АКАДЕМИЯ НАУК СССР
АКАДЕМИК
ИГНАТИЙ ЮЛИАНОВИЧ
<ы>
ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ
И ЗДАТЕЛЬСТВО
АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА • ЛЕНИН ГРАД
19 5 6

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Академик В. А. Гордлевский (председатель),
член-корреспондент АН СССР А В, Церетели, член-корреспондент АН СССР
Е, Э. Бертелъс% доктор исторических наук профессор
В, А, Крачковскаяі доктор исторических наук профессор
Б, Н. Заходері кандидат филологических наук В, И. Беляев♦
кандидат исторических наук X, И, Кильберг
Редакторы III тома:
Е. Э. БЕРТЕЛЬС, X. И. КИЛЬБЕРГ

ПРЕДИСЛОВИЕ
В настоящий том вошли работы акад. И. Ю. Крачковского,
связанные с историей арабской литературы XIX—XX вв. „Как показывает
наша современность, — писал незадолго до смерти И. Ю. Крачковский,—
интерес общества к этим вопросам особенно повысился за последнее
время; быть может, объединение в первую очередь работ на эту тему
[о новоарабской литературе] представит не только один научный
интерес".1 Благодаря трудам акад. И. Ю. Крачковского советская
арабистика занимает ведущую роль в изучении актуальных проблем
современной литературы народов арабского Востока. Научное наследие
И. Ю. Крачковского в этой области является отправным пунктом д\я
дальнейшей разработки этих проблем уже с последовательных
марксистско-ленинских позиций.
Известно, что русская и западноевропейская ориенталистика до
И. Ю. Крачковского считала достойным объектом изучения лишь
арабскую литературу средневековья. Русский ученый первый занялся
систематическим изучением начавшей развиваться со второй половины XIX в.
новоарабской литературы, правильно оценив ее самостоятельное значение.
Так как собственной литературной критики в арабских странах в то
время еще не было, то благожелательный критический разбор новых
литературных веяний И. Ю. Крачковского имел важное значение. Это
было его большой заслугой.
В течение XIX в. на арабском Востоке шел процесс, именуемый
арабами возрождением. Здесь стало развиваться общественное
движение, направленное к национальному самоопределению, и на- этой
основе стала развиваться национальная культура. Этот процесс был
обусловлен начавшимся распадом феодальных отношений в этих странах
и наметившимся в некоторых из них вызреванием элементов капитализма.
В ведущих странах арабского Востока — Египте и Сирии — этот
процесс разложения феодального общества, возникший до захвата их
империалистическими державами, привел к развитию антифеодальных
освободительных движений, направленных к созданию арабского
национального государства.
1 Предисловие к сборнику „Современная арабская литература"; не опубликовано,
хранится в архиве И. Ю. Крачковского.

4
Предисловие
В Египте развернувшаяся с середины XIX в. борьба против
захватнических планов европейского капитала положила начало и культурному
оживлению. Оно выразилось в стремлении развить литературу,
проложить дорогу публицистике и утвердить такую систему просвещения,
которая обеспечила бы создание своей буржуазно-национальной
интеллигенции. Нарождавшиеся здесь новые общественные отношения
вызвали стремление приспособить к ним ислам и средневековые традиции
и сочетать их с европейскими научными воззрениями того времени.
В Сирии же идеологи нарождавшейся буржуазии долго не выступали
против проникавшего в эти страны европейского капитала и вначале
стояли за „европеизацию" страны, борьба здесь направлялась в первую
очередь против мертвящего гнета турецкого феодализма. Они ратовали
за преодоление феодальной раздробленности Сирии, за ее объединение,
боролись против религиозного фанатизма, розни, против предрассудков
и бесправного положения женщины. Буржуазные просветители этого
времени особенно много внимания уделяли развитию языка и
литературы. Насаждение просвещения и европейской образованности
рассматривалось ими как единственно возможный путь борьбы против оков
феодальных отношений. Но уже к концу XIX в. в Сирии и Ливане
арабское общественное движение постепенно приобретает все более
широкий характер. Просветительские тенденции сменяются ростками
национального движения, носившего здесь в основном буржуазно-помещичий
характер. Немалую роль в пробуждении национального самосознания
сыграл не только экономический гнет, но и политика удушения языка
и культуры арабов, проводившаяся в Сирии и Ливане султаном сАбд
ал-Хамйдом, а после него и младотурками.
Усилившийся в дальнейшем процесс подчинения арабских стран
европейским державам, рост экономической зависимости от них вызывают
в Сирии и Ливане развитие национально-освободительного движения,
направленного не только к освобождению от турецкого гнета, но и
против империалистической кабалы. Период пробуждения Азии вызвал
к жизни ряд арабских буржуазно-национальных организаций. Решающее
влияние на борьбу арабов за свою независимость оказала Великая
Октябрьская социалистическая революция: как и в других странах
Востока, она вызвала огромный размах этой борьбы и положила начало
принципиально новому этапу в национально-освободительном движении.
Развитие в процессе национально-освободительной борьбы
национальных идеологий нашло свое выражение в подъеме на протяжении
XIX—XX в. арабской литературы и широко разветвленной прессы.
На изучение идеологии арабского национального движения впервые
серьезное внимание обратил акад. И. Ю. Крачковский. Он
систематически исследовал творчество арабских литературных деятелей, в той
или иной мере связанных с национальным движением. Начав с
исследования деятельности просветителей, акад. Крачковский особое внимание

Предисловие
5
уделил периоду, последовавшему за первой мировой войной,
явившемуся знаменательным этапом в развитии новоарабской литературы.
В центре его внимания стояло творчество широко известных писателей
с большими литературными заслугами (Амин ар-Рейханй, Михаил Ну'айме,
братья Теймуры, Täxä Хусейн, Тауфйк ал-Хакйм и др.). Несмотря на
колебания и заблуждения, уводящие этих писателей в сторону от
борьбы, несмотря на характерный для них разрыв между их
политическими воззрениями и правдивым художественным изображением жизни
своего общества, отдельные их произведения в той или иной мере
служили делу национального освобождения, борьбе нового с отживающим,
борьбе с феодальной идеологией. Характеризуя их творчество,
И. Ю. Крачковский особенно отмечал, что в отношении
художественного мастерства их произведения знаменовали значительный шаг вперед.
Он считал особенно важным то, что заметное развитие литературных
форм в этот период сопровождалось процессом ломки сложившихся
традиций и видоизменением норм литературного языка. Потребности
развивающейся культуры вызвали преобразование арабского
литературного языка в направлении наибольшей гибкости, конкретности и
простоты, стали создаваться ранее не известные понятия, новые выражения.
Литературный язык стал развиваться в сторону сближения с
разговорным языком, и тем самым утвердилась тенденция к обновлению и
обогащению литературного языка. При всем том задача создания большой
идейной, подлинно прогрессивной литературы все еще ждала своего
решения. Новый этап наметился в период второй мировой войны, когда
все уверенней о себе стали заявлять писатели, борющиеся за новый
мир, чьи произведения пишутся на злободневные темы, отражают
чаяния широких народных масс, содержат призыв высоко поднять знамя
национальной независимости и национального суверенитета. Многие
представители интеллигенции, пережив под влиянием растущего
освободительного движения идейную эволюцию, руководимые чувством правды,
перешли в лагерь демократии. Толчок этому дала борьба с фашизмом
накануне и в период второй мировой войны.
Когда наступил этот новый этап в развитии новоарабской литературы,
советский арабист, ощущая требования, предъявляемые историческим
ходом событий, во-время обратил внимание на рост влияния в арабских
странах подлинно прогрессивной литературы.
В публикуемой впервые (с некоторыми сокращениями) статье
„Бейрутский журнал «ат-Тарйк» в 1942 г." И. Ю. Крачковский в свое время
отметил, что „последние годы ознаменовались в арабских странах
особым усилением антифашистской периодической прессы не только
в Египте, но также в Сирии и Ираке".1 Не случайно он с таким
большим интересом отнесся к этому широко популярному на арабском Вос-
1 Бейрутский журнал „ат-Тарйк" в 1942 г. См. настоящий том, стр. 352.

6
Предисловие
токе прогрессивному журналу. Во время войны этот журнал
последовательно разоблачал агрессивную политику германского и
итальянского фашизма, систематически освещал героическую борьбу советского
народа против фашистских захватчиков, а по окончании войны явился
проводником идей борьбы за мир, за демократию и национальную
независимость на арабском Востоке. Журнал энергично борется против
посягательств на арабские страны, против политики милитаризации,
против фашизации государственного строя арабских стран. Журнал
сумел повести за собой прогрессивную интеллигенцию, представители
которой являются основными деятелями журнала и его многочисленными
корреспондентами.
С самого начала своего существования журнал повел борьбу за
подлинно идейную литературу. Имя одного из организаторов журнала —
сОмара Фахурй, ливанского писателя и выдающегося общественного
деятеля, умершего в 1946 г., явилось как бы знаменем борьбы журнала
за прогрессивную литературу. Сила журнала в том, что он
последовательно отстаивает интересы народа. Голос „ат-Тарйка" явственно
звучит во всех странах арабского Востока, его материалы сплошь да
рядом перепечатываются газетами и журналами и находят широкий отклик
в местных прогрессивных кругах. Журнал недавно (в 1950 г.) удостоен
золотой медали Мира.
Из анализа идеологических истоков этого журнала, данного
И. Ю. Крачковским в 1943 г. в упомянутой статье, рельефно
выступает картина, свидетельствующая о глубокой органичности широких
политически прогрессивных литературных движений в общественной
жизни передовых стран арабского Востока. „Доступный теперь
материал,— отмечал в 1943 г. И. Ю., — с полной отчетливостью
показывает, что журнал нельзя считать эфемерным явлением, вызванным
исключительно войной: он отражает определенное широкое движение,
нараставшее постепенно на прочной базе, которая создавалась в
течение всего последнего десятилетия".1 Отношение журнала к
теоретическим вопросам литературы ясно выступает в одном из заключительных
выводов цитируемой статьи Крачковского: „Подчиняя всю свою
направленность запросам грозного настоящего, редакторы правильно
учитывают, что под этим углом зрения должны быть пересмотрены все
основные установки жизни и литературы, что в подходе к ним на
первом месте должен стать социальный момент, углубленное знакомство
с теорией и практикой социализма. Если на такие темы иногда
направлялось внимание арабской журналистики и раньше, особенно в Египте,
то это бывало случайно и спорадически. Впервые в центре своей
деятельности их поставили предшественники журнала «ат-Тарйк», тоже
сирийские органы «ад-Духур» и «ат-Талйса». Это движение имеет, не-
Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1942 г. См. настоящий том, стр. 352.

Предисловие
7
сомненно, глубокие корни: есть все основания думать, что мы
присутствуем при зарождении нового периода в развитии современной арабской
литературы.. .".1 Истекшие тринадцать лет со времени, когда советский
арабист отметил это новое и исключительно важное явление в
общественной жизни народов арабских стран, полностью подтверждают
высказанное в заключении этой статьи пожелание: „Хочется думать, что
эта работа будет длительной и внесет много полезного в литературу и
общественную жизнь не одной Сирии, но и других арабских стран".2
Теперь уже очевидно, что молодая, передовая арабская литература-
всеми своими корнями уходящая в национальную почву, становится все
более влиятельной: она завоевывает прочные позиции, растет,
преодолевая неизбежную на первых порах незрелость. Эта новая литература
живет, она дает произведения, отвечающие требованиям
освободительной борьбы, борется за художественное совершенство, являющееся
непременным условием доходчивости и народности. Важнейшая
особенность этой передовой литературы — постоянно ощущаемая связь с
лучшими достижениями национальной культуры прошлого.
На протяжении почти 45 лет новоарабская литература занимала
большое место в научных интересах И. Ю. Крачковского.
Исследования акад. И. Ю. Крачковского, включенные в настоящий
том, в целом дают общее представление о ходе развития
литературного процесса на протяжении упомянутого периода, знакомят с
основными литературными явлениями, подводят к изучению отдельных
жанров и содержат монографии о различных авторах.
Основное внимание ученого направлено на изучение произведений
художественной литературы — поэзии и прозы, с привлечением, конечно,
и критической литературы. Вместе с тем в его исследованиях находят
отражение различные стороны общественно-культурного развития, в той
или иной степени связанные с литературой.
Материал настоящего тома разбит на четыре раздела по
тематическому признаку, внутри каждого раздела сохранен хронологический
порядок.
Первый раздел включает общие очерки, второй — литературные
характеристики, третий посвящен русско-арабским литературным связям,
четвертый содержит библиографические статьи и обзоры.
В разделе „Общие очерки" центральное место занимают работы
обобщающего характера: „Исторический роман в современной арабской
литературе" (1911), „Новоарабская литература" (1935), „Арабская
литература в XX веке" (1946), „Современные настроения арабской
литературы в Египте" (1947). В целом они как бы подводят итог
долголетним занятиям ученого в области изучения новоарабской литературы и
1 Там же, стр. 363.
2 Там же, стр. 364.

8
Предислоаие
дают представление о развитии его общих взглядов на этот предмет на
протяжении пройденного им пути.
Живой интерес ученого ко всем сколько-нибудь значительным
явлениям в современной ему общественно-литературной жизни арабских
стран впервые особенно отчетливо выступил в 1911 г. в его известном
исследовании „Исторический роман в современной арабской литературе">
которому предпослано показательное для того времени вступление.
„В большой семье человечества есть нации, которые — по обычному
мнению — считаются переставшими играть активную роль в
общекультурном развитии. Каждый исследователь спешит здесь оттенить, что<
объект его изучения может иметь только «академический» интерес, не
представляя значения для современности. Обращаясь с особенной
симпатией к славному прошлому, такой исследователь часто не замечает"
этой современности, не видит, как на развалинах прошлого зарождается
новая жизнь, дарящая человечество неожиданностями, иногда совсем
не «академического»- свойства. Некоторые события XX в. могут служить
очень рельефным примером. К таким нациям относятся и арабы".1
В этой и других работах Крачковский показал, как складывались
предпосылки национального возрождения в ведущих арабских странах,
какие плоды, в частности, принесла деятельность буржуазных
просветителей. Так, говоря о широко популярном в свое время деятеле
арабской культуры Зейдане, И. Ю. отмечал: „Оставив в стороне
незначительный кружЪк любителей филологических и поэтических тонкостей,,
который олицетворял до тех пор арабскую читающую публику, — Зейдан
показал, что все должны интересоваться проблемами своей истории,
культуры — ив действительности, не зарывая своих разносторонних
дарований, он сумел заинтересовать этими вопросами инертную раньше массу"/
Современному читателю, ясно представляющему себе огромную роль
публицистики в арабских странах, небезынтересно будет прочитать то>
что было написано ученым несколько десятилетий назад, когда эта
публицистика только зарождалась: „Специфические условия развития новой
арабской литературы вызывают необходимость говорить о таких
жанрах, которые обыкновенно не находят себе места при суждении о так
называемой «изящной» литературе. Особенное значение приобретает
здесь периодическая пресса: она была очень важной школой не только
для читателей, но и для писателей. Журнальные статьи постепенно
вырабатывали раньше совершенно неизвестный публицистический стиль
и являлись иногда стимулирующими и другие жанры. Они оказывали
влияние на ораторскую прозу (политическую и другую)...".3
1 Исторический роман в современной арабской литературе. См. настоящий том„
стр. 20.
2 Там же, стр. 35.
3 Новоарабская литература. См. настоящий том, стр. 78.

Предисловие
9
Известно, что И. Ю. Крачковский воздавал должное литературным
традициям, но в центре его внимания была сама жизнь, исторические
условия, жизненные потребности народов арабского Востока. Ученый
самым внимательным образом следил за теми явлениями, отражением
которых служит литература, и за той ролью, которую последняя играет
в формировании национального самосознания. В другой своей работе
более позднего времени — „Новоарабская литература" (1935)— И. Ю.
Крачковский писал: „Как периодическая пресса, так и различные кружки
и общества — научные, политические и литературные, которые стали
постепенно со средины прошлого века возникать во всех странах, имели
дая литературы очень большое значение".1
Характер исследований, которыми занимался в этой области ученый,
говорит о его несомненном стремлении , связать развитие литературы
с развитием общества. „Политические судьбы арабов в XIX—XX вв.,—
писал И. Ю. Крачковский, — конечно, оказывали сильное влияние на
литературу. История этого периода — история постепенного отделения
от Турции, как политического, так и духовного, а параллельно с этим
пробуждения арабского национализма, который в отдельных странах
проходит различные этапы".2
В последних, по времени написания, общих очерках „Арабская
литература в XX веке" и „Современные настроения арабской литературы
в Египте" центр тяжести переносится с XIX на XX век. Здесь автор
прослеживает развитие литературных школ и жанров, определяет
географическое размещение современной арабской литературы. В этих
работах отмечается неослабное развитие современной арабской литературы
и делается тот вывод, что „новая арабская литература войдет как вклад
в сокровищницу современной мировой литературы".3
Во втором разделе — „Литературные характеристики" — с точки
зрения интереса ученого к жизни арабских стран показателен сделанный
им в 1912 г. перевод книги Касима Амина „Новая женщина". Он
снабдил этот перевод большим предисловием, в котором подчеркивал, что
„современное оживление женского движения на арабском Востоке и
его отражение в местной литературе является лишним доказательством
мысли о связи женского вопроса не столько с религией, сколько с
социально-экономическим строем жизни".4
В этом же плане несомненный интерес представляет работа „Му-
стафа Камил и Жюльетта Адан" (1928). Она посвящена крупнейшему
египетскому буржуазному просветителю Мустафе Камилу,
возглавлявшему движение египетской буржуазной интеллигенции против британ-
1 Там же, стр. 69.
2 Там же.
3 Арабская литература в XX в. См. настоящий том, стр. 104—105.
4 Предисловие к книге: Касим Амин. Новая женщина. См. настоящий том,,
стр. 124.

10
Предисловие
ского господства. Его яркие статьи и речи положили начало
современной египетской политической публицистике, он был основателем
Каирского университета, учредил ряд египетских национальных школ и
в 1907 г. основал „Партию отечества" („Хизб ал-ватанй"), выступившую
тогда с программой, рассчитанной на изгнание оккупантов. Предметом
своего исследования ученый избрал переписку Камила с французской
журналисткой Жюльеттой Адан. В этой работе И. Ю. Крачковский
писал: „.. .личность Камиля интересна, может быть, не сама по себе;
она только показатель тех идей, тех духовных течений, которые иногда
так причудливо переплетаются на современном Востоке".1
Упоминанием о причудливом переплетении идей ученый подчеркивал
извилистый политический путь Камила: в деле освобождения Египта он
полагался больше всего на использование англо-французского антагонизма,
а с крахом этих надежд, наступившим после 1904 г., после заключения
известного англо-французского соглашения, стал ориентироваться на
стамбульских панисламистов. В этой работе И. Ю. Крачковского отнюдь не
ставится задача дать развернутую характеристику деятельности Мустафы
Камила — значение работы в том, что она обращает внимание на
ценный документальный материал. Осуществление этой работы И. Ю. Крач-
ковским в дореволюционное время весьма показательно, если учесть,
что широко известный авторитет буржуазной ориенталистики Мартин
Хартман в то время иронически отзывался о Мустафе Камиле. Ирония
одного из столпов буржуазного исламоведения не помещала русскому
ученому уже в послереволюционное время выпустить эту работу в свет
с подзаголовком „К истории национального движения в Египте".
Упомянутые здесь исследования И. Ю. Крачковского, включенные
в данный раздел, дают представление о большой заслуге ученого,
положившего начало новым отраслям арабистики, первым сделавшего
новоарабскую литературу и публицистику объектом научного исследования.
В работах, посвященных отдельным авторам, ученый определяет их
место в борьбе литературных направлений, выясняет эстетические
взгляды писателей, их отношение к традиции и к современникам,
влияние, оказанное ими на дальнейшее развитие литературы.
Творчество того или иного арабского писателя И. Ю. Крачковский
стремится изучать не изолированно, а в связи с обстоятельствами их
общественной жизни. В работах ученого часто отчетливо выступает
общественное лицо того или иного литературного деятеля. В
большинстве случаев сделанные наблюдения не теряют своего значения и
сегодня; они представляют интерес не только для специалиста: для
начинающих знакомиться с основными проблемами развития арабской
литературы они являются отправным пунктом, так как дают
представление об атмосфере, в которой действуют изучаемые писатели, отвечают
Мустафа Камил и Жюльетта Адан. См. настоящий том, стр. 177.

Предисловие
77
на вопрос о том, какова сущность новоарабской литературы, как она
росла и формировалась, о ее значении для культуры каждой данной
страны в целом.
В анализе произведений изучаемых писателей в центре внимания
И. Ю. Крачковского стоят проблемы формы и содержания, языка,
своеобразия жанровых признаков, стиля и мастерства. Особенно тщательно
прослеживается и анализируется вопрос о традициях в творчестве тех или
других авторов. Но историко-литературная концепция И. Ю.
Крачковского, выступающая на страницах этого тома, говорит о том, что
ученый до конца не понял изучаемую им действительность, полностью не
раскрыл ее закономерности. Мы можем говорить лишь о стремлении
к этому, стремлении, продиктованном серьезным и ответственным
подходом к окружающей действительности. Поэтому с трактовкой некоторых
вопросов И. Ю. Крачковским нельзя согласиться. Так, к числу
устаревших трактовок относятся оценки акад. И. Ю. Крачковского роли
культурных влияний в развитии арабской литературы вообще, в
частности значения иностранных религиозных миссий в зарождении
новоарабской литературы. Точно так же акад. И. Ю. Крачковский
недостаточно раскрывает противоречия в творчестве отдельных
литературных деятелей, корни которых лежат в непонимании ими социальных
отношений, в противоречиях их миросозерцания. Так, например, обстоит
дело с классиком сиро-ливанской литературы — Амином ар-Рейханй.
Сказанное И. Ю. об его отношении к политике, к партийности в
литературе оставляет впечатление о нем как о слишком уже смиренном,
совершенно отрешившемся от какого бы то ни было „противления злу".
Между тем более поздние произведения этого писателя (ум. в 1940 г.)
не теряют своего значения для арабского Востока и в наши дни: как
в свое время отмечал прогрессивный журнал „ат-Тарйк", они содержат
резкую и принципиальную критику лживой американской „демократии",
а самого Амина ар-Рейханй этот орган с основанием считает
„смотрящим в будущее, верящим в силу человеческого разума, протестующего
лротив всего косного и отжившего".
В трактовке же И. Ю. Крачковского, несомненно, сказалась
известная недооценка идеологических вопросов. Здесь ученому очень могло бы
помочь известное высказывание В. И. Ленина о Л. Н. Толстом:
„Толстой отразил накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему,
.желание избавиться от прошлого, — и незрелость мечтательности,
политической невоспитанности, революционной мягкотелости".1
Подмена правильного теоретического анализа простым описанием
привела в данном случае к тому, что на первый план оказалось
выдвинутым то, что относится к раннему ар-Рейханй, что в ар-Рейханй
принадлежит прошлому, а не будущему.
В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 185.

12
Предисловие
Необходимо также иметь в виду, что, характеризуя ряд
литературных деятелей, в частности Египта, ученый не сумел отразить борьбу
двух лагерей в литературе, особенно рельефно сказавшуюся уже в самые
последние годы. И. Ю. Крачковский недостаточно показал, в чем
сильные и слабые стороны произведений той писательской плеяды, которая
стояла в центре его внимания — литераторов старшего поколения: Махмуда
Теймура, Taxä Хусейна, Тауфйк ал-Хакйма и др. Он не вскрыл
непоследовательности и классовой ограниченности их миросозерцания.
Эти писатели — идеологи национального возрождения египетской
буржуазии, своим творчеством стимулировавшие в свое время борьбу
против феодальной идеологии, порой стали пренебрегать задачами
антифеодальной и антиимпериалистической борьбы. Некоторые современные
произведения этих писателей старшего поколения не отвечают запросам
эпохи, не зовут вперед. Отказавшись от постановки социально острых
проблем, от того, чтобы направлять свой огонь против всего
отжившего, мешающего прогрессу их народа, некоторые из этих
писателей в своей литературной деятельности утратили способность отличать
больное от здорового. Отдельные их произведения направлены в
сторону бесплодного психологизирования, ухода в область подсознательного,
пронизаны мистикой. Это свидетельствует об известном усилении
влияния на арабских буржуазных писателей реакционной западноевропейской
эстетики, характерной для периода распада буржуазной культуры.
Теперь, когда разграничительные линии внутри Египта стали резче,
когда классы и партии все более размежевываются, еще более
определенными стали позиции таких писателей старшего поколения, как Мухаммед
Хусейн Хайкал, Ахмед Лутфй ас-Саййид и некоторые другие, и до того
служивших реакции. Открыто в лагерь реакции перешел и Махмуд Аббас ал-
с Аккад. Выступая носителями антидемократических тенденций в литературе,
они прокладывают дорогу влияниям, являющимся средствами
идеологического закабаления народа. Вместе с тем в последние годы в Египте в
результате могучего пробуждения живых сил народа отчетливо наметился
процесс развития новой, идейной, демократической литературы, своими
корнями уходящей в антифеодальные и антиимпериалистические традиции
арабской общественной мысли. Несмотря на ее относительную
молодость, эта литература решительно ставит вопрос о роли искусства
в жизни общества, развертывает принципиальную критику отдельных
арабских писателей, проповедующих теперь реакционные теории
„искусства для искусства", символизм, импрессионизм и тем самым ставящих
себя в положение частью вольных, а частью невольных пособников
реакции в стране, в ее стремлении насадить „социальный мир", сгладить
остроту классовых противоречий и в осуществлении планов империализма
по идеологическому разоружению народов арабского Востока.
Нынешние позиции известной части египетских буржуазных
интеллигентов в литературе, некритически следующей в фарватере реакционных

Предисловие
13
идей своего класса, чреваты опасностью застоя в литературе. Поэтому
представители прогрессивных веяний, отстаивающие принцип реализма,
лародности в литературе, остро ставящие проблему интеллигенции в ее
отношении к народу, повели борьбу за дальнейшее развитие литературы
по правильному пути, за то, чтобы литературные произведения служили
оружием в борьбе с реакцией. При этом новое поколение литераторов
воздает должное лучшим традициям в наследии определенных
представителей старшего поколения писателей, подчеркивает заслуги, например,
Täxä Хусейна в его былой борьбе за свободу научного исследования,
за признание научно-критического метода в изучении литературного
наследия прошлого, за элементы реализма в произведениях того же Täxä
Хусейна, Тауфйка ал-Хакйма и др.
Представители демократического направления в литературе хотят,
чтобы старшее поколение писателей правильно осознало общественное
назначение литературы, понимало смысл происходящей острой борьбы,
составляющей основное содержание переживаемой эпохи; они
домогаются правдивого отображения действительности, а не ухода от нее.
Писатели, борющиеся за новый мир, добиваются того, чтобы
литература давала представление о ведущейся народами арабского Востока
в течение долгих лет освободительной борьбе, чтобы литература
отражала стремление к прогрессу, сделала своим новым героем простого
человека, его политический и духовный рост. Они видят свою задачу
в том, чтобы способствовать развертыванию литературы во весь рост
ее национальной самобытности, чтобы помочь народу овладеть
богатствами национального культурного наследия.
И. Ю. Крачковскому уже не пришлось подвергнуть пересмотру
данную им классификацию литературных направлений по хронологическому
признаку и оценку тем или другим литературным деятелям арабских
стран в свете их изменившихся позиций и наметившегося нового этапа
в развитии литературы этих стран. Но было бы неправильно, думать,
что ученый прошел мимо намечавшихся новых веяний: в своей лекции
о „Современных настроениях арабской литературы в Египте" (1947) он
отмечает: „То, что было написано о ней [современной литературе] в
августе прошлого года, теперь требует уже значительных дополнений,
а иногда может быть освещено и с другой, ранее недоступной, стороны.
За истекший год мы постепенно начинаем получать возможность
определить настроения, господствующие в арабской литературе
современности не со стороны, путем нашего наблюдения над произведениями и
авторами, но как бы изнутри, путем изучения оценки самих арабов".1
Новые материалы, полученные И. Ю. Крачковским из Египта в 1947 г.,
подводят его к следующему правильному выводу в отношении старшего
1 Современные настроения арабской литературы в Египте. См. настоящий том,
стр. 109.

14
Предисловие
поколения писателей: „Очень показательна здесь чувствующаяся иногда:
неудовлетворенность теми деятелями, которые до последнего временит
оставались «властителями дум», — если эти настроения и индивидуальны,
то все же они говорят, что некоторые фигуры начинают как бы
отходить в историческое прошлое, уступая по неизменному закону жизни
место более молодым силам".1
Эти замечания И. Ю. Крачковского не оставляют сомнения в том,
что в свете новых, более поздних материалов ученый подверг бы
критическому пересмотру ранее данную оценку этапам развития
национальной египетской литературы и отзывы о некоторых писателях. Остается
лишь пожалеть, что ему уже не пришлось это осуществить. Мы
останавливаем внимание читателей на этом, чтобы не упускать из виду, что ряд.
работ, представленных в настоящем томе, писался много лет тому назад,,
и естественно, что некоторые характеристики и оценки отстают от
суждений современности и даже суждений самого ученого, относящихся
к более позднему времени.
Большой третий раздел в настоящем томе отводится русско-арабским
литературным связям. Здесь выясняется влияние русской культуры на
арабскую. Эта часть является большим вкладом в изучение комплекса
вопросов, охватывающих взаимосвязи России и СССР с арабскими
странами. В своей работе „Чехов в арабской литературе" (1944) И. Ю.
констатирует, что симпатии арабов в конце XIX в. „часто устремлялись
к нашей стране больше, чем к Западной Европе" 2 и что с начала XX в.
арабская интеллигенция духовно тяготела к России, а в Сирии и
Палестине „переводы выполнялись непосредственно с русского лицами,
которые хорошо знали Россию, нередко даже бывали и жили в ней".3
В той же работе „Чехов в арабской литературе", говоря о влиянии
русской литературы на крупнейших представителей арабской литературы,
И. Ю. отмечает: „...они не только ищут у него [Чехова] ответы на
вопросы художественного мастерства или тонкого анализа внутренних
движений души, но даже обращаются за объяснением современности".4
Работа „Горький и арабская литература" охватывает обширный
фактический материал о переводах произведений Горького в арабских странах.
В этом исследовании содержится много интересных наблюдений и
обобщений, характеризующих революционизирующее влияние передовой русской
литературы и в особенности Горького на развитие общественной мысли
в арабских странах.
Исследуя вопрос о кадрах переводчиков, вышедших из школ и
семинарий Палестинского общества и обогативших арабскую литературу
1 Современные настроения арабской литературы в Египте. См. настоящий том,,
стр. 109.
2 Чехов в арабской литературе. См. настоящий том, стр. 313.
3 Там же, стр. 313—314.
4 Там же, стр. 316.

Предисловие
15
значительным количеством переводов, И. Ю. писал: „Трудно было
надеяться, что знание новой русской литературы дает им школа.
Проникнутая определенными консервативно-клерикальными тенденциями, она
отражала их в своих программах, стремясь свести до минимума
изучение «светской» литературы".1 Цитируемые далее отдельные высказывания
И. Ю. дают совершенно отчетливую картину: „Русско-японская война
и всюду чувствовавшиеся предвестники первой революции обращают
глаза всего востока к России". „...Революция 1905 г. дала, наконец,
толчок к знакомству арабов с Горьким".2 „Первые переводчики сразу
признали в Горьком революционного писателя, защитника угнетенных
классов; первые переведенные произведения характеризовали главным
образом эту сторону его творчества и должны были показать те
выводы, которые может сделать из них в о с то к".3
Анализируя переводы Горького, относящиеся к новейшему периоду, акад. Крач-
ковский отмечал: „Руководящую роль берут на себя возникающие здесь
органы определенно левого направления, иногда даже с ясно
выраженными марксистскими тенденциями".4 Говоря об отрицательном отношении
к Горькому со стороны консервативных кругов арабских стран,
И. Ю. Крачковский отмечал, что ими „информация черпается из мутных
источников русской эмигрантской печати и, переплетаясь с легендами
малоосведомленной бульварной, падкой на скандалы прессы, создает
искаженный облик Горького",5 но И. Ю. подчеркивает, что, несмотря
на эти нападки реакционной печати и вопреки всем трудностям, с
которыми связано издание и распространение произведений Горького в
некоторых арабских странах, „Горький вошел в общий круг мировых
писателей, знакомых арабам не только по имени. К нему обращаются и
из его сокровищницы черпают не реже, а может быть и чаще, чем
у других. Всякое серьезное новое литературное издание
считает нужным как бы освятить себя его именем".6
Само собой разумеется, что материалы последних лет требуют уже
нового исследования темы „Горький и арабская литература". Но работа
И. Ю. Крачковского, публикуемая по рукописи, значительно
дополняющей ранее напечатанную статью, несомненно сохраняет свое значение.
В этом труде ученого перед нами открывается поучительная картина
постепенно усиливающегося влияния лучших, наиболее
демократических традиций русской и советской литературы на литературу стран
арабского Востока.
1 Горький и арабская литература. См. настоящий том, стр. 273.
2 Там же, стр. 276.
8 Там же, стр. 281. Разрядка наша,—Ред.
4 Там же, стр. 285—286.
5 Там же, стр. 295.
6 Там же, стр. 290. Разрядка наша,—Ред.

16
Предисловие
Исследования И. Ю. Крачковского, ученого старшего поколения,
разумеется, не отвечают всем требованиям марксистско-ленинского
литературоведения. Однако содержание данного тома свидетельствует о том,
что И. Ю. Крачковский живейшим образом откликался на актуальные
проблемы современности.
Включенные в III том очерки, монографические исследования,
посвященные наиболее интересным явлениям новоарабской литературы,
отражают главные пути ее развития на протяжении XIX—XX вв., дают,
в известной мере, картину общественной жизни и борьбы этого времени.
В этих исследованиях ученый показал, как одни идеи и формы
художественного творчества сменялись другими, установил их
преемственность. При этом особое внимание им уделено творческой
индивидуальности каждого данного писателя (напомним здесь в качестве примера
о страницах, посвященных Зейдану, аз-Захавй, Фархату, ал-Джавахирй
и др.)» Таким образом, настоящий том дает интересный материал для
изучения истории литературы отдельных стран арабского Востока. Он
обеспечивает первые серьезные предпосылки для дальнейшей разработки
актуальных проблем литературы и языка этих стран и будет служить
незаменимым настольным пособием не для одного поколения арабистов.
Настоящий том в основном был подготовлен к печати еще при
жизни акад. И. Ю. Крачковского, который в неопубликованном
предисловии к нему писал: „В основном, работы перепечатываются без
изменений в том виде, как они были опубликованы впервые, чтобы
сохранить необходимую историческую перспективу. В некоторых случаях
опущены или заменены отдельные фразы или выражения, которые были
связаны со случайными обстоятельствами времени. Без специальных
оговорок исправлены опечатки и некоторые ошибки (в частности в
ссылках или датах). Дополнения ограничиваются почти исключительно
малочисленными библиографическими справками...".1 Этим и объясняется,
что некоторые библиографические справки и дополнения, включенные
в текст и в подстрочные примечания, расходятся с датами написания и
опубликования.
Работа по подготовке к печати III тома проведена в Арабском
кабинете имени академика И. Ю. Крачковского Института востоковедения
Академии Наук СССР И. Н. Винниковым. Им же составлена
„Библиографическая справка". Указатели составлены П. Г. Булгаковым и
С. Н. Соколовым.
Е. Бертелъс, X. Кильберг.
1 Предисловие к сборнику „Современная арабская литература". Хранится в архиве
акад. И. Ю. Крачковского.

ОБЩИЕ
ОЧЕРКИ
2 И. Ю. Крачковский, т. III

yjT^EEtt^^
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН
В СОВРЕМЕННОЙ АРАБСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ1
< ВВЕДЕНИЕ
С большим колебанием я публикую здесь перевод своей первой
большой работы из области новой арабской литературы. Она возникла
в ноябре 1909 г. в Бейруте, когда, после двухгодичного пребывания на
арабском Востоке, при постоянном общении с наиболее выдающимися
представителями литературных кругов в Египте и Сирии, я впервые
пытался изложить для других основные черты развития арабской
современной литературы. Годом позже, в ноябре 1910 г., мне пришлось,
в несколько сокращенном виде, прочитать эту работу в качестве
вступительной лекции pro venia legendi на Восточном факультете
С.-Петербургского университета. Еще через год она была напечатана в
„Журнале Министерства народного просвещения" (июньский номер, стр. 260—
288). Известный исследователь современного арабского Востока М. Харт-
ман в одном из писем ко мне назвал ее первой европейской
монографией в области новоарабской литературы.
Теперь, более чем через 20 лет после своего возникновения, эта
работа давно и полностью устарела. Не только изменились мои личные
взгляды во многих отношениях; появились новые материалы, которые
совсем по-иному освещают многие темные стороны, и, что еще важнее,
быстрое развитие новоарабской литературы, в особенности за два
последних десятилетия, вызвало к жизни новые силы и новые формы.
Литературные исследования в Европе, главным образом в Германии и
Англии, ознаменовались серьезными успехами, и нынешнее состояние
этой молодой науки значительно выше, чем 20 лет назад.
Принимая во внимание все это, я теперь должен был бы
предпринять второе, совершенно переработанное издание моего этюда. Это,
однако, требует больше времени, чем я располагаю в настоящий
момент; быть может, необходима и новая поездка в арабские страны.
Я был вынужден ограничиться наиболееи важными дополнениями и
поправками, в большинстве случаев библиографического характера, и потому
1 [В угловые скобки включены добавления, внесенные И. Ю. Крачковским в
немецкое издание работы].
2*

20
Общие очерки
прошу читателей не забывать, что оригинал был написан в 1909 г.
Моим единственным оправданием при переводе неизмененного текста
является то обстоятельство, что до сих пор нет никакой другой
монографии в области истории новоарабской литературы на европейских
языках, которая ставила бы своей задачей характеристику
исторического развития отдельного жанра этой литературы.
Краткий обзор этой работы был дан в минувшем году (1929) Кампф-
мейером (G. К ampf f mey er, WI, XI, 1929, стр. 174—176)>.
I
В большой семье человечества есть нации, которые <по обычному
мнению > считаются переставшими играть активную роль в
общекультурном развитии. Каждый исследователь спешит здесь оттенить, что
объект его изучения может иметь только „академический" интерес, не
представляя значения для современности. Обращаясь с особенной
симпатией к славному прошлому, такой исследователь часто не замечает
этой современности, не видит, как на развалинах прошлого зарождается
новая жизнь, дарящая человечество неожиданностями, иногда совсем
не „академического" свойства. Некоторые события XX в. могут
служить очень рельефным примером.
К таким нациям относятся и арабы. Когда заходит речь об арабской
литературе, сейчас же возникает представление о чем-то законченном —
законченном, конечно, не в смысле художественности или
планомерности построения, а в смысле завершения, окончания развития.
Специалистами не оспаривается, что теперь арабская литература может иметь
только культурно-историческое значение. К ней, может быть, уместно
применить, несколько расширяя, то определение мусульманского права,
которое дает ему по частному вопросу один современный юрист,
считая его лишь особого рода „юридической археологией".1
Непосредственное влияние арабской литературы на общечеловеческую жизнь
кончилось тогда, когда остановилось ее органическое плодотворное
развитие, иначе говоря — поздним средневековьем; это далеко не
значит, что все пути этого влияния обнаружены и исследованы — здесь
работа предстоит еще не одному поколению. Несомненно только одно,
что в настоящем, как и в будущем, арабская литература и культура2
1 „II ne faut pas se meprendre, d'ailleurs, sur la nature de cet interet: il est pres-
que purement historique et Гогі peut dire qu'etudier la vente dans les hadits, c'est faire
oeuvre d'archeologie juridique" (Le livre des ventes du £ahih d'El-Bokhäri par F. Peltier.
Alger, 1910, стр. V). Ср. рецензию А. Э. Шмидта: ЗВО, XX (1910), 1912, стр. 0103.
2 Термин „арабская" литература и „арабская" культура и здесь, и в дальнейшем
я употребляю, конечно, не придавая им национального значения, а понимая под
арабской литературой литературу на арабском языке, хотя бы деятелями ее были и не
арабы, а под арабской культурой — культуру, носителем которой явился халифат,
а не один арабский народ [*].

Исторический роман в современной литературе
21
может действовать на жизнь не непосредственно, а лишь через
отвлеченную науку, как и вообще все мертвые литературы.
Однако термин „мертвая литература" применим к арабской только
до тех пор, пока идет речь о том, что обыкновенно считается
исчерпывающим содержание понятием — о литературе VII—XV вв. Но теперь
этим ограничиваться нельзя: все яснее и яснее за мертвой литературой
начинает вырисовываться силуэт литературы новой, живой,
развивающейся. Она не известна даже и специалистам, может быть потому, что
не встречала до сих пор с их стороны живого интереса. Между тем
право на некоторое внимание со стороны европейской науки она
безусловно имеет. Злобы современности при ее изучении не могут влиять
решающим образом на научную объективность, так как, несмотря
на свою молодость, эта литература все же имеет за собой уже
столетнюю давность. Законность интереса к ней обеспечена тем, что она
представляет собою живой, развивающийся организм, который рос
и растет под самыми разнообразными влияниями; одно выяснение
и оценка их может представлять заслуживающую внимания научную
проблему.
Настоящий очерк является первой попыткой сгруппировать
некоторые данные по истории одной из самых молодых ветвей современной
арабской литературы — исторического романа. Если давность его
определяется какими-нибудь тремя-четырьмя десятками лет, то это отнюдь
не значит, что данный вид эпоса не имеет корней или не насчитывает
образцов в историческом прошлом литературы. Отсутствие эпоса в
семитских литературах вообще представляет лишь слишком прочно
укоренившееся заблуждение популярных обзоров, которое, однако, все более
и более вытесняется положительными данными.1 Обращаясь, в
частности, к арабской литературе, материала для опровержения этого взгляда
можно найти очень много. Если оставить в стороне седую
древность, представленную книгой Иова, которую некоторые
исследователи считают эпическим произведением именно арабского гения, пови-
димому, не без основания, если не касаться таких памятников, как всем
известная „1001 ночь" или „Калила и Димна", считая, что основное
ядро их арийского происхождения, то прежде всего можно указать
целый цикл произведений народного эпоса в виде героических романов,
1 В последние годы научной деятельности В. Р. Розен уже не разделял того
мнения, которое он высказал в своей диссертации (Древнеарабская поэзия и ее
критика. СПб., 1872, стр. 5—6), отчасти вслед за АльвардтоМ (W. Ah 1 war dt.
Ober Poesie und Poetik der Araber. Gotha, 1856, стр. 27). Можно с удовольствием
отметить, что теперь уже и в популярных произведениях неупоминание семитского
эпоса объясняется не отсутствием его, а лишь скудостью наших сведений, и
выражается надежда, что „когда-нибудь удастся включить и семитский эпос в общий
круг наблюдений над эпическим творчеством" (К. Т и а н д е р. Очерк эволюции
эпического творчества. Вопросы теории и психологии творчества, I, Харьков, 1911,
стр. 69—70).

22
Общие очерки
за небольшими исключениями сравнительно мало известных европейским
читателям. Интересно отметить, что по своей форме и содержанию они
представляют своеобразную параллель с аналогичными продуктами
европейских литератур, конечно не в виде современных романов, а тех
памятников средневековья, которые дошли до нас в циклах, например,
„Сказаний о короле Артуре" или „Повестей о героях Круглого стола"
и т. д. Не только форма или содержание напрашивается здесь на
известные сопоставления, но и самое происхождение. Как европейские
романы возникали из „gesta" императоров или героев, так и арабским
произведениям служили основой и канвой „Аййам ал-'араб" („Дни
арабов")— иначе говоря, <сказочные> повествования о выдающихся
событиях родной древности.1 Как и у европейских памятников, их отдельные
части группируются вокруг какой-нибудь \ выдающейся личности, реже
вокруг целого поколения; в произведениях несколько более поздней
эпохи основным фоном служит борьба с христианами, представляющая
своего рода реакцию народного духа против слишком поразивших его
воображение крестовых походов.
Одним из наиболее известных романов этой серии является „Сйрат
*Антар" („Деяния сАнтара") — эпопея, события которой группируются
вокруг исторической личности доисламского героя-поэта,
превратившегося здесь, под влиянием народного творчества, в легендарную фигуру.2
Традиция приписывает произведение очень популярному филологу VIII в.
ал-Асмасй; быть может, он действительно положил начало собиранию
отдельных звеньев этого цикла, но несомненно, что ѵ окончательная
редакция восходит уже ко времени крестовых походов. На Востоке, среди
сколько-нибудь образованного населения оно популярностью не
пользуется за свой народный характер, однако именно это и составляет
ценность для европейских ученых. Арабисты в этом отношении могут
принять с некоторыми оговорками отзыв Коссен де Персеваля —
первого ученого, обратившего внимание на это произведение. „Здесь,—
писал он, — можно найти верную картину жизни этих арабов пустыни,
1 О возникновении из них исторической традиции ср.: Е. Mittwoch. Proelia
arabum paganorum (Aijäm al-'Arab) quomodo litteris tradita sint. Beroüni, 1899; он
ж et EI, I, стр. 230—231.
2 При наличности тщательно составленной библиографии Шопена исследование
этого произведения не представляет затруднений и для неориенталистов (см.: V. С h а и-
ѵ i п. Bibliographie des ouvrages arabes, III. Liege, 1898, стр. 113—126). Для полноты
ее следует указать еще на две украинские статьи проф. А. Крымского: „Життепис
Антара" (в Львовском журнале „Правда", 1890, ноябрь, стр. 199—202) и „Арабська
повість про Антара" в его обработке В. Клоустона: Народні казки та вигадки як вони
блукають та перевертаються. Переклад з английськой мови, з Клоустона. з увагами
і\ догатками. (Львів, 1896, стр. 56—69, 97—105). Интересной иллюстрацией к роману
является шедшая с успехом в прошлом году в Одеоне французская драма в стихах на
эгэт же сюжет сирийского араба Шукрй Ганим (Chukri Ghanem, Antar, drame
en cinq actes en vers. Librairie Theatrale, Paris, 1910). <Шукрй Ганим, который жил
в Париже, умер там 3 мая 1929 г. (ОМ, IX, 1929, стр. 264—265)>.

Исторический роман в современной литературе 23
на нравы которых время не оказало, кажется, никакого действия. Их
гостеприимство, их месть, любовь и щедрость, страсть к разбою,
природное влечение к поэзии — все здесь описано с полной точностью.
В некотором роде гомерические рассказы о древних войнах арабов,
главнейшие события их истории до Мухаммеда, деяния их древних
героев; изящный и разнообразный стиль, иногда достигающий величия;
резко очерченные и искусно выдержанные характеры делают это
произведение в высшей степени замечательным. Это своего рода арабская
Илиада".1 Если сбавить известную долю энтузиазма, свойственного
всякому пионеру, этот отзыв можно признать вполне соответствующим
действительности. Конечно, „Сйрат сАнтар" нужно рассматривать как
произведение чисто популярное, в котором нельзя искать истории, но
при всем том чтение его, несомненно, доставляет эстетическое
удовольствие, а интерес к живым приключениям поддерживается все время.
По словам одного из французских критиков,2 Александр Дюма-отец
так писал историю Франции. Местами попадаются эпизоды или
высокого драматизма, или чистой поэзии: такова, например, картина смерти
*Антара, вызвавшая заслуженное восхищение Ламартина.3 Нелишне,
может быть, отметить, что и в русской литературе есть следы романа
*Антара: поэтическая фантазия Сенковского (Барона Брамбеуса) „Антар" 4
послужила канвой одной из ранних симфоний Римского-Корсакова под
тем же названием.
Меньшей популярностью, чем „Сйрат 'Антар", пользуются другие
аналогичные произведения арабского народного эпоса. Еще
колоссальнее по своему объему „Киссат бани Хилал", более известная по
последней части — „Сйрат Абй Зейд".5 Сюжетом эпопеи в 38 томах является
1 Caussin de Perceval е. Notice et extrait du Roman d'Antar. JA, 2 Serie,
t. XII, 1833, стр. 98—99. Ср. его суровую отповедь Френелю (Fresnel), который повторил
о романе отзыв арабских филологов-пуристов (JA, 3 Serie, t. II, 1836, стр. 503—504).
относительно „Сйрат "Антар" см. теперь очень важную статью Хеллера (В. Heller,
EI, IV, стр. 478—481), где вкратце изложена его большая венгерская монография на
эту тему>.
2 CI. Ни art. Litterature arabe. Paris, 1902, стр. 398.
3 Она переведена Коссен де Персевалем (Caussin de Perceval, ук. соч.,
<ггр. 109—123), и именно ею очень умело воспользовался Шукрй Ганим для
последнего акта своей пьесы (см.: Chukri Ghanem, ук. соч., стр. 99—108).
4 Сенковский (Барон Брамбеус), Собрание сочинений, т. I, 1858,
стр. 321—351. Слишком строго и едва ли справедливо отзывается о ней проф.
А. Крымский (Арабская литература в очерках и образцах. Литогр., М., 1911, стр. 201).
Можно напомнить, что иного мнения о посвященных Востоку статьях Сенковского был
тонкий знаток древнеарабской жизни проф. В. Р. Розен, всегда рекомендовавший
своим слушателям знакомиться с ними; ср. его: Древнеарабская поэзия и ее критика.
СПб., 1872, стр. 6—7, и прим. 2.
5 Библиографию см.: V. Chauvin, ук. соч., стр. 128—130. Важные дополнения
к ней с немного суровым отзывом см.: М. Hartmann. Die Beni Hiläl-Geschichten
<(Separat-Abdruck aus Zeitschrift für afrikanische und ozeanische Sprachen, Jahrgang
IVf Heft 4, Berlin, 1898), стр. 289—290, прим. 4.

24
Общие очерки
история арабского племени бану Хилал и его движения в северную
Африку в XI в. нашей эры. Истории, конечно, и здесь искать нечего:
эпопея наполнена фантастическими сражениями с персами, с
Тамерланом, экспедициями к верховьям Нила, осадой Танжера и Марокко.
Некоторые имена уже дают чувствовать воспоминания о крестовых
походах (Бардевиль), хотя борьба с неверными не является еще
существенной темой романа.1 Этим воспоминаниям всецело обязано возникновение
другого романа, известного по имени героини „Сйрат Зу-л-химме",
романа плаща и шпаги, по своему движению напоминающего
произведения Вальтер Скотта. Он описывает необычайные войны против христиан,
начиная с эпохи Харуна ар-Рашйда, набеги и нападения, картины
интриг при дворе капризных и мрачных халифов, живо обрисовывает
нравы и идеи бтого века, подвиги или козни множества действующих
лиц, которые дефилируют в этой галерее. Героиней романа является
Зу-л-химме — своего рода арабская Жанна д'Арк, самолично
предводительствующая войсками в борьбе с неверными.2 Претензиями на
большую историческую верность отличается роман „Сйрат Сейф Зу-л-Иа-
зан", героем которого является историческая личность одного из
йеменских царьков — вассала Сасанидов в доисламскую эпоху, незадолго до
Мухаммеда.3 Отблесками исторической действительности являются его
путешествия в Абиссинию, переплетенные, конечно, с рассказами про
всякие приключения, где фигурируют маги и гении. Еще больше
фантастичности в другом романе — „Сейф ат-тйджан", своим
разделением на сеансы несколько напоминающем „1001 ночь".4 Он дает
рассказ о приключениях мифического царя, который, завоевывая мир,
переходит из страны в страну, ударами своей могучей сабли поражает
колдунов и фей, равно как целые вооруженные полчища, принимающие
в конце концов ислам после проповеди пророков Авраама и Исма'йла.
Список произведений этого рода можно увеличить до бесконечности:
народное творчество в этом направлении не остывало очень долго,
и его героями являлись даже такие личности, как мамлюкский
султан XIII в. Захир Бейбарс, увековеченный в „Сйрат Бейбарс".5
Наиболее полное собрание таких романов арабского средневековья
находится в Берлине, и 250 номеров каталога Альвардта6 дают ясное
1 Обстоятельный разбор составных частей этого романа или „chanson de geste"
дал М. Хартман в упомянутой работе.
2 V. Chauvin, ук. соч., стр. 134—135.
3 Там же* стр. 138—139. <Важный шаг вперед в изучении „Сйрат Сейф"
представляет работа: Rudi Р а г е t. SIrat Saif ibn Dhl Jazan. Ein arabischer Volksroman.
Hannover, 1924>.
4 V. Chauvin, ук. соч., стр. 137.
6 Там же, стр. 140.
6 W. Ahlwardt. Verzeichniss der arabischen Handschriften der kgl. Bibliothek
in Berlin, VIII (а не VII, как по опечатке у Брокельмана: Brockelmann. GALt
II, стр. 62), 1896, стр. 69 ел.

Исторический роман в современной литературе
25
представление о богатстве этой отрасли эпоса в древнеарабской
литературе.1
Не этот, однако, эпос служит предметом настоящего очерка. Эта
ветвь литературы закончила свое существование: народное творчество
собирательного характера если не иссякло, то приняло другие формы,
и все более и более, по непреложному закону эволюции, уступает
место творчеству личному. В свое время арабские романы
средневековья оказали влияние не только через Испанию, но и путем тех же
крестовых походов на развитие средневекового рыцарства, [2] оказали
и непосредственное влияние на рост в Европе этой ветви литературы,2
но среди арабов ее развитие дальше не пошло, и современный
исторический роман представляет здесь не столько органический рост
арабского романа средневековья, сколько пересаженное с европейской почвы
растение.8 [3] Здесь повторилась та же картина, которая наблюдается
повсеместно на Востоке в передаче сюда европейской культуры, немало
обязанной в средние века арабской.
П
Исторический роман первоначально шел подражательным путем под
влиянием европейских образцов. Политические условия и здесь сыграли
свою роль, обеспечив преимущественное влияние французской и отчасти
английской литературы, оставив почти совсем в стороне немецкую,
которая если и получает некоторое значение, то лишь при посредстве
двух первых.4
Чтобы выяснить условия его возникновения, надо обратиться к
началу современной арабской литературы — к концу первой половины
XIX в., когда деятельность ее главнейших представителей уже
получила некоторое распространение. И здесь нельзя обойтись без упоми-
1 <Обшая характеристика и классификация всех арабских „народных романов"
в настоящее время превосходно изложена Паретом в его полезной работе: R. Р а г е t.
Die Geschichte des Islams in der arabischen Volksliteratur. Tübingen, 1927>.
2 И по этому вопросу у Шовена собраны интересные библиографические данные
(V. Chauvin, ук. соч., стр. 140—143).
3 И в Западной Европе современный исторический роман ведет свое начало не
столько со средневековья, как с „Мучеников" Шатобриана и особенно с произведений
Вальтер Скотта, благодаря которому этот род литературы так быстро распространился
на материке. См.: П. Боборыкин. Европейский роман в XIX столетии. СПб.,
1900, стр. 399 ел. Ср.: К. Тиандер. Морфология романа. Вопросы теории и
психологии творчества, т. II, вып. 1. СПб., 1909, стр. 219.
4 Роль других литератур вплоть до нашего времени, конечно, еще незначительнее.
Для русской почти единственным исключением является Толстой, влияние которого и
здесь сильно, хотя стало сказываться только в XX в. См. мою заметку: Русские
писатели в арабской литературе. Вестник иностранной литературы, 1910, декабрь,
стр. 39—41. <Дальнейшие указания относительно русского влияния в новоарабской
литературе см.: MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 194, прим. 1>.

26
Общие очерки
нания двух почтенных имен Насифа ал-Йазиджй и Бутруса ал-Бустанй,1
с которыми связано зарождение нового периода арабской литературы.
Собственно говоря, в интересующей нас области оба „столпа
культурного возрождения" не оказали прямого влияния, даже больше того —
они не принимали непосредственного участия в возникновении арабской
беллетристики, этого продукта XIX в., так как их деятельность
вращалась исключительно в традиционных рамках схоластического
средневековья. В этом отношении ал-Иазиджй более, чем ал-Бустанй, оказал
вредное влияние на молодую литературу, выдвигая своими работами на
первый план исключительно филологические, а не реальные интересы и,
таким образом, замыкая новую литературу в тот заколдованный круг,
в котором погибла древняя. Тем не менее роль обоих деятелей в новой
литературе была очень важна: с одной стороны, работы ал-Иазиджй
впервые пробили крупную брешь в господствовавшем до сих пор
принципе ал-арабййа ли татанассар 'арабский язык не может быть охри-
стианен', — иначе говоря, арабская литература не может признать
писателей-христиан; своими работами и своей деятельностью он
распространил классический язык среди своих соплеменников и тем самым дал
форму или выход той потенциальной культурной силе, которая, как
показало дальнейшее, в таком богатстве была заложена именно в
даровитых сирийцах, очень быстро захвативших в свои руки пальму
[первенства литературного движения.2 Недостающее в деятельности
ал-Иазиджй восполнил его младший сотрудник в этом направлении
ал-Бустанй: своими журналами, более интенсивной общественной
деятельностью, наконец созданием первой арабской энциклопедии, основанной
на научных методах, он подготовил в следующем йоколении своего рода
писательскую среду, которая обеспечила дальнейшее развитие
литературы и в свою очередь содействовала развитию среды читательской,
1 Указания на скудную европейскую литературу о них можно найти у Брокель-
мана (С. Brockelmann. GAL., II, стр. 494—495). Важнее теперь различные
арабские статьи, например об ал-Иазиджй: Дж. Зейдан. Тараджим машахйр аш-шарк
фй-л-карн ат-таси' 'ашар, П. Каир, 1903, стр. 9—18, или у Шейхо в арабской работе:
La Litterature arabe au XIXе siecle, II. Beyrouth, 1910, стр. 24—31; об ал-Бустанй:
Дж. Зейдан, ук. соч., стр. 24—31; L. С h е i k h о, ук. соч., стр. 110—111. <Все
дальнейшие справки относительно упоминаемых здесь авторов теперь можно легко
пополнить с помощью изданного Кампфмейером „Index zur neueren arabischen Literatur"
(MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 200—205). Приведенных там указаний я здесь не
повторяю. Общую характеристику ал-Йазиджй и ал-Бустанй см. теперь у Ф. А. ал-
Бустанй в его „ар-РаваѴ" (вып. 21 и 22, Бейрут, 1929)>.
2 Ср. сказанное о различии в характере „сирийского" и „египетского"
возрождения в моей статье „Восточный факультет университета св. Иосифа в Бейруте" (оттиск из
ЖМНП, 1910, стр. 10—11). Серьезным признаком падения старого принципа можно
считать состоявшееся в прошлом году <1909> приглашение христианина Дж. Зейдана, родом
сирийца, на кафедру мусульманской истории в каирский Universite Egyptienne —
приглашение, состоявшееся после двухлетних интриг и происков сторонников старого принципа»
^Небезынтересно отметить, что приглашение Зейдана не было осуществлено>.

Исторический роман в современной литературе
27
во времена ал-Йазиджй и ал-Бустанй еще не существовавшей. Главные
основания дальнейшего роста литературы были заложены именно здесь —
и это можно видеть даже из того факта, что современные деятели до
сих пор [1910] продолжают выходить из кружка ал-Иазиджй—
ал-Бустанй. Интересно оттенить, что и в их потомках -замечается та же
преимущественная склонность к одному из отмеченных направлений: в то
время как Ибрахйм ал-Иазиджй был проникнут теми же узко
филологическими интересами [4] и разрабатывал их в тех же рамках, как и его
отец,1 племянник последнего, Сулейман ал-Бустанй, дает очень удачный
перевод „Илиады", которому несомненно суждено сыграть некоторую
роль в «современном культурном возрождении.2
Со следующего поколения, т. е. приблизительно с 80-х годов,
и можно датировать в арабской литературе начало если не
исторического романа, то беллетристики вообще. Рост переводной литературы,
главным образом произведений Дюма, В. Гюго, Вальтер Скотта,
содействовал развитию здравых понятий и появлению оригинальных
произведений, сперва, конечно, чисто подражательного характера;
предшественницей исторического романа явилась историческая трагедия, очень
быстро привившаяся на арабской почве.3 Главными представителями
этого периода можно назвать трех писателей: Адйба Исхака, Халйля
ал-Иазиджй и особенно Неджйба Хаддада. Все три, по происхождению
с Ливана, по литературной деятельности принадлежали Египту,
который до сих пор привлекает писателей сравнительной свободой
цензурных условий; все три умерли в молодых годах.
1 Ср. удачную характеристику его у Хартмана (М. Hartmann, OLZ, 1905,
•стр. 139 ел.; аналогичный отзыв в его книге: Die arabische Frage. Leipzig, 1909,
стр. 586, № 210.
2 Ср. мою статью: Арабский перевод Илиады. Гермес, 1909, стр. 37—42.
3 <Впоследствии мне стало ясно, что исторический роман не моложе исторической
трагедии. Он развивался параллельно с ней и, быть может, даже старше ее. Вероятно
роман возник в том же кружке Бутруса ал-Бустаий. Его старшего сына Селима ал-
Бустанй (1848—1884) мы можем считать первым плодотворным представителем этого
жанра; он оставил после себя примерно десяток исторических романов из арабской
древности, главным образом напечатанных в виде фельетонов в выходившем под его
редакцией журнале „ал-Джинан" (1870—1884). Все эти романы написаны довольно
однообразно и дидактически, с шаблонной идеализацией арабской древности в стиле
морализующих английских романов начала прошлого столетия. Некоторые из них
дожили до самостоятельного издания, как, например, „ал-Хуйам фй футух аш-Шам"
(„Любовь во времена завоевания Сирии") из эпохи завоевания Сирии арабами в VII в.,
появившийся сначала в „ал-Джииан" (1874), позже был издан в Нью-Йорке газетой
^Мир'ат ал-Гарб" (без года). Привлекательная фигура этого трудолюбивого сотрудника
своего отца во всех предприятиях последнего заслуживает более подробного
исследования. См, о нем: L. С h е і k h о, ук. соч., II2, 1926, стр. 127—128; Ф. Т а р р ä з й.
Та'рйх ас-сихафа ал-'арабййа, II. Бейрут, 1913, стр. 68—70; Дж. 3 ей дан. Та'рйх
адаб ал-луга ал-'арабййа, IV. Каир, 1914, стр. 274. Он был известен около 1880 г.
Хартману как „способный переводчик с английского", он „занимался Шекспиром
(Отелло)" (М. Hartmann. Die arabische Frage, стр. 557, прим. 1>.

28
Общие очерки
Адйб Исхак известен, между прочим, переводом романа графини
Даш „Прекрасная парижанка", вышедшим первым изданием в 1884 г.;
предисловие делает честь правильному пониманию им задач современной
беллетристики. В этом направлении от Адйба можно было бы ожидать
многого, но, к сожалению, он умер в 1885 г., не достигнув и 30 лет.1
Тоже единственное произведение этого рода оставил Халйл ал-Иазиджй,
младший сын Насифа,— первую оригинальную в арабской литературе
трагедию „ал-Мурува ва-л-вафа'" („Мужество и верность"). Сюжет этой
трагедии, написанной звучными стихами, заимствован из истории известного
Мирского князя Ну'мана ибн Мунзира и описывает эпизод с бедуином Хан-
залой, вернувшимся на казнь, чтобы сдержать данное слово. Трагедия
находится, несомненно, под сильным влиянием ложноклассических
произведений французского театра — главным образом, Корнеля и Расина. В
обширном предисловии к ней, написанном тоже стихами, автор не высказывает
этого, говоря, что все условия сценического искусства выработаны им
самостоятельно, но, тем не менее, он выдерживает даже такие характерные
признаки, как единство времени, действия и места. Трагедия впервые
была представлена в 1878 г., напечатана первым изданием в 1884 г.2
Родоначальником драматического искусства в арабской литературе,,
однако, по справедливости следует считать третьего представителя
упомянутого триумвирата, племянника Насифа Йазиджй— Неджйба Хад-
дада, произведения которого до сих пор составляют большую часть
репертуара арабских театров.3 Начав свою деятельность переводами
произведений Корнеля, В. Гюго, Дюма и Шекспира, „Ромео и Джульетта"
которого в его обработке может быть причислена к лучшим
произведениям современной арабской литературы,4 он перешел к оригинальному
творчеству преимущественно в области драматического же искусства.
1 Поэтому Хартман никак не мог встречаться с ним в Бейруте „около 1890 года",
несмотря на категорическое заявление („Ich kannte ihn in Beirut um 1890": M.
Hartmann. Die arabische Frage, стр. 586, № 209). Данные о его жизни и произведениях
см.: Дж. 3 ей дан, ук. соч., стр. 75—81; L. Cheikho, ук. соч., стр. 117—118 и
в предисловиях к двум сборникам, где объединено большинство его произведений,
кроме упомянутого романа: „Мунтахабат", изданном в Александрии без года, и
особенно „ад-Дурар", редактированном его братом 'Аунй Исхагсом в Бейруте в 1909 г.
2 Существует второе издание 1902 г. (издательство ал-Ма'ариф, Каир) с
портретом автора, дающее его краткую биографию. Из других его произведений изданы
только сборник стихотворений под названием „Насамат ал-аврак" (1-е изд., Каир, 1888,.
а не 1880, как у Брокельмана: С. Brockelmann. GAL, II, стр. 495, прим. 1;
2-е изд., 1908, как и трагедия, в издательстве ал-Ма'ариф, которое вообще отличается
своим изяществом и тщательностью) и редактированная им для учебных целей „Калила
и Димна". Биографию его см. в предисловиях к двум упомянутым изданиям, а затем:
Дж. Зейдан, ук. соч., стр. 209—215; L. Cheikho, ук. соч., стр. 32—35. Несколько
оригинальный характер носит отзыв последнего о трагедии Йазиджй (там же, стр. 33).
3 О нем см.: Дж. Зейдан, ук. соч., стр. 236—243; L. Cheikho, ук. соч.*
стр. 142—144.
* Издана в Александрии в 1904 г.

Исторический роман в современной литературе 29
Первым более самостоятельным произведением этого рода была
трагедия „Салах ад-дйн Аййубид", сюжет которой заимствован из романа
Вальтер Скотта „Талисман".1 Обработка Хаддада, исполненная стихами,
как и большинство его сценических произведений, до последнего
времени является одной из любимых пьес арабского репертуара: в докон-
ституционной Турции она была, конечно, под правительственным
запретом, так как слишком живо напоминала арабам эпоху их
самостоятельности. Сюжет второй исторической трагедии Хаддада „Са'рат ал-араб"
{„Арабская месть")2 заимствован из той же эпохи, как и произведение
его современника Халйля ал-Иазиджй — из доисламской истории Лах-
мидов: и здесь героем является один из Ну'манов с подвластными ему
князьями. Как эта трагедия, так и „Салах ад-дйн" представляют уже
большой прогресс по сравнению с „Мужеством и верностью"
ал-Иазиджй. Если Хаддад уступал ему в поэтическом таланте, то значительно
превосходил в знании сценических условий: хорошее знакомство с
западными литературами, недостававшее ал-Йазиджй, немало
способствовало развитию широты его кругозора. В пьесах Хаддада уже нет узких
ложноклассических рамок, характеры обрисованы полнее, психологические
движения очерчены тоньше, драматизм положений выдержан искуснее.3
Нетрудно видеть, что деятельность литературного триумвирата,
к которому принадлежал Хаддад, подготовила путь в новой литературе
историческому роману довольно интенсивной работой по созданию
исторической трагедии.4 С другой стороны, нельзя обойти молчанием и на
1 Вообще, кстати заметить, этот роман Вальтер Скотта пользуется особой
популярностью на Востоке в новоарабской литературе: кроме этой сценической обработки,
два издания выдержал сокращенный перевод редактора журнала „ал-Муктатаф" Йа-
'куба Сарруфа (Каир, 1887 и 1899), и, наконец, в 1908 г. появился в Нью-Йорке
полный перевод, принадлежащий перу одного из арабских эмигрантов — журналиста
Селима Хазина.
2 Издана в Александрии в 1904 г.
3 Число его пьес, в большинстве до сих пор еще не изданных печатно, доходит
до 16. Кроме них, существует сборник стихов „Тизкар ас-саба", выдержавший два издания
(2-е изд., Александрия, 1905), и прозаических статей „Мунтахабат" (Александрия, 1903).
4 Не следует забывать, что развитие арабской беллетристики на первых порах
шло чисто искусственным и подражательным путем, а потому к нему не могут быть
применимы обычные законы, которые наблюдаются в других литературах,
развивавшихся более самостоятельно. <Как уже указывалось, хронологические даты должны
быть теперь изменены. Уже около 1868 г. в Дамаске состоялось представление
трагедии Ибрахйма ал-Ахдаба (1826—1891) „Александр Македонский" (Ф. Tapp аз й,
ук. соч., II, стр. 104). Для истории арабской драмы и театра вообще, кроме работы
Курта Прюфера (Curt Prüfer, MSOS, XXXI, 2. Abt., стр. 123, прим. 1), очень
важны статьи Мухаммеда Теймура, которые его братом Махмудом собраны и изданы
под общим заглавием „Хайатуна аттамейлййа" (Каир, 1922; ср. MSOS, XXXI, 2. Abt.,
стр. 173 и 175). Важные детали рассеяны у Тарразй: Та'рйх ас-?ихафа ал-'араблйа, I,
стр. 103-104, 131, 137; II, стр. 65, 69, 81, 104, 106, 122, І23,125, 176—177, 184,
186, 187, 188, 189, 200, 235, 240, 283); общий обзор дает Зейдан (ук. соч., IV,
стр. 152—157)>.

30
Общие очерки
этот раз влияние иностранных колоний.1 В органе французского
университета ев, Иосифа „ал-Машрик" уже в первом году его
существования было помещено несколько исторических повестей; правда, все
они были переведены с французского, но зато принадлежали перу
таких знатоков арабского Востока, как проф. Лямменс и Жалябер.2 Их
популярность способствовала, с одной стороны, прививке научных
методов творчества в этой области,3 с другой стороны, указала систему
обработки родного исторического материала. Американцы, в
противоположность французам, оказались на этот раз не на высоте призвания:
даже в арабскую обработку Робинзона Крузо они ухитрились вставить-
несколько страниц, направленных против католицизма и других
христианских исповеданий. Все другие произведения, обязанные их
влиянию, носят чисто дидактический характер, где обработка сюжета
подогнана лишь к выводу известной морали. Образцом сочинений такого
рода может служить историческая повесть писателя 80-х годов Шакир
Шукёра ал-Батлунй „Хинд Гассанидка";4 ни художественности, ни
верности исторической действительности здесь искать не приходится: если
вместо Хинд Гассанидки поставить Парашу Сибирячку,5 результат
получится тот же, так как все сводится лишь к известным
нравоучениям, которые для ясности выписаны даже в заглавиях отдельных
частей.
Французы в этом отношении понимали вернее задачи и требования
современной литературы; доказательством может служить уже тот факт,,
что именно из их школы вышел писатель, с произведения которого,
собственно говоря, следует датировать исторический роман в
современной арабской литературе. Уроженец Бейрута Джемйл Нахле Мудаувар
в 1888 г. напечатал в Каире книгу „Ха^арат ал-ислам фй Дар
ас-селам" („Мусульманская культура в Багдаде") — очень оригинальное
произведение, не имеющее предшественников в арабской литературе. Строго
говоря, это не роман; в нем отсутствует всякая романтическая
интрига; это скорее историческая хроника, притом хроника в письмах,
1 Об общем значении их деятельности я говорил в другом месте: Восточный
факультет университета св. Иосифа, 1910, стр. 8—10.
2 О первом см.: Восточный факультет. . ., стр. 29—30; о втором — стр. 38. Лям-
менсу принадлежат исторические повести: „Soeurs-jumelles" (ал-Машрик, I, 1898) и
„Le solitaire de Pile de Qadas" (там же, IV, 1901); Жаляберу — „La main de Dieu^
(там же, VI, 1903).
3 Ср. статью: Amedee Lauriol. Le roirian, son origine et son histoire.
Ал-Машрик, I, 1898, стр. 463 ел., 561 ел. и 652 ел.
4 Издана в Бейруте в 1887 г. <Этого Шакир Шукёра ал-Батлунй не следует
смешивать с популярным писателем Шакир Шукёром (1850—1896). В перечне их работ я
нигде не нашел этой повести (например: L. С h е i k h о, ук. соч., И2, стр. 156—157;
Тарразй, ук. соч., II, стр. 188—192; J, S а г k і s. Dictionnaire encyclopedique de
bibliographie arabe. Каир, 1928—1929, стр. 526—527, 1135)>.
5 <Героиня повести Ксавье де Местра Xavier de Maistre, 1763—1852 — „Prascovie:
ou la jeune SiberienneM>#

Исторический роман в современной литературе
37
дающая полную картину жизни халифата в эпоху Харуна ар-Рашйда.
Еще точнее ее можно было бы назвать записками государственного
деятеля II в. хиджры. Сюжет выбран очень искусно, и смена
разнообразных картин приковывает читателя с неослабевающим интересом до
конца книги. Центральная фигура хроники — рассказчик, сын одного из
знатных хорасанских персов, приезжает в Багдад в 156 г. хиджры,
чтобы усовершенствоваться в юриспруденции под руководстврм
известного правоведа судьи Абу Иусуфа. Начиная с дороги, он пишет
письма одному из своих хорасанских приятелей, и весь рассказ ведется
от его лица. Вскоре после прибытия в Багдад он знакомится с
представителями важнейших фамилий этого времени: Бармекидами, Шейба-
нидами, знаменитым полководцем Майном ибн За'ида. На второй год
пребывания счастливый случай сводит его с наследником престола,
будущим халифом ал-Мехдй, у которого он быстро получает некоторое
влияние и делается воспитателем его сыновей Мусы и Харуна,
известного впоследствии под именем Харуна ар-Рашйда, После перехода
халифата к ал-Мехдй влияние его усиливается, он принимает участие
в государственных делах и в 161 г. отправляется в Хорасан' для
усмирения восстания известного сектанта ал-Муканна* и затем остается
правителем этой области до 181 г. В Багдад он возвращается уже при
халифате своего воспитанника Харуна ар-Рашйда и занимает прежнее
положение одного из приближенных советников. В 186 г. халиф отправляет
его во главе посольства к императору франков с секретным
поручением завязать союз против испанских Омейядов. Из Багдада он
направляется сухим путем в Дамаск и Бейрут, а затем Средиземным
морем в Марсель. Император оказывается в это время в Риме, и, не
желая терять времени, посланец направляется туда. Получив аудиенцию
у императора, он возвращается через Тунис, Александрию и Каир
в Аравию для совершения мусульманского паломничества. Здесь он
встречает Харуна ар-Рашйда и замечает перемену в отношении к себе,
вызванную зарождающейся подозрительностью к Бармекидам, с кото-
рыми герой хроники все время находится в близких отношениях.
Наконец, последнее письмо он пишет уже после падения Барме-
кидов, вынужденный за свою дружбу с ними скрываться от преследо-
вателей.
Из этого плана содержания нетрудно видеть, какой богатый фон
для исторической картины сумел создать автор. Этот фон он
использовал с большим искусством: конечно, если его хроника не
представляет еще романа, если в ней нет обычной завязки, обычного движения,
если ей несколько недостает живости действия — то от этого ее
достоинство нисколько не ослабляется. Картина широко захватывает весь
мусульманский Восток этой эпохи, иногда с отступлениями в прошлое;
эрудиция и начитанность автора, о которой дают ясное представление
его примечания, не только сохраняют историческую верность, насколько

32
Общие очерки
она нам доступна, но позволяют придать сюжету некоторую
оригинальность. Ведь героем хроники является перс — приятель Бармекидов,
сторонник тех национальных взглядов, той шу'убайи, следы которой без
особого труда затираются в официальной истории. Поэтому, например,
и личность Харуна ар-Рашйда у него обрисована не в традиционном
освещении, к которому нас приучило позднейшее народное творчество,
нашедшее свое отражение в „1001 ночи", а в более близком к истине,
насколько оно вырисовывается только теперь благодаря новейшим
научным исследованиям.1 Не нужно, конечно, добавлять, что к верному
пониманию эпохи и ее личностей автор подошел скорее инстинктивно,
чем на основании научных данных; может быть ему помогла именно
отмеченная постановка сюжета.
Прием хронике был оказан самый благоприятный; некоторую критику
в мелочах она вызвала лишь со стороны мусульманских ученых,
указывавших на неточности в вопросах мусульманских наук. Поэтому во
втором издании автор воспользовался содействием некоторых шейхов
ал-Азхара, и оно вышло в свет в значительно исправленном виде.2
Хроника оказалась единственным произведением Дж. Мудаувара: он
умер в январе 1907 г., еще в молодых годах. Его второе посмертно
вышедшее произведение было посвящено истории Ассиро-Вавилонии
и представляет ценную для новоарабской литературы компиляцию по
европейским источникам.3 Арабистам имя Мудаувара, конечно, остается
неизвестным.4
III
Три года спустя после выхода в свет хроники Дж. Мудаувара
появился первый исторический роман Джирджй Зейдана— „Беглый
мамлюк".5 Личность Зейдана, настоящего основателя и главного до сих
пор представителя исторического романа, является в современной араб-
1 Традиционным освещением проникнута и увлекательно написанная монография:
Е. Palmer. Haroun al-Rachid, calife of Baghdad. London, 1881. (Серия „The New
Plutarch").
2 Характерно, что расходы по второму изданию приняла на свой счет панислам-
ская газета „ал-Му'аййад". Вышло оно в свет в Каире в 1905 г.
3 Напечатано оно уже после смерти автора под редакцией Ибрахйма ал-Йазиджй.
<Его первая работа — перевод „Аталы" Шатобриана — издана в 1882 г. в Бейруте.
По всей вероятности, большое влияние на возникновение его хроники оказал Барте-
леми (1716—1795) своим „Voyage du jeune Anacharsis en Grece">.
4 Сочувственную заметку посвятил ему Зейдан в своем „ал-Хилале" (XV, 1907,
стр. 338—341). <Эта заметка перепечатана в „Тараджим машахйр аш-шарк" Зейдана,
И3, стр. 223—225. О Дж. Мудауваре (1862—1907) см. еще: Ф. Тар рази, ук. соч.,
И, стр. 115; Дж. Зейдан. Та'рйх. . ., IV, стр. 293>.
5 <Сообразно с этой датой должна быть исправлена опечатка в „Die Welt des
Islams" (XI, 1929, стр. 175), где сказано, что „Беглый мамлюк" появился через 20
(вместо 3) лет после хроники Джемйля Мудаувара>.

Джирджи Зейдан (1861—1914)

Исторический роман в современной литературе
33
ской литературе настолько крупным и интересным фактом, что на нем
можно остановиться несколько подробнее.1
Теперь <1910> Зейдану 50 лет; среднего роста, сильно сложенный,
как и большинство сирийских арабов, он отличается характерной
физиономией, которая надолго оставляет впечатление: выразительные крупные
черты лица, очень высокий выпуклый лоб с характерной, пересекающей
его над носом, чертой, которая одна дает впечатление могучей энергии;
живые глаза обладают необычайно острым и проницательным взглядом,
который трудно выносить несколько секунд. Этому человеку пришлось
пройти очень суровую жизненную школу. Бейрутинец по
происхождению, он из мальчика-чистильщика сапог благодаря своей энергии стал
вольнослушателем американского университета и через какой-нибудь
десяток лет по его окончании был едва ли не первым по известности
журналистом, соединив это звание с репутацией солидного ученого и
даровитого романиста. Первая его работа, появившаяся в Бейруте
в 1886 г.,2 носила, конечно, филологический характер: „Сравнительное
языкознание и арабский язык", но по своей теме, а еще больше по
содержанию, представляет и до сих пор одиноко стоящее произведение
в новой арабской литературе. Обратившись в нем к исследованию
арабских слов при помощи данных сравнительного языкознания, Зейдан
пришел к выводу, что они сводятся в своей массе к двухсложным
корням, большинство которых восходит к членораздельным инстинктивным
звукам. К филологической теме Зейдан вернулся еще раз впоследствии
в своей „Истории арабского языка",3 представляющей, в сущности,
продолжение предшествующей работы, где он изучает историю этих
1 Сведения европейской арабистики о нем исчерпываются несколькими
незначительными заметками Хартмана (М. Hartmann. The arabic press of Egipt. London,
1899, стр. 35—36, 72; он же. Die arabische Frage. Leipzig, 1909, стр. 586—588,
№ 211) и Д. Марголиуса (Margoliouth, JRAS, XXXVI, 1904, стр. 582—586;
предисловие к „Ummayyads and Abbasids: being the Fourth Part of Jurji Zaydans history
of Islamic Civilisation", London, 1907). Портрет его с перечнем сочинений был
помещен в „Revue du Monde Musulmane" (IV, 1908, Avril, стр. 839 ел.). В русской
литературе знакомство с ним ограничивается несколькими словами проф. А. Крымского
(Мусульманство и его будущность. М., 1899, стр. 95; Всемусульманский университет
при мечети Азхар в Каире. М., 1903, стр. 27. Ср.: Мусульманство і його будучність.
Львів, 1904, стр. 163). Мое изложение основывается главным образом на личном
знакомстве и биографических данных в книге Илйаса Захура „Мир'ат ал-'аср" (Каир,
1897, стр. 457—464; имеется <очерк его жизни> и портрет). <3ейдан скончался 22
июля 1914 г.; литература о нем теперь гораздо обширнее, чем 20 лет назад; ряд
справок можно в настоящее время извлечь из „Index. . ." Кампфмейера. Быть может,
наиболее важна его биография, которая издана в приложении к IV (посмертному) тому
его „Та'рйх адаб ал-луга ал-'арабййа" (Каир, 1914, стр. 323—326) и в расширенном
виде (с пятью портретами и выдержками из его неопубликованной автобиографии)
в качестве введения к I тому его „Мухтарат" (Каир, 1919, стр. 7—16)>.
2 Второе издание этой книги вышло в Каире в 1904 г.
3 Каир, 1904.
3 И. Ю. Крачковский, т. III

34
Общие очерки
корней после их образования, исходя из принципа, что язык
представляет собою живой организм, подчиненный закону эволюции. После
первой работы, однако, Зейдан перешел к истории, и в этой области он
достиг некоторой известности даже среди европейских арабистов,
которых вообще современная литература мало интересует. Первой работой
в новом направлении была двухтомная „История Египта в новое время";1
с точки зрения научной методологии, она, конечно, оставляет желать
многого, но для арабской литературы представляет несомненный вклад.
За ней последовали носящие тот же характер „История древнего мира",
„История Англии", „География Египта", „Родовой строй древних
арабов", „История франк-масонства".2 В 1902 г. вышли в двух томах
„Биографии знаменитых деятелей Востока в XIX веке"—книга,
составленная из статей автора в его журнале „ал-Хилал" и дающая очень
хороший материал для культурной и литературной истории арабов за
этот период.3 С 1902 г. он стал выпускать по тому в год свою
законченную в пятилетний срок „Историю мусульманской цивилизации",
которая впервые заставила арабистов обратить внимание на Зейдана.
Трудно сказать, насколько ее четвертый том заслуживал перевода на
английский язык и помещения в серии Гибба,4 но несомненно, что за
всей работой надо признать искусный план и массу привлеченного ма-'
териала. Заменяя для арабской публики известные работы Кремера и
Гольдциэра, в некоторых пунктах „История мусульманской цивилизации"
не лишена значения и для европейской науки: особенно это можно
сказать о богатых параллелях из восточной современности, которые
Зейдан привлекает на каждом шагу с.большим искусством и знанием дела.
Дополнением к этой книге должна служить двухтомная „История
арабов до ислама", первый том которой вышел в 1908 г.5
1 Каир, 1889.
2 Неосновательно предположение Хартмана (М. Hartmann. The arabic press of
Egypt. London, 1899, стр. 35, прим. 1), что последняя книга касается только
восточных стран. Кроме этих работ исторического характера, ему принадлежит еще „Курс
физиогномики".
3 Ею мы пользовались неоднократно в предшествующем изложении. <Второе
издание появилось в 1910 г., третье — в 1922 г.>.
4 Umayyads and Abbasids: being the fourt Part of Jurji Zaydan's History of
Islamic Civilisation, translated by Professor D. S. Margoliouth, Leyden, 1907 (E. J. Gibb
Memorial Series, № 4).
5 <Эта работа осталась незаконченной, но в 1911—1914 гг. он издал свой
последний труд „История арабской литературы" в четырех томах (указатель к нему издан
в 1922 г., сокращенное издание в одном томе — в 1924 г.). Это был первый труд на
арабском языке, построенный по научным методам. Опираясь на работы Брокельмана,
Хюара и других, Зейдан гпривлек также египетские рукописные собрания и кое-где
дал материалы, новые для европейской науки. Использование им источников и
европейской литературы не всегда безукоризненно, на что указывали критические отзывы
Шейхо (ал-Машрик, XIV, 1911, стр. 582—595; XV, 1912, стр. 597—610; XVI, 1913,
стр. 792—794) и Анастаса (Лугат ал-'араб, I, 1912, стр. 392—397; II, 1912, стр. 52—62,

Исторический роман в современной литературе
35
Если прибавить, что с 1892 г. Зейдан редактирует один из наиболее
популярных арабских журналов „ал-Хилал",1^] большинство статей в
котором принадлежит ему же, то его писательская продуктивность способна
вызвать уважение уже по чисто физическим условиям. Несомненно, что
Зейдану можно сделать упрек в некоторой поверхностности; в его
ранних работах чувствуется некоторый недостаток в фактических
знаниях именно в области мусульманско-арабской литературы, но при всем
том значение его благодаря широте и разносторонности его
деятельности громадно^ Значение его не исчерпывается областью литературы,
а, может быть, еще сильнее в социальных условиях современного
арабского мира: на них он сумел подействовать не только своей могучей
творческой силой, но, несомненно, присущим в большой степени
учительским даром. Оставив в стороне незначительный кружок любителей
филологических и поэтических тонкостей, который олицетворял до тех
пор арабскую читающую публику, Зейдан показал, что все должны
интересоваться проблемами своей истории и культуры — ив
действительности, не зарывая своих разносторонних дарований, он сумел
заинтересовать этими вопросами инертную раньше массу. Опасность
возможного распространения научных ошибок отпадает уже потому, что
Зейдан постоянно проповедует необходимость строгой критики, которая
с такой силой подавляется среди его земляков миссиями разных красок.
Можно добавить, что уже в самом арабском характере заложена
значительная доля полемического задора, и если в работе Зейдана
проскользнет что-нибудь могущее вызвать замечание, то в газетах и
журналах сейчас же поднимается целая буря, как это неоднократно
случалось.
Однако в настоящий момент нас может интересовать деятельность
Зейдана только как романиста. Если оставить в стороне все очерченное
выше его литературное наследие, то производительность даже в этой
одной области невольно вызывает изумление своей интенсивностью.
Первый его исторический роман, как уже было отмечено, появился
в 1891 г., а через два года его перу принадлежало четыре, один из
которых являлся бытовым и был посвящен интересам современности.
В 1895 г. в своем журнале „ал-Хилал" Зейдан начал новую серию
исторических романов, и с этого времени вплоть до наших дней
арабская публика каждый год получает новое произведение любимого автора,
который, кроме того, успевает выпускать и многотомные работы по
другим областям. Таким образом, в настоящее время <1910> у Зейдана
139—146, 205—209; IV, 1914, стр. 82—90). Ср. также: М. Хусейн Хайкал, Фи аукат
ал-фараг" (Каир, 1925, стр. 221—247). Для европейской науки наиболее важным
является четвертый том, дающий хороший обзор арабской литературы в XIX столетии.
Этот обзор и упоминавшиеся работы Шейхо и Тарразй являются для нас почти
единственными источниками при изучении этого периода>.
1 <После его смерти продолжаемый его сыновьями Эмилем и Шукрй>.
3*

36
Общие очерки
насчитывается 18 романов;1 не считая одного бытового („Борьба любви",
действие которого происходит в конце прошлого столетия в Александрии
и Каире), их можно разделить на две группы. Первая состоит из трех
произведений, не объединенных внутренней связью, хотя сюжет их почти
в хронологической последовательности взят из истории нового арабского
Востока. „Произвол Мамлюков" захватывает события конца XVIII в.—
время апогея власти последних мамлюкских султанов в Египте. „Беглый
мамлюк" обрисовывает деятельность основателя нынешней хедивской
династии Мухаммеда сАлй в Египте [6] и знаменитого, эмира Бешйра
в Сирии. Фабула его основана на историческом факте спасения одного
из мамлюков от резни, устроенной Мухаммедом ?Алй в 1811 г. Наконец,
последний из этой серии — „Пленник ал-Махдй" —посвящен сравнительно
близкой эпохе восстания в Египте сАрабй-паши и суданского Махдй,
а попутно касается знаменитой резни христиан в Дамаске в 1860 г.,
поведшей к вмешательству иностранных держав и самостоятельности
Ливана. [7] Вторая серия, в противоположность отмеченной, объединена
. внутренней связью и тоже в хронологической последовательности
захватывает период древней истории ислама, начиная с эпохи великих
завоеваний. Останавливаться на содержании каждого из звеньев едва ли
представляется возможным, тем более что оно в значительной мере
выясняется из заглавия. „Гассанидка" описывает распространение ислама
в самой Аравии и завоевание Сирии, „Египтянка Арманоса" переносит
действие в Египет в ту же эпоху. Началу первой междоусобной войны
после убиения халифа 'Османа посвящен роман „Корейшитка"; в „17
Рамадана" центральной фигурой является сАлй. Династия Омейядов
представлена в двух произведениях: „Героиня Кербела" и „Хаджжадж ибн
Йусуф", движение арабов в Испанию тоже в двух: „Покорение
Андалусии" и „Карл и *Абд ар-Рахман". „Абу Муслим из Хорасана" рисует
падение династии Омейядов и переход власти к Аббасидам; апогей их
власти при Харуне ар-Рашйде и падение дома везиров Бармекидов служит
предметом „еАббасы, сестры Рашйда".2 Смуты между его сыновьями
очерчены в „Амине и Ма'муне"; появление на сцене халифата турецкого элемента
при Му'тасиме — в „Невесте из Ферганы". Следующий роман —„Ахмед ибн
Тулун" —рисует распадение халифата и утверждение Фатимидов в Египте;
наконец, последний, вышедший в прошлом году, — ,/Абд ар-Рахман ан-На-
сир" переносит действие опять в Испанию, к первой половине X в.3
1 <Вся серия исторических романов Зейдана охватывает теперь 22 номера>.
2 Этот драматический эпизод из истории Аббасидов является вообще одним из
наиболее излюбленных сюжетов не только арабской, но и европейской литературы до наших
дней. Ему посвящена драма венского профессора Вармунда (А. Wahrmund. Abbasa.
Trauerspiel. Leipzig, 1894) и часть упомянутой уже хроники Дж. Мудаувара. В прошлом году
. вышла в Бейруте новая драма на арабском языке „Ар-Рашйд и Бармекиды" А. Раббата.
3 В текущем году <1910> Зейдан хочет нарушить хронологическую
последовательность серии и дать роман из эпохи последних событий — „Турецкий переворот",
начатый печатанием в его журнале. <Этот роман появился в 1911 г. под заглавием „ал-

Исторический роман в современной литературе 37
Может быть более, чем другие труды Зейдана, эти произведения
способствовали его популярности, распространившей известность автора
широко за пределы арабского мира во всем мусульманстве. С грустью
приходится отметить, что сколько-нибудь серьезной критики ни с
исторической, ни с художественной точки зрения эти романы не вызвали,
но таковы пока условия развития современной арабской литературы.
Знаменитый шейх Ибрахйм ал-Йазиджй систематически ограничивался
мелочными стилистическими поправками, несколько таких же мелочных
исторических замечаний, с мусульманской точки зрения, появилось со
стороны мусульман.1 Не обошлось, конечно, и без подражаний, иногда
очень наивных: самая широта замысла изложить историю ислама в
серии исторических романов соблазнила одного из редакторов
многочисленных влачащих в полной неизвестности свое существование газет и
внушила ему ту же идею относительно христианства. сАбд ал-Месйх
Антакй-бей, редактор каирской газеты „ал-сУмран", выпустил в 1903 г.
первый роман задуманной им серии под заглавием „Прекрасная еврейка",
где самый заголовок уже дает чувствовать подражание Зейдану.
Насколько мне известно, за этим романом последовал еще другой, но на
нем серия и остановилась.2
Наиболее характерным показателем популярности произведений
Зейдана явилось их быстрое появление на других языках мусульманского
Востока.3 Полностью серия переведена на персидский язык принцем
Абд ал-Хусейном Мирзой и издается в Тегеране, на хиндустани
переводится Мухаммедом Халймом ал-Ансарй, и, наконец, она переведена на
азербайджанский язык. Отдельные произведения обеих серий имеются
и на восточных языках, равно как из европейских на английском и
французском. Существует перевод „Беглого мамлюка" и на русском, но,
повидимому, он не издан.4
Инкилаб ал-'усманй", а в 1924 г. переведен на французский: G. Zaidan. Allah
veuillet. . . Roman de la revolution turque. Traduit de ГагаЬе par M. I. Bitär
et Thierry Sandre (Э. Flammarion), Paris. В 1912 г. Зейдан продолжил свою серию
романом „Фатат ал-Кайраван", в 1913 г. появился „Салах ад-дйн ва мака'ид ал-хаш-
шашйн", а в 1914 г. „Шаджарат ад-дурр", который оказался последним. Общая
характеристика его романов дана Махмудом Теймуром (MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926,
стр. 253)>.
1 См., например, брошюру в 38 страниц Йусуфа Табшй, напечатанную в Каире
в 1900 г.: Ал-бурхан фй интикад ривайат 'Азра Курайш. Такой же характер носит и
историческая критика Амина ал-Маданй: Набш ал-хазайан мин та'рйх Дж. Зейдан.
Бомбей, 1307.
2 <'Абд ал-Месйх ал-Антакй умер в 1917 г. При перечислении его работ Саркисом
(J. S ark is. Dictionnaire encyclopedique du bibliographie arabe. Каир, 1928—1929,
стр. 492—493) эти романы не упоминаются>.
3 Список переводов дан самим Зейданом в предисловии к его роману „Невеста
из Ферганы" (Каир, 1908, стр. 1—2).
4 Перечисление всех переводов романов Зейдана на другие языки само по себе
является самостоятельной библиографической задачей>.

38
Общие очерки
Для полной оценки романов Зейдана в их целом, а тем более
каждого в отдельности, требуется, конечно, специальное исследование,
которого они вполне заслуживают и как художественные произведения,
и как иллюстрации к истории. Теперь я могу ограничиться только общей
характеристикой с обеих точек зрения. Несомненно, что история
халифата дает здесь удачный выбор сюжетов: в этом отношении материал
для развития драматической коллизии сам идет в руки. В первых
романах она вызывается борьбой двух миров — двух цивилизаций:
выступающей на сцену арабской и отживающей греко-персидской, которая,
впрочем, ждет только новых форм, чтобы продолжать с блестящим
результатом развитие своего старого содержания. Греко-персидскую цивилизацию
в трех посвященных завоеванию Испании произведениях заменяет
западная, но факторы коллизии остаются теми же. Эта борьба двух начал,
их скрещивание в разных формах проходит через всю серию: иногда,
как в романах, рисующих Омейядов, она выражается в виде
столкновений с зарождающимися шиитами, иногда, как в последних, во все
более и более дающем себя знать персидском влиянии реакции. Новый
фактор выступает на сцену с появлением турецкого элемента, и
драматизм положения еще более усиливается. Говорить о частных коллизиях
между отдельными героями произведений не приходится: в этом
отношении мусульманская история не беднее всякой другой. Богатство
сюжетов здесь всегда чувствовалось людьми с художественным талантом,
что доказывает уже появление произведений такого рода, начиная
с эпохи Вольтера, Ламартина или Гёте вплоть до нашего времени.1
Таким образом, против художественной архитектоники сюжета у Зейдана
возразить нельзя. В этом отношении его романы первой серии
значительно уступают второй; авторская ли неопытность в этих юношеских
произведениях или близость исторической эпохи, препятствующая верности
перспективы, виноваты в том, но только общая структура их, несмотря
на величину событий, является гораздо мельче: частный сюжет занимает
первый план и общая коллизия совсем не оттенена, тогда как во второй
серии они тесно переплетаются друг с другом и фигура не затеняет
фона, а как бы вкраплена в него.
После вопроса о выборе и общем построении сюжета естественно
возникает вопрос о его разработке с художественной стороны, иначе
говоря, о развитии действия. Здесь прежде всего приходится отметить
здоровый реализм автора, — понимая этот термин не в смысле
противоположности романтизму или идеализму, а в его первоначальном
значении, — признании реальной естественной причинности. В этом отношении,
как избестно, исторические романы обладают особой монополией
привлечения сверхъестественного мира, которым так широко пользовался
1 Из менее известных можно напомнить про пьесу Ридера (J. Rieder. Ali der
Khalif. Historisch-dramatisches Gedicht in fünf Akten. Gratz, 1850) или упомянутую
уже драму Вармунда.

Исторический роман в современной литературе
39
один из родоначальников нового исторического романа—Вальтер Скотт,
а за ним и другие. Здесь Зейдан примыкает скорее к французской
школе в лице обоих Дюма, и в его произведениях действие развивается
естественным ходом, без всякого вмешательства сверхъестественного
мира. Его романы — романы жизни и действия, но психологический
анализ в произведениях несколько слаб. Если драматизм некоторых
положений и выдержан очень искусно, то все же они производят скорее
сценическое впечатление: о внутреннем мире действующих лиц можно
судить только по их словам и поступкам, заглянуть же в него глубже
автор не позволяет. Этим, может быть, обусловливается некоторая
сухость романов; еще большее влияние оказывает на нее одна сторона
творчества нашего автора. Если как художнику ему нельзя отказать
в фантазии, в силе воображения, если сила чувства, как можно видеть
из психологического анализа его героев, несколько слабее, — то еще
слабее восприятие красоты. Характерно отметить, что Зейдан никогда
не писал стихов, хотя это представляется почти невозможным для араба.
Поэтому в его произведениях никогда, например, нельзя почувствовать
природы, точно ее совсем не существует. В них очень хорошо
выступает историческая среда, хорошо, хотя и слабее, обрисованы
исторические деятели, но красок природы, красок поэзии нет. Упомянутый выше
реализм в связи с этой чертой вызывает известную сухость, а иногда
трудно отделаться от впечатления, что это история, а не роман. И здесь
все эти недостатки резче выражаются в ранних произведениях: очевидно,
позднейшая опытность служит автору хорошую службу.
Сказанное о художественной стороне романов Зёйдана облегчает
переход ко второй точке зрения: их отношению к истории. И здесь для
полного исследования вопроса требуется детальное рассмотрение
каждого произведения в отдельности, но это, конечно, завело бы слишком
далеко. Можно отметить в общем, что некоторые недостатки в
художественной обработке с этой точки зрения превращаются в достоинства.
Конечно, и здесь основное свойство исторических романов выступает
ярко: автор воспроизводит в существенных чертах ту картину, которая
создалась в его воображении относительно известных лиц и
окружающей их среды в данную эпоху; его художественный талант воссоздает
ту же картину у читателей. Субъективизм тут неизбежен — роман не
история, и вопрос лишь в том, насколько созданная картина
соответствует приблизительной исторической действительности. Несомненно,
что Зейдан стоит на плечах арабской традиции, но все же у него есть,
несомненно, и большие преимущества. Долголетняя серьезная работа
над мусульманской историей, знакомство с методами и выводами
современной науки, наконец пятитомный труд „История мусульманской
цивилизации" — все это дает право предполагать, что и в этих произведениях
Зейдан остается на том уровне, до которого может подняться
западноевропейская наука, хотя, конечно, сколько-нибудь самостоятельных вы-

40
Общие очерки
водов от него нельзя, да и нет необходимости ожидать. Кроме того,
не следует забывать, что и арабские оригинальные источники полны
субъективизма, притом такого, существенные черты которого у
немусульманина отпадают сами собой, так как он не может находиться,
например, под влиянием мусульманских религиозно-политических партий,
обусловливающих ту или иную окраску истории халифата. Особую честь
искусству Зейдана делает умение обрисовывать эти времена, не упуская
чего-нибудь существенного. Об этом ясно говорит популярность его
романов.
Вывод из всего сказанного напрашивается сам собой: романы
Зейдана, быть может, отличающиеся некоторыми недостатками с
художественной стороны, которые обусловливаются особенностями авторского
таланта, обнаруживают, несомненно, правильное понимание и
литературных, и исторических задач. Самое появление их в современной арабской
литературе дает последней право на известное место в ряду живых
литератур культурного мира и на больший интерес к ней со стороны не
только арабистов, но и вообще образованных читателей.
IV
Популярность романов Зейдана в значительной мере заслонила
другие аналогичные произведения современной арабской литературы, хотя
и среди них попадаются заслуживающие внимания образцы. Можно
остановиться на нескольких, которые более интересны своими авторами,
чем сами по себе. В параллель Зейдану интересную фигуру среди
современных литераторов представляет Фарах Антун. Уроженец Триполи
(в Сирии) и воспитанник известной Кефтйнской школы, которая, несмотря
на кратковременное существование, выпустила много очень почтенных
деятелей, он начал свою карьеру скромным учителем в одной из школ
родного города. Стремление к более широким горизонтам заставило его
в 90-х годах эмигрировать в Египет; здесь, в Александрии, он основал
журнал „ал-ДжамиѴ („Общественность"), который довольно скоро
получил известность благодаря своему оригинальному характеру. В
противоположность Зейдану, являющемуся преимущественно историком
с очень уравновешенными взглядами, Фарах Антун представляет собой
тип современного арабского философа или точнее libre penseur с
преимущественным интересом к вопросам не столько
социально-экономического порядка, сколько религиозно-философского. Переводы сочинений
Ренана, Бернардена де Сен-Пьер, Шатобриана достаточно ясно говорят
о тех влияниях, под которыми сложилось его мировоззрение. К этим
именам можно прибавить еще Жюль Симона и Толстого, большим
почитателем которых Фарах себя неоднократно заявлял. Уже по
разнообразному составу этих авторитетов нетрудно видеть, что его
философия носит синкретический и довольно поверхностный характер. Чего

Исторический роман в современной литературе
41
нельзя за ним отрицать — это несомненной искренности и стойкости
в искании истины. Искание это выражается подчас в нервных и даже
болезненных формах, а если прибавить к этому большой задор в
полемике и очень острый язык, то станет понятным, что у Фараха много
врагов в литературном мире и деятельность его проходит не очень
спокойно. Прожив около пяти лет в Александрии, он эмигрировал
в Нью-Йорк, но не обосновался там, а после конституции снова
вернулся в Египет. Это не мешало ему все время продолжать издание
своего журнала и предпринимать много неоконченных впоследствии
начинаний. Среди арабской прессы он занимает благодаря своему
характеру несколько особенное положение, еще более обостряемое резкостью
высказываемых взглядов. Нечего и говорить, в какой ожесточенной
полемике находится с ним орган клерикальной Сирии „ал-Машрик".
Популярность Антуна началась со времени появления в 1903 г. книги
„Ибн Рушд и его философия", очень интересной по своим последствиям.
Если раньше арабы-мусульмане не допускали мысли, что „арабский язык
может быть охристианен" — иначе говоря, что христиане могут
достичь полного искусства во владении им, то понятно, что и до сих пор
они смотрят скептически, когда христианин берется трактовать о
вопросах специфически мусульманского мира. Зейдан, при всей своей
сдержанности и уравновешенности, все-таки не мог уберечься от некоторых
мелочных нападок с этой стороны, а книга Антуна, написанная в
обычном свойственном ему тоне, вызвала целое столкновение между
христианским и мусульманским мировоззрением современного арабского
Востока. Против некоторых высказанных здесь взглядов выступил умерший
в 1905 г. муфтй Египта Мухаммед сАбдо, быть может самый выдающийся
представитель мусульманского мира за истекшую четверть века.1 Полемика
разгорелась на страницах журнала Антуна и лидера исламской
журналистики молодого каирского журнала „ал-Манар", редактируемого одним
из выдающихся учеников Мухаммеда сАбдо. Слишком большое различие
в мировоззрениях едва ли позволило противникам внутренне убедить
1 Его характеристика дана Готхейлем (R. Gottheil, JAOS, XXVIII, 1907,
стр. 189—197). На мусульманском Востоке только в последние годы оценили все
значение его личности, и теперь идет усиленная работа по изданию и переизданию всех
его reliquia: в Каире печатается многотомная „История Имама-Учителя" — его
биография со всеми произведениями, в Бейруте в прошлом году перепечатаны все статьи
его парижской газеты „ал-'Урват ал-вуска", систематически восстанавливаются по
записям и печатаются его лекции по Корану и т. д. Все эти материалы позволят со
временем дать полную оценку его крупной фигуры. <В качестве введения к изучению
жизни и работ М. 'Абдо теперь может служить французская книга: Cheikh Mohammed
A b d о u. Rissalat al-Tawhid. Expose de la religion musulmane, traduite de l'arabe
avec une introduction sur la vie et les idees du Cheikh Mohammed Abdou par B.
Michel et le Cheikh Moustapha Abdel Razik, Paris, 1925. Кроме (не совсем точной)
биографии (стр. IX—LXXXV) здесь помещена также избранная библиография (стр. LXXXVII—
LXXXIX)>.

42
Общие очерки
друг друга, хотя с внешней стороны последнее слово осталось за
Антуном.1
Нетрудно предугадать, что все особенности литературного
характера Фараха Антуна отразились в его историческом романе „Новый
Сион, или взятие Иерусалима арабами".2 Несомненно, что эпоха изучена
автором хорошо и недурно обрисована, имеется романическая интрига,
но при всем том читатель чувствует, что сама форма романа служит
Фараху только оболочкой для выражения тех же идей, тех же
постоянных исканий духовной истины, которые беспокоят его самого.
Архитектоника романа страдает ужасно: в то время как обычная глава
заключает по пяти-шести страниц, одна из них, где он влагает в уста
отшельника собственные идеи решения социально-религиозного вопроса под
плохо скрывающим его намерения заглавием „Горней проповеди",
разрастается до двадцати пяти страниц монолога;3 в другом месте монолог
идет опять на пятнадцати страницах, и автор устами своего героя
излагает взгляды Ренана на смерть Христа.4 Пророчество на двадцати
страницах 5 о будущих судьбах Византии, представляющее конспект ее истории,
опять-таки вносит несоразмерность в план романа. И при всем том,
несмотря на это нервное, неровное изложение, так хорошо
характеризующее личность автора, в несомненном художественном даровании ему
отказать нельзя; в этом отношении он, может быть, превосходит Зейдана.
Достаточно обратить внимание на начало романа, где дана очень живая
картина народного празднества в Вифлееме накануне рождества
Христова; равным образом конец романа, когда отшельник после взятия
Иерусалима арабами, стоя на Масличной горе, читает плач Иеремии,
производит драматически потрясающее впечатление. Нельзя обойти
молчанием и слог Антуна, тоже выгодно отличающий его от сухого языка
Зейдана: стиль его в высшей степени изящен и легок, иногда
поднимается до высокой степени поэтичности.
Второй роман, на котором следует остановиться — „Египтянка"6 —
принадлежит перу Нестора арабской журналистики Иагкуба Сарруфа,
основателя старейшего органа Лал-Муктатаф".7 Собственно историческим
1 <Фарах Антун умер в 1922 г. В свои последние годы он развил очень
оживленную деятельность. Его сестра Роза Хаддад посвятила памяти своего брата сборник
под названием „Фарах Антун. Хайатуху ва та'бйнуху ва мухтаратух" (Каир, 1923,
144 стр.), где, кроме его биографии и воспоминаний о нем, помещены также
многочисленные речи и критические обзоры>.
2 Издан в Александрии в 1904 г.
3 Стр.. 41-67.
4 Стр. 81—94.
5 Стр. 138—157.
6 Фатат Миср, издан в Каире, без года. <Новое издание вышло в 1922 г.>.
7 <Й. Сарруф (1852—1927), о котором см. „Index. . ." Кампфмейера, написал еще
два других романа (см. о них статью Махмуда Теймура: MSOS, XXIX, 2. Abt.,
стр. 255)>.

Исторический роман в современной литературе
43
романом произведение это назвать трудно — оно захватывает слишком
близкую эпоху, и исторические личности в нем не фигурируют, — но по
своей теме и характеру изложения оно все же больше подходит под
этот разряд. Время действия — первый период русско-японской войны,
место — главным образом Англия и Египет. Содержание преимущественно
посвящено роли капиталистов и журналистики в этой войне. Наибольший
интерес для европейского читателя представляет очень хорошая картина
социально-экономических условий современного Египта, его недавнего
земельного кризиса, биржевой горячки, особенно свирепствовавшей лет
пять тому назад. В этом отношении роман Сарруфа дает хорошую
параллель к произведениям Зейдана и Фараха Антуна: если первый
обрисовывает хорошо внешнюю культуру и интеллектуальные условия
среды, если интерес второго главным образом в психологическом
анализе, то здесь ярко выступают условия современной культуры с ее
капиталистическим строем. По своему характеру „Египтянка" Сарруфа
отличается ровным спокойным изложением чисто эпического характера.
Если бы Сарруф обладал известной долей юмора, тогда этот роман
очень бы напоминал старые произведения Диккенса и Теккерея.
Последнее не удивительно, так как редактор „ал-Муктатафа"—воспитанник
и доктор философии Кембриджского университета.1
Везде, где есть свет, нельзя обойтись без тени: несомненно, что
бегло очерченные произведения Мудаувара, Зейдана, Антуна и Сарруфа,
представляющие положительные явления в области исторического
романа, далеко не исчерпывают собой этого вида современной арабской
литературы. Не меньше, чем в других литературах, особенно в период
их формирования, здесь можно встретить книжной макулатуры. Главный
процент ее в данной области вызывается свойственным многим народам
стремлением к чему-нибудь экзотическому. В применении к арабам этим
термином можно назвать стремление и читателей, и писателей в те
области, которые благодаря своей отдаленности от окружающего их
мира не могут быть объектами непосредственного знания или
чувственного восприятия без предварительного серьезного изучения. Если его
не хватает — получается картина, одинаково печальная и смешная.
Останавливаться на всех произведениях такого рода не представляется
возможности и нет необходимости; достаточно их характеризуют некоторые
примеры. В 1901 г. один из сотрудников старейшей ньюйоркской газеты
„Мир'ат ал-Гарб" Халйл Хаййат выпустил первую часть своего
неоконченного романа „Ганнибал-финикиец". Само название уже кажется
неудачно выбранным: эпоха автору, конечно, совершенно незнакома, и вся
его творческая фантазия имеет целью, как он и высказывается в
предисловии, лишь „возбуждение патриотизма". Сравнительный интерес
1 <Впоследствии мне стало известно, что Сарруф закончил свое образование
в Syrian Protestant College в Бейруте и лишь совершал неоднократные поездки
в Англию).

44
Общие очерки
могут представить только звучные стихи, которые он влагает в уста
своих героев..
На другом произведении можно остановиться потому, что оно
принадлежит несомненно талантливому современному поэту Амину Захиру
Хайраллаху.1 Его поэма на известный пожар Сан-Франциско в 1904 г.
представляет очень оригинальное в арабской литературе произведение,,
так как навеяна тогда же вышедшим переводом „Илиады" Сулеймана
ал-Бустанй. К сожалению, в своей исторической повести „Женщина —
ангел и дьявол" 2 он воспользовался лишь формой для пропаганды своих
моральных тенденций, как и Хаййат. Сюжет взят из древнегреческой
жизни, но при всем желании нет возможности установить, какой эпохи:
никаких данных для этого в произведении нет, и все оно наполнено,
дидактическими поучениями, носящими иногда довольно наивный
характер. Упоминание еще одного исторического романа может быть
оправдано его заглавием, указывающим на содержание. „Тайны русской
революции" имеют своим автором ливанского уроженца доктора
Халйл-бек Сасада.3 Ни условия русской действительности, ни события
последних лет ему совершенно не известны: русского во всем
произведении, кроме удачного подбора фамилий, ничего нет. Курьезы
встречаются на каждом шагу: революционеры хронически величаются титулами
„нигилистов", преследуемый в Петербурге спасается через слуховое окно
и по „плоским", как на Востоке, крышам убегает в предместье города,
женщины подвергаются телесному наказанию публично на площади,
политические заключенные отправляются пешком из Петербурга в Сибирь и т. д.4
Перечислять аналогичные произведения, список которых можно еще
более увеличить, значило бы только бесплодно утомлять внимание
читателей. К счастью, все эти аберрации литературного развития не
достигают широкой популярности, и будущее здесь несомненно принадлежит
направлению, выдающимся представителем которого является Зейдан.
На возникающий естественно вопрос о будущности исторического
романа в арабской литературе вместо всяких выводов и предсказаний
лучше всего ответить одной параллелью из истории западноевропейских
1 <В „Index. . ." Кампфмейера смешаны два Хайраллаха: один, по имени Амин
Захир — литератор и педагог, который после краткого путешествия в Америку жил
.постоянно в Сирии, и второй — К. Т. Хайраллах, автор сочинения о Сирии (MSOS,
XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 187, 192, 193, 197), живущий в Париже и известный как
французский публицист>.
2 Издана тоже в Нью-Йорке, в 1907 г.
3 Напечатано в Каире в 1905 г. <в 1925 г. он издал в Сан-Паоло (Матба'ат
ал-фунун) перевод своего романа „Цезарь и Клеопатра"; сам роман был написан
30 годами ранее, по-английски; введение имеет дату: „аш-Шувейр (Ливан), 19 февраля
1895 г.". В мусульманских кругах д-р Халйл Са'Зде известен главным образом своим
переводом с английского так называемого Евангелия Варнавы (Матба'ат ал-манар.
Каир, 1907. Предисловие переводчика помечено: „Каир, 15 марта 1908 г.")>.
4 <Такой же характер носит другой роман — „Порт-Артур" Ас'ада Мансура ал-
Хаматй, изданный в Нью-Йорке в 1906 г. газетой „Мир'ат ал-Гарб">.

Исторический роман в современной литературе
45
литератур. Многим известно, какая ожесточенная полемика возгорелась
в 80-х годах по поводу исторического романа. Она была вызвана
появившимися около этого времени всем знакомыми теперь произведениями
египтолога Эберса, юриста и историка Феликса Дана и сравнительно
мало известным романом „Мирьям" арабиста Дитерици. Исторический
роман был насмешливо окрещен Professoren-Roman и не нашел отклика
ни в ученой среде, которая видела в нем принижение научного идеала,
ни среди профессиональных романистов, которые ревниво оберегали
свою область от чуждых вторжений. Критики искусства и эстетики
заняли приблизительно то же положение; особенно резко против
исторического романа высказались французский эстетик Жюль Сури и немецкий
критик Рудольф фон Готтшалль; первый считал егоза совершенно
фальшивый вид литературы, признавая лишь действительность достойною пера
романиста, второй видел в нем возбудителя ненормальной эстетической
эмоции. Энергичного защитника роман нашел в лице известного
ориенталиста и историка литературы Рихарда Гоше, отстаивавшего ту точку
зрения, что при достаточном таланте не может быть проведена строгая
граница между методическим знанием и художественным умением, а потому
и Professoren-Roman имеет свой raison d'etre, а профессор имеет право,
как и всякий смертный, писать романы.1 Еще лучшим судьей, чем Гоше,
здесь явилось дальнейшее развитие литературы: самые формы
исторического романа немало помогли делу реального художественного творчества,
вводя приемы, расширявшие область художественного изображения,
заставляя и к жизни относиться без предвзятости и вызывая более серьезный
интерес к реальным подробностям быта.2 Глубоко прав был поэтому Тѳн,
говоря в характеристике Вальтер Скотта, что исторический роман был
огромным вкладом в „реальное творчество", так как и самый роман
нравов возник из него.3 Действительность показала, что эволюцию этого
вида творчества приостановить или заглушить нельзя: вскоре он занял
никем не оспариваемое место наряду со своими собратьями — бытовым
и психологическим романом, тем более что самое деление на эти рубрики
является чисто внешним и не имеющим серьезно-научного значения, хотя
его до сих пор можно встретить в специальных работах.4
1 Главнейшие стадии этой полемики очерчены Брённле в биографии Дитерици при
посмертном издании „Die Staatsleitung von Alfarabi", Leiden, 1904, предисловие. <См.
в особенности: R. Gosche. Georg Ebers. Leipzig, 1887> стр. 230—236 и passim>.
2 Ср.: П. Б о б о р ы к и н. Европейский роман в XIX столетии, стр. 183, 201,
202, 210.
3 Там же, стр. 297, 400.
4 Например, у де Губернатиса (см.: П. Боборыкин, ук. соч., стр. 200). Еще
более странным является возведение в систему этих искусственно узеньких рубрик
(казарменный роман, фабричный роман и т. д.) у К. Тиандера: Морфология романа.
Вопросы теории и психологии творчества, т. II, вып. 1, стр. 175—256. Сам автор
иногда чувствует все неудобства этой искусственной группировки, см., например,
стр. 221, 254-255.

46
Обилие очерки
Этим отступлением я хотел бы предотвратить могущий возникнуть
аналогичный упрек по адресу исторического романа в современной
арабской литературе. Заняв в ней ходом вещей почетное положение, и здесь
исторический роман позволяет надеяться на дальнейшее развитие;
развитие же его и расцвет вообще современной арабской литературы
позволяют бодро смотреть на будущее.
-HS**-

>У/^>Д^^
ПРЕДИСЛОВИЕ
[к кн.: „Образцы новоарабской литературы (1880—1925)"
К. В. Оде-Васильевой]
I
Появление настоящей хрестоматии вызвано полным отсутствием
пособий по изучению современного арабского литературного языка как
у нас, так и на западе. В области грамматики, конечно, любой учебник
арабского языка в его классической форме может быть достаточным
руководством, так как грамматические различия между современным
литературным и классическим языком ничтожны (за исключением в
некоторых случаях синтаксиса). Что же касается стиля и особенно лексики
(не говоря уже о сюжетах), различия оказываются очень серьезными,
и нередко даже хорошее знание классического языка позволяет их
преодолеть только с большим трудом, если нет предварительного
знакомства с соответствующими категориями образцов.
Недостаток таких пособий ощущался давно, и попытки восполнить
его делались неоднократно, но направлялись они почти исключительно
на газетный и официально-деловой язык. Первый опыт в этом
направлении— сборник Вашингтона-Серрюиса1 — остается полезным и до сих
пор благодаря специальному словарю. Однако рост общественной жизни
на арабском Востоке за последние 30 лет делает словарь
недостаточным, а самый подбор образцов значительно устарелым. Не менее
сильный сдвиг отразился, конечно, в официальной и частной переписке,
особенно в ее терминологии; в известной части устарелым является
теперь и тот материал, который собран около 20 лет тому назад А.
Хаттабом.2 Важным преимуществом этого сборника, сравнительно с
работой Вашингтон-Серрюиса, остается то, что он дает документы в их
1 Washington-Serruys. L'arabe moderne, etudie dans les journaux et les
pieces officielles. Beyrouth, 1897. < Изучению газетного языка посвящена новейшая работа
Шерингхема (А. Т. Sheringham. Modern Arabic sentences on practical subjects being
selections from the newspapers of Iraq, Palestine and Egypt. London, 1927. О значении этой
работы высказывались различные мнения. Ср.: Е. Rossi, ОМ, VII, 1927, стр. 406—407;
L. Massignon. Revue des etudes islamiques, 1928, А, стр. 58—59; A. Schaade,
Der Islam, XVII, 1928, стр. 300—302; H. Fuchs, OLZ, 1928, стр. 988—989 и др. >.
2 А. Хащаб. Образцы современной арабской письменности. СПб., 1908.

48
Общие очерки
оригинальной рукописной форме, а не печатной транскрипции. Оба эти
издания и являются основными наличными пособиями при изучении
современного газетно-официального языка.1 Другие сборники менее
значительны по своему объему и подбору текстов: небольшая
хрестоматия Харфуша2 ограничивается только образцами торговой
корреспонденции и объявлений.3 Во всяком случае, комбинация всех
перечисленных пособий дает возможность достаточно хорошо ознакомиться с
представленными в них категориями стиля, конечно всегда с учетом тех
больших изменений, которые произошли в арабских странах за последнюю
четверть века. В этом отношении могут несколько помочь отдельные
правительственные акты и официальные документы современного арабского
мира, которые в последнее время издавались Берлинским семинарием
восточных языков в его органе с соответствующими комментариями.4
Значительно хуже дело обстоит с литературой в собственном смысле,
для изучения которой и теперь приходится обращаться к восточным
изданиям отдельных авторов, не всегда доступным и удобным для целей
преподавания. Единственная попытка помочь в этом направлении
принадлежит Хардеру, который в своей хрестоматии,5 помимо образцов
газетных отделов, поместил довольно много журнальных статей по
различным вопросам. Выбор был ограничен египетскими журналами,
которые не всегда типичны для других арабских стран в их современном
положении; кроме того, этот род литературы является одним из
наиболее эфемерных по самому характеру арабской прессы, и понятно, что
при таком составе материал хрестоматии Хардера, несмотря на довольно
значительный объем, уже несколько устарел. Из крупных литературных
имен у него привлечен только один автор; все это, конечно, не может
дать никакого представления ни о характере развития арабской
литературы за последние десятилетия, ни об индивидуальном слоге отдельных
писателей и языке их эпохи.6
1 Полезной остается и работа Шейхо (L. Cheikho. Specimens d'ecritures ara-
bes. Beyrouth, 2 ed., J888), хотя она ставит главной целью ознакомление с почерками,
а тексты выбирает иногда из области классического языка.
2 J. Harfouch. L'arabe dialectal de Syrie. Beyrouth, 1904 (2-е изд. 1914).
3 Конечно, они составлены на обычном литературном языке, и заглавие книжки,
относящееся к другим отделам, не должно вводить в заблуждение.
4 См. в особенности: G. Kampffmeyer. Das heutige Aegypten. Arabische
Texte mit Erläuterungen als Einführung in ein quellenmässiges Studium der
Gegenwartsverhältnisse des ägyptischen Volkes, Erstes Stück. MSOS, XXVIII, 2. Abt., 1925,
стр. 1—91); он же. Arabische Technologie der Gegenwart, I, Aus dem heutigen
Wirtschaftsleben Ägyptens. MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 1—98; о н же. Urkunden
und Berichte zur Gegenwartsgeschichte des arabischen Orients. Там же, стр. 207—223,
5 E. Harder. Arabische Chrestomathie. Heidelberg, 1911« Совершенно устарела,
конечно, работа Вармунда (А. Wahrmund. Lesebuch in neu-arabischer Sprache.
Giessen, 1861; 2-е изд. 1880).
6 Ср. рецензию Беккера на хрестоматию Хардера в журнале: Der Islam, II, 1911,
стр. 407—408.

Адйб Исхак (1856—1885)

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 49
Настоящая хрестоматия и ставит своей задачей несколько заполнить
пробел в указанных направлениях. Основная ее цель — служить
пособием дая тех лиц, которые желают ознакомиться с современным
литературным языком у прозаиков.1 Объем хрестоматии достаточно велик,
так как на протяжении тех четырех десятилетий, которые представлены
в сборнике, встречались различные типы стиля, начиная от строго
выдержанного подражания классическому и кончая свободной, живой
манерой, стоящей под влиянием ораторской или разговорной речи. Все
направления имеют своих более или менее талантливых представителей
в арабской современности, и со всеми должен быть знаком тот деятель,
который хочет понять жизнь нового Востока или путем общения
с его представителями, или через посредство их писателей. Думается,
что более сорока произведений двадцати одного автора дают
достаточный материал дая этого, и тот, кто основательно проработает хотя
бы часть его, может смело подходить к сочинениям любого
современного писателя, не боясь оказаться в беспомощном положении, как
бывает иногда с изучавшими произведения только классической
литературы.
Знакомство с языком — основная, но не единственная цель
хрестоматии: она должна дать некоторое представление о литературе и вообще
о всей культурно-общественной жизни арабов на протяжении
последнего полувека. Этой задачей обусловлен выбор как самих авторов, так
и их произведений. Дать характеристику всей новоарабской литературы
со времени ее возникновения на пространстве одного тома невозможно.
Кроме того, первый период, более примыкающий к древности, чем к
новому времени, не столь важен дая изучающего современность;2
начальным пунктом дая включения в хрестоматию взяты поэтому 80-е годы
прошлого столетия, когда известные события в Египте [8] дали новый
толчок общественной жизни почти всех арабских стран и вызвали
то движение, с которым связана современность уже непосредственными
нитями. Ограничить внимание одной изящной литературой за этот период
было бы неосновательное арабы и в XX в. остаются такими же
поклонниками слова и формы, какими они были в X в., и до высокой
степени литературности у них поднимается не только беллетристика, но и
критика, и публицистика. Иногда последним категориям приходится
даже отдавать преимущество: в то время как собственно литература
(в частности, например, новелла и драма) очень долгое время
продолжает идти подражательным путем, не выдвигая выдающихся оригиналь-
1 Новая арабская поэзия по своему богатству требует самостоятельной
хрестоматии, составление которой при бедности пособиями в других областях едва ли может
быть поставлено на первую очередь.
2 Хорошим образцом этого периода могут служить произведения Н. ал-Йазиджй
(1800—1871), перевод одного из которых помещен мною в журнале „Восток" (2, 1923,
стр. 31—34).
4 И. Ю. Крачковский, т. III

50
Общие очерки
ных произведений, публицистика уже с 80-х годов прошлого столетия
создает безукоризненные по форме образцы, влияние которых и на
общество, и на литературу иногда сильнее чисто литературных произведе*
ний тех же самых авторов. Нельзя забывать и того, что одной из
наиболее излюбленных форм современной арабской литературы являются
мелкие этюды и наброски, которые даже не поддаются ближайшей
классификации, но вместе с тем играют очень большую роль и в повсе»
дневной газетно-журнальной [прессе, и в высших сферах литературы.
Понятно, что они должны были найти в настоящей хрестоматий
достаточное отражение. В противоположность им, читатель не встретит
здесь образцов драматической литературы. Театр занимает видное
место в современной арабской жизни, но театральные произведения
представляют или простые переводы — переделки с европейских языков,
или подражания им, не всегда достигающие высокого литературного
уровня.1 Едва ли не единственным исключением могут считаться
бытовые комедии и драмы безвременно умершего Мухаммеда Теймура
(1892—1921), но они написаны в значительной мере на египетском
диалекте и не могут быть включены в сборник произведений на
литературном языке.
Если при включении в хрестоматию отдельных произведений
основным критерием была их „литературность", то есть принадлежность
к высокой категории литературного стиля, то в выборе их играла роль
не только форма, но и содержание. Хрестоматия должна
характеризовать не одну литературу, но и жизнь арабских стран за
соответствующий период. Из области критики взяты поэтому такие статьи, которые
иногда дают оценку автора, вошедшего в хрестоматию, иногда такого
деятеля, который не [представлен в хрестоматии, но оказал влияние
на ряд упомянутых здесь писателей, иногда характеризуют отношение
к современной европейской литературе. Драматическая литература
в хрестоматии не нашла себе места, но о положении театрального дела
можно судить по характеристике одного из крупнейших арабских
артистов и режиссеров (?А. сИд) или по предисловию к одной из драм
нового направления (М. Нусайме). Вся общественно-политическая жизнь
Сирии и Египта начиная с 80-х годов имеет свое отражение в
хрестоматии: различные группировки сирийских организаций в 80-х годах,
история эмиграционного движения, Египет после английской оккупации,
первые шаги турецкой конституции, взаимоотношения между турками
и арабами и т. д. Современности уделено не меньшее место, вплоть
до характеристики различных политических объединений в Аравии
наших дней или экономического состояния Сирии после войны. Особен-
1 Общие сведения об арабской драме в XIX в. можно найти в моей статье
„Исторический роман в современной арабской литературе" (СПб., 1911, Отд. отт. из ЖМНП,
стр. 11—13). [См. наст, том, стр. 19—45]. Ср. еще: Curt Prüfer. Drama (arabic).
Encyklopaedia of Religion and Ethics, IV, 1911, стр. 876—878.

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 51
ное внимание посвящено женскому движению, которое представлено
не только освещающими его беллетристическими произведениями, но
и статьями виднейших деятельниц. Можно надеяться, что такой состав
сборника будет не лишней иллюстрацией к истории арабской литературы
и общественности в новое время, особенно если принять во внимание,
что нигде еще аналогичного материала нет.^
Начальная дата материала, который должен был составить
хрестоматию,— 80-е годы — определилась без труда, так как именно с этого
времени начинается новый период арабской литературы XIX в., с
отчетливо выраженными чертами почти во всех отраслях. Найти принцип для
распределения этого материала оказалось труднее: систематическую
группировку по отделам едва ли можно было провести полностью, ввиду
некоторой неопределенности содержания отдельных произведений и
возможности относить их к различным категориям. Более целесообразным
оказался хронологический принцип по годам рождения авторов;
выдержать его вполне не удалось, так как не всегда можно было установить
с уверенностью хронологические даты. В исключительных случаях
материалом подсказывалась внутренняя, более мелкая группировка
(исторический роман, литература в Америке, женщины-писательницы и т. д.).
Даже и при невыдержанности принципа распределения, хрестоматия
в настоящем виде может дать известное представление об историческом
развитии литературы с 80-х годов прошлого столетия до 20-х
настоящего. От педагогического приема распределения произведений по
трудности при таких условиях пришлось, конечно, отказаться; выбор в этом
направлении надо предоставить или непосредственному ощущению
работающего, или руководству преподавателя.
II
Общего пособия, которое могло бы помочь при ознакомлении с
авторами, включенными в хрестоматию, не существует: очерк новоарабской
литературы еще не написан1 и, вероятно,*не скоро будет написан. Чтобы
дать хоть некоторую руководящую нить, я ограничусь лишь
несколькими общими замечаниями об отдельных авторах, с указанием
литературы о них, если таковая существует.2 Арабских источников я не ка-
1 Статья Г. А. Муркоса „Новейшая литература арабов" (Всеобщая история
литературы под редакцией В. Ф. Корша, II, вып. XIII—XIV, СПб., 1882, стр. 374—380)
совершенно устарела и захватывает только период до 70-х годов.
2 Общим введением может послужить заметка А. Е. Крымского „Возрождение
арабской литературы в XIX в." (Новый энциклопедический словарь Брокгауза и
Ефрона, III, стр. 282—283); основные линии движения за XIX—XX вв. характеризует моя
статья „Возникновение и развитие новоарабской литературы" (Восток, I, 1922,
стр. 67—73), Отношение новой литературы к предшествующим периодам обрисовано
в соответствующих отделах моих статей „Арабская литература" (Литература Востока,
вып. 1, Пгр., 1919, стр. 24—33) и „Арабская поэзия" (Восток, 4, 1924, стр. 97—112).
4*

52
Общие очерки
-саюсь, так как это потребовало бы составления особой библиографии,
для которой может найтись место только в специальной истории ново-
драбской литературы.
Сборник открывается „Второй запиской о реформах в сирийском
округе" (стр. 1—12), принадлежащей одному из основателей
модернистского течения в современном исламе, Мухаммеду сАбдо (1849—1905),J
кончившему жизнь муфтием Египта.2 [9]
Он принял участие в национально-освободительном движении сАрабй-
паши в Египте и, в результате английской оккупации, был на несколько
лет лишен права въезда на родину. Ко времени его пребывания в
Бейруте в 80-х годах и относится помещаемая „Записка", которая очень
хорошо характеризует состояние Сирии в эту эпоху и может послужить
вообще полезным введением в изучение периода, представленного в
хрестоматии. 3 Стиль Мухаммеда сАбдо пользуется заслуженной
известностью в арабском мире, хотя о нем обыкновенно судят по более поздним
произведениям, когда его интересы сосредоточивались преимущественно
на религиозной стороне ислама. Его роль в этой области может
считаться достаточно хорошо освещенной благодаря новым работам;4
в Ташкенте недавно переиздано интересное и остроумное описание его
путешествия в Сицилию.5
Если Мухаммед сАбдо в своих общественно-политических взглядах,
особенно во вторую половину деятельности, является сторонником
эволюции, то скорее революционером был его современник, менее
известный и не оцененный ал-Кавакибй (1849—1903). [10] Уроженец Алеппо,
подвергнутый преследованиям абдулхамидовского режима за
публицистическую деятельность, он вынужден был покинуть родину и провел
всю свою жизнь в скитаниях по самым разнообразным областям
мусульманского мира, вплоть до Индии и центральной Африки. Умер он
в Каире в полном одиночестве, и только после смерти были оценены
1 В арабском тексте (стр. 1,2) мною указан на основании некоторых
восточных источников 1842 г.; повидимому, вернее 1849 г., принятый в последнее время
наукой.
2 О другом представителе модернистского течения среди мусульман Индии
(Syed Ameer Ali, ум. 3 августа 1928 г.) см. мою заметку в журнале „Восток", кн. 4,
1924, стр. 193—194. (Ср. теперь ОМ, VIII, 1928, стр. 434—436; JRAS, 1928,
стр. 986—989).
3 Текст ее дан на основании посмертного издания сочинений М. 'Абдо
oJv^ft J^-асл £^-*£J\ eUMl M.X*u>Ml ^.^ß, П. Каир, 1324 г. хиджры, стр. 354—
363.
4 I. Goldziher. Die Richtungen der islamischen Koranauslegung. Leiden, 1920,
стр. 322—344. Другая литература указана в книге: Cheikh Mohammed A b d о u. Rissa-
lat al-tawhid, traduite de ГагаЬе avec une introduction sur la vie et les idees du
Cheikh Mohammed Abdou par B. Michel et le Cheikh Moustapha Abdel Razik.
Paris, 1925.
5 Палермо—Сицилия. Путевые заметки шейха Мухаммеда 'Абду с предисловием
лроф. А. Э. Шмидта, Ташкент, 1927. (Стеклография).

