B'CflaQaИздательство, Молодая19ЦК ВЛКСМгвардия*71
ЛЕВ КАССИЛЬБУМБАРАШ ЗОВЕТ
НА СБОРБумбараш!.. Бумбараш!.. Весе¬
лое, звонкое слово, будто дробь
барабана или шипучий треск ра¬
кеты праздничного салюта.Бумбараш!.. Бумбараш!..Так и не дописал повесть о
нем, добром и храбром русском
солдате, вернувшемся после
всех бед и тягот первой миро¬
вой войны домой, Аркадий Гай¬
дар. Только первые части за¬
думанной повести о Бумбараше
написал Гайдар, а потом надолго
оставил работу над книгой. Мо¬
жет быть, и вернулся бы снова
к начатой повести, да пришла в
страну другая война, Великая
Отечественная война против гер¬
манских фашистов. И помчался
Гайдар в ту сторону, откуда при¬
шел в его незаконченную по¬
весть Бумбараш. И погиб как
герой в партизанском отряде,
оставшемся воевать в тылу
врага.Так и осталась недописанной
повесть о Бумбараше.А те, кто прочел уже напи¬
санные страницы ее, не забудут
ни Бумбараша, ни боевого за¬дорного мальчонку Иртыша,
который за неимением бараба¬
на бил щепкой по донышку сол¬
датского котелка, пригова¬
ривая:Бейте, барабаны,Т р ам-та-та-та!Смотри не сдавайся
Никому, никогда.И не забудут читавшие начало
повести, как к простым, обыч¬
ным словам, которые давно уже
знал Иртыш, к таким, как столб,
хлеб, дом, рожь, больница, по¬
жар, прибавилось новое, призыв¬
но и требовательно звучащее
слово: революция.Гайдар так и не дописал своей
повести о Бумбараше и Иртыше.
Но во всех книгах, написанных
им, живет и слышится это пре¬
красное, горячее и строгое сло¬
во— революция. Даже если оно
и не произносится героями гай¬
даровских книг.И во всей нашей большой со¬
ветской литературе для детей
слышится это волнующее боевое4БсзБОшслово. Потому что не только Ар¬
кадий Гайдар, но и все писатели
наши, уже создавшие и продол¬
жающие писать книги, повести,
рассказы, поэмы, стихи для вас,
ребята, стремятся своим словом
по-гайдаровски помочь вам
узнать, что дала нашему народу
Октябрьская революция и каки¬
ми надо вырасти, чтобы продол¬
жить дело, завещанное нам
Лениным.Недаром наша советская дет¬
ская литература завоевала такую
прочную славу во всем мире,
имеет такое уважительное при¬
знание и любовь читателей —
и маленьких и больших. Не слу¬
чайно иностранцы, побывавшие
у нас на встречах детских писа¬
телей со своими читателями, лю¬
бят называть Советский Союз
«страной знаменитых детских пи¬
сателей». Потому что ни в одной
другой стране писатели, отдаю¬
щие свои силы, свой талант под¬
растающим читателям, не поль¬
зуются такой всенародной из¬
вестностью, как у нас. И в самом
деле, кто в нашей стране незнает Маршака, Чуковского, Гай¬
дара, Михалкова, Барто, Носова,
Пантелеева и многих-многих дру¬
гих авторов книжек, которые
встретишь в любом доме, где ра¬
стет хотя бы один ребенок.Каждый год во время весен¬
них школьных каникул по всей
стране празднуют Неделю дет¬
ской книги, «книжкины именины»,
как ее шутя называют у нас. В пер¬
вый раз мы праздновали «книж¬
кины именины» еще во время
войны, в 1944 году. И как радова¬
лись люди и на фронте и в тылу,
что гром орудий не заглушил ти¬
хого шелеста страниц, перелисты¬
ваемых нетерпеливыми детскими
руками.А в 1969 году мы отпраздно¬
вали 25-летний юбилей Недели
детской книги. Как всегда, писа¬
тели, наши издатели, редакторы,
художники, делающие рисунки
к нашим книгам, печатники, вы¬
пускающие эти книги в свет, при¬
шли с ребятами в Колонный зал
Дома союзов, где мы обычно
открываем наш весенний книж¬
ный праздник. А когда были на-5
званы цифры и мы узнали, что
за годы Советской власти в на¬
шей стране для ребят было из¬
дано более трех с половиной
миллиардов книг, признаться,
у нас самих легонько закружи¬
лась голова. А потом нам было
приятно услышать, что два самых
больших издательства, выпуска¬
ющих книги для детей и юно¬
шества, «Молодая гвардия» и
«Детская литература», награжде¬
ны орденами Трудового Красно¬
го Знамени. Возможно, что среди
огромного моря книг не все
были одинаково интересны,
должно быть, попадались среди
них и такие, что показались чи¬
тателям малоувлекательными.
Но можно поручиться, что среди
книг, напечатанных в Советском
Союзе за пятьдесят с лишним лет,
не было ни одной, которая бы
учила ребят чему-нибудь дурно¬
му, воспевала бы разбой, сеяла
бы вражду между народами, не¬
уважение к честному труду. Не
было таких книг в нашей детской
литературе. И быть не может!А в это время во многих ка¬питалистических странах выходят
книжки, воспевающие власть бо¬
гатого над бедным, сильного над
слабым, расписывающие преступ¬
ления бандитов, раздувающие
жажду денег и власти.Не дожил Гайдар до праздни¬
ка. Но мы все и наши читатели
с любовью и бесконечной бла¬
годарностью называли в тот
праздничный день его имя, как
называли имена великих писате¬
лей, труд которых положил на¬
чало нашей детской литерату¬
ре,— Горького и Маяковского,
как поминали любимейших пи¬
сателей, книги которых ни¬
когда не наскучат ребятам, —
Маршака и Чуковского, Житкова
и Бианки, Бажова и Ал. Толсто¬
го, Пришвина и Ильина, С. Гри¬
горьева и Квитко, Ликстанова,
Василенко и Осеевой.Вот тогда и решено было вы¬
пустить весной к Неделе детской
книги сборник маленьких расска¬
зов и стихов детских писателей.
И книгу эту решено было назвать
по имени героя недописанной
Гайдаром повести: «Бумбараш».книга
.московских
писателей
Р2Б-90СоставителиВл. НИКОЛАЕВ и И. СТРЕЛКОВАЯКОВ АКИМЯков Лазаревич Аким родился в 1923 году в го¬
роде Галиче Костромской области. С 1933 года жи¬
вет в Москве. Участник Великой Отечественной вой¬
ны. После войны учился в Московском институте
тонкой химической технологии. Первые стихи для
детей опубликовал в 1950 году. Выпустил ряд сти¬
хотворных книг для детей: «Всегда готовы», «Не¬
умейка», «Что говорят двери», «Песенка в лесу»,
«Приключения Гвоздичкина», «Весна, весною, о вес¬
не» и многие другие. Произведения Акима переведе¬
ны на языки народов СССР и стран народной демо¬
кратии.Публикуемые отрывки — главки из повести-сказ¬
ки «Учитель Так-Так и его разноцветная школа».ИСТОРИЯ глиняной дудочки—	Вы обещали историю рассказать! — закричали школьники, ко¬
гда уроки кончились.—	Ах да, — вспомнил учитель Так-Так. Он захлопнул журнал
и прошелся по классу. — Когда-то отец подарил мне глиняную ду¬
дочку... Я был тогда школьником, совсем как вы.—	Не может быть! — вставил Фок. — Вы, учитель, были школь¬
ником?
книга московских писателе—	Честное слово, — серьезно ответил учитель. — Так вот, отец
подарил мне глиняную дудочку, объяснил, что называется она окари¬
ной. И показал, как играют на ней.Дудочка-окарина была гладкая, покрытая черной блестящей гла¬
зурью. В ней было десять отверстий — по одному на каждый палец.
Я мало-помалу выучился играть на своей окарине.—	Красиво она играла? — спросила Ленточка.—	Как вам сказать... — задумался учитель. — Я ведь не был на¬
стоящим музыкантом, да никто и не учил меня. Мне нравилось, что
звук окарины похож на голос кукушки и что вечером дудочка поет
не так, как утром.Отец любил слушать, как я играю. Он приходил вечером с рабо¬
ты, ложился на диван, а ноги закидывал на табурет. Прямо в са¬
погах. Он за день уставал, и мать не ругала его.Я брал окарину и наигрывал любимую мелодию отца — веселую
песенку про осенний вечер, про то, как трещат поленья в печке,
а дождь и ветер, понимаете, напрасно стучатся в стекло.Я играл и играл эту песенку, а сам все смотрел на отца. Как сей¬
час вижу, он лежит на спине, подложив ладони под голову. От его
черной макушки до носков сапог было так далеко! Он был большой,
мой отец. И я... как бы вам сказать... любил его. Что ты хочешь
спросить?—	Все дети должны любить своих родителей, — сказал Ушастик
и спрятал записную книжку, куда заносил разные умные мысли.—	Должны... Хорошо бы! — ответил учитель Так-Так. — Пони¬
маешь, ведь у всех людей на земле были родители. Но мы с отцом
были еще и друзьями. Бывало, только увижу отца у калитки, тут же
бросаю игру с мальчишками и бегу домой. Конечно, я знал — ему
захочется со мной потолковать или просто помолчать, а рано утром
отец снова уйдет на работу.Потом я вырос. Даже отцовские сапоги стали мне жать.ДЕТИ РАСТУТ ВО СНЕ—	Вот тогда-то и началась война, — остановившись у стола, ска¬
зал учитель.—	Настоящая? — Фок даже подпрыгнул на парте.—	Тише, — остановил учитель. — В первый же день войны отец
собрался на фронт. Велел мне приглядывать за младшим братишкой
и помогать матери по дому.Мне хотелось сказать отцу на прощание что-нибудь... Но мы оба
были мужчины. И я только взял окарину и сыграл ему песенку про
осенний вечер.10LОтец не велел его провожать. Помню только его спину в дверях.
Отцовскую спину в потертой кожанке...—	Так-так, — учитель подошел к окну, — солнце садится, уроки
давно кончились. По домам пора.—	Не пора, — закричали школьники, — доскажите про дудочку!Учитель молча постоял у окна.—	Отца убили в первом же бою. Я не верил сначала, и долго
еще мне снилось, будто отец вернулся, а я ему играю на окарине.Говорят, люди растут во сне. Наверное, когда мне снился отец,
я тоже рос, становился похожим на него.И вот пришло время, мне тоже дали винтовку с патронами.А глиняная дудочка лежала в заплечном мешке, и этот мешок
был всегда со мной.Однажды неподалеку от нас разорвался снаряд. Осколком рани¬
ло моего товарища. Я подбежал к нему, но рядом опять что-то ух¬
нуло, и нас обоих засыпало землей.Когда я очнулся, был уже вечер. Товариш, стонал. Я перевязал
его, а когда полез в мешок за бинтом, увидел, что дудочка раско¬
лолась надвое. Ведь она была глиняная....Я склеил свою окарину в День великой Победы. Да, да, пред¬
ставьте себе, и, склеенная, она заиграла! Правда, немного по-друго¬
му, не так весело, как раньше. И вот теперь, когда остаюсь один,
изредка играю на окарине и вроде бы опять вижу отца...Класс притих. Даже Фок сидел неподвижно, подперев рукой го¬
лову.—	А почему вы нам никогда не играли на этой дудочке? Сыграй¬
те, пожалуйста! — попросила Ленточка.—	Что ж, — сказал учитель и, чуточку помедлив, достал из кар¬
мана что-то завернутое в носовой платок.Она была совсем небольшая, склеенная из двух половинок глиня¬
ная окарина. Учитель Так-Так осторожно прикоснулся к ней губа¬
ми, и в классе послышался голос кукушки. Музыка была тихая и
печальная. Песня о тех, кого уже нет с нами.БНБаНаШ
СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВСергей Петрович Алексеев родился 1 апреля
1922 года на Украине, в Винницкой области,
в семье сельского врача. По образованию — исто¬
рик. Первая книга вышла в 1958 году. Пишет
главным образом на исторические и историко-ре¬
волюционные темы. Сергей Алексеев — автор
книг: «Небывалое бывает», «История крепостного
мальчика.», «Рассказы о Суворове и русских сол¬
датах», «Птица-слава», «Грозный всадник», «Упря¬
мая льдина», «Сын великана», «Братишка», «Ок¬
тябрь шагает по стране», «Сто рассказов из рус¬
ской истории». За книгу «Сто рассказов из рус¬
ской истории» писатель был удостоен Государ¬
ственной премии РСФСР за 1970 год.Недавно вышли две новые книги Алексеева:
«Декабристы» — повесть об участниках восстания
1825 года, и «Секретная просьба» — рассказы,
о Владимире Ильиче Ленине.Над рассказами по истории нашей Родины
писатель продолжает работать и в настоящее
время.ЦИФРЫВыступая на заседании Совнаркома (речь шла о важном строи¬
тельстве на Урале), инженер — руководитель работ спутал в докла¬
де некоторые цифры.Цифры вошли в протокол.Спохватился докладчик, да было поздно. Заседание кончилось.Хотел инженер исправить свою ошибку, вернуться в Кремль, из¬
виниться перед Владимиром Ильичем. Хотел, но не решился. Побо¬
ялся оставить о себе у Ленина не очень хорошее мнение.Ко всему цифры были второстепенными. Завышался лимит
на стекло. «Больше — не меньше», — решил инженер. Строители
скажут только спасибо. К чему позорить себя. В цифрах все равно
никто разбираться не станет.Но сложилось вдруг так, что Ленин проверил цифры.Наказывать инженера Владимир Ильич вовсе не собирался.
У каждого может случиться ошибка. К тому же ошибка и вправду
не очень важная.Однако вызванный к Ленину инженер испугался. Подумал, мол,
скажет Владимир Ильич: «Плохой инженер. Цифры как школьник
путает. Нельзя доверять такому дела строительства».Решил инженер обелить себя.—	Владимир Ильич, не подумайте, право, плохо...И тут же стал говорить о том, что, если есть у Ленина сомнения,
он диплом ему покажет и самые лучшие характеристики.Слушает Ленин.—	Я ведь еще тогда... Я сразу заметил свою ошибку.—	Заметил?! — Ленин нахмурился.—	Заметил, Владимир Ильич, заметил. Я ведь в строительстве
не новичок. Меня и в Европе знают...Выслушал Ленин. Покачал головой.—	Значит, знали и не сказали. Знали и скрыли, — Владимир
Ильич поднялся из-за стола. — Выходит, элементарно и подло стру¬
сили. Значит, ошибка совсем не в цифрах...—	В цифрах, в цифрах, Владимир Ильич. Вот именно в цифрах.—	Нет, — остановил инженера Ленин. — В назначении вашем
на этот пост — вот где надо искать ошибку.По указанию Ленина инженер был с работы снят.ДОМАШНИЙ АРЕСТНа одного из работников Совнаркома Владимир Ильич наложил
домашний арест.Расстроился очень работник. Кому же приятен арест. К тому же
по указанию товарища Ленина.13Б^Ба^аШ
Однако потом слегка успокоился. «Ну что же, — подумал, —
раз так случилось: посижу дома. Книжек давно не читал. С детьми
поиграю. Письма в деревню родным напишу. Отосплюсь вволю».Дел в Совнаркоме было всегда полно. Работали много, себя не
щадили. В общем, даже чем-то остался довольным виновный — не¬
ожиданно отдых выпал.Наступил первый день ареста.Утро. За окнами поздний осенний рассвет. Дождь монотонно
по стеклам лупит.Лежит работник в теплой постели.Вдруг телефонный звонок.Недовольно поморщился спящий. С бока левого перевернулся
на правый.Снова звонок.Открыл работник глаза. Что там еще такое?! Встал. Зевнул, по¬
тянулся лениво к трубке.—	Слушаю.—	Говорит Ленин.Чуть не икнул работник.—	Слушаю вас, Владимир Ильич.—	Что же вы, батенька, не на работе? Вы заболели? У вас не¬
приятности дома?—	Нет, все в порядке, — ответил работник. — Да я же... У меня
же... — хотел он сказать, что домашний арест. Но Владимир Ильич
не дослушал.—	Тогда приезжайте. Немедленно, — Ленин повесил трубку.Собрался работник. Мчит в Совнарком. Вообще-то, был он работ¬
ник хороший. Аккуратный, смелый, в работе быстрый. Мчит, по пути
соображает:«Забыл, наверное, Владимир Ильич про арест. А может, вообще
изменил решение. Уж велика ли моя вина: подумаешь грех — на
письмо какого-то Мышкина слегка задержался с ответом».Примчал арестант в Совнарком. Явился к товарищу Ленину.—	Пришли. Так быстро. Молодец. Приступайте к работе, — ска¬
зал Владимир Ильич. — А за опоздание вам, батенька, выговор,
выговор. Пусть для первого раза устный.—	Владимир Ильич, значит арест того...—	Нет, арест остается, — ответил Ленин. — Арест арестом, ра¬
бота работой. И уточнил: будем считать, что домашний арест — это,
простите, не чтобы спать. Это моральная категория.АНАТОЛИЙ АЛЕКСИНВАЛЕРИК И ПЕТЬКА(Отрывок)Картина перваяПросто комната. К стене приколота какая-то бумага. Нам видно
лишь первое, крупно написанное слово «ГРАФИК». Петька зво¬
нит по телефону.Петька. Валерик, ты? Ну как? Достал? Сдохнуть можно! Сей¬
час я к тебе... Пожалуйста, заходи ты. Я просто думал, что спустить¬
ся к тебе, на первый этаж, легче, чем подняться ко мне, на шестой.
Ах, папа дома? Прекрасно! Мне очень хотелось бы с ним... Ну, по¬
жалуйста, можно ко мне, на шестой... Как раз сегодня лифт не ра¬
ботает. Давай топай! А он, правда, спит? Я не представлял себе,15
что он когда-нибудь опит. Я очень хотел бы с ним... Ну, пожалуйста,
можно ко мне... (Вешает трубку.) Иметь такого отца! Никаких дру¬
гих родственников не нужно!.. (Опять снимает трубку и крутит диск.)
Сережка, ты? Ну как? Пишешь это домашнее сочинение? На тему
«Кем быть?»! Уже написал? А я еще нет... Я на елки ходил. И кем
ты мечтаешь стать >в будущем? Астронавтам? Мне не подходит. Я об
этом в начале учебного года писал. Неудобно же повторяться! (Ве¬
шает трубку. Опять снимает и крутит диск.) Дима, ты? Здравствуй!
Сочинение пишешь? И кем же ты... в будущем?.. Математиком? Мне
не подходит: я это в прошлом году писал. Зачем звоню? Так просто:
хотел обменяться опытом. (Вешает трубку. Звонок. Бежит открывать
дверь. Возвращается вместе с В алериком.)Петька (разглядывая какую-то бумажку). Спасибо! Вот спа¬
сибо! (Читает.) «Дом культуры медицинских работников...» Стран¬
ный какой-то билет.Валерик. Это не билет. Это пропуск.Петька. А подарок по нему полагается?Валерик. Возьми с собой шестьдесят копеек и купишь в бу¬
фете. Неужели тебе так уж нужны эти конфеты и пряники?Петька. Еще как! Я ими могу круглые сутки питаться. И даже
круглые годы!Валерик. Склероз зарабатываешь? Сахар, знаешь, как теперь
называют? Белый яд!Петька. Откуда тебе известно?Валерик. Медициной интересуюсь. И в газете на днях писали...Петька. Я газет не читал. Я на елки ходил.Валерик (подходит к бумажке, приколотой к стене). «График
посещения новогодних елок». Раз, два, три... Двенадцать! Из твоих
елок можно небольшой хвойный лесок образовать. И как тебе ка¬
никул хватило?Петька (гордо). Я иногда по два раза в день посещал! Все
родственники доставляли билеты. Я их еще летом мобилизовал! Слу¬
шай, Валерик, ты какую-нибудь коллекцию собираешь?Валерик. Марки.Петька. Каменный век!.. Марки и значки все собирают. А вот
у меня есть коллекция билетов!..Валерик. Каких?Петька. На елки! Контроль и корешок, на котором написано
«Подарок», там, конечно, оторваны. А все остальное я храню. Бога¬
тейшая коллекция! Ни у кого такой нету... (Вынимает из кармана
пачку билетов.) За эти вот каникулы... ну за десять дней, еще две¬
надцать билетов собрал. Накопил! Твой пропуск будет тринадцатым.
(Гладит пропуск.) Тринадцатая елка за десять дней. Всесоюзный
рекорд! А может быть, даже международный!Валерик. И все эти билеты с собой таскаешь?Петька. Пока каникулы не кончатся, буду носить. Чтобы со
счета не сбиться! А потом наклею... У меня специальный альбом
есть. Называется: «Елки зеленые». Там на обложке зимний лес
нарисован.Валерик. В школу тебе охота?Петька. Что ты! С ума сошел? Я знаешь как люблю отды¬
хать! Если бы у меня был такой отец, как у тебя, я бы вообще всю
свою жизнь... Я бы с утра до вечера!..Валерик. Смешной ты парень!Петька. Не смешной, а веселый! Это разные вещи. Все гово¬
рят, что я «деятельный ребенок». Кстати, твоя какая самая любимая
поговорка?Валерик. А твоя?Петька. «Кончил дело — гуляй смело!» Гулять я очень люблю.
Правда, можно было бы эту поговорку чуть-чуть изменить: отбро¬
сить два первых слова и оставить только два последних: «Гуляй сме¬
ло!» Так было бы лучше. У меня заветная мечта есть!Валерик. Интересно, какая?Петька. Вот если бы в календаре все поменялось: в дни, кото¬
рые обыкновенной черной краской отмечены, мы бы развлекались
и отдыхали, а в дни, которые красной, праздничной краской свер¬
кают (их так немного!), мы бы ходили в школу! Тогда можно было
бы с полным основанием сказать, что посещение школьных занятий —
это для нас настоящий праздник!Валерик. Напиши в газету,
суждение.Петька. Разве об этой мечте
кем мечтаешь стать в будущем?Валерик. Тебе зачем знать?Петька. Просто домашнее
няться опытом. Тайна?Валерик. Почему тайна? Врачом хочу...Петька. Это мне не подходит: я об этом уже как-то писал.Валерик. Хочу лечить сердечные заболевания. А ты что, каж¬
дый раз мечтаешь о чем-нибудь другом?Петька. В классных сочинениях — да! Чтобы не повторяться.
А то Валентина Петровна скажет: «Ты, Миловзоров, об этом уже
писал!»Валерик. Как же она так может сказать?Петька. Обязательно скажет. Ты у нас в школе всего только
месяц — не знаешь еще. У нее есть такое выражение: «Не списывай
сам у себя!» Понял? Поэтому я и астронавтом уже хотел быть, и
врачом, и математиком...Валерик. У тебя же по арифметике тройка с минусом.Петька. Вот я поэтому и написал. В самый критический мо-Пусть устроят всенародное об-
напишешь? А ты, кстати, сам-тосочинение задали... Хотел обме-ЕЭVWЮ©ш2	Бумбараш17
книга московских писателенмент своей жизни: в конце первой четверти. Думал, до математички
дойдет, что я мечтаю стать ее, как говорится, коллегой и она мне...Валерик. И что же?Петька. Не оценила! А настоящую свою мечту я про себя хра¬
ню. Написать о ней не могу.Валерик. Почему?Петька. Не поймут. Не оценят! И даже, может быть, засмеют:
очень уж веселая такая профессия! Самая лучшая в мире! Как у тво¬
его отца.Валерик. Тебе кажется, что веселая?..Петька. Еще бы! Все время он среди музыки, среди танцев.
Всегда улыбается. А улыбка — это, как говорится, «флаг корабля».
И здоровье от нее прибавляется.Валерик (грустно). Вот именно.Петька. Хотя тебе лучше знать: ты ведь медициной интере¬
суешься!Валерик. Приходится.Петька. В каком смысле?Валерик молчит.Тайна? Пожалуйста! (Мечтательно.) Массовик... Вот уж профессия!
Помнишь, у Маяковского: «Я б в массовики пошел — пусть меня
научат!» Сплошные развлечения! Всякие номера можно до смерти
откалывать — и никто не скажет, что это не солидно: такая профес¬
сия! А вы, кстати, всей семьей омешной номер откололи: к нам, на
первый этаж, переехали, обменялись с Краснушкиными. Их кварти¬
ру знаешь как называли?Валерик. Как?Петька. «Два ноль в нашу пользу!» Эта квартира так удачно
во двор всеми своими окнами выходит, что в эти окна вечно что-ни¬
будь попадает: летом футбольный мяч, зимой шайба. Очень вы здо¬
рово обменялись.Валерик. Нужно было.Петька. Именно в эту квартиру?Валерик. Именно в эту.Петька. Почему?Валерик молчит.Тайна? Ну пусть. А мне повезло: в одном подъезде со своим люби¬
мым массовиком оказался. Сдохнуть можно! И вот пропуск! Поболь¬
ше бы, знаешь, таких соседей. Вот если бы за стеной артист цирка
поселился, а внизу — директор кинотеатра... Я бы тогда был пол¬
ностью обеспечен! Такими вот пропусками... (Подходит к своему гра¬
фику.) Где эта елка будет?18Валерик. В Доме культуры медицинских работников. Там по
вечерам конференция идет... о борьбе за долголетие. А днем — елки.Петька (с удовольствием вписывает в свой график). «Дом
культуры медицинских работников...»Занавес.Картина втораяВ вестибюле Дома культуры медицинских работников. Написано:
«Служебный вход». Плакат: «Привет участникам конференции по
проблемам борьбы за долголетие!» И еще какие-то диаграммы и
лозунги. По вестибюлю слоняются Петька с Валериком.Валерик. Явились, как психи, за час до начала.Петька. Чудак человек, я же первый и, может быть, последний
раз в жизни иду с пропуском через «Служебный вход»!Валерик. Даже актеры еще не пришли.Петька. Подождем их здесь. Интересно, как они выглядят
«в чистом виде»?Валерик. Ты их можешь за кулисами разглядеть.Петька. Как? Мы с этими пропусками и за кулисы... можем?!
Валерик. Что такого особенного?Петька. Люблю проходить туда, куда других не пускают!
Валерик. Среди избранных потолкаться?Петька. Просто я, как говорят, «любознательный ребенок».
Не любопытный, а любознательный — это разные вещи! Давай пока
лозунги эти изучим. (Читает.) «...по проблемам борьбы за долголе¬
тие!» Сдохнуть можно! Я вот о смерти не думаю. А ты?Валерик. О своей нет...Петька. Ао чьей же ты думаешь?Валерик. И сообщения в черных рамках никогда не читаешь?
Кто сколько прожил... Или, как пишут: на каком «году жизни скон¬
чался». Я читаю...Петька. Нашел развлечение!Валерик. Если человек много прожил, мне бывает приятно.
Петька. Да ты же его никогда в глаза не видел, этого... быв¬
шего человека! Я черные рамки не замечаю.Валерик. Понятно. У тебя молодые родители...Петька. А это при чем?Валерик молчит.Вот посмотри, какой замечательный лозунг: «Жизнь есть движение!»
Сюда бы моих родителей пригласить. Для перевоспитания!
Валерик. В каком смысле?Б'ШБаВаШ
Петька. У меня в ушах в.се время сидят их голоса... (Словно
бы прислушивается. И начинают звучать слышимые всем голоса
его мамы и папы.)Мама. Опять мчишься в кино? Или во двор? Хоть бы посидел
немножко на одном месте!Петька. А сидеть-то, оказывается, вредно!Папа (с тяжким вздохом). К сожалению, есть только одна
сила в мире, которая может приковать его к стулу: те-ле-ви-зор!Мама. Опять убегает! Хоть бы постоял немного на месте...Петька. А стоять-то, оказывается, опасно! «Жизнь есть дви¬
жение!» Прочитал? Вот еще. Диаграмма: «Рост снижения смерт¬
ности». Сдохнуть можно!Валерик. А вообще-то, смерть выбирает не по очереди, а по
жребию. Так один мудрый человек сказал. В древности...Петька. И что это значит?Валерик. Молодой может умереть раньше старого. Живой
очереди тут нет. Понял? Ну вот, актер французский Жерар Филип...
Помнишь, Фанфана-Тюльпана играл?Петька. Одиннадцать раз смотрел!Валерик. Ему бы жить до ста лет, а он взял и умер. Или вот
Евгений Урбанский. Помнишь «Балладу о солдате»?Петька. Семь раз смотрел. Нет, восемь! Он там кого?..Валерик. На съемках погиб. В машине перевернулся. Так что
по жребию...Петька. Ну и тоску ты нагнал на меня. Сдохнуть можно! Отец
у тебя такой веселый. Всю жизнь развлекается. Ты в маму, что ли,
пошел?Валерик. Мамы у меня нет. Умерла.Петька (тихо). Давно?Валерик. Три года назад... От аппендицита. Когда ее увози¬
ли, она сказала: «Не волнуйтесь, аппендицит — это чепуха. От этого
не умирают...» И умерла. Отец был старше ее на пятнадцать лет и
семь месяцев.Петька. Прости, пожалуйста.Валерик. Ты-то тут при чем? (Помолчав.) У тебя не было
аппендицита?Петька. Нет.Валерик. А маме твоей не удаляли?Петька. Ей делали операцию... Я помню. Дней десять в боль¬
нице полежала. И все...Валерик. Вот видишь.Петька. Что вижу?Валерик молчит.Отец твой очень мне нравится. Так молодо выглядит!2DВалерик. Это его профессия. Он обязан выглядеть хорошо.Петька. А веселый какой! Все время бегает и танцует...
«Жизнь есть движение!»Валерик. Вообще-то, нельзя ему... Сердце... Мы поэтому и
переехали к вам, на первый этаж.Петька. В эту самую квартиру, в которой стекла по три раза
в году выбивают...Валерик. Отец даже рад будет: он любит детей. За что имен¬
но — я не знаю, но любит... «Пусть бьют, — скажет он. — Новые
вставим!» Он из-за такой ерунды не расстраивается.Петька. А почему он на 'пенсию не уйдет? По болезни. Вот моя
тетя...Валерик. Не может без этой работы: детей любит...Петька. И меня, значит?Валерик. Любить всех сразу — не значит любить каждого
в отдельности. Он тебя и не знает.Петька. А я его давно знаю! И стихи его очень люблю... (Слов¬
но бы прислушивается. И возникает голос Валеркиного отца — мас¬
совика дяди Гоши) :Собирайся, весь народ.Собирайся в...—	Хоровод! — дружно угадывают голоса невидимых нам юных
зрителей.—	Ну, а сейчас с огромным чувствомМы познакомимся с...—	Искусством! — угадывают ребячьи голоса.—■ Ну, а сейчас с большим задоромВсе будем петь!Что значит:..—	Хором! — подхватывают те же голоса.Петька (восторженно). В ушах сидит его голос!Валерик. У тебя все время что-нибудь там сидит!Петька. Ну и что? Я, как говорят, очень «впечатлительный ре¬
бенок».Валерик. Сам себя ребенком зовешь? Я, например, терпеть
не могу, когда взрослые...Петька. И зря! С ребенка же меньше спроса. Не понимаешь?Валерик. Слушай, ребенок, а ты, я вижу, соображаешь!Петька. А ты думал! Я и стихи тоже пишу. (Становится в по¬
зу, декламирует):Никого счастливей нет!Счастлив я до слез:Пригласительный билетПапа мне...21Б'СзДаЦаШ
книга московских писателенВалерик (угадывает). Принес!Петька.Людей счастливее меня
На свете нет давно!Сегодня я средь бела дня
Один иду в...Валерик (угадывает). Кино!Петька. Вот видишь: подражаю твоему папе!Валерик. Зря подражаешь: он пишет плохие стихи. И сам этознает.Петька. А зачем же он их пишет?Валерик. Привык. Не может остановиться...Петька (мечтательно). Эх, если бы я стал массовиком! Я бы
всю свою жизнь без остатка посвятил одному только веселью!Валерик. Нормальный человек, по-моему, должен и грустить...
и иногда даже плакать.Петька. А зачем?Валерик. Разве некому на свете сочувствовать?Петька. Эта мысль не приходила мне в голову.Валерик. Разве люди на свете не болеют? Не умирают?.. Бес¬
печное счастье вообще, по-моему, выглядит каким-то... бессовестным.
Петька. Почему?Валерик. Потому что еще не все люди на свете счастливы...
Петька. Мне эта мысль в голову не приходила!Валерик. Очень жаль!ОТ АВТОРАС героем моей новой пьесы, шестиклассником Петькой Миловзоровым, проис¬
ходит немыслимое чудо: он по воле волшебника Деда Мороза попадает в ска¬
зочную страну Вечных Каникул. Жителей этой страны зовут «каникулярами»
и «каникулярками». Казалось бы, осуществилась заветная Петькина мечта: он
может с утра до вечера развлекаться. Но... представьте себе, Петька вскоре бе¬
жит из сказочной страны. Почему? Да потому что понимает наконец: человек
не может жить на свете без забот, обязанностей и тревог, а отдых только тогда
настоящий отдых, когда приходит к человеку после труда... Впрочем, все это
вы, мои юные друзья, вероятно, сможете увидеть на сцене Московского театра
юного зрителя.Работая над пьесой, я то и дело обращался к годам своего собственного дет¬
ства, к воспоминаниям.Ну, а раз уж я заговорил о воспоминаниях, то, может быть, самое время
вообще немного рассказать о себе?..Печататься я начал рано, когда еще был школьником, в той газете и в том
журнале, которые люблю до сих пор: в «Пионерской правде» и «Пионере».Потом началась война... Я был ответственным секретарем газеты «Крепость
обороны». Институт закончил уже после войны, в 1950 году. И в том же году22вышла моя первая повесть, адресованная вам, ребята. Называлась она «Три¬
дцать один день». Я стал ездить на читательские конференции, в школы, в дет¬
ские библиотеки, стал получать сотни писем от вас, от своих юных читателей,
и уже не смог с вами расстаться!..Для вас, ребята, я написал повести «Саша и Шура», «Необычайные по¬
хождения Севы Котлова», «Говорит седьмой этаж!», «Коля пишет Оле, Оля
пишет Коле», «Очень страшная история» и др. Для ваших старших братьев
и сестер мною написаны повести «А тем временем где-то...», «Мой брат играет
на кларнете», «Поздний ребенок», «Записки Эльвиры.».Спектакль Московского театра юного зрителя «Мой брат играет на кларне¬
те», поставленный по мотивам моей повести, завоевал первое место в смотре
московских театров, посвященном 50-летию Ленинского комсомола. Не буду
скрывать: это вдохновило меня на создание новой пьесы, с двумя картинами
из которой вы познакомились в этом сборнике.Б^БаЕаш
СЕРГЕЙ АНТОНОВРодился в 1917 году в селе Мок¬
рое, чудесном уголке на стыке Ка¬
лужских краев с Брянщиной, где и
прошло мое детство.Учился на литературном факуль¬
тете Московского педагогического ин¬
ститута, но, не закончив, перешел
на сценарный факультет Всесоюзного
государственного института кинема¬
тографии, который всегда вспоминаю
с любовью и благодарностью. Здесь
преподавали, приходили на беседы
С. М. Эйзенштейн, В. И. Пудовкин,
Л. В. Кулешов, В. К. Туркин,
М. И. Ромм.В 1941 году вместе с товарищами
добровольно ушел в народное опол¬
чение Москвы. Впоследствии оно
влилось в ряды регулярной армии.По окончании института работал
в ЦК ВЛКСМ. Занимаясь вопросами
кино, работал в Министерстве кине¬
матографии СССР.Первый рассказ опубликован
в 1943 году в газете «Раздавим фа¬
шистскую гадину!». С тех пор вышло
более полутора десятка книжек, боль¬
шая часть которых посвящена
Ленину, вышли три пьесы. Печатал¬
ся в «Огоньке», «Юности», «Октяб¬
ре», «Известиях», «Комсомольской
правде», «Советской России», других
журналах и газетах.Над рассказами о Ленине рабо¬
таю с 1941 года. Именно тогда были
написаны «Встреча в Кремле» и
«Мост». В 1969 году вышел мой как
бы отчетный сборник произведений
о Ленине «В дальний путь» в изда¬
тельстве «Советская Россия»: В том
же году журнал «Октябрь» опублико¬
вал повесть «Огонек вдалеке».Так постепенно составляется боль¬
шая книга о Владимире Ильиче —
с его детских лет до той поры, когда
он стал руководителем Советского
государства.Над ней и большим романом
о моем поколении и собираюсь рабо¬
тать дальше.ВРЕДНЫЙ ЖУКВ субботу я шел в детский сад, чтобы забрать Ваню домой.Апрельское солнце было уже теплым и добрым. Оно напомина¬
ло о скором лете, свободе, цветущих лугах, перелесках, усыпанных
земляникой.Весело бежали ручьи.Я то и дело жмурился от пронзительно взблескивающих струй
и лужиц. Плащ у меня расстегнут, в кепке уже жарко... Благодат¬
ная весна!Увидев меня, Ваня, как обычно, выпалил очередную новость.—	А у меня жук-короед! — и потряс коробочкой из-под леденцов.—	Здравствуй, сынок! — сказал я, обнимая Ваню.—	Здравствуй, — ответил он, все еще тряся коробочкой: до сих
пор в ней ничего не загремело.Ваня осторожно приоткрыл коробочку и заглянул туда:—	Здесь голубчик! Сидит! Хочешь, я тебе его покажу?—	Конечно...25By®BaQaHI
книга московских писателенВаня открыл коробочку и вывалил жука на пол. Сейчас же его
окружили ребятишки.Очевидно, это действительно был жук-короед: большой, темный,
даже, пожалуй, черный, с клещами...—	Хороший жук, — похвалил я, не зная, как еще можно одоб¬
рить новое приобретение сына. — Хороший... Как майский...—	Нет! Он вредитель! — строго, словно осуждая, воскликнул
Ваня. — Он кору ест... А без коры дерево не может жить... Вреди¬
тель! Вот пусть и сидит у меня!Жажда справедливости часто обуревала Ваню. Прослушав рас¬
сказ, детскую передачу или просмотрев по телевизору мультиплика¬
ционный фильм, Ваня начинал рассуждать, как правильно, что вол¬
ка в конце концов поймали, врагов-завоевателей побили, жадного
купца, притеснявшего мальчика-работника, наказали... В мире долж¬
ны царить справедливость и гармония. Жук-короед был вредите¬
лем и по всем Ваниным законам подлежал бесспорному наказанию
заточением, а быть может, даже и смертью.—	Вредитель! Чтоб ты сдох...Но жук не двигался, даже не шевелился. Ваня, явно побаиваясь,
осторожно тронул его пальцем.Жук —как мертвый.Ваня сдвинул его с места.Жук поводил головкой и медленно пополз.—	А он не кусается? — спросил кто-то из ребят.—	Не кусается, — ответил Ваня, как бы хваля жука.Между тем жук уполз далеко и мог скрыться под ребячьими
шкафчиками.—	Ты бери его, бери! — советовали дети, боясь, что сокровище
скроется.Но Ваня медлил: боялся. Наконец, когда жук был уже возле
одного из шкафчиков, Ваня осторожно, несколько раз примерив¬
шись, взял его двумя пальцами и бросил в коробочку, которую сей¬
час же закрыл.—	Сиди здесь!Вскоре мы собрались и вышли из детского сада.Яркий весенний день разгорался все сильнее. Казалось, звонче
журчали ручьи, стало еще теплее, веселее разговаривали прохожие.Некоторое время Ваня молча и сосредоточенно нес коробочку
с жуком в вытянутой руке, не спуская глаз со своего сокровища.
Потом мы разговорились.—	Папа, а правда, что негры — русские люди?—	Русские люди?—	Да...—	А почему ты так думаешь?—	Потому что они тоже против войны.—	Как тебе сказать... Негры — не русские люди, они совсем26другие и живут в Африке, далеко от нас... Но они действительно
не хотят войны. Все честные люди не хотят войны.—	Только вредные люди хотят войны, — заключил Ваня. — Па¬
па, а хочешь, я тебе стишок расскажу?Стишок оказался произведением самих ребят, к тому же произ¬
ведением сомнительной ценности:Раз, два, три—Нос подотри.Только не платочком —Железным молоточком.—	Нда-а, — протянул я. — Стишок не очень... Лучше бы ты вы¬
учил что-нибудь другое...Коробочку с жуком Ваня нес уже в кармане. Но о жуке не за¬
был. Увидев что-то в ручье, он смело ринулся в воду и побежал.
Брызги засверкали из-под его блестящих резиновых сапожек.—	Ты куда? Осторожнее! — закричал я.—	Сейчас...Он вернулся довольный, неся в руке мокрую стружку.—	Зачем она тебе?—	Чтоб он ел...—	Жук?—	Да... Кору, — Ваня потряс стружкой.—	Это не кора, Ваня, — ответил я, настораживаясь: зачем за¬
ботиться о вредителе?—	Пусть поест... — Ваня осторожно приоткрыл коробочку и вло¬
жил туда стружку.Дома Ваня быстро разделся, наспех попил чаю и занялся новой
игрой. Устроившись на ковре, Ваня прикрепил к жуку пустой коро¬
бок от спичек, и жук, упорно стремясь куда-то под диван, в темно¬
ту, потащил груз.—	Везет! — торжествуя, закричал Ваня. — Везет!Потом он вложил в коробок спички. Жук справился и с этим
грузом. Потом Ване пришла в голову мысль положить на коробок
новенький полтинник. Жук вез и полтинник...Теперь уже Ваня сидел и смотрел на жука как на маленькое
чудо. Что-то там билось живое, нежное, под черной жесткой броней.
И это крохотное что-то приводило в движение черные тонкие лапки,
наверное, тоже жесткие, и бронированное создание ползло, волоча
за собой коробок спичек с полтинником...Ваня даже наклонился к жуку и приблизил ухо к его спинке,
видимо, надеясь услышать стук сердца или чего-нибудь там еще,
что билось, работало внутри, но сколько ни слушал — не услышал.
А ведь оно было там — это сильное, нежное, дающее жизнь! Было!Утром следующего дня, сгорая от нетерпения поделиться ново-27Б^БФш
CL}стью, Ваня несколько раз заходил в мою комнату. Но я дремал.
Дождавшись наконец, когда я проснулся, он снова подбежал ко
мне. Не «доброе утро», не «как спал?» сорвалось с его уст.—	Ты думаешь, что жук умер? — выпалил он.—	Думаю...—	Бегает! — торжествуя, заявил Ваня. — Знаешь, какой он
сильный!—	Отчего же он сильный? Уж не кормил ли ты его?—	Пробовал, — огорченно сказал Ваня.—	Чем же?—	Дал ему крошек... Только он их не ест. Наверное, для него
они невкусные... И котлету не ест... — Ваня задумался. — Чем бы
его покормить?«Это жука-то, вредителя?» — подумал я и встал.День был, как и вчера, прекрасный. Солнце и весна, казалось,
с каждым часом набирали силы.—	Папа, ты, наверное, читал: чем кормят жуков?—	Вот уж не знаю, Ваня...—	А твой знакомый профессор?—	Он профессор не по жукам... После завтрака погуляем?—	Лучше я дома побуду...—	Дома в такой день?X	— У меня тут... дела...gj	— Ну, как хочешь...X
оУтром Ваня кормил жука сухой пленкой от недавно развернув¬
шегося светло-зеленого, лакового листа фикуса. Вечером... Вечером
я заметил, что от стебля фикуса был отколуплен кусочек коры.—	Зачем ты это сделал?—строго,спросил я.—	Боюсь, что он... что он умрет,— чуть не плача, сказал Ваня. —
Он ничего-ничего не ест, кроме... Я все перепробовал...Так закончилась в погожий солнечный день эта небольшая исто¬
рия о вредном жуке-короеде.U
X
X
XАЛЕКСАНДРА АРЕНШТЕЙНАлександра Иосифовна Аренштейн —
автор книг «Подвиг жизни» (об И. В. Ба¬
бушкине), «Нина» остается в Баку»
(о подпольной типографии ленинской
«Искры»), «Юность партии.» (о том, как
рождалась «Искра»), «Ласточки гряду¬
щей весны» и «Ранним московским ут¬
ром» (повести о Московском комитете
партии и семье революционеров-болъшеви-
ков); написала ряд очерков о замеча¬
тельных революционерах; повесть «Дев¬
чонка с горы Далекой» (об уральском
комсомоле).В 1970 году для издательства «Дет¬
ская литература» А. Аренштейн закончи¬
ла повесть о Н. К. Крупской и агентах
«Искры» — «Пишите Марице».
книга московских писателенО ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ..—	Почему вы пишете о революционерах? — часто спрашивают
меня читатели при встречах и в письмах.В самом деле, в большинстве моих книг, очерков главные герои —
искровцы-ленинцы, большевики. Почему?...Память возвращает в январские дни 1924 года.Далекое, глухое село в степной полосе Крыма. До города
двое суток пути на лошадях. Автомашин нет. О радио еще не слы¬
хивали. Вокруг бывшие помещичьи имения: поля, заливные луга,
фруктовые сады. Там начинали прочно обосновываться первые
совхозы.Один из таких совхозов находился вблизи села. В большом поме¬
щичьем доме разместилась контора совхоза. Директором стал ста¬
рый большевик. Когда никто из нас, молодых, еще не появился
на свет, он был уже членом партии.Остались нетронутыми великолепные фруктовые сады. Осенью
снимали урожай. Яблоки, янтарные, краснобокие, величиной с доб¬
рых два кулака, ровные на подбор, в специальной упаковке отправ¬
лялись на экспорт за границу, принося золотую валюту, но уже не
помещице, а Советской республике.Осталась в полной сохранности конюшня конного завода, про¬
славленного на всю Россию. Наездники, жокеи работали теперь
в совхозе. По заведенному издавна порядку по утрам выводили
на учебный ипподром красавцев коней, тренировали, готовили
к скачкам. Конюхи — в большинстве молодежь из села — выпуска¬
ли на луга жеребят. Вороные, гнедые, белые, серые, не ведая о сво¬
их знаменитых родословных, они самозабвенно носились, брыкались,
катались по траве. Радостный визг — ржать, как взрослые лошади,
они еще не умели — раздавался над лугами. В солнечных лучах бле¬
стели тщательно расчесанные пушистые гривы и хвосты. И нельзя
было без улыбки смотреть на это детское веселье.Но, кроме имений, остались и... живые помещики!В центральных областях о них давно не было помину, ведь Со¬
ветской власти исполнилось уже шесть лет. А здесь оказывалось,
что не все убежали за границу с белогвардейцами. Постепенно вла¬
дельцы мелких имений приспосабливались к новой жизни, устраива¬
лись на работу. Только хозяйка имения и конного завода продолжа¬
ла жить в хате старшего конюха Ивана. «Старой барыне», как ее
называли в селе, была предоставлена парадная половина хаты с кро¬
ватью и горкой подушек.Ежедневно (с первого тепла до поздней осени) помещица выхо¬
дила во двор в накинутом на плечи халате, обливалась ледяной во¬
дой, переодевалась и тоже уходила в имение — слова «совхоз» она
не признавала. Шла садами, как прежде, по-хозяйски оглядывала
деревья, делала замечания садоводам.30—	И чего ходит. И чегб ходит, — возмущался секретарь комсо¬
мольской ячейки, — чего ей там надобно, старой ведьме?Ячейка комсомола на селе создалась осенью 1923 года, и было
в ней всего... семь человек. Секретаря прислали из Крымского об¬
ластного комитета РКСМ. Молоденький буденновец, демобилизован¬
ный из-за ранения, он еще мальчишкой прибился на Дону к красным
кавалеристам и с Первой Конной прошел все фронтовые ее дороги,
вплоть до Чонгарской переправы. Остальные шесть комсомольцев —
дочери бедняка Панаса. Младшей Насте шел пятнадцатый год, двум
близнецам семнадцатый и остальные трое с разницей по году. Самая
старшая — Лиза — считалась на селе девкой-вековухой (ей испол¬
нилось двадцать, и никто не засватал ее, дивчину с приданым, делен¬
ным на шестерых!). Вступили они в комсомол все сразу. Дядько
Панас, получив впервые в жизни землю, позвал дочерей, выстроил
всех шестерых лесенкой, посмотрел на каждую, махнул рукой и
велел:—	Хватит вам, дуры, дома сидеть, женихов дожидаться! Не та¬
кое нынче время. Идите записывайтесь в комсомол, ума набирайтесь.В эту ячейку вступила и я. Как дочь фельдшерицы, то есть ин¬
теллигентки, была я еще только кандидатом в члены РКСМ.Первейшей нашей заботой стала проблема роста. Сельские де¬
вушки и парни упорно не шли к нам, обходили стороной сельсовет,
где мы собирались каждый вечер, читали, пели любимую «Ты моряк,
красивый сам собою...».Советовались с директором совхоза Федором Макаровичем, на¬
шим партприкрепленным.—	Побеседуйте с конюхами, если они пойдут, за ними и другие
потянутся, — предложил он.Первый блин, как говорится, вышел комом. Сын Ивана Петрусь
принес заявление, а на другой же день прибежал с огромным синя¬
ком под глазом.—	Кто это тебя? — перепугались девчата.—	Батько. Приказал выписаться из комсомола. Старая барыня
не велит...—	Ну вот вам и классовая борьба воочию, — сказал нам Федор
Макарович, когда мы привели к нему Петруся. — Значит, помещица
еще село в страхе держит. Но вы не сдавайтесь, подумайте хоро¬
шенько. Нельзя, чтобы она сильнее вас оказалась.Вскоре мы выяснили, что старуха обходила хаты, суля крестья¬
нам страшные кары, если их дети станут безбожниками-комсомоль-
цами.Петрусь заявления своего обратно не взял. Но мы решили, чтобы
он притворился, будто послушался отца. И последил за старой ба¬
рыней.—	Неладное что-то она удумала, — рассказывал Петрусь, при¬
бежав к нам украдкой вечером, — какие-то незнакомые господа31BHBaQalH
книга московских писателенк ней приехали. Говорит — племянники. А моя мать еще девчонкой
у них в доме служила, всю семью знает, у барыни сроду ни братьев,
ни сестер не бывало... Откуда же племянники?Встревожился и Федор Макарович.—	А ну-ка, комсомол, подежурили бы вы по двое, по трое около
конюшен, — предложил он, придя в сельсовет. — Вправду, наверно,
чужие бродят, собаки ночью извелись от лая...Мы — по три девчонки — стали ходить в совхоз на дежурство.Январь нового года выдался для юга очень суровым. В конюшнях
было холодно, и стены конюшен снаружи, как хаты, обваловали со¬
ломой, подперли ее жердями. Чиркнуть спичкой — все вспыхнет.
Но у кого на такое подымется рука...Была наша очередь дежурить, мы с Настюшкой и Лизой собра¬
лись вечером идти в совхоз. Решил пойти с нами и дядько Панас —
чего вы там, пигалицы, одни в такую погоду сделаете!Мы выходили из дому, когда примчался Петрусь.—	Скорей, скорее! Старая барыня с «племянниками» на ночь гля¬
дя в совхоз отправились...Секретарь кинулся к телефону:—	Бегите, девчата... А я в ГПУ позвоню!Холодный ветер пронизывал насквозь, на сапоги налипала пудо¬
выми лепешками грязь. Бежали по дороге, за околицей перешли на
обочину, по колкой стерне. Подгонял страх — не опоздать бы, не
случилось бы чего плохого...Тревожный свет увидели, еще не добежав до конюшен. Краснова¬
тые сполохи метались в темноте. Надрывно лаяли собаки, бегали
вдоль помещений конюхи, ржали лошади. А позади конюшен то тут,
то там вспыхивало пламя — горела солома. В селе уже гремел на¬
бат — крестьяне торопились на помощь...—	Керосином полили, негодяи!—	Держи, лови. Вот, вот, побежал в сад...Пока одни тушили пожар, другие кинулись за поджигателями.
Одного поймали в поле, другого помогли отыскать собаки — он
спрятался в садовом шалаше. Конюхи вываживали, успокаивали
лошадей. Большая часть конюшен осталась целой — разрушены бы¬
ли только два-три помещения.К Ивану подошел Петрусь, что-то сказал ему на ухо. Иван на¬
правился к большому дереву.—	А ну, выходите, сударыня!И все увидели старую барыню. Она стояла, прижимаясь вплот¬
ную к стволу высокого тополя, и немигающими глазами смотрела
вперед, поверх голов.—	И как... же... вы... так... такое...Так и не справившись с волнением, Иван глухо спросил не то ста¬
руху, не то окруживших людей:-	Совесть? Совесть-то где? — И зашагал прочь.32К старой барыне подошли прискакавшие из района чекисты и
повели ее к тачанке. В другую поместили обоих связанных поджига¬
телей. Топот копыт вскоре затих вдалеке.Мы шли в толпе людей, возвращавшихся в село, и с радостью
слышали отдельные фразы:—	Кабы не комсомольцы, сгорели бы кони...—	Гляди, ведь мелкота какая, девки да мальчишки, а как за
добро стоят!—	Добро-то не чужое нынче...Метель не утихала несколько дней. Снегом перемело все дороги.
Почту доставляли с опозданием, газеты приходили сразу за несколь¬
ко дней.И вот — никогда не забыть! — легли на стол газетные листы
в черных траурных рамках. «Правда», «Известия», «Беднота»...
И в каждой: «От Центрального Комитета Российской Коммунистиче¬
ской партии (большевиков).—	К партии, ко всем трудящимся!21-го января в 6 часов 50 минут в Горках, близ Москвы, скончал¬
ся Владимир Ильич Ульянов-Ленин...»За окнами выла вьюга. И мы, отрезанные непогодой, в глухома¬
ни ничего не знали, не слыхали о величайшем горе земли!...В избе сельсовета, обычной хате-мазанке под соломенной кры¬
шей, тепло. Девчата натопили — соломой же — большую печь. В ке¬
росиновой лампешке с надтреснутым стеклом бьется слабый огонек.
Тихо шуршат страницы: я читаю вслух одну газету за другой — не¬
крологи, статьи, стихи, телеграммы, воспоминания... Стоит в буде¬
новке, при шашке, как на посту, наш комсомольский секретарь. За¬
быв про больную ногу, вытянулся около портрета Ленина. Мы при¬
кололи страницу газеты с портретом в черной рамке к белой стене.
Девчата жмутся ко мне, нет-нет, смахивают слезы. Толпятся в по¬
лутьме крестьяне. Старательно на крыльце отряхивают снег с овчин¬
ных полушубков, с меховых шапок-малахаев. Но в тепле все оттаива¬
ет, и кислый запах мокрой овечьей шерсти наполняет комнату. Ти¬
шина нерушимая, лишь изредка кто-то приглушенно вздохнет,
кашлянет.Керосин в лампе на исходе, хлопья копоти черными бабочками
падают на стол. В горле саднит, голос прерывается от горя, устало¬
сти. Но я читаю, читаю — от первой строки и до конца. А люди все
идут, идут — с другого края села, из совхозов, с хуторов. Идут за
десять-пятнадцать верст, невзирая на колючую снежную крутоверть,
морозный ветер... И я начинаю опять сначала.Иные, быть может, и не знали никогда ничего, кроме имени
«Ленин». Но с этим именем пришло все новое: земля, отобранная уВrdиttfшgш3	Бумбараш33
книга московских писателенпомещиков и отданная крестьянам. Советская власть, при которой ве¬
ковечные бедняки ощутили себя полноправными людьми, хозяевами....Молча слушают. Молча выходят, уступая место другим. При¬
корнув у стены овечьей кошары или стога соломы, пережидают, осто¬
рожно покуривая самокрутку. Потом снова входят и слушают еще
и еще раз...Проходит вечер, второй, третий. Уже перечитаны и прежние, и
вновь подоспевшие газеты. Незаметно для себя начинаю не читать,
а просто рассказывать о том, что знала ранее, что узнала теперь.
О Ленине, его друзьях, товарищах в борьбе.Федор Макарович одобрительно кивает, будто говорит: так, доч¬
ка, так! Иногда он и сам вступает в разговор. И страницы, уже став¬
шие историей, развертываются перед нами: партийное подполье,
первые забастовки, демонстрации, аресты, камеры тюрем, далекая
северная ссылка...Через месяц мы приняли в комсомол не только Петруся, но и еще
более десятка конюхов и сельских парней и девушек. Начался ленин¬
ский призыв в партию. Подал заявление о приеме в РКП (б) Иван...А для меня определилась главная дорога жизни. Заставить заго¬
ворить мертвую старую бумагу, листы документов, газет, выцветшие
давние фотографии, находить забытое или утерянное имя человека,
воссоздать его образ, воскресить картины прошлого... Так рождаются
книги.ВЛАДИМИР АРХАНГЕЛЬСКИЙВладимир Васильевич Архангельский родился
в 1906 году. Детство провел в городе Козельске (Калуж¬
ская область), где в феврале 1920 года вступил в ком¬
сомол. Выл членом бюро уездного комитета РКСМ и
председателем бюро юных пионеров.В 1925 году закончил Козельский педагогический
техникум, в 1930 году — Ленинградский государствен¬
ный университет. Работал в комсомольской печати, чи¬
тал лекции. Первый рассказ опубликовал в журнале
«Звезда» в 1932 году.Начал писать для детей в 1949 году. Член КПСС,
член Союза писателей СССР. Вот некоторые его книги:
«Капли дождя», «У заветного камня», «Путешествие
капли воды», «По земле Ярославской», «Дымка», «Серд¬
це охотника», «Остров Алой Клюквы», «Тук-Тукыч»,
«Юность нового века», «Ногин», «...И завтра будет бой»,
«Фрунзе».
ЧЕТВЕРО ПОД ОДНИМ СТОЛОМТемный был вечер — сентябрьский. Но еще не холодный и без
дождя.В маленьких домишках Шуи почти везде погасли огни. А над
фабриками, освещенными от земли до крыши, полыхало зарево. И от
грохота станков дрожала земля.Арсений шел не по улицам, где светло было от фабричных огней,
а задворками: там не маячили стражники с револьверами и с шаш¬
ками. Да и привык он пробираться безлюдными тропками, потому
что жил в городе тайно, руководил подпольщиками. А царским служ¬
кам были обещаны большие деньги, если они его изловят.На Второй Нагорной улице он протиснулся в щель старого плет¬
ня, постоял во дворе домика Личаевых, прислушался. Дотянулся до
окна и поскреб пальцем по стеклу, за которым еле теплился свет
керосиновой лампы.—	Маманя, Арсений! — Игнашка сорвался с лавки и побежал
в сени открывать дверь.Даже самые близкие люди не знали в Шуе ни имени его, ни фа¬
милии: Арсений — вот и все! Да и во всей партии большевиков
только человек десять, а среди них Владимир Ильич Ленин, знали,
что Арсений — это Михаил Фрунзе.Пока Арсений шептался с Игнашкой да обметал веником сапоги,
два малыша — Ваня и Степа — мигом уселись за стол, где гороч¬
кой был уже нарезан хлеб на фанерном листе. А рядом стояли де¬
ревянная солонка, похожая на теремок, глиняные кружки и большая
миска с пятью ложками. Есть хотелось давно, но без Арсения не
начинали: любили его и дорожили тем, что ночевал у них, — значит,
доверял, не опасался.Мать достала из печки чугунок с томленой картошкой и молоко
в пузатом обливном кубанчике — горячее, с пахучей румяной пенкой.—	Опять ждали, Александра Михайловна? — спросил Арсений на
пороге. — Ну зачем же? Я хорошо перекусил днем.—	Знаем мы твой перекус, дядя Арсений! — Игнашка подал ему
рушник. — Хлеба кусок проглотил да запил водой. Мой руки, са¬
дись!Игнашка сказал правду: редко удавалось Арсению похлебать
щей в обед у какого-нибудь ткача. То был он в дороге, направляясь
в соседний город или в село; то проводил в лесу тайные сходки ра¬
бочих. Обед отодвигался на ночь, а ночью не хотелось беспокоить
хозяев. Больше ел всухомятку, что придется. И начали замечать то¬
варищи, что стал сдавать Арсений: провалились у него щеки, поблек
румянец, покраснели и сильно набухли веки. И только глаза горели
добрым огнем, и в них видели люди сердечность и ласку.—	Ну что, просвистелись, соловьи-разбойники? — спросил Арсе¬
ний у малышей и присел к краю стола, рядом с Игнашкой, который36был за старшего в семье, хотя ему недавно исполнилось двена¬
дцать лет.—	Вестимо, — по-взрослому ответил Ваня, жадно глядя на кар¬
тошку, затянутую паром.—	Почему не подождать? — в тон ему ответил Степа, хватаясь
за ложку.—	С богом! — мать стукнула о край тарелки.Ели молча, как и положено. Игнашка иногда осаживал малышей,
когда они торопились, и подталкивал локтем Арсения, чтоб не зевал.Был Игнашка смышленым мальчиком: все понимал с полуслова.
И один в семье ходил в школу. Ваня был мал — ему шел шестой
год. А Степе, хоть и минуло восемь, ходить в школу пока не при¬
шлось. Отца недавно уволили с фабрики за дерзкие слова против
хозяина, и Арсений с трудом устроил его ткачом в соседнем Ивано-
во-Вознесенске. Денег в семье не было, и Степе не на что было ку¬
пить новую одежонку для школы и сапоги. Отец сказал ему: сам
видишь, Степан, дела наши поганые. Не обижайся, будет легче, шко¬
лы тебе не миновать. Год просидишь дома, мамане по хозяйству по¬
можешь, а Игнашка покажет тебе буквы и научит считать.Степа это понял. И не скулил: все рабочие жили туго, не один
его дружок остался на зиму дома. А чем он лучше других?Молотили ложками дружно. Горочка хлеба так и растаяла на
глазах. И картошку подчистили, и молоко. И Степа сказал:-—	Теперь бы сказочку послушать, дядя Арсений!..В тот вечер долго сидел Арсений с ребятами. Рассказывал, как
и чем живут люди. И прочитал басню Крылова «Стрекоза и Му¬
равей».Потом ребята улеглись втроем на полу, головами под стол.
И Степа спросил:—	А ты, дядя Арсений, тоже стрекоза?—	С чего ты взял?—	Хаты у тебя нет. Зима придет, где жить будешь? У нас на
лавке холодно: от окна знаешь как дует!—	Муравьев много, вот и буду жить с ними. Они меня не бросят:
все мы для одного дела трудимся. И к тебе приду как-нибудь. Ты
ведь тоже муравей: избу подметаешь, за Ванюшкой приглядываешь,
для печки дрова носишь. Папа с мамой — на фабрике, я — в городе.
И вся-то у нас с тобой разница: ты всегда спишь тут, а я где при¬
дется!..Насмешили его ребята. Он улегся на лавку и стал размышлять
о том, что, видно, чем-то он действительно похож на стрекозу из
крыловской басни, потому что в Шуе для него под каждым листком
«был готов и стол и дом». И сколько этих домов и этих столов успел
он сменить в маленьком городе дней за пятьдесят? Пять, семь, де¬
сять? И стал перебирать в памяти дома, столь похожие друг на дру¬
га бедностью обстановки, где давали ему приют надежные товарищи,37Бу®Ба[?аш
книга московских писателеи как они старались оберегать его от опасности. Старики и старухи
иной раз и вовсе не ложились спать в короткую летнюю ночь, а лю¬
ди помоложе, умученные за день каторжной работой на хозяина,
припадали к подушке, чутко улавливая шумы и шорохи на улице,
как заяц на лежке. И как все хотели поделиться с ним последним
куском, чтобы он остался доволен их гостеприимством. Поистине ра¬
бочее товарищество не знало границ!Ребятишки долго возились на широком соломенном тюфяке под
столом, досказывая новости дня. То вдруг затихали, как мыши, учу¬
яв кошку, то приглушенно прыскали со смеху, и Ванюшка заливал¬
ся колокольчиком. Вот уж кому не занимать беззаботного смеха!
А ведь не все ладно: и за столом несытно, и обновки бывают редко,
и отцу пришлось расстаться с семьей. И три ночи не спали за по¬
следний месяц, когда приходила полиция с обыском.И, словно в подтверждение этих мыслей Арсения, кто-то грубо
застучал кольцом у входной двери и крикнул властно:—	Открывай, хозяйка!Александра босая скинулась с печки, сунула ноги в старые вален-
цы, набросила платок на плечи, еще не соображая, как укрыть Арсе¬
ния от полиции.Он подбежал к окну, что глядело во двор, и хотел распахнуть ра¬
му. Но Игнашка шепнул строго:—	Полезай к нам, дядя Арсений!Арсений схватил в охапку постель и пиджак с фуражкой, закинул
на печь и мигом юркнул к ребятам под широкое одеяло из ситцевых
лоскутков. Степа и Игнат высунули белобрысые головы и глядели,
как мама запалила лампу и пошла в сени.Зажатый горячими телами ребят Арсений услыхал тяжелые ша¬
ги унтера и его басовитый голос:—	Распорядись-ка, Холодов! Да поживее: нам еще в три избы
надо!Унтер тяжело опустился на лавку, громко стукнув ножнами шаш¬
ки в половицу. Глянул под стол:—	А эти чего не спят?—	Заснешь с вами! — недовольно пробурчал Игнат. — Каждую
неделю такие гости, и все по ночам!—	Прикуси язык! Вишь, какой вострый!Холодов бегло пошарил по избе, прислонился к притолоке у входа:—	Как и в прошлый раз, Василий Степанович. Та же картина.—	Смотри, Личаева! — шумно поднялся унтер. — Укроешь ко¬
го, пеняй на себя. И на твою троицу не поглядим: загремишь в тюрь¬
му по важной статье!..Арсений откинул одеяло, с каким-то интересом поглядел на Иг-
нашку. И молча пожал ему руку, как боевому товарищу.ВИКТОР БАНЫКИНВиктор Иванович Баныкин родился
в 1916 году в Ставрополе. Здесь, в тихом
городке напротив Жигулей, он рос и учил¬
ся, здесь же рано, с шестнадцати лет, по¬
шел работать.В 1939 году Куйбышевское издательство
выпустило «Рассказы, о Чапаеве» — первую
книгу молодого литератора о бесстрашном
народном герое, написанную по новым ма¬
териалам, разысканным самим автором.Виктор Баныкин — автор романов «Фо¬
мичевы», «Лешкина любовь», повестей «Анд¬
рей Снежков учится жить», «Когда сжи¬
маются кулаки», «Хочу быть человеком»,
«Весной в половодье», «Мачеха», «Бедовый
мальчишка», «Костик», «Четыре дня на
«Соколе» и других. Многие книги В. И. Ба-
ныкина переведены на языки народов
СССР и иностранные языки.
УПРЯМАЯ БЕРЕЗКАКак-то палящим летним днем, в самом конце июля бродил я по
лесу, насквозь пропитанному крепким настоем хвои, бродил-бродил,
да и заблудился.В самой чащобе молодого ельничка наткнулся на бритоголового
ушастого подростка.Прислонившись плечом к стволу голенастой елки в ноздреватых
белесых крапинах лишайника, он что-то писал проворно, не отрыва¬
ясь, в самодельной записной книжечке. Глубокая сосредоточенность
помешала ему услышать мои шаги. И я совсем близко подошел к па¬
реньку в выгоревшей, старенькой майке и синеватых спортивных
брюках, тоже повидавших виды на своем веку.Вскинул паренек голову лишь в тот момент, когда на страничку
его книжицы упала тень. Поначалу он вроде бы растерялся от вне¬
запной встречи с незнакомым человеком в таком глухом месте.
А потом, оправившись, опустил руку с карандашом, глянул на меня
настороженно и строго. Нервное, замкнутое лицо. Плотно сжатые
CJ бескровные губы.*— Здравствуй! — сказал я, вытирая испарину со лба.Еле приметно кивнув, парнишка отстранился от дерева, поджа¬
рый, подтянутый, по всему видно, легкий на ногу.—	Ты случайно не заблудился? Вроде меня? — улыбаясь, спро¬
сил я. Как-никак, подумалось мне, вдвоем все же веселее, если да-
jXj же этот молчун тоже сбился с дороги.Снова не проронив ни словечка, он отрицательно покачал голо¬
вой. Потом склонился над своей книжкой и принялся что-то писать,
словно давая понять, чтобы ему больше не докучали.«Ну и ну! Странный мальчишка!» — отметил я про себя и уж
собрался было рассердиться, когда увидел протянутую в мою сто¬
рону книжечку.«Извините, я глухонемой», — прочел я в самом верху странички.
Не сразу я справился со своим смущением, не сразу поднял гла-
сб за на паренька. А он смотрел на меня все так же выжидательно
и, кажется, еще строже. Видимо, он боялся, как бы я не стал гово¬
рить какие-то безликие сочувственные слова, так всегда ранящие
X душу.Выхватив из кармана огрызок карандаша, я проворно написал:
«Объясни, пожалуйста, как мне выйти на дорогу к Покровке».Прочитав, паренек повернулся спиной к солнцу. Взмахнул длин¬
ной, оголенной до локтя рукой. И тут же склонился над записной
книжкой.«Так прямо идите до поляны. На поляне стоит приметная ель.
От нее тянется тропка. Тропа выведет вас к дороге в Покровку»,—
написал он все так же четко и ясно, как и в первый раз.40ОО2Помешкав, прежде чем вернуть книжку ее хозяину, я не удер¬
жался еще от одного вопроса: «А что ты тут делаешь, если не сек¬
рет?» И вот какой был ответ: «Я член школьного кружка люби¬
телей природы. Намечаю в этом квартале места для устройства
птичьих кормушек к зиме».—	Молодчина! — сказал я, совсем забыв про записную книжку.
Паренек, кажется, понял меня и так. В его непреклонно-стро¬
гих светло-серых с сининочкой глазах затеплился еле приметный
огонек.На прощание я пожал его по-мужски крепкую смуглую руку.
И опять повторил:—	Молодчина!И тут плотно сжатые бескровные губы дрогнули, разомкнулись,
как бы намереваясь что-то произнести... Но они лишь расплылись
в трогательно-смущенной улыбке, обнажая на диво белые краси¬
вые зубы.Раза три оглядывался я, пока ельник не скрыл от меня поджа¬
рого сероглазого паренька. Оглядывался и махал ему приветливо
рукой. Он тоже отвечал взмахом руки.Выбравшись на васильковую поляну, я чуть не ахнул. На самой
ее голубеющей середине возвышалась могучая, величавая ель, точно
колокольня Ивана Великого. Широкие мохнатые лапы опускались
к земле с высоты трех-четырех метров, стелясь по траве. А под
этими густющими ветвями образовался вместительный шатер. В не¬
погоду тут вполне могут укрыться человек двадцать. А может,
и больше.Я зашел в зеленый шатер, походил по его упругому игольчатому
ложу. Ни травинки, ни кустика не росло под елью.Но что это? В противоположной от «входа» стороне я вдруг за¬
метил тянувшийся вверх лиловато-шоколадный ствол-ниточку.
Упрямая ниточка эта, достигнув мохнатой еловой лапы, пре¬
граждавшей ей путь к солнцу, выбросила в сторону ветку. И вет¬
ка устремилась в просвет между иссиня-черными широкими
лапищами.Охваченный любопытством, я вышел из шатра. И что, вы думаете,
увидел? Над еловыми ветвями, сверкая на солнце светлой кудрявой
головкой, праздновала свою победу тонюсенькая березка.Стоял я и думал с волнением: «Откуда у хилой, крошеч¬
ной березки нашлось столько силы и упрямства, чтобы пробиться
к свету?»И тут на ум пришел сероглазый замкнутый паренек, каких-то
полчаса назад указавший мне дорогу в Покровку. Он, русский пар¬
нишка, чем-то напомнил мне это упрямое деревцо. И посветлело
у меня на душе, и крепко я поверил: не пропадет, не затеряется
в жизни нелюдимый с виду мальчишка!41Бу©БаВаШ
АГНИЯ БАРТО42Маленькие дети читают не меньше
иных взрослых. Помогают им в этом те
же взрослые, которым для себя порой и
читать-то некогда. Читают ребята сами
или с помощью взрослых определенную
литературу — так называемую детскую.
И здесь любой читатель, естественно,
стремится к лучшему: к такому, напри¬
мер, поэту, как Агния Барто. Не удиви¬
тельно, что стихи Агнии Барто так попу¬
лярны: их знают все. Все их читали
в дошкольном возрасте, читали в школь¬
ном, а потом возвращались к этим сти¬
хам, чтобы прочесть их своим детям и
внукам. На этих стихах воспитывалось
не одно поколение советских людей.Агния Львовна Барто пришла в лите¬
ратуру со своими первыми стихами
в 1925 году. Работала она много, и сре¬
ди ее ранних стихотворений уже были
классические, нуждавшиеся в единствен¬
ной помощи, чтобы утвердиться в созна-Снии целых поколений, а именно в помо¬
щи времени. Я говорю о таких стихах
Агнии Барто, как «Братишки» (сожжен¬
ные гитлеровцами на костре), как «Петя
рисует», «Дом переехал», «Звенигород».
Почему же строгий судья — время — от¬
несся к этим стихам с такой любовью.
Потому что время любит прекрасное.
И дело тут, конечно, не в одной только
форме, не только в мастерстве и таланте.
Это само собой. Дело еще в том, что Аг¬
ния Барто очень цельный человек и по¬
эт. Взяв за повод своего Пегаса, она уже
не выпускала этот повод из рук, держа
его крепко. Я имею в виду стихи для де¬
тей. И Пегас этот понес поэта не по за¬
дворкам, а в самой гуще нашего времени.
Поэтому читатели — и дети и взрос¬
лые — находят в стихах поэта все, чем
они живут и будут жить сегодня и завт¬
ра. Маленький герой, родившийся в сти¬
хах Агнии Барто, дышит воздухом на¬
шего времени: приобщаясь к миру, он
постепенно приобретает черты граждан¬
ственности, узнает, кто его друзья, кто —
враги, становится патриотом и интерна¬
ционалистом. Вехи жизни советских по¬
колений стали содержанием творчества
поэта.Неписаный закон современной детской
поэзии — ее тяготение к сатире. И в твор¬
честве Агнии Барто этот закон ощутим
очень сильно, более того: после Маяков¬
ского Барто продолжила эту линию в на¬
шей детской поэзии, стала одним из со¬
здателей детского сатирического жанра.
