческой цивилизации, того или иного общества, нации,
Введение в философию. Ч. 2. С. 358.
270
социального слоя, а поэтому ему свойственна определенная систе-
ма социальных ценностей, в рамках которой и через призму кото-
рой осуществляется его творческая деятельность. К социальным
ценностям относятся этические (добро, справедливость и т. п.), по-
литические, мировоззренческие, эстетические и др., а соответст-
вующая ориентация на эти ценности является социальной ориен-
тацией ученого.
В наше время значительно возрастает роль социально-этическо-
го и гуманистического аспектов развития науки *. Как отмечают
И. Т. Фролов и Б. Г. Юдин, «социально-этические и гуманистиче-
ские проблемы не являются чем-то внешним, сопутствующим по-
иску истины и обнаруживающим свое значение лишь в «техноло-
гическом» применении «готового» научного знания, а входят в са-
мо «тело» науки как необходимая часть, как «условие мыслимос-
ти» и эффективной реализации истины» 1 2.
В естествознании имеются по крайней мере две стороны, где
явно проявляет свое воздействие социальная позиция субъекта
познания. Первая сторона — это «вход» научного творчества, ус-
ловия процесса производства знания, это живой, реальный процесс
научного творчества, в центре которого находится активный
субъект, взятый в совокупности его жизненных интересов, стрем-
лений, интеллектуальных и эмоциональных способностей. Вторая
сторона — это «выход» познания, это результат познания на том
или ином этапе научного развития, уже добытая наукой совокуп-
ная информация о природе; это целостная система концептуального
знания, где взаимопереплетены суждения истины с суждениями ве-
роятностными, гипотетическими, гносеологически неопределенным
знанием.
В классово-антагонистическом обществе социальные ценности
господствующих групп выдаются за всеобщие ценности и созна-
тельно или неосознанно принимаются за таковые многими естест-
воиспытателями. Именно эти ценности превалируют, зачастую
подчиняя себе интересы отдельной личности, семьи, научного кол-
лектива, нации и общества в целом. Социальная ориентация субъ-
екта занимает важнейшее место в системе ценностных предпосы-
лок его научного творчества. Однако этим не отменяется специфи-
ка личных ценностей ученого, а тем более интересов общества как
субъекта познания. Социальные ценности неизбежно входят в чис-
ло личных, индивидуальных ценностей естествоиспытателя, социа-
лизируя его субъективную позицию. Вполне можно говорить о пре-
1 См.: Наука в социальных, гоносеологических и ценностных аспектах. М.,
1980; Ценностные аспекты науки и проблемы экологии. М., 1981 (раздел «Взаимо-
отношения истины и ценности в естествознании»); Фролов И. т., Юдин Б. Г.
Этика науки. Проблемы и дискуссии. М., 1986; Наука и ценности. Новосибирск,
1987; Филатов В. П. Научное познание и мир человека. М., 1989. Разд. «Чело-
веческие параметры познания»); Человек в системе наук. М., 1989.
2 Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки. Проблемы и дискуссии. С. 13.
271
валировании социальных интересов над специфически индиви-
дуальными, поскольку социальные интересы могут стать основным,
организующим центром по отношению ко всем другим интересам;
они прокладывают себе дорогу через другие интересы не только
непосредственно, но и в конечном счете как тенденция.
Социальная позиция ориентирует ученого на отбор (селекцию)
«важной», «существенной» информации в соответствии с личност-
но-общественными интересами. Такой выбор информации произво-
дится любым ученым, в любой отрасли знания.
Ориентация на социальные ценности проявляется достаточно
ярко при выборе проблематики исследований (для некоторых уче-
ных это означает смену направления исследований). Как отмечает
В. Пуликовский, одни лишь методологические принципы нередко
оказываются недостаточными для принятия конкретных решений в
ходе научной деятельности. Такая ситуация, по его мнению, возни-
кает, например, при выборе определенной проблематики исследо-
ваний из множества новых теоретических проблем, представляю-
щихся с эвристических позиций равноценными. В подобных слу-
чаях решающую роль может сыграть ориентация ученого на обще-
гуманистические ценности, на то, что является (или предположи-
тельно явится) наиболее полезным для общественного прогресса в
данный исторический момент. Главным стимулом научного поиска
выступают в рассматриваемой ситуации как раз вненаучные цен-
ности. Так, предпочтение, отдаваемое ныне экологической пробле-
матике, не в последнюю очередь определяется ценностными аспек-
тами дела охраны природной среды1. В прошлом, заметим, ситуа-
ция была прямо противоположной, когда охрана природы и соот-
ветствующая проблематика на какой-то срок представлялась не
только социально незначимой, но даже социально вредной?.
Ориентация на социальные ценности во многом определяет раз-
вертывание работ в области атомной энергетики, компьютерной
техники, освоения космоса, генной инженерии и других областях
знания. С ценностной ориентацией исследований связан также во-
прос о моральной ответственности ученых, о возможности и преде-
лах регулирования этических предпосылок естественнонаучных
исследований и т. п.
В последние десятилетия, как известно, широко развернулись
дискуссии, связанные с перспективами применения к человеку ме-
тодов генетики. Этот, казалось бы, сугубо научный вопрос неожи-
данно высветил и широкие мировоззренческие, социальные и эти-
ческие вопросы, с ним сопряженные. Генетическая инженерия спо-
собна, с одной стороны, привести к избавлению человечества-от
многих бед, в частности от наследственных болезней, а с другой 1 2
1 См.: Пуликовский В. Современная наука и ценности // Ценностные аспек-
ты науки и проблемы экологии. М„ 1981. С. 19—20.
2 См.: Кольман Э. Вредительство в науке // Большевик. 1931. №2, 31 янв.
С. 75.
272
стороны, в результате экспериментов и манипуляций с генами при-
вести к результатам, представляющим угрозу человеку и челове-
честву. Исходя из ориентации на благо человека, некоторые уче-
ные предлагают наложить мораторий на некоторые направления
научных исследований. При обсуждении данного предложения
сталкиваются самые различные ценностные ориентации, включая
последовательно гуманистическую и сциентистско-прагматическую.
Анализируя подробно конкретный материал по данной проблеме,
И. Т. Фролов (мы рекомендуем ознакомиться с соответствующими
фактами в главе VI его книги «Перспективы человека») пишет:
«Главное, что необходимо отметить как обобщение состоявшихся
дискуссий и вывод из них, — это единство научного исследования
и гуманистических идеалов, утверждаемое в качестве принципа и
перспективы истинной науки, функционирующей в адекватной ее
сущностным устремлениям форме, т. е. как особый социальный ин-
ститут общества, служащий человеку, его свободному и всесторон-
нему развитию. Это означает вместе с тем единство социальных
целей научного познания и этических ценностей человечества, кото-
рые своим исходным пунктом также имеют благо человека» Ч Разу-
меется, замечает далее И. Т. Фролов, что «такое единство научного
исследования и гуманистических идеалов, социальных целей по-
знания и этических ценностей человечества существует лишь как
принцип и перспектива истинной науки. Реально же, в своих со-
временных формах, наука... во многих случаях еще весьма далека
от этого. И все же мы должны постояно исходить из того, что ор-
ганическое соединение науки и гуманизма, утверждение ее как
силы, служащей прогрессу человечества, — одна из насущнейших
проблем современного развития. Альтернативы этому не сущест-
вует ни для науки, ни для человечества»1 2. Дискуссии вокруг ген-
ной инженерии свидетельствуют о том, что этические ценности все
больше проникают в науку и что эти ценности могут и должны
определять направление исследований в этой, да и в других сфе-
рах познания.
Ценностная ориентация субъекта, сопровождая процесс по-
знания, пронизывая его, определяет важность для науки той или
иной идеи и способна определять стратегию исследований в науке.
В то же время неверные оценки чреваты серьезными последствия-
ми для науки. Квалификация идеи как незначимой, особенно до
выявления того, истинна она или ложна, способна ошибочно пред-
ставить ее как ложную и тем самым нанести большой вред позна-
нию природы. Так, в истории генетики отмечено, что провозвестни-
кам нового экспериментального направления в биологии, осново-
1 Фролов И. Т. Перспективы человека: Опыт комплексной постановки проб-
лемы, дискуссии, обобщения. М., 1979. С. 256.
2 Там же.
273
положникам науки генетики порой не было чуждо известное пре-
небрежение к традиционным направлениям классической описа-
тельно-сравнительной биологии — систематике, сравнительной
морфологии, теории эволюции (здесь можно заметить, что при фор-
мировании представления о негативной значимости эволюционной
теории в США в 20-х годах немалую роль сыграло мнение, будто
эта теория ответственна за начало первой мировой войны, о чем
шла речь, в частности, и на «обезьяньем процессе» 1923—1924 гг.);
с другой стороны, не было недостатка и в обратном — в недооценке
прогрессивного значения и потенциальных возможностей нового на-
правления, т. е. построений классической генетики. Есть, правда,
существенная разница между этими двумя недооценками. Если
первая имела место на фоне прочно завоеванных к тому времени
в науке рубежей эволюционной теорией, то вторая произошла на
фоне гипотетического знания, в связи с чем она закрывала пути к
дальнейшему движению познавательного процесса. Большую нега-
тивную роль при этом сыграла апелляция биологов-«лысенковцев»
в 30—40-х годах к своим социально-политическим и этическим
ценностям.
Конечно, не так просто разглядеть истину, когда к ней еще
только движется мысль ученого, возникает соблазн обратиться
для «поддержки» к политическим понятиям. Именно такая ситуа-
ция — наличие в науке суждений и гипотез, истинность или лож-
ность которых в конкретно-исторических условиях практики и экс-
перимента еще не установлена абсолютно, и является базой для
всевозможных идеологических спекуляций. И тем не менее подлин-
ный ученый, на собственном опыте испытавший трудности движе-
ния к истине, ни в каких ситуациях, сколь бы выгодны они ни
были для утверждения его концепции, не прибегает к социальной
демагогии и отлучению от социальных ценностей своих оппонен-
тов по науке.
И дело не в том, что философы или естественники обращались
в 30—40-е годы к аргументам, почерпнутым из сферы политики.
Важно то, что такое обращение использовалось во вред обществу
и в целях обоснования узкокорпоративных интересов.
Обобщая уроки прошлого, некоторые ученые справедливо под-
черкивают, что в естествознании лучше переоценить, чем недооце-
нить новые идеи. П. К. Анохин, например, отмечает, что естествен-
ники всегда будут благодарны философам за их осторожность в
тех случаях, когда нужно остановить того, кто переступает порог
«устоявшихся» естественнонаучных истин, помня, однако, что вред
от новаторства не может быть большим. «Если новаторство научно
несостоятельно, оно очень быстро изживет себя. Ошибки делают-
ся стабильными только тогда, когда они черпают свою энергию из
какой-то неразумной конъюнктуры. Но гораздо больший вред бу-
дет в том случае, если о барьер догматического разобьется новая
мысль, гипотеза, плодотворная концепция. Тогда понадобятся це-
274
лые десятилетия для того, чтобы восстановить истину и показать,
что догматизация нанесла непоправимый ущерб научному про-
грессу» 1.
В науке, как и в социальной практике ведущую роль должны
играть не кратковременные цели и ценности, какими бы заманчи-
выми они ни были, а важнейшие социальные идеалы и ценности
стратегического характера. Социальные установки естествоиспыта-
теля должны базироваться на объективности, научности, гумани-
стичности, служить социальному и научному прогрессу. Оценка,
чтобы быть истинной, должна иметь в своей основе максимально
достоверное познавательное суждение — независимо от того, про-
исходит ли это в сфере социально-психологической или идеологиче-
ской, на уровне обыденного сознания или на уровне сознания тео-
ретического.
Область деятельности ученого есть арена тяжелой борьбы с
природой 1 2, где за каждую отвоеванную пядь ранее неведомого
приходится платить интенсивнейшим напряжением своих интел-
лектуальных и эмоциональных способностей. «Без «человеческих
эмоций» никогда не бывало, нет и быть не может человеческого
искания истины»3. Для теоретического освоения реальности нужны
воля, страсть, научная смелость, настойчивость, воодушевление,
воображение, интуиция, логическое «чувство» и многие другие
качества и способности творческой личности.
Диалектическая концепция познания расценивает субъектно-
ценностное как неотъемлемый момент научного творчества, как
такую сторону, которая присуща самой науке. Без субъектно-цен-
ностного невозможна никакая наука. Без активности субъекта, без
его интересов, без его воли нет процесса познания, процесса поня-
тийного овладения человеком реальностью. При этом в одних слу-
чаях активность субъекта ведет к истине, в других — к заблуж-
дению, к превратным теоретическим конструкциям.
На основе того, что «субъективное», служит источником ошибок, возникло
представление, будто во имя истины надо вообще устранить «субъективное» из
науки. В античном мире, например, иные требовали от ученого полного отреше-
ния от житейских страстей и интересов. Основатель экспериментирующей науки
нового времени Ф. Бэкон также ставил вопрос о преодолении заблуждений ра-
зума («идолов»), порожденных вненаучными причинами; единственное средство
спасения истины он видел в обращении к строгому опыту, к индуктивному ме-
тоду познания. Другой мыслитель — Р. Декарт — считал причиной заблуждений
свободную волю, которая независима от разума и предпочитает желаемое истин-
ному; средством, способным одолеть заблуждение, является сам же разум, не
1 Анохин П. К. За творческое сотрудничество Философов с физиологами // Ле-
нинская теория отражения и современная наука. М., 1966. С. 293.
2 А. Эйнштейн и Л. Инфельд писали: «Наука вынуждает нас создавать но-
вые понятия, новые теории. Их задача — разрушить стену противоречий, которая
часто преграждает дорогу научному прогрессу. Все существенные идеи в науке
родились в драматическом конфликте между реальностью и нашими попытками
ее понять» (Эволюция физики. М.; Л., 1948. С. 237—238).
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 112.
275
признающий никаких авторитетов и творящий истину на основе дедуктивного ме-
тода. Эти философы, направлявшие человечество на борьбу с заблуждениями,,
многое подметили верно; но они не могли, как нам представляется, в полной ме-
ре учесть то обстоятельство, что путем противопоставления субъективного объ-
ективному, путем отбрасывания субъективных «вненаучных» предпосылок науч-
ного творчества нельзя решить проблему достижения максимальной истинности
научного знания. Решение лежало на пути определения различной роли разных
видов «субъективного» в достижении истины, на пути «объективирования» самого
«субъективного».
С точки зрения современной гносеологии заблуждение, имею-
щее в своей основе активность субъекта, преодолевается той же
субъективностью, еще большей активностью субъекта. Степень
объективности знаний зависит, помимо прочего, от степени актив-
ности субъекта. Как отмечал П. В. Копнин, знание тем объектив-
нее по своему содержанию, чем оно субъективнее по форме, чем
активнее субъект вмешивается в изучаемые им процессы. Поэтому
в естествознании (а не только в общественных науках) нужно не
сторониться ориентации на ценности, а сознательно ориентировать-
ся на них.
Оценка есть процесс, происходящий в любой науке, на любом
структурном уровне субъекта познания.
Суждения социальных наук наиболее тесно связаны с классово-
ценностным отношением, которое у классов-антагонистов разнона-
правленно. Суждения в социальных науках представляют собой ре-
зультат такого способа мышления, в котором цели и интересы, цен-
ности классов или социальных групп являются доминирующими
(этот момент, кстати, подмечен в концепциях «социологии позна-
ния» и «социализации науки», однако его значение гипертрофиро-
вано). Но не только положения общественных наук не свободны от
социальных оценок, от этих оценок, как мы уже видели, не свобод-
ны и науки естественные.
Ценностные социально-политические оценки бывают подчас
произвольными, далекими от объективности; в них встречается
чрезмерно много субъективно-эмоционального. Иногда они даются
из соображений совсем иного характера, чем может показаться на
первый взгляд. Но за всем этим кроется, очевидно, объективно де-
терминированная позиция того, кто оценивает. Если брать оценку в
целом, как всеобщую категорию, как особого рода ценностное от-
ношение субъекта к объекту, то оценка не есть нечто произвольное.
«Ведь общественные интересы и потребности, — замечает В. П. Ту-
гаринов, — в своей основе определяются особенностями той или
иной исторической эпохи, положением данного конкретного класса
или общественной группы в системе общественного производства.
Это значит, что оценки, исходящие из этих интересов и потребнос-
тей, объективно детерминированы, что они различны у людей раз-
ных эпох и разных общественных классов по определенным причи-
нам объективного характера. Все ценности выводятся людьми из
реальных условий их жизни и имеют потому вполне земное проис-
276
хождение и значение»1. Но, будучи объективными, ценности и
оценки подвержены выбору со стороны индивидов. Важно, чтобы
этот выбор тоже производился сознательно, с целью содействовать
культурному и социальному прогрессу.
Естествознание само по себе, как определяемое предметом ис-
следования — природой, не идеологично; оно идеологично лишь
постольку, поскольку его исходные посылки, интерпретации или
выводы оказываются ориентированными на внеестественнонауч-
ную область, т. е. на социальные ценности, социологию, этику, фи-
лософию. Конечно, такая ориентация на ценности не всегда высту-
пает явно. Чаще всего она как бы «с тыла» обеспечивает действия
по формированию истины. Тем не менее она имеет место. «Разви-
тие науки (и особенно в XX в.) показало, что регуляторами дея-
тельности ученых служат не только внутринаучные ценности и
нормы. На научно-познавательную деятельность и на изменение ее
собственной системы ценностей воздействует вся совокупность
ценностных установок, ориентаций и т. д., имеющаяся в данном об-
ществе. Такое воздействие носит классовый характер и может идти
от того или иного мировоззрения, той или иной философской кон-
цепции, морали и т. п., а результатом его может явиться опреде-
ленное изменение методологии исследований, теоретической ориен-
тации ученого, либо предпочтение, отдаваемое им одной какой-то
методологии (теории) перед другими»1 2. Вплетаясь в ткань науч-
ного познания, ценностные установки по многим каналам воздейст-
вуют на процесс исследования. Как отмечает Е. А. Мамчур, они
могут существенно влиять на темпы и объем научных исследова-
ний, на их направление и форму, содержание получаемых резуль-
татов3.
Встает вопрос: если истина есть адекватное отражение действи-
тельности и в своем содержании обусловливается предметом отра-
жения, то не проще ли ориентироваться только на нее как на цен-
ность? Безусловно, проще. Но дедо в том, что одного этого недо-
статочно. Истина, как мы знаем, редко дается сразу, в чистом ви-
де; почти всегда к ней ведут трудные пути в виде многочисленных
предположений и гипотез, и кристаллизуется она порой в течение
многих лет, нередко десятилетий, а то и столетий; не в каждый
конкретный отрезок времени и не на каждом интервале движения
можно со всей определенностью утверждать, что истина найдена.
Ученый имеет дело с реальным знанием, которое является «досто-
верным» (более достоверным, менее достоверным) или «вероятно-
стным» (по другой терминологии — «относительно истинным»).
1 Тугаринов В. П. Марксистская философия и проблема ценности//Проблема
ценности в философии. М.; Л., 1966. С. 16—17.
2 Пуликовский В. Современная наука и ценности//Ценностные аспекты нау-
ки и проблемы экологии. С. 19.
3 См.: Мамчур Е. А. Ценностные факторы и объективная логика развития
науки U Ценностные аспекты науки и проблема экологии.
277
Социальная позиция субъекта оказывается непосредственно
связанной с системой реального концептуального достоверного и
вероятностного) знания, а не с «чистой» истиной; с истиной она
связана опосредованно. Социальная позиция субъекта воздействует
на это посредствующее звено и через него оказывает то или иное
воздействие на формирование истины.
В понятии истины выражается лишь один тип отношения суж-
дений к реальности, а именно адекватность суждений той реально-
сти, которая познается; в нем выражается способность суждений
(гипотез, теорий) правильно отражать эту реальность. Но если ис-
тина представляет собой двучленное отношение, отношение между
суждением и реальностью, то социальная позиция есть трехчлен-
ное отношение, а именно между людьми, суждением и объективной
реальностью, на которую проецируется это суждение1. Под сред-
ним же звеном этой трехчленной структуры понимают не просто
истину, а реальное совокупное научное знание (систему суждений),
где истина, формируясь, находится еще в процессе своего станов-
ления.
Антагонизм социальных интересов «снят» в истине, но получает
широкие возможности для своего проявления в реальной системе
научного знания.
Истина не нуждается ни в какой внешней силе, стоящей за пре-
делами науки, которая могла бы ее как-то «направить». Она всегда
«самонаправлена» своим объективным, независимым от человека,
класса и общества содержанием. Направляемым может быть лишь
реальное концептуальное научное познание.
Эта направляемость различна. Есть социальные установки,
ориентирующие субъект вольно или невольно на иллюзорное, не-
истинное представление о действительности. В этих условиях по-
тенциально неистинные суждения науки получают дополнитель-
ный источник для своего появления и функционирования в реаль-
ной системе научного знания; они вызывают в целом усиление
субъективизации знания, увеличивают степень его отхода от исти-
ны. Это и есть отрицательно-субъективная «накладка» на живой
процесс научного познания, который и без того в немалой мере на-
сыщен нежелательными (для поиска истины) субъективными мо-
ментами. Но есть социальные установки, направляющие внима-
ние ученого, социально (интеллектуально и эмоционально) ориен-
тирующие его на достижение максимальной достоверности науч-
ного знания.
Если объективная истина независима от субъекта, от социаль-
ных интересов и в этом смысле первична по отношению к социаль-
ным ценностям, то, с другой стороны, социальная ориентация субъ-
екта познания первична по отношению к реальной системе разви-
1 См.: Клаус Г. Сила слова. Гносеологический и прагматический анализ язы-
ка. М., 1967. С. 99.
278
вающегося знания, к оценке имеющейся информации и к «выбо-
ру» соответствующих суждений.
В отличие от концепции «социологии познания» К. Маннгейма
материалистическая диалектика утверждает не только неизбеж-
ность социальной, объективной детерминированности научного
творчества, но и двоякое воздействие «субъективного» на «объек-
тивное» и неизбежность социальной, объективной детерминирован-
ности «субъективного» на «выходе» естественнонаучного творчест-
ва, т. е. в самих результатах деятельности ученого.
Определенная социальная ориентация субъекта научного по-
знания не является произвольной выдумкой; не является она и
некоей искусственной конструкцией, навязываемой извне науке,
естествоиспытателям. Объективные основания научного творчест-
ва, трудности поиска истины в науке немыслимы без ценностных
факторов, без тех или иных социально-политических, нравственно-
этических, мировоззренческих позиций. Вопрос только в том, на-
сколько эти позиции совпадают с научностью, насколько они со-
действуют раскрытию истины.
Проблема не в том, нужна ли такая ориентация или нет, а в
том, какой она должна быть, каким должно быть ее понимание.
Динамизм современной жизни, набирающая темпы перестройка
социальных структур и сознания людей, глобальные проблемы со-
временности, глубокие изменения в международных отношениях —
все это усиливает внимание к социальным ценностям, которые то-
же подвержены изменениям. Для ориентации в происходящих со-
бытиях и во всем комплексе ценностей нужна научная, гуманисти-
ческая философия, теоретически осмысливающая мир и его ценно-
сти. Умение ориентироваться в нынешнем сложном, портиворечи-
вом, но взаимозависимом мире — не дар природы. Не приходит
оно и попутно, вместе с освоением специальных дисциплин. Этом}
умению надо учить будущих специалистов. Ведь мировоззрение —
это не только совокупность общих сведений о мире. Это одно-
временно и осознанные общественные интересы и идеалы, право-
вые и нравственные нормы, социальные приоритеты и гуманисти-
ческие ценности — все то, что определяет выбор линии поведения
человека в жизни, его ответственное отношение к обществу и са-
мому себе. В современную эпоху возрастают значение и роль цен-
ностной ориентации в мире и эта тенденция требует своего даль-
нейшего специального изучения.
ПРИНЦИПЫ ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
ГЛАВА XV
СПЕЦИФИКА ДИАЛЕКТИКИ КАК ЛОГИКИ
Для выявления характерных черт диалектики как логики ее це-
лесообразно сопоставлять, во-первых, с другими логическими дис-
циплинами, прежде всего с формальной логикой, и во-вторых, с
другими сторонами материалистической диалектики, с которыми
она неразрывно связана, — онтологией и гносеологией. В первом
случае отличие будет выражено понятием «диалектика», во вто-
ром — понятием «логика».
Сам термин «логика» многозначен. С ним соотносятся: 1) наука
о познающем мышлении,, его законах, формах, средствах; 2) зако-
номерный ход рассуждений, умозаключений («логика доказатель-
ства»); 3) закономерности развития и взаимосвязей предметов
объективной действительности («объективная логика»). Логика —
это «наука здравомыслия, наука правильно рассуждать, умосло-
вие. Логик — умослов, правильный и здравый мыслитель, знаю-
щий науку правильного рассуждения. Логический, логичный, со-
гласный с логикою; здравое, правильное рассуждение» Ч
Предметом логики как науки является мыслительная деятель-
ность, ее законы, формы, методы и приемы; она изучает также
язык как инструмент познания. «Логика в широком смысле слова
состоит из двух больших частей — диалектической логики и логи-
ки, при применении методологических и иных средств которой мож-
но отвлекаться от процессов развития. Для последней логики нет
особого названия. Ее можно назвать синхронической» 1 2. В синхро-
нической логике выделяются символическая логика (современная
формальная логика), логическая семантика и логическая методо-
логия. Сюда же относится и традиционная формальная логика.
Между ней и современной формальной логикой имеются отличия
по решаемым проблемам, получаемым результатам и применяемым
методам исследования (для символической логики специфичен
метод формализации — метод отображения изучаемых логических
связей и отношений и соответствующих форм рассуждений в спе-
циально создаваемых формализованных языках). «Основным пред-
1 Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т. II.
С. 262.
2 Бочаров В. А., Войшвилло Е. К., Ивлев Ю. В. Предмет и структура со-
временной логики // Предмет и структура общественных наук. М., 1984. С. 100.
280
метом формальной логики являются формы отражения действи-
тельности на ступени абстрактного мышления и связи и отношения
между мыслями по форме, составляющие основу правильных рас-
суждений. Некоторые из этих связей являются формально-логиче-
скими законами» Ч
В «Философском энциклопедическом словаре» отмечается, что
формальная логика есть наука об общезначимых формах и сред-
ствах мысли, необходимых для рационального познания в любой
области знания; к общезначимым формам мысли относятся поня-
тия, суждения, умозаключения, а к общезначимым средствам мыс-
ли — определения, правила (принципы) образования понятий,
суждений и умозаключений, правила перехода от одних суждений
или умозаключений к другим как следствиям из первых (правила
рассуждений), законы мысли, оправдывающие такие правила, пра-
вила связи законов мысли и умозаключений в системы, способы
формализации таких систем и т. п. Представляя общие основания
для корректности мысли (в ходе рассуждений, выводов, доказа-
тельств, опровержений и пр.), формальная логика является наукой
о мышлении — и как метод анализа дедуктивных и индуктивных
процессов мышления, и как метод (норма) мышления, постигаю-
щего истину. Основными формально-логическими законами явля-
ются закон тождества, закон непротиворечия, закон исключенного
третьего и закон достаточного основания.
В философской и логической литературе встречается немало
точек зрения на определение того главного, что различает фор-
мальную логику и логику диалектическую. Одни полагают, что
различие проходит по линии «Форма — содержание» (первая абст-
рагируется от содержания, а вторая сугубо содержательна); дру-
гие делают акцент на их отношения к достоверности результата
мышления (формальная логика исследует вопросы формальной
правильности рассуждений, диалектическая изучает способы дости-
жения истины), третьи считают, что их разграничивает характер
отражаемых отношений и связей (формальная логика имеет своим
предметом непосредственные отношения и связи, диалектическая
же — отношения и связи опосредованные), четвертые за основу
берут «устойчивое — изменчивое» в объективной действительности
(формальной логике присуща ориентация на устойчивое, инва-
риантное, диалектической — изменение, движение, развитие) и т. п.
На основании взаимосвязи формы и содержания, устойчивости и
изменчивости делается вывод, лишающий формальную логику ста-
туса самостоятельной науки: поскольку устойчивость есть момент
движения, а форма есть сторона содержания, постольку и формаль-
но-логическое мышление есть лишь сторона предмета диалекти-
ческой логики. «Нет и не может быть двух логик. Логика едина —
1 Бочаров В. А., Войшвилло Е. К., Ивлев Ю. В. Предмет и структура совре-
менной логики. С. 105.
281
это диалектическая логика»1. Следуя такой логике рассуждения,
нужно, наверное, и физику с биологией включить в состав филосо-
фии, так как изучаемые ими структуры и связи тоже не обособле-
ны от всеобщих структур и закономерностей, изучаемых фило-
софией.
Ссылки на то, что формальная логика не касается изменений и
развития материальных объектов, основаны на недоразумении. Во
все времена мышление человека было мышлением и о статичных,
относительно неизменных предметах и ситуациях, и о предметах,
ситуациях, непрерывно изменяющихся (об изменениях в самом
человеке, в его семье, государстве и т. п.). Оказать помощь в аде-
кватном отражении отдельных частей объективной действительно-
сти было одной из главных функций традиционной формальной
логики. Иное дело — выход за рамки локального познания, способ-
ность охватить взаимосвязи родов бытия, включая мышление,
генезис познания. На это формальная логика (по определению сво-
их задач) и не претендует. Но исторические условия были таковы,
что в течение столетий в общественном и индивидуальном созна-
нии господствовал метафизический подход к толкованию мира
(в религиозном мировоззрении, в идеалистической и материали-
стической философии); не миновало такое толкование и самого
мышления, форм и средств познавательной деятельности. Более
того, характер формальной логики в ряде отношений оказывался
созвучным метафизическому методу (обособленность анализа от
синтеза, индукции от дедукции и т. п.). Специфика всеобщего ме-
тода гораздо в большей степени зависела от общего состояния
культуры, науки, всей человеческой цивилизации, чем только от
формальной логики; она сама испытала деформации от воздействия
метафизического метода. Лишь диалектическая форма всеобщего
мировоззренческого метода способна в полной мере раскрыть все
эвристические возможности формальной логики как науки о по-
знающем мышлении.
Диалектика как логика не антипод формальной логики, как не
является она антиподом и по отношению к физике, биологии. Фор-
мальная логика никогда не была и не может быть философией,
мировоззрением; она всегда — частная наука, подобная другим,
хотя в некотором смысле и более близкая к философии (к гносео-
логии и универсально-философской методологии). Диалектическая
логика противостоит не ей, а той «логике», которая выступает на
одном уровне с ней— мировоззренческой, философской метафизи-
ческой логике. Именно здесь складываются отношения конфрон-
тации и взаимоисключения. Отношение же диалектической логики
и логики формальной есть отношение «общего» и «частного», или,
точнее — «всеобще-философского» и «общенаучного».
1 Шептулин А. П. Предмет диалектической логики // Ежегодник Философско-
го общества СССР. 1984. М., С. 62.
282
Подобно тому как любое «частное» своеобразно и имеет свои
преимущества перед более общим, так и формальная логика, за-
нимаясь специфическими проблемами, должна обладать своим не-
нарушаемым суверенитетом, оставаться самостоятельной наукой в
ряду имеющихся наук. В то же время ее специфическая ограни-
ченность обусловливает ее стремление к установлению связей со
всеобщим. Философия дает ей не только мировоззренческую онто-
логию и теорию познания, но и философскую логику (они высту-
пают в качестве соответствующих оснований ее развития).
Логика, конечно, может рассматриваться и как логика субъекта
познания, и как наука. Но, будучи наукой, она дифференцирована.
Помимо уже отмеченных имеется множество других логических
дисциплин. Предложенное В. А. Бочаровым, Е. К. Войшвилло и
Ю. В. Ивлевым подразделение логических наук на диалектическую
и синхроническую логику при всей условности второго названия
отражает важный факт: диалектическая логика есть философская
логика, а другая часть — не-философская (в этом плане нам пред-
ставляется некорректным утверждение тех же авторов, что не-
смотря на широкую математизацию формальной логики, она, как
это было и ранее, остается составной частью философии). Авторы
отмечают, что при применении методологических и иных средств
синхронической логики можно отвлекаться от процессов развития;
заметим: «можно отвлекаться» (т. е. можно и не отвлекаться). Но
если синхроническая логика может быть связана с развитием, а
диалектическая со статическими состояниями, то не следует ли ус-
матривать их различие все в той же философичности диалектиче-
ской логики и в немировоззренческом характере, в целом, логики
формальной?
Посмотрим, что представляет собой философская логика в ее
диалектической форме.
Для Гегеля диалектическая логика субъекта совпадает с логи-
кой Абсолютного духа, проявляющейся в природе как инобытие
Духа. В этом смысле диалектическая логика содержательна. Кон-
спектируя «Науку логики» Гегеля, В. И. Ленин отмечал: Гегель
«требует логики, в коей формы были бы gehaltvolle Formen (со-
держательными формами. — Ред.), формами живого, реального
содержания, связанными неразрывно с содержанием... Логика есть
учение не о внешних формах мышления, а о законах развития „всех
материальных, природных и духовных вещей", т. е. развития всего
конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вы-
вод истории познания мира»1.
Но содержательность логики Гегеля была связана с ее мисти-
фикацией. Конечно, Гегель не теолог; его Абсолютный дух не
Бог — создатель природы, существующий во времени до природы.
Для него природа неотделима от логики, а логика — от природы.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 84.
283
Обнаружив природную логику, он абстрагировал ее от природных
же систем и положил в качестве Абсолютного субъекта в основа-
ние многообразия природы; они даны вместе. «Форму инобытия, —
писал Гегель, — составляет непосредственность, которая заклю-
чается в том, что отличные друг от друга предметы существуют
абстрактно сами по себе. Но это лишь мгновенное существование,
оно не является подлинным. Лишь идея (т. е. логика—Авт.) су-
ществует вечно, потому что она есть в-себе-и-для-себя-бытие, т. е.
она есть возвратившееся в себя бытие. Во времени природа яв-
ляется первым, но абсолютным prius’oM является идея... Положи-
тельным в природе является просвечивание в ней понятия... При-
рода должна быть рассмотрена как система ступеней, каждая из
которых необходимо вытекает из другой и является ближайшей
истиной той, из которой она проистекала, причем, однако, здесь
нет естественного порождения, а есть лишь порождение в лоне
внутренней идеи, составляющей основание природы. Метаморфозе
подвергается лишь понятие как таковое, так как лишь его измене-
ния суть развитие»1. Индивид, проникая в понятия, приобщается,
по Гегелю, к движению Абсолютного духа, к логике Абсолютного
субъекта. Человеческий дух способен разобраться в многообразии
случайного, внешне нелогичного, разглядеть за этим природным,
за бренностью этой внешности подлинную логику, постичь ее. Но
мышление, постигающее понятие, само должно быть логичным в
содержательном смысле. Логика всеобщих категорий, овладеваю-
щая индивидуумом и им используемая, и является философской
логикой. Гегель иллюстрирует высказанное положение на примере
развития. Он пишет: «Существуют две формы, в которых пости-
гается переход от одной ступени природы к другой: эволюция и
эманация»1 2. Анализируя содержание этих форм (т. е. философ-
ских категорий), Гегель усматривает их несовершенство и недоста-
точность для выражения подлинного развития идеи и указывает на
адекватные ей формы — категории «скачок» и «снятие».
Прежняя, формальная логика была неспособна ухватить отри-
цательность, единство противополжностей, антиномичность, теку-
честь. И не потому, что она «отвлекалась» от содержания; в этом,
кстати, повинны сами логики («Если логика, как утверждают, ли-
шена содержания, то это вина не предмета логики, а только спо-
соба его понимания»3). Традиционная логика в известной мере со-
держательна, но ее содержательндсть ограничена предметным
смыслом самих форм мышления, которые она изучает (понятий,
суждений, умозаключений, дефиниций и т. п.). Она сохраняет свое
значение в рассуждениях, при изложении мыслей, в словесных спо-
рах. Но Абсолютный дух есть творчество, творчеством является и
1 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1975. Т. 2. С. 33.
2 Там же. С. 35.
3 Гегель. Наука логики. М., 1970. Т. 1. С. 101.
284
вся совокупность материальной и духовной культуры человечества,
т. е. реальное коллективное мышление людей; все это требуется
постигнуть, чтобы выработать всеобщий метод творческого мыш-
ления, метод, становящийся логикой творческого познания.