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 53
две основные его работы: „Природа деспотизма" и „Мать городов
(Мекка)". Первая представляет интересный этюд по государственному
праву и его преломлениям в мусульманском мире, вторая —
своеобразную утопию, протоколы никогда не происходившего в Мекке всемусуль-
манского съезда.1 В оба произведения автором вложено богатое и
всестороннее знание не только арабских, но и вообще всех мусульманских
стран, освещенное сильной и идущей до крайних выводов мыслью. Его
произведения могут дать хороший ключ к пониманию чаяний лучших
представителей мусульманского мира на склоне XIX в. Помещаемый
отрывок „Деспотизм и наука" (стр. 13—17) представляет одну главу
из произведения „Природа деспотизма".2
Революционером не только по настроению, но и по стилю является
уроженец Дамаска Адйб Исхак (1856—1885), который умер, не
завершив даже трех десятков лет своей жизни.3 Его политическая
деятельность связана преимущественно с Египтом. [и] Талантливый оратор
типа трибуна, он явился основателем и нового публицистического стиля —
нервного, живого, зажигательного, представляющего как бы печатную
речь. Для хрестоматии выбрана данная им характеристика Джемал
ад-дйна Афганского (стр. 18—21).4 [12] Второе произведение Исхака
взято тоже из газетных статей и посвящено „Востоку" (стр. 21—27),
в частности арабскому миру и отношению его к европейской
политике. 5 Две последних небольших статьи „Счастье после мученичества"
(стр. 27—28) и „Европа и восток" (стр. 28—31) были помещены
в газете „Каир", издававшейся им в Париже в 1880 г., когда талант
его сформировался и стиль принял определенно выраженный
индивидуальный характер.6 В последней статье особый интерес может
представить формулировка его взглядов на политическую роль России в эту
эпоху.
Из сирийской среды вышел очень популярный до наших дней
писатель Неджйб ал-Хаддад (1867—1899), бывший в близкой родственной
связи с семьей ал-Йазиджй, которая выдвинула много деятелей
арабского литературного возрождения. Особенно он известен как драма-
1 Книга составлена настолько умело, что целый ряд исследователей был введен
в заблуждение и предполагал, что в 1898 г. в Мекке фактически состоялся
мусульманский конгресс (см.: L. Massignon. Annuaire du Monde Musulman. Seconde
edition, 1925, стр. 385).
2 Текст дан по изданию: >Ца£<мЛП & \1*xaj >\о^*£а*У\ £^і*Ь. Каир, без года,
стр. 32—39.
3 Некоторые сведения о нем имеются в книге: К. Т. К h a і г а 11 а h. La Syrie.
Paris, 1912, стр. 72—76.
* Текст дается на основании последнего издания его статей под редакцией его
брата 'Аунй Исхака: JJIä^oI <-^Ч^ e^^^r-*-^ • • • ^ЦэьХЛл ^а* OjJi. Бейрут, 1909,
стр. 220—223.
5 Там же, стр. 197—203.
в Текст взят из того же издания, стр. 143—144 и 144—147.

54
Общие очерки
тург; его пьесы—и переводные, и подражательные — до сих пор не сходят
со сцены.1 Его публицистическая деятельность связана с Египтом,
где он прожил почти всю свою жизнь, и падает на тот период,
когда после первых моментов прямой борьбы с английской оккупацией
усилия арабского общества стали устремляться на внутреннее
развитие народа. В его статьях не звучит уже тот революционный тон,
которым проникнуты все произведения Исхака, самый их стиль
значительно более спокоен и „академичен". Сторонником эволюции
и работы над собой он является и в помещенных произведениях
„Какова бывает самостоятельность?" (стр. 32—35) и „Вы работаете
на службу англичанам" (стр. 36—42). В последней особенного
внимания заслуживает характеристика современной ему египетской
прессы.2
На сорок лет пережил своего современника Адйба Исхака другой
знаменитый уроженец Сирии, Сулейман ал-Бустанй (1856—1925); хотя
они начали свою работу одновременно, в одном и том же литературном
обществе в Бейруте, пути их жизни оказались так же различны, как
и сроки самой жизни. Ал-Бустанй является одной, из наиболее
разносторонних фигур новой арабской литературы и жизни.3 Государственный
деятель, администратор и финансист, с другой стороны — публицист,
тонкий знаток старой и новой арабской поэзии и переводчик „Илиады"
на свой родной язык,4 — он прожил богатую внутренним содержанием
жизнь ив разных областях оставил свой след. В хрестоматию включена
одна глава .из его книги „Турция до конституции и после нее",
выпущенной в связи с избранием его депутатом турецкого парламента. Глава
эта.названа „Конституция и эмиграция" (стр. 43—58) и может служить
хорошим: введением в изучение вопроса об эмиграции, который с 90-х
годов начинает играть очень важную роль в арабских странах,
особенно в Сирии.5 Ал-Бустанй имел возможность ознакомиться с жизнью
арабов не только в странах арабского языка, но и в Америке; он был
почти свидетелем первых шагов арабской колонии там, в Америке он
и умер. Данная им характеристика эмиграции приобрела теперь, после
сильных изменений в арабских странах, значение исторического
документа первостепенной важности.
1 Общие сведения об этой стороне его деятельности даны мной в упомянутой
статье „Исторический роман в современной арабской литературе", стр. 12—13. [См.
настоящий том, стр. 28—29].
2 Текст дан на основании посмертного переиздания его статей: ^ä^*J1 * * 'ОЦаХл^
>UftJl *-^ä5 £~äJ». Александрия, 1903, стр. 188—192 и 200—209.
3 О нем см. мою статью: Сулейман аль-Бустани. Киев, 1927. (Отд. отт. из
Юбилейного сборника в честь акад. Д. И. Багалия).
4 Об этом переводе существует моя статья: Арабский перевод „Илиады". Гермес,
1909, № 2, стр. 37—42. [См. настоящий том, стр. 333—337].
5 Текст приводится по первому изданию его книги: A.^JL^äJ\ äJ^jJI j\ ^S>^ о*-**»
oJo*.,> 2 jyX*ajJ\ J-*S. Каир, 1908, стр. 105—125.

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы11 55
За серией публицистов старшего поколения идет в хрестоматии ряд
романистов, которых можно считать основоположниками исторического
романа — единственной формы повествовательной прозы, которая заняла
прочное место в новой арабской литературе и вызвала к жизни несколько
заслуживающих внимания произведений.1 Извлечения из романов
сделаны с таким расчетом, чтобы они могли характеризовать не только
индивидуальность автора, но и взгляд современных арабских писателей
на некоторые основные моменты и важные периоды их истории. Первый
из этих писателей, Джемйл ал-Мудаувар (1862—1907), пользуется
известностью как автор романа-хроники в письмах из эпохи Харуна
ар-Рашйда;2 в хрестоматии помещена часть восьмого письма (стр. 59—74),
повествующая о посольстве героя повести к императору франков, с
описанием его путешествия через Сирию и подробным рассказом про Дамаск
с его знаменитой омейядской мечетью. 3 Джирджй Зейдан (1861—1914) —
одна из крупнейших фигур новой арабской литературы: не только
романист, но историк, историк литературы и журналист, твердо шедший
своим путем и основавший журнал, который продолжает успешно
развиваться и после его смерти.4 Из его многочисленных романов выбраны
по возможности такие, которые касаются различных периодов арабской
истории. Глава 19-я из романа „Египтянка Арманоса" (стр. 75—86)
рисует завоевание Египта арабами, с характеристикой предшествующего
положения,5 глава 22-я из романа „ал-'Аббаса — сестра ар-Рашйда"
(стр. 86—90) переносит в эпоху расцвета аббасидского халифата, когда
жизнь при дворе не имела уже ничего общего со скромной жизнью
героев первых веков ислама.6 Третий роман „Пленник ал-Махдй"
относится ко второй серии произведений Зейдана, сюжет которых взят
из истории XVIII—XIX вв. Он посвящен восстанию суданского
Махдй против англичан и Египта в 80—90-х годах прошлого века;
1 Возникновение и развитие исторического романа у арабов освещено мной в
упоминавшейся статье „Исторический роман в современной арабской литературе". Нужно
иметь в виду, что она написана 18 лет тому назад и с той поры материал сильно
увеличился.
2 Содержание его изложено в упомянутой моей статье, стр. 14—16.
3 Печатается по второму изданию хроники: ?U-<*J\ Л> ^в ^М-иЛМ ÖnLoä*. Каир,
1905, стр. 265—288. (В хрестоматии опущены приводимые автором ссылки на
источники).
4 Общая характеристика его личности и произведений до 1911 г. дана мною
в упомянутой статье, стр. 17—25. (Один из его романов переведен на немецкий язык:
М« Thilo. Girgi Zaidan, Der letzte Mameluck und seine Irrfahrten. Hugo Klein,
Barmen, 1917).
5 Текст взят из второго издания романа: AJ>.*a*J\ i.^oyLo\\. Каир, 1898,
стр. 114—128.
6 Печатается по первому изданию: ^-äJl CU^L\ ^иіі^л}]. Каир, 1906, стр. 56—58
(опущены ссылки на источники). Этот роман переведен на французский язык с
несколько измененным заглавием — „La soeur du Khalife", под редакцией Клода
Фаррера.

56
Общие очерки
глава 44-я (стр. 90—92) обрисовывает ту среду, где это восстание
происходило, и впечатление, производимое ал-Махдй на его
приверженцев. г
Не меньшей разновидностью, чем Зейдан, отличался третий
представленный в хрестоматии романист — Фарах Антун (1873—1922);
деятельность его была проникнута большей нервностью и
неуравновешенностью, в противоположность первому.2 Как и Зейдан, он был
журналистом, но ему пришлось кочевать со своим журналом из Александрии
в Каир, оттуда в Америку и обратно. Одно время большое внимание
в арабском мире вызвала его полемика с Мухаммедом еАбдо по
вопросам истории мусульманской культуры. В последние годы жизни он
мечтал о поднятии драматического искусства и действовал без особого
успеха на поприще драматурга. Среди его романов первым
произведением является „Новый Иерусалим";3 в хрестоматию включена глава 1-я,
рисующая настроение местного населения перед арабским завоеванием
(стр. 93—99), и глава 19-я, описывающая встречу халифа ЧЭмара и
патриарха Софрония при сдаче Иерусалима (стр. 99—105).4
Вали ад-дйн-Йекун (1873—1921) представляет нередкий тип писателя
не чисто арабского происхождения, для которого Египет стал родной
страной.5 Член знатного турецкого рода, он провел молодые годы
в Стамбуле и за деятельное участие в работе младотурков был
осужден на долголетнюю ссылку в Сивас. Его освободила только
турецкая революция 1908 г., после которой он жил преимущественно в Каире,
стремясь найти пути единения между турками и арабами. Поэт и
публицист, он остается поэтом и в своих публицистических
выступлениях. Стиль его в высшей степени индивидуален, насыщен эмоцией
и горячей нервностью. Его картины дореволюционной Турции по своему
литературному достоинству принадлежат к лучшему, что написано на
арабском языке. Он показывает, „как умирают литераторы на
востоке" (стр. 106—110), лишенные поддержки окружающей их среды,
потому что общество не доразвилось до понимания ценности родной
1 Текст дан по второму изданию: ^£uMa-*-X*J\ *.-^*о\. Каир, 1901, стр. 175—
177.
2 Общая его характеристика до 1911 г. в упомянутой моей статье, стр. 25—27.
[См. настоящий том, стр. 39—40].
3 Оценка его — там же, стр. 27.
4 В основу положено первое издание романа: СХо Ц-Л-äJI (^лі j\ otXdtXaJl p*Xäj)j\
Цу^і aX^äJI ^LJ^^ao^)^ Ja3j-J\ J^-jJlj ^jJUJl. Александрия, 1904, стр. 4—8
и 124—128 (опущены примечания автора),
5 О другом таком писателе у меня идет речь в статье „Шейх Абу Наддара —
основатель арабской сатирической прессы в Египте (1839—1912)", помещенной в
журнале „Восток" (4, 1924, стр. 165—168). (Несколько отрывков из *ІЗ\\ o^UaJ ^\ ДДл^
приведены в английском переводе и в транскрипции в кн.: Е. Palmer. The Arabic
Manual. London, 1881, стр. 131—140, 183—190).

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 57
литературы.1 „Ночь могущества" (стр. 110—113) — картинка из жизни
мусульманских народов, подавленных суевериями и предрассудками на
почве своеобразного понимания религии;2 „Босфор в одну из зимних
ночей" (стр. 113—116) переносит нас в обстановку абдулхамидовского
режима, обрисованную с драматизмом, для которого надо не только обладать
литературным талантом, но и на себе испытать все ужасы этой эпохи.3
Истым сыном Египта был Мустафа ал-Манфалутй (1876—1924),
пример той высоты, до которой может подняться представитель
мусульманского мира, оставаясь на почве правоверия. Он не владел ни одним
из европейских языков, но это не мешало ему быть основательно
знакомым с западноевропейской литературой, а из русских писателей
с Толстым.4 Его стиль — превосходный образец строго классического
языка пуриста, с легкостью удовлетворяющего всем запросам
современности. Ал-Манфалутй был тонким знатоком и ценителем не только
старой, но и новой арабской литературы: его афористические
характеристики современных писателей, с разделением их по манерам стиля,
являются примером острого и вдумчивого анализа.5 Все свойства его
творчества объединяет помещенная в хрестоматии характеристика Зей-
дана (стр. 117—124):6 она интересна еще и тем, что дает
представление о той идеологической борьбе, которая с самого начала
новоарабской литературы чувствовалась в отношении мусульманской части
к писателям из арабов-христиан.7
С наиболее популярным современным арабским писателем Амином
ар-Рейханй8 хрестоматия вводит в среду наших современников.
Двенадцатилетним мальчиком покинул ар-Рейханй свою родину Сирию для
Соединенных Штатов, в Америке он начал литературную деятельность —
сперва по-английски, затем уже по-арабски. Его излюбленной формой
являются, с одной стороны, мелкие статьи — наброски на самые
разнообразные темы — и этические, и литературные, и политические, а с
другой стороны, впервые в широком объеме создаваемые стихотворения
в прозе, в которых он объявляет себя находящимся под влиянием
1 Текст взят из сборника его статей: A^I^Xä.! С*Л)і£-о i^sy^sc^c ^ь* і^ОчіжХЛ
О^?. £>&>Jl L5^* Александрия, 1913, стр. 51—59.
2 Текст в сборнике: ѵХ**.сеД <Х*& ^у^л^л^] ^ä^j^. ^^ссЛ .ДдЛМ. Каир, без года,
стр. 82—85.
3 Текст там же, стр. 97—100.
4 Некоторые из его обработок европейских произведений перечислены Кампфмейе-
ром (G. Kampf fmey er, MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 246—248).
5 Об одном из его сборников см. в моей статье „Из арабской печати Египта"
(Мир ислама, I, 1912, стр. 504).
6 Текст взят из четвертого издания третьего тома его статей: л-УЛ^ i^LJxaJI
CUJÜJI s.j*)\ ^jUJLjl 0Jlk) (^Lox. Каир, 1923, стр. 131—145.
7 Об одном из периодов этой борьбы, связанном с работами Зейдана, см. в той же
моей статье, стр. 503—504.
8 Род. в 1876 г., ум. в 1940 г.

58
Общие очерки
У от Уитмэна.1 Трудно сказать, чем он больше является в этих
произведениях— арабом или европейцем, но уже турецкая революция, а
особенно мировая война произвела сильный сдвиг в его миросозерцании.
Он окончательно вернулся на родину, совершил большое путешествие
по Египту, Аравии и Месопотамии, в результате чего появилось
двухтомное описание Аравийского полуострова, под названием „Арабские
цари";2 в настоящее время он готовит историю Неджда и ваххабитов.3
Предисловие к его путешествию, включенное в хрестоматию (стр. 125—
139), не только дает блестящий образец стиля и хорошее представление
о самой книге, но в то же время очень важно по автобиографическим
признаниям автора, характерным и для него самого, и для всего
поколения литераторов-эмигрантов.4 Из его стихотворений в прозе взяты два,
типичных для более раннего периода его творчества до 1910 г.:
„Революция" (стр. 139—142)5 и „Исцели меня, богиня долины" (стр. 142—145).6
Эмигрантом является и второй, почти столь же популярный
писатель арабской современности Джебран Джебран.7 Сириец по
происхождению, он провел годы юности частью в Нью-Йорке, частью в Париже, где
занимался живописью, которой в последние годы он посвящает не
меньшее время, чем литературе, часто иллюстрируя свои собственные
произведения.8 Последние годы он живет главным образом в Нью-Йорке,
где стоит во главе основанного им кружка „Писательский союз",
объединяющего арабских литераторов в Соединенных Штатах. Его
первыми произведениями были небольшие рассказы, изданные двумя сбор-
1 В моей книжке „Амин Рейхани. Избранные произведения" (Пгр., 1917) дана
характеристика его творчества до войны и переведен ряд его произведений. Его портрет,
снятый около 1910 г., воспроизведен в книге: К. Т. К h a і г а 11 а h. La Syrie. Paris,
1912, при стр. 111. В 1914 г. общую оценку его литературной деятельности дал Харт-
ман в статье „NadschafI und Rlhäni (WI, II, 1914, стр. 287—292). В моей статье „Die
Literatur der arabischen Emigranten in Amerika 1895—1925" (MO, XXI, 1927, стр. 193—
213) дана характеристика Рейхани (стр. 201--206). Также на русском языке: Арабская
литература в Америке. Известия Ленинградского университета, I, 1928, стр. 12—18.
2 Отзыв о нем дали Кампфмейер (MSOS, XXVIII, 2. Abt., 1925, стр. 298—303)
и Шахт (OLZ, XXX, 1927, стр. 968—970).
3 За это время вышли арабское (^Ь%1лсьЬоа ѵІОчЛаЛ ^>sкS &S\\3. Бейрут, 1928)
и английское (Ibn Sa'oud of Arabia. London, 1928) издания.
4 Текст в издании: ^Ut* Jl £уу*\ ^-*-*Jl2 Ц-Л-^-И ^Д-л, I. Бейрут, 1924, стр. 6—20
(с пропуском некоторых примечаний).
5 Оно переведено мною (вместе с другим стихотворением в прозе) в журнале
„Восток" (кн. 1, 1922, стр. 48—54). Текст в сборнике: Xs^äho ^уь^ OLJLä^jJI
^iUe^vJi £5-£^ ѵЗ-^J ІЬ% ч^ХЛл» j.äUoa «^^da^-ft ОМІХл, ч. И. Бейрут, 1910, стр. 183—185.
6 Оно переведено в упомянутой книжке „Амин Рейхани. Избранные произведения"
(1917, стр. 115—118). Текст в упомянутом сборнике (стр. 193—196).
7 <Род. в 1883 г., ум. в 1931 г.>.
8 Снимок с его автопортрета в молодые годы воспроизведен в книге: К. Т. К h а і-
rallah. La Syrie, при стр. 108« Его общая характеристика дана мною в статье
„Die Literatur der arabischen Emigranten von Amerika" (MO, XXI, 1927, стр. 206—209);
на русском языке в „Известиях Ленинградского университета" (I, 1928, стр. 18—23).

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 59
никами, и повесть „Сломанные крылья" с сюжетами из сирийской,
частью прошлой, частью современной жизни. Из последней повести,
которая одинаково интересна и бытовыми подробностями с освещением
женского вопроса, и картинами природы, в хрестоматию включены две
главы: „Рука судьбы" (стр. 146—149) и „Между Астартой и Христом"
(стр. 149—154).1 Впоследствии Джебран перешел от повестей к
стихотворениям в прозе и этюдам, как и ар-Рейханй: из этого периода в
хрестоматию включен набросок: „Люблю в людях крайности" (стр. 154—158).2
Беллетристом по преимуществу является другой „американский"
писатель сирийского происхождения, сАбд ал-Месйх Хаддад.3 В живой
и остроумной сценке „В доме покойника" (стр. 158—162) он рисует
те условности и церемонии, от которых современные арабы не могут
освободиться даже в самые тяжелые минуты жизни, даже находясь
в странах европейской культуры.4 В Америке живет и писатель-поэт
Михаил Ну'айме, приобретающий за последние годы особенную
известность как литературный критик, который не боится выступать иногда
против общепризнанных авторитетов, как он показал в связи с
юбилеем современного поэта Ахмеда Шаукй.5 Может быть нелишне
отметить, что Нусайме получил образование в русских школах Бискинты
(на Ливане) и Назарета, а затем кончил курс полтавской семинарии.6
Из России он переехал в Америку, где занимался юриспруденцией
в Вашингтонском университете, получив диплом в 1916 г. В сборнике
помещено предисловие к его драме „Отцы и дети" (стр. 163—168),
которое не дает точного представления о самом произведении, но очень
важно по принципиальным затронутым в нем вопросам о развитии
театрального дела у арабов, о разговорном и литературном языке
на сцене и т. д.7
1 Текст взят по изданию: ^І--^^ Jw^bL. ^L^lä- l-^JIS o**u«£XtJl Ддиъ^ЛМ. Нью-
Йорк, 1912, стр. 12—18 и 106—116.
2 Впервые он помещен в каирском журнале „ал-Хилал" (за октябрь 1925 г.,
стр# 35—37), откуда и взят текст.
3 Ум. в 1946 г.
4 Текст взят из сборника произведений арабско-американских писателей: Л\^ Lo
^jäÜJI «З^^З о****} <*wä*.ä.> ^2*& J^vXaJl ^JLäJ\ ^jb ^jbysiW hyy^\ j\ ^IäaJI. Каир,
1922, стр. 178—186.
5 Об этом юбилее см.: М. Guidi. Le onoranze al poeta Egiziano Shawql ed
i loro significato politico. ОМ, VII, 1927, стр. 346—353.
6 Об отношении арабов к России и русской литературе см. мои статьи „Русские
писатели в арабской литературе" (Вестник иностранной литературы, 1910, декабрь,
стр. 39—41), „Арабские переводы басен Крылова" (Библиографические листы Русского
Библиографического общества, лист 1, 1922, январь, стр. 6—8), „Ризкаллах Хассун
(1825—1880), переводчик басен Крылова на арабский язык" (Восточный сборник, I, 1926,
стр. 13—36), „Арабский вопрос и русские симпатии" (С.-Петербургские ведомости, 1909,
№ 146, 3 июля), „В Каире" (Петроградские ведомости, 1915, № 198, 4 сентября),
7 Текст взят из сборника его критических статей: ^JuXai OMULo А.ь^сьл Jbj.ÄJ\
А^сяі J.^li^ f-U-ч Каир, 1923, стр. 30—37.

60
Общие очерки
Вообще первую четверть XX в. можно считать периодом, когда
в арабской литературе особенное внимание начинают привлекать мелкие
формы новеллы — повесть и рассказ. Появляется ряд писателей,
посвящающих свое творчество этой области; появляются попытки разобраться
в теоретических вопросах, и постепенно создаются произведения,
которые можно считать оригинальными; этот род литературы получает
надлежащее место. Наиболее интенсивно это движение замечается
в Египте. Одним из писателей, искавших новых путей, был умерший
уже сИса сУбейд. Его „Дневник Хикмет Ханум" (стр. 177—193)
интересен и литературными достоинствами, и тем, что он живо рисует
переживания египетской женщины, постепенно выходящей из стен
своего дома на широкую общественную арену в связи с событиями
политической жизни в Египте в апреле 1919 г., когда женщины впервые
открыто стали принимать участие в политическом движении и
демонстрациях.1
Большие заслуги перед новой литературой имеют братья Теймуры —
безвременно умерший Мухаммед (1892—1921) и продолжающий
действовать Махмуд (род. в 1894 г.). Первый пробовал свои силы в различных
областях — и поэзии, и новеллистики, где создал некоторые
заслуживающие внимания образцы, но в конце концов сосредоточился на театре.
Ему принадлежат лучшие бытовые комедии и драмы, которые
знаменуют сильный сдвиг в этой области, позволяющий надеяться, что скоро
и драматическая литература займет достойное место в арабском мире,
избавившись от оков слепой подражательности. Мухаммед Теймур
является и первым серьезным театральным критиком и историком
арабского театра. Из этой области взята помещенная в хрестоматии статья
„сАзйз сИд" (стр. 194—200), которая дает характеристику одного из
наиболее выдающихся современных арабских артистов и режиссеров.2 Младший
брат, Махмуд Теймур, сосредоточился на новеллистике и выпустил уже три
тома мелких рассказов.3 К своей задаче он подходит сознательно
и вдумчиво: в теоретических предисловиях он старается обосновать
свои взгляды и смотрит на свою литературную миссию как на выпол-
1 Текст взят из сборника его произведений: Іо;«-*лио ^аиаа ASy+sc.* *ІІА ^Uwä.\
üullj'ii jho*. Каир, 1921, стр. 12—90.
2 Перепечатывается по тексту во втором томе посмертного собрания его
сочинений: І^І^ХЛ USUä. L5-^Jl *і*^Д*-*~^ J^stx» ОШІ|^. Каир, 1922, стр. 159—167.
3 О двух первых сборниках см. заметку Кампфмейера (G. Kampffmeyer,
MS OS, XXVIII, 2. Abt., 1925, стр. 306—308). Один рассказ переведен на
итальянский язык Наллино (С. А. N а 11 i п о. Mahmud Bey Taymur, 'Ammi Mitwalli. ОМ,
VII, 1927, стр. 391—400). О третьем сборнике см. статью Кампфмейера (G. К a m р f f-
meyer, MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 251—256). За это время вышел четвер-
тый сборник (Aj>v^a*o л*«ад ,^х*о\ v^s^. Каир, 1928), а Шаде напечатал статью
с его общей характеристикой: А. Schaade. Ein Vorkämpfer der arabischen Moderne
in Ägypten. Hamburger. Fremdenblatt, 1928, 17 октября.

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 67
нение долга перед народом. Все его рассказы бытового типа, с
сюжетами, взятыми из жизни различных слоев египетского населения. Одним
из таких является и помещаемый в хрестоматии рассказ
„Путешественник" (стр. 201— 209).1
Последний отдел хрестоматии посвящен современным арабским
писательницам. Выступление женщин на арену литературной деятельности
началось, конечно, раньше того периода, который захватывает
хрестоматия, но обыкновенно они оставались в области поэзии или
специфически „женских" сюжетов.2 Женский вопрос всегда стоял очень остро
на арабском Востоке, преимущественно он приковывал внимание
женщин, и понятно, что расширение круга их сюжетов могло произойти
только тогда, когда самой жизнью этот вопрос стал разрешаться
в сторону раскрепощения женщины во всех отношениях. Одной из
первых писательниц, выступления которой привлекли всеобщее внимание,
была Мелек Хифнй Насиф (1886—1918), писавшая обыкновенно под
псевдонимом „Исследовательница из пустыни".3 Она была дочерью
довольно известного египетского литератора, одно время профессора
Египетского университета в Каире; обстоятельства ее личной жизни
сложились неудачно, и может быть это и явилось причиной того, что
большинство ее произведений посвящено вопросам, связанным с
положением женщины в мусульманском мире, в частности в Египте. Много
внимания она уделяла педагогическим темам, так как и сама была одно
время учительницей, но основную борьбу она ведет по той же линии,
как известный „освободитель женщин" — Касим Амин (1865—1908);4
в своих выводах она является обыкновенно более сдержанной. Обе
статьи, помещенные в хрестоматии, взяты из ее первого сборника
статей „Женское"5 и трактуют о „Брачном возрасте" (стр. 210—214)
и „Недостатках мужчин" (стр. 214—218).6
1 Текст взят из первого тома его рассказов: ^$)^ ^Я-**^ <*»■*-*—'- £<У"*-^- Каир,
1925, стр. 126—137.
2 О начале этого движения см. в моем предисловии к переводу книги Касима
Амина „Новая женщина" (СПб., 1912, стр. III—IV).
3 О первом ее выступлении см. у меня в упомянутом предисловии, стр. XV.
4 Отсутствие его произведений в хрестоматии объясняется тем, что одна его
книга переведена целиком на русский язык (Касим Амин. Новая женщина. Перевод
со 2-го арабского издания и предисловие И. Ю. Крачковского, СПб., 1912);
представление о его стиле могут дать те отрывки, которые помещены в „Начальной
арабской хрестоматии" К. В. Оде-Васильевой (Л., 1926, стр. 10—14 и 23—24). Другая
его книга переведена на немецкий язык Решером: О. Rescher. Qäsim Emm, tah-
rir elmar'a (Ober die Frauenemanzipation). Stuttgart, 1928.
5 С некоторыми сокращениями сборник переведен на немецкий язык Решером
(О. Re seh er. Über die ägyptische Frauenfrage. Aufsätze von Melek HifnT Nacif.
Aus dem Arabischen übersetzt. Konstantinopel, 1926).
6 Текст дан по ее первому сборнику: ^ь 0*.-w*i С1Л)1£<о &.s>or-*.cyo C-JL3Luu..*.J\
..J^l *;aJl &oUJ| Ü=wb ^AX> Із*-о*Л SU"*J\ ^у&уъ ^ oJO *aJl. Каир, 1910,
стр. 31—35 и 61—65. Перевод в упомянутом издании Решера, стр. 43—50 и 84'—94.

62
Общие очерки
Ее духовной ученицей является наиболее популярная современная
писательница Марйам Зийаде,1 пишущая под псевдонимом Мейй.2 Она
дочь журналиста, родилась в Назарете, получила свое образование
на Ливане и в Бейруте, но живет преимущественно в Египте. Несмотря
на сравнительную молодость, она быстро приобрела большое имя целым
рядом отдельных сборников, в которых объединяет свои статьи, лекции
и стихотворения в прозе. Кругозор ее произведений значительно шире,
чем у М. X. Насиф; в области разбора литературных явлений и подхода
к ним она обнаруживает дарования и критика, и историка литературы.
Ее первое крупное произведение, напечатанное в 1920 г., было
посвящено анализу творчества „Исследовательницы из пустыни"; оно^
представляет одну из лучших историко-литературных монографий в области
новоарабской литературы. Статья ее „Лоти, отошедший, оставшийся"
(стр. 219—224) характеризует современное отношение арабов к
европейским писателям, далекое уже от того слепого поклонения, с которого
начинали первые представители новоарабской литературы, и, наоборот,
проникнутое духом здоровой критики.3 Для представления о ее
стихотворениях в прозе взяты предисловия к трем частям ее сборника
„Мрак и лучи" (стр. 224—227)4 и два произведения из него: „Песнь
реки ас-Сафа" (стр. 227—231) и „У ног сфинкса" (стр. 232—237).5
Не столько в сторону чистой литературной формы и
историко-литературных изысканий, сколько в область социально-экономических
отношений влекут интересы современную сирийскую писательницу Селму
Са'иг.6 Она не уклоняется от рассмотрения женского вопроса, поскольку
он входит в общий круг подлежащих обсуждению сюжетов, но в то же
время подчеркивает, что женщина-писательница не должна теперь
посвящать все свое внимание .этой стороне на основании того довода,
что она — женщина; время разграничения между темами мужскими
и женскими прошло безвозвратно. На своем примере она доказывает,
что о всяких темах имеет теперь право судить писательница, притом
нисколько не отказываясь ни от высокой литературной формы, ни от
безукоризненного языка. Все ее произведения, помещенные в
хрестоматии, относятся к последним годам, все посвящены Сирии, с трудом
залечивающей свои послевоенные раны. В рассказе „История ал-Хайфа
1 Род. в 1895 г., ум. в 1941 г.
2 Ее общая характеристика дана Росси в статье „Una scrittrice araba cattolica
Mayy" (ОМ, V, 1925, стр. 604—613). Об одном из сборников ее статей имеется
заметка Массиньона (L. Massignon, RMM, LXII, 1925, стр. 210).
3 Текст взят из ее сборника: ^* ^Д-*-? «-АМаыаЛ. Каир, 1924, стр. 94—103.
* В основу положено издание: jU^gJl £іэьио дЗ+jvbä ^ио *Хо Лааазі^ Ol*JJi. Каир,
1923, стр. 3, 47, 98.
5 Текст там же, стр. 15—23 и 147—157.
6 Несколько замечаний о ней, с ее портретом, см. в книге: К. Т. К h а і г а 1 1 a h.
La Syrie, стр. 112—113.

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 63
из Дейра" (стр. 238—242) проходит перед нами трагедия молодой
ливанской женщины, жизнь которой разбита социальными условностями
еще больше, чем последствиями войны.1 „Вавилон в Сирии" (стр. 243—245)
дает нам представление о тех запутанных политических условиях, среди
которых жила Сирия, с бесчисленными партиями, внутренним
разделением и раздорами.2 В речи „На память об арабском языке" (стр. 245—248),
произнесенной в „Женском обществе", она справедливо доказывает,
что пока не переменятся социальные и политические условия, трудно
думать о средствах к поднятию роли арабского языка в школах
и в обществе.3 „Наша экономическая жизнь" (стр. 248—258) начинается
с остроумного рассуждения о том, имеет ли право женщина рассуждать
о неженских вопросах и может ли существовать на логических
основаниях такая классификация.4 Характеристика экономических факторов
Сирии и необходимость уделять им больше внимания в интересах
самостоятельного развития страны очень напоминают те мысли, которые
высказывал относительно Египта на 30 лет раньше Неджйб ал-Хад-
д&д; Селма Са'иг права, доказывая, что спасение не в эмиграции
и бегстве с родины, а в умелом подходе к ее неиспользованным
богатствам.
III
Таков состав настоящей хрестоматии. Главные недостатки его
объясняются тем обстоятельством, что работа была начата еще в те годы,
когда отсутствовала возможность сколько-нибудь регулярных сношений
с Востоком и приходилось рассчитывать только на материал, доступный
в Ленинграде. Трудности встретились в этом направлении немалые.
Достаточно сказать, что к моменту завершения рукописи ни в одной
из академических библиотек Ленинграда не было ни одного из изданий,
откуда взят материал; он весь был основан на средствах одной частной
библиотеки, [13] без которой издание даже и в таких размерах нельзя
было бы осуществить. С возобновлением сношений на помощь пришли
некоторые местные деятели арабского Востока, в особенности
египетский писатель Махмуд Теймур, с готовностью откликавшийся на все
просьбы о справках. Не всегда, однако, даже его усилия увенчивались
успехом: несмотря на ряд обращений не удалось установить, например,
дат рождений некоторых из современных писателей, относительно
других показания расходились и выбор надо было основывать на чисто
случайных признаках. При установлении текста также было немало
затруднений. Никаких критических изданий писателей у арабов до сих
1 Текст дается по изданию: jU Vj-äJ ^^..а*. б"*-^~ & Lo ^-«Д-ю /Д*о ОЦ-^ЛЛ.
Бейрут, 1923, стр. 43—48.
2 Там же, стр. 83—85.
3 Там же, стр. 163—167.
4 Там же, стр. 110—121.

64
Общие очерки
пор не существует; приходится руководствоваться тем, что доступно
в данный момент, не всегда имея даже возможность сличать
существующие издания. Явные опечатки, конечно, исправлялись, но
непоследовательность передачи, часто у одного и того же автора (например
в собственных европейских именах), приходилось сохранять и в
хрестоматии. Возможно, что некоторые неясности или недоразумения в тексте
объясняются неудовлетворительностью тех изданий, которые надо было
класть в основу принятого текста.
Современная арабская литература представляет живой и развивающийся
организм. Составление и печатание хрестоматии шло довольно
медленным темпом; в это самое время постепенное восстановление связи
с Востоком позволяло иногда получать новые издания прежних авторов,
а нередко приносило интересные произведения даже не известных раньше
писателей. Немногое удалось использовать в ходе работы, но большую
часть приходилось безжалостно откладывать, чтобы не нарушать
установленного плана и состава, хотя новый материал делал его иногда
устарелым к самому моменту появления в свет. В хрестоматии
современной литературы едва ли может быть иначе, и если бы тем же
самым лицам пришлось ее составлять в 1928 г., то, конечно, и состав,
и план вероятно был бы не такой, как принятый ими в 1926 г.
*°*

Мухаммед Теймур (1892—1921)

>>7^>^^
НОВО АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА1
Ряд областей арабской литературы и письменности за последние
десятилетия изучался настолько усердно, что многое напечатанное о них
двадцать пять лет тому назад должно быть теперь дополнено или
совершенно переработано. Более или менее систематическое изучение
новоарабской литературы началось только с этого времени; еще важнее
то обстоятельство, что сама литература за этот период быстро
развивалась и вызвала к жизни немало интересных и важных явлений.
Понятно, что при общей характеристике всей духовной жизни
мусульманского Востока этой стороне должно быть теперь посвящено больше
внимания, чем в первых выпусках „Энциклопедии ислама".
Конечно, теперь была бы еще совершенно неосуществимой попытка
написать настоящую историю новоарабской литературы; в данный
момент возможно только характеризовать в основных чертах состояние
разработки и очередные ее задачи.
I. ПОНЯТИЕ. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ И ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ РАМКИ
Все три слова в понятии „ново-арабская литература" требуют
ближайшего определения. Когда мы говорим о древней арабской
литературе, мы часто понимаем под этим, как и при средневековых
литературах вообще, всю письменность: почти все истории арабской литературы
включают такие отделы, как философия, точные науки и т. д. Было бы
методически неправильным и в связи с быстрым развитием
типографской продукции в XIX и XX вв. физически невозможным
рассматривать все эти области как литературу в тесном смысле. Строго говоря,
1 Настоящая статья была написана по-немецки летом 1933 г. по просьбе редакции
международной „Энциклопедии ислама" для помещения в дополнительном томе; этим
объясняются ее характер и построение. На заседании группы востоковедов в
сентябрьской сессии Академии Наук СССР мною было сделано сообщение об этой работе,
причем некоторыми членами группы было высказано пожелание о напечатании работы
и на русском языке. Для меня это представляется тем более желательным, что
написанная мною статья значительно превзошла размер, определенный редакцией
„Энциклопедии ислама", и была опубликована без первой и четвертой главы. В дальнейшем
я даю не столько перевод, сколько изложение немецкого оригинала с незначительными
изменениями.
5 И. Ю. Крачковский, т. III

66
Общие очерки
к новой литературе мы должны относить только такие произведения,
которые в силу особенностей своей формы обладают свойством
оказывать влияние не только на рассудок, но и на эмоцию, конечно, не
исключительно эстетическую. К этим произведениям мы относим такие
категории, как поэзию, роман (с новеллой), драму. Однако в силу
специфических условий развития арабских стран за последние два века
необходимо обратить внимание и на некоторые другие категории.
Особенно излюбленными в современной арабской письменности являются
очерки, большего и меньшего размера, которые иногда достигают
высокой степени литературного совершенства. То же самое можно сказать
про ораторскую прозу и публицистику. Для понимания современной
литературной продукции и ее влияния на арабских читателей очень
важна арабская критика, равно как и история литературы; обе категории
за последнее время выдвинули серьезных представителей. Эти отделы
не всегда можно относить к изящной литературе, но современная
арабская литература без их упоминания окажется неполной. В
противоположность этому, вся народная литература, которая во всех странах
с арабским языком выражается в обычных, известных фольклористам
формах, не может приниматься в расчет при изучении продуктов
искусственной литературы. Она имеет не те корни, что эта отраженная
в печати литература, и должна рассматриваться в другом окружении.
Выражение „арабская" сохраняет тот же самый смысл, как
обыкновенно в старой арабской литературе: под этим словом мы понимаем
не только то, что написано арабами, но и то, что написано
представителями других народностей на арабском языке. [и] Переводы могут быть
причислены к этой литературе, конечно, только в том случае, если они
имеют самостоятельное литературное значение;г исключаются также
произведения арабов на других языках, хотя иногда они представляют
большой интерес для суждения о всей идеологии.2
Ошибочно предполагать, что вся арабская литература нового периода
и современности действительно нова. Наоборот, не в одной поэзии мы
встречаем старое содержание и формы; искусственная проза очень часто
остается в рамках средневекового стиля. Достаточно взглянуть, например,
не только на произведения гАбд ал-Кадира ал-Джеза'ирй (1808—1883),
но и на речи сАбд ал-гАзйза ибн Са'уда (1880[—1953]) или
многочисленные касйды в его честь, которые нередко появляются в мекканском
официозе „Умм ал-кура". Всю аналогичную продукцию невозможно
включать в историю новоарабской литературы; в ней можно иметь
суждение только о том, что действительно ново по содержанию или по
форме и композиции.
1 Как перевод „Илиады" Сулеймана ал-Бустанй.
2 Как, например, французские сочинения Агуба (1795—1832) или Шукрй Ганима
(ум. в 1929 г.); английские — Амина ар-Рейханй (1876—1940) или Джебрана Джебрана
(1883—1931).

Новоарабская литература
67
Для начала новоарабской литературы мы располагаем твердой датой,
которая имеет не только условное значение: первая половина прошлого
столетия. После французской экспедиции (1798—1801) и укрепления
власти Мухаммеда сАлй (1769—1849) Египет вошел в близкие сношения
с Европой, которые с той поры никогда уже не прерывались. В этом
периоде Сирия, благодаря новым школам, пошла по тому же пути,
и с той поры обе страны (особенно Египет) стоят во главе
литературного движения. Другие области с населением, говорящим по-арабски,
присоединились к движению значительно позже: только незадолго перед
мировой войной Месопотамия и, несколько слабее, Тунисия были
затронуты новыми литературными течениями. Развитие Ирака после войны
пошло в этом отношении очень быстро вперед. Что касается других
стран (Алжирии, в особенности Марокко, и главнейших областей
Аравии), то наши сведения, к сожалению, слишком недостаточны, но, судя
по всему доступному материалу, можно заключить, что здесь везде
господствует еще средневековая манера и модернистские течения
литературы только очень медленно прокладывают себе путь,
Некоторым своеобразным возмещением можем мы считать то, что
новоарабская литература имеет свои очаги не только в странах с
арабским языком.
Во второй половине прошлого столетия Константинополь как столица
Турецкой империи привлек немало арабских писателей старшего
поколения; во главе их несколько десятков лет стоял оригинальный Ахмед
(Фарис) аш-Шидйак (1804—1887), редактор известнейшей в свое время
газеты „ал-Джава'иб".
Часто значительную роль играла Европа: нельзя забывать, что
в Париже в 1884 г. был основан „ал-'Урват ал-вуска", первый орган
впоследствии столь важного модернистского течения в исламе. [15] То же
самое относится и к Америке, куда новоарабская литература была
перенесена эмигрантами, создавшими здесь своеобразную школу.
Если мы, наряду с этими широкими географическими рамками,
упомянем еще особенную быстроту развития новоарабской литературы, то
станет ясно, что написать очерк литературы, который был бы доведен
до сегодняшнего дня, совершенно невозможно. Нашей конечной датой
является в общем начало 30-х годов.
II. ОБЩИЙ ОБЗОР. ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ. ПЕРИОДЫ
Было бы нетрудно установить некоторые следы литературного
возрождения раньше, чем в начале XIX в., но обыкновенно это только
отдельные факты, которые говорят скорее о стремлении возродить
старые языковые дисциплины, чем об оживлении литературы. В Сирии,
у христианских меньшинств, которые находились в тесной связи с
Римом и Константинополем, мы находим собственную литературную школу,
5*

68
Общие очерки
которая концентрировалась около маронитского епископа Алеппо
Германа Фархата (1670—1732). Совершенно иначе и гораздо сильнее
испытывали арабы европейское влияние после французской экспедиции. Какие
стороны производили наиболее сильное впечатление на фантазию, можно
видеть по описанию первой типографии у ал-Джабартй (1756—1825)
или первой европейской читальни у будущего ректора ал-Азхара Хасана
ал-гАттара (1766—1834). Уже эти примеры говорят о некоторых
факторах, оказывавших свое действие при создании новоарабской литературы.
Возникали новые школы: в Египте — основанные Мухаммедом сАлй,
главным образом для изучения медицины и технических наук, но также
и переводческого искусства; в Сирии — руководимые разнообразными
европейскими и американскими миссиями или созданные по их образцу,
как первая „национальная" школа Бутруса ал-Бустанй (1819—1883).
Много перемен испытали эти школы в течение XIX в., но теперь
арабские страны обладают солидным рядом школ высшего типа, которые
прямо или косвенно оказывают большое влияние на развитие новой
литературы, как Университет св. Иосифа (Universite St. Joseph) или
Американский университет (American University) в Бейруте, Египетский
университет (Universite Egyptienne) в Каире. Дополнением к школам
служили образовательные путешествия и экспедиции в Европу. Первой
экспедицией такого рода мы можем считать ту, которая была
отправлена Мухаммедом сАлй и от которой осталось очень интересное
описание, составленное членом ее Рифа'а ат-Тахтавй (1800—1873),
впоследствии деятельным переводчиком и одним из видных представителей
нового направления. В начале XX в. эти поездки с образовательной
целью приняли планомерный характер; их значение для всей арабской
литературы легко оценить по ежегодным почти диссертациям молодых
арабских ученых (главным образом во французских университетах).
Кроме типографии, которая в Сирии была известна с начала XVIII в.,
но не имела большого значения, французская экспедиция познакомила
Египет еще с одним, до тех пор неведомым элементом — периодической
прессой. Только в 1828 г. возобновленная Мухаммедом сАлй, она
оказала в высшей степени сильное влияние на все развитие новой
литературы: некоторые жанры литературы были совершенно переработаны
прессой, другие вызваны впервые ею из небытия к жизни. С
типографией тесно связана оживленная переводческая работа, первоначально
преимущественно в области научной литературы (особенно в Египте),
позже чисто художественной. Можно с уверенностью сказать, что
насколько произведения Ибн ал-МуА<аффы или ал-Джахиза не могут быть
представлены без деятельности переводчиков аббасидской эпохи,
настолько же и новоарабская литература была бы невозможна без
переводчиков XIX в. Благодаря типографии классическая литература впервые
в широком масштабе стала доступной для всех читающих. Серьезное
занятие ею на основе новых методов особенно характерно для послед-

Новоарабская литература
69
них десятилетий. Оно показало, что не все старое бесполезно для
органического построения новоарабской литературы; наоборот, многое
должно быть переработано. Библиотеки, которые были основаны по
европейскому образцу, облегчают систематическую работу над старыми
памятниками. Как периодическая пресса, так и различные кружки и
общества — научные, политические и литературные, которые стали
постепенно со средины прошлого века возникать во всех арабских странах,
имели для литературы очень большое значение. Ораторская проза
вырабатывалась особенно здесь. Не так велико было влияние театра. Выросший
в 50-х годах на основе любительских опытов, он только в XX в. стал
важным литературным явлением и вызвал к жизни серьезных
драматургов и критиков. Переменчивая судьба арабов в XIX—XX вв.,
разнообразные экономические и политические причины придали арабской
эмиграции совершенно исключительное значение. Эмиграция как бы
сопровождает новоарабскую литературу с самого ее зарождения до наших
дней. Уже после французской экспедиции некоторые арабские семьи
должны были покинуть Египет и переселиться во Францию, как Михаил
ас-Саббаг (1784—1816) или Илья Боктор (1784—1821). Многие из этих
эмигрантов были преподавателями арабского языка в высших школах
Европы, как позже Шейх ат-Тантавй (1810—1861) в С.-Петербурге. Так
как новоарабская литература тогда еще только зарождалась и не
встречала интереса со стороны европейских арабистов, то их деятельность
направлялась преимущественно на классические памятники.
Благодаря разнообразным факторам вся история новоарабской
литературы тесно связана с историей европейского влияния. Особенно
отчетливо при этом выступают два явления: борьба старых и новых
идеалов и проблема новой литературной техники. Эта борьба на
литературной почве приобретает различные аспекты и проходит различные стадии,
испытывая многообразные колебания в разные периоды. Более отчетливо
можно выделить три направления: 1) протест против всего нового и
стремление замкнуться в старых рамках, оживив их; 2) поверхностное
подражание западным образцам и идеям с презрительным отношением
ко всякой арабской древности; 3) попытки органической переработки
здоровых зерен арабской литературы с привлечением научных методов
и всех достижений духовной культуры. Все три направления продолжают
параллельно существовать и до настоящего времени, однако последнее
находит все больше и больше приверженцев.
Политические судьбы арабов в XIX—XX вв., конечно, оказывали
сильное влияние на литературу. История этого периода — история
постепенного отделения от Турции, как политического, так и духовного,
а параллельно с этим пробуждения арабского национализма, который
в отдельных странах проходит различные этапы. В последнее время
мы замечаем даже дальнейшее развитие этого национализма в сторону
известного партикуляризма отдельных областей; на литературной почве

70
Общие очерки
это направление наиболее сознательно культивируется в Египте (в так
называемом движении тамсйр ал-адйб гегиптизация литературы').
Разграничить арабскую литературу XIX в. на точные периоды
достаточно трудно. Литературная продукция сама по себе до 80-х годов
скорее незначительна, имена отдельных писателей часто забыты самими
арабами. Их произведения важны только для их эпохи, так как они
отражают идеи и проблемы только своего времени; теперь они имеют
только чисто историческое значение. Эту эпоху можно скорее назвать
эпохой просветительства, чем эпохой литературного творчества. Этот
период мы можем продолжить до 80—90-х годов, когда первое
поколение „просветителей" и „окциденталистов" покидает сцену. Сирия и
Египет работали тогда без тесного контакта: в научной области более
создал Египет, в лингвистической и литературной — Сирия. В обеих
странах мы встречаем ряд достойных фигур, как Бутрус ал-Бустанй
в Сирии, Рифа'а ат-Тахтавй, сАлй Мубарек (1824—1893) или 'Абдаллах
Фикрй (1834—1890) в Египте. Для неарабских стран в этот период
характерны такие имена, как Ахмед аш-Шидйак. Тогда же была создана
периодическая пресса и постепенно выработался журнальный стиль.
60-е годы произвели сильные изменения в обоих очагах новоарабской
литературы. Дамасские события 1860 г. и автономия Ливана, с одной
стороны, открытие Суэцкого канала (1869), позднейшая революция
'Арабй паши (1882) с последовавшей оккупацией Египта, с другой,
изменили и пути литературы. Сирийская эмиграция в Египет принимает
большие размеры, и к 90-м годам почти вся прогрессивная и
влиятельная пресса оказывается в сирийских руках. Этот период продолжается
до начала XX в.; наиболее характерными фигурами его являются
Мухаммед 'Абдо (1849—1905) и Джирджй Зейдан (1861—1914). Хотя
первый сам и не принимал участия в изящной литературе, но его роль
была очень важной: с ним мусульмане решительно перешли на путь
модернизма и литературное движение распространилось гораздо
сильнее в широких кругах читающей массы. Политические и социальные
вопросы находят все больше и больше отражения в литературе: в 80-х
годах появляется такой писатель, как 'Абдаллах Недйм (1844—1896),
в 90-х — сАбд ар-Рахман ал-Кавакибй (1849—1903); на рубеже столетия
выделяются — „трибун Египта" Мустафа Камил (1874—1908) и
„освободитель женщины" Касим Амин (1865—1908). В этот же период
окончательно дифференцируются некоторые жанры литературы
(исторические романы Зейдана), больше внимания привлекают вопросы
литературного стиля, а в конце его близко подходит к этой проблеме
Мустафа ал-Манфалутй (1876—1924).
Уже в первых десятилетиях XX в. выступают сирийские писатели,
оказавшиеся в Америке. Под руководством двух выдающихся лидеров
Амина ар-Рейханй (1876—1940) и Джебрана Джебрана (1883—1931) они
концентрировались особенно в Нью-Йорке, около литературного кружка

Новоара бека я литература
77
„ар-Рабита ал-каламййа"> который возглавлял последний, и журнала
„ас-Са'их" (редактор гАбд ал-Месйх ал-Хаддад). Главным отличием этих
писателей являются смелый отказ от всей старомодной литературы
с общепринятым стилем и определенно выраженная склонность к высоко
развитым формам прозаических очерков, равно как стихотворениям
в прозе, культивируемым иногда до излишества. Многие из
представителей этой школы приобрели почетную известность в арабских странах
{даже таких, как Тунис или Хиджаз); кроме названных, заслуживают
упоминания: критик, поэт и драматург Михаил Ну'айме (род. в 1889 г.),
поэты Рашйд Аййуб (род. в 1862 г.), Илйас Абу Ма^й (род. в 1889 г.),
Несйб сАрй$а и мн. др. Обособленное положение занимают сирийские
писатели в Бразилии, где их произведения имеют скорее местное
значение без ощутимого влияния на другие арабские страны; здесь
чувствуется преимущественная склонность к поэзии (Илйас Фархат, род.
в 1891 г., Рашйд Селим Хурй, род. в 1887 г., и др.). Интересные
попытки Шукрй ал-Хурй (род. в 1871 г.) применить сиро-арабский диалект
для литературных целей не нашли серьезных подражателей. После
войны арабские писатели в Америке утратили ведущее положение;
большинство из них постепенно теряли связь с сильно меняющейся
жизнью в арабских странах; только некоторые правильно оценили
громадные сдвиги и сумели найти им литературное отображение, главным
образом благодаря возвращению на родину (как, например, ар-Рейханй
и Ну'айме).
Гегемония переходит теперь снова в Египет и концентрируется
в школе так называемых египетских модернистов. Первые следы ее мы
можем усмотреть около 1907 г. с основанием „народной" партии („Хизб
ал-умма")[16] и газеты „ал-Джерйда" под редакцией Ахмеда Лутфй ас-
Сеййида, [17] впоследствии переводчика этики Аристотеля и ректора
реорганизованного Египетского университета. В 1922 г. возник новый
орган этой группы — газета „ас-Сийаса". Основным отличием этих
литературных модернистов [18] является углубление понятия литературы и
серьезные требования к ее представителям. В противоположность
арабским писателям в Америке, они проявляют большой интерес к
классической арабской литературе и уделяют особенное внимание критическим
и историко-литературным исследованиям. В их произведениях мы
впервые встречаем вместо арабского национализма сознательно проводимую
идею специфически египетского патриотизма. В изящной литературе для
этих кругов особенно характерно культивирование так называемой
„египетской новеллы". Благодаря широко распространенной прессе и
немалому числу талантливых представителей эта литературная школа
встретила живой отклик и нашла ревностных сторонников, равно как и
подражателей, в других арабских странах. Вторично в истории новоарабской
литературы Египет стоит во главе литературного движения, теперь
значительно тверже, чем в конце прошлого столетия.

72
Общие очерки
III. ОТДЕЛЬНЫЕ ЖАНРЫ
А. Поэзия
Как в древнеарабской, так и в новоарабской литературе поэзия
остается наиболее распространенным и наиболее консервативным
жанром литературы. Во всех арабских странах мы встречаем бесчисленное
множество поэтов, но история поэзии в XIX—XX вв. представляет
в сущности только историю оживления старой поэзии в изменившихся
условиях. Известный прогресс можно видеть только в переходе от
подражания поэзии эпохи упадка к подражанию ал-Мутанаббй, а позже
аббасидским и даже доисламским поэтам.
Дхя. Сирии главную роль сыграла здесь деятельность Насифа ал-
Йазиджй (1800—1871), строгого консерватора в поэзии, но большого
мастера языка. В других кругах отчетливо сказывается европейское
влияние, как, например, у жителя Алеппо Франсиса Марраша (1836—
1873), который старался проводить философские и социальные идеи
в своих пессимистических стихах. Для Египта период оживления старой
поэзии наступил несколько позже, с Махмудом Сами ал-Барудй (1839—
1904) и Исма'йлом Сабрй (1854—1923); их стихотворения совершенно
в стиле аббасидской и старой поэзии, часто с точным указанием
перерабатываемых оригиналов. Несколько живее произведения обоих наиболее
знаменитых поэтов современного Египта — Ахмеда Шаукй (1868—1932)
у Мухаммеда Хафиза Ибрахйма (1871—1932). Первый до войны был
типичным придворным поэтом (иіаир ал-амйр), большим мастером
поэтического языка, но совершенно застывшим в старых формах; после
войны его популярность как „эмира поэтов" (амйр аш-шуара) еще
больше возросла во всех арабских странах. В последние годы он
пытался создать арабскую трагедию. Хафиз Ибрахйм, происходивший из
народа, чувствовал большую любовь к политическим и социальным
темам; в форме он следует старым образцам. Большой талант
выказывает третий известный поэт Египта Халйл Мутран (род. ок. 1871 г.
в Баальбеке в Сирии), главным образом в небольших лирических и
повествовательных произведениях, в форме которых (особенно в системе
рифмы и метрах) он обнаруживает большую свободу и разнообразие.
Из младшего поколения многие писатели имеют печатные диваны,
которые часто не лишены интереса (Ибрахйм сАбд ал-Кадйр ал-Мазинй,
Ахмед Михрам, Ахмед Рамй, Мустафа ар-Рафий, Ахмед Несйм и др.).
В последнее время особенной популярностью пользуется Ахмед Зеки
Абу Шадй, но к кому перейдет в Египте гегемония после Шаулй и
Ибрахйма, еще трудно сказать.
Очень оригинальную картину представляет поэзия Ирака в XIX—
XX вв. Старая традиция сохранялась здесь в городах, как Багдад или

Ахмед Шаукй (1868—1932)

Новоарабская литература
73
Мосул, и всегда имела своих представителей, как сАбд ал-Гаффар ал-Ах-
рас (1805—1874) или'Абд ал-Бакй ал-'Умарй ал-Фарукй (1789—1861). Из-
вестную роль играл и род ал-Алусй. Но, кроме этого, в „святых городах"
Неджеф и Кербела продолжала культивироваться в шиитских кругах абба-
сидская и даже чисто бедуинская поэзия; эта школа стала известна
благодаря изданиям Ахмеда 'Арифа аз-Зейна, [19] лидера шиитской
общины в Сайда (Сирия). Наиболее известным представителем этой школы
был Ибрахйм ат-Табатаба'й (1832—1901). И в Ираке новоарабская
поэзия началась с возрождения классической, в особенности благодаря
стихотворениям сАбд ал-Мухсина ал-Казимй (1865—1935), который с конца
прошлого столетия жил в Египте и свои „му*аллаки" посвятил
новейшим событиям египетской истории. Поэтами нового направления мы
в особенности можем считать двоих — Джемйля Сидкй аз-Захавй (1863—
1936) и Ма'руфа ар-Русафй (1875—1945). Первый, проникнутый
философскими тенденциями, очень свободно обращается с рифмой; он не
боится следовать новым метрам и рифмам и даже пишет стихи с
размером, но без рифмы (шир мурсал). Второй, оставаясь при старых
формах, обладает талантом истинного поэта и в своих лирических
произведениях, описаниях и социальных темах достигает высоких степеней
совершенства. Оба хорошо известны далеко за пределами своей
родины.
Поэзия в других арабских странах имеет главным образом только
местное значение, хотя количественно очень богата. Из сирийских
поэтов старый Селим 'Анхурй (род. в 1855 г.) имеет некоторую связь
с Египтом и проникнут новыми идеями, сИса Искендер ал-Маслуф (род.
в 1869 г.) является типом поэта-ученого. Из младшего поколения целый
ряд пользуется известностью в литературных кругах (Шефйк Джебрй,
Халйл Мердем, Халйм Даммус, Ахмед сУбейд, Мухаммед ал-Бизм,
Мухаммед аш-Шурейкй, Мухаммед Сулейман ал-Ахмед с псевдонимом Бедевй
ал-Джебел и др.). Ряд поэтов из Америки читается и печатается и
в других странах, как, например, из США — Рашйд Аййуб, Илйас Абу
Ма^й, из Бразилии Рашйд Селим Хурй, Илйас Фархат, Фаузй ал-Ма'луф
(1899—1930). Почти во всех арабских странах встречаются интересные
поэты, но они редко известны за пределами своей родины, как,
например, в Тунисе Мухаммед аш-Шаазилй Хазнадар. Нельзя отрицать, что
лирическая поэзия нового времени обнаруживает очень часто большое
разнообразие, зрелое искусство и изысканность в технике, но крупные
формы еще предстоит создать. Мастерской перевод „Илиады" Сулей-
мана ал-Бустанй (1904) вызвал только некоторые слабые попытки
подражания; искусственная поэзия на диалекте (вместо литературного
языка), как и раньше, служит почти исключительно целям юмора и
сатиры (Асгад Рустум в Америке), часто с политической окраской (как
'Омар аз-3есеннй в Сирии).

74
Общие очерки
Б. Роман и новелла
Первым явлением, не всегда совершенным с литературной точки
зрения, был исторический роман. Возникший в Сирии, в кругу ал-Бустанй,
он особенно культивировался его сыном Селимом (1848—1884) с
определенно выраженными дидактическими целями. Выше стоит появившаяся
в 1888 г. хроника Джемйля ал-Мудаувара (1862—1907) из эпохи Харуна
• ар-Рашйда, хотя она преследует скорее антикварные, чем литературные
задачи. Своего апогея исторический роман достиг в произведениях
широко известного Джирджй Зейдана (1861—1914). С 1891 г. до самой
его смерти арабская публика почти ежегодно получала новый роман из
большой исторической серии. Будучи историком по своим склонностям,
он хотел в этих романах преимущественно популяризировать историю и
доставить понятное и занимательное чтение. Как чистый „просветитель",
он чувствовал мало влечения к специфически литературным проблемам.
Его произведения имели очень большой успех и создали эпоху в
истории новоарабской литературы. Отдельные попытки романа нравов или
психологического (Сагйда ал-Бустанй, Йа'куба Сарруфа, Фараха Антуна
и др.) на рубеже обоих столетий не могли соперничать с этим успехом;
многие находятся под прямым влиянием Зейдана [20] и представляют
более или менее удачные подражания. Что возможности развития
исторического романа у арабов еще не исчерпаны, показывает произведение
египтянина Мухаммеда Ферйда Абу Хадйда „Дочь мамлюка" (1926);
оно относится к другому типу, чем романы Зейдана, и в известных
отношениях стоит на более высоком уровне.
В противоположность историческому роману, мелкая бытовая новелла
выросла в Египте. Конечно, и в Сирии мы можем указать некоторые
попытки, но такие образцы, как юношеские произведения Джебрана,
представляют только пробы, к которым позже он сам не возвращался.
И в Египте новелла прокладывала себе путь постепенно. В старшем
поколении мы встречаем попытки использовать классическую форму
макам для функции социальной критики. Интересное произведение
в этом смысле представляет „Рассказ сИсы ибн Хишама",
принадлежащий Мухаммеду ал-Мувейлихй [21] (ум. в 1930 г.), сыну известного
публициста, впоследствии эмигранта Ибрахйма ал-Мувейлихй (1846—1906);
другие ('А'иши Теймур, Мухаммеда Хафиза Ибрахйма „Ночи Сатйха")
были менее удачны. В маленьких рассказах, частью оригинальных,
частью заимствованных, пробовал свои силы известный Лутфй ал-Ман-
фалутй, однако они интересны скорее по своему красивому языку и
плавному стилю, чем по содержанию и доведенному до крайности
романтическому сентиментализму. Основателем египетской новеллы и
творцом реалистических картин современной социальной жизни мы можем
считать рано умершего Мухаммеда Теймура (1892—1921). Одаренный
несомненным литературным талантом, хороший знаток европейских ли-

Новоарабская литература
75
тератур и в высшей степени тонкий наблюдатель, он создавал
небольшие рассказы в стиле Мопассана и Чехова под поучительным названием
„Что глаза видят". Дальнейший шаг представляют рассказы его брата
Махмуда Теймура (род. в 1894 г.), которые до сих пор (1934) составили
пять томиков. Написанные в той же реалистической манере, как у брата
Мухаммеда, они обнаруживают большее разнообразие,- более глубокий
психологический анализ и еще более чистый и простой язык. Произведения
обоих Теймуров оказали сильное влияние на современное поколение
писателей: жанр новеллы стал модным в современной литературе. Среди их
современников мы можем назвать братьев сУбейд (умершего Йсу с двумя
сборниками „Ихсан ханум" и „Сурайа", равно как Шихату со сборником
„Печальный урок") или Тахира Лашйна, сборники которого „Ирония
свирели" и в особенности „Рассказывают, что..." обнаруживают
немалый юмористический дар. Показательно, что и в других арабских странах
это направление новеллы нашло ревностных сторонников, часто под
египетским влиянием. В Ираке уже по меньшей мере два писателя известны за
пределами своей родины: Махмуд Ахмед (автор большой новеллы „Халид"
и сборника „Авангарды") и Анвар Ша'ул (сборник „Первая жатва").
Одновременно с Египтом или даже раньше возникла новелла в Америке; особого
упоминания заслуживает здесь сАбд ал-Месйх Хаддад (ум. в 1946 г.), с
небольшими, чисто фотографического типа, полными юмора рассказами из
арабской жизни в Америке, которые возникли по инициативе Джебрана;
Михаил Ну'айме в своих психологических новеллах уделяет много места
глубокому анализу не без влияния русской литературы XIX в.
Если мы можем теперь сказать, что новелла в новоарабской
литературе нашла правильные пути и достигла известного расцвета, то для
большой формы романа в противоположность этому приходится отметить
только отдельные удачные попытки, но не оформившееся движение.
Хорошее начало представляла здесь большая новелла „Зейнаб" (1914).
Содержание ее взято из деревенской жизни Египта; по языку, стилю и
всей трактовке она представляла нечто совсем новое и свободное от
всего искусственного, однако прошла достаточно незамеченной. В стиле
семейной хроники написана большая новелла „Дни" (I ч. —1927; II ч. —
1940) известного ученого Täxä Хусейна (род. в 1889 г.); она рисует
детство слепого египетского мальчика в маленьком городке на Ниле и
заслуживает полного внимания не только как живое изображение
действительной жизни, но и как мастерское литературное произведение
с точки зрения языка, стиля и композиции. Широко задумана трилогия
Тауфйка ал-Хакйма „Все в одном"; до сих пор появилась средняя
часть — „Возвращение духа" (1933, написана в 1927 г.); она посвящена
■египетским событиям в начале 20-х годов и производит хорошее
впечатление по умелости рассказа, искусной композиции и ясному языку.
Эти немногие примеры дают право питать надежду, что и роман в
новоарабской литературе скоро займет должное место.

76
Общие очерки
В. Драма
Ежегодные празднества в европейских школах ввели в моду
школьные представления; пьесы сочинялись обыкновенно учителями, их
содержание заимствовалось или из Библии, или из классической древности,
позже из арабской старины. Не только христиане, но и мусульмане
пробовали свои силы в этом направлении, как, например, в Сирии
Ибрахйм ал-Ахдаб (1826—1891) с „Александром Македонским" или
„Ибн Зайдуном в Андалусии". Комедия нравов возникла тоже
сравнительно рано под европейским влиянием. Ливанец Марун Наккаш (1817—
1855), благодаря своим путешествиям в Италию, познакомился с пьесами
Мольера и новым итальянским театром. Вернувшись на родину, он
сочинил и поставил в любительских кружках (1847—1852) три комедии
в стиле Мольера; содержание двух было заимствовано из современной
сирийской жизни, одно из „1001 ночи". Они имели известный успех,
но после его ранней смерти попытка осталась без продолжателей, если
исключить некоторые менее удачные комедии Таннуса ал-Хурра (около
1850 г.). Двадцать лет спустя (около 1875 г.), уже в Александрии,
была организована арабская труппа ливанцем Адйбом Исхаком (1856—
1885) и племянником покойного Селимом Наккашем (ум. в 1884 г.).
В это время репертуар все более и более склонялся к
ложноклассической трагедии. Главные представители этого направления принадлежат
все к тому же кругу Иазиджй—Бустанй. Одна из первых трагедий такого
рода, „Мужество и верность", была сочинена в стихах Халйлем ал-Иазиджй
(1858—1889); содержанием послужил один известный эпизод из дсизлам-
ских легенд. Особенную плодовитость в этом направлении обнаружил
племянник старого ал-Иазиджй — Неджйб ал-Хаддад (1867—1899),
который оставил после себя до 16 драматических произведений. В
большинстве случаев это свободные обработки пьес Корнеля, В. Гюго,
Дюма, Шекспира, где не всегда легко узнать первоисточник. Ему же
принадлежат некоторые оригинальные трагедии в том же духе, как
„Саладин" или „Месть бедуина". До мировой войны его произведения
оставались излюбленными пьесами арабского репертуара, хотя с
европейской точки зрения они часто очень примитивны и малосценичны.
Комедию нравов хотел оживить еще раз египетский писатель Мухаммед
'Осман Джаллал (1829—1898). Кроме трагедий Корнеля и Расина,
переведенных им на литературный язык, он предпринял смелую попытку
переделать Мольера на египетском диалекте на египетские нравы.
Нельзя отрицать, что эта попытка была выполнена с некоторым талантом
и искусством, но разговорный диалект на сцене для арабов нечто столь
необычное, что его произведения были впервые исполнены только в 1912 г.
Благодаря этим обстоятельствам арабский театр до 20-х годов питался
преимущественно ложноклассическими пьесами, переводными и
оригинальными в стиле Неджйба ал-Хаддада, который вызвал целый ряд
менее талантливых продолжателей.

Новоарабская литература
77
Новый период можно начинать, благодаря успехам уже
упоминавшегося Мухаммеда Теймура, с 20-х годов. Изучая с особой любовью
театр, он много писал по теории и истории драматического искусства.
Кроме монологов для сцены, ему принадлежат четыре драматических
произведения: две комедии, драма и оперетта. Не считая последней,
действие которой развертывается в Египте XVIII в., все другие имеют
своим сюжетом египетскую современность. Особенную живость они
приобретают благодаря обычному разговорному языку и основанной на
большой наблюдательности сценичности. Они являлись в сущности
первыми бытовыми комедиями из современной жизни и были встречены
большим успехом. Независимо от Теймура, удачная попытка бытовой
комедии с интересным психологическим и социальным анализом
принадлежит в Америке Михаилу Ну'айме в драме „Отцы и дети" (1917),
содержание которой взято из современной сирийской жизни.
Принципиальное предисловие говорит, насколько серьезно автор относится
к вопросам драматического искусства. Такие стремления позволяют
ожидать для арабской драмы хорошего будущего. „Египетские драмы"
Антуна Иазбека, в особенности „Жертвы" (1925 г., тоже на разговорном
диалекте), говорят о постепенном прогрессе в этой области. На рубеже
30-х годов знаменитый поэт Ахмед Шаукй попытался еще раз оживить
ложноклассическую трагедию; им написано несколько пьес в стихах
с сюжетом из египетской и арабской древности („Клеопатра", „Камбиз",
„Маджнун", „Повелительница Андалусии" и др.); благодаря звучным
стихам на чисто классическом языке и до сих пор господствующему
вкусу они имели большой успех у арабской публики. В истории арабской
драмы едва ли они представляют шаг вперед.
Для драмы, еще более чем для романа, приобретает особую остроту
вопрос о языке диалога. Господствующее течение показывает, что
литературный язык до сих пор твердо удерживает свои позиции, однако
такие попытки, как Мухаммеда 'Османа Джаллаля или Мухаммеда
Теймура, говорят о том, что здесь существуют немалые колебания. Нет
недостатка и в теоретических обоснованиях необходимости ввести
разговорный язык в литературу. Ожесточенная полемика встретила
выступление Маруна Гусна (род. в 1881 г.) в Сирии; это показывает, что
вопрос очень актуален, но еще далек от своего разрешения.
Характерно, что новеллист Махмуд Теймур, который в ранних изданиях
своих произведений охотно пользовался разговорным языком, в
поздних все более склоняется к литературному, хотя теоретически он
сам признает возможность „египетско-арабского" языка в будущем.
У романиста Тауфйка ал-Хакйма мы встречаем искусное
сочетание: разговорный язык в диалоге, литературный в ремарках автора
и в описаниях. Практика показывает, что для настоящего
момента такой компромисс представляет, быть может, лучшее решение
проблемы.

78
Общие очерки
Г. Другие жанры
Специфические условия развития новой арабской литературы
вызывают необходимость говорить о таких жанрах, которые обыкновенно
не находят себе места при суждениях о так называемой „изящной"
литературе. Особенное значение приобретает здесь периодическая пресса:
она была очень важной школой не только для читателей, но и для
писателей. Журнальные статьи постепенно вырабатывали раньше
совершенно не известный публицистический стиль и являлись иногда
стимулирующими и другие жанры. Они оказывали влияние на ораторскую
прозу (политическую и другую); из них возникали критические и
историко-литературные исследования, равно как разнообразные, очень
излюбленные очерки, стоящие часто на границе стихотворений в прозе.
Развитие этого публицистического стиля совершалось очень быстро. Если
первая половина XIX в. не создала еще ничего замечательного, то
деятельность ал-Бустанй с его многочисленными периодическими
органами оказала уже очень большое влияние. Из этой школы вышли такие
разнородные журналисты, как пламенный оратор Адйб Иссак (1856—
1885) и более академически настроенный и пишущий Неджйб ал-Хаддад
(1867—1899). Эмиграция в Европу оказывала свое влияние и вызвала
много оригинальных фигур, как Ахмед аш-Шидйаі< или его противник
Ризкаллах Хассун (ум. около 1880 г.) и издатель классических
произведений заслуженный Рушейд ад-Дахдах (1813—1889). Аля Египта 80-е годы
знаменуют поворотный пункт. Восстание сАрабй выдвинуло сАбдаллаха
Недйма, который в своих многочисленных, часто сатирически
окрашенных, социально-политических органах нередко пользовался
разговорным языком, так же как и переселившийся во Францию Йа'куб Санну
(1839—1912), известный под именем „Шейх в очках". Эти же годы
вызвали консолидацию школы Мухаммеда ?Абдо, которая для Египта
имела большое значение. Из нее вышел и Са'д Заглул (ок. 1859—1927),
самый знаменитый политический оратор современного Египта, с которым
в начале XX в. мог состязаться только основатель „Национальной
партии" Мустафа Камил (1874—1908). [22] Непосредственные
продолжатели Мухаммеда ?Абдо занимались почти исключительно специфически
мусульманскими сюжетами, как экзегез и апологетика, не оказывая
прямого влияния на литературное движение; это можно сказать даже
о наиболее известном из них, консервативном Мухаммеде Рашйде Ри^а[23}
и о модернистски настроенном Мухаммеде Ферйде Вадждй(род. в 1875 г.).
Большое признание как публицист приобрел редактор „ал-Му'аййада" [24]
Алй Иусуф (1863—1913). Традицию сирийской школы в публицистике
продолжал в Египте долголетний редактор „ал-Муктатафа" Иа'куб Сарруф
(1852—1927) и много путешествовавший Сулейман ал-Бустанй (1856—
1925), известный переводчик „Илиады"; его книга о Турции дает лучшую
картину социальных соотношений среди арабов до войны. Прямую

Новоарабская литература
79
противоположность его академическому стилю представляют статьи,
очерки и стихи Вали ад-дйна Йекуна (1873—1921), горячего сторонника
турецко-арабского сближения, который в огненных словах и живых
картинах рисовал свою ссылку в Турции во времена f Абд ал-Хамйда и
все противоречия мусульманского мира. Один из младших учеников
Мухаммеда сАбдо — Лутфй ал-Манфалутй — занял выдающееся
положение своими попытками создать новый стиль. Он имел большой и
заслуженный успех; в какой мере его многочисленные обработки европейских
произведений служат правильному пониманию оригинала — другой вопрос.
Особенную любовь к очеркам и стихотворениям в прозе обнаруживают
арабские писатели в Америке. Основателем обоих жанров здесь мы
можем считать широко известного в арабском мире Амина ар-Рейханй.
Он был первым, кто поднял их на большую высоту и создал широкую
популярность; до сих пор он чувствует к ним влечение, и даже в его
позднейших книгах можно заметить следы этого. Почти исключительно
этим двум категориям посвятил себя Джебран; даже его книги
обыкновенно представляют сборники таких стихотворений в прозе или очерков,
объединенных определенной темой или, идеей. Позже мы встречаем
несколько большее разнообразие (как, например, у Михаила Ну'айме),
однако очерки и стихотворения в прозе остаются попрежнему
излюбленной формой. Эти очерки, конечно с измененным содержанием, в
значительной мере свойственны и школе египетских модернистов. Они
указывают на особый интерес к вопросам историко-литературного,
философского и социального характера; небезынтересно отметить, что почти
все книги виднейших представителей этой школы составились из статей
в журналах и газетах. Это говорит о большой жизненности данной
формы и еще раз указывает на сильное влияние периодической прессы
в новой литературе.
При особых условиях арабской жизни в XIX в. вполне понятно,
что женская литература заслуживает серьезного внимания.
Писательницы выступают на литературную сцену позже (в особенности среди
мусульман), всегда остаются в значительном меньшинстве и очень часто
действуют лишь в определенной сфере литературы. Нередко появляются
и писатели, которые уделяют преимущественное внимание всем
вопросам, связанным с женским движением. Первые писательницы появились
тоже в Сирии, в нам известных кругах. Это были Варда ал-Иазиджй
(1838—1924), популярная в сирийско-египетских кругах главным образом
как поэтесса, и Марьяна Марраш (1848—1922), первая женщина, которая
решилась выступить в периодической прессе. В мусульманских кругах
то же значение, как первые две, имела гА'иша Теймур (1840—1902),
которая писала не только стихи и новеллы в стиле макам, но и
различные статьи по социальным вопросам и женскому движению.
Следующее поколение имеет особенно большие заслуги в создании
специальной женской прессы. Главные представительницы этого направления

so
Общие очерки
происходили из Сирии, как А. Аверино (род. около 1872 г.), Лабйба
Хашим (род. в 1882 г.), которая читала лекции в Египетском
университете по педагогике, или 'Афйфа Керем (1883—1924), журналистками
писательница, действовавшая в Нью-Йорке. Теоретические основы
женского движения в мусульманских странах были обстоятельно
формулированы Касимом Амином (1865—1908) в двух книгах: „Освобождение
женщины" (1899) и „Новая женщина" (1901), вызвавших горячую
полемику. Его посмертные „Афоризмы" показывают, что женский вопрос
был для него делом жизни. Его преемницей мы можем считать одну из
виднейших представительниц женской литературы Мелек Хифнй Насиф
(1886—1918), дочь известного ученого и поэта Мухаммеда Хифнй Насиф
{1856—1919); она много писала по педагогическим вопросам, с
особенным вниманием относясь к женскому движению. По своим воззрениям
она была настроена несколько консервативнее, чем Касим Амин. Близко
с ней связана наиболее популярная современная писательница Мейй
(Марйам Зийаде, около 1895—1941). В 20-х годах она развила особенно
продуктивную деятельность, главным образом в форме очерков и
стихотворений в прозе. Темы ее разнообразны, хотя и не всегда освещены
глубоко. Особый интерес она обнаруживает к историко-литературным
вопросам, и ей принадлежат удачные характеристики некоторых ее
предшественниц. Насколько широко распространяется женское движение,
показывает Сирия, где несколько лет тому назад выступила Назйра
Зейн ад-дйн, из друзской семьи. Ее книги (1928—1929) встретили живой
отклик; посвящены они тем же сюжетам, что произведения Касима
Амина. И в Сирии нет недостатка в писателях, специализирующихся
по женской литературе, как Джирджй Никула Баз[25] (род. в 1882 г.),
одно время редактор специального женского журнала. Из других
известных теперь в Сирии писательниц можно назвать еще Селму
Са'иг (род. в 1889 г.), которая популярна не только своей
педагогической деятельностью, но^ новеллами и очерками, Неджлю Абу-л-Ламага,
основательницу журнала „Заря" (1920—1924), живущую теперь в
Канаде, и др.
Особого упоминания в заключение заслуживает то обстоятельство,
что в последние десятилетия большой интерес у арабов вызывает
история литературы. Еще раньше многие представители старшего поколения
были хорошо известны изданиями классических произведений или
работами о них, как Ахмед Теймур (1871—1930) или Ахмед Зеки (ум. в 1934 г.);
теперь почти все представители египетских модернистов пробуют свои
силы в критико-литературных этюдах. Во главе серьезной работы стоит
бесспорно Täxä Хусейн (род. в 1889 г.); к нему примыкают некоторые
профессора Египетского университета, как Ахмед Дайф, Ахмед Амин
и другие молодые ученые — Зеки Мубарек, Камил Кйланй и т. д. Важные
библиографические работы выполнены Иусуфом Илйаном Саркйсом
(ум. в 1932 г.), Хайр ад-дйном аз-Зуруклй и др. В Сирии такие работы

Мелек Хифнй Насиф (1886—1918)

Новоарабская литература
81
издавна пользовались особым вниманием, как, например, у Искендера
Абкарийуса (ум. ^в 1885 г.) и др.; теперь, наряду со старшим
поколением, как Антун ас-Салханй (1847 [—1941]), Люис Шейхо (1859—
1928), Мухаммед Курд сАлй (1876 [—1953]), Филипп Тарразй (род.
в 1865 г.), Костакй ал-Химсй (1858—1941) и др., выступает и младшее,
как Шефйк Джебрй или Фу'ад ал-Бустанй со своей очень интересной
и хорошо выполненной серией историко-литературных пособий. И в Ираке
наряду с заслуженным редактором журнала „Арабский язык" Анастасом
ал-Кармелй (1866—1946) мы видим свежие силы: Мухаммеда Бахджет
ал-Асарй, Рафаила Баттй и др. В Тунисе работает хорошо известный
Хасан Хуснй сАбд ал-Ваххаб и т. д. Многие историко-литературные
работы стоят на уровне современной науки; Восток и Запад и здесь
нельзя уже отделить один от другого.
IV. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ
Франция была первой страной, которая познакомилась с арабской
литературой XIX в. При возвращении египетской экспедиции много
арабов переселилось сюда и французские ученые могли оценить их
продукцию, как, например, торжественные оды Михаила ас-Саббага
(1784—1816), которые переводились и на немецкий язык. Когда
отправленная Мухаммедом сАлй экспедиция для образования молодых людей
прибыла в Париж, она возбудила большой интерес; о ней появилось
несколько статей Жомара (A. Jomard, 1828), а описание путешествия
ат-Тахтавй было частично переведено Коссен де Персевалем (A. Caussin
de Perceval, 1833) и Френелем (F. Fresnel, 1843); Флейшер (Н. L.
Fleischer) в 1828 г. лично познакомился с ат-Тахтавй в Париже, и это не
осталось без влияния на его дальнейшие работы. Основание
типографии в Булаке было особо отмечено французскими учеными Перроном
(А. Perron, 1842), Бьянки (X. Bianchi, 1843); первая газета вскоре после
ее выхода подробно реферировалась Рено (J. Т. Reinaud, 1831).
Особенное внимание в Европе возбудило возрождение литературы в Сирии;
уже Ламартин (А. Lamartine) во время своего путешествия на Восток
(1832—1833) заметил молодого ал-Йазиджй как поэта. Произведения
сирийской прессы нашли живой отклик у ориенталистов Франции (Рено,
Дюга — G. Dugat) и Германии (Флейшер); Флейшер даже в своих
университетских курсах нередко толковал „современные арабские журналы"
и „современную арабскую письменность", что нашло отражение в его
школе (Мерен — А. F. Mehren, Торбеке — Н. Thorbecke). Новую вспышку
интереса вызвала судьба эмира ?Абд ал-Кадира (Дюга, Флейшер), и,
говоря по существу, в середине XIX в. арабскую современную
литературу знали лучше, чем впоследствии. Благодаря путешествиям и
личным связям, живую струю вносили Кремер (А. Kremer; особенно в его
6 И. Ю. Крачковский, т. ІП

82
Общие очерки
„Aegypten") и Гольдциѳр (I. Goldziher; в различных статьях, частью
опубликованных по-венгерски); Фоллерс (К. Völlers), долго живший
в Египте, дал несколько удачных характеристик и сообщил новые
материалы. Состояние наших знаний о новоарабской литературе к началу
XIX в. лучше всего рисуют „История арабской литературы" Брокель-
мана (С. Brockelmann) и соответствующие статьи в „Энциклопедии
ислама" (с 1908 г.).
Первым специалистом в этой области мы можем считать Хартмана
(М. Hartmann). В многочисленных и очень разбросанных статьях,
с начала 80-х годов до своей смерти (1919), он собрал громадную массу
материалов и наметил некоторые основные линии (особенно в „Die
arabische Frage" и „Reisebriefe aus Syrien"). Его преемником в этой
специальности явился Кампфмейер (G. Kampffmeyer, 1864—1936). Кроме
новых материалов (например об арабских поэтах из Сирии, с 1925 г.) и
рефератов о новых явлениях в современной литературе, он создал
важное пособие (Index zur neueren arabischen Literatur, 1928). Его
крупной заслугой является ознакомление с русской литературой по вопросу.
Эта литература, оживившаяся с 1909 г., представлена разбросанными
статьями (преимущественно на русском языке); благодаря частичным
переводам и рефератам Кампфмейера она доступна теперь и
европейским читателям. Особенное место занимает в ней хрестоматия
новоарабской литературы К. Оде-Васильевой, под редакцией И. Ю. Крач-
ковского (1928); являясь первым большим собранием соответствующих
произведений, она осталась не без влияния на изучение новоарабской
литературы в Европе, Америке и арабских странах. В настоящее время
(1935) это изучение идет особенно интенсивно в Германии (Хартман—
R. Hartmann), Литтман (Е. Littman), Парет (R. Paret), Решер (О. Rescher),
Шаде (A. Schaade), Шахт (J. Schacht), Штротман (R. Strotmann), Вид-
мер (G. Widmer). В Англии, если исключить некоторые ранние работы,
как Палмера (Е. Palmer, 1881) или Марголиуса (D. S. Margoliouth,
в XX в.), первым специалистом явился Гибб (Н. A. R. Gibb), „Studies"
которого (с 1928 г.) заслуживают самого серьезного внимания. Итальянцы,
которые раньше мало обращали внимания на новоарабскую литературу
(D. Santillana, 1911), создали в „Oriente Moderno" [26] (с 1921 г.) один
из наилучше информированных органов для изучения современной
духовной жизни Востока. Здесь часто можно встретить сообщения о
новейших явлениях в литературе, иногда важные монографии и переводы
(Гвиди —М. Guidi, Мейй —Мауу, Наллино —С. и М. Nallino, Росси —
Е. Rossi). Французы только в последнее время вновь присоединились
к этому движению в области систематических студий современной
литературы. В „Journal Asiatique", „Revue du Monde Musulman", „Revue
des Etudes Islamiques" часто встречаются сообщения о литературных
явлениях (особенно в области периодической прессы); систематическое
изучение было поставлено с 1929 г. Дамасским французским институтом,

Новоарабская литература
83
в изданиях которого помещены важные монографии Лесерфа (J. Lecerf)
Соссэ (Е. Seussey) и др. В последнее время и Америка стала проявлять
больше интереса к арабской современной литературе. Некоторые
американские газеты и журналы и раньше время от времени помещали статьи
о представителях арабской литературы в Америке (особенно А. Рейханй
и Дж. Джебране); все они обыкновенно мало доступны. Более
систематично эти студии начал Шпренглинг (М. Sprengung), который
опубликовал несколько переводов и статей. Один из его учеников — Адаме
(Charles С. Adams) дал солидную монографию о египетском
модернизме (1933), которая в отдельных частях имеет фундаментальное
значение и для истории литературы.
Без привлечения арабских работ за истекшую треть века теперь
невозможно серьезное изучение новоарабской литературы. За несколько
лет до войны мы получили почти одновременно три одинаково важных
работы Шейхо, Тарразй и Зейдана. Несмотря на вполне понятные
недостатки, они являются необходимым пособием для всех серьезно
занимающихся новой литературой. После войны Йусуф Саркйс присоединил
к ним очень полезный библиографический справочник, конечно не без
пробелов. Из Imprimerie Catholique в Бейруте вышла двухтомная
хрестоматия современной литературы Р. Нахле (1930); хотя она
предназначена для арабской средней школы, но не лишена интереса и для
научных целей. У арабов нет теперь недостатка и в монографиях; они
даже более распространены, чем в европейском востоковедении, и
некоторые из них очень важны (как очерк истории новеллы Теймура;
монографии Мейй о Мелек Хифнй Насиф; книжки Ф. ал-Бустанй об
ал-Йазиджй, Б. ал-Бустанй^ Вали ад-дйне Йекуне; очерки Р. Баттй
о поэтах Ирака, роде ал-Алусй и т. д.). В такой же мере некоторые
критические этюды современных „модернистов" совершенно необходимы
при изучении писателей XIX—XX вв. О серьезном интересе арабского
общества к изучению новой литературы говорит то обстоятельство, что
даже в учебниках этому сюжету нередко уделяется самостоятельная
глава.
Из всего сказанного нетрудно сделать общие выводы о
современном состоянии исследования новоарабской литературы. В материалах
(главным образом печатных) для всех периодов и областей теперь
недостатка нет. Однако не существует ни одной библиотеки (ни на Востоке,
ни на Западе), которая объединяла бы все эти материалы. Отсутствует
также надежный общий обзор всего наличного материала в стиле „Истории
арабской литературы" Брокельмана; такая работа была бы теперь
возможна только при сотрудничестве ученых, живущих в Европе и в
арабских странах. Наиболее благодарной задачей являются теперь монографии
об отдельных произведениях и авторах или жанрах, направлениях,
периодах и областях; для общей истории новоарабской литературы время
еще не настало.
6*

84
Общие очерки
V. БИБЛИОГРАФИЯ
1. Состояние и задачи изучения
И. К рачков ск и й. ХІ^ѵЛІЛ X^äJI <-->\>У\ ^х RAAD, X, 1930, стр. 17—28.
2. Общие очерки
Н. A. R. Gibb. Studies in contemporary Arabic Literature, I, The Nineteenth
Century. BSOS, IV, 1928, стр. 745—760; II, Manfalütl and the „New Style". Там же,
V, 1929, стр. 311—322; III, Egyptian Modernists. Там же, стр. 445—466; IV, The
Egyptian Novel. Там же, VII, 1933, стр. 1—22 (лучший общий обзор); W. Braune.
Beiträge zur Geschichte des neuarabischen Schrifttums. Die Übersetzer. — Die
Erweckung des alten Schrifttums.—Die Modernisierung der Sprache. MSOS, XXXVI,
2. Abt., 1933, стр. 117—140; И. Крачковский. Возникновение и развитие
новоарабской литературы. Восток, 1, 1922, стр. 67—73 (немецкий перевод, WI, XI,
1928, стр. 189—199); он же. Предисловие к „Образцам новоарабской литературы"
К. В. Оде-Васильевой, I. 1928, стр. I—XXV (немецкий перевод, MSOS, XXXI,
2. Abt., 1928, стр. 180—199); он же. Der historische Roman in der neueren arabischen
Literatur* WI, XII, 1930, стр. 51—87 (русский оригинал вышел в 1911 г. и сильно
устарел); М. Hartmann. Die Zeitungen und Zeitschriften in arabischer Sprache,
Specimen d'une Encyclopedie Musulmane. Leide, 1899, стр. 11—15; он же. Djarida,
1, Die arabische Presse. EI, I, стр. 1062—1065; С. Prüfer. Drama (arabic).
Encyclopaedia of Religion and Ethics, IV, 1911, стр. 876—878; И. Крачковский.
Арабская поэзия. Восток, 4, 1924, стр. 97—112; он же. Современные арабские поэты
в переводе на Идо. ЗКВ, III, 1928, стр. 209—213 (немецкий перевод, MSOS, XXXI,
2. Abt., 1928, стр. 165—169); А. Schaade. Moderne Regungen in * der 'irakischen
Kunstdichtung der Gegenwart. OLZ, 1926, стр. 865—872; И. Крачковский.
Арабская литература в Америке. Известия ЛГУ, I, 1928, стр. 1—27 (то же по-
немецки, МО, XXI, 1927, стр. 193—213); М. Т a i m u г. Die neue Entwicklung der
erzählenden Literatur in den Gegenwart, WI, XIII, 1931, стр. 46—54; Л. H e к о p а,
Литература современного Египта. Новый мир, 1933, книга 9, стр. 227—234;
Т. К h е m і г і and G. Kampffmeyer. Leaders in contemporary Arabic literature.
A book of reference, Part I, WI, IX, 1930, 1— 40-f-fl стр.; Charles С Adams.
Islam and Modernism in Egypt. A Study of the modern reform Movement inaugurated
by Muhammad 'Abduh, London, 1933 (необходимо при изучении египетской литературы
последних десятилетий); J. L е с е г f. Litterature dialectale et renaissance arabe
moderne. Bulletin d'Etudes Orientales, II. Damas, 1932, стр. 179—258.
3. Биобиблиографические материалы
С. Brockelman. GAL, И, 1902, стр. 469—511; он же. Geschichte der
arabischen Literatur2, Leipzig (С. F. Amelang), 1909, стр. 241—258; CI. H u а r t.
Litterature arabe,2. Paris, 1912, стр. 404—437; L. Che ik ho. La litterature arabe au
XIX siecle2 (по-арабски), I—II, Beyrouth, 1924—1926; он же. A.Oj.aJ1 ^\>))\ &jVS
^^uXaJI £>j.£J\ £5>© <J^1 £->jJl ^» Бейрут, 1926; Ф. Tappä3ju ІэІасилЛ g£jb\
Xo^aJI I—И, Бейрут, 1913; Дж. Зейдан. £or*Jl iüUJl ^іУГ £3)13, IV. Каир,
1914; о н ж e. A^I^aJI £äJU\ l-ФТ &j№ ^ ^waXix>. Каир, 1924, стр. 267—294; о н ж е.
J^uJl r<jbl^T^ly, I2/Каир," 1910; IP, Каир, 1922; G. Kampffmeyer.
Arabische "Dichter der Gegenwart. MSOS, XXVIII, 2. Abt., 1925, стр. 249—279;
XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 173-206; XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 100-165; XXXIII,
2. Abt., 1930, стр. 179—199 (с очень важным библиографическим обзором всей
немецкой литературы, стр. 249—253); он же. Die Anfänge einer Geschichte der neueren

Новоарабская литература
85
arabischen Literatur, MSOS,XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 170—179 (библиографический обзор
новейших работ); он же. Index zur neueren arabischen Literatur. Там же, стр. 200—
205 (указатель имен к работам, напечатанным или упомянутым в MSOS, XXVIII—
XXXI, WI, XI,hGAL); Е. van Dyck. £уЛ*л у* U* £«^-*Л +\JuS\. Каир, 1896;
J. Е. S ark is. Dictionnaire encyclopedique de bibliographie arabe (по-арабски).
Каир, 1928—1930; X. аз-Зуруклй. *UJU^ JU-^1 j4j№ ^Ji^ ^У^ Г^*
^Ш^вяЛ^ fNUo\JI5 SLJiaLU ^у Cx^yCLyy^i\^ Sr^ С0' l~-lU- КаиР' 1927~1928;
А. ал-Искендерй и Шейх Мустафа 'И н ä н й, ^a^nU^ ^+а)\ <-~>>У\ ^ Jx^ao^JI.
Каир, 1924, стр. 317—354; ^>fA\ ь-»У\ &j\2 J, Jv*-Jl, Каир, 1929, стр. 225—270.
4. Сборники текстов
К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы (1880—1925). I,
Текст; II, Словарь. Л., 1928—1929; Р. Нахле. Ol^UiJI, I—И. Бейрут, 1930—1931;
G. Kampffmeyer. Arabische Dichter der Gegenwart (см. выше); Т. Khemiri
and G. Kampffmeyer. Leaders in contemporary Arabic Literature (см. выше);
некоторые отрывки также у Л. Шейхо (см. выше) и Зейдана, JJj.-*£JI j^aLmX^o f~wW->
(см. выше), равно как в некоторых изданных на Востоке учебниках.
5. Переводы
Ferdinand de Martino et Abdel Khalek bey S а г о i t. Anthologie de l'amour
arabe. Paris, 1902, стр. 325—369 (Les contemporains: переводы некоторых
стихотворений 'Аббаса ибн 'Алй ал-Меккй, Хасана Хуснй, Махмуда Сами ал-Барудй, Исма'йла
Сабрй, Хифнй Насифа и Ахмеда Шаукй. Некоторые из них переведены отсюда на
немецкий язык: Hans В е t h е. Arabische Nächte. Leipzig, 1920, стр. 97—100);
Trowbridge Hall. Egypt in Silhouette. New York, 1928, стр. 208—278 (Egypt's
Literature: некоторые новеллы и стихотворения М. ал-Манфалутй, Мухаммеда Теймура,
А# Шаукй, А« Рамй и X. Ибрахйма в переводе А. Рамй); J. Schacht. Der Islam
mit Auschluss des Qor'ans. Tubingen, 1931, стр. 176—188 (отрывки из сочинений
М# 'Абдо, 'Алй 'Абд ар-Разика и Т. Хусейна). Кроме того, существуют переводы на
различные языки отдельных произведений М. 'Абдо, К. Амина, Дж. Джебрана,
М. 'О. Джаллаля, Дж. Зейдана, М. X. Насифа, М. Ну'айме, А. ар-Рейханй, М.
Теймура, Ш. ал-Хурй, Т. Хусейна, А. Шаукй и др.
-*<#>«-

;g£^re^g
АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В XX В.
1. ОБЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ. РОЛЬ ОТДЕЛЬНЫХ СТРАН
Двадцатый век близок к завершению своей первой половины, и,
несмотря на условность всяких хронологических периодов, в разных
областях возникает потребность подвести некоторый исторический итог.
За последние 45 лет развитие современной арабской литературы шло
на наших глазах; живые, непосредственные впечатления часто могут
быть полезны для такого ретроспективного исторического взгляда. Для
полного охвата, конечно, необходима еще должная перспектива
расстояния, которая помогает оценить длительность и глубину воздействия
тех или иных литературных явлений; однако нельзя забывать, что
истекшая половина века была эпохой великих сдвигов, быстро
переворачивавших листы истории. Две мировые войны провели резкие грани
не только внешних хронологических периодов, но и вызвали внутренние
коренные изменения. Литература отражала жизнь, и попытки итога
даже ее современной истории вполне законны уже и теперь.
Интерес к арабским странам неуклонно повышался еще со времени
первой мировой войны. Чувствовалось, что они опять начинают играть
главную роль во всей экономике и культуре Средиземноморского
бассейна, а с ним — и самых разнообразных стран Востока и Запада.
Вторая мировая война в некоторые моменты концентрировала на них
всеобщее внимание: события в северной Африке, превращение Египта
в важный очаг мировой политики, длительный кризис в Палестине,
настойчивые попытки большинства арабских стран к созданию
„арабского единства" говорят, что и в послевоенный период эти страны
сохранят значение важного фактора мировой истории. Новый этап
подчеркивается возобновлением официальных связей с Египтом,
учреждением ряда наших представительств в других арабских странах.
Повышение интереса к вопросам арабской культуры и в нашей стране вполне
понятно.
Объем материалов, которыми мы располагаем для характеристики
литературы, далеко еще не стоит на должной высоте. Условия
развития издательской работы на Востоке позволили бы составить сколько-
нибудь полную картину, вероятно, только после длительного пребыва-

Арабская литература в XX в.
87
ния на месте. Вне арабских стран приходится довольствоваться
материалами отрывочными, а иногда случайными, в особенности когда дело
касается периода второй мировой войны и последующих лет. Несмотря
на эту оговорку, мы все же можем попытаться составить общее
представление о территории, на которой развивается современная арабская
литература, об основном фоне всей картины и ее наиболее ярких
составных элементах.
И теперь, как сто лет тому назад, далеко не все арабские страны
принимают одинаковое участие в развитии новой литературы; некоторые
продолжают жить традиционным средневековым фондом. Во главе
движения стоит политический и культурный лидер в лице Египта. По силе
и глубине воздействия на читающие массы своей страны к нему
примыкают Ливан и Сирия, часто сохраняющие индивидуальность в
отдельных представителях. Однако роль, которую почти в течение двух
десятилетий в начале века играли в литературе арабские писатели в Америке,
теперь уже сыграна. Основные деятели частью сошли со сцены, частью
вернулись на родину. В Америке выросло новое поколение арабских
эмигрантов, иногда уже не видавшее земли своих отцов. Литературу
они продолжают культивировать, но она все более замыкается в
частных, как бы провинциальных интересах.
Палестина в культурном отношении, как всегда, близко связана
с Сирией. Условия ее развития за последние тридцать лет мало
способствовали выдвижению крупных фигур литературы в общеарабском
масштабе. Новым фактором со времени первой мировой войны
начинает выступать Ирак. Известный до этого только в узких кругах
благодаря некоторым представителям поэзии, теперь, при усилившейся
культурной связи с Сирией, а особенно с Египтом, он с успехом
стремится подражать своим старшим собратьям, быстро усваивая новые
течения. Слабость собственной типографской базы и издательских
возможностей редко дает ему силу вынести свою литературу в другие
арабские страны или конкурировать с ними, например, в области
периодической прессы.
Значительно более слабые проблески интереса к новой литературе
до сих пор заметны в таких странах, как Тунис, с одной стороны,
Саудовская Аравия — центральная Аравия — с другой. В первом до войны
культивировалась почти исключительно поэзия, в которой чаще всего
сказывалось влияние Египта, но иногда находили отражение даже такие
ультрамодернистские тенденции, как у отдельных арабских писателей
в Америке. Новые явления Хиджаза стимулируются тоже, повидимому,
Египтом; судить о них мы можем преимущественно по изданным
в Египте антологиям. Собственная печатная продукция Саудийи,
начиная с мекканской официозной газеты „Умм ал-кура" („Мать городов" —
Мекка), обыкновенно не возвышается над уровнем средневековья. То же,

88
Общие очерки
но в еще большей степени надо сказать о Йемене или Марокко,
которые никакого влияния на общее движение современной литературы
не оказывают и сами до сих пор сравнительно редко являются
потребителями того, что в новом стиле создается в других арабских
странах.
При такой общей картине вполне понятно, что, говоря о
новоарабской литературе — безразлично, в XX или XIX в., — приходится
останавливаться главным образом на явлениях, связанных в первую
очередь с Египтом и Сирией, и только в отдельных случаях касаться
одиночных фактов в других арабских странах.
2. XIX ВЕК. ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ XX в.
К XX в. новая арабская литература прошла уже много этапов.
Проблески ее возрождения связывают обыкновенно с тем толчком, который
был дан в начале XIX в. французской экспедицией Наполеона в
Египет (1798—1801). Это имеет свои основания не только по
внешнеполитическим соображениям. Французская экспедиция познакомила
арабов с печатным станком, познакомила с периодической прессой, не
только французской, но впервые и арабской, познакомила даже с обще-'
доступной читальней. Еще большую роль сыграли школы европейского
типа, которые с 20-х [годов стали возникать в Египте, а несколько
позже на Ливане и в Сирии. Своеобразным фактором явились
систематические посылки молодых людей из Египта для образования во
Францию. Сохранившиеся записки одного из них интересны не менее, чем
записи молодых русских, отправленных для обучения Петром I; они
живо рисуют, какими путями шло влияние Европы на арабскую
литературу и в каких формах оно выражалось. Наступила эра усиленных
переводов и популяризации; на первых порах они захватывали область науки
и техники, но иногда касались исторических и литературных явлений,
обыкновенно французских, нередко еще XVIII в., как произведения
Вольтера.
Быстрое развитие периодической печати, особенно в Египте,
вызвало необходимость в более гибком публицистическом стиле. На помощь
пришли сирийцы; условия турецкого режима на их родине, особенно
с 80-х годов, повлекли усиленную эмиграцию либерально настроенных
элементов, прежде всего в Египет. Здесь ими были созданы наиболее
популярные до наших дней во всем арабском мире и наиболее
содержательные органы прессы, газеты и журналы. Около того же времени,
сперва в Сирии, а затем и Египте, возникают первые попытки
исторического романа, ставящие преимущественно популяризаторские и
дидактические цели. Они встречают очень большой успех; исторический роман
оказывается первым жанром, созданным новой арабской литературой.
Он становится наиболее излюбленным и, пожалуй, наиболее типичным

Арабская литература в XX в.
89
для конца XIX—начала XX в. Слабые результаты, в
противоположность этому, дают попытки создания другого нового жанра —
драматической литературы. На сцене появляются только подражания
ложноклассическим образцам французского театра и наивные переделки
трагедий Шекспира или адаптации их, не отражающие ни арабской истории,
ни арабской жизни, хотя и написанные иногда звучными стихами.
Не лишенные таланта опыты бытовой комедии, подражающие
итальянцам или Мольеру, не могут в XIX в. найти доступа на широкую сцену
в связи со взглядами на разговорный язык как недостойный
театральных подмостков и вообще серьезного внимания. К началу XX в. все же
некоторые сдвиги замечаются, даже в особенно скованной традицией
поэзии: она попрежнему остается подражательной, но возросший
интерес к своему литературному наследию, усиливающееся знакомство
с иностранной литературой заставляют подражать уже не эпигонам,
как было в XVIII или в начале XIX в., а неоклассикам периода
расцвета багдадского халифата или даже классикам доисламской Аравии.
В результате нельзя не признать, что Египет, а с ним и арабский
мир в целом встретил XX век со значительными достижениями в области
литературы. Благодаря широко развитой периодической прессе он
обладал теперь хорошо обработанным гибким языком, без особого труда
передававшим все понятия новой современной культуры и мысли.
Публицистический стиль часто достигал большой высоты, как бы давая
предчувствовать богатое разнообразие его в XX в. Политическая
и общественная деятельность выдвигает ряд крупных фигур, которые
в своих статьях и речах соприкасаются одной стороной с
художественным творчеством, придавая гибкость и яркую индивидуальность
литературному стилю.
Целиком к XIX в. относится ливанец Адйб Исхак (ум. в 1885 г.),
впитавший жар и огонь французской публицистики; на почве традиции
по стилю остается его земляк ал-Кавакибй (ум. в 1903 г.), с большой
остротой и резкостью ставящий принципиальные вопросы политического
бытия арабских стран в самую глухую пору абдулхамидовского режима.
Одновременно с ними в Египте один из деятелей известного движения
начала 80-х годов, сАбдаллах Недйм (ум. в 1896 г.), применяет в своих
статьях и памфлетах всю тонкость присущего египтянам юмора, а иногда
и жестокого сарказма, пользуясь нередко разговорным диалектом.
В начале XX в. выдвигается „трибун Египта"—Мустафа Камил (ум.
в 1908 г.), основатель и наиболее яркий вождь „Национальной партии",
пламенные речи которого через 20 лет продолжит глава „Вафда" Са*д
Заглул (ум. в 1927 г.). Одновременно с первым в более узкой сфере
сосредоточивает свою интенсивную публицистическую пропаганду „борец
за освобождение женщины" Касим Амин (ум. в 1908 г.). Его посмертно
опубликованные афоризмы показали большой вкус и интерес к
литературным вопросам, но у него, как у всех названных деятелей, обще-

90
Общие очерки
ственные заслуги заслонили в глазах современников и потомства
литературное значение. Несколько больше уделял внимания этой стороне
поздний деятель младотурецкого движения Вали ад-дйн Йекун (ум.
в 1921 г.), которому до конца дней не могли простить настойчивых
попыток найти пути примирения между турками и арабами. Оставленные
им потрясающие картины старой Турции и народного быта Египта
поднимаются иногда до высокой степени литературности.
Несмотря на значительное количество журналистов и ораторов,
культивирующих как бы „окололитературные" области, из новых
жанров в начале XX в. окончательно закрепляется только исторический
роман; ростки мелкого рассказа и новеллы крайне слабы, несомненная
потребность в создании бытового театра все еще остается
неудовлетворенной. Крупных имен с чисто литературными заслугами XIX век
еще не выдвигает и литературных школ в обычном смысле слова
не создает. Отсутствие их, конечно, не мешает появлению
значительного количества отдельных, работающих в литературе деятелей
просветительно-либерального типа, которые создают постоянную
читательскую среду, подготовляя почву для своих преемников.
Общепризнанного литературного авторитета в арабском мире в
начале XX в. не было, но самым популярным писателем во всех
читающих по-арабски странах считался Джирджй Зейдан, сохранивший свое
место до смерти в 1914 г., в начале мировой войны. Он оказывается
едва ли не первым арабским писателем современности, приобретающим
некоторую известность в европейской науке и литературе, главным
образом благодаря переводам отдельных исторических романов на
западноевропейские языки. Ливанец по происхождению, которому в
старой Турции был воспрещен въезд на родину, он основал пользующийся
известностью до наших дней журнал „ал-Хилал" („Полумесяц"), почти
наполовину заполненный его собственными произведениями.
Человек с историческим вкусом, он дал впервые на арабском языке
серьезную историю мусульманской цивилизации и историю арабской
литературы; наибольшую популярность он приобрел многочисленными
историческими романами, главным образом на сюжеты из арабской
древности. И они, и другие его произведения были очень широко
распространены не только в арабских странах, но и за пределами их,
в частности и у нас: в Крыму и на Кавказе, в Поволжье и в Средней
Азии. Умеренный либерал, человек с неоспоримыми общественными
заслугами перед арабской читающей массой, он был одним из последних
представителей благородного типа сирийцев-просветителей,
обосновавшихся в Египте. В литературном отношении его стиль не ярок, часто
дидактичен, но благодаря большой простоте он был доступен многим,
и его произведения, как и носивший отпечаток его личности журнал,

Арабская литература в XX в.
91
читались очень охотно. Зейдан здраво и просто наметил задачу своей
жизни и с достоинством ее выполнил.
Его происхождение из христианской среды вызывало иногда
реакцию в мусульманско-консервативных кругах: не все среди них желали
признать за арабом-христианином право затрагивать вопросы истории
мусульманского мира. Все же эти голоса не нарушили общего
признания.
Преемников его популярности в широком масштабе всех арабских
стран не нашлось. Одно время, к началу 20-х годов, в Египте
пользовался большим успехом Мустафа ал-Манфалутй (ум. в 1924 г.),
даровитый публицист и в течение некоторого срока деятельный член
парламента. В своих многочисленных очерках и статьях он затрагивал самые
разнообразные сюжеты жизни и литературы, литературной критики,
политических и социальных вопросов с неизменно сентиментальной
окраской своих этических требований. В том же стиле он усиленно
перерабатывал близкие ему по духу произведения французской
литературы поры сентиментализма и романтизма. Незнание языка заставляло
его брать материал из вторых рук, но его стиль привлекал многих и был
высоко оценен некоторыми учеными, которые видели в нем новатора
в этой области. По существу стиль его не отличался психологической
глубиной, иногда оставался поверхностным, что часто подчеркивали
тонкие и требовательные модернисты; все же он обыкновенно сохранял
большое равновесие. Автор обладал несомненным даром изложения
и умел популяризировать литературу, выдерживая благородный тон,
выражаясь четким и простым, всегда высоколитературным языком.
В своих взглядах он оказывался часто традиционалистом и не мог стать
лидером молодого поколения на длительный срок. Влияние его на
современную прозу в Египте и за пределами было все же велико.
С тех же 20-х годов широкой популярностью некоторое время
пользовалась Мейй (Марйам Зийаде), дочь сирийского журналиста, большую
часть жизни проведшая, как и ее отец, в Египте. Тенденции Мелек
Хифнй Насиф, достойной продолжательницы Касима Амина, „борца
за свободу женщины", она перенесла в литературную область,
значительно расширив диапазон своих предшественниц, чему помогало
хорошее знание ряда иностранных литератур. В многочисленных
произведениях типа очерков, ['выходивших отдельными [книжками, она касалась
разных вопросов жизни, социальных отношений, литературы, не забывая
и женского вопроса, но и не выдвигая его на первый план. Типичным
для нее было умение органически сочетать лирику и лирические
настроения с публицистикой и литературной критикой. Стиль ее всегда бывал
прост, хотя часто склонялся к жанру „стихотворений в прозе". На
первых порах ее читали с увлечением: многим импонировало, что это была
первая женщина, вошедшая без всяких оговорок в круг литераторов,
имевшая свой „салон". Постепенно интерес стал остывать — в стиле

92
Общие очерки
почувствовались однообразие и отсутствие глубины, что не преминула
подчеркнуть критика. Долголетняя нервная болезнь заставила ее сойти
со сцены; когда она вернулась к деятельности, наступили уже другие
времена и 'отклика в молодом поколении не нашлось.
3. АРАБСКАЯ ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
В Сирии и в Египте XIX век начинается периодом большого
оживления, которое захватило главным образом Ливан с центром в Бейруте,
превратившемся к концу века в крупный университетский город. Во главе
движения, в противоположность Египту, стоят преимущественно христиане,
обыкновенно связанные, как преподаватели или воспитанники, с
американскими и французскими школами. Основной задачей на первых порах
они ставят подъем литературного уровня и популяризацию современной
науки. Во второй половине XIX в. широко растет газетно-журнальная
пресса, в Бейруте создается первая, хотя и не законченная, большая
энциклопедия с европейскими установками. Абдулхамидовский режим
налагает тяжелый гнет на всякую литературную деятельность; часть
передовых писателей и журналистов переносит свою работу в Египет,
где быстро занимает видное положение и способствует поднятию
периодической печати до высокого уровня. Отдельные лица переселяются
в Стамбул или крупные центры Западной Европы; иногда и здесь они
создают маленькие литературные очаги, обыкновенно прогрессивного
типа. К началу XX в. период просветительства и популяризации
завершается. Устойчивая читательская среда создана, появляется
потребность в новых, раньше не существовавших литературных формах.
Созревшим запросам отвечает литература, перенесенная в Америку
арабской эмиграцией.
Создатели ее — эмигранты, главным образом с Ливана,
преимущественно в Северную, отчасти в Южную Америку. Поток их особенно
усиливается в 90-х годах, и к началу века в крупных центрах
Соединенных Штатов Америки и Бразилии группируется довольно
значительная колония арабов, насчитывающая от 300 до 500 тысяч. Не
связанные здесь с традицией, избавленные от гнета цензуры, на первых
порах они с юношеским увлечением отбрасывают все формы прошлого,
но постепенно создают новый синтез и вводят новые литературные
формы.
Раньше и шире других становится известным Амин ар-Рейханй (1876—
1940), хотя он держится несколько в стороне от основной группы,
одиноко прокладывая свои пути. Маронит с Ливана, он рано порвал
со своей конфессиональной принадлежностью, чего никогда не могли
ему простить клерикальные и консервативные круги на родине.
Получив начальное образование в Америке, он и писать начал по-английски;
только к XX в. относятся его первые опыты в арабской литературе.

Арабская литература в XX в.
93
С большим трудом и настойчивостью овладевая языком, покоряя на
этой почве придирчивую критику, а порой заставляя умолкать и насмешки,
он сразу обратил на себя внимание и формой и идеями своих
произведений. Не считаясь с негодованием традиционалистов и клерикальной
среды, часто расходясь с националистами, устремлявшими тогда все
усилия на борьбу с турецким режимом, он выступил с проповедью
свободного развития и личного совершенствования человека без оков
расы, религии, национальных предрассудков.
Его ранние статьи, речи, стихотворения в прозе были собраны
в двух томах и изданы в Бейруте в 1910 г.; они твердо упрочили его
положение, как наиболее оригинального и смелого таланта современной
литературы. В своих статьях он совершенствовал форму очерков-эссеев,
начало которым положили еще в XIX в. запросы повседневной печати.
У него они часто стоят на грани со стихотворениями в прозе,
наиболее излюбленной им формой, развитой до высокой степени мастерства.
Считая своим руководителем в этой области Уот Уитмэна, но часто,
может быть и бессознательно отражая реминисценции Корана, он
впервые широко ввел в современную арабскую литературу
стихотворения в прозе. Благодаря ему они стали основным жанром всей сиро-
американской группы писателей, настолько же типичным для нее, как
исторический роман для рубежа XIX—XX в., как впоследствии рассказ-
новелла для египетских модернистов. Неуклонно прогрессируя, талант ар-
Рейханй пережил большую эволюцию за 40 лет. Последние
произведения окончательно утвердили признание его классиком современной
арабской литературы.
Лидером сиро-американской группы писателей считался Джебран
(1883—1931), [27] до конца оставшийся в ее рамках. Родом тоже с
Ливана, еще в детстве перевезенный в Америку, он получил среднее
образование все же в Бейруте, и с Сирией связаны его первые
литературные опыты. Начал он с малозначительных рассказов
мелодраматически-сентиментального типа, в которых, однако, отражены смелые
по тому времени и среде бунтарские настроения против оков религии
и бытового гнета. Они были завершены повестью „Сломанные крылья"
(1912), в которой рисуется трагедия женщины в Сирии. Обладая
крупным талантом художника-живописца, Джебран несколько лет провел
в Париже, но всю остальную жизнь, не возвращаясь на родину, прожил
в Соединенных Штатах Америки и снискал значительную известность как
художник, писатель и поэт. В арабских произведениях ему не приходилось
овладевать языком с такими трудностями, как ар-Рейханй; но, повидимому,
не без влияния несколько старшего современника, он остановился
и в своих английских и арабских сочинениях тоже на форме
стихотворений в прозе, обыкновенно объединяемых в виде отдельных циклов
с определенной темой. Специфически арабских вопросов Джебран
касается сравнительно редко, чаще всего откликаясь на обращенные

94
Общие очерки
к нему запросы или события в арабских странах. Мастерство
художника слова во всех его произведениях стоит на очень большой высоте.
Около Джебрана в Нью-Йорке к концу первой мировой войны
образовалось литературное объединение. Пользуясь некоторыми
периодическими органами арабской печати в Америке и выпуская в течение
ряда лет свой альманах, кружок придал единство разрозненным раньше
усилиям и мог широко познакомить с творчеством своих сочленов
весь арабский мир, а не только американскую колонию. Главную роль
в [этом объединении, кроме председателя Джебрана, играли Михаил
Ну'айме, сАбд ал-Месйх Хаддад, Несйб сАрй$а — все трое питомцы
русских школ в Сирии или Палестине; Нуайме около пяти лет (1906—1911)
учился в Полтаве. Он и являлся крупнейшей фигурой в кружке после
Джебрана. Хороший знаток русской литературы, воспитанный на ее
классических образцах, продумавший и прочувствовавший идеи
Белинского, он по справедливости признается одним из крупнейших арабских
критиков современности. Его мелкие рассказы, относящиеся еще
к 1914—1919 гг., но изданные отдельной книжкой только в 1937 г.,
дают отчетливое представление о роли русских писателей в его
творчестве, как и его сотоварища Хаддада, в подернутых мягким юмором
картинках из жизни арабских эмигрантов в Америке (1921). Они
появились в такую эпоху, когда арабским странам было трудно ознакомиться
с ними широко. Если бы не это обстоятельство, приоритет в создании
арабской новеллы, вероятно, надо было бы признать за ними, а не за
египетскими модернистами.
Вообще же влияние ар-Рейханй и Джебрана, позже Ну'айме, на
современную арабскую1 литературу было очень велико. Произведения
ар-Рейханй в большинстве печатались в Сирии, Джебрана — в Египте,
но воздействие их захватило даже такие страны, как Хиджаз и Тунис.
Со средины 20-х годов значение этой группы как целого начинает
падать. Во главе всего литературного движения постепенно становятся
египетские модернисты; в самой Америке вырастает уже второе
поколение родившихся там арабов, не всегда связанных со страной отцов.
Смерть Джебрана в 1931 г. знаменует конец периода, длившегося около
двух десятилетий.
Воздействие отдельных лидеров, конечно, иногда продолжает играть
руководящую роль и не в одной только Сирии. Ар-Рейханй уже в 20-х
годах возвращается окончательно на родину и близко примыкает
к национальному движению. Он совершает большое путешествие по всем
областям Аравии и выпускает талантливое двухтомное ([описание всего
виденного, с большими экскурсами в прошлое. И его последние
произведения посвящены арабскому миру [в новой фазе развития. Ну'айме
переселяется на родной Ливан в 1932 г. после смерти своего друга
Джебрана и через несколько лет печатает большую яркую книгу о
нем.

Арабская литература в XX в.
95
Помимо лидеров, сиро-американская группа писателей выдвинула
немалое количество и других представителей, в частности поэтов.
Известность их все же редко распространялась за пределы родины;
произведения их при большой гибкости формы редко вносили новое
по содержанию. Более плодотворные результаты дал интерес к
разговорному диалекту; уже с начала века им стали пользоваться и поэты
и прозаики, главным образом в сатирических и юмористических
произведениях в Соединенных Штатах и в Бразилии, где выделился в этом
жанре Шукрй Хурй, а затем и в самой Сирии. В настоящее время именно
Сирия и Ливан обладают в печатном виде наиболее богатой
количественно литературой на разговорном языке, значительно превосходящей
то, что создано в других странах.
4. ЕГИПЕТСКИЕ МОДЕРНИСТЫ
Школа египетских модернистов — название, не совсем удачно
закрепленное за ней наукой, подчеркивает, что в основе ее лежит
принципиальное признание достижений современной культуры и планомерное
стремление использовать их в интересах возрождения и подъема
собственной литературы; базой для этого должно служить все наследие
старой и новой арабской литературы. Возможно, что название возникло
по связи со школой „египетских модернистов ислама", как на тех же
основаниях было наименовано широкое течение, восходящее к
деятельности известного муфтия Египта в начале XX в. Мухаммеда ?Абдо
и его ближайших учеников. Первые шаги новой школы и ее созревание
падают на период кажущегося затишья литературной жизни Египта
в 1914—1919 гг. — время первой мировой войны и ближайших
послевоенных лет. Истоки ее восходят глубже и в некоторых отношениях
могут быть связаны с зарождением газеты „ал-Джерйда" (1907) и почти
одновременным основанием Египетского университета в Каире (1908).
Руководителем обоих в разные периоды являлся Ахмед Лутфй ас-
Сеййид, журналист и хороший организатор, известный переводчик работ
Аристотеля (правда, не с оригинала). Постепенно образовавшаяся группа
начинающих деятелей сумела объединить молодое поколение под знаменем
задач текущего дня, ставящих целью не только политическую свободу
Египта, но и завоевание для него достойного места среди представителей
мировой цивилизации. Все эти деятели родились на рубеже 80—90-х годов,
все были воодушевлены идеей национализма и признанием необходимости
светского образования, которое в большинстве получили и сами, обыкш>
венно во Франции, реже в Англии. Выход из застойного кризиса они
видели не в безоговорочном возвращении к прошлому, как
многочисленные и сильные еще архаисты-консерваторы литературы, и не в
принципиальном разрыве с ним, как на первых порах арабские писатели в
Америке, а в медленном процессе широкого образования и реформ.

96
Общие очерки
До 1914 г. движение находилось в зародыше; война заставила
многих молодых людей, учившихся в Европе, вернуться на родину и дала
к его развитию сильный толчок. В 1914 г. вышла анонимно не сразу
обратившая внимание читателей повесть „Зейнаб"; в 1915 и 1917 гг.
появились две диссертации — арабская и французская — Täxä Хусейна,
слепого питомца духовной школы ал-Азхара, Египетского университета
и Сорбонны, теперь [1946] ректора университета в Александрии. Их
можно считать как бы неосознанным еще манифестом новой школы.
Повесть „Зейнаб" со своими картинами деревенской жизни,
окрашенными в мягкие, несколько сентиментальные тона, впервые выводила
на сцену египетских феллахов, и автор, вероятно не случайно,
подчеркнул свою установку псевдонимом „Египетский феллах". Повесть
свидетельствовала, что приближается время создания „египетской новеллы",
которая в 20—30-х годах явится главным орудием новой школы в
литературе. Первые работы Täxä Хусейна пролагали пути современным
историко-литературным приемам и принципам литературной критики. Еще
долго большинству они казались революционными и подрывающими основы:
в 20—30-х годах книги его неоднократно вызывали резкую полемику,
а часто и прямые преследования, вплоть до предания автора суду.
Начало новому движению все же было положено прочно.
Концентрации группы особенно содействовали послевоенные реформы
университета, когда во главе его стал Ахмед Лутфй ас-Сеййид, а деканом
Литературного факультета — Täxä Хусейн. Участие в национальном
движении привлекало к модернистам симпатии со стороны других
арабских стран. Успех в политической сфере иногда оставался за более
крайними группировками, но образованные круги охотно подчинялись
влиянию модернистов, чувствуя усиливающийся отрыв арабских
писателей в Америке от арабской жизни и отставание от нее, а часто и
реакционность классиков-архаистов.
И в составных элементах, и в идеалах у модернистов не все было
ново или оригинально. Сама школа не являлась единой благодаря
индивидуальности и яркому часто темпераменту ее представителей.
Несмотря на это, она вылилась в нечто цельное. Все ее деятели
стремились углубить литературу, преодолеть поверхностность как неизбежное
наследие и пережиток журнального стиля. Иногда с их* стороны
замечалось стремление сгладить шероховатости и антагонизм между
модернистами и классиками-архаистами, внедрив таким образом в жизнь
новую литературную технику и современную идеологию при сохранении
арабского содержания. Полемики на лингвистической почве, куда всегда
стремятся [перенести вопрос архаисты, они избегают; для них важна
не внешняя форма, а умение писателя черпать свое современное
вдохновение из арабских истоков. Отношение к прошлому у них не однородно,
но никто не отвергает его в такой степени, как часто бывало у
писателей-эмигрантов в начале их деятельности.

