Диалектика - теория познания. Историко-философские очерки - Кедрова Б.М.

Часть первая. СООТНОШЕНИЕ ДИАЛЕКТИКИ, ЛОГИКИ И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ В ДОМАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Часть вторая. СОВПАДЕНИЕ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ С ДИАЛЕКТИКОЙ И ЛОГИКОЙ В ТРУДАХ ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ МАРКСИЗМА

Часть третья. ЕДИНСТВО ДИАЛЕКТИКИ, ЛОГИКИ И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ В ТРУДАХ В.И. ЛЕНИНА

Автор: Кедрова Б.М.

Теги: философия диалектика академия наук ссср издательство наука диалектическая логика

Год: 1964

Похожие

Диалектическая логика. Очерки истории и теории

Теория познания и философия науки

Категории диалектики как ступени познания

Диалектическая логика

Текст

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ДИАЛЕКТИКА-ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
ИСТОРИКО-
ФИЛОСОФСКИЕ
ОЧЕРКИ
В
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва 1964

КОЛЛЕКТИВ АВТОРОВ:
Ф. Т. АРХИПЦЕВ, Г. С. БАТИЩЕВ, В.В.БЫКОВ,
Г. А. ДАВЫДОВА, С. Ф. ЕФИМОВ, Э. В. И Л Ь Е H К О В,
Н. В. КАРАВАНОВ, Б. М. КЕДРОВ,|Л. A. M АН Ь К О В QK И И},
Н. Н. ТРУБНИКОВ, А. П. ШЕПТУЛИН
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ
члена-корреспондента АН СССР
Б. М. КЕДРОВА

Предисловие
Предлагаемая вниманию читателя книга логически связана
с вышедшей в начале 1964 г. «в Издательстве книгой
«Диалектика— теория познания. Проблемы научного метода» и
представляет собой своего рода историко-философское введение к ней.
В известной мере настоящий коллективный труд тематически
связан также с изданными в 1962 г. двумя сборниками
«Диалектика и логика» («Законы мышления» и «Формы мышления»).
Все они по существу посвящены разработке одной из
центральных проблем марксистско-ленинской философии — единству
диалектики, логики и теории познания материализма.
Поэтому настоящие очерки можно рассматривать как
историко-философское введение ко всем этим книгам, поскольку в
истории марксистско-ленинской философии невозможно резко
разграничить вопросы диалектики как теории познания и
диалектики как логики.
Структура данной книги проста: она отражает историческую
последовательность в постановке, решении и дальнейшем
развитии указанной проблемы в истории мировой философской
мысли. Соответственно этому в первой части освещается вопрос
о соотношении диалектики, логики и теории познания в
домарксистской философии, особенно в гегелевской, как одном
из источников марксизма. Отдельная статья посвящена вопросу
о тождестве мышления и бытия, в котором особенно отчетливо
выступает проблема соотношения диалектики, логики и теории
познания в домарксистской философии.
Во второй части рассматривается совпадение в трудах
основоположников марксизма теории познания материализма с
диалектикой, при этом раскрывается не только гносеологическая
сторона (или «функция»), но в известной мере и логическая
«функция» диалектики. Главное внимание в этой части
отводится «Капиталу» К. Маркса, в котором, по определению
В. И. Ленина, к одной науке (политической экономии)
применены в нераздельном единстве диалектика, логика и теория
познания материализма.
3

В отдельной статье дается обобщенное изложение понимания
и применения Ф. Энгельсом, диалектики,-как теории познания
марксизма. ' " " 'Лч
Часть третья целиком посвящена трудам В. И. Ленина,
который в новой исторической обстановке творчески развил и
обогатил марксизм и его философию. Разработка и применение
В. И. Лениным принципа единства диалектики, логики и теории
познания прослеживаются не только в его философских трудах
(«Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради»),
но и в его экономическом доследовании «Империализм, как
высшая стадия капитализма». Этим устана,вл,иваются прямая
связь и глубокая преемственность между «Капиталом» Маркса,
в котором диалектика как логика и теория познания
применена к анализу капитализма на его домонополистической стадии
развития, и экономическими трудами В. И. Ленина, в которых
тот же метод исследования применяется (и творчески
развивается) к анализу капитализма на его высшей, монополистической
стадии.
В данных очерках, как и в предшествующих сборниках
«Диалектика—теория познания» и «Диалектика и логика»,
допускается известное различие во взглядах авторов по некоторым
философским вопросам, например различное понимание
соотношения диалектики, логики и теории познания «в марксистской и
гегелевской философии, по-разному трактуется «специфика
познания» и др. Однако такое различие во взглядах авторов не
выходит за рамки признания общих принципов марксистско-
ленинской философии, в частности признания нераздельности
диалектики, логики и теории познания. Все авторы сборника
стремятся исходить из указания В. И. Ленина, что диалектика
и есть логика и теория познания марксизма.
Книга подготовлена группой по теории материалистической
диалектики Института философии АН СССР под руководством
члена-корреспондента АН СССР Б. <М. Кедрова.
В редактировании сборника, кроме Б. М. Кедрова,
принимали участие Н. В. Караганов и И. Элез.
Научночвспомогательную работу по подготовке рукописи к
печати вели 3. В. Горлова и Г. А. Давыдова.

Введение
Соотношение диалектики,
теории познания и логики
(Общая постановка вопроса)
Б. М. Кедров
Вопрос о соотношении диалектики, теории познания
материализма и логики (диалектической)—один из
центральных в марксистско-ленинской философии. «Диалектика и есть
теория познания (Гегеля и) марксизма»,— подчеркивал В. И.
Ленин и отмечал, что это не просто одна из «сторон» дела, «а суть
дела» 1. Этой сути не заметили даже такие крупные
пропагандисты марксизма, как Плеханов, не говоря уже о других
марксистах, указывал В. И. Ленин.
Центральное положение, которое занимает вопрос о
соотношении диалектики и теории познания материализма в
философии марксизма-ленинизма, вытекает из того, что вся
домарксистская материалистическая философия развивалась на основе
разрыва диалектики и материализма, в результате чего в
XVIII — начале XIX в. сложилась следующая глубоко
противоречивая, можно сказать, парадоксальная ситуация:
домарксистский материализм, как правило, опирался на метафизический
метод мышления, в частности на механицизм, а домарксистская
диалектика, оторванная от материализма, оказалась
исторически связанной с идеализмом. Наиболее резкого выражения это
противоречие достигло у непосредственных предшественников
марксизма — у Фейербаха (а еще раньше у французских
материалистов XVIII в.), с одной стороны, и у Гегеля — с другой.
Когда подобная поляризация основных философских
направлений в ходе прогрессивного развития мировой философской
мысли дошла до возможного предела, а вместе с этим
наивысшего обострения достигло и лежавшее в ее основе противоречие,
настало время разрешения этого противоречия путем
преодоления противоестественного разрыва между диалектическим
методом и материалистической теорией познания.
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 360.
5

Органическое слияние диалектики с материализмом,
составившее стержень созданного в 40-х годах XIX в. диалектического
материализма, было впервые осуществлено К. Марксом и
Ф. Энгельсом. Это явилось великим революционным
переворотом в развитии всей человеческой /мысли, всей двухтысячелетней
истории философии. Отныне диалектика и материализм
перестали быть обособленными друг от друга философскими учениями,
перестали опираться каждое на не свойственный ему
методологический (в случае материализма) или гносеологический (в
случае диалектики) фундамент и пришли в полное внутреннее
'Соответствие между собой.
Разумеется, как это в истории философии наблюдается очень
часто, -понимание необходимости соединить диалектику с
материализмом существовало и в домарксистской философии.
Особенно ясно это выступает у русских революционных демократов-
материалистов середины XIX в., которые, <по определению
Ленина, вплотную подошли к диалектическому материализму и
остановились леред историческим материализмом. Но и раньше
заметные элементы диалектики встречаются s трудах таких
материалистов, как Опиноза и Дидро, Ломоносов и Толанд.
Поэтому можно сказать, что всем ходом развития домарксистской
философии была поставлена задача соединить материализм и
диалектику. Но только основоположники марксизма впервые
ясно осознали эту задачу и решили ее в полном объеме.
Революционный переворот в философии, связанный с
созданием диалектического материализма, стал возможным, когда
Маркс и Энгельс соединили философскую теорию с практикой
революционного движения пролетариата. Распространив
материализм на объяснение общественных явлений, они создали
материалистическое понимание истории, исторический
материализм. Тем самым они преодолели созерцательный характер
всего предшествовавшего им материализма и превратили
философию в орудие не только объяснения, но и преобразования
мира.
Чтобы понять сущность великого вклада в развитие всей
мировой философии, который внесли К. Маркс и Ф. Энгельс,
необходимо исторически проследить, как в процессе развития
философской мысли человечества ставились те проблемы,
решение которых было дано основоположниками марксизма.
В статье «Три источника и три составных части марксизма»
(1913) В. И. Ленин писал: «История философии и история
социальной науки показывают с полной ясностью, что в
марксизме нет -ничего похожего на «сектантство» в смысле какого-то
замкнутого, закостенелого учения, аозникшего в стороне от
столбовой дороги развития мировой цивилизации. Напротив,
вся гениальность Маркса состоит именно в том, что он дал
ответы на вопросы, которые передовая мысль человечества уже
6

поставила. Его учение возникло как прямое и непосредственное
продолжение учения величайших представителей философии,
политической экономии и социализма»2.
Это высказывание В. И. Ленина полностью относится к
разбираемому нами вопросу о соотношении диалектики и теории
познания, а также логики. Разобщение этих «сторон»
(«моментов») философской науки, которое столь резко выступило в
учении Канта, было, как известно, преодолено Гегелем в рамках
•его системы, на основе объективного идеализма. В философии
Гегеля осуществлено совпадение диалектики с идеалистической
теорией познания. В таком совпадении проявилась одна из
характернейших черт всей домарксистской философии. Эту черту
проанализировал К. Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе».
Первый тезис о Фейербахе, как известно, начинается с
указания, что весь домарксистский материализм носил в целом
созерцательный характер (имеется в виду общая тенденция, а не
отдельные отклонения от нее). «Главный недостаток всего
предшествующего материализма — включая и фейербаховский,—
писал Маркс,— заключается в том, что предмет,
действительность, чувственность, берется только в форме объекта, или в
форме созерцания, а не как человеческая чувственная
деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что
деятельная сторона, в противоположность материализму,
развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм,
конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как
таковой»3.
Маркс вскрывает гносеологические и социально-практические
корни того странного, на первый взгляд, явления в истории
философии, что материализм и диалектика были длительное время
разобщены между собой. Они даже противопоставлялись друг
другу, как противополагаются в качестве непримиримых
противоположностей метафизический материализм и идеалистическая
диалектика. Метафизика с ее отрицанием принципа развития
или с ее искажением этого принципа в духе плоского
эволюционизма и механицизма вполне гармонировала с пассивным,
созерцательным характером материализма, тогда как активное,
деятельное начало, гипертрофированное идеализмом, находило
свое философское воплощение в идеалистически истолкованной
диалектике, согласно которой дух творит мир.
По мере поступательного развития философии острее
становились противоречия, порожденные этим разобщением
.материализма и диалектики, а вместе с тем все настойчивее
диктовалась необходимость преодолеть созерцательность материализма,
обогатить его достижениями диалектической философии. А для
2 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 19, стр. 3.
3К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах,
т. II. М., 1955, стр. 383.
7

этого требовалось освободить диалектику от по существу не
совместимого с ней идеализма, сделать ее орудием не
абстрактно понятого деятельного начала («абсолютного духа»), а
революционной, практически-критической деятельности пролета;риа-
та. Диалектику, которая была повернута у Гегеля назад, к
прошлому, требовалось повернуть вперед, к настоящему и
будущему, сделав ее важнейшим теоретическим орудием
преобразования мира.
Решая эту задачу, Маркс, во-первых, соединил диалектику
(и логику тоже) с материалистической теорией познания,
во-вторых, распространил диалектический метод (в материалистически
переработанной форме) на познание человеческого общества
и его истории.
Слияние в марксистском учении обеих философских линий в
результате критической переработки Марксом всего ценного,
что в них содержалось, как раз и нашло свое яркое выражение
в отмеченной В. И. Лениным проблеме совпадения (единства,
или, как иногда говорят, тождества) теории познания
материализма с диалектикой (и логикой тоже). На такой философской
основе К. Маркс и Ф. Энгельс ставили, изучали и решали все
без исключения вопросы марксистского учения, как специально
философские, так и касающиеся других составных частей
марксизма — политической экономии и социализма.
Нет ни одной научной или практической задачи, ни одного
вопроса революционной теории и практики, которые решались
бы основоположниками марксистского учения иначе, нежели на
основе единства диалектики, логики и теории познания
материализма. Это обстоятельство много раз отмечал В. И. Ленин.
В «Философских тетрадях» он писал: «В „Капитале" применена
к одной науке логика, диалектика и теория познания
материализма [не надо 3-х слов: это одно и то же], 'взявшего все
ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед»4.
Следовательно, в «Капитале» Маркс применил
материалистическую диалектику как единую, цельную науку — и как научный
метод, и как логику, и как теорию познания марксизма.
После смерти Маркса и Энгельса обнаружилось, что их
ученики, в том числе и такие выдающиеся, как Плеханов, не
поняли и даже не заметили (Ленин писал: «...не обратили внимания»),
что совпадение теории познания с диалектикой составляет
самую суть марксистского учения. Вполне понятно, что В. И.
Ленину как продолжателю этого учения надо было обязательно
эту суть вскрыть, доказать и развить ее применительно к новым
историческим условиям и достижениям научного познания. Этим
объясняется тот исключительный интерес В. И. Ленина к
данному вопросу, который красной нитью проходит через все его
труды, в том числе философские.
4 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 315.
8

В книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1908) В. И.
Ленин поставил вопрос о единстве диалектики и
материалистической теории познания в форме признания необходимости в
гносеологии, как и в любой науке, .применять диалектический
метод. «В теории познания, как и во всех других областях
науки,— писал Ленин,— следует рассуждать диалектически, т. е.
не предполагать готовым и неизменным наше познание, а
разбирать, каким образом из незнания является знание, каким
образом неполное, неточное знание становится более полным и
более точным»5.
Следовательно, идею совпадения теории познания с
диалектикой В. И. Ленин 'видит в том, чтобы встать «на точку
развития человеческого познания из незнания...»6 Эта идея проходит
через весь ленинский труд «Материализм и эмпириокритицизм».
С позиций признания единства диалектики и
материалистической теории познания В. И. Ленин трактует, например, вопрос
о соотношении объективной, абсолютной и относительной истин.
Гносеологическое доказательство объективности истины он
прямо связывает с диалектикой движения человеческого познания
к абсолютной истине через бесконечный ряд относительных
истин, из суммы которых складывается абсолютная истина.
Позднее, в упоминавшейся уже статье «Три источника и три
составных части марксизма», В. И. Ленин подчеркнул, что
диалектика есть учение о развитии в его наиболее полном,
глубоком и свободном от односторонности виде, которое
распространяется и на человеческое познание и выступает как «учение об
относительности человеческого знания, дающего нам отражение
вечно развивающейся материи»7.
Из этого положения следовал вывод, что теория познания
должна входить в диалектику, поскольку принцип развития
распространяется и на 'человеческое познание. Такой вывод был
сделан В. И. Лениным в статье «Карл Маркс» (1914): «А
диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю,
включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией,
которая должна рассматривать свой предмет равным образом
исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие
познания, переход от незнания к познанию» 8.
Включение теории познания в диалектику В. И. Ленин
связывает именно с тем обстоятельством, что (марксистская
философия распространяет диалектику на теорию познания,
применяет диалектику при постановке и решении любых вопросов
материализма, материалистической теории познания.
Характеризуя переписку Маркса с Энгельсом и вскрывая ее ядро,
5 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 91.
6 Там же.
7 В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 4.
8 В. И. Ленин. Сочинения, т. 21, стр. 38.
9

Ленин подчеркивал: «Если попытаться одним словом
определить, так оказать, фокус всей переписки,— тот центральный
пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и
обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. Применение
материалистической диалектики к переработке всей политической
экономии, с основания ее,— к истории, к естествознанию, к
философии, IK политике, и тактике рабочего класса,— вот что более
всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят
наиболее существенное и наиболее «новое, вот в чем их гениальный
шаг вперед в истории революционной мысли» 9.
Применение диалектики к философии предполагает,
очевидно, ее применение к анализу истории философии и ее
закономерностей, к критике реакционных, идеалистических и
метафизических школ и направлений в философии, к логике и
методологии научного познания, в том числе естествознания, и,
несомненно, к теории познания, хотя она и не (названа в данном
случае В. И. Лениным особо.
В «Философских тетрадях» (1914—1916) В. И. Ленин
развил это положение специально по отношению к теории
познания, в особенности к теории отражения. Диалектика
характеризуется Лениным как живое, многостороннее познание с бездной
оттенков всякого подхода к действительности, всякого
приближения к изучаемому объекту. Тем самым диалектика включает
в себя теорию познания материализма. Этим В. И. Ленин
противопоставляет диалектику, которая и есть теория познания,
метафизическому материализму, «основная беда коего есть
неумение применить диалектики к Bildertheorie (к теории
отражения.— Ред.), к процессу и развитию .познания» 10.
Следовательно, одна и та же идея, одно и то же
положение— о совпадении теории познания с диалектикой, о
включении первой во вторую путем применения диалектики к теории
познания — проходит 'неизменно через все основные
философские произведения В. И. Ленина, начиная с «Материализма и
эмпириокритицизма» и кончая «Философскими тетрадями».
С первого взгляда может показаться, что в «Философских
тетрадях» впервые высказана мысль о единстве (совпадении
или тождестве) диалектики, логики и теории познания,
следовательно, что В. И. Ленин впервые ввел данный принцип в
марксистскую философию. Однако это, конечно, не так; как
многократно подчеркивал В. И. Ленин, этот принцип
установлен основоположниками марксизма с самого «начала, а
затем последовательно проведен Марксом в «Капитале». Самим
фактом создания материалистической диалектики
доказывается, что разделенные до тех пор диалектика и теория познания
9 В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 503.
10 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 38, стр. 360.
10

материализма были соединены, сплавлены в единое
философское учение. Суть этого учения состояла в том, что диалектика
впервые была применена к теории познания материализма, к
теории отражения.
Заслуга В. И. Ленина в данном случае состоит в том, что
он выделил, подчеркнул и развил эту суть марксистской
философии, выпавшую из поля зрения других марксистов, включая
Плеханова. Для этого необходимо было, во-первых, вскрыть
и проследить ее корни в гегелевской диалектике, во-вторых,
обосновать то положение^, что это действительно суть
марксистской философии, в-третьих, сформулировать все это в виде
особого принципа единства (совпадения, тождества)
диалектики, логики и материалистической теории познания, в-четвертых,
развить и конкретизировать этот принцип применительно к
более высокой ступени развития марксизма соответственно
новым историческим условиям революционной борьбы
пролетариата и достижениям науки.
Все это было сделано В. И. Лениным и вошло
органически в ленинский этап развития марксистского учения. В новых
условиях идеологической (в том числе философской) борьбы в
эпоху империализма и пролетарских революций .по
объективным причинам ударение в марксистской философии стало
делаться на диалектическом материализме (а не на
диалектическом материализме, как это было во времена Маркса и
Энгельса). В связи с этим 'необходимо было акцентировать теперь и
общий принцип совпадения материалистической теории
познания с диалектикой, принцип включения первой во вторую.
Поскольку такого рода ударение стало необходимостью,
В. И. Ленин в самых разных аспектах, применительно к тем
или иным конкретным проблемам философии и других наук
разрабатывает и прослеживает совпадение теории познания с
диалектикой, их нераздельность, их единство. В «Философских
тетрадях» он вновь ih вновь обращается к такой извечной
гносеологической категории, «как истина. Ленин трактует истину
диалектически, как процесс, т. е. как развитие познания, как
бесконечное приближение познания к реальному предмету,
субъекта к объекту. «Истина есть процесс,— пишет он.— От
субъективной идеи человек идет к объективной истине через
„практику" (и технику)»11. Выделяя отдельные ступени в этом
движении познания к истине, В. И. Ленин раскрывает самый
«механизм» функционирования истины как процесса: «Все эти
моменты (шаги, ступени, процессы) познания направляются от
субъекта к объекту, лроверяясь практикой и приходя через
эту проверку к истине ( = абсолютной идее)» 12.
11 Там же, стр. 192.
12 Там же, стр. 315.
11

Заметим, что в «Философских тетрадях» диалектика
нередко именуется логикой, как 'И у Гегеля. Но в противоположность
идеалистической логике Гегеля В. И. Ленин .понимает под
логикой в таком случае логику вещей (т. е. объективную
диалектику), которой соответствует логика идей (т. е. то, что Энгельс
называл субъективной диалектикой). В связи с этим
характерна следующая ленинская запись: «Гегель гениально угадал
диалектику вещей (явлений, мира, природы) в диалектике
понятий». И дальше: «Именно угадал не больше» 13.
Формулируя противоположную Гегелю материалистическую позицию в
данном вопросе, В. И. Ленин записал: «Диалектика вещей
создает диалектику идей, а не наоборот» и.
В ряде мест «Философских тетрадей» по аналогичному
поводу у В. И. Ленина встречается слово «логика» (вместо слова
«диалектика») как синоним диалектики. Но это, разумеется, не
меняет существа позиции: диалектика (логика) вещей, по
Ленину, создает диалектику (логику) идей, а не "наоборот, как
получалось у Гегеля. В этой формуле также находит свое яркое
выражение тезис о нераздельном единстве диалектики и
материалистической теории познания, тезис о включении второй в
первую. В приведенной формуле диалектика, понимаемая как
диалектика и вещей и понятий, тем самым включает в себя
гносеологический вопрос о соотношении между вещами (как
первичным) и 'понятиями, идеями (как вторичным,
производным), т. е. вопрос о соотношении между объектом и субъектом.
В годы культа личности в этом вопросе, как и в других
принципиальных вопросах марксистской теории и практики,
Сталин резко отошел от позиций В. И. Ленина в сторону
неправильных, огрубленных, упрощенческих представлений. Если
Плеханов, не говоря о других марксистах того времени, не
обратил внимания на суть дела, как это отмечал В. И. Ленин, та
Сталин пошел еще дальше. Он допустил грубое извращение
этой сути путем резкого и ничем не оправданного разрыва
между диалектикой и теорией познания материализма и
полного отрыва от них логики, что было равносильно возврату к
старым, давно уже изжившим себя в истории философии
концепциям, чуждым марксизму-ленинизму.
Непосредственным поводом к этому лослужили попытки
Сталина еще в 1906—1907 гг. изложить в популярной форме
философские основы марксизма. Такие .попытки были
предприняты в ранней статье «незрелого марксиста», названной
«Анархизм или социализм?». В ней диалектический
материализм излагается не как цельное, внутренне единое философское
учение, а раздробленно, с искусственным отделением диалекти-
13 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 188.
14 Там же.
12

ки (диалектического метода) от материализма (от
материалистической теории, т. е. от теории познания). Два первых
раздела (из трех) указанной статьи как раз и были
посвящены подобному раздельному изложению диалектики и
материалистической теории познания.
В 1938 г., в самый разгар культа личности, Сталин вновь
взялся за то, чтобы в популярной форме изложить основы
диалектического материализма, причем с тех же немарксистских,
неленинских позиций, разрывавших диалектику и
материалистическую теорию познания и обособлявших от них логику,
которая тем самым сводилась к чисто формальным правилам и
приемам (мышления. В итоге появилась популярная работа
Сталина «О диалектическом и историческом -материализме» как
один из параграфов 4-й главы «Краткого курса» 'истории
ВКП(б). В этой работе Сталин пытался.ответить на
поставленный в ее начале вопрос: «Что такое диалектический
материализм?». Так как название «диалектический материализм»
состоит из двух слов, то и ответ давался в таком же порядке:
сначала Сталин разъяснял, что значит «диалектический», а
затем— что значит «материализм».
Как известно, данное Сталиным разъяснение содержало ряд
неточностей и прямых ошибок. Мы не будем сейчас на них
останавливаться. Укажем лишь на то, что резкий разрыв
диалектики и материализма и исключение из них логики привели
к тому, что для марксистско-ленинского тезиса о единстве
(совпадении, тождестве) диалектики, логики и теории познания
материализма не оставалось места. Чтобы хоть как-нибудь
«оправдать» это, было выдвинуто следующее, весьма натянутое,
более того,— в корне неверное «объяснение»: указанный тезис,
дескать, принадлежит не Ленину, а... Гегелю, у которого
Ленин будто бы некритически его переписал. Сталину же принад-
лежит-де та великая заслуга, то он освободил диалектику от
остатков и налетов «гегельянщины», которая сохранялась в
марксизме до последнего времени, поскольку ни Маркс, ни
Энгельс, ни Ленин с этой задачей не смогли справиться. На
самом же деле под видом «гегельянщины» из
марксистско-ленинской философии изгонялась материалистическая диалектика с
заменой ее вульгаризированной диалектикой.
Разумеется, далеко не все, что писалось
философами-марксистами в годы культа личности, сводилось к пережевыванию
и абсолютизации популярных статей Сталина с их
упрощенными схемами и формулировками. Отдавая формально дань
«гению» Сталина, .многие наши философы, под видом
популяризации и пропаганды . его работ в действительности развивали
марксистскую философию, защищали и по-своему отстаивали
взгляды Ленина, разрабатывали •его философское наследство.
Делать это было, конечно* страшно трудно в условиях, когда
ю

всякое отступление от догматизированных 'Сталинских
положений встречалось в штыки активными поборниками культа
личности и объявлялось отступлением от чистоты марксистско-
ленинского учения, а иногда даже пособничеством врагам
народа.
И все же, несмотря на это, многие творчески мыслившие
философы создавали ценные труды, в которых высказывались
новые идеи, продолжалось дело Ленина в рамках формального
следования «указаниям» Сталина. Так, под прикрытием
словесного прославления «сталинского гения» делались шаги вперед
в философии, причем такие шаги, которые в действительности
были направлены прямо в противоположную сторону по
сравнению с тем, куда толкал философов культ личности. Эту
весьма противоречивую ситуацию надо учитывать тем философам
и историкам философии, которые хотят сегодня создать
правдивую картину развития марксистской философской мысли в
нашей стране в годы культа личности Сталина.
Разрыв между диалектикой, логикой и теорией познания
материализма привел Сталина .к своеобразной «онтологизации»
диалектики, т. е. к превращению ее в диалектику бытия, не
связанную органически с диалектикой процесса познания. Тем
самым искусственно восстанавливалось давно устаревшее
положение философии, касающееся так называемой онтологии
как учения о бытии, оторванного от учения о познании,
мышлении, хотя Сталин и не пользовался термином «онтология».
«Онтологизация» марксистской философии проявилась, во-
первых, в том, что в работе «О диалектическом и историческом
материализме» марксистский диалектический метод сводился
Сталиным к четырем основным чертам диалектики внешнего
мира, точнее — природы. В соответствующем разделе
сталинской работы, посвященном диалектическому методу познания,
диалектическому подходу к изучению явлений природы, нет ни
слова ни о познавательных, ни о логических приемах
исследования (например, о соотношении анализа и синтеза,
исторического и логического, индукции и дедукции, абстрактного и
конкретного и т. д.). Все сведено лишь к указанию на всеобщую
связь явлений природы, на их развитие и его скачкообразный
и противоречивый характер. Однако Сталин ни единым словом
не обмолвился о том, каким образом эти 'перечисленные им
черты объективной диалектики природы (не говоря уже о том,
что закон отрицания отрицания вообще исключался им из
диалектики) познаются человеком, отражаясь в его сознании.
Во-вторых, «онтологизация» марксистской философии
проявилась также в том, что в разделе о марксистском-
философском материализме указанной статьи Сталин поставил на
первое место признание материальности мира, причем бытие
трактовалось как таковое, вне связи с вопросом об отношении мыш-
14

ления к бытию. Отсюда родилась неуклюжая формула о
«материальном единстве мира».
Порожденные сталинским упрощением (если не сказать
извращением) марксистской философии попытки реставрировать
в подновленном виде старую онтологию не имеют ничего
общего с взглядами Маркса, Энгельса и Ленина. Так называемое
учение о бытии в марксистско-ленинской философии в конечном
счете органически сливается с учением о его познании, ибо
действительным содержанием всякого истинного знания «а« раз и
является бытие, т. е. объект, существующий вне и независимо
от субъекта и отражаемый в сознании субъекта. Всякие же
попытки придумать какие-то всеобщие законы бытия (природы
и общества), которые не были бы одновременно законами
мышления, отражающего это бытие, заранее обречены на провал,
ибо такими всеобщими законами являются лишь законы
диалектики как общие законы развития природы, общества и
мышления. Такого рода 'попытки были предприняты Сталиным, в
частности, в работе «Марксизм и вопросы языкознания» (1950).
«Онтологизация» диалектики была доведена в этой работе до
наиболее резкой и открытой формы. Тогда же появились
комментаторские «труды» некоторых услужливых дельцов от
философии, в которых буквально каждое слово неверного
сталинского определения марксизма было канонизировано и
поставлено в качестве заголовка соответствующего раздела «труда»,
в котором комментировалась работа Сталина.
Коммунистическая партия и ее Центральный Комитет сразу
же после смерти Сталина и особенно на XX съезде КПСС
(1956) стали разоблачать антимарксистскую сущность культа
личности и активно приступили к ликвидации его вредных
.последствий. Ленинские .принципы и нормы в науке и жизни
стали восстанавливаться везде, где они были нарушены при
Сталине, в том числе и в философии. Свое завершение этот
процесс получил на XXII съезде КПСС (1961). В частности, по
интересующему нас вопросу о соотношении диалекти-ки,
логики и теории познания материализма мы находим в Программе
КПСС, принятой на XXII съезде КПСС, следующую важную
формулировку: «Необходимо и дальше стойко защищать и
разрабатывать диалектический и исторический материализм «как
науку о наиболее общих законах развития природы, общества
и человеческого мышления» 15.
Этим был положен конец пресловутой «онтолопизации»
диалектического материализма, изгонявшей «мышление» из
диалектики, и были восстановлены полностью »классические
взгляды Маркса, Энгельса и Ленина то этому важнейшему вопросу.
15 <Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1961,
стр. 128.
IS

В настоящее время среди философов-марксистов имеется
полное единодушие в том, что необходимо руководствоваться
ленинскими указаниями в вопросе соотношения диалектики,
логики и теории познания материализма. Однако сегодня не
все одинаково понимают и толкуют известные ленинские
положения. Одни понимают соотношение диалектики, логики и
теории познания как такое их «единство», когда диалектика,
логика и гносеология приведены во внешнюю связь между
собой, лишь сополагаются одно рядом с другим и одно подле
другого. Иногда при этом добавляются и некоторые другие
разделы философии, искусственно придуманные, вроде
методологии (учение о методе) или той же онтологии (учение о
бытии как таковом). На наш взгляд, все это ни в коем случае не
является решением вопроса и служит примером возврата к
ленинской 'концепции только на словах, но не на деле.
Другие философы — и их подавляющее большинство —
понимают соотношение диалектики, логики и теории познания
материализма как их подлинное, внутреннее единство, как их
принципиальную нераздельность, как их 'взаимное
(проникновение, в результате чего логика (диалектическая) и теория
познания выступают лишь как стороны (или «моменты»)
единой марксистской диалектики, органически включающей их в
себя. Поэтому диалектика выступает и как теория познания и
как логика одновременно, обнаруживая присущие ей
логическую и гносеологическую «функции». Такое понимание вопроса
нам представляется -в основном правильным.
Однако у философов, составляющих эту вторую группу,
обнаруживаются свои расхождения. Некоторые из них считают,
что ленинские слова «не надо 3-х слов: это одно и то же» надо
понимать буквально, как отказ от какого бы то ни было
различения диалектики, логики и теории познания. С этой точки
зрения любой вопрос диалектики есть одновременно и
гносеологический и логический вопрос. В таком случае требование
неразделимости диалектики, логики и теории познания в
марксизме превращается в требование их неразличимости. При этом
допускается, на наш взгляд, серьезная ошибка, состоящая в том,
что из тезиса «диалектика и есть логика» выводится путем
неправильного обращения тезис «логика и есть диалектика».
Такое обращение незаконно по той причине, что если диалектика
обладает логической «функцией» наряду с другими
«функциями», то на этом основании диалектику нельзя трактовать по-
гегелевски — как диалектическую «функцию» логики.
Проводя на практике идею неразличимости диалектики,
логики и теории познания, сторонники этой идеи выступают"
против признания специфики мышления как процесса отражения
внешнего м-ира в сознании человека. Отождествляя мышление
с бытием, а бытие с мышлением, эти философы не видят необхо-
16

димости различать бытие и мышление, а значит и обнаруживать
специфические особенности того и другого. Более того, им
кажется, что признание такой специфики тянет нас назад к
агностическим концепциям кантианского толка.
Изложенная точка зрения получила квалификацию «гно-
сеологизма». Она прямо противоположна «онтологизации»
диалектики, которая проводилась при Сталине и на которую «гно-
сеологизм» явился своеобразной реакцией. Между тем «гносео-
логизация» (или точнее сказать: «логизация») диалектики не
устраняет тех извращений марксистской философии, которые
допускались при Сталине. Таким путем не могут быть
восстановлены ленинские взгляды, а скорее может быть сделан шаг
к гегелевскому отождествлению 'бытия и мышления.
Напротив, Ленин всегда подчеркивал особенность, а значит
действительную специфику процесса познания как отражения
объективного мира в человеческом сознании. Он отличал
процесс познания от процессов, совершающихся -в самом
объективном мире, подобно тому как в философии субъект всегда
рассматривается как нечто специфически отличное от объекта.
Материалистически перерабатывая гегелевскую
идеалистическую диалектику, В. И. Ленин писал: «Понятия человека суть
душа природы — это лишь мистический пересказ того, что в
понятиях человека своеобразно (это NB: своеобразно и
диалектические.) отражается природа» 16.
Признать диалектическое своеобразие отражения объекта
(природы) в мышлении (в понятиях человека) — это и означает
признать специфику мышления, сознания, благодаря которой
образ отличается от предмета, отображение — от
отображаемого. Это, разумеется, не кантианская метафизическая
«специфика», встающая наподобие непреодолимой агностической
преграды между субъектом и объектом, но диалектическая
специфика, не дающая возможности смешивать объективное с
субъективным, материальное с духовным, физическое с психическим
в духе вульгарного материализма или упрощенного,
субъективного идеализма. Поэтому нам кажется глубоким заблуждением
такая аргументация, в которой признание ленинского тезиса
о единстве (совпадении, тождестве) диалектики, логики и
теории познания связывается обязательно с отказом от признания
диалектического своеобразия (специфики) процесса познания
как отражения объекта в сознании субъекта.
Единственно правильной, на наш взгляд, является такая
трактовка ленинской формулы «не надо 3-х слов: это — одно и
то же», которая сохраняет относительную самостоятельность за
каждой из «функций» диалектики — гносеологической и
логической. В последнем случае мы 'получаем диалектическую
В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр.200.
17

логику. Но эта их самостоятельность носит ограниченный
характер, и она существует лишь в рамках их нераздельности и
внутреннего единства .самой диалектики как науки со «семи
присущими ей «функциями» или «моментами».
Это означает, что нигде и ни при каких условиях нельзя
диалектику применять или излагать отдельно от логики и
теории познания, логику — отдельно от диалектики и теории
познания, а теорию познания — отдельно от диалектики и логики.
Однако, коль скоро в диалектике существуют особые
стороны (или «функции») — гносеологическая и логическая, то, делая
акцент на этих сторонах, можно изложить самостоятельно,
например, теорию познания диалектического материализма, как
это сделано В. И. Лениным в «Материализме и
эмпириокритицизме», или же логику марксизма (т. е. логику диалектического
материализма), как это сделано им же в работе «Еще раз о
профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках Троцкого и
Бухарина» (1921). При этом все вопросы диалектики должны
трактоваться неизменно с позиций материалистической теории
познания, а все -вопросы этой последней — с позиций диалектики,
равно как и все вопросы логики (диалектической) — с позиций
диалектики и теории познания материализма. Ни малейшего
разрыва между диалектикой, логикой и теорией дознания, с
одной стороны, ни полного их смешения в одно неразличимое
целое, с другой стороны, при таком подходе -не допускается.
Абстрактному (абсолютному) их отождествлению противостоит
конкретное (относительное) их тождество, которое не исключает
их различия, а трактует его как включенное в тождество.
В данном случае позиция материалистической диалектики
означает, говоря словами Энгельса, признание «различия внутри
тождества»17, так что обе противоположности «представляют
собою нечто истинное только в своем взаимодействии, во
включении различия в тождество»18. Этот верный взгляд Энгельс
противопоставил концепции абстрактного тождества.
Нам представляется, что духу и букве ленинской формулы
«не надо 3-х слов: это — одно и то же» отвечает диалектическое
понятие конкретного тождества, а не концепция абстрактного
тождества, не допускающая различения логики и теории
познания внутри диалектики, в которую они включаются.
Разумеется, дело не в самой формуле, а в различном
понимании сути марксистской философии, которое обнаруживается
в различном толковании этой формулы.
Так ставится вопрос о соотношении диалектики, логики и
теории познания в марксистско-ленинской философии.
17 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1955, стр. 169.
18 Там же, стр. 170.

Часть первая
СООТНОШЕНИЕ ДИАЛЕКТИКИ,
ЛОГИКИ
И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
В ДОМАРКСИСТСКОЙ
ФИЛОСОФИИ

I
Вопрос о тождестве мышления и бытия
в домарксистской философии
Э. В. Ильенков
Вопрос о тождестве мышления и бытия занимает важное
место в истории философии. Касаясь этого вопроса, Ф. Энгельс
писал: «В состоянии ли наше мышление познавать
действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о
действительном мире составлять вер<ное отражение
действительности? На философском языке этот вопрос называется
вопросом о тождестве мышления и бытия. Громадное большинство
философов утвердительно решает этот вопрос» К
Однако иногда можно услышать и такие высказывания: наше
мышление в состоянии познать действительный мир, «аши
представления м понятия могут быть верными отражениями этого
мира, но зачем называть это «тождеством мышления и бытия>,
зачем прибегать при этом к особому «философскому языку»?
Такие высказывания — следствие недоразумения. Философский
язык — не просто запас терминов, о значении которых можно
договориться, не результат конвенции. Это — продукт борьбы,
не оконченной и сегодня. О философских проблемах на фило-
софском языке предпочитали говорить и писать не только
Аристотель, Спиноза и Гегель. Не зная философского языка, нельзя
правильно понять и «Капитал» К. Маркса и «Философские
тетради» В. И. Ленина.
В частности, правильному пониманию ленинского тезиса
о совпадении диалектики, логики и теории познания сильно
мешало неверное представление о «тождестве мышления и бытия»
как гегельянском принципе, утвердившееся в нашей
философской литературе в годы господства культа личности Сталина.
Рассуждение, основывающееся на этом представлении,
строилось примерно следующим образом. Диалектика и логика —
1 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух том а ж,
т. И. М., 1953, стр. 351.
21

не одно и то же; ведь диалектика — это учение о бытии, а
логика — учение о мышлении, а поскольку мышление и бытие —
вещи разные, постольку нельзя говорить об их тождестве. Здесь
сказывается именно боязнь принципа «тождества мышления и
бытия» как проявления якобы «гегельянщины». Рождена же
эта боязнь простой неосведомленностью. Развеять эту боязнь
необходимо, и для этого целесообразно обратиться, в
частности, к истории домарксистской философии.
1. Идеалистическое и материалистическое понимание
тождества мышления и бытия.
Взгляды Спинозы
Прежде всего нужно установить некоторые бесспорные
факты. Первый: в тезисе о тождестве мышления и бытия ничего
специфически гегелевского не было и нет. Этот тезис принимали,
кроме Гегеля, и Спиноза и Фейербах. И второй факт: тождество
в диалектике вообще (в том числе и в гегелевской) вовсе не есть
метафизическое «одно и то же». Это всегда тождество
различного, тождество противоположностей.
Диалектика вообще усматривает реальное тождество в акте
перехода, превращения противоположностей друг в друга, в
данном случае — в акте перехода или превращения
действительности (бытия) ;в мысль, а мысли в действительность. И такое
тождество — повседневно осуществляемый каждым человеком
факт. Каждый, познавая вещь, превращает ее в понятие; и
каждый, реализуя свой замысел в поступке, в акте изменения вещи,
превращает свое понятие в вещь. Никакой «гегельянщины» в
этом, конечно, нет.
Специфическая мистика «гегельянщины» заключается вовсе
не в констатации факта этого перехода, а в его
объективно-идеалистической интерпретации. Но существует и
материалистическая интерпретация того же факта. Принципиальное различие
между той и другой кажется несущественным и маловажным
представителям агностицизма, для коего материализм и
идеализм — лишь пустые слова. Для агностиков и
объективно-идеалистическая и материалистическая интерпретации — одинаково
«гегельянщина». Кантианцы и позитивисты поэтому любят
запугивать доверчивого читателя жупелом «гегельянщины».
Например: «Чистый или абсолютный материализм точно так же
спиритуалистичен, как и чистый или абсолютный идеализм. Оба
просто предполагают, хотя и с различных точек зрения, что
мышление и бытие идентичны... Напротив, новые материалисты
становятся принципиально так же решительно на точку зрения
Канта, как это сделало большинство величайших современных
естествоиспытателей» 2.
2 Цит. по кн.: Г. В. Плеханов. Сочинения, т. XI. М.— Пг., 1923, стр. 9.
22

Этот «новый» материалист — Эдуард Бернштейн.
Материализм Маркса и Энгельса его ие устраивал по той причине, что
он слишком сильно-де подпорчен «мистикой» (Бернштейн имеет
в виду диалектику, учение о тождестве противоположностей
вообще, о тождестве мышления и бытия — в частности). Этот
оборот мысли не случаен и весьма типичен, и небезынтересно
посмотреть, в чем же дело, почему мыслителям подобного
сорта мешает именно принцип тождества мысли и
действительности? Дело, конечно, не в названии, а в определенном способе
подхода к решению одной существенной философской
проблемы, действительной трудности. И заключается эта трудность,
постоянно возникающая перед каждым теоретиком, в том
отношении, в котором находятся друг к другу знание
(совокупность понятий, теоретических построений,
представлений) и предмет этого знания. Как проверить, согласуется одно
с другим или нет? И можно ли вообще это сделать? И что это
значит?
Основная идея Канта и кантианства состоит в том, что
человек вообще никогда не может проверить, соответствует ли
понятиям, какими он оперирует, что-либо реальное, что-либо
находящееся вне его сознания. Аргументация такова: поскольку
предмет («вещь .в себе») в процессе его осознания преломляется
сквозь призму «специфической природы» органов восприятия и
рассудка, постольку мы знаем любой предмет лишь в том виде,
какой он приобрел в результате такого преломления. «Бытие»
вещей вне сознания Кант не отвергал. Отвергал он «лишь»
одно — возможность проверить, таковы вещи «на самом деле»,
какими мы их знаем и осознаем, или же нет. Вещь, какой она
дана в сознании, нельзя сравнить с вещью вне сознания.
Невозможно сравнивать то, что есть в сознании, с тем, чего в
сознании нет; нельзя сопоставлять то, что я знаю, с тем, чего я не
знаю, не вижу, не воспринимаю, не осознаю. Прежде, чем я
смогу сравнивать свое представление о вещи с вещью, я
должен эту вещь также осознать, т. е. также превратить в
представление. В итоге я всегда сравниваю и сопоставляю
представление с представлением, хотя и думаю при этом, что сравниваю
представление с вещью. Я всегда сопоставляю представление о
вещи с осознанной вещью, т. е. уже не с вещью, а с очередным
представлением о ней.
Естественно, сравнивать и сопоставлять можно только
однородные вещи. Бессмысленно сравнивать пуды с аршинами, а
вкус бифштекса — с диагональю квадрата. Это вещи разные.
И если нам все-таки захочется сравнить бифштекс с квадратом,
то мы будет сравнивать уже не «бифштекс» и «квадрат», а два
предмета, одинаково обладающие геометрической,
пространственной формой. «Специфические» свойства того и другого в
этом сопоставлении вообще участвовать не могут.
23

«Что такое расстояние между буквой А и столом? Вопрос
бессмысленный. Когда мы говорим о расстоянии между двумя
вещами, мы говорим об их различии в пространстве... Мы
делаем их одинаковыми между собой как части пространства, и
лишь после того как мы их сделали одинаковыми, sub specie
spatii (с точки зрения пространства.— Ред.), мы их различаем
как различные точки пространства. В их принадлежности к
пространству заключается их единство»3.
Иными словами, когда хотят установить какое-либо
отношение между двумя объектами, то сопоставляют всегда не те
«специфические» качества, которые делают один объект —
«буквой А», а другой — «столом», «бифштексом» или «квадратом»,
а только те свойства, которые выражают нечто «третье»,
отличное от их бытия в качестве перечисленных вещей.
Сопоставляемые вещи рассматриваются при этом как различные
модификации этого «третьего», общего им обеим свойства, будь то
принадлежность к пространству или к стоимости. Холст
сравнивается с сюртуком лишь постольку, поскольку и тот и другой —
товар, т. е. сгусток определенного вида труда, выражение общей
и тому и другому субстанции. Пуд можно сравнивать с
аршином, но лишь постольку, поскольку и пуд и аршин выражают
разными способами измерения «одно и то же», скажем,
известное количество воды или пшеницы. Нет этого «одного и того
же» — нет и возможности сопоставления. Тогда это вещи разные
и только. Если в природе двух вещей нет общего им обеим
«третьего», то самые различия между ними становятся
совершенно бессмысленными с логической точки зрения.
Когда буржуазная политическая экономия выразила в своей
печально знаменитой формуле различия трех источников дохода,
то эта формула была абсолютно бессодержательна, несмотря
на свою эмпирическую очевидность. Капитал действительно
дает прибыль, земля — ренту, а труд — заработную плату. Но
теоретически эта формула столь же бессмысленна, как и
суждение, устанавливающее различие между снегом и Нью-Йорком
на том основании, что снег бел, а Нью-Йорк огромен.
Различия между прибылью, рентой и заработной платой
•выясняются действительно только тогда, когда все они поняты
как различные модификации одного и того же — труда,
создающего стоимость. У Маркса ясно, внутри, чего существуют их
различия. В триединой формуле ничего подобного не выявлено,
потому она бессмысленна.
Внутри чего же соотносятся между собой такие объекты,
как «понятие» («мысль») и «вещь»? В каком особом
«пространстве» они могут сопоставляться, сравниваться и различаться?
3 К. Маркс. Теории прибавочной стоимости, ч. III. Л., 1936, стр. 111—
112.
24

Есть ли тут вообще то «третье», в котором они суть «одно и
то же», несмотря на все свои непосредственно очевидные
различия?
Если такой общей субстанции, выражающейся и в мысли и
в вещи разными способами, нет, то между ними нельзя
установить никакого внутренне необходимого соотношения. В
лучшем случае можно установить лишь внешнее отношение вроде
того, какое когда-то устанавливали между расположением
светил на небосклоне и событиями в личной жизни, т. е.
отношение между двумя рядами совершенно разнородных событий,
каждый из коих протекает по своим, сугубо специфическим
законам. И тогда будет трав Витгенштейн, объявивший
логические формы мистическими, невыразимыми.
Но в случае отношения между мыслью и действительностью
встает еще одна дополнительная трудность. Известно, к чему
могут привести и приводят попытки установить какую-то
особую сущность, которая была бы и не мышлением и не
материальной действительностью, но в то же время составляла их
общую субстанцию, то «третье», которое один раз проявлялось
бы как мысль, а другой раз — как бытие.
Ведь в философии мысль и бытие суть понятия
взаимоисключающие. То, что есть мысль, не есть бытие, и наоборот.
Как же в таком случае их вообще можно сопоставить друг с
другом? В чем вообще может быть основание их
взаимодействия, то, в чем они суть «одно и то же»?
В обнаженно логической форме эта трудность была резко
выражена Декартом. Если бытие вещей определяется через их
протяженность и пространственно-геометрическая форма вещи
есть единственно объективная форма их бытия вне субъекта, то
мышление никак не раскрывается через его описание в формах
пространства. «Пространственная» характеристика мысли
вообще не имеет никакого отношения к ее специфической природе.
Природа мышления раскрывается через понятия, не имеющие
ничего общего с выражением каких-либо
пространственно-геометрических образов. У Декарта этот взгляд имеет и
следующее выражение: мышление и протяженность суть две
различные субстанции, а -субстанция есть то, что существует и
определяется только через самое себя, а не через «другое». Ничего
«общего», что можно было бы выразить в особом определении,
между мышлением и протяженностью нет. Иначе говоря, в ряду
определений мышления нет ни одного признака, который входил
бы в определение протяженности, и наоборот. Но если
такого общего признака нет, невозможно и рационально
умозаключать от мышления к бытию и наоборот, так как
умозаключение требует «среднего термина», т. е. такого, который
входил бы и в ряд определений мысли и в ряд определений бытия
вещей вне сознания, вне мысли.
25

Мысль и бытие не могут вообще соприкасаться друг с
другом, ибо в таком случае их граница как раз и была бы тем,
что одновременно и разделяет и связывает их между собой.
Ввиду отсутствия такой границы мысль не может
ограничивать протяженную вещь, а вещь—идею, мысленное
выражение. Они как бы свободно проникают, пронизывают друг друга,
нигде не встречая границу. Мысль как таковая неспособна
взаимодействовать с протяженной вещью, а вещь — с мыслью,
каждая вращается «внутри себя».
Сразу возникает проблема: как же связаны между собой
в человеческом индивидууме мысль и телесные отправления?
Что они связаны, это просто очевидный факт. Человек может
осмысленно управлять своим пространственно определенным
телом среди других таких же тел, его духовные импульсы
превращаются в пространственные движения, а движения тел,
вызывая изменения в человеческом организме (ощущения),
преобразуются в мысленные образы.
Значит мысль и протяженное тело все-таки как-то
взаимодействуют? Но как? В чем природа этого взаимодействия?
Как они «определяют», т. е. «ограничивают», друг друга?
Но такого перехода, по Декарту, нет и быть не может. Ибо
«логически» это значило бы как раз допустить и в мышлении
и в протяженных телах общий им тождественный признак,
который мог бы служить «средним термином». Поэтому-то и
остается загадкой, как же протяженная вещь может
существовать и определяться через формы мышления, и обратно, как
может мысль, лишенная какого бы то ни было
«пространственного» признака, вдруг выступать как пространственно
определенное изменение, движение?
Спиноза преодолел эту трудность, определив мышление и
протяженность не как две субстанции, а как два атрибута,
выражающие одну и ту же субстанцию. Смысл этого
схоластически звучащего определения был весьма глубоким. Если
перевести это специфическое для философии эпохи Спинозы
выражение на современный философский язык, то оно означает
следующее. Ни протяженность, ни мышление не есть
самостоятельно существующие объекты. Они суть лишь «стороны»,
формы проявления, способы существования чего-то третьего. Что
же такое это третье?
Реальная бесконечная природа, отвечал Спиноза. Вся
трудность картезианской метафизики получается оттого, что
специфическое отличие реального мира от воображаемого
усматривается в «протяженности», в пространственно-геометрической
определенности. Между тем протяженность как таковая как раз
и существует лишь в воображении. Ведь как таковую ее
можно мыслить только в виде абсолютной пустоты, т. е. чисто
негативно, как отсутствие всякой определенной геометрической
26

формы. То же рассуждение относится и к мышлению.
Мышление как таковое было бы не в состоянии определять,
«ограничивать» тела, но только потому, что оно вообще ничего не
могло бы определять, в том числе и самое себя.
Иными словами, о мышлении вообще, о мышлении как
таковом можно сказать очень немного,— то же самое, что и о
протяженности вообще: это не самостоятельно существующая
реальность, а форма существования чего-то другого. Реально
существуют не мышление и не протяженность, а только
природа, обладающая и тем и другой.
Этим простым оборотом мысли Спиноза и разрубает
гордиев узел знаменитой психо-физической проблемы, показывая,
что ответа на эту проблему невозможно найти потому только,
что сама проблема есть плод воображения.
Когда спрашивают, каким образом бестелесная, никак не
причастная к пространству мысль превращается в
пространственно выраженное изменение (движение человеческого тела)
или. наоборот, каким образом движение человеческого тела,
возбужденное другим телом, преобразуется в идеи, уже
заранее исходят из абсолютно ложных предпосылок. При этом
молчаливо предполагают, что реально существующая
природа (в философии Спинозы она же «субстанция», «бог») есть
нечто такое, что органически не способно к мышлению.
Но тем самым уже мыслят эту природу крайне
несовершенным образом, заранее отрицая за ней одно из ее
«совершенств».
Между тем в человеке, через него, природа как раз и
совершает то самое действие, которое называют «мышлением».
В человеке «мыслит» сама природа, а не особое,
противостоящее ей существо, неизвестно откуда и как вселяющееся в
природу. В этом — вся суть спинозизма.
Но если мышление есть действие, совершаемое природным,
стало быть пространственно организованным, телом, то оно
само есть вполне пространственно выраженное действие этого
тела.
Именно поэтому между «мышлением» и «телом» нет и не
может быть причинного отношения, отношения причины и
следствия. Не может его быть потому, что это не две разные,
самостоятельно существующие вещи, а «одна и та же вещь»,
только «выраженная двумя способами» или рассматриваемая в двух
разных аспектах. Между мыслящим телом и мышлением
существует не отношение причины и следствия, а отношение
органа к функции, к способу его действий.
Мыслящее тело не может вызывать изменений в мышлении
просто потому, что самое его существование в качестве
мыслящего, т. е. действующего, тела и есть непосредственно
мышление.
27

Если мыслящее тело бездействует, то оно и не есть
мыслящее тело, а просто тело. Если оно действует, то никак не на
мышление, ибо самое его действие и есть мышление.
Мышление не может отделяться от мыслящего тела в
качестве особой «субстанции», как желчь отделяется от печени
или пот от потовых желез. Это не продукт действий, а самое
действие, как, например, ходьба есть способ действия ног.
Продуктом мышления может быть опять только пространственно
выраженное изменение геометрической формы или положения
тела по отношению к другим телам.
Поэтому изменения в способе действий мыслящего тела
вполне адекватно выражаются в изменениях пространственно-
геометрической организации, структуры, положения тела.
Нельзя говорить, что одно вызывает другое. Мышление не
«вызывает» движения пространственной структуры, а
существует через него, точно так же, как и всякое тончайшее
изменение в структуре мыслящего тела адекватно выражается в виде
изменения в мышлении.
С этим связан чрезвычайно важный момент в позиции
Спинозы: в виде структурно-пространственных изменений внутри
мыслящего тела выражается вовсе не мысль, вовсе не
мышление, как и обратно — в изменениях мысли выражаются вовсе
не имманентные шевеления мыслящего органа. Поэтому ни
мышление нельзя понять через рассмотрение, пусть самое
тщательное, тех сдвигов, которые возникают внутри
мыслящего тела, ни, наоборот, эти последние — через исследование
акта «чистой мысли».
Нельзя именно потому, что это — «одно и то же, только
выраженное двумя способами», как постоянно повторяет
Спиноза.
Пытаться объяснять одно через другое — значит попросту
удваивать описание по-прежнему непонятного факта. Это все
равно, как если бы мы, увидев едущую коляску, сказали: она
едет потому, что у нее «колеса крутятся», или, наоборот, колеса
крутятся потому, что «она едет». Одно объяснение стоило бы
другого. Этот детский способ объяснения не вскрывает
действительной причины движения коляски, того факта, что эту
коляску тащит лошадь.
Гениальную простоту решения трудно переоценить. Такое
решение с самого начала принципиально исключает любую
попытку объяснить «природу мышления» с помощью
идеалистических и дуалистических концепций. Это и есть та самая точка
зрения «тождества мышления и бытия», которую иные
мыслители по сей день стараются дискредитировать ярлыком «ге-
гельянщины». На деле это просто позиция, которая только
позволяет найти действительный выход из тупика как
дуализма, так и специфической «гегельянщины». Не случайно, что
28

эту глубокую идею спинозизма смогли по достоинству
оценить только Маркс и Энгельс. Даже Гегелю она оказалась не
по зубам. В данном вопросе он возвращается к
представлению Декарта о том, что «чистая непротяженная мысль» есть
активная причина изменений, возникающих в «теле мысли» —
в мозгу и органах чувств человека, языке, поступках,
продуктах труда и пр. Иными словами, единственной альтернативой
к спинозистскому пониманию «тождества мышления и
телесного бытия» оказывается представление, будто бы «мысль»
может вообще как-то и где-то существовать без какого бы то
ни было «тела мысли», а уже потом «выражать себя» в
подходящем для этого теле, будь то мозг, язык и т. п.
Согласно точке зрения Спинозы, мышление не есть особая
пространственная структура. Так же мало оно есть структура
непротяженная. Это есть способ действий, способ
функционирования пространственно организованной структуры. Просто?
Просто. Но раз так, то глупо думать, что можно понять
природу «мышления» через рассмотрение пространственной
структуры «мыслящего тела».
Само собой понятно, что любой орган структурно
приспособлен к выполнению определенной функции, более того,
структурно организован в соответствии с этой функцией. И тем не
менее способ действия органа, его функция определены не его
имманентным строением, а природой того организма, органом
которого он является.
Сколько бы мы ни копались в физиологическом строении
или в физико-химической структуре печени, мы никогда не
поймем ее роли в теле животного, если не узнаем «смысла» ее
отправлений по отношению к телу в целом. Внутри печени мы
этого «смысла» не обнаружим, ибо он заключен вовсе и не
здесь, хотя и выражается в ней.
Пытаться понять природу мышления через структурный
анализ мыслящего тела — значит совершать абсолютно
бесплодный шаг. Это такая же нелепая затея, как и попытка
умозаключать от отдельного, очищенного от всякого контекста
термина к тем идеям, которые с его помощью выражены в тексте
«Илиады» или даже в «Логической конструкции мира» Р. Кар-
напа.
Чтобы понять мышление, надо понять способ бытия
мыслящего тела, а не строение этого тела в его бездействующем
состоянии. В этом весь смысл позиции Спинозы.
Что значит понять способ бытия мыслящего тела? Это
значит раскрыть способ его взаимодействия с другими телами,
как мыслящими, так и немыслящими. Чтобы понять функцию
печени или сердца, достаточно раскрыть их роль в системе
органов тела человека или животного. Понять мышление как
функцию мыслящего тела — значит выйти за пределы этого
29

тела в пределы системы «мыслящее тело — природа». Внутри
этой более широкой системы можно понять специфический
способ его действий.
При этом имеется в виду природа в целом, а не та или
иная сколь угодно широкая, но ограниченная ее сфера. Дело
в том, что мыслящее тело вовсе не связано своей структурно-
анатомической организацией с каким-либо «частным» способом
действий и через него — с какой бы то ни было «частной»
формой природных тел. Способ действий мыслящего тела имеет
ясно выраженный универсальный характер, т. е. может
изменяться применительно к любой из частных форм внешних тел.
Так, человеческая рука может совершать движение по
контуру и круга, и прямоугольника, и треугольника, и любой сколь
угодно замысловатой фигуры. Это значит, что в способе
действий среди тел «собственная форма руки» никак не
сказывается или, лучше сказать, сказывается именно в том, что не
заключает в себе раз и навсегда заданной схемы движения,
и поэтому она шластично приспосабливается к действию по
любой схеме.
Это то свойство мыслящего тела, которое Аристотель метко
назвал «формой форм», универсальной формой, приписав это
свойство божественной природе «души» как частице
божественного разума, как энтелехии.
Тело немыслящее, структурно обреченное на движение,
например, по кругу, будет выражать в действии эту свою
«эгоцентрическую» природу в любом случае, даже тогда,
когда такое движение среди других тел невозможно. В
результате оно упрется в неодолимое сопротивление этих других тел,
которое либо приостановит способ его действия, либо
изменит его.
Иными словами, движение (действие) по форме другого
тела немыслящее тело проделывает несвободно: не по
внутренне заложенной в нем необходимости, а только по внешнему
принуждению, «страдательно».
Тело мыслящее делает это свободно, двигаясь в согласии
с совокупной необходимостью природы, активно и заранее с
нею считаясь. Оно действует в согласии с формой внешнего
тела, сознательно организуя способ своего действия среди
других тел, не дожидаясь, когда непосредственное сопротивление
действительности насильно заставит изменить схему действий.
Это значит, что мыслящее тело как бы держит перед своими
глазами своеобразную географическую карту, изображающую
совокупное расположение всех других тел, в том числе тех, с
которыми оно еще непосредственно в пространственный контакт
и не вошло. Универсальная пластичность и гибкость действий
мыслящего тела — это вовсе не пассивная аморфность глины или
воды. Как раз наоборот, это — проявление «свободного» формо-
30

образования, активного действия мыслящего тела в согласии с
совокупной необходимостью.
На этой гениально простой идее держится вся конструкция
учения Спинозы об «аффектах», вся его поразительно меткая
критика теологического способа объяснения природы и — что в
плане нашей темы особенно важно — его глубокая теория
истины и заблуждения, тщательно развитая им и в «Этике»,
«Трактате об очищении интеллекта», «Богословско-политическом
трактате» и 'многочисленных письмах.
Если способ действия мыслящего тела целиком определяется
формой вещей, а не «имманентной структурой» этого тела, то
возникает вопрос — как же быть с «заблуждением»? Вопрос
этот становился тем острее, что в этике и теологии он выступал
как проблема «греха» и «зла». Критика спинозизма со стороны
теологов неизменно направлялась на этот пункт: учение
Спинозы обеосмысливает-де самое различение «добра и зла», «греха
и праведности», «истины и заблуждения». В самом деле, чем
тогда они различаются?
Ответ Спинозы опять до удивления прост, как всякий
принципиально верный ответ.
«Заблуждение» (а стало быть, и «зло» и «грех») не есть
характеристика идеи и действия по их собственному составу, не
есть их положительное свойство. Заблуждающийся человек тоже
действует в строгом согласии с формой вещи, но вопрос в том,
что это за вещь. Если она «ничтожна», «несовершенна» сама по
себе, т. е. случайна, то способ действия, приспособленный к ней,
также несовершенен. И если человек переносит этот способ
действия на другую вещь, он и попадает впросак.
Заблуждение, следовательно, начинается только там, где
ограниченно верному способу действий придается универсальное
значение, там, где относительное принимают за абсолютное.
На этом основании Спиноза очень невысоко расценивает
действие по абстрактно-формальной аналогии, формальное
умозаключение, опирающееся на абстрактную универсалию.
В абстрактной «идее» зафиксировано то, что чаще всего
«лезло в глаза». Но ведь это могут быть совершенно случайные
свойство и форма вещи.
Поэтому-то чем более узкой была та сфера природного
целого, с которой имел дело человек, тем больше мера
заблуждения, тем меньше мера истины. По той же причине «активность»
мыслящего тела находится в прямой пропорции к адекватности
его идей.
Чем «пассивнее» мыслящее тело, тем больше власть
ближайших, чисто внешних обстоятельств над ним, тем больше его
способ действия определяется случайными формами вещей. И,
наоборот, чем активнее мыслящее тело расширяет сферу
природы, определяющую его действия, тем «адекватнее» его идеи.
31

Поэтому самодовольная пассивность обывателя и есть
наихудший грех...
Идеальный случай, предел «совершенства» мыслящего
тела — способ действия, который определяется всей совокупной
необходимостью природного целого. Земному человеку до этого,
само собой понятно, далеко. Однако «идея» субстанции с ее
всеобъемлющей необходимостью выступает в качестве принципа
постоянного совершенствования интеллекта. Как такой принцип
совершенствования идея субстанции имеет огромное значение.
Каждая «конечная» вещь правильно понимается только в
качестве «исчезающего момента» в лоне бесконечной субстанции,
поэтому ни одной из «частных форм», сколь бы часто она ни
встречалась, не следует придавать универсального значения.
Для раскрытия подлинно общих, истинно универсальных форм
вещей, в согласии с которыми должно действовать
«совершенное» мыслящее тело, требуются иной критерий и иной способ
познания, нежели формальная абстракция.
Идея субстанции образуется не путем отвлечения
одинакового признака, который принадлежит и мышлению и
протяженности. Абстрактно-общее между тем и другой — лишь то, что
они «существуют», «существование вообще», т. е. абсолютно
пустое определение, никак не раскрывающее природу ни того,
ни другого.
Понять действительно «общее» (бесконечное, универсальное)
отношение между мышлением и
пространственно-геометрической реальностью, т. е. прийти к идее субстанции, можно только
через действительное понимание способа их взаимоотношения
внутри природы. Все учение Спинозы как раз и раскрывает это
«бесконечное» отношение.
«Субстанция» оказывается абсолютно-необходимым услови*
ем, без допущения коего принципиально невозможно понять
способ взаимодействия между мыслящим телом и тем миром,
внутри которого оно действует в качестве мыслящего тела.
Это глубоко диалектический момент.
Поэтому-то, отправляясь от идеи субстанции, мыслящее
тело только и может понять как самое себя, так и ту
действительность, внутри которой и с которой оно действует, «о
которой оно мыслит». Без этой идеи мыслящее тело не может понять
ни себя, ни мира, ни своего способа отношения к нему и потому
вынуждено прибегать к идее посторонней силы, к теологически
толкуемому «богу», к чуду. А это свидетельствует лишь о том,
что оно ничего вразумительного и рационального по сему
поводу сказать не в состоянии, что оно не понимает самое себя,
способа своих собственных действий с внешними телами — т. е.
мышления.
Поняв способ своих собственных действий (т. е. мышление),
мыслящее тело как раз и постигает «субстанцию» как абсо-
32

лютно-необходимое условие своего собственного
взаимодействия с внешним миром.
Это и есть тот способ познания, который у Спинозы
называется «интуитивным». Создавая «адекватную идею» о самом
себе, т. е. о форме своего собственного движения по контурам
внешних предметов, мыслящее тело создает тем самым и
адекватную идею о формах, контурах этих предметов. Ибо это
одна и та же форма, один и тот же контур. Создавая
адекватную идею о способе своего собственного взаимодействия с
внешним миром вообще, оно создает и адекватную идею о
внешнем мире вообще. В этом понимании интуиции нет
абсолютно ничего похожего на субъективную интроспекцию. Как
раз наоборот. В устах Спинозы это просто синоним
рационального понимания мыслящим телом общей закономерности
своего собственного «поведения» внутри природного целого,
понимание им способа своих действий внутри природы, ее тел.
Отдавая себе рациональный отчет в том, что и как оно на самом
деле делает, мыслящее тело образует одновременно и
истинную идею о предмете своей деятельности.
Мы не будем здесь останавливаться на исторически
обусловленных, а потому неизбежных слабостях позиции Спинозы.
В общем и целом они те же самые, что и слабости всего до-
марксовского материализма, включая материализм Фейербаха.
Это прежде всего непонимание роли активно практической
деятельности как деятельности, изменяющей природу. Спиноза
имеет в виду только движение мыслящего тела по готовым
«контурам» природных тел. Этим упускается из виду тот
момент, который против Спинозы (а тем самым и вообще
против всей им представляемой формы материализма) выставил
Фихте, тот факт, что человек (мыслящее тело) движется не
по готовым, извне, природой заданным формам и контурам, а
активно творит новые формы, самой природе не свойственные,
и движется вдоль них, преодолевая «сопротивление» внешнего
мира, готовых, заданных форм, отрицая их.
Значения этого момента мы коснемся ниже, в связи с
критикой Марксом философии Фейербаха, мыслителя очень к
Спинозе близкого. У Фейербаха и сила и слабости спинозизма
выступают гораздо отчетливее, чем у Спинозы.
2. Идеалистическое и материалистическое понимание
тождества мышления и бытия.
Взгляды Фейербаха
Как и Спиноза, Фейербах борется против дуалистического
противопоставления мышления бытию в качестве исходного
принципа философии. Поэтому в ходе его рассуждений,
естественно, воспроизводятся решающие аргументы Спинозы против
3 Историко-философские очерки
33

картезианского дуализма. Правда, это направление полемики
приходится выделять путем анализа, так как Фейербаху все
время приходится иметь в виду не только дуализм в той
чистой форме, в какой он представлен Кантом, но и философию
Фихте, Шеллинга и Гегеля, т. е. систематически проведенную
попытку преодолеть этот дуализм «справа», в форме
идеалистического монизма. Однако Фейербах старается показать, что
такое преодоление дуализма неизбежно остается фиктивным,
формальным, словесным, что идеализм вообще не покушается
и не может покушаться на фундаментальные предпосылки кан-
товской системы; в Шеллинге и Гегеле он поэтому усматривает
прежде всего непреодоленного Канта.
«Философия Гегеля есть устранение противоречия между
мышлением и бытием, как оно было высказано в особенности
Кантом, но — заметьте себе! — это только устранение данного
противоречия в пределах самого противоречия, в пределах
одного элемента, в пределах мышления»4.
Так называемая философия абсолютного тождества есть на
самом деле философия тождества мышления самому себе;
между этим мышлением и бытием вне мышления по-прежнему
зияет ничем не заполненная пропасть. Видимость решения
проблемы достигается здесь только тем путем, что вместо
действительного бытия повсюду подставляется мыслимое бытие, т. е.
бытие в том виде, в каком оно уже выражено в мышлении.
Поэтому под грандиозно глубокомысленной конструкцией
гегелевской философии скрывается на самом деле пустая тавтология:
мы мыслим окружающий мир так и таким, как и каким мы его
мыслим.
Так что на деле никакого, а не только «абсолютного»
тождества мышления и бытия шеллинговско-гегелевская философия
не установила, ибо «бытие как таковое», свободное,
самостоятельное, самодовлеющее бытие, вне мышления и независимо
от мышления существующее, здесь попросту не принимается в
расчет и остается чем-то всецело потусторонним и
неопределенным.
Фундаментальный принцип кантовского дуализма и здесь
остается нетронутым. Мыслящий дух с самого начала
рассматривается как нечто абсолютно противоположное всему
чувственному, телесному, материальному, как особое
имматериальное существо, само в себе организованное 'и оформленное по
имманентно-логическим законам и схемам, как нечто
самостоятельное и самодовлеющее. Гегелевская «Логика» и изображает
мышление как деятельность такого сверх- и внеприродного
субъекта, который извне вынужден вступать затем в особые
4 Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. I. M., 1955,
стр. 127.
34

отношения «опосредствования» с природой и человеком, чтобы
формировать их по своему образу и подобию.
Вместе с тем такое представление о мыслящем духе с
необходимостью предполагает, что природа и человек в качестве
«противоположности» этого духа, в качестве объекта и
материала этой формирующей его деятельности изображаются как
нечто само по себе бесформенное, пассивное, глинообразное.
Лишь в результате формирующей деятельности мыслящего
духа природа и человек становятся тем, что они есть,
приобретают известные всем конкретные формы.
В виде продукта деятельности мыслящего духа здесь
изображается не что иное, как эмпирически очевидное положение
дел в реальном мире, а вся сложная «магия опосредствования»
служит лишь тому, чтобы вновь, под видом «дара божьего»,
возвратить природе и человеку те самые определения, которые
предварительно у них же и были отобраны актом абстракции.
Без такого предварительного «ограбления» природы и
человека спиритуалистическая философия не могла бы
приписать мыслящему духу ни одного самого тощенького
определения.
Фейербах видит в таком толковании вопроса об отношении
мышления и бытия прежде всего схоластически переодетую,
«рационализированную» теологию. Абсолютный мыслящий дух
спиритуализма, как и библейский бог, есть фантастическое
существо, сконструированное из определений, отчужденных актом
абстракции от человека. Мышление, о котором идет речь в
гегелевской «Логике», на самом деле есть человеческое
мышление, но абстрагированное от человека и ему же
противопоставленное в качестве деятельности особого, вне человека
находящегося существа.
Исходя из такого, в общем и целом совершенно
правильного, понимания коренных пороков гегелевского идеализма (а
тем самым и идеализма вообще, поскольку гегелевская
система — самое последовательное выражение идеалистической
точки зрения), Фейербах переосмысливает и самую постановку
вопроса об отношении мышления к бытию.
Неверна, показывает Фейербах, уже сама традиционная
постановка этого вопроса. Невозможно спрашивать о том, как
относится «мышление вообще» к «бытию вообще», ибо здесь
уже предполагается, что мышление рассматривается в его
отчужденной от человека форме как нечто самостоятельное, извне
противостоящее бытию. Но ведь бытие, понимаемое не
по-гегелевски, т. е. не как абстрактно-логическая категория, не как
бытие в мышлении, а как реальный, чувственно-предметный
мир природы и человека, уже включает в себя и мышление.
Бытию принадлежат не только камни, деревья и звезды, но и
мыслящее тело человека.
3* 35

Таким образом, представлять себе бытие как нечто,
лишенное мышления,— значит представлять его себе неверно,
заранее исключать из него человека, способного мыслить. Это
значит лишать бытие одного из важнейших его «предикатов»,
мыслить его себе «несовершенным образом».
Это рассуждение слово в слово повторяет ход мысли
Спинозы, представляет собой его развернутую расшифровку, его
перевод на язык более современной философской терминологии.
Весь вопрос, стало быть, сводится к тому, чтобы решить,
можно ли вообще отделять мышление от человека как
материального, чувственно-предметного существа, чтобы
фиксировать и рассматривать его с самого начала как нечто
самостоятельное, в противоположность всему телесному, чувственному,
материальному, или же мышление следует понимать как
неотделимое от человека свойство («предикат»).
Решающий аргумент в пользу материализма Фейербах
усматривает в доводах естествознания, медицины и физиологии, в
смедицинском аспекте человека». Материализм, опирающийся
на медицину, и выступает «архимедовой точкой опоры в споре
между материализмом и спиритуализмом, ибо в последнем
счете здесь решается вопрос не о делимости или неделимости
материи, а о делимости или неделимости человека, не о бытии
или небытии бога, а о бытии или небытии человека, не о
вечности или временности материи, а о вечности или временности
человека, не о материи, рассеянной вне человека на небе и на
земле, а о материи, сосредоточенной в человеческом черепе.
Короче говоря: в этом споре, если только он не ведется
безмозгло, речь идет только о голове человека. Он один составляет
как источник, так и конечную цель этого спора»5.
Фейербах считает, что только этим путем основной вопрос
философии ставится на твердую почву фактов, и здесь,
естественно, решается в пользу материализма.
Мышление есть деятельная функция живого мозга, от
материи мозга не отделимая. И если в виду имеется материя
мозга, то вообще нелепо спрашивать, как мышление «связано»
с ней, как одно соединяется и «опосредствуется» с другим, ибо
тут попросту нет «одного» и «другого», а есть одно и то же:
реальное бытие живого мозга и есть мышление, а реальное
мышление есть бытие живого мозга.
Этот факт, выраженный в философских категориях,
раскрывается как «непосредственное единство души и тела,
которое не допускает никакого промежуточного звена между
материальной и имматериальной сущностью, никакого различения
или противопоставления их, то есть тот пункт, где материя
5 Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. I, стр. 517.
36

мыслит и тело есть дух и где, наоборот, дух есть тело, а
мышление есть материя...»6.
Так понимаемое «тождество» мышления и бытия и должно
составить, по Фейербаху, «аксиому истинной философии», т. е.
факт, не требующий схоластических доказательств и
«опосредствовании».
Фейербах упрекает Шеллинга и Гегеля вовсе не за то, что
они вообще признают единство мышления и бытия в
мыслящем человеке, а за то, что они стараются изобразить этот
факт, это непосредственное единство как результат «магии
опосредствования противоположностей», как итоговое
«единство противоположностей», как продукт соединения бесплотного
мыслящего духа с бессмысленной и немыслящей плотью.
Он упрекает их, таким образом, за то, что они стараются
склеить изображение реального факта из двух одинаково
ложных абстракций, идут от иллюзий к факту, от абстракций
к действительности.
Материалист же, повторяет Фейербах, должен идти как
раз обратным путем, сделав своей исходной точкой
непосредственно данный факт, чтобы из него объяснить возникновение
тех ложных абстракций, которые идеалисты некритически
принимают за факты.
Шеллинг и Гегель исходят из тезиса об изначальной
противоположности бесплотной мысли и бессмысленной плоти, чтобы
в итоге прийти к «единству противоположностей». Это и есть
ложный путь спиритуализма.
Материалист же должен идти от фактического,
непосредственного единства (нераздельности) человеческого индивида,
чтобы понять и показать, как и почему в голове этого
индивида возникает иллюзия о мнимой противоположности
мышления и телесного бытия.
Иллюзия о противоположности мыслящего духа и плоти
вообще — это чисто субъективный факт, т. е. факт,
существующий только в голове человеческого индивида, факт чисто
психологический. Возникает эта иллюзия по совершенно
естественной причине, а именно потому, что мыслящий мозг — такой
же материальный, чувственный орган, как и любой другой
орган человека.
Тут то же самое положение, что и с глазом — органом
зрения. Если я с помощью глаза вижу звезды, то, само собой
понятно, не могу одновременно видеть сам этот глаз; и
наоборот, если я захочу рассмотреть глаз, хотя бы в зеркале, я
вынужден буду отвратить свой взор от звезд. Зрение вообще
было бы невозможно, если бы вместе с объектом мне были бы
видны все подробности устройства самого глаза, все те внут-
• Там же. стр. 546.
37

ренние материальные условия, посредством которых
осуществляется это зрение. Подобным же образом и «мозг не мог бы
мыслить, если бы при процессе мышления объектами его
сознания стали основания и условия мышления» — те самые
материальные структуры и процессы, посредством которых это
мышление осуществляется в теле мозга. Как таковые они
становятся объектами только для физиологии и анатомии. Мозг
как орган мышления структурно и функционально
приспособлен как раз к тому, чтобы осуществлять деятельность,
направленную на внешние объекты, чтобы «мыслить» не о себе, а о
«другом», о предметном. И совершенно естественно, что «в
пылу своей деятельности, направленной на свой предмет, орган
теряет себя, забывает о себе, отрицает себя»7. Отсюда и
возникает известная психологическая иллюзия о полной
независимости мышления от всего телесного, материального,
чувственного, в том числе и от мозга. Я могу мыслить о вещах вне
меня, абсолютно ничего не зная, что при этом происходит в
моей голове.
Но само собой понятно, что эта иллюзия — вовсе не довод
в пользу идеализма. Само по себе, независимо от неизбежных
иллюзий, мышление всегда остается «материальной
деятельностью» материального органа, «материальным процессом».
«...Что для меня, или субъективно, есть чисто духовный,
нематериальный, нечувственный акт, то само по себе, или
объективно, есть материальный, чувственный акт».
«В мозговом акте, как высочайшем акте, деятельность
произвольная, субъективная, духовная и деятельность
непроизвольная, объективная, материальная тождественны,
неразличимы» 8.
Таким образом, логика борьбы против дуализма и
спиритуализма прямо заставляет Фейербаха высказать по существу
диалектическое положение, признать, что живой мыслящий
мозг — это такой факт, в котором оказываются
непосредственно тождественными такие противоположности, как мышление
и чувственно-предметное бытие, мыслящее и мыслимое,
идеальное и реальное, духовное и материальное, субъективное и
объективное. Мыслящий мозг — такой своеобразный предмет,
который в философских категориях может быть правильно
выражен только через непосредственное отождествление
взаимоисключающих определений, через тезис, заключающий в своем
составе непосредственное единство, т. е. тождество
противоположных категорий.
Правда, не справившись с диалектикой в ее общей форме,
Фейербах часто колеблется, то и дело допуская такие опреде-
7 Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. I, стр. 516.
8 Там же, стр. 214.
38

ления, которые ему тут же приходится исправлять, дополнять
и оговаривать, и в итоге его изложение сильно уступает в этом
пункте железной логике Спинозы, становится несколько
туманным и двусмысленным. Суть, однако, остается той же.
Именно потому, что мышление есть материальный процесс,
материальная деятельность материального органа,
направленная на материальные же объекты, продукты этой деятельности
(«мысли») можно соотносить, сравнивать и сопоставлять с
вещами в себе, с вещами вне мышления, как однородные вещи,
что и делает каждый человек на каждом шагу без помощи
опосредствующей деятельности бога или абсолютного духа.
Понятия и образы существуют в том же самом пространстве
и в том же самом времени, что и реальные вещи. И мыслит и
чувственно воспринимает окружающий мир один и тот же
субъект, а именно человеческий индивид, тот же самый
индивид, который »внутри этого мира реально живет,
существует в качестве чувственно-предметного существа. Единству
(нераздельности) этого субъекта соответствует и единство
(нераздельность) объекта, окружающего
чувственно-предметного мира. Как мыслящий и чувственно-созерцающий человек —
это один и тот же человек, а не два разных существа,
координирующие свои взаимоотношения с помощью бога или
абсолютного духа, так и «мыслимый», с одной стороны, и
«чувственно-созерцаемый» мир, с другой,— это опять-таки один и тот
же (а именно реальный) мир, а не два разных мира, между
которыми приходилось бы искать особого перехода, моста,
опосредствования через божественное начало.
Именно поэтому определения мира в мышлении (логические
определения) суть прямо и непосредственно определения
чувственно-созерцаемого мира. Поэтому нелепо задавать вопрос,
в каком особом отношении система логических определений
находится к чувственно-данному миру, к миру в созерцании и
представлении. Эта логическая система и есть не что иное, как
выражение определенности чувственно-созерцаемого мира.
Поэтому и вопрос об отношении «логики» к «метафизике» есть
тоже мнимый, фиктивный вопрос. Нет такого отношения, ибо
логика и метафизика суть непосредственно и прямо одно и то
же. Универсальные определения мира в мышлении (логические
определения, категории) суть не что иное, как выражение
абстрактно-универсальной определенности вещей, данных в
созерцании. И это именно потому, что и мышление и созерцание
имеют дело с одним и тем же реальным миром.
И если под логикой разуметь не свод правил выражения
мышления в речи, а науку о закономерностях развития
действительного мышления, то под «логическими формами» как раз
и следует понимать не абстрактные формы предложений и
высказываний, а абстрактно-универсальные формы действитель-
39

ного содержания мышления, то есть чувственно-данного
человеку реального мира.
«Так называемые логические формы суждения и
заключения не являются поэтому активными мыслительными формами,
или ut ita dicam, причинными, условиями разума. Они
предполагают метафизические понятия всеобщности, особенности,
частности, целого и части, в качестве Regula de omni,
предполагают понятия необходимости, основания и следствия; они
мыслимы только посредством этих понятий. Следовательно, они
являются производными, выведенными, а не первоначальными
мыслительными формами. Только метафизические отношения
суть логические отношения, только метафизика как наука о
категориях является истинной эзотерической логикой. Такова
глубокая мысль Гегеля. Так называемые логические формы
суть только абстрактные элементарнейшие формы речи; но речь
это не мышление, иначе величайшие болтуны должны были бы
быть величайшими мыслителями»9.
Таким образом, Фейербах полностью соглашается с Гегелем
в том, что логические формы и закономерности абсолютно
тождественны «метафизическим», что это — одно и то же, хотя
и понимает причину и основу этого обстоятельства совсем
иначе, нежели идеалист Гегель.
Здесь мы имеем дело с остро выраженной
материалистической интерпретацией принципа тождества законов и форм
мышления и бытия. С материалистической точки зрения, этот
принцип гласит, что логические формы и закономерности суть
не что иное, как осознанные универсальные формы и
закономерности «бытия», реального, чувственно-данного человеку
мира.
Вот за это-то неокантианцы типа Бернштейна и
называли последовательный материализм «спиритуализмом
наизнанку».
Вместе с тем эта фейербаховская трактовка тождества
мышления и бытия остается верной и бесспорной для любого
материалиста, в том числе и для марксиста.
Конечно, все это остается верным только в самой общей
форме, до тех пор пока речь идет о фундаменте логики и
теории познания, а не о деталях самого здания, на этом
фундаменте воздвигнутого.
Поскольку же у Фейербаха далее начинается специфически
антропологическая конкретизация этих
общематериалистических истин, в его изложении появляются рассуждения, явно
слабые не только по сравнению с марксистско-ленинским
решением вопроса, но даже и по сравнению со спинозовской
концепцией.
9 Л. Фейербах. Сочинения, т. I. М.—Пг., 1926, стр. 13. Примеч.
40

Это как раз те рассуждения, которые впоследствии дали
повод вульгарным материалистам, позитивистам и даже
неокантианцам усмотреть в Фейербахе своего предшественника
и — пусть не до конца последовательного — единомышленника.
Несколько более подробный анализ своеобразия фейерба-
ховского толкования тождества мышления и бытия
небезынтересен по двум причинам.
Во-первых, потому, что это — материализм. Во-вторых,
потому, что это — материализм без диалектики.
Материализм состоит в данном случае в категорическом
признании того факта, что мышление есть способ деятельного
существования материального тела, деятельность мыслящего
тела в реальном пространстве и времени, внутри реального,
материального (чувственно-воспринимаемого) мира.
Материализм выступает в признании того факта, что «умопостигаемый»
и «чувственно-воспринимаемый» мир — это один и тот же мир,
а не два разных мира, между которыми приходилось бы искать
«мост», переход, взаимодействие. Наконец, материализм
Фейербаха выражается в том, что субъектом мышления
признается тот же самый человек, который живет в реальном мире, а
не особое, вне мира витающее существо, созерцающее и
осмысливающее этот мир «со стороны».
Все это — аксиоматические положения материализма
вообще, следовательно, и диалектического материализма.
В чем же слабости позиции Фейербаха?
«Главный недостаток всего предшествующего
материализма— включая и фейербаховский — заключается в том, что
предмет, действительность, чувственность берется только в
форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая
чувственная деятельность, практика, не субъективно... Фейербах
хочет иметь дело с чувственными объектами, действительно
отличными от .мысленных объектов, но самое человеческую дея
тельность он берет не как предметную деятельность» 10.
Это и приводит к тому, что человек (субъект познания)
рассматривается как пассивная сторона отношения «объект —
субъект», как «определяемый» член этого взаимоотношения.
Слабость эта выражается далее в том, что под «человеком»
тут имеется в виду отдельный, вырванный из сплетения
общественных отношений человеческий индивид. Поэтому
отношение «человек — окружающий мир» толкуется как отношение
«индивид — все остальное», все то, что находится вне
индивидуального мозга и существует независимо от него. В этом-
то и камень преткновения позиции Фейербаха. Вне
индивида и независимо от его воли и сознания существует
10 К. Маркг и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 1.
41

не только природа, но и общественно-историческая среда, мир
вещей, созданных трудом человека, и система отношений
человека к человеку, складывающихся в процессе труда. Иными
словами, вне индивида лежит не только природа сама по себе
(«в себе»), но и очеловеченная, переделанная трудом человека
природа. С точки зрения индивида, «природа» и «очеловеченная
природа» сливаются непосредственно в «окружающий мир».
К этому прибавляется еще и следующее обстоятельство:
природа «сама по себе» вообще дана индивиду лишь
постольку, поскольку она уже превращена в предмет, материал,
средство производства материальной жизни. Даже звездное небо,
в котором труд человека непосредственно ничего не изменяет,
становится предметом его внимания (и созерцания) лишь там
и тогда, где и когда оно превращается в естественные «часы»,
«календарь» и «компас», т. е. в средство и «инструмент»
ориентации во времени и пространстве.
Для Фейербаха же «окружающий мир», данный в
созерцании как объект созерцания индивида, берется как
исходный пункт. Предпосылки же этого факта Фейербах не
исследует.
К. Маркс установил, что в «предмет созерцания» вообще
превращается только то, что уже ранее превратилось в
предмет деятельности, только то, что уже вовлечено в процесс
жизнедеятельности общественного человека, процесс
общественного труда, погружено в реторту производства. Поскольку
«деятельность», о которой здесь идет речь, есть деятельность
общественного человека, а не индивида, постольку для
индивида все продукты этой деятельности выступают такими же
«объектами», как звезды, камни, деревья и горы.
Иными словами, в «созерцании индивида» нет никакого
различия между теми формами природного материала, которые
ему свойственны «от природы», и теми его формами, которые
наложены на него, как печати, деятельностью человека. И те
и другие сливаются в понятии «окружающий (индивида)
мир».
Поэтому, когда перед Фейербахом встает вопрос, где и как
«человек» («мыслящее тело») находится в непосредственном
единстве (контакте) с окружающим миром, он отвечает: в
созерцании. В созерцании индивида, поскольку под «человеком»
тут понимается именно индивид.
Тут-то и корень всех слабостей. Ибо в «созерцании» этому
индивиду дан всегда продукт деятельности всех других
индивидов, взаимодействующих между собой в процессе
производства материальной жизни. Иными словами, в созерцании ему
даны лишь те свойства и формы природы, которые уже ранее
превращены в свойства и формы деятельности человека, ее
предмета и продукта.
42

«Природа как таковая», которую Фейербах хочет
«созерцать», на самом-то деле лежит как раз вне поля его зрения.
Ибо эта «предшествующая человеческой истории природа —
не та природа, в которой живет Фейербах, не та природа,
которая, кроме разве отдельных австралийских коралловых
островов новейшего происхождения, ныне нигде более не
существует, а следовательно, не существует также и для
Фейербаха» п.
Отвлекается Фейербах и от реальных сложностей социальных
отношений между теорией и практикой, от разделения труда,
которое «отчуждает» мышление (в виде науки) от большинства
индивидов и превращает его в силу, независимую от них и вне
их существующую.
В «Тезисах о Фейербахе» К. Маркс и устанавливает, что в
непосредственном созерцании индивид имеет дело не прямо с
природой, а с очеловеченной природой, т. е. с природой, как
она существует в деятельности и через деятельность человека.
А до природы «самой по себе» надо еще добраться. В
созерцании она не дана.
Значит, не в созерцании, а в предметно-практической
деятельности человек находится в непосредственном контакте с
природой, в непосредственном «единстве» или «тождестве»
с нею. В созерцании индивид находится с нею в
опосредствованном единстве и опосредствующим звеном выступает
практика,
В трактовке этого вопроса и заключается вся разница
между фейербаховским пониманием «непосредственного единства
субъекта и объекта» и пониманием его К. Марксом и Ф.
Энгельсом.
Фейербах видит это «непосредственное единство»
(тождество) субъекта и объекта, мышления и бытия, понятия и
предмета — в созерцании.
К Маркс и Ф. Энгельс видят это «непосредственное
единство» (т. е. тождество) субъекта и объекта, мышления и
бытия, понятия и предмета —в практике, в
предметно-практической деятельности.
Разница состоит именно в этом и только в этом, но вовсе
не в том, что в одном случае такое «тождество» признается,
а в другом отрицается.
А отсюда и два принципиально расходящихся пути
решения проблемы, два пути исследования.
Поскольку Фейербах видит непосредственный контакт
человека с природой в акте созерцания, постольку окончательного
решения вопроса он, естественно, ждет от науки, исследующей
11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 44.
43

механизмы, обеспечивающие акт созерцания,— от физиологии
органов чувств и мышления. Анатомия и физиология мозга
индивида, раскрывающие «материальные» условия акта
созерцания,— вот где находится, по Фейербаху, ключ к решению
кардинальной проблемы философии.
А это и есть путь, ведущий в тупик, в частности в тупик
вульгарного материализма и позитивизма. Ибо на частную
науку— анатомию и физиологию органов восприятия и
мышления— взваливается непосильная для нее задача, так как
«материальные условия» акта созерцания и мышления находятся
вовсе не только и даже не столько под черепной крышкой
индивида, а прежде всего вне ее.
Это как раз тот самый слабый пункт позиции Фейербаха,
который дал повод и возможность вульгарным материалистам
типа Бюхнера и Молешотта (а также некоторым
неокантианцам) считать Фейербаха своим предшественником и «не до
конца последовательным» единомышленником.
Этот слабый пункт — антропологическая интерпретация
«тождества мышления и бытия», мышления и материи мозга
индивида; тезис, согласно которому мышление есть
материальный процесс, протекающий в коре головного мозга, т. е. ана-
томо-физиологическая реальность.
Сам по себе взятый, вне контекста философской теории
этот тезис не заключает в себе ничего ошибочного. С
«медицинской точки зрения» он абсолютно справедлив: под
черепной крышкой индивида, действительно, нет ничего, кроме
совокупности нервно-физиологических структур и процессов. И пока
человеческое мышление рассматривается с медицинской точки
зрения, этот тезис отрицать нельзя, не переставая быть
материалистом.
Но как только это антропологически-медицинское
толкование «тождества мышления и материи» принимают за
философское понимание и решение проблемы «тождества мышления и
бытия», так материализм сразу же кончается.
И коварство такого оборота мысли заключается в том, что
эта точка зрения продолжает казаться «материалистической».
В самом деле, мышление человека — в отличие от гегелевских
фантазий о нем — есть вполне материальный процесс,
протекающий в коре головного мозга; под черепом нет ничего,
кроме совокупности вполне материальных явлений; как таковые
эти явления вполне познаваемы; все познанное можно
практически воспроизвести в виде материальной «модели». Такая
материальная модель мозга способна совершать все акты
мышления, наглядно представить нам полное, безоговорочное и
абсолютное «тождество мышления и материи», т. е.
практически решить задачу, которую разные философы-идеалисты
раньше старались решить «спекулятивно». Чем это не мате-
44

риализм? В наши дни так же рассуждают некоторые
поклонники кибернетики.
На материализм это, на первый взгляд, внешне похоже.
И на подлинную позицию Фейербаха — тоже. На самом же
деле, похоже лишь на слабые стороны его философской
системы.
Однако эти и подобные рассуждения Фейербаха — лишь
«кусочек» его действительной концепции «тождества мышления
и бытия», как и вся философия Фейербаха — лишь «кусочек»
материалистического толкования «тождества» мышления и
предметности.
Настоящий Фейербах был умнее, чем некоторые его
наследники, идущие от него «вперед» по пути вульгарного
материализма.
Согласно Фейербаху, мыслят не «Я» и не «Разум». Это —
его антитеза спиритуализму и субъективному идеализму.
Но Фейербах прекрасно понимал, что истина и не в
вульгарно-материалистическом понимании мышления. И
положения, составляющие эту антитезу, в его концепции не менее
важны.
Мыслят не «Я» и не «Разум». Но мыслит также и не «мозг»,
а лишь человек с помощью мозга. Мозг как таковой, как
орган, вырезанный из человека (безразлично ножом хирурга или
ножом абстракции), не мыслит и не может мыслить. Он
«мыслит» только в непосредственном единстве со сеем остальным
.телом человека: с органами чувств, «сердцем», легкими и
руками.
Но и этого мало. Мыслит не мозг сам по себе, но также
и не человек «сам по себе». Человек, изъятый из
окружающего мира и помещенный в безвоздушное пространство
абстракции, может мыслить так же мало, как и мозг, вырезанный из
тела человека и помещенный в раствор формалина.
Иными словами, Фейербах прекрасно понимал, что
«субъектом мышления» является не «мозг» как таковой и не «человек»
как таковой, а лишь человек в непосредственном единстве и
контакте со всем остальным окружающим его миром.
И если, таким образом, речь заходит о той системе
материальных явлений, внутри которой только и осуществляется
мышление, то эта система, по Фейербаху, включает в себя и
человека и его предмет, т. е. природу (а непосредственно — ту
часть природы, в которой он живет).
Вот поэтому-то Фейербах — материалист, а не вульгарный
материалист. Поэтому-то от него, от его теории познания есть
выход к Марксу. От вульгарной же интерпретации Фейербаха
этого выхода уже нет.
45

3. Переход к марксистскому решению вопроса
о тождестве мышления и бытия
Путь, на котором произошел переход от Фейербаха к
Марксу, выглядел как прямое продолжение рассуждений
Фейербаха.
И если выразить это «продолжение» в терминах фейерба-
ховской философии, то оно выглядит примерно так.
Мыслят не «Я», не «Разум». Но мыслит также и не «мозг».
Мыслит человек с помощью мозга, при этом в единстве с
природой и контакте с нею. Изъятый из этого единства, он уже не
мыслит. Здесь Фейербах и останавливается.
Но мыслит также и не человек в непосредственном
единстве с природой, продолжает К. Маркс. И этого мало. Мыслит
лишь человек, находящийся в единстве с обществом, с
общественно производящим свою материальную и духовную жизнь
общественно-историческим коллективом. В этом
принципиальное отличие Маркса от Фейербаха.
Человек, изъятый из сплетения общественных отношений,
внутри и посредством которых он осуществляет свой
человеческий контакт с природой (т. е. находится в человеческом
единстве с нею), мыслит так же мало, как и «мозг», изъятый из
тела человека.
Маркс, развивая сильные стороны концепции Фейербаха,
ее действительно материалистические моменты, устранил все
те слабости, которые вели к вульгарно-материалистическому
взгляду на мышление. И прежде всего — тезис, согласно
которому созерцание есть непосредственный контакт мыслящего
человека с природой, с «вещью в себе».
Между «человеком вообще» (как созерцающим и
мыслящим) и природой самой по себе, «природой вообще», есть еще
одно важное упущенное Фейербахом «опосредствующее звено».
Это опосредствующее звено, через которое природа
превращается в мысль, а мысль — в тело природы, есть практика,
труд, производство.
Именно производство (в самом широком смысле этого
слова) превращает предмет природы в предмет созерцания и
мышления.
«Даже предметы простейшей «чувственной достоверности»
даны ему только благодаря общественному развитию,
благодаря промышленности и торговым сношениям» 12.
Поэтому-то, говорит Маркс, Фейербах и остается на точке
зрения «созерцания» природы; то, что он принимает за
природу самое по себе, есть в действительности природа,
вовлеченная в процесс исторического развития человека. Иными сло-
12 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 42.
46

вами, «Фейербах никогда не достигает понимания
чувственного мира как совокупной, живой, чувственной деятельности
составляющих его индивидов»13, не видит, что предмет его
«созерцания» есть продукт совокупного человеческого труда.
И чтобы выделить образ «природы самой по себе», надо
затратить несколько больше труда и усилий, чем простые
усилия «незаинтересованного», эстетически развитого созерцания.
В непосредственном же созерцании, составляющем
исходный пункт материализма Фейербаха (и всего
предшествующего материализма), объективные черты «природы в себе»
переплетены с теми чертами и формами, которые на природу
наложены преобразующей деятельностью человека. И более того,
все чисто объективные характеристики (формы и законы)
природного материала даны созерцанию сквозь тот образ,
который природный материал приобрел в ходе и в результате
субъективной деятельности общественного человека.
Созерцание непосредственно имеет дело не с «объектом»,
а с предметной деятельностью человека, преобразующей этот
объект, и с результатами этой субъективной (практической)
деятельности.
Поэтому-то чисто объективная картина природы как
таковой человеку раскрывается не в созерцании, а только через
деятельность и в деятельности общественно производящего
свою жизнь человека, общества. Поэтому мышление,
задавшееся целью нарисовать образ природы самой по себе, т. е.
.вскрыть чисто объективные формы и законы природы, должно
этот факт полностью учитывать.
Ибо та же самая деятельность, которая преобразует
(изменяет, «искажает») «подлинный образ природы», только и
может показать, каков этот образ до и без «субъективных
искажений». Следовательно, практика и только практика — и ни в
коем случае не «пассивное теоретическое созерцание» —
способна разрешить вопрос, какие черты предмета, данного в
созерцании, принадлежат самому. предмету природы, а какие
привнесены преобразующей деятельностью человека, т. е.
«субъектом».
Поэтому «вопрос о том, обладает ли человеческое
мышление предметной истинностью,— вовсе не вопрос теории, а
практический вопрос. В практике должен доказать человек
истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность
своего мышления»,— записал К. Маркс во втором тезисе о
Фейербахе.— «Спор о действительности или
недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто
схоластический вопрос» 14.
13 Там же, стр. 44.
14 Там же, стр. 1—2.
47