Всеобщие философские категории и являются моментами тако-
го метода. Они в полной мере содержательны, а главное — в своей
необходимой связи есть всеобщий содержательный метод. Метод,
указывал Гегель, «не есть нечто отличное от своего предмета и со-
держания, ибо именно содержание внутри себя, диалектика, кото-
рую он имеет в самом себе, движет вперед это содержание. Ясно,
что нельзя считать научными какие-либо способы изложения, если
они не следуют движению этого метода и не соответствуют его
простому ритму, ибо движение этого метода есть движение самой
сути дела»1.
Категории диалектики встречаются уже в повседневном языке.
Оперируют ими и в частных науках. Здесь они присутствуют в
скрытом, но могут быть и в более или менее разработанном виде.
Но специально здесь они не рассматриваются. Их роль сводится к
духовной обработке живого содержания, к созданию и сообщению
другому человеку представлений, относящихся к этому содержа-
нию. «Успехи образования вообще, и в частности наук, даже эмпи-
рических наук и наук о чувственно воспринимаемом, в общем дви-
гаясь в рамках самых обычных категорий (например, категорий
целого и частей, вещи и ее свойств и т. п.), постепенно выдвигают
и более высокие отношения мысли или по крайней мере поднимают
их до большей всеобщности и тем самым заставляют обращать на
них больше внимания. Если, например, в физике получило преобла-
дание такое определение мысли, как «сила», то в новейшее время
самую значительную роль играет категория полярности... Рассмот-
рение природы благодаря самой реальности, в которой удержи-
ваются ее предметы, необходимо заставляет фиксировать катего-
рии, которые уже нельзя более игнорировать в ней...»1 2 Уже Пла-
тон и Аристотель вычленяли такие категории как самостоятельные
и положили начало их познанию. Они должны стать предметом
специального изучения и осознанного применения. «Высшая задача
логики — очистить категории, действующие лишь инстинктивно
как влечения и осознаваемые духом прежде всего разрозненно,
тем самым как изменчивые и путающие друг друга, доставляющие
ему таким образом разрозненную и сомнительную действитель-
ность, и этим очищением возвысить его в них к свободе и истине»3.
Диалектическая логика имеет дело с мыслительными категориями,
и в этом отношении она «мышление о мышлении». Но поскольку
она предметна, она совпадает с философией (метафизикой). «Ло-
1 Гегель. Наука логики. Т. 1. С. 108.
2 Там же. С. 83.
3 Там же. С. 88.
285
гика совпадает поэтому с метафизикой — наукой о вещах, пости-
гаемых в мыслях, за которыми признается, что они выражают су-
щественное в вещах» Ч
Основоположники марксизма высоко ценили разработку Геге-
лем диалектического способа мышления, диалектики как логики.
Вместе с тем они по-новому взглянули на диалектическую логику и
прежде всего — с точки зрения материализма, причем материализ-
ма последовательного, охватывающего и природу, и общество.
К. Маркс отмечал, что диалектико-материалистический метод по
своей исходной мировоззренческой установке «не только отличен
от гегелевского, но является его прямой противоположностью»1 2.
Материалистический исходный пункт нового мировоззрения наце-
ливал на критическое отношение к гегелевскому учению о фило-
софской логике. Конспектируя «Науку логики» Гегеля, В. И. Ле-
нин отмечал: «1) Небо — природа — дух. Небо долой: материа-
лизм.
2) Все vermittelt= опосредствовано, связано в едино, связано
переходами. Долой небо — закономерная связь всего (процес-
са) мира... Я вообще стараюсь читать Гегеля материалистически:
Гегель есть поставленный на голову материализм (по Энгельсу) —
т. е. я выкидываю большей частью боженьку, абсолют, чистую
идею etc.»3. Твердая опора на материализм, ориентация на естест-
венные, от человека и какого-либо духа не зависящие природные
связи и отношения, отражаемые в логике человеческого мышле-
ния, дала возможность внести коррективы в решение многих кон-
кретных проблем диалектики как логики познания. Пример тому —
характер ритмики развития. Если Гегель абсолютизировал триа-
дический ритм развития, накладывал на природу схему познава-
тельного цикла, действительно более широко распространенную в
познании, нежели в природе, то основоположники марксизма в
полном соответствии с объективной реальностью отмечали ограни-
ченность триадной формы развития, наличие многих других форм
развития.
Несмотря на то что схематизм Гегеля, обусловленный его идеа-
лизмом, наложил серьезный отпечаток на разработку им диалек-
тической логики, она все же предстала широкой систематической
концепцией. Под ее напором отступал порой Абсолютный дух, при-
званный определять логику самодвижения понятий. В. И. Ленин
писал: «Замечательно, что вся глава об „абсолютной идее" почти
ни словечка не говорит о боге (едва ли не один раз случайно вы-
лезло „божеское" „понятие"), и кроме того — это NB — почти не
содержит специфически идеализма, а главным своим предме-
том имеет диалектический метод. Итог и резюме, последнее
1 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 120.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 21.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 92, 93.
286
слово и суть логики Гегеля есть диалектический метод — это край-
не замечательно. И еще одно: в этом самом идеалистиче-
ском произведении Гегеля в с е г о м е н ь tue идеализма, всего
больше материализма. „Противоречиво**, но факт!»1.
Советские философы своими трудами внесли значительный
вклад в дальнейшее исследование принципов диалектического
мышления.
Одним из направлений разработки диалектики как логики яв-
ляется изучение природы логических форм. В этом отношении кос-
немся лишь одной мысли, развернутой в «Диалектической логике»
Э. В. Ильенкова. Он полагает, что логические формы и законы дея-
тельности человека суть следствие (отражение) действительных,
ни от какого мышления не зависящих законов предметно-человече-
ской деятельности — практики во всем ее объеме и развитии.
Практика же, понятая материалистически, предстает как процесс,
в движении которого каждый предмет, в него вовлеченный, функ-
ционирует (ведет себя) сообразно своим собственным закономер-
ностям, выявляя в происходящих с ним изменениях собственную
форму и меру. Практика человечества есть совершенно конкрет-
ный (особенный) и в то же время всеобщий процесс. Она включает
в себя как абстрактные моменты все другие формы и виды движе-
ния материи и совершается в согласии с их законами. Поэтому
общие законы изменения природы человеком оказываются и общи-
ми законами изменения самой природы, выявляемыми деятель-
ностью человека, а не чуждыми ей предписаниями, диктуемыми
извне. Всеобщие законы изменения природы человеком — это и
есть всеобщие законы природы, в согласии с которыми человек
только и может успешно ее изменять. Будучи осознанными, они и
выступают как законы разума, как логические законы1 2.
Приведенные суждения, высвечивающие под новым углом зре-
ния положение о социальной природе всеобщих категорий, о един-
стве законов природы и общества, позволяют более глубоко понять
фундаментальность социально-исторической практики в отношении
категорий и законов диалектики, форм и законов мышления, изу-
чаемых диалектической логикой. В них заложена пока еще нереа-
лизованная задача раскрытия конкретного механизма формирова-
ния категорий и других форм диалектического мышления.
Для тех, кто решает посвятить себя исследованию проблем диа-
лектической логики, есть немало других задач, связанных с освое-
нием философского наследия основоположников марксизма. В не-
достаточной мере изучены еще труды домарксовых философов, в
том числе и Гегеля.
У Гегеля диалектическая логика была онтологизирована в том
смысле, что служила основой развертывания материальных систем;
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 215.
2 См.: Ильенков Э. В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории.
М., 1984. С. 187.
287
в неменьшей мере можно обнаружить гносеологизированность ло-
гики. Она не была представлена как какой-то комплекс норматив-
ных правил познания, регулятивных требований к мышлению, за-
конов, приемов познания, собранных воедино, в четкой взаимосвя-
занной системе, отдельно от системы миропредставления. В этом,
как уже говорилось, сильная сторона гегелевской философской
логики; но в этом состояла и трудность ее последующей перера-
ботки. Немало познавательных регулятивов, законов и приемов
познания было сформулировано Гегелем по ходу изложения его
философской системы, и их нужно было вычленить из его онтоло-
гических и гносеологических суждений. Такая работа по их вы-
членению и переосмыслению проводится в наши дни, но пока она
далека от завершения.
Для уяснения специфики марксистской диалектической логики
в сравнении с онтологией и гносеологией требуется посмотреть,
чем отличается метод от теории.
Под методом понимается совокупность приемов и правил, регу-
лирующих деятельность субъекта и обеспечивающих ее целена-
правленный, упорядоченный характер. В методе (речь идет о по-
знавательном методе) выражается содержание изучаемого объек-
та, его природа. В этом смысле метод объективен, содержателен,
«фактичен». Более развитая теория объекта позволяет более полно
разработать и метод его познания.
Поскольку с точки зрения генетической метод производен от
определенной системы знания, постольку можно признать, что он
занимает в науке подчиненное (по отношению к ее содержанию)
положение. В другом отношении сама система знания оказывается
в подчиненном положении у метода. Метод, нацеленный на общие
законы, структуру объекта, формирует содержание знания. В про-
цессе своего функционирования он принимает завершенный ре-
зультат, «расширяется в систему» 1.
Вместе с тем метод имеет субъективную сторону. Как отмечал
П. В. Копнин, сами по себе объективные закономерности не сос-
тавляют метода; необходимо выработать на их основе приемы для
дальнейшего познания и преобразования действительности. Метод
непосредственно фиксирует не то, что есть в объективном мире, а
то, как человек должен поступать в процессе познания и практиче-
ского действия. Закономерности объекта, выраженные в системе
истинного знания, преобразуются, в методе в правила действия
субъекта. Познанные закономерности составляют объективную
сторону метода, а возникшие на их основе правил^, приемы иссле-
дования — субъективную. Метод делает науку способной к само-
движению, к достижению новых истин 1 2.
1 Гегель. Соч. М.; Л., 1930. Т. VI. С. 313.
2 См.: Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974.
С. 509—510.
288
Метод — это не теория как таковая, а теория «снятая», моди-
фицированная, преобразованная, адаптированная логико-гносеоло-
гически. Это система следствий из теории (законов, категорий),
нацеленных на дальнейшее познание мира. Этим объясняется при-
нятое среди философов понимание существа метода: метод — это
та же теория, но повернутая своим острием на процесс дальнейше-
го познания и преобразование мира.
Под углом зрения практических целей науки все содержание
научного знания представляется одинаково важным во всех своих
элементах. Иногда же теории и законы отодвигают на второй план
методы познания. Практику текущего момента интересует прежде
всего то, что уже добыто методом; здесь важен достигнутый уро-
вень знания, уже открытые законы. Но самая глубокая сущность
науки (да и практики) заключается не в каком-либо фиксирован-
ном их моменте, а в поступательном развитии. Поскольку наука
непрерывно развивается, всегда должна идти вперед, постольку
для творцов науки важнее сам «светильник» (т. е. метод), осве-
щающий дорогу, нежели пройденный участок пути. Да и в процес-
се обучения, в условиях информационного взрыва все большее зна-
чение приобретает вооружение будущих специалистов методом
ориентации в фактическом материале науки, методом его приме-
нения; все более важной становится выработка умения использо-
вать фактический материал для решения новых познавательных
задач, а не простое накопление фактов. На человека все больше
ложатся творческие задачи, требующие актуализации метода ре-
шения проблем, а механические, нетворческие операции отходят
на второй план и все чаще передаются «машинной памяти», «ма-
шинному интеллекту».
В философии, как и в других науках, есть теоретическое содер-
жание и метод. Этот метод, в отличие от частных методов — все-
общий.
Философский метод в целом и. в своих элементах предметно-со-
держателен. За каждым его нормативным правилом, или требова-
нием, стоит и должно стоять содержание, его обосновывающее.
Пример тому — требование изучать предметы, явления, процессы
в развитии, самодвижении, в борьбе противоположно направленных
сил, тенденций изменения. Если оторвать это правило метода от
содержания учения о развитии, то оно сведется к банальному, ин-
формационно бедному положению, которое можно интерпретиро-
вать правильно и ошибочно, в частности субъективистски и идеали-
стически. В таком виде оно не связано неразрывно с принципом
материального единства мира, с вытекающими из него методоло-
гическими принципами (принципом отражения, принципом систем-
ности и др.). Между тем сам ход истории науки, генезис диалек-
тической концепции развития показывают содержательный ха-
рактер идеи всеобщего развития, неразрывную связь учения о
развитии с учением о материальном единстве мира, а также со-
10 Зак. 509
289
держательность вытекающего из этого учения познавательного ре-
гулятива. Лишь содержательная основа методологических принци-
пов, приемов, положений способна обеспечить их органичную
связь между собой, их естественную субординацию, позволяет им
эффективно выполнять эвристическую роль в поэна-нии.
В понятие «мировоззрение» не входит представление о научно-
методологическом инструментарии, посредством которого оно реа-
лизуется в деятельности субъекта. Мировоззрение не всегда слу-
жит особым методом научного познания. Если, допустим, обыден-
ное мировоззрение и обладает методологической значимостью, то
для науки этого недостаточно. Лишь философское мировоззрение,
связанное с наукой, обладает развитым методом познания.
Учитывая тот факт, что диалектико-материалистический метод,
как и любой научный метод, имеет две стороны — объективную и
субъективную, можно заключить, что теоретический аспект науч-
ной философии охватывает и онтологию, и гносеологию, и час-
тично диалектическую логику (поскольку она имеет дело со все-
общими законами развития и с обоснованием методологических
регулятивов и приемов диалектического познания). Диалектиче-
ская логика есть всеобщий метод познания (и в этом плане она не
теория, а метод) плюс его теоретическое обоснование.
При рассмотрении структуры всеобщего метода в современной
философской литературе встречается узкий подход: оценка в каче-
стве метода только элементов диалектики и игнорирование эле-
ментов материализма. Между тем и диалектика, и материализм
суть одновременно и теория, и метод; не только диалектика, но и
материализм методологически значимы; через соответствующие
познавательные регулятивы категории материализма входят также
в структуру метода. Вследствие неразрывной связи обеих этих сто-
рон все категории, законы материалистической диалектики выпол-
няют функцию метода. В этом отношении можно говорить о мето-
де диалектико-материалистического монизма, детерминизма, кон-
кретно-целостного, сущностного воспроизведения объекта субъек-
том, аналитико-синтетическом методе и т. д.
Диалектическая логика — это материалистическая диалектика,
взятая в своей логической (методологической) функции.
Выступая в качестве логики, диалектика подобно традиционной
формальной логике имеет дело с определенными формами мышле-
ния. К числу таких форм принадлежат прежде всего всеобщие фи-
лософские категории (мы будем называть их сокращенно «катего-
рии»). Именно категории являются фундаментальной формой осво-
ения предмета философии, формой выражения мировоззрения и
диалектической логики. На них базируются формулировки и обще-
методологических, и общетеоретических принципов, на основе их
взаимосвязи действует и такая форма мышления, как «законы диа-
лектики». Категории — это элементарная и фундаментальная фор-
ма диалектического мышления, поэтому в диалектической логике
290
как теоретическом разделе философской методологии должен
быть освещен вопрос о природе и специфике философских катего-
рий, о взаимосвязях и взаимопереходах категорий материалисти-
ческой диалектики L
Рассматривая гегелевское понимание логики и его современное
значение, И. С. Нарский обратил внимание на то, что диалектиче-
ская логика, как логика философская, исследует специфические
формы мышления, выходящие за рамки тех форм, которыми зани-
мается традиционная формальная логика. Он пишет: «Диалекти-
ческая логика исследует свои формы, как-то: антиномии-противо-
речия, диалектические анализ, синтез и дедукцию, позволяющие
прослеживать взаимодействие сторон противоречия в познаваемом
объекте, а также категориальные пары «абстрактное — конкрет-
ное», «логическое — историческое» и т. д., которые действуют
именно как формы» 1 2.
Диалектико-логические принципы и приемы познания не только
не делают излишними законы и правила логики формальной, но
могут быть реализованы только на основе их строгого соблюдения.
Между диалектикой как логикой и логикой формальной не мо-
жет быть отношений взаимоисключения. Представление об их анта-
гонистичности ошибочно и является следствием их узкокорпоратив-
ного использования отдельными лицами. Несколько десятилетий
тому назад в литературе можно было встретить такое заявление:
«Адвокатам формальной логики, доказывающим якобы «по Эн-
гельсу», что формальная логика пригодна в обыденной домашней
обстановке, нужно ответить: с этой домашней бытовой обстанов-
кой, для которой хороша и формальная логика, мы боремся не ме-
нее, чем с ее логическим продуктом... Новый социалистический быт
будет наряду со всеми процессами борьбы и социалистической пе-
рестройки жизни вырабатывать диалектическое мышление... Мета-
физика и формальная логика в советских условиях являются мето-
дологической основой и правого и «левого» оппортунизма и контр-
революционного троцкизма»3. Такое отношение было созвучно про-
изволу в теории (а не только в правовой практике) тех лет. Одна-
ко последующее развитие нашего общества восстановило статус
формальной логики как науки, и речь идет теперь лишь об уточне-
нии их предметов, задач и механизма взаимодействия, что естест-
венно для любых близких друг к другу наук.
1 См.: Категории диалектики, их развитие и функции. Киев, 1980; Готт В. С.
Землянский Ф. М. Диалектика развития понятийной формы мышления. М., 1981;
Борисов В. Н. Категориальное знание: гносеологическая природа, формы, способы
функционирования // Категориальные основания научного познания. Куйбышев,
1988; Макаров М. Г. Сложность и вариативность категорий диалектики. М., 1988.
2 Нарский И, С. Гегель и современная логика // Вопросы философии. 1970.
№ 8. С. 49.
3 Диалектический и исторический материализм / Под ред. М. Б. Митина.
М., 1934. Ч. I. С. 224—225.
10* 291
Приведем одну достаточно авторитетную характеристику диа-
лектики как логики в ее сопоставлении с формальной логикой. Эта
характеристика принадлежит известному советскому логику и фи-
лософу П. В. Копнину*. Он считает, что диалектика и формальная
логика являются двумя логиками, имеющими значение для всяко-
го научного познания. Они имеют разные предметы исследования
и дополняют друг друга. Науке нужны и строгие правила дедук-
ции, и системы категорий, лежащие в основе продуктивного вооб-
ражения, творческой деятельности мышления по освоению новых
объектов действительности. Диалектика дает систему категорий,
работающих в процессе движения мышления к новым результатам,
а формальная логика — аппарат, с помощью которого из имею-
щегося знания по заданным правилам можно вывести все возмож-
ные следствия. На основе формальной логики устанавливается со-
ответствие или несоответствие одного суждения другим (т. е. она
служит орудием доказательства правильности суждений). Диалек-
тическая же логика выступает наукой о процессе совпадения со-
держания знания с объектом. Диалектика кроме других своих за-
дач имеет целью создать и совершенствовать аппарат для научно-
теоретического мышления, приводящего к объективной истине.
Этим аппаратом является здесь система категорий, содержание
которых взято из объективного мира. Формы и законы мышления,
изучаемые диалектикой как логикой, суть не что иное, как формы
и закономерности движения предметного мира, вовлеченного в со-
вокупный процесс труда и вошедшего в сферу человеческой дея-
тельности. Материалистическая диалектика является логикой в
другом смысле, чем формальная. Она берет мышление не как опе-
рирование знаками по определенным правилам (это задача фор-
мальной логики), а как процесс создания понятий, в которых дана
природа в преобразованной на основе человеческих потребностей
форме. Поэтому здесь нужен аппарат для перехода по определен-
ным правилам не от знака к знаку, а от понятия к понятию. В за-
дачу материалистической диалектики как науки входят: во-пер-
вых, обнаружение наиболее общих законов развития объективного
мира; во-вторых, раскрытие их значения как законов мышления,
их функций в движении мышления. В последнем случае диалекти-
ка выполняет функции логики, становится диалектической логи-
кой. Законы и формы формальной логики, как и законы и формы
логики диалектической, носят всеобщий характер в том смысле,
что их надо соблюдать всегда и всюду, независимо от того, каково
содержание нашего мышления. Диалектическая же логика всеоб-
ща в том смысле, что является мировоззренческой теорией, преоб-
разованной во всеобщий метод познания. Мышление, чтобы быть
1 См.: Копнин П. В. Философские идеи В. И. Ленина и логика. М., 1969;
его же. Диалектика как логика и теория познания. Опыт логико-гносеологического
исследования. М., 1973.
292
эффективным, должно руководствоваться и формальной, и диалек-
тической логикой.
Мировоззренческий (по ее содержательно-предметному основа-
нию) философский характер диалектической логики проявляется,
помимо отмеченных выше аспектов, также и в ходе ее сопоставле-
ния с онтологией и гносеологией при рассмотрении вопроса о соот-
ношении диалектики (в узком смысле — как онтологии, учения об
объективной диалектике), теории познания и логики.
В домарксистской философской мысли онтология, гносеология
и логика находились по преимуществу в отрыве друг от друга. Ге-
гель предпринял попытку связать их.
В произведениях основоположников марксизма формула о
единстве диалектики, логики и теории познания направлена, как и
у Гегеля, против структурного разрыва частей философского зна-
ния; вместе с тем она. выразила принципиально иной подход к диа-
лектике, теории познания, логике, к их взаимоотношению. Диа-
лектика стала трактоваться как материалистическое учение о су-
щем, о бытии (как онтология) и как учение о диалектике идей (как
логика и гносеология); второе оказывалось производным от перво-
го, а не наоборот. Будучи производной от диалектики бытия, диа-
лектика идей совпадает с диалектикой вещей по своему основному
содержанию. Логика есть онтология постольку, поскольку высту-
пает наукой о законах развития всего бытия. В этом отношении
предмет диалектической логики совпадает с предметом онтологии.
Это не принципиально разные, резко обособленные друг от друга
науки; в названном аспекте они тождественны. Так, изучение про-
тиворечий развития материальных систем, т. е. разработка закона
единства и борьбы противоположностей в онтологическом его со-
держании, означает вместе с тем (в определенной мере) разработ-
ку диалектической логики в качестве метода научного познания
реальных противоречий. Здесь сливаются воедино задачи логики и
онтологии.
Логика (и диалектика) есть также учение о законах развития
познания объективного мира, итог, вывод истории познания. Исто-
рия познания (и в этом смысле теория познания) должна показать
возникновение и развитие категорий, общие диалектические зако-
ны их формирования.
Законы развития гносеологических отношений субъекта и объ-
екта — это законы диалектики; их действие охватывает как фило-
генез (историю философии и т. п.), так и онтогенез познания (исто-
рию умственного развития ребенка). Диалектические законы разви-
тия становятся также предметом изучения теории познания. В этом
отношении последняя имеет общий предмет исследования с логи-
кой и диалектикой. Наличие предметного стождества» между ними
обусловливает их совпадение и по основному составу категорий:
они имеют общие категории, именно те, что связаны с процессом
развития.
293
Изложенное приводит к выводу о тождественности в отмечен-
ных отношениях диалектики, логики и теории познания.
В диалектическом материализме нет онтологии как самостоя-
тельной дисциплины без учения о мышлении. Здесь онтология гно-
сеологична, ей свойствен и логический аспект, а гносеология и ло-
гика онтологичны, имеют онтологическое основание.
Трактовка совпадения диалектики, логики и теории познания
как конкретного тождества в понимании их соотношения является
важной, но не исчерпывающей. К сожалению, некоторые исследо-
ватели на этом останавливаются. Они акцентируют внимание на
поиске моментов совпадаемости, что само по себе необходимо и не
может вызвать возражений. Но абсолютизация такого подхода не
выявляет предметного различия диалектики, логики и теории по-
знания; это различие выглядит тогда как терминологическое или
функциональное. Понимание формулы не может быть истинным,
если исходить из дилеммы: либо предметное тождество, либо его
отсутствие.
Между диалектикой, логикой и теорией познания имеется пол-
ное тождество, когда в предмете философии, в предмете диалекти-
ческого материализма вычленяются только всеобщие законы раз-
вития; каждая из трех дисциплин в этом случае может быть на-
звана учением о всеобщих законах развития. Но за этими рамка-
ми они имеют свои специфические предметные области, поэтому
любая из них есть нечто большее, чем только наука о всеобщих
законах развития. Если взять диалектическую логику, то она изу-
чает всеобщие законы развития под углом зрения того нового, что
можно извлечь из онтологического рассмотрения для способов и
принципов познания. Теория познания отвечает на вопрос «поче-
му?», выясняя причину расхождения познания и действительности
и определяя условия достижения конечной адекватности познания
и реальности: все вопросы теории познания в научной философии
связаны с обоснованием тезиса о возможности достоверного позна-
ния сущности материальных систем и критикой агностицизма. Диа-
лектическая логика отвечает на вопрос «как?» (как, какими средст-
вами достичь истины); она опирается на данные, получаемые в гно-
сеологии, и разрабатывает приемы, способы и принципы логиче-
ского воспроизведения многогранной, развивающейся действитель-
ности.
Сама постановка вопроса о соотношении диалектики, логики и
теории познания в философской литературе говорит о несомненной
философской природе диалектической логики. Да и решение дан-
ной проблемы, независимо от того, какое единство здесь усматри-
вается (конкретное ли, формальное ли тождество — если брать
разные точки зрения), свидетельствует о широком признании фи-
лософами мировоззренческого характера диалектической логики.
Существует позитивистская концепция философии, отрицающая
всякую специфичность диалектической логики и подменяющая ее
294
законы и принципы законами и правилами логической семантики,,
символической логики. Как замечает И. С. Нарский, «сторонники
логического позитивизма целиком отрицают существование диа-
лектической логики как науки, а признание философского (гносео-
логического) значения формальной логики гипертрофируют, пре-
вращая в утверждение о совпадении формальной логики и «под-
линной философии»1.
С другой стороны, имеет место то, что С. А. Лебедев назвал
«логической натурфилософией»: умозрительный подход к позна-
нию законов, форм и методов мышления, стремление постигнуть
Истину, Сущность Логического, минуя стадию обобщения частно-
научных исследований мышления. Основу «логической натурфило-
софии», пишет С. А. Лебедев, составляет противопоставление фи-
лософского учения о мышлении и его законах частнонаучным ло-
гико-методологическим исследованиям (формальной логике, логи-
ке науки, логике научного исследования и др.) как «высшего»,
«подлинно научного» знания о мышлении знанию «низшего» сор-
та, знанию, хотя и имеющему известный смысл и право на сущест-
вование, но находящемуся лишь на пути к Истине, к Науке. Соот-
ветственно частнонаучные логико-методологические дисциплины
третируются «логическими натурфилософами» как эмпиризм, по-
зитивизм и т. п. «Логический натурфилософ» ничем не отличается
от обычного натурфилософа* и в том плане, что он свысока смот-
рит на тех, кто занимается формальной логикой и другими спе-
циальными логико-методологическими исследованиями, и, разу-
меется, поучает их 1 2.
Для развития диалектической логики необходимо, во-первых,
отправляться от специфически философских мировоззренческих
проблем, ориентироваться прежде всего на них, на всеобщие (ос-
новные и неосновные) законы диалектики, на их дальнейшую раз-
работку и развитие в аспекте познавательной деятельности субъек-
та и, во-вторых, на обобщение, результатов специальных логико-
методологических исследований, способных заключать в себе ин-
формацию мировоззренческого характера. В свою очередь, спе-
циальные логические дисциплины должны расширять каналы свя-
зи с философской логикой.
1 Нарский И. С. К вопросу о соотношении формальной логики и диалекти-
ки // Вестник Московского университета. 1960. № 3. С. 51.
2 Лебедев С. А. Диалектическая логика и ее место в системе логико-методо-
логических дисциплин // Философские науки. 1983. № 3. С. 63.
ГЛАВА XVI
ФОРМЫ МЫШЛЕНИЯ
Общепринято, что к формам мышления относятся понятия,
суждения и умозаключения Подключаемые отдельными автора-
ми к этим формам гипотезы, идеи, теории, законы, доказательства
и другие образования являются, на наш взгляд, производными, об-
ладающими своей спецификой, не отменяющими значения первых,
а придающими им статус основных, ведущих. Диалектическое
мышление базируется на всех этих формах, широко их использует..
Без учета содержания вряд ли имеет смысл заявлять о сущест-
вовании каких-либо особых «диалектических» понятий, суждений
и умозаключений. Только конкретное их примененйе, связанное с
диалектическим содержанием, делает их таковыми. Но это уже
вопрос не форм мышления, а содержания.
Если пытаться выделить специфические формы мышления, свя-
занные с диалектической логикой, то, на наш взгляд, ими окажут-
ся прежде всего философские категории и общеметодологические
принципы (или «методологические положения»). Одной из цент-
ральных задач диалектики как логики и является изучение приро-
ды и специфики философских категорий, взаимосвязей и взаимо-
переходов категорий, а также изучение философских принципов
познания (как форм мышления) и, на основе их содержания, — ти-
пологизация этих принципов.
В «Философских тетрадях» В. И. Ленина сформулировано по-
нятие об «элементах диалектики» и перечислено шестнадцать та-
ких элементов 1 2. Во фрагменте «К вопросу о диалектике» имеется
замечание относительно «зачатков всех элементов диалектики»3, в
том числе понятий общего и отдельного, необходимого и случайно-
го, о которых не упоминалось ранее в перечне элементов диалек-
тики. Это дает основание считать, что приводимый состав элемен-
тов не был сколько-нибудь полным. Ленинская трактовка элемен-
тов диалектики, характер применения им самого термина «эле-
мент» показывают, что этим термином он обозначал: во-первых,
любые относительно самостоятельные компоненты содержания
диалектического материализма (закон единства и борьбы противо-
положностей, «сущность», «случайность» и т. д.); во-вторых, эле-
менты логической структуры филосрфского знания (закон, катего-
рия и т. п.). Первый тип структурных элементов условно можно
назвать «содержательным», второй — «логическим», «формаль-
ным». Второй тип структурных элементов в философии имеет свою
специфику. Здесь выделяются, как уже отмечалось, следующие
1 См.: например: Спиркин А. Г. Мышление [J Философский энциклопедический
словарь. М., 1989. С. 383.
2 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 202—203.
3 Там же. С. 321.
296
формы мышления: 1) всеобщие понятия (философские категории);
2) мировоззренческие, общетеоретические принципы; 3) всеобщие
законы; 4) общеметодологические (или диалектико-логические)
принципы 1.
Законы материалистической диалектики служат для выраже-
ния отдельных теоретических принципов. Так, принцип развития
выражается в законах единства и борьбы противоположностей,
взаимосвязи необходимости и случайности и др. При этом содержа-
тельный аспект законов диалектики является главным при уста-
новлении между ними (и их группами) конкретных взаимосвязей,
субординации. Например, законы развития делятся на основные и
неосновные. Три закона материалистической диалектики (единства
и борьбы противоположностей, перехода количества в качество, от-
рицания отрицания) составляют подгруппу основных законов: их
действие обусловливает функционирование неосновных (как зако-
нов развития — закона взаимосвязи формы и содержания, закона
причинности и т. п.), хотя последние и играют относительно само-
стоятельную роль в осуществлении всеобщей взаимосвязи явлений.
Центральным в подгруппе основных является закон единства и
борьбы противоположностей. Он составляет «ядро», поскольку ха-
рактеризует источник развития. Каждый закон как элемент диа-
лектики неразрывно связан с теоретическим принципом, соответст-
вующим методологическим положением и с категориями.
Категории служат формой выражения других элементов диа-
лектики. Вне и помимо категорий нет ни законов, ни методологи-
ческих положений, ни теоретических принципов. Категории являют-
ся универсальными элементами материалистической диалектики.
Рассмотрим, что представляют собой «методологические поло-
жения». Во всех науках методологические положения нацелены на
осуществление новых циклов познания, на достижение нового зна-
ния. Они суть не что иное, как регулятивы познания, правила-нор-
мы, которыми должно руководствоваться мышление. Те или иные
их комплексы составляют специальные или общенаучные методы
исследования (сравнительный, экспериментальный, метод модели-
рования и т. п.). В философии они выступают в форме общеметодо-
логических принципов, или, что то же самое, диалектико-логиче-
ских принципов; в разделе, посвященном диалектической логике,
их можно сокращенно называть «принципы».
Методологические предписания, включаемые в метод, выра-
жают не только специфику предмета философии и специфику фи-
лософского знания, но и характер, уровень научного развития
субъекта познания, его способность осуществить перевод предмет-
1 В работах, посвященных анализу логической структуры философского зна
ния, можно встретить иные представления. Чаще всего это рассмотрение части
названных элементов, например только категорий или категорий и законов. Зна-
чительно реже встречаются попытки выделить еще и другие, например включить
в состав структурных элементов «черты» диалектического материализма.
297
ного содержания знания в познавательные приемы, организующие
процесс познания. В формировании правил-предписаний сказыва-
ются, помимо прочего, соображения удобства и экономии мышле-
ния. Чем опосредованней связь диалектико-логических принципов
с их содержательной онтологической основой, тем большее значе-
ние в их формировании имеет конструирующая деятельность субъ-
екта.
На основе теоретического мировоззренческого содержания в
диалектике как логике формулируется ряд регулятивных правил
(принципов), внешне достаточно простых, но глубоко обоснован-
ных, способных вести к истине, к раскрытию внутренней логики
развивающегося объекта.
Среди логиков, да и философов, иногда встречается точка зре-
ния, расширительно трактующая познавательный арсенал диалек-
тической логики и недооценивающая, по нашему мнению, философ-
ские принципы познания.
В одной из лучших работ, изданных в 70-е годы по диалектиче-
ской логике — в коллективной монографии «Диалектика научного
познания», указывается, например, что существует четыре вида
(группы) законов диалектической логики L К первой группе отно-
сятся основные и неосновные законы развития, действующие во
всех сферах действительности: природе, обществе, мышлении. Вто-
рую группу составляют специфические диалектические законы по-
знания, возникающие на основе такого применения общих законов
к сфере познания, которое связано с существенным преобразова-
нием последних: в формулировки этих законов включаются харак-
теристики познавательных процессов, отсутствующие в характери-
стиках процессов природы и общества, поскольку они таковым не
свойственны. Третья группа — законы познания, присущие лишь
объективируемой сфере исторически развивающегося познания и
формулируемые на основе категориальных терминов, которых нет
в формулировках законов, общих для всех трех сфер действитель-
ности. К четвертой группе авторы относят законы познания, регу-
лирующие общий процесс формирования знания — процесс ото-
бражения диалектической по своему характеру действительности
в научных понятиях, отличающихся по самой своей сути жест-
костью и определенностью. В этом аспекте одно из определений
диалектической логики таково: диалектическая логика есть наука
о научном познании, исследуемом на основе и в связи со сформу-
лированными выше группами законов диалектики.
На наш взгляд, интересной здесь является идея представить
диалектико-логические принципы в виде законов познания. Правда,
термин «закон» вызывает ассоциацию с неким автоматизмом дей-
1 См.: Горский Д. П., Нарский И. С. О природе и сущности закономерностей
дйалектики познания как науки // Диалектика научного познания. Очерк диалек-
тической логики. М., 1978. С. 10—23.
298
ствия, его независимостью от сознания. В традиционной формаль-
ной логике данный термин тоже небезукоризнен в своем примене-
нии. В диалектической же логике с ее подвижными, текущими
категориями, связанными с мировоззренческой активностью субъ-
екта, возможностью гибкого оперирования принципами, их соче-
танием понятие «закон» может оказаться менее пригодным для
выражения содержания диалектической логики и направляемое™
мышления на отображение объективной диалектики. И тем не ме-
нее эта идея заслуживает внимания и обсуждения.