Ma'руф ар-Русафй (1875—1945)

Арабская литература в XX в.
97
Школа модернистов захватила не только египтян. Среди последних
иногда она вызывала идею своеобразного египетского партикуляризма.
Египет признается, конечно, частью арабского мира, но особой;
приводится несколько смутный принцип „египтизации" литературы, особенно
в сфере новеллы и драмы сводящийся к выбору сюжетов из
египетской жизни. Иногда утрируется интерес к египетской древности,
органическим продолжением которой выставляется арабский период; делаются,
обыкновенно половинчатые, попытки применения к высокой литературе
египетского разговорного диалекта.
В других странах, даже сильно захваченных течением модернизма,
как Ирак, такие тенденции, естественно, сочувствия не вызывают;
в самом Египте они по временам дают тон, но постепенно смягчаются.
Попытка противопоставить египетско-арабскому национализму вновь
оживленную идею объединения всего мусульманского Востока под эгидой
Египта, которую в 20-х годах пропагандировало объединение ар-Рабита
„аш-шаркййа" („Восточная лига", 1922), с журналом того же названия
(1928) длительного успеха не имела.
5. ЛИТЕРАТОРЫ-ПРОФЕССИОНАЛЫ В ЕГИПТЕ
Среди основоположников египетского модернизма, собственно, не было
лиц, которые посвятили себя исключительно художественной
деятельности,— и для Т. Хусейна и других она являлась только одной
стороной их работы, в некоторые периоды не самой главной. Однако рост
современной беллетристики тесно связан с движением модернизма и шел
параллельно с ним даже у тех ее представителей, которые не имели
непосредственного отношения ни к Египетскому университету, ни к этой
школе. Заслуги профессиональных литераторов особенно велики
в области новеллы и драмы. Первое место в 20-х годах заняли здесь
братья Теймуры, с 30-х на сцену выступил Тауфйк ал-Хакйм.
Старший брат Мухаммед Теймур (1892—1921) умер совсем молодым,
но успел проявить себя как первый серьезный критик и историк театра.
Свои взгляды он применил и на практике: четыре его пьесы положили
солидное начало бытовой и психологической египетской драме. От
обращения к разговорному языку, примененному им на первых порах,
он впоследствии отказался, но большая сценичность его произведений,
живой диалог, хорошее знание быта и тонкий, мягкий юмор указали
верный путь последователям. Он проложил дорогу и новелле беглыми
зарисовками картинок повседневной жизни без сложной фабулы, без
специфически литературной обработки, в непосредственной
беспритязательности „того, что глаза видят", как с особым ударением он назэал
свои очерки.
В полной мере сказались его уроки на дальнейшем развитии новелды
у младшего брата Махмуда Теймура (род. в 1894 г.). Исходя перво-
7 И. Ю. Крачковский, т. III

98
Общие очерки
начально из образцов Мопассана и Чехова, он постепенно, неустанно
трудясь, поднялся до создания реалистической „египетской новеллы",
рисующей жизнь разных слоев населения, городских и деревенских,
которые он одинаково хорошо знает. Успех был велик, новелла стала
наиболее популярным жанром современной литературы в Египте, нашла
очень большое количество подражателей в других арабских странах,
как, например, в Ираке. Сирия, самостоятельно подходившая к тому же
жанру еще со времени Джебрана, примкнула к этому движению и
выдвинула немало достойных дарований. Известность их обыкновенно
все же не выходила за пределы родины, и только Махмуд Теймур
приобрел популярность во всех арабских странах как глава этого жанра.
В 30-х годах одно из первых мест в современной литературе прочно
занял Тауфйк ал-Хакйм (род. в 1898 г.), [28] быстро выпустивший ряд
давно им подготовлявшихся произведений. Он не только значительно
углубил и расширил обе категории — и новеллы и драмы, но упорно
продолжает искать все новые и новые средства выражения, новые
формы и в стиле и в жанре. Он принадлежит к нередкому среди
арабов типу двуязычных писателей. Проведя много лет учения во
Франции, искушенный во всех тонкостях новейшей французской литературы,
он часто писал и по-французски: ряд его арабских произведений
представляет иногда перевод с французского. „Смятенный
писатель"—называют его удачно критики. Диапазон его исканий необыкновенно широк
и в стиле, и в сюжетах: видно, что и до сих пор он еще не достиг
полной устойчивости. Тем не менее все уже созданное им чрезвычайно
значительно, все вошло в современную литературу; многое в ней
останется навсегда, а кое-что с честью заняло бы место и в сокровищнице
современной мировой литературы. Он долго вынашивает свои
произведения и терпеливо над ними трудится; даты напечатания их почти всегда
далеко отстают от их написания.
Сложный путь литературной эволюции на первых порах вел его
к символистически-импрессионистическим произведениям из арабской
древности („Спящие в пещере" — 1933, „Шахразада" — 1934), иногда
вызывавшим некоторое недоумение у средних арабских писателей, которые
не чувствовали их корней в родной литературе. Параллельно с этим он
трудился, однако, и над выработкой реалистического стиля в большой
повести-романе. Читатели в 1933 г. могли познакомиться с одной
частью, повидимому, не законченной трилогии „Возвращение духа",
которая рисует первые вспышки национального движения при Заглуле
на фоне широкой картины всей египетской жизни за первые
десятилетия XX в. Это едва ли не наиболее колоритное произведение арабской
литературы 30-х годов. То же надо сказать о „Записках
провинциального следователя" (1937) с живым и тонким изображением деревенской
глуши. Во Францию действие переносит „Птичка с востока" (1938), где
главным героем является тип молодого человека, получающего образо-

Арабская литература в XX в.
99
вание на Западе. Большая эволюция и большая работа видны в восьми
пьесах ал-Хакйма, которые вышли двумя томами в 1937 г., хотя многие
написаны гораздо раньше; некоторые тоже переведены с французского
оригинала автора и даже ставились на французской сцене. Ранние
из них по сюжету связаны с французской жизнью, колеблются между
сентиментальной мелодрамой и символизмом. Более поздние — чисто
египетские по темам — близко примыкают к повестям, отличаются
хорошим знанием быта, тонким юмором и в высшей степени живым языком,
где элементы разговорного очень удачно и органически сочетаются
с литературным, как бы на практике решая острый для арабов вопрос
двуязычия.
6. ПОЭЗИЯ В ЕГИПТЕ И В ИРАКЕ
Усилия арабской литературы за XX век направлены преимущественно
в сторону прозы. Поэзия, количественно очень богатая, достигшая
высокого уровня по мастерству формы, пользующаяся неуклонным
успехом в широких кругах читателей и принимающая живое участие
в общественных событиях, все же не выдвинула каких-либо явлений,
которые можно было бы поставить в параллель достижениям прозы.
Нельзя, конечно, отрицать, что за XIX—XX вв. арабская поэзия
прошла много этапов и преодолела много пережитков, тяготевших на
ней с эпохи упадка. Обращение к наследию неоклассиков эпохи
расцвета аббасидского халифата, возродившийся интерес к творчеству ал-
Мутанаббй и Абу-л-'Ала заставили постепенно забыть про выродившиеся
формы хронограмм, загадок, прений таштиров и тахмйсов, которыми
жила поэзия до периода возрождения. Деятельность таких поэтов, как
Насиф ал-Йазиджй в первой половине XIX в., ал-Барудй на рубеже
XX в., показала, что современный язык может добиться силы и
звучности, подражая старым образцам с большим искусством антиквара.
Сирийские поэты внесли большую мягкость в изображение чувства,
исключительное разнообразие в пользовании размерами и до высокой
степени мастерства развили строфические формы, которые теперь
получили окончательные права гражданства в возвышенной поэзии. Та же
Сирия и Ливан бережно хранили народную поэзию сказителей — каува-
лей на диалекте и продолжали ее культивировать, преимущественно
в устной форме, редко доводя до печати. Высокая литература попреж-
нему считала ее недостойной внимания.
При всем этом ни новых жанров, ни большого разнообразия их
арабская поэзия в XX в. не знала. В ней господствовала исключительно
лирика, и содержание оставалось традиционно ограниченным. Отдельные
таланты появлялись во всех странах, и, быть может, в этой области
Ирак показал большую оригинальность, чем Египет, однако условия его
развития мало способствовали тому, чтобы его представители приобрели
популярность в других арабских странах.
7*

wo
Общие очерки
Более трех десятилетий XX в. вождями поэзии в Египте оставались
Ахмед Шаукй (1868—1932) и Хафиз Ибрахйм (1871—1932), оба строгие
архаисты, несмотря на все различие их темпераментов, крупные мастера
слова и классической формы. Первый большую часть своей жизни
олицетворял давний тип придворного поэта, несколько модернизированный
современностью. Панегирики и траурные элегии в эту пору были
основными жанрами его творчества; природное дарование иногда прорывалось
в лирических описаниях своих или вымышленных чувств. Некоторые из
этих стихотворений, очень тонко, с большим мастерством
воспроизводящие стиль неоклассической поэзии, стали популярными
песнями-романсами. Падение правившей линии хедивской династии в начале первой
мировой войны заставило его провести много лет в Испании, которая
картинами прошлого не могла не обогатить его творчества.
С возвращением в Египет панегирики и элегии он направил на
различные события общественной жизни, но стиль их оставался прежним.
Имея здесь соперником Хафиза Ибрахйма, в общественном признании
он не всегда занимал первое место: в 20-х годах его архаизм часто
вызывал резкую критику. Попытка проложить новые пути созданием
классической трагедии в стихах, которую он предпринял на склоне лет,
тоже не получила широкого признания. Многие его пьесы из истории
древнего Египта и арабского мира изредка ставились на сцене, но
пользовались только успехом уважения. Нельзя было отрицать звучности
и мастерства стихов, но в то же время приходилось констатировать
малую пригодность пьес для театральных подмостков. Большое
искусство архаизирующего стиля он обнаружил в жанре прозаических
афоризмов, который стал возрождаться в XX в. Но и этот его опыт
интересен главным образом только потому, что показывает, насколько
удачно самые современные идеи могут выражаться строго классическим
языком пуристов.
Его современник, а временами и соперник, Хафиз Ибрахйм,
пользовался большой популярностью среди широких кругов населения и
считался выразителем либеральных течений общественности. Жизнь
поставила его ближе к народу, вынужденное долголетнее пребывание в
Судане расширило кругозор личным опытом, и его произведения иногда
действительно доставляют богатый материал для иллюстрации новой
истории Египта до начала 30-х годов. По стилю и по жанрам они мало
отличаются от аналогичных стихотворений Шаукй, если не считать
^сравнительной простоты и естественности языка. Там, где он меньше
связывал себя старыми нормами, талант находил более живые
выражения, и, например, его послания друзьям из Судана могут быть
причислены к лучшим образцам арабских „Тристиа". Несколько странно звучит
в условиях современной жизни, когда Хафиз Ибрахйм возрождает такой
/жанр неоклассической поэзии, как „винные" стихотворения, но все же
.нельзя отрицать, что и для них он находит индивидуальные тона, кото-

Арабская литература в XX в.
101
рые отличаются своеобразным изяществом. Как и Шаукй, Хафиз
пробовал свои силы в прозе, пытаясь оживить старый жанр,
приближающийся к типу макам, — попытка осталась незавершенной и серьезного
успеха не имела.
Со смертью в одном и том же году обоих лидеров их место остается
незамещенным и общего мнения об этом не существует. Одни склонны
считать главой египетской поэзии их современника, давно живущего
в Египте сирийца Халйля Мутрана (род. в 1871 г.). Это изящный лирик,
близкий к неоклассикам, который в своих циклах рисует личные
переживания, часто находит отклик и в наших современных чувствах.
Большое разнообразие в пользовании строфой и рифмой в соединении с
прозрачностью языка помогает его стихотворениям стать более близкими
для европейского читателя, чем антикварный стиль отшедших архаистов.
Молодежь склонна усматривать новое слово поэзии в разнообразном,
хотя и неуравновешенном творчестве биолога Ахмеда Зеки Абу Шадй
(род. в 1892 г.), принадлежащего уже к следующему поколению.
Действительно, охват его содержания очень широк и лирические формы
иногда кажутся новыми.
С общей точки зрения, Ирак за XX век мог бы указать в сфере
поэзии явления, по существу более значительные, чем Египет. До начала
этого периода он обладал только сильной самобытной школой
своеобразных архаистов, которая группировалась преимущественно около
шиитских центров Неджеф и Кербела, но захватывала иногда и другие
города. В ней часто сказывалась близость к бедуинским племенам
северной Аравии, которая налагала особый отпечаток на архаизирующий
стиль; в ней чувствовались отклики не только неоклассиков аббасидского
времени, как во всех арабских странах, но даже и доисламских
классиков. Великим мастером этого стиля был гАбд ал-Мухсин ал-Казимй(1865—
1935), рано переселившийся в Египет. Свои поэтические отклики на
современные события арабской общественной и политической жизни он
с полным основанием назвал муаллаками ал-Казимй: с большим
искусством они выдерживают стиль этих знаменитых стихотворений
арабской древности.
Литературное возрождение захватило Ирак почти веком позже, чем
Египет и Сирию, но XX век сразу выдвинул в поэзии две уже новые
по характеру, очень крупные фигуры аз-Захавй (1863—1936) и ар-Русафй
(1875—1945); известность их еще при жизни распространилась за
пределы Ирака в других, арабских странах. Первый — поэт-вольнодумец
с философски-пессимистическим оттенком — проводил в своих стихах
часто очень смелые идеи, соединяя их с большим мастерством,
разнообразием и новизной формы: не боясь новаторства, он применил
неизвестный ранее в арабской литературе прием „белых стихов". Его
младший современник ар-Русафй, умерший уже в конце второй мировой
войны, был более склонен к сохранению классической формы, конечна

102
Общие очерки
с включением всего разнообразия строфики и рифмовки, получивших
права гражданства за XX век. В содержании он был не меньшим
новатором, чем аз-Захавй, хотя его устремления лежали в несколько иной
области. Он очень хорошо чувствовал природу и дал ряд разнообразных
широких пейзажей родных ему мест. С особой силой звучали у него
социальные мотивы, поднимавшиеся иногда до больших высот пафоса
и трагизма; славное прошлое арабов нередко вдохновляло его на
создание своеобразных лирико-эпических картин.
Показательно для характеристики общественного состояния арабских
стран, что оба поэта кончили жизнь в тяжелых условиях с тяготевшим
над ними подозрением в вольнодумстве и почти в ереси. Их творчество
говорит, что современная арабская поэзия еще не исчерпала себя,
а может в будущем добиться таких же достижений, как и проза. Эти
две фигуры из Ирака, прошедшие тяжелый жизненный путь,
знаменательны для арабской поэзии XX в. не меньше, а скорее больше, чем
два общепризнанных „эмира" поэзии в Египте.
7. ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД
Вторая мировая война, как за тридцать лет до нее первая, положила
начало новому периоду современной литературы. Полнотой материала
для суждения о нем мы еще ни в какой мере не обладаем; однако уже
первые послевоенные годы показали, что период вынужденного затишья
был, как и в предшествующую войну, в то же время эпохой созревания
новых явлений, которые только теперь начинают делаться известными.
Конечно, события в северной Африке вызвали в Египте на ряд лет
значительное сокращение печатной продукции; и в нем, а тем более
в других арабских странах сильно уменьшился объем периодических
изданий, однако литературная жизнь не замирала. Война способствовала
консолидации антифашистских течений: стали появляться специальные
органы. В Сирии большую популярность приобрел бейрутский журнал
„ат-Тарйк" („Путь"); продолжая традицию еще довоенного дамасского
издания „ат-Талйса" („Авангард"), он особое внимание уделял русской
литературе и всему, связанному с событиями в Советском Союзе. На
первом месте стоит, конечно, война; переводятся посвященные ей
произведения Тихонова, Эренбурга, Шолохова, Толстого. Появляются
оригинальные арабские стихотворения на соответствующие темы: оборона
Севастополя, Сталинград, годовщина СССР и т. д. Из русских
классиков, как в довоенные годы, первое место занимает Горький. Значительно
усиливается в эти годы деятельность бейрутского прогрессивного
издательства „ал-Макшуф" („Открытая литература"); оно дает возможность
выступить в печати целому ряду молодых литературных дарований,
в частности новеллистов, среди которых теперь одно из первых в Сирии
мест занимает Халйл Такй ад-дйн (род. в 1906 г.), [29] тоже, между про-

Арабская литература в XX в.
103
чим, переводивший Горького, деятельный участник литературного
объединения „Группа десяти". В этом же издательстве появляются
произведения и представителей старшего поколения, как Михаил Ну'айме, иногда
даже египтян, как Махмуд Теймур.
,В Ираке одним из основных литературных органов этого периода
является журнал „ал-Маджалла" („Журнал"); главным его сотрудником
выступает Зу-н-Нун Аййуб, плодовитый новеллист, пробовавший свои
силы и в крупной повести.
Оживление печатания в Египте уже с 1943 г. показывает, что
крупнейшие представители литературы не прерывали своей работы и попреж-
нему стоят во главе движения. В начале войны, правда, кончила свои
дни' Мейй, долгое время считавшаяся наиболее популярной арабской
писательницей. Однако последние десятилетия ее жизни были затуманены
тяжелой болезнью; между тем на сцене стали появляться
представительницы младшего поколения, часто связанные с тем же Египетским
университетом. Сахйр ал-Калмавй начала свою литературную работу
очень тонкой, своеобразной семейной хроникой „Рассказы моей бабушки"
(1935) и серьезной диссертацией о „1001 ночи" (1943). Другая
писательница, пользующаяся псевдонимом „Бинт аш-Шатй" („Дочь побережья"),
очень часто и смело выступает по больным вопросам социальной жизни
Египта в очерках и книгах, стоящих на грани между литературой и
публицистикой,
Для представителей старшего поколения, перешедших в категорию
„классиков", характерно неустанное искание новых форм и
усовершенствование уже вошедших в жизнь. Махмуд Теймур, по примеру брата,
начинает пробовать свои силы на драматическом поприще, ' выпуская,
между прочим, несколько пьес, рисующих разные стороны жизни Египта
во время войны. В беллетристике он попрежнему ведет как бы две
линии, отражающие, с одной стороны, символизм, с другой, — наиболее
для него органичный бытовой реализм. В области первого, продолжая
опыт довоенной повести „Зов неведомого" (1939), действие которой не
совсем обычно для него переносится в Сирию, он создает аллегорию
„Дочь сатаны" (1944). В начале 1946 г. он выпускает очень
оригинальную утопию-сатиру „Клеопатра на базаре Хан-Халйлй", где на фоне
современной жизни Египта рисует с острой иронией воображаемый
конгресс беспочвенных пацифистов, в котором принимают участие
вызванные с того света Клеопатра и Тамерлан, равно как самовольно
явившийся Антоний. Нетрудно убедиться, что каждое произведение его
дает нечто новое и неизменно говорит о большой работе над своим
дарованием.
То же следует повторить о двух корифеях, Täxä Хусейне [30] и Тау-
фйк ал-Хакйме, остающихся в центре внимания современной литературы.
Первый иногда тоже отдает дань символизму, как видно по его
новейшей фантазии „Сны Шахразады" (1943). Наряду с этим, в последнее

704
Общие очерки
время он выпускает две потрясающие по силе повести из египетской
провинциальной жизни: первая — „Клич куропатки" — датирована еще
1934 г. (третье издание 1942 г.); она построена в своеобразной манере
рассказа со слов молодой девушки и изображает глубокую
психологическую трагедию в полубедуинской, полуфеллахской обстановке;
вторая— „Древо несчастия" (1944) в свойственном ему эпическом стиле
хроники проводит перед глазами читателя погубленную жизнь
нескольких женских поколений в маленьком провинциальном городке.
Тауфйк ал-Хакйм после войны тоже успел выпустить ряд новых
книг. Одна из них „Цвет жизни" (1943) по обычному дая него приему
дает автобиографическую повесть, построенную на этот раз в форме
писем французским друзьям. В двух книгах в стиле А. Франса (1940,
1945) он запечатлевает свои житейские размышления, вдохновляясь
мудрыми молчаливыми советами своего друга-ослика. И чувство, и мягкий
юмор, и вдумчивая мысль нашли у него здесь изящную канву для
своего выражения.
Едва ли случайно оба автора за последнее время попробовали свои
силы в новом жанре, приближающемся к староклассическому типу
афоризмов. Уже с эпохи Касима Амина и ар-Рейханй он начал заметно
оживать. И по содержанию, и по форме оба их произведения не
одинаковы. Тауфйк ал-Хакйм дает своему сборнику знаменательное, несколько
вызывающее название „Из башни слоновой кости" (1941), Это — мысли
литератора, как бы отошедшего от мира, о литературе, о жизни, о самом
себе. Основная тенденция их та, что, только уединившись с самим
собой, литератор может служить в полной мере и людям, и литературе,
что „башня слоновой кости" дает ему возможность глубже проникнуть
в жизнь и во все ее явления. „Рай из шипов" Т. Хусейна (1945) по типу
названия напоминает некоторые произведения Абу-л-сАла; он построен
в виде лаконичных ответов старого наставника на вопросы молодого,
но во многом уже искушенного ученика. Они затрагивают разные
вопросы современной морали, общественных отношений, быта и
сравнительно мало — специфически литературных явлений. По характеру
выражения— это острая сатира на современную действительность и, в
частности, на современный Египет. Оба произведения, несмотря на все
различие темперамента и тем, роднит блестящий язык, который говорит
об очень долгой работе над ним. Он сознательно поднят Т. Хусейном
в этом произведении до высокой степени классической прозрачности
в соединении с лаконизмом и как бы эпической суровостью. У Т. ал-
Хакйма он более эмоционален и ближе отражает живую речь.
О всех достижениях арабской послевоенной литературы нам еще
невозможно судить. Одно ясно — она с честью выдержала суровые
испытания последних лет, еще раз обнаружив всю свою стойкость и
жизненность. Ее неслабеющее развитие говорит о том, что в будущем,
и уже недалеком, новая арабская литература войдет как вклад в сокро-

Арабская литература в XX в.
105
вищницу современной мировой литературы. Таков результат работы за
XX век, и его нельзя не признать значительным.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Настоящая работа формулирует и продолжает в ином построении то, что было
сказано мною в статье „Новоарабская литература", написанной для дополнительного
тома международного издания „Энциклопедия ислама" (немецкий, французский и
английский текст, Лейден, 1934, стр. 27—35; арабский перевод Мухаммеда Амина
Хассуны в каирском журнале „ар-Рисала" за октябрь—декабрь 1936 г., №№ 170, 171,
174, 181; русское, значительно более полное изложение статьи из „Энциклопедии
ислама" в „Записках Института востоковедения Академии Наук СССР", III, 1935,
стр. 159—182). В этой статье указана основная русская и западноевропейская
библиография, доведенная до 1934 г., которую я здесь не повторяю. За десять лет с
лишним появилось несколько работ и заметок, из которых я отмечаю только
принадлежащие русским ученым, так как в них можно найти упоминание о соответствующих
западноевропейских статьях.
1. Общие очерки
И« Крачковский (анонимно), отделы об арабской литературе по основным
арабским странам в справочнике „Страны Ближнего и Среднего Востока".
Государственный Научный институт „Советская энциклопедия", ОГИЗ, 1944, стр. 116—
117 (Ирак), стр. 136—138 (Сирия), стр. 154 (Аравия), стр. 194—201 (Египет);
части, посвященные XIX и XX вв., в значительно расширенной обработке с
дополнением материалами после 1943 г., вошли в настоящую статью.
И. Крачковский. Над арабскими рукописями. Листки воспоминаний о книгах и
людях. Второе дополненное издание, М.—Л., 1946 (главным образом третий и
второй отделы, отчасти passim).
А. Крымский. Арабская литература. Энциклопедический словарь Русского
библиографического института Граната, первый дополнительный том, М., 1936,
стр. 509—543.
2. Монографические статьи
И. К р ач к о в с к и й. Н. Я. Марр и новая арабская литература. Язык и мышление,
VIII, 1937, стр. 183—188.
И. Крачковский, статья о Германе Фархате в „Энциклопедии ислама",
дополнительный том, 1936, стр. 79—80.
И. Крачковский. Отзвуки революции 1905 года в арабской художественной
литературе. СВ, III, 1945, стр. 5—14.
И. Крачковский. Рецензия на работу: Н. Peres. L/Espagne vue par les voyageurs
musulmans de 1610 a 1930. CB, III, 1945, стр. 291—292.
И. Крачковский. Рецензия на арабскую книгу М. Ну'айме о Джебране. СВ, И,
1941, стр. 291—293.
И. Крачковский, статья об аз-Захавй в „Энциклопедии ислама", дополнительный
том, 1938, стр. 282—283.
Д. Семенов. Роман Ибрахйма ал-Мазинй „Ибрахйм ал-катиб". СВ, И, 1941,
стр. 149—168.
3. Русско-арабские литературные связи
И. Крачковский, Арабская литература в русских переводах. Вечерняя Красная
газета № 160 (4140), 14 июля 1934 г.

106
Общие очерки
И. Крачковский. Чехов в арабской литературе. Известия Академии Наук СССР,
Отделение литературы и языка, III, 1944, вып. 5, стр. 205—208.
И. Крачковский. Переводы произведений Горького на арабский язык. Известия
Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка, 1940, № 1, стр. 89—101.
И. Крачковский. Арабская литература и арабы в произведениях Горького.
Известия Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка, V, 1946, вып. 1,
стр. 47—50.
Джордж М е р е н з. Человек, который познакомил арабов с Россией, Литературная
газета, № 18 (2281), 27 апреля 1946 г.
4. Переводы
Тауфйк аль-Хакйм. Возвращение духа. Перевод М. А. Салье, Л., 1935.
Täxä Хусейн. Дни. Перевод И. Крачковского, Л., 1934.
-*°§§о-г<-

s^^s^
СОВРЕМЕННЫЕ НАСТРОЕНИЯ
АРАБСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В ЕГИПТЕ1
Около тридцати лет тому назад наш Университет впервые
организовал серию научно-популярных лекций по всем представленным в нем
дисциплинам. Это было летом 1918 г., и сама дата говорит о важности
университетского начинания в то время. На Сессии достойно и широко
было представлено востоковедение — находившимися тогда в расцвете
таланта выдающимися востоковедами: Марром, Бартольдом, Ольденбур-
гом; привлечены были и молодые доценты. Мне, тогда впервые в ходе
своей работы, пришла идея познакомить широкую публику с
современной арабской литературой в сводном очерке. Время стояло трудное: мы
были отрезаны одинаково от Запада и Востока, наши непосредственные
сведения шли, строго говоря, не дальше 1914 г.; понятно, почему
я должен был сделать основное ударение на XIX веке и озаглавить
свой курс из шести лекций „Возрождение арабской литературы в XIX веке".
Он послужил мне впоследствии стержнем для неоднократно читанного
в Университете и Институте восточных языков курса новой арабской
литературы, но опубликовать его полностью я не решался ни тогда, ни
позже: мне казалось, что при широком построении почти для всех частей
у меня недостаточно представлен материал и только поездка на Восток
могла его расширить в сколько-нибудь удовлетворительной степени.
Между тем потребность в подведении итогов сказывалась все
сильнее и не только у нас, но и на Западе, где не без нашего воздействия
аналогичные темы начали привлекать внимание. Через 15 лет после
первого моего опыта, летом 1933 г., я получил предложение от редакции
международного издания „Энциклопедия ислама" в Голландии
подготовить для дополнительного, стоявшего на очереди тома общий очерк
новоарабской литературы. Мне пришлось примириться с неполнотой
своих материалов и дать уже новое, сравнительно с 1918 годом,
построение, где явления XX в. нашли себе* место в той мере, насколько
они были нам известны. В какой-то степени очерк отвечал
существовавшей потребности: помимо трех языков, на которых издавалась
„Энциклопедия", он появился еще на арабском и русском, где я значительно
1 Сообщение, прочитанное в Секции востоковедения Научной сессии
Ленинградского Государственного университета 9 января 1947 г.
2В^>дё

108
Общие очерки
дополнил его главами, которые по самому объему не могли найти места
в энциклопедической статье. Материал рос и, казалось, постепенно
оправдывал надежду достичь известной полноты освещения; с
естественным расширением исторической перспективы в ходе времени появилась
возможность уловить неясные раньше линии исторического развития
литературы в соответствующей обстановке. Однако рост наших сведений
был прерван второй мировой войной через шесть лет после выхода моей
статьи в „Энциклопедии", и мы вторично оказались в таком же
положении, как после первой, — в отрыве от необходимых материалов, которые
находили к нам путь только случайно.
Окончание войны вызвало некоторый, хотя далеко еще не
решительный сдвиг, и университетская Сессия в начале 1947 г. дала мне мысль
при всей неполноте наших сведений подвести итог современному
состоянию, как я делал на аналогичной сессии почти 30 лет тому назад.
Теперь я мог сделать ударение уже на XX веке, а не на XIX, как тогда;
теперь историческая перспектива оправдывала попытку проследить
развитие отдельных литературных школ и жанров, которые тогда
представлялись еще плохо дифференцированными в смутных очертаниях.
Несмотря на недостаточность наших материалов, все же была
осуществима, как мне казалось, попытка дать общее представление о
территории, на которой развивается современная арабская литература, об
основном фоне всей картины в настоящее время и ее наиболее ярких
составных элементах. Поэтому я решился выбрать темой своего доклада
на настоящей Сессии „Арабская литература в XX веке". Доклад был
мною подготовлен и теперь доступен уже всем желающим в отдельной
брошюре, изданной Университетом, которая успела выйти из печати,
так как Сессия вместо ноября могла состояться только в январе.
Основным выводом доклада я считаю его заключение. „О всех достижениях
арабской послевоенной литературы нам еще невозможно судить. Одно
ясно — она с честью выдержала суровые испытания последних лет, еще
раз обнаружив всю свою стойкость и жизненность. Ее неслабеющее
развитие говорит о том, что в будущем, и уже недалеком, новая
арабская литература войдет как вклад в сокровищницу современной мировой
литературы. Таков результат работы за XX век, и его нельзя не
признать значительным".
На этом, собственно, я мог бы и закончить свое сегодняшнее
выступление, предоставив интересующимся знакомиться со стоящим в программе
докладом по печатной брошюре и тоже отпечатанным тезисам. Если
я все же задержу внимание присутствующих еще на некоторое время,
то это объясняется самым характером подлежащего нашему ведению
материала. Изучение всякой современной литературы имеет свои
преимущества и свои трудности. Ее развитие проходит на наших глазах,
и в этом отношении она как бы яснее и доступнее древней, если,
конечно, мы располагаем соответствующими материалами в должной

Современные настроения арабской литератуыр в Египте 109
полноте. Но, с другой стороны, она вся в движении, трудно уловима,
обладает исключительно быстрой динамикой. То, что написано было
о ней в августе прошлого года, теперь требует уже значительных
дополнений, а иногда может быть освещено и с другой, ранее
недоступной стороны. За истекший год мы постепенно начинаем получать
возможность определить настроения, господствующие в арабской
литературе современности не со стороны, путем нашего наблюдения над
произведениями и авторами, но как бы изнутри, путем изучения оценки
самих арабов. За последние годы арабская литература обогатилась двумя
большими критическими работами, посвященными крупнейшим
здравствующим писателям — Махмуду Теймуру и Тауфйку ал-Хакйму, о которых
у меня в докладе идет речь. В 1946 г. вышел сборник статей молодого
египетского критика Сеййида Кутба, с оценками, доведенными до самых
последних произведений текущих дней, которые еще недоступны нам
в* оригинале. Очень показательна здесь чувствующаяся иногда
неудовлетворенность теми деятелями, которые до последнего времени
оставались „властителями дум", — если эти настроения и индивидуальны, то
все же они говорят, что некоторые фигуры начинают как бы отходить
в историческое прошлое, уступая по неизменному закону жизни место
более молодым силам.
Можно отметить, что за два последние года появляются два новых,
специально уделяющих внимание вопросам теории и истории литературы
журнала, „Египетский писатель" и „Книга", причем во главе первого
становится хорошо и давно нам известный слепой профессор, литератор
и литературовед Täxä Хусейн; его руководящие статьи, как всегда,
настойчиво требуют к себе внимания и говорят о неустанной и бурной
иногда жизни в этой области. Прежние журналы, „ал-Хилал" и „ал-Му-
каттам", продолжают сохранять положение, достигнутое более чем
полувековой работой, но они постепенно превращаются в общие
популяризаторские издания, которые усваивают не всегда глубоко затрагивающие
читателя приемы американских обозрений и на первом месте ставят
подачу занимательного и разнообразного чтения. Свои когда-то
руководящие и в области литературы посты они сдают не без борьбы; это
чувствуется между прочим в том тоне, которым иногда говорится в них
хотя бы о Täxä Хусейне, в своей жизни часто выступавшем в роли
„нарушителя спокойствия" более консервативных слоев.
Какие конкретные вопросы интересуют литературно отзывчивое
общество и связанные с ним круги, об этом очень ясно говорят интервью,
обращенные в прошлом году к тому же Täxä Хусейну или новеллисту
Махмуду Теймуру. Они не случайно дифференцированы. Первому было
предложено ответить на тему: возможно или невозможно сравнивать
современное литературное возрождение с расцветом арабской
литературы в эпоху Аббасидов в IX—X в.? Такое сравнение Т. Хусейн
считает не только возможным, но даже и желательным в интересах совре-

110
Общие очерки
менных писателей, которые этим путем могли бы отчетливее
представить пройденную ими дорогу, а кроме того, избавиться от некоторых
недостатков, сопровождающих современное возрождение. Он находит,
что естественное чувство всегда побуждает человека к двум крайним
настроениям — преклонению перед древностью без всяких ограничений
и недовольству настоящим без должной вдумчивости. Сам он, при
полном уважении к прошлому, все же находит, что новая эпоха достигла
такого прогресса литературы, до которого не поднимался период Абба-
сидов, за исключением, впрочем, поэзии. Современная поэзия, по его
мнению, не выдвинула ни одного имени, которое можно было
сопоставить с классиками древности; современные поэты — обыкновенно хорошие
стилисты-подражатели, но не создали ничего нового ни в содержании,
ни в форме. Объяснение этому Т. Хусейн видит в том, что наш век
обращается преимущественно к рассудку, а не к чувству или другим
сторонам человеческого восприятия. В противоположность этому, в прозе
современная литература выдвинула ряд новых форм и жанров,
неизвестных раньше. Древняя знала только послания, деловую прозу,
панегирик и памфлет, в которых подражала поэзии, иногда не без успеха,
как ал-Джахиз в своих „Скупцах", иногда неудачно, как в „Макамах".
Знала древность и научную прозу. Современная деловая проза
сравнительно с древней, по справедливому мнению Т. Хусейна, не
заслуживает упоминания, потому что она до сих пор переживает последствия
более раннего турецкого или позднего европейского засилия. Однако
приходится согласиться, говорит он дальше, что современные послания-
статьи разнообразнее и выше древних как по содержанию, так и по
форме, равно как по большему соответствию жизненным запросам и
естественности. Арабы пишут теперь сочинения по разнообразным
наукам и переводят различные научные произведения, значительно превзойдя
древность и по количеству и тонкости передачи. Достаточно для
примера сравнить какие-нибудь старинные переводы с греческого или
сирийского с современными переводами с западных языков. Нынешние статьи
представляют, в сущности, новый жанр литературы, который
превосходит и послания ал-Джахиза и „Макамы" ал-Харйрй, отличаясь и
большей распространенностью и разнообразием содержания, и богатством
картин, и обилием тем. Совершенно новым жанром является новелла,
возникшая первоначально под влиянием Запада и поднявшаяся до
значительной степени художественности. Впервые в современности
появилось судебное красноречие, которого не знали древние арабы, так же
как и парламентского. Если политическое красноречие было известно
в эпоху начала ислама, то при Аббасидах оно заглохло и только теперь
опять ожило. Новым жанром Т. Хусейн считает лекции, так как арабам
были знакомы только схоластические уроки или диспуты; новостью
являются вся журнальная литература и радиопередачи. Все это
значительно превзошло эпоху Аббасидов, и, таким образом, нельзя не при-

Современные настроения арабской литературы в Египте 111
знать, что современность очень много сделала для облегчения языка,
его усовершенствования и обогащения, притом в такой мере, как это
не могло быть в мыслях у древних.
Отсюда, по мнению Т. Хусейна, далеко не следует, что можно
удовлетвориться достигнутыми результатами. Арабы находятся только
в начале своего пути. Не важно то, что они превзошли поколения,
отстоящие от них на десяток веков; важно достичь того, что достигли
современные писатели Запада, и здесь расстояние еще очень велико.
Отчаиваться, однако, не следует: они уже вступили на эту дорогу
и теперь нельзя ни остановиться, ни вернуться обратно: естественный
ход вещей этого не позволит. То, чего не достигли отцы, достигнут
дети. „Важно верить в самих себя, надо встречать жизнь, улыбаясь ей
с оптимизмом, — говорит Т. Хусейн. — Древние проложили для нас пути
и нам следует этим воспользоваться. Они первые стали переводить
произведения греков, персов, индусов, сирийцев, не ограничиваясь
какой-нибудь одной культурой. И мы должны переводить со всех
возможных языков, открыв сердце и ум для науки, искусства и
литературы, каковы бы ни были их источники. Древние восхищались греками,
персами и индусами, но не растворились в них и не забыли самих себя.
Будем же и мы восхищаться Западом, который опередил нас, но не
растворяясь в нем и не забывая самих себя. Я привык всегда черпать в
нашей древности силу, а в нашей современности надежду, и я всегда
извлекал пользу из этой линии. Я надеюсь, что арабская молодежь пойдет по
моему пути и что древняя слава не отвлечет ее от долга современности".
Вопросы, предложенные журналистом Махмуду Теймуру, создателю
и главе „египетской новеллы", более конкретны, но не менее типичны
для характеристики острых вопросов арабской литературной
современности. В известной мере они связаны со всей деятельностью писателя.
Его просили ответить на четыре пункта. 1. Роль новеллы и роль очерка.
2. Новелла и очерк как проводники идеи. 3. Разговорный и
литературный язык. 4. Современная литературная продукция. В связи с первым
вопросом М. Теймур подтверждает, что новелла стала таким же
полноправным и общепринятым жанром современной арабской литературы,
как очерк-статья. Это положение было достигнуто не без труда в
результате упорной работы литераторов в различных арабских странах в
течение более чем четверти века. Новый жанр занял свое место особенно
с тех пор, как умы открылись для восприятия различных мировых
культур и для всех стала ясна ценность литературных сокровищ, которые
мировая мысль облекла в новеллистическую форму. Большая заслуга
в этом принадлежит переводам: они познакомили арабскую литературу
и читающих по-арабски с новым жанром, успех которого побудил
литературную молодежь к подражаниям. Сначала заимствования были явными;
постепенно они перешли в самостоятельные попытки создания новеллы
на арабском языке с собственным отпечатком, своими персонажами,

m
Общие очерки
своим путем изложения мысли и изображения картин. Арабы и теперь
находятся еще на этой стадии, хотя некоторые попытки и могут вызвать
известное удовлетворение.
Это еще не дает права заключать, что новелла по своей роли
сравнялась с статьей-очерком или превзошла его. Очерк старше и
устойчивее. Хороших „очеркистов" больше, чем хороших новеллистов, потому
что очерк более разработан и легче поддается экспериментированию над.
ним. Есть еще и второе обстоятельство, выражающееся в том, что
природа новеллы требует более тонких и глубоких художественных средств,
чем очерк. Поэтому и до сих пор на литературной арене статья-очерк
занимает попрежнему первое место. И новелла, и очерк одинаково
пригодны для проведения определенной идеи, хотя каждый из них имеет
свою собственную сферу. Область очерка шире; он, излагая намеченную
установку, обращается к читателям непосредственно. Новелла же по
своему художественному типу не может охватить повседневную жизнь
так широко, как это делает очерк, и для проведения своей идеи должна
пользоваться приемом художественного воздействия на умы.
По острому для арабов вопросу, так называемого двуязычия —
пользования литературным или разговорным языком — М. Теймур попрежнему
стоит за преимущественное значение литературного. Благодаря своей
долгой истории, достигнутой устойчивости и большой разработанности,
единственно он является пригодным для высокой литературы. Однако
нельзя забывать, что разговорный, который служит речью повседневной
жизни, более свободен в своей манере и имеет немалые заслуги;
народные песни и драматические произведения на разговорном языке
поднимаются до высокой степени литературного достоинства. Различия между
обеими формами языка будут постепенно смягчаться и, может быть, даже
совсем исчезнут с уничтожением неграмотности и распространением
просвещения, равно как с упрощением самого литературного языка.
Взаимосвязь и взаимная помощь могут быть только полезны для обеих
форм языка.
Современную литературную продукцию М. Теймур оценивает в общем
положительно, однако считает, что большая часть выпускаемых
типографиями произведений, и литературных и научных, относится к „легкой"
литературе, как бы упрощенной, популяризаторской. Это имеет свои
серьезные основания, но надо остерегаться, чтобы этот поток не залил
совершенно книги, посвященные глубоким, серьезным исследованиям,
и не приучил питаться исключительно легкой диэтической пищей,
которая необходима больным или выздоравливающим, но здоровых может
отучить от нормальных условий питания. Нельзя не приветствовать
популяризации культуры в широких слоях, но все же необходимо
заботиться при этом об охранении и росте той продукции, в которой
отражается величие человеческого ума, которая показывает высоту
прогресса в различных областях исследований и изысканий.

Современные настроения арабской литературы в Египте 113
Как во всяком интервью, все эти мысли высказаны обоими
писателями по необходимости бегло, но они обстоятельно развиваются и этими же
авторами и другими, причастными к литературе лицами по различному
поводу в разнообразных изданиях и статьях общего и специального
характера. Благодаря этому их можно с уверенностью считать
достаточно авторитетной формулировкой тех настроений, которые
господствуют в руководящих кругах литераторов и лиц, близко связанных
с этими вопросами. Два момента представляют здесь может быть
наибольший интерес: неслабеющая динамичность высказываемых суждений,
которые не замирают на одной точке, а все время возвращаются и вновь
пересматривают наиболее острые вопросы, остающиеся все еще не
окончательно решенными. Это говорит о движении в самой литературе,
в которой многое находится в брожении, в которой неустанно кипит
жизнь. Известную стабилизацию мы замечаем в отношении к
литературному наследию классического периода. Та пора, когда оно
безоговорочно отбрасывалось и взамен его выдвигались в качестве единственно
достойных подражания образцов исключительно продукты европейского
литературного творчества, может считаться отшедшей. Но также отошло
в прошлое и неограниченное, не допускающее никаких оговорок
преклонение перед своим прошлым — преклонение, которое еще недавно
проповедовали архаисты-стилизаторы, сохранявшие долго большое влияние.
Эта стабилизация говорит о некоем синтезе, достигнутом после
долголетней борьбы двух крайних течений, и это нельзя не считать очень
положительным результатом. Таким же положительным показателем
является отсутствие преувеличенного мнения об успехах современной
литературы: при вполне здоровом и законном оптимизме отмечается, что
пройдены только первые этапы нового развития, предстоит еще очень
дальняя дорога и немало трудностей.
Для оценки настроений современной литературы при помощи
наблюдений как бы изнутри можно было бы привлечь материал еще по одной
линии, которая начинает себя проявлять лишь в последнее время. Уже
давно, еще с 1909 г., мне приходилось обращать внимание на
своеобразное течение современной литературы, тогда находившееся в самом
начале, — арабскую литературу в Северной и Южной Америке,
созданную эмигрантами, главным образом из Сирии и Ливана. В первые
десятилетия XX в. она достигла большого развития, а к 30-м годам в связи
с переменой исторических условий стала сходить со сцены. Не столько
на смену ей, сколько как бы продолжая это течение в другой линии,
в печати чаще уже не на арабском, а на европейских языках за
последние годы начинают выступать потомки этих эмигрантов; они родились
уже в Америке или Европе, там получили свое образование, конечно
чисто европейское, но иногда сохраняли интерес к земле своих отцов.
Знакомиться с ней, с ее языком и литературой они должны путем такого же
изучения, как и мы—европейцы, но происхождение и, вероятно, неосознан-
8 И. Ю. Крачковский, т. III

114
Общие очерки
ная иногда традиция позволяют им проникать в такие детали, которые
не всегда открываются взорам приходящих со стороны. В тех случаях,
когда их оценки направляются не исключительно в сторону политических
вопросов, для понимания настроений литературы в современных арабских
странах их голос теперь очень полезен, а иногда и прямо необходим.
Стремлением ставить чрезмерно конкретные прогнозы будущего
развития знакомые нам литераторы в общей массе не отличаются; в этом
нельзя также не усмотреть здоровой осторожности. Однако некоторые
перспективы, если они независимо открываются по тем разным линиям
наблюдения, которые мы характеризовали как подход со стороны и
освещение изнутри, не могут не приобретать известной убедительности
и вероятия. Для характеристики я ограничусь только двумя примерами,
связанными с моим докладом, одним из области частных наблюдений,
другим — более общего порядка. В подготовляемом докладе я обращал,
между прочим, внимание на то, что искание форм в современной
литературе неустанно продолжается, причем иногда создаются новые жанры,
иногда приобретают новую жизнь старые. В частности, за последнее
время повысился интерес к давней форме афоризмов, примером чего
являются два сборника двух наиболее крупных писателей Египта.
Оказывается, это стремление заметно и в других арабских странах. В августе
1946 г., как раз когда я готовил свой доклад, известный ливанский
писатель Михаил Ну'айме тоже опубликовал сборник своих афоризмов,
не менее интересный, чем упомянутые мною, по искусному
использованию старой литературной формы в условиях современного развития.
Заканчивая свой доклад, я выражал надежду, что новая арабская
литература скоро войдет, в своих отдельных произведениях, как
оригинальный вклад в сокровищницу мировой литературы. В сборнике
критических статей египетского литератора Кутба, выпущенном в 1946 г., та же
мысль высказывается уже относительно одного определенного
произведения. Не зная оригинала, конечно, трудно судить, насколько строгий
в общем критик прав с нашей точки зрения, но уже одно совпадение
мыслей европейского ученого, пишущего на берегах Невы, вдали от
объектов своего изучения, и арабского критика на берегах Нила, в гуще
самой литературы, говорит о вероятности их выводов.
Это позволяет мне закончить свою речь еще с большей уверенностью,
так же как я закончил подготовленный доклад. Современная арабская
литература — живой и развивающийся организм с несомненным будущим.
Результаты деятельности ее работников за первую половину XX в. очень
значительны и заслуживают внимания не только специалистов, но и всех
интересующихся мировой культурой.

>g^>y^g<^^
ПРЕДИСЛОВИЕ
[к кн. „Образцы новоарабской литературы (1880—1947 гг.)"
К. В» Оде-Васильевой]
Около двадцати лет тому назад вышли в свет „Образцы
новоарабской литературы" К. В. Оде-Васильевой (I—II, 1928—1929). Хрестоматия
ставила своей основной целью создать пособие при изучении
современного литературного языка и несколько познакомить с новой литературой.
Эту роль она выполняла планомерно прежде всего в различных высших
учебных заведениях нашего Союза, где преподавание арабского языка
за советский период приобрело значительную широту. Однако
воздействие хрестоматии распространилось далеко за пределы нашей страны
и на Запад и на Восток в области как педагогической, так и научной.
Выяснилось, что потребность в аналогичном пособии назрела как бы
во всем мире, и наше издание своевременно ответило на широкие
запросы в своей области.
Материал, собранный в „Образцах", легко доставлял темы для
частичных переводов, характеризовавших литературные жанры, направления
или индивидуальных писателей. Сама же идея аналогичной хрестоматии
явилась очень своевременной и быстро вызвала появление близких опытов
в арабских странах, где составителями выступали и арабы и европейцы.
(Несколько изданий с 1930 г. выдержала бейрутская хрестоматия в двух
выпусках Р. Нахле и с 1938 г. алжирский сборник Анри Перес).
За двадцать лет „Образцы" стали библиографической редкостью,
и одна практика учебной работы настоятельно требует повторения
насущного пособия. Однако механическое переиздание его едва ли является
целесообразным в наше время. Если в 20-х годах „Образцы"
характеризовали в известной степени удовлетворительно развитие литературы
за первую четверть XX в., то вторая четверть века была не только
временем постепенно нараставшего, иногда бурного роста новой
литературы, она была периодом великих событий в мировой истории,
временем невиданной войны, неустанной борьбы противоположных течений,
которая находила себе яркое отражение в таком чутком организме, как
современная арабская литература, выдвигая новые темы и новое
освещение, новые жанры и новых деятелей. Если все основное содержание
„Образцов" в общем никак нельзя считать устаревшим или сохраняющим
8*

116
Общие очерки
только историческое значение, то теперь они требуют значительного
расширения и дополнения, чтобы довести материалы, по возможности,
до последних лет, а кроме того, восполнить те пробелы, которые
чувствовались при подготовке хрестоматии еще в 1926 г., когда многие
крупные явления литературы оставались недоступными в оригинале.
Отказываться полностью от исторического построения, конечно, нет
надобности; жертвовать старейшими авторами в угоду механическому
принципу дат их жизни значило бы нарушить правильную перспективу
возникновения и ранней стадии развития современной живой
литературы.
Составительница новой хрестоматии пошла по правильному, хотя
и сложному пути возможно бережного отношения к материалу первого
издания, который сохраняет свое значение не только с узко
исторической точки зрения. Она минимально сокращала количество авторов,
несколько уменьшая число приведенных отрывков, чтобы при помощи такой
„экономии" увеличить количество ранее не представленных писателей.
Первое издание включало двадцать одного автора с сорока двумя
произведениями; в настоящем число авторов доведено до тридцати двух
более чем с пятьюдесятью образцами. Это дало возможность
значительно раздвинуть хронологические рамки и, сохранив прежнюю
начальную дату — 80-е годы предшествующего века, довести материал до самых
последних лет, в отдельных случаях до 1947 г. При составлении
хрестоматии современной литературы едва ли возможно даже технически
достичь больших результатов.
Пополнение хрестоматии образцами четырнадцати новых авторов дало
возможность представить несколько шире не существовавшие ранее
в новой арабской литературе жанры, равно как и восполнить отдельные
пробелы, оставшиеся в первом издании при недоступности в средине
20-х годов соответствующих материалов.
Новая хрестоматия открывается попрежнему старейшими
публицистами конца XIX в. — ал-Кавакибй, Адйбом Исхаком и Неджйбом ал-
Хаддадом, произведения которых, кроме исторического интереса,
сохраняют и жизненное значение как по затронутым темам, так и по роли
в развитии публицистического стиля; в этой области Адйб Исхак и
теперь признается многими первоклассным мастером, проложившим новые
пути. За ними следуют „классики"—основатели в арабской литературе
исторического романа, первого по времени жанра, который приобрел
самостоятельное существование. Все они — ал-Мудаувар, Зейдан и Антун—
для современного читателя иногда олицетворяют уже пройденный этап,
но в свое время влияние их было очень велико, и до наших дней они
продолжают переиздаваться и усердно читаются, особенно молодежью.
Первые „эссеисты" арабской литературы в Египте представлены
попрежнему крупными именами: В. Йекуна и М. ал-Манфалутй. Исследования,
которые появились в научной литературе уже после „Образцов", справед-

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 117
ливо показали значение последнего как основателя „нового стиля"
современной прозы, за двадцать пять лет, конечно, несколько превзойденного.
Сошедшая теперь со сцены как самостоятельное явление так
называемая сиро-американская школа характеризуется в общем теми же
авторами и произведениями, как в „Образцах": ар-Рейханй, Джебраном,
Ну'айме, 'Абд ал-Месйхом Хаддадом. Трое уже кончили свой жизненный
путь за это время (Джебран умер в 1931 г., ар-Рейханй в 1940, Хад-
д&д— в 1946). Михаил Ну'айме продолжает развивать энергичную
деятельность, перенеся ее на родину. Он проявил себя в самых
разнообразных жанрах и стал за последние 20 лет одним из наиболее
популярных в общеарабском масштабе критиков, публицистов и беллетристов.
Хрестоматия знакомит теперь с отрывком из его большой книги,
посвященной Джебрану, которая начинает новый для современной арабской
литературы жанр художественной биографии.
Изменение состава хрестоматии позволило значительно расширить
отдел новеллы. Естественно были сохранены „Зачинатели" этого жанра:
один из первых „предшественников" гИса 'Убейд и „основатели" — братья
Теймур. Последний — Махмуд за годы, протекшие после „Образцов",
стал общепризнанным классиком, главой современной арабской новеллы,
уже не только египетской, но и общеарабской. Его раннее
произведение, сохраненное из „Образцов", ни в какой степени не показательно
для всего объема деятельности даже с прибавлением одной
литературоведческой статьи и отрывка из драматического произведения, выпущенного
во время войны; его творчество нуждалось бы теперь в обширном
специальном подборе, и если это произведение сохранено, то лишь потому, что
новеллы Теймура сравнительно хорошо известны у нас в оригинале и в
различных переводах как на западноевропейские, так и на русский язык.
Недоступный при первом издании материал позволил теперь начать
отдел с крупной повести М. X. Хайкаля,[31] выпущенной еще в 1914 г.,
но в связи с обстоятельствами того времени прошедшей незаметно
в самом арабском мире до второго издания (1929), когда она по всей
справедливости была признана классическим произведением, положившим
начало „деревенским повестям". Отрывком из повести и афоризмами,
замечательными по силе выражения и по исключительной чеканности
языка, представлен в хрестоматии многосторонний Täxä Хусейн,
известный в то время, когда печатались „Образцы", только
историко-литературными работами. Отдел дополнен и отрывком из романа популярного
писателя старшего поколения — ал-Мазинй, который до этого славился
преимущественно очерками историко-литературного и
социально-культурного содержания, часто проникнутыми тонким юмором. Более молодое
поколение представлено очень разносторонним современным писателем
Тауфйком ал-Хакймом, который давно уже известен русским читателям
переводом одной части его незаконченной трилогии „Возвращение духа".
Стремление хоть несколько охарактеризовать широту его творческих

118
Общие очерки
исканий побудило поместить извлечение из его деревенской повести
„Дневник судебного следователя"—собрания афоризмов, которые по своей
форме представляют интересную параллель к упомянутому произведению
Т. Хусейна,и его своеобразно символической драмы „Сулейман премудрый".
В хрестоматии явилась возможность отразить и некоторые новые,
постепенно дифференцирующиеся жанры современной литературы. Двумя
образцами представлены художественные путешествия, в которых так
оригинально современная литература отражает старую любовь
классической арабской письменности к географическим сюжетам в новом
литературном оформлении. Глава „В Карпатах" М. А. Хассуны дает
представление о его путешествии по Западной Европе и может быть
отвечает особому интересу наших дней. Отрывок из „Современного
Синдбада" Хусейна Фаузй, известного биолога с серьезным художественным
дарованием, очень ярко показывает, как литература текущего дня умеет
сочетать новейшие литературные тенденции с тонким вниманием к своему
неувядающему наследию. Следовало быть может упомянуть, что тому же
автору принадлежит оригинальное историко-литературное исследование
„Старый Синдбад", а жанр художественных путешествий является одной
из любимых форм таких писателей, как Т. Хусейн или М. Хайкал,
а в последнее время и М. Теймура.
С большим удовлетворением следует констатировать, что двадцать
лет, протекших со времени „Образцов", позволили в особом отделе
осветить современную литературную критику, которая до начала 20-х годов
по существу не играла еще самостоятельной роли. Если представитель
старшего поколения С. Муса был уже давно известен своими часто
резкими историко-литературными очерками и критическими статьями, то
писатель младшего поколения Сеййид Кутб ставит те же вопросы с
большей остротой и зачастую оригинальностью. Если он по форме продолжает
давнюю линию очерков-статей, то наряду с его произведениями теперь
можно уже выделить ряд отдельных крупных монографий. Своеобразный
художественный колорит отличает упомянутую уже книгу Ну?айме о Дже-
бране; более строгий историко-литературный тон проникает в работы Назйха
ал-Хакйма о Махмуде Теймуре и Ибрахйма Наджй о Тауфйке ал-Хакйме.
Прогресс развития современной литературы в отдельных арабских
странах позволил внести новый раздел, посвященный специально новелле
в Ираке, которую характеризуют три автора: Ахмед ас-Сеййид, Зу-н-нун
и сАбд ал-Маджйд Лутфй. Некоторые из них не скрывают своей связи
с египетской новеллой, но иногда мы можем в их произведениях
отметить отчетливые следы внимательного отношения к русской литературе
и современной советской действительности. Мало известные еще в
общеарабском масштабе, они с честью выполняют долг перед- своей страной
и живо откликаются на животрепещущие проблемы современности.
Отдел об арабских писательницах в настоящее время следовало бы
значительно расширить, если бы позволял объем хрестоматии. Из новых

Предисловие к книге „Образцы новоарабской литературы" 779
имен добавлено только одно — писательницы, вышедшей из школы
Египетского университета, которая в последние годы пишет под
псевдонимом Бинт аш-Шатй и составила себе репутацию очень вдумчивой
и отзывчивой публицистки в такой же мере, как оригинальной новел-
листки. Отдел легко было бы дополнить произведениями целого ряда
заслуживающих внимание писательниц не в одном только Египте.
По тем соображениям, которые были уже изложены в „Образцах",
в хрестоматии попрежнему не представлена поэзия и почти не
представлена драматическая литература. Мне кажется, что упомянутые там
основания, хотя бы и внешнего порядка, сохраняют свое значение
и теперь. Менее принципиальные обстоятельства вызывают отсутствие
некоторых других отделов. К таким можно относить ливанскую новеллу,
которая, продолжая линии, намеченные старшим поколением „классиков" —
ар-Рейханй, Джебраном, Ну'айме, богато развилась в последние
десятилетия и теперь могла бы получить характеристику как
самостоятельный серьезный жанр, занявший с достоинством место наряду с
„египетской" новеллой; лучшие достижения последней она сумела органически
вовлечь в сферу своего творчества и выработала свою собственную
индивидуальность. Однако в значительном размере материал ливанской
новеллы стал для нас доступен только с выходом в свет в Бейруте
(1948) специального, посвященного ей сборника произведений 20 авторов.
Интересную и совершенно еще не известную область представляет новая
литература в Саудовской Аравии и других частях Аравии; благодаря
некоторым представителям она тоже могла бы занять место не в
традиционной уже, а именно современной литературе. К сожалению, и она
известна нам преимущественно по одной лишь, хотя и солидной,
антологии, изданной в Египте и доведенной до 1355/1936 г.
Все эти примеры, как аналогии при издании „Образцов", с
определенностью говорят, насколько трудно уловить не только статику любой
живой литературы в определенный период, но и ее динамику, особенно
в такой быстро развивающейся области, как литература многочисленных
арабских стран. Единственный выход здесь — систематическое
повторение аналогичных сборников, через небольшие промежутки времени
и, быть может, в более дифференцированном виде. Будем надеяться,
что с повышением интереса к арабским странам и к научному, равно
как и непосредственно практическому изучению их литературы, такие
опыты будут повторяться чаще, чем это было после „Образцов";
постепенно они составят полную хрестоматию, отражающую творческие успехи
арабских писателей за XIX—XX вв.
В настоящем издании не было необходимости, в противоположность
„Образцам", прилагать особый словарь. Наличие „Арабско-русского
словаря" проф. X. К. Баранова (1940—1946) поможет изучающим
ориентироваться во всем лексическом материале, представленном в новом
издании, без значительного труда. При темпах нашей жизни и осложне-

720
Общие очерки
ниях военных, хорошо нам памятных событий, „Словарь" стал уже
библиографической редкостью; настоятельная необходимость требует
скорейшего выпуска его во втором издании с соответствующими
дополнениями, которые вызываются быстрым развитием языка за военные
и послевоенные годы. Точно так же не потребовались в настоящем
предисловии специальные библиографические справки. Можно с
удовлетворением констатировать, что если двадцать лет тому назад приходилось
писать, что „общего пособия, которое могло бы помочь при
ознакомлении с авторами, включенными в хрестоматию, не существует" и что
„очерк новоарабской литературы еще не написан", то теперь эта лакуна
в некоторой степени заполнена и притом на русском языке. Пользуясь
двумя очерками и указанной в них библиографией предмета,1 начинаю?
щий может значительно легче ориентироваться в материале, чем
двадцать лет тому назад. В ряде случаев ему окажется полезным и новый
справочник К. Брокельмана, составленный в части, касающейся новой
литературы, с той же полнотой, которая отмечала тома, посвященные
классической.2 На очереди для нашей русской учебно-научной литературы
должно теперь стоять составление большого свода и различных
указателей ко всем уже опубликованным, но очень разбросанным материалам.
Надо, конечно, оговориться, что не о всех авторах, произведения
которых теперь публикуются впервые, найдутся сведения в печатных
пособиях. Некоторые деятели только недавно выступили на
литературное поприще, а отдельные произведения относятся даже к 1947 г.
Долгом всей нашей арабистической науки является постепенное
восполнение пробелов и усиление работ по новой арабской литературе,
настоятельно требуемых всей нашей жизнью. Есть все основания надеяться,
что новая книга окажется полезным пособием и в педагогической
практике и в сфере научного исследования.
1 Имею в виду две работы И. Ю. Крачковского: „Новоарабская литература"
(ЗИВ, III, 1935, стр. 159—182) и „Арабская литература в XX веке" (Изд. ЛГУ, 1946,
63 стр.). [См. настоящий том, стр. 65—85, 86—106].
2 См.: С. Brockelmann, GAL, II Sß, стр. 718—896; HI SB, стр. 1—499.
Библиография, указанная мною в конце первой упомянутой статьи, в различных
отделах треСует значительных дополнений за 15 лет. Среди общих очерков наиболее ценна
соответствующая глава в кн.: Abd-El-Jalil. J. М. Breve histoire de la litterature
arabe. Ed. 4, Paris, 1947. Для справок, в особенности о сиро-ливанских писателях,
полезна работа: Laura Veccia Vagi i er i. Notizie bio-bibliografiche su autori arabi
moderni. Rome, 1940 (Annali del R. Istituto Superiore Orientale di Napoli, Nuova
Serie, I, стр. 259—298).
-H80*-

ЛИТЕРАТУРНЫЕ
ХАРАКТЕРИСТИКИ

Ш^ФШ?&^^^
ПРЕДИСЛОВИЕ
[к кн. „Касим Амин. Новая женщина"]
I
(Положение мусульманской женщины в освещении современной науки.
Зарождение литературы по женскому вопросу на арабском языке. Женские журналы.
Произведения Муркоса Фехмй и Хабйба Заййат. Речь 'Омара Лутфй. Роль деятельности
Касима Амина)
Положение женщины в мусульманских странах, его прошлое и
настоящее не раз привлекали внимание интересующихся Востоком. Вывод
критиков и защитников долгое время был одинаков: современное
положение создалось под влиянием религии ислама. Таково мнение не только
широкой публики, но иногда даже и специалистов.1 Апологеты ислама —
среди европейских ученых и среди мусульман — становились на ту же
точку зрения в своей защите: приводя из исторического прошлого
целый ряд данных о женщинах, достигавших выдающегося культурного
уровня по своему времени, они делали вывод, что ислам как религия
способствовал прогрессу женщины.2 Признавая даже верность
наблюдения и в том и в другом случае, едва ли, однако, можно ограничивать
все влияние исключительно религиозной стороной жизни. Во-первых,
надо принять во внимание, что в самом мусульманском учении вопрос
1 Отголоски его можно найти даже у такого современного ученого, как барон
Карра де Во (Саг г а de V а и х. La doctrine de ГЫат. Paris, 1909, стр. 161—193);
в публицистических же работах эта тенденция сказывается иногда даже в заглавиях,
например: Р. Ventura. La calvaire de la femme turque et la loi de l'Islam. 1911.
У И. Голобородько при достаточно верном освещении состояния турецкой женщины,
на основании фактического материала (Турция. 2-е изд., М., 1912, стр. 38—55),
имеется все же следующая фраза: „Религия турок, определяющая в стране все
общественные взаимоотношения, закрепила на вечные времена то унизительное положение,
в котором находилась женщина много веков назад" (стр. 46).
2 Ср. статью О. Лебедевой о положении при халифах. (Actes du XII Congres des
Orientalistes, I, Florence, 1901, стр. CLXXXVI). Той же идеей проникнута известная
книга Перрона (А. Perron. Femmes arabes avant et depuis rislamisme. Paris
et Alger, 1858), хотя она дает не столько исторический, сколько легендарный
материал.

124
Литературные характеристики
при теоретической постановке не решается абсолютно: и богословие,
и право не дают однообразной формулировки в этом пункте. Это
понятно, так как и здесь во втором источнике мусульманского
вероучения — сунне — нет строго проведенной последовательности, в ней
замечаются противоречия, и понятно, что сторонники различных взглядов
с одинаковой легкостью находили и по этому вопросу данные,
подтверждающие противоположные теории.1 Объяснение этому теперь легко
найти в достаточно исследованной истории кодификации сунны, С
другой стороны, помимо теоретических оснований, исторические данные,
равно как и современное состояние, достаточно красноречиво говорят,
что положение женщины в мусульманских странах сложилось под
влиянием не столько религии, сколько этнографических условий и
воздействия социальной среды.2 Конечно, правы те исследователи, которые
указывают, что мусульмане могут привести из прошлого много славных
женских имен; в дополнение следует, может быть, отметить,
что они приобретали известность не только в поэзии или искусстве,
но даже в религиозных науках, как сунна или хадйсы? Невозможность
последнего явления в настоящее время указывает, конечно, не на
изменение существа коранического учения, а только на изменившиеся
социальные условия среды. Нельзя объяснить влиянием религиозного
учения ислама ухудшение положения женщины во многих христианских
общинах Востока — даже покрывало, этот специфический, по мнению
многих, признак мусульманской женщины, составляет неотъемлемую
принадлежность христианок при выходе на улицу во многих городах
северной Сирии (например Хомсе). Положение женщины у коптов до
последнего времени было значительно хуже, чем у мусульман — их соседей.
Что многоженство и покрывало не являются обязательными принципами
ислама, известно, наконец, и русским по некоторым мусульманским
народностям России.
Современное оживление женского движения на арабском Востоке
и его отражение в местной литературе является лишним доказательством
мысли о связи женского вопроса не столько с религией, сколько
с социально-экономическим строем жизни. Движение это находится
в самом зародыше если не по времени своего существования, то по
интенсивности: из всех сторон жизни оно находит себе отражение
пока только в литературе. В других проявлениях общественной жизни
можно видеть лишь случайно обнаруживающиеся явления. Рост
женского движения ближайшим образом связан с возрождением арабской
литературы в XIX в.; как и она, это движение более всего обязано
1 Ср.: I. Goldziher. Verhandlungen des XIII Internationalen Orientalisten-Kon-
gress. Leiden, 1904, стр. 319.
2 Ср. слова Ибрахйма Хилмй о различии между мусульманкой-горожанкой и
бедуинкой в Месопотамии (Лугат ал-'араб, IV, 1914, стр. 68).
3 Ср.: М. Hartmann. The Arabis Press of Egypt. London, 1899, стр. 46.

Предисловие к книге „Касим Амин. Новая женщина11 125
сирийским христианам.1 Интересно оттенить, что деятельницы его
выходили преимущественно из того же кружка, что и „столпы"
возрождения: в Сирии еще и ныне здравствует поэтесса Варда ал-Иазиджй,
дочь знаменитого шейха Насифа.2 Ни она, ни ее продолжательницы
до конца XIX в. не затрагивали вопросов, сколько-нибудь специально
связанных с женским движением: почти первым признаком стремления
к самоопределению послужили женские журналы, некоторые с эфемерным
существованием, другие существующие до сих пор.3 Во главе их
обыкновенно стояли сирийские арабки, но местом издания почти всегда
служил Египет в силу цензурных условий.4 Первым из этих журналов был
„ал-Фатат" („Девушка"), основанный сирийской уроженкой Хинд Науфал
в Каире в 1892 г.5 Он был недолговечен, равно как и некоторые другие:
из 13, появившихся до 1908 г., в настоящее время выходят только два:
„Анис ал-джалйс" („Собеседник"), издаваемый с 1898 г. Александрой
Аверино, и „Фатат аш-шарк" („Восточная девушка"), существующий
с 1906 г. под редакцией Лабйбы Хашим, бывшей сотрудницы первого
журнала. Уничтожение цензурных стеснений с 1908 г. позволило
и Сирии увидеть свои феминистские журналы. Первым из них был
„ал-Хасна'" („Красавица"), выходящий в Бейруте с 1909 г. под
редакцией Джирджй Никуда Баз. Его главнейшая заслуга в том, что в новом
органе оказались объединенными почти все наиболее выдающиеся
арабские писательницы Сирии. Кроме ветерана женского движения Варды
Йазиджй, здесь принимают участие Селва Селаме, Асма Сайур, Эсфирь
Мойел, доктор Анастасия Берекат, Марйам Зекка, Мария ?Аджемй,
Юлия Та'ме и др. Одна из них, Мария сАджемй, основала с 1901 г.
свой собственный журнал в Дамаске — „ал-?Арус" („Невеста").
Арабская диаспора в Америке не имеет специального органа, посвященного
женскому движению, но таковой с успехом заменяет женский отдел
, в ньюйоркской газете „ал-Худа" („Прямой путь"), редактируемый
романисткой 'Афйфа Керем.
1 Ср.: И. Крачковский. Исторический роман в современной арабской
литературе. СПб., 1911, стр. 9—11 (оттиск из ЖМНП).
2 Несколько слов о ней: С. Brockelmann. GAL, II, стр. 495, прим. 1;
L. Cheikho. La litterature arabe au XIX siecle, II. Beyrouth, 1910, стр. 39. Одна
из первых писательниц, выступавших в периодической печати, была М. Марраш
(Тар рази. Та'рих ас-сихафа ал-'арабййа, II. Бейрут, 1913, стр. 241—245).
3 Если не считать нескольких женских обществ, возникших в Сирии уже с 1881 г.
(Дж. Зейдан. Та'рих адаб ал-луга ал-'арабййа, IV. Каир, 1914, стр. 83, № 6;
стр. 84, №№ 2, 5).
4 Перечень их дал Дж. Баз в своем журнале „ал-Хасна'" (I, Бейрут, 1909,
стр. 12—15). Он был перепечатан в извлечении в кн.: К. Т. К h а і г а 11 а h. La Syrie.
Paris, 1912, стр. 86—89. Ср. еще: М. Hartmann, ук. соч., стр. 48—50; ал-Хасна',
II, 1910, стр. 167.
5 Первым арабским журналом, уделившим особое внимание женскому
вопросу, Тарразй считает константинопольский ^ДаЛ <^^£. (Т а р р а з й, ук. соч., И,
стр. 195).

126
Литературные характеристики
Легко представить, какой огромный материал по женскому вопросу
дают все эти журналы. Однако если обратиться к ним, можно быстро
заметить две отличительные особенности. С одной стороны, они
сравнительно редко касаются тем общественного характера, предоставляя их
более общим газетам и журналам, а с другой, сравнительно мало
уделяют места мусульманской женщине. Последнее объясняется как
составом сотрудниц, так и цензурными условиями, особенно до
1908 г. Можно, не колеблясь, предположить, что формулировку
женского вопроса в его целом едва ли удастся найти в одном из этих
журналов.
Более решительно к этой стороне дела подошел один египетский
адвокат, Муркос Фехмй, в своей повести „Ал-Мар'а фй-ш-шарк"
(„Женщина на востоке"), напечатанной в 1894 г. Он энергично затронул все
наболевшие вопросы египетской действительности: требовал уничтожения
покрывала и многоженства, требовал права развода для жены, а не только
для мужа, разрешения брака между коптами и мусульманами и т. д.1
Сколько-нибудь реальных последствий эта книга не имела, и влияние
ее не распространилось далее ограниченного числа коптов —
соплеменников автора. Также незамеченной прошла брошюра одного
современного ученого Хабйба Зеййата, подошедшего к вопросу с другой стороны.
Его брошюра „Ал-Мар'а фи-л-джахилййа" („Женщина у
арабов-язычников") была разослана в 1899 г. как приложение к популярному в
литературных кругах журналу „а^-Дийа'" („Сияние"), издававшемуся под
редакцией Ибрахйма Йазиджй. В этой брошюре дамасский ученый
старался, на основании памятников доисламской поэзии, охарактеризовать
положение женщины до Мухаммеда. Работа была разбита на две главы,
посвященные материальной и духовной жизни женщины, и выполнена
с критическим чутьем, выгодно отличающим Зеййата среди некоторых
современных арабских ученых. Вывод ее сводился к тому, что в
доисламской Аравии женщина стояла выше, чем во многих современных
мусульманских странах. Знакомый с условиями жизни на арабском Востоке
легко поймет, что оба отмеченных произведения, которые заставляли
о многом задумываться, не привлекали внимания мусульман прежде
всего потому, что они были написаны христианами.
Для характеристики публичных выступлений мусульман за этот
период, известия о которых доходили, иногда и до Европы, можно
вспомнить про речь скончавшегося в этом году юриста 'Омара Лутфй,2
произнесенную на женском конгрессе в 1896 г. Озаглавив ее „Права
мусульманской женщины на Востоке" и основываясь исключительно
на теоретических построениях мусульманского права, он приходил к
заключению, что „восточная женщина уже тринадцать веков тому назад
1 Основные положения его произведения приводятся в брошюре Мухаммеда Тала'ат
Харба „Фасл ал-хитаб фй-л-мар'а ва-л-хиджаб" (Каир, 1901, стр. 7).
2 Ср.: Мир ислама, I, 1912, № 3, стр. 499.

Предисловие к книге „Касим Амин, Новая женщина" 727
получила большинство прав, которых теперь добиваются
европейские.1
Первым мусульманином в Египте, поднявшим энергично свой голос
в защиту попираемых прав женщины, был Касим Амин. Заслуга его
не только в том, что он впервые систематически формулировал женский
вопрос и разработал его в деталях, но и в том, что защиту его он
поставил целью своей жизни, посвятив специально ему свою
писательскую деятельность. Его энергичный голос нельзя было заглушить,
и этим характеризуется значение его книг среди других произведений,
посвященных женскому вопросу в современной арабской литературе.
II
(Биографические сведения о Касиме Амине. Его произведения. Полемика с
герцогом Д'Аркур. „Освобождение женщины". Предисловие книги. Ее содержание.
Отношение критики. „Новая женщина". Полемика мусульман. Брошюры Тала'ат Харба.
Их содержание. Посмертное произведение І£асима Амина)
Касим Амин по происхождению был не араб: его отец, сын одного
курдского князя, был взят заложником в Константинополь, а при хедиве
Исма'йле (1863—1879) переселился в Египет, где поступил на военную
службу. Касим Амин родился и вырос в Египте, в Каире он получил
среднее образование, по окончании которого был отправлен на казенный
счет во Францию для занятий юридическими науками. Со степенью
доктора прав он вернулся в Египет, где занимал различные должности
в Министерстве юстиции и внутренних дел, закончив свою служебную
карьеру советником в апелляционном местном суде. Скончался он
21 апреля 1908 г., через два месяца после смерти другого крупного
деятеля современного Египта — Мустафы Камиля, основателя
„Национальной партии" и газеты „ал-Лива'".2
Первым крупным произведением Касима Амина был полемический
трактат на французском языке, направленный против герцога Д'Аркур
и напечатанный в 1894 г.3 Герцог Д'Аркур, французский
путешественник, посетивший Египет, оставил свои путевые заметки, в которых
достаточно поверхностно судил об исламе и многих восточных обычаях.
В своем опровержении Касим Амин с особенной обстоятельностью
1 По-арабски речь приведена в журнале „Анис ал-джалйс" (I, 1898, № 4).
2 Я тщетно искал биографических сведений о Касиме Амине в доступных мне
источниках. Египетский писатель-журналист Селим Коб'ейн, к содействию которого
мне приходится часто обращаться, не отказался и на этот раз сообщить, что
обстоятельной биографии покойного писателя до сих пор не существует; он указал лишь
на некролог в газете „ал-Джерйда", любезно сообщенными выдержками из которого
я и пользуюсь в приведенных выше данных.
3 Kassem-Amin. Les Egyptiens. Reponse a M. le due D'Harcourt. Le Caire, 1894,
12°, 299 стр. Обширные выдержки в арабском переводе дает в упомянутой выше
брошюре Мухаммед Тала'ат Харб, см. особенно стр. 14—15.

128
Литературные характеристики
останавливался на женском вопросе, и весьма вероятно, что эта работа
дала ему серьезный толчок к специальному занятию этой стороной
социальной жизни современного мусульманства. В 1899 г. появилась
его новая книга „Тахрйр ал-мар'а" („Освобождение женщины")1 —
произведение, которое даже по отзыву противников вызвало большее
оживление в печати, чем самые серьезные политические вопросы.2 Это
вполне понятно, так как оно впервые в строго систематической форме
осветило женский вопрос с точки зрения мусульманина и впервые
проводило идею, что ислам как религия не виноват в современном
упадке женщины. Цель своей книги автор определяет в предисловии,
которое достаточно характерно, чтобы быть приведенным целиком
(стр. 1—3):
„Каждый вопрос, который я формулировал в этих немногих строках,
может быть темой отдельной книги. Я хотел кратко изложить их,
чтобы показать связь этих вопросов друг с другом, как звеньев одной
цепи. Целью моих стремлений является лишь намерение обратить
внимание на ту тему, о которой думают немногие; я не собираюсь писать
книгу, которая очертила бы полно положение женщины и ее роль
в человеческом обществе. Такая книга может быть написана через
много лет, когда это маленькое зерно даст свой росток в умах наших
детей, когда растение укрепится и даст свои плоды. Тогда только их
можно будет собрать на общую пользу.
„Читатель моей книги заметит, что я не стремлюсь к осуществлению
моих надежд в ближайшем будущем, потому что направить душевные
состояния по пути совершенства не так легко; результат влияния
различных факторов сказывается здесь очень медленно при скрытом
движении. Всякая перемена в какой-либо нации, последствия которой
обнаруживаются в ее жизни, не является чем-то простым: в сущности это
целая сумма изменений, совершающихся постепенно в душе каждого
индивидуума; затем уже от отдельных личностей эти изменения
распространяются на всю нацию. Такая сложная перемена является
возрождением нации.
„Изменить наше настоящее положение сразу не под силу человеку.
Дая нас не составляет позора, что мы очутились в таком положении,
так как каждое поколение ответственно только в своих деяниях.
Позорно для нас считать себя образцами совершенства и отрицать
свои недостатки, утверждая, что наши обычаи самые лучшие для
всякого времени и места. Позорно для нас бороться с истиной, которая
для своего признания не нуждается в нашем подтверждении. Все, что
мы говорим или делаем для ее отрицания, на нее не оказывает
никакого влияния, нам же самим вредит, как ложь лжецу, воздвигает нам
1 Еще при жизни автора она была переиздана вторично.
2 См., например, упомянутое сочинение Мухаммеда Тала'ат Харба, стр. 3.

Предисловие к книге „Касим Амин. Новая женщина" 129
преграду перед возможностью исправления. Нация не может достичь
в чем-либо прогресса, пока сознательно не признает нужды в нем и не
узнает средств, ведущих к нему.
„Я не думаю, что найдется хоть один из образованных египтян,
который сомневается, что народ его крайне нуждается в улучшении
своего состояния. И вот этим образованным, к которым я обращаюсь
сегодня, я говорю, что на них лежит ответственность за наши
страдания в этом веке. Ни их познания, ни их воля не позволяют
обрекать самих себя и свой народ на бессилие, тоску и отчаяние.
Это лишь особый вид лени или скрытая форма трусости, приличная
тому, в ком нет уверенности в самом себе, ни в своей семье, ни
в своей нации, ни в своем законе, ни в своем боге. Таким
поведением они обрекают себя на жертву событиям, которые распоряжаются
ими, как бессловесными тварями, направляя их, куда угодно им или
не угодно.
„Я указываю на одну дверь к этому прогрессу в нашем народе,
я касаюсь только одной стороны в жизни личностей, которая оказывает
сильнейшее влияние на весь народ. Говорю я об этом то, что считаю
истиной; если я ошибаюсь, то мое благое намерение дает мне надежду
на прощение моей ошибки. Если я прав, как мне кажется, то эти
образованные люди должны постараться о распространении изложенного
на этих листках и подтвердить это своим согласием и делом".
Тезис вступительной главы (стр. 4—18) формулируется в его
заглавии: „Положение женщины в социальном строе соответствует
культурному уровню нации". Здесь автор отклоняет возможный упрек
в вида— нововведении в исламе, так как он стремится к изменению
не в исламской религии, а в обычаях, которые могут быть различны
у мусульманских народов при единстве религии. К исторической части
этой главы, развив ее более подробно, Касим Амин вернулся
впоследствии и в предлагаемой теперь в переводе работе (стр. 7—19). Первая
основная часть „Освобождение женщины" посвящена воспитанию
женщины (стр. 19—63), значение которого сперва освещается для
социального строя (стр. 22—29), а затем для семьи (стр. 30—63); попутно
автор останавливается на предрассудке, будто воспитание и
образование женщины влечет порчу ее нравов (стр. 57 ел.). Вторая часть
трактует о'покрывале (стр. 64—113); указывая, что в своем опровержении
герцога Д'Аркура он уже останавливался на покрывале и его
социальном значении в общих чертах, Касим Амин определяет здесь понятие
(хадд) хиджаб с религиозной точки зрения, дающей два толкования —
^покрывало' и сзатвор' (стр. 68—83). Вывод его уже известен:
покрывало не есть законное установление ислама, а лишь древний обычай,
существовавший до ислама и продолжающий существовать у некоторых
народов помимо него (стр. 79). Губительное влияние покрывала на социаль-
9 И. Ю. Крачковский, т. III

130
Литературные характеристики
ную жизнь мусульманских народов, охарактеризованное им обстоятельно
(стр. 83—ИЗ), заставляет требовать уничтожения этого вредного
обычая, конечно уничтожения постепенного (стр. 112—113). Следующая
часть посвящена „Женщине и нации" (стр. 114—139). Констатируя
общий упадок мусульманских народов, наблюдаемый всеми, Касим
Амин делает вывод, что и причина этого упадка должна быть общая
для всех (стр. 118). Разбирая всевозможные причины: различие
климатов и национальностей (стр. 118 ел.), религию (стр. 119 ел.) и не
отрицая упадка последней в настоящее время, он доказывает, что самой
существенной причиной является низкое положение женщины и что для
прогресса нации необходимо улучшение этого положения (стр. 139).
Последняя часть разбирает семейный строй (стр. 140—185), так как
без упорядочения его при одном образовании женщин нельзя еще улучшить
их положение. Здесь он останавливается на современном браке у
мусульман (стр. 140—151), многоженстве (стр. 151—161), горячим
противником которого себя заявляет, называя „законной уловкой для
удовлетворения животной страсти" (стр. 157), и разводе (стр. 161—186).
Касим Амин требует предоставления права развода и жене, а не только
мужу, и составляет примерный законопроект о разводе (стр. 179).
В заключении книги (стр. 186—192) он формулирует двоякую цель,
которую должны преследовать желающие улучшить положение
мусульманской женщины. С одной стороны, она сводится к изменению обычаев
и методов воспитания, с другой — к внушению авторитетам
мусульманского вероучения (шариата) необходимости считаться с потребностями
и настоятельными нуждами мусульманства в женском вопросе. Для
достижения и той другой цели необходимы два условия: знание
(стр. 186—190) и усилие воли (стр. 190—192).
„Освобождение женщины" представляло далеко не обычное явление
в текущей мусульманской литературе на арабском языке; это доказал
эффект, вызванный появлением книги. Мнения разделились, конечно,
самым резким образом, но во всех лагерях она не прошла
незамеченной и везде споры о ней вносили одинаковое оживление. Защитники
Касима Амина сравнивали его с Джемал ад-дйном Афганским,1
известным мусульманским деятелем во второй половине прошлого столетия; кто-то
из более экспансивных наградил его даже титулом „Лютера Востока".2 До
такого же преувеличения доходили и противники: автора упрекали в
покушении на целость мусульманского строя, в неуважении к исламу* и т. д.
Отчасти под влиянием поднявшегося волнения Касим Амин
выпустил через два года новую книгу — ту самую, которая предлагается
теперь в переводе русским читателям. „Новая женщина" не отличается
уже такой систематичностью, как предшествующее произведение: вопрос
1 Мухаммед Тала'ат Харб, ук. соч., стр. 5.
2 Там же, стр. 6.

Предисловие к книге „Касим Амин. Новая женщина"
131
был поставлен и формулирован автором раньше. Теперь он
останавливается только на некоторых детальных пунктах, вызывавших особенно
разноречивое толкование. В другом отношении, однако, она была
важнее „Освобождения женщины": автору пришлось здесь коснуться более
общих условий жизни мусульманства в его настоящем и прошлом.
Здесь он с большей определенностью, например, резюмировал свое
отношение к ранней мусульманской культуре (стр. 90—96). Успех этой
книги был не меньший, хотя резкий тон автора и нескрываемое
презрение к противникам еще больше сократили число его защитников:
Касима Амина стали обвинять даже в отрицании всякого значения
мусульманской культуры.1 Полемика об обоих произведениях вышла
далеко за пределы арабского Востока: с такой же горячностью они
обсуждались, например, и в Индии.2
Несмотря на оживление газетной и журнальной литературы,
вызванной произведениями Касима Амина, не совсем затихшее и до
наших дней, трудно указать критику более серьезного характера,
сколько-нибудь заслуживающую внимания.3 Из отдельных брошюр здесь
можно отметить только ответ представителей ал-азхарской школы
и два произведения Мухаммеда Тала'ат Харба. [32] О первом довольно
часто говорится в „Новой женщине" (стр. 55, 67 и др.), и характер
его довольно определенно вырисовывается по этим отрывкам: он служит
еще одним доказательством того, что при объяснении социальных
условий жизни современного мусульманства нельзя исходить только
из Корана и сунны, как сделал автор ответа, уже потому, что
толкования могут быть различны. Ко взгляду ал-азхарцев примыкает и
Тала'ат Харб, современный публицист Каира, отозвавшийся на оба
произведения Касима Амина отдельными брошюрками. Первая — „Тарбийат
ал-мар'а ва-л-хиджаб" („Воспитание женщины и покрывало") — вышла
в 1900 г., вторая—„Фасл ал-хитаб фй-л-мар'а ва-л-хиджаб"
(„Категорическое заключение о женщине и покрывале") — в 1901 г. В первой
он доказывает тезис, что „мусульманская религия, которая появилась
дая усовершенствования добрых нравов", устанавливает ал-^сиджаб
в обоих смыслах, т. е. как закрывание женщиной головы и тела и как
заключение ее в дом, за исключением случаев, необходимо требующих
ее выхода. Ал-хиджиб—одно из оснований нравственности и
сильнейший оплот целомудрия. Он не препятствует обучению, воспитанию
и улучшению нравов женщины, а поэтому было бы крайне желательным
1 Мухаммед Тала'ат Харб, ук. соч., стр. 4—5.
2 Там же, стр. 16—17, прим. 3.
8 Основательнее сравнительно с другими книжка Мухаммеда Ферйд Вадждй
„ал-Мар'а ал-муслима", выпущенная в Каире первым изданием после „Новой женщины"
(стр. 3—4), вторым— после ее второго изд. в 1912 г. Ср. GAL, SB III, стр. 325 (гг. 1319,
1331) 'Абд ал-Маджйд Хайри ал-Мисрй, „ад-Даф ал-матйн фи-р-радд 'ала Касим Амин,
Каир, матба'т ат-тараккй, 1317 (Саркйс, 1299).
9*

132
Литературные характеристики
вернуться к ал-хиджйб, как это приказывает закон и устанавливает
религия. Доказательства этого тезиса он заимствовал из Корана, сунны
и изречений имамов старого и нового времени.х
Вторая брошюра, которая дает значительно меньше
самостоятельного, занята почти исключительно сопоставлением того, что говорил
Касим Амин в своем опровержении герцога Д'Аркура, с высказываемым
теперь. ТалаѴг Харб старается доказать, что взгляды автора
изменились, чего не отрицал и сам Касим Амин, неоднократно
подчеркивающий эволюцию своих воззрений. Отсюда он делает вывод, что нужно
принимать во внимание тот период, когда автор „Новой женщины" еще
не откололся от мнения большинства. Тала'ат Харб даже л в
произведениях Мухаммеда сАбдо и Рашйда Ри$а, мнения которых приводил Касим
Амин в своих книгах, нашел взгляды, несколько противоречащие тому,
что высказывалось в „Освобождении женщины" и „Новой женщине".2
Как все авторы, занятые определенной темой и идеей, Касим Амин
не отличался особой писательской производительностью и в двух
работах по женскому вопросу вылился целиком. После них он уже не
брался за перо для публичных выступлений. Быть может, самые
условия его жизни в последние годы содействовали этому: отсутствие
наглядных результатов своей деятельности, с одной стороны, отношение
известной части общества, не останавливавшейся иногда и перед
личными оскорблениями, с другой, — все это, конечно, мало располагало
к продолжению литературного труда. Только после смерти его газетой
„ал-Джерйда" были изданы его заметки из записной книжки „Калимат
ли-Касим Бек Амин" (Слова Касима Бек Амина. Каир, 1908).
Набросанные случайно под непосредственным впечатлением разных фактов
личной и общественной жизни, эти изречения может быть лучше, чем
большие книги, отражают всю фигуру египетского мыслителя. В них
выясняется, что Касим Амин не был односторонним феминистом, что
он живо откликался на все вопросы человеческой жизни. Даже как-то
странно после тех юридических положений, которые с такой
логичностью и иногда сухостью развиваются в его больших трактатах,
слышать здесь почти романтические замечания того же самого человека,
местами возвышающиеся до настоящей поэзии. Здесь проходят все те
наболевшие думы и вопросы, которыми была заполнена жизнь Касима
Амина: критики „Освобождения женщины" , осуждающие его, не дав
себе труда прочитать (стр. 34), нравы ал-азхарцев, выдающих себя за
соль ислама и носящих в себе внутреннее разложение (там же), и т. д.
Больше всего, конечно, уделяется мыслям о браке (стр. 36, 37, 45),
разводе (стр. 37), женщине (стр. 8, 35). Отдельные замечания о любви
звучат иногда как настоящие стихотворения в прозе (стр. 5, 6, 7, 56, 58).
1 См.: Мухаммед Тала'а т Харб, „Фасл ал-хитаб фи-л-мар'а ва-л-хиджаб",
стр. 3—4.
2 Там же, стр. 9, 10—13, 51 и др.

Предисловие к книге „Касим Амин. Новая женщина" 733
„Слова Касима Бека Амина" являются лучшим его литературным
завещанием: в них, как в зеркале, отразилась вся его духовная жизнь,
и видно, что он действительно жил теми идеями, которые с такой
небывалой смелостью высказал в своих книгах. Подходящим эпиграфом
для этой маленькой книжки была бы фраза: „Я рассказал врагам жизнь
свою шаг за шагом, а теперь пусть они расскажут свою".
III
(Отсутствие прямых преемников у Касима Амина. Причина этого. Оживление лите -
ратуры по женскому вопросу. Селим Коб'ейн. Перевод „Крейцеровой сонаты" и
брошюры Агаева. Сборник статей Мелек Хифнй Насиф. Брошюра Амйра 'Алй. Оценка
произведений Касима Амина европейскими ориенталистами. Характер настоящего
перевода)
Достойных преемников у Касима Амина в его
общественно-публицистической деятельности не нашлось до сих пор. Его начинания
разбились о ту же преграду, которая все резче и резче чувствуется в
современном исламе. Выделяя иногда безусловно крупные фигуры, он лока
не имеет среды, которая могла бы продолжить и укрепить их заветы.
Одному человеку, даже при исключительных дарованиях, нельзя
совершить того, что должно вырабатываться целым народом иногда в
продолжение нескольких поколений. Было бы слишком печально, если бы
произведения Касима Амина прошли совершенно безрезультатно для
мусульманского, в частности арабского мира. Этого, конечно, не
произошло; наоборот, их влияние сказалось по тем двум направлениям,
о которых он говорил, заключая „Освобождение женщины", — в
привлечении внимания правительства к этому вопросу и в развитии
правильных воззрений в обществе. В первом отношении достаточно
характерен выработанный египетским муфтием по поручению правительства
законопроект, который приведен Касимом Амином в заключении „Новой
женщины"; с другой стороны, однако, надо вспомнить, что еще в
текущем году константинопольским шейху-л-исламом был издан декрет,
подтверждающий усиление правил относительно покрывала.г Жизнь
общества, тем не менее, идет, не всегда подчиняясь приказам власть
имущих, и такой факт, например, как привлечение местных уроженок
к высшему преподаванию в Каирском университете, едва ли мог бы
иметь место десять лет тому назад.2
С несомненностью можно сказать одно, что произведения Касима
Амина оказали непосредственное влияние на усиление литературной
деятельности в этом направлении. Если после него и не появилось
оригинальных произведений равной ценности, то некоторые факты
литературной жизни заслуживают быть отмеченными. Почтенный еги-
1 См.: Мир ислама, I, № 3, стр. 509.
2 Там же, стр. 508.

134
Литературные характеристики
петский журналист Селим Кобсейн, которому современная арабская
литература обязана непосредственным знакомством с некоторыми
русскими писателями,1 перевел в 1904 г. „Крейцерову сонату" Толстого
и этим еще больше расширил горизонт вопроса, поставленного
деятельностью Касима Амина.2 Для мусульман большой интерес представил
напечатанный им в 1905 г. перевод с русского брошюры кавказского
эмигранта Ахмеда Агаева „Права женщины в исламе". Переводчик
дополнил ее значительным количеством примеров, из жизни
мусульманских женщин в XIX в.; перевод посвящен Касиму Амину, и это с
достаточной ясностью говорит, что работа была навеяна его
произведениями.
Не менее характерно оживление литературной деятельности среди
мусульманок, обнаружившееся за последние 5—10 лет. Число работниц
на журнальном поприще из их среды, бывшее раньше ничтожным,
теперь возросло до небывалых размеров;3 своих сирийских сестер они
превзошли тем, что с особенной интенсивностью касаются различных
сторон женского вопроса, иногда даже как бы специализируются
на нем. Таким примером может служить сотрудница газеты „ал-Дже-
рйда", несколько лет скрывавшаяся под псевдонимом „Басисат ал-бадийа"
(„Исследовательница в пустыне"). Только когда она выпустила свои
статьи в 1910 г. отдельным сборником под названием „Ан-ниса'ийат"
(„Посвященные женщинам"), стало известно, что автор их Мелек
Хифнй Насиф—дочь небезызвестного современного ученого и поэта.4
Статьи посвящены самым разнообразным вопросам, связанным с
положением мусульманской женщины, и достаточно полно его
характеризуют: приложенные в конце книги критические отзывы крупных деятелей
современного Египта дают ясное представление об отношении к этому
вопросу различных слоев общества.5 Наряду с такими произведениями
более „академического" характера, сравнительно спокойно обсуждающими
предмет, появляются книги, писанные „кровью сердца" в таком тоне,
который был немыслим еще 10 лет тому назад. Сборник неизвестного
автора-мусульманина, изданный в Александрии в 1910 г., по самому
своему заглавию „Та'исат 'ала мазабич: ал-инсанййа" („Несчастные
на жертвенниках человечества") показывают настроение автора. Книга
начинается эпиграфом из „Слов Касима Амина" и заканчивается гро-
1 О его деятельности в этом направлении я имел случай говорить в статье
„Русские писатели в арабской литературе" (Вестник иностранной литературы, 1910,
декабрь, стр. 39 и ел.). [См. наст, том, стр. 267—269].
2 Условия появления этой работы достаточно характеризуются тем, что
переводчик должен был ее напечатать без своего имени.
3 Ср.: Мир ислама, I, № 3, стр. 508.
4 Там же, стр. 503.
5 Достаточно характерен отзыв одного из представителей ал-Азхара (стр. 157—170),
кончающийся мелкими стилистическими поправками.

Предисловие к книге „Касим Амин, Новая женщина" 135
мовой речью, обращенной к различным представителям „народа Лота",
под которым разумеются современные египтяне. Ненормальность в
положении женщины сознается более широкими кругами, чем во время
появления работ Касима Амина; теперь едва ли кого-либо удовлетворят
те теоретические формулы мусульманского права, на которые еще
в этом году опять обратил внимание известный деятель индийского
ислама — Амйр сАлй.г Жизнь и здесь пошла не по тому руслу, как
намечали эти нормы; в различении этих двух факторов и состоит одно
из многих достоинств книг Касима Амина.
Пробежав набросанную выше страничку из истории культурных
движений на Востоке за последнюю четверть века, читатель, вероятно,
не будет удивляться, что мы остановились на переводе произведения
именно Касима Амина: оно одинаково характерно как один из этапов
женского движения в мусульманстве и как крупное произведение
современной арабской литературы. В этой оценке не расходятся и те
немногие европейцы, которые были с ним знакомы непосредственно.
Честь ознакомления с ним ориенталистов принадлежит О. Лебедевой:
в докладе „О новых правах мусульманской женщины" на XIII съезде
ориенталистов она привела содержание той книги, которую мы теперь
предлагаем в переводе.2 Миранте в своей статье о современной
арабской печати3 считает работы Касима Амина наиболее крупными
явлениями египетской публицистики;4 наконец в самое последнее время
проф. Беккер, один из знатоков мусульманского мира в его прошлом
и настоящем, признал книги нашего автора „имеющими несомненно
историческое значение".5
Теперь нам остается только сказать несколько слов о самом
переводе. Стремясь дать по возможности точное представление о
произведении арабского публициста лицам, не знакомым с арабским языком,
переводчик старался сохранить даже внешнюю оболочку труда,
например нумерацию страниц подлинника, приводимую на полях, не исключая
1 The legal position of Women in Islam by Ameer Ali Syed. London, 1912.
Переведено на арабский язык 'Алй Фехмй Мухаммедом, Каир, 1913 (см.: ал-Хил л, XXI,
1913, стр. 96). Автор известен и историческими трудами, рекомендуемыми в качестве
пособий в Индии (см.: Мир ислама, I, № 3, стр. 448, прим. 1); довольно странно
поэтому в этой брошюре видеть передачу годов хиджры христианским путем простого
прибавления 622 (дважды! стр. 23).
2 Les nouveaux droits de la femme musulmane. Verhandlungen des XIII
Internationalen Orientalisten-Kongress, Leiden, 1904, стр. 314—319 (стр. 315—317) —
содержание книги, стр. 318—319 — перевод одиннадцати пунктов законопроекта Мухаммеда
'Абдо.
3 О ней см.: Мир ислама, I, № 3, стр. 492 и прим. 4.
4 М. Mir ante. La presse periodique arabe. Actes du XIV Congres des orientalis-
tes, Alger, 1905; Paris, 1907, стр. 202.
5 Der Islam, II, 1911, стр. 408.

136
Литературные характеристики
и таких случаев, когда сам не одобрял тех или иных приемов.1 Тем
более не считал переводчик своей задачей дополнение или исправление
предлагаемой работы; даже в случае явных недоразумений он избегал
их оговаривать.2 Предполагая, что произведение Касима Амина даже
в своих ошибках представляет известный интерес, как отражение
взглядов определенной части мусульманского общества, переводчик
приводил и цитаты из европейских авторов не в европейском
подлиннике, а в переводе с арабского текста. Ему представлялась в данном
случае не совсем парадоксальной мысль, что важно не то, как в
действительности писал европейский автор, а как понимал его мысль
арабский публицист. Примечаний у автора не имеется; так как все они
принадлежат переводчику, то не было нужды оговаривать это каждый
раз в отдельности; присоединяя их, переводчик имел в виду более
широкий, чем обычно, круг читателей „Мира ислама", а поэтому и
позволял себе пояснять даже совершенно элементарные вещи. Целью этих
примечаний был лишь сжатый фактический комментарий, а отнюдь
не полемика или разбор произведения.
Переводчик ясно сознает, что предпринятый им труд оказался бы
более удовлетворительным, если бы прошел через руки лица, ближе
знакомого с историей женского движения в Европе и Америке; тогда,
конечно, не осталось бы таких нежелательных недоразумений, как
европейские фамилии, оказавшиеся неустановленными.3 При всем том
можно надеяться, что труд и в настоящем виде не будет сочтен
лишним, так как, с одной стороны, он впервые на русском языке дает
крупное произведение современной арабской публицистики, а с другой —
знакомит со страничкой литературы по женскому вопросу, мало кому
известной в первоисточнике.
1 У Касима Амина, например, замечается злоупотребление новыми строками,
сохраненное в переводе.
2 Таковы, например, места, касающиеся истории женского движения в России
(стр. 15—16, 77).
3 Ср. стр. 12, прим. 1.
-HS0*-

[Предисловие к кн. „Амин Рейхани. Избранные произведения41]
I
В одно ясное утро ранней сирийской весны 1910 г. я сидел в
маленьком кабинете у своего приятеля Джирджй сАтййа, редактора
бейрутской газеты „Наблюдатель". Я очень любил этот тихий уголок
в мало оживленном базаре св. Георгия; улучив свободную минуту,
я всегда направлялся по знакомым улицам в гостеприимную контору.
Появлялось неизбежное кофе, и быстро завязывалась беседа, одинаково
интересная для нас обоих; очень часто она незаметно затягивалась до
того времени, когда моему другу надо было закрывать контору и ехать
в прибейрутскую деревушку, где он постоянно жил.
Нужно сказать, что редакции арабских газет мало похожи на
европейские. Газета выходит обыкновенно раз в неделю, редактор сам
является главным работником, в провинции даже часто единственным.
Жизнь проходит гораздо медленнее и спокойнее; при арабской
общительности трудно найти место, где было бы удобнее следить за всеми
течениями, чем в помещении таких маленьких редакций. Почти всякий
считает нужным зайти сюда: здесь можно встретить и ливанского
крестьянина, приехавшего с жалобой на старшину, и игумена маронитского
монастыря, ведущего с соседним православным нескончаемую тяжбу,
которая и по причинам, и по делопроизводству напоминает гоголевскую
историю об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче. Сюда же
наведается и эмигрант, только что вернувшийся из Америки и торопливо
вбирающий все новости родной земли. Чаще всего заглядывает, конечно,
свой брат — литератор и поэт.
Не обошлось без посетителей и на этот раз. Вошел незнакомец,
один из многочисленных друзей редактора, своеобразной наружности.
Вместо традиционной фески мягкая фетровая шляпа обличала человека,
долго жившего на Западе; выражение бледного матового лица поражало
сдержанностью и сосредоточенностью, столь необычной у экспансивных
арабов, в разговоре которых мимика играет такую же роль, как и
жестикуляция. В глубоко сидевших черных глазах светилось что-тр
страдальческое. По первому взгляду я связал это выражение с общей
болезненностью, так как левая рука незнакомца оставалась в неизменном поло-

138
Литературные характеристики
жении и, повидимому, была парализована. Новый посетитель при виде
иностранца из обычной арабской вежливости заговорил по-английски;
в самых звуках мне послышалось нечто больше школьных познаний.
Я поспешил перевести разговор на арабский — не раз испытанное мною
средство избавиться от условностей первой встречи. Беседа завязалась
так же быстро, как и всегда; темой служили, конечно, наболевшие
вопросы момента — ведь это были первые годы турецкой конституции,
взрывов революции и контрреволюции, время надежд и горьких
разочарований, когда арабы стали убеждаться, что для арабского народа от
младотурок нечего ожидать. Много мне приходилось об этом слышать
и на митингах, и в оживленных беседах, много писалось в газетах, но
разговор с гостем привлек мое внимание не меньше, чем его
наружность. Вдумчивость сквозила в его речах, мысли не скользили по
поверхности, как у большинства арабских ораторов; особенно поражало
отсутствие обычной горячности и всякой пристрастности. В
противоположность распространенным суждениям, он признавал вину не только
за самой властью, но и за народом, в особенности же — его
интеллигенцией. „Того, что портилось веками, не могут исправить в несколько
лет реформы сверху, — говорил незнакомец. — И, конечно, мы не
доживем до заметных улучшений".
Лицо его подернулось еще большей грустью, и он прибавил:
„Печальнее всего, что даже в своей собственной среде не понимают того, кто
ходит без ярлыка, кто не принадлежит к определенной партии". С
улыбкой он докончил: „Меня самого спасает только обычный девиз: «Скажи
слово свое и иди»". Чем-то знакомым пахнула на меня последняя фраза,
но фамилии гостя я вначале не расслышал, и только когда он ушел,
спросил у хозяина, кто это? „Амин", — кратко отвечал мой приятель,
привыкший, что я по именам знаю всех его друзей. „Какой Амин?" —
переспросил я. „Да Амин ар-Рейханй!". [33]
Ар-Рейханй! Конечно, эта фамилия была мне знакома. Последние
два года я ее часто встречал в сирийских газетах; еще более она была
знакома мне по яростной полемике, которая как раз в это время
разгорелась в бейрутской прессе вокруг этого имени. Я за ней следил.
С обеих сторон было проявлено немало экспансивности и склонности
к преувеличениям. С легкой улыбкой я читал сегодня статью, где ар-
Рейханй величали „философом долины Фурейки"; завтра клерикальная
партия во главе с органом иезуитов, стоящих на страже против всякого
вольнодумства и непочтительности к власти, громила ар-Рейханй, как
„подкидыша гнилого Запада". Не обходилось и без титула „масона">
покрывающего теперь на Востоке такую же смесь понятий, как
„вольтерьянец" в России начала XIX в. Желание разобраться в этой
полемике, особенно после встречи с ар-Рейханй, заставило меня внимательно
следить за его произведениями. Сама судьба послала благоприятный
случай: летом 1910 г. вышли две книги, в которых были собраны почти

Предисловие к книге Амин Рейхани. „Избранные произведения" 139
все его произведения до того времени. Встреча наша, к сожалению,
оказалась единственной: в марте 1910 г. я покинул Бейрут, а летом вернулся
в Россию. По газетам я узнал, что ар-Рейханй почти одновременно
со мной уехал из Бейрута в Табарию (Тивериаду), известную своей
водолечебницей для нервных больных. Через год или два после этого
он вернулся сначала в Англию, а затем в Америку.
II
Одну из своих статей ар-Рейханй заканчивает словами: „На Ливане —
моя душа, в Париже — сердце, а в Нью-Йорке теперь тело". И
действительно, он дитя двух миров — Америки и Сирии. Совсем молодым
юношей он покинул Ливан для Северной Америки. В противоположность
большинству эмигрантов, он не столько занимался business, сколько
вел свободную жизнь литературно-артистической богемы, сотрудничал
в американских газетах, выступал на театральных подмостках и имел
возможность очень хорошо познакомиться со всем укладом жизни
в стране янки. Характерно, что его первые литературные произведения
напечатаны именно по-английски; только в 1901 г., по предложению
одного арабского общества эмигрантов в Нью-Йорке, он произнес
первую речь на арабском языке. Тема ее, „Религиозная терпимость", ясно
показывает, в какую сторону направлялась мысль ар-Рейханй уже в то
время. Вопросы самосовершенствования, нравственности привлекают
его не менее общественных задач и, во всяком случае, — больше
политики, столь милой сердцу многих арабских писателей и почти всех
читателей. Характерное для него вдумчивое отношение к действительности
скоро обнаружило пред его взором ту фальшь, которая заложена в самой
основе европейской цивилизации; он быстро заметил, каким резким
диссонансом звучит эта фальшь в высокомерии представителей так
называемой цивилизации по отношению ко всем чуждым ей мирам. В статье
„С Бруклинского моста" еще чувствуется преклонение перед этой
культурой; в иных статьях он уже беспощадно вскрывает противоречия
жизни в стране „свободы". Нервная организация ар-Рейханй не вынесла
слишком близкого прикосновения к этим язвам; он „бежал" к родной
природе и провел здесь несколько лет в буквальном смысле
отшельником. С этого времени его произведения проникает новый мотив возврата
к природе; тогда он пишет едва ли не лучшие свои эскизы:
„Одиночество", „Возврат к природе" и ряд стихотворений в прозе.
Человек мысли, душа скорее созерцательно-поэтическая, чем
деятельная, ар-Рейханй, вероятно, долго еще продолжал бы свою уединенную
жизнь, если бы действительность не вызвала его вторично на арену
общественной жизни. Сильный толчок этому дали события 1908 г.
Ар-Рейханй быстро стал одним из популярных ораторов, выступал
почти на всех собраниях как в Бейруте, так и в сирийской провинции,

740
Литературные характеристики
писал статьи во многих газетах. Результат оказался тот же, как в
Америке. Политика была чужда ар-Рейханй, и в ней он не мог
руководительствовать. Если в личной жизни он проповедовал возврат к природе,
а в общественной выставлял девиз: „В улучшении личности —
улучшение общества, в улучшении общества — улучшение власти", то для
реальных требований момента таких отвлеченных указаний было
недостаточно. Если к этому прибавить обострявшуюся полемику,
непонимание врагов и частое недоумение друзей, то не удивительно, что новые
вспышки надежд у ар-Рейханй кончились быстрым разочарованием
в самой возможности направить жизнь родины на верный путь.
Предостерегающие нотки по адресу заблуждающихся вождей, которые видят
все спасение во внешних реформах по образцу западных, звучат в его
речи „Около свободы". В статье „Человек народа" эти ноты сливаются
в призыв к своеобразной диктатуре, достаточно ярко рисующий
охватившее ар-Рейханй отчаяние. Не менее характерно то, что эта статья
помещена последней в сборнике и как бы служит заключением к этому
этапу его литературной деятельности.
Работа ар-Рейханй продолжается и после 1910 г., выражаясь
преимущественно в той же форме небольших статей и этюдов. За этот
промежуток он, между прочим, опять возвращается к английскому
языку: в 1912 г. выходит его „The book of Khalid" — полуроман,
полупоэма, посвященная волнующим вопросам внутренних переживаний и идее
личного совершенствования. Мировая война застает ар-Рейханй опять
в Америке: именно теперь, в 1916 г., он словом и делом работает для
помощи несчастным ливанцам, в буквальном смысле погибающим от
голода в невыносимых условиях, созданных турецким правительством.
В литературе европейских народов такой писатель, как ар-Рейханй,
может быть и не приобрел бы известности, выходящей за пределы
средней; для новоарабской, которая существует около века, он
представляет достаточно крупное явление, и с его именем в истории
литературы будет связано определенное направление. Роль ар-Рейханй можно
характеризовать как расширение рамок обычного в современной арабской
литературе материала до пределов мировых вопросов, как попытку
объединения двух противоположностей, которыми в ходячем
представлении являются Восток и Запад.^Попытка, правда, кончается неудачей,
но она, вероятно, и не по силам не только ар-Рейханй, но и всякому
отдельному человеку. И нужно сказать, что именно эта сторона его
личности, этот надрыв и раздвоенность делают его не всегда понятным
современному арабскому миру, привыкшему к большей уверенности
и к большей определенности с известной долей учительства. Арабским
критикам не удается даже подметить, что Запад у ар-Рейханй
проявляется в арабской литературе как нечто живое и органическое. Замена
простой подражательности Западу критическим к нему отношением —
такова несомненная заслуга ар-Рейханй.

Предисловие к книге Амии Рейхани. „Избранные произведения" 747
Характерно, что внешние толчки вообще оказывали большое влияние
на направление арабской литературы в XIX в. Датировка периодов
определенными годами или фактами всегда представляет большую
опасность; в новой арабской литературе с двумя такими фактами
приходится непременно связывать самое ее зарождение. Французская
экспедиция в Египет в конце XVIII в. и усиленное насыщение религиозными
миссиями Сирии с начала XIX в. обеспечили обеим странам почетное
положение очагов новоарабской литературы, сохраняемое до наших
дней. Для Египта отличительным признаком за все это время является
подражательность французским образцам, лишь с 80-х годов XIX в.
несколько отступающим перед английскими; в Сирии кратковременное
итальянское влияние сменилось французско-английским, почти
равноправно господствовавшим до 1914 г. В школе и жизни поддерживалось
прямое и ясное мировоззрение; иногда оно переходило даже в
органическое непонимание чужих мнений и теорий. Если появлялся дарвинист,
как Шиблй Шмаййил, то он до конца своих дней оставался более
правоверным, чем сам Дарвин: переводчик Толстого Селим Кобсейн начинал
мечтать о жизни в толстовской колонии; „освободитель женщины"
Касим Амин видит единственную причину упадка Востока в униженном
положении женщины и борется за ее освобождение без всяких
компромиссов всю жизнь.
Расцвет новоарабской литературы после 50-х годов прошлого
столетия связан именно с эмиграцией, первоначально только в ближайшую
страну — Египет из Сирии. Большая свобода цензуры, прилив свежих
сил вызвал здесь оживление журнально-газетной деятельности,
сохраняющей свою жизненность до наших дней. Эмиграция в европейские
страны, носившая более единичный и случайный характер, не могла,
конечно, идти в сравнение с египетской, хотя и она выдвигала
отдельных интересных представителей. Достаточно вспомнить хотя бы одного
из первых младоарабов Ризкаллаха Хассуна, странствовавшего, между
прочим, и по России в 70-х годах; первый переводчик Крылова на
арабский язык, он кончил в Лондоне свою бурную жизнь в борьбе с
турецким правительством, кончил, повидимому, не без участия яда,
подсыпанного одним из приспешников падишаха.
Теперь трудно еще оценить все значение для новоарабской
литературы эмиграции в Америку. Но следует отметить, что здесь успешно
развивается особая отрасль, одинаково интересная и по языку, и по
содержанию, — сатирическая и юмористическая литература на народных
диалектах, на которых до сих пор только в Египте изредка появлялись
некоторые образцы. Отец и сын — Ас'ад и Михаил Рустумы, особенно же
эмигрировавший в Бразилию Шукрй Хурй дали в этой области
произведения, приятно поражающие своей оригинальностью и самобытностью.
Очень характерны книжки последнего; в живой, обыкновенно
диалогической форме они рисуют незатейливую жизнь и быт крестьянина-

142
Литературные характеристики
ливанца с тем сумбуром, который вносит в него американская
действительность. Нужно сказать, что в простой форме своих произведений
через горький смех автор возвышается иногда до неподдельного
драматизма. Насколько сильно американская жизнь меняет ясное и
прямолинейное мировоззрение, хорошо говорит пример родственного ар-Рейханй
по духу Джебрана, резко восстающего против условностей европейско-
американского уклада.
Ар-Рейханй хорошо проник в жизнь Америки, но было бы ошибочно
считать его человеком Запада. Он — араб, мало того: он — сириец
и даже еще уже — ливанец. Родина — Ливан—стоит у него на первом
плане всех мечтаний, и оттого другие арабские страны встречаются
в его статьях крайне редко, да и то в неясных очертаниях, таких же
смутных, как Индия или Китай. К Ливану устремляются его мечты,
где бы он ни был; „на Ливане его сердце", и потому так легко, иногда
одним штрихом воспроизводит он бестолковую, но все же милую, как
все родное, обстановку. Как в действительной жизни, проходят здесь
нескончаемые религиозные раздоры, как живые вырисовываются
медлительные чиновники, спокойно „прокуривающие" присутственные часы,
назойливость арабских церемоний, незабываемых даже в самые тяжкие
годины. Глубокая скорбь рисует эти штрихи, и со столь же глубокой
любовью сливается почти в библейском пафосе, как, например, в эскизе
„Бейрут", где с такой силой звучит могучий арабский язык.
Ар-Рейханй восторженно любит природу. Я не знаю другого арабского
писателя, у которого было бы так сильно развито чувство природы.
Иногда он возвышается до пантеизма. Как ни странно, но у арабов —
народа, всегда стоявшего близко к природе, чувство природы очень
мало развито. В их древней поэзии мы находим иногда очень
подробное, даже фотографическое воспроизведение окружающего мира, но
никогда — восприятия природы. Даже такая форма, как психологический
параллелизм, свойственная первобытной поэзии едва ли не всех
народов, мало известна арабам. Тем менее приходится искать у них
выработанного пейзажа, хотя надо сказать, что и в европейской поэзии он
стал известен довольно поздно. Во всяком случае, эта особенность
сохраняется у арабских писателей до наших дней. В произведениях
Джирджй Зейдана, крупнейшего современного романиста, природа
обыкновенно бывает очерчена немногими штрихами, лишь позволяющими
угадывать фон действия. Тем более поражает при таком сравнении
сила восприятия природы у ар-Рейханй. Чувство природы проникает
все произведения ар-Рейханй; даже „С Бруклинского моста" автор
как-то болезненно за это хватается. Поэзия и природа для него
неразделимы („Ибн Сахл"). Иногда природа вызывает на его палитре
мрачные краски, вселяющие жуткое чувство („Черный плащ"). В полной
силе проявляется это чувство, когда измученная душа ищет
прикосновения к матери-природе, чтобы найти силы для дальнейшей жизни.

Предисловие к книге Амин Рейхани. „Избранные произведения" 743
Тогда у ар-Рейханй рождаются лучшие поэмы—-те стихотворения
в прозе, своеобразную прелесть и форму которых едва ли можно
передать на каком-нибудь другом языке.
III
Я не задаюсь целью характеризовать во всей полноте литературное
творчество ар-Рейханй и поэтому не останавливаюсь на всех его
сторонах. Тем менее в мою задачу входит полемика с ним или
поддержка его взглядов, равно как исправление фактических неточностей
в статьях (между прочим касающихся и России). Мне хотелось бы
только облегчить тем, кто может заинтересоваться предлагаемым
переводом, знакомство с положением ар-Рейханй среди современных
представителей литературы. С этой же целью мне приходится сказать
несколько слов о самой форме его произведений.
Большие произведения, изданные отдельными книгами, имеются
у ар-Рейханй только на английском языке; на арабском языке, кроме
нескольких драматических произведений, громадное большинство
представляют речи и статьи, мало отличающиеся друг от друга по форме.
Главнейшие из них (числом около 50), как я уже говорил, изданы
в 1910 г. двумя сборниками; приблизительно шестая часть появляется
теперь впервые в русском переводе. К статьям ар-Рейханй примыкают
его „Зерна для сеятелей" — афоризмы различной величины, иногда —
зародыши будущих статей, иногда просто беглые мысли. В современной
арабской литературе есть другой аналогичный сборник: „Слова Касима
Амина" — афоризмы известного борца за свободу мусульманки,
изданные почитателями после его смерти. Если у ар-Рейханй сильнее
выражена личность писателя, то у Касима Амина больше чувствуется жизнь
среды, и, с этой точки зрения, для понимания современных арабов
„Слова" интереснее, чем „Зерна". Совершенно новую струю
в-арабскую литературу вносит ар-Рейханй своими „Стихотворениями в прозе"
Как ни странно, но арабам до настоящего времени была совершенно
неизвестна эта форма, кажущаяся нам столь привычной; объяснение на
этот раз приходится искать не только в самом развитии арабской
поэзии, крайне консервативной в отношении своих форм, но и в самом
языке или мышлении, для которого понятие стиха непременно связано
с понятием размера. Своим образцом ар-Рейханй считает поэта Уот
Уитмэна; русским читателям, конечно, гораздо больше скажет имя
Тургенева с его „Senilia" (по первоначальному названию). Строго говоря,
и в староарабской литературе ар-Рейханй мог бы указать один пример
стихотворений в прозе, оказавших, повидимому, несомненное влияние
на некоторые из его опытов, — известные главы Корана, хотя, конечно,
детали формы здесь совершенно не совпадают. Нужно сказать, что
с точки зрения формы стихотворения в прозе ар-Рейханй не поддаются

144
Литературные характеристики
никакому переводу. Они распадаются на большие или меньшие строфы
с определенным, но различным ритмом; в строфах отдельные члены
имеют обыкновенную рифму, но не проходящую через всю строфу и не
всегда повторяющуюся в следующей. В некоторых стихотворениях
появляется нечто вроде припева, повторяющегося с малыми изменениями
после каждой строфы. При таких условиях мой перевод этих
стихотворений может считаться только передачей последовательности мыслей
подлинника.
Язык ар-Рейханй не пользуется признанием арабских критиков; его
упрекают за прямые неправильности, а еще больше — за сильное
подчинение европейским оборотам речи. Нельзя, конечно, отрицать, что
иногда стиль ар-Рейханй производит впечатление прямого перевода
с иностранного; видно, что мыслит он иногда не по-арабски. Противного
было бы трудно ожидать от автора, писавшего свои первые
произведения по-английски. Во всяком случае, у него несомненен прогресс и
чувствуется работа над языком, особенно сравнительно с первыми статьями.
Кроме того, нужно иметь в виду, что критики старого лагеря в своих
суждениях применяют мерки классического языка: все, что к ним не
подходит, клеймится как неправильность, хотя бы и представляло
результат вполне нормального органического развития. Один из таких
досужих критиков насчитал 101 ошибку в одном романе знаменитого
Дж. Зейдана, которого никак нельзя упрекнуть в пристрастии к
иностранным оборотам; у ар-Рейханй без труда он мог бы отыскать
1001 ошибку, но это не мешает обоим писателям быть интересными
представителями новоарабской литературы. Арабский же язык не
настолько беден или слаб, чтобы замыкаться в раз навсегда
установленных формах; случайные искажения ему не опасны.
Нельзя помимо этого отрицать, что язык ар-Рейханй, несмотря на
все его слабые стороны, обладает целым рядом достоинств. Он в высшей
степени прост и прозрачен; фразы обыкновенно ложатся легко, не
нагромождаются одна на другую, как это очень часто бывает в
литературном языке при злоупотреблении широко развитыми местоименными
суффиксами. Особенно сильное впечатление производят речи, если их
сравнить с аналогичными произведениями современных арабских
ораторов; ар-Рейханй совершенно разгрузил свои речи от балласта рифмован-
ности и шумихи редких выражений, выискиваемых по словарям,
которыми до сих пор щеголяют заправские ораторы. Единственный только
раз, когда он получил из Сидона составленное в изысканно льстивых,
хотя и обычных в данном кругу фразах приглашение произнести такую
речь, „которая никогда еще не разрывала завесы слуха, подобной
которой не произносилось в собрании", ар-Рейханй позволил себе на двух
страницах пародию в аналогичном вычурном стиле, набитую рифмами
и малоупотребительными словами; знакомый с арабским языком не может
без улыбки читать этой речи.

Предисловие к книге Амин Рейхани. „Избранные произведения" 145
О всяком писателе трудно судить по переводам; эта трудность
едва ли не превращается в невозможность, когда речь идет о
представителе литературы, совершенно неизвестной среднему читателю. Своим
предисловием я хотел несколько разъяснить, как мне самому
представляется значение ар-Рейханй в этой литературе; вывод для меня только
один — всякому образованному человеку может быть интересно
познакомиться с этим далеким братом по человечеству. Если читатели найдут,
что вывод мой ошибочен, что „рыба" и здесь „не стоит соуса", а в
словах переводчика говорит обычное пристрастие специалиста к предмету
его занятий, — утешением для меня останется то, что в данном случае
я следовал девизу: „Скажи слово свое и иди!".
-*°§И<-
10 И. Ю. Крачковский, т. III

*g^>re^g^^^
ПРЕДИСЛОВИЕ
[к кн. „Амин Рейханй. Стихотворения в прозе"]
Ароматом ливанских долин веет имя ар-Рейханй. Пахучее растение —
базилику называют арабы „рейханой", от нее получила свое начало и
фамилия Амина. Гармонирует это благоуханное имя с воспоминанием
о долине ал-Фурейке, сирийской родине Амина, но как-то странно
видеть подпись ар-Рейханй под статьей в ньюйоркской газете. Еще более
странно читать его фамилию крупными буквами на афише в списке
организаторов политического митинга в Бейруте.
В этих странных сочетаниях отражение всей новоарабской
литературы. Войны и смуты в Сирии и Египте вскормили ее, биржевая игра
и спекуляция на хлопке не задушили ее развития в нильской долине.
Творцов и деятелей этой литературы увидели и фабричные трубы
Манчестера и многоэтажные конторы Нью-Йорка. Гордые своим прогрессом
европейцы и американцы не успели вглядеться в новых выходцев с
Востока, в этих „левантинцев", конкуренцию которых они иногда старались
пресечь запретительными законами о въезде эмигрантов. Многие не
подозревали, что эти мелкие торгаши — часто люди глубокой мысли,
пытливым взором проникающие в самые недра новой цивилизации. Они и
здесь ищут того единого, что на потребу человеку, — ответа на
духовные запросы, и часто не выносят ничего, кроме горького разочарования
и сурового осуждения.
И Амина ар-Рейханй судьба жестоко кидала. После Сирии — Париж,
Лондон, Америка, затем Бейрут в эпоху расцвета надежд после
турецкой революции 1908—1909 гг.,—опять Англия и Америка, но уже
с разбитыми надеждами — и, как долгий кошмарный финал, мировая
война, истерзавшая и родину-страдалицу. И журнальная деятельность,
и политические выступления, и театральные подмостки — через все это
прошел ар-Рейханй, но не вынес он мира оттуда для своей души.
Темперамент борца и деятеля чужд ему: все попытки выступлений кончались
разочарованием и вызывали только порыв — бежать от людей к природе.
Его „стихотворения в прозе" — яркий дневник всех исканий и горестей,
а среди них „Ветка розы"—лучшая его автобиография, переходящая
местами в трагедию глубокой, много пережившей души.

Предисловие к книге Амин Рейхани. „Стихотворения в прозе" 147
Боевые и бодрые ноты часто звучат в творчестве ар-Рейханй: он
воспевает революцию, зовет к братству людей, но все же для его облика
характерны не эти могучие тона. В одном из своих эскизов природы он
рисует „благочестивую ромашку", которая живет под случайной
защитой двух камней на проезжей дороге, цветет и благоухает, скрытая от
копыт животных и ног прохожих. И мне кажется, что этот образ
олицетворяет его самого: и в грохоте американской жизни, и в шуме
переворотов на родине он сумел сохранить свой ливанский аромат,
несущийся к нам — торопливым прохожим по дороге жизни. Мы, европейцы,
часто любим говорить, что проникли во все неизведанные страны мира,
но душа даже наших ближайших соседей для нас попрежнему непонятна.
Чтобы не осталось так навсегда, утомленному прохожему полезно
присмотреться к „благочестивой ромашке", растущей на его пути.1
1 Общая характеристика А. ар-Рейханй дана мною в книжке: Амин Рейхани.
Избранные произведения. Перевод и примечания И. Ю. Крачковского (изд. „Огни",
Пгр., 1917) и в готовом к печати томе „Литература арабских эмигрантов в Америке"
(изд. „Всемирная литература").
10*

ss^s
ИЗ ПИСЕМ К ЕГИПЕТСКОМУ ПИСАТЕЛЮ МАХМУДУ ТЕЙМУРУ
ПО ПОВОДУ ЕГО ПЕРВЫХ ДВУХ СБОРНИКОВ НОВЕЛЛ []
I
Ленинград 18 мая 1925 г.
... Я прочитал то, что на этот раз создал Ваш яркий талант, с
полным вниманием, вдумчиво и увидел в этом новую страницу современной
арабской литературы, возможность создания которой я не мог бы себе
представить в то время, когда, пятнадцать лет тому назад, я посетил
любимый Египет. И Вы совершенно правы, когда пишете в предисловии,
что Вы пошли по новому пути, раньше не проторенному...
С первого же взгляда при чтении „Что глаза видят" я почувствовал
аромат зарождения арабской национальной новеллы, и мне было очень
тяжко, что серия этих рассказов оборвалась, что их автор похищен
от меня жестокой судьбой...
Новеллы, которые в этом сборнике поразили меня более всех
остальных, две: „Хозяин Шихата" и „Проект Кифафй-эфенди". В этих двух
новеллах я увидел перед своим мысленным взором отражение жизни,
как будто я вижу ее своими собственными глазами. Я не хочу этим
умалить достоинство других новелл, — все они прелестны, каждая на
свой лад, хотя и есть в некоторых из них черта излишней, так сказать,
сентиментальности, как, например, в новелле „Илтифат и Лавахиз".
II
13 августа 1925 г.
... Я закончил сегодня чтение книги „Дядя Митваллй и другие
рассказы"... И был этот второй дождь еще живительней для жаждущей
души, чем первый весенний дождь, который предшествовал ему в
(сборнике) „Шейх ДжумѴ. Что поразило меня, между прочим, в этой
второй книге, так это единство стиля, хода изложения и согласованность
частей во всех рассказах. Собственно говоря, в действительности они
являются не чем иным, как рядом персонажей из одной большой картины,
которая заслуживает быть названной „Люди современного Каира".
Отсюда вытекает и специфическая особенность Вашей книги: все эти рас-
S^^S^S^Ä^Sc

Из писем к Махмуду Те амуру
149
сказы не что иное, как психологический анализ эволюции душевных
состояний у отдельной личности, — героя рассказа, причем с этим
уж связывается изучение лиц, соседящих с главным в той же среде.
Эта особенность является причиной того, что в рассказах мало
движения, хотя отдельные части производят сильное впечатление, как драма
на сцене, такова, например, смерть главного действующего лица в
рассказе „Комедия смерти", или семейный суд в „ал-Хаджж Фйруз", или
заключительная часть в (рассказе) „Должность во что бы то ни стало".
Этот последний рассказ, по-моему, принадлежит к лучшим в этом
сборнике вообще...
... Я увидел в этой Вашей книге несомненный прогресс в том, что
в ней, по сравнению с первым сборником, мало сказывается влияние
утонченного искусственного сентиментального направления. Налет его
имеется только в последнем рассказе „Простак".
О чем я при чтении Вашего драгоценного собрания немного сожалел,
это то, что Вы мало применяете разговорный язык, а это иногда
несколько вредит реализму и ослабляет впечатление...
-»Hjgo*-

>g/^^^
РИЗКАЛЛАХ ХАССУН (1825—1880), ПЕРЕВОДЧИК БАСЕН
КРЫЛОВА НА АРАБСКИЙ ЯЗЫК
В Публичной библиотеке в Ленинграде имеется оригинальная
арабская рукопись.1 В инвентарь она занесена как „Четвероевангелие
мельчайшего почерка", но если развернуть большой лист, из которого она
состоит, то с первого взгляда можно заметить только два слова
„Александр Николаевич" (= j^-yi^f^
выписанные крупными
арабскими буквами во весь лист. Всматриваясь ближе, нетрудно увидеть,
что буквы составлены из мельчайших арабских строчек, еле
разбираемых простым глазом, и таким путем вписан полный текст всех четырех
евангелий на арабском языке. К аналогичным опытам прибегали
каллиграфы всех, кажется, стран: на нашей памяти еще открытые письма
с полным текстом „Демона" или „Евгения Онегина", портреты Толстого,
составленные из букв его произведений, и т. д.
На историю рукописи некоторый свет бросает выписанная внизу также
каллиграфически, но крупными буквами следующая фраза по-арабски и
русски:2 „Господи, да свершится над великим государем Александром
наших дней, сказанное Дарию Александром времен давно минувших:
«как не светить двум солнцам с небосклона, так не владеть Азиею двум
царям»". По всей вероятности, рукопись предназначалась для
поднесения Александру II и представляет собою труд одного из тех наивных
восточных политиков, которыми так богаты были 50—70-е годы
прошлого века. Отчет Библиотеки за 1868 г.3 говорит, что рукопись
поступила от Ризкаллаха Хассуна, и это имя проливает окончательный свет.
Еще и теперь в арабских рукописях ленинградских собраний можно
иногда найти требования с его подписью. Он каллиграфически
копировал крупнейшие литературные произведения везде, куда его
забрасывала судьба, и в Бейруте, например в библиотеке Университета св. Иосифа
1 Арабск.. 86 (прежний шифр II. 3. 23).
2 Арабский текст таков: * ^aj.i)\3J A.JIS li C^S^ ^А ^.лЛСиИ '^і^і- *"Ѵ р-бг^
В русском переводе опущена последняя фраза: „Ведь он — един .
8 Стр. 233.

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 151
можно видеть копию стихотворений ал-Ахталя,1 снятую им артистически
в 1867 г. с ленинградской рукописи бывшего Учебного отделения
Министерства иностранных дел, которая долгое время считалась уником.
Каллиграф и литератор, журналист и политический деятель — он занял
свою полочку в истории новой арабской литературы и общественности,
но как переводчик Крылова он и до сих пор не известен сколько-нибудь
ближе даже специалистам.3 Русскому арабисту обрисовать эту сторону
его деятельности легче европейских исследователей, хотя затяжной
перерыв сношений с Востоком делает теперь почти неосуществимой полную
характеристику.3
Детство Хассуна переносит нас в Алеппо — город, который был
едва ли не крупнейшим культурным центром Сирии в первой половине
XIX в. В Египте таким центром оставался Каир, где мечеть ал-Азхар,
со своей школой, сохранила традиционную мусульманскую науку и
литературу, а французская экспедиция и правление Мухаммеда сАлй, связав
долину Нила с Европой, направили жизнь на новый путь. В Сирии этой
эпохи Дамаск являлся самое большее слабым отражением ал-Азхара,
Бейрут — тогда еще маленький приморский городок, уступавший даже
Сидону и Акке, не играл никакой роли. Только после волнений 1860 года,
с эмиграцией сюда большинства христианского населения из Дамаска,
Бейрут занял первое место, остающееся за ним и посейчас. [35] До него
экономическая и культурная гегемония принадлежала Алеппо. Старый
торговый путь в Месопотамию и Индию еще не был заброшен
благодаря Суэцкому каналу, большие европейские фактории, существовавшие
здесь несколько веков, служили проводником европейского влияния.
Создавалась своеобразная смешанная среда, в которой, благодаря
большому количеству европейских экстерриториальных представителей, и
местным христианам жилось быть может спокойнее, чем где бы то ни было
в Сирии той эпохи, не исключая и Ливана. Литература среди христиан
начинает здесь оживляться еще с XVII в. в кружке будущего патриарха
1 Diwan al-Ahtal, publie par le P. A. Salhani, Beyrouth, 1891, стр. 1—2. О
другой копии Хассуна (диван Зу-р-Руммы) там же см.: ИРАН, 1918, стр. 369—370.
2 Я не нашел упоминаний о нем в специально посвященных переводам басен
Крылова на иностранные языки статьях А. Ф. Бычкова и П. Д. Драганова (ЖМНП, 1895,
июль, стр. 86, 91, 112).
3 Моим основным источником являются сочинения Хассуна, хотя далеко не все,
к сожалению, они были у меня в руках, и беседы с ветеранами арабского движения
50—70-х годов в Сирии и Египте. Три ценных работы по истории новоарабской
литературы, которые появились незадолго до войны, уделяют Хассуну несколько страниц
(L. С h е i k h о. La litterature arabe au XIX siecle, II. Beyrouth, 1910, стр. 45—48;
Ф. Тарразй. ^-Oj-äJI £sUe-«Ji gJ^lS, I. Бейрут, 1913, стр. 105—110; II, стр. 247—
248, 251; Дж. 3 ей дан. A-OjaJI ^kjJi і^>\>\ g*jl3, IV. Каир, 1914, стр. 273—274.
Из европейских ученых краткие заметки ему посвятили Хартман и Хюар: М.
Hartmann. Das arabische Strophengedicht, I, Al-Muwassah. Weimar, 1897, стр. 78, 232;
Cl. Hu art. Litterature arabe2. Paris, 1912, стр. 412. Ср.: С. Brockelmann.
GAL, II, SB, стр. 757-758, № 11.

152
Литературные характеристики
Макария, известного России по его путешествиям при Алексее
Михайловиче. Воспринимая некоторые новые течения и охраняя старую
традицию, эта литература вливается в общий поток возрождения XIX в.,
хотя и тогда Алеппо долго дает себя знать не смешивающейся струей.
Пестрая жизнь торгового, почти международного города вызывает
другую черту в этой возрождающейся литературе, которая напоминает
нам эпоху Багдада VIII—IX в, В Алеппо появляются, сталкиваются и
живут самые разнообразные национальные элементы, но связующим
звеном для них является арабский язык, как бы ассимилирующий всех
приходящих с ним в соприкосновение, как в IX в., так и в XIX. Своих
деятелей новая арабская литература вербует из всех народностей: и
турки, и курды, и арамейцы-сирийцы — все подчиняются ее влиянию.
Попадают в общее течение и армяне, которых забрасывает в северную
Сирию торговля.
Из такого армянского рода, обосновавшегося в Алеппо, и
происходил Ризкаллах Хассун, родившийся здесь в 1825 г. Отец его был,
конечно, коммерсант и занимал почетный на Востоке пост драгомана
австрийского консульства. Зная общие условия того времени, нетрудно
предугадать, что Хассун получил духовное образование. Школы,
содержавшиеся преимущественно различными европейскими миссиями,
сосредоточивались в эту эпоху на Ливане. У армян-католиков существовало
нечто вроде семинарии в монастыре Бзуммар в ливанской области Кес-
раван, где одно время была даже резиденция армяно-католического
патриарха. О ходе преподавания в этой семинарии у нас данных нет,
но параллельные примеры с определенностью говорят, что оно сводилось
почти исключительно к богословским предметам и новым языкам. Как
и большинство левантинцев, Хассун вырос практиком-полиглотом.
Детство, проведенное в Алеппо, сделало для него одинаково родными три
языка: армянский, арабский и турецкий; в школе он ознакомился с
французским и, вероятно, итальянским, который в эту пору продолжал еще
поддерживаться в Сирии по традиции старых связей с Венецией и Генуей;
школа жизни научила его еще английскому и русскому. Уже в годы
учения обнаружились в Хассуне те свойства, которые отличали его всю
жизнь: каллиграфический талант и дар поэта. Тринадцати лет он
сочинил (конечно, на арабском языке) торжественную оду в честь
посетившего Бзуммар недавно рукоположенного армянского епископа.
Пребывание Хассуна на родине после семинарии занято помощью
отцу в его торговых и драгоманских делах. Мало-помалу он входит
в кружок алеппских литературных деятелей, которые в это время
группируются главным образом около талантливых семей Марраш и Даллал,
давших немало видных представителей новой арабской литературе.
Сношения с ними Хассун поддерживает всю свою жизнь, хотя скитания
скоро увлекают его из Алеппо, куда он больше не возвращается на
сколько-нибудь долгий срок.

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 153
Скитания эти начинаются сперва добровольно. Большое состояние и
торговые предприятия позволяют Хассуну побывать в Лондоне, Париже
и Египте. Во второй половине 40-х годов мы застаем его в
Константинополе, и в этом периоде жизни, захватывающем почти двадцать лет,
торговля начинает отступать на задний план. Интенсивнее сказываются
литературные интересы, а обстоятельства все более и более вовлекают
в общественно-политическую деятельность. И в столице Турции к этому
времени создается небольшая арабская колония. В эти годы в
Константинополе оказывается поэт-ветеран Бутрус Кераме (1774—1851), придворный
стихотворец знаменитого ливанского эмира Бешйра; он не захотел
покинуть своего мецената после лишения власти и сопровождал его в
изгнание сначала на Мальту, а затем и в Стамбул. О дружбе его с Хас-
суном говорят стихи на свадьбу последнего в 1848 г. Переписка с
литературными друзьями и знакомыми принимает теперь более широкий
и систематический характер. Наиболее регулярными корреспондентами
из прежних алеппских друзей являются теперь престарелый
поэт-библиофил Насраллах Трабулусй (ум. в 40-х годах) и юный еще Франсис
Марраш (1836—1873), который внес в новую арабскую литературу
сильную струю глубокого пессимизма, напоминая своими произведениями
близкого земляка поэта XI в. Абу-л-сАла из Масарры. С братом Мар-
раша Хассуну пришлось еще работать впоследствии в Англии.
Важным толчком в литературной деятельности Хассуна оказалась
Крымская война 1854—1855 гг. Желание познакомить своих
соотечественников с ее перипетиями подало ему мысль основать арабскую газету:
она стала выходить в 1854 г. под названием „Зерцало состояний".1
Арабская журналистика в эту эпоху была делом совершенно новым, и
Хассун явился в полном смысле слова пионером. Единственным
периодическим изданием на арабском языке в это время оставался
официальный орган египетского правительства „Египетские события",2
печатавшийся с 1828 г.; уже тремя годами позже листка Хассуна, в 1858 г.,
появился официоз и в Сирии в виде „Сада вестей".3 Создали
журнальный стиль и поставили арабскую прессу на должную высоту только
разнородные издания Бутруса ал-Бустанй и его сына Селима, которые
относятся уже к 60—70-м годам. Таким образом, газета Хассуна,
помимо того, что была первым арабским периодическим изданием в
Стамбуле, явилась первым неофициальным изданием даже во всем арабском
мире. По своему типу газета носила чисто информационный характер, и
можно отметить только одну ее черту, интересную для эволюции
взглядов Хассуна: в ней еще нет никаких следов того руссофильства, кото-
1 Арабск.: Jl^.^1 Sl^.
2 Арабск.: i^-*a.*J\ ^ls^Ji.
3 Арабск.: ^U^I dJbyXs^.