«Лешенька, Лешенька, сделай одолже¬
ние» — эти и другие веселые, полные
острого юмора стихи Агнии Барто широ¬
ко известны.Но в творчестве такого цельного
художника, как Агния Барто, могут
быть и закономерные неожиданности.
К таким неожиданностям я отношу пре¬
красную книгу прозы, написанную по¬
этом недавно: книгу «Найти человека».
Почему это неожиданность? Потому что
книга написана в особом жанре, каза¬
лось бы не свойственном поэту, — в жан¬
ре публицистической прозы. Почему за¬
кономерно? Потому что сами стихи,
а именно поэма «Звенигород», толкнули
поэта к этой книге. Я не могу здесь по¬
ведать вам эту историю подробно, ее
можно прочесть в предисловии к книге
«Найти человека». Скажу коротко: та¬
лант детского поэта, знание психологии43Цу©Ща0а
ребенка позволили Агнии Львовне воссо¬
единять семьи, разлученные войной,
по удивительным признакам — по воспо¬
минаниям детства. Эту мысль поэта под¬
хватила радиостанция «Маяк». Агния
Львовна выступает по радио уже шесть
лет, она написала об этих поисках книгу.
И вот результат: воссоединились 592 се¬
мьи/ Совершили этот гражданский подвиг
детский поэт и его стихи.Талант, цельность, общественное созна¬
ние сделали Агнию Барто любимым поэ¬
том нашей детворы и взрослых. Сейчас
Агния Барто в расцвете своего таланта.
И к тем четверостишиям и строчкам, ко¬
торые стали частью нашей жизни, наше¬
го языка, Агния Барто добавляет нам все
новое и новое, которое еще не раз обра¬
дует и молодых и старых.Юрий КОРИНЕЦПОЧЕМУ ТЕЛЕФОН ЗАНЯТ?По телефону день-деньской
Нельзя нам дозвониться!Живет народ у нас такой —
Ответственные лица:Живут у нас три школьника
Да первоклассник Коленька.Придут домой ученики —И начинаются звонки,Звонки без передышки.А кто звонит? Ученики,Такие же мальчишки.—	Андрей, что задано, скажи?..Ах, повторяем падежи?Все снова, по порядку?Ну ладно, трубку подержи,Я поищу тетрадку.—	Сережа, вот какой вопрос:Кто полушария унес?Я в парте шарил, шарил,Нет карты полушарий!..Не замолкают голоса,Взывает к трубке кто-то:— А по ботанике леса,Луга или болото?Звонят, звонят ученики...Зачем писать им в дневники,
Какой урок им задан?Ведь телефон-то рядом!Звони друг другу на дом!Звонят, звонят ученики...У них пустые дневники,У нас звонки, звонки, звонки...А первоклассник Колечка
Звонит Смирновой Галочке —
Сказать, что пишет палочки
И не устал нисколечко.ЛЕТО НА ВЕСАХЕсть в нашем лагере весы,Не просто так, не для красы, —
Мы выясняем по утрам,Кто пополнел, на сколько грамм.Нет, мы не ходим в дальний лес:А вдруг в походе сбавим вес?!Нам не до птичьих голосов,
Проводим утро у весов.Нельзя бродить нам по лесам:Все по часам! Да по весам!А в дождь — мы сразу под навес.
Ребята ценятся на вес!И сколько здесь бывает драм:
Сережа сбавил килограмм,И долго ахал и стонал
Весь медицинский персонал.Вдруг изменился наш режим:С утра на речку мы бежим,Мы обнимаемся, визжим...Бу®БаЕаШ
книга московских писателенУра! Не вешайте носы —
У нас испортились весы!ТЕЛЕПАТИЯСпросил у тети Кати я:Что значит телепатия?И понял я одно:Вот раньше тете Кате я
Твердил: «Пойдем в кино!»
Теперь мое желание
С любого расстояния
Я должен ей внушить.Я пробовал внушить —Она уселась шить.На стадионе в выходной
Я к игроку стою спиной,Ему внушаю мысль мою:
«Дай на меня! А я пробью!»
И мяч — в мои объятия!Вот это телепатия!Но когда идут занятия,Тут бессильна телепатия,И понятно отчего:Каждый хочет обязательно,
Чтоб не вызвали его.Нас понять не в состоянии
Петр Иваныч — педагог:
Уловить на расстоянии
Столько мыслей кто бы мог!Еще признаюсь кстати я:
Девчонка есть одна,Она моя симпатия,Но не со мной дружна...Теперь мне телепатия
Особенно нужна!СЕРГЕЙ БАРУЗДИНВ далеком детстве (я родился в 1926 го¬
ду) я писал очень «серьезные», сугубо
«взрослые» стихи о революции и граждан¬
ской войне, в которых, естественно, не уча¬
ствовал, о событиях в Абиссинии и Испа¬
нии, где, конечно, не был, и даже о любви:Все пройдет, и зимними порошами
Заметет прошедших весен нить.Все равно ты самая хорошая,И тебя немыслимо забыть.А вот в более зрелом, девятнадцатилет¬
нем возрасте, когда я вернулся с войны
вместе с женой и дочкой, которая родилась
у нас в Порт-Артуре, я «впал в детство»:
книга московских писателенстал писать стихи и рассказы для детей.
Пишу их и по сей день.О минувшей войне я написал две книги
для взрослых: «Повторение пройденного» и
«Повести о женщинах», а обо всем, что бы¬
ло после войны, — книгу рассказов и пове¬
стей «Я люблю нашу улицу», книжки «Рас¬
сказ о поездке в США» и «Край земли —
моя Камчатка».Книг для ребят написано много. Дети
всегда были и будут завтрашними взрослы¬
ми. Ну, а взрослые всегда были и останутся
вчерашними детьми. Потому я и пишу для
детей и для взрослых.НИЧЕГО ОСОБЕННОГОНичего особенного,Ничего такого.Не скажу читателю
Я дурного слова.Просто как-то по лесу
Я ходил с корзиной,
Собирая ягоду,Ягоду малину.Пели птицы дружно,
Солнышко светило...И малины-ягоды
Очень много было.* * *За гречишным полем,
За лесным болотом
Кто-то веселился,И смеялся кто-то.Я туда направился,
Где слова звучали.
Видно, там малину
Тоже собирали.Я туда направился
Прямо через поле:48Встреча всюду радость,А в лесу тем более.—	Здравствуйте, ребята!—	Здравствуйте!Здорово!—
Двое мне ответили
И спросили: — Кто вы?Что сказать мальчишкам
И девчонкам тоже?Кто я? Сами видите,
Человек прохожий!Что вы так серьезны?Ведь сейчас смеялись.В рот воды набрали
Или испугались?Тут один промолвил:—	Не о том печали.Здесь малина наша!Сами примечали!Девочка добавила:—	Как-то странно даже...
Что ли, зря стараемся!
Мамкам на продажу!* * *Ничего особенного,Ничего такого.Не скажу читателю
Я дурного слова.Просто шел я из лесу,Шел с пустой корзиной.Я ребятам выбросил
Ягоду малину.Пели птицы дружно,
Солнышко светило...Но в душе, признаюсь,
Очень скверно было.4 БумбарашБу®Ба0аШ
ВЛАДИСЛАВ БАХРЕВСКИЙРодился в 1936 году в городе Во¬
ронеже, но все детство жил в лесу и
первую книгу написал про лес.Любимыми предметами в школе
были география и история. Две люб¬
ви — одна книга: «Хождение
встречь- солнцу». Это о XVII столе¬
тии, о землепроходце Семене Деж¬
неве.А теперь пишу о разбойнике К у де-
яре. Опять детство. Вспоминается,
как стращали меня на кордонах ста¬
рики рассказами о разбойниках.
Я не обижал стариков, делал вид,
что боюсь, а сам восхищался отвагой
разбойников, ненавистью к угнетате¬
лям и любовью к свободе.АНВАР И БОЛЬШАЯ СТРАНААнвар учится в третьем классе. Он задает учительнице много
вопросов, и ребята смеются над ним.Однажды он спросил, почему их речка называется не Волга,
а Зеравшан. В другой раз захотел узнать, отчего это на карте нет
их поселка и нет горы Сухто. Все понимали: Волга — это Волга,
Зеравшан — это Зеравшан. Анвару стало стыдно, что он задает глу¬
пые вопросы. Он перестал спрашивать учительницу и каждый вечер
ходил к старому Фархаду.—	Бабай, скажи, — говорил он, — наш поселок Айни хороший,
но его нет на карте. Учительница сказала: это потому, что он такой
маленький. Она сказала, что у нас большая страна. А какая она —
большая?—	Ты будешь ученый человек, Анвар, — отвечал старик. — Кто
хочет много знать, тот спрашивает. Ты вырастешь и узнаешь, какая
большая у нас страна.Долго бы пришлось ждать Анвару, но вдруг большая страна сама
пришла в поселок.Весь март и весь апрель шли дожди. Маленькие речки напол¬
нились водой и вышли из берегов. Они бежали где придется. Если
на их пути попадалась дорога, они затопляли дорогу. Встречался
большой камень, и речка, которая раньше обошла бы его стороной,
теперь набрасывалась на него и валила. А дожди уже стали не
дождями — шел бесконечный, незатихающий ливень. Старая, трес¬
нувшая надвое Сухто не выдержала и упала. Упала целая гора, упа¬
ли ее скалы, ее лужайки, ее лес. Сухто упала в Зеравшан, и река
остановилась.Самые быстрые волны помчались искать путь. Река не может
стоять на месте ни одну минуту или даже секунду. Но пути не было.
Старую дорогу закрыла упавшая Сухто, а со всех сторон к ней
подступали хребты Тянь-Шаня. Река забурлила и начала подни¬
маться, как хорошее тесто для пирога.Это приключение понравилось Анвару. Ведь он никогда не видел,
как падают горы. И бабай Фархад не видел такого, и бабай этого
бабая.Утром другого дня Анвар проснулся от грозного рокота моторов.
Отец собирался уходить. В руках у него был узелок с едой.—	Куда ты?—	К новому озеру.Анвар выбежал на улицу.По дорогам стальной цепью ползли бульдозеры. Рядом двига¬
лась другая цепь, зеленая и быстрая. Это шли колонны грузовиков.
Около поселка на глазах вырастал город. Правда, вместо домов
были палатки.4*51БНБаВаШ
книга московских писателенВ небе кружили серебряные самолеты. Одни шли на посадку,
другие улетали. А над новым озером висел вертолет.Анвар никогда не видел столько машин и столько людей. Мимо
дома строем прошли солдаты. Вместо винтовок они несли на плечах
лопаты и кирки. За солдатами ушли к новому озеру все мужчины
поселка. А потом появились люди в высоких бараньих шапках. Это
были жители гор. Они пришли помогать людям долины, и Анвар
понял, что случилась большая беда.Анвар помчался в школу. Он, наверное, задал бы учительнице
сто вопросов, но учительница сама все рассказала.—	Сегодня за ночь вода в новом озере поднялась почти на пять
метров, — сказала учительница. — Если старая Сухто не выдержит,
вода прорвется и затопит поля.«Ого! — подумал Анвар. — Пять метров воды — это выше дома.
А завтра воды будет — к пяти прибавить пять — десять. Де¬
сять метров воды! Она проглотит поселок, а через час домчится
до большого города Самарканда и разрушит его». Анвар дога¬
дался про это, но никому не сказал, потому что друзья могли
испугаться.—	Бояться не надо, — сказала учительница. — Со всей страны
летят на помощь самолеты. Они везут ученых. Ученые укажут новый
путь Зеравшану. Видите, сколько машин пришло. Это из одного Таш¬
кента. А скоро придут другие из других городов.Анвар поднял руку.—	А что делать нам? — спросил он.—	Вы должны хорошо учиться.—	Я хорошо учусь. У меня все пятерки.—	Все равно. Ты должен учиться еще лучше.Вечером к Анвару прибежал Володька Лопатин.—	Анвар, новую чайхану построили! Там генерал сидит и какой-
то академик. Они пьют чай, а сами приказы отдают.—	Я не пойду, — сказал Анвар. — Я учу.—	Какие теперь уроки? Брось!—	Нельзя. Учительница сказала, что я должен учиться еще лучше.—	Чудак ты! — удивился Володька. — У генерала знаешь какие
погоны? Золотые. На штанах у него красные полосы. Толщиной с
мою ногу.Вовка задрал штаны и показал свою ногу. Нога у него была
толстая.—	Я потом посмотрю генерала, — сказал Анвар и вздохнул.Ночь была не такая, как другие. По стенам комнаты плавалиогромные окна. Они переползали на потолок, обходили комнату кру¬
гом, гасли и тут же начинали светиться заново. Это был свет фар.
Шли машины из других городов помогать отцу Анвара. Навер¬
ное, это были двадцатитонные МАЗы — так громко работали их
моторы.52—	Спешите, — сказал машинам Анвар. Он все-таки боялся, что
старая Сухто не выдержит напора.Утром Анвар сказал своей учительнице:—	Вы говорили, что я должен учиться еще лучше. Я выучил уро¬
ки и еще одни стихи, которые мы будем учить в четвертом классе.Учительница вызвала Анвара к доске, и он прочитал стихи, ко¬
торые они будут учить в четвертом классе.—	Молодец, Анвар! — сказала учительница. — Ты хорошо потру¬
дился. Ты потрудился не хуже взрослых, которые уже двое суток
не выпускают из рук лопат и не выходят из машин.В тот день в школе был только один урок. Ребят отпустили домой
заклеивать окна полосками бумаги. Крест-накрест, как заклеивали
окна в войну, когда в городах рвались бомбы.Люди, работавшие на новом озере, готовили большой взрыв.Машины увозили женщин, детей и стариков. Бабай Фархад ехал
в машине вместе с Анваром. Он был мрачен и на все вопросы отве¬
чал одним словом:—	Джейхун!Это было плохое слово. Хуже не придумаешь. Это значило, что
человек — жалкая тростинка и ветер сломает его. Это значило, что
человек — маленький котенок и вода смоет и погубит его. Это зна¬
чило, что человек — крошечная букашка и любой камень раз¬
давит его.Анвар обиделся на старого Фархада.—	Нет, — сказал он, — мой отец работает на стальной машине,
и машина эта сильнее камня. Скоро взорвут горы, и вода пойдет,
куда ей укажут.Старый Фархад покачал головой:—	Ты еще мал, Анвар. Ты не знаешь, что в давние времена был
прекрасный город Алматау. Его погубило наводнение, и тысячи лю¬
дей этого города не могли остановить воду. Было много городов:
Фархад, Тараз... Это были могучие города, но их смыла вода или
засыпали пески. Джейхун!Анвар не стал спорить. Он только посмотрел на небо, по которому
летел на помощь поселку Айни еще один самолет.Анвар не знал, что этот самолет летит с Украины. Он вез рулоны
химической пленки, чтобы покрыть ею дно канала и чтобы вода не
смогла размыть его стенки. И могучих взрывов не слышал Анвар.
Он был далеко, в безопасном месте, да и грянул взрыв рано утром,
когда Анвар спал. Одним взмахом поднял этот взрыв сто тысяч тонн
камней и земли и перенес на другое место. А через несколько дней
прогремел второй взрыв. Он достроил канал, и река побежала
дальше, в далекое море, которое тоже скучало по своей потеряв¬
шейся реке.53Б''®БаИаШ
книга московских писателенТеперь Анвар знает, что такое большая страна. Это много го¬
родов и много деревень. Это самые лучшие машины. Это самые умные
и бесстрашные люди. Позови — и они придут на помощь. Но если
будет трудно им, ты тоже поспешишь на выручку и отдашь им все,
что только у тебя есть.А джейхун — смешное, старое слово. Человек сильнее сильного
ветра. Он властитель большой воды. Он может переставить высокие
горы, конечно, если это будет нужно.И совсем не обидно, что маленьких поселков нет на карте. Боль¬
шая страна помнит о них. Анвар теперь это знает.ВЛАДИМИР БЕЛЯЕВМои прадед и дед по линии матери были по¬
граничниками. Прадед командовал одной из
застав, как тогда называли, пограничной стражи,
в районе Ватума, а отец матери был офицером
пограничной стражи на окраине «царст¬
ва Польского», охраняя границу России с кайзе¬
ровской Германией. Но это, так сказать, кровное
родство еще было далеко от социальных причин,
вызвавших повышенный интерес к пограничной
тематике. Мне посчастливилось после вступления
в комсомол в 1924 году быть бойцом ЧОНа, и это
обстоятельство создало возможность ближе позна¬
комиться с жизнью Каменец-Подольского погра¬
ничного отряда ГПУ, в котором у меня были не
столько друзья, сколько в первую очередь учителя
жизни настоящей и будущей.Детство я провел в старинном Каменец-По¬
дольске.До стыка границ с буржуазной Польшей и
боярской Румынией было от нас всего каких-ни-
будь шестнадцать верст. Село Исаковцы, где рас¬
полагалась пограничная застава, которой коман¬
довал мой друг, бывший уполномоченный Москов¬
ского уголовного розыска Гусев, удивительно сим-55
патичный человек с тремя «кубарями» в каждой
петлице и с маузером в деревянной коробке на
боку, называлось пунктом, откуда «петуха на три
страны слышно». Говорилось это не только ради
красного словца. Действительно, если в селе Иса-
ковцы запевал какой-нибудь *петя», провозглашая
зарю, то его слышали не только наши крестьяне,
но и жители сопредельного польского села Окопы
святой троицы и противоположного бессарабского
местечка Атаки.Обстановка в те годы, особенно на польской
границе, была очень тревожной. В Польше осели
петлюровские шайки. Одна из них во главе с Юр¬
ко Тютюнником пыталась прорваться на Украину
в 1921 году, чтобы поднять восстание против Со¬
ветской власти, и была разгромлена нашей конни¬
цей и пограничниками. Случаи прорыва через гра¬
ницу диверсантов были обычным явлением, не
говоря уже о том, что в ближнем тылу погранич¬
ных застав орудовали банды Ангела, Мамалыги,
Чермилевского, Шепеля и других «рыцарей из-
под темной звезды». Иностранные разведки засы¬
лали в нашу страну бывалых шпионов, не только
отлично знающих русский и украинский языки,
но и переодетых в красноармейскую и даже по¬
граничную форму. Когда обстановка на западной
границе становилась особенно тревожной, погра¬
ничники призывали на помощь коммунистов и
комсомольцев, которые, как и все помогающие
людям в зеленых фуражках, назывались тогда
ударниками. Это слово стало знаменитым значи¬
тельно позже как определение передовиков труда.
Но тогда у нас на границе ударником звался тот,
кому доверяли чекисты, кто ночи и дни проводил
в засадах, кто помогал ловить шпионов и контра¬
бандистов.Контрабанда в годы нэпа была живучим, рас¬
пространенным и очень опасным явлением. Потер¬
пев поражение в вооруженной борьбе с Советской
властью в годы гражданской войны, капитализм
и его агентура в сопредельных странах пытались
подорвать рост социализма экономической конт¬
рабандой. Везли кокаин и венгерский ром,
румынский спирт-ректификат и различные
сорта английского сукна — бостона, перламутро¬
вые пуговицы и даже крем для чистки обуви
«Эрдаль» с зеленой лягушкой на крышке
коробки.Как это ни странно, свой первый в жизни за¬
работок я получил именно от поимки контрабан¬
дистов. Был заведен такой порядок: поймал
контрабанду, сдал в руки властей контрабандиста,
получаешь одну четвертую захваченного у него
товара либо натурой, либо можешь продать его
с аукциона в таможне и получить свою долю
деньгами.Вместе с моим приятелем, тоже комсомольцеми фабзавучником, мы были высланы в засаду
на одну из тропинок, по которым обычно проби¬
рались к нам из-за кордона контрабандисты. По¬
чти двое суток довелось нам пролежать безмолв¬
но в тенистом овраге близ этой тайной тропы, по¬
ка наконец на рассвете мы не услышали шорох
в долине, скрытой туманом. Сгибаясь под тя¬
жестью мешков, шли оттуда гуськом в высоких
охотничьих сапогах-бахилах два нарушителя гра¬
ницы, люди уже пожилого возраста. После коман¬
ды: «Стой! Руки вверх!» — мешки полетели на
землю. Мы заставили нарушителей взвалить ноши
снова на плечи и, держа на револьверном прице¬
ле спины бандитов, привели на заставу. Нас рас¬
пирало от счастья, когда мы сдали контрабанди¬
стов молоденькому начальнику заставы. И жале¬
ли только о том, что застава находилась на окраи¬
не отдаленного от города села и многие не увидят,
как мы ведем нарушителей с мешками за пле¬
чами.Несколько позже, работая сотрудником окруж¬
ной газеты «Красная граница» («Червоный кор¬
дон»), я получил второе, очень серьезное погра¬
ничное задание.Уполномоченный ГПУ сказал мне, что в бли¬
жайшее время органы государственной безопасно¬
сти вынуждены будут пресечь деятельность неко¬
торых католических священников, наиболее огол¬
телых врагов Советской власти, которые постоян¬
но принимали у себя идущих из-за кордона шпи¬
онов. А для того чтобы их неожиданный арест не
вызвал кривотолков у невежественных и отсталых
людей, одурманенных религией, следовало предва¬
рительно ознакомить с темными делишками кле¬
рикалов массы читателей. Он дал мне следствен¬
ные дела и другие материалы.— Читайте! Знакомьтесь! — сказал уполно¬
моченный. — А потом потолкуем, что заинтересо¬
вало вас более всего...7 августа 1927 года в московской газете «Без¬
божник» мне удалось опубликовать большую
статью под названием «Контрреволюция под мас¬
кой ксендза». В ней я подробно рассказывал об
ордене монахов-терциаров, по существу религиоз¬
ной шпионской организации, усиленно насаждав¬
шейся в те годы вдоль нашей тогдашней границы
с капиталистическим миром.Спустя лет пять, уже работая на заводе «Боль¬
шевик» в Ленинграде, я начал писать трилогию
«Старая крепость». Мне хотелось передать в ней
тревожную романтику событий на границе и на¬
ряду с юными героями трилогии создать об¬
разы чекистов-пограничников. Так появился на
свет действующий и в трилогии, и в фильме
«Тревожная молодость», снятом по ее мотивам,
собирательный образ уполномоченного ГПУ Ву-
ковича.
книга московских писателенНа западную границу мне довелось выехать
в довольно тревожное время, когда в лесах близ
нашего рубежа с Польшей орудовали национали¬
стические банды. Жертвой одной из них стал
уроженец Белоруссии Семен Пустельников, бес¬
смертный подвиг которого знают сейчас на мно¬
гих заставах Союза. Я напал на след мно¬
гих тогда еще очень малоизвестных подвигов —
от героического сопротивления в первые дни
Отечественной войны тринадцатой заставы в селе
Скоморохи до первого контрудара в Пере-
шышле....Приостанавливая работу над окончанием три¬
логии «Старая крепость», я стал собирать все, что
можно было обнаружить о боях первых храбрых.
Мне казалась эта работа особенно нужной и по¬
лезной для правды о войне еще и потому, что на¬
ши зарубежные враги заполняли в то время мир
россказнями о «массовом бегстве русских» на пер¬
вых этапах войны, о панике и дезорганизации.
На самом деле обученные в мирное время строго¬
му порядку, дисциплине, верные воинскому долгу,
наши пограничники сражались до последнего
патрона, и только природная скромность совет¬
ского человека, в том числе и тех, кто встречал
гитлеровское вторжение на границе, способство¬
вала тому, что мы очень многого не знали, как
не знали долгие годы и бессмертного подвига за¬
щитников Брестской крепости.Сбор этих материалов вызвал к жизни выдер¬
жавшую много изданий книгу «Граница в огне»,
книгу «Помните эти взрывы», книжку «Погранич¬
ная легенда», а также ряд очерков и рассказов,
опубликованных в различных альманахах и жур¬
налах. После двух публикаций о героях первых
боев на границе — лейтенанте Алексее Лопатине
и подполковнике Герасиме Рубцове — Советское
правительство посмертно присвоило им высокое
звание Героев Советского Союза, а болгарские по¬
граничники одну из своих застав назвали именем
главного героя книги «Граница в огне» — Алек¬
сея Лопатина.ПОГРАНИЧНАЯ ЛЕГЕНДАВ это глухое волынское село меня привела легенда, которую я
услышал на одной из западных пограничных застав от воина в зеле¬
ной фуражке.Он побывал в том селе еще до войны, чтобы перехватить на Сте-
нятинских болотах одну банду, идущую на прорыв границы из глу¬
бокого тыла.58Лейтенант Борис Касименко расположился тогда со своими опе¬
ративниками на окраине села, у деда Харука, которому в ту пору
перевалило за восемьдесят. По словам моего собеседника, седой, бо¬
родатый, согнувшийся в три дуги от ревматизма дед Харук оказал¬
ся на редкость гостеприимным, милым хозяином. Он отдал в распо¬
ряжение спутников Касименко горницу и стодолу, набитую до крыши
сухим пахучим сеном.Самое удивительное то, что старик понял с полуслова просьбу
пограничников: решительно никому не говорить, что в его усадьбе
остановились гости в зеленых фуражках. Они выходили только
ночью — успех операции зависел теперь от того, чтобы ни один бан¬
дитский связной не знал об их появлении. И Харук обставлял жизнь
нежданных гостей такими конспиративными предосторожностями,
что, казалось, ему издавна прекрасно знакомы все тонкости деликат¬
ной пограничной службы. Только значительно позже узнал Касимен¬
ко, отчего так понятлив был в подобных делах неграмотный дед.Однажды, чаевничая в хате Леона Харука, Касименко вынул из
планшета биографию Ленина и, положив ее на стол, принялся искать
внутри планшета нужную ему бумагу.—	Дозвольте? — попросил сидевший напротив дед и показал
глазами на книжку.Касименко кивнул головой и протянул через стол деду книжку.
Тот бережно стал листать ее и вдруг задержался на портрете Ильича.Он долго разглядывал из-под густых бровей слезящимися, красно¬
ватыми глазами портрет, а потом неожиданно твердо сказал:—	А я знаю оцього чоловика!—	Еще бы не знать! — Касименко улыбнулся. — Его, дедусь,
миллионы знают!—	Я-то не знаю, чи його знають миллиёны, чи ни, а вот я лично
знаю, бо он у меня в хате гостював и на цьому ось топчани сыдив...
а я сам старый «пограничник»...Из дальнейшего рассказа Харука лейтенант Касименко выяснил,
что в один из осенних дней не то 1903, не то 1904 года (во всяком
случае, как утверждал Харук, «перед першою руською революциею»)
корчмарь Мошко из Горохова привел к нему в хату большелобого,
коренастого человека в черной кепке, чей портрет обнаружил теперь
дед в книжке Касименко. Был тот человек, как вспоминал дед, очень
«моторным» — подвижным. Те сутки, что довелось ему провести
в хате Харука, ему не сиделось на месте. То и дело он подходил
к окну и, чуть отодвинув занавеску, смотрел на унылые осенние поля.
Он угощал леденцами из жестяной коробочки детей Харука и все
расспрашивал хозяина хаты, как живут люди в этом селе, разбросан¬
ном на пригорках, среди суглинков и болот. И все что-то записывал
себе остро очиненным карандашиком в маленькую книжечку в си¬
нем коленкоровом переплете. Видно, его очень интересовала жизнь
бедного волынского крестьянства. Корчмарь Мошко, оставляя Леону59
книга московских писателенХаруку нового подопечного гостя, предупредил, что «то знаменитый
леворуционер: по всей России рыщут за ним жандармы», и попросил
до следующей ночи, когда придут за ним переправщики и поведут
гостя на Краков, подыскать для него охотничьи сапоги с высокими
голенищами, «бо обувка у леворуционера городская и никакие гало¬
ши не спасут его башмаки на тех Стенятинских болотах».Надобно сказать, что в ту пору село, где проживал Харук, нахо¬
дилось как раз на границе Российской империи и Австро-Венгрии.
Стоило залезть на старую грушу, что распростерла ветки над кры¬
шей хаты Харука, можно было невооруженным глазом разглядеть
чугунные столбы с черными габсбургскими орлами.С русской же стороны по узенькой тропочке, петляющей в болоте,
то и дело проезжали верхами, обычно по двое, в мохнатых бурках
солдаты из царской пограничной стражи.Обманув их внимание, дождливой ночью вслед за поводырями
пересек линию границы в Стенятинских мочарах таинственный по¬
стоялец Леона Харука.■ Кто-то, посвященный в тайну перехода заранее, принял его на той
стороне, в Галиции, а поводыри вернулись в село перед рассветом и,
разбудив Леона, возвратили ему намокшие тяжелые охотничьи сапо¬
ги, облепленные зеленоватой ряской.К вечеру на подворье Харука появились царские жандармы. Они
арестовали Леона, поводырей, корчмаря из Горохова и всех отвезли
в Бердичевскую тюрьму, откуда вышли они лишь после первой рус¬
ской революции...—	Кто же был этот таинственный человек? Неужели в самом де¬
ле Владимир Ильич? Вы кому-нибудь об этом сообщали? — спро¬
сил я у подполковника Касименко, услышав эту легенду.—	Сообщать-то сообщали, но что с того? — задумчиво ответил
пограничник, приглаживая поседевший висок. — Как только мы пе¬
рехватили на тех болотах банду, а потом окончательно разгромили
ее возле Бараньих перетоков, я возвратился в Сокаль и немедленно
написал донесение о разговоре с Харуком в политотдел пограничных
войск Украины. А через пару дней — война. Уже не до того было...—	Ну, а после войны? Быть может, Харук еще жив?' — Вы же знаете, какая обстановка сложилась на границе, ко¬
гда мы вернулись на линию старых застав. Банда на банде! Немцы
за Вислу рванули. Советская Армия преследовала и громила их.
А в этих местах абверы да гестапо оставили для устрашения на¬
селения и диверсии эту самую УПА, или, как они ее шумно окрести¬
ли, «Украинскую Повстанческую Армию». Отлучаться отсюда было
нельзя, а время шло... Да и к тому же, я думаю, напутал что-то
старик или прихвастнул малость. Беседовал я потом со знающими
марксистами. «Невозможно, — говорят, — чтобы в те годы Владимир
Ильич переходил границу именно в этих местах». Возможно, то
был другой революционер из близких к Владимиру Ильичу това¬60рищей. Не еовпадает рассказ Харука с хронологией жизни Ильича.
А жаль!..Несмотря на весеннюю распутицу, в первый же свободный день
я приехал в Иваничи. Неуютное это местечко, особенно в непогоду.
Шлепая башмаками по раскисшей грязи, добрался я от станции до
обычного дома приезжих, важно называемого готелем, и с трудом
раздобыл себе койку.Чтобы узнать, где останавливаются попутные машины, едущие
в село Леона Харука, я, позавтракав, зашел в районное отделение
милиции. Свет оказался не без добрых людей. В лице начальника
районной милиции капитана Евгения Бондарчука я нашел не только
старого партизана, но и... начинающего литератора.Узнав цель моего приезда, Бондарчук печально сказал:—	На машине вы туда не доберетесь. Все же развезло окрест!
Придётся вам лошадей дать!Подводу, засыпанную снегом, тащат, увязая в грязи, две сытые
лошаденки, а на облучке восседает запахнутый в брезентовый плащ,
наброшенный поверх кожуха, малоразговорчивый пожилой милицио¬
нер Гриць. Кругом, куда глазом ни кинь, массивы голого, облетев¬
шего, грустного леса, что закрывает горизонт, а в низинах белые по¬
лянки талого снега, желтоватые холмики обнаженного суглинка и
озерки, наполненные киселем из синеватой снежной кашицы.Шестнадцать километров мы тащились то лесом, то проселками
очень долго — часа три, не меньше. Приехали, и сразу в канцеля¬
рии сельсовета нас постигло разочарование.Оказывается, дед Леон Харук, пережив последнюю войну, умер
в позапрошлом году, достигнув девяностолетнего возраста. Некому,
значит, было рассказать нам о таинственном путнике, что останав¬
ливался в хате Харука. А его сыновей и внуков, тех, которых гость,
приведенный корчмарем, угощал леденцами из жестяной коробочки,
тоже поразметала военная судьба.Одного убили бандеровцы, другого гестаповцы расстреляли под
Гороховом, третий, вскоре после освобождения Волыни мобилизован¬
ный в Советскую Армию, так и не вернулся обратно на родину.
По селу бродили сегодня лишь туманные отзвуки старой легенды
о» том, что человек, которого прятал некогда тайком от односельчан
диду Харук, «был сам Ленин». Точных же подтверждений очевидцев
не было. Но одно очень важное обстоятельство удалось выяснить мне
совершенно определенно.В 1932 году, когда корчевали лес на песчаной горе за селом, в том
месте, откуда хорошо просматривалась линия старой государствен¬
ной границы, в углублении под пнем старой сосны крестьяне нашли
заплесневелый кожаный мешок.Когда его распаковали и разорвали верхний слой провощенной
бумаги, обнаружили, что мешок доверху набит спрессованными пач¬
ками отпечатанной на очень тонкой бумаге ленинской «Искры».3ГбаTvтсо61
э5}очДолжно быть, мешок обронил во время жандармской облавы
или запрятал, убегая от преследователей, революционер, переправ¬
лявший через границу нелегальную марксистскую литературу.Крестьяне, работавшие на корчевке, немедленно расхватали со¬
держимое кожаного мешка. Кто был грамотный, принес номера
ленинской «Искры» к себе домой и читал газету, пришедшую к оби¬
тателям волынской земли с опозданием на тридцать лет. И наибо¬
лее сознательные из крестьян-волыняков, читая «Искру», убеждались
в том, что точно сбылись ленинские предсказания совсем недалеко
от них, за Збручем, на советской, свободной земле. Кто же был тем¬
ный, «неписьменный» — чего уж там греха таить, — использовал
находку на закурку. «Уж больно тонкая, хорошая бибула была!» —
вспоминают старожилы.Как бы там ни было, но весть о находке кожаного мешка с его
содержимым докатилась и до ближайшего участка полиции. Уцелев¬
шие номера «Искры» и кожаный мешок конфисковали как «вещест¬
венное доказательство».И хотя поездка моя была неудачной, я не огорчился. Ну что ж,
даже если легенду об Ильиче, переходившем здесь границу, подтвер¬
дить некому, даже коль не был он сам тут, то ведь слово его, ленин¬
ское, доходчивое и зовущее, как набат, прорывалось именно этими
краями без виз к народам закабаленной России и, подобно искрам,
разжигало революционный пожар.Это доказано.»О
№О
«О
ОЯсб
Ь
S3
X
XВИКТОР БОРОЗДИНВиктор Петрович Бороздин
родился в Москве в 1915 году
в семье рабочего-металлиста.
Рано остался без родителей и,
воспитывался у родственников
в деревне. Четырнадцати лет
приехал в Москву к старшему
брату. Продолжал учебу в шко¬
ле, потом поступил на завод.
Пробовал работать по разным
специальностям: пекарем, сле¬
сарем, закройщиком... Мешало
остановиться на чем-то одном
плохое зрение. Вечерами без
отрыва от производства учился
в Школе сценического танца. За¬
кончив ее, с 1939 года стал ра¬
ботать артистом балета в теат¬
рах и на эстраде.Все военные годы ездил
с фронтовой концертной брига-
книга московских писателендой. После войны, работая ар¬
тистом, тоже много ездил. Захо¬
телось записывать впечатления.Печататься начал в 1957 го¬
ду. Первая книжка — сборник
рассказов «Тимкины язычни¬
ки» — вышла в 1959 году. А за¬
тем вышли «Кукла из гороши¬
ны», «Белянка и Пестрая в ра¬
кете», «Помирились», «Конопу-
ша», «Звездолетчики», «Липка и
Лапка» и другие книги.КАК ТУНДРА ШУТКИ ШУТИТРассказал мне как-то старый оленевод Лема не то сказку, не то
быль.Прежде они, ненцы, домов не знали, в чумах жили. Кончился
корм для оленей — разобрали чум и перевезли на другое место.А тут как-то приплыли по реке три брата: Фома, Кузьма и Ере-
ма. Все ладные, крепкие. За поясом топорики, за спиной кирки, ло¬
паты, пилы. Поселились у него в чуме. Пожили немного да и говорят:—	Не хотим мы в чуме жить, хотим дом ставить.Посмеялся над их затеей Лема, а потом и говорит:—	Ставьте дом, да помните: под ногами-то тундра — она такие
шутки шутит!..Сел в нарты и уехал в оленье стойбище.А братья осмотрелись кругом — тундра как тундра. Растут на
ней мхи и много цветов разных: желтых, голубых, красных... Да еще
растет карликовая березка, такая маленькая — наступишь на нее и
даже не заметишь. Тундра мягкая — идешь, она колышется. Чуть
копнешь — там лед вперемежку с глиной, вечная мерзлота. Она
даже за все лето не оттаивает. А вот какие тундра шутки
шутит, братья так и не увидели. Впрочем, они об этом и не тре¬
вожились.Наловили в реке бревен (в половодье их много плывет) и стали
думать, как строить. Но думали они по-разному и скоро заспорили.—	Дом будем ставить теплый, — говорил старший Фома, — и
чтоб под ним не дуло. В тундре-то жуть какие морозы и пурги!—	А летом в тундре сыро, вода хлюпает, — горячился средний,
Кузьма. — Надо строить на сваях. Пусть ветер гуляет, зато в доме
сухо будет.Младший, Ерема, тоже что-то говорил, но его даже не слушали.Долго спорили братья и наконец решили, что будут строить сра¬
зу три дома, каждый по-своему.Застучали топоры, и работа пошла.64Когда все три дома были готовы, братья протопили печи и легли
спать.А старый Лема тем временем обошел свое стадо, увидел, что все
олени целы и здоровы, и поехал назад. Уж больно ему хотелось по¬
смотреть, как тундра посмеется над Фомой, Кузьмой и Еремой.Едет старичок, трубочку покуривает. Бубенцы на оленьих шеях
позванивают, песенку поют. Олени быстрые, мигом домчали.Глянул старичок — вроде как три дома стоят. Только один по
самую крышу в землю ушел, другой на сваях дыбом встал, да так
высоко, что его не достанешь. А третий... Третий стоит себе целый
и невредимый.—	Ай-ай-ай! — подивился старый Лема. А потом как закричит: —
Эге-ей, есть тут кто?Первым проснулся младший, Ерема. Вышел на крыльцо и спра¬
шивает:—	Что случилось?—	А где твои братья?—	У себя дома.—	Где — дома? Смотри: один дом шайтан в землю тащит, а дру¬
гой на небо.Тут и Ерема удивился и тоже стал кричать:—	Э-ге-ге-ге-ей!!!Проснулись его братья, а выйти не могут. Фому крыша не пуска¬
ет. Фома кричит, пыжится, хочет крышу поднять. Да разве ее под¬
нимешь?! А Кузьма высунулся в окно, глянул вниз и зажмурился от
страха. Надо прыгать с высоты, а он боится.Подставил ему Ерема лестницу, и только Кузьма спустился по
ней, как сваи зашатались, закачались, и домик рухнул.А Фома сам проломил крышу и вылез •— весь взлохмаченный,
взъерошенный, как медведь из берлоги. Не успел отдышаться, как
дом его весь в землю ушел, одна труба осталась.Так вот какие тундра шутки шутит!Пригорюнились братья. Фома обошел вокруг трубы своего дома,
а Кузьма вокруг своей развалюшки. Думали-думали, качали голо¬
вами... Подошел к ним и Ерема. И когда все вместе думать стали,
тут и догадались. Секрет-то вот в чем был.Фома нижние бревна своего дома уложил прямо на землю. И ве¬
тер под его домом не гулял. Было там очень тепло. Только от этого
тепла тундра оттаяла, потекла водой, и дом опустился.Кузьма свой дом повгавил на сваях. Под его домом гулял ветер,
и тундра не оттаяла. В<*е было бы хорошо. Только Кузьма переста¬
рался, он вбил уж очень, много свай, а тундра ох как не любит, когда
в нее что-нибудь вбивают! Она стала выпучивать, выталкивать сваи,
а сваи стали выталкивать домик. И вытолкнули. Свай-то было мно¬
го, а домик — маленький, легкий.А Ерема вбил свай ни много и ни мало, как раз сколько нужно.5 Бумбараш65Б1©БаКаШ
И тундра как ни старалась, как ни выталкивала сваи, а сваи, как ни
выталкивали дом, так и не смогли вытолкнуть. Дом-то был большой
и тяжелый.—	Ай да молодец Ерема! — сказал старый Лема. — Сумел-таки
перехитрить тундру!Он выкурил еще трубочку, попрощался с братьями и уехал.Он и сейчас ходит со своими оленями по всему Таймыру и рас¬
сказывает каждому, кого повстречает, о трех братьях.Вы, мои юные друзья, наверно, скажете, это он сказку рассказы¬
вает. Может, и сказку. Только домик Еремы я видел. В самом се¬
верном заполярном городе. Вокруг него уже шести-девятиэтажные
дома наставили, улицы проложили, а он стоит себе. И все люди смот¬
рят на него и дивятся: так вот какой построен был самый первый
дом в тундре, на вечной мерзлоте!Вот вам и сказка!ВИКТОР ВАЖДАЕВМое поколение росло в ту великолепную
эпоху, когда творилась революция. Города
переходили из рук в руки, на улицах стре¬
ляли, в домах были холод, голод, но, если
говорить по-честному, мы ни тогда, ни впо¬
следствии не мнили себя «потерпевшим»
поколением, и нам не приходило в голову
козырять нашим трудным детством или
укорять им наших отцов и матерей.Я родился в семье интеллигентской, про¬
фессорской — отец был основателем и пер¬
вым ректором Иркутского государственного
университета.Воспитывали нас вольно и — спасибо ро¬
дителям! — строго. Каждый должен был
готовиться к жизни: уметь пилить и колоть
дрова, стряпать обед, стирать, шить, што¬
пать, то есть уметь полностью обслужить
книга московских писателесебя, чтобы не быть нахлебником. Вот поче¬
му каждый из нас изучал еще и какое-либо
ремесло. Я был младшим в семье и учился
переплетному делу и токарной работе по де¬
реву. Все мои старшие братья и следом за
ними я неукоснительно должны были
с мальчишеских лет сами зарабатывать на
жизнь. Я брался за одно дело, другое в по¬
исках работы, приложения своих сил, а вер¬
нее, пытаясь найти самого себя. Я стал мас¬
совым читчиком газет (мы как раз пере¬
ехали в Москву) в Мясницкой (теперь Ки¬
ровской) пожарной команде — была и та¬
кая, в общем, не напрасная должность на
земле, когда многие еще оставались негра¬
мотными. Был регистратором Управления
народнохозяйственного учета, секретарем
Педагогических курсов по воспитанию тру¬
довой семьи, корреспондентом «Руссфото»,
следователем-практикантом по уголовным
делам, практикантом в Претензионном бюро
Дальневосточной конторы Совторгфлота, от¬
куда упросил перевести меня матросом на
шхуну.Я прочно «заболел» — это было в духе
времени — экспедиционной болезнью. Ис¬
пользуя все: практику, каникулы, времен¬
ную работу — побывал на Байкале, в Север¬
ной Монголии, проехал весь Амур, был
в Мурманске, на Кольском побережье. От¬
сюда привез первые очерки — о самой се¬
верной в СССР колхозной электростанции
в становище Териберка, что около пятисот
километров за Полярным кругом, и об избе-
читальне в далекой тундре. Факты говорили
сами за себя, и оба очерка были напеча¬
таны.Окончив университет, я стал помощни¬
ком юрисконсульта. Все складывалось хоро¬
шо, обнадеживающе успешно. Но два очер¬
ка, устные рассказы о путешествиях и пре¬
доставившийся случай — и я оставил проч¬
ную работу ради места секретаря в тонень¬
ком журнале. А потом меня взяли на ра¬
боту во Всесоюзный комитет по радиовеща¬
нию на должность — ни много ни мало —
ответственного секретаря литературно-драма-
тического вещания Советского Союза! Но
я нисколько не сознавал высоты своего по¬
ложения, потому что однажды, поехав
в командировку в Западную Сибирь, забыл
о том, что служу, и, увлекшись поездкой, за¬
вернул в Казахстан, на недавно построен¬
ный Турксиб. Когда месяца через три-че-
тыре (вместо одного!) я вернулся в Москву,
мое место было занято. Позже — это была
удача — я стал участником научной экспе¬диции по проведению опытной хозяйствен¬
но-экономической переписи на Дальнем Во¬
стоке и Крайнем Севере. Путь в низовья
Амура, на побережье Охотского моря и на
Северный Сахалин. Каждый день, от зари
до зари, изучая быт и хозяйство древнего
народа нивхов, переезжая из стойбища
в стойбище, вечерами садился я за свои
собственные записки. Это уже была не про¬
сто поездка: ведь я «охотился» за своей
первой книгой!.. Через семь месяцев — воз¬
вращение в Москву. Записки перепечатаны.
Упорная работа — и через год в издатель¬
стве «Молодая гвардия» выходит моя пер¬
вая большая книга «По стойбищам наро¬
да нивхов».А я уже на новой «охоте»: на Черном
море, в Севастополе, в Стрелецкой бухте,
в водолазном скафандре иду под воду как
участник первой в стране «Радиопередачи
со дна моря», чтобы транслировать подъем
взорванной еще в 1918 году подводной лод¬
ки «Кит».А потом была командировка от журнала
«Колхозник», который редактировал
М. Горький. Четыре месяца в пути: на Бал¬
хаше, где в пустыне Бетпак-Дала теперь
знаменитый Медеплавильный комбинат,
у шахтеров Караганды, в Усть-Каменогор-
ске, в бывших рудниках Риддера, в Кеген-
ском районе, у подножия Хан-Тенгри,
в урочищах и на джайляу — горных паст¬
бищах в Каратау... И самое для меня завет¬
ное, окрылившее: М. Горький печатает мои
первые сказки. Именно в сказке, опираясь
на мудрость народа, видится мне возмож¬
ность соединения вчера, сегодня и завтра,
действительности и мечты, здесь про¬
стор фантазии и воплощение удивительного,
которым полна реальная жизнь... В новом
жанре снова приходится искать пути-. Но это
не моя заслуга — сама жизнь продиктова¬
ла вторую мою книгу: «Сказки старые, да
на новый лад». В январе 1942 года выходит
она с рисунками художников Кукрыниксов,
книга «воюет» — она плакатами расходится
по городам, идет в военные газеты, а еще
раньше — какая радость для сказочника и
гордость за самый древний жанр — даже
передается в «Последних известиях» по ра¬
дио. Сказка — ив «Последних известиях»
в октябре 1941 года!..Проходят годы — и снова как ученик
сижу я за школьной партой. Теперь урок
называется «Литературный портрет»: пи-,
шу «В мастерской	художника»о М. М. Пришвине. Затем книгу «Ганс Хри-Б-'с#>ЯаШ
книга московских писателестиан Андерсен». А позднее воспоминания
«Такой, каким я его видел» об А. А. Фаде¬
еве. И наконец, последняя, так не похожая
на другие книга сказок «Черная жемчужи¬
на»... Если бы кто знал, как это трудно, мо¬
жет быть, даже и страшно, каждый раз на¬
чинать все с самого начала! Но разве это
не подлинное счастье для человека, кото¬
рый любит свой труд, и особенно для писа¬
теля, каждый раз, что бы ты ни писал,
в каждой своей новой книге не повторяться,
а открывать совсем новую, как бы первую
в своей жизни страницу!ХАН И ТАБУНЩИКДавно это было. Ханствовал в Казахстане над всем народом, над
всей степью хан с черным сердцем и черной душой.Никого не любил хан. Всех, кто осмеливался перечить ему, истя¬
зал он плетьми и казнил на плахе.И всем говорил хан о том, что он поставлен над народом и степью
самим аллахом и что все дозволено ему, любимцу бога, избранному,
лучшему из лучших.А народ и совсем не подпускали ко дворцу, чтобы не раздражать
божественных взоров хана.Хан властвовал, народ терпел.Так было много лет.Народ, никогда не видавший хана, думал, что он действительно
не обыкновенный человек, а любимец бога, избранный, лучший из
лучших.Но вот однажды один человек из народа проник во дворец хана.
Это был простой табунщик, такой простой, что даже имя его, словно
серый малахай *, в толпе терялось, похожее на все другие имена,
которыми тогда назывались бедняки, народ.Табунщик был молод, умен и смел. Его конь в степной байге**
обскакал лучшего ханского коня настолько, что даже сам хан в са¬
мом сильном гневе не смог бы докричать до молодого табунщика.Вот до чего велико было расстояние между победителем и побеж¬
денным.За это и удостоился табунщик великой чести предстать перед
очами хана и быть назначенным главным табунщиком над всеми
табунами лучшего из лучших.За ум и смелость невзлюбил хан табунщика. Однажды он велел*	Малахай — шапка.** Байга — скачки.701ему седлать коней, а сам, дождавшись, когда юноша ушел исполнять
приказ, тайком от табунщика наказал своей свите:—	Возьмите все с собой по яйцу, и, когда я вам велю повер¬
нуться вокруг себя и вытащить из-за пазухи по куриному яйцу, вы
это сделаете. А у кого не будет куриного яйца, тому голову долой!Так и было.Хан поехал со своей свитой гулять, и по его приказанию каждый
сопровождающий, повернувшись, вытащил из-за пазухи яйцо. Один
лишь табунщик, не слышавший наказа хана, не смог этого сделать.
Он понял, что за ослушание его казнят. Но табунщик не растерялся
и начал с шумом хлопать руками, будто крыльями, и кричать:
«Ку-ка-ре-ку!»—	Что ты делаешь? — спросил хан. — Все равно твое юродство
не спасет тебя от казни! Где куриное яйцо?—	Если тут собралось столько кур, милостивый хан, — сказал
табунщик, — то неужели не найдется среди них ни одного петуха?И хан поехал домой, полный гнева и молчаливый, так как он не
знал, что ответить молодому табунщику.—	Ты больно умен! — сказал хан табунщику, когда они верну¬
лись во дворец. — Посмотрим, так ли хорошо у тебя работают руки,
как твой дерзкий язык!—	Бросьте его в тюрьму, — приказал хан слугам, — и пускай
он сидит там до тех пор, пока не выполнит моей воли. Не к лицу
мне, любимцу аллаха, избранному, лучшему из лучших, ездить на
коне, который может быть у простого человека. Пускай этот маль¬
чишка сидит в тюрьме до тех пор, пока не достанет мне лошадь
необыкновенной масти: не серую, не белую, не вороную, не кара¬
ковую, не гнедую, не буланую, не чалую, не рыжую, не пегую, не сав¬
расую!.. — И хан перечислил все масти, какие были на свете. —
Уведите его! — сказал хан. — Хватит и того, что я потратил
на эту негодную овцу столько своего гнева! — и, схватив со стояв¬
шего перед ним золотого блюда целый бараний бок, он принялся его
поедать, вытирая жирные пальцы о парчовый халат.«Что делать? — думал табунщик, сидя в тюрьме на гнилой и
мокрой соломе. — Где сыскать такого коня?»Но и на этот раз табунщик не растерялся и нашел ответ.Он позвал ханских слуг и сказал им:—	Пойдите к хану и скажите, что я найду коня, которого он
просит. Конь этот не серый, не белый, не вороной, не караковый,
не гнедой, не буланый, не чалый, не рыжий, не пегий, не савра¬
сый... — И табунщик перечислил все масти, какие есть на свете. —
Пусть только выпустят меня на свободу.И хан велел выпустить табунщика из тюрьмы. Тогда табунщик
сказал:Я нашел коня, какой нужен хану. Скажите ему, чтобы он при¬
слал за ним своего конюха... Только не в понедельник, не во втор¬71БНБаВаш
книга московских писателеник, не в среду, не в четверг, не в пятницу, не в субботу и не в вос¬
кресенье! — И он спокойно пошел по улице мимо ханского дворца,
и все смотрели ему вслед и улыбались, как любящие родители
смотрят вслед и улыбаются своему сыну.—	Червивая свинья! Трехногий конь! — прокричал хан. — Опять
этот проклятый табунщик благодаря своей хитрости опозорил меня!И он задумал новый способ, как извести молодого табунщика.—	Ты знаешь, что я любимец бога, избранный, лучший из луч¬
ших, — сказал он, обратясь к табунщику. — Негоже мне пить ту
же воду, которую пьют мои подданные и рабы. Если хочешь быть
живым, достань такой необыкновенной жидкости, которая была бы
достойна меня и вкусом и происхождением, достань такую жид¬
кость, которая бы не падала с неба и не шла из земли! И помни,
что на этот раз ты не отговоришься, как тогда с конем, попросив
прислать за ним не в понедельник, не во вторник и не в среду...
Пшел! — крикнул хан и, схватив со стоявшего перед ним золотого
блюда сладкую баранью голову, стал поедать ее, вытирая жирные
пальцы о парчовый халат.Табунщик взял сорок коней и сорок дней и сорок ночей гонял
их по степи. Когда они вернулись ко двору, пена падала с них
хлопьями. Он собрал с коней хлопья пены § большой сосуд и с по¬
клоном поднес хану.	%—	Эта жидкость, — сказал он, — не паДает с неба и не идет из
земли. Она, наверное, достойна тебя, хан, ибо она необыкновенна
по вкусу и своему происхождению, как ты необыкновенен по свое¬
му уму и положению! Только вот станешь ли ты ее пить?—	Довольно! — сказал, нахмурясь, хан. — Мне надоело слу¬
шать тебя. Прав ты или виноват, мне все равно. Зовите палача.
Пусть немедленно табунщика казнят!И пришел палач.—	Ну, — сказал хан, — говори перед смертью свое последнее
слово, свое последнее желание! А уж я-то подумаю — исполнить
его или нет!..—	О небо! — сказал молодой табунщик. — Я прошу тебя: про¬
дли годы хана на тысячу лет!И удивленный хан сказал ему:—	Я приказываю тебя казнить, а ты молишь небо, чтобы я про¬
жил тысячу лет! Зачем ты делаешь это?—	О грозный хан! — сказал в ответ молодой табунщик. —
Кто может прожить тысячу лет? Лишь добро, о котором все по¬
мнят. Видишь, я не прошу невозможного. Я хочу, чтобы ты был
справедлив, и о том прошу небо. А вот тогда, когда б ты был
справедлив, имя твое не умерло бы в народе тысячу лет!При этих его словах меч выпал из рук палача. Шелест прошел
по толпе приближенных. И даже хан рот свой гневный раскрыл от
изумления.72«Что делать? Как быть? Казнить молодого табунщика, когда
снова он оказался умнее его, хана, избранного, лучшего из луч¬
ших?!»И взбешенный хан почернел от злости и приказал визирям най¬
ти и привести к нему такого человека, который превосходил бы глу¬
постью всех дураков, живущих на свете.—	Если, — сказал хан, — вы приведете человека, который будет
глупее, чем тот, которого приведет молодой табунщик, вы получите
по мешку золота, а он плаху и топор! Если же он приведет чело¬
века, который будет глупее, чем тот, которого приведете вы, он
получит мешок золота, а вы будете казнены!Ханские визири бросились искать самого глупого человека.А молодой табунщик остался во дворце и лег спать.Наконец настал назначенный день, и народ впервые увидел хана
на эль-регистане *, куда визири доставили ему самого глупого че¬
ловека.—	Хан! — сказал самый старый визирь. — Этот человек навер¬
ное превосходит своей глупостью всех дураков на свете. Мы искали
его долго. Много мы видели глупцов, но такого!.. — И визирь раз¬
вел руками. — Можешь ли себе представить, о лучший из лучших!
Мы нашли его на дереве, когда он сидел на ветке и рубил ее!
Дождавшись, когда подрубленная ветка вместе с этим глупым че¬
ловеком упала на землю, мы взяли его и привели к тебе. Поистине
это самый большой дурак из всех дураков, живущих на свете, —
закончил визирь.—	Правильно! — сказал довольный хан. И, обратясь к народу,
спросил: — Правильно ли мы решили, что этот человек самый
большой дурак из всех живущих на свете дураков?—	Правильно! — закричал народ. — Это и есть самый большой
дурак!—	Ну! — спросил хан, оборотясь. — Что скажешь ты?Молодой табунщик улыбнулся и спросил, в свою очередь:—	Дозволишь ли ты, хан, лучший из лучших, показать народу
действительно самого глупого человека на свете, по сравнению
с которым этот глупец все равно, что мудрец перед ишаком. Не оби¬
дишься ли ты, хан, на мои правдивые слова? Не казнишь ли меня?—	Говори, — сказал хан, —> я обещаю тебе при народе не оби¬
жаться и не казнить тебя.—	Самый глупый человек на свете, — сказал тогда табунщик, —
это тот, кто причиняет вред и себе и другим. Этот человек, — и
табунщик показал приведенного визирями глупца, — рубил ветку,
на которой сам сидел. Он вредил только себе. А вот ты, хан, своей
жестокостью и несправедливостью вредишь не только себе, вызывая*	Эль-регистан — площадь перед дворцом.73Б^Ба^аШ
ненависть и злобу, но вредишь и народу, который терпит твои по¬
боры и казни. Ты, хан, самый глупый человек на свете!—	Ха-ха-ха! — смеялся народ. — Ха-ха-ха! Хан — самый глупый
человек на свете. Глупый, глупый, глупый, глупый!Услышав такое, хан затрясся от бессилия и страха и тут же
умер.А народ, словно море на берег, хлынул вперед, окружил табун¬
щика и, высоко подняв его, на руках понес по городским улицам.С тех пор народ забыл хана с черным сердцем и черной душой и
сохранил в своей памяти безымянного простого табунщика, такого
простого, что даже имя его, словно серый малахай, в толпе теря¬
лось, похожее на все другие имена, которыми тогда назывался
народ.ЕВГЕНИЙ ВЕЛТИСТОВКогда человека просят расска¬
зать о себе, он обычно теряется,
потому что задает себе очень
сложный вопрос: «Кто ты такой
и зачем ты существуешь?»
Для машины, даже самой умной,
сверхэлектронной, такой вопрос,
как говорят ученые, бывает нераз¬
решим, и она перегорает от слиш¬
ком большого напряжения. Но че¬
ловек хитрее машины: вспоминая
жизнь, он видит, что сделал еще
очень немного, и ставит себе
новые задачи.Итак, о себе.Я не математик, не физик, не
биолог и очень жалею об этом.
Если бы я был хотя бы простым
инженером, я давно бы уже
сконструировал себе электронного
друга и назвал бы его Электрони-
ком. Я журналист, мое повседнев¬
ное орудие — авторучка, и я могу
книга московских писателенлишь только мечтать о настоящих
друзьях-роботах.Мне 37 лет, а это опасный воз¬
раст: человек перестает расти.
Но я успел все-таки вырасти до
двух метров и очень доволен:
с такой вышины замечаешь, что
происходит вокруг тебя, гораздо
лучше.Написал несколько книг для
детей: «Электроник — мальчик
из чемодана» — об электронном
семикласснике, друге всех школь¬
ников; «Глоток Солнца» — о столк¬
новении разных цивилизаций; по¬
весть для самых маленьких —
«Гумгам» и повесть для «самых
взрослых», для подростков — «Же¬
лезный Рыцарь». Закончил вторую
часть «Электроника». Она назы¬
вается «Рэсси — неуловимый
друг».Как видите, написал я еще очень
мало и потому каждый вечер са¬
жусь за письменный стол.РЭССИ — НЕУЛОВИМЫЙ ДРУГТот, кто читал книгу «Электроник — мальчик из чемодана», знаком с рассеян¬
ным профессором Громовым, который изобрел кибернетического мальчика, необык¬
новенно похожего на семиклассника Сергея Сыроежкина.В новой фантастической повести Е. Велтистова те же герои. И еще Рэсси, лох¬
матый Рэсси, который пространствует в джунглях, в просторах неба, в глубинах
океана.Кличку Рэсси автор этой необычной модели — Электроник — расшифровывает
так: «Редчайшая Электронная Собака, Страус И так далее». Обладая талантами
многих хвостатых, рогатых, крылатых обитателей планеты, Рэсси исследует живот¬
ный мир и прежде всего наблюдает редких, вымирающих зверей. Он сталкивается
с экспедицией сонных стрелков, поставляющих ценные экспонаты для крупнейшего
в Западной Европе зоопарка «Мир животных».Публикуемая глава носит название «Встреча в пустыне»....В лунном свете по пустыне полз караван машин. Шагающие
многоугольные колеса, беспрепятственно проходящие через пески,
болота и травяную хлябь, уминали сейчас красноватую выветрен¬
ную землю. Фары головной машины освещали однообразно плоскую,
безжизненную равнину. Иногда попадались колючие кусты да гряз¬
ные ямы с вонючей жижей вместо воды. И все же луна преобража¬
ла пустыню: блестели низкие вершины темных холмов, тянулась76впереди колонны серебристая дорожка, а белые кости скелетов ка¬
зались таинственной находкой. Мягкая, безветренная лунная ночь —-
как награда после раскаленного дня, когда даже павиана хватает
солнечный удар после горячего, иссушающего кожу ветра, после
обманных миражей близкой воды. Ночью над пустыней висят низ¬
кие, почти ручные звезды Африки.Из-под звезд караван похож на огромную, извивающуюся между
холмов змею. Командир двадцать шестого отряда Пенн завис на
воздушной машине в конце колонны, где движутся цистерны с во¬
дой, холодильники с молоком, фургоны с прессованным сеном. «Мой
Ноев ковчег» — называет Пенн свою колонну. На открытых низких
платформах покачиваются туши слонов, носорогов, гиппопотамов.
Автокранами торчат над кабинами' жирафы, стоящие бок о бок
с зебрами, антилопами, страусами. Львы в отдельной машине,
с решетками — скорее по традиции, чем из-за необходимости пре¬
досторожности. Сто с лишним животных, добытых по официальным
лицензиям для зоопарка «Мир животных», — спокойно-сонные, поч¬
ти ручные, как звезды ночной пустыни. Ведь на них охотились сон¬
ные стрелки!Сонные стрелки добывали самых редких зверей, причем выбира¬
ли лучшие экземпляры. Они носили с собой мощные нарезные глад¬
коствольные ружья и презирали охоту с автомобилей, когда при¬
выкшие к технике звери подпускают человека на несколько шагов;
уходили в сохранившиеся заросли и там, в колючем кустарнике,
в густой траве, на узкой тропе, выслеживали жертву и нажимали
курок двустволки. В этой охоте все было, как и десятки лет
назад, — азарт и осторожность охотника, хитрость зверя, странная
тишина перед решающим моментом и мгновенность нападения, —
все правдоподобно, кроме смерти жертвы. Зверь падал, усыплен¬
ный сонной пулей.Пустив машину на малую скорость, Пенн, или, как его назы¬
вали за выдающийся рост, Пенн-долговяз, с удовлетворением раз¬
глядывал свой «Ноев ковчег»......С востока, опережая на полчаса солнце, к каравану приближа¬
лось странное существо. Если бы друзья Рэсси могли видеть сей¬
час свою лохматую собаку, они ахнули бы от изумления: вытянув¬
шись в воздухе стрелой, Рэсси летел на крыльях. Впрочем, для лю¬
бого наблюдателя с земли шесть прозрачных плоскостей, похожих
на крылья насекомого, были почти неразличимы, как незаметны
бывают крылья летящей мухи, — одно какое-то мелькание в гла¬
зах. Крылья загребали воздух сверху вниз мощными взмахами, де¬
лая петли в виде восьмерки; лапы были спрятаны, уши крепко при¬
жаты — все подчинено скорости.Рэсси пространствовал.Это не значит, что он просто летел на большой скорости, отме¬
ряя километры. Он искал цель, и все его существо, все тончайшие77Б^БаВаШ
книга московских писателенмеханизмы изучали, исследовали то, что простиралось под ним и
вокруг него.Со своей высоты Рэсси обозревал на десятки километров плос¬
кую равнину, блестевшую в лунном свете, будто алюминиевая ско¬
ворода. Как лев, как любая кошка, он прекрасно различал в тем¬
ноте каждый холм, каждый куст и осторожные силуэты хищников
между ними. Но лев не может подняться в такую вышину и уви¬
деть четкую грань земли и неба -— плавно выгнутый горб горизон¬
та. А для Рэсси, стремившегося вперед с легкостью птицы, были
не безразличны и звезды, по которым он ориентировался, зная с точ¬
ностью до минуты, когда солнце сотрет их с небосвода.Встречный ветер не заглушал для него звуков обычной жизни
внизу. Он слышал хохот гиены, глухое ворчание самого властелина
пустыни, топот сорвавшегося с места табуна.Попав в полосу тумана, многокрылый летун с чуткостью змеи
(если бы змея летала) узнал по слабым теплым волнам, что он
пересек пустынное шоссе и следует вдоль берега реки, где в вязком
иле попискивают готовые вылупиться из яиц крокодильи младенцы,
призывая мать-крокодилиху разрыть лапами кладку.Все эти сложнейшие, обостренные чувства, пробудившиеся в Рэс¬
си, обозначали то особое состояние, которое необходимо было ему,
чтобы выполнить поручение профессора Громова и которое названо
словом «пространствовать».Рэсси пространствовал над ночной пустыней, опережая на пол¬
часа восход, и еще издали обнаружил караван машин. Он шел на
сближение с колонной на большой высоте, а потом, снизившись,
некоторое время парил над машиной командира, подробно изучая
цель, заранее составляя и проигрывая, как опытный шахматист,
внутри себя программу действий. Сложив четыре крыла, планирую¬
щим полетом на двух раскинутых в стороны плоскостях разведчик
резко направился вниз.Командир Пенн, отмерявший на карте расстояние до шоссе,
услышал пронзительный, резкий, многократно повторенный в ночи
звук, от которого он вздрогнул, выронив циркуль; было такое впе¬
чатление, словно разом закричали все звери Африки. То, что увидел
Пенн сверху, поразило даже его, бывалого охотника, родившегося
в Африке, командира дюжины отчаянных парней.Все звери разом взбесились, словно по ним шпарили боевыми
зарядами невидимые в темноте стрелки. Слоны с боевым трубным
воплем обрушили хоботы на кабины. Ревели, сотрясая воздух, львы.
Носорог, обратившись в живой таран, одним ударом разнес в щепы
бот. И еигр Пенн заметил в серой мгле совсем непонятное, марсиан¬
ского вида существо: оно скользнуло вниз на длинных, блеснувших
в свете фар крыльях и пропало на фоне черной земли.Пенн растерянно включил сирену. Машины остановились. Из фур¬
гона высыпали с ружьями сонные стрелки.78Остаток ночи озарило несколько вспышек. Пули опоздали. Львы,
страусы, зебры, носороги, жирафы, смешавшись в пестрое стадо,
бежали, подгоняемые протяжными, все не стихавшими звуками тре¬
воги.Караван, плод месячного труда сонных охотников, рассыпался
буквально в одну минуту. Растерянность, которую испытал Пенн,
была схожа с состоянием раооторговца, на глазах которого, быть
может, когда-то на этом самом плато безропотные черные неволь¬
ники внезапно поднимали бунт. В следующее мгновение Пенн-долго-
вяз командовал своим людям в микрофон:—	Двое в «лягушку». В погоню! Остальным охранять машины.
Включить прожекторы!Сам Пенн уже мчался за беглецами к реке, включив предельную
скорость. За ним, легко соскочив с платформы, резво отталкиваясь
от каменистой почвы, прыгала машина-лягушка с двумя стрелками.Пенн понял, что беглецы скроются, успеют нырнуть в колючие
заросли до выстрела. Однако его волновали уже не звери —• он
знал, что стрелки позже выследят и вернут бывших пленников, —
Пенн с холодной яростью следил за одним лишь врагом — «мар¬
сианином», как он его окрестил с первого взгляда. Кто это был,
Пенн не понимал, но нюх охотника подсказывал ему, что этот «мар¬
сианин» увел добычу.А «марсианин» словно дразнил стрелка: он завис на своих се¬
ребристых крыльях над бамбуком, видимый отчетливо, но для выст¬
рела недосягаемый.Машина на воздушной подушке здесь была бесполезна. Пенн-
долговяз, выбравшись из кабины, потянувшись всем телом, подо¬
ждал, пока по склону холма взберется «лягушка»; краем глаза он
наблюдал «марсианина». В подоспевшей машине были один из
стрелков и личный оруженосец командира — Зузу, державший на¬
готове два ружья.—	Со мной поедет Зузу, — сказал Пенн стрелку. — Извини,
брат, мне надо настигнуть вон ту чертовщину.Пенн-долговяз, надев на голову шлем, с трудом втиснулся на
водительское место, так что колени оказались возле подбородка,
привычно нащупал подошвой армейского ботинка педали, взялся
за рычаги; предстояла довольно тряская погоня. Машина, оттолк¬
нувшись четырьмя лапами от холма, гигантским прыжком взвилась
над частоколом и с треском обрушилась в сухой бамбук. Езда на
«лягушке» похожа на спуск горнолыжника с опасного склона: ко¬
варные бугры и ямы внезапно могут подбросить в воздух, свалить
в сторону, разбить о вырастающее на пути дерево. Здесь все вни¬
мание трассе, мгновенному выбору площадки для следующего
прыжка, ну и, разумеется, цели погони. Для опытного преследова¬
теля машина-лягушка в зарослях незаменима.«Марсианину» на его крыльях было гораздо легче лавировать79Б©Б#ш
в зарослях, но и он, двигаясь рывками, каким-то непостижимым
чутьем облетал деревья, скользил между кустов, находил непримет¬
ные просветы в переплетении тяжелой листвы. А главное, что бе¬
сило все больше преследователя, — лохматый летун будто угады¬
вал, куда именно прыгнет «лягушка», и вспархивал чуть ли не из-
под самого носа машины. Пенн, бросив рычаги, вскидывал на ходу
ружье, которое протягивал ему серьезный Зузу, но всякий раз опаз¬
дывал на какое-то мгновение: «марсианин» ускользал.Пот катился из-под шлема, на рубашке выступила соль. Охот¬
ник, сжав зубы, посылал машину вперед. Пенн видел, что «марсиа¬
нин» превосходит любого зверя по быстроте реакции, но не отсту¬
пал. Он чувствовал себя перед этим существом чересчур медлитель¬
ным, как человек, который пытается поймать на лету муху.Внезапно «лягушка» с чавкающим шлепком увязла по брюхо.
Пенн дернул рычаги — бесполезно: болото. Он выскочил из маши¬
ны и, провалившись по колено в жижу, выпалил из обоих стволов
в небо, где в последний раз мелькнула тень, — просто так, чтоб
разрядить злость. Как это он не заметил ядовито-зеленого пятна,
О свалился прямо в болото! Пенн махнул оруженосцу. Надо возвра¬
щаться, вдвоем им «лягушку» не вытянуть...Они пробирались сквозь заросли сочных, усеянных острыми
шипами кустов, обходя ямы и муравейники, натыкаясь иногда на
следы и кучи помета. Весь мир вокруг охотника и его черного сле¬
допыта был колючим — колющие' кусты и деревья, жалящее сверху
солнце. Пенн был недоволен собою: на глазах оруженосца он по¬
зволил себе нелепые выстрелы, когда цель уже исчезла. Но Зузу,
казалось, забыл позорное для охотника происшествие. Молчаливый
и ловкий, скользя между шипов гибким телом, он; выводил спутника
из зарослей.Иногда они ползли в кустарнике на четвереньках, и Пенн-долго-
вяз видел перед носом синие пятки своего следопыта. Выбравшись
на простор, Зузу вытаскивал из рубашки хозяина колючки, сам он
был без единой царапины.Ухо охотника уловило в знойном воздухе медленные звуки бара¬
бана: неподалеку, у реки, была туземная деревушка. Пенн-долговяз
выругался про себя: еще не вечер, а уже передают новость. Кто-то
стучал по слоновой коже, натянутой на огромную чашу: «Рум-ра-
та... ра-ра... дум!»Барабаны грохотали: сонные стрелки упустили слонов, львов,
носорогов. Тяжелый глухой звук плыл над рекой.XКXоаиКяXАЛЕКСАНДР ВОЛКОВЯ родился 14 июня 1891 года
в небольшом городе Усть-Камено-
горске, в предгорьях Южного Ал¬
тая. Отец мой, крестьянин, после
долгих лет солдатской службы по¬
ступил в приказчики. Семья была
большая, жалованье маленькое.
Жили бедно, я учился, как гово¬
рится, на медные гроши.В 1907 году поступил по кон¬
курсу в Томский учительский ин¬
ститут, получил стипендию и ме¬
сто в общежитии.Девятнадцати лет начал педа¬
гогическую деятельность, она про¬
должалась 47 лет. С 1929 года жи¬
ву в Москве, здесь окончил курс
математического факультета Мо¬
сковского университета. С 1931 по
1957 год состоял доцентом на ка-
книга московских писателенфедре высшей математики Москов¬
ского института цветных метал¬
лов и золота.Литературой занимаюсь более
полувека. В центральных издатель¬
ствах печатаюсь с 1938 года.
В 1939 году вышла сказка «Вол¬
шебник Изумрудного города», в
1940 году — исторический роман
«Чудесный шар».С 1941 года состою членом
Союза советских писателей.В годы Великой Отечественной
войны написал книги «Бойцы-не¬
видимки» (математика в военном
деле) и «Самолеты на войне»
(о советской военной авиации).Вскоре после войны были на¬
печатаны исторические романы
«Два брата» (об эпохе Петра I) и
«Зодчие» (покорение Казани,
строительство храма Василия
Блаженного).В 1957 году была издана кни¬
га «Земля и небо» (занимательные
рассказы по географии и астро¬
номии.). Появление этой книги,
совпало с началом космической
эры, и она была переведена на
многие языки.Последнее десятилетие моей
литературной деятельности прохо¬
дит в основном под знаком сказки.
В 1959 году вышло переработанное
и. значительно дополненное издание
сказочной повести «Волшебник
Изумрудного города» (по мотивам
сказки американского писателя
Фр. Баума («Мудрец из страны
Оз»). В 1963 году было напечатано
продолжение этой сказки — «Ур-
фин Джюс и его деревянные солда¬
ты». За этими сказками последо¬
вали «Семь подземных королей»,
«Огненный бог Марранов», «Жел¬
тый Туман». Сюжеты четырех по¬
следних сказок оригинальные.Сказки о Волшебной стране при¬
шлись по душе советским ребятам.