Здесь и заключается решение тех трудностей, на которые
было указано в начале статьи, тех самых трудностей, из
которых выросли как результат неспособности их решить и
кантианские, и гегелевские, и неогегельянские концепции.
Как можно вообще сопоставить, сравнить представление с
вещью, понятие с предметом?
В каком особом «пространстве» их можно «отождествить»,
чтобы вообще иметь право рассматривать как «однородные»,
сравнимые, сопоставимые вещи?
Кант отвечал: в пространстве представления. Надо
превратить вещь в представление. Тогда ее можно сравнивать с
другим представлением. И не раньше, не иначе. А «вещь в себе»
(т. е. вещь вне представления) сравнивать и сопоставлять с
«вещью в представлении» нельзя, невозможно — это все
равно, что сравнивать пуды с аршинами. Нельзя сравнивать «вещь
в представлении» («вещь для нас», «вещь в явлении») с вещью,
которой в представлении нет, с вещью вне сознания, т. е. с
не осознаваемой вещью.
Фихте отвечал: вообще представление о «вещи в себе», о
«вещи вне сознания» — фикция. Мы сравниваем всегда один
продукт нашего сознания с другим продуктом нашего же
сознания— и ничего больше. На этой точке зрения застрял и
поныне весь неопозитивизм, включая и Рассела, и Карнапа, и
Витгенштейна.
Гегель отвечал: «вещь для нас» можно сравнивать и
сопоставлять с «вещью в себе», с вещью вне индивидуального
сознания. И именно потому, что любая «вещь в себе», про
которую мы думаем, что она нечто чуждое нашему мышлению, есть
на самом деле продукт того же самого мышления, которое
действует и внутри нас. «Вещь для нас» и «вещь в себе» —
это лишь два продукта одного и того же рода, две ипостаси
одной и той же субстанции — субъекта, абсолютного
мышления, идеи.
Поэтому, сравнивая понятие (находящееся в нашей
голове) с предметом (вне головы), мы в действительности
сравниваем понятие с понятием: понятие, как оно существует под
нашим черепом (в виде зрительно или словесно
зафиксированного образа вещи), с понятием, как оно осуществлено вне
нашего черепа (в виде пространственной формы вещи). Иными
словами, мы сравниваем при этом лишь две формы
проявления одного и того же понятия, сопоставляем понятие с самим
собой, производим сравнение внутри понятия — субстанции-'
субъекта и вещи и представления. Логическая категория
(чистая форма понятия) Гегелем и определяется в этой связи как
«суть вещи и речи».
Фейербах, который вслед за Спинозой пытается дать отпор
всем этим попыткам разрешить трудность за счет самостоя-
48

гельного бытия вещей вне представления, за счет
превращения «мышления» в самостоятельную субстанцию, развивает
следующий тезис.
Сравнивая представление с вещью, мы сравниваем
однородные предметы, ибо представление — тоже вещь, только
находящаяся в толще коры нашего мозга как состояние этого
мозга, вполне материального, телесно-природного органа.
Человек с его мозгом и со всеми состояниями этого мозга (т. е.
представлениями) есть частичка, «модус» той же самой
природы, что и вещи вне человека. Поэтому субстанцией
является природа, а субстанцией-субъектом — реальный живой
человек. Непосредственно это сравнивание «представления» с
«вещью» происходит в акте созерцания. Созерцание и есть акт
отождествления образа представления с вещью. Таким
образом, сопоставление представления с вещью происходит в
пространстве созерцания. И в этом нет ничего дурного, ибо
«пространство созерцания» есть не что иное, как реальное
созерцаемое пространство, а не «априорная форма чувственного
созерцания», как то изображал Кант.
И, наконец, решение этой проблемы К. Марксом.
Сравнивание понятия с предметом возможно, поскольку
понятие (мышление)—есть не самостоятельный, вне мира
витающий призрак, а форма деятельности реального человека в
реальном пространстве.
Понятие есть не состояние коры головного мозга, а форма
деятельности общественного человека, преобразующего
природу. Поэтому сравнение понятия с его предметом — не
сравнение вещи с вещью (как получалось у Фейербаха), а формы
деятельности человека с продуктом и результатом этой
деятельности. Прежде чем созерцать, человек практически действует с
реальными вещами, и в процессе этого действования образуются
все его представления.
Реальная предметная деятельность человека,
преобразующего природу, это и есть акт отождествления, или
согласования, формы деятельности человека с формой вещи.
Между вещью (предметом) и представлением (понятием,
теорией и т. д.) имеется реальный мост, действительный
переход — чувственно-предметная деятельность общественно-
исторического человека. Именно через этот переход вещь
превращается в представление, а представление — в вещь. При
этом — что самое важное — представление возникает только в
процессе действования человека с вещью, созданной
человеком для человека, т. е. на основе предмета, созданного трудом
или хотя бы только вовлеченного в этот труд в качестве
средства, предмета или материала. На основе вещей, созданных
человеком, возникает далее и способность образовывать
представления о вещах, еще не опосредованных трудом,— о есте-
4 Историко-философские очерки
49

ственно-природных вещах. Но ни в коем случае не наоборот.
На основе вещей неопосредованной природы способность к
образованию представлений у человека не возникает. Об этом
свидетельствуют экспериментальные данные современной
психологии.
Ребенок усваивает способность относиться по-человечески
к вещам окружающего мира только через активное действие
с предметами, созданными человеком для человека. Научаясь
пользоваться таким нехитрым инструментом, как ложка,
ребенок автоматически научается действовать — по-человечески
же — и с камнем, и с палкой, и с любым другим предметом
неопосредованной природы. Но не наоборот. На камне или
палке его невозможно научить действовать по-человечески ни
с камнем, ни с палкой, ни тем более с ложкой. В обратном же
порядке все идет гладко и «естественно».
Способность мыслить понятиями человек обретает через дей-
ствование с теми вещами, форма которых сама по себе «умна»,
«разумна», «рациональна», т. е. с формами человечески
преобразованной природы. Действуя внутри этого «разумного»
мира, человек и становится «разумным».
Здесь таится и секрет «рационального зерна» гегелевской
концепции, ибо форму вещи, созданной трудом (т. е.
целесообразной деятельностью людей), всегда можно истолковать
как «опредмеченное понятие», а акт производства человеческих
представлений, понятий—как акт «обратного возвращения»
этого «объективного понятия» в субъект.
Материалистическая интерпретация факта, абстрактно
отраженного в гегелевской «Феноменологии духа», и раскрывает
как раз секрет отношения представления к вещи. На основе
этой материалистической интерпретации становится понятной
и самая возможность сравнивать (сопоставлять) представление
с вещью, понятие с предметом, мышление с действительностью.
Если я превращаю «мое» представление о вещи, т. е.
словесно или зрительно зафиксированный образ вещи, в реальное
дело, в действие с этой вещью вне меня, а через это дело — в
форму внешней вещи, т. е. в предметно зафиксированный
результат действия, то я в итоге имею перед собой (вне себя)
две «вещи», вполне сопоставимые между собой в реальном
пространстве.
Но из этих двух вещей одна — просто'вещь, а другая —
вещь, созданная по плану представления, или овеществленное
(через действие) представление. Сравнивая эти две вещи, я их
сравниваю между собой как два «внешних» предмета —
представление и вещь,— чем и проверяю верность (правильность)
представления.
То же самое и с истинностью понятия (теории). Если я,
опираясь на понятие, создаю вне себя вещь, ему соответствую-
50

щую, то это и значит, что мое понятие истинно, т. е.
соответствует существу вещи, совпадает, согласуется с ним. Об этом
говорит и хрестоматийный пример Ф. Энгельса с ализарином.
Когда человек, опираясь на теоретическое понимание состава
природного ализарина, изготовил искусственно тот же самый
ализарин, то он доказал, что «понятие» тождественно вещи
природы, так как это опредмеченное понятие (искусственно
изготовленный ализарин) полностью тождественно предмету
(естественно-природному ализарину).
И это сопоставление искусственно созданной (по
мысленному плану) вещи с вещью естественно-природной совершается
в реальном пространстве, а вовсе не в «трансцендентальном»
пространстве восприятия, воображения.
На этой основе возникает и развивается и способность
сравнивать представление (понятие) с вещью (с предметом) и в
плане представления, в воображаемом (в мыслимом,
«логическом») пространстве.
Когда я сравниваю мое представление о вещи с другим
представлением, практически проверенным и удостоверенным
в качестве «правильного» и «истинного» образа реального пред
мета, я тем самым — но уже опосредова-нно через этот
правильный образ — сравниваю мое представление с самой вещью,
а вовсе не только с очередным «субъективным представлением»,
как утверждает субъективный идеалист и агностик.
Марксизм учитывает и тот факт, что в условиях разделения
груда и «отчуждения» мышления превращение бытия в мысль
и мьгсли в бытие совершается через сложнейшую призму
опосредовании, имеющую чисто социальную природу. Но это уже
особая тема.
Отождествление (т. е. тождество как акт, как действие, как
процесс, а не как мертвое состояние) мысли и
действительности, совершающееся в практике и через практику, и есть суть,
существо марксистско-ленинской теории отражения.
Эта теория отнюдь не утверждает, как это стараются
изобразить метафизически мыслящие неокантианцы и
неопозитивисты, что «мышление» и «бытие» суть «одно и то же»,
неразличимое слепое «тождество».
Такой нелепости .никогда не утверждал не только К. Маркс,
не только Фейербах и Спиноза, но даже и абсолютный
идеалист Гегель.
Ибо даже у Гегеля тождество мышления и бытия — это
тождество противоположностей, так как мышление и бытие
(понятие и его предмет) — типичнейшие диалектические
противоположности. У Гегеля (у Маркса тем более) это
тождество не только не упраздняет реального, непосредственно
очевидного различия между ними, но и предполагает это различие
как свою собственную противоположность, без и вне единства
4* 51

с которой оно превратилось бы в чистейшую глупость, метафи
зическую болтовню, фразу.
Практика как акт «отождествления предмета с понятием
и понятия с предметом» и выступает поэтому критерием
истинности, действительности мышления, объективности понятия.
Вот против этого-то в действительности и направляются
выпады агностиков против «гегельянского тождества мысли и
действительности», против «гегельянской мистики», не
преодоленной якобы марксистско-ленинской философией. И тот, кто
этого еще не понял, тот ровно ничего не понял ни в
марксистско-ленинской теории отражения, ни в марксистско-ленинском
отношении к гегелевской диалектике, ни в самой этой
гегелевской диалектике, тот просто не умеет отличить в гегелевской
диалектике «мистику» от «рационального зерна» и принимает
рациональное зерно за «мистику», а мистику — за
«рациональное зерно».
В таком случае не только «тождество мышления и бытия»,
но и вообще всякое тождество противоположностей (диалекти
ка) начинает казаться «гегельянской мистикой». И та же самая
практика доказывает также и тождество логики с
диалектикой, т. е. тождество форм и закономерностей нашего мышления
с формами и закономерностями развития природы и общества.
Логические закономерности суть не что иное, как осознанные
и превращенные в активные формы и принципы нашей
субъективной деятельности универсальные формы и закономерности
развития объективной реальности.
Единственное отличие «логических» закономерностей от
объективных всеобщих закономерностей развития универсума
через противоречия заключается, как прекрасно сформулировал
Ф. Энгельс, в том, что «человеческая голова может применять
их сознательно, между тем как в природе — до сих пор
большей частью и в человеческой истории — они пролагают себе
дорогу бессознательно, в форме внешней необходимости, среди
бесконечного ряда кажущихся случайностей»15.
В том, что в «голове» универсальные диалектические
закономерности осуществляются преднамеренно, с сознанием,
целесообразно— и ни в чем ином, — заключается единственное
различие «логических» закономерностей и закономерностей
внешнего мира.
Поэтому-то «логика» есть не что иное, как осознанная и
сознательно применяемая в науке и в жизни «диалектика».
Это абсолютно одно и то же. Это и есть ленинская позиция,
согласно которой «диалектика, логика и теория познания марк-
15 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах,
т. II, стр. 367.
52

сизма» — это одна и та же наука, а не три разные, хотя бы и
«связанные» между собою науки.
Согласно В. И. Ленину тут «не надо» даже трех разных
слов, а не только трех разных наук, разных и по предмету, и
по методу, и по теоретическому содержанию.
Напротив, согласно юмистско-кантовскому тезису, мышле
ние и бытие «не имеют между собою ничего общего», и, таким
образом, любая попытка выявить в их составе тождественность,
тождество есть «гегельянская мистика». В действительности
борьбой против «мистики гегельянщины» всегда, начиная с
Бернштейна, прикрывалась борьба против диалектики в
пользу агностицизма.
Приписав и Марксу и Гегелю глупый тезис, согласно коему
мышление и бытие суть непосредственно, буквально и
абсолютно «одно и то же», эти теоретизирующие кантианцы
противополагают ему — уже в качестве своей собственной позиции —
противоположный тезис: «Мышление и бытие — не одно и то
же». Вернсц мышление и бытие не одно и то же. Только это не
вся правда, а лишь ее половина. Другая половина правды
состоит в противоположном утверждении: мышление и бытие
суть одно и то же.
И любая из этих двух половинок подлинной конкретной
правды, взятая без другой, действительно, есть вздор,
нелепость, типичное заблуждение метафизического способа
мышления.
Материалистическое решение проблемы тождества
противоположностей мышления и действительности состоит в том, что
действительность рассматривается как ведущая, определяющая
сторона внутри этого тождества. Гегелевская же диалектика
эту роль приписывает мышлению.
В этом — а не в том, что Гегель признает самое тождество
противоположностей, а Маркс его отвергает, — и состоит
действительная, а не мнимая противоположность материализма и
мистики. Признают это тождество мышления и
действительности как тождество противоположностей и Гегель и Маркс.
Только один его толкует идеалистически, а другой —
материалистически. В этом-то и дело.
Нельзя забывать, что проблему тождества мышления и бы
тия можно решать и так, как ее решали Спиноза, Фейербах и
Маркс, и так, как ее решали Фихте, Шеллинг и Гегель. А
можно, конечно, и никак не решать, объявив эту проблему «псевдо
проблемой», вечной и неразрешимой задачей. Это — тоже
ответ, тоже решение, хотя и негативное. На нем и успокоились,
как известно, Юм, Кант и их доживающие свой век
запоздалые последователи, выдающие себя за единственных
представителей «современной философии науки» и «логики науки».
53

В действительности они путаются сами и запутывают
других только потому, что органически не понимают ни «гегельян-
щины», ни различия между мистикой и диалектикой, ни
диалектики как учения о тождестве противоположностей вообще,
о тождестве мышления и действительности в частности.
* * *
Вывод из всего рассмотренного следует один. В принципе
«тождества мышления и бытия» (или, другими словами, в
утвердительном ответе на вопрос, существует ли такое
тождество) заключается прежде всего признание факта
превращения, перехода действительности в мысль, реального в
идеальное, предмета в понятие и обратно. А это как раз тот факт,
который всегда специально исследовала и исследует философия
как наука. Законы этого «отождествления» мышления с
действительностью и есть логические законы, законы диалектической
логики. Поэтому можно сказать, что принцип
диалектического тождества мышления и бытия — своего рода пароль на
право входа в научную философию, в пределы ее предмета.
Тот, кто этого принципа не принимает, будет заниматься либо
чистой «онтологией», либо чистой «логикой», либо попеременно
и тем и другим, но никогда не найдет действительного входа
в диалектику как логику и теорию познания, в марксистско
ленинскую философию

и
Совпадение диалектики, логики
и теории познания в философии Гегеля
С. Ф. Ефимов
Классики марксизма-ленинизма видели заслугу Гегеля в
истории философии в том, что он подверг всесторонней критике
господствовавший в XVII—XVIII вв. метафизический метод
мышления и в противовес ему развил диалектический метод.
Диалектический взгляд на мир и процесс мышления привел
Гегеля к выводу о необходимости коренной реконструкции
науки логики. Созданная им логика отличалась от
традиционной не только иным подходом к решению конкретных проблем
этой науки, но и иным пониманием ее предмета. Отвергнув
утвердившееся в предшествовавшей философии
противопоставление онтологии, логики и теории познания, Гегель создает
логику как науку о мышлении и его законах и одновременно
как науку об основах бытия и познания.
В данной статье ставится задача выяснить, что есть
ценного в гегелевском понимании соотношения диалектики, логики
и теории познания, и вместе с тем установить, в чем состоит
его ограниченность, чем оно принципиально отлично от
марксистской трактовки проблемы. Эта задача имеет не только
историко-философское значение, ее решение поможет глубже
уяснить марксистско-ленинское понимание отношения
диалектики, логики и теории познания.
1. Исторические предпосылки и общий характер
гегелевского учения о совпадении диалектики,
логики и теории познания
Как и вся гегелевская диалектика, так и рассматриваемое
учение возникли в связи с необходимостью философского
осмысления тех крупных социальных сдвигов, которыми был
55

ознаменован переход от феодализма к капитализму, и потреб
ностями развивавшегося естествознания.
Гегелевская диалектика в своеобразной форме отразила
исторический опыт буржуазных революций, прежде всего
французской революции конца XVIII в. Происходившая в Западной
Европе крутая ломка социальных и политических порядков,
устаревших идей и представлений ясно обнаруживала, что
формы общественного устройства и формы сознания не являются
чем-то неподвижным, но непрерывно изменяются и
развиваются. Она показала также, что смена одних общественных
форм другими происходит не случайно, а представляет собой
закономерный результат исторического развития, борьбы
передовых и реакционных сил.
В связи с этим выявилась несостоятельность старой
исторической науки, занимавшейся простым описанием событий,
совершавшихся на поверхности общественной жизни, сводившей
историю к деяниям великих личностей. Перед наукой об
обществе встала задача раскрыть внутренние связи общественных
явлений, закономерный ход исторического процесса.
Гегель разрабатывал диалектический метод прежде всего
на основе обобщения истории развития человеческого
общества, в особенности общественного сознания. Следует, однако, со
всей решительностью отвергнуть утверждение многих
буржуазных историков философии, будто Гегель пренебрежительно
относился к естественным наукам. Энгельс в «Диалектике
природы» указывает, что Гегель предпринял попытку
энциклопедически резюмировать все естествознание его эпохи, и высоко
оценивает данный им синтез наук о природе и их рациональную
группировку1. Разрабатывая диалектику, Гегель опирался и
па современное ему естествознание. В естественные науки в
это время все шире проникает идея развития. В связи с этим
изменяется их характер. Естествознание из науки, по
преимуществу собирающей, все больше становится наукой
упорядочивающей, наукой о внутренней связи и развитии вещей.
Таким образом, и ход общественного развития, и ход
развития естествознания делали все более необходимой замену
метафизического взгляда на мир диалектическим. В связи с
этим все яснее обнаруживались недостаточность старой логики
и необходимость создания новой диалектической логики. Все
острее ощущалась потребность в систематическом
рассмотрении накопленных в ходе развития научного познания понятий,
отражающих наиболее общие связи и отношения вещей, т. е.
категорий.
В XVII в. сложились два противоположных направления в
теории познания — эмпиризм и рационализм.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 520, 565.
56

Эмпиризм обобщал методы исследования природы, выра
ботанные опытным естествознанием, главным образом физикой.
Рационализм опирался в основном на математику и механику.
Оба они сыграли прогрессивную роль в борьбе со
средневековой схоластикой и оказали положительное влияние на
развитие науки. Вместе с тем оба эти направления были
метафизическими и односторонне решали проблему познания.
Развитие науки все больше обнаруживало несостоятель
ность как идеалистического рационализма, так и
метафизического эмпиризма. С одной стороны, успехи физики, химии,
биологии свидетельствовали о том, что только опыт,
наблюдение и эксперимент могут служить прочной основой прогресса
научного познания. С другой стороны, поскольку и эти науки
во все большей мере переходили от простого описания
явлений к раскрытию их внутренних связей и закономерностей, все
сильнее сказывалось влияние теоретического мышления в
познании. Происходило сближение методов, применяемых
механикой и математикой, с одной стороны, физикой, химией и
биологией — с другой. В связи с этим остро вставал вопрос о
необходимости разработки теории познания, которая преодолела
бы односторонность как эмпиризма, так и рационализма и
соответствовала бы новому этапу в развитии науки. Насущным
становилось рассмотрение взаимосвязи чувственного и
рационального моментов в познании, причем эта проблема тесно
связывалась с вопросом о происхождении и роли логических
категорий.
Все эти проблемы, выдвинутые ходом развития научного
познания, тесно переплетались между собой. Их связывала в
один узел все настойчивее выдвигавшаяся необходимость
исторического, диалектического рассмотрения как природных и
общественных явлений, так и процесса нашего познания и
мышления. А такое рассмотрение неизбежно должно было обнару
жить внутреннюю необходимую связь и единство диалектики,
логики и теории познания.
Гегелевская логика представляет собой попытку решения
всех этих назревших проблем. Однако они нашли свое
отражение в философии Гегеля в своеобразной форме,
обусловленной специфическими историческими условиями, в которых
философ жил и действовал. Гегель был идеологом слабой и
трусливой немецкой буржуазии первой трети XIX в., которая, с
одной стороны, была заинтересована в экономических и
политических преобразованиях, а с другой стороны, стремилась
осуществить эти цели не путем крутой ломки существующих
порядков, а путем реформ и компромисса с реакцией.
Двойственность немецкой буржуазии отразилась в философии Гегеля
в форме противоречия между диалектическим методом и
идеалистической системой. Это противоречие сказалось и в подходе
57

Гегеля к проблеме отношения логики, диалектики и теории
познания.
Однако прежде чем перейти к изложению гегелевского
решения этой проблемы, необходимо хотя бы кратко
остановиться на том, как она трактовалась Кантом, ибо Гегель
развивает свои воззрения в противоположность кантовской точке
зрения.
Кант, как известно, поставил вопрос о необходимости
критического исследования познания. Гегель считает его заслугой
постановку проблемы познания в таком объеме, в котором она
не рассматривалась никем из его предшественников. «Кант,—
указывает он,— сделал великий и важный шаг тем, что он
подверг рассмотрению познание»2. Кант выдвигает проблему
происхождения и объективной значимости категорий и форм
нашего мышления. В связи с этим по-новому ставится им вопрос
об отношении мышления к чувственности. В ряде моментов у
него намечается диалектический подход к рассмотрению этих
вопросов. Однако в целом его постановка проблемы познания
остается метафизической и антиисторической. Кант видит свою
задачу в критике нашей познавательной способности, т. е.
ограничивает исследование внутренним миром субъекта. При этом
познавательная способность рассматривается им как нечто
готовое и неизменное, сама по себе, вне процесса познания, вне
связи с объектом. Уже в самой этой постановке проблемы
содержится отрыв познания от объективного мира.
Кант соглашается с Локком в том, что по своему
содержанию наше знание происходит из опыта. Но он отступает от
учения Декарта о врожденных источниках знания настолько,
насколько его вынуждала к этому критика Локка. Если
содержание знания, учит Кант, имеет источником опыт, то формы
знания априорны, присущи нашему сознанию до всякого опыта,
т. е. врожденны. Но поскольку формы познания объявляются
априорными, знание может относиться лишь к явлениям, а не
к «вещам в себе». Кант приходит, таким образом, к выводу,
что онтология как учение о сущности бытия невозможна.
Выдвинув на первый план гносеологию, он с самого начала
противопоставил ее онтологии.
Оторвав форму знания от его содержания, Кант до
крайности формализировал логику. Обычная (или, как он ее
называет, общая) логика понимается им как наука, которая
исследует формы мышления, отвлекаясь от содержания и
происхождения знания и его отношения к объекту. Но это значит, что
логика противопоставляется им и гносеологии.
Вместе с тем в философии Канта имеется зародыш
совершенно иного понимания отношения логики, онтологии и гно-
Гегель. Сочинения, т. XI, стр. 420
58

сеологии. Постановка вопроса о происхождении и объективной
значимости категорий привела Канта к созданию так
называемой трансцендентальной логики. Ее важнейшую задачу он
видит в критическом исследовании категорий.
Трансцендентальная аналитика — составная часть трансцендентальной логики —
должна поэтому, по мысли Канта, занять место той части
старой метафизики, которая была учением о категориях, т. е.
онтологии3.
Трансцендентальная логика составляет основное
содержание «Критики чистого разума», т. е. кантовской теории
познания. Эта логика отличается от общей логики и по самому
подходу к своему предмету. Кант указывает, что она, во-первых,
отрешается не от всякого содержания познания и, во-вторых,
обращает внимание и на происхождение наших знаний о
предметах. Кант ясно осознает, таким образом, недостаточность
традиционной логики и пытается создать новую логику, которая
имела бы своим предметом критический анализ категорий и
была бы в известной мере теорией познания. Такое понимание
логики — крупная заслуга Канта; оно послужило в какой-то
степени для Гегеля отправным пунктом при разработке его
логики.
Однако, хотя в постановке этого вопроса у Канта есть много
плодотворного, в целом он не выходит за пределы
метафизического и формалистического понимания логики.
. Трансцендентальная логика анализирует внутренний мир
субъекта и не дает нам никакого знания о внешнем мире.
Более того, она доказывает невозможность его познания. Как и
общая логика, она противопоставлена у Канта онтологии.
Когда Кант утверждает, что логика трансцендентальная в
отличие от общей не отвлекается от содержания знания, он
имеет в виду, что она исследует источники, объем и
объективную значимость только априорного, а не опытного знания
Трансцендентальная логика учит, что формы знания сами по
себе пусты и не имеют предметного содержания.
Точно так же, когда Кант утверждает, что логика
трансцендентальная исследует вопрос о происхождении наших
знаний, он имеет в виду лишь то, что она устанавливает
различие эмпирического и априорного знания и имеет своим
предметом последнее. Кантовской трансцендентальной логике чужд
исторический подход к человеческому познанию. Она считает
познавательную способность неизменной, рассматривает формы
мышления как застывшие, раз навсегда данные. Вопрос о
происхождении знания для Канта не вопрос о его возникновении
и развитии, а о его источнике. Совпадение логики и теории
познания имеет у него поэтому иной смысл, нежели в философии
8 Кант. Критика чистого разума СПб.. 1902. стр. 214
59

Гегеля. Отношение гносеологии и трансцендентальной
логики Кант рассматривает как отношение целого и части. Тео
ретико-познавательный подход доминирует у него над
логическим и исключает онтологический. Метафизически
понимаемая гносеология противопоставляется онтологии и подчиняет
себе логику.
Гегель стремится преодолеть ограниченность кантовского
понимания и создать логику, которая была бы предметной,
содержательной и служила бы одновременно теорией познания.
Однако, чтобы выяснить, как Гегель трактует логику и ее
отношение к гносеологии и так называемой онтологии,
необходимо рассмотреть, как он понимает проблему познания,
сущность и характер деятельности мышления.
При всем различии понимания проблемы познания у
предшественников Гегеля, у них есть нечто общее в подходе к этой
проблеме. Они пытаются решить ее на основе анализа
индивидуального сознания. Причем последнее рассматривается как
готовое и неизменное.
Гегель подверг Канта резкой критике за то, что он хотел
исследовать орудие познания вне процесса познания и вне
связи с объектом. Исследование познания, указывает Гегель,
возможно только в процессе познания. На место анализа готовой
неподвижной познавательной способности он ставит, таким
образом, исследование процесса познания.
Гегель считает далее, что нельзя раскрыть природу
познания, ограничиваясь рассмотрением индивидуального сознания.
Теория познания должна быть построена на основе обобщения
исторического развития общественного сознания.
В такой именно плоскости рассматривается вопрос в
гегелевской «Феноменологии духа». В ней изображено развитие
форм сознания. При этом развитие индивидуального сознания
понимается как сокращенное воспроизведение ступеней,
исторически пройденных человеческим сознанием. По меткому
выражению Энгельса, феноменология духа оказывается
параллелью эмбриологии и палеонтологии духа.
Такого же рода аспект характерен и для гегелевской
логики. Логические категории рассматриваются в ней как формы
мысли, выработанные в холе 'исторического раз-вития
человеческого познания. Их последовательность в обобщенной форме
воспроизводит историю человеческой мысли.
Поскольку предметом исследования становится не непо-'
движная познавательная способность субъекта, а процесс
познания, обнаруживается, что субъект находится в
диалектической связи с объектом. Гегель и ставит своей задачей раскрыть
эту взаимосвязь.
Маркс указывает, что старый материализм был
созерцательным и что действенную сторону в противоположность ма-
60

гериализму развивал идеализм. Прежде всего это относится
именно к гегелевскому идеализму. Гегель показывает, что
познание нельзя изображать как пассивное воспринимание
субъектом внешних воздействий. Поскольку познание не есть
простое воспринимание того, что лежит на поверхности, а
постижение внутренней природы предмета, оно требует высокой
активности мышления.
Познание рассматривается Гегелем в связи с практикой. Он
подвергает резкой критике характерный для кантовской
философии взгляд на познание и волю как на обособленные
способности человеческого духа. «Различение интеллигенции от
воли часто приобретает тот неправильный смысл,— пишет он,—
что обе они берутся как неизменные, отделенные друг от друга
существования,— так что воля может существовать без
интеллигенции или деятельность интеллигенции может быть чуждой
всякого участия в ней воли»4. В. И. Ленин обращает внимание
на положение Гегеля, что воля человека, его практика сама
препятствует достижению своей цели тем, что отделяет себя от
познания и не признает внешней действительности за истинно
сущее. Он усматривает здесь у Гегеля требование соединения
познания и практики5.
Гегель показывает, что противоположность субъекта и
объекта подвижна и относительна. Сознание все глубже и
всестороннее познает предмет, следовательно все больше наполняется
объективным содержанием. Вместе с тем идеи человека,
поскольку они не субъективны, не произвольны, а основаны на
глубоком понимании объективных закономерностей, в ходе
практической деятельности реализуются и претворяются в жизнь.
Ленин видел глубокий смысл в этих рассуждениях Гегеля. Он
замечает по этому поводу: «Очень хорош § 225 Энциклопедии,
где „познание" („теоретическое") и „воля", „практическая
деятельность" изображены как две стороны, два метода, два
средства уничтожения „односторонности" «и субъективности и
объективности» 6.
Эти положения развиваются Гегелем и в феноменологии
и в логике. Исследуя в феноменологии духа
последовательный ряд форм сознания, Гегель подвергает рассмотрению
не только теоретическое, но и практическое отношение
человека к окружающему миру. «Феноменология духа» открывается
главой о теоретическом сознании, которое познает предмет, все
больше углубляя свои представления о нем. Затем следует
глава о самосознании. Самосознание — это практическое
сознание, которое овладевает вещами и формирует общественные
отношения. Далее Гегель переходит к разуму. Разум выступает
4 Гегель. Сочинения, т. III, стр. 239.
5 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 208.
6 Там же, стр. 200.
61

у него как единство сознания и самосознания, т. е. как единство
теоретического и практического сознания. За разумом следует
дух, в котором на высшей основе повторяются пройденные уже
ступени сознания вообще, самосознания и разума. Дух также
выступает, следовательно, как единство теоретического и
практического сознания. Развитие форм сознания завершается в
абсолютном знании, в котором окончательно преодолевается
противоположность сознания и предмета.
Проходя ряд последовательных форм теоретического и
практического отношения к предмету, сознание приходит к истине.
В «Феноменологии духа» изображается, таким образом, как
s ходе исторического развития человеческого познания и
практики (через 'преодоление заблуждений и односторонних мнений,
освобождение от всяких субъективных иллюзий) достигается
истина. Феноменология духа оказывается тем самым
своеобразным опровержением кантовского агностицизма и
обоснованием познаваемости мира. Историческое развитие сознания
убеждает в том, что человечество все глубже и всестороннее
познает окружающий мир.
Эти идеи получают дальнейшее развитие в логике Гегеля.
Противоположность субъекта и объекта, снятая в
феноменологии, снова выступает в конце логики. Развитие
категорий и форм мышления в логике приводит к идее как к
единству субъекта и объекта. Идея раздваивается на познание и
«воление». В процессе познания и практики противоположность
субъекта и объекта снимается и развитие форм мышления
находит завершение в абсолютной идее как истине. Логика также
оказывается опровержением агностицизма Канта и
доказательством того, что в ходе исторического развития
человеческого мышления и практики достигается познание объективной
истины. «...Несомненно,— отмечает в связи с этим Ленин,—
практика стоит у Гегеля, как звено, в анализе процесса
познания и именно как переход к объективной („абсолютной", по
Гегелю) истине. Маркс, следовательно, непосредственно к
Гегелю примыкает, вводя критерий практики в теорию
познания» 7.
Мы видим, таким образом, что проблема познания
рассматривается Гегелем не в плане анализа индивидуальной
психологии, а в историческом плане, в аспекте анализа
диалектического взаимодействия субъекта и объекта в процессе познания
и практики.
Правильно подчеркивая необходимость исторического
подхода к рассмотрению сознания, Гегель не видит, однако, что
оно определяется материальными условиями жизни. Больше
того, развитие сознания определяет у него весь ход истории.
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 203.
62

Все формы отношений людей к природе и друг к другу он
сводит к различным формам сознания. Отсюда действенную
сторону Гегель развивал абстрактно. По выражению Маркса, он
знает и признает только один вид труда, именно абстрактно-
духовный труд.
Как диалектик Гегель высказывает много глубоких мыслей
о реальной взаимосвязи субъекта и объекта; как идеалист он
ставит вопрос о их взаимном отношении на голову и в
результате изменяет диалектике и капитулирует перед метафизикой.
Снимая в феноменологии противоположность сознания и
предмета, Гегель хочет показать этим не только то, что мир
познаваем и что наши идеи, опирающиеся на истинное знание,
могут претворяться в действительность, но и то, что предмет
познания сам имеет духовную природу. Завершая развитие
категорий в логике абсолютной идеей как тождеством субъекта
и объекта, Гегель выражает этим не только то, что мышление
дает нам объективную истину, но и то, что объективное и
субъективное есть определения идеи, чистого мышления.
В феноменологии и логике подвергается критике не только
дуализм Канта, но и материализм. Критика Канта ведется не
только с диалектических позиций, но также и с позиций более
последовательного идеализма. Доказывая, что окружающий
нас мир познаваем, Гегель утверждает, что человек познает в
действительном мире и через него абсолютную идею.
Поскольку природа и общество рассматриваются Гегелем
как воплощение идеи, т. е. чистой мысли, стирается грань
между мыслящим субъектом и познаваемым им объективным
миром. Саморазвивающаяся мысль сама полагает себя, с одной
стороны, как познаваемый объект, с другой — как познающий
субъект и затем снова снимает эту противоположность.
Абсолютная идея, осуществляясь, полагает себя сначала в форме
объективности. По мере ее восхождения от низших ступеней
развития к высшим все больше выступает момент
субъективности. Однако на каждой промежуточной ступени
обнаруживается противоречие между субъектом и объектом, между
понятием и его осуществлением, которое и побуждает идею к
переходу на более высокие ступени развития. Наконец, на
высшей ступени в абсолютном духе достигается полное тождество
субъекта и объекта, понятия и реальности и процесс развития
в силу этого заканчивается. Энгельс в работе «Людвиг
Фейербах и конец классической немецкой философии» признает
важной заслугой Гегеля диалектическую критику агностицизма
Юма и Канта и положительное решение вопроса о
познаваемости мира. Вместе с тем он указывает, что, поскольку Гегель
обосновывает познаваемость окружающего нас мира не только
с позиций диалектики, но и с позиций идеалистического
тождества мышления и бытия, его рассуждения представляют
63

собой простую тавтологию. «...Доказываемое положение,—
пишет Энгельс,— здесь молчаливо уже содержится в самой
предпосылке»8. Именно тождество мышления и бытия, указывает
дальше Энгельс, неизбежно приводит Гегеля к метафизическим
выводам, что его философия является абсолютной истиной и
что с перенесением ее из теории в практику заканчивается
всякое развитие.
Искаженное освещение получает у Гегеля и отношение
между историческим и логическим. Логический ход развития
категорий определяет у него в конечном счете реальный ход
исторического процесса.
2. Гегель о познании
как о диалектическом процессе и его ступенях
Исходя из диалектического понимания взаимодействия
субъекта и объекта в процессе познания, Гегель решает вопрос об
отношении чувственности и мышления, о характере
деятельности и роли мышления.
Чувственность и мышление есть для него не
неподвижные, внешне связанные психические способности субъекта, а
ступени и моменты единого процесса познания, в ходе которого
все глубже, конкретнее и адекватнее становятся знания
субъекта об объективном мире. Гегель считает опыт необходимым
моментом целостного познания9. Его интерес сосредоточен,
однако, на выяснении роли мышления в познании. Переход от
чувственности к мышлению он рассматривает как углубление
познания от явления к сущности. При переходе от
чувственного созерцания к мышлению не только отбрасывается часть
чувственного содержания, но за внешней видимостью
раскрывается сущность вещей. Хотя, образуя понятия, мы
отвлекаемся от известных сторон предмета, понятие не беднее, а богаче
содержанием, чем чувственное восприятие, ибо мышление дает
нам более глубокое знание.
Исходя из этого, Гегель подвергает решительной критике
представление, будто только чувственное созерцание
конкретно, а мышление всегда абстрактно. Упреки, которые обычно
делаются мышлению в том, что оно не гибко, односторонне,
пусто и абстрактно, правомерны лишь по отношению к
рассудочному мышлению. От него надо отличать разумное
мышление, по отношению к которому эти упреки не могут быть
оправданы. Разумное, диалектическое мышление оперирует не
абстрактными понятиями, с которыми имеет дело рассудок, а
конкретными. Диалектическое понятие конкретно, ибо в нем
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 283.
Гегель. Сочинения, т. XI, стр. 316.
64

не просто фиксируются признаки, оощие многим единичным
предметам, но схватывается сущность особенного и
единичного 10. Оно не абстрагируется от богатства особенного и
единичного, а содержит его в себе. Конкретное понятие
схватывает определения предмета в их взаимосвязи и представляет
собой единство различных определений. Понятия, которыми
оперирует диалектическое мышление, лишены односторонности
и схватывают противоположности в их противоречивом
единстве. Они гибки и подвижны, взаимосвязаны, способны к взаи-
мопереходам. Разумное, диалектическое мышление дает нам
глубокое и всестороннее, следовательно, конкретное знание.
Задачу научного познания Гегель видит в том, чтобы
мысленно воспроизвести предмет как конкретное целое. «Самое
легкое,— пишет он,— обсуждать то, в чем есть
содержательность и основательность, труднее — его постичь, самое
трудное— то, что объединяет и то и другое,— воспроизвести его»11.
Задача познания заключается не только в том, чтобы за
внешней видимостью вскрывать сущность предмета, но также и в
том, чтобы, опираясь на познание сущности, объяснить форму
ее проявления. Познание движется поэтому не только от
единичного через особенное к всеобщему, но и от всеобщего к
особенному и единичному. Поскольку мы не ограничиваемся
выделением общего и его обособленным рассмотрением, но,
опираясь на знание общего, постигаем конкретную
действительность, постольку в ходе движения познания объект
мысленно воспроизводится как единство сущности и явления,
общего, особенного и единичного.
Воспроизвести предмет как конкретное целое — это значит
раскрыть связи и взаимозависимости всех его сторон. Это
достигается на пути движения мышления от абстрактного к
конкретному. Двигаясь от более простых и абстрактных
определений к более сложным и конкретным, мышление раскрывает
связи и взаимозависимости всех сторон предмета и
воспроизводит его как конкретное целое.
Учение о конкретности мышления тесно связано в
гегелевской философии с характеристикой его как объективного.
Чувственное восприятие, указывает он, мимолетно и преходяще,
содержит в себе элемент случайности и субъективности.
Напротив, мышление освобождает наше знание от всего
наносного и случайного, постигает предмет в его глубочайшей
сущности и дает нам подлинно объективное знание. В ходе
движения мышления мы все глубже, полнее и конкретнее познаем
окружающий нас мир, в результате чего наши понятия все
больше наполняются объективным содержанием и тем самым
10 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 39—40; т. IX, стр. 304.
11 Гегель. Сочинения, т. IV, стр. 3.
5 Историко-философские очерки
65

преодолеваются односторонность и субъективность познания.
Гегель пишет по этому поводу: «Интеллигенция отнимает,
следовательно, у предмета форму случайности, постигает его
разумную природу, полагает ее тем самым субъективно и
преобразует таким путем одновременно и субъективность до
формы объективной разумности.— Так первоначально абстрактное,
формальное знание превращается в конкретное, заполненное
истинным содержанием, следовательно, объективное знание» 12.
Гегель считает, что объективность свойственна именно
разумному, диалектическому мышлению. Он определяет разум
как единство субъекта и объекта. «Спекулятивное или
разумное и истинное,— пишет он,— заключается в единстве понятия
или единстве субъективного и объективного» 13. В логике Гегеля
рассудку соответствует субъективное понятие, разуму — идея
как единство субъекта и объекта. Разум, указывает он, «есть
только другое выражение для истины, или идеи» 14.
Однако Гегель не мог дать правильного решения вопроса об
отношении мышления к чувственности, о характере
деятельности и роли мышления. Более того, в понимании природы
мышления наиболее ярко сказываются его идеализм и мистицизм.
Гегель недооценивает роль чувственности в познании.
Соглашаясь с тем, что исторически исходным пунктом познания
служит опыт 15, он считает, однако, что движение мысли от
единичного к общему является лишь известной подготовительной
ступенью к подлинно научному познанию, которое начинается
тогда, когда мышление, поднявшись на вершину абстракции и
освободившись от всего чувственного, вступает на путь развития
единичного из общего, конкретного из абстрактного.
Причем это движение мышления от общего к единичному
и от абстрактного к конкретному понимается Гегелем не как
переработка созерцаний и представлений в понятия, а как
саморазвитие чистой мысли. Опытные науки, обобщая эмпирический
материал, побуждают мышление вступить на путь развития из
самого себя и подготовляют эмпирическое содержание к
восприятию в форме чистой мысли. Однако только
саморазвивающееся мышление, вбирая в себя материал эмпирических
наук и перерабатывая его, сообщает ему форму строгой
достоверности и необходимости. Движение мысли определяется
его собственной внутренней логикой. Конкретное содержание
должно быть представлено как порожденное мышлением в ходе
его саморазвертывания.
12 Гегель. Сочинения, т. III, стр. 242.
13 Там же, стр. 227; см. также стр. 229.
14 Там же, стр. 55; см. также: Гегель. Сочинения, т. I, стр. 323; т. VI,
стр. 28—29, 215.
15 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 29, 30—31; т. VI, стр. 18—19; т. XI,
стр. 220.
66

Поскольку логический процесс мысли рассматривается как
управляемый лишь его собственной внутренней необходимостью,
постольку в ходе этого процесса лишь выявляется и
обнаруживается то, что «в себе» содержалось в исходных, самых бедных
и абстрактных категориях. Гегель указывает поэтому, что
развитие мышления из самого себя есть процесс, имеющий
априорную форму16. Таким образом, Гегель, принижая роль
опыта, не сумел раскрыть подлинную связь между чувственностью
и мышлением.
Свое учение об отношении мышления и чувственности
Гегель стремится использовать для опровержения материализма
и доказательства истинности объективного идеализма.
Поскольку не в чувственном восприятии, а в мышлении
раскрывается сущность предмета, рассуждает он, следовательно,
мышление и есть его подлинная сущность. «Предметы,
внешняя и внутренняя природа, объект вообще сам по себе таков,
каковым он мыслится, следовательно, мышление есть истина
предметного» 17. Понятие оказывается у него не только
формой нашей мысли, но и сущностью вещей.
Гегель не только отрьгвает понятие от человеческой
головы, превращая его в самостоятельную сущность, но и
персонифицирует его, заявляя, что оно должно пониматься как
субъект, личность. Понятие заключает у него в силу этого момент
абсолютной отрицательности и путем самоопределения и
саморазличения порождает из себя особенное и единичное. Этот
процесс самоопределения и саморазличения всеобщего
понимается Гегелем как процесс реализации понятия. Гегель
подчеркивает, что понятие не нуждается для своей реализации в
каком-либо внешнем материале или веществе. Оно в скрытом
виде содержит в себе определенность и различие. Поскольку
оно деятельно, оно выявляет эти заложенные в нем различия.
Путем такого самоопределения и саморазличения понятие,
считает Гегель, реализует себя, т. е. порождает из себя
реальный мир.
В понятие объективности мышления он вкладывает
поэтому не только тот верный смысл, что мышление дает нам
истинное знание о действительном мире, но и мистический смысл, что
оно существует объективно вне нашей головы и составляет
сущность реального мира.
На такой гносеологической основе, исходя из
диалектического понимания природы мышления, Гегель вскрывает узость
и ограниченность формальной логики и создает логику,
которая ставит своей задачей исследование диалектических
закономерностей процесса мышления. В отличие от логики
16 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 31; т. IX, стр. 40; т. XI, стр. 220.
17 Там же, стр. 51.
5* 67

формальной, гегелевская логика рассматривает явления и наши
мысли о них, категории и формы мышления не как готовые и
застывшие, а как текучие и подвижные, в их взаимосвязях,
взаимопереходах, в их развитии и внутренних противоречиях.
В силу этого гегелевская диалектическая логика, несмотря
на то, что она развита из ложного исходного пункта,— более
полное и глубокое учение о мышлении, чем традиционная
логика 18.
В связи с этим Гегель по-новому решает вопрос о
предмете логики. В соответствии с общепринятыми представлениями
он определяет логику как науку о мышлении. Ее
содержанием, указывает он, является «собственное мышление
занимающегося ею» 19. Однако он считает, что мышление лишь
постольку может давать нам истинное знание об объективной
действительности, поскольку законы его движения не есть нечто
чисто субъективное, чуждое этой действительности. В
движении нашего мышления Гегель обнаруживает те же всеобщие
диалектические закономерности, которые действуют и в
объективном мире.
Он, таким образом, гениально угадал, что одни и те же все^
общие закономерности управляют и процессами мышления и
процессами природы и истории. «...Дух и природа,—
указывает он,— имеют всеобщие законы, согласно которым протекает
их жизнь и совершаются их изменения...»20 Отсюда Гегель
считает, что изучение логических законов движения мышления
невозможно отделить от изучения всеобщих законов развития
объективного мира. Логика понимается им поэтому не как
наука э субъективных внешних формах мысли, но как наука
о всеобщих закономерностях развития внешнего мира и
человеческого мышления. Будучи наукой о мышлении, гегелевская
логика выступает одновременно как наука о бытии, или
онтология.
Гегель существенно расширяет границы логики. Учение о
понятии, суждении и умозаключении, составляющее основное
содержание традиционной логики, занимает лишь один из
разделов третьей книги гегелевской логики. Ему
предпосылается объективная логика (исследование категорий). За ним
следуют важнейшие разделы об отношении субъекта и
объекта, познания и практики, об истине и методе.
Включая в логику в качестве ее важнейшей составной
части учение о логических категориях, Гегель примыкает к Кан-
18 Это не означает, что Гегель отрицает значение формальной логики и
ее право на существование. «Эта наука,— пишет он,— правильна, если она
соответствует своему предполагаемому предмету» (Гегель. Сочинения,
т. I, стр. 47).
19 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 39.
20 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 29.
68

ту. Это значит, что он находит ряд ценных моментов в
постановке вопросов в кантовской трансцендентальной логике.
Материализм XVII—XVIII вв., обосновывая происхождение
Есех наших знаний из мира чувств, не ставил вопроса о
происхождении приемов, способов деятельности и форм нашего
мышления, о том, каким образом их применение позволяет
правильно познавать окружающую нас действительность. Кант,
соглашаясь с Локком в том, что содержание нашего знания
имеет источником опыт, вместе с тем указывает, что наше
познание не лишено предпосылок. В каждом отдельном акте
познания мы осознанно или не осознанно пользуемся
формами мышления. Причем под формами мышления Кант
понимает не только формы понятия, суждения и умозаключения,
но и категории. Категории, считает он, являются формами
мышления, ибо любое конкретное содержание может
мыслиться только при их посредстве.
Кант ставит вопрос, каковы происхождение, правомерность
и границы применения категорий. Ответ на этот вопрос
призвана дать трансцендентальная логика.
Гегель признает, что поднятый Кантом вопрос о
происхождении форм мышления имеет действительно важное значение.
Так же, как и Кант, он понимает под формами мысли не только
понятие, суждение и умозаключение, но и категории. Он
соглашается с Кантом в том, что исследование категорий —
важнейшая задача логики. Он указывает в связи с этим, что кантов-
ская трансцендентальная логика в известном смысле
соответствует его объективной логике21.
Вместе с тем гегелевское понимание категорий резко
отлично от кантовского и гегелевская объективная логика
существенно отличается от кантовской трансцендентальной логики.
Исследование категорий привело Канта к выводу, что они
являются априорными понятиями рассудка. Этот вывод не
случаен. Он вытекает из самого подхода Канта к проблеме
познания. Если ограничиться рассмотрением сложившегося
сознания отдельного человека, как это делает Кант, категории и
формы мышления действительно представляются нам как
нечто данное, как чисто субъективные предпосылки познания.
Чтобы правильно раскрыть природу категорий, форм,
приемов и способов деятельности нашего мышления, нужно было
вывести проблему из тех узких рамок, в которых ее
рассматривал Кант. Сделав предметом рассмотрения не готовую
познавательную способность субъекта, а исторический процесс
развития мышления, Гегель нащупал путь к правильному
решению вопроса. То, что в отдельном акте познания
представляется как предпосылка, при историческом подходе к делу
Гегель. Сочинения, т. V, стр. 43.
69

выступает как результат. Категории и формы мышления не
есть нечто готовое, раз навсегда данное, они — продукт
исторического развития человеческого познания. После того как они
были выработаны в ходе исторического развития
человеческого мышления, каждый отдельный человек сравнительно быстро
овладевает ими в процессе своего индивидуального
образования и пользуется ими как средствами познания конкретных
явлений. Будучи однажды выработаны, они выступают затем
как предпосылки и условия всякого познавательного акта.
Исторический подход к познанию позволил Гегелю вскрыть
объективную значимость категорий и форм нашего мышления.
Их последовательный ряд, анализируемый в логике, отражает
исторический процесс углубления познания мира. Они
отражают, следовательно, определенные связи и отношения
действительности.
Категории и формы нашего мышления потому и могут
служить средством познания окружающего мира, что они имеют
определенное объективное основание. Кант же считал, что,
поскольку формы нашей мысли чисто 'субъективны, познание
«вещей в себе» невозможно. Для Гегеля категории — не только
формы нашей мысли, но и определения самих вещей. «Хотя,
как мы видим, категории (например, единство, причина и
следствие и т. д.) принадлежат мышлению как таковому, из этого
все же отнюдь не следует, что они суть лишь наши определения,
а не суть вместе с тем также определения самих предметов»22.
Если для Канта различные категории представляют собой
различные типы всеобщих и необходимых связей, вносимые в
природу нашим рассудком, то для Гегеля различные категории
суть выражения различных типов объективных связей и
отношений между вещами. Ленин отмечает объективизм в трактовке
категорий у Гегеля. Он указывает, что категории мышления
Еыступают у Гегеля не как пособие человека, а как «выражение
закономерности и природы и человека»23.
Поскольку в категориях выражаются всеобщие
закономерные связи действительного мира, они служат средством
познания частных закономерностей, конкретных отношений между
вещами. Категории — формы нашего мышления, в которых мы
мыслим всякое конкретное содержание. Разбирая вопрос об
отношении трех составных частей гегелевской философии,
Ленин отмечает, что предметом логики у Гегеля является «фоома
отражения природы в познании человека»24. К этой форме
Ленин причисляет категории.
Этим определяется отличие гегелевской объективной логики
от кантовской трансцендентальной логики. Кант называет ту
22 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 89.
23 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 79.
24 Там же, стр. 173.
70

часть «Критики чистого разума», в которой разбирается вопрос
о происхождении, правомерности и границах употребления
категорий, трансцендентальной логикой, потому что категории для
него такие же субъективные формы мысли, как и формы
мышления, рассматриваемые в обычной логике. В докантовской
метафизике проблема категорий была онтологической. Для
Канта это не онтологическая, но гносеологическая и логическая
проблема.
Гегель видит заслугу Канта в том, что он «превратил
метафизику в логику»2Ъ, т. е. исследование категорий, которым
занималась старая онтология, сделал предметом логики. Однако
Гегель называет учение о категориях не трансцендентальной,
а объективной логикой, ибо видит в категориях не только
формы нашей мысли, но и выражение объективных
закономерностей природы и общества. Проблема категорий для него не
только логическая и гносеологическая, но и онтологическая.
Включение в логику учения о категориях означало, что ее
предметом становится «суть», «существенности» вещей, т. е.
всеобщие закономерности развития объективного мира и нашего
мышления 26.
По поводу утверждения Гегеля, что предметом логики
становится «суть, понятие вещей», В. И. Ленин, извлекая то
рациональное, что содержится в этом положении Гегеля, и
материалистически «переворачивая» его, указывает, что «не вещи, а
законы их движения»27 составляют предмет логики.
Включением учения о категориях в логику с особой силой
подчеркивается, что она является одновременно онтологией.
Выявление Гегелем ограниченности старой логики,
разработка логики, вскрывающей диалектичеокие закономерности
процесса мышления, выдвинутое им более глубокое понимание
предмета этой науки,, преодоление отрыва логики от
онтологии — все это составило крупнейшее достижение в истории
логики со времени Аристотеля.
Вместе с тем гегелевское понимание логики является
идеалистическим. Гениально угадав, что логические законы и
категории — не пустая оболочка мысли, а отражение объективного
мира, Гегель вместе с тем затемнил и мистифицировал
отношение между закономерностями объективного мира и законами
нашего мышления. Всеобщие закономерности объективного
мира выступают у него как законы движения чистой мысли, как
проявление абсолютного разума, лежащего якобы в основе
действительности. Категории рассматриваются им не просто
как понятия, отражающие наиболее общие связи и
закономерности объективной действительности, но как «чистые понятия»,
25 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 29.
26 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 52; т. V, стр. 14.
27 В. И. Лени н. Сочинения, т. 38, стр. 82.
71

«чистые духи», лежащие в основе мира, как определения
абсолютной идеи и ступени ее развития.
Классики марксизма-ленинизма подвергли уничтожающей
критике это учение Гегеля о категориях как «чистых» понятиях,
составляющих сущность и основу объективного мира. В
«Нищете философии» Маркс ресценивает это гегелевское учение
как перефразировку религиозного учения о воплощении логоса.
Логика понимается Гегелем как «царство чистой мысли»28,
как наука об абсолютной идее. «Логика,— пишет он,— есть
наука о чистой идее, т. е. об идее в абстрактной стихии
мышления» 29. Поскольку идея есть то, что в религии называют богом,
логика объявляется Гегелем наукой о боге — как он
существует до сотворения природы и человека. Содержание логики,
утверждает Гегель, есть «изображение бога, каков он есть в
своей вечной сущности до сотворения природы и какого бы то
ни было конечного духа»30. Поскольку мышление
рассматривается Гегелем не только как форма нашего познания, но и как
сущность объективного мира, логический и онтологический
аспекты мышления у него полностью отождествляются.
Существенно отлично от традиционного и гегелевское учение
о понятии, суждении и умозаключении. Рассматривая эти
формы мысли во взаимосвязях, взаимопереходах и развитии,
Гегель вскрывает их объективную основу. Он показывает, что
формы понятия, суждения и умозаключения, как и категории,
имеют объективную значимость. «... Понятие, а следовательно,
также и его наиболее непосредственные формы — суждение и
умозаключение,— пишет он,— не может состоять из
определений и отношений, которые чужды и внешни вещам» 31.
В формах понятия, суждения и умозаключения Гегель
раскрывает диалектику общего, особенного и единичного. Он
показывает, что эта диалектика имеет объективное значение и
находит свое выражение в различных формах суждений и
умозаключений. Мы можем познавать действительность с помощью
понятий, суждений и умозаключений только потому, что этим
формам соответствуют определенные отношения между вещами.
Связывая определенным образом понятия в различных формах
суждений и умозаключений, мы получаем истинное знание,
поскольку в связях и отношениях наших понятий находят
выражение различные типы объективных взаимосвязей между
предметами внешнего мира.
Отсюда следует вывод, что формы понятия, суждения и
умозаключения нельзя постичь, абстрагируясь от всеобщих
закономерностей объективного мира. Этот вывод подкрепляется тем,
28 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 28.
29 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 39.
30 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 28.
31 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 52.
72

что Гегель показывает невозможность уяснения диалектики этих
форм мышления вне связи с категориями объективной логики.
Основой для рассмотрения диалектики общего, особенного
и единичного, отражающейся в наших понятиях, суждениях и
умозаключениях, у Гегеля, в свою очередь, служит анализ
категорий бытия и сущности. Общее, как известно, понимается
Гегелем не просто как совокупность признаков, общих классу
единичных предметов, но как выражение сущности этих
предметов. Взаимосвязь общего и единичного может быть,
следовательно, раскрыта лишь тогда, когда рассмотрена диалектика
сущности и явления.
Точно так же анализ категорий объективной логики служит
основой для диалектического рассмотрения форм суждения и
умозаключения. Не представляет труда заметить, что в
развитии форм суждения повторяются рассмотренные ранее ступени
бытия, сущности и понятия. Качественному суждению
соответствует категория качества, суждениям рефлексии и
необходимости— категории сущности, суждению понятия — понятие.
То же самое относится к развитию форм умозаключения.
Только поняв взаимосвязь категорий объективной логики, можно
раскрыть диалектику форм суждения и умозаключения.
Гегель не случайно предпосылает учению о понятии,
суждении и умозаключении учение о категориях. Анализ категорий
выступает у него необходимой основой для рассмотрения
понятия, суждения и умозаключения. Таким образом, объективная
логика — не искусственный привесок к субъективной логике, а
ее необходимая основа. Между ними существует внутренняя
необходимая связь. Гегель показывает, что даже такие
субъективные формы мысли, как понятие, суждение и умозаключение,
нельзя понять, если мы замыкаемся в сфере нашего мышления
и отвлекаемся от его отношения к объективному миру. Логику,
если она не ограничивается простым описанием форм
мышления, а хочет понять и объяснить их, нельзя отделять от
онтологии.
Мы видим, таким образом, что единство онтологического и
логического подхода пронизывает все содержание гегелевской
логики, определяет всю ее структуру.
Вместе с тем Гегель ставит на голову отношение между
объективной диалектикой общего, особенного и единичного и
ее отражением в нашем мышлении. Правильно угадав, что одни
к те же диалектические взаимосвязи общего, особенного и
единичного существуют и в объективном мире и в нашем
мышлении, он делает, однако, отсюда неверный вывод, что понятие,
суждение и умозаключение — не только формы нашей мысли,
но и формы объективно существующего абсолютного разума.
Обнаружив в реальных явлениях диалектическую взаимосвязь
общего, особенного и единичного, он неправильно заключает,
73

что все вещи суть воплощения понятий, суждений и
умозаключений.
Ленин, вскрывая то рациональное, что заключало в себе
положение Гегеля о соответствии форм нашего мышления
объективным формам действительного мира, одновременно
«материалистически переворачивает» это гегелевское положение. Не
вещи, указывает Ленин, есть воплощение форм понятий,
суждений и умозаключений, а наши понятия, суждения и
умозаключения есть отражение самых обычных отношений вещей,
объективной диалектики общего, особенного и единичного.
Для Гегеля все вещи суть умозаключения, ибо, с его точки
зрения, умозаключение, как и понятие, дальнейшим развитием
которого оно является, существует объективно вне нашей
головы и воплощается в вещах. Для Ленина объективно
существуют не понятие, суждение и умозаключение, а диалектическая
взаимосвязь общего, особенного и единичного, через
посредство практики отражающаяся в наших понятиях, суждениях и
умозаключениях. Гегель, обнаружив одинаковые взаимосвязи
общего, особенного и единичного в объективном мире и в нашей
мысли, истолковал этот факт идеалистически, в духе полного
отождествления форм нашего мышления с объективными
формами самого бытия. Ленин в противоположность Гегелю дает
материалистическое и вместе с тем последовательно
диалектическое истолкование этого факта. Объективная взаимосвязь
общего, особенного и единичного отражается в нашем мышлении.
Причем здесь и только здесь она выражается в специфических
формах понятия, суждения и умозаключения. Тем самьш
устанавливаются и тождество и различие объективной и
субъективной диалектики общего, особенного и единичного.
Если гегелевское учение о понятии, суждении и
умозаключении, с одной стороны, особенно наглядно показывает
невозможность отделения логики от онтологии, то, с другой стороны,
оно не менее отчетливо демонстрирует ошибочность их полного
отождествления. Такое отождествление приводит Гегеля к тому,
что он рассматривает все явления природы и общества как
воплощения логических форм понятия, суждения и
умозаключения. Поскольку эти логические формы трактуются как такие
же формы отношений действительного мира, как качество,
количество, причинность и т. д., стирается принципиальная грань
между субъективной и объективной логикой.
Когда мы указываем, что гегелевская логика является
вместе с тем онтологией, надо иметь в виду, что онтологию в
понимании Гегеля нельзя отождествлять с тем, что под ней
понимала докантовская метафизика. Гегель превращает
онтологию в диалектику, в учение о развитии. Всеобщие
закономерности, проявляющие свое действие и во внешнем мире и в
нашем мышлении, есть, с его точки зрения, законы диалектического
74

развития. Законы диалектики понимаются Гегелем и как законы
мышления и как законы бытия.
Гегель решительно отвергает взгляд на диалектику как
субъективное искусство вскрывать противоречия в рассуждениях
противника или ниспровергать устоявшиеся взгляды и
представления. Диалектика, учит он, свойственна самой
действительности. Она — метод познания действительности потому, что
действительность сама диалектична. Диалектическое «является
вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой
деятельности в действительности. Диалектическое есть также
душа всякого истинно научного познания»32.
Идеалистическая диалектика разрабатывается Гегелем во
всех его произведениях. Однако специальным учением о
диалектике является именно гегелевская логика. Именно в логике
Гегель раскрывает основные законы диалектики: закон
перехода количества в качество и обратно, закон взаимного
проникновения противоположностей и закон отрицания отрицания.
Характеристика процесса развития, которая дана Гегелем
в наиболее обобщенной форме в основных законах диалектики,
конкретизируется в учении о категориях. Категории
рассматриваются Гегелем как моменты процесса развития, как
выражения разных его сторон.
Например, метафизик видит в причине и следствии
прочные, неподвижные противоположности. Гегель рассматривает
их как моменты процесса развития. Противоположность
причины и следствия при таком подходе выступает как подвижная,
диалектическая. В процессе развития сложного целого причина
и следствие выступают как моменты взаимодействия его
различных сторон. При этом причина выступает одновременно как
следствие, а следствие — как причина.
В сфере бытия диалектический процесс выступает у Гегеля
как переход одной категории в другую, в сфере сущности — как
отражение, рефлективное отношение, взаимопроникновение
противоположных категорий, в сфере понятия — как развитие.
Поскольку понятие рассматривается Гегелем как единство бытия
и сущности, понятие развития содержит у него в себе все формы
взаимопереходов и рефлективных отношений категорий.
Категории выступают как выражения различных моментов процесса
развития.
Логика Гегеля всесторонне характеризует процесс развития.
Она есть учение о диалектическом развитии, взятом в
обобщенной логической форме. Ленин пишет, что в логике Гегеля
угадана «идея универсального движения и изменения» «до ее
применения к жизни и к обществу»33. Логика Гегеля совпадает,
32 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 135.
33 В. И. Ле-нин. Сочинения, т. 38, стр. 130.
75

таким образом, с диалектикой. В «Философских тетрадях»,
анализируя структуру гегелевской логики, Ленин выписывает
оглавление малой «Логики» и дает к нему заголовок: «План
(диалектики) логики Гегеля». Логика и диалектика Гегеля
рассматриваются здесь Лениным как равнозначные понятия.
Однако диалектика Гегеля — диалектика идеалистическая.
Законы диалектики выступают у него как законы саморазвития
чистой мысли. Диалектика вещей рассматривается им как
простой отблеск диалектического саморазвития понятий. Отсюда
совпадение логики и онтологии имеет у него, помимо
рациональной, и мистическую сторону. Гегелевское учение о коренных
основах бытия является логикой, наукой о мышлении, потому
что действительность рассматривается им как воплощение
чистой мысли, абсолютного разума. Отсюда же проистекает и то
обстоятельство, что Гегель, изменяя диалектике, строит логику
как замкнутую систему категорий, не допускающую
дальнейшего развития, объявляет ее абсолютной истиной.
3. Соотношение логики и феноменологии
в учении Гегеля
Проблема познания рассматривается Гегелем и в логике и в
феноменологии. Почему же именно логика есть его теория
познания? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно подробнее
рассмотреть, в каком отношении друг к другу стоят логика и
феноменология в системе Гегеля.
Феноменологию Гегель определяет как «учение о сознании»34.
В ней рассматривается последовательный ряд форм, которые
проходит сознание на пути возвышения от первого
непосредственного его отношения к предмету в чувственной достоверности
до абсолютного знания. На этой последней ступени своего
развития сознание обнаруживает, что предмет также имеет
духовную природу, как и оно само, т. е. осознает свое тождество
с предметом. Поскольку противоположность сознания и
предмета снята, познание может теперь осуществляться не в форме
постижения сознанием противостоящего ему предмета, а в форме
саморазвития чистой мысли. Это есть исходный пункт логики,
ибо логика и есть наука о чистой мысли, ее способ познания
есть познание в форме саморазвития чистой мысли.
Если феноменология духа есть наука о сознании, то логика
есть наука о чистом мышлении. Различие между сознанием и
мышлением Гегель видит в том, что сознание предполагает
противоположность себя и предмета, в мышлении же эта
противоположность снята35. «Логическое,— пишет Гегель,— следует
вообще понимать, согласно предыдущему, как систему опреде-
34 Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 16.
35 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 27.
76

лений мысли, в которой противоположность между
субъективным и объективным (в ее обычном значении) отпадает»36.
Феноменология духа излагает возникновение науки или
знания. Гегель видит в ней «подробную историю образования
самого сознания до уровня науки»37. Она выступает, таким образом,
своеобразным введением в систему философии Гегеля и,
поскольку логика есть первая часть этой системы, — введением в
логику. Поскольку феноменология является введением в науку,
в ней обосновывается лишь исходный момент научного
познания, обоснование же пути его движения дается в самой науке,
т. е. в логике38.
Но феноменология не только введение в систему, но и один
из разделов философии духа. Она, с одной стороны,
предшествует логике, с другой — следует за ней, как и всякая конкретная,
прикладная наука. Движение форм сознания, рассматриваемое
в феноменологии духа, как и (развитие всех природных и
духовных явлений, считает Гегель, «покоится только на природе
чистых сущностей, составляющих содержание логики»39. Формы
сознания выступают как конкретные проявления логических
категорий. Категориям бытия соответствует ступень чувственного
сознания, категориям сущности — восприятие, понятию —
рассудок, идее — разум40.
В логике проблема познания рассматривается абстрактно, как
отношение категорий бытия, сущности и понятия, в
феноменологии— более конкретно, как отношение ступеней чувственного
сознания, восприятия, рассудка и разума. «Природа познания
вообще рассматривается в рамках науки логики, — пишет
Гегель,— а рассмотрение познания в его дальнейшей конкретной
форме есть дело науки о духе и феноменологии последнего»41.
При этом он считает, что свое разрешение проблема познания
получает в логике.
Во введении к малой «Логике», переходя к рассмотрению трех
отношений мысли к объективности, Гегель указывает, что оно
должно преимущественно помочь уразуметь, что «вопросы о
природе познания, о вере и т. д., которые мы ставим себе в
представлении и которые мы считаем совершенно конкретными, на
36 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 52—53.
37 Гегель. Сочинения, т. IV, стр. 44.
38 Гегель. Сочинения, т. IV, стр. 25, 31; т. V, стр. 32—33.
39 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 5.
40 Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 16, 28, 29.
41 Hegel. Werke, В. III. Leipzig, 1923, S. 52. В V томе русского издания
Сочинений Гегеля последняя строка дана в таком переводе: «... есть дело
науки в духе и феноменологии последнего». Это явная опечатка, ибо в таком
виде фраза не имеет смысла. Приводим немецкий текст: «...wird die Natur
des Erkennens überhaupt sowohl innerhalb der Wissenschaft der Logik
betrachtet, als dasselben seiner weiteren konkreten Form in die Wissenschaft vom
Geiste und in die Phänomenologie desselben fält».
77

самом деле сводятся к простым определениям мысли и лишь в
логике находят свое истинное разрешение»42.
Гегель подчеркивает, что это основной вывод, к которому
приводит критическое рассмотрение главных направлений в
теории познания, выступающих в истории новой философии. Вопрос
о природе познания сводится для него к «простым
определениям мысли», т. е. к анализу категорий, ибо под «определениями
мысли» он понимает не что иное, как логические категории.
Поскольку вопрос о природе познания сводится Гегелем к
анализу категорий, чтобы уяснить до конца гегелевскую
постановку проблемы познания, надо рассмотреть, что он понимает
под анализом категорий.
Отметая кантовскую постановку вопроса о необходимости
исследования инструмента познания, прежде чем приступить к
познанию, Гегель вместе с тем считает, что Кант сделал очень
важный шаг вперед, поставив вопрос о необходимости изучения
и критики форм мышления. «Есть, несомненно, верная мысль в
том, что мы должны сделать предметом познания са*ми же
формы мышления»43.
Однако исследование категорий у Канта, отмечает он,
ограничивается только выяснением их объективности или
субъективности 44. Гегель упрекает Канта в том, что категории не
рассматриваются им по их содержанию. Кантовская критика,
указывает он, «не рассмотрела этих форм, взятых сами по себе,
согласно их своеобразному содержанию»45. Усилия Канта
сосредоточены на том, чтобы доказать, что категории чисто
субъективны и сами по себе пусты, т. е. они есть чистые формы,
которым содержание дается извне. Он ограничивается простым
перечислением категорий и не подвергает рассмотрению
содержание каждой из них в отдельности. Единственная попытка
рассмотрения некоторых категорий по содержанию, отмечает
Гегель, сделана лишь в трансцендентальной диалектике46.
Гегель, напротив, считает, что задача состоит именно в
исследовании содержания категорий. Каждая из них выражает
определенную форму всеобщей необходимой связи явлений. Так,
категория причинности выражает такой тип связи между
явлениями, когда одно явление вызывает другое. Категория
взаимодействия есть выражение такого отношения между вещами или
отдельными сторонами сложного целого, когда они, взаимно
воздействуя, обусловливают друг друга. В выражении такого
типа связи между явлениями и состоит специфическое
содержание данной категории, отличающее ее от других. «Утверждать
42 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 64.
43 Там же, стр. 85.
44 Там же.
45 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 25.
46 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 94.
78

о категориях, что они сами по себе пусты, будет
неосновательно, поскольку они имеют содержание уже потому, что они
определенны» 47. Эта определенность категорий, специфическое
содержание каждой из них должны быть подвергнуты
рассмотрению в логике.
Кант усматривал конечность категорий в том, что они не
могут служить средством познания «вещей в себе». Гегель
указывает, что конечность категорий состоит не в этом, а в том, что
они имеют определенное ограниченное содержание, выражают
лишь определенную сторону целого. О границах применения
категорий можно говорить лишь в том смысле, что каждая из них
в отдельности дает ограниченное знание, что только взятые в
целом они способны дать всестороннюю характеристику
предмета. Так, например, метафизики абсолютизируют категорию
причинности. Гегель же рассматривает ее как одно из
определений универсальной связи явлений. Категория причинности
снимается в гегелевской логике категорией взаимодействия. Это
значит, что категория взаимодействия полнее и глубже
раскрывает взаимосвязи явлений, чем категория причинности. Причина
и следствие — только моменты взаимодействия, вырванные из
всеобщей связи. Сколь ни важно познание причинной связи
явлений, оно дает все же ограниченное знание о вещах. Чтобы
глубже познать их, надо данное причинно-следственное
отношение познать как момент во всеобщем взаимодействии явлений.
В этом и состоит, по Гегелю, конечность и ограниченность кате-
.гории причинности.
Подлинная критика категорий должна исходить из анализа
особого содержания и выявления их ограниченности в указанном
смысле. Такого рода критический анализ категорий и должна
дать логика. «Объективная логика,— пишет Гегель,— есть
поэтому подлинная критика их, критика, рассматривающая их не
согласно абстрактной форме априорности, противопоставляя ее
апостериорному, а их самих в их особенном содержании»48.
Логические категории используются во всяком познании.
Однако их обычное употребление носит неосознанный характер.
Гегель считает, что задача логики состоит в том, чтобы их
применение стало сознательным. Это значит, что критика категорий
должна подвергнуть их очищению от обычного
словоупотребления и сделать их строгими и точными научными понятиями.
В период, когда господствовал метафизический метод
мышления, категории понимались метафизически. Прогресс науки
требовал их диалектического рассмотрения. Кант, поставив
вопрос о необходимости критики категорий, не видел, что
действительно насущная задача состоит именно в критике их
47 Там же, стр. 90.
48 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 46.
79

метафизического понимания. Известная попытка в этом
направлении сделана им лишь в учении об антиномиях чистого
разума. Гегель упрекает поэтому Канта в том, что он, толкуя о
необходимости критики форм рассудка, не произвел никакой
перемены в понимании их содержания. Гегель, напротив, дает
критику господствовавшего в то время метафизического понимания
категорий и раскрывает их диалектический характер. Он
показывает, что категории заключают в себе противоречия, что они
гибки, подвижны, способны к взаимопереходам и
превращениям в противоположность, взаимосвязаны. Рассматривая катего-
гии с позиций диалектического учения о развитии, он намного
глубже, чем кто-либо из его предшественников, раскрывает их
содержание.
Формы мысли рассматриваются, таким образом, Гегелем не
как пустые, чисто внешние по отношению к содержанию, а как
формы живого, реального содержания, неразрывно связанные с
ним.
Чтобы выявить особенное содержание каждой категории,
надо сравнить их друг с другом, рассмотреть их взаимные связи
и отношения. Но этого как раз Кант и не делает. Категории
тогда именно и представляются бессодержательными, когда они
рассматриваются как обособленные, застывшие и неизменные.
«Бессодержательность логических форм, — указывает Гегель,—
получается единственно только вследствие способа их
рассмотрения и трактовки. Так как они в качестве застывших
определений лишены связи друг с другом и не удерживаются вместе в
органическом единстве, то они представляют собой мертвые
формы и в них не обитает дух, составляющий их живое
конкретное единство»49. Прежде всего категории парны, представляют
собой единства противоположностей. Раскрыть содержание
категории можно поэтому только через выявление ее связи с
противоположной категорией. Нельзя понять сущность вне ее
отношения к явлению, форму вне ее связи с содержанием. Каждая
категория выражает одну какую-либо сторону всеобщей связи
явлений и может быть понята лишь через выяснение ее места в
целом, т. е. через выяснение ее связи с другими категориями,
выражающими другие стороны целого. Нельзя достаточно
глубоко и полно раскрыть содержание категории причинности, не
выявив ее отношения к категориям сущности, основания,
условия, закона, необходимости, взаимодействия, развития.
Категории— наиболее общие понятия. Нельзя поэтому определять
категории так же, как понятия, ибо не существует высших родов,
под которые их можно было бы подвести. Определение
категорий возможно только через выявление их взаимного отношения.
Различные категории с различной степенью глубины и полноты
Гегель. Сочинения, т. V, стр. 25.
80

выражают всеобщие взаимосвязи явлений, стоят в
определенном отношении друг к другу. Необходимо поэтому
рассматривать их в определенной последовательности, выводить более
сложные и конкретные категории из более простых и
абстрактных. Иначе говоря, глубокое выявление содержания категорий
возможно только при диалектическом их рассмотрении.
Мышление Гегель понимает как диалектический процесс, в
ходе которого все глубже постигается сущность предмета, все
полнее раскрывается его конкретное содержание. При таком
подходе обнаруживается, что форма и содержание знания
органически связаны друг с другом. Формы мышления не есть нечто
застывшее и неподвижное. Они развиваются и
совершенствуются. Чем глубже проникает мышление в сущность вещей, чем
богаче становится его содержание, тем в более развитых формах
оно выражается. Когда мы описываем предметы и явления, мы
пользуемся категориями качества, количества, меры. Когда мы
раскрываем внутреннюю природу вещей, скрытые от глаз
внутренние связи явлений, мы употребляем категории сущности,
причинности, закономерности и т. д. Когда мы ограничиваемся
простым констатированием того, что предмету нашей мысли
принадлежат или не принадлежат те или иные свойства, для
выражения нашего знания достаточна форма простого качественного
суждения. Когда мы постигаем сущность предмета, раскрываем
внутренние связи явлений, наше знание выражается в более
развитых формах суждений — в суждениях необходимости и
понятия.
Чем глубже мы раскрываем связи и отношения между
вещами, тем содержательнее и конкретнее категории, в которых
выражается наше знание. Это значит, что категории выступают
как ряд последовательных ступеней познания действительности.
Их последовательность отражает все большее углубление
нашего познания в сущность вещей. Взятые в единстве и взаимосвязи
категории дают картину движения нашего познания. Ленин
отмечает поэтому, что ход логического анализа в гегелевской
логике соответствует общему ходу человеческого познания.
Нельзя, делает заключение Гегель, рассматривать категории и
формы мышления вне процесса познания. «В познании,
следовательно, должны соединиться друг с другом деятельность форм
мышления и их критика»50. Это значит, что анализ категорий
является анализом процесса познания.
Категории не заложены априори в нашем сознании, а
вырабатываются исторически в ходе развития человеческого
познания. По мере того как человек все полнее и глубже раскрывал
внутренние связи и взаимозависимости явлений,
вырабатывались все новые, все более богатые и конкретные категории.
50 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 85,
6 Историко-философские очерки
8t

отражавшие эти связи и закономерности. Ход логического
анализа категорий отражает, следовательно, историческую
последовательность, в которой они вырабатывались в ходе развития
человеческого познания. Логика Гегеля есть, следовательно,
сокращенное воспроизведение истории человеческой мысли.
Поскольку история мысли резюмируется для Гегеля в истории
философии, постольку он считал, что последовательность
категорий должна воспроизводить последовательную смену
философских систем.
Таким образом, существо проблемы познания для Гегеля
заключается в анализе категорий в указанном выше смысле, в
рассмотрении их как моментов и ступеней единого в своей
многосторонности и противоречивости познавательного процесса, в
выявлении особого содержания каждой категории, в раскрытии
их связей и взаимопереходов. Именно поэтому его логика есть
одновременно теория познания. В переводе проблемы познания
в эту плоскость классики марксизма-ленинизма видели большую
заслугу Гегеля. Энгельс писал по этому поводу: «Чтобы знать,
что наше мышление способно постичь, совершенно не нужно
через сто лет после Канта стремиться к определению границ
мышления из критики разума, из исследования орудия
познания... Наоборот, исследование форм мышления, логических
категорий, очень благодарная и необходимая задача, и за
систематическое разрешение этой задачи взялся после Аристотеля
только Гегель»51. Кантовской постановке проблемы познания
как определению границ мышления из критики разума Энгельс
противопоставляет как более плодотворную — гегелевскую ее
постановку. Причем суть гегелевской постановки проблемы
познания он видит именно в том, что это есть прежде всего
проблема анализа категорий.
Поскольку логика рассматривает категории и формы
мышления как содержательные, как ступени процесса познания, она,
следовательно, исследует их с точки зрения способности
выражать истину, быть средством ее познания. В логике, указывает
Гегель, «рассматриваются определения мысли, поскольку они
способны постигать истинное» 52.
Категории рассматриваются, таким образом, Гегелем и как
выражения определенных типов связей и отношений бытия, и
как формы нашего мышления, и как ступени познания истины,
т. е. одновременно и в онтологическом, и в логическом, и в
гносеологическом планах.
Формы понятия, суждения и умозаключения, с точки зрения
Гегеля, нельзя рассматривать как способные в одинаковой
степени вмещать любое содержание и в равной мере служить для
51 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 554—555.
52 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 58.
82

выражения истины. Их логическая ценность и способность
выражать истину неодинаковы. Логика не может в силу этого
ограничиться чисто формальным анализом этих форм. Они
должны поэтому рассматриваться не только с точки зрения их
формальной правильности, но и с точки зрения их способности
служить средством для познания истины.
С этой точки зрения подходит, например, Гегель к анализу
форм суждения. Он вскрывает, во-первых, ограниченность
самой формы суждения, как таковой, и, во-вторых, показывает,
что различные формы суждений имеют разную ценность.
Гегель подчеркивает, что «форма предложения, или,
выражаясь более определенно, форма суждения, неподходяща для
выражения конкретного — а истина конкретна — и
спекулятивного; суждение, благодаря своей форме, односторонне и
постольку ложно»53. Ограниченность формы суждения Гегель видит в
том, что в суждении высказывается лишь одностороннее знание
о конкретном целостном предмете.
Неодинакова и ценность различных форм суждений. Они в
разной степени могут служить для выражения истины. Гегель
считает, что качественное суждение лишь в ограниченной
степени может служить средством выражения истины, поскольку
в нем высказывается неглубокое, поверхностное знание о
предмете, не раскрывающее его сущности. Более высокими формами
суждений он считает суждения рефлексии и необходимости, так
как в них получает выражение сущность предмета. Еще выше
он ставит суждение понятия, особенно аподиктическое суждение,
ибо последнее содержит мотивированную оценку предмета,
основанную на знании его сущности.
Различные виды суждений и умозаключений — звенья
единого познавательного процесса, все глубже проникающего в
сущность вещей, последовательный ряд ступеней развития
познания. Гегель ставит их поэтому в отношение субординации, а
не координации. Каждая последующая форма полнее и глубже
раскрывает сущность предмета, следовательно, полнее
выражает истину.
Анализ форм мышления у Гегеля включает, таким образом,
их оценку с точки зрения того, с какой степенью глубины и
полноты выражают они закономерности объективного мира с
точки зрения их способности выражать истину.
Поскольку формы мышления рассматриваются как ступени
познания и формы постижения истины, их анализ является
не только логическим, но и гносеологическим.
Формалистическое понимание логики, нашедшее наиболее
яркое выражение в философии Канта, исходит 'из того, что
логика рассматривает лишь условия формальной правильности
53 Там же, стр. 69.
83

мышления, а не вопрос об его истинности. Гегель, напротив,
считает, что логика, поскольку она анализирует категории и
формы мышления как содержательные, как средства и ступени
позна-ния истины, не может ограничиться выяснением условий
формальной правильности мышления, но указывает путь к
достижению реальной истины.
Диалектическая логика исследует мышление не просто с его
формальной стороны, но как процесс все более глубокого
постижения мира. Логика призвана показать, как в ходе
движения познания оно все полнее отражает действительность, истину.
Она должна поэтому дать ответ на вопрос, что следует понимать
под истиной. Логика учит, что истина есть результат сложного
диалектического движения познания, т. е. не мертвый,
неподвижный образ предмета, не собрание догматических положений, а
логический и исторический процесс. Она показывает, что
истинным наше познание становится тогда, когда оно не
ограничивается описанием отдельных разрозненных фактов, отдельных
сторон предмета, но проникает в его сущность, воспроизводит
предмет как конкретное целое, как единство сущности и
явления, иными словами, логика развивает учение о конкретности
истины.
Все это означает, что логика всесторонне рассматривает
проблему истины. Истина, указывает Гегель, составляет предмет
логики54. Это значит, что проблема истины, которая искони
считалась чисто гносеологической, выступает у Гегеля
одновременно и как логическая проблема и рассматривается им в
логике, В. И. Ленин, отмечая, что, с точки зрения Гегеля, логика
не только должна давать описание форм мышления, но и
рассматривать их соответствие с истиной, что не в психологии и не
в феноменологии, а в логике разбирается у Гегеля проблема
истины, подчеркивает большую важность такой постановки
этого вопроса и указывает, что «в таком понимании логика
совпадает с теорией познания»55.
Проблема истины есть проблема отношения познающего
субъекта к познаваемому объекту. Гегель показывает, что
познание субъектом объекта возможно потому, что закономерности
движения мышления, категории и формы, в которых
совершается это движение, имеют объективную основу. Логика
призвана вскрыть эту объективную основу логических законов,
категорий и форм, исследовать проблему отношения субъекта и
объекта, которая имеет не только теоретический, но и
практический аспект. Гегель включает поэтому в логику проблему
отношения теории и практики. Так как форма движения
диалектического мышления, познающего истину, определяется
54 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 40, 58.
55 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 165.
84

методом, он включает в логику и проблему метода научного
познания.
В. И. Ленин считал включение всех этих проблем в логику
вполне правомерным. Он усматривал в этом совпадение логики
и гносеологии в философии Гегеля. Проблемы истины, метода,
отношения субъекта и объекта, познания и практики
разбираются Гегелем в третьем отделе второй части логики. Их сжатое
изложение дано во введении к этому отделу. Неслучайно эти
места логики, особенно указанное введение, привлекли
внимание Ленина. Он пишет: «Вообще введение к Ш-му отделу
(„Идея"), Н-юй части „Логики" („Субъективная логика")
т. V, стр. 236—243 [VI, 214—221] и соответствующие §§
Энциклопедии (§§ 213—215)—ЕДВА ЛИ НЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ
ИЗЛОЖЕНИЕ ДИАЛЕКТИКИ. Здесь же замечательно
гениально показано совпадение, так сказать, логики и
гносеологии»56. Совпадение логики и пносеологии Ленин усматривает
здесь как раз в том, что проблемы истины, отношения субъекта
и объекта, познания и практики, которые всякого рода
метафизикам представляются «чисто» гносеологическими, у Гегеля
выступают одновременно как логические и рассматриваются им
в логике.
Таким образом, важнейшие теоретико-познавательные
проблемы решаются Гегелем именно в логике. Логика для него и
есть прежде всего теория познания. Анализируя отношения
между основными частями философской системы Гегеля, В. И.
Ленин указывает: «Логика есть учение о познании. Есть теория
познания»57.
Таким образом, онтологическая, гносеологическая и
логическая стороны философии Гегеля связываются в единое целое
диалектическим учением о развитии. Именно применение
диалектики к теории познания, к изучению законов, категорий и
форм мышления, постановка логических и гносеологических
проблем на историческую почву позволили Гегелю, несмотря на
ложный исходный пункт его философии, гениально угадать в
законах, формах и категориях нашего мышления отражение
диалектики объективного мира. А это и помогло ему наметить
пути к правильному решению вопроса о соотношении логики,
диалектики и теории познания.
Вместе с тем совпадение диалектики, логики и теории
познания развито Гегелем на идеалистической основе. Правильно
выдвигая вопрос о том, что логика должна давать анализ
категорий по содержанию, Гегель усматривает специфическое
содержание каждой из них не только в том, что категория
выражает определенный тип связи между вещами, но и в том, что
она представляет собой определенную сторону абсолютной
" 56 Там же, стр. 183.
57 Там же, стр. 173.
85

идеи. Правильно указывая, что логика должна быть
содержательной, он считает, что ее содержание — не просто всеобщие
закономерности бытия и познания, но абсолютная идея как
совокупность всех категорий. Логика — наука о мышлении —
является у него одновременно и онтологией, ибо действительность
рассматривается им как воплощение чистой мысли. Логика
выступает в его философии одновременно и диалектикой, так как
диалектика понимается им как саморазвитие мысли. Логика
(диалектика) есть вместе с тем, по Гегелю, теория познания,
ибо учение о саморазвитии чистой мысли и есть, с его точки
зрения, единственно научный способ познания.
Идеалистический исходный пункт приводит Гегеля к
пониманию соотношения логики, диалектики и теории познания как
их полного тождества. Изменяя диалектическому пониманию
отношения субъекта и объекта, Гегель приходит к их
метафизическому отождествлению. Это, в свою очередь, ведет его к
полному отождествлению законов объективного мира с
закономерностями нашего мышления. Всеобщие закономерности
развития, устанавливаемые диалектикой, проявляются ли они в
движении нашего сознания или в движении объективного мира,
одинаково оказываются, по Гегелю, закономерностями движения
чистой мысли. Различие заключается лишь в том, что в природе
они выступают как закономерности бессознательного
мыслительного процесса, тогда как в нашей голове они проявляются как
закономерности самосознательного мышления. Но поскольку и
в том и в другом случае они суть закономерности движения
мысли, стирается принципиальная грань между диалектикой
объективной и диалектикой нашего мышления. Тем самым полностью
отождествляются логика и онтология.
Поскольку развитие объективного мира в его основе
рассматривается Гегелем как процесс саморазвития мысли, постольку и
познание этого процесса, с его точки зрения, возможно лишь в
форме чистой мысли. Чтобы такое познание могло начаться,
сознание должно преодолеть свою противоположность предмету.
Эта необходимая предпосылка создается феноменологией духа,
которая, снимая противоположность сознания и предмета и
утверждая их мистическое тождество, делает возможным
познание в форме чистой мысли в логике. Противоположность
сознания и предмета характерна, по воззрениям Гегеля, для
чувственного и рассудочного сознания. Поскольку сознание
преодолевает свою противоположность предмету, оно преодолевает
точку зрения чувственного и рассудочного сознания.
Следовательно, логика абстрагируется не только от
отношения сознания к предмету, но и от отношения мышления к
чувственности. Движение сознания от чувственности к мышлению
относится, с точки зрения Гегеля, лишь к предыстории
научного познания, которую логика оставляет позади себя. Так как
86

подлинно научным для Гегеля является лишь познание в
форме чистой мысли, проблема познания есть для него прежде
всего проблема движения мыслящего познания, рассматриваемого
логикой. Поскольку логическое движение категорий, мысленно
воспроизводящее действительный мир, полностью совпадает у
него, с логическим движением категорий, создающим этот мир,
гносеология в том аспекте, в котором она рассматривается в
логике, полностью отождествляется с логикой и онтологией58.
Особенно выпукло проявляется полное отождествление
логики, гносеологии и онтологии в гегелевском учении об истине.
Классики марксизма-ленинизма высоко ценили гегелевское
учение об истине как логическом и историческом процессе, об
относительности противоположности истины и заблуждения, о
конкретности истины. Вместе с тем они подвергли острой
критике идеализм и мистицизм гегелевского учения об истине.
Истина рассматривается Гегелем как результат движения категорий,
шаг за шагом воспроизводящего идею как конкретное целое,
развивающего противоположность субъекта и объекта и снова
снимающего ее. Вещи, с точки зрения Гегеля, есть реализация
понятия. Это единство понятия и реальности и есть истина.
Однако каждая отдельная вещь — лишь несовершенное
проявление понятия. Отсюда все хонечные вещи имеют в себе
неистинность. Полное совпадение понятия и реальности дано только в
идее. Абсолютная идея (или, что то же самое, бог) и есть, по
Гегелю, тождество субъекта и объекта, или истина. Истина
существует, по Гегелю, следовательно, вне человеческой головы,
превращается им в самостоятельное существо. Маркс едко
высмеивает это гегелевское учение об истине как мистическом
субъекте. У Гегеля, указывает он, не человек постигает истину,
а и «человек и история существуют для того, чтобы истина
пришла к самосознанию»59.
Как и формы понятия, суждения и умозаключения, истина
полностью «онтологизируется» Гегелем. Правильно угадав, что
все эти формы мышления и познания имеют объективную
основу. Гегель, однако, совершенно неправомерно превращает их в
формы самого бытия.
58 Некоторые буржуазные философы видят совпадение логики и теории
познания у Гегеля в том, что процесс саморазвития абсолютной идеи он
рассматривает одновременно как процесс ее самопознания. Так, неотомист
Ьеттер пишет: «Теория познания у Гегеля совпадает с «диалектикой» или
«логикой», ибо для Гегеля процесс саморазвития абсолютной идеи в
категориях представляет одновременно также процесс ее самопознания» (G. W e 11 e г.
Der dialektische Materialismus. Wien, 1958, S. 594). В совпадении логики и
гносеологии у Гегеля Веттер усматривает лишь его мистическую сторону
и не видит того, что в нем есть действительно ценного,— того, что
гегелевская логика дает анализ процесса нашего человеческого познания, обобщение
истории человеческой мысли.
è9 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 2, стр. 86.
87

Вместе с тем резкое противопоставление сознания
мышлению приводит Гегеля к обособлению двух аспектов проблемы
познания, один из которых рассматривается в феноменологии,
другой в логике. Вопрос о природе познания получает у него в
силу этого в логике хотя и истинное, но не исчерпывающее
решение. Познание в логике совершается в форме самодвижения
чистой мысли. Однако Гегель признает, что исторически оно
начинается с чувственности. Поэтому перед ним встает
проблема, каким образом познание, начавшись с чувственной
достоверности, поднимается в сферу чистой мысли. Так как эта
проблема рассматривается Гегелем как относящаяся к предыстории
научного познания, он полностью отделяет ее от логики и
выносит в особую науку о сознании — феноменологию.
4. Два пути — назад и вперед —
от учения Гегеля о соотношении диалектики,
логики и теории познания
Развитое Гегелем понимание отношения логики, диалектики
и теории познания возвышает его не только над
предшествовавшей ему, но и над всей последующей буржуазной философией.
Во второй половине XIX в. буржуазная философия вступает в
период упадка. Это находит выражение в распространении
эпигонских и наиболее мелкотравчатых разновидностей
идеалистической философии. Буржуазные философы проповедовали
идеализм, который, по выражению В. И. Ленина, был «в тысячу раз
более мелким и пошлым, чем гегелевский»60. В диалектике,
даже в ее мистифицированной гегелевской форме, реакционная
буржуазия видит угрозу существующему социальному и
политическому строю. В связи с этим в буржуазной философии
утверждается отрицательное отношение к философии Гегеля.
Главенствующее положение занимают неокантианство, махизм и
другие разновидности позитивизма, резко враждебные
гегелевской диалектике. Как указывает В. И. Ленин, буржуазные
профессора философии третировали Гегеля как «мертвую собаку»61.
В эпоху империализма, процесс упадка и деградации
буржуазной философии еще больше усиливается. Получают
распространение наиболее махрово-реакционные разновидности
идеализма. Резко отрицательное отношение к гегелевской диалектике
остается характерным для наиболее распространенных
направлений буржуазной философии, прежде всего для неотомизма и
различных разновидностей позитивизма. Вместе с тем с начала XX в.
выступает и другая тенденция — стремление поставить
фальсифицированную гегелевскую философию на службу империали-
60 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 17, стр. 19.
61 Там же.
88

стической реакции. Наиболее яркое выражение эта тенденция
нашла в возникновении и распространении неогегельянства,
пытавшегося так перелицевать философию Гегеля, чтобы
превратить ее в идейное оружие наиболее реакционных кругов
империалистической буржуазии.
Одновременно попытки опереться на истолкованную в нужном
им духе философию Гегеля делают также представители ряда
других направлений буржуазной философии (многие
представители «философии жизни», экзистенциализма, даже отдельные
неосхоластики). При этом как те буржуазные философы,
которые открыто выступают против Гегеля, так и те, которые
афишируют свое мнимое родство с ним; одинаково враждебны тому
рациональному, что заключает в себе его философия. И те и
другие беззастенчиво фальсифицируют гегелевскую философию,
всячески раздувают ее реакционные стороны, приписывают Гегелю
взгляды, не только чуждые, но и враждебные его подлинным
воззрениям, истолковывают его диалектику в духе крайнего
субъективизма и иррационализма. И те и другие идут от Гегеля
не вперед, а назад. Буржуазные философы всех направлений
используют фальсификацию гегелевской диалектики для борьбы
против материалистической диалектики Маркса, Энгельса и
Ленина.
Назад от Гегеля пошла современная буржуазная
философия и в решении вопроса о соотношении онтологии, логики и
теории познания. Развитие буржуазной философии после Гегеля
шло в общем по линии все большего отрыва познания от бытия
и формалистического истолкования мышления. В результате все
больше противопоставлялись друг другу онтология, гносеология
и логика. Если неокантианцы и махисты сводили философию к
гносеологии, противопоставляя ее онтологии, то современные
позитивисты сводят философию к формалистически
истолкованной логике, точно так же противопоставляя ее онтологии. Те
же современные буржуазные философы, которые не отвергают
возможности и необходимости онтологии (например,
неотомисты), резко обособляют друг от друга онтологию, логику и
гносеологию.
Вообще буржуазные историки философии видят в
гегелевской постановке вопроса о соотношении логики и онтологии лишь
ее мистическую сторону, т. е. идеалистическое отождествление
мышление и бытия. Так, В. Виндельбанд в учебнике истории
философии пишет о гегелевской логике: «Если все
действительное есть явление духа, то метафизика совпадает с логикой»62.
В совпадении логики и онтологии у Гегеля Виндельбанд
усматривает, таким образом, только то, что Гегель действительность
62 W. W i п d е 1 b a n d. Lehrbuch der Geschichte der Philosophie. Tübingen,
1957, S. 526—527.
69

понимает как проявление духа. Точно так же рассматривает этот
вопрос представитель неосхоластики Ф. Савицкий: «Логика есть
у Гегеля одновременно онтология, или учение о бытии, — пишет
•он. — ...мышление и бытие совпадают здесь в известном
отношении, ибо то, что проявляется в мире бытия, есть не что иное,
как божественная идея или божественное мышление»63. Так же
понимает совпадение логики и онтологии в гегелевской
философии Штёриг64.
Отсюда буржуазные историки философии усматривают в
гегелевской постановке вопроса простой возврат к докантовской
метафизике. Так, западногерманский католический философ
И. Хиршбергер пишет о гегелевской логике: «Следовательно,
воскресает опять старая метафизика и воскресает в ее полной
чистоте, как наука об идее»65. Простой возврат к старой
метафизике видит в гегелевском понимании логики логический
позитивист Б. Рассел. «Логика, как понимает Гегель это слово,—
пишет он, — является для него тем же самым, что и метафизика;
это нечто совершенно отличное от того, что обычно называется
логикой»66. В том же духе толкует философию Гегеля
экзистенциалист Хейдеггер. «Наука есть для Гегеля в период первого
опубликования феноменологии духа, — утверждает он, —
онтологическое знание истинно сущего как сущего. Она раскрывает
ее целое двояко — в «Науке феноменологии духа», и в «Науке
логики»»67.
Конечно, поскольку Гегель видит в логике учение о боге, как
он существует до сотворения мира, он возрождает проблематику
докантовской идеалистической метафизики. Однако совпадение
логики и онтологии в его философии, помимо этой мистической,
имеет и рациональную сторону. Это рациональное состоит в
диалектическом рассмотрении логических проблем, в гениальной
догадке, что процессы мышления и процессы природы и истории
подчиняются одним и тем же законам, в признании
объективности логических законов, в понимании логики как науки о
всеобщих законах развития и внешнего мира и нашего
мышления,
Буржуазная философия, не сумевшая правильно оценить то
рациональное, что заключало в себе гегелевское понимание
отношения логики и онтологии, в еще меньшей степени сумела
раскрыть отношение логики и гносеологии в философии Гегеля.
В период господства в буржуазной философии неокантианства
63 F. S a w i с k i. Lebensanschauung modernen Denker, В. I. Padeborn,
1949 S 121
«4 S t ö г i g. Kleine Weltgeschichte der Philosophie. Stuttgart, 1955, S. 393—
394.
65 I. Hirschenberger. Geschichte der Philosophie, B. II. Freiburg,
1955, S. 383.
66 Б. Рассел. История западной философии. M., 1959, стр. 749.
67 M. Heidegger. Holzwege. Frankfurt am Mein, 1952, S. 183.
90

его представители свысока третировали философию Гегеля,
расценивая ее как простой возврат к разгромленной Кантом
спекулятивной метафизике, как шаг назад от кантовского
критицизма к преодоленному им догматизму. Отсюда в логике
Гегеля они видели, как правило, метафизику и онтологию в старом
смысле, но не теорию познания. Эти представления широко
распространены и среди современных буржуазных историков
философии. Хиршбергер рассматривает гегелевскую логику
одновременно как метафизику и теологию, но не как теорию
познания. На такой же точке зрения стоит французский идеалист
Анри Ниль. В статье «Гегелевская диалектика и марксистская
диалектика» он пишет: «Гегель добавляет к «Феноменологии»
«онтологию»: «Науку логики»»68. Гегелевская логика
представляется ему онтологией в том смысле, как она обычно
понимается буржуазной философией, и только. Э. Блох пытается
доказать, что Гегелю якобы недостает исследований
теоретико-познавательного характера и что он делает шаг назад по
сравнению с Кантом. Рассмотрев структуру гегелевской системы, он
делает вывод: «Бросается в глаза, что здесь недостает
исследований критического рода о дальности действия или границах
функций мышления как такового. Собственно
теоретико-познаваемое жало, не Юмом и Кантом впервые созданное, но ими
необыкновенно отточенное, было Гегелю чуждо»69.
На самом деле Гегель ничуть не меньше Канта понимал
важность гносеологических проблем. Чго он действительно
отвергал, так это «чистую» гносеологию, оторванную от учения о
коренных основах бытия. Он считал, что проблемы
гносеологические нельзя решать вне связи с проблемами онтологическими.
Однако, с его точки зрения, невозможно также решение
онтологических проблем вне связи с проблемами гносеологии и
логики.
Диалектическое понимание бытия влекло за собой
диалектическое понимание познания и мышления. Новое
диалектическое миропонимание должно было строиться, по мысли Гегеля,
на основе диалектического рассмотрения всей истории
человеческого познания и достигнутых им результатов. Онтология, с
его точки зрения, так же не отделима от логики и гносеологии,
как и логика и гносеология от онтологии. Гегель стремится
преодолеть и скептицизм Юма и Канта и догматизм Вольфа. Он
отвергает и сведение философии к гносеологии,
противопоставленной онтологии, и онтологию, оторванную от логики и теории
познания. Гегель не признает обособленных и
противопоставленных друг другу онтологии, логики и теории познания и
стремится связать их воедино.
68 «Aspekts de la dialectique», II. Paris, 1956, p. 228.
« E. Bloch. Subjekt — Objekt. Berlin, 1952, S. 175.
91

В то же время, когда неокантианство стало уступать место-
неогегельянству и перерастать в него, обнаружилась тенденция
к сближению Гегеля с Кантом и к истолкованию его философии,
в особенности феноменологии, с позиций
теоретико-познавательного критицизма. Этим были порождены попытки доказать, что-
теорией познания Гегеля является феноменология.
Наиболее отчетливо этот взгляд развит Р. Кронером,
пытающимся сочетать кантианскую -и гегелевскую иррационали-
стскую интерпретации. В феноменологии Кронер усматривает
возврат к кантовскому критицизму. «Феноменология,— пишет
он, — шеллинговской системе тождества противопоставляет
мысли кантовской критики разума и фихтевского наукоучения,.
мысли теории познания»70. Кронер не только не признаег
единства логики и теории познания в философии Гегеля, но-
считает, что если Кант соединил теоретико-познавательное »
логическое движения мысли, то Гегель их снова разделяет.
«Сплавленные в кантовской «Критике чистого разума»
движения мысли — теоретико-познавательное и логическое — у
Гегеля снова отделяются. Первое господствует в феноменологии,,
второе обособляется в логике»7I. С Р. Кронером
солидаризируется Т. Адорно72.
Р. Кронер и Т. Адорно приходят к такого рода выводам
потому, что проблема познания представляется им в той
постановке, которая дана в кантовской «Критике чистого разума».
Они не замечают того нового, что внес в постановку этой
проблемы Гегель. Как мы видели, проблема познания для Гегеля,
в отличие от Канта, не есть проблема границ познания и
отношения внешне связанных между собой познавательных
способностей субъекта. Она ставится у него на историческую почву и
сводится к исследованию процесса познания. В «Науке логики»
Гегеля дано соединение теоретико-познавательного и
логического движений мысли в более глубоком смысле, чем в
кантовской «Критике чистого разума».
В противоположность буржуазной марксистско-ленинская
философия не только сохранила то положительное, что
заключено в гегелевском понимании отношения логики, диалектики
и теории познания, но сделала громадный шаг вперед по
сравнению с ним, дала подлинно научное решение этой проблемы.
Величайшая заслуга В. И. Ленина состоит в том, что он
показал и обосновал совпадение диалектики, логики и теории
познания в марксистской философии. Тем самым он внес
выдающийся вклад в развитие философских основ марксизма.
70 R. Кто п пег. Von Kant bis Hegel, В. II. Tübingen, 1924, S. 364.
71 Там же, стр. 416.
72 Т. Adorno. Aspekte der Hegeischen Philosophie. Berlin und Frankfurt
am Mein, S. 9—10.
92

Современные противники диалектического материализма
-стремятся доказать, что ленинское положение о совпадении
диалектики, логики и теории познания некритически
заимствовано у Гегеля и механически включено в чуждую ему систему
взглядов. Католический философ Г. Веттер,
специализировавшийся на критике диалектического материализма, пишет по
этому поводу: «Ленинский диалектический материализм
копирует здесь с закрытыми глазами гегелевский принцип
совпадения диалектики, логики и теории познания без того, чтобы
спросить себя, возможно ли еще это совпадение после
материалистического «переворачивания» Гегеля и замены идеи
«материей». Фактически такой возможности для него не
существует» 73.
Все это грубая фальсификация подлинного отношения
гегелевского и марксистского решений проблемы. Классики
марксизма-ленинизма, взяв все ценное в гегелевской
философии, вместе с тем подвергли критике идеализм и мистицизм
гегелевской логики и обосновали совпадение диалектики,
логики и теории познания с материалистических, т. е. единственно
научных, позиций. Диалектический материализм, отвергая
кантианское противопоставление субъекта и объекта,
одновременно отрицает их мистическое отождествление, к которому, как
всякий идеалист, в конце концов, приходит Гегель.
Диалектический материализм исходит не из метафизического тождества
субъекта и объекта, а из их диалектического единства, которое
включает в себя и тождество и различие.
Исходя из этого понимания отношения субъекта и объекта,
диалектический материализм научно обосновал и доказал то,
что гениально угадал и вместе с тем затемнил Гегель — что
наше субъективное мышление и объективный мир подчинены
одним и тем же законам. Это совпадение — не результат того,
что законы внешнего мира есть проявление законов развития
абсолютного понятия, как считал Гегель, а следствие того, что
законы мышления есть отражение законов бытия. Отсюда
следует, что основой единства диалектики, логики и теории
познания является материалистическая диалектика как наука
о всеобщих законах развития объективного мира. Поскольку
эти законы находят отражение в законах, категориях и формах
нашего мышления, в движении нашего познания,
материалистическая диалектика выступает одновременно как логика и
теория познания.
Диалектический материализм видит не только тождество, но
и различие всеобщих законов движения внешнего мира, с
одной стороны, и нашего мышления — с другой. Для марксистов-
ленинцев во внешнем мире законы диалектики выступают как
73 G. Wetter. Der dialektische Materialismus, S. 595.
93

закономерности объективного материального мира, не зависи-
мые от мышления, и лишь в нашей голове они действуют как
законы движения мысли. Диалектические закономерности
мышления есть отражение диалектических законов
объективного мира. Поскольку отражение соответствует отражаемому,
эти законы тождественны; поскольку отражение не есть
отражаемое и никогда не совпадет с ним полностью, они
различны. Всеобщие закономерности объективного мира отражаются
в нашем мышлении в специфической форме.
Отсюда следует, что совпадение диалектики объективного
мира с диалектикой познания и мышления нельзя понимать в
смысле их неразличимого тождества. Марксизм-ленинизм
четко различает диалектику, логику и теорию познания как
аспекты единой философской науки — диалектического
материализма. Таким образом, он преодолевает как характерный для
догегелевской философии разрыв онтологии, логики и теории
познания, так и полное их отождествление Гегелем. Вместе с
тем в марксистской философии устраняются гегелевское
противопоставление двух аспектов проблемы познания и
необходимость изучения одного из них в особой
науке—феноменологии. Материалистическая диалектика решает проблему
познания не в каком-либо одном аспекте, а в полном ее объеме.
* * *
В марксистско-ленинском понимании отношения
диалектики, логики и теории познания, как в фокусе, отражается
глубокое своеобразие диалектического материализма как
философского учения.
Во-первых, ни в коем случае нельзя отождествлять
гегелевское и марксистское решения проблемы соотношения
диалектики, логики и теории познания; и, во-вторых, положение
Ленина о совпадении диалектики, логики и теории познания не
только не противоречит основным положениям
диалектического материализма, но логически вытекает из них. Марксистско-
ленинское понимание этой проблемы более глубокое, чем
гегелевское; оно — единственно научное, цельное и
последовательное ее решение.
Буржуазные философы, поскольку они пошли от Гегеля не
вперед, а назад, не смогли правильно понять и оценить его
философию и, в частности, его трактовку проблемы соотношения
логики, диалектики и теории познания. Это могли сделать
только классики марксизма-ленинизма. Обосновав совпадение
диалектики, логики и теории познания в марксистской
философии, Ленин одновременно раскрыл их соотношение в
философии Гегеля, выяснил преемственность и вместе с тем
противоположность гегелевского и марксистского понимания этой
проблемы.