154
Литературные характеристики
рое проходит красною нитью через всю позднейшую его деятельность
и отразилось в упоминавшейся рукописи евангелий.
Пребывание в Стамбуле близко сталкивает Хассуна с двумя лицами,
с которыми остается связанной вся его дальнейшая жизнь в том или
ином отношении. Первое — Фу'ад паша (1815—1869), министр
иностранных дел во время Крымской войны, неоднократно исполнявший
различные государственные поручения как при европейских дворах, так и внутри
Турции.1 В 1860 г. после известной дамасской резни, вызвавшей
вмешательство европейских держав, он был послан чрезвычайным
комиссаром в Сирию для расследования обстоятельств событий. Он взял с собой
Хассуна в роли секретаря для перевода на арабский язык его декретов
и объявлений. Пребыванием в Дамаске Хассун сумел также
воспользоваться для поисков рукописей и знакомства с литературными
знаменитостями. Среди последних выдающееся место занимал сАбд ал-Кадир
Алжирский, известный Европе по борьбе с французами. Он жил в Дамаске
с 1855 г. и привлек к себе еще раз внимание европейцев рыцарской
защитой христиан во время дамасской резни. Фигура эмира
запечатлелась в памяти Хассуна, и впоследствии он посвятил ему один сборник
своих стихотворений.
По возвращении в Константинополь Фу'ад паша был назначен в 1861 г.
великим везиром и предоставил Хассуну место инспектора табачной
таможни, оказавшееся для него роковым. Еще в следующем году он
имел возможность посетить Лондонскую выставку как секретарь того же
Фу'ада паши, командированного туда в роли представителя турецкого
правительства. Но вскоре по возвращении из Лондона Хассун был
арестован в связи с злоупотреблениями в его ведомстве и, спасая свою
жизнь, бежал за границу в Россию. Семья его осталась в
Константинополе, и в Турцию он уже больше не возвращался.
История с арестом Хассуна достаточно темна до сих пор. Растраты
должностных лиц в Турецкой империи далеко не такое необычное
явление, чтобы за них платиться жизнью. Можно предполагать, что это
обвинение было только фиктивным поводом, а причиной являлась все
яснее выступавшая политическая неблагонадежность. Близкая дружба
с представителями партии реформ -— упомянутым уже Фу'адом пашой и
знаменитым Мидхатом, лидером младотурецкого движения, налагала
некоторую тень; принадлежность ко всегда находящемуся под
подозрением арабскому элементу еще более ее сгущала. Как раз около этого
времени начал свою деятельность в Константинополе литературный и
политический противник Хассуна, имя которого связано с его
дальнейшей биографией еще больше, чем Фу'ада паши. Быть может именно он
1 ЕІ, И, стр. 122—123. Общую характеристику личности и деятельности дал
недавно Лямменс в своей новой работе: Н. Lammens. La Syrie, И. Beyrouth, 1921»
стр. 184—186.

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 155
был невольным (если не вольным) виновником злоключений, постигших
Хассуна.
Ахмед Фарис аш-Шидйак (1804—1887), один из „столпов" и
основателей новоарабской литературы, еще до Стамбула прошел пеструю
жизненную школу. По происхождению ливанский маронит, он побывал
в Египте и уже протестантом оказался на Мальте, где помогал
американским миссионерам готовить перевод Библии на арабский язык.
Миссионеры познакомили его с Англией и Францией, но скоро он оказался
советником и придворным поэтом у тунисского бея, уже приняв
мусульманство. В конце 50-х годов аш-Шидйак появляется в Константинополе
и при содействии правительства в 1860 г. выпускает свою арабскую
газету-журнал „Новости",1 которая быстро приобрела мировую, в
буквальном смысле, известность. Двадцать с лишним лет она была
лидером всего мусульманского мира; к ней прислушивалась и европейская
пресса, считая газету не без основания официозом турецкого
правительства. Несомненно даровитый писатель, широко образованный не
только в арабском смысле, аш-Шидйак, повидимому, не дорожил
никакими принципами, но умел талантливо защищать то, что в данный
момент представлялось ему нужным. Беспринципность давала ему особенно
острое оружие в сатире, и его язвительные, часто грубые стрелы не
щадили противника, если таковой осмеливался держаться другого мнения.
На почве идеологии у него с Хассуном неминуемо должна была начаться
борьба, вспыхнувшая теперь, но кончившаяся только со смертью
Хассуна. Аш-Шидйак себя и свой орган выставлял проводником панислам-
ской идеи: объединения всего мусульманского мира под главенством
турецкого султана со слиянием всех национальностей в едином
государстве. У Хассуна национальная идея, поскольку это касалось арабов,
выступала на первый план. Он чувствовал себя не только арабом, но
и сознательным христианином; уже два эти обстоятельства заставляли
его энергично восстать против идеи аш-Шидйака. Чем дальше, тем
меньше он думал о турках; что касается арабов, одно было для него
несомненно — их культурное возрождение возможно только с
избавлением от турецкой верховной власти. Способны ли арабы к
самостоятельному существованию — на это Хассун едва ли смог бы ответить
утвердительно; временный паллиатив он видел в протекторате или
вернее протекторатах, а при мысли о Сирии его взгляды все определеннее
начинали устремляться на север. Для Константинополя такая идеология,
хотя бы еще и в смутных очертаниях, должна была казаться опасной,
и, может быть, в этом и коренилась внутренняя причина и бегства и
ареста.
О пребывании Хассуна в России у нас нет определенных данных:
можно строить только некоторые предположения, и на них придется
1 Арабск.: u^lyatJ\.

156
Литературные характеристики
остановиться, когда будет речь о переводе басен Крылова. Его
постоянным местопребыванием скоро делается Англия, где он проводит почти
15 лет в небольшом местечке (Уондсворт) около Лондона. В 1867 г. он
едет во Францию, чтобы повидаться с находящимся там Фу'адом пашой,
который [через два года кончает свои дни в Ницце в почетной опале»
На родине Хассуна ходит легенда о том, что лет за 7 до смерти он
побывал инкогнито в Алеппо в поисках рукописей, копируя наиболее
интересные. Такая же легенда окружала и его смерть: раздраженный
нападками Хассуна султан сАбд ал-Хамйд через одного из агентов
отравил его в 1880 г. Едва ли это имеет особые основания, если верить
его современникам: Хассун умер скоропостижно, но приближение смерти
чувствовал, как об этом говорит сочиненная им самим эпитафия:г
Судил бог умереть мне на чужбине, в стране, куда я изгнан против воли.
А в сердце у меня сокровенные мысли, на которые ниспослан стих
о покрывале.2
Время переселения Хассуна в Англию совпадает с пребыванием
здесь Герцена, но каких-либо следов знакомства его с герценовским
кружком или воздействия его идей мы не замечаем. Хассун вращался,
повидимому, исключительно в турецко-арабской среде, а идеи издателя
„Колокола" оставались ему чуждыми до самой смерти.
За время пребывания в Англии Хассун особенно интенсивно развил
свою журнальную и печатную деятельность. Около четырех газет
в разное время издавалось им в Лондоне; он не остановился даже перед
устройством своей типографии, для которой сам отливал шрифт по
своим собственным образцам. Другие газеты собственноручно
переписывались им для литографии и, как всегда у него, могут служить
образчиком каллиграфического искусства. При помощи своих друзей
несколько сборников в это же самое время он отпечатал в Бейруте, и,
наконец, к этому периоду относится несколько произведений,
оставшихся в рукописи.
Газеты его часто бывали эфемерны, часто носили характер
простых памфлетов, но всегда приобретали большую популярность и
являются одним из крупных фактов в арабской политической прессе.
Основные лозунги их: борьба за самостоятельность арабов, яркое руссо-
фильство и такая же яркая ненависть к аш-Шидйаку, выражающаяся
часто в простой неприкрашенной брани, которую нам даже странно
видеть в печатной форме. Первый его листок, выпущенный в Лондоне
1 Арабский текст:
2 Намек на стих Корана 23, 53» рекомендующий покрывало для женщин. Смерть
налагает завесу на оставшиеся невысказанными мысли.

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 157
в 1868 г., не скрывал этой основной цели в самом заглавии: „Камни и
лед Фарису аш-Шидйаку".1 Можно было думать, что здесь сказывается
острота первых впечатлений человека, лишенного родины и с ненавистью
вспоминающего своих врагов, но эта злоба оставалась неугасимой до конца
и под влиянием внешних толчков опять и опять вспыхивала ярким пламенем.
В начале 70-х годов Хассун основывает собственную арабскую
типографию, конечно в миниатюрных размерах, под названием „Род Сима"2
и под тем же названием выпускает в 1872 г. другую газету тоже
небольшого размера, в которой уже не сдерживает своего руссофильства.
Особенная популярность выпадает на долю третьего издания,
начавшего выходить в Лондоне с 1876 г. под таким же названием „Зерцало
состояний", как и первый его орган еще в Константинополе за 20 с
лишним лет до этого. В своих предшествующих изданиях Хассун, как
и многие арабские журналисты даже наших дней, был и единственным
сотрудником, и редактором, нередко наборщиком и корректором. Здесь
он впервые постарался привлечь и другие литературные силы, главным
образом из среды своих алеппских друзей, живших в Европе. Одно
время таким помощником явился Джибра'ил Даллал (1836—1892);
длительнее было сотрудничество 'Абдаллаха Марраша (1839—1900),
управлявшего тогда одной торговой фирмой в Манчестере. Тем не менее
и его участие не могло упрочиться: резкий и нетерпимый характер
Хассуна плохо подходил к совместной работе. Скоро он опять остался
основным деятелем в своем издании. „Зерцало состояний" явилось
апогеем его журнальной работы: о популярности ясно говорит то, что в
одном Лондоне расходилось около 450 экземпляров — цифра при
незначительности арабской колонии более чем показательная. Борьба
с аш-Шидйаком и его „Новостями" оказывалась Хассуну, однако,
не под силу: орган последнего пользовался поддержкой турецкого
правительства. Хассун был предоставлен своим собственным силам и
небольшому кругу единомышленников, где он не всегда встречал сочувствие
за резкие выходки. Типография должна прекратить свою деятельность,
и следующее издание „Решение вопросов восточного и египетского"3
Хассун выпускает уже опять в литографированном виде небольшими
тетрадками, оправдываясь перед читателями недостатком средств.
Издание — опять периодическое, выходит начиная с 1879 г. два раза в
месяц и целиком написано в стихах. Особенно всколыхнуло Хассуна
взятие Карса русскими войсками в 1878 г., опять полетели ядовитые
сатиры и в Бейрут, и в Тунис по адресу коменданта крепости Мухтара
паши Газй, но все это уже оказалось последней вспышкой: на этом
издании, составившем томик около 300 страниц, Хассун кончил свою жизнь#
1 Арабск.: JJb^x-uXJl с^)^ L^l іЗ^^З еУ^>
2 Арабск.: ?U*j <JI.
3 Арабск.: iiv^o^Jl л ^*^sy*£Jl ^^XJU^^Jl ,Jä**

158
Литературные характеристики
60-е и 70-е годы позволили Хассуну с переселением в Англию
опубликовать ряд произведений не только газетного типа. Его брошюра,
выпущенная сейчас же после бегства из Турции, с оправданием
во взводимых на него обвинениях, почти всем известна теперь только
по названию.1 Однако уже в 1867 г. он напечатал в Лондоне
интересующий нас ближайшим образом сборник „Дыхания",2 в который
включил басни Крылова. В 1870 году в Бейруте типография американского
колледжа выпускает второй его сборник „Самая поэтичная поэзия"3—
стихотворный перевод-переложение ряда библейских, книг: Иова, Песни
песней, Экклезиаста и плача Иеремиина. В предисловии он поясняет
заглавие, заявляя, что первыми поэтами в мире являются автор книги
Иова, Гомер и Шекспир. Интерес Хассуна к духовной литературе
сказывается и в других работах: около этого времени в Бейруте же
выходит его книга „Господняя жизнь"4 — нечто вроде диатессарона, сводки
четырех евангелий. Занятия арабскими классиками выражались у
Хассуна главным образом в копировании выдающихся произведений. Только
одно из них издано им в собственной типографии в 1872 г.: собрание
стихотворений доисламского поэта Хатима ат-Та'й. Издание, конечно,,
не критическое: выполнено оно по одной рукописи Британского музея и
с выходом в 1897 г. второго европейского издания5 утратило свое
значение. Оно интересно, однако, и до наших дней как один из хороших
образцов каллиграфического и типографского искусства Хассуна.
Не все его произведения увидели свет. Существуют упоминания о
сохранившейся в рукописи работе „Арабское печатание",6 о каком-то
полемическом трактате с мало говорящим заглавием „Снятие
покрывала",7 который относится к 1859 г. Уже в 1901 г. в Бразилии в Сан-
Паоло был напечатан сборник его стихов „Подобранные",8 крайне
характерный для всего его творчества и общественно-политического
облика. Пять больших пьес, иногда построенных по форме известных
всему мусульманскому миру од панегириста пророка Ка'ба ибн Зухайра
или скептика-резонера ат-Тугра'й, представляют злейшую полемику с
исламом и как религией и как политической силой. Тон их таков, что
едва ли благопристойность позволила бы перевести хоть одну пьесу
1 Арабск. заглавие: (J^XäJI ^yo ^-cw.i.5 <<r^ ^y!Lr% ^uil J^ ^yc ^}y&.
2 Арабск. OUli-ДЛ. О значении заглавия еще будет речь ниже.
3 Арабск.: *.A.uxJ\ -аІоі.
4 Арабск.: Xj.i>^-4aJ\ ö^-wJ\. Бейрут, 1870, стр. 170.
5 F. Schulthess. Der Diwan des arabischen Dichtern Hätim Tey nebst
Fragmenten. Leipzig, 1897.
6 Арабск.: 3Lo*~äJ\ £*Цк)1.
7 Арабск.: ?l£UI >д*»г»,.
8 Перевод заглавия: 0\-*--wL*J\ достаточно затруднителен: повидимому, оно дано
по образцу сборника C->LuAa*JI 'подвешенные'.

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 159
полностью. В стихотворения вкраплены воспоминания о дамасских сс5
бытиях 60-х годов, призыв против турецкого владычества, неизбежные
выходки против султана, аш-Шидйака, дамасских евреев и т. п.
Заканчивается сборник стихами на взятие Карса и полемикой с тунисцами.
Опубликован он анонимно без указания города и типографии; это не
удивительно, так как едва ли и в XX в. могла бы уцелеть от мести
мусульман та типография, которая открыто напечатала бы подобное
произведение.
Характерен для всего облика Хассуна и тот сборник, который нас
ближайшим образом интересует. Ядовитым каламбуром встретил его
появление аш-Шидйак — каламбуром, вся злостная соль которого
понятна только в арабской форме: „Был Хассун вором, сказал он, и были
за ним кражи: стал он ехидной, и у него теперь ядовитая слюна".1
Ярость аш-Шидйака понятна: сборник заканчивался (стр. 80—83)
очередной выходкой, которая у нас, с одной ^стороны, вызывает улыбку
своим детским характером, а с другой — полное недоумение, каким
образом серьезные писатели могли тратить свою энергию и печатное
слово на такие затеи. Взяв несколько стихов Корана, выбранных
тоже с А несколько злым умыслом из мест, касающихся брачных
отношений,2 Хассун показал, что из тех же 168 букв, составляющих фразы
Корана, в иной их комбинации получается ряд ругательств по адресу
аш-Шидйака, не лестных для его нравственного облика.
Если отбросить эту диссонирующую в нашем восприятии выходку,
то сборник дает очень хороший материал для характеристики
поэтического дарования Хассуна и некоторых черт биографии. Основную
часть его (стр. 5—69) составляет перевод басен Крылова, о
котором нам придется говорить подробнее, и сверх него включен ряд
стихотворений, относящихся уже ко времени после бегства из
Константинополя и скитаний на чужбине. Под свежим впечатлением 1860 г.
сборник посвящен сАбд ал-Кадиру и его же прославлением заканчивается
большая ода с описанием путешествия автора через Кавказ (стр. 71—73).
О не полном еще разрыве с турецким правительством говорят две
хронограммы (стр. 70) на праздник воцарения султана сАбд ал-'Азйза
в 1861 г. Два послания к султану из тюрьмы (стр. 78—80) указывают
на попытку мирного выхода из положения, ставшего гранью в жизни
Хассуна. Счастливые времена вспоминает послание к бейрутским друзьям
(стр. 75—77) с грустным оправданием своего бегства: „Ведь
всякое достояние можно добыть опять, кроме жизни человеческой, а
теперь— только терпение прекрасно". В Константинополе он должен был
1 Арабский текст: CjLXa-ÜI ^J* М*о алліі CjUL^-j ^J* LoJ ^л^л. ^l^ (игра
слов между лисе 'вор' и силл 'ехидна' с намеком на название сборника „ан-Нафасат—
собств. 'ядовитые плевки, дыхание").
2 Сура 23tl_7.

160
Литературные характеристики
оставить свою семью, и маленькому сыну Альберту посвящены
(стр. 77—78) два стихотворения, проникнутые нежным чувством, как-то
непривычным в устах язвительного Хассуна. Новые страны выступают
здесь на первый план: стихи о Кавказе, России (стр. 74—75) и Англии
(стр. 83—84) с их наивным восхищением говорят о том, что жизненная
энергия ищет себе выхода уже в мыслях о будущем. Во всех этих
произведениях одинаково сказываются свойства поэтического таланта
Хассуна, которые встретят нас и в баснях. Сила их не в языке. Язык —
обычный, литературный, как у всех писателей XIX в., далекий от
разговорного, питающийся преимущественно соками книги, а не жизни.
Владеет им Хассун не всегда безукоризненно: редкие выражения, часто
натянутые конструкции говорят о том, что иногда язык приходится
приносить в жертву метру и рифме. Этот недостаток ослабляется, а иногда
почти исчезает, когда Хассун берет ту форму, в которой он большой
мастер, именно, строфическую — сравнительно новое достояние
арабской поэзии. Здесь его язык и приемы как-то сразу оказываются
естественнее, все течение делается более плавным и певучим, иногда
переходя в романс, который просит музыки. И хорошим образчиком этого
может служить послание к бейрутским друзьям.
В двух произведениях, посвященных России, сохранена традиционно-
литературная форма, и поэтому интерес их сосредоточивается
преимущественно на сюжете. Из Константинополя Хассун попал сперва, по-
видимому, на Кавказ, и путешествие из Поти по Риону было первым
впечатлением. Сила его увеличивалась воспоминанием о том, что, по
выражению поэта, „земля грузин и армян — моя родина, до
переселения отца моего в другую". Величественная природа заставляет
Хассуна забыть даже про красоту его второй родины. С рощами Кавказа
не сравниться ни дамасской Гуте, ни каирской Шубре, не
заслуживает упоминания ни сам Дамаск, ни его река Барада. Ничего
подобного красоте Тифлиса поэт не видал, вкуснее кахетинского вина
ему не приходилось пить. К сожалению, в большинстве этих отзывов
приходится видеть не столько отражение действительного впечатления,
сколько простой литературный шаблон или прием. Арабский поэт —
безразлично, древний или новый — никогда не упустит случая
воспользоваться аналогичными сравнениями, воспевая тот предмет, который в
данный момент служит объектом его стихов.
Этого свойства нельзя упускать из виду при чтении другого
большого стихотворения под названием „Россия" (стр. 74—75), тоже
посвященного впечатлениям от путешествия. Построено оно на
противоположении между Востоком и Россией. Во время своих скитаний поэт
видел только разрушенные города, несправедливость правителей и
вечное рабство перед тиранами. Вся его горечь рассеялась, когда он
попал в Россию, и мы с улыбкой читаем наивные фразы о том, что
мельчайшая деревушка здесь похожа на Антиохию, что все живут в полной

Ризкаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 161
безопасности, избавленные от страха и боязни; грабежи на дорогах
немыслимы — они такие же сказки, как те, что по вечерам рассказывают
про ведьм; о тирании наместников и правителей известно русским
только со слов китайцев, афганцев или татар. При виде России сердце
поэта возрадовалось, и он даже благодарит судьбу за постигшее его
несчастье; вспоминая свою родину, он опять плачет кровью. Вспомнив
хотя бы отражение русской действительности того времени в нашей
литературе, его отзывы придется принимать с большим скептицизмом.
В лучшем случае они — результат плохого знакомства иностранца с новой
для него страной, в худшем — литературный трафарет, как мы видели и
на предшествующем стихотворении, или, наконец, политический прием.
Нельзя забывать, что политика составляла один из наиболее жизненных
импульсов в деятельности Хассуна.
Нам не известны причины, побудившие его бежать в Россию.
Обыкновенно арабская эмиграция — и политическая и экономическая —
направлялась в Западную Европу, особенно во Францию и Англию. С
Россией связь у арабов всегда была слабой; в экономической области
она ограничивалась одной Одессой, где среди представителей торговых
фирм иногда оказывались и уроженцы Сирии или Палестины. Сильнее
была связь религиозная, она сказывалась довольно часто в появлении
православных арабов в русских духовных учебных заведениях на юге
России, в обеих столицах или Казани. Для Хассуна оба этих
соображения роли играть не могли, особенно в его положении. Еще труднее
гадать о тех обстоятельствах, при которых Хассун мог заинтересоваться
именно Крыловым. Только одно побочное соображение может
останавливать здесь внимание, особенно ввиду того, что оно объединяет
случайно оба момента: и переезд в Россию, и басни Крылова.
К началу 60-х годов в России уже давно жил земляк и
современник Хассуна сАбдаллах Келзй (род. в 1819 г.), приехавший сюда еще
юношей в 1837 г. Ставши впоследствии Федором Ивановичем Келзи,
он был лектором арабского языка в С.-Петербургском университете
(1856—1881) и умер в отставке в очень преклонных летах в 1912 г.1
Помимо того, что он был родом из Алеппо, по вероисповеданию он,
как и Хассун, принадлежал к армяно-католикам. Зная про силу
религиозной связи у арабов, кажется, прямо пропорциональной числу
мелких религиозных разветвлений, можно предполагать, что пребывание
Келзй послужило побочным толчком к появлению Хассуна в России.
Это предположение несколько усиливает и следующий факт
относительно Крылова. В качестве пособия для своих лекторских занятий
Келзй в 1863 г. издал „Русско-арабские общественные разговоры",
1В „Биографическом словаре профессоров и преподавателей императорского
С.-Петербургского университета за истекшую третью четверть его существования (1869 —
1884)" (I, СПб., 1896, стр. 306) его смерть по недоразумению отнесена до 1896 г.
11 И. Ю. Крачковский, т. III

162
Литературные характеристики
в приложении к которым напечатал с русским текстом подстрочный
перевод десяти басен Крылова.1 Арабам это произведение, конечно,
осталось неизвестным, но Хассун, попавший в Россию, легко мог с ним
познакомиться, особенно если он лично знал Келзй, что почти
несомненно. Нужно сразу оговориться, что характер перевода у Келзй и
Хассуна совершенно различны — у первого почти буквальный, у
второго не только литературный, но и стихотворный. Кроме того, басни,
переведенные первым, у второго, за двумя исключениями, не
повторяются, так что прямого заимствования здесь видеть нельзя. Если,
однако, принять во внимание все четыре обстоятельства, объединяющие
Келзй и Хассуна: их происхождение из одного города, религию,
пребывание в России и интерес к Крылову, то весь комплекс дает
возможность предполагать некоторую связь.
Хассун перевел 41 басню Крылова:2 „Орел и Паук", „Соловей и
Осел", „Компания четырех товарищей" („Квартет"), „Муха и Пчела",
„Бритвы", „Сова и Петух" („Кукушка и Петух"), „Похлебка"
(„Демьянова уха"), „Змея" („Крестьянин и Змея"), „Клеветник и Змея", „Бочка",
„Свинья", „Крестьянин и Гуси" („Гуси"), „Воспитание Львенка (Льва)",
„Зеркало и Обезьяна", „Волки и Овцы", „Мор зверей", „Золотая
монета" („Червонец"), „Гребень", „Лисица и Сурок", „Прохожие и
Собаки",- „Всадник и Конь", „Слон (и Моська)", „Садовник и Осел"
(„Осел и Мужик"), „Раздел", „Мыши", „Обезьяна и Очки", „Повар и
Кот", „Две бочки", „Мышь и Крыса", „Волк и Пастухи", „Львиная
охота" („Лев на ловле"), „Чиж и Голубь", „Волк и Соловей (Кукушка)",
„Туча", „Ворона и Лисица", „Щука и Коти, „Обезьяна", „Червяк и
Юноша" („Мальчик и Червяк"), „Старуха (Госпожа) и две служанки",
„Подозрение" („Напраслина"), „Плащ Зейда" („Тришкин кафтан"). Уже
в самых названиях чувствуются его приемы перевода и те трудности,
которые иногда приходится встречать и в самом тексте. Непонятно нам,
почему переводчик прибегал иногда к перестановке слов в заглавиях
(„Соловей и Осел", „Всадник и Конь", „Повар и Кот") или сокращению
их („Змея" вм. „Крестьянин и змея", „Слон" вм. „Слон и -Моська").
Иногда, наоборот, заглавия расширялись („Крестьянин и Гуси" вм.
„Гуси"). Понятно, что в известных случаях слова не воспринимались духом
арабского языка и приходилось их заменять другими: появлялось вм.
„Квартета" — „Компания четырех товарищей", вм. „Демьяновой ухи" —
„Похлебка", вм. „Червонец" — „Золотая монета", вм. „Мартышка и
Очки" — „Обезьяна и Очки", вм. „Тришкина кафтана" — „Плащ Зейда".
Случается, что причина такой замены нам не вполне ясна („Воспита-
1 Более подробные сведения об этом переводе мною даны в заметке „Арабские
переводы басен Крылова" (Библиографические листы Русского Библиологического
общества, лист 1, 1922, январь, стр. 6—8).
2 Заглавия привожу в переводе с арабского, указывая при расхождении с
оригиналом заглавия Крылова в скобках.

Рискаллах Хассун, переводчик басен Крылова на арабский язык 763
ние Львенка" вм. „Льва", „Садовник и Осел" вм. „Осел и Мужик");
иногда это, вероятно, объясняется прямым недоразумением или
невозможностью выразить слово „кукушка" („Сова и Петух" вм. „Кукушка и
Петух" или „Волк и Соловей" вм. „Волк и Кукушка").
В самом тексте басен обыкновенно мы встречаем те же приемы,
иногда вызванные прямой необходимостью с арабской точки зрения.
Здесь не Климыч кивает на Петра, а Бекр на Омара („Зеркало и
Обезьяна"), чистится не червонец, а дейлемский динар, повар читает
наставление не Ваське, а Бамбулю („Кот и Повар"), моська получает кличку
Канбура („Слон и Моська"), вспоминаются такие места, едва ли
приходившие в голову Крылову, как Джиллик („Бочка") или Самарканд и
Андалус („Раздел"). При буквальном переводе с арабского русский
любитель Крылова, вероятно, немало бы удивился, усмотрев такие много
говорящие арабу имена, как Джухейна („Гуси"), Лукман („Воспитание
Льва"), Сухейл („Слон и Моська"), Хосрой и Дарий („Волк и Кукушка"),
Лейла и сАмир („Напраслина"). Менее уместным кажется нам, когда
празднество в аду („Клеветник и Змея") устраивается в память
Нерона, Иуды или Наполеона, которых Крылов не поминал.
По этим деталям перевода можно судить о его характере. Хотя в
общем он не представляет переработки, а сохраняет тип перевода, но
перевод этот местами достаточно далеко отходит от оригинала.
Основное его свойство — общая растянутость и чрезмерная приглаженность
в смысле подведения под уровень средней литературности с арабской
точки зрения. Шаблоны, выработанные веками, всегда готовы. Намеки
на Коран привлекаются Хассуном часто, не реже, чем стихи
классических арабских поэтов. Произведение благодаря этому, конечно,
утрачивает своеобразный русский тип. Все же, если мы вспомним развитие
басни с такими этапами, как Эзоп, Лафонтен и Крылов, то едва ли
за эти приемы можно осудить Хассуна очень строго. Если бы благодаря
ему в новоарабской литературе появилась национальная басня, то его
отношение к Крылову было бы признано не более противозаконным,
чем последнего к Лафонтену.
Несколько строже его приходится судить за отступление от кры-
ловской стихотворной формы, хотя многое здесь объясняется
свойствами арабского языка. Вместо легкого, своеобразного и неистощимого
крыловского размера Хассун прибегает к троякой системе. Громадное
большинство басен (30) переведено в обычном стиле арабских больших
произведений с рифмой, проходящей через все произведения по четным
полустишиям. Привычная для арабского языка форма не может не
действовать несколько однообразно, особенно при сравнении с оригиналом,
и эти переводы являются наименее удачными в смысле
воспроизведения духа подлинника. Удовлетворительнее немногие басни,
переведенные рифмованной прозой (4), и значительно лучше те, в которых
Хассун пользовался сравнительно хорошо удававшейся строфической фор-
11*

164
Литературные характеристики
мой (7). Эта форма, называемая по-арабски „опоясанной" (ал-мувашшах),
представляет собой приобретение уже послеклассической арабской
поэзии. В своем движении из арабской Испании на восток она несколько
раскрепостила поэзию от ложноклассицизма, правда только в
отношении стиха, а не языка. Значительно большая свобода рифмы,
возможность разбить произведение на разнообразные группы стихов — все это
было очень благодарным элементом при трактовке такого жанра, как басня.
И если при всем том попытку Хассуна в переводе басен Крылова
надо считать неудавшейся, то главную причину такой неудачи надо
видеть в его языке. В этом языке совершенно не чувствуется той
„были", которую не забудут, „пока по-русски говорят", про которую
один современник Крылова пророчески выразился:
„Ее давно мы затвердили,
Ее и внуки затвердят".
В обработке Хассуна мы получаем обычное литературное
произведение кабинетного типа все на том же литературном языке, на
котором он писал свои передовые статьи или политические обзоры и на
котором никогда не говорил. Живой диалог теряет свою
непринужденность, острая сентенция превращается в мертвенную дидактику, и,
наконец, все это непонятно читателю без основательной школьной
выучки. Над Крыловым современники острили, что он вывел басню из
дворца на площадь — это было верно и в этом оказалась ее
неумирающая сила; у Хассуна басня осталась попрежнему только в кабинете
литератора или вернее даже исключительно на бумаге. Только
передача ее таким же обыденным разговорным языком жизни, какой
звучал в оригинале, могла бы составить эпоху в арабской литературе.
Для Хассуна эта мысль была чужда, и лишь на рубеже XX в. некоторые
арабские литераторы начали ее ощущать, пользуясь иногда в своих
произведениях не литературным, а разговорным языком одного из диалектов.
Деятельность переводчика басен Крылова не прошла бесследно для
арабской жизни, но с Крыловым арабов он не познакомил. Если труд
Келзй мало кому известен за пределами России, то не многим лучшая
судьба постигла и перевод Хассуна. Напечатанный в Лондоне, в
издании, которое попало в index турецкой цензуры, он не мог даже
проникать легально в арабские страны и сделался известен только
любителям-библиографам. Теперь басня, как литературный жанр, хорошо
знакома арабам, но этим она, к сожалению, обязана не Крылову и
Хассуну, а Лафонтену и Мухаммеду Джаллалю (1829—1898), обработка
которого получила завидную популярность в школах и у всего
грамотного населения.
•*о*-

;>y^y^^
СУЛЕЙМАН АЛ-БУСТАНИ
(1856-1925)
I
Первого июня 1925 г. умер в Нью-Йорке Сулейман ал-Бустанй. Имя
это много говорит современным арабам. Член знаменитого рода,
представители которого неразрывно связаны с арабским литературным
возрождением в XIX в., сотрудник первых арабских журналов в Сирии
70-х годов, редактор первого и единственного арабского
энциклопедического словаря, публицист, наконец переводчик „Илиады", — он почти
полвека в разные периоды обращал на себя взоры всего арабского мира,
С начала 900-х годов деятельность его вышла за пределы родного
народа: он был депутатом в первом турецком парламенте после
конституции 1908 г., потом сенатором и министром торговли и земледелия. Не
удивительно, что его смерть всколыхнула не только родину ал-Бустанй,
но весь арабский мир; для новой Турции он стал уже чужим
человеком.
Со сцены активной деятельности он сошел раньше, еще в 1914 г.,
вслед за вступлением Турции в мировую войну. С этого времени он
был не у дел, жил в Швейцарии, Египте, Америке. Самый отход его
очень знаменателен и едва ли случаен. Конечно, болезнь на ряд лет
приковала ал-Бустанй к ложу, но едва ли это было единственной
причиной, заставившей эти кипучую, деятельную натуру остаться в
стороне от исторического движения. С началом мировой войны и
распадением Турции великий перелом обозначился в жизни и литературе
арабов. Корни его были, конечно, в предшествующем периоде; их
ал-Бустанй видел, но дальнейшее развитие пошло не по тому пути, на
котором он работал. Принцип автономии и полной самостоятельности
показался для него неожиданным и может быть даже нереальным. [36]
Как араб он не мог ему не сочувствовать, но для нового периода
нужны были новые силы, а их у него уже не было. Он остался
символом одного из течений предшествующей эпохи, ярким представителем
поколения арабских восьмидесятников. Его своеобразная фигура
говорит нам об интересной странице арабской литературы и обществен-

766
Литературные характеристики
ности и по праву должна занять свое место в истории арабского
возрождения XIX—XX вв.1
Перевод „Илиады" открывается портретом отца ал-Бустанй, которому
он посвятил этот труд. На изображении мы видим выразительное лицо
ливанского горца, умное и гордое, с большими усами и бритым по
обычаю христиан подбородком, в типичном ливанском костюме — распашной
куртке поверх бархатной жилетки со сплошным рядом мелких пуговиц,
доходящим до шеи, и в традиционной круглой ливанской шапочке,
плотно облегающей голову. Если портрет отца сравнить с портретом
сына, безразлично — в строгом сюртуке парламентского депутата или
расшитом мундире турецкого министра, откуда на нас смотрит
обрамленное небольшой бородкой лицо с близорукими, глядящими сквозь очки
глазами, — лицо типа кабинетного деятеля, под которым можно
подписать любую европейскую фамилию,—нам сразу станет ясной разница
между двумя поколениями. Она так же велика, как между ливанской
деревушкой, где родился ал-Бустанй, и Нью-Йорком, где он умер, или
между стихами классиков арабской древности, которые он заучивал
в детстве, и Гомером, которого он переводил в зрелые годы.
Родился Сулейман ал-Бустанй 22 мая 1856 г. в маронитской семье,
жившей в деревушке Бкештин ливанского округа Шуф, к югу от
Бейрута. Своему отцу в трогательных словах он посвятил впоследствии
перевод „Илиады", но развитием в детские годы он обязан, повидимому,
брату деда — митрополиту 'Абдаллаху ал-Бустанй, жившему на покое
в семье родственников. Престарелый митрополит обучил его грамоте —
и арабской, и священной для маронитов сирийской; он внушил ему
любовь к памятникам арабской литературы, конечно тем, которые были
распространены в соответствующей среде того времени. Достаточно
характерно для взглядов митрополита, что при этом не были оставлены
в стороне ни популярный до наших дней поэт ал-Мутанаббй, ни
„1001 ночь". В 1863 г. мальчик был отправлен в Бейрут в
Национальную школу, основанную в том же году его далеким родственником
Бутрусом ал-Бустанй, одним из столпов арабского возрождения в поло-
1 Материалы для характеристики ал-Бустанй приходится собирать по крохам, как
и вообще для всей истории новоарабской литературы. Много важных
автобиографических данных сообщено им в двух основных трудах — переводе „Илиады" и книге о
Турции. Из биографий, написанных при жизни, заслуживает внимания составленная
Дж. Н. Базом и помещенная в книге Ф. Тарразй A-O^-äJI XsIä^aJI £>)й (II, Бейрут,
1913, стр. 159—168 с портретом). После его смерти появилось колоссальное
количество некрологов и отдельных статей, которые остаются для меня недоступными;
важнейшие из них приняты во внимание в биографии, составленной его родственником
Фу'адом ал-Бустанй (ал-Машрик, XXIII, 1925, стр. 778—791, 824-843, 908—926 с
портретом). Моя статья основана главным образом на материалах, собранных мной во
время пребывания на арабском Востоке в 1908—1910 гг., когда Сулейман ал-Бустанй
находился в зените своей славы. См.: С. Brockelmann. GAL, III SB,
стр. 348—353.

Сдлейман ал-Бустани
167
вине XIX в. Школа представляла интересную и едва ли не первую на
арабском Востоке попытку отрешиться в преподавании от
конфессиональных рамок и положить в основу принципы национальности. Школа
сыграла большую роль в развитии арабского движения; Бутрусу
ал-Бустанй удалось привлечь к работе в ней разнообразные силы. Там
действовал и другой патриарх литературного возрождения, поэт Насиф
ал-Иазиджй, человек более консервативных убеждений, чем Б. ал-Бустанй,
но выдающийся знаток языка, первый из христиан, признанный в
арабском мире мастером слова. Мусульманское право и связанные с ним
науки преподавал шейх Иусуф ал-Асйр — одна из симпатичных фигур
среди ливанских мусульман, уроженец Сайда (Сидона), учившийся
в Каире у шейха Мухаммеда ат-Тантавй до его переселения в
Петербург. Особенное внимание было обращено на иностранные языки, и быть
может влиянием школы объясняется то, что Сулейман ал-Бустанй стал
полиглотом и любил иногда щеголять своим искусством. Из школы он
вынес хорошее знание английского и французского языков, впоследствии
свободно овладел персидским и турецким. Кроме родного, у него есть
сочинения на всех перечисленных четырех. Сверх этих пяти, он
свободно пользовался сирийским, греческим, латинским, итальянским и
обладал достаточными познаниями в древнееврейском, санскритском,
немецком и русском. В школе же обнаружился и другой его , талант:
выдающаяся память. Сулейману ал-Бустанй ничего не стоило читать наизусть
в подлиннике целые песни из поэм Мильтона или главы из романов
Вальтер Скотта. Живо у него проявляется интерес к театру, который
около этого времени начинает получать права гражданства в арабском
обществе. Он неоднократно принимает участие в любительских
представлениях и исполнял, между прочим, роль Ментора в „Телемаке".
На Востоке развитие молодежи идет быстрее, чем у северных
народов, и уже в 1871 г. Сулейман ал-Бустанй кончил курс школы.
Ближайшие годы он проводит в том же самом Бейруте, где несмотря на
свою молодость оказывается втянутым в кипучую деятельность Бутруса
ал-Бустанй в роли его ближайшего сотрудника в разнообразных
начинаниях. Как раз с начала 70-х годов особенно интенсивно идет развитие
арабской периодической прессы: в 1870 г. Бутрус ал-Бустанй выпускает
два издания (газета „ал-Джанна", выходившая два раза в неделю, и
двухнедельный журнал „ал-Джинан"), в следующем к ним присоединяется
третье (газета „ал-Джунейна", выходившая четыре раза в неделю).
Все они редактируются не столько самим Бутрусом ал-Бустанй, сколько
его старшим сыном Селимом, романистом и публицистом; помощником
последнего и является Сулейман. Такое же деятельное участие
принимает он в издании „арабской энциклопедии", которая к 1875 г.
насчитывает уже семь больших томов. В эту эпоху Бейрут становится
окончательно центром культурного движения, руководящего всей Сирией и
постепенно > начинающего отражаться и в Египте. Впервые возникают

168
Литературные характеристики
в большом числе различные кружки и общества. „Сирийское научное
общество", в котором Б. ал-Бустанй произнес свою знаменитую речь
об образовании женщин, явилось очагом не только общественной, но и
политической мысли, поскольку проявление ее было возможно в Турции
того времени.1 Наряду с ним существовали и другие; в одном из таких
кружков, преследующем литературно-ораторские цели, „Захрат ал-адаб"
(„Цветок литературы"), он принимает близкое участие различными
речами и докладами. Одновременно с ним действовал в этом Обществе
его ровесник, дамаскинец Адйб Исхак (1856—1885); их объединяла
любовь к театру, но литературные дороги потом разошлись. Исхак,
обладавший темпераментом бойца и трибуна, переселился в Египет, откуда
за свои революционные идеи должен был эмигрировать во Францию.
Он принял участие в восстании сАрабй паши, был первым секретарем
египетского парламента, подвергся вторичной высылке из Египта и умер
на Ливане совсем молодым человеком. Уже в эти годы своей бейрутской
жизни Сулейман ал-Бустанй стал близок к западному обществу и одно
время исполнял должность драгомана в консульстве США. С этих же
лет он начал страдать болезнью глаз, которая сопровождала его до
самой смерти.
Пять лет по окончании школы он провел в Бейруте, а с 1867 г.
начались его скитания, которые с большими или меньшими перерывами
продолжались всю жизнь. В этом году он получил из Басры
предложение организовать одну школу. Начинание Бутруса ал-Бустанй с его
Национальной школой приобрело известность в мусульманском мире, и
Сулейман был указан как то лицо, которое может пересадить этот
росток в Месопотамию. Школа действительно была организована и
налажена, но только год во главе ее стоял ал-Бустанй: другие интересы
стали влечь его. Он занялся финансовыми операциями по торговле
финиками, которая всегда играла важную роль в экспорте Месопотамии.
Переехав в Багдад, он назначается членом торговой палаты, а затем
получает должность директора пароходной компании и железопрокатного
завода. Девять лет ал-Бустанй проводит в Месопотамии, и они не
проходят даром. Новая деятельность заставляет его часто предпринимать
путешествия: он хорошо изучает Аравию, как южную (Йемен, Хадра-
маут), так и центральную (Неджд). Его интересуют все стороны жизни,
он принимается за подсчет населения Аравии, каковое определяется им
по приблизительным данным в 7 миллионов. Этнография влечет его
к исследованию загадочного кочевого племени Слёб, поэтические
склонности— к собиранию бедуинских песен.
1 Начало этого Общества не ускользнуло от зоркого взгляда „соглядатая Востока"
Порфирия Успенского (Книга бытия моего, II. СПб., 1895, стр. 410 — под 1848
годом и IV, 1896, стр. 92—93 — под 1851-м). Его ироническое отношение объясняется
негодованием церковника против „вольнодумных" идей, проникающих на арабский
Восток.

Сулейман ал-Бустани
169
В 1885 г. он возвращается временно в Бейрут. Годом раньше умер
его родственник Селим и „Энциклопедия" остается без руководителя.
Сулейман энергично берется за дело и, во исполнение воли редактора,
начинает подготовлять турецкий перевод издания. С этой целью он
предпринимает путешествие в Константинополь, после больших хлопот
добивается разрешения на турецкий перевод, но осуществить издание по
цензурным условиям в Сирии все же не удается. В 1887 г. он переезжает
в Египет и здесь развивает усиленную печатную деятельность. Им
издается девятый том „Энциклопедии", в котором, между прочим,
помещается статья о выработанной им системе арабской стенографии; в
дополненном виде работа выходит отдельной книгой. В связи с этим
обнаруживаются и его технические дарования: он изобретает особую
пишущую машину, приноровленную к этой системе стенографии. В журнале
„ал-Муктатаф" им помещается статья о племени Слёб, основанная на
материалах, собранных во время путешествия по Месопотамии и Аравии.1
Пребывание в Каире является важной датой еще в одном отношении:
под влиянием случайного разговора у него возникает первая мысль
о переводе „Илиады" на арабский язык.
Следующий, 1888 год опять переносит его в связи с торговыми
предприятиями на два года в Месопотамию. Частые переезды по делам
позволяют ему близко познакомиться с Персией и Индией. Он усиленно
изучает персидский язык и в увлечении „Илиадой" читает в подлиннике
другую великую эпопею — „Шахнаме". Литературная работа за весь
этот период до начала XX в. направлена преимущественно на „Илиаду",
однако не остаются забытыми и другие начинания. Попрежнему он
собирает материалы для истории арабских племен в Месопотамии и Сирии.
Неудачная женитьба в Багдаде на месопотамской христианке не может
привязать его к стране Тигра и Евфрата. В 1890 г. он покидает ее,
чтобы больше сюда не возвращаться.
Следующие семь лет проходят в Константинополе с большими
перерывами, наполненными поездками в Сирию, Европу и Америку. В 1893 г.
турецкое правительство поручает ал-Бустанй организацию и заведование
турецким отделом на всемирной выставке в Чикаго. Вкладывая немалую
долю собственных средств, он ставит дело широко и эффектно, издает
первую в Америке турецкую газету, но вследствие интриг турецкого
посланника не находит должной поддержки у турецкого правительства.
С этого времени у него завязывается связь с арабской колонией
в Соединенных Штатах; как раз к началу 90-х годов эта колония
образует серьезную культурную силу. Около этого времени выходит здесь
первая арабская газета и печатается первая арабская книга. Через два
десятка лет тут создается уже самостоятельная литературная школа,
1 Новейшей работой, посвященной этому же загадочному племени, является
статья: Werner Pieper. Der Pariastamm d%r Sieb. MO, XVII, 1923, стр. 1—75.

170
Литературные характеристики
которая налагает известный отпечаток на литературное движение в
арабском мире.
По возвращении в Турцию неутомимый ал-Бустанй вносит проект об
ирригации Месопотамии, который он имел возможность подвергнуть
обсуждению техников-специалистов во время своего пребывания в Америке.
Проект не получает осуществления, как, и многие другие начинания
в Турции эпохи абдулхамидовского режима.
С 1898 г. он ведет жизнь частью в Каире, частью на Ливане, деля
время между литературной работой и коммерческими операциями,
В 1898 г. он издает десятый том „Энциклопедии", в 1900 г. к нему
присоединяется одиннадцатый, и на этом издание обрывается. В 1904 г.
им заканчивается семнадцатилетний труд — перевод „Илиады" с
примечаниями и комментариями. Имя ал-Бустанй поднимается в арабском
мире на недосягаемую высоту среди прочих литературных деятелей; он
вовлекается в политическую работу, и все остальные годы жизни у него
посвящены почти исключительно политико-общественной деятельности.
Он давно состоял членом младотурецкой партии „Единение и
прогресс". Когда, после турецкой конституции 1908 г., происходили выборы
в турецкий парламент, партия выставила его кандидатуру от Бейрута,
как того лица, которое может объединить голоса и христиан, и
мусульман. Расчет оказался верным, и кандидатура была встречена с большим
энтузиазмом. В связи с предвыборным периодом ал-Бустанй выпустил
книгу ,/Ибрат ва зикра" („Наставление и напоминание") с очень ценной
характеристикой состояния Турции до конституции и тех путей, по
которым желательно направить ее развитие в дальнейшем. В парламенте
ал-Бустанй быстро выдвинулся деловой работой, был избран товарищем
председателя, а в 1910 г. получил назначение в сенат. На него часто
возлагались различные чрезвычайные миссии в Европу как на съезды,
так и с особыми политическими целями. За эти годы ему пришлось
посетить Лондон, Рим, Брюссель, Париж, Берлин и Петербург. Помимо
представительства в Европе и поручений к европейским державам, ему
часто приходилось выполнять сложные задания внутреннего порядка.
В 1909 г. ему было поручено разъяснить делегации индийских
мусульман причины, потребовавшие низложения сАбд ал-Хамйда; в 1913 г. он
вел переговоры с представителями арабского съезда в Париже по
вопросам, касавшимся управления арабскими странами; наконец, в том же
году содействовал подписанию болгаро-турецкого соглашения.
Деятельность его и в новой сфере сопровождалась успехом; в 1913 г. он
получил назначение на пост министра торговли и земледелия. Как человек,
близко знакомый с хозяйственной жизнью ряда турецких областей, он
и здесь сумел бы, вероятно, сказать свое слово, но срок его
пребывания на этой должности оказался слишком кратким. Со вступлением
Турции в войну в 1914 г. он, будучи противником этого шага, должен
был подать в отставку и отойти от всякой активной деятельности.

Сулейман ал-Бустани
171
Тяжелая болезнь заставила его поселиться в одной из швейцарских
санаторий. Ему была произведена мучительная операция с мало
удовлетворительными результатами, которая на долгие месяцы лишила его
возможности какой бы то ни было работы. К этому времени относят
два его больших стихотворения „ад-Да' ва-ш-шифа'" („Болезнь и
лечение"),1 которые напомнили арабам про его существование. После
заключения мира с Турцией он переехал к своему брату-доктору в Египет,
где у него повторилась болезнь глаз, потребовавшая другой операции.
Все же и в этом периоде Турцией делались попытки привлечения его
к политической деятельности, хотя и в неофициальном звании. В 1917 г.
он вел секретные переговоры по поводу заключения мира с Турцией;
во время Версальского конгресса им была составлена записка о
причинах, вовлекших Турцию в войну; даже из Египта он ездил раз в Малую
Азию для свидания с Мустафой Кемалем. Невозможность серьезной
работы влекла его деятельный ум снова к изобретениям, как в молодые
годы: находясь в Египте, он работал над усовершенствованным
прибором для переворачивания нот и особым приспособлением для подъема
тяжестей.
В 1924 г. летом арабская колония пригласила его приехать в
Америку. Он с охотой на это согласился: с одной стороны, ему хотелось
сравнить жизнь его собратий на протяжении 30 лет, которые прошли
со времени его первого пребывания там, а с другой — он мечтал
показать свои изобретения Эдисону. В Америке он прожил около года,
работая над приведением в порядок большой работы по истории
арабских племен и диктуя по-английски свои воспоминания. Оправиться ему
не пришлось: болезнь глаз все усиливалась и кончилась почти полной
слепотой, общее состояние здоровья тоже не улучшалось, и 1 июля
1925 г. он умер. Тело его было набальзамировано, перевезено на Ливан
и 7 августа похоронено в родном Бкештине, недалеко от той комнаты,
где он написал большую часть своего комментария к „Илиаде".
II
Смешанное . и пестрое впечатление производит на первый взгляд
фигура ал-Бустанй при знакомстве с его биографией. Слишком
разнообразны области, в которых он действовал: педагогика и торговля,
публицистика и ирригация Месопотамии, арабская стенография и
государственная деятельность, перевод „Илиады" и какие-то изобретения, которые
он вез в Америку показывать Эдиссону. Многое в этом кажется
дилетантизмом, но все поражает разносторонностью. Это время можно
считать уже вторым периодом в новой арабской литературе и жизни —
периодом, сильно отличающимся от первого, когда только закладывались
основы возрождения.
1 Второе издание в Каире в 1920 г.

172
Литературные характеристики
На примере ал-Бустанй видно, что его поколение могло проходить
уже систематическую школу. Он не был самоучкой, как его учитель
Насиф ал-Иазиджй, или питомцем оплота мусульманской традиции —
медресе ал-Азхар, как другой учитель Иусуф ал-Асйр. Школа дала
ему знания языков и приблизила его к научным методам работы»
Среда, в которой он находился в школе и первое время после нее,
сразу втянула его в гущу интересов нарождавшегося арабского
движения. Уже тогда в нем обнаружились те данные, которые выдвинули его
через 30 лет на пост депутата. Эта среда была не похожа на ту, в
которой провело всю жизнь предшествующее поколение; пример Адйба
Исхака показывает, что она могла питать и революционные настроения.
Во многом, подобно другим представителям своего поколения, он
был дилетантом; но, не в пример многим, он всегда бережно относился
к литературе и публицистике,. Этим объясняется и то, что напечатал он
за свою долгую жизнь сравнительно немного: две большие книги, ряд
статей и стихотворений, три тома проредактированной им „Энциклопедии".
Приблизительно такое же количество осталось ненапечатанным: история
арабских племен в 4 томах, воспоминания, собрание бедуинских песен.
Непреходящее значение навсегда сохранится за двумя его книгами —
и той, которая посвящена „Илиаде",1 и той, которая посвящена Турции,
Переводу „Илиады" ал-Бустанй отдал семнадцать лучших лет своей
жизни; историю этого перевода мы знаем хорошо, так как о ней он
подробно говорит в одной из глав своего обширного предисловия. Хотя
внешний толчок к этой работе был дан случайным разговором с
редактором каирского журнала „ал-Муктатаф" в 1887 г., но почва]
подготовлялась давно. Еще в школе ал-Бустанй чувствовал особенную склонность
к эпическим поэмам, в частности тем, которые были связаны с древней
мифологией. Уже в эти годы он пытался сочинять нечто подобное и со
смехом вспоминал впоследствии эти опыты, где в свободных сочетаниях
переплетались халдейские божества с греческими и римскими, наряду
с египетскими появлялись наименования китайские и индийские. Только
к концу школы он стал на правильный путь и обратился к оригиналам
произведений, начав с „Потерянного рая" Мильтона. По мере
ознакомления с другими поэмами в нем все больше росло восхищение перед
„Илиадой", которая осталась навсегда его любимым произведением.
Достаточно было небольшого толчка — и в конце 1887 г. в Каире он
переводит три отрывка из разных мест поэмы, причем пользуется еще
не столько оригиналом, сколько французским переводом, сличая его
с английским и итальянским. Опыты встретили одобрение со стороны
1 С переводом „Илиады" связано имя С. ал-Бустанй и в тех немногих
упоминаниях о нем, которые попадаются в работах европейских ученых. Главнейшая
литература отмечена мной в статье „Арабский перевод Илиады" (Гермес, 1909, № 2,
стр. 37—42); некоторые данные я беру в дальнейшем из этой статьи. [См. наст, том,
стр. 335—339].

Сулейман ал-Бустани
173
литераторов и поэтов; ал-Бустанй решил приступить к систематическому
переводу, уже начиная с первой песни, но натолкнулся на серьезное
препятствие, открывшееся при ближайшем подходе к делу. Переводы,
принятые в качестве руководства, часто сильно между собой разнились,
и необходимо было перейти к основательному изучению греческого
языка. Учитель нашелся в лице одного из иезуитов, живших в Египте,
но, поработав с ним серьезно около года, ал-Бустанй должен был
переселиться в Месопотамию, где не прекращал самостоятельных занятий
над „Илиадой". С переездом в Константинополь в 1890 г. он имел
возможность пользоваться указаниями ученых греков и с той поры уже
не расставался с работой „ни на вершинах гор, ни на палубах пароходов,
ни в вагонах железных дорог". В 1895 г. перевод „Илиады", „дитя
четырех стран света", был закончен. Однако ал-Бустанй на этом не
остановился. Желая сделать свой перевод понятным для среднего
арабского читателя, он задался целью его комментировать, но
комментировать на основании арабской литературы и жизни — путем сравнения
классической гомеровской древности с арабской доисламской, частью
послеисламской. Для всякого факта, для всякой мелочи из реалий,
равно как для всякой отдельной мысли, он старается подыскать
аналогию или разъяснение в арабской литературе. В результате комментарий
в общей сложности потребовал больше времени, чем самый перевод,
и был закончен в 1902 г. в Каире, где работа начиналась. Летом
1903 г. был составлен указатель и словарь; осенью того же года
написано предисловие. Работа была напечатана известным журналом „ал-
Хилал" в 1904 г. в виде большого тома в 1266 страниц с иллюстрациями.
Книга ал-Бустанй распадается на три части: предисловие, перевод
и комментарий. В предисловии дана характеристика „Илиады" и
гомеровского вопроса, сообщены сведения о переводах „Илиады" на другие
языки и история настоящей работы. Здесь же ал-Бустанй выясняет
свою собственную систему перевода, разбирая принципы транскрипции
собственных имен, выбора стихотворных размеров и т. д. Трудности
перед переводчиком стояли громадные, и едва ли их приходилось
преодолевать переводчикам „Илиады" на европейские языки. Последний
отдел предисловия „Илиада и арабская поэзия" представляет интерес
не для одних арабистов. Не говоря о новизне вопроса, который никем
из европейских ученых не затрагивался, эти страницы являются лучшим
из всего, что написано современными арабскими учеными об арабской
поэзии. Очерк его дает, в сущности, историю арабской поэзии,
набросанную, конечно, в общих чертах, но дающую достаточно ясное
представление о всех стадиях ее развития до начала XX в. Приходится
пожалеть, что большая работа, которую ал-Бустанй собирался посвятить
этому предмету, не увидела света и даже едва ли была написана.
Предисловие заканчивается небольшой главой об арабском языке и его
будущности — вопрос, который стал особенно волновать арабское

174
Литературные характеристики
общество в начале века и до сих пор часто обсуждается. Перевод
„Илиады" исполнен стихами, но не гексаметром, мало подходящим
к условиям арабского стихосложения. Стихом ал-Бустанй владел с такой же
легкостью, как прозой; строгие арабские критики не могли предъявить
к переводу сколько-нибудь серьезных упреков. На первых порах чуждыми
и странными казались греческие имена в арабской оболочке; восприятие
их совершенно не было подготовлено предшествующей литературной
традицией, но благодаря ал-Бустанй они постепенно вошли в сознание
современного арабского общества. Комментарий, согласно принципам,
положенным в основу его переводчиком, явился настоящей
энциклопедией и по объему во много раз превзошел самый перевод: иногда один
стих комментируется на нескольких страницах. Само издание,
снабженное многочисленными указателями и снимками со старинных гравюр,
статуй и картин, служит хорошим образчиком современного
типографского искусства арабов на его высшей ступени.
Основное значение капитальной работы ал-Бустанй, однако, не в том,
что это первый перевод „Илиады" на арабский язык, не в том даже,
что он хорош, а не плох, а в том окружении, которое дал ей
ал-Бустанй. Значение лежит в том, что он сумел показать, как эта мировая
поэма может стать органической частью новой арабской культуры и
литературы, которая стремится догнать европейскую. Того, что мы
называем классическим образованием, у арабов никогда не было и
особенно это сказывалось на литературе. Обращаясь к Европе и идя по
ее следам в этой области, арабы не в силах были осознать истоки
этой чуждой им культуры. Ал-Бустанй впервые подвел их к этому
роднику, и результаты не замедлили сказаться. Если в 1908 г. я мог
указать только одну подражательную поэму, вызванную переводом
„Илиады",1 то теперь мы стоим уже перед ясно выраженным течением.
В Египетском университете в Каире создана Кафедра классической
филологии; занимает ее египетский уроженец Täxä Хусейн — едва ли
не первый араб-классик. Он издал уже ряд переводов греческих
трагедий Софокла и Эврипида; ему принадлежит книга „Кадат ал-фикр"
(„Вожди мысли"), в которой даны биографии ряда мыслителей древнего
мира. Для Европы такое издание не представило бы ничего
удивительного, но для арабского Востока и книга, и автор — явление
показательное. Этот пример с определенностью говорит, как одинокое начинание
ал-Бустанй вызвало целое течение и полагает теперь начало школе, от
которой многого может ожидать в будущем молодая арабская литература.
В сторону прошлого обращена вторая важная книга ал-Бустанй,
напечатанная в 1908 г. Толчком к ней послужила предвыборная
агитация, желание изложить перед избирателями не только свою программу,
но наметить тот путь, по которому должна пойти Турция после пере-
1 Гермес, 1909, № 2, стр. 42, прим. 2.

Сдлейман ал-Бустани
175
ворота 1908 г., если хочет войти в семью культурных держав. План
работы прост: подходя с разных точек зрения, ал-Бустанй хочет
показать, чем была Турция до конституции 1908 г. и чем она может стать
после нее. Изложение разбито на ряд мелких глав, самые заголовки
которых дают ясное представление о содержании. Вслед за небольшим
предисловием и кратким историческим очерком старой конституции
70-х годов идут главы: конституция и деспотизм, конституция и свобода,
свобода личности, свобода печати, свобода обучения, свобода
сочинительства и чтения, свобода корреспонденции, свобода собраний, свобода и
представители власти, конституция и тайная полиция, конституция и фанатизм,
конституция и представители религии, конституция и эмиграция,
конституция и чиновники, конституция и бюджет, конституция и источник
дохода — земледелие, другие источники дохода — полезные ископаемые,
ремесла, торговля, общественные работы и компании, путешественники
и эмигранты. Заключение посвящено общему выводу и той роли, которую
может сыграть парламент. В конце ал-Бустанй дает небольшую утопию,
пытаясь обрисовать, что будет представлять собой Турция через 25 лет.
В книге заключен очень богатый материал — биография уже
красноречиво рассказала нам о непосредственном знакомстве ал-Бустанй
С большинством турецких областей. Много интересных и нигде раньше
не опубликованных данных сообщено им о Месопотамии, об эмиграции,
о всемирной выставке в Чикаго. В картине классической системы
шпионажа и преследования младотурков ал-Бустанй имеет себе
соперника в лице египетского писателя Вали ад-дйна Иекуна (1873—1921).
Но если последний преимущественно поэт и слог его насыщен нервностью
и яркими образами, то ал-Бустанй пишет всегда академично и деловито.
Уже в 1914 г. было видно, что исторический процесс идет не так,
как представлял ал-Бустанй. Теперь книга его принадлежит истории.
Жизнь опередила ее и пошла не по тому руслу, как он предполагал
в утопии. Туркам и арабам теперь едва ли когда-нибудь сойтись: если
это произойдет, то совершенно на иных основаниях, чем было раньше,
Опередила его и литература. Поколения девяностых и девятисотых
годов с их внутренним надломом, с их склонностью к небольшим
формам и свободному стиху не напоминают уже в своих произведениях
выдержанного академического стиля ал-Бустанй. И властителями дум
на арабском Востоке являются теперь ар-Рейханй и Джебран,
вернувшиеся к принципу национальности, вожди третьего поколения новой
литературы. Но ал-Бустанй навсегда останется лучшим выразителем
идей арабских восьмидесятников, а его „Илиада" навсегда сохранится
как памятник арабской литературы. В этом труде его незабываемая
заслуга перед родным народом и языком.

s^re^i^^
МУСТАФА КАМИЛ И ЖЮЛЬЕТТА АДАН
(К истории национального движения в Египте)
1908 год отнял у Египта двух крупных деятелей: Мустафу Камиля
и Касима Амина. „Освободитель женщин" пережил „трибуна Египта"
на несколько месяцев и в своей записной книжке на другой день после
его похорон писал: „11 февраля 1908 г. в день похорон Мустафы
Камиля я видел второй раз, как бьется сердце Египта. В первый раз это
было в день исполнения приговора по делу у Деншавея.1 [37] Я видел
у каждого человека, с которым встречался, раненое сердце,
придушенную обиду, нервное смятение, которое обнаруживалось в жестах и гс-
лосе. Печаль была на всех лицах, печаль покорная, подчиняющаяся
силе, смешанная с ужасом и смущением. Ты видел, как люди говорили,
понизив голос, отрывочными словами с полным отчаянием. Вид их
напоминал людей, собравшихся в доме покойника, точно души повешенных
витали повсюду над народом. Но тогда это единение чувств
оставалось скрытым в душе, оно не могло найти выхода, не могло блеснуть
ярким лучом, который увидел бы каждый. В день же погребенья
редактора «Знамени» („ал-Лива") это чувство вспыхнуло во всем блеске
могучей красоты и взорвалось с таким грохотом, раскаты которого
были слышны и в Стамбуле, а эхо разнеслось по всем концам земли«
Это — чувство новое, это — дитя, вышедшее из недр нации,
вскормленное и кровью и нервами, это надежда, улыбнувшаяся пред нашими
затуманенными отчаянием взорами. Эти лучи шлют свою теплоту в наши
обледенелые застывшие сердца. Это — наше будущее".
В этих словах чувствуется некоторая приподнятость, обыкновенно
свойственная арабскому стилю, но в них не может не быть правды уже
потому, что их писал один из выдающихся представителей современного
мусульманства, всю жизнь посвятивший борьбе с тем, что он считал
самым крупным злом в социальном строе ислама. На деятельность
Мустафы Камиля можно смотреть различно: его политическая работа
еще слишком близка к нашей эпохе, слишком остро задевает различные
национальные и государственные взгляды. И теперь, однако, нельзя
1 Казнь нескольких арабов за участие в вооруженном сопротивлении
оккупационным войскам при деревне Деншавей в 1906 г.

Мустафа Камил и Жюльетта Адан
177
отрицать одного: что в лице Мустафы Камиля мы встречаемся с одним
из крупнейших явлений в жизни мусульманского мира за истекшие
полвека: [38] его значение в своей области не меньше значения покойного
Мухаммеда сАбдо. В этом смысле личность Камиля интересна, может
быть, не сама по себе; она только показатель тех идей, тех духовных
течений, которые иногда так причудливо переплетаются на современном
Востоке. Нельзя забывать, что именно такие течения и направляют
дальнейший ход исторической жизни; сами они не всегда поддаются
полному анализу и часто о них можно судить только по вехам,
закрепленным деятельностью выдающихся их представителей.
Если стать на эту точку зрения, то личность Мустафы и теперь
может быть исторической фигурой. Только политической предвзятостью
обусловлен отзыв знатока современного ислама М. Хартмана, кажется
единственного ученого в Европе, который был знаком с общественно-
литературной деятельностью М. Камила. „Нельзя принимать всерьез
этого энергичного оратора и популярного вожака оппозиции, —
писал он в 1898 г. — Агитатор, возомнивший себя настоящим львом
политики,— ему полезно почаще вспоминать совет одного немца:
«Научитесь чему-нибудь стоящему знания, прежде чем выставлять себя на
показ»".
Ирония, проникающая всю оценку и дальше, может иметь известное
оправдание лишь в том, что отзыв относится к 1898 г., когда
действительно трудно было судить, имеется ли в молодом египтянине только
„ловкий и тонкий агитатор" или „настоящий лев политики".
Литературную деятельность М. Камил начал 19-летним юношей в 1893 г. статьями
в газете „ал-Ахрам" („Пирамиды"); вскоре он выпустил собственный
орган — ежемесячный журнал „ал-Медресе" („Школа"), который
прекратился через год за отъездом редактора во Францию. К 1898 г. М.
Камил не приобрел еще особой популярности даже в самом Египте,
а в европейских политических кругах был известен только первым своим
путешествием по Австро-Венгрии и Франции и несколькими статьями во
французских журналах. Жизнь показала необоснованность иронии
Хартмана, и через 10 лет, в момент смерти М. Камиля, картина была уже
совсем не та: в могилу сошел редактор трех наиболее популярных
в Египте газет — арабской, французской и английской, основатель и
глава наиболее сплоченной и многочисленной „Национальной партии", [39]
учредитель и директор первой национальной школы, наконец, директор
национальной акционерной компании.
Казалось, что все эти предприятия могут открыть новую эру в
национальном возрождении. Однако и здесь дальнейший успех его
начинаний был парализован той же преградой, которая так резко чувствуется
в исламе XIX и XX вв. Выделяя из своих недр нередко крупные фигуры,
он не обладает средой, которая могла бы продолжить и укрепить их
работу; одному человеку даже при исключительных дарованиях нельзя
12 И. Ю. Крачковский, т. III

178
Литературные характеристики
совершить того, что вырабатывается целым народом, иногда в
продолжение нескольких поколений.
В чем нельзя упрекнуть преемников Мустафы Камиля— это в
невнимании к памяти покойного редактора „ал-Лива'" („Знамени"); как бы
чувствуя, что только в этом имени их сила, они всячески старались
сохранить все, что имеет отношение к его личности. С целью собрать
все его печатное наследие и речи задумано крупное издание „Мустафа
Камил паша за 34 года жизни", которое дает все его произведения
параллельно с биографией. Насколько производительна была его
деятельность, видно из того, что вышедшие до войны 8 томиков захватывают
период только до 1898 г., т. е. за 24 года жизни. Два последних
выпуска дают переиздание его известной книги о восточном вопросе. Не
менее интересно другое издание, выпущенное в Каире в 1909 г. на
двух языках: письма М. Камиля к известной французской политической
и общественной деятельнице Жюльетте Адан за 13-летний период.
В Европе это издание прошло незамеченным, а между тем немного
найдется „человеческих документов" за истекшие полвека в духовной
жизни Египта, которые были бы так характерны. Письма интересны не
теми злобами дня, которые наполняют их страницы в причудливой смене;
они интересны общим характером, в котором ясно ощущается биение
духовного пульса жизни в современном исламе. В этом смысле издание
дает исторический документ первостепенной важности; благодаря ему
вырисовывается не только личность М. Камиля, но весь круг тех идей,
которыми жил, конечно, не один он, а целая группа представителей
современного Египта.
Считать их объективным материалом, конечно, нельзя: для того они
слишком насыщены злобами дня и политическими интересами, но они
непосредственно освещают ту психологию, которая для Европы
обыкновенно остается неведомой.
Начало переписки переносит нас во Францию 1895 г. 4 июня
в Палату депутатов Мустафой Камилем была подана записка с петицией
об избавлении Египта от „английской тирании"; 4 июля он держал речь
в Тулузе на конференции по египетскому вопросу. Осенью завязалось
знакомство будущего „трибуна Египта" с Жюльеттой Адан и при этом
довольно оригинальным образом. В предисловии к изданию сама Адан
рассказывает об этом так.
„Не раз уж случалось во время моей жизни, — а живу я давно,—
что почта приносила мне удивительные письма, которые приходилось
вспоминать потом, когда их авторы получали известность и славу.
Одно из них особенно я не могу забыть по тому сильному впечатлению,,
которое оно произвело на меня с первого взгляда. Гласило оно
следующее: «Тулуза 12 сентября 1895 г. Милостивая государыня! Я молод,,
но у меня великие стремления. Я хочу в одряхлевшем Египте разбудить
Египет молодой. Они говорят, что родины моей нет, а я говорю, что

Мустафа Камил и Жюлъетта Адан
179
она существует! Я это чувствую по своей любви к ней, которая победит
всякую другую любовь. Ей я хочу посвятить мою молодость, мои силы,
мою жизнь. Мне 21 год, я только что получил степень кандидата прав
в Тулузе. Я хочу писать, говорить, распространять тот энтузиазм
и любовь к своей стране, которые чувствую в себе. Мне повторяют,
что я хочу добиваться невозможного. Действительно, невозможное
меня соблазняет. Помогите мне, милостивая государыня; Вы до такой
степени патриотка, что только Вы можете понять меня, ободрить и
помочь. Примите мое уверение в совершенном почтении. Мустафа
Камил. P. S. Вместе с этим Вы получите маленькую брошюру о
«египетской опасности», которая может быть Вас заинтересует".
Брошюра в 10 страничек действительно заинтересовала писательницу,
и она через три дня напечатала по этому поводу статью. Вскоре
состоялось и личное знакомство, после которого М. Камил был введен
в политический мир современной Франции. И тогда уже его
политические взгляды носили вполне определенный характер: им было помещено
несколько статей с изложением своей программы в „Nouvelle Revue"
за этот год. Эти статьи создали первые знакомства в нужных сферах,
которыми М. Камил всегда пользовался с большим умением и тактом.
Еще больше он, конечно, был обязан руководительству Ж. Адан, и вся
роль последней ясно вырисовывается из благодарственного письма,
отправленного перед возвращением на родину (в январе 1896 г.). В начале того
же года он посылает письмо Гладстону после его речей об армянах
с вопросом об эвакуации Египта англичанами и отношении к этому.
Через год он предпринял первое путешествие по Австро-Венгрии и
из Вены писал Адан 20 марта 1897 г. совсем в мрачном тоне: „Время
не позволяет мне теперь говорить больше о глубоко печальном
положении моей дорогой родины: никогда мы не думали, что дойдем до
этого". Такое настроение вызвано главным образом политикой Франции:
„Что мне добавлять еще, сударыня? Я в Париже скажу Вам, как мы
страдаем, но при всех этих страданиях, при всех этих горестях мы
продолжаем любить, мы любим попрежнему Францию!". И в этом
случае ясно сказалась роль Ж. Адан: нескольких ободрительных слов
было достаточно, и 28 марта он пишет уже совсем в другом тоне:
„Вы совершенно правы, говоря то же, что так глубоко заложено и
в моей душе, — один патриотизм своим могучим дыханием может смести
с дороги все препятствия. Я сам всегда думал так, и вы должны были
заметить по всем моим поступкам, что я никогда не отчаивался в
будущем моей страны и в конечном успехе нашего дела — особенно
теперь, когда египетские патриоты объединены и когда у меня есть
уже преданная тайная партия, готовая пожертвовать собой за святое
отечество.1 Вы видите, что по мере моих сил я приобретаю симпатии
1 Речь идет о ядре будущей „Национальной партии", которая была легализована
только в 1907 г., за год до смерти М. Камиля.
12*

180
Литературные характеристики
нашему делу, везде я распространяю истину и всюду умножаю число
врагов наших завоевателей. Наше положение напоминает человека,
у которого в доме вор грабит, жжет и убивает. Долг несчастного
хозяина дома заставляет его взывать о помощи и к полиции, и ко всему
свету".
Пребывание М. Камиля в Париже на этот раз не могло затянуться:
уже 2 мая 1897 г. он был вызван телеграммой в Египет и должен
был покинуть Европу, чтобы предупредить готовую вспыхнуть на родине
гражданскую войну между греками и мусульманами.
В начале июня того же года он держал в Александрии
политическую речь, вызвавшую бурную манифестацию, в которой приняло
участие более 2000 человек, протестовавших против оккупации (письмо
12 июня). В сентябре М. Камил опять в Париже и видится, между
прочим, с Рошфором.
Затем в переписке наступает большой перерыв, вызванный главным
образом продолжительной болезнью Адан. В 1899 г. М. Камил
выпускает свою брошюру об „английской опасности", а 24 и 28 декабря
знакомит Ж. Адан с достигнутыми за эти полтора года результатами.
Начинает уже чувствоваться перемена отношений к хедиву, с которым
до тех пор глава „Национальной партии" старался поддерживать мир:
„Политическое положение в Египте остается все то же: хедивское
правительство — правительство преступное, забывшее о своих обязанностях.
Но если правительство забывчиво — в нации начинает пробуждаться
самосознание: национальные школы, открытые в прошлом году, имели
большой успех — у меня теперь 265 учеников ... В прошлый
понедельник я произнес большую политическую речь... Присутствовало не
меньше 4000 человек; эффект был таков, что правительственные органы
для того, чтобы успокоить общественное мнение, должны были меня
похвалить! Похвала более чем странная со стороны правительства, на
которое я нападаю изо всех сил!... Через 10 дней я рассчитываю
выпустить большую ежедневную газету на арабском языке, чтобы
лучше распространять свои идеи и добиться осуществления моих планов.
Она будет называться «ал-Лива'»—«Знамя» ... Я хотел бы, чтобы она
была одновременно органом египетского патриотизма и посредником
между европейским и египетским миром".
Эта газета отвлекает теперь М. Камиля от всех других занятий;
только в мае следующего, 1900 года он пишет: „Все это время я был
очень занят своей газетой «ал-Лива'», которая идет очень успешно и
в четыре месяца стала наиболее влиятельным мусульманским органом.
Теперь, успокоившись с этой стороны, я рассчитываю отправиться
в Париж 15 июня и быть там 21-го". Показателем успеха „ал-Лива'",
о котором говорит М. Камил, может служить то обстоятельство, что
тираж ее очень быстро дошел до солидной для Каира цифры в 20 тысяч
экземпляров.

Мустафа Камил и Жюлъетта А дан
181
По пути в Европу М. Камил произносит в Александрии речь и
прибывает в Триест 21 июня, изменив маршрут из-за карантина. Оттуда
он пишет о своих впечатлениях от новой книги Адан „La patrie hon-
groise" и предполагавшейся поездки хедива в Англию; заехав в
Будапешт, он высказывает свое мнение о политике на Дальнем Востоке:
„Я думаю, что Европе предстоят такие конфликты в Китае, которые
заставят ее горько и слишком поздно раскаяться в том, что она
последовала за Германией в ее политике на Дальнем Востоке. Болезненное
стремление Европы владычествовать над всем миром окажется для нее
роковым. Теперь говорят о европейском соглашении в Китае и тесном
союзе европейских держав. Какой позор! Почему это соглашение и союз
не фигурировали в Трансваальском вопросе? Что за честь для Европы
быть объединенной и храброй пред Китаем и разделенной и трусливой
перед Англией? Разве Китай вредил столько международному миру,
как Англия? Впрочем, и на нашу 'долю выпала часть общечеловеческих
страданий, и теперь мы работаем над национальным возрождением,
ожидая годины избавления и свободы".
Осень 1900 г. опять проходит в усиленной работе; сообщая о своем
предстоящем путешествии в Париж, Мустафа Камил пишет 27 сентября:
„Моя газета и школа идут великолепно: через три дня в школе у нас
раздача наград. Более чем когда-либо я надеюсь теперь, что наша
страна станет некогда тем, чем она была: страной света и вечной
славы!".
Между тем дела все больше и больше усложняются, и 27 мая
1902 г. он должен извиниться за долгое молчание, вызванное на этот
раз болезнью матери. „Политическое положение остается все тем же,
не считая некоторых инцидентов, где англичане лишний раз показали
самих себя, однако национальное чувство развивается удивительным
образом. В прошлую среду мы праздновали по всему Египту столетие
избрания египетским народом великого Мухаммеда сАлй, основателя
династии, вице-королем Египта. Я в Александрии произнес большую
политическую речь о его деяниях, о ненависти англичан к нему, о
теперешней оккупации и об обязанностях египтян перед своей родиной...
Я теперь перевожу эту речь и, как только она будет напечатана по-
французски, отправлю ее Вам...".
В июне 1902 г. М. Камил опять в Вене и рассчитывает быть около
августа в Париже, чтобы познакомиться с П. Лоти. Возвращаясь обратно
через Константинополь, он пишет из Вены 13 сентября: „Сегодня
20 лет поражения Египта у Телл ал-Кебйра и постыдной измены 'Арабй
паши. [40] В глубокой грусти и меланхолии я провожу этот день и думаю,
что ровно двадцать лет, как Египет, моя дорогая родина, отдан своему
смертельному врагу Англии... Что мне еще сказать? Я слишком
несчастен и ничто на свете не может меня осчастливить ... ". В
Константинополе он присутствует при аудиенции хедива у султана и высказывает

182
Литературные характеристики
при этом одно соображение, которое кажется особенно характерным
после событий в Турции за последние годы перед войной (письмо от
21 сентября): „Здесь слишком много интриг и на месте султана сам
Ришелье сошел бы с ума от необходимости заниматься «всеми мрачными
продуктами человеческого зла». Раньше людей здесь нужно переменить
режим, а иначе результаты будут те же, несмотря на все перемены,
которые могут произойти". В этом же письме он касается вопроса
о конгрегациях: „Вам может быть интересно знать, какое впечатление
произвела на Востоке война с конгрегациями? Я здесь беседовал с
некоторыми почтенными лицами, которые смотрят здраво; они говорят,
что мусульмане никогда не отдадут своих детей на воспитание ни
«братьям», ни иезуитам, как бывало раньше. Мусульмане говорят: «Не
будем большими христианами, чем те, которые правят Францией»".
Через месяц он опять уже в Каире и опять поглощен своими
заботами: „На этих днях загорелась очень живая полемика между нашими
газетами и защитниками оккупации: удивительное признание вырвалось
у «Egyptian Gazette», органа оккупации. В одной статье о роли
англичан в Египте она сказала: «Кроме финансов и ирригации, англичане не
сделали в Египте ничего хорошего с начала оккупации до наших дней».
Вы понимаете, конечно, что я не упустил такого удобного случая и
возвестил крах оккупации после столь неожиданного признания" (письмо
27 октября 1902 г.). Все местные события находят отклик в письмах
Мустафы Камиля: он присутствует при открытии Китченером Гордонов-
ского колледжа и предвидит большую опасность от духовного
разъединения суданцев и египтян (21 ноября 1902 г.), едет в Асуан на
открытие новой плотины и предсказывает ее роль в случае постройки
резервуаров в Судане (25 декабря), участвует в медицинском конгрессе
и т. д.
После временного оживления опять дела нарушают систематичность
переписки, и только 26 июня 1903 г. он сообщает о предстоящем
путешествии в Париж вместе с Ферйд беем, [і1] будущим главой
„Национальной партии". Уже с этого года в его здоровье начинают замечаться
угрожающие признаки, которые заставляют продолжить пребывание
в Виши (25 сентября 1903 г.). Однако обычный восторженный тон
возвращается к нему в Стамбуле, где он в восхищении от новой встречи
с П. Лоти и усиленно убеждает Ж. Адан решиться на путешествие
в Египет и Константинополь. О том же он продолжает писать ей уже
из Каира, заинтересовав хедива, который обещал свое гостеприимство
(10 ноября, 6 и 25 декабря). Путешествие действительно состоялось,
хотя и не обошлось без некоторых „политических" осложнений, как
можно судить по письму от 14 марта 1904 г. уже по возвращении
Ж. Адан в Париж: „В связи с Вашим путешествием произошел очень
важный дипломатический инцидент между англичанами и хедивом. Ваши
статьи заставили одну англофильскую газету «Le progres» напечатать

Мустафа Камил и Жюльетта Адан
183
возмутительную статью против Вас, хедива и меня. Там говорилось,
что его величество, всегда находящийся под влиянием окружающих, не
сознает значения слишком лестного приема, оказанного англофобке
Ж. Адан. Доведя наглость до крайнего предела, она угрожает
назначением при дворе английского советника, который будет направлять
властителя Египта по пути, соответствующему его положению. Эта
статья появилась в пятницу, а в субботу утром (позавчера) президент
Совета и министр иностранных дел были у хедива во дворце Абдин и
сообщили о раздражении лорда Кромера. Через минуту явился он сам
и стал жаловаться, что прием, оказанный мадам Адан, является
провокацией по адресу Англии и т. д. Хедив с удивительным хладнокровием
ответил, что он знает мадам Адан скоро восемь лет, что он был
приглашен к ней в Париж и все оказанное теперь было долгом по
отношению к личному другу его и его деда; он удивляется, как англичане
так плохо поняли простой акт вежливости! Лорд Кромер, не будучи
в состоянии возразить против такого достойного ответа, повел речь
обо мне: он стал говорить, что отношения его величества ко мне
слишком задевают их и он не понимает, как хедив может выказывать столько
дружбы злейшему врагу англичан в Египте. Хедив отвечал очень
«патриотично», что для ответов на нападки «англофильской» прессы
ему нужно было бы не одного Мустафу Камиля, а целую тысячу...
После этого лорд Кромер замолчал, и инцидент был исчерпан".
28 марта 1904 г. Мустафа Камил пишет о полученном им от султана
титуле паши и о своей новой работе: „Я теперь много работаю над
арабской книгой о Японии, ее современном прогрессе и патриотизме.
Я хотел бы показать своей стране, как можно достичь успеха и ободрить
ее в настоящих условиях". Работа вышла в свет в том же 1904 г.
отдельной книгой под заглавием „Восходящее солнце".
Между тем в политике Европы снова произошел печальный для
Египта поворот: в 1904 г. состоялось англо-французское соглашение,
по которому Франция отказывалась от всяких претензий на Египет и
установления срока оккупации. Письма (15 апреля и 10 мая 1904 г.)
полны мрачных тонов по поводу этого соглашения: „Я не могу
утешиться в этом несчастном англо-французском соглашении, которое будет
иметь гибельные последствия для нашей бедной страны и нашего
несчастного хедива. Мое личное положение делается очень
затруднительным и даже опасным. Все мои старые друзья, которые боролись вместе
со мной, — египтяне и французы — или заключили дружбу с англичанами,
или пришли в отчаяние. Я один составляю партию, на стороне которой
всеобщие симпатии, но я один... Нечего и говорить, что я буду бороться
до смерти, но сколько горестей и страданья!". Немного бодрее тон
в письме от 29 мая 1904 г., где он сообщает о взрыве общественного
негодования по поводу англофильской речи бывшего председателя Совета
министров Рийа^ паши на открытии промышленной школы в Алексан-

784
Литературные характеристики
дрии. Через неделю он сам произносит речь перед 4000-й толпой тоже
в Александрии. (Письма 9 и 16 июня).
Обычное путешествие в Европу в этом году захватывает более
широкий район: через Париж он едет в Лондон и Берлин, возвращается
через Константинополь, везде успевая печатать статьи и добиваясь
аудиенций у выдающихся государственных деятелей. Первым шагом его
в Каире является разрыв с хедивом (28 октября и 18 ноября 1904 г.).
„Я пожертвовал блестящим положением для того, чтобы быть
свободным и независимым. Все, даже среди англичан, согласны, что этот
разрыв с хедивом может придать мне больший авторитет: пока этот
патриотический огонь меня питает и поддерживает, я не боюсь никого и ничего.
Газета «ал-Лива'» все больше растет и ее дела улучшаются с каждым
днем: я целиком отдаюсь ей...". Несмотря на это, борьба становится
все тяжелее и все чаще начинает звучать отчаяние в письмах „трибуна
Египта" (16—30 декабря 1904 г.). Оно, однако, не мешает его новым
начинаниям: по случаю годовщины правления хедива он высказывает
мысль о создании „национального университета" (13 января 1905 г.) —
идея, которую подхватывают журналы и которая находит себе
сочувствие даже среди членов хедивской фамилии (20 января, 3 февраля 1905 г.).
Воплотилась она в Египетском университете (Universite Egyptienne)„
основанном в декабре 1908 г. уже после смерти Камиля. Вскоре после
этих писем он начинает думать о новой газете (9 марта): „Я хочу
наряду с «ал-Лива'» основать новый еженедельный орган
«Мусульманский мир». Его цель будить мусульман от их спячки и сообщать более
важное из того, что пишут о них в Европе. Этому еженедельнику
придется играть видную роль во всех мусульманских странах". Число
занятий все увеличивается. „Этот год для меня ужасен, но в то же время
благословен",—пишет Мустафа Камил 6 апреля 1905 г. С
приближением лета нездоровье все сильнее дает себя знать: „Я так утомлен
своей задачей, что чувствую настоятельную необходимость уйти от своей
среды. Кажется, сама природа по безрассудству сделала слишком
большой разницу между силами моей души и тела" (25 июня 1905 г.).
Пребывание его в Европе поэтому затягивается и он несколько недель
лечится в Пломбьере (11 и 29 августа). Осень, однако, проходит опять
в утомительных путешествиях, речах и аудиенциях в Париже и Берлине
(15, 21, 31 октября). Моральными результатами поездок он доволен и
по возвращении в Каир пишет (17 ноября): „Мое путешествие в Берлин
много здесь нашумело, английские газеты много надо мной издеваются,,
а мои соотечественники увидели всю силу моей живучести. «Ал-Лива'»
никогда еще не читали и не уважали, как теперь. Конечно, я очень
утомлен постоянной работой, но зато чувствую полное моральное
удовлетворение". Через месяц он сообщает о новом инциденте (15 декабря
1905 г.): „Все эти дни я вел жестокое сражение: мои враги хотели мне
повредить в глазах живущих в Египте европейцев, говоря, что в «ал-Лива'»-

Мустафа Камил и Жюлъетта Адан
185
я возбуждаю своих единоверцев против христиан. Я начал войну и
доказал противное. Клевета побеждена: я показал с фактами в руках, что
критикую политику Европы и вовсе не возлагаю ответственности за
нее на египетских европейцев... Целую неделю печать занималась
только мной и моим журналом, статья за статьей и интервью за
интервью...". В феврале месяце 1906 г. политическое положение опять
осложняется (25 февраля): „Политическое положение здесь делается
очень интересным: англичане с нами более любезны, почувствовав со
времени морской демонстрации против Турции, что в Египте существует
очень сильное общественное мнение... А знаете, что со мной сделала
Франция? Она запретила мою газету в Тунисе под предлцгом, что та
ведет резкую кампанию против англичан. Не смешно ли это? Англичане
предоставляют мне полную свободу, подписываются на мою газету,
дают ей первое место на всех официальных торжествах, а Франция
воюет с ней, потому что газета против англичан!".
Летом 190.6 г. Мустафа Камил едет в Париж и в Лондон, где
против ожидания встречает любезный прием. „Мое путешествие в Лондон
не останется бесполезным: я познакомился со многими депутатами,,
несколькими лордами и выдающимися писателями; все они хотят знать
о Египте правду и просили писать им постоянно... Инцидент в Ден-
шавее произвел в Англии, конечно, тягостное впечатление; однако он
имел то важное следствие, что заставил весь свет понять, насколько
египтяне ненавидят оккупацию, несмотря на официальные заверения...
Лондонские мусульмане: египтяне, турки, индийцы и другие во вторник
вечером устраивают банкет в мою честь. Я произнесу там большую
речь о пробуждении ислама. В среду я завтракаю с депутатами,
которым изложу в деталях наши доводы против оккупации. Это не отдых,
не правда ли? Но за то какой благодетельный труд!" (18 июля 1906 г.).
В следующих письмах (21, 23, 26 июля) он сообщает о результате своих
речей, а 1 августа находится уже в Виши для обычного курса лечения.
13 августа грустное предчувствие заставляет его думать: „Завтра в день
моего рождения мне будет 32 года. Сколько еще лет остается мне для
службы дорогому Египту? Во всяком случае, я не потеряю ни одной
минуты моей жизни, чтобы не сеять любви к нему в сердцах моих
сограждан. Я буду вести свое дело до конца". Перед отъездом из
Парижа он решается отказаться в Египте от всяких демонстраций:
„Я много думал о манифестации, которую мне готовят мои друзья, и
решил отказаться от всего. Я написал в этом смысле Ферйду, а так
как английская пресса много нашумела около этого вопроса, то
отправил перевод этого письма в лондонскую «Tribune» и поместил в «Eclair»"
(27 сентября 1906 г.).
В бодром настроении и с новыми планами он возвращается в Каир
(20 октября): „Я вернулся совершенно здоровым, мои дела идут отлично,,
в стране чувствуется удивительная жизненность, Деншавей разбудил.

786
Литературные характеристики
всех спящих. С большим нетерпением ожидают моей англо-французской
газеты. Я думаю, что ей обеспечен успех". Эта газета и занимает его
главным образом в ближайший период: „Я теперь образовываю
национальное товарищество на акциях для моей новой французско-английской
газеты, и для окончания всех дел я отправляюсь 1 декабря в Европу"
(8 ноября 1905 г.). Предприятие идет успешно: подписка на газетные
акции очень быстро дает 20 тысяч ливров, и 23 ноября он пишет: „Мне
удалось основать товарищество для франко-английской газеты: я являюсь
его бесконтрольным пожизненным директором. Это предприятие
рассматривается как лучшая демонстрация Национальной партии— Я выеду
-8 декабря и буду в Париже 12 или 13-го...". Этой поездкой объясняется
перерыв в письмах до 1 февраля, когда Мустафа Камил сообщает
0 своем намерении выпустить журнал 15-го. Издание затягивается до
1 марта; путешествуя по Египту с П. Лоти, он пишет из Луксора
21 февраля 1907 г.: „Завтра вечером я отправляюсь в Каир, чтобы
подготовить выход в евет «L'Etendard Egyptien». Таким образом у меня
будет три газеты: «ал-Лива'», «Etendard» и «Egyptian Standard» —
вторая будет выходить утром, третья вечером. У меня в руках окажется
громадная моральная мощь — но хватит ли сил и здоровья вести все так,
как хочется? Во всяком случае, у меня хорошие сотрудники и преданные
друзья". 8 марта он сообщает уже об успешном ходе новых газет, где
•были помещены, между прочим, и статьи Ж. Адан, и просит подыскать
ему хорошего секретаря: „В этой гигантской борьбе мне надо немало
помощников, чтобы не расстроить свое здоровье (которое теперь очень
хорошо)". Несмотря на всю энергию, он однако начинает чувствовать
утомление (19 апреля): „Мои газеты идут отлично, они доставляют мне
страшную массу труда, но зато морально я вполне удовлетворен:
национальное движение растет и падение Кромера нам очень помогло.
Если бог даст мне сил вести борьбу хотя бы только 5 лет, мы
достигнем великолепных результатов".
Смерть горячо любимой матери (15 мая 1907 г.) подрывает его
энергию, и в письмах наступает перерыв до августа, когда он пишет уже
из Европы. Как всегда, пребывание здесь несколько восстанавливает
силы, и на обратном пути Мустафа Камил чувствует, „как по мере
приближения к дорогому Египту его силы увеличиваются и энергия растет".
Этот год будет самым важным в его жизни (4 октября 1907 г.). Так и
случилось, но только не в том направлении, как думал неутомимый
„трибун Египта": он не пережил этого сезона. Он лихорадочно
продолжает работать, вознаграждаемый сочувствием народа: „Со времени
моего приезда я каждый день могу констатировать громадную и
незаслуженную популярность, которой мой народ меня награждает. До
3000 египтян — и самых выдающихся — явились меня встречать на
каирском вокзале... Англичане в отместку стали писать в нанятых ими
газетах, что я хочу стать хедивом. Но я не позволил долго распро-

Мустафа Камил и Жюльетта А дан
787
«странять эту глупость, я заявил, что первый пункт моей программы
^требует автономии Египта с династией Мухаммеда сАлй... На этих
днях я держал речь; достаточно Вам сказать, что мой голос никогда
не звучал так громко, как в этот вечер, что я совсем не устал и что
публика в количестве семи тысяч человек была превосходна в своем
благоразумии. Несмотря на большое усилие, которое мне пришлось
«делать, здоровье мое удовлетворительно" (26 октября 1907 г.).
Однако эта речь была последней вспышкой: с 17 ноября Мустафа
Камил серьезно заболевает и только 7 января 1908 г. может написать
несколько строк: „С 17 ноября я очень болен и мне пришлось сделать
нечеловеческое усилие, чтобы сказать речь на общем собрании
Национальной партии. Мой политический успех и успех священного дела,
которое я защищаю, превосходит все то, на что вы могли надеяться.
Но здоровье мое серьезно пошатнулось... Если через две недели
я поправлюсь, то поеду на месяц в Асуан. . . Пишите нам о
Португалии, не защищая короля, пишите об усилиях чехов в их возрождении.
У Вас есть тысяча предметов для разговора. Извините, что я пишу так
редко: это очень меня утомляет".
Письмо оказалось последним: 27 февраля 1908 г. брат покойного
известил Ж. Адан о смерти Мустафы Камиля, последовавшей 10 февраля
от чахотки.
О направлении его политической деятельности существуют и теперь
очень разнообразные мнения, о самой личности — только одно. Оно
ярко отразилось в посвященной ему книге П. Лоти „La mort de Philae";
•его может слышать всякий, кто побывает в Египте.
Смерть М. Камиля оказалась роковой и для „Национальной партии".
Первоначально состоявшая из небольшого кружка лиц,
группировавшихся около него, партия явилась важным фактором общественной
жизни Египта уже с начала XX в., хотя была легализована только
в 1907 г. Основными пунктами ее программы были признание
суверенитета султана, автономия Египта с династией хедива, поддержка младо-
турецкого и панисламского движения, эвакуация английских
оккупационных войск. Главным средством борьбы партия считала развитие
национальных школ и агитацию в европейских политических кругах. Однако
уже англо-французское соглашение 1904 г. начало толкать партию на
революционный путь: [42] убийство премьера Бутруса Галй студентом
Ибрахймом Варданй было, повидимому, подготовлено ею. После смерти
М. Камиля в партии произошел раскол: газета ,,ал-Лива'" отказалась
служить ее органом. Той объединяющей силой, которой был „трибун
Египта", не мог служить его брат сАлй Фехмй Камил, бравый офицер,
ло не политик по призванию, равно как и официальный глава партии
Мухаммед Ферйд бей, не обладавший талантами своего предшествен-
лика и друга. Живой интерес к партии начал ослабевать, и постоянные
раздоры еще более содействовали упадку внимания со стороны египтян.

188
Литературные характеристики
Не помог и выдвинутый в качестве главного оратора шейх сАбдал-гАзйз-
Шавйш, бывший лектор Кембриджского университета, и поэт партии
сАлй ал-Гайатй. [43] Лоти, сыгравшего не малую роль в усилении
европейских симпатий к основателю „Национальной партии", тщетно
пытались заменить принявшим ислам художником-путешественником Кур-
тельмом.
Партия просуществовала легально до 1912 г., когда было раскрыто
готовившееся покушение на жизнь английского резидента лорда
Китченера, хедива сАббаса и премьера Сагйда пашу. Следствие выяснило
причастность к заговору редактора „ал-Лива'" Хасана Камиля, главы
партии Мухаммеда Ферйда. Центром организации был женевский
комитет египетских студентов. Замешан оказался и шейх Шавйш,
редактировавший в то время в Константинополе газету „Османский полумесяц".
Газета была закрыта, не успевшие бежать в Европу лидеры подвергнуты
тюремному заключению, и партия официально перестала существовать.
Возобновила она свою деятельность уже после войны, в другом составе
и с измененной программой. Деятели партии и теперь чувствуют себя
связанными с личностью Мустафы Камиля, которому они в 1921 г.
поставили памятник у основанной им школы.
-*°§§о«-

^5^^^
ТАХА ХУСЕЙН О ДОИСЛАМСКОЙ ПОЭЗИИ АРАБОВ
И ЕГО КРИТИКИ
I
Две книги на протяжении последних тридцати лет вызвали целую
бурю в арабской литературе и общественности. Одна была написана
юристом Касимом Амином (1865—1908) и посвящена женскому вопросу
на современном мусульманском Востоке (1899), вторая выпущена
профессором Египетского университета Täxä Хусейном (род. в 1889 г.) и
трактовала о доисламской поэзии (1926). В первом случае интерес был
понятен: в основе выступления К. Амина лежал один из больных
вопросов мусульманского мира, выдвинутый автором с большой резкостью
и прямотой. Живая полемика со всеми ее эксцессами затронула, конечно,
не только существо вопроса, но и личность автора, которому пришлось
пережить немало тягостных моментов и на себе самом испытать весь
нетерпимый фанатизм инакомыслящих, полагающих, что единственно они
обладают всей полнотой истины.1
Во втором случае дело было сложнее. Казалось бы, интерес не может
объясняться самой темой, по существу своему далекой от вопросов
арабской современности, не может он объясняться и особой
талантливостью автора, не столько литератора, хотя и очень популярного, сколько
ученого. И все-таки эффект оказался значительно сильнее
произведенного книгой Касима Амина. Объяснение приходится искать в тех
побочных обстоятельствах, которые были связаны не только с темой, а с самим
автором, и в тех выводах, которые вытекали из его исследования.
Направленное по существу на критику древнелитературных
произведений и условий их передачи, оно должно было невольно коснуться и
основного религиозного памятника Корана, с таким подходом к нему,
которого не может еще принять традиционная мусульманская среда.
Книга была одним из первых изданий реформированного в 1925 г. и
признанного государственным учреждением университета, так что есте-
1 За двадцать лет, прошедших со времени выхода в свет русского перевода
Касима Амина „Новая женщина" (приложение к журналу „Мир ислама" за 1912 г., СПб.),
появилось очень много новых материалов как по истории вопроса, так и для
характеристики автора, его последователей и противников.

790
Литературные характеристики
ственно могла считаться выражением его идей; сам автор был одним
из первых питомцев этого нового университета и состоял в нем
профессором. Наконец, имя его было хорошо известно в
литературно-журнальных кругах, где он считался выразителем „новых" течений и одним из
лидеров кружка, боровшегося с идеями старых „традиционалистов".
Все это в значительной мере помогает уяснить тот неожиданный
эффект, который произвела книга; по литературным откликам она
значительно превзошла произведение Касима Амина, и положение автора,
как профессора университета, одно время было очень шатким.
Корпорация преподавателей ал-Азхара выступила против него с обвинением
в ереси и государственном преступлении; в парламенте возникли
оживленные прения в связи с обсуждением университетского бюджета.1
Дело рассматривалось даже прокурорским надзором, но было
прекращено за отсутствием „преступного намерения".2 Нет возможности,
оставаясь вне Египта, дать общий обзор всего написанного по поводу
книги Täxä Хусейна. Даже отдельных изданий, выпущенных в
опровержение его работы, появилось около десятка, причем большинство в два
или три раза толще опровергаемой работы. Не все, конечно, могло
попасть в мои руки, но и шести объемистых „опровержений" с
некоторыми другими материалами3 вполне достаточно для того, чтобы
составить себе общее представление не только о личности автора и его
книге, но и обо всем общественно-литературном инциденте, который
крайне характерен для переживаемого арабским миром момента. Этот
инцидент обнаружил, что критика источников, кардинальный пункт
историко-литературных изысканий, воспринимается широкой арабской средой
сочувственно лишь до тех пор, пока не затрагивает вопроса об истории
религиозных памятников. Очень важно, однако, что в конце концов,
хотя и с некоторыми жертвами, Täxä Хусейн одержал не только
моральную победу: на его стороне оказалось правительство Египта,
настроенное в этом отношении более либерально, чем широкое общественное
мнение,4 над которым довлела клерикальная традиция.
1 Дату парламентского заседания имеет в виду „Annuaire du Monde Musulman"
(redige par L. Massignon, troisieme edition, t. 1929), когда в отделе „Sommaire de
Гап ecoule", стр. 45, под 1926 г. указывает: „Septembre 12 — Egypte: incident Taha
Hussein".
2 Официальное заключение (^АІяЛ *.ä*£J\ ц„Л.Х£ ^з ^Ц-UI Лѵэ Каир, 1927t
стр. 32) гласит: JajLstS üUJJi ^у^ у<* ^SjUäJI j^ojül £>^> ^J^ ^* ^іі viU^Ä.^
3 Значительной частью этих материалов я обязан всегдашней готовности помочь
египетского писателя Махм да Теймура.
4 Менее благоприятна была судьба другого новатора 'Алй 'Абд ар-Разика (род.
в 1888 г.)» выпустившего в 1925 г. известную книгу ^.£äJ1 Jy^ ^^LoMl (в работе:
Н. A. R. Gibb. Studies in Contemporary Arabic Literature, III. BSOS, V, 1929,
стр. 459, прим. 2, по опечатке £jr»Jl вм* f^*^)» за которую по постановлению совета
ал-азхарских ученых он был лишен права преподавания в ал-Азхаре и занятия
судебных должностей.

Таха Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 197
Судьба Täxä Хусейна необычна и в других отношениях; даже с точки
зрения психологической он представляет, несомненно, одну из самых
интересных фигур современного арабского мира.1 Далеко не все
читатели его произведений знают, что он слеп; между тем, если в Европе
трудно слепому стать профессором и настоящим ученым, то в арабских,
странах эти трудности увеличиваются во много раз.
Родившись в 1889 г. в обычной полудеревенской обстановке при^
нильской полосы в городке Магага,2 он рано утратил зрение и, как
большинство его сотоварищей по несчастию, предназначался родителями
к карьере чтеца Корана.3 Ему удалось получить обычное мусульманское
образование сначала в деревенском куттибе^ а затем пройти полный
курс богословских наук в известной школе при ал-Азхаре, куда он
переехал мальчиком в 1902 г. и где имел возможность прослушать еще
несколько лекций знаменитого М. сАбдо (ум. в 1905 г.). Уже здесь под
влиянием одного из своих учителей, Сеййида ибн сАлй ал-Марсафй, он
начал чувствовать особый интерес к памятникам классической арабской
литературы.5 После ал-Азхара он в 1912 г. перешел в недавно начавший
свою деятельность Египетский университет (основан в 19С8 г.), где
главные силы были представлены тогда европейскими профессорами.,
Знакомство с их методами в области истории литературы произвело
сильнейшее впечатление и определило весь дальнейший ход его
деятельности.6 Несколько позже одним из его учителей явился профессор по.
1 Хорошая общая характеристика дана Гиббом в упомянутой работе (стр. 454—458);
суммарные биобиблиографические сведения в книге: Т. Khemiri and G. К a m р f f-.
m е у е г. Leaders in Contemporary Arabic Literature, Part I. Leipzig", 1930,
стр. 34—37.
2 Городок расположен на Ниле, в 180 км по железной дороге к югу от Каира; он,
известен своим сахарным заводом и является важным узловым пунктом некоторых
путей сообщения (К. Baedeker. Aegypten und der Sudan8. Leipzig, 1928,
стр. 211, 227).
3 Биографические данные основаны у меня главным образом на сообщениях
самого Täxä Хусейна в различных интервью. Одним из наиболее ценных является
статья 0"^~Ä ^» jy*tjJ\ ?<* £*Uo (ал-Хил.л, XXXVI, 1927, № 1, ноябрь, стр. 34—38).
Другие отмечаются попутно.
4 Об этом периоде жизни много любопытного материала сообщает его автобиогра*
фическая хроника ?1-1^), напечатанная сначала в журнале „ал-Хилал (1926—1927 гг.),
а затем выпущенная отдельной книжкой в 1929 г.: у^л^. . . ^^^ä^JI j^*.s> ^у^^ Л.А*.киэ,
8°, 134 стр. С психологической стороны она не менее интересна, чем „Слепой
музыкант" Короленко. Анализу ее Гибб предполагает посвятить отдельную статью
(Н. A. R. Gibb, ук. соч., стр. 458, прим. 4).
5 Ему принадлежит восьмитомный комментарий на „Камил" ал-Мубаррада,
который недавно (1927—1930) закончен печатанием в Каире (ср.: Revue de PAcademie
Arabe, X, 1930, стр. 383—384). О характере его влияния и занятий с ним, которые
Täxä Хусейн продолжал у него непрерывно с 16-летнего возраста, он говорит в
предисловии к своей каирской диссертации: *ІІж.Л <^\ ^). 2-е 439. Каир, 1922, J^M^I
Л-*-Х£л>, стр. \—А.
6 См. его слова в предисловии к ^UäJI ^Уі ^ѵ^, стр. _—_.

192
Литературные характеристики
кафедре философии Мансур Фехмй (род. в 1886 г.), на себе
испытавший последствия общественного давления за слишком прямые выводы
из научных изысканий в его французской диссертации о положении
женщины в исламе.1 Täxä Хусейн кончил курс в одном из первых
выпусков нового Университета, и это дало повод ректору Ахмеду Лутфй
Сеййиду, одно время впоследствии министру народного просвещения,
назвать его, перед публичной защитой диссертации, „первородным сыном"
Университета, — обстоятельство, которое неоднократно вспоминалось
в позднейшей полемике, когда нужно было его книгу связать с
деятельностью Университета. Диссертация, защищенная в 1914 г. и
напечатанная в 1915 г.,2 была посвящена анализу творчества слепого поэта-
философа Абу-л-гАла и представляет интересный образчик попыток
применения новых историко-литературных методов в современной арабской
науке. В принципиальном предисловии Täxä Хусейн высказал свой
взгляд на состояние изучения родной литературы в Египте с той
остротой и резкостью, которая дает почувствовать характер его позднейших
выступлений.3 Работа сыграла свою роль не только в методическом
отношении; она вызвала новую вспышку интереса к фигуре
поэта-философа: появились новые переиздания его произведений,4 а труд гАбд ал-
сАзйза ал-Майманй, выпущенный в 1927 г.,5 уже значительно превзошел
диссертацию Täxä Хусейна количеством собранного материала. В эту
эпоху Täxä Хусейн еще не был специалистом по арабской литературе:
Университет готовил его к занятию Кафедры классической философии
и истории, и с этой целью он был отправлен для усовершенствования
во Францию. Интересы его, однако, не были ограничены строгой
программой: наряду с классической филологией, он изучал новую
французскую литературу и театр, посещая, кроме того, занятия по арабской
литературе и исламу, доступные в Париже.6 В последней области осо-
1 La condition de la femme dans la tradition et revolution de Tislamisme. Paris,
1913. Работа стояла в связи с занятиями главным образом у Леви-Брюля и Снука
Хюргронье. Нападки на эту работу на долгий срок лишили автора возможности занять
кафедру в своем родном университете.
2 В 1922 г. вышло переиздание без перемен, с небольшим новым предисловием.
3 Из отдельных критик этого произведения мне известна только по названию
брошюра Хасана Хусейна: *^1я.Д ^\ ,£*0 «>Х> ^s ^V^Jl. Каир, 1917, 16°, 12 стр.
(Она упомянута в „Revue du Monde Musulman", XXXIX, 1920, стр. 160).
4 Среди них наиболее интересна работа К. Кйланй, о которой см.: F. G а b г і е 1 і
La Risälat al-gufrän di Abu l-'Alä al-Ma'arrl e la moderna critica Orientale. Atti
della R. Accad. delle Scienze di Torino, LXIV, 1929, стр. 161—179. Полезной для
учебных целей является книжка Ф. А. Бустанй: ^LjLäJ\ ^JLos ^-я-^Д j^IäJI j±\
ОілІХл^оа iJ*)*' Бейрут, 1928, 16°, 15-1-49 стр., № 17 из его учебной серии g^LJl.
5 ^UiX^Jl Ää^lLJI <k.Jl Uj *\UJ1 j^\. Каир, 1344—1346.
6 О характере его работы за это время очень живое представление дают
собственные воспоминания, сообщенные Ахмедом ас-Савй Мухаммедом в статье: ч^-XSjJl.
^лО^Ь ^з с^*"^- *Ь Ал-Хилал, XXXVI, 1928, № 10, август, стр. 1181—1183.

Taxä Хусейн (род. в 1889 г.)

Taxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 193
бенно сильное влияние оказал на него Казанова (ум. в 1926 г.),1
известный, между прочим, своей несколько фантастической теорией
апокалиптического значения Корана и его окончательной редакции при ал-Хадж-
жадже на рубеже VIII в.2 Диссертация Taxä Хусейна, представленная
в Сорбонну, была посвящена теориям историка-социолога Ибн Халдуна,3
уже не впервые привлекающего внимание исследователей.4 По
возвращении в Каир в 1919 г. он занял Кафедру древней, вернее
классической, истории — ^jJ^JJ /ijti'y в связи с преподаванием его интерес на
первых порах сосредоточивается в области греческой древности: им
выпускается несколько отдельных изданий в этой области. Настаивая
на необходимости органического усвоения классической древности для
всякой живой культуры, — мысль, которую за 15 лет до него защищал
переводчик „Илиады" С. ал-Бустанй,5— он впервые на арабском языке
дает переводы из греческих трагиков Эсхила и Софокла с
обстоятельным анализом и принципиальным предисловием,6 из которого видно,
какое отрицательное отношение к предмету его кафедры существовало
даже у интеллигентной египетской публики. За этой работой следует
перевод „Политики" Аристотеля;7 из ряда журнальных статей слагается
третья книга, „Вожди мысли", посвященная характеристике важнейших
мыслителей Греции и Рима в связи с их эпохой.8 И здесь все
проникнуто одной основной идеей о роли античности в современной культуре и
Запада и Востока. Несмотря, однако, на все его усилия, классические
штудии находили слишком мало отклика среди студентов Каирского
университета и читающей публики вообще;9 эти занятия у самого Täxä
Хусейна начинают отходить на задний план сравнительно с областями,
1 Одно время он был, между прочим, профессором в Египетском университете,
несколько сочувственных строк по случаю его смерти посвятил ему другой деятель
молодого Египта Мухаммед Сабрй в своей книжке k*%VS& t >>\ (2-е изд., 1927,
стр. 339—340).
2 Р. Casanova. Mohammed et la fin du monde. Paris, 1911(—1921).
3 Etude analytique et critique de la philosophie sociale d'Ibn Khaldoun. . . par
T. Hussein. Paris, 1917. В 1925 г. вышел арабский перевод ^oJLL. ^\ £jLa*l£,
**£*} d^*** <*^U-^M1, исполненный Мухаммедом 'Абдаллахом'Инаном, с приложением
перевода с немецкого статьи Везендонка (О. G. von Wesendonk) об Ибн Халдуне
рЦ^ЛМ Ää^Lx.).
4 Новейшая работа о нем принадлежит тоже современному арабу: Die
Geschichtsund Gesellschaftslehre Ibn Haldün's von Dr. M. Kamil Ayad. Stuttgart und Berlin, 1930.
5 Ср. мою статью „Сулейман ал-Бустанй" (отд. отт. из „Юбилейного сборника
в честь акад. Д. И. Багалия", Киев, 1927, стр. 13). [См. настоящий том, стр. 165—175].
JiLfcJI. Каир, 1920.
7 JM^Jl г^Л^ ^.Jlkk^ C^^^J\J\ elk>. Каир, 1921.
8 jyjj\ öj\>\j£*J\ öMs. Каир, 1925. В сборнике восемь очерков.
9 Иногда они встречали даже определенное противодействие. Ср.: Н. A. R. G i b b,
ук. соч., стр. 455—456.
13 И. Ю. Крачковский, т. III

194
Литературные характеристики
уже раньше, особенно со времени пребывания во Франции,
привлекавшими его внимание.1 Все чаще в газетах и журналах начинают
появляться его статьи о новинках французской литературы, как
беллетристической, так особенно драматической.2 Параллельно с этим в таких же
статьях он дает очерки по истории арабской поэзии, главным образом
омейядского и аббасидского периода, которые постепенно составляют
отдельные книги.3 В последних все отчетливее выступают линии
методологических приемов автора под влиянием французской
историко-литературной школы с неумолимым применением критического анализа,
который он возводит к Декарту: его больше всего начинает волновать
вопрос о подлинности поэтических произведений, который он решает
иногда с чрезмерным стремлением к гиперкритике. Во всех своих
литературных выступлениях он очень мало считается с уровнем египетского
общества и не учитывает того, что оно плохо подготовлено к
требующему большой духовной дисциплины методу философского сомнения.
Тем не менее в связи с этими линиями работ имя Täxä Хусейна
постепенно приобретает популярность, которой ему не могли доставить
классические штудии. С реформой Университета в 1925 г. он уже переходит
на кафедру истории арабской литературы. В этом году он ведет
лекции по доисламской поэзии, которые в марте 1926 г.4 выходят в свет
в изданиях Университета небольшой книжкой в 183 стр.5 Это произве-
1 Вероятно в связи с охлаждением интереса не вышел в' свет второй обещанный
выпуск ojLXsc^o l-Ää»^ который был намечен для произведений Эврипида.
2 Ряд этих статей объединен в сборнике: L-->U.£J1 «4з-"Л СУ0 А*^*-*^ &-^$*+3 ^р^^
Із nIäXJI Ä.*,.*bfrJ\ ^n^-cw.ij.iJi. Каир, 1924, Этот сборник сопровождается
трогательным посвящением: кХа* La.^a3\^ 4^^JJ> ѵЛа^ Wy ЦуЛл» ^J eUil <J*ää- 0-XJ\ <^^-j) ^Л
(, >LX£J\ \t\A £*И' ^y^ ^^^Ä■? Д«*.аІ.*4 Д.^Хл.г^. Täxä Хусейн женат на француженке»
которая была его секретарем начиная с первых лет пребывания в Париже.
3 Два тома под общим названием $(..*..> ч^П ^ІОчЛл*. изданы <*о> Ла-ХЛ Ал^кЛ
(I, Каир, 1925; II, Каир, 1926).
4 Месяц март указывает Лямменс (Н. Lam mens. L'IsIam. Beyrouth, 1926,
стр. 242). В „Oriente Moderno" (VI, 1926, стр. 257, прим. 2) говорится об апреле
с указанием, что уже в мае египетская пресса была полна статьями о Täxä Хусейне.
5 Заглавие ее: irff— ПП» А£:+-«*<J\ <-^$Jl )\> 2<а*.Ь.*> ö^aLäJI. ^IaUJI ..ä-CwJI ^з
Отзыв в „Revue de TAcademie Arabe" (VI, 1926, стр. 239—240) как бы предсказал
ту полемику, которая впоследствии возникла по поводу этой книги. Сдержанно
отрицательный отзыв дал о ней известный современный литератор И. 'А. ал-Мазинй
в сборнике (у.г-П Jp-^ (Каир, 1927, стр. 214—222). Из западноевропейской литературы
мне известны только рецензия Массиньона (L. Massignon. Revue des Etudes
Islamiques. 1927, 1, Abstracta, 6) краткое упоминание Кампфмейера (G. К a m p f f-
m e у e r, MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 252), несколько замечаний Лямменса
(Н. Lamm ens. Les sanctuaires preislamites dans TArabie occidentale. Beyrouth,
1926, стр. 133; он же. L'Islam, стр. 242—243). В 1928 г. готовился французский
перевод книги, см.: rHans Kohn. Geschichte ger nationalen Bewegung im Orient,
Berlin, 1928, стр. 346, № 33.

Täxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 195
дение и вызвало в Египте, а за ним и в других арабских странах
такую литературную бурю, какой ни современное, ни предшествующее
поколение не знало.
Дело не ограничилось одной литературной полемикой. Уже 26 шау-
валя 1344 г. (9 мая 1926 г.) группой ученых ал-Азхара был подан
шейху ал-Азхара протест, констатировавший, что „вся книга наполнена
духом отступничества и ереси", что „она — одна из опор неверия и
предназначена для сокрушения религии.1 Ко всей литературной поле-
мике автор относился сдержанно, не отвечая на нее; на обвинение
в ереси, т. е. государственном преступлении против египетской
конституции, устанавливающей ислам государственной религией, он должен
был подать ректору Университета для опубликования в газетах
заявление о том, что считает себя „мусульманином, верующим в Аллаха, его
ангелов, писание, посланников и последний день" и что он не имел
в виду унижать какую бы то ни было религию или восставать против
нее.2 Поднявшегося волнения это не могло успокоить; в парламенте
при обсуждении бюджета Университета на заседании 12 сентября
возникли оживленные прения,3 под влиянием которых правительство
потребовало от Университета скупки всех экземпляров выпущенной книги.
Однако прокуратура, которая должна была возбудить дело ввиду
поступивших заявлений4 и начала следствие по возвращении Taxä
Хусейна из поездки в Европу 19 октября, не усмотрела в действиях
его преступного намерения, хотя установила ряд заслуживающих
порицания суждений и выводов. 30 марта 1927 г. было постановлено
сохранить все бумаги в приложении к делу.5
В связи с этим постановлением Täxä Хусейн подал ректору
Университета заявление об отставке, однако она не была принята министром
народного просвещения и Täxä Хусейн остался на своем посту.6
Это обстоятельство положило известный предел личной травле;
Täxä Хусейн сохранил свое положение, хотя и в парламенте, и в печати
неоднократно возбуждался вопрос о лишении его звания профессора и
1 Постановление помещено полностью в книге Мустафы ас-Садика ар-Рафи'й,
о которой будет речь ниже: ^і^аЛ AJ>l^CUet3. Каир, 1926, стр. 172—177.
2 Письмо перепечатано у М. С. ар-Рафи'й (ук. соч., стр. 178—179).
3 Протокол заседания с речами в сокращении приведен там же, стр. 406—430.
4 В печатном постановлении прокурора (^XaIäJI y^Jx}\ L_^lX£ ^s 3oUUJl Л Jb.
Каир, 1927, стр. 1) указывается три: студента ал-Азхара {^>Л.ла*,г^. J^J^- 30 мая
1926 г., шейха ал-Азхара в связи с упоминавшимся постановлением корпорации
5 июня, депутата парламента ^ІЛи.1\ o^äJI о*** 14 сентября (после заседания
парламента, на котором рассматривалась предложенная им резолюция). В постановлении
прокурора приводятся полностью все обвинения.
5 См.: i^UJUl ^а, стр. 32.
6 См.: ОМ, VII, 1927, стр. 291, на основании египетских газет 6—7 мая. (Министром
был тогда Сервет паша, в воспоминаниях о котором Täxä Хусейн сообщил много
интересных деталей в связи со всем инцидентом. См.: ал-Муктатаф, 1928, декабрь
стр. 365—373).
1Q*

196
Литературные характеристики
права преподавания.1 Литературная полемика продолжалась с прежней
ожесточенностью и выпадами. Не отвечая на нее, в мае того же 1927 г.
автор мог выпустить значительно дополненное и измененное издание
своей работы, озаглавив ее „О доисламской литературе".2 Переработка
^ограничилась выпуском одной главы и дополнением ряда других; вместо
183 страниц небольшого формата работа заняла теперь 375 страниц
Среднего. Она тоже вызвала немалую полемику, но уже не в таком
объеме и не с таким ожесточением.3 Буря постепенно улеглась,
положительные результаты становятся яснее, и научно-литературная
деятельность Täxä Хусейна продолжается неустанно.4
II
Если бы книга Täxä Хусейна о доисламской поэзии появилась на
одном из европейских языков, едва ли она вызвала бы особое
внимание. Она оказалась бы включенной в серию многочисленных научно-
популярных трудов, которые ставят своей целью изложить теории
о подлинности произведений доисламской поэзии. Теории эти
основываются на том выводе, что целый ряд произведений, приписываемых
доисламским поэтам, сочинен значительно позже, иногда поэтами, иногда
учеными филологами конца омейядской и начала аббасидской эпохи и
только путем известного подлога оказался связанным с их именем;
эта теория получила в европейской науке права гражданства еще со
времен Альвардта в 50-х и 80-х годах; в деталях она неоднократно
освещалась, обыкновенно при разработке отдельных диванов, Нельдеке,
Гейером, Шварцем, Ляйялем и почти всеми другими исследователями,
которым приходилось говорить о доисламской поэзии, с большей или
1 Сообщение об инциденте с „д-ром Таги Хусейн" проникло и в русскую
популярную литературу с не всегда точным изложением деталей (см.: Н. А. Смирнов.
Ислам и современный Восток. М., 1928, стр. 43). Я не считаю нужным приводить
все случайные упоминания о Täxä Хусейне в западноевропейской научно-популярной
литературе (см., например: R. Hartmann. Die Krisis des Islam. Leipzig, 1928,
стр. 31).
2 Заглавие: irfО—ІЧГѴ y*+* >l^%Js>)\ Хл^к*. ^J-aUJI <^>У\ 0ä 8°, 376 стр.
Методологические принципы истории литературы Täxä Хусейна, изложенные в этой книге,
сокращенно приведены в статье под несколько сбивчивым заглавием в „ал-Машрике"
{XXVI, 1928, стр. 195—203: F. Та oute 1. Les theories pedagogiques du Dr Taha
Hussein).
3 Из восточных рецензий мне известны: М. ал-Кавакибй, RAAD, VIII,
1928, стр. 62—63; Л. Шейх 5, ал-Машрик, XXV, 1927, стр. 873—874; ал-Муктатаф,
LXXI, 1927, июль, стр. 103—104; из европейских: D. S. М а г g о 1 і о u t h, JRAS,
1927, стр. 873—874.
4 По временам страсти опять разгораются и теперь; даже 5 мая 1930 г. при
обсуждении бюджета Университета в парламенте некоторые депутаты опять требовали
лишения Täxä Хусейна профессуры и уничтожения его книги (см.: ОМ, X, 1930,.
стр. 215).

Täxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 797
меньшей долей пессимизма или оптимизма. Едва ли в настоящее время
кто-нибудь из ученых сомневается в том, что часть произведений,
так называемой доисламской поэзии подложна. Однако отсюда остается
еще очень большой шаг до признания всей доисламской поэзии за
позднюю подделку, и с таким крайним выводом, наоборот, едва ли кто-
нибудь из ученых согласится. Между тем именно к такому выводу
приходит автор в своем увлечении критическими методами и
европейскими теориями, которые открыли ему новый мир. Новый мир
открывает его книга и для арабов; впервые здесь дается попытка
наукообразного подхода к вопросам истории литературы и поэзии; впервые
здесь излагается ряд научных теорий и обстоятельно характеризуются
приемы ученых в области методики научного исследования. Все это
ново не только для арабов, но в значительной мере и для самого
автора. Этим объясняются и его увлечение, и его глубокая вера
в справедливость единственно этого научного критического метода, и:
его пафос, проникающий местами книгу, и, наконец, частые довольно
наивность и обстоятельность, с которой излагаются иногда
элементарные вещи, ставшие в науке аксиомами. Во всей книге чувствуется
неподдельная свежесть, влекущая к автору; для арабского мира она —
действительно событие, ее крупнейшая заслуга — введение в
современную арабскую науку о литературе научных методов и теорий, которые
автор не только продумал, но и перечувствовал, которые стали
жизненным ингредиентом его облика, о чем бы он ни писал.
Что касается его основного вывода о том, что вся доисламская
поэзия поддельна, то с этим едва ли согласятся когда-нибудь
исследователи. Эта теория для европейской науки тоже не нова, за год до
Täxä Хусейна ту же мысль пытался обосновать в 1925 г. Марголиус,1
подходивший к своим выводам в течение ряда лет.2 Его теория не
вызвала сочувствия в европейской науке даже среди его английских
коллег.3 Täxä Хусейн нигде специально не говорит о Марголиусе, и можно
предполагать, что он пришел к аналогичным выводам независимо от
него,4 тем более что его книга была уже напечатана в марте 1926 г.;
не учитывая последнего обстоятельства, большинство противников
обвиняет его в прямом плагиате у Марголиуса.
1 D. S. М а г g о 1 і о u t h. The Origins of Arabic Poetry. JRAS, 1925, стр. 417—449.
Доклад был прочитан в Королевском Азиатском обществе в октябре 1924 г. (см.
JRAS, 1925, стр. 192).
2 См., например, его работу: The Relations between Arabs and Israelites prior to
the Rise of Islam. London, 1924 (лекции, читанные в 1921 г.), где на стр. 71—72,
76—81 дается анализ стихотворений Самау'аля с точки зрения их подлинности.
3 Наиболее обстоятельный известный мне разбор теории Марголиуса дал Брейн-
лих (Е. Bräunlich, OLZ, 1926, стр. 825—833). Как увидим дальше, он был
частично переведен на арабский язык.
4 Такое мнение высказал и сам Марголиус (D. S. Margoliouth, JRAS, 1927,
стр. 902—903).

198
Литературные характеристики
Подробного изложения книга Täxä Хусейна не потребует: она
построена очень систематично; и план ее, и основные идеи автора
ясно выражаются в заголовках.1 Распадается она на три книги с рядом
глав в каждой. Первая как бы ставит вопрос, вторая — центральная —
вырабатывает известные выводы, а третья иллюстрирует их на ряде
конкретных, частичных примеров.
В первой главе книги, носящей характер введения,2 уже
формулируется та установка, которая дала в руки полемистам лишнее оружие
против автора. Указывая, что скепсис является неизбежным условием
всякого научного анализа, Täxä Хусейн говорит, что в каждом народе
и в каждую эпоху сторонники старых воззрений являются
поклонниками традиции, сторонники новых — критического подхода. Такое же
разделение неизбежно произойдет, если посягнуть на подлинность
некоторых литературных произведений. Вторая глава, посвященная
методу исследования,3 довольно неожиданно для нас излагает
философскую систему Декарта. Автор заявляет себя его последователем,
а в принципах его критического анализа признает единственно верный
путь всякого научного исследования. В преклонении перед Декартом,
проходящем красной нитью через всю книгу, быть может более чем
в других теориях чувствуется особенное увлечение, вызванное
восторгом перед объяснившим автору многое открытием. Третья глава в своем
названии формулирует одну из коренных мыслей книги: отражение
доисламской Аравии надо искать в Коране, а не в доисламской поэзии.4
По мнению автора, этот период лучше отражается в стихах омейядских
поэтов: ал-Фараздака, Джарйра, Зу-р-Руммы и других, чем в
приписываемых Тарафе, сАнтару, Шаммаху и Бишру. Четвертая глава —
доисламская поэзия и язык5 — устанавливает, что история так называемых
арабских или арабизированных племен, равно как происхождение
арабского языка от Исма'йла, представляет собой легенду. Пятая,
последняя глава этой книги касается вопроса о доисламской поэзии и
диалектах,6 указывая, что последние не нашли своего отражения в стихах,
приписываемых этому времени.
Вторая книга, под названием „Причины подделки стихотворений",7
формулирует с известным количеством иллюстрационного материала
1 Самой книгою в этом издании, ввиду изъятия всех экземпляров, мне не
удалось пользоваться, но опровержения, о которых будет идти речь, столь обстоятельны,
что дали возможность восстановить текст книги Täxä Хусейна почти полностью.
2 Стр. 1—9: j^u^ft.3.
3 Стр. 11—14: viUst^Jl яц^Лл.
4 Стр. 15—23: jaJL)\ ^h y&\j£l\ ^h V-^%JU>01 t-ajj» X.JlaUJ1 öUaJI ö V^.
5 Стр. 24—30: SUJJl^ ^IaUJIja-AJI.
в Стр. 31—41: Ol^JJi^ JJiaI*J1 jjuÄJI.
7 Стр. 43—124: jä-äJI JUtXil ^U-ol.

ТахЪ. Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 799
выводы европейской науки, разбросанные в различных произведениях.
Первая глава носит тоже вводный характер. Озаглавив ее „Подделка
не ограничивается арабами",1 автор мог здесь использовать свое
знакомство как с классической литературой, так и с западноевропейской,
приведя ряд примеров, иллюстрирующих его мысль. Вторая глава,
„Политика и подделка поэзии",2 иллюстрирует роль племенной вражды,
так называемой 'асабййи, в первые века ислама. Третья глава
посвящена „Религии и подделке поэзии",3 четвертая — „Повествованиям
и подделке поэзии",4 пятая — „аш-шуубийи и подделке поэзии"5 и
шестая — „Передатчикам и подделке поэзии".6 Легко видеть уже по этим
заголовкам, что все почти вопросы затрагивались в европейской науке
неоднократно и различными исследователями; заслуга автора
преимущественно в том, что он свел эти исследования воедино, изложил несколько
обстоятельнее и популярнее и присоединил немало новых примеров.
Третья книга, „Поэзия и поэты",7 главным образом освещает ранее
формулированные выводы на примерах отдельных поэтов. Первая
глава — тоже вводного характера „Легенды и история",8 после нее
в главе второй идет разбор произведений Имру'улкайса, сАбада и
'Алкамы,9 в третьей—'Амра ибн Камй'и, Мухалхиля и Джалили,10
в четвертой — авторов муаллак сАмра ибн Кулсума и Хариса ибн
Хиллизы11 и, наконец, в пятой — Тарафы и ал-Муталаммиса.12 И по этому
перечню видно, что большинство поэтов подвергалось исследованию
в европейской науке или в суммарном труде Альвардта, или при
изданиях соответствующих диванов и отдельных произведений. Книга
завершается некоторыми общими замечаниями, формулирующими не
столько специальные выводы автора, сколько его метод и то значение,
которое он ему придает.
С научной точки зрения книга представляется, как нетрудно видеть,
достаточно невинной, и рассуждение о доисламской поэзии, если бы
оно совершенно органически не оказалось связанным с вопросами
относительно Корана и раннего ислама, едва ли вызвало бы в арабском
мире такую оживленную полемику. Однако представители традиции
1 Стр. 43—46: S-V^ С5Ь \)у*&* Jlst^^\ yj^-
2 Стр. 46-67: j-A-äJl JUfc-Xi^ £-M)U-«J\.
3 Стр. 69—89: jA-iSJl JIäXSIj оі^-
4 Стр. 91—104:^Ä,£Ji JbOJI^ ^oiJl.
5 Стр. 105—116: ^Ä-ÄJl JbcXil*, JLo^juÄJi.
6 Стр. 118-124: ^*-лЛ Jla^oU ol^Jl.
7 Стр. 125—180: ^Ä^JI^Ä-iJI.
8 Стр. 125—131: &j\j) ^р**.
,J Стр. 132-153.
i° Стр. 155—162.
11 Стр. 165—171.
!2 Стр. 174-180.

200
Литературные характеристики
справедливо учли, что принцип критики источников, выдвигаемый
автором, при его систематическом проведении грозит задеть и то, что до
сих пор считается незыблемыми устоями религии и почти догматами.
Известный задор автора немало содействовал обострению этих пунктов,
а они и давали основной тон полемике. Ведь в книге был затронут
Коран, и если это прямо нигде не говорилось, то из всего подхода
автора было ясно, что он смотрит на него как на произведение
Мухаммеда; в книге открыто выражалось сомнение в историческом
существовании Авраама и Исмаила, а значит легендой оказывалось построение
ими Ка'бы, легендой оказывалась и связь религии Авраама с исламом,
так настойчиво проводимая в Коране за мединский период. Сам пророк
характеризовался как умелый политик, его сподвижники не всегда
оказывались вполне добросовестными, часто прибегая к pia fraus
в интересах своего понимания религии и государства. Разрушение
легенды об Исма'йле влекло за собой сомнение в правильности
генеалогии Мухаммеда; его род, корейшиты, не представлялся уже таким
сугубо избранным самим Аллахом, как того требует традиционная
биография Мухаммеда. Литературная критика подрывала значение
иснйдов, а вместе с тем и авторитет связанных с ними лиц;
разночтения Корана оказывались не играющими особой роли, а возникшими
в связи с обычными диалектическими вариантами. Пока все эти мысли
исходили от европейцев, на них можно было не обращать внимания,
считая только одним из ухищрений миссионерской пропаганды, но
когда их высказывал профессор государственного университета и сам
питомец ал-Азхара, дело принимало другой оборот. Не удивительно, что
опубликованные в книге лекции Таха Хусейна, по словам одного из
критиков, обнаруживают сплошное „неверие в Аллаха и
издевательство над людьми".1
III
Трудно перечислить всех, кто только не считал нужным
высказываться по поводу новой книги Таха Хусейна. Кроме профессиональных
ученых и преподавателей высших школ, почти каждый крупный
журналист или писатель, не принадлежавший к числу его сторонников,
так или иначе откликнулся на его работу. В полемике принимали
участие и адвокаты, и агрономы, и химики, выпускавшие целые тома. Дать
полный обзор совершенно невозможно, и я ограничиваюсь только
шестью отдельными наиболее крупными и известными книгами.
Прямых сторонников Täxä Хусейна среди этих авторов нет, и
только очень немногие находят в его книге и деятельности хоть какие-
нибудь положительные черты. В манере изложения и стиле можно
1 М. С. ар-Рафи'й. £>КХИ &М^ CUäS, стр. 3: ^э» (J>o)^\ d<^^> CUil^s . . .
.^illb Зочало л tfUib \уЛ£ «^IaUJI y*.JbJ\

Таха Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 201
проследить полную гамму от некоторого сочувствия и попыток
объективно разобраться в вопросе до неприкрытой брани по адресу автора,
его единомышленников и европейской науки.
Идя в порядке этой гаммы, на первом месте мы должны поставить
Мухаммеда Ферйда Вадждй,1 автора десятитомной „Энциклопедии
XX века"2 и ряда других произведений на публицистические и
социологические темы.3 Большим преимуществом его изложения для нас
является то, что оно идет по главам оригинала с извлечениями из
основного труда.4
Интерес автора к книге Täxä Хусейна возник под влиянием
разыгравшейся полемики: статьи преподавателей литературы в египетских
школах с упреками в отступлении от пути правоверия и отрицании
того, что заключено в Коране, последовали почти непосредственно за
появлением книги. К этому присоединилось постановление шейхов
ал-Азхара с обвинением в явном неверии, с требованием конфискации
книги и отстранения автора от должности. Упомянутое письмо Täxä
Хусейна дало окончательный толчок (стр. 1), и автор в своем
произведении поставил двойную задачу: разобрать вопросы, связанные с
возникновением мусульманского общества, и оказать должное внимание
первому изданию реформированного университета (стр. 3).
В сочинении, законченном печатанием 5 октября 1926 г., автор
пытается примирить то, что Täxä Хусейн называет старым и новым, и
как бы объединить утверждение и отрицание. Метод он одобряет и
даже считает его (стр. 15) „совершеннейшим из всех методов, если
не единственным, который соответствует принципам современной
дедуктивной философии". Он, однако, сожалеет, что автор взял свой метод
у Декарта, тогда как на самом деле он мог бы найти его в Коране
(стр. 11) и даже назвать La methode Coranique (стр. 12). Принцип
отвлечения от всех симпатий и антипатий он приветствовал, за исклю-
1 Его портрет и краткая автобиографическая заметка в „ал-Хилале" (1929, ноябрь,
стр. 8 и стр. 20—21).
2 Ее второе издание под заглавием (^,*..*LäJ|) j.JXs> £*\J\ ^Jül ^З^Іяхо %6j^\>
содержит 8416 страниц, написанных исключительно самим составителем. Детальный
отзыв о ней (отрицательного характера) у М. X. Хайкаля: gU-iJl ^^^сЗ* Каир,
1925, стр. 164—181; интервью об истории работы над ней в журнале: ал-Иха', VII,
1930, № 7, декабрь, стр. 635—644.
ш ш
3 Например: ^tXsLXJl \у*-лА> *^£.>ЦЛ к «.A^x^Jl <J^bl ^ls и др. Имеется у него
и комментарий на Коран: »яміЛ l-ä.ä>o^.JL
4 Заглавие его работы: L-ftJ^-H &**£ ^Я^ ^Л^ ^л. ^XaUJI -a*D\ C-jU.S' іХлі
y.*y*S\ о (3 j./ö^.i ^J» v^XäJI ^vÄJI ^ЗчіАиО Hvf>'|.> ^A^k-^ g^J» ^vX^-C) wXJ» ѵЭ J^-Äxo L-A^JL>
ИП АЛ*о, 8°, 154 стр. Общие замечания об этой книжке см.: Ф. А. ал-Бустанй,
ал-Машрик, XXVII, 1929, стр. 435-436.