Я получаю множество писем с тре¬
бованиями продолжать сказочный
цикл.Но работая над сказками, я не
забываю о дорогой моему сердцу
исторической тематике. За послед¬
нее десятилетие напечатаны мои
книги: «След за кормой» (повести82о покорителях водной стихии), «Ски¬
тания» (роман о молодости велико¬
го итальянского философа и астро¬
нома Джордано Бруно), «Царьград¬
ская пленница» (повесть из эпохи
Ярослава Мудрого).На современную тему написана
повесть «Путешественники з третье
тысячелетие» — о строителях Вол¬
го-Донского канала.Отдавая дань своему неизменно¬
му увлечению творчеством велико¬
го фантаста Жюля Верна, я пере¬
вел на русский язык никогда не
издававшиеся у нас романы «Ду¬
найский лоцман» и «Необыкновен¬
ные приключения экспедиции
Барсака».НАЧАЛО ПУТИРодимый край, далекий, милый, покинутый!Люблю твои широкие солнечные степи, где по седому ковылю,
колеблемому ветром, бегут легкие волны... Люблю прохладу горных
ущелий и звонкий голос речки, немолчно плещущей по камням, бле¬
стящей живым серебром на солнце, таинственно темнеющей в глубо¬
ких омутах.... Люблю вспоминать одинокие ночи возле угасающего
костра на берегу быстрого Иртыша, реки моего давно пролетевшего
детства...Один из твоих сынов связан со мной неразрывными узами много¬
летней дружбы.Раннее детство Саши Волохова прошло в постоянных разъездах.
1-й Отдельный Западно-Сибирский батальон, где его отец десять лет
сверхсрочно выслужил фельдфебелем первой роты, ежегодно ходил
«в лагеря», как это называлось в солдатском быту, из места своей
постоянной расквартировки — города Усть-Каменогорска в област¬
ной город Семипалатинск. Эти двухсотверстные переходы продол¬
жались дней по четырнадцать и очень радовали Сашу.От мальчика были скрыты мрачные, тяжелые стороны подневоль¬
ного солдатского житья, и он видел лишь яркие, запоминающие¬
ся картины похода, когда солдатам не слишком приходилось на¬
прягать силы: за долгий летний день проходили верст двадцать,
и через каждые три дня назначалась «дневка» — однодневный
отдых.6*83Б®Ба^аШ
книга московских писателейРаннее утро. Горнист проиграл подъем, по деревне идет веселая
суматоха, звучат оживленные голоса, слышится ржанье лошадей,
запрягаемых в обозные телеги: туда укладываются ранды, шинели
и прочие немудреные солдатские пожитки. В кибитку, обтянутую
холстом на манер цыганской, усаживается Соломея Петровна с Са¬
шей и младшими детишками.Роты выстроены. В первой самые рослые солдаты, лучшие строе¬
вики, и перед ее шеренгами стоит фельдфебель Клементий Волохов,
высокий, прямой, с прекрасной военной выправкой, приобретенной
долгими годами муштры. Саша гордится отцом: он кажется ему
самым главным и важным. Ведь офицеры едут верхом по обочи¬
нам дороги, а его отец идет за оркестром и ведет за собой первую
роту и весь батальон!Грянули в прозрачной свежести утра медные трубы, пронзитель¬
но запели кларнеты, и под задорную мелодию марша дружно и
мерно шагают ровные ряды солдат в белых рубашках, а над ними
колышутся блестящие штыки.По бокам вразброд бежит толпа деревенских ребятишек, не
спуская восхищенных глаз с оркестра, с раскрасневшихся солдат¬
ских лиц. Смолкает оркестр, и тотчас же батальонный запевала
высочайшим чистым тенором заводит:Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке
Сизый селезень плывет,Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
Добрый молодец идет...И спевшийся хор молодых сильных голосов мощно подхватывает:Солдата любила, сама чисто ходила,Вдарила, врезала в барабан.Барабан громко бьет,Наша рота стройно идет, идет, идет...Нужды нет, что слова песни не блещут смыслом: ее напев так
весел и увлекателен, что ноги сами шагают без устали...Пробежав за батальоном версты две-три, деревенские провожа¬
тые отстают, слышится команда «вольно!», ровные ряды ломаются,
и солдаты идут врассыпную, как кому удобнее...А часа через три назначается привал. Белые рубашки разбре¬
даются по степи; люди собирают бурьян, траву, сухой навоз, и вот
уже дымятся маленькие костры, и над ними греется вода в сол¬
датских котелках — манерках. И степенный усатый унтер успел
вытащить из-за подкладки фуражки волосяную леску с крючком,
срезал таловый прут вместо удилища и пытает счастья в омутке84прозрачной речки, насадив на крючок пестрого кузнечика. А около
него вертится Саша с горящими от любопытства и нетерпения гла-
аенками...Клементий Волохов родился в большом селе Секисовском, стес¬
нившемся в долине алтайского предгорья, под горой Гля-
день.Крестьянские семьи на Алтае были патриархальными. Они
делились редко: всеми делами полновластно заправлял старый
опытный дед; женатые сыновья, не говоря уже о внуках и пра¬
внуках, слушались его беспрекословно. Когда же глава семьи,
утомленный трудами, уходил на покой, его сменял старший сын,
большак.Клементий был большаком в семье деда Михайлы Волохова.
Первым и пришлось ему идти на царскую службу.Безвестные предки Саши Волохова не знали грамоты и не оста¬
вили по себе никаких письменных памятников. Солдат Клементий
стал первым грамотеем среди Волоховых. Читать и писать он на¬
учился на военной службе, в учебной команде. У него оказались
блестящие способности, огромная тяга к учению. Офицеры поража¬
лись быстрому развитию крестьянского парня из глухой старо¬
обрядческой деревни. Клементий вскоре заработал три белые на¬
шивки на погоны, и начальство поговаривало о том, что стоило бы
послать способного служаку в офицерскую школу.Но чем-то проштрафился молодой унтер-офицер, с его погон со¬
драли лычки, и офицерская школа стала otj него такой же далекой,
как звезды на небе. Разжалованный унтер хотел пустить себе пулю
в лоб, одиноко стоя в ночном карауле. Но подумал о том, что вся
жизнь перед ним еще впереди, и решил:«Если мне не судьба получить образование, будут учиться мои
дети....»Отслужив положенные шесть лет, Клементий вновь оказался
в Секисовке. Михайло Архипыч с нетерпением ожидал возвращения
старшего сына, главной опоры в хозяйстве. Клементий по обычаю
женился, но взял девушку не из своих деревенских, а выбрал дочь
украинца-мельника, жившего на отшибе, верстах в пяти вниз по
речке Секисовке.Православная сноха, крестившаяся тремя перстами вместо рас¬
кольничьего двуперстия и не очень склонная соблюдать строгие
требования старой веры, пришлась не по душе самовластному деду
Михайле. Добродушная свекровь терпела мелкие провинности мо¬
лодухи и старалась покрывать их, но старик часто обрушивал свой
гнев на беспечную Соломею.Но не из-за этого так часто задумывался Клементий. Он уже
ощутил веяние культуры, познакомился со стихами Пушкина и
Некрасова, прочитал повести Гоголя и тургеневские «Записки охот-85Б'оБаОа
ника» и даже участвовал в солдатских спектаклях (об этом он из
благоразумия не говорил никому в деревне, так как благочестивые
старики считали «лицедейство» смертным грехом!).И теперь Клементий Волохов задыхался в деревенской глуши.
Книга была настолько чуждой закоснелому и темному крестьянско¬
му быту, что, если бы Клементий, вернувшись из поездки в город,
привез с собой книгу, на покупку которой потратил бы часть вы¬
ручки за дрова или сено, старик Михайло посчитал бы сына сума¬
сшедшим.«Уйти, уйти из этой глухомани... — думал Клементий. — Жить
там, где в час досуга можно взять в руки книгу, не вызывая злоб¬
ных насмешек отца и других стариков... Дать детям образование,
чтобы они прожили лучше меня...»Долго не решался Клементий заговорить о своей мечте:1 он знал,
что его решение вызовет в семье бурю. Только с женой он тайно
Ф делился своими планами; Соломея готова была идти за ним хоть
на край света.(0 _В раздумьях и сомнениях прошло несколько месяцев. И вот уже
терпеть стало невмоготу. Во время очередной поездки в город Кле¬
ментий пошел в батальон и имел долгий откровенный разговор
с командиром первой роты, капитаном Клюевым. Результат разгово¬
ра успокоил мятущуюся душу Клементия, и он в самый разгар зимы
заявил отцу об уходе.—	Отделиться задумал? — строго спросил дед.—	Нет, в город поеду жить.—	Видно, отбился от крестьянства, на легкие хлеба захотел?—	На сверхсрочную пойду, фельдфебелем обещали взять. Тоже
нелегкий хлеб, зато детей выучу...—	И деды и отцы жили без грамоты! — вспылил Михайло. —
А ты бар хочешь вырастить?—	Бар не бар, а не желаю, чтобы мои дети жили в лесу, моли¬
лись колесу! Людей из них сделаю...Невзрачный низенький старик, с сивой головой точно вырос, пре¬
образился. Он величаво произнес:ОО—	Если уйдешь, чтоб ноги твоей у меня не было! Ты мне не сын,я тебе не отец!Произошла тяжелая сцена. Бабка Аксинья и молодуха Соломея
заголосили, хватая мужей за руки, падали перед ними на колени
и умоляли примириться, отказаться от своих слов.Но Клементий и Михайло были настоящие кряжистые сибиряки:
ни тот, ни другой не отступились от своего решения: Клементий
сурово бросил молодой жене:—	Собирайся!86И когда та подвязала за спину узелок со скромным «прида¬
ным»— полушалком и единственным праздничным сарафаном, Кле¬
ментий взял жену за руку, поклонился иконам, упал в ноги матери.
Потом молча вышел из родительской избы и в трескучую зимнюю
стужу повел Соломею пешком в Усть-Каменогорск, за сорок верст.
Бабка Аксинья, едва успев натянуть армячишко, рыдая, бежала за
сыном до околицы и там, перекрестив его в последний раз, долго
стояла, пока две смутные тени не исчезли в сумраке угасающего
дня...Отец с сыном помирились только через два года, после рожде¬
ния Саши — первенца в многодетной семье Клементия Волохова.БНБаВаШ
ЛЮБОВЬ ВОРОНКОВАКак и почему я стала писательни¬
цей? Не знаю. Просто мне всегда, сколь¬
ко себя помню, хотелось писать. Пишу
потому, что не могу не писать.А почему стала именно детской- пи¬
сательницей? Наверно, так уж с этим
родятся люди: один пишет пьесы, дру¬
гой стихи, третий прозу. Одни могут и
хотят писать для взрослых. Другие —
для детей. Мне лично моя работа, хотя
порой и трудно дающаяся, неизменно
приносит самое настоящее счастье.Я много писала о ребятах, живущих
в деревне, о людях великого, ничем не за¬
менимого труда хлебороба. Хотелось на¬
учить своих читателей уважать этот не¬
легкий труд, показать его доблесть и
красоту, красоту родной природы, род¬ной земли, Родины. Основными своими
книгами в этом плане я считаю повести
«Девочка из города», «Село Городище»,
«Федя и Данилка», «Алтайская повесть»,
«Гуси-лебеди»,..Сама я очень люблю сказки, но до
сих пор ни одной не могла сочинить.
Я только теперь попробовала написать
сказку — это «Волшебный берег».
А сейчас работаю над материалами древ¬
ней истории. Когда была напечатана моя
повесть о царе Кире «След огненной жиз¬
ни», многие удивились: откуда это? По¬
чему вдруг история?А это моя самая давняя мечта. Мно¬
го лет я думала о такой книге — богат¬
ство материалов так огромно, так насы¬
щено событиями, характерами, мудростью
мыслей, что мне изо всех сил хочется
приобщить к этому маленьких читате¬
лей. А учит жизни не только настоящее,
но и прошлое, которое во многом потом
повторяется.В ГОСТЯХ У БАБУШКИ МАРФЫ«ЭЙ ВЫ, КОНИ!»—	Вот какой сегодня нарядный денек начинается, — сказала
мать, — прямо с улицы не хочется уходить!Она принесла из-под навеса дровец, подкинула в печку, чтобы
жарче горело. Слышно было, как затрещала сухая береста. И потом
зашумел самовар — мать развела его горячими углями.Леня открыл глаза. В избе, розовые от солнца, окна светились
морозным узором.—	В самый раз сегодня к бабушке сходить, — продолжала
мать. — Как думаешь, Алексей?—	А что думать? — сказал Леня. — Встану на лыжи — и айда!Леня откинул одеяло. Но тут у него в ногах зашевелился Кот.Он недавно пришел с улицы, только успел отогреть лапы, и вот —
пожалуйста! — вставать надо.—	И зачем это в такой мороз вставать? — недовольно заворчал
Кот. — В постели тепло, мягко. Был бы человеком, спал бы с утра
до ночи.—	Вот если бы я был Котом, — сказал Леня, — так и спал бы
с утра др ночи и с ночи до утра, как ты. А я человек, у меня дела
есть!К завтраку пришли отец и Феня.89Бу®БаВаШ
книга московских писателен—	Морозец будь здоров, — сказал отец, — так за руки и хва¬
тает, без рукавиц не поработаешь.—	А зато красиво, как на картинке, — сказала Феня, — и еще во
сне так разукрашено бывает!Леня мешкать не стал. Позавтракал, оделся и пошел под навес
за лыжами. Денек и в самом деле был разукрашенный. Снег на ули¬
це лежал весь розовый, дорога по снегу совсем синяя, крыши с од¬
ной стороны розовые, с другой, где тень, — голубые. И дымки над
крышами голубые с розовым. И все сверкает кругом, все искрится!Леня встал на лыжи, взял палки.—	Эй вы, кони мои, кони, — крикнул он, — застоялись за ночь!Мать вышла на крыльцо.—	Так не забудь, Алексей, что я наказывала: спроси у бабушки,
как ее здоровье, не надо ли ей чего. Может, дровишек подвезти. Да
скажи, что приедем за ней к празднику, хотим, чтобы Новый год
с нами встречала. Не забудешь?—	Не забуду, — ответил Леня.И выкатил на своих «конях» на улицу. Дружок сейчас же выско¬
чил за ним следом.—	А ты куда собрался? — сказал Леня. — Я в другой колхоз еду,
далеко.—	Ну и что же? — ответил Дружок. — И я с тобой.—	Пятки отморозишь и заскулишь!—	Не заскулю. Я все время бегом бежать буду!—	Ты чья собака? — сурово сказал Леня. — Моя или не моя?—	Твоя... — жалобно тявкнул Дружок.—	Так вот, если ты моя собака, то должен меня слушаться. На¬
зад, в конуру!Дружок понурил голову, опустил хвост и вернулся во двор. Лене
было очень жалко Дружка. Но как его взять? Ведь до колхоза, где
живет бабушка, целых пять километров. Отморозит лапы — куда
его тогда? На руках ведь не потащишь!Не успел Леня выехать на дорогу, как его окликнула Аринка.—	Леня, и я с тобой!—	Вот, углядела все-таки, —проворчал Леня. —Я к бабушке
Марфе. Куда тебе со мной, я ведь на лыжах!—	И я на лыжах.	 А как устанешь? Возись с тобой. Небось и лыжи-то несмазан¬
ные! лНо Аринка будто не слышала Леню. Она закрепила на ногахлыжи, схватила палки, выбежала со двора и встала на Ленину
лыжню:—	Поехали!Леня взмахнул палками.—	Эй вы, кони мои, кони! Кони резвые мои!..И помчался по голубой, наезженной до блеска дороге.90Аринке некогда было кричать: «Эй вы, кони!» Она только об од¬
ном и думала, как бы ей не отстать от Лени. Отстанешь — придется
вернуться домой. А это совсем неинтересно. Аринка очень любила
Ленину бабушку Марфу и очень любила ходить к ней в гости. Ба¬
бушка Марфа всегда приветит, чем-нибудь угостит да еще и сказку
расскажет.—	Вот дурачье! — сказал, глядя им вслед с крыльца, Аринкин
брат Корней-Всех-Умней. — И охота в такую даль бежать! Поду¬
маешь, бабушку им навестить надо. Я бы ни за что не пошел, дура¬
ков нету!БАБУШКА МАРФАПять километров не близкий путь. Тут и пригорки, и овражки,
и мосты через реку, и шоссе, которые надо пересекать. А на шоссе
гляди в оба: машины летят в одну и в другую сторону.Но Леня и Аринка не в первый раз отправляются к бабушке
Марфе. Дорога им хорошо известна, а через шоссе они переходят,
когда машин совсем не видно ни справа, ни слева. Так Леня и
обещал матери: если не видно ни одной машины, тогда и переходить
через шоссе.А после шоссе началась тихая ровная дорога по большому лугу.
И хорошо, что тихая да ровная, потому что Аринка устала и у Ле¬
ниных «коней» сократился шаг.—	Замерзла? — спросил Леня и оглянулся на Аринку.—	Нет, — ответила Аринка. — А ты?—	Ия нет. А ты нос не отморозила?—	Кажется, нет.—	Ты его варежкой потри.—	Я терла.—	Еще потри.—	Ладно.Пробежали через широкий луг. Прошли через серебряную от мо¬
роза рощицу.—	Лень! — крикнула Аринка. — Ты устал?—	Немножко. А ты?—	Ия немножко.—	Ладно. Скоро придем.Кончилась рощица. Вышли в поле. Вот и бабушкин колхоз видно.Бабушкин двор стоит на горе, его издалека видно. Вокруг двора
толпятся березы, закатное солнце их тоже раскрасило. И стоит ба¬
бушкин домик будто в розовом саду.	„ ,Не успели Леня и Аринка отворить калитку, а бабушка Марфауже вышла на крыльцо.—	А я так и знала, что у меня сегодня гости будут, сказа¬
ла она.91Б^Ба^аШ
книга московских писателен—	А почему ты знала, бабушка? — весело отозвался Леня. — Мы
же тебе телеграмму не посылали!—	У меня сердце чует, — сказала бабушка, — и без телеграммы
знаю. Я сегодня и печку жарко натопила, вас поджидала.Леня сбросил с ног лыжи. Помог Аринке снять лыжи. У нее, ока¬
зывается, так застыли руки, что и не слушались совсем.Как хорошо войти с мороза в теплую избу!Леня и Аринка еще в сенцах обмели веником валенки, чтобы не
наследить. Потому что пол у бабушки Марфы был чистый, белый,
и через всю избу лежали на полу полосатые дорожки.И вся изба у бабушки была чистая. Бабушка Марфа не любила
обоев. И никакой новой мебели она не любила. Стены в избе были
бревенчатые, бабушка их каждую весну мыла мочалкой с мылом.
Вместо стульев были широкие лавки вдоль стен. Бабушке ничего не
хотелось менять в своей старой избе. Может, лучше, когда у сто¬
ла стулья стоят, но бабушке Марфе больше нравилось так, как
было в старину — лавки вокруг всей избы: где хочешь, там и
сядешь.Но телевизор бабушка Марфа все-таки впустила в свой дом.
Она любила смотреть по телевизору всякие дальние страны, узна¬
вала все новости, какие происходят на свете. Слушала хорошую
музыку.И электричество провела. Электричество ей нравилось, потому
что по вечерам в избе стало очень светло, можно книгу читать, вя¬
зать что-нибудь. И лампу заправлять не надо, от керосиновой лампы
руки всегда пахнут керосином, не сразу отмоешь. А светить кероси¬
новая лампа не очень горазда.—	Входите, входите, мои дорогие гости! — сказала бабушка.—
Ух, как вас мороз-то разрумянил — снегири, да и только! Не обижал
он вас дорогой?—	Кто, бабушка?—	Да этот старый озорник-то?—	Какой озорник, бабушка?—	Ну, дедко Морозко!Леня и Аринка переглянулись, засмеялись.—	Немножко обижал, — сказала Аринка, — за нос меня все
хватал!—	А меня за уши! — сказал Леня. — Только мы ему не подда¬
вались.—	Еще бы ему поддаваться! Ему только поддайся, он тут же и
натворит какой-нибудь беды!Бабушка разговаривала, а сама в это время собирала на стол.
Налила горячих щей в миску, поставила блюдо студня, достала из
подпола огурцов. Ну и вкусно же поели ребята, ничего вкуснее
сроду не ели!92СТАРЫЙ ОЗОРНИКПока поели, пока поговорили, солнышко за окнами погасло
На улице засинело, вышел светлый Месяц на небо, заглянул в избу
и бросил на морозные стекла пригоршню серебряных огоньков.В это время что-то затрещало по стенам, будто палкой стукнули
по бревнам, и в одном углу, и в другом.—	Вон, слышите? — усмехнулась бабушка. — Сердится, по сте¬
нам палицей бьет!В ответ по стенам опять что-то словно стрельнуло. А мимо окон
метнулась длинная белая борода.Бабушка подошла к окну и крикнула:—	Не озорничай, Старый! Я вот ужо выйду, задам тебе!Леня и Аринка засмеялись.—	А как ты ему задашь, бабушка? — сказал Леня.— Разве ты
с ним справишься?—	Да уж как-нибудь справлюсь! — проворчала бабушка.Лене после еды стало так тепло, так хорошо, что сразу разморило.
Он прислонился к стене, двигаться не хотелось, так бы и сидел
до утра.Аринка встала из-за стола, помогла бабушке Марфе убрать посу¬
ду. Бабушка достала из печки чугунок с горячей водой, Аринка
стала мыть миски и ложки. Леня смотрел на Аринку и на бабушку
словно сквозь туман.—	Ложись, Леня, спать, — сказала бабушка, — вот я тебе на ле¬
жанке постелю. А ты, Аринка, лезь на мою кровать. Кровать у меня
широкая, теплая. Ложитесь и спите себе.—	А где же ты ляжешь, бабушка? — спросил Леня.—	А мне спать некогда, — ответила бабушка, — я пойду со Ста¬
рым сражаться.Бабушка надела шубу, повязалась теплой шалью, взяла рукави¬
цы, достала из ларя мешок с какими-то припасами, перекинула его
через плечо...Тут у Лени сон сразу пропал. Он вскочил с лавки, схватил свою
шубейку, надвинул на голову шапку.—	Бабушка, я с тобой!—	Куда это со мной?—	А со Старым сражаться!_ а я? —закричала Аринка.— Я буду дома сидеть? Ну уж нет!Не успели оглянуться, как Аринка собралась.—	Ну, в добрый час! — сказала бабушка Марфа. — Пошли!И тут Леня заметил, что бабушка как-то выпрямилась, стала вы
ше ростом, глаза у нее засверкали, лицо засветилось. Она взяла из
уголка свою палку-клюку, с которой всегда ходила, и вышла из из¬
бы. Леня и Аринка поспешили за ней. Леня пошел было за лыжами,
но бабушка сказала:93Бу®БаВаШ
книга московских писателен—	А мы лыжи не возьмем. На что? Пройдем и так.Ночь на улице стояла светлая, серебряная. Месяц смотрел на них
и улыбался во все свое круглое лицо.Бабушка Марфа пошла через задворки и через огороды прямо
по сугробам.—	Идет и в снег не проваливается! — удивился Леня. — А вот
я, пожалуй, сейчас с головой нырну!Леня все-таки зашагал вслед за бабушкой по сугробам. И ничего,
не провалился. Оглянулся на Аринку — Аринка идет себе легко, как
по литому серебру. Лене стало так хорошо, так весело, что он даже
засмеялся тихонько. Он почувствовал, что в эту ночь все будет не¬
обыкновенно, как в хорошем волшебном сне.Миновали огороды, вышли в поле. На небе сверкали звезды.
На снегу тоже все искрилось и сверкало. Месяц горстями сыпал на
снег мелкие серебряные огоньки. Но только в поле вышли, как вдруг
поднялась пурга, снег поднялся облаком, вокруг зашумело. Тут из
снега, из метели выглянул Дед Мороз. Борода у него раскосмати¬
лась, из-под белых бровей сверкали синие ледяные глаза.—	Перестань! — крикнула бабушка. — Зря стараешься, нас не
испугаешь!—	Что захочу, то и сделаю! — хрипло крикнул он.—	А вот и не сделаешь, — ответила бабушка Марфа. — Ну-ка,
подбирай бороду да уходи подальше!Дед Мороз закрутился вихрем, промчался по полю и пропал
в лесу. А когда крутился, то разметал снег с озимей. И зеленые ржа¬
ные всходы сразу задрожали на морозе.—	Вот что сделал, а? — сказала бабушка Марфа. — Ну не озор¬
ник ли Старик? Надо поправить, а то хлеб замерзнет.И вот Леня увидел, что бабушка взялась за край снежного одея¬
ла, которым было покрыто поле, потянула его и укрыла нежные
зеленые озими.—	Вот так-то хорошо, — сказала бабушка, — так-то озими
тепло будет.—	Бабушка Марфа, а разве снег теплый? — спросила Аринка.—
Ведь он же холодный. А почему же озими будет тепло? Я бы сразу
замерзла!—	Если поле без снега оставить, — ответила бабушка Марфа,—
этот Старый только дохнет на озими, они тут же и почернеют. А под
снегом до самой весны останутся зелененькими... Ишь ты, вот еще
прогалину сделал. Надо и тут закрыть...Бабушка опять ухватилась за край снежного одеяла. Леня бро¬
сился ей помочь, а сам думает:«Ухвачусь за снег, а он у меня в руках и растает».Однако нет. Бабушка тянет, и он тянет Натянули одеяло, укрыли
озими. И Аринка помогала, тянула за краешек, укрыла зеленую бо¬94роздку, которая еще виднелась из-под снега. И ладонью примяла,
чтобы снег лежал плотнее.Потом они с бабушкой Марфой обошли все поле из конца в ко¬
нец. Но прогалин больше не было, снег расстилался ровно,
как самое пышное одеяло. А месяц все посыпал и посыпал его сереб¬
ряными огоньками.СТАРЫЙ НЕ УНИМАЕТСЯБабушка Марфа шла по сугробам легко и быстро. Леня и Аринка
бежали вслед за ней и смеялись. Так весело было им бежать
по светлому серебряному полю!Сначала они все удивлялись, что ноги у них такие легкие, совсем
не проваливаются в снег, а скользят по сугробам на невидимых лы¬
жах. Но потом и удивляться этому перестали. Бежали вслед за ба¬
бушкой, немножко шалили. То Леня Аринке ножку подставит —
и Аринка лежит в снегу. То Аринка толкнет Леню — и Леня летит
под горку.А бабушка Марфа все идет да идет. Да прямо к лесу.У самого леса бабушка спросила:—	Не устали?—	Что ты, бабушка, — откликнулись Леня и Аринка в один
голос, — мы совсем не устали!Вдруг за елками взметнулась белая борода, сверкнули из-под
белых бровей ледяные глаза.—	А я еще штуку придумал! — хриплым голосом крикнул Дед
Мороз. — Посмотрю, как вы догадаетесь! Хе-хе-хе!..Захохотал, загукал, как филин, защелкал палицей по елкам и
скрылся в чаще.—	Я уж знаю, что ты всегда какое-нибудь недоброе дело при¬
думаешь! — крикнула ему вслед бабушка Марфа. — Но я не я буду,
если твою штуку не разгадаю!Бабушка вышла на широкую лесную поляну, остановилась, при¬
слушалась.—	Слышите что-нибудь? — спросила она.Леня и Аринка тоже прислушались.—	Я ничего не слышу, — сказал Леня, — кто-то под снегом...
как будто плачет.—	Мы чуть не задохнулись... чуть не задохнулись... • заговорили
они все сразу тоненькими голосами. — Спасибо тебе, бабушка
Марфа! Мы сейчас вылезем.—	И не вылезайте, — сказала бабушка, — тут близко Мороз
ходит. Переночуйте в снегу. Утром, как солнышко взойдет, так и
вылезете. А наста больше не будет, я его весь разбила.95Бу@БаВаШ
книга московских писателен—	Тогда мы поспим немножко... — сонным голосом отозвались
куропатки, — поспим немного...—	Поспите до утра, — сказала бабушка Марфа. — Спите спо¬
койно — я здесь, близко.Куропатки снова юркнули в свои снежные гнездышки и заснули.Аринка схватила бабушку Марфу за рукав:—	Бабушка Марфа, но они же замерзнут! Снег-то ведь
холодный!-— Снег холодный, а Мороз морозный. В снегу озябнут, а на мо¬
розе замерзнут. А чтобы этим куропаткам завтра от Мороза не про¬
пасть, оставим им немного корму!Она достала из своего мешка пригоршни две зерна и рассыпала
по всей поляне.А Леня смотрел на свою бабушку и думал:«И как это она все знает? Вот бы мне так!»ЮРИЙ ВРОНСКИЙРодился я в 1927 году, а три года
спустя сочинил свое первое стихотворе¬
ние. Оно было детское, потому что взрос¬
лого придумать я не сумел.С тех пор я успел обрасти бородой,
но храню верность жанру — пишу дет¬
ские стихи.Издательство «Детская литература»
издало некоторые из них в виде кни¬
жек. Это «Куда девались паруса?», «Бел¬
городские колодцы» и «Злой город». Кро¬
ме того, я переводил много разных сти¬
хов, которые тоже вышли в «Детской ли¬
тературе». Это норвежские книжки —
«Грустный кондитер», «Веселый Новый
год», «Попутный ветерок», югославские —
«Серебряный поезд», «Трубка капитана»
и т. д.
книга московских писателенПЧЕЛА—	Эй, пчела, а пчела,Ты вчера где была?—	На лугу я мед брала.
Извини. Спешу. Дела.—	Эй, пчела, а пчела,Ты сегодня где была?—	На лугу я мед брала.
Извини. Спешу. Дела.—	А какие, эй, пчела,
Завтра ждут тебя дела?—	Завтра я, не тратя слов,
Буду жалить болтунов!ОКУНЬХодит окунь в глубине,В глубине, на самом дне.Я кричу ему из лодки:— Зря таишься, дурачок!Не в твоей ли жадной глотке
Скоро будет червячок?Ходит окунь в глубине,В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым оком
На меня косится окунь.Чтобы лучше он клевал,На червя я поплевал
И тихонечко сижу,Вниз на окуня гляжу
И крючок ему с наживкой
Прямо к носу подвожу.Ходит окунь в глубине,В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым окомiНа червя косится окунь,Ходит окунь, не клюет —На червя и он плюет.ЗЕЛЕНЫЙ СКРИПАЧНа поляне, зноем опаленной,
Спрятался в траве скрипач зеленый.
Он сидит и на зеленой скрипке
Песенку выводит без ошибки:Ярче, солнышко, гори!Тири-тири!Тири-ри!Он не просит денег или славы,
Лишь бы вечно зеленели травы,
Лишь бы вечно продолжалось лето,
Песенку сыграет он за это:Ярче, солнышко, гори!Тири-тири!Тири-ри!7*
АННА ГАРФНе помню своего отца праздным.
Работе он отдавал весь пыл своей
души. В детстве ему не пришлось
учиться и, уже будучи женатым, он
занимался самообразованием. Самоуч¬
кой овладел французским и немецким
языками. В годы, гражданской вой¬
ны. даже керосин был редкостью, и
отец при свете уличного фонаря ре¬
шал задачи из моего учебника
арифметики.Любую работу отец выполнял так,
словно от этого зависело счастье всего
человечества. «Все человечество»!
Меньшими масштабами он и не мыс¬
лил. Позаботиться о средствах сущест¬
вования семьи было для него слишком
мелко, обыденно.— В будущем эти. заботы возьмет
на себя государство.?С этим будущим ' он обращался
так, словно оно уже стоит на пороге и
придет самое позднее завтра. И по¬
томи невзгоды сегодняшние не игнета-
ли его.Мы жили на юге России, и мест¬
ность нашу д() окончательной победы
Красной Армии захватывали то бе¬
лые, то зеленые, банда батьки Мах¬
но, петлюровцы...Отец мой был советским работни¬
ком. И случалось, вдруг ночью он
поднимал семью. Мы. спешно проща¬
лись — то нам следовало немедля ку-
да-то ехать, то сам он вынужден был
нас покинуть.При всем различии вкусов, харак¬
теров наши родители были сходны
в своем стремлении дать детям наи¬
лучшее воспитание.Но каждый понимал «наилучшее»
по-своему.Отец говорил:— Жизнь — это борьба, но бо¬
роться надо не за себя, а за счастье
всех людей. Я не хочу, чтобы мои
дети стали спесивыми зазнайками.
Надо учиться жить на благо людям.
И он учил нас этому как мог, как
умел. Двенадцати лет по настоянию
отца я вела занятия с пожилыми ра¬
ботницами в кружках ликвидации не¬
грамотности, в ликбезе, как говори¬
ли тогда. Позже, подростком, работала
с беспризорными детьми.Мать задалась целью учить нас по
программе учебного заведения, кото¬
рое сама' окончила еще до революции.
Даже в поездах при частых наших
переездах, даже в подвалах, где мы
спасались от гремевшей по городу
пальбы, она заставляла нас, детей,
зубрить иностранные слова и учить
наизусть теоремы из школьного учеб¬
ника геометрии. Если где-либо побли¬
зости от очередного нашего пристани¬
ща обнаруживался рояль, будь это
в клубе, в казармах или в частном до¬
ме, мать, предварительно договорив¬
шись с владельцами инструмента,
принуждала меня и сестру ходить ту¬
да неукоснительно и барабанить гам¬
мы по нескольку часов в день. Врат
по малолетству был от этих упражне¬
ний освобожден.Я любила рисовать, возиться с гли¬
ной. Однажды вылепила портрет ста-Бу®БаВаш
книга московских писателенрухи, нашей знакомой. Это решило
мою судьбу. Мать повела меня
к художнику, местной знаменитости.Художником я не стала, но время
не было упущено. Я научилась сосре¬
доточиваться на поставленной задаче,
работать.Работа! Какой бы она ни, была, да¬
же неудачная, даже направленная по
неверному руслу, она никогда не бы¬
вает напрасной. От нее остается опыт.Но когда ценою упорного труда,
ошибок, разочарований достигнешь
того, к чему стремился, видишь, огля¬
нувшись назад, что то, что считал ши¬
рокой прямой дорогой, всего лишь уз¬
кая извилистая тропа. Дорога прохо¬
дит где-то впереди, до нее далеко.
И то, что казалось вершиной, на самом
деле всего лишь кочка на болоте.
К вершине надо еще идти, рискуя со¬
рваться.«КАМЕНЬ ТЕБЕ ГОВОРИТ...»Из повести
«Бессмертна свежесть волн морских».Памяти друзей-археологов,
павших в боях за город КерчьПочти все мое детство прошло у подножия горы Митридат в го¬
роде Керчи, расположенном на месте древней столицы Боспорского
царства — Пантикапея.Осколки древних кувшинов, глиняных чаш, монеты, позеленев¬
шие от времени, бронзовые кольца были моими первыми игруш¬
ками. Поднимешься, бывало, по каменным ступеням городской лест¬
ницы, выйдешь за пределы 3-й Митридатской улицы, минут пятна¬
дцать ходьбы от центра города — и пожалуйста! Только не ленись
нагибаться да не бойся колючек растущего здесь кустарника —
в полчаса наберешь полную шапку осколков красной — римской, и
черной — греческой посуды. Тут не диво было найти обломок тисне¬
ного мегарского кубка, погнутый остов треножника, носик светильни¬
ка, расписное донышко килика, на котором иногда были процарапа¬
ны угловатые древнегреческие буквы — подпись владельца вещи, а
может быть, имя мастера, который ее создал. Однажды я нашла102черепок, на котором коричневой и желтой краской был написан пля¬
шущий фавн в широкополой шляпе, с ветвью оливы в руке.Подобно тяжело нагруженному судну, корпус которого сидит
глубоко в воде и над морем видны лишь более легкие верхние
постройки, Керчь со своими заводами, фабриками, корпусами стоя¬
щих у причала кораблей это лишь меньшая, верхняя часть города,
древнее основание которого осело глубоко под землю.Каждая насыпь, овраг, каждая пядь здешней земли повествует
о смене царств, о движении народов, о жизни и труде людей, с не¬
запамятных времен обитавших здесь. «Камень тебе говорит, кто
они», — начертано на одном из надгробий.В музее города Керчи, построенном «наподобие Тезеева храма»,
есть уникальные статуи, вазы, монеты, предметы быта и культа.
Но меня даже в детстве сильнее всего привлекали надгробия.
Серый от времени и ставший шероховатым мрамор сохранил нам
имена людей, живших еще до нашей эры. Эти камни из некрополя
древнего Пантикапея лежали на земле, прислоненные друг к другу,
как поленницы дров.Тогдашний директор музея Юлий Юльевич Марти, бывший учи¬
тель древних языков в мужской гимназии, охотно читал и переводил
нам надписи, высеченные на камнях:«Пойян» — мальчик, «киреос» — господин, «гюнайке» — женщи¬
на. Слова слагались в строки, строки в стихи:Фарнак, сын Аристона, прости!Тяжкое горе родителей здесь не станет, о Фарнак,Слез проливать по тебе, доблестный родины страж!Ибо, поверь, не к мертвым ты приобщишься, но будешь
В памяти всех боспорян жизнию вечною жить...Над этими строками стоял воин с тяжелым мечом в под¬
нятой руке. На другой висел большой боспорский щит, за спиной
воина развевался широкий скифский плащ, на голове — остроконеч¬
ный шлем.Рядом с доблестным Фарнаком был захоронен павший в бою Ми-
нидор, сын Аполлония:«Много изрубив супостатов, одетых бронею медных доспехов,
я лежу, сраженный копьем, здесь в земле родной, боспорской»
гласит надпись.Античные авторы оставили нам много легенд о доблестных бос-
порянах, а также об отваге их соседей-скифов.Сражаясь с племенами, кочевавшими в причерноморских степях,
эллины находили среди павших воинов также и женщин, одетых
в броню, с оружием в руках. И быть может, не случайно легендыо	непобедимых воительницах амазонках говорят нам, что страна их103Бу®БаВаШ
книга московских писателенсо столицей Фемискарой находилась у «дальних берегов Эвксинского
понта», то есть у берегов Черного моря.Скифы, населявшие в древности огромные пространства на юге
нашей Родины, были кочевниками, не знавшими письменности.
Простота их обычаев, суровый быт воспевались эллинскими писате¬
лями как идеал, к которому должно стремиться.Некоторые из повестей этой античной скифинианы я хочу повто¬
рить здесь. Пожалуй, рассказы эти прозвучат в моей передаче не
совсем так, как звучали почти две тысячи лет назад, но так, как
запомнились с детства, когда я впервые услышала их, собирая древ¬
ние черепки на горе Митридат.Однажды пережитое всегда с нами, оно возвращается к нам,
видоизменяясь, обогащаясь применительно к нашему опыту, наше¬
му росту.ДАНДАМИН И АМИЗОКДандамин был на охоте, когда сарматы, числом впятеро боль¬
шим, внезапно напали на скифский стан. Они угнали скот, завла¬
дели оружием, увели к себе скифских жен и детей. Побежденных
мужчин сарматы связали и, волоча их за волосы, потащили по зем¬
ле в знак того, что те стали рабами. Прискакав с охоты, Дандамин
увидал друга своего Амизока связанным. Тогда с криком: «Зирин,
зирин!» — что означает «выкуп», Дандамин бросился к сарматам.Те привели его к своему царю.—	Освободи Амизока, — сказал Дандамин, *— а взамен требуй
чего хочешь.—	Я взял все, что ты мог бы дать мне, — отвечал царь, — твою
кибитку, скот, оружие, семью.—	Но самое дорогое при мне, — крикнул Дандамин, — и я от¬
даю это за свободу Амизока!С этими словами он вырвал свои глаза и швырнул их к ногам
сармата. Тот в ужасе отступил.Скифы, воодушевленные поступком Дандамина, разорвали свои
путы и бросились на сарматов. Безоружные, в рукопашном бою они
обратили врагов своих в бегство.—	Скажи мне, мой друг, — произнес Дандамин, ощутив на плече
своем руку Амизока, — как идет сражение?—	Не вижу, — отвечал Амизок, — после того, как ты ослепил
себя, мог ли я остаться зрячим?скилУ скифского царя Ариапифа был сын Скил. Он родился от ма¬
тери борисфенитки. Мать дала ему эллинское воспитание. Услыхав
однажды игру сына на флейте, Ариапиф сказал, что ржание коней
ему милее.104Впоследствии, царствуя над скифами, Скил не любил их. Когда
случалось ему приходить из скифских степей в город борисфенитов,
он оставлял сопровождавших его воинов за городской стеной, а сам,
войдя в городские ворота, приказывал запереть их. И едва это свер¬
шалось, как Скил отстегивал свой скифский пояс с мечом, висящим
на нем, сбрасывал с головы войлочный башлык, скидывал с плеч под¬
битый мехом камзол, стягивал панцирную рубашку, разувал кожа¬
ные, украшенные серебряными нашивками сапоги. Затем он обла¬
чался в льняные одежды борисфенитов, в черную шерстяную тунику.
Пируя с друзьями, Скил вместе с ними смеялся над грубостью ски¬
фов, над рыжими их волосами и лохматыми бородами. После пира
Скил, умастив голову, приносил жертвы эллинским богам.Однажды он возымел желание быть посвященным в таинства
бога виноделов Вакха, столь противные скифам.Узнав про это, некий борисфенит вздумал посмеяться над скиф¬
ской стражей, оставленной за городской стеной. Он выглянул из
окна сторожевой башни и сказал:—	Скифы, следуйте за мной, я покажу вам вашего царя.Скифские начальники поднялись на башню, куда их позвалборисфенит. Из окна был виден весь город, и скифы узрели,
как вышел на площадь, потрясая тимпаном, обнаженный Скил.
За ним следовал хоровод женщин и юношей, увитых виноград¬
ной лозой.Скифские начальники спустились с башни и рассказали о виден¬
ном всему войску.По окончании празднества Скил явился своим в боевом наряде,
верхом на коне.Он приказал воинам немедля выступить в поход против одного
из соседних племен, замысливших набег на Скифию.Все начальники подняли свои отряды и двинулись за Скилом.
В бою Скил разил врагов копьем, метал стрелы, колол кинжалом.
Он вел сражение отважно и осмотрительно, успевая всегда быть
там, где битва кипела жарче.Неожиданно он встретился в бою с борисфенитами, которые бы¬
ли в союзе с врагами скифов. В пылу драки Скил заколол двух своих
друзей и позже, узнав их, сетовал на судьбу, вложившую ему в ру¬
ки меч.Слезы текли по черным от пыли щекам царя, когда он, став во
главе конницы, теснил борисфенитов на копья своей пехоты.Разбив под водительством Скила врагов, скифы взбунтовались
против своего царя и по общему согласию умертвили его.—	Для чего вы поступили так? — спросил пленный борисфенит,
водивший некогда скифов на башню.—	Мы убили его потому, — отвечали скифы, — что он сражался
за то, во что не верил, шел впереди тех, кого презирал, и царствовал
над племенами, обычаи которых ненавидел.105Бу®БаЕаШ
ТИРГАТОsKоНс$ОSИОXооSейЯ»Гекатей, царь синдов, носил эллинское имя; он умел читать и
любил произносить стихи столь почитаемого эллинами поэта Гомера.
Гекатей был честолюбив и надеялся, что ему, подобно героям, по¬
ставят со временем статую в Афинах.Он был женат на сарматке из рода иксаматов — Тиргато, родив¬
шейся в Меотии. Тиргато не умела говорить по-эллински, не хотела,
выходя из дома, надевать длинный гиматий, как это делают жены
эллинов. Но и в сарматской кожаной рубахе с рукавами была она
столь хороша, что Гекатей прощал ей пристрастие к обычаям ее
племени.Низверженный с престола своими синдами, Гекатей был вновь
посажен на царство боспорским тираном, царем Пантикапея Сати¬
ром. За эту услугу тиран приказал Гекатею умертвить Тиргато и
жениться на боспорянке. В жены Гекатей должен был взять дочь
Сатира.—	Это сделает наш союз верным и сильным, — сказал тиран
Боспора царю синдов.Гекатей не отважился лишить прекрасную меотянку жизни и
отослал ее в далекую крепость, приказав содержать там под
стражей.Тиргато не долго оставалась там. Она заколола своего стража
S ; его же мечом. Затем надела шлем, натянула кожаные штаны и1	кольчугу, обулась в сапоги, взяла щит и копье. Никем не узнанная,
О j она скрылась.Услыхав о бегстве Тиргато, цари Гекатей и Сатир, опасаясь,
чтобы она не подняла против них меотян, старались отыскать
ее. Но усилия погони были тщетны. Тиргато шла по необитае¬
мым гористым местам, днем укрывалась в лесах, ночью продол¬
жала путь.Наконец она пришла в Меотию и отыскала среди кочующих пле¬
мен сарматов кибитки рода иксаматов.Она не застала в живых своего отца. Но тот, кто был теперь
главою рода, пленился ее красотой. Вступив в супружество с этим
вождем, Тиргато подняла иксаматов и, соединяясь со многими
народами, жившими в Меотии, двинулась на Боспор. Сперва напала
на Синдику, область Гекатея, потом опустошила царство Сатира.
Оба царя вынуждены были обратиться к меотянке с униженной
просьбой о мире. Та снизошла к их мольбам, но цари не сдержали
своей клятвы.Они решили убить Тиргато и подослали к ней двух своих наем¬
ников. Прикинувшись врагами Гекатея, перебежчики явились в Мео¬
тию под видом мятежников, ищущих защиты.Чтобы убедить Тиргато в истинности того, что те двое будут106говорить ей, царь синдов послал следом за ними своего гонца
с письмом.Гонец застал царицу, когда она беседовала с теми, кто был подо¬
слан ее убить.Над круглым лбом меотянки сияла призма высотой в локоть,
украшенная золотыми фигурами птиц и зверей. С призмы спускалось
на спину покрывало, обшитое золотыми бляшками.Гонец, ослепленный блеском повелительницы, молча стоял
перед нею.Она приказала ему развернуть письмо.Гонец повиновался и прочитал лживые слова:«Царице сарматов, иксаматов и меотов Тиргато царь синдов Ге¬
катей здоровья желает».В письме царь просил Тиргато выдать ему двух мятежников, пе¬
ребежавших к ней из Синдики.Выслушав гонца, Тиргато молвила:—	Мы не предаем тех, кому обещана была защита.Переметчики, испугавшись, что им навеки придется остатьсяв Меотии, решили тут же убить свою покровительницу. Тот, кто был
моложе, бросился на нее с обнаженным мечом, но меч скользнул по
золотым украшениям ее пояса, не причинив ей вреда.Предателей тотчас схватили, хотели пытать, но они пали к ногам
Тиргато и тут же сознались ей во всем, выдав замыслы царей Са¬
тира и Гекатея.Когда они замолчали, Тиргато приказала отпустить их немедля
и проводить самой короткой дорогой обратно в страну синдов.—	В той стране, — сказала она, — предательство считают добле¬
стью. Так пусть среди подданных Гекатея будет двумя предателями
больше.БаВаш
СУСАННА ГЕОРГИЕВСКАЯСусанна Михайловна Георгиев¬
ская родилась в 1916 году в Одессе.Начала работать с пятнадцати
лет и переменила множество про¬
фессий: швейцар в родильном до¬
ме, библиотекарь, актриса, журна¬
листка. Долго работала на заводе
в инструментальном цехе.Окончила Ленцнградский инсти¬
тут иностранных языков.Во время Великой Отечественной
войны С. Георгиевская пошла на
фронт добровольцем. В 1943 году
ей было присвоено звание офицера.
Награждена орденом Отечественной
войны второй степени и медалью
«За отвагу».Первые рассказы С. Георгиев¬
ской появились в 1939 году
в ленинградском журнале «Литера¬
турный современник». Перваякнижка — «Повесть о Галиной
маме» — вышла в 1947 году.Перу С. Георгиевской принадле¬
жат сборники рассказов «Солдат¬
ский нож», «Жемчужный остров»,*Портной особого платья»; повести
«Бабушкино море», «Отрочество»,«Серебряное слово», «Тарасик»,«Молодые», «Светлые города»,«Дважды два четьире» и ряд дру¬
гих.jДВОЕТОЧИЕВ том классе, который был классом моего детства, не топили пе¬
чей. А после занятий мы бродили по городу: искали ученические
тетради.В те давние времена в нашем городе не водилось ни дров, ни
тетрадей. (Год шел двадцать третий, мне минуло десять лет.)Но у нас был красивый бульвар со знаменитой широкой лестни¬
цей. Эту лестницу много раз снимали в кино.В нашем городе между берегом и бульваром, на ступенях поло¬
гой горушки, жил пароход. Как доволокли, дотащили его туда, в та¬
кую высь? Это было старое, видавшее виды судно. Бока его оброс¬
ли ракушками. Казалось, из одних бугров и шероховатостей со¬
стоит его проржавевшее, сузившееся книзу днище.С моря дуло холодными ветрами. По бульвару бродили заблуд¬
шие с осени листья, шелестели протяжно и сухо, черные, как галки,—
так крепко их прокалил мороз. В писчебумажных магазинах, пы¬
таясь согреться, плясали продавцы, одетые в стеганки.—	Тетрадок нету... Какие тебе еще тетрадки?!. Обоев? Бери вот
эти, нашьешь себе тетрадок — хватит хоть до скончания века.В эти памятные холодные дни наш класс занимался знаками
препинания. Учительница была у нас удивительная: она, как лоц¬
ман, проводила нас сквозь точки и запятые.Мы благополучно доплыли до двоеточия.—	Знаете ли, ребята, что означают две точки, двоеточие?Мы молчали. Откуда нам было знать?—	Двоеточие — это распахнутое окно... Например, я раскрыла
окно и увидела... (Что я увидела?.. Посмотрите в окно.)... Я увидела.липу, ольху, акацию.—	Или: к причалу подходят баржи (какие?) — распахнем окно
двоеточия... Пассажирские, грузовые, буксирные и несамоходные.Мы поняли. И принялись энергично распахивать окно двоеточия.Всем ясно, что окна распахиваются только весной, когда тепло.
Нам казалось, что по классу пошли гулять весенние ветры. В окна109'Бу©БаВаШ
книга московских писателенворвались: кирка на Новосельской улице; заржавевший, покрывший¬
ся ракушками пароход; бульвар; самый-самый главный и знамени¬
тый памятник на этом бульваре... В раскрытые окна ворвался запах
акации.Вам, может, этого не понять, но если б вы видели акации нашего
города!.. Так, ничего особенного. Грозди как грозди. Но их запахом,
запахом бело-коричневых вянущих гроздьев бывает напоен весь
город!...Акацией пахнет в каждом дворе, в каждом дворовом закутке
и закоулке всюду шибает в нос ее терпкий и горький запах.Распахнулись окошечки двоеточия: загудели ветры южного моря,
теплые волны забились о теплые берега.Стало теплее.И я полюбила окно двоеточия. И с тех пор в припадке сосредо¬
точенной откровенности все распахиваю и распахиваю этот прекрас¬
ный знак.Иногда я опоминаюсь и спрашиваю себя: «А достойна ли я двое¬
точия?»Нет. Не всегда я бываю его достойна. Но я очень стараюсь. И то
хорошо.ИОСИФ дикСкоро мне по паспорту уже пятьдесят.А на самом деле четырнадцать. Люблю играть
в футбол, гоняю на велосипеде, играю с сыном на щелч¬
ки в шахматы. Хоть я и юн, как видите, но уже давно
думаю о серьезных вещах — о книгах для ребят. «Зо¬
лотая рыбка», «Огненный ручей», «В нашем классе»,
«В дебрях Карабумбы», «Коза на вертолете»... — впро¬
чем, зачем перечислять все книги, рассказывать о том,
что они не раз переиздавались у нас и в разных стра¬
нах. Скажу главное: сажусь за письменный стол, как
за штурвал самолета, и нет для меня большей радости,
чем летать в счастливую страну детства.«ТОШКА»Я заглянул в наш в пустой еще класс и вдруг увидел Димку.
Красный, взъерошенный, он сидел за партой в глубокой задумчиво¬
сти и разглядывал какие-то скомканные бумажки. Заметив меня, он
зло стрельнул своими голубыми глазами и хлопнул ладонью по бу¬
мажкам.— Вот, полюбуйся! — сказал он. — И это в нашем коллективе!
На первом клочке я увидел корявые строчки: «Тошка! Тошка!
Как много в этом слове для пионера завелось!» А на втором было
еще похлеще: «Я люблю Тошку!»У меня в душе что-то екнуло, но я твердым голосом спросил:—	Откуда это?—	Нашел в классе, когда пол подметал, — почти шепотом от¬
ветил Димка. — Ну, что скажешь, а? В нашем отряде любовь!
И в ней замешана твоя Тошка! А почерк узнаешь чей? Леньки Со¬
ловьева!—	Нет, этого не может быть, — сказал я. — Они совершенно раз¬
ные люди.—	Положим, так! — горячо сказал Димка. — Но все равно, раз
такие записки появились, мы должны принимать меры!-— Во, посмотрите на него! — сказал я. — Нашел себе занятие...
Может быть, подумаем о каких-нибудь других делах?—	На что ты намекаешь?—	А на то, что, кроме сбора металлолома, мы ничем не зани¬
маемся. И Тошка тебя правильно на сборе критиковала!—	Ну, знаешь ли, ты мне это брось — своих соседей защи¬
щать! — вскипел Димка. — А может быть, ты сам эти записки на¬
писал?—	Да ты что, свихнулся? — замахал я на Димку руками.—	А раз нет, тогда слушай! В общем, я объявляю тайный розыск
автора. Для начала, я считаю, нам надо устроить лекцию. Поло¬
жим: «Есть ли любовь на Марсе?» Она будет с намеком. Мы будем
говорить про Марс, а сами начнем наблюдать за Землей. Чуть кто
на лекции взвизгнет, значит, у того нервы не выдержали, и, значит,
тот влюблен! А? Как ты смотришь?..Согласитесь, я все-таки не мог пройти мимо этого случая с Тош¬
кой. Кто же все-таки мог состряпать эти записки? Но я предложил
Димке другой ход — без лекций и без взвизгиваний.С первого урока мы с Димкой повели наблюдение за классом.
О, это было любопытное занятие — подмечать в ребятах все то,
на что ты раньше совсем не обращал внимания. У Леньки Соловьева,
оказывается, была бородавка на щеке, а школьные брючки такие
короткие, что над краем ботинок даже голые ноги виднелись.Гришка Цырлин — курносый, со свекловичными щеками — на пе¬
ремене окунал в банку с тушью капиллярную трубочку и писал
какие-то странные этикетки: «Компот —- 5 коп.», «Рыбные фрика¬
дельки — 30 коп.».Федька Соколов с вниманием пересчитывал на парте чистые поч¬
товые открытки. Их была целая пачка — штук двести. Откуда они
взялись?«У Тошки Бабкиной появился маникюр! — написал мне на уроке
Димка. — Хе-хе, явление многозначительное! Будем бдительны!
А у Ленки Крыловой новые туфли!»112«Оболтус! — ответил я ему. — Поменьше смотри на девчонок!»«Внимание! — вскоре написал он мне снова. — Я сейчас видел,
как Тошка что-то передала Соловьеву! Будем хватать его на пере¬
мене!»И действительно, как только кончился урок, Ленька Соловьев
первым выскочил из класса и куда-то помчался по коридору.Мы его еле догнали в толпе мальчишек. Я хотел было Леньку
незаметно припереть к стенке, но Димка не понял меня и свалил
его на пол.—	И куда ты все бегаешь, бегаешь? — спросил он ласково, сев
на него верхом.—	В буфет! — ничего не понимая, ответил Ленька.—	А как настроеньице? — склонился я над ним.—	Прекрасное...—	А что это тебе Тошка на уроке передала?—	Деньги... чтоб я ей пирожок купил с мясом.—	Ага, с мясом... — сказал Димка. — А битки в дверях не хо¬
чешь?—	Нет.—	Значит, тогда скажи, чьи это стихи: «Тошка, Тошка, как много
в этом слове для пионера завелось»?—	А откуда вы их знаете?—вдруг с удивлением спросил Ленька.—	А мы все знаем! Говори, чьи?Но вдруг Димка полетел в одну сторону, я — в другую, а Ленька
Соловьев, как пташка, вспорхнул из-под нас двоих и убежал.Оказалось, что в этот момент мимо нас проходил какой-то деся¬
тиклассник-дружинник и, не поняв, что между нами происходит
товарищеское собеседование, разбросал нас по сторонам.Но мы не огорчились: «тошкливая нить» была уже в наших
руках.Вечером того же дня я готовил уроки, и вдруг в квартиру кто-то
позвонил. Прежде чем открыть дверь, я спросил:—	Кто там?—	Телеграмма! — ответил женский голос.Я открыл дверь и остолбенел: передо мной улыбалась Ленка
Крылова! Она ужасно смутилась, пробормотала: «Я не знала, что
ты здесь живешь!» А потом не глядя протянула телеграмму и быст¬
ро-быстро затопала каблучками вниз по лестнице.Телеграмма была настоящей. От отца с Сакалина. Только как
она попала к Ленке?Но подождите, это еще не все.В воскресенье вечером мама попросила меня сбегать в «Гастро¬
ном» и купить кефир. Однако магазин был уже закрыт, и я напра¬
вился в кафе-молочную. Открываю дверь и чуть в обморок не па-8	Бумбараш113Бу©БаЯа™
книга московских писателейдаю: среди столиков в белом халате ходит моя соседка Тошка Баб¬
кина и собирает на поднос посуду.Я мог бы, конечно, подойти к ней, но, решив, что ей, пожалуй, эта
встреча будет неприятной, незаметно вышел из кафе.Я думал: говорить ли об этом Димке или нет? Еще будет над
ней издеваться. Дескать, все пионеры по домам сидят и уроки учат,
а эта деньги себе подрабатывает! И смотрите, где — в кафе! А мо¬
жет быть, она маме-официантке хочет помочь? Нет, все-таки я не
выдам свою Тошку!Не успел я прийти домой, зазвонил телефон. Это был Димка.
Он не кричал, а просто вопил в телефонную трубку:—	Вовка, давай быстрей на улицу! Здесь такое представление —
прямо ахнешь!Димка звонил из автомата. Мы с ним встретились около кино¬
театра и помчались на проспект. Здесь, на углу возле «Синтетики»,
стоял в стеклянном газетном киоске Ленька и быстро-быстро прода¬
вал только что поступившую вечернюю газету.—	Вот он каков, наш Соловьев! — прошептал Димка, глядя со
стороны. — Как будто его бабушка сама не может справиться.
Не спускай с него глаз, будем следить, куда он пойдет! Мы не по¬
зволим ему эксплуатировать свой детский труд!Распродав газеты, Ленька подсчитал вырученные копейки, а по¬
том, погасив в киоске свет, побежал ■— и куда бы вы думали? —
ко мне в дом.Минутой позже мы с Димкой увидели, как в мое парадное про¬
шмыгнули и Федька Соколов, и Ленка Крылова, и Гришка Цырлин,
и еще другие ребята из нашего класса.Я сразу догадался, что это не случайно. Они — к Тошке Бабки¬
ной, которая живет подо мной.Мы с Димкой поднялись ко мне в квартиру, легли на мой балкон
и свесили с него головы.У Тошки на кухне вовсю гремел магнитофон. Кое-кто из ребят
танцевал. Ленка на газовой плите жарила яичницу. Федька откры¬
вал консервную банку голубцов с мясом.Потом все уселись за стол, чокнулись лимонадом и озорно закри¬
чали: «Да здравствует Тошка!»В обрывках их разговоров чаще других слов мы улавливали та¬
кие: «Ленинград», «Аврора», «Русский музей».Посмотрев друг на друга, мы с Димкой вдруг поняли, что это
дело с непонятной «Тошкой» не такое уж простое. Но нам их надо
обязательно вывести на чистую воду. Иначе как же тогда Димке
жить на свете: его пионеры все вместе внизу, а их председатель от¬
ряда один наверху.Я решил помочь моему другу. Ему для того, чтобы восстановить
свой авторитет, надо было сейчас же совершить какой-нибудь герои¬
ческий поступок.114Я обвязал Димку, как альпиниста, крепкой веревкой, пропустил
ее сквозь балконные прутья и стал потихоньку опускать друга со
второго на первый этаж. Как он там болтался в воздухе, я видеть
не мог. Но вдруг внизу раздался ужасный крик:—	Ой, Димка повесился!—	Я еще не повесился, — пыхтя, ответил Димка. — Только ска¬
жите, что такое «Тошка»!И тут я чуть не выпустил веревку из рук. Наши ребята дружным
хором ему ответили:—- Трудовое общество шестого класса «А»!8*БоБ'Ош
ЮРИЙ ДМИТРИЕВЯ родился в 1926 году.С 1926 по 1956 год я занимался многи¬
ми делами: учился и учил других, мечтал
выть режиссером и даже работал в театре,
готовился стать ученым и даже написал
диссертацию.Но когда я впервые увидал свою фами¬
лию на обложке книжки,, а книжку в ру¬
ках улыбающегося мальчишки, все это кон¬
чилось. Я понял, что яе хочу быть ни ре¬
жиссером, ни ученым, а хочу писать книж¬
ки для ребят.С тех пор я это и делаю. За это время
написал уже больше четырех десятков кни¬
жек — про смелых и отважных людей, про
хороших и веселых ребятишек, про зверей,
и птиц, про цветы и деревья. Про это же
я написал и несколько киносценариев, по
которым сняты фильмы..IБОГАТЫРКА1На улице было светло, ярко сияло солнце, а тут, за плотно при¬
крытыми ставнями, царил полумрак. Лишь тонкие лучики, пробивав¬
шиеся сквозь щели в ставнях, падали яркими полосками на пол, на
тяжелые стулья, на массивный обеденный стол.Неслышно ступая мягкими туфлями, хозяин прошел по комнате.
Всего в нескольких шагах отсюда была мастерская — всего в не¬
скольких шагах, но как далеко казалась она сейчас! Работа властно
звала, сам он рвался к ней, но что-то мешало переступить порог
мастерской, снова взять в руки палитру и кисти.Старый художник тяжело опустился на стул и — в который уж
раз за эти дни! — попытался собраться с мыслями.Как будто ничего и не изменилось. Дом в тихом московском
переулке, построенный буквально собственными руками, удобная
светлая мастерская, о которой он мечтал столько лет, милые сердцу
люди — все было по-прежнему. И все-таки... Все-таки что-то измени¬
лось. Мало того, произошло что-то непоправимое... Ушло куда-то
все, чем он жил почти пятьдесят лет и без чего не может жить!Всю жизнь воспевал он богатырскую силу, удаль, отвагу рус¬
ского народа. Он знал, на что способен народ, и верил: дай
только возможность — горы свернет! И вот русская сила, русская
удаль вырвалась на волю. Взвились красные флаги, загремели вы¬
стрелы, и пал властелин. Размахнулся богатырь — и рухнул трон,
упал разбитый двуглавый орел, и пошла гулять вольница.Солдатам и матросам, рабочим и крестьянам нужны хлеб и
патроны, чтоб стрелять в тех, кто не дает им этот хлеб, пытается
отнять то, что завоевано, выстрадано, полито кровью и слезами.
И совсем не нужны и им картинные галереи, полотна. Так говорили
ему, старому художнику, а для него не было жизни без кистей, без
картин...Кое-кто из знакомых уехал за границу. Звали и его. Приходили
даже незнакомые, назывались друзьями, уговаривали уехать, обе¬
щали за границей богатство, славу. Художник отказывался уезжать.
Тогда его просили продать картины. Предлагали большие деньги.
Художник не хотел продавать картины.Художник не хотел, чтобы его картины висели в иностранном
городе, он не мог уехать, потому что не представлял себе жизни
без Москвы, без зубчатой кремлевской стены и златоглавых соборов,
без кривых московских улиц и зеленых бульваров. Но что же ему
делать? Что делать?...В дверь сильно постучали. Через секунду стук повторился еще117ВуоВ^ш
громче и требовательней. Прошелестели испуганные шаркающие шаги
кого-то из близких. Звякнула щеколда.—	Художник Васнецов здесь живет?2На улице действительно было солнечно, и яркий свет на миг
ослепил художника. Прищурившись, он разглядел коренастую фигу¬
ру в черном пиджаке и грубых потрепанных сапогах. Доброе и уста¬
лое лицо приехавшего за ним человека вдруг показалось художнику
знакомым. Но он тут же понял и разозлился почему-то на себя:
обыкно(венное, ничем не примечательное лицо — тысячу раз видел он
такие лица на московских улицах.Распахнув перед художником калитку, приехавший открыл двер¬
цу большого черного автомобиля с. поднятым верхом. Васнецов опу¬
стился на кожаные подушки сиденья, последний раз взглянул на
виднеющийся из-за забора бревенчатый дом с высокой двускатной
крышей и отвернулся.Автомобиль мчался по улицам, но художник не видел знакомых
домов, магазинов с заколоченными витринами, ярких плакатов, мар¬
ширующих красноармейцев, редких прохожих. Удивительное безраз¬
личие овладело им. Лишь однажды, когда вспомнил о неоконченных
картинах, сердце его болезненно сжалось, и он закрыл глаза. Так,
с закрытыми глазами, он и проехал весь оставшийся путь.Наконец скрипнув тормозами, машина остановилась. Васнецов
почувствовал, как сопровождающий встал, открыл дверцу и соскочил
на землю. Он дважды окликнул художника, прежде чем тот открыл
глаза и медленно поднялся. Но, поднявшись, Васнецов так и остался
стоять, позабыв выйти из машины и удивленно оглядываясь вокруг.
Со всех сторон обступили его до боли близкие и знакомые белока¬
менные кремлевские дворцы и златоглавые кремлевские соборы.3Потом все было как во сне. Они шли по какому-то длинному
коридору, сворачивая то налево, то направо, пока не попали в боль¬
шую комнату с высокими стрельчатыми окнами. В синем дымном
воздухе слышалось громкое гудение множества голосов. Затем отку¬
да-то из-за облаков махорочного дыма появился... Василий Дмит¬
риевич Поленов. Васнецов знал, что Поленов серьезно болен, что он
почти не встает последнее время с постели, к тому же почти без¬
выездно живет в деревне Бехово под Тарусой. Васнецов хотел спро¬
сить его о здоровье, но не успел: подошел Коровин, потом — брат
Аполлинарий Васнецов. Все трое заговорили сразу и так же дружно
замолчали, когда увидели на лице Васнецова недоумение. Аполлина¬
рий удивленно спросил: неужели Виктору Михайловичу ничего не118объяснили? И Васнецов вспомнил: сопровождающий его действи¬
тельно что-то говорил по дороге сюда, но художник не слушал.
Аполлинарий подвинул брату кресло, но сказать ничего не успел:
распахнулась боковая дверь, и в комнату стремительно вошел чело¬
век в пенсне. По комнате пронесся легкий шепот — многие узнали
народного комиссара просвещения Анатолия Васильевича Луначар¬
ского.Луначарский прошел к столу у стены, быстро окинул собравших¬
ся близоруким, но внимательным взглядом и заговорил, сразу при¬
ковав к себе внимание. Он говорил о тяжелом положении на фрон¬
тах, о голоде и разрухе в стране, о твердой уверенности большеви¬
ков в победе. А затем Луначарский стал говорить об искусстве, о ве¬
ликом русском искусстве, которое надо спасти, сохранить для потом¬
ков, как самое дорогое, как святыню. Именно для этого, чтоб
отобрать лучшие памятники старины, архитектурные памятники,
произведения искусств и взять их под свою охрану, Советское пра¬
вительство решило создать специальную комиссию. Нарком расска¬
зал, что, несмотря на чрезвычайно трудное положение, Владимир
Ильич Ленин предложил снять с фронта одну из лучших рот и пе¬
редать ее в распоряжение комиссии. И сам Ильич, несмотря на всю
свою занятость, будет лично, если надо, помогать комиссии, потому
что считает ее работу очень важной. А во главе комиссии Совет¬
ское правительство просит стать художников Васнецовых, Коровина,
Поленова...Луначарокий снял пенсне и, близоруко прищурившись, посмотрел
на Васнецова — старейшего из замечательных русских художников,
присутствовавших здесь. И вслед за наркомом все посмотрели на
него. Виктор Михайлович понял, что от него чего-то ждут, что он
должен что-то сказать. Но мысли путались, в висках стучала кровь,
предательский комок подступал к горлу. Опершись на плечо брата,
он медленно встал, отодвинул кресло и молча поклонился собрав¬
шимся. Потом, с трудом переставляя почему-то вдруг одеревеневшие
ноги, подошел к двери и вынул из кармана платок.Откуда-то издалека до него снова донесся голос Луначарского.
Теперь нарком говорил, что Красная Армия, совершающая величай¬
ший подвиг, разута и раздета — ей необходима форма. От имени
правительства и лично Ленина Луначарский обратился к художни¬
кам: создайте форму для Красной Армии! Но помяните: это народная
армия и армия, совершающая величайший в истории человечества
подвиг!4Васнецов шел по коридору, не видя стен, не замечая поворотов.
Миновав двор, он через Спасские ворота вышел на Красную пло¬
щадь. Вряд ли он сам мог бы ответить, о чем думал в этот предве¬
черний час у древней кремлевской стены. Множество мыслей проно-119Бу®Ба&аш
московских писателенс-илось в голове художника, но он никак не мог осознать, что же
случилось, почему на душе так легко.Искусство будет спасено —• замечательно! Оно нужно этим лю¬
дям — прекрасно! Но все-таки что-то другое переполняло сейчас его
существо. И вдруг все стало на место. Конечно же! То главное, чем
он жил, снова вернулось к нему. А ведь он жил не только искус¬
ством, хотя это казалось ему главным. Нет, главным было — ве¬
ра в народ. Этой верой жил художник. И не обманулся в наро¬
де — в его силе и удали, широте и отваге. А главное — в его
величии.Сзади послышался конский топот. Художник обернулся. Сначала
он увидал только тени трех всадников, медленно двигавшихся по
кремлевской стене. Что-то удивительно знакомое показалось худож¬
нику в этих тенях. Богатыри! Его любимое детище, которое он
создавал много лет и в которое вложил всю свою душу.Богатыри! Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.
Молча застыли они на могучих конях, зорко вглядываясь в даль:
нет ли поблизости врагов, не грозит ли опасность родной земле.
А покажутся враги — задрожит земля от конского топота, сверкнут
мечи, загремят доспехи. И горе тому, кто посягнет на родную
землю!Васнецов посмотрел на всадников. Один был в старой шине¬
ли, другой — в матросском бушлате, третий — в кожаной куртке.
Где-то там, на краю земли русской, бьются их братья-богатыри.
Трещат пулеметы, свистят шашки, рвутся снаряды... Идет вели¬
кий бой...Всадники давно уже проехали, а художник все еще стоял, пора¬
женный. Будто ожила его картина, будто только что увидал он
Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича — славных
сыновей всей земли.5Через несколько дней в Кремль на имя Владимира Ильича
Ленина пришел пакет. В нем были рисунки формы для Красной
Армии и среди них рисунок суконного шлема, очень похожего на
шлемы русских богатырей. Его так и назвали — богатыркой, а по¬
том буденовкой. Старый художник понял, какой должна быть фор¬
ма первой в мире народной армии, совершающей величайший на
земле подвиг.И далекие потомки — бойцы Красной Армии — приняли эстафе¬
ту славных русских богатырей.'АЛЕКСЕЙ ДОРОХОВАлексей Алексеевич Дорохов родился
в 1902 году в Петрограде в семье врача.В 1919—1921 годах заведовал отде¬
лом печати Петроградского губкома ком¬
сомола, был редактором ряда первых
комсомольских журналов и газет. Окон¬
чив в 1924 году Петроградский универ¬
ситет, стал работать сотрудником «Крас¬
ной газеты».Первые произведения Дорохова для
детей печатались еще до войны в журна¬
лах «Костер» и «Пионер».В первых числах июля 1941 года
А. А. Дорохов вступил добровольцем
в армию народного ополчения, затем
был в течение двух лет на Ладожской
ледовой трассе, соединившей блокирован¬
ный врагом Ленинград с Большой зем¬
лей, и закончил войну в составе войск
2-го Прибалтийского фронта.
книга московских писателенПосле демобилизации А. А. Дорохов
посвятил себя целиком детской литерату¬
ре. Его книги для детей вышли уже бо¬
лее чем пятимиллионным тиражом, пере¬
ведены на 23 языка народов СССР, из¬
даны в десяти зарубежных странах. Наи¬
более известны его книги «Сто послуш¬
ных рук» и «Карлики и великаны», по¬
лучившие первые премии на всероссий¬
ских конкурсах детской научно-художест¬
венной литературы, а также «Это стоит
запомнить», «Про то, чего нет», «Серд¬
це на ладони», «Город твоих друзей»,«Серебряный бегун», «Как гайка толкну¬
ла грузовик», «Про тебя самого».Сейчас А. А. Дорохов работает над
книгой воспоминаний о первых годах
комсомола, отрывок из которой мы пе¬
чатаем.ПЕРВЫЕ ДРУЗЬЯ ИЗ-ЗА РУБЕЖА(Из воспоминаний)Начало июля 1920 года. Звонок по телефону:—	Говорят из бюро Коминтерна. Есть у вас кто-нибудь, кто знает
хотя бы немецкий язык? Приезжайте встречать западных товарищей!Из всех работников Петроградского губкома комсомола един¬
ственными, кто с грехом пополам мог кое-как объясняться по-не¬
мецки, были редактор «Юного Пролетария» Николай Татаров и ав¬
тор этих воспоминаний. Быстро собираем группу товарищей для
встречи и едем в Смольный.В бюро Коминтерна шумно. Идет регистрация делегатов, прибы¬
вающих из-за рубежа на II Международный конгресс Коммунистиче¬
ского Интернационала. Бессменный секретарь бюро Эльза Ивановна
Кингиссеп, вдова расстрелянного белогвардейцами вождя эстонских
большевиков, тщетно пытается что-то объяснить худощавому смуг¬
лому индусу, одновременно отвечая на вопросы маленького улыбаю¬
щегося японца. Она подзывает нас к себе:—	Товарищи! Среди прибывших сегодня на конгресс есть пред¬
ставители юношеских организаций. Возьмите их на свое попечение.