Часть вторая
СОВПАДЕНИЕ
ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
С ДИАЛЕКТИКОЙ И ЛОГИКОЙ
В ТРУДАХ
ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ
МАРКСИЗМА

I
Теоретико-познавательный характер
метода исследования
в «Капитале» К. Маркса
(о генезисе и диалектическом доказательстве)
Л. А. Маньковский
Настойчиво подчеркиваемая В. И. Лениным мысль, что
диалектическая логика есть теория познания, восходит к
следующему взгляду на сущность логики: подлинно логическое
мышление невозможно в отрыве от вечно изменяющейся
действительности, практики, революционного преобразования мира.
Именно эта идея составляет также в конечном счете
содержание знаменитого, сформулированного Энгельсом,
определения логического как отражения исторического в теоретически
последовательной форме, причем историческое понимается не
просто как прошедшее, а также как текущий процесс, как
текущая история.
Нет ничего в мире, что не развивалось бы в определенной
исторической последовательности, во времени; не только
общественные, но и природные явления и формы имеют свою
историю. Мышление не может быть истинным, логичным, если
оно не отражает объективной исторической
последовательности.
Но суть дела заключается в том, что историческое
отражается в мысли своеобразно, в переработанном виде;
историческая последовательность трансформируется в теоретическую
последовательность.
Задача настоящей статьи состоит в выяснении смысла
теоретической последовательности как специфического отражения
хода истории исследуемого предмета. При этом мы
обращаемся к «Капиталу» К. Маркса как к образцу диалектического
исследования.
7 Историко-философские очерки
97

1. Генезис
как мысленное отражение исторического процесса
в теоретически последовательной форме
Понятие «теоретическая последовательность» можно
рассматривать в двух взаимосвязанных аспектах: объективном и
субъективном.
Теоретическая последовательность, взятая в объективном
плане, представляет собой специфическое воспроизведение
исторической последовательности, создание научной картины
развития предмета.
Если в чисто эмпирическом плане историческая
последовательность представляет собой простое чередование событий во
времени, то в плане теоретическом она воспроизводится как
ход формирования предмета из его возможностей. Ничто не
может существовать, развиваться и даже возникнуть, если для
этого не существует определенной объективной возможности.
Существует множество разнообразных предпосылок для
появления и развития исследуемого предмета, теория требует того,
чтобы среди этих предпосылок была найдена именно та,
которая является «зародышем» всего дальнейшего развития.
Такая интерпретация исторической последовательности
представлена в «Капитале», например, в виде схемы: товар —
деньги— капитал. История появления и развития
капиталистического способа производства рассматривается как развитие
денег из тех возможностей, которые содержатся в товаре, и
капитала из тех возможностей, которые содержатся в деньгах
и товаре. Одним словом, теоретическая последовательность в
объективном плане есть то, что обычно называют «объективной
логикой», логикой развития самого предмета.
Теоретическая последовательность в плане субъективной
логики связана с диалектикой понятий, суждений и
умозаключений. Диалектическая последовательность в логике
субъективной представляет собой отражение объективной логики в
развитии предмета. В центре как объективной, так и
субъективной логики стоит выведение: в объективной логике выведение
действительности из ее возможностей, а в субъективной —
конкретного из абстрактного, так как действительность всегда
конкретнее возможности.
Этот двусторонний логический процесс (возможность —
действительность и абстрактное — конкретное) и есть то, что
Маркс нередко именует генезисом («генетическим методом») и
считает существенной чертой диалектического метода,
теоретической последовательности в диалектическом смысле.
Генезис — сложное понятие о пути исследования, т. е. об
его исходном пункте («начале»), направлении и ступенях по-
98

знания. Чтобы правильно вывести более высокие формы из
менее развитых, необходимо опираться на сложную
диалектику абстрактного и конкретного. Генезис, если рассматривать
его в плане субъективной логики, представляет собой сложное
диалектическое единство дедукции, индукции, анализа и
синтеза, в котором абстрактное и конкретное сложно
взаимодействуют.
Маркс указывает на то, что буржуазная политическая
экономия именно потому неспособна к генетическому выведению
одних объективных форм из других, что она не идет дальше
анализа и индукции. «Она интересуется не тем,— пишет он,—
чтобы генетически вывести различные формы, а тем, чтобы
свести их посредством анализа к их единству, так как она
исходит из них как из данных предпосылок. Но анализ является
необходимой предпосылкой генетической трактовки, понимания
действительного процесса формообразования в его различных
фазах» К
Анализ у этих экономистов служит только тому, чтобы
осуществить индукцию от частных форм к их общему единству,
но все это совершенно недостаточно для «генетического
изложения.
Формирование действительного из возможного отражается
в мысли в виде движения от абстрактного к конкретному в двух
различных планах, так как понятие «абстрактное» имеет два
разных значения.
Абстрактное относится к конкретному, во-первых, как род
к виду, как общее к частному и, во-вторых, как часть к
целому. Конкретизация в связи с этим означает движение мысли
от исследования абстрактной общей основы предмета к
исследованию основ специфичности последнего, а также переход
от анализа его отдельных сторон к синтетическому
воспроизведению целого.
В формальной логике в течение столетий велся спор о том,
что должно лежать в основе мышления: общее или частное,
часть или целое, и в соответствии с этим по-разному решался
вопрос о продуктивности того или иного хода мысли —
дедуктивного или индуктивного, аналитического или синтетического.
Дедукция и индукция, анализ и синтез рассматривались при
этом как исключающие друг друга логические процессы,
которые в лучшем случае могут сменять друг друга, но не могут
рассматриваться как разные стороны единого логического
процесса.
Диалектическая логика разрешила этот спор, введя
понятие диалектического генезиса как сложного и противоречивого
1 К. Маркс. Теории прибавочной стоимости, ч. III. M., 1961, стр. 477—
478.
7*
99

единства не только дедукции и индукции, анализа и синтеза,
но также дедукции и синтеза, анализа и индукции. При этом
каждый из этих четырех процессов, взятый сам по себе,
определяется так же, как в формальной логике (общее—частное,
часть~целое) ; специфический же смысл в диалектической
логике они получают лишь благодаря тому, что рассматриваются
как взаимно связанные и друг друга ограничивающие.
Существенное различие между движением мысли в чисто
историческом плане и ее собственно логическим развитием
состоит в том, что в первом случае мысль движется от частного
к частному, например от одной (более низкой) общественной
формы к другой (более высокой) или от одной частной фазы
данной формы к другой, более высокой фазе этой же формы;
во втором случае мысль развивается по схеме: общее —
частное и часть — целое. Все дело в том, что диалектический
генезис в исследование исторического перехода от частного к
частному включает общее, а в исследование перехода от
одной стороны предмета к другим его сторонам включает
целое.
Рассмотрим теперь в самой общей форме, как такое
генетическое движение мысли осуществляется в «Капитале»
К. Маркса2.
Заметим сначала, что, как и в формальной логике,
индукция не обязательно означает движение мысли от множества
единичных фактов к общему, а дедукция соответственно —
от общего к единичным фактам. Эти процессы могут
означать также движение мысли от частного или менее общего
к более общему и обратно, т. е. отношение типа род — вид и
вид —род.
Это замечание необходимо сделать, чтобы подчеркнуть, что
в настоящей статье индукция и дедукция рассматриваются
именно во втором смысле и что это необходимо для понимания
генезиса как формы отражения объективного в субъективном,
исторического в логическом. Что касается индукции и дедукции
в форме «единичное — общее», «общее — частное», то
отношения этого типа имеют значение скорее для той фазы
исследования, которая состоит в накоплении и первоначальной
систематизации материала.
Предметом исследования в «Капитале» является один
определенный вид общества — капиталистическая общественно-эко-
2 Вопрос о генезисе рассматривается также в книгах М. Розенталя.
«Вопросы диалектики в «Капитале» К. Маркса» и «Принципы диалектической
логики»; в монографии Э. Ильенкова «Диалектика абстрактного и конкретного
в «Капитале» К. Маркса»; в ряде журнальных статей, особенно
опубликованных в 1960—1961 гг. во французском журнале «Economie et politique». В
настоящей статье автор делает попытку более детально рассмотреть этот вопрос,
в частности, в связи с проблемой диалектического доказательства.
100

номическая формация. Этот предмет рассматривается не
статически, а исторически, в развитии, т. е. в связи с условиями
его возникновения из докапиталистического общества, а также
в связи с условиями его самоотрицания и перехода в более
высокое новое качество. В капиталистическом товарном
производстве, вырастающем из простого товарного производства,
созревают материальные предпосылки для замены его
социалистическим производством.
Каким же путем можно получить логическое выражение
этого исторического процесса?
В работе «Введение» (часть экономической рукописи 1857—
1858 гг.) Маркс рассматривает этот вопрос. На первый взгляд
кажется, что здесь возможен один из двух путей: либо
исследовать данный строй как он непосредственно дан, либо
рассматривать его в историческом аспекте, т. е. просто в его
отличии от предшествующей формации. Маркс отвергает оба эти
пути в качестве отдельных и самостоятельных и предлагает
третий путь, в котором первые два оказываются «снятыми» в
диалектическом единстве.
Необходимо посредством сравнения всех исторических
форм общественного производства, относящихся к разным
эпохам, выделить некоторые общие для них всех признаки или
определения и рассмотреть данную специфическую форму
производства сквозь призму этих общих определений. Точнее:
данная форма производства рассматривается сквозь призму
общего понятия «производство вообще». Это исследование
законов конкретной формы исторического процесса на фоне
законов исторического процесса вообще есть первый необходимый
шаг для логического воспроизведения данной исторической
формы, для трансформации исторической последовательности
в форму теоретической последовательности.
На первый взгляд такой ход мыслей представляет собой
индукцию (на основе сравнения и анализа) с последующей
дедукцией, т. е. две следующие друг за другом
формально-логические операции. На самом же деле он имеет значительно
более сложный характер.
Если дедукция приводит лишь к тому выводу, что данная
форма производства подчиняется тем же общим законам,
которым подчиняются и все остальные формы производства, то
весь описанный ранее ход мысли не поднимается выше самой
вульгарной тавтологии: сначала с помощью индукции из
многих частных выводится общее, а затем утверждается, что
данное частное есть лишь один из представителей этого общего.
Маркс отмечает подобную тавтологичность в рассуждениях
буржуазных экономистов:
«...Могут быть выставлены общие положения, и все
исторические различия... могут быть смешаны <и стерты в
101

общечеловеческих законах»3. Верно, что должны быть
выделены общие условия, без которых никакое производство
невозможно и которые являются существенными условиями всякого
производства, но у буржуазных экономистов это сводится «к
немногим очень простым определениям, которые размазываются
в плоских тавтологиях»4.
Зачем же в таком случае выделять общие понятия типа
«производство вообще»? Маркс отвечает на этот вопрос:
«Определения, которые действительны для производства вообще,
должны быть выделены именно для того, чтобы из-за
единства... не было забыто существенное различие» 5.
Задача, таким образом, сводится к тому, чтобы понять,
почему и каким образом общее привлекается для понимания
специфичности исследуемого частного: ведь различия между
сравниваемыми частными сами по себе очевидны. Что нового
нам дает рассмотрение этих различных частных сквозь
призму общего?
Существует, указывает Маркс, определенный аспект, в
свете которого можно получить научный ответ на поставленный
вопрос: если мы, например, выделяем такие общие условия
производства, от которых зависит уровень производительности
общественного труда, то они могут служить мерилом для
сравнения исторического уровня» которого достигли те или
иные общественные формы. Но это слишком широкая
постановка вопроса, которая, действительно, имеет значение для
теории исторического материализма, т. е. для теории
общественной жизни в целом. В «Капитале», в котором, разумеется,
общая теория исторического материализма играет роль
основы, центральным вопросом все же является привлечение
общего не для сравнения разных общественных форм, а для
объяснения законов данной специфической общественной
формы (капиталистических производственных отношений).
Поэтому Маркс и считает, что указанный выше аспект лежит «вне
границ нашей темы»6.
Смысл поставленной логической задачи Маркс поясняет
следующим примером из области лингвистики: «...Однако,
хотя наиболее развитые языки имеют законы и определения,
общие с наименее развитыми, но именно отличие от этого
всеобщего и общего и есть то, что составляет их развитие»7.
Эта мысль должна быть глубоко продумана: было бы
бессмысленно свести ее просто к тому, что нас интересует данное
специфическое частное, а не общее,— это само собой разумеет-
3 К. Маркс. К критике политической экономии. М., 1953, стр. 198.
4 Там же, стр. 196—197.
5 Там же, стр. 195.
6 Там же, стр. 197.
7 Там же, стр. 195. Подчеркнуто нами.—Л. М.
102

ся. Стало быть, она имеет более глубокое содержание. В
самом деле, как показывает логическое исследование
«Капитала», проблема заключается в том, чтобы выяснить, каким
образом абстрактное общее получает развитие в данном
конкретном частном, насколько оно «созревает» в этом последнем.
Вспомним в связи с этим замечание Энгельса, что
диалектический метод позволяет рассматривать явления в их наиболее
зрелой стадии и классической форме.
В рассматриваемом случае это значит, что необходимо
установить то новое, что вносится понятием «капиталистическое
производство» в общее понятие «производство вообще»,
выяснить, как, почему, в каких направлениях и с какими
ограничениями потенциальные возможности производства вообще
получают более полное развитие в капиталистической форме
производства.
Прежде чем перейти к детальному анализу диалектического
понимания отношения между общим и частным, необходимо
остановиться на той важной мысли Маркса, что общее
оказывается «многократно расчлененным» в том смысле, что в нем
синтезированы общие определения, относящиеся к разным
ступеням абстракции от исследуемого конкретного.
«Между тем это всеобщее или выделенное путем сравнения
общее само есть нечто, многократно расчлененное, и
выражается в различных определениях. Кое-что из этого принадлежит
всем эпохам, другое — обще лишь некоторым» 8.
Так, при исследовании капиталистического способа
производства существенное значение имеют как сравнительно
отдаленная абстракция типа «производство вообще», так и более
близкая абстракция типа «товарное производство вообще».
В «Капитале» оба эти типа абстракции непрерывно действуют
в общем анализе: каждая в отдельности и затем в их
переплетении.
Рассмотрим сначала значение относительно более близкой
абстракции и в этом плане генезис как диалектическое
единство дедукции, индукции, анализа и синтеза.
Исторически капиталистическое товарное производство
выросло из простого товарного производства. Капитализм
остается товарным производством, но в капиталистической форме.
Требуется установить не только историческое, но и логическое
отношение между двумя соответствующими понятиями. В
логическом плане эти два понятия выступают как два разных вида
одного и того же рода «товарное производство».
Абстрагировавшись от двух указанных видов товарного
производства, Маркс получает возможность сделать вывод, что
8 Там же.
103

капиталистическое производство есть «абсолютная форма
товарного производства», т. е. классическое выражение
последнего. Именно в данном виде, т. е. в данном частном, род, общее
выступают в классической и зрелой форме. Частное выступает
как высшая ступень общего, а не только как сравнительно более
высокая ступень в 'историчеоком плане. Схема «частное — более
высокое частное», выражающая историю предмета,
преломляется в мысли в виде логической схемы «общее — частное как
исчерпывающее выражение общего».
Это — дедукция, но особого типа. В отличие от
формально-логической дедукции, когда о виде заключают по роду,
здесь содержится и обратный процесс: через вид обогащается
наше знание о самом роде. Дедукция и индукция сливаются
при этом в единый процесс.
Логическая последовательность представляет собой
отражение исторической последовательности, поскольку и в
истории и в мысли товарный характер производства, товарное
обращение выступают как исходный пункт капитала с той
только разницей, что в исторической действительности существует
простое товарное производство, а в логической последователь-
ности — товарное производство вообще.
В связи с этим возникает важный вопрос о двух аспектах
категории времени.
Маркс показывает, что товарное обращение (товарный
характер производства) есть исходный пункт капитала не
только в том смысле, что второй исторически возникает на почве
первого, но также в том, что каждый цикл текущего
капиталистического производства начинается и заканчивается
товарным обращением. Историческое отношение между товаром и
капиталом непрерывно воспроизводится во всей текущей
жизни капитала. Это не только прошлое, но и настоящее для
производственных отношений капитализма.
В теоретическом плане исторический метод получает
совершенно новое выражение: он заключается не просто в
выведении настоящего из прошлого, но и в историческом анализе
самого настоящего, в выяснении «самопроисхождения»
настоящего, внутреннего источника его самодвижения. Только
дедукция диалектического типа требует (и допускает) такого
логического преобразования движения от прошлого к
настоящему в форму движения самого настоящего.
В этой связи следует отметить верную и интересную мысль,
высказанную М. Годелье в его статье «Структура метода
«Капитала» К. Маркса», опубликованной в майском номере журнала
«Economie et politique» за 1960 г., относительно
«логизированного времени», имеющего два направления, или два вектора,
соответственно выражающие порядок последовательности и
порядок одновременности.
104

В самом деле, когда, как мы показали, исторический ход
развития воспроизводится в текущем процессе, в настоящем, то
хронологическая последовательность оказывается
трансформированной в «одновременность». Суть логической
последовательности и состоит в том, что она требует раскрытия этой
трансформации времени, происходящей в объективной
действительности. В этом смысле исследование структуры неотделимо от
исследования истории структуры, так как последняя
оригинально воспроизводится в самой структуре.
Это означает вместе с тем, что историческое превращение
возможности в действительность, поскольку оно постоянно
воспроизводится в текущем процессе, в настоящем, служит
объективным основанием для перехода в субъективной логике от
суждений и умозаключений возможности и наличного бытия
к суждениям и умозаключениям, имеющим силу строгой
логической необходимости.
На этом объективном основании складывается также все
генетическое движение мысли, взятое в целом как единство
дедукции, индукции, анализа и синтеза. Отношение между
родом и видом, стороной и целым взаимно: здесь нет
последовательности во времени, это «одновременный» процесс. В роде
содержится возможность вида, но сам род реализуется в своем
виде.
Чтобы понять это, обратимся к знаменитому афоризму
Маркса: «Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны», и
разберем его в связи с тезисом, что капиталистическое
производство есть абсолютная форма товарного производства.
Вряд ли можно сомневаться, что положением «анатомия
человека — ключ к анатомии обезьяны» вовсе не исключается
обратное, что «анатомия обезьяны — ключ к анатомии
человека». Наоборот, с естественно-исторической точки зрения,
обычно во главу угла ставится именно это последнее. Для
восприятия исторического в теоретически последовательной,
т. е. в логической, форме необходимо соединение обоих
положений при точном разграничении значения каждого из них,
которое при ближайшем рассмотрении выступает как
диалектическое единство, т. е. как взаимопроникновение индукции и:
дедукции.
Существует аналогия между отношением: обезьяна —
человек и отношением: простое товарное производство —
капиталистическое товарное производство. Так же как простое
товарное производство именно потому, что оно простое, может
выступать в функции рода «товарное производство вообще», так
и анатомия обезьяны по той же причине может представлять
род, объединяющий как ее собственную анатомию, так и
анатомию человека. Постольку 1вы>ведение (объяснение) анатомии
человека из анатомии обезьяны представляет собой дедукцию.
юз

С этой точки зрения, особое значение приобретает
замечание Энгельса: «...Вся классификация организмов благодаря
успехам теории развития отнята у индукции и сведена к
«дедукции», к учению о происхождении — какой-нибудь вид
буквально дедуцируется из другого путем установления его
происхождения» 9.
Разумеется, в чисто историческом плане один вид
происходит из другого вида, а не из рода, но в логическом плане,
когда принимается в расчет также формула «человек —
обезьяна», более простой вид может выступать в функции рода.
Мы подчеркнули: когда принимается в расчет также
формула «человек — обезьяна»; дедукция «обезьяна — человек»,
взятая сама по себе, не имеет исчерпывающей логической
силы и способна дать об анатомии человека лишь самое общее
представление. Иное дело, если рассматривать анатомию
человека с точки зрения тех возможностей для человеческой
анатомии, которые содержатся в анатомии обезьяны, с точки зрения
«человечьего» в этой последней. Здесь приходит на помощь
формула Маркса: только ретроспекция от человека к обезьяне
позволяет обнаружить эти возможности. Но эта ретроспекция
^сть индуктивный процесс, движение мысли от частной
человеческой анатомии к тому родовому общему, что объединяет
человека с обезьяной.
Таким образом, только внутреннее единство дедукции с
индукцией придает дедукции строгую логическую силу.
Именно такое диалектическое единство дедукции и
индукции содержится также в формуле Маркса, что
капиталистическое производство есть абсолютная форма товарного
производства. Капиталистическое производство дедуцируется из
товарного производства вообще, но при том условии, когда само
товарное производство «индуцировано» из его
капиталистической формы в рассмотренном выше смысле.
Рассмотрим этот логический процесс на примере развития
формы стоимости от простой ко всеобщей ее форме.
Простая форма стоимости, указывает Маркс, содержит в
себе «тайну» денежной (всеобщей) формы. Это значит, что
вторая дедуцируется из первой, так как «простая товарная форма
есть... зародыш денежной формы», модель формы стоимости
вообще, в том числе и денежной.
Но вместе с тем именно во всеобщей форме стоимости,
которая имеет внешне такую же структуру, как и простая
(х товара А=у товара Ву причем здесь в качестве В выступают
деньги), последняя получает исчерпывающее выражение.
Поэтому дедукция от простой формы к денежной включает в себя
9 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1955, стр. 180.
106

обратный процесс — индукцию от денежной формы к ее простой
«модели».
Диалектическое единство дедукции с индукцией основано
на объективной диалектике возможности и необходимости.
Простая форма стоимости, представляя собой зародыш
денежной формы, означает то, что она содержит в себе лишь
возможность дальнейшего развития, но еще не необходимость
его. Поэтому, взятая изолированно, дедукция имеет только
значение гипотезы. Только то обстоятельство, что в денежной
форме простая форма получает исчерпывающее выражение,
позволяет сделать вывод, что дедукция имеет не только
гипотетический, но и необходимый логический характер; гипотеза
превращается в теорию, когда дедукция находится в единстве
с индукцией.
Но насколько далеко можно пойти по пути абстракции,
чтобы сохранить возможность диалектического единства индукции
и дедукции, т. е. насколько отдаленным может быть родовое
понятие, чтобы не потерялась его генетическая связь с
рассматриваемым видом?
Для получения ответа поставим на место двучленного
отношения: «простое товарное производство — капиталистическое
товарное производство» — трехчленное отношение: «простое —
капиталистическое—социалистическое товарное производство».
Мы уже видели, что не только допускается, но требуется
установить взаимную дедуктивно-индуктивную связь между
первыми двумя членами трехчленного отношения как между
двумя видами одного и того же рода. Но можно ли включить
в эту связь также третий член — социалистическое товарное
производство?
На этот вопрос можно дать только отрицательный ответ.
В отличие от капиталистического производства, которое по
сущности своей является товарным, более того, его «абсолютной
формой», социалистическое производство товаров отнюдь не
представляет собой типичного, классического товарного
производства. Здесь отсутствует частная собственность — основа
основ товарного производства как такового.
С логической точки зрения, это значит, что социалистическое
товарное производство нельзя рассматривать как вид рода
«товарное производство вообще», оно не может быть выведено
из последнего «и в историческом, ни в логическом планах.
Между этими двумя понятиями невозможны 'непосредственно
ни индуктивная, ни дедуктивная связи.
Однако вопрос получает совершенно новое и притом
положительное решение, как только мы переходим от ближайшей
абстракции «товарное производство вообще» к более
отдаленной абстракции, в свете которой указанные три члена
трехчленной формулы все же приводятся к общему знаменателю.
107

Дело в том, что товарное обращение представляет собой
специфическую форму более широкого содержания, и это
содержание, если его выделить, состоит в регулировании рабочего
времени и распределении общественного труда между разными
отраслями производства. Эту функцию выполняет товарное
производство и при социализме.
«...По уничтожении капиталистического способа
производства,— писал К. Маркс,— но при сохранении общественнога
производства определение стоимости остается
преобладающим... в том смысле, что регулирование рабочего времени и
распределение общественного труда между различными
группами производства, наконец, охватывающая все это
бухгалтерия становятся важнее, чем когда бы то ни было» 10.
В этом последнем случае вновь наблюдается
диалектическое единство индукции и дедукции. Когда в индуктивный
процесс вводится новый, качественно особенный объект (в нашем
случае — социализм), то этим самым расширяется поле
дедукции. Социалистическое товарное производство выводится из
товарного производства не как такового, а из его более
широкой функции.
Именно такой ход мысли лежит в основе ленинского
требования, чтобы в программе построения социализма было
указано не только соотношение социализма и империализма как
высшей стадии капитализма, но также их отношение к
докапиталистическому товарному производству. В докладе на VII съезде
партии о новой программе партии Ленин решительно выступил
против требования, чтобы из новой программы было исключено
указание на развитие производства от простого товарного
хозяйства к капиталистическому:
«Мне кажется, что теоретически неправильно вычеркнуть
старую программу, характеризующую развитие от товарного
производства до капитализма. Неверного в ней ничего нет. Так
дело шло, так оно идет, ибо товарное производство родило
капитализм, а он привел к империализму... Каковы бы
дальнейшие перипетии борьбы ни были, как бы много частных
зигзагов нам ни пришлось преодолеть...,— для того, чтобы в этих
зигзагах, изломах истории не затеряться и сохранить общую
перспективу, чтобы видеть красную нить, связывающую все
развитие капитализма и всю дорогу к социализму, которая
нам, естественно, представляется прямой, и мы должны ее
представлять прямой, чтобы видеть начало, продолжение и конец,—
в жизни она никогда прямой не будет, она будет невероятно
сложной,— чтобы не затеряться в этих изломах... важно на мой
взгляд и теоретически единственно правильно будет старую
основную программу нашу не выкидывать... Выбросить все, что
10 К. Маркс. Капитал, т. III. M., 1955, стр. 865.
108

относится к характеристике товарного производства вообще,
капитализма вообще,— мы не имеем оснований»11.
В этом рассуждении Ленина нельзя не видеть
замечательный образец того единства исторического и логического
способов исследования действительности, о котором говорил Энгельс,
характеризуя диалектический метод «Капитала».
Действительность полна зигзагов, изломов, но задача состоит в том, чтобы
она была понята в ее перспективе, в свете отдаленной
абстракции, чтобы была видна красная нить развития. Поэтому
программа построения социализма не может не включать как в
плане историческом, так и логическом рассмотрение товарного
производства вообще и капиталистического товарного
производства вообще. Практически это требование получило
применение при выработке партией новой экономической политики
в 20-х годах и бесспорно имеет значение для понимания
характера и значения товарного производства в структуре
социалистического общества вообще.
Разумеется, иначе обстоит дело, когда речь идет о
программе построения коммунизма. В Программе КПСС нет
упоминания о товарном производстве вообще, а в историческом плане
рассматривается только капиталистическое
(империалистическое) товарное производство. И это вполне понятно: в поисках
общего между социализмом и капитализмом нельзя
игнорировать товарное производство в его общеисторическом значении.
Но если в это отношение включается коммунизм, то для
установления генетической связи в капитализме выделяется не
товарное производство, так как при коммунизме товарное
производство отсутствует, а общественный характер производства
при капитализме, в котором содержится материальная
возможность замены капиталистических производственных отношений
коммунистическими.
Общее, которое функционирует в «Капитале», выступает,
как мы видели, «многократно расчлененным», т. е.
представляет собой соединение в определенной системе абстракций
разных ступеней, относительно близких к исследуемой
специфичности и относительно более отдаленных от нее. При этом какой
бы отдаленной ни была та или иная абстракция, она не может,
если она верная, выйти за рамки, которые допускаются
необходимостью единства дедуктивно-индуктивного процесса и, как
будет показано ниже, необходимостью единства дедукции и
синтеза.
В буржуазной политической экономии анализ служит для
формально-логического абстрагирования. В результате анализа
различное сводится к его единству для того, чтобы устранить
11 В. И. Ленин. Сочинения, т. 27, стр. 105—106. Подчеркнуто нами.—
Л. М.
109

специфическое, конкретное и полностью свести частное к
общему. Такое абстрагирование служит хорошим средством для
буржуазной апологетики, которая объявляет капитал вечным,
поскольку, например, в нем действует отношение между
человеком и природой. Свойства капитала выводятся из природных
свойств человека или вещей, которыми он пользуется.
Между тем в «Капитале» анализ и осуществляемая
посредством анализа абстракция служат лишь предпосылкой для
генезиса. В отличие от формально-логического использования
абстракции в качестве штампа для понимания конкретного
генезис означает не чисто внешнее приложение общего к
частному, не выведение всех свойств частного из свойств общего,
а только специфическое преломление общего в частном.
Формально-логическая дедукция имеет чисто аналитический
характер, она не идет дальше подчинения целому его части,
роду его видов. Между тем дедукция диалектическая
представляет собой соединение анализа с синтезом: она подчиняет
частное общему, но в то же время не теряет из виду, что само это
общее, поскольку оно действует в системе частного, подчинено
этому последнему, своеобразно трансформировано в нем,
синтезировано с другими свойствами частного, которое является
сложным целым со многими сторонами.
В «Нищете философии» мы встречаемся с интересным
противопоставлением анализа и абстракции. Маркс пишет: «Надо
ли удивляться тому, что в последней степени абстракции,— так
как мы имеем здесь дело с абстракцией, а не с анализом,—
всякая вещь представляется в виде логической категории?» 12. Это
замечание имеет в виду ту же идею. У Прудона
абстрагирование имеет односторонний характер: это максимальное
отдаление от того конкретного, от которого производится
абстрагирование. Маркс критикует здесь Прудона не за абстракцию
вообще, а именно за одностороннюю абстракцию, которая не
связана с анализом и синтезом всех сторон данного
конкретного целого как такового.
Сошлемся на ряд важных примеров, иллюстрирующих как
необходимость относительно отдаленных абстракций, так и их
своеобразное преломление посредством синтеза в системе
конкретного.
Потребительная стоимость товаров связана с их чисто
природными физико-химическими свойствами. В качестве
природных вещей потребительные стоимости не представляют
никакого интереса для политической экономии, которая имеет дело
с общественными, а не с естественными отношениями между
людьми и вещами. Но эта абстракция от товара как
природного, вещественного явления оказывается в высшей степени
12 К. Маркс. Нищета философии. М., 1956, стр. 82.
110

необходимой, если иметь в виду ее специфическую функцию в-
экономической жизни, если преломить эту абстракцию в
экономическом плане, т. е. синтезировать ее с другими, чисто
общественными свойствами товара.
В своих замечаниях на книгу А. Вагнера К. Маркс говорит,
что потребительная стоимость должна быть исключена из
рассмотрения политической экономии, если рассматривать ее в
чисто вульгарном плане. Но она в качестве материального,
природного, вещественного фактора играет все же большую
роль, выполняя ряд экономических функций, например при
анализе эквивалентной формы стоимости (в потребительной
стоимости одного товара выражается стоимость других
товаров), при анализе такого товара, как рабочая сила,
потребительная стоимость которой заключается в ее способности
создавать прибавочную стоимость. Товары выступают в
качестве вещей, но в их общественной функции как синтез
природного и общественного.
Ленин подчеркивает, что без разделения продуктов
общественного производства по их чисто вещественным признакам
на две категории — средств производства и средств
потребления — невозможно понять марксову теорию реализации, а
Энгельс указывает, что своеобразный факт переплетения
общественных отношений между людьми с отношениями между
вещами проходит через всю политическую экономию и что без
учета этого факта она совершенно не может быть понята.
Второй важный пример, иллюстрирующий познавательное
значение даже довольно отдаленных абстракций и характер их
включения с помощью синтетического процесса в исследование
конкретного, содержится в «Критике Готской программы».
Маркс подвергает критике тот тезис Готской программы, что
«труд есть источник всякого богатства и всякой культуры», так
как природа в такой же мере выступает источником
вещественного богатства, как и труд. Приведенные выше положения
программы имеют смысл лишь постольку, поскольку труд
совершается при помощи предметов и орудий, имеющих
вещественный характер.
«У буржуа,—пишет Маркс,— есть очень серьезные
основания приписывать труду сверхъестественную творческую силу,
так как именно из естественной обусловленности труда
вытекает, что человек, не обладающий никакой другой
собственностью, кроме своей рабочей силы, во всяком общественном и
культурном состоянии вынужден быть рабом других людей,
завладевших материальными условиями труда»13.
Как мы видим, эта наиболее отдаленная абстракция —
обращение к свойственному всем формациям вещественному
К. Маркс. Критика Готской программы. М, 1941, стр. 19.
\\\

отношению между человеком и природой — имеет значение: без
нее невозможно правильно понять сущность всякой, в том числе
и капиталистической, эксплуатации.
Рассмотрение экономической структуры капитала с точки
зрения абстрактного отношения между человеком и природой
представляет собой дедукцию: свойства частного выводятся из
общего. Но, как уже отмечалось, здесь действует дедукция
особого рода — диалектическая, представляющая собой один из
моментов генезиса.
«Производство вообще», взятое как отношение между
человеком и природой, является не только родом по отношению к
виду «капиталистическое производство». Существует еще один
аспект функционирования этой абстракции: она выражает
определенную сторону или «момент» самого капиталистического
производства. Специфичность генезиса как особого хода
мысли в том и состоит, как отмечалось выше, что в нем учитывается
единство двух типов абстракции: отношения типа «общее—
частное» и типа «часть — целое», точнее, «сторона — целое».
Отношение типа «общее—частное» получается в результате
анализа и индукции, сравнения разных общественных форм
производства и выделения того общего, что имеется у всех этих
форм. Оказывается, что-это общее есть «производство вообще»,
причем оно выделяется посредством анализа
капиталистического производства. Поэтому движение от общего к частному,
будучи вместе с тем движением от стороны к целому,
представляет собой единство дедукции и синтеза — генезис.
Именно непониманием генетического характера
диалектического метода объясняются те разногласия в оценке метода
Маркса в «Капитале» (одни рецензенты называли его
дедуктивным, другие — аналитическим и т. д.), о которых он
несколько иронически говорит в послесловии ко второму изданию
«Капитала». Одни рецензенты обратили внимание на
громадную роль дедукции в исследовании Маркса, другие — на
тонкость анализа и связанного с ним синтеза: вся трудность
заключается в понимании единства дедукции и индукции,
анализа и синтеза.
Рассмотрим важное логическое достоинство генезиса как
такого соединения дедукции с синтезом. Дедукция предполагает
предварительное движение мысли от частного к общему,
т. е. индукцию. Но где же предел абстракции, на чем должно
остановиться движение мысли к общему и с какой ступени
отвлечения следует начинать обратный путь к частному —
дедукцию? Из вышеизложенного должно быть ясно, что в качестве
регулятора отвлечения выступает требование: отвлечение не
должно идти настолько далеко, чтобы препятствовать
дальнейшему синтезу. Это значит, что общее, получаемое посредством
отвлечения, -индукции, не должно отрываться от исследуемого
112

конкретного объекта, оно должно быть стороной этого объекта,
имеющего специфическую определенность.
Сошлемся в связи с этим на пример из истории буржуазной
политической экономии.
Известно, что «Капитал» открывается общим положением,
что капиталистическое общество выступает перед нами прежде
всего как определенная форма общественного богатства, как
«огромное собрание товаров», причем сначала это «собрание
товаров» характеризуется как масса вещей, потребительных
стоимостей. Вслед за этим Маркс показывает, что в качестве
товаров эти потребительные стоимости являются продуктами
труда. Этим самым через прибавление дополнительного
признака из понятия «общественное богатство» исключаются те
предметы, которые не представляют собой продуктов труда,
хотя и полезны для человека. Насколько большое значение
Маркс придавал такому пониманию общественного богатства,
видно, в частности, из той критики, которой он подверг Рикар-
до за то, что тот рассматривал общественное богатство только
как сумму потребительных стоимостей, а не как одновременно
сумму накопленного в них общественного труда. Эта ошибка
Рикардо потому имеет важное значение, подчеркивает Маркс,
что из-за нее невозможно понять специфичности буржуазного
богатства.
«Он превращает,— пишет Маркс,— буржуазное
производство в простое производство ради потребительной стоимости...
Специфическую форму буржуазного богатства он
рассматривает как нечто лишь формальное, не затрагивающее
содержания этого богатства. Поэтому он и отрицает те противоречия
буржуазного производства, которые бурно прорываются
наружу в кризисах. Отсюда его совершенно неправильное
понимание денег» 14.
С логической точки зрения, ошибка Рикардо состоит в том,
что он слишком широко трактует абстракцию «общественное
богатство», между тем как Маркс ограничивает ее объем,
включая в ее содержание дополнительный признак: потребительные
стоимости, являющиеся продуктом труда.. Абстракция Рикардо
формальна, не затрагивает содержание, не позволяет познать
специфичность буржуазного богатства, которое подлежит
исследованию; у Маркса же абстракция не идет дальше той
границы, за которой теряется возможность понять связь
абстрактной формы с конкретным содержанием предмета
исследования.
Мы сослались на марксову критику Рикардо, чтобы яснее
стал логический и социальный смысл критики «Капитала» в
этом вопросе со стороны буржуазного экономиста Бем-Баверка.
14 К. Маркс. Теории прибавочной стоимости, ч. III, стр. 44.
8 Историко-философские очерки
113

Бем-Баверк — заклятый враг марксизма в целом и
марксистской политической экономии в частности — хорошо уяснил, со
своей точки зрения, методологическое и идеологическое
значение марксистского понимания абстрактного понятия
«богатство» и поэтому обрушивается на него самым решительным
образом. Маркс, отмечает Бем-Баверк, своей как будто
невинной фразой о буржуазном богатстве как собрании товаров
искусно подготовил для себя почву в отношении дальнейших
классовых выводов.
«Это положение,— добавляет Бем-Баверк,— совершенно
ложно, если выражение «товар» понимать в том смысле, какой
впоследствии вкладывает туда Маркс, а именно — в смысле
продуктов труда. Ибо дары природы, включая сюда землю,
представляют собой весьма значительную и ни в малейшей
степени не безразличную часть национального богатства. Но
неискушенный читатель легко проходит мимо этой неточности,
потому что он еще не знает, что Маркс позже придает этому
выражению «товар» значительно более узкий смысл»15.
И далее: «При поисках общего, лежащего в основе меновой
стоимости, исключать блага, обладающие меновой стоимостью
и не являющиеся продуктом труда при данных условиях, это
означает совершить смертный методологический грех» 16.
«Методологический грех» Маркса, с точки зрения Бем-Ба-
верка, заключается в том, что в поисках общего, в фокусе
которого можно было бы понять специфичность исследуемого
объекта, Маркс ограничил это общее, взяв за исходный пункт
не абстракцию «потребительные стоимости», а более близкую
абстракцию «потребительные стоимости как продукты труда».
Маркс, как мы видели, исходит при образовании
абстракции из требований диалектического метода, не
позволяющего отрываться в процессе абстрагирования от содержания,
т. е. от специфической действительности исследуемого
предмета.
Кратко остановимся на исследовании категории
«абстрактный труд» в «Капитале» и в «К критике политической
экономии», которое представляет собой один из классических образ«
цов генетического оперирования абстракциями, органически
связанного с гносеологическим характером диалектической
логики.
Суть дела заключается в том, что категория «абстрактный
труд» рассматривается Марксом сразу в двух планах:
субъективном и объективном, причем важно понять значение каждого
из этих аспектов.
15 Е. Бем-Баверк. Критика теории Маркса. М., 1897, стр. 79—80.
16 Там же, стр. 78.
114

Исследование труда как субстанции стоимости происходит
сначала чисто логическим путем, субъективно: умственное
отвлечение от потребительных стоимостей товаров приводит к
выводу, что предпосылкой обмена между товарами служит
нечто общее для них всех — абстрактный труд. В данном
случае Маркс говорит об отрицательном выражении
рассматриваемой категории, так как она выводится посредством
отрицания различий 17.
Затем, однако, Маркс открывает «собственную
положительную природу» абстрактного труда, т. е. объективный
эквивалент этой абстрактной категории, абстрактный труд как
фактически существующее общественное явление.
Чтобы понять это, надо иметь в виду то различие, которое
Маркс проводит между абстрактным трудом как «всеобщече-
ловеческой» категорией и абстрактным трудом как
«специфически общественной» категорией. В первом случае речь идет
о труде вообще, составляющем во все эпохи основу
человеческой жизни, а во втором — о труде вообще, как он
специфически существует в развитом, наиболее зрелом
капиталистическом обществе. Но труд в первом смысле есть чисто умственная
абстракция, реально же абстрактный труд существует в
таком обществе, в котором труд фактически нивелируется: так
при капитализме силой обстоятельств рабочие вынуждены
менять вид труда.
Из этого Маркс делает весьма важный логический вывод:
«Этот пример труда убедительно доказывает, что даже
самые абстрактные категории, несмотря на то, что именно
благодаря своей абстрактности они имеют силу для всех эпох, в
самой определенности этой абстракции представляют собой
не в меньшей мере продукт исторических условий и
обладают полной значимостью только для этих условий и
внутри их» 18.
Если бы задача заключалась только в нахождении чисто
«отрицательного» выражения категории «абстрактный труд»,
то для этого достаточно было бы формально-логической
работы: сравнение, анализ, индукция. Но диалектическая
абстракция есть нечто несравненно более сложное, поскольку она
представляет собой не отказ от всякой определенности, а, наоборот,
требует определенности, конкретности, «определенных
условий». Чтобы найти «собственную положительную природу»
абстрактного труда, одной индукции и одного анализа недостаточно.
Маркс приходит к этому в результате дедукции и
усложняющегося синтеза по мере исследования формы стоимости от ее
17 К. Маркс. Капитал, т. I. M., 1955, стр. 73.
18 К. Маркс. К критике политической экономии, стр. 218.
8* ttS

простого выражения до всеобщей формы, постепенно
поднимаясь со ступени на ступень, одним словом — в результате
генезиса.
Современная буржуазная политическая экономия стала в
последнее время уделять очень большое внимание вопросам
методологии исследования и доказательства в экономической
науке.
В этом отношении представляет интерес книга
французского буржуазного экономиста Э. Жамса «История экономической
мысли XiX в.».
Э. Жамс подробно анализирует методологические вопросы,
которые так или иначе пытается решить современная
макроэкономическая и динамическая школы в буржуазной политической
экономии. Отмечаются попытки отказа от позитивистского кро-
хоборничества в пользу рассмотрения экономического
общественного целого, к тому же в процессе, а не в статике.
Резюмируя свой анализ, Э. Жамс отмечает, что делается все более
ясной ограниченность как односторонней индукции, так и
односторонней дедукции и что происходят поиски такого способа
исследований, «в котором бы комбинировались преимущества
каждого из этих методов».
Диалектическая логика как для Жамса, так и для других
буржуазных ученых не существует, поэтому дедукция,
индукция, а также анализ и синтез трактуются ими в чисто
примитивном, формально-логическом плане.
В буржуазной политической экономии нашего времени, в
частности в книге Жамса, отмечается известная тенденция к
признанию методологических достоинств экономического
учения К. Маркса, но совершенно отсутствует подлинное
понимание этих достоинств, так как этому препятствует классовая
позиция буржуазных экономистов и непонимание ими
диалектической логики.
Попытаемся теперь сформулировать определение генезиса
в его диалектическом понимании.
Генезисом называется та теоретическая последовательность
в ходе мысли, которая позволяет понять историческое развитие
исследуемого предмета из его объективных возможностей и
которая заключается в движении мысли от абстрактного
к конкретному на основе единства и взаимного
проникновения индукции, дедукции, анализа и синтеза. Генезис — такая
форма движения мысли, которая требует и обеспечивает
постоянный контакт мысли с развивающейся
действительностью.
Как мы увидим ниже, генетический характер
диалектического исследования соответственно отражается на ходе
диалектического доказательства.
116

2. Гносеологический характер
диалектического доказательства в «Капитале»
Суть доказательности идей «Капитала» Энгельс видит в том,
что все его проблемы и идеи «становятся на надлежащее место
и в правильную связь» 19. Это замечание »имеет глубокий смысл:
чтобы говорить о доказательности научной теории, надо брать
ее в целом, имея в виду соотношение всех частей целого и их
специфических функций в общей системе теории. Это значит,
что все стороны теории логически поддерживают друг друга.
Не все стороны и понятия теории занимают равное по своей
значимости место, но даже самые существенные из них
недоказуемы вне связи с остальными сторонами и понятиями теории.
Рассмотрим это в связи с учением о прибавочной стоимости,
которое лежит в основе «Капитала».
В предисловии ко второму тому «Капитала» Энгельс на
одном примере из истории химии с поразительной ясностью
объясняет, почему теория прибавочной стоимости Маркса
«произвела такое впечатление, как удар грома >из ясного неба»20,
несмотря на то, что факт существования прибавочной стоимости
был известен еще до Маркса.
Известно, что в конце XVIII в. Пристли в Англии и Шеле в
Швеции открыли существование кислорода. Но они не могли
понять всего значения своего открытия, так как продолжали
мыслить в категориях господствовавшей тогда теории
флогистона и рассматривали этот новый факт в рамках старой
«теории». «Элемент, которому суждено было ниспровергнуть все
флогистические воззрения и революционизировать химию,—
замечает Энгельс,— пропадал в их руках совершенно
бесплодно» 21.
Иначе поступил Лавуазье, когда Пристли сообщил ему в
Париж о своем открытии. Исходя из этого открытия, Лавуазье
пересмотрел всю старую химию, поставил новый факт в
правильную связь со всеми положениями химической теории.
В связи с этим Энгельс делает в высшей степени важное
замечание: Пристли и Шеле не открыли кислород, они только
описали его; подлинным же первооткрывателем его стал
Лавуазье. Это замечательная характеристика логической сути
научного открытия: сделать открытие — значит правильно
установить место нового факта в системе теории в целом, а не просто
обнаружить его.
Маркс повторил в экономической науке то, что сделал
Лавуазье в химии. Если буржуазные экономисты видели в прибавочной
19 К. Маркс, Ф. Энгельс. Письма о «Капитале». М., 1948, стр. 121.
Подчеркнуто нами.— Л. М.
20 К. Маркс. Капитал, т. II. М., 1955, стр. 13.
21 Там же, стр. 14.
117

стоимости решение вопроса, то Маркс усмотрел в ней
проблему, которую надо было еще объяснить. Он видел, что перед
ним не просто новый факт, а такой факт, который давал ключ
к пониманию всего капиталистического производства. В связи
с этим Маркс пересмотрел всю старую систему экономических
категорий: стоимости, труда, товара и денег, рабочей силы;
он установил различие между абсолютной и относительной
прибавочными стоимостями и т. д.
Маркс тем самым действительно открыл прибавочную
стоимость, создал теорию прибавочной стоимости. Ленин -имел все
основания заявить, что создание этой теории — заслуга Маркса
и только Маркса.
В связи с этим примером становится ясно, что в
диалектической логике не имеет смысла деление на логику открытия и
логику доказательства: если открытием считается не описание
факта, а установление его места в общей системе данной
теории, то установление места и служит доказательством этого
факта, его действительного существования, его истинности.
В «Капитале» логика исследования и логика доказательства
совпадают: каждый новый шаг в исследовании есть в то же
время новый шаг в доказательстве истинности как принятого
за исходное основного положения, так и конечных выводов
теории.
Если иметь это в виду, то в новом свете предстает известная
проблема о соотношении в «Капитале» порядка исследования
и порядка изложения. Если смысл исследования и
доказательства состоит в том, чтобы каждая категория была поставлена
«на надлежащее место», то вполне естественно
требование, чтобы изложение развертывалось в виде перехода одних
категорий в другие в соответствии с местом, значением,
функцией, которые они занимают в теории.
Развертывание исследования и доказательства
осуществляется посредством постепенного и последовательного выведения
основных категорий теории из тех предпосылок и возможностей,
которые содержатся для этого в более простых категориях. Мы
уже видели, что для обоснования теории прибавочной
стоимости Марксу понадобилось сначала пересмотреть общую
теорию стоимости, товара и денег, поскольку в этой последней
содержатся исторические и логические предпосылки для
первой 22.
Категории или понятия теории, как об этом свидетельствует
анализ «Капитала», подразделяются прежде всего на основные
и исходные. Основными называют те категории, которые специ-
22 Термин «выведение» не означает здесь, что действительность
исчерпывающе выводится из ее возможностей. Для превращения возможности в
действительность требуются специальные условия.
118

фичны только для данной системы, составляют ее сущность,
например прибавочная стоимость для капиталистических
отношений. Исходными называют те категории, которые общи для
данной и исторически предшествующей более простой системы
и содержат в себе возможность для основных категорий,
например стоимость, товар, деньги.
Сюда следует присоединить категории, производные от
основных, например цена производства, средняя прибыль и т. п.
Производные категории складываются как преломление
системы исходных категорий в системе основных, их спецификация.
Для такого подразделения категорий на исходные, основные
и производные имеются также исторические основания. Простое
товарное производство предшествует капиталистическому и
содержит в себе его возможность. Цена производства —
категория, производная от прибавочной стоимости и стоимости, из
которых она выводится; для этого также имеются и исторические
основания. «Обмен товаров,— пишет К. Маркс,— по их
стоимостям или приблизительно по их стоимостям соответствует...
гораздо более низкой ступени, чем обмен по ценам производства,
для которого -необходима определенная высота
капиталистического развития»23.
И в логическом >и в специально историческом планах
доказательство развертывается как движение мысли от возможности
к действительности. Прежде чем доказывать, что данная
категория необходима, следует доказать, что она возможна.
Доказательство возможности еще не служит достаточным
основанием для доказательства необходимости, но без .него нельзя
и приступить к доказательству необходимости данной категории.
Доказательство необходимости требует привлечения
специальных условий, делающих обязательным превращение
возможности в действительность.
Исследование возможности в логическом плане кажется, на
первый взгляд, построением гипотезы, а исследование
необходимости — построением теории. Но в диалектической логике это
совсем не так просто и дело при этом совсем не сводится к
проблеме гипотезы, когда рассматривается отношение между
необходимостью и возможностью. Если, например, в стоимости
исторически и логически содержится возможность прибавочной
стоимости, в деньгах — возможность капитала, то осознание
этого факта не является одной из многих гипотез; это
осознанный и доказанный факт, но пока еще недостаточный для
построения цельной доказательной теории.
Ход диалектического доказательства напоминает переход
от одних теорем к другим, |более сложным, доказательство слож-
К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 184.
119

ных теорем ;на основе более простых. Но здесь имеются
некоторые существенные различия.
1. Теорема, пока она не доказана, является только,
гипотезой. Диалектическое же положение всегда и прежде всего
опирается «а объективные факты, в нем всегда выражается
определенный факт, доказывать же надо только место и
значение этого факта в общей системе всей теории. В этом
требовании опоры на факты и заключается одна из тех черт
диалектической логики, которые делают ее материалистической
теорией познания. Прежде чем она сопоставляет идеи с
идеями, она сопоставляет идеи с фактами.
2. Поскольку смысл всякого диалектического положения
заключается не просто в констатировании соответствующих ему
объективных фактов, а в выяснении его связи с другими
положениями теории, постольку она (теория) не может быть
доказана с самого начала, а доказывается лишь постепенно, по мере
развертывания всех заключенных в ней возможных выводов.
Именно в этом смысле Ленин подчеркивает, что истина лежит
не в начале, а в конце, вернее, в продолжении. Движение
доказательства, таким образом, оказывается двусторонним: всякое
положение доказывается предыдущим и дальнейшим; из
предыдущего следует возможность этого положения, а его
необходимость доказывается теми выводами, которые можно сделать
из него самого. Но при всем этом, однако, в основе каждого
положения, особенно исходного, лежит гранитный фундамент
фактов.
Маркс на протяжении всего «Капитала» использует всякий
случай, чтобы подчеркнуть, что в основе «теоретических
допущений» (которые, однако, не могут быть поняты как гипотезы)
всегда лежат «фактические предпосылки». Так, по поводу
образования общей нормы прибавочной стоимости он пишет:
«Такая общая норма прибавочной стоимости,— в виде
тенденции, как и все экономические законы,— была допущена нами
в качестве теоретического упрощения; однако в действительности
она является фактической предпосылкой капиталистического
способа производства, хотя и тормозится в большей или
меньшей степени практическими препятствиями... Но в теории
предполагается, что законы капиталистического способа
производства развиваются в чистом виде. В действительности всегда
имеется налицо лишь некоторое приближение; но приближение это
тем больше, чем более развит капиталистический способ
производства, чем менее он искажается и осложняется пережитками
прежних экономических укладов»24.
Логическое воспроизведение развивающейся
действительности выражается в том, что она берется «в чистом виде», но
К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 182.
120

этот «чистый вид» отнюдь не есть лишь плод мысли,
«теоретическое допущение»; это отражение самой действительности, но
взятой в ее самой зрелой стадии развития.
Итак, любые «теоретические допущения» или положения в
«Капитале» оправдываются тремя ступенями доказательства,,
которые действуют все вместе: исходными теоретическими
положениями, производными теоретическими положениями и всегда
на каждой ступени доказательства — ссылкой на факты.
Такая структура диалектического доказательства,
применяемого в «Капитале», вызвала со стороны всякого рода
идеалистов и метафизиков обвинение Маркса в гегельянщине,
абстрактности и формализме. Даже люди, симпатизировавшие
Марксу, как, например, М. М. Ковалевский, и глубоко
проникшие в экономическое учение Маркса, как, например, Н. Зибер,
так или иначе выступили против подобного метода
доказательства.
Н. Зибер, отмечавший поразительную силу ума Маркса, его
строжайшую логическую последовательность, его уменье ни
разу не забывать «принятых им предпосылок» и не уклоняться
«от них ни на волос», отмечал вместе с тем «тяжеловесность
аргументации» Маркса25.
M. M. Ковалевский, вспоминая о своих встречах с Марксом,
отмечал его «благороднейшую и даровитейшую натуру», но
сожалел, что Маркс «был и остался гегельянцем и что научные
положения его написаны 'поэтому на песке». Прочтя большую
половину первого тома «Капитала», он пришел к выводу, что
«уклонение от позитивного метода» невольно 'ведет к
заблуждениям. Ковалевский, вспоминая о реакции Маркса на его,
Ковалевского, критику, рассказывал: «Он однажды сказал мне в упор»
что логически можно мыслить только 'по диалектическому
методу, ну а нелогически — хотя бы и по позитивному»26.
Известно, что диалектический метод Маркса прямо
противоположен методу Гегеля; Маркс, Энгельс и Ленин отмечали это
всегда. Но все же диалектический метод требует от читателя
известного напряжения для понимания хода рассуждения, так
как при пользовании им необходимо держать в голове длинную
цепь предпосылок и следствий. Для характеристики этого метода
доказательства большой интерес представляет ответ Маркса на
письмо Энгельса от 26 июня 1867 г. Читая рукопись первого
тома «Капитала», Энгельс заметил, что Маркс не позаботился о
доказательстве одного пункта и что поэтому в этом пункте
следует ожидать возражений со стороны противников, хотя
аргументация их пуста и абсурдна их предпосылка.
25 Цит. по: А. Л. Р е у э л ь. Русская экономическая мысль 60—70-х
годов XIX века и марксизм. М., 1956, стр. 297, 298.
26 Там же, стр. 250. Примеч. 3.
121

В своем ответе на это Маркс писал: «Если бы я захотел
предупредить все такого рода возражения, то я бы испортил весь
диалектический метод исследования. Наоборот, этот метод
имеет то преимущество, что он ставит этим господам на каждом
шагу ловушки и тем вынуждает их преждевременно обнаружить
свою непроходимую глупость»27.
«Ловушки», о которых говорит Маркс, заключаются в том,
что поверхностный читатель ждет на каждой стадии
исследования исчерпывающего доказательства рассматриваемых в ней
положений, между тем как эти доказательства окончательно
приводятся лишь при рассмотрении всей совокупности сторон и
их связей, что не может быть осуществлено на каком-нибудь
отдельном этапе исследования.
В связи с этой особенностью диалектического доказательства
поставим в высшей степени важный вопрос о доказательстве
исходного понятия данной теории и об отношении между этим
исходным понятием теории и ее конечными выводами.
Исходным понятием «Капитала» служит категория стоимости
(прибавочная стоимость — основная категория теории —
немыслима вне стоимости и опирается на эту последнюю).
Не должно быть никаких противоречий между всеми понятиями
и положениями «Капитала», с одной стороны, и этим исходным
понятием — с другой; напротив, все они должны ему
соответствовать и из него вытекать.
Маркс отмечает, что буржуазная политическая экономия,
даже классическая, мучилась над проблемой соответствия
между явлениями, связанными с категорией прибыли (норма
прибыли, общая норма прибыли и т. д.), с одной стороны, и
законом стоимости — с другой. Она впадала то в одну, то в другую
крайность: либо игнорировала специфические особенности
прибыли в отличие от прибавочной стоимости, чтобы >не изменить
исходному понятию стоимости, либо учитывала указанные
различия, но ценой отказа от исходного принципа стоимости, теряя
тем самым почву для научного отношения к вопросу28.
Буржуазная и ревизионистская критика «Капитала»
ухватилась за эту трудность в отношении между исходным и
производными понятиями, ею создана целая литература о существующем
якобы противоречии между первым томом «Капитала», в
котором рассматривается принцип стоимости, и третьим томом,
в котором анализируется прибыль с ее .специфическими
законами.
Наряду с этим направлением в буржуазно-ревизионистской
критике «Капитала», взявшим на вооружение легенду о
противоречии между выводами Маркса и исходным принципом стои-
27 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947, стр. 190.
28 К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 175.
122

мости, об отступлении от этого принципа, было немало голосов
о том, что, напротив, «Капитал» построен вполне логично и в
нем нет упомянутых противоречий, но что сама исходная
концепция стоимости не доказана и поэтому все стройное здание
оказывается построенным иа песке.
Рассмотрим этот вопрос о доказательстве исходного понятия
теории и об его взаимоотношении с конечными выводами и
понятиями. Важные данные по этому вопросу мы находим в
следующих документах: письме Маркса к Кугельману от 11 июля
1863 г.; критике метода Рикардо в «Теориях прибавочной
стоимости»; предисловии Энгельса к III тому «Капитала» и письме
Энгельса Конраду Шмидту от 12 марта 1895 г. С логической
стороны эти документы примечательны тем, что они с
предельной ясностью показывают, какое громадное значение для
диалектической логики имеет ее гносеологическое понимание, т. е.
то, что она ищет окончательного доказательства основных
понятий науки не просто в сфере мысли, а в конечном счете в
самой действительности, в общественной практике.
Остановимся сначала на письме Маркса к Кугельману.
О нем Ленин в предисловии к русскому изданию переписки
Маркса и Энгельса писал, что оно представляет выдающийся
интерес не только для понимания чисто экономического аспекта
теории стоимости Маркса, но что здесь Маркс учит своему
методу, а также выясняет связь между таким, казалось бы,
отвлеченным вопросом, как вопрос о стоимости, и интересами
господствующих классов.
Письмо это можно разделить на две части, каждую из
которых рассмотрим в отдельности.
В первой части рассматривается утверждение одного из
вульгарных экономистов, что понятие стоимости в «Капитале» не
доказано и поэтому «рушится» вся система доказательств этого
труда.
«Что касается «Centralblatt»,— пишет Маркс,— то автор
статьи в этом журнале делает мне наивозможно большую
уступку, допуская, что если вообще придавать какой-нибудь
смысл понятию стоимости, то неизбежно приходится
соглашаться с моими выводами. Несчастный не видит, что если бы
в моей книге вовсе не было главы о «стоимости», то анализ
реальных отношений, который я даю, содержал бы в себе
данные и доказательства действительных отношений стоимости.
Болтовня о необходимости доказать понятие стоимости
покоится лишь на полнейшем невежестве как в области того
предмета, о котором идет речь, так и в области научного метода.
Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы с голоду,
если бы она приостановила работу, не говорю уже на год, а
хотя бы на несколько недель. Точно так же известно всем, что
для соответствующих различным массам потребностей масс
123

продуктов требуются различные и количественно определенные
массы общественного совокупного труда»29.
Суть этой части письма заключена в двух пунктах.
Во-первых, понятие стоимости, точнее — значение этого понятия, не
нуждается в отдельном и специальном доказательстве, так как
последнее содержится во всей системе теории, взятой в целом,
в анализе «реальных отношений стоимости». Исходное понятие
истинно, если все построенные на нем положения дают
адекватную картину действительности. Именно такой смысл имеет
утверждение, что понятие стоимости остается доказанным,
даже если бы отсутствовала специально ей посвященная первая
глава.
Понятие стоимости, таким образом, выступает основанием,
исходным пунктом всей теории, но его истинность вместе с тем
доказывается всей совокупностью теоретических положений,
построенных на этом основании.
Во-вторых, понятие стоимости не нуждается в специальном
и отдельном теоретическом доказательстве, поскольку оно в
общем виде выводится из фактов самой жизни, практики.
Стоимость есть особая форма существования труда, а без труда
и разделения труда общество немыслимо.
Рассмотрим сначала ту сложную мысль, что понятие
стоимости, составляя фундамент, основание всего здания теории,
само обосновывается этой теорией. Получается круг:
обоснованное выступает как основание своего основания. В этой мысли
заключено внутреннее противоречие, но это — диалектическое
противоречие в построении системы доказательства, значение
которого было понято еще Гегелем. В «Науке логики» мы
читаем об этом:
«Нужно признаться, что здесь перед нами то существенное
соображение... что движение вперед есть возвращение назад в
основание, к первоначальному и истинному, от которого зависит
то, с чего начинают... Существенным для науки является не
столько то, что началом служит нечто непосредственное, а то,
что все ее целое есть в самом себе круговорот, в котором
первое становится также и последним, а последнее также и
первым» 30.
Нельзя не видеть полного созвучия между этими словами
Гегеля и содержанием первой части письма Маркса к Кугель-
ману. Началом всей теории служит понятие стоимости,
которое имеет чисто непосредственный характер, поскольку в нем
отражены очевидные факты самой жизни: труд, разделение
труда. Но есть еще другая, не менее важная линия
доказательства истинности исходного понятия, начала: доказательство
29 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 208.
30 Гегель. Сочинения, т. V, стр. 54.
124

косвенное, опосредованное, ретроспективное, о котором
говорилось выше.
В таком способе доказательства истинности исходного
понятия теории нет ничего условного и проблематического, как
может показаться на первый взгляд. Гегель предупреждает, что
такое доказательство только внешне похоже на прием,
применяемый в геометрии, когда нечто сначала предполагается как
истинное и лишь затем доказывается его действительная
истинность. В самом деле, уже с самого начала понятие стоимости
выступает не проблематически, а как отражение очевидных
фактов.
В чем же тогда состоит значение дальнейшего
доказательства, в чем смысл и значение «круга»? Зачем он нужен?
Ответ на этот вопрос заключается в том, что исходное
понятие «Капитала» — стоимость — рассматривается в двух
аспектах: со стороны его общей сущности и затем со стороны его
специфической формы. Со стороны его общей сущности понятие
стоимости означает труд и представляет собой продукт
общественного разделения труда; со стороны своей специфической
формы стоимость — это овеществленный труд.
Подлинная задача науки состоит не только в том, чтобы
открыть общий закон, которому подчиняется данная область
явлений (например, в нашем случае не только в том, чтобы
установить, что в основе общественных отношений находится
труд и разделение труда); задача науки заключается также в
том, чтобы на основе общего закона аргументировать также
существование особой формы, в которой в данном случае
осуществляется общий закон.
Когда истинность понятия стоимости доказывается
непосредственно, исходя из его очевидности, то имеется в виду именно
общая сущность этого понятия; особая же его форма
доказывается косвенно. Именно на это и указывается во второй части
письма Маркса к Кугельману.
«Очевидно само собой, что эта необходимость разделения
общественного труда в определенных пропорциях никоим
образом не может быть уничтожена определенной формой
общественного производства; измениться может лишь форма ее
проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены.
Измениться, в зависимости от различных исторических
условий, может лишь форма, в которой эти законы проявляются.
А форма, в которой проявляется это пропорциональное
распределение труда, при таком общественном устройстве, когда связь
общественного труда существует в виде частного обмена
индивидуальных продуктов труда,— эта форма и есть меновая
стоимость этих продуктов.
Задача науки состоит именно в том, чтобы объяснить, как
проявляется закон стоимости; следовательно, если бы захотели
125

сразу «объяснить» все кажущиеся противоречащими закону
явления, то пришлось бы дать науку раньше науки. В том-то
и состоит как раз ошибка Рикардо, что он в своей первой главе
о стоимости предполагает данными все возможные категории,
которые еще должны быть выведены, чтобы доказать их
адекватность закону стоимости31.
Итак, необходимость косвенного, ретроспективного
доказательства истинности исходного 'понятия вытекает из того, что
наука не может быть дана раньше науки — она начинается с
общей и непосредственной предпосылки, практически очевидной,
и только в конце концов доказываются как всесторонняя
истинность самой предпосылки, так и истинность всей теории,
взятой в целом.
Известно, что формальная логика решительно выступает
против так называемого круга в доказательстве: нельзя
аргументы доказывать посредством ссылки на истинность тезиса.
Поскольку экономическая теория Маркса исходит из идеи
стоимости, эта идея выступает в качестве аргумента этой теории,
а теория — в качестве тезиса. Но, как мы видели, сам
аргумент доказывается посредством теории и ее выводов. Казалось
бы, мы имеем здесь типичный случай нарушения указанного
закона формальной логики. На самом же деле это не так.
Мы уже видели, что если стоимость выступает в качестве
аргумента, то только со стороны своего самого общего
содержания — в основе любых общественных отношений всегда лежат
труд и разделение труда,— стало быть, труд и разделение
труда лежат в основе и рассматриваемого типа отношений. Но
совокупность рассматриваемых отношений выступает затем в
качестве аргумента, доказывающего истинность нашего
понимания специфической формы труда, стоимости как таковой. Стало
быть, стоимость составляет аргумент со стороны своего общего
содержания и в то же время служит тезисом со стороны своей
специфической формы. Тезис и аргумент сопоставляются здесь
в разных отношениях, поэтому формальная логика не терпит
никакого ущерба.
Нельзя, однако, представить систему доказательства только
в виде одного «круга»: начали со стоимости, с одной стороны, и
вернулись к ней — с другой. На самом деле ход доказательства
представляет собой спираль. После того, как мы вернулись к
(понятию стоимости от сложного 'конкретного целого капитала
и обосновали таким путем стоимость со стороны ее
специфической формы, мы вновь отправляемся вперед, причем исходное
понятие стоимости оказывается теперь обоснованным вдвойне:
и со стороны общего содержания и со стороны специфической
формы.
31 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 208—209.
126

Выше указывалось, что для обоснования общего содержания
понятия стоимости Маркс прибегает к аргументу практики и
фактическим посылкам. Но аргумент практики — объективной
логики предмета — в более сложном смысле никогда не
выходит из поля зрения Маркса на всем протяжении исследования
и доказательства от начала до конца. Специфическое значение
III тома «Капитала» в общей системе всего труда заключается
в том, что после буквально микроскопического исследования
разных сторон и функций капитала исследование вновь
возвращается к той непосредственной действительности, с которой оно
начиналось. Различие здесь только в том, что исследование
начиналось с рассмотрения воздействия друг на друга различных
товаров, а заканчивается рассмотрением воздействия друг на
друга различных капиталов.
«Видоизменения [Gestaltungen] капитала,— пишет Маркс,—
ка>к мы их развиваем в этой книге, шаг за шагом
приближаются, таким образом, к той форме, в которой они выступают на
поверхности общества, в воздействии разных капиталов друг
на друга, в конкуренции и в обыденном сознании самих
агентов производства»32.
У Маркса перед глазами стоит действительность как она
есть, непосредственная действительность, и суть доказательства
сводится к демонстрации адекватности отражения этой
действительности во все более усложняющейся системе категорий
экономической теории.
Так решается вопрос о способе доказательства исходного
понятия в «Капитале» и в диалектической логике вообще. Но
этот вопрос имеет еще другую сторону: каким способом
доказывается соответствие (отсутствие противоречия) производных
понятий данной теории ее исходному понятию, если иметь в
виду, что в объективной действительности исходные отношения
осуществляются не в чистом виде, а сопровождаются
отклонениями?
Именно этот вопрос был поставлен Энгельсом перед
критиками «Капитала» <в предисловии ко II тому: каким образом
может и должна образоваться равная средняя норма прибыли
ке только без нарушения закона стоимости, но как раз на его
основе? В предисловии к III тому Энгельс показывает, что
только на основе диалектического метода может быть решен этот
вопрос, что критики поэтому задачи «решить не могли.
Еще в «Теориях прибавочной стоимости» Маркс показал,
что Рикардо не мог правильно решить вопрос о видимом
противоречии между принципом стоимости и категорией общей
нормы прибыли, так как рассуждал не диалектически, а
формально-логически. Великую заслугу Рикардо Маркс видит в
32 К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 27.
127

том, что он поставил все категории политической экономии
«на очную ставку с принципом», с понятием стоимости. Все эти
категории были «привлечены к ответу, насколько они прямо
ему соответствуют», и благодаря этому Рикардо получил
совершенно новые и поразительные результаты. Однако характер
«очной ставки» всех категорий теории с принципом,
производимой Рикардо, Маркса не удовлетворяет. Дело в том, что Ри
кардо старается подвести реальные факты под принцип, в то
время как их надо генетически вывести из принципа.
Если формально-логическое подведение означает простую
дедукцию, то выведение, как его понимает Маркс, есть генезис,
т. е. последовательный синтезирующий переход от исходного
понятия к производным через ряд промежуточных звеньев.
Это — дедукция, но сопряженная с синтезом, с учетом тех
усложнений, которыми сопровождается развитие принципа,
исходного понятия теории.
В предисловии к III тому «Капитала» Энгельс повторяет
эти методологические требования Маркса. Указывая на то, что
Фиреман не мог полностью решить знаменитую задачу
относительно противоречия между средней нормой прибыли и
законом стоимости, Энгельс объясняет это тем, что Фиреман не
учел «посредствующих звеньев». При этом Энгельс
подчеркивает, что диалектический генезис в процессе доказательства
прямо диктуется диалектическим характером самой
действительности.
«Ведь само собой разумеется, что, когда вещи и их взаимные
отношения рассматриваются не как постоянные, а как
находящиеся в процессе изменений, то и их мысленные отражения,
понятия, тоже подвержены изменению и преобразованию; их
не втискивают в окостенелые определения, а развивают в их
историческом, resp. [соответств.] логическом, процессе
образования»33.
Определение в диалектическом понимании этого слова
означает выяснение определенности предмета (его предела,
специфичности), а это достигается путем последовательного
включения в анализ и синтез все большего числа сторон
определенности этого предмета, установления их взаимозависимости, их
места в общей системе. Поэтому нельзя получить завершающее
определение, если не принимаются в расчет-все
подготавливающие его ступени доказательства. Иначе быть не может, так как
высшим критерием истинности доказательства является
действительность, которая никогда 1не выступает в готовом виде и
проходит через ряд ступеней становления, развития,
созревания.
33 К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 16.
128

В этом свете ясно, почему Ленин выделяет следующую
мысль из «Науки логики»: «Доказывание есть вообще
опосредствованное познание»34. Ленин в связи с этим
останавливается на весьма важной особенности диалектической логики,
характеризующей ее как теорию познания, ее обязательную
ориентацию на специфичность самого объекта: «Различные
виды бытия требуют свойственных именно им видов
опосредствования или содержат их в себе; поэтому и природа
доказательства относительно каждого из них различна»35.
Это значит, что диалектическая логика не терпит шаблона:
ее общее требование состоит лишь в том, чтобы
доказательство имело опосредствованный характер, чтобы тезис и
аргументы были связаны через «ряд промежуточных звеньев».
Каков характер опосредствования, зависит от специфичности
того или иного объекта, характера самой действительности в
каждом данном случае.
Необходимость «промежуточных звеньев» при
доказательстве логической взаимозависимости между исходными,
основными и производными понятиями данной теории (например,
между стоимостью, прибавочной стоимостью и средней нормой
прибыли) вытекает из логической природы понятий вообще,
из того, что действительность отражается в понятиях лишь в
бесконечном приближении, асимптотически. Эта тема с
замечательной ясностью разработана в письме Энгельса к Конраду
Шмидту от 12 марта 1895 г.
Письмо к Шмидту представляет собой продолжение той
критики, которой Энгельс подверг Шмидта и Фиремана в
предисловии к III тому «Капитала»; оно написано всего
полгода спустя после этого предисловия и затрагивает тот же
круг вопросов об отношении между законами прибыли и
законом стоимости. Но его особый интерес заключается в
акцентировании логической сущности проблемы.
Ограниченность Шмидта обнаруживается прежде всего в
том, что он имеет обыкновение уклоняться «в сторону деталей»
и не в состоянии охватить вопрос в целом, из-за чего его
рассуждения относительно закона стоимости изолированы от
«общей взаимосвязи». Только этим можно объяснить, что Шмидт
приходит к выводу о фиктивности понятия стоимости и его
лишь гипотетическом значении.
Так как свои выводы о фиктивном характере понятия
стоимости Шмидт строит на том факте, что стоимость в
действительности непосредственно не обнаруживается, то Энгельс
считает нужным специально остановиться на этом вопросе об
отношении между понятиями и действительностью.
34 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 137.
35 Там же.
9 Историко-философские очерки
129

В рассуждениях Энгельса явно выступают две идеи: 1) все
и всяческие понятия, а не только те, которые относятся к
экономической области, отражают действительность лишь
приближенно; 2) выясняется смысл этого приближенного
отражения действительности в понятиях. В общем виде нетрудно
понять, что раз наши понятия так или иначе представляют собой
абстракции, то в качестве таковых они не могут выражать
действительность тождественно, а выражают ее лишь
приблизительно. Но ведь истинность наших знаний означает
адекватность отражения? Как же сочетаются адекватность и
приблизительность? Вряд ли можно сомневаться, что объявление
понятия стоимости фикцией вытекает как раз из того, что в
данном случае приближенность рассматривается как отсутствие
адекватности, истинности этого понятия.
Суть дела заключается в том, чтобы правильно понять
двоякий смысл, вкладываемый в понятие «действительность».
Действительность немыслима вне пространства и времени,
поэтому экономические законы необходимо должны обнаруживать
свое действие пространственно на каждом отдельном
предприятии и в каждый даниый отрезок времени. Но оказывается,
что в каждом отдельном случае наблюдаются отклонения от
закона; на этом основании возникают попытки отрицать самый
закон.
Энгельс указывает на выход из этого положения. По
существу этот выход подсказан диалектическим пониманием
пространства и времени. Надо брать в расчет не одно
предприятие в данной точке пространства и не только данный отрезок
времени, а массу предприятий в большие отрезки времени.
Пространство и время не только дискретны, но и непрерывны.
В больших масштабах закон, выраженный в понятиях,
представляет собой совершенно точное воспроизведение
действительности. А так как действительность и дискретна и
непрерывна, то отсюда и вытекает единство приблизительности и
адекватности ее отражения в понятиях. Из этого вытекает и
диалектический характер доказательства, которое требует
«очной ставки» между исходными и производными понятиями, но
при этом обязательно с учетом «промежуточных звеньев», с
помощью которых прокладывается мост между
приблизительностью и адекватностью наших знаний.
* * ♦
Наша задача заключалась в выяснении того, каким
образом в «Капитале» применены диалектика, логика и теория
познания материализма в их единстве. Исследование тезиса об
единстве диалектики, логики и теории познания ъ свете
ленинских комментариев к «Науке логики», взятых в целом, показы-
130

вает, что речь идет о гносеологическом характере логики и
диалектики, диалектической логики, т. е. о том, что
диалектическая логика есть учение об истине, об отношении между
субъектом и объектом, мыслью и действительностью. Сущность
диалектической логики выражена в требовании, чтобы ход
мысли соответствовал «ходу самой сути дела», т. е. ходу
самой действительности.
В настоящей статье мы проследили, как это требование
осуществляется в «Капитале», и выбрали для этого две
проблемы: 1) объективные основания единства дедукции,
индукции, анализа и синтеза и 2) гносеологический характер
диалектического доказательства. При этом выяснилось, что един-
ство дедукции, индукции, анализа и синтеза вытекает из
необходимости выразить в логической форме ход исторического
развития объекта. Эти четыре вида движения мысли,
поскольку они -сливаются в одно сложное движение, представляют
собой генезис, а генезис и есть мысленное воспроизведение
действительности, исторической последовательности в форме
логической последовательности.
Исследование диалектического доказательства в
«Капитале» показало, что сила доказательства прежде всего состоит
в опоре на факты, на действительность, которая
рассматривается не статически, а в развитии, в ее переходе от
возможности к действительности.
В связи с этим выяснилось, что доказательство требует
проверки того, насколько производные понятия, т. е. наиболее
сложные и конкретные понятия теории, соответствуют ее
исходным понятиям и насколько доказаны эти последние.
Проверка имеет характер «круга», поскольку эти два ряда
понятий друг друга подкрепляют. В свою очередь, это взаимное
«подкрепление» опирается на то, что и исходные и
производные понятия имеют объективные основания в самой
действительности на разных ступенях ее развития и зрелости.
«Круг» в диалектическом доказательстве не имеет, однако,
смысла, если не учитывать, что между исходными и
производными понятиями существует множество «промежуточных»
звеньев.
Указанный характер доказательства имеет те же
объективные основания, какие были нами установлены для генезиса
как единства дедукции, индукции, анализа и синтеза. И в
генезисе, как мы видели, имеет место «круговой» характер
движения мысли, так как единство индукции с дедукцией,
анализа с синтезом есть единство противоположно направленных,
встречных движений мысли. Все это вместе представляет
замечательное подтверждение того, что и мысль наша вслед за
материальной действительностью не может не подчиняться
закону отрицания отрицания.
9*

Il
Гносеологическое значение
«Капитала» К. Маркса
для изучения структуры процесса познания
В. В. Быков
Марксистская теория познания находит свое всестороннее
обоснование в «Капитале» К- Маркса. Гносеологическое
значение «Капитала» обусловлено предметом исследования.
Изучение капитализма показало, что определяющим фактором в
движении общества является общественное производство.
Благодаря этому К- Маркс установил структурные элементы
общества и постоянно воспроизводимые связи между ними, а
также то, что общество находится в процессе самодвижения.
Эти выводы имели решающее значение для разработки
научной теории познания. Открытие структуры общества и
законов его самодвижения позволило определить природу
человеческой деятельности, а также роль и место мышления в
этой деятельности. В то же время познание структуры
общества дало научные критерии для классификации форм
деятельности человека и тех связей, в которые он вступает в
обществе и природе. Синтез самодвижения общества со
структурой человеческой деятельности показал, что познание должно
рассматриваться не только как чисто мыслительный процесс.
Познание — сложный общественный процесс. Оно является
структурным элементом общества, поэтому изучение процесса
познания предполагает в качестве необходимой предпосылки
научную теорию общества. Эта связь теории общественного
процесса и исследования познавательной .деятельности
человека прослеживается не только в общих проблемах гносеологии.
Она открывает широкие возможности для анализа логического
процесса других составных элементов процесса познания.
Можно предположить, что В. И. Ленин, учитывая эти
особенности науки об обществе, считал, что в «Капитале» применены
к одной науке логика, диалектика и теория познания
материализма
132

Гносеологический аспект «Капитала» охватывает как
теорию познания в целом, так и ее отдельные структурные
элементы. О теоретико-познавательном значении «Капитала»
написано много работ. В настоящей статье, чтобы избежать
повторений, основное внимание обращено на структуру
общественного процесса познания и ее объективную
обусловленность. Эти вопросы предполагается рассмотреть на основе
анализа процесса труда и общественных производственных
отношений. Такое ограничение темы связано с тем, что процесс
труда и общественные производственные отношения получили
в «Капитале» теоретическую форму. Благодаря этому
облегчается рассмотрение теоретико-познавательных проблем в этих
структурных элементах общества.
1. Структура общественного процесса познания
и познавательной деятельности человека
Рассмотрение познания в процессе труда должно быть
исходным пунктом гносеологии. Как известно, процесс труда
есть взаимодействие человека, средств труда и предмета
труда, завершающееся созданием потребительной стоимости.
«Простые моменты процесса труда следующие:
целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда и средства
труда» К Взаимодействие средств труда и предметов труда не
представляет собой самодвижения. Чтобы оно совершилось,
человек должен воздействовать средствами труда на предметы
труда. При этом он использует совокупность свойств средств
производства. Эти свойства последовательно реализируются в
системе конкретных расчлененных взаимодействий средств тру-
да и предметов труда.
Свойства средств производства — свойства внешних по
отношению к человеку предметов. Чтобы воздействовать сред-
ствами труда на предметы труда, человек должен
воспроизводить как свойства простых моментов процесса труда, так и их
взаимодействия. Мышление и есть идеальное воспроизведение
взаимодействий человека со средствами производства. «В
конце процесса труда получается результат, который уже в
начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е.
идеально»2. Воспроизведение данных взаимодействий в чело
веческом мышлении — необходимое условие их реального
осуществления в процессе труда. Таким образом, мышление
как специфическая форма движения определяется процессом
труда.
1 К. Маркс. Капитал, т. I. M., 1955, стр. 185.
2 Там же.
,33

Процесс труда детерминирует мышление не только как
форму движения, но и по содержанию. Действительно, поскольку
в мышлении воспроизводятся взаимодействия тел, внешних по
отношению к человеку, постольку связанное с этим процессом
движение в материальной структуре мозга и органов чувств
выступает по отношению к процессу труда как
воспроизведение его содержания. «...Идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и
преобразованное в ней»3. Содержание процесса труда существует теперь
в форме содержания мышления.
Определение мышления по содержанию было важнейшим
шагом в создании научной теории познания. До Маркса
мышление вводилось в теорию познания либо в форме
сложившегося представления, либо определялось по отдельным
признакам. Маркс определил общую природу мышления и указал на
ту объективную структуру, в которой оно должно
исследоваться. Стало очевидным, что научную теорию познания нельзя
создать путем соотнесения в мышлении его содержания с теми
предметами, которые в мышлении воспроизводятся. При этом
совпадение содержания мышления с предметом познания не
правильно брать в качестве объективного критерия и
исходного принципа построения научной теории познания, ибо это
совпадение констатируется мышлением.
Эта констатация исключает из рассмотрения ту реальную
систему связей, в которой находится мышление с
объективными и субъективными факторами общества, с телами и
процессами природы. Она неизбежно приводит к созерцательным
теоретико-познавательным концепциям. Именно этот недостаток
характерен для материализма, предшествовавшего марксизму.
В его теоретико-познавательных системах «предмет,
действительность, чувственность берется только в форме объекта, или
в форме созерцания, а не как человеческая чувственная
деятельность, практика, не субъективно»4. Вместе с тем, как
отмечал Маркс, идеализм развивает деятельную сторону
человека, но он «не знает действительной, чувственной деятельности
как таковой»5. Поэтому идеалистическая гносеология по
способу построения представляет собой умозрительную
конструкцию.
Анализ процесса труда показал, что мышление необходимо
рассматривать как момент чувственно-практической
деятельности человека, т. е. такой деятельности, посредством которой
человек вступает во взаимодействия с предметами природы,
объективными и субъективными факторами общества. Труд —
основная исторически исходная форма чувственно-практической
3 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 19.
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 1.
° Там же.
134

деятельности. Он может совершаться только при том условии,
что субъект труда обладает рабочей силой. Рабочая сила есть
совокупность «физических и духовных способностей, которыми
располагает организм, живая личность человека, и которые
пускаются им в ход всякий раз, когда он производит
какие-либо потребительные стоимости»6. Духовные способности —
свойства человека как общественного индивидуума. В
рассматриваемом процессе они, очевидно, сводятся к возможности
совершать содержательное мышление. Содержательное же
мышление, как мы его определили выше, может осуществляться лишь
при определенных условиях. Оно предполагает объективацию
в мозгу, или, >как говорил К. Маркс, «пересадку» в
человеческую голову взаимодействий внешних по отношению к
человеку тел путем «преобразования» их в иную форму движения.
Чтобы содержательно мыслить, человек должен знать свойства
средств производства, те действия, которые необходимо с
ними совершить, конечный результат процесса труда —
потребительную стоимость.
Знание структуры, свойств и взаимодействий простых
моментов процесса труда составляет содержание мышления. Это
содержание существует в форме совокупности понятий.
Понятие имеет сложную структуру, которая здесь не подлежит
рассмотрению. Но содержательное мышление не сводится
только к знаниям. Более детальный анализ процесса труда
показывает, что воспроизведение взаимодействий человека, средств
труда и предметов труда предполагает определенную систему
отношений между понятиями. Функция мозга, выражающаяся
в реализации этой системы отношений между понятиями, и
составляет природу логических операций. Содержательное
мышление предполагает логические операции со знаниями
свойств и структур субъективных и объективных факторов
общества и тел природы. Следовательно, и логические операции
и знания суть структурные элементы содержательного
мышления.
Взаимодействие логических операций и знаний
усложняется в связи с относительной самостоятельностью
содержательного мышления. Имеющиеся знания человек посредством
логических операций может ставить в такие отношения, которые
непосредственно не наблюдаются им в процессе труда, в его
общественной деятельности или в природе. В результате этих
операций человек получает новые понятия. По способу
образования их можно назвать конструктивными понятиями. Они
по своей логической структуре отличны от исходных знаний.
Однако выше было отмечено, что в мышлении
воспроизводятся свойства внешних по отношению к человеку предметов.
• К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 173—174.
135

Поэтому человек посредством логических операций способен
лишь расчленить содержание, заключенное в имеющихся
знаниях, и установить все возможные отношения между их
структурными элементами. Но как бы далеко мы ни шли в
логическом исследовании имеющихся знаний, мы неспособны
посредством только логических операций создать понятия о новых
вещах (процессах) и их свойствах, ибо это будут операции не
с реальными телами (процессами), а с понятиями (или с си«
стемами понятий) о них.
Чтобы выработать новые знания о телах (процессах),
человек вынужден вступать во взаимодействия с ними. Он
должен поставить эти тела (процессы) в такие взаимодействия,
которые были бы искомыми свойствами или имели бы своим
результатом искомые свойства или структуры. Этим
взаимодействием может быть лишь процесс труда, ибо только в нем
человек изменяет природные тела, придавая им форму
потребительных стоимостей. Именно изменение формы, структуры
природных тел в процессе труда и делает этот процесс таким
взаимодействием, в котором человек может получать новые
знания о телах (процессах). Следовательно, познание новых
свойств (взаимодействий, структур) не совершается только в
мышлении. Познание есть специфический процесс
взаимодействия человека со средствами труда, предметами труда и
потребительными стоимостями. Такая структура процесса
познания характерна не только для производства потребительных
стоимостей. Более детальный анализ показывает, что она
присуща процессу познания во всех других структурных элементах
общества.
Новые знания возникают двояким образом. С одной
стороны, новые свойства материальных тел человек познает
непосредственно в процессе труда. В любом таком процессе
конкретные средства и предметы труда обладают всей
совокупностью свойств, которые присущи их структуре. Эти свойства
подразделяются на свойства средств и предметов труда как
природных тел и свойства средств производства, возникающие
в процессе труда и используемые человеком для изменения
формы предметов природы. Это — свойства производительного
потребления. Человек, воздействуя средствами труда на
предметы труда, воспроизводит в мышлении лишь свойства
производительного потребления. Однако в процессе труда
используются не только свойства производительного потребления.
Средства производства взаимодействуют как тела природы
всей совокупностью присущих им свойств. Поэтому в процессе
труда возникают и проявляются такие свойства средств
производства, которые раньше человеку не были известны.
Замечая их, человек осознает эти новые свойства и таким путем
осуществляет познание.
136

Эта форма познания возникает вместе с трудовой
деятельностью человека и особо важную роль играет в период
становления человеческого общества. На протяжении всей
последующей истории она не исчезает полностью. Изменяются лишь ее
место и роль в общественном процессе познания.
С другой стороны, чтобы совершать трудовую деятельность,,
человек должен знать свойства простых моментов процесса
труда. Поэтому в процессе труда он вступает в специфические
отношения с его структурными элементами — в отношения,
характерные для процесса познания; они отличаются от
взаимодействий, постоянно воспроизводимых в производстве, и не
могут возникнуть стихийно. Чтобы вступить в такие
отношения, человек должен воспроизвести их в мышлении, а познание
сделать целью своей деятельности. Эта цель и в генетическом
плане и содержательно определяется процессом труда, ибо,
как мы видели, познание является необходимым требованием
и условием нормального хода процесса труда. Содержание же
цели познания обусловлено той совокупностью изменений
простых моментов процесса труда, которые человек осуществляет
при производстве потребительных стоимостей. Эти изменения
содержательно определяют проблематику познания. Кроме
того, постоянно совершаемые в процессе труда изменения формы,
структуры тел и их взаимодействий человек подчиняет целям
познания, т. е. эти изменения использует не для производства
потребительных стоимостей, а для получения новых форм
(структур, свойств) и предметов труда, потребительных
стоимостей 7.
Такая система взаимодействий и есть процесс познания.
В нем деятельность человека принимает форму познавательной
деятельности, а средства и предметы труда — форму средств
и предметов познания (объективные факторы процесса
познания). Вначале процесс познания соединен с производством
потребительных стоимостей. Затем процесс труда распадается
на составные компоненты: непосредственный процесс труда и
процесс познания. Это влечет за собой дифференциацию
трудовой деятельности человека.
Деятельность человека в непосредственном процессе труда
принимает форму производительной деятельности, или
непосредственного труда, а в процессе познания —форму
познавательной деятельности.
7 Человек может включать в процесс познания в качестве предмета
познания лишь те объекты, которые он непосредственно изменяет. Те же объекты,
которые не подвергаются его преобразующей деятельности, человек изучает
также на_ основе своих взаимодействий с объективными телами. Однако эти
взаимодействия входят в процесс познания с помощью методов
моделирования, аналогии, идеализации, мысленного эксперимента и других.
Рассмотрение же этих методов не входит в задачу данной статьи.
137