202
Литературные характеристики
чением того положения, что при этом не надо заботиться ни о помощи
исламу, ни об унижении его, как выражается Täxä Хусейн (стр. 15).
Самый принцип скепсиса не нов: его высказывал один из противников
Täxä Хусейна М. С. ар-Рафигй еще в 1911 г.1 Увлечение же Декартом
вызвало у автора неверную оценку раннеисламского движения (стр. 2)
и иногда без оснований вызывало у него насмешку (стр. 59). К
теориям автора Вадждй вообще относится достаточно мягко. Он согласен
с тем, что поэзия не представляет арабской жизни до ислама (стр. 31),
но в то же время указывает на необходимость не забывать, что Коран
отражает главным образом недостатки, а не достоинства современников
(стр. 31—32). Он признает подделку большинства произведений
доисламской поэзии, приписывая антологиям лживость и обман, однако он
считает, что невозможно обойтись без этой поэзии при построении
истории „доисламских арабов" (стр. 31—32). С Täxä Хусейном он
разделяет изумление, что вся поэзия оказалась на языке корейшитов,
а передатчики не обратили на это внимания (стр. 72). Факт подделки
стихов достаточно хорошо известен: это доказывается уже их
качеством (стр. 130), и напрасно автор прибегал к столь сложным
исследованиям, чтобы это доказывать (стр. 125). Сам по себе факт к тому же
не играет существенной роли: и поэты, и поэзия не оказывали влияния
на жизнь ни в период язычества, ни при исламе, и приписывать им
это влияние теперь, в XX в., ошибочно (стр. 123). С анализируемыми
Täxä Хусейном поводами фальсификации он тоже согласен: все, что
сводится к унижению Омейядов, было сочинено для снискания милости
Аббасидов (стр. 119); подделки стихов для подтверждения слов Корана
известны и не новы. Во всем этом он прав, но его приходится
упрекать за самый способ изложения, который дает читателю повод думать,
что этим занимались главы религии для воздействия на народ (стр. 129).
Там, где теории Täxä Хусейна становятся несколько рискованными
с мусульманской точки зрения, он все же относится к ним не
абсолютно отрицательно, а с известными оговорками. Так, легенда о
племенах арабских и арабизованных и с его точки зрения представляет
собой измышление (стр. 55). Ка'аба, однако, почиталась задолго до
ислама (стр. 63); хотя у нас нет определенных доказательств того, что
Авраам и Исма'йл существовали и построили Ка'абу, однако
исторические соображения перевешивают в сторону возможности (стр. 70—71).
Замечания автора о так называемых „долголетних", о доисламских
боях арабов и пр. совершенно справедливы (стр. 141). То, что он
говорит о благочестивых легендах и повествователях (ал-кисас и ал-куссас), —
драгоценные слова для их уяснения и понятия о духовном строе того
времени; можно только заметить, что читатель предположит на осно-
1 М. С. а р - Р а ф и'и, ук. соч., стр. 7—9 со ссылкой на его „Историю арабской
литературы", стр. 366—383.

Taxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 203
вании такого изложения о связи их с представителями религии
{стр. 142). Значение же этих легенд в истории литературы невелико
(стр. 144).
Изложение Вадждй всюду достаточно спокойно, и видно, что он
хотел бы несколько защитить Taxä Хусейна. Научного значения его
книга не представляет, но насыщена благими стремлениями в меру тех
знаний, которыми располагает автор;1 отношение к разбираемой книге
скорее положительное.
IV
Более глубокое впечатление производит труд Мухаммеда Лутфй
Джумга,2 отрывками помещавшийся в авторитетной газете „ал-Мукат-
там"3 и целиком отпечатанный в ее типографии в 1926 г., предисловие
помечено октябрем 1926 г. Автор по своему официальному положению —
адвокат, но известен как писатель по общественно-политическим и
философским вопросам. С 1904 г. он выпустил ряд повестей, в 1911 г.
опубликовал лекции по истории и экономике, в 1912 г. — обработку
„II Principe" Маккиавелли4, в 1919 г. — историю социологии, в 1920 г. —
„Пир" Платона. В 1927 г. вышла его большая книга, посвященная
характеристике ряда мусульманских философов, — результат его работы
с 1909 г.5
Стараясь оставаться на строго научной почве, он не всегда может
сдержать свое настроение; пользуясь европейскими трудами, он иногда
оказывается более традиционно настроенным, чем некоторые
правоверные мусульмане. Отношение его резко отрицательное. „Мы были
поражены заключенными в этой книге противоречиями с наукой,
историей и адабом; мы собираемся критиковать только это, оставляя в
стороне религиозные вопросы (стр. j). Автор не ограничился арабской
литературой до ислама, а захватил всю культуру, отрицая всякие ее
заслуги (стр. ѵ); какая связь религии с литературой и какое
касательство к этому имеет пророк, остается неясным (стр. ^). Никто из евро-
1 Европейской литературой он не владеет, и число курьезов, когда он касается
этой области, довольно значительно. „Перипл" у него оказывается именем автора
{стр. 19), Вавилон попадает в Малую Азию (стр. 21), 'ад в число арамейских племен
(там же), корнем всех семитских языков признается вавилонский (стр. 54) и т. д.
2 Заглавие: ^ь ^а; xD' ^-Д* ?ja ^Ла-ХІІ ^ХиЛаЗ* <iu=t.* cXnoLJl С-;Цу-£Л
<mSlJ£X*S))\ <^XstH0 ^іиоі ^Utxi A.ä-0-ä- ^5-u.kJ ^X-^stnO L-Ä>Jl-> ^АІэЛ j.Ä-t£J| ^Э < >ІХ£
у*«**.* fia-sLjl 2 ^-a-Xiaiu«J\ ^.Ä^k^.^ g^j» hn—irff v"<a*o ЦД-яЛ, стр. 8 + 316, 8°.
Положительный отзыв о книге дал М. К. 'Алй (RAAD, VII, 1927, стр. 89—90), общие
замечания о ней см.: Ф. А. ал-Бустанй, ал-Машрик, XXVII, 1929, стр. 436.
3 Мухаммед Лутфй Джум'а, ук. соч., стр. - и 312.
4 См. статью Наллино (М. N а 11 і п о, О. М. XI, 1931, стр. 604—616).
5 Заглавие: lJ»^Lä^J1 Д.Аи.к-*. v_j>j.a*JL JL.-"X-*.J\ (J» е^-*^ ÄJLoj^i £з^ \3 8°,
16 + 328 стр.

204
Литературные характеристики
пейских ученых1 не дискредитировал иснйд так, как автор; наоборот,
они после усиленных исследований могли только подтвердить слова
Ибн Кутайбы: «Ни у одного народа нет такого иснада, как у них —
арабов» (стр. ^, ср. 27). Пусть он переведет хоть часть своей книги,
на иностранный язык и посмотрит, согласится ли с ним хоть четверть
одного ученого" (стр. ^).
После этого введения понятно, в каком тоне разбирается сама книга.
Напрасно автор пытается связать себя с идеями реформатора ислама
М. сАбдо (стр. 2); во всем виновато его чрезмерное и неосновательное
увлечение Декартом (стр. 12, 13, 17, 18, 28). Самое опровержение
Джумсы сводится или к догматическому констатированию верности
традиционных взглядов, или к указанию,) что, европейские авторитеты
не согласны с выводами Täxä Хусейна.2 Омейядские поэты, в
произведениях которых он хочет видеть отражение периода язычества, на
самом деле не авторитетны даже для своей собственной биографии
(стр. 98); существование в древности племен 'Аднан и Кахтан
несомненно (стр. 108 ел.); отрицание им племенных традиционных
группировок неверно (стр. 297); племенная вражда после ислама кончилась
(стр. 200, 203, 204). Генеалогия Мухаммеда несомненна (стр. 215),.
стихи гАлй подлинны (стр. 242), имена передатчиков-бедуинов *
сохранены историей (стр. 265). Автор считает установленным, что
доисламская поэзия заходит за несколько веков до Мухаммеда и ее источники
несомненны (стр. 274). Хронология ее может считаться достаточна
твердой (стр. 279); благодаря этому и существование таких поэтов,
как Самау'ал, не может быть оспариваемо (стр. 288—289). Стихи
Имру'улкайса, относящиеся к путешествию в Константинополь, не
подлежат сомнению (стр. 291). Изредка такие аподиктические заявления
подкрепляются ссылками на научные авторитеты: указывается, чта
ориенталисты не разделяют мнения Täxä Хусейна, будто доисламская
поэзия не отражает жизни (стр. 39—41, называются Никольсон, Тор-
беке, Нельдеке); отрицание биографии ал-Асши не согласно с мнением
Гейера (стр. 290). Все другие заявления автора тоже встречают
возражения, обыкновенно без особого обоснования. Неудачными считаются
его сравнения из области греко-римской древности (стр. 158, 169—170);
упадок греков и римлян объясняется другими причинами (стр. 167),
1 Для характеристики его знакомства с европейской литературой показателен
порядок, в котором он приводит эти авторитеты: Нельдеке, Вельхаузеи, Гольдциэр,
Ренан, Хюар, Никольсон, Каэтани, Бартелеми Сент-Илер.
2 Число этих европейских авторитетов, на которые даются ссылки, довольно
велико, но путаница между ними показывает, что автор не со всеми близко знаком:
Нельдеке оказывается голландцем (стр. 40, 56, 108), Альвардт в 1872 г. печатает
доисламскую историю (стр. 56), Гольдциэр — профессор в Вене (стр. 56), Козегар-
тен — француз (стр. 149) и т. д. Ср. еще путаницу между источниками и пособиями*

Taxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 205
сравнение арабской поэзии с греческими поэмами признается неудачным
(стр. 235, 236). В анализе Корана указано на смешение книги религии
ю произведением литературы (стр. 236). Подхвачено увлечение Täxä
Хусейна, сравнившего Ибн Исхака с Александром Дюма (стр. 237),
причем указано, что Никольсон смотрит на него иначе (стр. 238), а
некритичность Ибн Исхака по отношению к его источникам давно
отмечалась (стр. 239). Мусульманская культура для Джум'ы является идеалом
(стр. 163), и сообразно с этим он дает характеристику мусульманской жизни
в первые три века (стр. 272). Неосновательно мнение Täxä Хусейна,
что все приписываемые джиннам стихи созданы после ислама (стр. 212).
Из книги Джум'ы вообще выносится смешанное впечатление.
Стремление к научности и логичности построения, для чего у автора
есть несомненные задатки, парализуется догматичным утверждением
ряда традиционных теорий, которые принимаются на веру. Стремление
к объективности не всегда проводится до конца и нередко вызывает
ироническое отношение к автору (стр. 230). Все же в общем тон
выдержан серьезный, и с этой стороны книга упреков не вызывает.
V
Совершенно иной характер носит книга М. С. ар-Рафисй, вышедшая
тоже в 1926 г., в тот момент, когда дело Täxä Хусейна находилось
еще на рассмотрении прокуратуры.1 Его книга — едва ли не самое
талантливое в литературном отношении произведение в этой серии и
в то же время едва ли не самое неприятное, прочтение которого
оставляет какое-то гнетущее чувство. Его значение в этой полемике
усиливается тем, что автор — очень популярный журналист, считающийся
юдним из главарей охранительного течения, партии, по терминологии
Täxä Хусейна, „старых". Свою деятельность он начинал в первых годах
XX в. как очень плодовитый поэт2 и в свое время выслушал довольно
саркастический отзыв ал-Манфалутй (1876—1924).3 Перейдя впоследствии
лреимущественно к прозе, он и здесь оказался столь же плодовитым,
выражая свои идеи главным образом в излюбленной современной
арабской литературой форме essays — небольших журнальных и газетных
1 Заглавие: ѵ»->ЛЛ СЛІІХо ѵХЗчЛэЛ^ f?A*^ сг?А &\«**-И o\r*^ **Ъ *—^2*"*
8°, стр. 437. j*gl+* ^JUa-JI Хл-JaJLl. ^*d\J\ JJ>Lo ^«.iJa^a/e ^JX> . . . ~*Xllj
Отзыв M. К. 'Алй: RAAD, VII, 1927, стр. 88; общее замечание Ф. А. ал-Бустанй: ал-
Машрик, XXVII, 1929, стр. 435.
2 Три части его дивана вышли в Каире в промежутке между 1319 и 1323 (1901—
1905) гг.
3 См.: CMjJaJJl, I. Каир, 1910, стр. 331: 01^2^\^ oU*l» ^y^J\ Ч^
U-oLo о LS >lSo Ці CjyLuJl ^^U i*2 <^^° ^-u*i-*J ^XXili Jai-lJb

206
Литературные характеристики
статей. Обыкновенно эти статьи выпускались затем отдельными
сборниками, объединенными какой-нибудь руководящей идеей или единством
литературной формы. Не чужд ар-Рафи'й и чистой беллетристики, дав
ее образцы в стиле психологических повестей-утопий. Призванным судить
о работе Täxä Хусейна он мог считать себя еще потому, что
в свое время выпустил двухтомную „Историю арабской литературы".1
Особенно характерной для его взглядов является книга „Чудо Корана",
в которой он отстаивает старое положение мусульманских теоретиков
литературы о невозможности превзойти литературные достоинства
Корана или приблизиться к ним. Приобретшее широкую популярность
в соответствующих кругах, произведение получило поддержку
правительства: последнее издание его вышло под покровительством короля Фу'ада
на его средства, с тем чтобы поступить в продажу по максимально
дешевой цене.2 Литературные вкусы и симпатии ар-Рафи?й
характеризуются тем, что он является большим поклонником известного
произведения классического стиля „Калйлы и Димны", некое подражание
которому он готовит, подражание, представляющее памфлет на, явления
современной ему общественной и литературной жизни.
Памфлетом наполовину является и книга, связанная с произведением
Täxä Хусейна. Ее основная идея выражена очень хорошо в заглавии
„Под знаменем Корана"; об отношении к самой работе мы] знаем уже
потому, что именно ар-Рафисй был тем критиком, который
характеризовал ее как результат „неверия в Аллаха и издевательства над людьми".
Суждение о критике им данного произведения Täxä Хусейна несколько
осложняется тем, что „Под знаменем Корана" представляет тоже
сборник статей разных лет начиная с 1911 г.,) с того времени, когда
о Täxä Хусейне еще не было речи, но идеи о новом и старом уже
носились в воздухе. Правда, основная часть сборника связана
непосредственно если не с книгой Täxä Хусейна, то с другими его
выступлениями и, во всяком случае, с его личностью, иногда даже в слишком
личном аспекте. Однако суждение и об этой части] не очень просто.
Ар-Рафи?й систематически прибегает к аллегорической манере письма,
пересыпанной намеками, редко понятными человеку из другой среды,
тем более отрезанному от нее. Прав был тот критик, который сказал,
что ар-Рафигй стреляет в книгу, а целью его является автор, стреляет
в автора, а целью его является Университет, стреляет в Университет,
а целью его является мысль, управляющая Университетом.3 Значительно
усложняет дело и то обстоятельство, что в сборник включены некото-
1 Отрицательный отзыв о ней дал М. X. Хайкал: g)r*J\ С->1эП ^, стр. 203—230.
2 Заглавие: ^.ä^UI 0.»iLJ\ -JJ>Lo ^і-к^х* *Л£± äo»^Jj\ ^U^UJL ^LiUl jIä&\
HfA—Irfn j-sa-b-* fJaJUJlj ^JCUaXji <La^kfr-> ^^J> XJJÜJI, 8°, 452 стр. (цена 5
пиастров = 50 коп.).
3 Ал-Бустанй в журнале „ал-Машрик" (XXVII, 1929, стр. 435).

Täxa Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 207
рые статьи посторонних авторов. С другой стороны, все эти
обстоятельства и придают сборнику известное своеобразие и оригинальность;
если к этому прибавить ту особенность, что автор пишет очень ярким
и красочным языком, иногда быть может чрезмерно перегруженным
архаичной стилизацией, то нельзя будет отрицать, что мы имеем дело
с характерным для своей среды литературным произведением.
Уже в предисловии автор обрушивается в соответствующем тоне на
„обновителей", утверждая, что с IV по IX в. хиджры не было никаких
„обновителей" (стр. 9), а это стремление пришло вместе с увлечением
западной культурой и... кокаином (стр. 11); все эти обновители
недалеко ушли от сумасшедших (стр. 37). За статьей в связи с этим
Ш. Арслана, помеченной 8 февраля 1925 г. (стр. 31—40),1 автор
помещает свою собственную статью 1911 г. „Общественное мнение об
арабском литературном языке" (стр. 41—52) и статью 1912 г. „Об египти-
зации языка" (стр. 53—67). Эти статьи связаны с тем 'течением,
которое стало чувствоваться в арабских странах, особенно в Египте, за
последние десятилетия и которое стремится к упрощению языка и
приближению его к разговорному. Лозунгом этого движения является там-
сир сегиптизация5, создание в Египте не только национального языка,
но и национальной литературы и культуры — вместо общеарабской
египетско-арабской, где первый элемент иногда должен играть более
существенную роль, чем второй. В литературной области одними из
главных деятелей этого течения явились братья Теймуры; к ним примыкает
влиятельная группа литераторов и ученых.2 Отношение ар-Рафисй к этому
вопросу, как и следовало ожидать, резко отрицательное. Он прежде
всего помнит, что арабский язык — язык религии (стр. 13), а поэтому
тот тамсйр, который теперь проповедуют, возможен только при „егип-
тизации" религии ислама (стр. 67), что представляет прямую
бессмыслицу. К развитию разговорного языка, как орудия литературы, у него
отношение, естественно, столь же отрицательное (стр. 64, ср. 330—331).
Отдел, имеющий более близкое отношение к Täxä Хусейну,
начинается под общим подзаголовком „Статьи об арабской литературе
в Египетском университете" (стр. 71). Автор напоминает (стр. 72), что
Университет возник в 1908 г., но он его интересует только с 1925 г.,
когда был подчинен Министерству народного просвещения и стал
государственным учреждением (стр. 73); первая статья в основном отделе
и посвящена преподаванию там арабской литературы (стр. 74). Одно
обстоятельство несколько приоткрывает нам причины раздражения
автора. Около этого времени была объявлена Университетом премия за
лучший учебник по истории арабской литературы; курс ар-Рафисй,
выпущенный тогда же, премии не получил (стр. 73). Не без некоторой наив-
1 Им же написано предисловие к книге ал-Гамравй, о которой еще придется говорить.
2 Ср.: Н. A. R. Gibb, ук. соч., стр. 449—450, 453 и др.

208
Литературные характеристики
ности он здесь же негодует на отзывы Täxä Хусейна об отдельных
своих работах (стр. 108) и помещает ответ на критику своего сборника
„Послания о печалях" (стр. 109—122). Как и у Ферйда Вадждй, его
представления о всех сюжетах, затронутых Täxä Хусейном, незыблемы:
история Ибрахйма для него несомненна (стр. 160), термин ханйф ясен
(там же), только ориенталисты могут утверждать, что Коран — речь
Мухаммеда (стр. 157, 161), точно так же и генеалогия Мухаммеда не
подлежит сомнению (стр. 210). Вопрос об отношении Имру'улкайса
к йеменскому языку решается упрощенно (стр. 285, 297, 301, 321, 322);
так же упрощенно-традиционно характеризуются арабская поэзия
(стр. 362—363) и роль рифмы в ней (стр. 366—367). Вообще, по его
мнению, Täxä Хусейн первый, кто рискнул посягнуть на арабскую
литературу, искажая и насилуя всем ясные истины (стр. 104); самое
гнусное то, что он открыто заявляет о своем стремлении отвлечься от
религиозных убеждений ислама (стр. 151, 152). Если бы ересь была
только его достоянием, ее можно было бы оставить без внимания, но
она грозит распространением (стр. 156). Три нападки на ислам ар-Рафи'й
считает особенно ярко выраженными у Täxä Хусейна: теорию о том,
что Коран есть создание, а не откровение, что пророк — политик,
а имамы из сподвижников — обычные люди; к ним Täxä Хусейн
приравнивает себя, претендуя на право свободного суждения (стр. 222).
Отпечаток его отношения к личности Мухаммеда он видит в том, что
Täxä Хусейн не ставит при его имени обычной благословительной
формулы (стр. 224). Все его теории он считает только простым подражанием
ориенталистам, „ни мнению, ни пониманию которых нельзя доверять по
вопросам арабской литературы" (стр. 139); это подражание его и
погубило (стр. 189). Ар-Рафигй не оставляет ничего, чтобы дискредитировать
в этом смысле и самого Täxä Хусейна и его предполагаемых учителей:
ведь ориенталисты вообще лгут, когда дело касается ислама (стр. 143,
ср. 190); глупее слова Кл. Хюара ничего не может быть (стр. 143,
157, 161). В таком же тоне достается и Казанова, парижскому
профессору Täxä Хусейна (стр. 156 и прим. 297), и Марголиусу, его
предшественнику (стр. 191). Вообще ориенталисты в том или ином виде
ругаются неоднократно (стр. 317, 359, 360, 399). Тема подражания и
плагиата у западных востоковедов всячески выдвигается. Автор приводит
сообщение газеты „ал-Балаг", что публичная лекция Täxä Хусейна об
Имру'улкайсе взята из „Энциклопедии ислама", печатаемой в Германии
{стр. 132),1 а что основную идею критики доисламской поэзии он
заимствовал у немецких ориенталистов на основании работы, изданной
в Париже в 1880 г. (стр. 229).2 Нередко критика переходит в прямые
1 По всей вероятности, имеется в виду статья Хюара об этом поэте, помещенная
в ЕІ, II, стр. 508—509.
2 Дата заставляет предполагать, что речь идет о брошюре: R. Basset. La poesie
arabe ante-islamique. Paris, 1880.

Täxa Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 209
инсинуации: опасаться от Täxä Хусейна приходится двух вещей — что
он пойдет по стопам еретика Абу-л-сАла и что он является орудием
колониальной политики (стр. 200—201); попутно очень неприкрыто
приводится сообщение газеты „ал-Фатх" о деньгах, получаемых Täxä
Хусейном от миссионеров и западных держав (стр. 212, прим.). [и] Не
удивительно, что о смерти Мухаммеда он сам пишет стилем миссионеров
(стр. 238) и что миссионеры пользуются словами Täxä Хусейна (стр. 131).1
Немало внимания уделяется и личности автора: из книги мы узнаем
подробности про его жену, француженку (стр. 374), про то, что его
следовало бы звать Абу Альберт или Абу Маргерйт (стр. 217). Стараясь
подорвать его добросовестность, ар-Рафисй стремится дискредитировать
и его литературное дарование: настоящий критик должен быть, по его
мнению, сам писателем и поэтом (стр. 140, 149, 318); очевидно, ни того,
ни другого Täxä Хусейн собой не представляет (подразумевается,
в противоположность ар-Рафи'й). Для доказательства своих способностей
ар-Рафисй не стесняется печатать юмористические стишки против Täxä
Хусейна (стр. 138 ел.) и ряд неприкрытых ругательств по его адресу
со всякими прозвищами (стр. 125, 202, 210, 254).
Естественно, что перед решительными мерами для обуздания автора
он не останавливается. В Университет он обращается с требованием
определенного ответа по четырем пунктам (стр. 122—124); к ученым
Университета обращается с предложением поступить так же, как было
в упомянутом уже случае с сАлй ?Абд ар-Разиком (стр. 155—169); даже
в египетский парламент он отправляет открытое письмо (стр. 323—
328).2
Полезным преимуществом книги ар-Рафи?й в истории всего инцидента
с Täxä Хусейном является то, что он перепечатывает всякие материалы,
относящиеся к разным этапам этой перипетии. Так, им опубликованы
статья 'Аббаса Фа^лй по поводу лекции Täxä Хусейна о влиянии
язычества, иудейства и христианства на арабскую поэзию (стр. 86—92)
с ее тезисами (стр. 86) и помеченная 8 марта 1926 г., вторая статья
упомянутого Ш. Арслана „История не создается предположениями и
суждениями" (стр. 93—103), где он, между прочим, доказывает, в
противоположность Täxä Хусейну, что в арабском мире никакой цензуры
не было (стр. 95). Перепечатаны и постановление ученых ал-Азхара,
равно как особой комиссии, с обвинением Täxä Хусейна в ереси (стр. 170,
172—176), письмо его ректору Университета (стр. 178—179), протокол
парламентского заседания, где обсуждался вопрос об Университете
(стр. 406—430), и статья газеты „ал-Ахрам" с отчетом об этом
заседании (стр. 431—435).
1 Толчок к такому подозрению могли дать сочувственные отзывы о книге Täxä
Хусейна известного исламоведа Лямменса, о которых упоминалось выше.
2 В подзаголовке один из излюбленных ар-Рафи'й каламбуров: ^\ j^£~$LXJ\ 40«а-
14 И. Ю. Крачковский, т. III

210
Литературные характеристики
Все это делает книгу ар-Рафи'й интересным сборником материала по
истории книги Täxä Хусейна, но не может загладить того неприятного
впечатления, которое производит уличный тон его полемики.
VI
Другого характера, по крайней мере по внешности, книга Мухаммеда
ал-Хидоа Хусейна:1 по стремлению к известной научности он более
всего напоминает М. Ф. Вадждй, но в существе оценки приближается
к ар-Рафисй, разделяя с ним иногда и некоторые литературные приемы.
Автор — профессиональный ученый: он входит в состав ал-Азхара, был
преподавателем в тунисской мечети аз-Зейтунййа и профессором арабской
литературы в султанском училище в Дамаске. Как полемист он
выступает часто: ему принадлежит опровержение на упоминавшуюся книгу
сАбд ар-Разика об исламе и основах управления. Работа его является
отражением определенной группы и известных течений, очень сильных
в настоящее время по своему влиянию. Она предваряется предисловием
нынешнего муфтия Египта сАбд ар-Рахмана Kapäfa, как бы
санкционирующего высказанные в ней взгляды, и издана группой „ ас-Сала фййа",
одной из наиболее влиятельных и культурных в современном исламе,
представляющей нечто вроде модернизированных ваххабитов.2 Основная
мысль книги ясна уже из вступительного слова муфтия. „Автор книги
о доисламской поэзии известен своим пристрастием ко всему, в чем
заключены какие-нибудь козни против ислама, что может унизить его
величие и достоинство его славных деятелей и их рода. Эта книга
вмещает в себя утверждения и ложь, которые может объединить одно
определение: презрение к истинам и пристрастие к специальному
догмату, которым обольщен автор" (стр. ^). Близок к этому определению
и сам критик. Täxä Хусейн является представителем той „партии,
которая во имя свободомыслия стремится отомстить исламу и унизить людей,
которые боролись на его пути" (стр. j). Построение критики для нас
очень удобно: автор считает нужным опровергать отдел за отделом
1 Заголовок: «.^аяЛ сХ*-ал> j^,uJ\ l-A^J \3 ^^JiaIäJI ».ä-uXJI ^э <, ;LX£ ,Jp£-i
Ä-«yw>*»Jb £o4.aJ\ £ä)J! l-->\;>T HXcol $ '3Li^o;Jl £-*Ц- ^ уь)МІ ^UA* j^-i ^^-^r*.
8°, стр. 6 ч-364. Рецензия: Ф. Таутел'ь, ал-Машрик, XXVII, 1929, стр. 72—74;
краткое замечание Ф. ал-Бустанй: там же, стр. 436. Я не могу выяснить,
о том ли лице или авторе другого опровержения идет речь у ар-Рафи'й (ук. соч.,
стр. 336) и прим., где называется ^.-^iäJI Ыл*мЛН. Последний умер в
первой половине 1927 г. (см.: G. Kampffmeyer, MSOS, XXX, 2. Abt., 1927,
стр. 215—216).
2 Общую характеристику этого течения см.: Н. Lamm ens. L'Islam, стр. 229—
230 и passim (по указателю, стр. 285).

Täxa Хусейн о доисламской поэзии .арабов и его критики 211
после буквального цитирования мыслей Täxä Хусейна и распределяя
свое изложение тоже на три основных книги (стр. 2). Единственным,
^/что раздражает в сочинении, он считает нападки на ислам; все прочее —
ошибки, которые повторяли уже и другие (стр. 16). В этом отношений
все его претензии на новизну не обоснованы (стр. 28). Он достаточно
прославился своим выставляемым на вид скепсисом (стр. 1), но метод
Декарта давно был предварен ал-Газалй и Ибн Халдуном (стр. 26).
Метод его вообще вызывает ироническое отношение автора, и он с
большим удовольствием иногда над ним издевается (см. особенно стр. 351
и 352). Искренним Täxä Хусейна считать нельзя (стр. 16), и в основе
всех его суждений лежит вражда к исламу (стр. 83) и арабам (стр. 128,
152). Все его знания не принесли ему никакой пользы: знакомство
с историей иногда оказывается хуже незнакомства с ней (стр. 127).
Претензии его на руководящую роль только смешны: новая культура
еще не доросла до того, чтобы выдвинуть достойного реформатора
(стр. 15). Самое деление ученых на сторонников древнего и
сторонников нового может вызвать лишь ироническое отношение (стр. 9). В
результате он не ответил даже на им самим поставленный вопрос о том,
что такое доисламская поэзия (стр. 13); вся его книга представляет
только плагиат из книг арабских и западных (стр. 2—3, 10). Эта мысль
о плагиате проводится ал-Хитром настойчивее, чем где бы то ни было,
и подчеркивается им систематически. Его основным и главным
источником он считает, конечно, Марголиуса, с которым знаком в арабской
передаче журнала „аз-Захра5" (стр. 17), и не совсем ясное нам
„приложение к статье об исламе".1 Сам ал-Хидо благодаря арабским переводам
пользуется работами целого ряда европейских ученых, таковы: разбор
теории Марголиуса, данный Брейнлихом,2 предисловие Ляйяля к изданию
„ал-Муфа^алййат" [(стр. 101, 257, 269), статьи из „Энциклопедии
ислама" (стр. 102). Пользуется он и арабским переводом старой
„Истории арабов" Седийо (L. A. Sedillot).3 Это не мешает ему утверждать,
что ориенталисты не способны к восприятию некоторых сторон арабской
культуры и литературы (стр. 215). j К своим землякам он относится,
повидимому, более доверчиво и, не смущаясь, приводит в качестве
авторитета против Täxä Хусейна христианина Дж. Зейдана (стр. 125,
264). Оставаясь почти все время серьезным, он тем не менее часто
прибегает к персифляжу стиля Täxä Хусейна, более тонко и остроумно,
чем это делает ар-Рафисй, и более систематично (стр. 1, 28, 89, 356—
і Стр. 14, 66, 76, 79, 288 ^Ѵ\ ^э ^JlA^ J^>. По письму П. Жузе 12 XI 1931
эта дополнительная статья может быть И. Йазиджй к арабскому переводу Сэля
(G. Salle; см. Саркйс, [1887). Ср. Наллино (Nallino в RRAL, s. VI, vol. VII, 1931,
стр. 304, прим. 1).
2 О нем была речь выше; его надо видеть в систематически повторяемой у ал»
Хидра ссылке: ^І^з ^^\. — стр. 48, 52, 102, 110, 179, 213.
3 Систематически называется ^чХ^-іо — стр. 81, 87, 101.
14*

212 Литературные характеристики
357). Хотя его книга высоко литературна, но в основе полемики лежат,
конечно, не литературные свойства Täxä Хусейна. Полемика его
вызывается убежденностью в ряде истин мусульманства, высказываемых им
нередко с большим пафосом и подъемом, особенно под влиянием какого-
либо замечания Täxä Хусейна. Дкя характеристики достаточно привести
его соображения о божественности пророка (стр. 88) или
сверхъестественном происхождении ислама (стр. 133). И в других частичных
вопросах он твердо остается на той же почве правоверия: изучение
истории предания, по его мнению, с полной очевидностью показывает,
что ученые и передатчики стоят вне всяких подозрений по своей
добросовестности (стр. 215). Понятно, что при таких взглядах принципы
критики, провозглашаемые Täxä Хусейном, являются для автора совершенно
неприемлемыми, а книга его — фактом абсолютно отрицательным.
VII
Впечатление наименьшей даровитости во всей серии производит
книга Мухаммеда Хусейна,1 тоже сторонника строгой традиции, по
профессии агронома. В противоположность большинству, он заинтересовался
книгой уже после конфискации и с большим изумлением убедился в том,
что исследование о ненадежности способов передачи доисламской поэзии
неожиданно повлекло полемику против религии ислама, отрицание
генеалогии пророка, сомнение в его биографии (стр. 2). Основной вывод
автора по формулировке критика двояк: с одной стороны, он
устанавливает, что стихи, приписываемые доисламским поэтам, не соответствуют
доисламской жизни; с другой — что стихи, считающиеся доисламскими,
написаны не на доисламском языке. Мухаммеду Хусейну непонятно,
в какой связи с этим находятся: 1) обвинение Торы и Корана в
измышлении путешествия Авраама и Исма'йла в Мекку; 2) утверждение, что
Коран приводит их историю для использования в целях своей религии;
3) утверждение, что Коран в своих стихах пользовался языческой
поэзией; 4) унижение генеалогии пророка; 5) сомнение в его биографии
(стр. 4). Автора интересует книга только с той стороны, что она
затрагивает религию ислама (стр. 6). Цель Täxä Хусейна, по его Мнению,
вовсе не та, которую он выражает в заглавии и переводе, — она
сводится к поношению своей религии и своего народа после открытого
отказа и отречения от них (стр. 16). Изложение им легенды об Исма'йле
ведет к сомнению в том, в чем недопустимо сомневаться, — что
упоминание в Коране и Торе Авраама и Исма'йла недостаточно для
доказательства их существования (стр. 42). Отрицание им хадйса пророка
1 Заглавие: ^iXjl су^"^- **» )у&0^\ <~Ц^ *^* ^Ь L5^4^ j*-^
^^j . . . l->L-*£JI Аллкиэ-А JLuX^o. Без года, 8°, 156 стр.

Täxa Хусейн о доисламской поэзии арабов иего критики 213
о благородстве его происхождения '■— чистая софистика. Все передатчики
$адйсов согласны в правильности иснада в нем. Все современники
пророка — язычники и мусульмане — сходятся в признании благородства его
происхождения (стр. 87). Историки подтверждают, что предки пророка
были благороднейшими (стр. 89). Биография его верна, так как им был
дан ряд предсказаний (стр. 66); она истинна (98 ел.), и качеств
Мухаммеда ни у кого не было (стр. 103). Ориенталисты — враги Корана
(стр. 97), и поэтому они отрицают биографию Мухаммеда (стр. 98 ел.).
Только под влиянием лжи и неверия можно обвинять Коран в том, что
он совпадает с измышлениями евреев и христиан, что он подвергался
влиянию иудейства, христианства и других учений, равно как и древней
поэзии. Все это, по мнению критика, приводится Täxä Хусейном без
малецшего доказательства, кроме пустых слов (стр. 93). Его смелость
доходит до того, что он сомневается в действительности событий,
которые связаны с сурой „Джинны" (стр. 82).
Собственные рассуждения Мухаммеда Хусейна по некоторым
побочным пунктам, затронутым в книге, носят достаточно оригинальный
характер. Так, например, распространение эпоса в классической
древности он объясняет (стр. 51) следующим образом. Римские и греческие
историки по причине грубости жизни у одних, чрезмерной роскоши
у других не чувствовали склонности к серьезной работе, что и
вызывало влечение к поэтической фантазии. И в других пунктах,
непосредственно относящихся к теме исследования, он ограничивается только
общими рассуждениями без всяких фактов. С вопросом о подлинности
поэзии он орудует при помощи логических построений такого рода:
неужели у поэтов того времени стыд мог исчезнуть до такой степени,
что они выдумывали и подделывали под древних стихи, хорошо зная,
что в то время существовали еще современники древней поэзии?
(Стр. 69).
Оригинальной особенностью этого опровержения среди всех прочих
является то, что в конце его (стр. 136—144) дана выборка особо
„еретических" мест произведения под тридцатью шестью пунктами. Эта
выборка и показывает с определенностью, почему именно работа Täxä
Хусейна вызвала такую бурю. Данный автор говорит об этом открыто,
другие более прикровенно, но их внимание направляется преимущественно
на те же пункты, которые отмечены в этой выборке и в общем
совпадают с протестами, рассмотренными в отзыве прокуратуры.
VIII
Последняя работа, которая имеется в нашем распоряжении из
области полемики с Täxä Хусейном, относится уже собственно не к этой
книге, а к его второму произведению — „О доисламской литературе",
вернее — второму изданию инкриминируемой книги. Она принадлежит

214
Литературные характеристики
Мухаммеду Ахмеду ал-Гамравй;г критика его естественно касается не
только опущенной главы, но и всей его теории с многочисленными
применениями, касается и самого метода исследования, выясняя научность
этого пути сомнения, который автор приписывает Декарту. Последнему
критик уделяет особое внимание, анализируя все взгляды Täxä Хусейна,
как явные, так и скрытые, пытаясь разобрать, что в них нового или
старого, верного или ошибочного, искреннего или тактического.
Благодаря серьезному подходу книга его в значительной мере отличается от
предшествующих. Быть может большой срок времени—книга
напечатана в 1929 г.—и смягчение полемики помогли автору более объективно
подойти к теме; быть может этому содействовало и его образование,
как питомца Лондонского университета, и усвоение методов точных и
опытных наук, так как он состоит профессором химии.1
Книга его тоже не является случайным и индивидуальным
произведением, а имеет санкцию известного направления мусульманской мысли —
она сопровождается большим предисловием эмира Шекйба Арслана и
издана типографией „ас-Салафййаи, которая выпустила и труд М. ал-
Хидоа Хусейна. В предисловие отмечается, что на отдельных случаях
подделки нельзя еще строить отрицательного общего вывода о
подлинности всей доисламской поэзии (стр. ^); автор настаивает на
необходимости сохранять свою культуру (стр. jj), утверждая, что последний
период истории Турции не может служить примером (стр. <J). В книге
Täxä Хусейна он видит тоже главным образом подражание Марголиусу
(стр. о) и с этой стороны не считает ее крупным явлением ни
положительного, ни отрицательного порядка. Но когда он подходит к оценке
европейской науки, здесь чувствуется глубокая пропасть, отделяющая
его от правильного понимания, и нежелание признать авторитет
занимающихся Востоком. В Европе, по его мнению, нет настоящих
арабистов (стр. J); все книги о Востоке — ложь (стр. L), а ориенталисты —
враги ислама (стр. а..»; ближайшим образом упоминаются Хартман и Лям-
менс). В нужных случаях, однако, Ш. Арслан пользуется отзывом
Уэллса об искренности Мухаммеда (стр. J), отстаивая честность спо-
1 Заглавие: J.^^.1 vX*.=tx> ^Дл^ ^ІАІаЛ ц^ЛН ^5 e^USJ ^Х^ЛаХІ 1 oSX)\
ИП—irfA oj.aÜlJ\. ^У-^І ^^S.ti y*«*$\ J^«*Jli 8°, 60 + 326 стр. Обстоятельное
изложение книги с перепечаткой одной главы дано Ф. А. ал-Бустанй (ал-Машрик,
XXVII, 1929, стр. 434—446); краткие заметки ал-Кавакибй (RAAD, IX, 1929, стр. 250—
251 и „ал-Муктатаф", 1929, октябрь, стр. 348). В связи с первой книгой Täxä Хусейна
ал-Гамравй поместил ряд статей в газете „ал-Балаг" (см. ук. соч., стр. ^і).
1 Он принимал участие в просмотре недавно выпущенного нового английского
перевода Корана: Marmaduke Pickthal 1. The Meaning* of The Glorious Koran.
An explanatory translation, London, 1930, стр. VII.

Таха Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 215
движников (стр. ^^мі). Конечный его вывод таков, что арабы лучше
европейцев знают свой язык и литературу и только сами могут судить об
этих вещах (стр. JJ). Нужно сказать, что в некоторых пунктах это
предисловие Ш. Арслана производит не менее удручающее впечатление,
чем книга ар-Рафисй; если в последнем случае многое объясняется
незнакомством с действительным положением науки, то здесь этого не
может быть. Повидимому, обвиняя всех европейских ученых в
тенденциозности, Ш. Арслан сам немало погрешает в этом. В последнем
смысле сама книга, хотя и относится тоже отрицательно к Täxä Хусейну,
выгодно отличается от предисловия.
В этой книге действительно чувствуется настоящий ученый с
индивидуальным стилем и с несомненным литературным даром, сохраняющий
свой облик и в словах, и в конструкциях, и в общем построении. В
выражениях его совершенно отсутствует та реторика и стилизация, которая
часто играет очень большую роль у предшествующих авторов, являясь
у них иногда сознательным приемом. Пользуясь каким-нибудь новым
словом или употребляя прежнее в расширенном значении, он прежде
всего по возможности точно его определяет, а затем пользуется лишь
в том контексте, который допускает данное определение. Это особенно
важно отметить потому, что в предшествующих случаях спор нередко
возникал из-за неточного разграничения понятий. Аналогичное свойство
ясности и стройности сказывается как в конструкции отдельных частей,
так и всей книги. Из отдельных параграфов равномерно слагаются
главы, из глав вся книга. Переходы естественны, и общие замечания
в начале каждого отдела связывают его с предшествующим. В самом
стиле выгодно сказываются последовательность и отказ от личных
выпадов; ирония часто чувствуется, но никогда не появляется как
основное или единственное оружие, а только вспомогательный или
иллюстрирующий элемент к логическим доводам или построениям.
По содержанию в основе книги можно усмотреть два элемента.
К первому относится разбор тех погрешностей и заблуждений, о
которых писали предшествующие критики, иногда с преувеличением и очень
часто с большой пристрастностью. Ал-Гамравй рассматривает все эти
обвинения, объединяя их и классифицируя, а затем излагая в более
научном и менее пристрастном тоне. Второй элемент — его личные
дополнения, которые тоже слагаются из двух моментов: он критикует,
во-первых, книгу не „О доисламской поэзии", а „О доисламской
литературе", которая богаче материалом, а следовательно и сюжетами для
критика, а во-вторых, он затрагивает ряд вопросов, не освещенных
критикой, но имеющих непосредственное отношение к теме, которое
возникло благодаря его индивидуальному подходу.
В области первого элемента надо выделить, конечно, вопрос о
скепсисе, методе Декарта и применении его Täxä Хусейном. Многие об
этом писали, многие проходили мимо, но ал-Гамравй первый занялся

216
Литературные характеристики
серьезным рассмотрением всех деталей и выяснением, насколько точными
понятиями орудует Täxä Хусейн (стр. 100—146). Он считает метод
Декарта в его понимании ненаучным (стр. 114), замечая, что у Täxä
Хусейна только внешность научна. Здесь же разбирается вопрос об
отношении Täxä Хусейна к теории Марголиуса (стр. 100), о котором
говорили почти все предшествующие критики, и о южноарабском языке
и надписях (стр. 161—189). Специальные главы посвятил он „Арабской
поэзии и диалектам", а также „Арабскому языку и диалекту корейши-
тов" (стр. 189—212). Он оттенил тоже отмечавшийся раньше факт, что
многие из своих выводов автор берет у ал-Джумахй, и выяснил его
заимствования из арабских источников в особой главе „Долг автора
книги перед древними" (стр. 267—276). Со вторым элементом книги
связан весь первый отдел критики (стр. 1—100): здесь изложены
соображения о пропусках во втором издании работы и отсутствии
сообщения об их причинах (стр. 1—4), об отношении Täxä Хусейна к его
современникам (стр. 8—17), его взглядах на реформу и обновление
(стр. 39 ел.). Эти взгляды ал-Гамравй считает более вредными, чем
полезными (стр. 39); воспитываться необходимо на первом веке ислама
(стр. 87); Täxä Хусейн является только подражателем в проповеди
изучения греческого и латинского языков (стр. 43); на нем сказалось
вредное подражание французскому методу (стр. 45); изложение им
французских романов приносит только вред арабам (стр. 46). Вообще он взялся
не за свое дело: он не понимает религии, не знаком с элементами
экзегетики, и ему скорее пристало заниматься винными стихами Абу Нуваса
(стр. 156), тем более что у арабов он вообще всячески выискивает
легкую поэзию (стр. 46). Для поставленной им темы нужны годы изучения
и отказ от субъективности (стр. 161); между тем у него часть доводов
выдумана, часть искажена (стр. 234), отсутствуют точные определения (стр. 292)г
все основано на личном вкусе (стр. 297). О подделках в широком масштабе
может говорить только не уважающий себя и не ценящий арабской
литературы (стр. 249). Вообще непонятно, зачем он писал свою книгу (стр. 304),
так как нельзя отбрасывать чего-нибудь, не заменяя лучшим (стр. 318).
Новым элементом книги ал-Гамравй являются те оригинальные темы,
которые затронуты им впервые среди всех полемистов и которые он
развивает в связи с работой Täxä Хусейна. Таковы его рассуждения
об адабеу происхождении этого названия, его истории, о латинской и
греческой литературе, связи их с Западом и Востоком, о
подражательности и ее влиянии, о свободе литературы, об историко-литературной
критике, об определении субъективного и приобретенного чувства
литературы, о ряде сложных вопросов, связанных с современной арабской
литературой, как вопрос о подражательности, вопрос о древнем и новом и т. д.
Книга, относясь резко отрицательно к основной теории Täxä
Хусейна, является лучшим доказательством того, что возможен синтез
старой и современной арабской литературы, возможно установить связь

7 аха Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 217
между путями арабской культуры в прошлом и настоящем. Эта связь-
научает пользоваться сокровищницей классического периода, если
к нему применить принципы научной критики. Книга ал-Гамравй служит
ясным примером преимущества сохранения всего имеющего значение
из древности с заимствованием всего полезного в новом. В этом
неоспоримая и основная ценность ее, которую можно использовать
совершенно независимо от основной темы и отношения к ней.
На книге ал-Гамравй я заканчиваю обзор основной полемики с
теориями Täxä Хусейна. Эта полемика интересна, так как во всех своих
деталях рисует те течения, которые продолжают управлять не только
арабским, но и вообще мусульманским миром. Можно к ним относиться
с разных точек зрения, но не учитывать их нельзя: они живут и
захватывают очень широкие слои народа. Вопрос, поднятый Täxä Хусейном,
показывает, насколько оживленно откликаются на такие идеи
представители разных направлений. Наряду с совершенно случайным и
наносным элементом в этой полемике, который имеет только эфемерное
значение и с ходом времени отпадает и даже отпал, мы видим и те
здоровые мысли, которые позволяют нам проникать в будущее и улавливать
его тенденции. Заслуга Täxä Хусейна в том, что он своими
выступлениями заставил высказаться самых разнообразных представителей
современного арабского мира. В его книге далеко не все неоспоримо, но
арабская литература и наука сумеют использовать его мысли об
историко-литературном анализе, лежащие в основе всего построения.*
IX
Даже и теперь, хотя со времени появления работы не прошло еще
пяти лет, можно подвести некоторые итоги не только в связи с ней,
но и вообще по основным линиям работы Täxä Хусейна; эти итоги
с определенностью говорят, что его деятельность уже вызвала к жизни
новую страницу в истории арабской литературы и науки, что она
и теперь уже ясна по своим положительным результатам.
Основные линии его работы наметились, как мы видели, сейчас же
по возвращении из Франции; повидимому, наиболее слабо з.а последний
1 Среди не упомянутой мною литературы есть немало ценных и интересных
материалов, но полный обзор потребовал бы специального исследования и отдельной
книги. Хорошее и объективное изложение теории Täxä Хусейна дал Ф. ал-Бустанй
в учебной брошюре: £*oJüo ^^ІХХіІ ^±>\ cfUsci AjÜLo —АІ^і — AjL*J ^аЦЛ *.a-<£J\
ПГѴ Cjjj.^ ><:r^J.AlaJl .ліо ^уо OUä^UJJ (№ 2 из серии ^Ъ \j J\, стр. 13—16).
Он же касается его теории и в других выпусках этой серии, например: iX^J^ ^М*
(№ 24) £^UJ1 стр. Ja*, hn Ojj"^ .^UjlXä<J\. Бесцветна и растянута попытка синтеза
всей полемики о Täxä Хусейне, начатая \Абд ал-Кадиром 'Ашуром под заглавием ^ЬІ-со^Л
^оу/л^.^ (^U4*Ä. &.Ъ £г£± (подражающим заглавию известной книги ал-Джурджанй:
д.*ул±.3 i^JXjl j^o £l»Lo^Jl) в журнале „ал-Иха": VI, стр. 806—809, 849—853„
967—972; VII, стр. 249—254, 371—373 (январь—июль 1930 г.).

218
Литературные характеристики
период представлены у него стоявшие сначала на первом плане
классические штудии. Быть может, это объясняется известным
разочарованием в попытках поднять интерес к этой области, как в свое время
произошло с переводчиком „Илиады" С. ал-Бустанй;1 во всяком случае
определенной школы в этом направлении ему создать до сих пор не
удалось. 2 Работу его, однако, нельзя считать прошедшей бесследно даже
помимо серии указанных его произведений. Отдельные факты говорят
о том, что теперь в прогрессивных кругах арабского мира отношение
к классической древности не таково, как было в начале века. Изредка
появляются такие капитальные произведения, как перевод „Никомахо-
вой этики" Аристотеля, исполненный бывшим ректором Университета
Ахмедом Лутфй Сеййидом.3 Не всегда эти переводы восходят к
подлиннику: и в данном случае он сделан с французского, но все же
подобные факты едва ли были возможны до появления работ Täxä
Хусейна и ал-Бустанй.4
Попрежнему очень энергично Täxä Хусейн продолжает знакомить
своих соотечественников с современной европейской, главным образом
французской, литературой. Редкий месяц проходит без того, чтобы
в различных журналах не появлялись его статьи о новинках
беллетристики и театра.5 Можно иногда соглашаться с критиками, что выбор
бывает случаен или не всегда захватывает положительные явления
литературы, однако нельзя отрицать, что никогда раньше арабские
читатели не имели возможности знакомиться так быстро и в столь
надежной передаче с последними новинками дня. В известных
отношениях еще важнее другая сторона его деятельности в этом направлении,
которая несомненно создала известное течение: интерес к более
глубокому пониманию и серьезным переводам классиков европейской
литературы. Многие из них им вдохновлены, другие снабжаются его
обстоятельными предисловиями, которые с несомненным знанием и искусством
вводят читателя в понимание и произведения, и автора. Здесь уже
дело не ограничивается французской литературой:6 через руки Täxä
Хусейна проходят и классические памятники немецкого гения. Его преди-
1 Н. A. R. Gibb, ук. соч., стр. 455.
2 Таким образом, моя надежда, высказанная в 1927 г., оказалась слишком
оптимистической (см.: Сулейман аль-Бустани. Киев, 1927, стр. 13). [См. настоящий том,
стр. 165].
3 Заглавие: ^Л. . . i^^JS ^u-^JUalk^sl lJljJIj ^^rLbjjLo ^Jl Jj\bL.\JI *\s>
l^rf c^O&Jl j\> (два тома).
4 Очень интересна для характеристики настроений в современной арабской
литературе рецензия на эту работу: М. X. Хайкал. gl*i.J\ Ols^l ^і. 1925, стр. 157—163.
5 См., например, „ал-Хилал", XXVII, где начиная с № 1 (ноябрь 1928) по № 6
(апрель 1929) в каждой книжке мы находим по статье Täxä Хусейна.
6 Можно указать на его работу над Анатолем Франсом (ср.: G. К а m p*f f m e y-
<er, MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926, стр. 249).

Täxa Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 219
словием снабжены, например, „Страдания молодого Вертера" (1924)
и „Фауст" (1929).2 Хотя и эти переводы не всегда восходят
непосредственно к оригиналу, все же их значение для молодой арабской
литературы очень велико, а предисловия Täxä Хусейна нередко носят
характер вполне самостоятельных этюдов, впервые для арабов
освещающих сюжет.
Центр тяжести его работы попрежнему лежит в области истории
классической арабской литературы; здесь его влияние сказалось не только
в непосредственных результатах его печатных произведений, но и в
создании определенного движения; именно в этой области мы уже и теперь
можем говорить о школе Täxä Хусейна. Еще в 1926 г. вслед за своими
лекциями о доисламской поэзии он собирался посвятить курс изучению
Корана с литературной точки зрения.3 Не известно, осуществил ли он
свое намерение под влиянием событий, последовавших за выходом
в свет его книги; вероятно в связи с его занятиями в этой области стоит
доклад на Оксфордском конгрессе ориенталистов в 1928 г. об особом
случае употребления личного местоимения в Коране.4 Не надо быть
пророком, чтобы предугадать-, что, несмотря на специальный характер
затронутой темы, работа вызовет тоже некоторую полемику.5 На этот
раз Täxä Хусейн удержался в строго академических тонах в пределах
избранного вопроса, почему и полемика не приобрела такого
ожесточенного характера личных нападок.6 Во всяком случае, этот пример
с полной определенностью показывает, как стойко Täxä Хусейн идет
по путям исследования намеченных проблем, несмотря на не всегда
благоприятные условия, и как твердо он держится своих взглядов.
Помимо собственных работ Täxä Хусейна за последние пять лет
надо отметить целый ряд книг, на которых сказывается его влияние,
как в смысле методов, так и выводов. Во всех них мы замечаем одну
интересную особенность сравнительно с произведениями самого Täxä
Хусейна. Он всегда бывает очень прямолинеен и иногда даже задорен
в высказывании своих взглядов; события показали, что эта система
1 Заглавие: ^Х^аЛ 3L*-m*$j.äJ\ ^e- <*Лл5 ^ІЦЛІ Cjy*. ^J^U^i.J\ *.&L&JU %.!>\i eMl
4rf—irfr ->U^1 3L*^k*' üb iJl ^.-ua (3-е изд.). Ср.: G. Kampffmeyer, MSOS,
XXIX, 2. Abt., 1926,'стр. 248.
2 Заглавие: vX*.*>o Jf>yS> J^st^a A.oU.J^J\ ^ ^JX> ^^ys> w^5Jl biU-Jl j*L£J CU-сОаіІ
IW — irfA +•«*+•* >\+£&$\ ^Ä^.k/o (предисловие Täxä Хусейна занимает 14 стр.).
3 Ар-Рафи'й, ук. соч., стр. 332.
* De Гетріоі dans le Coran du pronom personnel de la troisieme personne comme
demonstratio Memoire presentee au-XVIIIe Congres d'orientalistes par Taha Hussein.
Paris, 1928, 4°, 19 стр.
5 Арабские читатели могли познакомиться с работой по арабским переводам, из
которых мне известны два: в „ар-Рабита аш-шаркййа" (I, 1928, № 1, октябрь,
стр. 68—71) и ,,ал-Иха' (V, 1928, № 6, ноябрь, стр. 595—600).
8 См., например: ар-Рабита аш-шаркййа, I, 1928, № 2, декабрь, стр. 90—92;
1929, № 7, июнь, стр. 29—35. Там же помещен ответ Täxä Хусейна на арабские
рецензии и письмо к нему В. Марсэ (1929, № 6, май, стр. 29—41).

220
Литературные характеристики
не всегда влечет за собою хорошие результаты для отстаиваемого дела.
Сам Täxä Хусейн почувствовал это, и в переработке своей книги
в некоторых пунктах изменил тон. Представители его школы в этом
отношении действуют более осторожно: придерживаясь тех же самых
методов, они избегают излагать остро вопросы, вызывающие
раздражение, и быть может благодаря этому тактически достигают больших
результатов. Ряд работ носит характер руководств для высшей школы
и читающей публики; таким образом, взгляды Täxä Хусейна проникают
широко и в среду учащихся и среднего класса, приобретая себе
сторонников уже не только среди немногочисленных представителей
ученых и журнальных кругов.
На первом месте среди произведений такого рода надо поставить
задуманную в трех томах серию под общим названием „Заря ислама",
которая предваряется общим введением Täxä Хусейна и в которой он
сам собирается принять участие.1 Серия ставит своей задачей дать
характеристику „умственного, политического и литературного состояния"
в первый век ислама. Соответственно с этим каждый из томов должен
быть написан одним из трех авторов; да настоящего времени вышел
первый, посвященный умственному состоянию и составленный одним
из профессоров Университета, Ахмедом Амином. И в методе работы,,
и даже в самых приемах изложения чувствуется определенное влияние
Täxä Хусейна. Книга читается с большим интересом и, будучи
написана с популяризаторскими целями, тем не менее представляет
ценность даже и для неарабского читателя.2 То же самое можно сказать
об интересном опыте краткого курса истории арабской литературы для
средней школы, составленного по поручению Министерства народного
просвещения целой группой ученых, главным образом из числа
преподавателей Университета.3 И здесь чувствуется влияние и руководящая
роль Täxä Хусейна как в системе выводов научного характера, так
и в распределении материала. В кратком изложении обрисован весь ход
развития арабской литературы с древнего периода до нового времени.
Для детальной разработки отдельных моментов курс, конечно, не может
1 Заглавие: U.wJL £>JXäJ\ £JUfcJ\ ^s. «iUct-O -И;»*.\ SS$S ^ ^U.£ e^Uo^)| .äs
'j^juuaä. <4d* L-A>Jl!> ^S v^LXiol Зо^иЛИ £JaJJ\ *.;L.\ ^Л ^МааЛЛ чѵЛ-о ^ £о.ЛЛа ^^
oJjb £j<* ^.^=*-b ^a «:&. ^LX^ ^jfi ^jxX^\ ^>U.äJ1 сХи»*-а:Л vX^s-a 4^>^ol >х*~ь.Ц
>Ц^*М1 %к*.Л** ^^л\ J^s^l *-*.£■№* <LJXäJ1 sUaJl 0э jy^\ *f*^ <^МІЛ ^2>y^\
Игл—irfv, 8°, Ібн-355 стр.
2 В арабской прессе она встречена сочувственно; см., например, отзывы ал-Кава-
кибй (RAAD, IX, 1929, стр. 312—314), М. *Абд ар-Разика (ар-Рабита аш-шаркййа^
I, 1929, № 5, апрель, стр. 47—51); М. Абу Зейда (там же, I, 1929, № 8, июль,
стр. 67—70). Ср. рецензию: J. Schacht, OLZ, XXXIV, 1931, стр. 51—53.
8 Заглавие: Xj^iliJI ^Ux^Jb XJJUJl £-U*Jl jjJÜa ^y^\ Ц->Л)\ ^^Ь^э J.*ä.J\
oX-** '^ ^ laL\ ^j.ft, 8°, 6-+-271 стр..

Taxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики 221
служить, но как характеристика общих взглядов круга Täxä Хусейна
крайне интересен.
Влияние Täxä Хусейна сказывается даже и в тех областях,
которыми он специально не занимался: как пример можно привести
„Историю семитских языков" И. Вольфензона, изданную в Каире в 1929 г.1
Лая современной арабской филологии она представляет факт
исключительной важности, впервые дав арабскому читателю возможность
ознакомиться с научными выводами о главнейших семитических языках
и их образцами. Представляя собой произведение научно-популярной
литературы, она в некоторых пунктах содержит и самостоятельные,
не лишенные интереса взгляды автора,2 равно как и новый материал.3
Значение книги повышается оттого, что она просмотрена Литтманом,
снабдившим ее своими замечаниями.4 Книга молодого ученого
посвящена Täxä Хусейну,5 и влияние его чувствуется как в общих приемах
изложения, так и в отношении к древнеарабской поэзии.6 Влияние это
не удивительно, так как связь ученика с учителем была тесна уже
раньше: предшествующая книга И. Вольфензона снабжена предисловием
Täxä Хусейна.7
Областью чистой науки не ограничивается влияние египетского
ученого. Он является одной из самых известных и популярных фигур
общественной жизни современного арабского мира. К его голосу
прислушиваются по всем вопросам, волнующим -в данный момент
современность, будь то реформа ал-Азхара,8 дискуссия о реалистической
литературе 9 или что-нибудь другое. Täxä Хусейн известен как хороший
и оригинальный оратор и лектор;10 с его фигурой постепенно знакомятся
1 Заглавие: (<—^>р _^>і) ^-u-JviJ^ <J.^l^ol j^X£>J\ ua*J Ü A^LuJ! OU.JÜ1 £*^U>
НП—«ГГЛ ».иа^ . . . >UJU\J1 Іа^-о, 8°, 4-1-295 стр. Мне известны рецензии в RAAD,
X, 1930, стр. 637—640; Лугат ал-'араб, IX, 1931, стр. 153—154 и Брокельмана в
OLZ, XXXIII, 1930, стр. 1013—1014.
2 Ср. его теорию о <к**Хлв как отличительном свойстве семитских языков —
стр. 16; о значении еврейско-арабской литературы—стр. 228—223 и пр.
3 Подробности о недавно открытой арабской надписи 31 г. хиджры — стр. 202—203,
278-279.
4 Стр. 5~;и 273—281.
5 См. перед предисловием: j^X£x)\ *.*oäJ\ ^ä^Ü ЗЦС-иЛП öy^^~ ^\ i-jU&Jl *Lxa1
6 Например, стр. 169,' 206, 211, 212, 214.
7 Эта работа была его докторской диссертацией: l-^-äJI >)k± ^в >^S.^J\ лз vU
>U-X^\ A.A.Jax> ^yuuJJ^\^ J^lj-yol jy&s*J\ <-A^J^ e!5Lo^ll уУ*>$ 5LJlaIäJ\ <£
Игѵ— irfo^x*..* 8°, 94-192 стр.
8 См., например, статью Мухаммеда 'Арафа: ^ли^. дЛ> ч^&д»)Ц уА)У\ -^Lo\
(ар-Рабита аш-шаркййа, I, 1929, № 3, стр. 59—62).
9 Интервью с ним по поводу jiyo L_o\ см.: ал-Иха', VI, 1929, № 1, апрель,
стр. 11—19.
10 См. статью известного поэта Ахмеда Зеки Абу Шадй: ^j-^wa. <^Ь s^XSjJI
.иоіах.^ c-^W (ал-Иха , 1929, январь, стр. 790—793).

222
Литературные характеристики
и европейские ученые, так как он часто выступает представителем
Египта на международных конгрессах.1
Его книга о доисламской поэзии с бурной полемикой около нее
на одно время как бы заслонила и затуманила целостный облик ученого.
Теперь за этой книгой мы можем разглядеть большую и упорно
систематическую работу, колоссальную выдержку и твердость в своих
взглядах, равно как оригинальную, свежую и честно трудящуюся мысль.
Арабский мир вправе гордиться своим ученым, от которого можно еще
многого ждать и деятельность которого со многих точек зрения интересна
для европейских ученых.
1 Портреты его неоднократно печатались в различных арабских журналах, см.,
например: ал-Хилал, XXXV, № 5, март 1927, стр. 516; XXXVI, № 6, апрель 1928,
стр. 666; помещен он и в кн.: Т. Khemiri and G. Kampffmeyer. Leaders...,,
стр. 34.
■»Hi0*-

АВТОБИОГРАФИЯ МИХАИЛА НУ'АЙМЕ
Насколько трудно получить точные даты относительно новоарабской
литературы, можно судить по примеру нашей новоарабской хрестоматии.1
Даже для того чтобы узнать даты рождения еще здравствующих
писателей, нам приходилось многократно обращаться к литературным кругам
в арабских странах, которые, однако, при всем желании не всегда были
в состоянии нам помочь. В качестве ultimum refugium служило
письменное обращение к соответствующему писателю, что, конечно, не всегда
бывало возможно. Таким образом, случалось, что нередко даже
виднейшие представители современной арабской литературы оставались без
своего curriculum vitae. Даже в новейшем, заслуживающем высшей
похвалы опыте Хемирй и Кампфмейера2 по этим же причинам некоторые
из разбираемых авторов получили лишь крайне общую биографию без
твердых хронологических данных.
С особой грустью ощутил я подобное положение вещей относительно
М. Нусайме,3 который интересовал меня уже много лет не только как
видный представитель арабской литературы, занимавший в ней почетное
место наряду с ар-Рейханй и недавно (10 IV 1931) умершим Джебраном.
Из некоторых арабских источников мне давно было известно, что
в Сирии и Палестине он окончил школы Русского Палестинского
общества, а затем некоторое время учился в Полтаве. Все мои
старания получить сведения о нем из Полтавы оказались безуспешными;
лишь позже, благодаря одному его соученику, я узнал, что он был
там известен не под своей фамилией Ну'айме, а под той, которая была
образована от имени его отца Йусуфа. В его работах, особенно в
критических очерках, я чувствовал следы влияния русской литературы, главным
образом критической школы Белинского; однако это были только одни
предположения, которые раньше я не решался высказывать открыто.
К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы. Под редакцией и
с предисловием И. Ю. Крачковского. Л., 1928, XXV+ 258 стр.; см. также MSOS,
XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 180—199.
2 Т. К h е m i г i and G. Kampffmeyer. Leaders in Contemporary Arabic
Literature. A Book of Reference, Part I. WI, IX, 1930, rr. 2—4.
3 См.: MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 193-194.

224
Литературные характеристики
Выход в свет „Leaders"х дал М. Ну'айме повод вступить со мной
в переписку. Вскоре после этого, по моей просьбе, я получил от него
в письме от 27 мая 1931 г. очень важные данные о его жизни и
литературной деятельности, которые дают объяснение многим моментам
литературного движения у арабов и заслуживают опубликования в
интересах всех изучающих новую арабскую литературу. Следуя мысли,
внушенной проф. Кампфмейером, я привожу ниже, с любезного разрешения
автора письма, один отрывок с моими пояснительными замечаниями.
Свою фамилию писатель пишет по-английски Naimy, по-арабски же
огласовывает ее как Ну'айме и даже (быть может под влиянием
принятого в Сирии произношения окончания е) Ну?айми. В дальнейшем мы
сохраняем обычную арабскую форму.
Дорогой профессор Крачковский,
Так как Вы предоставили мне возможность выбора писать к Вам
по-русски, по-арабски или по-английски, я предпочитаю последнее, ибо
случайно имею английскую пишущую машинку,—а письмо,
напечатанное на машинке, читать гораздо легче, чем написанное от руки. Кроме
того, я не пользовался русским языком с 1917 г. и теперь не владею
им так свободно, как английским.2
...3 Я думаю, что Вы — один из первых европейских ученых,
уделяющих серьезное внимание новой арабской литературе, которую нельзя
более отстранять или игнорировать как недостойную настоящего
исследования. Пробуждение дошло, наконец, до арабоязычного мира. Самое
убедительное доказательство этого можно видеть в честных усилиях
сегодняшних писателей и поэтов выразить в своих словах что-то из
своей души и окружающей их жизни. Но десять-двадцать лет тому
назад эта честность совершенно не существовала. Все было
принесено в жертву форме; и форма, для того чтобы быть приемлемой,
с полной покорностью должна была следовать всем линиям, намеченным
древними, даже доисламскими временами. Следствием был ужасный
застой духа и искусства. Литература — если так ее можно было
назвать— была совершенно отделена от жизни. Она служила
безделушкой, украшением, развлечением, представляла ряд фокусов и
акробатических трюков, со словами в качестве орудий и инструментов.
Литературный застой во всем говорящем по-арабски мире бросился
мне в глаза, когда я покинул Россию. Это действовало удручающе
и было обидно до крайней степени для человека, воспитанного на
тонком искусстве Пушкина, Лермонтова и Тургенева, на смехе сквозь
1 Т. Khemiri and G. Kampffmeyer, ук. соч., стр. 30—31.
2 Предыдущее письмо М. Ну'айме было написано бегло на русском языке,
конечно по старой орфографии.
3 Опущены строки, посвященные моей научной деятельности.

Автобиография Михаила Нуаиме
225
слезы Гоголя, на увлекательном реализме Толстого, на литературных
идеалах Белинского и, наконец, на высокой человечности самого
мощного, глубокого, полного и наиболее проникновенного среди всех
русских писателей — Достоевского.
Вы легко можете понять, почему мои первые литературные опыты
на арабском языке были главным образом критического характера. Едва
ли существовала литература, достойная критики, в то время, когда я начал
писать, — около 1913 г. Такая литература тогда еще только рождалась.1
Раньше надо было подготовить для нее почву. Однако существовало
много псевдолитературы, которую надо было сперва подавить;
существовало много плевел, которые надо было уничтожить, прежде чем
семена новой литературы смогут укорениться. Вот почему мои первые
усилия сводились к тому, чтобы вырывать прочь и удалять мусор.
К счастью, эти усилия не оказались напрасными. Другие пошли по
тому же пути, и сейчас мы являемся свидетелями рождения новой
арабской литературы, которой суждено по прошествии немногих
десятилетий занять достойное место среди других литератур мира. Сегодня
она испытывает на себе очень сильное влияние Запада. Но наступит
день, когда она сама станет влиять на Запад. Я верю в гений арабского
языка. Я также верю в созидательные таланты народов, для которых
он является родным языком.
...2 Вы хотите знать мою биографию. Я могу представить Вам
только беглый очерк, простой скелет дат и событий. Что касается
„мяса", которое делает скелет живым, и человеческой ценности,
которая наполняет значением даты и события, то я боюсь, что это требует
больше, чем письма.
Я родился 22 ноября 1889 г. в городе Бискинта, на горах Ливана.3
Мои родители — простые труженики, богобоязненные горцы
греко-православного вероисповедания. Я третий в семье, состоявшей из пяти
братьев и одной сестры. Около 1895 г. императорское Русское
Палестинское общество открыло в Бискинте русскую школу. Два моих
старших брата и я ее посещали. В 1899 г. мой старший брат эмигрировал
в Соединенные Штаты и обосновался на крайнем западе, в штате
Вашингтон. В 1902 г. школа выбрала меня для поступления в Учитель-
1 Суждение Ну'айме представляется слишком строгим. Если даже не говорить
о старшем поколении XIX в., то, например, никоим образом нельзя проходить мимо
деятельности Зейдана в истории новоарабской литературы. До 1913 г. вышли две
части „ар-Рейханййат", так же как несколько работ Джебрана.
2 Следует несколько строк по поводу кончины Джебрана (в пятницу 10 апреля):
„. . .Его жизнь была посвящена подлинной творческой работе поэта и художника. Его
творения и влияния будут жить долго после него".
3 Бискинта — небольшой городок на северном Ливане, неподалеку от горы Саннин,
в северо-восточном направлении от Бейрута (см.: С. Baedeker. Syrien und
Palästina7. Leipzig, 1910, карта северного Ливана, стр. 304—305).
15 И. Ю. Крачковский. т. III

225
Литературные характеристики
ский институт в Назарете, также руководимый Русским Палестинским
обществом.1 В конце четвертого года моего обучения там, в 1906 г.,
я был избран, чтобы ехать в Россию, за счет Палестинского общества.
В России я был определен в полтавскую семинарию.2 Моей целью
никогда не было стремление стать духовным лицом, а вернуться обратно
в Назарет и преподавать или же, если возможно, окончить семинарию,
затем поступить в университет и изучать какую-нибудь специальность.
Моим любимым предметом уже в Назарете была литература. Уже
в эти юные годы я писал стихи. В семинарии я скоро погрузился
в русскую литературу. Передо мною точно открылся новый мир, полный
чудес. Я читал с жадностью. Едва ли существовал какой-нибудь
русский писатель, поэт или философ, которого бы я не перечитал. Мое
внутреннее возмущение против церкви и ее сухих догм заставило меня
искать и находить поддержку в поздних сочинениях Толстого
Меньше чем за год я овладел русским языком настолько, что мог писать
на нем стихи, которые объявлялись, во всяком случае некоторыми
моими профессорами, имеющими много достоинств.3 В начале четвертого
года пребывания в семинарии, в конце 1909 г., произошла студенческая
забастовка. Студенты поручили мне произнести речь, которая в глазах
семинарского начальства поставила меня среди „подозрительных". Все
учащиеся моего класса, в том числе и я, были на год исключены.4
Ранней весной 1911 г. я обратился с просьбой разрешить мне сдавать
специальные экзамены за первые четыре класса. Просьба была
удовлетворена, я успешно сдал свои экзамены и получил диплом за первые
четыре класса. В марте 1911 г. я уехал на Ливан, где провел лето
за подготовкой к поступлению в Сорбонну. К концу лета мой старший
брат, уже одиннадцать лет живший в Америке, вернулся, чтобы
навестить нас. Он убедил меня ехать с ним в Америку. В декабре 1911 г.
я очутился в небольшом городке Валла-Валла, в штате Вашингтон.
1 Этот Учительский институт в Назарете имел большую заслугу, распространяя
знакомство с русской литературой в арабских странах. Кроме упоминаемых в
дальнейшем писателей, из него вышли не менее известные переводчики, как Селим
Коб'ейн (редактор „ал-Иха'" в Каире), Халйл Бейдас (редактор „ан-Нафа'ис ал-'асрйиа"
в Хайфе и Иерусалиме), Антун Баллан, Костантй Кенази' и др.
2 Конечно, не университет (куллийа или джами а), как это часто стоит в арабских
биографических заметках, — в Полтаве не было университета, — и не учительский
институт, как я. предполагал ранее (ср.: MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 194).
Арабы, которые до войны получали образование в России, распределялись главным
образом среди южных семинарий и духовных академий (Баллан, Кенази', Кезма и др.);
лишь немногие из них имели возможность учиться в университетах (д-р Илйан Халебй,
Антун Хашшаб, бывший лектор арабского языка в Петербургском университете,
д-р Адйб Хазин и т. д.).
3 Не нужно забывать, что во всех школах Русского Палестинского общества
русский язык был обязательным.
4 После первой революции 1904—1905 гг. в учебных заведениях происходило много
забастовок с экономическими и политическими требованиями.

Автобиография Михаила Нуайме
227
Я немедленно принялся за изучение английского языка, которым
к октябрю 1912 г. овладел достаточно для того, чтобы поступить
в университет Вашингтона; в июне 1916 г. я получил от Факультета
свободных искусств и права ученую степень баккалавра искусств
и права. Я, однако, не стал заниматься профессией юриста, так как
возымел большую неприязнь к ней за то, что она шла вразрез с моими
идеалами правды и справедливости. В октябре 1916 г. я приехал в Нью-
Йорк, чтобы помогать в редактировании арабского журнала,
называвшегося „ал-Фунун", который издавал Несйб 'Арйда,1 мой школьный
товарищ по Назарету. Этот журнал вел замечательную работу, вливая новую
жизнь в арабскую литературу, прокладывая новый путь; однако его сил
не хватало, чтобы быть источником существования для двоих. Поэтому
я его оставил и поступил служащим в одну из русских комиссий в Ньют
Йорке, которые в то время закупали вооружение для русской армии. Там
я оставался до февраля 1918 г. В мае того же года, несмотря на
большую ненависть к войне и всем проявлениям организованной жестокости,
я вступил в американскую армию, чувствуя, что весь мир в огне и что
моя жизнь, вместе с миллионами других, может помочь остановить
огромный пожар. В июне я был отправлен во Францию,. Там, с 1 по
8 ноября, я находился на линиях огня при наступлении Маас — Аргонны.
В марте 1919 г., все еще находясь с армией, во Франции, я был
направлен во французский университет Ренна в Бретани. Американское
правительство, в виде доброжелательного жеста по отношению к
Франции, выбрало из более чем 2000 000-й армии около 4000 студентов
и распределило их по различным французским университетам для
обучения до конца учебного года. В июле 1919 г. я вернулся в Штаты.
К тому времени издание „ал-Фунун", в котором я аккуратно и широко
сотрудничал, было приостановлено. Единственным другим
удовлетворительным средством публикации была выходившая дважды в неделю
газета, издававшаяся другим моим соучеником по Назарету, 'Абд ал-
Месйхом Хаддадом.2 В 1920 г. была организована „ар-Рабита ал-кала-
мййа" с Джебраном как президентом и при моем секретарстве. Все
ее члены, из которых в действительности лишь трое вносили нечто
новое в арабскую литературу, сплотились вокруг издания Хаддада,
называвшегося „ас-Са'их". Мы превратили его в нечто вроде официаль-
1 Нес лб 'Арида, известный писатель и журналист, член общества „ар-Рабита
ал-каламййа" (см.: G. Kampffmeyer. Index. MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928,
стр.* 201).
2 'Абд ал-Месйх Хаддад, долголетний редактор „ас-Са'их" (см.: MSOS, XXX, 2.
Abt., 1927, стр. 218—220), известен главным образом своими небольшими остроумными
новеллами из сиро-американской жизни, собранными в один том под названием
„Хикайат ал-махджар" (Нью-Йорк, 1921); одна из них приведена в нашей хрестоматии
(К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы. Под редакцией
и с предисловием И. Ю. Крачковского, 1928, стр. 158—162).
15*

228
Литературные характеристики
ного органа для „ар-Рабиты", которая никогда не была организацией
в точном смысле слова, а представляла небольшую группу
единомышленников, не боявшихся высказать то, что они хотели, и, более того,
имевших что сказать, „Дух" „ар-Рабиты" стал широко распространяться
*іо арабским странам.1 Моя самая ранняя напечатанная книга — это
пьеса „ал-Аба' ва-л-банун", изданная в 1918,2 и „ал-Гирбал", изданная
в Египте в 1923 г.3 Мои стихи, которые печатались и перепечатывались
во многих арабских газетах и периодических изданиях, еще не
опубликованы в виде книги, так же как и некоторые из моих статей и рассказов.4
За последнее время я писал большею частью по-английски, главным
образом стихотворные произведения. Некоторые из моих стихотворений
появлялись в „New York Times". Но я не написал достаточно для того,
чтобы выпустить книгу, так как не могу полагаться на свои
литературные занятия для заработка на жизнь, а вынужден большую часть своего
времени посвящать коммерческим делам, будучи на службе у других.
Кроме того, мой литературный вкус значительно изменился. Только
произведения, имеющие космический оттенок, отыскивающие
глубочайшие истины жизни, окончательные и безусловные, привлекают теперь
мое внимание* Чем старше я становлюсь, тем все менее интересуют
меня различные формы, внешние показные стороны, меняющиеся день
ото дня, век за веком. Я еще не женат...5
С глубоким уважением М. Й. Ну'айме.
1 В 1921 г. это общество издало в Нью-Йорке роскошный альманах, в котором
все его члены участвовали своими поэтическими и прозаическими произведениями.
В качестве альманахов „ас-Са'их" выпускал также специальные номера (ед. ч. *адад
мумтаз), которые дают очень хорошее представление о новой арабской литературе
в США (ср.: MSOS, XXX, 2. Abt., 1927, стр. 218—220).
2 Ал-Аба* ва-л-банун — 'Отцы и дети'. Напечатано в Нью-Йорке; принципиально
важное предисловие см. в нашей хрестоматии (стр. 163—168).
3 АлгГирбал— „Сито". Относительно содержания этого сборника см.: G. К а m р f f-
meyer, MSOS, XXX, 2. Abt., 1927, стр. 219—220.
* Нужйо пожалеть, что его новеллы еще не появились в виде книги; многие из
них ясно показывают, что как писатель и поэт он стоит на той же высоте, как и
критик. Для его полной характеристики такой сборник необходим.
5 В заключение письма следуют строки относительно посылаемых им книг.
-*°§§о*-

АЛ-ЙАЗИДЖИ
1. Аш-Шейх Насиф ибн 'Абдаллах. Арабский поэт и филолог XIX в.,
род. 25 марта 1800 г. в Кафр Шима (Ливан, недалеко от Бейрута;
см.: К. Baedeker. Palästina und Syrien,7 1910, стр. 266, и карта при
стр. 263), ум. 8 (не 5, как у Брокельмана (С. Brockelmann, GAL,
II, стр. 494)) февраля 1871 г. в Бейруте. Члены его фамилии, большей
частью греко-католического вероисповедания, были известны еще
в XVII в. в северной Сирии, особенно в Хомсе, Тарабулусе и других,
как способные секретари турецких чиновников и высшего духовенства,
откуда их фамильное наименование кйтиб, турецк. ййзиджй (см.:
И. ибн ал-Маслуф. Даванй-л-кутуф фй та'рйх Банй-л-Ма'луф.
Ба'абда Лубнан, 1907—1908, стр. 199—200). Позже эта семья
переселилась на Ливан, где ее глава снискал себе немалую популярность как
старомодный врач в стиле Авиценны (см. ал-Машрик, XXVII, 1929,
стр. 363). Насиф не получил систематического образования и только
мальчиком он учился у некоего монаха Матвея в Бейт Шебабе. Очень
рано в нем зародилась большая любовь к книгам и поэзии; еще
подростком он знал наизусть Коран и диван ал-Мутанаббй. Его
младший брат Раджй (1803—1857) также оставил после себя неизданный
диван (см.: L. Cheikho. La litterature arabe au XIX siecle,2 П.
Бейрут, 1926, стр. 43). Уже в 1816—1818 гг. Насиф был секретарем
греко-католического патриарха в Дейр Кафкафе; его оды (начиная
с 1824 г.) привлекли к нему внимание знаменитого эмира Бешйра,
и в 1828—1840 гг. он служил в его канцелярии в Бтеддине. Быть
может именно его описал Ламартин во время своего путешествия на
Восток (1832—1833) как одного из придворных поэтов (см.: А.
Lamartine. Souvenirs, impressions, pensees et paysages pendant un voyage en
Orient. Leipzig—Stuttgart, 1835, I, стр. 242). После ссылки эмира
Бешйра на Мальту ал-Иазиджй переселился в Бейрут, где развил
оживленную преподавательскую и писательскую деятельность. Он всегда
был чужд иностранным влияниям; европейских языков он не знал.
Несмотря на это, он помогал американским миссионерам в их
переводе Библии, принимал участие в Сирийском ученом обществе
и преподавал почти во всех больших и лучших школах. Им был
составлен и напечатан целый ряд школьных пособий (не менее 15),
главным образом из области грамматики, реторики, поэтики, логики

230
Литературные характеристики
(точное перечисление: Ф. А. ал-Бустанй, Аш-Шейх Насиф ал-
Йазиджй. Бейрут, 1929, стр. ^); некоторые из них и теперь еще в ходу
в консервативных школах.
Как поэт ал-Йазиджй стоит целиком на традиционной почве, в
особенности находился под влиянием ал-Мутанаббй, популярности которого в
Сирии XIX в. он немало способствовал. Всю свою жизнь он собирал
материалы для комментария к ал-Мутанаббй, который после его смерти был
издан его сыном Ибрахймом (Ал-гАрф ат-таййиб фй диван Абй-т-Таййиб.
Бейрут, 1882). Оды ал-Йазиджй по форме и содержанию построены
шаблонно, на основе известных классических размеров; даже алмуваш-
шах был ему чужд. Элегии полны общих сентенций. Особенно любил он
хронограммы и игру слов, в которых мог использовать свое
необыкновенное владение языком и формой. Его стихотворения собраны в трех
сборниках (относительно первого см.: Н. L. Fleischer, ZDMG, VII, 1853,
стр.279); лучшее издание — выполненное его сыном Ибрахймом (1. Ан-
Нубзат ал-ула. Хадас, 1904, с биографией, написанной его внуком Амином
ал-Хаддадом; 2. Нафхат ар-рейхан. Бейрут, 1898; 3. Салис ал-камарейн.
Бейрут, 1903, не названное у Ф. А. ал-Бустанй, ук. соч., стр. <jr).
Особую славу на Востоке и в Европе ал-Йазиджй приобрел как
последний значительный представитель литературного жанра макам;
его сборник из .60 макам („Маджмас ал-бахрайн") пользуется в Сирии
большой популярностью и поныне (1-е изд. — Бейрут, 1856; лучшее
подготовлено его сыном Ибрахймом, изд. 1872, и часто впоследствии
переиздавалось). Сборник создавался постепенно. Следуя мысли,
поданной-французским консулом в Бейруте, ал-Иазиджй начал изучать известное издание
макам ал-Харйрй, выполненное Сильвестром де Саси (1821—1822),
в результате чего написал свои поправки (изданы Мереном над
заглавием: А. F. Mehren. Epistola critica Nasifi al-Yazigi Berytensis ad De
.Sacyum, Лейпциг, 1848; см. также: J. Т. Reinaud et H. D er en-
bo urg. Les seances de Hariri,2 П. 1853, стр. 72 ел. Ср.: V. Chauvin.
Bibliographie des ouvrages arabes, IX. Liege, 1905, стр. 105, 130).
В начале 50-х годов он стал писать свои собственные макймы; весь
сборник был готов в апреле 1855 г. Макймы нашли многочисленные
отклики в Европе (V. Chauvin, ук. соч., стр. 123, 234); одна из них
была переведена Флейшером еще в 1851 г. (Н. Fleischer, ZDMG,
V, 1851, стр. 96—103); также на русский А. Крымским (Арабская
поэзия. М., 1906, стр. 322—328) и И. Ю. Крачковским (в журнале
„Восток", 2, 1923, стр. 31—34). Так же как у ал-Харйрй, эти макймы
представляют интерес не только с точки зрения языка и лексики, но
дают и большой этнографический материал (см. также: ТЫ С h е п е г у.
The Assemblies of al-Hariri, I. London, 1867, стр. 98—101).
Несмотря на свою строго консервативную настроенность, ал-Йазиджй
оказал своими .работами большое влияние на новую арабскую литера-

Ал-Иазиджи
231
туру. Его до праву причисляют, вместе с младшим современником
Бутрусом ал-Бустанй, к основателям нового движения в Сирии. Он не
был популяризатором европейской науки или европейского метода по типу
этого последнего или Рифа'а ат-Тахтавй; только язык в широком смысле
был его областью. Благодаря превосходному владению языком,
благодаря своим стихам, макймам и школьным прсобиям он показал и
заставил понять, что старый принцип ал-арабийа ли татанассар ('арабский
язык нельзя христианизировать') уже устарел. Каждый арабоязыч-
ный христианин, как член арабской нации, должен участвовать в
возрождении своего отечества. В этом отношении ал-Иазиджй в
значительной мере проложил путь позднейшему арабскому национальному
движению.
2. Другие члены многочисленной семьи шейха Насифа также
приобрели литературную известность. Особенно известен его сын Ибрахйм
(род. 2 марта 1847 г., ум. 28 декабря 1906 г.), основательный филолог-
пурист, который имеет немало заслуг в области новой арабской
терминологии. Он переработал или проредактировал много произведений
своего отца, опубликовал целый ряд статей, большей частью языковед-
дого содержания в издававшихся им в Сирии и в Египте журналах
{например, „ат-Табйб", 1884—1885, статья о „Supplement aux dictionnai-
res arabes" Дози переведена Флейшером в 1887 г., см.: Н. Fleischer.
Kleinere Schriften, III, стр. 605—641; особенно „ал-Байан", 1897—1898,
см.: М. Hartmann. The Arabic Press of Egypt. London, 1899, стр. 36
ел., 60 ел. и OLZ, I, 1898, стр. 225; „а^-Дийа'", 1898—1906, см.:
М. Hart mann, OLZ, И, 1899, стр. 57—59; HI, 1900, стр. 311—316,
340—346); часть его литературных писем и хронограмм собрана его
друзьями (Раса'ил ал-Иазиджй. Каир, 1920), так же как его
стихотворения (ал-сИкд, там же). Более значительные по объему его работы
оставались обыкновенно незавершенными. Наряду с этим он много
занимался арабским печатным делом и даже изобретал новые шрифты
и знаки. В 1924 г. ему был воздвигнут памятник в Бейруте (см.: ал-
Машрик, XXII, 1924, стр. 637—638; описание с фотографией — в
журнале: ал-Мар'а ал-джадйда, IV, № 8, стр. 336).
3. Самый младший сын Халйл (род. в 1858 г., ум. 23 января 1889 г.)
известен главным образом как автор одной из первых оригинальных
трагедий на арабском языке из арабской древности — „ал-Мурува
ва-л-вафа'" (написана в 1876 г., впервые поставлена на сцене в 1878 г.;
1-е изд. —1884; 2-е изд. — Каир, 1902); вторая осталась ненапечатанной
(см.: J. Е. S ark is. Dictionnaire encyclopedique de bibliographie arabe.
Le Caire, 1929, стр. 1333). В 1881 г. в течение некоторого времени он
издавал в Каире журнал „Мир'ат аш-Шарк", затем вернулся на родину
где действовал как педагог и осуществил школьное издание „Калилы
и Димны" (1885). Как поэт он известен благодаря своему сборнику
„Насамат ал-аурак" (Каир, 1888 — не 1880, как у Брокельмана

232
Литературные характеристики
(С, Brockelmann, GAL, И, стр. 495, прим. — и 1908)). Его большой
словарь народного арабского языка остался незавершенным.
4. Дочь шейха Насифа по имени Варда (род. в 1838 г., ум. 28
января 1924 г.) известна как одна из первых арабских писательниц
в XIX в. Выйдя в 1866 г. замуж за Франсиса Шимуна, она проживала
большею частью в Египте. Сборник ее стихотворений „Хадйкат ал-варда
(Бейрут, 1867, 1887; Каир, без года = 1332/1913) показывает большое
владение формой в стиле ее отца, конечно при меньшей силе; по
содержанию это обыкновенно стихи на разные случаи жизни, которые
представляют немалую ценность для семейной хроники Иазиджй.
5. Самый старший сын шейха Хабйб (род. 15 февраля 1833 г.,
ум. 31 декабря 1870 г.), составитель комментария к одному из
сочинений своего отца, занимался переводами; по случаю смерти Хабйба
его парализованным отцом написана последняя элегия.
Литература. 1. Аш-Шейх Насиф: J. Т. Reinau d/De I'etat de la litterature
chez les populations chretiennes arabes de la Syrie. JA, Serie 5, t. IX, 1857, стр. 469,
476—483; A. Krem er. Näslf aljäzigi. ZDMG, XXV, 1871, стр. 244-247; M.
Hartmann. The Arabic Press of Egypt. London, 1899, стр. 36; С. Brockelmann, GAL,
И, стр. 494—495 (список его произведений должен быть теперь переработан на основе
арабских работ, см. ниже; № 7: Histoire de Pexpedition и т. д. подлежит исключению);
он же, GAL, SB II, стр. 765—766); CI. Hu art. Litterature arabe.2 Paris, 1912,
стр. 407; It. Pizzi. Litteratura araba. Milano, 1903, стр. 374; К. Т. Khairallah.
La Syrie. Paris, 1912, стр. 51—52; H. A. R. Gibb. Studies in Contemporary Arabic
Literature. BSOS, IV, 1928, стр. 749—750; G. Kampffmeyer. Index zur neueren
arabischen Literatur. MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 203; Ign. Krachkovsky.
Der historische Roman in der neueren arabischen Literatur. WI, XII, 1930, стр. 60—62;
Дж. Зейдан. Тараджим машахйр аш-Шарк, IIs. Каир, 1922, стр. 13—21; о н ж е.
Та'рйх адаб ал-луга ал-'арабййа, IV. Каир, 1914, стр. 259—260; L. С h е i k h о. La
Litterature arabe au XIX siede2, II. Бейрут, 1926, стр. 27—35; он же. Catalogue
de manuscrits des auteurs arabes chretiens depuis l'Islam. Бейрут, 1924, стр. 212—213,
№ 828; Ф. Тарразй. Та'рйх ас-сихафа ал-'арабййа, I. Бейрут, 1913, стр. 82—89;
Ф. А. ал-Бустанй. Аш-Шейх На?иф ал-Йазиджй (ар-РаваѴ, № 21). Бейрут, 1929
(лучший из общих обзоров, с точным перечислением его работ и с образчиками
поэзии); аз-Зуруклй. Ал-А'лам, III. Каир, 1928, стр. 1093; J. Е. S ark is.
Dictionnaire encyclopedique de bibliographie arabe. Le Caire, 1928—1930, стр. 1933—
1939.
2. Ибрахйм: С. Brockelmann, GAL, II, стр. 495, № 2; о н ж е, GAL, SB II,
стр. 766—767; М. Hartmann, OLZ, VII, 1905, стр. 135—143; он же. Die arabische
Frage. Leipzig, 1909, стр. 586, № 210; H. A. R. Gibb, ук. соч., стр. 750;
G. Kampffmeyer, ук. соч., стр. 203; I. Krackovsky, ук. соч., стр. 62;
Зейдан. Тараджим. II 3, стр. 106—120; L. С h е i k h о. La litterature. . ., II 2,
стр. 38—43; он же. Catalogue, стр. 106, 212, № 824; о н ж е. Та'рйх ал-адаб ал-'ара-
бййа фй р-руб* ал-аувал мин ал-карн ал-'ишрлн, Бейрут, 1926, стр.23; Ф. Тарразй,
ук. соч., II, стр. 88—98; J. Е. S ark is, ук. соч., стр. 1927—1930; аз-Зуруклй,
ук. соч., I, стр. 25.
3. Халйл: С. Brockelmann, GAL, II, стр. 495, прим.; он же, GAL, SB И,
стр. 767, № 2; I. Krackovsky, ук. соч., стр. 63—64; Зейдан. Тараджим...,
II3, стр. 266—271; он же. Та'рйх. . ., IV, стр. 240—241; L. Cheikho. La Httera-

Насиф ал-Йазиджй (1800—1871)

Ал-Йазиджи
233
ture.. ., II2, стр. 36—38; он же. Catalogue..., № 212, №826; аз-Зуруклй,
ук. соч., I, стр. 299; J. F. S ark is, ук. соч., стр. 1932—1933.
4. Варда: С. Brockelmann, GAL, II, стр. 495, прим.; о н ж е, GAL, SB II,
стр. 767, № 2с; L. Cheikho. Та'рйх. . ., стр. 415—416; он же. Catalogue...,
стр. 213, № 829; аз-Зуруклй, ук. соч., III, стр. 1134; J. Е. S ark is, ук. соч.,
стр. 1939—1940. Посвященная ей в мае 1924 г. публичная лекция Мейй (Марйам
Зийаде) в том же году вышла в Каире в издательстве „ал-Балаг" (62 стр. с
портретом); у Саркиса (J. Е. S ark is, ук. соч., стр. 1607) не упомянуто.
5. Хабйб: С. Brockelmann, GAL, SB И, стр. 767, № 2а; L. Cheikho.
La litterature. . ., II2, стр. 31, 35—36; о н ж е. Catalogue..., стр. 212, № 825;
J. Е. S ark is, ук. соч., стр. 1931—1932.
-*°8Н<-

ЗЕЙДАН
Зейдан (по современному произношению Зйдан) Джирджй, арабский
ученый, журналист и литератор, родился в Бейруте 14 декабря 1861 г.,
умер в Каире 21 августа 1914 г. Родившись в бедной христианской
семье, он не мог получить систематического образования и почти во
всех областях знания был самоучкой. В течение некоторого времени
он посещал „Протестантский колледж" и получил диплом фармацевта.
Спустя некоторое время, Зейдан отправился в Египет, где сотрудничал
около года в газете „аз-Земан". В 1884 г. он принял участие в качестве
переводчика в экспедиции, посланной в Судан, на выручку Гордона
паши, затем возвратился в Бейрут. После кратковременного пребывания
в Лондоне (1886) он окончательно обосновался в Каире, где несколько
лет занимался преподаванием, одновременно сотрудничая в журнале
„ал-Муктатаф". Если не считать двух его путешествий по Европе
(1886, 1912), он заслуживает звания египетского литератора; Турцию
по политическим причинам он мог увидеть только после революции
(Стамбул в 1908, Палестину в 1913 г.).
Его первое произведение было посвящено лингвистической теме:
„Философия языка и арабский язык" (1886; 2-е изд. 1904 г.). Несколько
наивное в отдельных деталях, оно представляет первую, заслуживающую
благодарности попытку применить к арабскому языку принципы
сравнительного языкознания. Он вернулся еще раз к этой теме в своей книге
„История арабского языка" (1904). Затем он стал пробовать свои силы
в исторических работах и учебниках: „Новая история Египта" (2 тома,
1889), „История франк-масонства" (1889), „Всеобщая история" (1-й том),
„История Греции и Рима", „История Англии", „География Египта",
„Генеалогия у древних арабов". Эти труды не имели большого успеха.
В 1891 г. появился его первый исторический роман „Беглый мамлюк"
(немецкий перевод Мартина Тило, Бармен, 1917), а в 1892 г. он начал
издание своего литературного журнала „ал-Хилал". С этих пор и до
безвременной смерти жизнь его связана теснейшим образом с этой
работой. Здесь он развернул огромную деятельность. Им было
написано не только большинство статей (наиболее важные были переизданы
его сыновьями в трех томах „Мухтарат", 1919—1921; биографические
статьи были собраны им самим в двух томах, 1902—1903; 2-е изд., 1910;

Зейдан
235
3-е изд., 1922); он писал каждый год новый роман и том
научно-популярной работы. Мало-помалу „ал-Хилал" сделался самым
распространенным арабским журналом, и имя Зейдана как романиста и историка
стало известным не только в арабских странах, но и на всем
мусульманском Востоке.
Большая часть (17) его романов (всего 22) посвящена древней
истории ислама, от арабского завоевания до династии Мамлюков (XIII в.).
Три других переносят действие в XVIII—XIX вв.; один — к 1890-м
годам в Египте; и, наконец, еще один — в эпоху турецкой революции.
В большинстве они выдержали много изданий (некоторые четыре);
почти все были переведены на персидский, турецкий, хиндустани и
азербайджанский, а некоторые и на другие восточные и европейские языки
(кроме перевода Тило, см., например, „La soeur du Khalife" с
предисловием Клода Фаррера, Париж, 1912, или „Allah veuille", Париж, 1924).
Основное достоинство этих произведений состоит в популяризации
истории; написанные легким, живым языком, они доставляют приятное
и занимательное чтение. Они не обладают большой ценностью с точки
зрения европейского литературного вкуса; по своему построению они
несколько старомодны и сентиментальны.
Среди его исторических работ наиболее важной бесспорно является
.„История мусульманской культуры" (5 томов, 1902—1906). Это —
обработка известных европейских трудов Седийо, Кремера, Гольдциэра и
других с многочисленными дополнениями, взятыми из арабских
источников и из современной жизни Востока. Для стран ислама это было
первостепенным вкладом, и не удивительно, что произведение было
переведено на многие языки — хиндустани, персидский, турецкий (ср.: Вой-
vat, JA, serie 10, t. XIX, 1912, стр. 401—402). Сами европейские
ученые могут найти в нем такие детали, которые не встречаются больше
нигде (ср.: De°Goeje, JA, serie 10, t. Ill, 1904, стр. 356—359).
Четвертый том был переведен Марголиусом на английский язык (Gibb
Memorial series, IV. Лейден, 1907). Это произведение дополняется его
„Историей арабов до ислама" (1908), оставшейся незавершенной и
сохраняющей все достоинства и недостатки предшествующих работ.
Не менее важным для Востока был его последний большой труд
„История арабской литературы" (4 тома, 1911—1914, с указателем
1922 г.; сокращенное издание в одном томе, 1924). Это первая работа
на арабском языке, составленная по научным приемам, основывающаяся
на трудах Брокельмана, Хюара и др. Зейдан использовал египетские
собрания рукописей и доставил местами новые материалы и для
европейской науки. Использование им европейских источников , не всегда
безукоризненно, как это показали критические отзывы Шейхо (ал-Маш-
рик, XIV, 1911, стр. 582—595; XV, 1912, стр. 597—610;~ХѴІ, 1913,
стр. 792—794) и Анастаса (Лугат ал-'Араб, I, 1912, стр. 392—397; II,
1912, стр. 52—62, 139—146, 205—209; IV,, 1914, стр. 82—90; ср. также:

236
Литературные характеристики
М. Xайкал. Фй аукат ал-фараг, Каир. 1925, стр. 221—247). Для
европейской науки наиболее важен четвертый том: он дает хорошее
обозрение арабской литературы XIX в. в целом и составляет вместе с
соответствующими работами Шейхо и Тарразй наш единственный источник
для изучения этого периода.
Среди других его работ назовем „Знаменитые люди Востока" у
„Науку физиономики", „Категорию наций", „Чудеса природы" и
описание путешествия в Европу (в ал-Хилале", 1923, и отдельно). Его
посмертные воспоминания, которые, если судить по опубликованным
отрывкам, чрезвычайно интересны, будут в скором времени изданы его
сыновьями, которые продолжают также издание „ал-Хилал".
Зейдан не является самостоятельным исследователем; однако его
деятельность для арабских стран составила эпоху. Владея современными
научными приемами, он обработал многочисленные и разнообразные
материалы и показал, что каждый араб должен интересоваться не только
прогрессом европейской техники и точных наук, но также своей
собственной историей и литературой. Он не был революционером
духа, но по своей природе был человеком благородной и высокой
настроенности. Суровая критика, которая нередко направлялась на era
произведения, оказывалась в большинстве случаев поверхностной
(см., например: Амин ал-Маданй. Набш ал-хадайан мин та'рйх
Джирджй Зейдан. Бомбей, 1307; или: Йусуф Табшй. Ал-Бурхан
фй-нтикад ривайат Адра Курейш. Каир, 1900; и в особенности: Шиблй
ан-Ну'манй. Интикад китаб Та'рйх ат-Тамаддун ал-исламй. Каир, 1330);
мусульманские консерваторы не могли простить этому христианину того,
что он писал на специфически мусульманские темы, как это в
достаточной мере показывает полемика, вспыхнувшая в то время, когда он
был приглашен профессором в Египетский университет. Пуристы (как
Ибрахйм ал-Йазиджй) применяли мелочную критику к его языку и
стилю. Первая четверть XX в. показала, как велика роль, сыгранная
Зейданом: его имя никогда не забудется в истории современной
арабской литературы и арабского общества.
Литература. Европейские сведения о Зейдане неполны (например: С. В г о-
ekel mann, GAL, II, стр. 483, № 9а); наиболее важные — у Хартмана: М.
Hartmann. The Arabic Press of Egypt. London, 1899, стр. 35—36, 72; о н ж е. Die
arabische Frage. Leipzig, 1909, стр. 586—588; D. S. M ar g о 1 i о u t h, JRAS, XXXVI, 1904,
стр. 582—586; С. Desormeaux, RMM, IV, 1908, стр. 838—845; H. A. R. Gibb.
Studies in Contemporary Arabic Literature. BSOS, IV, 1928, стр. 759—760; G. Kampff-
meyer. Index zur neueren arabischen Literatur. MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 205.
Ср. также: Л. Шейхо. Та'рйх ал-адаб ал-'арабййа фП-р-руб* ал-аувал мин ал-карн
ал-'ишрйн. Бейрут, 1926, стр. 71; J. S ark is. Dictionnaire encyclopedique de
bibliographic arabe. Le Caire, 1929, стр. 985—987. И. Крачковский в статье „Исторический
роман в современной арабской литературе", СПб., 1911 (= WI, XII, 1930, стр. 51—87)
дал общую характеристику и биографию, основанную на личном знакомстве, со
специальным'анализом его романов до 1911 г. Биография на арабском языке (с портре-

Зейдан
237
том) у Илйаса Захуры: Мир'ат ал-'аср фй та'рях ва-русум акабир ар-риджал би-Маср.
Каир, 1897, стр. 457—464 и в приложении к 4-му тому (посмертн.) его „Истории
арабской литературы" (Каир, 1914, стр. 323—326; там же находится список его работ).
Его биография в более расширенном виде (с пятью портретами) была переиздана как
введение к I тому его „Мухтарат" (Каир, 1919, стр. 7—16); ср. также: ал-Хилал
фй арба'йн сана. Каир, 1932, стр. 9—40. Его личность вне всякого сомнения
заслуживает систематической монографии. Теперь см. еще: С. Brockelmann, GAL,
SB III, стр. 186—190.

У^ЕЕЕУ77=ЯЪ^^
ТАХА ХУСЕЙН И ЕГО ХРОНИКА „ДНИ"
I
Маленький городок на берегу Нила в верхнем Египте, к югу от
Каира. Ровно и тихо, как воды Нила, текут дни его обитателей. В
многодетной семье среднего достатка, скорее бедной, растет маленький
мальчик. Он ослеп в раннем детстве, но это несчастье никого не смущает
в Египте, где так много слепых. Дорога его ясна: он будет чтецом
Корана на всяких празднествах или траурных церемониях. Его
посылают в школу, он учится рецитации Корана; ровно и тихо текут его
дни по давно намеченному руслу, перемежаясь детскими радостями и
горестями. Однако слепота наложила на него особый отпечаток.
Большая сосредоточенность, необычная в ребенке сила воли выделяет его
среди братьев и сестер; он чувствует к себе какое-то особое отношение,
с болезненной впечатлительностью, с неутолимой жадностью он
впитывает все, что его окружает в этой среде, сам превращается в
миниатюрное отражение этой среды, со всеми ее противоречиями, во всем
разнообразии слагающих ее элементов. А противоречия уже нарастают
в этой среде, и только с виду попрежнему ровно и тихо текут дни
в городке: близится двадцатый век, городок давно соединен железной:
дорогой с Каиром, в нем появляется сахарный завод.
Слепому мальчику идет тринадцатый год, в его жизни — второй
этап: он в Каире, в знаменитой духовной школе ал-Азхар, куда
стекаются мусульмане со всего света. Еще глубже он погружается в
традиционную схоластическую „науку", глубже чувствует внутри себя
противоречия, но не может осознать их. С жаром и настойчивостью
проникает он в богатую сокровищами классическую арабскую литературу,
в ней ищет ответа на встающие вопросы, разрешения нарастающим
противоречиям. В этот момент к нему властно пробиваются новые
впечатления: в 1908 г. основывается в Каире Египетский университет.
В нем изучаются та же арабская литература, та же философия, та же
история; преподавание ведется на том же арабском языке, но среди
преподавателей есть европейские ученые. Худенький слепой азхарист,.
попав случайно на их лекции, вдруг слышит новые слова о научных
приемах, о критике источников. Инстинктивная сила тянет его сюда.

Täxä Хусейн и его хроника „Дни11
239
к этой новой науке. Воля у него сильна, решения тверды, и вот он —
уже студент Египетского университета. С удвоенной энергией, с
закаленной настойчивостью бросается он в новый мир науки, основанной
на точных методах, овладевает французским языком, пытается подойти
к источникам классической древности. В 1914 г. он — доктор
Египетского университета; диссертация его посвящена творчеству слепого
арабского поэта XI в. Университет обращает внимание на своего
даровитого слепого питомца; впервые он встречает поддержку и живое
понимание своих интересов. Его отправляют для научного
усовершенствования в Париж, и посетители Сорбонны, Школы восточных языков,
привыкают встречать на лекциях молодого слепого египтянина.
С неослабной энергией, с выработанной привычкой к труду он
расширяет свой кругозор в разных направлениях. Слепота развила в нем
способность к большой концентрации мысли, и она помогает, не теряясь
и не расплываясь, впитывать и перерабатывать в некое единство
разнородный материал. В основе лежат греческий язык и литература, так
как ему предстоит занять кафедру античной истории, однако изучение
родной арабской древности не отступает на задний план, а продолжает
и здесь находить себе пищу и в самостоятельных изысканиях, и в
беседах с французскими ориенталистами. Наконец, французская литература,
французский театр в его последних новинках влечет к себе живое
внимание. На работах французских критиков и историков литературы
полируется его метод и вырабатывается его вкус. Ему кажется, что
он ясно видит свою цель — перенести на родину приемы европейской
науки, привить критическое отношение к источникам. Париж придает
неожиданную полноту и его личной жизни: здесь он встречает ту, в
которой, говоря словами посвящения одной из его книг, „был ему дарован
свет после мрака, дружба после одиночества и счастье после горя"—
свою будущую жену, француженку. В 1917 г. он защищает в Сорбонне
диссертацию об арабском историке-социологе Ибн Халдуне и через два
,года возвращается в Каир профессором древней истории в Египетском
университете.
Казалось бы, поставленная цель достигнута, теперь можно
погрузиться в научно-литературную работу, и дни потекут ровно и тихо.
Однако на родине противоречия опять обостряются. Для слепого
ученого его задача ясна, но не все круги в Египте разделяют его точку
зрения. Пока он говорит о классической литературе, стремится ее
популяризировать в своих работах, на него смотрят как на чудака, не
столько опасного, сколько наивного. Но когда с реформой
Университета в 1925 г. он переходит на кафедру истории арабской литературы,
когда в своей книге о древнеарабской поэзии он проводит убеждение
о необходимости применять критический анализ ко всем литературным
источникам, включая и Коран, тогда в Египте вспыхивает буря. В
парламент вносится запрос, на книгу налагается арест, дело передается

240
Литературные характеристики
прокурору. Министерству просвещения, которое в тот момент держится
сравнительно либеральной точки зрения, стоит большого труда выйти
из положения без ущерба для Университета и достоинства научной
работы. Реакция, искусно поддерживаемая в очень широких размерах,
временно затихает, чтобы улучить удобный момент для
возобновления атаки. Популярность слепого профессора среди молодежи и в
научных кругах достигает апогея. Им начинает создаваться своя школа
молодых ученых, организуется ряд научных изданий, он даже
назначается деканом словесного факультета. Но реакция не спит; происходит
частая в Египте смена правительства, и в 1932 г. неожиданно, по
совершенно непонятному мотиву, он оказывается лишенным кафедры и права
преподавания. Теперь слепой ученый уходит в критику и журналистику.
Жизнь его далеко не кончена, и читатели могут еще многого от него
ожидать. И ему предстоит, вероятно, немало непредвиденных событий;
ясно одно, что и в дальнейшем едва ли его дни будут протекать тихо
и ровно, как это было когда-то в детстве, в маленьком городке на
берегу Нила.
II
Такова биография бывшего профессора Египетского университета
Täxä Хусейна. Первый этап ее — сюжет настоящей хроники.
Биография красочна во всех ее переходах и перипетиях; невольно
она просится в литературную обработку, и не удивительно, что герой
ее сам почувствовал потребность приоткрыть уголок своей внутренней
жизни в художественной форме. Уголок этот маленький, обнимает
только детские годы, но автор рисует их с такой полнотой, что
ценность произведения с этой стороны ясна сама собой. Мы получаем
яркое представление об этой своеобразной жизни, со всем ее
оригинальным экзотизмом, но экзотизмом не условно-литературным, не
романтическим, а жизненным, нам одинаково и близким и далеким. Значение
произведения не только в том, что оно дает богато насыщенную
бытовую картину с такими подробностями, которые и теперь едва ли могут
быть доступны кому-нибудь, кроме автора; значение в том, что этой
картине придана большая социальная значимость, что здесь в разрезе,
без малейшего нарушения художественности, вскрыты все борющиеся
в маленьком городке силы, нарастание всех противоречий, которые
служат предзнаменованием далеких еще конфликтов, когда они
захватят и потрясут не только маленький городок, но всю страну. Мы
видим, как вся еще жизнь кажется проникнутой исламизмом,
своеобразной формой народной религии, мало общего имеющей с официальным
исламом; мы видим разнообразных представителей этого исламизма, но
видим, что реального влияния у них уже нет, что все это держится
на тоненькой ниточке инерции и вызывает лишь иронию в лучшем
случае, иногда прямое негодование. Эта, казалось бы, насквозь исламизо-

Таха Хусейн и его хроника „Дни"
241
ванная среда уже переросла формы, которые падут от первого толчка.
И другая картина внутренних противоречий проходит у нас перед
глазами. Все проникнуты уважением к „науке", конечно науке традиционно-
схоластической; идеалом для большинства попрежнему является школа
ал-Азхар. Однако представители этой науки, этой школы обрисованы
такими яркими, жизненными красками, что при первой встрече с ними
уважение к этой „науке" сразу падает даже у адептов ее; если они
продолжают искать у нее ответ на свои запросы, то только до первого
толчка. Дальнейшее развитие истории слепого мальчика после таких
картин нам будет понятно: мы знаем ее из биографии Täxä Хусейна.
Автор слеп; это придает особую остроту произведению и вызывает
как бы настороженность читателя ко всему рассказу: он ищет в нем
не только социально-бытовых, но 'и психологических подробностей и
обоснований. Невольно вспоминаются ему создания мировой литературы
с аналогичной установкой, вплоть до „Слепого музыканта" Короленко.
Механическое сравнение едва ли будет здесь правильным: слишком
различна среда, породившая эти произведения в разных литературах.
С несомненностью можно сказать одно, что слепота наложила
определенный отпечаток на стиль этого произведения, еще больше, чем на
критические и научные работы автора („Дни" до сих пор остаются его
единственным беллетристическим созданием). Все время в этом
произведении мы чувствуем именно устный расказ: это — не книга, которую
своей рукой писал сам автор. Все время повествование идет в
спокойном, эпическом тоне, иногда своеобразной манере постепенного
нагнетания внимания, когда действие поднимается до высокой степени
драматизма (как в рассказе о смерти брата). Все время мы
воспринимаем этот рассказ как совершенно естественный, и когда в последней
главе автор мастерским и резким переходом раскрывает нам рамку
этого рассказа, когда монолог сразу переходит в неожиданный по
первым фразам диалог с неговорящей, но живо ощущаемой нами
маленькой слушательницей, мы в этой главе чувствуем своего рода развязку,
как-то успокоительно действующую на поддерживамое все время в
напряженном состоянии настроение; мы теперь лучше понимаем, почему
в предшествующем изложении многое рассказывалось и почему
рассказывалось именно так. Для нас даже не играет существенной роли
вопрос, является ли эта рамка отражением действительной жизни или
это просто литературный прием. Важно то, что она художественно
обосновывает своеобразную эпичность изложения, в которой намеренно
мало динамики.
Эта эпичность создает невольно представление о большой
уравновешенности автора, умении владеть собой, подчинять свои эмоции
высшей целеустремленности. Трудно сказать, можно ли ставить это
свойство в связь со слепотой, но невольно думается, что именно эта
уравновешенность, внутренняя сосредоточенность слепого налагает почти на
16 И. Ю. Крачковский, т. III

242
Литературные характеристики
все произведение легкий налет юмора, такого же спокойного, как и
само эпическое повествование. Большая уверенность в себе, сознание
своей внутренней силы делает этот юмор мягким; чаще он выражается
в форме легкой иронии все над тем же исламизмом и его адептами,
все над той же мертвой и мертвящей „наукой" и ее носителями. Но
иногда этот юмор может вылиться и в форму жестокого сарказма
(сцена суфийского радения, первая лекция в Каире), когда одной
репликой автор вскроет глубину своего уничтожающего анализа.
Если эти черты можно хотя бы с некоторым основанием как-то
возводить к слепоте автора, то едва ли легко будет установить ее
отражение в каких-нибудь формальных особенностях стиля. Если
обратиться, например, к зрительным образам, вывод окажется труден: автор
говорит о том, что он „видел", „читал", упоминает даже краски, рисует,
как „потемнел цвет лица". Едва ли в этих деталях можно искать
неосознанные впечатления детства, так как он ослеп на четвертом году от
роду; здесь сказываются скорее многовековая традиция литературного
языка, усвоение литературных образов, созданных столетиями и
вошедших в обиход как известный штамп. Здесь язык в определенной мере
подчинил себе мышление, и делать какие-нибудь психологические
выводы о развитии и росте» слепого ребенка на основании произведения
было бы неосторожно. Это показывает еще раз, как продуманно
следует его сравнивать с сюжетно близкими произведениями других литератур.
Однако это говорит о другом, о том, насколько сильно
произведение связано именно с арабским языком. Значит ли это, что корни его
надо искать только в арабской литературе? Едва ли. Вся биография
автора открывает нам, насколько сильны и сложны у него
литературные впечатления. Хороший знаток и исследователь родной, как
современной, так и классической литературы, он и в области античной
является не простым любителем-читателем, но основательным знатоком
подлинника, много переводившим с оригиналов. То же надо сказать и
о французской литературе: она открыла ему не только свои
сокровища, но познакомила с выдающимися произведениями и других народов.
Конечно, при мелочном анализе может быть удалось бы вскрыть
отдельные черты влияния или сходства. Можно было бы и в самом заглавии
„Дни" искать отражения гесиодовских „Трудов и дней". Однако это
вряд ли правильный путь. Та убедительная непосредственность, с
которой звучит подлинник, его большая свежесть и жизненность говорят
о том, что здесь нет стремления к европеизации. В данном отношении
очень поучительно было бы сравнить „Дни" с другим крупным
произведением— французской трилогией Бонжана и Дайфа „Мансур",
„ал-Азхар" и „Шейх 'Абдо египтянин"; сравнение тем более интересно,
что Дайф — товарищ Täxä Хусейна по профессуре в Египетском
университете. Если всмотреться пристальнее в трилогию, то для всякого
знакомого с египетской жизнью и арабской литературой сразу станет

Täxä Хусейн и его хроника „Дни"
243
Ясно, что в основу ее положены прекрасные материалы, которые мог бы
собрать и сообщить только местный житель, но обработка их
произведена европейцем, и трилогия — памятник европейской литературы, тогда
как „Дни" — арабской не только потому, что написаны на арабском
языке. Это произведение оригинальное, а не подражательное.
Однако если определенно спросить, какие предшественники „Дней"
могут быть названы в арабской литературе, ответ будет достаточно
труден. Новелла представляет вообще для современной арабской
литературы новый вид литературного творчества, который проложил себе
дорогу только в XX в.; едва ли здесь найдутся образцы, которые можно
было бы ставить на одной линии с „Днями". Некоторое сходство в
манере письма — такой же спокойной и неторопливой — нетрудно заметить
в повести Хусейна Хайкаля „Зейнаб" (1914), но и это сходство
скорее внешнее и случайное. Все говорит о том, что „Дни" столь же
оригинальны, как их автор, все дает им право на внимание за
пределами родины.
III
За эти пределы произведение вышло уже вскоре после своего
появления в свет. Впервые оно было напечатано в популярном каирском
журнале „ал-Хилал" зимой 1926—1927 г. и.выпущено отдельной
книжкой в 1929 г. В 1932 г. появился в Лондоне английский перевод,
сделанный профессором Египетского университета Пэкстоном (An Egyptian
Childhood: the Autobiography of Taha Hussein. Translated by H. Pax-
ton. E. G. Routledge, London, 1932). Французский перевод подготовлен
членом французского института в Дамаске Лесерфом (Jean Lecerf),
из него сперва были опубликованы отрывки (Melanges de Plnstitut fran-
9ais de Damas. Section des arabisants, I, 1929, стр. 52—55), а в 1934 г.
вышло полное издание: Taha Hussein. Le livre des jours. Souvenir
cPenfance d'un egyptien. Traduit de Tarabe par Jean Lecerf. Editions
Excelsior, Paris. В рукописи остается немецкий перевод, исполненный
гейдельбергским профессором Паретом (R. Paret). Ближайшие соседи
Египта опередили Европу: в 1933 г. в Палестине напечатан перевод на
древнееврейский язык. Позже вышел перевод даже на китайский язык.
Мой перевод был подготовлен летом 1931 г. по упомянутому
отдельному изданию хроники; подробные сведения о биографии Täxä Хусейна
и полемике вокруг его научной работы могут быть найдены в статье
„Täxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики" (ИАН,
1931, стр. 589—626). Теперь см. еще: С. В г о с к е 1 m a n n, GAL, SB III,
стр. 284—302.
-»tog«»*-
16*

tg^>re^g^^
МЕЙЙ
Мейй (Марйам или Мари Зийаде), известная арабская писательница,
„одна из выдающихся женских фигур современного Востока" (Штрот-
ман), родилась около 1895 г. в Назарете (Палестина), умерла 22 ноября
1941 г. в Каире. Образование она получила в различных, обыкновенно
европейских, школах, в родном городе, в Антуре на Ливане и в
Бейруте; позже она переселилась со своими родителями в Каир, где
преимущественно и жила, если не считать частых поездок в Европу и
арабские страны. Ее отец Илйас Зийаде (ум. в 1929 г.), маронит по
происхождению из области Кесраван на Ливане, долгое время издавал
газету „ал*Махруса"; с детства Мейй находилась в литературной среде
Благодаря этому обстоятельству она приобрела хорошее знание
важнейших европейских языков и основательно изучила многие литературы,
углубив свои сведения различными переводами на арабский. Ее
собственные самостоятельные опыты появились сперва на французском
языке (Fleurs de Reve, 1911). Ее литературная одаренность
обнаружилась очень рано: одновременно с первыми французскими опытами
появились ее первые арабские статьи в „ал-Махруса" (1911); в 1913 г. она
выступила с первою публичною речью на арабском языке в собрании,
посвященном юбилею поэта Халйля Мутрана (см.: ОМ, IX, 1929, стр. 242).
Благодаря деятельности своего отца она имела возможность близко
узнать многих крупных арабских литераторов и пользоваться их
наставлениями. Даже горячий дарвинист Шиблй Шмаййил (I860—1917) ценил
ее литературный дар, а Нестор арабской прессы в Египте Йа'куб
Сарруф (1852—1927) поддерживал ее первые шаги (см. его предисловие
к книге Мейй об „Исследовательнице из пустыни", 1920). У ректора
Египетского университета, впоследствии министра народного
просвещения, Ахмеда Лутфй ас-Сеййида, она изучала Коран и мусульманские
канонические науки; известный литератор Вали ад-дйн Йекун (1873—1921)
советовал ей собрать свои ранние статьи в одном томе (см. его письмо
в книге Мейй „Саваних ал-Фатат", 1922). Особенно плодотворным
оказалось ее знакомство в 1914 г. (см.: ОМ, V, 1925, стр. 607) с
писательницей Мелек Хифнй Насиф (1886—1918), представительницей женского
движения в Египте, известной под псевдонимом Бахисат ал-бадийа
(ср.: О. Re scher. Über die äegyptische Frauenfrage. Aufsätze von
Melek Hifni Nacif. Konstantinopel, 1926, стр. 7). Как последняя продол-

Марйам Зийаде (Мейй, 1895—1941)

Мейй
245
жала развитие идей Касима Амина, так и Мейй можно в известной
мере считать ученицей М. X. Насиф.
При выступлении на литературное поприще Мейй нашла в
современной ей арабской литературе уже готовые формы, которые наиболее
соответствовали ее склонностям. В особенности это были
стихотворения в прозе (аш-шир ал-мансур) и очерки различного объема и
содержания, которые около этого периода достигли известного совершенства
и гибкости. С одним из двух главных лидеров группы арабских
писателей в Америке Джебраном (1883—1931) Мейй вела оживленную
переписку до его смерти. Некоторые опубликованные отрывки говорят, что
корреспондентов объединяли не только литературные интересы, но и
внутреннее влечение, не нашедшее, однако, выхода из сложного
духовного кризиса. Стихотворения у Мейй количественно не богаты, однако
новеллистика ей не чужда (см., например, рассказ, вероятно
отражающий школьные воспоминания, „Ал-хубб фй-л-мадраса байн талмйзатайн";
ал-Хилал, 1934, ноябрь, стр. 5—10). Особенно энергичную деятельность
она развила в обоих упомянутых направлениях, не только как
писательница, но не в меньшей мере как популярный и высоко ценимый оратор
(ср. отзыв Э. Литтмана в указанной ниже работе Хемирй и Кампф-
мейера, стр. 26). Ее важнейшие статьи, лекции, речи и стихотворения
в прозе объединялись в многочисленные сборники, особенно в
двадцатых годах (перечисление их с кратким изложением содержания в
упомянутой ниже статье Росси, стр. 605—611). Темы ее произведений
очень разнообразны и широки; в этом смысле она далеко превзошла
свою предшественницу. Она принимала живое участие в общественной
жизни Египта: все явления литературного и социального порядка
постоянно привлекали ее внимание и встречали живой отклик. Она
заслужила всеобщее признание в арабских странах, и некоторые из ее книг
включены даже в программу средней школы.
Наряду со многими восторженными сторонниками Мейй среди
современных литераторов, как С. Муса (см. его предисловие к книге Мейй
„Байн ал-джазр ва-л-мадд", 1924) или Эмйль Зейдан (предисловие
к „Калимат ва ишарат, 1922), встречаются и некоторые суровые критики
(например, Михаил Ну'айме), которые упрекают ее за поверхностность,
пристрастие к словесным построениям без серьезного содержания и
частую монотонность. Истина, как в большинстве случаев, находится
повидимому посредине. Мейй нельзя считать крупным талантом (ср.
работу Хемирй и Кампфмейера, стр. 24); трудно надеяться, что она
откроет новые пути или положит начало новому периоду в
современной арабской литературе, однако нельзя отрицать, что она является
располагающей к себе, очень одаренной писательницей,
представительницей современных „очеркистов" или, как выражается Массиньон,
„арабской Уйда, которая живо схватывает и тонко выражает минутные
оттенки умственных тенденций своего времени".

246
Литературные характеристики
Особое значение д\я науки представляют ее историко-литературные
этюды об арабских писательницах нового времени, которые содержат
очень важные материалы и совершенно необходимы при изучении
истории этого времени (относительно Бахисат ал-бадийа, 1920, Варды ал-Йази-
джй, 1924, сА'иши ат-Теймурййа, 1923—1925). К этому следует
присоединить написанное по-итальянски резюме двух ее арабских лекций
о женском движении в Египте за последнее столетие с очень ценными
деталями (II risveglio della donna in Egitto negli ultimi cento anni. OM,
IX, 1929, стр. 237—248). Co средины 30-х годов она страдала тяжелой
психической болезнью, которая только на короткие промежутки
позволяла ей возвращаться к литературной работе. Читающая публика
постепенно забывала ее, все реже встречая имя Мейй в печати, однако
лучшие умы арабской современности с благодарностью помнят и теперь
тот заметный след, который она оставила в литературе и
общественности своей благородно настроенной деятельностью.
Литература. Е. Rossi. Una scrittrice catolica araba Mayy (Marie Ziyadah).
OM, V, 1925, стр. 604—613; J. L e с e r f. Tradition nationale et culture moderne dans
l'oeuvre de Mayy. Bulletin de Tlnstitut francais de Damas, I, 1932, стр. 202—219;
С. Brockelman. GAL, SB HI, стр. 259—262; Т. Khemiri and G. Kamff-
meyer. Leaders in contemporary Arabic Literature, Part I. WI, IX, 2—4, 1930, 24—21
(здесь приведены указания и на предшествующую литературу, в особенности
арабскую); L. Massignon, RMM, LXII, 1925, стр. 210; R. S troth mann. Die
Koptische Kirche in der Neuzeit. Tübingen, 1932, стр. 76; Р. Нахле . Ал-Мухтарат, I.
Бейрут, 1930, стр. 143—155 (2-е изд., I, 1932, стр. 41—55); иГіЫахт, ал-Мустами
ал-'арабл, V, 1944, № 5, 7 июня, стр. 8—9; 1944, № 6, 21 июня, стр. 8—9; И. Крач-
к о в с к и й. Новоарабская литература. ЗИВ, III, 1935, стр. 176; И. Ю. Крачков-
ский. Арабская литература в XX веке. Л., 1946, стр. 16—17, 55.
•HS**-

>g^>y^s<^^
ФАРХАТ
Фархат, Джерманус, арабский филолог и поэт, предшественник
литературного возрождения XIX в. в арабских странах, маронитский
архиепископ Алеппо (1725—1732), родился там 20 ноября 1670 г., умер там же
10 июля 1732 г. Его эпохальная для маронитской церкви
организаторская деятельность, так же как большинство его догматических,
полемических, нравоучительных и исторических трактатов, не относится к нашей
теме; однако как лексикограф, грамматик и поэт он должен быть
упомянут в истории арабской литературы.
Алеппо был одним из немногих арабских городов, который после
турецкого завоевания до некоторой степени сохранил и развивал
литературную традицию. На эту традицию оказывалось некоторое
европейское влияние, в особенности через христиан, говоривших по-арабски.
Значительную роль сыграло открытие маронитской коллегии в Риме
(в 1584 г.), так же как существование большой европейской торговой
колонии в Алеппо; нельзя забывать и того, что Я. Голиус (1625—1626) и
Э. Пококк (1630—1636) провели здесь несколько лет. Во всех
христианских общинах чувствовалось литературное оживление, и личность
православного патриарха Макария ибн аз-3агйма ал-Халебй (ум. в 1672 г.) —
это лишь один пример из многих.
Происходя из состоятельной маронитской семьи Матар, Фархат
мог получить хорошее образование у христианских и мусульманских
ученых Алеппо: у Бутруса ат-Тулавй, питомца маронитской коллегии
в Риме (ум. в 1745 г.; см.: Манаш, ал-Машрик, VI, 1903, стр. 769—777;
L. Cheikho. Catalogue des manuscrits des auteurs arabes chretiens de-
puis d'Islam. Бейрут, 1924, стр. 76—78, № 270), у Йакуба ад-Дибсй,
большого знатока красноречия (см.: L. Cheikho, ук. соч., стр. 97,
№ 344), у известного мусульманского шейха Сулеймана ал-Нахвй ал-
Халебй. Кроме своих родных языков — сирийского и арабского, еще
в юности он изучил латинский и итальянский. В 1693 г., постригшись
в монашество под именем Джибра'йля, он предпринял путешествие
в Иерусалим (ср.: Дж. Фархат. Диван, Бейрут, 1850, стр. 131) и
переселился на Ливан, где пользовался особым руководством со
стороны известного маронитского патриарха Стефана ад-Дувайхй (1630—
1704). Уже в 1697 г. он стал настоятелем монастыря, а в 1711—1712 гг.