Познакомьте с работой союза, покажите город.Наши взволнованы. Подумать только — впервые встретиться
с зарубежными товарищами по борьбе, увидеть тех, кто ведет рево¬
люционную работу в капиталистических странах!А вот и они. Как не похожи они на наших ребят в привычных
косоворотках, кожаных куртках, матросских форменках. И какие все
разные!122Кто-то из наших пытается чинно произнести приветственную речь,
но тотчас сбивается с тона. Да и что тут говорить. Все понятно и так.
Протянутые руки сплетаются в дружеские объятия, и веселой гурь¬
бой, объясняясь жестами и мимикой, мы спускаемся по широкой мра¬
морной лестнице Смольного вниз.По дороге все же кое-как знакомимся. Юноша в круглых очках
оказывается известным немецким поэтом-революционером Максом
Бартелем. Крепкий, коренастый молодой человек со значком КИМа
в петличке — наш давний друг Вулли Мюнценберг, секретарь КИМа,
один из руководителей мирового юношеского движения. Белокурый
скандинав, сдержанный и молчаливый, — Яльмар Викстен, секре¬
тарь Союза революционной молодежи Швеции.Здоровые, рослые швейцарцы Бамматер, Мамми и Герцог, громко
хохоча, потешаются над сухощавым итальянцем Полано, видя,
как он зябко ежится на утреннем петроградском ветерке с моря.
Исландец Бьярнассон и его молчаливый путник, трудную фамилию
которого нам так и не удается разобрать, идут под руку с малень¬
ким изящным корейцем и венгерской коммунисткой Лекай. Нор¬
вежец Линдерут с явным трудом переводит мои ответы молодой
англичанке, учительнице воскресной рабочей школы в Уэлсе, и
французскому делегату.Смуглый, черноволосый, совсем не похожий на немца, экспансив¬
ный и подвижной, как ртуть, редактор немецкого молодежного жур¬
нала «Юнге Гарде» («Молодая гвардия») Карл Лейнгард, добродуш¬
но улыбаясь, рассказывает о своем путешествии:—	Вот уж никогда не предполагал, что мне придется сыграть
роль... пианино. Смеетесь? Нет, серьезно! Никак не удавалось найти
способ незаметно перебраться через границу. Спасибо, наши мат¬
росы выручили. Предложили на сутки поселиться в ящике от пиани¬
но. Пришлось рискнуть. Погрузили меня в моей деревянной квар¬
тире на пароход, и вот так, в ящике, я благополучно миновал все
полицейские кордоны и таможенные досмотры. Ну и духотища, до¬
ложу я вам, в товарном трюме! Думал, живым не доеду, задохнусь.
Еще спасибо грузчикам: им шепнули, что за музыкальный инстру¬
мент в моем ящике, и они носили и ставили меня осторожно, как
фарфор. Ни одного синяка не заработал...На другой день группа молодежных делегатов пополнилась пред¬
ставителями юношеских организаций Бельгии, Дании, Болгарии,
Грузии (тогда она еще возглавлялась буржуазным правительством
меньшевиков). Используя дни, оставшиеся до открытия конгресса
Коминтерна, зарубежные товарищи знакомились с жизнью и рабо¬
той питерских комсомольцев, бывали в наших районных клубах, на
фабриках и заводах. Они забрасывали нас тысячами вопросов, часто
интересуясь тем, что нам и в голову не приходило. А мы, в свою
очередь, организовали с их участием в бывшем Таврическом дворце123БНБаНаШ
книга московских писателенграндиозный интернациональный митинг молодежи. И конечно, за¬
ставили каждого нависать статью для «Юного Пролетария».Так прошло несколько недель. Закончился конгресс Коминтер¬
на, в Москве прошло совещание юношеских делегатов. Пора подумы¬
вать и о возвращении домой. А для многих это далеко не просто.Однако компания редеет с каждым днем. Осталось самое труд¬
ное. Надо как-то переправить в Германию Вилли Мюнценберга,
выбранного председателем Коммунистического Интернационала
Молодежи.Вилли сразу же идет на нелегальную работу. О его приезде
никто, кроме товарищей, не должен знать. А флегматичная физио¬
номия Мюнценберга хорошо известна политической полиции всех
европейских стран.Но способ все же найден. Он остроумен и надежен.После первой мировой войны на территории Советской России
и Германии осталось немало военнопленных. Стороны уже догово¬
рились об их обмене, и на днях от нас отправляется в Германию
очередная партия бывших немецких солдат в обмен на наших, то¬
мившихся в немецком плену.Не представило большого труда найти двух хороших парней из
немецких военнопленных, ставших у нас убежденными коммуниста¬
ми. Они, конечно, согласились остаться в России еще на пару меся¬
цев, а если понадобится, то и на несколько лет. Свои номера в спи¬
сках, свои имена и фамилии, благо в списках нет фотографий, они
охотно уступают Вилли Мюнценбергу и Карлу Лейнгарду, хотя
прекрасно понимают, как всплакнут их матери, сестры и невесты,
с трепетом ждущие на вокзалах прихода очередного эшелона с плен¬
ными.—	Вы уж им объясните все!..Ночь. Я сижу в редакции «Юного Пролетария», готовлю материал
к очередному номеру. Телефонный звонок из Москвы, голос члена
Центрального Комитета комсомола Лазаря Шацкина, занимающе¬
гося международными связями.—	Завтра утром явишься к Кингиссеп за срочным поручением.А на следующий день, рано утром, мы втроем — Мюнценберг,Лейнгард и я — выходим из гостиницы. У каждого в руках пустой
чемоданчик, а в кармане командировка в пограничный с буржуазной
Эстонией город Ямбург под каким-то туманным предлогом.В поезде идет самый «нейтральный» разговор. Мы рассматриваем
унылые окрестности через запыленные окна вагона, болтаем о вся¬
ких пустяках.А вот и Ямбург. Здесь оживленно и шумно. Через несколько часов
начнется процедура обмена военнопленных. Немецкая и русская
комиссии будут по спискам их принимать и передавать.Эшелоны с той и другой сторон прибыли еще вчера. Немцы
в своих грязно-голубых шинелях и приплюснутых бескозырках, не¬124терпеливо переминаясь с ноги на ногу, перебрасываясь шутками или
деланно спокойные, ждут начала процедуры здесь. Русские пленные
где-то там, по другую сторону эстонской границы.Мы трое с самым незаинтересованным и скучающим видом бро¬
дим по улицам Ямбурга, постепенно уклоняясь в сторону леса.
В ожидании якобы заказанной подводы мы просто «гуляем».Наконец до условленного заранее места остается несколько ша¬
гов. Последнее крепкое рукопожатие, и я неторопливо возвращаюсь
на станцию.Несколько минут тянутся без конца. Затем я издали вижу двух
мешковатых военнопленных в голубых шинелях, но с очень знако¬
мыми лицами, которые скорее угадываешь, нежели узнаешь за под¬
нятыми воротниками и надвинутыми на лоб фуражками. Вот они
смешиваются с ожидающей обмена толпой. Их тотчас окружает
плотная кучка. Это «свои».Дело сделано. Я еду обратно.Через несколько недель очередной курьер из Берлина передает
мне смятый клочок папиросной бумаги.«Все в порядке. Вилли».Б'©БаОаШ
ВИКТОР ДРАГУНСКИЙВиктор Драгунский, как известно, очень любит малень¬
ких детей и терпеть не может подхалимов и скупердяев.Он написал более ста рассказов, две повести и пять ки¬
носценариев.Он был актером, клоуном и газетчиком.Был он также токарем, шорником и лодочником.Он руководил театром.Он любит играть в казаки-разбойники и все еще верит
в свою звезду.Как видите, это просто мальчуган.Он родился в 1913 году.ПРИКЛЮЧЕНИЕПрошлую субботу и воскресенье я был в гостях у Димки. Это та¬
кой симпатяга, сын моего дяди Миши и тети Гали. Они живут
в Ленинграде. Если у меня будет время, я еще расскажу, как мы
с Димкой гуляли и что видели в этом прекрасном городе. Это очень
интересная и веселая история.А сейчас будет простая история, как я должен был прилететь
к маме в Москву. Это тоже занятно, потому что было приключение.В общем-то, я на самолете летал, а один, самостоятельно, ни разу!
Меня должен был посадить на самолет дядя Миша. Я благополучно
прилечу, а в Москве, в аэропорту, меня должны будут встретить папа
и мама. Вот как интересно и просто было у нас все задумано.А к вечеру, когда мы с дядей Мишей приехали в Ленинградский
аэропорт, оказалось, что где-то произошла какая-то задержка
с транспортом, и из-за этого много людей, не попавших на москов¬
ские рейсы, скопилось в аэропорту, и высокий складный дядька
толково разъяснил нам всем, что дело обстоит так: нас много, а са¬
молет один, и поэтому тот, кто сумеет попасть в этот самолет, тот
и полетит в Москву. И я дал клятву попасть именно в этот самолет:
ведь меня папа будет обязательно встречать в Москве.И дядя Миша, услышав эти приятные новости, сказал мне:—	Как только сядешь в самолет, помаши мне рукой, тогда я тот¬
час побегу к телефону, позвоню твоему папе, что ты, мол, вылетел,
он проснется, оденется и поедет в аэропорт тебя встречать. Понял?Я сказал:—	Все понял!А сам подумал про дядю Мишу:«Вот какой добрый и вежливый. Другой бы довез и наплевал,
а этот еще и позвонит моим родным. И вот я буду как эстафета.
Он позвонит, а папа приедет встречать, и я без них, один, только
часок в самолете посижу, да и там, в самолете, тоже все свои.
Ничего, не страшно!» Я опять сказал вслух:—	Вы не сердитесь, что со мною одни беспокойства, я скоро на¬
учусь один летать, самостоятельно, и не буду вас столько утруж¬
дать...Дядя Миша сказал:—	Что вы, милостивый государь! Я очень рад! А Димка как рад
был тебя повидать! А тетя Галя! Ну, держи! — Он протянул мне
билет и замолчал. И я тоже замолчал.И тут неожиданно началась посадка на наш самолет. Это было
столпотворение. Все кинулись к самолету, а впереди всех бежал я,
за мной все остальные.Я добежал до лестнички, там наверху стояли две миловидные де¬
вушки. Просто красавицы. Я бегом взбежал к ним и протянул
билет. Они меня спросили:—	Ты один?Я им все рассказал и прошел в самолет... Я уселся у окна и стал
глядеть на толпу провожающих. Дядя Миша был неподалеку, тут я
стал ему махать и улыбаться. Он эту улыбку поймал, сделал мне под
козырек и тотчас повернулся и зашагал к телефону, чтобы позвонить
моему папе. Я перевел дух и стал оглядываться. Народу было много,
и все торопились скорее сесть и улететь. Время уже было позднее.
Наконец все устроились, разложили свои вещи, и я услышал, что
запустили мотор. Он долго гудел и рычал. Мне даже надоело.127BeJjaQalll
московских писателениXXкЯ откинулся на сиденье и тихонько закрыл глаза, чтобы подре¬
мать. Потом я услышал, как самолет двинулся, и я широко открыл
рот, чтобы уши не болели. Потом ко мне подошла стюардесса, я
открыл глаза, у нее на подносе было сто или тысяча маленьких кис¬
ловатых да и мятных тоже конфет. Моя соседка взяла одну, потс'м
взяла вторую, а я взял сразу пяток и еще штучки три-четыре или
пять. Все-таки конфеты вкусные, угощу ребят из класса. Они возьмут
с охотой, потому что эти конфеты воздушные, из самолета. Тут уж
не захочешь, а возьмешь. Стюардесса смотрела на эти мои конфет¬
ные операции, стояла и улыбалась: мол, берите, сколько вашей душе
угодно, нам не жалко! Я стал сосать и вдруг почувствовал, что само¬
лет пошел на снижение, я припал к окну.Моя соседка сказала:—	Смотри, как быстро прилетели!Но тут я заметил, что впереди под нами появилось множество
ошей. Я сказал соседке:—	Вот поглядите, Москва!Она стала смотреть и вдруг запела басом:Москва моя, красавица...Но тут из-за занавески опять вышла стюардесса, та самая, кото¬
рая разносила конфеты. Я обрадовался, что сейчас она будет раз¬
давать еще. Но она сказала:—	Товарищи пассажиры, ввиду плохой погоды московский аэро¬
порт закрыт. Мы прилетели обратно в Ленинград. Следующий рейс
будет в семь часов утра. На ночь устраивайтесь по мере возмож¬
ности.Тут моя соседка перестала петь. Все вокруг сердито зашумели.Люди сходили с лестницы и шли себе спокойненько домой, чтобы
утром прийти обратно. Я не мог идти спокойненько домой. Я не по¬
мнил, где живет дядя Миша. Я не знал, как к нему проехать. При¬
шлась мне придерживаться компании тех, кому негде ночевать. Их
тоже было много, и они все пошли в ресторан ужинать. И я пошел
за ними. Все сели за столик. Я тоже сел Занял место. Тут недалеко
стоял телефон-автомат междугородный. Я позвонил в Москву.
Кто бы, вы думали, снял трубку? Моя собственная мама. Она ска¬
зала:—	Алло!Я сказал:—	Алло!Она сказала:—	Плохо слышно. Кого вам нужно?Я сказал:—	Анастасию Васильевну.Она сказала:—	Плохо слышно! Марию Петровну?128Я сказал:—	Тебя! Тебя! Мама, это ты?Она сказала:—	Плохо слышно. Я только и слышу: «Бя, бя, бя». Говорите раз¬
дельно по буквам.Я сказал:—	ЭМ — А, ЭМ — А, МАМА, это я.Она сказала:—	Дениска, это ты?Я сказал:—	ЭМ — А, ЭМ — А, я вылечу завтра в семь часов утра. Наш
московский аэродром закрыт, так что все благополучно. Пусть ПЕ —
А, ПЕ — А ВЭ — ЭС — ТРЕ — ТИТ ЭМ — Е — НЯ — МЕНЯ!Она сказала:—	ХЭ —А—РЭ —А—ШЭ —О!Я сказал:—	Ну, будь ЭЗ— ДЭ ~ О — РО — ВЭ — А!Она сказала:—	ЖЭ — ДЭ — У! Папа выйдет встречать ровно в семь!Я положил трубку, и у меня сразу стало легко на сердце. И я
ушел ужинать. Я попросил принести себе котлеты с макаронами
и стакан чаю. Пока я ел котлеты, я подумал, увидев, какие здесь
широкие, удобные стулья: «Э-э, да здесь прекрасно можно будет
поспать на этих стульях».Но покуда я ел, случилось чудо: ровно через полминуты я уви¬
дел, что все стулья, совершенно все, заняты. И подумал: «Ничего, не
фо:н-барон, высплюсь и на полу! Вон сколько места!»Просто чудеса в решете! Через полсекунды смотрю — весь пол
занят: пассажиры, авоськи, чемоданы, мешки, даже дети, просто
ступить некуда. Вот тут я даже обозлился! Потом я пошел, осторож¬
но ступая меж сидящих, лежащих и полулежащих людей. Просто
пошел погулять по аэровокзалу. Гулять среди спящего царства было
неловко. Я посмотрел на часы. Уже половина двенадцатого. И вдруг
я дошел еще до одной двери, на которой было написано: «Между¬
городный телефон!» И меня сразу осенило! Вот где можно прекрас¬
но поспать. Я тихонько открыл обитую войлоком дверь. Стоп! При¬
шлось сразу отпрыгнуть; там уже устроились двое. Дядек. Офице¬
ров. Они смотрели на меня, а я на них.Потом я сказал:—	Вы кто такие?Тогда один из них, усатый, сказал:—	Мы подкидыши!Мне стало их жалко, и я спросил по глупости:—	А где же ваши родители?Усатый скорчил жалобную рожу и как будто заплакал:—	Пожалуйста, прошу вас, найдите мне мою папу!9	Бумбараш129By<s>BaQaiu
московских писателенобXЯXА второй, который был помоложе, захохотал, как тигр. И тогда
я понял, что этот усатый шутит, потому что он тоже засмеялся, а за
ним засмеялся уже и я. И мы хохотали теперь уже втроем. И они
поманили меня к себе и потеснились. Мне было тепло, но тесно и
неудобно, потому что все время звонил телефон и ярко горела лам¬
почка.Тогда мы написали на газете крупными буквами: «АВТОМАТ
НЕ РАБОТАЕТ», — и молодой вывернул лампочку. Звонки затихли,
света нет. Через минуту мои взрослые друзья задали такого хра¬
пака, что просто чудо. Похоже было, будто они пиляг огромные
бревна огромными пилами. Спать было невозможно. А я лежал и
все время думал о своем приключении. Получалось очень смешно,
и я все время улыбался в темноте. Вдруг раздался громкий, совер¬
шенно незаспанный голос:—	Вниманию пассажиров, летящих рейсом Ленинград — Москва!
Самолет ТУ-104, номер 52—48, летящий вне расписания, вылетает
через пятнадцать минут, в четыре часа пятьдесят пять минут. По¬
садка пассажиров по предъявлению билетов с выхода номер два!Я мгновенно вскочил, как встрепанный, и принялся будить моих
соседей. Я говорил им тихо, но отчетливо:—	Тревога! Тревога! Подъем, как говорят!Они сейчас же вскочили, и усатый нащупал и ввернул лампочку.
Я объяснил им, в чем дело. Усатый военный тут же сказал:—	Молодцом, парень! Я с тобой теперь в любую разведку пойду.
Не бросил, значит, своих подкидышей?Я сказал:—	Что вы, как можно!Мы побежали к выходу номер два и погрузились в самолет. Кра¬
сивых девушек—стюардесс уже не было, но нам было все равно.
И когда мы поднялись в воздух, военный, который был помоложе,
вдруг громко расхохотался.•— Ты что? — опросил его усатый.—	«Автомат не работает», — ответил тот. — Ха-ха-ха! «Автомат
не работает»!..—	Надпись забыли снять, — ответил усатый.Минут через сорок примерно мы благополучно сели в Москве,
и когда вышли, то оказалось, нас совершенно никто не встречает.
Я поискал своего папу. Его не было... Не было нигде. Я не знал, как
мне добраться до дому. Мне было просто тоскливо. Хоть плачь. И я,
наверное, поплакал бы, но ко мне вдруг подошли мои ночные друзья,
усатый и который помоложе. Усатый сказал:—	Что, не встретил папа?Я сказал:—	Не встретил.Молодой спросил:—	А ты на когда с ним договорился?130Я сказал:—	Я велел ему приехать к самолету, который вылетает в семь
Молодой сказал:—	Все ясно! Тут недоразумение. Ведь вылетели-то мы в пять!
Усатый вмешался в нашу беседу:—	Встретятся, никуда не денутся! А ты на «козлике» ездил
когда-нибудь?Я сказал:—	Первый раз слышу! Что это еще за «козлик»?Он ответил:—	Сейчас увидишь. — И они d молодым замахали руками.К подъезду аэропорта подъехал маленький кургузый автомо¬
биль, заляпанный и грязный. У солдата-шофера было веселое лицо.
Мои знакомые военные сели в машину. Когда они там уселись, у ме¬
ня началась тоска. Я стоял и не знал, что делать. Была тоска.
Я стоял, и все. Усатый высунулся в окошко и сказал:—	А где ты живешь?Я ответил. Он сказал:—	Алиев! Долг платежом красен?Тот откликнулся из машины:—	Точно!—	Садись, Дениска, рядом с шофером. Будешь знать, что такое
солдатская выручка. Привезем Красное солнышко к самому Ново¬
му году.Шофер дружелюбно улыбался. По-моему, он был похож на дя¬
дю Мишу.—	Садись, садись. Прокачу с ветерком! — сказал он с хрипотцой.
Я сейчас же уселся с ним рядом. Весело было у меня на душе.Вот что значит военные! С ними не пропадешь. Я громко сказал:—	Каретный ряд!Шофер включил газ. Мы понеслись.Я крикнул:—	Ура!9*Бу©БаВаш
Родился я в 1909 году в городе Полтаве, на берегу
реки Ворсклы. Отец был служащим, мать — домохо¬
зяйка.К литературному труду меня приобщил журналист
и писатель Филипп Капелъгородский, которого в горо¬
де называли «совесть Полтавы».Он ввел меня в редакцию, когда мне не было еще
семнадцати лет, подсказывал темы статей, бережно пра¬
вил мои заметки, учил «уважать факты». Через несколь¬
ко лет, когда я уже работал в «Правде», Ф. Капелъго¬
родский продолжал жить моими радостями и пережи¬
вать мои горести.В центральном органе нашей партии я проработал
без малого пятнадцать лет: был корреспондентом
«Правды» на Украине, на Урале, в Центрально-Черно¬
земном крае. В годы Отечественной войны был военным
корреспондентом на Северном флоте, на Карельском,
Донском и Юго-Западном фронтах. За работу в печати
награжден двумя орденами и семью медалями.«Ради строчки в газете» я прошел пешком тысячи
и тысячи километров, летал на ночном бомбардировщи¬
ке в полярную ночь, участвовал в штурмовых суббот¬
никах, спускался на подводной лодке на морское дно.
Хотелось больше увидеть, больше узнать...Годы сотрудничества в «Правде» были как бы моим
подготовительным классом для перехода в литературу.
Первая книжка — «Надежда Кошик» была выпущена
в издательстве «Молодая гвардия». Вторая — «Призва-ААЕКСАНДР ДУНАЕВСКИЙние» вышла в том же издательстве и переведена на вен¬
герский, румынский, болгарский и другие языки. Че¬
рез каждые два-три года рождалась новая очерковая
книга. После «Призвания» появились на свет «Ливен-
ский клад», «Жизнь возьмет свое», «Девушка с золотой
медалью», «С кинопередвижкой по селам». Это были
книги о людях колхозной деревни, о тех, чья жизнь
может служить живым примером для наших детей и
юношества.Больше половины своей жизни я провел в пути: по-
оывал во многих краях и областях страны, в глубин¬
ных русских селениях, в так называемых медвежьих
уголках.Жанр литературного поиска — это мой жанр. Те¬
ма — люди высокого интернационального долга — моя
тема, главная и любимая.Цомню, как мы в детстве отказывали себе в ла¬
комствах и добровольно отдавали свои пятаки в пользу
польских, венгерских, чешских революционеров, томя¬
щихся в тюрьмах; как ходили с кружками по городу и
по копейкам собирали деньги для семей бастующих
английских докеров.В послевоенное время утвердился и полюбился чита¬
телю, и особенно юному, жанр литературного поиска.
В этом ключе написаны и мои книги «Олеко Дун¬
дич», «Иду за Гашеком», «По следам Гая», «Подлинная
история Кароя Лигети».Каждый день почтальон приносит мне пачку писем,
открыток, на которых стоят почтовые штемпели совет¬
ских и зарубежных городов. Там живут мои читатели,
там действуют пионерские дружины и отряды, носящие
имя легендарного Гая. Юные гаевцы помогают восста¬
навливать неизвестные страницы жизни героя моей
книги.Читательская заинтересованность — самая большая
награда писателю.МОСКВИЧ ИЗ БУДАПЕШТАМного лет отыскивая по русским городам и весям следы венгер¬
ского революционного поэта Кароя Лигети, я собирал все, что
связано с ним: искал его поэтическое завещание, написанное в кол¬
чаковской тюрьме накануне казни и обращенное к красным мадья¬
рам, неизвестные статьи и заметки, напечатанные в газете «Форра-
далом» — «Революция», выходившей в Омске на венгерском язык%
редактором которой был Карой.В одном из пятнадцати уцелевших ее номеров я увидел письмо
Иштвана Оберника. Начиналось оно не с обычного обращения к ре¬
дактору, а со слов «дорогая мама».Многие месяцы Иштван лелеял надежду увидеть ее. Он простился
с матерью в Будапеште в августе четырнадцатого года, когда нача-133Б®БаОаШ
зКфлась первая мировая война, когда Австро-Венгрия выступила против
России на стороне Германии. Иштван быстро отвоевался: тяжело
раненного его подобрали русские санитары. Сначала Оберник попал
в лазарет, потом в благовещенский лагерь для военнопленных.Там за колючей проволокой он считал не только дни, но и часы,
и минуты, когда обнимет старушку мать, когда увидит голубой
Дунай. В письме же, опубликованном в газете, звучали совссм другие
нотки. Иштван объяснял матери, что он уже не военнопленный,
что его никто не задерживает в России и почему он добровольно
записался в Красную Армию и снова взял в руки оружие.«Я не выпущу его из своих рук, мама, пока не дождусь того
счастливого времени, когда с этим оружием поспешу на помощь
венгерской революции. Ты можешь гордиться своим сыном, мама:
он сражается за свободу далеко на Востоке.Передай, мама, брату, сестре и друзьям: пусть лучше погибнет
весь род Оберников до последнего человека, чем мы будем готовить
из Оберников покорных рабов.Дорогая мама! Я желаю вам всем сил и здоровья. Поцелуй за
О меня младшего брата Калмана, сестру Гизелу и ее семью. Тебя го¬
рячо целует твой сын Иштван Оберник, революционер!»К этому письму Карой Лигети написал короткое примечание:«Что можно еще добавить к этим сверкающим чистотой мыслям?
Да, так думают те, кто берется за оружие, чтобы кровью своего
сердца защитить ту часть земного шара, которая именуется Совет¬
ской Россией... Новая история человечества будет историей Обер¬
ников»,—	Оберник? Постойте, постойте, •— заметил инженер Гайду, пе¬
реводивший для меня материалы из омского еженедельника. —
Оберник? Не мой ли это знакомый. Зовут его Стефан, он же Ишт-О |ван, так же как русские называют Шуру Сашей. А что, если в самом
деле он? Через столько лет! — Гайду встал из-за стола, прошелся
по комнате. — Оберник живет неподалеку, в Верхнем Михайловском
переулке...—	Съездим к нему, — предложил я. Несмотря на поздний час,
Ен I мне хотелось поскорей узнать, тот ли это Оберник.Гайду обуревали те же мы^ли, и мы отправились к Стефану
Д j Людвиговичу.В Москве пять Михайловских переулков и все Верхние. В пятом
по счету мы нашли восьмидесятилетнего Оберника. После взаимных
приветствий задаю вопрос, который привел нас к нему, — посылал ли
Оберник когда-нибудь письмо в омскую венгерскую газету.—	В газету?.. Нет, не посылал.—	Вспомните, это было в восемнадцатом году. Вы обращались
через газету к своей матери.—	Нет, такого не помню.—	А вашу сестру зовут Гизелой?О134—	Да.—	А младшего брата — Калманом?—	Да. Откуда вам это известно?—	Из вашего же письма. Читайте, — и я протянул Обернику
тринадцатый номер «Форрадалома».Стефан Людвигович торопливо надел очки и, пробежав первые
строчки, воскликнул:—	Мое письмо!Когда узнаешь, что нужный тебе свидетель, знавший Кароя Ли¬
гети, прошедший через огонь нескольких войн, жив и здоров, —
это всегда большая радость. Радость открытия, радость узнавания
еще одной человеческой судьбы. Для Оберника она сложилась не¬
легко. Из его же письма было видно, что он побывал не только
в лазарете, в лагере для военнопленных, но еще и в Петропавлов¬
ской крепости.—	Не пишите, что в Петропавловку я попал за свои революцион¬
ные взгляды. Тогда, в начале семнадцатого года, я был далек от
политики, от всего происходившего в России. В то время одна мысль
владела мной — как поскорей вернуться в Будапешт.Однако война продолжалась. По благовещенскому лагерю объя¬
вили: «Срочно требуются мастера, умеющие делать искусственные
конечности». Протезная мастерская по производству рук и ног поме¬
щалась в другом конце страны — в Петрограде, в мрачном петро¬
павловском каземате.Правда, я никогда не занимался этим делом, — продолжал Сте¬
фан Людвигович, — но Петроград был ближе к Будапешту, чем
Благовещенск, а мне ох как хотелось домой...—	А дальше что с вами было? — перебил Гайду.—	Из крепости я бежал в Гельсингфорс, теперь это Хельсинки.
Где-то на середине пути меня остановили трое русских солдат:
«Стой! Куда идешь?» Я объяснил. Один из них, бородатый, видать,
старший, усмехнулся, хлопнул меня по плечу: «Не задерживайте его,
ребята, пусть идет. Его, должно быть, мама, такая же, как твоя и
моя, дожидается». Отпустили они меня, но до Гельсингфорса я не
дошел. Схватили меня жандармы и погнали обратно. Потом меня
бросили на строительство Мурманской дороги. И оттуда я бежал.И опять задержали и опять погнали на Восток, только не в Благо¬
вещенск, а в Омск. Там был самый крупный в Сибири лагерь, и там
я познакомился с Лигети.Это была уже не та Сибирь, которую знал Оберник. В ноябре
семнадцатого года Советское правительство отменило для военно¬
пленных тюремно-лагерный режим. Ураган революции разорвал
колючую проволоку, окружавшую бараки, разрушил стены и пере¬
городки, разделявшие пролетариев одной национальности от другой,
и многие вчерашние враги по фронту увидели совсем другую, неве¬
домую Россию. Им предоставлялось право свободного выбора.135;БаБВш
книга московских писателен«Хочешь остаться в Омске? — говорили большевики. — Оставай¬
ся. Для нас все трудовые люди братья — на каком бы языке
они ни говорили. Не хочешь оставаться — возвращайся на свою ро¬
дину».Из бараков неслись возгласы на разных языках. «Домой, домой,
домой!» — кричали одни. «Остаемся в России, русская революция —
наша революция!» — кричали другие и тут же провозглашали ло¬
зунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».Оберник был среди тех, кто решил соединиться, помочь таким
же, как он, русским пролетариям отстоять первые завоевания рево¬
люции.Омский лагерь раскололся на несколько лагерей: на друзей и
недругов Советской власти и на тех, кто держался в стороне,
кто решил не вмешиваться в «чужие» дела. Им, как помнит
Оберник, Карой посвятил свое стихотворение, назвав его «К ма¬
ловерам»:Я знаю, трудно вам вперед идти.И вы уж знайте: нет назад пути.Вам дорого свое существование,Но лучше смертный бой, чем прозябание,Но лучше жизнь за новый мир отдать,Чем к старому вернуться нам опять.О маловеры, слуг покорных племя,Зажечь огнем сердца настало время.Так зажигайте ж их от моего,Сбивая цепи с сердца своего.И люди зажигались, шли за Лигети, которого многие называли
человек-факел. Сотни и сотни уроженце® Венгрии, Чехословакии,
Германии вступали в Красную Армию, уходили на фронты граждан¬
ской войны, повторяя вслед за поэтом, что «лучше жизнь за новый
мир отдать, чем к старому вернуться нам опять».С первым омским интернациональным отрядом ушел на Восток
и Стефан Оберник. В пути от Омска до Иркутска отряд, сформиро¬
ванный Лигети, увеличивался с каждым днем.—	Приток добровольцев был настолько велик, что это чуть не
обернулось против нас и не закончилось ликвидацией отряда, —
подчеркнул Оберник.—	Это произошло в схватке с белогвардейцами?—	-Нет, — улыбнулся Стефан Людвигович, — не с ними. Ликви¬
дации отряда, или, точнее, расформирования его, решительно тре¬
бовал датский консул в Иркутске.Ссылаясь на мирный договор, заключенный Советской Россией
с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией, по кото¬
рому подданным этих стран строго-настрого запрещалось воевать136на стороне Советов, датский консул в Иркутске потребовал распу¬
стить омский отряд. В случае несогласия грозил сообщить в Берлин,Вену, Будапешт, и тогда иркутским властям не избежать между¬
народного скандала.—	На нас эти угрозы возымели обратное действие. Все бойцы
отряда объявили себя не только защитниками молодого Советского
государства, но и его гражданами. Уроженцы Дуная, Тисы, Шпрее
приняли советское подданство. Датскому консулу пришлось прогло¬
тить горькую пилюлю. Так было в Иркутске, теперь уже в далеком
восемнадцатом году.В Чите же интернациональных бойцов ждала совсем другая
встреча. Дружеская, братская... На читинском вокзале их привет¬
ствовал Сергей Лазо, в то время командовавший Забайкальским
фронтом. Несколько позже, воздавая должное таким., как Оберник,Лазо говорил: «Хорошо дерутся интернационалисты. Среди них по¬
давляющее большинство мадьяр... Все они бывшие солдаты с воен¬
ным опытом. В бою они стремительны, дерутся с темпераментом,
преданы революции»....Бой на маньчжурской границе продолжался шесть дней и шесть
ночей. Войско атамана Семенова, состоящее из белоказаков и наем¬
ных солдат, было разбито. Остатки вместе со своим атаманом бе¬
жали за границу.Вот тогда после боя Оберник написал матери письмо.—	Как же оно попало в газету?И Стефан Людвигович все объяснил. Когда началась граждан- 'rd
ская воина в России, Дальнии Восток и Сибирь были отрезаны от
Москвы. Почтовые и другие связи с Будапештом оказались прерван¬
ными. Но как сообщить матери, почему ее сын задерживается в Рос¬
сии, не возвращается домой? Иштван решил послать письмо через
Омск своим друзьям, чтобы те с первой же оказией переправили
письмо на родину.—	Вот уж никак не предполагал, что Карой напечатает его в га¬
зете. Дошло письмо до матери? Не знаю. В двадцатых годах я неле- ^
гально пробрался в Будапешт, заглянул в родной дом, но материуже не застал: она так и не дождалась меня.аajаajшеЕсли тебе, юный друг, придется побывать в Москве в 5-м Верх¬
не-Михайловском переулке, остановись на минуту у дома № 32, где
до недавнего времени жил Стефан Людвигович Оберник, воин, ре¬
волюционер, Человек.
НИНА ЕМЕЛЬЯНОВАВ юности я мечтала о путешествиях: кажется, луч¬
ше ничего и быть не может! И стала геологом.Несколько раз сразу после Октябрьской революции
ездила я на Печору и ее притоки. Мы знакомились
с природными богатствами, описывали все найденное.
А через несколько лет ciала геологом заповедника Ака¬
демии наук на Дальнем Востоке. Все это были интерес¬
нейшие путешествия. Но по возвращении к зиме домой,
сдав отчеты о сделанном, я чувствовала незаживающее
беспокойство, как будто сделано не все, что я могла.
Тогда, в 29-м году, я написала очерки «Заманщина» —
о путешествии на реку Ману. Потом позже повесть
«В Уссурийской тайге», «Лето в Ново-Нежине».Теперь я понимаю, что чувство недоделанной рабо¬
ты после разных моих поездок было вызвано необходи¬
мостью поделиться тем главным, что открывается чело¬
веку в путешествии. Он видит край, его природу, встре¬
чается, живет и работает вместе с людьми этого края,
то есть видит край в движении, развитии. В поездках
расширяется познание мира.В годы Великой Отечественной войны я узнала мно¬
гих замечательных людей. По собственному опыту ра¬
боты. в госпитале написала повесть «Хирург», а по впе¬чатлениям во время командировок на фронты. Отечест¬
венной войны — рассказы о ее героях.И конечно, кроме книг для взрослого читателя, я
писала книжки для детей. Первая из них — «Колбат»,
повесть о связной собаке, хорошо мне знакомой. Книж¬
ка «Родники» написана о моем детстве в Москве и со¬
бытиях 1905 года. После окончания Отечественной вой¬
ны было нужно знать, как идет жизнь в колхозах.
Об этом повесть «Родной дом». А совсем недавно вышла
книжка «На перекрестке ста дорог» — о молодых гео¬
логах, работавших в Казахстане. Это дань моей преж¬
ней специальности. Теперь я пишу еще книжку о гео¬
логах, с какими я работала на Печоре. Говорят же:
старая хлеб-соль не забывается.В ТУМАНЕ• ■. ‘‘‘ '■ .• •Утро. Мальчик, проснувшись, выходит на крыльцо. Ему семь лет.
Солнца не видно, наверно, еще очень рано. Дедушка только что
разбудил его и сказал: «Ну, я пошел к лодке. Захвати кормовое
весло». И пока мальчик натягивал на себя рубашонку — рисунок
в клеточку, синюю и коричневую, — открылась и закрылась дверь
на крыльцо, и стукнули прислоненные к изгороди весла. Он заторо¬
пился, схватил пальтишко, выбежал и сейчас смотрит на утрен¬
ний мир.Неподвижно стоит в тумане деревце в соседнем огороде. Отсюда
мальчику видны лишь смутные очертания дома напротив. От крыль¬
ца по белесой траве лежат темно-зеленые влажные следы прошед¬
шего здесь человека. Следы повернули к озеру. Он берет кормовое
весло, и ноги уже несут его по знакомой дороге. Из тумана появ¬
ляется голубая косилка, сарай, оттуда, подрагивая ушами, друже¬
любно смотрит на него Верный. Песок под ногами плотный и ро¬
зовый. На песке те же следы дедовых сапог: вон как сильно вдави¬
лись широкие каблуки.У берега Терегоща мальчик видит склоненную над лодкой фи¬
гуру деда. Вот он выпрямился, подобрал весла, удочку для внука,
захватил прислоненный к елке спиннинг, чуть-чуть оглянулся на
мальчика, увидел его широко раскрытые глаза и улыбнулся. Но ска¬
зал все-таки строго, что пальтишко надо надеть в рукава. У берега
густой тростник, а за ним ровное, безбрежное пространство. Ну и
туманище же! Берегов нет как нет. Лодка туго сдвигается по песку,
дед упирается большим веслом с одной стороны, внук — с другой;
лодка отходит от берега, пригибая красноватые головки водяной
травы.Плывут, как в море без берегов. Нос их лодки будто указывает,
куда плыть. Сколько она им служит, эта лодка -голубушка! Влаж¬
ное, пятнами, некрашеное дерево знакомо мальчику до каждой щер-139Б-'<зБаВаш
книга московских писателенбинки. Над водой появляется кол — примета рыбаков — высочен¬
ный, куда выше, чем обычно. Это потому, что не видно, где он пе¬
реходит в свое отражение: висит длинный кол не то в воздухе, не
то в воде.Из тумана выплывает красное, без лучей, солнце. Дед и внук за¬
мирают: вот оно наконец!Солнце поднимается прямо на глазах... Выше, выше. «Сейчас
оно все разымет», — это у дедушки неизвестное слово, но мальчи¬
ку понятно, что сделает солнце с туманом.И вдруг совсем близко чирикает птичка, мычит корова... Окрик:
«Ку-да!» — женский голос. Значит, в тумане они с дедом пересекли
озеро, и стала слышна жизнь на том берегу.Невидимые весла стукают за спиной. Мальчик обертывается,
вглядывается. Из тумана появляется неожиданно для него малень¬
кая лодка с темной фигурой человека на веслах; видна его спина,
склоненная голова, борода, взгляд искоса. Наверно, думает, что они
с дедушкой уже поймали рыбу, а он не поймал. Он живет через
улицу от них с дедом.—	Вот, — говорит он деду, — Лешка ваш опять из моей мережи
рыбу таскает.Лешка — друг мальчика. Вчера Лешкин отец послал сына по¬
смотреть мережи, и прежде отцовской Лешка проведал обе, постав¬
ленные соседом.—	Такой парнишка пакостник... — скрипучий, злой голос, —
никакого удержа на него...Сердце у мальчика сильно бьется, он поднимает голову:—	Нет, неправда; Лешка у вас ничего не взял. Он только погля¬
дел, поймалась рыба или нет. В мереже ни одной не было.—	А ты почем знаешь?—	Мы с ним вместе ездили.—	А! Вот ты какой! Поглядеть — люди образованные, москов¬
ские, а чужую рыбу...—	Да не брали мы, только поглядели.—	С Лешкой тебе нечего водиться. Вы тут лето живете, а мы —•
года.' — Мы, честное слово...—	Вот что, гражданин, — вступает дед. — Внук вам правду
говорит.—	Да я ведь вижу, ребятишки ездят, смотрят чужие мережи,
достают рыбу и варят уху.—	Мы говорить сейчас об этом не будем. Вы же слышали: маль¬
чик прямо сказал вам о друге. Дружбу надо уважать.—	Значит, из дружбы худое скрывать?—	Нет, из дружбы не молчать, а защитить. Давай, Андрейка,
греби.140Не верит ему дядька, пусть! Мальчик хватает весла; одно сры¬
вается, и, пока он его вставляет в уключину, у взрослых идет ка-
кой-то разговор о том, что мережи все у них ставят, а дед говорит,
что это не положено. Сосед уверяет, что колхоз рыболовецкий
и в этом озерке они испокон века ставят. Вот, думает мальчик,
сам сосед делает, что не положено, а мальчишкам и поглядеть
нельзя...Наконец, весло вставлено, и они плывут. Тонкая рябь морщит
воду. На востоке солнце светлеет, и уже блистают его лучи. Теперь
оно слева. Справа, освещенные им, ходят розовые и золотистые
столбы тумана. В той стороне, где на берегу озера осталась дерев¬
ня, шумит мотор, один, другой: за деревней на самом Селигере
идут моторные лодки, шумя, проносится глиссер. Ближе стучат то¬
поры на стройке утятника. Все, все проснулись!—	Эх, злейшая трава, — говорит дед, отбирая у внука увязаю¬
щие в водорослях весла. — Поедем-ка в область щучьих квартир.Область щучьих квартир, мальчик знает, ближе к дальнему бе¬
регу. Дед гребет сильно, но беззвучно. И вот среди густейшей травы
в цоде показываются окошки. Солнце, прогнав туман с этой сторо¬
ны озера (на другом краю еще стоит серая завеса), светит вовсю.
И греет. Пальтишко мальчик не снимает, он забыл о нем и^ пере¬
бравшись на нос лодки, смотрит неотрывно в воду. Освещенная
сверху солнцем трава очень красива. Вот распластались тонкие,
похожие на мягкие хвощи иголочки; вот заросли чешуелистых водо¬
рослей, очень кустистых, и среди них, как подводные пальмы, жест¬
кие зубчатые крылья резака.Ага! Вот и окошко: вода в нем чистая, глубокая. В каждом та¬
ком окошке сидит щука.—	Дедушка, в каждой квартире она сидит?—	В каждой. Но щука — домоседка, как ее оттуда выманишь?Дед размахивается спиннингом — р-раз! — кидает в дальнееокно и сматывает леску. Еще раз — снова сматывает...—	Смотри, она и ухом не ведет, — говорит он.Мальчик смеется: плывет щука с ушами, и уши ее колеблются
в воде. Теперь легко сказать:—	Дедушка, мы, правда, с Лешкой ничего не трогали.—	А как же, — говорит дед, — конечно, правда. Зачем нам
с тобой хитрить?Очень радостно становится на душе. «Мы-то с дедом знаем!» —
думает он.Туман совсем рассеялся, даже серая, далекая его стена исчезла,
и на берегу в зеленой полосе леса выступили круглые кусты ивня¬
ка, деревца ольхи и берез. Теперь озеро лежит в зеленом кольце,
светлое и голубое.Вот уже по траве у берега пошли одна за другой коровы, белея
боками, заходя то за дерево, то за куст. Над кустами проплыла ро-141BogaQam
книга московских писателензовая косыночка тети Лизы, а ниже — беловатый квадратик, навер¬
ное, ее фартук.—	Ку-да? Куда? — кричит она сердито.А дед все-таки выманивает щуку за щукой из их квартир, и, ко¬
гда бросает их в лодку, они ускользают под доски настила. И воро¬
чаются так, что мальчик вскрикивает.В лесу стучит дятел по сухому дереву. Вон он, на крайней сос¬
не; уперся хвостом, откинул голову и стучит, стучит...ЮРИЙ ЕРМОЛАЕВЮрий Иванович Ермолове окончил
театральное училище имени Щепкина.
Молодому артисту особенно нравилось
выступать перед детьми. Наверное, по¬
этому он и попробовал писать для де¬
тей. Свой первый рассказ Юрий Ермо¬
лаев отправил письмом в «Пионерскую
правду». Прошел месяц, и ответ был
получен. В конверте оказался номер
газеты, с опубликованным в ней рас¬
сказом.После этого рассказы Юрия Ермо¬
лаева стали появляться в журналах
«Мурзилка», «Вожатый», «Пионер», пе¬
редаваться по радио. Так он стал про¬
фессиональным писателем, членом
ССП.
книга московских писателенКАК Я НАШЕЛ ДРУГАНам поставили телефон. Сначала, как положено, открытку при¬
слали, чтобы уплатили за установку и взяли аппарат. А потом при¬
шел монтер и сказал:—	Буду ставить вам телефон.Я в это время был дома один. Монтер стал крутить на лестнич¬
ной площадке, в ящике, где электросчетчик, всякие провода и ре¬
зиновые трубки. Я думал, что у него ничего не получится. Как это
можно: покрутил трубки, просунул в них проволоку, и чтоб полу¬
чилось. Но у него получилось. Поставили нам телефон. Монтер го¬
ворит:—	Можешь кому-нибудь позвонить, проверить, как работает.—	А кому?—	Кому хочешь.Мне стало неудобно, что некому звонить. Еще, пожалуй, отклю¬
чит телефон. Скажет, зачем он, раз звонить некойу. Взял я трубку
и номер набрал. Хорошо бы, думаю, было занято. Тогда в чем де¬
ло. Занято, и все! Но я неудачный номер набрал. Свободный. Он
как загудит. Длинно и громко. Даже монтер услышал и говорит:—	Ну, сейчас наговоришься со своим другом досыта.Знал бы, куда я звоню, не сказал бы этого. А трубка уже спра¬
шивает:—	Кто звонит?—	Я звоню, — отвечаю. — Ведь это правда. Я же звоню. Никто
другой.—	А! — говорит трубка мальчишеским голосом. — Это ты,
Женька?—	Нет, — говорю, — я не Женька.И это верно. Меня не Женькой зовут.—	Так это ты, Вовка? — спрашивает трубка.—	Нет, не Вовка тебе звонит. И вообще, — говорю, — ты не
отгадаешь, кто я.А монтер рядом стоит и улыбается.—	Конечно, не отгадает, раз он не знает, что вам телефон по¬
ставили.А трубка вдруг говорит:—	Это ты, Димка?Я растерялся.—	Верно, — говорю, — я.—	Чего ты мне звонишь? — спрашивает трубка.Я подумал и сказал правду:—	Нам только что телефон поставили. Вот я и звоню, проверяю,
как работает.—	Здорово работает, — отвечает трубка. — А наш как рабо¬
тает?144—	И ваш здорово, — говорю, — а вам тоже только поставили?—	Нам вчера. А ты откуда узнал наш номер?Я не выдержал и сказал-—	Слушай, ты кто?—	Как кто? — удивилась трубка. — Я Витька. Я же с тобой
за одной партой сижу.—	Витька? Вот это да! Не может быть! — Я ужасно обрадо¬
вался. Это же Витька, мой лучший друг! А монтер, наоборот, завол¬
новался.—	Слушай, — говорит, — тебя что, неправильно соединили? Ты
не Витьке звонил? — И пошел в коридор что-то проверять. А пока
он ходил, я вот что выяснил: оказывается, этот мальчик хоть и
Витька, но не мой сосед по парте. Он хоть и в третьем «А» учится,
но совсем в другой школе. Но мы все равно познакомились. Когда
монтер вернулся, я уже кричал в трубку:—	Пока, Витька, как уроки выучишь, приходи к нам во двор.—	Хорошо, — согласился Витька, — интересно, какой ты из
себя.—	И мне интересно, какой ты, — сказал я.А монтер опять заволновался.—	Слушай, — говорит, — ты тому Витьке звонил или нет?—	Тому, — говорю, — другому я звонить не могу. У него еще
нет телефона.—	Значит, тому, — успокоился монтер. — Тогда все в порядке.
Распишись в квитанции и говори со своим другом сколько хочешь.Но я не стал больше говорить с Витькой. Я выучил уроки и по¬
бежал во двор знакомиться с моим... другом!10	Бумбараш145Бу©БаВаШ
СЕРГЕЙ ЖЕМАЙТИСРодился в 1908 году в семье лес¬
ника в дальневосточном таежном по¬
селке на реке Амгуни. На Дальнем
Востоке прожил более тридцати лет;
там учился, работал трактористом,
служил в торговом и Военно-Морском
Флоте, был корреспондентом дальне¬
восточных газет. В годы Отечественной
войны сражался на фронте. О войне
я написал книгу «Зеленая ракета»,
которая вышла в издательстве «Дет¬
ская литература» в 1967 году, все же
остальное мое творчество посвящено
Дальнему Востоку, морю, тайге,
а главное, людям — и ребятам и
взрослым, которые живут там.С 1953 года, когдй у меня вышла
первая книга — «Ребята с голубиной
пади», мною написаны повести, вы¬
шедшие в «Молодой гвардии» и «Дет¬
ской литературе». Это «Теплое тече¬
ние», «Журавлиная дорога», «Красная
ниточка», «Поединок на атолле», «Де¬
ти океана», «Приключения в стране го¬
мункулу со в», «Поющие камни», а так¬
же около ста рассказов и очерков, ко¬торые печатались в журналах, пере¬
давались по радио. Я закончил по¬
весть «Вечный ветер» — о людях бу¬
дущего, осваивающих богатства океа¬
на. Сейчас работаю над новой пове¬
стью о русских моряках.КОСТЬ ТРАХОДОНТАПеред самым сенокосом Васятка Говорков, Коля Кугук и Дуня
Хрусталева, захватив с собой Робинзона, отправились разыскивать
кости гигантского ящера траходонта. Разговор об этом ящере на¬
чался еще зимой, когда Коля принес номер «Огонька», где на по¬
следней странице был помещен рисунок ящера высотой с четырех¬
этажный дом. В заметке о ящере было написано, что он жил два¬
дцать миллионов лет назад совсем недалеко от того места, где сей¬
час стояла Астрохановская школа. Совет отряда даже провел пио¬
нерский сбор, на котором читали книгу «Следы на камне» и статью
о ящерах, переписанную из Большой Советской Энциклопедии. То¬
гда же было решено разыскать скелет траходонта и установить его
во дворе школы.За костями ящера отправились три экспедиции. Две сухопутные
и одна морская, во главе с Васяткой Говорковым.Целый день палеонтологи поднимались вверх по Зее до бере¬
говых круч, где в отложениях древнего моря попадалось множество
окаменелостей. Учительница Зинаида Ивановна сказала ребятам,
что все животные, останки которых находят в песках и глинах, жи¬
ли на берегу Зеи как раз в те времена, когда там разгуливали ги¬
гантские ящеры до двадцати пяти метров высотой.Первую ночь в лагере хорошо спала только одна Дуня. Маль¬
чики и Робинзон почти до утра просидели у костра, не смыкая глаз.
Робинзон скулил, поводя носом: недалеко в балке жило семейство
лис, а Колю и Васятку тревожили странные шорохи, наполнявшие
ночь. Мальчикам казалось, что кто-то таинственный, огромный бро¬
дит вокруг. То он обваливал глыбы песка в реку, то, шлепая и ур¬
ча, перебирался вброд на другую сторону Зеи.Заснули они только под утро и проснулись часов около десяти,
когда Дуня вылила на них котелок воды, иначе она не могла их
добудиться.К вечеру первого дня раскопок на дне лодки лежала порядоч¬
ная куча окаменелостей. Здесь были и «чертовы пальцы», и ракови¬
ны аммонитов, и еще множество останков других обитателей древ¬
него моря.ю*	147Б'сБаНаШ
книга московских писателенНа следующий день, к ужину, куча окаменелостей еще больше
выросла, но среди них не было ни одной кости траходонта.—	Может быть, тут есть хоть коготь или кончик хвоста этой
ящерицы? — спросила Дуня. Она в лодке перебирала находки. —
Вот это что, по-вашему? Я возле оврага нашла.—	Это? Кидай сюда. — Коля поймал и понюхал коричневый ка¬
мень. — Это акулий позвонок: рыбой пахнет.—	Ну, может быть, и не акулий, — Васятка с ложкой каши в ру¬
ках повернулся от костра. — Только это и не траходонтья кость.
У него кости как бревна. Ну, давайте кашу есть.—	Все кашу да кашу, — недовольно проворчала Дуня, выпрыг¬
нув из лодки на песок, — когда же колбасу?—	Колбаса неприкосновенный запас, — пояснил Васятка. —
Она же копченая, может хоть сто лет лежать.—	Ты думаешь, что мы будем твои кости искать сто лет?—	Сто не сто, а пока не найдем...Ночью снова с круч в Зею падали комья земли, кто-то пыхтел
на воде, только все спали крепким сном. Робинзон повизгивал во
сне: ему не давал покоя запах лисиц.Утром, после чая, Васятка сказал, что будет проводить раскоп¬
ки один в овраге, и пошел, свистнув Робинзона.—	Что-то они затеяли, — заметила Дуня, глядя им вслед.—	Это они соревноваться с нами хотят, — сказал Коля. — Ду¬
мают, что они больше нас с тобой найдут.—	Ну, это мы еще посмотрим! — Дуня с силой вонзила свою
лопатку в песок....Прошло четыре дня. Васятка продолжал работать один. Он
каждое утро уходил в овраг, захватывая с собой Робинзона. Коля
с Дуней все эти дни рыскали по окрестностям, обследовали мас¬
су оврагов, ручьев. Они выкопали целую пещеру в глинистой
круче, но все их поиски были тщетны, костей траходонта не по¬
падалось.После обеда, когда Васятка пошел было в свой овраг, Дуня за¬
явила ему:—	Ты как хочешь, а мы с Колькой едем домой.—	Так, бунт поднимаете? Хорошо! И ты, Колька, с ней?—	Не бунт. Сам подумай. Копаем, копаем, а толку чуть. Что,
нам делать больше нечего?—	И верно, — обрадовалась Дуня. — Земляника поспела. Со¬
бирались к белогорским ребятам. А кто за нас будет сено грести?—	Придется кончать, — уже более уверенно сказал Коля.Васятка немного подумал, наморщив лоб, и ответил:—	Хорошо, поедем завтра. — И ушел.Дуня запрыгала на одной ножке. Когда Васятка скрылся, она
предложила Коле:148—	Давай, Колька, съедим по кусочку колбасы, ведь все равно
завтра'поедем. Мы не всю ведь, а свою долю.—	Неудобно одним...—	Но ведь нас большинство. — И она, не дожидаясь оконча¬
тельного ответа, полезла в мешок.Пошарив в мешке, Дуня подняла на Колю испуганное лицо и
сказала с дрожью в голосе:—	Нету ее...—	Ты плохо искала, давай-ка я вытряхну все из мешка.Из мешка посыпались сухари и несколько пачек прессованной
гречневой каши. Колбасы не было.—	Не может быть! — прошептал Коля, посмотрев в сторону
оврага.Дуня поняла его мысль.—	Я сама еще не верю. Только ты скажи мне, почему Робинзон
с Васяткой все время воду пьют. С каши, думаешь?—	Жара.—	Нам не жарко будто? Почему-то ни ты, ни я по сто раз в день
к Зее не бегаем.—	И сам ест, и его кормит. Хорошенькие дела. — Коля плюнул
и добавил в раздумье: — Вот почему как мы только начинаем ру¬
гать Васятку, то Робинзон лает на нас: продался за колбасу.—	Теперь все! — решительно заявила Дуня и бросила лопатку.—	Шабаш! — согласился Коля и стал швырять камни в
воду.Мимо, к лодке пробежал Робинзон. Он вскочил в лодку, через
несколько секунд выпрыгнул оттуда и снова помчался к оврагу.—	Эй, вы! — послышался голос Васятки, он вышел из оврага
и стоял, опершись на лопатку. — Почему не работаете?—	Шабаш! — крикнул Коля.—	Срыв плана работы, да?—	Где колбаса? — крикнула Дуня.—	Бунт? Хорошо!Васятка подошел и устало опустился на песок рядом с Дуней.—	Вот колбаса!—	Мама моя! — всплеснула руками Дуня. — Всего кусочек
остался. Слопали?—	Клянусь костями траходонта — съели, — подтвердил Коля.Васятка побледнел.—	Я не ел ни кусочка.—	А что во рту? — спросила Дуня.—	Это веревочка... Правда, ее маленько пожевал.—	Ты стал как Робинзон, — с жалостью сказал Коля.—	...Погодите. Я не хотел вам говорить до вечера, но придете--.
Слушайте! Скормил колбасу Робинзону я! Да, я! Вот вы говори-149Б^БаВаш
книга московских писателенте — Робинзон пропащая скотина. А знаете ли вы, что про него
будут писать в газетах?—	Нет, это... это... — Коля не находил слов, чтобы выразить свое
возмущение.—	Даже стихи будут писать! Я сам никогда не писал, а теперь
первый поэму напишу. Идемте со мной! — И он решительно заша¬
гал к оврагу. Там, возле порядочной кучи окаменелостей, лежал, вы¬
сунув язык, Робинзон.—	Видели! Он один больше нас всех накопал. Не верите? Ро¬
бинзон, ищи!Пес вскочил и опрометью бросился из оврага. Не прошло и ми¬
нуты, как он возвратился, держа что-то в пасти.—	Видали, настоящая траходонтья кость, конечно, не самая
большая, осколочек, но он доберется и до больших костей.—	Давай сюда. Ага, опять что-то интересное. Теперь за это я
ему дам кусочек колбасы. Поняли теперь. Он на рефлексах рабо¬
тает, как тогда лектор в клубе говорил... На, получай! — Васятка
отрезал ломтик колбасы и бросил Робинзону.Коля был потрясен. Он в душе всегда считал своего друга не¬
обыкновенным человеком.Дуня усмехнулась:—	Не на рефлексах работает, а на колбасе. Если бы мы с Коль¬
кой питались колбасой, то не столько бы еще насобирали. Может
быть, и всего траходонта нашли. — Она подняла окаменелость, при¬
несенную Робинзоном, и стала ее внимательно рассматривать.Повертев в руках желтоватый камень, Дуня хмыкнула себе под
нос и необыкновенно mhfko попросила:—	Васенька, пошли его еще, только не отсюда, а чтобы мы ви¬
дели, где ой берет эти кости.—	За мной! — приказал Васятка. А когда вей поисковая пар¬
тия вышла из оврага на прибрежный песок, он приказал: — Робин¬
зон, ищи!Пес припустился к лодке, запрыгнул в нее и вернулся с чер¬
товым пальцем в зубах.—	Нет, этого не может быть, — прошептал Васятка.—	Вот тебе и не может быть, я сразу узнала свою акулью кость.—	Отдавай колбасу, — решительно потребовал Коля.Васятка безропотно протянул остатки колбасы. Коля вытащилножик и спросил у Дуни:—	На сколько частей делить?—	Ты еще спрашиваешь! Конечно, на две!—	Да он же только веревочку погрыз.—	Знаем мы эту веревочку. Ну ладно, дели на три, или дай
лучше я сама разделю.ЛЕВ КАССИЛЬЛев Абрамович Кассиль родился
в 1905 году на Волге, в Покровской сло¬
боде — ныне город Энгельс Саратовской
области. Отец его был врачом, мать —
учительницей музыки. Учился в гим¬
назии, а затем в советской школе.
Окончив ее в 1923 году, уехал
в Москву и поступил на физико-матема¬
тический факультет Московского уни¬
верситета.В 1925 году напечатал в газете «Но¬
вости радио» первый рассказ... С 1927 го-
книга московских писателенда стал корреспондентом газет «Правда
Востока» (Ташкент) и «Советская Си¬
бирь» (Новосибирск). Затем около десяти
лет работал в «Известиях».Решающую поддержку молодому пи¬
сателю оказал В. В. Маяковский, напе¬
чатавший в своем журнале «Новый Леф»
отрывки из первой повести Кассиля
«Кондуит» (1928). Впоследствии взрос¬
лым и юным читателям стали известны
такие книги Льва Кассиля, как повести
«Кондуит и Швамбрания», «Черемыш,
брат героя», «Великое противостояние»,
«Дорогие мои мальчишки», «Ранний
восход», «Будьте готовы, Ваше высоче¬
ство!», «Улица младшего сына»,
написанная в содружестве с М. Л. По-
ляновским и удостоенная Государствен¬
ной премии СССР, а также романы
«Вратарь республики», «Ход Белой коро¬
левы», «Чаша гладиатора». Творчеству
и жизни В. В. Маяковского Кассиль по¬
святил книгу «Маяковский — сам».
О коммунистическом будущем писатель
рассказал ребятам в книге «Про жизнь
совсем хорошую».Большинство произведений Льва Кас¬
силя переведено во всех странах народ¬
ной демократии, а также во Франции,
Италии, США, Англии, Мексике, Фин¬
ляндии, Японии, Китае.Во время Великой Отечественной
войны писатель был специальным кор¬
респондентом Всесоюзного радио на Се¬
верном флоте, на Западном и 1-м Укра¬
инском фронтах. Награжден двумя ор¬
денами Трудового Красного Знамени,
орденами Красной Звезды и «Знак По¬
чета», медалями СССР. Лев Кассиль из¬
бран членом-корреспондентом Академии
педагогических наук СССР.В течение всех 25 лет был неизмен¬
ным председателем на торжественных
открытиях Недели детской книги в Мо¬
скве и один раз в Ленинграде.Смерть вырвала Кассиля из писатель¬
ских рядов в тот самый момент, когда
заканчивалась подготовка издания кни¬
ги «Бумбараш», рожденной при самом
активном его участии.Страстью его жизни был спорт. Отры¬
вок, который вы прочитаете, как раз
посвящен спортивным событиям на од¬
ной из международных встреч.152«ОЙ-ОЙ-ОЙ!» НА ВСЕХ ЯЗЫКАХ...Очень люблю я спорт. Давно уже стал болельщиком. Ну, за
какую команду я «болею», об этом говорить тут не стану. Тем бо¬
лее что мне частенько приходится «болеть» за лучших игроков,
спортсменов, чемпионов всех наших самых знаменитых спортивных
обществ вместе.Дело в том, что я уже не одно десятилетие сопровождаю то и
дело наши сборные спортивные команды в их дальних поездках по
другим странам. А когда где-нибудь на далеком зарубежном ста¬
дионе выступает наша сборная, то я, сами понимаете, одинаково
«болею» за всех ее участников, будь то спартаковцы, динамовцы,
торпедовцы, армейцы, москвичи, киевляне, ленинградцы, тбилисцы,
бакинцы... Не все ли равно, по какому адресу прописан спортсмен
и какого цвета майку он носит дома? Важно, чтобы в честь его
победы или победы всей нашей команды подняли бы над далеким
стадионом наш алый советский флаг.И много раз мне доводилось радоваться победному торжеству
нашего спортивного знамени.Уже семь раз был я на международных Олимпийских играх.
И частенько друзья мои или просто читатели, взрослые и ребята,
просят меня рассказать: что было там самым интересным, что боль¬
ше всего запомнилось мне из виденного на семи олимпиадах?И хоть немало я повидал и есть что мне вспомнить, но вот чаще
всего я люблю рассказывать об одной незабываемой истории, кото¬
рая на моих глазах разыгралась на самом большом стадионе Ри¬
ма — «Форо Италико».В тот день шли состязания женщин-спортсменок по прыжкам
в длину с разбегу. И от нашей команды выступала в этом состяза¬
нии маленькая киевляночка Вера Крепкина. Главными соперница¬
ми ее были знаменитые прыгуньи: полька Эльжбета Кшесиньска и
мировая рекордсменка немка, Хильда Клаус, дальше которой
никто еще на свете не прыгал. Обе они, стройные, очень рослые, ка¬
зались прямо-таки великаншами по сравнению с нашей киевляноч-
кой. Недаром ее в римских газетах журналисты уже прозвали «бе¬
локурой малышкой». И конечно, надеяться на то, что она сможет
прыгнуть дальше своих длинноногих соперниц, не приходилось.
Но мы все-таки рассчитывали, что Вера Крепкина займет хотя бы
третье место в этом состязании и завоюет бронзовую медаль.
А бронза хотя и не золото и не серебро, но тоже весьма благород¬
ный и драгоценный олимпийский металл.И вот начались состязания. Огромный стадион был переполнен.
И даже самые горластые в мире, самые азартные и неугомонные
итальянские болельщики, которых называют «тифози», потому что
они ведут себя на стадионе так, словно на них напала тифозная
горячка, и те не могли переорать голоса своих соседей, которые при-153B'dgaQam
ехали из всех частей света и кричали на всех языках мира, каждый
по-своему.Развевались, плескались, трепетали над просторными, заполнен¬
ными до последнего местечка трибунами «Форо Италико» флаги
чуть ли не всех стран земли. А над центральной трибуной ветер
медленно и величаво шевелил огромное полотнище олимпийского
флага с пятью разноцветными сплетенными кольцами — неизменным
знаком Олимпийских игр. И итальянские мальчишки дружно, хором
пели что-то вроде считалки, которая, если перевести ее на русский
язык, звучала бы примерно так:Пять колец, пять колец!Из пяти сплети венец!Пять колец сплетаются,Все друзья слетаются...Пять колец, пять колец!^	И пришел вражде конец!а}Не ручаюсь, может быть, я не совсем точно перевел эту песенку,
Я но, честное слово, я понял ее именно так! И похоже было, что я не
В ошибся. Потому что все вокруг на Олимпийском стадионе своим
многоголосым, разноязыким, тысячеустым говором призывало
к дружбе и доброму товариществу.А на секторе поля, там, где проходили состязания по легкой ат¬
летике, спортсменки разных стран начали борьбу.Вот уже прыгнула Хильда Клаус. Судьи отмерили лентой рулет--	? ки длину ее прыжка. Прекрасный результат! 6 метров 21 сантиметр.
О Дружными аплодисментами откликнулись на успех германской
спортсменки трибуны.Пришла очередь прыгать Кшесиньской. Разбежалась, летит по
О воздуху, приземлилась. Все повернулись туда, где показывают циф-
£5 ры результатов.Ого-го! Вот это да! 6 метров 27 сантиметров! На 6 сантиметров
qj дальше, чем прыгнула мировая рекордсменка. Нет, где уж тут на-
шей малышке из Киева... Хоть бы не уступила другим участницам
и как-нибудь бы допрыгнула до бронзового, третьего места.И вот пришел черед прыгать Вере Крепкиной. Собралась ма-
«j* лышка, нахмурила брови, зажмурилась на миг, потом глянула очень
сердито туда, где ей надо будет, разбежавшись, оторваться от зем¬
ли, и рванулась с лета.Бежит!Все быстрее и быстрее.Оттолкнулась... Несется в воздухе над дорожкой.Несется! Все еще несется! Смотрите!—	Спутник! — успевает шепнуть мой сосед, англичанин.
Приземлилась...154Подбегают судьи с рулеткой. Разматывают ленту на земле. Из¬
меряют длину прыжка.Потом зовут главного судью.А главный судья зачем-то зовет олимпийского президента.В чем дело? О чем они там толкуют? Наклоняются к земле.
Еще и еще раз протягивают ленту рулетки. Что-то записывают,
фотографируют.А Верочка наша отошла чуть в сторонку, повернувшись безна¬
дежно спиной к судьям и контролерам. Идет тихонько по дорожке,
опустив голову, обивая ладонью ладонь, чтобы стряхнуть песок,
которого она коснулась, когда, совершив прыжок, опустилась на
землю.И вдруг громкоговорители на всех трибунах словно раззявились.
И мы, полуоглушенные громовым голосом диктора, услышали:—	Вера Крепкина... Советский Союз. Шесть метров тридцать
семь сантиметров. Новый олимпийский, европейский и мировой ре¬
корды.Ошеломленная Вера остановилась, повернулась к нашей трибу¬
не и, еще не веря услышанному, всплескивая ладошками, громко
запричитала:—	Ой!.. Ой!.. Ой!..И тогда вдруг сто тысяч зрителей, итальянских тифози и болель
щиков пяти континентов нашей планеты, стали хлопать в лад с ней,
хором выкрикивая;—	Ой!.. Ой!.. Ой!..Много я слышал приветственных возгласов и подбадривающих
кличей на стадионах мира. Слышал, как кричат шведы: «Хейя!
Хейя!» Слышал, как подбадривают своих спортсменов чехи: «До то¬
го! До того!», как вопят канадцы своим хоккеистам: «Хо-Кэнидьен
Хо!» Не забуду, как оглушительно провозглашает мексиканский ста¬
дион: «Мехико, Мехико, Ра! Ра! Ра!» Но глубже всего запало мне
в память и в сердце вот это прозвучавшее с трибун римского ста¬
диона «Ой! Ой! Ой!» на всех языках мира.лаБайаШ
ЮРИЙ КАЧАЕВЮрий. Григорьевич Качаев родился в 1937 году
в сибирском селе Вражное. Учился в сельской школе,
затем окончил Институт иностранных языков. Работал
учителем, сотрудничал в газете «Пионерская правда»
и журнале «Пионер». Юрий Качаев много ездит по стра¬
не. Он побывал на Памире, в тундре, на Курильских
островах — у пограничников, археологов, моряков.
И поэтому география его книг (а их тринадцать) обшир¬
на, а в его рассказах и повестях живут самые разные
люди.Первым произведением Качаева, увидевшим свет, был
роман, но успех ему принесли рассказы. Они печатались
в «Юности», «Пионере», «Пионерской правде», «Смене»,
«Молодой гвардии» и в сборнике «Лучшие рассказы
советских писателей».Недавно писатель выпустил в издательстве «Моло¬
дая гвардия» книгу «И гневается океан» — о русских
путешественниках, исследователях Америки.«В ШУШЕ, У ПОДНОЖЬЯ САЯНА...»От Минусинска на юг пошел Усинский тракт. Когда выехали за
город, Владимир Ильич спрыгнул на землю и пошел рядом с те¬
легой.Пожилой, усатый жандарм лениво понукал лошадь, другой, по¬
моложе, дремал, положив голову на баул. Срываясь в рытвину, те¬
лега по-стариковски охала; дремавший на секунду открывал глаза
и осовело смотрел по сторонам.Из степи тянул мокрый весенний ветер. Он приносил запах го¬
релого навоза, полыни и рябил на тракте серые лужи.Прошел час, другой, а ссыльный все шагал по дороге тем же
легким размашистым шагом.«Ишь ты, ходок!» - - одобрительно подумал усатый. Он много
повидал на своем веку. Ссыльные бывали всякие и вели себя по-
разному. Одни на чем свет ругали царя и спорили на каждом шагу.
Встречались и другие — уже в годах, спокойные и рассудительные.
Они не кричали по пустякам, ничего не требовали, но внутри у них
чудился гибкий стальной стержень.Жандарм покосился на ссыльного. Этот молодой, но, кажется, из
числа последних.Справа в низине показалось озеро. Середина его отливала темной
синевой; у берегов оно серебрилось, будто схваченное ранними за¬
берегами.—	Что это, лед? — спросил Владимир Ильич.Жандарм покачал головой.—	Соль, господин Ульянов. Это Татарское озеро. Видите, во¬
круг ни кустика. Соль не пускает.Озеро осталось в стороне, а на юге поднялся расплывчатый го¬
лубой хребет — Западные Саяны. На его неприступных тасхылах
ослепительно сияли снега.«Верст пятьдесят отсюда», — подумал Владимир Ильич. Он ус¬
мехнулся, вспомнив, как кто-то из красноярцев назвал Минусинский
округ Сибирской Швейцарией.К вечеру за Думной горой потянулась бескрайняя равнина. Здесь
Енисей, прорвавшись сквозь горные хребты, разметал свои зеленые
рукава. Возле одного из них по дымкам да по светлому пятну бо¬
ра угадывалось село. Это и было Шушенское.Миновав поскотину, телега выехала на главную улицу. Улица
была широкая и грязная. Владимира Ильича поразило, что на ней
не было ни одного дерева. Только по обочинам дороги росли кусти¬
ки травы с узкими и жесткими, как у осоки, листьями. Такую траву
Владимир Ильич впервые увидел в Минусинске. У нее почему-то бы¬
ло жалобное название: пикулька.Остановились на углу узенького переулка, возле приземистого5157БусБаВи
книга московских писателенрубленого дома. Дом был нестарый, но бревна уже успели потем¬
неть от дождей и казались чугунными.—	Вот у Зырянова и станете жить, — сказал жандарм. — С ним
волостной писарь уже договорился.Из ворот вышел хозяин, коренастый светловолосый мужчина. По¬
здоровавшись с Владимиром Ильичем, он снял с телеги баул и
с улыбкой заметил:—	Тяжеленько. Золото небось?—	Книги, — отозвался Владимир Ильич.—	Не забывайте о предписании, господин Ульянов, — дальше,
чем за пятнадцать верст, без разрешения господина исправника
не уезжать, — напомнил жандарм и дернул вожжи. — Но, хо¬
лера!—	Больно мы нуждаемся в вашем разрешении, — сказал хозя¬
ин и весело подмигнул постояльцу. Его дружелюбие и простота
сразу подкупили Владимира Ильича.Дом ему тоже понравился. В нем было четыре комнаты и много
окон. О таких домах в Сибири говорят: «Светлый, как фонарь». Еще
в Красноярске Владимир Ильич заметил необыкновенную чисто¬
плотность коренных сибиряков. Здесь тоже было уютно и прибрано;
на свежевыбеленных стенах висели пахучие метелки пихты, а пол
закрывали домотканые дорожки.Хозяин провел постояльца в небольшую комнату, глядевшую дву¬
мя окнами на улицу и двумя во двор. В комнате стояли деревян¬
ная кровать, стол и четыре старых крашеных стула. Была и вторая
дверь.—	Кто-нибудь живет? — спросил Владимир Ильич, имея в виду
соседнюю комнату.—	Пустует, — сказал хозяин. — Так что никто мешать не будет.Он поставил на пол баул и добавил:—	Передохните и приходите ужинать.—	Спасибо, — сказал Владимир Ильич. — Я, честно говоря,
проголодался.Хозяин ушел. Владимир Ильич разделся и начал разбирать ба¬
ул. Он разложил книги и рукописи, повесил над столом барометр
и долго смотрел на портрет Чернышевского, который привез с собой
из России.—	Вот так, Николай Гаврилович, — сказал он наконец вслух.—
Придется нам обживать новое место.Наутро Владимир Ильич проснулся чуть свет. Позавтракав дву¬
мя шаньгами и кружкой молока, которые с вечера приготовила хо¬
зяйка, он вышел на улицу. В раздумье постоял минуту и свернул
в переулок, заросший пикулькой. Переулок вывел его к Шуше. Реч¬158ка была тихая, похожая на озеро, а ширину ее определить было
трудно: противоположный берег еще тонул в тумане.Спустившись к самой воде, Владимир Ильич увидел человека.