Понятия, с помощью которых воспроизводится изменение
простых моментов процесса труда, в процессе познания
человек ставит в новые отношения со структурными элементами
этого процесса. Человек посредством логических операций с
имеющимися знаниями создает план нового взаимодействия с
объективными факторами процесса труда. Этот план есть
воспроизведение в системе понятий конкретного акта процесса
познания, т. е. конкретной системы взаимодействий
субъективных и объективных факторов процесса познания, необходимой
для решения определенной познавательной задачи. Такое
воспроизведение предполагает, чтобы человек вышел за пределы
взаимодействий (свойств, структур), наблюдаемых в
непосредственном процессе труда. Эту операцию человек может
осуществить только в мышлении, а следовательно, только на
основе имеющихся знаний.
Чтобы создать план отдельного акта процесса познания,
человек вынужден представить его результат (новые свойства,
структуры, формы) как следствие объективных взаимодействий
процесса познания. Иначе говоря, человек должен построить
такую систему понятий, из которой с помощью логических
операций выводились бы новые свойства (взаимодействия,
структуры). Эта система, с одной стороны, воспроизводит
взаимодействия человека с объективными факторами конкретного
акта процесса познания; с другой стороны, она объединяет все
свойства (структуры, взаимодействия), открытые в процессе
труда, в единую логическую систему — теорию. Есть
основания предположить, что такие логические системы исторически
начинают складываться с возникновением процесса труда.
Однако форму теории они получают лишь с появлением науки.
Процесс труда как взаимодействие непосредственного
процесса труда и процесса познания обусловливает не только
деление деятельности человека на производительную и
познавательную. На этой же основе возникает дифференциация
функций мышления в деятельности человека. В непосредственном
процессе труда мышление воспроизводит взаимодействия
простых его моментов, т. е. человек в системе понятий
воспроизводит конкретный акт процесса труда. При этом система
понятий не выходит за пределы известных свойств (структур,
взаимодействий) простых моментов процесса труда. Она лишь
соответствует той системе материальных взаимодействий, в
которые человек вступает со средствами производства. Это
соответствие определяется следующим образом.
В рассматриваемой системе понятий воспроизводятся те
свойства (структуры) простых моментов процесса труда и их
взаимодействия, которые непосредственно наблюдаемы и по
которым человек осуществляет производство потребительных
стоимостей. Непосредственная наблюдаемость свойств (струк-
J38

тур, взаимодействий) простых моментов процесса труда имеет
в данном отношении важное значение. Она выступает той
связью между человеком и объективными факторами процесса
труда, нарушение которой образует разрыв между
содержательным мышлением и воздействиями человека средствами
труда на предметы труда.
Вместе с тем ограничение данной системы понятий лишь
такими, с помощью которых воспроизводятся конкретные
действия человека в конкретном процессе труда, придает этой
системе понятий определенность логической модели. «Понятие
модели основывается на понятии изоморфизма: две системы
объектов (в том числе понятий) изоморфны, если имеет место
взаимно однозначное соответствие их объектов, сохраняющее
соотношения объектов между собой в каждой системе»8.
Однако понятие модели нельзя определить на базе изоморфизма
вообще, ибо взаимно однозначное соответствие объектов двух
или больше систем, как и сохранение соотношения объектов
между собой в каждой системе, остается неопределенным.
Изоморфизм как специфическое взаимодействие возникает в
непосредственном процессе труда. Здесь, как мы видели выше,
структурно и содержательно определяется соответствие как
реальное отношение двух конкретных систем объектов:
системы понятий и системы взаимодействий простых моментов
процесса труда. Это удается сделать благодаря рассмотрению
функции мышления в производительной деятельности
человека. Определение логической модели, создаваемой
функционирующим в производственной деятельности человека
мышлением, позволяет сделать важные теоретико-познавательные
выводы. Действительно, если человек вступает в такие
взаимодействия, которые предполагают воспроизведение их в
мышлении, то условием осуществления человеком этих взаимодействий
является логическая модель. Следовательно, логическая модель
характеризует функцию мышления не только в процессе труда.
Она — составной компонент всякой формы сознательной
деятельности. Исследование же методов и способов построения
логических моделей имеет практическое значение.
Содержательное определение модели служит основанием для рассмотрения
различных ее форм. Так, исследование логических моделей в
теоретическом мышлении, технических моделей, функций
логической модели в процессе познания и других форм логических
моделей, как и изучение изоморфизма, своим исходным
пунктом имеет логическую модель в непосредственном процессе
труда.
Процесс познания, как отмечалось выше, предполагает
выход за пределы старой логической модели. Человек, совершаю-
8 «Диалектика и логика. Формы мышления». М., 1962, стр. 242.
139

щий познавательную деятельность, создает новые логические
модели. Процесс познания дифференцируется на логическое
моделирование и познание новых свойств (структур,
взаимодействий). Как в логическом моделировании, так и в процессе
познания новых свойств (структур, взаимодействий) человек,
не может лишь воспроизводить в мышлении наблюдаемый
процесс. Он вступает в такие взаимодействия с его
объективными факторами, которые, с одной стороны, позволяют создать
логическую модель нового конкретного акта процесса
познания, а с другой — осуществить ее.
Система понятий, которой оперирует исследователь, не
ограничивается логическими моделями. Логические модели —
лишь составной элемент мышления исследователя.
Рассмотрение же конкретных связей между системой понятий,
функционирующей в процессе познания, и ее структурными
элементами, а также между логическими моделями, системой понятий
исследователя и структурными элементами процесса познания
должно вскрыть механизм развития процесса познания как
относительно самостоятельного процесса.
Следовательно, в процессе труда используются логические
модели, осуществляется логическое моделирование и
создаются логические системы, выходящие за пределы наблюдаемых
взаимодействий. Поэтому перечисленные логические системы
Маркс называет интеллектуальными потенциями процесса
труда.
Таким образом, процесс познания получает качественную и
структурную определенность. Он представляет собой
специфическое взаимодействие человека со средствами, предметами
познания и его результатами. Вне этого взаимодействия познание
не может осуществляться. Любая форма познавательной
деятельности составляет структурный элемент процесса познания.
Поэтому материалистическая гносеология должна иметь
своим предметом процесс познания. Построение
теоретико-познавательной системы ошибочно начинать с исследования
познавательной деятельности человека, ибо саму эту деятельность
можно содержательно определить только как структурный
элемент процесса познания.
Определение познавательной деятельности, в свою очередь,
становится теоретической предпосылкой рассмотрения ее
структуры.
Познавательная деятельность состоит из взаимодействий
человека с объективными факторами процесса познания и из
содержательного мышления. Такое расчленение открывает
широкие возможности для исследования логических систем и
закономерностей их формирования. В методологическом плане
эта структура познавательной деятельности обязывает при
исследовании логических систем человека учитывать то
140

обстоятельство, что эти системы суть составные элементы
конкретной человеческой деятельности. Так, логическое
моделирование и создание логических систем, выходящих за пределы
наблюдаемых свойств (структур, взаимодействий), возникают из
тех различных функций, которые выполняет мышление в
производительной и познавательной деятельности человека.
Вместе с тем материалистическая гносеология должна учитывать
связи, существующие между процессом познания и той
системой взаимодействий человека с объективными и
субъективными факторами общества, которая включает в себя процесс
познания в качестве структурного элемента, ибо в этой
системе взаимодействий можно установить специфические
особенности различных форм процесса познания. Эти особенности
имеют важное значение для содержательного определения
структуры каждого конкретного процесса познания. Так,
связи между непосредственным процессом труда и процессом
познания характеризуются тем, что непосредственный процесс
труда является определяющим фактором в развитии процесса
познания. Очевидно, рассмотрение проблем гносеологии
должно сделать данное отношение методологическим принципом
исследования.
Анализируя связи между структурными элементами
процесса познания, можно доказать, что взаимодействие человека с
объективными моментами процесса труда — необходимое, но
недостаточное условие для развития процесса познания.
Действительно, человек познает свойства предметов,
внешних по отношению к его собственной материальной структуре.
Содержательное мышление, логические модели, понятия не
могут передаваться по наследству. Каждый индивидуум, чтобы
совершать трудовую деятельность, должен выработать
необходимые для этого духовные и физические способности. При
этом он вступает 'во взаимодействия с объективными и
субъективными факторами общественного процесса труда. Но
объективные факторы представляют собой конкретную
совокупность материальных структур (свойств). На каждой
конкретной ступени развития производства они аккумулируют в своих
конструктивных формах историческое развитие
материальных взаимодействий в процессе труда. Уже во время
становления производства потребительных стоимостей объективные
факторы процесса труда получают форму общественных
средств и предметов труда. На этой основе объективные
факторы процесса познания также возникают как общественные
средства и предметы познания.
Аналогично и интеллектуальные потенции процесса труда
есть конкретное знание людей о простых моментах процесса
труда. Они в логической структуре отражают развитие
процесса познания. Воспроизводя систему материальных структур и
141

свойств, интеллектуальные потенции становятся необходимым
элементом процесса познания. Человек, чтобы изучать новые
свойства, структуры материальных факторов процесса труда
и тел природы, должен не только пользоваться средствами и
предметами познания, созданными предшествующими
поколениями, но и опираться при этом на выработанные ими
интеллектуальные потенции процесса труда. Интеллектуальные
потенции определяются процессом труда, поэтому их
общественный характер содержательно и структурно обусловлен
общественным процессом труда.
Процесс познания не может совершаться отдельным
человеком. Хотя субъекты познавательной деятельности —
конкретные люди, их деятельность обусловлена общественным
процессом познания. Он представляет собой взаимодействие людей
между собой и с общественными средствами и предметами
познания. Общественный процесс познания имеет сложную
структуру. Изучение этой структуры позволяет установить те
особенности в познавательной деятельности человека,
средствах познания, логических моделях, системах понятий и
других структурных элементах процесса познания, которые
возникают на основе общественной формы процесса познания.
Таким образом, Маркс отходит от схоластических
рассуждений об отношении сознания к бытию. Вместо этого в
«Капитале» дается содержательный анализ конкретного
общественного процесса познания, т. е. исследуется действительный
предмет гносеологии. Маркс доказал, что в производстве
потребительных стоимостей общественный процесс познания является
структурным элементом общественного процесса труда и
определяется законами его движения. Общественный процесс
познания, в свою очередь, имеет сложную структуру. На любой
ступени развития общества он состоит из познавательной
деятельности людей, средств познания и предметов познания.
Результаты процесса познания выражаются в новых свойствах,
взаимодействиях, структурах и их логических моделях.
Между всеми структурными элементами процесса познания
имеют место конкретные и непрерывно воспроизводимые связи.
Человек, совершающий познавательную деятельность,
ставит средства и предметы познания в материальные
взаимодействия, которые открывают неизвестные свойства, структуры и
связи объективных факторов процесса труда • и предметов
природы. Эти результаты человек воспроизводит в мышлении и в
форме понятий включает в существующие логические системы
или строит новые. Посредством логических операций с
новыми понятиями и развитым ранее содержанием
интеллектуальных потенций создаются логические модели новых средств и
предметов труда, потребительных стоимостей, новых форм
процесса труда.
142

Каждый цикл процесса познания завершается
использованием новых логических моделей в производственной
деятельности, осуществлением новых форм процесса труда. Такова
объективная структура процесса познания. Научная
гносеология, исследуя законы его развития, должна прежде всего
фиксировать эту структуру, ибо она является исходной
теоретической предпосылкой более детального анализа общественного
процесса познания.
2. Процесс познания
и его конструктивный характер
Изучение объективной структуры общественного процесса
познания позволило установить различные типы связей между
его структурными элементами. До Маркса все
теоретико-познавательные системы строились исходя из предположения,
что человек вступает в однотипные взаимодействия со всеми
материальными факторами. Отношения человека с природой и
обществом, с различными факторами общества в теории
познания рассматривались как одинаковые, неизменные.
Предполагалось, что однотипно и отношение человеческого
мышления к бытию. Так, материализм в его наиболее развитых
формах стремился доказать, что «люди суть продукты
обстоятельств»9. Но, проводя этот принцип механически, домарксов-
ский материализм «забывает, что обстоятельства изменяются
именно людьми»10. В противоположность материализму
идеализм в мистифицированной форме разбирает творческий
характер человеческой деятельности. Однако он не видит
различия между отношениями человека к структурным элементам
общества и природным процессам. Следуя этому принципу,
идеализм вынужден сами природные структуры объявить
результатом деятельности духа.
В «Капитале» К. Маркс доказал, что человеческое сознание
определяется общественным бытием. При этом исследование
зависимости сознания от общественного бытия показало, что
связи мышления с различными факторами природы и
общества не одинаковы. Они характеризуются сложной
дифференциацией. Эта дифференциация связана со спецификой
различных форм чувственно-практической деятельности людей.
Качественная же определенность различных форм этой
деятельности обусловлена объективной структурой общества,
составными элементами которой являются эти формы.
Специфическую систему отношений образуют
взаимодействия человека с объективными моментами процесса труда и
9 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 2.
10 Там же.
143

с его результатами. Средства производства и продукты труда
не существуют в природе в готовом виде. Те особые
структуры и свойства производительного и личного потребления,
которые имеют средства, предметы и продукты труда, возникают
в производстве. Их творцом выступает человек. Но коль скоро
его творчество не сводится к логическим операциям с
имеющимися знаниями, то возникает вопрос: как человек создает
новые средства, предметы труда и потребительные стоимости,
из каких структурных элементов состоит деятельность
человека, какую функцию при этом выполняет мышление?
Как отмечалось выше, новая структура (свойство)
материальных факторов процесса труда и его продукта есть
результат взаимодействий средств труда « предметов труда,
человека с объективными факторами и продуктами процесса труда.
Всякий исторически определенный процесс труда состоит
из конкретных средств и предметов труда. Конкретна и
совокупность предметов потребления, создаваемых человеком. Вся
совокупность свойств производительного и личного
потребления, а также система взаимодействий простых моментов
процесса труда выражаются в определенных интеллектуальных
потенциях.
В процессе развития производства потребительных
стоимостей интеллектуальные потенции вступают в различные
отношения с движением структурных элементов процесса труда и
принимают при этом две особые формы. Первая форма
интеллектуальных потенций характеризуется тем, что они содержат
логическую модель, которая воплощена в конкретный процесс
труда. Теория как система понятий, которая выходит за
пределы наблюдаемых в процессе труда взаимодействий,
содержательно использована при создании работающей логической
модели11. Таким образом, интеллектуальные потенции по
отношению к процессу труда являются воспроизведением его
содержания. В них нет такого знания, которое послужило бы
исходным для конструирования новых теорий, а
следовательно, и для логического моделирования. Ибо человек при
разработке теории и при создании новой логической модели
полностью использовал свои знания, т. е. ввел в теорию все
наблюдаемые в процессе труда и в процессе познания свойства
(структуры, взаимодействия) и совершил все возможные
логические операции с приобретенными ранее знаниями.
Следовательно, если абстрагироваться от того содержания
интеллектуальных потенций, которое существует не в форме
теорий12, то логические операции с интеллектуальными потен-
11 Работающей логической моделью будем называть такую модель,
которой человек руководствуется в процессе труда.
12 Такое знание до определенной исторической ступени — необходимый
структурный элемент интеллектуальных потенций.
144

циями не могут создать ни одного нового конструктивного
понятия. Новое содержание интеллектуальных потенций может
быть только результатом взаимодействий человека с простыми
моментами процесса труда и потребительными стоимостями.
Именно здесь интеллектуальные потенции вступают в новое
отношение со взаимодействием простых моментов процесса
труда. Человек с помощью мышления сопоставляет
интеллектуальные потенции с той системой взаимодействий, которые
он осуществляет, руководствуясь ими.
Таким образом, в мышлении создаются требования к
средствам, предметам труда и потребительным стоимостям. В
процессе познания эти требования принимают форму конкретной
задачи. Решение ее связано с выходом за пределы
наблюдаемых свойств (структур, взаимодействий). Этот выход при
создании и новой теории и новой логической модели
выражается в образовании новых конструктивных понятий. Благодаря
этому и теории и логические модели средств труда и
потребительных стоимостей тоже принимают конструктивный
характер, т. е. новые средства труда, предметы труда и
потребительные стоимости свою жизнь начинают в форме логической
модели. «Природа не строит машин, паровозов... Все
это—созданные человеческой рукой органы человеческого мозга;
овеществленная сила знания» 13. При этом в человеческом мышлении
не воспроизводятся реально существующие структуры
(свойства) объективных факторов процесса труда и потребительных
стоимостей. Таких структур (свойств) нет ни в природе, ни в
процессе труда. Они возникают в мышлении в форме
конструктивной логической модели. Однако конструктив'ный характер
логических операций и возникающих в результате этих
операций понятий, теорий и моделей обусловлен системой
взаимодействий человека с простыми моментами процесса труда.
Во-первых, конструктивные понятия, теории и модели
формируются на основе понятий, которые воспроизводят
непосредственно наблюдаемые свойства (структуры, взаимодействия)
простых моментов процесса труда и потребительных
стоимостей. Сюда входят и понятия, возникающие при сопоставлении
человеком интеллектуальных потенций с наблюдаемой
системой взаимодействий простых моментов процесса труда. Все это
становится исходным в конструктивных логических операциях
и составляет для мышления тот материал, из которого
образуются новые теории логические модели. Поэтому какой бы
структурный элемент процесса труда мы ни взяли, можно
всегда проследить его связь с предшествующими средствами,
предметами труда или потребительными стоимостями.
13 К- M a р к с. Из неопубликованных рукописей. «Большевик», 1939,
№ 11—riß, стр. 63.
Ю Историко-философские очерки
145

Во-вторых, конструктивные логические операции
обусловлены той системой отношений между структурными
элементами процесса труда, которая практикуется человеком. Поэтому
способ построения конструктивных понятий, теорий и
логических моделей представляется логичным только потому, что он
соответствует этой заданной системе связей. Это соответствие
следует рассматривать в границах содержания, которое
определено общей природой логической модели.
Механизм образования конструктивного содержания
интеллектуальных потенций человек может поставить в отношение
с конструктивными логическими операциями как таковыми.
Такой процесс совершается в мышлении. Возникает новое
отношение: наиболее общие связи, существующие между
конструктивными логическими операциями и структурными
элементами процесса труда, превращаются человеком в правила
а законы осуществления конструктивных логических операций.
Эти правила и законы и составляют содержание метода
построения конструктивных понятий, теорий и логических
моделей. Можно предположить, что в этом состоит общая природа
образования и содержательного определения метода любой
формы человеческой деятельности, ибо механизм
возникновения метода связан с такой системой отношений, которая
предполагает воспроизведение этих отношений в мышлении.
Поскольку всякая сознательная деятельность человека включает
мышление в качестве своего структурного элемента, постольку
отношения, выраженные в рассмотренном методе, будут
воспроизводиться во всех формах сознательной деятельности
человека.
Создание человеком новой логической модели процесса
труда или его структурных элементов завершает образование
новой формы интеллектуальных потенций. Эта форма
характеризуется тем, что включает в себя, наряду с содержанием,
воспроизводящим непосредственный процесс труда, также и
содержание, которое существует только в мышлении. Это новое
содержание полностью включает в себя все установленные в
процессе познания свойства (структуры, взаимодействия). При
создании этого нового знания уже совершены все возможные
конструктивные логические операции с имеющимися
знаниями, т. е. логический способ развития интеллектуальных
потенций теперь невозможен. Необходимо в соответствии с новыми
логическими моделями создать новые средства, предметы
труда и потребительные стоимости. Только после этого может
повториться следующий акт или цикл процесса познания.
Таким образом, анализ развития процесса труда позволяет
сделать следующие выводы. Логические модели новых форм
процесса труда, появляясь и существуя только в мышлении,
имеют специфический механизм возникновения. Он включает
146

в себя в качестве своих структурных элементов не только
логические операции, но и соотнесение интеллектуальных
потенций с системой материальных отношений процесса труда и
потребления. Хотя развитие средств и предметов труда,
потребительных стоимостей не определяется мышлением, но все эти
структурные элементы процесса труда появляются сначала в
форме логической модели. «...Самый плохой архитектор,—
образно выражает эту мысль К- Маркс,— от наилучшей пчелы
с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить
ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове»м, т. е.
процесс познания в производстве потребительных стоимостей
нссит конструктивный характер.
Следовательно, теория познания при изучении
познавательной деятельности человека должна исходить из этой
специфической формы связей мышления с объективными факторами
процесса труда и потребления. Без этого нельзя исследовать
данную конкретную форму процесса познания, установить его
структуру, содержательно рассмотреть взаимодействия между
его структурными элементами. Это, в свою очередь, служит
теоретической предпосылкой для определения особенностей
познавательной деятельности человека, способов построения
логических моделей, анализа методов исследования и других
проблем теории познания.
Конструктивный характер процесса познания характерен не
только для производства новых средств, предметов труда и
потребительных стоимостей. Этот вывод можно сделать,
констатируя однотипный изоморфизм в различных общественных
процессах. Необходимым условием такого изоморфизма
служат следующие особенности структурных элементов этих
процессов и взаимодействий между ними. Во-первых, всякая
относительно самостоятельная сфера общества должна иметь
сознательную деятельность человека своим составным
элементом. Во-вторых, взаимодействие этой сознательной
деятельности с объективными «факторами данной сферы должно
завершаться результатом, который не возникает в процессе
самодвижения природы.
В качестве общественного фактора, на который направлена
сознательная деятельность человека, могут быть другие люди.
Воздействие людей друг на друга придает .процессу познания
специфические особенности. Однако, несмотря на это,
перечисленные условия имеют место и во (взаимодействиях людей в
обществе. Поэтому разобранная выше структура процесса
познания и система взаимодействий между его структурными
элементами характерны для всех относительно самостоятельных
процессов в обществе. Эта система с учетом определенных огра-
14 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 185.
10* 147

ничемий имеет методологическое значение для наследования,
например, политики, искусства.
Следует отметить, что рассмотренная система структурных
элементов процесса познания имеет важное значение для
создания теории общественного процесса. Она определяет
развитие познавательной деятельности людей, человеческих
знаний во всех других структурных элементах общества. Поэтому
теоретико-познавательные закономерности процесса труда
становятся методологической предпосылкой для исследования
всех форм человеческой деятельности. «Технология,— пишет
К. Маркс,— вскрывает активное отношение человека к
природе, непосредственный процесс производства его жизни, а
вместе с тем и его общественных условий жизни и
проистекающих из них духовных представлений. Даже всякая
история религии, абстрагирующаяся от этого материального
базиса,— некритична. Конечно, много легче посредством анализа
найти земное ядро туманных религиозных представлений, чем,
наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести
соответствующие им религиозные формы. Последний метод есть
единственно материалистический, а следовательно, единственно
научный метод» 15.
Исходя из этого, Маркс анализирует наиболее общие
этапы развития орудий труда при капитализме. В ремесленном
производстве средство труда ставилось в производственную
связь с разнородными по своим техническим параметрам
предметами труда и поэтому должно было соответствовать этим
различным отношениям. Специфика такой связи определяла
логическое моделирование новых средств производства.
Логическая модель функционирующих средств труда
соотносилась мышлением с конкретным средством труда,
взаимодействующим с различными предметами труда. Если средство
труда не позволяло совершить всю совокупность операций с
обрабатываемыми предметами труда, то это его свойство
фиксировалось в мышлении. Далее оно логически сопоставлялось
с интеллектуальными потенциями процесса труда. В
результате сопоставления формулировалась задача на изменение
функционирующих средств труда. Путем последующих
логических операций содержательно определенная задача опять
соотносилась с интеллектуальными потенциями процесса труда.
Содержание задачи конкретно определяло изменение
существующих средств труда. Поэтому в результате такого
соотнесения появлялась логическая модель средства труда с новы'
ми параметрами. Новое средство труда уже позволяло
осуществлять больший объем операций.
В мануфактуре, напротив, отношение средства и предмета
К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 378.
148

труда обособляется в отдельную операцию. «...С этого момента
возникает необходимость изменений в орудиях, служивших
ранее для различных целей» 16. Средство труда теперь
взаимодействует только с однотипными предметами труда и
совершает простое механическое движение. В процессе познания
человек соотносит логическую модель средства труда с простым,
постоянно повторяемым взаимодействием. Поэтому при
логическом моделировании технические параметры средства труда,
его конструкция изменяются в направлении наибольшего
приспособления к одной постоянно повторяемой операции.
Следовательно, при переходе от ремесленного производства к
мануфактурному изменяется отношение человека к средствам
труда в процессе познания. Это изменение определяется не
сознанием, а новым характером взаимодействий между средствами
и предметами труда.
В свою очередь, приспособление средств труда к
однотипным взаимодействиям с одинаковыми предметами труда
подготовило техническую революцию. «Мануфактурный период
упрощает, улучшает и умножает рабочие инструменты путем
приспособления их к исключительным обособленным функциям
частичных рабочих. Тем самым он создает одну из
материальных предпосылок машины...» 17
Как только средство труда частичного рабочего было
максимально приспособлено к воздействию на предмет труда, а
его движение было сведено к простому, постоянно
повторяемому 'механическому движению, так дальнейшее увеличение
скорости взаимодействия средств и предметов труда
лимитировалось только физическими границами рабочей силы. Чтобы
снять эти ограничения, необходимо было взаимодействиям
простых моментов процесса труда придать конструктивные формы
машины.
В процессе создания логической модели машины наиболее
четко проявляется, с одной стороны, конструктивный характер
логических операций, а с другой — их обусловленность
взаимодействием простых моментов процесса труда.
Действительно, в машине взаимодействие средств труда и предмета труда
осуществляется в исполнительном механизме (рабочей
машине).
С появлением машин ручные средства труда превращаются
в инструменты, а средством труда становится машина.
Рабочая машина состоит из инструмента, который непосредственно
воздействует на предмет труда, и из специального механизма.
Этот механизм должен придать инструменту и предмету
труда такие движения, которые бы изменили предмет труда и
16 Там же, сто. 348.
17 Там же, стр. 348—349.
149

превратили его в потребительную стоимость. Такой механизм
не существовал в процессе труда. Он мог возникнуть только
в форме конструктивной логической модели. Однако появление
логической модели машины было подготовлено развитием
мануфактурного производства. Все составные элементы ее
существовали в мануфактурном производстве. Их нужно соединить
в единое целое. Основой этого соединения стал живой
прообраз машины — процесс труда частичного рабочего. «...Рабочая
машина — это такой механизм, который, получив
соответственное движение, совершает своими орудиями те самые операции,
которые раньше рабочий совершал подобными же орудиями» 18.
Анализ возникновения и развития машин очень важен в
теоретико-познавательном отношении. Он показывает, что
К. Маркс установил различие между познавательной
деятельностью человека в процессе труда и в других структурных
элементах общества. Он открыл, что мышление выполняет
важную функцию в развитии объективных факторов процесса
труда. Оно конструирует в форме систем понятий такие
структуры и формы тел, которые не существуют в природе. Однако
эта конструктивная функция мышления определяется той
системой связей, в которую оно включено. Таким образом,
К. Маркс доказал, что «совпадение изменения обстоятельств
(человеком.— В. Б.) и человеческой деятельности может
рассматриваться и быть рационально понято только как
революционная практика» 19.
Иная форма отношений возникает в процессе познания
между человеком и природой. Природные структуры и
определяемые ими взаимодействия существуют независимо от
человека. Самодвижение природы не предполагает в качестве своего
составного элемента сознательную деятельность человека.
Напротив, человек — продукт развития природы. Но в отличие
от всех природных тел человек вступает и в иную систему
связей с природой. Как общественный субъект он превращает
природу в составной элемент своей общественной жизни. Он
делает это в той степени, в какой природные тела входят в его
производственную деятельность.
«Он пользуется механическими, физическими, химическими
свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей
целью заставить их действовать в качестве орудия его
власти» 20.
Использование природных тел и процессов в производстве
предполагает познание их структур (свойств). Общая природа
процесса познания в данном случае сохраняется; воспроизво-
дится и его общая структура, т. е., изучая природу, человек
18 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 379—380.
19 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 2.
20 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 186.
150

должен делать предметы природы предметами познания.
Затем через систему материальных взаимодействий со
средствами и предметами познания человек способен установить
структуры (свойства) природных тел.
Однако познание природы имеет специфику. Чтобы сделать
природное тело предметом познания, человек превращает его
из составного элемента самодвижущейся природы в
объективный фактор процесса познания. Это не означает, что
данное тело лишается тех связей с окружающими телами,
которые определяются его структурой. Эти связи остаются.
Напротив, человек в своей трудовой или познавательной деятельности
использует такие связи для воздействия на предметы
природы. С помощью этих связей он устанавливает контакт с ней.
Поэтому они составляют естественный базис человеческой
деятельности. Но, превращая то или иное природное тело в
предмет труда и познания, человек изменяет его свойства и связи
с окружающей природой, т. е. ставит природное тело в такую
систему взаимодействий, которая не может быть результатом
самодвижения природы.
Начиная с пространственного перемещения предмета
познания и кончая самыми сложными взаимодействиями его со
структурными элементами процесса труда, все это является
изменением связей, свойств и структур природных тел. Эти
изменения определяются не законами самодвижения природы,
а взаимодействиями процесса познания, его структурой и
структурой его составных элементов.
Чтобы включить природное тело в процесс познания,
необходимо знать его свойства. Знание свойств (структур)
означает, что в развитии процесса познания люди осуществили
необходимые для установления этих свойств взаимодействия
средств познания с изучаемым телом. В каждый конкретный
момент истории общества совокупность познанных свойств
(структур) принимает форму знаний и составляет основное
содержание интеллектуальных потенций. Они и позволяют
человеку сделать это тело предметом дальнейшего
исследования.
Однако, как мы видели выше, использование природных
тел в качестве составных элементов процесса труда и
процесса познания предполагает логическое моделирование не всех
свойств (структур) этих тел, а лишь свойств (структур)
производительного потребления. Отсюда возникает важная
проблема в материалистической гносеологии.
Необходимо раскрыть механизм связи между развитием
процесса труда и той последовательностью, которая
существует в изучении свойств и структур природных тел. Без этого
нельзя определить специфику структурных элементов процесса
познания природы, открыть законы движения данной отно-
151

сительно самостоятельной формы познания и ее связи с
другими формами общественного процесса познания. Кроме того,
изучение этого механизма имеет большое значение для
установления общей тенденции в исследовании природных
процессов, влияния открытий естествознания на общественную жизнь
и воздействия развития общества на самодвижение природы.
Знания человека об окружающей его природе находятся в
разных отношениях с природными и общественными
процессами. В производстве эти знания служат логической моделью тех
свойств (структур), которые используются в производственной
и познавательной деятельности человека, они входят в
интеллектуальные потенции процесса труда. Логическая модель
здесь в форме системы понятий воспроизводит структуры
(свойства), существующие независимо от общественной
формы движения. Человек с помощью материальных
взаимодействий процесса познания лишь открывает эти структуры
(свойства). При этом в процессе познания взаимодействуют две
формы самодвижения — человеческого общества и природы.
Это взаимодействие определяет те природные тела, которые
становятся первыми предметами познания, а также
последовательность перехода в процессе познания от одних
природных тел и процессов к другим.
Человек был вынужден начинать с таких предметов
природы, которые предполагаются его собственной организацией.
Очевидно, исторически исходными в трудовой деятельности
человека могли быть такие тела природы, которые входили в
обмен веществ между предком человека и окружающей
природой. «...Предмет, данный самой природой, становится
органом его деятельности, органом, который он присоединяет к
органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии,
естественные размеры последнего. Являясь первоначальной
кладовой его пищи, земля является также и первоначальным
арсеналом его средств труда. Она доставляет ему, напр.,
камень, которым он пользуется для того, чтобы метать,
производить трение, давить, резать и т. д. ...Наряду с обработанным
камнем, деревом, костями и раковинами главную роль, как
средство труда на первых ступенях человеческой истории,
играют прирученные, следовательно уже измененные
посредством труда, выращенные человеком животные»21.
Человек, взаимодействуя с телами природы", использовал
возможность совершать механическую работу и воздействовать
«а тела природы механически. Он применял (механические
взаимодействия как для включения -предметов «природы в .процесс
труда, так и для воздействия средствами труда на предметы
труда. Эти взаимодействия становились компонентами процес-
21 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 186.
152

са труда не потому, что они по своей структуре отличались от
аналогичных взаимодействий неорганической и биологической
природы. Процесс труда придал механическим воздействиям
человека характер трудовой деятельности.
Вероятнее всего, новая форма самодвижения возникла в
процессе присвоения предметов природы. В нем предок
человека мог воспользоваться одними телами природы для
воздействия на другие тела. С этого момента, очевидно, начинается
эпоха использования механических средств труда и,
следовательно, эпоха 'механических свойств природных тел. Здесь под
механическим« свойствами 'понимаются взаимодействия,
исследуемые в механике. Предметы природы, которые человек ставит
в механические взаимодействия с предметами труда и таким
путем изменяет их форму, становятся механическими средствами
труда.
Зависимость взаимодействий человека с телами природы от
его собственной материальной организации определяет не
только исходный пункт природных процессов. Эта зависимость
придает специфические особенности изучению природы и поэтому
имеет важное значение для исследования развития
естествознания. Так, переход в процессе познания от одних природных тел
и процессов к другим не соответствует истории развития
природы. Он определяется не последовательностью в возникновении
природных структур, а историей процесса труда и процесса
познания. Одна система взаимодействий в процессе труда и соот-
Еетственно в процессе познания становится условием для
перехода к другой системе. От изучения механических
взаимодействий человек перешел к исследованию сложных физических и
химических (процессов. С ранних ступеней своей
производственной деятельности человек использует домашних животных.
Но лишь длительная история его трудовой и познавательной
деятельности создала предпосылки для выработки конкретных
знаний о биологической форме движения. Человек постепенно
подходит к логическому моделированию законов движения того
природного мира, в котором он живет.
Изучение специфики взаимодействий человека с телами
природы в процессе познания, анализ связи знаний о природе с
производством и процессом самодвижения природы имеют
важное значения для гносеологии. Без этого нельзя создать теорию
познания природных процессов, разработать законы
логического моделирования в естествознании. Но, очевидно, только на
этом пути конкретного содержательного анализа можно
достичь результатов, которые имеют практическое значение для
естествознания. Поэтому исследование структуры
производственной деятельности людей в «Капитале» выходит за пределы
решения чисто экономических проблем. Оно превращается в
решающий фактор построения теоретико-познавательной
системы, необходимой для развития естествознания.
153

3. Конкретно-исторические формы процесса познания
и их влияние на его структурные элементы
Общественный процесс труда, .развиваясь, принимает
конкретно-исторические формы. Они характеризуются
специфической природой его структурных элементов. К. Маркс
исследовал в «Капитале» общественный процесс труда в простом
товарном и капиталистическом производстве. Он установил, что
при капитализме общественный процесс труда проходит три
стадии: простой кооперации, мануфактуры и фабрики.
Анализ законов движения процесса труда показал, что
общественный процесс познания также развивается и принимает
конкретно-исторические формы.
Познание в простом товарном производстве осуществляется
непосредственным производителем. Процесс познания не
выделен из процесса труда. Производство потребительных
стоимостей, познание и обучение не расчленены и существуют как
моменты процесса труда.
Процессы труда в простом товарном производстве
взаимосвязаны между собой общественным разделением труда. В этой
системе производства каждый производитель, взаимодействуя
со средствами производства, не связан подобными
отношениями с другими производителями. Поэтому процесс труда,
осуществляемый производителем, принимает форму
индивидуального процесса по отношению ко всем другим видам
производства. Индивидуальный процесс труда обусловливает
индивидуальный процесс познания, т. е. непосредственный
производитель, взаимодействуя со средствами и предметами познания,
не вступает в характерные для процесса познания отношения с
другими производителями. Это придает специфическую форму
общественному процессу познания. Непосредственный
производитель в своих взаимодействиях с объективными факторами
процесса познания обособлен от других производителей. Бго
связи с ними осуществляются через товарное обращение.
Общественный процесс познания состоит из индивидуальных
процессов познания, включенных в систему индивидуальных
процессов труда.
В этой форме производства функции субъекта производства,
субъекта непосредственного труда и субъекта познания
объединены в одном лице. При этом непосредственный производитель,
соединяя в своей деятельности эти функции, выполняет их
обособленно от других производителей. Это придает процессу
познания специфические черты.
Непосредственный производитель может применять только
такие средства и предметы труда, которые доступны для
отдельного человека. Возможности каждого производителя,
экстенсивная и интенсивная величины его труда ограничивают
154

как количество применяемых средств труда, так и объем
совершаемых с их помощью операций. Это обусловливает
развитие средств труда с техническими параметрами,
позволяющими совершать максимальное количество различных операций.
Такими средствами труда становятся ручные орудия, ибо они
получают движение от человека; человек же может придать
этим орудиям самые различные пространственные положения и
в широких масштабах варьировать передаваемую ручным
орудиям энергию.
Кроме того, функционирующие средства и предметы труда
должны всегда соответствовать нормальному циклу
воспроизводства. В условиях индивидуального процесса труда это
выражается в том, что затрачиваемый отдельным человеком труд
должен создавать готовые продукты в такие промежутки
времени, которые необходимы для воспроизводства его рабочей
силы. Эти требования воспроизводства также делают ручные
орудия специфическими для простого товарного производства
средствами труда. Поэтому познавательная деятельность в
простом товарном производстве направлена на развитие ручных
орудий труда.
Индивидуальный лроцеос познания, осуществляемый
одновременно с непосредственным процессом труда, и познаватель
ная деятельность, соединенная с непосредственным трудом
отдельного человека, приводят к тому, что средства и предметы
труда становятся »средствами и предметами познания. Ручные
средства труда, выполняя функцию средств познания,
лимитируют познавательную деятельность человека. Их конструкция
рассчитана на совершение трудовых операций, а не для
исследовательской деятельности. Поэтому применение средств труда
в качестве средств познания всегда ограничено свойствами
производительного потребления, используемыми в процессе труда.
Выход за пределы конкретных взаимодействий процесса
труда здесь наблюдается очень редко. Он предполагает
превращение средств труда в средство и предмет познания. Но
средство познания и средство непосредственного труда в этой
форме производства соединены в средствах труда. Поэтому
основным направлением развития ручных орудий труда является
приспособление их к совокупности операций, осуществляемых с
их помощью. Создание принципиально новых орудий труда
происходит здесь очень медленно. Оно подготавливается
мелкими изменениями используемых средств труда и, как правило,
приводит к появлению нового вида производства в системе
общественного разделения труда.
Конструкция продукта труда в простом товарном
производстве зависит от использования ручных орудий труда,
физических и интеллектуальных возможностей отдельного
производителя. Пока сохраняются ручные орудия труда, верхняя и ниж-
155

няя границы механической работы, совершаемой рабочей силой,
лимитируют не только применяемые средства труда, но и
создаваемые им продукты, т. е. в процессе логического
моделирования новых продуктов труда непосредственный 'Производитель
соотносит задачу конструирования этих предметов с
физическими границами индивидуальной рабочей силы. Поэтому
количество различных продуктов труда очень ограничено.
Предметы труда изучаются главным образом <с целью
совершенствования свойств производительного потребления. В
течение длительного времени одни и те же тела природы
используются в качестве предметов труда. Включение в производство
новых тел природы «и создание новых конструкций предметов
труда идут крайне медленно. Индивидуальный процесс
познания ограничивает также создаваемый и воспроизводимый
непосредственным производителем объем знаний. Специфические
для товарного производства способы выработки и передачи
знаний характеризуются определенными временными
параметрами. Так, непосредственный производитель, осуществляя
индивидуальный процесс познания и совмещая ъ своей деятельности
функции субъекта производства и субъекта непосредственного
труда, способен создать в единицу времени лишь определенное
количество новых конструкций продуктов труда.
Ограничены и возможности хранения знаний в данной
форме производства. Поскольку в качестве основных средств
информации используются звуковая речь и воспроизведение того
процесса, знания о котором передаются другому лицу,
постольку все интеллектуальные потенции процесса труда должны
храниться в памяти непосредственного производителя.
Следовательно, независимо от частоты использования тех
или иных свойств (структур) производительного потребления,
человек должен помнить их. В противном случае он будет
вынужден повторить процесс познания: совершить уже
выполненную однажды работу. Если же учесть, что объем памяти
человека определенен, то количество знаний и соответственно
количество информации о процессе труда в простом товарном
производстве имеют своей верхней границей средний объем
памяти отдельного производителя, умноженный на количество
подразделений общественного процесса труда. Следует
заметить, что количество знаний в простом товарном производстве
не может достичь этой верхней границы.
Помимо процесса труда человек совершает целый ряд
других видов деятельности, требующих мышления. Следовательно,
память человека должна быть соответственно распределена
между всеми видами его сознательной деятельности.
В простом товарном производстве каждый производитель не
связан отношениями процесса труда с другими производителями
и взаимодействует с ними через товарное обращение. Поэтому
156

товарное производство не создает специальных средств
передачи интеллектуальных потенций процесса труда. Напротив,
непосредственный производитель стремится, чтобы эти
интеллектуальные потенции «е передавались через товарное
обращение. Конечно, коль скоро интеллектуальные потенции
овеществлены в продукте, то потребительная стоимость несет
определенную информацию об изменении формы предмета труда.
Однако она очень ограничена и становится информацией лишь для
человека, имеющего соответствующие знания.
Производитель должен сам вырабатывать и хранить в
памяти все новые знания, необходимые для выполнения
трудовых операций. Если же учесть, что объем памяти
определенен и должен быть распределен между всеми видами
сознательной деятельности человека, то можно очертить те
интеллектуальные границы, которые возникают при разработке новых
предметов труда в простом товарном производстве. Количество
знаний и соответственно количество информации, необходимые
для производства и конструирования предмета труда, не
должны превышать то количество знаний и информации, которое
отдельный человек может использовать в процессе труда. Таким
образом, память отдельного человека и ее распределение
между различными родами сознательной деятельности определяют
максимальную сложность конструкции предметов труда.
В этой форме производства информация и знание в
процессе труда еще не расчленены. Лишь в сфере обращения
возникают средства информации, отделенные от знаний, от
содержательного мышления. Деньги, выполняя функцию средства
обращения, принимают форму (монеты. «Бели само обращение денег
отделяет реальное содержание монеты от номинального
содержания, отделяет ее металлическое существование от ее
функционального существования, то в нем уже скрыта возможность
заместить металлические деньги >в их функции монеты знаками
из другого материала или простыми символами» 22.
Люди, воспроизводя в мышлении выполняемую монетой роль
знака стоимости, создают специальные денежные знаки —
бумажные деньги. В бумажных деньгах средство информации
получает относительно самостоятельное существование.
Звуковое слово выполняет функцию средства информации до тех пор,
пока оно является структурным элементом мышления как у
передающего, так и у воспринимающего те или иные знания.
Когда же человек специально изменяет форму предметов
природы и использует последние в качестве средств информации,
то эти предметы (предметные средства информации) могут
существовать и по окончании процесса мышления.
К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 132.
157

Именно эта особенность предметных средств информации
играет важную роль в развитии общества. Предметные средства
информации позволяют значительно расширить объем
'используемых обществом знаний и облегчить освоение их каждым
.новым поколением. Они открывают перед человеком возможность
создавать новые средства мышления, значительно
расширяющие конструктивные логические операции и тем самым
ускоряющие процесс познания.
Предметные 'Средства информации не находят широкого
применения в простом товарном производстве. Они почти не
используются в процессе труда. Возникая в товарном
обращении, они получают существенное развитие лишь в сферах,
надстроечных над производством,— в политике, государстве
и т. п.
Специфическими особенностями характеризуются знания
непосредственных производителей в простом товарном
производстве. Они прежде всего существуют в форме логических
миделей. Логические модели воспроизводят системы механических
взаимодействий, простых 'моментов процесса труда. Сюда
входят свойства производительного потребления, .последователь-
кость операций, изменение внешних форм, непосредственно
наблюдаемые структуры средств, производства и т. п. Однако в
процессе труда непосредственный производитель, наряду с
механическими взаимодействиями, приводит в движение сложные
химические (например, производство .красок и их применение),
биологические (животноводство и земледелие) «взаимодействия.
Поэтому логические модели непосредственного производителя
не представляют собой такие системы понятий, все элементы
которых имеют логические связи.
Логическая модель непосредственного производителя
прерывна. В ней логически моделируемые свойства
производительного потребления разрываются в тех местах, где
производитель использует процессы, непосредственно не наблюдаемые.
Эти места заполняют специфические знания. Они воплощаются
в совокупности признаков. Как правило, это такие
взаимодействия простых моментов процесса труда, которые человек
непосредственно воспринимает.
Рассматриваемые взаимодействия составляют лишь
отдельный элемент в системе приводимых им в движение и
неизвестных ему связей. Поэтому непосредственный производитель не
может проследить связь этих признаков со структурой
(свойствами) простых моментов процесса труда. К признакам
относятся также взаимодействия производственных процессов с
природными, доступные для органов чувств человека. Если они
постоянно повторяются и сопровождают производство
потребительных стоимостей, то человек использует их в качестве средств
ведения процесса труда. Поскольку признаки входят в логи-
158

ческие модели, .постольку соотнесение в мышлении логической
модели 'со взаимодействием простых моментов процесса труда
не лозволяет строго сформулировать исследовательскую задачу.
Поэтому для .познавательного процесса непосредственного
производителя характерен эмпиризм. Лишь разработка
механических конструкций средств производства .и потребительных
стоимостей создала предпосылки для выхода к логическим моделям,
все элементы которых логически связаны между собой.
Специфическая структура логических моделей у
непосредственного производителя исключала теоретическое мышление в
процессе труда. Конечно, в логических операциях с
интеллектуальными .потенциями непосредственный производитель
вынужден был выходить за пределы наблюдаемых свойств
производительного .потребления. Но системы понятий, выходящие за
эти пределы, содержали в себе много иррационального.
Непосредственные производители, аккумулируя в себе
знания и опыт, передают их последующему поколению
посредством обучения в процессе труда. Как передача знаний и опыта,
так и их восприятие были органичены возможностями
отдельного человека, поэтому простое товарное производство не
нуждается в образовании, отделенном от непосредственного
процесса труда. В этой форме .производства не возникают потребности
в разработке таких средств информации, которые позволяли
бы быстро увеличивать объем знаний при одних и тех же
физиологических возможностях человека.
Общественные интеллектуальные потенции «в простом
товарном производстве существуют в форме системы конкретных
знаний и навыков, закрепленных за отдельными производителями
общественным разделением труда.
Индивидуальный процесс познания возникает с разделением
труда между отдельными производителями, т. е. до появления
простого товарного производства. Он сохраняется во всех
общественных формациях, где имеет место либо индивидуальный
процесс труда, либо индивидуальный непосредственный процесс
труда. Однако роль и место данной формы познания
определяются общественным процессом познания, в который
индивидуальный процесс познания включен как составной элемент.
Капитализм обусловливает появление новой общественной
формы процесса познания.
На смену процессу труда простого товарного производства
приходит 'капиталистический процесс труда. Он представляет
собой совокупность общественно-комбинированных процессов
труда, существующих в системе общественного разделения
труда и взаимосвязанных между собой кругооборотами
индивидуальных капиталов.
Маркс показал, что изменение формы процесса труда
послужило причиной возникновения новой формы процесса
познания.
159

Общественно-комбинированный процесс труда требует
логического моделирования взаимодействий его объективных и
субъективных факторов. Производство потребительных стоимостей
в капиталистической «ооперации, а тем более в мануфактуре
состоит из различных и связанных между собой частичных
процессов труда. Функционирование производства 'предполагает,
чтобы каждый частичный процесс труда был определен как
составной элемент целого. Структуру
общественно-комбинированного процесса труда, операции каждого частичного
рабочего нельзя познать на основе той деятельности, которую он
совершает. Необходимо выйти за ее границы. Познание
взаимодействий объективных и субъективных факторов производства
становится особой функцией общественно-комбинированного
процесса труда, функцией, отличающейся от частичной
операции отдельного производителя. Этот процесс познания
отделяется от непосредственного .процесса труда и превращается в
структурный элемент общественно-комбинированного .процесса
труда. Развитие интеллектуальных потенций закрепляется за
определенной группой людей — инженерно-техничеокой
интеллигенцией. Таким образом, структура процесса познания в
капиталистическом производстве усложняется. Конечно, частичные
рабочие осуществляют однотипный с простым товарным
производством индивидуальный процесс познания. Однако в
'капиталистическом производстве он не основной, а подчиненный.
Объем знаний частичного рабочего, сфера его /познавательной
деятельности, постепенно сужаются. «Духовные потенции
производства расширяют свой масштаб на одной стороне именно потому,
что на многих других сторонах они исчезают совершенно. То, что
теряют частичные рабочие, сосредоточивается в противовес им
в капитале» 23.
Выделение познания в относительно самостоятельный
процесс вызывает изменение всех его структурных элементов,
изменяются и связи между ними.
Поскольку разработка интеллектуальных потенций
становится специфической функцией инженерно-технической
интеллигенции, постольку возникает и развивается новая система
взаимодействия данной группы людей с процессом труда. Для
инженерно-технической интеллигенции производство выступает
прежде всего как предмет познания. Она сосредоточивает в
своей деятельности логическое моделирование общественно-
комбинированного процесса труда.
Раньше логическое моделирование было одним из
структурных элементов деятельности непосредственного производителя.
Теперь оно становится основным содержанием и целью
деятельности инженерно-технической интеллигенции. Функциони-
К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 369.
160

рование производства сопоставляется с логической моделью
данного 'процесса. В этом отношении выделяются такие
структурные особенности (взаимодействия) производства, которые
не удовлетворяют поставленным целям. Выявленные
структуры (взаимодействия) соотносятся с интеллектуальными
потенциями, формулируется задача 'изменения процесса труда и
создается новая логическая модель производства.
Человек, выполняющий эти операции, относится к процессу
труда как к такой системе материальных взаимодействий, в
которой проявляются структурные особенности (свойства) этого
процесса. При рассмотрении последнего под этим углом зрения
отбираются лишь взаимодействия, вскрывающие новые
свойства (структуры) процесса труда. Функционирующее
производство потребительных стоимостей превращается в своеобразный
эксперимент, т. е. в такую систему взаимодействия человека
со средствами и предметами познания, которая создается для
достижения конкретной познавательной цели.
Действительно, для инженерно-технической интеллигенции
производственный процесс есть реализация ранее
разработанной логической модели. Но именно в силу этого производство
используется для проверки данной логической модели. Иными
словами, оно -превращается в систему взаимодействий средств и
предметов познания и содержательно определяет переход к
новой конструктивной системе понятий.
Следует отметить, что общественно-комбинированный
процесс создает предпосылки для перехода к более строгому
логическому моделированию процесса труда.
Общественно-комбинированный процесс труда расчленен на
частичные процессы труда. Логически не моделируемое
содержание остается лишь в частичном процессе труда. Частичный
рабочий компенсирует непознанные взаимодействия системой
навыков и индивидуально установленных признаков. Его
познавательная деятельность составляет необходимый элемент
общественно-комбинированного 'процесса труда. Вместе с тем
в каждом частичном процессе труда рабочий совершает
простые, непосредственно наблюдаемые воздействия орудиями
труда на предметы труда. Строго определенны количество
операций, их последовательность и те изменения, которые должен
претерпеть предмет труда.
Все это образует систему логически моделируемых
элементов, позволяющих -наблюдать связи между частичными
процессами труда. Это дает возможность инженерно-технической
интеллигенции планировать, организовывать и изменять
-производство потребительных стоимостей, не принимая участия в
непосредственно!^ процессе труда.
Таким образом, в общественно-комбинированном • процессе
труда логически моделируемые структуры и взаимодействия
11 Историко-философские очерки
Y6V

отделены от такого содержания, которое входит в систему
взаимодействий процесса труда, но на данной ступени еще не
-юзнано, а потому не поддается логическому моделированию.
Благодаря этому логическая модель
общественно-комбинированного процесса труда приобретает форму системы понятий,,
все звенья которой логически связаны между собой.
В этой форме познания деятельность человека становится
познавательной только вследствие специфического отношения
человека к предмету познания. Здесь процесс познания не
выделен из процесса труда, так как средства и предметы познания
соединены со средствами и предметами труда. Познавательная
цель непосредственно подчинена производственной цели.
Однако отделение познавательной деятельности от
непосредственного труда функционально разграничило (процесс познания и
непосредственный процесс труда. Этот особый характер связи
структурных элементов процесса познания, его общая природа
определяют особенности познавательной деятельности человека,
методы исследования и способы логического моделирования.
Данная форма познания применима только к общественным
процессам, ибо возможность ее использования обусловлена
особенностями предмета познания. Сюда относится прежде всего
то, что сознательная деятельность человека должна быть
составной частью 'исследуемого предмета. Целесообразность ее
применения связана с невозможностью воспроизвести
исследуемый процесс экспериментально. В силу этого она становится
основной формой познания самодвижения общества. «...При
анализе экономических форм нельзя пользоваться ни
'микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна
заменить сила абстракции» 34. Однако следует заметить, что данная
форма процесса познания находит применение не только при
изучении самодвижущихся процессов. Она до настоящего
времени используется при исследовании организации, технологии
и планирования производства. Очень важную роль она играет
в изучении общественных производственных и политических
отношений.
Общественно-комбинированный процесс труда делает эту
форму процесса познания необходимым фактором производства,
но возникает она гораздо раньше. Появление в обществе
взаимосвязанных и различных по своей природе процессов
порождает данную форму познания.
Капиталистическое производство не только отделяет
познание от непосредственного труда, оно придает ему особую
общественную форму.
В капиталистическом производстве проблемы организации
производства, планирования, технологии, конструирования
24 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 4.
162

средств труда и предметов потребления должны решаться кан
составные элементы единого производственного процесса.
«Принцип крупной .промышленности: всякий процесс
производства, взятый сам по себе и прежде -всего безотносительно к
руке человека, разлагать на его составные элементы, создал
всю современную науку технологии»25.
Сначала 'инженер с небольшим штатом специалистов мог
развивать интеллектуальные потенции производства.
Исторически это соответствовало кооперации и мануфактуре.
По мере увеличения масштабов
общественно-комбинированного процесса труда, усложнения его структуры возрастала
потребность в комплексных исследованиях. Создание и
использование новых средств труда требовали изменения технологии, а
иногда планирования и организации производства. Возникли
конструктивно сложные предметы труда. Часто логические
модели новых потребительных стоимостей требовали для своей
реализации разработки новых средств труда и специальной
технологии. Постепенно увеличивалась потребность в знаниях,
необходимых для решения конкретных и структурно
расчлененных задач. Очень быстро она превзошла интеллектуальные
возможности отдельного человека.
Количественная определенность интеллектуального труда,
совершаемого человеком, количество информации, доступное
для памяти индивидуума, всегда достаточно строго
ограничивают его деятельность. Отдельный человек не мог справиться
с познавательными задачами, которые возникали в
общественно-комбинированном процессе труда. Процесс познания в нем
начинает структурно разделяться на относительно
самостоятельные частичные процессы шознания, т. е. такие системы
взаимодействий познавательной деятельности человека, средств
и предмета познания, которые хотя и связаны между собой
отношениями процесса познания, но совершаются особыми
специфическими средствами познания и имеют особый
отдельный предмет познания.
В .процессе познания возникает разделение труда.
Субъектом познания становится совокупный работник
интеллектуального труда. В условиях капиталистического производства ом
сосредоточивает в своей деятельности и выполняет основные
функции по развитию интеллектуальных потенций процесса
труда. Возникает общественно-комбинированный процесс
познания, т. е. совокупность связанных между собой различных
частичных процессов познания. Возрастающие дифференциация
и специализация средств и предметов познания превращают
этот .процесс в основную форму общественного процесса
познания. Особо важное значение в развитии общественно-комби-
25 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 491.
«• 163

нированного процесса познания имела машина. Ее
возникновение связано с развитием капиталистического производства.
Машина может быть производительно использована только в
системе машин. Поэтому ее применение предполагает определенную
концентрацию производства. Общественно-комбинированный
процесс труда, создав необходимую для машинного
производства концентрацию живого и овеществленного труда, делает
возможным использование сангин.
Удачные конструкции машин появлялись до возникновения
капиталистического производства, но они не могли получить
широкого распространения. Индивидуальный процесс труда и
соответствующие ему ручные орудия труда были основной (но не
единственной) причиной, тормозящей развитие машинных
средств труда. Наряду с этим развитие машин сдерживалось
индивидуальным процессом познания и характерными для него
способами исследования и логического моделирования.
Деятельность конструкторов в индивидуальном процессе познания
не имела соответствующих условий для исследовательской
работы. Общественно-комбинированный процесс труда не
только делает возможным применение машин, но создает
соответствующую машинному производству форму процесса познания.
Развитие общественно-комбинированного процесса познания
с появлением машинного производства выражается прежде
всего в изменении его структурных элементов.
Машина воплощает в себе большое количество труда.
Ее производство, а следовательно и конструирование,
предъявляет жесткие требования к логической модели машины. Она
должна достаточно соответствовать определенным требованиям:
разработанная конструкция машины <и технические параметры
машины, созданной на основе этой конструкции, должны быть
изоморфными. Поэтому применение машин приводит к
появлению средств и предметов познания, функционирующих
отдельно от средств и предметов труда. Вначале в качестве средств
и предметов познания используются только средства и
предметы труда, т. е. средства и предметы труда применяются не
для производства потребительных стоимостей, а для
изучения свойств производительного потребления объективных
факторов процесса труда. Такая форма средств познания,
очевидно, сохранится во всех последующих общественных процессах
труда. Возрастающая потребность в машинах,
увеличивающаяся концентрация капитала стимулируют (развитие специфических
средств и предметов познания, отличающихся от средств
и предметов труда. Вызывается же это усложняющейся
конструкцией машин, сознательным использованием в этих
конструкциях все большего количества природных процессов.
Наряду со средствами и предметами труда,
функционирующими в качестве средств и предметов познания, появляется
164

сложная экспериментальная техника. Все элементы ее связаны
между собой. Они определяют конкретную последовательность
операций в процессе познания. Возникает объективная
структура средств познания. Дифференциация
общественно-комбинированного процесса познания на частичные получает благодаря
этому наглядную форму. Объективная система средств и
предметов познания воплощает в себе большой овеществленный
труд. В ней аккумулируются знания, накопленные
предшествующими поколениями. Поэтому использование специальных
средств исследования уменьшает затраты общественного труда
на решение сложнейших конструктивных и технологических
проблем.
Процесс познания получает относительную
самостоятельность. Он в известных пределах опережает развитие
производства. Конструкторские бюро, научно-исследовательские
институты создают такие виды средств и предметов труда,
потребительных стоимостей, которые могут быть использованы лишь в
ближайшем будущем.
В простом товарном производстве системы понятий,
выходящие за пределы наблюдаемых структур (свойств,
взаимодействий) процесса труда, можно называть теориями лишь
условно. Простое товарное производство не знает теории в
собственном смысле этого слова. Аналогично, как мы уже видели, и
логические модели в простом товарном производстве
разрываются немоделируемым содержанием трудовых процессов.
Общественно-комбинированный процесс труда вызывает
изменение логической структуры интеллектуальных потенций
этого процесса. Развитие процесса познания приводит к
возникновению новых логических средств, которые используются
в мышлении.
Усложнение структуры производства и возрастание массы
используемых в производстве свойств и сил природы
чрезвычайно увеличивают объем знаний. Развивается система
передачи и хранения знаний с помощью новых средств информации.
Использование для передачи знаний специфических
материальных структур, отличающихся от процесса мышления,
превращается в необходимый фактор общественного процесса
познания. Предметные средства информации получают мощный
импульс к развитию и находят широкое применение в процессе
познания. Письменная речь превращается в обычный элемент
познавательной деятельности человека. Возникает особая
символика формализованных языков, значительно увеличивающая
емкость информации и позволяющая перейти к принципиально
новым теоретическим структурам. Чертежи и графики из
зародышевых форм развиваются в ведущие средства информации,
средства анализа и создания конструктивного содержания
интеллектуальных потенций.
165

В производстве и в познании «весь процесс разлагается...
объективно, в зависимости от его собственного характера, на
свои составные фазы, и проблема выполнения -каждого
частичного процесса и соединения различных частичных процессов
разрешается посредством технического применения механики,
химии и т. д.»26. Капиталистическое производство, будучи
системой взаимодействующих между собой структурных
элементов, предъявляет специфические требования к системам
понятий, в которых они воспроизводятся человеком. Люди
осуществляют общественно-комбинированный процесс труда лишь
в том объеме, в котором они осознают связи, существующие
между его структурными элементами. Если же учесть, учто
общественно-комбинированный процесс труда отделяет логически
моделируемое содержание производственных процессов от тех
взаимодействий, которые на данной ступени развития общества
не могут быть познаны, то становится очевидным следующий
вывод.
Общественно-комбинированный процесс труда позволяет
воспроизвести его в особой системе понятий. Ее содержание
состоит из понятий, моделирующих непосредственно
наблюдаемые структуры (свойства, взаимодействия). Между всеми
элементами этой системы понятий мышлением устанавливаются
логические связи. Система понятий, обладающая этими
свойствами, и есть теория. Теория становится основной формой
интеллектуальных потенций производственного процесса.
Теоретическая форма интеллектуальных потенций процесса
труда имела важное значение для развития познания. Она
давала человеку объективные критерии для изучения
осуществляемых человеком взаимодействий с простыми моментами
процесса труда. Эти критерии позволили человеку отделить
содержание, логически моделируемое, от содержания, которое
существует в форме навыков и внешних признаков, используемых
для управления производственными процессами. Благодаря
этому теория превратилась в мощный ускоритель
познавательной деятельности человека, ибо сопоставление реального
процесса с его логической моделью позволяет строго и быстро
фиксировать отсутствие отношений изоморфности между ними.
С появлением теоретической формы интеллектуальных
потенций кончается господство стихийно-эмпирических поисков
в производстве. Логическая модель эксперимента строится в
процессе познания на основе теории. Логическая структура
теории определяет и специфические способы введения
результатов эксперимента в интеллектуальные потенции процесса
труда. Это позволяет развивать «работающую» теорию и
создавать новую более строго.
23 К. Марк с. Капитал, т. I, стр. 386.
166

4t * *
Один из важнейших гносеологических выводов, который
можно сделать из рассмотрения теоретической структуры
«Капитала», состоит в следующем. Если в человечеокой
деятельности есть такое содержание, которое человеком не осознается,
то при исследовании общественного производства нельзя
исходить из отдельных форм материальной деятельности людей.
Эта деятельность всегда составляет часть системы общественных
взаимодействий и, следовательно, содержательно определить ее
можно только как структурный элемент этой системы. Отсюда
следует вывод, что построение научной теории общества
связано с выделением самодвижущегося общественного процесса.
Но содержательное определение самодвижущегося процесса
есть воспроизведение его структуры в системе понятий.
Необходимо расчленить самодвижущийся процесс на его составные
элементы, исследовать конкретные формы
чувственно-практической деятельности людей и те отношения, в которые они
вступают с объективными и субъективными факторами общества.
Следовательно, построение теории и логическое
моделирование самодвижущегося процесса требуют сознательного
применения соответствующих приемов. Исследователь должен
исходить из конкретных форм чувственно-практической
деятельности людей, из конкретных взаимодействий человека с
объективными и субъективными факторами общества. Однако он
должен брать эти взаимодействия как момент
самодвижущегося общественного процесса. В качестве исходных фактов
научного исследования должны быть отобраны такие объективные
факторы общества, связи которых с людьми охватывали бы
всех его членов. При этом чувственно^практическая
деятельность людей и объективные факторы, с которыми люди
взаимодействуют, должны быть определяющими в системе
общественных связей.
В «Капитале» вскрывается еще одна особенность
производственных отношений, которую К. Маркс учитывал при
построении теории общественного процесса.
Производственные отношения при капитализме принимают
вещную форму. Отношения людей проявляются через
отношение вещей и осознаются ими в превращенной форме.
Выяснение действительного места и роли сознания в этом процессе
предъявляет особые требования к тому структурному элементу
предмета познания, который должен стать исходным фактом
в исследовании. Поскольку исходный факт в данном процессе
познания должен одновременно выполнять функцию средства
познания, то он может быть только системой постоянно
повторяемых взаимодействий. Эта система взаимодействий должна
исключать привнесение в теорию исследуемого процесса таких
представлений, которым.! располагает субъект познавательной
167

деятельности об изучаемом предмете. Если искомая система
взаимодействий будет удовлетворять этим требованиям, тогда
знания исследователя будут выполнять лишь функцию средства
выражения наблюдаемого процесса.
Решение этих задач предполагает, чтобы исходный факт
исследования характеризовался следующими особенностям«.
С одной стороны, он должен быть продуктом деятельности
человека; его движение в обществе должно быть также
результатом познавательной деятельности людей. С другой стороны,
наблюдаемое движение исходной системы взаимодействий не
должно определяться волею и сознанием людей. Только при
этих условиях можно, анализируя изменение взаимодействий
субъективных и объективных факторов общества, определить
действительное место сознания в общественном самодвижении
и построить теорию общественного процесса.
Методы логического моделирования производственных
отношений, используемые в «Капитале», имеют важное
гносеологическое значение. Они позволяют строго формулировать
требования, предъявляемые в процессе познания к эксперименту,
показать роль знаний, которыми располагает исследователь,
в построении и развитии теории, выработать способы
использования данных знаний. Таким образом, «Капитал» представляет
собой произведение, теоретическое значение которого выходит
за пределы рассматриваемых в нем экономических процессов.
Его содержание позволяет исследовать конкретный
общественный процесс познания и установить его структуру. Будучи
теорией самодвижущегося общественного процесса, «Капитал»
приобретает особо важное гносеологическое значение. Изучение
метода развития содержания «Капитала» с этой точки зрения
дает возможность сформулировать общие принципы
построения теории, т. е. научно определить такую систему
взаимодействий человека.в процессе познания, которая становится
сознательно используемым методом построения и развития теории
самодвижущегося процесса.
Эти принципы, в свою очередь, выполняют роль основания
для исследования различных относительно самостоятельных
форм процесса познания. Они дают возможность рассмотреть
те особенности, которые имеют теория и способы ее построения
в каждой форме познавательной деятельности человека.
На современном уровне развития человеческого познания
проблемы гносеологии выходят из области «чистой» теории.
Они становится необходимым фактором преобразующей
деятельности человека. Поэтому теоретико-познавательное
значение «Капитала» становится особенно актуальным.

Ill
Диалектика
как теория познания материализма
в философских трудах Ф. Энгельса
Б. М. Кедров
Принцип единства диалектики и материалистической теории
познания красной нитью проходит через все философские
произведения Ф. Энгельса. Будучи одним из основоположников
марксистского мировоззрения, Энгельс, подобно Марксу,
последовательно трактовал и применял диалектику только в ее
неразрывной связи с философским материализмом, т. е.
только как материалистическую диалектику, и, соответственно
этому, материализм только как диалектический материализм.
Поэтому любую проблему философского материализма,
материалистической теории познания Энгельс рассматривал
обязательно с позиций диалектического метода, применяя этот метод
к решению любых гносеологических вопросов. Вместе с тем он
показывал, что малейшее отступление от диалектического
понимания вещей и явлений внешнего мира, равно как и процессов,
совершающихся в нашем собственном мышлении, малейшая
попытка сохранить где бы то ни было старую метафизику
неминуемо приводят к отходу от последовательного материализма,
к уступкам идеализму и агностицизму.
Рассмотрим все это на конкретных вопросах.
1. Предмет научной философии —
диалектика и логика
Как известно, Энгельс решительно критиковал гегелевскую
концепцию тождества бытия и сознания, развитую Гегелем на
основе абсолютного идеализма. Развитие внешнего мира
(природы и общества) у Гегеля выступало лишь как «инобытие»
абсолютного понятия, как отпечаток самодвижения понятий. Этому
идеалистическому извращению действительности Энгельс
противопоставил материалистический взгляд на человеческие поня-
169

тия; он рассматривал понятия как отображения действительных
предметов. «Диалектика сводилась этим, — писал Энгельс, — к
науке об общих законах движения как внешнего мира, так и
человеческого мышления: два ряда законов, которые по сути
дела тождественны, а по своему выражению различны лишь
постольку, что человеческая голова может применять их
сознательно, между тем как в природе — до сих пор большей частью
и в человеческой истории — они пролагают себе дорогу
бессознательно... Таким образом, диалектика понятий сама
становилась лишь сознательным отражением диалектического движения
действительного мира» 1.
Здесь Энгельс четко и последовательно проводит принцип
единства диалектики и теории познания материализма. Ставя
вопрос о диалектическом движении, о поступательном развитии
от низшего к высшему, т. е. вопрос, касающийся диалектики,
диалектического метода, он прежде всего обращается к
выяснению того, что движется реально, что развивается в
действительности, и того, что представляет собой отражение, отпечаток этого
реального объективного процесса. Без выяснения этого
невозможно понять коренной разницы между гегелевским и
марксистским пониманием диалектики. На вопрос — что движется и
развивается объективно — Энгельс отвечает: действительные
вещи, а не понятия, не мысленные построения человеческой
головы. Понятия тоже движутся, тоже развиваются, но лишь как
отображения реальной объективной действительности. «Так
называемая объективная диалектика царит во всей природе,—
писал Энгельс,— а так называемая субъективная диалектика,
диалектическое мышление, есть только отражение
господствующего во всей природе движения путем противоположностей,
которые и обусловливают жизнь природы своей постоянной
борьбой и своим конечным переходом друг в друга либо в более
высокие формы» 2.
Если у Гегеля мышление было демиургом действительного
мира, его творцом, то Энгельс последовательно проводит прямо
противоположный взгляд. Этот взгляд является, во-первых,
материалистическим, так.как мышление рассматривается только
как отображение реального мира, а во-вторых, диалектическим,
так как оно рассматривается не только в его развитии,
движении, но и со стороны его активного участия в обратном
воздействии человека на предмет отражения, т. е. па сам внешний мир.
Именно в процессе преобразующей практической
деятельности людей, общественно-исторической практики всего
человечества раскрывается, с точки зрения Энгельса, само существо
человеческого мышления. Показывая, что возникновение челове-
1 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II.
М., 1955, стр. 367.
2Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1955, стр. 166
170

ческого мозга и его функции — мышления — было целиком
обусловлено практической деятельностью наших далеких
предков, Энгельс писал: «Сначала труд, а затем и вместе с ним
членораздельная речь явились двумя самыми главными
стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно
превратился в человеческий мозг...» 3 Но уже на самой ранней ступени
своего исторического становления мышление человека по мере
своего формирования начинало оказывать возрастающее
обратное воздействие на материальные факторы, его породившие:
«Развитие мозга и подчиненных ему чувств, все более и более
проясняющегося сознания, способности к абстракции и к
умозаключению,— писал Энгельс,— оказывало обратное
воздействие на труд и на язык, давая обоим все новые и новые толчки
к дальнейшему развитию» 4.
Чем более совершенствовался мозг человека, чем полнее
развивалось человеческое мышление, тем сильнее и активнее
становилось это обратное его воздействие на реальную
действительность, на практическую деятельность людей. Развившееся
мышление дало возможность людям открывать и познавать
законы природы, лежащие в основе их производственной
деятельности. «А вместе с быстро растущим познанием законов природы
росли и средства обратного воздействия на природу, — отмечал
Энгельс, — при помощи одной только руки люди никогда не
создали бы паровой машины, если бы вместе и наряду с рукой
и отчасти благодаря ей не развился соответственным образом и
мозг человека» 5.
Энгельс критиковал тех, кто стоял на позициях голой
созерцательности в вопросе о взаимоотношении человека и природы:
«Как естествознание, так и философия, — писал он, — до сих пор
совершенно пренебрегали исследованием влияния деятельности
человека на его мышление. Они знают, с одной стороны, только
природу, а с другой — только мысль. Но существеннейшей и
ближайшей основой человеческого мышления является как раз
изменение природы человеком, а не одна природа как таковая,
и разум человека развивался соответственно тому, как человек
научался изменять природу. Поэтому натуралистическое
понимание истории... страдает односторонностью и забывает, что и
человек воздействует обратно на природу, изменяет'ее, создает
себе новые условия существования»6.
Все эти положения Энгельса прямо бьют по концепциям
современных идеалистов и агностиков, отвергающих определяющее
воздействие человеческой практики на человеческое мышление.
3 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 135.
4 Там же, стр. 136.
Б Там же, стр. 14.
6 Там же, стр. 183.
171

Такова диалектико-материалистическая трактовка природы
человеческого мышления Энгельсом. Сферу мышления Энгельс
понимает, таким образом, отнюдь не как сферу «чистого»
(в смысле отвлеченного от практической деятельности, от самой
жизни, от насущных потребностей общества) мышления, а,
напротив, как осознание человеком законов своей практической
деятельности с целью направления ее на решение стоящих перед
обществом насущных задач исторического развития.
Марксистское понимание мышления как активного фактора,
участвующего в процессе преобразования внешнего мира, Энгельс
противопоставляет, с одной стороны, гегелевскому идеализму,
который превращает активность мышления в мнимую его
способность творить мир, а с другой стороны — созерцательному
материализму, который трактует мышление в качестве
пассивного отображения действительности, лишая его присущей ему
способности участвовать в активном обратном воздействии
человека «а этот мир.
Поэтому, когда Энгельс говорит о мышлении и его законах,
надо всегда помнить, что тем самым он предполагает, что вместе
с мышлением как отображением действительности должна в
полной мере учитываться, во-первых, вся реальная
действительность, составляющая содержание нашего мышления, и,
во-вторых, вся практическая деятельность человека, через которую
мышление участвует в обратном воздействии человека на эту
действительность. Только так, а не иначе выступает у Энгельса
сфера мышления, даже в том случае, когда он называет ее
чистым мышлением. Под чистым мышлением в противоположность
идеалистам Энгельс понимает именно такую область
человеческой деятельности, которая представляет субъективный фактор
общественно-исторического развития, но взятый, разумеется, не
в изоляции от определяющего по отношению к нему
объективного фактора этого развития, а во взаимодействии с ним. Всякое
иное представление о чистом мышлении было бы
идеалистическим и метафизическим, следовательно, несовместимым с
основными принципами марксистской философии, принципами
диалектического материализма.
С этой точки зрения становятся понятными вызывающие
иногда неясности и споры определения Энгельсом предмета
философии, пришедшей на смену старой домарксистской
философии, старой натурфилософии и социологии! Так, Энгельс
указывает, что современный материализм видит в человеческой
истории процесс развития общества, и ставит своей задачей
открытие законов этого развития, а в природе, обобщая новейшие
успехи естествознания, видит ее историческое развитие во
времени. «В обоих случаях,— резюмировал Энгельс,—
материализм является по существу диалектическим и не нуждается
больше в стоящей над прочими науками философии. Как только
172

перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить
свое место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, какая-
либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней.
И тогда из всей прежней философии самостоятельное значение
сохраняет еще учение о мышлении и его законах — формальная
логика и диалектика. Все остальное входит в положительные
науки о природе и истории» 7.
Враги марксизма уцепились за это место у Энгельса с целью
«доказать», будто он перешел здесь на позиции позитивизма.
Это — явная клевета. Ведь Энгельс совершенно ясно подчеркнул,
что излишней становится не всякая философия вообще, как это
утверждают позитивисты, а только такая (ненаучная)
философия, которая претенциозно ставит себя над прочими науками.
Подлинно научная философия сохраняется, и ее представляют
теперь, как показал Энгельс, логика и диалектика.
Диалектика не подменяет собой частных наук о природе и
обществе, а имеет своим предметом мышление в качестве
отражения внешнего мира и инструмента его преобразования через
практическую деятельность человека. Поэтому попытки таких
фальсификаторов марксизма, как философствующий католик
А. Шамбр или антимарксист М. Ланге из ФРГ, изобразить
Энгельса позитивистом представляют грубую передержку,
рассчитанную на обман неосведомленного читателя.
Приведенное место из «Анти-Дюринга» вызывает неясности
и у некоторых советских философов, которым кажется, что
объявление диалектики учением о мышлении может быть
истолковано как отсутствие у нее объективной основы, как отнесение
ее только к сфере мышления, но не природы и общества прежде
всего.
Такие сомнения и опасения ровным счетом ни на чем не
основаны и представляют собой плод недоразумения. Учение о
мышлении трактуется Энгельсом только на основе диалектико-
материалистического понимания самого мышления. Если все
содержание мышления составляет отражаемая им реальная
действительность, то как можно хотя бы на одно мгновение
рассматривать его вне этого его содержания? А это значит, что в
учение о мышлении, составляющем органическую часть всей
марксистской философии, должно входить прежде всего
раскрытие его предмета, так как иначе невозможно понять ничего и в
самом процессе отражения этого предмета в сознании
человека. Если субъективная диалектика есть образ объективной
диалектики, то учение о первой неизбежно должно предполагать
в качестве своей исходной предпосылки учение о второй. Это с
необходимостью вытекает из разбираемого нами здесь принципа
единства диалектики и теории познания материализма.
Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. М., 1955, стр. 25.
173

Включая диалектику в учение о мышлении (поскольку речь
идет о том, что осталось от прежней философии), Энгельс
имеет в виду познавательные и логические стороны диалектики,
т. е. диалектику как логику и теорию познания, как
диалектический метод мышления, как особую форму мышления. Но ведь
тем самым Энгельс вовсе не сводит всю диалектику только к
этим ее сторонам. Познавательная и логическая функции
диалектики определяются ее объективной основой, и это
многократно в различной связи подчеркивает Энгельс. Поэтому
приведенное выше определение философии, сохранившей свое
самостоятельное существование после крушения старой натурфилософии
и социологии, необходимо брать в связи со всеми остальными
высказываниями Энгельса о диалектике и ее законах. Тогда уже
не возникнет никакого недоразумения относительно того,
будто бы Энгельс мог не учитывать объективной диалектики при
рассмотрении предмета научной философии.
Есть еще одно важное обстоятельство, о котором надо всегда
помнить, когда анализируется данный вопрос в трудах Энгельса.
Подобно Марксу, Энгельс отвергал разобщение философии на
отдельные куски, как это делалось в домарксистской
философии, особенно Кантом. Любой вопрос философии должен
рассматриваться, по Энгельсу, с позиции единства объективной и
субъективной диалектики, т. е. диалектики и материалистической
теории 'познания. Если нельзя разбирать мышление и его законы
вне связи с тем объектом, отражением которого оно является,
то и обратно, нельзя разбирать с философской точки зрения
сам по себе внешний мир и его законы, не рассматривая
их как объект человеческого познания. Это значит, что в
марксистской философии нет и не может быть никакой «онтологии»,
отдельной от гносеологии, как и никакой гносеологии, которая
не касалась бы внешнего мира 1как объекта -познания.
Разумеется, «внешний мир, как существующий сам по себе,
вне и независимо от человеческого познания, исследуется и
познается наукой, но это задача частных наук — естественных и
общественных. Философия же занимается не «онтологией», а
вопросом о том, каким образом существующий объективно, вне
и независимо от нашего сознания мир познается при помощи
нашего мышления, отражается им и преобразуется через нашу
практическую деятельность.
Следовательно, не «онтология», отрывающая объект от
субъекта, стремящаяся изолировать объективное от
субъективного, составляет предмет научной философии, а исследование
взаимодействия субъекта с объектом. Если субъективное есть
лишь образ объективного, то нет и не может быть каких-то
проблем в научной философии, которые касались бы только
одного этого объективного мира и не имели бы никакого
отношения к процессу его отражения в нашем субъективном сознании..
174

Если существуют какие-то законы, общие для всех областей
внешнего мира, т. е. природы и общества, то эти же самые
законы оказываются общими и для человеческого мышления как
отражения внешнего мира. А если так, то всякая попытка
искусственно изолировать область внешнего мира («и бытия как
такового») в виде предмета так называемой ойтологии от
процесса его познания человеком приходит в резкое противоречие
с признанием единства субъективного и объективного как
единства образа с отображаемым предметом.
Выходит, таким образом, что принцип единства диалектики
и материалистической теории познания, принцип единства
объективной и субъективной диалектики исключает в самой
основе всякую попытку восстановления в марксистской
философии таких отдельных частей, как методология (учение о методе),
логика (учение о мышлении), гносеология (учение о познании)
и онтология (учение о бытии). Все такого рода попытки,
которые предпринимаются у нас в последнее время, представляют
собой шаг назад от того, что было создано Марксом и
Энгельсом. Источник таких ненужных и даже ошибочных попыток,
на наш взгляд, в недостаточном уяснении центрального
положения диалектического материализма о диалектике как теории
познания.
К этому мы еще вернемся ниже, сейчас же отметим, что
приведенный выше взгляд Энгельса на философию не случайная
оговорка, а вытекает органически из всей его философской
концепции, т. е. из диалектического материализма. Так, Энгельс
показал, что современному материализму чужды черты старой
философии, претендовавшей на создание каких-то законченных
философских систем, охватывающих собой всю совокупность
человеческих знаний о мире. В этом смысле современный
материализм не похож ничем на то, что обычно связывалось с
представлением о философии; более того, он представляет собой
наиболее полное ее отрицание. «Это вообще уже больше не
философия,— писал Энгельс,— а просто мировоззрение, которое
должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей
особой науке наук, а в реальных науках. Философия, таким
образом, «снята», т. е. «одновременно преодолена и сохранена»,
преодолена тю форме, сохранена по своему действительному
содержанию» 8.
Под изменением по форме здесь, в частности,
подразумевается коренное изменение взаимоотношения между философией как
общей наукой и всеми частными науками, через которые и в
которых она находит свое подтверждение и проявляет себя как
метод научного познания, метод исследования и преобразования
мира.
Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 130—131.
175

Но это — процесс двусторонний; проявляя себя в частных
науках и получая в них свое подтверждение, философия тем
самым способствует тому, что сами частные науки
обнаруживают свою собственную диалектику. Именно это обстоятельство
и делает ненужной какую-либо философию, ставящую себя на
манер старой натурфилософии и социологии над частными
науками. Отмечая в связи с этим, что естествоиспытатели все еще
продолжают оставлять старой философии некоторую видимость
жизни, поскольку они довольствуются отбросами старой
метафизики, Энгельс подчеркнул: «Лишь когда естествознание и
историческая наука впитают в себя диалектику, лишь тогда весь
философский скарб — за исключением чистого учения о
мышлении— станет излишним, исчезнет в положительной науке»9.
Следовательно, мы снова у Энгельса находим ту же самую
мысль, что ликвидация старой философии не затрагивает учения
о мышлении, которое сохранится от нее и после ее крушения.
Подчеркивая необходимость изучения философии для
развития способности к теоретическому мышлению, Энгельс писал, что
«именно диалектика является для современного естествознания
наиболее важной формой мышления, ибо только она
представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих
в природе процессов развития, для всеобщих связей природы,
для переходов от одной области исследования к другой» 10.
Здесь раскрывается причина того, почему Энгельс отнес
диалектику к учению о мышлении: ведь речь идет о ней как о форме
мышления, причем такой, которая отвечает современному
уровню развития наших знаний о внешнем мире. Это положение
Энгельс подчеркивает и в других местах «Диалектики
природы». Например, он указывает, что диалектика «является
единственным, в высшей инстанции, методом мышления,
соответствующим теперешней стадии развития естествознания» п. Но если
диалектика есть метод мышления, то очевидно, что учение о ней
должно входить в общее учение о мышлении как отражении
объективного мира и как инструменте его преобразования.
Таким образом, и здесь, как и во всех других случаях,
диалектика рассматривается как особая, к тому же наиболее
важная форма мышления, представляющая собой аналог
действительности. Поэтому при ее рассмотрении встает прежде всего
вопрос о том, каков характер того объекта, аналогом которого
она выступает как метод мышления. Без этого абсолютно
ничего невозможно понять в диалектическом методе мышления.
Чтобы выяснить, как отражаются, т. е. как познаются, нами
процессы развития природы, надо прежде всего знать, как они
9 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 165.
10 Там же, стр. 22.
11 Там же, стр. 167.
176

происходят объективно. Так и поступает сам Энгельс в своей
работе «Диалектика природы». Раскрывая, как совершаются
диалектические процессы в самой природе, Энгельс
прослеживает, как они отражаются в головах самих естествоиспытателей
в виде соответствующих научных понятий, теорий, законов. При
этом, читая «Диалектику природы», мы на каждой странице
сталкиваемся с конкретизацией общего принципа единства
диалектики и теории познания материализма, с применением
диалектики как теории познания.
Своей «Диалектикой природы» Энгельс убедительно показал,
как он понимает положение о том, что диалектика есть
необходимая для естествознания форма мышления, и о том, что от
старой философии действительно остается лишь учение о
мышлении в виде учения о диалектическом методе научного
познания как аналоге самой действительности. Никакой неясности,
никакого недоразумения тут не может ни у кого возникнуть,
если не выхватывать из контекста отдельные формулировки и
выражения Энгельса (например, слова: «чистое учение о
мышлении»), а брать их в связи со всем тем, что говорил и писал
Энгельс по данному поводу. Только в контексте всех его работ
выясняется действительное,, глубокое содержание приведенных
выше формулировок, не дающих абсолютно никакого основания
к тому, чтобы толковать их в смысле допустимости какого-либо
отрыва диалектики, а вместе с нею и мышления от жизни, от
реальной действительности, от практической деятельности людей.
Именно так следует понимать и заключительные слова в
работе Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической
немецкой философии»: «Но историческая теория Маркса наносит
философии смертельный удар в области истории точно так же,
как диалектический взгляд на природу делает ненужной и
невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача и там и
тут заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы,
а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За философией,
изгнанной из природы и из истории, остается, таким образом,
еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается:
учение о законах самого процесса мышления, логика и
диалектика» 12. Здесь вновь и вновь повторяется та же самая мысль,
которую мы разобрали уже выше. Диалектика трактуется как
наиболее важная, ставшая остро необходимой во -всех областях,
сферах человеческой деятельности форма мышления,
'представляющая собой отражение, аналог самой действительности и
вместе с тем инструмент ее преобразования человеком.
Характеризуя марксистское учение, в том числе и его
диалектику, Ленин присоединился к приведенным выше
определениям философии, которые были даны Энгельсом. Он писал в
12 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II, стр. 381.
12 Историко-философские очерки
177

статье «Карл Маркс»: «Диалектический материализм «не
нуждается ни в какой философии, стоящей над прочими науками».
От прежней философии остается «учение о мышлении и его
законах— формальная логика и диалектика»»13. Таким образом,
речь идет о таких положениях марксистской философии, которые
полностью сохраняют свое значение в условиях современной
действительности, в условиях ленинского этапа развития
диалектического материализма.
2. Главные законы диалектики
в их гносеологическом аспекте
То, что было изложено выше относительно понимания
Энгельсом предмета философии, раскрывается полнее и глубже
при анализе того, как понимал и применял Энгельс основные
законы материалистической диалектики.
Энгельс четко сформулировал положение о том, что законы
диалектики извлекаются из истории развития природы и
общества. «Таким образом,— писал он,— история природы и
человеческого общества — вот откуда абстрагируются законы
диалектики. Они как раз не что иное, как наиболее общие законы
обеих этих фаз исторического развития, а также самого
мышления» и. Здесь, как и везде, Энгельс опирается на признание
единства диалектики и теории познания материализма. С этих
позиций он критикует гегелевский идеализм: «Ошибка
заключается в том,— пишет Энгельс о Гегеле,— что законы эти он
не выводит из природы и истории, а навязывает последним
свыше как законы мышления. Отсюда и вытекает вся
вымученная и часто ужасная конструкция: мир — хочет ли он того или
нет — должен сообразоваться с логической системой, которая
сама является лишь продуктом определенной ступени развития
человеческого мышления» 15.
Развивая тот же взгляд, Энгельс показал, в чем состоит
коренное различие между гегелевским и диалектико-материали-
стическим пониманием диалектики: у Гегеля категории
выступают «как что-то предсуществующее, а диалектика реального
мира — как их простой отблеск. В действительности наоборот:
диалектика головы — только отражение форм движения
реального мира, как природы, так и истории» 16.
В «Диалектике природы» Энгельс дает классическое
определение материалистической диалектики: «...Диалектика,— пишет
13 В. И. Ленин. Сочинения, т. 21, стр. 37—38. (В кавычках Ленин
поставил слова из «Анти-Дюринга», подчеркивая этим свою солидарность с
положениями Энгельса.)
14 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 38.
15 Там же.
16 Там же; стр 160.
178

он,— рассматривается как наука о наиболее общих законах
всякого движения. Это означает, что ее законы должны иметь
силу как для движения в природе и человеческой истории, так
и для движения мышления» 17. Это вместе с тем и определение
всей марксистской философии.
Но почему в приведенном определении, если его трактовать
в применении ко всей философии, нет указания на основной
гносеологический вопрос об отношении мышления к бытию? А без
этого нельзя провести четкого разграничения между
материалистической и идеалистической философией. В действительности
же дело обстоит так: приведенное выше определение диалектики,
данное через ее законы, включает в себя и гносеологический
аспект как самой диалектики, так и ее законов. В самом деле,
Энгельс неизменно исходит из того, что мышление человека есть
только отражение внешнего мира, а потому и законы развития
мышления суть лишь отражение законов развития природы и
общества.
Следовательно, определение основных законов диалектики, а
через них и самой диалектики непременно содержит прямое
указание на то, что объективно реальным существованием обладают
лишь природа и общество, т. е. внешний мир, а мышление
человека есть нечто производное, вторичное от них, поскольку оно есть
только их образ, их копия, возникающие в человеческом мозгу.
Поэтому определение диалектики как научной философии в его
развернутом виде должно пониматься, по Энгельсу, так, что
диалектика есть наука о наиболее общих законах всякого
движения, действующих как во внешнем (объективном) мире, так
и в мышлении, т. е. в субъективном отражении этого внешнего
мира в сознании людей.
Уже здесь мы обнаруживаем, что диалектика, в ее
понимании Энгельсом, включает в себя теорию познания
материализма. Ведь самое определение диалектики и ее законов
предусматривает признание первичности материального, т. е. объективно
существующего по отношению к идеальному, существующему в
нашем мышлении в форме субъективного отображения
внешнего мира.
Это положение Энгельс раскрывает на примере прообразов
абстрактных понятий в действительном мире. Он показывает,
что такое понятие, как математическое бесконечное, и такие
математические операции, как дифференцирование и
интегрирование, имеют свои материальные аналоги. То, что, на первый
взгляд, кажется чистым и исключительным продуктом
деятельности человеческого духа, на поверку оказывается имеющим
реальный прообраз в природе и выступает как отображение
реальных процессов, совершающихся в ней. «Тайна, окружаю-
17 Ф. 9н ге л ьс. Диалектика природы, стр. 214.
12* 179

щая еще и в наше время те величины, которые применяются в
исчислении бесконечно малых,— диференциалы и бесконечно
малые разных порядков,— писал Энгельс,— является лучшим
доказательством того, что все еще распространено
представление, будто здесь мы имеем дело с чистыми «свободными
творениями и продуктами воображения» человеческого духа,
которым ничто не соответствует в объективном мире. И тем не
менее справедливо как раз обратное. Для всех этих
воображаемых величин природа дает нам прообразы» 18.
Показывая далее, что некоторые молекулярные процессы
можно представить как прообразы соответствующих
математических операций, Энгельс констатирует: «Природа оперирует
этими диференциалами, молекулами, точно таким же образом
и по точно таким же законам, как математика оперирует
своими абстрактными диференциалами» 19.
Но высшую математику, в которую входят
дифференциальное и интегральное исчисления, Энгельс считал той областью
науки, где как раз конкретизируются законы диалектики. Он
писал: «...Математика переменных величин, самый значительный
отдел которой составляет исчисление бесконечно-малых, есть
по своей сущности не что иное, как применение диалектики к
математическим отношениям» 20. Отсюда следует, что, согласно
Энгельсу, те же самые прообразы понятий в действительном
мире, которые лежат в основе математических абстракций,
составляют материальные прообразы и законов диалектики как
научного метода познания природы и общества.
С точки зрения такого подхода к пониманию законов
диалектики как законов научного мышления выясняется тот факт,
что Энгельс нередко говорит о диалектике и ее законах именно
в их применении к мышлению. Так, например, он пишет: «К
диалектическому пониманию можно прийти, будучи вынужденным
к этому накопляющимся фактическим материалом
естествознания; но его можно легче достигнуть, если к диалектическому
характеру естественно-научных фактов подойти с пониманием
законов диалектического мышления»2l.
Здесь .наглядно выступает то обстоятельство, что законы
диалектического мышления — это, действительно, наиболее
общие законы всякого движения: действуя во внешнем мире, они
же действуют и в его отражении, т. е. в человеческом
мышлении, и именно поэтому они дают возможность лучше познавать
диалектику природы и общества.
Изложенное выше раскрывает соотношение различных
сторон или функций основных законов диалектики, в том числе их
18 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 214.
10 Там же, стр. 215.
30 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 127.
11 Там же, стр. 14.
180

познавательной и логической функций. Благодаря этим своим
функциям диалектика выступает одновременно и как логика и
как теория познания материализма. Это относится и к
отдельным ее законам: они выступают и как объективные законы
бытия и одновременно как законы мышления, законы познания
природы и общества человеком, а вместе с тем также и как
законы (преобразования внешнего мира человеком.
Субъективный аспект диалектики Энгельс прослеживает на
многих примерах, показывая, как важно учитывать диалектику
познавательного процесса и видеть в ней отражение объективной
диалектики.
Например, в качестве одного из основных законов
диалектики Энгельс формулирует положение, гласящее: «...взаимное
проникновение полярных противоположностей и превращение их
друг в друга, когда они доведены до крайности...»22. Это
'положение, действующее в природе и обществе в качестве закона
диалектики, Энгельс прослеживает и в сфере мышления. Тем
самым он вскрывает его познавательную и логическую функции.
Энгельс показывает, например, что анализ изучаемых вещей и
явлений обнаруживает, что один их полюс (одна из
противоположных сторон противоречия) уже присутствует в другом
полюсе в зародыше, что в определенный момент один полюс
превращается в другой и «вся логика развертывается только лишь
из этих движущихся вперед противоположностей»23.
В качестве конкретного примера такого противоречивого
развития научной мысли Энгельс приводит «переходы от одной
противоположности к другой в теоретическом развитии»: от
принципа, гласящего, что природа боится пустоты, ученые
сейчас же переходили к понятию абсолютно пустого мирового
пространства, и только после этого в науке появилось понятие
эфира24.
Это же положение диалектики Энгельс раскрывает на
примере того, как крайний эмпиризм становится жертвой прямой
своей противоположности — крайней идеалистической
спекуляции, связанной с увлечением спиритизмом со стороны некоторых
кругов естествоиспытателей.
«Существует старое положение диалектики, перешедшей в
народное сознание: крайности сходятся,— писал Энгельс.— Мы
поэтому вряд ли ошибемся, если станем искать самые крайние
степени фантазерства, легковерия и суеверия не у того
естественно-научного направления, которое, подобно немецкой
натурфилософии, пыталось втиснуть объективный мир в рамки своего
субъективного мышления, а наоборот, у того противоположного
направления, которое, чванясь тем, что оно пользуется только
22 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 1.
23 Там же, стр. 159.
24 Там же, стр. 230.
181

опытом, относится к мышлению с глубочайшим презрением и,
действительно, дальше всего ушло по части оскудения мысли»25.
Показывая далее, что презрение к диалектике наказывается тем,
что некоторые из самых трезвых эмпириков становятся жертвой
самого дикого из всех суеверий — современного спиритизма,
Энгельс заключает: «...Неправильное мышление, если его
последовательно проводить до конца, неизбежно приводит, по
давно известному диалектическому закону, к таким результатам,
которые прямо противоположны его исходному пункту»26.
Характеризуя диалектический метод исследования прежде
всего как метод раскрытия внутренних противоречий в
изучаемых предметах и процессах, Энгельс в письме К. Шмидту
указывал на следующий момент: «Раскрытие отвлеченных
противоречий во всей их несостоятельности, причем, как только
собираешься ухватиться крепко за одну сторону [противоречия],
так она незаметно превращается в другую и т. д.»27. Это и
означает, что противоположности, доведенные до крайности,
превращаются друг в друга, или, говоря иначе, что крайности
сходятся.
Конкретным примером такого превращения
противоположностей, когда ученые собирались «ухватиться крепко за одну
сторону» (противоречия), может служить история развития
органической химии в первой половине и середине XIX в. Одни
химики защищали тогда теорию радикалов, которая
подчеркивала момент устойчивости определенных атомных групп
(радикалов), содержащихся в органических соединениях, а другие
отстаивали теорию типов, которая подчеркивала прямо
противоположный момент в тех же самых соединениях, а именно —
их изменчивость, их реакционную способность, реализующуюся
согласно тому или иному простому типу химических
превращений. В ходе борьбы различных точек зрения химики, искавшие
новые аргументы для опровержения критикуемой ими теории,
внезапно и совершенно неожиданно для самих себя
обнаруживали факты, говорившие не против, а за ту как раз теорию,
против которой они боролись. Получалось именно так, как писал
Энгельс: чем «крепче», т. е. чем решительнее и
последовательнее, ученые настаивали на одной абстрактно выделенной ими
противоположности при отрицании другой, тем быстрее они
незаметно для самих себя приходили к подтверждению
отрицаемой ими противоположной стороны реального противоречия.
Вся история естествознания — химии, физики, биологии и
других его отраслей — дает богатейший материал,
подтверждающий данное положение диалектики.
25 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 28.
26 Там же, стр. 36.
27 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1953, стр. 442.
182

«Развитие путем противоречия, или отрицание отрицания»,
о чем писал Энгельс как об одном из главных законов
диалектики28, особенно ясно проявляется в человеческом познании.
Энгельс указывал, что именно в мышлении вполне, а не отчасти,
как в истории, «на основе проделанного опыта вновь
достигается первоначальный исходный пункт, но на более высокой
ступени»29. Это потому так, что задача науки состоит в том,
чтобы брать изучаемый предмет во всей его исходной
целостности и конкретности. В силу этого если сначала предмет
исследования должен быть подвергнут нами анализу, т. е.
расчленению на отдельные стороны и части, то в дальнейшем
обязательно требуется восстановить его вновь в его исходном виде
путем физического или мысленного синтезирования его, т. е.
соединения его частей и сторон, на которые он был перед тем
расчленен. Именно так представляет Энгельс общий ход всякого
познания — и природы, и общества, и нашей собственной
духовной деятельности.
В связи с этим в законе отрицания отрицания выдвигается на
первый план момент частичного возврата к исходному пункту; и
опять-таки это особенно ясно выступает в процессе движения
научного познания. Так, указав, что в современном ему
естествознании стихийно утвердился диалектический взгляд на природу,
Энгельс писал: «И вот мы снова вернулись к взгляду великих
основателей греческой философии о том, что вся природа...
находится в вечном возникновении и уничтожении, в непрерывном
течении, в неустанном движении и изменении»30. Но этот
«возврат» совершился на новой, более высокой основе, ибо
современный диалектический взгляд на природу — результат строго
научного исследования, основанного на опыте.
Отсюда следует, что не все то, что отрицается в ходе
научного познания, тем самым отбрасывается полностью и
бесповоротно. Диалектический, противоречивый процесс развития
познания совершается так, что отрицанием того или иного
научного положения подготовляется возможность его восстановления
в обновленном виде, на новой основе. В этом сказывается
огромное теоретико-познавательное значение закона отрицания
отрицания, в этом, в частности, проявляется его
гносеологическая функция.
Возврат якобы к старому, к исходному пункту в ходе
развития познания есть результат преодоления первого отрицания
этого пункта, 'поскольку, он обнаружил свое прогрессивное
значение на более высокой ступени развития. В связи с этим
Энгельс трактует, например, современный материализм по отно-
28 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 1.
29 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 328.
30 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 11.
183