Что касается выделенных групп законов диалектической логи-
ки, то здесь возможны коррективы. Первая группа, по существу,
включает законы диалектического материализма в целом, а не
только диалектической логики, хотя, конечно, эти законы действи-
тельны и для мышления. Их специфичность в мышлении однопо-
рядкова со специфичностью их проявления в других сферах дейст-
вительности и не выходит за ра-мки всеобщности. Далектика как
логика, что отмечалось, базируется на них, но трансформирует их
в сответствующие регулятивы познания, которые и образуют, если
следовать за авторами, вторую группу диалектико-логических за-
конов. Третья группа законов нуждается в уточнении названия
этой группы и определении состава элементов. Авторы относят к
ним законы о сотношении абсолютной и относительной истины, о
процессах восхождения от конкретного к абстрактному и от абст-
рактного к конкретному, о процессах «оборачивания» в методе, об
отождествлениях нетождественного в ходе практической проверки
наших знаний и т. п. Здесь указывается «законы о....», но нет ни
одной формулировки какого-либо закона как отражения особого
характера повторяющейся, устойчивой, существенной связи между
той же абсолютной и относительной истиной, абстрактным и кон-
кретным и т. п. Корректней говорить, что касается «закона о про-
цессах восхождения...», о специфическом диалектико-логическом
приеме или способе восхождения от абстрактного к мысленно-кон-
кретному. К четвертой группе законов диалектической логики ав-
торы относят законы, обладающие оперативно-методологическим
смыслом и рассматриваемые подробно другими авторами книги
(под эти законы подводятся процессы идеализации, правила вве-
дения понятий и удаления введенных понятий, принцип допустимой
гносеологической обработки и т. п.).
Й. Элез справедливо возражает против зачисления в разряд
диалектико-логических таких законов, которые непосредственно не
соотносятся с основными и неосновными законами диалектики1.
Он полагает, что отрыв законов мышления в виде так называемых
специфических законов диалектики от наиболее общих законов
природы, общества и мышления превращается в такой же отрыв
1 См.: Элез И. Диалектическая логика — учение об истине /</ Марксистско-
ленинская диалектика. Кн. 2. Диалектическая логика. М., 1986.
299
диалектической логики от диалектики. Он верно отмечает, что в
данной книге рассматривается ряд законов мышления, вообще не-
специфичных для диалектики и входящих в компетенцию частных
наук. Мы поступаем опрометчиво, когда определяем диалектиче-
скую логику как учение е формах и законах, свойственных лишь
одному мышлению и не имеющих никаких общих характеристик с
законами бытия.
Диалектическую логику не следует редуцировать к частнонауч-
ным логическим дисциплинам. В рассматриваемой книге такой ре-
дукции (за некоторым исключением) не имеется.
Значительно чаще встречается, к сожалению, другого рода ре-
дукция: выдвигается задача по анализу тех или иных принципов
диалектической логики, а вместо изложения познавательных регу-
лятивов принципа дается описание онтологического содержания
категорий диалектики. Такого рода подмена задач имеет место,
например, и в ряде разделов книги «Диалектическая логика», из-
данной Московским университетом в 1986 г.1
Но принципы диалектической логики специфичны по своему
выражению; они не сводятся ни к онтологическому, ни к гносео-
логическому компонентам.
Диалектико-логические принципы представляют собой цент-
ральную, реально работающую в конкретном познавательном про-
цессе часть диалектической логики. Все остальные ее разделы (на-
пример, выяснение природы и специфики категорий, логической
структуры философского знания, систематизации категорий диа-
лектического материализма и т. п.), хотя и являются важными и
тесно связанными с этой частью, все же выступают скорее как
обеспечивающие дееспособность познавательных принципов.
Сами принципы диалектического мышления неравнозначны.
Их можно разделять на разные группы в зависимости от основа-
ний деления.
Одним из главных оснований будет сфера их действия, широта
охвата видов познавательной деятельности, их функциональное
предназначение.
В подавляющем большинстве публикаций, посвященных диа-
лектической логике, утверждается, что она есть логика научного,
более того—научно-теоретического познания1 2. Повседневное мыш-
ление, а также художественное познание, не являющиеся «науч-
ными», при таком подходе исключаются из зоны действия диалек-
1 Студентам предлагается самостоятельно разобраться в характере содержа-
ния отдельных глав коллективного труда: Марксистско-ленинская диалектика:
В 8 кн. Кн. 2. Диалектическая логика. М., 1986.
2 И. Д. Андреев верно замечает: «...почти все авторы сходятся на том, что
диалектическая логика представляет собой науку о законах и формах развития
теоретического мышления» (Андреев И. Д. Диалектическая логика. М., 1985.
С. 84).
300
тической логики. Кроме того, ограничивается ее воздействие на
практическую деятельность субъектов исторического процесса. Все
это не соответствует всеобщему мировоззренчески-действенному
потенциалу, заключенному в диалектической логике. Ее сфера дей-
ствия, между прочим, ничуть не меньше сферы действия традици-
онной формальной логики.
В настоящее время в литературе все прочнее утверждается
представление о диалектической логике как науке о диалектиче-
ских взаимосвязях и диалектических закономерностях развития
мышления, как науке о диалектическом методе мышления. «При-
нимая во внимание различие между обыденным и научным позна-
нием, необходимо подчеркнуть, что диалектическая логика есть
прежде всего и по преимуществу наука о диалектических взаимо-
связях и закономерностях развития научного мышления. Однако в
целом ее предмет шире — диалектическое мышление вообще. При
этом диалектическая логика исследует мышление не как физиоло-
гический или субъективно-психологический процесс, а как диалек-
тически закономерный процесс достижения объективно-истинного
знания»1. Иначе говоря, она применима в любых видах познания,
в том числе и в обыденном познании.
Однако обыденному и научному познанию присущи свои осо-
бенности, с чем не может не считаться диалектическая логика.
В связи со спецификой научного познания выделяется особая
группа методологических принципов (законов) и способов, прие-
мов познания, свойственных только этому виду познания. К ним
относятся, прежде всего, метод восхождения от абстрактного к
конкретному и принцип единства логического и исторического. Эту
группу принципов (а к ним еще можно добавить принцип антино-
мичности, принцип движения от единичного через особенное к все-
общему и др.) можно назвать специфическими внутринаучными
принципами. Основным, стержневым в ней является принцип вос-
хождения от абстрактного к конкретному.
Наряду с этим в научном познании действуют, конечно, и те
принципы, сферой приложения которых является обыденное по-
знание. Отношения между этими принципами аналогичны отноше-
ниям искусственных языков с естественным языком: ни один науч-
ный язык не обходится без опоры на естественный язык, без опоры
на язык повседневного познания.
Вследствие того что диалектика здравого смысла, диалектика
повседневного, обыденного познания пронизывает разные виды по-
знания (хотя и в разной степени), она обретает статус всеобщей,
универсальной и предстает как основа для трансформации стихий-
ной диалектики в диалектику осознанную. Можно расценить по-
этому принципы диалектической логики, способные усваиваться
во всех без исключения видах познания как общие, универсальные
1 Лебедев С. А. Диалектическая логика и ее место в системе логико-методо-
логических дисциплин // Философские науки. 1983. № 3. С. 62.
301
принципы. Сюда мы относим принцип объективности, принцип сис-
темности, принцип историзма и принцип диалектической противо-
речивости.
В результате мы имеем по крайней мере две группы принципов
диалектической логики: общие (универсальные) и специфические
(внутринаучные) принципы.
Конечно, никто не запрещает расширять состав ни внутринауч-
ных, ни универсальных принципов. Здесь могут быть самые раз-
ные подходы. В настоящее время, к примеру, А. П. Шептулин пред-
ложил 12 принципов1, а 3. М. Оруджев и Ф. Кумпф рассмотрели
в качестве основных 4 принципа, из которых лишь два, с нашей
точки зрения, относятся к числу универсальных1 2.
Принципов, конечно, можно сформулировать бесконечное мно-
жество, но можно, наверное, назвать и один — принцип объектив-
ности. В первом случае (при рядоположенности принципов) мы
имели бы, наверное, избыток информации и познавательно-методо-
логическую неопределенность, чрезмерно сложной была бы задача
их применения. Если выделять основные, то почему бы тогда не
ограничиться только ими? А как же тогда быть с неосновными
принципами? Однолинейный безграничный ряд принципов даже при
выделении главных оказывается практически непригодным для
употребления. Второй случай тоже не решает проблему; сама по
себе формулировка этого принципа тривиальна и беспомощна; его
пришлось бы конкретизировать с помощью введения более частных
принципов, что также ведет к релятивизму и дурной бесконеч-
ности.
Принципов не должно быть чрезмерно много. Но их должно
быть достаточно для обеспечения диалектического движения
мысли.
Выход, по-видимому, в том, чтобы отказаться от идеи равно-
значности, рядоположенности принципов и перейти к их «верти-
кальной» соподчиненности. В монографии А. П. Шептулина, на-
пример, принцип историзма стоит в одном ряду с принципом диа-
лектического отрицания. Но одинаково ли будет следствие для по-
знания от выпадения из средств познания принципа диалектиче-
ского отрицания и принципа историзма? По-видимому, нет. С устра-
нением принципа историзма исчезнет ориентация и на характер,
направление развития, и на закон отрицания отрицания, а также
на многие другие стороны развития. Между тем выпадение прин-
1 Это принципы: отражения, активности, всесторонности, восхождения от
единичного к общему и обратно, взаимосвязи качественных и количественных ха-
рактеристик, детерминизма, историзма, противоречия, диалектического отрицания,
восхождения от абстрактного к конкретному, единства исторического и логичес-
кого, единства анализа и синтеза (см.: Шептулин А. П. Диалектический метод по-
знания. М., 1983).
2 Принципы: противоречивости, всесторонности, восхождения от абстракт-
ного к конкретному и единства логического и исторического (см.: Оруджев 3. М.,
Кумпф Ф. Диалектическая логика. М., 1979).
302
ципа диалектического отрицания при сохранении принципа
историзма существенно не влияет на результат познания, поскольку
этот принцип уже содержится в принципе историзма. Диалектиче-
ское отрицание есть один из моментов развития и соответственно
принцип диалектического отрицания есть одна из сторон («под-
принцип») принципа историзма.
За основу группировки принципов целесообразно взять содержа-
ние диалектического материализма, его деление на общетеорети-
ческие принципы (теории, учения). Тогда в принцип историзма
диалектической логики войдет все то, что будет иметь основанием
общетеоретическую концепцию развития. В принцип системности
будут включены познавательные регулятивы, являющиеся преоб-
разованием значительной части содержания теории материального
единства мира и всего содержания теории детерминизма. Принцип
объективности будет концентрировать в себе методологическую
устремленность теории материального единства мира (в данном
ракурсе) и теории познания. Бесспорно, все три принципа взаимо-
связаны, «переходят» друг в друга, как переплетены друг с другом
их общетеоретические основания.
При первом взгляде на названные принципы обнаруживается
как бы неувязка: в онтологии значилась теория детерминизма, а в
диалектической логике фигурирует общеметодологический прин-
цип системности. Но никакой неувязки здесь нет. Дело в том, что
диалектическая логика не механически копирует онтологию, а со-
образуется еще и со спецификой познавательной деятельности
субъекта, и прежде всего с необходимостью обеспечить движение
познания от явления к сущности, от менее глубокой к более глубо-
кой сущности, от сосуществования к каузальности1. При такой
ориентации системность материи включает в себя детерминацию
как более глубокий уровень системы в сравнении, скажем, с фор-
мой и содержанием, целым и частью и т. п. Так что основания для
выделения диалектико-логического принципа системности имеются
(а внутри него — принципа детерминизма и принципа каузаль-
ности).
На том же основании, связанном со спецификой познания, мы
считаем целесообразным выделять из принципа историзма принцип
диалектической противоречивости и рассматривать его наряду с
тремя остальными принципами. Дело в том, что закон единства и
«борьбы» противоположностей, являющийся содержательным осно-
ванием данного принципа, имеет ключевое значение во всей диа-
лектике; он есть «ядро» диалектики. Что касается сущности пред-
метов, то в нем выражается наиболее важное ее содержание, источ-
ник изменения и развития системы.
Таковы соображения, которыми мы руководствовались, выдви-
гая в качестве основных четыре универсальных принципа диалек-
1 См.: Кириллов В. И, Логика познания сущности. М., 1980.
303
тической логики. Если у студентов есть другие мнения (например,
предложение выделить в качестве ведущего принцип детерминиз-
ма, или, допустим, не придавать основополагающего значения
принципу диалектической противоречивости, или какие-нибудь дру-
гие предложения), то мы приглашаем к обмену мнениями на се-
минарах.
И еще один вопрос, возникающий при обсуждении понятия
«методологический принцип»: как обозначать принципы разного
рода?
Методологические принципы, как уже отмечалось, есть не что
иное, как необходимые требования к познанию. Они имеются и в
формальной логике. Здесь мы сошлемся на мнение авторитетного
логика и философа Е. К. Войшвилло. Характеризуя основные за-
коны мышления (закон тождества, закон исключенного третьего
и др.), он употребляет также выражения «принцип исключенного
третьего», «достаточного основания принципу что, кстати, позво-
ляет и нам в случае необходимости говорить о соответствующих
законах (вместо термина «принцип») диалектической логики. Но
для нас сейчас важнее другое: Е. К. Войшвилло пишет, что эти
принципы (законы) выражают общие необходимые требования, ко-
торым должны удовлетворять основные формы мысли — понятия
и суждения, независимо от их конкретного содержания1.
Таким образом, перед нами фактически тождественные по смыс-
лу термины: «принцип», «закон», «требование».
Знакомство с работами В. И. Ленина, в которых он излагал
свои мысли о диалектике как логике, показывает, что он употреб-
лял все эти термины. (Кстати, тем, кто не видит специфики форм
мышления в диалектической логике и подменяет формулировки
познавательных принципов, выяснение роли этих принципов в по-
знании пересказом содержания онтологических категорий, надо бы
обратить внимание на долженствовательный, нормативно предпи-
сывающий характер ленинских выражений, касающихся диалекти-
ки познания 2.)
Пример с принципом историзма, приведенный выше, показы-
вает, что имеются принципы (или требования, законы) разных
уровней. Несомненно, что данный принцип как принцип развития
связан с диалектическим отрицанием через основные законы диа-
лектики, и этот уровень также должен быть отражен в соответст-
вующем принципе диалектической логики.
Перед нами по крайней мере три уровня принципов, три груп-
пы, или три класса, принципов. Целесообразно принцип высшего
уровня называть главным принципом, или просто «принципом»
(лат. princeps — первый, главный; по Вл. Далю, принцип — науч-
1 См.: Войшвилло Е. К. Мышления законы // Философская энциклопедия. М.,
1964. Т 3 С 522.
* См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 290, 291.
304
ное или нравственное начало, основанье, основа, от которого не
•отступают1)- Требования, конкретизирующие главные принципы,
можно называть «императивами» (от лат. imperativus — повели-
тельный, повеленье, настоятельное требование). При необходимо-
сти же конкретизации самих императивов можно, вероятно, исполь-
зовать для принципов третьего уровня понятия «установка», «пра-
вило» (как более частные требования к познанию).
После этих уточнений мы перейдем к освещению универсаль-
ных, общих принципов диалектического мышления.
А. ОБЩИЕ (УНИВЕРСАЛЬНЫЕ) ПРИНЦИПЫ
ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
ГЛАВА XVII
ПРИНЦИП ОБЪЕКТИВНОСТИ
Объективность рассмотрения предмета является первым, от-
правным элементом диалектики; «не примеры, не отступления, а
вещь сама в себе»1 2.
Объективность является для всякого здравомыслящего челове-
ка аксиомой и первейшей установкой познания. Необходимо толь-
ко осознанно руководствоваться этой установкой, сознательно ори-
ентироваться на объективность, ведь в повседневной деятельности
постоянно приходится сталкиваться с мнениями, ссылками на
мнения других людей, на достоверные (порой даже научные) дан-
ные, тем не менее эта информация зачастую оказывается не про-
веренной, нередко ошибочной.
Важность сознательной ориентации на объективность рассмот-
рения предмета была зафиксирована еще в античной философии.
Как писал Гегель, абсолютный метод, т. е. метод познания объек-
тивной истины, «проявляется не как внешняя рефлексия, а берет
определенное из самого своего предмета, так как сам этот метод
есть имманентный принцип и душа. Это и есть то, чего Платон тре-
бовал от познания: рассматривать вещи сами по себе, с одной сто-
роны, в их всеобщности, с другой — не отклоняться от них, хва-
таясь за побочные обстоятельства, примеры и сравнения, а иметь
в виду единственно лишь эти вещи и доводить до сознания то, что
в них имманентно»3.
1 См.: Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1980.
Т. III. С. 431.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 202.
3 Гегель. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 295. В «Философских тетрадях»
В. И. Ленина эти..мысли Гегеля выделены непосредственно перед формулирова-
нием им элементов диалектики, в том числе первого элемента (см.: Ленин В> И.
Поли. собр. соч. Т. 29. С. 201).
305
Диалектический материализм обосновывает принцип объектив-
ности посредством обращения к теоретическому положению о ма-
териальном единстве мира, к положению о первичности материи и
вторичности сознания. Он исходит из атрибутивности отражения и
сознания как высшей (из известных нам) формы отражения. Ма-
териальное единство мира означает, помимо прочего, единство со-
знания и материального бытия. Их «тождество» достигается в по-
знавательной деятельности субъекта, когда результатом этой дея-
тельности является истина, адекватность отражения; движение
мысли должно, в конечном итоге, совпадать со вновь открываемы-
ми движениями материального бытия, «...материалистическое ми-
ровоззрение означает просто понимание природы такой, какова она
есть, без всяких посторонних прибавлений...» 1 Все это служит ос-
нованием для требования (императива, или принципа2 — П2) диа-
лектической логики — принципа отражения.
Принцип объективности своим следующим, вторым императи-
вом фактически элиминирует также агностическую ориентацию
познания: он требует признания познаваемости сущности мате-
риальных систем.
Поскольку сущность раскрывается наиболее полно в практике,
выдвигается императив: взаимосвязь познания и практики, вклю-
чающий в себя и установку на практику как на ведущий, главный
критерий истины.
Объективность истины по содержанию, обусловливающая ее
конкретность, дает основание для формулировки императива (П2)
конкретности, а диалектика относительной и абсолютной истины
требует (П2) единства относительной и абсолютной истины.
Таковы основные, на наш взгляд, императивы (принципы), вы-
текающие из онтологической и гносеологической сторон мировоз-
зрения и непосредственно входящие в содержание принципа объ-
ективности.
Поясним теперь некоторые из императивов, на которые расчле-
няется содержание принципа объективности.
В первом на них — несколько установок, в том числе та, о кото-
рой писал Гегель: рассматривать вещи сами по себе (не отклонять-
ся от них, иметь в виду единственно лишь эти вещи и доводить до
сознания то, что им имманентно). Ее иногда называют несколько
иначе, установкой на «вещь в себе», в итоге познания она стано-
вится «вещью для нас».
Эта установка весьма ценна при познании предметов окружаю-
щего нас материального мира, космических систем, живых орга-
низмов, структур микромира. Не менее важна она при знакомстве
с духовным миром. Пример тому — мировоззрение тех или иных
личностей, в частности естественнонаучных материалистов (А. Эйн-
штейн, В. И. Вернадский, Н. Винер, Н. К. Кольцов, 3. Фрейд и др.).
‘ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 513.
306
Все ли здесь просто? Что в этом случае означает для нас установка
на объективность в оценке их мировоззрений? При знакомстве с
мировоззрениями таких личностей мы далеко не всегда встре-
чаемся с tabula rasa, с отсутствием описательного и оценочного
материала. Часто такой материал, наоборот, уже имеется в изо-
билии, однако он представляется пестрым, противоречивым. Вот и
получается, что наше стремление дать объективную оценку миро-
воззрению наталкивается на препятствия.
«Помехи» по их источнику могут производиться самим ученым,
чьи взгляды являются теперь объектом анализа, но могут исходить
и от субъектов, уже знакомившихся с данным мировоззрением.
И в первом, и во втором случаях появляются оценки, оказываю-
щиеся после их критического изучения неадекватными существу
мировоззрения ученого. Наличие спектра неадекватных оценок еще
не говорит о сознательном отклонении от объективности; такие
оценки имеют тенденцию быть «адекватными» в системе той об-
щей позиции и тех условий, в рамках которых они были даны; они
определяются не только индивидуальными особенностями исследо-
вателя, но и определенным комплексом социальных, идеологиче-
ских, политических и внутринаучных факторов, в систему которых
была включена соответствующая оценка. Но та или иная детерми-
нированность оценок, в этом смысле — «правильность», не оправ-
дывает их принятия за исходные в новом, современном анализе фе-
номена. Анализ в этом случае с самого начала оказывается пред-
взятым. Речь идет не о неизбежном в научном поиске, при изуче-
нии неизвестных еще материальных систем (их связей, процессов,
элементов и т. п.), накладывании на не познанную «вещь в себе»
предварительных моделей, задающих общую программу изучения.
Это, кстати, тоже свидетельствует о далеко не простом пути к объ-
ективности в познании материальных объектов. Речь идет об оце-
ночной предвзятости и в этом отношении о не-объективности по
отношению к фактически уже существующему в духовной сфере
феномену. Дело в самом характере оценок, в роли оценок, в их со-
отношении с процессом исследования. В предвзятом подходе одно-
значная оценка не завершает исследование, а предваряет, в суще-
ственной степени направляет его. Исследование же в этом случае
представляет собой не развертывание внутренней логики объекта
познания, а определенную модификацию априорно принятого оце-
ночного суждения по образцу натурфилософского дедуцирования.
Предвзятость остается предвзятостью, если в качестве исходной
принимается не неадекватная, а истинная (что устанавливается
после анализа) оценка. При любой заранее фиксированной, строго
однозначной исходной оценке, под которую подверстывается кон-
кретный материал, новый анализ перестает быть самостоятельно
объективным.
На «входе» исследования такого сложного, противоречивого
феномена, как мировоззрение естественнонаучного материалиста,
307
непредвзятое исследование должно иметь установку (поскольку
совсем избежать оценочных моментов невозможно) на оценочную»
неопределенность, равноправность потенциальных оценок. С этой
установкой на неопределенный характер оценок связана другая —
исключение неопределенности на «выходе» исследования, стремле-
ние к однозначной оценке на заключительном этапе исследования.
При таком подходе конечное оценочное суждение может совпадать,
но может и не совпадать с уже имеющимися оценками. Однако в
обоих случаях соблюдается одно из важнейших требований не-
предубежденного анализа, одно из условий научности поиска.
Такую установку на отсечение предвзятости, однозначной исход-
ной оценки и можно назвать принципом ориентации исследования
на «вещь в себе» (как конкретизации принципа отражения). Этот
методический прием состоит в том, чтобы рассматривать на дан-
ном этапе предмет исследования (в приводимом случае — тот или
иной вариант натуралистского мировоззрения) как фактически
еще не подвергавшийся анализу, еще не познанный и потому сво-
бодный от однозначных оценочных суждений. Если таковые име-
лись ранее, то они преднамеренно не принимаются в расчет.
В качестве примера обратимся к тому, как оценивалось мировоззрение
А. Эйнштейна.
В литературе давалось множество оценок, порой прямо противоположных.
Имеют место и самооценки Эйнштейна, его интерпретации своих взглядов, ста-
вящие вопрос о совместимости его позиции с идеализмом. Эйнштейн признавал-
ся, например: «Что же касается меня лично, то я должен сказать, что мне, пря-
мо или косвенно, особенно помогли работы Юма и Маха» 1. В своих работах
А. Эйнштейн прямо заявлял о своей религиозности 1 2. Он утверждал, что «косми-
ческое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин
научного исследования»3.
Философы-идеалисты использовали самооценки А. Эйнштейна в своих трак-
товках мировоззренческой сущности теории относительности. Они утверждали,
что эта теория пропитана духом тех влияний, которым подчинялся и творец ее,
указывавший на Юма и Маха, как на мыслителей, давших ему идейные импульсы
для его работы.
Для материалистов-диалектиков теория относительности А. Эйнштейна с са-
мого начала предстала в сопровождении множества идеалистических интерпре-
таций. В 1922 г. В. И. Ленин писал, что за теорию относительности «ухватилась
уже громадная масса представителей буржуазной интеллигенции всех стран...»4
Отметив множественность интерпретаций теории относительности, В. И. Ленин
подчеркнул, что это относится не к одному Эйнштейну, а к целому ряду, если не
к большинству великих преобразователей естествознания, начиная с конца XIX
века. Отнесение Эйнштейна к великим преобразователям естествознания озна-
чало положительную оценку теории относительности как представляющей новый
шаг по пути расширения теоретических представлений о природе.
Наука не отрицает возможности переоценки явлений, в том числе мировоз-
зрений естествоиспытателей или естественнонаучных теорий. Во-первых, изменя-
ется сам объект исследования. Мировоззрение А. Эйнштейна непрерывно разви-
валось до последних дней его жизни — до 1955 г.; изменение его мировоззренче-
1 Эйнштейн А. Эрнст Мах // Собр. науч, трудов. М., 1967. Т. IV С. 29.
2 См.: Эйнштейн А. Собр. науч, трудов. Т. IV. С. 176.
3 Там же. С. 128.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 29.
308
ских ориентаций заключало в себе потенциальную возможность изменения пер*
воначально данной оценки его мировоззрения; вопрос лишь в том, насколько
кардинальны могли быть изменения и в каких направлениях они осуществля-
лись. Во-вторых, изменяется также субъект исследования. К анализу подключа-
ются новые индивиды с разным уровнем компетентности в философии и естест-
венных науках. Развивается сама философия, вследствие чего изменяется в той
или иной мере масштаб оценок. Оценочная деятельность чувствительна также к
социально-политической детерминации научной деятельности, ее модификациям.
Все эти моменты не могли не сказаться на стабильности в оценках миро-
воззрения А. Эйнштейна сторонниками диалектико-материалистической философии
на протяжении более чем полувека, тем более что само это мировоззрение слож-
но, противоречиво, а философские и политические высказывания ученого дейст-
вительно давали повод для альтернативных толкований. Из числа работ, содер-
жавших диалектико-материалистическую интерпретацию теории относительности
и отстаивавших оценку мировоззрения Эйнштейна как стихийно-материалистиче-
ского с элементами диалектики, можно выделить книгу С. Ю. Семковского «Диа-
лектический материализм и принцип относительности» (1926) и книгу Б. М. Гес-
сена «Основные идеи теории относительности» (1928). Среди тех, кто в недавнем
прошлом негативно оценивал теорию относительности, были ученые, считавшие
ее недостаточно обоснованной экспериментально. Отрицательное отношение к
теории распространялось и на мировоззрение А. Эйнштейна.
Наряду с этим заостренная критика отдельных политических высказываний
Эйнштейна (например, идеи «всемирного правительства», «изоляционизма СССР»
и т. п.) оказывала влияние на общую оценку его мировоззрения. На таком фоне
оживлялись леводоктринерские тенденции в отношении естествоиспытателей-не-
марксистов. Эта тенденция нашла свое выражение, например, в выступлении ма-
тематика Э. Я. Кольмана «Куда ведет физиков субъективизм?» (1953). Э. Я. Коль-
ман заявлял, что мировоззрение Эйнштейна с самого начала научной деятельно-
сти последнего было махистским? Он писал: «Как известно, Эйнштейн сам объя-
вил себя в былые годы философским последователем Маха... у самого Эйнштей-
на, в его эклектических философских воззрениях, где иногда встречались отдель-
ные явно материалистические положения, главенствующее место занимал ма-
хизм, оказавший вредное влияние и на теорию относительности, поскольку она
создавалась Эйнштейном и его последователями. Постепенно философские взгля-
ды Эйнштейна стали оголенно субъективистскими» 1. В литературе прошлого име-
лись и другие оценочные суждения, относящие мировоззрение А. Эйнштейна к
идеализму, к тем или иным его разновидностям.
Мы не оспариваем права того или иного исследователя на особое, отличаю-
щееся от общей трактовки видение данного феномена. Оно может складываться
по разным причинам объективного характера, в том числе из-за противоречиво-
сти самого мировоззрения А. Эйнштейна. Вместе с тем включение в состав глав-
ных аргументов самооценок и оценок тех или иных интерпретаторов творчества
А. Эйнштейна явно некорректно.'
Более правильным представляется подход, при котором увлечение Эйнштейна
Махом объясняется конкретно-исторической познавательной ситуацией в физике
и квалифицируется как кратковременное состояние его мышления, переросшее
затем в критическое отношение к философии махизма, причем не с правых, а с
«левых», материалистических позиций. Следует иметь в виду и созревание в даль-
нейшем у А. Эйнштейна понимания ошибочности общей гносеологической пози-
ции Э. Маха.
Исследование мировоззрения А. Эйнштейна, проводившееся советскими уче-
ными в течение последней четверти века (А. Ф. Иоффе, В. А. Фок, Б. М. Кедров,
М. Э. Омельяновский, С. Г. Суворов, Э. М. Чудинов, К. X. Делокаров, Д. П. Гри-
банов и др.), углубило понимание мировоззрения Эйнштейна и вместе с тем по-
казало совпадение сегодняшней оценки с оценками, превалировавшими на пер-
1 Кольман Э. Куда ведет физиков субъективизм? // Вопросы философии. 1953.
№ 6. С. 182.
309
воначальном этапе развития советской философии. А. Эйнштейн не был махи-
стом, субъективным идеалистом; его мировоззренческие позиции в целом мате-
риалистические. Такова результирующая оценка этого мировоззрения в советской
научной и философской литературе.
Пример с анализом мировоззрения А. Эйнштейна показывает,
что ориентация исследования индивидуального мировоззрения уче-
ного, проведенного при однозначно фиксированных оценках, или
самооценках, принятых в качестве исходных в намечаемом анализе,
заключает в себе опасность предвзятости. Поэтому при анализе
необходимо исходить из принципа ориентации на предмет исследо-
вания, в качестве которого в данном случае выступает индиви-
дуальное мировоззрение, как на «вещь в себе».
Касаясь самооценок, К. Маркс писал: «...необходимо... разли-
чать то, что какой-либо автор в действительности дает, и то, что
дает только в собственном представлении»1. Аналогичное положе-
ние высказывает и А. Эйнштейн: «Если вы хотите узнать у физиков-
теоретиков что-нибудь о методах, которыми они пользуются, я со-
ветую вам твердо придерживаться следующего принципа: не слу-
шайте, что они говорят, а лучше изучайте их работы»2. Эти поло-
жения следует трактовать не как отбрасывание самооценок, да и
«сторонних» оценок вообще, а лишь как предостережение против
предвзятого подхода к анализу феномена, против предвзятости,
возникающей от преувеличения4 значимости в исследовании таких
оценок. Самооценки и «сторонние» оценки можно иметь в виду в
ходе анализа, при формулировании обобщающих оценочных суж-
дений; все это позволяет более четко обосновать заключительную,
итоговую оценку. Но их познавательную гносеологическую значи-
мость не следует преувеличивать. Они не должны становиться ис-
ходным, отправным пунктом, определяющим по существу направ-
ление исследования. Они не должны занимать место аргумента,
обосновывающего заключительный вывод. Лишь на заключитель-
ном этапе исследования, после превращения «вещи в себе» в «вещь
для нас», при достижении ясности в выводимой оценке, можно во-
влекать в сферу анализа самооценки и «сторонние» оценки, сопо-
ставлять их с полученным в «автономном» исследовании результа-
том и объяснять их расхождение с результатом, если такое несов-
падение установлено.
Сделаем еще одно пояснение. Оно касается принципа (П2)
партийности, т. е. определенности социальной позиции субъекта,
имеющегося в структуре принципа объективности (П1). Его основ-
ное содержание уже освещено нами в главе «Ценность, оценка и
познание». Для удобства будем применять термин «принцип».
Процесс познания, будь то обыденное познание или научное,
происходит в определенных условиях; познает субъект, всегда
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 34. С. 287.
Эйнштейн А. Собр. науч, трудов. Т. IV. С. 181.
310
имеющий определенные социальные позиции, этические установки,
влияющие на познание. Без этого нет и быть не может реального
процесса познания. Проблема (как указывалось выше) не в том,
нужна ли социальная ориентация или нет, а в том, насколько со-
циальные позиции ученого совпадают или не совпадают с науч-
ностью. Проблема в том, какой должна быть социальная ориента-
ция, каким должно быть ее понимание.
Партийность — эт^ общеметодологический принцип, включаю-
щий в себя ряд требований (установок), организующих познава-
тельную и практическую деятельность субъекта и фокусирующий в
себе информацию о социальной позиции субъекта и этике позна-
ния. В нем сконцентрированы представления о социальных ценно-
стях, гуманизме, социальной справедливости. Благодаря этому
принципу научного мировоззрения субъект способен ориентиро-
ваться не на интересы какого-то узкого социального слоя, а на об-
щечеловеческие интересы. В этом отношении даже коммунистиче-
ские партии, членство в которых считается партийностью, должны
сверять свою программу и тактику с коммунистическим идеалом,
имеющим в центре интересы человека, и научной теорией обще-
ства.
Данный принцип есть принцип оценки, действия и принцип по-
знания. Он влияет на выбор направления научных исследований,
их интенсивность, на внутринаучные коммуникации, характер науч-
ных дискуссий, на познавательную нацеленность субъекта, его го-
товность к определенным практическим, познавательным дейст-
виям, на его нравственно-этические установки и т. п. Нарушение
любого из требований, связанных с тем или иным аспектом пар-
тийности 1, означает нарушение нормальных условий познания в
целом, ведущее либо к неадекватности познания, отходу от истины,
либо к конфронтации с истиной. Необходимо исходить не из под-
чинения научности принципу партийности в его произвольном тол-
ковании (что многие делали не раз) — тогда объективность ока-
зывается вообще репрессированной, сведенной на нет, — а, наобо-
рот, из подчинения этого принципа научности, объективности, гу-
манистичное™.
Соблюдение требований, включаемых в данный принцип, озна-
чает определенную познавательную ориентацию, ничуть не усту-
пающую по своей значимости той, которую обретает субъект позна-
ния, руководствующийся принципом противоречивости, принципом
системности, или, допустим, принципом восхождения от абстракт-
ного к конкретному. В этом отношении мы имеем полное право счи-
тать его принципом диалектического мышления.
Аспекты: социально-политический, мировоззренческо-гносеологический, об-
щеметодологический и нравственно-этический (об их содержании см.: Алексе-
ев П. В., Ильин А. Я. Принцип партийности и естествознание. М., 1972).
311
Вместе с тем этот принцип своеобразен по сравнению с прин-
ципом противоречивости, системности и др. Он не замыкается толь-
ко на объекте познания, только на обеспечении движения познания
по его внутренней логике, но имеет нацеленность на социальную
позицию субъекта, изучающего объект. В целом его правильнее
считать познавательно-аксиологическим принципом.
Такой комплексный характер принципа определенности социаль-
ной позиции достаточно очевиден и проявляется в его направлен-
ности против антигуманной политики и философского идеализма.
Последний отнюдь не нейтрален в социально-политическом отно-
шении. Идеализм, как и субъективизм, имеет тенденцию сливаться
с социальными силами, не заинтересованными в объективном ана-
лизе общественных изменений. «Как правило, идеализм был и ос-
тается философским выражением идеологии тех общественных
классов и на той ступени их исторического развития, когда они
тормозят социальный прогресс. ...Именно интересы этих классов
(прямо или косвенно, осознанно или неосознанно) стимулируют
превращение гносеологических корней идеализма в развитые идеа-
листические системы, поощряют и закрепляют идеализм. Связь
между классовым интересом господствующих классов и идеалисти-
ческим строем мысли основывается на том, что идеализм воссоз-
дает бытие в мышлении не таким, каково оно есть на самом деле,
способствует искажению и сокрытию объективной истины. Он уво-
дит сознание от реального бытия, направляет устремления людей
с преобразования объективной действительности на изменение
субъективного отношения к этой действительности и тем самым
способствует сохранению того, что есть, таким как оно есть»1. Та-
кая трактовка соотношения идеализма и политики выражает так-
же функциональное назначение любого субъективизма, в том числе
и фидеистичность, культовость догматической философии, претен-
дующей на материализм и диалектику. Прикрытие марксистской
фразеологией не меняет сути дела.
Что касается философского идеализма, то его связь с полити-
ческой консервативностью или реакционностью не однозначна. Об
этом говорит история человеческого общества: немало было мате-
риалистов, реакционных в политике, и были идеалисты, весьма
прогрессивные политически. Поэтому идеализм отражает и выра-
жает политически реакционные позиции как правило (т. е. в зна-
чительном числе случаев, но не во Btex), а материализм, как пра-
вило, выражает и отражает политически прогрессивные позиции.
Наличие ряда случаев, выходящих за пределы этого правила, де-
лает обоснованным заключение о неоднозначной связи философии
и политики. В этом плане практически важным является положе-
ние о том, что борьба партий в философии лишь в конечном счете
выражает тенденции и идеологию враждебных сил современного
1 Быховский Б. Э. Идеализм // Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2.
208.