Человек удил рыбу. Подойти к нему Владимир Ильич не решился.
Рыбаки не любят, когда им мешают. Но человек сам заметил его и
помахал рукой.Владимир Ильич подошел и задал обычный вопрос:—	Клюет?Рыбак молча поднял из воды снизку и показал пяток окуней.—	Это рази клев, — пренебрежительно сказал он. — Вот когда
шиповник зацветет, тогда окунь как собака хватает. А так чего —
баловство одно.—	Баловство, значит? — переспросил Владимир Ильич и посмот¬
рел на рыбака. Маленький взъерошенный мужичок, похожий на зим¬
него воробья. Потрепанный армяк и драная шапка на голове.—	Меня Сосипатычем зовут, — ни с того ни с сего сказал вдруг
рыбак. — А тебя?—	Владимир. По батюшке Ильич.Мужичок кивнул.—	Я вчера-видал, как тебя привезли. Политический?—	Да.—	У нас в Минусе вашего брата много, — сказал Сосипатыч. —
Которые уж по десять лет живут.Взошло солнце, и туман стал медленно расползаться. На воде
заиграли юркие золотистые змейки. Владимир Ильич вздохнул и
снял кепку. Поглядев на него, Сосипатыч удивился.—	Ты чего ж, Ильич, лысый-то?—	Да я таким родился.—	Ишь ты, — покачал головой Сосипатыч. — Вот незадача.
А у нас девки кудрявых любят. Ну, ты не горюй. Ежели женщина
умная, так она не посмотрит, что на голове пусто — лишь бы в го¬
лове густо. А может, ты уже женатый?—	Нет, — сказал Владимир Ильич. — Собираюсь.Потолковав о разных пустяках, Владимир Ильич стал расспра¬
шивать Сосипатыча о том, как живут местные крестьяне.—	Да кто как, — уклончиво говорил Сосипатыч. — У одних
три десятины земли, а у Зацепина, к примеру, сто да скота столь¬
ко же. Земли-то вокруг хватает, а много ли с одной лошадью рас¬
пашешь? А то и вовсе лошади нет. Вот и иди к тому же Зацепину
в батраки...—	Да-а, — Владимир Ильич нахмурился. — А в России и того
хуже. У вас тут хоть помещиков нет.—	Чего нет, того нет, — согласился Сосипатыч. — Только ведь
другой кулак почище помещика будет.«Тоже верно, — подумал Владимир Ильич. — Хорошо там, где
нас нет».159
книга московских писателенОн поднялся.—	Заходи, Сосипатыч, когда время будет.—	Спасибо на добром слове, — немного оробев, сказал тот и
тоже встал. — Уж я как-нибудь забегу...Придя домой, Владимир Ильич сел за стол и работал до часу
дня. Хозяин несколько раз заглядывал в его комнату и видел, как
постоялец, обложившись толстыми книгами, что-то пишет. Изредка
он отрывался от работы, смотрел в окно и задумчиво поглаживал
лысину. Хозяин озадаченно хмыкал и на цыпочках уходил обратно.В час постоялец пришел обедать. Хозяин, почесывая нос, поста¬
вил на стол графин водки и два чайных стакана.—	А я ведь не пью, — улыбаясь, сказал Владимир Ильич.—	Все мы не пьем, только выпиваем, — согласился хозяин.—	И не выпиваю, батенька. Просто урод, правда?Хозяин посмотрел в смеющиеся глаза постояльца и поначалу
решил, что тот шутит. Потом понял, что это серьезно, и даже оби¬
делся. Но обида его скоро прошла. То и дело доливая себе в ста¬
кан и закусывая солеными груздями, он утешился окончательно.Когда пообедали, хозяин сказал равнодушным голосом:—	А ко мне тут недавно поп приходил.Владимир Ильич вскинул брови.Поп?—	Ага. Решил, говорит, фатеру поменять. А у тебя, слыхал, ком¬
ната свободная есть. Есть говорю, батюшка. Только она для вас
неподходящая: ход в нее с черного крыльца, да и тесновата. Опять
же, говорю, постояльца надо спросить...Хозяин густо намазал хлеб горчицей и, откусив от ломтя доб¬
рую половину, спросил:—	Ну как, может, пустим батюшку? Веселое соседство будет!
Двери-то у нас тонкие...—	Меня оно что-то не очень радует, — серьезно сказал Влади¬
мир Ильич. — Боюсь, чересчур набожным стану.Хозяин пристально посмотрел на постояльца и усмехнулся.Уже сидя у себя в комнате, Владимир Ильич понял намек
о тонких дверях. Стало быть, батюшка хочет подвизаться в роли
добровольного надзирателя. А вдруг господина Ульянова ссыльные
приятели навещать станут? Надо же знать, о чем они будут гово¬
рить.Все началось с дела о поскотине.Пришел как-то крестьянин Проников и спросил Зырянова, не
согласится ли его постоялец написать «прошение на пересуд».
В Шушенском, как и в любом сибирском селе, имелась своя поско¬160тина — изгородь, спасавшая посевы от скота. Каждый сельча¬
нин был обязан поддерживать свой участок изгороди в полном
порядке. Поскотину делили поровну, по числу мужских душ
в семье.—	Вот и посудите, ваше благородие, — говорил Проников, за¬
глядывая в глаза Владимиру Ильичу. — У меня одна коровенка,
а у Симона Ермолаева десятков восемь. А горожу я больше его,
потому что этих ребятишек мужеского полу у меня до ядреной ма¬
тери. Ермолаевские коровы как поднаперли, так и полетела моя за¬
городка. И все стадо прямиком в зацепинские овсы втемяшилось.
Что тут будешь делать! Зацепин на меня в суд — присудили платить
пятьдесят целковых, которых у меня сроду не водилось.Выслушав мужика, Владимир Ильич написал нужное прошение,
да так, что суд только руками развел. Иск оставили «без последст¬
вий». С той поры и пошло — что ни воскресенье, то и просители.Сосипатыч ходил счастливый и гордый — ведь он первый посове¬
товал Проникову обратиться к его, Сосипатыча, знакомому. А Уль¬
янову временами приходилось туго. Потому что мужики зачастую
шли с такими пустяками, что в пору за голову схватиться.На днях вот прибыл проситель из соседней деревни. Двадцать
верст пешком отмахал, чтобы узнать, как ему засудить зятя.—	Не зять, а сукин сын, — со слезой в голосе жаловался му¬
жик. — Это надо — меня на свадьбу не пригласить! Меня! Да
его за такую шуточку на каторгу упечь мало! Раз ты зять —
значит, доставь мне уважение. А на твою поганую водку мне
наплевать.Но по лицу мужика было видно, что жалко ему одного — не уда¬
лось как следует выпить на дармовщинку и покуражиться на свадь¬
бе дочери. Владимир Ильич насилу отговорил его от такой затеи и,
когда проситель ушел, хохотал до слез.Сосипатыч же укоризненно покачал головой и сказал:—	Нехорошо, Ильич. Мужик-то прав. Я бы из такого, прости
господи, зятя все жилы вымотал....Шли дни, до отказа заполненные работой. Были они разные —
ведреные, дождливые, грустные, радостные (когда приходили пись¬
ма) и в то же время похожие друг на друга: двенадцать часов
в сутки Владимир Ильич проводил за рабочим столом.Из России приходили свежие книги, журналы, и Владимира Иль¬
ича начинало одолевать чувство какого-то беспокойства и тревоги.
Хотелось поделиться с кем-нибудь новостями, поговорить по душам,
поспорить. Он пробовал сдружиться со школьным учителем, но того
тянуло к местной «аристократии» — к лавочнику и попу.Выручал обычно Сосипатыч. Они брали ружья, узелки с едой и
отправлялись на охоту. Дичи в окрестностях Шушенского водилось
много, и Владимир Ильич постепенно вошел в такой азарт, что бы¬
вал на охоте почти ежедневно.I 1 Бумбараш161Б^Ба^аШ
книга московских писателенОднажды Сосипатыч явился какой-то загадочный и важный. Он
долго пил с блюдечка чай, вздыхал и морщил лоб.—	Что это сегодня с тобой? — спросил Владимир Ильич.—	Вечером, — многозначительно сказал Сосипатыч и ушел.Часов в шесть он появился снова и велел Владимиру Ильичусобираться.—	Ружье не бери. Не понадобится.Они вышли за поскотину и направились в сторону Енисея.Не доходя протоки, свернули вправо, перешли вброд несколько
мочажин, заросших жесткой травой, и выбрались н$ небольшое
взгорье. Здесь Сосипатыч оглянулся, знаком приказал Владимиру
Ильичу не шуметь и осторожно двинулся дальше.Вдруг Владимиру Ильичу почудилось, будто где-то далеко уда¬
рили тонкие колокола. Звон был чистый и мелодичный.—	Слышишь? — спросил Сосипатыч.Владимир Ильич кивнул. Прячась за островками краснотала,
они короткими перебежками продвигались вперед. Звон становился
все отчетливей и ближе. Потом в него влился высокий зовущий
звук трубы. И совсем рядом отозвался серебряный охотничий рог.Перед глазами Владимира Ильича лежало круглое степное озе¬
ро. А на нем плавали большие белые птицы.—	Дикие лебеди, — прошептал Владимир Ильич.Сплываясь вместе, лебеди начинали кричать, и тогда тонко и чуть
надтреснуто звонили колокола. А самая крупная птица — вожак —
издавала тревожный призывный клич, похожий на звук трубы. Ле¬
бединая песня взмывала ввысь и таяла в бездонном небе. И столь¬
ко в ней было красоты и человеческой грусти, что у Владимира
Ильича больно сжалось сердце.Домой они возвращались молча. За спиной все тише и тише
перекликались далекие колокола. Владимир Ильич шел, не подни¬
мая глаз, и в голове у него назойливо повторялись две строчки
из фетовских стихов:Снова птицы летят издалека
К берегам, расторгающим, лед...В конце октября, когда ударят крепкие заморозки, на енисей¬
ских протоках ложатся первые забереги. Лед на них светлый и глад¬
кий, как зеркало. Местами он настолько прозрачен, что на дне ви¬
ден каждый камень. Между камней и коряг лениво ползают черные
отъевшиеся налимы, а повыше, под самым льдом, стоят снулые зе¬
леноватые щуки.Забереги тянутся на много верст, и любо бегать по ним на конь¬
ках, вдыхая полной грудью стылый осенний воздух. А когда с юга
подует горный ветер, можно распахнуть полы тужурки и мчаться162как яхта под парусом. Мелькают берега, проносятся мимо деревья
в косматой оснежи, и под ногами скользит голубое заколдованное
царство...Вернувшись как-то с одной из таких прогулок, Владимир Ильич
застал у себя дома Сосипатыча. По своей обычной привычке все
окружать тайной Сосипатыч показал глазами на дверь и вышел.
Владимир Ильич последовал за ним.Они подошли к дровяному сараю, и Сосипатыч распахнул дверь.
У поленницы, привязанный веревкой за голенастую ногу, стоял моло¬
дой журавль.Владимир Ильич удивленно посмотрел на журавля, потом на
Сосипатыча.—	Это, Ильич, я тебе принес, — сказал Сосипатыч и покрас¬
нел. — Ты уж не серчай. Мне ведь больше нечего подарить...На мгновение горло Владимира Ильича захлестнула волна неж¬
ности и жалости к этому человеку, который застенчиво переминался
перед ним с ноги на ногу.—	Спасибо. Спасибо тебе за все, — тихо сказал Владимир Ильич.Сосипатыч покраснел еще сильнее и, чтобы скрыть смущение,стал рассказывать, как он поймал журавля:—	Я, надо быть, часа три в копне сидел. А они тут рядышком
по жнивью гуляют. Потом как подошли поближе — я и выскочил.
Они пробежали немного и разлетелись. А этот, — Сосипатыч кив¬
нул на журавля, — молодой, дурашливый и с перепугу-то, видно,
летать разучился. Ну, я его и сгреб. Сильный дьявол, едва его
приволок. Он мне все руки поклевал...Сосипатыч засмеялся.—	Что же нам с ним делать? — спросил Владимир Ильич. —
Ведь он зимой помрет. Может, отпустим, а?—	Отпустить так отпустить, — весело согласился Сосипатыч.Вдвоей они вытащили журавля на улицу. Вокруг них сразу со¬
бралась орава ребятишек. Ребятишки с серьезным видом смотрели,
как Сосипатыч отвязывает с ноги журавля веревку. Почуяв себя
свободной, птица сделала несколько шагов и остановилась.—	Не верит, что отпустили, — покачал головой Владимир Иль¬
ич. — Да лети же, лети, глупая...И журавль, смешно подпрыгивая, побежал вдоль улицы. Потом
он расправил крылья и оттолкнулся от земли...Все выше и выше набирала высоту большая серая птица, и ре¬
бятишки, задрав головы, следили за ней восторженными глазами.
Когда журавль скрылся из виду, Владимир Ильич спросил:—	Не жалко, Сосипатыч?—	Нет, — тряхнул головой тот. — И хорошо сделали. Что пти¬
ца, что человек — все одно.II*БНБаВаШ
АЛЕКСЕЙ КОНДРАТЬЕВЯ родился в 1935 году в Ленин¬
граде. С 1944 года живу в Москве.Пишу и печатаюсь с I960 года.
Первая детская книжка «Таенька-
Тая» вышла в 1966 году. В 1968 го¬
ду вышла еще одна книжка стихов
для малышей — «Я узнал от вет¬
ра» и книга взрослых стихов «Не¬
знакомый человек». В 1969 году
издана книга для детей «Сто сне¬
гирей».ЛЕСНАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯВетер свернулся калачиком,
И успокоился лес;Ежик прикинулся мячиком
И потихоньку исчез.Тихо плывут в траве светлячки,
И надевают совы очки;А стрекоза,А стрекозаСонно таращит глаза.Спят муравьи в муравейнике,
Все переделав дела.А на колючем репейнике
Капля росы прилегла.Дятел букашку видит во сне,
Он и во сне сидит на сосне;
Завтра опять
Носом стучать
И за сосну отвечать.Где-то за темными ветками
Медленно ходит луна.Звуками редкими-редкими
Дышит в лесу тишина.Надо и зайцу ночью поспать,
За день и заяц может устать;
Тихо в лесу,Тихо в лесу,Не разбудите лису.Не разбудите лису...НИ РАЗУМожно двадцать тысяч раз
Уронить железный таз.А фарфоровую вазу
Уронить нельзя ни разу.Ведь на двадцать тысяч раз
Надо двадцать тысяч ваз.165Б‘'®БаНаш
УТРОМОказывается!Оказывается!Солнце не сразу показывается!
А сначала
Выставит краешек:И осветитМаленький камешек.А потомБольшущую гору!Только все мы спим в эту пору.ЮРИЙ КОРИНЕЦКогда мне было пять лет, я начал
писать роман о, рыбаках. Я сшил
книжку из чистых листов бумаги,
нарисовал обложку, но дальше первой
страницы ничего написать не мог.
Тогда я понял, что проза вещь труд¬
ная. Со стихами было легче.Написать первые стихи мне по¬
могла собака. Отец подарил мне щенка
немецкой овчарки. Щенка звали Дик.
Это был мой воспитанник. Вскоре пес
стал здоровым и сильным: куда силь¬
нее меня! Когда мы гуляли и пес ви¬
дел бегущего человека, он вырывал
у меня поводок, кидался на бегущего
и кусал его. И отец решил от него из¬
бавиться. В то время отец работал
в Крем/ле, в Совете Труда и Обороны,
вместе с Валерианом Владимировичем
Куйбышевым. Как-то отец пожаловал¬
ся Куйбышеву на собаку. А Куйбышев
обрадовался: «Вот такую я и ищу! —
сказал он. — Она нужна мне в лесу,
на даче». Отец уговорил меня пода¬
рить Дика Куйбышеву.Мы все поехали провожать моего
питомца. Я всю дорогу плакал. На да¬
че Куйбышева разыгралась душеразди¬
рающая сцена разлуки. И хотя я ча¬
сто потом ездил к Дику в гости и про¬
водил с ним целые дни, играя в саду,
я чувствовал себя несчастным. Тогда
я понял, что хорошим стихам помога¬
ет сильное чувство.С тех пор прошло много лет. Мно¬
го было у меня в жизни разлук и
страданий. И много радостей. И мно¬
го я написал стихов. И хотя стихи
«К Дику» давно утеряны, я никогда
не забываю свою первую разлуку.
И свои первые стихи.КОММУНИСТ(Отрывок из «Поэмы о костре»)Летели годы над страной
Со скоростью ракеты.Трещал мороз,И парил зной.Весну сменяло лето.Я жил. Работал.Ездил. Спал.И между дел однажды
В московский институт попал,
В один особо важный.Не буду говорить,О чемЗвучали речи в зале.Я расскажу вам о другом —О чем там не сказали.По лестнице спускаясь вниз,В толкучке человечьей
Я вдруг услышал:—	Вот сюрприз!Не ожидал я встречи!Смеется кто-то: — Октябрят,Тех, помните, что пели? —И вновь узнал я синий взгляд
Рожденного в апреле!Встал в памяти московский двор,
Листвою обосенен.Костер в лесу. Пограндозор.И Родина. И Ленин...—	Да, — произнес я, как пароль, —
В Москве, на Красной Пресне...А здесь твоя какая роль?—	О, здесь другие песни!И я, взволнован, удивлен,Смотрю на человека.Так вот где оказался он —На самом гребне века!—	Колдуешь? Физик? —Я пожалПротянутую руку. —В науку, значит, путь держал?—	Да, — говорит, — в науку!
Пройдемся? —Мы с ним вышли в сад...Узор ветвей.Забор.Фасад.Звенели птичьи голоса
В кудрявых кронах сосен.Какой-то летчик
В небеса169Бу&Ба^аш
книга московских писателейВписал там слово
«ОСЕНЬ».Скорлупками
Златых яиц
На серебристый иней
С ветвей листва
Летела ниц
Сквозь воздух
Бледно-синий.Но дальше вдруг
Листва росла
Еще совсем зеленой,Как будто осень здесь была
Навеки запрещенной!Сюда не доходил мороз,И — странно было это! —
Румянцем неувядших роз
Остановилось лето.Нас окружали чудеса,Как в сказке, на картинке:
Здесь вместо инея роса
Блестела на тропинке.Горяч и влажен был песок,И — тоже очень стран но! —
Нежнейшей радуги кусок
Горел в струе фонтана!—	Ну как? —Спросил вдруг мой герой. —
Как объяснить
Весь этот зной? —Руками я развел, смущен...А он в ответ смеется:—	Не сказка это! И не сон —
Излишки производства!170Пар и горячая вода
Нагрели здесь природу:От ускорителя сюда
Ведем мы в трубах воду.В саду должна она струей
Фонтанной охладиться,Чтоб к установкам под землей
Обратно возвратиться...—	Но для чего,—Вот мой вопрос, —Эксперименты эти?—	Энергию далеких звезд
Нашли мы на планете!Стоим как нянькиДень за днемНад солнечною зыбкой...Я там командую огнем! —Добавил он с улыбкой.И руку к зданию простер:—	Быть может, образ дерзкий,Но тамВсе тот же мой костер,Далекий, пионерский!Что весь наш труд?Костер живой,Прорвавшийся сквозь холод!От искры ленинской
Я свойЗажег, когда был молод...Так мы шагали по траве,Увлекшись разговором.Чуть слышно мчались по Москве
Машины за забором.В садуМы были с ним вдвоем,И я сказал:—	Давай споем?—	Давайте, —Улыбнулся он,171Вуф^ш
книга московских писателейИ тихо
Мы запели.И песня та
Была как сон,Деревья в такт скрипели:
— «Мы веселые ребята!
Наше имя октябрята!Мы не любим
Лишних слов:Будь готов!Всегда готов!..»МИХАИЛ КОРШУНОВМихаил Павлович Коршунов родился
в 1924 году в городе Симферополе. Дет¬
ство провел в Крыму и в Москве, где
учился в средней школе. С 1942 по
1946 год служил в Советской Армии.
После демобилизации поступил в Лите¬
ратурный институт имени Горького и
в 1951 году окончил его.Рассказы Коршунова печатались в
центральных газетах и журналах.Основные книги писателя — «Крас¬
ные каштаны», «Две секунды света»,
«Когда замерзли дожди», «Антон приле¬
тит завтра», «Девять возвращений»,
«Школьная Вселенная», «День Весну¬
шек».
книга московских писателенПОСТ НОМЕР ОДИНУчительница Вера Андреевна сказала своему первому клас¬
су «А»:—	Сегодня проведем урок не в школе. Попрошу взять ранцы и
спуститься в раздевалку.Ребята сразу хотели задать учительнице массу вопросов,
но Вера Андреевна сказала, что все вопросы потом. И что может
так случиться, что и вопросы задавать не придется, потому что все
станет ясным.В раздевалке Вера Андреевна велела одеться и построиться
в колонну.Учительница проверила, хорошо ли построились, и только тогда
разрешила выйти из дверей школы.—	Пойдем на Красную площадь.И ребята поняли, вопросы задавать не надо: в жизни произой¬
дет что-то важное, решающее. Это совершенно ясно теперь.И первоклассники зашагали по городу, в котором начиналось
утро.Город был украшен плакатами, транспарантами, лентами:
приближался праздник Октября. Пробовали иллюминацию, и лам¬
почки неожиданно вспыхивали на высоких стеклянных домах. И на
влажной осенней мостовой они вспыхивали.Суетятся дворники в новеньких фартуках, чистят, убирают город.
Спешат из дома в дом с толстыми сумками почтальоны, разносят
газеты.В городе поселилось что-то заботливое, сверкающее, радостное.
Это всегда бывает в дни перед праздниками. И приятно было ша¬
гать утром по такому городу и сознавать, что ты ученик и что
у тебя есть своя школа. И ты уже знаешь, что такое ответствен¬
ность и чувство долга. Об этом с тобой говорила Вера Андреевна
еще на первых уроках, когда рассказывала о стране. Ученик дол¬
жен знать историю своей страны, тогда он по-настоящему и до кон¬
ца поймет, что такое ответственность и чувство долга. А без этого
нельзя считать себя настоящим учеником и мечтать о том, о
чем мечтает каждый первоклассник,— быть октябренком, носить
красную звездочку. Ее ромбики — это континенты у тебя на
груди!Когда ребята пришли на площадь, утро уже полностью нача¬
лось.Мавзолей Ленина был освещен солнцем, будто светились
тихие желтые листья на каждой его ступени. Листья светились на
стенах Кремля, на башнях и куполах. И тополя светились желтым,
и остатки травы, и стебли неярких осенних цветов.174I	-мПеред Мавзолеем, как всегда, стоял народ, смотрел на часо¬
вых, которые несли вахту у дверей. Первый класс «А» тоже по¬
дошел.И это был странный урок: долго никто и ничего не говорил,
только все молчали. И Вера Андреевна молчала, ничего не гово¬
рила.Солнечные листья накрыли город тишиной и придавали торжест¬
венность необычному уроку здесь, на площади. И плакаты, и транс¬
паранты, и лампочки иллюминаций, неожиданно вспыхивающие,
тоже придавали торжественность.Пробили часы на Спасской башне. Звон курантов медленно про¬
летел над площадью, над зетлым, прозрачным городом, будто стая
птиц. А совсем высоко пролетели самолеты, сверкнули и исчезли.
Может быть, они готовятся к праздничному параду. Заспешили, по¬
бежали к Мавзолею с разных концов площади совсем малень¬
кие дети, которые даже в школу еще не ходят, а ходят с род¬
ными утром в детские сады: дети знали, что сейчас будет у
Мавзолея.Из ворот Спасской башни показались два бойца с винтовками
на плече и сержант. Разводящий. Солдаты шли высоким парадным
шагом, и теперь все смотрели на них, вся Красная площадь. И пер¬
вый класс «А» смотрел и ждал.—	Пост у Мавзолея — номер один в стране, потому что это
пост у Ленина, — сказала Вера Андреевна. — Вождя пролетариев
всех стран!Четко отзывались шаги солдат, будто отстукивал маятник ча¬
сов на башне. А штыки на винтовках поблескивали, словно стрелки,
Раз-два, маятник двигает стрелки к Мавзолею. Двери в Мавзолее
чуть приоткрыты, город и сейчас и всегда входит сквозь них в Мав¬
золей — звон курантов, музыка праздничных парадов, шелест зна¬
мен, гудки кораблей и стук колес поездов, шорох дождя и хруст но¬
вогоднего снега.Маятник двигает стрелки все ближе и ближе к Мавзолею —
время менять караул.Совсем недавно в школе Вера Андреевна показывала перво¬
классникам пионерскую комнату, где висят на стенах горны и ба¬
рабаны. На белом коленкоре были приколоты тридцать октябрят-
ских звездочек.Первоклассники сразу догадались, что звездочки приготовлены
для них.И Вера Андреевна подтвердила это. Наступит день и час,
и затрубят горны, ударят барабаны, и представители пионерской
дружины вручат звездочки ребятам. Каждому — пять континентов,
где все страны, а значит, и ответственность, и чувство долга, и
красный флаг, тот самый, с первой баррикады.175B'CgaQalll
И сегодня, когда они стояли и смотрели, как меняется караул
на посту номер один, Вера Андреевна вдруг объявила, что завтра
и произойдет вручение звездочек и что ребята тоже, значит, вста¬
нут на свой пост у Ленина.Многие ребята и раньше видели, как меняется караул у Мавзо¬
лея, но никогда вот так, чтобы перед важным для своей жизни
днем.Раз-два, маятник двигает стрелки к Мавзолею. И они все бли¬
же к ребятам — стальное, острое время. И ребята стоят, замерли
на плечах ранцы с букварями и тетрадями. Их первые ранцы
в жизни!..ГЕОРГИЙ ААДОНЩИКОВГеоргий, Афанасьевич Ладонщиков родился
в 1916 году в деревне Каменке на Смоленщине.
Участник Великой Отечественной войны. Два¬
дцать пять лет проработал на Московской те¬
лефонной сети. Был монтером, техником, ин¬
женером и одновременно писал стихи для ре¬
бят. Его перу принадлежат книжки: «Малень¬
кие мастера», «Кто быстрей?», «Своими рука¬
ми», «Зимушка-зима», «Про знакомые дела»,
«Точильщик», «В мастерской бобренка», «Едем
на дачу», «Веселый самовар», «Кто кого под¬
вел?», «Стихи и сказки», «У нас сегодня весе¬
ло», «Моим друзьям-ребятам» и многие другие.
книга московских писателенIЗВЕЗДОЧКАМаму видит вся столица,
Мама строит новый дом,Да такой,Что поселиться
Полрайона может в нем.Дом заметно вырастает
Каждый день
И каждый час.Будто небо подпирает
Металлический каркас.И над самой верхней балкой,
Где подъемный кран стоит,
Огонек электросварки
Яркой звездочкой горит.Это мама —Сварщик смелый —Держит звездочку
В руках.А над нею
Стайкой белой
Проплывают облака.ТОКАРЕНОКВ цех токарный
На завод
Петю взял отец,И вотОн внимательно
С отцомНаблюдает за резцом.Наблюдает, как, сверкая,
Стружка сизо-голубая
Вьется, вьется без конца,
Убегает от резца...178Заблестела заготовка,
Изменила форму сталь,И отец движеньем ловким
Снял горячую деталь.Взял деталь мальчонка в руку,
Приложил ее к щеке:«Кабы мне такую штуку
Изготовить на станке!»Посмотрел отец на Петю
И приветливо заметил:— Подрастай, учись, сынок,
Передам тебе станок!Бу®БаВаШ
ФЕЛИКС ЛЕВРодился в 1932 году.Работал инженером-геодезистом
в изыскательских партиях — на Се¬
верном Урале, на Печоре, в Вологод¬
ской области. Многое из того, что там
видел, вошло затем в сборники рас¬
сказов: «Лосиные рога», «Туман-река»,
«Как проложили дорогу», «Лесная гра¬
мота» и др.Написал несколько научно-позна¬
вательных книжек для младших
школьников: «Для чего деревьям ли¬
стья», «Про хрупкий хрусталь и стой¬
кую сталь». Предлагаемая глава
(в сокращении,) тоже из новой книги,
которую сейчас заканчиваю. Старался
писать ее так, чтобы, самые сложные
вещи были понятны даже малышам.
И чтобы книжка для малышей (для
младших школьников) с интересом
читалась даже взрослыми. Вот бы
получилось!ИЗ ЧЕГО ВСЕ?Эта книжка про то, из чего «сделан» мир, из чего все на свете.Вот я написал слово «сделан» и задумался: правильно ли я здесь
его написал? Ведь сделать — так говорим мы обычно про какую-то
вещь: портной может сшить костюм, плотник — сколотить стул или
стол. Можно сделать станок на заводе или автомобиль. Но разве
мир вокруг нас: солнце и звезды, земля и море, облака и деревья —
разве весь этот мир тоже сделан?.. Сделан кем-то?..Потому я и поставил в кавычки слово «сделан», потому что ни¬
кто, никогда и нигде не делал его.И об этом тоже пойдет разговор в нашей книжке: о том, как ду¬
мали раньше и как думают люди теперь, как спорили друг с дру¬
гом, ошибались и как узнавали правду...Кто сделал мир? Когда? Из чего?Никто и никогда!Но ведь мир существует: и море, и звезды, и камни, деревья
и воздух, птицы и зверь... Как же так?..Не спешите...Из чего сделано все? Из чего состоят звезды, из чего — воз¬
дух, из чего — земля, из чего — дома?..Дома из кирпичей.А из чего кирпичи?Кирпичи из глины.А из чего глина?Глина — это... ну, такая земля.Какая — такая? Из чего она, эта земля?Не спешите с ответом. Прочтите сначала эту книжку...У древнего философа Демокрита были друзья и ученики. Они ду¬
мали так же, как он. Они тоже говорили, что все вещи на свете все¬
гда состояли из материи, из вещества. А вещество состоит из ато¬
мов — мельчайших, невидимых глазом частичек.А были и противники. Они были против учения Демокрита.
Эти философы уверяли, что никаких атомов не было и нет и что
у каждой вещи есть своя душа. Или еще называли ее по-другому —
«идея». Вот и прозвали этих философов идеалистами: от слова
«идея». А тех философов, которые, подобно Демокриту, говорили,
что материя была всегда, вечно, стали звать материалистами.Что ж это получается, если послушать идеалистов: у травы —
душа, у горы — душа, у табуретки — душа, у любого камня —
тоже душа? Как бы ее увидеть, узнать, подсмотреть хоть разок
эту душу?Этого сделать нельзя, сердились идеалисты. Ведь душа спрятана
глубоко внутри каждой вещи. Людям только кажется, что они ви-181B-va|}aQaIII
дят и трогают то, из чего сделан стул, или стол, или, скажем, то¬
пор. Они видят простые деревяшки или простое железо, а не видят
самого главного, из чего получилось все это, — их души.Хорошо, так давайте, например, разрубим какой-нибудь старый
стул, который не жалко, и заглянем в него...—	Душу вы все равно не увидите, она же невидимая, — тут
же подскочит идеалист. — Потому что душа не из дерева и не из
железа. Она — из ничего!Вот так да — из ничего! Разве что-то может быть из ничего?—	Душа может, — отвечали идеалисты.Вот и доказывай им после этого, что никакой души у ве¬
щей нет!..—	Нет есть, — уверяли они.—	Нет, нет! — говорили материалисты.—	Нет есть!..Кто же прав? Кто кого переспорит? Может быть, переспорит тот,
кто умеет громче кричать? Нет, для этого мало перекричать другого
или, скажем, «доказать» кулаком: я сильнее — значит, я прав.
Для этого надо иметь доказательства. А их в те времена почти
не было. Ведь доказательства может дать только наука.«Я знаю, что ничего не знаю», — сказал один философ-идеалист.
Этот человек был вовсе не какой-нибудь неуч, и вовсе не глуп, хотя
и ошибался во многом. Кто не ошибается?! На самом деле он знал
довольно много, особенно по тем временам. Но чем больше нового
он узнавал, тем больше обнаруживал такого, про что еще не знал
ровным счетом ничего. Даже страшно становилось, сколько еще все¬
го он не понимает, не знает! Вот он и сказал так. А другие, которые
и правда знали совсем мало, ухватились за эти слова мудреца: «Мы
знаем, что ничего не знаем!» — хвалились они. Нашли, чем хва¬
стать!..«Тогда пойдите да поучитесь, — посоветовали бы мы им. — По¬
глядите в микроскоп, в телескоп...» Но в том-то и беда, что они
не захотели бы учиться. Зачем изучать вещество, глядеть в теле¬
скоп на звезды, если все равно ничего не узнаешь? Ведь то, что мы
можем увидеть, услышать и даже потрогать, — это не главное.
И может быть, ничего этого вообще нет на свете, а только нам ка¬
жется. А вот самое главное — «душу вещей» узнать все равно не¬
возможно. И никакая наука ее не узнает. Значит, наука и не нуж¬
на! — так говорили идеалисты.Нет, наука нужна, — отвечали материалисты.А ведь и так бывало: в споре побеждал вовсе не тот, кто прав,
а тот, кто сильнее.У противника Демокрита, идеалистов, нашлась сильная по¬
мощь — жрецы. Этим жрецам было просто необходимо, чтобы люди
верили в придуманных ими богов. Ведь люди приносили богатые182подарки жрецам, чтобы те молились за них. Жрецы говорили
грозно:—	Тех, кто не верит в богов, боги накажут!А потом за идеалистов стали заступаться попы из церкви. А ма¬
териалистов, которые вслух говорили всем людям, что никакого
такого бога на свете нет, — попы сажали за железную решетку
в тюрьму. А некоторых, кто хотел узнать всю правду о веществе
и атомах, о природе, даже сжигали на кострах.Вот так да! Человек никого не убил, не ограбил и не ударил.
Он лишь хотел узнать правду. Он только думал иначе, не так, как
другие. И только за то, что он посмел так думать и так говорить,
его могли казнить смертной казнью!Прошло очень много лет, пока появилась настоящая наука, ко¬
торая смогла доказать, кто же прав — материалисты или идеа¬
листы.jБу©БаОаШ
АНАТОЛИЙ МАРКУШАВ жизни мне несколько раз круп¬
но везло. Первый — когда, я по ошиб¬
ке попал сразу в третий класс, там
прижился и закончил десятилетку за'
восемь лет. Второй — когда, не оси¬
лив экзамена в Военно-Воздушную ин¬
женерную академию, я с горя посту¬
пил в аэроклуб и стал летчиком. Луч¬
шей профессии, чем профессия лет¬
чика, не знаю, больше всего на свете
горжусь тем, что летал на многих
самолетах, начиная с ПО-2 и кончая
реактивным МИГом. В третий раз
мне повезло так: я написал книгу рас¬
сказов и был твердо убежден, что
труд мой адресован взрослым, но в си¬
лу стечения разных обстоятельств
книга вышла в детском издательст¬
ве, а я стал детским писателем. Пос¬
ле этого я узнал, что нет на свете чи¬
тателя благодарней и лучше, чем ре¬
бята.Моими героями юности были
Амундсен и Чкалов.Если б возникла вдруг возмож¬
ность повторить жизнь на «бис», ду¬
маю, что совершил бы все то, что со¬
вершил, включая и ошибки, но непре¬
менно постарался бы не приучаться
курить и достичь более заметных успе¬
хов в плавании.СОЛЕНОЕ СОЛНЦЕЗаписка лежала на самой середине стола. Аккуратный тетрадный
листок в косую линейку, отчеркнутое едва заметной красной жил¬
кой поле, строгие каллиграфические буквы с нажимом, какими те¬
перь уже почти никто не пишет.«Уважаемый Сергей Афанасьевич!Очень прошу Вас выбрать время и зайти в школу. Не беспо¬
койтесь, Вашим Колей я доволен вполне, но кое о чем хотелось
бы посоветоваться с Вами лично.Кл. рук. 5-го класса «А» Ф. Потапенко».Сергей Афанасьевич прочитал записку, поморщился и тяжело
вздохнул. Он был совершенно твердо убежден: для приятных раз¬
говоров родителей в школу не приглашают. Записка показалась
ему тем более странной, что Колька рос смирным, учился всегда
хорошо и вообще родителям своим хлопот не доставлял. Но не зря
же говорят: «И в тихом омуте черти водятся».Было уже поздно. Жена спала, спал Колька, и старшая дочь
Варя тоже спала. Спросить, что могло бы означать это вежливое
послание от классного руководителя и почему оно адресовано ему,
отцу, а не матери, которая обычно занималась всеми ребячьими
делами, было не у кого. Сергей Афанасьевич покурил на кухне, оза¬
боченно покашлял и тоже лег.Он очень устал за день. Работы было много, и вся, как нарочно,
беспокойная. Отремонтированный двигатель никак не набирал за¬
данных оборотов на испытательном стенде, и сколько ни мучились
с ним регулировщики, так ничего не добились. Сергей Афанасьевич
отчетливо представил недовольное лицо сменного инженера и, ка¬
залось, снова услышал его въедливый хрипловатый голос:—	У меня складывается такое впечатление, голубчики, что пре¬
мия в этом месяце вам не нужна.Потом со сменным инженером сделалось что-то странное — он
оказался почему-то в милицейской форме и, стоя около контрольно¬
го стенда, старался перекричать грохот никак не выходившего
на максимальный режим двигателя.185
—	Гражданин Фоминых, ваш сын Фоминых Николай привле¬
кается... — И тут двигатель вышел-таки на полные обороты, и Сер¬
гею Афанасьевичу не удалось разобрать, за что привлекается его
сын Фоминых Николай.Прекрасно понимая, что инженер-милиционер и ревущий двига¬
тель из сна, Сергей Афанасьевич не мог разделаться и с явью: он
слышал, как часы пробили два часа ночи, слышал, как завизжали
тормоза под окном. Подумал: «Вот собачья работа, как день повер¬
тишься в этом грохоте, так и не заснуть по-людски». И тут же
уснул.В ближайшие три дня ему так и не удалось вырваться в шко¬
лу. Кончался месяц, и работы было очень много, и премию полу¬
чить все, конечно, хотели. Узнать что-нибудь определенное по пово¬
ду записки тоже Не удалось.Когда отец спросил Колю, что он там натворил, тот только за¬
хлопал длинными разноцветными ресницами (у него от рождения
были чудные ресницы — от светло-рыжих до совсем черных) и, по
всей видимости, совершенно честно сказал:—	А ничего.—	Так для чего меня тогда в школу вызывают?—	Не знаю.Жена тоже ничего не смогла объяснить. Сергей Афанасьевич
намекнул было, что, может быть, ей проще выбраться к классному
руководителю и разобраться, но она решительно возразила:—	Я, конечно, тоже Фоминых, но ведь не Сергей Афанасьевич,
а Ольга Владимировна. Меня никто не звал в школу.Наконец в субботу Сергей Афанасьевич собрался. Надел выход¬
ной синий костюм. Начистил форменные пуговицы. Затянул тонким
ровным узлом черный галстук. Проверил крылышки на эмблеме
авиационной фуражки и, убедившись, что крылышки стоят точно
в горизонтальном положении, отправился в путь.Классный руководитель Потапенко оказался очень старым, очень
седым и очень высоким. Он усадил Сергея Афанасьевича в кресло,
сам пристроился на стуле, который был ему мал, и сказал тихим
мягким голосом:—	У вас очень хороший мальчик, Сергей Афанасьевич, и я рад
сообщить вам об этом.«Неважное начало, — подумал Фоминых и невольно напрягся,—
не для того же он меня звал, чтобы нахваливать Кольку».—	Вот, вы сейчас, вероятно, думаете: а для чего этот старик
меня тогда вызвал, если все у Коли обстоит так отменно? — и, де¬
лая вид, что не замечает смущения Сергея Афанасьевича, учитель
продолжал: — Не так давно мой класс писал сочинение, тема была
не литературная, а наполовину свободная: «Что я видел этим ле¬
том». Мне очень бы хотелось, чтобы вы познакомились с тем, что
написал Коля.186«Начинается», — подумал Фоминых.Учитель положил перед Сергеем Афанасьевичем тетрадку, а сам
вышел.«Этим летом я видел море. Первый раз в жизни. Мы всей семьей
ездили к папиному товарищу (он полковник в отставке и живет
на станции Лазаревская). Конечно, море мне понравилось, хотя
я не могу точно объяснять почему. Если бы я умел хорошо рисо¬
вать, то обязательно нарисовал бы несколько разных морей.Море бывает зеленое, как трава, спокойное, блестящее и такое
большое, что кажется — там в конце уж больше ничего нет: ни дру¬
гих стран, ни других морей, ни океанов. Когда сидишь на берегу
зеленого моря, очень легко вообразить, что оно переходит прямо
в космос. За такие мысли по географии полагалось бы получить
двойку, но что поделаешь с собой, если так кажется?»Сергей Афанасьевич недовольно поморщился. Надо же такое
написать? Космос начинается прямо из моря... Дураку уже двена¬
дцать лет и книжки вроде читает, и в разговоре не производит впе¬
чатления тупого. Сергей Афанасьевич тяжело вздохнул и стал чи¬
тать дальше.«Море бывает вроде складчатым, когда волны, и самых разных
цветов и оттенков: от серовато-синего до ярко-голубого. Один раз
голубое море было все исчеркано белыми полосками — бурунами.
Сначала я подумал, что это всплывают подводные лодки, вышед¬
шие на большие учения, а оказалось — дельфины. На дельфинов
смотреть тревожно. Раньше дельфины никого не волновали.
Ну, прыгают не то рыбы, не то животные — и пусть! А теперь, ко¬
гда точно установлено, что ум дельфина почти такой же, как у че¬
ловека, и что люди просто еще не научились понимать их языка,
за дельфинов страшно. Может, у них там, под водой, свои законы,
своя хорошая жизнь, а тут, когда они плывут, каждый дурак может
обидеть и даже убить дельфина. И это только потому, что дурак
называется человеком и сильнее дельфина.Мне всегда хотелось, чтобы дельфины как можно быстрее ушли
от берега».Сергей Афанасьевич совсем расстроился. Черт знает что творит¬
ся в голове у Кольки! Дельфины ему подводными лодками кажут¬
ся, людей дураками обзывает, да еще где — в сочинении! Надо же
было додуматься.«Но самое лучшее море — прозрачное. Когда погода тихая и
каждый камушек на дне виден, нырять в такое море одно удо¬
вольствие. Нырнешь, перевернешься под водой на спину, откроешь
глаза и смотришь на солнце. Раньше я считал, что солнце всегда
огненное, круглое и от него бегут слезы из глаз. А из-под воды
солнце оказалось совсем другое — оно белое, соленое и не круглое,
а расплывчатое. Соленое солнце хочется взять в руки, погладить или
даже лизнуть...»187Бу®БаЕаШ
Тут в учительскую вернулся классный руководитель.—	Прочли? — спросил он Сергея Афанасьевича.—	Да вот дочитываю, — чувствуя себя страшно виноватым, от¬
ветил Фоминых.—	Ну и как?—	Даже не знаю, что сказать. Вообще-то Колька у нас тихим
растет. Вроде читает не меньше других, я просто даже не могу
понять, что это с ним случилось...Старик внимательно поглядел на Сергея Афанасьевича и, тща¬
тельно выбирая слова, будто обращался к иностранцу, недавно ов¬
ладевшему русским языком, стал говорить:—	Коля очень способный мальчик. Очень. Он прекрасно видит
жизнь. Самостоятельно видит. Я подозреваю, что он одарен поэти¬
чески. Это не значит, что он непременно станет поэтом. Но это же
прекрасно — увидеть соленое солнце?! Вы чувствуете?—	Простите, не понимаю, — сказал Фоминых, — в каком
смысле?—	Жаль. Ведь я вас для этого только и позвал, чтобы порадо¬
ваться вместе. Я прочитал за свою жизнь, наверное, сто тысяч со¬
чинений и скажу вам откровенно: редко радовался. Очень редко.—	А как Николай ведет себя на уроках? — спросил Сергей
Афанасьевич, чтобы перевести разговор на другую тему.Учитель не ответил. Помолчал, потом спросил:—	Вы по профессии кто — летчик?—	Авиационный механик.—	Авиационный? Отлично. Вы такую фамилию Антуан де Сент-
Экзюпери слышали?—	Француз? Летчик? Писал книги?—	Читали?—	Нет, знаете как-то не пришлось.—	Александра Грина читали?—	В кино, кажется, видел.—	Жаль. Ну что ж, Сергей Афанасьевич, простите, что оторвал
вас от дел. Хотел порадоваться вместе с вами. Извините. — И ста¬
рик встал со своего места, показывая, что разговор закончен.Фоминых вышел из школы. В синем небе плавилось рыжее го¬
рячее солнце. Фоминых недовольно прищурился, поглядел вверх,
почему-то подумал: «Может, Кольку все-таки врачу показать? Это¬
му, как его... невропатологу». И, сам не зная отчего, смутился.ВАЛЕРИЙ МЕДВЕДЕВЯ родился два раза. Первый раз
в 1925 году. Родился просто так. Вто¬
рой раз я родился в 1962 году, когда
написал повесть «Баранкин, будь че¬
ловеком!», а после этого и др. книги.
«Др. книги» — это: «Тире — тире —
точка» — повесть, «Тридцать шесть и
девять» — повесть, «До свадьбы, зажи¬
вет» — повесть, «Свистать всех на¬
верх» — кинокомедия, «Тихая при¬
стань» — мультфильм и т. п.
<!И т. п.» — это рассказы, сказки,
маленькие пьесы. Сейчас я работаю
одновременно над двумя романами:
«Первая и вторая любовь Алика Ле¬
вашова» — роман-трагедия, и «Безум¬
ная идея» — роман-комедия и... меч¬
таю родиться в третий раз!
ДЫМ В РЮКЗАКЕ(Отрывок из повести «Тридцать шесть и девять»)...Я не сводил глаз с рюкзака. Я на него сразу внимание обратил.
Я сразу же понял, что этот рюкзак означает, раз он оттягивает
Мишкины плечи с такой невероятной силой — «подготовка к пу¬
тешествиям продолжается»...Пока папа гремел на веранде крышкой сундука и замком, пряча
от нас свои кожаные охотничьи сапоги, Мишка подтянул лямки и,
шатаясь под тяжестью рюкзака, зашагал к Москве-реке, к тому
месту, где на днях мы съели мои новые кожаные ботинки. Я уве¬
ренно и... в то же время как-то неуверенно шагал вслед за Мишкой,
глядя на его уши, красные, как кроличьи глаза. Вот у всех нор¬
мальная температура тридцать шесть и шесть, а у Мишки тридцать
шесть и девять, поэтому, наверно, у него и мысли в голове какие-то
а повышенные... ну не такие, как у всех... С трудом сбросив свою но¬
шу на траву, Мишка свалился без сил на землю, а я подсел поближе
к рюкзаку и потрогал его рукой. В рюкзаке на ощупь было что-то
w круглое и твердое. Но что? Мишка молчал. Достав из-за пазухи
какую-то зачитанную книжку, он задумчиво уставился на ее облож-
^ ку. Называлась книжка непонятно: «Мои друзья из племени нан-
касе». Решив, что это название мне пока ничем не грозит, я опять
было затосковал о ботинках, даже не предполагая, что ровно че¬
рез полчаса Мишка подвергнет меня таким испытаниям, по сравне-
гя нию с которыми гибель моих ботинок будет выглядеть жалким и
О незначительным событием.—	Когда твои в театр уйдут? — спросил Мишка, бросив нетер¬
пеливый взгляд на часы.—	Часов в шесть, — сказал я.Видимо, эта цифра Мишку вполне устраивала, потому что он
как-то вдруг подобрел и сказал своим хриплым и ужасным го-
сд лосом:—	В конце концов там... — Мишка бросил взгляд в жуткую
даль. — Там надо будет уметь не только есть всякие кожаные вещи
и предметы...В кустах раздался легкий треск.Мишка замолчал и огляделся подозрительно по сторонам.
Я замер.—	Там надо будет уметь делать, например, кое-что и потруд¬
нее...—	Что, например, потруднее? — спросил я насторожившись.—	Ну, например... например, — сказал Мишка, — уметь читать
дым...ОоЯиЯ33£190Сказав это, Мишка ударил несколько раз рукой по рюкзаку.
Раздался металлический треск, как будто кто-то прошелся по же¬
лезной крыше.—	Это как же — читать дым? — спросил я.—	Очень просто! — сказал Мишка. — Тебе, скажем, нужно
в джунглях передать мне секретно свои мысли на расстоянии.
Ты зажигаешь костер с дымом, сидишь и думаешь о своих сек¬
ретных мыслях, а я сижу от тебя, скажем, за тридцать километ¬
ров и секретно читаю дым... то есть не дым, а твои секретные
мысли.—	Без радио? — спросил я.—	Конечно! — сказал Мишка.—	Не может быть! — сказал я.Тогда Мишка раскрыл зачитанную книжку под названием «Мои
друзья из племени нанкасе» и стал шепотом читать: «...но больше
всего меня удивил случай в Африке среди племени нанкасе. Заме¬
тив на горизонте дым, я указал на него проводнику Мзинга и ска¬
зал: «Пожар!» Мзинга всмотрелся в даль и сказал: «Нет! Это наши
люди сообщают, что охотятся у реки и упустили газель, но убили
антилопу...»В это время за нашими спинами затрещали кусты сирени, и от¬
туда высунулось лицо моей сестры Наташки. Она подозрительно
посмотрела на нас с Мишкой, поправила левой рукой прическу,
сделанную специально для театра, и сказала:—	Читаете? Ну, ну!.. Читайте! Читайте! — и скрылась.Мишка дождался, когда затихли ее шаги, и сказал:—	Так что ты давай!..—	Что давай? — спросил я.—	Готовься! — сказал Мишка.—	К чему? — спросил я.—	Как к чему? — сказал Мишка. — К чтению твоих и моих
мыслей с помощью дыма.Хуже этого испытания Мишка, пожалуй, ничего не мог и при¬
думать. Мало ли какая недостойная отважного путешественника
мысль может вдруг мелькнуть у меня в голове! У меня, может,
вообще в голове не мелькнет ничего такого достойного.Я тут же представил, какая может разыграться на этом несчаст¬
ном для меня берегу сцена, если Мишка действительно сумеет
(сумеет! сумеет!) при помощи дыма прочитать мои мысли. Сначала
к небу пойдет дым, потом туда же вместе с дымом повалят мои
мысли. Мишка их, конечно, сразу прочитает (прочитает! прочитает!)
и заорет, конечно, на весь дачный поселок.«Как! — заорет Мишка. — Что я вижу? Он все еще жалеет
о том, что мы съели его ботинки? И мечтает о какой-то кожаной
курточке на «молниях»? И думает, как бы ему познакомиться191Б^БаВаШ
книга московских писателенс какой-то Танечкой из соседней дачи?! Боже мой! И эту скареду,
этого пижона и донжуана я хотел взять с собой в отважное путе¬
шествие?..»Нет, надо сейчас же отговорить Мишку от этой ужасной затеи.—	Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам не поучить
с тобой азбуку Морзе?.. С ее помощью тоже ведь можно переда¬
вать мысли на расстояние.—	Азбуку Морзе? — прошипел Мишка, испепеляя меня взгля¬
дом. — Да наши радиопередатчики давно утонули при переправе
через горную речку!..—	Тогда, может, можно будет передать мысли при помощи
тамтамов?.. Я читал про такие барабаны... Или еще я читал про
слоновьи бивни, — сказал я, — если в них погудеть, то тоже можно
передать мысли на триста километров.—	Барабаны!.. Бивни!.. — сказал Мишка. — Тебе же нужно
секретно передать секретные мысли, а не барабанить и не гудеть
по секрету всему свету!..Я подумал, какую бы мне еще найти отговорку, и спросил:—	А штраф-то как же?—	Какой еще штраф? — удивился Мишка.—	Десять рублей... постановление Моссовета... в дачной мест¬
ности нельзя разводить огонь...—	Огонь нельзя, — сказал Мишка. — А дым можно...—	Так ведь дыма без огня не бывает?—	А это что, по-твоему? — спросил Мишка, подмигивая мне и
хлопая рукой по рюкзаку.—	А что это такое? — спросил я.—	Дым без огня!.. Вот это что такое!..Мишка развязал рюкзак и, оглядываясь по сторонам, выта¬
щил из него круглую металлическую коробку с ручкой, похо¬
жую на кассету для кинолент, только потолще, и поднес ее к
моему носу.—	Шашка нейтрального дыма, — прочитал я на этикетке, мор¬
щась от неприятного запаха. — По спецзаказу «Мосфильма».—	На киностудию за ними специально ездил, — сказал Миш¬
ка. — Три часа пиротехника уговаривал Еле-еле уговорил.«Ну все, — подумал я про себя. — Не пройдет и получаса, как
я на глазах у Мишки погорю со всеми своими жалкими мыслями».—	Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам с тобой...Но Мишка меня не стал больше слушать.—	Конечно, — сказал Мишка, — есть еще такие горе-путеше¬
ственники, которые и дыма боятся, как огня... и для которых штраф
в десять рублей дороже интересов всего человечества. И которые
могут придумать миллион отговорок, только чтобы...С этими словами Мишка повалился на песок и стал изо всех сил
переживать мою трусость и скупердяйство.192А я?.. Разве я мог перенести, чтобы Мишка принял меня за
какого-то труса-путешественника? Нет, я не мог этого перенести.
Поэтому я встал и сказал:—	Хорошо, Мишка, — сказал я. — Я согласен читать дым.
Только давай не с помощью шашек, а с помощью папирос...Я думал, что от папирос будет мало дыма, и поэтому Мишка не
сможет узнать мои мысли.—	Никаких папирос! Только шашки! — заорал Мишка.Как раз в это время из кустов неожиданно вышел мой папа.
Он подозрительно осмотрел нас с ног до головы и спросил:—	Значит, шашки?—	Шашки! — сказал Мишка.—	Шашки — это хорошо... — сказал папа, глядя на обложку
Мишкиной книжки. — И книжки — это хорошо... — добавил он, —
и шахматы... тоже хорошо... а шашки у вас есть?—	Есть, — сказал Мишка, — в рюкзаке!—	Очень хорошо! — сказал папа. — Одним словом, мы уже
уходим... дача пустая... я надеюсь... я надеюсь...Я пошел проводить наших до калитки, а когда вернулся обратно
на берег, там уже все было готово к чтению дыма.Две шашки были уже извлечены из рюкзака и положены на
землю недалеко друг от друга, рядом с кирпичами для сидения.
Шашки оставалось только зажечь, что Мишка и сделал сразу же
при моем появлении. Стоя на коленях спиной ко мне, он чиркнул
спичкой, и тотчас же из-за его головы словно бы вылетела стайка
черной мошкары. Мишка обернулся, посмотрел на меня и потер
руки.—	Сейчас... — сказал Мишка. — Сейчас мы узнаем, чем ты ды¬
шишь...Я присел с закрытыми глазами на кирпич и, чтобы Мишка не
узнал, чем я «дышу», стал, как попугай, твердить: «Мне не жалко,
что мы съели ботинки... мне не жалко, что мы съели ботинки...»Дым лез мне в глаза, поэтому я продолжал жмуриться и мор¬
щить свой нос.—	Глаза открой! — закричал Мишка. — Дым читают с откры¬
тыми глазами!Я открыл глаза и увидел, что из моей шашки идет дым какого-то
подозрительного черного цвета. При одном виде этого дыма я пер¬
вый раз за все время перестал думать о своих ботинках.«Ой, ой, ой, — подумал я, — какой-то уж больно страшный
дым... как бы пожара не было...» — И еще я подумал, что сейчас
Мишка как посмотрит на мой дым, как прочитает его и как, ве¬
роятно, заорет: «Что я вижу? Из шашки идет обыкновенный дым,
а этот неврастеник думает о пожаре! Трус! Ничтожная личность!
И этого слабака я еще хотел взять с собой в путешествие!»13	Бумбараш193Бу®БаВаШ
книга московских писателенНо вместо этого Мишка почему-то закричал совсем другое.—	Слушай! — закричал Мишка. — А почему это у тебя такой
жидкий дым?Я посмотрел в первый раз на Мишкин дым. Действительно, по
сравнению с Мишкиным дымом мой дым представлял жалкое зре¬
лище. Из Мишкиной шашки дым валил, как из пароходной трубы,
а из моей поднимался какой-то жалкой струйкой.—	Э-э-э-э! — закричал Мишка. — Да ты, наверное, ни о чем не
думаешь!—	Как это не думаю? — закричал я. — Я думаю!..—	А почему же у тебя такой жидкий дым? — не унимался
Мишка.Я хотел сказать, что, вероятно, какие мысли у человека в голове,
такой у него и дым, но удержался и только раскашлялся, потому
что дым продолжал лезть мне в глаза, в нос и в рот.—	Придется тебе еще одну шашечку добавить! — сказал Миш¬
ка, тоже кашляя.С этими словами он достал из рюкзака еще пару шашек и запа¬
лил их. Одну шашку Мишка оставил себе, другую подставил мне
под самый нос и стал ее раздувать. Из второй шашки повалил не
только дым, но и полетели искры. При виде искр мысли о пожаре
вспыхнули в моей голове с новой силой, и я стал думать о том,
что будет, если дача и вправду загорится. Все, наверное, сгорит.
И даже бабушкин железный сундук, в который папа с Наташкой
сложили всю кожаную обувь. И Мишкины ботинки, кстати, сгорят:
они ведь в сундуке, а сундук в даче... И еще я подумал, что если
Мишка сейчас прочитает мои мысли, то это даже будет не так уж
плохо. В конце концов пусть лучше погорю я со своими мыслями,
чем дача со всем нашим имуществом.—	Мишка, — сказал я, кашляя, — ну, ты хоть одну мою мысль
уже различил в дыму?—	Нет еще, — ответил Мишка, тоже чихая и кашляя.«Что же делать, — подумал я, — пока Мишка сумеет различить
мои мысли, пройдет, может быть, час, а может быть, и больше,
а дым идет все гуще, и искры летят вовсю, и в воздухе уже запахло
чем-то паленым...»А Мишка шепчет:—	Сейчас узнаем, о чем он думает!Я уже, чтобы помочь Мишке, начинаю шепотом вслух мыслить.—	Я, — говорю, — думаю о том, Мишка, как бы пожара не
было.А Мишка и не слушает мой шепот. Он мне сам орет:—	Сидишь неправильно! Далеко от дыма сидишь! Так, конечно,
никакие мысли не прочтешь!Далеко!.. И так дышать нечем.194—	Надо в самом дыму сидеть! — кричит Мишка. — Чтобы мыс¬
ли дымом пропитались, а дым — мыслями. Вот как надо!..С этими словами Мишка сунул запросто свою голову прямо
в дым, подержал немного и вытащил обратно. Белое Мишкино лицо
после этого сразу же превратилось в негатив. А по щекам его по¬
бежали слезы. Затаив дыхание, я повторил Мишкин маневр и тоже
тихо про себя разревелся.—	Так, — сказал Мишка плача, — теперь глотни его! Глотни!Я глотнул. Мне уже было все равно, лишь бы Мишка скореепрочитал мои мысли про пожар.—	Так, — сказал Мишка чихая, кашляя и плача. — Теперь дру¬
гое дело! Теперь гораздо лучше!Не знаю, может быть, Мишке стало и лучше, но когда я сунул
голову в дым и потом еще глотнул его, мне сразу стало гораздо
хуже. Я тоже зачихал и закашлял, а по щекам у меня потекли
«тройные слезы». (Одни из-за того, чтв дым ел глаза, другие отто¬
го, что мне стало жалко нашу дачу, а третьи потому, что Мишка
и после глотания дыма не прочитал ни одной моей мысли.) А дым
над нами стоял уже, как над морской эскадрой, и спину уже
почему-то пекло. Я хотел обернуться, посмотреть на дачу, а сам
боюсь: вдруг она действительно горит.А Мишка все бормочет:—	Сейчас узнаем, о чем он думает!..Узнаем! Узнаем! А сам все опять не узнает. Тогда я не выдер¬
жал и просто заорал.—	Не знаю, — говорю, — о чем ты, Мишка, думаешь, но
я лично думаю о том, что дача наша уже горит и нам с тобой,
Мишка, надо не дым читать, а тушить пожар!А Мишка кричит:—	Что ты мне про свои мысли кричишь! Ты мне про мои мысли
кричи!А я кричу:—	Свои мысли ты и сам знаешь! А мои не можешь прочитать!
Не можешь!А Мишка кричит:—	А я почему не могу их прочитать? Потому что мой дым пере¬
путался с твоим, и я не могу отличить свои мысли от твоих!А я кричу:—	Мои мысли о том, что надо звонить по 01! А все остальные, —
говорю, — это твои, Мишка, мысли!И тут вместо того чтобы сказать мне спасибо за помощь, Миш¬
ка вдруг как рассердится на меня:—	Некоторые типы говорят слова, чтобы скрыть свои мысли,
но эти штучки у них не пройдут! Нас не собьешь!К этому моменту я уже так наглотался дыма и почувствовалБусзБ^Ш
книга московских писателенсебя так неважно, и так мне вдруг стало все равно, что подумает
обо мне Мишка, что я перестал помогать ему читать мои мысли.
Я быстро обернулся, смотрю сквозь дым — все окна нашей дачи
такие, как будто во всех комнатах кто-то проявляет пластинки при
красном свете. Тут уж я просто завопил:—	Пожар! Пожар! Горим! Горим!Вероятно, мои мысли о пожаре если не Мишке, то кое-кому все-
таки удалось прочитать. Потому что, когда я закричал, над нашей
дачей остановился в воздухе вертолет. А со стороны речки, преодо¬
левая дымовую завесу, к берегу стал подруливать катер речной
милиции. А за оградой раздался вой пожарной сирены.АНАТОЛИЙ МИТЯЕВАлександр Сергеевич Пушкин к «Сказке о царе
Салтане» поставил эпиграфом слова: «Сказка ложь, да
в ней намек, добрым молодцам урок». Пушкин хотел
подчеркнуть, что его сказка не просто вымысел, фанта¬
зия, забавная придумка, но и поучение.Некоторым кажется, если суметь нафантазировать,
напридумывать, — тут-то сказка и получится. Но это
самое простое дело. Куда сложнее придумать намек.
Вообще-то, и намек придумать можно. Очень трудно со¬
единить вымысел с поучением, чтобы эти две части —
ложь и намек — составили одно целое и новое:
сказку.Есть кислород и водород. Пока они не соединились
в электрическом разряде, до тех пор не будет воды и
нечем напиться. Точно так же обстоит дело с ложью,
намеком и сказкой.Сказка, в которой только вымысел, охожа на спек¬
такль, в котором есть пестрые декорации, а нет дейст¬
вия. Но нельзя ведь одни декорации называть спектак¬
лем, как один вымысел — сказкой.Это пространное определение сказки я написал и
для тебя, читатель, и для себя — чтобы еще раз утвер¬
диться в правильности того, что я сам делаю. Для ме¬
ня нет приятнее и нет труднее занятия, чем придумы¬
вать сказки. Сказки приходят в голову не тогда, когда
держишь в руках перо, а в самые неподходящие для
ахошаЗиККЯписания моменты: и в метро, и на собрании, и даже
во сне.Мне сейчас сорок пять лет. Из них десять я учился,
три воевал, двадцать — работал в «Пионерской правде»
и «Мурзилке», а сколько времени я пишу, это подсчи¬
тать невозможно.ГЛОТОК водыВ ту пору еще не было пароходов и плавали под парусом да на
веслах. В большом поморском селе жили два парня: Андрей и
Прошка. Они уже многое знали из морского дела: и семгу ловили
мережами, и селедку у норвежских берегов, и ходили на баркасах
промышлять во льдах моржа.Дружными были Андрей и Прошка. Поровну, без споров делили
они добытое в море. На гуляньях обоим бывало весело: сколько
песен один споет, столько споет другой, а девушки никак не могли
рассудить, кто люб им больше. Но однажды пришлось Андрею и
Прошке делить меж собой беду.Застала их на море буря. Унесла она лодку далеко от берега,
д Как далеко, парни не знали. Знали только, что в эту даль никто
не приплывет за ними, никто не найдет их в этой дали.Они не собирались в море надолго. Припасов с собой взяли ма¬
ло. Скоро начали голодать. Был у них жбан с водой. Стали рыбаки
воду беречь и считать ее на глотки: глоток — Андрею, глоток —
Прошке. Человек может долго не есть, но не пить долго не может.
Без воды скорая смерть человеку. А Прошке и Андрею ох как не
q хотелось умирать...Андрей лежал в лодке у кормы, Прошка — на носу. Между ни¬
ми стоял жбан. Когда подходила к поморам смерть, они садились
около жбана и пили по глотку: глоток — Андрей, глоток — Прошка.Пришел день — осталось в жбане два глотка воды. Рыбаки под¬
нялись с трудом, посмотрели друг на друга долгими взглядами,
будто прощаясь. Им стало очень жалко друг друга. Они заплакали
бы. Но нечем им было плакать: слез не было у них. Слезы ведь
тоже вода. А они высохли все: и кожа их высохла, и внутри все
высохло; были поморы такими, словно их вытесали из сухих ело¬
вых досок.—	Ох, Андрей, Андрей! — заговорил Прошка. — Сколько воды
кругом — целое море! А не напиться им, будь оно проклято... Хоть
все выпить — не напиться. Была бы моя воля, превратил бы я мо¬
ре в один глоток колодезной воды...—	Я много за глоток бы дал, — ответил Андрей. — И мережи
свои, и дом... И всю рыбу, какую ловил бы, и зверя, какого добыл
бы. А моря не отдал бы! Не мое оно, море. Нам с тобой смерть198в нем, поморам смерть без него. Как они будут жить без моря?
Чем кормиться? Нет уж, пусть море будет вечно.—	Значит, не очень хочешь ты пить, если говоришь так, — про¬
хрипел Прошка. — У тебя, верно, глотки больше, чем мои. И ты
больше меня выпил и напился надолго...Тут схватил Прошка жбан, прижал его к губам и выпил свой
глоток. И чужой выпил. Он долго еще сосал горловину жбана, по¬
ка не упал на дно лодки.Андрей ничего не сказал. Может быть, он незнал, что сказать.
Может быть, не хотел. А может быть, знал и хотел, да уже не было
у него на это сил....Случилось, на лодку наткнулись зверобои. Андрей и Прошка
еще были живы. Зверобои выходили их.Парни поправились. Стали собираться снова в море. А о том,
что случилось у них с водой, какой разговор тогда был, никому не
сказали. Прошка боялся, Андрей не хотел.Провожать рыбаков вышло все село. Все желали им удачи.Был час прилива; Море катилось к берегу. Водяной вал выбегал
на берег и, разлившись, пропадал в песке, оставляя, как отметину
своей силы, полосу пены. Тут же бежал новый вал, он гремел еще
сильнее, еще дальше кидал пену.Андрей выбрал время, толкнул лодку навстречу волне. Лодка
замерла на гребне. Андрей ударил веслами, сорвал лодку с гребня,
и она понеслась в море.Прошка толкнул свою лодку. А вода ударила ее под днище и
выбросила на песок. Прошка стянул лодку с песка, снова толкнул ее.
Вода опять отшвырнула лодку. В третий раз, когда показалось
всем, что Прошка удержится на гребне, с моря — из самой
его глубины, что ли! — прикатился гремучий вал. Он так ударил
лодку, что выкинул ее за черту пены, на сухой луг, где росла
трава.Прошка поднялся на ноги, стер мокрым рукавом песок с лица,
поглядел на поморов. Мальчишки, испуганно озираясь, девушки,
в страхе закрыв лица платками, бежали к домам. А старики стояли
на прежнем месте и глядели в землю. Но вот и они повернулись и
пошли в село. Знали поморы, если море не пускает к себе человека,
значит человек когда-то сильно обидел море. А тот, кто обидел
море, обидит друга, даже может выпить чужой глоток воды, когда
в этом глотке будет вся жизнь.После этого ушел Прошка в леса и не выходил из них. Правда,
некоторые говорили, будто каждый год, когда море очищается ото
льда и начинается весенний промысел, на берегу появляется чело¬
век, похожий на Прошку. И как появляется он, море снова начи¬
нает гнать к берегу льдины, и на целую неделю снова наступают
холода, от которых гибнут птицы, прилетевшие на взморье вить
гнезда.199Б'сзБ<1ОаШ
СЕРГЕЙ МИХАЛКОВВ каждой библиотеке есть целая
полка с книгами писателя лауреата
Ленинской премии Сергея Михалкова.
Ребята хорошо знают его стихи:
«А что у вас?», «Мы с приятелем»,
«Фома» и многие другие. Зрители
смотрят в театрах его пьесы: «Зай¬
ка-зазнайка», «2001-й год», «Сомбре¬
ро». Но, наверное, одна из самых лю¬
бимых книг — «Дядя Степа». В каж¬
дом доме знают эту книгу, ее муже¬
ственного, веселого героя. Впервые
«Дядя Степа» появился в 1935 году
на страницах журнала «Пионер». По¬
том мы познакомились с дядей Сте¬
пой — милиционером, а в послед¬
ней поэме и с его сыном Егором.Дядя Степа «говорит» не только
с советскими детьми ■— стихи переве¬
дены на 52 языка народов мира, мил¬
лионам ребят они стали близки и до¬
роги.НОЖСмастерил парнишка нож,Смастерил его украдкой —С острым лезвием и гладкой
Деревянной рукояткой.А зачем парнишке нож —Не поймешь!При себе парнишка носит
Самодельный финский нож,Нож в кармане есть не просит,Нож без дела. Ну так что ж?Он не режет, не строгает,Никого он не пугает.Он в кармане паренька
Просто так лежит пока.Просто так...Но тут не просто
Трое встретились у моста:—	Кто такой? Куда идешь?—	Отвяжись! А ну, не трожь! —Р-раз! — летит парнишка с ног,Д-два! — и трое наутек...Молча слезы утирая,Встал, шатаясь, паренек.Мотоциклы тут как тут.Неужели заберут?—	Дрался?— Нет.— Напали?- Да!—	Разберем. Давай сюда!..Славный выдался денек!Шел из школы паренек,Шел домой Косичкин Леша,Но, отлично сдав урок,Думал только о хорошем —О беде гадать не мог...А теперь, как хулигана,Задержали паренька.Умный взгляд у капитана,На ноже лежит рука:201Бу®БаВаШ
книга московских писателей—	Дрался?—	Нет.—	Напали?-	Да.—	Ходишь с финкой?—	Иногда.—	А зачем тебе твой нож?—	Просто так...—	А ты не врешь?..
Капитан глядит в упор
И выносит приговор:—	В жизни рвется там, гдетонко,Подрастешь — и сам поймешь.Есть смекалка, есть силенка —Без ножа не пропадешь!ЭММА МОШКОВСКАЯВ 1954 году я окончила институт
имени Гнесиных по классу пения.Музыка привела меня к стихам.Печатаю стихи для детей с 1961 го¬
да. За это время вышло в издательст¬
вах «Детская литература», «Малыш» и
«Советская Россия» двадцать четыре
детских книжки и десять книжек-
ширм, сборник «Акварели» с музы¬
кой Зары Левиной и отдельные из¬
дания других композиторов.ЧТО ТАКОЕ ПРАЗДНИКПраздник —
это Первое мая.
Всюду цветы,
книга московских писателефлаги взлетают.Праздник —День Нового года.Праздник —
праздничная погода,
хотя и в плохой
ничего нет плохого...
Праздник —
если мама здорова,
если у всех
спокойные сны.Праздник —еслинету войны!ДЛЯ ТЕХ,КОГО ЕЩЕ НЕ ЗНАЮМеня еще там нет,
а мне печется хлеб,
и вот он вынут из огня,
чтоб накормить меня...И кто-то рано-рано встал —
коров доить уж час настал!И кто-то стал коров доить,
чтоб молоком меня поить...И кто-то мне газету шлет,
и кто-то мне одежду шьет,
и кто-то учит роль
и для меня волнуется,
и где-то кто-то учится,
как успокоить боль,
чтоб мне ее не знать!..И потому
беру тетрадь,
и что-то напеваю,
и вот стихи пишу тому,
кого еще не знаю!204ВОСЕМЬСОТ
БЛЕСТЯЩИХ ГЛАЗВ новом доме моют окна,
отмывают первый раз.
Оказалось,
что у домавосемьсот блестящих глаз!
И блестящие глаза
отражают небеса
и деревья отражают,
отражают, как сажают...
Отражается в глазах,
как приехалновыйшкаф!..ПРОГУЛЬЩИКБыл Прогульщик на прогулке,
он прогуливал давно,
он мечтал о свежей булке
или черствой, все равно.Был Прогульщик на прогулке,
ничего не ел с утра...Но прогуливал буфетчик,
и гуляли повара!И гулял киномеханик,
не показывал кино,
футболисты и артисты
прогуляли заодно.И обиделся Прогульщик,и Прогульщик не смолчал,и прогульщикамПрогульщик«Вы — прогульщики!»кричал.Б^Ба^аш
АЛЕКСЕЙ МУСАТОВАлексей Иванович Мусатов родился в 1911 году
в семье крестьянина деревни Лизуново Струнинского
района Владимирской области.Детство провел в деревне. Пятнадцати лет поступил
в Загорский педагогический техникум, а окончив его,
работал учителем в сельской семилетней школе. Затем
учился в Москве в редакционно-издательском институте
и на сценарном факультете при Государственном институ¬
те кинематографии.Писать начал с 1930 года. Первое произведение —
повесть для детей «Шанхайка» — посвящено деревен¬
ским ребятам доколхозной деревни. В 1931 году вышла
вторая повесть для детей — «Шекамята» — об участии
сельских школьников в коллективизации.В 1934 году издал сборник рассказов «Счастье»
(Гослитиздат), в 1936 — сборник «Молчание» (Гослит¬
издат).В годы войны А. Мусатов работал корреспондентом
военной газеты. В 1952 году вступил в партию.В послевоенные годы, у А. Мусатова в издательствах
«Детская литература», «Молодая гвардия», «Советский
писатель» и «Советская Россия» вышло около двадца¬
ти книг для детей, юношества и взрослых читателей.Повести «Стожары» и «Дом на горе» получили пер¬
вые премии, повесть «Зеленый шум» — третью премию
на конкурсе на лучшую книгу для детей, а за повесть
«Стожары.» в 1949 году А. Мусатову присуждена Го¬
сударственная премия.КРАПИВАХорошее это было лето для Алеши, Как только зазеленели луга,
бегал он с ребятами за щавелем. Щавеля много, целые поляны. По¬
том подросли дудки, молочай, поспела черемуха, вишня, земляника
в лесу, зарумянились яблоки в садах. С утра до вечера Алеша толь¬
ко и делал, что разгрызал, жевал, надкусывал. Язык его становился
то желтым, то фиолетовым, то коричневым. Алеша до того наедал¬
ся всякой всячины, что даже болел раза три.—	Ты бы не каждую траву жевал, Алеша, — сердилась мать.—
Мало ли зелени на земле растет — всего не перепробуешь!В середине лета в колхоз приехали переселенцы. Они посели¬
лись у колхозников.У Алешиного отца дом был большой, пятистенный. В одной ком¬
нате жил Алеша с матерью и отцом, а другая комната, поменьше,
пустовала. В нее и пустили одну семью.В этой семье была девочка. Алеше она сразу не понравилась. Ма¬
ленькая, но крепенькая, как молодой дубок, белобрысая, ноги по¬
царапаны, за плечами косички прыгают.—	Мальчик, тебя как зовут? — спрашивает девочка, а сама ска¬
чет на одной ножке и через веревочку прыгает.—	Зовут зовуткой...—	А я знаю — Алешей зовут. А меня Варей. Будем дружить?