шению к стихийному материализму древних как
«воспроизведение старого на более высокой ступени...»31.
В соответствии с таким пониманием гносеологической
функции закона отрицания отрицания Энгельс ставил перед
современными ему естествоиспытателями задачу вернуться вновь к
диалектике, которая была подвергнута отрицанию в
метафизический период развития естествознания: «И здесь действительно
нет никакого другого выхода, никакой другой возможности
добиться ясности,— писал он,— кроме возврата в той или иной
форме от метафизического мышления к диалектическому»32.
В своей «Диалектике природы» Энгельс стремился на деле
осуществить такой возврат и доказать его преимущества перед тем
способом мышления, которым так или иначе пользовались
естествоиспытатели того времени.
Большое внимание Энгельс уделил рассмотрению
познавательной и логической функций диалектики при анализе истории
отдельных научных открытий, каждое из которых представляет
собой по существу скачок, переход количества в качество.
Количественные изменения выступают здесь прежде всего в виде
постепенно накапливающегося числа фактов, эмпирических
данных. Качественное же изменение, (специфический скачок),
совершающееся в процессе развития научного мышления,
выступает в виде рождения новой теории, нового понятия или
новой научной гипотезы, т. е. в виде доказанного или пока еще
только 'предположительного объяснения и обобщения уже
известных фактов.
Энгельс указывал, что «в любой научной области — как в
области природы, так и в области истории — надо исходить из
данных нам фактов...» 33. Факты требуют объяснения и
обобщения. А это возможно лишь тогда, когда количество накопленных
фактов станет достаточным, чтобы соответствующие объяснение
и обобщение могли быть сделаны. «Механизм» развития
научного познания, согласно Энгельсу, следующий: «Наблюдение
открывает какой-нибудь новый факт, делающий невозможным
прежний способ объяснения фактов, относящихся к той же самой
группе. С этого момента возникает потребность в новых
способах объяснения, опирающегося сперва только на ограниченное
количество фактов и наблюдений. Дальнейший опытный
материал приводит к очищению этих гипотез, устраняет одни из них,
исправляет другие, пока, наконец, не будет установлен в чистом
виде закон»34.
Открытиями в науке обычно и являются такие переходы
количественных изменений (в области фактического материала) в
31 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 327.
32 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 24.
33 Там же, стр. 26.
34 Там же, стр. 191.
184

качественные (в области теоретической трактовки фактического
материала, его объяснения и обобщения). При этом между
количественными изменениями и вызванными ими качественными
изменениями в научном развитии могут быть более или менее
длительные, заметные разрывы: опытный материал, требующий
нового теоретического объяснения, может быть уже накоплен,
а теоретический вывод из него задерживается по тем или иным
причинам. Энгельс показывает это на примере истории химии,
где такая именно задержка произошла в конце XVIII в.
Известно, что Пристли и Шеле обнаружили чисто
эмпирическим путем кислород, но они, как отмечает Энгельс, не знали,
что оказалось у них в руках. Пристли и Шеле оставались в
плену флогистических категорий, которые они заимствовали у
своих предшественников. «Элемент, которому суждено было
ниспровергнуть все флогистические воззрения и революционизировать
химию,— писал Энгельс,— пропадал в их руках совершенно
бесплодно»35. Вслед затем Лавуазье, руководствуясь этим новым
фактом, пересмотрел всю флогистическую химию и сделал
правильные теоретические выводы из эмпирического открытия
Пристли и Шеле. «И если даже Лавуазье не обнаружил кислорода
одновременно с другими и независимо от них, как он
утверждал впоследствии,— резюмирует Энгельс,— то все же по
существу дела открыл кислород он, а не те двое, которые только
обнаружили его, даже не догадываясь о том, что именно они
обнаружили»36.
Кстати, здесь мы видим, как мудро и глубоко диалектически
Энгельс решал вопросы приоритета открытия, запутанные до
предела буржуазными историками науки; эти последние при
постановке и решении таких вопросов руководствовались не
действительным, реальным развитием научного познания, а всякого
рода националистическими соображениями, направленными на
то, чтобы возвысить «свою» нацию в ущерб всем остальным.
Столь же глубоко диалектически Энгельс прослеживает
историю открытия закона сохранения и превращения энергии.
Показав путь развития человеческого познания, приведший в
конце концов к этому открытию, Энгельс заключает: «Итак, то,
что у Гегеля является развитием мыслительной формы
суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие
наших, покоящихся «а эмпирической основе, теоретических
знаний о природе движения вообще. А ведь это показывает, что
законы мышления и законы природы необходимо согласуются
между собою, если только они правильно познаны»37.
Диалектический скачок Энгельс сам испытал в развитии
своих теоретико-познавательных взглядов. Долгое время он
35 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. I, стр. 431.
36 Там же.
37 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 178.
185

размышлял над диалектикой природы. Благодаря открытию
закона сохранения и превращения энергии были уже охвачены
воедино все неорганические формы движения; они образовали
некую единую систему неживой природы. Живая же природа
оставалась пока вне этой системы и не охватывалась еще каким-
либо общим представлением. И вот Энгельс приходит к
теоретическому выводу, что общее понятие формы движения материи
дает возможность охватить все формы движения, существующие
как в неорганической, так и органической природе. В таком
случае механической, физической и химической формам
движения будет соответствовать в живой природе биологическая
форма движения. Это было крупное открытие, которое легло затем
в основу всей «Диалектики природы» Энгельса. Оно совершено
было в форме быстрого, почти внезапного скачка, которым
резюмировалась вся предшествующая работа мысли Энгельса
над постановкой и решением данной проблемы. «Сегодня утром
в постели мне пришли в голову следующие диалектические
мысли по поводу естественных наук»,— сообщал об этом событии
Энгельс Марксу38.
Итак, двоякая трактовка законов диалектики — и как
законов внешнего мира и как законов егопознания, его отражения
в человеческой голове — лежит в основе понимания и
применения Энгельсом диалектики как теории познания материализма.
3. Основной вопрос философии.
Соотношение исторического и логического
Принцип единства диалектики и теории познания
материализма служит исходным пунктом при постановке и решении
Энгельсом основного вопроса всякой философии об отношении
мышления к бытию. Последовательно материалистическое
решение этого вопроса целиком опирается на применение основной
идеи диалектики о развитии внешнего мира. Без помощи
диалектики, т. е. рассматривая бытие и мышление только как
данные, готовые, сосуществующие, невозможно правильно идо
конца последовательно материалистически решить этот вопрос.
Критикуя метафизическую позицию Дюринга, Энгельс
отмечал: «Так бывает всегда, когда принимают «сознание»,
«мышление» вполне натуралистически, просто как нечто данное,
заранее противопоставляемое бытию, природе. В таком случае
должно показаться чрезвычайно удивительным то обстоятельство,
4то сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления
и законы природы до такой степени согласуются между собой.
Но если, далее, поставить вопрос, что же такое мышление и
сознание, откуда они берутся, то мы увидим, что они — продукты
38 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 283.
186

человеческого мозга и что сам человек — продукт природы,
развившийся в известной природной обстановке и вместе с ней.
Самой собой разумеется в силу этого, что продукты
человеческого мозга, являющиеся в последнем счете тоже продуктами
природы, не противоречат остальной связи природы, а
соответствуют ей»39.
Это положение Энгельс развил дальше в следующем своем
высказывании: «Над всем нашим теоретическим мышлением
господствует с абсолютной силой тот факт, что наше субъективное
мышление и объективный мир подчинены одним и тем же
законам и что поэтому они и не могут противоречить друг другу
в своих результатах, а должны согласоваться между собою» 40.
Единство законов мышления с законами внешнего мира,
единство субъективного образа этого мира с его объективным
содержанием есть выражение того обстоятельства, что
диалектика представляет собой теорию познания материализма в ее
понимании Марксом и Энгельсом. Действительно, именно тот
факт, что объективное составляет содержание субъективного
и поэтому субъективное не может не развиваться по тем же
самым законам, по которым развивается и объективный мир,
составляет стержень и фундамент единства и нераздельности
диалектики и теории поэнания. Это выступает и как признание
неотделимости диалектики от материалистической теории
познания и как включение теории познания в диалектику.
Формулируя основной, высший вопрос всей философии как
вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе,
Энгельс показывает, что этот вопрос касается того, «что является
первичным: дух или природа...»41. Быть первичным, как
показывает далее Энгельс, значит существовать раньше вторичного,
производного от этого первичного. Если так, то последовательно
материалистический ответ на поставленный вопрос неизбежно
должен включать в себя учет процесса развития материи,
которая способна породить и порождает на деле в результате
своего развития мыслящий дух. А это значит, что
материалистическое решение основного вопроса всей философии должно
целиком основываться на применении идеи развития,
следовательно диалектического метода. Всякая попытка рассматривать
основной вопрос философии не с позиций диалектики
неизбежно приводит к невозможности дать на него последовательно
материалистический ответ.
В своих философских произведениях — «Анти-Дюринг»,
«Диалектика природы», «Людвиг Фейербах и конец
классической немецкой философии» — Энгельс конкретно проследил
историческое развитие природы вплоть до становления человека
39 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 34.
40 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 213.
41 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II, стр. 350.
187

и выхода процесса развития материи за пределы собственно
природы. Такое рассмотрение дало возможность, опираясь на
всю сумму естественнонаучных данных того времени, показать,
что единственно правильным и совершенно бесспорным
является строго материалистический ответ на вопрос об отношении
мышления к бытию, сознания к природе.
Основываясь на данных современного ему естествознания,
Энгельс детально исследовал, как развивалась неживая, вернее
доорганическая, природа. Возникшее в процессе охлаждения
космических тел взаимодействие физических форм движения по
мере дальнейшего понижения температуры переходило в
химизм, т. е. возникали химические процессы. Химическое
вещество развивалось, с одной стороны, по линии дифференциации его
между различными сферами нашей планеты, в результате чего
образовались твердая кора, скопления водных масс на
поверхности планеты и атмосфера. Все это составило область
развившейся неорганической природы. С другой стороны,
начавшееся усложнение органических соединений дошло до
образования жизнеспособного белка, а затем и живой протоплазмы.
В итоге процесс развития материи вышел за рамки неживой
(доорганической и неорганической) природы и вступил в
область живой (органической) природы.
Дальнейший прогресс совершался уже в рамках живой
природы. Путем усложнения и дифференциации бесформенного
белка, лишенного вначале клеточной структуры, возникла
первая клетка с ядром, оболочкой и цитоплазмой. «Но вместе с
этой первой клеткой,— писал Энгельс,— была дана и основа
для формообразования всего органического мира. Сперва
развились, как мы должны это допустить, судя по всем данным
палеонтологической летописи, бесчисленные виды
бесклеточных и клеточных протестов, из которых... одни диференциро-
вались постепенно в первые растения, а другие — в первых
животных. А из первых животных развились, главным образом
путем дальнейшего диференцирования, 'бесчисленные классы,
отряды, семейства, роды и виды животных и, наконец, та форма,
в которой достигает своего наиболее полного развития нервная
система,— именно позвоночные, и опять-таки, наконец, среди
них то позвоночное, в котором природа приходит к осознанию
самой себя,— человек» 42.
Далее Энгельс показывает, что и человек возник путем
дифференцирования как в индивидуальном (онтогенетическом),
так и в историческом (филогенетическом) развитии. «Когда
после тысячелетней борьбы рука, наконец, диференцирова-
лась от ноги и установилась прямая походка,— писал Энгельс,—
то человек отделился от обезьяны, и была заложена основа для
Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 13.
188

развития членораздельной речи и для мощного развития мозга,
благодаря которому образовалась с тех пор непроходимая
пропасть между человеком и обезьяной. Специализация руки
означает появление орудия, а орудие означает специфически
человеческую деятельность, преобразующее обратное воздействие
человека на природу — производство» 43.
В условном смысле слова можно сказать, что и животные
тоже «производят». Но их производственное воздействие на
окружающую их природу равно нулю. Только человеку, как
указывает Энгельс, удалось наложить свою печать на природу: он
изменил географическое распределение различных видов
растений и животных, изменил внешний характер и климат своего
местожительства, изменил даже природу самих растений и
животных и т. д.
В статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в
человека» Энгельс подробно рассматривает развитие
взаимодействия человека, уже возникающего из природы, с окружающей
его материальной средой: изменение материальных условий
жизни приводит к изменению и развитию самого возникающего
человека, а это сейчас же проявляется в усилении и
дифференциации обратного воздействия человека на природу.
Все это с полной убедительностью и несокрушимой
достоверностью убеждает нас, что материя, природа, внешний мир
первичны по отношению к сознанию и мышлению человека, ибо
эти последние исторически возникли и произошли из материи,
природы, внешнего мира в процессе их развития. Все данные
науки неоспоримо свидетельствуют о том, что природа
предшествовала возникновению духа во времени, более того, она его
произвела, породила, тогда как человеческий, т. е. мыслящий,
дух может выступать и выступает в действительности только
как нечто производное по отношению к природе, материи.
Так, применяя диалектический метод, Энгельс решает
основной вопрос философии и материалистически обосновывает
его. Здесь с удивительной отчетливостью обнаруживается то,
что диалектика и есть теория познания материализма, что при
решении главного гносеологического вопроса диалектика
оказывается не только неотъемлемой от теории познания, но и
вообще единственным средством или инструментом постановки и
решения именно гносеологических вопросов.
Интересно проследить это на разборе проблемы
соотношения исторического и логического. Только на основе принципа
единства исторического и логического можно дать
обоснованный, аргументированный всеми данными науки, прежде всего
естествознания, ответ на основной вопрос философии. В
логическом построении материалистических систем за первичное,
43 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 14.
189

исходное принимаются материя, природа, внешний мир, а за
вторичное, производное от них — сознание, мышление, дух
только потому, что в истории развития действительного мира
материя, бытие, природа были исходными, первичными по
отношению к порожденным ими сознанию, мышлению, духу
человека.
В связи с этим интересно проследить в более широком плане
соотношение исторического и логического в трудах Энгельса.
Историческое — это фактически совершившийся процесс
развития того или иного объекта в реальной действительности
со всеми его подробностями, зигзагами и скачками, забеганиями
вперед и задержками, которые вызываются тысячами
различного рода причин, действующих в ходе любого процесса
развития. Логическое — это то же самое историческое, но только
очищенное в нашем мышлении при помощи абстрагирования от
всего случайного, от всех зигзагов и отклонений,
наблюдающихся в реальном процессе развития.
Историческое проявляется, во-первых, как процесс развития
внешнего мира (природы или общества), представляющий
собой последовательный ряд ступеней, во-вторых, как процесс
познания этого развития человеком, т. е. как его отражение в
научном познании, которое также проходит последовательный ряд
ступеней. Очевидно, что второй процесс — лишь воспроизведение
первого (объективного процесса) в мышлении субъекта. Но
такое воспроизведение, как мы увидим ниже, имеет свои
особенности, а потому оно совпадает с объективным процессом не прямо,
не непосредственно, а через ряд абстракций.
Логическое же есть обобщение исторического в обеих его
формах и ^проявлениях: и как объективного процесса развития
природы и общества и как процесса исторического познания
этого объективного развития человеком. Характеризуя
логический способ рассмотрения, Энгельс отмечал, что в сущности
этот способ является «не чем иным, как тем же историческим
способом, только освобожденным от его исторической формы и
от нарушающих его случайностей. С чего начинает история, с
того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее
движение будет представлять собой не что иное, как отражение
исторического процесса в абстрактной и теоретически
последовательной форме; отражение исправленное, но исправленное
соответственно законам, которые дает сам действительный
исторический процесс» Ч
Различие двух форм исторического процесса проявляется не
только в том, что одна из них касается объективного развития, а
другая — развития субъективного отражения (познания) этого
объективного процесса в мышлении человека, но и в том, что про-
44 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. I, стр. 332.
190

цесс познания общественных явлений существенно отличается от
процесса познания явлений природы. В историческом движении
общественная наука идет следом за объективным развитием
самого общества, например, буржуазная политическая экономия
могла возникнуть только на стадии более или менее развитого
капиталистического общества, а политическая экономия
социализма— только на стадии сложившегося социалистического
общества. Следовательно, более высокий уровень научного
развития общественных наук как бы следовал во времени за ходом
развития самого общества. Поэтому, касаясь политической
экономии капитализма, Энгельс говорил, что «нельзя писать
историю политической экономии без истории буржуазного
общества» 45.
В естествознании дело обстоит иначе: к настоящему
времени природа в границах известной нам части Вселенной уже
проделала весь путь своего исторического движения и прошла все
предшествующие ступени своего развития, начиная с
относительно самой простой и низшей и кончая наиболее сложными и
высшими. Поэтому наука о природе не может следовать за вновь
возникающими ступенями и формами, как это имеет место в
общественной науке. Здесь историческое в познании расходится
на первый взгляд весьма ощутимо с историческим развитием
самого объекта — природы. Но так может показаться лишь с
первого взгляда: в действительности же процесс познания
природы в своеобразном виде воспроизводит процеос ее развития,
уже совершившийся за многие тысячелетия и даже многие
миллионы и миллиарды лет перед тем. Это и показывает Энгельс,
прослеживая историю познания природы человеком в ее
сопоставлении с историей развития самой природы. Конечно,
многое из того, что принималось за истинное в естествознании
второй половины XIX в., в настоящее время подверглось
пересмотру. Тем не менее высказанные Энгельсом методологические
положения о единстве исторического и логического сохраняют
силу и в «аши дни.
При анализе соответствующих взглядов и высказываний
Энгельса обнаруживается определенная параллель между
объективной историей развития самой природы и историей
познания природы человеком. Так, например, развитие материи
нашего «мирового острова» Энгельс представлял себе на основании
данных современного ему естествознания следующим образом:
из вихреобразного вращательного движения раскаленных
газообразных масс (туманностей) возникла солнечная система. Этот
процесс совершался при доминирующей роли механического
(вращательного) движения. «Теория Лапласа предполагает
45 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. I, стр. 332.
19t

только движущуюся материю — вращение неооходимо у всех
парящих в мировом пространстве тел»46,— отмечал Энгельс.
Ссылаясь на взгляды того же Лапласа, Энгельс указывал,
что исходная туманность «имеет только еще начатки формы.
В дальнейшем наступает диференцирование»47.
На образовавшихся в результате развития туманности
отдельных космических телах — солнце, планетах, спутниках —
господствует, по словам Энгельса, сначала та форма движения,
которую называют теплотой. Следовательно, объективный
процесс развития природы из области господства механического
движения переходит в область господства одной из физических
форм движения. Затем, как мы уже отмечали выше,
происходит дифференциация физических форм движения и развивается
их взаимодействие, приводящее, в конце концов, к
возникновению химической формы движения. С развитием этой последней
связано позднейшее возникновение жизни, а дальнейшее
дифференцирование живых форм выливается в дивергенцию
процесса развития и его раздвоение на растительный и животный
миры. Наконец, развитие животного мира на высшей своей
стадии приводит к появлению человека.
С этой объективной линией развития природы Энгельс
сопоставляет соотносительную ей линию развития научных
знаний о природе, т. е. естественных наук. Он пишет: «Необходимо
изучить последовательное развитие отдельных отраслей
естествознания.— Сперва астрономия, которая... может
развиваться только при помощи математики... — Далее... развилась и
механика... В течение всей древности собственно научное
исследование ограничивается этими тремя отраслями знания... Когда
после темной ночи средневековья вдруг вновь возрождаются с
неожиданной силой науки, начинающие развиваться с чудесной
быстротой, то...— физика окончательно обособляется от химии...
Бойль делает из химии науку... Зоология и ботаника остаются
все еще собирающими факты науками, пока сюда не
присоединяется палеонтология — Кювье... В конце прошлого [XVIII] века
закладываются основы геологии, в новейшее время — так
называемой (неудачно) антропологии, опосредствующей 'переход от
морфологии и физиологии человека и его рас к истории»48.
Здесь обнаруживается полный параллелизм между
объективной линией развития природы и линией исторического познания
природы человеком. Этот параллелизм, или, лучше сказать,
совпадение, ясно выступает у Энгельса при объяснении причин
наблюдаемой в истории естествознания последовательности
возникновения отдельных его отраслей. Мы видим, что исходное
46 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 220.
47 Там же, стр. 193.
48 Там же, стр. 145—146.
192

начало з истории природы выступает, согласно Энгельсу, в
качестве исходного же начала и в истории познания природы
человеком, и это потому, что оно представляет собой относительно
простейшее образование материи, дающее основу как для
последующего развития более сложных и высоких форм движения
материи в природе, так и для объяснения, а значит и познания
этих форм человеком.
«Само собою разумеется,— писал Энгельс,— что изучение
природы движения должно было исходить от низших,
простейших форм его и должно было научиться понимать их прежде,
чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более
сложных форм его. И действительно, мы видим, что в
историческом развитии естествознания раньше всего разрабатывается
теория простого перемещения, механика небесных тел и земных
масс; за ней следует теория молекулярного движения, физика,
а тотчас же вслед за последней, почти наряду с ней, а иногда и
раньше нее, наука о движении атомов, химия. Лишь после
того как эти различные отрасли познания форм движения,
господствующих в области неживой природы, достигли
высокой степени развития, можно было с успехом приняться за
объяснение явлений движения, представляющих процесс
жизни» 49.
Весь этот двойной исторический процесс: во-первых,
развитие самого объекта, во-вторых, развитие его познания
субъектом, был логически резюмирован Энгельсом в разработанной
им классификации наук. В ней за исходное начало было
принято то же самое механическое движение, которое, согласно
данным естествознания того времени, образует начало
реального процесса развития природы в пределах отдельных ее
областей и вместе с тем — исходное начало в ее историческом
познании человеком. За механическим движением в классификации
наук Энгельса следуют физические формы движения,
начиная с тепловой, затем химическая форма и, наконец,
биологическая. Такова внутренняя структура основной части
«Диалектики природы» Энгельса. Поскольку же для познания
механической формы движения требуются знание математики
и умение оперировать ею, то механике Энгельс предпосылает
математику. В итоге классификация наук Энгельса,
приобретает следующий вид: «Связь наук. Математика, механика,
физика, химия, биология» 50.
Здесь обнаруживается полное единство исторического
(представленного в его двоякой форме) и логического
(представленного в форме классификационной схемы). Более
развернутую классификацию естественных наук и вместе с тем схе-
49 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 44.
50 Там же, стр. 1.
13 Историко-философские очерки
193

му исторической последовательности возникновения одних наук
после других и на основе других мы находим в следующей
записи Энгельса:
«Астрономия Физика Геология Физиология растений Терапевтика
Механика Химия Палеонтология Физиология животных Диагностика»51.
Математика Минералогия Анатомия
Здесь логическая последовательность в расположении
отдельных наук в классификационном ряду полностью
соответствует исторической последовательности их возникновения и
развития в истории научного познания. Но логическая
последовательность здесь, как и везде, выступает перед нами не в
виде простого копирования и эмпирического воспроизведения
реального исторического процесса, а в ее логически очищенном
виде. В результате этого исторический процесс освобождается
в логической абстракции от всех случайных отклонений и
выступает освобожденным от своей исторической формы. При
этом, как мы видели, это «исправление» исторического
процесса происходит не произвольно, как если бы он совершался
только по нашему усмотрению, а в строгом согласии с его
объективными законами; последними определяется то обстоятельство, что
весь процесс поступательного развития вещей и знаний о них
совершается в направлении от низшего к высшему, от простого к
сложному. Следовательно, это касается не только истории
самого объекта (природы), но и истории познания^ природы
субъектом, ибо для объяснения высших форм движения материи
необходимо предварительное знание его низших форм.
В рассмотренном случае со всей очевидностью
обнаруживается, что диалектика у Энгельса выступает именно как
теория познания материализма. Действительно, весь объективный
процесс, совершающийся в природе, Энгельс рассматривает в
его диалектическом развитии. Процесс отражения
объективного развития природы в сознании человека трактуется и как
исторический процесс и вместе с тем как его логическое
обобщение.
Соотношение исторического и логического з интересующем
нас сейчас аспекте выступает еще иначе — в виде соотношения
между развитием того или иного мыслительного образа в
сознании индивидуального человека, с одной стороны, и его
развитием в истории всей человеческой мысли,'всей науки
вообще— с другой.
В основе такого соотношения лежит то же самое
соотношение исторического и логического, которое мы только что
51 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 153.
194

рассмотрели. Тот познавательный путь, который проделало
человечество за всю свою длительную историю, логически
резюмируется в системе воспитания и образования современных людей
путем сжатого прохождения ими в основных чертах
общего пути, пройденного всей человеческой мыслью.
В связи с этим интересна следующая заметка Энгельса в
его «Диалектике природы»: «Развитие какого-нибудь понятия
или отношения понятий (положительное и отрицательное,
причина и действие, субстанция и акциденция) в истории
мышления так относится к развитию его в голове отдельного
диалектика, как развитие какого-нибудь организма в палеонтологии —
к развитию его в эмбриологии (или, лучше сказать, в истории
и в отдельном зародыше)... В историческом развитии
случайность играет свою роль, которая в диалектическом мышлении,
как и в развитии зародыша, резюмируется в необходимости»^.
В той же связи Энгельс указывал, что феноменологию духа
«можно было бы назвать параллелью эмбриологии и
палеонтологии духа, изображением индивидуального сознания на
различных ступенях его развития, рассматриваемых как
сокращенное воспроизведение ступеней, исторически пройденных
человеческим сознанием» 53.
Соотношение исторического и логического в различных его
аспектах может служить примером конкретизации единства
(тождества) диалектики и теории познания материализма:
ведь именно в решении подобных философских проблем
выступает со всей отчетливостью гносеологическая сторона, или
рункция, диалектики.
Единство (тождество) диалектики и теории познания
материализма выступает, таким образом, в форме единства
(тождества) исторического и логического, т. е. реально
совершившегося развития в его исторической форме со всеми
присущими ему случайностями, за которыми скрывается его
необходимость, с одной стороны, и логически выделенной «чистой»
необходимости, освобожденной нашей абстракцией от
случайностей как формы ее проявления и представленной в виде
последовательного ряда логических категорий,— с другой.
Единство диалектики и теории познания вовсе не означает
полного их тождества, полного их совпадения, т. е. отсутствия
всякого различия между ними. Речь идет не о таком
абстрактном или абсолютном тождестве, а о конкретном или
относительном тождестве, которое не только не исключает различия
между тождественными в каком-либо отношении предметами,
а, напротив, прямо его предполагает и включает. Это и
подчеркивается в приведенных выше словах Энгельса, что тождество
62 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 176.
63 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II, стр. 345.
13* 195f

бытия и мышления означает тождество их законов по
содержанию и вместе с тем их различие по форме, способу их
проявления и действия, поскольку одни законы (внешнего мира,
бытия) действуют бессознательно, а другие законы (познания,
мышления) применяются человеком сознательно.
Уже здесь обнаруживается, что основной вопрос всякой
философии имеет еще и другую сторону, которую Энгельс
формулировал следующим образом: «Как относятся наши мысли
об окружающем нас мире к самому этому миру?» 54.
В материалистическом ответе на этот вопрос, отвергающем
агностическое его решение, особенно ярко обнаруживаются у
Энгельса нераздельность и взаимосвязность диалектики и
теории познания. В письме К. Шмидту Энгельс отмечал:
«...понятие о вещи и ее действительность движутся вместе, подобно
двум асимптотам, постоянно приближаясь друг к другу, однако
никогда не совпадая. Это различие между обоими именно и
есть то различие, в силу которого понятие не есть прямо и
непосредственно действительность, а действительность не есть
непосредственно понятие этой действительности. По той
причине, что понятие обладает основной природой понятия, что оно,
следовательно, не совпадает прямо и непосредственно с
действительностью, от которой его сначала надо абстрагировать, по
этой причине оно всегда все же больше, чем фикция; разве что
Вы объявите все результаты мышления фикциями, потому что
действительность соответствует им лишь весьма косвенным
окольным путем, да и то лишь в асимптотическом
приближении» 55.
Развивая дальше тот же вопрос о характере тождества
бытия и мышления (тождество по содержанию, различие по
форме), Энгельс привел пример развития естественнонаучных
понятий. Обращаясь к тому же К- Шмидту, он спрашивал :«Раз-
ве понятия, господствующие в естественной науке,— фикции,
потому что они отнюдь не всегда совпадают с
действительностью? С того момента, как мы приняли теорию эволюции, все
наши понятия об органической жизни только с приближением
соответствуют действительности. В противном случае не было
бы вообще никаких изменений; в тот день, когда понятие и
действительность в органическом мире абсолютно совпадут,
наступит конец развития. Понятие рыба включает жизнь в воде и
дыхание жабрами; как же Вы хотите перейти от рыбы к
земноводному, не пробив брешь в этом понятии? И эта брешь была
пробита... Как хотите Вы перейти от яйценосного
пресмыкающегося к млекопитающему, родящему живых детенышей, не
приводя одно или оба понятия в столкновение с действительностью?
. (.Б4 К. Маркс, Ф. Э н г е л ь с. Избранные произведения, т. II, стр.351.
65 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 482.
ы

И, -в самом деле, однопроходные представляют из себя целый
подкласс кладущих яйца млекопитающих...»56.
Приведенное рассуждение показывает все новые и новые
аспекты вопроса о единстве диалектики и теории познания,
лежащего в основе признания тождества мышления и бытия. Эти
аспекты развиты Энгельсом в «Анти-Дюринге» и других его
философских произведениях. Они касаются, например, вопроса о
том, что в природе отсутствуют резкие, непереходимые грани,
что все грани в ней относительны, а потому и в научных
понятиях надо видеть не выражение чего-то застывшего,
неподвижного, а как раз, напротив, выражение изменчивого, вечно
движущегося и переходящего из одного состояния в другое.
«Центральным пунктом диалектического понимания природы,— писал
Энгельс,— является признание той истины, что эти
противоположности и различия, хотя и существуют в природе, но имеют
только относительное значение, и что, напротив, их
воображаемая неподвижность и абсолютное значение привнесены, в
природу только нашей рефлексией»57.
Приведенное выше письмо Энгельса К. Шмидту указывает
также на то, что разбираемая проблема связана с вопросом о
соотношении между абсолютной и относительной истинами,
между познанной областью действительности и всей
действительностью в ее полном объеме. Познанное (относительная
истина) приближается к полной действительности (абсолютной
•истине) асимптотически, не исчерпывая объект познания до
конца и не совпадая с ним абсолютно.
Итак, тождество мышления и бытия, в основе которого
лежит единство диалектики и теории познания, при
материалистическом решении обеих сторон основного вопроса всякой
философии предполагает:
первичность бытия природы, материи, вторичность сознания,
мышления, духа;
общность содержания законов бытия и законов мышления,
вытекающую из того факта, что мышление есть лишь
отражение внешнего мира;
специфичность отражения внешнего мира в сознании
человека, обусловленную тем, что это отражение представляет собой
не простое совпадение образа с отражаемым предметом
(действительностью), а исторический процесс бесконечного
приближения познания (субъекта) к природе (объекту), в результате
чего совпадение образа с предметом осуществляется лишь
асимптотически, но не сразу и непосредственно.
При постановке философских проблем и особенно, конечно,
при их решении требуется применение диалектики и как науч-
56 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 484—485.
57 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 14.
197

ного метода, и как логики исследования, и как теории познания
материализма. Именно так Энгельс и Маркс разработали и
мастерски применяли диалектику во всех своих произведениях.
4. Критика метафизики
как гносеологического источника идеализма
и агностицизма
Рассмотрим, хотя бы очень кратко, как применял Энгельс
принцип единства диалектики и теории познания в критике
различного рода идеалистических и агностических концепций,
особенно тех, которые были распространены в современном ему
естествознании.
В качестве типичного образца идеалистических концепций
Энгельс подверг сокрушительной критике концепцию «первого
толчка», т. е. допущение божественного творческого начала,
якобы способного создавать те или иные вещи и процессы или
системы вещей и процессов в природе. При критическом
обсуждении подобных концепций основной гносеологический вопрос об
отношении мышления к бытию принимает, как отмечал Энгельс,
назло церкви «более острую форму: создан ли мир богом или
он существует от века?» 58.
Энгельс показал, что к идее бога-творца идеалисты и
метафизики прибегают в каждом случае, когда возникновение того или
иного явления природы еще невозможно объяснить
естественными причинами, исходя из принципа развития природы. Имея в
виду современное ему естествознание, он писал: «Там, где
обрывается нить происхождения, оно попадает в „тупик"» 59. Во всех
таких случаях материалист, стоящий на позициях диалектики и
применяющий принцип развития, ищет реальное продолжение
оборванной пока еще генетической нити, которая связывает
известные уже формы природы с другими, еще неизвестными нам,
или с такими, чья связь с известными нам формами еще не
открыта.
Идеалист-метафизик поступает прямо противоположным
образом. Он заявляет, будто единственной причиной, которой
только и можно «объяснить» отсутствующее звено в наших знаниях,
служит бог-творец, создающий якобы предмет или тот процесс,
естественное происхождение которого еще не выяснено. Таким
образом, все, происхождение чего естественным путем мы пока
еще не в состоянии объяснить, приписывается
идеалистами-метафизиками творческой деятельности высшего, сверхприродного
начала.
58 К- Маркс, Ф Энгельс. Избранные произведения, т. II, стр. 350.
59 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 69.
198

Гносеологическим источником идеализма и теологии служит
здесь метафизика, а именно идея абсолютной неизменности,
неспособности к развитию либо природы в целом, либо той или
иной ее области. Так, характеризуя науку первой половины
XVIII в., Энгельс отмечал такую ее отличительную особенность:
«Для естествоиспытателей рассматриваемого нами периода он
(мир.— Б. К.) был чем-то окостенелым, неизменным, а для
большинства чем-то созданным сразу. Наука все еще глубоко
увязает в теологии. Она повсюду ищет и находит в качестве
последней причины толчок извне, необъяснимый из самой природы...
Где источник непонятной тангенциальной силы, которая впервые
только и осуществляет движение планет по орбитам? Как
возникли бесчисленные виды растений и животных? И как, в осо-
оенпости, возник человек, относительно которого было все же
твердо установлено, что он существует не испокон веков? На все
подобные вопросы естествознание слишком часто отвечало
только тем, что объявляло ответственным за все это творца всех
вещей. Коперник в начале рассматриваемого нами периода дает
отставку теологии; Ньютон завершает этот период постулатом
божественного первого толчка»60.
Прослеживая, как в последующий период все глубже и шире
стала проникать в естествознание идея развития, Энгельс
показывает, что последовательно проведенные диалектические
принципы всеобщей связи и развития природы исключают из науки
идеализм и теологию, не оставляют им места в представлениях о
мире. Показав, как одна за другой пробивались бреши в старом,
окаменелом, метафизическом взгляде на природу, Энгельс
связывает крушение теологии с тем, что в естествознании
утверждалась идея развития. «Старая телеология пошла к чорту...» 61,—
писал он.
Таким образом, мы видим, как Энгельс вскрывал прямую
связь между метафизическим воззрением на природу и
допущением в угоду теологии «первого толчка» и вместе с тем
такую же прямую связь между утверждением идеи развития
природы и крушением концепции «первого толчка» и вообще
легенды о божественном творении.
Отсюда можно сделать некоторый вывоз общего
характера: там, где искусственно разрывается внутренне связанный
процесс развития, где вносятся в него в духе метафизики
резкие, разделительные перегородки, там исключается
возможность объяснить естественными- причинами, следовательно
материалистически, возникновение последующих звеньев в
общей цепи развития.
60 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 7.
61 Там же, стр. 154.
199

По этой причине именно в таких искусственно разорванных
между собой пунктах единой линии развития появляются щели
для проникновения идеализма, провозглашения божественного
вмешательства («первый толчок») в жизнь природы.
Например, Энгельс отмечает это в отношении теории катастроф
Кювье: «Теория Кювье о претерпеваемых землей революциях
была революционна на словах и реакционна на деле. На место
одного акта божественного творения она ставила целый ряд
повторных актов творения и делала из чуда существенный
рычаг природы. Лишь Ляйель внес здравый смысл в геологию,
заменив внезапные, вызванные капризом творца, революции
постепенным действием медленного преобразования земли»62.
Как видим, и здесь Энгельс рассматривает пути изгнания
теологии из данной области естествознания в свете
проникновения сюда идеи развития, делающей невозможными ссылки
на акты божественного творения. Показав на многочисленных
примерах, что гносеологическим источником идеализма н
теологии служит метафизика, Энгельс выдвинул общее
положение, гласящее, что признание метафизического взгляда на ту
или иную область явлений природы делает возможным
переход ученого в объяснении этих явлений на позиции
идеализма и теологии.
«Это значит,— писал он по поводу метафизической
трактовки сил, действующих в солнечной системе,— что, предположив
вечность существующего состояния, мы должны допустить
первый толчок, бога» 63.
Руководствуясь принципом нераздельности метода и
теории познания, Энгельс критиковал метафизического
материалиста Дюринга, вскрывал гносеологические источники его
сползания в идеализм и даже теологию, которым на словах Дюринг
объявлял войну. Так, по поводу понятия «равного самому
себе первоначального состояния мира», введенного Дюрингом,
Энгельс писал: «Если мир был некогда в таком состоянии,
когда в нем не происходило абсолютно никакого изменения, то
как он мог перейти от этого состояния к изменениям? То, что
абсолютно лишено изменений, если оно еще вдобавок от века
пребывает в таком состоянии, не может ни в каком случае само
собой выйти из этого состояния, перейти в состояние движения
и изменения. Стало быть, лервый толчок, который привел мир в
движение, должен был притти извне, из потустороннего мира.
Но «первый толчок» есть, как известно, только, другое
выражение для обозначения бога. Г-н Дюринг, уверявший нас, что в
своей мировой схематике он начисто разделался с богом и поту-
62 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 9.
63 Там же, стр. 219.
200

сторонним миром, здесь сам же вводит их опять, более
заостренными и углубленными, в натурфилософию» 64.
Если метафизика оказывается гносеологическим источником
идеализма и теологии, то в борьбе с этими последними диалек*
тика выступает как гносеологический источник и общая основа
материализма. Поэтому опровержение идеалистической
концепции «'первотолчка» Энгельс неизменно строит на опровержении
метафизического взгляда на природу и этим путем доказывает
правоту материализма. Диалектика выступает, таким образом,
у него и здесь в роли теории познания; вместе с тем она служит
ему сильнейшим критическим оружием в борьбе против
концепций идеализма и теологии.
На такой методологической основе Энгельс строил свою
критику гипотезы так называемой тепловой смерти Вселенной (или,
точнее сказать, ее «энтропийной смерти»). Метафизически
мыслившие естествоиспытатели, абсолютизируя второе начало
термодинамики, пришли к выводу, будто бы должен наступить
такой момент, когда энтропия во всей Вселенной достигнет
своего максимального значения. В этот момент должно
прекратиться всякое развитие во всем мире, всякое качественное
изменение, т. е. наступит всеобщая смерть.
Эту концепцию Энгельс критиковал за то, что, будучи
метафизической, она логически приводила к идеализму, допущению
начала и конца мира, к особому варианту божественного
«первотолчка». «Энтропия не может уничтожаться естественным
путем, на зато может создаваться,— подчеркивал Энгельс,
вскрывая односторонность второго положения Клаузиуса.— Мировые
часы сначала должны быть заведены, затем они идут, пока не
придут в состояние равновесия, и только чудо может вывести
их из этого состояния и снова пустить в ход. Потраченная па
завод часов энергия исчезла, по крайней мере в качественном
отношении, и может быть восстановлена только путем толчка
извне. Значит, толчок извне был необходим также и вначале;
значит, количество имеющегося во вселенной движения, или
энергии, не всегда одинаково; значит, энергия должна была
быть сотворена»65.
Критика этого ошибочного, метафизического положения,
приводящего непосредственно к идеалистическому,
теологическому выводу, связана у Энгельса с выработкой позитивного
взгляда по данному вопросу. Если не может быть
«первотолчка», посредством которого мировые часы получили когда-то
свой «завод», то остается логически предположить, что
материи извечно присуща имманентная способность
восстанавливать те или иные свои состояния.
64 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 50—51.
65 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 229.
201

Другими словами, и в этом отношении Энгельс при реше
нии философского гносеологического вопроса прибегает к
диалектическому методу, вновь и вновь демонстрируя то
положение, что диалектика есть теория познания материализма. С этих
позиций Энгельс разбирает вопрос, каким образом могут
«заводиться» мировые часы: «Но здесь,— писал он,— мы
вынуждены либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод,
что раскаленное сырье для солнечных систем нашего
мирового острова возникло естественным путем, путем
превращений движения, которые присущи от природы движущейся
материи и условия которых должны, следовательно, быть снова
воспроизведены материей, хотя бы спустя миллионы
миллионов лет, более или менее случайным образом, но с
необходимостью, присущей также и случаю»66. С этим связано
исключительно важное положение, которое Энгельс формулирует
следующим образом: «...Доказано, что вся природа движется
в вечном потоке и круговороте» 67.
Обращаем внимание на то, что для конструктивного
решения данной проблемы Энгельс прибег к диалектике
случайного и необходимого, на чем мы еще остановимся ниже. Пока же
нам важно отметить, что Энгельс ищет естественную причину
восстановления способности материи прогрессивно
развиваться в том или ином участке Вселенной. «Мы приходим, таким
образом, к выводу,— заключает он,— что излученная в
мировое пространство теплота должна иметь возможность каким-то
путем,— путем, установление которого будет когда-то в
будущем задачей естествознания,— превратиться в другую форму
движения, в которой она может снова сосредоточиться и
начать активно функционировать. Тем самым отпадает главная
трудность, стоявшая на пути к признанию обратного
превращения отживших солнц в раскаленную туманность»68.
Идеалистической и вместе с тем метафизической гипотезе
тепловой (энтропийной) смерти Вселенной Энгельс
противопоставляет диалектическую идею круговорота материи.
Выяснение же деталей и, так сказать, конкретного «механизма»
обратного сосредоточения теплоты Энгельс считает
специальной задачей будущей науки, которая должна будет доказать,
каким образом осуществляется круговорот материи. Пока же
в те времена, да и в значительной мере в, наши дни, этот
вопрос оставался^ открытым: «Круговорота здесь не получается,—
отмечает Энгельс,— и он не получится до тех пор, пока не
будет открыто, что излученная теплота может быть вновь
использована» 69. ' ,
66 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 17.
67 Там же, стр. 11.
68 Там же, стр. 18.
69 Там же, стр. 228.
202 /

С этим же вопросом Энгельс связывает принцип
качественной неуничтожимости движения (энергии), что гораздо шире и
глубже, нежели признание одной ее количественной
сохраняемости. Гипотеза тепловой смерти Вселенной означает, как
показал Энгельс, допущение, будто движение может утрачивать
способность превращения в свойственные ему различные
формы, следовательно, оно оказывается разрушимым в
качественном отношении. Между тем, как подчеркивал Энгельс,
«неуничтожимое™ движения надо понимать не только в
количественном, но и в качественном смысле»70.
Последнее утверждение непосредственно ведет к крушению
в самой ее основе концепции тепловой смерти Вселенной, а
вместе с ней — реакционной идеи «первотолчка» в данной
области явлений природы. Вот почему Энгельс писал в 1885 г.:
«Если еще десять лет тому назад новооткрытый великий
основной закон движения понимался лишь как простой закон
сохранения энергии, ...то это узкое, отрицательное выражение все
более вытесняется положительным выражением в виде закона
превращения энергии, где впервые вступает в свои права
качественное содержание процесса и стирается последнее
воспоминание о внемировом творце»71.
Диалектика как теория познания материализма выступает
у Энгельса особенно ярко в тех случаях, когда он показывает,
в чем состоит самое познание вещей и явлений мира, если
подходить к ним с точки зрения современного научного метода.
«Если мы станем сопоставлять в отдельности друг с другом,—
пишет Энгельс,— такие две до крайности различные вещи —
например, какой-нибудь метеорит и какого-нибудь
человека,— то тут мы откроем мало общего... Но между обеими этими
вещами имеется бесконечный ряд других вещей и процессов
природы, позволяющих нам заполнить ряд от метеорита до
человека и указать каждому члену ряда свое место в системе
природы и таким образом познать их» 72.
Следовательно, познание отдельного предмета или 'процесса
состоит, по Энгельсу, в указании его места в общем ряду
закономерно связанных между собой предметов и процессов. Это
подтверждается существованием различного рода
закономерных рядов веществ: таков ряд химических элементов,
расположенных по периодической системе Менделеева; таковы ряды
(гомологические, генетические, изологические и др.) в
органической химии, установленные согласно теории химического
строения Бутлерова. «В органической химии значение какого-
нибудь тела, а, следовательно, также и название его, не зави-
70 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 16.
71 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 13.
72 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 184—185.
203

сит уже просто от его состава, а обусловлено скорее его
положением в том ряду, к которому оно принадлежит»73,—
подчеркивал Энгельс.
Здесь мы видим, что при решении вопроса, в чем состоит
познание тел природы, Энгельс опирался целиком на
диалектику общего и отдельного, выступающую в виде
диалектического единства и соотношения между общим рядом (или
системой) тел и отдельным телом, входящим в этот ряд или эту
систему, подобно тому как отдельное звено входит в общую
цепь и может быть познано только через эту цепь, т. е. как ее
звено.
Если так, то всякий метафизический разрыв естественных
связей, всякое искусственное изолирование какого-нибудь
объекта от других объектов, с которыми он закономерно связан,
неминуемо должны приводить к утрате возможности познания
данного предмета, а потому логически ведут к идеализму и
агностицизму. Все утверждения, имевшие место в истории науки,
будто существуют какие-то принципиально непознаваемые
«вещи в себе», оказываются прямым следствием нарушения
диалектики при объяснении развития самой природы или же
путей ее познания человеком.
Примером такого метафизического разрыва естествениоис-
торической связи явлений может служить разрыв между неживой
и живой природой, который издавна использовался
идеалистами и агностиками для провозглашения всякого рода
реакционных (в особенности виталистических) концепций в
естествознании. Разрыв между обеими основными областями
природы немедленно приводит к абсолютизации специфики живого,
его качественного своеобразия, его несводимости к неживому.
Тогда на сцену появляется «жизненная сила» как мнимая
причина биологических явлений, как мнимый носитель
специфических свойств живого. Энгельс справедливо называл «жизненную
силу» и аналогичные ей представления «последним убежищем
всех суиранатуралистов»74.
Если идеалистическое понятие «жизненной силы» родилось в
условиях резкого отрыва живого от неживого, то борьба
против этой реакционной концепции должна вестись не только
путем простого опровержения названной концепции самой по себе,
но и путем искоренения ее гносеологических причин, т. е.
метафизического разрыва между живым и неживым. Поэтому при
критике названной концепции Энгельс направляет главное
внимание на выяснение, пусть пока еще только гипотетическое,
возможных путей возникновения живого из неживой природы.
Здесь на первый план Энгельс выдвигает химию, которая
73 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 237.
и Там же, стр. 227.
204

синтезирует все более и более сложные органические
соединения. «Здесь химия подводит к органической жизни,—
констатирует он,— и она продвинулась достаточно далеко вперед, чтобы
гарантировать нам, что она одна объяснит нам диалектический
переход к организму» 75.
В итоге мы вновь и вновь обнаруживаем, что опровержение
идеализма и его гносеологических основ Энгельс строит на
основе принципов диалектики. Но в то время наука делала
первые шаги по пути искусственного изготовления живого белка.
«...Физико-химическое обоснование прочих явлений жизни все
еще находится почти в самой начальной стадии своего
развития» 76,— констатировал Энгельс. Но важно то, что Энгельс
указал методологически правильный путь к решению этой
задачи—путь искусственного синтезирования белковых
веществ.
Попытки же рассматривать живое только как механическую
систему, что отвечало концепции механицизма, не давало
возможности в принципе познать сущность живого, понять причины
и внутренний «механизм» его свойств и процессов его
жизнедеятельности. Если исходить из методологии механицизма, то
неизбежно надо было прийти к выводу о принципиальной
непознаваемости с этих позиций сущности живого, поскольку
оказывалось, что жизнь вовсе не сводится к функционированию
какого-либо механизма, подчиняющегося в своей основе
законам механики.
В таком случае для механистов неизбежны были сползание
й агностицизм и признание того, будто сущность жизни в
принципе, на вечные времена была, есть и останется
непознаваемой. Таков гносеологический источник агностического
толкования одного из явлений природы (возникновение жизни),
которое было использовано Дюбуа Реймоном для провозглашения
своего нашумевшего тезиса: игнорамус, игнорабимус! (не
знаем, не узнаем!).
В борьбе против этого агностического положения Энгельс
последовательно применяет диалектический метод, так же как
и против идеалистической концепции «жизненной силы». Он
подвергает сокрушительной критике механицизм и его
основной тезис «сводимости», уничтожая тем самым
гносеологические корни агностицизма с его пессимистическим заключением
о принципиальной непознаваемости сущности таких явлений
природы, как жизнь. В связи с этим Энгельс подчеркивает
качественную специфичность явлений жизни, их отличие от
физико-химических явлений (не говоря уже о механических),
которые их сопровождают и которые составляют физикс-хими-
Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 198.
Там же, стр. 44.
205

ческую основу жизни. Он отмечает, что «форма движения в
органическом теле отличается от механической, физической,
химической, -содержа их в себе в снятом 'виде...»77. Поэтому
невозможность исчерпать сущность жизни путем сведения ее к
физике и химии, а тем более к механике не дает никакого
повода для гносеологического вывода в пользу принципиальной
непознаваемости ее сущности, т. е. в пользу агностицизма.
Диалектика, в понимании ее Энгельсом, есть учение о
развитии путем противоречий, о взаимном проникновении
противоположностей. Поэтому, руководствуясь диалектикой, Энгельс
не ограничивается критикой лишь одной из двух
противоположных, но одинаково сползающих к антиматериалистическим
выводам концепций, каждая из которых метафизически
изолирует лишь одну сторону живого противоречия и игнорирует или
даже отрицает полностью противоположную ей сторону. Он
критикует обе концепции в их взаимосвязи, поскольку обе
они, несмотря на кажущуюся свою противоположность, едины
в гносеологическом отношении. Они имеют общие
гносеологические источники (в виде метафизического способа мышления)
и приводят к общим (в смысле антиматериалистического их
характера) гносеологическим выводам.
В самом деле, концепция «жизненной силы» метафизически
отрывает живое от неживого, возводя качественную специфику
живого в абсолют. Отсюда вывод в пользу идеализма и
витализма. Концепция механистического сведения высшего к
низшему пытается свести живое к неживому, абсолютизируя лишь
количественную сторону в явлениях жизни и нацело отрицая их
качественную специфику. Отсюда вывод в пользу агностицизма.
Поэтому Энгельс подвергает критике обе эти ложные
концепции — антиматериалистические по своим окончательным
гносеологическим выводам и антидиалектические по своим
методологическим установкам, гносеологическим источникам. Эта
критика строится у Энгельса на последовательном проведении
принципов диалектики, в данном случае — на учете
нераздельности и взаимосвязанности обоих противоположных моментов-
в явлениях жизни: их качественной специфики как высшей
формы движения и их неразрывной связи с
физико-химическими процессами, которые их сопровождают и которыми
обусловливается весь процесс жизнедеятельности организма. Как
нельзя абсолютизировать специфику живого, отрывая ее от
физико-химической основы, так нельзя и сводить ее целиком к
этой основе, зачеркивая тем самым качественное своеобразие
живого. В итоге и здесь диалектика оказывается единственным
»средством разоблачения и уничтожения гносеологических
корней идеализма и агностицизма в естествознании.
77 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 227.
206

Современное естествознание, благодаря успехам биохимии,
а также биофизики, кибернетики и других своих отраслей,
блестяще доказывает все новыми и новыми открытиями полную
справедливость методологических установок Энгельса.
Громадное значение в этом отношении имеет дешифровка кода
нуклеиновых кислот, лежащего в основе белкового синтеза в
органических клетках. Это выдающееся открытие, сделанное в
1962 г., показывает, во-первых, что невозможно понять
сущность жизни и ее важнейших функций, если отрывать живое от
физико-химических процессов, совершающихся в организме, и,
во-вторых, что нельзя нацело сводить живое к неживому, к
физике и химии, поскольку живое представляет собой в
качественном отношении более высокую ступень развития материи,
более сложный ее структурный уровень.
Как диалектика помогает Энгельсу разоблачать и
опровергать агностицизм и вместе с тем служит средством развития
теории познания материализма, можно показать на
следующем примере. Агностик Негели утверждал, будто в природе
существует, вероятно, множество таких форм движения,
которые мы неспособны воспринять нашими чувствами. По этому
поводу Энгельс замечает: «...Это жалкая отговорка,
равносильная— по крайней мере для нашего познания — отказу от
закона о несотворимости движения. Ведь эти невоспринимаемые
формы движения могут превратиться в доступное нашему вое-
приятию движение! »78.
В самом деле, если все без исключения формы движения
в природе способны переходить друг в друга, то и те из них,
которые мы не можем воспринимать непосредственно нашими
органами чувств, должны при определенных условиях
превращаться в такие, которые воспринимаются нами
непосредственно. А это означает, что так или иначе, непосредственно или
опосредованно все вообще формы движения оказываются
доступными для нашего познания.
История современной физики дает этому замечательные
подтверждения. Такие формы движения, которые совершаются
в области микроявлений и изучаются, например, квантовой
механикой, были открыты и познаны в XX в. именно благодаря
тому, что они способны переходить в обычные макроявления
и связаны закономерно с этими последними. В связи с этим
можно сослаться на электронный микроскоп, сыгравший
громадную познавательную роль во всех областях естествознанил
и особенно в области микроскопической биологии (цитологии,
гистологии, 'микробиологии, вирусологии и т. д.).
Как известно, наш глаз как физиологический орган зрения
может видеть только в обычном электромагнитном свете, в гра-
78 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 188.
207

ницах видимой части его спектра. «Световые» же волны,
которые несет с собой пучок электронов, для нашего глаза
непосредственно невидимы. Но они способны вызывать, в силу
взаимосвязи и взаимопереходов различных форм движения,
такие действия (например, при помощи фотоприспособлений),
которые уже могут наблюдаться нашим глазом
непосредственно. В итоге все невидимое становится видимым, все
непосредственно недоступное для нашего зрения — доступным. Здесь
уместно привести высказывание Энгельса, направленное
против агностицизма, по другому, но близкому поводу: «...Уже тот
факт, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи,
которые для нас невидимы, и что доказательство этого
основывается на одних только восприятиях нашего глаза, показывает,
что специальное устройство человеческого глаза не является
абсолютной границей для человеческого познания»79.
Диалектическая идея качественной превращаемости форм
движения и их взаимодействия в природе позволила Энгельсу
еще в одном отношении показать несостоятельность
агностических воззрений и вскрыть их гносеологические источники.
Когда агностики утверждали, будто человек не в состоянии
познать что-либо, стоящее якобы за этим взаимодействием,
Энгельс отвечал им: «Мы не можем пойти дальше познания
этого взаимодействия именно потому, что позади него нечего
больше познавать»80. Раз мы познали формы движения
материи, то мы познали и самую материю, и этим, как указывал
Энгельс, исчерпывается познание. Для агностицизма, таким
образом, не остается здесь никакой лазейки.
Анализируя с методологической стороны критику
Энгельсом идеалистических и агностических концепций в
естествознании, следует выделить ее творческий, конструктивный
характер. Энгельс никогда не сводил критику реакционных концепций
к простому огульному их отверганию, напротив, вскрыв их
гносеологическую сущность и гносеологические корни, он
противопоставлял им свое собственное решение спорных или
неясных вопросов науки, делая это на основе последовательного
применения принципов диалектики. Поэтому критический дух
диалектики неразрывно связывался у него с ее творческим
характером, с ее направляющим влиянием при выработке
новых воззрений в естествознании. Это мы видели на примерах
разработки Энгельсом космологических проблем, критики
гипотезы о тепловой смерти Вселенной; это же мы показали на
примере разработки гипотезы о химическом происхождении
жизни, выдвинутой Энгельсом при критике витализма и
агностицизма в биологии; это же самое мы находим и в решении
79 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 190.
80 Там же, стр. 184.
208

Энгельсом проблем теории познания (при критике
«физиологического» идеализма, отрицающего возможность адекватного
познания природы человеком якобы вследствие
ограниченности его органов чувств и их мнимой неспособности правильно
отражать внешний мир).
Если диалектика, и только она одна, в состоянии находить
в каждом конкретном случае материалистический ответ на
выдвигаемые в ходе развития естествознания философские
вопросы, то понятно, что незнание ее естествоиспытателями
становится одной из причин перехода их к идеализму и
агностицизму. Например, Энгельс указывал: «Количество и смена
вытесняющих друг друга гипотез, при отсутствии у
естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко
вызывают у них представление о том, будто мы неспособны
познать сущность вещей...»81. Эти положения прямо
перекликаются с ленинским анализом гносеологических причин
«физического» идеализма, одной из которых В. И. Ленин считал
релятивизм, поскольку именно через него пришли в начале
нашего века и приходят в настоящее время к идеализму
некоторые естествоиспытатели.
Если метафизический разрыв между явлением и сущностью
ведет прямо к агностицизму, то аналогичный же разрыв между
общим и отдельным, случайным и необходимым, конечным и
бесконечным и т. д. также ведет к соответствующим
гносеологическим выводам. Энгельс показывает, например, что тот же
Негели, не умея правильно понять диалектическое
противоречие общего и частного, конечного и бесконечного, катится
прямой дорожкой к агностицизму. Негели метафизически
отрывает одну противоположность от другой и неминуемо приходит
к агностическим выводам, ибо познание общего может
совершаться только через отдельное, точно так же как и познание
бесконечного — только через конечное. В случае разрыва
между противоположностями познание общего, бесконечного
становится невозможным и возникает впечатление, будто мы
вообще неспособны познать бесконечное.
Как и во всех аналогичных случаях, Энгельс и здесь
разоблачает и опровергает агностицизм и идеализм на основе
последовательного проведения принципов диалектики, демонстрируя
этим мощь диалектики и как научного метода и как теории
познания материализма. «И в самом деле,— писал он,— всякое
действительное, исчерпывающее познание... заключается в
том, что мы находим и констатируем бесконечное в конечном,
вечное — в преходящем... Поэтому материю и движение можно
познать лишь путем изучения отдельных веществ и отдельных
81 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 191.
14 Историко-филоеофские очерки 209

форм движения; и поскольку мы познаем последние, постольку
мы познаем также и материю и движение как таковые» 82.
Метафизический разрыв общего и частного приводит к
тому, что иногда идеалистическая концепция «первотолчка»
принимает совершенно анекдотический вид. Энгельс
записывает: бог=не знаю. Иначе говоря, вся сфера непознанного в
природе используется теологами с той целью, чтобы спрятать там
идею бога-творца как воплощение сверхъестественного
объяснения явлений природы, когда их естественные причины еще
не установлены. «И точно так же обстоит дело с богом во всех
остальных областях,— констатирует Энгельс.— В биологии
его последний великий Дон-Кихот, Агассис, приписывает ему
лаже положительную бессмыслицу: бог должен творить не
только животных, существующих в действительности, но и
абстрактных животных, рыбу как таковую!»83.
Это означает, что, согласно агассисовскому плану
божественного творения, бог творит сначала одно чистое общее
(например, позвоночное как таковое, млекопитающее как
таковое и т. д.) и только под конец льва, кошку и все вообще
реальные существа, т. е. он «творит сперва абстрактные
понятия в виде конкретных вещей, а затем конкретные вещи!»84.
Метафизический разрыв случайности и необходимости, так
же как и во всех предыдущих случаях, ведет к агностицизму и
идеализму, поскольку обе эти противоположные стороны
действительности существуют в нераздельном единстве и взаимно
обусловливают друг друга, а потому и могут быть познаны
только одна через другую и одна посредством другой. Отрыв
случайного от необходимого превращает случайное в нечто
якобы лишенное закономерности, в абсолютную случайность,
что означает переход на позиции идеализма. В основе
сползания в идеализм лежит здесь резкое антидиалектическое
противопоставление случайного и необходимого: все, что можно
подвести под всеобщие законы, считается необходимым, а чего
нельзя подвести, считается случайным. «Легко видеть,—
заключает Энгельс,— что это такого сорта наука, которая выдает за
естественное то, что она может объяснить, и приписывает
сверхъестественным причинам то, что для нее необъяснимо.
При этом для существа самого дела совершенно безразлично,
назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или
богом» 85.
Энгельс показывает, что к сходным в гносеологическом
отношении выводам приводит и прямо противоположная одно-
82 Ф. Энгельс. Диалектика природы, 185, 187.
83 Там же, стр. 158.
84 Там же, стр. 162.
85 Там же, стр. 172.
210

сторонняя концепция механицизма. Сведение случайного к
чистой, абстрактной необходимости в духе механического
детерминизма влечет за собой вывод об абсолютной
предопределенности всех последующих событий в истории природы и
человечества. «С необходимостью этого рода мы тоже еще
не выходим за пределы теологического взгляда на природу,—
отмечал Энгельс.— Для науки почти безразлично, назовем ли
мы это, вместе с Августином и Кальвином, извечным решением
божиим, или, вместе с турками, кисметом, или же
необходимостью. Ни в одном из этих случаев нет и речи о
прослеживании причинной цепи» 86.
В противовес обоим метафизически односторонним
взглядам на соотношение названных категорий Энгельс развил
диалектическую концепцию единства случайности и
необходимости. Диалектика и здесь оказывается в руках Энгельса
теорией познания материализма, наносящей сокрушительные
удары по идеализму и агностицизму.
* * *
Итак, диалектика неизменно выступает у Энгельса как
теория познания материализма. Энгельс применяет диалектику и
при критическом разборе различных течений буржуазной
философии, оказывающих тлетворное влияние на
естествоиспытателей, и при нанесении сокрушающих ударов по всякого рода
•реакционным концепциям в естествознании, и при решении
позитивных, конструктивных задач марксистской философии,
связанных, в частности, с выяснением спорных или неясных
вопросов естествознания. В этом отношении, как и во всех
других, Энгельс выступает перед нами во всем своем величии как
один из основоположников всего марксистского учения, как
один из классиков марксистской философии.
Глубоко неверными поэтому были сталинская тенденция,
направленная на известное умаление роли Энгельса и
значения его трудов в истории марксистского учения и всей науки
вообще, и связанные с ней несостоятельные попытки Сталина
найти у Энгельса какие-то несуществующие ошибки и
неточности, а также попытки «исправить» эти положения Энгельса
в духе упрощенных философских установок, не совместимых с
подлинно научной диалектикой.
Заслуживает особенно резкой критики отношение,
проявляемое к Энгельсу представителями различных школ и школок
враждебной марксизму современной буржуазной философии.
Под предлогом «устарелости» идей, выдвинутых в работах
Энгельса, современные реакционные философы пытаются
86 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 173.
14* 211

зачеркнуть все его работы вообще. Некоторые же противники
марксизма пытаются, разумеется совершенно голословно,
объявить, что Энгельс вообще не был даже философом. Так это
заявил, например, профессор Айер во время своего пребывания
в Москве. Но это свидетельствует, конечно, не о том, что
Энгельс якобы не был философом, а только о том, что Айер либо
не знаком с его трудами, либо ничего в них не понял,
поскольку он, Айер, с порога отвергает научный характер диалектики
и ее законов.
Человек, который отвергает диалектику и не видит ее связи
с теорией познания, органически не в состоянии понять
великого значения философских работ Энгельса, поскольку через все
эти работы красной нитью проходит центральная идея
марксистской философии — идея о единстве диалектики и теории
познания.
Для подлинных марксистов труды Энгельса всегда будут
служить путеводной нитью при овладении диалектикой как
теорией познания, ее применении для дальнейшего творческого
развития марксистской философии и нанесения таких же
сокрушительных ударов по очередным противникам
марксистского учения, какие наносил Энгельс в борьбе с их незадачливыми
предшественниками.

Часть третья
ЕДИНСТВО ДИАЛЕКТИКИ,
ЛОГИКИ
И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
В ТРУДАХ В. И. ЛЕНИНА

I
Диалектика как теория познания
в книге В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм»
Ф. Т. Архип цев
В книге «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин
последовательно отстаивал и развивал основные положения
диалектико-материалистической теории познания. Особое
внимание Ленин уделял диалектике процесса познания. Это
диктовалось рядом объективных обстоятельств общественного
развития начала XX в. Наступившая эпоха империализма
характеризовалась коренными изменениями в революционном движении
рабочего класса и в развитии естественных наук.
В эпоху империализма противоречия капитализма,
проявляющиеся в экономической, политической и идеологической жизни
общества, достигают неизмеримой остроты.
В этих условиях перед международным рабочим движением
и его авангардом — пролетариатом России — встали задачи
глубоко теоретически обосновать единственно правильную
победоносную стратегию и тактику, сплотить все революционно-
марксистские, (Подлинно большевистские элементы
российской социал-демократии и дать отпор ревизионистам всех
мастей.
Многообразие форм классовой борьбы пролетариата и
быстрая смена периодов подъема и упадка революционного
движения требовали гибкости в тактике марксистской партии. Гибкость
и диалектический подход к явлениям общественной жизни
диктовались также задачами борьбы с догматизмом и
начетничеством лидеров II Интернационала.
Помимо социальных причин, необходимость разработки
диалектики познания вызывалась развитием естествознания и
условиями борьбы с новыми разновидностями философского
идеализма.
В конце XIX и начале XX в. прогресс научного знания
получил яркое выражение в великих открытиях в физике. Открытия
215

рентгеновских лучей, радиоактивного излучения, первой
внутриатомной «элементарной» частицы — электрона, давления света,
новой универсальной константы — кванта действия,
установившей прерывность распространения световой энергии, привели к
ломке устаревших представлений и понятий ньютоновской
физики, замене механической картины мира новой,
электромагнитной. Это была подлинная «революция в естествознании».
Значение этих открытий далеко выходило за пределы физики. Они
были блестящим подтверждением того, что и естествознание
развивается диалектически. Физика XIX в. развивалась на основе
принципов и идей, которые в основном еще были
сформулированы Ньютоном. Однако новые открытия на рубеже XIX и XX вв.
показали, что с помощью старых принципов и понятий уже
невозможно объяснить новые явления.
Ломка устаревших представлений и принципов не была
«зряшным» отрицанием старого, а диалектическим отрицанием
с сохранением положительного, его удержанием, т. е. революция
совершалась не на «чистом месте».
Отсюда и сложность задачи, ставшей перед
естествоиспытателями. Нужно было не только отказаться от устаревших
понятий и методов исследования.
Самое трудное было раскрыть диалектический процесс
изменения физической картины мира с сохранением преемственности
в развитии познания. При этом коренные изменения физической
картины мира не тождественны коренному изменению в
философском осмыслении этого процесса. Если объективный ход
развития естественных наук порождал диалектику и настоятельно
требовал сознательного применения диалектического метода к
познанию природы, то философское осмысление вело не только
к отказу от метафизического метода, но и, как правило, к отказу
от материализма.
Революция в естествознании поставила ряд важных
гносеологических вопросов, с которыми, погаы/ражению Ленина, должен
был «сладить» диалектический материализм. Это вопросы о
природе физической теории в целом, об отношении ее к
объективной реальности, о сущности физических законов и понятий.
Встал вопрос: являются ли теории, понятия науки отражениями
объективной реальности или они только символы, знаки,
отметки для практики, результат соглашения ученых? В сущности на
новом материале в естествознании был поставлен основной
вопрос философии: существует ли объективная реальность вне
сознания человека, дано ли в физических теориях объективное
содержание и способна ли наука отразить в своих понятиях и
теориях объективный мир?
Ученые-физики по-разному отвечали на эти вопросы.
Большинство естествоиспытателей осталось на позициях
естественнонаучного материализма и рассматривало теории и понятия фи-
216

зики как отражения объективной реальности. При этом многие
из них не могли сразу принять новые физические представления.
Наука не могла развиваться на устаревшей философской
основе — стихийном материализме с его метафизическим методом.
Ряд ученых (Пуанкаре и др.) в силу незнания диалектики стали
сомневаться в объективной ценности научной теории.
Надо было сохранить уверенность ученых в объективной
значимости науки, дать возможность науке дальше развиваться на
новой методологической основе. Но для этого недостаточно
было оперировать философскими положениями Маркса и Энгельса.
Необходимо было обогатить марксистскую философию
новейшими достижениями физики, обобщить их и тем самым поднять
диалектический материализм на новую ступень. Это и было
сделано Лениным.
В борьбе за науку Ленин критически преодолел и отбросил
позитивистские увлечения ученых. Во второй половине XIX и
начале XX в. позитивизм был представлен махизмом
(эмпириокритицизмом). Позитивистская сущность махизма заключалась
прежде всего в отрицании философии как науки; отсюда —
отрицание необходимости философского осмысления тех
гносеологических вопросов, которые выдвигались развитием
естествознания.
Позитивисты заигрывали с наукой, заявляя, что она сама
себе философия, при этом навязывали науке свою субъективно-
идеалистическую философию. Еще раз подтвердилось положение
Ф. Энгельса, что презрение естествоиспытателей к
материалистической диалектике не остается безнаказанным. Увлечение
позитивизмом углубляло кризис физики. Естествознание, ее
конкретные отрасли знания (физика, математика, биология и т. д.).
отдельные естественнонаучные теории не могли своими
средствами решать философские вопросы.
Выступая в защиту конкретного, положительного,
«позитивного» знания, позитивизм на деле подрывал, умалял его.
Махисты принижали роль научных абстракций в теории, считая
их «пустыми», «чистыми продуктами сознания», не связанными
с эмпирической реальностью, под которой они понимали
«чувственные» данные, т. е. ощущения и переживания субъекта. При
этом отрицались реальность объективного мира и
необходимость раскрытия глубинных объективных закономерных связей
между явлениями. Отрицая правомерность за наукой глубоких
обобщений, раскрытия сущности предметов и явлений, махизм
предавал науку фидеизму.
«Философия естествоиспытателя Маха относится к
естествознанию.— писал Ленин, — как поцелуй христианина Иуды
относился к Христу» К Потому что Мах точно так же «предает
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 333.
217

естествознание фидеизму, переходя по существу дела на
сторону философского идеализма» 2.
Физики Мах, Пуанкаре, Дюгем, Пирсон и др. составили
школу, метко названную Лениным «физический идеализм».
Физический идеализм использовал ломку механической
картины мира для утверждения, что наука неспособна познать
объективную реальность; она, мол, имеет дело только с чистыми
абстракциями, символами и не может дать объективного знания.
Агностические и идеалистические выводы из величайших
открытий физики, сомнения в объективной ценности научной теории
и явились выражением «кризиса физики».
Ленин цитирует известного позитивиста Рея, который
характеризует кризис физики как ее отказ от онтологического
значения ее теорий, т. е. от рассмотрения этих теорий и понятий как
«реального познания материального мира». Новая физика, по
утверждению А. Рея, отрицает за своими теориями, принципами,
законами возможность дать знание материального мира. Она
видит в теории только символы, знаки, имеющие дело с чистыми
абстракциями. Теории, принципы, понятия — не изображение
чего-то внешнего по отношению к сознанию человека, а
продукты этого сознания. А. Рей вынужден признать, что если
естественные науки не дают знания действительности, то «познание
реального надо искать другими средствами... Надо идти другим
путем, надо вернуть субъективной интуиции, мистическому
чувству реальности, одним словом, таинственному, то, что
считалось у них отнятым наукой»3.
Такое парадоксальное явление, как величайший скачок в
развитии естествознания и ненаучные, идеалистические выводы из
него, имеет свои гносеологические корни. Ленин раскрывает две
причины возникновения «физического» идеализма, заложенные
и сложности самого процесса 'научного познания. Они кроются
в особенностях развития науки XX в.— в математизации
физики и релятивизме.
Математизация физики заключалась в сильном
проникновении в нее математики, способов и средств математического
доказательства, самого аппарата математики. Сближение
математики и физики давало возможность подвергать ее положения
строгой математической обработке.
Насколько верной была оценка Лениным этого явления как
прогрессивного свидетельствует проникновение современной
математики не только в физико-химические науки, но и в
биологию, лингвистику и т. д. Но если учесть абстрактный характер
математических положений и тот факт, что значительная часть
математиков рассматривала предмет своей науки как результат
2 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 333.
3 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 243.
218

творчества ученых, то математизация физики давала
возможность идеалистического истолкования новых ее открытий.
Другой причиной было неумение физиков решить вопрос о
соотношении истин абсолютной и относительной в условиях, когда
революция в физике доказала относительный характер наших
знаний. Таким образом, сложность самого процесса научного
познания, смена периода постепенного расширения знаний
скачкообразным, революционным периодом выдвигали объективную
необходимость овладения учеными диалектикой. Классовая
ограниченность сознания буржуазных ученых, мешающая им
подняться до уровня научных философских обобщений, закрепляла
идеалистические выводы из естествознания. Вся обстановка, в
которой жили естествоиспытатели, по словам Ленина,
«отталкивает их от Маркса и Энгельса, бросает в объятия пошлой
казенной философии»4.
Изучив исторические условия эпохи империализма и
особенности развития естествознания конца XIX и начала XX в.,
Ленин вскрыл тенденции, присущие буржуазной философии того
периода. Это было время, отмечает Ленин, когда буржуазная
философия особенно специализировалась на гносеологии и
позитивизм вообще и махизм в частности занимались тонкой
фальсификацией гносеологии, подделываясь под материализм, пряча
идеализм за якобы материалистическую терминологию5.
В этих условиях Ленин поставил перед собой задачу
показать сплошную реакционность махизма, или
эмпириокритицизма, прикрывающего новыми вывертами, словечками и
ухищрениями идеализм и агностицизм. Это было тем более необходимо,
что среди махистов были и такие, которые считали себя
марксистами; они извращали материалистическую теорию познания.
Развитие Лениным диалектического материализма, решение
новых важнейших проблем теории познания марксистской
философии шли в неразрывной связи с критикой реакционной
буржуазной философии.
1. Теория познания как теория отражения
Основными вопросами, определяющими решение всего
многообразия проблем теории позна<ния, Ленин считал три: что
такое познание и в чем его сущность; как совершается познание;
что является критерием его истинности.
Проблема познания и его сущности прежде всего связана с
вопросом о самом предмете познания. Постановка и решение
Лениным вопроса о предмете познания весьма актуальны и в
4 Там же, стр. 250.
5 Там же, стр. 315—316.
219

наши дни. Современные буржуазные философы различных
направлений с помощью всевозможных ухищрений пытаются
доказать, что теории познания якобы нет дела до того, что мы
познаем. Она должна заниматься только тем, как мы познаем.
В качестве примера этой распространенной точки зрения можно
привести мысль Б. Рассела, высказанную в его работе
«Человеческое познание». Он пишет; «В отношении человеческого
познания можно поставить два вопроса — первый: что мы познаем? —
и второй: как мы познаем?»6. Решение первого вопроса, по
мнению Рассела,— дело естественных наук: астрономии,
физики и т. д.
Еще более рельефно подобный взгляд выразил английский
позитивист А. Айер, который отрицает за философами право не
только изучать объективную действительность, но и вменяет им
в обязанность пристально следить за тем, чтобы ни один
представитель конкретных естественных наук не стал заниматься
«излишними» обобщениями явлений действительности и
поисками общей закономерности развития, сферу которой Айер,
подобно другим современным позитивистам, называет «метафизикой»
и часто отождествляет с диалектическим материализмом.
Согласно Айеру, философия есть теория познания
(эпистемология), единственным объектом изучения которой служит
логический анализ языка. При этом само познание
рассматривается не как процесс, не в движении и развитии, а как
совокупность неких фиксированных, готовых «интеллектуальных
данностей», заключенных в словесную оболочку. Всякую
попытку рассматривать философию, т. е. теорию познания (поскольку
Айер отождествляет эти два понятия), как науку, имеющую
свой объект исследования, помимо самого процесса познания,
он квалифицирует как метафизику. Все знание о реальной
действительности, согласно Айеру, дают нам конкретные
естественные науки. «Но чем же в таком случае занимается философ?» —
ставит вопрос Айер. И сам отвечает: «Единственное дело,
которое он может делать, — это действовать как своего рода
интеллектуальный полицейский, следя за тем, чтобы никто не
нарушил границы и не прошел в область метафизики»7.
Таким образом, Айер отрицает не только научную теорию
познания, но под влиянием борьбы против метафизики он ведет
борьбу против научного мышления, в том числе и
естественнонаучного. Реакционность махйстской гносеологии, так же как и
современных позитивистских гносеологических упражнений, их
противоположность единственно научной — марксистской —
теории познания состоят прежде всего в извращении ими объекта
познания. В гносеологии махизма и неомахизма — современно-
6 Б. Рассел. Человеческое познание. М., 1957, стр. 87.
7 «The Revolution in Philosophie». London, 1956, p. 78—79.
220

го позитивизма — исходным служит утверждение, что
мышление человека имеет дело с восприятием вещи, а не с самой
вещью. Познание—не отражение объективного 'мира, а сам
мир есть результат познания. «Обычный мир, в котором, как
мы уверены, мы живем,— пишет Б. Рассел,— есть конструкция
отчасти научная, отчасти же донаучная» 8.
Рассел, как и другие сторонники позитивизма, борется с
положением, что предметом науки выступает объективный мир,
его закономерности. Поэтому ленинская критика махистского
понимания предмета познания как совокупности ощущений, а
задачи науки как исследования лишь связей между этими
ощущениями сохраняет свое значение и в наше время.
В этом нетрудно убедиться, если подвергнуть критическому
анализу новейшие позитивистские течения — лингвистическую
философию или логический эмпиризм. В самом деле,
господствующая в настоящее время в Англии лингвистическая
философия (или философия лингвистического анализа) превратила в
основной объект познания средство познания, язык. Тем самым
представители этой философской школы по существу сняли
проблему взаимоотношения между субъектом и объектом — эту
центральную проблему любой теории познания. Они растворили
объект в субъекте и, таким образом, ликвидировали самую
теорию познания, подвергнув разъедающему скептицизму такие
важнейшие проблемы, как проблема определения истины и
другие. Не удивительно поэтому, что даже сами представители
лингвистической философии часто окончательно порывают с ней
ввиду ее ненаучного и схоластического характера, подвергают
ее резкому осуждению.
В этой связи, может быть, наиболее симптоматичным
является критическое замечание английского философа и социолога
Э. Геллнера, который в прошлом был одним из
приверженцев этой философской школы, а ныне превратился в одного из
ее критиков. Э. Гел*лнер подробно анализирует взгляды главных
представителей лингвистической философии, с которыми он
очень хорошо знаком, и на большом фактическом материале
замечательно обосновывает свое положение о том, что
«лингвистическая философия не имеет теории познания» и что «она...
довольствуется лишь теорией, объясняющей, почему теория
познания является излишней и невозможной»9.
Примерно в том же русле идут рассуждения об
эпистемологии у представителей логического эмпиризма, хотя они носят
более изощренный и наукообразный характер. Абсолютизируя
возможность формально-логического анализа научных понятий
и формализации некоторой системы научных знаний, логические
8 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 42.
9 Э. Геллнер. Слова и вещи. М., 1962, стр. 158.
221

эмпирики пытаются создать в виде единого унифицированного
языка науки некий логический алгоритм и поместить в него все
научные понятия, чтобы затем оперировать ими по правилам
математической логики. Правда, на словах они не отрицают теории
познания. Более того, они создают даже «свои» концепции
истины. Однако на деле отказываются от анализа так
называемых эмпирических суждений, в которых речь идет о фактах
действительности, отказываются от анализа «предметного языка»
и занимаются логическим исследованием уже готовых научных
понятий, совершенно игнорируя их объективное содержание.
Выяснение объективного содержания научных понятий они
не считают задачей теории познания. Тем не менее они
пытаются втиснуть весь объективный мир (поскольку анализируют
понятия науки) з прокрустово ложе «синтаксических» и
«семантических систем», построенных по конвенциональным правилам,
и тем самым как бы налагают свои априорные схемы на всю
Вселенную. По существу взаимоотношение между субъектом и
объектом ликвидируется, все теоретико-познавательные
проблемы оказываются сосредоточенными лишь в сфере
субъективного.
Разумеется, в настоящей статье не ставится задача чисто
логической оценки работ представителей логического
позитивизма. Многие из этих представителей (Р. Карнап, А. Тарский,
А. Пап и др.) являются крупнейшими логиками и математиками
и в своих специальных логико-математических работах
получили ряд интересных и важных технических результатов. Не
вызывают сомнения и необходимость логического анализа научных
понятий, равно как и важность постановки ряда проблем,
которые выдвигаются многими представителями логического
эмпиризма. Однако нет никакого сомнения и в том, что, с
философской точки зрения, их коренные общеметодологические
рассуждения несостоятельны и должны быть подвергнуты критике.
Вопрос о том, что мы познаем, что является источником
человеческих знаний, давно занимает умы философов.
Платон, как известно, рассматривал познание как
воспоминание бессмертной души о том, что она видела в потустороннем
мире, когда пребывала там.
Кант утверждал, что сущность природы непознаваема, а
формы и законы мышления априорны, доопытны, присущи
рассудку и не имеют никакого отношения к внешнему миру.
В основе агностицизма Канта, Юма, махистов и их
последователей лежит разрыв мышления и бытия, учений о познании и
об объективном мире. Принижая способности человеческого
разума и роль науки, они прежде всего ограничивают область
философского познания, сводят его значение на нет.
Принижение роли философии началось с утверждения, что
философия не дает нам знания законов, связей и отношений
222

объективных вещей и явлений, а в лучшем случае является
лишь гносеологией, не связанной со знанием о самом мире.
Махисты выступили в роли «разрушителей» философии. Главная
задача марксистов в связи с этим состояла в защите
диалектического материализма как науки о всеобщих законах
объективной реальности, в доказательстве того, что марксистская
философия и ее категории раскрывают важнейшие стороны и связи
самой действительности.
Всестороннее обоснование Лениным объективного
существования материи как источника всех наших знаний лежит в основе
диалектико-материалистической теории познания. Этот
исходный принцип доказан всей практической деятельностью людей.
Повседневный опыт, преобразование природы и общественная
деятельность создали в нас непреклонное убеждение, что вещи
и процессы, мир в целом существуют независимо от сознания
человека. Все многообразие мира есть результат движения
материи. Принцип материальности мира лежит в основе научной
диалектико-материалистической гносеологии. Он, как писал еще
Энгельс, доказывается «не парой фокуснических фраз, а
длинным и трудным развитием философии и естествознания» 10.
Убеждение в материальности мира, основанное на практике,
теоретически осмысливается, обосновывается
материалистической философией. Материальность мира можно доказать на
основе познания самого мира силами науки — как философии,
так и специальных наук. Это положение не противоречит тому,
что в конечном итоге жизнь, историческая практика человечества
доказывают независимость существования внешнего мира от
сознания людей.
Естественные и общественные науки, а также прогрессивные
философские системы обычно тесно связаны с практикой, и
открытия законов, свойств и отношений объективного мира не
происходят вне практики. Человек познает мир, потому что
изменяет его в процессе трудовой деятельности. Сами научные
теории, доказательства, выводы как бы аккумулируют в себе
сущность практической деятельности. Образец использования
данных естественных наук начала XX в. для обоснования
принципа материальности мира представляет собой ленинская работа
«Материализм и эмпириокритицизм».
Отстаивая материальный характер природы, Ленин показал
ненаучность попыток идеалистов рассматривать мир, природу
как нечто производное, вторичное, зависимое от
сверхъестественных духовных сил. «Если природа есть производное, — писал
В. И. Ленин, — то понятно само собою, что она может быть
производным только от чего-то такого, что больше, богаче, шире,
могущественнее природы, от чего-то такого, что существует, ибо
10 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. М., 1953, стр. 42.
223

для того, чтобы «произвести» природу, надо существовать
независимо от природы. Значит, существует нечто вне природы и,
притом, производящее природу. По-русски это называется
богом» и.
Материалистический тезис о первичности материи
предполагает исторический, т. е. диалектический, подход к явлениям
действительности. Ленин цитирует Плеханова, который с позиций
диалектического историзма опровергает идеалистический тезис
о координации субъекта и объекта. «Идеализм говорит: без
субъекта нет объекта. История земли показывает, что объект
существовал гораздо раньше, чем появился субъект, т. е. гораздо
раньше, чем появились организмы, обладающие заметною
степенью сознания... История развития обнаруживает истину
материализма» 12.
С позиций материалистической диалектики, опираясь на
данные естественных наук, Ленин всесторонне обосновывает
материалистическое решение основного вопроса гносеологии о
первичности материи по отношению к сознанию. Это положение
исключительно важно для действенной борьбы против
различных зидов и форм идеализма, начиная от постулирования
априоризма вплоть до откровенной поповщины.
Ленин не только нанес сокрушительный удар по
исключительно распространенному в то время кантианству и
неокантианству, но и обнажил до конца абсолютную несовместимость
научных выводов с идеалистическими данными.
«Естествознание,— пишет Ленин, — положительно утверждает, что земля
существовала в таком состоянии, когда ни человека, ни вообще
какого бы то ни было живого существа на ней не было и быть не
могло. Органическая материя есть явление позднейшее, плод
продолжительного развития... Материя есть первичное, мысль,
сознание, ощущение — продукт очень высокого развития. Такова
материалистическая теория познания, на которой стихийно стоит
естествознание» 13.
Эта ленинская критика махизма не потеряла своей
актуальности и в наши дни, когда многие новоявленные проповедники
махистской философии пытаются протащить в науку различные
идеалистические извращения.
В этой связи весьма характерны рассуждения основателя
философии «общей семантики» А. Кожибското, который в своей
книге «Наука и здравомыслие» прямо отрицает материальность
мира, считая объективные предметы и явления лишь «нервными
конструкциями». «Современные научные достижения, — с
апломбом заявляет Кожибский, — показывают, что именуемое
11 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 216.
12 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 70.
13 Там же, стр. 63.
224

«объектом» или «объективным» является не чем иным, как
простыми нервными конструкциями внутри нашего черепа» 14.
Как видим, для представителей «общей семантики», так же
как и для махистов, весьма ядовитым является вопрос:
существовала ли природа до человека? Ибо для объяснения факта
существования Земли до возникновения на ней человека
представители «общей семантики», так же как и махисты,
вынуждены «примыслить» существование некоего субъекта. Ленин резко
критиковал подобные рассуждения, квалифицируя их как
«философский обскурантизм», как «доведение до абсурда
субъективного идеализма» 15.
Признание существования вещей, объекта, источника
познания вне познающего субъекта — первая исходная посылка диа-
лектико-материалистической теории познания. Однако объект
познания не отгорожен китайской стеной от субъекта познания.
Материя не только независима от сознания, но и находится во
взаимодействии с ним (тогда, когда существует сознание), дана
в ощущениях человека. Между материей и ощущением,
сознанием нет ничего принципиально разделяющего их, особой грани,
перегородки. Материальный мир непосредственно дан человеку.
Объективная реальность — это не кантовская «вещь в себе», не
некая принципиальная непознаваемая сущность, а реальность
счувственно воспринимаемых вещей», данная в ощущениях
материя.
Адекватность человеческого знания вещам, соотношение
между результатом отражения и отражаемым Ленин выразил в
таких понятиях, как копия, снимок, зеркальное отображение
вещей, изображение и т. п. В таких понятиях и положениях,
наряду с адекватностью мысли предмету, подчеркивается
объективность предмета. Ленин замечает, что понятие, «изображение
необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность
того, что «отображается»» 16.
Если первым тезисом марксистской теории отражения
является положение о том, что «вне нас существуют вещи», то вторым
органически с ним связанным является положение, что «наши
восприятия и представления — образы их». В этой связи
возникает другой вопрос: как совершается познание?
Непосредственную связь сознания с внешним миром осуществляет ощущение.
«Иначе, как через ощущения,— писал Ленин,— мы ни о каких
формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать
не можем...» 17.
Понятие «образ» выражает тождественность содержания
ощущений, восприятий, представлений с отображаемым объек-
14 A. Korzibski. Science and Saniti. Chicago, 1945, p. XX.
15 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 66.
16 Там же, стр. 223.
17 Там же, стр. 288.
15 Историко-философские очерки
225

том. Однако ощущение, восприятие, сознание в целом, помимо
объективного, содержит и субъективное. Ощущение — единство
субъективного и объективного. Ленин так определил это
единство: «Ощущение есть субъективный образ объективного
мира...» 18. По вопросу о природе ощущения Ленин ведет борьбу
как против субъективного идеализма махистов и позитивистов
вообще, так и против кантианского агностицизма.
Махисты видят только связь ощущения с субъектом, тот
факт, что ощущения без человека не существуют, что они
находятся в нем, относятся к сфере его личного «я», его сознания.
Вместе с тем они отбрасывают вторую важнейшую сторону
ощущений — их связь с объективным миром, тот факт, что
ощущения не могут возникнуть и существовать без воздействия
вещей на органы чувств человека. Махисты отрицают
производный, вторичный характер ощущений — положение, доказанное
всей историей природы, естествознанием и многовековым
опытом человечества. Они отождествляют вещи и ощущения,
рассматривают вещи как комплекс ощущений.
Подвергнув обстоятельной критике
субъективно-идеалистическое отождествление ощущений и вещей, сознания и материи,
Ленин одновременно выступил и против кантианского отрыва
сознания от материи, образа от предмета, знания
действительности от самой действительности, субъективной диалектики от
объективной.
•При этом нужно отметить, что позиции махизма
(отождествление вещей с ощущениями) и кантианства (отрыв ощущений,
сознания от вещей) противоположны только по форме
выражения, а в сущности они очень близки. Если ощущение не
содержит в себе ничего от вещей, ничего объективного, то оно
принимается не за связь сознания с внешним миром, а за
перегородку, стену, отделяющую сознание от внешнего мира.
Этот софизм махизма повторяют и современные позитивисты.
Исходя из тезиса, что ощущения, чувственные данные и т. п. не
суть образы внешнего мира, а сами объекты познания,
неопозитивисты приходят к выводу, что никакого объективного мира вне
сознания, вне языка нет, что субъективное и есть единственный
мир.
Этот же софистический прием используется и при анализе
понятий, суждений, категорий. Здесь также все ставится вверх
ногами. Понятие логическое рассматривается как исходное
данное, как оригинал, а действительный процесс выступает
как логическая конструкция понятий, как нечто производное от
них. Эту идеалистическую установку недвусмысленно выразил
Л. Витгенштейн в своей знаменитой фразе: «не существует необ-
18 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 106.
226

ходимости, по которой одно должно произойти потому, что
произошло другое. Имеется только логическая необходимость» 19.
Это прием старый, его подметил еще Энгельс. Идеалисты,
указывал он, «сперва, исходя из предмета, составляют себе
понятие предмета; затем переворачивают все вверх ногами и
превращают отображение предмета, его понятие в мерку для самого
предмета. Теперь уже не понятие должно сообразоваться с
предметом, а предмет должен сообразоваться с понятием» 20. Для
борьбы против махистов, равно как и против современных
идеалистов, исключительно важную роль играет аргументация,
выдвинутая Лениным для доказательства положения, что
содержание ощущений, восприятий, представлений, мышления человека
есть отображение вне сознания существующего мира и что
содержание сознания относится к вещам и процессам
действительности как копия к оригиналу, образ к отображаемому. Однако
Ленин не остановился на этом. В своей книге «Материализм и
эмпириокритицизм» он обосновал и другое важнейшее
положение диалектического материализма, а именно, что не только
содержание наших 1мыслей, понятий, категорий и законов науки
суть отражение мира, но и «законы мышления отражают формы
действительного существования предметов, совершенно
сходствуют, а не различествуют, с этими формами...»21.
Положение о том, что содержание человеческого мышления
и нашего знания есть отражение объективного мира, было
исследовано еще материалистами XVII и XVIII вв. Заслуга Гегеля,
в частности, состояла в том, что он высказал ряд ценных мыслей
о диалектике форм и законов мышления, развил <на
идеалистической почве диалектику как теорию позна'ния. Однако у Гегеля
объективный мир и его движение были лишь отражением
«абсолютной идеи», существовавшей где-то до возникновения мира.
Противопоставляя гегелевской идеалистической диалектике
диалектико-материалистическую теорию отражения, классики
марксизма-ленинизма всесторонне и научно обосновали
диалектику как теорию познания.
В основе такого понимания диалектики и лежит прежде
всего принцип единства наиболее общих законов развития
реального мира и законов познания, единства содержания
познания и его формы. Положение о том, что диалектика как наука
о законах развития самого объективного мира есть в то же
время наука о познании, нашло свое дальнейшее развитие в
рассматриваемом нами классическом произведении марксизма.
Ленин всесторонне обосновал тезис, что существует только один
материальный мир; вне движущейся материи, «вне «физическо-
19 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. М., 1958, стр. 94.
20 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 90.
21 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 346.
15*
227

го», внешнего мира, знакомого всем и каждому, ничего быть не
может» 22.
Сознание же не относится к особому миру, а есть результат
развития материи, ее продукт и свойство. Сознание не имеет и
не может иметь своего собственного содержания, его
содержание составляет объективный мир, отражаемый в сознании.
Сознание не имеет своей особой диалектики развития. Оно отражает
диалектику мира в форме движения, связи и взаимодействия
понятий, категорий, законов и т. п. Не существуя вне и
независимо от материи, человеческое сознание только в известном
относительном смысле в процессе познания выступает как нечто
противостоящее материи, как субъект познания.
Материалистический монизм, пишет В. И. Ленин, состоит в
том, что психическое, сознание, дух — это «функция мозга,
отражение внешнего мира»23.
Критикуя кантианско-махистскую формулу «человек дает
законы природе» как фидеистическую, Ленин ей
противопоставляет материалистическое положение о том, что «разум есть
частичка природы, один из высших продуктов ее, отражение ее
процессов»24.
Вопрос в том, что сознание, разум есть «частичка природы»,
ее высший продукт, рассматривается Лениным в связи с
выяснением происхождения сознания и проблемой материального
единства мира.
Проблема возникновения ощущающей материи из неощуща-
ющей еще до сих пор не решена естествознанием. Философские
основы этого решения разработаны классиками марксизма. Они
сводятся к следующим принципиальным положениям.
Ощущающая материя — продукт неощущающей. Ощущение
существовало не всегда, оно производно и без материи не существует.
В ясно выраженном виде оно связано с органической материей.
Наряду с этим Ленин высказывает гениальное
предположение, что © «фундаменте самого здания материи» можно
предполагать существование способности, сходной с ощущением.
Подвергая аргументированному критическому анализу взгляды
Пирсона, В. И. Ленин пишет, что «логично предположить, что
вся материя обладает свойством, по существу родственным с
ощущением, свойством отражения» 25.
Ленинское «логично предположить» означает, что это
научное предположение вытекает с необходимостью из диалектико-
материалистической логики. Диалектический материализм
вскрыл объективную закономерность возникновения новых
свойств при качественном изменении материи. Новое свойство,
22 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 329.
28 Там же, стр. 78.
24 Там же, стр. 148.
26 Там же, стр. 81.
228

в данном случае сознание, возникает не на пустом месте и не
отдельно от старого. В старом создаются условия, предпосылки
для возникновения нового. Ленинское положение о свойстве
отражения, присущем всей 'материи, направлено против
метафизических попыток разорвать, отгородить непроходимой гранью
ощущающую материю от неощущающей и против попыток их
отождествить. Ощущение — качественно новое свойство, оно в
ясно выраженной форме «связано только с высшими формами
материи (органическая материя)»26.
Ленинские положения о свойстве отражения, присущем всей
материи исходном с ощущением, о том, что способность к
ощущению и мышлению «не безмерно» далека от физических
качеств реального мира, служат методологическим основанием
для естествознания в конкретных исследованиях единства
материи и сознания. Эти ленинские идеи блестяще подтверждаются
современной кибернетикой.
Обосновав единство материального мира и производный
характер сознания, Ленин вскрыл органическую связь этих
положений с материалистическим решением вопроса, как происходит
познание мира. Мир, его явления и процессы — это не некие
неуловимые «вещи в себе», а принципиально познаваемые
объекты, которые в результате развития человеческого познания
превращаются из «вещей в себе» в «вещи для нас». Отражение
мира в познании — диалектический процесс. Ленин 'писал, что
основное отличие материалистической теории отражения от
идеалистической состоит в том, что «ощущение, 'восприятие,
представление и вообще 'сознание человека принимается за образ
объективной реальности. Мир есть движение этой объективной
реальности, отражаемой нашим сознанием. Движению
представлений, восприятий и т. д. соответствует движение материи
вне меня»27. Ленин определяет диалектику как «учение о
развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от
односторонности виде», учение, дающее *нам отражение 'вечно
развивающейся материи. Познание как отражение человеком
движущейся материи есть процесс, вечное, бесконечное приближение
мышления к объекту.
В. И. Ленин в своей книге «Материализм и
эмпириокритицизм» огромное внимание уделяет вопросу о диалектическом
характере этого процесса, о законах отражения
действительности в сознании человека.
«В теории познания, — писал он, — как и во всех других
областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не
предполагать готовым и неизменным наше познание, а разбирать,
26 Там же, стр. 34.
27 Там же, стр. 254.
229

каким образом из незнания является знание, каким образом
неполное, неточное знание становится более полным и более
точным»28. Познание—сложный противоречивый процесс; в
возникновении и преодолении противоречий и состоит беспрерывное
развитие человеческих знаний.
Одним из важнейших законов познания, обоснованных
марксизмом и развитых далее В. И. Лениным, является закон
развития нашего знания от относительной истины к абсолютной.
Ленин особо отмечает, что применение диалектики к теории
познания дало возможность классикам марксизма разработать
проблему истины и создать диалектико-материалистическое
учение о ней. Он подчеркивает величайшую заслугу Энгельса в
диалектическом решении вопроса о соотношении абсолютной и
относительной истин. «Чтобы двинуть материализм вперед...,—
писал В. И. Ленин, — надо уметь диалектически поставить и
решить вопрос о соотношении абсолютной и относительной
истины» 29.
Опираясь на диалектико-материалистическую гносеологию,
созданную Марксом и Энгельсом, Ленин обогатил ее новыми
положениями и идеями. Во времена выхода в свет книги
В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» буржуазная
философия особенно специализировалась на гносеологии,
искажала законы познания, подменяла диалектику релятивизмом и
тем самым мешала естествоиспытателям сделать правильные
философские выводы из революции в естествознании. Поэтому
первостепенное значение имело ленинское учение об
относительной и абсолютной истинах.
Относительная и абсолютная истины — это две
противоречивые формы, в которых происходит процесс познания.
Диалектику относительной и абсолютной истин не смогли раскрыть
домарксовские материалисты, незнание этой диалектики было
одной из причин ошибочных философских выводов из
величайших успехов естествознания начала XX столетия, сделанных
естествоиспытателями.
Слабость домарксовского материализма состояла именно в
односторонности, негибкости, склонности раздувать и
абсолютизировать отдельные стороны явлений, какие-либо одни моменты,
аспекты познания и упускать из виду другие, не менее важные.
Метафизический материализм не видел диалектического пути к
объективной истине и механическую картину мира рассматривал
как истину «последней инстанции». Ленин отмечает, что Мах и
его последователи заметили односторонность метафизического
материализма, закостенелость понятий у многих
естествоиспытателей конца XIX в., их антидиалектические взгляды, но пре-
28 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 91.
29 Там же, стр. 120.
230