248
Литературные характеристики
в связи с некоторыми обстоятельствами (см. Диван, стр. 403, 469),
предпринял путешествие в Рим, который произвел на него глубокое
впечатление (см.: Диван, стр. 87, 131, 146, 294, 434, 438, 448), в Испанию,
Сицилию (Диван, стр. 220, 404) и на Мальту (Диван, стр. 229). Как
архиепископ Алеппо, он собрал большую рукописную библиотеку, которая
существует и поныне (см.: Дж. Зейдан. Та'рйх адаб ал-луга ал-гара-
бййа, IV. Каир, 1914, стр. 135); он сумел создать около себя круг
поэтов и ученых. Из его друзей, названных им в „Диване",
заслуживают особого упоминания Никула ас-Са'иг (1692—1756), греческого
происхождения, деливший с ним славу популярнейшего поэта (Диван,
стр. 150; L. Cheikho, ал-Машрик, VI, 1903, стр. 97—111, с портретом;
он же. Catalogue..., стр. 131, № 484; он же. Кйтаб шу?ара' ан-нас-
ранийа басд ал-ислам. Бейрут, 1927, стр. 503—511); Микирдйдж ал-Касйх„
армянин по рождению (Диван, стр. 239, 466; L. Cheikho, Catalogue... „
стр. 195—196, № 751; он же. Шу'ара', стр. 498—501); поэт Ниматал-
лах ал-Халебй (ум. ок. 1770 г.; см.: Диван, стр. 64; G. Man а che.
Notice historique sur PEveque Germanos Farhat. Ал-Машрик, V, 1902,
стр. 396—405; L. С h e i k h о, Catalogue..., стр. 205—206, № 796; о н ж е.
Шу ара', стр. 396—405); имеющий большие заслуги в книгопечатании
сАбдаллах Захир (1680—1748; см.: Диван, стр. 158; L. Cheikho.
Catalogue. .., стр. 108—109, № 386; он ж е. Шу'ара', стр. 501—503); теолог
Илйас ибн ал-Фахр (ум. в 1740 г.; см.: Диван, стр. 214; L. Cheikho.
Catalogue..., стр. 39—40, № 122), и др.
Как филолог Фархат чувствовал особую необходимость создать для
своих земляков такие пособия, которые смогли бы облегчить им
изучение арабского языка в изменившейся обстановке. Почти для всех
областей— лексикографии, грамматики, реторики — он создал такие пособия»
которые частично популярны в христианских кругах Сирии до
настоящего времени. Хотя они в общем покоятся на арабской традиции, однако
в отдельных случаях, главным образом в грамматике, можно установить
некоторые следы европейского влияния, в особенности римских маро-
нитов и школы Эрпения. Из его лексикографических работ
представлены в печати „ал-Мусалласат ад-дуррййа", (Тамйш, Ливан, 1867),
верифицированное подражание известным „Мусалласат" Кутруба; их текст,,
возникший в 1705 г., включен также в его „Диван" (стр. 92—106),
а позже был снабжен собственным комментарием автора (рукописи
нередки; одна, 1712 г., в Азиатском музее Ленинграда; см.: V. Rosen.
Les manuscrits arabes de Tlnstitut des langues orientales. СПб., 1877>
стр. 71, № 156). Большее значение имел его словарь „Баб ал-и'раб
сан лугат ал-асраб", завершенный в 1718 г. Основываясь, по существу,,
на „Камусе" ал-Фйрузабадй, словарь содержал, однако, много новых
слов и христианско-арабских терминов. На базе пяти рукописей,
сверенных с „Камусом", он был издан с многочисленными дополнениями и
исправлениями маронитским эмигрантом и меценатом Рушейдом ад-Дах-

Фархат
249
дахом (1813—1889) (Dictionnaire arabe par Germanos Farhat, maronite,
eveque cTAlep. Revu, corrige et considerablement augmente sur le ma-
nuscrit de TAuteur par Rochaid de Dahdah, scheick maronite, Марсель,.
1849, с портретом автора; арабское заглавие: Ихкам баб ал-и'раб). В
дополнение к этому им издан его трактат „ал-Фасл ал-маскуд фй савамил
ал-и'раб". Из грамматических работ Фархата „Бахе ал-маталиб" (см-
Манаш в „ал-Машрике", III, 19С0, стр. 1077—1083) имела особую удачу;
написанная в 1705 г. в расширенной редакции и снабженная схолиями
в следующем году, она была в 1707 г. сокращена самим автором и лишь
в этой последней редакции известна вплоть до настоящего времени
в бесчисленных изданиях (Мальта, 1836; Бейрут, Американская
типография, 1845; Бейрут, Imprimerie Catholique, 1865, 1883, 1891, 1896,.
1899, 1913 и многие другие). В течение XIX в. она неоднократно
перерабатывалась и комментировалась сирийскими учеными. Как ревностный
ученик Иа'куба ад-Дибсй, Фархат составил также учебник реторики и
поэтики под заглавием „Булуг ал-гараб фй ?илм ал-адаб" (до сих пор
имеется только в рукописи; см.: P. Sbath. L'arrivee au but dans Tart
de la litterature. Ouvrage [sur la rhetorique par Germanos Farhat. BIE,.
XIV, 1932, стр. 275—279 с портретом; ср.: Диван, стр. 89; L. С hei k ho.
Catalogue..., стр. 151, № 6). Из области просодии известны два его
небольших трактата: „ат-Тазкира фй-л-кавафй" (напечатан в „Диване",,
стр. 13—22) и „Рисалат ал-фава'ид фй-л-сару^" (ср.: L. Cheikho.
Catalogue. .., стр. 161, № 7).
Большую популярность Фархат приобрел не только как ученый, но
и как поэт. Его „Диван" был собран иим самим в 1720 г. под
заглавием „ат-Тазкира" и в этой редакции трижды переиздавался (Бейрут,.
1850 — литографически, в 1866 и 1894 гг.—с комментарием Са'йда аш-
Шартунй, по трем рукописям: относительно последнего издания ср.:
С. F. S. (eybold), Litterarisches Zentralblatt, 1895, стр. 1447). Не все
его стихотворения включены, в эту редакцию; многие из них по
отдельности издавались позже (ср., например: L. Cheikho. Шу'ара', стр.463—
468, также в „ал-Машрике", VII, 1904, стр. 288; XXIV, 1926, стр. 397
и passim). С литературной точки зрения его продукция интересна как
систематическая попытка применить формы арабской поэзии к
специфически христианским сюжетам, например: газель — к гимнам Марии, хам-
рййат — к причастию, и т. д. Конечно, Фархат не был первым в этом
направлении: уже в XIV в. мы находим „Диван" некоего Сулеймана
ал-Газзй (см.: L. Cheikho. Шу'ара', стр. 404—424), который посвящен
тем же религиозным сюжетам; однако имя и работы этого автора
оказались почти забытыми и он не смог основать своей школы, Христианско-
религиозное начало сильно преобладает в „Диване" Фархата, хотя нельзя
отрицать у него хорошего знакомства с арабской поэзией и вообще;
мы встречаем пылкую полемику против Абу-л-сАла ал-Ма'аррй (стр. 248,
420, 439), различные влияния Ибн ар-Румй (стр. 257), Ибн ал-Фари^а.

250
Литературные характеристики
{стр. 295), ас-Сухравердй (стр. 310), подражание знаменитой касйде
Авиценны о душе (стр. 274—277) и т. д. Форма его стихотворений
в целом классическая, однако с употреблением разных типов мувашша$ау
тахмйса и тасмита. Его язык не всегда безупречен, и по праву его
укоряют за слишком большое пристрастие ко всяким поэтическим
вольностям.
В 1932 г. в Алеппо отмечалось 200-летие со дня кончины Джерма-
пуса Фархата, а 20 мая 1934 г. ему был воздвигнут памятник в здании
маронитского архиепископства (ал-Машрик, XXIX, 1931, стр. 949; там же,
XXXII, 1934, стр. 300; см. также статью Ф. А. ал-Бустанй: там же,
XXX, 1932, стр. 49—53, о юбилейном издании в его честь; ср. там же,
XXXI, 1933, стр. 789—790).
Литература. G. Manache. Notice historique sur TEveque Germanos Farhat
(по-арабски). Ал-Машрик, VII, 1904, стр. 49—56, 105—111, 210—219 (с портретом);
он же. Les oeuvres de l'Eveque Germanos Farhat. Там же, стр. 354—361
(перечисление 104 работ, из которых 37 оригинальных, также проредактированные, переведенные
и переработанные им сочинения других авторов); F. Т а о u t е 1. Mgr. Germanos Far-
bät, directeur d'ämes. Ал-Машрик, XXXII, 1934, стр. 261—272 (с портретом и
автографом); Бутрус ал-Бустанй. Да'ират ал-Ма'ариф, VI. Бейрут, 1882, стр. 437—438;
А. Baumgartner. Geschichte der Weltliteratur, 1 2. Freiburg, 1897, стр. 413—414;
Cl. Huart. Litterature arabe.2 Paris, 1912, стр. 41—42; К. Т. Khairallah. La Syrie.
Paris, 1912, стр. 41—42; Джирджл Зейдан. Тарлх адаб ал-луга ал-'арабййа, IV.
Каир, 1914, стр. 13—14 (с портретом); L. С h е i k h о. Catalogue des manu^crits des
-auteurs arabes chretiens depuis d'Islam (по-арабски). Бейрут, 1924, стр. 160—162,
№ 609, и стр. 240 (дополнения к этому из ленинградских библиотек см.: И. К р а ч-
к о в с к и й, ал-Машрик, XXIII, 1925, стр. 681); о н ж е. Китаб шу'ара ан-насранййа
ба'д ал-ислам. Бейрут, 1927, стр. 459—468; J. Е. S ark is. Dictionnaire encyclope-
•dique de bibliographie arabe (по-арабски), Каир, 1929, стр. 1441—1442; P. M a s s a d.
La vie de Mgr. Germain Farhat (по-арабски). Джунийа, Ливан, 1934.

flT/^i^^
АЗ-ЗАХАВИ
Аз-Захавй, Джемйл Сидкй, величайший арабский поэт в
современном Ираке, родился в Багдаде 29 зу-л-хидджа 1279/18 июня 1863 г.,
умер 23 февраля 1936 г. Его отец Мухаммед Фай^й аз-Захавй, муфтй
Багдада, бьдл курдского происхождения, из дома ал-Бабан, члены
которого были когда-то эмирами Сулейманйи; согласно легенде, их
генеалогия восходит к знаменитому арабскому военачальнику Халиду ибн Валйду.
Дед его долгое время жил в Захаве (Персия); отсюда его нисба. Его
мать была также курдского происхождения.
В области традиционных мусульманских наук он был учеником своего
•отца; так же усердно изучал он и европейские по доступным ему книгам
на четырех восточных языках (арабском, персидском, турецком, курд-
оком); европейскими языками он не владел. Его разнообразные познания
и большая одаренность рано доставили ему различные должности; однако
самостоятельные мнения и репутация вольнодумца (зиндик) мешали ему
приобрести прочное положение. Да и физически он перенес тяжелое
испытание: на 25-м году его постигла хроническая болезнь спинного мозга,
на 55-м — паралич левой ноги.
Еще молодым человеком он был назначен членом учебного совета
в Багдаде; позже он действовал как директор государственной
типографии, как редактор официоза аз-Заура' и как член апелляционного суда.
В 1896 г. его вызвали в Стамбул. Он использовал эту поездку для
того, чтобы посетить Египет и завязать знакомство с арабскими
литературными и научными кругами. В Стамбуле он сблизился с младотурками
и вследствие этого как опальный был послан правительством с одной
турецкой делегацией в Йемен. С большим трудом он получил в Стамбуле
разрешение вернуться на родину: при этом ему было категорически запрещено
покидать Багдад. Около этого времени возникают его полемический
трактат против ваххабитов (ал-Фаджр ас-садик. Каир, 1323/1905; ср.:
RMM, XII, 1910, стр. 466) и первый сборник его стихотворений (ал-Ка-
лим ал-манзум, Бейрут, 1327/1909). После младотурецкой революции он
был вторично приглашен в Стамбул — как преподаватель мусульманской
философии и арабской литературы в Университете. Первые лекции были
изданы на турецком языке (Hikmet-i islämlye Derslerl). Вследствие
тяжелой болезни он должен был во второй раз вернуться на свою родину.

252
Литературные характеристики
В Багдаде он преподавал право в юридическом лицее. Много
треволнений и даже преследований причинила ему около этого времени era
статья в „ал-Му'аййаде" по поводу эмансипации женщин (в извлечении,
переведена Л. Массиньоном: L. Massignon, RMM, XII, 1910, стр. 467—
470), горячим сторонником которой он всегда оставался. Перед войной
он некоторое время находился в Стамбуле как депутат парламента от
Багдада. Во время войны и позже жил в Багдаде и занимал разные
должности, главным образом как переводчик и редактор. Много
разочарований пережил он в эти годы и отказался от предложенной ему
королем Фейсалом должности придворного поэта и историка Ирака*
В 1924 г. он еще раз предпринял путешествие в Сирию и Египет;
после возвращения был избран членом сената и деятельно работал четыре
года на этом посту. Для того чтобы защищать свои социологические и
научные воззрения, он издавал в 1926 г. небольшой журнал „ал-Исаба" —
вышло только шесть номеров. (См.: сАбд ар-Раззак ал-Хасанй. Та'рйх
ас-сахафа ал-'Иракййа, Неджеф, 1935—1936, № 39). Затем он отошел
от общественной деятельности, жил уединенно, в большой нужде
(ср.: ар-Рабита аш-шаркййа, II. Каир, 1929 г. № 2, декабрь, стр. 7).
Из бесчисленных стихотворений аз-Захавй, рассеянных по арабским
газетам и журналам главнейших арабских стран, лишь ничтожная часть
доступна в сборниках. Только через пятнадцать лет после первого
сборника последовал второй: „Руба'ййат аз-Захавй" (Бейрут, 1924) и
„Диван аз-Захавй" (Каир, 1924; ср.: RMM, LXII, 1925, стр. 209). Выборки
из всех периодов дает сборник „ал-Лубаб" (Багдад, 1928; ср.: MSOS,
XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 207—210; отрывки в немецком переводе Вид-
мера: G. Widmer. Übertragungen aus der neu-arabischen Literatur, IL
Der 'iräqische Dichter Gamil Sidql az-Zahäwi aus Baghdad. Autorisierte
Übersetzung mit einer Einleitung über den Schriftsteller und zwei
Bildnissen von him, WI, XVII, 1—2, 1935, стр: 20—49); последний сборник
называется „ал-Аушал" (Багдад, 1934; ср.: JRAS, 1936, стр. 160—161).
Очень много больших по объему стихотворений до сих пор известны
только из журналов; таковы, например, опыт „аш-Шиср ал-мурсал", белые
стихи „Ба д алф W в „ал-Хилале" (XXXV, 1927, № 8, июнь, стр. 913—917);
драма „Ривайат Лейла ва Самйр" в „Лугат ал-'араб" (V, 1928, № 10„
стр. 577—608); стихотворение с описанием знаменитого наводнения
в Ираке „Накбат ал-Феллах" в „др-Рабита аш-шар^ййа" (1929, № 1>
стр. 23—26; ср. „ар-Рабива-л-харйф, там же, № 8, стр. 18—22);
большое стихотворение „ас-Саура фй л-джахйм" (ад-Духур, I, 1931, № 6,
стр. 641—669; переведено Видмером: G. Widmer, ук. соч., стр. 50—79),
за которое он снова был обвинен в ереси и атеизме, и мн. др. Все эти
сборники, так же как отдельные стихотворения, служат хорошими при-
мерами практического применения его теоретических взглядов, которые
он часто имел случаи излагать во введениях к своим сборникам или
в отдельных статьях и лекциях. Поэзия во всех своих аспектах должна

Джемил Сидки аз-Захави (1863—1936)

Аз-Захави
253
освободиться от косной традиции и сообразовываться только с нормами
языка. (В области этих последних аз-Захавй является защитником
живого народного языка, который, по его мнению, должен вытеснить
современный литературный язык; см.: RMM, XII, 1910, стр. 670, 681—
682). Рифмы могут быть многообразными, допустимы даже белые стихи;
стихотворные размеры не должны ограничиваться пределами теории
•ал-Халйля. Возрождения поэзии не может принести слепое
подражание европейским мастерам: каждый поэт должен оставаться верным
не только своему языку, но и своему народу. Уже одно перечисление
нескольких разделов „Дивана" аз-Захавй показывает, что он совсем
отказался от старой схемы: мадйхау хиджа и т. д. Его стихотворения — это по
большей части аш-шахаклт (философские сюжеты), ал-хадйс шуджун
(эпические повествования), анйн ал-маджрух (элегии), вахй ад-дамйр
(патриотические стихи), ал-мара (женское движение) и т. д. Нельзя отрицать,
что как в области формы, так и в области содержания аз-Захавй
действительно новатор в современной арабской поэзии. Он имел истинный
талант, но все для него окрашено в глубоко пессимистические тона,
что не удивительно на общем фоне его жизни (у него даже можно найти
редкие в арабской поэзии мысли о самоубийстве: Диван, стр. 404). Его
стихотворения по большей части полны силы и энергии и написаны
блестящим и простым языком. Их сила не мешает им часто быть
проникновенными от глубоко идущего чувства; таковы, например,
„Умирающий чужестранец" (Диван, стр. 103—105; отрывок переведен
Р. Нахле на язык „идо", см.: MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 169;
немецкий перевод у Видмера; G. Widme г, ук. соч., стр. 10—12) или
совсем необычно звучащая колыбельная песня (Диван, стр. 14) и „На
могиле ее дочери" (там же, стр. 77—79). Менее удачны его попытки в
поэтической форме популяризировать свои оригинальные научные теории
(например о силе притяжения и отталкивания: Диван, стр. 142—143,
или о роли эфира в сотворении вселенной: Руба'ййат, стр. 190, № 251
и т. д.).
Аз-Захавй не только поэт, но также ученый и философ. Он хорошо
владел традиционными мусульманскими науками, как это показывают его
полемика с ваххабизмом и разнообразные отрасли знания, в которых он
выступал как учитель; он углублялся также в натурфилософию и даже
построил несколько необычных теорий, например об электричестве,
■о силе отталкивания (в противовес общепринятой теории о силе
притяжения) и т. д. Он страстно их защищал в многочисленных разбросанных
статьях и трех сборниках: „Китаб ал-ка'инат" (Каир, 1896), „ал-Джази-
бййа ва талйлуха" (Багдад, 1326/1910; ср.: R. Massignon, RMM,
XII, 1910, стр. 567—570), „ал-Муджмал мимма ара" (Каир, 1924; ср.:
RMM, LXII, 1925, стр. 209—210; последний особенно ценился автором;
см.: G. Widmer, ук. соч., стр. 7, 18). Эти концепции основываются
на спекулятивных построениях, а не на опытных данных; они встретили

254
Литературные характеристики
мало сочувствия и в арабских научных кругах (например в журнале
„ал-Муктатаф") признаются неудачными.
Писал он также и на другие темы, как, например, о скачках (ал-Хайл
ва-сибакуха, 1896), шахматной игре (большой, еще не изданный сборник
„Ашрак ад-дама"; см.: Р. Баттй. Сихр аш-ши'р. Каир, 1922, стр. 13^
о н ж е, ал-Адаб ал-асрй фй-л-'Ирак ал-сарабй, I. Каир, 1923, стр. 16) и т. д.
Нужно подчеркнуть, что значение аз-Захавй принадлежит к области
поэзии. В современной арабской художественной литературе он
несомненно является перворазрядной величиной. Известна его высокая
слава и как персидского поэта; благодаря своему владению этим языком
он дал перевод избранных четверостиший 'Омара ал-Хаййама (Руба'ййат
ал-Хаййам. Багдад, 1928: персидский текст 130 четверостиший с
прозаическим и стихотворным переводом, выполненный в 1925 г. Cp.t
К. Kampffmeyer, MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 210—211;
F. Krenkow, JRAS, 1929, стр. 173—174). Некоторые из европейских:
ориенталистов хорошо помнят выступление аз-Захавй на празднествах
в честь Фирдоуси в Тегеране в 1934 г., где его арабская и персидская
касыда, посвященная Фирдоуси, нашла большое сочувствие среди
персидских слушателей.
Литература. Благодаря указаниям аз-Захавй, биографические даты известны
с достаточной подробностью: см. его автобиографию: Руба'ййат аз-Захавй. Бейрут*
1928, стр. мим—xä, RAAD, VIII, 1928, стр. 292—298 и (до 1932 г. в немецких
выдержках на основании писем аз-Захавй) у Видмера: G. W i d m е г, ук. соч., стр. 2—13.
Его принципиальные взгляды относительно поэзии много раз освещались им самим,
см.: „Мухадара фй-ш-ши'р" у Р. Баттй „Сихр аш-ши'р" (стр. 17—83); „Наз'атл фй-ш>
ши'р" в „Диван аз-Захавй" (Каир, 1924, стр. алиф—за); „Калима фй-ш-ши'р" в „ал-
Лубаб" (Багдад, 1928, стр. алиф—дал; немецкий перевод Кампфмейера: G. К а m р f f-
meyer, MSOS, XXXI, 2. Abt., стр. 207—210 = G. Widmer, ук. соч., стр. 14-17).
Из посвященной ему арабской литературы, кроме множества разбросанных, нелегко
доступных статей, заслуживают особого упоминания две работы Р. Баттй: Сихр аш-
Ши'р, стр. 4—83; ал-Адаб ал-'афй фй-л-'Ирак ал-'арабй, I, стр. 5—66 (ср. указанную
ниже работу Шаде; см. еще: А. ар-Рейханй. Мулук ал-'араб, II. Бейрут, 1925,
стр. 381—387; Л. Шейх 5. Та'р~х ал-адаб ал'араб ~йа фй-р-руб' ал-аувал мин ал-карн
ал-'ишр"н. Бейрут, 1926, стр. 184 (упоминает лишь его „ал-Калим ал-манзум" с
отрицательным замечанием из-за „зиндйкства"); J. Е. S ark is. Dictionnaire encyclopedi-
que de bibliographie arabe. Каир, 1929, стр. 978—979 (дает перечисление
напечатанных работ аз-Захавй только до 1919 г.). Скудную европейскую литературу см.:
G. Kampffmeyer. Index. . ., MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 205; A. S с h a a d e,
Moderne Regungen in der 'irakischen Kunstdichtung der Gegenwart. OLZ, XXIX, 1926,
стр. 865—872; в особенности много раз упоминавшуюся в этой статье работу: G. W i d»
mer. Übertragungen. . . он же. Djamll Sidql az-Zahäwi. Ein islamischer Modernist.
Zeitschrift für Missionskunde und Religionswissenschaft, XLIX, 1934, стр. 353—361
(ср.: WI, XVII, 1935, стр. 130 ел.).

Щ^^^^^И^^^^^Ил^^^^^^^^^^Гс
МАХМУД ТЕЙМУР И ЕГО НОВЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Нила' ал-маджхул. Ривайа кизагйиа. Маншурат Дар „ал-Макшуф", Бейрут, 1939,.
8°, 160 стр. (Зов неведомого. Повесть. Издание объединения „ал-Макшуф").
Мактуб гала-л-джабйн ва ки?а? yxpä. Матба'ат „ал-Ма'ариф" ва мактабатуха би~
Миср 1941, 8°, 233 стр. („На лбу написано" й другие рассказы. Типография и
издательство „ал-Ма'арйф" в Каире).
Inter arma silent Musae (во время войны молчат музы), и поэтому
с особенной радостью приходится отмечать, когда из стран, затронутых
войной, доходят наглядные доказательства, что культурная работа там
не совсем замерла. Благодаря всегдашнему вниманию к нашей арабистике
египетского писателя Макмуда Теймура Ленинград располагает уже
двумя последними томиками его произведений. Если первый отпечатан
в Сирии еще в 1939 г., то второй вышел в Каире в военное время,
в начале 1941 г.
М. Теймур является одним из наиболее известных в европейской
арабистике авторов.1 Более пятнадцати лет тому назад с ним впервые
познакомил Г. Кампфмейер;2 в 1928 г. на Оксфордском Международном
конгрессе ориенталистов Шаде делал о нем специальное сообщение,3
а годом раньше Наллино впервые перевел на европейский язык один
из его рассказов.4 Именно с него начал серию своих переводов из
новоарабской литературы швейцарский ориенталист Видмер,5 который
ознакомил обстоятельно с его библиографией6 и перевел не только шесть
рассказов,7 но и статью о развитии арабской новеллистической
литературы.8 Существует сборник одиннадцати его произведений в переводе
на французский язык, о чем будет еще речь; существуют и переводы
1 См.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 218—224, 255—256.
2 См.: G. Kampffmeyer, MSOS, XXVIII, 1925, стр. 306-308.
3 См.: Hamburger Fremdenblatt, 1928, 27 октября.
4 См.: Nallino, ОМ, VII, 1927, стр. 391-400.
5 G. W i d m е г, WI, XIII, 1932, стр. 1—103; рецензия Парета (OLZ, 36, 1933,.
стр. 754) и ат-Танухй (RAAD, XIV, 1936, стр. 33—34).
* G. W i d m е iC WI, XIII, 1932, стр, 3—9.
7 Там же, стр. 55—103.
8 Там же, стр. 9—54.

256
Литературные характеристики
отдельных рассказов.1 Некоторый библиографический итог еще до Бро-
кельмана подвел алжирский профессор Перес.2
Одновременно с Западом и русская арабистика уделила серьезное
внимание М. Теймуру: в 1928 г. был перепечатан в оригинале для
учебных целей один его рассказ,3 а в предисловии к изданию дана краткая
характеристика автора.4 Сведения о нем появились даже в общелитературной
прессе5 и были зафиксированы в статьях энциклопедического характера.6
Немногие из современных арабских писателей добились такого
внимания со стороны Европы, и Махмуд Теймур вполне его заслуживает:
в арабских странах он по достоинству признан в настоящее время
главой того направления, которое обеспечило первое место среди
литературных жанров „египетской новелле". Что это положение не
оспаривается теперь и вне Египта, хорошо говорит первый из названных в
заголовке томиков, который издан в Бейруте и во введении (стр. 5—7)
дает очень лестную характеристику его деятельности, исходящую от
одной из наиболее авторитетных литературных организаций в Сирии
-прогрессивного направления.
Наследие его в настоящее время уже достаточно велико и вместе
^с последними вышедшими изданиями насчитывает двенадцать сборников
рассказов и повестей. Подвести известный итог полезно, перенумеровав
все существовавшие тома в хронологическом порядке хотя бы для
удобства цитирования в дальнейшем; названия им автор давал или по
первому, или по центральному произведению всего тома. Серия их
открывается в 1343/1925 г. двумя сборниками, вышедшими почти
одновременно. Первый назван „аш-Шейх ДжумѴ4,7 второй „сАмм Митваллй".8
Уже через год появился третий сборник „Шейх Сйд ал-'Абйт", 1344/1926.9
Впоследствии избранные рассказы из первых трех томиков в
переработанной редакции вошли в отдельный сборник „Первый прыжок" („ал-
1 Об одном из них см.: Der Islam, XX, 1932, стр. 77, № 770.
2 Н. Peres. Annales de Tlnstitut d'Etudes Orientales, III. 1937, отд. отт.,
стр. 66—68, № 667—676.
3К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы, I. 1928,
хітр. 301—309; ср.: G. Widme г, ук. соч., стр. 8.
4 К. В. Оде-Васильева, ук. соч., стр. XX.
5 Л. Некора. Литература современного Египта. Новый мир, 1933, кн. 9,
стр. 231—232.
6 Мною в ЗИВ (III, 1935, стр. 170) и EI (Ergänzungsband, 1934, стр. 61) и А.
Крымским в „Энциклопедическом словаре" Граната (I дополнительный том, 1937, стр. 542).
7 Из него взят рассказ, включенный в упомянутые „Образцы"; второе издание
сборника 1345/1927 г.; ср.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 219.
8 Заглавный рассказ переведен Наллино: N а 11 i п о, ОМ, VII, 1927, стр. 391—400;
оба томика реферированы Кампфмейером (G. Kampffmeyer, MSOS, XXVIII,
1925, стр. 306—308); ср.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 220.
9 Поправка даты у Брокельмана (GAL, SB III, стр. 219) неосновательна.
Реферат Кампфмейера: G. Kampffmeyer, MSOS, XXIX, 1926, стр. 251—255; ср..
С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 220—221.

Махмуд Теймур и его новые произведения
257
Васба ал-ула", 1937). Четвертый том под заглавием „Раджаб эфенди"
вышел в 1346/1928 г.,1 пятый —„ал-Хаджж Шелебй" в 1349/1930 г.,2
шестой— „Абу? Алй делается артистом" в 1352/1934 г.3 В том же году
вышел седьмой том — „Следы прошлого" („ал-Атлал"), который, наряду
с шестью мелкими рассказами, впервые принес крупное произведение,4
впоследствии переведенное на французский язык в сборнике вместе
с десятью мелкими рассказами.5 Восьмой том — „аш-Шейх ?Афаллах"
появился через два года в 1355/1926 г.,6 девятый — „Сердце красавицы"
(„Калб ганийа") в 1937 г. (без даты по мусульманской эре)7 и десятый —
„Маленький фараон" („Фир'аун ас-сагйр") в 1939 г.8 Все они
печатались в различных каирских издательствах и только одиннадцатый,
упомянутый в. заглавии, том с большой повестью вышел вне Египта.
Обложка последнего присланного автором тома говорит, что в печати
находятся два его произведения — сборник избранных рассказов для
молодежи и семьи „Кал ар-равй" („Говорил рассказчик") и том новых
рассказов „Бинт аш-Шайтан" („Дочь сатаны").
Работа М. Теймура отличается не только производительностью, но
в такой же мере вдумчивостью и серьезным отношением к избранной
профессии. Теймур не принадлежит к числу писателей, которые
успокаиваются на внешнем успехе; он продолжает упорно работать над
своими произведениями, не только идя вперед, но и возвращаясь назад,
к уже опубликованным рассказам, опять и опять шлифуя их, а зачастую
и переделывая совершенно заново. Для суждения об этой работе над
ранними произведениями мы располагаем очень хорошим материалом:
вторым изданием первого тома и выборкой из трех первых томов под
названием „Первый прыжок". Если уже во втором издании рассказы
не перепечатываются механически, а подвергаются значительным иногда
изменениям, главным образом в смысле языка и стиля, то в третьем
часто от них остается только фабула, а все изложение меняется. Сам
автор иногда отмечает это: выпуская в отдельном сборнике повесть
„Абу? Алй делается артистом", напечатанную им в двух частях в
журналах за четыре и семь лет до этого, он говорит, что теперь написал
ее заново, как особое произведение (VI, стр. дал).9 Строгость по
отношению к своим ранним произведениям сказалась особенно отчетливо
1 Реферат Кампфмейера: G. Kampffmeyer, MSOS, XXXII, 1929, стр. 216—218;
ср.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 221.
2 Ср.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 221—222.
3 Там же, стр. 222.
4 Там же, 222—224.
5 Les amours de Sami. Paris, 1938; рец.: A. Schaade, OLZ, 1940, стр. 434—438.
6 Ср.: С. Brockelmann, GAL, SB HI, стр. 224.
7 Там же, стр. 224—225.
8 Там же, 255—256.
9 [Здесь и далее римскими цифрами условно обозначены сборники Махмуда
Теймура в порядке описания, данного И. Ю. Крачковским].
17 И. Ю. Крачковский. т. III

258
Литературные характеристики
в составе „Первого прыжка"; из двенадцати рассказов первого тома
в него вошло пять, из одиннадцати второго — шесть и из пяти третьего —
только один! Наличие этих повторных изданий могло бы дать очень
ценный текстологический материал для специальной монографии о
приемах работы Теймура над его ранними произведениями. Едва ли для
какого-либо другого современного арабского автора мы располагаем
аналогичными данными.
Показателем серьезного отношения М. Теймура к своей работе
новеллиста служат и его предисловия, равно как другие материалы не
беллетристического характера, которыми он сопровождает обыкновенно
свои сборники. Он значительно облегчил труд исследователей своего
творчества, собрав некоторые отзывы как арабской, так и западной
прессы о своих ранних сборниках. Помимо кратких извлечений из
малодоступных газет и журналов им приведен ряд полученных арабских
писем (II, стр. 223—231; III, стр. 197—211), среди которых первое место
уделено отзыву русского арабиста (III, стр. 197—198); кроме них,
помещены перевод оксфордского доклада Шаде, сперва опубликованный
в газете „Каукаб аш-шарк" 9 января 1929 г. (V, стр. 3—10), и
специальная статья С. Мусы, тоже перепечатанная из январского номера „ал-
Хилаля" того же года (V, стр. 252—259; сведения о некоторых
отзывах арабской прессы сообщил Видмер, ук. соч., стр. 8).
Для характеристики взглядов самого М. Теймура особенно интересны
его собственные предисловия и статьи. Уже в начале первого тома он
счел нужным несколько обосновать свои воззрения на историю арабской
новеллы и значение ее для современной литературы (I, стр. джйм—сайн);
перепечатанное со значительными изменениями во втором издании (I2,
стр. 3—16), это предисловие в третьем томе превратилось в большую
самостоятельную статью (III, стр. 1—48). Она была частично
перепечатана в органе дамасской Академии1 и полностью переведена с
некоторыми примечаниями в упомянутой работе Видмера (стр. 9—54).
Впоследствии и по-арабски она была опубликована еще раз отдельной брошюрой.2
К вопросам о значении искусства и литературы в современной арабской
действительности М. Теймур неоднократно возвращается в своих
сборниках, иногда печатая здесь читанные им в разных учреждениях лекции
на близкие темы. Таковы, например, „Наша потребность в искусстве"
(ал-Васба, стр. 5—30), „Искусство писать новеллы" (XII, стр. 3—16)
или 'посвященная более конкретной теме в связи со смертью известного
египетского поэта „Хафиз-новеллист" (IX, стр. 3—17). Исключительное
значение как в автобиографическом отношении, так и в теоретико-
литературном представляет его лекция „Источники, которые внушили
мне стать писателем" (X, стр. 3—24); в ней мы находим, между прочим,
і RAAD, VI, 1926, стр. 263—268.
2 Нушу' ал-кисса ва татаувуруха. Каир, 1936, 50 стр.

Махмуд Теймур и его новые произведения
259
определенное указание о воздействии на автора русской литературы
в особенности Тургенева и Чехова, с попыткой характеризовать
основное свойство наших классических произведений (там же, стр. 18—19).
Важность этой лекции для истории современной арабской литературы
вообще по достоинству оценил Габриели, который сейчас же перевел
ее на итальянский язык.1 Обзор выступлений М. Теймура по
теоретическим вопросам требует упоминания о том, что на Международном
Конгрессе ориенталистов в Лейдене в 1932 г. он делал сообщение
о борьбе между литературным и разговорным языком в современной
египетской литературе;2 доклад тогда же был опубликован на
английском языке,3 а вскоре после того и по-арабски.4
Все это с достаточной определенностью говорит, что характерной
чертой творчества М. Теймура является его неустанная работа и над
своими произведениями и над всеми вопросами, связанными с
литературой. Он не довольствуется достигнутыми результатами, а продолжает
стремиться вперед. Иногда возникает мысль, что его писательская
линия уже окончательно определилась и сфера, в которой происходит
действие его рассказов, замкнулась; однако стоит появиться новому
сборнику — и становится ясно, что он, наряду со знакомой нам хорошо
линией, всегда открывает новые, иногда неожиданные черты и в смысле
сюжета и в смысле литературного приема. Ставшие нам доступными
последние книги отчетливо это подтверждают.
Первая из них, „Зов неведомого", представляет уже не сборник,
а одну большую повесть в полтораста страниц — едва ли не самое
крупное произведение из опубликованных до сих пор Теймуром. Действие
ее переносится в Сирию 1908 г. — в обстановку и эпоху, мало
привычные для его рассказов, которые до сих пор в большинстве случаев
ограничивались современным Египтом. Характеристика бытовых
потребностей и сирийских типов дается в знакомых нам тонах реализма иногда
с легким налетом юмора, но в изложение вкрапливаются черты
фантастики, а в основной идее о призыве в неведомую даль образом,
созданным фантазией героини, — призыве, который постепенно подчиняет
и других людей, — чувствуется нечто новое для Теймура.
Для расширения обстановки в рассказах показателен и состав его
последнего сборника „На лбу написано". Он содержит 14 небольших
произведений; основной фонд (9) доставляют, конечно, развивающиеся
в обычной для Теймура египетской среде („Оковы", стр. 41—68,
„На лбу написано", стр. 69—84, „Зеленые глаза", стр. 85—96,
„Пампуш", стр. 97—108, „Бумажная корона", стр. 125—136, „Большое сердце",
і ОМ, XIX, 1939, стр. 605—615.
2 Actes du XVIII Congres des Orientalistes, Leyden, 1932, стр. 233.
3 The Asiatic Review, XXVIII, October, 1932, стр. 635—639.
4 Ал-Хилал, 1933, июль, стр. 1185—1188.
17*

260
Литературные характеристики
стр. 177—186, „Улыбка", стр. 187—194), но два из них по месту
действия частично связаны с Ливаном („Трагедия души", стр. 159—176)
и Европой („Однажды вечером", стр. 195—211). Помимо них действие
одного переносится в древний Египет („Случилось в давние времена",
стр. 17—40) — явление, типичное для известного направления
современной арабской культуры в Египте, которое стремится поставить себя
в связь не столько с арабской древностью, сколько с эпохой фараонов.
Еще один рассказ развивается на Ливане („Басма ливанка", стр. 109—124)>
один из Швейцарии („Букет роз", стр. 213—226). Не менее показательно
появление одной аллегории из царства цветов („В роще любви",
стр. 137—158), равно как рассказа, написанного в такой манере, которая
не позволяет судить, где происходит его действие — в Европе или
арабских странах („Запертая дверь", стр. 227—232).
- Уже одно это расширение арены, на которой Теймур показывает
события создаваемых им рассказов, говорит о росте его творчества.
То же самое мог бы подтвердить и анализ литературных приемов, над
которыми видна неустанная работа автора. Теймур давно и по заслугам
признан зрелым художником, но творчество его не застыло в
определенных, окончательно намеченных границах, а может обещать еще много
нового и арабской литературе и всем, кто ею интересуется.['15]
•*«§§•*■

>^і^=Уіі^^
АЛ-МААРРИ, АР-РЕЙХАНИ И ЛЕНИНГРАД
Тысяча лет — большой срок не только в жизни народов, но и для
всей истории человечества. Счастлив народ, который на протяжении
тысячелетия помнит своих великих предков и чувствует, как они ярким
примером учат потомков жить, освещая им дорогу в будущее. Еще
счастливее те народы, которые знают великих людей своих соседей
на земле, близких и далеких. Часто эти предки оказывается
связующим звеном для разных народов и через тысячу лет после своей
жизни.
Когда тысячу лет тому назад около Алеппо в Сирии родился и умер
Абу-л-гАла ал-Масаррй, едва ли об этом узнали в далекой России. Правда,
уже лет за пятьдесят до его рождения приезжал в 921 г. на Волгу из
Багдада Ибн Фа^лан; может быть и другие арабы побывали не только
на Волге, но и в Киевской Руси. Все-таки едва ли от них наши предки
могли узнать про Абу-л-гАла; имя его гораздо позже сделали
известным у нас ученые-арабисты, когда востоковедение утвердилось прочно
в нашей стране. Благодаря этому уже в первой большой арабской
хрестоматии, которую в 1875—1876 г. издали в Петербурге два русских
ученых, немало места было уделено изящным, продуманным и
прочувствованным, обыкновенно иронически-грустным стихам знаменитого
слепца из ал-Ма'арры. Изданы они были по одной из лучших рукописей
его произведений, хранящейся в Лейдене. И с тех пор почти каждый
год каждое новое поколение студентов-арабистов в Университете читало
эти стихи на протяжении десятков лет; на многих они действовали не
только формой, но и глубоким содержанием, всей остротой то мягкой
иронии, то гневного сарказма. Иногда переводы их на русский
язык появлялись в печати не только в прозе, но и в стихах, не
только на русском, но и на украинском языке. Для украинцев имя
араба Абу-л-сАла не менее близко, чем знаменитого иранца Юмара
Хаййама.
Произведения ал-Ма'аррй, которые постепенно стали издаваться на
Востоке или на Западе, находили отклик и у нас в специальной научной
литературе или в докладах научных обществ. Его послания, изданные
в начале XX в., в особенности же „Послание о прощении" („Рисалат

262
Литературные характеристики
ал-гуфран"), вызвали обстоятельные сообщения главы русского
востоковедения В. Р. Розена.
В 1932 г. в Ленинграде Академия Наук опубликовала мало
известное до тех пор „Послание об ангелах" („Рисалат ал-мала'ика"), очень
остроумную и изящную сатиру, в которой автор иносказательно коснулся
обычных представлений о загробном мире. Издание было основано
на ряде рукописей, сохранившихся на Востоке в Каире и на Западе
в Лейдене. Близкое участие в подготовке его принял египетский ученый,
член Арабской академии в Дамаске Ахмед Теймур паша.
Первым, кто откликнулся на ленинградское издание, был философ
долины ал-Фурейки, Амин ар-Рейханй, сам много потрудившийся над
изучением наследия слепца из ал-Масарры. Его письмо, адресованное
издателю, [46] звучало так.
„Вы, господа ориенталисты, удивительнейшие люди: вы ближе всех
к той божественной силе, которая «оживляет кости, даже когда они
истлели». Мне точно видится ал-Масаррй Абу-л-'Ала; он узнал про его
истлевшее произведение, которое Вы оживили, и вот говорит он скромно:
«Не думали мы, клянемся Аллахом, что оно превзойдет наш возраст!
А вот оно пережило нас почти на тысячу лет. Удивительна его судьба:
мы представляли его „ангельским" для возвеличения арабского языка
среди братьев Гавриила, друга нашего посланника, — над ними обоими
мир! Мы говорили, хватит с него, если оно будет распространено там,
то есть на небе. Мы не воображали, что его коснется горячее дыхание
с севера, хотя бы и через тысячу лет, и вдохнет в него земную жизнь,
так что оно заговорит вторично, людской речью на языке арабов,
с перлами русского языка в промежутках. Да оживит тебя Аллах, мой
почтенный русский брат! „Послание об ангелах" падает на колени перед
тобой и целует землю. Потом просит позволения у тебя и говорит:
Было у моего автора стремление распространить свою миссию
языковую, литературную, философскую, еретическую среди людей, джиннов и
ангелов. Дкя всех он выбрал особое писание и стиль. Людям он
посвятил „Послание о прощении", потом он написал „Послание об
ангелах". Потом стал писать „Послание о сатане" специально для джиннов.
Я видел, как он чертил заглавие, и, вероятно, он написал его и кончил.
Как я думаю, сегодня оно в том же состоянии, что я был вчера. Не
следует ли Вам, возлюбленный Аллахом, поискать его? И, если Аллах
пожелает, Вы его найдете и оживите, как оживили меня. Не думаете ли
Вы завершить свою милость мне и поискать моего „сатанинского" братца
и объединить нас после этой великой разлуки?! Я от своего имени и
от имени моего товарища, автора „Обязательности необязательного",
владыки трех посланий, благодарю Вас и желаю вам благополучного
пребывания в этом преходящем мире». И вот, пишущий эти строки,
друг ал-Ма?аррй во Фрейке, приветствует друга ал-Масаррй в Ленинграде

Ал-Маарри, ар-Рейхани и Ленинград 263
и желает ему здоровья и счастья, постоянного успеха в изысканиях и
исследованиях на службу литературе арабской и русской, для
укрепления связей братства и мира среди народов".
Написано это было 30 сентября 1932 г. С той поры прошло много
времени и много событий. В 1940 г. умер автор письма, но его
заключительные слова звучат теперь с неослабевающей силой, пройдя горнило
войны и суровых испытаний. Особенно знаменательно, что и теперь,
через тысячу лет после своего рождения, Абу-л-'Ала ал-Маеаррй не
только зовет к укреплению связей братства между народами, но и сам
одним своим именем закрепляет эти связи: Сирия и Россия чувствуют
себя соседями, а голос долины ал-Фурейки с Ливана доносится до
Ленинграда.

РУССКО-АРАБСКИЕ
ЛИТЕРАТУРНЫЕ
СВЯЗИ

>У^>У*^^
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ В АРАБСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
(Библиографическая справка по поводу кончины Л. Н. Толстого)
Немногим из европейских читателей известно, что наряду с арабской
литературой Корана и „1001 ночи" — литературой мертвой, хотя и
продолжающей нас чаровать красотой своих образов и богатством красок, —
стоит, другая арабская литература, живая и развивающаяся, идущая
к тем же идеалам, которые манят ее старших сестер. Недавно
понесенная Россией утрата заставляет вспомнить, что имя Толстого известно
и арабам, быть может лучше, чем другим жителям Ближнего Востока.
Мало того, этим одним именем не исчерпываются фигурирующие в
арабской литературе русские писатели, более основательное знакомство
с которыми началось, впрочем, с XX в.
Спорадически произведения русских писателей на арабском языке
появились уже в XIX в., хотя это обусловливалось чисто случайными
причинами. Может быть наиболее интересным явлением этой эпохи был
художественный перевод 41 басни Крылова, исполненный арабом Ризк-
аллахом, Хассуном, уроженцем Алеппо. Во время своих невольных
скитаний по Европе он побывал в России и имел возможность довольно
хорошо познакомиться с ее языком. Результатом этого и явился
упомянутый перевод в стихах, изданный им в Лондоне (1867) вместе с
другими его произведениями.1 Этот перевод стоит в арабской литературе
данного периода так же одиноко, как и более серьезные работы
о России, среди которых можно назвать разве только четырехтомную
„Историю России", составленную известным сирийским литератором
Нахле Калфат и напечатанную в Бейруте (1887). Вообще же знакомство
с Россией и ее литературой не шло дальше заимствований из
европейских газет и журналов и носило в зависимости от последних более или
менее поверхностный характер.
Непосредственное знакомство можно установить только с конца
XIX в.; в значительной мере здесь сыграла роль Назаретская учитель-
1 Еще до этого времени появился (1863) другой перевод десяти басен Крылова,
но он относится скорее к русской, а не к арабской литературе, так как остался
неизвестным арабам и вызван был учебными целями (Ф. К е л ь з и. Русско-арабские
общественные разговоры. СПб,, 1863). Его имели в виду А. Ф. Бычков и П. Д. Дра-
ганов (ЖМНП, 1895, июль, стр. 86, 91 и 112, где вм. „общие" чит. „общественные").

268
Русско-арабские литературные связи
екая семинария, основанная Палестинским обществом, которая дала
несколько серьезных знатоков русского языка и литературы. К первому
выпуску этой семинарии принадлежит, между прочим, Селим Коб'ейн,
теперь известный египетский журналист и писатель, женатый на
русской. Владея в совершенстве русским языком, он посвятил часть своих
литературных занятий ознакомлению единоплеменников с великим
писателем земли русской. В 1901 г., на основании произведений Толстого
и русских работ, Коб'ейн издал в Каире книгу „Учение Толстого";
в 1904 г. за ней последовал перевод „Евангелия Толстого" и „Крей-
церовой сонаты"; в 1909 — „Восстановления ада" по берлинскому
изданию. Поглощенный почти всецело сложной газетной работой и
педагогической деятельностью, Коб'ейн все же находил время знакомить
арабов и с другими русскими писателями: в 1902 г. он напечатал в
газете „ал-сУмран" перевод романа Данилевского „На Индию при Петре",
вышедший потом и отдельным изданием; в 1908 г. — три рассказа
М. Горького, из новейшего периода его деятельности.1 Не лишним будет
заметить, что литературной деятельностью не исчерпываются заслуги
Коб'ейна перед Россией: все русские, бывавшие в Каире, знают, как
он бескорыстно и радостно делится своими богатыми сведениями и
опытом со всяким, в котором замечает интерес к египетской жизни и
литературе, идущий сколько-нибудь глубже обычного туризма. Достаточно
указать на те сочувственные строки, которые посвятил этому скромному
труженику С. Елпатьевский в путевых очерках „Египет".2
Кроме переведенных Коб'ейном произведений Толстого
непосредственно с русского, существует на арабском языке еще другой перевод
„Крейцеровой сонаты", сделанный с французского в Бразилии Руффу-
лом Са'аде (Рио де Жанейро, 1902), и „Воскресенья"—с английского
(2 т., Каир, без года), принадлежащий перу Рашйда Хаддада.3
В Сирии, как и в Египте, непосредственное знакомство с русскими
писателями обязано энергии воспитанника Назаретской семинарии
молодого писателя Халйля Бейдаса. Около 1900 г. в бейрутской газете
„ал-Манар" он поместил перевод „Капитанской дочки" Пушкина,4
1 Сообщение „Киевлянина" (1910, № 52, 21 февраля, отд. литературы и искусства)
о 7 изданиях на арабском языке повести Горького „Мать" является мифом
загадочного происхождения. Вообще вся эта заметка полна невероятных искажений, смешных
для того, кто хоть немного знаком с положением современной арабской литературы.
2 Русское богатство, 1909, № 10, стр. 211 ел.
3 Упоминаемый П. Д. Драгановым (Гр. Л. Н. Толстой, как писатель всемирный.
СПб., 1903, стр. II) бейрутский перевод „Войны и мира" (1894) и „Крейцеровой
сонаты" (1901) мне не известен: вероятно он и не был никогда издан. Выражение
„арабский по сирийскому наречию" перевод надо понимать, конечно, как „исполненный в Сирии":
арабский литературный язык — один общий для всех местностей с арабским населением.
Имя переводчицы, с которой я встречался в Бейруте, вм. Абу-энь-нур чит. 'Абд ан-Нур.
4 Вероятно, это произведение имел в виду П. Драганов (ук. соч., стр. IX),
говоря о переводах Пушкина на „арабский язык по сирийскому наречию" (об истинном
значении этого термина упомянуто выше).

Русские писатели в арабской литературе
269
а в другой газете „Лубнан"—перевод „Тараса Бульбы" Гоголя. Начав
издавать с 1909 г. в Хайфе собственный журнал „ан-Нефа'ис", Бейдас
сумел придать ему ничтожной подписной ценой и удачным подбором
материала громадную популярность и благодаря этому обещает сделать
русских писателей известными среди самых широких кругов арабского
населения. Кроме массы мелких рассказов (Чехова и др.), помещенных
в его журнале, он дает теперь перевод „Князя Серебряного" гр. А.
Толстого.1 Немало ему помогают в избранном направлении и почтенные
деятели назаретского литературного кружка, частью получившие
образование в России (А. Баллан, К. Кенази').
Такую же благожелательную по отношению к России роль играет
новая бейрутская газета „ал-Муракиб", выходящая под редакцией
талантливого поэта Джирджй сАтййа, сына известного ученого и педагога.
Еженедельно в ней печатаются литературные произведения,
заимствуемые обыкновенно из русской литературы в непосредственном переводе,
реже через французский или английский язык.2
В таком виде представляются знакомство современной арабской
литературы с русскими писателями и постоянный его прогресс. Для
полного выяснения всех деталей здесь потребовался бы, конечно, целый
ряд специальных библиографических разысканий на месте; самый вопрос
следовало бы рассматривать параллельно с ростом сведений о России
вообще в арабской литературе: одно отражение событий последней войны
могло бы дать интересный материал для самостоятельной работы.3
Но и без этого из одного очерка общих этапов постепенного
знакомства арабской публики с русской литературой выясняется, насколько
оно прогрессирует с каждым годом. Пока это ознакомление носит еще
случайный характер и арабам недостает представления об общем ходе
эволюции; когда же этот пробел будет восполнен, тогда и здесь русская
литература найдет таких же горячих поклонников, как и во всем
культурном мире, — тогда только и фигура покойного художника слова
предстанет перед арабами во всем величии.
1 Деятельности Бейдаса несколько строк посвятил А. Федоров в своей статье
„Мудрец из Хайфы" („Солнце России", 1910, № 31).
2 К сожалению, всякие библиографические справки сильно затрудняются тем,
что в арабских периодических изданиях до сих пор царит пагубное обыкновение,
указывая перевод, не указывать имя переводимого автора. Трудно поэтому же
установить источник двух сборников произведений русских авторов, переведенных Ибрахй-
мом Джабир (1905, в Сирии, без указания места) и Пелагией Дафиш, бывшей
воспитанницей учительской семинарии в Бейт Дж але (Иерусалим, 1908).
3 Ср. хотя бы нашу статью „Арабский вопрос и русские симпатии"
(С.-Петербургские ведомости, 1909, 3 июля).
•»ник

?У7^е^^^
ГОРЬКИЙ И АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Настоящая работа была закончена в основных чертах к 1940 г.,
когда начало второй мировой войны постепенно усложнило получение
необходимых материалов и справок из арабских стран. Между тем как
раз с этого времени особенно сильно вспыхнул вновь интерес к русской
литературе не только на Западе, но и на Востоке; знакомство с
Горьким и его произведениями у арабов перешло в новую фазу. Для
суждения о всех фактах этого периода потребуется еще значительный срок,
пока мы не будем располагать нужными материалами хотя бы в
некоторой полноте. Тема „Горький у арабов с 40-х годов" неизбежно должна
явиться предметом особого исследования, которое для своего
завершения потребует, вероятно, немалого времени.
Печатаемая теперь статья ограничивает поставленную задачу
периодом до 1940 г., относительно которого можно подвести хотя бы
предварительный итог без боязни особо существенных пробелов и пропусков.
Основные затруднения даже в этой стадии работы были велики: они
вызывались неполнотой и случайным составом арабских материалов,
которые могли быть доступны. Произведения современной арабской
литературы в наших библиотеках почти отсутствуют. В арабских странах
до сих пор нет никакого учреждения, которое систематически собирало бы
выходящую печатную продукцию или хотя бы регистрировало ее.
Оставался, таким образом, только один путь обращения к
индивидуальным собраниям у нас, которые могли сколько-нибудь систематически
пополняться до 1914 г., и различные случайные справки, очень
затрудненные отсутствием планомерных библиографий в арабских странах.
Без помощи ряда учреждений и лиц едва ли можно было бы выполнить
работу даже в том скромном объеме, который она теперь
представляет.
Ряд библиографических указаний сообщили: Египетская библиотека
"в Каире (письмом от 17 августа 1938 г.), писатель Михаил Нугайме
в Бискинте на Ливане (7 августа 1938 г.), профессор Перес (Henri
Peres) в Алжире (11 февраля 1939 г.). Значительным количеством
печатных материалов и всякого рода справками поделились: редакция
журнала „ат-ТалйѴ в Дамаске, писатели Халйл Такй ад-дйн в Бейруте,
Махмуд Теймур и сИсам ад-дйн Хифнй Насиф в Каире, упомянутый

Горький и арабская литература
271
уже профессор Перес в Алжире и Научно-исследовательский институт
национальных культур в Москве (при письме от 13 октября 1938 г.).
Несмотря на такую значительную помощь, все же приходится иметь
в виду, что привлеченные материалы страдают заведомой неполнотой и
вероятно многое еще осталось неизвестным.
Следует добавить, что без внимательного и деятельного участия
проф. С. Д. Балухатого, особенно в области русских материалов о
Горьком, статья едва ли была бы написана. Ценные библиографические
указания систематически сообщала мне К. Д. Муратова.
I. ПЕРЕВОДЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ГОРЬКОГО НА АРАБСКИЙ ЯЗЫК1
Арабы XIX в. мало знали русскую литературу. Условия
исторического развития арабских стран складывались так, что господствующим
оказалось влияние французской культуры. Уже в первом десятилетии
XIX в. в Египте начали переводить французские работы по науке и
технике; художественная литература прокладывала себе путь медленнее,
но к концу XIX в. оказалась почти без соперниц, как здесь, так и
в Сирии.2 Значительно слабее проникала в переводах английская
литература, и только в виде исключения знакомились арабы с
отдельными памятниками итальянскими и русскими, еще реже
немецкими.3
Конечно, нельзя сказать, чтобы арабы совсем не знали России.
Жители Сирии, Ливана и Палестины хранили какие-то смутные
воспоминания о связях с нею еще в эпоху Алексея Михайловича4 или
гетмана Мазепы;5 влечение к северу существовало и позже: нередко
оказывалось, что в Одессе, например, возникало отделение арабской тор-
1 Настоящая глава в сокращенном виде и без библиографического аппарата была
напечатана в „Известиях Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка"
(1940, I, стр. 89-101).
2 Первые известные мне переводы произведений французской литературы
связываются с именем ориенталиста-дипломата Асселина (J. L. Asselin, 1772—1822). См.:
Н. D е р ё г а і п. Silvestre de Sasy, ses contemporains et ses disciples. Paris, 1938,
стр. 98. Полная библиография переводов французской беллетристики за XIX—XX вв.
опубликована в работе: Henri Peres. Le roman, le conte et la nouvelle dans la lit-
terature arabe moderne. Annales de Tlnstitut d'Etudes Orient, III, Alger, 1937,
стр. 289-311.
3 Библиографию этих переводов готовит Перес как продолжение упомянутой
работы (см.: Н. Peres, ук. соч., стр. 271, прим. 1).
4 Русским историкам хорошо известно имя сирийского араба Макария Антиохий-
ского, дважды приезжавшего в Россию в середине XVII в.; описание одного из этих
путешествий, составленное его сыном, Павлом Алеппским, переведено на русский
язык Г. Муркосом.
5 На средства гетмана Мазепы в начале XVIII в. было напечатано в Алеппо
Евангелие на арабском языке,, о котором существует ряд старых и новых
библиографических заметок.

272
Русско-арабские литературные связи
говой фирмы, действовавшее иногда десятки лет.1 В Египте еще в
середине XIX в. (1842, 1850) переводили вольтеровскую „Историю
Карла XII" и „Историю Петра Великого",2 направлявшую мысли к
России; тунисский паша в 60-х годах мог дать в большой всемирной географии
(1867—1868) довольно подробную историю не только преемников Петра I,
но даже и удельного периода;3 в Сирии в 80-х годах могла появиться
четырехтомная история России (1887—1888).* Однако все это брало
материал из вторых или третьих рук, основывалось в лучшем случае
на западных источниках, обращено было скорее в сторону прошлого
и не давало почувствовать жизни и живых впечатлений. Любопытное
описание путешествия и пребывания в России египетского шейха ат-Тан-
тавй в 40-х годах, с наблюдательными и тонкими замечаниями, даже
с характеристикой русского языка и русских стихов, осталось в
рукописи5 и не попало на родину шейха, чтобы оживить картину России
у его земляков.
Понятно, что при таких условиях никакого серьезного знакомства
с русской литературой нельзя было ожидать. Случайно в 60-х годах
появились почти одновременно два перевода избранных басен Крылова
на арабский язык; один из них даже отличался несомненными
литературными достоинствами. Однако они были напечатаны в Петербурге
(1863) и Лондоне (1867), принадлежали перу эмигрантов, волей судьбы
заброшенных в Россию и Англию, так что мало кому в арабских
странах стали известны.6 Показателем уровня сведений по русской литера-
1 Значительные материалы об арабской торговой колонии в Одессе, связанной
с г. Триполи в Сирии, дает книга 'Абдаллаха Хабйба Науфаля: ^ЦЛ* f^^r* S->^^
lA^bMj *Uu^iJl ^bLk Тарабулус, 1929.
2 H. Peres, ук. соч., стр. 383, № 348; J. S а r k i s. Dictionnaire encyclope-
dique de bibliographie arabe. Le Caire, 1925—1930, стр.
^jüa^a-Aj ѵЛ-*.л> 2<^^.JS j.Ju& ^ilJUl ^узу]\^ ^Цз (Булак, 1257); там же, стр. 1247:
^5з^4з^ ^*^ ^W^ (L^^yS yLuoyo ^L\j.^\ у*£У\ ^у^ £?0^ ей уЛ)^ 3*$у^
(Булак, 1266)Г
3 Хайр ад-дйн ат-Тунисй (1810—1890). «4J Ц-Jl J\y^\ X^-aJI ^J S.) Uw*Jl £^1.
Тунис, 1284—1285. Ср.: J. S ark is, ук. соч., стр. 854; Дж. Зейдан. i^\>X £*j\3
X^JjjJl A-iJUl, IV. Каир, 1914, стр. 290; Th. Menzel, El, II, стр. 936;
С. Brockelmann, GAL, SB II, стр. 887, N 4.
4 Нахле К ал фат (1851—1905) U-u*> ф013. БейРУт' 1587—1888; J. S ark is,
ук. соч., стр. 1520; Ф. Tapp аз й. £.Oj.äJ\ АііаиаЛ £*^ß, II. Бейрут, 1913,
стр. 63—65; С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 380—381.
5 Об этом произведении см.: И. Ю. Крачковский. Шейх Тантави,
профессор С.-Петербургского университета, 1810—1861. Л., 1929, стр. 71—72 с указанной
там литературой.
6 О них см. мои статьи: Арабские переводы басен Крылова, Библиографические
листы Русского Библиологического общества, I, 1922, январь, стр. 6—8; Ризкаллах
Хассун (1825—1880), переводчик басен Крылова на арабский язык. Восточный сборник,
Гос. Публичная библиотека, I, Л. 1926, стр. 13—36# [См, настоящий том, стр. 150
и 317].

Горький и арабская литература
273
туре может служить единственная в XIX в. арабская энциклопедия,
выходившая в Бейруте в 70—80-х годах. Напрасно было бы искать
в ней статьи о Пушкине, не говоря уже о других писателях или поэтах.
Отдел о литературе в статье о России дает, правда, грамотное, но
бесцветное изложение, вероятно английского источника.1 Оно заканчивается
перечнем „пяти крупнейших писателей современности: Тургенева,
Гончарова, Достоевского, Авдеева и гр. Толстого". К чести статьи надо
сказать, что она уделяет внимание и той линии литературы, которая
в эту эпоху в самой России в справочниках и хрестоматиях отражения
не находила, между прочим Чернышевскому и Герцену.
К середине 90-х годов положение резко меняется, правда, сперва
только в Палестине и тесно связанной с ней Сирии. Здесь создаются
некоторые кадры переводчиков, хорошо знакомых с русским языком и
сразу обогащающих родную литературу большим количеством
произведений; выбор носит часто случайный и эклектический характер, не всегда
говорит о глубоком литературном вкусе, но все же деятельность этих
переводчиков впервые знакомит арабов с некоторыми классиками
русской литературы.
Этот сдвиг обязан своим происхождением в первую очередь
основанным во второй половине 80-х годов в Палестине и Сирии школам
Палестинского общества, где преподавание русского языка было
обязательным.2 Конечно, многие воспитанники по окончании школы русский
язык забывали, не находя ему применения на родине. Однако лучшие
попадали в открытые вскоре учительские семинарии — мужскую в
Назарете (1886) и женскую в Бейт Джасле около Вифлеема (1890), сами
становились учителями, а иногда заканчивали свое образование в России.
Трудно было бы надеяться, что знание новой русской литературы
даст им школа. Проникнутая определенными
консервативно-клерикальными тенденциями, она отражала их и в своих программах, стремясь
свести до минимума изучение „светской" литературы. Каковы были эти
программы даже значительно позже, накануне мировой войны, хорошо
показывает „особое мнение по вопросу о преподавании русского языка
и русской словесности в учительских семинариях Палестинского
общества" секретаря его, напечатанное в 1915 г.3 Несомненно одно, что
эти семинарии давали основательное знание языка, а с ним
просачивалось и знакомство с литературой даже в том аспекте, который для
школы был мало желателен. В составе русских преподавателей нередко
1С. Бустани. »^ЗчіаЛ oJZ\>, IX. Бейрут, 1887, Ц^^, стр. 33—36 (отдел
2 Точные хронологические данные см.: Д. В. Семенов. Русское Палестинское
общество и его деятельность до войны 1914 года. Новый Восток, 1925, № 8—9,
стр. 210—214.
3Проф. А. А. Дмитриевский. Русская литература в арабских переводах.
Пгр., 1915, 20 стр.
18 И. Ю. Крачковский, т. III

274
Русско-арабские литературные связи
встречались демократически настроенные лица, особенно из
воспитанников русских учительских семинарий или институтов, которые часто
попадали на Восток. Таким преподавателем был, между прочим, и
С. Кондурушкин, „Сирийские рассказы" которого в свое время очень
тепло встретил Короленко.1
Одновременно с этим на рубеже XX в. сильно растет число
молодых арабов из Сирии и Палестины, приезжающих в Россию получать
высшее, а иногда и среднее образование. Попадали они не всегда
в крупные центры, как Петербург, Москва, Харьков или Киев, а часто
оказывались и в провинциальных городах, вроде Полтавы или Глухова
с его учительским институтом. Здесь они могли ближе присмотреться
к русской жизни и по возвращении на родину несли уже
непосредственное знакомство с русской литературой, в первую очередь, конечно,
с классиками. Какое впечатление производила она, лучше всего
покажут нам слова из письма-автобиографии Михаила Ну'айме (род. в 1889 г.),
одного из крупнейших современных критиков и писателей, уроженца
Ливана, который после школ Палестинского общества продолжал свое
учение в Полтаве в 1906—1911 гг.2
„Моим любимым предметом уже в Назарете была литература. Уже
в эти юные годы я писал стихи. В семинарии я скоро погрузился
в русскую литературу. Передо мною точно открылся новый мир, полный
чудес. Я читал с жадностью. Едва ли существовал какой-нибудь
русский писатель, поэт или философ, которого я бы не перечитал. Мое
внутреннее возмущение против церкви и ее сухих догм заставило меня
искать и находить поддержку в поздних сочинениях Толстого...
„Литературный застой во всем говорящем по-арабски мире
бросился мне в глаза, когда я покинул Россию. Это действовало
удручающе и было обидно до крайней степени для человека, воспитанного
на тонком искусстве Пушкина, Лермонтова и Тургенева, на смехе
сквозь слезы Гоголя, на увлекательном реализме Толстого, на
литературных идеалах Белинского и, наконец, на высокой человечности самого
мощного, глубокого, полного и наиболее проникновенного среди всех
русских писателей — Достоевского. Вы легко можете, понять, почему
мои первые литературные опыты на арабском языке были, главным
образом, критического характера".
К этим словам надо добавить, что сама жизнь многому учила
арабов, попадавших в Россию. Тот же Ну'айме познакомился в Полтаве
не только с русской литературой, но и с забастовкой семинаристов, за
1 В отдельном издании (СПб., товарищество „Знание", 1908) автор и посвятил их
В. Г. Короленко.
2 Написанная по-английски автобиография опубликована мною в журнале „Die
Welt des Islams" (XIII, 1931, стр. 105—110). [См. настоящий том, стр. 222—228].
Общие сведения о его литературной деятельности см.: С. Brockelmann, GAL, SB III,
стр. 472—477.

Горький и арабская литература
275
участие в которой и сам пострадал, оказался в разряде
неблагонадежных и был исключен из учебного заведения.
Ну'айме, однако, принадлежал уже к более молодому поколению
воспитанников Назаретской семинарии; серьезных переводчиков
выдвинули еще первые выпуски ее в начале 90-х годов, причем два
наиболее деятельных — Селим Коб^ейн1 и Халйл Бейдас никогда не бывали
в России, хотя русский язык стал для них родным. Оба они почти всю
свою жизнь соединяли педагогическую работу с журналистикой; им
в первую очередь арабы обязаны основным фондом переводов русских
произведений с оригинала, который сложился до первой революции 1905 г.2
Не считая большого количества мелких рассказов и повестей, Бейдас
перевел „Капитанскую дочку" (1898), „Тараса Бульбу" (1900), „Князя
Серебряного" А. Толстого (1909).3 Исторический жанр особенно привлекал
арабов в эту эпоху, и Кобсейн в то же самое время переводит „На Индию
при Петре" Данилевского (1902), но в дальнейшем он сосредоточился на
переводах Льва Толстого, едва ли не наиболее известного арабам писателя.
Русско-японская война и всюду чувствовавшиеся предвестники
первой революции обращают глаза всего Востока к России. Своеобразным
отражением этого в оригинальной арабской литературе оказывается
появление нескольких произведений с „русским" сюжетом, но в
совершенно экзотической обработке, не дающей никакого реального
представления о жизни в России ни в прошлом, ни в настоящем. В Египте
один копт печатает трагедию „Петр Великий и Алексей" (1905),4 сириец
пишет роман „Тайны русской революции" (1905) и даже в далеком
Нью-Йорке ливанский эмигрант выпускает повесть „Порт Артур" (1906).5
Колония сирийских эмигрантов в Америке вообще очень внимательно
следит за всем, что происходит в России в эти годы: можно указать
не менее трех поэтов, в стихах которых очень часто отражаются
различные русские сюжеты.6 Повышенный интерес к России вызывает большее
1 Точная транскрипция его фамилии Куб'айн (= ^^а^з я пишу в той форме,
в какой передает ее сам автор—Коб'ейн = франц. Cobein).
2 Перечень главнейших переводов русских художественных произведений до 1910 г.
дан мною в статье „Русские писатели в арабской литературе (Библиографическая
справка по поводу кончины Л. Н. Толстого)" (Вестник иностранной литературы, 1910,
декабрь, стр. 39—41). [См. настоящий том, стр. 267—269]. Некоторые дополнения
к ней сообщены мною в упомянутой брошюре А. А. Дмитриевского 1915 г.
^Несколькими словами характеризовал его деятельность около 1909 г. в своих
путевых заметках о Палестине А. М. Федоров (Солнце жизни. Палестина, ч. I. М.,
1913, стр. 151), а почти через сорок лет Джордж Меренз (Человек, который
познакомил арабов с Россией. Литературная газета, 1946, № 18 (2281), 21 апреля.
4 Вахбй Т а д р у с. <j**.*r+ySS\ Ди^Ь*^ j"7^^ lT*^3^ & Т^ L** v-***^**"*"^ *ЭД1. Булак,
1322/1905. Ср.: J. S ark is, ук. соч., стр. 1925.
3 Более подробные данные о двух последних произведениях см. в моей статье
„Исторический роман в современной арабской литературе".
5 Общие характеристики их с некоторыми деталями в моей статье „Арабский
вопрос и русские симпатии" (С.-Петербургские ведомости, 1909, 3 июля, № 146).
18*

276
Русско-арабские литературные связи
внимание уже не только к классической, но и современной русской
литературе: революция 1905 г. дала, наконец, толчок к знакомству
арабов с Горьким.1 Произошло это не сразу, и только в 1907 г.
появились первые произведения Горького на арабском языке, через 15 лет
после начала его литературной деятельности и почти через 10 после
выхода в свет его знаменитых сборников. Однако характерно, что
переводчик выбрал последние произведения Горького, стремясь показать
своим соплеменникам Горького в период революции 1905 г.
Первым переводчиком Горького явился известный уже нам Селим
Кобейн.2 К этому времени он покинул свою родину Палестину и
переселился в Египет, чтобы хоть несколько избавиться от гнетущих
условий цензуры последних, особенно тяжелых лет абдулхамидовского
режима. В Каире он попрежнему продолжал свою интенсивную
деятельность педагога, журналиста и переводчика. Около этого времени с ним
познакомился С. Елпатьевский, посвятивший ему несколько строк
в своих путевых заметках.3 Здесь в 1907 г. Коб'ейн выпустил небольшой
сборник четырех произведений Горького с его портретом,
воспроизведенным по русской открытке.4 Показателен уже самый выбор вещей:
все относятся ко времени известной американской поездки Горького
в 1906 г. Это — „Король, который высоко держит свое знамя", „Один
из королей республики", „Прекрасная Франция", „О евреях". О том,
что выбор не случаен, говорит коротенькое, на двух страничках,
предисловие, в котором переводчик подчеркивает значение Горького как
глашатая русской революции и старается определить его значение для
Востока. Оно очень типично для настроений арабской интеллигенции
1 Несколько обстоятельнее этот период освещен у меня в статье „Отзвуки
революции 1905 г. в арабской художественной литературе" (СВ, III, 1945, стр. 5—14).
2 Повидимому, его опередил на год Ибрахйм Шахаде Фарадж, вероятно ливанец,
эмигрировавший в Южную Америку. В 1906 г. в типографии газеты ал-Муназир"
в Сан-Паоло (Бразилия) он напечатал перевод трех рассказов Горького, которые трудно
идентифицировать по заглавиям (»w->iX£J\ ^lkn«£J\ ^^.UääJI). Об этом мне стало
известно только по рукописной справке хранителя Национальной ливанской
библиотеки в Бейруте Йусуфа Дагера, и никакими другими сведениями я не располагаю.
3 Русское богатство, 1909, № 10, октябрь, стр. 211—212.
4 Заглавие сборника: л.и..<л*.£х> w^r-uXJl ^5хо^ Jl <—olSJl sl£s\ OLSLX^ ^ио <_^5cj
16 , стр. 83. Год издания не указан, но Саркйс (J. S ark is, ук. соч., стр. 1494)
называет 1907 год, что поддерживается и другими соображениями: название у него
передано не совсем точно (£J\ sUil {^уо L-^^^Jl <^ѵэсІ); содержание таково: стр. 2—3
предисловие переводчика; стр. 4—18 ^-1^1)1 f^LJl iiXl^Jl (=М. Горький, Собрание
сочинений, изд. ГИХА, VII, 1933, стр. 43—49); стр. 19—51 üoj^-*-^ ^U j^l
(VII, 1933, стр. 50—62); стр. 52—71 iWdl UJ^ (VII, 1933, стр. 96—102); стр. 72-83
>^J^.^}\ (О евреях. Книгоиздательство „Правда", 1906, Варшава, стр. 3—9; перевод
с сокращениями).

Горький и арабская литература
277
того времени и по своим здравым мыслям, и по смешению их с
наивными суждениями, и по внесенному переводчиком личному элементу
с традиционной стилистической концовкой, как-то плохо вяжущейся
с началом и всем содержанием.
„Максим Горький — писатель свободомыслящий и на словах и на деле.
Появился он в России в то время, когда усилился гнет над печатью,
запреты над мыслями и увеличилось преследование писателей и
конфискация их произведений. Русская страна дошла до крайней степени
расстройства в делах внутренних и внешних. Писатель устремился
на арену борьбы, на службу своей родине и своим соотечественникам.
Он заострил перо, более разящее, чем меч, стал писать статьи и
выпускать одно за другим издания, распространяя их сотнями и
тысячами. Он потряс основы страны и привел в волнение органы
правительства, которые поспешили его осудить. Максим Горький бежал от них
в Европу, где продолжал писать книги, которые производили сильное
впечатление* Как только появлялись его речи, руки писателей хватали
их с полным восторгом; они торопились переводить их и печатать, так
что его произведения имели в западных странах успех, превосходящий
всякое описание. Эти книги имели успех и производили на души
жителей Запада такое сильное впечатление, что его не смогли бы
описать самые красноречивые писатели.
„Максим Горький — человек наполовину восточный. Свое перо он
посвятил теме реформ, борьбе с властью царей, уничтожению
деспотизма, а также снятию покрывал невежества с лица своего народа,
направлению его к своим правам и обязанностям. Я думаю, что мы,
восточные люди, очень нуждаемся в ознакомлении с его речами и руко-
водствовании ими, потому что все мы стремимся к реформе; мы
поднялись после унижения и стали искать мест, нуждающихся в реформе,
и путей, ведущих к ней. Поэтому восточное единение побудило меня
перевести несколько статей великого русского реформатора и
предложить их восточным людям вообще и египтянам в частности, потому
что я нахожусь среди них: меня радует то, что радует их, так же как
огорчает то, что огорчает их. Может быть этой услугой я попаду
в самую сердцевину истины, встречу интерес литераторов и их
одобрение, которое даст мне энергию для передачи сочинений Максима
Горького на арабском языке. Я прошу Аллаха, чтобы он помог нам,
восточным людям, в том, в чем наша истинная польза, и направил нас
всех на путь твердости и путь прямоты. Он слышит воззвание и
ответит на призыв".
В этом предисловии, конечно, даже не упомянуто слово
„революция"; не надо забывать, что оно написано еще до младотурецкого
переворота 1908 г., когда условия цензуры и в Египте были не таковы,

278
Русско-арабские литературные связи
чтобы о многом можно было писать открыто. Во всяком случае,
та часть, где Кобейн говорит о Горьком в России, ясно показывает,
как он представлял себе его роль там и какие уроки для Востока он
считал нужным извлечь. Над произведениями Горького он продолжал
работать: Елпатьевский упоминает о существовании у него перевода
„Исповеди",1 но по доступным мне материалам не известно, появились
ли его работы в печати. Кажется только в 1929 г., как увидим, он
перепечатал в другом сборнике переводов один помещенный здесь очерк.
До второй мировой войны, кроме книжки Коб'ейна, мне известен
непосредственно перевод еще одного произведения Горького в Сирии;
точную дату этого перевода установить не удается. Переводчиком был
учившийся в России педагог в северносирийских школах Антун Баллан,
тоже совершенно свободно владевший русским языком. В различных
провинциальных изданиях, особенно в газете „Хомс", названной
по имени города, где он долго был преподавателем, Баллан поместил
в начале XX в. много рассказов не только различных русских, но даже
и западноевропейских писателей в переводе с русского языка. В 1913 г.
по просьбе друзей он объединил свои переводы в сборник объемом
около 200 страниц, который был напечатан в том же городе Хомсе.2
К сожалению, ни время, ни место появления отдельных переводов
не указано; иногда не называется и автор оригинала.
Состав сборника можно назвать случайным и говорящим о большом
эклектизме переводчика. Выбор не всегда оказывается удачным:
вероятно он зависел всецело от попадавших в руки источников, в
лучшем случае типа журнала „Нива", пользовавшегося большой
популярностью среди читавших по-русски или бывавших в России арабов.
Преобладающее место все же уделено Толстому (семь рассказов), Чехову
(пять) и Лескову (три). Из иностранцев фигурируют Марк Твен (пять)
и Оскар Уайльд (один). Появление одного рассказа Кондурушкина
имеет свои основания в сирийском сюжете, интересном для земляков
переводчика. Однако наряду с такими именами встречаются как
беллетристы и небезызвестный в свое время Тенеромо и даже главный
редактор „Нового времени". Случайностью можно было бы считать
появление в этом сборнике и перевода рассказа Горького „Старик"
(1906),3 хотя бы и предполагая, что его условно-аллегорическая форма ф
привлекала переводчика; однако примечание, которым сопровождает свой
1 Русское богатство, 1909, № 10, октябрь, стр. 211.
2 Заглавие: ^^ <^у**Ь^\ <-Ц^З ^ injbUi Д-оМ ОЫ^ £*j^**o ^л^ ^ж-lJj
£jP ЛО VÄX> *Jby.*J*£ O"*-*-^ ^)^°3 Vw^b,^"'**Ä*?rb ь-Я^ЭС^і&З £^%iX^*Jl £.И-Хл.Ла ^ßyLwJjJ
ІЛлаЛ jljA. іоьи-киэ ^З £*.Ь b.Xb ^JU- ^ykb £)уЬ±\ ^ІлЗ Л^Л _^а-Й.Л fiX* &*уи*$ dl
ftir, 8°, 184 стр!
3Стр. 115—119: ^уу* л-^A^S^o j^ooJ! <_^oKJJ £t>w£J\. Рассказ впервые был
опубликован по-французски в 1906 г.; русский оригинал появился в „Новом журнале
Аля всех" (1911, № 37).

Горький и арабская литература
279
перевод Баллан, ясно показывает, что он хорошо отдает себе отчет
в значении Горького как революционного писателя и представителя
определенного класса. Примечание это очень сжато, но выражает
мысль уже гораздо определеннее, чем за шесть лет до того выражал
Коб'ейн. Баллан пишет: „Горький выделился в эпоху русской
революции и боролся на пути поднятия низшего класса своих
соотечественников, так как был убежден, что среди них есть много более умных
и более глубокой культуры, чем в высших классах. Я решил перевести
что-нибудь из его слов для ознакомления с ним читателей". „Старик"
привлек внимание арабов, и мы еще увидим, что он был переведен
вторично более чем через 20 лет, но уже в иной литературной среде.
Пример обоих ранних переводчиков Горького показывает, что они,
оставаясь в условиях своего времени, тем не менее хорошо
чувствовали все отличие литературного облика Горького от предшествующих
ему писателей классического периода русской литературы. Оба они
делают особое ударение на его революционной идеологии, проходящей
как основной стержень через всю его работу. Нельзя забывать, что
в эту эпоху оба они были далеко от России и могли судить о ней только
по доходившим до них иногда случайно литературным отражениям.
Заслуги их, при таких условиях, нельзя отрицать.
Еще дальше от России в 1913 г. создается перевод знаменитой
„Песни о соколе" (1895). Он появляется в новогоднем номере нью-
йоркского журнала „ас-Са'их" (Путник) за 1914 г.,1 одного из основных
органов так называемой „сиро-американской" литературной школы.2
Перевод анонимен и дает только самую песню без ее рамки. Не сохраняя
ритмической формы, он достаточно близко и без всяких пропусков
передает подлинник. Связь его с русским оригиналом несомненна; это не
удивительно, так как и редактор журнала сАбд ал-Месйх Хаддад, и один
из ближайших сотрудников Несйб сАрй$а были питомцами Назаретской
учительской семинарии. Кому-нибудь из их же круга, вероятно, и
принадлежит перевод.
Уже в этом периоде до первой мировой войны Горького начинают
переводить не только читающие по-русски. Среди таких переводчиков
интересную фигуру представляет крупный писатель Фарах Антун
(1861—1923), оригинальный libre-penseur, популяризатор Ренана, Жюля
Симона, Толстого.3 О широте его интересов говорит перевод рассказа
іАс-Саих, 1 января 1914 г., стр. 7: ^UAJUiUJl (=1, 1933, стр. 171—175).
В моем распоряжении экземпляр журнала без первых двух страниц, и я не вполне
уверен в дате.
2 Краткую характеристику ее значения в развитии новоарабской литературы
вообще см. в моей статье: ЗИВ, III, 1935, стр. 165—166. [См* настоящий том,
стр. 65—85].
3 О нем см. в моей статье „Der historische Roman in der neueren arabischen
Literatur" (WI, XII, 1930, стр. 79—83); С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 192—194.

280
Русско-арабские литературные связи
„Мальва" (1897);г он, вероятно, относится к тому же времени, но
известен нам только по случайному упоминанию.2
Не исключена возможность, что до 1914 г. существовали еще
какие-нибудь переводы Горького, но в наших материалах они не
отражены. Самый учет их представляет почти неопреодолимые трудности.
Переводы с русского за это время помещались обыкновенно в мелких
сирийских и ливанских изданиях, чаще даже газетах, чем журналах.
Редактор и переводчик далеко не всегда считали нужным указывать
имя автора и в лучшем случае ограничивались упоминанием, что
произведение переведено „с русского". Так поступали, к сожалению, и те
издания, в которых наибольшее количество последних переводов,—
журнал „ан-Нафаис („Драгоценности"), который издавал в Хайфе и
Иерусалиме уже известный нам Бейдас, газета „ал-Муракиб"
(„Наблюдатель"), которую редактировал в Бейруте бывший одно время учителем
в школах Палестинского общества Дж. Атййа, сумевший привлечь
к сотрудничеству много своих бывших учеников и учениц, газета
„Хомс", где печатал большинство переводов Баллан, и т. д. Иногда
эти переводы объединялись в сборники, но и там с указанием
источников дело было не лучше. Два примера могут послужить здесь
достаточно ярким доказательством. В 1905 г. один из учителей
Палестинского общества Ибрахйм Джабир издал сборник шести довольно
больших, переведенных им с русского, рассказов:3 в предисловии он
ограничился только упоминанием о том, что они принадлежат „Чехову,
Потапенко и другим", не называя уже при отдельных рассказах их
автора. Еще проще поступила учительница Баладжийа (= Пелагия) Дафиш,
вынесшая свои знания русского языка из семинарии Палестинского
общества в Бейт Джасле: в 1908 г. она напечатала в Иерусалиме
сборник,4 в который вошло две больших повести, два маленьких рассказа
и комедия из детской жизни. Кому принадлежат все эти произведения,,
не указано ни одним словом, кроме того, что они переведены с
русского. Произведений Горького во всех этих сборниках не оказалось,
но они могли быть в других аналогичных изданиях, которые далеко не
в полной мере доступны не только у нас, но и на арабском Востоке;
там до сих пор нет библиотек, которые бы собирали печатную
продукцию полностью.
Допуская возможность существования до 1914 г. арабских
переводов произведений Горького, которые остались нам неизвестными, в дру-
1 По арабски jüLLo.
2 С. Brockelmann, GAL, SB III, стр.. 192, Note 2 (название рассказа
передано не точно Melfa).
3 Заглавие: A^-co^JI Д.а1Л ^xi L^ä^ä». Д.х^и.л-іЛ ОЬІ^ J\ ^з £-ua«oMI o\u>J\
IVо S^Luo г-*Ц- f-^b"^ ^-V"0-3 J?*-?* Цз"? г*Эі 8°* стр". 140 (место издания не указано).
4 Заглавие: L^Oj.** *JJu ÜL^ibiXd А-оМ ОЬЦ\ £^-*-atxo ^ i^Ludj ii.st^.Jl
ІѴЛ І^хо е-^ч^А. ^у^л». Іл-^кио J, ^ЛаЛ (3 Z^b ^^ J*-rr^ Ц^^Ц 8°> 170 стр.

Горький и арабская литература 287
гих случаях приходится иногда относиться скептически к сообщениям
о тех, которые якобы существовали. В феврале 1910 г. в газете
„Киевлянин" 1 была помещена заметка о современной арабской литературе,
полная совершенно невероятных искажений в глазах того, кто хоть
несколько знаком с ее состоянием в то время. В ней, между прочим,
сообщалось, что „рассказ «Мать» разошелся в Каире во множестве
экземпляров, выдержав семь изданий". Уже одни условия книжного рынка
в арабских странах делают это указание совершенно фантастичным;
не подтверждено оно и до сих пор какими бы то ни было данными.
Вся заметка основана, вероятно, на доверчивости журналиста,
подвергшегося шутливой мистификации со стороны какого-нибудь жившего
в Киеве араба. Второе сообщение тоже кажется сомнительным, хотя
идет из гораздо более авторитетного источника. В одном из писем
С. А. Венгерову с острова Капри 13 мая 1912 г. Горький, между
прочим, писал: „Недавно С. Я. Елпатьевский привез мне из Алжира
перевод «Исповеди» на арабском языке; я очень сомневаюсь, что это
«Исповедь», хотя С. Я. говорит, что книгу ему дал сам переводчик
и указал, что это именно «Исповедь»".2 Где теперь находится эта
книга, не известно, но сомнение Горького мы можем разделить прежде
веего потому, что Алжир не принимал и не принимает почти никакого
участия в развитии современной арабской литературы. В частности,
в противоположность другим арабским странам, переводная литература
здесь собственно не существует: повсеместное распространение
французского языка делает ее как бы излишней. Все справки на месте
относительно возможности такого перевода „Исповеди" дали до сих пор
отрицательный результат. Конечно, перевод мог быть завезен в Алжир
из других арабских стран, например Египта или Сирии, но и там
существование его в эту эпоху никак не подтвердилось. Трудно, конечно,
думать, что сообщение в основе восходит к упомянутому выше рассказу
того же Елпатьевского о переводе, подготовленном в Египте Коб'ейном.
С началом первой мировой войны кончился первый период
знакомства арабов с Горьким, период количественно не богатый, но в
некоторых отношениях очень важный и ке похожий на последующий.
Первые переводчики сразу признали в Горьком революционного писателя,
защитника угнетенных классов; первые переведенные произведения
характеризовали главным образом эту сторону его творчества и должны
были показать те выводы, которые может сделать из них Восток.
Важно и второе, хотя более внешнее обстоятельство: все переводчики
были уроженцами одной страны — Сирии, все принадлежали к одной
среде провинциальных учителей или журналистов. Наконец, почти все
они знали основательно русский язык, а иногда были даже непосред-
1 Киевлянин, 1910, № 52, 21 февраля, отдел литературы и искусства.
2М. Горький. Материалы и исследования, III. Издательство Академии Наук СССР,.
1941 (1945), стр. 117.

282
Русско-арабские литературные связи
ственно знакомы с русской жизнью и всегда переводили произведения
Горького с подлинника. В следующем периоде этого мы уже не
встретим; конечно, и в нем знакомство с русской литературой не
ограничивается одним Горьким, но теперь мы будем останавливаться только на
основной для нас в данном случае линии.
Первая мировая война и последовавшие события внесли большой
пробел в наши сведения о переводах Горького на арабский язык.
Непосредственные сношения с арабскими странами сильно затруднились.
Произошло несколько оригинальное явление: раньше, входя в состав
Турции, арабы были как бы нашими соседями, теперь, получив
самостоятельность, оказались отделенными от нас другими государствами.
Официальная связь у нас одно время существовала только с
государствами Аравии, которая еще попрежнему стояла в стороне от развития
новой литературы и не могла играть роль информатора относительно
новых явлений.
Во всяком случае, наши сведения о дальнейших переводах Горького
•относятся только к концу 20-х годов, главным образом после
возвращения его в Советский Союз в 1928 г. Трудно предположить, чтобы
за 15 лет совершенно ничего не переводилось, однако возможность
этого не исключается. Начало 20-х годов обнаруживает в арабских
странах несомненное снижение печатной продукции вообще. Сирия,
Ливан и Палестина, главным образом поставлявшие переводчиков с
русского, с трудом и медленно залечивали послевоенные раны. Ряд
прежних деятелей за эти годы сошел со сцены; рост национального
движения и революционные вспышки отвлекли многих на другой фронт.
В официальных кругах знакомство с русским языком вызывало иногда
подозрение. В Египте после временного ослабления пульс литературной
.жизни восстановился быстрее, однако знакомство с русской литературой
здесь не имело тех корней, что в Сирии; должен был пройти довольно
значительный срок, пока русские писатели могли проникнуть сюда уже
через Запад и как бы по его рекомендации, главным образом благодаря
молодым арабам, получившим свое образование в Англии и Франции.
Понятно, что с переходом литературной гегемонии к Египту сильно
меняется и картина переводов Горького. Пользование русскими
оригиналами исчезает почти совершенно; их заменяют главным образом
французские, реже английские переводы. Революционность Горького
как бы затушевывается тем, что он перестает считаться специфически
русским писателем и переходит в разряд мировых; теперь начинают
интересовать все его произведения, без особого подчеркивания тех,
которые имеют яркую революционную устремленность. Выбор делается
более эклектичным и, на наш взгляд, иногда случайным; переводятся
главным образом рассказы дореволюционного периода; только в 30-х го-

Горький и арабская литература
283
дах арабы доходят до перевода крупнейших произведений Горького,
и доходят опять, как увидим, в Сирии.
В 1927 г. в Каире Фарадж Джебран выпускает сборник переводных
рассказов.1 В состав его входят переводы из Доде, Анатоля Франса,
Марселя Прево и, как всегда, несколько анонимных произведений.
Помимо французов, фигурируют только малоизвестная немецкая
писательница Луиза Гейгельрс (?) и" Горький с рассказом „Болесь" (1897),
озаглавленным здесь „Болеслав", но в таком виде, что для араба это
будет выглядеть только непонятным набором букв.2 По аналогии можно
предполагать, что рассказ был переведен с французского. Повидимому,
только с заменой обложки тот же самый сборник был переиздан в Каире
без указания года с переменой заглавия и, вероятно для рекламы,
приписан знаменитому писателю Джебрану Джебрану.3 Рассказ этот вообще
привлек внимание арабов: в 1930 г. в еженедельном издании газеты
„ас-Сийаса" („Политика"), выходившем с 1926 г., был помещен второй
сделанный независимо перевод, повидимому тоже с французского. Тур-
кизированное имя переводчика „Иззет" ничего не говорит; вероятно,
оно представляет псевдоним, который к тому же может относиться
одинаково и к мужчине и к женщине. Заглавие рассказа заменено им
на более понятное для арабов „Фантазия женщины".4
Возвращение Горького в Советский Союз в 1928 г. вызвало
несомненно новую вспышку интереса к нему; появились газетные и
журнальные статьи, о которых нам придется еще говорить. Вероятно
в связи с усилением интереса переводчик Горького Селим Коб?ейн,
который в это время выпускал в Каире свой собственный журнал
,,ал-Иха'" („Братство"), перепечатал в приложении к нему за 1929 г.
старый перевод очерка „Один из королей республики". Небольшой
сборничек из трех переведенных с русского произведений,5 как всегда,
говорит об эклектическом вкусе составителя: в нем помещены „Барышня-
крестьянка" Пушкина, „Один из королей республики" Горького и ...
„Лия" — рассказ Петрушевского из эпохи первой мировой войны.
Бесцветное предисловие уже не повторяет того, что говорилось о Горьком
1 Заглавие его: о ѵАІа l^^äJI l-jIXS" ^.^аі^ІХио ^уо Ä.sL*.ä- ^s> ^хахлэ ^L^.^- _ чЗ
ISrv А.Лхо L_jL«i£Jl Лли.к/0. Содержание сборника известно мне только по упоминанию
(Н. Peres, ук. соч., стр. 289; № 162).
2 Стр. 140—149: ^уу^ flr«^ с?* "-3^5* і=1' 1933» СТР- 333т337).
3 Н. Peres, там же: <*-->ІХ£ jJtgJZD) ^s^ JU^L.^3 ^"C^W* 0>1^ä. gSl^Jl
* Ac -сийаса, 1930, № 237, 20 сентября, стр. 26—27; ^-co^Jl ^a-ojU öl^l JLva.
5 Заглавие: e^o^Lo ^^^лиэ f*b*o £^m^jJ\ ÄäIJI ^ L^.^ä.J> ^Гг^ ) о0"0*
(*LL.\J1 ^Лаь-ftJ ^эсЬо) ^vrf.-fc.-uUl &ѵЛ\л І^ГЯ y&5*> г4з"*^ ovaUJI .ДаЛН АЛаос. Очерк
Горького занимает стр. 41—76 и не дает никаких вариантов сравнительно с
переводом, напечатанным в 1907 г.

284
Русско-арабские литературные связи
в первом издании: оно только упоминает о выдающемся значении
русской литературы и подчеркивает, что переводы даются непосредственно
с русского; в подзаголовке Горький назван „разносторонним" писателем.
С этого времени количество переводов растет: иногда появляются
лица, которые повидимому чувствуют даже специальный интерес к
произведениям Горького. Так доктор Абд ал-Фаттах ал-Кадй в издаваемой
им газете „Рух ал-саср" („Дух времени") в 1930 г. в очень короткий
промежуток времени (23 и 30 июня и 4 июля) помещает перевод
четырех рассказов Горького „О чорте" (1899), „Еще о чорте" (1899), „Друзья
детства", „Стачка в Неаполе 8 августа".1 Заглавия несколько изменены
переводчиком, и идентифицировать по ним оригиналы без возможности
обратиться к самим текстам, недоступным нам для третьего и
четвертого, слишком затруднительно. Последний взят несомненно из „Сказок
об Италии" Горького (1911), а третий „Друзья детства" представляет
вероятно перевод раннего рассказа „Товарищи" (1897).
Газеты не боятся заполнять Горьким целый ряд своих номеров:
в 1932 г. сИсам ад-дйн Хифнй Насиф печатает в своей газете „Каукаб
аш-шарк" („Звезда востока") рассказ „Проходимец" (1898) непрерывно
на протяжении пятнадцати фельетонов (с 8 по 22 февраля).2 Интересна
фигура переводчика. Судя по имени, он происходит из очень известной
литературной семьи: отец его (1856—1919) был популярным в
египетских кругах ученым, одно время читавшим лекции по истории арабского
языка в недавно тогда основанном Египетском университете. Рано
умершая сестра Меле'к Хифнй Насиф (1885—1918) являлась как бы
преемницей „освободителя женщины" Касима Амина (1855—1908) в борьбе
за равноправие восточной женщины и оставила после себя два тома
статей по социальным вопросам, которые подписывала обыкновенно
псевдонимом „Бахисат ал-бадййа („Исследовательницы из пустыни").3
Сам переводчик получил высшее агрономическое образование в
Германии и по возвращении на родину работал как по своей специальности,
так и в области журналистики. Из Берлина того времени он вывез
определенный интерес к социализму и к русской литературе, равно как
и всей русской жизни. О первом говорят его газетные статьи и даже
1 Рух ал-са?р, 1930, № 15, 23 мая: ^lk^Jl ^ <Lo£ (=111, 1932, стр. 45—51,
опущен конец стр. 50—51); 1930, № 16, 30 мая: ^lk^&Ji ^ ^Зу^-\ <Ьа* (= HI, 1932,
стр. 52—62, опущено начало 52—54); 1930, 30 мая: U-лД *UU-ol (=1, 1933,
стр. 303—314); 1930, 4 июня: кУЛ^^І\ л ^э ^ЛІ J* S-^r^ (= XIV, 1933,
стр. 9—12). Все эти цитаты были мне сообщены Египетской библиотекой, но в третью
вкралось какое-то недоразумение и перевод не мог быть обнаружен Махмудом Тей-
муром.
2 Каукаб аш-шарк, 1932, 8—22 февраля: A..«j^.5 ^ ^^у^. *-*.*»£>.<*> ^_a*JU> X.-uX.X*Jl
Uuoli <^jU. ^jJI^U** (=11, 1933, стр. 166—195).
3 Общие сведения об этой литературной среде см. в моей статье: Новоарабская
литература. ЗИВ, III, 1935, стр. 176 с указанной там библиографией. [См. настоящий
том, стр. 82—84J.

Горький и арабская литература
285
отдельные брошюры под такими названиями, как „Социальное
обновление" или „Начала социализма". Каков их характер, можно судить
по тому, что одна из этих брошюр, „Вопрос социализма", была
конфискована египетскими властями. В 1937 г. он готовил брошюру
„Сущность фашизма". Интерес его к русской литературе, кроме ряда
газетных статей, выразился главным образом в переводах художественных
произведений, конечно через посредство немецкого языка. Еще молодым
человеком совместно с известным теперь писателем Махмудом Тахиром
Лашйном1 он перевел „Вечный муж" Достоевского; в 1926 г. за этим
последовал перевод драмы Толстого „И свет во тьме светит", в начале
1930-х годов в газете „ас-Сийаса" печатались отрывки из „Униженных
и оскорбленных" Достоевского; полный перевод был обещан в 1937 г.
Знакомство И. X. Насифа с более новой литературой обнаруживается
в переводе в 1934 г. одного рассказа Ф. Сологуба; с немецкого же
перевел он роман Э. Синклера „Нефть" (1937). Таким образом перевод
Горького не стоит одиноко во всей работе СИ. X. Насифа; по аналогии
можно предполагать, что и он сделан с немецкого языка. Причины
выбора именно этого рассказа, конечно, не совсем ясны; в 1937 г.
находился в печати, судя по объявлению, подготовленный им сборник
переводов из Толстого и Горького, но содержание его нам не известно,
как не известно, увидел ли он свет.2
Наконец, в 1939 г. вышла его повесть, к сожалению нам
недоступная, ,/Асифа фаук Миср" („Буря над Египтом"). Один из рецензентов
популярного журнала „ал-Хилал" видит в ней „отражение литературного
течения, которое возглавляет М. Горький"/5
Деятельность ГИ. Хифнй Насифа приближает нас к завершению
второго периода в ознакомлении арабов с произведениями Горького.
К середине 30-х годов все больше выясняются некоторые детали,
которые говорят о происходящих по отношению к нему сдвигах. В этом
втором периоде, как мы видели, руководящую роль играет Египет.
В переводах Горького принимают участие преимущественно писатели-
профессионалы, по рождению принадлежащие к 90-м годам, по своему
образованию связанные с Западной Европой, не только Францией или
Англией, но даже и Германией. Они хорошо знают языки и литературы,
но переводят, конечно, не с подлинника. Выбор произведений Горького
делается более разнообразным, но иногда приобретает случайный
характер и захватывает почти исключительно ранний, дореволюционный период
его творчества.
В новом периоде, который можно считать продолжающимся и теперь,
центр переводов Горького переходит опять в Сирию и на Ливан. Руко-
1 О нем ср.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 251.
2 Большинство данных об 'И. Хифнй Насифе взято из некоторых его печатных
работ, любезно присланных автором.
3 Ал-Хилал, 1939, июль, стр. 953—954.

286
Русско-арабские литературные связи
водящую роль берут на себя возникшие здесь органы определенно левого
направления, иногда даже с ясно выраженными марксистскими
тенденциями. Часто они обнаруживают некоторое знакомство если не с
Советским Союзом, то с советской печатью, однако едва ли непосредственно
на русском языке. Симпатии их несомненны, излагаемые взгляды иногда
звучат прямым отголоском того, что раздается в СССР. В этом быть
может кроется известная опасность для исследователя арабских
идеологических течений современности: без знания обстановки трудно судить,
насколько высказываемые мысли являются отражением широких кругов
или, наоборот, проводятся еще впервые, как убеждение отдельных лиц.
В данном вопросе о переводной литературе эта оговорка играет
меньшую роль: новые произведения делаются доступными и входят в общий
фонд, откуда все читающие по-арабски могут черпать. Горький получает
более определенную, соответствующую действительности физиономию;
особенно важно то, что только теперь, в этом периоде, арабы
начинают, хотя еще в отрывках, знакомиться с крупнейшими его
произведениями.
Не приходится удивляться, что эти издания в условиях современной
сиро-ливанской действительности очень часто оказываются эфемерными.
Все же важное дело они успели сделать: благодаря им на арабском
языке не только впервые появился ряд неизвестных раньше
произведений Горького, но и несколько серьезных статей, характеризующих его
жизнь и деятельность.
В 1932 г. в Бейруте начал выходить ежемесячный журнал „ад-Духур"
(„Эпохи"). В подзаголовке он характеризовался как „критический
журнал по литературе, науке и философии, издаваемый группой людей
мысли". Инициатива принадлежала основанному тогда же обществу
„литературного объединения" (ат-тадймун ал-адабй); в нескольких
номерах помещены были портреты руководящих деятелей общества. Все
это в большинстве еще молодые люди, представители интеллигенции,
среди которых наряду с учителями и литераторами преобладают
адвокаты. Близкое участие в журнале принимают такие лица, как Селим
Хаййата, выпустивший две резко антиимпериалистические книги: „Болезни
Запада" и „Обиженная Абиссиния". С самого начала журнал
приобретает определенную направленность, о которой можно судить по
имеющимся в нашем распоряжении номерам за 1934 г., где встречаем статьи:
„Социализм, его возникновение и развитие в XVIII веке", „Элеонора
Лафарг о Фридрихе Энгельсе" и т. д. Не удивительно, что журнал
обнаруживает большой интерес к Советскому Союзу: появляются в нем
такие очерки, как „Религия в России" (с эпиграфом „Религия — опиум
для народа"), „Пресса в Стране Советов", „Советская Украина",
серьезный некролог А. Луначарского, перевод статей , И. Эренбурга и т. д.

Горький и арабская литература
287
Из Горького в том же 1934 г. переводится под заглавием „Из картин
жизни"1 уже существовавший на арабском языке рассказ „Старик",,
который с 1913 г. был, очевидно, основательно забыт или просто
остался неизвестным, так как появился в г. Хомсе — глухой, в смысле
литературы, провинции. Новый переводчик Фу'ад Казан не известен
нам по другим доступным материалам; работа его производит
впечатление тщательности, хотя он не снабдил ее никакими замечаниями.
Оригиналом в противоположность раннему переводу едва ли послужил
русский текст.
Больше всего для ознакомления с Горьким сделал до последнего
времени другой аналогичный орган, возникший в Дамаске в 1935 г.,
„ат-ТалйѴ („Авангард"). Он называет себя органом умственного
освобождения и свои исследования направляет в сторону науки, литературы
и общественности. Характерна маленькая деталь: первый журнал
представлял 20% скидки с подписной платы для учащих и учащихся, этот
дает 25% Аля учащихся и рабочих. Среди сотрудников мы встречаем
и самого известного современного сирийского писателя Амина ар-Рей-
ханй, и упомянутого уже Селима Хаййату, и получившего свое
образование в Германии, автора большой немецкой книги об Ибн Халдуне—
Камиля 'Аййада. Журнал серьезно ставит изучение общих вопросов,
помещая такие статьи, как „Дарвин, его жизнь и философия",
„Предшественники Маркса в науке политической экономии". Свое настоящее
он старается осветить с марксистской точки зрения, обсуждая темы:
„Империализм на Востоке", „Этапы национально-освободительного
движения в арабских странах". С большим вниманием он относится к
культурному наследию, стараясь в нем уловить те мысли, которые могут
быть полезны и теперь: справедливо он выделяет одного из арабских
мыслителей начала XX в., характеризуя его в очерке „Шиблй Шмаййил
и социализм". Своего отношения к событиям в Европе „ат-Талиа"
не утаивает: это видно иногда даже по острым заглавиям статей, вроде
„Г. Гейне, сочинения которого сжег Гитлер", или по переводам таких
произведений, как знаменитое письмо Т. Манна с обвинением
гитлеровского режима. Отношение к Советскому Союзу выражается с такой же
определенностью в помещении, например, большой статьи о советской
победе над северным полюсом.
Однако ярче всего это отношение сказалось после смерти Горького.
Едва прошло два-три месяца, как журнал мог выпустить специальный
двойной номер, половина которого посвящена Горькому,2 с его
портретом на обложке и с эпиграфом из речи Молотова,3 переданным по-арабски:
1 Ад-Духур, 1934, апрель, стр. 348—355: ѵ^г-^І е^Дг" Ч^^ SUäJ\^>o ^уо
* Ат-Талй'а, II, 1936, № 6—7, август—сентябрь, стр. 545—622.
3 В журнале слова приписаны по ошибке Сталину.

288
Русско-арабские литературные связи
„Советский Союз после смерти Горького стал беднее, чем был вчера".1
Вторую часть специального номера издатели уделили происходившему
в это время в Дамаске торжественному празднованию тысячелетия со дня
смерти знаменитого арабского поэта ал-Мутанаббй. Может быть они
сделали это и не случайно, подчеркнув свою связь и с арабской
древностью и с современной культурой.
Задачу свою — ознакомления с Горьким — редакторы сборника не
ограничили переводом его произведений и поставили гораздо шире.
Подзаголовок перечисляет те отделы, которые они хотели отразить:2
„Максим Горький. — Его биография. — Взгляды на жизнь. — Борьба на
пути социализма. — Его гуманистическая живая литература. — Отрывки
из его произведений. — Отзывы великих вождей мировой мысли о нем".
Программа широка и показывает, насколько серьезно подходили
составители к своей задаче. Как она выполнена, нам станет яснее впоследствии
при рассмотрении в хронологическом порядке всей скудной литературы
о Горьком на арабском языке; теперь ограничимся только переводами.
Оригинал их не указан, однако самое количество переводчиков говорит
о том, что в основе не мог лежать русский текст. Впервые мы
встречаем здесь примененным в значительном размере коллективный метод
перевода, вероятно объясняемый стремлением возможно скорее
выполнить работу: отрывки из повести „Мать" (1907) переведены четырьмя
лицами. Они занимают наиболее значительное место в сборнике и
предваряются кратким замечанием от редакции:3 „Повесть «Мать» Горького
считается без сомнения самым долговечным, сильным и глубоким его
произведением. Она рисует действия революционеров в царской России,
дает историю начала проникновения революции в души и описывает
сердца уверовавших в нее первых героев авангарда рабочих и молодежи.
Личность матери,—давшей заглавие этой книги, — не вымышлена и не
является плодом фантазии. Это — личность, существовавшая в
действительности, она жила до последнего времени и своими глазами увидела,
как осуществляется ее великая мечта". Всего переведено пять отрывков,
которым даны по-арабски следующие названия: „Переворот", „Бог,
в которого мы верим", „Борец", „Первое мая", „Социалист на суде".4
1 По-арабски: ^л^ UUo ,Jj>\ ^*\** С1)уо ^Хл^ ^JLo^ccJ\ ^lstb^l ^^>\ ^xiJ
2 По-арабски: J-^-^ ^s o^l^.^- — оЦаП ^э оАЛ — ^Jw^.^o — k^s5* ^-о*£-л
3 Стр. 581.
4 Стр. 581—592 4-^Jo\)l (= VIII, 1933, стр. 39—46), перевод Ра'йфа Хурй;
стр. 593—596 ** сг*Р кЗ^ ^ (=ѴШ, стр. 73—75), перевод 'Арифа ал-'Аззунй;
стр. 596—598 jJoUJI (= VIII, стр. 131—133), перевод его же; стр. 598—610 ^Ы Jjl
(= VIII, стр. 148—155), перевод Лийана Дейранй; стр.610—613 &*£%*Л ^э ^jby^X*
(=ѴІІІ, стр. 284—286), перевод Халида Фахрй Кутуруш.

Горький и арабская литература
289
Они тоже сопровождаются краткими редакционными замечаниями,
которые поясняют содержание переводимого и ставят его в связь с нитью
всей повести. Такая же приблизительно система в переводе отрывков
из „Детства" (1913), принадлежащем одному лицу; в несколько
сокращенном виде даны части, рисующие обучение молитвам у Наташи,
первую порку дедом, рассказы бабушки про бога, смерть матери.1 Тем же
лицом (Махмуд Сейф ад-дйн ал-Иранй) дан перевод статьи из
последнего периода творчества Горького: „О старом и новом человеке" (1932)
с семью мелкими подзаголовками.2
Сборник журнала „ат-ТалйѴ является, в сущности говоря,
единственной попыткой дать сразу в руки читателям значительное
количество произведений Горького, если не считать первого издания С. Ко-
б'ейна еще в 1907 г. Только теперь арабы имеют возможность
ознакомиться с двумя крупнейшими произведениями Горького, хотя далеко
не в целом виде, но все же в достаточно продуманном выборе отрывков.
И после этого „ат-ТалйѴ не прекращает своей деятельности по
популяризации Горького. Уже в следующем номере печатается отрывок
из „Исповеди" (1908) под названием „Народ ... чудотворец"3 с очень
характерным вводным замечанием редакции (или переводчика),
подчеркивающим его идеологическое значение: „В этом сильном отрывке из
книги Горького «Исповедь сына народа» воплощается перед нами сердце
Горького, переполненное любовью и прославлением народа; пред нами
предстает его глубокое убеждение в том, что народ может, если он
объединится, сольет свою веру и чувство в единый поток и направит
на определенную цель, — осуществить своей волей то, что мы считаем
невозможным". Характерно здесь, как и в большинстве случаев, что
арабы не смотрят на произведения Горького как на продукт
отвлеченного литературного творчества, а стараются извлечь из них сейчас же
реальный урок.
Журнал „ат-Талиа", судя по доступным нам материалам,
познакомил своих читателей еще с двумя произведениями Горького: в январе
1937 г. был опубликован перевод рассказа „Паук" (1923).4 В
вводной заметке говорилось: „Среди прославившихся книг Горького,
кроме повести «Мать», есть книга под названием «Мысли и воспомина-
1 Стр. 567—573: ^ус S^^-b0 <**Xj^jLb ^э і^)5* оЦ^ cj* ^bti ^-^ ІІ\^ ^ЗЦл.
^ЗІ^ЛИ сЯ^І Ѵ_я~*»*о >у*асл c^OvJü ^^о Ul^ ^SUa* ^Utf (= XVI, 1933, стр. 21—
22, 26—27/45—46, 171—173).
2 Стр. 574—580 ^-4jäS l*(x** r^"^ <Г^ ^Ч^*^ o^^b f*0^ ^LmJ^II
^L^Ml. ^ ?. По-английски статья появилась 7 апреля 1932 г., по-русски напечатана
в „Известиях" и „Правде" в 1936 г.
3 Ат-Талй'а, II, 1936, № 8, октябрь, стр. 705—713 ^UäJI f£JU> ^*JÜ\
(=IX, 1933, стр. 144—148); переводчик Назйр Зейтун.
* Ат-Талиа, III, 1937, № 1, январь', стр. 84—88 0^*£JUJI (= XIX, 1933,
стр. 65—68), перевод Халида 'Алй.
19 И. Ю. Крачковский, т. III

290
Русско-арабские литературные связи
ния»;1 в ней он изображает нам жизнь людей, странных или по уму или
по образу жизни, с которыми ему приходилось соприкасаться или
беседовать. Переведенный ниже отрывок взят из упомянутой книги". В связи
с первой годовщиной смерти Горького в июньском номере „ат-Талй?а"
за 1937 г. появляется перевод его стихотворения в прозе, обращенного
к сыну, — „Утро".2
Поспешным было бы заключение, что за последние довоенные годы
перевод произведений Горького стал как бы монополией изданий
характеризованного направления: внимание к нему попрежнему сильно в
различных группах литературных деятелей. В 1936 г. молодой литератор
Сирии, лидер так называемой „группы десяти", Халйл Такй ад-дйн
(род. в 1906 г.)3 напечатал в Бейруте сборник своих оригинальных
произведений под заглавием „Десять рассказов из гущи жизни".4
В конце он дал в переводе с французского очерк Горького, озаглавив
его „Заключенный".5 Это раннее произведение Горького, относящееся
к 1899 г., было впервые опубликовано по-русски у нас только в том же
самом 1936 г.6 Анализ арабского перевода позволяет думать, что в руках
французского переводчика была какая-то ранее опубликованная
редакция этого рассказа, которая несколько расходится с напечатанной
в 1936 г. и остается еще неизвестной.
В этом же 1936 г. в Египте появляется перевод с немецкого
рассказа „Дело с застежками" (1895), названного по-арабски „Ключи".7
Можно с полной уверенностью сказать, что теперь Горький вошел
в общий круг мировых писателей, знакомых арабам не только по имени.
К нему обращаются и из его сокровищницы черпают не реже, а может
быть и чаще, чем у других. Всякое серьезное новое литературное
издание считает нужным как бы освятить себя его именем. Известный
египетский литератор Ахмед Хасан аз-Заййат, автор наиболее популярного
1 По-арабски: ОЬ^.Оа Jal^jL.; в издании сочинений Горького она называется
„Заметки из дневника. Воспоминания".
2 Ат-Талиа, III, № 6—7; июнь—июль 1937 г., стр. 528—530: ^J)*? ^^XJ ^аэ
.1.<w3 v^o^äS Л.ЬЧэа ^Xs ?U )%*-* £-^-"jU~*..>. Ср.: С. Балу хат ый. Литературная
работа М. Горького. М., 1936, стр. 158 („Место напечатания рассказа, вероятно,
опубликованного в зарубежных изданиях, нам не известно"). На русском языке он
опубликован в книге: Описание рукописей М. Горького, вып. 1. Изд. Академии
Наук СССР, Л., 1936, стр. 235—237.
3 См.: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 369.
4 Халйл Такй ад-дйн. Д..л^кл> <_5yXcS.*.\\ OU^^ оЦаЛ *.^/o ^л> ^аиаэ yXU.5>
Оа*.о MstiVl (без года, но на стр. 165 указано, что печатание кончено 31 декабря
1936 г.). j9tot ^сборник упомянут у Переса „(Н. Peres, ук. соч., стр. 333,
№ 678).
5 Стр. 145—163: i^\y£ f^-**^"0 о* О"^*"*^'
6 (Без заглавия). М. Горький. Материалы и исследования, II. Изд. Академии
Наук СССР, 1936, стр. 53—62 (подписан к печати 29 апреля 1936 г.).
7 Ар-Рисале, 1936, № 154—155, 15 июня, ^UUJI (= I, 1933, стр. 187—196).
Подпись переводчика буквами ^.1.1.

Горький и арабская литература
291
учебника истории арабской литературы, выдержавшего 6 изданий за десять
лет, основывает в 1937 г. новый литературный журнал под названием
„ар-Ривайа" („Роман"), и в первый же год там появляется перевод
рассказа „В степи" (1897).1 Назмй Халйл в том же Каире выпускает
в 1938 г. под названием „ал-Мар'а аш-шагира" („Женщина-поэт")
недоступный нам сборник рассказов Горького, Т. Харди и Фр.
Шиллера.2
Популярный ежемесячник „ал-Хилал („Полумесяц") в том же году
дает в приложении к журналу томик „10 мировых рассказов, где
представителем России выступает Горький с рассказом «Бурной ночью»";3
оригинал его остается еще невыясненным.
Наши материалы далеко не полны, но и по ним можно судить, что
напечатанными не исчерпываются переводы Горького на арабский язык:
так, нам известно, что существует полный перевод „Матери",
исполненный Лийаном Дейранй в Дамаске, и „Исповеди", принадлежащий На-
зйру Зейтуну в Бразилии.4
Опубликованию их до сих пор мешали издательские трудности.
Таким образом, приходится констатировать, что до второй мировой
войны арабы не располагали на своем языке ни одним крупным
произведением Горького в цельном виде, а большие произведения последних
лет повидимому не переводились и в отрывках. Новый период начали
40-е годы, когда интерес к Горькому вспыхнул в неслыханном раньше
объеме.
II. АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О ГОРЬКОМ
Сравнительно с переводами арабская литература о Горьком более
незначительна и исчерпывается некоторыми статьями или отдельными
замечаниями более или менее случайного характера, хотя иногда и
основанными на вполне здравых суждениях. Мы уже видели, что еще до
первой мировой войны ранние переводчики Горького Коб^ейн и Баллан
считали нужным подчеркнуть революционную сущность деятельности
Горького и ее значение в этом смысле для Востока.
Возвращение Горького в 1928 г. в Советский Союз нашло
оживленный отклик в арабской прессе. Из доступного нам материала едва ли
не наиболее интересной является статья С. Мусы, помещенная в одном
і Ар-Ривайе, 1937, № 11, 1 июля, стр. 657—662 Е jj-Jt t> (= I, 1933, стр. 315—
325). Переводчик Ахмед Фетхй Мурей.
2 Сообщение Переса со ссылкой на рецензию в журнале „ал-Хилал", 1938 (декабрь,
стр. 235).
3 'Ашра кисас 'аламййа, Дар ал-Хилал, Каир, 1938, стр. 33—39: i*i-otft 4*X*J ^э.
Из других стран фигурируют Испания, Венгрия, Румыния, Югославия, Германия,
Австрия, Польша, Англия и Франция. Никаких пояснений и примечаний в сборнике
нет.
4 Сообщение в письме М. Ну'айме.
19*

292
Русско-арабские литературные связи
из самых популярных каирских литературных журналов „ал-Хилал"
(„Полумесяц").1 Автор по происхождению копт, получивший высшее
образование в Англии, где он испытал на себе сильное влияние Б. Шоу,
которого имел возможность часто слушать; впоследствии он посвятил
ему ряд статей. В Египте С. Муса считается представителем близких
к социализму взглядов и в связи с этим даже неоднократно обвинялся
в неверии. Он глубоко усвоил некоторые взгляды Шоу и его
парадоксальность, действующую иногда ошеломляюще на читателя. В
литературе он выдвигает на первый план ее воспитательную роль по
отношению к народу; „Литература — критика жизни", таково заглавие одной
из его статей. К русской литературе он чувствовал интерес давно: еще
в 1914 г. он перевел частично „Преступление и наказание", а в своих
журнальных статьях возвращался к ней неоднократно.2
И теперь, в связи с переездом Горького, он затронул тему
достаточно широко, озаглавив свой отклик „Три русских писателя:
Достоевский, Толстой, Горький". Основная мысль его ясна уже из той надписи,
которая дана под помещенными портретами, вероятно им самим, так
как в это время он был одним из редакторов „ал-Хилаля": „Статья
стремится установить, что особенность русской литературы сводится
к ее сильной связи с жизнью. Русский писатель ищет новой жизни
прежде, чем искать новой литературы. Все трое отличаются по своим
тенденциям: Достоевский — мистик, Толстой — моралист, Горький —
революционер, коммунист". На данной им в статье характеристике первых
двух мы теперь останавливаться не будем; ограничимся только
передачей его основных мыслей о Горьком. Вначале он сразу
подчеркивает, что Горький — человек революции, „великий пролетарий, который
не забывает, что он был пролетарием". Поэтому и рассказы его —
рассказы о пролетариях; он с гневом взирает на социальный строй,
вынуждающий к такой жизни. Революция, которой он добивается, не
ограничивается сменой правительства: она направлена и на религию и на
брачные отношения. Поэтому-то его „Исповедь" представляет такую
противоположность взглядам Достоевского: Горький олицетворяет
материализм, неверие, революцию, в то время как Достоевский олицетворяет
мистицизм, веру и покорность. Особую роль в развитии настроений
Горького С. Муса приписывает поездке в Америку, которую по
недоразумению относит к 1910 г.3 Он отмечает близкую связь Горького
с революционерами, которые „считают его своим великим литературным
1 Ал-Хилал, XXXVI, 1928, № 10, август, стр. 1184—1189: ^jW *Ь>\ су> £&£
Ls*J3* кЗУ^4**^^ £>5^ ^^ал^У^лаз> ча^Х^э. Горькому посвящены стр. 1188—1189,
портрет — стр. 1195.
2 Общие сведения о нем см.: Т. К h е m і г д and G. Kampffmeyer. Leaders
in Contemporary Arabic Literature, 1930, CTp.Jtt—34; C. Brockelmann, GAL, SB
Ш, стр. 214—215.
3 Ал-Хилал, XXXVI, № 10, стр. 1189.

Горький и арабская литература
293
вождем", и приводит о нем отзыв Кропоткина. Статья заканчивается
резюмирующей характеристикой всех трех писателей. Каждый из этих
трех по-своему оригинален и единственный в своем роде. Однако общим
для них всех является искренность и то, что их литература тесно
связана с жизнью. Мало того, они сочиняют повесть, а как будто бы
собственноручно пишут свою автобиографию. Жизнь — это цель, а
литература— это плод. Можно было бы даже сказать, что они не пишут
литературу, а переживают ее".
Сравнительно с этой статьей, достаточно хорошо отражающей взгляды
автора, отклики на смерть Горького носят преимущественно
информационный характер. Количество их было очень велико; в нашем
распоряжении находятся только два номера одной из самых распространенных
каирских газет „ал-Ахрам" („Пирамиды"). Уже 11 июня, в связи с
преждевременным сообщением о смерти Горького 9 июня, на первой странице
с портретом появилась статья „Умер Максим Горький"; статья без
подписи, но принадлежит вероятно главному редактору, литератору
средней известности Антуну ал-Джамаййилю и обнаруживает пользование
достаточно основательными справочниками, без сколько-нибудь
самостоятельных мыслей. После краткой и скорее бесцветной характеристики
в общих словах идет довольно подробная биография. Начинается она
с отзыва нижегородского жандармского генерала Познанского и
упоминания о тюремном заключении 1892 г. В дальнейшем приводятся
основные хронологические даты и названия крупнейших произведений. Не
забыт инцидент с избранием в Академию Наук. Специально упоминаются
связи с революционерами и близкое знакомство с Лениным. Достаточно
подробно говорится о заграничном путешествии с протестом против
займа, сообщаются названия произведений, написанных во время
пребывания на Капри, описывается возвращение в Советский Союз;
последней упоминается „Жизнь Клима Самгина". Консервативные тенденции
газеты сказываются в оговорке к заключительным словам статьи: „Какой бы
критики ни заслуживали политические тенденции, не следует умалять его
прав на восхищение современников пред его выдающимися талантами: он
был одним из крупнейших русских писателей и великих их мыслителей".
Через три дня, 14 июня 1936 г., появилась уже другая статья,
принадлежащая тоже литератору Амину ал-Граййибу, под претенциозным
заглавием „Максим Горький — горький писатель". Некоторые мысли
ее оригинальнее, чем в первой, но написана она достаточно бессистемно.
Автор начинает с замечания, что арабы не знают в должной мере
Горького, между тем он заслуживает их внимания, главным образом
по двум обстоятельствам. Арабы в эти дни переживают страдания,
похожие на страдания его народа, которые внушили Горькому мысли
и идеи, поставившие его на место величайшего писателя в России.
Второй довод представляет своеобразную легенду, распространенную
в арабских кругах, происхождение которой нам понятно. Горький, оказы-

294
Русско-арабские литературные связи
вается, обучался грамоте в ранней юности по русскому переводу
„1001 ночи". Мало того, его социальные принципы обнаруживают
сильное влияние, испытанное в молодости от этой книги! Систематической
биографии статья не дает, а приводит только отдельные факты из нее,
часто в своеобразном преломлении. Упоминаются его работа на
волжских пароходах, его дружба с поваром, который читал только две
книги — Библию и „1001 ночь"; от него он и научился грамоте. С этой
поры от работы на кухне и идет его псевдоним „Горький",
подчеркивающий горечь жизни для угнетенных. Он оказался единственным
писателем в мире, с портретом которого при его жизни были выпущены
марки. Основная идея его писаний — тирания счастливых над
несчастными, которую он испытал на себе, и поэтому своих героев описывает
по личному опыту. Вся его жизнь направляла его в сторону революции,
которая кипела тогда в недрах пробуждающегося народа. Для проповеди
свержения ига царей он избрал литературный путь, выработав
самостоятельный стиль, отличавший его от сотоварищей. В своих писаниях
он является художником, часто прибегающим к сравнениям и
метафорам. Он говорит, что „море хохотало смеясь", что „сосновые деревья
протянули свои зеленые когти", что „солнце рассыпало по земле лучи
своего павлиньего хвоста, а потом двинулось по голубому своду".1
Без особой связи упоминает ал-Граййиб о покушении Горького на
самоубийство, находит сходство между ним и Киплингом в том, что
один начал печатать свои произведения в газете, выходившей на
Кавказе, а другой — в издававшейся за Хайбарским проходом в Индии.
Его сочинения были собраны в четырех томах в 1900 г. и быстро
переведены на французский, немецкий и английский языки, после чего он
разбогател, а в литературе занял место между Толстым и Чеховым. Он испытал
тюремное заключение в Петропавловской крепости, а потом жил вдали от
родины в Сорренто, где приобрел красивый дом и оставался до 1928 г.
Особенно подробно в конце статьи ал-Граййиб останавливается на
инциденте с Горьким во время путешествия в Америке в 1906 г.,
который он помнит, как будто бы это произошло вчера, так как издавал
тогда в Нью-Йорке газету „ал-Мухаджир" („Эмигрант"). „Над
Соединенными Штатами пронеслось горячее дуновение аскетизма и
благочестия, от которого даже коты постриглись в монахи в монастырях",
не говоря уже про людей. Статья заканчивается в связи с этим
своеобразной сентенцией: „Тридцать лет прошло перед моими глазами после
этого удивительного события. А я попрежнему стою перед ним в
недоумении и смятении и все не знаю, чему же из двух больше удивляться:
тому ли, как великий писатель в своих личных тенденциях забывает
про обязательное для него уважение к традициям, принятым среди людей,
1 Цитаты привожу в буквальном переводе с арабского: как видно, они не совсем
точно передают образы Горького.

Горький и арабская литература
295
или тому, как быстро стерлись эти условности, так что сами они через
тридцать лет стали считаться диковинками".
Две эти статьи наиболее распространенной арабской газеты могут
служить хорошей характеристикой представления о Горьком и
отношения к нему в основных кругах средней интеллигенции, преимущественно
с консервативным уклоном. Иногда информация черпается из мутных
источников русской эмигрантской печати и, переплетаясь с легендами
мало осведомленной бульварной, падкой на скандалы прессы, создает
искаженный облик Горького. Так случилось с неизвестным автором
статьи „Горький — писатель пролетариев", помещенной 15 июня 1936 г.
в каирском журнале „ар-Рисале" („Послание").1 По счастию, не такие
статьи дают основной тон печати в арабских странах. Отражением
левых тенденций арабского общества мы можем считать специальный
посвященный Горькому номер журнала „ат-ТалйѴ за август—сентябрь
1936 г. Эти тенденции заметны в нем не только в подборе переводов,
но и в самих статьях.
Основная точка зрения редакции определенно формулируется уже
во вводной статье ко всему журналу.2 „ ... Великое событие поразило
революционную общечеловеческую литературу с утратой одного из ее
столпов и наполнило тяжкой печалью всех свободных . .. На кончину
Горького эхом откликнулись все литературные кружки, общества
и сознательные народные объединения, во всем мире с такой скорбью,
силой и любовью, которая выпала на долю очень немногим писателям
до Горького. Поэтому и «ат-Талйса» уделила большую часть своих
страниц, чтобы познакомить с Максимом Горьким наши арабские страны,
которые остаются ареной колонизаторства и реакционных стремлений;
эти стремления ставят им преграды и не позволяют смотреть на маяки
человечества, как Горький, которые бросают свет пред каждым
народом и страной, что домогается своего освобождения и прогресса".
Отдел о Горьком открывается упомянутым эпиграфом из Молотова,
за которым следует перевод „Прощанья с Горьким" Ромен Роллана.3
Достаточно обстоятельная биография Горького подписана редакцией,
дает значительное количество фактических данных, краткую
характеристику его основных произведений и культурно-просветительных
начинаний, в которых он играл организующую роль или принимал участие.4
Биография обнаруживает несомненное знакомство с советскими
материалами, быть может не на русском языке, но передает их с большой
точностью. В конце приводится характеристика Горького на основе слов
Молотова; говорится, что Горький как „славный боец своего класса
1 Ар-Рисале, 1936, № 154, стр. 9—10: £> <Д-о ^.JU^aJt <-^J»M <J>)5=?-
Продолжение статьи обещано в следующем номере, которым мы не располагаем.
2 Ат-Талиа, II, 1936, № 6—7, стр. 483.
3 Там же, стр. 546—547: ^>$* g)*}»
4 Ат-Талиа, И, 1936, № 6—7, стр. 548—555: ^J^ ^^S^o Sj^-mj.

296
Русско-арабские литературные связи
посвятил свою жизнь и произведения на счастье всем рабочим и на
сокрушение врагов класса трудящихся". Статья констатирует, что
Горький увидел осуществление своей веры в советских республиках, где
началась новая жизнь. „Горький оставил громадное литературное
наследство, которое будет храниться и окружаться уважением с
другими сокровищами культуры социалистического, бесклассового общества —
того общества, в котором работают миллионы братьев Сталина для того,
чтобы возвысить человека и сделать его счастливым".
Приблизительно такой же характер носит большая статья известного
писателя Селима Хаййаты „Максим Горький — символ борьбы социализма
и его победы".1 Она обнаруживает также значительное знакомство
с советскими материалами, но меньше останавливается на конкретных
фактах, развивая общие синтетические суждения, иногда с несколько
приподнятым реторизмом. О содержании ее могут дать представление
отдельные заголовки, на которые она разбита и которые характеризуют
основные темы автора:2 „Писатель народа, писатель всего человечества",
„Последний из русских классиков и основатель социалистической
литературы", „Воин социалистического отечества", „Символ различия
между двумя мирами", „Человек, который умер счастливым". Статья
написана с несомненным литературным дарованием, и некоторые части,
как, например, сравнение старого Нижнего Новгорода и Горького
(вероятно тоже на основе советских материалов), поднимаются до
известной высоты лиризма. Чего-нибудь нового для нас она, по существу, конечно,
не дает. Лая характеристики ее общей настроенности можно
ограничиться заключительным абзацем: „Он умер счастливым, потому что
социализм победил капитализм, потому что он — апостол терпимости
и свободы — одержал верх над фанатиками, монополистами и
угнетателями, потому что древо Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина принесло
плоды с таким поразительным урожаем, потому что оно пустило свои
корни в далеких недрах с такой быстротой, потому что жизнь
побеждает смерть и новый человек покидает преемника обезьяны".
Третья статья „Горький, которого утратило человечество"3
принадлежит Ра'йфу Хурй, переводчику одного отрывка из повести „Мать".
Вначале он отмечает, что арабские страны слышали про имя Горького
главным образом в связи с гибелью самолета, носившего его имя;
самого его они не знают, так как из его произведений переведено
только несколько рассказов, напечатанных в газетах и журналах,
которые были прочитаны, как вообще читаются всякие рассказы в
газетах и журналах. Между тем именно арабским странам следовало бы
1 Там же, стр. 556—566: LbjLoXiL ^.^L-XioVl -эЦт^ ^l^* kJ*t3* fS^^0'
2 В арабском оригинале:—^^S^^SJ\ *.=L\ — LJ» 3LoUwJ^M v-*oM ^o*-uJ\ v-^M
3Ат-Талиа, II, 1936, № 6—7, стр. 614—622: rfLoUJVl Aj>'jJl* ^JJ\ ^у.

Горький и арабская литература
297
глубоко и основательно познакомиться с Горьким и ему подобными.
„Ведь Горького, хотя он случайно родился русским и писал на русском
языке, хотя он сослужил великую службу своему народу и потрудился,
чтобы сделать его счастливым, все же нельзя считать принадлежащим
какой-либо одной нации помимо другой. Он принадлежит всем
несчастным и угнетенным на всей поверхности этой земли и вдоль и поперек —
то есть подавляющему большинству человечества. Как нужно
писателям арабских стран в особенности узнать Горького, изучить его довольно
серьезно, получить от него уроки на тему: кто такой писатель, какова его
роль, которую он играет в жизни своего народа и в жизни человечества!".
Поэтому автор и хочет в меру возможности познакомить с ним в статье.
Из биографии он приводит факты, известные уже по другим статьям,
в частности не без влияния газеты „ал-Ахрам": повторяется рассказ
про обучение грамоте с поваром на Библии и „1001 ночи", приводится
отзыв нижегородского генерала, сведения про близкое знакомство
с Лениным, борьбу против заключения займа во Франции и т. д.
Несколько самостоятельнее общая оценка Горького. Самой подходящей
и объемлющей характеристикой для него как писателя он считает
эпитет революционера. „В нем было четыре основных элемента — те
элементы, из которых слагается революционный писатель, а если
угодно, то и всякий революционер: 1. Смелость при встрече с фактом
без закапывания головы в песок пустыни, как делает страус, чтобы
спрятаться от преследующего его охотника. 2. Понимание причин,
которые обусловили этот факт, абсолютно правильным способом, без
ошибок и смягчений. 3. Начертание пути к уничтожению этого факта
и замене его лучшим. 4. Движение вперед по этому пути без всяких
колебаний или послаблений, пока не будет достигнута.цель".
В дальнейшем автор пытается проанализировать на жизни Горького
проявление всех четырех отмеченных им элементов, заканчивая
триумфом всенародного признания его в 1928 г. С началом статьи
связывается ее последняя фраза: „Да, в Горьком урок для писателей
арабских стран!".
Если бы заняться детальным рассмотрением всех этих статей, конечно
в них нашлось бы немало элементарного и наивного с нашей точки
зрения, как нашлось бы немало недоразумений и неточностей. Однако
в целом специальный, посвященный Горькому номер „ат-Талйса" нужно
считать крупным и по существу правильным шагом в ознакомлении
с ним арабских читателей; если вспомнить про те условия, в которых
живут арабские страны, самый выпуск такого сборника нельзя не
признать большим гражданским подвигом. Египет в этом смысле несколько
отстает от Сирии. Большая статья известного писателя и драматурга
Ибрахйма ал-Мисрй, напечатанная в августе 1938 г., „Любовь Максима
Горького. Между разумом- мыслителя и сердцем поэта",1 в которой
1 Ал-Хилал, 1938, август: j^LLJl t_^Ji^ j£i~*J\ JJls ^^з ^^ ^yuS^ ^\у£.