Да? Хочешь скакалочку?Взял Алеша скакалочку, подпрыгнул, взмахнул — и запутался.
Еще раз взмахнул — опять запутался.—	Не хочу! — и вернул скакалочку обратно.—	А у вас в «чет-нечет» играют? А в «ловички»? А в «гуси-
лебеди»?—	Мы во всякие игры играем, — отвечает Алеша, а самому до¬
садно — никогда он про такие игры не слыхал.А тут матери из дому вышли. Алешина мать и говорит:—	Вот тебе подруга, Алеша. Не обижай ее и другим в обиду
не давай.А Варина мать говорит:—	Ты не смотри, что она маленькая да худенькая. Дома она
всегда с мальчишками водилась... Поди покажи ей, где у вас тут
река, лес, поле.Алеше как раз недосуг был — мальчишки на околице поджидали.
Но и старшим перечить нельзя.—	Пошли, что ли? — кивнул Алеша Варе.Поднялись они на пригорок.—	Видишь — река, — говорит Алеша. — Чернушка называется.
Только тебе тут купаться нельзя. Глубоко.—	А я плавать умею, — отвечает Варя.207РЧSсоJaQalH
книга московских писателен—	Все равно нельзя. Ключи со дна бьют, закрутить может.
Девчонки у нас вон где купаются... на пруду.Прошли еще немного.—	Скотный двор. Слышишь, бык мычит. Это Муромец. Ох и
страшный он. Близко не подходи — сорваться может.—	А я маленькая — за кустик спрячусь.—	Одна такая спряталась.. А Муромец ее на рога. Ну вот, все
показал... Иди теперь домой.—	А я с тобой хочу.Алеша руками развел — этого еще недоставало.—	Нельзя со мной... у меня дело есть. Срочное!—	А я хочу...Видит Алеша — без хитрости не обойтись.—	Мы с тобой завтра еще походим. Хочешь, целый день будем
гулять? Я тебе рыбы наловлю, ягод насобираю. А сейчас иди,
ладно?Согласилась Варя, побрела к дому. А Алеша к ребятам по¬
мчался.Стали они играть в «палочку-выручалочку». Не успел Алеша до
конца сказать считалочку, смотрит, а по дорожке Варя бежит и
через скакалочку прыгает.—	А вы в какую игру играете?—	Это чья такая? — спросил Степа Сорокин.—	Переселенка тут одна, — ответил Алеша. — У нас живет.Варя встала в круг рядом с Алешей и потянула его за рукав.—	У вас как, по жребию водят или на охотника? А какую я счи¬
талочку знаю! Хотите научу. «Тани-бани, кто под вами, под желез¬
ными столбами»...—	Знаем, знаем. Не надо! — закричал Алеша и толкнул в бок
Степу. — Ну-ка, посчитай, как надо...А Степа на такие дела вот какой мастер — кого захочет, того
и сделает искалочкой. Встали все в круг. Степа подмигнул ребятам
и так ловко сказал считалочку, что водить досталось Варе.Она легла лицом на землю, а мальчишки побежали прятаться.
Время от времени они кричали:—	Подожди, подожди. Чур, не подглядывать!Потом голоса утихли. Варя поднялась и, постучав палкой по
бревну, закричала:—	Тише, мыши! Кот на крыше!И отправилась на поиски.Она подлезала под бревна, заглядывала в огороды, в сараи.
Задрав голову, подолгу смотрела на кудрявую березу: не схоро¬
нился ли там кто-нибудь из мальчишек.А мальчишки тем временем убежали к речке и сидели на бере¬
гу. Сидели и потешались. Ваня Антонов на тополь забрался, на
самую макушку. С тополя ему все село видно.208—	Ну, как там, Ваня? — кричали ему ребята.—	Ищет... под бревна полезла... вот под крыльцо заглядывает.—	Ищет-свищет. Ой, не могу, ой, лопну! — визжал Степа. —
И ловко же ты придумал, Алеша, на речку уйти.Ваня слез с тополя и сказал:—	Хватит, ребята, пойдем, покажемся. Не по-честному ведь
играем.—	Ничего... пусть поищет, — махнул рукой Алеша. — Будет
знать, как за нами увязываться.Долго еще сидели ребята на речке. Кто камушки в воду кидал,
кто купался. Вот и солнышко ко сну пошло. Разбрелись по домам
ребята. Подошел Алеша к дому, видит — Варя сидит на крылечке,
щеку рукой подперла, задумалась.—	Эх ты, сбежала. А у нас так не играют, — строго сказал
Алеша.—	Я бы нашла... темно стало.—	Темно, темно. Вот завтра с утра искать будешь.—	Опять я? — испугалась Варя.—	А кто ж за тебя? Ты же искалочка, а не я.Алеша отвернулся в сторону, ухмыляется — теперь можно быть
спокойным: Варя к мальчишкам и носа не покажет.Но утром на всякий случай встал пораньше. Отвадил, отвадил,
а там кто ее знает, эту Варьку. Попил парного молока, затянулся
потуже .отцовским ремнем и только было переступил через порог,
а Варя тут как тут.—	Пойдем, Алеша... Я согласна.—	На что ты согласна?—	Искать вас буду.—	Ладно уж. Мы тебя прощаем... Не надо нас искать. Мы та¬
кие места знаем, упрячемся — сто лет не найдешь Иди домой.—	Это я вчера не нашла. Темно стало... а сегодня обязательно
найду.Ну что тут скажешь!Побежал Алеша к ребятам. Варя за ним.—	Вот, — с досадой говорит Алеша. — Опять она в «палочку-
выручалочку» играть хочет. Мало ей вчерашнего!Переглянулись ребята. Они только что на вырубку собрались
костры жечь. Степа даже коробку спичек унес из дому. И Варя
совсем тут некстати.—	Не хотите в «палочку-выручалочку», давайте в «гуси-лебе¬
ди»,— говорит Варя.Молчат ребята, только на Алешу поглядывают: «Эх ты, ворона...
опять привел».И вдруг Степе пришло в голову.—	Какие там «гуси-лебеди»! Поиграем лучше в «голы руки не
казать»!14	Бумбараш209БУСБа^аш
книга московских писателен—	Поиграем, поиграем, — обрадовались ребята.Каждый обернул себе правую руку зеленым лопухом и сорвал
длинный стебель крапивы. Потом все запели: «Голы руки не ка¬
зать», стали гоняться друг за дружкой и хлестать крапивой по бо¬
сым ногам и голым рукам. Сначала Варе такая игра понравилась —
бегаешь, визжишь, увертываешься.Но тут получилось как-то так, что крапива чаще всего жалила
Варю. Руки и ноги у Вари покрылись красными волдырями. А ре¬
бята разошлись, прыгают, хохочут, размахивают крапивой, кричат:
«Голы руки не казать, голы ноги не казать!»А как их не покажешь — рукава коротенькие, юбка выше колен.
Ребята, им хорошо в длинных штанах-то. «Хоть бы конец поскорее
этой проклятой игре», — подумала Варя.Но мальчишки разошлись вовсю — прыгали вокруг нее, хохота¬
ли, визжали, приплясывали, размахивали крапивой.Тут Варя и рассердилась. Нарвала большой пучок крапивы и,
забыв про все правила игры, как веником, принялась направо и на¬
лево хлестать мальчишек по рукам, по спинам, по головам. Алеше
и Степе досталось больше всех.Отступили мальчишки и с тех пор никогда больше не прогоняли
Варю от себя.АЛЕКСАНДР НАСИБОВЯ пишу романы, сценарии, пьесы.
Почти все они о Великой Отечественной
войне. Мои герои — люди сильных ха¬
рактеров, большого мужества, дейст¬
вующие в сложных, порою критических
обстоятельствах. Это советские развед¬
чики.По двум моим книгам сняты филь¬
мы «Тайник на Эльбе» и «Эксперимент
доктора Абста».Помните: фашизм выжил, он набира¬
ет силы, у него немало сторонников на
Западе. Фашисты надеются, что придет
день, когда все можно будет начать
сызнова. Поэтому будьте бдительны.
Берегите Победу, добытую ценой
жизни многих миллионов советских
людей!
книга московских писателейЛЕТО 1943 ГОДА. ГЕРМАНИЯ. ПРОВАЛ...(Отрывок из романа «Безумцы»)Пронзительная трель звонка, шипение сжатого воздуха, вырвав¬
шегося из-под тормозных колодок, и трамвай останавливается —
он уже коснулся буфером рассеянного прохожего. Человек вздрог¬
нул, отступил на шаг и, прижав к груди рыжий портфель, тороп¬
ливо пошел прочь. Вожатый долго глядит ему вслед. Вероятно,
мелкий служащий. Сейчас время обеденного перерыва, и тысячи
таких, как этот, на полчаса покидают свои письменные столы
в конторах, чтобы выпить где-нибудь кружку суррогатного пива,
поболтать с соседом, а то перекинуться в карты или просто поси¬
деть за газетой, прислушиваясь к сплетням и пересудам.Вздохнув, вожатый берется за рычаг контроллера. Трамвай тро¬
гается.А человек с портфелем под мышкой стремится быстрее уйти от
места происшествия. В подобных случаях полиция тут как тут, не
успеешь оглянуться...Сделав крюк, он вновь оказывается на перекрестке, где едва не
попал под трамвай, пересекает улицу. У одиноко стоящего домика
с двумя липами возле крыльца чуть замедляет шаги. Он у цели.Но что это? Утром хозяин этого дома должен был выйти к ка¬
литке и, вынимая газету, чуточку подтолкнуть ящик для почты —
скосить его влево. Тому, кто явится в двенадцать часов, это сигнал
безопасности. Знак, что все благополучно и в дом можно
войти.А ящик не скошен — висит как обычно! Вот и газеты не вынуты:
из ящичной щели торчит угол «Ангрифф».Человек с портфелем под мышкой идет мимо дома. Утром он
побывал возле двух конспиративных квартир, где рассчитывал
укрыться и переждать тревогу. Обе квартиры оказались провален¬
ными. Теперь выяснилось, что нельзя воспользоваться и этой.Остается последнее убежище, расположенное за несколько кило¬
метров отсюда.Он долго блуждает по улицам. Он хорошо изучил этот большой
портовый город на северном побережье страны, полюбил его.
Когда-то город был одним из самых веселых в Германии. У при¬
чалов теснились корабли под флагами десятков стран. Улицы зали¬
вала разноязыкая пестрая толпа туристов и моряков, сверкали огни
реклам, всюду слышались песни, музыка... Теперь город замкнулся,
стал чужим, враждебным...Три проваленные квартиры! Конечно, жившие в них люди схва¬
чены и допрошены. Быть может, кто-то из них уже не выдержал,
стал говорить. Значит, удвоенная осторожность, чтобы не привести
агентов гестапо и в последнее убежище... если они уже не там!212)Неожиданно ударили зеннтки. В последнее время часто случает¬
ся: сперва гремят пушки, нацеленные в прорвавшиеся к городу
самолеты американцев, а уж потом, в разгар налета, радио опове¬
щает о воздушной тревоге.Он около двух часов просидел в убежище, стиснутый толпой
обывателей. Где-то в углу умирала старуха — кажется, взрывной
волной ее швырнуло о стену дома. Вперемежку со стонами ране¬
ной раздавались всхлипывания девочки, тоже пострадавшей при
воздушном налете.И все же для него это была передышка. Удалось вздремнуть,
собраться с мыслями. Да, решение твердо: живым он не дастся.
В портфеле в смену белья завернуты два бруса взрывчатки. Ручка
портфеля надорвана. Она едва держится, и к ней подвязан шнур
детонатора. Достаточно дернуть ручку — и взрыв разметет всех,
кто окажется по соседству.Вот почему порфтель он носит под мышкой.День клонится к вечеру, когда он подходит к четвертой конспи¬
ративной квартире. Из города ему не выбраться: конечно, его ждут
и на вокзале, и у остановки междугородного автобуса.Этот дом — последняя надежда.Дом — большой, мрачноватый, со множеством крохотных квар¬
тир, населенных рабочим людом. Каждый этаж опоясывает откры¬
тая галерея, на которую выходят десятки дверей. Снизу к галереям
ведет наружная лестница.Смешавшись с толпой, он дважды проходит мимо дома. Конеч¬
но, есть опасность, что его опознают, если за домом установлено
наблюдение. Но еще опаснее идти напролом, без разведки.Вцепившись в ручку прижатого под мышкой портфеля, он всту¬
пает на лестницу. Пройден первый этаж, второй. Еще двенадцать
ступеней, и он у цели.Ноги будто чугунные.Две ступеньки осталось.Одна...Он на галерее.Нужная дверь — первая справа.У него вырвался вздох облегчения: возле двери знак безопас¬
ности — веревочный коврик повернут углом. Можно входить.Выпустив ручку портфеля, он нажимает кнопку звонка. Дверь
отворяется, и он беззвучно падает от сокрушительного уда-«а
в горло.Из квартиры выскакивают люди, хватают его, защелкивают
наручники на запястьях.А к дому уже подкатил полицейский автомобиль.213Б^Ба^аШ
В «черной Минни» его доставили в Берлин, в центральную ре¬
зиденцию тайной политической полиции на Принц-Альбрехтштрассе,
втолкнули в кабинет следователя.Уже ночь. Окна зашторены. Лампа с рефлектором поставлена
так, что световой луч упирается в лицо арестованному.Тот, кто находится за столом, в противоположном углу кабинета,
роняет вопросы: имя, возраст, профессия, местожительство, партий¬
ная принадлежность...Человек молчит. Для него все кончено. То, что в момент ареста
взрыва не последовало, означает: гестаповцы разгадали секрет
портфеля. Или знали о нем... И хотя схваченный ими человек до¬
кументов не имеет, они быстро во всем разберутся. Единственное,
что ему остается, — это молчать.Следователь повторяет вопросы. Ответа нет. Тогда он встает,
гасит настольную лампу и подсаживается к арестованному.—	Узнаешь меня? — говорит он, пахнув в лицо человеку сигарет¬
ным дымом. — Лучше гляди, Пауль Прозе.Человеку в наручниках и раньше чудилось: он уже не раз слышал
этот голос. Но свет рефлектора был ослепляющ, и следователя он
разглядел только теперь. Разглядел и покрылся холодным потом.
Перед ним находился один из подпольщиков. Несколько меся¬
цев назад его ввел в организацию заместитель Прозе, старый
коммунист, всегда такой осторожный, недоверчивый... Как же он
оплошал!—	Дрянь! — кричит Прозе и плюет в лицо провокатору.Тот поднимает кулак. Но отворяется дверь. В комнату входят.—	Встать! — командует конвоир.Первым вошел Генрих Гиммлер. Он отложил все дела и поспе¬
шил сюда, чтобы присутствовать при допросе руководителя крупной
организации антифашистов, за которым охотился больше года.Гиммлер и сопровождающий его обергруппенфюрер СС Кальтен-
бруннер садятся за стол. Следователю приказано продолжать.Вновь сыплются вопросы. Арестованный не раскрывает рта.Тогда Кальтенбруннер что-то говорит следователю. Тот снимает
трубку телефона.Через минуту двое эсэсовцев вталкивают в комнату человека.
Его ставят лицом к Паулю Прозе.—	Свет! — приказывает Кальтенбруннер. — Дать больше света!Конвоир у двери поворачивает выключатель. Под потолком за¬
горается люстра. Пауль Прозе молча смотрит на арестованного
Это тот самый подпольщик, что ввел в организацию гестаповского
шпика. Он избит, лицо его представляет сплошную сине-багровую
опухоль.Человек качнулся. Охранники подхватили его, выволакивают за
дверь. А на смену уже ведут другого.И так — в продолжение часа.214Больше часа понадобилось для того, чтобы продемонстрировать
Паулю Прозе всех товарищей по разгромленной организации.Потом следователь возобновляет допрос.Арестованный молчит.—	Говори, — повторяет гестаповец. — А не то пожалеешь, что
родился.Прозе поднимает голову.—	Что я должен сказать?—	Ты видел всех, кого мы взяли. Где остальные? Назови имена,
адреса. Сделаешь — будешь жить.Арестованный качает головой.—	Это все. Вы взяли всех до единого.—	Не будь дураком. — Следователь чуть поворачивается
к Гиммлеру. — Господин рейхсфюрер СС дает тебе шанс. Исполь¬
зуй его! Молчишь... Жаль! Ведь у тебя жена, сын. Подумай о них.
И о матери тоже. Хорошенько подумай, не спеши.Не дождавшись ответа, следователь показывает конвоиру на
дверь в смежную комнату.—	Отопри, — говорит он. — Отопри, войди туда и дай по морде
самому маленькому. Только легонько. Гляди, не убей малыша.Протопав к двери, охранник исчезает в комнате. Секунду спустя
там раздается звук удара и вслед за тем плач ребенка и возгласы
женщин.—	Это твои, — говорит следователь арестованному. — Все трое.
Хочешь взглянуть? Нет?Заперев дверь, он возвращается к столу.—	Пожалей их, коммунист Пауль Прозе. Ты хороший семьянин,
нежный муж и отец. Не разочаровывай нас!Прозе встает.—	Что вам угодно? — глухо говорит он.Гиммлер и Кальтенбруннер, молчаливые, неподвижные, сидят,
заложив ногу за ног у. Следователь действует умело, и они не вме¬
шиваются. Они знают, арестованному есть что сказать. Выловлена
подавляющая часть организации, но не вся. Кое-кто на свободе, и
розыск пока не дал результатов. Гиммлера особенно интересует
одна женщина. Она очень тщательно законспирирована, была свя¬
зана только с руководителем группы. Значит, выполняла особо
важную работу. Но это все, что удалось установить. Кто она, где
прячется, чем занимается — тайна. Тайна Пауля Прозе.—	Где остальные? — настаивает следователь. — Назови их, и
твою семью — малыша и двоих женщин — я отправлю домой в ав¬
томобиле.—	Вы арестовали всех. — Теряя силы, Прозе опускается на
стул.—	Лжешь, — вдруг говорит Гиммлер. — Лжешь без зазрения215Бу©БаИаш
книга московских писателейсовести. Все равно мы возьмем всех. — Он делает паузу. — И твою
помощницу тоже.Прозе внутренне сжался. Что известно гестаповцам? В голове
ворох мыслей, догадок. В его группе были две женщины. Обе дей¬
ствовали изолированно от организации, в секретных учреждениях
нацистов. Кроме него, лишь заместитель руководителя организации
знает их имена. Но только Прозе имел с ними контакт, да и то не¬
регулярный... Гиммлер сказал: «помощницу». Значит, сведения,
которыми располагает гестапо, касаются только одной из них. Ко¬
торой же?В комнату входит офицер. Переглянувшись с Гиммлером, он
кладет перед ним лист бумаги.Заглянув в бумагу, Гиммлер откидывается в кресле. Близоруко
щурясь, медленно протирает толстые стекла очков.—	Ну, — говорит он, адресуясь к Прозе, — что вы можете по¬
ведать нам о фрейлейн Ришер?ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВКогда задумываюсь над тем, кто же «ви¬
новат» в том, что я в конце концов избрал
профессию литератора, то первой «виновницей»
мне кажется бабушка по матери Василиса Ми¬
хайловна, воспитывавшая меня некоторое вре¬
мя. Бабушка была известной в округе сказоч¬
ницей. Сказки ее слушали не только мы, до¬
машние, в зимние вечера в нашу избу полно
набивалось односельчан, даже заезжие из дру¬
гих деревень любили «завернуть к бабке Васи-
московских писателенлисе» и послушать не одни сказки, а были и
побывальщины, мудреные притчи и старинные
песни.Затем я «виню» в своей судьбе Советскую
власть. Я рано остался без родителей, и если
бы не Советская власть, то скорее всего погиб
бы, а уж образования наверняка бы не полу¬
чил. Длительное время я воспитывался в дет¬
ском доме имени КИМ. Так что в моей судьбе
«виноваты» и воспитатели детдома. И костром¬
ские рабочие, среди которых я начинал трудо¬
вую жизнь фабзайчонком.И особенно «виноват» комсомол, с которым
у меня связано три десятилетия сознательной
жизни. А еще профессора и преподаватели зна¬
менитого ИФЛИ, который я окончил в канун
войны. Более же всего я «виню» в том, что
стал литератором, родную «Комсомолку» —
так ласково называют те, кто имел счастье ра¬
ботать в «Комсомольской правде», свою люби¬
мую газету. Оттуда я «ушел» к письменному
столу, за которым тружусь вот уже несколько
лет. Результат этого — книги «Атом, люди,
льды», «Елка на полюсе», «Дорогами мечты и
поиска», «Идущим в жизнь», «Угол атаки» и.
моя десятая книга — «К самой далекой зем¬
ле», главки из которой предлагаю.АТОМОХОД ПЛЫВЕТ К ЕНИСЕЮКАРСКИЕ ВОРОТАЕдва я проснулся, сразу выглянул в иллюминатор: где мы?
Море резко обдало холодной сыростью. По спине поползли мураш-
д} ки, даже зубы застучали, но я заставил себя терпеливо оглядеться,
(ц Видно было очень недалеко. Сначала подумал — это оттого, что
{S« глаза со сна не разгляделись. А потом понял — все вокруг заво-
33 локло густым туманом. Плотная молочно-белая стена вставала всего
в пяти метрах от борта. Я задрал повыше голову, но и вверху ни¬
чего не видно: туман клубился как пар над кастрюлей. Хорошо
можно было разглядеть лишь запотевший крутой борт атомохода.
Он весь росисто лоснился.Мы стояли. Почему и зачем? Но спросить было не у кого.
«Спят еще все», — подумал я.Тихо было. Казалось, весь мир вокруг погружен в туман и ти¬
шину. Мне подумалось, что все здесь вместе с нами остановилось:
и тяжелый плотный туман, и зеркально гладкая, маслянисто густая218вода, и даже воздух, несмотря на прохладу, показался застояв¬
шимся.Возможно, такое впечатление у меня и осталось бы, если бы
я не задержался у иллюминатора дольше. Через некоторое время
из белесой мглы вдруг величаво выплыла тощая, но все еще са¬
харно белая льдина, резко подсиненная, словно подрисованная,
у самой воды. В центре ее глубокий провал вытаял, от этого льдина
выглядела перешибленной. Но плыла она торжественно, будто это
была и не льдина вовсе, а гордая лебедица.За этой первой льдиной выплыла еще одна, без провала, но хи¬
лая, с обтаявшим острым горбом. А через некоторое время пока¬
залась и третья, вся изъеденная, ноздреватая, готовая вот-вот рас¬
сыпаться или опрокинуться от бессилия.Передо мной развертывался этакий неспешный парад заканчи¬
вавших свое изнурительное плавание арктических льдин.Откуда они, эти льдины, приплыли сюда? От берегов Северной
Земли? От мыса Желания, обращенного в сторону полюса? Воз¬
можно. А может быть, они зародились где-то поближе. Не напрасно
же Карское море ледовым мешком зовут.Прихотливым дрейфом вынесло огромные белые поля к южным
берегам полярного моря под щедрые солнечные лучи. Лишь нем¬
ногие из них достигли этих мест. Другие истаяли в долгом
пути. А те, что сейчас проплывают, — крошечные остатки гроз¬
ных и огромных ледяных полей, с которыми нам не миновать
встреч.По движению этих льдин было видно, что течение в том месте,
где мы сейчас стоим, быстрое. В проливах течение всегда сильнее,
чем в открытом море. Значит, мы в Карских воротах.ЕНИСЕЙСКАЯ ПЕРЕМЫЧКАНе близок путь до Енисея. Идет через все преграды атомоход,
потряхивает нас на ледовой дороге. Иной раз кинет на гряде торо¬
сов, так что жалобно звенит посуда в буфетах, весь корабль мел¬
кая дрожь бьет. Но самое трудное еще впереди, когда на Енисей¬
скую перемычку выйдем. Я ждал этого с особенным нетерпени¬
ем, очень хотелось посмотреть, как атомоход станет реку будить.
Пока что я такого и представить себе не мог. Поэтому мне, мо¬
жет быть, больше всех не терпелось на перемычку взглянуть, ка¬
кая она.Несколько раз выбегал я на палубу, не показалась ли перемыч¬
ка. Однажды в поздний час боцмана встретил. Старику не спалось
чего-то. Он был в шапке-ушанке, телогрейке стеганой и в сапогах.
Значит, не ложился еще.219
книга московских писателен—	Чего не спишь? — буркнул боцман.—	Перемычку про спать боюсь, — признался я.—	Не проспишь, — обнадежил боцман, — перемычка сама
о себе скажет.Не понял я боцмана, как это перемычка сама о себе сказать
может. Посмотрел за борт, там расстилалась знакомая снеж¬
ная равнина, снега розовели на солнце, искрились блестками сне¬
жинок, резко голубели в тени. Полюбовался немного и пошел
спать.Не знаю, долго ли я спал, только очнулся вдруг на палубе.
На морских судах полов, потолков и стен нет. Есть только палубы
и переборки. Так вот, очнулся я на палубе и никак сообразить не
могу, как же это со мной случилось. Ложился, как обычно, в по¬
стель. Кто же меня из нее выкинул? Еще раз оглядел каюту —
все вроде бы на своих местах, все цело.Поднялся, подобрал одеяло и снова улегся на койке, но в этот
момент раздался такой сильный удар, весь корабль так затрясло,
даже кресло опрокинулось и пузырек с чернилами на письменном
столе подпрыгнул и к краю поехал. Понял я, что от такого удара
запросто и из постели вылетишь.Не до сна мне стало, выбежал на палубу, чтобы узнать, что же
происходит, уж не на айсберг ли наскочили. На палубе снова боц¬
мана встретил.Что, сказала о себе перемычка? — хитро подмигнул он.—	Так, значит, к Енисею подходим? — обрадовался я.—	Эк ты, торопыга какой, до Енисея еще далеко, а к перемычке
вот вышли.Глянул я с интересом за борт и ничего не понял. Вокруг по-
прежнему расстилалась все та же снежная равнина, залитая солн¬
цем, и никакой перемычки не видно. Мне показалось даже, что лед
здесь намного ровнее и спокойнее, чем тот, который попадался нам
на трудных участках.—	Где же перемычка? — спросил я боцмана.Как где? — изумился Александр Иванович. — А вот она. —
Боцман обвел рукой половину горизонта, указывая на необозримое
снежное пространство, кое-где взбитое подушечками снежных на¬
дувов.Лицо мое, видимо, выражало такое недоумение, что боцман пе¬
респросил:Как же ты, мил человек, перемычку себе представлял?—	Ну вал такой в самом устье реки, — ответил я.®ал это 4T°i °б нем бы и не печалились, долбанули бы с раз¬
бегу разков десяток, и вся недолга. А Енисейская перемычка по-
серьезнее твоего вала будет. Она на сотни километров разлеглась
и не смотри, что тут торосистых валов почти нету, не в них суть220Главная закавыка в том, что лед этот неподвижный, уперся он в
берега и в островок, что напротив Енисейского устья в море торчит,
запер реку и все подходы к ней. Припайный лед как сталь крепок,
с удара только поддается. Ничего, однако, и перемычку возьмем.
Не в первый раз.ПРОСНИСЬ, РЕКА!Атомоход продолжал сотрясаться от постоянных ударов. То
и дело отрабатывал назад, чтобы потом с разбегу броситься
на лед.Увидел я в эти часы капитана. Лицо у Бориса Макаровича было
решительное и даже, как мне показалось, злое. Фуражка закреп¬
лена ремешком за подбородок, на руках черные перчатки. Он то
и дело вращал ручки машинного телеграфа, то скидывая мощность
во время отхода, то всю ее обрушивал на лед при ударе. На рабо¬
чий режим были выведены все три реактора. И все равно с
каждым ударом корабль продвигался только на три четверти
корпуса.Мы били и били перемычку час за часом. Били и прямыми ло¬
бовыми ударами, а потом «елочкой» — раз в одну сторону, раз в
другую. От этого канал получался шире.Туго поддавалась перемычка. Однажды ударили по льду и за¬
клинились — воткнулись носом в лед и никак не вырваться. Ко¬
рабль зажало так, как зажимает топор суковатое полено. Полено
приподнять можно, ударить со всего маху обушком по колоде, оно
и разлетится и выпустит топор. А перемычка не полено. Но атомо¬
ход и из заклинивания вырваться может. Для этого есть на корабле
система кренования. В разных частях корпуса атомохода имеются
балластные цистерны. Их можно заполнить водой и утяжелить ту
или иную часть корабля. Начали гонять во время заклинивания
воду в носовые цистерны, закачался корабль. Качнулся раз, дру¬
гой, третий и вырвался из заклинивания.На палубах теперь постоянно толпится народ, все свободные
от вахты с интересом следят, как пробивается сквозь ледовую пре¬
граду атомоход.Еще несколько лет назад это считалось невозможным. Вынужде¬
ны были ждать, пока Енисейская перемычка сама вскроется. Ждать
приходилось долго — до середины июля. Из-за этого и навигация за¬
держивалась.Больше двух суток все грохотало, дрожало и содрогалось на
корабле. Несколько раз попадали в заклинивание и вырывались
из него. Больше пятидесяти часов бился атомоход, каждым ударом
зовя Енисей пробудиться. Капитан все это время неотлучно нахо¬
дился в ходовой рубке. Глаза его покраснели от бессонницы, зло221Бу<зБаНаш
книга московских писателенпосматривал он вперед, будто неподатливая перемычка была его
личным врагом. И этого врага во что бы то ни стало ему нужно
было одолеть.Только на третьи сутки лед стал послабее. Это означало, что
мы вошли, наконец, в устье реки.В низовье своем Енисей раскинулся привольно, более чем на
сотню километров. И берегов не видно, хотя это уже река, а не
море. Но лед здесь речной, тонкий. Тяжелая перемычка теперь по¬
зади.Атомоход развернулся и пошел назад по проложенному каналу.
За кормой теперь у самой кромки горизонта клубились розова¬
тые крутобокие облака. Там они касались уже не воды, не льда, а
земли.Г. НОВОГРУДСКИЙТРЕТИЙ МАЛЬЧИКОдин мальчик жил по одну сторону океана, другой — по дру¬
гую. В разных частях света.Одного звали на американский лад, другого — на эстонский.Один был жителем большущего города, другой — крохотного
островка.Один никогда не видел поля, другой никогда не ходил по ас¬
фальту.И конечно, оба понятия не имели друг о друге.Да и я о них.А потом узнал и написал две повести — «На маленьком ост¬
рове» и «Дик с 12-й Нижней».Они появились потому, что на свете существовал еще третий
мальчик. О нем мне тоже хочется рассказать.
книга московских писателенТретий мальчик ехал в поезде и смотрел в окно. Поезд шел
долго с запада на юг к берегу Каспийского моря. И мальчик, сидя
в жестком вагоне на жестком столике, смотрел и смотрел. Целыми*
днями.Он видел все, что бывает видно, когда едешь в поезде. Мель¬
кали поля и леса, реки и озера, города и деревни, шумные стан¬
ции, голенастые телеграфные столбы, птицы на проводах.Всего этого память не сохранила, потому что люди начинают
помнить себя лег с пяти, мальчику же тогда не было трех.Но вот встречу с морем, как ни странно, запомнил.Оно раскрылось внезапно. Необъятное, синее, с белыми бараш¬
ками, с ослепительными солнечными бликами. И синим был ветер —
особенный, насквозь продувающий, соленый.Я не знаю, зажмурился ли в тот миг мальчик или широко рас¬
крыл глаза, закричал ли в восторге или, зачарованный, сжался в
комочек, спрашивал ли о чем взрослых или молчал. Все это в па¬
мяти не осталось.А море осталось. Оно притянуло его, как магнит притягивает же¬
лезо. И больше не отпускало. Ни когда был маленьким, ни когда
стал большим.Пока был маленьким, все складывалось хорошо. Третий маль¬
чик жил в дымном и светлом городе Баку, а там море будто спе¬
циально для ребят: хочешь купаться — купайся, хочешь ловить
мордастых черногородских бычков — лови, хочешь загорать — по¬
жалуйста, а то можешь просто забраться под пристань, сидеть и
слушать, как волны разговаривают.Третий мальчик думал, что море в Баку — лучше не бывает,
но когда попал на одинокий каспийский остров Жилой, понял: море
морю рознь. Одно дело — море в городе, где на него давят камен¬
ные стенки набережных и напирают гранитные лбы молов, дру¬
гое — там, где оно, ни с кем не считаясь, шумит для себя. Морю
главное — быть одному. И еще главное — простор.Одиночества и простора на Жилом хватало. Было даже непо¬
нятно, почему пустынный остров называется Жилым. Если он и
был таким, то только для ужей. Они там грелись на солнце тыся¬
чами. Жилой, наверно, считался у них курортом.Мальчик один бродил по берегу, и разомлевшие от тепла ужи
шипели, но не уползали. Он брал их на руки, обвивал вокруг
шеи, воображал себя факиром — заклинателем змей. Ужи тер¬
пели, вытягивали головы, мудрыми глазами смотрели в глаза
ребенка.Рядом шумело море. Под ногами пружинил горячий, чистый,
мягкий песок. Мальчику было хорошо.Однако как бы хорошо ни было, вечно оставаться маленьким
нельзя. Годы катились, словно камни с горы. Было детство — и
прошло, была юность — тоже прошла. Третий мальчик оглянуться224не успел, как стал взрослым. Хотел не хотел, а стал. С этим ничего
нельзя было поделать.Коль скоро мальчик перестал быть мальчиком и дальше раз¬
говор о нем пойдет, как о взрослом, придется мне признаться в том,
о чем умалчивал и о чем, возможно, вы догадывались: ведь третий
мальчик для меня не просто мальчик, он — это я, вот в чем дело.Так получалось, что, когда ушло от меня детство, ушло и море.
Каспий остался где-то далеко, я снова был в поезде, поезд мчал
в Москву.И домчал. Я вышел на привокзальную площадь. Город рас¬
крылся передо мной, как море. «Здравствуй, Москва, — сказал я
себе, — здравствуй, взрослая жизнь, здравствуй, взрослая работа,
здравствуйте, все места, где побываю, все люди, которых повстре¬
чаю, все то, о чем буду писать».Я хотел ездить, видеть, писать.Счастье мое, что как хотел, так получилось. Я и вправду много
ездил, много видел, со многими людьми встречался. С разными:
хорошими и плохими, .интересными и неинтересными, умеющими
радоваться всему, чему следует радоваться, и глядящими на мир
тусклыми глазами. Понял одно: хороших людей на свете больше,
чем плохих, интересных больше, чем неинтересных, что же касается
тех, скучных, с тусклыми глазами, то бог с ними, лучше от них
держаться в стороне.А магнит не слабел. Сколько ни бродил по земле, где ни бывал,
к морю все равно тянуло. И я не противился. Каспийское, Азовское,
Черное, Белое, Аральское, Охотское, Карское, Мраморное, Среди¬
земное... Каждое особенное, каждое как чудо. Да и моряцкий на¬
род особенный. Превосходный народ. Много я с моряками времени
скоротал, многое вместе передумал.Среди морей, с которыми дружил, не было одного — Барен¬
цева. Оно возникло передо мной с первых дней войны и стало род¬
нее других, потому что нет глубже следа в душе человеческой, чем
след войны.Жарко пришлось холодному морю Баренца в те военные годы.
Североморцы сражались здорово. И я сейчас с гордостью думаю
о том, что был североморцем.Потом пришла победа, наступила мирная жизнь. Матросы с над-
водных кораблей натянули на корабельные орудия чехлы, под од-
ники сдали на базу запасные торпеды, солдаты вернули взводным
лишние боевые патроны.А моя самописка осталась при мне. И остались друзья воен¬
ных лет, и осталась охота ездить, и осталась охота слушать, и оста¬
лась охота писать.Вот однажды — к тому времени после войны утекло немало
воды — встретился я с давним другом-североморцем. Тот только
из Америки.15 Бумбараш225Б^БаВаш
книга московских писателенТо да се. Среди разных историй рассказал мне друг одну, для
заокеанской страны малопримечательную, а на наш взгляд удиви¬
тельную.Дело было в Нью-Йорке. Повредил себе тамошний мальчишка
глаз, надо человека положить в больницу.А больницы там, как известно, платные. А семья рабочая. А де¬
нег на лечение нет.Тогда врачи предложили удалить мальчику поврежденный глаз.
Так, мол, получится дешевле.И пришлось согласиться на то, что дешевле. Имел мальчишка
оба глаза, остался с одним.Вот и вся история.После той встречи попал я вскоре на Балтику, к эстонским ры¬
бакам.Крохотный островишко, сосны, камни и горстка медлительных
рослых людей. Народ немногословный, но верный, мужественный,
а уж что касается дела... От отца к сыну умение передается, от сы¬
на к внуку.Таким рыбацким внучонком был мой маленький приятель
Аугуст. Мы с ним вместе на угрей ходили. Пропадали в море це¬
лыми днями.Много времени проводил я вместе с Аугустом, но того не знал,
что у моего десятилетнего приятеля была особенная судьба. Об этом
мне, когда к слову пришлось, кто-то из рыбаков рассказал.Аугуст, оказывается, родился слепым.«Кто слепым родился, тому всю жизнь слепым оставаться», —
толковали рыбаки и сочувственно дымили трубками. Им было жаль
нового человека, обреченного с колыбели на вечный мрак.Что островитяне думали, то и внушили ребенку. Тот примирился
со своей судьбой, приспособился. Сам ходил куда хотел, гулял
в лесу, бродил по берегу, знал на острове каждый камень, каждое
дерево.Однажды зимой, шел ему восьмой год, Аугуст заболел, да так
тяжело, что потребовалось положить в больницу.А больница в городе, на Большой земле, и доставить туда маль¬
чика нет возможности — не пробиться судну через лед в заливе.Дали знать на материк: помогите, ребенок болен.Из города прислали за Аугустом вертолет, перевезли в боль¬
ницу, лечили, вылечили.Когда наступила весна и мать приехала за сыном, ей сказали:
«Не спешите забирать Аугуста. Из Москвы к нам должен приехать
знаменитый профессор-глазник. Покажем ему вашего мальчика.
Кто знает...»Московский профессор приехал и сделал то, что в старое время
называлось чудом, — вернул Аугусту зрение. Увезли мальчика с
острова слепым, привезли зрячим.226Встречать его вышло все население островка. Ну и разговоров
было! Подумать, что делается: сыну простого рыбака стало доступ¬
но то, что раньше богач из богачей не мог бы себе позволить. Вер¬
толет, месяцы лечения, профессор из столицы...Разговоры продолжались до тех пор, пока не подошла салака.
Стало не до Аугуста. Да и толковать, по правде говоря, было уже
не о чем: мальчишка как мальчишка, ходит в школу, озорничает.
Чего же еще?Рыбаков история Аугуста больше не занимала, а у меня она не
выходила из головы. И вспоминая ее, я каждый раз вспоминал
маленького американца. Вот ведь как по-разному сложились маль¬
чишечьи судьбы.Решил: надо о двух мальчиках написать рассказ.Сел писать, не выходит. Бывает. Все вроде продумано, а на бу¬
магу не ложится, что-то держит руку. Тут, как я понял, мешал
океан: Аугуст на одной его стороне, маленький американец — на
другой. Как их сведешь?В общем, рассказ не получился.Зато получились две названные вначале повести. Правда, для
рыбачонка Аугуста места в них не нашлось. Ему с врачами повез¬
ло, а с писателем нет.И я, чувствуя свою вину, рассказал о нем здесь. А заодно рас¬
сказал немного о знакомом уже вам третьем мальчике.Кроме повестей «На маленьком острове» и «Дик с 12-й Нижней», Г. Ново-
грудским написаны еще такие детские книги: «Большая жемчужина», «Пе¬
щера Батикава», «Письма деда Егора», «Маленький Тыук едет в Москву»,
«Индейское зерно».Для детских театров писатель написал пьесы «Экстренный выпуск», «Сар¬
матский клад», «Если мальчишки всей земли...».Для детского кино им (совместно с Е. Шерстобитовым) создан сценарий
«Сокровища пылающих скал», по которому киевская студия имени Довженко
поставила приключенческий фильм.15*Бу®БаНаш
НИКОЛАЙ НОСОВЗамечательный детский писатель Николай
Николаевич Носов родился 23 ноября 1908 го¬
да в Киеве в семье актера. Окончил Го¬
сударственный институт кинематографии
в Москве, воевал, награжден орденом Красной
Звезды.Первый рассказ Носова был напечатан
в «Мурзилке» в 1938 году, а первая книжка
появилась в 1945-м.Вот уже в течение 30 лет пишет Николай
Николаевич для детей.Герои книг Носова — веселые фантазеры.
С ними постоянно происходят необыкновенные
приключения.Повесть «Витя Малеев в школе и дома»,
написанная двадцать лет назад, до сих пор
остается одной из лучших книг о школе,
о жизни ребят. Многие читатели удивляются:— Интересно, а откуда писатель все это
узнал?Замечательное качество писательского та¬ланта Носова — умение увидеть в ребячьей
жизни что-то незаметное для «постороннего»
взрослого взгляда и рассказать об этом правди¬
во и весело.Писатель верит в ребят, в их доброту, от¬
зывчивость и в другие замечательные качества.
Недаром его повести и рассказы почти всегда
хорошо кончаются...Много книг написал Н. Носов. Самые попу¬
лярные из них: «Веселая семейка», «Дневник
Коли Синицына», «Витя Малеев...» и еще раз¬
ные другие рассказы, повести и даже
романы.Да, да! Романы про маленьких веселых ко¬
ротышек, ростом с огурец, но таких проказли¬
вых и разных, как настоящие мальчиш¬
ки и девчонки. Называются эти книги:
«Приключения Незнайкиу и его друзей»,
«Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка
на Луне».В книге Николая Николаевича Носова
о новых приключениях Незнайки и его друзей
читатель встретит уже знакомых ему героев,
в том числе трех бывших ослов, которым опро¬
метчивый Незнайка придал с помощью вол¬
шебной палочки человеческий облик. Эти быв¬
шие ослы, как известно, прославились своим
скотским поведением на городских улицах, что
вызвало общее недовольство жителей. О харак¬
тере этих персонажей можно судить по их
песенкам.ПЕСЕНКИ
ТРЕХ БЫВШИХ ОСЛОВПесенка бывшего осла БрыкунаКакой-то вышел камуфлет!
Случилось нечто странное:Я почему-то весь одет
Во что-то иностранное.В ногах устойчивости нет:На двух ногах хожу я.Зачем-то мне дают котлет,И сена не жую я.Весь словно задом наперед!Не знаю, что б то значило,Что я, как будто бы урод,Хожу, как раскоряченный.229Бу®БаВаШ
книга московских писателенБыла ведь раньше морда: во!А тут одно обличие.Терпеть мне, братцы, каково
Такое неприличие?Мне в этом,прямо вам скажу,Немноговато радости.Поэтому везде хожу
И делаю всем гадости.Песенка бывшего осла КалигулыЛегко мне раньшебыло жить:Ходил горизонтально.Теперь я вынужден ходить
Зачем-то вертикально.Кому-то вздумалось,друзья,Так подшутить коварно.Мне, может быть,совсем нельзя
Ходить перпен-перпен-перпен-пендикулярно!Шагать нормально не могу
И целый час мозгую,Когда поднять одну ногу
И опустить другую.И мысль шевелится в мозгу
Какая-то туманная:Зачем, понять я не могу,Мне эта роскошь странная?Я в раздражении большом
И весь дрожу от злости,И хочется, чтоб все кругом
Себе сломали кости.Песенка бывшего осла ПегасикаРаньше был ослом я, братцы,Был бы рад им и остаться.Иок! йок! Йок!230Но теперь по чьей-то воле
Стал я вроде цапли, что ли.Йок! Йок! Йок!От мерзавцев нет спасенья,Уж взялись за превращенья!Йок! Йок! Йок!Мне не нравится ни капли
Вид иметь двуногой цапли!Йок! Йок! Йок!
Раньше мог гулять без скуки:
Было ног четыре штуки.Иок! Йок! Йок!А теперь — что за причина?
Ног осталась половина.Йок! йок! Иок!
Раньше могхвостом махать я,
Ловко мух им отгонять я.Йок! Иок! Иок!А теперь — какие муки!
Просто одолели мухи!Иок! Йок! Йок!Если б не свершилось чудо,
Лучше стал бы я верблюдом.Йок! Йок! Йок!Все верблюды очень рады:Им штанов носить не надо.Йок! Иок! йок!Я же вопреки природе
Должен быть одет по моде.йок! Йок! Йок!От одежды я потею,Пот струится мне за шею.Иок! Йок! Йок!В пиджаке мне очень тесно,Даже жить неинтересно!Йок! Йок! Йок!И простите за признанье,В людях что-то обезьянье.Йок! Йок! Йок!Взять примерс ослов могли бы,Не носили пиджаки бы.Йок! Йок! Йок!ЦусзБФШ
АНАСТАСИЯ ПЕРФИЛЬЕВАЯ начала писать поздно, почти половину
жизни работала техником на текстильных фаб¬
риках, на комбинате «Трехгорная мануфакту¬
ра»... Много ездила по разным городам: и
в командировки, и на соревнования по тенни¬
су от «Спартака». А вот когда захотела напи¬
сать книжку обо всем, что пришлось увидеть
и пережить, поняла — надо сперва учиться.
И в тридцать с лишним лет поступила в Ли¬
тературный институт имени А. М. Горького.Учиться было нелегко. Шла война, было
холодно и голодно. А у меня уже подрастал
сын-школьник. Занимались мы с ним так:
сын готовился к экзаменам, и я готовилась;
сын повторял уроки, я — лекции.В 1948 году вышла моя первая книжка
«Далеко ли до Сайгатки?». Сайгатка — кро¬
шечная пристань на Каме, теперь вместо нее
вырос большой красивый город... За эти годы,
у меня было напечатано больше десяти книг.Люблю из них (автор ведь не ко всем своим
произведениям относится одинаково!) повесть
«Во что бы то ни стало» — о трудном, беспри¬
зорном моем детстве, повесть «Лучик и Звез¬
долет», книжку о мальчике-художнике, по¬
весть «Пять моих собак»...Сейчас я написала новую повесть. Назы¬
вается она необычно — «Помпа». Это рассказ
про девочку-москвичку, которая живет вовсе
не в Москве. Прочтете, узнаете почему. А по¬
ка прочитайте из повести маленький отрывок.*	ПОМПА(Отрывок из повести)Письмо Юльки родителям«Дорогие мои мама и папа!Мне здорово влетело от тети Дуси, что я вам не пишу. Я живу
хорошо, мы все живем очень хорошо. Но мне все время жутко не¬
когда! Вы даже не представляете, как мне некогда!! Во-первых, мы
с Петром начали одно очень важное дело. По секрету от тети Дуси.
А потом случилась большая беда (вы только не пугайтесь). У нас
заболела корова Дочка! В общем, расскажу по порядку.В один прекрасный день мы с Галкой были вечером в огороде,
таскали с кринички воду. Надо же без конца поливать и поливать
эти ненасытные перчики! Надоело до смерти... Я жутко устала, села
под орех. Вдруг Галка кричит: «Никак там коров гонят, чего так
рано, беги встрень». Ну, я согласилась (все лучше, чем воду таскать).
Взяла прутину, пошла себе. Наша корова (я их теперь не боюсь)
приметная. Все рыжие, а она с крапинками. Идет мне навстречу и
страшно так мычит, прямо воет! И со стороны в сторону колыхается
(животом). Я ей — Дочка, Дочка! А она прямо в ворота и вдруг
как заревет вроде медведя!! Бабка Катя ее в коровник гонит, а она
ни в какую. Тут как раз приходят с работы тетя Дуся и дядя Федя.
Тетя Дуся говорит: «Никак Дочка заболела?» В общем, пошли они
все в хлев, то есть в коровник, Галка прибежала, мне все и загоро¬
дили. Да, наша Дочка заболела, теперь уже точно! Не пьет, не ест
и доиться не дает. Тут как раз Петруша на мотоцикле прикатил.
Тетя Дуся его сразу послала на МТФ (молочнотоварную ферму),
за ветеринаром. Они приехали. Ветеринар такой дядька здоровый,
прямо великан. Сказал — ваша Дочка, наверно, в кукурузное поле
зашла и объелась! Представляете? И велел ей давать молочка, знае¬
те с чем? С водкой! Ужас какой-то!! Тетя Дуся кричит: «Галя,
Юлечка, бегите в сельпо за пол-литром! Если закрылось, продавщица
напротив живет, с голубыми наличниками!* Галка в хлеву что-то233BHEN?aiu
книга московских писателенделала, побежала я. Нашла ту продавщицу. Она мне пол-литру
дает, а мне же неудобно прямо так с ней по улице идти! Продав¬
щица спрашивает: «Торбочка е?» А у меня никакой торбочки не «е».
Я ее (пол-литру) за пазуху и сунула. Иду себе, она там булты¬
хается, вдруг взяла да и выскользнула! Но не разбилась. Дальше
было так: корове разинули пасть, Петруша язык тряпкой держал.
Вылили туда целых три кефирных бутылки молока с чесночком, дате
пол-литра. Ну, думаю, все, пропала наша Дочка!!! Но ветеринар сде¬
лал ей, как человеку, укол камфоры, только шприц здоровый, вроде
велосипедного насоса. И велел ничем не беспокоить. Тетя Дуся вы¬
шла из хлева, чуть не плачет, баба Катя тоже. Мы с Галкой возле
коровника топчемся, топчемся, потому что Петруша там чистую со¬
ломку раскидывает. Дочка на ней и развалилась, как барыня.
Да вдруг как захрапит! Я прямо задрожала. А ветеринар подходит,
послушал и говорит: «Очень хорошо. У нее в животе брожение на¬
чалось!» Мамочка и папочка, ведь если я когда-нибудь кому-нибудь
в школе расскажу, что видела настоящую нетрезвую (пьяную) ко¬
рову, мне же никто не поверит. А я видела, видела! И как она
страшно храпела и во сне чего-то помыкивала... На другое утро
тетя Дуся Дочку в стадо не пустила, еще пастуха отругала, что в
кукурузу упустил. А нам с Галкой велела самой лучшей травы на¬
рвать. Галка таким жутко острым серпочком резала, а я подбирала.
У кринички. И молока Дочкиного никому не давали, все поросенку
да Каштану слили. Потому что оно было тоже нетрезвое. Вот!
А когда наша Дочка совсем поправится, мы, то есть Петр, я, Галка
и Ш. (Шурец), опять то самое важное дело будем продолжать.
Вот и все.Юля.Да, я еще забыла написать про очень, очень важное! В тот вечер,
когда у нас болела Дочка, я же целых три или четыре часа играла
на своей гитаре! И Петруша сказал, что я очень душевная и меня
даже можно в консерватории учить. Мамочка и папочка, я была
такая счастливая, такая счастливая!!.Ваша Юля».МАРИЯ ПРИЛЕЖАЕВАВсю свою жизнь Мария Павловна
Прилежаева посвятила воспитанию подра¬
стающего поколения. Сначала она учи¬
тельствовала, а потом стала писать кни¬
ги. «Этот год» (1941), «Семиклассницы»
(1944), «Юность Маши Строговой» (1948),
«С тобой товарищи» (1949). Эти книги
стали предметом оживленных дискуссий
и обсуждений. И в последующих своих
книгах — «Пушкинский вальс» (1961),
«Третья Варя» (1963) — писательница
по-прежнему сосредоточивает свое вни¬
мание на формировании личности челове¬
ка растущего.Стремление ответить на вопрос «де¬
лать жизнь с кого?» заставляет писатель¬
ницу обратиться к революционному про¬
шлому, к героям борьбы за счастье на¬
родное. В 1956 году вышла в свет пер¬
вая историко-революционная повесть
М. Прилежаевой «С берегов Медведи¬
цы» — о детстве и юности одного из за¬
мечательных соратников В. И. Ленина —
М. И. Калинина. Вслед за ней появилась
московских писателенповесть «Начало» (1957), а в 1960 году
повесть «Под северным небом» — о пер¬
вых марксистских революционных круж¬
ках. Естественно, что сам охват таких
исторических событий приводит к иссле¬
дованию деятельности великого вождя
революции — В. И. Ленина. Так рож¬
даются повести «Удивительный год»,
(1967), «Три недели покоя» (1968), в цент¬
ре которых образ В. И. Ленина.В прошлом году вышла в свет боль¬
шая книга «Жизнь Ленина», главы
из которой предлагаются вниманию чи¬
тателя.комсомолияВсем известно, что комсомольцы — смелые ребята, передовые ре¬
бята. Надо партии для пользы народа послать на опасное дело бес¬
страшных людей — кто впереди? Всегда комсомольцы.Небывалые дороги надо прокладывать — кто откликнется по пер¬
вому зову? Комсомольцы. Война — комсомольцы не дрогнут.Тысячи подвигов совершили комсомольцы на гражданской войне.
Тысячи поросших травой и цветами комсомольских могил в сибир¬
ских землях, на Украине, в Крыму и Поволжье, под Курском и Пи¬
тером. Тысячи комсомольских героев...Владимир Ильич отложил карандаш. Листок бумаги на столе ис¬
писан тонким, высоким почерком. Ленин набрасывал план высту¬
пления.Сегсдня он выступает на III съезде комсомола. А всего россий¬
скому комсомолу от роду два года. Интересно было Владимиру Иль¬
ичу думать о комсомольцах. Задиристые, упорные! Дети рабочего
класса и бедных крестьян.«Мы сделали революцию, — думал Владимир Ильич, — достро-
ить, как надо, коммунистическое общество едва ли успеем. Молодое
поколение будет достраивать. Вы, комсомольцы, в первую очередь!»Тем временем комсомольские делегаты собирались на съезд. Пря¬
мо с субботника. Все утро разгружали на вокзалах товарные плат¬
формы, складывали в поленницы на складах дрова, наводили поря¬
док на улицах. Прихорашивали Москву.Был холодный день 2 октября 1920 года. Небо серое. Вдруг на¬
летит ветер, и туча желтых листьев взовьется с ветвей на бульваре,
покружит в воздухе и опадет на землю шуршащим дождем.Комсомольцы радовались свежести утра, и шуршанию листьев, и
общей работе, от которой горели ладони. А главное, сейчас на съез¬
де выступит Ленин!236Понятно, комсомольские делегаты со всех ног спешили к назна¬
ченному часу в дом № 6 на Малой Дмитровке. Теперь в этом доме
Театр имени Ленинского комсомола. Тогда театра не было. Никакой
сцены не было. Вместц сцены некрашеные подмостки без занавеса.
Длинный стол на подмостках и кафедра. Да плакаты и лозунги !
на красных полотнищах.«Ты записался добровольцем?» — спрашивал с одного плаката
красноармеец в буденовке и властно указывал пальцем: ты? Ты? Ты?А многие комсомольцы как раз приехали с фронта. Ведь эти ком¬
сомольские делегаты из разных городов и деревень были не школь¬
ники. Кто грамоту знал, а кто и нет, кто и книжки ни разу в руках
не держал. Зато они беспощадно громили на фронтах белогвардей¬
ские банды. Зато без страха отбирали у кулаков припрятанный
хлеб. Зато готовы были в огонь и в воду за Советскую власть.И сердца комсомольские с волнением выстукивали: сейчас будет
Ленин. Услышим Ленина!В ожидании они тесно сидели на скамьях, плечом к плечу, в ши¬
нелях и кожанках. Комсомольцам двадцатых годов особенно нрави¬
лись черные кожанки, как у Свердлова. Шинель тоже неплохая
одежда, потертая, повидавшая виды, пропахшая потом и порохом
боевая шинель. И папаха или буденовка с красной звездой.«Что Ленин скажет?» — гадали делегаты. И ждали: скажет
о войне. В бой позовет, к геройству и подвигам. Красная Армия
гнала беляков. Но еще не кончилась гражданская война.Смело мы в бой пойдем, —поднялось в одном конце зала. И загремело мощно и гулко:За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это.Но вот все примолкло, начались выборы президиума, как всегда
на собраниях. Стол для президиума был покрыт красным сукном. То¬
варищи заняли места. Два портрета висели на стене — Маркс и Эн¬
гельс внимательно и с приязнью глядели с портретов на комсомолию.Вдруг раздалось восторженное:—	Ленин!Комсомольцы вскочили, захлопали в ладоши. Ленина комсомоль¬
цы любили пылко, гордо, беззаветно.Ленин снял пальто с черным бархатным воротничком и аккурат¬
но положил на стул. Поздоровался за руку с товарищами, которые
сидели в президиуме. И все его жесты, улыбка и все, что он делал
и как делал, все его поведение до того комсомольцам понравилось,
так был он хорош, и дорог, и мил, что у многих этих боевитых ком¬237Б®БаЦаш
сомольских ребят слезы стояли в глазах от волнения и какого-то
необыкновенного счастья.Ленин подошел к краю подмостков, вынул из жилетного кармаш¬
ка часы на цепочке, без крышки. Показал: кончайте, мол, хлопать,
пора начинать работу.И еще больше комсомольцам понравился.И если бы он сказал: «Ребята! Все до единого, не медля ни ми¬
нуты, на фронт!» — все, как один человек, ушли бы на фронт.Но Ленин сказал другое. Сначала комсомольцев взяло смущение.
Удивились, растерялись. Сначала не поняли.Ленин говорил и прохаживался по краю подмостков. Было тесно.
Стульев не хватало, члены президиума — комсомольцы, — недолго
думая, уселись прямо на подмостки. Ленин осторожно шагал мимо
них. И говорил.О чем же? О том, что сейчас задача комсомольцев — учиться.
Поразились комсомольцы. Владимир Ильич видел удивление, расте¬
рянность на молодых, жадно внимающих лицах и старался как мож¬
но понятнее объяснить свою мысль. Скоро мы кончим гражданскую
войну. Прогоним врага. А дальше? Начинать надо строить. Заводы,
фабрики, тракторы, самолеты, машины. Электрифицировать надо
страну. А что такое электричество, товарищи комсомольцы, вы
знаете?Надо знать, много знать!Владимир Ильич убедительно и просто доказал комсомольцам,
что без знаний невозможно построить коммунистическое общество.Надо знать и трудиться. «Только в труде вместе с рабочими и
крестьянами можно стать настоящим коммунистом». Владимир
Ильич говорил, что учиться коммунизму — это значит каждый шаг
своей жизни связывать с борьбой пролетариев против старого об¬
щества. И строить новое, коммунистическое.МОСКВА, МОСКВА...Был поздний мартовский вечер. На платформе под названием
«Цветочная площадка» по Николаевской железной дороге на окра¬
ине Питера стоял состав с темными окнами. Платформу охранял
караул. Вдоль всего поезда виднелись винтовки латышских стрел¬
ков. Пулемет глядел черным дулом в сумрак ночи с паровозного тен¬
дера. Какие-то люди перебегали по платформе, прикрывая тусклый
свет ручных фонарей. Кого-то пропускали в вагоны. Паровоз разво¬
дил пары. Поезд с темными окнами ждал отправления. Куда?Не очень высокий человек в пенсне, в кожаной куртке тихо раз¬
говаривал у вагона с другим, худощавым, очень прямым, в длинной
шинели.238—	Вы уверены, что контрреволюция не знает о сегодняшнем по¬
езде? — спрашивал Дзержинского Яков Михайлович Свердлов.—	Возможно, знает. Но откуда отправление, не знает.—	Ловко придумано, что не с главного вокзала, а с тихонькой
«Цветочной площадки», — сказал Свердлов.—	Контрреволюция готовила взрыв. Каждый день открываем
планы диверсий, — ответил Дзержинский.На платформе показалась группа людей. Владимир Ильич бы¬
стро шагал впереди, с портфелем. Надежда Константиновна едва
поспевала за ним, перевесив через руку клетчатый плед. Кто-то хо¬
тел взять у Надежды Константиновны плед.—	Спасибо, спасибо, я сама, ■— отказалась она.Все поднялись в вагон.. Зажгли свечку в купе. Плотно завесили
окно. Послышался свисток. Латышские стрелки вспрыгнули на под¬
ножки вагонов. Паровоз тронулся. Поезд с погашенными огнями
отошел от платформы.—	Меняем местожительство, но в арифметике известно: от пере¬
мены мест слагаемых сумма не меняется, — сказал Владимир Ильич.И тут же пристроился к откидному столику у окна, вытащил
из портфеля бумаги.—	Побойтесь бога, Владимир Ильич, хоть в дороге отдохните! —
воскликнул Свердлов.—	Если бы мы бога боялись, не бывать бы на матушке Руси ре¬
волюции, — усмехнулся Владимир Ильич.И принялся перечитывать и править только что написанную ста¬
тью. Владимир Ильич писал, что мы сделаем нашу революционную
Русь могучей, обильной.Россию окружали враги. Контрреволюция всюду готовила загово¬
ры. А Ленин верил: мы сделаем великой, могучей, обильной нашу
страну. Надо собрать все силы, добиваться, идти...Весь поезд спал. Только машинист, зорко вглядываясь в ночную
весеннюю темень, осторожно вел паровоз. Только красные латыш¬
ские стрелки на площадках вагонов несли караул. Да Владимир
Ильич при неровном свете свечи дописывал для завтрашней газеты
статью.Напротив, на нижней полке, неслышно спала Надежда Констан¬
тиновна, подложив под щеку ладонь. Владимир Ильич осторожно на¬
крыл ее клетчатым пледом. Этот плед подарила мама, когда приез¬
жала с Маняшей в Стокгольм. Мамина память — клетчатый плед.Вечером 12 марта 1918 года специальный поезд с Совет¬
ским правительством благополучно прибыл в Москву. Не удалось
контрреволюционерам устроить диверсию. Ленин, ВЦИК, Совнарком
переехали из Петрограда. Теперь столицей нашей Родины будет
Москва. Москва — центр страны. И от границ подальше.239Б.'<зБа0аШ
книга московских писателенСначала Владимир Ильич с Надеждой Константиновной и Мари¬
ей Ильиничной поселились в гостинице «Националь», против Крем¬
ля. Скоро весь Совнарком будет жить и работать в Кремле.На другой день после приезда Владимир Ильич с Надеждой
Константиновной решили прогуляться, поглядеть Кремль. Поехал
с ними старый друг Бонч-Бруевич. Он управлял делами Совнаркома,
заботился, как в Кремле разместить Совнарком.Там в Октябрьские дни засели царские юнкера, забаррикадиро¬
вались, стреляли по нашим из пушек. И наши стреляли по ним, по¬
ка не вышибли навек белогвардейцев и царских прислужников
из древних кремлевских стен.Запущенным был Кремль после тех боев в ту весну 1918 года.
Многие здания стояли разбитые, черные от пожарищ. Кучи битого
кирпича и стекла навалены всюду. Площади покрыты грязными лу¬
жами талой воды. Раскиданы бревна: тут возводили юнкера барри¬
кады. Всюду мусор и хлам...Владимир Ильич и Надежда Константиновна пересекли площадь.
Вот знаменитый Царь-колокол стоит как гора. В давние-давние вре¬
мена умелые рабочие руки отлили эту красу — медный колокол.
И Царь-пушку отлили рабочие мастеровитые руки!А древние зубчатые кремлевские стены! А прекрасные кремлев¬
ские башни! Каждая похожа на сказку. Отовсюду веет стариной и
историей.Владимир Ильич задумчиво глядел вдаль. Широко, вольно виде¬
лась Москва с кремлевского холма.—	Как часто в горестной разлуке
В моей блуждающей судьбе,Москва, я думал о тебе! — прочитала Пушкина Надежда Кон¬
стантиновна.Владимир Ильич улыбнулся.•	— Ну вот и здравствуй, Москва.ВЛАДИМИР РАЗУМНЕВИЧВладимир Лукьянович Разумневич родился в го¬
роде Кинешме на Волге 22 февраля 1928 года.
Школьные годы провел в селе Сулак Саратовской
области. Там же и начал работать в районной газете
«Чапаевец». По окончании отделения журналистики
Уральского государственного университета становит¬
ся литературным сотрудником газеты «Волжская
коммуна» в городе Куйбышеве, а затем — редакто¬
ром областной молодежной газеты «Волжский ком¬
сомолец», после чего направляется на работу в ап¬
парат ЦК ВЛКСМ. Был заместителем главного ре¬
дактора журнала «Смена» и редактором «Комсомоль¬
ской правды.» по отделу литературы и искусства. Ав¬
тор юмористических повестей для детей и юношества:
«Стасик — веселый человек», «Десять приключений
Петуха», «Про нашу Наташу», «Волшебник без боро¬
ды», «Пароль «Стрекоза» и «Человек вверх ногами»,
выпущенных московскими издательствами «Молодая
гвардия», «Малыш» и «Московский рабочий». В по¬
следние годы работает над произведениями, посвя¬
щенными легендарному полководцу В. И. Чапаеву
и его боевым соратникам, издал сборники рассказов
«Чапаевцы шутить не любят», «И каждый ему зем¬
ляк», повести «Чапай и чапаята» и «Степная радуга».| гД .‘1рЭ П1241
ЖИВ ЧАПАЙ, ЖИВ!Множество легенд о Чапае сложено. И в каждой живет бессмерт¬
ный герой-полководец, сквозь десятилетия шагающий по дорогам
своей легендарной славы в нашу современность. Не хочет, не может
народ смириться с мыслью о его смерти, не желает зачислять
в списки павших. Навечно остался он в памяти народной таким,
каким и был: неустрашимым и мудрым, грозным и веселым, лихим
командиром красноармейских полков.«Где Чапаев, там и победа, — говорили о своем командире крас¬
ноармейцы. — Его ни штык, ни пуля не берут!» Словно и впрямь
был он, как богатырь в сказке, заколдован от всяких бед и неудач,
от смерти в бою.Гуляли народные сказания по волжским берегам, по степям
уральским, повсюду, где под красным знаменем сокрушали чапаевцы
ненавистного врага. В жарком пекле сражений зарождались эти
легенды. И творцами их, как правило, были непосредственные сви¬
детели чапаевских подвигов, бойцы дивизии. В сказочную форму
облекали они то, что видели сами, во что верили беспредельно.Верили бойцы и в бессмертие своего прославленного начдива, ко¬
торого любовно называли Чапаем. И как было не поверить, если
всегда видели его впереди наступающих цепей, в огне сражения.
Острый клинок Чапая сверкал, как молния, неизменно настигал бе¬
логвардейцев, а они его — нет. Неукротимый конь нес Чапая в гущу
свинцового ливня — и комдив выходил из боя живым и невредимым.
Когда товарищи по оружию советовали Чапаю не рисковать особен¬
но, поберечь себя, он отвечал с ухмылкой: «За меня, ребята, можете
не волноваться. Ничего со мной не случится. Я заколдован!» Однаж¬
ды вражеский снаряд все же не миновал Чапая, но и тогда, тяжело
раненный, он не изменил вере в собственную везучесть, объяснил
шутливо: «Это не пуля меня нашла, а я сам на нее наткнулся —
невзначай наткнулся, мимоходом!»Он и своим бойцам прививал бесстрашие, смелость, учил их не
бояться опасности, не робеть перед неприятелем — даже тогда, когда
вражеские силы значительно превосходят.—	Одному хорошо против семерых воевать, — внушал Чапаев
бойцам, — А вот семерым против одного — трудно. Семерым нуж¬
но семь бугров для стрельбы, а тебе один. Один бугорок везде най¬
дешь, а вот семь бугорков найти трудно. Ты один-то лежи да по¬
стреливай. Одного убьешь — шесть останется, двух убьешь — пять
останется... А когда шестерых убьешь, то один уже должен сам
напугаться тебя... Ты заставь его руки вверх поднять и бери в плен.
А взял в плен, веди в штаб... Трусит только заяц перед собакой,
а боец Красной Армии ни перед чем робеть не должен!Чапаевскую науку побеждать хорошо усвоили красноармейцы.
Гнали они белые банды по всему фронту, дрались по-чапаевски от¬242важно и стойко. Каждый старался в бою быть поближе к командиру,
не отставать от него. И белые, уверовав в непобедимость чапаевцев,
пуще всего боялись их стремительных налетов.Одно имя «Чапай» приводило неприятеля в ужас. Иной раз
стоило разведке донести, что чапаевская конница наступает, как
в стане врага поднималась паника. Как-то Чапаев с горсточкой бой¬
цов столкнулся в степи с большим отрядом неприятеля. Белогвар¬
дейцам труда не составляло окружить и разгромить чапаевцев.
Но страх перед именем Чапаева оказался настолько велик, что стои¬
ло ему крикнуть: «Я Чапай! Бросай оружие!», как они сразу же
подняли руки. О том, чтобы взять красного командира в плен, пере¬
пуганные белогвардейцы и подумать не смели.Чего только не предпринимали белые, какие только хитрости и
козни не чинили, чтобы избавиться от «красного злодея Чапая»,
заманить его в ловушку. Безуспешно! Более того, сами же в те ло¬
вушки чаще всего и попадались. Генерал Толстов объявил, что он
даст 25 тысяч золотом тому, кто принесет ему голову убитого Ча¬
паева, а если доставит живым, получит вдвое больше.После того как однажды в руки белым попала чапаевская ло¬
шадь, пойманная под хутором Зеленым, в белогвардейской армии то
и дело возникали слухи, что убит, мол, Чапаев и теперь страшиться
нечего, наступать надо на красных, пока они не оправились от по¬
тери. Пытались белые наступать и, как на грех, всегда нарывались
на Чапаева.Так что слухам о его гибели вскоре вовсе перестали верить. Даже
сообщение из Лбищенска взяли под сомнение — трупа-то найдено
не было. А тут еще один из чапаевцев, чтобы устрашить белых, наря¬
дился «под Чапая», в бурку и папаху. Расправил усы по-чапаевски,
шашку над головой вскинул — и айда во главе эскадрона на белых.
Те глазам своим не верили — Чапаев-то, оказывается, снова на
коне.Весть о гибели легендарного комдива казалась неправдоподобной
не только его врагам, но и друзьям. Когда самарская газета «Ком¬
муна» поместила заметку «Погиб Чапаев, да здравствуют чапаев¬
цы!», заместитель начальника политуправления Туркестанского
фронта Дмитрий Фурманов незамедлительно дал опровержение:
«Чапаев жив». Бывшему комиссару Чапаевской дивизии, который
всего лишь месяц назад вместе с комдивом разрабатывал план
наступления на Лбищенск — Сахарную, не хотелось верить в смерть
своего боевого соратника. К тому же из беседы с работником штаба
Федором Новицким он узнал, что Чапаев будто бы после лбищенской
катастрофы благополучно добрался до 223-го полка и эвакуирован
в Уральск...Пройдет несколько лет, и Фурманов так опишет в романе
«Чапаев» последние минуты жизни комдива:«Они шаг за шагом отступали к обрыву. Не было почти никакой16*243БНБаВа;
московских писателеннадежды — мало кто успевал спастись через бурный Урал. Но Ча¬
паева решили спасти.—	Спускай его на воду! — крикнул Петька.И все поняли, кого это «его» надо спускать. Четверо ближе сто¬
явших, поддерживая бережно окровавленную руку, сводили Чапаева
тихо , вниз по песчаному обрыву. Вот кинулись все четверо, поплы¬
ли. Двоих убило в тот же миг, лишь только коснулись воды. Плыли
двое, уже были у самого берега — ив этот момент хищная пу¬
ля ударила Чапаева в голову. Когда спутник, уползший в осоку,
оглянулся, — позади не было никого. Чапаев потонул в волнах
Урала...»Но народная молва еще долго продолжала твердить о спасении
любимого героя. Почему? Может быть, не было свидетеля его ги¬
бели? Но ведь у Фурманова ясно сказано, что рядом с Чапаевым
плыл боец, которому удалось спастись и который все видел. Правда,
автор не назвал фамилии свидетеля, и мы ничего не знаем о его
дальнейшей судьбе. Как известно, белоказаки, захватив Лбищенск,
тщательно прочесали огнем оба берега Урала, прикончили всех, кто
там укрылся. Не постигла ли подобная участь и этого человека?А может, его попросту и не существовало в действительности?
Не рожден ли он авторской фантазией? В художественном произве¬
дении и не такие вольности допустимы. Стоит лишь заглянуть
в дневник писателя, чтобы убедиться, что последние минуты Чапаева
описаны там не так, как в романе: «На обрыве стоял один Чапай...
Больше Чапая никто не видел. Может быть, он тоже упал в бурные
волны Урала, сраженный казацкой пулей, а может быть, сам угодил
себе в сердце... Никто не знает, никто дальше не видел героя, бла¬
городного бойца Чапая».Дневниковая фраза о том, что «никто не знает, никто дальше
не видел героя», заставляет усомниться в реальном существовании
человека, который, если верить роману, был свидетелем гибели
Чапаева.Но ведь запись в дневнике сделана Фурмановым по первым, да¬
леко не полным и не совсем точным сведениям о лбищенском сра¬
жении, взятым из вторых рук. Впоследствии, встречаясь с участни¬
ками боя, писатель расширил и уточнил эти сведения, представил их
во всей реальности. Мог он узнать и о последнем спутнике комдива.