одолеть их не смогли. Более того, махисты именно на этом
пункте свихнулись, не поняв соотношения между релятивизмом
и диалектикой. Ленин писал: «...Вопрос о соотношении
релятивизма и диалектики едва ли не самый важный в объяснении
теоретических злоключений махизма» 30.
Развитие естествознания XX столетия, сопровождавшееся
ломкой .ряда 'старых истин и установлением новых, наглядно
показывает диалектический характер «наших знаний. Однако там,
где господствует идеалистическая философия, каждое новое
открытие идеалисты пытаются использовать в духе абсолютного
релятивизма и отрицания объективной истины. Так было в
связи с созданием теории относительности, затем квантовой
механики и теории элементарных частиц.
И в другой отрасли естествознания, в физиологии высшей
нервной деятельности, незнание диалектики познания привело
к идеализму. Ленин критикует агностическую и
идеалистическую «теорию специфической энергии органов чувств» Мюллера,
противопоставляя ей диалектико-материалистическую теорию
отражения.
Из мюллеровской теории крупный немецкий ученый Гельм-
гольц сделал вывод, что ощущения и представления человека —
не копии действительных вещей и процессов природы, не
изображения их, а условные знаки, символы, иероглифы и т. п.
Ленин замечает, что гносеологическая причина
агностицизма Гельмгольца состоит в том, что он «неясно представляет
себе отношение абсолютной и относительной истины...» 3I и в силу
этого «катится... к субъективизму, к отрицанию объективной
реальности и объективной истины» 32. В ленинской постановке и
решении проблемы истины, как и других проблем теории
познания, органически связаны материализм и диалектика.
Материалистическое учение об объективной истине —
сердцевина теории отражения. Если вещи и процессы мира
существуют вне и независимо от сознания и сознание способно их
отразить, то в человеческих представлениях, понятиях, теориях
может быть такое содержание, которое не зависит от субъекта,
не зависит ни от человека, ни от человечества, т. е. объективная
истина. Эта объективная истина раскрысается человеческим
познанием не сразу, целиком, безусловно и абсолютно, а в
длительном .и сложном движении от относительной истины к
абсолютной. Это противоречивый диалектический процесс. Этот
диалектический процесс развития человеческого познания из
незнания можно вскрыть, только исходя из понимания познания
как отражения объективного мира.
30 Там же, стр. i295.
31 Там же, стр. 220.
32 Там же, стр. 221.
231

В свою очередь, из диалектики развития человеческого
познания люди делают в живой человеческой практике
единственный и неизбежный вывод, который материализм сознательно
кладет в основу своей гносеологии, а именно вывод о том, «что
вне нас и независимо от нас существуют предметы, вещи, тела,
что наши ощущения суть образы внешнего мира» 33.
Без диалектики невозможно решить ни одной сколько-нибудь
сложной проблемы теории познания. Недиалекгический,
метафизический подход к познанию мира —
теоретико-познавательная причина скатывания на позиции идеализма.
Положение о единстве диалектики и теории познания тесно
связано с вопросом о значении практики для гносеологии.
Практика подтверждает, что содержание наших ощущений,
представлений, понятий есть отражение вне нас существующих вещей, их
свойств и отношений. Более того, она выступает связующим
звеном между познанием и внешним миром. Включение
практики в теорию познания явилось важнейшим условием
преодоления разрыва онтологии, гносеологии и логики.
Ленин пишет, что первой и основной точкой зрения теории
познания является практика; она приводит неизбежно к
материализму. Практика же отбрасывает с порога измышления
профессорской схоластики, все формы идеализма, агностицизма
и фидеизма. Ленин в своей критике субъективного идеализма,
фидеизма и агностицизма, наряду с глубоким теоретическим
анализом, вскрывающим антинаучность и реакционность
буржуазных философских систем, решающим доводом считает
практическую деятельность народных масс и успехи
естествознания, опровергающие идеализм и агностицизм во всех его
формах.
Ленин дал всестороннюю критику субъективного идеализма
от Беркли до предшественников современного позитивизма,
вскрыл внутреннюю противоречивость их высказываний,
показал, как каждое новое открытие науки пробивает серьезную
брешь в идеалистических построениях. Естествознание в
конечном счете подтверждает материализм и опровергает идеализм.
Однако Ленин в борьбе с субъективным идеализмом выделил
особо роль практики и отметил, имея в виду, в частности,
внутренне непротиворечивую форму солипсизма, «что недостаточно
одних доводов и силлогизмов для опровержения идеализма, что
не в теоретических аргументах тут дело» 34.
В действительной жизни каждый шаг человека, его
отношение к природе, другим людям противоречат философии
солипсизма. Это заметили теоретики идеализма и нашли выход в
противолоставлении философии, теории познания практике.
33 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 91.
34 Там же, стр. 24.
232

Ленин приводит высказывания ряда крупнейших идеалистов;
их суть сводится к тому, что «практика—одно, а теория
познания — совсем другое; их можно поставить рядом, не
обусловливая первым второго» 35.
Включение в теорию познания практики дало возможность,
диалектическому материализму по-новому подойти к субъекту
познания. Субъект познания — это не просто ощущение,
представление, мышление. При рассмотрении отношения субъекта к
объекту в логике, писал Ленин, «надо взять во внимание и
общие посылки бытия конкретного субъекта (=жизнь
человека) в объективной обстановке»36. Марксизм впервые в
истории философии раскрыл подлинную сущность субъекта
познания как реального общественного человека, участвующего в
практическом преобразовании мира, как природного, так и
социального.
В практике осуществляется взаимодействие субъекта —
реального общественного человека — с объектом — природой и
обществом. Вывод о том, что вне нас и независимо от нас
существуют предметы, вещи, тела, что наши ощущения суть образы
внешнего мира, люди делают не на основе изучения
философских трактатов, а на основе живой человеческой практики.
Обобщая живую человеческую практику и данные естественных и
общественных наук и опираясь на них, диалектический
материализм решает вопросы теории познания, которые выдвигает и
ставит сама жизнь. В конечном счете практика выступает един-
. ственным судьей и в философском споре о познаваемости мира.
Позиция агностика в решении философских вопросов весьма
противоречива, и теоретическая аргументация диалектического
материализма наносит ей серьезные удары. Однако и здесь
последнее слово за практикой. Это положение было выдвинуто
основоположниками марксизма.
Критикуя агностицизм, Энгельс писал: «Слов нет, это такая
точка зрения, которую трудно, по-видимому, опровергнуть одной
только аргументацией. Но прежде чем люди стали
аргументировать, они действовали. «Вначале было дело». И человеческая
деятельность разрешила это затруднение задолго до того, как
человеческое мудрствование выдумало его» 37. И в другом месте,
которое также цитирует Ленин, Энгельс указывал: «Самое же
решительное опровержение этих (Юма и Канта. — Ф. Л.), как
и всех прочих, философских вывертов заключается в практике,
именно в эксперименте и в промышленности» 38.
35 Там же, стр. 126.
36 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 194.
37 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах,
т. II. М., 1955', стр. 90.
38 Там же, стр. 351. У Ленина цитировано: Сочинения, т. 14, стр. 89.
233

Развивая дальше мысли Маркса и Энгельса о практике как
критерии истины, В. И. Ленин в своем гениальном труде
«Материализм и эмпириокритицизм» наиболее полно разработал
вопрос о конкретности истины, мастерски »применив
материалистическую диалектику к самому понятию практики. Он резко
выступил против понимания практики как чего-то статического,
раз и навсегда фиксированного, неизменяемого критерия
истины, вроде лакмусовой бумажки. Сама практика находится в
процессе постоянного изменения.
Практика как критерий истины позволяет четко
отграничивать истинные научные положения от ложных и отбрасывать
не доказуемые на практике идеалистические утверждения. Но
именно конкретностью истины продиктована необходимость
диалектического подхода к практике, которая, как отмечает
Б. И. Ленин, содержит некоторый элемент «неопределенности»
■и тем самым не позволяет знаниям человека превратиться в
«абсолют», и в то же время этот критерий настолько
определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми
разновидностями идеализма и агностицизма.
Практика показывает, что диалектика процесса познания
следует объективной диалектике предмета. Рассмотрение
познания как отражения объективного мира субъектом познания,
практически действующим и изменяющим этот мир,
неизбежно ведет к выводу, что сама научная теория познания не
может не быть диалектической, что законы и категории познания
есть отражение законов развития природы и общества. Вопрос
о единстве объективного и субъективного, диалектики 'внешнего
мира и диалектики познания конкретизируется В. И. Лениным
и при рассмотрении категорий марксистской философии.
2. Категория материи
как выражение единства диалектики
и теории познания
Большое место в книге В. И. Ленина занимает анализ
категории материи как исходной в диалектическом материализме.
В первой главе своей книги Ленин всесторонне рассматривает
вопрос о первичности материи, ее независимости от ощущений,
представлений, психического вообще, о материальности мира,
которая обусловливает его единство. Во второй главе,
рассматривая материю как источник ощущений, познания и на этой
основе решая ряд вопросов гносеологии, Ленин одновременно
дает характеристику мира как чувственного, а не
сверхчувственного, как единства многообразия вещей, их свойств, связей
и отношений, чувственно воспринимаемых человеком.
Рассмотрев категорию материи в связи с решением двух
сторон основного вопроса философии, Ленин в третьей главе дает
234

развернутое синтетическое определение материи как
философской категории: «Материя есть философская категория для
обозначения объективной реальности, которая дана человеку в
ощущениях его, которая копируется, фотографируется,
отображается нашими ощущениями, существуя независимо от «их» 39.
Ленинское определение материи есть теоретический вывод
из исторического рассмотрения природы, ее познания человеком,
из истории борьбы за материализм против идеалистических, в
том числе махистских, равно как и (метафизических взглядов на
материю.
Развитие природы показывает, как отмечает В. И. Ленин,
что ощущение связано с органической материей и возникло на
определенном этапе ее развития. Таким образом, оно производ-
но, вторично. Что касается .неорганической материи, то в ней
можно лишь предполагать существование способности, сходной
с ощущением. Научная гипотеза, высказанная В. И. Лениным,
что всей материи присуще свойство отражения, толкает
естествознание к экспериментальным исследованиям, чтобы выяснить,
как на определенном этапе развития материя неощущающая
порождает вид этой же материи, обладающий ясно
выраженной способностью ощущения. Правильная методологическая
постановка вопроса (материя первична, ощущение, мысль
вторичны) ведет естествознание к новым величайшим открытиям.
Историческая постановка гносеологической проблемы о
соотношении материи и сознания приводит к особенно
ядовитому для философии субъективного идеализма вопросу —
существовала ли природа до человека? Естествознание
показывает, что Земля находилась в таком состоянии, когда ни
человека, ни вообще живого существа на ней не было и быть
не могло. Следовательно, органическая материя и ее высший
продукт — мозг — есть вторичное, плод продолжительного
развития. Естествознание стихийно стоит на материалистической
теории познания и ее исходном тезисе: материя есть первичное;
мысль, сознание, ощущение — продукт очень высокого развития.
Это исторически сложившееся стихийное убеждение
естествоиспытателей, а также всего человечества сознательно
кладется материализмом в основу его теории познания и выражается
Лениным в определении философской категории материи.
Ленин ссылается здесь на позицию материалиста Г. В. Плеханова,
который убедительно опровергает идеалистический тезис о
координации субъекта и объекта40.
Диалектическая логика и ее категории выступают как итог
истории познания. Это ленинское положение относится и к
категории материи.
39 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 117.
40 Там же, стр. 70.
235

Историзм, присутствующий в определении материи,
выражается и в том, что это определение есть резюме борьбы
материализма с различными враждебными ему направлениями в
философии по вопросу о природе мира. Так, древнегреческие
материалисты, -выясняя вопросы: каков мир по своей природе,
•из чего он состоит, что является его первоначалом, вели борьбу
против идеализма, в частности против идеалистического
положения Платона о первичности идеи и вторичности, производ-
ности чувственных вещей. Исходя из признания, что
предметом познания является не ;мир идей, а материя, они считали
ощущения отпечатком вещей, доверяли показаниям органов
чувств, утверждали возможность познания объективного мира.
Выработка понятия материи, признание материальности
мира происходили в ожесточенной борьбе с идеализмом и
религией. Развитие представления древних о материи от
единичного, когда общая сущность всех вещей воплощалась в
единичном образе (воде, воздухе, огне), к особенному, когда
материя представлялась как совокупность материальных частиц, и
затем к всеобщему, когда материя выступает как некий
неопределенный, вечно существующий субстрат (содержание всех
вещей и явлений действительности), противоположный другому
началу — форме, подтверждает положение Энгельса, что
ступенями познания на пути к всеобщему являются единичное и
особенное41. Здесь этапы в истории познания совпадают с
логическими ступенями познания. Логическое выступает как итог
исторического.
Однако представление древних о материи как о
неопределенном субстрате (Аристотель) не было подлинно всеобщим;
такое понимание материи предполагало существование формы —
активного начала образования всех вещей и явлений
действительности. В многообразных формах философии древних были
лишь в зародыше почти все позднейшие взгляды на материю.
Домарксистская материалистическая философия XVII —
первой половины XIX в. в борьбе с идеализмом обосновывала и
развивала основные положения материалистов древности
о первичности материи и вторичности сознания, о
познаваемости материального мира.
Борьба материализма с идеализмом создавала предпосылки
для выделения проблемы соотношения сознания и материи из
других философских проблем в качестве основной и
определяющей. Гегель превратил эту проблему в исходную и основную
с целью обосновать главный принцип объективного идеализма —
принцип тождества мышления и бытия, субъекта и объекта.
Качественно новым в определении категории материм
Марксом и Энгельсом явилось включение материальной основы че-
41 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1955, стр. 185.
236

ловеческого общества в понятие материи. Материя в качестве
исходной категории всего марксистского мировоззрения
выступает центральной категорией и в историческом
материализме.
Основное и исходное положение марксистской гносеологии,
выраженное в определении материи, .нашло свое дальнейшее
развитие и конкретизацию в ленинской постановке проблемы об
абсолютной противоположности материи и сознания в пределах
основного гносеологического вопроса. Противопоставляя
материализм идеализму, Ленин отмечает, что идеализм
отождествляет материю и сознание, превращая ее в нечто
производное от сознания, духовного — либо в совокупность
ощущений, либо в преходящую ступень развития духа, идеи, в ее
инобытие.
Ввиду особых условий философской борьбы в конце XIX и
начале XX в. определение материи прежде всего было
противопоставлено взглядам субъективных идеалистов, господствующим
в эпоху империализма. В наше время в капиталистических
странах позиции субъективного идеализма отстаивают сторонники
многочисленных разновидностей позитивизма. Они яростно
выступают против «метафизического» признания существования
вещей, мира независимо от человеческих переживаний,
чувственного опыта. Теорию «принципиальной координации»
Авенариуса, субъективно-идеалистическое положение о том, что
«физическое», материя не существуют вне неразрывной связи с
психическим, «физические» идеалисты пытались навязать
квантовой механике.
Ленинское определение материи и настаивание на
абсолютности противопоставления материи сознанию в пределах
основного вопроса философии направлены также против
объективного идеализма. Это выражено как в первой части определения,
а именно в том, что единственной объективной реальностью
признается материя, а не абсолютная идея, дух, бог, так и во
второй части — в признании данности материи в ощущениях
человека. Именно это положение особенно не понравилось
объективному идеалисту неотомисту Г. Веттеру, который заявил,
что ленинское определение материи «произвольно ограничивает
всю действительность .материальной действительностью». По
мнению этого фидеиста, кроме материальной действительности,
есть еще особая духовная реальность, которая создает и
оживляет, одухотворяет материю.
В определении Лениным материи подчеркивается, что
материя «дана человеку в ощущениях его», что она отображается
человеческим сознанием. Положение В. И. Ленина о том, что
материя «копируется», «фотографируется» нашими
ощущениями, направлено .против агностических теорий, отрицающих
сходство ощущений с отображаемыми объектами. Причем это
237

«копирование», «фотографирование» понимаются как
диалектический процесс.
В своем определении Ленин также обобщил борьбу против
односторонних позиций эмпиризма и рационализма. Учитывая,
что материя дана :в ощущениях, что мысленные изображения
возникают не иначе, как из ощущений, Ленин выступает
против односторонностей рационализма. Вместе с тем, отмечая, что
материя отображается не только в ощущениях, но и в
мышлении, в понятиях, теориях, он подчеркивает, что абстракция
отражает природу глубже, вернее, шолнее, чем живое созерцание.
Таким образом, ленинское определение материи выступает
как подлинно научный итог, диалектико-материалистическое
обобщение развития природы, истории ее познания человеком,
а также истории (борьбы диалектического материализма против
враждебных ему философских школ начала эпохи
империализма.
В популярной марксистской литературе можно встретить
положение, что ленинское определение материи недостаточно,
так как оно является только гносеологическим и требует
дополнения онтологическими признаками. Этими признаками
называют движение, пространство и время. Рассмотрим этот
вопрос.
Наиболее общие свойства, связи и отношения явлений
действительности выражаются как 'В отношении материи к
сознанию, так и в отношении материи к движению, пространству и
времени. Хотя эти два аспекта философских исследований
неразрывны, они все же имеют различие. Не следует
отождествлять картину мира, раскрываемую в категориях материи и
сознания, материи и движения, материи и пространства,
материи и времени и других категориях и законах
материалистической диалектики, с вопросом теории познания, вопросом об
источнике нашего знания, о существовании объективной
истины и т. п.
Перефразируя известное положение В. И. Ленина, можно
сказать: нельзя смешивать вопрос о диалектике самого мира
с вопросом об отношении сознания к этому миру. Ленин
критикует Богданова за смешение вопроса о первичности материи
по отношению к сознанию с вопросом о связи материи и
движения. Богданов определял материю как «неизменную сущность,
вещей».
«Основная ошибка тут та,— подчеркивает Ленин,— что
автор, вплотную подойдя к вопросу о существовании или
несуществовании объективного источника ощущений, бросает на
полпути этот вопрос .и перескакивает к другому вопросу о
существовании или несуществовании материи без движения»42.
42 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 256.
238

Решение гносеологического вопроса об отношении материи
и сознания составляет предпосылку для решения вопросов об
отношении материи и движения, движущейся материи и
пространства и т. д., т. е. прежде чем исследовать соотношение
материи и движения, материи и пространства, материи и времени,
необходимо установить объективность этих категорий и их
адекватность определенным сторонам объективных явлений. Ленин
специально рассматривает вопросы об отношении материи и
движения, движущейся материи и пространства и времени,
о единстве мира прежде всего под углом зрения основного
вопроса философии.
Критикуя субъективно-идеалистическое положение
Богданова о том, что познание может «создавать» законы, заменять
первичный хаос порядком, Ленин пишет: «Мир есть закономерное
движение материи, и наше познание, будучи высшим
-продуктом природы, в состоянии только отражать эту
»закономерность» 43. И в решении вопроса о связи материи и движения,
в пони/мании материи как движущейся Ленин строго исходит
из единства гносеологического и «онтологического» аспектов.
Определение материи как движущейся объективной
реальности, отражаемой нашим сознанием, отграничивает диалекти-
ко-материалистичеокое понимание материи как от
идеалистического понимания мира, та« и от метафизического. Идеалист,
утверждая, что мир духовен, т. е. что мир есть мое ощущение
или мое представление или «ничьи» ощущения и представления,
и не подумает отрицать, что «мир есть движение», но он
отрицает, что это — движение материи. Согласно идеалистической
философии, движение, динамизм, активность, творчество
принадлежат только духу. Материя «представляется в виде массы
инертной, пассивной и бесформенной, и она в силу этого не
может ничего произвести сама. Ее движение не есть нечто
самостоятельное, а результат воздействия чего-то другого,
внешней силы — бога, духа и т. п.
Поскольку движение выражает только факт изменения,
активности, то понятие движения самого по себе без указания на
неразрывность движения и материи не дает еще представления
о том, что движется, и тем самым не может лечь ib основу
определения философского направления. За признанием движения
могут скрываться и материализм и идеализм. Вместе с тем
материализм метафизический может принимать существование
материи без движения. Признание движения связано с
необходимостью ответить на вопрос, что движется: материя или
сознание, дух и т. п. В силу этой своей некоторой
неопределенности философская категория движения не может быть
исходной категорией философии, а лишь дальнейшим определением
Тан же, стр. 156.
239

исходной категории — материи. Положение о неразрывности
материи и движения служит конкретизацией диалектико-мате-
риалистического решения основного вопроса философии и
конкретизацией определения категории материи.
Характеристика материи как вечно движущейся отличает
диалектико-материалистическую концепцию 'материи от
метафизической. Признавая материю первичной, а сознание
вторичным, метафизический материализм не всегда мог
последовательно провести этот тезис, >ибо он не знал действительной
связи между материей и движением и в силу этого не мог решить
проблему происхождения сознания с позиций историзма.
Доказательство неразрывности материи и движения
составляет важнейшее доказательство и материальности мира.
Критикуя положение Дюринга, что материя в своем первоначальном
состоянии была абсолютно неподвижной, а затем перешла в
движение, Энгельс отмечает, что этот переход не мог быть
совершен без толчка извне, т. е. без бога. Ленин указывал, что
метафизическое понимание материи как лишенной движения ведет
к допущению некоей внешней силы, первого толчка — бога,
субъекта.
Положение Энгельса о неразрывности материи и движения
Ленин считал «безусловно крайне существенным» в определении
«сути материализма»44.
Разоблачив попытки идеалистов и спиритуалистов оторвать
силу от вещества, движение от материи, основоположники
диалектического материализма главное внимание обратили на
борьбу с метафизическим материализмом, идеи которого были
широко распространены среди естествоиспытателей того
времени, на разработку вопроса о том, что материя не пассивная,
инертная масса, а активна, деятельна и источник ее движения
находится 'в ней самой. Маркс и Энгельс подчеркивали, что
материя и каждый ее вид всегда находятся в изменении.
Переход от понятия материи к понятию движущейся
материи как конечной причины всего существующего был
восхождением научного познания от абстрактного к конкретному.
Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» и других
своих работах развивает все стороны учения Энгельса и Маркса
о движении как свойстве материи, как способе ее
существования, развивает их на основе новых данных естественных наук.
Все эти данные подтверждали положение диалектического
материализма о неразрывности материи и движения.
Обобщая новые открытия о связи материи и движения,
массы и энергии, Ленин конкретизирует и развивает положение
диалектического материализма, что движение, понимаемое как
вечное изменение, есть способ существования материи, что оно
44 В. И. Лени н. Сочинения, т. 14, стр. 239.
240

является неотъемлемым свойством материи, неразрывно
связанным с ней. При этом Ленин борется против идеалистического
отрыва движения от материи.
Идеалисты используют неизученный, необычный характер
открытых новых форм материального движения и незнание
физиками диалектики для утверждения, что материя превращается
в силу и что «экономнее» мыслить движение без материи.
Ленин показывает, что стремление идеалистов, махистов,
энергетиков и других оторвать движение от материи не только
искажает картину самого мира, но и ведет к изоляции
мышления от материи, обоснованию идеалистического положения, что
все есть мысль.
Ленин определяет мир как закономерное движение материи.
Сам факт наличия в объективном мире универсальных
законов, открытых материалистической диалектикой,
свидетельствует о материальном единстве мира. Наряду с этим «понятие
закона есть одна из ступеней познания человеком единства и
связи, взаимозависимости и цельности мирового процесса»45.
Рассмотрев вопрос о единстве материи и движения, Ленин
далее раскрывает существенные стороны объективного мира:
связь движущейся материи с ее формами бытия, с ее
коренными условиями существования — пространством и временем.
Диалектико-материалистическое понимание мира как
движущейся материи предполагает, что это движение происходит во
времени и пространстве. «В мире нет ничего, кроме
движущейся материи,— писал В. И. Ленин,— и движущаяся материя не
может двигаться иначе, как в пространстве и во времени»46.
Ленин прежде всего обосновывает положение, что время и
пространство — не только понятия, не только формы
мышления, категории, которыми оперирует теория познания, а
объективно реальные формы бытия.
Это обоснование имело исключительно важное значение для
борьбы против господствовавшего в то время кантианского
понимания времени и пространства как априорных форм
чувственного созерцания. Необходимо было аргументированно
доказать, что категории «пространство» и «время» Ихмеют
объективное содержание. Вот лочему Ленин специально останавливается
на разоблачении софистики Маха. Мах полемизирует с
Кантом, отстаивая происхождение понятия пространства из опыта.
С первого взгляда может показаться, что Мах стоит здесь на
верных позициях. Но, толкуя идеалистически само понятие
«опыт», Мах не мог выдвинуть против Канта ни одного
убедительного аргумента. «Но если в опыте нам не дана
объективная реальность (как учит Мах),— писал Ленин,— то подобное
45 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 38, стр. 140.
46 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 162.
16 Историко-философские очерки
241

возражение Канту ни капельки не устраняет общей позиции
агностицизма и у Канта и у Маха... Существование природы
во времени,...до появления человека и человеческого опыта,
показывает нелепость этой идеалистической теории»47.
Мах хочет отмежеваться от откровенных теологов и
спиритов тем, что признает действительность времени и пространства.
Ленин показывает несостоятельность и этих рассуждений Маха,
ибо невозможно вести успешную борьбу «против любых форм
проявления идеализма, если не признавать объективного
существования таких важнейших форм бытия материи, как
пространство и время. «Какая же это защита от теологов и К°,—
спрашивает Ленин,— если вы не признаёте за пространством и
временем объективной реальности?» 48.
Ленин показывает, что нельзя правильно решить вопрос
о соотношении движущейся материи « ее основных форм бытия
без научной гносеологической постановки этого вопроса в плане
основного вопроса философии. «Учение о пространстве и
времени,— пишет он,— неразрывно связано с решением основного
вопроса гносеологии: представляют ли из себя наши ощущения
образы тел и вещей, или тела суть комплексы наших
ощущений» 49.
Ленин специально подчеркивает, что нельзя отрывать учение
Энгельса о пространстве и времени от основных положений
марксистской теории познания. Энгельс в своем учении о
пространстве и времени рассматривает их преимущественно с точки
зрения объективной диалектики.
Материальность мира, а следовательно и его единство,
проявляется и в том, что материя как объективная реальность
движется в пространстве и во времени. Многообразие видов
движущейся матер-ии выступает в двух основных формах: в форме
сосуществования, взаимного расположения, протяженности
разнокачественных материальных тел и явлений, которые имеют
размеры (пространство), и в форме длительности,
последовательности и смены состояний материи (время). Любые
процессы — изменение, движение, развитие материи — всегда
происходят во времени и пространстве.
Рассматривая временные отношения материи,
естествознание и материалистическая философия уже пришли к выводу,
который не может быть опровергнут никакими открытиями в
будущем, что мир существовал вечно и никогда и никем не
был создан. Вечное существование материи во времени, ее не-
разрушаемость и несоздаваемость — важнейшее положение
материалистической философии, опирающееся на многовековое
развитие естествознания и философии.
47 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 165.
48 Там же. стр. 169.
49 Там же, стр. 166.
242

Понимание пространства как всеобщей коренной формы
существования движущейся материи направлено против
идеалистических вымыслов о границах протяженности мира и
показывает, что все бесконечные в своем качественном
многообразии предметы и явления существуют в бесконечном
пространстве.
Ленин конкретизирует и развивает положения
диалектического материализма о пространстве и времени, дополняет их
гносеологической теорией пространства и времени.
«Человеческие представления о пространстве и времени относительны,
но из этих относительных представлений складывается
абсолютная истина, эти относительные представления, развиваясь, идут
по линии абсолютной истины, приближаются к ;ней»50.
Развитие наших понятий, теорий о пространстве и времени
не опровергает объективной реальности времени и
пространства. Этот тезис ^марксистской философии имеет огромное
методологическое значение для современного естествознания.
Идеалистическая философия пытается использовать новые открытия
•и физические теории о пространстве и времени для
обоснования релятивизма и агностицизма.
Рассмотрение В. И. Лениным категорий движения, времени,
пространства, причинности, единства мира и других
показывает, что материалистическое решение гносеологического
вопроса об отношении материи и сознания, выраженное в ленинском
определении материи, служит предпосылкой научного
определения этих категорий диалектического материализма. Как
предпосылка определение материи должно предшествовать
определению движения, пространства и времени и т. п., а не включать
последующие категории в определение «материи.
Не следует отождествлять понятие материи с понятием вещи.
Вне и независимо от сознания существуют не только вещи, но
и их свойства и отношения. В понятии материи отражена
наиболее общая и в то же самое время наиболее существенная
сторона всех вещей, их свойств м отношений, а именно быть
объективной, не зависящей от субъекта, сознания, духа и т. п.
Категория материи выражает первую, исходную
определенность предмета, его объективность, независимость от. сознания
человека и чувственный характер (в смысле способности
непосредственно или опосредованно действовать на органы чувств
человека). Это первое качество предмета, отличающее его от
ощущения, мысли о данном предмете, которые не обладают
этой определенностью.
И здесь мы обнаруживаем, что категория материи не только
выражает диалектико-материалистическое решение основного
гносеологического вопроса, но и характеризует саму действи-
50 Там же, стр. 162—163.
16* 243

тельность как материальную51. (После того как решен основной
вопрос философии и признана материалистическая точка
зрения, познание раскрывает отношение между идеальным и
материальным и более детальную их структуру. Поэтому Ленин и
требует от исследователя, чтобы он вначале решил вопрос о
существовании или несуществовании материи как объективного
источника ощущений.
О том, что лонятие материи относится не только к вещам, но
и к их свойствам и отношениям, говорит >и тот факт, что
основную гносеологическую проблему можно выразить как в
соотношении материи и сознания, так и в соотношении движения,
причинности, пространства и времени и т. п., с одной стороны,
и нашими представлениями о них,— с другой. «...Реальны или
идеальны пространство или время? 'суть ли наши относительные
представления о пространстве и времени приближения к
объективно-реальным формам бытия? Или это только продукты
развивающейся, организующейся, гармонизующейся и т. п.
человеческой мысли? В этом ,и только в этом состоит основной
гносеологический вопрос, разделяющий действительно коренные
философские направления» 52.
3. Применение В. И. Лениным диалектики
как теории познания к анализу открытий
естественных и общественных наук
Физика в XIX в. переживала методологический кризис,
вызванный ломкой устаревших понятий и законов физики при
незнании учеными диалектики. Ленинский анализ новых
открытий естественных наук и диалектико-материалистическое
истолкование их обогатили диалектический материализм новыми
положениями как о самом объективном мире, так и о его
познании.
Ленин при рассмотрении конкретных физико-химических
теорий о строении материи и ее свойствах вновь возвращается к
вопросу о единстзе мира. Он показал, что проблема единства мира
в связи с новыми достижениями физики становится важнейшей
проблемой диалектического материализма. В дальнейшем
развитии вопроса о единстве мира Ленин опирается на философскую
аргументацию и данные современного естествознания.
Опровергая идеалистическое положение о первичности
психического, из которого выводится природа и лотом уже .из нее
обыкновенное человеческое сознание, Ленин писал, что это
«психическое» есть мертвая абстракция, ощущение без человека,
мысль без мозга, разум человека, оторванный от человека. По
51 См. по этому вопросу интересные соображения Б. М. Кедрова в его
книге «Единство диалектики, логики и теории познания» (М., 1963, стр. 114 —
117).
52 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 163, а также стр. 146—147.
244

Ленину, мы можем получить картину мира, действительно
соответствующую естествознанию и материализму, если будем
«сходить из двух положений. «Именно: 1) физический мир
существует независимо от сознания человека и существовал
задолго до человека, до всякого «опыта людей»; 2) психическое,
сознание и т. д. есть высший продукт материи (т. е. физиче^
ского), есть функция того особенно сложного куска материи,
который называется мозгом человека»53.
Ленин раскрывает многосторонность учения диалектического
материализма о единстве мира. В борьбе с кантианским
разрывом познания и бытия он прежде всего обосновывает единство
материи и сознания, производный характер последнего.
Ленин замечает, что основное затруднение, создавшее кризис
физики конца XIX столетия, можно выразить в тезисе —
«материя исчезла». Ломка устаревших понятий и законов физики,
выражавших механическую картину мира, и создание новой,
электромагнитной картины его были истолкованы физиками как
«исчезновение материи», «дематериализация атома». В
действительности же открытие радиоактивности, превращение
одного химического элемента в другой, открытие электрона как
составной части атома свидетельствуют о том, что
естествознание ведет к «единству материи» 54.
Новые открытия показали, что в природе нет непримиримых
противоположностей, абсолютных границ между явлениями и
предметами объективного мира. «Открыли, например, что свет
и электричество суть лишь проявления одной и той же силы
природы,— писал В. И. Ленин.—...Неразрушимые и
неразложимые элементы химии... оказываются разрушаемыми и
разложимыми. Элемент радий удалось превратить в элемент гелий»55.
В. И. Ленин приводит высказывания стихийного
материалиста Эриха Бехера, который сравнивает «старую,
механическую, и новую, электрическую, теорию материи и картину мира...
Последняя теория, основанная на учении об электронах, есть
шаг вперед в познании единства мира; для нее «элементы
материального мира суть электрические заряды»56. И далее Ленин
замечает: «Если бы наши махисты, пишущие книги и статьи на
философские темы, умели думать, то они поняли бы, что
выражение: «материя исчезает», «материя сводится к электричеству»
и т. п., есть лишь гносеологически-беспомощное выражение той
истины, что удаётся открыть новые формы материи, новые
формы материального движения, свести старые формы к этим
новым и т. д.»57.
53 Там же, стр. 215.
54 Там же, стр. 247.
55 Там же, стр. 238.
56 Там же, стр. 277. Примеч.
57 Там же, стр. 299. Примеч.
245

Единство мира подтверждает и тот факт, что естествознание
с начала XX в. подошло к «таким однородным и простым
элементам материи, законы движения которых допускают
математическую обработку...»58.
«Единство природы обнаруживается в «поразительной
аналогичности» дифференциальных уравнений, относящихся к разным
областям явлений»59. Это единство проявляется в том, пишет
Больцман, что «теми же самыми уравнениями можно решать
вопросы гидродинамики и выражать теорию потенциалов.
Теория вихрей в жидкостях и теория трения газов...
обнаруживают поразительную аналогию с теорией электромагнетизма
и т. д.» 60. Таким образом, Ленин из открытий радиоактивности,
внутриатомных процессов, электрона, т. е. из открытий новых
видов материи (электрон и т. д.), новых форм движения
(внутриатомное, электромагнитное и т. д.), конкретизирует и
развивает положение диалектического материализма о единстве мира
и тем самым обогащает наше представление о самом мире.
Из этих же открытий и в полном соответствии с положением
о единстве мира Ленин делает гносеологический вывод, что
выражение «материя исчезает» означает «исчезает тот предел, до
которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет
глубже; исчезают такие свойства материи, которые казались
раньше абсолютными, неизменными, первоначальными... и которые
теперь обнаруживаются, как относительные, присущие только
некоторым состояниям материи»61.
Принцип материального единства мира, всесторонне
разработанный Лениным, лежит в основе идеи о единстве диалектики,
логики и теории познания. Соответствие мышления материи,
законов познания законам объективного мира — следствие
единства материального мира, возникновения сознания из материи.
Тесная связь диалектики объективного мира и диалектики
познания проявляется и в том, что углубление наших знаний
о мире, открытие его новых сторон, свойств и отношений
неизбежно ведут к постановке гносеологических вопросов. При их
решении теорией познания диалектического материализма
необходимо учитывать связь новых открытий, ломки устаревших
понятий, законов и принципов «с делаемыми из них
гносеологическими выводами.
Критика Лениным позитивистского отрыва знания от
действительности была связана с разработкой теории отражения, с
обоснованием положения, что обобщение данных естественных
наук диалектическим материализмом ведет к познанию диалек-
В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 294.
Там же, стр. 276.
Цит по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, г. 14, стр. 276.
Там же, стр. 247.
246

тики самой действительности и развитию марксистской теории
познания.
Открытия физики подтвердили ряд положений,
характеризующих сам объективный мир: неразрывность материи и
движения, изменчивость и взаимопревращаемость всех видов
материи и ее форм движения, отсутствие абсолютных граней в
природе, бесконечность свойств как мира в целом, так и
каждого отдельного материального объекта, бесконечность
материи в пространстве и ее вечность во времени, безграничное
разнообразие ее конкретных видов. Эти и ряд других
положений, рассматриваемых В. И. Лениным в работе «Материализм
и эмошриокритицизм», существенно обогатили наше знание
диалектики как науки о наиболее общих законах развития
объективного мира.
Развитие диалектики как науки об объективном мире у
Ленина тесно связано с развитием диалектики познания. Если
мир бесконечен в своих проявлениях и свойствах, то и
человеческое знание на каждой ступени своего развития есть лишь часть
целого, имеет относительный характер. Отсюда ленинское
положение об относительном характере всякого научного
положения о строении и свойствах материи.
В. И. Ленин показал, что смена механической картины мира
электромагнитной означает, что научное познание природы идет
от одной относительной истины к другой, более глубокой.
Огромная заслуга Ленина состояла в том, что в годы коренной
ломки физических теорий и понятий, когда некоторые физики,
встав на позиции релятивизма, призывали полностью отбросить
прежние физические теории, и представления, он на новом
естественнонаучном материале блестяще доказал диалектический
характер перехода от одной теории к другой, от одной картины
мира к другой, более глубокой.
Революция в физике, происшедшая на рубеже XIX—XX вв.,
показала, что положения классической физики, представляя
собой истину относительную, содержат зерна абсолютной
истины. Между классической физикой и новыми физическими
теориями была обнаружена глубокая внутренняя
преемственная связь, характеризующая их как .различные исторические
ступени познания абсолютной истины. Ленин рассматривал
соотношение теории атомизма конца XIX в. и электронной
теории как соотношение вчерашнего и сегодняшнего пределов
наших знаний о строении материи. Оценивая электронную
теорию как более высокую ступень познания природы, он
вместе с тем подчеркнул историческую условность пределов
истины и ее положений и предсказал, что на смену
электромагнитной картины мира придет новая, более сложная, картина
мира. Развитие физики в XX в. подтвердило это гениальное
предсказание В. И. Ленина.
247

Диалектический материализм настаивает на
приблизительном, относительном характере всякого научного положения о
строении материи и ее свойствах. Неизменным, с точки зрения
диалектического материализма, является лишь факт отражения
человеческим сознанием независимо от него существующего и
развивающегося внешнего мира. Но признание относительного
характера наших знаний ни в коей мере не отрицает
объективного существования материи, «и вот это-то единственно
категорическое, единственно безусловное признание ее
существования вне сознания и ощущения человека и отличает
диалектический материализм от релятивистского агностицизма и
идеализма»62.
Огромное значение для развития теории познания
диалектического материализма имеет ленинский анализ научных
понятий. На рубеже XIX и XX вв. проблема физических понятий
занимала одно из центральных мест в борьбе материализма и
идеализма в физике. Мах, его ученик Клейнпетер и другие
«физические» идеалисты заявляли, что материя, масса, сила,
причина и т. д.— только слова.
«Не трудно найти источник нашей неудовлетворенности
Гельмгольцем,— писал махист Клейнпетер,— если мы вспомним
столь прекрасные и ясные слова Маха. Ошибочное понимание
слов: масса, сила и т. д. — вот чем грешит все рассуждение
Гельмгольца. Ведь это же только понятия, продукты нашей
фантазии, а вовсе -не реальности, существующие вне
мышления» 63.
В. И. Ленин вскрыл идеалистическую сущность этих и
подобных им, враждебных науке, трактовок природы понятий и
категорий. В противоположность идеализму Ленин считал, что
понятия и категории имеют своим источником объективный
мир, что они — умственные образы, копии определенных сторон,
свойств, отношений действительности. Отражение объективных
предметов и процессов в понятиях .и категориях носит
приблизительный, относительно верный характер. Развитие понятий и
категорий идет по пути бесконечного приближения к
отражаемой в них действительности.
В каждую категорию входит общественная практика как
определитель соответствия этой категории объективному миру,,
как гарантия, что она представляет собой относительно верное
отражение объективных связей мира.
Развив теорию познания диалектического материализма в
тесной связи с раскрытием всеобщих сторон объективного мира,
Ленин глубоко исследовал также вопрос о единстве диалектики
общественного развития и законов ее познания. В категориях и
В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 249.
Цит. по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 225.
248

законах исторического материализма Ленин усматривает
характеристику самих общественных отношений как их 'более или
менее адекватное отражение.
В то же время создание науки об обществе — исторического
материализма — и формирование ее понятий и категорий было
огромным историческим этапом в движении человеческого
познания от незнания к знанию. Ленин в условиях идеологической
борьбы в годы реакции конкретизирует положения Маркса о
первичности общественного бытия и его независимости от
сознания людей и вторичности общественного сознания и о том,
что общественное сознание отражает общественное бытие. Эти
положения представляют собой дальнейшее гениальное
развитие основного тезиса материалистической философии о
первичности бытия и его неза;висимости от сознания, о вторичности
сознания и о познаваемости мира.
«Материализм вообще, — пишет В. И. Ленин,— признает
объективно реальное бытие (материю) независимое от
сознания, от ощущения, от опыта и т. д. человечества. Материализм
исторический признает общественное бытие независимым от
общественного сознания человечества»64.
Ленинское определение материи как объективной
реальности, не зависимой от сознания, конкретизируется в
социальном плане в определении общественного бытия как не
зависимого от общественного сознания. Ленин еще раньше в своей
работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?» определял материальные общественные
отношения как такие, которые складываются вне сознания
людей.
Ленин показал прямую и неразрывную связь положения
материализма о том, что сознание вообще отражает бытие, с тем
положением исторического материализма, что общественное
сознание отражает общественное бытие: «Сознание и там и тут
есть только отражение бытия, в лучшем случае
приблизительно верное (адэкватное, идеально-точное) его отражение» 65.
Категории исторического материализма — «общественное
бытие» и «общественное сознание» — являются конкретизацией
категорий диалектического материализма — «материя» и «со*
знание». Категории общественного бытия и общественного
сознания раскрывают не* только общее, присущее всему
объективному миру, но и специфику общественной жизни.
Категория общественного бытия выражает объективный
факт, что в обществе, как и в лрироде, существуют такие
явления и отношения, которые не зависят от общественного
сознания людей и не определяются им, а, наоборот, определяют его.
64 Там же, стр. 312.
65 Там же.
249

Разумеется, это нисколько не умаляет важнейшую роль
активной творческой деятельности народных масс в социальном
прогрессе. Но сама эта деятельность может быть творчески
созидательной и прогрессивной лишь в том случае, если
опирается на сознательное использование законов общественной
жизни.
Таким образом, категория общественного бытия раскрывает
более сложные и глубокие отношения действительности,
присущие самой высокой форме движения материи — социальной
жизни. Одновременно категория общественного бытия и
исторически и логически выступает как существенная ступень в
человеческом познании действительности.
* * *
Из нашего краткого изложения некоторых вопросов
диалектики как теории познания, поставленных и решенных
В. И. Лениным в его книге «Материализм и эмпириокритицизм»,
можно сделать следующие выводы:
1. Ленин развил теорию познания марксистской философии
на основе обобщения революционных открытий естествознания
конца XIX и начала XX в. и практики классовой борьбы
пролетариата начала эпохи империализма.
2. Положение Ленина, что диалектика и есть теория
познания марксизма, было дальнейшим развитием тезиса Энгельса
о единстве субъективной и объективной диалектики, о
совпадении законов мышления и объективного мира. Эти классические
выводы вытекают из последовательного монизма
диалектического материализма.
3. При решении всех вопросов теории познания Ленин
исходил из единства диалектики и материализма и глубоко научно
применил диалектику к решению самых сложных проблем
теории познания, поставленных естествознанием и практикой
общественного развития того времени.
4. Ленин показал, что незнание или игнорирование
диалектики неизбежно ведет в науке в пропасть агностицизма и
идеализма, а в политике — в болото догматизма, субъективизма и
волюнтаризма.
5. Блестящее развитие диалектики как теории познания
было органически связано с глубоко аргументированной критикой
реакционной теории познания махистской философии как
теоретической основы ревизионизма того времени. В своей книге
Ленин всесторонне разработал принцип «партийности философии
и показал, что в диалектическом материализме дано высшее
воплощение единства партийности философии и ее объективной
истины, последовательной революционности и строгой
научности.
250

6. В этой книге Ленин обогатил марксистское учение о
категориях диалектического материализма. Рассмотрев ряд
важнейших категорий с позиций диалектико-материалистического
решения основного вопроса философии, Ленин дал
классическое определение категории материи.
7. Ленинская критика махизма имеет огромное
теоретическое значение для борьбы с современным позитивизмом,
который усугубил субъективно-идеалистические .и агностические идеи
махизма и дополнил их извращенной трактовкой достижений
современной науки.
8. Разработка Лениным диалектики познания, а также
методологических и гносеологических вопросов, поставленных
«революцией в естествознании» на рубеже XIX и XX вв., имеет
огромное мировоззренческое и методологическое значение для
развития современного естествознания.

Il
Анализ диалектического пути познания
в ленинских «Философских тетрадях»
Г. С. Батищев, H. H. T рубников,
А. П. Шептулин*
Многие фрагменты и заметки, содержащиеся в «Философ
ских тетрадях» В. И. Ленина, посвящены анализу общего хода
(или пути) познания, а также отдельным его ступеням и звеньям.
Характеризуя диалектический путь развития познания, В. И.
Ленин писал: «От живого созерцания к абстрактному мышлению
и от него к практике — таков диалектический путь познания
истины, .познания объективной реальности» 1. И далее:
«Познание есть отражение человеком природы. Но это не простое, не
непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда
абстракций, формирования, образования понятий, законов etc.,
каковые понятия, законы etc... и охватывают условно,
приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и
и развивающейся природы»2.
В этом ленинском подходе к анализу диалектического пути
познания истины можно выделить ряд сторон, или моментов.
В данной статье рассматриваются три таких момента:
во-первых, понимание истины как процесса движения человеческого
познания, во-вторых, трактовка предметной деятельности как
всеобщей основы процесса познания, в-третьих, представление
категорий как ступеней, узловых пунктов развития познания от
низшего к высшему.
1. Истина как процесс
Тезис «Истина есть процесс»3 принадлежит к числу тех
важнейших положений ленинских «Философских тетрадей», которые
ориентируют творческое развитие материалистической
диалектической логики.
* Первая часть этой статьи написана Г. С. Батищевым, вторая —
Н. Н. Трубниковым, третья — А. П. Шептулиным.
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 161.
2. Там же, стр. 173.
3 Там же, стр. 192.
252

При раскрытии марксистского, ленинского смысла этого
тезиса принципиально важно учитывать то, что верного
понимания положений «Философских тетрадей» часто невозможно
достигнуть, если брать их как самостоятельные афоризмы или
лишь в ближайшем их контексте. Рассматриваемый тезис как
раз представляет собой пример такого афоризма, который сам
по себе с первого взгляда может показаться не заключающим
в себе никакого иного содержания, кроме идеи о всеобщем
движении, распространенной на человеческое познание как на
частный случай такого всеобщего движения.
Однако на деле этот тезис таит в себе еще гораздо более
глубокий смысл. Чтобы проникнуть в него и понять его во всей
полноте, необходимо тщательно проанализировать весь
контекст «Философских тетрадей» в целом с точки зрения их
внутренней логики. Эта внутренняя логика связывает отдельные
положения Ленина с той проблематикой, внутри которой идея
истины как процесса и обретает подлинную глубину своего
теоретического и методологического значения.
Формулируя тезис «истина есть процесс», В. И. Ленин в
очень существенной степени опирался на критически
переосмысливаемое им наследие идей Гегеля, которому принадлежит
высказывание: «... Истина не есть... сухое «есть», она по
существу своему представляет собою процесс»4. Имея в виду, что
в критической материалистической переработке диалектики
Гегеля Ленин продолжал дело Маркса и Энгельса, следует
подчеркнуть, что марксовское и ленинское понимание истины как
процесса (при всей важности его исторической связи с
гегелевской диалектикой) опирается на принципиально иную основу,
нежели гегелевский тезис об истине-процессе. И эта
принципиально иная основа вовсе не есть нечто общее всякому
материализму вообще, т. е. и диалектическому и метафизическому
материализму.
Эта основа специфична для "марксистской
материалистической диалектики. Более того, можно без преувеличения сказать,
что надо затратить больше труда на то, чтобы
материалистически обосновать тезис, что истина есть процесс, чем дать
истолкование этого тезиса с позиций объективного идеализма
гегелевского типа, поскольку исходное заблуждение последнего
влечет за собой признание и данного тезиса в его
идеалистической трактовке. Ведь, по Гегелю, истина обладает характером
процесса именно потому, что этот ее характер как бы заранее
«предзаложен» уже в самой идеалистически понятой
субстанции, в абсолютной идее. Поэтому сколь бы ни были ценны
гегелевские мысли о том, что «истинное нельзя рассматривать
как мертвое положительное», «истина есть движение истины в
4 Гегель. Сочинения, т. X, стр. 426.
253

самой себе» и что «это процесс, который создает себе свои
моменты и проходит их, и все это движение в целом составляет
положительное и его истину»5,— эти мысли было бы
неправомерно просто переносить в марксистскую диалектическую
логику.
Когда Гегель говорит, что «познание должно ходом своего
собственного движения разрешить свою конечность и тем
самым свое противоречие»6, то ему нетрудно обосновать эту
мысль, сославшись на то, что в человеческой познавательной
деятельности сама абсолютная идея в итоге всех своих
злоключений на долгом пути, ведущем через ее самоотчуждение в
природной предметности, наконец, приходит к самосознанию.
Последними этапами этого пути, этого процесса оказываются:
жизнь, далее познание в образе теоретической и практической
идей (в «Большой логике» — истина как познание и добро как
воля) и, наконец, собственно абсолютная идея, ибо «дух познает
идею как свою абсолютную истину»7.
Вся нарисованная Гегелем универсальная картина
последовательно сменяющих друг друга ступеней развития абсолютной
идеи — ступеней, из которых каждая последующая есть истина
предыдущей,— являет нам своего рода космический процесс
саморазвертывания онтологической (вернее, логической, но онто-
логизнрава«ной) истины. Однако в этом космическом процессе
нетрудно разглядеть спроецированную на мир в целом
творческую активность предметно-деятельного общественного
человека — активность, которая действительно выросла из
do-человеческой природы и действительно концентрирует в себе
глубочайшие определения самой субстанции.
Гегель фактически все время имеет дело с этой
активностью, и именно она развертывает истину как процесс, но он
берет человеческую активность в ее отчужденной, оторванной от
живого конкретного человека форме и ставит ее вне человека
и над ним. Поэтому у него получается, что не реальный
человек производит истину-процесс, а сама субстанция (субстанция-
субъект) и есть истин а-«процесс. Не 'человеческая мощь, а мощь
сверхчеловеческой абсолютной идеи выступает как
непосредственная причина того, что истина обладает не
характером застывшего «образа», мертвой схемы, а характером
процесса. Человеку же, по Гегелю, суждено играть роль игрушки
в руках абсолюта (роль своего рода модуса, если
воспользоваться термином Спинозы): человек—это всего лишь орган
абсолютной идеи, посредством которого она созерцает самою
себя.
5 Гегель. Сочинения т. IV, стр. 24—25.
6 Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 250.
7 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 326, т. VI, стр. 221.
254

Поскольку Гегель все еще не преодолел точки зрения
созерцательности, он не смог вполне последовательно развить
«деятельную сторону», трактуя ее всего лишь как «сторону», а не
как суть дела.
В этой связи весьма симптоматично одно его высказывание,
сделанное в «Лекциях по истории философии». Вспоминая
старинное христианское изречение, Гегель настаивает на том, что
только мышление возвышает людей над прочими конечными
существами, над всем мелочным, жалким, преходящим, только в
сфере мышления люди пробиваются сквозь суетное и
относительное к непреходящему, абсолютному, субстанциальному, а
тем самым — к истине и, обретая творческое могущество, могут
сказать: «Мы выше вещей». Гегель утверждает следующее: «Мы
таковы как мыслящие; а как чувственные существа мы не
лучше и не хуже воробьев»8.
Марксизм открыл подлинное величие человека, увидев это
величие в предметной деятельности, в которой человек
выступает не как непосредственно природное существо, не просто как
«часть природы», но как универсально-природное, общественное
существо. Как практически-реальный творец, как коллективный
деятель, превращающий остальную природу в свой объект
и в свое «неорганическое тело», человек активно производит
также и идеальное, познает, мыслит, становится «обладателем»
истины. Понять истину как процесс можно только исходя из
категории предметной деятельности, практики. Именно поэтому
В. И. Ленин так настаивал на принципиальной важности
включения категории практики в теорию познания, в
диалектическую логику и расценивал такое включение как непременное
условие действительного диалектико-материалистического решения
проблемы истины.
В «Философских тетрадях» В. И. Ленин обращается к
проблеме истины не впервые. Еще в книге «Материализм и
эмпириокритицизм» он отстаивал в полемике против эмпириокритиков
понятие объективной истины и определял ее как имеющееся в
человеческих представлениях «такое содержание, которое не
зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от
человечества»9. Вместе с тем Ленин рассматривал познание истины как
исторический процесс, причем в ходе этого процесса
обнаруживается, что «человеческое мышление по природе своей способно
давать и даёт нам абсолютную истину, которая складывается
из суммы относительных истин» 10. Истина характеризуется как
процесс в смысле последовательного приближения знания ко
все более полному соответствию с его объектом. Какой бы этап
в истории познания ни брался, всякий раз речь идет «о
8 Гегель. Сочинения, т. IX, стр. 245.
9 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 110.
10 Там же, стр. 122.
255

соответствии между отражающим природу сознанием и
отражаемой сознанием природой»11. Сначала истина анализируется
как такое соответствие, а затем, с этой точки зрения,
рассматривается и история познания: в предмет анализа включается
теперь также и процесс перехода от одного этапа познания к
другому.
Освещение проблемы истины как процесса в «Философских
тетрадях» прежде всего отражает дальнейшее углубление на
основе принципа совпадения диалектики, логики и теории
познания диалектического материализма. Такое углубление
связано также с дальнейшей разработкой В. И. Лениным
категории практики в диалектической логике — практики не только
как критерия истины, но и как той универсальной творческой
активности субъекта, которой объясняется, почему истина —
процесс. Эти два момента и выступают как решающие
предпосылки, позволяющие расшифровать подлинный смысл
ленинского тезиса, что «истина есть процесс», в полном
соответствии с внутренней логикой «Философских тетрадей».
При последовательном проникновении в эту внутреннюю
логику мы выделим условно три ступени раскрытия и толкования
тезиса «истина есть процесс».
На первой ступени истина рассматривается просто как
абстрактная общность природы мышления и бытия, как
отсутствие между ними какой бы то ни было непереходимой грани,
которая бы мешала и мышлению и бытию равным образом
участвовать во всеобщем процессе движения материи и постольку
согласовываться друг с другом. На второй ступени
фиксируется особенность исторического движения познания как
процесса перехода от одной истины-результата к другой истине-
результату. На этом уровне анализа путь познания истины,
поскольку она постигается «огрубляющим», т. е. рассудочным,
мышлением, выступает как специфическое движение от
субъекта к объекту, как бесконечное, все более полное приближение
мышления к своему предмету. Наконец, третью ступень
составляет исследование совпадения мышления с предметом как
процесса движения по логике предмета, как развертывания этой
логики мышлением на основе предметной деятельности
человека, общественного субъекта. С этой точки зрения, и вся
история познания осмысливается как такого рода углубляющееся
движение по предмету, осваиваемому человеческой практикой.
Рассмотрим теперь более подробно каждую из выделенных
нами ступеней в намеченном здесь порядке. Этот порядок
позволит нам вместе с тем систематизировать различные
ленинские высказывания по данной проблеме, разбросанные по всем
«Философским тетрадям».
11 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 124.
256

В самых первоначальных исходных своих предпосылках
проблема истины предстает как предполагающая в качестве
условия своего решения внутреннюю «однородность»,
субстанциальное единство мышления и бытия, т. е. монистическую
позицию в философии. Если мышление признается — на
кантианский манер — «изначально» отличным от всякого объекта и
тем самым противостоящим всякому объекту, т. е. обладающим
«изначальной» спецификой по сравнению со всей
действительностью, то такая «специфика» в конечном счете неизбежно
целиком поглощает в себе мышление и изолирует его от бытия.
Ведь допущение изначальной специфики мышления
равносильно допущению чего-то, стоящего рядом с материальной
субстанцией, а этим чем-то может быть только вторая субстанция.
Таким образом, получается разрушение монизма и
дуалистический разрыв субъекта ;и объекта, мышления и бытия. Против
этого дуалистического разрыва и выступает Ленин, когда
настаивает на отрицании каких бы то ни было чуждых
действительности и ее всеобщему движению неизменных, статических
структур сознания, неподвижных категорий, якобы
отличающих мышление как таковое от всякой и тем самым от всей
действительности. На деле мышление с самого начала включено
в действительность, в ее всеобщее движение: «...Если все
развивается, то относится ли сие к самым общим понятиям и
категориям мышления? Если нет, значит, мышление не связано с
бытием. Если да, значит, есть диалектика понятий и диалектика
познания, имеющая объективное значение» 12.
Признание подвижности мышления — необходимая
предпосылка исследования его совпадения с изменяющимся
предметом: «... движущееся познается движущимся» 13. Однако
мышление должно быть движущимся равным образом и для
постижения покоя. Все дело в том, что движение мышления вовсе не
является простым следом или пассивным следствием движения
его объекта. Мышление не тащится вслед за объектом,
увлекаемое его движением, не подражает ему, не дублирует
эмпирические проявления движения. (Если бы это было так, то был бы
прав созерцательный материализм.) Задача мышления иная —
постигнуть логику движения, выразить ее «в логике понятий» u
и тем самым объяснить движение, теоретически развернуть его,
так же как и все другие сущностные характеристики предмета.
Это требует от мышления, чтобы оно было активным
процессом деятельности, а не пассивным подражанием или отблеском,
и, следовательно, совпадение его с предметом не сводится к
простому частному случаю универсального движения.
11 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 251.
13 Там же, стр. 349.
14 Там же, стр. 252.
17 Историко-философские очерка
257

Как бы ни было важно распространить всеобщее движение
также и на мышление, одним таким распространением еще
нельзя обеспечить понимание активной категориальной
природы мышления, активного, деятельного характера самого
механизма его совпадения с предметом. Стало быть, то, что
истина есть процесс, невозможно понять, сопоставляя мышление
с его предметом просто как факт с фактом, как сущее с сущим,
т. е. чисто онтологически. Необходим анализ мышления как
особенной познавательной деятельности субъекта. Приступая
к такому анализу, мы переходим на вторую ступень толкования
тезиса «истина есть процесс».
Когда мы обращаемся к анализу познания как
специфической сферы, образованной деятельностью общественного
субъекта, эта сфера предстает как имеющая свою собственную
никогда не завершающуюся историю. Иначе говоря, познание
истины выступает как исторический процесс, проходящий ряд
этапов. На каждом этапе человечество имеет дело не с
актуально осуществляемым полным познанием, не с абсолютной
истиной «в последней инстанции», а с неполным, нуждающимся в
дальнейшем развитии, по необходимости относительным
знанием, и только через бесконечную цепь таких относительных истин
реализуется истина абсолютная.
Вместе с наступлением нового этапа развития познания,
обусловленным возрастанием мощи
предметно-преобразовательной деятельности человечества, расширяется и поле для новых,
обогащающих науку исследований. Людям всегда есть к чему
приложить свою энергию, продолжая в науке движение как
«вширь», так и «вглубь», к тому же ускоренными темпами.
Однако в каждый момент этой неустанно творимой, живой
истории «новейшее», наиболее «современное», наиболее
глубокое знание неизбежно дает повод для некоторой его
абсолютизации. Тогда преодоленные ходом истории познания прошлые
достижения науки столь же неизбежно выступают, с точки
зрения современного знания, как менее объективные, стало быть,
более субъективные. Но так как и всякое современное знание
отнюдь не представляет собой «истину в последней инстанции»
и не завершает собой истории познания, то и оно получает
оценку не вполне объективного, поскольку на смену ему должно
прийти более объективное знание, и так до бесконечности.
Всякое знание предстает как обремененное заблуждением
уже в силу своей относительности, ограниченности. При этом
причиной ограниченности, относительности и всех заблуждений,
которыми полна история познания, оказывается, конечно,
субъект. Вот почему движение от одного этапа истории познания
к другому выступает как движение от субъекта к объекту, как
процесс постепенного приближения субъективно-ограниченного
мышления к его предмету.
258

«Познание есть отражение человеком природы. Но это не
простое, не непосредственное отражение, а процесс ряда
абстракций, формирования, образования понятий... каковые
понятия... охватывают условно, приблизительно универсальную
закономерность вечно движущейся и развивающейся природы.
...Человек не может охватить = отразить = отобразить природы
всей, полностью... он может лишь вечно приближаться к
этому...» 15. В этом — историческом — смысле «познание есть
вечное, бесконечное приближение мышления к объекту» 16, т. е.
бесконечное движение от одного этапа, характеризующегося
менее полным и менее глубоким знанием, к другому, >на котором
достигается сравнительно более полное и глубокое знание.
С точки зрения этого исторического движения, истина (в
смысле абсолютной истины), раскрывающаяся через
бесконечный ряд относительных истин, есть, конечно, своего рода
процесс. Однако здесь характер процесса выступает еще как
несобственное свойство истины и при ближайшем анализе истории
познания сама истина в ее собственных определениях должна
обернуться не процессом, а его прямой противоположностью —
статическим застывшим результатом. В самом деле, до тех пор,
пока мы остаемся на уровне прослеживания лишь общего хода
истории познания в его абстрактных контурах, это еще вовсе не
обязывает видеть в самой истине именно процесс. В рамках об
щего исторического подхода вполне можно понимать под исти
ной только результат, а общее движение познания изобразить
как переход от одного результата к другому.
Представление об истине как лишенной по самой своей при
роде характера процесса, т. е. об истине как исключительно
готовом знании в противоположность процессу его получения,
возникает из рассудочного мышления. Для последнего особенно
типичен резкий разрыв между творческим процессом открытия,
с одной стороны, и упорядочением, обработкой готовых
результатов этого процесса — с другой. Превращенный характер
рассудочных понятий создает почву для иллюзии, будто законы
исследования и законы изложения его результатов не только не
являются одними и теми же диалектическими законами, но,
напротив, совершенно чужды друг другу. Творческий процесс
кажется сферой приложения посторонних для истины средств
поиска, сферой субъективных (психологических или даже ирра^
циональных) механизмов, влияние которых должно быть
совершенно стерто в готовом результате. И только в таком очищенном
от всяких следов породившего его процесса и оторванном
от этого процесса результате якобы и может заключаться
истина.
15 В. И. Лен и н. Сочинения т. 38, стр. 173.
10 Там же, стр. 186.
17* 259

Если истина по своей природе есть результат, то почему же
все-таки имеют место процесс познания, смена одной теории
другою? Ответ на этот вопрос, с точки зрения рассудочного
мышления, таков: всякая истина есть результат неполный,
ограниченный, относительный. И именно неполнота, ограниченность,
относительность и вынуждают продолжать исследования, поиски,
которые были бы излишни лишь в случае завершения истории
познания. Таким образом, получается, что характер процесса
присущ человеческому познанию как выражение его ущербности,
как проявление его слабости. Он будто бы присущ знанию не в
силу его истинности, а в силу его неистинности, т. е. не потому,
что мы кое-что знаем, а потому, что мы многого не знаем, он —
не положительное внутреннее свойство истины, а отрицательное,
«несобственное» ее свойство, свидетельствующее лишь о том, что
истина субъектом еще не достигнута. Иначе говоря, получается,
что характер процесса есть свойство заблуждения. И если
остановиться на этом уровне, на этой ступени, то вместо
расшифровки ленинского тезиса «истина есть процесс», мы приходим здесь
к его подмене положением, согласно которому не истина, а
заблуждение есть процесс!
Источником такой парадоксальной ситуации служит именно
огрубляющий рассудок, искажающий подлинный диалектический
характер познания и маскирующий его в превращенные формы
проявления. В действительности застывшая и оторванная от
движения по логике предмета, мертвая форма готового знания столь
же неадекватно выражает истину, как и та кажущаяся чисто
субъективной превращенная форма проявления способов
исследования, которая оторвана от их результатов. Чтобы понять
истину как процесс, надо прежде всего отвлечься в познавательной
деятельности от тех превращенных форм, в которых познание
предстает как разорванное на две чуждые друг другу «сферы».
Истина не имеет и не может иметь адекватной формы
выражения ни в изложении, изолированном от исследования, ни в
.исследовании, изолированном от изложения. Она находит такую
форму только при совпадении того и другого в »процессе
»развертывания логики предмета путем вскрытия \и разрешения
диалектических его противоречий. Констатируя, что именно таков метод
«Капитала», Ленин подчеркивает: «Таков же должен быть метод
изложения (resp. изучения) диалектики вообще» 17.
На почве такой постановки вопроса (здесь мы переходим к
третьему уровню, или ступени, на пути раскрытия тезиса об
истине как процессе) открывается возможность действительно
понять саму истину как процесс. При этом оказывается, что надо
идти не от наблюдений над познанием вообще в его общих
контурах и проявлениях исторического процесса смены одних тео-
17 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 359.
260

рий другими к «механизму» совпадения мышления с предметом,
а, наоборот, — от анализа такого совпадения к истолкованию
также и всего исторического движения познания.
Истина, конечно, всегда есть результат. Но она не может быть
результатом, отделенным и изолированным от процесса его
становления, неким самостоятельно существующим «идеальным
бытием», или «идеальным предметом». Если бы истинное знание
обладало бы истинностью вне процесса его становления и
независимо от него, то оно могло бы только соответствовать
предмету, а н€ совпадать с ним. Таким соответствием может обладать
и языковая форма выражения, вернее знаковый «код» мысли
(что не исчерпывает природы языка). Мы имели бы тогда дело
лишь с информацией, но еще не со знанием, обладающим
истинностью. Истина же есть именно совпадение мышления с
предметом, а не просто соответствие их друг другу. Такое совпадение
по самому существу своему есть процесс, или, что то же самое,
результат, не отделимый от деятельности, его порождающей, его
производящей. Вот почему надо понимать буквально, без ©сяких
скидок на «образность» ленинское высказывание: «Совпадение
мысли с объектом есть процесс...» 18.
Верное понимание этого ленинского высказывания вовсе не
означает, таким образом, отрицания того, что истина есть
результат, что она существует в виде последовательного ряда
относительных результатов познавательной деятельности и
раскрывается в никогда не завершающейся истории таких
результатов. Ноэта мысль означает самое решительное отрицание и
преодоление позитивистского толкования этого результата как
«готового знания», которое содержит истину независимо от
деятельности и даже вопреки ей. Диалектика состоит не в том, чтобы
видеть процесс только в переходе от одного результата к
другому, и не в том, чтобы растворять результаты в некоем кратилов-
ском неопределенном процессе, а в том, чтобы усмотреть прежде
всего процессуальную природу самого результата.
Суть дела состоит в том, чтобы уяснить, что этот процесс
производится предметной деятельностью общественного
субъекта. Человек реально «погружается» в осваиваемую им природу
и лишь потому также и 'познает истину; лишь потому
также и «дознание есть процесс погружения... в ...природу»19:
В процессе предметной деятельности происходит превращение
«идеального в реальное»20 и обратно. Если бы этого не
совершалось, человеческие понятия навсегда остались бы принципиально
несоизмеримыми со своими предметами, знание навсегда
осталось бы заточенным в специфике субъекта, а проблема истины
18 Там же, стр. 186.
19 Там же стр. 185.
20 Там же, стр. 102.
261

была бы психологической проблемой. Но на деле «не
психология, ...а логика = вопрос об истине»; человек достигает истину
не путем лишь приспособления к предмету «состояний сознания»
и т. п., «человек идет к объективной истине через
„/практику"» 21.
Еще Гегель гениально угадал, но выразил в идеалистически
перевернутой форме взаимопереход свойств человеческой
деятельности в свойства предметов и обратно: «...Понятие
...определяет себя к объективности ...и эта внешность... возвращает себя
обратно в субъективность»22. В таком понимании
субъективность уже не отгораживает субъекта от объекта, не разделяет
их, но, напротив, позволяет субъекту активно «погружаться»
в объект, осваивать его. Субъективность становится
способностью совершать активную деятельность по логике вещей и
противостоять по отношению к каждой конечной зещи не в
качестве другой вещи, а в качестве представителя ее собственной
закономерности, ее собственной необходимой всеобщности, ее
субстанциальной основы. Благодаря переходу понятия в
предметно-осуществленную форму, «понятие, как действительное...
противостоит действительному»23. Поэтому истина отнюдь не
есть психологический процесс, протекающий в индивидуальном
сознании; она есть процесс надындивидуальный и внепсихиче-
ский — процесс, представляющий собой лишь идеальную
сторону единого материального процесса «погружения» человека в
осваиваемую им природу посредством активной
предметно-творческой деятельности.
Истина неотделима от производящей идеальное человеческой
деятельности. Она есть форма, причем имманентная форма этой
деятельности. Вот почему нельзя «представлять себе истину в
виде мёртвого покоя, в виде простой картины (образа)... без
стремления, без движения...» 24. Такой простой картины, такого
покоящегося образа в познании вообще не существует.
Важнейшие материальные предпосылки мышления —
предметные формы человеческой культуры, вся преобразованная
трудом «искусственная» природа. Однако в этих предметах
культуры (материальной и духовной), взятых сами по себе,
деятельность человека угасла, застыла, опредметилась, как говорил
Маркс. Это — мертвый, кристаллизованный труд.
Истина живет непосредственно только в деятельном
движении, в которое вовлечены все эти предпосылки, непрерывно
возникая из противоречий человеческой деятельности и столь же
непрерывно исчезая. Истина не может вообще просто «существо-
21 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 165, 192.
22 Гегель. Сочинения, т. I, стр. 325.
23 В. И. Лени н. Сочинения, т. 38, стр. 204.
24 Там же, стр. 186.
262

вать», она может только непрестанно воссоздаваться как форма
процесса, совпадающая с предметом. «Отражение природы в
мысли надо понимать не „мертво", не „абстрактно", не без
движения, не без противоречий, а в вечном процессе
движения, возникновения противоречий и разрешения их» 25.
Это означает, что мышление истинно не своими
материальными предпосылками, приводимыми им в действие, не своими
материальными факторами, а самим своим движением. Только
как движение, только как процесс оно истинно. Иначе говоря,
оно «изображает» предмет познания, не создавая статическую
«картину», покоящийся «образ» этого предмета, а
исключительно одной лишь формой своего деятельного движения —
идеальным воспроизведением материально-предметного движения з
самом предмете. Истина — это не отношение «соответствия»
между «копией» и объектом, не пассивное подражание, а
активное «развертывание» предмета в процессе деятельности,
совпадение формы деятельного движения с тем, каков объект есть
сам по себе и каким его освоила человеческая реально
развертывающая его практика. «Развертывание всей совокупности
моментов действительности Nß= сущность диалектического
познания» 26.
Поэтому истина существует, живет лишь в деятельности
человека, поскольку он способен воспроизвести предмет,
действительно «уподобляя» ему форму своей деятельности. Вне
человека и без человека нет истины. Деятельность воспроизведения
совершается либо первооткрывателем истины, либо тем, кто не
просто пользуется воплощением истинного знания в языке или
техническом устройстве, но превращает угасшее движение в
свое живое движение, в свою живую способность и творчески
воссоздает деятельность первооткрывателя хотя бы в ее
принципиальных моментах, сокращенно. Ведь тогда он реально
осуществляет тот процесс, в котором только и живет истина, —
процесс идеального прослеживания собственных характеристик
предмета, развертывание его логики мышлением.
Из всего изложенного видно, что присущий истине характер
процесса не только не представляет собой некоего недостатка
или проявления слабости человеческого познания, но, напротив,
образует собой единственно возможный способ существования
истины и выражение творческого могущества мышления. И если
рассудочное мышление — в отличие от разумного — делает
проявление этого процессуального характера превращенным,
выступающим через его противоположность, через статический
характер истины, то такое извращение, маскирующее подлинную
природу истины, не проходит даром для науки. Именно в нем
25 Там же, стр. 186.
26 Там же, стр. 147.
263

коренится та отрицательная особенность рассудка, которая
выступает как «огрубление» или «омертвление» им
действительного объекта, как неспособность 'постигнуть его во всей его
диалектической сложности.
Когда же ничто не мешает осуществлению и адекватному
обнаружению процессуального характера истины, тогда мышление
последовательно развертывает предмет во всей его
диалектической противоречивости, раскрывает его как единство
противоположностей. А это и есть «условие познания всех процессов
мира в их „самодвижении", в их спонтанейном развитии, в их
живой жизни»27, т. е. без субъективного «огрубления», без
«омертвления».
При раскрытии тезиса о том, что само совпадение мышления
с объектом, т. е. сама истина, есть процесс, было бы
заблуждением полагать, будто этим процессом движут какие-то
специфические противоречия, имманентные только познанию (как
действию субъекта) и существующие наряду с противоречиями
объекта познания, т. е. не имеющие корней в самом предмете.
Допущение таких противоречий,— трактуемых то ли в качестве
выражающих соотношение между относительной и абсолютной
истинами, то ли иначе, — всегда представляет собой рудимент
допущения изначальной специфики сознания субъекта, рудимент
дуализма.
Познающее мышление только потому и является таковым,
что не позволяет определить свое движение никаким
посторонним предмету исследования факторам, никаким привходящим
обстоятельствам, но всю свою активность направляет на то,
чтобы предоставить себя в исключительное распоряжение
познаваемому объекту, его собственным противоречиям. Процессом
развертывания истины могут двигать только- объективные
противоречия самого предмета, превращенные в субъективные
противоречия, в антиномии познания и получившие особенную
форму выражения, но никак не самостоятельно существующие
и привнесенные в предмет специфические противоречия.
Последние были бы «двигателем» заблуждения, а не истины (хотя и у
него был бы свой предметный источник).
Поэтому если верно понять особенность противоречий
истины-процесса, то эта особенность целиком сводится к
превращению в субъективную форму противоречий самого объекта,
причем субъективность состоит здесь лишь в идеальном активно-
функциональном воспроизведении, а отнюдь не в «окрашивании»
объективного «изначальной» спецификой субъекта. Суметь
обусловить свое движение противоречиями самого объекта —
такова высшая задача познания, ибо только тогда разрешение
противоречий в ходе теоретического процесса, противоречий
27 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 35§.
264

«внутри» знания (в познавательной деятельности) является тем
самым также и движением действительно по логике объекта,
развертыванием этой логики.
Коль скоро сама истина понята как процесс, то и вся история
познания в целом предстает в новом свете и обретает более-
глубокий смысл. Движение от результата к результату,
выступавшее просто как приближение субъекта к объекту, теперь
может быть осмыслено как движение в самом предмете, но только
на разной глубине, при разной степени проникновения в его
сущность. Именно поэтому прогресс познания вовсе не есть
лишь бессильное топтание, не способное превозмочь и «транс-
цендировать» якобы непреодолимую специфику субъекта, не
есть движение в «дурную» бесконечность. Бесконечность пути
познания ничуть не умаляет предметного значения каждого его
этапа, ибо абсолютная истина есть не что иное, как абсолютный
характер всякой относительной истины, присущий ей «здесь и
теперь», «в релятивном есть абсолютное»28.
Из ленинского тезиса «истина есть процесс» вытекают
важные методологические выводы. Во-первых, нельзя рассматривать
истину как свойство отдельных «фрагментов» знания.
Односторонне абстрактные характеристики не могут претендовать на
истинность. Лишь в органическом их соединении, в конкретном
сращении их воедино, «лишь в их совокупности... и в их
отношении... реализуется истина»29. Поскольку же эту
совокупность можно воспроизвести как конкретную исключительно
последовательным движением, в процессе, то тем самым данный
ленинский тезис оказывается подкрепляющим и
обосновывающим положение Маркса о том, что способ восхождения от
абстрактного к конкретному представляет собой «единственно
возможный» способ теоретического освоения предмета 30.
Во-вторых, в высшей степени важно применить ленинский
тезис к каждой категории, каждому понятию. Ни одно понятие
нельзя рассматривать вне движения познающего мышления, вне
последовательного развертывания логики предмета. Понятие
вообще представляет собой не статический слепок с
действительности, а способ движения в ней. «Человеческие понятия не
неподвижны, а вечно движутся, переходят друг в друга,
переливают одно в другое, без этого они не отражают живой жизни» 3I.
Дело, однако, не обстоит так, что, переливаясь друг в друга,
понятия лишаются всякой определенности и вырождаются в некие
туманные аморфные образования. Нет, их строжайшую
определенность надо понять не ка« статическую, а как определенность
28 Там же, стр. 358.
29 Там же, стр. 187.
30 K.Marx. Grundrisse der Kritik der politischen Oekonomie. M„ 1939,
S. 22.
81 В. И. Лени и. Сочинения, т. 38, стр. 249.
26&

способа движения, как форму процесса. «Понятия не
неподвижны, а — сами по себе, по своей природе = пер еход» 32.
Истинны только понятия, переходящие друг в друга,
порождающие друг друга в своем творческом движении и этим
движением воспроизводящие логику предмета. К подлинно
творческому овладению понятиями в этом их живом содержании и
призывает В. И. Ленин своим тезисом об истине как процессе,
ибо иначе нельзя овладеть диалектикой.
2. Познание как форма предметной деятельности
В «Философских тетрадях» достаточно ясно выражена мысль,
что проблема отношения логики, диалектики и теории познания
не может быть правильно решена без многостороннего учета и
исследования гносеологической роли практики, являющейся
основой мышления человека и основой дознания человеком мира.
Проблеме связи практики с диалектикой, логикой и теорией
познания Ленин уделил в «Философских тетрадях» первостепенное
внимание. Именно здесь он всесторонне рассмотрел важнейшее
положение диалектического материализма о глубоком единстве
теоретического и практического и показал, что это единство
определяется не только вообще революционным характером
марксизма. В «Философских тетрадях» показана необходимость
соединения теории и практики именно в теории познания, поскольку
процесс познания, с точки зрения Ленина, не есть один только
процесс теоретический, не есть один только процесс науки.
Рассматривая предметную деятельность как основу
познания, Ленин пишет о необходимости .включить в теорию познания
исследование .практического процесса. Эта необходимость
определяется тем, что теория познания вне практики не способна
решить такие коренные вопросы, как вопросы о характере и
источнике познания вообще и отдельных понятий человека,
об истине и критерии истинности познания и т. д., не способна
в конечном счете последовательно провести материалистическое
решение основного вопроса философии.
В свое время Маркс и Энгельс высказали мысль, что
существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления, его
понятий, законов и т. д. является не сама природа как таковая,
как это полагал материализм прошлого, не действительность
безотносительно к деятельности человека, но в первую очередь
«человеческая действительность», изменение природы человеком
путем материальной практической деятельности, т. е. признали
<з качестве непосредственной основы мышления
общественно-исторический процесс целесообразной деятельности человека, взя-
я В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 218.
266

того не как некоторое абстрактное существо, но как практически
действующее общественное существо33.
Так, например, Энгельс, рассматривая проблему причинности,
пишет, что вне практики и практической проверки представления
человека о причинности остаются всегда по сути дела
гипотетическими и не получают действительного доказательства, что в
этом отношении юмовскии скептицизм был бы совершенно прав
в своем утверждении, что из одних только регулярно
повторяющихся отношений вещей можно лишь составить представление о
причинности, но нельзя ни обосновать этих представлений, ни
дать их действительного доказательства. Энгельс пишет, что
только деятельность человека составляет ту реальную почву, на
которой, собственно, и «вырастают» представления человека о
причинности, да и вообще все человеческие представления о мире.
Вместе с тем только своей материальной деятельностью, т. е.
на практике, человек производит действительную проверку
своих представлений о предмете. Именно поэтому Энгельс
обращает внимание на то, что «как естествознание, так и философия
до сих пор совершенно пренебрегали исследованием »влияния
деятельности человека на его мышление. Они знают, с одной
стороны, только природу, а с другой — только мысль. Но
существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления
является как раз изменение природы человеком, а не одна природа
как таковая, и разум человека развивался соответственно тому,
как человек научался изменять природу»34.
Развивая теоретико-познавательные идеи, высказанные
Марксом и Энгельсом, Ленин сделал вьгвод, что познание
представляет собой процесс проникновения во внешний мир прежде
всего через практику, практическую целеполагающую
деятельность и что именно поэтому необходимо включить
исследование практического процесса в теорию познания. Исходя из
этого, Ленин раскрыл гносеологический смысл практики,
которая определяется в этом отношении как процесс, который ведет
субъективное познание человека «от субъективного понятия и
субъективной цели к объективной истине»35.
Следовательно, необходимо не только провозгласить
практику основой познания и критерием истины, но и определить
смы-сл практики и ее роль в теории »познания, понять
практический процесс как гносеологический и включить в исследование
процесса познания ту совокупность отношений, которая
характерна для практического процесса как такового, для процесса
целеполагающей деятельности человека. Другими словами,
надо включить в теорию познания исследование той совокупности
отношений, от которой <в теории познания обычно отвлекаются.
33 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, стр. 414.
84 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 545.
85 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 182.
267

В этом отношении точка зрения Ленина на отношение теории и
практики состоит, очевидно, не в том, что практика вводится в
теорию познания «задним числом» как критерий для
доказательства истин, полученных теоретическим путем, как и не в том,
что теория столь же «задним числом» подключается к практике,
чтобы оправдать теоретически ее изгибы, «обобщить данные
практики» и т. п.
Ленин показывает отношение теоретического и практического
в теории познания как значительно более глубокое. Чтобы
выявить его, следует обратить внимание на ленинскую оценку
мысли Гегеля о двух важнейших формах отношения человека
к миру и глубокой их связи друг с другом. Этими двумя
формами отношения человека к миру являются теоретическое (у
Гегеля— «познавательное) и практическое (волевое). Различие
того и другого обнаруживает себя в том, что сознание человека
в качестве разума имеет своим предметом понятие как таковое,
в качестве же воли — особую форму понятия — цель. Первое
может быть понято как «теоретическая «идея», второе — как
«идея практическая».
Ленин выделяет мысль Гегеля, что различие теоретического
и практического вообще как раз и обнаруживается в том, что
«в теоретической идее... субъективное понятие... как общее и
само по себе лишенное определенности, противостоит
объективному миру, из коего оно почерпает определенное содержание
и наполнение», а в «практической идее», т. е. в практической
деятельности человека, понятие, которое выступает здесь в
субъективной форме цели, противостоит миру как
«действительное... действительному» 36.
В первом случае объект выступает в качестве объекта
познания и предстает перед субъектом как нечто «в себе разумное»,
как нечто действительное в противоположность субъективности
представлений человека об этом объекте. В практическом же
отношении человека к действительности, и, следовательно, в
самой практической деятельности отношение человека к
действительности является, по существу, противоположным. Здесь
субъективные представления человека противостоят объективному
миру как нечто «действительное» и «разумное» — безразличности
и «недействительности» мира самого ,по себе. Глубокий смысл
практического отношения человека к действительности состоит
в том, как пишет Ленин, что «мир не удовлетворяет человека и
человек своим действием решает изменить его»37.
В этой связи Ленин анализирует положение о том, что
сознание человека не только отражает мир, но и творит его. В
материалистическом истолковании этого положения практика обна-
86 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 204.
37 Там же, стр. 205.
268

руживает свой гносеологический смысл. Дело в том, что в
теоретической и практической деятельности человека, взятых по
отдельности, человек «творит» мир существенно различным
образом. В своем теоретическом отношении к миру он «отражает»
мир и, следовательно, творит в своем сознании его мысленный
образ в форме идеального, в форме представлений о мире.
Поэтому одно теоретическое отношение, взятое само по себе (что
является лишь абстракцией, т. е. взятым вне связи с процессом
практики, вне связи с потребностями практики и ее
результатами), может выступать только как пассивное, только как
созерцательное отношение, продуктом которого может явиться только
лишь «зеркально-мертвое» отражение действительности.
В своем практическом отношении к миру и в своей
практической деятельности человек не только «созерцает»
действительность, но своей деятельностью, мышлением и трудом создает
предметы и вместе с ними и представления о них. Здесь
мышление человека, его идеальная деятельность выступают в
конкретном предметном единстве с его материальной деятельностью, с
целесообразным трудом. Здесь человек не только созерцает
предметы, но и 'производит их. Он творит действительность путем
практической материальной деятельности, которая уничтожает
определенность действительности, устраняет индивидуальность
объекта и накладывает на действительность 'печать разумной
человеческой деятельности, человеческую индивидуальность.
Вместе с тем человек устраняет здесь и овою субъективную
индивидуальность, овою «-субъективность». Она наполняется
предметным содержанием, т. е. человек в полном смысле
отражает действительность. Он не только созерцает 'предметы, но
и создает, следовательно, и понимает их. В этом процессе
материальной деятельности, в процессе производства предметов
практически действующий человек творит -не только мир, «о и
самого себя как человека и как субъекта познания.
В первом случае прав был бы субъективный идеализм,
утверждая, что человек «ощущает только свои собственные
ощущения». Во втором случае, благодаря материальной
деятельности, в человеке не только возникают ощущения, не только
образуются отражения, но человек создает предметы, а с ними и их
отражения. И именно этим путем он познает действительность
в полном смысле слова. Он производит не только мысли, не
только абстракции. Он производит предметы и абстракции
предметов.
Если в первом случае человек только созерцает и не выходит
за границы явления, то во втором случае он переходит на
ступень сущности вещей, поскольку в его материальной
деятельности объективное содержание предметов не только
обнаруживается внешне, но и .постигается разумом через осознание
взаимодействия предметов, вовлеченных в сферу практического
269

процесса. Содержание предмета усваивается субъектом через
осознание действия вещи на вещь, субъекта на вещь, одной
материальной силы на другую. Предмет постигается через
отношение к другому предмету, через действие одного предмета на
другой. Объективное содержание предметов становится
субъективным содержанием сознания человека.
Если в первом случае познавательный процесс осуществляет
движение от предмета к представлению о нем, от предмета к
абстракции и не выходит, по сути дела, из границ созерцания
предмета, т. е. на деле созерцает пассивно, то во втором случае
осуществляется и противоположное движение — от субъективных
представлений, субъективных целей к предмету. Однако во
втором случае сознание совершает движение не к предмету
созерцания, но к предмету деятельности и образует в этом движении
не абстракции — отражения, но абстракции — понятия. Если в
одном случае налицо как бы чисто познавательное отношение,
которое дает призрачные результаты, то во втором случае—как
будто чисто пракгическое отношение дает положительный
познавательный результат.
Именно поэтому материальная деятельность человека
обнаруживает себя не как только механическая деятельность, не как
только некоторый физический акт. Человек действует, стало
быть, не как слепая сила, а осмысленно. Физический акт его
деятельности сопровождается (аналогизируется) актом
-психическим, его деятельность материальная — деятельностью
идеальной.
Если это так, то как чисто теоретическое отношение человека
к действительности, так и чисто практичеокое только
представляются самостоятельными, а на деле являются не более чем
абстракциями. На деле эти две формы отношения человека к
действительности обнаруживают не только свое различие, но и свое
непосредственное единство.
Их непосредственное единство сказывается в первую очередь
в том, что всякий практический результат деятельности человека,
фиксируясь в понятиях, становится результатом теоретическим.
Следовательно, практическое отношение человека к
действительности содержит в себе в неразЕернутом виде теоретическое уже
постольку, поскольку человек в своей практической деятельности
не только механически действует и не только желает чего-либо,
но и определяет предмет своего желания и своей деятельности,
осмысливает как возможные, так и действительные результаты
этой деятельности, сравнивает их между собой, т. е. мыслит и
теоретизирует.
В той же мере и теоретическое отношение человека к
действительности обнаруживается на деле не как чисто теоретическое
не только потому, что в своей теоретической деятельности
человек активен и, следовательно, ставит и реализует определенные
270

цели (т. е. относится к предмету практически), но прежде всего
потому, что сам теоретический интерес к предмету — не только
непосредственный практический интерес теоретика, но в конечном
счете всегда определен практически, возникает (хотя совсем не
обязательно непосредственно) из практического отношения
человека к действительности, определяется потребностями и
возможностями практики.
Поэтому различение теоретического и практического
отношения человека к миру совершенно не означает, что человек, с
одной стороны, практически действующий, а с другой —
мыслящий, как будто у него, по выражению Гегеля, «в одном кармане
мышление, а в другом воля». На деле обе формы отношения не
осуществляются по отдельности, одна рядом с другой, а
являются скорее различными формами одного и того же отношения
человека к миру.
Однако как две формы одного отношения они обнаруживают
не только свое непосредственное единство, но и различие,
которое выражается в том, что в одном случае содержание мышления
человека складывается из понятий, которые имеют субъективную
форму положительного знания об объекте, а в другом — из
понятий в субъективной форме цели, т. е. в форме волевого
представления. Если содержание того и другого представляется
идентичным, то субъективная форма отношения человека к предмету
здесь существенно различна.
Это различие проявляется в том, что всякий предмет в
качестве объекта теоретического познания предстает перед субъектом
как нечто «в себе истинное», нечто действительное. Тот же
самый объект в качестве объекта практической деятельности
рассматривается субъектом как нечто ничтожное, лишенное само
по себе, вне отношения к человеку, смысла и «разумности».
Здесь понятие предмета, которое выступает в субъективной
форме цели, принимается за «истинное» и «разумное» в
противоположность «неразумности» и «безразличности» предмета
самого по себе 38. Объективность предмета, его существование вне
человека выступают перед человеком, т. е. субъективно, как
нечто совершенно недостаточное, подлежащее преобразованию.
Собственно говоря, процесс целесообразной деятельности
человека как раз и обнаруживает себя как процесс
преобразования мира, процесс, который осуществляется на основе цели
человека, его субъективных представлений о «разумной
действительности».
В связи с этим Ленин в «Философских тетрадях» различает
две особые формы объективного процесса: природный процесс
сам по себе и процесс целеполагающей деятельности человека.
38 Мы отвлекаемся здесь от эстетических и других отношений человека
к действительности.
27Г

Показывая, что законы внешнего мира суть основы
целесообразной деятельности человека, Ленин пишет: «Человек в своей
практической деятельности имеет перед собой объективный мир,
зависит от него, им определяет овою деятельность.
С этой стороны, со стороны практической (целеполагающей)
деятельности человека, механическая (и химическая)
причинность мира (природы) является как бы чем-то внешним, как
бы второстепенным, как бы прикрытым.
2 формы объективного процесса: природа
(механическая и химическая) и цел ^полагающая деятельность человека.
Соотношение этих форм. Цели человека сначала кажутся
чуждыми („иными") тю отношению к природе. Сознание человека,
наука („der Begriff"), отражает сущность, субстанцию природы,
но в то же время это сознание есть внешнее по отношению к
природе (не сразу, не просто совпадающее с ней)»39.
Ленин пишет, что по отношению к процессу целеполагающей
деятельности человека природный процесс выступает как та
реальная основа, от которой человек зависит и которой он
определяется в своей жизнедеятельности. Но субъективно, в
представлении человека, объективный процесс природы выступает
как нечто второстепенное, внешнее. Поэтому цели, которыми
человек руководствуется в своей деятельности, выступают как
нечто чуждое по отношению к процессу внешнего мира,
кажутся не из мира взятыми и от мира не зависящими.
Ленин особенно подчеркивает, что путем этого внешне не
зависимого от природного процесса, а на самом деле
определенного им и взаимодействующего с ним процесса
целеполагающей деятельности, т. е. путем практической деятельности,
как раз и осуществляется проникновение сознания человека,
не сразу и не просто совпадающего с природой, в объективный
процесс ее развития. Природный процесс, протекающий вне
человека, по мере освоения человеком и включения в сферу
его целеполагающей деятельности теряет черты своей
«внешности», независимости от человека, становится его миром.
Вместе с тем действительность, включаясь в процесс
целеполагающей деятельности человека, включается этим самым и в
сферу теоретического познания. Короче говоря, сам
практический процесс, усваивая внешнюю действительность, включая
ее в связь с человеком, проникает в нее и предоставляет
теоретическому познанию его предмет, как бы осуществляет выбор
предмета, определяет предмет теоретического познания. В этом
смысле практика выступает как глубокая основа познания.
Однако такого рода единство теоретического и
практического характерно только для двух рассмотренных форм отношения
человека к действительности, но не для соответствующих двух
39 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 179.
272

социально отделенных форм деятельности человека, где
теоретическая и практическая деятельности выступают как
отдельные и относительно самостоятельные, различные по характеру
и целям, а иногда и по предмету процессы науки и практики.
Поэтому, когда Ленин пишет о необходимости включить
практику в теорию познания, он «имеет в виду не задачу включения
в теорию познания практического отношения человека к
действительности— такое отношение включено объективно и вряд
ли зависит от субъективной позиции гносеолога. Здесь имеется
в виду включить в теорию познания исследование
практического процесса, поняв процесс практической деятельности не
только как процесс создания одних материальных ценностей,
но и как процесс познания мира.
Говоря об исследовании практического процесса, мы должны
учесть одно очень важное обстоятельство. Дело в том, что в
практической деятельности человека понятия предметов и
отношения этих понятий приобретают своеобразную форму. Здесь
предмет деятельности человека выступает, как мы отмечали, в
субъективной форме цели. Предметы, служащие для
реализации данной цели, выступают в целесообразной деятельности
человека не в своем собственном содержании, но лишь через
отношение этих предметов к цели, как средства цели. Причинные
отношения вещей здесь также не выступают никогда в
непосредственной форме, а в форме отношения цели и средства,
средства и результата целевого процесса и т. д., т. е. в форме
целевого отношения.
Так, предмет, взятый в форме цели, выступает не как
понятие предмета как такового, но скорее как понятие предмета
деятельности, направленной на осуществление этого предмета.
Для понятия в форме цели характерно то, что оно не выступает,
следовательно, как непосредственное отражение предмета, а
как нечто противоречивое и отрицательное по отношению к
отражаемому, к своему предмету, к действительности, которая
определила в сознании человека данное понятие в данной
форме. Следовательно, понятие предмета выступает не в
безразличной форме положительного знания, а субъективно.
Для такого понятия характерно и то, что оно не
прекращает своего движения после того, как было сформулировано
человеком. Оно выступает как нечто сугубо живое и столь же
отрицательное внутри себя, по отношению к себе самому.
Такая противоречивость цели определяется тем, что в качестве
отрицательного понятие-цель выступает в виде задачи,
направленной на устранение той действительности, отражением
которой оно является, т. е. как негативное отражение
действительности, которая субъективно, по отношению к человеку,
выступает как негативность, как недостаточность. В этом смысле
понятие-цель есть своего рода «отрицательное отрицательного».
18 Историко-философские очерки
273

Вы'ступая в виде задачи устранения действительности,
определившей понятие в такой именно форме, оно выступает и как
задача устранения самого себя в этой же форме, т. е.
устранения самой цели как таковой.
Поэтому понятие в форме цели, или просто цель, может
быть определено как особого рода субъективный образ
предмета, как понятие предмета потребности, как понятие
предмета деятельности, содержание которого выступает не в
утвердительной форме знания, а в форме субъективного
долженствования и отрицания по отношению к условиям,
определившим это понятие в этой форме. Для понятия в форме цели
как раз и характерно то, что сами условия его определения как
таковые выступают в сознании человека как некоторая
недостаточность, как то, что подлежит устранению, как
отрицательное с точки зрения субъекта. Поэтому «отрицательное
отрицательного» цели выступает как особого рода
положительное.
В качестве такого положительного понятие-цель в
мышлении человека .выступает как задача реализации своего
предмета во внешней действительности, направленная на
устранение недостаточности действительности, предпосылок цели и,
следовательно, самой цели. В этом смысле цель выступает
не как простое идеальное, но как своего рода возвращение в
реальное, как отрицание недостаточности реальной
действительности и собственной недостаточности мышления как
такового, недостаточности одной только идеальной деятельности.
Это возвращение в реальное и осуществляется в
практической целесообразной деятельности человека. Оно обусловлено
тем, что цель как субъективное представление человека
остается всего лишь мыслью, идеальной формой предмета, и в этой
форме она не может быть некоторой причиной или
материальной силой, ^способной произвести желаемое действие. Она
выступает лишь как основание и закон деятельности человека, но
не как сама эта деятельность. Только в реальной деятельности
она соединяется с трудом человека, с орудиями этого труда,
с материалом труда и т. д.— со всем тем, что необходимо для
реализации цели, т. е. соединяется со средством ее реализации.
И только в этом соединении со средством б реальной
деятельности человека цель выступает не как одна субъективность и
отрицательность, а как действительное возвращение в
реальное, как реальная цель деятельности человека.
Отсюда, между прочим, видно и то, что и средство также
не есть понятие самого по себе предмета, предмета как
такового, а выступает как понятие предмета, способного служить
цели, т. е. также берется не объективно, а лишь через
отношение к цели.
В этом отношении особенно важно,— и это подчеркивает
274

Ленин,— что соединение цели со средством и «определение»
результата целевого процесса рассматриваются Гегелем как
некоторого рода логическое заключение, как заключение от
субъективной цели к выполненной через средство, которое в
этом заключении играет роль среднего термина и позволяет,
следовательно, отождествить в выводе субъективную и
выполненную цель.
Гегелевское понимание процесса реализации цели состоит в
общих чертах в том, что цель сначала выступает как
субъективная, целиком негативная по отношению к объективности.
Такая цель стремится к своей реализации во внешней
действительности. Для этого она должна соединиться с
объективностью средства, которое в качестве внешней вещи
противоположно субъективности цели и выступает как ее отрицание.
Но в соединении с целью собственное определение предмета,
определенного как средство реализации цели, также
отрицается тем, что предмет здесь берется не объективно, не сам по
себе, но лишь как средство цели, берется лишь постольку,
поскольку этот предмет способен служить цели. В качестве
синтеза выступает выполненная цель, в которой субъективность
и «разумность» цели сливаются с объективностью и
«безразличностью» внешнего средства. На этом процесс
реализации цели заканчивается. Выполненная цель перестает
быть таковой, становится средством новой цели и т. д.
Поэтому, когда мы говорим о необходимости включить
практику в теорию познания, мы по существу говорим о
необходимости включить в теорию познания исследование
некоторой совокупности специфических отношений практического
процесса, отношений, от которых в теории познания и науках,
даже экспериментальных, обычно абстрагируются, поскольку
целевые отношения, характерные для практического процесса,
как бы исключают объективный подход к предмету.
Действительно, предмет целевой деятельности всегда рассматривается
субъективно, берется не в форме знания, а в форме цели;
предмет, участвующий в целевой деятельности, также берется не
объективно, а лишь в его отношении к цели и т. д. Но такая
форма отношения к предмету характерна и для всякой вообще
практической проверки знаний, для всякого эксперимента, хотя
и выступает здесь как подчиненная непосредственным задачам
познания.
Поэтому задача включить в теорию познания практику
означает, что необходимо, во-первых, включить в теорию
познания исследование целевых отношений и, во-вторых, понять
способы и логику перехода от понятия в форме цели к понятию в
форме знания, от понятия в форме средства к понятию /
ме знания, от целевого отношения, т. е. отношения цел^
ства и результата целевого процесса, к отношению при;у
/

Эта необходимость определяется тем, что «теоретическое
познание,— как пишет Ленин,— должно дать объект в его
необходимости, в его всесторонних отношениях, в его
противоречивом движении an- und für-sich. Но человеческое понятие эту
объективную истину познания „окончательно" ухватывает,
уловляет, овладевает ею лишь когда понятие становится „для
себя бытием" в смысле практики. Т. е. практика человека и
человечества есть проверка, критерий объективности
познания» 40.
Ленин отмечает, что достоинство практики состоит в том,
что «практика выше (теоретического) познания, ибо она
имеет не только достоинство всеобщности, но и
непосредственной действительности»41. И в этом смысле процесс практики
есть процесс гносеологический.
Вместе с тем через практику, понятую как гносеологический
процесс, через отражение в сознании практически
действующего человека объективных отношений вещей Ленин
раскрывает объективный смысл логических форм вообще. «Когда
Гегель старается,— пишет Ленин,— иногда даже: тщится и
пыжится — подвести целесообразную деятельность человека
под категории логики, говоря, что эта деятельность есть
„заключение" (Schluß), что субъект (человек) играет роль такого-
то „члена" в логической „фигуре" „заключения" и т. п., — то это
не только натяжка, не только игра. Тут есть очень глубокое
содержание, чисто материалистическое. Надо перевернуть:
практическая деятельность человека миллиарды раз должна была
приводить сознание человека к повторению разных логических
фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом» 42.
Отсюда, собственно, Ленин и делает вывод, что категории логики
не есть некоторое придуманное человеком внешнее пособие
мышления, а представляют собой выраженные в мышлении
практически действующего человека отражения объективных
отношений вещей, объективных законов природы.
Следовательно, делает дальнейший вывод Ленин, «логика есть учение не о
внешних формах мышления, а о законах развития „всех
материальных, природных и духовных вещей", т. е. развития всего
конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог,
сумма, вывод истории познания мира»43.
Поэтому, когда Гегель рассматривает практическую
деятельность человека как «фигуру логики», «заключение действо-
вания», в котором «субъективная цель» человека соединяется
в средстве с объективностью и переходит в «выполненную цель»,
40 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 38, стр. 203.
41 Там же, стр. 205.
42 Там же, стр. 181—182.
43 Там же, стр. 80—81.
276