298
Русско-арабские литературные связи
описывается история Лизы Соколовой, посвящена преимущественно
вопросам психологизма. Она основана на каком-то апокрифическом,
вероятно западноевропейском, источнике о первой любви Горького
и не известна русским исследователям.
Нам пришлось говорить почти исключительно о Египте, Ливане
и Сирии:г к этому вынуждал и состав доступных нам материалов и
самое существо дела, так как именно эти страны являются руководящими
в современном литературном движении. Их печатная продукция
распространяется везде, где читают по-арабски. Другие страны
проявляют меньше инициативы, но Горького они знают не хуже. Об этом
говорит и то, что в Бразилии, где так значительна арабская колония,
существует рукописный перевод повести „Исповедь";2 об этом говорит
упоминание его наряду с другими русскими писателями в повести
молодого писателя, напечатанной в Багдаде.3
Как бы ни были скудны арабские переводы произведений Горького
сравнительно с имеющимися на других языках, как бы ни была
незначительна здесь литература о нем, можно все же сказать, что, завоевав
мир, он проник и в арабские страны, где его быть может еще не столько
знают, сколько любят. Отклики на его смерть показали, что среди
арабов теперь есть уже много людей, которые способны его понять
во всем величии таланта и человечности.
III. АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И АРАБЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ГОРЬКОГО4
В арабских литературных кругах очень популярна легенда о том,
что Горький научился грамоте в зрелом возрасте по русскому переводу
„1001 ночи". Мы хорошо знаем, что это — легенда, но она интересна
отражением двух мыслей. Арабам как-то невольно хочется думать, что
великий писатель связан с ними не только отвлеченно нитями своего
широкого гуманизма, объемлющего все народы Запада и Востока,
а что он конкретно знаком с арабской литературой, что она играла
какую-то роль в его жизни. Легенда оказывается правдивой в другом
отношении: она отражает тот факт, что „1001 ночь" действительно
была спутником жизни Горького с 12-летнего возраста, когда он впер-
1 Из материалов, опубликованных в Сирии, нам осталась недоступной статья
„Человек, который вышел из ада не один" (бейрутский журнал „ал-Макшуф", № 59),
представляющая вероятно перифраз известного очерка Р. Роллана, равно как
перевод четырех писем Горького Чехову по французскому переводу в газете „Candide"
(ал-Макшуф, №№ 91—93), о которых сообщил в письме М. Ну'айме.
2 Сообщение Михаила Ну'айме.
3 Зу-н-нун А й й у б, повесть *Ц^ЛП оуо\^л, в сборнике ^U^at^Jl ^-»-Jl ^^*
£л*уі, Багдад, 1938, стр. 88.
4 Настоящая глава в несколько сокращенном виде опубликована: Известия
Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка, т. V, вып. 1, 1946, стр. 47—50.

Горький и арабская литература
299
вые ее прочитал, до склона дней, когда он написал вводную статью
к первому русскому переводу с подлинника.
Надо сразу оговориться, что других арабских произведений, кроме
„1001 ночи" и Корана, Горький не упоминает и едва ли в ранние годы
он имел возможность ближе с ними знакомиться, как и с самими арабами.
Арабский материал слабо отражался в тех русских произведениях,
которые попадали ему в руки; арабский народ не привлекал тогда
внимания общества. Поэтому в ранних сочинениях Горького не
найдется следов такого увлечения ими, которое вызвал Китай или
крымские легенды; и позже не мог он познакомиться с арабской
литературой так близко, как с еврейской или армянской.
В его самарско-нижегородском периоде арабы упоминаются по
ассоциации исключительно с двумя литературными формами давней
традиции, как для Западной Европы, так и для России — „арабскими"
повестями или восточными апологами и такими же „арабскими" пословицами
или афоризмами.1 Известно, какую большую роль они играют во
Франции XVII—XVIII вв.;2 не меньшее значение они приобрели и в России
XVIII в., пережив период особого расцвета еще и в начале XIX,
хотя бы в восточных повестях Бенитцкого, которые были известны всем
благодаря популярным школьным христоматиям.3 Далеко не всегда эти
апологи восходили к какому-нибудь восточному источнику: очень часто
автор пользовался удобной формой, чтобы облечь в нее свою
собственную сатиру, поучение современности или сентенцию. Так подходил к ним,
как известно, и Горький. Когда Иегудиил Хламида (ранний псевдоним
Горького) приводит аполог о пропавшем осле и шейхе племени, он
выражает опасение, что может быть читатели когда-нибудь и слышали
его;4 поминая изречение халифа Иссахара („Рожденный женщиной —
живи для женщины, умри за женщину"), он сам оговаривается, что
„калифа Иссахара не было, а было только правило, изложенное в
одной из многих песенок средневековых трубадуров. Не менее вероятно,
что и самое то правило буквально было не таково. Разве все
упомнишь!".5 Возможно, что „Легенда о еврее" нижегородского периода
1 Ср.: Сб. под ред. С. Д. Балухатого, М. Горький. Между прочим. (Фельетоны
в „Самарской газете" 1895—1896 гг.). ОГИЗ, Куйбышевское изд-во, 1941, стр. 23:
„По ходу изложения . . . М. Горький прибегал к вставкам из бытовых и литературных,
в частности арабских, нравоучительных анекдотов, из сказок-легенд". В дальнейшем
сборник цитируется: Между прочим. Куйбышев, 1941.
2 Для характеристики этих воздействий достаточно обратиться к классической
книге Мартино: P. Marti no. L'Orient dans la litterature francaise au XVII et au
XVIII siecle. Paris, 1906.
3 См. соответствующий анализ и литературу у И. А. Кубасова: Александр
Петрович Бенитцкий. СПб., 1900, стр. 13—28.
4 Между прочим. Самарская газета, 6 августа 1895 г., № 168 (ср. переиздание:
Куйбышев, 1941, стр. 57—58).
5 Между прочим. Самарская газета, 30 декабря 1895 г., № 279 (переиздание:
Куйбышев, 1941, стр. 208).

300
Русско-арабские литературные связи
и восходит к какой-то „старинной книге, переведенной с арабского
языка",1 но вернее, что она передает только популярный, возникший
не у арабов, а в Европе аполог, тем более что халифа Иезида никогда
в Кордове не было. Вспомним, что и с „1001 ночью" Горький
познакомился по провинциальному изданию XVIII в.; в популярных журналах
и сборниках конца XVIII и первой трети XIX в. появилось особенно
много таких апологов и афоризмов, которые могли остаться в памяти
Горького. В 1825 г., например, было помещено довольно большое
собрание „арабских пословиц".2
Только с двумя этими формами и связываются в произведениях
Горького арабы и арабская литература. Когда в 1919 г. он подводит
итог своим воспоминаниям о Толстом, ему представляется приведенное
тем изречение халифа сАбд ар-Рахмана о счастливых днях его жизни3 —
одно из немногих4, которое имеет опору в арабском источнике; по-русски
его вариант напечатан впервые уже в 1794 г.4 Как прочно закреплялись
у Горького эти „афоризмы", видно хотя бы по примеру того же места
воспоминаний о Толстом. Вероятно по ассоциации с приведенным
изречением, ему здесь приходит в голову другое — о „земном рае" в
„книгах премудрости, на хребте коня и на груди женщины". И через десять
лет, в 1930 г., он опять пользуется тем же афоризмом в статье о
женщине, уже как стихом „одного из арабских поэтов эпохи до Магомета".5
Конечно, такое хронологическое приурочение невозможно, хотя бы
в связи с упоминанием „книг мудрости", не известных арабам до
халифата. На некоторую апокрифичность всех этих апологов и афоризмов
намекает иногда и сам Горький: в рассказе „Репетиция" (1925), где
одно из действующих лиц вспоминает мудрую пословицу арабов: „Если
верблюд не испытывает жажды, глупо заставлять его пить",—другое
раздражительно замечает: „Эта его арабская пословица — просто глупа.
Наверное — сам выдумал, а обижает арабов".6
По не менее давней традиции араб связывается у Горького с
пустыней. Как всегда у него, в определенные периоды определенная идея
звучит особенно настойчиво: в 1925—1926 г. он дважды (в статье
„О Книге" и „О М. М. Пришвине") развивает мысль о том, как араб
убеждает себя, что пустыня прекрасна, потому что в природе красоты
нет и красоту человек создает из глубин своей души.7 Мысль интерес-
1 Нижегородский вестник, 4 августа 1896 г., № 213.
2 Азиятский вестник, 1825, март, книга III, стр. 213—214.
3М. Горький, Собрание сочинений, XXII, 1933, стр. 12—73.
4 Эпитафия Калифа Абдулрамана. Аглая, кн. I, 1794, стр. 77
5 М. Горький. Публицистические статьи, Л., 1933, стр. 102—103.
6 М. Горький, Собрание сочинений, XXI, 1933, стр. 192—193.
7 М. Горький. О Книге. Год двадцать первый, альманах тринадцатый, изд.
„Художественная литература", М., 1938, стр. 44; М. Горький о писателях. Изд.
„Федерация", М., 1928, стр. 242—243.

Горький и арабская литература
301
ная, но при дальнейшем развитии вероятно потребовала бы известного
уточнения хронологии. Древний араб или современный бедуин, которых
конечно и имел в виду Горький, хорошо отражали и описывали природу,
но понятия красоты ее не знали и к пустыне этого термина применить
не могли. По обычной ассоциации пустыня и Аравия вспоминается
в самарском периоде у Горького в летнее время, когда „воображаешь
себя в Сахаре во время самума",1 когда после упомянутого рассказа
о шейхе и осле он говорит, что „дело происходило в пустынях
Аравии, а не в Самаре. Аравия же, по-моему, гораздо хуже Самары, ибо
в ней и жарче и пыли больше".2 Исторические реминисценции, конечно,
не часты: только один раз Горький, поминая местных хулиганов,
рассказывает, что „в городе ... образовался некоторый военный орден,
нечто вроде Ассасинов, действовавших в Сирии во время крестовых
походов".3 Другой раз арабы появляются в своеобразном персифляже
речей молодого враля: „Новелла?... это, видите ли, форма, взятая
французами у арабов из их знаменитого сборника новелл Зенд-Авесты".4
В богатой жизни Горького ему все же довелось видеть настоящих
арабов, правда не так близко, как турок; он мог почувствовать даже
некоторые намеки на их литературу. В арабские страны он сам не попал,
хотя предположения об этом существовали. В ноябре 1911 г. с Капри
он писал М. М. Коцюбинскому, обеспокоенному слухами о состоянии
его здоровья: „Газеты, конечно, врут, я здоров, как только могу, и
в Каир не собираюсь...".5 На том же Капри у него и завязались
какие-то сношения с арабами. В феврале 1912 г. в одном из писем
к бывшему тогда редактором „Вестника Европы" Д. Н. Овсянико-
Куликовскому6 он, между прочим, обращается: „Не пожелаете ли Вы
иметь перевод весьма нашумевшего в Сирии и Египте романа,
написанного арабом Георгием Зидоном? Роман именуется «Переворот»,
изображает интимную сторону младотурецкого заговора, переводчик — араб
Шукри Свидан Гассанит, его адрес: Америка, С. Ш., Ворчестер, Мас-
сачусѳтс, Wallstr., 96. Знакомые арабы очень хвалят автора и книгу ...
Если Вы похлопочете об этом — буду весьма благодарен". В этом
письме только „знакомые арабы" остаются нам неизвестными, все же
прочие детали расшифровываются без труда. Джирджй (или Георгий)
Зейдан — крупнейший арабский писатель, историк и романист на рубеже
1 Самарская газета, 16 июля 1895 г. (Между прочим. Куйбышев, 1941, стр. 31).
2 Самарская газета, 6 августа 1895 г. (Между прочим. Куйбышев, 1941, стр. 58).
3 Самара во всех отношениях, Самарская газета, 28 февраля 1896 г., № 47, и
13 марта 1896 г., № 59 (Между прочим. Куйбышев, 1941, стр. 296).
4 Самарская газета, 26 июля 1895 г., № 158 (Между прочим. Куйбышев, 1941,
стр. 42).
5 О. М. Горький і М. М. Коцюбинський, Збірник матеріалів, Киі'в, 1937, стр. 117.
6 М. Горький. Материалы и исследования, том III. Издание Академии Наук СССР,
Л., 1941 (1945), стр. 146—147.

302
Русско-арабские литературные связи
XIX—XX в. (1861—1914). Уроженец Бейрута, большую часть жизни он
провел в Каире, где основал в 1892 г. журнал „ал-Хилал" („Полумесяц"),
в приложении к которому опубликовал 22 исторических романа.
„Османский переворот" посвящен событиям младотурецкой революции 1908—
1909 гг., живо всколыхнувшей арабские страны, и вышел в 1911 г.;
четвертым изданием он напечатан в 1926 и был переведен на
французский язык.1 Шукрй Халйл Свйдан — один из многочисленных
сирийских эмигрантов в Америку, воспитанников школ Палестинского
общества, историю которого он напечатал по-арабски в том же 1912 г.
в Бостоне.2 Никаких других сведений о подготовленном переводе
романа Зейдана не имеется, и напечатан он не был.
Интересно, что 1912 год для Горького был богат арабскими
материалами: к нему относится упоминание в одном из писем о
привезенном из Алжира Елпатьевским арабском переводе „Исповеди",
существование которого, как мы видели, пока не подтвердилось. Может быть
когда-нибудь нам станут яснее и фигуры „знакомых арабов",
упоминаемых Горьким во время его пребывания на Капри.
Интерес к арабам оживился у Горького еще раз, уже после Великой
Октябрьской социалистической революции, по двум линиям, и истории
и литературы, в связи с двумя задуманными им начинаниями. Для
возникшей по его инициативе в 1919 г. Комиссии он составил большой
сохранившийся в автографе план-конспект „История культуры в
инсценировках для театра и картинах для кинематографа".3 В ней нашли место
и арабы, которым уделена одна или две картины: „Быт арабов во
времена...",4 „Эпизод из жизни Магомета". При отсутствии всяких
деталей, конечно, трудно сказать, какое содержание этих картин имел
в виду Горький и имел ли он сам в виду уже определенное
содержание. Его исторические интересы за этот период отчетливо сказались
на большом написанном им предисловии к сборнику „Легенда об
Агасфере— вечном жиде".5 Разбирая вопрос о происхождении этой легенды,
он дает в предисловии, между прочим, сжатое изложение всей истории
Ближнего Востока за мусульманский период со специальным
упоминанием коранической легенды о самаряяине, осужденном на вечную жизнь
1 О Зейдане см. мои статьи „Исторический роман в новой арабской литературе"
(отд. отт. из ЖМНП, июнь, 1911), стр. 17—25; Der historische Roman in der neueren
arabischen Literatur, WI, XII, 1930, стр.69—75); Новоарабская литература, ЗИВ, III,
1935, стр. 169. [См. настоящий том, стр. 19—46].
2 См. мою рецензию: Сообщения Палестинского общества, XXIV, 1913, стр. 553—
555.
3 М. Горький. Материалы и исследования, I. Изд. Академии Наук, Л., 1934,
стр. 109.
4 Издателями одно слово в оригинале не разобрано, вероятно „джахилййи" (=
язычества).
5 „Легенда об Агасфере — вечном жиде". Поэмы Шубарта, Ленау и Беранже. Изд.
3. Гржебина, Пгр., 1919, стр. 5—40.

Горький и арабская литература
303
(стр. 38). К сожалению в его руках оказались мало компетентные
пособия и в статью вкралось много недоразумений.
„ВсемиРная литература", основанная им в том же 1919 г.,
позволила Горькому проявить широкий диапазон своего интереса к
разнообразным литературам Востока. Конечно, арабская не стояла для него
на первом месте; ближе оставались такие, как армянская и еврейская,
которыми он сам больше занимался и лучше знал. Относительно плана
перевода произведений арабской литературы он не сделал никаких
замечаний, но за немногими вышедшими при нем изданиями следил
внимательно и в этой области особенно настаивал на необходимости нового
перевода Корана и „1001 ночи". Подготовка первого шла медленно и ее
не удалось закончить и до настоящего времени. Работа по переводу
„1001 ночи" началась тогда же, пережила различные стадии и если
осуществилась в достойном виде, то лишь благодаря Горькому, который
в нужные моменты не отказывался поддерживать своим авторитетом
это большое и сложное начинание.
Первый том издания, вышедший только в 1929 г., он сопроводил
своим напутственным словом „О сказках",1 как бы отметив им
пятидесятилетие своего знакомства с памятником. „Лет двенадцати я
прочитал «Новые арабские сказки», какое-то провинциальное издание
XVIII века", — писал здесь Горький. Мы можем теперь установить,
что в руках у него был перевод с французского, напечатанный в
Смоленске в типографии Приказа общественного призрения в 1796 г.
в восьми частях.2 Поучителвно смотреть, как опытом
шестидесятилетней жизни и почти четырех десятилетий литературной работы
великий писатель освещал тот памятник, к которому он впервые подошел
двенадцатилетним мальчиком. О писал в памятный еще период гонений
на сказку; понятно, что он говорит больше о сказках вообще, чем
специально о „1001 ночи". Конечно, и с последней он знаком теперь
не только по воспоминаниям детства: он знает ее историю, читал новый
перевод Ю. Доппельмайера и приложенную к нему статью. Сила его
вводного слова, конечно, не в новых теориях, а в той сознающей
себя мощи художника, с которой он осветил значение этого мирового
памятника и для нашей эпохи и для наших молодых писателей. Без
его твердой руки и веского слова едва ли удалось бы завершить
в печатном виде первый полный русский перевод „1001 ночи" с
подлинника, и в этом его великая заслуга перед нашей арабистикой.
В арабских кругах ходит легенда о том, что Горький многим обязан
„1001 ночи". Мы видим теперь, как трогательно соприкасается с
действительностью легенда, мы знаем, что „1001 ночь" у нас многим
обязана ему. За это арабская литература всегда будет ему благодарна.
1 Книга тысяча и одной ночи, I. Изд. „Academia", М., 1929, стр. IX—XII.
2 А. Горстер и А. Крымский. К литературной истории Тысячи и одной
ночи. М., 1900, стр. 12.

304
Русско-арабские литературные связи
ПРИЛОЖЕНИЕ
АНАЛИЗ НЕКОТОРЫХ АРАБСКИХ ПЕРЕВОДОВ
ПРОИЗВЕДЕНИЙ ГОРЬКОГО
Наряду с историко-количественным, если можно так выразиться,
учетом арабских переводов Горького известный интерес несомненно
представил бы их качественный анализ. Число их если и не очень
велико, то во всяком случае настолько значительно, что требовало бы
самостоятельной монографии. Не говоря, однако, об известных
трудностях этой работы, возникает вопрос, насколько затрата энергии была бы
здесь вознаграждена полученными результатами.
Количество переводов непосредственно с русского языка, как
неоднократно указывалось, незначительно, и относятся они главным образом
к переводу до первой мировой войны; большинство делалось с
западноевропейских языков, причем специальных изысканий требует в каждом
отдельном случае не только установление оригинала, положенного
в основу перевода, но и вопрос о том, с какого языка он сделан. Без
этого крайне шаткими остаются всякие выводы о качествах и
особенностях арабского перевода, так как никогда нельзя быть уверенным
в том, что они не представляют повторения свойств, присущих
западноевропейскому переводу. Все эти побочные вопросы требуют
специальных кропотливых изысканий, которые имели бы некоторый смысл, если бы
арабские переводы по своим художественным достоинствам обладали
самостоятельным значением. Однако этого нет и, признавая за ними
немалое культурно-историческое и политическое значение, в отношении
литературной техники, с точки зрения принятых у нас серьезных
требований, мы должны будем оценить их скорее невысоко.
Чтобы дать все же известное представление о приемах арабских
переводчиков, я ограничусь характеристикой образцов, относящихся, как
мне кажется, к трем различным типам. Из ранних переводов Коб'ейна,
сделанных недосредственно с русского в 1907 г., я беру очерк „Один
из королей республики", самый крупный в серии, переизданный через
значительный промежуток времени без всяких изменений.1
Прежде всего надо констатировать, несмотря на хорошее знание
языка, значительное количество недоразумений, главным образом в
отдельных словах, идиоматических выражениях и фразах. „Простой
смертный" (51) оказывается „умершим из простого народа" (22— {j+ «^*
^UJ <Lelx); фраза „Вы очень цельный человек" (57) передается: „Я думаю,
что ты человек, полезный для страны" (39 — f*^ S?J ^J' ^9' (j*>'
1 Все библиографические данные приведены в соответствующем месте первой
главы. Цифры в скобках при арабских цитатах указывают страницы перевода; все
ссылки на оригинал даются по изданию 1932—1934 гг. без упоминания каждый раз
тома, который назван в примечаниях к первой главе.

Горький и арабская литература
305
.9
:>>JJ); „Вероятно, в этом дом иногда заходят слоны — вот какую мысль
вызывала мебель" (51) — „Входящий (в гостиную) по первому взгляду
думал, что это — конюшня слонов, а не приемная комната" (23 — J^I^Jr
„гешил сразу
вывести его на чистую воду" (52) — „Я захотел удостовериться в своих
прежних предположениях относительно него" (23 — <y*sJ' см ^^J'j
ajLlj ÄäjLJJ ^jjIj^-»); „Его глаза пошевелились в орбитах" (52) —
„Глаза его блеснули и брови задвигались" (24—>*■**[$ оЦ»с CJj^jli
0LäU); „Однако и такое напряжение сил не позволяет ему проесть даже
половины процентов с капитала" (50) — „И эти большие суммы, которые
он тратит на свою еду, не составляют и половины доходов от
процентов его капиталов" (20—Д^ * **UJL ^с Цлж^ ^JJ iLUJj «JjUaJJ oJ^
dJJ^e) öj-»w ^ч» ліі^ ci-aj); „Он вздохнул, дрыгнул ногой и добавил: Жизнь
видишь правильно только с высоты горы золота" (55)—„Он глубоко
вздохнул и сказал: Ты ведь видишь, что жизнь бывает хороша только
тогда, когда в ней льется золото, как низвергающийся поток" (31 —
Jl*jj JiJ Ч) ^SmjJJ J^ J»**! Я <üJ ^yj S^lj JU^ JjbbJJ J.^
Иногда вкравшаяся в переводе одного
выражения неправильность влечет полное искажение мысли. Во фразе:
„Фермеры производят товар" (53) вместо фермеров появились фабрики:
„У меня бесчисленные фабрики, где работают тысячи рабочих" (25 —
JLeJJ ^jyl L$as J^äj (jotj г J.*U* ^J^). В связи с этим во всем
дальнейшем абзаце пришлось фермеров заменять фабриками, искажая смысл
оригинала.
Более понятна и обоснована замена некоторых образов, которые
едва ли были бы восприняты арабами. Так, состав предполагаемой еды
горьковского миллионера: „(Он истребляет) гусей, индеек, поросят,
редиску с маслом, пуддинги, кэки и прочие вкусные вещи" (50)
приобретает следующий вид: „.. . роскошные кушанья: как гусей, индюков^
поросят, молодых барашков, кур, всякие сорта сладостей, самые лучшие
и дорогие фрукты" (19 — с/*^™*1* <4^л" -^уі^' ^ jjä\S <JJ&y Ul ^9)
Иногда чуждый образ оказывается непонятным самому переводчику
и, пытаясь заменить его арабским, он вносит неправильное толкование.
Горький рисует смех миллионера: „Все его тело вздрагивало как будто
невидимая рука щекотала его подмышками. Его глаза часто мигали" (52).
По Коб'ейну он, оказывается, приходит в раздражение: „Он
встрепенулся, как воробей, которого смочила вода, и в глазах у него
засверкал гнев" (24 — а^с ^J с^аН Säj jLi\} JL jfk^af ^iZj)).
20 И. Ю. Крачковский, т. Ill

306
Русско-арабские литературные связи
В нескольких случаях смелые образы Горького слишком непривычны
для арабского литературного канона, и Коб'ейн просто опускает их, как
абзац (52 = 23): „Мое изумление росло с быстротою тыквы. Он смотрел
на меня глазами святого". В других он пытается заменить эти абзацы
своими, конечно не к пользе для оригинала. У Горького стоит:
„...голова мне казалась совершенно излишней при этой массе мускулов и
кости, одушевленной влечением выжимать из всего золото" (51); у Ко-
б'ейна дано: „Я думал, что ему не нужна голова, раз у него есть эти
громадные, члены, широкий рот, чрезмерный рост и волшебные пальцы,
которые все выжимают золото
4jS^\ £~o\ 0*LJ) JjUj, £.\J\ ^j, <l±^j pLc^j v*to J rbu
J^ao Cj^pjJJ ^-oäj ціз <^)). Чувствуя свое бессилие, переводчик
нередко опускает образ, заменяя его сухой протокольной фразой. Картина
жадности миллионера в оригинале дана в таких красках: „В кратких
словах, это были прямые длинные эластичные руки. Они охватили весь
земной шар, приблизили его к большой темной пасти, и эта пасть сосет,
грызет и жует нашу планету, обливая ее жадной слюной, как горячую
печеную картофелину..." (51). Переводчик заменяет это рассуждением:
„Говоря вообще, я напрягал до пределов возможности свои способности
и прилагал все свои умственные усилия, чтобы смочь представить и
вообразить обладателя миллионов, но все мои умственные усилия
пропали даром" (22 — <^Lr**j isUJJ J^ ixijvj C*Jt*\ uJli jL^J <Ujj j
^~Ля>) <_>«*Ü\J^ •j.^jjUJJ 4^>äLo J**°j 9 (J^**-* JuJaJL*J( 4uJU«J) ^Ls Jj
^J.* 4.Jä*Jj). Аналогичные примеры сокращений и пропусков имеются
в достаточном количестве. У Горького, например, рельефно рисуется:
„Его невинные глаза младенца тускло блестели передо мною, как две
большие капли мутной воды, и я не видел в них ни одной искры лжи" (52);
у Коб'ейна бледно говорится: „Глаза его блеснули и я не увидел в них
никакой лжи" (23 — w-iJaJJ ^j* U^i U^s J\ ^J ^ oL^-c **-**jv j)-
Все эти пропуски, сокращения и изменения вызваны преимущественно
литературно-языковыми соображениями. В некоторых, правда очень
немногочисленных, случаях быть может играли роль и более глубокие
причины идеологического порядка. Известное сомнение вызывает уже
пример с заменой „фермеров" „фабриками": может быть и он возник
не только от случайного смешения слов. Такое же впечатление
производит и перевод одного из замечаний миллионера. У Горького он
говорит (53): „Н-но! — возразил он — Это идеализм. Здесь это не принято.
Правительство не имеет права вмешиваться в частные дела"; у Коб'ейна
это передано со значительным отступлением: „Он сказал с гневом:
по-моему это ничем не отличается от анархизма, следов которого нет

Горький и арабская литература
307
в нашей стране. Правительство наше абсолютно не вмешивается в
общественные дела и, кроме того, законы страны абсолютно не
дозволяют ему этого" (26 — {jc ^ ^j* ^Лг*'і J-A * '^ф О' 4^*-° J^s
Число таких случаев, как указывалось, крайне ограничено и не они
накладывают основной отпечаток на перевод. Общую картину создают
те недоразумения и сокращения, которые упоминались выше. Они
затемняют общий стиль произведения, лишают его красочности и делают
ординарным. Часть их быть может объясняется вариантами того издания,
которым пользовался переводчик. Но если даже допустить это, все же
нельзя признать перевод удовлетворяющим средним литературным
требованиям с нашей точки зрения. Это тем более жаль, что он один
из немногих, исполненных непосредственно по оригиналу с русского
языка.
Для характеристики последнего периода я выбираю два перевода,
относящиеся к Сирии и основанные уже не на русских оригиналах.
Один из них — ранний рассказ „Без заглавия"—напечатан в
Бейруте.
О французском источнике этого перевода X. Такй ад-дйна нам
известно из сообщения М. Ну'айме; об этом же говорят и некоторые
детали перевода. Слово „разводящий" (56) передано в нем по-арабски
ал-адджудйн (152—ü'^^'), представляющем транскрипцию
французского adjudant — адъютант; в переводе отчества „Игнатиф" (54) через
„Инйатиийф" (150) сказывается восприятие французского начертания
gn как нъ (ср. Ignace — Иньяс). Несмотря на французский оригинал,
анализ перевода представляет все же некоторый интерес, в частности
по вопросу о русской редакции.
Прежде всего надо отметить, что перевод, хотя он охарактеризован
в подзаголовке "an Максим Горки (145), то есть как бы „по Максиму
Горькому" или „со слов М. Горького", все же представляет именно
перевод, а не адаптацию, — перевод полный и по-своему точный.
Единственное конструктивное изменение в арабском тексте сравнительно
с русским — появление нескольких подразделений, как бы глав,
отмеченных звездочками: 148 (=54 после слов „и усиливается в нем"),
150 (=55 после слов „светлый и подстерегающий"), 151 (=55 после
слов „молча сторожить его"), 158 (=59 после слов „точно рвалось
из нее").
Перевод в общем можно считать удовлетворительно передающим
мысли оригинала, но стиль не выдержан адэкватно, что представляет
конечно почти неопреодолимые трудности в арабском языке. Удачнее
выражены обычные повествовательные части; когда психологические
20*

308
Русско-арабские литературные связи
описания, повышаясь в эмоциональности, приобретают нервный,
прерывистый характер, в переводе это не отражается и он, наоборот,
передает их ровным повествовательным стилем (например 158=59). Остался
невоспринятым характер разговора с надзирателем (157 = 58—59),
реплики которого в оригинале носят увещательный характер с
некоторым оттенком добродушия; в переводе они приобрели резкость языка
употреблением „ты" вместо „вы".
Мелкие изменения довольно многочисленны и по своему характеру
разнообразны: здесь имеются и неточности, и пропуски, и вставки,
может быть и сознательные даже изменения, которые и заставляют нас
задуматься относительно редакции, положенной в основу французского
перевода.
Часть неточностей объясняется вероятно не совсем отчетливым
пониманием русского оригинала. Уничижительное обращение „чуваш" (56)
воспринято как прямое ругательство и передано „эй, сын ..." (151 —
^ІЬ с многоточием). „С горящими тоской глазами" (59) переведено:
„И глаза его метали искры" (158 — А*-Чс ^/° jj^ р^*У)- „Сел, уперся
в нее (= койку) руками" (57) переводится (154): „Сел на нее, (сжав)
голову руками" (154 — *jJ»j ^j^ *~Ь j- <Чгс w**j)- „Осторожно
нащупал ... кружку" (60)—„И рука его наткнулась на кружку" (160 —
eUJ jj-LX-j oJ-f c^cjk-oli). И т. д. Менее нам понятны пропуски
отдельных фраз и выражений, например: 151 = 56 „двенадцать окон ... две
будки" переведено только первое; 147 = 53 „отчетливо прозвучали
мерные и твердые шаги" пропущено. Вставки, вероятно, стремятся
закруглить стиль или пояснить читателю смысл. За словами (59) „взял
пузырек (с лекарством)" вместо многоточия добавлено „и понюхал его
немного (158 — ^ЬІ» лі. i*L.^). За фразой (149) „Что значит хряпаем?",
где глагол заменен одним междометием „ха!", добавлено: „Было ли это
криком радости человека? Или ревом хищного зверя?" (149 — ^-Аз J$i
jLo (jr-^j **/*° f' pj* u^J' Av°). Одно добавление объясняется,
повидимому, неверно понятым выражением оригинала: „коротко
вздохнул" (53) передано распространенной шаблонной фразой: „Он тяжело
вздохнул, точно с груди у него сняли тяжелый камень" (147 — (j****-»
J*aj ^S* 0JJ.-O je *tj\ Ulf <JJmJJ).
Серьезные изменения, вносимые в текст, сравнительно
немногочисленны, но причины их иногда остаются непонятны. Так, например,
фраза (62): „Сбросил с нее (лампы) стекло на койку" заменена
совершенно другой: „И задрожал ее слабый свет" (162 — d-ibr1) 0^ «Jls^^j).
В двух случаях изменения настолько значительны, что заставляют
колебаться относительно редакции, лежащей в основе перевода. Первый

Горький и арабская литература
309
касается песенки „громил", выцарапанной на стекле тюремной камеры (54),
которая в арабском тексте имеет следующий вид (249):
Мы ходили по горам и долам
Два злодея из. злодеев Кософо. уду**іь$ \.*.ÄXc>\ ^уо ^^^..а.^»
А когда наступила ночь, искали приюта UJ Д.іичЛ.^о ^Л ЬЦ^І U*-^» *Ц- ^^
у нашей подруги.
Ели и пили Lo %.іо а L*X£ld
Ха!!! !!!Ьь
Как видно, изменение не ограничивается заменой собственного имени
Вязьмы на непонятное Кософо (во втором случае 159=60 стоит Колофо),
но и значительной переработкой второй части. Перевод дан в прозе
и поэтому не вызывал особого прилаживания к стихотворному размеру.
Можно, конечно, предполагать, что известная специфичность
содержания потребовала особой переделки.
Во втором случае это предположение отпадает. Здесь изменение
касается эпизода с каплями. По Горькому (61) бутылочка с ними падает
в кружку от воды и разбивается; в арабском переводе кружка
заменяется полом (161 —bjpj^* ^jLc^/^x^j j . .. %*S). Эту замену одну можно
было бы считать случайной, но в связи с ней изменен и конец рассказа.
У Горького герой перед тем, как поджечь себя, выливает остаток
эфирных капель из кружки себе на голову.(62); в арабском изложении
появляется после „бесшумно спрыгнул с табурета" отсутствующая
в оригинале фраза: „Провел руками по полу и они стали мокры от
влажного эфира, а потом вытер их о волосы на голове" (162 — ^і^і Z****^-*
.(djj jnz. Lm £*>+ J ^J'^J JJLj и%^ lA^J
Если, подводя итог, сопоставить эти два значительных изменения
со сравнительно точной передачей всего остального, трудно
предположить, что они восходят к арабскому переводчику, который и намекал
на них, говоря, что работа сделана „по Горькому". Гораздо вероятнее,
что они находились уже во французском переводе. В таком случае
приходится думать, что он был исполнен не по той редакции рассказа
Горького, которая была опубликована только в 1936 г., а по какой-то
другой, место напечатания которой до сих пор остается неизвестным
издателям русского текста и в которой были отмеченные отступления
от изданной позже.
Наиболее удовлетворительными до сих пор приходится считать те
переводы, которые даны в посвященном Горькому номере дамасского
журнала „ат-Талйга". Они принадлежат ряду лиц, но существенной
разницы между ними не замечается. Для анализа я беру наиболее
значительный отрывок из повести „Мать", принадлежащий И. Дейранй,
который по имеющимся сведениям подготовил и полный перевод произ-

310
Русско'арабские литературные связи
ведения, а также второй, исполненный Ра'йфом Хурй, автором одной
статьи о Горьком.
В первом мы находим лишь сравнительно небольшое количество
недоразумений, почти исключительно в отдельных словах. Выражение
„хохол" (149, 150, 152) систематически переводится ^**^" <^~л-л"
(601, 602, 605), что будет понято читателем как „маленький русский",
а не „малоросс"; „четверо" полицейских Горького (150) почему-то
превратились здесь в „десяток" (602 — о/»**і), а толпа „сотен пять" (150)
стала „больше сотни " (603 — üL y^L). Иногда не свойственный
арабскому образ заменен обычным: вместо „сока из клюквы" (149) стоит
„сок из фиников" (601 — o/^J' ^**0), что само по себе в устах русского
рабочего звучит едва ли удачно. Однако приведенными случаями
исчерпываются почти все изменения на 12 страниц арабского текста, что
говорит о большой его точности. Единственное отступление
сравнительно с изданием 1932 г. состоит в довольно значительном количестве
вставок (149=600: o^jJL väU-b «iJlii; 150 = 601: ц^Ц?— *V^\j\ 150 =
= 602: !oI —^rL; 151 = 603—604: ^\уЛ — JLi; 153 = 607:^1 y»J^jU;
J*aJ <luJ. 154=608: Oj.ali — ^[/сзі)^ наряду с которыми теряется
единственный пропуск (150=601: „Он изогнулся... народ!"). Характер
их настолько соответствует общему типу Горького, что они, вероятно,
восходят к вариантам какого-либо использованного издания. Установить,
с какого языка делался перевод, не удается; если судить по имени
„Андрей", которое передается в виде „Андрёх" (^jJ-*'), может быть
с французского (= Andre).
Перевод Хурй производит приблизительно такое же впечатление,
хотя мелких недоразумений в нем несколько больше. Слово „рвота" (40),
может быть для смягчения, переведено „головокружение" (582) jijJJ*-*
шрам „над правой бровью" (40) по ошибке переносится „на левое веко" (583)
^***Л\ L^aä ^іс. Отдельные выражения не всегда поняты: „... комод
для белья, на нем маленькое Зеркало" (41) переведено: „умывальник
с маленьким зеркалом наверху" (584) 1$э ^*о/.**-о о[/^ iL***; „... видела,
что смуглое лицо сына становилось острее" (41)—„она видела, что
смугло-медное лицо сына все более и более указывает на
проницательность одном месте,
где речь идет о матери, оказалась искаженной вся картина от легкого
недоразумения с подлежащим: „. .. Затуманенные слезами добрые глаза.
Они смотрели со страхом и недоумением" (44) переведено: „.. . пара
глаз, которые застилались слезами. Сын и мать смотрели друг на друга
со страхом и смятением" (44) {jt*i (j^ F}*J-*4 {***+**•& Л;^с p^J •••

Горький и арабская литература
311
j <Ll.pj,j U$«ääj ^і оЫ**^ f*'j» Количество вставок сравнительно
с изданием 1932 г. так же велико, как и в переводе Дейранй, но они,
вероятно, объясняются вариантами использованного оригинала. Язык
источника тоже не определяется; начертание фамилии „Власов" (с
буквой з — е£'^^) и появление „виски" позволяет предполагать, что им
мог быть английский.
Переводы журнала „ат-ТалйѴ являются первым, которые
обнаруживают стремление к точности и хотят передать не только общий смысл
фразы, но и ее образность, сохранить все мелочи. Быть может с
арабской точки зрения они иногда являются слишком буквальными, но все же
представляют большой шаг вперед. Они показывают, что литературный
уровень за 30 лет сильно повысился и дает надежду на появление в
недалеком будущем таких переводов произведений Горького на арабский-
язык, которые удовлетворят и строгим требованиям, законно
предъявляемым к переводам классиков мировой литературы.
-Hl»*-

>g^>^^g^^^
ЧЕХОВ В АРАБСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Арабы стали знакомиться с Чеховым еще при его жизни, почти
одновременно с тем, как начали переводить произведения русских
классиков старшего поколения. К концу XIX в. в Палестине и Сирии
образовалась дружная группа переводчиков непосредственно с русского —
факт, который в последующие периоды, к сожалению, не повторялся.
Своим происхождением она была обязана школьной деятельности
Палестинского общества, особенно основанию двух учительских семинарий —
мужской в Назарете (1886) и женской в Бейт Джале, около Вифлеема (1890).
Русский язык был обязательным во всех школах Общества; представление
о современной русской литературе внесли может быть не столько
официальные программы, сколько русские учителя, нередко сюда попадавшие,
а особенно питомцы этих школ, часто продолжавшие образование в России.
Какое впечатление производили на них лучшие традиции нашей
классической литературы, какое влияние оказывали они на их собственное
творчество, ярко говорит пример одного из крупнейших литераторов
и критиков арабской современности, Михаила Ну'айме (род. в 1889 г.).
Уроженец Ливана, он получил первоначальное образование в школах
Палестинского общества, сперва в родной деревне Бискинте, затем
в семинарии в Назарете, после чего пять лет, с 1906 по 1911 г.,
провел в Полтаве тоже в семинарии. В автобиографии, опубликованной на
английском языке лет 15 назад, он, между прочим, писал: „Моим
любимым предметом уже в Назарете была литература.. . В семинарии я
скоро погрузился в русскую литературу. Передо мной точно открылся
новый мир, полный чудес. Я читал с жадностью. Едва ли существовал
какой-нибудь русский писатель, поэт или философ, которого бы я не
перечитал. .. Литературный застой во всем говорящем по-арабски мире
бросился мне в глаза, когда я покинул Россию. Это действовало удручающе
и было обидно до крайней степени для человека, воспитанного на тонком
искусстве Пушкина, Лермонтова и Тургенева, на „смехе сквозь слезы"
Гоголя, на увлекательном реализме Толстого, на литературных идеалах
Белинского и, наконец, на высокой человечности самого мощного,
глубокого, полного и наиболее проникновенного среди всех русских
писателей— Достоевского. Вы легко можете понять, почему мои первые
литературные опыты на арабском языке были главным образом критического
характера".

Чехов в арабской литературе
313
Наряду с классиками отходившего поколения, иногда звучавшими
для арабов на рубеже XIX—XX вв. уже прошлым, их мысли
захватывали и властители дум современной им России — старший, более мягкий
Чехов и молодой — мятежный буревестник Горький. С обоими арабы
стали знакомиться почти одновременно. И школьные учителя, и врачи,
получившие образование в России, и провинциальные журналисты,
прошедшие школы Палестинского общества, — все они выступали
переводчиками обычно в различных периодических изданиях Палестины и
особенно Сирии; часто переводы их объединялись впоследствии в
отдельные сборники.
Самая форма ранних рассказов Чехова была особенно удобна для
целей этих переводчиков: небольшие по объему, они легко умещались
в одном номере газеты или журнала. Занимательная фабула
оказывалась доступной для читателя даже среднего уровня, а сюжет,
непосредственно вводивший в жизнь современной России, был особенно
привлекателен для сирийского араба той эпохи, симпатии которого часто
устремлялись к нашей стране больше, чем к Западной Европе.
Популярности Чехова содействовало еще другое обстоятельство, как бы
внешнего порядка. В 1899—1901 гг. сочинения его были даны в
приложении к популярному тогда журналу „Нива", который пользовался
широким распространением и среди русских читателей в Палестине и
особенно среди арабов, побывавших в России или просто имевших
какое-нибудь отношение к ней. Его произведения быстро
распространяются всеми пропагандистами русской литературы. Чехов представлен
уже в первом большом сборнике переведенных с русского рассказов,
который в 1905 г. напечатал учитель одной из северосирийских школ
Палестинского общества, Ибрахйм Джабир, сам никогда не бывавший
в России. Когда в 1913 г. другой учитель, Антун Баллан, получивший
высшее образование в России, издал в Сирии, в Хомсе, сборник своих
переводов за полтора десятка лет, Чехов с пятью рассказами занял там
место непосредственно за Толстым, из произведений которого было
переведено семь. С начала XX в. до первой мировой войны Чехов
сохраняет прочное положение в этой области арабской литературы,
создаваемой и расходящейся главным образом среди арабской интеллигенции,
духовно тяготевшей к России. Полный библиографический учет всего
переведенного за этот период в настоящее время еще невозможен:
в арабских странах нет органа для учета всей печатной продукции и нет
библиотеки, которая ставила бы себе задачей систематически ее собирать.
В каждом отдельном случае необходимы сложные кропотливые
разыскания на месте, результат которых зависит от целого ряда обстоятельств.
Тем не менее даже наличные материалы позволяют характеризовать
ту большую роль, которую сыграла эта первая плеяда переводчиков.
Прежде всего особенно важно отметить, что переводы выполнялись
непосредственно с русского лицами, которые хорошо знали Россию,

314
Русско-арабские литературные связи
нередко даже бывали и жили в ней. Однако с внешней стороны им
вредило то, что они печатались обыкновенно в мелких провинциальных
изданиях, не получавших широкого распространения за пределами одной
арабской страны, и не могли оказать воздействия на всю
развивающуюся арабскую литературу, главным лидером которой оказывался
преимущественно Египет, К этому присоединилось второе обстоятельство,
тоже отрицательного порядка: на Чехова эти первые переводчики
смотрели так же, как и в России 80-х или начала 90-х годов: в нем видели
если и не анекдотиста, то лишь занимательного рассказчика с
неглубокой, обыкновенно юмористически окрашенной фабулой. Его
художественное мастерство само по себе не привлекало внимания; оставались в
стороне и его крупные произведения. Новая развивающаяся арабская
литература в начале XX в. едва выходила из стадии просветительства и не
чувствовала еще необходимости новых форм для своего выражения.
Большие сдвиги произошли после первой мировой войны, особенно
с 20-х годов, главным образом в Египте, когда Чехов пришел к арабам
уже не из России, а с Запада, не специально как русский, а как
мировой писатель. Это совпало с неудовлетворенностью существовавшим
литературным стилем, с поиском новых литературных жанров. Если в
предшествующем периоде среди представителей так называемой
сиро-американской школы, созданной арабами — выходцами из Сирии в Северной
Америке, главным жанром оказались очерки-эссеи и стихотворения в прозе,
то теперь в Египте прокладывает себе дорогу новелла, именно египетская
новелла — мелкий рассказ на реалистической основе из окружающей
жизни. Большая заслуга в развитии ее принадлежит братьям Теймурам,
в особенности младшему, Махмуду Теймуру, который в настоящее время
является общепризнанным главой школы египетских новеллистов, широко
распространившей свое влияние на другие арабские страны.
Начав деятельность в конце второго десятилетия XX в. вместе с рано
умершим братом Мухаммедом, на первых шагах под влиянием
Мопассана, Махмуд Теймур скоро нашел свою настоящую дорогу благодаря
русской новелле, и в особенности Чехову. Об этом говорят не только
самые его произведения, которые в настоящее время составляют уже
больше десяти томиков и частично переведены на французский,
немецкий, итальянский языки, но также очень показательные авторские
признания, повторявшиеся им в печати неоднократно.
В 1939 г., говоря о своей творческой автобиографии и специально
отметив в ней роль Чехова, он, между прочим, писал: „Русская новелла
отличается правдивостью и простотой; она как бы «фрагмент» души
автора и его наблюдений, которые он излагает без усилий или
искусственности. Когда читаешь одну из таких новелл, в ней не видно
надуманного содержания с введением и заключением, а выступает только
простая страница жизни; но за этой кажущейся простотой открываются
страницы настоящей человеческой трагедии. Мы уверены, что сила

Чехов в арабской литературе
315
рассказа основана не на событиях, внешне возбуждающих или
впечатляющих, или на вульгарных страстях, которые пытается взволновать
слабый писатель, чтобы скрыть за этим свою слабость; настоящая сила
рассказа основана на его прямоте и правдивости, на его выражении
в высокой художественной форме".
Эта оценка рельефно показывает, как выросло понимание Чехова
в арабской литературе за сорок лет со времени появления его первых
рассказов в переводе. Теперь он не просто занимательный
повествователь, знакомящий с мало известной страной, — теперь он учитель
высокого художественного мастерства, даже на далеком, казалось бы, от
него материале арабской жизни.
Это признание Чехова автором, который говорит для всего
человечества, не стоит особняком в современной арабской литературе. В
начале 1944 г. каирский журнал „ал-Хилал" („Полумесяц"), который
недавно отпраздновал полувековой юбилей, выпустил специальный номер,
посвященный современной новелле; в нем нашли отражение основные
показательные для настоящего момента течения. Рядом с произведением
Теймура здесь помещен рассказ одной молодой его последовательницы;
уделено место двум историческим повестям из арабской и византийской
жизни; борьбе с фашистами прямо или косвенно посвящены три
рассказа, адаптированные на основе современных произведений английской
и зарубежной немецкой литературы.
При таком составе неожиданным, на первый взгляд, кажется
появление в систематическом, по-своему, сборнике перевода „Медведь"
Чехова. Однако случайностью считать это нельзя. Переводчик Зеки Ту-
леймат, художественный руководитель Египетского
театрально-музыкального объединения, человек с большим литературным именем, обосновывает
свой взгляд на Чехова в кратком введении. Он указывает, что арабская
сцена до сих пор знает только три театральные обработки произведений
русской литературы: „Воскресение" и „Анну Каренину" Толстого,
„Преступление и наказание" Достоевского. Теперь он хочет познакомить
с Чеховым, третьим из наиболее талантливых русских писателей,
которые занимают выдающееся место в мире театрального творчества. Он
не собирается говорить о крупных достоинствах настоящей пьесы
с точки зрения развития действия или изящества диалога, равно как
трактовки душевных движений. Достаточно подчеркнуть, — отмечает
Тулеймат,—что автор коснулся в ней старой истины о ненависти и
любви — двух крайностях одного психического состояния; между ними
часто сердце колеблется бессознательно, сохраняя способность к резким
переходам. В душах обоих героев, по его словам, борются как бы две
личности. Это своеобразное раздвоение сознания удалось обрисовать
Чехову еще до того, как оно было проанализировано наукой. Такой
факт говорит о здравой проницательности писателя, о его глубоком
проникновении в изгибы души, об умении уловить то, что в ней скрыто.

376
Русско-арабские литературные связи
„Это большое достоинство, — заключает Тулеймат, — которое придает
его произведениям отпечаток высокой литературы, вечной в своей
правдивости, литературы, которая обращается к человечеству в целом,
выходя за пределы отличий религии, языка и страны".
Таковы те соображения Зеки Тулеймата, которые побудили
издателей включить это произведение Чехова в сборник, отражающий
современные настроения арабской литературы. Нет, конечно, нужды
останавливаться на деталях его взглядов или выводов Теймура, которые могут
иногда разойтись с анализом нашего литературоведения; важно
подчеркнуть, как серьезно относятся к творчеству Чехова крупнейшие
представители современной арабской литературы, как они не только
ищут у него ответа на вопросы художественного мастерства или
тонкого анализа внутренних движений души, но даже обращаются за
объяснением современности. При таком серьезном подходе арабам нетрудно
будет преодолеть те недостатки, которые отражает их небогатая „Чехо-
виана". Наличные переводы — обыкновенно еще невысокого качества,
самое количество их невелико, крупнейшие произведения, в частности
драматические, остаются непереведенными. И несмотря на все это,
гордостью переполняется наше сердце, когда мы слышим, как крупные
арабские писатели наших дней говорят, что Чехов—представитель той
литературы, которая обращается ко всему человечеству. Мы можем
только прибавить, что и здесь уже стерты грани между Западом и
Востоком; мы чувствуем, как наши востоковедные штудии входят
органически вкладом в общую сокровищницу человеческой культуры.

>^7=e^eee>^^
БАСНИ КРЫЛОВА В АРАБСКИХ ПЕРЕВОДАХ1
В своей более чем вековой жизни наш Университет всегда был
тесно связан с историей нашей культуры за XIX и XX вв. Это хорошо
известно всем; однако немногие представляют, что иногда Университет
играл большую роль и в истории мировой культуры, часто в далеких,
казалось бы, областях.
Юбилей Крылова, близко совпадающий с юбилейной сессией
Университета, дает право напомнить, что первый перевод басен Крылова на
арабский язык был издан нашим Университетом и принадлежал его
преподавателю. Более двадцати лет тому назад я писал об этом для
узкого круга библиографов и арабистов,2 а двойной юбилей позволяет
мне теперь еще раз вернуться к этой теме в другой связи.
Менее чем через год после открытия Факультета восточных языков,
с февраля 1856 г., в состав его преподавателей вошел лектором арабского
языка уроженец Алеппо в Сирии 'Абдаллах (Федор Иванович) Келзй.3
К этому времени он уже давно жил в России, куда приехал
восемнадцатилетним юношей в 1837 г.; здесь он провел всю свою долгую
жизнь и умер в Петербурге, более чем в девяностолетнем возрасте,
в 1912 г. Лектором он оставался четверть века до выслуги пенсии
в 1881 г. По первоначальному месту жительства он был, вероятно,
связан с Одессой: здесь на протяжении всего XIX и XX в.
существовала небольшая, но дружная арабская торговая колония, которая
состояла главным образом из сирийцев; возможно, что среди них
находились и земляки Келзй. Пребывание в Одессе помогло бы нам
объяснить, почему свидетельство о праве преподавания арабского и турецкого
языков он получил от Одесского ришельевского лицея, где в это время
действовала особая кафедра восточных языков.
1 Доклад на юбилейной сессии Ленинградского университета в ноябре 1944 г.
2 Имею в виду статьи „Арабские переводы басен Крылова" (Библиографические
листы Русского Библиологического общества, лист 1, январь, 1922, стр. 6—8 и „Риз-
каллах Хассун (1825—1880), переводчик басен Крылова на арабский язык"
(Восточный сборник, Гос. Публичная библиотека в Ленинграде, I, 1926, стр. 13—36).
[См. настоящий том, стр. 150—164].
Я Основные сведения о нем собраны в подготовленном к печати
„Биобиблиографическом словаре русских и советских арабистов". Суммарные данные см. в статье:
Ризкаллах Хассун. . ., стр. 30—31.

378 Русско-арабские литературные связи
В Петербургском университете Келзй оказался не единственным
представителем арабской языковой среды: профессором состоял
египетский шейх ат-Тантавй, но уже с 1855 г. он был безнадежно болен и
постепенно угасал в течение шесги лет. Преподавание литературного
языка находилось в руках переведенного, с открытием факультета, из
Казани М. Т. Навроцкого; на долю Келзй падало преподавание
разговорного языка.
Отсутствие каких бы то ни было пособий в этой области на русском
языке заставило его подумать о подготовке элементарного руководства
для своих слушателей. Ему пришла, едва ли особенно удачная, мысль
переработать для этой цели пользовавшиеся большим распространением
в середине прошлого века „общественные русско-немецко-французские
разговоры", заменив западноевропейскую часть арабской. Так появились
„Русско-арабские общественные разговоры", напечатанные по
определению Факультета восточных языков в Типографии Академии Наук.1
Составилась довольно своеобразная книжка, по которой студенты
Университета приучались беседовать по-арабски о путешествии по Франции,
об изучении немецкого языка, танцах или рукоделии. Польза ее в смысле
выбора тем едва ли была велика, но о современном языке некоторое
представление она все же давала, хотя примененный здесь стиль
отличался значительным смешением разнородных элементов.
По традиции арабской интеллигенции той эпохи составитель старался
пользоваться литературным языком, но это плохо ему удавалось, иногда
в связи с сюжетами, стоявшими далеко от арабской жизни. Он был
вынужден часто прибегать к различным вульгаризмам и диалектизмам
не только в лексике, но иногда и в морфологии. Именно благодаря
этому его „разговоры" могут представить известный интерес для
лингвиста, давая некоторое представление о среднем диалекте грамотной
интеллигенции в первой половине XIX в., несмотря на все попытки
автора учебника придать ему более литературный характер.
Немного лучше последнее ему удалось в приложении, где дан „опыт
перевода" бесен Крылова на арабский язык. Трудно сказать, почему
у автора возникла идея этого приложения, чтобы, как он выражается
в предисловии, „сделать труд мой еще более полезным". Весьма
возможно, что русским языком к этому времени он владел в достаточной
степени, но с русской литературой едва ли был знаком близко.
1 1836, II -+-142 стр. В приложении, занимающем 109—134, дается перевод десяти
басен Крылова. Библиографические данные см. в моей статье: „Арабские переводы
басен Крылова", стр. 6—7. Впервые книга Ф. Келзй упомянута в юбилейных статьях
А. Ф. Бычкова (О баснях Крылова в переводе на иностранные языки. Сборник
статей, читанных в Отделении русского языка и словесности Академии Наук., т. 6, СПб.,
1869, стр. 106—107) и П. Д. Драганова (Международное значение Крылова и новые
сведения ..о переводах его басен на иностранные языки и наречия. ЖМНП, 1895, июль,
стр. 86, 91, 112, 115).

Басни Крылова в арабских переводах
319
В эту эпоху у арабов еще не существовало в переводе никаких
произведений русской литературы. Сведения о России почерпались
главным образом из сочинений типа „Истории Петра Великого" Вольтера,
которая появилась в арабском переводе в 1850 г. Первая статья о
русской литературе на основе английских материалов была помещена
в арабской энциклопедии 70-х годов, изданной в Бейруте. Можно
предполагать, что на басни Крылова внимание Келзй было направлено или
его учениками, или кем-либо из товарищей по преподаванию; нельзя
отрицать, что по своему живому, часто разговорному языку, еще очень
близкому к этой эпохе, они давали хороший материал для упражнений
в переводе. Однако самая специфика их, обыкновенно глубоко русская
и народная, с трудом воспринималась иностранцем, которому надо было
уложить ее в арабскую оболочку.
Келзй перевел десять басен: „Ворона и Лисица", „Дуб и Трость",
„Лягушка и Вол", „Разборчивая невеста", „Прохожие и Собаки", „Заяц
на ловле", „Мешок", „Лань и Дервиш", „Фортуна и Нищий",
„Вельможа".1 Ставя себе чисто учебные цели, он помещал перевод
параллельно с оригиналом и старался передавать источник по возможности
буквально на литературном, а не разговорном языке; последнее
удавалось ему несколько лучше, чем в основной части руководства. В общем
перевод, выполненный достаточно удовлетворительно, говорит о
сравнительно хорошем для иностранца знании русского языка. Количество
недоразумений в отдельных словах не очень велико: „калека", например,
переводится почему-то „человек ничтожный" („Разборчивая невеста",
стр. 120); не понят эпитет „вещуньина... голова" („Ворона и Лисица",
стр. 111), замененный просто „голова ворона"; выражение „но посме-
ваяся и вихрям и грозам" („Дуб и Трость", стр. 112) передано
прозаично „не обращая внимания на грозы и бури"; с трудом выражаются
представления античной древности, чуждой арабскому языку: „Фортуна"
(„Фортуна и Нищий, стр. 128, 130, 132) переводится просто „счастье",
не вызывая в арабском никакой ассоциации олицетворения; „Смотри,
ты крезом стал" (там же, стр. 132) передается „Смотри, уже
наполнился (мешок)". В других случаях в текст вносятся пояснительные
выражения: „Плутон" („Вельможа", стр. 132) называется „бог
геенны", „Эак" (там же, стр. 133)—„бог, называемый Эак, смотритель
геенны".
Вполне естественно остаются непонятыми некоторые специфические
русские выражения той эпохи. „И диво ли, когда жить хочет мещанин,
как именитый гражданин, и сошка мелкая, как знатный дворянин"
(„Лягушка и Вол", стр. 115) передается „И не удивительно, когда
человек простой хочет жить, как человек выдающийся, и хочет быть
как человек благородный, но. .. подстилка коротка" (в.конце переводчик
1 Страницы указаны в статье „Арабские переводы басен Крылова", стр. 6—7.

320
Русско-арабские литературные связи
воспользовался намеком на известную арабскую пословицу „по размеру
своей подстилки протягивай ноги"). „Умильны ямочки пропали на щеках"
(„Разборчивая невеста", стр. 119) передается без оттенка: „И исчез
красивый румянец ее щек". Не всегда правильно улавливаются
отдельные образы: „Пошел счастливо торговать, расторговался в пух"
(„Фортуна и Нищий", стр. 129) понято в обратном смысле: „Отправился
в путешествие, чтобы продавать и покупать, и разорил свою торговлю
целиком". Аналогично „И ты б там слез не обобрался" („Вельможа",
стр. 134) переводится „И тебе не удалось бы вытереть слезы в твоих
глазах". Иногда перевод основан, вероятно, на простом непонимании:
„А ей считать большой досуг" („Разборчивая невеста", стр. 118)
переведено: „А считать ради нее было бесполезно", равно как „А сердце
ей за нас всегда свое твердит" (там же, стр. 120) передается: „Но
вместе с этим сердце ее всегда к нам склоняется". Достаточно часто
не воспринимается интонация или играющий существенную роль знак
препинания. Так, например, „Сыр выпал — с ним была плутовка такова"
(„Ворона и Лисица", стр. 111) переведено: „І<1 упал (ворон)
поверженным вместе с сыром; таково было деяние коварной лисы"; „Велико
дело — миллион!" („Мешок", стр. 126)—„А у них миллион — точно
ничто"; „В лесу живущий с ней одном, дервиш... сказал" („Лань и
Дервиш", стр. 127)—„И она жила вместе с ним в лесу одна, а какой-то
дервиш. . . сказал ей. . .".
Нет, конечно, необходимости добавлять, что с литературной точки
зрения роль перевода Ф. И. Келзй оказалась очень невелика. Он и
сам ни в какой мере не был литератором, — другие произведения его
не известны, — и не ставил себе литературных задач. Назначение его
перевода являлось чисто подсобным — он должен был служить д\я
упражнения студентов и дальше этого круга, вероятно, не
распространялся. Напечатанный в Петербурге в книге с русским заголовком,
едва ли он стал широко известен на родине переводчика, не говоря
уже про другие арабские страны. Основной заслугой Келзй перед
арабской литературой можно считать то, что по его примеру Крыловым
заинтересовался тогда же крупный арабский писатель, которому
принадлежит второй перевод басен, несравненно более высокого
достоинства.
Одновременно с Келзй в Петербурге 60-х годов жил'довольно
значительный срок другой уроженец Алеппо Ризкаллах Хассун.1 Он был почти
ровесником Келзй; возможно, что их объединяли еще детские воспоминания и,
во всяком случае, объединяла религия: оба были христиане армяно-
1 Основные сведения о нем с указанием литературы собраны у меня в
упомянутой статье (см. особенно стр. 14—15, прим. 4). За 20 лет количество арабских
материалов значительно возросло; некоторые из них упомянуты у Брокельмана
(С. Brocke 1 mann, GAL, SB II, стр. 757—758, № 11), где учтена и моя
статья.

Басни Крылова в арабских переводах
321
католического вероисповедания. Судьба их оказалась очень различна.
Хассун являлся видным журналистом и поэтом, одним из крупных
деятелей арабского национально-литературного возрождения второй
половины XIX в. В начале 60-х годов он вынужден был бежать из Турции,
спасаясь от политических преследований правительственного режима.
Ему удалось переправиться в Россию через Кавказ; повидимому, в этом
помог ему служивший тогда в нашем посольстве в Константинополе
генерал Богуславский, бывший пристав при Шамиле в Калуге,
основательный знаток арабского языка.1
Свои впечатления от невольного путешествия Хассун отразил в двух
стихотворениях, посвященных Кавказу и России.2 Их нужно рассматривать,
конечно, с учетом не только всех литературных приемов, но и политических
тенденций Хассуна, который в эту пору еще мечтал о создании
самостоятельного арабского государства при содействии русского императора.
В Петербурге он провел несколько лет, находя время заниматься,
кроме политики, и литературой: будучи выдающимся каллиграфом, он
скопировал, между прочим, ряд особо ценных арабских рукописей наших
собраний. Овладел ли он русским языком, сказать трудно, но несомненно,
что в это время он познакомился с баснями Крылова. Переехав около
середины 60-х годов окончательно в Англию, он напечатал по-арабски
в 1867 г. небольшой сборник своих стихотворных произведений,
основное место в котором занимает перевод 41 басни Крылова.3
Характер этого перевода совершенно иной, чем в работе Келзй. Он
стоит на грани перевода и переработки, нередко очень значительной и
по-своему смелой. Уже поэтому иногда трудно судить, лежит ли в основе
русский оригинал, хотя пользование в какой-то мере русским языком
несомненно. О приемах переводчика говорит даже его отношение к
заглавиям, не всегда нам понятное: иногда слова переставляются, может
быть дая того, чтобы выделить более существенный, с точки зрения
переводчика, первый план („Соловей и Осел", „Всадник и Конь",
„Повар и Кот"); иногда заглавия сокращаются („Змея" вм. „Крестьянин и
Змея", „Слон" вм. „Слон и Моська"); расширяются („Крестьянин и
Гуси" вм. „Гуси"); или, наконец, несколько видоизменяется
(„Воспитание Львенка" вм. „Льва", „Садовник и Осел" вм. „Осел и Мужик").
Понятнее нам, когда некоторые заглавия не находили соответствия
в арабской среде и заменялись другими: так, вместо „Квартета"
появлялась „Компания четырех товарищей", вместо „Червонца" — „Золотая
монета", вместо „Мартышка и Очки" — „Обезьяна и Очки" и, конечно,
вместо „Демьяновой ухи"—„Похлебка", а „Тришкинкафтан" превращался
1 Об этом факте см. мою статью: „Перевод Корана Д. Н. Богуславского", СВ,
III, 1945, стр. 295.
.2 Подробности в статье: Ризкаллах Хассун, . ., стр. 29—30. [См. настоящий том,
стр. 150—164].
3 Перечень их в статье: Арабские переводы басен^ Крылова, стр. 7.
21 И. Ю. Крачковский, т. III

322
Русско-арабские литературные связи
в арабизированный „Плащ Зейда". Кукушка арабским странам
незнакома, и поэтому она в заглавии дважды исчезает (вм. „Кукушка и
Петух" появляется „Сова и Петух" и вместо „Волк и Кукушка" — „Волк
и Соловей").
Отношение к заглавиям дает нам в известной мере возможность
предвидеть те приемы, к которым прибегает переводчик в своей обра«
ботке текста. Некоторые вызываются прямой необходимостью с точки
зрения среды, в которой жил арабский язык. Ясно, что в его передаче
не „Климыч" кивает на „Петра", а „Бекр" на ,/Омара", чистится не
„червонец", а „дейлемский динар". Повар должен читать наставление
не „Ваське", а коту „Бамбулю"; „Моська" получает отсутствующую
у Крылова кличку „Казбура". Можно быть уверенным, что едва ли
Крылову при сочинении басен приходили в голову такие географические
названия, которые появляются в арабском переводе, как Джиллик
(Дамаск) или Самарканд и ал-Андалус (Испания). Только арабу или
арабисту будут понятны ассоциации, вызываемые именами мудрой Джу-
хейны, легендарного Лукмана, звезды Сухейля, властителей Хосроя и
Дария, красавицы Лейли из племени 'Амира. Не всегда в пользу вкуса
переводчика говорят некоторые наращения, появляющиеся из другой
среды: так, торжество в аду устраивается в честь Нерона, Иуды или
Наполеона, которых Крылов в басне „Клеветник и змея", конечно, не
поминал.
Во всем стиле Хассун был связан канонами арабского литературного
языка, на который он переводил. В 60-х годах прошлого века еще не
могло быть и речи об использовании разговорного языка в каком-нибудь
литературном произведении; когда около этого же времени египтянин
Мухаммед Юсман Джаллал перерабатывал басни Лафонтена, он должен
был исходить тоже из литературного языка, хотя в своих опытах для
сцены иногда пытался пропагандировать и разговорный. Литературные
каноны, а иногда и шаблоны, тяжким грузом тяготели над Хассуном,
как и над всеми писателями той эпохи, когда только занималась заря
новой арабской |литературы. Старые клише всегда находились под
руками, и обойтись без них было невозможно: поэтому и в баснях Крылова
в обработке Хассуна легко встретить намеки, а то и прямые цитаты из
Корана или древних арабских поэтов. Русский облик и тип басен
совершенно затушевывался, но если забыть о пропорциях таланта, то
можно сказать, что Крылов для Хассуна явился тем же, чем Лафонтен
для русского баснописца. Арабскому писателю под его влиянием удалось
создать оригинальное произведение арабской литературы, и это можно
признать несомненно крупной заслугой.
Особенно отчетливо это чувствуется при разборе формы хассуновских
переводов. Отразить легкий разнообразный и неистощимый крыловский
размер он не мог по самым законам арабского стихосложения,
основанного на совсем иных принципах квантитативной метрики. Известным

, Басни Крылова в арабских переводах
323
разнообразием своей передачи он все же сумел блеснуть/ пользуясь
трояким путем: рифмованной прозой, обычной классической формой
арабского стиха с постоянной рифмой, проходящей через все
произведение, и строфической формой с разнообразной рифмовкой.
Количественно преобладает вторая категория; менее всего использована
рифмованная ритмическая проза, которая применена в четырех баснях:
„Орел и Паук", „Волки и Овцы", „Слон и Моська", „Две бочки".
Считаясь неизбежной принадлежностью высокого стиля, рифмован*
ная проза хорошо усвоена арабской литературной традицией, хотя
канонизирована такими неоднородными по духу произведениями, как Коран
и макймы. Стиль этот пользовался и всеобщим признанием до начала
XX в. и находил тонких ценителей во всех арабских странах. То же
надо сказать о классической форме стихотворений с одной общей
рифмой, проходящей по четным полустишиям. Хассун достиг здесь
большого разнообразия в выборе примененных размеров, использовав десять
из шестнадцати, которые допускает теоретически арабская метрика.
Почти в одинаковом количестве он привлекает и более подвижные
„легкие" размеры и более строгие „тяжелые". Преимущественной симпатией
его, повидимому, пользуются первые, что не лишено известных
оснований в стиле Крылова. Характерно, что тот размер (мутакариб),
который по традиции „Шахнаме" считается особенно приличествующим для
эпического повествования, не использован им ни разу.1 Привычная~для
арабского языка форма одной рифмы, особенно в больших
произведениях, действует на нас несколько однообразно, тем более при
сравнении с очень подвижным стилем Крылова.
Наиболее удачными можно признать те переводы, в которых Хассун
использовал формы строфической поэзии, так называемый мувашшах.
Возникшие уже в послеклассическую эпоху, скорее всего в Испании,
они постепенно завоевали весь арабский мир, хотя строгими пуристами
не всегда признавались достойными зачисления в литературу первого
сорта. Если в языке и в размере стиха они должны были
следовать точно так же законам классической нормы, то благодаря свободе
рифмы и группировки стихов в различные строфы приобретали большое
разнообразие и гибкость, лучше подходившие к крыловскому жанру.
В форме мувашшаха Хассун перевел семь басен, использовав для них
1 Соотношение размеров в 30 переведенных таким образом баснях представляется
в следующем виде: хафйф — 6 („Бритвы", „Демьянова уха", „Гуси", „Волк и Пастухи",
„Волк и Кукушка", „Ворона и Лисица"), басит — 5 („Квартет", „Кукушка и Петух",
„Кот и Повар", „Туча", „Тришкин кафтан"), ремел — 4 („Крестьянин и Змея", „Мышь
и Крыса", „Чиж и Голубь", „Мальчик и Червяк"), реджез —4 („Зеркало и Обезьяна",
„Лисица и Сурок", „Мартышка и Очки", „Госпожа и две Служанки"), сари — 3 („Бочка",
„Гребень", „Напраслина"), мунсарих — 3 („Муха и Пчела", „Прохожие и Собаки",
„Щука и Кот"), тавйл — 2 („Свинья", „Червонец"), и три размера представлены одной
басней: вафир („Мыши"), камил („Обезьяны"), мудттесс („Лев на ловле").
21*

324
Русско"арабские литературные связи
два размера из тех же, к которым особенно любил прибегать и в
классических стихотворениях.1 В этой категории он особенно проявил свое
искусство владения стихотворной техникой, иногда как бы щеголяя
даже некоторыми ухищрениями: так, басню „Осел и Соловей" он
перевел, сохранив все особенности строфики и самую рифму знаменитого
мувашшаха уроженца Севильи Ибрахйма ибн Сахля, которому
подражали во всем арабском мире с XIII по XIX в.2 Именно в этого рода
произведениях наиболее отчетливо сказалось его дарование. Обработка
басен Крылова и весь сборник, в котором они помещены, дали право
одному исследователю поздней арабской поэзии назвать Хассуна
„своеобразным и искусным писателем", который доказал, что
„повествовательная поэзия может иметь свое место в арабской литературе, как
в старых классических формах, так и в строфическом построении".3
Соплеменникам поэта было труднее дать свою оценку земляка.
Клеймо политического эмигранта наложило печать запрета на его
произведения в старой абдулхамидовской Турции, и они проникали в
арабские страны только нелегальным путем, подвергая немалой опасности
тех, в руках которых могли оказаться. Поминать их в печати
безнаказанно было нельзя, и лишь с 1910 г. имя Хассуна начинает встречаться
в арабских работах по истории литературы. В результате перевод басен
Крылова, изданный в Лондоне, остался так же мало распространенным
среди арабов, как и напечатанный в России.
Животные басни были хорошо им известны еще со времен
переработки „Калйлы и Димны" в VIII в., которую и Хассун поминает в
предисловии к своему переводу; в XIII в. к ним прибавилось четыре
десятка басен Эзопа, нашедших свой путь к арабам через сирийскую
переделку и закрепленных именем арабского легендарного мудреца
Лукмана. Наконец, за несколько лет до перевода Хассуна арабы
ознакомились и с Лафонтеном в стихотворной обработке египтянина
Мухаммеда 'Османа Джаллаля, впервые напечатанной в 1274/1857 г. Эти имена
в первую очередь вспоминаются арабами, когда заходит речь о басне,
и Крылова они знают мало, но нам не следует забывать, что первый
перевод его басен принадлежит первому лектору арабского языка в
Петербургском университете, а лучший до сих пор перевод возник под
влиянием путешествия в Россию.
1 Размер ремел он применил в баснях: „Осел и Соловей", „Воспитание льва",
„Всадник и Конь", „Раздел", а реджез — в баснях: „Клеветник и Змея", „Мор
зверей", „Осел и Мужик".
2 Это выясняется при рассмотрении материалов, которые собрал Хартман
(М. Hart man п. Das arabische Strophengedicht, I. Weimar, 1897, стр. 190—192,
Ѣ 221, §§ 1-13).
3 М. Hartmann, ук. соч., стр. 78, № 109. Им дан анализ размеров большинства
мувашшафов Хассуна (с пропуском басни „Мор зверей"); ср.: там же, стр. 172,
№ 169а и стр. 192, №№ 13, 14, 15.

Басни Крылова в арабских переводах
325
В истории новой арабской литературы можно было бы вспомнить
немало и других случаев, когда представители арабской колонии в
России оживляли свою родную письменность новыми сюжетами, новыми
течениями. Арабам до сих пор, к сожалению, недоступно полностью
замечательное и в литературном отношении „Описание России" нашего
профессора египетского шейха ат-Тантавй, написанное им в Петербурге
в 1850 г.1 Однако воздействие русской культуры ощущалось арабами
иногда очень глубоко. И теперь со всей яркостью звучат слова в
автобиографии одного крупнейшего современного арабского критика и
писателя Михаила Ну'айме, который в 1906—1911 г. учился в Полтавской
семинарии.2 Здесь перед ним, по его выражению, „открылся новый мир,
полный чудес", здесь он воспитался „на тонком искусстве Пушкина,
Лермонтова и Тургенева, на «смехе сквозь слезы» Гоголя, на
увлекательном реализме Толстого, на литературных идеалах Белинского
и, наконец, на высокой человечности самого мощного, глубокого, полного
и наиболее проникновенного среди всех русских писателей — Достоев-
и ч
ского .
Так в наши дни говорит о нашей культуре живший в России почти
сорок лет тому назад знаменитый арабский писатель. Его слова —
лучшая иллюстрация мирового значения русской литературы не только на
Западе, но и на Востоке. Этим отзывом может • гордиться вся наша
страна.
1 См. мою книгу: Шейх Тантави, профессор С.-Петербургского университета
(1810-1861). Л., 1929, стр. 71-72.
2 Автобиография опубликована по-английски в журнале „Die Welt des Islams",
XIII, 1931, стр, 105—110. [См. настоящий том, стр. 223—228].
3 Там же, стр. 106—107. [См. настоящий том, стр. 224—225].
-HS«»*-

ag*=>y^^^
НОВАЯ АРАБСКАЯ РАБОТА ПО РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ1
Тема „Русско-арабские литературные связи" не нова для нашей
науки: ей скоро минет 38 лет, но разрабатывалась она, к сожалению,
единичными усилиями и, волей-неволей, кустарно. Летом 1909 г. в „С.-
Петербургских ведомостях" появилась статья „Арабский вопрос и
русские симпатии", подписанная псевдонимом Энвер-Бей.2 Автор, живший
тогда в Сирии, полемизировал с крупным немецким ученым М. Харт-
маном, который в только что выпущенном им капитальном труде
„Арабский вопрос" очень резко отрицал какую бы то ни было культурную
роль России на Ближнем Востоке в прошлом и настоящем. Автор
статьи, пользуясь преимущественно современной арабской прессой,
указывал, что арабы и в ту эпоху были уже знакомы с некоторыми
произведениями русской литературы и не скрывали своих симпатий к
русскому народу, которые обнаружились особенно ярко во время недавней
русско-японской войны, в частности среди арабской колонии в
Северной и Южной Америке.
Через полтора года, в связи со смертью Льва Толстого, в
„Вестнике иностранной литературы" была напечатана небольшая анонимная
справка „Русские писатели в арабской литературе"3 — первая попытка
представить некоторую картину переводов русских классиков на
арабский язык. С той поры работа над этой темой по существу не
прерывалась, хотя находила отражение лишь в мелких заметках и случайных
упоминаниях; только в сравнительно большой, еще не опубликованной
полностью монографии о Горьком и арабской литературе, уже незадолго
до второй мировой войны, можно было в вводной главе суммарно
характеризовать предшествующий, „догорьковский" период арабской
переводной литературы с русского. Недавние юбилеи Крылова и Чехова
позволили снова несколько расширить материал дкя суждения.
Я не собираюсь теперь подводить итог этим работам, не собираюсь
давать полного обзора темы о русских писателях в арабской литера-
1 Доклад, прочитанный 2 марта 1947 г. на Сессии Института востоковедения
АН СССР.
2 С.-Петербургские ведомости, 1909, № 146, 3 июля, стр. 2.
3 Вестник иностранной литературы, 1910, декабрь, III, „Литература и печать",
стр. 39—41.

Новая арабская работа по русской литературе
327
туре: все это невозможно в том отрыве от арабских стран, в котором
мы, ученые, находимся по существу с 1914 г., в отрыве от арабских
библиотек, где необходимая для этой цели литература представлена
вдобавок тоже случайно и неполно. Я хочу остановиться только на
одном недавнем начинании современного арабского ученого, которое на
мой взгляд свидетельствует о том, что наступает новый период и в
области изучения русско-арабских литературных связей.
Еще в 1934 г. в одном общем обзоре я писал, что „без
привлечения арабских работ за истекшую треть века теперь невозможно
серьезное изучение новой арабской литературы".1 И мы можем с
удовлетворением констатировать, что наступает время, когда к вопросам об араб-
ско-русских литературных связях обращаются и сами арабы.
Конечно, давно уже их внимание к нашей стране выражалось не только
в переводах произведений русских писателей. В арабской энциклопедии,
изданной в Бейруте еще в 70-х годах, могла появиться статья о русской
литературе, где фигурируют имена Герцена и Чернышевского, запретные
тогда в самой России; в начале 20-х годов в Египте писатель С. Муса
в кратком „Взгляде на русскую литературу" не мог не оттенить ее
ведущего значения по некоторым линиям для Западной Европы;2 наконец,
за время войны палестинский араб мог выпустить специальную книжку
о Пушкине.3 Все эти явления, конечно, интересны их ценны для нас,
но когда я писал свою работу о Горьком в арабской литературе, то
особенно остро ощущал неудовлетворительное состояние нашей
библиографической базы по этим вопросам, связанное с общим характером
работы на арабском Востоке. Я говорил, что „... основные затруднения
вызывались неполнотой и случайным составом арабских материалов,
которые могли быть доступны. Произведения современной арабской
литературы в наших библиотеках почти отсутствуют. В арабских странах
до сих пор нет никакого учреждения, которое систематически собирало
бы выходящую печатную продукцию или хотя бы регистрировало ее".4
В результате приходилось обращаться к случайным справкам, очень
затрудненным отсутствием планомерных библиографий по этой линии
на арабском Востоке.
Как бы в ответ на это замечание, мною в конце прошлого года был
получен от Иусуфа Ас'ада Дагера из Бейрута ряд материалов именно
в этом направлении библиографической работы. Они и дают мне право
говорить о новом периоде в изучении современной арабской литературы,
и в частности русско-арабских литературных связей. До этого имя
автора было известно по очень полезной, выпущенной им на французском
1 ЗИВ, III, 1935, стр. 179.
2 Сборник „Мухтарат С. Муса", Каир, 1924, стр. 140—145.
3 Неджатй Сидкй. Пушкин, амйр шу'ара' Русййа. Каир, 1945 (серия „Икра'",
№ 28).
4 [См. настоящий том, стр. 270].

328
Русско-арабские литературные связи
языке библиографии „Восток по французской литературе после войны
1919—1933"1 и по арабской библиографии литературы об Абу-л-сАла,
опубликованной в 1944 г. в связи с 1000-летним юбилеем
поэта-философа.2
Присланные им теперь по собственной инициативе разнообразные
материалы говорят о том, что он состоит хранителем Национальной
библиотеки в Бейруте и давно работает над фундаментальным изданием,
своего рода „Библиографическим корпусом новой арабской литературы"
за время.с 1800 по 1950 г., содержащим в черновых материалах около
500 тысяч, карточек. Свод распадается ориентировочно на десять
частей, посвященных всем арабским странам, равно как и неарабским,
где развивается арабская литература. После первого отдела,
суммирующего общие вопросы, идут части, захватывающие -(2) Ливан, затем (3)
Сирию, Палестину и Трансиорданию, (4) Ирак, (5) Аравию, (6) Египет,
(7) Северную Африку, (8) арабскую колонию в обеих Америках.
Девятый отдел посвящен востоковедению и востоковедам (вероятно, по связи
их с новоарабской литературой), десятый специально псевдонимам,
которыми пользовались арабские писатели. Наряду с такой, основной
библиографией единого стержня, намечен ряд других, носящих
самостоятельный характер, но того же уклона, как библиография арабского
романа, новеллы и драматической литературы, насчитывающая более
12 тысяч названий, библиография арабской книги после 1920 г., на
котором остановился известный арабистам справочник Иусуфа Саркйса
изданный в Каире в 1928—1930 гг., наконец библиография по
некоторым более специальным вопросам — всего, что написано по-арабски
относительно воспитания и обучения, „арабско-американская
библиография", сводящая арабскую литературу об Америке и Соединенных
Штатах, библиография, посвященная роли библиотек в развитии культуры
страны, библиография по вопросу о женщине в новой арабской
литературе.
Намеченные работы находятся в различных стадиях выполнения,
начиная от совершенно готовых к печати до лишь вырисовывающихся
в общих чертах. Для характеристики всех замыслов автор направляет
разнообразные материалы, помимо обстоятельного личного письма, где,
между прочим, указывает, что одним из основных толчков к работе
послужили пожелания, высказанные мною в 1930 г. в арабской статье
„Изучение новой арабской литературы, его приемы и цели в
настоящее время",3 равно как некоторые другие мои замечания.
Среди присланных материалов имеется копия письма представителю
американского информационного бюро Крезвелю (J. Cresswell), анкета,
1 L'Orient dans la litterature francaise d'apres guerre, 1919—1933. Par Joseph
A. Dagher, Beyrouth, 1937.
2 350 масдаран фй дирасат Абй-л-'Ала ал-Ма'аррй. Бейрут, 1944.
3 RAAD,' X, 1930, стр. 17—28.

Новая арабская работа по русской литературе
329
рассылаемая здравствующим арабским писателям и арабистам, образец
одной биобиблиографической статьи, посвященной умершему десять лет
тому назад египетскому писателю Мустафе Садику ар-Рафисй (1880—1932).г
Исключительное значение для нас представляет приложенная в
машинописной копии статья „Русская новелла в новой арабской
литературе",2 суммирующая собранные им некоторые библиографические
материалы. Она распадается на две части. В первой после общих
замечаний Дагер характеризует распространение и роль русской литературы
в Западной Европе и арабских странах с краткими сведениями о
намеченных им библиографических работах, которые были перечислены мною
выше. Во второй части, наиболее для нас ценной, он приводит список
известных ему переводов соответствующих произведений русских
писателей на арабский язык. Всего им учтено круглым числом 125
названий, из которых несколько должно отпасть.3 Знакомых с арабским
шрифтом не удивит, что фамилии некоторых русских писателей не поддаются
сразу расшифровке и потребуют, вероятно, дополнительных разысканий.
Около семи произведений оставлены анонимными, так как в арабском
переводе, по часто применяемой, к сожалению, системе, не назван
автор оригинала. Общее количество отдельных произведений, вероятно,
больше указанного числа; составитель приводит иногда под одним
номером сборники, в которых представлен ряд авторов.
Трудности библиографической работы в арабских странах, о которых
я говорил при исследовании Горького, должны были, конечно, сказаться
и в обзоре, составленном в Ливанской национальной библиотеке в
Бейруте. Исчерпывающим список нельзя назвать, и это вполне понятно.
В частности, заметно это и на примере с Горьким: у автора указано
15 номеров переводов его произведений до 1945 г. включительно, мною
только до второй мировой войны было зарегистрировано 29, причем,
как видно теперь, мне остались неизвестными некоторые упомянутые
Дагером, так что общее число их еще значительнее. Не могу не
отметить, что только из его списка я узнал про существование сборника
трех произведений Горького на арабском языке, изданного Ибрахймом
Шахаде Фарадж в Сан-Паоло в 1906 г., т. е. на год раньше первого
зарегистрированного мною перевода. Вероятно, так же полезна для
обеих сторон, и бейрутской и ленинградской, будет перекрестная
проверка других существующих данных.
Между прочим, от внимания составителя ускользнули в особенности
ранние переводы нашего века, что вполне понятно по указанным мною
1 Об одной из его работ я имел случай писать в статье „Täxä Хусейн о
доисламской поэзии и его критики" (Известия Академии Наук СССР, Отделение
общественных наук, 1931, стр. 607—612). [См. настоящий том, стр. 189—222].
2 Ал-Кисса ар-Русййа фй-л-адаб ал-'арабй ал-хадйс.
3 Случайно им включено по одному произведению Сенкевича и Ванды Василевской,
так же как двух других западноевропейских писателей.

330
Русско-арабские литературные связи
причинам. Среди авторов у него совершенно не фигурируют, например,
Лесков или Данилевский, тогда как апологи первого переводились
неоднократно, а роман последнего „На Индию при Петре" был переведен
еще в 1903 г. Не учтены и некоторые сборники переводов
произведений русских авторов, как опубликованные Ибрахймом Джабиром в 1905 г.
или Антуном Балланом в 1913 г. Совершенно естественно, что не
всегда зарегистрированы и произведения некоторых неоднократно
называемых им авторов: из пушкинских повестей не назван, например,
перевод „Капитанской дочки" еще 1898 г. и „Арапа Петра великого", хотя
последний опубликован рядом с названной им „Песнью торжествующей
любви" Тургенева.
Вероятно, осуществление таких „стыковых" работ, захватывающих
сопредельные области, всегда будет возможно только при очень
согласованном участии представителей разных стран и специальностей: оно
позволит путем объединения усилий свести до минимума тот элемент
неполноты и случайностей, на которые, как я говорил в той же работе
о Горьком, обречен каждый отдельный специалист. Что тема,
поставленная Йусуфом Дагером, как бы носится в воздухе, — показывает
один, очень характерный пример. В 1937 г. алжирский профессор Анри
Перес издал библиографическую работу на французском языке „Роман,
повесть и рассказ в современной арабской литературе",1 где, помимо
общей библиографии научных работ и оригинальных арабских
произведений, он дал перечень образцов французской беллетристики,
переведенных на арабский язык, в количестве около 240 номеров. В
дальнейшем он предполагал продолжить эту работу и составить такую же
библиографию переводов с английского, немецкого, русского и итальянского.
У меня отсутствуют сведения о дальнейшем выполнении этого проекта,
но думается, что из сочетания данных, собранных со специальным
вниманием в Бейруте, Ленинграде и Алжире, быть может, и удалось бы
составить сколько-нибудь удовлетворительную библиографию переводов
произведений русских писателей на арабский язык.
Таким образом, хотя закон больших чисел ни в какой мере не
приложим к библиографической сводке Дагера в ее настоящем виде, тем
не менее с учетом всех сделанных оговорок из рассмотрения ее можно
сделать, хотя бы условно, ряд любопытных выводов. Общее количество
зафиксированных в ней русских писателей тридцать пять. Достаточно
легко мы можем разбить их на три группы. В первую войдут семь
классиков XIX в.: Гоголь, Достоевский, Пушкин, Салтыков,2 Лев Толстой,
А. К. Толстой и Тургенев; на первом месте с 20 переводами стоит Лев
Толстой, что подтвердится с несомненностью и более уточненными изы-
1 Н. Peres. Le roman, la conte et la nouvelle dans la litterature arabe moderne.
Extrait des Archives de l'lnstitut d'Etudes Orientales, III, 1937.
2 Если не читать, как в одном месте списка, „Сальников".

Новая арабская работа по русской литературе
331
еканиями. Во вторую — хронологически — „чеховско-горьковскую" группу
мы должны включить двенадцать авторов: Андреева, Арцыбашева,
Горького, Короленко, Куприна, Григория Петрова, Владимира Соловьева,
Сологуба, Телешова,1 Антона Чехова, Николая Чехова и Чирикова.[47]
Список Дагера подтверждает нам известный и раньше вывод, что во
главе, почти на одной линии, идут Чехов с 16 переводами и Горький
с 15-ю; среди прочих больше других представлен Чириков с 5 номерами.
Наконец, третья группа советских писателей оказывается наиболее
многочисленной и включает шестнадцать имен: Бабель, Бурьянов,2 Борис
Горбатов, Гроссман, Димитров,2 Каверин, Канаев, Кожевников, Козаков,
Симонов, Соболев, Леонид Соловьев, Тихонов, Филипов, Шолохов,
Эренбург. Последний перечень требует некоторой проверки, так как не
все имена в нем ясны и полный учет, при частом появлении
переводов современных русских писателей, особенно в газетной, прессе, очень
осложняется. По данным Дагера, в количественном отношении почти
никто значительно не выделяется в противоположность двум первым
группам. Чаще всего встречаются, как это говорят и другие
впечатления, переводы из Тихонова и Эренбурга.
Беглый обзор подтверждает, насколько для нас важна работа
Дагера прежде всего в фактическом отношении: она сообщает ряд
сведений, которые нам недоступны и при других условиях, вероятно,
остались бы неизвестными. Только таким путем коллективной работы мы
будем в состоянии подойти в конце концов к сколько-нибудь
удовлетворительному учету арабских переводов произведений русских
писателей. Еще важнее второе, принципиальное значение труда Дагера. Он
показывает, что в арабских странах постепенно осознается
необходимость систематической работы по новой библиографии,
необходимость не только общих замечаний по вопросу о воздействии русской
литературы или эстетических оценок отдельных явлений, но и создания
основательной базы с учетом всего существующего. Только она
позволит перейти к дальнейшим стадиям литературоведческой работы в
достаточно сложной области арабско-русских литературных связей. Не
подлежит никакому сомнению, что правильно поставленный опыт Дагера
заслуживает с нашей стороны полного признания.
Нам приходится сделать и еще один вывод, так сказать внутренне-
организационного порядка. Теперь, когда в арабских странах начинают
заниматься серьезно даже вопросами о переводах произведений русской
литературы на арабский язык, у нас болезненно сказывается отсутствие
сил, которые могли бы не отстать от арабов, хотя бы в аналогичной
работе. (Опыт Дагера показал мне, в частности, необходимость дать
полную сводку сведений о переводах отдельных произведений наших
писателей на арабский язык, которые разбросаны в различных моих
1 В списке „Белешов".
2 Арабское начертание не расшифровывается ясно.

332
Русско-арабские литературные связи
статьях на протяжении почти сорока лет, что до сих пор не сделано).
Среди многочисленных, реально и настоятельно необходимых нам
специальностей надо иметь в виду и современную арабскую литературу
с более узким уклоном в изучение русско-арабских литературных
связей. В этом направлении нами когда-то было сделано немало, но этот
фонд часто лежит у нас мертвым капиталом и не ширится. Постепенно
мы в этой области начинаем утрачивать то положение, которое недавно
еще занимали. Достоинство нашей страны не может этого допустить.1
1 В 1947 г. Й. Дагер выпустил новую арабскую работу с французским заглавием:
Repertoire bibliografique de la bibliotheque arabe par Joseph A. Dagher. Beyrouth,
1947, 203 стр. Из нее мы, между прочим, узнаем, что послужившая предметом
настоящего сообщения статья о переводах произведений русской художественной литературы
на арабский язык опубликована им в 1946 г. отдельной брошюрой в г. Сайда на
Ливане в известной типографии Дайр ал-Мухаллис (20 стр.). Она остается для нас
недоступной.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ
СТАТЬИ И ОБЗОРЫ

АРАБСКИЙ ПЕРЕВОД „ИЛИАДЫ"
Поклонники „Илиады" могут порадоваться: XX век обогатил
человечество еще одним языком, на который переведено это бессмертное
произведение.1 Перевод появился около четырех лет тому назад, но
пишущий эти строки не мог с ним познакомиться во время пребывания
в России, и только путешествие на Восток позволило ему ближе изучить
этот во многих отношениях замечательный труд. В европейской научной
литературе он прошел совсем незамеченным, если не считать небольшой
статьи в одном из специальных журналов.2 Иной, конечно, прием
встретил книгу в арабской прессе: еще задолго до ее выхода в свет
читатели арабских журналов знали о работе переводчика, изредка появлялись
отдельные отрывки, возбуждавшие все больший и больший интерес.3
Понятно, что ее появление вызвало одинаковый энтузиазм как среди
египетской,4 так и сирийской5 печати, среди христиан в такой же мере,
как среди мусульман.6 Самое имя переводчика являлось хорошим отеп'ом;
журналист и общественный деятель Сулейман ал-Бустанй — племянник
и ученик того самого Бутруса ал-Бустанй, который вместе с Насифом
ал-Иазиджй считается родоначальником современного возрождения
арабской литературы; после смерти своего дяди он продолжал редакцию
начатого им энциклопедического словаря.
С первого взгляда может показаться странным, что арабскому языку
с переводом „Илиады" пришлось ждать XX века: в этом отношении
счастливее его был даже сирийский, на котором еще в средние века
1 L'lliade d'Homere en vers arabes avec une introduction historique et litteraire sur
Tauteur et son oeuvre en regard de la litterature arabe et des usages de l'orient. Le
texte est accompagne des notes et suivi d'un vocabulaire par Sulaiman al-Bustäny
Caire, 1904, gr. 8°, 1266 стр.
2 D. S. Margoliouth, JRAS, 1905, стр. 417.
3 См., например, каирский журнал: ал-Хилал, XI, 1903, стр. 305 309.
4 См., например: ал-Муктатаф, XXIX, чч. 6 и 7, 1904; ал-Хилал, XII 1904
стр. 508—511, 515-524; XIII, 1905, стр. 449-456.
5 См. бейрутский журнал: ал-Машрик, VII, 1904, стр. 865—871 911—919 1118—
1126. 1138-1143.
6 См., например, письмо переводчику от ректора Университета при каирской
мечети ал-Азхар, Мухаммеда 'Абдо (сборник „Маджалй ал-гурар", II, Баабда, 1904,
стр. 254 ел.).

336
Библиографические статьи и обзоры
существовал (не дошедший, правда, до нас) перевод;1 об индийском и
персидском упоминает еще Элиан.2 Виной в этом, конечно, условия
развития арабской литературы, распространяться о которых здесь было бы
слишком долго; можно утешиться тем, что теперь этот недостаток
восполнен, и восполнен блестяще.
Переводу „Илиады" Сулейман ал-Бустанй посвятил лучшие годы
своей жизни, и история этой работы очень интересна сама по себе.
О ней переводчик рассказывает в одной из глав своего обширного
предисловия (стр. 68—75); только боязнь утомить внимание читателей-
неарабистов удерживает нас от соблазна привести ее целиком. Еще
с юношеского возраста ал-Бустанй чувствовал особый интерес к
эпическим произведениям, а главным образом к тем из них, которые касались
древней мифологии. При бедности арабской литературы в этой области
ему приходилось довольствоваться тем немногим, что удавалось
слышать от учителей или находить случайно в арабских книгах. И тогда
уже он пытался сочинять „нечто подобное", но теперь без смеха не
может вспомнить этих опытов, где в самых причудливых сочетаниях
переплетались халдейские божества с греческими и римскими, вместо
египетских появлялись китайские и индийские и т. д. Только к концу
своего школьного образования молодой поэт понял, что находится на
ложном пути, и принялся за то, с чего следовало бы начать — за
чтение самих произведений, начиная с „Потерянного рая" Мильтона. Чем
больше он знакомился с новыми и древними поэмами этого рода, тем
более увеличивалось его восхищение „Илиадой" и тем сильнее
укреплялось желание обогатить арабскую литературу ее переводом. В конце
1887 г., находясь в Каире, ал-Бустанй переводит три отрывка из
разных мест; не обладая еще основательным знанием греческого языка, он
пользуется французским переводом, сличая его с итальянским и
английским. Первые опыты были показаны местным ученым и поэтам и
вызвали с их стороны полное одобрение. Это укрепило переводчика в его
намерении, и он с жаром принялся за работу, приступив уже к
систематическому переводу с первой песни, но с первых шагов наткнулся
на не замеченное раньше препятствие: принятые в качестве руководства
переводы иногда сильно разнились между собой, а внешних критериев
для определения преимуществ того или иного не было. Пришлось
думать о серьезном изучении греческого языка. Только с большим
трудом ал-Бустанй удалось найти учителя в лице одного из иезуитских
миссионеров в Египте. После усиленных занятий с ним в течение года
переводчик должен был покинуть Египет и пробыть около двух лет
в Месопотамии и Индии, не оставляя, насколько возможно, занятий
„Илиадой". В 1890 г. он переселился в Константинополь, где прожил
1 Abul-Pharagi Historia compendiosa dynastiarum. Ed. A. Salhani, Бейрут, 1890,
стр. 41, 220.
2 CI. Aelianus. Varia historia, lib. XII, cap. 48.

Арабский перевод „Илиады"
337
семь лет с небольшими отлучками в Сирию, Европу и Америку.
Знакомство с некоторыми местными учеными из греков позволило ему
усерднее приняться за работу, с которой он не расставался во время
своих скитаний „ни на вершинах гор, ни на палубах пароходов, ни
в вагонах железных дорог". Обстоятельства, несмотря на частые
поездки, складывались благоприятно, и, наконец, в 1895 г. перевод
„Илиады"— это „дитя четырех стран света"—был закончен. Если бы ал-
Бустанй на этом остановился, его книга была бы выдающимся явлением
переводной литературы; однако он этим не ограничился, и дальнейшая
работа создала из этого перевода такое же выдающееся явление и
в оригинальной. Желая сделать перевод понятным для среднего арабского
читателя, ал-Бустанй задался целью его комментировать, но
комментировать при помощи самой арабской литературы и жизни, иначе говоря,
путем сравнения классической гомеровской-древности с арабской
доисламской и частью исламской. Не только для всякого факта, для всякой мелочи
из реалий, но для каждой отдельной мысли он сумел подыскать
аналогию или помогающий разъяснению факт в арабской литературе.
Понятно, что это требовало колоссального труда, изучения массы
фолиантов, поэтических словарей, антологий и пр., так как иногда для одного
стиха приходилось перечитывать объемистый том произведений какого-
нибудь поэта. Благодаря этому комментарий потребовал больше времени
(в общей сложности), чем самый перевод, и был закончен только
в 1902 г. в Каире, где работа и началась. Летом 1903 г. были
доставлены указатели и словарь, а осенью написано предисловие.
Нетрудно догадаться, что в настоящем виде книга распадается на
три части: предисловие, перевод и комментарий, из которых первая и
последняя дают, в сущности, ряд самостоятельных исследований. Около
четверти предисловия (стр. 9—66) посвящено Гомеру и „Илиаде":
переводчик, как видно даже и по тщательным цитатам, в совершенстве
изучил литературу гомеровского вопроса. Сам он, конечно, примыкает
к консервативному взгляду, но это не мешает ему объективно излагать
и прочие мнения. В отделе о переводах на другие языки он дополняет
европейских исследователей данными о восточных обработках „Илиады",
так что даже в этой части труд не лишен новых, до некоторой степени,
материалов. Указанный отдел примыкает ко второй главе предисловия
(стр. 68—106), посвященной выяснению настоящего перевода. Наряду
с данными об его истории (стр. 68—74), частью приведенными выше,
здесь идет речь главным образом о технической стороне дела:
разбирается вопрос о транскрипции собственных имен (стр. 81—89), о
стихотворных размерах (стр. 90—106) и т. д. Без всяких слов автора из
самого изложения ясно вырисовываются те громадные трудности,
которые ему приходилось преодолевать и которые едва ли выпадают на
долю хоть одного переводчика „Илиады" на европейские языки.
Полнота этой главы не оставляет ничего желать: нет, кажется, ни одной
22 И. Ю. Крачковский, т. III

338
Библиографические статьи и обзоры
мелочи в переводе, которая не была бы обоснована, и даже строгие
арабские критики не нашли здесь почти никаких материалов для
возражений. Последний отдел предисловия, озаглавленный „Илиада и
арабская поэзия" (стр. 107—188), представляет особенный интерес для
арабистов. Интересен он не только по новизне вопроса, которого до сих
пор никто из европейских ученых не касался, но и по самому
изложению. „Классическое образование", полученное автором, сказалось здесь
в полной силе, и эти страницы можно смело назвать лучшим, что
написано современными арабскими учеными об арабской поэзии.
Знакомство не только с арабской семитской древностью, но и с гомеровской —
арийской позволило ал-Бустанй шире осветить вопрос и выйти из тех
схоластически-традиционных рамок, в которых до сих пор остаются
иногда и незаурядные умы представителей арабской науки. Очерк его
дает, в сущности, историю арабской поэзии, конечно по условиям
работы набросанную в общих чертах, не везде одинаково полно, но
построенную на верных принципах и дающую ясное представление о всех
стадиях ее развития вплоть до настоящего времени. Можно только по
желать, чтобы большая специальная работа, которую автор обещает
посвятить этому предмету, по возможности скорее увидела свет. Судя
по этой части предисловия, она внесет немало нового и в исследования
европейских ученых, касающихся того же вопроса. Заключает свое
введение автор небольшим рассуждением (стр. 189—200) об арабском языке
и его будущности; здесь он тоже остается верен себе и с обычной
ясностью обрисовывает его современную „болезнь", равно как и
„лекарства". Специальный интерес этой главы не позволяет, к сожалению,
останавливаться теперь на ней подробнее, равно как не позволяет
входить в детальный разбор перевода и комментария, о которых легко
было бы написать специальные исследования. Здесь можно только
отметить, что перевод исполнен стихами, но не гексаметром, совершенно
невозможным по условиям арабского стихосложения, как это
обстоятельно и разъяснено переводчиком в предисловии (стр. 94 ел.); нечего
и добавлять, что всякий знакомый с арабской метрикой и поэзией
может только подтвердить верность этих выводов. Стихом переводчик
владеет с такой же легкостью и изяществом, как прозой; едва ли даже
самый утонченный арабский критик подметит здесь что-либо не
допускаемое законами языка. Уху, привыкшему к звуку арабской речи,
могут, правда, на первых порах показаться чуждыми и странными
греческие имена, для которых путь совершенно не подготовлен
литературной традицией, но это затруднение чисто внешнее и легко
преодолевается при некотором навыке.
Комментарий, как можно было заметить из сказанного выше,
является настоящей энциклопедией; по объему он во много раз
превосходит самый перевод, и нередко один стих комментируется на
нескольких страницах. Обширные и разнообразные указатели (стр. 1153—

Арабский перевод „Илиады"
339
1257), которые до сих пор — увы! — так редки в восточных изданиях,
облегчают пользование книгой и при изучении других вопросов,
связанных с арабской поэзией. Само издание, украшенное полусотней
аккуратно воспроизведенных гравюр с древних картин и статуй, с
технической стороны выполнено безукоризненно, как и большинство книг,
вышедших со станков типографии журнала „ал-Хилал".
Едва ли надо много добавлять о той роли, которую суждено сыграть
этой книге в арабском обществе. Хотелось бы думать, что, кроме
непосредственного влияния на литературу, которое отчасти начало уже
сказываться,1 она окажет свое действие в восполнении, хоть до
некоторой степени, того недостатка „классического образования", который
так чувствуется в некоторых трудах даже выдающихся арабских ученых.
Ал-Бустанй, повидимому, и сам ожидает этого, обещая выпустить
приноровленное для школьных целей более доступное по цене и объему
издание своей капитальной работы.
Один из рецензентов книги,2 заканчивая разбор ее, писал, что
появление арабского перевода „Илиады" должно быть встречено с
одинаковым восторгом всеми интересующимися арабской литературой,
будут ли они арабами или арабистами. Пишущему эти строки кажется,
что к арабам и арабистам следует еще прибавить классиков, которые
должны радоваться, что бессмертное творение и после тридцативековой
жизни все расширяет область своего влияния.
1 Например, одна поэма современного поэта Амина Дагера даже своей формой
обязана переводу „Илиады", как об этом говорит сам автор в предисловии (Калимат
аш-ша'ир, Нью-Йорк, 1906, стр. 8—9).
2 Проф. Эддэ в журнале „ал-Машрик" (VII, 1904, стр. 1143).
-»HI0*-
22*

Ä^S^^S^S^«^^
Kelka maestroverki dil moderna liriko araba.
Tradukita da Raphael Nakhla S. J.
(Mondo-Biblioteko, V). P. Ahlbergs Bokförlag,
Stockholm, 1926, 8°, 34 стр.
После смерти M. Хартмана в Западной Европе не осталось
ориенталистов, которые уделяли бы систематическое внимание современной
арабской литературе. Более крупные явления, конечно, продолжают
отмечаться как в новых, так и в старых органах востоковедения, но
это не носит уже планомерного характера и не всегда сопровождается
широкой осведомленностью, которая чувствовалась в статьях Хартмана,
особенно до того периода, когда он сосредоточился преимущественно
на турецкой литературе. Быть может наибольший интерес к этим
вопросам обнаруживает прекрасно информированный, возникший после
войны орган итальянского практического востоковедения „Oriente
Moderno"; один из его сотрудников Росси дал ряд живых и
интересных монографий из этой области.1 Традицию Хартмана старается
поддерживать орган Берлинского семинария восточных языков; поместив
много материалов политико-общественного характера по истории
современного арабского Востока, Г. Кампфмейер в последнее время
опубликовал ряд собранных анкетным путем биографий и произведений
арабских поэтов из Сирии.2 Статья приобретает особенно важное
значение потому, что в начале ее собрана почти полная библиография
немецких работ по новоарабской литературе.3
Уже с начала XX в. в ознакомлении Европы с этой литературой
стали принимать известное участие и сами арабы, главным образом
путем отдельных переводов или выпуска целых антологий на
европейских языках.4
1 См., например: Е. Rossi. Una scrittrice araba cattolica Mayy. OM, V, 1925,
№ 11, стр. 604—613.
2 G. Kampffmeyer. Arabische Dichter {der gegenwart, Erstes Stück. MSOS,
XXVIII, 2. Abt., 1925, стр. 249—279; Zweites Stück. MSOS, XXIX, 2. Abt., 1926,
стр. 173—207.
3 Так же ценны принадлежащие Кампфмейеру рефераты о книгах из области новой
арабской литературы в том же издании. См. особенно: MSOS, XXIX, стр. 238—257.
4 См., например, отдел „Les contemporains" в книге: F. de Martino et Abdel
Khalek Bey S а г о i t. Anthologie de Tamour arabe 2. Paris, 1902f стр. 325—370.

О книге „Kalka maestroverki dil moderna liriko araba" 341
К этой категории работ относится и книжка, изданная в серии
„Mondo-Biblioteko" на искусственном языке идо. Трудно предполагать,
чтобы арабистам идо оказался более доступным, чем любой из
основных западноевропейских языков, но сама книжка полезна для
ознакомления с новоарабской поэзией: достаточно отметить, что ни на одном
из европейских языков нет в одном издании такого большого по
количеству подбора произведений современных арабских поэтов в
переводах.
Автор, как мы узнаем из предисловия (стр. 2), по происхождению
египтянин; в настоящее время он состоит одним из преподавателей
арабского языка в Бейрутском университете св. Иосифа. Справедливо
отмечая, что культурное человечество смотрит на Ближний Восток
и, в частности, на арабские страны как на грандиозный музей
древностей, он указывает (стр. 1—2), что в этом — великая слава Востока,
но и его великое несчастье: музей совершенно заслоняет современность
и поэтому почти никакого внимания не выпадает на долю новоарабской
литературы, в частности поэзии. В таком положении несколько виноваты
и сами арабы; автор как представитель своего народа считает своим
долгом познакомить Европу с этой областью. Он собирается дать ряд
переводов в журнале „Mondo", а теперь начинает с выпуска этой
брошюры.
О самой поэзии и плане своей работы он говорит мало (стр. 2—3).
Отмечая, что новая поэзия существует лишь около 30 лет, наиболее
крупными интересными представителями ее он признает поэтов
ливанского происхождения, живущих в Америке (стр. 3). Можно пожалеть,
что в самом сборнике при именах поэтов не указано, к какой области
арабского мира они относятся, не говоря уже о других данных; редкие
примечания крайне лаконичны и случайны; нет оглавления с перечнем
включенных в сборник поэтов, которые распределены, повидимому, без
сколько-нибудь определенной системы.
Переводы занимают страницы 4—33 брошюры; всего автор поместил
42 произведения 24 поэтов. Если прибавить, что он переводит
стихотворения исключительно живущих или недавно умерших поэтов, то это
число для характеристики современной арабской поозии нельзя не
признать значительным. Представлены все страны, участвующие в
наблюдаемом теперь оживлении арабской литературы (Месопотамия, Сирия,
Египет и др.). Из не попавших в сборник быть может следовало бы
сделать исключение для Туниса, в нем замечается такое же оживление,
которое за последние десятилетия выдвинуло Месопотамию в первые
ряды нового литературного течения. Несомненный интерес из новых
тунисских поэтов представляет, во всяком случае, Мухаммед Хазнадар.1
1 Ср. рецензию Росси на его изданный в Тунисе в 1923 г. диван: ОМ, V, 1925,
стр. 170—171.

342
Библиографические статьи и обзоры
Даже в Судане и Хиджазе с 20-х годов заметно некоторое
пробуждение, но в противоположность Тунису оно пока не выдвинуло крупных
имен.1 Из стран Аравийского полуострова, по которым проехал после
войны известный писатель А. ар-Рейханй, наиболее безнадежное
впечатление в смысле литературных возможностей произвел на него
Оман.2
Составитель сборника характеризует каждого поэта обыкновенно
одним стихотворением. Исключение сделано вполне заслуженно для
египетского поэта (родом из Баалбекка) Халйля Мутрана, который
представлен восемью (стр. 22—27); более случайно, повидимому,
внимание, оказанное трем проживающим в Америке поэтам — Михаилу
Нусайме (четыре отрывка — стр. 7, 10, 31), Несйбу 'Арйда (три —
стр. 7—8), Рашйду Селйму Хурй (три — стр. 12, 13) и одному
сирийскому— Халйму Даммусу (два — стр. 11).
Преимущественное внимание, как и отмечено в предисловии,
уделяется Сирии и группе арабских писателей в Америке, на долю
которых достается до 12 поэтов. Среди них мы видим и наиболее
популярного (наряду с А. ар-Рейханй) современного арабского писателя Дж. Дже-
брана (стр. 15); видим представителей примыкающего к нему ньюйорк-
ского кружка „ар-Рабита ал-каламййа", среди которых для нас быть
может наиболее интересен сириец — воспитанник полтавского
учительского института Михаил Ну'айме; его критические статьи за последнее
время обратили всеобщее внимание в арабском мире. Не забыта
и Южная Америка, где арабская колония сосредоточена главным
образом в Бразилии и Аргентине (Рашйд Селим Хурй — стр. 12—13).
Сирия представлена меньшим количеством имен (член Арабской
академии Халйм Даммус — стр. 11, Бишара ал-Хурй — стр. 5).
Египет характеризуется достаточно полно десятком имен. Быть
может следовало бы среди них наряду с X. Мутраном выделить обоих
наиболее популярных поэтов современности — А. Шаукй (стр. 4)
и X. Ибрахйма (стр. 12); вероятно, в этом сказалась преимущественная
симпатия составителя к поэтам сирийского происхождения. Из более
крупных представлен недавно умерший Исма'йл Сабрй (стр. 19);
остальные не возвышаются над обычным уровнем. Для представления о
Месопотамии Р. Нахле ограничился двумя действительно наиболее
популярными представителями — Ма'руфом ар-Русафй (стр. 17) и Джемйлем
аз-Захавй (стр. 30); еще до войны они оба приобрели почетную
известность далеко за пределами своей родины во всем арабском мире. Если
их первенство в Месопотамии неоспоримо, то сборники Р. Баттй дают
1 Общее представление можно получить из двух во многих отношениях
поучительных сборников: Сад Михаил« ^Ь^млЛ *LäXö, I. Каир, без года; Мухаммед
Сурур ас-Саббан. jUtseJl <^>\. Каир, 1344/1925.
2 См. его: l_->-äJI vi^Lo, I—II. Бейрут, 1925, passim.

О книге „Kalka maestroverki dil moderna liriko araba"
343
теперь ясное представление о двух десятках других поэтов,г которых
следовало бы привлечь, если бы речь шла о большой антологии; и в
настоящем составе появление живущего в Египте месопотамца гАбд ал-Мух-
сина ал-Казимй было бы вполне уместно.
По содержанию почти все произведения относятся к области чистой
лирики. Взяты они преимущественно из литературы последних лет;
некоторые могут довольно хорошо иллюстрировать общественные
настроения Сирии в эпоху войны и непосредственно после нее. Жизнь
арабов в Америке отражается плохо: только одно стихотворение
Р. С. Хурй (стр. 13) посвящено Ипиранге—месту около С.-Паоло, где
происходила битва за независимость Бразилии. К недавнему прошлому
ведут нас стихотворение X. Ибрахйма „Японка" (стр. 12), навеянное
русско-японской войной, и М. ар-Русафй (стр. 17) „Ильдыз", с мыслями
о турецкой революции. Смерти двух крупных литературных деятелей
посвящены две элегии X. Мутрана: „Ибрахйм ал-йазиджй" (стр. 24)
и „Махмуд ал-Барудй" (стр. 27).
Как в большинстве антологий, предназначенных не для специалистов,
а для широкой публики, составитель, повидимому, не стремился к особой
точности. Он брал иногда отрывки из произведений, опуская и
отдельные стихи, и целые части. Для примера можно указать на
стихотворение Дж. аз-Захавй (стр. 30), которое в его переводе занимает
неполную страницу, тогда как в оригинале (по каирскому изданию дивана
1924 г., стр. 103 —105) целых три. Быть может несколько строже
следует отнестись к допускаемой переводчиком замене образов поэта.2
Для переводчика арабский язык является родным, и поэтому
трудностей в понимании текста для него не должно было возникать. Ввиду
этого систематически сличать его переводы с оригиналом было бы
бесполезной работой, тем более что не всегда известно, какими изданиями
он пользовался. Насколько его переводы удовлетворяют нормам языка
идо, об этом надо судить лицам, которые познакомились с этим языком
не столь случайно, как автор настоящей рецензии.
1 Р. Баттй. ^j-äJI J^r*-^ с_5^ иг/0^^ Ц-»М1, I—II. Каир, 1923. См. о них статью:
А. Schaade. Moderne Regungen in der 'irakischen Kunstdichtung der Gegenwart.
OLZ, XXIX, 1926, стр. 365-372.
2 Например упомянутое стихотворение названо у него „Plendo di Ftiziiko", тогда
как в диване оно озаглавлено просто -^-Xst^Jl < о väJI 'Умирающий чужестранец';
в том же стихотворении отец присылает сыну на чужбину письмо с просьбой
вернуться, больной с грустной иронией отвечает: J-äÜ ^і ^.äJI ^s- ^.H Uo\ LJ fOx,
отец, я слишком занят, чтобы вернуться'. Р. Нахле переводит: „Но, mea patro, ka
те pouas retroirar?" и затушевывает, таким образом, тонкий образ поэта.
-*#*

я^я?
Тауфик ал-Хаким. Книга о Мухаммеде
Каир, типография Комитета по сочинительству, переводам
и изданиям, 1936 (1354), 8°, 485 стр.
Одним из немногих современных арабских авторов, которые
несколько известны русским читателям, является [молодой египетский
писатель Тауфик ал-Хакйм. В прошлом (1935) году вышел перевод его
романа „Возвращение духа", который дает понятие об одной стсроне
его творчества. Это бытовой роман; он захватывает близкое к нам
время начала 20-х годов, рисует современную жизнь Египта и написан
в реалистических тонах. Им не исчерпываются напечатанные до сих
пор произведения Т. ал-Хакйма, которые обнаруживают широту его
творчества; пока даже трудно судить, является ли стиль „Возвращения
духа" для него наиболее типичным. В оригинале роман был
опубликован только в 1933 г., но написан в Париже еще в 1927 г.
В том же 1933 г. вышло другое произведение „Обитатели пещеры",
одновременно в двух различных изданиях, что говорит о значительной
его популярности. Оно написано в любимой, повидимому, автором
форме ^драматической хроники — поэмы в прозе. В основу положена
известная легенда о „семи спящих отроках", но в оригинальное
преломлении: изображаются переживания одного из них, возвратившегося
в родной город, когда сменилось несколько поколений. Одну девушку
благодаря ее поразительному сходству с прабабушкой он принимает
за эту последнюю, которую когда-то любил. На такой завязке строится
ряд картин сперва с комическим оттенком, потом переходящих в
драматическую коллизию, которая заканчивается уходом девушки вместе
с героем опять в пещеру от реальной жизни. Мне не известно, является
ли этот сюжет оригинальным или автор заимствовал его у своих
предшественников, а может быть в какой-либо версии легенды. Одно
несомненно, что на арабском языке произведение звучит оригинально
не только по содержанию, но и по форме: в противоположность
„Возвращению духа", оно проникнуто тонами символизма и даже
импрессионизма. Арабского в нем — только язык, очень гибкий, очень
изящный, но весь звучащий в каких-то полутонах.
Совершенно такого же характера и другое его произведение,
вышедшее в 1934 г., — „Шахразад". В основе восходящее к известной
^s^s^s^

О „Книге о Мухаммеде" Тауфика ал-Хакима 345
рамке „1001 ночи", оно, кроме имен действующих лиц, имеет очень
мало общего со своим оригиналом. Фигурирует царь с какими-то
смутными, неудержимыми стремлениями к неясным идеалам, в конце концов
уходящий в поисках за ними, покидая Шахразад. Реального в этой
драме тоже почти ничего нет, кроме некоторых фигур, наделенных
чертами жизни. Письмо выдержано в тех же полутонах и
импрессионистских настроениях, как в „Обитателях пещеры". Язык так же изящен
и так же отделан и, вероятно, с таким же трудом найдет отзвук
у среднего арабского читателя, который преимущественно стремится
к сюжету и к определенной чеканке реального стиля.
Две эти линии в творчестве Т. ал-Хакйма говорят о большом размахе
его таланта, но они же доказывают некоторую неустойчивость дарования,
еще ищущего себя. Очень разнообразны, судя по перечню, еще
неопубликованные или не доступные нам произведения: там есть и критические
очерки по искусству, и сборники бытовых драматических произведений.
Новое его произведение „Мухаммед", вышедшее летом 1936 г.,
открывает еще одну сторону его творчества и даже несколько
поражает неожиданностью. Сравнительно с „Обитателями пещеры" и
„Шахразадой" общего в нем только драматическая форма; в манере же нет
никаких следов символизма, а определенное стремление к передаче
документальной реальности. Это — историческая хроника, которая
старается оставаться в рамках исторической действительности, как она
представляется автору. О задачах его можно только догадываться, так
как в книге отсутствует какое бы то ни было предисловие автора.
Только две мелочи приоткрывают немного те цели, которые он мог
ставить для своего произведения.
Эпиграфом к хронике взят известный стих из Корана (18, 110; 41, 5),
передающий речь Аллаха Мухаммеду: „Скажи, я — только человек,
подобный вам; мне дается откровение...". Повидимому, этим девизом
автор хотел подчеркнуть, что в своей хронике он предполагает дать
облик человека — Мухаммеда без тех легендарных черт обожествления,
которые потом сконцентрировались около его фигуры. Отношение его
к представителям мусульманской традиции определяется единственным
во всей книге примечанием (на стр. 13), где он говорит, что слова,
вкладываемые в его произведении в уста Мухаммеда, представляют
буквальную передачу соответствующих источников; так же точно
воспроизводятся факты, и в них автор позволял себе делать только иногда
хронологическую перестановку. Из этого же примечания мы узнаем
про основные источники, которые использованы автором. Они сводятся
к известным классическим произведениям по биографии Мухаммеда
и эсадйсам\ количество их показывает большую начитанность в
специфической области, которую трудно было ожидать от автора,
воспитавшегося, повидимому, на новейших течениях французской литературы.
Все же оба этих момента — и эпиграф, и примечание — слишком недо-

346
Библиографические статьи и обзоры
статочны, чтобы строить на них предположения об основных задачах
автора; для выяснения их надо обратиться к самому произведению.
Оно представляет, как сказано, прозаическую драматическую
хронику в трех частях с прологом и эпилогом. Количество явлений с
переменой декораций и их краткость ясно говорят о том, что для
сценического воспроизведения пьеса не может годиться; этого в условиях
мусульманских стран не допускает, конечно, и сам сюжет.
Произведение предназначается только для чтения, как и обе другие драматические
попытки автора. По своему содержанию „Мухаммед" дает полную
традиционную биографию основателя ислама, разбитую по действиям
следующим образом. Пролог (в 8 явлениях) рисует период до брака
•с Хадйджей, первое действие (в 36 явлениях) захватывает события до
переселения в Медину, второе (в 20 явлениях) — до инцидента с
еврейским племенем бену Корейза, третье (в 23 явлениях) — до взятия Мекки
и эпилог (в 8-явлениях) заканчивается смертью Мухаммеда и
некоторыми сопровождающими ее эпизодами.
Система, принятая автором, оставляет мало места для творческой
фантазии. Не только все факты воспроизводятся согласно историко-
легендарной традиции, но самые речи действующих лиц передают
обыкновенно диалоги и разговоры источников без всякого изменения. Ясно,
что внести драматический элемент удается далеко не во все ситуации.
В связи с этим трудно сказать, с каким критерием следует подходить
к произведению — историческим или литературным. Лая последнего
автор сам стеснил себя крайне узкими рамками: не только полным
подчинением изложению источников, но даже их словесной структуре.
Его несомненный литературный талант, доказанный другими
произведениями, мог здесь проявиться только в очень слабой мере. Даже язык
«го, так сильно действующий в обоих культивируемых им до сих пор
направлениях — реальном и импрессионистском, подавляется здесь
искусственными преградами. Нужно, однако, оговориться, что принятый
здесь стиль усвоен автором очень хорошо, и это еще раз подчеркивает
разнообразие его литературных данных и широкий диапазон дарования.
В тех немногих местах, где он имеет возможность применить свое
творчество, никакого разрыва со стилем источников не ощущается
и реконструкция удается автору вполне. Однако поле такого
свободного применения слишком ограничено, и по одному „Мухаммеду" судить
о литературной физиономии Т. ал-Хакйма, не зная других его
произведений, было бы нельзя. Этим самым определяется и его литературное
значение: задача стеснена слишком искусственными рамками, и для
проявления творчества места слишком мало. Большее, что здесь можно
видеть, — это удачную стилизацию.
Не исключена возможность, что специально литературных задач
автор себе и не ставил: быть может он хотел дать только историко-по-
пулярное произведение в литературной форме, чтобы заинтересовать

О „Книге о Мухаммеде" Тауфика ал-Хакима 347
биографией Мухаммеда лиц, которые или не знакомы в полной мере
с традиционными источниками, или относятся скептически к их
литературному достоинству и форме. Число таких лиц на арабском Востоке
растет особенно с распространением „европеизации" в школе. С другой
стороны, сама школа начинает сознавать, что прежними средствами —
традиционным изучением сиры и хадисрв — в нынешних условиях
исламской идеологии не поддержать, и поэтому стремится отыскать для
воздействия новые формы. Это стремление является только одним из
проявлений любопытной тенденции, замечающейся в последнее время;
в аспекте ее цели нового произведения Т. ал-Хакйма выступают, как
мне кажется, яснее.
За последние годы в арабских странах, в частности в Египте,
наблюдается ясно выраженное в некоторых кругах стремление к возрождению
ислама и всей его идеологии путем известной идеализации первых
периодов и личности Мухаммеда в своеобразном ореоле романтизма.
У разных авторов оно выражается различно, доходя иногда до резкого
шовинизма по адресу исламоведов, как обнаружилось в
нашумевшем инциденте с голландцем — редактором „Энциклопедии
ислама"— и в многочисленных цензурных запретах и европейских
и арабских произведений. У лучших представителей, имевших
возможность знакомиться с европейской культурой непосредственно, оно
ограничивается стремлением к сюжетам из соответствующей эпохи и
преломлением их в призме этического дидактизма. О силе этого течения,
о том, что оно имеет внутренние корни в настроениях момента, говорит
целый ряд произведений крупнейших и наиболее популярных писателей,
изданных в последнее время. Так, например, Таха Хусейн пишет серию
беллетристических талантливых картинок „На полях сиры", где оживляет
ряд сцен, связанных с биографией Мухаммеда, и т. д. Не все такие
произведения одинаково талантливы. Немолодой, тоже очень известный
писатель Ибрахйм Рамзй печатает громадный роман „Ворота луны
{в Александрии)" из эпохи зарождения ислама. Роман обнаруживает
кропотливое и тщательное изучение источников, но и слишком подчеркнутую
дидактичность; по литературным приемам он возвращает нас еще ко времени
Зейдана, но без того интереса новизны, которым привлекали его романы.
Новая книга Т. ал-Хакйма идет по той же линии, как книга
Т. Хусейна и др.; они не стесняли себя теми рамками, которые
поставил первый, и могли создавать интересные литературные произведения.
„Мухаммед" Т. ал-Хакйма с нашей точки зрения только популяризация,
не лишенная оригинальности и искусства. От автора „Возвращения
духа" в первую очередь все же хотелось бы получить две обещанные
им части трилогии.

Джебран Халил Джебран. Хайатуху, маутуху, адабуху,
фаннуху. Та'лиф Михаил Ну'айме
(Дж. X. Джебран. Его жизнь и смерть, литературное и художественное
творчество. Сочинение М. Ну'аиме)
Бейрут, 1934, 8°, IV, 310
Вышедшая недавно книга М. Ну'айме о Дж. Джебране является
крупным событием и в истории новой арабской литературы Ци в самой
литературе: она одинаково интересна как характеристика героя и автора.
Джебран^Халйл Джебран (1883—1931) был, как известно, главой группы
арабских писателей в Америке.1 Талантливый художник, в Америке он
был популярен и своими английскими произведениями и картинами;
в арабских странах его известность стала быстро расти ко времени
первой мировой войны и постепенно захватывала даже такие страны,
как Хиджаз и Тунис, где нашлись его восторженные почитатели и
подражатели. С его смертью роль названной группы арабских писателей
можно считать сыгранной: она утратила свой основной связующий
центр. Амин ар-Рейханй в жизни ее не играл такой организующей роли;
кроме того, с 20-х годов он вернулся в Сирию и его творчество
пошло в значительной мере по другим линиям (ум. в 1940 г.). Через
год после смерти Джебрана вернулся на родину его ближайший
помощник за последние пятнадцать лет, известный критик, писатель и поэт
М. Ну айме.2 Если в Америке осталось немало даровитых литераторов
и журналистов, то среди них в данный момент нет такой фигуры,
которая пользовалась бы во всем арабском мире той степенью признания,
как упомянутые уроженцы Ливана.
Ну'айме имел совершенно исключительные данные для составления
книги о [Джебране. Его литературная биография хорошо нам известна
в его собственном изложении:3 особое значение для нас приобретают
слова о влиянии русской литературы и впечатления от России,
вынесенные им со школьной скамьи (и в Назарете и в Полтаве). В 1911 г.
1 См. теперь: С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 457—471.
2 Там же, стр. 472—477.
3 Она опубликована в английском оригинале в „Die Welt des Islams" (XIII, 1931,
стр. 104—ПО). [См. настоящий том, стр. 223—228].

Джебран Халил Джебран (1883—1931)

О книге Михаила Нуайме о Джебране
349
он переселился в Америку, а в 1912 г. начал свою литературную
деятельность критической статьей о вышедшей незадолго перед тем повести
Джебрана „Сломанные крылья". С 1916 г. на почве общих
литературных интересов и предприятий их объединила близкая дружба, не
омрачавшаяся до смерти Джебрана.
В предисловии автор изложил свои колебания, которые ему
пришлось побороть, выпуская эту книгу. Он чувствовал, что написать
„историю" Джебрана в настоящее время невозможно: для этого нужны
другая перспектива и иная эпоха. Мало того, вспоминая о нем теперь,
приходится открывать многие „секреты" его жизни, говорить о многих
живых людях, которые играли важную роль в его судьбе.1 Большим
облегчением послужило то, что у некоторых из них Ну'айме встретил
полное сочувствие и получил разрешение опубликовать различные
связанные с ними данные. Невольно ему приходилось говорить много
о себе, особенно за последние десять-пятнадцать лет, когда их жизни
тесно переплелись. Все эти колебания были окончательно преодолены
в 1932 г., когда, вернувшись в Сирию и побывав на могиле Джебрана,
Ну'айме мог убедиться, что около его личности уже сложилась легенда,
совершенно искажающая действительный облик. Все же он решил
дать не „историю" Джебрана, не его настоящую биографию, а только
картину его жизни. Если бы можно было воспользоваться сравнением,
то в качестве параллели здесь невольно вспоминаются книги Пурталеса
о Шопене или, особенно, Верфеля о Верди.
Задача, поставленная автором, выполнена блестяще: перед
читателем действительно встает живой Джебран, и едва ли в обширной
литературе о нем найдется хоть одно произведение даже малого масштаба,
которое давало бы такую яркую картину. Этот живой Джебран далеко
не идеален, и создавших себе его легендарный образ он может быть
несколько разочарует. Но здесь мы его видим в реальной обстановке,
во все периоды его жизни и только при таком понимании можем
должным образом оценить все его произведения и общую линию их
развития. В этой книге он проходит перед нами во все эпохи внутреннего
роста; освещение некоторых этапов приобретает иногда совершенно
исключительное значение и по четкости, и по глубине, и по
документальности. Едва ли кто-нибудь, помимо автора, располагал такими
сведениями о зарождении и истории литературного объединения „ар-Рабита
ал-каламййа". Для нас интересно подчеркнуть то обстоятельство, что
из пяти членов-основателей его трое (М. Ну'айме, Н. сАрй^а и СА. Хад-
дад) были питомцами русской школы в Палестине и взгляды их в зна-
1 Отрицательно к расспросам Ну'айме о „секретной" истории Джебрана отнеслась
близко его знавшая Барбара Юнг (Barbara Young), автор книжки „A Study of Khalil
Gibran, this Man from Lebanon" (New York, 1931). См.: Ф. ал-Бустанй, ал-Маш-
рик, XXXVII, 1939, стр. 267—268, и ср. упоминание направленной против него книги
Ф. Фариса у Брокельмана (С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 471).

350
Библиографические статьи и обзоры
чительной мере сложились под влиянием русской литературы.
Трогательно звучит, что и сам Джебран, не знавший русского языка,
в арабских письмах величал своего друга „Миша".
Книга состоит из ряда отдельных художественных картин в виде
больших или меньших глав, часто выливающихся в самостоятельные
повести-новеллы. (Некоторые из них и печатались до выхода книги
отдельно в арабских журналах). Объединяет их, кроме личности героя,
еще рамка, в которую вставлена вся биография. Автор был вызван
к Джебрану в больницу в последние его минуты. Оставаясь при нем
в часы тяжкой агонии, он мысленным взором окинул всю его жизнь.
Картиной агонии открывается книга, смертью заканчивается; все
прочее как бы образы и видения жизни Джебрана, которые проходят
в воображении сидящего у больничной койки автора. Вся книга в
основной части (260 страниц) разбита на три больших отдела с трудно
переводимыми заглавиями („Проблеск света", „Рассвет", „Заря"): жизнь
героя рисуется как постепенная подготовка к чему-то важному и
основному, что неожиданно выразилось в смерти. Подзаголовки иногда
вскрывают реальные этапы жизни: „Видения Бшарре" переносят нас в период
раннего детства на Ливане с симпатичной, но неприспособленной к жизни
фигурой отца, фантазера и гуляки, с безответной, кроткой матерью—
типом ливанских крестьянок второй половины XIX в. „Видения Бостона"
открывают нам уже картины Америки, куда перебралась вся семья,,
кроме отца. Проходят сцены раннего развития, первые проблески
художественного дарования, первые житейские увлечения еще мальчика.
Несколько слабее обрисован Бейрут с годами в средней школе, быть
может оттого, что он отражен в повести Джебрана „Сломанные крылья".
Ярко встает Париж, когда с настойчивой силой начинает влечь к себе
живопись. Известие о болезни любимой сестры прерывает течение жизни
здесь и торопит в Америку. В живых сестру Джебран не застает,
начинается тяжелая и мрачная полоса жизни: умирают мать и брат все
от той же чахотки, бича сирийцев, покидающих родину. Как раз около
этого периода устраивается первая выставка картин Джебрана,
меняющая его судьбу. Он получает пожизненную пенсию от американской
меценатки и для продолжения художественного образования едет опять
на ряд лет в Париж. По возвращении оттуда жизнь его заполняется
художественной и литературной деятельностью: достатка нет, и
временами материальные затруднения обостряются, однако на первом плане
все время стоят вопросы творчества, муки неудовлетворенности и
неустанное искание новых путей в литературе и живописи. Этот период
особенно ярко отражен в книге М. Ну'айме, так как весь проходил
на его глазах. История всех его литературных произведений здесь
оживляется: иногда отрывки из них вкрапливаются в изложение и
расцвечивают его яркими красками. Важным моментом являются
организация и деятельность упомянутого уже литературного объединения

О книге Михаила Нуайме о Джебране
357
„ар-Рабита ал-каламййа" с его будничной и принципиальной работой,,
с его вспыхивающими иногда юмором отдельными моментами.
Таков стержень книги М. Нусайме, но это только стержень: всего же
богатства ее, и фактического и литературного, в краткой заметке объять
нельзя. Она заслуживает и специальной монографии и перевода на
европейский язык. Конечно, нельзя отрицать, что по своему изяществу
и тонкости это книга для немногих, но она дает очень много, а
главное— лучше всяких отвлеченных рассуждений говорит о развитии и
будущем современной арабской литературы. В истории этой литературы
и герой книги и ее автор забыты не будут.
В приложении к книге (стр. 263—307) дан ряд писем Джебрана
к автору, несколько относящихся к его последним годам документов
и литературных материалов, в числе которых последнее
неопубликованное произведение (стр. 293—301). Украшена книга серией портретов
Джебрана и его друзей, несколькими снимками с его картин и видом
его могилы на Ливане.