Если, разумеется, спутник такой был на самом деле...Оказалось, что был. Более того, он оставил нам свои воспоми¬
нания, которые так и озаглавил: «Гибель Чапаева». Они были напе¬
чатаны в Рязани в двух номерах газеты «Рабочий клич» за 1927 год.
Но там, под текстом воспоминаний, не была указана фамилия ав¬
тора — стояли лишь инициалы Т. С. 3. Неведомый чапаевец-ряза-
нец, подписавшийся этими тремя буквами, во всех подробностях,
взволнованно изобразил картину смертельной схватки чапаевцев
с белоказаками на берегу Урала, трагическую смерть Чапаева:244«Сорвал с меня одежду (Чапаев), толкнул в воду, бросился сам
и поплыл.Сведенная рука не давала мне плыть. Я плыл, кружась на одном
месте. Он плыл рядом.Случайно я оглянулся назад, на берег. Там несколько казаков
докалывали раненых, которые не могли подняться, ставили пулемет.
Один стоял и стрелял, прицеливаясь в Чапаева.Я выбился из сил и стал тонуть.—	Крепись! — крикнул он мне и чуть поддержал меня.Оправился, поплыл.Течение отнесло меня аршина на полтора ниже.Он стал выбиваться из сил. Раз-другой погрузился в воду.Я напряг все силы к нему, но сил не было. Руки, ноги не дви¬
гались. Он скрылся...Я потерял сознание......Течение Урала вынесло меня на правый берег ниже Лбищенска
и спасло мне жизнь.Не спасся он, жертвуя своей жизнью ради меня, израсходовал
последние силы.Я лежал на берегу. Мой взгляд упал на часы, которые стояли,
но до этого шли. Попавшая вода остановила их. На них было 9 ча¬
сов 10 минут.Это было 5 сентября 1919 года...»Кто же был этот человек, жизнь которому спас Чапаев? Слу¬
чилось так, что воспоминания его не было замечены, и таинственные
инициалы Т. С. 3. остались неразгаданными.Лишь спустя сорок лет со дня гибели прославленного полковод¬
ца удалось узнать имя автора. Им оказался Тимофей Семенович
Зуйков, бывший связист при штабе дивизии, коммунист, участник
Великой Отечественной войны. В семье его до сих пор хранятся
ручные часы, полученные в награду за храбрость. Стрелки часов
неизменно показывают одно и то же время — час гибели начдива.
«Если бы Василий Иванович поплыл один, — не раз говорил чапае-
вец Зуйков друзьям, — то, вероятно, остался бы жив».Да, Чапаева нет среди нас. Но он живет в душах и делах своих
соотечественников:...Слава о нем
Гремит по степям, налитаяогнем.И я поднимаюсь,Я к песне готов.Разве удержишь пыл?Я верить хочу,что до наших годов
Живым командир доплыл.
И. РАХТАНОВПУТЕВКА В ПЕЧАТЬЭдуарду Георгиевичу Багрицкому я обязан тем, что впервые
увидел свое имя в большой печати, в толстом журнале.Мне было восемнадцать или девятнадцать лет, я жил в Ленин¬
граде, учился в Государственном институте истории искусств, писал
короткие, в пять-шесть-десять строк, рассказы, входил в литератур¬
ную группу «Послезавтра», члены которой не настаивали на том,
чтобы печататься уже сегодня, даже не завтра, но были убеждены,
что послезавтра они победят самые неподатливые редакции и самых
упорных редакторов и станут полноправными писателями. Во вся¬
ком случае, об этом они мечтали...Нередко бывая у критика Анны Бескиной, жившей со своим му¬жем, руководителем какого-то профсоюза товарищем Меламедом
в «Астории», тогда Первом доме Советов, где обитали ответственней¬
шие из ответственнейших, й однажды увидел поэта Эдуарда Баг¬
рицкого, приехавшего из Москвы и остановившегося у моей зна¬
комой.Он полулежал на диване, в свете солнечного луча, большой,
нахохлившийся и, удивительно скандируя нараспев, читал «Шаги
командора» Александра Блока. Мой приход совпал с возникновением
в мрачной спальне донны Анны тяжелых шагов призрака. Багриц¬
кий прервал чтение, посмотрел на меня внимательно и опросил, обра¬
щаясь к хозяйке:—	Поэт?—	Короткие рассказы, — ответила Бескина, — группа «После¬
завтра». Студенты. Чего хотят, сами не знают, но фрондируют...—	Интересно, — произнес Багрицкий и продолжал прерванное
чтение.Боже, как он читал, какой голос у него был! Грудной, глубокий,
словно бы ниспадавший откуда-то из нездешней дальней дали, точно
соответствовавший кованым стихам блоковской баллады.Анна Бескина, или Нюся, как ее звали, мечтала создать марксист¬
ское литературоведение. В этом было ее разногласие с РАППом,
где думали больше о злободневности и где истории чурались, как
буржуазного пережитка. Не скажу сейчас, над чем именно работала
Бескина и как она создавала марксистское литературоведение, но
говорила она всегда увлеченно, не повторяя прописных истин, и слу¬
шать ее было интересно, а знала она литературу несравненно шире
и глубже, чем я.Багрицкий кончил читать. В комнату, пронизанную светом, не
похожую на мрачную залу, о которой рассказывали стихи, вступила
такая же державная тишина, как та, какую слышала донна Анна.И вдруг Багрицкий сказал, повернувшись к хозяйке:—	Чаю, донна Анна, чаю!И тогда я увидел, что у Нюси гости, что собралось множество
людей, что они слушают поэта.—	Стакан чаю, — снова попросил Багрицкий.Создав иллюзию мрака средневековья, он сам же безжалостно
и разрушил ее.Теперь мне уже трудно сказать, при каких обстоятельствах и
где я прочитал Багрицкому свой первый длинный рассказ. Было ли
это еще в Ленинграде или в Москве, в Кунцеве, где я вскоре на
правах знакомого Нюси Бескиной у него появился, — не знаю, но
рассказ Эдуарду Георгиевичу, без сомнения, понравился.Незадолго перед тем мне посчастливилось найти в Публичке
материалы о докторе Русселе-Судзиловском. Об этом человеке, о не¬
обычайной его скитальческой жизни, достойной не только живопис¬
ного, но и великого пера, я, восемнадцатилетний птенец, написал247Б'оБаЭаш
книга московских писателенсвою первую длинную, так мне казалось, повесть, размером в деся¬
ток страничек стандартного машинописного формата.Я уложил в них несколько стран, несколько климатических поя¬
сов, океан, два континента, острова, прекраснее которых нет в мире,
и долгую, долгую жизнь, неповторимую по своим поворотам. Я дей¬
ствовал смело и легкомысленно, обозначив для себя повесть терми¬
ном Брет-Гарта «кондэнсэнт новл», что в переводе с английского
означает — «сконденсированный роман».И действительно, доктор Руссель прожил жизнь более похожую
на роман, чем самые романические измышления.Российский студент-шестидесятник, поклонник Писарева, он во
взлете своей биографии был президентом гавайского сената и в ка¬
честве такового сдернул покрывало с воздвигнутого по его желанию
на одной из площадей города Гонолулу монумента в память Писа¬
рева — кумира своей киевской нигилистической молодости.Потом, в дни русско-японской войны, он редактировал в Токио
газету на русском языке «Россия и Япония», распространявшуюся
среди русских военнопленных и агитировавшую их в эсеровском
духе.Умер Руссель в Китае, в Тяньзине, в тридцатые годы нашего ве¬
ка, будучи сотрудником советского журнала «Каторга и ссылка»,
где печатались его‘мемуары.Я прочитал десять страничек Багрицкому.—	Это не может, не должно так лежать у вас, это надо печа¬
тать, — сказал он мне. — Идем к Огневу.Огнев, автор знаменитого «Дневника Кости Рябцева», жил в Кун¬
цеве, был членом редакционной коллегии журнала «Молодая
гвардия».—- Если не вы молодая гвардия, — спросил Багрицкий, — токто же?Ответить на этот вопрос я не мог, но к Огневу пошел. Мы заста¬
ли его то ли в саду, то ли на огороде, где, теперь уже не припомню.
Мне было не до того, чтобы отмечать детали пейзажа, но слова
Багрицкого, сказанные Огневу по моему адресу, я запомнил.—	Знакомьтесь, — сказал он, — ваш автор. Прочитайте его рас¬
сказ, не отходя от кассы.И Огнев тут же поплыл по бурной биографии доктора Русселя
в моем изложении. А еще через день или через два с рассказом
в руках я вошел в здание на Новой площади, где золотыми буквами
было написано: «Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»,
в кабинет тогдашнего главного редактора журнала Селивановского
и увидел свою фамилию в его настольном календаре, подчеркнутую
четырьмя жирными чертами.Больше я ни разу не печатал первого своего длинного рассказа
и вернулся к нему вот только что, затем, чтобы вспомнить того, кто
дал путевку в печать не одному лишь мне.248Выше был описан 1929 год, В 30-м я попал в «академию Маршака», о чем
писал в первом из «Рассказов по памяти» — «Маршак — редактор замыслов».
В 1931 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла первая моя книга для
старшего и среднего возраста — повесть «Чин-чин-чайнамен и Банни Сидней».
С тех пор она выдержала не одно издание, входила в мои сборники и была
напечатана в альманахе «Голубятня», изданном «Молодой гвардией» несколь¬
ко лет назад.Перед Великой Отечественной войной в издательстве «Советский писатель»
появился мой сборник очерков и рассказов «Книга для болельщиков».С ней я начал фронтовую жизнь, работая в редакции газеты Брянского
фронта «На разгром врага».После войны я продолжал заниматься биографиями знаменитых в то время
спортсменов. И в результате возникло несколько книг.Потом литературная судьба моя делает поворот. Тема спорта, ставшая к то¬
му времени всеобщей, перестает привлекать меня.Я пишу повесть «Потомки Маклая», об удивительном Ленинградском школь¬
нике Борисе Кудрявцеве, занимавшемся расшифровкой письмен с острова Пас¬
хи. Книга эта выходит четырьмя изданиями.Далее следуют «Рассказы по памяти», дважды изданные в течение двух
последних лет. В 1971 году книга в третий раз встретится с читателем в до¬
полненном виде.В промежутках между рассказами мне приходилось заниматься историей
Кузнецкстроя, писать историю Гипрогора, в которой рассказывалось о великом
строительстве на Урале в дни войны, выступать с критическими статьями
в журналах и газетах.Сейчас я продолжаю книгу «Рассказов по памяти», которым, по-видимому,
несть числа.Б.шБайаШ
РОМАН СЕФРодился в 1931 году в Москве в семье
партработника. Учился в московской школе,
после окончания работал штукатуром, а за¬
тем слесарем на строительстве Темиртау-
ского металлургического комбината.Учился на факультете журналистики
МГУ. Впервые выступил в печати в 1957 го¬
ду как поэт-переводчик. В 1961 году в Дет-
гизе вышла первая книга стихотворений —
«Шагают великаны». С тех пор в разных
издательствах вышло более десяти книг сти¬
хотворений и историко-революционной
прозы.ПАРОВОЗЖаловался старый паровоз:
Много я вагонов перевез,
Много поездов перетаскал,К старости немножко я устал,Но еще дымлю я и скриплю,В скорости иным не уступлю:У-у-у! Чу-чу-чу-чу-чу-чу!На покой идти я не хочу.Но, пока вот так старик ворчал,Не спеша колесами стучал,Через клубы копоти и дыма
Электричка пролетела мимо,
Поздоровалась со стариком
И мигнула красным огоньком.Паровоз вздохнул и вслед сказал:—	Пусть приду я позже на вокзал,
Пусть ворчу по старческой привычке,
Пусть автомобиль сменил коня,Но, когда бы не было меня,Не было б на свете
Электрички.КАБЫКабы в старом доме
Не было дверей,
Потолков и окон,
Кошек и мышей,
Кабы вместо дома
БылДремучий бор,Ты на длинной елке
Жил бы
До сих пор
И, на ветке сидя,
Думал бы о том,
Как бы поскорее
Выстроить
Свой дом.Б^БаВаш
ГЕННАДИЙ СНЕГИРЕВ«Природа не выбирает и не назначает себе пев¬
цов и менестрелей... Певцы приходят сами, их ряды
не иссякают».Так писал Константин Паустовский о «Рассказах
для детей» Геннадия Снегирева.Снегирева Паустовский называл необыкновенно
талантливым автором и не забывал сказать, что он
по самой сути своей путешественник, бродяга в луч¬
шем смысле этого слова.В океане Снегирев ходил на китобойных судах.
По барханам Туркмении плыл на верблюдах. По
лесотундре Камчатки кочевал с оленеводами на
оленях.Сибирские реки, Тува, Якутия, Курилы. — вот
они, дороги путешественника Геннадия Снегирева.
Все эти дороги обернулись книгами для детей.МОРСКОЙ САЗАНЯ проснулся. Было тихо. Шакалы замерли, й древесные лягушки
совсем замолчали.Тут-тук! Тук'тук! Тук-тук! Тук-тук!Как будто стучат деревяшки. Это тростники друг об друга сту¬
каются, гнутся.—	Кто это?—	Сазан пошел!—	Да разве сазан может тростник гнуть?—	Морской сазан может.Днем увидел я морского сазана. Он весь был закован в красную
чешую, как рыцарь в латы. Валялся в пыли, а сам все к воде,
к воде полз и красным глазом на рыбаков косил, как дикий жеребец.Потом я узнал, почему он такой опаленный и сильный.Зимой рыбы держатся ближе к берегу, пощипывают водяные
травы или что река вынесет с мутью.Только не морской сазан. Он уходит на середину моря, где вода
совсем горькая и синяя-синяя, а сверху звенит ветер.В январе, когда здесь дождь, слякоть и маяк еле мигает, сазан
подплывает к Туркмении и видит, как розовые фламинго в Гасан-
Кули подымаются с залива и исчезают, растворяются в закате над
песками.Он плывет вдоль берега, закованный в свою чешую, и видит, как
верблюдица ищет белого верблюжонка, а он стоит за барханами бе¬
лым пятнышком.Сазан видит, как гюрза закопалась в песок, высунула головку
и смотрит на него страшными, невидящими глазами. Хочется под¬
плыть поближе, ближе...Нет, скорей от этого берега, только бы дождаться, когда на чер¬
ных каменных ветках саксаула расцветут белые восковые цветочки.Вода в море нагревается, и уже начинает тяжелить икра, и са¬
зан плывет, плывет, а сам мечтает о тростнике, за которыми видны
снежные горы. И пить бы мягкую, сладкую, снежную воду. И те¬
реться брюхом, выпускать икринки в эту прохладную, сладкую воду
и гнуть камыши...Все тише стучат тростники по утрам. Морской сазан мечет икру.
Успокаивается. Забывает, что он видел, и краски раскаленных пес¬
ков гаснут на его чешуе.КЕДРВ детстве мне подарили кедровую шишку.Я любил брать ее в руки и рассматривать и все удивлялся, ка¬
кая она большая и тяжелая — настоящий сундучок с орехами.253Б)С1Ва0аЧ1
книга московских писателенЧерез много лет попал я в Саяны и сразу отыскал кедр. Растет
он высоко в горах, ветры его набок клонят, стараются к земле при¬
гнуть, скрючить.А кедр вцепился корнями в землю и тянется все выше и выше,
весь косматый от зеленых веток. На концах веток кедровые шишки
висят: где три, а где сразу и пять. Орешки еще не поспели, но много
вокруг зверьков и птиц живет.Кедр их всех кормит, вот они и ждут, когда поспеют орешки.Белка свалит шишку на землю, вынет орешки, да не все —
один, да останется. Этот орешек утащит к себе в норку мышь. Она
по деревьям лазить не умеет, а орешков ей тоже хочется.Синицы весь день прыгают на кедре. Издалека послушаешь —
кедр щебечет.Осенью еще больше зверьков и птиц на кедре живет: кедровки,
бурундуки сидят на ветках. Зимой голодно, вот они и прячут кедро¬
вые орешки под камни и в землю зарывают про запас.Когда начнут падать с неба первые снежинки, на кедре совсем
не останется шишек.А кедру не жалко. Стоит он живой и тянется зелеными ветками
все выше и выше к солнцу..АЛЕКСАНДР СОКОЛОВСКИЙАлександр Александрович Соко¬
ловский родился в 1925 году. Зимой
1943 года ушел добровольцем на
фронт, работал в газете «На разгром
врага». После войны учился в Лите¬
ратурном институте.Первая книга вышла в Детгизе
в 1955 году (повесть «Новичок»),
Книги, выходившие в последующие
годы: «Дом на улице Овражной». «Мо¬
лодая гвардия», 1959; «Храбрая Ка¬
тя». «Детская литература», I960;
«Первый особого назначения». «Моло¬
дая гвардия», 1962; «Ты пионер» (в
соавторстве с Г. Мамлиным). «Молодая
гвардия», 1963; «Таежная речка Ак-
шинка». «Детская литература», 1964;
«Всегда на посту». «Детская литерату¬
ра», 1966; «Сокровище Волчьего ло¬
га». «Молодая гвардия», 1966.В настоящее время работает в ред¬
коллегии журнала «Веселые кар¬
тинки».УСфа^аШ
книга московских писателенСМЕХ И СЛЕЗЫБежал Егорка по двору, да вдруг поскользнулся и упал — но¬
сом прямо в сугроб. Захныкал Егорка, стал нос варежкой тереть,
а боль не проходит. И обидно Егорке, что вокруг ребят много, а ни¬
кто не падает, никто себе носа не разбивает, никто не плачет. И на
него, Егорку, никто внимания не обращает, каждый своим делом
занят.Разозлился Егорка и на сугроб, и на свой нос, и на ребят тоже.
Захотелось ему, чтобы кто-нибудь вместе с ним поплакал. Огля¬
делся он и увидел девочку Светлану — она с горы на санках ката¬
лась. Подошел к ней Егорка и мрачно сказал:—	А вот я сейчас у тебя санки отниму!Он думал, что Светлана заплачет и побежит жаловаться, а она
громко рассмеялась:—	Я тебе санки сама дам. Катайся, пожалуйста, мне не жалко.Удивился Егорка, и показалось ему, будто нос у него болитуже не та'к сильно. Опять огляделся Егорка и увидел, что в даль¬
нем конце двора Алеша с двумя девочками лепит большущего
снеговика. Подбежал к ним Егорка и закричал:—	Вот я сейчас вашего снеговика сломаю!—	А зачем ты его сломаешь? — спросил Алеша.—	А потому, что не нравится мне ваш снеговик, — ответил
Егорка.Он ждал, что девчонки и Алеша закричат и заплачут, но Алеша
посмотрел на снеговика и сказал:—	И верно, плохой получился снеговик. Кривобокий какой-то.—	Правильно, — поддакнули девочки, — мы его и сами сло¬
маем. И нового снеговика вылепим.И сразу расхотелось Егорке снеговика ломать. И снова показа¬
лось ему, что нос у него почти совсем не болит. Ну, может быть,
чуть-чуть — самую малость. Побрел он прочь и от Алеши, и от
девочек, и от кривобокого снеговика.Увидел Егорка, что посреди двора строят ребята крепость из
снега. Снежок к снежку, комок к комку — все выше да выше под¬
нимаются стены.Зачерпнул Егорка снегу, сбил в ладонях комок покрепче да
и запустил изо всей силы, и так ловко швырнул, что попал этим
снежком по затылку ушастому Сергуньке. Но ничуть не обиделся
Сергунька и не заплакал. Засмеялся Сергунька и закричал:—	Ура! Будем в снежки играть! Хорошо придумал Егорка!Сделал ушастый Сергунька крепкий снежок и запустил имв Егорку, и стукнул этот снежок Егорке прямо по носу. А Егорка и
боли не почувствовал. Он тоже закричал «ура!» и стал швырять
снежками в Сергуньку и в других ребят.256Замелькали в воздухе белые шарики. Шестеро ребят в крепости
укрылись, семеро на штурм пошли. И Егорка побежал на штурм
рядом с Сергунькой. И летели снежки то далеко вперед, словно
меткие снаряды, то высоко вверх, будто ракеты во время празднич¬
ного салюта. И Сергунька смеялся. И все ребята смеялись. И Егорка
тоже хохотал во все горло. Потому что смеяться да играть вместе
куда лучше, чем хныкать и лить слезы.А Егоркин нос? Да он про нос больше и не вспомнил ни разу.
И вы тоже забудьте.17 БумбарашБу©БаОаШ
ЮРИЙ сотникЮрий Вячеславович Сотник родился
во Владикавказе (ныне Орджоникидзе)
в семье художника-карикатуриста в
1914 году.Первый рассказ молодого писателя
был напечатан в 1932 году, а в 1946-м
вышла в свет его первая книга-повесть
«Про наши дела». С тех пор каждую
новую книгу ждут с нетерпением.
Писатель обладает редким даром «по¬
учать, развлекая». Нигде в его рассказах
не встретишь прямого и скучного поуче¬
ния. Просто читаешь и не можешь не
смеяться над приключениями «дрессиров¬
щиков» или над злоключениями маль¬
чишки, который в вагоне пригородного
поезда упустил из банки гадюку.Прочитав его веселые рассказы, маль¬
чишки или девчонки незаметно для се¬
бя сделают нужный вывод или задума¬ются о своих собственных делах. Читатель
Ю. Сотника целиком доверяет ав
тору, потому что в его рассказах присут¬
ствует истинная ребячья жизнь, близ¬
кая и понятная каждому, потому что
автор умеет говорить с детьми без снис¬
ходительности и покровительственного
тона.Наиболее популярны у ребят книги
писателя: «Архимед Вовки Грушина»,
«Как я был самостоятельным», «Коман¬
да с нашей улицы», «Мишка Самбо и
Заноза», «Приключение не удалось», «Не¬
виданная птица».Секрет успеха книг Ю. Сотника в
серьезности его тона, и в строгом реа¬
лизме его рассказов, и в языковом
мастерстве, и, конечно, в обаянии лич¬
ности самого автора, которому близка и
интересна жизнь его читателей.КАКОЙ ДЕНЬ В ВАШЕМ ДЕТСТВЕ
БЫЛ САМЫМ ТРУДНЫМ?Ответ на вопрос анкеты «Пионерской правды»Я учился в четвертой группе — так назывались тогда классы.
Всего несколько лет назад кончилась гражданская война. В стране
было множество осиротевших, беспризорных ребят. Мой приятель
Андрюшка и я часто слышали разговоры о том, что беспризорники
нападают на школьников, отнимают у них одежду и деньги. Однаж¬
ды кто-то ра-соказал, как беспризорники поймали одного школьника
и долго держали его в подвале, надеясь получить от родителей
выкуп.Как-то раз мы с Андрюшкой не пошли в школу. Была весна,
пригревало солнце, на улицах было очень хорошо. Мы решили про¬
гулять уроки, а завтра сказать, что были больны.•	Мы хорошо провели время и собирались уже расходиться по
до'мам, как вдруг нам встретились девчонки из нашей группы. Мы
знали, что девчонки эти зловредные, что им доставит удовольствие
нас разоблачить.После этой встречи мы еще долго бродили по улицам, ломая го¬
ловы, как выйти из такого ужасного положения. Наконец придумали.
Мы оторвали по нескольку пуговиц от пальто, расцарапали себе фи¬
зиономии, наслюнявили щеки под глазами и явились в школу. Здесь
мы, всхлипывая, заявили, что утром нас похитили беспризорники.Сидя в вестибюле, окруженные толпой педагогов, мы поведали,
что беспризорники напали на нас у Арбатской площади, что они за-17*259БНЕИ?аШ
вязали нам рты грязными тряпками, что они привели нас на пустырь
возле какого-то вокзала и издевались над нами до тех пор, пока
на это не обратили внимание несколько взрослых дяденек.Арбатская площадь была и в те годы очень людной площадью.
Зачем понадобилось беспризорникам возиться с нами в течение все¬
го учебного дня, этого мы не объяснили. И все-таки нам поверили.
Должно быть, с перепугу мы врали очень искренними голосами.
Школьная медсестра протерла нам лица борной кислотой (ведь нам
завязывали рты грязными тряпками!), затем две учительницы отвели
нас домой и рассказали потрясенным родителям, что пережили их
несчастные сыновья.На следующее утро я позвонил Андрюшке, чтобы встретиться
с ним по дороге в школу: надо было уговориться, как дальше врать.
Но мне ответили, что у Андрюшки нервное потрясение, что он лежит
в постели и к телефону подойти не может. Я понял, что Андрюшка
решил извлечь из создавшегося положения максимальную выгоду,
и отправился в школу один.После уроков меня позвали к заведующему школой. В кабинете,
кроме заведующего, сидели два незнакомых человека. Передо мной
на столе расстелили план города Москвы и предложили показать,
как нас вели беспризорники. Я долго водил спичкой по светлым
полоскам, изображавшим улицы, наконец, остановил спичку где-то
возле Белорусского вокзала.Потом на следующее yjpo у меня заболел зуб. Я в школу не
пошел, зато Андрюшка пошел. Вечером я узнал, что история с «по¬
хищением» наделала много шума, что дело дошло до гороно.На следующий день я, наконец, встретился в школе с Андрюш¬
кой. Он мне сказал, что его тоже вчера вызывали к заведующему,
что перед ним тоже расстилали план Москвы и просили показать,
как нас вели.—	На какой вокзал ты показал? — спросил я.—	На Киевский.—	А я на Белорусский.Мы поняли, что дело плохо. Но классная руководительница Ли¬
дия Сергеевна вела уроки как ни в чем не бывало и не задавала
нам никаких вопросов. Мы повеселели, решив, что все обошлось.
Но вот мы, радостные, выбежали из школы на улицу и тут же
у подъезда наткнулись на Лидию Сергеевну и Андрюшкину маму
Нину Александровну.Нина Александровна крепко взяла меня за руку и сказала:—	Ну, вот что. Сейчас вы сами поведете нас на тот пустырь
у вокзала, куда вас притащили беспризорники.Я оглянулся на Андрюшку, но Лидия Сергеевна уже перетащила
его на противоположный тротуар.Мы пошли. Сначала по одному переулку, по другому, по третье¬260му. Я твердо решил, что, как только выйду на Арбатскую площадь,
сразу поверну налево и поведу Нину Александровну к Белорусскому
вокзалу. Нина Александровна держала меня крепко и загораживала
собой от меня Андрюшку, но я надеялся, что Андрюшка все-таки
увидит, куда я пойду.Вот и угол Арбатской площади. Я сворачиваю налево и иду с Ни¬
ной Александровной вдоль Никитского бульвара, чтобы привести ее
к Белорусскому вокзалу. Оглянувшись назад, я вижу, что Андрюшка
свернул направо и шагает с классной руководительницей в сторону
Арбата, который ведет к вокзалу Киевскому.Вот, пожалуй, самый трудный день в моем детстве.В тот же вечер мы покаялись во всем.Б-'сЦаОаШ
ВЛАДИМИР СТЕПАНЕНКООднажды на семинаре К. Г. Паус¬
товский, у которого я занимался в Ли¬
тературном институте имени Горько¬
го, сказал: «Чтобы, писать для детей,
надо быть всегда молодым». Это за¬
помнилось.После демобилизации из рядов Со¬
ветской Армии меня потянуло своими
глазами посмотреть на Кара-Богаз-Гол.
Краски Туркмении поразили меня.
Но еще больше я полюбил людей,
с которыми дружу до сих пор. Я рад,
что встретил чудесного фронтовика
Абдуллу Таганмурадова. Он стал мне
названым братом. Сколько он мне
рассказывал о пустыне! Я узнал, что
в Амударье водится рыба, которую
ловили Том Сойер и его друг Гекль-
берри Финн. Так была написана по¬
весть «На золотых песках». В том же
1960 году в издательстве «Молодаягвардия» вышла книга рассказов
«Колькина тайна».Однажды, в лесах Марийского края
я узнал о ребятах Кокшемарской
школы. Они сами построили электро¬
станцию. Мне захотелось о них напи¬
сать. Я купил лодку-долбленку и по¬
плыл по реке Большой Кокшаге. Не¬
далеко от деревни Долгая Старица бо¬
тик наткнулся на топляк и затонул.
Пионеры дали мне велосипед, и я объ¬
ездил лесные озера. Черное озеро.
Щучье озеро. Потом были написаны
повесть «Долгая Старица» и книга рас¬
сказов «Комендант Черного озера».В издательстве «Московский ра¬
бочий» вышла моя новая повесть —
«Голубой дымок вигвама», о мальчи¬
ке Коле Свистунове, о лайке Тайге
и бобре. Повесть «Компасу надо ве¬
рить» рассказывает о Курской земле,
о трудных днях Великой Отечествен¬
ной войны и удивительном летчике
Александре Горовце, который в одном
бою сбил девять самолетов против¬
ника.В прошлом году я побывал на По¬
лярном Урале, Север поразил меня.
Закончил серию рассказов о ненец¬
ком мальчике Саварке, которого очень
полюбил.Несколько лет подряд я езжу по
аэродромам, с которых когда-то при¬
ходилось летать. Хочется еще побы¬
вать в Польше, Чехословакии и ГДР.
Память многое возвращает, когда
смотришь на полевые аэродромы и ка¬
пониры. Интересно пройти по авто¬
страде Берлин — Коттбус, которая пе¬
ред взятием Берлина стала полевым
аэродромом.Планов много. Но главная книга
еще не написана. В долгу я перед бо¬
евыми товарищами, летчиками. Мно¬
гие уже стали дедушками и бабуш¬
ками. А надо писать, как мы воевали,
какой ценой завоевали победу.
И этот долг я хочу выполнить.КОМАРИНЫЙ МЕСЯЦ...В тундру пришел Комариный месяц. К озеру Ямбо-то стали
съезжаться оленеводы на свой осенний праздник.Рядом со стойбищем поставили много новых чумов.263
книга московских писателеСестры Мирнэ и Окся бегали встречать каждую упряжку оленей.
Знакомились с новыми ребятами. Затевали с ними шумные игры.Саварка держался солидно. Не бегал к нартам, никому не пред¬
ставлялся. Он помогал отцу во время дежурства в стаде расклады¬
вать дымные костры. Надо было спасать олешков от комаров и ово¬
дов. Давать им спокойно пастись.В стаде мальчик не отходил от ездовых оленей. Выбирал себе
для упряжки. Первый раз он будет участвовать на этом празднике
в оленьих бегах. Так сказал отец. Пусть пастухи привозят больше
мальчишек. Будет хороший праздник, будет большая гонка!Не мог Саварка пока ни о чем больше думать. Даже забыл, что
после праздника на озеро Ямбо-то должен прилететь за ребятами
самолет на лыжах. Летчик повезет учиться в интернат. Пока он
9{Sj уверен, что отец забыл его отправить в школу. А если начнет со¬
бирать, он убежит в тундру и спрячется!До праздника осталось три дня. Саварка был недоволен. В стой¬
бище привезли одних девчонок. Не будет же он участвовать в гонках
с девчонками!Недовольный и озабоченный Саварка медленно бродил около не¬
знакомых чумов. Приглядывался.Чумы приезжих оленеводов ему не нравились. Лайки казались
плохими. Нарты — грубыми и тяжелыми... Олешки — очень худы¬
ми и загнанными.Мирнэ и Окся ходили следом за братом. Знакомили со своими
новыми подругами, называли их имена.Но Саварка не запоминал девчонок.—	Это Нябинэ, — сказала Окся и показала Саварке на высокую
девочку.—	Нябинэ учится в третьем классе, — сказала Мирнэ. — У нее
много книжек. Есть портфель. Она читала нам сказку.—	Про волка и Красную шапочку! — добавила Окся и засмея¬
лась.Высокая девочка в красной панице, отделанной зеленым сук¬
ном, стояла, выставив вперед ногу. Тобоки на ней были новые,
с красными завязками. Она смотрела на Саварку в упор, не мигая.—	Ан-дорова-те!—	Я в куклы не играю! — сказал Саварка и не поздоровался.
Отвернулся к девочке спиной.—	Посмотрим, чьи олешки лучше, — сказала Нябинэ. — В интер¬
нате меня никто не обгонял!Мальчик не мог слышать об интернате. Разозлился на девочку.
Крепко сжал кулаки.•— Щуку кушала! — крикнул он и зашагал прочь.На другой день Саварка разозлился еще больше на новую дев¬
чонку. Она пришла с куклами к их чуму. Не обращала на него ника¬
кого внимания.264—	Мирнэ, я пришла! Окся, я принесла куклу!Сестры выбежали из чума. Стали обнимать Нябинэ.—	Я могу играть? — Окся стала разворачивать куклу.—	Я тебе дарю ее насовсем!Окся от радости закружилась на одном месте. Упала и засмея¬
лась.Стала кружиться Нябинэ. Тоже упала на землю.Мирнэ прыгнула на лежащих девочек, стала их кувыркать.Саварка не мог больше выдержать. Взял свой тынзей и заша¬
гал к стаду.Олени сбились около костров. Белый едкий дым от сучьев яры
и мокрых березок низко полз над животными.Важенки потряхивали головами. Хоркали. Сдували с распухших
губ комаров.Саварка увидел дежурного пастуха Хосея.Хосей обрадовался приходу мальчика. Наконец-то он вдоволь
поболтает. Мальчик, не в пример отцу-бригадиру, разговорчивый.—	Худой комар прилетел!—	Плохой, — согласился Саварка. — Надо больше дымокуров
разжечь.—	Правильно, — сказал Хосей и лениво зевнул. — Хороший ты
пастух, Саварка. Знаешь, что надо делать!Саварка направился к кустам. Принялся рубить острым ножом
маленькие березки и ивки для костров.Хосей удобно уселся на нарты. Подогнул ноги. Смотрел на рабо¬
тающего мальчика. Громко разговаривал сам с собой:—	Жалко Хосею олешков! Беда какие худые стали! Приедет
председатель колхоза на праздник. Будет ругать Хосея. А за что
ругать Хосея? Комара надо ругать! Овода надо ругать!Саварка работал. Не давал себе ни минуты отдыха. Принес одну
охапку хвороста, вторую.Хосей смотрел на старательного мальчика и хвалил:—	Вырастешь, Саварка, бригадиром будешь. А пойдешь учить¬
ся — доктором станешь. Олешек будешь лечить от копытки!—	Не хочу я учиться!—	Тогда бригадиром будешь. Председатель колхоза тебя назна¬
чит! — успокоил мальчика Хосей.Саварка разжег костры. Подошел к ездовым быкам. Они мед¬
ленно уходили от него, величественно неся тяжелые рога. Широко¬
грудые, с белинами на боках.Наметил Саварка себе для упряжки этих быков. Зашагал к
чуму.Нябинэ играла с Тарей.Мальчик не мог больше выдержать. Свистнул черноухую лайку.—	Сиди, Таря! — сказал Нябинэ и погладила собаку.265Бу©БаЕаш
книга московских писателенСаварка подскочил. Вытянул Тарю тынзеем изо всей силы.
Замахнулся на Нябинэ.—	Уходи. Не порть мою собаку!Сзади кто-то дернул тынзей. Саварка обернулся. Перед ним
стоял круглолицый мальчишка в школьной фуражке с козырьком,—	Ты, мужик, чего разорался? — спросил он Саварку. — К Ня¬
бинэ пристаешь? Шалабан хочешь?Саварка никогда не слышал такого слова. Он с интересом смот¬
рел, как круглолицый мальчишка заряжал палец, оттягивал его, как
курок двустволки.Не уопел Саварка понять, что должно произойти, как мальчишка
щелкнул его пальцем по лбу.Щелчок был сильный. У Саварки из глаз полетели искры.
Он сжал кулаки и бросился на мальчишку.Круглолицый мальчишка был сильнее Саварки. Он схватил его
за руку и засмеялся:—	Тихо, мужик! Жалко мне тебя. Если убью, не с кем будет
в оленьих гонках участвовать!Саварка затих. Угрюмо посмотрел на незнакомого круглолицего
мальчишку.—	Тепка, — сказала Нябинэ. — Ты выиграешь гонку. Олешкимои худые.—	Почем я знаю! Ты тоже так говорила в интернате, а обогнала
меня.—	Говорю тебе, худые олешки. Беда какие худые!Саварка не мог поверить своим ушам. Круглолицый мальчишка,
Тепка, высокая Нябинэ не считались с ним. Как будто он совсем не
существовал. Глупый! Поверил, что он хороший ясовей! Потрогал
шишку. Большая шишка на лбу!Председатель колхоза приехал на праздник с подарками.На другой день пять нарт стояли недалеко от стойбища. Важный
Тепка сидел в своей школьной фуражке с блестящим козырьком.
Рядом с ним стояли нарты Нябинэ. Девочка перетянула свою паницу
красным шарфом.Саваркины олени стояли за двумя нартами, на самом краю.Председатель колхоза обошел все упряжки. Остановился около
Саварки.—	Бригадир — мужик маленький. Не удержать ему хорея!—	Мужик хороший! — сказал отец и посмотрел на Саварку.—	Ну, смотри! ;— председатель громко хлопнул в ладоши.—	Хей! Хыть! — закричал Тепка и первый умчался вперед.—	Хей! Хыть! — Нябинэ толкнула нарты и побежала ря¬
дом с ними, чтобы олени набрали скорость. Вскочила в нарты на
ходу.Саварка замешкался. Он поздно услышал хлопок председателя
колхоза. На оленей крикнул тихо, почти вполголоса.266Толпа зрителей возбужденно закричала, взмахами рук проводила
промчавшихся оленей.—	Давай шибко! — закричали, взвизгивая, Мирнэ и Окся. —
Давай шибко!Все упряжки унеслись вперед,- когда Саварка только разогнал
своих быков.Нарты бросало из стороны в сторону. Саварка дергал оленей,
выбирал путь по мягким кочкам и кустам.—	Хей! Хыть!Не догнать ему уже убежавшие упряжки. Они скрылись в серой
дымке и брызгах воды. Не догнать ни Тепку, ни Нябинэ! К финишу
они приедут первые и будут смеяться!—	Хей! Хыть! — размахивая хореем, Саварка вспомнил: в Кома¬
риный месяц оленей донимают оводы. Он стиснул сильно зубы. За¬
гудел. Не раз пугал он сестер, подражая летящему оводу. —
Жж-жж-ии-жж-иии!Быки рванули изо всех сил. Саварка чуть не вылетел из нарт.
Скоро он догнал первые нарты. В лицо полетели комки грязи и вода.—	Хей! Хыть! — Саварка размахивал тяжелым хореем, И снова
загудел. Будто кружились где-то рядом, готовые броситься оводы. —Жж-жж-ии-жж-иии!Саварка увидел красный шарф на панице Нябинэ.Напрасно Нябинэ колотила своих оленей, кричала.Саварка обогнал девочку, обернулся и помахал рукой.Проскочил еще одни нарты. Саварка видел перед собой только
убегающих оленей Тепки.Тепка подлетел к озеру Ямбо-то. Стал разворачиваться. Поло¬
зья саней загремели на камнях. Раздался треск.Саварка проскочил дальше. На мягких моховых кочках нарты
развернул сразу, на одном месте.—	Хей! Хыть!Снова над оленями повисла стая оводов. Закружилась над
ушами.—	Жж-ии-жж-иии!Взмахивая рогами, быки старались убежать от оводов.Саварка не видел, как обогнал Тепку. Быки вырвались вперед
и летели, как птицы, к стойбищу.—	Хей! Хыть! — кричал обрадованный мальчик. Он привстал на
нартах и размахивал хореем.Проехав чумы, Саварка с трудом остановил запыхавшихся оле¬
ней. Погладил их рукой. Направился к председателю колхоза за
подарком. Ноги болели. Ныла рука от тяжелого хорея.Мирнэ и Окся догнали брата. Обняли его. Весело вдвоем загал¬
дели:—	Молодец! Шибко гнал олешек!—	Тепку обогнал, Нябинэ обогнал!267БусБаЙаШ
книга московских писателеОленеводы возбужденно приветствовали Саварку. Председатель
колхоза крепко обнял его. Поднял на руках и показал пастухам.
Потом протянул премию — большой охотничий нож.—	Держи, ясовей!Саварка с радостью взял нож. Посмотрел на улыбающегося отца.
Посмотрел на мать, на сестер Мирнэ и Оксю. Убедился, что они
слышали, как его похвалил председатель колхоза. Показал им полу¬
ченный охотничий нож.Потом Саварка увидел Тепку. Во время гонки он где-то потерял
фуражку с блестящим козырьком.Рядом с Тепкой стояла Нябинэ. Она удивленно разглядывала
Саварку. Как будто первый раз видела его в стойбище.Саварка подошел к Тепке.—	Шалабан хочешь? — и, не дожидаясь, что ответит ему Тепка,
щелкнул по лбу сразу двумя пальцами. Стиснул зубы и загудел
оводом.Тепка испуганно дернулся. Взмахнул рукой, отпугивая овода.
Саварка посмотрел на Тепку и хитро засмеялся.ИРИНА СТРЕЛКОВАПисать для ребят меня учила *Пионерская
правда», где я работала много лет. А перед
тем как начать работать в редакции, я закон¬
чила университет по факультету журналисти¬
ки. А перед тем как решиться поступить на
этот факультет, я была у себя в классе бес¬
сменным редактором стенгазеты.Сейчас я пишу и для ребят и для взрослых.
Очень приятно бывает чувствовать себя то
взрослым человеком, то малышом-дошкольни-
ком, то подростком.КАТИН КАМЕНЬТолько что зачисленный в зимовщики Володя Архипов не спеша
шел жаркими улицами южного городка. В арыках лениво струилась
коричневая вода. Бритоголовые мальчишки кололи на камнях лип-
книга московских писателенкие урючные косточки. На перекрестке дымился мангал с шашлы¬
ком, и старик казах раздувал угли замасленным обломком фанеры.
Трудно было поверить, что где-то совсем недалеко отсюда, среди
вечных льдов, живут зимовщики, на смену которым поедет Володя
Архипов, молодой специалист, гидрометеоролог, направленный на
работу в этот южный городок.В кармане у Володи лежал листок, вырванный из настольного
календаря. На листке Володиной рукой было наспех нацарапано:
«баз. авт. 16. кол. Кир. Кат. кам.» Но и без этой записи молодая
свежая память хранила напутствие, полученное Володей в отделе
кадров управления гидрометслужбы.—	Ваш напарник приедет дня через три. Можете ждать его здесь.
А если хотите — отправляйтесь сразу же. Поживете там с Пантю-
ховыми, присмотритесь. Они люди опытные, есть чему поучиться.
К Пантюховым можно добраться за день, если выехать с утра по¬
раньше. От базара на шестнадцатом автобусе до колхоза имени
Кирова. Оттуда каждый день ходят машины на летние горные паст¬
бища. С попутной машиной доберетесь до Катиного камня. Там сой¬
дете и подниметесь вверх по тропинке. Подъем трудноватый, но ле¬
том безопасный. Все снежные лавины уже скатились, все каменные
осыпи осыпались. С пути сбиться невозможно. Станция одна из ста¬
рейших — так что тропа к ней протоптана заметная...Припоминая это напутствие, Володя подумал, что надо было
бы поточнее узнать про Катин камень. Уж очень чудное назва¬
ние. Наверное, старинное. То ли это поселок с таким именем, то ли
в самом деле стоит при дороге приметный камень и зовется Кати¬
ным. Но не -возвращаться же в отдел кадров с пустяковым вопросом
насчет Катиного камня.«На месте уж как-нибудь разберусь», — решил ВолодяОн переночевал в Доме колхозника, возле самого базара, и успел
поутру на первый, ранний и почти пустой автобус. Шоссе бежало
вдоль горной гряды. За округлыми зелеными прилавками поднима¬
лись лесистые склоны, а за ними тянулись к небу каменные гро¬
мады, увенчанные остроконечными снеговыми шапками. Где-то там,
возле вечных снегов, стоял домик метеостанции. Там прозимовали
две смены муж и жена Пантюховы. Присматривали за рекой, что
бежит из-под ледника, следили за температурой воздуха, за направ¬
лением ветра, измеряли, сколько снега 'выпало на леднике, когда
внизу барабанил теплый дождь... А теперь они поедут отдыхать
к Черному морю или в северные леса, и на их пост заступит Володя
Архипов со своим еще незнакомым напарником...—	Колхоз имени Кирова! — объявил шофер. Володя вылез из
автобуса, сверился с дорожным указателем и зашагал по усыпан¬
ной щебнем дороге к аулу, раскинувшемуся у прилавков. На ще¬
бенке Володю вскоре нагнал крытый грузовик с надписью на брезен¬
товом боку: «Автолавка». За рулем сидел молодой смуглый парень.270—	Куда топаешь? — крикнул он Володе. — В колхоз Кирова?
Еще дальше? Садись. Дальше меня никто не ездит. Я со своим уни¬
вермагом обязан у каждого чабана побывать. Есть дорога, нет доро¬
ги — все равно еду...Парень, видно, не любил ездить в одиночку и рад был поговорить
со случайным попутчиком.—	Я и шофер, я и продавец, я и сам себе директор. Товару на¬
грузил до крыши, чабаны народ богатый. Чай им везу, сахар, муку,
компот болгарский... Обувь есть — самая лучшая. Шляпы велюро¬
вые. Чего смеешься? Сам увидишь — все чабаны ходят в дорогих
велюровых шляпах. Очень удобный головной убор. В жару от солн¬
ца спасает. В мороз греет.Автолавка катила все выше и выше по извилистой горной доро¬
ге. Шофер-продавец ничуть не удивился, когда Володя назвал ему
Катин камень.—	На метеостанцию едешь? Сиди не волнуйся. Довезу. Слушай,
ты свитер хочешь купить? Нейлоновый хочешь? У меня в универ¬
маге все есть. Тебе плавки нужны?Парень болтал и болтал про свой товар, а про Катин камень не
обмолвился ни словом. Это для Володи такое название казалось за¬
гадочным, а шофер-продавец, конечно, давно к нему привык и не
удивлялся. Будь Володя постарше, он бы самым спокойным образом
задал бы вопрос насчет Катиного камня. Но молодое самолюбие не
разрешало ему простодушно любопытничать. Доедет и все сам
увидит.Они долго ехали по горной дороге, и вдруг автолавка остано¬
вилась.—	Катин камень! — объявил шофер-продавец. — А теперь гляди.
Вон — елка на вершине. Держи курс на елку, а дальше тропа сама
тебя поведет...Володя спрыгнул на дорогу, огляделся. Никакого жилья побли¬
зости не было. А камень приметный стоял. Такой здоровенный каме-
нюка, серый, в коричневых крапинах. Неужели это и есть Катин
камень?Самое время было бы теперь небрежно спросить шофера-про-
давца, отчего камень при дороге зовется Катиным, но тому некогда
оказалось стоять и разговаривать. Он мог много говорить только
на ходу. И он уже умчался на своем набитом товарами грузовике,
может быть что-то вспоминая вслух про Катин камень, но Володя
его уже не слышал. Володя остался один на дороге возле громад¬
ного камня ростом с дом. Видно было, что камень лежит тут очень
давно. Когда дорогу прокладывали, его беспокоить не стали —
вежливо обогнули стороной. Значит, камень не простой, а всеми
уважаемый...Володя отошел, глянул на камень издали. Верхушка отливала
чернотой — загорела на горном солнце. Да, очень давно он тут271
книга московских писателенлежит. В незапамятные времена сорвался сверху и катился вниз,
все сокрушая на своем пути, пока не кончился его разбег.Володя искал, обходя камень вокруг, хоть какую-нибудь особую
примету. И примета явилась и вовсе не особой — совсем обыкновен¬
ной. На сером, с коричневыми крапинами боку Володя вдруг увидел
имя: КАТЯ. Буквы белые, неровные. Не очень большие, не слишком
маленькие. Привычные буквы — по руке, по глазу. Написаны высо¬
ко, не с земли, и как будто не для всех. А кем-то только для себя.
Белой ясной краской: КАТЯ- И больше ничего.Так вот почему камень зовется Катиным. Но что это за Катя
такая знаменитая? И кто написал ее имя на камне? Можно было
посидеть возле Катиного камня и дождаться ответа на эти вопросы
от кого-нибудь из путников. А можно было и отправиться с этими
вопросами вверх по тропинке на метеостанцию. Пантюховы непре¬
менно должны знать историю Катиного камня — ведь они тут в го¬
рах две смены зимовали.Володе не пришлось долго искать тропинку, ведущую вверх.
На заросшей кустарником горе она виднелась, как пробор на
кудлатой голове. Володя довольно быстро добрался по этому
пробору до елки, торчавшей на макушке горы. Дальше тропинка
повела в густой осинник, заросший громаднейшими лопухами. А вы¬
ше осинника начался прогретый солнцем ельник, весь в блестящих
нитях паутины.Все дальше в горы вела тропинка, не пропадая даже на камен¬
ных склонах. Подъем становился все круче, и горы поглядывали все
суровей. Володя шагал, радуясь тому, что начинает новую жизнь —
простую, строгую и мужественную.Он уже порядком выбился из сил, когда впереди вдруг открылся
сверкающий на солнце ледник. У нижнего края ледника, на камен¬
ном склоне, казавшемся угольно-черным рядом с ледниковой белиз¬
ной, виднелся бревенчатый, потемневший от времени дом. Из трубы
вился дым.—- Вы Володя Архипов? Очень рада. Нам сообщили по радио.
В честь вашего прибытия у нас сегодня пирог. С грибами. Вы любите
пироги с грибами?Нина Васильевна Пантюхова встретила Володю на пороге метео¬
станции с веселой хлопотливостью гостеприимной хозяйки. Такой
встречи Володя никак не ожидал. Он отважно поднялся по трудной
горной тропе на высоту в четыре тысячи метров, а его встречают
словно городского привычного гостя, званного на пирог с грибами.Через полчаса Володя, вымывшийся под душем, уже сидел за
столом вместе с Пантюховыми, с Ниной Васильевной и с Виктором
Сергеевичем, и слушал их рассказы о том, как славно жилось им на
этой высокогорной зимовке. Хозяевам было уже лет за тридцать,
и с Володиной точки зрения они казались ужасно старыми. И рас¬
сказывали они не про снежные обвалы, не про охоту на горных272козлов, а про то, что раз в неделю они по очереди ходили вниз,
в колхозный аул, за продуктами, за газетами, за письмами. Утром
пораньше начинали пеший путь в долину, где раскинулись виноград¬
ники и яблоневые сады, а к вечеру возвращались на свое зимовье,
к вечным льдам. Всего за один день совершали такое путешествие —
из зимы в лето, из лета обратно в зиму. Ничего особенного. Так по¬
ступали все, кто работал на этой метеостанции и до Пантюховых.—	Славное здесь место для работы, — нахваливал добродушный
Виктор Сергеевич. — Нигде я не успевал так много читать, как
здесь. Вам я тоже присоветую — зайдите в колхозе имени Кирова
на почту и договоритесь насчет газет и журналов...—	А дом, сами видите, удобный, теплый, — вторила мужу Нина
Васильевна. — До нас тут тоже семья жила, с пятилетним сыниш¬
кой. Они только потому и сменились отсюда, что их Мишке пора
было в школу... А вы женаты?—	Н-нет, — покраснел Володя. — Пока не женат. То есть не
пока, а вообще не женат...Он испугался дальнейших расспросов: если не женат, то почему
или еще что-нибудь в том же роде. И тут-то ко времени вспом¬
нился Володе загадочный Катин камень. Самое подходящее дело —
перевести разговор на историю этого камня.—	Да, кстати, — торопливо начал Володя. — Не объясните ли
вы мне, что за камень стоит там внизу, у дороги? Его даже в управ¬
лении знают. Катин камень...—	А вы надпись видели? — спросила Нина Васильевна.—	Да. Но там только написано: КАТЯ. А больше ничего.—	Катя Сергеева работала здесь, на метеостанции. Давно. Лет
тридцать назад... — Нина Васильевна помедлила, вопросительно по¬
глядела на мужа: — Ну что ж, Витя... Надо бы поторжественней, а
я не умею. Может, ты расскажешь?—	Нет, уж лучше ты.Поглаживая ладонью скатерть, Нина Васильевна негромко рас¬
сказывала:—	Когда построили в горах этот наблюдательный пост, здесь
первой поселилась Катя Сергеева. Вскоре началась война, и уже не
было возможности дать Кате помощника. Сменить ее на зимовке то¬
же было некому. Катя Сергеева всю войну прожила одна здесь,
на зимовке. Но не было за эти годы такого дня, чтобы она не пере¬
дала по радио свои наблюдения. Вниз, в долину, она спускалась
каждую неделю — за продуктами, за газетами, за письмами. Катя
очень ждала писем с фронта. А писем все не было. Когда вы позна¬
комитесь на почте со старой Хадишой, она вам расскажет, как каж¬
дую неделю Катя ее спрашивала: «Сергеевой есть письмо?» Тогда
дорога на горные пастбища еще не была построена. В горы вела
старинная конная тропа. Молодой чабан из колхоза имени Кирова18	Бумбараш273Бу©БаИаШ
книга московских писателезаметил, по каким дням Катя приходила в аул. С утра он подни¬
мался верхом на коне ей навстречу и ждал Катю у огромного при¬
метного камня. Катя садилась за спиной у чабана, и они спускались
по конной тропе к колхозному аулу. Потом чабан привозил Катю
обратно. Каждую неделю он видел, с какой надеждой спускалась
она в долину и с какой печалью уходила в горы. Время шло, и там,
где ступала Катина нога, все четче, все заметней становилась тро¬
пинка — та, по которой вы поднимались сегодня...—	А что было потом? — спросил Володя.—	Катя Сергеева уехала отсюда в первое мирное лето, — отве¬
тил Пантюхов.•— Старая Хадиша говорит, что Кате наконец-то пришло письмо
от жениха. Он был тяжело ранен и лежал в госпитале, — пояснила
Нина Васильевна, но Пантюхов не согласился с ее пояснением.—	Никто в точности не помнит, пришло письмо или нет. Хадиша
говорит то так, то здак. Но уж что верно, то верно. Когда Катя
уехала, к приметному камню прискакал на своем коне молодой
чабан и там, где обычно ждал Катю, написал куском извести ее имя.
Вы заметили? Надпись сделана высоко. Это рука человека, сидев¬
шего в седле.—	А когда много лет спустя здесь, в горах, строили дорогу, —
добавила Нина Васильевна, — то Катин камень не посмели тронуть.
Все большие камни, которые мешали дороге, строители бурили и
взрывали. А Катин камень не тронули, обошли стороной. Пусть стоит
как память о хорошем человеке.Володя вспомнил, как стоял в недоумении перед серой глыбой
в коричневых крапинах, как вдруг отыскал неприметную надпись:
КАТЯ. Неровные буквы, не большие, не маленькие, всем здесь по¬
нятные. КАТЯ- Больше ничего и не надо. Одно лишь имя. А память
о Кате Сергеевой все живет. Да и имя ее не стерлось. А сколько уж
времени прошло. Четверть века...—	Послушайте, — сказал Володя Пантюхову. — По вашему
рассказу получается, что надпись на камне сделана очень давно,
в первое мирное лето. А мне почему-то показалось, что буквы выве¬
дены совсем недавно. Такие четкие, ясные...—	Вам не показалось, — строго отозвалась Нина Васильевна.—
Нынешней весной, как только тропа очистилась от снега, мы с Ви¬
тей вдвоем спустились вниз к дороге и .обвели белой краской имя на
камне. Мы уверены, что так поступали все, кто работал здесь, на
метеостанции, до нас. И так будут делать все, кто приедет после нас.—	Да, — сказал Володя. — Конечно. Непременно.Он не сомневался, что все будет именно так. Придет весна, и он,Володя Архипов, со своим еще незнакомым напарником спустится
к дороге и напишет на камне: КАТЯ-МИХАИЛ ФАРУТИННаша деревня Барановская стоит на
берегу реки Вожеги в Вологодской об¬
ласти. Кроме нашей деревни, на крутом
повороте Вожеги стоят еще семь дере¬
вень. Все восемь деревень окружены
полями, а за полями, тоже окружая их,
вскинулся зубчатым кольцом хвойный
лес. Это самое красивое место на земле.Наша деревня раскинулась по бере¬
гу реки с севера на юг. Южнее деревни
на реке — порог «Подгорки», а север¬
нее — порог «Плосково». Пороги шумят
вспененной водой через огромные кам¬
ни. К холодной погоде шумит «Плоско¬
во», к теплой — шумит «Подгорки».И вот в сентябре 1911 года на гряд¬
ке среди больших кочанов капусты
в холодное утро с холодной осенней ро¬
сой меня нашла моя мать, как она са¬
ма об этом рассказывала.Я лежал под листьями кочана капу-
книга московских писателенсты, съежившись от холода, и кричал
во все горло. Мать положила меня в пе¬
редник и принесла домой. Дома я на¬
чал расти и расти. Стал пионером, по¬
том комсомольцем. В семнадцать лет
вступил в ряды Красной Армии. В ар¬
мии стал военным врачом и четверть
века охранял здоровье наших славных
воинов: солдат, офицеров, генералов.
Был на разных должностях и прошел
путь от курсанта военного училища до
полковника медицинской службы.За службу в армии имею награды:
орден Ленина, орден Боевого Красного
Знамени, орден Красной Звезды, орден
«Знак Почета» и ряд медалей.В силу своей профессии обошел, объ¬
ездил и облетал на самолетах весь наш
Союз.Кроме военной медицины, занимался
и занимаюсь Литературой. Пишу книж¬
ки для детей и юношей: повести, рас¬
сказы, сказки. Все мое творчество по¬
священо людям деревни. Это сборники
рассказов: «Утро в заливе», «У Щуки
разболелись зубы», «В зарницах», «Сол¬
нечная гора», повести «Ледоход», «Медвя¬
ные росы», «У нас в Озерках», книга ска¬
зок «В лесной избушке».Сейчас пишу повесть о сегодняшней
деревне и продолжаю писать рассказы
и сказки.ЗАЯЧЬЯ НАУКАСказкаВесной на опушке леса зайчиха родила троих зайчат. Умыла
каждого зайчонка, причесала языком, накормила теплым жирным
молоком и, наказав, чтобы волку в пасть не угодили, лисе в острые
зубы, сове в длинные когти не попались да охотнику под выстрел не
подвернулись, ускакала. Ускакала и забыла своих сыночков. Уж так
у зайцев заведено — мать не нянчит своих деток, а покормит всего
один раз — и до свидания: живите как знаете.Серые, с- длинными ушами от головы до хвоста прижались зай¬
чата друг к другу под елочкой и притихли — то ли спят, то ли дрем¬
лют, не поймешь. День уходит — ночь приходит, ночь уходит —
день приходит. Снова ночь, снова день. А зайчата все сидят — то ли
спят, то ли дремлют, не поймешь.На седьмые сутки им стало невмоготу.—	Есть хочу, — сказал один и пошевелил ушами.276—	Я тоже, — зевнул другой и покрутил куцым хвостиком.—	Ия, — пропищал третий, скосив и без того косые глаза.А в это время за елочкой треснул сучок — раз и другой. Зайчата
испугались, притихли и каждый думает: «А ну как волк с большой
пастью, а ну как лиса с острыми зубами, а ну как сова с длинными
когтями, а ну как охотник с ружьем?» А из-за елочки прыг-скок —
заяц.—	Мама! Мама! — закричали обрадованные зайчата. — Естьхотим!—	Я вам не мама, — ответил усевшийся перед ними заяц.—	А кто? — в один голос пропищали братья.—	Я заяц Седоус.—	Седоус! — удивились зайчата.—	Да, Седоус, — двинув седыми усами, усмехнулся заяц. —
А вас как звать?—	А нас никак не звать, — переглянулись смущенные братья и
захлопали ушами.—	Как же так? — удивился Седоус. — Тогда вставайте на зад¬
ние лапы, да поживее.Зайчата встали на задние лапы, уши к спине прижали, косят гла¬
зами, дрожат. Седоус оглядел их спереди и сзади, подумал-подумал
и говорит:—	Тебя будем звать Длинноухий, — и подергал за уши зайчонка,
у которого уши показались ему длиннее, чем у других братьев.—	А тебя — Куцехвостый, — и наступил зайчонку на хвостик,
который показался Седоусу короче, чем у других.—	А тебя — Косоглазый, — сказал Седоус третьему зайчонку,
глаза которого показались ему косее, чем у Длинноухого и Куце¬
хвостого.—	Я Длинноухий, я Длинноухий!..—	Я Куцехвостый, я Куцехвостый!..—	А я Косоглазый!.. — кричали наперебой друг другу зайчата и
прыгали и кувыркались от радости.—	Есть хотим, — опять заскулили зайчата, — есть хотим...—	А кто же вам не дает есть, — засмеялся Седоус. — Ешьте.
Погложите осинку, пощиплите травку, закусите заячьей капустой и
наедитесь. — И показал им Седоус и осинку, и травку, и заячью
капусту.Пока зайчата ели, светать стало — день из-за леса пришел. Бра¬
тья прыг-скок — под елочку. Прижались друг к другу и крепко
уснули. И весь день снились им хорошие сны. Зайцы спять днем,
а ночью делают все свои заячьи дела. Уж так у них заведено.На другую ночь опять прискакал Седоус. Обрадовались зайчата.—	Дед Седоус, — спрашивает Длинноухий, оказавшийся самым
храбрым из зайчат, — научи нас, как дожить до седых усов, чтобы277Бу@Ба0а111
книга московских писателеволку в пасть не угодить, лисе в острые зубы, да сове в длинные
когти не попасть, да охотнику под выстрел не подвернуться?—	Научи, научи! — закричали Куцехвостый и Косоглазый. —
Научи!—	Нелегкое это дело, — поправил лапой ус Седоус. — Во-пер¬
вых, нужны быстрые и сильные ноги. Во-вторых, длинные и тон¬
кие уши. В-третьих, острый и косой глаз. В-четвертых, смекалка
нужна.—	А для чего нужны быстрые и сильные ноги? — спрашиваютзайчата.—	Чтобы быстро бегать да высоко прыгать, — отвечает Седоус.—	А для чего длинные да тонкие уши?—	Чтобы слышать, что вокруг делается ночью ли, днем ли.—	А для чего острый и косой глаз?'—	Чтобы видеть не только спереди да по бокам, но и сзади.—	А смекалка для чего?—	Чудные вы, — усмехнулся Седоус, — да все для того, чтобы
волку в пасть не угодить, лисе в острые зубы, да сове в длинные
когти не попасть, да охотнику под выстрел не подвернуться.И все лето учил Седоус зайчат, как им дожить до седых усов.
То волком нарядится, то лисой, а то охотником с ружьем и гоняется
за зайчатами всю ночь напролет.К концу лета зайчата выросли, да такие ловкие и красивые ста¬
ли — поглядеть любо. И усвоили заячью науку: как спасаться от
врагов своих.Особенно эта наука далась Длинноухому. След сдвоит — поди
разбери, в какую сторону убежал. Скидку сделает, будто на
крыльях взлетит. Лежку выберет: во все глаза гляди — не увидишь.
А бегает так быстро да с такой смекалкой — волка вымотает, не то
что лису или собаку охотничью.Раз было погнался за Длинноухим волк с зелеными глазами,
с острыми зубами. Струхнул Седоус: «Съест, проклятый, зайчишку,
не уйти ему от волка, не обмануть, молод еще». У Куцехвостого да
Косоглазого сердчишки в пятки ушли от страха. Гоняется волк за
Длинноухим, догнать не может. Зубы от злости оскалил, шерсть
на загривке вздыбил, а догнать не может. Длинноухий не так ско¬
ростью бега, как смекалкой волка изматывал. Бежит-бежит, да след
сдвоит: по своему следу назад пробежит. Да тут же скидку сделает•	одну за другой: прыжок в сторону, насколько силы хватит, и чуть
коснется земли — еще прыжок. Бежит волк по заячьему следу: что
за оказия — след оборвался. Волк туда-сюда — сгинул заяц —
и обратно по следу. А Длинноухий невдалеке со смеху за живот хва¬
тается. Пока волк разбирается, что да к чему, Длинноухий отдох¬
нуть успел и на другой круг. До полудня гонялся волк за Длинно¬
ухим, да так, высунувши язык, поджавши хвост, ушел ни с чем:278«Зачем мне этот паршивый зайчонка, лучше бы на ягненка поохо¬
тился».А тут как-то сова ночью с дерева метнулась на заячью ком¬
панию.Седоус крикнул:—	Разбегайтесь! Под кусты!Косоглазый и Куцехвостый мигом в лесу под кустами. Седоус и
тот дал стрекача под густой куст можжевельника. Кому-кому, а ему,
Седоусу, давно известны совиные когти, бывал в них не раз. Еще
в молодости ему сова разорвала правое ухо на две половины.Длинноухий не стал прятаться от совы — взял да кувырк
на спину вверх животом. И как только сова с распростертыми крылья¬
ми и выпущенными когтями кинулась на зайчонка, Длинноухий так
ударил сову в грудь задними ногами, что сова кубарем откатилась
в сторону и, сердито щелкая крючковатым клювом, кося желтыми
злыми глазами, волоча по земле крылья, заковыляла подальше or
Длинноухого. А Длинноухий, напевая любимую заячью песню, бодро
и гордо зашагал, разыскивая своих братьев и деда Седоуса. Идет
Длинноухий по лесу да поет:Умнее зайца зверя нет,Нет, нет, нет.Смелее зайца зверя нет,Нет, нет, нет.Быстрее зайца зверя нет,Нет, нет, нет.Сильнее зайца зверя нет,Нет, нет, нет.На песню прискакали Куцехвостый и Косоглазый и с восхищением
глядели на братца-храбреца. Прискакал Седоус, недовольно про¬
ворчав:—	Не нашивать тебе, Длинноухий, седых усов, коли свою дурац¬
кую голову будешь подставлять попусту где надо и где не надо.А про себя подумал: «Молодец!»Самыми любимыми прогулками нашей заячьей компании были
прогулки на овсяное поле, что раскинулось за лесом зеленым волни¬
стым морем. Заберутся туда зайчата с Седоусом и лакомятся всю
ночь сладкими молочными зернами овса. Но вот к концу лета не¬
весть откуда в лесу появилось много людей. Завизжали электриче¬
ские пилы, застучали топоры. Застонал, и затрещал, и шумно, с тя¬
желыми вздохами и свистом, повалился вековой лес. День и ночь
не умолкала эта непонятная и страшная кутерьма и отрезала путь
для зайчат на овсяное поле. Переполошились зайчата. Испугался
Седоус: «Что бы это значило?» — не утерпел, на разведку поскакал
Из разведки вернулся, сказал:2795у&Ба^аш
—	Лес рубят, а для чего — не знаю.—	И весь-весь лес вырубят? — спрашивают зайчата.—	Без ума можно и весь вырубить, — недовольно ответилстарик.Дня через два появились машины с длинными шеями и с боль¬
шими зубастыми ртами. Еще больше в лесу шуму да грохота стало.
Машины наклоняют шеи, набирают полную пасть земли, а потом,
поднявши высоко головы, выплевывают землю то в ту, то в другую
сторону.Не утерпел Седоус, опять на разведку ускакал. А из разведки
вернулся, сказал:—	Дорогу в лесу делают.—	А когда мы пойдем на овсяное поле? — не терпится зай¬
чатам.—	Когда перестанут визжать пилы, стучать топоры, когда пере¬
станет со стоном валиться лес, когда потухнут костры и покинут лес
длинношеие машины и люди, тогда пойдем на овсяное поле, —
отвечает, задумавшись, Седоус.И правда, когда покраснела рябина, зарумянились неугомонные
хлопотуньи осины, кое-где тронулись первой сединой березы, а овся¬
ное зеленое поле стало желтым, в лесу стало тихо. Потухли костры,
ушли длинношеие машины, перестали стучать топоры, визжать пи¬
лы, падать с шумом и тяжелыми вздохами деревья. Умолкли голоса
людей. На месте вырубленного леса пролегла желтой полосой широ¬
кая с глубокими канавами по бокам дорога.Обрадовались зайчата тишине. И только отошел день и первые
сумерки подкрались из-за леса, Седоус повел свою компанию на
овсяное поле. Ему, Седоусу, тоже не терпелось поесть созревших
тугих зерен овса.До полуночи зайцы не спеша наслаждались овсом, а наевшись,
начали играть в свои нехитрые заячьи игры: в прятки, вперегонки.
Кувыркались через голову, прыгали, ходили на задних лапах, обняв¬
шись друг с другом. А Седоус даже вздремнул, положил одно ухо
на спину, другое выставил вперед. И вдруг ухо Седоуса, лежавшее
на спине, уловило из-за леса со стороны дороги странный гуд. Заяц
не раздумывая, а зайцам раздумывать некогда* обернулся в ту сто¬
рону, приподнявшись на задних лапах, навострив уши. Гуд усилил¬
ся, а затем, постепенно стихая, совсем пропал. «Машина прошла
по дороге», — подумал Седоус и опять задремал. А через какое-то
очень короткое время опять гуд, потом еще и еще. Струхнул старик:—	Домой, ребята! — и поскакал через перелесок, зайчата за
ним. Подбежали к дороге, и заячьи сердчишки не то что в пятках,
даже в куцых хвостиках застучали: по дороге то в одну, то в дру¬
гую сторону проходили грузовые машины, и у каждой по два глаза.
Машины гудят, скрипят на повороте, сигналят, будто в охотничий
рог играют, из глаз свет летит — на дороге день делает. Вконец280испугались зайчишки, прижались друг к дружке в канаве и не
знают, как дорогу перейти, домой попасть. Пройдет машина — вы¬
скочат зайчата на обочину. Но тут другая машина на них глаза
таращит, слепит зайчат. Кубарем скатятся они в канаву, ничего не
видя, и долго протирают глаза лапами.Только с рассветов удалось зайцам перескочить дорогу и попасть
домой. Весь день им снились тревожные сны. А Седоус вздремнул
малость, не до сна ему, да старому и не спится.«Надо, — думал Седоус, — малых ребят научить дорогу перехо¬
дить. По теперешним временам — это, пожалуй, важнейший раздел
заячьей науки».Бу®БаВаШ
АЛЕКСАНДР ШИШОВАлександр Шишов написал не
меньше десяти книг, опубликован¬
ных в издательствах «Детская ли¬
тература», «Молодая гвардия»,
«Советская Россия» и «Малыш».Родился и вырос он в деревне,
на Средней Волге. Хорошо знает
колхозную жизнь и пишет преиму¬
щественно о сельской детворе.ТАНЯВ то время в тыловом госпитале мы залечивали раны. А заня¬
тие это, надо сказать, довольно скучное: белые стены, белые потол¬
ки, белые на людях халаты. Иногда приносили патефон, ставили
на стол букет цветов, но все это не радовало бойцов. Напрасно наш
гитарист молодой лейтенант Сеня Кручинкин придумывал веселые
частушки.282—	Хорошо, Сеня, играешь и хорошо поешь. Конечно, беда ве¬
лика, что ты остался без ноги, но работать, а стало быть и жить,
сможешь. А я вот мертвое тело, пласт пластом, камень на шею
семье. Лучше бы уж в сырую землю! — говорил мой сосед по кой¬
ке гвардии рядовой Лютов.Ему всего тридцать пять лет, но, небритый и плохо подстри¬
женный, казался он старше. В боях за освобождение Ржева Лютов
потерял обе ноги, потерял и веру в жизнь.В палате шесть коек. Военные выздоравливали и выписывались.
Кто уезжал домой, а кто вновь возвращался в свою боевую часть.И как-то поздним вечером на свободную койку к нам положили на
редкость дюжего, с окладистой бородой старика партизана, ранен¬
ного в грудь, а с ним пришла внучка, маленькая русоголовая де¬
вочка. Мы услышали:—	Нет, я лягу с дедушкой. Не хочу, там темно. Я с дедушкой.Хотели ее, видимо, поместить отдельно: нельзя же в мужскойпалате. Но дед заступился за нее.—	Оставьте дите тут, возле меня. А то забоится, плакать будет,
поднимет людей...Врач и санитары ушли, а старик с внучкой скоро притихли,
может быть, даже и уснули. Утром мы с ними познакомились. Дед
Егором Филипповичем был. Родом из-под Смоленска. Девочку зва¬
ли Таней. Одетая нянями во все белое и не по росту длинное, пока¬
залась она нам тощей и очень бледной, без единой кровинки в ли¬
це. Таня старалась заплести светлые и короткие волосы в косу.
Делала она это очень серьезно, но волосы еще не отросли, и коса
не получалась.—	Будь у нее мать или отец, она не так бы ко мне привыкла,
а то спасу нет, куда я, туда и она. Хотел в другой деревне у род¬
ных оставить, так поди потолкуй с ней. Просится на прежнее житье
в свой дом. А где его взять? Село наше фашисты до последнего
кола спалили. Мать-то ее увезли в плен. Жива, так работает там
с биркой на шее, — рассказывал дед.Девочка тихонько спрашивала:—	Дедушка, а когда мы отсюда уедем?—	Да коли у меня рана заживет. Аль тебе здешние порядки
не любы?—	Не...—	Что не?—	Не любы. Ты заживай скорее, а то мне тебя жаль. Опять
будем на лошади ездить, хлеб собирать...Она гладила шершавые руки деда и слегка, одним пальцем до¬
трагивалась до его забинтованной груди.Для нас видеть это было большим испытанием. У многих ране¬
ных бойцов тоже были дети.283iБфВш
—	Трое у меня таких-то, трое! — сказал мне Лютов тихо. — Та¬
кие же беленькие, русенькие... Старшему Федюшке восьмой...Сержант Пушков с обмороженными пальцами на обеих руках,
угрюмый, нелюдимый, по утрам всегда садился на койку, поджав
по-турецки ноги, брал какую-нибудь книгу и читал, читал... На этот
раз он, взволнованный, ходил от стены к стене и украдкой бросал
взгляд на старика и его внучку.Другой сержант, Знобишин, контуженный, со дня на день
ожидавший отправки домой, проснувшись и увидев девочку, изу¬
мился:—	Да ведь это же моя Машенька. Ей-богу! Ну да, такие же
глаза, волосенки. Машенька, иди ко мне. Дочка, дорогая!Таня исподлобья поглядела на него большими серыми глазами
и крепче прижалась к деду.При обходе врач опять сказал, чтобы девочку перевели из пала¬
ты. Но мы в один голос заступились за нее. Особенно просил Лю¬
тов, а с ним, как с тяжелобольным, считались.Тогда врач потребовал:—	Грубых слов чтоб не было слышно.Мы обещали.—	У нас, в партизанском отряде, она обжилась и здесь обой¬
дется... — ответил Егор Филиппович, весьма довольный тем, что она
по-прежнему будет с ним.В палате как будто прибавилось света и воздуха. Что бы Таня
ни делала, на кого бы ни взглянула, всюду встречала одобритель¬
ные улыбки. К нам приходили из соседних палат посмотреть на нее,
чем-нибудь побаловать.Первым подружился с ней Кручинкин. Он предложил Тане по¬
дергать за струны. Таня долго не решалась, краснела, прятала ли¬
цо, украдкой глядела на деда.—	Ну что ж, потрогай. Такой музыки у нас не было. В отряде
гармонь да пастуший рог, — сказал Егор Филиппович.Таня тронула струны один раз, другой. Оглянулась на деда,
а тот кивнул ей: дескать, играй пуще!.. Кручинкин тем временем
хотел девочку погладить по голове, но она из-под его руки вы¬
скользнула.Егор Филиппович пожурил ее:—	Отчего же ты как звереныш? Нехорошо. В роду у нас все
смелые и отважные, трусов нет. Народ здесь свой, не дичись.