Ленин оценивает эту мысль не только как «диалектическую
игру», но раскрывает за идеалистической диалектикой Гегеля
глубокое материалистическое содержание.
«„Заключение дейетвования"... Для Гегеля действование,
практика есть логическое „заключ ение'\ фигура
логики. И это правда! Конечно, не в том смысле, что фигура логики
инобытием своим имеет практику человека ( = абсолютный
идеализм), a vice versa: практика человека, миллиарды раз
повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами
логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка,
аксиоматический характер именно (и только) в силу этого миллиардного
повторения» 44.
В форме такого «заключения дейетвования», т. е. на самом
деле в процессе целеполагающей деятельности человека,
«субъективность» сознания человека соединяется с «объективностью»
его материальной деятельности (у Гегеля — субъективная цель
с объективностью средства) и дает в результате не только
некоторый искомый продукт, некоторую материальную ценность,
но и идеальный продукт, фиксированный в понятиях, дает
сравнение субъективных представлений человека об отношениях
вещей с самими этими отношениями. Именно здесь понятия из
формы цели, формы субъективного долженствования после
завершения данного целевого процесса, т. е. после того как
субъективная форма цели «снимается», переходят в форму
положительного знания и как таковые сохраняются. Именно в
практической деятельности субъективность мышления сливается
с объективностью материальной деятельности, понятия
человека приобретают характер предметной истинности.
Следовательно, анализ «заключения дейетвования»
раскрывает объективный логический и гносеологический смысл
практической деятельности человека, позволяет увидеть в «логике»
практического, т. е. «целевого, процесса ту действительную
основу, на которой формируются логические формы вообще.
Поэтому Ленин и выделяет мысль Гегеля о том, что
«объективный смысл фигур заключения состоит вообще в том, что все
разумное оказывается трояким заключением, и именно так, что
каждый из его членов занимает место как крайности, так и
опосредствующей середины. Так именно обстоит дело и с
тремя членами философской науки, т. е. с логической идеей,
природой и духом. Здесь сначала природа есть средний,
смыкающий член. Природа, эта непосредственная цельность,
развертывается в оба крайних члена — в логическую идею и в дух» 45.
Гегель высказывает далее мысль, что и «дух» есть таковой,
44 Там же, стр. 209.
45 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 172. У Гегеля см.:
Сочинения, т. I, стр. 294—295.
277

лишь будучи опосредован природой. Он как «деятельное», т. е.,
с точки зрения материалистической,— как сознание
практически действующего человека, та'кже выступает в качестве
«опосредствующей середины», соединяет природу, природный
процесс и «логическую идею», познание человека. Одновременно
и познание человека выступает как опосредствующее для
процесса практической деятельности и процесса природы.
Ленин раскрывает материалистический смысл рассуждения
Гегеля следующим образом: «„Природа, эта непосредственная
цельность, развертывается в логическую идею и в дух".
Логика есть учение о познании. Есть теория познания. Познание
есть отражение человеком природы. Но это не простое, не
непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда
абстракций, формирования, образования понятий, законов etc.,
каковые понятия, законы etc. (мышление, наука = „логическая
идея") и охватывают условно, (приблизительно
универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся
природы» 46.
Такими условными, приблизительными «отражениями»
действительности являются прежде всего субъективные цели
человека. Но именно эти цели выступают как необходимая
ступень приближения к объективности, как необходимое звено
проникновения в объект. И только через реализацию этих
условных, приблизительных субъективных целей и раскрываются
объективные отношения вещей. Следовательно, процесс
реализации таких целей не есть только один процесс достижения
некоторого искомого состояния, процесс создания некоторых
предметов, некоторых материальных ценностей. Этот процесс
имеет еще и «побочные» продукты, которые человек
приобретает в результате своей материальной деятельности. Создавая
материальные предметы, человек приобретает и
положительное знание вещей и их отношений, знание, которое
фиксируется в понятиях и отношениях этих понятий в мышлении
человека. Процесс труда угасает в продукте этого труда. Но, угасая
в продукте труда в качестве процесса материальной
деятельности, этот процесс сохраняется как форма мышления, как
идеальное. «Рабочий прял, и продукт есть пряжа»,— пишет
Маркс. Но пряжа продукт материальный. Идеальным
побочным продуктом здесь является понятие пряжи, как понятие
данного предмета и связанной с ним деятельности.
Именно в этом смысле практика выступает как
непосредственная основа мышления человека, как основа познания
человеком мира. Она же выступает и как критерий истинности
познания, как критерий объективности понятий человека. Но
здесь она выступает не непосредственно, не как таковая,
6 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 173.
278

а опосредованно — как результат теоретического анализа
практического процесса. Дело в том, что не практика как таковая
есть критерий истины, а лишь «совпадение субъективного и
объективного» в результатах целевой деятельности человека.
Это 'совпадение, однако, может быть обнаружено только путем
анализа отношения цели и результата целевого процесса, т. е.
практика 'выступает как критерий истины лишь постольку,
поскольку «результат действия есть проверка субъективного
познания и критерий истинносущей объективности»47.
Вернемся к мысли Ленина о «заключении действовав и я».
В качестве посылок он выделяет следующие моменты
человеческой деятельности.
«1-ая посылка: благая цель (субъективная цель) versus
действительность („внешняя действительность")
2-ая посылка: внешнее средство ' (орудие), (объективное)
3-ья посылка сиречь вывод: совпадение субъективного и
объективного, проверка субъективных идей, критерий
объективной истины» 48.
Вместе с тем и несовпадение цели и результата деятельности
человека, которое наиболее интересно в качестве
«неожиданного результата», в той же мере является практической
проверкой знаний человека. Это несовпадение выступает как
показатель неполноты знаний человека, показатель их
ограниченности. Анализ результата целевого процесса важен поэтому в
том отношении, что именно в неожиданных результатах
деятельности человека обнаруживается то содержание предметов,
примененных в данной целевой деятельности, которое до этого
не было известным и не входило в определения этих
предметов, но которое оказало свое воздействие на результат целевого
процесса. Другими словами, анализ результата целевого
процесса раскрывает «новое», а на деле просто не известное
заранее содержание предметов и, следовательно, определяет
предмет дальнейшего познания, стимулирует познавательный
процесс.
Поэтому, когда Ленин определяет истину, («единство
понятия и реальности») не как некоторое готовое знание, а как
процесс, он включает в процесс истины и практический процесс.
«Идея т. е. истина, как процесс — ибо истина есть процесс —
проходит в своем развитии (Entwicklung) три ступени:
1) жизнь; 2) процесс познания, включающий практику
человека и технику...,— 3) ступень абсолютной идеи (т. е. полной
истины)» 49.
47 Там же, стр. 211.
48 Там же, стр. 209.
49 Там же, стр. 192.
279

Именно в практической деятельности человека «момент
внешности» выступает все более как «снятый», а понятия
человека из формы субъективного долженствования, из формы
цели переходят в форму складывающегося объективного
знания, приобретают характер тождества с непосредственной
объективностью.
Основной вывод из всего изложенного заключается в том,
что вне действительного включения практики в теорию
познания, т. е. вне исследования тех отношений, которые характерны
для практического процесса, а значит вне процесса раскрытия
и проверки истины, включающей в себя и практику, нельзя
ставить и решать проблему единства диалектики, логики и
теории познания.
Только диалектико-материалистическое понимание
практики, процесса целеполагающей деятельности человека позволяет
понять отношения идей как отношения вещей, диалектику
понятий как объективную диалектику, позволяет обнаружить
действительный материалистический смысл тождества
мышления и действительности.
3. Категории
как ступени развития познания
Как было показано в предшествующих главах, путь к
истине лежит через движение познания от живого созерцания
к абстрактному мышлению и от него — к практике.
Функционируя в этих рамках на основе практики, познание все глубже
проникает в мир явлений. При этом в процессе познания,
наряду с такими свойствами и связями, которые характерны лишь
для одной или нескольких форм движения материи, лишь для
некоторых материальных образований, выявляются и такие
свойства, стороны и связи, которые присущи всем формам
движения материи, всем материальным образованиям, т. е.
всеобщие свойства и связи. Эти всеобщие стороны и связи
отражаются и фиксируются в философских категориях.
Появляясь на той или иной стадии познания человеком
объективной действительности и фиксируя всеобщие стороны и
связи, выявленные познанием на данной стадии, категории
отражают особенности этой стадии и служат своего рода
ступенями, опорными пунктами углубления познания в мир
явлений.
Вопрос о категориях как ступенях развития познания
составляет часть проблемы тождества диалектики и теории
познания. Его разработка будет способствовать
положительному решению этой весьма сложной и мало исследованной
проблемы.
280

В самом деле, если категории представляют собой ступени,
опорные пункты познания, отражающие его развитие от
низший стадий ко все более высоким, то они появились не все
сразу, не все вместе, а в определенной последовательности,
каждая на строго определенной стадии развития познания
человеком объективной действительности.
И если мы будем рассматривать категории в той
последовательности, в которой они появились, то мы воспроизведем в
сознании в определенной последовательности всеобщие
стороны и законы природы, общества и человеческого мышления,
отраженные и зафиксированные в категориях. Вместе с тем мы
воспроизведем развитие познания от его низших стадий, или
ступеней, к высшим, т. е. изобразим его историю и теорию,
а вместе с этим и метод познания — логику, которая здесь
действительно будет уже учением «не о внешних формах
мышления, а о законах развития „гасех материальных, природных и
духовных вещей", т. е. развития всего конкретного содержания
мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод истории
познания мира» 50. И тогда для обозначения диалектики, теории
познания и логики материализма действительно не нужно будет
«3-х слов», это будет по существу «одно и то же» 5l.
Попытка связать категории с определенными ступенями
познания предпринималась еще Кантом.
Согласно Канту, познание начинается с восприятия явлений.
Само же восприятие возможно только потому, что человеку до
всякого чувственного опыта присущи от природы определенные
формы созерцания, в которые он «укладывает» свои ощущения,
чувственный материал. Этими формами Кант как раз и считает
категории пространства и времени.
Полученный в процессе восприятия чувственный материал,
в представлении Канта, поступает в распоряжение рассудка,
который подводит этот материал под чистые от природы
присущие рассудку понятия — категории. Процесс этот
совершается следующим образом.
При восприятии того или иного предмета у человека возни
кают различные ощущения, которые при помощи
прирожденной формы созерцания — категории пространства — сводятся
в единое целое. Возникает определенное представление
предмета. Затем вступает в свои права воображение; оно через
категорию времени синтезирует полученные при наблюдении
впечатления (представления). Категория времени здесь выполняет
ту же роль, что и категория пространства на стадии
восприятия,— она служит как бы общей схемой или формой предметов,
переходящих в воображение.
50 В. И. Ленин. .Сочинения, т. 38, стр. 80—81.
51 Там же, стр. 315.
281

Именно через эту форму, через последовательные
мгновения времени, по Канту, рассудок подводит чувственные данные
(восприятия, представления) под свои категории. Так, подводя
чувственный материал под категорию «количество», мы, по
Канту, в воображении заставляем части целого
последовательно, одну за другой проходить 'перед нашим сознанием и в
этот момент как бы считаем: один, много, все. Отсюда
категории: «единичное», «множество», «всеобщность». Категории
качества определяют чувственные данные тоже при помощи
времени.
Когда мы определяем предмет со стороны качества, мы как
бы в определенные мгновения времени, следующие одно за
другим, повторяем в себе те ощущения, которые возбуждает
в нас предмет. И если эти мгновения времени заполнены
ощущениями, у нас налицо схема для категории «утверждение»;
если они не заполнены, применяется категория «отрицание»;
если же они лишь частично заполнены, применяется категория
«ограничение». Точно так же обстоит дело и с категориями,
характеризующими отношения предметов между собой. И здесь
воображение посредством времени помогает нам определить
предметы с точки зрения той или иной категории. Например,
«субстанция» мыслится нами как нечто постоянное,
«видоизменение» или «случайное» — как нечто преходящее и
сменяющееся чем-то другим. «Причина» и «следствие» в воображении
представляются так: первое — как предшествующее во
времени; второе — как непосредственно следующее за первым.
Когда же мы мыслим взаимоотношение предметов, то в
воображении представляем их как существующие. На основе
этого же признака у Канта выявляются и категории
модальности. Так, «возможность» мы в воображении
представляем как то, что может быть в какое-либо время;
«действительность»— как то, что наблюдается в данное время;
«необходимость»— как то, что может и должно существовать в любоо
время.
При всей искусственности изложенной схемы развития
познания у Канта четко выражена та рациональная мысль, что
определенные категории следуют друг за другом в строго
определенной последовательности, соответствующей
последовательности различных ступеней познания. Однако это касается лишь
некоторых категорий, все же остальные категории, в частности
«рассудочные», сгруппированы между собой без учета
ступеней развивающегося познания, обусловивших их
возникновение.
Впервые рассматриваемая проблема подверглась глубокому
исследованию лишь в философии Гегеля.
Гегель, в отличие от Канта, поставил категории на
историческую основу, представил их в движении и развитии, в их
282

возникновении и формировании. Правда, все это он делал на
идеалистической основе, и поэтому категории у него выступали
как ступени развития чистой мысли, идеи в ее доприродном
существовании. Следуя своим идеалистическим принципам и
реализуя их, он вынужден был то и дело противоречить
действительности, отступать от нее.
Но, несмотря на это, Гегелю удалось в своей системе
категорий воспроизвести множество глубоких всеобщих
закономерностей и связей. Разработанная им схема движения познания
от одной категории к другой в своей основе фантастична,
искусственна, мистична, противоречит действительности.
Поэтому в том виде, как она представлена у Гегеля, она не годилась
для диалектического материализма. Ее необходимо было
коренным образом переработать на материалистической и
научной основе, удержав и развив дальше лишь такие связи и
отношения, которые соответствуют действительному положению
вещей.
«Логику Гегеля,— писал по данному поводу В. И. Ленин,—
нельзя применять в данном ее виде... Из нее надо выбрать
логические (гносеологические) оттенки, очистив от Ideenmystik
(мистики идей.— А. Я/.)...»52.
Этим как раз и занялся вслед за Марксом и Энгельсом
Ленин. Материалистически осмысливая гегелевскую логику и
используя логику «Капитала», в котором Маркс, взявший «все
•ценное у Гегеля» и двинувший «сие ценное вперед», применил
к одной науке логику, диалектику и теорию познания
материализма и наглядно показал, что это по существу одно и то же,
В. И. Ленин не только вышелушил из гегелевской мистики
идей действительную диалектику, не только нащупал, выбрал
логические (гносеологические) оттенки, но и дал научное
решение рассматриваемой проблемы.
В противоположность Гегелю, согласно которому категории
существуют независимо от материальных вещей и до них и
представляют собой моменты идеи, которая на определенной
стадии своего развития порождает природу, материальные
вещи, В. И. Ленин рассматривает категории как формы
отражения в сознании определенных сторон и связей объективной
действительности и как ступени развития познания.
«Перед человеком,— писал он по данному поводу,— сеть
явлений природы. Инстинктивный человек, дикарь, не
выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет,
категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира,
узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать
ею» 53.
52 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 262.
53 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 81.
283

Положение о том, что категории суть ступеньки, узловые
пункты процесса познания, впервые со всей решительностью и
четкостью было выдвинуто В. И. Лениным. Анализируя Логику
Гегеля, в которой, как мы уже указывали, категории
представлены в виде ступеней, моментов развития идеи, вечно
существующей где-то вне природы и до нее, Ленин неоднократно
подчеркивал, что категории суть ступени, моменты развития
познания.
Раскрывая содержание категории закона, Ленин, например,
замечает: «...Понятие закона есть одна из ступеней познания
человеком единства и связи, взаимозависимости и цельности
мирового процесса»54. По поводу категорий сущности и
явления он пишет: «Суть здесь та, что и мир явлений и мир в
себе суть моменты познания природы человеком, ступени,
изменения или углубления (познания)»55. Категория
субстанции, пишет он в другом месте, есть «важная ступень в процессе
развития человеческого познания природы и материи»5&.
«...Действительное познание причины,— продолжает он, давая
характеристику категории причинности,— есть углубление
познания от внешности явлений к субстанции» 57. Общее,
отмечает он, определяя место категории общего в историческом
развитии позызния, «есть ступень к познанию конкретно-
го»58. Как бы подводя итог всем этим высказываниям, Ленин
записывает «Моменты познания... человеком природы — вот что
такое категории логики»59.
Обосновывая мысль, что категории служат ступенями
развития познаиия, В. И. Ленин наметил в общих чертах
последовательность движения познания от одной категории к
другой.
Посмотрим, как же Ленин представлял себе движение
познания от одних ступеней (категорий) к другим.
Сначала он выделяет две категории, два опорных пункта
познания: бытие (явление) и сущность, и показывает, что
познание идет от явления к сущности. «Понятие (познание) в
бытии (в непосредственных явлениях),— пишет он,— открывает
сущность...— таков действительно общий ход всего
человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и
естествознания и политической экономии [и
истории]» 60.
54 В. И. Ленин. Сочинения т. 38, стр. 140.
55 Там же, стр. 142.
56 Там же стр. 148.
57 Там же.
58 Там же, стр. 275.
59 Там же, стр. 189.
60 Там же, стр. 314.
284

В процессе движения познания от явления к сущности
В. И. Ленин различает прежде всего момент выделения и
фиксации того или иного конкретного бытия, момент восприятия
того или иного обособленного предмета («нечто»).
«Сначала мелькают впечатления,— указывает он,— затем выделяется
нечто...» 61.
Всякий выделенный из окружающего человека бытия
незнакомый ему предмет сначала воспринимается как
единичное, ранее не встречающееся. Затем, по мере обнаружения
других предметов, обладающих аналогичными свойствами, на
практике и в познании совершается переход к общему. «Чтобы
понять,— писал В. И. Ленин по данному поводу,— нужно
эмпирически начать понимание, изучение, от эмпирии
подниматься к общему»62. Другими словами, люди в процессе
познания сначала овладевают единичным и только потом уже
общим.
Данная закономерность движения познания особенно
наглядно выступает при анализе познания той или иной группы
явлений в науке.
В самом деле, исследуя тот или иной предмет или ту или
иную область явлений, ученый стремится обнаружить новое,
ранее неизвестное. Заметив какое-либо новое свойство, он
сначала воспринимает его как единичное. Затем в ходе
дальнейшего исследования, переходя от одного предмета к другому
(от одного к многим), он замечает, что обнаруженное им ранее
свойство встречается и у других предметов, т. е. повторяется.
То, что ранее рассматривалось как единичное, теперь
осознается как общее, а затем и как всеобщее, если окажется, что оно
присуще всем предметам или явлениям.
Рассматриваемую закономерность движения познания
можно проследить на развитии знания о теплоте. Еще в
далекой древности люди заметили, что огонь испускает тепловые
лучи. Затем на основе обобщения единичных случаев
тепловых излучений было создано общее понятие «лучистая
теплота». Сначала оно связывалось лишь с процессами горения,
затем стало применяться и к раскаленным телам. В конце
XVII в. было обнаружено, что тепловые излучения характерны
для любых нагретых тел, а в XVIII в. было установлено, что
все тела излучают тепло.
Так, познание тепловых явлений шло от единичного к
общему и всеобщему.
Аналогичный путь пройден и в развитии познания
электрических явлений, например гальванического тока, электромаг-
нитизма, термоэлектричества и т. д. Исследование гальваниче-
61 Там же.
62 Там же, стр. 197.
285

ского тока, в частности, началось с того, что итальянский
ученый Гальвани в 1786 г. случайно заметил, что в момент
прикосновения концом скальпеля к внутреннему бедренному нерву
препарированной лягушки все мускулы этого сочленения
сокращались несколько раз. Данное явление он сначала
воспринял как нечто необычное, ранее неизвестное и единичное.
Потом, проведя целый ряд исследований, он выделил
некоторые общие моменты указанного явления, в частности тот факт,
что сокращение мускул происходило лишь тогда, когда к нерву
прикасались каким-либо электропроводником. Это
свидетельствовало о существовании нового, неизвестного электричества.
Несколькими годами спустя Вольт установил, что
обнаруженное Гальвани в животном организме электричество возникает
и в случаях соединения электропроводником различных
металлов, разделенных между собой прокладкой, смоченной
щелочным раствором. Здесь также налицо движение познания от
единичного к общему.
Все это нетрудно проследить и на познании электромагни-
тизма. Копенгагенский физик Эрстед, проводя в 1820 г. опыты
с электрическим током, заметил отклонение магнитной стрелки
под воздействием электрического тока, идущего по проводнику,
находящемуся неподалеку от этой стрелки. Данное явление он
сначала воспринял как единичное. Затем, повторяя один опыт
за другим и снова и снова наблюдая указанное явление,
он пришел к выводу, что электричество вообще обладает
способностью влиять на магнит, т. е. перешел от единичного к
общему.
Итак, познание начинает свой путь с единичного, с
осознания (понимания) отдельного предмета, явления как
единичного и затем переходит к общему. С переходом к общему
познание поднимается на новую, более высокую ступень. «...Уже
самое простое обобщение,— указывал Ленин,— первое и
простейшее образование понятий... означает познание человека
все более и более глубокой объективной связи мира»63.
На данной же стадии развития познания, согласно Ленину,
происходят формирование категорий качества и количества и
переход от первой ко второй. В'сякий первоначально
воспринимаемый отдельный предмет, всякое выделяемое из окружающего
человека бытия нечто (определенное явление) осознаются как со
стороны единичного и общего, так и со стороны качества и
количества.
Подчеркивая мысль о том, что качество выявляется на
первой, начальной, стадии познания, В. И. Ленин писал: «Самым
первым и самым первоначальным является ощущение, а в кем
63 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 170.
286

неизбежно и качество»64. По поводу же непосредственного
перехода от категорий определенного бытия (явления,
предмета) к категории качества, а затем и количества Ленин сделал
следующее замечание: «Сначала мелькают впечатления, затем
выделяется нечто,— потом развиваются понятия качества
(определения вещи или явления) и количества» 65.
Выявление качества и .количества исследуемых явлений и
переход от первого ко второму на первой, начальной, стадии
познания можно проследить на приведенных выше фактах из
истории развития знаний о теплоте и электричестве.
В самом деле, замечая случаи тепловых излучений, люди
прежде всего направляли свое внимание на то, чтобы понять,
что собой представляет это явление, т. е. стремились уяснить
его качество. С этой целью они сравнивали его с движением
нагретого воздуха, световыми лучами и другими явлениями.
В результате этих исследований, в частности, было
установлено, что распространение и отражение «лучистой теплоты»
происходит так же, как и световых лучей (Ламберт).
По мере выявления одной за другой качественных
характеристик теплового излучения ученые стали переходить к
исследованию количественной стороны данного явления. Значительный
шаг в исследовании количественных характеристик теплового
излучения, в частности, сделал шотландский физик Лесли. Он
установил, что количество 'испускаемых телом тепловых лучей
пропорционально повышению его температуры. Он также
обнаружил, что способность лучеиспускания различных тел различна.
Лесли, например, нашел, что наибольшей способностью
обладает сажа. Приняв лучеиспускательную способность сажи за 100,
он определил, что у бумаги эта способность равна 98, у льда —
85, у ртути — 20, у свинца (блестящего) — 19, у железа
(полированного)— 15, у олова, серебра, меди, золота — 12 и т. д.
Несколько позже опыты Лесли были повторены Меллони, который
получил примерно те же самые данные.
Отражение качественной, а затем и количественной сторон
исследуемого явления в процессе движения познания от
единичного к общему можно увидеть и на примере анализируемого
выше открытия Гальвани. Проводя свои опыты с сокращением
мускул лягушки при каса'нии скальпелем ее внутреннего
бедренного нерва, Гальвани прежде ©сего 'ставил своей целью уяснить,
что собой представляет это явление, т. е. стремился понять его
качественную сторону. Рассматривая указанное явление с этой
стороны, он, в частности, заключил, что оно представляет собой
не что иное, как своеобразный электрический разряд, который
получается в тот момент, .когда мускулы и нервы соединяются
64 Там же, стр. 315.
65 Там же, стр. 314—315.
287

металлическим проводником. Составив себе представление о
качестве наблюдаемого явления, Гальвани стал исследовать его
количественную сторону. Он брал проводники из различных
веществ и, прикасаясь ими к лягушке, заметил, что сила реакции
была различна. В частности, он установил, что особенно
сильными и энергичными сокращения мускул бывают тогда, когда
прикосновение осуществляется проводником, составленным из
двух различных металлов, например железа и меди или железа
и серебра, и когда проводник соединяется с землей.
Точно так же, когда Эрстед заметил новое, ранее никому не
известное явление, он, естественно, попытался уяснить, что оно
собой представляет, каково его качество. В ходе этого
исследования он выявил, что магнитная стрелка отклоняется то в одну,
то в другую сторону, в зависимости от того, где находится про-
иидник с током — над стрелкой или под нею — ив каком
направлении идет ток. В частности, он установил, что полюс
магнитной стрелки, над которым входит отрицательное
электричество в гальванический элемент, поворачивается на запад, а
полюс, под которым оно входит, поворачивается на восток. Он
также определил, что проводник с током действует на магнитную
стрелку через стекло, дерево, воду, смолу и другие вещества.
Уяснив в определенной степени качественную сторону данного
явления, Эрстед приступил к исследованию количественной
стороны. Опытным путем он, например, установил, что величина
отклонения магнитной стрелки зависит от силы тока, идущего
по проводнику, и расстояния, отделяющего проводник от
магнитной стрелки. С увеличением силы тока отклонение
увеличивается, с увеличением расстояния уменьшается.
Итак, история науки свидетельствует об истинности
ленинского положения о том, что на первой, начальной, стадии
развития познания осуществляется движение от единичного к общему
и в то же время от качества к количеству.
Следующей ступенью движения познания к сущности
В. И. Ленин считает выявление причинно-следственных связей,
установление «закона 'причины»66.
Положение В. И. Ленина о переходе к категории причинности
ьыражает внутреннюю логику развития познания.
Мы уже указывали, что познание идет от качества к
количеству. Выявляемые качественные и количественные
характеристики сначала представляются как вполне самостоятельные, не
зависимые друг от друга и лишь сосуществующие в объекте
(вещи, явлении). Но по мере дальнейшего развития познания
начинают улавливаться взаимосвязь и взаимозависимость
количества и качества, количественных и качественных характери-
66 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 314.
288

стик. Например, сначала качественные и количественные
характеристики теплового излучения представлялись как две
'самостоятельные, не связанные между собой группы свойств. Но в
ходе дальнейшего развития познания данного явления было
обнаружено, что качественные характеристики органически
связаны с количественными. Например, было установлено
(в 1800 г.— Гершелем, в 1886 г.— Ланглеем), что каждому виду
лучей соответствует своя особая »величина энергии.
Аналогичная картина наблюдается и в познании
электричества. Переход от качественных и количественных характеристик
к их взаимосвязи здесь особенно четко наметился в начале XIX в.
Известно, что з 1826 г. немецкий физик Ом выявил зависимость
сопротивления проводника от его длины и площади поперечного
сечения; в 1853 г. Рисе открыл зависимость выделявшегося в
проводнике тепла от количества электрического заряда; в это
же время Ленц и Джоуль установили зависимость количества
тепла, выделявшегося при прохождении электрического тока по
проводнику, от сопротивления проводника и времени и т. д.
С познанием взаимосвязи количества и качества люди
начинают осознавать, что качественные изменения обусловливаются,
порождаются количественными, что качественные различия —
результат количественных. Но то, что порождает другое,
обусловливает его появление, есть его причина; то же, что появляется,
обусловливается,— следствие. Познание людьми взаимосвязи
количества и качества, таким образом, подводит их вплотную к
выявлению новых моментов всемирной универсальной
взаимосвязи — причинности, а вместе с этим и к необходимости
формирования категорий причины и следствия.
Итак, познание идет от выявления качественных и
количественных характеристик как сосуществующих в вещи, явления
к их взаимосвязи, а через нее к причинности — более
глубокой и более общей связи сторон и явлений действительности.
Данная закономерность движения познания особенно четко
выражена у В. И. Ленина в двенадцатом элементе диалектики,
сформулированном в «Философских тетрадях», где он
указывает, что познание развивается «от сосуществования к
каузальности и от одной формы связи и взаимозависимости к другой,
более глубокой, более общей»67.
За причинностью у Ленина следуют категории:
«тождество», «различие», «противоположность», «противоречие»,
«основа» (основание).
Определяя ступени, которые проходит познание в своем
движении к сущности, он писал: «Понятие (познание) в бытии
(в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон
67 Там же, стр. 214.
19 Историко-философские очерки

причины, тождество, различие etc.)-»68. В другом месте
рассматриваемое звено взаимосвязи категорий представляется им
следующим образом:
«Тождество — различие — противоречие
(+Gegensatz \ (основание)...» 69.
в частности I
противоположность' /
Переход от категории причинности к категориям
«тождество— различие — противоречие — основание» является
естественным, он отражает действительный путь движения познания
к сущности.
В самом деле, с открытием причины того или иного
явления последнее объясняется, выводится из нее. В процессе
этого объяснения, выведения устанавливается тождество,
совпадение исследуемого явления с его причиной, но вместе с этим
выявляется и его различие, несовпадение с нею, его
несводимость к ней. Другими словами, обнаруживается, что не все
моменты, свойства явления объясняются данной причиной, что
в нем остаются моменты, стороны, свойства, которые не
выводятся из нее. Стремление объяснить эти моменты и свойства
приводит к открытию все новых и новых различных и
противоположных причин, вызывающих данное явление.
По мере накопления знаний отдельных сторон и причинно-
следственных связей исследуемого объекта возникает
необходимость в объединении всех этих сторон и связей в единое
взаимосвязанное целое, в объяснении их из единого принципа,
единого основания. Поиски основания, объединяющего и так
или иначе объясняющего все необходимые стороны и связи
исследуемого целого, приводят к выявлению основных
(определяющих) сторон, связей, отношений. Поскольку основные
(определяющие) стороны, связи, отношения определяют
формирование, функционирование, направление изменения и развития
всех других сторон соответствующего материального
образования, постольку, выявив их и приняв за исходное начало, мы
сможем шаг за шагом воспроизвести в сознании существую-,
щие взаимосвязь и взаимозависимость и других сторон,
сможем определить место, роль и значение каждой из них.
Правда, для того чтобы достигнуть последнего, необходимо
рассматривать все эти стороны не в статике, не как данные, а
в их возникновении и развитии. Но чтобы проследить и
прежде чем проследить развитие какой-либо стороны или всего
материального образования в целом, необходимо открыть и опре-
68 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 314.
69 Там же, стр. 123.
290

делить источник развития, движущую силу явления,
обусловливающую его переходы с одной стадии развития на другую.
Таким источником развития выступают противоречия, единство
и борьба противоположных сторон, тенденций, свойственные
всем явлениям и процессам действительности.
Таким образом, чтобы познать вещь в ее движении,
развитии, необходимо познать ее как единство противоположных
сторон. «Условие познания всех процессов мира в их
„самодвижении", в их опонтанейном развитии, в их живой
жизни,— писал В. И. Ленин,— есть познание их, как единства
противоположностей», ибо «развитие есть „борьба"
противоположностей» 70.
Так развивающееся познание вплотную подходит сначала
к необходимости раскрытия, а затем и к открытию источника
развития материальных образований, противоречий, присущих
всем вещам и явлениям объективной действительности.
Раскрыв противоречия, свойственные исследуемым материальным
образованиям, выделив из них главное и проследив его
развитие от 'низших стадий к высшим, а вместе с этим и развитие
противоречий и свойств, им обусловленных, мы воспроизведем
в сознании в системе понятий сущность данной области
явлений. Таким образом, познание сущности тех или иных явлений
происходит через выявление основы, вычленение основного,
решающего звена, раскрытие в нем противоположных сторон,
тенденций, а также борьбы между ними, прослеживание
развития борьбы этих противоположных сторон и обусловленного
ими развития других сторон и противоречий.
Примером данного этапа движения познания, ступени его
развития может служить познание Марксом сущности
капиталистической экономической формации. Маркс,
проанализировав различные стороны (отношения) капиталистического
общества, выделил основное простейшее отношение (обмен) товаров,
раскрыл связанные с ним и имеющиеся в нем противоречия и,
прослеживая их развитие, воспроизвел в сознании в виде
системы категорий все другие, обусловленные этим развитием
противоречия и свойства и тем самым представил
капиталистическую экономическую формацию, во-первых, в ее
возникновении и развитии, во-вторых, в диалектическом единстве всех
необходимых сторон, показав сущность этой формации.
Анализируя данный процесс познания Марксом капитали^
стического общества, В. И. Ленин писал: «У Маркса в
„Капитале" сначала анализируется самое 'простое, обычное,
основное, самое массовидное, самое обыденное, миллиарды раз
встречающееся, отношение буржуазного (товарного) общества;
обмен товаров. Анализ вскрывает в этом простейшем явлении
70 Там же, стр. 358.
19* 291

(в этой „клеточке" буржуазного общества) все противоречия
(resp. зародыши всех противоречий) современного общества.
Дальнейшее изложение показывает нам развитие (и рост //
движение) этих противоречий и этого общества, в 2
(сумме.— А. Ш.) его отдельных частей, от его начала до его
конца»71.
Переход от выявления отдельных причинно-следственных
связей, объяснения отдельных необходимых сторон
исследуемого объекта к воспроизведению в системе абстрактных
понятий их сущности путем выделения основного звена и
объяснения, исходя из него, всех других сторон исследуемого целого
можно проследить и на истории познания теплоты.
Во второй половине XIX в. был открыт целый ряд
причинно-следственных и других связей, характеризующих данную
область явлений, в частности закон Кирхгофа, указывающий на
зависимость испускательной и поглощательной способностей
тела от длины волны и температуры; закон Стефана-Больцмана,
указывающий на то, что полное излучение абсолютно черного
тела пропорционально четвертой степени его абсолютной
температуры; закон Вина, дающий возможность установить
распределение энергии при любой температуре и объясняющий,
почему с возрастанием температуры максимум интенсивности в
спектре все больше смещается к коротким волнам; закон,
открытый Рэлеем и Джинсом, устанавливающий, что
интенсивность излучения пропорциональна температуре и квадрату
частоты колебаний, и т. д.
По мере накопления знаний отдельных необходимых сторон
и связей (законов) теплового излучения стала все более
ощущаться потребность в объединении всех этих знаний, объяснении
этих сторон и связей из единого принципа, представлении их в
органической взаимозависимости. Реализация этой задачи
выпала на долю М. Планка. Он в 1900 г. установил общую
формулу, из которой вытекал названный его именем закон
излучения, включающий в себя другие формулы, касающиеся
излучения, как предельные случаи. При разработке этой формулы
Планк руководствовался тем, что излучения, испускаемые
телами, представляют собой противоречивое целое — единство
прерывного и непрерывного; они испускаются непрерывно, но в
виде отдельных порций, энергия которых пропорциональна
частоте колебаний испускаемых волн.
Это положение и явилось тем определяющим звеном, исходя
из которого Планк смог объяснить и объединить в единое
взаимосвязанное целое открытые ранее законы теплового
излучения, установить место и сферу действия каждого из них. Так,
например, он показал, что его формула для испускательной спо-
71 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 358—359.
292

сооности абсолютно черного тела в предельном случае длинных
волн необходимо переходит в формулу Рэлея, а в предельном
случае коротких волн совпадает с формулой Вина. Из формулы
Планка вытекает также закон Стефана-Больцмана и все другие
законы теплового излучения.
Объяснение из единого начала всех сторон исследуемого
объекта, представление их в естественной взаимосвязи и
взаимозависимости есть не что иное, как познание сущности этого
объекта. Планк, таким образом, осуществил переход от
выявления отдельных необходимых сторон и связей (законов)
теплового излучения к воспроизведению в сознании его сущности.
Итак, рассмотренные факты из истории науки
свидетельствуют о том, что выдвинутая В. И. Лениным последовательность
категорий: причинность — тождество — различие —
противоречие— основание — сущность, соответствует последовательности
выявления в процессе развития познания отражаемых этими
категориями всеобщих сторон и связей, а вместе с этим и
отражает закономерность движения познания от низших своих
ступеней к высшим.
После достижения сущности познание, по В. И. Ленину,
идет к причинности72. Что касается этого перехода, то здесь
имеются в виду переосмысливание и уточнение на основе знания
сущности исследуемого объекта имевшихся ранее
представлений о причинах тех или иных связанных с ним явлений. Дело в
том, что полученные на стадии движения познания к сущности
знания причин исследуемых явлений, как правило, ограничены,
не полны, не точны. И хотя они представляют собой
определенную ступень познания сущности исследуемого целого, они
неизбежно видоизменяются после ее уяснения. А если это так, то
практически не только причинность является ступенью познания
сущности, но и сущность служит ступенью познания
причинности.
Именно это имел в виду В. И. Ленин, включая «причинность»
в число категорий, предшествующих сущности, и в число
категорий, следующих за ней. «С одной стороны, — писал он по
данному поводу, — надо углубить познание материи до познания
(до понятия) субстанции, чтобы найти причины явлений. С
другой стороны, действительное познание причины есть углубление
познания от внешности явлений к субстанции» 73.
Правильность данной ленинской постановки вопроса
несомненна. В этом нетрудно убедиться, обратившись, в частности, к
истории развития познания электрических явлений.
В самом деле, открытие причин электризации, исчезновения
заряда при соединении между собой заряженных разноимен-
72 Там же, стр. 315.
73 Там же, стр. 148.
293

ными зарядами тел, причин электрической индукции, появления
гальванического тока, термоэлектричества, индукционного тока,
изменения электропроводимости и т. д. представляет собой
важнейшую ступень в познании сущности электричества, но
действительные причины всех этих явлений стали понятны только после
открытия электрона и уяснения на его основе сущности
электричества.
Точно так же выявление причин различных тепловых
явлений, в частности превращения тел из твердого состояния в
жидкое, изменения точек плавления и кипения,
теплопроводности и т. д., было существенным звеном в цепи, ведущей к
познанию сущности тепловых явлений. Однако последовательно
научное объяснение все эти явления получили лишь после
разработки так называемой механической теории теплоты, раскрывшей
действительную природу теплоты.
Мы проследили здесь намеченную В. И. Лениным
последовательность перехода познания от одной категории (ступени) к
другой в процессе его развития от явления к сущности и
обратно. Но достижением сущности и осмыслением на ее основе всего
Предшествующего знания не завершается движение познания.
Оно развивается дальше и переходит «от менее глубокой к более
глубокой сущности»74, «от сущности первого, так сказать,
порядка, к сущности второго порядка и т. д. без конца» 75.
Движение познания от сущности одного порядка к сущности
другого порядка представляет собой не что иное, как
периодическое изменение представлений о сущности исследуемого
предмета на основе новых открытий, выявления более глубоких его
сторон и связей.
Итак, познание, с точки зрения В. И. Ленина, начинает свой
путь с выявления определенного конкретного бытия (нечто) и
идет от единичного к общему и в то же время от качества к
количеству, от их сосуществования к -причинности, затем к основе
(через тождество, различие и противоречие), а от нее к
сущности, от сущности первого порядка к сущности второго порядка
и т. д. без конца.
Выявление ступеней развития познания и закономерностей
его движения от одной ступени .к другой имеет большое
методологическое значение; оно позволит разработать приемы и
методы научного исследования, соответствующие ступеням познания,
и выявить формы мышления, связанные с этими ступенями.
Вместе с тем решение всех этих задач будет представлять
собой дальнейшую конкретную разработку проблемы
совпадения диалектики, теории познания и логики.
74 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 214.
75 Там же, стр. 249.

Ill
Вопрос о природе понятия
в «Философских тетрадях» В. И. Ленина
Г. А. Давыдова
Анализируя и обобщая достижения предшествующего
развития философской мысли, В. И. Ленин большое внимание
уделял проблеме научного понятия как всеобщей формы
теоретического познания. Это и естественно. Знание природы понятия
необходимо для сознательного применения диалектического
метода.
Как показывает история науки, особенно современной,
только диалектико-материалистическое 'понимание понятий,
включающее в себя достижения предшествующей материалистической и
диалектической философской мысли, способно противостоять
агностическим и субъективистским концепциям о природе
понятия и послужить методологическим орудием научного познания
действительности. В данной статье предпринимается попытка
раскрыть основные, выделяемые и развиваемые В. И. Лениным
марксистские идеи в решении проблемы научных понятий.
В. И. Ленин отличал понятие как форму теоретического
познания от выраженных в слове общих представлений. Понятие
есть не просто некоторое общее представление, каким бы абст-
рактньш последнее ни было. Понятие связано с теоретическим
воспроизведением объекта, движением по его собственной,
объективной логике, моментом которого (движения) н является
научное понятие. Следовательно, о понятии, в отличие от
общего представления, речь может идти лишь в контексте
определенного теоретического исследования, лишь в познавательном
процессе оно раскрывает свои характерные особенности и
функции. В. И. Ленина интересует вопрос о понятии именно в этом
последнем смысле — 1как о теоретической абстракции,
воспроизводящей объективные связи познаваемого предмета.
Исследуя проблему понятия, В. И. Ленин ставил прежде
всего вопрос о его предметности (объективной содержатель-
295

ности). В истории философии этот вопрос был поставлен давно.
Анализируя историко-философский материал, В. И. Ленин
обращает внимание на подступы, подходы к решению этого
вопроса крупнейшими философами прошлого.
Опираясь на завоевания прогрессивной философской мысли,
В. И. Ленин дает критику современных ему
субъективно-идеалистических и позитивистских концепций, отрицающих предметный
характер широких научных обобщений, теоретических
абстракций.
Развиваемые В. И. Лениным идеи в рассматриваемой
области связаны с решением следующих существенных вопросов:
о предметности понятий, отображении в них движения и связи
их с чувственно данной реальностью, многообразием
единичного.
1. Общественная природа
предметного содержания понятий
Краеугольным камнем марксистского решения проблемы
понятия и лейтмотивом ленинского его толкования является
признание того, что в самом предметном мире объективно
существует тип специфической связи, фиксируемой научным
понятием. Такое понимание противостоит как
вульгарно-эмпирическому сведению понятий к фиксации сходного в чувственно
данных явлениях, так и кантианской и неокантианской
трактовкам понятия как специфически мыслительного синтеза,
обусловленного исключительно имманентной самодеятельностью
мышления.
На вопрос, существует ли объективно предмет
теоретического знания, т. е. реальность, адекватно воспроизводимая
систематически развитой теорией, целостной системой понятий,
марксистская философия отвечает утвердительно, тем самым
неразрывно связывая онтологический и гносеологический
аспекты проблемы понятия. Последняя не есть лишь «чисто
гносеологическая» проблема, касающаяся только «субъективной
формы» познания. Она есть одновременно и проблема
вычленения особого содержания действительности как предмета
теоретического знания.
Единство указанных аспектов в исследовании понятия
является традицией крупнейших философских концепций
прошлого. Здесь можно вспомнить древнегреческую философию в
лице таких ее представителей, как Демокрит, Платон, Аристотель.
Конспектируя гегелевские «Лекции по истории философии»,
В. И. Лен'И'н отмечал объективно-'предметную трактовку
содержания понятий как характерную для представителей
древнегреческой философской мысли. Значительная заслуга, например,
Платона в развитии философской мысли состояла в том, что он
296

с большой остротой поставил вопрос об особом предмете
теоретического знания. Если Платон абсолютизировал
несовпадение такого предмета с эмпирической реальностью, то тем
не менее он с равной силой подчеркивал, что предмет мысли
реально существует: содержание понятий, в том числе и самых
абстрактных, имеет объективный аналог, предметно по своей
природе, отражает не зависимую от сознания реальность.
В. И. Ленина особенно интересовали трудности, с которыми
сталкивалась такая интерпретация понятий. Как и где
существует абстрактное содержание понятий, например
математических? «Числа, где они? Отделенные пространством, обитают
ли они сами по себе в небе идей? Они не суть непосредственно
сами вещи, так как вещь, субстанция есть ведь нечто другое,
чем число,— тело не имеет никакого сходства с последним» ',—
выписывает В. И. Ленин, подчеркивая на полях важность
заключенной здесь постановки вопроса, поиска, наивного
недоумения, связанного с выявлением действительной трудности,
касающейся диалектического соотношения понятия и чувственно
данной реальности.
Древнегреческие философы столкнулись с фактом,
объяснить который они оказались не в состоянии, но который они
(в чем состоит их непреходящая заслуга) сформулировали как
сознательно выдвигаемую перед будущими поколениями
проблему,— с фактом невозможности свести содержание общих
понятий к чувственно фиксируемому содержанию. Где
чувственный аналог таких понятий, как «справедливое», «доброе»?
Видел ли ты их когда, осязал, обонял?—спрашивает Платон.
Понятия «равное», «величина» не могут быть выведены и
объяснены из чувственного опыта. Наоборот, они выступают, с
точки з<рвния Платона, исходными критериями, мерилами,
согласно которым производится соответствующая оценка данных
чувственного опыта. Как бы мы ни пытались сблизить
содержание общих понятий с чувственным материалом, всегда остается
«остаток», ре выводимый из отдельного опыта и из всей
совокупности огытов единичного индивида. Откуда этот «остаток»?
Платон ответил на этот вопрос теорией воспоминания.
Платоновская теория воспоминания в этом отношении представляла
интерес как первая попытка дать гносеологическую
интерпретацию, гносеологическое объяснение тому факту, что
индивидуальное человеческое сознание обладает некоторым
надындивидуальным содержанием, т. е. представляет не tabula rasa, a
относится к вещам сквозь призму некоторых понятий, которые
оно вспоминает и которые являются продуктом его прошлой,
доземной, жизни. За мистической оболочкой, в которую облек
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 247.
297

этот факт Платон, проглядывает гениальная догадка об
общественно-исторической природе мышления.
Трудности соотнесения понятийного и чувственного
содержания познания особенно остро выступили у Аристотеля,
который пытался разрешить их материалистически. Изучая
аристотелевскую «Метафизику», В. И. Ленин выделяет
напряженные поиски философа, связанные с решением проблемы
отношения общего и единичного, понятия и чувственной
реальности. Как существует общее: отдельно от чувственных вещей или
в них? — ставит вопрос Аристотель. Заключенную здесь
трудность можно выразить в форме антиномии: научное знание
направляется на общее, устойчивое; убеждение в том, что
объектом знания, мудрости служит некоторое инвариантное,
необходимое, не совпадающее с эмпирическим существованием
вещей, было безусловной предпосылкой научной и философской
мысли с начала ее формирования. Но если это общее
существует в чувственных вещах, то оно неизбежно разделяет общую
с ними судьбу текучего, изменчивого бытия. Искомая истина,
если она понимается как истина вещей (что, собственно, и
интересует науку) теряет те свои определения, которые только и
делают ее объектом науки. Не видя выхода из этой
антиномии, Аристотель приходил к идеалистическому истолкованию
содержания понятия как порождаемого самим разумом.
Но несмотря на то, что признание объективной
содержательности общих понятий было связано с колебаниями в
сторону идеализма (Аристотель), а иногда и с прямыми
идеалистическими выводами (Сократ, Платон), В. И. Ленин придавал
большое значение такой трактовке понятий, специально
выделяя ее, следя за ее развитием. Выписав из гегелевских
«Лекций» по поводу философии Анаксагора мысль об объективном
существовании разума в мире: «Этот закон, этот рассудок, этот
разум сам имманентен природе, есть сущность природы»2,—
В. И. Ленин отмечал содержащееся в этом идеалистическом
положении глубокое рациональное зерно. «NB,— пишет он на
полях,— родовое понятие есть „сущность природы", есть
закон»3.
Всеобщее объективно существует. Вопрос лишь в том, как
оно входит в чувственное, каким образом субъектом всеобщего
оказываются материальная действительность, чувственно
данные предметы. Этого античная философия раскрыть не могла.
Разбирая гегелевскую интерпретацию аристотелевской
философии, В. И. Ленин снова подчеркивает важность предметного
понимания понятий: «„В природе" понятия не существуют „в этой
2 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 263.
3 Там же.
2*8

свободе" (в свободе мысли и фантазии человекаИ). „В
природе" они, 'понятия, имеют „кровь и плоть".— Это превосходно!
Но это и есть материализм» 4.
Однако проблема предметности понятия не сводится к
вопросу, отражает ли понятие какое-либо объективное
содержание или нет. Если понятие не выделяется принципиально в
качестве особой формы познания из ряда представлений и
трактуется просто как отражение общего в вещах, исчезает сама
проблема понятия. Философская мысль потому и выдвинула
проблему понятия, что она с самого начала была связана с
фиксацией особого типа объективного содержания, которое не
могло быть непосредственно выведено из опыта и совокупности
всех опытов отдельных людей.
Проблема понятия ставилась как проблема истины
явлений, истинного бытия вещей. Поэтому постановка ее
неразрывно связана с различением истинной и неистинной
действительности. Истина, например, у Демокрита, Платона, Аристотеля
была не только гносеологическим, но и онтологическим
определением: истинность того или иного высказывания означала,
что выражаемое им содержание действительно существует, и в
этом смысле мера истины понималась как мера бытия. Такая
трактовка истины была связана со своеобразным, характерным
и для демокритовского и для элеатско-платоновского
направлений рационализмом, в форме которого древнегреческая
философия реализовывала бессознательно принимаемый ею
принцип тождества мышления и бытия: мышление адекватно
отражает мир потому, что мир сам, по природе овоей, логичен,
согласуется с принципами рационального познания. Таким
образом, и познаваемость мира выступала онтологической
характеристикой, определением самого сущего — мир должен быть
таким, чтобы его можно было мыслить.
Иными словами, понятие выступает как отражение не
всякого объективного содержания, не всякого общего, но такого
общего, которое составляет сущность вещей. В. И. Ленин
выписывает из гегелевских «Лекций»: «Общее есть скудное
определение, каждый знает об общем, но не знает о нем, как о
сущности»; он замечает при этом на полях: «NB: „общее" как
„сущность"» 5.
Идея понятия как истины и животворящей души всего
существующего получила наиболее полное развитие в
гегелевской философии.
Опираясь на завоевания предшествующей философской
мысли, В. И. Ленин и ставил вопрос о понятии как о всеобщей
форме истинного познания. Ведь вообще-то говоря, предметно
4 Там же, стр. 280.
5 Там же, стр. 265.
299.

любое представление. Даже для самых ложных и
фантастических представлений можно найти объективный прототип, ту
реально существующую видимость, отражением которой эти пред*
ставления являются. Поэтому понятие отличается от
представления не тем, что первое предметно, а второе нет, а тем, что
первое сводит явление к существенному. Оно может
фиксировать и видимость, но именно как видимость, выводя ее в
качестве закономерного результата определенных необходимых
связей. «...Философия должна быть не рассказом о том, что
совершается, а познанием того, что в нем истинно»6,—
цитирует В. И. Ленин Гегеля, а далее дает свою классическую
формулировку задачи науки: «Теоретическое познание должно
дать объект в его необходимости, в его всесторонних
отношениях, в его противоречивом движении an-und für-sich»7.
Но что такое это истинное, существенное бытие вещей?
В лице Сократа античная философия подошла к мысли о
том, что это бытие во всяком случае не безразлично для
человека. Понятие блага как верховного общезначимого
ценностного критерия втягивало мир вещей в человеческий мир,
выявляло его человеческое содержание. Гносеологический принцип
Протагора «человек есть мера всех вещей» выдвигал
потребности и способности человека мерилом «существенности»
вещей, которая раскрывается в роли и функциях последних
внутри человеческой деятельности. Платон, гипостазировав идеи
в качестве сущностей вещей, тем самым сделал их сущностью
некоторое общественно развитое и общественно
профильтрованное содержание, закрепленное в понятийном и
категориальном аппарате мышления.
Конечно, все эти догадки о социальной
детерминированности сущностного бытия вещей носили в античной философии в
основном бессознательный характер и их не следует
преувеличивать. Но дело в том, что сама постановка вопроса о
предметности понятийного (не сводимого к чувственному
материалу) содержания объективно подрывала попытки понять
познание как сугубо индивидуальный процесс, осуществляемый
отдельным индивидом в непосредственном общении с
природой, и побуждала философскую мысль к ответу на вопрос об
источнике этого содержания и о том, как оно входит в
человеческое сознание.
Линия поиска объективного аналога содержания понятий
получает особое развитие ib немецкой классической
философии.
В. И. Ленин, анализируя историко-философский материал,
выявлял эту связь предметного толкования понятий с подхо-
6 В. И. Ленин. Сочинения, т, 38, стр. 162.
7 Там же, стр. 203.
300

дом к раскрытию их общественно-исторической природы.
Содержание понятия не может быть выведено из чувственно
данного материала не только потому, что оно отражает связь,
которая в чувственных вещах непосредственно не дана, скрыта,
но прежде всего потому, что эта отражаемая понятием связь
выявляется, раскрывается как существующая лишь внутри
социальных связей вещей, внутри их общественного бытия как
предметов и условий человеческой деятельности. То
существенное бытие вещей, которое отображается понятием, не есть
первозданно природное, а есть общественно воссоздаваемое их
бытие. Поэтому отражаемая понятием связь не исчерпывается
никаким эмпирическим аналогом; она гораздо шире, содержит
в себе тот «остаток», не выводимый непосредственно из
предмета (социальные опосредования предмета), который не могла
объяснить домарксистская материалистическая философия и
который по-своему объяснял идеализм.
Как раз в социальной природе понятия сконцентрированы
существенные трудности проблемы понятия, которые умело
использовал идеализм, абсолютизируя не объяснимую из
предмета самого по себе специфичность содержания и
относительную самостоятельность понятий. В социальной природе
понятия лежит «тайна» его предметности.
В этом отношении богатый материал давала гегелевская
философия. В ходе ее анализа В. И. Ленин внимательно
прослеживал, как подходил Гегель, обосновывая объективность
категорий и понятий, к раскрытию их
общественно-исторической природы. Отметив на полях: «Категории логики и
человеческая практика»8, В. И. Ленин подробно анализирует это
соотношение. Понятия отражают способы практической
деятельности человека (миллиарды раз повторяющейся), выражают
формы его деятельности, которая в своей основе, источнике и
конечном итоге всегда есть яреджетяо-преобразующая деятельность.
Понятия отражают такое содержание, которое составляет
предметное условие объективно-целесообразной деятельности
людей. Это содержание, нося безусловно объективный характер
(иначе оно было бы препятствием к осуществлению целей), в
то же время выявляется как таковое лишь в контексте
социального отношения людей к вещам, выступает как
социальная функция вещи и потому может быть понято и выведено
только с учетом последней.
«Мысль включить жизнь в логику,— отмечал В. И.
Ленин,— понятна — и гениальна — с точки зрения процесса
отражения в сознании (сначала индивидуальном) человека
объективного мира и проверки этого сознания (отражения) прак-
• Там же, стр. 181.
301

ти'кой...» 9. Но это значит включить жизнь в логику? Это
значит отойти от абстрактно-онтологического толкования
категорий и понятий как лишь отражения объективных связей
вещей и раскрыть их содержание в связи с формами
предметной деятельности человека, в связи с исторически
определенным социальным контекстом, внутри которого они
функционируют.
В. И. Ленин исключительно высоко оценивал идею
общественной природы сознания и познания, так как она подрывала
самую глубокую, скрытую и наименее уязвимую основу
идеалистических систем. Он выписал слова Гегеля: «То, что для
меня должно быть истиной, справедливостью, есть дух от моего
духа. Но то, что дух таким образом творит из самого себя, что
он считает таковым, должно произойти из него, как всеобщего,
как духа, действующего в качестве всеобщего, а не из его
страстей, интересов, прихотей, капризов, целей, склонностей
и т. д.», и дал их характеристику: «Умный идеализм ближе к
умному материализму, чем глупый материализм.
Диалектический идеализм вместо умный; метафизический, неразвитой,
мертвый, грубый, неподвижный вместо глупый» 10.
В чем состояла созерцательность домарксовского
материализма, обусловившая его «неумение применить диалектики к
Bildertheorie, к процессу и 'развитию познания»? п. Ведь до-
марксовские материалисты отнюдь не отрицали факта
активного воздействия человека на мир, факта подчинения человеком
стихийных сил природы. Наоборот, произведения великих
материалистов были проникнуты пафосом восхищения человеком
как преобразователем природы, пафосом утверждения
безграничной силы его разума, покоряющего естественные силы на
благо человечества. Но все дело в том, что отношение человека
к природе рассматривалось, как правило, натуралистически, с
точки зрения необходимости удовлетворения его естественно-
природных потребностей, т. е. ни потребности человека, ни его
деятельность, ни предмет ее (природа) не рассматривались в
их социальной обусловленности и детерминированности.
Отношение человека.к вещам природы бралось как
изначально заданное и непосредственное, тогда как это отношение
есть продукт социального развития и опосредова-но
общественными связями между людьми. Сами предметы природы входят
в сферу человеческой деятельности, поскольку они оказываются
соответствующими общественно-развитым потребностям, т. е.
m известном смысле как бы полагаются последними. Эту
общественную реальность материальных вещей, социальную де-
9 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 193.
10 Там же, стр. 271.
11 Там же, стр. 360.
302

те/рминированность природы как предмета человеческой
деятельности гениально угадал Гегель, мистически выразив в
форме самополагания абсолютной идеей имманентно заложенного-
в ней содержания. Но тем самым он выдвинул идею, которая
объективно означала конец идеализма.
Раскрытие общественной природы предметной деятельности
человека давало возможность понять, каким образом она
лежит в основе формирования духовных способностей (и, в
частности, форм познавательной деятельности), давало возможность
вывести из материального источника то, что раньше
объяснялось с помощью мистических и сверхприродных причин.
«Объективный (и еще более абсолютный) идеализм зигзагом
(и кувырком) подошел вплотную к материализму, частью даже
превратился в него»,12 — оценивал В. И. Лени« гегелевский
идеализм.
Сравнивая принцип Протагора «человек мера всех вещей»
с принципом Сократа «человек, как мыслящий, есть мера
всех вещей», В. И. Ленин отметил на полях: «Оттенок!»13.
Конечно, этот оттенок мог заиграть в полную меру только два с
лишним тысячелетия спустя — после Гегеля, когда была рас
крыта общественная природа мышления. Человек оказывается
мерой всех вещей в силу того, что воспроизводит в способах
своей деятельности с вещами всеобщие формы существования
и развития самих вещей. Эти всеобщие формы только в
человеке, в его деятельности выступают в чистом виде, как таковые,
• и постольку можно сказать, что в человеке природа,
объективный мир соотносятся со своей собственной мерой. «Воля
человека, его практика, — пересказывает В. И. Ленин Гегеля,—
сама препятствует достижению своей цели... тем, что отделяет
себя от познания и не признает внешней действительности за
истинно сущее (за объективную истину). Необходимо
соединение познания и практики»14.
Это соединение необходимо не просто для проверки
правильности познания. Оно не является некоторым завершающим
этапом, вступающим в действие после осуществления
познания. Оно обусловливает самую возможность познания, так как,
только выступив субъективно как человеческая чувственная
деятельность, предмет может быть 'Воспроизведен в
общественно-развитых формах познания. Только внутри деятельности
материальный предмет обретает способность выступать
идеально, переходить в идеальное. Практика (как общественная
материально-предметная деятельность) является той живой
12 Там же, стр. 273.
13 Там же, стр. 271.
14 Там же, стр. 208.
303-

субстанцией, внутри которой растворяется абстрактная
противоположность субъективного и объективного, идеального и
материального, мышления и бытия. «...Человеческое понятие эту
объективную истину познания „окончательно" ухватывает,
уловляет, овладевает ею,— писал В. И. Ленин,— лишь когда
понятие становится „для себя бытием" в смысле практики» 15.
Как это понять?
Практика является «для себя бытием» понятия в том смысле,
что в ней познание, понятие обретают плоть и кровь,
становятся непосредственной реальностью в способах предметной
деятельности и ее результатах — целесообразно созданных
предметах. Именно в практике всеобщее обладает одновременно и
непосредственной действительностью. Но это лишь одна сторона
дела. Другая сторона (которую, собственно, и выделяет
В. И. Ленин) состоит в том, что сам объективный предмет,
став предметом и орудием человеческой деятельности,
становится плотью и кровью понятия, непосредственным его
существованием. Тем самым проблема трансцендентного и
имманентного получает естественное разрешение, снимаются
непреодолимые трудности, связанные с вопросами: как сознание может
выйти из себя, чтобы перейти к тому, что лежит вне его? Как
предмет, находящийся вне сознания, может войти в него?
Практика и выступает как та субстанция, то общее измерение, в
котором диалектически снимается противоположность «внутри»
и «вне» и в котором мышление и бытие, понятие и предмет
оказываются соизмеримыми, могут сопоставляться и взаимо-
переходить друг в друга.
В связи с проблемой объективности понятий В. И. Ленин
анализировал гегелевскую критику кантовской философии,
отмечая ее меткость, проницательность и актуальность для
борьбы с позднейшими субъективно-идеалистическими
концепциями.
Кантовская гносеологическая концепция выросла в свое
время как своеобразная попытка преодоления трудностей,
которые односторонне фиксировали предшествующие и
современные Канту философские, теории. В центре гносеологических
споров стояла проблема объективности знания, познаваемости
вещей. Материализм отстаивал точку зрения, что чувственность
осуществляет непосредственную связь с вещами самими по
себе; с помощью органов чувств человек проникает к скрытым
связям вещей, отражая вещи такими, каковы они есть. Кант,
идя от Юма, выдвинул возражение, состоящее в том, что
признание объективного существования вещей еще не доказывает
объективности знаний о них. В чем доказательство того, что
15 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 203.
304

вещь сама по себе такова, каково наше понятие о ней, что
понятие адекватно отображает вещь? Мы имеем дело,
заключал Кант, только с миром вещей, как они существуют для нас,
а существующее для нас обусловлено априорными формами
чувственного созерцания и рассудка.
Опыт, действительно, предполагает более или менее
сознательное оперирование определенными понятиями, относящимися
к нему не как вытекающее из него, а как привносимое в него
субъектом из своего сознания. Опытное познание, включенное
в общий процесс человеческой деятельности, всегда
обусловлено принадлежащими субъекту формами, средствами
познания— категориальным и понятийным аппаратом. Кантовский
априоризм и фиксирует в мистифицирующей форме этот вполне
реальный факт4. Категориальный и понятийный аппарат
мышления интерпретируется Кантом как имманентное достояние
субъекта, абсолютно не связанное с внешним миром по своему
происхождению. А потому этот понятийный аппарат не
соединяет познание с вещами, а разделяет их, выступает
принципиально непреодолимой преградой, ограничивающей познание
субъективно определенным миром явлений.
Кантовский априоризм нельзя было просто отбросить,
поскольку он фиксировал реальную видимость хода познания. Его
можно было преодолеть только на пути раскрытия того
действительного процесса, результаты которого Кант
мистифицировал. По этому пути и пошел Гегель, раскрыв общественно-
историческую природу человеческого познания, истинную
природу понятий, как общественно-исторических образований, к
которым приобщается и которыми овладевает индивид в
процессе образования и обучения, ко которые формируются за его
спиной всем ходом общественного развития. Гегель не просто
противопоставил кантовской агностической точке зрения свой
взгляд, состоящий в признании объективной предметности
понятий; он указал тот единственно верный путь, идя по
которому можно действительно доказать объективность
человеческого познания, объективную предметность понятий. Поэтому
В. И. Ленин и повторяет слова Энгельса, что главное против
Канта сказано уже Гегелем, насколько это возможно с
идеалистической точки зрения 16.
Гегель решительно выступал против агностицизма Канта,
отстаивая идею объективности понятий. «Гегель за
познаваемость вещей в себе»17,— подчеркивал В. И. Ленин на полях.
Приведя слова Гегеля: «Предмет, каков он без мышления и без
понятия, есть некоторое представление или даже только назва-
16 Там же, стр. 159.
17 Там же, стр. 163.
20 Историко-философские очерки 305

ние; только в определениях мышления и понятия он
есть то, что он есть» 18,— В. И. Ленин отметил на полях: «Это
верно!»
На вопрос, возможно ли соответствие понятий вещам, до-
марксовский материализм отвечал: возможно, так как
сознание непосредственно, зеркально отражает вещи, как они
существуют; достаточно очистить зеркало своего познания от
чуждых ему наносов (идолы у Бэкона, страсти у Гельвеция
и т. п.), чтобы получить истинное познание вещей.
Кант отвечал: невозможно, так как нет непосредственной
связи сознания с вещами, эта связь опосредована
имманентными субъекту формами чувственного созерцания и рассудка;
мы имеем дело только с субъективно определенным миром
явлений.
Диалектический материализм, ассимилировавший
теоретические завоевания гегелевской философии, отвечает: возможно
благодаря тому, что сознание относится к вещам сквозь
призму предметно-преобразовательной деятельности, идеально
выражаемой и закрепляемой исторически складывающимися
формами познания. Доказательство адекватности понятий
материальному миру лежит не в вещах самих по себе и не в
сознании, а в их единстве, непосредственно осуществляющемся
в практике.
Иными словами, если метафизический материализм
доказывал объективность понятий, объявляя их непосредственными
копиями с вещей, если Кант доказывал объективность понятий
(категорий рассудка), объявляя их априорными, то
диалектический материализм доказывает объективность понятий,
раскрывая их природу как теоретических продуктов общественно-
исторической практики человечества, как кристаллизацию
совокупного человеческого опыта, отражающую определенную
ступень материально-практического овладения миром.
Характерный софизм, используемый всей идеалистической
философией (и не преодоленный Гегелем) состоял в
признании само собой разумеющимся того факта, что нечто
существует для человека лишь постольку, поскольку оно существует
для его сознания, поскольку оно воспринимается,
представляется, мыслится человеком. Но вещи существуют для
сознания, разумеется, в соответствующей ему форме идеального
образа. Мир испаряется, идеализуется, одухотворяется. Кант
спасал реальность вещей, сделав их недоступными сознанию,
непознаваемыми, ибо как только они выступают для
сознания, они превращаются в простые представления, в
бесплотных духов чувственного созерцания и рассудка. Марксистская
18 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 217.
306

философия разоблачила этот софизм, связав его с основной
ограниченностью всей предшествующей философии —
созерцательностью, в силу которой за истинно человеческое
отношение к вещам 'признавалось только теоретическое отношение.
Но, как показал Маркс, люди начинали свою историю не с того,
что стояли в теоретическом отношении к вещам, а с того, что
практически потребляли и преобразовывали их. Чтобы вещь
выступила для человеческого сознания, она должна выступить
как предмет деятельности.
Эту идею, что мир для человека, человеческий мир,
выступает как предмет человеческой деятельности, В. И. Ленин
считал величайшим завоеванием философской мысли. Ошибкой
домарксовского материализма было то, что для него
объективная действительность существовала лишь в форме природных
вещей. С точки зрения марксистской философии, субъект
познания выступает как активное начало: он в известном смысле
сам творит объект познания, полагая его своей деятельностью,
развивающимися в ходе ее общественными потребностями.
«Это понятие ( = человек),— пересказывает В. И. Ленин
Гегеля,— есть стремление реализовать себя, дать себе через себя
самого объективность в объективном мире и осуществить
(выполнить) себя... В практической идее (в области практики)
это понятие как действительное (действующее?) противостоит
действительному» 19.
Иными словами, природа в ее первозданности — не един-
. ственная объективность. Очеловечивая мир, человек создает
человеческую объективность, человеческую природу,
человеческую историю природы; реализованное понятие как
действительное противостоит действительному.
Раскрытие практической обусловленности познания
поставило проблему предметности понятия на почву историзма.
Понятия, категории, с точки зрения марксизма,— не изначально
данные, неизменные структурные элементы сознания, а
исторически возникшие и исторически развивающиеся формы
познавательного процесса, ступеньки бесконечного движения познания.
Как одна из ступенек движения понятие абстрактно; но,
поскольку оно не вырывается из общего хода движения познания,
не рассматривается как нечто самодовлеющее, абсолютное, а
берется в неразрывной исторической связи с общим процессом
развития познания, оно конкретно, как конкретно человеческое
познание в целом. «Человеческие понятия субъективны в своей
абстрактности, оторванности, но объективны в целом, в
процессе, в итоге, в тенденции, в источнике»20.
19 Там же, стр. 204.
20 Там же, стр. 199.
20* 307

Марксистское решение проблемы предметной
содержательности понятий давало возможность под новым углом зрения
оценить борьбу таких традиционно противостоящих друг другу
линий в философии, как эмпиризм и рационализм. Эмпиризм
отрицал принципиальную несводимость содержания
абстрактных понятий к чувственно данному материалу. Рационализм
признавал такую несводимость, видя источник всеобщего
содержания понятий в самом разуме. Эмпирическая трактовка
понятий логически неизбежно порождала тенденцию отрицания
общих понятий как таких, которые нельзя оправдать, исходя из
эмпирических данных, и которые поэтому объявлялись или лишь
названиями, или произвольными конструкциями. Со второй
половины XIX в. это естественное развитие эмпиризма в
буржуазной философии выразилось в форме появления
позитивистских теорий, для которых характерно именно отрицание
предметности абстрактных понятий, научных обобщений.
Но дело не только в этом. Убеждение, что можно и должно
вывести содержание любого понятия из непосредственного
опыта, предполагало рассмотрение познавательного процесса
как деятельности отдельного индивида, осуществляющего ее
на основе своих естественноприродных возможностей.
Эмпирическая линия в философии, несмотря на свои несомненные
заслуги в пробуждении и развитии положительных наук, в
исторической перспективе оказывалась тупиком, так как не
содержала идей, подготавливающих развитие
общественно-исторического взгляда на познание.
Наоборот, признание объективной содержательности
абстрактных понятий, несмотря на то, что оно получало, как
правило, идеалистическое истолкование (если оно не из опыта, то
следовательно, от бога — отвечали философы-идеалисты),
сыграло в историческом развитии философии положительную
роль тем, что направляло философскую мысль на поиски
путей формирования этого всеобщего, надындивидуального
содержания. И платоновская теория воспоминания, и
декартовские божественные зерна в интеллекте, и кантовский
априоризм мистически фиксировали не что иное, как общественную
реальность познания, общественно-детерминированный
характер познавательной деятельности.
То, что человек относится к миру не непосредственно, а
сквозь призму не им созданного и не им управляемого
категориального и понятийного аппарата, выступало как
божественная или идеальная предопределенность его деятельности.
Но и «пена есть выражение сущности». Конкретное
исследование этой видимости давало возможность постепенно
раскрывать то, видимостью чего она является, действительный
процесс, который в конечном счете и объяснит ее именно как
видимость.
308

Рационалистическая линия в философии неслучайно нашла
свое завершение (как высший взлет, в котором она себя
исторически исчерпала) в гегелевской философии, которая явилась
одним из теоретических источников марксизма. Отметив на
полях: «К вопросу об истинном значении Логики Гегеля»,
В. И. Ленин специально выделяет гегелевское обоснование
объективности познания и его формы — понятия. «Образование
(абстрактных) понятий и операции с ними,— резюмирует
В. И. Ленин, — уже включают в себе представление,
убеждение, сознание закономерности объективной связи мира...
Уже самое простое обобщение, первое и простейшее
образование понятий (суждений, заключений etc.) означает познание
человека все более и более глубокой объективной связи мира.
Здесь надо искать истинного смысла, значения и роли
гегелевской Логики. Это NB»21. И далее замечает: «Плеханов
критикует кантианство (и агностицизм вообще) более с вульгарно-
материалистической, чем с диалектически-материалистической
точки зрения, поскольку он лишь a limine отвергает их
рассуждения, а не исправляет (как Гегель исправлял Канта) эти
рассуждения...» 22.
Исправить рассуждения кантианца, махиста и т. д.— это и
значит показать те реальные стороны и моменты
познавательного процесса, односторонним раздуванием и распуханием
которых являются критикуемые концепции.
Трудности, связанные с проблемой понятия, были особенно
благодатной почвой для идеалистических спекуляций.
Самостоятельное, как будто независимое существование содержания
абстрактных понятий порождало иллюзию их отдельного
существования в самом предметном мире. Всеобщее содержание,
отраженное человеческим сознанием, таким образом,
гипостазировалось и переносилось в объективный мир в качестве прообраза
или демиурга тех единичных вещей, от которых оно было
абстрагировано. В этом состоит, отмечал В. И. Ленин, один из
«естественных» источников идеалистических концепций.
«Идеализм 'первобытный: общее (понятие, идея) есть отдельное
существо. Это кажется диким, чудовищно (вернее:
ребячески) нелепым. Но разве не в том же роде (совершенно в том
же роде) современный идеализм, Кант, Гегель, идея бога?
Столы, стулья и идеи стола и стула; мир и идея мира (бог);
вещь и „нумен", непознаваемая „вещь в себе"; связь земли и
солнца, природы вообще — и закон, Àôyoç, бог. Раздвоение
познания человека и возможность идеализма ( = религии) даны
уже в первой элементарной абстракции...»23.
21 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 169—170.
22 Там же.
23 Там же, стр. 370.
309

Возможность выделения общего содержания столов, стульев,
домов и т. п. и гипостазирования этого содержания
обусловлена тем, что для отдельного индивида идеи стола, дома и т. п.
имеют не меньшее (а даже большее) объективно-реальное
значение, чем единичные столы и дома. Ведь идеи вещей (их
понятия) существуют вполне объективно и реально в формах
деятельности, которые навязываются отдельному индивиду с
железной необходимостью (поскольку он включен в
определенный социальный организм), в исторически сложившихся
способах общественного потребления вещей, в материализованных
продуктах совокупной человеческой культуры.
Эту общественную реальность вещей, адекватно
выражаемую их понятиями, идеями, угадал в свое время Платон,
объявив идеи прообразами, творцами единичных вещей,
постулировав первичность общего по отношению к приобщающемуся
к нему единичному. Платон здесь абсолютизировал опять-таки
кажущуюся сторону общественного бытия человека, как она
выступает с точки зрения отдельного индивида, который и на
самом деле действует, производит вещи, мыслит, чувствует,
оценивает, поступает согласно нормам, которые не им
созданы, но которые он обязан принять, чтобы жить,— нормам,
которые в его индивидуальной деятельности выступают
первичными, определяющими условиями.
Традиционное для идеалистической философии
противопоставление единичного общему и всеобщему как тому, что
порождает и определяет единичное, было подорвано раскрытием
общественной природы всеобщего как исторического продукта
материально-предметной человеческой деятельности. Тем самым
были созданы предпосылки для положительного разрешения
проблемы понятия. Обоснование общественно-исторической
природы понятий дало возможность раскрыть тайну источника их
абстрактного (не выводимого из опыта) содержания, тайну их
предметной истинности и более высокой, по сравнению с
единичной >вещью, реальности.
Проблема понятия не исчерпывается раскрытием их
общественной природы как формы познавательной деятельности,
идеально воспроизводящей формы предметно-практической
деятельности. Она включает ряд вопросов, которые могут быть
решены лишь на основе учета общественной природы понятий.
Вместе с тем эти вопросы имеют свое особое содержание, без
исследования которого раскрытие данной проблемы остается
неполным. Это — вопросы о выражении в понятиях движения
и связи понятия с единичными вещами. К их рассмотрению мы
и перейдем.
310

2. Выражение движения в понятиях
Вопрос о выражении в понятиях движения — один из
центральных в «Философских тетрадях» В. И. Ленина.
Древние софисты и скептики отрицали возможность
истинного познания на том основании, что истина должна быть чем-
то устойчивым, а ничего устойчивого нет: все преходяще,
единично, текуче. Они отрицали истину, так как полагали, что
самое понятие ее несовместимо с изменяемостью вещей. «Все
обладает лишь относительной истиной»,—цитирует В. И.
Ленин гегелевское изложение взглядов Протагора, отмечая на
полях: «релятивизм софиста»24.
Подобные же философские направления существуют и в
современной буржуазной философии, например общая
семантика. Представители этого направления (Кожибский, Хайакава
и др.), исходя из понимания действительности как непрерывно
изменчивого динамического процесса, отрицают возможность
ее адекватного отражения в статических понятиях.
Понятия, как выражающие некоторое устойчивое,
общественно зафиксированное, общезначимое содержание,
неспособны, с их точки зрения, отобразить вещи и явления так, как они
существуют: в их неповторимом своеобразии и неуловимых
изменениях. Однако подобные точки зрения, несмотря на их
живучесть, выражают лишь внешние, поверхностные
противоречия познавательного процесса.
Соответствующую оценку фиксируемых ими
«непреодолимых» трудностей дали уже античные философы. В. И. Ленин
приводит излагаемый Гегелем анекдот о том, как Диоген
(циник из Синопа) опровергал движение ходьбой. «...Когда
один ученик,— цитирует В. И. Ленин,— был удовлетворен этим
опровержением, Диоген стал его бить палкой потому, что, так
как учитель спорил с основаниями, то он и возражения ему
должен был представить также основательные. Поэтому не
следует удовлетворяться чувственной достоверностью, а
необходимо понимать» 25.
Действительная проблема, поставленная еще на заре
развития науки и философии, состояла не в том, как отразить
бесконечную неуловимую смену непосредственно воспринимаемых
явлений, а в том, чтобы отобразить движение как выражение
существенных определений вещей.
Зенон, отрицавший существование движения на основании
его противоречивости, а значит, по его мнению, и немыслимо-
24 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 267.
25 Там же, стр. 252.
311

сти, имел в виду совсем не чувственно воспринимаемое
движение, а такое, которое могло бы стать объектом мысли,
теоретического знания, т. е. движение как истину вещей. Приведя
слова Гегеля: «Движение Зенон рассматривал по
преимуществу объективно диалектически», В. И. Ленин пояснял: Зенон
и не думал отрицать движение как чувственную достоверность,
вопрос стоял лишь об истинности движения 26. Великий
диалектик древности Гераклит отличал движение, понимаемое им как
ритм, порядок, участь, всеобщий Логос (закон) мироздания и
познаваемое лишь разумом, от чувственно воспринимаемой
смены явлений.
«Вопрос не о том, есть ли движение, а о том, как его
выразить в логике понятий» 27,— сформулировал В. И. Ленстн
объективно поставленную зеноновскими апориями проблему. Но
для этого движение должно быть понято объективно
диалектически, а не так, как оно понималось скептиками и софистами
(в субъективно-эмпирическом плане как непосредственно
фиксируемая достоверность).
Следовательно, гносеологическая проблема отображения
Овижения в понятиях органически связана с онтологической
проблемой понятия движения. «Понять значит выразить в
форме понятий»28,— приводит В. И. Ленин гегелевскую мысль.
Понять, что представляет собой движение, и означает
выразить его о форме понятий. Онтологическое содержание
проблемы движения предопределяет разрешение гносеологической
проблемы выражения его в понятиях. Но это значит, что если
само движение понято как противоречие, как «единство
противоречий»29, то проблема понятийного выражения его есть
проблема воспроизведения в мышлении противоречия. Так
ставил вопрос В. И. Ленин, опираясь на могучую диалектическую
традицию от Гераклита до Гегеля и Маркса.
Почему Зенон отрицал существование движения? Именно
потому, что он обнаружил его объективную противоречивость,
тогда как античная философия не располагала еще
адекватным логическим аппаратом для понятийного воспроизведения
противоречия. Для Зенона движение было не истинным именно
потому, что было не мыслимым (с точки зрения
господствовавших логических канонов).
Наоборот, Гераклит выдвинул идею всеобщего движения
как «принципа всего сущего». Движение, с его точки зрения,
выражает истинное бытие вещей, постигаемое разумом. Значит>
26 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 252.
27 Там же.
28 Там же, стр. 253.
29 Там же.
312

движение можно мыслить, можно выразить в понятиях?
Посмотрим, каким образом Гераклит отображает в понятиях
движение. Может быть, он отрицает противоречивость его? Тогда
все трудности снимаются: стрела находится в данный момент
здесь, в следующий момент — там, нет никакого противоречия
и, следовательно, нет особой проблемы воспроизведения
движения.
Однако мы видим обратную картину. Гераклит нашел
способ отобразить движение, не отрицая его объективной
противоречивости, а как раз наоборот — на основе ее утверждения
и констатации. «Здесь перед нами открывается новая земля;
нет ни одного положения Гераклита, которого я не принял бы
в свою Логику»,— выписывает В. И. Ленин гегелевскую
характеристику Гераклита. «Гераклит говорит: все есть становление;
это становление есть принцип. Это заключено в выражении:
бытие столь же мало есть как небытие» 30.
Гераклит — величайший диалектик всех времен, так как он
угадал единственно возможный способ адекватного
изображения движения в понятиях. При условии признания
объективной противоречивости движения нет иного способа изобразить
его в мысли, как через единство противоположных
определений. «В абстрактных понятиях (и в их системе) нельзя иначе
выразить принцип движения, как принципом тождества
противоположностей»31,— 'подчеркивал В. И. Ленин. Но, повторяем,
это с необходимостью следует именно из признания
объективной противоречивости движения.
Предпринимавшиеся в течение тысячелетий и
продолжающиеся и сейчас попытки выразить движение непротиворечивым
способом в конечном счете имеют своей предпосылкой
отрицание объективности противоречия как сущности движения.
Вспомним гегелевскую мысль — «понять значит выразить в
форме понятия». Если вы движение поняли как противоречие,
то тем самым вы его уже понятийно выразили как
противоречие, т. е. как единство отрицающих друг друга
(противоположных) определений. В многочисленных попытках представить,
например, полет летящей стрелы как сумму сложных
соотношений бесконечно малых или конечных промежутков времени
и пространства (с целью избежать противоречие) «избегается»,
устраняется не что иное, как само объективное противоречие
(а значит и движение), ибо если оно не мыслимо, не
представим о, не выразимо, то оно и не существует.
На основании 'высказывания В. И. Ленина: «Мы не можем
представить, выразить, смерить, изобразить движения, не
прервав непрерывного, не упростив, угрубив, «не разделив, не
30 Там же, стр. 257.
31 Там же, стр. 342.
313

омертвив живого» 32, делается иногда вывод, что именно
огрубление, омертвление живого есть единственный способ
изображения движения мыслью. Но подобная трактовка идет вразрез
с духом и идеями ленинских «Философских тетрадей».
Вырывание из связей, отвлечение от изменений и т. п. —
действительно неизбежное условие познавательного процесса. Любое
самое конкретное понятие есть абстракция, отвлечение,
т. е. приблизительно, огрубленно отражает сущность вещи, ее
живой процесс. Но отсюда совершенно не следует, что мы
отражаем живое через «мертвое», движущееся через «остановку»
и т. п. Ибо в таком случае остается совершенно необъяснимым,
откуда человечество знает, что есть живое, движущееся, более
того, что именно движение, развитие представляют собой
всеобщие законы существования вещей. Ведь если они невыразимы
в понятиях, то они немыслимы, значит наше мышление ничего
не может о них знать.
Точка зрения, состоящая в том, что движение изображается
мыслью только через «остановку», является неправомерной
абсолютизацией одной, вполне реальной стороны познания,
выражающейся в том, что последнее в известном смысле всегда —
огрубление. Но познание не только огрубление; оно к тому
же — адекватное отображение вещей, их объективной
диалектики. И оно может быть таковым только потому, что, являясь
огрублением, в то же время с необходимостью преодолевает
свою приблизительность, негибкость, мертвенность. И не
случайно с самого начала развития науки и философии
человеческая мысль начала создавать специфическое орудие для
воспроизведения в понятиях движения, живых взаимосвязей и
противоречий вещей — диалектику, науку «о том, как могут
быть и как бывают (как становятся) тождественными
противоположности, — при каких условиях они
бывают тождественны, превращаясь друг в друга, — почему ум
человека не должен брать эти противоположности за мертвые,
застывшие, а за живые, условные, подвижные, превращающиеся
одна в другую» 33.
Отметив, что изображение движения мыслью всегда есть
огрубление, В. И. Ленин здесь же дает определение сути
диалектики: «Эту-то суть и выражает формула: единство,
тождество противоположностей»34. Суть диалектики совсем не в
том, чтобы «омертвлять» живое и останавливать движущееся —
в таком случае диалектика была бы не нужна,— а как раз в
том, чтобы преодолевать это «омертвление», разделение,
упрощение. В этом состоят смысл и значение диалектики как
32 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 255.
33 Там же, стр. 97—98.
34 Там же, стр. 255.
314

единственно научного способа познания. Приведя слова
Гегеля: «Не абстрактное, мертвое, неподвижное, а конкретное»,
В. И. Ленин отмечает: «Характерно! Дух и суть диалектики!»35.
Диалектическое понимание движения как «противоречия,
единства противоречий» противостоит не только
метафизическому толкованию его как постепенного изменения (перемены
места, уменьшения, увеличения), но и кратиловско-релятивист-
скому взгляду на него как на поток, в котором ничто не
уловимо и не определимо. Релятивисты кратиловского толка
отрицают »возможность понятийного изображения чего-либо, в том
числе и самого движения, на том основании, что все движется.
«Кратил только „двигал пальцем" ib ответ «а все, показывая,
что все движется, ничего ни о чем сказать нельзя» 36.
При таком понимании, отмечает В. И. Ленин, получается
лишь «отрицательный вывод» из диалектики: все
разрушается — и познание, и сами вещи. В неудержимом потоке
непрерывного изменения исчезает все устойчивое, определенное,
все — лишь переход в другое, в котором растворяются и
воспринимающий -и воспринимаемое, предикаты бегут от субъектов
и субъекты от предикатов; для отображения этого нужны
какие-то формы выражения, имеющие такой же подвижный,
неопределенный, изменчивый смысл. Разбирая книгу Лассаля о
Гераклите, В. И. Ленин замечает: «NB: Этот Кратил
диалектику Гераклита доводил до софистики,... говоря: ничто не
.истинно, ничего ни о чем сказать нельзя. Отрицательный
(и только отрицательный) вывод из диалектики»37.
Диалектическая логика не отказывается от изображения
потока, исчезания, перехода, наоборот, она ставит такую
задачу. Анализируя гегелевский разбор учения Горгия, В. И. Ленин
писал: «„Исчезающие моменты"=бытие и небытие. Это —
прекрасное определение диалектики!!»38. Однако, с точки зрения
диалектики, движение не есть нечто такое, что только
растворяет, расплавляет в себе все определенное. Переход в другое
как момент диалектически понимаемого движения не есть
бесконечный уход от определенности. «...Это другое есть по
существу не пустое отрицательное,— цитирует В. И. Ленин Геге-
ля,-не ничто, признаваемое обычным результатом
диалектики, а другое первого, отрицательное непосредственного: оно
следовательно, определено как опосредствованное, вообще
содержит внутри себя определение первого. Тем самым первое,
по существу, также сберегается и сохраняется в другом»39.
35 Там же, стр. 88.
36 Там же, стр. 343.
37 Там же.
38 Там же, стр. 268.
39 Там же, стр. 218.
315

Верно и важно, подчеркивал В. И. Ленин, понимать другое
как свое другое, развитие как развитие в свою
противоположность. Отрицание, являющееся необходимым моментом
движения, диалектика рассматривает как момент связи с
удержанием положительного 40.
В этой 'выделяемой В. И. Лениным мысли о «своем» другом
и «овоей» противоположности и лежит тот трудно уловимый
объективный критерий, с помощью которого можно (различить
движение как эмпирическую случайную смену явлений от
движения, выражающего существенные определения вещей и
составляющего объект собственно теоретического познания.
Движение есть переход, связь. Если эта связь фиксируется как
независимая, сама по себе существующая, не выводимая из
другого и не порождающая другое, мы .имеем некоторое
представление об изменении, эмпирическую констатацию отдельного
факта, который, взятый изолированно, еще не есть научный
факт. Поскольку же эта связь рассматривается как момент
определенного единого процесса, с необходимостью
сменяющийся не просто другим, но своим другим, т. е. в контексте
необходимо и закономерно взаимосвязанных явлений, тенденция
развития и смены которых определена их общим законом,
постольку мы имеем воспроизведение движения в плане его
теоретически фиксируемых характеристик — движения,
определяющего существенное бытие вещей. Иными словами, движение в
его сущностном плане всегда относится к некоторой системе
взаимодействия, области преемственно связанных явлений,
составляющих в совокупности некоторое организованное целое.
Может встать вопрос: в самом предметном мире
существует ли различие существенного и эмпирического движения или
это есть просто различие уровней познания, обусловленное
лишь тем, как нами познается тот или иной факт? Ведь любой
факт может быть и эмпирическим и теоретическим в
зависимости от того, насколько глубоко мы его познаем. Но следует
учесть следующее: факт не сам по себе становится
эмпирическим или теоретическим в зависимости от нашего познания,
а для нас он приобретает значение первого или второго в связи
с тем, насколько глубоко он познан. Сам же по себе любой
факт является одновременно и «эмпирическим» и
«теоретическим», и существенным и несущественным, и- случайным и
необходимым, и это обусловлено объективно-противоречивым
характером его собственных предметных связей.
«Природа и конкретна и абстрактна, и явление и суть, и
мгновение и отношение» 4\— подчеркивал В. И. Ленин
единство и объективность существования указанных противоре-
40 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 219.
41 Там же, стр. 199.
316

чивых характеристик в самих вещах природы. Не наше сознание
делает те или иные явления (связи) абстрактными или
конкретными, существенными или несущественными, они сами по себе
обладают этими определениями, поскольку каждое из них
«стоит в различных и часто противоречивых отношениях ко
всему остальному, ergo, бывает самим собой и другим» 42.
Гносеологические различения внутри познания
(эмпирический и теоретический уровни) имеют объективные
онтологические коррелаты в противоречивых характеристиках самих
вещей. Поэтому критерием научной оценки теории (и
теоретического воспроизведения движения в частности) не может быть
просто ссылка на действительность, так как в последней в
равной мере существуют и сущность и явление, и необходимость
и случайность. В самой действительности должно быть
вычленено такое содержание, которое является специфическим
объектом теоретического познания и соотнесение с которым может
быть объективным критерием существенности той или иной
связи. Таким специфическим содержанием является область
явлений, объективно взаимосвязанных в некоторую целостную
систему. Лишь в контексте такой системы раскрывается
существенность той или иной связи, лишь внутри нее можно
проследить движение в его теоретических определениях как «не пустое
отрицательное, не ничто, признаваемое обычным результатом
диалектики, а другое первого» (т. е. закономерное
развертывание определенных связей), как то, что не разрушает
предмет, а, наоборот, выражает его самодвижение, закономерно
воспроизводимую определенность.
Не мы делаем ту или иную связь научной, теоретической,
а она сама становится такой в силу той роли, которую она
объективно -играет внутри определенной системы, и
последователь лишь обнаруживает эту ее объективную роль, ставя ее в
правильную связь, в тот контекст, который, собственно, и
определяет ее существенность.
Кратиловское толкование движения обходит проблему
объективного различия сущности и явления, необходимого и
случайного, проблему выделения специфического объекта
теоретического знания. Диалектическое понимание движения неразрывно
связывает раскрытие его существенных, всеобщих,
диалектических характеристик с определением предмета познания
как относительно самостоятельной и устойчивой системы.
Такое толкование движения разрушает абстрактную
противоположность его устойчивому, так как, с этой точки зрения, само
движение оказывается возможным лишь постольку, поскольку
оно связано со своей противоположностью — устойчивостью,
необходимостью, определенностью.
42 Там же, стр. 127.
317

С позиций такого понимания движения определенность
содержания понятий не является препятствием для отображения
ими объективного движения. Надо только правильно понять
само движение и задачу науки по отношению к нему.
Поскольку в самом вещественном мире устойчивое (как закон)
составляет внутреннюю основу изменений, случайное — форму
существования необходимого, всеобщее — условие многообразия
единичного, постольку мышление, нисколько не теряя таких
(необходимых) характеристик своего содержания, как
устойчивость и определенность, способно в то же время отражать
вещи в их изменениях и многосторонности. Научные понятия
воспроизводят изменчивое, фиксируя внутренний закон
изменения, отражают непрерывное, выявляя существенные
зависимости процесса.
В мире все непрерывно изменяется, не только явления, но
и сущности. «В собственном смысле диалектика,— писал
В. И. Ленин,— есть изучение противоречия в самой сущности
предметов: не только явления преходящи, подвижны, текучи,
отделены лишь условными гранями, но .и сущности вещей
также» 43. Но это не значит, что тем самым не может быть
истины,— это значит лишь, что истина состоит в отображении
движения. «Все тропы направлены против Есть; но истина и не
есть это сухое Есть,— она по существу представляет собой
процесс» 44.
В первой половине XIX в. философская мысль в лице Гегеля
и Маркса выработала логический аппарат для адекватного
отображения мышлением (в системе понятий) развертывающихся
через противоречия объективных процессов развития. Это —
способ восхождения от абстрактного к конкретному,
воспроизводящий объективную диалектику предмета, понимаемого
как относительно самостоятельное целое. Противоречие
фиксируется как внутренний механизм самодвижения предмета и
«восхождения», определяющий направление его на
отдельных этапах и в целом. Нет иного способа изображения
противоречия как внутренней сущности движения, чем через
включение его в некоторый единый процесс (в качестве источника
самодвижения последнего) и воспроизведение процесса в целом
в системе понятий, отражающей логику исторического
становления предмета. В. И. Ленин подчеркивал в этом отношении
значение «Капитала» как образца, в котором дана «история
капитализма и анализ понятий, резюмирующих ее»45.
43 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 249.
44 Там же, стр. 295.
45 Там же, стр. 315.
318

3. Понятие как отражение
специфической связи объективного мира
Выше мы кратко рассмотрели выделяемые и развиваемые
В. И. Лениным идеи об общественной природе предметного
содержания понятий и вопрос о возможности отображения в них
движения. Но остался по существу нераскрытым основной
тезис, сформулированный в самом начале, о том, что понятие
отражает объективно существующий тип специфической связи.
Между тем этот тезис основной потому, что раскрывает
характер объективно-предметного, онтологического содержания
понятия как формы истинного знания, раскрывает объективно-
познавательную функцию понятия. Развертывание этого тезиса
должно ответить на вопрос, что представляет собой
отражаемое понятием бытие вещей само по себе, безотносительно к
способу его обнаружения человеком, его становления для
человека.
Связь, отражаемая понятием, определяется В. И. Лениным
как связь всеобщего и единичного (всеобщего, особенного и
единичного).
Наука с самого начала сталкивается с противоречием,
которое она разрешает своим движением: она должна объяснить
тот мир, который непосредственно дан человеку и на который
тот непосредственно воздействует (единичные вещи, явления),
но сущность науки состоит как раз в «отлете» от чувственно
воспринимаемых явлений, в раскрытии того, что эмпирически, как
таковое, не существует. Осознание этого в философском
мышлении и выступило как раздвоение действительности на
чувственно воспринимаемое и «скрытое» бытие вещей, раздвоение,
пронизывающее всю историю философии. Гносеологическим
смыслом последнего было различение эмпирического и
разумного познаний по их предметному содержанию..
Однако за гносеологической проблемой ясно проглядывала
онтологическая, без решения которой и первая оказывалась
неразрешимой. Это проблема отношения мыслимого бытия
вещей, того, что в чистом виде вычленяется теоретическим
познанием, к реальному эмпирическому бытию, многообразию
чувственных проявлений вещей. Противоречивость этого
отношения была зафиксирована с давних времен. Но она состоит не
в том, что выделенные стороны обладают противоположными
определениями (текучее — устойчивое, изменчивое —
определенное, случайное — необходимое, единичное — общее), а в том,
что, обладая противоположными определениями, они
существуют в то же время в неразрывном единстве.
Концепция Платона, дуалистически противопоставившая
319

чувственные вещи миру идей как специфических объектов
разумного познания, оказывалась не совместимой с
действительным ходом научного познания, выражая не столько
собственно научную, сколько религиозно-этическую точку зрения ее
творца. Постулирование идеальных сущностей, не зависимых
от вещественного мира, противоречило характеру и целям
научного знания и порождало неразрешимые противоречия
внутри самой философской концепции. Эти противоречия
блестяще раскрыл Аристотель, да их хорошо понимал и сам
Платон. Решающее здесь состояло в том, что Платон, введя идеи
именно в качестве причин, сущностей чувственных вещей,
поставил их, однако, в такое, отношение к последним, которое
свело на нет их значение как сущностей. Как осуществлялась
связь идей и вещей, оставалось загадкой, так как выражения
«участие идей в вещах», «причастность вещей идеям» были,
как признавал и Платон, чисто словесными объяснениями.
Опыт развития философской мысли показывал, что попытки
метафизически отделить друг от друга сущностную и
эмпирическую стороны действительности несостоятельны. Если нельзя
сводить содержание мышления к констатации чувственно
данного, то нельзя не признать в то же время, что стремление
соотнести продукты мыслительной деятельности с эмпирией
закономерно коренится в самой природе научного знания: ведь
наука должна объяснить существующий мир. То, что мышление
обладает своим объектом (устойчивым, необходимым
содержанием), не сводимым к совокупности чувственных констатации,
не означает, что мышление не имеет отношения к чувственным
явлениям. Но как оно к ним относится? Каким образом общее
воспроизводит единичное, необходимое — случайное? Иными
словами, каким образом предмет понятия, если он существует
в качестве некоторого особого действительного содержания,
соотносится с чувственно данными свойствами вещей, как он
может выражать последние и выражать себя через них?
«Совпадение понятий с „синтезам", суммой, сводкой
эмпирии, ощущений, чувств несомненно для философов всех
направлений. Откуда это совпадение? От бога (я, идея, мысль etc. etc.)
или от (из) природы?»46 — ставит вопрос В. И. Ленин.
Следовательно, совпадение понятия с эмпирией должно быть
выведено из самой природы, из определенного понимания
объективной действительности. Гносеологическая проблема понятия
выступает одновременно онтологической проблемой отношения
общего (всеобщего) и единичного внутри предметного мира.
В конечном счете именно определенное объективное
соотношение всеобщего и единичного обусловливает характер их
фиксации понятием, их связь внутри него.
46 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 280—281.
320