312
общества. И тем не менее связь идеализма (как и всякого субъек-
тивизма) с консервативными или реакционными социальными си-
лами в целом несомненна.
Выступая в качестве объяснительного понятия, партийность
(определенность социальной позиции) помогает разобраться в ок-
ружающих событиях, оценить их с точки зрения передовых, про-
грессивных сил общества и направить усилия субъекта, помимо
истины, на достижение высших идеалов человеческой цивилизации.
Не все императивы и установки принципа объективности оди-
наково проявляют себя в обыденном и научном познании. Более
определенно выражен в научном познании, например, запрет ис-
пользовать представления сугубо агностического характера. Сте-
пень проявления императивов и установок принципа объективности
в обыденном познании имеет тенденцию к углублению, к сближе-
нию с уровнем научного познания.
Рассмотрение принципа объективности показывает, что он яв-
ляется регулятивом познавательной деятельности и что следование
ему есть важное условие познания, стремящегося к истине.
ГЛАВА XVIII
ПРИНЦИП СИСТЕМНОСТИ
Принцип объективности дополняется другими принципами,
обеспечивающими адекватность отражения.
Принцип системности требует разграничения внешней и внут-
ренней сторон материальных систем, сущности и ее проявлений,
обнаружения многоразличных сторон предмета, их единства, рас-
крытия формы и содержания, элементов и структуры, случайного и
необходимого, каузального и функционального, вероятного и жест-
ко детерминированного в системах и т. п. Этот принцип направляет
мышление на переход от явлений к их сущности, к познанию зако-
номерностей, а также необходимых, сущностных связей рассматри-
ваемого предмета с окружающими его предметами, процессами.
Принцип системности конкретизирует принцип объективности, но
вместе с тем направляет внимание на анализ, неотрывный от син-
теза, на элементаристский подход, сопряженный с системным под-
ходом. Он требует от субъекта ставить в центр познания представ-
ление о целостности, которое призвано руководить познанием от
начала и до конца исследования, как бы оно ни распадалось на от-
дельные, возможно, на первый взгляд и не связанные друг с дру-
гом циклы или моменты; на всем пути познания представление о
целостности будет изменяться, обогащаться, но оно всегда должно
быть системным, целостным представлением об объекте.
Эта установка на системность выражена в следующем положе-
нии: «Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше.
313
Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его
стороны, все связи и «опосредствования». Мы никогда не достиг-
нем этого полностью, но требование всесторонности предостережет
нас от ошибок и от омертвения» Ч
О каких «ошибках» и о каком «омертвении» идет речь?
Здесь имеется в виду метафизический подход, выражающийся
в односторонности, в выхватывании лишь отдельных сторон объек-
та или в установлении случайных связей между разными сторона-
ми объекта.
Такая односторонность была неизбежна в истории науки, когда
анализ был самодовлеющим, когда познание было направлено
главным образом на отдельные стороны, частности предмета. По-
добная односторонность возможна и в наше время. Характеристи-
ка такой ситуации содержится в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельса.
Чтобы познавать частности, мы вынуждены вырывать их из их
естественной или исторической связи и исследовать каждую в от-
дельности по ее свойствам, по ее особым причинам и следствиям.
Разложение природы на ее отдельные части, разделение различных
процессов и предметов природы на отдельные стороны и т. п. —
все это было основным условием тех успехов, которые были достиг-
нуты в области познания природы за последние четыреста лет. Но
тот же способ изучения оставил нам вместе с тем и привычку рас-
сматривать вещи и процессы природы в их обособленности, вне их
общей связи. При таком подходе положительное и отрицательное
абсолютно исключают друг друга, а причина и следствие по отно-
шению друг к другу тоже находятся в застывшей противополож-
ности. «Этот способ мышления, — отмечал Ф. Энгельс, — кажется
нам на первый взгляд вполне приемлемым потому, что он присущ
так называемому здравому человеческому рассудку. Но здравый
человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех сте-
нах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные
приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор
исследования. Метафизический способ понимания, хотя и является
правомерным и даже необходимым в известных областях, более
или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или
поздно достигает каждый раз того предела, за которым он стано-
вится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается
в неразрешимых противоречиях, потому что за отдельными веща-
ми он не видит их взаимной связи../за деревьями не видит леса»1 2.
Здравый человеческий рассудок, тяготеющий к односторонности,
в настоящее время все больше соприкасается с научными идеями,
пронизанными диалектикой, с предметами, взаимодействующими
с другими материальными системами, с следствиями, которые уже
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 290.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 21.
314
нельзя (не допуская явной ошибки) отрывать от породивших их
причин.
Односторонность или случайное сочетание сторон ведет к круп-
ным издержкам в политике.
Метафизичность подхода к предметам, односторонность их рас-
смотрения служит одной из основ догматизма в теории, в том чис-
ле в идеологии и философии1. Другими основами, вернее, фунда-
ментом догматизма, если брать идеологию в период сталинизма,
да и в последующие десятилетия, был авторитаризм, «силовое»
политизированное давление на философию, превращение ее в слу-
жанку «практиков», от которой требовалось слепое конъюнктур-
ное комментаторство спущенных свыше положений и теоретиче-
ское обоснование, апологетика превратных установок. Отрывая
философию от реальной жизни (это тоже односторонность), «выс-
шее руководство» целенаправленно, хотя и под революционными
лозунгами, обрекало философию на схоластику и догматизм. Из-
вращение характера, функций и содержания диалектико-материа-
листической философии приводило к тому, что она по своей сути
стала мало отличаться от домарксистской социологии, о которой
в свое время В. И. Ленин говорил, что она состоит во многом из
«чисто априорных, догматических, абстрактных построений» и не
годна именно в силу «своей сплошной и беспросветной метафизич-
ности»1 2. Но современная авторитарная схоластика гораздо хуже
прежних построений, которые по крайней мере не прикрывались
«интересами рабочего класса», «интересами пролетарской рево-
люции».
Гносеологически догматизм подобен идеализму, он основывает-
ся на метафизической односторонности. «Познание человека, — от-
мечал В. И. Ленин, — не есть (respective не идет по) прямая линия,
а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спи-
1 Догма — это доктрина или отдельные ее положения, принимаемые за истин-
ные без доказательства, опытного обоснования и практической проверки, а лишь
на основе религиозной веры или слепого подчинения авторитету. Догматизм —
антиисторический, недиалектический, схематичеоки-окостеневший тип мышления,
при котором анализ и оценка теоретических и практических проблем и положений
производится без учета конкретной реальности, условий места и времени. Гносео-
логическая основа догматизма — одностороннее отношение к истине, отрыв абсо-
лютной истины от относительной, теории от практики (см.: Догма. Догматизм //
Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 173). Особенность этой
формы метафизического метода состоит в том, что определенные теоретические
положения, составляющие основание научной теории, в том числе и теории марк-
сизма-ленинизма, вырываются из целостной системы науки и рассматриваются
как некие абсолютные предписания. Тем самым теория из формы обобщенного
познания действительного развития превращается в набор догм, принудительно
навязываемых действительности и поэтому фактически оказывающихся вне исто-
рического времени и условий. Таким образогм, догматизм неизбежно лишает
теорию критерия практики (Мотрошилова Н„ Огурцов А., Туровский М., По-
темкин А. Метафизика (V Философская энциклопедия. М., 1964. Т. 3. С. 407).
2 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 141.
315
рали. Любой отрывок, обломок, кусочек этой кривой линии может
быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную,
целую, прямую линию, которая ведет тогда в болото, в попов-
щину (где ее закрепляет классовый интерес господствующих
классов). Прямолинейность и односторонность, деревянность и око-
стенелость, субъективизм и субъективная слепота voila (вот. —
Ред.) гносеологические корни идеализма» *. «...Идеализм есть одно-
стороннее, преувеличенное iiberschwengliches (Dietzgen) развитие
(раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней по-
знания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожеств-
ленный» 1 2. В этих положениях мы можем усмотреть и соответству-
ющий базис догматизма. Разве догматизм не связан с фидеизмом?
А что такое культ личности, как не обновленная, выдаваемая за
марксизм религиозность? А что такое классовый интерес, как не
интерес бюрократического социального строя и не интерес связан-
ной с ним «великой личности»? Не он ли «закрепляет» (т. е. обус-
ловливает возникновение и существование) субъективистский
взгляд на вещи и на весь мир в целом?
Односторонность характерна не только для догматизма, субъ-
ективизма и идеализма. Она присуща также позитивизму и натур-
философии.
Материальное единство мира, как известно, требует и единства
всех видов, уровней, форм познания. В не меньшей степени это от-
носится и к проблеме взаимоотношения всеобщего (философского)
и частнонаучного знания, отражающих разные стороны и разные
уровни отношений, законов этого мира. Поскольку материальный
мир един и поскольку каждый предмет представляет собой нераз-
рывное единство частного и общего, постольку и соответствующие
сферы познания (частное и общее, всеобщее) должны представ-
лять собой единство, взаимосвязь, систему. Позитивизм разрывает
эту связь, делая упор на частнонаучном знании, абсолютизируя его
во взаимоотношениях частного и общего; натурфилософия, наобо-
рот, абсолютизирует всеобщее (философское), недооценивая или
игнорируя вовсе значение частных наук в постижении целостности.
Если позитивизм декларирует свою приверженность к частнонауч-
ному познанию, принижая или полностью отвергая всеобще-фило-
софское познание, то натурфилософия, переоценивая значимость об-
щефилософского уровня обобщений, навязывает всякому познанию
свои умозрительные, априорные схемы. И та, и другая концепции
односторонни, метафизичны. Этот тип решения проблемы соотно-
шения частного и общего знания основан на однобокой оценке дан-
ного соотношения, на своеобразной гипертрофии роли одной из
подсистем в развитии и функционировании целостного научного
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 322.
2 Там же.
316
знания. Другой — диалектический — тип подхода исходит из не-
обходимости взаимодействия обеих сфер знания, из большой по-
знавательной ценности как всеобщих, так и частнонаучных мето-
дов, признания их относительной самостоятельности и вместе с тем
неизбежности их взаимопроникновения, единства. Имеется множе-
ство каналов связей между всеобщим (философским) и частнона-
учным знанием, и это множество сторон представляет собой целую
систему связей, способную образовать органическую целостность.
Вот почему возникает требование системного подхода к решению
данной проблемы1.
Затронутые только что вопросы (о догматизме, идеализме, на-
турфилософии и позитивизме) позволяют понять, насколько опас-
но неосознанное или нацеленно одностороннее познание: оно ведет
к ошибкам, к отходу от научности. Можно поэтому считать, что
требование всесторонности, ограждающее мысль от этих стратеги-
ческих ошибок, и «омертвений», является одним из важнейших им-
перативов (П2), обеспечивающих адекватность отражения дейст-
вительности.
Вместе с тем этот императив, выступая исходным, не исчерпы-
вает еще всего содержания принципа системности.
Установка на всесторонность, если взять ее чисто формально,
способна увести мысль в дурную бесконечность связей и отноше-
ний. Чтобы этого не случилось, нужно придерживаться другого
требования: стремиться к охвату самых важных, необходимых сто-
рон, отношений и из их состава выделять определяющую, интегра-
тивную сторону, от которой зависят остальные. Такая сторона на-
зывается субстанциальной стороной (или субстанциальным свой-
ством). «В понятии субстанциального свойства устанавливается
уже не отношение свойства к свойству или к другому предмету,
а отношение свойств к внутренней основе предмета, субстанции;
выявляется несводимость его к совокупности и даже системе
свойств. Выделение субстанциального свойства как определяющей
стороны предмета — свидетельство высшего уровня эмпирического
понимания предмета и предпосылка его теоретического изучения»1 2.
Соответствующее требование к познанию (императив П2) можно
назвать требованием субстанциальности. Касаясь вопроса о функ-
циях профсоюзов в нашей стране, В. И. Ленин показал, что подход
к ним лишь с точки зрения суммативной, объединяющей разные их
стороны в одном комплексе как равноправные, неверен. Ошибкой
будет ставить рядом профсоюзы как школу управления, как аппа-
рат, как организацию по производствам и т. п. «Не «с одной сторо-
1 Схему взаимосвязей философии и частных наук см.: Алексеев П. В. Наука
и мировоззрение. Союз марксистской философии и естествознания. М., 1983.
С. 355 (о разных сторонах этого взаимоотношения см. с. 289—357).
2 Кумпф Ф., Оруджев 3. М. Диалектическая логика. Основные принципы и
проблемы. М., 1979. С. 118.
317
ны, школа, с другой — нечто иное», а со всех сторон.., профсоюзы
суть школа, школа объединения, школа солидарности, школа за-
щиты своих интересов, школа хозяйничанья, школа управления»1.
Такое положение профсоюзов означает, что они являются выраже-
нием демократии социалистического типа; в них и через них долж-
на реализоваться социальная инициатива трудящихся, в них и
через них должно происходить приобщение трудящихся к управле-
нию производством, к самоуправлению; они могут стать одним из
важнейших средств преодоления отчужденности человека от влас-
ти и от средств производства. В этом отношении они могут стать
незаменимой школой коммунизма. Именно эта сторона должна
пронизывать собой все остальные. Существо такой позиции, как от-
мечает Э. В. Ильенков, в следующем: конкретно-историческая
роль, цель и место профсоюзов в системе государства выражает-
ся только определенной социальной позицией: профсоюзы со
всех сторон, с какой ни посмотри, есть школа. Все остальные
определения суть производные от этого основного, главного, опре-
деляющего. Это определение выражает то, в чем состоит специфи-
ческая природа профсоюзов, то, благодаря чему они и могут играть
свою роль как орган управления рядом с партией, рядом с госу-
дарством и в тесном взаимодействии с ними1 2.
Философско-методологический подход к вопросу о профсоюзах
был, однако, заменен другим с рубежа 20—30-х годов, и профсою-
зы надолго потеряли главное свое назначение, став одной из под-
систем сформировавшейся к тому времени административно-бюро-
кратической системы управления.
3. М. Оруджев пишет: «Всестороннее рассмотрение предмета
представляет собой процесс эмпирического выделения его сторон
и теоретического изучения внутренней связи этих сторон на основе
субстанциального отношения, преобразующего сами эти стороны
предмета как отношения, формы движения одного и того же содер-
жания. Реальный процесс развития предмета оказывается таким
же процессом синтеза сторон предмета — синтезом, в ходе которо-
го и преобразуются эти стороны предмета. Тем самым происходит
совпадение всестороннего рассмотрения предмета на теоретиче-
ском уровне с объективным процессом развития сущности предме-
та — такого развития, которое само носит характер всестороннего
синтеза»3.
В ряду познавательных регулятивов, ведущих мышление к сущ-
ности и позволяющих ее раскрыть, важное место занимает импе-
ратив (П2) детерминизма. Уже на уровне явлений этот императив
позволяет отграничить необходимые связи от случайных, сущест-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 292.
1 Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале»
Маркса. М., 1960. С. 81.
3 Кумпф Ф., Оруджев 3. М. Диалектическая логика. Основные принципы и
проблемы. С. 134—135.
318
венные от несущественных, установить те или иные повторяемости,
коррелятивные зависимости и т. п., т. е. осуществить продвижение
мышления к сущности, к каузальным связям внутри сущности. «От
сосуществования, — отмечал В. И. Ленин, — к каузальности и от
одной формы связи и взаимозависимости к другой, более глубокой,
более общей» 1. Функциональные объективные зависимости, напри-
мер, есть связи двух и более следствий одной и той же причины, и
познание регулярностей на феноменологическом уровне должно
дополняться познанием генетических, производящих причинных
связей. Познавательный процесс, идущий от следствий к причинам,
от случайного к необходимому и существенному, имеет целью рас-
крытие закона. Закон же детерминирует явления, а потому позна-
ние закона объясняет явления и изменения, движения самого пред-
мета.
Здесь происходит, по всей видимости, использование установки
на познание одной стороны предмета (сущности, закона), однако
эта установка кардинально, отличается от метафизического подхо-
да. В диалектическом мышлении это такая «односторонность», ко-
торая органично включена во всесторонность, целостность, систем-
ность. Всем своим содержанием данный принцип направлен против
метафизики. Он требует запрета на метафизическую односторон-
ность.
Итак, мы видим, что принцип системности образуют по крайней
мере следующие императивы (П2): 1) всесторонности, 2) субстан-
циальности и 3) детерминизма.
ГЛАВА XIX
ПРИНЦИП ИСТОРИЗМА
Принцип системности, который мы рассмотрели в предыдущей
главе, нацелен на всестороннее познание предмета, как он сущест-
вует в тот или иной момент времени; он нацелен на воспроизведе-
ние его сущности, интегративной основы, а также разнообразие
его аспектов, проявлений сущности при ее взаимодействии с други-
ми материальными системами. Здесь предполагается, что данный
предмет отграничивается от своего прошлого, от предыдущих сво-
их состояний; делается это для более направленного познания его
актуального состояния. Отвлечение от истории в этом случае — за-
конный прием познания.
Но такое отграничение является временным, условным. Стрем-
ление завершить познание предмета только этими рамками стал-
кивается с противоречием, поскольку нет полной всесторонности,
если остается вне поля зрения такая сторона, как генезис пред-
мета. Иначе говоря, сам принцип всесторонности требует выхода за
пределы данного состояния предмета и выявления его истории.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 203.
319
Можно сказать, что принцип объективности с его требованиями
адекватности и конкретности ведет через принцип системности к
рассмотрению самой истории объекта, его бытия в прошлом. В этом
плане принцип историзма расширяет и углубляет представления о
данном предмете.
Как и другие принципы диалектического мышления, цринцип
историзма является мировоззренческим в том смысле, что он имеет
общетеоретическое основание; таким основанием служит принцип
(или теория) развития. Историзм базируется на теоретических
представлениях о сущности развития, о прогрессе, отрицании, взаи-
моотношении качества и количества, противоречии, причинности,
закономерности, возможности, вероятности, соотношении общего и
отдельного, формы и содержании — на всех моментах, характери-
зующих развитие. Поскольку же общетеоретическое представление
о развитии взаимосвязано с учением о материальном единстве
мира, с теоретическим представлением о его системности, постоль-
ку требования, охватываемые принципом объективности и принци-
пом системности, сохраняют силу и в применении к принципу
историзма. Однако в своей (относительной) автономности он со-
относим прежде всего с концепцией развития.
Исторический подход к познанию явлений действительности
подвергался осмыслению и осуществлялся в рамках различных фи-
лософских направлений. Среди них можно выделить диалектико-
материалистический историзм, градуалистский историзм и исто-
ризм эмерджентистского типа; существует также натуралистский
историзм, представленный, в частности, в естественнонаучном ма-
териализме. Их положительные стороны и недостатки являются
следствиями особенностей соответствующих концепций развития
(см. первую часть учебного пособия, раздел III, главу 1). Кроме
того, встречаются иные типы историзма, например историзм эмпи-
рический и логицистский, историзм, опирающийся на индивидуали-
зирующий способ исследования, и историзм, ограничивающий себя
генерализирующим методом познания. В отличие от последних
марксистский историзм, ставящий целью всестороннее познание
истории предмета, направляет внимание на охват эмпирии и сущ-
ности истории, на взаимосвязь индивидуализирующего и генерали-
зирующего методов исследования.
Научный и вместе с тем гуманистический историзм неотделим
от практической деятельности человека, от ориентации на органи-
ческую связь «исторического» и «человеческого»1.
Взаимосвязь «человеческого» с «историческим» хорошо показа-
на, например, известным русским философом Н. А. Бердяевым в
книге «Смысл истории». Он писал: «Человек есть в высочайшей
степени историческое существо. Человек находится в историческом
1 См.: Зотов А. Ф. Мировоззрение на рубеже тысячелетий // Вопросы фи-
лософии. 1989. № 9.
320
и историческое находится в человеке. Между человеком и «исто-
рическим» существует такое глубокое, такое таинственное в своей
первооснове сращение, такая конкретная взаимность, что разрыв
их невозможен. Нельзя выделить человека из истории, нельзя взять
его абстрактно и нельзя выделить историю из человека, нельзя ис-
торию рассматривать вне человека и нечеловечески. И нельзя рас-
сматривать человека вне глубочайшей духовной реальности исто-
рии... В «историческом» в подлинном смысле раскрывается сущ-
ность бытия, раскрывается внутренняя духовная сущность мира, а
не внешнее только явление, внутренняя духовная сущность чело-
века. «Историческое» глубоко онтологично по своему существу, а
не феноменально. Оно внедряется в какую-то глубочайшую перво-
основу бытия, к которой оно нас приобщает и которую делает по-
нятной. «Историческое» есть некоторое откровение о глубочайшей
сущности мировой действительности; о мировой судьбе, о челове-
ческой судьбе, как центральной точке судьбы мировой... Подход к
ноуменально «историческому» возможен через глубочайшую конк-
ретную связь между человеком и историей, судьбой человека и ме-
тафизикой исторических сил. Для того чтобы проникнуть в эту тай-
ну «исторического», я должен прежде всего постигнуть это историче-
ское и историю, как до глубины мое, как до глубины мою историю,
как до глубины мою судьбу. Я должен поставить себя в историче-
скую судьбу и историческую .судьбу в свою собственную человече-
скую глубину» Ч Приобщаясь к внутренней тайне «исторического»,
отмечает далее Н. А. Бердяев, можно раскрыть в себе самом не пус-
тоту своей уединенности, в противоположении себя всему богатст-
ву мировой исторической жизни, а «опознать все богатства и цен-
ности в себе самом, соединить свою внутреннюю индивидуальную
судьбу с всемирной исторической судьбой. Поэтому настоящий
путь философии истории есть путь к установлению тождества меж-
ду человеком и историей, между судьбой человека и метафизикой
истории»1 2.
В бердяевском представлении о соотношении «исторического»
и «человеческого» много верного. Научная концепция философии,
ставящая во главу угла человека, призвана диалектически осмыс-
лить эту взаимосвязь и соответствующие идеи диалектиков-идеа-
листов. Нужна материалистическая интерпретация историзма, со-
пряженного с Абсолютным духом Г. Гегеля и Божественным духом
Н. А. Бердяева. Основная канва такой интерпретации уже есть, и
она заключена в марксовой трактовке проблемы соотношения ис-
торического и логического, концепции исторического преодоления
отчуждения человека.
1 Бердяев Н. А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. Па-
риж, 1969. С. 23—24.
2 Там же. С. 25.
11 Зак. 509
321
Взаимопереплетение «исторического» и «человеческого» являет-
ся одним из существенных моментов, отличающих понятия «исто-
ризм» и «исторический метод». Историзм есть мировоззренческий
принцип познания, и как таковой он сочетает в себе научную сто-
рону, ориентированную только на объект, с аксиологической сторо-
ной, вовлекающей в познание человечески-ценностный подход, че-
ловеческую заинтересованность и человеческую деятельность.
В. И. Ленин отмечал, характеризуя диалектическое мышление, что
«вся человеческая практика должна войти в полное «определение»
предмета и как критерий истины и как практический определитель
связи предмета с тем, что нужно человеку» L
В отличие от принципа историзма исторический метод всецело
сфокусирован на конкретном предмете познания, т. е. отвлечен от
аксиологических моментов. Он не нагружен человечески-ценност-
ным содержанием и в этом смысле не является мировоззренческим.
Кроме того, его сфера применения ограничена наукой.
Диалектико-материалистический принцип историзма представ-
ляет собой один из необходимых элементов диалектики, в нем за-
ключено требование к познающему субъекту рассматривать мате-
риальные системы в их динамике, развитии.
Для правильного подхода к вопросу о государстве, например,
для того чтобы не дать затеряться в массе мелочей или громадном
разнообразии борющихся мнений, необходим исторический угол
зрения; необходимо «не забывать основной исторической связи,
смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное
явление в истории возникло, какие главные этапы в своем разви-
тии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития
смотреть, чем данная вещь стала теперь» 1 2.
На государство нередко смотрят как на нечто раз навсегда данное, как на
извечное образование, встречаются и мнения о божественной сути и о божест-
венном происхождении государства. Но отсутствие материалистического и исто-
рического подхода (даже при якобы всесторонней ориентации) ведет в условиях
социальных антагонизмов к апологетике государственного строя, к отказу от его
перестройки.
Между тем объективный, всесторонний и генетический подход обнаружива-
ют, что государство существовало не всегда. В течение длительного времени пер-
вобытные народы ие знали никакого государства. В первобытном, обществе, пи-
сал В. И. Ленин, производство было крайне слабым; человек тогда с трудом
добывал себе средства, необходимые для самого грубого существования. Низкая
производительность труда обусловливала равенство и невозможность выделения
группы лиц, свободных от физического труда и живущих за счет другой части
населения. Обстановка круто меняется, когда человек благодаря подъему про-
изводительности труда становится способным давать продуктов несколько боль-
ше, чем ему необходимо для поддержания личного существования. Возникают
механизмы, ведущие к сосредоточению части произведенного продукта в руках
немногих. Формируется группа эксплуататоров, делающая управление средством
осуществления своего господства над эксплуатируемым большинством. Государ-
ство — это машина для поддержания господства одного класса над другим.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 290.
2 Ленин В. И, Поли. собр. соч. Т. 39. С. 67.
322
Принуждать одну преобладающую часть общества к систематической работе на
другую нельзя без постоянного аппарата принуждения. Пока не было классов —
не было и этого аппарата. Когда появились классы, везде и всегда вместе с ро-
стом и укреплением этого деления появлялся и особый институт — государство.
Лишь когда возникла первая форма деления общества на классы, когда пояЬи-
лось рабство, когда упрочилось существование класса рабовладельцев и чтобы
оно упрочилось, именно тогда необходимо было, чтобы явилось государство. За-
ключительное положение В. И. Ленина следующее: «История показывает, что го-
сударство, как особый аппарат принуждения людей, возникло только там и то-
гда, где и когда появлялось разделение общества на классы — значит, разделе-
ние на такие группы людей, из которых одни постоянно могут присваивать труд
других, где один эксплуатирует другого* L
Принцип историзма, таким образом, позволяет не только
вскрыть начальный период существования государства, но и вмес-
те с тем установить главную сторону его сущности. Эта сущность
обнаруживается не сразу, она сокрыта за множеством других его
сторон; при внешнем подходе кажется, будто государство над-
классово, общенародно, будто оно исполняет только функции по
регулированию, координации и управлению социальной жизнью.
Таковые действительно имеются. Но принцип историзма помогает
глубже разобраться в явлении; основное назначение государства —
быть орудием в руках господствующего класса или социального
слоя. Все последующее развитие государства с момента возникно-
вения демонстрирует эту его главную сущность.
Государство прошло в своем развитии несколько этапов. На
этапе рабовладения эксплуататоры владели не только всеми сред-
ствами производства, но также и людьми. Этот этап сменил фео-
дализм с его крепостным правом. Крепостник-помещик не считал-
ся владельцем крестьянина как вещи, а имел лишь право на его
труд и на принуждение его к отбыванию известной повинности;
крестьянство «накрепко» «прикреплено» к земле (отсюда само на-
звание — «крепостное» право, «крепостные»). Следующий истори-
ческий этап государства — капиталистический, буржуазный. Работ-
ник становится юридически свободным, но он экономически вы-
нужден идти к собственнику средств производства; товаром здесь
становится сама рабочая сила. На всех этих этапах сущность госу-
дарства оставалась одной и той же.
Помимо этапов развития данное явление имеет разные формы.
В. И. Ленин отмечает следующие: монархия (как власть одного),
республика (как отсутствие какой-либо невыборной власти), арис-
тократия (как власть небольшого сравнительно меньшинства) и
демократия (как власть народа). Они наблюдаются на каждом из
исторических этапов. Парламентаризм буржуазной республики, ко-
нечно, прогрессивнее буржуазной монархии. Но и здесь государ-
ство не есть выражение народной воли. Капитал, раз он сущест-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 69.
11*
323
вует, господствует над всем обществом, и никакая демократическая
республика, никакое избирательное право сущности дела не ме-
няют.
В этой своей сути государство будет иметь конец. Оно возникло
на основе эксплуатации и с устранением эксплуатации прекратит
свое существование.
Историческая практика показала, что сущность государства не-
сводима только к его социально-классовому предназначению.
С этой точки зрения -судьба государства даже в условиям форми-
рующегося социализма оказывается более сложной.
На основе приведенного примера и исходя из мировоззренче-
ской концепции развития, можно выделить целый ряд познаватель-
ных императивов, которые способны в своем комплексе составить
диалектико-логический принцип историзма. Прежде всего, конечно,
формулируется самое общее, фундаментальное требование, которое
выражает принцип историзма в его целостности: рассматривать
предметы, процессы в их развитии, изменении, самодвижении. Это
означает требование брать материальные системы во временном
их аспекте, как изменяющиеся во времени; если эта система суще-
ствует в настоящий момент, то—в аспекте прошлого, настоящего
и будущего.
Данный общий регулятив познания конкретизируется (распа-
дается, расчленяется) на множество более конкретных познава-
тельных императивов.
Исходным будет требование качественной, или сущностной, рет-
роспективности. В научном познании этот регулятив специфици-
руется в виде принципа познавательной ретроспекции (возвратного
анализа) и принципа актуализма; содержание первого из них бу-
дет изложено нами ниже в разделе о единстве логического и исто-
рического. В главной же своей сути он присущ любому виду позна-
ния, если оно стремится к объективности. Но наиболее остро необ-
ходимость в таком требовании ощущается в науке. «Исследователь
любой области науки, — констатировал П. В. Копнин, — постоянно
сталкивается с проблемой, как надо подойти к изучению предмета,
с чего начать воспроизведение его истории в мышлении. Чтобы
вскрыть сущность предмета, необходимо воспроизвести реальный
исторический процесс его развития, но последнее возможно только
в том случае, если нам известна сущность предмета. Например, по-
знание сущности государства предполагает знание истории его
возникновения и развития, но к изучению истории государства нуж-
но подойти с определенным знанием его сущности как обществен-
ного явления, иначе за государство можно принять родоплеменную
организацию первобытнообщинного строя» 1.
1 Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания. Опыт логико-гно-
сеологического исследования. М., 1973. С. 161.
324
В научном познании этот круг разрывается посредством приме-
нения специфических (т. е. относящихся к сфере научного позна-
ния) диалектико-логических средств, устанавливающих «начало»
предмета исследования, формулирующих достаточно строгие кри-
терии такого «начала». В общем же принципе, каковым является
принцип историзма, необходимым выступает требование иметь не-
которое предварительное представление о сущности предмета в на-
стоящий момент и под углом зрения этого представления устанав-
ливать исходную стадию его развития, исходный момент его исто-
рии. «Явление ведет свою историю,— считает В. П. Кохановский,—
с того момента, когда оно: а) возникает как целое, хотя еще и не
законченное, не завершенное, как внутренне самостоятельная, ка-
чественно своеобразная система всех своих «снятых» предпосылок,
ставших ее элементами (объединенных в целое главным элемен-
том), хотя эта система еще полностью не оформлена, не развита;
б) встречается не спорадически, эпизодически, как аномалия, не в
виде исключения, а систематически, регулярно; приобретает опре-
деленную прочность, известную устойчивость и достаточную широ-
ту распространения; однажды возникнув, появившись где-либо, уже
не исчезает, а развивается вширь и вглубь на основе своего собст-
венного внутреннего источника (основного противоречия), т. е. ког-
да имеется в виду дальнейшее поступательное движение, в процес-
се которого данное явление успевает в определенной мере развер-
нуть свою сущность»!.
Требование сущностной ретроспективности предполагает даль-
нейшее движение познания: конкретизировав на рубеже становле-
ния предмета первичное представление о его сущности, познание
должно идти к его обогащению последующей историей предмета и
на этой обогащенной основе вырабатывать более глубокое понима-
ние настоящего. Так во взаимодействии настоящего и прошлого
может осуществляться и осуществляется взаимокорректировка
представлений о сущности объекта познания. Благодаря этому соз-
дается основание для более конкретного последующего рассмотре-
ния его истории.
Вторым императивом принципа историзма является требование
предпосылочного рассмотрения (рассмотрения предпосылок воз-
никновения предмета). Такое требование будет вторым, а не пер-
вым потому, что прежде чем познавать предпосылки чего-то, необ-
ходимо хотя бы в самых общих контурах знать существо этого «че-
го-то», иначе поиск предпосылок превратится в бесцельное занятие.
Для определения предпосылок привлекаются категории детерми-
низма: «причина», «полная причина», «условие», «основание». От-
мечая, что не все из предпосылок (начал) сущности имеют одина-
ковое значение для происхождения вещи, Аристотель писал: «Для
1 Кохановский В. П. Историзм [/ Диалектическая логика. Т. III. Формы и ме-
тоды познания. Алма-Ата, 1987. С. 391.
325
всех начал обще то, что они суть первое, откуда то или иное есть,
или возникает, или познается; при этом одни начала содержатся в
вещи, другие находятся вне ее»1. Предпосылки входят затем®сня-
том виде в содержание предмета, воспроизводятся им. В социаль-
ной действительности совокупность объективных условий (или
предпосылок), выступающая реальной возможностью, превращает-
ся в действительность посредством субъективной предпосылки —
человеческой деятельности. Деятельность, отмечал Гегель, есть
«движение, выводящее предмет из условий, в которых он имеется
в себе, и дающее предмету существование посредством снятия су-
ществования, которым обладают условия»1 2. В процессе последую-
щего развития предмет может попасть в новые условия, выполняю-
щие роль предпосылок развития более многообразной сущности
предмета. Но в рассматриваемом императиве речь идет о генетиче-
ских, а не о динамических предпосылках.
Третий императив выражается в требовании применять в ходе
познания предмета основные законы диалектики. Здесь реализует-
ся несколько нормативных правил (или установок познания), вы-
текающих из общетеоретической концепции диалектики: а) на-
правлять движение мысли от качества к количеству, затем к их
единству (т. е. выявлять качественные изменения в структуре и
элементах системы, в ее подсистемах, их количественные характе-
ристики, а также меру или безмерность системы); б) обнаруживать
скачки, определять их типы и виды (постепенные или взрывообраз-
ные, одинарные или интегральные, и т. п.); в) раскрывать преемст-
венность состояний в развитии предмета (при отрицании-трансфор-
мации, отрицании-снятии и отрицании-синтезе); г) ориентировать
мысль на обнаружение полного или ограниченного проявления за-
кона отрицания отрицания; д) акцентировать внимание на раскры-
тии противоречивости предмета (установка на раздвоение единого
и познание противоречивых частей его); е) ориентировать позна-
ние на выявление конкретных типов и видов противоречий объекта
(внутренних и внешних, их своеобразного соотношения, конструк-
тивных и деструктивных, и т. п.). Следование этим и некоторым
другим, более частным, установкам познания способно обеспечить
достижение многосторонней характеристики истории рассматри-
ваемого предмета.
Приведенные познавательные правила неравнозначны. Из-за
большой значимости для понимания’ диалектики развития установ-
ки на выявление его противоречивости эта установка может выде-
ляться в качестве относительно автономной и квалифицироваться
как самостоятельный принцип диалектического мышления. «Усло-
вие познания всех процессов мира в их „самодвижении", в их спон-
1 Аристотель. Метафизика // Соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 1. С. 145.
2 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 327.
326
танейном развитии, в их живой жизни есть познание их как един-
ства противоположностей» Ч
Четвертым императивом принципа историзма выступает требо-
вание выделять этапы (стадии, фазы, периоды) развития предмета,
устанавливать их естественную последовательность и выявлять
диалектику общего и единичного в этом процессе.
Отчасти в предыдущем императиве затрагивалась эта сторона
предмета (в установках на преемственность и скачки). Теперь же
эти установки берутся с иным акцентом и фокусируются на града-
ции целостного процесса исторического развития. Помимо ориента-
ции познания на выявление качественного своеобразия этапов дан-
ный императив нацеливает на моменты преемственности этапов,
состояний. «...Если рассматривать какое угодно общественное явле-
ние в процессе его развития, то в нем всегда окажутся остатки
прошлого, основы настоящего и зачатки будущего...»1 2 Существуют
переходные периоды (или моменты) от одного исторического этапа
к другому. Возможна трактовка всего исторического процесса от
возникновения предмета до настоящего его этапа как переходного
состояния. Выявление «переходностей» есть форма обнаружения
взаимосвязей в историческом процессе.