Как там в отряде жила, так и здесь живи. Будь смелой...Каждый из нас от обеда или ужина что-нибудь приберегал для
Тани. Все оказались мастерами и художниками: кто для девочки
вырезает из бумаги курочек, кто рисует дом с трубой или телегу.
Достали тряпок, иголку и нитки, чтобы сшить матрешку. Взялся
за это дело Лютов.284—	Лучше меня никто на дите не потрафит. Бывала у меня в ру¬
ках такая стряпня... Сделаю, только, чур, не торопить...С того часа и началась у них кройка и примерка. Лютов немно¬
го повеселел.Таню гитара больше не интересовала. Курочки, петухи и собач¬
ки, вырезанные из бумаги, были сложены в коробочку из-под па¬
пирос.—	Дяденька, это куда пришьем? — спрашивала она Лютова.—	На рукава.—	Не...—	А как же?Таня минуту колеблется.—	Другой на рукава, — она выбрала самый цветастый лоскутик.—	Пускай будет так, — уступал ей Лютов.—	Дядя, а это отрезано для чего?—	На колпак.—	Какой колпак?—	На голову шляпа.—	Она будет в шляпе, как учительница?—	Вот-вот.Сержант Знобишин принес лото. Разложил желтые бочонки по
столу и позвал Таню. Но она не пошла: разве можно сравнить
какую-то игру с делом? Работают они теперь в две иглы: Лютов
сшивает большие куски материи, а Таня заметывала крой. Зноби¬
шин время от времени подкрадывается к ним и делает вид; что хо¬
чет что-нибудь стащить.Таня заливается смехом.У будущей матрешки появились руки, ноги и голова. Теперь ее
нужЪо одеть. Таня, увлеченная делом, и не заметила, как с ногами
забралась на койку главного портного. Наконец кукла готова.Таня с ней не расстается. Укладывает ее на руке спать, приго¬
варивает: бай, бай... Осторожно, как это делают матери с младен¬
цами, с руки она перекладывает матрешку на середину своей посте¬
ли, укрывает одеялом. Сам а же не ложится, а облокачивается и
поет,Ты, собаченька, не лай,Мою дочку не пугай...Из бойцов Таня больше всех полюбила Лютова. Каждое утро
она подбегала к его постели и нажимала сигнальную кнопку. Де¬
журная няня вкатывает большое кресло на высоких и легких ко¬
лесах. Таня помогает няне подрулить кресло вплотную к койке
Лютова, он отталкивается на руках и садится в коляску.Осмелев, девочка стала разгуливать по всем палатам госпиталя.
Егор Филиппович даже упрекнул ее:—	Изменница, ветрянка... Оставляешь меня, больного...285
Таня повисла у него на шее:—	Что ты, дедушка, скорее заживай... Я опять с тобой пойду
в лес, партизанить.Однако же в лес партизанить Таню не пустили. В госпиталь как-
то пришли пионеры. Принесли конфет, печенья и много осенних
цветов. Двери палат раскрыли. Ребята читали стихи и пели.Наша Таня всех поднимала с постелей, в том числе и Лютова.
А когда стали разносить подарки по палатам, тут она и очутилась
среди ребят.—	Ты, девочка, лечишься? Что у тебя болит?—	Не. Я с дедушкой, — ответила Таня.—	Пойдем к нам. У нас живые рыбки, зайцы.Вожатая предложила Егору Филипповичу отдать пока Таню в их
дом сирот, где ей будет лучше, она сможет учиться.Старик глубоко и протяжно вздохнул.Когда пионеры ушли и в палате водворилась тишина, Егор Фи¬
липпович сказал:—	Легко мне стало, внучка. Скоро я к своим землякам в лес
подамся...—	А я?•— Ты к ребятам.Таня нахмурила бровки:—	А говорил: я тебя не брошу, не оставлю...—	То была маленькая, а тут глядь-поглядь выросла: подружек
найдешь, побежишь в Школу учиться. Мне письмо напишешь.Девочка притихла: что-то ее в этом устраивало — учиться хоте¬
лось.Тяжело было расставаться Егору Филипповичу с внучкой. Да и
у нас, суровых бойцов, захолонуло сердце, когда в палату в новом
платье с кружевным воротником и в красной вязаной шапочке
с помпоном, бережно прижав к себе матрешку, вошла Таня. Не вы¬
пуская куклы из рук, Таня поцеловала каждого из нас и ушла
к поджидавшим ее ребятам.АНДРЕЙ ШМАНКЕВИЧЕсли бы ко мне, как к Марку Твену,
пришел корреспондент из газеты, чтобы
взять биографическое интервью, то оно
выглядело бы приблизительно так:ВОПРОС: Где и когда вы родились?ОТВЕТ: Теперь, когда у меня имеет¬
ся паспорт, когда я заполнил тысячи ан¬
кет и написал столько же автобиогра¬
фий, мне легко ответить на ваш вопрос.
Но когда я родился, то совершенно не
знал, что шел 1908 год, что кубанская
станица, в которой это случилось, на¬
зывалась Владимирской.ВОПРОС: Почему вы добровольцем
пошли во флот и стали водолазом-эпро-
новцем?ОТВЕТ: Это, вероятно, произошло
потому, что я дважды в детстве тонул.
Один раз в бочке с дождевой водой, вто¬
рой раз в нашей речке Куксе. Подвод¬
ный мир так меня увлек, что я вместе
книга московских писателейс товарищем (читайте рассказ) пешком
перебрался через Кавказские горы на
Черное море, оморячился на разных
морских должностях, а потом по путев¬
ке комсомола поступил в школу эпрона...ВОПРОС: А как вас занесло на
сцену?ОТВЕТ: Из принципа! Я всегда увле¬
кался самодеятельностью. Участвовал
в живой газете, в драмкружках... Но од¬
нажды некий художественный руково¬
дитель сказал про меня, что если мне
отрубить руки, дабы они не болтались
по сцене самостоятельно, да научить
меня говорить без одесско-кубанского
акцента, то из меня мог бы получиться
суфлер или статист в захудалом теат¬
ре... Я так разозлился, что поехал
в Москву, поступил в театральное учи¬
лище 11 МХАТа, потом играл ,на сценах
Центрального Детского театра и Москов¬
ского театра сатиры. Я бы, может, и
сейчас играл бы, может, народным
стал бы, как мой сокурсник Н. А. Гри¬
ценко, но тут началась война, и я по¬
шел в морскую пехоту командиром
взвода бить немцев под Москвой. После
госпиталя уехал на Амур, в Амурскую
флотилию. Повоевал еще с японцами,
уже в качестве корреспондента...ВОПРОС: Но как случилось, что вы
взялись за перо? И почему вы стали
детским писателем?ОТВЕТ: По молодости лет... По край¬
ней мере, теперь, когда у меня увидели
свет сорок книг, книжек и книжечек
для самого разного ребячьего возраста,
я бы не сунулся с этой поэмой про во¬
долазов, с какой пришел в Детгиз
в 1936-м...Хорошо, что в Детгизе были добрые
и прозорливые люди. Над моей поэмой
они от, души посмеялись, но решили,
что из меня можно сделать детского
писателя и... сделали.Спасибо им!ДИЕТИЧЕСКОЕ ПИТАНИЕ(Из книги «Ах как хочется в Новороссийск...»)—	Вроде ничего особенного — вода и небо... А не насмотришь¬
ся! — сказал Борис.—	Да... Красиво... — согласился я и добавил: — Каоы еще по¬
шамать чего-нибудь, так совсем было бы хорошо...288Мы сидели над глинистым обрывом на горячей гальке, вытянув
ноги, чтобы набегавшие иногда легкие волны щекотали нам пятки.
Купаться уже не хотелось: накупались досыта. Мне и на море смот¬
реть больше не хотелось: и на море я досыта насмотрелся. Болела
голова, наверно, мы перегрелись на солнце, но мне казалось, что
это от голода.А вот Борис, видать, еще не насмотрелся на море.—	Ты глянь туда вон... Как дорожка по воде тянется. Пароход
там прошел, что ли?—	Может, и пароход... — не стал я спорить. — Ну, пойдем?-— Зараз пойдем... — ответил Борис и опять уставился на море.Мы просидели над обрывом еще не меньше часа, пока Борис
не изрек:—	Нет! Это не от парохода... Это ветер дорожки такие прокла¬
дывает... Пошли!—	Может, и ветер... — торопливо согласился я и стал натяги¬
вать штаны... — Будем заходить во все дворы, где вывески есть.Вчера один парнишка наших лет, уже прижившийся в этом раю
с морем и пальмами, дал нам несколько практических советов, как
добывать хлеб насущный. По его словам выходило, что, имея такой
капитал, как руки и ноги, в любом курортном городе даже при те¬
перешней безработице можно жить припеваючи.•— Ну, конечно, и голову надо иметь на плечах... — добавил он.Все перечисленное у нас было в полном порядке, но где приме¬
нить наши капиталы, мы решительно не знали.—	Хорошее дело, — продолжал наш советчик, его звали Лень¬
кой,— ставить на квартиры курортников. Для начала надо списать
все дома, где сдают курортникам комнаты и койки. Потом ходить
на станцию встречать поезда и выкликать: «Кому надо комнату?
Кто желает снять койку?» Найдешь себе курортника, поможешь ему
с вещами добраться до квартиры, вот и заработок. И сам курорт¬
ник что-нибудь подбросит, и с хозяйки комиссионные полагаются...Борису это сразу не понравилось:—	Чтобы я нэпманов ублажал! Ни в жисть!—	Каких там нэпманов! — посмотрел на него Ленька, как на
несмышленыша — Станет нэпман с такой шпаной связываться.
Нэпмана машина встретит и на Ривьеру с шиком укатит, а мы
ентиллигенцию по квартирам разводим... Учителей там, артистов,
счетоводов... Еще можно ботинки чистить, только для этого нужен
самый настоящий капитал. Надо заиметь ящик, ваксу, щетки, бар¬
хатку...—	Какую бархатку? — спросил я.—	Которой лоск наводят...Почему-то я решил, что бархатка самый нужный и самый не¬
доступный для нас предмет. Где ее возьмешь, эту самую бархатку?
На улице такие вещи не валяются.mmsм19	Бумбараш289JaQalll
московских писателен—	Потом есть еще хозяйки, которые кормят этих самых ентил-
лигентов домашними обедами. На кухне нужны дрова, вода... Каст¬
рюли, будь они трижды прокляты, драить надо... Денег хозяйки не
платят, зато кормят от брюха...Нас не устраивал ни один вариант заработка, предложенный
Ленькой: комсомольская гордость не позволяла. Однако при очень
сознательных головах мы имели очень несознательные желудки и
волей-неволей должны были примириться с нэпом — новой эконо¬
мической политикой, проводившейся в нашей стране. Да, у нас бы¬
ла генеральная линия: найти настоящую работу, влиться в ряды
рабочего класса или, на худой конец, стать совслужащими, но при
существовавшей безработице попасть на место в ближайший
отрезок времени, как говорил тот же Ленька, нам не маячило...Выхода у нас не было, и надо было воспользоваться советом
старожила Леньки. Из всех его вариантов добывать кусок хлеба
нам подходил только один: «домашние обеды».Для пробы мы прошлись по улочке, тянувшейся сразу за огра¬
дой Приморского парка. Но оказалось, что простых жилых домов
здесь было всего три и ни на одном из заборов у этих домов не
висело вывески о домашних обедах. Остальные заборы огоражива¬
ли владения санатория «Москва», школы, детского сада и еще
каких-то учреждений. Завернув за угол, мы стали подниматься по
улице, уходившей от моря в гору.—	Ты иди по левой стороне, — сказал Борис, — а я пойду по
правой...На этой улице мы отыскали целый пяток объявлений о домаш¬
них обедах, но, увы! Хозяйки не нуждались в наших услугах.
А одна даже отругала нас:—	Проваливайте! Своих огольцов в пору по городу разогнать...
Мы переходили с одной улицы на другую. Я обследовал левуюсторону. Борис правую, из каждого дома, где было объявление
о домашних обедах, мы вызывали хозяйку, но похоже было, что
нам придется бросить жребий, чтобы сварить в какой-нибудь кон¬
сервной банке чьи-то ботинки и слопать их... Но тут мы встретили
ей снова Леньку.—	Я же говорил вам, что, кроме рук-ног, надо иметь голову на
плечах! — воскликнул он. — Чего вы шляетесь по верхней части
города? Тут же одни санатории... А если какие живут по кварти¬
рам, так по дорогим. Значит, при деньгах, значит; они запросто и
в «Поплавке» могут харчиться, в ресторане... Надо ходить по ниж¬
ней части, там ентиллигенция снимает койки и комнаты. И все они
домашние обеды едят, потому что дешевле...Ленька вытащил из кармана сорок копеек и половину отдал нам.—	Вернете с первого заработка! — предупредил он. — А сейчас
топайте за мной...Ленька привел нас на базарчик, который доживал последние290минуты этого дня. От ворот тянулись ряды мастерских, начиная от
часовых и кончая мастерскими по ремонту зонтиков и тросточек;
художественные ателье, в которых на глазах курортной публики
делались сувениры «Привет из Сочи»: видики на морских плоских
камушках, рамочки для фото из морских ракушек, бутылки, обма¬
занные алебастром, смешанным с опилками и раскрашенным под
стволы деревьев, под обломки скал и еще невесть подо что. Самыми
дорогими сувенирами были поделки из самшита и тиса, красного
дерева.Одноногий мастер вытачивал на станке из кусков самшита,
свинцовой тяжести, цвета и крепости слоновой кости, чернильные
приборы, пудреницы, шкатулки, даже браслеты и перстни. Обточен¬
ные места он полировал до блеска, оставляя нетронутой кору де¬
рева и даже косички зеленого мха на ней...И на всем надписи: «Привет из Сочи».Ленька потащил нас в самый дальний угол базарчика.-— Тетя Нюша! — весело крикнул он огромных размеров моло¬
дайке, торопливо перемывавшей посуду под навесом с огромным
шкафом-буфетом и широкой плитой. — Эти пацаны имеют по гри¬
веннику в кармане, тетя Нюша, и совершенно по пустому брюху...
Я тоже проголодался.Мне показалось, что тетя Нюша схватила тяжелую поварешку
только затем, чтобы шугнуть нас подальше от своего заведения, но
она употребила свое оружие по его прямому назначению: вычерпа¬
ла ею из котла все, что в нем осталось, в одну большую миску.
Потом нагнулась и достала из-под прилавка-стола таз с кусками
хлеба и грохнула его перед нами. Но перед тем, как дать нам де¬
ревянные ложки, она протрубила:—	Деньги!..Я торопливо стал шарить по карманам, отыскивая двугривенный,
но денег- в кармане не было. И чем больше я шарил, тем сильнее
на мясистом лице тети Нюши разливалось недоверие. Я чуть не за¬
кричал, когда могучая рука ее потянулась к тазу " хлебом.—	Потерял? Посеял? — прошипели в один голос Борис и
Ленька.Я стал торопливо вытаскивать из карманов все, что в них было,
пока не вывернул карманы наизнанку, — денег мы не обнаружили.-— Посеял! — уверенно сказал Ленька и добавил: — Таким надо
дома сидеть и держаться за мамкин подол...—	Нету у меня такого подола! — крикнул я зло. — Нету!Рука тети Нюши, уже потянувшая от нас таз с хлебом, вдругостановилась и тут же с силой толкнула таз в нашу сторону.—	Ладно... Жрите! — протрубила хозяйка заведения, но в голосе
ее уже не было того металла...Мы набросились на еду, как телята, которых перед дойкой на
минуту подпускают к материнскому вымени. Варева было много,19*291Б^БаВаш
московских писателенхлеба — целый таз, а тетя Нюша перестала нами интересоваться
и загрохотала посудой.Вначале я ничего не замечал, а потом приметил, что Ленька бе¬
рет из таза не все куски подряд, а выбирает только целые. При¬
смотрелся внимательнее и заметил, что на многих хсусках были
видны следы от чужих зубов. А к концу трапезы я понял, что
едим мы варево, которое было одновременно и борщом, и супом,
и соусом.Но мы все же заставили тетю Нюшу что-то вылить из нашей
миски обратно в кастрюлю. Да еще по примеру Леньки стали на¬
бивать карманы кусками хлеба, помня о завтрашнем дне. Делали
мы это открыто, видя, что хозяйку это совершенно не волнует.
Когда мы ушли с базара, Ленька вдруг рассмеялся и сказал:—	Нет, вы вроде все же с головой!.. Здорово разыграли спек¬
таклю...—	Какую спектаклю? — не понял я.—	С деньгами... По карманам шарил, сиротой прикинулся! Хо-хо!
Молодец...Я опешил.—	Ты что? Что ты мелешь? Я на самом деле потерял те день¬
ги!..— выкрикнул я, задыхаясь от возмущения.—	Он потерял!.. — фыркнул Ленька. — Да как ты их мог поте¬
рять, когда они не у тебя, а у твоего кореша?Борис растерянно посмотрел на Леньку, запустил руку в карман
и действительно вытащил двугривенный.—	Чего же ты сразу-то не сказал, что они у тебя.-' набросился
он на Леньку. — Я сейчас же пойду и отдам их...—	Что? Отдать деньги за те помои? — в свбю очередь, возму¬
тился Ленька.—	Да что бы там ни было! Помои или настоящая еда, а раз мы
обещали заплатить, так должны... Мы комсомольцы, а не шантрапа
какая-нибудь... — Борис повернул к базару, но Ленька выхватил
у него деньги и процедил сквозь зубы:—	Иди теперь и расплачивайся с той Нюшей из своих комсо¬
мольских капиталов, а не деньгами шантрапы всякой...Он ушел неторопливой походкой с видом глубоко Обиженного
человека, и нам стало не по себе.—	Он же... — начал было я, но Борис перебил меня: — Да чего
там говорить — по-свински я поступил... Но я и не думал его обзы¬
вать шантрапой, а вот получилось... Как встретимся, скажу ему
и попрошу прощения...Конечно, у Леньки жизненная программа была попроще нашей:
зашибил копейку, прожил день, и хорошо.Первым долгом надо было найти место для ночлега. Я вспом¬
нил, как мы дрожали ночью в приморском парке...—	Может, на станцию пойдем ночевать?292—	Если только здесь не гоняют... — ответил Борис, и мы попле¬
лись на вокзал.Уже по тому, как было пустынно на привокзальной площа¬
ди, мы поняли, что из нашей затеи ничего не выйдет. Поезда при¬
ходили в Сочи днем, и на ночь вокзал закрывался, как любая
лавчонка.Мы вернулись в город и стали бродить по улицам, разыскивая
объявления о домашних обедах.Одно объявление нас особенно заинтересовало, хотя в нем было
всего два слова: «Диетическое питание». Объявление было написано
на стекле золотыми буквами, стекло обрамляла деревянная рамочка.—	И что это за питание такое? — спросил я Бориса.—	Наверное, подороже какое... — предположил Борис.—	Это где толстых кормят! — раздалось у нас над головами.Мы посмотрели наверх и в ветвях дуба еле различили в сумер¬
ках что-то вроде сторожевой вышки, какие строят в садах и на ви¬
ноградниках, а у нас на Кубани на бахчах. Судя по голосу, на выш¬
ке был мальчишка.-— Ты чего туда забрался? — окликнул его Борис. — Сторожишь?—	Сторожу? А чего тут сторожить? Просто я здесь ночую...—	А почему не дома? — спросил я. — Или ты вроде нас, вре¬
менно бездомный?—	Нет, я не бездомный. Дом вон он... Только дома душно спать,
а здесь красота... Это нам дядя Костик построил такую беседку.
Для меня построил... — охотно пояснил мальчишка.—	Хорошо тебе живется: и дом у тебя есть, и дядя Костик, ко¬
торый беседки ладит!.. — крикнул Борис. — Живут же люди...—	А у вас что, дома нет? Вы приезжие?—	Да... Мы нэпманы-курортники.., — сказал я. — Прогуляли
вот и не успели попасть на автомобиль, который отвозит таких, как
мы, на Ривьеру... Ты, часом, не пускаешь курортников в свое гнездо?—	А почем платить будете?—	Да почем запросишь... Только задатка мы дать не можем.
У нас капиталы в банке лежат, чтобы урки не стырили, а банк сей¬
час закрыт... — сказал я, а Борис добавил: — А завтра, пожалуй¬
ста, хоть по червонцу с рыла заплатим... Ну как? Подходят тебе,
такие условия?—	А вы сказки умеете рассказывать?—	Сказки? Чего доброго, а этого у нас полные мешки... Про ба-
бу-ягу можем рассказать...—	Не... Такие я и сам могу рассказывать... — протянул разоча¬
рованно мальчишка. — Вот если бы у вас была сказочка,, какой ни
в одной книжке не сыщешь...—	А таких у нас еще больше, — решительно сказал я. — Хо¬
чешь, про лопухи расскажем?—	Про лопухи? Про какие лопухи?293Bj©BaQaui
книга московских писателен—	Про те, что в горах растут, по перевалам... В которых и пе¬
ший и конный заблудиться может, вот про какие...С минуту хозяин беседки молчал, обдумывая наше предложение,
а потом сказал:■— Ладно. Лезьте... Только чтобы без обману и чтобы сказка
длинной была. Заходите в калитку, а тут лестница приставлена...Беседка покоилась на двух толстых сучьях и была довольно
просторной, с крышей из фанеры и даже с занавесками из полотна
вместо стен. В одном углу стоял небольшой стол, заваленный книж¬
ками, и плетенный из ивы стул, рядом — топчан!—	Ого, как у тебя здесь хорошо! — сказал Борис. — Живи —
не хочу... Тебя как кличут?—	Кличут кошек и собак... А меня зовут Вивой...-— Вивой? Чудное имя...—	Обыкновенное... Полностью Вивиан.—	Это что же, английское или американское имя? — спросил я.■— Самое простое, православное... — уже с обидой сказал Виви¬
ан. — Можете хоть в святцах посмотреть... А вас как зовут?—	Меня Борисом, а его Андреем кличут... Мы с той стороны гор
пришли, с Кубанской...—	С Владимирской станицы мы, может, слышал про такую?—	Нет, не слышал...—■ А про Лабинскую станицу слышал?—	Не...—	Так, может, ты и про Армавир или Краснодар тоже не слы¬
шал?—	Про Армавир? Еще бы! Мы там тридцать с лишним лет про¬
жили. Дядя Костик и сейчас в Армавире живет, который мне бесед¬
ку сделал.—	Ну, а у меня там отец живет... — обрадовался я земляку. —
На Атаманской улице, чуть пониже Воронцовской... А вы где жили?■— Не знаю... Я годовалым был, когда меня в Сочи перевезли...
Ну, рассказывай про лопухи!—	Так вот сразу и рассказывать? Ловко придумал... — усмех¬
нулся Борис. -— Мы будем стоять у твоего топчана, ублажать тебя
сказками про лопухи, а ты будешь на нем валяться как нэпман...—	Так больше же топчанов нет... — смутился Вивка... — А что,
если мы все на полу разместимся?—	Вот это другое дело... На полу даже лучше: не свалишься,—
немедленно согласились мы.—	Только чур, я посреднике, — крикнул Вивка.Топчан нам пришлось сложить и даже выдворить его на ветки
дуба за пределы беседки. Матрац мы уложили поперек, чтобы всем
хватило мягкого под бок, под ноги пошел коврик и еще какая-то
одежина, подушку мы великодушно отдали хозяину, а себе под го¬
ловы примостили наши совсем отощавшие мешки. Что было совер¬294шенно великолепным у Вивки, так это ватное одеяло: оно было
теплое, легкое и такое широкое, что под ним можно было и четве¬
рым поместиться.—	Ты думаешь, мы на поезде в Сочи прикатили? — начал я рас¬
плачиваться с хозяином за ночлег. — Не... Ехать поездом слишком
муторно. Мы с Борисом пешочком притопали, напрямик через Кав¬
казские горы. Да не по дороженьке накатанной, а по тропочке, по
которой и скотинка не всякая пройдет...'Мы с Борисом принялись с подробностями рассказывать о всех
наших приключениях и злоключениях, имевших место на той ското¬
прогонной тропе, что пролегла через Кавказские горы с кубанских
степей до Черного моря. С кубанской стороны тропа эта тянется
сначала по левому берегу Лабы, потом Лабенка пересекает все
большие и малые протоки этих речек, взбирается под облака к тому
самому леднику на перевале, из-подо льда которого и вытекает ма¬
лым ручейком Лабенок, здесь расстается с ним, чтобы уже на юж¬
ных склонах гор снова отыскать малый ручеек, дающий начало новой
реке Мзымте, которая и приведет тропу, ставшую от Красной поля¬
ны асфальтированным шоссе, в Адлер, к Черному морю.Мы не обманули нашего гостеприимного хозяина: были в нашем
рассказе и лопухи — чудовищные заросли чудовищных по размерам
листьев лопуха-борщевика. Мы попали в эти лопушиные джунгли
на самом перевале в грозовой ливень и сразу же потеряли ту жи¬
лочку-тропу, которая вела нас три дня и три ночи в сказочные
края. Мы ходили направо и налево, мы ползали на четвереньках,
захлебываясь в потоках ливня, да так и не смогли отыскать исчез¬
нувшей тропы, а потом буквально скатились с перевала (как только
живы остались!) к озеру Кардывачу, к тому самому, у которого дно
ледяное даже в середине лета и из которого начинается Мзымта...Кто из нас первым уснул — теперь не вспомнить, зато утро сле¬
дующего дня запомнилось нам на всю жизнь. Проснулись мы от
людского гомона и увидели тех, кого кормили в этом дворе диети¬
ческим питанием.Клиенты шли завтракать. Шли парами и одиночками, были среди
них и нормальные по толщине дяди и дети, были даже худые, но
большинство клиентов столовой домашних обедов очень напоминали
нам буржуев, которых изображали художники тех времен на всех
плакатах. Только у них не было золотых цепей и блестящих цилинд¬
ров, больше простые соломенные брили, а то и носовые платки с че¬
тырьмя узелками по углам.—	И худые попадаются... — прошептал я.—	Наверно, только начинают откорм... — ответил Борис.Мы поняли друг друга без лишних слов: надо было спускаться
на землю и начинать переговоры с хозяйкой этого откормочного
пункта. Не став будить Вивиана, сложив свои пожитки в уголок
(мы надеялись, что хозяину захочется дослушать до конца и сказку295Igjy©|ja0alll
про лопухи и другие истории), спустились на землю и решительно
направились к веранде дома.Хозяйка заведения, женщина совершенно неприметного вида,
еще молодая, с папироской в зубах, не удивилась нашему приходу,
а тем более не стала расспрашивать, зачем мы пожаловали.—	Кстати явились... — сказала она. — Нечего и гадать, почему
не явился Степан: запил окончательно... А вы сначала тащите к пли¬
те те дрова, что есть, а потом принимайтесь за пилу и топоры...
Ну да вы сами небось знаете все ваши дела... Только смотрите, что¬
бы каштановое полено не попало...Мы переглянулись с Борисом: мы ничего не поняли, но спраши¬
вать хозяйку, почему она предупреждает о каштановом полене, не
решились. Когда нам еще удастся попасть на настоящую работу?—	О каштановых поленьях не волнуйтесь... — решительно ска¬
зал я. — Знаем... Не подведем! Но только уговор, хозяйка: кор¬
мить ты нас будешь, как их...Я кивнул в сторону веранды, на которой доедали свои завтраки
ее клиенты.—	По диетическому, — уточнил Борис. — Договор дороже
денег...Выставили мы такие условия и, кажется, оба сразу же об этом
пожалели: сейчас хозяйка укажет нам на калитку!Но она сказала:—	Ладно... Будь по-вашему... Обеспечим диетическим питанием.
Уговор дороже денег!Мы честно зарабатывали свой хлеб насущный. До обеда мы
расправились со всеми запасами дров в сараюшке. Правда, у нас
оказался еще и добровольный помощник — Вива. Он не нуждался
в диетическом питании, поскольку оказался сыном хозяйки. Его мать
сама пришла звать нас к столу.—	Который из вас Андрей и который Борис? — спросила она.Нас представил Вива.—	Они аж из Армавира пешком через лопухи пришли в Сочи...—	Да ты уже рассказывал... Ну, соловьев баснями не кормят,
им подавай диетическое питание... Маша! Подавай!И Маша, чем-то похожая на хозяйку да и на нашего Вивиана,
принесла на подносе и поставила перед нами по тарелке. На Виви-
ной тарелке лежал румяный кусок поджаренной рыбы, наверно, от¬
резанный от кита — настолько он был велик, а на наших тарелоч¬
ках с гарниром из разных овощей лежали по две котлетки.—	Морковка... — пролепетал Борис.—	И бурак...—	Можете не сомневаться, в котлетках нет ни капельки мяса
или жиру... — начала уверять нас хозяйка... — И соли почти нет...
Все по докторским рецептам. Я ручаюсь вам, что через две-три
недели я из вас скелеты сделаю, на выставку вас можно будет ст-296править. Съедите котлетки, я вам по стакану жиденького чая с од¬
ним кусочком сахара дам...Но больше ни хозяйка, ни Вива с Машей выдержать не могли:
они захохотали.—	Ну, молодцы-кубанцы, отведали диетической премудрости?
Дурни вы, позавидовали толстякам... Они же больные люди, им ни¬
чего другого, кроме диетического, есть нельзя... Ладно, Маша! Неси!И Маша принесла новый поднос, с новыми тарелками, на кото¬
рых лежали куски той самой рыбы, величиной с кита.—	Хорошая хозяйка выгнала бы вас за каштановое полено, так
стреляло в плите, что кастрюли подскакивали, ну да уж ладно,.. —
смеясь, сказала хозяйка. — Пробуйте! Камбала! Черноморская
камбала-гигант, так кличут эту одноглазую рыбу. Говорят, что кто
камбалы черноморской отведает, тот с Черного моря уже никуда
не уедет.Мы попробовали камбалы, и... Черное море стало нашим родным
морем. Ах, Черное море! Как снова хочется на твои берега...Б'сБаОаШ
ГЕОРГИЙ ЮРМИНГеоргий Альфредович Юрмин ро¬
дился в 1924 году в Ленинграде. Сем¬
надцати лет от роду, через несколько
дней после выпускного школьного ве¬
чера, пошел добровольцем на фронт,
прослужив в Советской Армии- до се¬
редины 1947 года.Окончил Московский заочный поли¬
графический институт.Литературой стал заниматься еще
в армии.Первая отдельная книжка вышла
в издательстве «Детская литература».
Называлась она «Веселый художник,
или Чудеса без чудес» (1960 г.).Всего выпустил пятнадцать то¬
неньких и толстых книг.298aQalHПЕТЯ КЛЯКСИН ПОЛУЧАЕТ ПЯТЕРКУ,
ИЛИ ИСТОРИЯ С ГЕОГРАФИЕЙ•В жизни случается всякое. Один школьник не ладит с арифме¬
тикой, другой воюет с диктантами, для третьего закавыка — чтение.Ну, а мой знакомый Петька Кляксин, тот все сражался с... гео¬
графией. Не дается она человеку, хоть плачь! Низменности и возвы¬
шенности, названия городов и рек, горных хребтов и пустынь просто
не втискивались в бедную Петькину голову. Вечно путались в ней
буруны с буранами, бураны с барханами, ненцы — с немцами, Бел¬
город — с Белградом...Кончилось тем, что получил Кляксин задание на лето. Все ребята
отдыхали, а он, бедняга, корпел над книгой.И вот новый учебный год. Как известно, сразу после летних ка¬
никул в классах идет повторение. И на первом же уроке географии,
повторяя с учениками пройденное в прошлом году, Антонина Михай¬
ловна вызвала Петю Кляксина.—	Ну как, выполнил задание? Прекрасно! Тогда расскажи нам,
пожалуйста, хотя бы про Сибирь.Петя степенно вышел к доске, взял указку, сосредоточенно взгля¬
нул на карту и начал:—	Значит, так: Сибирь — это суровый край. Но, несмотря на
морозы, здесь все же поселились люди. Большую часть года они
с головы до ног укутаны в теплые оленьи шкуры. Сибиряки почти
исключительно занимаются охотой на пушного зверя: на белку, ку¬
ницу, соболя. И еще ловят рыбу. Вот и вся их работа.Класс тихонечко ойкнул, а Кляксин как ни в чем не бывало про¬
должал:—	В Сибири кое-где встречаются города. Самый большой город
там — Иркутск. В нем имеет пребывание этот... как его... генерал-
губернатор. В Иркутске находятся самые большие в стране склады
кяхтинских чаев и сибирских мехов.Что тут началось в классе!—	Генерал-губернатор?! — выпучив глаза, повторял один.—	Имеет пребывание?! — скорчив невероятную гримасу, говорил
другой.—	Кяхтинские чаи?!— оторопело шептал третий.—	Кляксин, ты что?! — шипел Вовка Морозов. — Давай про
медь в Караганде, про уголь в Кузбассе, про нефть в Тюмени, про
сталь и машины Магнитогорска, про Братскую ГЭС...Но Петя хранил ледяное спокойствие, потом пожал плечами и
совершенно отчетливо произнес:—	Нет таких городов в Сибири. Ни Магнитогорска нет, ни
Братска.Класс замер.299Бу®БаИа
книга московских писателенА Кляксин снова понес нечто несусветное:—	Еще один город Сибири — Якутск. Известен своей ярмаркой
и лютыми морозами. Жители занимаются разными ремеслами. Церк¬
вей в городе... Помню, что много, а сколько — забыл.Теперь про город Новосибирск... тьфу!.. Новониколаевск. Он из¬
вестен... Впрочем, ничем он не известен. Просто там семь мельниц,
четыре мыловарни, две лесопилки, и все. Да, чуть не пропустил:
домики в этом городе сплошь деревянные.—	С ума сошел! — прорыдал Саша Карпов. — А якутские ал¬
мазы? А станки? А точные приборы и инструменты? И потом, что
это еще за Новониколаевск?—	Он просто издевается над нами! — пискнула Лена Гаврилова.—	Не выучил, так пусть садится!—	Нет, нет, пускай продолжает, — сказала Антонина Михай¬
ловна. — По-моему, все это очень интересно. Рассказывай, Кляк¬
син, дальше. Теперь — про наше Заполярье.—	Конечно, можно и про Заполярье. Только ведь это совсем
пустынный и дикий край. Он находится за Северным полярным кру¬
гом, и, кроме снега, здесь ничего нет...Петя опять понес совершеннейшую чепуху. И никто не мог по¬
нять — то ли смеяться, то ли печалиться над бедным, выжившим
из ума товарищем.Ну, пускай Кляксин плохо учил географию прошлый год, пусть
даже бездельничал потом все лето. Но о Норильске он же не мог
не слыхать, о заполярном городе Норильске, где добывают чуть ли
не половину всех известных металлов. То же самое — и про Воркуту
с ее знаменитой нефтью, и про Игарку с ее громадным портом,
кораблями, многоэтажными домами, и про Кольский полуостров со
всеми его подземными богатствами. В Заполярье теперь растет и
картошка, и ячмень, и овес. Там зреют овощи и даже яблоки,
а Кляксин говорит: «Кроме снега, ничего нет!..»—	Безобразие! — закричали ребята. — Откуда ты все это вы¬
копал?—	Как откуда? Из учебника географии.После этих слов началось такое... В общем, было довольно шум¬
но, и Антонине Михайловне пришлось долго стучать по столу, ус¬
покаивая разбушевавшихся учеников. Когда стало чуть потише, Анто¬
нина Михайловна обратилась к Кляксину:—	Еще один вопрос — и получай пятерку: где ты его раздобыл?—	Кого? А!.. У бабушки на чердаке.—	Обязательно принеси в школу, пусть все посмотрят.Тут совсем сбитые с толку ребята даже повскакали с мест.—	За что пятерку! — вопил Саша Карпов.—	Кого он нашел? — волновалась Лена. — На каком чердаке?—	А вот что, — Петя с достоинством прошел к своей парте
и спокойно вытащил потрепанную серенькую книжицу.300I—	«География России для учеников церковноприходской шко¬
лы», — поправив очки, с расстановкой прочитала Антонина Михай¬
ловна. — Этот старинный учебник напечатан семьдесят лет тому
назад.—	Верно, — подтвердил Петя, — по нему еще моя бабушка
училась.Кто-то сзади тихонечко хихикнул: «Бабушкины сказки», и класс
засмеялся, но вовсе не из-за этих слов, а из-за того, как ловко уда¬
лось Кляксину провести тридцать с лишним человек. Старый учеб¬
ник переходил с парты на парту, и вместе с ним кочевало веселье.
Уж очень забавно было читать про Ярославль, про такой большой
современный город с автомобильным, шинным и химическим заво¬
дами, что жители там знай торгуют разной мелочью и сажают на
грядках редиску. Уж очень смешно было узнать про нижегородцев,
тверитян и саратовцев, что они лишь мастера делать деревянные
ложки, чашки, бочки, корыта да дудки. Как будто не в их городах
теперь производят автомобили, комбайны и разные другие машины.—	Да, очень полезный урок был у нас сегодня, очень полез¬
ный, — повторяла учительница, проходя вдоль парт. — И часа не
прошло, а вы своими глазами увидели чудо из чудес, которое свер¬
шилось в нашей стране за несколько десятилетий....Когда прозвенел звонок, Петя Кляксин подошел к учительскому
столу.—	Антонина Михайловна, вы не думайте... я не только по этому
бабушкиному учебнику, я и по нашему, настоящему, все выучил.
Вот спросите.—	Я и так тебе верю, — улыбнулась учительница, раскрывая
классный журнал. — Да вот ведь беда — за один ответ двух пятерок
не ставят. Верно?БаОаш
ЮРИЙ ЯКОВЛЕВРодился в Ленинграде 26 июня 1922 го¬
да. В 1940 году окончил десятилетку.
В том же году ушел в армию. Зенитчик.
Участник битвы под Москвой. В партию
вступил на фронте. Вернулся из армии
в конце 1946 года. Стал' писателем.Моя биография — в моих книгах.
В каждом рассказе по крупице. Там люди,
которых я встречал и которых хотел встре¬
тить, там мечты, которые сбылись и кото¬
рым, может быть, еще суждено сбыться.
Там мои переживания, моя любовь и мои
разочарования. Насколько интересна моя
вторая биография, об этом судить читателю.ПЛЕННЫЙМуж старухи Эгер, горбоносый, с отвисшей лиловой губой,
в длинном пальто, купленном как бы навырост, тряс головой и сип¬
лым голосом кричал на весь двор:—	Пошли вон! Хулиганье! Нашли место для безобразия.Он расстроил своим криком игру.В окне первого этажа, как в раме, красовалась сама старуха
Эгер в телогрейке из собачьего меха. Она улыбалась беззубым
ртом и в двух пальцах фасонно держала папироску.Ребята потянулись к воротам, и Мишка смекнул, что сейчас са¬
мое подходящее время уйти домой.—	Ребята, я пойду. У нас Зойка болеет, а у меня лекарство.—	Что с вашей Зойкой? — спросил Смирнов-длинный.-— Кашляет.—	Подумаешь, кашляет. Я тоже кашляю. — Смирнов-длинный
натужился и через силу кашлянул: — К-хе, к-хе.Мишка побежал за ребятами.С улицы их погнала толстая рыжая дворничиха:—	Под машину хотите попасть? Да? А мне отвечай?! Да?Еще они пробовали играть на трамвайном кольце. Потом пере¬
лезли через кирпичную ограду и оказались на старом кладбище.
Здесь никого не было и они никому не мешали. Отсюда никто не
гнал их. Над ними качались высокие черные деревья с пустыми во¬
роньими гнездами, а внизу, припорошенные первым снегом, стояли
кресты, склепы, ангелы.Мишка шел впереди и с любопытством глазел по сторонам. А за
его спиной ребята перебрасывались словечками:—	Ты боишься покойников?—	Чего их бояться!—	Попробуй приди сюда ночью, если не боишься. Покойники
все в белом ходят...—	Врешь! Нашего деда хоронили в черном костюме.—	Так то хоронили!Мишку снова подловила мысль о Зойке. Но он наткнулся на ан¬
гела и тут же забыл о больной сестренке. Ангел как бы вылетел из-
за дерева на больших аистиных крыльях.—	Нашел генерала! — крикнул плотный Сашуня.Ребята побежали к генералу. На черной плите стертыми буква¬
ми было,написано:«Генералу от инфантерии Ивану Федоровичу Молодцову —
скорбящая вДова».—	Раньше генералов с саблями хоронили, — сказал плот¬
ный Сашуня. — Скорбящая вдова наверняка положила в гроб
саблю.303Б'сзБаОаШ
—	Попробуй достань саблю, — усмехнулся Смирнов-длинный.А с другой дорожки уже кричали:—	Тайного советника нашел!Все побежали к тайному советнику. У генерала от инфантерии
остались только Мишка и Смирнов-длинный. Смирнов-длинный по¬
топтался, потоптался на месте и предложил:—	Ты беги, а я стрелять буду. Идет?—	Идет, — согласился Мишка. — Почему бы не побежать, счи¬
тай до пяти!Смирнов-длинный сморщил нос, зажмурился и стал считать,
а Мишка стремительно побежал и притаился за чугунной решет¬
кой. Он выбрал очень удобное место — самого Мишки не было
видно, а он прекрасно видел, как Смирнов прыгал на длинных пру¬
жинистых ногах и вытягивал шею.Мишка долго сидел на корточках. Ему стало холодно и затекли
ноги. Он не вытерпел и поднялся. Смирнов-длинный тут же заме¬
тил его. Мишка перепрыгнул через белую плиту и бросился в глубь
кладбища.Он бежал долго и все никак не мог оторваться от преследова¬
теля. Голоса ребят замерли где-то позади, а навстречу летели новые
кресты, ангелы, плиты, и не было конца этому мертвому царству.
Мишке показалось, что за ним скачет не его дворовый приятель,
а настоящий враг. Мишка прыгнул в сторону, нырнул в узкий про¬
ход, Смирнов-длинный пробежал мимо. Мишка оторвался от камня
и на цыпочках подошел к склепу. Потянул за ржавую ручку. Петли
омерзительно заскрипели. Он шагнул внутрь и плотно закрыл за со¬
бой дверь. Сердце громко стучало — оно еще продолжало бег. Миш¬
ка опустился на холодную плиту. В это время снова раздался ре¬
жущий звук. Дверь распахнулась — на пороге стоял Смирнов-длин¬
ный. Он перехитрил Мишку. Загнал в ловушку.—	Сдавайся, руки вверх! — крикнул Смирнов-длинный.И Мишка не узнал его голоса. Смирнов дышал влажным полу¬
открытым ртом, и в его частом, сбивчивом дыхании звучал какой-
то незнакомый хрип.Мишке хотелось крикнуть: «Отстань, дай отдохнуть!» — но на
него смотрели чужие холодные глаза — глаза врага. Мишка от¬
прыгнул в сторону, враг в два прыжка очутился рядом. Он ткнул
Мишку в грудь палкой-винтовкой и прокричал:—	Жизнь или смерть?!Мишка, естественно, ответил:—	Жизнь.—	Ты в плену, — сказал Смирнов-длинный. — Поднимай руки.Мишка нехотя вынул из карманов руки и поднял их над го¬
ловой. Смирнов-длинный дал ему пинка, и Мишка вылетел из
склепа.304< }—	Ты не пихайся, — буркнул Мишка, — я могу и в ухо дать.—	Не можешь. Ты пленный.«Кончим играть, — подумал Мишка, — дам ему в ухо». Дать
ему в ухо теперь он не мог. Он был пленным.День подходил к концу. По кладбищу разлилась холодная пред¬
вечерняя синева. Мишка и его конвоир долго шли по безлюдной до¬
рожке в поисках несуществующего штаба, куда его, пленного, не¬
пременно нужно было доставить. У Мишки замерзли ноги, .шея и
особенно руки, которые полагалось держать над головой. А у Смир-
нова-длинного ничего не мерзло, он шел как ни в чем не бывало,
покачиваясь на тонких ногах.Уж лучше ругаться с мужем старухи Эгер или с толстой рыжей
дворничихой, чем идти так по бесконечному лабиринту.Мишка не выдержал и остановился:—	Я пойду домой!—	Нет! — жестко отрезал Смирнов-длинный.—	У меня ноги замерзли, понял?Ничего не понял Смирнов-длинный. Он сказал:—	Ты мой пленный. Я должен доставить тебя в штаб.—	Какой еще штаб. Все ушли домой.—	Почем я знаю... Может, и не ушли... Раз попал в плен — то¬
пай. Плен не сахар.Мишка никак не мог понять, почему такой непонятной властью
обладал над ним Смирнов-длинный. Почему он, Мишка, не может
дать ему в ухо, а идет с поднятыми руками, словно ему в спину на¬
правлен ствол настоящей винтовки?Когда совсем стемнело и только снег слабо отсвечивал на уз¬
ких дорожках, конвоир зашагал впереди — он был уверен, что
пленный никуда не денется. Мишке начало казаться, что он всю
жизнь идет с поднятыми руками и никто не спешит ему на помощь.
Все исчезли. Никого не осталось. Только узкая, раскачивающаяся
из стороны в сторону спина Смирнова-длинного... А Зойка кашляет
и ждет спасительной микстуры. Смирнову-длинному наплевать
на Зойку. Его спина качается из стороны в сторону. Мишка почув¬
ствовал ненависть к этой сгшне. Он остановился. Нащупал в кар¬
мане пузырек с лекарством. И непослушной, окоченевшей рукой
с яростью запустил пузырьком в узкую спину. Он промахнулся. Пу¬
зырек ударился о каменную плиту и со звоном разбился. Смирнов-
длинный резко обернулся:—	Ты что?—	Я бросил в тебя гранату, — жестко сказал Мишка. — Ты
убит.—	Не считается, — глухо отрезал Смирнов-длинный. — У плен¬
ных отбирают гранаты. И вообще все отбирают.—	Ты же не отобрал у меня.20	Бумбаращ305
книга московских писателен—	Отобрал.—	Нет, не отобрал!.. Вот черепки... — Мишка нагнулся и стал
шарить рукой по снегу... — Была у меня граната.—	Не считается, — стоял на своем Смирнов-длинный. —
У пленных вообще ничего не считается. Пошли в штаб...И снова захрустели шаги.Плотная тьма окружила конвоира и пленного. Кладбищу не
было конца. Мишка давно перестал ориентироваться, он шел за
Смирновым-длинным и был уверен, что конвоир знает дорогу —
просто дорога очень длинная.Через некоторое время в сплетении темных веток конвоир и
пленный заметили слабый свет. Не сговариваясь, ребята прибавили
шагу. И вскоре очутились у братской могилы, где горел Вечный
огонь. Около огня грелась стайка нахохлившихся воробьев. Мишка
протянул окоченевшие руки — воробьи разлетелись. Смирнов-длин¬
ный оставался стоять ь стороне. Его не интересовали ни свет, ни
тепло. Он был железным или каменным — не мерз, не уставал, не
отчаивался. И от этого его власть над пленным становилась еще
сильней.Огонь обжигал, но Мишка не отнимал рук. Постепенно они от¬
таяли, помягчали. И тут при свете пламени -Мишка прочел слова,
высеченные на граните:«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».Слова обожгли, словно были написаны огнем. Они загремели,
хотя никто не произносил их вслух. Они были обращены к Мишке,
который не принял смерть и стал пленником Смирнова-длинного.И генерал от инфантерии не пожелал жить на коленях. И он по¬
хоронен с саблей. И вдова скорбит по нему. По Мишке никто
не скорбит. Его ругают дома, а Смирнов-длинный командует им как
хочет.—	Пошли!Мишка не отозвался — он находился во власти огненных слов:
«Лучше умереть стоя...»—	Слышишь, пошли!Мишка резко повернулся к Смирнову-длинному и крикнул ему
в лицо:—	Не буду больше пленным! Стреляй! Умру стоя!Сперва Смирнов-длинный ничего не понял. Потом смысл Миш¬
киных слов дошел до него, и он сказал:—	Надо было раньше умирать.«Надо было раньше умирать», — повторил про себя Мишка. Он
совершил ошибку там, в склепе, когда поднял руки. Надо было
не поднимать руки и на вопрос «жизнь или смерть?» ответить:
«Смерть». И упасть на землю, сраженному пулей. Смерть предста¬
вилась Мишке избавлением. Он увидел себя лежащим в траве на306поле боя. Струйка крови пропитала рубашку. Пустая каска отка¬
тилась в сторону. Над ним стоят его товарищи — плотный Сашуня,
Гена, Лева, Сережа, Толя. И муж старух и Эгер, и толстая рыжая
дворничиха — все пришли, все скорбят.Надо было умирать раньше! А разве сейчас поздно? Мишка со¬
рвался с места и зашагал в глубину кладбища. Смирнов-длинный
безмолвно затрусил за ним. Он уже не кричал «подними руки!»,
а посапывал, еле поспевая за своим пленным. Наверное, Смирнов-
длинный боялся, что Мишка убежит и ему некого будет привести
в штаб.И вдруг конвоир сказал:—	Ладно. Я придумал. Я убью тебя при попытке к бегству.
Идет?—	Идет, — согласился Мишка.—	Я пойду впереди. Ты за мной. Потом ты кинешься в сторону
и побежишь. Я открою огонь.—	Идет, — повторил Мишка.Смирнов-длинный обогнал его и зашагал впереди. Перед Миш¬
кой снова качалась узкая спина врага. Он почувствовал, что не мо¬
жет оторваться от спины, она видит его и сразу убьет наповал, сто¬
ит ему сойти с дорожки. Гулкая обволакивающая тишина стала
тишиной перед выстрелом. Мишка оробел.—	Ну, ты бежишь? — не оглядываясь, спросил Смирнов-
длинный.—	Бегу... Сейчас бегу, — отозвался Мишка. Да, да, сейчас он
побежит. Если же не решится, струсит, то всю жизнь придется ему
идти за качающейся спиной, с поднятыми руками. Как с берега
в холодную воду, кинулся он в сторону.—	Бах! Ба-бах! — сиплым голосом выкрикнул Смирнов-длинный.Мишка упал и прижался к земле. Он был убит при попыткек бегству. И ждал, когда Смирнов-длинный уйдет. Игра кончена.
Точка поставлена. Но вместо удаляющихся шагов послышался
голос:—	Мишка, ты где?Что еще придумал Смирнов-длинный? Почему он не уходит?
Мишка рассердился, вскочил на ноги и крикнул:—	Проваливай отсюда!В ответ послышалось хриплое дыхание.—	Чего ты не уходишь?—	Жду тебя.—	Не жди! Я убит. Ты же сам убил меня... при попытке к бег¬
ству.—	Я не убил тебя.—	Врешь! Ты убил меня, — возмутился Мишка. — Мы догово¬
рились. Я побежал — ты выстрелил.20*307B-'CagaQam
московских писателенсбUЯи£—	Я промахнулся.—	Нет. Ты попал точно.—	Я промахнулся, — стоял на своем Смирнов-длинный. —
Я убью тебя позже... когда выйдем на трамвайное кольцо.Мишка молчал. Он думал: не все ли равно, где быть убитым —
на кладбище или на трамвайном кольце. Главное, не уступать
Смирнову-длинному. Если уступишь ему — все начнется сначала:
конвоир снова будет кричать «подними руки!» и гнать Мишку в не¬
ведомый штаб, где нужно все рассказывать о своих товарищах.
Дудки, Смирнов-длинный! Мишка повернулся и зашагал прочь. Все
кончено. Пусть Смирнов-длинный идет один. Он прибавил шагу.
Смирнов-длинный не отставал. Мишка прыгнул в сторону. И тут
же услышал голос врага:—	Мишка!..Мишка молчал.—	Мишка, ты где?Чего ему надо? Хватит с Мишки этих игр. Катись ты, Смирнов-
длинный, подальше! Но тот никуда не катился, а стоял на дорож¬
ке, растерянно всматривался в темноту и звал Мишку. Теперь в его
сиплом голосе что-то сломалось, перестало быть твердым. Голос
уже не командовал, а просил:—	Слушай, Мишка, не убегай! Хочешь — возьми меня в плен...
Я пойду рядом... Поднять руки?—	Не надо мне твоих рук, — не выдержал Мишка.—	Пленный должен держать руки над головой, — пояснил
Смирнов-длинный. — Я подниму руки.Мишка никак не мог понять, что произошло. Он не допускал
мысли, что Смирнов-длинный мог испугаться, сбиться с дороги,
окоченеть. Что же Мишке делать со своим добровольным пленным,
в какой штаб вести его, из какого ружья стрелять, если он побе¬
жит? Мишка вышел из укрытия и зашагал по дорожке. Доброволь¬
ный пленный поскакал за ним на своих длинных пружинистых но¬
гах. Руки он держал над головой.Было уже поздно, когда они выбрались на трамвайное коль¬
цо, где звучал уютный перезвон, тепло светились окна и была
жизнь.У фонаря Смирнов-длинный остановился и тихо сказал:—	Мишка, я не чувствую уха.Мишка присмотрелся к уху пленного и увидел, что оно белое.
Он нагнулся и подхватил горсть снега.—	Ты что? — испуганно спросил Смирнов-длинный и втянул
голову в плечи.	а—	Стой! Терпи! — скомандовал Мишка своему пленному и при¬
нялся растирать ему отмороженное ухо. Смирнову-длинному было
очень больно, но он не орал, только дышал часто, как после бега,
и пугливо косился на Мишку, ожидая от него подвоха.308—	Не верти головой! Стой!Он оказался не железным, потому что у железных не отмерза¬
ют уши. Мишка тер ухо с ожесточением. Каждый раз, когда он
наклонялся за новой порцией снега, Смирнов-длинный говорил:—	Может быть, хватит? Может быть, хватит?—	Терпи! Оно должно покраснеть. Не мотай головой, — требо¬
вал Мишка и снова принимался тереть отмороженное ухо врага.'БНВаВаШ
АЛЕКСАНДР ТВЕРСКОЙАлександр Тверской родился
в 1924 году в городе Витебске в се¬
мье врача. Ему было семнадцать лет,
когда началась Великая Отечествен¬
ная война. Участвовал в боях в со¬
ставе 70-й армии 2-го Белорусского
фронта. После демобилизации окончил
филологический факультет МГУ, со¬трудничал в редакции «Пионерской
правды».Печататься начал в 1947 году.
Широко известна повесть А. Твер¬
ского «Турецкий марш».Писатель печатает также критиче¬
ские статьи о детской и юношеской
литературе.СИЛУЭТЫ(Кое-что о собратьях по перу, или Послесловие к книге)Лев Кассиль начинает эту книгу своим вступлением. Но пока
печатали книгу, Кассиль умер. Трудно поверить, что нет больше
с нами человека, который двадцать шесть лет подряд открывал Не¬
делю детской книги.Он был для нас носителем духа Маяковского, и, наверно, имен¬
но поэтому молодые писатели чувствовали себя рядом с ним моло¬
до, окрыленно.«...Я пришел к обитой клеенкой двери в Тендряковой переулке,
что на Таганке. На двери была маленькая дощечка с именем вели¬
кого Маяковского. Я взбежал по лестнице, а сердце от волнения
скатилось вниз по ступенькам. Я позвонил, и мне открыли. Через
эту дверь я вошел в литературу». Так рассказывал Кассиль о на¬
чале своего творческого пути. Дверь в литературу открыл ему
Маяковский. А сам он широко распахнул двери в литературу пе¬
ред многими и многими детскими писателями. Каждый из нас
так или иначе был связан с ним, обязан ему своей писательской
судьбой.Как всякий истинно талантливый человек, был он бесконечно
добр и доброжелателен.Он говорил устами своего героя: «По-нашему, надо всю жизнь
достойно, толково прожить и каждую минуту быть в готовности;
если потребуется, все свое отдать до конца...»Больше всего на свете любил Кассиль детей. И они отвечали ему
такой же горячей любовью.«Лев Кассиль приезжал к нам, — пишет один из ребят. — Мы
ждали его с нетерпением... И вот входит — высокий такой, худой...
Мы стали говорить. Ну, конечно, очень волновались: многие впервые
видели настоящего писателя. Но как только он заговорил с нами,
все сразу успокоились. Он держался очень просто, по-дружески, и
даже повадки у него какие-то мальчишеские... Мне кажется, у Кас¬
силя самое лучшее то, что он очень хорошо понимает нас, ребят,
прямо с полуслова».311SmgaQam
OSй)ЧЛауреат Ленинской премии Сергей Михалков тоже представ¬
лен в «Бумбараше». И это особенно радостно, потому что стихи Ми¬
халкова светлы и умны, ярки и незабываемы. Скажу по секрету, что
Сергея Владимировича любят не только дети, но и взрослые читатели,
и писатели.Велика популярность произведений Михалкова. «Дядю Степу»
знают все. Знают все и пьесы Михалкова — такие, как «Красный
галстук», «Я хочу домой!», «Зайка-зазнайка», «Сомбреро»,
«2001-й год», «Том Кенти». Знают у нас и знают во всем мире.Агния Барто. Эта писательница совершила гражданский подвиг,
на протяжении долгих лет изо дня в день занимаясь поисками
детей, пропавших в войну. Ее новые стихи тоже можно прочитать
в сборнике.Николай Носов. Книги этого автора всегда нарасхват. И не только
у нас, но и за рубежом.Анатолий Алексин, Юрий Сотник, Юрий Яковлев тоже подарили
«Бумбарашу» свои строки.Св И еще немало прекрасных писателей разговаривают с читателем
О I на страницах «Бумбараша».Давайте поговорим о некоторых из них — о тех, кого я больше
знаю.Свой голос. «Какой такой моторчик мне заводить не лень? Ка-
^ кой такой моторчик работает весь день? Не нужен выключатель,
рубильник или шнур... Рукой его поглажу, и он завелся: «Му-р-р-р!»
Вот и все стихотворение.Вспоминается письмо в «Пионерскую правду»: «Очень прошу
PQ сообщить, какое приспособление у кошки для мурлыканья и как оно
О действует, когда она мурлычет».Подслушать или угадать, что интересует ребенка, дано не каж-
^ дому взрослому. На чем держатся звезды? Что делает солнце
^ ночью? Как справляют Новый год в Африке — там ведь нет снега,
2 в кого там наряжаются — в Дедушку Мороза или в Бабушку Жа¬
ру? Почему в море вода соленая, а рыба свежая? — такие детские
ей вопросы ставят подчас в тупик взрослых и «умудренных» дядей.Е-i Строка Романа Сефа, стихотворение которого я процитировал вы-
К ше, кратка и упруга, в нее вложен максимум чувства, вместе с тем
{Xj она работает как механизм современной, превосходно придуманной
J£} детской игрушки.«Шли однажды Ну и Ну через речку по бревну. «Ну, скорей, —
сказало Ну, — „а не то я утону». — «Не спеши, — сказало Ну, —
я и так тебя тяну». Разгорелась перебранка, и какая-то гражданка
головою покачала и сказала: «Ну и Ну...»Как-то Корней Иванович Чуковский заметил: «Очарование стихов
Сефа — в их своеобразном изяществе». А вот—Андроников: «С пер¬
вых же строк понятно, что это свое, свой голос, свое отношение
к вещам, своя интонация, юмор собственный, незаемный».312«Наш человек» на полюсе. Среди нашего брата детского писате¬
ля водятся люди самые разные. Квартиры Крапивина и Рахтанова
всегда полны мальчишек: один — молодой, другой — не очень, но
оба просто-напросто дышать не могут без общения с ребятами-чита-
телями. Писательница Моисеева постоянно погружена в «новости
древней истории»: она создает книги о тех, кто жил две, три, пять
тысяч лет назад. Есть у нас «свой человек» и на полюсе. Это Вла¬
димир Николаев.Полярные исследователи и летчики тоже считают его своим, ему
даже заказали предисловие к книге полярника Юрия Константино¬
ва. Человек страстный и увлеченный, он убежден: нужно писать
только о том, что видел сам. Героизм в особых условиях, героизм
каждодневный и непрерывный — вот его тема. «Имел счастье со¬
переживать», — шутит он. Названия его произведений говорят са¬
ми за себя: «Дорогами мечты и поиска», «У двух полюсов»,
«В жизнь идущим», «Угол атаки», «Атом, люди, льды», «Елка на
полюсе», «К самой далекой земле».Николаев — не только поэт героики, но и литературный критик
со своеобычным взглядом на прозу и поэзию. Им написаны моно¬
графии о Кассиле, Мусатове, Воронковой. Его статьи — предисло¬
вия и послесловия — сопровождают на пути к читателю книги Си¬
монова и Каверина, Беляева и Кононова.Хранители чудес. «Иван Меньшой — разумом большой». Русские
сказки. Пересказал А. Нечаев. Под общей редакцией Мих. Шолохо¬
ва. Эта книга выдержала двадцать два издания. Александр Нико¬
лаевич Нечаев, человек глубочайшей внутренней культуры, по¬
святил всю свою творческую жизнь собиранию алмазных кру¬
пиц народной мудрости. Удивительное обаяние и мягкий юмор
Нечаева-человека помогают Нечаеву-писателю и Нечаеву-иссле-
дователю.А вот другой сказочник — Виктор Важдаев. Неуемный, шум¬
ный, влюбленный в людей и в живое слово. Предки его со стороны
матери были бродячие сказочники. Недавно вышедшая в издатель¬
стве «Малыш» книга сказок Важдаева — итог многолетней кропот¬
ливой работы писателя.Потомственный сказочник Важдаев «аранжирует» народное, об¬
рабатывает его своим волшебным талантом и возвращает народу.
Из народа — в народ.Хирургия детской души. Ребенка привезли в клинику ночью. Он
был в тяжелом состоянии. Узнав, что операцию будет делать моло¬
дой хирург, родители мальчика заволновались. Но Владимир Голя-
ховский провел сложную операцию уверенно. Ребенок был спасен.
Так начинался путь Голяховского-медика. С тех пор прошло больше
десяти лет. Врач-дебютант превратился в крупного ученого.313Бу©БаВаш
И только самые близкие друзья знают, что есть у хирурга «хоб¬
би» — сочинение стихов для малышей. Впрочем, если разобраться,
хобби стало, по существу, его второй специальностью: одна
за другой выходят книги врача-поэта, и книги хорошие. Чудесен
юмор его стихотворения, в котором девочка «молчит, как рыба,
вместо каждого спасибо». Стихи о грозе — это сказка о трех огром¬
ных великанах, которые, закурив, напустили в небо туч, а потом,
схватив барабаны, сотворили гром. Многоцветны образы, звонки
считалочки и загадки, стихи о природе, навеянные талантом поэта
Голяховского.Глубина игры. Еще один человек «о двух профессиях»...До того как стать поэтессой, Эмма Мошковская окончила учи¬
лище имени Гнесиных и была певицей. Стихи писала между прочим,
шутя. Это были поздравления подругам ко дню рождения, эпиграм-
Ф мы Но вот Эмма заболела. Музыку пришлось временно оставить.
И тут пошли стихи. Пошли, пошли, пошли.... Друзья уговорили отне¬
сти стихи на радио — там понравилось. Потом первая книжка в «Ма-
^ лыше»... Ее заметил Маршак. Сказал: «Я за вами теперь буду сле-
у дить. Только все мне приносите». И она приносила.К детям Эмма Мошковская относится всерьез. Учится у них.
Любит их больше всего на свете и судит без всяких скидок. А лю¬
дей, которые жестоки с детьми, ненавидит.Стихи Мошковской умны, забавны. «Давайте мы с вами руками
помашем. И что-нибудь птичье давайте мы скажем! А вдруг это
будет, а вдруг мы взлетим? Давайте попробуем! Что мы сидим?!»Мальчиш-Кибальчиш. Никакая сдержанность Владимира Разум-
невича не в силах скрыть озорные искорки в его глазах. Все ка¬
жется, что это вовсе не он, а Мальчиш-Кибальчиш, который стал
взрослым, но сохранил решительно все свои романтические черты.
«Комната смеха» — так называлась статья о юмористических рас¬
сказах Разумневича. Но «комната» здесь не то слово. Я бы сказал
«горизонт». То же самое скажет всякий, кто знаком с повестями
«Стасик — веселый человек», «Приключения Петуха», «Человек
вверх ногами», «Волшебник без бороды»... Володя заразительно го¬
ворит и заразительно смеется. Он романтик. В книге «Чапаевцы
шутить не любят» он изобразил героев гражданской войны добры¬
ми, наделенными бесценным даром брызжущей веселости, которая
присуща только людям чистым и глубоко осознающим свою пра¬
воту. Дочь Василия Ивановича Клавдия Васильевна пишет в пре¬
дисловии к книге Разумневича: «Всем своим сборником он убеж¬
дает нас, что чапаевцы любят и умеют шутить — на радость друзь¬
ям и на страх врагам». Мне думается, писатель — чапаевец по
духу, талантливый литературный боец.'«Азбучки». 100 000 и даже больше — тираж каждой книжки.
И все равно мало, и все равно не купить, а в библиотеке очередь.
Читатели сами придумали название серии—«азбучки». ОтАдоЯидутXкжо314систематизированные рассказы обо всем, что интересует ребят. Это,
по существу, ответы на все и всякие «почему?».И написаны они просто и весело, кратко и понятно, а вместе
с тем исчерпывающе точно.А легко ли преодолеть все подводные рифы, которые таятся
в новом жанре, запрограммированном и взлелеянном в недрах из¬
дательства «Детская литература», в художественной форме раскрыть
перед ребенком многообразие и сложность современного мира!Пока вышло восемь «азбучек»: Юрий Дмитриев («Кто в лесу
живет и что в лесу растет»), Георгий Юрмин («Служу Советскому
Союзу!» и «Про тетрадь и парту, карандаш и карту»), Николай
Осипов («В воде и у воды»), Бэлла Дижур («От подножия до вер¬
шин» — книга о геологии), Виктория Мальт («Море дьявола» —
о пустынях), Александр Ивич («70 богатырей» — о металлах),
Алексей Дорохов («Про тебя самого»). Готовится к печати «азбучка»
Феликса Лева —о большом заводе, Надежды Надеждиной — «Что на
грядке растет», Георгия Юрмина — о профессиях.Спасибо, «азбучники»!Трудолюб. Шел человек по лесу. Увидел человек: семеро ребят
собираются бить восьмого. Человек вступился: семеро одного не
бьют. Но ребята рассказали ему: тот, которого он защитил, разорял
птичьи гнезда. «М-да, — подумал человек. — А ведь мальчишка и
на самом деле виноват. Правда, бить его все равно не следует.
Надо бы ему сначала объяснить, какой вред наносит разорение
гнезд. Объяснить? А как?» И человек взялся за работу. Так роди¬
лась книга «Зеленый патруль», прочитав которую тысячи школьни¬
ков надели на рукав зеленую повязку с буквами «ЗП».Зовут этого писателя Юрий Дмитриев. Он много пишет о приро¬
де. Кто не читал его увлекательных, написанных легко и весело, но
с глубоким знанием дела книжек «Хитрецы и невидимки» — о том,
как приспосабливаются к обстоятельствам разные зверушки. «Если
посмотришь вокруг» — о насекомых. «Чему верить, что прове¬
рить»— о приметах правильных и ложных. «Здравствуй, белка! Как
живешь, крокодил?» — о том, как животные разговаривают друг
с другом. А сейчас готовятся, пожалуй, самые интересные книги
Дмитриева — «Большая книга леса» и «Человек и животные».Молодые писатели. Они растут не по дням, а по часам. В юмо¬
ристических рассказах Олега Тихомирова таится сдержанная улыб¬
ка и одновременно бушуют необузданные ребячьи страсти. В его
повести «Просто-напросто» талантливо рассказывается о юном
охотнике.Алексей Глебов в очень коротком рассказе «Копилка», помещен¬
ном в его сборнике «Щербатый», сумел «прописать ижицу» мало¬
летнему жадине и скопидому с такой остротой, что можно только
поражаться его умению видеть душу мальчишки.
книга московских писателенРаботая вожатым, Алексей «изучал» детвору, что называется, на
деле. Это не могло не сказаться на его прозе.Автор книг «Снег поет», «Друзья зимнего леса» и других, Алек¬
сандр Барков — певец природы. Дома у него целый зоопарк. Ежи,
белки, собаки разных пород, птицы. О них-то и пишет молодой ли¬
тератор.А что делают сейчас авторы знаменитой трилогии «Старая кре¬
пость» Владимир Беляев или создатель вашего любимого «Капитана
Врунгеля» Андрей Некрасов? Или детская поэтесса Анна Кардашева?Что может делать писатель? Только писать. А детский писатель?
Писать для детей.Вышли новые книжки этих писателей: В. Беляев — «Известная
шкода», А. Некрасов — «Как мы с Гошкой мосты строили» и «Ма¬
ленький Лен из Вьетнама», А. Кардашева — «Летчик, где ты побы¬
вал?» и «Колючие братцы».Вот и все, что я хотел сказать.Тут и сам «Бумбараш» кончился.содержаниеЛев Кассиль. Бумбараш зовет на сбор		4Яков Аким. История глиняной дудочки. Дети растут восне		9Сергей Алексеев. Цифры. Домашний арест		12Анатолий Алексин. Валерик и Петька (отрывок) ....	15Сергей Антонов. Вредный жук	24Александра Аренштейн. О времени и о себе		29Владимир Архангельский. Четверо под одним столом .	35Виктор Баныкин. Упрямая березка	39Агния Барто. Почему телефон занят? Лето на весах.Телепатия	42Сергей Баруздин. Ничего особенного		47Владислав Бахревский. Анвар и большая страна ....	50Владимир Беляев. Пограничная легенда	55Виктор Бороздин. Как тундра шутки шутит	63Виктор Важдаев. Хан и табунщик	67Евгений Велтистов. Рэсси — неуловимый друг		75Александр Волков. Начало пути		81Любовь Воронкова. В гостях у бабушки Марфы ....	88Юрий Вронский. Пчела. Окунь. Зеленый скрипач ...	97Анна Гарф. «Камень тебе говорит...» 		100Сусанна Георгиевская. Двоеточие	108Иосиф Дик. «Тошка»	111Юрий Дмитриев. Богатырка	1)6Алексей Дорохов. Первые друзья из-за рубежа ....	121Виктор Драгунский. Приключение	126Александр Дунаевский. Москвич из Будапешта ....	132Нина Емельянова. В тумане	138Юрий Ермолаев. Как я нашел друга	143Сергей Жемайтис. Кость траходонта	146Лев Кассиль. «Ой-ой-ой!» на всех языках	151Юрий Качаев. В Шуше у подножья Саяна		156Алексей Кондратьев. Лесная колыбельная. Ни разу.Утром	164Юрий Коринец. Коммунист (отрывок из «Поэмыо костре»)	167Михаил Коршунов. Пост номер один	173Георгий Ладоншиков. Звездочка. Токаренок	177Феликс Лев. Из чего все? 		180Анатолий Маркуша. Соленое солнце	184Валерий Медведев. Дым в рюкзаке (отрывок из повести«Тридцать шесть и девять»)	189Анатолий Митяев. Глоток воды	197317
Сергей Михалков. Нож	200Эмма Мошковская. Что такое праздник. Для тех, когоеще не знаю. Восемьсот блестящих глаз Прогульщик .	203Алексей Мусатов. Крапива 		206Александр Насибов. Лето 1943 года. Германия.Провал... (отрьток из романа «Безумцы»)	211Владимир Николаев. Атомоход плывет к Енисею . . .	217Г. Новогрудский. Третий мальчик	223Николай Носов. Песенки трех бывших ослов	228Анастасия Перфильева. Помпа (отрывок из повести) . .	232Мария Прилежаева. Комсомолия. Москва, Москва		235Владимир Разумневич. Жив Чапай, жив!	241И. Рахтанов. Путевка в печать	246Роман Сеф. Паровоз. Кабы	250Геннадий Снегирев. Морской сазан. Кедр	252Александр Соколовский. Смех и слезы	255Юрий Сотник. Какой день в вашем детстве был самымтрудным? 		258Владимир Степаненко. Комариный месяц	262Ирина Стрелкова. Катин камень	269Михаил Фарутин. Заячья наука	275Александр Шишов. Таня	282Андрей Шманкевич. Диетическое питание (из книги «Ахкак хочется в Новороссийск...»)	287Георгий Юрмин. Петя Кляксин получает пятерку, или Ис¬
тория с географией	298Юрий Яковлев. Пленный	302Александр Тверской. Силуэты	310БУМБАРАШ. Сборник. М.. «Молодая гвардия», 1971.
320 с.Р2Редактор М. Катаева
Художник Ю. Копейко
Художественный редактор В. Плешко
Технический редактор 3. СутченкоСдано в набор 8/Х 1970 г. Подписано к
1971 г. А01177. Формат 70x90l/i6. Бум.
л. 20 (уел. 23,4). Уч.-изд. л. 18,1. Тираж
Цена 80 коп., в переплете 93 коп. Т.
№ 195. Заказ 1790.печати 9/IV
№ 1. Печ.
200 000 экз.
П. 1970 г.,Типография издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая
гвардия». Москва, А-30. Сущевская, 21.