Попытки разрешения проблемы отношения понятия и
единичного в истории философии имели самый разнообразный
характер. Здесь прежде всего требовало объяснения следующее
видимое противоречие. Непосредственно данный материальный
мир существует как совокупность единичных вещей и явлений.
Но это непосредственно воспринимаемое единичное не может
быть выражено в мысли, которая в форме понятий фиксирует
лишь общее. Познание должно воспроизвести предмет так, как
он существует реально в своей конкретности, но эта
конкретность исчезает, как только ее охватывают формами мысли.
Кажется, что удержать богатство чувственно данного мира в
познании можно лишь одним путем: видеть в самих понятиях
отражение чувственно общего.
Однако подобная точка зрения (развивавшаяся домарксов-
ским материализмом) сталкивалась с фактом, который она не
могла игнорировать, но не могла и объяснить: с тем, что
мышление движется по логике, определяемой не эмпирической
последовательностью явлений, не эмпирически фиксируемыми
связями вещей. Что же направляет мышление в его движении,
если не опыт? Слабость материализма в полную меру
использовали идеалистические концепции, выдвинув идеи
имманентной самодеятельности или априорной природы мышления.
Когда же бурное развитие естественных наук, связанных с
опытным наблюдением, экспериментом, остро поставило
задачу теоретико-познавательной оценки эмпирического
познания, идеалистическая философия дала и этой задаче свое
решение.
Познавательное значение эмпирических данных
обосновывалось через подчинение их формам мыслительной деятельности:
чувственные данные, с точки зрения, например, Канта,
выступают материалом познания не сами по себе, а поскольку они
уже обработаны формами мышления, прошли через их горнило.
Такая тенденция характерна для всей немецкой классической
философии, но особенно для Гегеля, согласно которому
чувственное, единичное, только потому и выступает материалом
познания, что является формой существования самого мышления.
И здесь позиция 'идеализма была сильной, та« как фиксировала
реальный факт: использование эмпирического материала в
научном познании, безусловно, осуществляется согласно логике
теоретического воспроизведения объекта. По видимости это
выступает как полагание единичного, чувственного всеобщим.
В. И. Ленин, анализируя историко-философский материал,
выделяет эти реальные трудности, над которыми билась
философская мысль и которые не в силах был разрешить до-
марксовский материализм. Подробно разбирая раздел «Сокра-
тики» в гегелевских «Лекциях», В. И. Ленин обращает внимание
на трудность выражения отдельного, единичного в слове, фик-
21 Историко-философские очерки
321

сирующем лишь общее. «Назвать имя? — но имя — случайность.
и S а с h е selbst не выражает (как выразить отдельное?)» 47.
Единичное оказывается невыразимым (а потому и немыслимым)
призраком. «Кто это? Я. Все люди я. Das Sinnliche? Это
есть общее etc. etc. „Этот"?? Всякий есть „Этот"»48.
«Этим Гегель бьет всякий материализм,— пишет В. И.
Ленин,— кроме диалектического. NB» 49.
Здесь стоит действительная проблема, подчеркивал
В. И. Ленин, которая не решается утверждением, что общее
входит в единичное, а единичное — в общее. Домарксовский
материализм признавал, что общее существует в единичном
(где же еще?) и что общее выводится из единичного, т. е.
единичное присутствует в общем. Однако Гегель, по словам
В. И. Ленина, «бил» этот материализм. Почему? Потому что
Гегель противопоставил ему более высокую точку зрения,
угадав диалектическую взаимосвязь всеобщего и единичного,
хотя и на объективно-идеалистической основе. Если теория
познания Гегеля снимала действительное содержание
проблемы связи понятия с чувственно данным, то логика его
содержала идеи, на основе которых оказывалось возможным
принципиальное разрешение этой проблемы.
Это прежде всего раскрытие категории конкретного как
единства всеобщего, особенного и единичного. Конкретное
Гегель определил как целостность, тотальность, органическую
взаимосвязь. Особенностью этого целого является то, что оно
может быть генетически выведено из некоторого отношения,,
которое поэтому определяется как всеобщее (по своей роли
внутри целого), но которое существует как особенное
отношение наряду с другими отношениями, характеризующими
данный предмет, а на эмпирической поверхности оно выступает как
единичное явление, непосредственная эмпирическая реальность.
Таким образом, единство всеобщего и единичного раскрывается
как процесс развития из всеобщего (являющегося
одновременно реальным единичным) всего многообразия сторон,
определений, свойств, связей, характеризующих развитое целое,
раскрывается как взаимообусловленность всеобщего и единичного в
реальном процессе развития и функционирования предмета.
Всеобщее, явившись генетической основой начала процесса, с
необходимостью воспроизводится взаимодействием
развившихся (положенных им) сторон целостности.
Однако, развивая эти диалектические идеи, Гегель подчинил
их идеалистическому принципу своей системы. Живая,
органическая взаимосвязь, с его точки зрения, может быть лишь иде-
47 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 273.
48 Там же, стр. 272.
49 Там же, стр. 273.
322

альной, мысленной; субъектом ее является логическая идея.
Мир материальных вещей и отношений лишь односторонне,
разрозненно отражает отдельные моменты жизни идеи, но не
их живую связь. Логическое обязательно проявляется в
чувственном, единичном как в своем инобытии, но дело в том, что
чувственное рассматривается именно как инобытие,
абстрактная копия некоторого изначально заданного логического
содержания. Отсюда формализм и некритический эмпиризм
гегелевской логики, блестящую критику которых дал Маркс
в работе «К критике гегелевской философии права». Маркс
показал, как с помощью операции перенесения диалектических
процессов из сферы конечных (материальных) вещей в якобы
имманентную им сферу логического оказываются
извращенными задачи и цели научного познания.
Следовательно, понимание конкретности предмета как
органического единства его сторон не снимает вопроса об
идеальности или материальности предмета исследования. Если
видеть в единичном лишь момент саморазличения логической
идеи, всецело полагаемый последней, и определять познание
как саморазвитие понятия, то целью теоретического познания
оказывается обнаружение каждый раз на любом
конкретном 1материале абстрактных логических схем, формы понятия
как единственной истины существующего. В результате
реальное предметное содержание сводится к
спекулятивно-логическому.
Объявив понятие, мысль абсолютной сущностью мира,
Гегель тем самым метафизически ограничил содержание мира
пределами его познанного, духовно ассимилированного,
идеально закрепленного содержания. Но это значит, что
безграничное богатство чувственной предметности осталось за
границей гегелевской философии, выступившей по отношению к миру
насильственной, спекулятивной конструкцией. Именно в силу
своего исходного идеалистического принципа Гегель не
преодолевает дуализма всеобщего и единичного, логического и
чувственно-предметного. То единство всеобщего и единичного, которое
обосновывает Гегель, в конечном счете остается внутри
всеобщего; реального перехода к единичному нет, да он и не
требуется, так как всеобщее (понятие) является самодовлеющим,
составляет единственную и всю реальность. «Дуализм
проявился здесь как раз в том, что Гегель не рассматривает
всеобщее как действительную сущность действительно конечного,
т. е. существующего, определенного; другими словами:
действительное существо он не считает подлинным субъектом
бесконечного» 50.
С точки же зрения марксистской философии, всеобщее есть
50 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, стр. 245.
21* 323

действительная сущность конечных, существующих,
определенных вещей и процессов; субъектом развития и его основы —
всеобщего — являются системы материальных вещей и их
связей. Поэтому цель научного познания — воспроизведение
специфического содержания конечных областей вещей и явлений.
В. И. Ленин высоко ценил гегелевскую идею конкретности,
идею диалектической взаимосвязи всеобщего, особенного и
единичного. «Прекрасная формула,—отмечал он.— «Не только
абстрактно всеобщее, но всеобщее такое, которое воплощает в
себе богатство особенного, индивидуального, отдельного» (все
богатство особого и отдельного!)!! Très bien!»51. И замечает на
полях: «Ср. «Капитал». Всеобщее, согласно В. И. Ленину, не
потому включает богатство отдельного, что суммирует признаки
единичных вещей и применимо к каждой из них. В. И. Ленин,
сопоставляя гегелевское определение с «Капиталом», имеет в
виду диалектическую природу всеобщего как генетической
основы многообразия единичного.
Всеобщее является (всеобщим не в силу того, что оно
отражает общий признак многих вещей, является абстракцией и
потому существует в чистом виде лишь в голове.
Всеобщее, отмечает В. И. Ленин, во-первых, не абстракция,
а эмпирически существующая реальность, непосредственное
бытие, «самое простое, обычное, основное, самое массовидное,
самое обыденное, миллиарды раз встречающееся, отношение»52.
Всеобщее, во-вторых, отражает не общий признак многих
вещей, а такое их свойство, в силу которого они оказываются
сторонами, моментами некоторой целостности, некоторой единой
системы, выражает единство разных явлений как их
взаимосвязь. Поэтому его совершенно невозможно вычленить по
принципу абстрактного тождества: оно лежит в том, что объединяет
определенную совокупность явлений в данную специфическую
систему, в том, что составляет их общую основу, их
генетический источник.
Всеобщее в чистом виде существует отнюдь не в голове
только, но прежде всего в самой действительности, играя
вполне реальную, объективную роль в составе целого. Только
отнесенность к определенному целому делает всеобщее
всеобщим. Только применительно к предмету как некоторой
целостности можно говорить о действительном, диалектическом,
единстве всеобщего, особенного 'и единичного.
Таким образом, с точки зрения марксистской философии,
первичным является не всеобщее само по себе, а материальный
предмет исследования, некоторая относительно 'самостоятельная
51 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 87.
52 Там же, стр. 358.
324

область взаимодействующих явлений. Всеобщее не существует
изначально, как у Гегеля, а само оказывается полагаемым в
качестве исторически возникающей формы взаимодействия
единичных факторов.
Иными словами, единство всеобщего и единичного
раскрывается через категорию специфически всеобщего, т. е.
всеобщего, являющегося таковым лишь в определенной системе
своеобразных взаимосвязей и условий. Следовательно, любое всеобщее
включено в сферу некоторой чувственно существующей
реальности, которая является не инобытием, а собственной
действительностью его, только ^внyтpи которой оно и существует как
всеобщее.
Материалистическое понимание всеобщего, т. е. раскрытие
его органической связи с определенной материально-предметной
сферой, порождающей и обусловливающей его значение, дает
возможность преодолеть гегелевский дуализм в трактовке
всеобщего и единичного. Всеобщее само должно быть понято как
продукт предшествующего развития первоначально не
зависимых от него факторов, и его действительное определение
состоит не в том, что оно — некоторое спекулятивное первоначало,
а в том, что оно — исторически возникшая и исторически
преходящая форма специфической взаимосвязи сторон данного
общественного или природного целого.
Изложенное выше позволяет ответить на вопрос, (как в
научном понятии отражается связь всеобщего и единичного,
каким образом понятие оказывается способным воспроизвести не
«абстрактно всеобщее, но всеобщее, охватывающее собой
также и богатство особенного» 53.
Понятие, фиксируя всеобщее, включает в себя богатство
единичного благодаря той функции, которую объективно
осуществляет всеобщее по отношению к единичному. Ведь сама
фиксация некоторого отношения в качестве всеобщего есть
результат исследования связей определенных единичных явлений,
т. е. представляет собой характеристику самих единичных
явлений как моментов объективно связующей их системы. Если
верно, что любое единичное рождается и функционирует всегда
внутри определенного целого, подчиненного некоторому
специфическому закону, то -верно также, что этот закон является
законом именно данных единичных явлений, выражает их
собственную связь и действует только в них и через них.
Научное понятие никогда не фиксирует отдельное единичное.
Такое единичное, взятое само по себе, вне своих связей,
действительно невозможно, так как всякая мысль выражает связь,
переход, отношение. Понятие отражает единичное через
взаимосвязь единичных, формой которой и является всеобщее.
53 Там же, стр. 87.
325

Мысль, что понятие есть отражение связи, служит
лейтмотивом «Философских тетрадей». Исследуя в ходе анализа
историко-философского материала проблему понятия, В. И. Ленин
замечает: «Существование и понятие — должно быть, у Гегеля
отличаются примерно как: факт (бытие) отдельно взятый,
вырванный из связи, и связь (понятие), соотношение, сцепление,
закон, необходимость» 54.
Однако, высоко оценивая гегелевскую идею конкретности и
трактовку понятия как отражения связи, В. И. Ленин
раскрывает несостоятельность идеалистического толкования понятия,
обрывающего по существу его связи с чувственно-предметной
реальностью. Гегель не отрицал, что процесс познания
начинается с ощущений и восприятий, которые служат его
необходимым первым этапом. «Это в общем правильно,— приводит
В. И. Ленин гегелевские слова,— но совершенно
поверхностно» 55. То, что познание начинается с чувственных восприятий,
не означает, с точки зрения Гегеля, что они являются
содержательным источником познания.
Подлинную основу познания составляет, по Гегелю,
саморазвитие понятия, а обращение к эмпирически данным вещам —
лишь видимость, снимаемая .в результате познавательного
движения. Гегель третировал точку зрения материалистического
сенсуал-изма как «обывательский взгляд на вещи», как точку
зрения обывательского здравого смысла. «Яоно уже (!!) само
собой (!!),—выписывает В. И. Ленин гегелевскую оценку эпи-
куровской философии,— что если истинным считать ощущаемое
бытие, то тем самым вообще уничтожается необходимость
понятия...»56.
«Клеветы ша 'материализм!! — отвечает на это В. И. Ленин.—
„Необходимость понятия" ни капли не ,,уничтожается" учением
об источнике познания и понятия!!» 57.
Идеалистическое отрицание Гегелем познавательной роли
чувственных данных имело под собой тот реальный факт, что
понятие действительно невыводимо из ощущений и восприятий.
В познании, осуществляющемся на основе теоретически
развитых категорий и понятий,, содержание эмпирического материала
действительно оценивается, как правило, задним числом, как
проекция определенной теоретической точки зрения, догадки,
гипотезы, предположения. Но интерпретировать на этом
основании познание как саморазвитие понятия — значит
абсолютизировать определенную сторону познавательного процесса за счет
других. Практика научного познания показывает, что
обращение к эмпирии, фактам имеет место ;в теоретическом исследова-
54 В. И. Лени н. Сочинения, т. 38, стр. 26&.
55 Там же, стр. 287.
56 Там же, стр. 286.
57 Там же.
326

нии любой степени абстрактности, причем факты используются
не в качестве иллюстраций, а органически включаются в
содержательное движение мысли, направляя и обосновывая его.
«Проверка фактами respective практикой,— писал В. И. Ленин
о «Капитале», который считался именно как образец
дедуктивного исследования,— есть здесь в каждом шаге анализа»58.
В конечном счете движение научного познания осуществляется
в общем и целом за счет его связи со все новым эмпирическим
материалом, служащим неиссякаемым источником его
содержательности.
Проблема отношения понятия к чувственно данному
материалу является гносеологическим аспектом проблемы
отношения всеобщего ik единичному. Единичное существует как чувст-
ственно воспринимаемое «вот это». В гегелевской философии
определение единичного как момента саморазличения понятия
вполне последовательно сочеталось с определением
чувственного как формы существования мышления, т. е. идеалистическая
трактовка единичного предполагала и идеалистическую
интерпретацию чувственно данного.
В марксистской философии связь понятия с чувственным
материалом раскрывается на основе понимания всеобщего как
формы взаимосвязи единичных фактов. Чувственно
фиксируемый факт, явление, событие являются реальным
содержательным источником познания, так как в самой действительности
всеобщее складывается из взаимодействия множества
отдельных фактов. Поэтому и формирование понятия в научном
исследовании в конечном счете является не чем иным, как
«переработкой созерцания и представлений». «„Первое начало"
забыто и извращено идеализмом,— писал В. И. Ленин.— А
диалектический материализм один связал „начало" с
продолжением и концом»59. Именно диалектический материализм,
подчеркивает В. И. Ленин, так как связь понятия с чувственным
материалом можно действительно обосновать (опровергая любые
идеалистические спекуляции) только на основе раскрытия
диалектической природы понятия, диалектической природы его
содержания как связи всеобщего и единичного.
Сделаем некоторые выводы.
Центральное внимание в исследовании природы понятия
В. И. Ленин уделял .проблеме предметности, объективности
содержания понятия. Понятие есть абстракция. Ему
противостоит богатство чувственной реальности, которую понятие вос-
58 Там же, стр. 316.
59 Там же, стр. 287.
327

производит своеобразно—не зеркально копируя, а преобразуя
в нечто другое: «... В понятиях человека,— писал В. И. Ленин,—
своеобразно (это NB: своеобразно и диалектическ и!!)
отражается природа»60. Это своеобразие в воспроизведении
понятием действительности и было источником трудностей в
философском исследовании понятий. Чем обусловлена
специфичность содержания понятий, их известная самостоятельность по
отношению к чувственному материалу? Соответствует ли
содержание понятия объективным свойствам вещей? Как
согласовать его с эмпирическим источником познания?
Попытки ответить на эти вопросы проходят через всю
историю философии. Исследуя историю постановки проблемы
понятия, В. И. Ленин выделил основные моменты диалектико-
материалистического понимания понятий, содержащие
возможность принципиального разрешения связанных с этой
проблемой противоречий 'и трудностей.
Решение проблемы предметности понятия не сводится к
признанию того, что существует некоторое объективное
содержание, соответствующее содержанию понятий, что
фиксируемое понятием общее, всеобщее, необходимое объективно
существуют. Такое признание не выходит по существу за пределы
платоновского решения, которое тоже состояло в допущении
существования объективных аналогов общих понятий. Главная
задача состоит в раскрытии того, что представляет собой это
всеобщее содержание и как с его помощью может быть
воспроизведено движение, развитие, противоречие, многообразие
единичного — вообще объективная диалектика предметного
мира.
Решение проблемы предметности понятия имеет
необходимой теоретической предпосылкой диалектико-материалистиче-
ское понимание предмета исследования как конкретного, как
единства всеобщего, особенного и единичного. Подобно тому
как предмет теоретического исследования представляет собой
относительно самостоятельную, целостную систему
взаимодействующих сторон, его познание осуществляется в системе
понятий, логическая последовательность которых отражает
объективную структуру предмета, в главных моментах
воспроизводящую историю его становления.
Следовательно, с точки зрения диалектической логики,
понятию не только не чужда задача отображения движения,
противоречий, богатства частностей и т. п., но, наоборот, понятие
потому и выступает как таковое, что воспроизводит именно
диалектические связи вещей. Отличие ненаучной абстракции
(любого общего представления) от понятия лежит в их отноше-^
нии к процессу теоретического воспроизведения предмета как'
60 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 38, стр. 280.
328

системы, в той роли, которую они играют в ходе этого процесса.
Общее представление фиксирует ту или иную сторону предмета-
абстрактно, т. е. вне -связи с общей спецификой предмета, с его
внутренними противоречиями и обусловленными ими
тенденциями его развития, самодвижения. И только в том случае, если
выделенная сторона начинает рассматриваться в органической
взаимосвязи с целым, ка« момент целого, занимающий
определенное, объективно необходимое место в системе его
исторически развивающихся определений, отражающая эту сторону
абстракция становится понятием.
Таким образом, абстракция, чтобы стать понятием, должна
быть включена в сферу теоретического отображения предмета
как некоторой определенной системы, фиксировать стороны этой
системы в качестве моментов, ступенек ее движения,
находящихся в генетической связи с некоторым конкретно-всеобщим
отношением — объективной клеточкой исследуемого целого.
Именно эта связь с целым, с -раскрытием его генетической
основы, из которой вырастает многообразие его определений, и
характеризует понятие как форму 'адекватного отражения
объективной диалектики.
Анализ ленинских «Философских тетрадей» показывает, что
решение проблемы предметности понятия В. И. Ленин не
ограничивал выяснением ее онтологических предпосылок
(определенным пониманием действительности), но связывал с
раскрытием общественной природы понятия как формы человеческой
познавательной деятельности, включенной в единый процесс
практического преобразования действительности. Раскрыть
гносеологические функции понятия в конечном счете
оказывается невозможным без учета социальной природы
последнего. Крах современных позитивистских интерпретаций
научного знания в значительной мере обусловлен созерцательным
характером позитивистской гносеологии, не принимающей
достижений марксистского этапа в развитии философской
мысли.
Формулируя задачу теоретического исследования —
отображения объективной диалектики предмета,— В. И. Ленин
подчеркивал: «Но человеческое понятие эту объективную истину
познания „окончательно" ухватывает, уловляет, овладевает ею
лишь когда понятие становится „для себя бытием" в смысле
практики»61. Именно теоретически осмысленная практическая
деятельность общественного человека служит критерием
объективности познания, является наличным, чувственным
воплощением понятия как истинного содержания действительности.
61 Там же, стр. 203.

IV
Применение В. И. Лениным диалектики
как логики и теории познания
в работе «Империализм,
как высшая стадия капитализма»
Н. В. Карабанов
Работа В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия
капитализма» (представляет прямое продолжение «Капитала»
К. Маркса, поскольку она примыкает к нему и по своему
содержанию и по логической структуре. В. И. Ленин блестяще
использовал и развил логику «Капитала», применив диалектику
как теорию познания при изучении всей экономической и
политической системы капиталистического общества в эпоху
империализма. Как и в «Капитале», в работах Ленина по
империализму были применены к политической экономии одновременно
логика, диалектика и теория познания материализма.
Положение о единстве диалектики, логики и теории
познания Ленин первоначально подробно и всесторонне разработал
в своих «Философских тетрадях», а потом применил в
экономических исследованиях по империализму. Существует
органическая связь между «Философскими тетрадями» и такими
экономическими исследованиями Ленина, как «Тетради по
империализму», «Империализм, как высшая стадия
капитализма» и др.
В свое время Ленин указывал, что нельзя понять «Капитала»
Маркса без изучения диалектики Гегеля. С неменьшим
основанием можно сказать, что нельзя глубоко понять исследования
Ленина по империализму без его «Философских тетрадей», в
которых разработаны основные принципы диалектики как логики
и теории познания. Вместе с тем основные принципы
диалектики как теории познания, выдвинутые в «Философских
тетрадях», становятся более ясными, если разобраться в том, как
их применял и развивал Ленин в своих работах по
империализму.
ззо

В данной статье будут в основном рассмотрены два
принципа диалектики как логики и теории познания, которые
развиты Лениным при анализе империализма.
Первым принципом является объективность рассмотрения —
один из основных элементов диалектики как теории познания:
«Определение понятия самого из себя [сама вещь в ее
отношениях и в ее развитии должна быть рассматриваема]» К
Второй принцип, который был развит Лениным в работах ло
империализму, охарактеризован им как «противоречивость в
ч:амой вещи..., противоречивые силы и тенденции во всяком
явлении»2. В дальнейшем эти основные элементы диалектики
как логики и теории познания рассматриваются в их
органической связи друг с другом.
1. Объективность рассмотрения
как принцип ленинского анализа империализма
Принцип объективного рассмотрения диалектики
возникновения империализма как особой, высшей стадии капитализма в
работах Ленина противопоставлен утверждениям эклектиков и
субъективистов всех -мастей, доказывающих, что достаточно
привести как можно больше примеров и сделать как можно
больше исторических сопоставлений, чтобы понять логику
развития новейшего капитализма. Ленин показал, что
объективность рассмотрения как принцип диалектики ничего общего не
имеет с произвольным выхватыванием отдельных примеров или
отдельных данных из эпохи империализма, которыми
жонглировали буржуазные ученые, оппортунисты и ревизионисты.
Раскрывая классовые и гносеологические корни отказа
буржуазных ученых и оппортунистов от принципа объективности
рассмотрения новейшей стадии развития капитализма, Ленин
отмечал, что «подделка эклектицизма под диалектику легче
всего обманывает массы, дает кажущееся удовлетворение,
якобы учитывает все стороны процесса, все тенденции развития,
все противоречивые влияния и проч., а на деле не дает
никакого цельного и революционного понимания процесса
общественного развития» 3.
Мнимая объективность буржуазных эклектиков при
исследовании капитализма создается тем, что они или эпигонски
рассматривают все факты и явления новейшего капитализма,
или выдвигают на передний план такие из них, которые в
выигрышном свете характеризуют развитие современного
буржуазного общества. Этот прием Ленин отмечал, разоблачая
мнимую объективность немецкого ученого Щульце-Геверница:
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 213.
2 Там же.
3 В. И. Ленин. Сочинения, т. 25, стр. 372.
331

«Величайший мерзавец, пошляк, кантианец, за религию,
шовинист,— собрал некоторые очень интересные факты об английском
империализме и написал бойкую, но скучную книгу. Ездил
по Англии, много собрал материала и наблюдений. Награбили,.
гг. англичане, »дайте и нам пограбить, «освятив» (грабеж
Кантом, боженькой, патриотизмом, наукой = вот суть позиции сего
«ученого»!!»4
Главная задача немецкого профессора Шульце-Геверница
состояла не в раскрытии внутренней логики перехода от
капитализма к империализму, не в изучении всех противоречий,
порождаемых монополистическим капитализмом, а в
приукрашивании и затушевывании диалектического характера этого
перехода. Принцип объективного рассмотрения по самой своей
сущности противоположен субъективистскому подходу, когда
все дело сводится к подбору многочисленных случайных
примеров и произвольно надерганных фактов. Поэтому при
объективном рассмотрении высшей стадии капитализма надо было
не хвататься за подобные факты, а исследовать «объективную
логику хозяйственной эволюции (эволюции общественного
бытия) в общих и основных чертах с тем, чтобы возможно более
отчетливо, ясно, критически приспособить к ней свое
общественное сознание и сознание передовых классов всех
капиталистических стран» 5.
Определяя предмет и содержание диалектического метода
в социологии, Ленин ясно и отчетливо заявлял, что это и есть
единственно научный метод изучения общества как живого,
находящегося в постоянном развитии организма. Лени«, критикуя
например, субъективизм и метафизику в социологии русского
идеалиста-метафизика Михайловского, прямо указывал, что
«ему чужд, говоря языком Маркса, диалектический метод,
обязывающий смотреть на общество, как на живой организм ъ его
функционировании и развитии» 6.
Метафизики, например, считали, что капиталистическое
общество— твердый, неподвижный и вечный (Кристалл, а
диалектики, наоборот, доказали, что это живой социальный
организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном
процессе превращения. Причем глубокий диалектический
анализ показал, что живые социальные организмы так же глубоко
отличаются друг от друга, как организмы животных и растений.
Основная задача диалектической логики состоит поэтому в
обнаружении и исследовании тех особых, специфических
исторических законов, которые регулируют возникновение,
существование, развитие и смерть данного общественного организма и
4 В. И. Ленин. Сочинения, т. 39, стр. 424.
5 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 311.
6 В. И. Ленин. Сочинения, т. 1, стр. 172.
332

замену его другим, высшим, более прогрессивным социальным
организмом.
Смотреть на развитие общества как на естественноистори-
ческий процесс можно только при условии строгого применения
с самого начала основных принципов диалектической логики
марксизма. Ленин писал: «Диалектическим методом — в
противоположность метафизическому — Маркс и Энгельс называли
не что иное, как научный метод в социологии, состоящий в том,
что общество рассматривается как живой, находящийся в
постоя«ном развитии организм (а не как нечто механически
сцепленное и допускающе поэтому всякие произвольные
комбинации отдельных общественных элементов), для изучения
которого необходим объективный анализ производственных
отношений, образующих данную общественную формацию,
исследование законов ее функционирования и развития» 7.
Только при условии, если общество рассматривается как
живой, находящийся в постоянном развитии социальный организм,
ü не как нечто неподвижное, мертвое и застывшее, сохраняется
основа для диалектического анализа социальных явлений.
Если же отсутствует исторический подход к
материалистическому объяснению человеческого общества, то нельзя даже
думать о единстве, тождестве диалектики, логики и теории
познания при анализе общественной жизни. Когда из поля зрения
исследователя исчезает объективная диалектика социальных
организмов, тогда исчезает и не может быть субъективной
диалектики, диалектики социальных понятий.
Беспощадно разоблачая всю ненаучность и вред
субъективных приемов метафизика Михайловского, который пытался
опровергнуть объективный диалектический метод в сфере
общественного движения, Ленин писал: «Как же, спрашивается
теперь, должны мы судить о человеке, который пожелал
критиковать один -из «устоев» научного материализма, т. е.
диалектику, и стал говорить обо всем, что вам угодно, даже о
лягушках и Наполеоне, но только не о том, в чем состоит эта
диалектика, не о том, действительно ли развитие общества есть
естественно-исторический процесс? правильно ли
материалистическое понятие об общественно-экономических формациях, как
особых социальных организмах? верны ли приемы
объективного анализа этих формаций? действительно ли общественные
идеи не определяют собой общественного развития, а сами
определяются им? и т. д.» 8. Как ясно видно, Ленин здесь в сжатой
форме перечисляет основные проблемы диалектики развития
общества, которые невозможно правильно разрешить без
диалектического метода, диалектического способа мышления.
7 Там же, стр. 148.
8 Там же, стр. 150—151.
333

Следовательно, объективность рассмотрения сложных систем
еще не означает, что при этом нужно только подробное и
детальное изучение буквально всех фактов, событий и явлений
исследуемого объекта. Ленин прямо отмечает, что дело обстоит
значительно сложнее, чем подбор как можно большего
количества примеров, что необходимо понять и изучить «объективную
логику хозяйственной эволюции... в общих и основных чертах».
Поэтому ученого при объективном рассмотрении империализма
должны интересовать в первую очередь те наиболее
существенные явления и связи, которые позволяют понять закономерные
тенденции в эволюции старого капитализма к империализму.
В .противоположность объективному методу диалектики,
эклектики со своей игрой в факты и примеры не способны
отделить существенные явления от случайных. Они схватывали
лишь наиболее бросающиеся в глаза внешние черточки
происходящей экономической эволюции в буржуазном способе
производства. Разоблачая всю пустоту и бесплодность такого
субъективистского исследования диалектики перехода от
капитализма свободной конкуренции к монополистическому
капитализму, Ленин писал: «Оно показывает, что 'наблюдатель
перечисляет отдельные деревья, не видя леса. Оно рабски копирует
внешнее, случайное, хаотическое. Оно изобличает в
наблюдателе человека, который подавлен сырым материалом и
совершенно не разбирается в его смысле и значении» 9.
В. И. Ленин показал, что единственным выходом из этой
ложной иллюзии является объективность рассмотрения
исторического хода развития капитализма от начала до конца, а не
ухищрения с различными примерами и фактами. Задача
состоит в том, что нужно вначале найти в бесчисленном
количестве сторон, фактов и событий высшей стадии развития
капитализма тот исторический момент, тот исходный пункт, с которого
капитализм вступил в эпоху новейшего капитализма. Эта
проблема объективного рассмотрения развития новейшей стадии
капитализма не могла быть решена иначе, как посредством
изучения ^процесса развертывания и обострения внутренних
противоречий империализма. «Теоретическое познание,—
указывает В. И. Ленин,— должно дать объект в его необходимости,,
в его всесторонних отношениях, в его противоречивом
движении...» 10.
Первый шаг, с которого начинается ленинское- объективное
исследование -империализма, заключается в то,м, чтобы найти
в рассматриваемом объекте его движущую силу, источник
самодвижения старого капитализма к империализму: Центральным,
моментом такого подхода является изучение внутренних про-
9 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 288.
10 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 38, стр. 203.
334

тиворечий новейшей системы капиталистических
производственных отношений. Нет иного пути в объективном исследовании
высшей стадии капитализма, кроме изучения движения и роста
этих противоречий в эпоху империализма.
Противники диалектики как теории познания хорошо
понимают, что применение принципа объективности рассмотрения в
марксизме означает изучение буржуазного общества путем
раскрытия его внутренних противоречий и антагонизмов, их роста
и обострения; поэтому, пытаясь подорвать этот принцип, они
допускают «объективность» рассмотрения современного
капиталистического общества только при условии, что в нем не
остается места противоречиям. Но объективное рассмотрение
капитализма без признания его противоречий невозможно, как
неверно и представление, что капитализм — вечный и раз
навсегда данный общественный строй.
Только сознательно встав на путь изучения развития
объективных противоречий капитализма, можно было раскрыть
природу его высшей стадии — империализма. Ленин показывает,
что применение принципа объективности при последовательном
и строгом его соблюдении необходимо приводит к изучению
противоречий капиталистического способа производства.
Связывая принцип объективности рассмотрения с диалектической
концепцией развития .путем противоречий, Ленин последовательно
утверждает единство диалектики, логики и теории познания
в марксизме.
Объективное рассмотрение диалектики буржуазного
общества при империализме Ленин начинает с анализа самого
существенного противоречивого явления: капиталистической
монополии. При рассмотрении империализма как целого ход
познания должен был совпадать с историей развития капитализма.
Еще Маркс отмечал, что «законы абстрактного мышления,
восходящего от простейшего к сложному, соответствуют
действительному историческому процессу» п.
Ленин доказал, что рассмотрение логики хозяйственной
эволюции империализма будет только тогда правильным,
последовательным и адекватным, когда вначале будут изучены
противоречия, вытекающие из сущности капиталистической
монополии. Исследование империализма начинается у Ленина с
монополии не случайно, а определяется объективной логикой
исторического развития капиталистического способа производства.
Как известно, уже основоположники марксистской
диалектики знали о монополии. Еще Маркс показал, что б ее основе
лежит единство взаимоисключающих противоположностей —
антагонистические отношения между монополией и
конкуренцией, когда монополия порождает конкуренцию, а капитали-
К. Маркс. К критике политической экономии. М., 1953, стр. 215.
335«

стическая конкуренция — монополию. Их синтез заключается в
том, что монополия может держаться лишь благодаря тому, что
она ведет постоянную конкурентную борьбу 12.
Своим анализом внутренних противоречий монополии как
специфического явления в системе производственных отношений
новейшего капитализма Ленин развил марксистское понятие
капиталистической монополии. Понятие «монополия» выступает
у Ленина как точное отражение антагонистической сущности
новейшей стадии капитализма. Не рассмотрев вопроса об
образовании и развитии монополии, нельзя разобраться в диалектике
становления и развития империализма. Это центральное
понятие ленинской теории империализма возникло как верное
отражение глубочайших социальных антагонизмов и противоречий
высшей стадии развития капитализма. Тот, кто не начинает
рассмотрение эпохи империализма с монополии, совершает
существенную ошибку в методологии. В таком случае объективное
рассмотрение диалектики империализма подменяют поисками
внешних, случайных причин видимых противоречий.
Ленин показал, что монополия неизбежно вырастает из
концентрации производства на определенной ступени развития.
Поэтому в качестве исходного пункта объективного
исследования империализма Ленин берет концентрацию производства и
появление из нее монополий, которые представляют собой не
постороннее явление для империализма, а его движущую силу,
лежащую в основе объективного исторического процесса
возникновения этой высшей стадии капитализма как определенной
экономической системы. Поэтому изучение превращения старого
капитализма в новый Ленин начинает с рассмотрения именно
монополии как естественного результата концентрации
производства при капитализме. Если раньше монополия была
каким-то преходящим явлением, то в период новейшего
капитализма она становится одной из основ всей хозяйственной
жизни. Эту новую 1роль монополий в буржуазном обществе Ленин
подробно последует <на материале их истории -и .приходит к
выводу, что монополия — последнее слово 'новейшей Фазы в
развитии капитализма.
Это обстоятельство показывает, что при объективном
рассмотрении сложной исторической системы диалектический
метод берет не случайное, преходящее явление, а кладет в основу
исследования такие факты и события, в которых проявляется
форма объективной сущности вещей, выражается
закономерность исторического процесса развития объективной системы.
Объясняя объективные "причины, по которым раньше нельзя
было начинать изучение буржуазного общества с монополии,
Ленин писал, что 1860-е и 1870-е годы были высшей ступенью
12 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 5, стр. 398.
336

развития свободной конкуренции. В этот период «монополии
лишь едва заметные зародыши... После кризиса 1873 г. широкая
полоса развития картелей, но они ещё исключение. Они еще 'не
прочны. Они еще преходящее явление... Подъем конца XIX века
и кризис 1900—1903 гг.: картели становятся одной из основ
всей хозяйственной жизни» 13.
Это ленинское положение еще раз показывает, в частности,
почему монополия — исходный пункт при изучении
империализма. Выбор этого пункта в экономической системе капитализма
объяснялся тем важным обстоятельством, что монополии стали
играть новую существенную роль при империализме.
Сравнение монополий XIX—XX вв. показывает, что их значение
колоссально возросло, что из зародышей они превратились в живой
организм, вместо случайных явлений они стали существенной
необходимостью, из редких исключений превратились во
всеобщие явления.
Чтобы отобразить в понятиях экономические отношения
высшей стадии капитализма так, как они появились, существуют и
развиваются, анализ империализма нужно было начать опять-
таки с монополии, ибо она является наиболее типичным и
всеобщим отношением новейшего капитализма. Степень развития
монополий характеризовала степень развития новейшего
капитализма. В той мере, в какой развивалась монополия, старый
капитализм превращался в новый.
Когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция
подавляющему большинству буржуазных экономистов казалось
вечным явлением. Они выступали против Маркса, который
теоретическим и историческим анализом капитализма доказал, что
свободная конкуренция порождает конкуренцию производства,
а последняя на известной ступени своего развития ведет к
монополии.
Опираясь на этот объективный вывод Маркса о диалектике
развития свободной конкуренции при капитализме, Ленин
начинает рассмотрение империализма с концентрации производства
и механизма порождения монополий при империализме. В
первой главе своего труда, называющейся «Концентрация
производства и монополии», Ленин детально исследовал зарождение
и развитие монополии при империализме. Раскрывая
необходимость самого тщательного изучения монополии, Ленин писал,
что «превращение конкуренции в монополию представляет из
себя одно из важнейших явлений—если не важнейшее— в
экономике новейшего капитализма, и нам необходимо подробнее
остановиться на нем» 14.
13 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 22, стр. 190.
14 Там же, стр. 185.
22 Историко-философские очерки 337

Если объективное рассмотрение старого буржуазного
общества Маркс начинает с изучения товара, то Ленин при
объективном рассмотрении развития особой, высшей стадии капитализма
начинает с выяснения природы капиталистической монополии.
Содержание монополии по своему происхождению выражает
то новое существенное явление, с которого начинаются рост,
движение и развитие империализма как особой стадии развития
капиталистического общества. Определяя исходную «клеточку»
внутреннего механизма империализма, Ленин прямо отмечал,
что именно «монополия есть переход от капитализма к более
высокому строю» 15.
Таким образом, за исходный пункт объективного
исследования империализма Ленин берет монополию как его
специфическую экономическую категорию. Анализ монополии позволяет
вскрыть и понять внутреннюю пружину развития империализма.
Марксистский метод исследования позволяет вскрыть
объективные противоречия новейшей стадии капитализма и
отразить их в системе абстрактных понятий. Адекватное отражение
развития капитализма на его высшей стадии возможно только
путем нахождения в системе капиталистического способа
производства того нового звена, с которого объективно начинается
развитие империализма.
Буржуазные философы и экономисты, опирающиеся на
метафизический метод, не смогли справиться с труднейшей
задачей нахождения и исследования исходной клеточки развития
империализма. Для большинства буржуазных ученых даже не
была ясна сама суть проблемы нахождения этой клеточки как
исходного пункта объективного логического воспроизведения
развития империализма. Многие из них, говоря об узловых
пунтах познания новейшей ступени развития капитализма, на
деле искали их там, где их не могло быть, или брали за
основное то, что не давало возможность всесторонне и глубоко понять
сущность капиталистического способа производства в эпоху
империализма.
Так, например, свой анализ империализма Гильфердинг
начинает со сферы обращения, с анализа денег и кредита.
В основу всей методологий Кейнса положен субъективный
психологический принцип, а не анализ внутренних противоречий
капиталистических производственных отношений. За исходную
клеточку развития современного капитализма Кейнс берет
идеалистический принцип, психологические переживания абстрактной
человеческой личности. Он выступает как против объективного
рассмотрения экономических проблем, так и против
исторического подхода к капиталистическому способу производства.
15 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 253.
338

В антинаучной методологии Кейнса идеалистический подход
органически связан с метафизическим методом исследования.
Чтобы извратить природу и причины возникновения
специфических противоречий и антагонизмов, свойственных
монополистическому капитализму, Кейнс произвольно оторвал их от
капиталистических производственных отношений и перенес на
выдуманную им почву вечных психологических переживаний,
страстей и склонностей абстрактного человека. «Основной
психологический закон,— утверждает он,— на который мы можем
положиться не только исходя из нашего знания человеческой
природы, но и на основании детального изучения опыта, состоит
в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое
потребление с ростом доходов, но не в той же мере, в какой
растет доход» 16.
Кейнс считал, что это чисто субъективное положение следует
принять в качестве основного психологического закона для
любого современного общества. Но подобные вздорные и
фантастические «основные психологические законы капитализма»
неизбежно обрекают науку на скольжение по поверхности
психологических факторов, якобы вытекающих из вечной «натуры»,
но ни на один шаг не 'приближают нас к пониманию подлинных,
реальных причин и особенностей объективного развития
современного капиталистического общества.
Конечно, путем идеалистических иллюзий и метафизических
догм можно сконструировать любую исходную клеточку
развития капиталистического общества, но невозможно открыть
действительный ход экономического развития монополистического
капитализма. В кейнсианской метафизической методологии все
поставлено с ног на голову, а ее идеалистическое исходное
положение неизбежно ведет к совершенно неправильным
представлениям о внутреннем факторе, определяющем объективную
логику монополистической стадии развития капитализма. У
Кейнса все реальные экономические отношения монополистического
капитализма подменяются различными абстрактными,
надуманными схемами и ложными понятиями, которые не отражают, а
извращают сущность объективного развития новейшего
капитализма.
Ложный субъективистский исходный пункт познания
современного капитализма привел Кейнса и к ложным
идеалистическим и метафизическим выводам о внутреннем содержании
развития капиталистического способа производства. В
противоположность этим абстрактным идеалистическим приемам
исследования новейшего капитализма ленинская концепция
объективного рассмотрения исходит из диалектико-материалистического
16 Дж. М. Кейнс. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1948.
стр. 90.
22* 339

понимания истории его развития. Начиная анализ
империализма с монополии, Ленин рассматривает его как
особую экономическую систему высокоразвитого капитализма.
Поэтому Левина больше всего интересуют не вечные
«психологические законы людей», а «связь и взаимоотношение основных
экономических особенностей империализма» 17, которые
раскрывают самую суть естественноисторического процесса его
развития. С чего начинается действительное объективное развитие
империализма как особой экономической стадии буржуазного
общества, с того же объективного исходного пункта начинается
и его рассмотрение в диалектике понятий.
Начиная объективное рассмотрение империализма с
исследования монополии, Ленин исходит из того положения, что
монополия является также исходным противоречием всей
высшей стадии капитализма как определенного сложного целого.
Первостепенное значение этого факта состоит в том, что у
Ленина объективное рассмотрение включает в себя анализ
движения и развития объективных противоречий и
противоположностей в экономической системе новейшего капитализма.
Объективное рассмотрение диалектики новейшего капитализма будет
неполным, неглубоким, поверхностным, если не будут с самого
начала вскрыты внутренние противоречия и антагонизмы в
сущности капиталистических производственных отношений эпохи
империализма.
Как известно, буржуазные метафизики также пытались
изучить пути исторического развития новейшего капитализма. Но
в своих исследованиях высшей фазы капитализма они
прибегали к самым различным приемам и уловкам, чтобы
отгородиться и затушевать коренные противоречия и антагонизмы
новейшего капитализма. Лицемерно взывая к объективному
рассмотрению современного буржуазного общества и внутренних
источников его развития, они в то же время при каждом
удобном случае избегали глубокого изучения противоречий в
сущности экономической системы новейшего капитализма.
Своим анализом монополии как важнейшего исходного
внутреннего противоречия высшей стадии развития капитализма
Ленин неопровержимо доказал, что строгое объективное
рассмотрение эпохи империализма возможно только при том
условии, если сразу же будет -поставлена цель и найдены
теоретические средства для того, чтобы обнаружить новые, только что
появившиеся специфические противоречия в материальных,
экономических отношениях новейшего капитализма, которые
обусловливают процесс его возникновения, развития и
революционного перехода в другую общественную формацию. Научное
открытие исходной противоречивой клеточки объективного
17 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 184.
340

естественноисторического процесса развития империализма
позволяет в основных чертах проследить исторический процесс
развития империализма от начала до конца путем движения и
развертывания его социальных внутренних антагонизмов и
противоречий.
С точки зрения Ленина, объективное рассмотрение
империализма— это диалектическое рассмотрение имманентных ему
противоречий, когда последовательно рассматривается история
возникновения, роста и развертывания внутренних противоречий
в вещах и явлениях. Уже начиная с самого простого, обычного
явления при рассмотрении экономической системы капитализма,
классики марксизма-ленинизма сразу же вскрывали «в этом
простейшем экономическом явлении присущие ему
антагонистические противоречия, .последовательно изучали рост и движение
этих противоречий и антагонизмов в капиталистическом
обществе. Объективное рассмотрение, согласно взглядам Маркса —
Энгельса — Ленина, состоит в том, что в любом простейшем
явлении нужно как в клеточке сложной системы исторического
развития вскрыть зародыши всех ее противоречий, изучить
зачатки всех элементов диалектики.
2. Ленинский анализ противоречий
империализма
Объективное рассмотрение без изучения противоречий в
исследуемых вещах и предметах вообще невозможно.
В противоположность метафизике центральным в
диалектической логике является изучение объективных противоречий.
Принцип диалектического противоречия — основа всей
материалистической диалектики. Именно так решает эту проблему
Ленин, доказывая, что условие познания всех процессов мира — в
их самодвижении, внутреннем развитии, в их живой жизни,
в познании их как единства противоположностей. «Раздвоение
единого и познание противоречивых частей его... есть суть
(одна из „сущностей", одна из основных, если не основная,
особенностей или черт) диалектики» 18.
Таким образом, с точки зрения Ленина в диалектике как
логике и теории познания проблема противоречий занимает одно
из самых важных мест. Ленин решительно выступил против
различных попыток метафизиков и эклектиков, принизить,
извратить сущность диалектического познания. Он подробно
доказывает, что не существует никакой непроходимой стены между
реальными противоречиями внешнего мира и противоречиями
познания. Наперекор метафизикам и всем тем, кто не смог
применить сознательно принцип противоречия к процессу и
18 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 357.
34t

развитию теоретического познания, Ленин вновь, вслед за
Марксом и Энгельсом, выдвигает его на передний план как
центральный принцип диалектики познания.
Об этом обязательном условии диалектического познания
Ленин ясно пишет в своем знаменитом фрагменте «К вопросу
о диалектике». В нем он глубоко и всесторонне раскрывает
истинность диалектического мышления путем диалектических
противоречий, единства и тождества противоположностей. В этом
философском произведении, раскрывающем наиболее подробно
сущность единства материалистической диалектики, логики и
теории познания, .прямо с порога отвергается всякая
возможность изучения объективной диалектики вещей и предметов без
признания объективных противоречий.
Развивая свою мысль, что вкратце диалектику можно
определить как учение о противоречии, единстве
противоположностей, Ленин в своем известном анализе основных элементов
диалектики всесторонне показывает, что диалектическое
противоречие в объективом познании играет определяющую роль. Из
шестнадцати основных элементов диалектики как логики и
теории .познания Ленин не случайно четыре отводит
непосредственно категории диалектического противоречия в научном
мышлении. Он считает, что отражение противоречий реального мира в
логике понятий совершается сложным противоречивым путем.
Во-первых, чтобы отразить в научной теории развитие вещи
как ее собственное движение, ее собственную жизнь,
необходимо изучить «внутренне противоречивые тенденции (и
стороны) в этой вещи»19. Во-вторых, понять объективный ход и
направление развития исследуемого предмета или явления —
значит строго конкретно-исторически проследить и отразить в
понятиях, как совершается «борьба respective развертывание
этих противоположностей, противоречивых стремлений etc.»20
В-третьих, правильно отразить и изобразить диалектическое
противоречие в вещах и явлениях можно только в том случае,
когда в них отыскиваются «не только единство
противоположностей, но переходы каждого определения, качества,
черты, стороны, свойства в каждое другое [в свою
противоположность?]»21. В-четвертых, только адекватно отразив в понятиях
всю историю развития исследуемого предмета или вещи путем
всестороннего анализа внутренних противоречивых тенденций
и сторон в этой вещи, можно понять и объяснить, что вещь,
явление выступают «как сумма и единство
противоположностей»22.
19 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 214.
20 Там же.
21 Там же.
22 Там же.
342

Отсюда ясно видно, что только материалистическая
диалектическая логика способна глубоко проникнуть в глубь
противоречивой сущности вещей, раскрыть единство
противоположных сил и тенденций в недрах .предметов и явлений, точно
отразить в понятиях объективную логику борьбы и историю
развертывания противоположностей и противоречивых стремлений
от начала до конца, в полном соответствии с объективной
логикой исследуемого предмета или явления.
С одной стороны, Ленин подчеркивает, что реальные
противоречия нужно искать в самой противоречивой
действительности. С другой стороны, нахождение противоречий, их
отражение б диалектике понятий также »происходят противоречивым
путем, в ходе возникновения противоречий и разрешения их.
Однако эти диалектические противоречия возникают в процессе
познания не в результате субъективных ошибок мышления, а в
результате глубокого объективного отражения сущности
явлений и .процессов объективного мира.
Чем больше метод познания отклоняется от изучения
противоречий в сущности вещей и процессов, тем менее он становится
диалектическим. Правильно 'писали Гегель и Ленин, что
диалектика, понимаемая сама как принцип, есть изучение
противоречия в самой сущности предметов, что необходимо «в (самой)
сущности предметов (выяснять) (вскрывать) противоречие,
которое она (эта сущность) имеет в себе самой (диалектика
в собственном смысле)»2*.
Объективное рассмотрение как принцип диалектики без
всестороннего изучения противоречий в исследуемых
объектах так же далеко от истины и малопонятно, как и
диалектическая концепция развития, не признающая внутреннего
противоречия главным источником движения и развития 'внешнего
мира. Поэтому уже начиная с самого простого, обычного, мас-
совидного явления в исследуемой системе исторического
развития капитализма, 'классики марксистской диалектики с первого
же шага рассмотрения диалектики буржуазного общества
изучают его внутренние противоречия и антагонизмы, их движение
и рост.
* Внутреннюю объективную логику движения новейшей стадии
капитализма можно более глубоко и исчерпывающе понять
только при исследовании коренных внутренних противоречий
империализма. Все новое и важное ib работах Ленина по
империализму как высшей стадии капитализма развивается на
основе диалектического учения о решающей роли противоречий
в диалектическом процессе познания.
Как показывает ленинский анализ развития
империализма, логическая структура, весь ход научного исследования
23 Там же, стр. 248—249.
343

определяются внутренней логикой развертывания и обострения
основных противоречий на высшей стадии капитализма24.
Движение этих объективных противоречий раскрывало
существо развития и гибели умирающего капитализма.
Поэтому проблема внутренних социальных противоречий
капитализма в XX в. была и остается также наиболее острым
практическим и теоретическим вопросом. Это, например, видно из
объективного диалектического рассмотрения Марксом
содержания товара, когда он рассматривается как такое многогранное
и сложное явление в диалектике буржуазного общества,
которое содержит в себе в зародыше множество глубоких
внутренних противоречий капиталистического способа производства.
Тщательное исследование этого простого и обычного явления
буржуазного общества показывает, что товар содержит в
зародышевой форме все противоречия старого капиталистического
общества. Такой же метод подхода у Ленина и к изучению
монополии как простейшего отношения буржуазного общества в
эпоху империализма. Объективное рассмотрение монополии как
существенной новой клеточки новейшего капитализма
показывает, что она содержит в своей сущности все противоречия
новейшей стадии развития капитализма. В своем объективном
анализе содержания монополии Ленин показывает, что это
содержание составляют те многочисленные внутренние
противоречия и антагонизмы, которые монополия заключает в себе.
Там, где метафизики видели лишь чисто случайное появление
внешних противоречивых отношений в капиталистическом
хозяйстве, Ленин открыл тот центральный (противоречивый пункт,
с которого начинается объективное познание всех
антагонистических противоречий высшей стадии капитализма. Причем для
него в первую очередь важно найти и проследить, насколько
монополистический капитализм обострил и довел до конфликта
свои собственные противоречия з эпоху господства монополий.
Он поставил своей целью строго научно доказать, что это
обострение коренных противоречий капитализма на высшей
стадии своего развития представляет собой не какое-то случайное
явление, а закономерно вытекает из господства монополий.
Поэтому, раскрывая диалектическое содержание монополии как
простейшей и в то же время определяющей категории
империализма, Ленин писал, что «самая глубокая экономическая основа
империализма есть монополия. Это — монополия
капиталистическая, т. е. выросшая из капитализма и находящаяся в общей
обстановке капитализма, товарного производства, конкуренции,
24 Большое значение этого произведения В. И. Ленина для разработки
проблемы единства диалектики, логики и теории познания отмечается также
в содержательной статье С. Д. Ефремова «О логической структуре ленинской
работы «Империализм, как высшая стадия капитализма»» («Вопросы
философии», 1958, № 4).
344

в постоянном и безысходном противоречии с этой общей
обстановкой» 25.
Монополия — явление, порожденное новой стадией
капитализма — империализмом. В понятии капиталистической
монополии адекватно отражается специфичность противоречий,
присущих высшей стадии развития капитализма.
Через монополию как наиболее существенную клеточку
особой стадии развития капитализма ярко просвечивается
антагонистическая сущность всей экономической системы империализма.
В этой главной живой клеточке империализма раскрываются
процессы новообразования и развития путем внутренних
противоречий всей системы капитализма в период его
монополистической стадии. Монополия представляет собой не только
зародыш такого нового живого организма, каким является
империализм, но также представляет собой готовый организм в
развитом состоянии, все части которого пронизаны и созданы заново
под непосредственным воздействием монополистического
капитала. Глубокая внутренняя антагонистическая противоречивость
всей капиталистической экономической системы в эпоху
империализма выражается прежде всего в монополии. Объективное
изучение всех коренных противоречий экономической системы
империализма поэтому теснейшим образом связано с
обнаружением и рассмотрением всех внутренних противоречий монополии.
Но если рассматривать монополию как определенное
противоречивое ядро в антагонистической системе новейшего
капитализма, то, следовательно, нужно шаг за шагом проследить
деятельность монополий, которые играют такую решающую
роль в развитии и обострении противоречий при империализме.
Поэтому, опираясь на монополию как на исходный пункт
объективного рассмотрения движения путем внутренних
противоположностей на высшей стадии капитализма, Ленин
последовательно и всесторонне изучает, как господство банков и
финансового капитала, вывоз капитала за границу и раздел мира
между союзами капиталистов и между великими державами
углубляют старые противоречия и порождают многочисленные
новые антагонизмы и конфликты во всей мировой
капиталистической системе хозяйства. Важнейшая задача теоретического
познания — проследить и дать анализ капиталистического
способа производства в его объективных отношениях и
противоречивом движении и развитии к своей высшей и последней
стадии — империализму.
В ходе последовательного изучения противоречий и
антагонизмов в сущности капиталистического способа производства
достигается все более глубокое познание истины, законов
гибели последней антагонистической общественной формации.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 262.
345

Поэтому уже при вскрытии внутренних противоречий монополии
Ленин одновременно поставил задачу изучения исторического
развития и роста коренных антагонизмов и противоречий
империализма. Их последовательное отражение в логике понятий
выражает все более глубокое проникновение познания в
сущность антагонистического развития при империализме. Обращая
внимание на чрезвычайную важность этого вопроса при
объективном изучении диалектики империализма, Ленин указывал,
что капитализм превратился в империализм путем
развертывания и обострения до предела всех своих коренных социальных
антагонизмов и противоречий, что, с точки зрения объективного
рассмотрения, необходимо в первую очередь выяснить, как и
куда они развиваются26.
Метафизика и эклектика идут в обратном направлении.
Одна из главных причин неправильного рассмотрения
объективной логики развития новейшего капитализма метафизиками и
эклектиками состоит в том, что они меньше всего стремятся
исследовать движение противоречий и противоположностей,
порожденных эпохой господства монополистического капитализма.
В погоне за внешними, поверхностными примерами и фактами
метафизики оставляют на задворках исследование коренных
противоречий и антагонизмов новейшего капитализма.
Чем меньше буржуазный ученый занимается рассмотрением
социальных противоречий и антагонизмов «овейшей фазы
капитализма, тем правильнее считается его метод познания. Так,
например, вся субъективистская методология Каутского, Кейнса
и других метафизиков и эклектиков направлена на то, чтобы
опровергнуть объективный диалектический метод Маркса —
Ленина, которые неопровержимо доказали, что для правильного,
объективного рассмотрения диалектики буржуазного общества
на всех стадиях его развития существенно прежде всего
изучение более или менее высокой степени развития коренных
противоречий и антагонизмов, вытекающих из системы
производственных отношений капитализма, из действия его
экономических законов. Так, например, чтобы избежать анализа
объективных противоречий империализма, Каутский все развитие
высшей стадии капитализма выдавал за одну из форм внешней
политики империализма, с которой можно легко бороться,
противоречия которой можно при желании примирить и
сгладить.
Разоблачая эти субъективистские трюки, Ленин указывал,
что «возражение кажется вполне благовидным, а на деле оно
равняется более тонкой, более прикрытой (и потому более
опасной) проповеди 'примирения с империализмом, ибо
«борьба» с политикой трестов и банков, не затрагивающая основ
26 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 194—196.
346

экономики трестов и банков, сводится к буржуазному
реформизму и пацифизму, к добреньким и невинным благопожела-
ниям. Отговориться от существующих противоречий, забыть
самые важные из них, вместо вскрытия всей глубины
противоречий— вот теория Каутского, не имеющая ничего общего с
марксизмом»27.
Буржуазные экономисты — метафизики и эклектики — при
исследовании эпохи империализма пытаются отделаться от
порождаемых им новых глубоких противоречий путем
сознательного их затушевывания и приукрашивания. В результате
такого субъективистского подхода к объективным
противоречиям империализма их метод познания не проникает в
сущность вещей, двигается вне объекта познания, останавливается
в затруднении перед чертой, отделяющей внешнюю видимость
явлений капитализма от их противоречивой социальной
сущности.
Так, например, эмпирически описывая отдельные
проявления монополии, эклектики вместе с тем затушевывают полное
господство монополистического капитализма, стараясь
выдвинуть на передний план частности и второстепенные
подробности, как, например, возможность контроля со стороны
буржуазного государства за банками и трестами, всевозможные
проекты реформирования основных свойств империализма и
сглаживания непримиримых социальных конфликтов. Здесь все дело
сводится к сумме случайно подобранных примеров и фактов, за
которыми скрываются и прячутся коренные социальные
противоречия и антагонизмы капиталистического способа
производства. Поэтому Ленин указывал, что вместо вскрытия коренных
внутренних противоречий эпохи империализма буржуазные
теоретики занимаются «серьезным разбором мелочей совершенно
несерьезных законопроектов о «надзоре», «регламентации»,
теоретической игрой в бирюльки...»28.
Объективность рассмотрения Лениным новейшего
капитализма принципиально отличается от субъективистских приемов
метафизиков и эклектиков, с помощью которых они пытаются
отрицать обострение общественных антагонизмов при
империализме. Поэтому в поле зрения Ленина, какую бы черту или
признак монополистического капитализма он ни изучал, на
переднем плане всегда остается проблема роста, развертывания
и обострения коренных противоречий и антагонизмов
империализма. Поступать иначе при объективном рассмотрении
новейшего капитализма значит создавать разрыв между
диалектической логикой как единственно правильной формы развития
мысли путем противоречий и объективной диалектикой совре-
27 Там же, стр. 257.
28 Там же, стр. 215.
347

менного капиталистического общества. Качественные
превращения, которые произошли при империализме в силу резкого*
обострения социальных антагонизмов и конфликтов, нашли у
Ленина свое адекватное отражение в формировании новых
понятий и в преобразовании старых.
Именно в этом состоит отличительная черта ленинского
объективного рассмотрения антагонизмов и противоречий
империализма. В связи с этим Ленин проанализировал противоречивое
содержание многих старых и новых научных понятий и
категорий. Именно такой диалектический подход типичен для-
ленинского исследования всех экономических процессов
новейшей фазы развития капитализма и отражающих их
экономических понятий.
Чтобы адекватно отразить в системе категорий рост и
развитие внутренних противоречий империализма. Ленин
всесторонне вскрыл и изучил новые противоречия между различными
картелями и трестами, финансовым и промышленным
капиталом, отсталыми и экономически развитыми
капиталистическими государствами, метрополиями и колониями и т. д.
Ленин настойчиво и последовательно вскрывает глубокую
противоречивость в сущности банков и их новой роли при
империализме, в деятельности финансового капитала и
махинациях финансовой олигархии, в вывозе капитала за границу, в
характере и содержании раздела мира между союзами
капиталистов и великими державами, в паразитизме и загнивании
капитализма, в неравномерности антагонистического развития
империализма и т. д. Интересно здесь то, что содержание всех
этих экономических категорий и понятий отражает у Ленина
внутреннюю противоречивость главных экономических явлений
и отношений империализма как высшей стадии капитализма.
Во главу угла Ленин везде ставит задачу выяснения
внутренней противоречивости в сущности данных экономических
процессов империализма, ибо без противоречий нельзя понять
природу вещей и содержание отражающих их понятий и
категорий. Так, например, переходя от объективного рассмотрения
содержания монополии к анализу банков и их новой роли при
империализме, Ленин подчеркивает, что переход от господства
капитала вообще к господству финансового капитала
выразился в том, что «старая борьба мелкого и крупного капитала
возобновляется на новой, неизмеримо более высокой ступени
развития»29.
Еще более глубокие общественные антагонизмы вскрывает
Ленин, когда исследует господство финансового капитала и
финансовой олигархии на высшей стадии капитализма.
Раскрывая объективную диалектику образования всесильного финан-
В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 212.
348

сового капитала при империализме, Ленин отмечал
неизбежность такого процесса в общей обстановке частной
собственности и хозяйничания капиталистических монополий.
Подчеркивая характер возникновения нового финансового вида
капитала из противоречий капиталистического способа производства,
Ленин писал, что внутренняя логика его возникновения такова:
«Концентрация 'производства; монополии, вырастающие из
нее; слияние или сращивание банков с промышленностью —
вот история возникновения финансового капитала и содержание
этого понятия»30.
Таким образом, содержание понятия «финансовый капитал»
было выработано на основе объективного рассмотрения всех
остальных ступеней предшествующей истории развития
новейшего капитализма. Без изучения причин концентрации
производства при капитализме, без анализа противоречий,
порожденных возникновением монополий, без подробного
рассмотрения механики переплетения и слияния монополистического
банковского и (промышленного капиталов нельзя было
образовать и раскрыть содержание понятия «финансовый капитал»
при империализме. Единство экономических научных понятий
и категорий, выражающих буржуазные отношения новейшей
стадии капитализма, с развивающейся путем социальных
антагонизмов и конфликтов капиталистической действительностью
достигается тем, что в логике движения понятий отражаются
история движения и роста социальных противоположностей и
все большая степень развития общественных антагонизмов
империализма.
Не удивительно, что* Ленин при анализе истории
возникновения финансового капитала и содержания этого понятия
стремится везде показать, что капитализм, начавший свое развитие
с мелкого ростовщического капитала и кончивший свое
развитие гигантским ростовщическим капиталом, усиливает и
обостряет общественные антагонизмы и конфликты в эпоху
господства финансового капитала. Причем при объективном
рассмотрении финансового капитала и финансовой олигархии Ленин
постоянно имеет в виду процесс развертывания и обострения
основного противоречия капитализма — антагонистического
противоречия между общественным характером производства и
частной формой присвоения. Его больше всего интересует
борьба этих противоречивых стремлений.
Если буржуазные метафизики видели в вывозе капитала
только прогрессивную сторону, то Ленин назвал вывоз
капитала паразитизмом в квадрате. Содержание понятия «вывоз
капитала» у буржуазных метафизиков и у Ленина совершенно
противоположно. Метафизики рассматривали вывоз капитала
30 Там же, стр. 214.
349

как смягчающую тенденцию в развитии новейшего капитализма,
а Ленин — как паразитическую тенденцию, которая углубляет
общественные антагонизмы, усиливает паразитизм и ускоряет
загнивание при капитализме.
Разоблачая буржуазных метафизиков, которые считали, что
вывоз избытка капиталов за границу передовыми
капиталистическими странами якобы объясняется их стремлением оказать
помощь другим государствам и народам, Ленин писал: «И
такой «довод» сплошь да рядом выдвигается мелкобуржуазными
критиками капитализма. Но тогда капитализм не был бы
капитализмом, ибо и неравномерность развития и полуголодный
уровень жизни масс есть коренные, неизбежные условия и
предпосылки этого способа производства. Пока капитализм
остается капитализмом, избыток капитала обращается не на
повышение уровня жизни масс в данной стране, ибо это было бы
понижением прибыли капиталистов, а на повышение прибыли
путем вывоза капитала за границу, в отсталые страны»31.
Таким образом, если в избытке капитала в странах
наиболее развитого империализма и его вывозе за границу
метафизики видели только положительную, прогрессивную черту в
деятельности новейшего капитализма, Ленин, наоборот,
вскрывает противоречивую сущность этого явления. С одной
стороны, избыток капитала в передовых капиталистических странах
образуется вместе с резким увеличением нищеты и бедноты
трудящихся и сильным отставанием земледелия. С другой
стороны, необходимость вывоза капитала вызывается тем
внутренним антагонизмом, что капитализм перезрел, ему не хватает
сфер прибыльного помещения капитала внутри страны и он
стремится получить наивысшую прибыль в отсталых странах,
где эта прибыль обычно намного выше, ибо там капиталов
мало, цена земли сравнительно невелика, заработная плата
рабочих низкая, сырье дешевое.
Следовательно, если у буржуазных метафизиков содержание
понятия «вывоз капитала» исключает и сглаживает
общественные антагонизмы и конфликты, то у диалектика Ленина это
понятие отражает полную совокупность острейших внутренних
общественных антагонизмов и столкновений эпохи
империализма. В таком безобидном, на первый взгляд, явлении
новейшего капитализма, как вывоз капитала за границу, Ленин увидел
рост паразитизма и загнивание всего буржуазного общества,
усиление эксплуатации, открытый грабеж колоний и зависимых
стран, неравномерность и скачкообразность в развитии
отдельных предприятий, отраслей хозяйства и отдельных стран. Своим
диалектическим анализом противоречивой сущности этого
нового, специфического для высшей стадии капитализма явления
В. И. Лени н. Сочинения, т. 22, стр. 229.
350

он еще глубже вскрыл антагонистический характер всей
экономической системы империализма.
Если метафизики старались показать, что все новейшие
явления и процессы эпохи империализма не содержат в себе
внутренних неразрешенных противоречий и конфликтов, то
Ленин на сей счет придерживается противоположного мнения и
везде делает упор на объективное изучение противоречий в
самой сущности новейших процессов и явлений
монополистического капитализма. Насколько далеко продвинулся вперед
Ленин в объективном изучении антагонистической природы
новейшего капитализма, ярко показывает его анализ сущности
раздела мира между союзами капиталистов. Раскрывая
внутреннее содержание господства финансового капитала в эпоху
империализма, Ленин исследует капиталистическую
действительность в двух аспектах, двух взаимоисключающих
тенденциях.
С одной стороны, образование монополистических союзов
капиталистов затрудняет конкуренцию против всемирных
трестов, имеющих свои отделения, представительства почти во
всех концах мира. С другой стороны, раздел мира между
крупнейшими промышленными и финансовыми группировками не
исключает борьбы между ними, стремлений к переделу
влияния, если соотношение сил между ними изменяется. Поэтому
при выяснении подлинной сущности раздела мира между
союзами капиталистов Ленина больше всего интересуют история
и ход их антагонистической борьбы за дележ мира.
Раскрывая объективное содержание обеих
противоположных тенденций в развитии и образовании союзов капиталистов
для раздела мира, Ленин приходит к следующему выводу:
«Мы видим здесь наглядно, как частные и государственные
монополии переплетаются воедино в эпоху финансового
капитала, как и те и другие на деле являются лишь отдельными
звеньями империалистической борьбы между крупнейшими
монополистами за дележ мира»32. От этих неприятных фактов в
диалектике новейшего капитализма буржуазные метафизики и
эклектики стремились отмахнуться.
Сразу же бросается в глаза, что при рассмотрении
конкретных фактов образования союзов капиталистов они уделяли
внимание исключительно образованию союзов капиталистов, а
не борьбе между ними; они признавали только отдельные
формы борьбы, но не исследовали классовое содержание, сущность
борьбы между крупнейшими монополистами за передел мира.
Указывая на ошибочность и близорукость такого подхода,
Ленин писал: «Подменять вопрос о содержании борьбы и
сделок между союзами капиталистов вопросом о форме борьбы
32 Там же, стр. 238.
351

и сделок (сегодня мирной, завтра немирной, послезавтра опять
немирной) значит опускаться до роли софиста»33. Ленин
отмечал далее, что если смотреть на положение вещей при
империализме не с однобокой метафизической точки зрения, а с
позиций диалектического анализа раздвоения единого на
противоположности, то эпоха новейшего капитализма .показывает,
что между союзами капиталистов складывается известное
отношение на почве экономического раздела мира, а рядом и в
связи с этим между политическими союзами, государствами
складываются известные отношения на почве
территориального раздела мира, борьбы за колонии и хозяйственную
территорию.
Ленин писал, что «мирные союзы подготовляют войны и в
свою очередь вырастают из войн, обусловливая друг друга,
рождая перемену форм мирной и немирной борьбы из одной
и той же почвы империалистических связей и
взаимоотношений всемирного хозяйства и всемирной политики»34.
3. Разоблачение эклектики и метафизики
антимарксистских воззрений
в связи с определением империализма
Если верить буржуазным метафизикам, то появление
международных союзов монополистов на высшей стадии
капитализма сглаживает и притупляет ранее непримиримые,
антагонистические социальные конфликты и противоречия. Откуда же
брался этот метафизический оптимизм при оценке объективной
логики развития новейшего капитализма? В своем анализе
империализма как особой стадии капитализма, при вскрытии
причин паразитизма и загнивания капитализма, в критике
империализма и определении его исторического места Ленин
шаг за шагом последовательно доказывает, что буржуазные
ученые при исследовании высшей стадии капитализма —
монополистического капитализма — трубо нарушают принцип
объективного рассмотрения. Вопреки всем своим
прекраснодушным заявлениям о крайней необходимости объективного
подхода к оценке новейшего капитализма, апологеты
империализма всеми правдами и неправдами отступают от этого
принципа, пользуются произвольными субъективными оценками и
случайно подобранными примерами.
Все это ясно и отчетливо видно на примере рассуждений
субъективиста Каутского, метод которого Ленин неоднократно
определял как эклектический и бессодержательный.
33 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 241.
34 Там же, стр. 282.
352

Коренной теоретический порок каутскианского
эклектического метода исследования империализма как высшей стадии
капитализма Ленин прежде всего видит в грубейшем
нарушении принципа объективности рассмотрения внутренних
противоречий империализма. Поэтому Ленин придает большое
значение борьбе против субъективистской каутскианской
методологии, до конца обнажает всю ее бессмысленность и
бессодержательность.
В субъективистских рассуждениях и теориях Каутского
можно найти все, кроме точного отображения в понятиях
антагонистической капиталистической действительности эпохи
империализма.
Как известно, марксистский революционный объективный
метод изучения последней антагонистической общественной
формации через рассмотрение ее внутренних противоречий, сил
и тенденций был признан Каутским и другими буржуазными
учеными негодным и устарелым. Ничего другого ждать от
апологетов современного капитализма и не приходилось, ибо
объективное рассмотрение антагонистических конфликтов,
противоречий империализма неизбежно ведет к признанию законов
гибели капиталистической общественной формации.
Определяя высшую стадию капитализма как
ультраимпериализм, Каутский, вопреки конкретно-экономической
действительности, пытался доказать, что империализм полностью
освободился от своих прошлых антагонистических противоречий и
социальных язв и пороков. Для образования понятия
«ультраимпериализм» Каутский приводит следующий субъективистский
довод. Полностью игнорируя объективный исторический ход
развития новейшего капитализма, он приходит к такому
произвольному заключению: «Исходный пункт идеи и названия
империализма— объединение всех составных частей английских
владений в одно замкнутое в себе гигантское государство, в
империю,— этот исходный пункт в последние годы совершенно
отошел на задний план и может считаться практически
оставленным»35. По мнению Каутского, понятие «империализм»
пережило само себя, оно должно быть заменено новым
понятием «ультраимпериализм», или «сверхимпериализм».
Случайно выхватывая из системы капитализма то одну, то
другую черту или признак империализма, эклектики возводят
ее в абсолют и выдают желаемое за действительное, ложь за
правду. Произвольно оторвав империализм от экономических
основ капиталистической действительности, софист Каутский
отыскивал единство там, где процветали противоречия и
конфликты, видел гармонию в том, что на самом деле было
полярной противоположностью. Бессодержательность каутски-
35 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 39, стр. 569.
23 Историко-философские очерки
353

анского понятия «ультраимпериализм» прежде всего состояла
в том, что оно было полностью оторвано от внутренних
противоречий буржуазного общества. Это худосочное каутскианское
понятие не отражало в себе ни одного коренного противоречия
империализма.
Раскрывая антидиалектический, бессодержательный
характер каутскианского определения ультраимпериализма, Ленин
писал: «Если назвать ультраимпериализмом
интернациональное объединение национальных (вернее:
государственно-обособленных) империализмов, которое «могло бы» устранить
особенно неприятные, особенно тревожные и беспокойные для
мелкого буржуа конфликты вроде войн, политических потрясений
и т. п., то отчего бы тогда не отмахнуться от теперешней,
наступившей, наличной, сугубо-конфликтной и катастрофичной
эпохи империализма невинными мечтаниями о сравнительно
мирном, сравнительно бесконфликтном, сравнительно
некатастрофичном «ультраимпериализме»?» Зб.
Каутскианское понятие «ультраимлериализм» возникло не
как объективное отражение противоречий -сущности новейшего
капитализма. Его абстракции не отражали, а извращали
объективную диалектику империализма. Выдвигая вместо понятия
империализма свое спекулятивно-метафизическое понятие,
Каутский прежде всего явно рассчитывал на то, что путем
создания новой беспочвенной абстракции, он скроет коренные
реальные антагонизмы монополистического капитализма. Ленин
прямо отмечал, что «Каутский преподносит рабочим мертвую
абстракцию»37. Когда понятия капитализма оторваны от
противоречий капитализма, они превращаются в мертвые
абстракции. Поэтому такой способ образования понятий и определений
империализма, когда пытаются исключить его главные
острейшие противоречия, не может привести к правильным научным
выводам. Только рассуждая абстрактно, можно прийти к
такому неверному выводу, что возможно объединение всех
магнатов капитала в единый всемирный трест, заменяющий борьбу
государственно-обособленных финансовых капиталов
интернационально-объединенным финансовым капиталом.
Такой абстрактный, упрощенный, в корне неправильный
вывод о содержании империализма как особой непротиворечивой
стадии развития сверхкапитализма явился прямым следствием
произвольного и однобокого подхода к оценке новейшего
капитализма. Бессодержательность каутскианского определения
империализма как определенной внешней политики, как
простого стремления к аннексии других наций состояла прежде
всего в том, что это определение было произвольно выработа-
В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 93.
Там же, стр. 282.
354

но на основе односторонней абсолютизации отдельных сторон
капитализма, а не через выявление существенных
противоречий, противоположных свойств и антагонистических отношений
монополистического капитала.
Характеризуя каутскианское определение
сверхимпериализма как мертвую бессодержательную абстракцию, В. И. Ленин
писал: «Это определение ровнехонько никуда не годится, ибо
оно односторонне, т. е. произвольно, выделяет один только
национальный вопрос (хотя и в высшей степени важный как сам
по себе, так и в его отношении к империализму), произвольно
и неверно связывая его только с промышленным капиталом в
аннектирующих другие нации странах, столь же произвольно
и неверно выдвигая аннексию аграрных областей»38.
Таким образом, у субъективиста и эклектика Каутского
определение сверхимпериализма формируется из механического,
произвольного складывания случайных и незначительных
признаков и черт монополистического капитализма. Его понятие
«ультраимпериализм» полностью искажало и извращало
действительную картину противоречивого развития
капиталистического общества в эпоху господства монополий и финансового
капитала. Именно в этом видит прежде всего Ленин пустоту
и бессодержательность каутскианского понятия
«ультраимпериализм». Здесь гибкость понятий используется крайне
субъективно, не для объективного и всестороннего отражения в них
противоречий империализма, а в целях их затушевывания и
сглаживания в теории и на практике.
Ленин писал, что «марксизма в этом стремлении
отмахнуться от наступившего империализма и уйти мечтой в неизвестно,
осуществимый ли «ультраимпериализм», нет и грана. Марксизм
в этом построении признается для той «новой фазы
капитализма», за осуществимость которой сам ее сочинитель не ручается,
а для теперешней, уже наступившей, фазы вместо марксизма
подается мелкобуржуазное и глубоко реакционное стремление
притупить противоречия»39.
Стремление Каутского выработать понятие
«ультраимпериализм» в отрыве от внутренних противоречий эпохи
империализма Ленин квалифицировал как открытый отказ от
объективного исследования противоречивой сущности империализма,
как подмену диалектической логики эклектикой и софистикой.
Совершенно очевидно, что только путем полного отрыва
метода познания от содержания объективного развития высшей
стадии капитализма можно было произвольно сконструировать
ложную и бессодержательную абстракцию сверхимпериализма.
38 Там же, стр 255.
39 Там же, стр. 93—01
23* 355

Показывая, до какой степени каутскианская теория
ультраимпериализма разрывает решительно и бесповоротно с диалек-
тико-материалистической теорией познания, Ленин писал: «Если
понимать под чисто-экономической точкой зрения «чистую»
абстракцию, тогда все, что можно сказать, сведется к
положению: развитие идет к монополиям, следовательно, к одной
всемирной монополии, к одному всемирному тресту. Это
бесспорно, но это и совершенно бессодержательно, вроде указания,
что «развитие идет» к производству предметов питания в
лабораториях. В этом смысле «теория» ультра-империализма
такой же 'вздор, каким была бы «теория ультра-земледелия»»40.
Каутскианские субъективистские рассуждения о
чисто-экономических условиях развития монополистического капитала
коренным образом противоречили реальной
конкретно-экономической действительности развития империализма.
Под чисто-экономическими условиями развития
империализма эклектики подразумевают выхватывание отдельных
приятных или удобных для господствующих классов примеров,
фактов и событий. Но при этом пропадает или извращается связь
научного понятия с реальным предметом познания. В этом и
состоит абстрактный, односторонний, идеализированный подход
каутскианцев к анализу основных свойств и тенденций
империализма. Нельзя даже говорить о содержании научной
абстракции, когда само содержание отражаемого объекта
заведомо грубо искажается. Когда эклектики произвольно
абстрагируются от внутренней логики развития империализма, то все
у них выступает и проявляется как в кривом зеркале, где
внешняя видимость отдельных явлений выдается за сущность
новейшего капитализма. Диалектическая логика прямо
противоположна абстрактному методу рассуждений, при котором
конкретный анализ исторического процесса развития капитализма
подменяется мертвой схемой и бессодержательными
абстракциями.
В. И. Ленин указывал: «Можно ли, однако, спорить против
того, что абстрактно «мыслима» новая фаза капитализма после
империализма, именно: ультраимпериализм? Нет. Абстрактно
мыслить подобную фазу можно. Только на практике это
значит становиться оппортунистом, отрицающим острые задачи
современности во имя мечтаний о будущих неострых задачах.
В теории это значит не опираться на идущее в
действительности развитие, а произвольно отрываться от него во имя этих
мечтаний»41.
Таким образом, весь каутскианский прогноз о будущем
развитии капитализма совершенно не опирается на реальную диа-
40 В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 258.
41 Там же, стр. 94.
356

лектику развития империализма. Современные буржуазные
метафизики и эклектики также произвольно скользят по
поверхности явлений и фабрикуют различные бесплодные и мертвые
абстракции вроде «народного капитализма», «бесклассового
капитализма», «регулируемого капитализма», «либерального
капитализма» и т. п. Все эти мертвые бессодержательные
абстракции служат исключительно реакционной цели: отвлечению
внимания трудящихся от глубины существующих противоречий
и антагонизмов в эпоху господства монополистического
капитализма. Ленин при выработке понятия империализма
поступил наоборот. Для него центральной задачей при
формировании понятия империализма была проблема изучения всех
коренных антагонистических противоречий и конфликтов
современного буржуазного общества.
Развитие капиталистического общества на основе
внутренних противоречий поставило перед наукой задачу раскрыть
особенности новейшей эпохи капитализма, вскрыть связь и
взаимоотношения основных экономических и политических
процессов новейшего капитализма, пойти дальше в конкретизации
и развитии выработанного ранее марксизмом понятия
капитализма. Исторический опыт полностью снабдил науку
необходимым экономическим и политическим материалом для
решения такого вопроса, поставленного самой объективной
диалектикой вещей в эпоху господства монополистического капитала.
В. И. Ленин писал, что вся «экономическая, а также
политическая, литература старого и нового света все чаще и чаще
останавливается на понятии «империализм» для
характеристики переживаемой нами эпохи»42.
Поэтому естественно, что в своей книге Ленин разработке
и формированию понятия «империализм» придавал самое
большое значение. В ленинском определении империализм
рассматривается в движении и развитии как высшая стадия
капитализма. Если понятие «капитализм» было выработано Марксом
на основе изучения социальных антагонизмов, вытекающих из
законов развития буржуазного общества на
домонополистической стадии, то понятие «империализм» было выработано
Лениным на основе исследования новых противоречий и
антагонизмов, свойственных природе монополистического
капитализма. Понятие «империализм» более содержательно и богато, чем
понятие «капитализм», ибо оно заключает в себе целый ряд
новых существенных противоречивых особенностей развития
новейшего капитализма.
В диалектической логике понятия всегда адекватно
отражают противоречивую сущность вещей и развиваются по мере
развития отражаемой противоречивой действительности. Эко-
42 Там же, стр. 183.
357

номические категории буржуазного общества адекватно
отражают в своем содержании противоречивую сущность
капиталистического способа производства. Экономические категории
империализма выражают внутреннюю сущность
антагонистических процессов и явлений новейшего капитализма. Энгельс
писал: «Ведь само собой разумеется, что, когда вещи и их
взаимные отношения рассматриваются не как постоянные, а как
находящиеся в процессе изменений, то и их мысленные отражения,
понятия, тоже подвержены 'изменению и преобразованию; их не
втискивают в окостенелые определения, а развивают в их
историческом, resp. [соответств.] логическом, процессе
образования» 43.
Поэтому научное определение империализма у Ленина
формируется на основе самого тщательного изучения основных
признаков и черт высшей стадии развития капитализма. В
ленинском определении империализма отражаются главные
объективные свойства, черты, признаки монополистического
капитализма. Насколько сложно было выработать глубокое,
содержательное определение понятия «империализм»,
показывают многочисленные материалы из «Тетрадей по
империализму», где Ленин рассматривает капитализм как многогранное
диалектическое целое, все части которого находятся в сложных
противоречивых взаимоотношениях друг с другом. Так,
раскрывая содержание понятия «империализм», Ленин отмечает:
«Составные части понятия «империализм».
Примерно:
(1. I монополия, как итог концентрации
2. II вывоз капитала (как главное)
J4. Ulf ((а) соглашения интернационального
{раздел мира! капитала
15. IV I I (ß) колонии
(3. V банковый капитал и его «нити»
\ 6. VI смена свободной торговли и мирного оборота политикой
насилия (пошлины; захваты etc. etc.)»44.
Таким образом, в содержание понятия империализма у
Ленина включается целая совокупность многочисленных
определений, которые с разных сторон характеризуют внутреннее
содержание высшей ступени развития капитализма.
Выработка Лениным научного понятия «империализм»
является новым итогом, выводом из всей истории Познани я
диалектики буржуазного общества на его высшей стадии развития,
в период господства монополистического капитала. Вскрыв
многочисленные новые противоречия, антагонизмы и конфликты
высшей стадии развития капитализма, Ленин наполнил поня-
43 Ф. Энгельс. Предисловие к III тому «Капитала» (К. Маркс.
Капитал, т. III, стр. 16).
44 В. И. Ленин. Сочинения, т. 39, стр. 177—178.
358

тие «капитализм» новым, более богатым содержанием. Причем
он не отбросил в сторону понятие капитализма, а углубил и
развил дальше его содержание, введя в него новые черты и
признаки.
Империализм — высшая стадия капитализма. Марксистское
понятие «капитализм» отражает коренные, существенные
черты и признаки старого буржуазного общества, многие из
которых свойственны и высшей стадии монополистического
капитализма. Чтобы наиболее точно и полно отразить не только
старые, но и новые черты и особенности капитализма,
потребовалось преобразовать понятие «капитализм» в понятие
«империализм». В старое содержание понятия не входит все то
новое, что присуще монополистическому капитализму, но в
содержании понятия «империализм» сохранилось все то коренное и
существенное, что свойственно старому антагонистическому
буржуазному способу производства.
Если полный отрыв понятия капитализма от новых
экономических и социальных противоречий высшей стадии приводит
метафизиков и эклектиков к созданию бессодержательного
понятия ультраимпериализма или сверхимпериализма, то у
Ленина вскрытие коренных противоречий и антагонизмов шовей-
шей стадии составляло основу понятия империализма. Эти
новые виды и типы диалектических противоречий и антагонизмов
новейшей стадии развития капитализма легли в основу
ленинского определения империализма и его исторического места.
Абстрактно-логическое изображение чистого империализма
без внутренних противоречий и конфликтов представляло
собой вреднейшую идеализацию действительного исторического
развития империализма путем развертывания, обострения его
внутренних социальных противоположностей и антагонизмов.
Указывая на субъективизм во взглядах Бухарина на эпоху
империализма и финансового капитализма, Ленин отмечал, что
Бухарин идет совершенно неверным путем и его теория о
чистом империализме совершенно не соответствует
действительному естественному развитию новейшего капитализма. «Чистый
империализм,— писал В. И. Ленин,— без основной базы
капитализма никогда не 'существовал, нигде не существует и
никогда существовать не будет. Это есть неверное обобщение всего
того, что говорилось о синдикатах, картелях, трестах,
финансовом капитализме, когда изображали финансовый капитализм
так, как будто никаких основ старого капитализма под ним
нет. Это неверно»45.
Иными словами, теория чистого империализма Бухарина не
охватывает конкретного содержания эпохи империализма во
всей полноте его внутреннего содержания, не раскрывает сущ-
45 В. И. Ленин. Сочинения, т. 29, стр. 144—145.
359

ности империализма как исторической надстройки над старым
капитализмом. Такой разрыв между конкретным естественно-
историческим развитием новейшего капитализма и
абстрактным его изображением в бухаринской теории чистого
империализма ведет к тому, что содержание понятия «империализм»
становится тощей и сухой абстракцией.
В этой однобокой эклектической теории не была отражена
в концентрированной форме с максимальной полнотой
конкретная противоречивая диалектика многообразного развития
империализма как надстройки над старым капитализмом.
Абстрактная бухаринская теория чистого империализма представляла
собой нечто безвоздушное и заоблачное, она отворачивалась
от конкретного исторического развития новейшего
капитализма.
Анализ конкретных противоречивых явлений, изображение
империализма таким, каким он был на самом деле,
воссоздание и изображение всей противоречивой совокупности
конкретных явлений и тенденций империализма — вот что считал
необходимым включить в партийную программу В. И. Ленин. Он
отмечал: «Если написать программу так, как хотел тов.
Бухарин,— эта программа будет неверна. Она будет в лучшем
случае воспроизводить лучшее, что сказано о финансовом
капитализме и империализме, но не воспроизведет действительности,
потому что в этой действительности как раз такой цельности
нет»46.
Строгое объективное рассмотрение антагонистической
диалектики высшей стадии капитализма позволило Ленину
впервые в истории науки вскрыть новые социальные неизлечимые
конфликты и пороки развития монополистического
капитализма и доказать, что империализм вступил в период заката,
разложения, всеобщего кризиса и гибели. Анализом
исторического места империализма, как известно, завершается книга
Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». После
того как Ленин детально изучил характер обострения, механизм
развития многочисленных антагонизмов и противоречий,
вытекающих из законов развития монополистического
капитализма, он пришел к выводу, что империализм приходится
характеризовать как переходный, или, вернее, умирающий
капитализм.
В анализе исторического места империализма все
метафизики и эклектики пытаются теоретически обосновать, что
капиталистический строй не погибнет, что он сам мирно врастет в
социализм путем внутреннего оздоровления и омоложения.
Произвольно выхватывая из всей системы производственных
отношений империализма только отдельные, лежащие на внеш-
46 В. И. Ленин. Сочинения, т. 29, стр. 145.
360

ней поверхности факты, они отмечают в нем только
прогрессивные явления, стремятся скрыть сущность капиталистической
эксплуатации, антагонизм классовых отношений.
Разоблачая метафизический миф о непротиворечивом
империализме, Ленин писал: «Не подлежит сомнению, что развитие
идет в направлении к одному единственному тресту
всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без
исключения государства. Но развитие идет к этому при таких
обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях,
конфликтах и потрясениях,— отнюдь не только экономических, но
и политических, национальных и пр. и пр.,— что непременно
раньше, чем дело дойдет до одного всемирного треста, до
«ультра-империалистского» всемирного объединения
национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно
должен 'будет лопнуть, капитализм превратится в свою
противоположность» 47.
В то время как Каутский отказывается от диалектики,
чтобы приукрасить и затушевать коренные внутренние
социальные пороки и язвы современного буржуазного общества, Ленин
на основе анализа объективных противоречий империализма
приходит к выводу, что, с одной стороны, империализм — это
новая, высшая стадия капитализма, с другой стороны — он в
то же время умирающий капитализм. На первый взгляд это
выглядит парадоксально и нелогично, но именно в этом
тождестве взаимоисключающих определений адекватно
отражается движение объективных противоположностей в эпоху
империализма.
Империализм идентичен капитализму, но в то же время
отличен от него целым рядом черт и признаков. Он вырос из
противоречий старого капиталистического общества. Но его
качественное отличие от капитализма состоит в том, что он
представляет собой высшую и последнюю стадию развития
внутренних, коренных, антагонистических противоречий
буржуазного способа производства. Ленин указывает, что монополии,
олигархии, стремление к господству, эксплуатация все
большего числа маленьких или слабых 'наций небольшой горсткой
богатейших или сильнейших наций — все это породило те
отличительные черты империализма, которые заставляют
характеризовать его как паразитический, загнивающий
капитализм. Таково было ленинское определение монополистического
капитализма — империализма.
Эклектики и метафизики также рассматривали новейшую
фазу капитализма в эволюции. Они также утверждали, что дать
определение новейшему капитализму правильно можно толька
тогда, когда он рассматривается не статично, а в процессе
В. И. Ленин. Сочинения, т. 22, стр. 94—95.
36t

развития, становления и обновления. Признавая развитие
капитализма на словах, они на деле изгоняли из пего внутренние
противоречия, которые выражают сущность превращения
капитализма ъ империализм. Метафизический метод, согласно
которому противоречия не могут быть причиной развития и
гибели капиталистического общества, был и остается их основным
методологическим принципом при исследовании исторического
места империализма. Поэтому буржуазные метафизики,
анализируя содержание этого переходного периода, подчеркивают и
выпячивают на передний план только тот исторический факт,
что империализм является высшей фазой развития
современного капиталистического общества. Отсюда следовало якобы
то, что капитализм не превращается в монополистический
капитализм, а остается государственным социализмом.
Ленин писал, что «.самой распространенной ошибкой
является буржуазно-реформистское утверждение, будто
монополистический или государственно-монополистический капитализм уже
не есть капитализм, уже может быть назван «государственным
социализмом» и тому подобное»48. Такова «логика»
рассмотрения современного капиталистического общества буржуазных
экономистов и социологов, оппортунистов и ревизионистов, с
помощью которой они пытаются отгородиться от
существующих непримиримых противоречий, замазать самые важные и
коренные антагонизмы в современном умирающем
капиталистическом обществе.
Все это ясно видно в концепциях «интернационализма»
Госбсона, «ультраимпериализма» Каутского, «регулируемого
капитализма» Кейнса, общества «всеобщего благополучия» Коула
и многих других. Все эти многочисленные метафизические
теории и концепции объединяет одно — уход от правдивого
изображения в логике понятий современной противоречивой
капиталистической действительности. Отход от исторической
правды, фальшивое изображение современного капитализма — вот
что выражают эти пустые лозунги и бессодержательные
абстракции защитников буржуазного строя. Глубочайшая
пропасть лежит между этими мертворожденными абстракциями
буржуазных метафизиков и эклектиков и объективной
диалектикой современного империалистического общества. Эти
бессодержательные абстракции построены из пустых слов, они не
отражают истинную диалектику вещей современного
капитализма, находящегося в неотвратимом процессе разложения и
глубокого кризиса.
В то же время нельзя сказать, что у буржуазных
теоретиков здесь нет своего метода. Они придерживаются своего
собственного метода — метода максимального затушевывания и
48 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 25. стр. 414.
362

отрицания коренных, главных противоречий империализма. Все
эти многочисленные уродливые теоретические близнецы
сфабрикованы буржуазными теоретиками и оппортунистами
наперекор живой капиталистической действительности, вопреки
антагонистическим законам империализма, которые обрекают его
на самоуничтожение. Это свидетельствует не о силе, а о
слабости современной буржуазной методологии, которая,
столкнувшись с заколдованным кругом внутренних противоречий
империализма, не в состоянии придумать ничего нового, как
спрятаться от живых антагонизмов капитализма за батареей
бессодержательных мертвых абстракций.
В противоположность метафизическим абстрактным
конструкциям, в которых капиталистический строй показывается в
сильно приукрашенном виде, марксистская диалектика дает
правдивое изображение объективного развития современного
капиталистического общества. Она не отвлекается от
катастрофического роста классовых антагонизмов, а дает в своих
развивающихся понятиях точную картину заката и гибели
современного буржуазного общества. В своих подвижных
понятиях она изображает и отражает экономические отношения в
современном капиталистическом обществе так, как они
существуют и развиваются. Поэтому для точной и полной
характеристики современной эпохи империализма марксистская
диалектика выработала понятие «государственно-монополистический
капитализм». Объективное рассмотрение современного периода
развития монополистического капитализма наиболее адекватно
отображается в этом понятии.
Чтобы выработать понятие
«государственно-монополистический капитализм», нужно было еще более глубоко проникнуть
в противоречивую сущность развития буржуазного общества,
исследовать целый ряд новых тенденций и черт империализма,
которые ускорили его перерастание в
государственно-монополистический капитализм. Еще Энгельс и Ленин отмечали, давая
объективную оценку эпохи империализма и противоречивым
тенденциям ее развития, что «империализм, эпоха банкового
капитала, эпоха гигантских капиталистических монополий» есть
вместе с тем «эпоха перерастания монополистического
капитализма в государственно-монополистический капитализм»49.
Определение современного империализма как
государственно-монополистического капитализма показывает, что, с одной
стороны, понятие империализма совершенствуется и
развивается, а с другой стороны, что действительным источником его
движения и развития является крайнее обострение коренных
антагонистических противоречий монополистического
капитализма. Происхождение и формирование нового понятия «госу-
49 Там же, стр. 382.
363

дарственно-монополистический капитализм» указывает также
на то, что произошло дальнейшее проникновение науки в
сущность диалектических процессов, протекающих в недрах
современного мирового капитализма. В новом марксистском
определении империализма как государственно-монополистического
капитализма 'верно и всесторонне изображаются
существенные особенности экономического и политического строя
современного буржуазного общества.
Исходным пунктом для выработки понятия
«государственно-монополистический капитализм» послужило сращивание
государственного аппарата и монополий, подчинение монополиям
государственного аппарата, переплетение государственных и
частных монополий. В полном согласии с исторической
правдой, в Программе КПСС показывается, что образование
государственно-монополистического капитализма произошло в
силу обострения борьбы между трудом и капиталом, резкого
усиления противоречий мирового капиталистического хозяйства,
внутренней неустойчивости и загнивания капиталистической
экономики, глубокого антагонизма между
империалистическими государствами и колониальными и зависимыми народами и
т. п. Все это и нашло свое отражение в определении
современного империализма как государственно-монополистического
капитализма.
В понятии «государственно-монополистический капитализм»
процесс резкого обострения антагонизмов современного
капитализма отражен наиболее глубоко и полно. Оно всесторонне и
широко отражает степень господства монополистического
капитала, процесс сращивания государственного аппарата и
монополий, наивысшую степень концентрации и централизации каши-
тала, антагонистический механизм развития конфликта между
производительными силами и производственными отношениями
в современном мировом капитализме.
Диалектика государственно-монополистического
капитализма такова, указывается в Программе КПСС, что вместо
укрепления капиталистической системы, на что раосчитывает
буржуазия, еще более обостряются противоречия капитализма,
расшатываются его основания.
Государственно-монополистический капитализм — полнейшая материальная подготовка
социализма.
Новые явления в развитии империализма требуют
выработки новых понятий и преобразования старых. Чем глубже
научное познание проникает в сущность диалектических
процессов капитализма, тем богаче и содержательнее становятся
научные абстракции. От объективного рассмотрения
противоречивой сущности первого порядка —старого капитализма —
к анализу противоречивой сущности второго порядка —
новейшего монополистического капитализма, от него к анализу про-
364

тиворечивой сущности третьего порядка —
государственно-монополистического капитализма — такова диалектика развития
понятий у Ленина, раскрывающая непрерывный процесс познания
марксизмом все более глубокой объективной сущности
буржуазного общества.
* * *
Поразительная глубина ленинского диалектического метода
при анализе общественных явлений современного
капитализма особенно ярко проявилась в том, что Ленин научно доказал
жизненную необходимость диалектики как высшей формы
научного мышления при исследовании экономической системы
империализма. Чтобы отразить в диалектике понятий развитие
путем противоречий, которое происходит в экономической
системе капитализма на его высшей стадии, понятия должны быть
гибкими, подвижными, переходящими друг в друга. Вся
работа Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма»
свидетельствует об огромной роли диалектических
противоречий в объективном рассмотрении системы монополистического
капитализма.
Как нам представляется, весь предыдущий анализ позволяет
сделать следующие три вывода: во-первых, объективность
'рассмотрения в диалектике не исключает, а включает в себя
анализ объективных противоречий в исследуемых реальных
объектах и сложных системах. Во-вторых, весь ход объективного
рассмотрения от начала до конца, от анализа отдельных частей
до исследования сложной системы в целом определяется
движением объективных противоположностей. В-третьих, чем
глубже анализ объективных противоречий в исследуемом объекте,
тем глубже и полнее объективность рассмотрения, тем более
подвижны и гибки понятия. Вся работа Ленина «Империализм,
как высшая стадия капитализма» полностью подтверждает
одно из важнейших положений марксистской философии о
единстве диалектики, логики и теории познания.

Содер ж а н и е
Предисловие 3
Введение. Соотношение диалектики, теории познания и логики.
Б. М. Кедров 5
Часть первая
СООТНОШЕНИЕ ДИАЛЕКТИКИ, ЛОГИКИ И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
В ДОМАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ
I. Вопрос о тождестве мышления и бытия в домарксистской
философии. Э. В. Ильенков 21
II. Совпадение диалектики, логики и теории познания в философии
Гегеля. С. Ф. Ефимов 55
Часть вторая
СОВПАДЕНИЕ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ
С ДИАЛЕКТИКОЙ И ЛОГИКОЙ
В ТРУДАХ ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ МАРКСИЗМА
I. Теоретико-познавательный характер метода исследования в
«Капитале» К. Маркса (о генезисе и диалектическом доказательстве).
\ Л. А. Маньковский | 97
II. Гносеологическое значение «Капитала» К. Маркса для изучения
структуры процесса познания. В. В. Быков 132
III. Диалектика как теория познания материализма в философских
трудах Ф. Энгельса. Б. М. Кедров 169
Часть третья
ЕДИНСТВО ДИАЛЕКТИКИ, ЛОГИКИ
И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ В ТРУДАХ В. И. ЛЕНИНА
I. Диалектика как теория познания в книге В. И. Ленина «Материализм
и эмпириокритицизм». Ф. Т. Архипцев 215
II. Анализ диалектического пути познания в ленинских
«Философских тетрадях». Г. С. Батищев, Н. И. Трубников, А.П. Шептулин 252
III. Вопрос о природе понятия в «Философских тетрадях» В. И.
Ленина. Г. А. Давыдова 295
IV. Применение В. И. Лениным диалектики как логики и теории
познания в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма»
Н. В. Карабанов 330
Диалектика — теория познания
Историко-философские очерки
Утверждено к печати Институтом философии АН СССР