Установление взаимосвязей этапов (фаз, стадий, состояний)
ведет мысль к познанию закономерности развития. Ее итогом пред-
ставляется следующая рекомендация: рассматривать объект «с
точки зрения процесса развития закономерного, т. е. характери-
зующегося определенными законами перехода от одного истори-
ческого состояния объекта, с одной структурой, к другому его
историческому состоянию, с другой структурой»3.
Принцип историзма опирается на такую концепцию историче-
ского процесса, в которой закономерность, необходимость неотрыв-
на от вариативности, от многообразия возможностей и случайнос-
тей. Между тем до сих пор существует взгляд, согласно которому
история общества является фатальной, а законы общества — одно-
значно необходимыми. С этой точки зрения, сталинизм как особая
политическая и экономическая система, утвердившаяся в нашей
стране с конца 20-х — начала 30-х годов XX столетия, с его ошибоч-
ными и антигуманными методами решения проблем являлся абсо-
лютно фатальным и якобы оправдываемым историей. Однако объ-
ективный анализ прошлого отводит случайностям и вероятности
важное место в ряду факторов, детерминирующих тот или иной по-
ворот истории. Если брать историю становления социализма в
СССР, то, как показывают исследования4, в конце 20-х годов у
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 317.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 181.
3 Грушин Б. Историзм Ц Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 352.
(выделено курсивом в цитате нами. —Авт.),
4 См., например: Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о
предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30—40-е годы. М., 1989.
327
нас действительно была необходимость в индустриализации, но в
то же время имелись и разные возможности, по крайней мере две,
движения к этой цели; был избран, однако, далеко не лучший ва-
риант развития. При выборе же значительную роль играют случай-
ности, в качестве которых могут рассматриваться характер лично-
сти, стоящей во главе движения1, своеобразие мотивов, интересов
этой личности, ее ближайшего окружения, отдельных социальных
групп, преломление в их сознании информации о международной
обстановке и т. п.
Историзм рассмотрения требует такого подхода к истории, при
котором учитывалась бы в полной мере возможность альтернатив-
ного движения истории. Это сопряжено с критикой истории, а не с
ее апологетикой. Помимо того, историзм требует не просто описа-
ния, констатации имевших место событий, но применения таких
приемов, даже при обыденном познании, как мысленный экспери-
мент (с его мыслительным приемом: «а что было бы, если бы...»).
Таким образом, вероятностный подход к истории, связанный с кри-
тикой истории, оказывается существенным компонентом историзма
как диалектического принципа познания.
Шестым императивом принципа историзма является требование
определять направление и характер развития или изменений пред-
мета (прогрессивное, регрессивное или одноуровневое; гармонич-
ное, дисгармоничное или конфликтное; динамичные изменения или
стагнация1 2, и т. п.). Конечно, общество в целом находится в про-
цессе прогрессивного развития. «...Все общественные порядки, сме-
няющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь пре-
ходящие ступени бесконечного развития человеческого общества
от низшей ступени к высшей» 3. Однако это не исключает вероят-
ности конца данной линии развития (об этом см. первую часть
учебного пособия, с. 205—211). Ведущая линия развития человече-
ской цивилизации на прогресс связана, как показывает история, с
временными отступлениями от этой направленности. Диалектико-
логический анализ должен улавливать сложность и противоречи-
вость любого, в том числе и социального, развития.
Приведенные установки принципа историзма подводят познаю-
щее мышление к выявлению главной тенденции развития системы.
Следующим императивом и является требование: раскрывать основ-
ную тенденцию развития системы с целью предсказать ее будущее.
История становится в этом отношении будущим, вернее, служит
будущему. Деятельностный подход к объекту познания требует со-
действия всему тому, что прогрессивно, что соответствует высшим
ценностям человеческой цивилизации. «Подлинно исторический
подход к выявлению тенденций дальнейшего развития исследуемо-
1 См.: Маркс К.» Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 33. С. 175.
2 Стагнация (от лат. stagnum — стоячая вода) —застой.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 275.
328
го явления состоит в том, чтобы, во-первых, изучить и проанализи-
ровать по возможности все имеющиеся пути его дальнейшего раз-
вития, во-вторых, выделить главный путь, основную тенденцию раз-
вития, в-третьих, практически реализовать эту тенденцию, создать
все условия для его быстрейшего осуществления» 1. В третьем сво-
ем моменте данный императив объединяет познание и практику;
становится императивом практической деятельности.
И еще одно требование включается в содержание принципа ис-
торизма: требование изучать не только историю объекта, но и исто-
рию отражающих ее понятий и положений. «Весь дух марксизма,
вся его система требует, — писал В. И. Ленин, — чтобы каждое
положение рассматривать лишь (а) исторически; (р) лишь в связи
с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом истории»1 2. По-
скольку те или иные положения, понятия развиваются в дискус-
сиях, спорах, в столкновениях различных взглядов, постольку к
субъекту, интересующемуся историей объекта, предъявляется тре-
бование самостоятельно, со своей точки зрения, анализировать
всю историю данного спора.
Диалектико-логический принцип историзма является одним из
важнейших элементов доказательства положений, которые отра-
жают сущность предмета в данное время. Он призван охватить не
только общее, но и своеобразное, особенное в истории, не только
вошедшее в предмет в процессе его развития, но и оказавшееся
свернутым или исчезнувшим в истории. И если верно, что все есть
история, то столь же верно, что настоящее есть история. Все богат-
ство, вся уникальность истории должны служить целям максималь-
но точного и глубокого познания изменяющейся материальной и ду-
ховной действительности.
ГЛАВА XX
ПРИНЦИП ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ПРОТИВОРЕЧИВОСТИ
Стремление объективно познать материальные системы в дан-
ный момент и в их развитии ведет к тому, что рано или поздно
субъект сталкивается с противоречиями, с необходимостью их ос-
мысления и выведением заключений, касающихся перспектив изме-
нения объекта и использования полученного знания о противоре-
чиях на практике.
Повседневное (обыденное) знание охватывает преимуществен-
но сферу проявлений сущности. Оно может не видеть противоречи-
вости предметов даже тогда, когда обнаруживает одну из сторон
1 Кохановский В. П. Историзм как принцип диалектической логики. Ростов-
на-Дону, 1978. С. 136.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 329.
329
противоречия (оно не принимает эту сторону за сторону противо-
речия). Но и при обыденном познании, погруженном в эмпириче-
скую действительность, приходится так или иначе выявлять проти-
воречия, например противоречия интересов в семье, в сфере обслу-
живания, на производстве, в управлении и т. п. Жизнь постоянно
сталкивает людей с противоречиями, заставляя видеть не одну сто-
рону противоречия, а обе, причем видеть их во взаимосвязи, взаи-
модействии, единстве (тут тоже — установка на системность).
В еще большей мере это касается научного знания. В биологии,,
например, в течение длительного времени преобладало мнение о
том, что приобретенные в онтогенезе признаки организмов насле-
дуются, т. е. схватывалась та сторона, которая касалась внешних
противоречий систем. Сформировалось направление, называемое
механоламаркизмом; в его основе — очевидность повседневного
знания, сталкивающегося на практике с воздействием внешней сре-
ды на организмы. По мере углубления познания, раскрытия цито-
логических, хромосомных механизмов наследственности и изменчи-
вости, а также в связи с переходом от организмоцентризма к попу-
ляционному уровню эволюции это одностороннее представление
стало преодолеваться. Выявилась неразрывная связь внешних про-
тиворечий с внутренними (т. е. внешней и внутренних сторон раз-
вития), единство однозначных и вероятностных отношений, взаимо-
связь тенденций к изменчивости и наследственности. Был раскрыт
сложный комплекс противоречий, обусловливающий существова-
ние и развитие органических форм. В настоящее время уже и обы-
денное сознание не удовлетворяется гипнозом очевидности, в него
входят самые общие идеи, касающиеся противоречивого изменения
живой природы.
В современное познание все прочнее входит убеждение в суще-
ствовании внутренне противоречивых тенденций (сторон) вещей,
находящихся в самодвижении, развитии, представление о вещи как
сумме и единстве противоположностей и о борьбе, развертывании
этих противоположностей.
Закон единства и борьбы противоположностей охватывает и
материальную действительность, и духовную реальность; в позна-
нии он выступает как закон (или принцип) мышления. «Условие
познания всех процессов мира в их „самодвижении", в их спонта-
нейном развитии, в их живой жизни,—подчеркивал В. И. Ленин,—
есть познание их как единства противоположностей* L
Принцип диалектической противоречивости распадается на ряд
нормативных правил, регулятивов познания (П2): обнаружения
противоречий, единства противоположных сторон, тенденций; раз-
двоения единого и познания противоречивых частей его; выявления
тенденций изменения противоположностей и противоречия в целом;
применения в познании предметного противоречия различных, в
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 317.
330
том числе противоположных, средств; использования на практике
установки на соединение противоположностей как на один из спо-
собов разрешения противоречий и некоторые другие.
Принцип диалектической противоречивости нацеливает на по-
становку проблем, их решение. Он познавателен; вместе с тем он
аксиологичен, сопряжен с критикой и самокритикой субъекта, его
способностью самостоятельно и ответственно мыслить и действовать.
Одним из показателей высокой культуры мышления является
способность субъекта не обходить познавательные противоречия,
тем более не пасовать перед ними, а стремиться их разрешить, пре-
одолеть, актуализируя имеющуюся частнонаучную информацию,
философские категории и проявляя при этом самостоятельность,
нестандартность подхода. Диалектически развитое мышление, не
допуская формально-логических противоречий, всегда стремится к
решению реальных противоречий объекта и на таком пути прояв-
ляет свой творческий, антидогматический характер.
В этой связи интересны соображения, изложенные Э. В. Ильен-
ковым в работе «Об идолах и идеалах». Воспитание догматика, от-
мечает он, состоит в том, что человека приучают смотреть на окру-
жающий мир как на резер|вуар примеров, иллюстрирующих спра-
ведливость той или иной абстрактно-общей истины, тщательно
оберегают от соприкосновения с фактами, говорящими в пользу
противоположного взгляда. Обратная сторона догматизма — скеп-
сис. Догматизм и скепсис— две взаимно провоцирующие позиции,
две мертвые и нежизнеспособные половинки, на которые неверным
воспитанием разрезается живой человеческий ум. Отношение к про-
тиворечию является точным критерием культуры ума. Для под-
линно культурного в логическом отношении ума появление проти-
воречия — сигнал появления проблемы, неразрешимой с помощью
строго заштампованных интеллектуальных действий, сигнал для
включения мышления — самостоятельного рассмотрения вещи, в
понимании которой возникла антиномия. И ум с самого начала
надо воспитывать так, чтобы противоречие служило ему не пово-
дом для истерики, а толчком к самостоятельной работе, к само-
стоятельному рассмотрению самой вещи, а не только того, что о
ней сказали другие люди. Учить диалектике — значит учить уме-
нию строго фиксировать противоречие, а затем находить ему раз-
решение на пути конкретного рассмотрения вещи, действительно-
сти, а не путем формально-словесных манипуляций, замазываю-
щих противоречия, вместо того чтобы их разрешить. Показывая,
как целесообразно строить педагогический процесс в школе, чтобы
ученики овладевали диалектикой, Э. В. Ильенков справедливо ут-
верждает, что диалектика вовсе не таинственное искусство, свойст-
венное лишь зрелым и избранным умам, и что диалектическое
мышление можно и нужно воспитывать с детства L
1 См.: Ильенков Э. В. Об идолах и идеалах. М., 1968. С. 153—211.
331
Материалистическая диалектика и является наукой о диалекти-
ческом мышлении. Она нацелена на познавательный процесс, свя-
занный с противоречиями.
Познавательно-диалектические противоречия выступают источ-
ником развития знания. Они могут быть двух видов: философско-
гносеологические и логико-методологические. Первые связаны с
соотношением субъекта и объекта, вторые — с соотношением сто-
рон познавательной деятельности1. К первому виду относятся:
1) противоречия между относительной адекватностью приобретен-
ных знаний и содержанием самой действительности, а также бес-
предельными возможностями их совершенствования; 2) противоре-
чия между имеющимися знаниями и потребностями общества в
практической реализации таких задач, для которых этих знаний
недостаточно; 3) противоречия между результатами теоретическо-
го познания с его абстракциями, идеализациями, упрощениями и
результатами непосредственного опыта, противоречия, обнаружи-
вающиеся при отображении движения, в ходе которого приходится
прибегать к его «остановкам», «омертвлениям» и огрублениям, и
другие субъектно-объектные противоречия.
Вычленение логико-методологических противоречий основано на
общем методологическом императиве (П2) раздвоения единого и
познания противоречивых частей его. Этот императив ориентирует
на осуществление взаимосвязи разных сторон познания в целях
отражения противоположностей предметного противоречия снача-
ла в их раздельности, а затем в синтезе.
Нацеленность на мысленное воспроизведение предметного про-
тиворечия обусловливает одну из важных черт диалектического
познания: в его результате, в итоговой познавательной структуре
должно быть отражено предметное противоречие.
Если, к примеру, объектом исследования является такой фе-
номен, как питекантроп, то мышление должно уловить и его тен-
денцию к устойчивости, и тенденцию к изменчивости (в направле-
нии к homo sapiens). Его внутренняя противоречивость может быть
зафиксирована в двух суждениях: «Питекантроп не человек (жи-
вотное)» и «Питекантроп человек». Переходность, таким образом,
схватывается в двух утверждениях, взятых в разных отношениях
(первое — по отношению к человеку, второе — по отношению к
животному). Аналогичным образом обстоит дело и с переходным
периодом от капитализма к социализму, если брать его разно-
укладную социально-экономическую структуру. Диалектическое
1 См.: Горский Д. П, Принцип диалектической противоречивости познания
// Диалектика научного познания. Очерк диалектической логики. М., 1978.
С. 35—39.
Следует заметить, что приводимое разграничение, будучи ценным, требует
учета взаимопроникновения противоречий этих двух видов. При решении конкрет
ных вопросов возникают немалые трудности с однозначным определением харак-
тера тех или иных противоречий познания.
332
мышление должно уловить момент переходности, противоречиво-
сти развития, что и констатируется в противоположных суждениях.
Логико-методологические противоречия охватывают и явно раз-
вивающиеся материальные системы, и структурную противополож-
ность относительно статичных материальных систем (как это имеет
место при познании двойственной природы электрона). Здесь от-
ражается не источник развития, а взаимоисключающие свойства,
находящиеся в единстве и выражающие сущность явления.
При диалектическом познании противоречивым оказывается не
только его результат, но и его первичный, исходный этап: он свя-
зан с выявлением антиномии-проблемы.
Антиномией принято называть появление в ходе рассуждения
двух противоречащих, но одинаково обоснованных суждений. При-
мерами могут служить: «Целое больше суммы своих частей» —
«Целое равно сумме частей»; «Вирусы суть живые существа» —
«Вирусы — не живые существа». Движущей силой развития зна-
ния эти пары утверждений являются не сами по себе; в этом слу-
чае они оказываются взаимоисключающими, из двух утверждений
одно подлежит немедленному отбрасыванию. Если же они стано-
вятся моментами процесса познания исследуемых систем, то они
могут выступать как форма фиксации проблемы, которую требует-
ся решить. В таком случае они составляют антиномию-пробле-
му, разрешаемую, в отличие от формально-логического противоре-
чия, не немедленно, а лишь посредством дополнительного, подчас
весьма длительного изучения вопроса.
Разрешение проблемы1 происходит не посредством формаль-
ных манипуляций над входящими в нее предикатами, но благода-
ря исследованию фактических состояний и процессов, что позво-
ляет затем уточнить предикаты и приводит к замене формулиров-
ки проблемы формулировкой ответа на нее. Выявив антиномию
«Капитал возникает из обращения» — «Капитал не возникает из
обращения», выражающую противоречие в одном и том же смыс-
ле, в одном и том же отношении, К. Маркс формулирует следую-
щий результат, к которому приводит исследование: «Весь этот про-
цесс, превращение его (капиталиста. — Авт,) денег в капитал, со-
вершается в сфере обращения и совершается не в ней. При посред-
стве обращения — потому что он обусловливается куплей рабочей
силы на товарном рынке. Не в обращении — потому что последнее
только подготовляет процесс увеличения стоимости, совершается
же он в сфере производства»1 2. Итак, заключительное утвержде-
ние — «Капитал возникает в производстве при посредстве обраще-
ния» — снимает антиномию.
Процесс познания, углубление мышления в сущность предмета
ведет к снятию антиномии-проблемы, формально-логического про-
1 См.: Нарский И. С. Проблема противоречия в диалектической логике. М.,
1969. С. 43—44.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 206.
333
тиворечия и к формулировке нового положения, исключающего
антиномичность. Диалектическое мышление не примиряется с фор-
мально-логическим противоречием, а, наоборот, стремится его эли-
минировать, ориентируя познание на углубление в сущность ве-
щей, на раскрытие внутренней ее противоречивости. Диалектико-
логический принцип противоречивости (раздвоения единого и по-
знания противоречивых частей его) полностью согласуется с зако-
ном исключения противоречий в формальной логике.
Но не только способ постановки проблемы для диалектического
мышления может быть противоречивым, антиномичным; противо-
речивыми оказываются также исторические пути исследования
предметного противоречия *, что обусловливает -борьбу мнений,
столкновение подходов, точек зрения. Способы решения проблем, в
том числе проблем-антиноМ|Ий, тоже противоречивы. В познании
применяются противоположные приемы (методы): анализ и син-
тез, индукция и дедукция, и познающее диалектическое мышле-
ние преодолевает их односторонность, берет их во взаимосвязи,
в единстве.
Итак, логико-методологическое противоречие, во-первых, на-
правляет познание на то, чтобы в его результатах была воспроиз-
ведена противоречивость предмета исследования; во-вторых, наце-
ливает на фиксацию проблемы и ее решение с помощью средств,
которые сами оказываются противоречивыми.
Гегелю принадлежит внешне парадоксальное положение: «Про-
тиворечие есть критерий истины, отсутствие противоречия — кри-
терий заблуждения»1 2. Это положение не следует понимать бук-
вально. Речь идет о нахождении противоречий, отражение которых
развертывается в понятия, теории, способные находить свое под-
тверждение на практике.
Проникновение в противоречия, в противоположные их стороны,
опосредствующие звенья, в механизм взаимодействия противопо-
1 Познание природы света, например, исторически также шло от явления к
сущности, однако уже в сфере явления обнаружились две стороны этого объекта
(корпускулярная и волновая). Ученые, исследовавшие первую сторону, полагали,
что она и есть единственная, правильно выражающая сущность. Аналогичное
представление сложилось у тех, кто изучал вторую сторону. И у тех, и у дру-
гих — факты, подтверждающие их гипотезы, правильность их направления и
«несостоятельность» противоположного. Но последующее движение познания
противоположных сторон привело к обнаружению большого числа фактов, сви-
детельствующих о правильности противоположного направления. Те, кто двигал-
ся в одном направлении, постепенно оказался идущим в другом, н наоборот.
Это движение познания «по дуге». При таком движении в конце концов осущест-
вился синтез направлений (синтез, а не просто объединение, каждое направление
оказалось уже обогащенным знанием взаимосвязей между двумя сторонами объ-
екта). Таким образом, противоположные на правления пришли к «примирению»,
стали едиными. В ходе исторического познания сущности объекта между этими
направлениями (корпускулярной и волновой концепциями) шла острая дискуссия
(см.: Противоречия в развитии естествознания. М., 1965. С. 99—114).
2 Гегель. Работы разных лет. М., 1970. Т. 1. С. 265.
334
ложностей и способы преодоления противоречий ведет к развитию
знания о сущности предмета. «Развивать понятие, — отмечает
Э. В. Ильенков, — значит развивать понимание отраженных в нем
противоречий, не «устраняя» их из «языка», а, наоборот, фиксируя
их во всей их остроте и напряженности и выясняя, каким образом
эти противоречия реально разрешаются в движении прообраза ва-
шего понятия, какие «опосредующие звенья» замыкают полюса вы-
явленного вами противоречия»1. Столь же гибким должно быть
применение и категорий диалектики: «качество» и «количество»,
«причина» и «следствие» и других.
На основе почти каждой категории диалектики, как отмечается
в литературе, может быть построен соответствующий частный ме-
тод, и среди них нет ни одного, который исключал бы или ограни-
чивал остальные; в принципе частный метод всегда может быть
построен и на основе той категории, которая противоположна дан-
ной, т. е. составляет с ней «диалектическую пару» (например, на
основе категорий «случайность» и «возможность» строится вероят-
ностно-статистический метод, а на базе категорий, им противопо-
ложных, «необходимость» и «действительность» — метод линейно-
причинных связей; категория «элемент» лежит в основании элемен-
таристского подхода, а категория «система» — в основании систем-
ного подхода, и т. п.). «Диалектические противоположности имеют
широчайшее распространение... и поэтому практически принцип
познания через противоположности означает, во-первых, отрицание
каких-либо ограничений и преград на пути применения самых раз-
личных частных приемов, методик, методов и подходов в позна-
нии... Вместе с тем, во-вторых, принцип познания через противопо-
ложности означает запрет на абсолютизацию любого из частных
методов и приемов познания»1 2. Познание через противоположное,
т. е. посредством использования противоположных понятий, мето-
дов, методик, оказывается настолько важным в общей системе им-
перативов диалектического мышления, что может быть поставлен
вопрос о целесообразности переформулирования принципа диалек-
тической противоречивости в принцип познания через противопо-
ложное.
Познание противоречий необходимо для объяснения развития
через его источник и для воздействия на уже имеющиеся противо-
речия, т. е. для управления этими противоречиями в интересах че-
ловека. В этих же целях не менее важно выявлять в самой дейст-
вительности противоположности, способные образовать новое про-
тиворечие, новую систему и позитивно влиять на развитие более
широкой системы. Тому пример — интегрирование частно-научно-
го и философского знания в рамках единой науки и содействие
1 Ильенков Э. В. Проблема противоречия в логике // Диалектическое про-
тиворечие. М., 1979. С. 142.
2 Нарский И. С. Современные проблемы теории познания. М., 1989. С. 16.
335
установлению тесных связей между ними в современную эпоху1.
Здесь имеются в виду не только междисциплинарные формы свя-
зи (проблемные, концептуальные, операциональные, помологиче-
ские и пр.), но и межсубъектные (социальные, нравственно-этиче-
ские, психологические, социально-психологические и др.). Укрепле-
ние этих связей станет одним из факторов научно-технического и
культурного прогресса.
В наше время, когда происходят поистине революционные пре-
образования социальных структур, во многих сферах обществен-
ной жизни — экономической, политической, культурной — также
имеют место соединения противоположностей и образование новых
системностей.
«Соединение противоположностей» как общий императив диа-
лектической логики представляет собой результат изучения проти-
воречий самой действительности и средство преодоления этих про-
тиворечий, средство достижения определенных целей. В то же вре-
мя такое соединение само есть противоречие и новая системность,
способная при правильной ее организации к гармоничному раз-
витию.
Важнейшее условие такой организации — нацеленность субъек-
та познания на прогресс, на преодоление противоречий в соответ-
ствии с ценностями человеческой цивилизации. Г С. Батищев спра-
ведливо замечает: «Противоречие как центральная категория всей
логики диалектико-материалистического мировоззрения только
тогда поистине освоено субъектом, когда оно пронизывает собою,
определяет и ориентирует все действительные отношения человека
к миру. Это значит, что освоенное противоречие — это для него не
просто знание о том, что мир всегда полон объективных противо-
речий, не просто способ, с помощью которого человек может так
или иначе «считаться» с существованием противоречий вне его соб-
ственной сущности и только, но внутренне необходимый способ
быть субъектом, быть человеческой личностью, посвятившей себя
прогрессу»1 2.
Мир «полон противоречий», т. е. полон проблем, проблемности;
полна проблем и человеческая жизнь. Полнота жизни есть ее слит-
ность с природным и социальным прогрессом, есть активная дея-
тельность и творчество.
1 См. подробнее: Алексеев /7. В. Наука и мировоззрение. М.., 1983.
2 Батищев Г С. Категория противоречия и ее мировоззренческая функция //
Диалектическое противоречие. М., 1979. С. 45—46.
Б. СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ВНУТРИНАУЧНЫЕ
ПРИНЦИПЫ
ГЛАВА XXI
ПРИНЦИП ВОСХОЖДЕНИЯ от АБСТРАКТНОГО
К КОНКРЕТНОМУ
Рассмотренные выше принципы и императивы диалектического
мышления являются предпосылкой для применения внутринауч-
ных принципов, тем фундаментом, на котором будет возводиться
(если потребуется) каркас теоретического представления о пред-
мете. Но с того момента, когда в «работу» включается принцип
восхождения от абстрактного к конкретному, он начинает исполь-
зовать их для решения своих задач, углубляя и несколько моди-
фицируя комплексы их императивов. Они оказываются неотъемле-
мыми моментами самого этого принципа.
Данный принцип диалектического мышления в своей основе
(в качестве еще одной предпосылки) имеет мировоззренческую
установку на разграничение различных аспектов в познании мате-
риальных систем, на вычленение сущности и ее проявления, на
понимание их единства и раскрытие этих предметов перед субъек-
том сначала на уровне явлений, 4затем на уровне фрагментарной
и, наконец, целостной сущности. В содержании этого принципа за-
ключен исторический опыт познания сложноорганизованных объ-
ектов посредством анализа и синтеза, индукции и дедукции в
живом созерцании, эмпирическом и теоретическом познании. Его
предназначение — быть методом построения научной теории.
Подойдем к рассмотрению существа данного принципа. Возьмем
для примера описание К. Марксом разных способов познания бур-
жуазного общества.
«Кажется правильным, — пишет К. Маркс, — начинать с реаль-
ного и конкретного, с действительных предпосылок, следовательно,
например, в политической экономии, с населения, которое есть ос-
нова и субъект всего общественного процесса производства. Одна-
ко при ближайшем рассмотрении это оказывается ошибочным. На-
селение — это абстракция, если я оставлю в стороне, например,
классы, из которых оно состоит. Эти классы опять-таки пустой
звук, если я не знаю тех основ, на которых они покоятся, например
наемного труда, капитала и т. д. Эти последние предполагают об-
мен, разделение труда, цены и т. д. Капитал, например, — ничто
без наемного труда, без стоимости, денег, цены и т. д. Таким обра-
зом, если бы я начал с населения, продолжает К. Маркс, то это
было бы хаотическое представление о целом, и только путем более
детальных определений я аналитически подходил бы ко все более
и более простым понятиям: от конкретного, данного в представле-
нии, ко все более и более тощим абстракциям, пока не пришел бы
к простейшим определениям. Отсюда пришлось бы пуститься в об-
337
ратный путь, пока я не пришел бы, наконец, снова к населению, но
на этот раз не как к хаотическому представлению о целом, а как к
некоторой богатой совокупности многочисленных определений и
отношений.
Первый путь — это тот, по которому политическая экономия
исторически следовала в период своего возникновения. Например,
экономисты XVII столетия всегда начинают с живого целого, с на-
селения, нации, государства, нескольких государств и т. д., но они
всегда заканчивают тем, что путем анализа выделяют некоторые
определяющие абстрактные всеобщие отношения, как разделение
труда, деньги, стоимость и т. д. Как только эти отдельные моменты
были более или менее зафиксированы и абстрагированы, стали воз-
никать экономические системы, восходившие от простейшего —
труд, разделение труда, потребность, меновая стоимость и т. д. —
к государству, международному обмену и мировому рынку»1. Но
то, что лишь в частичном виде могло быть осуществлено буржуаз-
ными экономистами, оказалось продолженным и последовательно
проведенным в научной политэкономии с ее ориентацией на си-
стемное раскрытие сущностных характеристик капиталистического
способа производства. Сам способ достижения этого результата,
состоящий в движении (развитии) мысли от абстрактных опреде-
лений к их целостному комплексу, и есть не что иное, как метод,
или принцип, восхождения от абстрактного к конкретному.
Уточним, что понимается под «абстрактным» и под «конкрет-
ным».
Абстрактное — это всякая выделенность, вырванность из цело-
го, это любая сторона, момент, любая частичная связь внутри кон-
кретного объекта, взятая в изоляции, в отрыве от других сторон,
связей, в отрыве от целого. Под «абстрактным» в философской ли-
тературе понимается все вообще выделенное, обособленное, суще-
ствующее «само по себе», в своей относительной независимости от
всего другого, — любая «сторона», аспект или часть действитель-
ного целого, любой определенный фрагмент действительности или
ее отражения в сознании. Если берется политэкономическая систе-
ма знания, то в качестве «абстрактного» будут выступать ее основ-
ные понятия (категории), принципы, законы. В их составе — ка-
тегории «труд», «товар», «стоимость», «деньги», «капитал» и т. п.;
каждая из них отражает ту или иную сторону или отношение
реального объекта политической экономии как науки. Категории
есть «ступени», «абстракции» в смысле отражения отдельных сто-
рон, моментов целого, при их «разворачивании» в направлении к
конкретному, при «восхождении» мысли по этим ступеням к целост-
ному, тотальному представлению о конкретном. Отмечая односто-
ронность общих понятий (категорий), В. И. Ленин писал, что они
«только и есть ступень к познанию конкретного, ибо мы
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. 1. С. 36—37.
338
никогда не познаем конкретного полностью. Бесконечная сумма об-
щих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте» Ч
Конкретное выступает в двух формах: 1) в форме чувственно-
конкретного, с которого начинается исследование, ведущее затем к
образованию абстракций, и 2) в форме мысленно-конкретного, за-
вершающего исследование на основе синтезирования ранее выде-
ленных абстракций. Движение познания от чувственно-конкретного
к абстрактному называется «восхождением» (иногда употребляют-
ся термины «нисхождение», «спуск») от конкретного к абстрактному,
а движение познания от абстрактного к мысленно-конкретному —
«восхождением от абстрактного к конкретному». Чувственно-кон-
кретное при этом надлежит понимать не в отражательно-созерца-
тельном плане, равно как и мысленно-конкретное — не только в
структурно-системном его измерении. «В отношении восхождения
от конкретного к абстрактному важно подчеркнуть, что конкретное
как его исходный пункт — это не чувственно-созерцаемая сторона
познаваемого объекта, а сам этот объект, представленный в своей
предполагаемой, но пока еще непознанной полноте. Под восхожде-
нием же от этого конкретного имеется в виду познавательное дви-
жение от предметно-практического общения с объектом познания
через предварительные попытки построения «абстрактных», т. е.
состоящих из теоретических абстракций, научных концепций к на-
хождению подлинно научных узловых абстракций, позволяющих
затем построить такую концепцию объекта, которая отличается
уже реальной возможностью воспроизвести в движении теперь уже
от абстрактного к конкретному генезис и развитие этого объекта»1 2.
Применение «восхождения» происходит, когда 1) осуществлен-
ной оказывается предварительная аналитическая работа по вы-
членению отдельных сторон объекта, т. е. по мысленному расчле-
нению объекта, по формированию отдельных абстракций, среди ко-
торых предстоит еще найти абстракцию «начало» и абстракцию
«клеточку»3; 2) обозначенной и определившейся хотя бы в общих
чертах оказывается сама сущность исследуемого объекта.
В процессе «восхождения» достигается логическое изложение
уже имеющихся знаний. Однако неверным будет утверждение, что
«для этапа исследования характерно движение от предметно-кон-
кретного к абстрактному (исходным идеализациям), процесс же
научного изложения теоретического знания предстает как восхож-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 252.
2 Готт В. С., Нарский И. С. Принцип восхождения от абстрактного к кон-
кретному и его методологическая роль // Философские науки. 1986. № 2. С. 62.
Вопросы о сущности и формах движения познания от чувственно-конкрет-
ного к абстрактному, о приемах абстрагирования в процессе такого движения и
т. п. мы сейчас не рассматриваем. Об этом см.: Нарский И. С„ Левин Г. Д. Прин-
цип восхождения от конкретного к абстрактному // Диалектика научного позна-
ния. Очерк диалектической логики. М., 1978. С. 167—183.
3 См.: Материалистическая диалектика. Краткий очерк теории. М., 1985.
С. 251—252.
339
дение от абстрактного к теоретическому конкретному»1. Оба эти
этапа едины не только в генетическом плане, не только в том отно-
шении, что изложению должно предшествовать исследование. На
втором этапе они взаимопереплетены, там тоже имеет место иссле-
дование. Способ (или метод, принцип) восхождения не есть только
метод изложения, но и принцип исследования: здесь выявляются
новые реальные связи, возможно выявление новых сторон, более
точно познается сущность, закон функционирования объекта как
конкретно-целого.
Составными моментами восхождения от абстрактного к мыс-
ленно-конкретному как принципа диалектической логики являются
требования определения «начала» и «клеточки» исследования (вы-
бора стратегического направления исследования объекта), ориен-
тация на выявление существенных связей между элементами сис-
темы и нацеленность на обнаружение противоречий в процессе
мысленного воспроизведения тотальной сущности объекта.
Определение начала исследования. Важнейшей предпосылкой
«восхождения» (так для краткости мы будем в дальнейшем назы-
вать движение познания от абстрактного к мысленно-конкретному)
является предварительное представление о внешних и внутренних
контурах объекта, о его целостности. Оно не есть еще расчленен-
ная целостность, но целое, схваченное в его общей специфичности.
«Реальный субъект, — отмечал К. Маркс, — остается, как и преж-
де, вне головы, существуя как нечто самостоятельное, и именно до
тех пор, пока голова относится к нему лишь умозрительно, лишь
теоретически. Поэтому и при теоретическом методе субъект, обще-
ство, должен постоянно витать в нашем представлении как пред-
посылка»1 2. Иначе говоря, целое, в данном случае общество, яв-
ляется и началом научного исследования, и его результатом. В пер-
вом случае конкретное берется на феноменологическом уровне его
освоения, во втором — на теоретическом, в снятом виде содержа-
щем первоначальное о нем представление. «Начало» есть тот же
«результат», они совпадают постольку, поскольку явления совпа-
дают с сущностью. Движение от «начала» к «результату» должно
быть систематическим обогащением «начала» сущностными харак-
теристиками объекта. Получается поступательность и круговое
движение познания. Гегель писал: «Существенным для науки яв-
ляется не столько то, что началом служит нечто исключительно не-
посредственное, а то, что все ее целое есть в самом себе кругово-
рот, в котором первое становится также и последним, а последнее
также и первым. Поэтому оказывается, с другой стороны, столь же
необходимым рассматривать как результат то, во что движение
возвращается обратно, как в свое основание. С этой точки зрения
1 Джумадурдыев С. Восхождение от абстрактного к конкретному как метод
развития теоретического знания // Вопросы философии. 1985. № 7. С. 44.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 728.
первое есть также и основание, а последнее нечто выводное; так
как мы исходим из первого и путем правильных заключений при-
ходим к последнему, как к основанию, то это основание есть ре-
зультат... Далее, поступательное движение от того, что составляет
начало, должно быть рассматриваемо как дальнейшее его опреде-
ление, так что начало продолжает лежать в основании всего по-
следующего и не исчезает из него... Благодаря именно такому по-
ступательному движению начало теряет то, что в нем есть односто-
роннего. вследствие этой определенности, вследствие того, что оно
есть некое непосредственное и абстрактное вообще; оно становится
неким опосредствованным, и линия научного поступательного дви-
жения тем самым превращает себя в круг. Вместе с тем оказывает-
ся, что то, с чего начинают, еще не познается поистине в начале,
так как оно в нем еще есть неразвитое, бессодержательное, и что
лишь наука, и притом во всем ее развитии, есть его завершенное,
содержательное и теперь только истинно обоснованное познание» *.
Установление «клеточки» восхождения к мысленно-конкретному.
Если для «начала» характерной чертой является его соответствие
«результату», то «клеточке» свойственны другие черты. Она есть
только часть, элемент целостности. Она есть отношение, «самое
простое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное,
миллиарды раз встречающееся...»1 2. Такой «клеточкой» буржуазно-
го общества является обмен товаров, а в системе политэкономиче-
ских понятий — категория «товар». «Клеточка» буржуазного об-
щества — обращаем внимание — не просто товар, но также и ме-
новое отношение товаров: это отношение объединяет, связывает
воедино и товары, и их стоимости, и их меновые стоимости 3. Ка-
питалистический способ производства оказывается представлен-
ным имплицитно в понятиях «товар», «товарные отношения». Вы-
ход за рамки данного отношения, переход, допустим, к потребитель-
ной стоимости как к «клеточке» связан с потерей специфичности
предмета исследования4.
1 Гегель. Соч. М., 1937. Т. V С. 54—55.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 318.
3 Нарский И. С., Левин Г Д. Принцип восхождения от конкретного к абст-
рактному // Диалектика научного познания. Очерк диалектической логики. С. 175.
4 «Простейшее отношение капиталистической экономики — товар. Товар име-
ет потребительную стоимость и стоимость. Стоимость нельзя понять, не поняв,
что такое потребительная стоимость. Но потребительную стоимость нельзя взять
в качестве простейшего при рассмотрении экономики капитализма, ибо потреби-
тельная стоимость существует не только при капитализме и даже не только при
наличии товара. Если взять в качестве простейшего потребительную стоимость, то
будет утеряна специфика капитализма. Правда, стоимость существует не только
при капитализме, для капитализма стоимость специфична лишь в ее полном раз-
витии, когда она пронизывает и «освещает» соответственно все производство. Но
такое понимание стоимости создается главным образом на следующей, более глу-
бокой стадии познания предмета» (Вазюлин В. А. Восхождение от абстрактного
к конкретному // Марксистско-ленинская диалектика. Кн. 2. Диалектическая логи-
ка. М., 1986. С. 192).
341
И «начало» и «клеточка» соотносимы с конкретно-целым, с «ре-
зультатом». Но если первое отношение («начало» — «результат»)
есть отношение разных уровней познания об одном и том же пред-
мете, то второе отношение («клеточка» — «результат») есть отно-
шение элемента и системы, части и целого, сущности предмета и
основной, «массовидной» ее стороны. С этой стороны как «клеточ-
ки» и начинается воспроизведение в мышлении сущности предмета,
других ее сторон, моментов, всего многообразия сущности.
Ориентация на выявление существенных связей между элемен-
тами системы. Установление «клеточки» есть рубеж завершения
эмпирического исследования и включения теоретического мышле-
ния. От «начала», представления о капитализме на уровне живого
созерцания, взятом в качестве предпосылки, анализ идет к фраг-
ментам сущности с использованием разных способов абстрагиро-
вания, разных методов эмпирического познания, а затем осуществ-
ляется теоретический синтез выявленных определений.
Поступательность процесса «восхождения» не есть прямая ли-
ния чисто дедуктивного развития. Сам этот процесс сопряжен с
процессом «нисхождения» к эмпирии, чувственно-предметному, а
дедукция переплетается с индукцией.
В процессе «восхождения», когда рассматривают его как спо-
соб мысленного воспроизведения сущности реального объекта, всег-
да имеет место не умозрение, оторванное от практики, от реальной
действительности, а теоретическая обработка эмпирических фак-
тов, установление новых реальных связей, корректировка умозри-
тельных представлений о связях объекта в соответствии с логикой
самого объекта. На этом пути сложного взаимодействия между
процессами «восхождения» и «нисхождения» может возникнуть
также потребность включить в состав прежних категорий какую-то
новую категорию, обосновать такую необходимость и соответствую-
щие связи, обратившись к практике познания.
Может сложиться впечатление, что процесс «нисхождения» на-
рушает «восхождение», что имеет место регресс, шаг назад. Одна-
ко периодические «прорывы» цепи теоретического дедуцирования
неизбежны и полезны для восхождения, имеющего целью макси-
мально полное мысленное воспроизведение существенных, законо-
мерных связей конкретного объекта.
Важными средствами установления, выявления реальных свя-
зей являются анализ и синтез. Они не являются исключающими
друг друга ни на стадии движения познания от чувственно-конкрет-
ного к абстрактному, ни на стадии «восхождения». На первой ста*
дии исследования «анализ есть преимущественно изоляция сторон,
а синтез — преимущественно сходство, одинаковость, внешняя
связь изолированных сторон. В восхождении от абстрактного к
конкретному имеет место в большей мере единство синтеза и ана-
лиза, различие представлено через единство, а единство есть внут-
ренняя связь различного, т. е. синтез осуществляется через анализ,
342
а анализ через синтез. Следовательно, так или иначе, мышление
человека и на первой, и на второй стадии осуществляется в един-
стве противоположностей — анализа и синтеза. Кроме того, и сами
стадии существуют как противоположности по отношению друг к
другу: на первой преобладает анализ, притом преимущественно
как фиксирование различий внешне сходных сторон, а на второй —
синтез, внутренне единый со своей противоположностью, анали-
зом... Восхождение от абстрактного к конкретному представляет
собой главную стадию в отображении органического целого, ибо
именно на этой стадии первостепенной задачей становится раскры-
тие внутренних связей, внутреннего единства сторон органического
целого, иначе говоря, совокупности законов и закономерностей,
сущности органического целого»1.
«Восхождение» означает систематическое, поступательное раз-
вертывание (отображение) связей от простых к сложным и соот-
ветственно переход от менее сложных категорий к более сложным.
Вследствие диалектики «простого» и «сложного» каждая из кате-
горий характеризуется большей конкретностью по сравнению с той,
которая ей предшествует, и меньшей — по сравнению с последую-
щей. Причем предшествующая не только включается (в той или
иной форме) в содержание более конкретной, но и может исполь-
зоваться в качестве средства, раскрытия содержания новой катего-
рии. В одной познавательной ситуации та или иная категория есть
предмет и цель исследования, в другой ситуации — средство ис-
следования других категорий. В обоих случаях выявляются разно-
образные связи категорий и в итоге они получают свое максималь-
но полное определение, полную конкретность. Являясь ступенькой
к мысленно-конкретному, средством достижения конкретного, каж-
дая категория при наиболее полном своем самовыражении стано-
вится в известном смысле «(конкретным». Происходит не только
переход «абстрактного» в «конкретное», -но и «конкретного» в «аб-
страктное»* 2 3. В этом также находит свое выражение поступатель-
ность процесса «восхождения».
При «восхождении» первостепенными для раскрытия сущности
становятся связи субординации (что, естественно, нисколько не
умаляет связей координации). Отношение «господствующее — под-
чиненное» становится ведущим для исследования. Принцип «вос-
хождения» нацеливает мысль на рассмотрение сначала определя-
ющей стороны, а затем стороны определяемой. Так, «легко понять
норму прибыли, если известны законы прибавочной стоимости.
В обратном порядке невозможно понять ни того, ни другого»’.
’ Вазюлин В. А. Восхождение от абстрактного к конкретному // Марксистско-
ленинская диалектика. Кн. 2. Диалектическая логика. С. 193—194.
2 Однако при всем том абстрактное продолжает оставаться абстрактным-
(при движении познания к конкретному), а конкретное — предметом познания во
всем его единстве многообразия.
3 Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 58.
Стремление учитывать этого рода зависимость категорий друг от
друга (т. е. отношение «господствующее — подчиненное») услож-
няет картину поступательного процесса «восхождения», генетиче-
ски более простая категория (например, в политэкономии — зе-
мельная рента) может оказаться при структурно-логическом иссле-
довании стоящей после генетически более сложной.
Важнейшими моментами в исследовании существенных связей
объекта выступают антиномические противоречия познания и рас-
крытие связей между противоположными сторонами, разрешение
противоречий.
Нацеленность на обнаружение противоречий тотальной сущно-
сти предмета. Эта нацеленность придает импульс процессу иссле-
дования и ведет к выявлению основных закономерностей предмета.
Одной из характерных черт экономической «клеточки» капита-
лизма была ее внутренняя противоречивость. В «Капитале»
К. Маркса противоречия товара были развернуты до противоречия
всего объекта исследования, до выявления главного закона функ-
ционирования капитализма. «Анализ, — писал В. И. Ленин, —
вскрывает в этом простейшем явлении (в этой „клеточке" буржуаз-
ного общества) все противоречия (respective зародыши всех про-
тиворечий) современного общества. Дальнейшее изложение пока-
зывает нам развитие (и рост и движение) этих противоречий и это-
го общества, в 2 (в сумме. — Авт.) его отдельных частей, от его
начала до его конца»1. Само «начало» здесь служит своеобразным
ориентиром, ведущим исследование от одного противоречия к дру-
гому, притом таким именно образом, что углубляется первоначаль-
ное (на уровне живого созерцания) знание об основном противоре-
чии объекта; исследование противоречий вширь сочетается с дви-
жением вглубь и идет от сущности первого порядка к сущности
второго порядка — вплоть до теоретического воспроизведения ос-
новной сущности, основного закона объекта. Такая нацеленность
познания на противоречия, на раздвоение единого на противопо-
ложные стороны и выявление связей между ними, на разрешение
противоречий составляет одно из важнейших нормативных требо-
ваний «восхождения» как принципа, или метода, исследования.
«При этом методе,— отмечал Ф. Энгельс,— мы исходим из первого
и наиболее простого отношения, которое исторически, фактически
находится перед нами... Это отношение мы анализируем. Уже са-
мый факт, что это есть отношение, означает, что в нем есть две
стороны, которые относятся друг к другу... При этом обнаружива-
ются противоречия, которые требуют разрешения. Но так как мы
здесь рассматриваем не абстрактный процесс мышления, который
происходит только в наших головах, а действительный процесс, не-
когда совершавшийся или все еще совершающийся, то и противоре-
чия эти развиваются на практике и, вероятно, нашли свое разре-
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 318.
шение. Мы проследим, каким образом они разрешались, и найдем,
что это было достигнуто установлением нового отношения, две про-
тивоположные стороны которого нам надо будет развить...»1
Исходной антиномией политэкономического анализа являются
следующие положения: 1) «товар сводится к стоимости» и 2) «то-
вар не сводится к стоимости». Ее разрешение предполагает изуче-
ние форм стоимости и реального обмена товаров. Исследуя товар,
К. Маркс выявляет потребительную стоимость и меновую стои-
мость продуктов труда. Каждый из товаров оказывается единством
взаимоисключающих одновременно взаимопредполагающих эконо-
мических форм. В актах обмена обе формы не могут выступать
вместе в одно и то же время: данный товар есть либо меновая, либо
потребительная стоимость. Но обмен происходит потому, что, имея
в себе меновую стоимость, данный товар полагает себя в другом в
виде потребительной стоимости, в той, в какой сам в это время на-
ходиться не может. Аналогичное происходит и с другим товаром.
Оба они измеряют свою стоимость друг в друге. Дальнейший ана-
лиз товарных отношений показывает, что «прямой обмен товара
на товар оказывается неспособным выразить общественно необхо-
димую меру затраты труда в различных сферах общественного про-
изводства (стоимость). Поэтому антиномия стоимости в пределах
простой товарной формы так и остается неразрешенной и неразре-
шимой. Здесь товар и должен— и не может находиться в обеих
взаимоисключающих экономических формах. Иначе обмен по стои-
мости невозможен. Но он никак не может одновременно находить-
ся в обеих формах. Антиномия безвыходная, неразрешимая в пре-
делах простой формы стоимости... Но — поскольку обмен по стои-
мости должен все-таки как-то совершаться — постольку антиномия
стоимости должна так или иначе находить свое реальное относи-
тельное разрешение. И это разрешение находит само движение
простого товарного рынка, порождая деньги, денежную форму вы-
ражения стоимости. Деньги в анализе Маркса и предстают как та
естественная форма, в которой само движение рынка находит
средство разрешения противоречия простой формы стоимости, пря-
мого обмена одного товара на другой товар»1 2.
Разрешение одного противоречия означает появление другого,
возникает противоречие между товаром и деньгами. При этом
прежнее противоречие стоимости не устранилось, а приняло новую
форму. Встает задача выявления условий, связанных с порожде-
нием прибавочной стоимости. Образуется новая антиномия: «ка-
питал возникает в обращении» — «капитал возникает вне обра-
щения». Она разрешается К. Марксом посредством поиска особого
товара, с одной стороны, не нарушающего закона стоимости, а с
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 497—498.
2 Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале»
Маркса. С. 252.
345
другой — ему противоречащего, делающего возможным и необхо-
димым прибавочную стоимость. Этим товаром оказалась рабочая
сила.
В своем труде «Капитал» К. Маркс использовал методологиче-
ский прием антиномий-противоречий не раз. «В «Капитале» воз-
никает своего рода их «цепочка», но число ее звеньев гораздо ме-
нее велико, чем число звеньев в ряду основного восхождения, ото-
бражающего в теории объекта этапы противоречивого развития
самого этого объекта. «Цепочка» антиномий подобна как бы пунк-
тирной линии, прослеживаемой только в пунктах, где в познании
возникают наибольшие теоретические трудности, причем антино-
мии иногда формулируются неявным образом»1.
Так, разрешая последовательно ряд противоречий-антиномий,
К. Маркс приходит к установлению главного противоречия капита-
листической экономики — противоречия между общественным ха-
рактером производства и частной формой собственности; он при-
ходит к выводу, что разрешение этого противоречия может быть
достигнуто посредством социалистической революции и установле-
ния общественной собственности на средства производства.
Итак, мы видим, что ориентация научного исследования на поиск
реальных противоречий предмета, выражающаяся зачастую в фор-
мулировании противоречий-антиномий самой теории, является дви-
жущей силой развития теории и способом выявления внутренней
сущности объекта, закономерностей и тенденций его развития.
В содержании принципа восхождения от абстрактного к конкретно-
му оказывается включенным весь категориальный аппарат диалек-
тики, все его законы (перехода количества в качество, отрицания
отрицания и др.); они обслуживают его, обеспечивая выполнение
главной его задачи: мысленного, теоретического воспроизведения
сущности исследуемого объекта.
Встает вопрос: везде ли в науке применим принцип восхожде-
ния от абстрактного к конкретному?
Некоторые полагают, что даный принцип всеобщ в том смысле,
что он применим во всех науках. Встречаются попытки показать,
например, что принцип восхождения от абстрактного к конкретно-
му применял Дж. К. Максвелл при создании теории электромаг-
нитного поля. Аналогичные утверждения делаются относительно
теории естественного отбора Ч. Дарвина, теории относительности
А. Эйнштейна и многих других теорий частных наук. Создается
впечатление, что всякий синтез научных данных, осуществляемый
на базе предварительно проведенного анализа, уже и есть метод
восхождения от абстрактного к конкретному.
Прежде всего не следует смешивать то, что всегда делалось под
напором самого научного материала и естественного движения по-
1 Агудов В. В. Восхождение от абстрактного к конкретному // Диалектика
научного познания. Очерк диалектической логики. С. 199.
346
знания от явления к сущности, от живого созерцания к абстрак-
циям, затем к их единству без должного осознания того, что в ходе
этого процесса реализуется диалектический принцип, принцип вос-
произведения структуры и развития объекта, — с ясно осознавае-
мым методологическим принципом как составным элементом диа-
лектической логики. Здесь примерно такое же различие, как и меж-
ду материалистической диалектикой и диалектикой стихийной. Во-
вторых, нужно убедиться, действительно ли в рассматриваемых
теориях была установка на поиск «начала» и «клеточки» теории и
какие антиномии-противоречия в их логической последовательно-
сти от «клеточки» до «результата» при этом разрешались. Нисколь-
ко не преуменьшая подвига в науке, совершенного Дж. К. Макс-
веллом, Ч. Дарвином, А. Эйнштейном и другими выдающимися
учеными, мы все-таки должны быть объективными и признать, что
принцип восхождения именно как методологический принцип в
этих теориях не применялся, хотя, конечно, какие-то его черты в
них и проявились.
С другой стороны, можно быть хорошо знакомым с содержа-
нием и назначением данного принципа, пытаться реализовать его,
но не получить желаемых результатов. В сложном положении, на-
пример, оказался известный специалист по правовой науке Д. А. Ке-
римов, поставивший такую задачу в книге «Философские осно-
вания политико-правовых исследований». Его доводы в пользу
теоретизации этой науки, как и критика им эмпиризма, являются
достаточно убедительными. Д. А. Керимов ставит вопрос о нахож-
дении «клеточки». Он пишет, что в юридической науке попытки
выдвинуть в качестве «клеточки» правовую норму или правоотно-
шение «не увенчались успехом по той простой причине, что сами
эти «клеточки» имеют своим началом факторы, далеко уходящие в
глубь социально-экономической жизни общества. Думается, что
таким исходным началом в системе юридической науки являются
не общественные отношения вообще, а те из них, которые с законо-
мерной необходимостью нуждаются в правовом регулировании.
Найти же общий объективный критерий этой необходимости в пра-
вовом регулировании общественных отношений — актуальнейшая
задача юридической науки, требующая для своего разрешения кол-
лективных усилий всех ее представителей» L Д. А. Керимов счи-
тает, что «центральным пунктом проникновения от политико-пра-
вовых феноменов к их сущности и восхождения от сущности поли-
тико-правовых феноменов к их конкретным проявлениям являются
определения политики и права»1 2. Д. А. Керимову так и не удалось
выделить «клеточку» данной науки, как и системы противоречий,
разрешение которых вело бы к последовательному логическому
1 Керимов Д, А. Философские основания политико-правовых исследований. М.,
1986. С. 118—119.
2 Там же. С. 125.
347
воспроизведению сущности предмета и выявлению главных зако-
нов его функционирования и развития.
В. С. Готт и И. С. Нарский указывают на неправомерность двух
тенденций в трактовке восхождения от абстрактного к конкретно*
му. Одна из них состоит в отождествлении его с формально-логи-
ческой дедукцией, другая — в подмене его всяким описанием дви-
жения объекта, его познания от прошлого через настоящее к буду-
щему или от простого к сложному. Восхождение в собственно
Марксовом смысле, отмечают они, означает исследование движе-
ния уже «ухваченной» сущности данного объекта, а значит, объек-
тивного развития данной сущности с учетом вытекающих из нее и
изменяющихся на основе ее развития явлений. Это движение от ме-
нее развитой сущности к более развитой. Такое теоретическое дви-
жение в наиболее полной доступной исследователю форме соответ-
ствует историческому пути развития основных движущих противо-
речий данного объекта, а значит, воплощает единство логического
и исторического при учете, однако, того, что отношения в зрелом
объекте перестраиваются и несколько отличаются от порядка свя-
зей в ходе его развития, а тем более становления. Возможность
применения метода восхождения зависит, таким образом, от ха-
рактера самой науки (есть ведь и чисто описательные научные дис-
циплины, и такие, специфический объект которых в принципе ли-
шен саморазвития или «нижней» границы существования) и от дос-
тигнутого ныне общего уровня развития данной науки (фитопале-
онтология или петрография, например, уровня, необходимого для
восхождения, не достигли)
Метод восхождения от абстрактного к конкретному может
иметь разные формы своего применения в зависимости от специфи-
ки предмета науки и разную полноту своей реализации. В одних
случаях он позволяет установить исходную «клеточку» исследова-
ния, в других — и «клеточку», и «начало». Но и это немало для
научных исследований, объект которых не имеет в своем генезисе
этапа становления. Таковы, к примеру, органическая химия и фи-
лософия.
До 60-х годов XIX столетия органическая химия почти совер-
шенно не знала тех веществ, которые должны были составить есте-
ственную основу всей ее системы; в химии не была еще обнаруже-
на исходная «клеточка», которая позволила бы показать, как по-
следовательно превращаются соответствующие углеводороды в бо-
лее сложные органические соединения. Из-за такого пробела вся
система органической химии была построена неверно; часто пере-
ходы в ней были искусственными, натянутыми, в ней отсутствова-
ло необходимое внутреннее единство. Немецкий химик-органик
Карл Шорлеммер поставил перед собой задачу вскрыть необходи-
1 Готт В. С.» Нарский И. С. Принцип восхождения от абстрактного к кон-
кретному и его методологическая роль // Философские науки. 1986. № 2. С. 67, 68.
348
мое единство органической химии. Ему удалось это сделать только
тогда, когда он после многих лет бесплодных попыток, доскональ-
но изучил диалектический метод познания К. Маркса и Ф. Энгель-
са, в частности «восхождение» в «Капитале» К. Маркса. Овладе-
ние этим принципом, законами и принципами диалектического
мышления и их применение к органической химии привели К. Шор-
леммера к установлению начального пункта усложнения всех ор-
ганических соединений; им оказались парафины. К. Шорлеммер
вскрыл на этой основе объективную диалектику взаимных превра-
щений органических веществ и построил достаточно доказательнук>
систему органической химии Ч Ф. Энгельс писал, что К. Шорлем-
мер «стал одним из основоположников современной органической
химии» 1 2.
Принцип восхождения от абстрактного к конкретному эвристи-
чен и для самой философии, для решения важных задач система-
тизации всеобщих категорий3.
ГЛАВА XXII
ПРИНЦИП ЕДИНСТВА ЛОГИЧЕСКОГО
И ИСТОРИЧЕСКОГО
В научном познании субъект преследует цель проникнуть в сущ-
ность тех или иных систем, в существенные связи, отношения, в за-
коны, обусловливающие существование и изменения систем. Вста-
ют задачи по раскрытию состава элементов и структуры объекта,
его функций и развития. Сложность этих задач усиливается благо-
даря наличию истории познания соответствующего объекта, накоп-
1 См.: Кедров Б. М. Три аспекта атомистики. Т. II. Учение Дальтона. Исто-
рический аспект. М., 1969. (3. 67-—112.
2 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 323.
3 Для более глубокого ознакомления с содержанием этого принципа диалек-
тической логики рекомендуем следующие работы: Ильенков Э. В. Диалектика
абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. М., 1960; Вазюлин В. А. Логи-
ка «Капитала» К. Маркса. М., 1968; Нарский И. С. Левин Г. Д. Принцип восхож-
дения от конкретного к абстрактному Ц Диалектика научного познаниия. Очерк
диалектической логики. М., 1978; там же: Агудов В. В. Восхождение от абст-
рактного к конкретному; Кумпф Ф., Оруджев 3, М. Диалектическая логика. Ос-
новные принципы и проблемы. М., 1979; Агудов В. В. Логическое и историческое,
абстрактное и конкретное в развитии научного познания // Материалистическая
диалектика как общая теория развития. М., 1982. Т. 2; Материалистическая диа-
лектика. Краткий очерк теории. М., 1985; Джумадурдыев С. Восхождение от аб-
страктного к конкретному как метод развития теоретического знания Ц Вопросы
философии. 1985. № 7; Андреев И. Д, Диалектическая логика. М., 1985; Нале-
тов И. 3. Конкретность философского знания. М., 1986; Готт В. С., Нарский И. С,
Принцип восхождения от абстрактного к конкретному и его методологическая
роль // Философские науки. 1986. № 2; Вазюлин В. А. Восхождение от абстракт-
ного к конкретному // Марксистско-ленинская диалектика. Кн. 2. Диалектическая
логика. М., 1986.
349
лению и уточнению фактов, их интерпретаций, гипотетических по-
строений, имевших место в прошлом. Познавательные ситуации,
когда объект оказывается достаточно простым и эффективно ис-
следуется вне развития и без учета истории его познания, столь
редки, что считаются уже достоянием первых этапов развития зна-
ния, не определяющими лицо современной науки.
Проблема логического и исторического (так будем называть
проблему соотношения логического и исторического) является об-
щей для всех наук — естественных, общественных, гуманитарных,
технических, медицинских и сельскохозяйственных, где предмет
научного познания выступает как развивающая целостность. Ис-
следователь здесь — и это уже отмечалось выше, в главе о прин-
ципе историзма — неизбежно сталкивается с проблемой, как надо
подойти к изучению предмета, с чего начинать воспроизведение его
истории в мышлении (мы это иллюстрировали на примере государ-
ства): чтобы вскрыть сущность предмета, необходимо воспроизвес-
ти реальный исторический процесс его развития, но последнее воз-
можно только в том случае, если нам известна сущность предмета.
Разрыв этого порочного круга достигается в науке (вернее, может
быть достигнут, ибо рассматриваемые принципы есть лишь реко-
мендации, реальная эффективность которых зависит также и от
других факторов) путем обращения к более широкой проблеме —
проблеме «исторического и логического». От того, как решается
эта проблема, зависят и направление научного поиска, и резуль-
таты самого исследования.
Важность данной проблемы признается, однако, далеко не все-
ми философами и представителями частных наук. В неокантиан-
стве, например, открыто отвергалась логичность исторического про-
цесса; считалось, что история не постигает закономерностей обще-
ства, но описывает лишь единичные события в их соотнесенности с
ценностями. Поэтому логическое (как закономерное) в науках о
культуре отсутствует. Проблема исторического и логического фак-
тически устранялась и в прагматизме. У. Джемс, например, видел
в философии лишь неизменные проблемы и повторение их решений.
«История философии», — писал он, — является в значительной ме-
ре историей своеобразного столкновения человеческих темпера-
ментов» В антисциентистских концепциях сильны стремления по-
кончить со всяким историческим познанием объекта, непосредст-
венно не связанным с характером и состоянием «современного»
субъекта.
Четкую постановку проблемы «исторического и логического» и
в определенном смысле ее наиболее последовательное решение мы
находим у Гегеля.
Освещая историю философии, это чрезвычайно сложное духов-
ное образование, он указывает на поверхностность и ошибочность
1 Джемс В. Прагматизм. СПб., 1910. С. 11.
350
представления, будто она есть «галерея мнений», перечень произ-
вольных мыслей, лишь зафиксированных в хронологической после-
довательности. История философии, отмечал он, хотя и «является
историей, мы тем не менее в ней не имеем дела с тем, что прошло
и исчезло... История философии имеет своим предметом нестарею-
щееся, продолжающее свою жизнь»1. «История философии пока-
зывает, что кажущиеся различными философские учения представ-
ляют собой отчасти лишь одну философию на различных ступенях
развития, отчасти же особые принципы, каждый из которых лежит
в основании одной какой-либо системы, суть лишь ответвления од-
ного и того же целого. Последнее по времени философское учение
есть результат всех предшествующих философских учений и долж-
но поэтому содержать в себе принципы всех их; поэтому, если толь-
ко оно представляет собою философское учение, оно есть самое
развитое, самое богатое и самое конкретное»1 2. Новейшая филосо-
фия есть результат всех предшествующих принципов, ни одна си-
стема философии не отброшена. Опровергается, с точки зрения
Гегеля, не принцип данной философии, а лишь предположение, что
данный принцип есть окончательное абсолютное определение.
Стержнем историко-философского развития, по Гегелю, являет-
ся логическое как процесс восхождения от абстрактного к конкрет-
ному. Логическое по своей сути есть логика Абсолютного духа, его
саморазвитие. Абсолютный дух приходит к самопознанию последо-
вательно, через конкретно-исторические системы философии. «По-
следовательность систем философии в истории, — указывал Ге-
гель, — та же самая, что и последовательность в выведении логи-
ческих определений идеи... Если мы освободим основные понятия,
выступавшие в истории философских систем, от всего того, что от-
носится к их внешней форме, к их применению к частным случаям
и т. п., если возьмем их в чистом виде, то мы получим различные
ступени определения самой идеи в ее логическом понятии. Если, на-
оборот, мы возьмем логическое поступательное движение само по
себе, мы найдем в нем поступательное движение исторических яв-
лений в их главных моментах; нужно только, конечно, уметь рас-
познавать эти чистые понятия в содержании исторической формы.
Можно было бы думать, что порядок философии в ступенях идеи
отличен от того порядка, в котором эти понятия произошли во вре-
мени. Однако, в общем и целом, этот порядок одинаков»3.
Тезис о совпадении исторического и логического не был для Ге-
геля препятствием для отступлений от логического. Если в логи-
ческом первой категорией у него значилась категория бытия, то на-
чалом античной философии он брал не систему элеатов, где она
была впервые сформулирована, а ионийскую философию (согласно
1 Гегель. Соч. М.; Л., 1932. Т. IX. С. 42.
2 Гегель. Соч. М.; Л., 1929. Т. I. С. 31.
3 Гегель. Соч. М.; Л., 1932. Т. IX. С. 34.
351
самой истории). Имея в виду подобные отступления, Гегель писал:
«...хотя ход развития философии в истории должен соответствовать
ходу развития логической философии, в последней все же будут
места, которые отпадают в историческом развитии»
Тем не менее у Гегеля проявился схематизм. Историческое у
него нередко подгонялось под логическую схему, конкретно-исто-
рические философские системы не получали всесторонней оценки.
Так, он был несправедлив в отношении материалистических систем,
недооценивал их позитивный вклад в философию; история фило-
софии фактически сводилась им к истории идеалистических систем.
Первичным, определяющим развитие философии (как и объек-
та научного познания вообще) оказывалось логическое, а производ-
ным от него и подчиненным — историческое. Примат логического
был связан с идеалистическим миропониманием Гегеля.
Абсолютная идея, по Гегелю, лежит в фундаменте не только
природы, но и общества, всей духовной культуры. Собственно раз-
витие есть развертывание заложенных в Идее определений: в своем
развитии понятие «...остается у самого себя и... через него ничего
не полагается нового по содержанию, а лишь происходит измене-
ние формы»1 2. Логическое есть подлинное содержание, историче-
ское — его форма, определяемая содержанием. Таким образом,
идеалистическое решение вопроса о соотношении природы и духа
было трансформировано в сфере общей методологии в виде пер-
вичности логического по отношению к историческому.
У Гегеля есть много положений, касающихся соотношения ис-
торического и логического и вошедших в арсенал научной фило-
софии: среди них положение о неразрывности логического и исто-
рического, о совпадении «результата» и «начала» научного иссле-
дования и т. п. Остановимся на главной стороне диалектико-мате-
риалистического понимания проблемы «исторического и логиче-
ского» — на соотношении исторического и логического, на много-
аспектное™ этого соотношения.
Для основоположников марксизма не было какого-то одного,
единственного решения проблемы соотношения исторического и ло-
гического, поскольку и понятие «историческое», и понятие «логи-
ческое» могли означать как материальные, так и духовные фено-
мены, и поскольку данная проблема оказывалась связанной с раз-
ными познавательными задачами. Но везде, во всех случаях стро-
го прослеживалась материалистическая ориентация процессса по-
знания.
Проблема «исторического и логического» имеет комплексный
характер, распадается на несколько проблем или аспектов, сторон.
1 Гегель. Соч. М.; Л., 1932. Т. IX. С. 266.
2 Гегель Соч. М.; Л., 1929. Т. I. С. 266.
352
И. С. Нарский1 выделяет в ней четыре составляющие: 1) соот-
ношение логической последовательности в построении теории изу-
чаемого развивающегося объекта и этапов его истории; 2) соотно-
шение логического построения теории объекта и исторических прие-
мов его исследования; 3) соотношение логического метода построе-
ния теории объекта с историей учений об этом объекте и имевших
в прошлом место попыток создания такой подлинно научной тео-
рии; 4) соотношение способа исследования и способа изложения
материала.
С точки зрения А. Н. Елсукова, данная проблема имеет три ас-
пекта 1 2. Аспект I — соотношение между историческим и логиче-
ским как соотношение между объективной реальностью и ее отра-
жением в сознании человека. Аспект II — соотношение историче-
ского и логического в самой объективной действительности. Здесь,
в свою очередь, два угла зрения: а) логическое понимается как
объективная логика развития объекта; «логическое» идентично за-
кономерному, сущности объекта, а «историческое» — объективной
истории, конкретной форме объективной закономерности развития,
6) логическое понимается как результат (объективного развития,
как структура «ставшего», существующего в данное время объекта,
а историческое — как сам генезис, само развитие объекта. Ас-
пект III — соотношение исторического и логического в процессе
познания. Здесь возможны, по крайней мере, три плоскости анали-
за: а) соотношение исторического и логического как сотношение
между эмпирическим и теоретическим уровнями исследования в
собственно историческом познании; б) соотношение исторического
и логического как соотношение между познанием генезиса объекта
и познанием структуры функционирующего объекта на современ-
ном этапе его развития; в) соотношение исторического и логическо-
го как сотношение между познанием данной структуры объекта в
истории науки и на современном уровне.
Сопоставление точек зрения И. С. Нарского и А. Н. Елсукова
(а к ним можно присоединить взгляды Э. В. Ильенкова, В. А. Ва-
зюлина, А. Г. Спиркина и др.) показывает почти полную совпадае-
мость позиций советских философов по поводу многогранности
проблемы «исторического и логического» и ее составных частей.
Мы рекомендуем студентам ознакомиться с работами названных
философов и прежде всего с отмеченными работами И. С. Нарско-
го и А. Н. Елсукова, чтобы иметь представление о том, сколь фун-
даментально и своеобразно обосновывается решение проблемы по
каждой из выделяемых ее сторон.
1 Нарский И. С. Развитие материалистической диалектики как теории и ме-
тода познания // Марксистская философия в XIX веке. Кн. первая. М., 1979.
С. 446—460.
2 См.: Елсуков А. Н. Проблема исторического и логического // Вестник МГУ.
1969. № 4. С. 48—58.
353
Мы же выделим сейчас несколько главных моментов этого ре-
шения. Прежде всего обращает на себя внимание специфичность
понятий «историческое» и «логическое» в зависимости от характе-
ра проблемы (ее «аспекта», «среза», «угла зрения»). Так, логиче-
ское выступает и как объективная закономерность развития объек-
та, и как отражение логики объекта субъектом познания в теории
истории, и как теоретическое и эмпирическое, взятое в соотнесении
с объективной реальностью, и как теоретическое воспроизведение
структуры современного состояния объекта.
Соотношение логического и исторического в разных аспектах
также не одинаково: оно либо имеет свои акценты, либо в одном
аспекте оказывается по существу иным, чем в другом. Так, если
брать историческое и логическое как сотношение между объектив-
ной реальностью и ее отражением в сознании человека, то оно бу-
дет полностью определяться материалистическим решением основ-
ного вопроса философии; иначе говоря, здесь должна раскрывать-
ся материалистическая мировоззренческая ориентация в противо-
положность идеализму, например, объективному идеализму Геге-
ля. Если взять историческое и логическое как объективную кон-
кретную историю и объективную закономерность, то их соотноше-
ние будет подчинено диалектике общего и отдельного, сущности и
форм ее проявления.
Выделенные И. С. Нарским и А. Н. Елсуковым стороны, аспек-
ты проблемы соотношения исторического и логического тесно свя-
заны друг с другом. Аспект, обозначенный как соотношение между
эмпирическим и теоретическим уровнями исследования, в собствен-
но историческом познании предполагает для своего научного реше-
ния рассмотрение проблемы в плоскости объективной реальности
(общая закономерность и ее конкретные формы). В то же время
«уровневый» аспект проблемы выступает предпосылкой для выяс-
нения соотношения между познанием в истории науки и на данном
этапе ее развития. Все многообразие сторон проблемы объединяет-
ся в одно целое основополагающим, центральным аспектом, имен-
но тем, который непосредственно связан с основным вопросом фи-
лософии.
Какой бы аспект (или составная часть) общей проблемы соот-
ношения исторического и логического ни рассматривался, недо-
оценка какой-либо одной из сторон этого соотношения недопусти-
ма. Весьма распространена например, недооценка исторического
при его сопоставлении с логически-материальным. Например, сколь
бы ни была важна общая логика капиталистического развития, она
не только не исключает, а, наоборот, предполагает анализ истории
отдельных буржуазных стран, их экономики, политических движе-
ний и т. п. (Такое «историческое» отражено в произведениях
К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» и
В. И. Ленина «Развитие капитализма в России».)
354
Рассматривая вопрос о соотношении исторического и логическо-
го в общественном развитии, М. Н. Грецкий отмечает некоррект-
ность представления, будто логическое как общий, или «магист-
ральный», ход истории проявляется в многообразном, конкретно-
историческом. Такое представление, отмечает он, влечет за собой
чрезмерное сближение с гегелевской концепцией, согласно которой
логическое начало «эзотерически» скрыто внутри реальной истории
и является ее подлинной движущей силой, проявляющейся в виде
многообразных конкретных форм и действий. «Такое представление,
даже переосмысленное материалистически (вместо «разума» —
объективная закономерность), означало бы в лучшем случае вмес-
то телеологического фаталистическое понимание истории... В марк-
систском понимании историческое первично по отношению к логи-
ческому, однако не в том смысле, как это иногда представляется:
историческое как материальное, а логическое как его мысленное,
теоретическое отражение, где, по существу, одна проблема подме-
няется другой. Историческое первично потому, что единообразное
логическое складывается из многообразного исторического, ибо ло-
гическое представляет собой результат, а точнее — цепочку резуль-
татов человеческой деятельности»1.
В этих суждениях содержится квинтэссенция общего решения
проблемы «историческое и логическое» в соответствующем аспекте.
Одно лишь уточнение: нецелесообразно при этом применять тер-
мин «первичное». Когда указывается на «первичность» (как, к при-
меру, в случае с вопросом о соотношении духа и природы), то под-
разумевается существование одного из двух явлений до и незави-
симо от второго и производность второго от первого. Между тем в
нашем случае ни логическое не существует до исторического, ни
историческое до логического. Они даны одновременно, в неразрыв-
ном своем единстве. Иное дело — отношение соподчиненности в
рамках одновременной данности: историческое является определя-
ющим в отношении логического в одном (отмеченном М. Н. Грец-
ким) плане, но в другом, наоборот, логическое (как более глубокая
сущность) является ведущим по отношению к историческому. Так
что не следует смешивать субординационные отношения с отноше-
ниями порождающего характера.
Разграничение исторического и логического в данном аспекте
не должно вести ни к абсолютизации логического, ни к преувеличе-
нию значимости исторического, к выводу, будто историческое, а не
логическое первопланово и в научном познании общественного раз-
вития. «Разграничение логического и исторического, — как верно
подчеркивает М. Н. Грецкий, — лишь первый, «рассудочный» мо-
1 Грецкий М. Н. Логическое и историческое в учении Маркса об обществен-
ном развитии // Философские науки. 1983. № 2. С. 14.
12* 355
мент. В целом же история может быть понята лишь как диалекти-
ческое единство исторического и логического» Ч
Важное значение в научном познании имеет та грань проблемы
исторического и логического, которая выражена в соотношении тео-
рии объекта на данной стадии его развития («логического») и фак-
тической истории этого объекта («исторического» как самодвиже-
ния самого объекта). Историческое здесь способно задать общее
направление в развертывании логического, так как зрелый объект
есть результат исторического развития и содержит в себе в «сня-
том» виде это историческое. Основные этапы (или звенья) истори-
ческого становятся предпосылкой для создания категориального
каркаса теории объекта, развертывающей свое содержание от про-
стого к сложному, от абстрактного к мысленно-конкретному. Как
отмечал К. Маркс, «...ход абстрактного мышления, восходящего от
простейшего к сложному, соответствует действительному историче-
скому процессу» 2.
На примере теоретического анализа экономической системы ка-
питализма К. Маркс показал, что историческое не должно быть все
же доминирующим при постижении сущности ставшей системы.
Он писал, что недопустимым и ошибочным было бы брать эконо-
мические категории в той последовательности, в которой они исто-
рически играли решающую роль. Наоборот, их последовательность
определяется тем отношением, в котором они стоят друг к другу
в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо
противоположно тому, которое представляется естественным или
соответствующим последовательности исторического развития.
К примеру, земельная рента (аналогично обстоит дело с категория-
ми «деньги», «торговый капитал» и т. п.). В средневековье господ-
ствовала феодальная земельная рента; она исторически предшест-
вовала капиталу, затем трансформировалась в буржуазную зе-
мельную ренту. Но на основании этой исторической последова-
тельности К. Маркс считал невозможным строить последователь-
ность логическую таким образом, чтобы категория «земельная рен-
та» рассматривалась ранее категории «капитал». При структурно-
логическом анализе зрелого объекта последовательность изучения
данных сторон, по существу, иная — от капитала к земельной рен-
те, ибо только через понимание этого господствующего в буржуаз-
ном обществе отношения (капитала) возможно понять сущность
капиталистической земельной ренты-. В этой последней феодальная
земельная рента сохранена лишь в «снятом» виде. Итак, если в
«историческом» исследовании (т. е. при историческом описании
или теории истории объекта) сначала идет рента, то в «логиче-
ском» — капитал^ В приведенном выше высказывании К. Маркса
1 Грецкий М. Н. Логическое и историческое в учении Маркса об обществен-
ном развитии. С. 14.
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 39.
356
подчеркнута ведущая роль логического по отношению к историче-
скому при исследовании структуры уже ставшего, функционирую-
щего в данное время объекта.
Рассматривая проблему исторического и логического в данном
аспекте, И. С. Нарский обращает внимание на два принципа, кото-
рыми следует руководствоваться в научном исследовании объекта:
принцип проспективности и принцип познавательной ретроспекции.
Согласно первому принципу, теперешнее (развитое) состояние
объекта невозможно хорошо изучить и понять без изучения его
исторического становления (это и есть, иначе говоря, принцип ис-
торизма). Согласно же принципу ретроспекции (принципу возврат-
ного анализа), к прошлым состояниям нужно подходить со знанием
зрелых состояний объекта.
Второй принцип позволяет более точно определить то, чему суж-
дено впоследствии обрести существенную значимость, хотя внача-
ле оно и кажется «случайным», «малосущественным» или вообще
еще не выделившимся из других образований. «Анатомия челове-
ка, — подчеркивал К. Маркс, — ключ к анатомии обезьяны. На-
оборот, намеки более высокого у низших видов животных могут
быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже
известно» Аналогично, по К. Марксу, обстоит дело и с экономи-
ческими структурами: буржуазная экономика дает ключ к антич-
ной экономике.
Конечно, при таком подходе имеется опасность модернизации
прошлого, в частности, опасность оценить низшее состояние (заро-
дышевую структуру) как только подготавливающее высшую сту-
пень, только с ней связанное или отыскать «прообраз», вовсе не
являющийся таковым. Но если иметь в виду эту опасность и ней-
трализовать такую возможность другими установками (прежде
всего, принципом проспективности), то принцип познавательной
ретроспекции становится одним из эвристических принципов науч-
ного исследования.
При поверхностном понимании, отмечает И. С. Нарский, прин-
цип ретроспекции кажется полной противоположностью принципу
проспективного отражения исторической последовательности в ло-
гических связях. На деле именно он помогает более точному по-
знанию действительности и выявлению глубинных процессов, ко-
торые представляются лишенными строгой линейной упорядоченно-
сти, конгломератом сосуществований, а на деле составляют вполне
строгую последовательность и субординацию, простирающуюся из
прошлого через настоящее и будущее.
И. С. Нарский ставит далее вопрос о том, какими же соображе-
ниями регулируется переход от «прямого» хода исследования к
«обратному». Они вытекают, пишет он, из той последовательности
в анализе сторон объекта на высшей стадии его существования,
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 731.
357
которая в свою очередь диктуется объективными отношениями и
связями этих сторон. «Данная последовательность не совпадает с
исторической и организуется под воздействием исходных для выс-
шей стадии объекта процессов, т. е. иначе, чем историческая. Та-
кими процессами будут те, которые постоянно и расширенно вос-
производят условия своего существования, а вместе с ними, прони-
зывая всю «ткань» объекта как наиболее общее и в то же время
относительно простое для него состояние, вызывают к жизни и все
другие, свойственные этому объекту и существенные для него про-
цессы и явления. Исходные доминирующие процессы, возникая на
основе предшествующих им и более низших форм, подчиняют за-
тем их себе, превращают эти формы в свои органы и определяют
новое их содержание. Отсюда — перестройка связей в объекте и
замена при его познании исторического порядка категорий теорети-
чески структурным... Но вызываемая сказанным перестройка в суб-
ординации изучаемых явлений не абсолютна, она не затрагивает
связей внутри относительно самостоятельных фрагментов общего
исследования и отнюдь не перечеркивает исторически возникших
связей и последовательностей»1.
Если подвести теперь общий итог рассмотрения проблемы соот-
ношения логического и исторического в данном аспекте, то можно
сказать, что теоретико-структурное (логическое) неразрывно свя-
зано с историческим, подчиняется его главным этапам, но в то же
время всецело подчинено задаче исследования связей и отношений
уже развившейся материальной системы, в «снятом» («исправлен-
ном») виде содержащей историю своего формирования.
Более подробно существо логического способа исследования ор-
ганической целостности (как способа восхождения от абстрактного
к конкретному) уже освещено нами в предыдущем разделе нашей
работы.
Коснемся еще одной стороны проблемы исторического и логиче-
ского — соотношения двух способов критики. В работах основопо-
ложников марксизма большое место уделяется характеристике это-
го аспекта проблемы. И в данном случае логическое и историческое
мыслились в неразрывном единстве. Тому подтверждение — про-
изведение К. Маркса «Капитал», в котором взаимосвязаны оба
способа критики (подзаголовок этого труда — «Критика политиче-
ской экономии»).
Существо исторического способа критики заключается в крити-
ческом анализе предшествующих концепций путем сопоставления
их с тем состоянием развивающегося объекта, которое они призва-
ны отразить. Иначе говоря, здесь историческое отражение объекта
(описательное или теоретическое), взятое в естественной последо-
вательности учений, рассматривается в их соотнесенности с соот-
1 Нарский И. С. Развитие материалистической диалектики как теории и мето-
да познания // Марксистская философия в XIX веке. Кн. первая. С. 450—451.
358
ветствующими этапами или состояниями развивающегося объекта.
На этом пути выявляется не только конкретно-историческое значе-
ние анализируемых концепций, степень их достоверности по отно-
шению к прошлому объекта, те или иные стороны, структуры, отно-
шения объекта, выражаемые в категориях, их координационных и
субординационных связях, что оказывает помощь в исследовании
объекта на более высоком этапе его развития, в момент примене-
ния теоретико-структурного способа его исследования. «Историче-
ское» здесь служит «логическому», оставаясь при том историче-
ским.
К. Маркс был внимателен к истории учений, к их объективной
оценке. Приводя в своем «Капитале» высказывания экономистов
прошлых времен, он замечал: «Здесь цитата должна лишь устано-
вить, где, когда и кем была впервые ясно высказана та или другая
мысль, составляющая определенную ступень в развитии экономиче-
ских учений. При этом имеется в виду указать лишь одно: что дан-
ный взгляд экономиста имеет значение для истории науки, что он
представляет собой более или менее адекватное теоретическое вы-
ражение экономических условий своего времени» L Исторический
способ критики позволял выявить преемственность марксистской
концепции объекта с предшествующими учениями, ассимилировать
все ценные достижения прошлого и тем самым утвердить новое по-
нимание как закономерный результат научного развития.
Исторический способ критики, однако, ограничен в своих воз-
можностях. Одна из трудностей, возникающих при его примене-
нии,— отсутствие в момент критики прошлых учений некоторых из
тех состояний объекта, на которые они в свое время были спроеци-
рованы, и реконструкция этих состояний по оставшимся «следам»
или по более развитым формам, где они, возможно, предстают в
уже существенно измененном виде.
Но ведь исторический способ критики — не самоцель, а одно из
средств научного исследования «современного» состояния объекта*
Поэтому при теоретико-структурном освоении уже ставшего объек-
та исторический способ дополняется логическим способом критики.
Его сущность — в анализе прошлых концепций под углом зрения
более позднего, современного состояния объекта и под углом зре-
ния отношения к теоретико-структурному его отражению в резуль-
тирующей концепции.
Данный момент хорошо изложен в монографии В. С. Черняка
«История. Логика. Наука». В. С. Черняк отмечает, что при логиче-
ском методе критики история экономических учений сравнивается
не с фактами более или менее отдаленного прошлого, а с фактом
современной К. Марксу экономической действительности. Преиму-
щество такого способа рассмотрения состоит в том, пишет
В. С. Черняк, что факты современной действительности были
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 29.
359
К. Марксу более известны по сравнению с фактами прошлого и в
принципе более доступны. Но главное заключалось не в этом. Зре-
лая форма развития объекта — капиталистического способа произ-
водства — открывала возможность исследовать различные формы
экономических отношений в той именно точке, где они достигли
своего полного и отчетливого выражения. Поэтому сопоставление
истории экономических учений с фактами современной К. Марксу
действительности в максимальной степени могло обнаружить их
сильные и слабые стороны. При этом логический метод критики,
являвшийся в «Капитале» К. Маркса ведущим, дополнялся в ряде
случаев историческим способом. «Логическое» постоянно пополня-
лось у него «историческим» — ссылками на действительный ход
экономического развития и на соответствующую ему экономиче-
скую литературу. Такой подход эвристичен не только в области по-
литэкономии, но и в естествознании, применительно к анализу са-
мой науки
Таким образом, и при рассмотрении «исторического» и «логи-
ческого» как способов критики ученые не должны отрывать друг от
друга историческое и логическое, а тем более противопоставлять их
друг другу, но должны брать их во взаимосвязи, в единстве; при
теоретико-структурном отражении современного состояния объек-
та ведущим звеном в этом единстве должно выступать логическое.
Итак, мы видим, что историческое и логическое не являются
альтернативами при их применении в научном исследовании. И то
и другое подчиняется задаче всестороннего и наиболее глубокого
познания объекта. В то же время единство исторического и логи-
ческого конкретно и зависит от задач, целей научного исследова-
ния: в одних случаях историческое выдвигается на первый план,
используя для своих целей логическое, как, например, при истори-
ческом описании или теоретической истории; в других случаях,
наоборот, логическое выступает ведущим началом во взаимоотно-
шениях с историческим. Во всех случаях их соотношение базирует-
ся на материалистическом решении вопроса об отношении мышле-
ния к материальному бытию и подчинено требованию достижения
адекватного и наиболее полного познания развивающегося объекта.
1 Черняк В. С. История. Логика. Наука. М., 1986. С. 280—282 (о применении
решения проблемы исторического и логического в данном ее аспекте к развитию
естествознания см. с. 282—291).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Заканчивая работу над учебным пособием, авторы отдают себе
отчет в проблематичности подачи учебного материала в условиях
активного процесса перестройки всей системы философского обра-
зования в нашей стране. Сейчас стоит задача избавиться от тех де-
формаций, которые накопились в нашей философии за несколько
последних десятилетий. К числу таких деформаций относятся:
чрезмерная идеологизация и политизация философского знания,
сводившие философию на уровень политграмоты; провинциализм
философской проблематики, явившийся результатом недооценки
достижений мировой философии; избыточный социологизм и, как
следствие, отсутствие интереса к личностной, «экзистенциальной»
проблематике; как правило, негативный, а не конструктивный под-
ход к критике немарксистских философских доктрин; философ-
ский сциентизм, выражающийся в сведении всех предпосылок фи-
лософии к обобщению науки и игнорировании других способов
духовно-практического освоения мира человеком и др.
В настоящее время также становится ясным, что готовить фи-
лософов-профессионалов только как специалистов в области
диалектического и исторического материализма нельзя. Препода-
вание философии должно строиться на освоении всех достижений
мировой философской мысли. Наряду со знанием марксистского
решения фундаментальных философских проблем философ-профес-
сионал должен хорошо разбираться и в других подходах к реше-
нию этих проблем, умея при этом извлекать рациональные зерна
из самых различных философских учений прошлого и настоящего.
Более того, можно смело утверждать, что подлинно творческое
развитие марксистской философии должно опираться на достиже-
ния мировой философии.
Во второй части пособия авторы постарались максимально
учесть те новые тенденции, которые возникают сейчас в нашем
философском образовании. Здесь акцент делается на проблемном
изложении материала, хотя не все проблемы удалось охватить.
При рассмотрении основных проблем теории познания даются раз-
личные подходы к их решению, без навязывания авторской кон-
цепции. Задача студентов самостоятельно проанализировать до-
стоинства и недостатки различных подходов и самостоятельно вы-
брать приемлемое для них решение. При этом не следует просто
отбрасывать не устраивающую студента точку зрения. Прежде чем
361
сделать это, надо обнаружить в ней рациональный смысл и поста-
раться самому сформулировать синтетическое, обобщающее реше-
ние проблемы. Это единственно творческий и наиболее эффектив-
ный путь изучения философии, ведущий к развитию самостоятель-
ности мышления. Характерным в этом отношении можно считать
раздел об идеальном, в котором выявляются различные подходы
к пониманию идеального, существующие как в советской, так и
мировой философии, фиксируются рациональные моменты в каж-
дом из подходов. Выработать же синтетическое определение иде-
ального студентам предлагается самим. Аналогичную методичес-
кую структуру имеют также разделы об интуиции, сознании и др.
Важно заметить, что студент не должен рассматривать посо-
бие как собрание готовых ответов для сдачи экзаменов. Пособие
скорее представляет собой путеводитель по проблемам, решение
которых надо искать в соответствующей литературе.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Материя и дух: предел противоположности
Материалистическая традиция, в русле которой подготовлена
данная работа, обусловила приоритетное рассмотрение в ней мате-
рии (ее форм, атрибутов) и лишь затем — сознания, познаватель-
ного отношения человека к миру. Но диалектический подход, при-
нятый авторами, предполагает, что само исследование, проведен-
ное в работе, и изложение его результатов должны быть осуществ-
лением требований диалектики. Одно из таких требований — сов-
падение «конца» и «начала» в применении к данной работе пред-
ставляется как вопрос о необходимости и целесообразности воз-
врата к некоторым исходным философским представлениям. Та-
кой способ направлен не просто на воспроизведение исходного по-
нятия, а на его обогащение и конкретизацию. Здесь имеется в виду
прежде всего содержание понятия «материя», раскрытие которого,
как мы полагаем, требует теперь, после освещения проблем гно-
сеологии (идеального, творчества и т. п.), несколько иных акцен-
тов. Это необходимо сделать еще и потому, что в последние годы
на страницах одного из наших философских журналов («Философ-
ские науки») развернулась дискуссия по вопросу о материи и вы-
явился более значительный, чем ранее, спектр разных, порой взаи-
моисключающих представлений о содержании понятия «материя»
и его определениях. Среди философов существуют весьма большие
расхождения во мнениях по этой проблеме, что следует, по-видимо-
му, признать естественным.
* *
Что «первично»: понятие материи или мировоззрение? Этот воп-
рос не менее важен для определения существа материи, чем вопрос
«что первично: материя или сознание?»
Понятие материи не дается человеку a priori, не с него, как по-
нятия, начинается формирование мировоззрения человека и дале-
ко не в каждом индивидуальном мировоззрении оно, между про-
чим, имеется. Но если уж оно есть, то выступает результатом пре-
жде всего самостоятельного мироосмысления. Ведущим началом
в процесе формирования мировоззрения личности, а значит, и по-
нятия материи является жизненный опыт индивида, его чувства,
переживания, понимание внешнего мира в связи со своим личным
бытием. Именно через этот опыт преломляется знание о мире и об
363
отношении к внешнему миру, получаемое при чтении философской,
религиозной или художественной, научной литературы. Материя
как понятие — это прежде всего результат внутриличностного ос-
мысления мира и его личностных оценок.
Вопрос о сущности понятия «материя» затрагивает основы лю-
бого более или менее развитого, а тем более философского миро-
воззрения, и его обсуждение не может не инициировать при мно-
жественности индивидуальных воззрений на мир и множествен-
ность трактовок материи, их своеобразие, порой полярность и аль-
тернативность. Но философский плюрализм не исключает единст-
ва по каким-то важнейшим параметрам. Эта общезначимость осно-
вания формируется и укрепляется прежде всего ориентацией на
общечеловеческий опыт, на принцип научности при его ассимиля-
ции. С этой позиции можно было бы избежать как излишней реля-
тивизации понятия «материя», так и полной его унификации, стан-
дартизации.
И по проблеме материи необходимо постепенное, но системати-
ческое наращивание моментов взаимопонимания среди философов,
причем как между сторонниками материалистической ориентации,
так и между представителями материализма и идеализма.
«Материя» и материализм зачастую предстают перед своими
оппонентами в искаженном образе. До сих пор для многих из них
материя — косное, бездуховное образование, а материалисты —
люди, либо недооценивающие, третирующие дух, духовность, либо
вообще лишенные духовности. И сами материалисты нередко спо-
собствуют такому мнению, отделяя чрезмерно материю от духа.
Правда, при этом мы можем иронизировать и по поводу идеализ-
ма, в связи с нападками которого на материю Л. Шестов в «Стран-
ствованиях по душам» заметил, что на самом-то деле материя —
самая покорная, поддающаяся человеку сущность, вся беда, все
трагедии человечества не в ней, а в идеях1. Но дело даже не
в этом, а в том, что понятие «материя», как и всякое понятие, по-
стоянно меняется, оно уже другое; другим становится и «дух».
И не во встречном ли движении друг к другу они способны одо-
леть свою «инертность» и «косность»? На этом пути ни материа-
лизм, ни идеализм ничего не теряют из своего существа, но, очи-
щаясь еще от одного мифа, способны в достойных формах полеми-
зировать друг с другом.
Кстати, о гносеологическом основании полемики.
Нет, наверное, ни одной сколько-нибудь существенной пробле-
мы в философии, по которой не имелось бы столкновений позиций
среди специалистов. В их основании лежат, как правило, веские
причины. Однако немало было и таких дискуссий, в ходе которых
1 «Самый страшный враг всего одушевленного не косная материя... самый
страшный и беспощадный враг — это идеи. С идеями, и только с идеями, нужно
бороться тому, кто хочет преодолеть ложь мира> (Шестов Л. Странствования
по душам Ц На переломе. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990. С. 382).
364
развертывали спор о разных предметах, особенно при заявках
каждой из сторон на единственно верное понимание или на единст-
венно истинное определение понятия, ставшего предметом обсуж-
дения (примеры — обсуждение понятий «философия», «противоре-
чие», «развитие», «причина», «качество», «система» и др.). Созна-
ние работало на исключение многообразия в области дефиниций;
оно не принимало мысли, что дефиниций может быть много, ибо
много сторон в предметах. Но такая направленность мышления
ведет в тупик. Гегель писал: «Правильность даваемого определе-
ния... зависит от характера тех восприятий, которые послужили
его исходным пунктом, и от тех точек зрения, с которых его дава-
ли. Чем богаче подлежащий определению предмет, т. е. чем больше
различных сторон он предоставляет рассмотрению, тем более раз-
личными оказываются даваемые ему дефиниции»1. Понимание
этого обстоятельства могло бы стать одним из факторов выявле-
ния и усиления общезначимых сторон и в подходе к понятию ма-
терии в наши дни.
Это касается прежде всего советских философов, участвующих
в дискуссии по содержанию понятия материи. У некоторых из них
чувствуется паническое настроение: нет единственно верного (ди-
рективного, что ли?) определения, а то, что было, рушится; появи-
лось множество других, значит, наступил философский кризис.
Самоочищение в философии касается прежде всего нас самих,
и это единственно возможный путь к недопущению каких-либо
кризисов.
Определений понятия материи множество. Можно составить их
перечень и в нем окажется, наверное, более сотни таких, которые
будут годны для применения в тех или иных познавательных си-
туациях. Но сложность в том, какие из них или какое из них взять
в качестве исходного?
* * *
Многие советские философы считают, что в качестве исходного
определения понятия материи следует взять следующее: материя—
это объективная реальность, существующая независимо от чело-
веческого сознания и отображаемая им. Высказаны достаточно
существенные аргументы, обосновывающие познавательную эф-
фективность этого определения. Можно дополнить их еще одним,
связанным с подходом к данному понятию через представление
о сущности мировоззрения и его основной вопрос.
Исходный пункт мировоззрения неотделим от особенностей че-
ловеческого существования, от потребности человека в осмысле-
нии своего места в мире. Для индивида весь мир оказывается рас-
1 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 413.
365
колотым на две части: на мое «Я» и остальное «ке-Я», включая
природу, общество, других людей. Вопрос об отношении человека
к миру является основным вопросом всякого мировоззрения. Он
конкретизируется в других: в чем смысл жизни? возможно ли лич-
ное бессмертие? Есть ли счастье? что такое мир в целом? конечен
он или бесконечен? что такое истина? что такое добро, зло, спра-
ведливость? что такое красота, любовь? Эти и многие другие воп-
росы развертываются в систему ответов на них, в воззрение чело-
века на мир, на свое отношение к этому миру. Мировоззрение инди-
вида построено на противоречивости взаимоотношений его
внутреннего мира с миром внешним, а потому оно по сути своей
антиномично: отталкивание «не-Я» сопряжено со стремлением
к единству, стремление к тождеству с ним рождает его отрицание.
Как вечна дихотомия человеческого существования: конечности
тела и бесконечности духа, так неизменна и дихотомия отношений
личности и внешнего мира.
В индивидуальном мировоззрении «Я» равновесно «не-Я». Если
для биологии или космологии человек — только одно из многих
явлений в ряду других, то в мировоззрении «Я» и «Мир» сопоста-
вимы друг с другом, что служит основанием для положения об ан-
тропоморфности мировоззрения. С этой точки зрения становится
ясным, почему такие понятия, как «добро», «истина», «справедли-
вость», являются философскими, не будучи всеобщими в формаль-
но-логическом плане, а многие другие, отражающие всеобщее
в формах движения материи («вещество», «поле», «притяжение» и
т. п.), не имеют философского статуса.
В центре мировоззрения — проблема человека, назначение ми-
ровоззрения — обеспечение человека самыми общими понятиями,
идеями, представлениями о ценностях, регулирующими его взаимо-
отношения с внешним миром. Теряя жизнь, человек, естественно,
теряет и мир.
В этом плане приведенное выше определение материи макси-
мально философично: оно характеризует материю прежде всего че-
рез основной вопрос мировоззрения, а не через понятие вещества
или набор его свойств, что часто имело место в прошлом. Опреде-
ление же материи через понятие вещества не отвергается начисто,
оно может и должно быть включено в ряд других, дополнять их,
но при этом главным должно оставаться все-таки философское оп-
ределение.
В приведенном определении материи фигурирует понятие «со-
знание». Однако в нашей философской литературе при рассмотре-
нии понятия материи содержание понятия сознания поясняется
редко. В результате мы не используем многие возможности для
обогащения представления о материи, для уяснения его мировоз-
зренческого смысла. Можно принять, что сущность сознания заклю-
чается в обобщенном и целенаправленном отражении действитель-
ности, в предварительном мысленном построении действий и пред-
366
видении их результатов, в разумном регулировании и самоконтро-
ле поведения человека 1. Данное определение относится лишь к со-
знанию человека как индивидуума и на большее, по-видимому, не
претендует. Подход к «материи» через индивидуально-человечес-
кое сознание должен дополняться подключением к рассмотрению
вопроса представлений о коллективном, социально-групповом,
классовом и общественном (на уровне государства и общества
в целом) сознании.
Как для индивида, так и для других субъектов весьма значи-
мой в общемировоззренческом плане оказывается проблема соот-
ношения понятий «Человек» и «Мир», но при этом соответственно
несколько изменяется содержание понятия сознания и понятия
«Мир»: для общественного (на уровне общества) сознания «внеш-
ним миром» будет природа и общественное бытие. Но помимо от-
меченных форм сознания существуют другие. Изучается своеоб-
разная форма мышления — «машинная» («электронный мозг»,
«искусственный интеллект»), о которой в начале нашего столетия
философия, по-видимому, даже не догадывалась. Весьма вероят-
но, что существуют формы мышления инопланетного характера.
Представления о такого рода «сознаниях» развиваются сейчас
в виде гипотез. Так или иначе, а современный уровень науки и
практики ставит перед философами задачу дальнейшей разработки
понятия сознания в его предельно обобщенном виде и корректиров-
ки в связи с этим традиционного определения материи. Раскрытие
понятия сознания, хотя бы только в его функциональном плане,
может служить важной предпосылкой для уяснения философского
смысла понятия «материя».
Затрагивая основной вопрос философии, мы порой не задумы-
ваемся над тем, какие понятия соотносимы с понятием «материя»:
наряду с «сознанием» мы употребляем, например, термин «мыш-
ление» (говорим о соотношении мышления и материи). Однако
при таком подходе, самом по себе целесообразном для реализа-
ции вполне конкретных целей, значительно суживается и обедня-
ется содержание категории, противостоящей в гносеологическом
отношении категории «материя». «Сознание» не тождественно
«мышлению». Помимо рационального познания индивидуальное
сознание человека включает в себя чувственное отражение дейст-
вительности: ощущения, восприятия, представления. Сюда вовле-
чена также область человеческих эмоций, переживаний. Вполне
возможно соотносить понятие «материя» даже с психикой вооб-
ще, имея в виду, что психика человека — это область сознания и
сфера бессознательного (включая подсознательное). Можно упо-
треблять понятие «высшие формы духа»1 2 3, противопоставляя ему
«материю» или «природу». Ф. Энгельс прямо соотносил материю,
1 См.: Спиркин А. Г, Основы философии. М., 1988. С. 132.
2 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 337.
3 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 283, 286.
367
природу с духом вообще3. Поэтому возможно определение поня-
тия материи не только через понятие сознания, но и через понятие
духа (духовного вообще). Такой подход к понятию «материя» ни-
сколько не преуменьшит основополагающего (для философии) ха-
рактера гносеологического его определения — через понятие «со-
знание», поскольку только здесь достаточно полно схватывается
абсолютная противоположность «Я» и «не-Я».
В чем же состоит абсолютная противоположность материи и
сознания?
Во-первых, в гносеологических (чувственных и понятийных)
образцах нет самих материальных предметов, нет ни грана веще-
ственности от этих объектов, хотя имеется или может быть получе-
на необходимая для познания информация о них; гносеологические
образы отвлечены не только от нейродинамических кодов, лежа-
щих в их основе и заключенных в структурах головного мозга, но
и от отражаемых в них материальных объектов; они самостоя-
тельны; это — особый мир, субъективная реальность.
Во-вторых, на основе репродуктивных образов в сознании фор-
мируются конструкты, подлежащие опредмечиванию; благодаря
творческой природе сознания создаются идеальные образы, не
имеющие прямых прототипов в материальной действительности
(способные, однако, обрести впоследствии материальный статус).
В-третьих, имеется в виду также зависимость индивидуального
сознания от материального бытия, понимается его реальная конеч-
ность, смертность, в этом отношении его враждебность материаль-
ному бытию, непримиримость с конечностью конкретно-сущего.
Такова одна сторона понятия материи, и эта сторона своим со-
держанием «выходит» на философско-гносеологическое определе-
ние данного понятия. Мы видим здесь различие и взаимосвязь
дефиниции и содержания понятия материи *.
* *
Другая сторона понятия материи — философско-онтологическая.
С этой стороны материя есть субстанция.
Вопрос о характере субстанции — главный в определении сущ-
ности основных направлений философии.
В XVII столетии английский философ Дж. Беркли выступил
против понятия материи как вещественной основы (субстанции)
тел. В качестве основы существующего он брал «дух» и в этом
смысле для него существовала лишь одна духовная субстанция.
Он считал, что от духа «мы безусловно и вполне зависим», в нем
«мы живем, движемся и существуем»; дух «творит все во всем»1 2.
«Для меня, — писал он, — очевидно, что бытия духа, бесконечно
1 См.: Готт В. С., Нарский И. С. Ленинское учение о материи // Философ-
ские науки. 1984. № 3.
2 Беркли Дж. Соч. М., 1978. С. 243, 241.
368
мудрого, благого и всемогущего, с избытком достаточно для объ-
яснения- всех явлений природы. Но что касается косной, не ощу-
щающей материи, то ничто, воспринимаемое мной, не имеет к ней
ни малейшего отношения...»1. Один из его доводов следующий. Ес-
ли допустить возможность существования материи как субстанции,
то где же предполагается она существующей? «Признано, что она
существует не в духе; но не менее достоверно, что она не находит-
ся в каком-нибудь месте, так как всякое место или протяжение су-
ществует, как уже доказано, только в духе. Остается признать, что
она вообще нигде не существует»1 2.
Через всю историю философии прошла конфронтация монизма
идеалистического и монизма материалистического, сопровождае-
мая нередко выходом на сцену философского плюрализма. Имен-
но в этой ретроспективе можно лучше представить сейчас значе-
ние и смысл материалистического субстанциализма. Достаточно
четко обозначилась его сущность в XVIII веке. «Под субстанци-
ей, — писал Б. Спиноза, — я разумею то, что существует само в се-
бе и представляется само через себя, т. е. то, представление чего
не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно долж-
но было бы образоваться»3. Здесь термин «субстанция» оказался
родственным латинскому слову substantivus — «самостоятельный».
И такое понимание вело к недопустимости представления о духов-
ном (Идеи или Бога) как объяснительном принципе по отношению
к субстанции: материя есть единственная субстанция, кроме нее
нет ничего в мире.
Такая трактовка материи, отчетливо намеченная более трех
веков назад, не получила впоследствии сколько-нибудь широкого
развития в европейской философии. Более того, сам термин «суб-
станция» был модифицирован под влиянием бурно развивавших-
ся естественных наук в материю как вещественную основу вещей,
как некий строительный материал многообразных предметов и яв-
лений. Термин «субстанция» оказался производным от «substan-
tia» — «сущность», «то, что лежит в основе». Он стал обозначать
неизменную основу сменяющихся явлений, носителя качеств.
На своего рода сциентизацию «субстанции» повлияло, вероятно,
то, что это понятие применялось тогда для обозначения субстрата,
основы, сущности отдельных вещей. Да и в наше время такое сло-
воупотребление имеет место в частных науках. Целесообразность
такого применения термина «субстанция» не приходится оспари-
вать.
Но в философии все же целесообразно употреблять термин
«субстанция» прежде всего во всеобщекатегориальном значении,
связанном с противоположностью материалистического монизма и
идеалистического субстанциализма.
1 Беркли Дж. Соч. С. 204.
2 Беркли Дж. Соч. С. 202.
3 Спиноза Б. Избр. произв. М., 1957. Т. 1. С. 361.
369
Получается своеобразный материалистический дуализм: суб-
станция есть основа конкретного многообразия мира, основа ко-
нечных материальных систем, основа атрибутов материи. Субстан-
ция — это одно, а все остальное — другое, первое порождает вто-
рое, оставаясь как бы строительным материалом, из чего созида-
ется сама конкретность.
С другой стороны, существует точка зрения, согласно которой
нужно вообще отказаться от представления о материи как суб-
станции. Справедливо критикуя старый стиль мышления, когда ма-
терия выступала в виде вешалки-субстанции, на которую навеше-
ны акциденции и свойства как нечто отличное от субстанции,
Ю. А. Петров и Н. П. Французова, например, не видят никакого
иного содержания понятия «субстанция», кроме давно устаревше-
го, и нацеливают философов на закрепление за материей лишь од-
ного, а именно гносеологического ее признака
Итак, трактовка субстанции лишь как основы конкретных ве-
щей ведет к новым конфронтациям, на этот раз — среди сторонни-
ков материалистического мировоззрения. Более того, она может
привести к столкновению философов и естествоиспытателей, ожив-
лению натурфилософии (с ее пониманием субстанции как наибо-
лее глубокой сущности отдельных вещей).
Вернемся, однако, к Б. Спинозе. Он подчеркивал неразрывную
связь основы вещей и их конкретного многообразия в пределах
философски понимаемой субстанции. К последней он относил и
атрибуты, модусы. «Под атрибутом я разумею, — писал он, —то,
что ум представляет в субстанции как составляющее ее сущность.
Под модусом я разумею состояние субстанции (Substantiae affec-
tio), иными словами, то, что существует в другом и представляет-
ся через это другое»1 2. Субстанция не причина атрибутов и моду-
сов, не их основа; она существует в них и через них, являясь, как
мы скажем теперь, их системой и целостным единством. Более
важным является указание Б. Спинозы на самодостаточность суб-
станции. Об этом сказано в приведенном положении, которое кон-
кретизируется в ряде других. Субстанция есть причина самой се-
бя. «Под причиною самого себя (causa sui), — подчеркивал он, —
я разумею то, сущность чего заключает в себе существование, ины-
ми словами, то, чья природа может быть представляема не иначе,
как существующею»3. Отсюда — самодвижение, внутренние взаи-
модействия субстанции, ее активный* самопроизводящий характер,
вечность ее во времени и бесконечность в пространстве. Субстан-
циальность выражается во взаимосвязи сущности и явления, мно-
гообразного и единого, сущности и существования. Б. Спиноза
1 См.: Петров Ю. Л., Французова Я. П. Категория материи // Философские
науки. 1988. № 7.
2 Спиноза Б. Избр. произ. М., 1957. Т. 1. С. 361.
3 Там же.
370
фактически разрушает представление о сверхъестественном начале
природы и о субстанции как только «основе» отдельных вещей.
Такая трактовка субстанции по существу своему имеется и в
трудах Ф. Энгельса. Материализм исходит из понимания материи
как единственно существующей субстанции. Она есть causa sui.
«Спинозовское: субстанция есть causa sui — прекрасно выражает
взаимодействие... взаимодействие является истинной causa finalis
вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодейст-
вия потому, что позади него нечего больше познавать» Мате-
рия как субстанция несотворима, неуничтожима, она вечна и бес-
конечна. Помимо таких атрибутов, как отражение и движение
(взаимодействие, причинность, детерминация), материя обладает
также рядом других — пространство, время, системность. Материя
неуничтожима не только в количественном, но и в качественном
отношении, поскольку она обладает способностью к порождению
любых форм отражения, включая сознание. «У нас есть уверен-
ность в том, что материя во всех своих превращениях остается
вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не мо-
жет быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необхо-
димостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой выс-
ший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить
где-нибудь в другом месте и в другое время» 1 2.
Из положения о неразрывной связи материи со своими атрибу-
тами и модусами, а значит, и с «мыслящим духом» следует поло-
жение о вечности «мыслящего духа», что, между прочим, не рав-
нозначно положениям ни о первичности духа, ни о его наличии
в неорганической природе (об этом см. первую часть данного
учебного пособия, с. 20—21,205—211).
«Мыслящий дух» существует лишь на высокоорганизованной
субстратной основе. Он имеет материально-вещественный суб-
страт, являющийся результатом развития природы и антропосо-
циогенеза, и выступает как модус материи, т. е. одно из ее свойств.
Здесь отношение (в отличие от гносеологического аспекта) не при-
чины и следствия, а органа и его функций; здесь противополож-
ность сознания и материи относительная, причем в степени, позво-
ляющей утверждать о материальности сознания. В мире нет ниче-
го, кроме материи. Материя в онтологическом аспекте есть суб-
станция и кроме нее в мире ничего нет.
Подход к материи через понятие «субстанция» позволяет раз-
вернуть ее атрибуты, модусы и более четко установить демарка-
цию с идеалистическим субстанциализмом.
Помимо этого, при таком подходе устанавливается неразрывная
связь философско-онтологического понятия (вернее, аспекта) ма-
терии с частнонаучными представлениями о его структуре, и пре-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 546.
2 Там же. С. 363.
371
жде всего с физическими видами материи — они даются не столь-
ко в противопоставлении друг к другу, сколько в единстве.
Постановка вопроса о материи как субстанции может стимули-
ровать разработку общенаучных понятий. Невозможно, к примеру,,
сколько-нибудь полно раскрыть причинность без обращения к фи-
зическим взаимодействиям, понятиям «вещество», «энергия» и
др. Для раскрытия собственно философских понятий («бытие»,
«существование», «реальность» и т. п.) необходимо привлечение
понятий, касающихся всей природы, т. е. ряда наук о природе.
Очень важно, например, установить критерии физического суще-
ствования, в том числе с целью отграничения «материального» от
теологических феноменов1. В неменьшей степени это касается
также связей философии с психологией, социологией, гуманитар-
ными науками.
* * *
Гносеологическая и субстанциальная стороны понятия материи
не исключают, а дополняют друг друга. Представление о материи
как об объективной реальности, существующей вне и независимо
от человеческого сознания, не только содержит в себе момент свя-
зи этой реальности с сознанием, свидетельствуя о производности
сознания, но и включает в себя установку на прослеживание раз-
ных модификаций объективной реальности, ведущих к порождению
сознания. С другой стороны, в материи-субстанции заключена про-
тивоположность материи «не-сознающей» материи «сознающей» (в
этом ракурсе, кстати, философско-гносеологическое определение
предстает как формулируемое через род и видовое отличие: поня-
тие «сознание» — это та же объективная реальность, только имею-
щая дополнительный признак). Ведущим же, если сопоставлять ме-
жду собой отмеченные две стороны понятия материи и если учиты-
вать к тому же учебно-методические цели, является, на наш взгляд,,
гносеологический аспект: этот аспект может явиться исходным
в освещении всего философского учения о материи.
Но философско-гносеологический угол зрения не способен охва-
тить все многообразие понятия материи. Его имплицитный харак-
тер ведет к отвлечению от всего остального и, как показывает опыт,
к неопределенности существа понятия материи, к формальному ус-
воению исходного определения материи. Имплицитное становится
эксплицитным, т. е. явным и развернутым только при переходе от
гносеологической стороны понятия материи к субстанциальной.
Если гносеологическая сторона является исходной, «начальной», то
субстанциальная — базисной, основополагающей. В этом плане
1 Одна из плодотворных попыток анализа таких критериев содержится в
книге: Мостепаненко А. М. Проблема существования в физике и космологии.
Мировоззренческие и методологические аспекты. Л., 1987.
372
стремление выставить субстанциальное представление о материи
как предпосылку гносеологического ее понимания (что само по се-
бе возможно как прием, направленный на концентрацию внимания
на гносеологическом аспекте) лишено сколько-нибудь серьезного
основания при общефилософском, мировоззренческом подходе
к понятию «материя».
Субстанциальное содержание понятия материи имеет две фор-
мы: «естественно-природную» и «социально-практическую». Вторая
включает в себя не только «техническую реальность», все резуль-
таты практики предыдущих этапов социального развития, но и
практику, развертывающуюся в наши дни.
Как продукт природы и общественных отношений, человек вы-
ступает в практике прежде всего со стороны своей предметности.
К- Маркс отмечал: «Предметное существо действует предметным об-
разом, и оно не действовало бы предметным образом, если бы пред-
метное не заключалось в его существенном определении. Оно толь-
ко потому творит или полагает предметы, что само оно полагается
предметами и что оно с самого начала есть природа. Таким обра-
зом, дело обстоит не так, что оно в акте полагания переходит от
своей «чистой деятельности» к творению предмета, а так, что его
предметный продукт только подтверждает его предметную дея-
тельность... как деятельность предметного природного существа»
Человек способен изменять состав элементов и структуру мате-
риальных (природных и социальных) систем, поскольку он дейст-
вует в соответствии с объективными законами природы и общест-
ва. Он, правда, не всегда их адекватно познает, но всегда должен
действовать в соответствии с ними, иначе его деятельность будет
бесплодной. «„Объективный мир“ „идет своим собственным пу-
тем**, и практика человека, имея перед собой этот объективный
мир, встречает „затруднения в осуществлении** цели, даже наты-
кается на „невозможность1*...», — констатировал В. И. Ленин
в связи с соответствующим положением «Науки логики» Гегеля1 2.
Практика как материальный процесс производна от объективно-
природных процессов, а потому эта форма материи «вторична».
В ходе обсуждения проблемы в советской философской лите-
ратуре высказывалось мнение, что практика «есть высшая форма
объективного процесса, которая снимает все предшествующие
формы, т. е. содержит их в себе в преобразованном и подчиненном
виде»3. Конечно, если брать практику со стороны ее духовного,
познавательного, творческого компонента, то несомненно, что есте-
ственно-природная форма материи лишена этого начала. Но вы-
двинутое положение не ограничено данным контекстом, а потому
невозможно с ним согласиться.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 162.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 196.
3 К определению понятия «материя». Выступление И. Р. Саттарова .// Фи-
лософские науки. 1990. № 2. С. 75.
373
Во взаимоотношении субъективного и объективного в струк-
туре практики (что уже отмечалось в данной книге) определяю-
щим является объективное. Наличие идеального, субъективного в
практике не колеблет того положения, что в своей основе практи-
ка есть материальный процесс, вторичный по отношению к естест-
венно-природной форме материи. Нет этой формы материи (речь
идет о локальных материальных образованиях) — нет и практики;
существование же естественно-природной формы материи не пред-
полагает обязательного существования социально-практической ее
формы. В этом отношении представляется неприемлемой формула
«философии практики», согласно которой материя не существует
вне и независимо от человеческой практической деятельности.
Субстанциальный подход к материи включает в себя и пред-
метно-практический аспект субъектно-объектных отношений, и он
не отвергает всего ценного, что имеется в любых концепциях прак-
тики. Практика «дает» субъекту природу в том смысле, что вне
практики она не способна раскрыть ему сколько-нибудь полно свою
сущность. Человеческий параметр одухотворяет материю во мно-
гих ракурсах, в том числе в плане ее возможностей. В практике
важное значение обретает умение человека «нащупать» эти воз-
можности, познать их, оценить и использовать. Столь же важно
создание новых возможностей. Практика «есть специфически чело-
веческий способ превращения некоторого предмета из возможно-
сти в действительность... Но такое определение, пожалуй, было
бы неполным, ибо то, что дает практике собственно человеческий
характер, есть прежде всего создание новых возможностей... На
основе познания свойств и законов природы человек открывает но-
вые возможности и ставит новые цели, в соответствии с которыми
создаются новые предметы, не существующие в природе»1. Итак,,
«создание новых возможностей» — и здесь автор сам себя уточня-
ет — происходит на основе возможностей, заключенных в естест-
венно-природной материи.
В практике человек имеет средство для неограниченного прег
образования природы в своих интересах, в интересах человеческой
цивилизации. Если исключить деструктивный, вандалистский тип
практики, то практика в целом выступит в качестве антиэнтропий-
ного процесса, упорядочивающего не только общественную жизнь,
но и более масштабные природные структуры. «Именно в практи-
ке объединяются, и притом весьма своеобразно, такие противопо-
ложности, как материальность и идеальность, объективность и
субъективность; объективность пронизывается именно в практике
субъективностью, возвышается до нее, а субъективность именно
1 Элез И. Категория практики в трудах К. Маркса // Практика и позна-
ние. М., 1973. С. 46.
374
в практике становится наиболее объективной по сравнению с про-
чими формами своего существования»1.
В процессе творчества и в практической деятельности человек,
наиболее полно раскрывая свою сущность, становится подобным
материи, как бы сливается с нею, «возвышаясь до нее», и тем са-
мым «снимает» ранее имевшуюся гносеологическую, да и жизне-
воззренческую абсолютную противоположность «Я» и *не-Я*.
Практика задает человеческий угол зрения на природу, накла-
дывает на нее интересы человека. В практике природное социали-
зируется. Но наряду со «второй» материальной реальностью и на-
ряду с «вещами для нас» остается бесконечное множество «вещей
в себе», не затронутых еще практикой. Практика всегда будет огра-
ничена по сравнению с естественно-природной материей. Соотно-
шение «практика — сознание» не тождественно соотношению «мате-
рия — сознание» (см. данную книгу, с. 73).
Есть и еще одно соотношение, требующее уточнения: «мате-
риальное — идеальное». Утверждают, что «материальное порожда-
ет идеальное, но отнюдь не наоборот»1 2. Но нет ли здесь подмены
понятий — «материальное» употребляется в значении «материя»,
а «идеальное» — в значении «сознание»?
По нашему мнению, здесь имеет место такое смешение.
Материальное не может ’Прямо и непосредственно порождать
идеальное. В самом материальном, как уже отмечалось (см. главу
об идеальном), имеются только возможности («диспозиции»), да
и при их отражении в сознании в виде гомоморфных или изоморф-
ных образов имеется только «чистая копия» уже имеющегося в от-
ражаемом объекте; здесь пока то же — «диспозиционность» иде-
ального. Последнее порождается только сознанием, только по-
средством творчества, в процессе духовно-конструктивной деятель-
ности человека. Идеальное как модель, проект будущего мате-
риального является первичным по отношению к материализованно-
му продукту практической деятельности. Материальное есть опред-
меченное идеальное. Здесь не отношение М1->0Мь но Mj-^OMi-*-
->T->OMr->M2(Mj — исходный материальный объект; OMt — об-
раз этого объекта; Т — творчество, в процессе которого конструи-
руется образ — ОМ2).
Вполне возможно, что авторы приведенного положения вкла-
дывают свой особый смысл в понятие «идеальное», отождествляя
его с «субъективной реальностью». Запрета на то, как известно,
нет. Более того, такое словоупотребление в литературе распростра-
нено. Но даже при этом значении термина «идеальное» он вклю-
чает в свое содержание помимо прочих психических феноменов
также и представление о целях, программах, идеалах и т. п.,
1 Нарский И. С. Практика как категория диалектического и исторического
материализма // Философские науки. 1980. № 1. С. 32.
2 Высказывание взято из статьи Ю. А. Петрова и Н. П. Французовой. Ка-
тегория материи // Философские науки. 1988. № 7. С. 27.
375
что при внимателньом к нему отношении тоже вызывает сомнение
в точности приведенного положения.
Целесообразно, как нам кажется, четче разграничивать поня-
тия «материя» — «материальное», «сознание» — «идеальное».
* * *
В последние годы высказано предложение подойти по-новому
к содержанию основного вопроса философии, расширить состав его
сторон1. Предлагается, в частности, помимо онтологической и гно-
сеологической сторон выделять в нем социально-аь миологический
аспект.
Это предложение заслуживает того, чтобы его принять. Дело
в следующем.
Традиционная для марксистской литературы трактовка основ-
ного вопроса философии восходит к Ф. Энгельсу, к его произведе-
нию «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой филосо-
фии». И оно верно, поскольку в нем отражено основание для по-
лярности главных мировоззренческих ориентаций — материализма
и идеализма, эпистемологического реализма и агностицизма. Оно
верно также и в плане генезиса философской формы мировоззре-
ния, которая конституировалась в качестве рефлексии над научно-
познавательным отношением субъекта к объекту. Но будет упро-
щением ограничить основную проблему, или «основной вопрос»,
философии только онтологической и гносеологической его сторона-
ми. Для Ф. Энгельса этих двух сторон, кстати, было достаточно,
чтобы научно разобраться в концепции Л. Фейербаха, да и в ряде
других концепций.
Между прочим, основная проблема философского мировоззре-
ния по своей структуре не должна быть уже основного вопроса
мировоззрения (если философия претендует на то, чтобы быть дей-
ствительным мировоззрением). Основной же вопрос мировоззре-
ния — каково отношение человека к миру? Или: каково место че-
ловека в мире? Иначе говоря, фокус мировоззрения составляет си-
стема «человек — мир», или, что то же самое, система «дух — при-
рода». Ф. Энгельс, между прочим, писал, что «высший вопрос всей
философии» есть вопрос об отношении «духа к природе»1 2. Сама
же система «человек-— мир» расчленяется на две субстратные под-
системы (человек и мир) и четыре'подсистемы релятивного типа
1 См.: Сержантов В. Ф. Философские проблемы биологии человека. Л.,
1974. С. 14—15; Кочергин А. Н. Теоретические и методические вопросы форми-
рования философской культуры. М., 1988. С. 50—51; Сачков Ю. В. Проблема
духовного и основной вопрос философии N Природа. 1989. № 6. М. А. Киссель
пишет о «праксеологическом» и «аксиологическом» аспектах (Судьба старой
дилеммы. М., 1974. С. 3), В. Ф. Сержантов и В. В. Гречаный —о «ценностно-
праксеологическом» (Человек как предмет философского и естественнонаучного
познания. Л., 1989. С. 37—38).
2 Маокс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 283.
376
(онтологическую, гносеологическую, аксиологическую и праксеоло-
гическую). Так что если брать отношения субъектно-объектного
характера и ориентироваться на специфичность, функциональное
предназначение мировоззрения, то, конечно, в составе основного
вопроса философии надо выделять также аксиологический и прак-
сеологический (духовно-практичесций) аспекты. При этом гносео-
логически абсолютная противоположность материи и сознания сни-
мается онтологической и предметно-практической относительно-
стью этих противоположностей.
Аналогичное имеется и в аксиологическом аспекте их соотно-
шения. Эмоции, например, составляющие одну из важнейших
структур духовного мира человека и обеспечивающие его ценност-
но-оценочное отношение к миру, вовсе не являются по своему
содержанию абсолютно противоположными объекту и материи
в целом. «В эмоциях гносеологическая противоположность субъек-
тивного и объективного исчезает, субъект и объект переживается
как нечто единое»
Таким образом, существует определенный предел противопо-
ложности материи и духа. Забвение этого предела обедняет ту исто-
рическую форму материализма, которая стремится к духовности,
ее раскрытию и утверждению в мире.
Такое положение, повторяем, нисколько не отменяет противопо-
ложности материализма и идеализма, но создает более благопри-
ятные условия для их полемики.
В настоящее время многим сторонникам гуманистического мате-
риализма необходимо, вероятно, скорректировать свой взгляд на
проблему противоположения материи и духа. Иначе так и останет-
ся непонятным, почему проблема человека в трудах советских фи-
лософов оказывается, вопреки взглядам К. Маркса, изложенным
еще в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», освещае-
мой преимущественно с одной своей стороны — со стороны научно-
познавательного отношения субъекта к объекту. Нет ли в этом
«дурной» сциентизации (технократизма) или десятилетиями уко-
ренявшегося среди философов вульгарного материализма?
Проблема взаимоотношения материи и духа требует новых об-
суждений с новых социальных позиций. Освоение данной пробле-
мы, нацеленное на ассимилирование всего ценного в нематериали-
стических концепциях, только начинается.
Материя в своем подлинном субстанциальном аспекте включает
в себя человека во всем его духовном многообразии. Можно даже
сказать, что поскольку человек — часть материи, постольку мате-
рия включает в себя и духовность. С этим связано и общечелове-
ческое измерение философии, и объяснение того, почему «умный
идеализм» ближе к «умному материализму», чем «глупый мате-
риализм».
1 Шингаров Г. X. Эмоции и чувства как формы отражения действитель-
ности. М., 1971. С. 99.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абрамян Л. А. — 132
Авенариус Р. — 97
Аверьянов А. Н. — 71
Авоян Р. Г. — 159
Агудов В. В. — 346, 349
Адамар Ж. — 181
Аквинский Ф. — 33
Акофф Р. — 171
Александров А. Д. — 32
Александров Г. Ф. — 123
Алексеев И. С. — 240
Алексеев П. В. — ПО, 311, 317
Альберт Г. — 200, 203
Альтшуллер Г. С. — 194
Андреев И. Д. — 300, 349
Андрианова Т. В. — 229
Анохин П. К. — 274, 275
Антонов М. — 80
Арефьева Г. С. — 66, 69
Аристотель — 5, 33, 124, 170, 184,,
227, 285, 325, 326
Архимед — 190
Асмус В. Ф. — 21, 123, 171, 185
Ашин Г. К. — 19
Баженов Л. Б. — 221
Базаров В. А. — 139
Бартли У. — 200, 202, 203, 204, 207
Барулин В. С. — 100
Батищев Г. С. — 336
Башляр Г. — 19, 24
Беккерель А. — 257
Белозерцев В. И. — 192
Белослюдова В. В. — 44
Бергсон А. — ПО, 185
Бердяев Н. А. — 320, 321
Беркли Дж. — 28, 92, 121, 163, 368,
369
Бернар К. — 59
Бессонов Б. Н. — 121
Бирюков Б. В. — 221
Блумфильд Б. — 217
Бобров Д. — 225
Богданов А. А. — 35
Богомолов А. С. — 211, 212
Богуславский В. М. — 120
Бор Н. — 45, 260
Борисов В. Н. — 291
Борисовский Б. Э. — 162
Борн М. — 234, 263
Ботвиник М. М. — 215
Боткин С. П. — 173
Бочаров В. А. — 280, 281, 283
Брожик В. — 268, 269
Бройль Луи де — 46, 47, 168, 169
Броун С. — 179, 182
Брушлинский А. В. — 149, 154
Брюно П. — ПО
378
Булыгин А. В. — 132
Бунге М. — 171, 175
Быков Г. В. — 176
Быховский Б. Э. — 312
Бэкон Ф. — 11, 30, 254, 275
Вавилов С. И. — 58, 262
Вазюлин В. А. — 341, 343, 349, 353
Василев Ст. — 182
Вейнберг Б. П. — 182
Величковский Б. М. — 216, 218
Вернадский В. И. — 306
Вертгеймер М. — 170, 178
Ветров А. В. — 159
Вигнер Е. — 236
Винер Н. — 306
Виноград Т. — 225
Войшвилло Е. К. — 151, 154, 158,
227, 280, 281, 283, 304
Воронович Б. А. — 67, 71, 80, 83
Гайденко П. П. — 62
Галилей Г. — 11, 254, 256, 257
Гамильтон У. Р.— 174
Гартман Э. — ПО
Геворкян Г. А. — 52
Гегель Г В. Ф. — 18, 28, 33, 45, 55,
89, 93, 104, 125, 126, 130, 131, 144,
152, 164, 183, 185, 266, 284, 285,
286, 287, 288, 291, 293, 305, 306,
321, 326, 334, 340, 341, 350, 351,
352, 354, 365, 373
Гейзенберг В. — 263
Гексли Т. — 19, 26, 27, 29
Гельвеций КА. — 11
Гельмгольц Г. — 19, 22, 181, 182
Гераклит — 5
Герц Г. — 94, 240
Гессен Б. М. — 309
Гитлер А. — 77
Глинский Б. А. — 220
Гоббс Т. — 167
Голдстейн И. Р. — 225
Гольбах П. — 33
Гордон Л. А. — 327
Гордон У. — 193, 194
Горский Д. П. — 34, 42, 56, 57, 60,
' 152, 227, 298, 332
Готт В. С. — 291, 339, 348, 349,...
Гоуэн Дж. — 169, 198
Грецкий М. Н. — 355, 356
Гречаный В. В. — ....
Гречко П. К- — 66
Грибанов Д. П. — 309
Грушин Б. — 327
Грязнов Б. С. — 220
Губанов Н. И. — 140, 142
Гулыга В. А. — 7, 8, 21
Давиташвили Д. — 134
Давыдова Г. А. — 55, 186, 192
Давыдовский И. П. — 228
Даль Вл. — 31, 32, 187, 280, 305
Дальтон Д. — 349
Дарвин Ч. — 198, 346, 347
Декарт Р.— 12, 30, 167, 170, 184, 185,
275
Делокаров К. X. — 309
Дельгадо X. — 100
Демин В. Н. — 19
Демокрит — 32, 33, 35, 44, 51
Джемс У. — 350
Джумадурдыев С. — 340, 349
Диксон Л. Ю. — 172, 179
Диоген — 19
Домбровский А. И. — 25
Дробницкий О. Г. — 264
Дубовской В. И.— 140, 141, 142, 147
Дубровский Д. И. — 115, 117, 118,
119, 120, 128, 129, 152, 163
Дынин Б. С. — 220
Дышлевый П. С. — 86, 235
Дюгем П. — 206
Евклид — 54, 171
Елсуков А. Н. — 353, 354
Заботин П. С. — 40, 44, 48, 49
Зайченко Г. А. — 138
Зелены И. — 249
Землянский Ф. М. — 291
Зотов А. Ф. — 320
Зуев К. А. — 229
Ивлев Ю. В. — 280, 281, 283
Ильенков Э. В. — 62, 93, 116, 117,
118, 129, 152, 157, 287, 318, 331,
335, 345, 349, 353
Ильин А. Я. — 311
Ильин В. В. — 37, 38
Ильичев Л. Ф. — 79
Инфельд Л. — 57, 275
Кангра М. — 72
Кант И. — 7, 8, 17, 19, 20, 21, 22, 26,
75, 86, 91, 92, 93, 125, 129, 166, 170,
185, 241, 242, 269
Капица П. Л. — 48, 49
Кармин А. С. — 4, 170, 173, 177
Кедров Б. М. — 309, 349
Кезин А. В. — 38
Кекуле Ф. А. — 174, 175, 176, 179
Кеннон У. Б. — 180
Керимов Д. А. — 347
Кессиди Ф. X. — 122
Кириллов В. И. — 303
Кирхгоф Г. — 240
Киссель М. А. — 7, 376
Классен Э. Г. — 132
Клаус Г. — 278
Клеман К. Б. — ПО
Клещев А. С. — 226
Клопов Э. В. — 327
Кляус Е. М. — 170
Кольман Э. Я. — 272, 309
Кольцов Н. К. — 195, 306
Кондильяк Э. Б. — 11
Конт О. — 26, 30
Копнин П. В. — 4, 28, 54, 60, 88, 97,
166, 171, 246, 247, 276, 288, 292,
324
Корренс К. — 198
Коршунов А. М. — 132, 137, 140, 146,
147, 159, 161, 165, 188, 189, 198,
265, 268
Коршунова Л. С. — 169
Корякин Ю. И. — 77
Кохановский В. П. — 325, 329
Кочергин А. Н. — 376
Кроче Б. — 185
Крымский С. Б. — 51, 234
Куайн У. — 10, 206
Кузнецов И. В. — 262
Кузнецов И. П. — 224
Кузьмин В. Ф. — 35, 99
Кулешова Р. — 134
Кумпф Ф. — 302, 317, 318, 349
Кун Т. — 200, 205, 210, 213, 214,
225, 233, 237, 242
Купцов В. И. — 198
Курсанов Г. А. — 35
Лаг Э. — 205
Ладенко И. С. — 171
Лакатос И. — 24, 200, 204, 205, 206,
207, 209, 233, 242
Лапшин И. И. — 170
Лебедев С. А. — 184, 295, 301
Левин Г. Д. — 339, 341, 349
Лезгина М. Л. — 52
Лейбниц Г. В. — 28, 37, 167
Лекторский В. А. — 4, 10, 15,16, 93,
94, 99, 219, 232
Ленин В. И. — 6, 11, 14, 18, 19, 25,
29, 30, 32, 35, 45, 48, 55, 61, 62,
67, 76, 80, 86, 115, 126, 136, 139,
140, 148, 149, 152, 164, 175, 188,
196, 275, 283, 286, 287, 292, 296,
305, 308, 314, 315, 316, 317, 319,
322, 323, 327, 329, 338, 339, 344,
367, 373
Либих Ю. — 176
Липский Б. И. — 34
Лифшиц М. А. — 132
Лихошерстных Г. У. — 185
Лобачевский Н. — 23, 54
Локк Дж. — 30, 88, 121, 138, 139,
167
Лоренц X. А. — 32, 46
379
Лосев А. Ф. 122, 125, 161, 162
Лурия А. В. — 160, 164
Ляпунов А. А. — 233
Макаров М. Г. — 291
Максвелл Дж. К. — 242, 346, 347
Мамчур Е. А. — 277
Маннгейм К. — 279
Мантатов В. В. — 159, 161, 162
Маркс К. — 11, 12, 33, 35, 43, 55, 56,
64, 65, 70, 72, 80, 87, 96, 112, 127,
128, 129, 132, 135, 136, 144, 197,
208, 212, 286, 310, 328, 333, 337,
338, 340, 343, 344, 345, 346, 349,
354, 355, 356, 357, 358, 359, 360,
373, 377
Мах 3. — 308, 309
Мегрелидзе К. Р. —103, 150, 151, 152
Мёллер Г. — 195
Мелюхин С. Т. — 234, 235, 249
Менделеев Д. И. — 76, 176, 257, 261
Мендель Г. — 61, 198
Микешина Л. А. — 234
Минасян А. М. — 42
Минский М. — 224, 225
Митин М. Б. — 291
Михайлов Ф. Т. — 112
Михайлова И. Б. — 147
Моно Ж. — 194
Морган Т. — 195
Мостепаненко А. М. — 372
Мостепаненко М. В. — 235....
Мотрошилова Н. В. — 62, 315
Мюллер И. — 19, 21, 22, 29
Найссер У. — 8
Налчаджян А. А. — 172, 177, 178
Нарский И. С.— 6, 34, 41, 60, 71, 72,
73, 138, 140, 142, 143, 144, 159, 229,
265, 266, 267, 291, 295, 298, 333,
335, 339, 341, 348, 349, 353, 354,
357, 358, 368, 375
Никитин Е. П. — 220
Новиков А. А. — 185
Новиков А. В. — 185
Ньютон И. — 179, 240
Ньюэлл А. 219, 221, 222
Огурцов А. П. — 315
Ойзерман Т. И. — 21, 34, 41, 60, 200
Олтон — 169
Омельяновский М. Э. — 309
Орлов В. В. — 140
Орлов В. И. — 179
Оруджев 3. М. — 302, 317, 318, 349
Осборн А. — 194, 195
Павлов И. П. — 108
Паули В. — 63, 174
Пашкевич П. Ф. — 38
Пенфильд В. — 177
Петров Ю. А. — 120, 235, 370, 375
380
Петровский А. В. — 100
Пиаже Ж. — Ю
Пиррон — 19
Пирсон К. — 19, 22, 23
Планк М. — 260
Платон — 5, 33, 89, 112, 115, 121,
122, 123, 124, 125, 129, 184, 285,
305
Платонов К. К. — 105, 169
Плеханов Г. В. — 43
Пойа Д. — 182
Полани М. — 4
Полторацкий А. Ф. — 159
Пономарев Я. А. — 169, 179, 186
Попов Г. X. — 80
Попович М. В. — 236
Поппер К. — 4, 24, 53, 62, 88, 89, 90,
91, 92, 93, 94, 95, 200, 201, 202, 203,
204, 205, 206,207, 209, 210,212,261,
Поспелов Г. С. — 219
Поспелов Д. А.—217, 219, 220, 225,
229
Потемкин А. В. — 315
Протагор — 19
Пружинин Б. И. — 169, 207
Пуанкаре А. — 19, 23, 184, 198
Пуассон С. Д. — 258
Пуликовский В. — 272, 277
Радлов 3. Л. — 26, 154
Ракитов А. И. — 6, 38, 39, 120, 229
Рассел Б. — 4, 88, 170
Резерфорд Э. — 78, 174
Резников Л. О. — 159
Рентген В. К. — 257
Рикардо Д. — 43
Риман Г. Ф. Б. — 23
Робертс В. Р. — 225
Рубинштейн С. Л. — 114
Рузавин Г. И. — 220, 263
Русопулос Н. — 225
Руткевич М. Н. — 39, 40
Садовский В. Н. — 236
Сакулин П. Н. — 182
Саттаров И. Р. — 373
Сахаров В. В. — 195
Сачков Ю. В. — 234, 376
Свинцов В. И. — 39, 40, 47, 48
Свирский С. Я. — 67, 68
Селезнев А. М. — 193
Семковский С. Ю. — 309
Серебровский А. С. — 195
Сержантов В. Ф. — 376
Сильдмяэ И. Я. — 229
Симонян Е. А. — 79, 83
Сироткин С. А. — 157
Слоним А. Д. — 106
Смирнов В. А, — 232
Смит А. — 43
Сноу Ч. П. — 78
Соколов А. В. — 130
Спенсер Г. — 26
Спиноза Б. — 167, 369, 370
Спиркин А. Г. — 85, 100, 104, 106,
111, 112, 121, 296, 353, 366
Сталин И. В. — 28, 30
Степин В. С. — 82, 239
Суворов С. Г. — 309
Сэв Л. — ПО
Тарский А. — 33
Тартини Дж. — 169, 179
Тейлор И. — 193
Тесла Н. — 169, 182
Тихомиров О. К. — 9, 155, 162, 165
Томов К. — 71
Томпсон В. — 240
Тугаринов В. П. — 276, 277
Тулмин Ст. — 4
Туровский М. Б. — 62, 315
Тюхтин В. С.— 4, 132, 140, 142, 143,
159, 160, 216
Уваров Л. В. — 161, 162
Уемов А. И. — 40, 57
Уледов А. К. *— 100
Уоллес А. Р. — 198
Уоткинс Д. — 207
Факуоару К. — 169
Фарадей М. — 183, 242
Фейерабенд П. — 4, 24, 200, 205, 207,
210, 213, 214, 242
Фейербах Л. — 29, 33, 96, 136, 376
Фельдеши Т. — 27, 28
Ферми Э. — 63
Феррер Дж. — 5
Филатов В. П. — 71
Филиппович М. — 72
Фихте И. Г. — 87, 93, 129, 185
Фок В. А. — 309
Французова Н. П. — 121, 370, 375
Фрейд 3. — 108, 109, 110, 113, 306
Френель О. Ж. — 258
Фриз де Г. — 198
Фролов И. Т. — 4, 75, 263, 271, 273
Фурманова О. В. — 185
Хайкин Е. П. — 173
Хатиангеди Д. Н. — 206
Хилл Т. И. — 4
Цапок В. А. — 199
Чанышев А. Н. — 123
Чермак Е. — 198
Черноволенко В. Ф. — 234
Черняк В. С. — 359, 360
Черняховская М. Ю. — 226
Четвериков С. С. — 195
Чудинов Э. М. — 33, 37, 39, 44, 48,
49, 50, 68, 245, 309
Чуева И. П. — 185
Шаповалов В. Ф. — 189
Швырев В. С. — 98, 159, 232, 235,
241
Шеллинг Ф. В. — 93, 129, 167, 185
Шептулин А. П. — 282, 302
Шестов Л. — 364
Шингаров Г. X. — 104, 105, 159, 169,
377
Шмелев Н. — 80
Шопенгауэр А. — ПО, 185
Шорлеммер К. — 348, 349
Шорохова Е. В. — 101, ПО
Шпинер X. — 203
Шредингер Э. — 263
Штофф В. А. — 159, 221
Шулятиков В. М. — 35
Эйнштейн А. —57, 58, 163, 170, 174,
178, 198, 258, 259, 261, 275, 308,
309, 310, 346, 347
Элез Й. — 62, 65, 299, 374
Эльбова Н. Л. — 162
Эмери Ф. — 171
Энгельс Ф. — 24, 27, 28, 43, 214, 243,
259, 286, 306, 314, 328, 344, 349,
367, 371, 374, 376
Эпикур — 167
Юдин Б. Г. — 271
Юдин Э. Г. — 14, 25, 26
Юм Д. — 20, 92, 121, 201, 210, 308
Яковлев В. А — 185
Яковлев В. Я. — 199
Ярошевский М. Г. — 100
Ярошевский Т. М. — 69
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Теория познания 5
Глава I. Специфика философского подхода к анализу познавательной
деятельности 5
А. Общие проблемы гносеологии 16
Глава II. «Что я могу знать?> как исходная проблема 16
Глава III. Истина и заблуждение 31
1. Понятие объективной истины. Специфика научной истины 31
2. Абсолютная истина и истина относительная 41
3. Дезинформация и ложь, заблуждение и достоверное знание 46
4. Проблема отграничения истины от заблуждения 54
Глава IV Практика и познание 63
1. Понятие практики; структура и формы практики 63
2. Противоречивость взаимоотношений практики и познания 73
Глава V Субъект и объект 84
Глава VI. Сознание 100
Глава VII. Проблема идеального 115
Глава VIII. Познавательные способности человека 132
1. Чувственно-сенситивное отражение действительности 133
2. Абстрактно-мысленное отражение действительности 149
3. Интуиция 168
Б. Научное познание 185
Глава /X. Творчество и познание 185
Глава X. Рациональность познавательной деятельности субъекта 199
1. Постановка проблемы рациональности в критическом рационализме 199
2. Диалектический подход к проблеме рациональности человеческого
познания 208
Глава XI. Знание и компьютер 215
Глава XII. Этапы и уровни научного познания 230
Глава XIII. Приемы, методы и формы научного мышления 250
1. Приемы научного мышления ... 251
2. Наблюдение и эксперимент как основные методы эмпирического ис-
следования 254
3. Гипотеза как форма и метод теоретического исследования 259
Глава XIV. Ценность, оценка и научное познание 263
1. Ценности, практика, оценка . . 263
2. Ценностная ориентация субъекта и научное познание 270
382
Принципы диалектического мышления 280
Глава XV. Специфика диалектики как логики 280
Глава XVI. Формы мышления 296
А. Общие (универсальные) принципы диалектического мышления 305
Глава XVII. Принцип объективности 305
Глава XVIII. Принцип системности 313
Глава XIX. Принцип историзма 319
Глава XX. Принцип диалектической противоречивости 329
Б. Специфические внутринаучные принципы 337
Глава XXI. Принцип восхождения от абстрактного к конкретному 337
Глава XXII. Принцип единства логического и исторического 349
Заключение 361
Приложение. Материя и дух: предел противоположности 363
Указатель имен 378
Учебное издание
Алексеев Петр Васильевич,
Панин Александр Владимирович
ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ И ДИАЛЕКТИКА
Заведующий редакцией М. Ф. Гржебин. Редактор Л. Б. Комиссарова. Младшие редакторы
Т. А. Шангина, Л. Ф. Петецкая. Художественный редактор С. Г. Абелин. Технический ре-
дактор Е. И. Герасимова. Корректор Н. А. Кравченко
ИБ № 8097
Изд. № ФПН-761. Сдано в набор 16.08.90. Подп. в печать 14.02.91. Формат 60 X 88’/ie.
Бум. офсет. Кв 2. Гарнитура литературная. Печать офсетная. Объем 23,52 усл. печ. л.
23,52 усл. кр.-оттч 27,95 уч. изд. л. Тираж 17 500 экз. Зак. Кв 509. Цена 1 р. 50 к.
Издательство «Высшая школа», 101430, Москва, ГСП-4, Неглинная ул., д. 29/14
Московская типография № 4 при Госкомпечати СССР
129041, Москва, Б. Переяславская ул., д. 46