БЕЙРУТСКИЙ ЖУРНАЛ „АТ-ТАРИК" в 1942 г.
Читателям „Интернациональной литературы" уже известно, что
последние годы ознаменовались в арабских странах особым усилением
антифашистской периодической прессы не только в Египте, но также
в Сирии и Ираке.1 В настоящее время мы располагаем двенадцатью
номерами бейрутского журнала „ат-Тарйк" (3—6, 8—15 от 1 февраля
до 31 августа 1942 г.); они позволяют составить ясное представление
об основной линии журнала и проследить истоки его в
предшествующем периоде литературного развития, в более ранних идеологических
течениях. Доступный теперь материал с полной отчетливостью
показывает, что журнал нельзя считать эфемерным явлением, вызванным
исключительно войной: он отражает определенное широкое движение,
нараставшее постепенно на прочной базе, которая создавалась в
течение всего последнего десятилетия.
1]
Первый номер этого двухнедельного журнала вышел только 20 декабря
1941 г., но он является органом „Лиги борьбы с нацизмом и фашизмом
в Сирии и на Ливане", которая была основана уже в 1935 г. при
нападении Италии на Абиссинию, когда еще далеко не всем странам были
ясны масштабы грядущей опасности фашизма. На съезде, созванном
Лигой в 1939 г., к ней присоединилось около f;34 сирийских и
ливанских обществ и партий; с этого времени она развила особо энергичную
деятельность, одним из планомерных предприятий в которой и явилось
создание своего органа; генеральный секретарь Лиги Антун Табйт с
основанием называет его „отражением всей той твердости, решимости и
жизненности, которыми проникнута литература и мысль в Сирии и
Ливане" (№ 9, стр. 3). Центральный комитет Лиги для распространения
своих идей не ограничивается изданием журнала, а часто по
приглашению местных комитетов предпринимает поездки с докладами и речами
в другие города. Наличные номера сообщают сведения о таких поездках
в Дамаск, Захле (один из крупных центров Ливана), в города северной
Сирии — Триполи, Химс, Халеб. Все эти выезды отражены в журнале
1 См. статью И. К[рачковского] „Арабские антифашистские журналы"
(Интернациональная литература, 1942, № 12, стр. 137—138).

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1942 г, 353
не только отдельными опубликованными речами, но иногда и общими
описаниями в литературной форме.
Журнал старается освещать на своих страницах не только
деятельность центрального комитета Лиги, но и различных местных ячеек и
организаций, то публикуя соответствующие документы, то привлекая
к участию единомышленников, действующих вне Бейрута. Благодаря
этому мы имеем возможность познакомиться с декларацией филиала
Лиги в Дамаске по случаю годовщины его основания (15, стр. ,17)
и с „обращением" к арабскому народу „Лиги учащихся-демократов
в Дамаске" L(10> стр. 24). Хорошо отражена работа дамасской „Лиги
арабских женщин для борьбы с нацизмом и фашизмом", главным
образом благодаря многочисленным статьям и речам энергичной секретарши
Лиги Макбулй аш-Шалйк (Арабская женщина до мировой войны и
после нее — 4, стр. 10—11; Арабская женщина и пробуждение
национального самосознания — 5, стр. 16—17; Арабская женщина в борьбе
против нацизма—6, стр. 20—21; Обязанность арабской женщины в
настоящей войне — 14, стр. 17—19). Вообще для журнала характерно, что
женщины принимают в нем не менее деятельное участие, чем мужчины; среди
них мы встречаем не только тех, которые занимают официально
общественные должности. Наряду с аш-Шалйк количеством своих статей
выделяется Фалак ат-Тарразй (Человек перед лицом событий — 4, стр. 8—9;
Женщина и общество — 5, стр. 11—12; Женщина, дом и ребенок — 6,
стр. 11—12; Мир лишений — 14, стр. 5—7; Женщина и эволюция —15,
стр. 12—14).
2
Кроме Бейрута и Дамаска, журнал располагает значительным
количеством сотрудников, главным образом из членов Лиги, и в других
крупных городах Сирии, как Халеб и Химс, и даже небольших селениях
Ливана, как Шувейфат. Он поддерживает связь и внимательно следит
за деятельностью близких по духу организаций, конечно, прежде всего
в самой Сирии; к числу таких относятся, например, бейрутские
издательства „ал-Адйб" („Литератор") и „ал-Макшуф" („Открытая"
литература), которые печатают иногда отдельные книги сотрудников
журнала. Сочувствующие ему имеются, конечно, и в других арабских
странах: одно опубликованное стихотворение помечено Иерусалимом.
Журнал сохраняет особо близкую связь с представителями
антифашистской арабской прессы в других государствах; большое внимание он
уделяет журналу „ал-Маджалла" („Журнал") соседнего Ирака. Оттуда
перепечатываются любопытное интервью с 14 местными крупными
деятелями на тему: „Позиция арабов по отношению к демократии и нацизму"
(10, стр. 19—20). Редактору журнала молодому литератору Зу-н-нуну
посвящается живой очерк дамаскинца Васфй ал-Буннй (11, стр. 16—18),
к которому стоило бы вернуться со временем при характеристике этого
23 И. Ю. Крачковский, т. III

354
Библиографические статьи и обзоры
издания. Выпущенный „ал-Маджалла" перевод „Матери" Горького
сейчас же находит вдумчивый отклик со стороны Хашима ал-Амйна
(12, стр. 15—16).
3
Уже все эти факты определенно говорят, что журнал „ат-Тарйк"
нельзя считать каким-то случайным или одиночным явлением в
современной арабской действительности: он понятен только на фоне всего
литературного развития, в котором и сам оказывается важным
фактором. И общая его направленность, и состав сотрудников, и прямые
их указания помогают нам охватить не один этот фон, но и выделить
непосредственных предшественников журнала в 30-х годах. С
удовлетворением можно отметить, что нашей науке частично они уже известны
и в нашей печати отмечены в связи с другим фактом крупного значения.
Несколько лет тому назад, когда шла большая работа по выяснению
мировой роли произведений Горького не только на Западе, но и на
Востоке, было обращено внимание на два арабских журнала, впервые
ставивших основательно обсуждение различных социологических проблем
и впервые проявивших серьезный интерес к жизни Советского Союза.1
Один из них — „ад-Духур" („Эпохи"), начал выходить в Бейруте в 1932 г.,
второй, повидимому сменивший его — „ат-ТалйѴ („Авангард"), возник
в Дамаске в 1935 г. Связь между ними обоими несомненна и отмечена
в указанном месте по частичному поводу знакомства с Горьким. У обоих
был ряд общих сотрудников. Главным инициатором журнала „ат-ТалйѴ
явился дамаскинец, доктор философии германского университета Камил
Аййад, которым был основан и первый прогрессивный литературный
кружок в Дамаске; его мы встречаем и теперь среди наиболее
энергичных сотрудников „ат-Тарйка".
Состав основных деятелей всех трех журналов по их происхождению
и образованию приблизительно одинаков: "в большинстве случаев это
молодые люди, представители „интеллигенции ума", иногда получившие
образование в Европе. „Ат-Тарйк" сохраняет и некоторые из тех
организационных приемов, которые применялись его предшественниками:
„ат-Талйса" предоставлял 25% скидки с подписной платы учащимся
и рабочим, „ат-Тарйк" дает 30% тем же категориям.
4
При.характеристике содержания нового бейрутского журнала
сравнительно с его предшественниками надо, конечно, иметь в виду, что он
возникает уже в совершенно иную эпоху мировой истории, когда весь
мир погружен в небывалую борьбу. Секретарь Лиги прав, когда он гово-
1 См. статью: Переводы произведений Горького на арабский язык. Известия
Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка, 1940, № 1, стр. 98—100. [См.
настоящий том, стр. 270—290].

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1942 г.
355
рит, что журнал стремится отражать полностью „литературу и мысль"
Сирии и Ливана, но вся его направленность подчинена одной идее, весь
он пронизан этой борьбой. Задача отклика на нее понимается не
формально, и в этом сила журнала: в нем нет специальных военных и
политических обзоров, почти нет и статей, посвященных отдельным событиям
войны, но все содержание насыщено переживаемым моментом, под
углом зрения которого здраво освещаются все затрагиваемые темы.
Особенно отчетливо сказывается это в статьях по общим вопросам,
не меньше, чем в тех, которые непосредственно посвящены борьбе
с гитлеризмом или задачам войны. В них наиболее часто выступают
члены редакционного комитета, конечно не все в одинаковой мере, но
все с сохранением своей определенной индивидуальности.
Развивая те начала, которые были заложены в известной мере.
в предшествующих журналах „ад-Духур" и ат-Талйга", „ат-Тарйк"
планомерно и настойчиво стремится развивать у своих земляков интерес
к политическим и экономическим вопросам и правильное понимание их.
Заслуга его перед арабским обществом в этом смысле несомненна.
Так, организатор журнала 'Омар Фахурй, писатель с живым стилем,
склонный иногда к парадоксальному заострению мыслей, в своих
очерках „Немного политики" (4, стр. 12—13) и „От литературы к политике"
(5, стр. 7—8) обосновывает свой частичный отход от литературы
неизбежностью для всех в наши дни сознательно относиться к вопросам
политики; несколько в ироническом тоне он отвечает на интервью о
литературном движении на Ливане за время войны (4, стр. 13), находя, что
думать о „чистой литературе" теперь не приходится. Повидимому, той же
мыслью проникнута его книга „Успокоения нет", на которую должен
был появиться ряд откликов в ближайших номерах журнала (15, стр. 16).
сОмар Фахурй принимает деятельное участие в поездках членов
комитета по Сирии и Ливану, всегда выступая с живыми речами- на
общеполитические темы; о них дает представление напечатанное в журнале
„Слово за молодежью", которое заканчивается тирадой: „Слово сегодня
за молодежью и слово это — дело" (13, стр. 2—3, 24). Такой же
энергией отличается и статья „Суд истории" (6, стр. 5—6), говорящая
об искони коварных приемах германской политики; она отражена и
в язвительной иронии очерка „Двуликая пропаганда" (3, стр. 6—7).
Реже других членов редакции выступает в журнале Антун Табйт,
по специальности архитектор. В интервью „Борьба против нацизма —
величайшая национальная борьба" (9, стр. 2—3) он освещает основные
задачи Лиги в переживаемый арабскими странами момент и сообщает
некоторые данные по ее истории. Интересна по замыслу его же статья
„Идея и труд" (10, стр. 2—5), иллюстрированная самим автором. В ней
он проводит мысль о необходимости бережно относиться к наследию
прошлого в области искусства и умело использовать его в целях
создания национальных форм современной архитектуры.
23*

356
Библиографические статьи и обзоры
5
Число сотрудников журнала по общим и политическим вопросам,
конечно, не исчерпывается членами редакции или бейрутскими
журналистами. Один из деятельных участников дамасского филиала Мунйр
Сулейман разбирает „сущность германского национал-социализма"
(4, стр. 2, 20—22) и „сущность нового экономического пор'ядка в
Германии" (9, стр. 6—9). Один из деятелей арабского национального
движения в Ираке характеризует современную мировую борьбу как „войну
света и мрака" (3, стр. 3—4), в которой ни для кого не возможен
эгоистический нейтралитет, а тем менее для арабов. Халйл ас-Сибасй
из Химса в Сирии проводит интересный и хорошо знакомый нам тезис
„о духовных факторах в войне" (12, стр. 14—15).
К единому направлению журнала примыкают серьезный очерк Мишеля
Баддуры „Долг арабской интеллигенции в настоящей войне" (5, стр. 8—9)
и две статьи, окрашенные литературной сатирой, Васфй ал-Буннй „Чело-
в.ек-зверь" (5, стр. 11—12) и 'Абд ал-Кадира Исма'йла „Немец под сенью
нацизма, как у мельницы: он старательно движется с завязанными
глазами на свое несчастье и на счастье его угнетателей" (5, стр. 13—14).
Среди общих тем, вызывающих особое внимание журнала, некоторое
место уделяется педагогическим; это вполне понятно по составу
сотрудников журнала и членов Лиги, где учителя играют немалую роль.
В наличном материале можно выделить двух авторов, специально
останавливающихся на этих сюжетах: Мухаммед Кезма („Кто ответственен
за воспитание ребенка" —10, стр. 11—12) и Васиф Барудй
(„Специализация в современной школе" —11, стр. 5—6; „Воспитатель в
современной школе" —15, стр. 5—6). Школьная жизнь находит свое отражение
и в беллетристике журнала, в общем не дающей ярких образцов. Едва ли
не лучшим из них оказывается серия небольших зарисовок захолустной,
застывшей в старых рамках школы, принадлежащих дамаскинцу Иахйа
аш-Шихабй под названием „Мой второй мир" (9, стр. 10; 12, стр. 12—13;
14, стр. 15—16; 15, стр. 14—15). Мрачную картину голода, вызванного
спекуляцией монополистов, который захватывает и взрослых людей и
маленьких школьников, развертывает один из рассказов Бедр ад-дйна
ас-Сиба?й „Так они пожелали" (11, стр. 19—20).
6
Общие установки журнала направляют его внимание вполне
естественно в сторону Европы, и материал, касающийся европейских
народов в их прошлом и настоящем, по своему количеству довольно
значителен. Старые культурные связи на первый план выдвигают здесь
Францию, и отражения ее часто появляются на страницах журнала.
Новая французская книга о Б. Констане вызывает специальную посвя-

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1912 г.
357
щенную ему статью (8, стр. 14—15). Переводятся „Права человека"
(12, стр. 24), там же появляется портрет Руже де Лиля. В
литературных извлечениях некоторое место занимают „старики"—Лабрюер
(перевод Назйра ал-Хусамй из Химса — 3, стр. 11), Жозеф де Местр (перевод
его же — 4, стр. 19—23); в литературе XIX в. видим А. Додэ (перевод
Мориса Салйбй из Химса — 15, стр. 22—23) и Мопассана (перевод Л. Дей-
ранй — 9, стр. 20—22; 10, стр. 21—23); несколько раз воспроизводятся
снимки скульптур Родена (12, стр. 1; 16, стр. 1). Наряду с прошлым
в нужных случаях освещается и настоящее. В связи со смертью
французского ученого Ж. Пирена его дамасский ученик Джемал ал-Фера
публикует свои воспоминания (12, стр. 6—7).
Несколько меньше отражена в журнале Англия. Отдельные
переводные статьи рисуют ее культурную жизнь в военный период:
„Английская женщина на службе родине" (6, стр. 4), „Работа лондонских
библиотек" (9, стр. 18—19 с рисунками). В переводе даны статьи
англоамериканских ученых о дарвинизме (14, стр. 19—20; перепечатано из
багдадского журнала „ал-Маджалла"), „Расизме и науке" (3, стр. 17—18).
Материалы, связанные с другими странами Европы, появляются только
как исключение: публикуется интервью из Халеба с бывшим
заведующим отдела печати в польском правительстве, который обрисовывает
тягостное положение польских мусульман под гитлеровским режимом
(10, стр. 18); в переводе с французского дается один рассказ Бласко
Ибаньеса „Человек с поезда" (6, стр. 13—15, переводчик под
псевдонимом Сасид); воспроизводится в снимках несколько революционных
картин Франсиско Гойя (10, стр. 1; 11, стр. 1).
7
В связи со всем направлением журнала совершенно естественно,
что среди воюющих стран наиболее сильное отражение во всех отделах
находит Советский Союз. Можно сказать, что в известной мере это
чувствуется даже в его оформлении: рисунок обложки очень часто
воспроизводит наши плакаты и карикатуры военного времени (см.,
например, №№ 3, 4, 6, 13). Журнал систематически публикует интервью и
статьи западных журналистов, бывавших в нашей стране, пользуясь
западными или египетскими передачами. Вышедшая в начале войны
статья Г. Уэллса „Россия и будущее" переводится полностью (9, стр. 4—6),
так же как интервью Ж. Р. Блока „В Уфе с муфтием сАбд ар-Рахманом
Расулем" (10, стр. 14—15); неприятно действует в последней большое
количество искажений и опечаток в русских собственных именах и
названиях. Из области современной русской литературы журнал печатает
несколько очерков Ильи Эренбурга: „Июнь" (11, стр. 2—4), „Река Дон"
(13, стр. 4—5, 23), „Я сын трудового народа" (12, стр. 17—19).
Особый интерес представляют впервые публикуемые в журнале лекции

358
Библиографические статьи и обзоры
и статьи об СССР местных деятелей, как европейцез, так и арабов.
Серьезное впечатление производит публичная лекция в Халебе глав-.
ного инженера железных дорог в Сирии и на Ливане Шарля Годара
„Иосиф Сталин" (12, стр. 4*—5, 20—22). Сопроводительное замечание
редакции называет автора одним из тех ученых, который известную
часть своего времени уделил исследованию политических вопросов,
считая, что в современных условиях представители интеллигенции не могут
оставаться в стороне от происходящей борьбы. В связи с этим раньше
он прочел цикл лекций на тему „Усилия Советского Союза в войне",
теперь выступает вновь. Заслуживает внимания и ряд статей арабских
сотрудников журнала, среди которых можно выделить написанный
с большим подъемом очерк СасидасАкля „Ради человечества" (12, стр. 11),
оттеняющий некоторые яркие моменты борьбы и защиты советского
народа, равно как деловые статьи Зейда аш-Шихабй „Источники силы
Советского Союза" (13, стр. 17—18) и анонимного автора „Советские
народы в современной войне" (8, стр. 18—19). Частичный момент
гитлеровского вандализма освещает Хикмет ал-Мурр „Нацисты оскверняют
могилу Толстого" (4, стр. 24).
Вероятно в связи с общей установкой журнала русская литература
отражена в нем значительно слабее, чем другие стороны жизни.
Переводами в большом количестве представлены только упомянутый уже
И. Эренбург и одним рассказом Чехов (5, стр. 20—21); из статей
можно отметить лишь этюд о „Матери" Горького (12, стр. 15—16), из
отражений в поэзии — стихотворение „Защитникам Севастополя" (14,
стр. 11). Оба последних заслуживают специального рассмотрения.
8
Беллетристика вообще не принадлежит к сильным сторонам
журнала, хотя и представлена значительным количеством образцов. О
переводной нам приходилось уже говорить; то же надо констатировать
относительно оригинальной. О некоторых останавливающих внимание
произведениях была речь попутно; остальные не возвышаются над
средним уровнем. В большинстве случаев это небольшие рассказы-очерки,
построенные как монологи от лица автора, который передает свои
впечатления или собственные переживания во время прогулки. Рассказчик —
почти всегда журналист или учитель, что придает какой-то однотонный
характер изложению (Каблан Мукарзал, „Пока они не скрылись из
глаз" — 3, стр. 14—16; Лийан Дейранй, „Блуждание"—8, стр. 9, 16—17;
Ризкаллах Джехамй, „Прогулка во мраке"—9, стр. 11—12). Почти все
они звучат сентиментализмом или мелодрамой, вплоть до картин
сумасшествия (ср. Бедр ад-дйн ас-Сибагй, „Это моя свадьба" —14, стр. 21—23).
Житейской основы в них, конечно, отрицать нельзя, и для
представления о тех тяжелых условиях мирового кризиса, которые переживает

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1912 г. 359
Сирия, они все достаточно показательны. Иногда чувствуется опасность
быть может чрезмерной „литературизации": рассказ Решада ал-Магрибй
„Кошечка" (11, стр. 20—22) звучит слишком определенно подражанием
Г. де Мопассану, вероятно даже и в сюжете. Особняком стоят отрывки
стихотворений в прозе Амина Нахле „Красная страничка из «Зеленой
деревенской записной книжки»" (10, стр. 5). Вся „Записная книжка"
уже опубликована отдельным изданием, но остается нам недоступной;
отрывки слишком невелики, чтобы судить о ее общем характере.
Мастерство формы здесь несомненно и напоминает по приемам лучшие образцы
так называемой „сиро-американской школы" с ее лидерами Амином
ар-Рейханй и Джебраном; по существу это аналогичные лирические
размышления над природой и жизнью, однако они тесно связаны с
текущим моментом и в таком смысле представляют интерес.
Это не всегда можно повторить о стихотворениях, появляющихся
в журнале, хотя некоторые исключения имеются. Мы уже говорили,
что героическая защита Севастополя нашла здесь свое отражение.
Встречаем мы и довольно большое стихотворение, посвященное памяти
Габриэля Пери (Джибра'йл Файад из города Хама, „Ради сияющей
зари"—6, стр. 19), но обыкновенно события текущего момента
находят отклик только в общей, часто расплывчатой форме. Несйм Наср,
учитель из ливанской деревни Шувейфат, обращается к „заре" с
мольбой прогнать мрак и спасти землю, залитую потоками крови (3, стр. 7);
Назйр ал-Хусамй из Химса негодует на „оборотней нашего времени",
душащих жизнь (12, стр. 13); Васфй ал-Буннй шлет „укоры"
изменившему другу, у которого „в мозгу нет ничего, кроме подсчетов",
который только мечтает, как бы подорожал рис (9, стр. 3). В большинстве же
случаев поэты дают мягкие, как бы безотносительные картинки,
связанные с вечными темами лирики. Чаще всего они посвящены природе
ОАбд ал-Кадир Джунейдй из Иерусалима, „Гимн ночи", с эпиграфом
из А. де Мюссе — 5, стр. 15; Гантус ар-Рамй, „Ты помнишь" —10,
стр. 13; Васфй Курунфулй, „Трон" —13, стр. 5); на фоне ее нередко
появляются воспоминания о дружбе (Гантус ар-Рамй, „Ожидание" —
3, стр. 6; ср. его же „Слезы"—5, стр. 4), но на первый план,
естественно, выдвигается любовь в различных ее перипетиях (Васфй
Курунфулй, „Призрак"—4, стр. 7; Мишель Селим сАкл, „Далекой
отчаявшейся"— 4, стр. 9; Каблан Мукарзал, „Не сердись" — 9, стр. 17).
Своеобразной красоты и мягкости тона в большинстве этих
произведений отрицать нельзя: читаются они легко, но длительного впечатления
не оставляют. Большая стихотворная культура среди арабов за XX в.
придает им гладкую форму и в однорифмных и в разнообразных
строфических произведениях, но все это не поднимается выше обычного
среднего уровня; здесь журнал не представляет шага вперед
сравнительно с тем, что нам известно в арабской литературе последних
десятилетий. Не надо специально оговариваться, что все поэты пользуются

360
Библиографические статьи и обзоры
исключительно общелитературным языком; на разговорном живом
диалекте Сирии в доступных нам номерах попадается только один опыт
Мишеля Трада—„Чужбина" (8, стр. 8).
9
Если беллетристика журнала вообще не оставляет сколько-нибудь
сильного впечатления, то отношение к родной литературе в ее прошлом
и настоящем, равно как внимание к связанным с этим теоретическим
вопросам, действует очень благоприятно. Во всем чувствуется большая,
свойственная арабам любовь к наследию своей культуры за ее
классический и новый периоды. В историко-литературных характеристиках
памятников прошлого иногда заметен несколько примитивный,
традиционный подход или незнакомство с последними выводами мировой
арабистики, но здравое стремление все это сглаживает, и оно, конечно,
сыграет свою роль в общем развитии.
Вероятно, педагогическими запросами вызваны две статьи Несйма
Насра „Фантазия в доисламской литературе" (9, стр. 15—17) и
„Доисламская литература — картина нравов и обычаев" (10, стр. 11—12). Давая
правильное представление о затронутых темах, обе статьи после
известных работ Täxä Хусейна звучат несколько бледно. Содержательнее
очерк Ханны Нимра, посвященный истории известного мирового
памятника „Калила и Димна" (13, стр. 11—14). Автор приводит, между
прочим, генеалогическую таблицу переводов произведения, известного
почти во всех литературах, и основательно освещает ту роль, которую
и теперь он должен играть в развитии литературного вкуса и выработке
стиля у современной молодежи. Не в меньшей мере интересна статья
писателя Халйля Такий ад-дйна, посвященная поэту X—XI в. аш-Шарйфу
ар-Ра^й (13, стр. 9, 19—20). В связи с тем, что министр народного
просвещения в Ираке вносит предложение о наименовании одной из
багдадских улиц в честь знаменитого земляка, автор с удовлетворением
отмечает недавно вышедшую книгу о нем известного египетского
литературоведа Зеки Мубарека. В своей сжатой характеристике Такий-ад-дйн
подчеркивает, что аш-Шерйф несправедливо замолчан арабскими
критиками и литераторами, что он один из тех „обиженных", которые только
теперь, в эпоху арабского возрождения, начинают получать
справедливую оценку. Он заслуживает особого внимания, так как все его
поэтическое творчество, полно отражающее распространенные в его эпоху
категории, носит вместе с тем определенно выраженный
индивидуальный оттенок, который во всем комплексе классического „наследия"
литературы не должен потеряться. Такое уважение к этому наследию
воспитывается в журнале систематически: иногда появляются
„странички" с извлечениями из крупных „классиков" („Путь красноречия" —
14, стр. 24; „Единственное ожерелье" —15, стр. 24, и т. д.) или
деятелей современности (например „Из мыслей Са'да Заглуля"—3, стр. 16).

'Омар Фахурй (1895—1946)

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1942 г.
367
10
Благоприятное впечатление производит то обстоятельство, что
внимательное уважение распространяется на общественных и
литературных деятелей в более близком прошлом и в наши дни. Материалы,
сообщаемые в связи с историей возрождения арабских стран, иногда
представляют несомненный интерес для европейской науки, и, в частности,
арабистики. Селим Хайата, хорошо известный нам сотрудник еще обоих
предшественников издания „ат-Тарйк", крупный журналист,
выступивший с яркими антиимпериалистическими книгами до того, как фашизм
начал свои европейские походы, приводит на основе фамильных
традиций один рассказ про деда сирийского писателя XIX в. Михаила Ма-
шакй и „кровавого" пашу Акки ал-Джаззара L(6, стр. 16—18); он же
рисует „Давнюю жизнь", главным образом женские костюмы и обычаи
„по рассказам бабушек" (5, стр. 5—6). Особенно любопытные
материалы из мало известной истории арабского национального движения
в начале XX в. сообщает один из членов редакции — Иусуф Ибрахйм
Иазбек. Благодаря документам одного частного архива ему удается
восстановить „страничку арабского возрождения — о первой арабской
партии, провозгласившей девиз «Или свобода, или смерть»"
(4, стр. 3—4; 5, стр. 3—4, 21—22; 6, стр. 8—10). Речь идет о партии
„Молодая Сирия", возникшей в противовес организации младотурков
в среде арабских эмигрантов из Сирии и Ливана в Нью-Йорке в
начале 1900-х годов. Те же материалы дают ему возможность обрисовать
личность главного инициатора Джемйля Ма*луфа, автора известной
в свое время книги „Новая Турция и права человека", кончившего
свою жизнь в психиатрической больнице около Бейрута (8, стр. 7—8).
На статьи Иазбека откликнулся единственный остающийся в живых
из четырех основателей партии Иусуф Шедйд Абу-л-Лама, который
поделился своими воспоминаниями о ее организации и распадении
(11, стр. 7—9). Если принять во внимание, что до сих пор развитие
арабского национального движения и роль в нем различных
группировок известны сколько-нибудь основательно только с 1904—1905 г. или
со времени младотурецкого переворота, то понятно, какой интерес
представляют сообщения непосредственных участников за
предшествующий период; специалисты-историки извлекут из них, несомненно,
много ценных указаний. Некоторое методическое значение может
иметь еще одна статья того же Иазбека — „Генеалогия на Ливане"
(12, стр. 7—8, 23). Она представляет ответ на запрос заслуженного
бейрутского историка Ф. Тарразй; автор не без некоторой иронии
излагает почтенному, но работающему по устарелым приемам ученому свои
очень основательные сомнения в доброкачественности генеалогического
материала, привлекаемого им для исторических работ. Любопытны от-

362
Библиографические статьи и обзоры
рывки из книги „Собрания (у арабов), их роль и влияние", которую
готовит Абд ал-Кадир Айаш в Дейр аз-Зоре (5, стр. 14—15).
Из статей по новой литературе, сохраняющих принципиальное
значение, надо особенно выделить принадлежащую Халйму Канану
„Джебран Халйл Джебран — на грани истории и легенды" (15, стр. 9—12),
которая возбуждает ряд существенных общих и частных вопросов. Автор
справедливо замечает, что „арабский литератор в глазах подавляющего
большинства или обожаемый идол, непогрешимый и стоящий выше
критики, или мишень, в которую направляются все отточенные стрелы,
какие только найдутся в колчане". Такое же отношение встречает и
лидер „сиро-амерйканской школы" Джебран Джебран, умерший в 1931 г.,
который действительно является одной из самых крупных и
оригинальных фигур современной арабской литературы. Еще при жизни его
личность стала окутываться всякими легендами, и только недавняя книга
его друга Михаила Ну'айме сделала попытку рассеять этот туман.1 Ряд
обстоятельств его жизни и творчества попрежнему продолжает вызывать
фантастические домыслы, в частности его отношения к писательнице
Мейй, ставшие предметом толков после частичного опубликования их
переписки. Автор в форме письма одному из членов „Джебрановского
комитета" литератору Маруну сАббуду излагает свои принципиальные
взгляды относительно Джебрана, которые он предполагал развить в
серии посвященных ему лекций по радио.
11
Такое же серьезное впечатление производят статьи журнала,
посвященные теоретическим вопросам литературы; не все они стоят на
одном уровне, но некоторые можно считать знаменательными для
тенденций развития современного литературного движения в арабских странах
вообще. Остроумны, хотя не глубоки, две статьи Керем Милхем Ке-
рема; все же и в них отражаются взгляды, показательные для
отношения к традиции. В первой, под заглавием „Сделайте кровопускание
литературы, вы ее спасете" (4, стр. 6—7), автор настаивает на
необходимости решительных нормативных мер применительно к
современному литературному языку, чтобы предохранить его от случайно
укореняющихся явлении анархии. В прежние времена большую роль играл
своим личным авторитетом Ибрахйм ал-Иазиджй, который внимательно
следил за всякими отступлениями или искажениями классической
литературной нормы, подвергая их систематической критике. После его
смерти такой сдерживающий элемент исчез, и язык, а с ним и
литература, продолжают засоряться. Автор прав; к его словам можно
добавить, что возникшие в последние десятилетия организации, как
1 Об этой действительно выдающейся книге см. мою заметку: СВ, II, 1941,
стр. 291—293. [См. настоящий том, стр. 348—351].

Бейрутский журнал „ат-Тарик" в 1912 г.
363
Арабская Академия наук в Дамаске или Академия языка в Каире,
не приобрели до сих пор достаточного влияния. По некоторым
признакам, им, как и покойному ал-Иазиджй, грозит отчасти опасность
превратиться в чрезмерно строгих пуристов-книжников, мало
учитывающих жизненные условия языкового развития. Вторая статья,
„Литература естественная и литература искусственная" (12, стр. 9—10), дает
краткий очерк борьбы двух течений в арабской поэзии с древних пор
до наших дней: увлечения словесной искусственной формой высокого
стиля и стремления к простому естественному языку. Искусственность
и теперь продолжает губительно отражаться на значительной части
поэзии; как завершает автор, „литература, живущая только словесным
искусством, очень похожа на мумию: она может просуществовать даже
очень долго, но жизни в ней нет, она давно иссякла".
Наиболее глубоко и по существу затрагивают коренные вопросы
современной литературы две статьи дамасского литератора,Халида Ку-
туруша: „Как они понимают литературу" (10, стр. 17—18) и „Задача
литератора" (11, стр. 18—19). Ставя определенно тезис о том, что в
переживаемый момент мировой борьбы двух начал арабский литератор
не может оставаться нейтральным — хочет он того или не хочет,—
автор доказывает, что теперь ему необходимо • обращаться к широким
слоям своего народа, а не к отдельным группам „любителей".
Знаменательно то, что, характеризуя требования, стоящие перед современной
литературой, он близко подходит в некоторых пунктах к мыслям о
социалистическом реализме. Обе статьи вполне заслуживают ближайшего
рассмотрения в более подробном виде.
Эти статьи не в меньшей мере, чем весь общественно-политический
отдел, говорят нам, что в журнале „ат-Тарйк" мы имеем не случайное
эфемерное явление, вызванное войной. Подчиняя всю свою
направленность запросам грозного настоящего, редакторы правильно учитывают,
что под этим углом зрения должны быть пересмотрены все основные
установки жизни и литературы, что в подходе к ним на первом плане
должен стать социальный момент, углубленное знакомство с теорией
и практикой социализма. Если на такие темы иногда направлялось
внимание арабской журналистики и раньше, особенно в Египте, то это
бывало случайно и спорадически. Впервые в центре своей деятельности
их поставили предшественники журнала „ат-Тарйк", тоже сирийские
органы „ад-Духур" и „ат-ТалйѴ. Это движение имеет, несомненно,
глубокие корни: есть все основания думать, что мы присутствуем при
зарождении нового периода в развитии современной арабской литературы,
который можно было бы назвать „социологическим". В истории его
журнал „ат-Тарйк" по праву займет достойное место на основе даже
того, что им уже сделано.
В заключение обзора можно было бы сказать несколько слов о его
композиции и оформлении, хотя эта сторона играет второстепенную

364
Библиографические статьи и обзоры
роль. Попрежнему, конечно, приходится констатировать, что во главе
всей арабской периодической прессы идет Египет; полиграфическая
база других стран не меньше, чем сложный ряд прочих условий, до
сих пор не дает им еще возможности конкурировать с своими
старшими собратьями, тем более что некоторые из последних располагают
уже опытом многих десятилетий.
Нам приходилось упоминать, что не все отделы журнала
равномерны и равноценны. Серьезнее всего представлены статьи
общественно-политического характера и в известной мере
историко-литературные. Они налагают основной отпечаток на журнал, и к ним в первую
очередь относится то, что было сказано в заключительном выводе.
Беллетристика не включает выдающихся произведений; выбор
переводного материала иногда производит впечатление случайности; в
частности, современную русскую литературу хотелось бы видеть
представленной не одними, хотя бы и достойными очерками И. Эренбурга.
Библиографический отдел не носит систематического характера: если
не считать статей, посвященных крупным явлениям литературы (как
специальный номер журнала „ал-Хилал" или перевод повести „Мать""
Горького), мы встречаем обыкновенно только краткие заметки о
близких по направлению журналах, как упомянутые „ал-Маджалла" или
„ал-Адйб"; редко появляются рецензии на книги (например сборник
статей писательницы Мадлэн Аркаш „Ваша сестра — будьте к ней
справедливы"— 8, стр. 20).
Журнал выходит два раза в месяц тетрадями большого формата
в 24 страницы. Как уже приходилось говорить, он украшается
иллюстрациями, обыкновенно в виде снимков с европейских статуй, картин
и плакатов. Иногда появляются в нем карикатуры и шаржи, равно как
портреты некоторых сотрудников. В работе принимают участие, судя
по подписям, и два местных художника Рафат и Ри^ван. В выборе
иллюстраций чувствуется некоторая определенная система, тоже
подчиненная основным линиям журнала. Техническое выполнение, если и
уступает лучшим египетским образцам, то все же более или менее у до-
.влетворительно.
Журнал в целом производит очень благоприятное впечатление;
чувствуется, что он является результатом серьезной работы дружной
группы, которая ясно определяет свои цели и настойчиво к ним
стремится. Хочется думать, что эта работа будет длительной и внесет
много полезного в литературу и общественную жизнь не одной Сирии>
но и других арабских стран.

EgF^^re
ОТКЛИКИ НА ЗАЩИТУ СЕВАСТОПОЛЯ В АРАБСКОЙ ПОЭЗИИ
Население арабских стран с живым интересом следит за событиями,
развертывающимися на громадных пространствах нашей необъятной
родины. Все стадии героической борьбы находят отражение не только
в известиях с фронта или переводах статей нашей и западной прессы,
но и в самой арабской литературе. Багдадская газета „ал-Ахбар"
(„Известия") в № 570 от 5 ноября 1942 г. сообщает, что несколько
месяцев тому назад в ней была помещена касйда (ода) „Севастополь"
известного иракского поэта Мухаммеда Мехдй ал-Джавахирй, редактора
газеты „ар-Рай ал-'амм" („Общественное мнение"). Она была
перепечатана большинством арабских газет и журналов, а теперь переведена
на персидский язык в тегеранской газете „Мардум" („Человек").
Редактор сопровождает ее некоторыми вводными замечаниями. Поэт, по его
словам, описывает в ней героизм советского воина и строй, который
он защищает; все стихотворение проникнуто глубоким чувством и
твердой уверенностью в правоте героев, которые защищают истину и
справедливость. Автор выступал с ней в различных собраниях в Багдаде
и всегда производил громадное впечатление на многочисленных
слушателей.
К сожалению, мы не располагаем оригиналом самого стихотворения,
но его не приходится считать единичным явлением на арабском
Востоке. Подтверждение этому можно видеть в бейрутском журнале
„ат-Тарйк" („Путь"), который в № 14 от 15 августа 1942 г. печатает
стихотворение „Героям Севастополя". Здесь автор скрывает себя под
псевдонимом „Один из людей" и местом написания называет
Иерусалим. В стихотворении 18 стихов; переводим его полностью.
ГЕРОЯМ СЕВАСТОПОЛЯ
1 Возгласила слава: О защитники страны! Очистите ее от
хищных зверей,
2 Освободите мир, закованный в кандалы, чтобы не видеть
никого, кроме народа свободных.
3 О носители нашего красного знамени и истории своего
могучего народа!
4 Факел вашей борьбы воспламенил мир и засверкали
шествия огней.
?tt=y*7=_

366 Библиографические статьи и обзоры
5 Поля у вас благоухают ароматом славы, земля украшена
лаврами.
6 Голоса витязей, идущих вслед за ногами, звоном
отозвались в ушах судьбы.
7 В тот день, как вы дорого отдали землю Севастополя,
дешевой вы сделали кровь злодеев.
8 Железом вы облекли сердца, которые глубже проникают,
чем острия копий и мечей.
9 Свободная кровь неустанно пылает, в стремлении к защите
заветных святилищ.
10 Величие лобзает следы красных стоп, идущих по пути
славы.
11 Говорили враги весной, что они говорили; не найти
от этой весны и следов.
12 Встретили они только различную судьбу, которая отбросила
их в геенну огня.
13 О страна, по которой тоскует мужество, над холмами
которой дремлют звезды!
14 Песни наполняют дороги — песни победы; ночью несутся
они и днем.
15 О развернувшие в день отваги знамена, расцвеченные
девизами!
16 Выткали их руки народов за много дней, они реют над
странами.
17 Защищайте культуру мира, сотрите со лба веков унижение
плена.
18 О воздвигнувшие высочайший маяк, сокрушите сегодня мощь
злодеев!
Интересно наблюдать, как в этом стихотворении извечные яркие
образцы арабской поэзии проникаются новым животрепещущим
содержанием. Автор быть может и не обладает достаточно конкретными
данными событий, чтобы претворить их в своем творчестве, но он
умеет красочно отразить свои эмоции и гнева, и восхищения, находя
для них сильные и суровые слова. Со всей мощью в его стихах
звучит чеканный и мужественный арабский язык, насыщенный пафосом и
энергией. Можно быть уверенным, что поэт, действительно, — „один из
народа" и передает чувства многих. Дкя наших воинов должно
послужить немалой поддержкой, что за их подвигами следит весь мир —
и Запад, и Восток, что они уже сейчас находят отклик в литературе
действительно всего человечества.

s^^^^
АРАБСКИЙ ПЕРЕВОД „ИСТОРИИ ПЕТРА ВЕЛИКОГО" И „ИСТОРИИ
КАРЛА ХП, КОРОЛЯ ШВЕЦИИ" ВОЛЬТЕРА
Вольтер не мог стать популярной фигурой в новой арабской
литературе. В Сирии и на Ливане первой половины XIX в., где французское
влияние было особенно сильным, развитие школьного дела, равно как
журнально-издательской работы, проходило под влиянием
консервативных, а иногда и прямо клерикальных тенденций. При большом
распространении французского языка, Вольтера, несомненно, читали иногда
в подлиннике, но переводить его не решались, тем более что в
условиях турецкой цензуры того времени напечатать перевод едва ли было
возможно.
В Египте обстановка сложилась несколько иначе: мусульмане менее
остро реагировали на антиклерикальные настроения Вольтера, хотя
тоже должны были прибегать к различным оговоркам, оправдывая свое
внимание к его творчеству. Все же именно здесь образовалось
определенное течение, которое в 40-х годах в одинаковой обстановке сделало
возможным появление в печати перевода двух крупных исторических
произведений Вольтера.
В 1825 г. основатель египетской династии Мухаммед сАлй впервые
направил во Францию несколько молодых людей для обучения
различным наукам, главным образом техническим и военным. К ним был
приставлен для наблюдения за морально-религиозной стороной 24-летний
„имам", питомец духовной школы ал-Азхара в Каире, шейх Рифа а
ат-Тахтавй (1801—1873).1 Более свободный и, повидимому, более
любознательный, чем другие члены миссии, он глубоко вникал во все
стороны жизни и, в частности, литературы. Во Франции он пробыл
до 1831 г. и оставил в высшей степени интересное описание своих
впечатлений — любопытный памятник зарождающейся новой литературы
и выдающийся исторический документ, который напоминает иногда
записки молодых людей, отправленных Петром за границу. В своей книге
он говорит, между прочим, о том, с каким интересом читал
произведения Вольтера, Руссо, Расина, Монтескье.
1 Литература о нем достаточно обширна; одна из последних статей принадлежит
Дану (J. Heyworth Dunne, BSOS, IX, 4, 1939, стр. 961-967; X, 2, 1940, стр.
399—415).

368
Библиографические статьи и обзоры
По возвращении на родину ему в скором времени удалось найти
и должное применение и своим знаниям и своей настроенности. С
января 1837 г. он был назначен директором недавно основанной Школы
переводчиков, которая быстро была переименована в Школу языков.1
Насчитывавшая иногда до 150 студентов,2 она ставила своей целью
не только обучение языкам для разнообразных нужд государства, но
и подготовку переводов, главным образом с французского, научных
произведений. Сам Рифаса развил в этом направлении усиленную
деятельность и как переводчик; его же инициативе обязан выбор
произведений для работ питомцев Школы, о чем мы можем судить по их
предисловиям. Школа сыграла выдающуюся роль в развитии культуры
нового Египта: директором и его воспитанниками было переведено и
частично опубликовано до 2000 произведений различного объема.
Среди них уже в 1841 г. появилась „История Карла XII , в 1842-м,
вероятно не без влияния отзыва Вольтера, „История Карла V" В. Ро-
бертсона в переводе с французского, в 1850-м „История Петра
Великого". Все издания печатались в известной Булакской типографии
Каира и до сих пор считаются образцами типографского искусства своего
времени;3 все они „оформлялись" приблизительно по одному типу.
Помимо полного и точного перевода оригинала, каждая книга содержит
иногда обширное предисловие и заключение переводчика, обязательно
в рифмованной прозе, часто со стихотворными цитатами. Предисловие
строится тоже по определенному плану, начинаясь с восхваления
Аллаха, благопожеланий Мухаммеду и прославлений правителя; только
после этого переводчик излагает обстоятельства возникновения своей
работы. Заключение содержит обыкновенно благодарность лицам,
оказавшим содействие в труде, и точную датировку конца печатания. Заглавие
в переводе почти всегда меняется, так\ак по литературным вкусам того
времени оно должно быть выражено непременно рифмованной фразой.
В связи с этим „История Петра Великого" называется „Цветущий
сад по истории Петра Великого" („ар-Рау^ ал-азхар фи та'рйх Бутрус
ал-акбар"); перевод был закончен печатанием в Булакской типографии
21 рабйс II 1266 г./5 марта 1850 г., 348 стр. От внимания европейских
библиографов арабской литературы он почему-то ускользнул:
упоминания о нем нет ни в новейшем своде К, Брокельмана,4 ни в специальной
работе А. Переса, посвященной арабским переводам с французского.5
1 Все данные о ней можно найти в капитальной работе: J. Heyworth Dunne.
An Introduction to the History of Education in Modern Egypt. London, 1939.
2 J. Heyworth Dunne, ук. соч., стр. 220, 267.
3 См. одну из последних статей по этому вопросу; J. Heyworth Dunne.
Printing and Translations under Muhammad AH of Egypt. JRAS, 1940, стр. 325—349.
4 С. Brockelmann, GAL, SB I—III.
5 H. Peres. Le roman, le conte et la nouvelle dans la litterature arabe
moderne. 1937. (Оттиск из „Annales de ffristitut d'Etudes Orientales", Alger—Paris,

Арабский перевод „Истории Петра Великого" и „Истории Карла XII" Вольтера 369
Переводчик — Ахмед ибн Мухаммед 'Убейд ат-Тахтавй был, как
видно по его последнему имени, земляком^ Рифа'а ат-Тахтавй: он учился
в Школе языков (стр. 2) и под его руководством занимался
французским и арабским (стр. 3). В конце 30-х и начале 40-х годов он одно
время находился во Франции, куда был послан для изучения военного
дела.1 Впоследствии он достиг чина полковника (амиралйй); в 1863 г.
посылался со специальным поручением во Францию по вопросам
реформы египетской армии. В 1875 г. он был назначен судьей
смешанного суда в Александрии.2 Кроме перевода „Истории Петра Великого",
ему принадлежат три работы по военному делу.3 В противоположность
некоторым другим переводчикам, он не стал ни профессионалом, ни
педагогом; данный труд явился для него, вероятно, побочным занятием,
скорее учебного характера, но все же в промежутке между 1266—
1285/1850—1868 гг. называется шесть переведенных им книг.4
Из предисловия (стр. 3) мы узнаем, что инициатива выбора
принадлежит Рифа'а и работа проходила при его постоянном содействии.
Начата она была еще при Мухаммеде сАлй, но закончена (стр. 347)
уже при его преемнике сАббасе (1849—1854). В заключении, кроме
директора переводческого бюро Рифа'а, переводчик благодарит за
систематические исправления еще шейха Мухаммеда Кутта ал-сАдавй (стр. 347).
Крупный деятель этой эпохи Кутта немало содействовал развитию новой
технической терминологии и принимал близкое участие в редактуре
изданий, выпускаемых Булакской типографией.5 Для нас его фигура
представляет особый интерес, так как он находился в хороших отношениях
с. профессором С.-Петербургского университета шейхом ат-Тантавй;
в материалах последнего, относящихся к петербургскому периоду, часто
встречаются упоминания о нем.6
Самый перевод выполнен по той системе, которая отличает издания
Булакской типографии, в частности выходившие по инициативе Рифаса.
Оригинал переведен полностью; арабское издание не включает только
„Preface historique et critique", которое имеется иногда во французских
изданиях.7 Среди документальных приложений отсутствует текст Ней-
штадского мира 30 августа 1721 г.; полностью переведены указ о суде
III, 1937). Заглавие этого перевода имеется в арабской библиографии Саркиса:
J. Е. S ark is. Dictionnaire encyclopedique de bibliographie arabe. 1928—1930,
стр. 1247; глухое упоминание: J. Heyworth Dunne. An Introduction. . ., стр. 223.
1 J. Heyworth Dunne, ук. соч., стр. 222.
2 См. Жак Та д жир. Харакат ат-тарджама би-Миср. Каир, без года, стр. 102.
3 Там же, стр. 223.
4 Там же, стр. 103.
5 Там же, стр. 268.
6 См. мою книгу: Шейх Тантави, профессор С.-Петербургского университета.
Л., 1929, стр. 17 и passim по указателю, стр. 121.
7 Для сличения я пользовался изданием: Histoire de Pierre le Grand par Vol*
taire. I. Lefebure, Paris, 1829.
24 И. Ю. Крачковский, т. Ill

370
Библиографические статьи и обзоры
над Алексеем Петровичем 24 июня 1718 г. и указ о короновании
Екатерины. Так же полностью переведены „Anecdotes sur le czar Pierre
le Grand". Разделение на главы сохранено точно в соответствии с
оригиналом; заглавия их в оглавлении передают тоже французский текст.
В переводе сохранено даже разделение на абзацы, что в эту эпоху
представляло некоторое нововведение для арабской издательской
техники.
Стремясь к точной передаче своего оригинала, переводчик не имел
в виду, конечно, и не мог исправлять погрешности в именах или
терминах, даже когда арабский шрифт давал для этого больше средств,
чем французский: „Меньшиков", например, и здесь именуется согласно
с Вольтером „Мензикоф", хотя в арабской графике звук ш
затруднений не представляет. Как и в других произведениях этой эпохи, когда
новый арабский язык не получил еще ни литературной обработки,
ни устойчивой терминологии, переводчик очень часто находится под
влиянием турецкого языка, господствовавшего тогда в административно-
государственной жизни Египта. В таких случаях французская
номенклатура и терминология иногда вытесняется турецкой: Польша именуется
„Лех", „царь" фигурирует в несколько арабизованной турецкой форме
„ал-чар", „царевич" — „чарзаде", реже в последнем случае применяется
обычный арабский термин „эмир".
Переводчик всюду старается выдержать максимальную точность и
буквальность, даже в ущерб обычным законам арабского синтаксиса.
Необработанность языка в эту эпоху сказывается здесь вполне
отчетливо, и встречается немало мест, которые едва ли понятны арабу без
особых усилий или обращения к оригиналу. Стремление к точности,
иногда во вред самому духу языка, является не случайным: оно
выставляется как сознательный принцип во всей работе, связанной с этой
школой. Переводчик „Истории Карла V", опубликованной одновременно,
в своем предисловии даже формулирует этот тезис (стр. 8—9): „Я
надеюсь, что тот, кто будет читать книгу, извинит очевидное ему
несовершенство моего перевода, так так арабский язык стоит в стороне от
европейских; мне пришлось много стараться и преодолевать время от
времени различные трудности, чтобы привести параллель словам, для
которых трудно найти соответствие в арабском, полностью передающее
смысл и все выражаемое им содержание. Часто мне попадались даже
некоторые слова, которым я совершенно не находил параллели, и я
приводил их в основной форме, разъединяя вставной фразой. При всем
этом я всячески трудился, чтобы идти за выражениями оригинала,
всячески работая над ними. Поэтому некоторые выражения в моем
переводе идут по пути, далекому в известных частностях от форм арабского
красноречия, и приближаются к форме иноземных языков. Переводчик
обязан быть пленником оригинала в его строе, системе и порядке".
Это стремление следовать за оборотами оригинала, хотя бы в ущерб

Арабский перевод „Истории Петра Великого11 и „Истории Карла XIIй Вольтера 371
стилю арабского языка, отчетливо сказалось и в переводе Ахмеда
сУбейда.
К такой же категории относится и перевод „Истории Карла XII",
выпущенный под вычурным, рифмованным по обыкновению, названием
„Восходы солнц жизнеописаний в боях Карла XII" („Матали* шумус
ас-сийар фй вакаѴ Карлус ас-санй сашар"). Книга была закончена
печатанием в Булакской типографии в начале реджеба 1257 г. (278 стр.),
то есть в августе 1841 г.1 Переводчик — Мухаммед Мустафа, значащийся
среди студентов Школы языков в 1836—1839 г.,2 впоследствии был
учителем в ней3 с чином башджйвйш (стр. 3) — старшего сержанта.
Инициатива и здесь исходила от директора Школы шейха Рифа'а: в
предисловии (стр. 4) говорится прямо о его „распоряжениях". Особенно
подчеркивается значение труда для военной истории (стр. 3—4);
повторение деяний Карла и Петра переводчик видит в действиях правителя
Египта Мухаммеда сАлй, которому подносит книгу. Он несколько
щеголяет знанием литературного языка, повидимому, действительно более
свободным, чем у переводчика „Истории Петра Великого": по всем
правилам арабского ложноклассического канона он сочиняет небольшую
оду в 20 стихов в честь Мухаммеда "Али, не без искусства включая
в нее упоминание не только его сыновей Ибрахйма иСа'йда, но и внука
'Аббаса (стр. 3), как бы предугадав, что впоследствии тот окажется
правителем Египта. И предисловие (стр. 2—4), и заключение (стр. 277—
278) носят реторический характер, мало связанный с содержанием
оригинала.
Язык перевода читается легче и в меньшей степени перегружен
турецкими элементами: „царь" передается обыкновенно не славянским
туркизированным „чар", а обычным арабским „малик", однако Петр
Великий поясняется известным в турецких кругах прозвищем „Дели
Петрб" („Петр Сорвиголова"). Собственные имена и здесь, конечно,
воспроизводятся в их „вольтеровской" форме с дальнейшими иногда
искажениями: если у Вольтера Лещинский появляется так Leczinski, то
Мухаммед Мустафа превращает его в „Лекзинки". В отношении смысла
перевод стремится к возможно точной и близкой передаче подлинника,
но включает только „Историю Карла XII" без вводных трактатов и
приложений, которыми она сопровождается в большинстве изданий
(„Замечания об истории", „Новые размышления об истории", „Письмо мар-
1 Сочинение упоминается в названных работах Саркйса (J. Е. S ark is, ук. соч.,
стр. 1696), Брокельмана (С. Brockelmann, GAL, SB II, стр. 732, № 6а) и Переса
(Н. Peres, ук. соч., стр. 43 (308), № 348). Отрывок о пленении Карла XII в Бенде-
рах турками перепечатал Вармунд: А. Wahrmund. Lesebuch in neu-arabischer
Sprache. Praktisches Handbuch der neu-arabischen Sprache, dritter Teil, 1861,
стр. 38—51.
2 J. Heyworth Dunne. An Introduction. . . , стр. 269.
3 Там же, стр. 219.
24*

372
Библиографические статьи и обзоры
шалу Шуленбургу", „Письмо Норбергу" и т. д.1). В конце, в параллель
рассказу Вольтера в первой главе о Швеции до Карла XII, дается
основанное на французских источниках достаточно пространное
„заключение" об истории Швеции до половины XIX в. (стр. 255—277).
По связи с этими двумя произведениями Вольтера, надо упомянуть
еще третье издание, возникшее в этой же среде, в ту же эпоху,
относительно которого грозит упрочиться некоторое недоразумение. В
крупном, недавно завершенном библиографическом своде по истории
арабской литературы К. Брокельмана определенно указывается, что на
арабском языке существует два перевода „Истории Карла XII" Вольтера:
вторым переводчиком у него называется тоже ученик шейха Рифага —
Халифа ибн Махмуд ал-Мисрй.2 На самом деле его работа в двух томах
содержит „Историю Карла V" (1500—1558) известного английского
историка В. Робертсона (1721—1793) в переводе с французского.
Безотносительно к данному случаю труд представляет большой интерес,
говоря о серьезном отношении к делу во всей этой среде. Переводчик
был студентом Школы языков тоже в 1836—1837 г.3 и впоследствии
много занимался переводами; одно время он жил в Стамбуле и достиг
„степеней известных", будучи воспитателем одного из египетских эмиров.4
И эта работа возникла по инициативе Рифа'а, быть может не без
влияния письма Вольтера автору истории Робертсону, которое
приводится в предисловии (стр. 7). Потрудившись над переводом больше
двух лет при участии Рифа'а, который сличил его с оригиналом (стр. 3),
Халифа ибн Махмуд выпустил свою работу в двух томах. Первый,
названный им „Подарок умным царям о прогрессе общественного строя
в странах Европы" („Итхаф ал-мулук ал-алибба" би-такаддум ал-джа-
м^иййат фй билад Урубба"), был напечатан в Булакской типографии
в 1258/1842 г.; второй, заключавший основную часть книги Робертсона
под заглавием „Подарок царям времени по истории Карла V" („Итхаф
мулук аз-заман би-та'рйх ал-имбератур Шарлакан"), вышел в 1266/1850 г.
В связи с этим в некоторых обзорах говорится о двух изданиях перевода.5
Быть может среди всех трех работ последняя является наиболее
основательной. Первый том переводчик снабдил различными введениями,
в которых он говорил, как мы видели, и о принципах своего перевода,
В меру возможностей эпохи он старался дать понятие об истории как
науке, выяснить значение переводимого произведения, сопроводить его
дополнениями, облегчающими понимание для современных арабов. В связи
с резкими замечаниями Робертсона о Турции он дает особое приложе-
1 Я пользовался изданием: Histoire de Charles XII, roi de Suede, par M. de
Voltaire. Nouvelle edition, A. Neuchatel, 1782.
2 С Brockelmann, GAL, SB II, стр. 732, № 6a.
3 J. Heyworth Dunne. An Introduction, стр. 269.
4 J. E. S ark is, ук. соч., стр. 834.
5 Жак Таджир, ук. соч., стр., 105—106.

Арабский перевод „Истории Петра Великого" и „Истории Карла XII" Вольтера 373
ние (стр. 364—383), в котором полемизирует с ним: „Явные
доказательства в опровержение того, что сказано об Оттоманской империи" („Ба-
рахйн джалйййа фй накд ма кила фй-д-даула ал-сОсманййа"). Оно
пользовалось таким успехом в Турции, что было перепечатано в виде
отдельной брошюры в Константинополе еще в 1895 г.2 В специальном
„заключении" (стр. 1—37) он помещает толкование западноевропейских
слов и собственных имен в алфавитном порядке. Это было своего рода
нововведением, а для нас представляет интерес по связи с Вольтером,
как сейчас увидим.
В эту эпоху были переведены только два исторических труда
Вольтера, но даже в той среде, для которой книги предназначались,
репутация его была, конечно, известна. Надо было как-то оправдать их
появление или сделать особую оговорку относительно автора. Проще
всего поступил переводчик „Истории Карла XII": он делает основное
ударение на военных сюжетах труда, которые обстоятельно
характеризуются (стр. 3—4), и в этом считает его особенно полезным для
современного ему Египта. Имени автора он нигде открыто не называет и
даже в конце, давая свое дополнение (стр. 255), ссылается на пример
„автора" анонимно. Переводчик „Истории Петра Великого" счел
нужным сделать некоторые оговорки, как бы оправдываясь в своем замысле.
Говоря во введении о трудностях перевода, он добавляет (стр. 3):
„...в особенности (они велики), потому что автор истории — из числа
крупнейших европейских философов. Это — знаменитый философ по
имени Вольтер, который погружался в моря философии и в какие
пучины! Он считается среди крупнейших из них величайшим авторитетом,
хотя очень далек по своему пути от религий". Повторяя мысль о
трудности работы в заключении, он выражается в несколько общей форме
(стр. 347): „...эта история считается историей государственной,
наполненной фактами и событиями политическими: автор ее — из крупнейших
христианских философов и величайших ораторов во французской державе.
Кто не знает красноречия знаменитого Вольтера! У него в каждой области
найдется произведение, понять которое бессилен и малый, и великий".
Определеннее всех, и в положительном и в отрицательном смысле,
высказался переводчик „Истории Карла V". Приведя в своем
предисловии письмо Вольтера Робертсону с похвалой его книге, он обращается
к читателю (стр. 7): „Взгляни, как писал ему этот великий философ,
который в свое время порицал и древних и новых. Сочинения его
переполнены критикой всех народов, [безразлично и культурных и
варварских. Это он освободил страны всей Европы от петли рабства, спас их
из глубин невежества и вывел из краев заблуждений". Несколько иначе
он выражается в приложении, где дан объяснительный словарь евро-
1 J. Е. S а г k i s, ук. соч., стр. 834; С. Brockelmann, GAL, SB II, стр. 732
№ 6а,2.

374
Библиографические статьи и обзоры
пейских имен, упоминаемых в переводе (стр. 37—38): „Вольтер —
известный ученый философ, родился в 1694 году. Однако вещь, когда
выходит за пределы, превращается в свою противоположность. Как
невежество вредно, точно так же и противоположное ему, если его
сопровождает причинение зла другим. Дело в том, что обилие знаний
этого ученого привело его к поношению религий и даже многих царей
того времени. Его наказывали изгнанием из отечества и всех мест, где
он хотел поселиться, но при всем этом он не прекращал насмешек над
людьми и порицал их обычаи и религии. Умер он в 1778 году; ему
принадлежит много сочинений, в том числе «История Карла XII», которая
переведена на арабский язык. Однако мало тех, кто доверяет
сочинениям этого удивительного человека".
Все эти цитаты показывают, как много труда и энергии требовало
издание переводов Вольтера в эту эпоху в арабском мире.
Большая культурная заслуга Школы языков, в особенности директора ее
Рифа'а ат-Тахтавй, систематически пропагандировавшего эти
произведения, выступает особо отчетливо. Распространение книг не было, конечно,
широким, но все же для своего времени они явились у арабов
единственным серьезным источником для ознакомления с севером Европы,
и в частности с Россией. Правда, как раз к 1850 г. возникло одно
оригинальное сочинение крупного литературного достоинства — „Описание
России" шейха ат-Тантавй, профессора С.-Петербургского
университета. Оно было основано и на собственных путешествиях, и на
десятилетнем к этому времени пребывании в Петербурге, и на использовании
таких источников, как популярная тогда „История России" Устрялова.
Однако оно осталось в рукописи и до сих пор не известно в полном
виде ни арабам, ни арабистам.1
Если исторические сочинения Вольтера не без труда увидели свет
в арабской оболочке, то не приходится удивляться полному отсутствию
переводов его художественных произведений. Только в XX в. они
изредка стали появляться, но и то внимательный библиограф арабских
переводов французской беллетристики Анри Перес в 1937 г. мог
назвать только три: „Задиг", „Кандид" и „Коридор искушения".2
Счастливее Вольтера оказались Щатобриан и Ламартин, не говоря уже про
более поздних авторов.
1 Общие сведения о нем приведены у меня в упомянутой книге о Тантавй
(стр. 71—73 и passim).
2 Н. Peres, ук. соч., стр. 43 (308), №№ 349—351.
->Н8К

>У7=^^^
НОВЫЙ СБОРНИК СТИХОВ ЛИВАНСКОГО ПОЭТА
ЙУСУФА ГАСУБА
В первой половине 1928 г. в Египте возникла оживленная полемика
по поводу поэзии и прозы в арабских странах. Большое разногласие
мнений влекло иногда острый тон многих выступлений, и только в одном,
кажется, пункте все участники оказались единогласны — в признании
того факта, что при больших достижениях прозы везде за последние
десятилетия приходится констатировать значительное отставание поэзии.
В частности, в Египте она скована нормами, которые установил „эмир
поэтов" Ахмед Шаукй, и только немногие решаются выйти из
повиновения или идти своей дорогой, как „поэт обеих стран" (Египта
и Сирии) Халйл Мутран, уроженец Ливана, давно поселившийся
в Каире.
Вспоминая об этой полемике в том же году, известный
литературовед и критик Фу'ад Афрам ал-Бустанй все же утверждал, что заметны
проблески рассвета, что формируется новое течение; это показывает,
между прочим, вышедший в том же году в Бейруте сборник стихов
ливанца Иусуфа Гасуба „ал-Кафас ал-махджур" („Покинутая клетка").1
Автор этих стихотворений был известен до того сборником
сатирических очерков современности „Ахлак ва машахид" 2 („Нравы и явления"),
которые очень живо отражают и большую наблюдательность и тонкую
иронию в обрисовке разных сторон городской жизни Сирии и Ливана
после первой мировой войны.3 Биография его еще в молодые годы
прошла много не совсем обыкновенных стадий.4
1 Статья Ф. ал-Бустанй помещена в бейрутском журнале „ал-Машрик" (XXVI,
1928, стр. 375—380).
2 Сборник опубликован в Бейруте до 1926 г., как об этом можно судить по
упоминанию в арабской библиографической сводке „Bulletin bibliographique 1920—1926
par M-r I. E. Sarkis" (Le Caire, 1926, стр. 60, № 511).
3 Мне известны два очерка „Monsieur Ливан" и „Среди титулов и
эпитетов", перепечатанных в хрестоматии Р. Нахле „ал-Мухтарат" (I, Бейрут, 1930,
стр. 24—28).
4 Основные данные я беру из упомянутой работы Р. Нахле (I, стр. 24). Краткая
заметка Брокельмана (С. Brockelmann, GAL, SB III, стр. 390) ограничивается ссылкой
на указанный сборник и статью ал-Бустанй. Лаконичное упоминание о его ранних
статьях у Л. Шейхо: Та'рйх ал-адаб ал-'арабййа фй-р-руб' ал-аувал мин ал-карн
ал-'ишрйн, Бейрут, 1926, стр. 176.

376
Библиографические статьи и обзоры
Родился Иусуф Гасуб в 1893 г.1 в небольшом ливанском местечке
Бейт Шебаб к северо-востоку от Бейрута, которое в старину славилось
по всему Ливану литьем колоколов. Свое образование он получил
в одной из частых тогда полуарабских, полуфранцузских школ
соседнего местечка Курнат Шахван, а закончил его в известном
Университете св. Иосифа в Бейруте, с которым продолжал сохранять связь и
в своей дальнейшей литературной деятельности. Обстоятельства
позволили ему совершить путешествие по Италии и Франции, где его
захватила первая мировая война. Ему пришлось поехать во французскую
Гвинею, откуда он мог вернуться в Бейрут только после окончания
войны. С тех пор он делил свое время между работой по просвещению
и переводческой или литературной деятельностью, сотрудничая в
различных, преимущественно бейрутских органах. Одно время он занимал
видный пост начальника переводческого бюро в Верховном комиссариате
Сирии.
Характеризуя его стихи в первом выпущенном в 1928 г. сборнике,
Ф. ал-Бустанй отмечает постоянную смену настроений поэта,
отражающую все время кипящую в нем жизнь; эта смена придает своеобразное
единство всей книге. В стиле Гасуб оказывается мастером сравнений,
которыми пользуется с большим искусством, умея придавать им
исключительную картинность и живость. Выделяя обыкновенно одну основную
черту в произведении, побочные идеи он выражает с предельной
экономичностью, ярче оттеняя основной рисунок. Не проходит ал-Бустанй и
мимо музыкальности стихов, которая достигается умелым применением
звукового и лексического богатства арабского языка. Все это дает
критику право считать выпущенный сборник образцом „поэзии живой,
самостоятельной, индивидуальной"2 и видеть в ней залог дальнейшего
плодотворного развития, которое со временем отменит суровый приговор
об отставании поэзии в арабских странах от прозы.
Что Гасуб относится очень серьезно к миссии поэта и предъявляет
к ней возвышенные требования, показало стихотворение „Поэты",
перепечатанное вслед за статьей ал-Бустанй.3 Оно написано в очень
высоких тонах и представляет некоторую аналогию к многочисленным
манифестам различных эпох типа „Пророк".
1 На гребне снов, в волнующейся заре, мы поплыли с надеждами,
устремляясь к цели.
Мы прошли моря света, который блеском своим пьянит наши глаза,
поднимаясь на вершины вслед за вершинами.
1 Я не вполне уверен в правильности принятой мной формы фамилии автора, так
как теоретически возможна и форма Гассуб, которой пользовался Я. С. Виленчик
в упомянутой ниже статье. Более редкой представляется мне форма Ghossoub,
появляющаяся во французских заглавиях статей и стихотворений автора в „ал'-Машрике".
2 Ал-Машрик, XXVI, 1928, стр. 376.
3 Там же, XXVI, 1928, стр. 381—382.

Новый сборник стихов ливанского поэта Иусуфа Гасуба 377
Аромат вечности наполнил нашу грудь, и мы слышали славословие
ангелов в вышине.
Духи целовали нас в своих движениях, несших благовоние, как лучи
целуют росу.
5 И дух божества вселился в нас; сердце наше, как приют откровения,
переполнилось светом и прямотой.
И очистил он нас от сомнения; души наши стали, как глаза младенцев,
что смотрят на небо.
И вложил он в нас, как хотел, тайну своей красоты, и нет в тварях и
частицы красоты, которая бы нас миновала.
Он утончил струны сердец и стали те отвечать на нежнейшее эхо, что
проходит мимо них.
Таково богатство — ниже его сан царей и трон их, все драгоценности
богачей и земли.
10 И сказал он: „Много дано вам! Но вкусите вы ради той благодати
несчастие.
Вы будете жить, а страдания истерзают вашу грудь. Вы будете пить
наслаждение, на дне которого мука,
Богаты гордой непокорной душой в ее ведичии; богаты слезами, что
текут всякий раз, как плачет бедняк.
Вы будете чувствовать несчастие бытия в его мраке, как будто сердце
бытия утвердилось в вашей груди.
Вы воздвигнете для родины вечную славу стихами, рифмы которых из
сердца и ума,
15 Сущность надежд народов, их вино, что пьянит героев, бросающихся
в бой.
Это — высокое знамя, это стон, что поднимает с ложа обветшания
истлевшие кости славы.
Вы будете проходить, заполняя глаза всех; над вашим лбом будут венцы
из блеска вышнего сонма.
На вас будут указывать всем; на встречу с вами будут надеяться, как
надеются на счастье и богатство.
Когда вас охватит на ступенях подъема опьянение гордости, от него же
придет к вам скромность и смирение.
20 Вы будете жить одинокими, но у вас в душах будут миры, предела
которых не может постигнуть мысль, —
Связанными с духом, так что он как бы расскажет вам, что было и
что будет.
Еще до смерти откроются вам тайны, от которых в смятении тот, кто
не видит выше того, что видно.
И когда умчится душа от ночи своей темницы к трону, где в своей
славе утвердился дух божества,
Приближаясь, она превратится в искру, которая засияет с огнями
в источнике света".
Будущее показало, что Гасуб не принадлежит к очень
многочисленным в арабских странах авторам с большой и быстро растущей
продукцией. Он продолжал оставаться в сфере чистой лирики, вероятно
осознав свое дарование, и предпочитал „пить из своего стакана",
какой бы величины он ни был. Поэзией он, впрочем, как и раньше, не

378
Библиографические статьи и обзоры
ограничивался. В 1931 г., в связи с его педагогическими интересами,
вышла предназначенная для школьной сцены одноактная комедия
„Каба^ай",1 в 1933 г. двухактная драма „Тагийат ал-карйа"
(„Деревенский тиран"),2 в 1932 г. рассказ „ал-Куффа" („Корзина").3 Как
прозаические очерки первых лет литературной работы, все они обнаруживают
большую наблюдательность и хорошее знание не только городской, но
и деревенской жизни.
По роду своей деятельности И. Гасуб всегда интересовался острыми
дая арабских стран вопросами развития арабской письменности и языка.
В 1929 и 1930 гг. он выступил почти одновременно в египетской и
сирийской печати с проектом реформы арабского шрифта.4 Как и
другие аналогичные предложения, проект не имел реальных результатов,
кроме достаточно подробного освещения в нашей научной литературе.5
Наряду со всем этим отдельные стихотворения Гасуба продолжали
появляться в различных периодических изданиях, объединялись в
сборники, и в 1937 г. другой бейрутский критик Са'йд ?Акл мог подвести
итог уже на основе трех книг: „ал-Кафас ал-махджур" („Покинутая
клетка"), „ал-Аусаджа ал-мултахиба" („Пылающая купина") и „Джа-
мал" („Красота").6 Можно считать, что десятилетний промежуток
времени, протекший после отзыва ал-Бустанй, в значительной мере
оправдал высказанные им надежды.
Са'йд сАкл считает сборники Гасуба первым „диваном" арабской
современности, который можно критиковать при свете требований
истинной поэзии. Давая в остроумной форме краткий обзор смены
различных течений в поэзии в периоды 1920—1927, 1927—1930 и
1930—1935 гг., он наглядно показывает, каково могло быть отношение
к стихам Гасуба в каждом периоде, и вместе с тем констатирует, что
поэт пережил все эти временные, иногда довольно длительные
настроения, остался самим собой и, в конце концов, достиг значительной
„устойчивости" творчества. Его поэзию он характеризует как
постоянную тоску — неудовлетворенность, постоянное стремление вперед и ввысь
и постоянное частичное достижение. По его определению, Гасуб не
принадлежит к числу созидателей новой эпохи, которые открывают
новые широкие горизонты; он не самостоятельный обильный источник,
1 Ал-Машрик, XXIX, 1931, стр. 689—700, 780—789 (и тогда же отдельным
изданием в Бейруте).
2 Там же, XXXI, 1933, стр. 62—68, 139—146, 215—222, 301—306 (и отдельное
издание тогда же).
3 Там же, XXX, 1932, стр. 282—288.
4 Ал-Хилал, XXXVII, 1929, стр. 731—732; ал-Машрик, XXVIII, 1930, стр. 29—34.
5 См.: Я. С. Виленчик. Проблема орфографии на современном арабском
Востоке. ЗИВ, III, 1935, стр. 136—139.
6 Ал-Машрик, XXXV, 1937, стр. 391—400. Автор, к сожалению, не дает никаких
библиографических сведений о разбираемых им сборниках.

Новый сборник стихов ливанского поэта Йусуфа Гасуба 379
который может напоить жаждущих всего поколения, — он только один
этап того пути, который идет по берегу ручейка, этап поэтов, тесно
связанных с жизнью и отражающих ее, который в своей целостности
может в конечном итоге заменить большой источник.1
Особенно характерной чертой его поэзии он считает большую
„аналитичность" и музыкальность, углубляя относительно последней мысли,
которые частично высказывал ал-Бустанй. В его творчестве он видит
постепенное движение от „смятения" к „устойчивости": он как бы
знаменует переход от стиля староарабских стихов до грани красот
мировой поэзии. Сагйд гАкл усматривает в этом известный прообраз
послевоенного Ливана, который переходит от долголетней дремоты к
уверенности в своей миссии; не отказываясь полностью от всего вынесенного
из знойной пустыни, он постепенно как бы сближается с Средиземным
морем, осознав всю широту своего прошлого и всю широту своей
будущей миссии.2
Эти немногие доступные нам отзывы арабских критиков дают все же
ясное представление о том, что Гасуб занял свое место среди
представителей современной арабской поэзии. Если он никогда не
пользовался шумным, хотя бы даже быстро проходящим успехом, то оценка
его устанавливалась прочно, на протяжении нескольких десятилетий, и
его индивидуальность признана всеми писавшими о нем. С тем большим
интересом мы получили теперь возможность, благодаря внимательности
самого автора, познакомиться впервые непосредственно с новым
сборником его стихов, вышедшим из печати в конце 1947 г. Он издан
в Бейруте с тем изяществом, к которому приучила нас египетская
полиграфия, а в последнее время и сиро-ливанская, в частности
продукция едва ли не наиболее мощной типографской базы известного
Университета св. Иосифа в Бейруте.3
Нам трудно судить, отражает ли сборник только последний период
творчества поэта: в нем мы встречаем отдельные произведения,
которые случайно известны нам по прежним публикациям, преимущественно
в бейрутских периодических изданиях.4 При сличении с новым текстом
мы находим немало вариантов, которые говорят о систематически
продолжающейся работе автора над более ранними стихотворениями.
1 Там же, стр. 395—396.
2 Там же, стр. 400.
3 Йусуф Гасуб. Карурат ат—риб. Изд-во книжной фирмы ал-Бустанй, Бейрут
(Ливан), 1947, 8е, 111 стр. Закончено печатанием 30 ноября 1947 г. в количестве
560 экземпляров, из них 510 нумерованных. (Для упрощения цитирования мною
перенумерованы в последовательном порядке все 29 стихотворений сборника).
4 Например, № 17 „Зикра", стр. 65, последняя строка цитируется в статье
ал-Бустанй: ал-Мапгрик, XXVI, 1928, стр. 378, строка 5 снизу; № 25 „Ру иа"
приведена у Р. Нахле: ал-Мухтарат, I, 1930, стр. 28; № 24 „Нида" напечатана: ал-Машрик,
XXXIV, 193бГстР. 209. W

380
Библиографические статьи и обзоры
Дат первоначального написания нигде нет, и поэтому осторожнее
смотреть на сборник не как на отражение только последнего десятилетия,
следующего за теми изданиями, которые осветил Са'йд ?Акл в 1937 г.,
а как на известный итог всей поэтической работы, что подчеркивает
отчасти сам автор и в первом стихотворении, и в заглавии последнего цикла.
Поэт, как во всю свою жизнь, продолжает оставаться
немногословным. В новый сборник включено только двадцать девять
стихотворений, из них лишь четыре содержат больше 20 стихов (максимум
30—31), прочие же распределяются поровну: до 20 стихов содержат
двенадцать стихотворений и до 10 — тринадцать стихотворений. В сумме
сборник дает около 250 стихов; небольшое количество искупается
ювелирной отделкой, которая чувствуется на каждом шагу и достигает
высокого искусства в маленьких пьесах.
Предшествующие произведения автора в значительной мере
подготовили нас к тому, что сборник отражает исключительно чистую
лирику, представленную главным образом двумя мотивами — любви и
красоты. В этом смысле конечный результат его работы может казаться
значительно уже тех горизонтов, которые он рисовал в 1928 г. в своем
посвященном поэтам „манифесте". Однако нельзя отрицать, что в
пределах основных мотивов мы имеем и большое разнообразие и силу.
Сосредоточенная устремленность выгодно сказывается на протяжении
всей книги. Автор подчеркивает ее, начиная с заглавия, очень тонкими
иногда штрихами, которые содержат не всегда легко вскрываемые намеки.
Заглавие сборника ;,Карурат ат-тиб" („Сосуд ароматов") выбрано
не случайно. В нем кроется указание на один известный хадТіс о
Мухаммеде. Во время одного из его путешествий по пустыне погонщик
верблюдов запел песню, почти всегда сопровождающую переходы, под
звуки которой верблюды идут бодрее. Мухаммед обратился к нему со
словами: „Осторожнее с сосудами". Толкования комментаторов сильно
расходятся,1 но ясно только одно, что под „сосудами" Мухаммед
разумел женщин, ехавших на верблюдах: либо песня могла на них
подействовать соблазнительно своим содержанием, обыкновенно с
эротическим оттенком, либо верблюды, ускоряя шаг от звуков, могли обеспокоить
едущих. В связи с этим у Гасуба первое стихотворение большого
цикла носит то же название, что и весь сборник. Еще отчетливее
основная идея всего содержания выступает в том небольшом стихотворении
(стр. 9—10), которому автор дает название „Мукаддима" („Предисловие"):
„Состарился ты", — говорит она; шутя, и смотрит на меня кокетливым
уверенным взором. —
Разве ж не устало сердце от рифм, от биения его от любви? Скажи мне".
И я ей ответил: „Сердце — выкуп красоты, оно готово стать началом
преображения.
1 Один из вариантов рассказа автор приводит на стр. 17.

Новый сборник стихов ливанского поэта Йусуфа Гасуба 381
Оно шлет блеск на черты лица, осененного ресницами прелести.
Оставь же укоры и дай мне запас благородной красоты, не тяготясь этим.
Ведь поэзия — любовь иль красота; быть может, и умру я с этим. . .
быть может?. . .".
Здесь с лаконичной краткостью и большим изяществом выражено
современное „кредо" автора — вся поэзия у него посвящена теперь
любви и красоте, с ними он мечтает и закончить жизнь.
Второй девиз его — богатство формы, которою он распоряжается
без всякого труда. Эпиграфом к следующему стихотворению,
названному старым термином касида, он берет (стр. 11) полустишие из
знаменитого отрывка „царя поэзии" классической эпохи доисламских
времен Имру'улкайса: „Гоню я рифмы от себя упорно...". В этом
полустишии только приоткрывается его мысль, которая будет непонятна,
если мы не вспомним всего трехстишия целиком, где построение образа
основано на описании охоты с помощником:х
Гоню я рифмы от себя упорно, как гонит юноша — помощник смелый
резвого коня.
Когда ж их стало много и я его утомил, он выбрал из них шесть лучших.
И мелкий жемчуг я оставляю в стороне, а из крупных жемчужин беру
самые прекрасные.
Трудно не усмотреть в этом параллели к известной характеристике
Пушкиным свободы обращения с рифмой и вообще со всей формой,
которая находится у поэта в полном подчинении. При таком владении
средствами выражения, в названии касида, которое дает Гасуб
следующему за этим девизом стихотворению (стр. 13—15), не приходится
искать передачи староарабского термина для общеизвестной формы.
И в ней, как двадцатью годами раньше в стихотворении „Поэты",
отражается взгляд на высокое назначение поэзии вообще: она
воплощает в слове мысли, которым нет покоя, она льется, как источник,
который не может иссякнуть. Она проникает незаметно, а затем
(стр. 15) „разливается в груди мелодией, эхо отзвуков которой дивно.
Она стучится в двери всякой души и редкая душа ей не ответит".
Поэт чувствует с гордостью силу своего творчества и в
характеристике его он прав. Некоторые его мелодии действительно увлекают
читателя незаметно при всей своей кажущейся простоте.
Все стихотворения он группирует в циклы. Первые два
„Осторожнее с сосудами" (стр. 17—42) и „Томление" (стр. 43—57) посвящены
красоте и любви, быть может иногда в слишком смелых для наших
представлений тонах, как это отражено, например, в стихотворении
(стр. 27—31) „Обнаженная" („Мутаджаррида"), где в названии даже
чувствуется нераскрытый намек на одну очень известную каснду
3 В изд. Альвардта (London, 1870), № 11.

382
Библиографические статьи и обзоры
доисламского поэта ан-Набиги. Большой тонкостью проникнут второй
цикл, целиком построенный в форме признаний девушки, по отдельным
мотивам очень близко связанный с народными ливанскими песнями,
которым автор умело придал новую жизнь.
ПЕСНЯ
(стр. 45—46)
Пошла я рано к источнику: может быть тот, кого я люблю, пройдет там
поутру.
И я посмотрю, хотя бы украдкой, на лике зари его смуглое лицо.
Источнику жалуюсь я на суровость любимого и тайно целую там камни.
Быть может, любимый мой, когда придет напиться, услышит их тайны.
Любимый мой смугл с блестящим лицом; тесно станет заре, когда
он покажется.
От радости пляшут все существа и покрывается цветами пустыня.
Проходят девицы, когда он посмотрит на них в праздник или f обратит
к ним привет,
Точно опьяневшие. Любовь лишает их речи и в мечтах они срывают
звезды.
СМЯТЕНИЕ
(стр. 48—50)
Мама, дорогая! Не позволяй ему сидеть на моей скамейке.
Не оставляй нас ради чего-нибудь; сердце мое, мама, не в моей власти.
Я чувствую, когда рука его коснется моего покрывала, пламень на моей
рубахе.
От страха ли или от любви к нему покрывает стыд мои щеки влагой.
У него блуждающий взор проникает сквозь платье, точно я не одета.
Я не в силах его удалить и я смежаю веки, как будто не вижу.
А если мы останемся наедине, затягивается у него рассказ о любви,
смутный по цели.
Мысли блуждают в его словах, а душа моя скитается и не может найти
пути к пониманию его. . .
В моих ребрах находится для него пылающее эхо, которое ворочает мое
тело, как на жаровне.
А когда встает заря, она видит на моей постели твою девочку, которая
не спала.
Повторяет она втайне его слова и плачет и смеется при мысли
о свидании.
Мама, дорогая! Не позволяй ему сидеть на моей скамейке.
И УКОРЯЮТ МЕНЯ...
(стр. 51—53)
И укоряют меня люди за любовь к нему, и я укоряю себя и прошу
извинения.
А когда он покажется, забываю я то, что обещала, и открываю то, что
затаила,

Новый сборник стихов ливанского поэта Иусуфа Гасуба 383
В каком-то ослеплении. Сердце мое полюбило его. Я спрашиваю душу
свою и не нахожу
Причины. Трудно понять любовь пораженным ею.
Любимый мой! Чего же хотят губители от всего, что они разукрасили,
что подделали?
Тает вся ложь в его взгляде на меня, когда он придет, прося
объяснения.
И бьется сердце мое, изменяет мне язык, когда я пытаюсь искать
извинения.
Я вижу его и нет у него недостатков в моих глазах; не видно и зла его.
Нет никакой красоты, ни блаженства, если нет его смуглого лица.
Он повелевает, а я подчиняюсь ему в любви; душа моя умаляется, он
возвеличивается.
В руках его любви я — роза: любовь или ласкает ее или обрывает
лепестки.
Глубже по мысли третий цикл „Тайна и тоска-влечение" (стр. 59—81),
который посвящен неутолимым стремлениям-, что не находят
удовлетворенности в жизни. Первое стихотворение цикла как бы соединяет
его с предшествующим:
ТАЙНА
(стр. 61)
У источника, в тени бархатистой, остатки аромата, еще не увядшие,
И тайна, которую скрыл ветерок и дремлет с нею над изгибом потока.
Он просыпается и шепчет про нее всякий раз, как я прохожу
у колыбели первой любви.
Музыкальность поэта сказывается ярко, и многие стихи чувствуются,
как романсы.
ЛЮБИМАЯ ПЕСНЯ
(стр. 62—63)
Друзья мои! Из воспоминаний юности повторите моему сердцу любимую
песню.
Вы пробудите старую любовь, которая, хотя далека, остается свежей
ромашкой.
Вместе со вздохом она поднимается ночью ввысь; вместе со звуком
вздымается волной света и аромата.
Господь тебе в помощь, ожививший воспоминания! С воспоминанием
оживил ты дивную вещь —
Весну по краям осени, а в пустыне души сердце взволнованное.
В твоем голосе точно чудная сила, что возвращает юность и оживляет
сердца.
Страдание она превращает в усладу, а в стеснении открывает широкий
горизонт.
С тобою все бытие растворяется в мелодии; она и тоска и биение
сердца.
Когда любовь взойдет в глубине сердца, все другое быстро исчезнуть
готово.

384
Библиографические статьи и обзоры
воспаминАНИЕ
(стр. 64—66)
Воспоминание окружило мое сердце, и вот рана в нем сочится,
а страдания мои вспыхнули.
И развернуло воспоминание в моем сердце время прошедшее, как
разносится аромат из шкатулки.
И двинулось оно мрачными фигурами, в величии молчания и печали идущими, —
Процессия, которую сопровождают мечты, а за катафалком идет мое
разбитое сердце.
Среди них любовь погибшая, а по краям катафалка слезы и рыдание.
И вот лицо дорогое встает, в чертах которого строки несчастия.
Пыталось оно улыбнуться, если бы в блеске взора слезы не всплывали
и погружались.
На груди у него завяла базилика: головка у нее склонилась, аромат ее
рассеялся,
А на земле ты видишь листочки ее, точно ленивые мотыльки, что не взлетают,
Или остатки дружбы, которую после долгого срока растерзали ложь и обман. • .
ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЕСНЫ
(стр. 67—69)
Едва на ветках покажутся листья и наши долины вернут красивую одежду,
А аромат холмов обнимется с нежным ветерком на заре,
Как вспомню я время Лейли.
Время Лейли! Сколько раз поило оно золотистым из лозы юности,
А наши стихи протягивало, как сети для всех стройных красавиц,
Что горделиво волочат подолы.
Мы не забыли про любовь, но заботы раздробили нашу душу.
Мы точно земля зимой, как будто навеки покрытая снегом, недвижимая,
Что потеряла дорогу к своему лету.
О если бы наши жизни были временами года, где зима идет впереди
весны!
И сердце вновь бы оживилось листьями, как голые ветви, и увлечение
наполнило бы грудь,
А любовь воскресила бы время Лейли.
Последний цикл озаглавлен знаменательно „У лотоса конечного
предела" (стр; 83—110), где намек взят из коранических
представлений. Поэт, как бы подводя итог житейским стремлениям, вспоминает
свои искания „пропавшей песни", которым были посвящены его
усилия:
ПРОПАВШАЯ ПЕСНЯ
(стр. 85—86)
Ищу я в печальной струне и в сердце пропавшую песню,
Она вырвалась от меня и не вернулась.
Ищу я аромат базилики; не успела она расцвесть на берегу любви, как завяла
И умерла и не оживили ее мои слезы.
Ищу я мечту, что наполняла всю юность. Исчезла она и весь блеск потух
С мечтой в моем страдающем сердце.

Новый сборник стихов ливанского поэта Иусуфа Гасуба 385
И в этом цикле есть сильные произведения, обнаруживающие
иногда, как весь упомянутый второй цикл, большой дар
перевоплощения. Быть может выше всех прочих в этом смысле стоит
возвышающаяся до трагических тонов „Молитва монаха" (стр. 102—107), самое
крупное произведение в сборнике (31 стих). Завершается книга
стихотворением „Ночь" (стр. 108—110), очевидно тоже не случайно. Ночь
близится к поэту, готовясь окутать его своим покровом, но пред ним
встают видения:
. . .Пробудила она заснувшие сказки близкого времени и давней старины.
В эфире встречаются напоенные ароматом дыхания 'Афры и 'Урвы
ибн Хизама.
Вся земля и небеса переполнены любовью, дрожащей на далеком
горизонте.
Влюбленные Хиджаза в толпах греков, опьяненных вином Хайяма. . .
Будем же вдыхать страсть в зефире и напоим райский Каусар поэзии
росой опускающейся.
Мы — сущность бытия, щедрая мысль божества или дуновение любви.
И в этой последней строчке, завершающей весь сборник, поэт
остается верен себе. Надвигающаяся ночь его не страшит: он попреж-
нему несет свою миссию исповедника любви и красоты. Они вечны, и
поэтому в его мыслях о „лотосе конечного предела" нет никакой
горечи. При всех исканиях, при всей недостижимости идеалов, его
поэзия остается жизнеутверждающей, и в этом ее сила и для тех,
кто стоит далеко от очага ее возникновения — отрогов Ливана.
Некоторые критики — и не без основания — отмечают
разнообразные литературные отражения в поэзии Гасуба.1 Он хорошо знает
А. де Мюссе, иногда чувствуются в нем отзвуки А. Самана, но
с такой же восприимчивостью он ощущает некоторые черты творчества
своего земляка, классика современности X. Мутрана, давно живущего
в Египте. Все это не мешает ему оставаться чисто арабским поэтом
и не только по тому формальному признаку, что, как мы уже частично
видели, в нем немало мотивов классического наследия. Этим наследием
его творчество не перегружено, и лишь изредка, с тактичной
экономией, он допускает тот или иной образ. В последнем стихотворении
пред его взором встает одна из знаменитых романтических пар —
?Афра' и сУрва; если к этому прибавить еще более знаменитую Лейлю,
героиню Маджнуна, или женское классическое имя Хинд, пожалуй,
непосредственные заимствования из древности будут исчерпаны. Его
поэзия, с арабской точки зрения, конечно, нова, однако в языке и
во всем стиле остается строго классичной; иногда, и тоже с большим
тактом, оказывается примененным очень смелый неологизм (стр. 54
Например: ал-Бустани, ал-Машрик, XXVI, 1928,. стр. 380.
25 И. Ю. Крачковский, т. III

386
Библиографические статьи и обзоры
внизу): „.. .Я чувствую их в своей крови, в своих жилах и в моем
«было» и в грядущем". К глагольной форме „было" присоединен здесь
именно артикль ал-, но сила владения языком такова, что это
воспринимается с полной легкостью и естественностью.
Чисто арабским поэтом остается Гасуб и в форме своих стихов;
его „классичность" в этом отношении выражена быть может сильнее,
чем у большинства современников. Нужно обладать немалым талантом,
чтобы не вызвать при этом ощущения стилизации или просто
эпигонства. Классическая форма у Гасуба остается жизненной и ясной.
Как во всей современной поэзии, Гасуб применяет только
классические размеры „халйлевской" схемы; пользование ими приблизительно
таково же, как у всех поэтов, не стремящихся к другой стилизации
по примеру „эмира поэтов" в Египте Ахмеда Шаукй. Преимущественно
привлекаются им так называемые „легкие" размеры, типичные не столько
для классической эпохи, сколько для неоклассиков аббасидского
времени. Наиболее часто фигурирует мутакйриб—восемь раз (№№ 10,
12—16, 19, 22), к нему примыкают представленные шестью образцами
хафйф (№№ 8, 9, 24, 26, 28, 29) и сари' (№№ 2, 5—7, 11, 27), Пять
раз встречается басит, но из них в четырех случаях в усеченной
поздней форме (№№ 2, 18, 20, 21) и только один раз в полной
классической (№ 7). Два раза Гасуб пользуется наиболее популярным
в старой поэзии размером тавйл (№№ 4, 25) — столько же, сколько
и более подвижным поздним ремелем (№№ 17, 23). Наконец, только
по одному разу у него встречаются классические вафир (№ 1) и
кимил (№ 3). Прочие из пятнадцати теоретически допускаемых
размеров у него не употребляются; не появляются применяемые изредка
в современной поэзии мадйд или мунсарих, а тем более „осел
поэтов"— реджез.
Если в пользовании размерами Гасуб разделяет тенденции
большинства современных поэтов „свободного" направления, то гораздо
более строг он и „классичен" по отношению к рифхмам и строфике.
В современной поэзии, как известно, строфическая форма, так
называемый мувашшах, приобрела полные права гражданства: можно даже
сказать, что у большинства поэтов она преобладает сравнительно
с основным классическим типом, сохраняющим одну рифму, которая
проходит через все стихотворение. Между тем у Гасуба в этом
сборнике две трети произведений — двадцать (№№ 1, 3, 5, 8, 9, 11—13,
15—17, 20, 21, 23—29) — сохраняют одну рифму, только семь
разбиваются на строфы с различным чередованием рифм (№№ 4, 6, 10, 14,
18, 19, 22) и два (№№ 2, 7) объединяют строфы двух различных
размеров. Интересно отметить, что в двух последних случаях объединены
родственные размеры — сари и басит (один раз в усеченной форме,
а другой — в полной). В известной мере этот прием можно считать
новшеством, если не смотреть на него как на объединение в одном

Новый сборник стихов ливанского поэта Йусуфа Гасуба 387
стихотворении первоначально самостоятельных отрывков,
предположение о чем может поддерживаться сменой рифм во втором
стихотворении. Однако в стихотворении седьмом большее единство придает
сохранение единой рифмы, производящее очень эффектное впечатление
при смене размеров.
В пользовании строфической формой мувашша%а Гасуб оказывается
тоже значительно сдержаннее большинства представителей
современной поэзии. Только в двух случаях (№№ 18, 22) он отказывается от
употребления обычного стиха, делящегося на два полустишия, и
придает самостоятельное значение полустишиям. В одном случае (№ 22)
у него строфическая единица состоит из трех полустиший с рифмой,
проходящей не по стихам, а полустишиям типа ааб, ввб9 ггб. В другом
случае (№ 18) использована более сложная форма группировки по пяти
полустиший, так называемый тахмис, при котором общую рифму имеют
каждое второе и четвертое полустишия; первое и третье остаются без
рифмы, а пятое, десятое, пятнадцатое и двадцатое рифмуют между
собой.1
Кроме разобранных четырех случаев, строфическое построение
в прочих стихотворениях достаточно просто. В № 2 (11 стихов), где,
как мы видели, сменяются два размера, имеем две строфы по два
стиха (рифма соответственно аау бб) и одну в семь стихов (рифма ввв)
В № 4 (30 стихов) все произведение разбито на простейшие, наиболее
часто применяемые единицы по два стиха (рифма аа, бб, ее); то же
повторяется в № 10 (8 стихов) и № 12 (12 стихов). № 6 (12 стихов)
содержит одну строфу в шесть стихов (рифма ааа) и две строфы
по три стиха (рифма бббу ввв); № 14 (20 стихов) разбивается на
четыре строфы по пяти стихов, рифмующих последовательно ааау
ббб, ввв.
Нетрудно видеть, что в смысле построения строфы и пользования
рифмой Гасуб выбирает преимущественно простые средства, избегая
особой изысканности, которая иногда присуща некоторым его
современникам во всех арабских странах. Это еще раз подтверждает его
большую „классичность". Если ему удается достичь серьезных
результатов, то это с определенностью говорит о крупном таланте.
Конечно, в личности Гасуба нельзя искать борца, в произведениях
которого были бы отражены острые и больные вопросы текущего
момента. Это натура преимущественно созерцательная — певец красоты
и личного чувства. Но это чувство и красота всеобъемлющие и в этом
смысле являются жизнеутверждающими. Его стихи помогают в борьбе
1 Некоторую неясность вносит последнее слово первого и последнего
полустишия — Лейла, которое не все теоретики признают рифмой джамйла или сабйла;
возможно, что поэт хотел подчеркнуть самостоятельность завершения первой и
последней строфы, где в таком случае будут рифмовать между собою -последние
полустишия, не рифмуя с промежуточными строфами.
25*

388
Библиографические статьи и обзоры
за свободу от условностей, помогают преодолеть застывшую и
вредную традицию, которая должна быть отброшена. Поэзия его — верное
отражение здоровых тенденций, которые в соответствующей среде
оказывают положительное действие.
Сжатая характеристика движения, где Гасуб, конечно, не одинок,
^удачно формулирована известным ливанским писателем Халйлем Такй
ад-дйном в немногих словах.1 Он называет его сборник „высоким
образцом возвышенной арабской поэзии современных ливанских поэтов;
они сумели воскресить в арабской поэзии дух обновления и наполнить
ее красками, музыкой и прелестью, откровение которых восприняли от
неба и земли Ливана, сохранив традиции древней арабской поэзии
в прочности литья и силе выражения". У Гасуба, действительно,
сочетаются классичность и новизна в органическом единстве с ливанскими
настроениями. Три этих элемента представлены с большим чувством
меры и создают в его лице тип арабского поэта, связанного с родной
почвой, произведения которого понятны во всех арабских странах.
Можно ли его поэзию считать провозвестником того, что в
арабской литературе современности начинает ликвидироваться отставание
арабской поэзии от художественной прозы, как это предполагал
в конце 20-х годов Фу'ад ал-Бустанй, а в конце 30-х Са'йд гАкл, —
прошедшие десятилетия отчетливо еще не показали; решение придется
предоставить будущему, вероятно не очень далекому. Период крупных,
всеми признанных поэтов, хотя бы и совершенно различной
индивидуальности, как Ахмед Шаукй и Хафиз Ибрахйм в Египте, Джемйл
аз-Захавй и Ма'руф ар-Русафй в Ираке, завершился со смертью
в 1945 г. последнего из них, ар-Русафй. Быть может, на смену им
появятся теперь такие же крупные таланты, которые и положат начало
новой эпохе.
1 Письмо от 27 февраля 1948 г., сопровождавшее присылку сборника.
-»HS»*.

ДВЕ НОВЫЕ ХРЕСТОМАТИИ
ПО СОВРЕМЕННОЙ АРАБСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
В настоящей заметке я предполагаю остановиться главным образом на
двух хрестоматиях по новой арабской литературе — предмету, особенно
нас интересующему, — которые вышли за время войны. Для понимания,
их роли мне придется несколько коснуться и предшествующего периода.
Я напомню, что в 1928 г. в предисловии к выпущенной тогда
хрестоматии К. В. Оде-Васильевой я дал полный итог всего, что
существовало к этому времени на Западе в области изучения новой
арабской литературы и, в частности, пособий хрестоматийного типа.
Итог был небогатый и, как я подчеркивал, наши „Образцы" были
первым опытом подбора текстов для учебных, отчасти и научных целей,
в широком масштабе. С той поры мне приходилось неоднократно
отмечать и в устных и в печатных обзорах по разным поводам, что это
в полной мере было признано на Западе — наша хрестоматия
действительно открыла новый период в изучении современной литературы и
впервые вызвала мысль о создании аналогичных пособий в других странах,
где изучается арабский язык, и даже в арабских центрах. Уже в 1930 г.
появилось два издания, которые не скрывали своей связи с нашим
начинанием, хотя были построены иначе, иногда по-своему оригинально.
Первая — небольшая книжка — совместный труд лектора арабского
языка в Гамбургском университете Тахира Хемирй, по
происхождению, кажется, из северной Африки, и известного диалектолога,
берлинского профессора Г. Кампфмейера, который, между прочим, сделал
очень много для популяризации русской литературы по арабистике,
в особенности по изучению новой литературы, переведя ряд русских
работ. Книжка под названием „Лидеры современной арабской
литературы. Справочник, часть I" распадается на две части. В первой, на.
английском языке, дана краткая биография с библиографией и
характеристикой 13 современных авторов египтян и сирийцев с хорошими
портретами пяти из них. Во второй, представляющей приложение, помещены,
отрывки произведений восьми из них, в числе которых фигурирует один
поэт. Извлечение занимает около 40 страниц и, таким образом, может
служить в известной степени хрестоматией, не столь обширной, как
наши „Образцы", но удачно восполняющей их некоторыми произведе-

390
Библиографические статьи и обзоры
ниями, которые не были нам доступны при печатании хрестоматии. Вся
работа выполнена с большой тщательностью, отличавшей вообще
произведения Кампфмейера. Второй выпуск задуманного издания не появился.
Другого характера второе издание, вышедшее в двух выпусках
в 1930—1931 г. в Бейруте и вскоре повторенное новым изданием.
Составитель его — преподаватель Университета св. Иосифа Рафаил
Нахле, араб, уроженец Александрии, проведший, однако, значительную
часть своей жизни в Сирии. Он большой полиглот, знает, между
прочим, и русский язык, является защитником литературной обработки
арабских диалектов, с пропагандой чего неоднократно выступал в печати.
Сам он пишет, однако, на литературном языке и только в своих речах
довольно часто пользуется разговорным. Он большой любитель и
пропагандист искусственных языков и на язык „идо" перевел ряд
произведений современных арабских поэтов, изданный отдельным сборником
в Стокгольме в 1926 г. В свое время я напечатал рецензию на этот
сборник с характеристикой его состава.1 В науке Нахле известен
главным образом как автор полезной практической грамматики
сирийско-ливанского диалекта., опубликованной им на французском языке в двух
выпусках тоже в Бейруте в 1937—1938 гг.
Интересующая нас хрестоматия под скромным названием
„Избранное" предназначена им для старших классов арабской средней школы,
где до сих пор не было удобного пособия для знакомства с писателями
XIX—XX вв. Ее педагогические цели и приходится учитывать при
характеристике. Она включает и поэзию и прозу, начиная с классиков
современной литературы, и содержит в обоих выпусках около 72 авторов
с 217 отрывками на 450 страницах; авторы распределены без особого
порядка, но наличие указателей позволяет ориентироваться в материале
без особого труда. Отрывки сопровождаются краткими биографическими
сведениями с приложением портретов иногда в достаточно примитивном
виде; в тексте тоже появляются столь же примитивные иллюстрации.
Количество материала настолько значительно, что хрестоматия дает
представление почти обо всех крупнейших авторах за 125 лет. Ее
педагогические цели создают некоторые преимущества, но иногда вызывают
и отрицательные черты. Преимуществом является то, что тексты
выбраны тщательно и не содержат особенно трудных или запутанных
конструкций, частично они огласованы, и печатное выполнение, как всегда
в университетской типографии Бейрута, стоит на большой высоте —
опечаток почти не встречается. Однако самый состав сборников требует
известных оговорок. Хрестоматия в основном предназначена для
школьников среднего и старшего возраста, притом воспитывающихся
обыкновенно в христианских школах Ливана, не лишенных некоторого
клерикального налета, как всегда с дидактическим и сентиментальным оттен-
См. настоящий том, стр. 340—343.

Две новые хрестоматии по современной арабской литературе 397
ком. Авторы левых направлений в ней, конечно, отсутствуют; сиро-
ливанские писатели преобладают, но ни ар-Рейханй, ни Джебрана среди
них было бы напрасно искать. Эти особенности приходится иметь в виду
при обращении к ней, хотя все же нельзя отрицать, что количество
помещенного материала до последнего времени делало ее одним из наиболее
удобных справочников.
Уже в те годы, когда война прервала наши сношения с западной
наукой, вышла в Алжире хрестоматия Переса, ставшая нам доступной
только после войны. Анри Перес — профессор в Алжире, один из
крупнейших французских арабистов и, в частности, хороший знаток
современной литературы, которой он посвятил много отдельных статей и дал
несколько полезных справочников. В течение ряда лет, отчасти под
влиянием нашей хрестоматии, он подготовил соответствующее пособие,
которое в ряде выпусков должно было охватить не только современную,
но и классическую литературу. Построение ее в известной мере
отражало аналогичные пособия по античной древности типа „Греческая
литература и культура в текстах", где в извлечениях из писателей
соответствующей эпохи, подобранных в хронологическом порядке, делается
попытка характеризовать не только развитие литературы, но и
состояние общества, насколько оно отразилось в литературных памятниках.
В классической филологии, разработка которой ведется уже много
веков, такие пособия вошли в каждодневный обиход; для арабской
литературы построение их гораздо сложнее, и инициативе Переса надо
воздать должное.
В 1938 г. вышел в Алжире первый и, насколько мне известно, до
сих пор единственный выпуск издания „Арабская литература и ислам
в текстах" с подзаголовком „XIX и XX век". В 1947 г. он появился
уже третьим изданием, а в 1949 г. и четвертым, известным мне только
по упоминанию. Такой большой успех объясняется, конечно, не только
тем, что хрестоматия является университетским пособием, но и тем, что
она служит при испытаниях на некоторые должности гражданской и
военной службы в Алжире и Марокко, для которых существует
специальная программа по арабскому языку. Вся работа обнаруживает
вдумчивое и долголетнее занятие предметом. Предисловие дает сжатый очерк
новой арабской литературы (стр. V—XIV) и очень обстоятельную
библиографию по ее изучению как на арабском, так и на западноевропейских
языках (стр. XV—XXIV), которая в настоящее время является, пожалуй,
наиболее систематической из всех существующих. В конце дан список
переводов современной литературы на французский язык. Издание
сопровождается указателем авторов и обстоятельным содержанием,
относительно каждого автора приводится краткая справка; извлечения
сопровождаются некоторыми примечаниями, обыкновенно языкового
порядка с разъяснением более сложных оборотов и отдельных выражений,
несколько реже литературного или реального характера; все они в до-

392
Библиографические статьи и обзоры
статочной мере помогают при чтении хрестоматии тем, кто специально
не занимался соответствующими текстами.
В хрестоматию включено 139 отрывков, как прозаических, так и
поэтических, приблизительно 120 авторов на 225 страницах убористого
алжирского шрифта, хоть и перемежающегося указанными вводными
замечаниями. Авторы распределены в хронологическом порядке по трем
периодам, которым, с точки зрения истории арабских стран, особенно
Египта, нельзя отказать в известной логичности. Первый период
захватывает время с 1800 по 1882 г., второй с 1882 по Ц918 г. и третий
с 1918 г. до наших дней. Некоторые авторы в связи с развитием их
творчества иногда фигурируют в двух отделах, так же как некоторые
встречаются и в прозаической и в поэтической части. Самое количество
их говорит о том, что в книге достаточно полно отражены различные
направления, и особенным достоинством хрестоматии является то, что
в ней, помимо обычно фигурирующих везде египетских и сиро-ливанских
авторов, появляются некоторые иракские и, что особенно важно, очень
мало знакомые нам североафриканские. Северная Африка, как
неоднократно приходилось мне отмечать, принимала сравнительно мало участия
в развитии новой арабской литературы, несмотря на свою богатую
письменность до последнего времени, и почти не выдвинула в XIX—XX вв.
писателей, которые приобрели общеарабское признание, как многие
египтяне и сиро-ливанцы. Иногда я был склонен думать, что мое мнение
сложилось под влиянием малого знакомства и малой доступности
арабской литературы из северной Африки у нас. Однако теперь
подтверждение мы находим и в этой работе специалиста, действующего на месте
и, конечно, хорошо осведомленного о всей печатной, а частично и
рукописной продукции своей страны. В каждом отделе на двадцать-тридцать
авторов приходится обыкновенно не более трех, максимум четырех по
своему происхождению из северной Африки. И среди них встречаются
иногда, конечно, интересные, хотя обыкновенно мало нам известные авторы,
как знаменитый эмир сАбд ал-Кадир ал-Джаза'ирй, который был
достаточно даровитым поэтом, или современный историк и литературовед Туниса
Хасан Хуснй 'Абд ал-Ваххаб, посвятившие немало работ своей родине.
Хрестоматия, несомненно, удовлетворяет основные цели по обоим
направлениям: она дает представление о развитии арабской литературы
на протяжении полутора веков до 40-х годов нашего столетия и в то же
время освещает ряд событий и течений культурной истории арабских
стран. Отрывки подобраны не исключительно под углом зрения их
литературного интереса, но и потому, что они представляют документы
для характеристики общественного развития. Как пример можно указать
извлечения из произведения историка начала XIX в. ал-Джабартй,
которые удачно рисуют отношение некоторых слоев египетского населения
к культурным начинаниям, принесенным экспедицией Наполеона, —
типографии, первой газете, публичной читальне и т. д. В новом порядке

Две новые хрестоматии по современной арабской литературе 393
специально подобраны отрывки произведений некоторых писателей,
характеризующие различное отношение к так называемой „египтизации" или „ара-
бизации "литературы в Египте. Для нас хрестоматия является полезным
справочником о большом количестве авторов с образцами их стиля,
восполняющими в некоторых случаях хрестоматию К. В. Оде-Васильевой,
построенную, конечно, по другому принципу. В частности,
рассматриваемая хрестоматия дает возможность получить некоторое представление
о современной арабской поэзии, для которой нет пока другого пособия.
Некоторыми недостатками и внутреннего и внешнего порядка,
конечно, она обладает. Первым из них является чрезмерная в общем
краткость отрывков, обыкновенно не превышающих объема
одной странички, а нередко занимающих даже меньший объем, который,
конечно, не может дать сколько-нибудь достаточного представления о стиле
автора. Вторым недостатком приходится считать то, что при хорошем
знакомстве составителя с предметом и при всей тщательности работы
не всегда выбраны отрывки, характерные для данного автора, а иногда,
наоборот, даже неудачные или бледные. Особенно это надо сказать про
поэтическую часть, в которой не всегда сколько-нибудь ярко отражены
даже наиболее крупные поэты. Повидимому, этой части составитель
уделил меньшее внимание. При большом количестве текстов в
хрестоматии имеется немалое количество опечаток, частично исправленных
составителем в приложении к последующим переизданиям; встречаются
отдельные недоразумения, в которых повинен и он сам, равно как некоторые
неудачные объяснения в примечаниях. Все это критиковать нетрудно, но,
зная условия печатания арабистических работ даже в арабских странах,
удивляться не приходится. Во всяком случае, Перес задумал и удачно
выполнил очень полезное пособие для изучения новой арабской литературы.
Другого характера и значительно более элементарного типа вторая
хрестоматия, на которой я хотел остановиться тоже несколько
подробнее. Она вышла в Лондоне в 1947 г., и составитель ее Хаим Рабин не
арабист по своей официальной специальности, а лектор послебиблейского
еврейского языка в Оксфордском университете. Все же и в арабистике
он несколько известен: ему в сотрудничестве с другим лицом
принадлежит учебник современного палестинско-арабского языка, а в последние
годы он выпустил исследование древних западноаравийских диалектов
в Йемене и Хиджазе, среди племен Хузайл и Тайй в период
возникновения ислама. Тема интересная, но работа остается нам недоступной.
Можно предполагать по некоторым данным, что для автора арабский
язык знаком с детства.
Его хрестоматия вышла в одной из многочисленных хрестоматийных
серий, построенных по одному типу так называемых „ридерс"
современных языков. В этой серии появились уже аналогичные хрестоматии
языков польского, русского, греческого, испанского, португальского,
турецкого. Все они построены по одной системе выбора современных литера-

394
Библиографические статьи и обзоры
турных текстов с полным подстрочным к ним словарем, где даны все
встречающиеся в данном отрывке слова не только с их значением, но
и с указанием их грамматической формы. Особые примечания к каждому
отрывку поясняют все идиомы или сколько-нибудь сложные случаи.
Все они имеют в виду изучающих, которые обладают только
элементарным знанием грамматики и не имеют еще почти никакого запаса слов.
В построении по этому типу и заключается основная оригинальность
хрестоматии Рабина. В предисловии он подчеркивает свое знакомство
с нашими „Образцами", называя книгу „превосходной" и сожалея лишь
о малой ее доступности на Западе. Таким образом, в создании и его
опыта быть может „Образцы" сыграли некоторую роль.
И в этой хрестоматии отрывки кратки, хотя несколько полнее, чем
у Переса. Они совершенно не огласованы, но огласовка дана в словаре,
при помощи которого учащийся должен изучать данный отрывок, пока
он не будет в состоянии читать его правильно, не заглядывая в словарь.
Кроме извлечений из современных авторов, для заполнения
пространства на свободных частях страниц даны с полной огласовкой и
переводом пословицы классического происхождения, взятые в основном по
записям известного путешественника Буркхардта.
В хрестоматии представлено около 30 прозаических отрывков 20
авторов исключительно 20—30-х годов. Выбор можно признать удачным,
фигурируют обыкновенно известные нам крупные имена. В двух-трех
случаях составитель несколько расширил обычные рамки, использовав
одно произведение историка арабского национального движения — Амина
Са'йда, речь бывшего короля Ирака Газй и резолюцию арабских
студентов, обучающихся в Европе, принятую на их конгрессе 1938 г. в
Брюсселе. Вообще отрывки выбраны с умением и достаточно хорошо
характеризуют как изящную прозу, так и очерки и литературную критику. Все
они обыкновенно производят свежее и нешаблонное впечатление.
Основной недостаток — тоже известная краткость как отрывков, так и всей
хрестоматии, большую часть которой занимают словарь и примечания;
на долю чистого текста приходится не более 30—35 страниц
небольшого формата. Встречается изрядное количество недоразумений, особенно
в словаре, связанных обычно с неправильной огласовкой. Впечатление
таково, как обыкновенно производят лица, для которых арабский язык
является родным и которые в литературный язык часто переносят не принятые
в нем диалектные огласовки. Чему можно позавидовать — это
полиграфической технике, особенно в хрестоматии X. Рабина, в которой шрифты,
несмотря на крайнюю мелкость, остаются четкими и удобочитаемыми.
В результате можно констатировать, что обе хрестоматии значительно
расширяют материал для изучения современной литературы до начала
40-х годов и представляют полезный суррогат.

>g^^EE^^
СБОРНИК СТИХОВ МУХАММЕДА МЕХДЙ АЛ-ДЖАВАХИРЙг [48]
Вышедший в Багдаде в декабре 1949 г. первый выпуск
стихотворений иракского поэта М. М. ал-Джавахирй впервые дает возможность
познакомиться сравнительно полно с его творчеством. До сих пор его
произведения, печатавшиеся только в периодической прессе
преимущественно Ирака, отчасти Египта и Сирии, были доступны исключительно
читателям арабских стран, и, вероятно, этим объясняется, что до сих
пор о нем отсутствуют какие-либо биографические сведения. О нем нет
данных в сборниках иракского литературоведа Рафаила Баттй, как их
нет и в большом своде истории арабской литературы Брокельмана.
Кроме того, его известность стала распространяться уже после того,
как вышли упомянутые издания, а у нас он привлек внимание в связи
с его откликами на борьбу СССР против фашистского нашествия. С
последней точки зрения его стихи представляют исключительное явление,
хотя и не стоящее особняком в современной арабской поэзии.
Первая часть сборника содержит 204 страницы и включает тридцать
произведений, не считая предисловия „На большой дороге" (стр. 6),
в стиле стихотворений в прозе. Все стихотворения обыкновенно
достаточно большого размера и написаны с конца 20-х годов до выхода
издания в свет. Первое из них „Тоска" (стр. 14) сочинено в 1949 г.
1 Мухаммед Мехдй ал-Джавах и рй. Диван ал-Джаухарй, ал-джуз' ал-аувал.
Матба'а Багдад, Багдад, Канун ал-аувал, 1949, саман ан-нусха 300 фелс, 8°, 204 стр.
Содержание: ал-ихда' (стр. 5); ал-мукаддама 'ала кари'ат ат-тарйк (стр. 6); ханйн
(стр. 14; 1949 г.); ал-икта' (стр. 17; 1939 г.); аджиб, аййуха-л-калб (стр. 22; 1940 г.);
саурат ал-видждан (стр. 30; 1928 г.); 'Омар ал-Фахурй (стр. 32; 1946 г.); Афродит
(стр. 37); Абу-л-'Ала ал-Ма'аррй (стр. 49; 1944 г.); ухайййка Täxä (стр. 61; 1944 г.);
Самарра (стр.65; 1932 г.); тахййат ал-джуйуш ал-'арабййа, Филастйн (стр.72; 1948 г.);
Савастубул (Севастополь; стр. 80); ал-умма ал-'арабййа бейн амси ва-л-йаум. Тунис
(стр. 87); 'итаб ма' ан-нафс (стр. 96; 1932 г.); бинт Бейрут (стр. 102; 1941 г.); Дже-
мал ад-дйн ал-Афганй (стр. 105; 1945 г.); Диджла фй-л-харйф (стр. 112; 1946 г.);
фй зикра аз-за'йм Абу-т-Тимн (стр. 120; 1946 г.); ахй Джа'фар (стр. 129; 1947 г.);
зикра ва'д Балфур (стр. 138; 1946 г.); акабйл да* (стр. 145; 1934 г.); Хафиз Ибра-
хйм (стр. 152; 1933 г.); тахаррак ал-лахд (стр. 157; 1936 г.); ба д 'ашр (стр. 162;
1931 г.); умам таджидд ва налаб (стр. 167; 1944 г.); Вадй ал-'араиш (стр. 174;
1934 г.); наджайт кабрак (стр. 180; 1938 г.); 'улна вукудан (стр. 185; 1947 г.);
ал-джемила (стр. 188; 1945 г.); амант би-л-Хусайн (стр. 193; 1947 г,); хаватир
(стр. 196).

396
Библиографические статьи и обзоры
в качестве введения к сборнику: самое раннее из датированных „Восстание
чувства" (стр. 30) помечено 1928 г. Вероятно, не случайно в сборнике
воспроизведено факсимиле (стр. 23) — обращение к автору крупнейшего
поэта современного Ирака Ма'руфа ар-Русафй (ум. в 1945 г.): в
известном отношении творчество ал-Джавахирй можно считать продолжением
некоторых линий деятельности последнего, как смотрел, повидимому,
и сам ар-Русафй.
Последовательность стихотворений в печати не подчинена
хронологическому или какому-либу иному отчетливому систематическому
принципу, но по составу сборник достаточно определенно может быть
разбит на три, не всегда однородных отдела. На первом месте, и по
значению, и по силе выражения, мы можем поставить стихи, посвященные
событиям мировой войны и новейшей истории арабских стран.
Количественно к ним примыкают отклики на разные современные факты
культурной жизни арабских стран, нередко связанные с воспоминаниями
о славном прошлом. Меньше места занимают лирические произведения,
но и они обыкновенно' переплетаются с социальными мотивами большой
иногда силы. Сравнительно незначительны и по количеству, и по
внутреннему значению чисто лирические отрывки, иногда с оттенком
эротики (например „Мысли", стр. 196). Повидимому, случайный характер
носит перевод-обработка некоторых частей из произведения Пьера
Люиса „Афродита" (стр. 37); в известной степени он показывает и
широту и эклектичность тех литературных влияний, которые в какой-то
мере восприняты автором.
Кроме Ирака, ал-Джавахирй бывал в Сирии, на Ливане, в
Палестине и в той или иной степени все эти страны нашли отражение в его
творчестве. В связи с событиями последней войны он поминает и Тунис
со всей северной Африкой („Арабский народ вчера и сегодня — Тунис",
стр. 87). Для нас особое значение представляет большая ода
„Севастополь" (стр. 80), посвященная его героическим защитникам, но в сборник
не вошла такая же большая поэма в 95 стихов „Сталинград",
помещенная в иракских газетах 1943 г.
Стихи, касающиеся Ирака, могут составить как бы поэтическую
хронику его новейшей истории. Произведение „Через десять лет" (стр. 162),
написанное в 1931 г., содержит мысли и воспоминания о первых шагах
самостоятельности Ирака; „Задвигалась могила" (стр. 157) относится
к перевороту 1936 г. Хронологически между ними помещается „Самарра"
(стр. 65); там поэт проводил лето 1932 г., вспоминая былое величие
Ирака на развалинах давней столицы. Стихи „Остатки болезни" (стр. 145)
датированы 1934 г. К 1940 г. относится „Ответь, сердце" (стр. 22),
с которым связан, повидимому, помещенный здесь же отклик ар-Русафй.
Во вторую половину 40-х годов вводят нас „Тигр осенью" (стр. 112)
1946 г. и отражающие трагические моменты борьбы с реакцией
„Памяти вождя Абу-т-Тимна" (стр. 120) и „Брат мой Абу Джа фар" (стр. 129)

Сборник стихов Мухаммеда Мехди ал-Джавахирй
397
на смерть погибшего в феврале 1947 г. от ран, полученных во время
демонстрации, младшего брата автора.
Как жители других арабских стран, ал-Джавахирй неоднократно
проводил лето на Ливане и, как все они, был очарован и природой этой
страны, и гостеприимством ее обитателей, и высоким уровнем культуры.
В 1934 г. он был в селении „Вади-л-гАраиш" (стр. 174), которому
посвятил большое стихотворение. В Бейруте в 1938 г. он получил известие
о смерти своей жены и вернулся обратно, отразив свои переживания
в большом произведении „Я говорю с твоей могилой" (стр. 180). Через
три года, в 1941 г., опять во время пребывания на Ливане, он пишет
большое стихотворение „Дочь Бейрута" (стр. 102). Близкая к Сирии
Палестина знакома ему тоже непосредственно: он посетил в 1945 г.
Яффу, где его чествовали арабы („Яффа красавица", стр. 188), в 1946 г.
вспоминает злополучный пакт Бальфура (стр. 138), в 1948 г. посылает
„Привет арабским войскам в Палестине" (стр. 72), отражая чувства
многих представителей арабских стран.
В целой серии стихов более общего характера он с такой же
яркостью и живостью говорит о настроениях и своего родного Ирака и
других арабских стран. „Укоры душе" (стр. 96) относятся к 1932 г.,
„Феодализм" (стр. 17) — к 1939-му. На необходимость серьезно
подготовиться к близкому окончанию войны он обращает внимание в 1944 г.
в гневном стихотворении „Народы трудятся, а мы забавляемся" (стр. 167).
„Мы стали искрами" —1947 г. (стр. 185) — потону напоминает
знаменитое изречение „Из искры разгорится пламя".
Особый и очень интересный отдел сборника могут составить отклики
на различные события культурной жизни в арабских странах и
юбилейные торжества, на которые поэт живо реагирует, принимая иногда
непосредственное участие как представитель своей страны. Смерть
египетского поэта Хафиза Ибрахйма, известного далеко за пределами своей
родины, находит у него в 1933 г. такое же отражение, как и в других
арабских странах (стр. 152). В 1944 г. он присутствует на широко
развернувшихся в Дамаске юбилейных торжествах в память сирийского
поэта-философа Абу-л-г Ала, которому и посвящает большую оду в
обычных торжественных тонах (стр. 49). Прием участников съезда,
устроенный египетской делегацией во главе с Täxä Хусейном, дает ему повод
обратиться к последнему с выражением чувств, которые питает к нему
Ирак, и с остроумным приглашением посетить соседнюю с Сирией страну
(„Приветствую тебя, о Täxä", стр. 61). На смерть известного
бейрутского прогрессивного деятеля и писателя гОмара ал-Фахурй в 1946 г.
он отзывается элегией, прочтенной на собрании его памяти в сороковой
день в Бейруте (стр. 32). Несколько иной характер носит его
стихотворение 1945 г., связанное с перенесением праха Джемал-ад-дйна
Афганского из Стамбула через Ирак на родину в Афганистан (стр. 105). Оно
определенно отражает пережитки некоторых панисламских тенденций,

398
Библиографические статьи и обзоры
оживленных воспоминаниями о деятельности этого пропагандиста
в конце XIX в. Религиозные мотивы звучат и в стихотворении,
заканчивающем сборник, — „Я верю в Хусейна" (стр. 193), причем с несколько
своеобразной шиитской окраской. Вероятно, место прочтения этой ка-
сйды в известном шиитском центре Ирака Кербела в 1947 г. наложило
на нее свой отпечаток.
Нетрудно видеть по содержанию сборника, насколько много он дает
дая характеристики отношения определенных кругов Ирака к
выдающимся событиям арабской и мировой истории за последние десятилетия.
В такой же мере нетрудно видеть, насколько сложны и местами
противоречивы настроения автора, не всегда отчетливо разбирающегося
в вопросах текущего дня. Являясь важным источником для
современной истории, сборник, конечно, в еще большей степени представляет
интерес для понимания одного из течений современной поэзии, в своей
форме отражающего не меньшие противоречия, чем в содержании.
Все стихотворения написаны на строго классическом языке с
соблюдением всех норм, выработанных древней поэзией. И этим языком и
нормами автор владеет в совершенстве, так же как всем арсеналом
вековых образов и тропов. Стиль его, рассчитанный на литературно
подготовленного читателя, никак нельзя назвать легким: он до предела
насыщен этими образами, переполнен различными намеками и
реминисценциями, отчасти разъясняемыми в подстрочных примечаниях. Язык
настолько высоко „литературен" в архаичном смысле слова, что если бы
не современные сюжеты, имена и факты, его можно было бы счесть
относящимся к давно прошедшим годам средневековья. Силы выражения
и поэтического таланта у автора никак нельзя отрицать, и такое
противоречие — между новым содержанием и антикварной формой — является
вообще одним из свойств современной арабской поэзии.
Как памятник новой истории и поэзии, находящей живой отклик на
ее родине в наши дни, сборник представляет большой интерес. В
значительной части, в особенности связанной с борьбой нашего Союза и
событиями мировой войны, равно как послевоенных лет, он
заслуживает продуманного перевода на русский язык, с соответствующим
комментарием.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ
К стр. 20
1 В настоящее время советская наука отличает культуру арабов от культур
других народов, входивших в состав халифата. Хотя представители этих народов
в своем научном и литературном творчестве часто пользовались арабским языком,
который в средние века играл роль „латыни Востока", тем не менее они являлись
творцами самостоятельных культур, находившихся в тесной связи и взаимодействии
с культурой собственно арабских народов.
К стр. 25
2 Развитие средневекового рыцарства было порождено теми же
общественно-экономическими условиями, которые породили и возникновение рыцарского романа.
3 Создатели арабского исторического романа XIX в. использовали традиции, опыт,
формы европейских литератур — и только в этом смысле арабский роман может быть
охарактеризован как растение, „пересаженное с европейской почвы". Однако это
растение могло вырасти только на национальной почве. Не случайно арабский
исторический роман XIX в. возник в таких наиболее развитых странах, как Египет
и Ливан, где уже сложились материальные предпосылки для формирования
национального самосознания.
К стр. 27
4 Ибрахйм ал-Йазиджй, помимо филологических занятий, был известен своей
общественно-политической деятельностью. Он был автором распространяемой в тайных
списках поэмы, призывавшей арабов к вооруженной борьбе с турецким гнетом,
и одним из основателей первого тайного антитурецкого политического общества
в Сирии и Ливане в 1875—1883 гг.
К стр. 35
5 После смерти Зейдана его сыновья — Эмиль и Шукрй — издатели ряда
журналов — в погоне за наживой резко снизили уровень „ал-Хилаля".
К стр. 36
6 Имеется в виду династия Мухаммеда 'Алй (1769—1849, правитель Египта
в 1805—1849 гг.). До 1867 г. правители Египта из этой династии титуловались пашами;
в 1867—1914 гг. — хедивами; в 1914—1922 гг. — султанами; в 1922—1953 гг. —
королями. С 1953 г. Египет является республикой.
7 В попутно сделанное И. Ю. Крачковским замечание о том, что резня христиан
в Дамаске в 1860 г. повела к вмешательству западноевропейских держав и
самостоятельности Ливана, — необходимо внести ясность. В середине XIX в. в Сирии и
Ливане развернулось крестьянское движение, направленное против феодального гнета
и произвола турецких пашей. Наполеон III, помышлявший о захвате Сирии и Ливана,
решил воспользоваться создавшимся здесь положением. Французская агентура
спровоцировала маронитско-друзскую резню в Ливане и христианский погром в Дамаске.
26 И. Ю. Крачковский, т. III

402
Приложения
Войска Наполеона III оккупировали в 1860 г. Сирию и Ливан, но по требованию
Англии были выведены оттуда летом 1861 г. По подписанному тогда же
международному соглашению был установлен новый статут Ливана: он был провозглашен
автономным округом под управлением губернатора-христианина. Это привело к некоторому
ослаблению турецкого гнета. Но вместе с тем этот новый статут явился предпосылкой
дальнейшего усиления в стране позиций французского капитала и тем самым прокладывал
дорогу колониальному закабалению Ливана.
К стр. 49
8 Речь идет о национально-освободительном движении 1879—1882 гг. против
установления английской оккупации.
К стр. 52
9 Мухаммед 'Абдо (1849—1905) играл видную роль в политической жизни Египта
на протяжении последней четверти XIX в. и начала XX в. Наиболее выдающийся
ученик и последователь Джемал ад-дйна ал-Афганй, в молодости М. 'Абдо был
участником антибританского освободительного движения 'Арабй паши, но в дальнейшем
он стал вполне благожелательно относиться к английской оккупации Египта и был
другом и доверенным лицом генерального английского резидента в Египте Кромера.
С именем Мухаммеда 'Абдо неразрывно связано так называемое модернистское
течение, пропагандировавшее религиозное возрождение ислама, чтобы приспособить его
к современным условиям жизни.
К стр. 52
10 Ал-Кавакибй 'Абд ар-Рахман (1849—1903) — сирийский публицист, просветитель»
всю жизнь боровшийся против террористического режима 'Абд ал-Хамйда. Проведя
много лет в тюремном заключении, ал-Кавакибй в 1898 г. уехал из Сирии и остаток
жизни провел в скитаниях по Африке и Аравии. В этот период он издал две книги.
Одна из них была направлена против деспотизма 'Абд-ал-Хамйда, а другая —
содержала призыв к национальному единению арабов. Концепция ал-Кавакибй противоречива,
в ней уживались и требования национального прогресса, призыв к распространению
просвещения в мусульманских странах, и вместе с тем, исходя из национальной
исключительности арабов, ал-Кавакибй отводил Мекке роль теократического государства во
главе с халифом-арабом.
К стр. 53
11 'Адйб Исхак — сирийский публицист-республиканец, член первого в Сирии
арабского тайного общества, эмигрировавший в Египет и принявший деятельное
участие в освободительном антибританском движении 'Арабй паши (1879—1882).
12 Джемал ад-дин ал-Афгани (1839—1897) — выдающийся политический деятель,
оказывавший большое влияние на общественную жизнь мусульманских стран на
протяжении последних десятилетий XIX в. На деятельности Джемал ад-дйна ал-Афгани
лежит отпечаток его сложной и во многом противоречивой личности. Он выступал
против империалистического закабаления стран Востока, против вмешательства
европейских держав в дела мусульманских стран и вел эту борьбу под знаменем ислама.
К стр. 63
13 Упомянутая здесь частная библиотека — ценнейшее книжное собрание самого
И. Ю. Крачковского.
К стр. 66
14 Принадлежность к тоц или иной литературе определяется прежде всего
национальной средой,. а не языком писателя. Исходя из языкового признака, некоторые

Примечания
403
арабские писатели или отдельные их произведения, как указывает автор, исключаются
из арабской литературы, с которой они неразрывно связаны. И, напротив, некоторые
неарабские писатели, пользовавшиеся арабским языком, окажутся произвольно
включенными в арабскую литературу.
К стр. 67
15 ,/Урват-ал-вуска" („Прочные узы") — еженедельник на арабском языке,
издававшийся ДжемДл ад-дйном ал-Афгани в Париже в течение восьми месяцев 1884 г.
Целью этого издания он провозгласил борьбу против иностранного господства и
деспотизма в мусульманских странах. Это издание неразрывно связано также с именем
Мухаммеда 'Абдо, друга и наиболее выдающегося ученика Джемал ад-дйна. Мухаммед
'Абдо, впоследствии ставший муфтием Египта, редактировал ,/Урват ал-вуска".
К стр. 71
16 Помещичье-компрадорская „Партия народа" („Хизб ал- Умма") была
организована в 1906 г. Ее деятельность поощрялась английским генеральным резидентом Кро-
мером, управлявшим Египтом почти 25 лет. Он отводил этой организации роль заслона
против поднимавшегося тогда в стране национального движения. В этой партии,
состоявшей в основном из высокопоставленных сановников, видную роль первое время
играл впоследствии приобретший широкую популярность египетский общественный
деятель Са'д Заглул.
17 Ахмед Лутфй ас-Сеййид был в 1906 г. одним из основателей
буржуазно-помещичьей реформистской „Партии народа" („Хчзб ал-'Умма"). В 1919 г. входил в состав
„Египетской делегации" („ал-Вафд ал-Мисрй"), руководившей в то время национальным
движением. Впоследствии от национального движения отошел. В 1946 г. был министром
иностранных дел и заместителем премьер-министра в реакционном кабинете Исма'йла
Сидки паши. В дальнейшем Ахмед Лутфй ас-Сеййид — президент Академии арабского
языка в Каире.
!8 Так называемые египетские „модернисты" не представляли собой единой школы,
но делились на ряд общественно-политических и литературных течений. Некоторые
из них действительно были патриотами и участвовали в национально-освободительной
борьбе египетского народа или служили ей своим творчеством. Другие, напротив,
стояли на антипатриотических и антинародных позициях. В частности, такова была
позиция группы писателей, примыкавших к реакционной „Партии
либералов-конституционалистов" („Хизб ал-Axpäp ад-Дустурййн"), сотрудничавшей с оккупационными
властями, и к официальному органу этой партии газете „ас-Сийага". Редактором этой
газеты, а с 1941 г. и председателем этой партии был Мухаммед Хусейн Хайкал.
К стр. 73
19 Ахмед 'Ариф аз-Зейн (род. в 1880-х годах) — автор „Истории Сайды от ее
основания до настоящего времени" (1913), редактор газеты „ал-'Урфан", известен своей
просветительной деятельностью среди шиитов Ливана. В 1952 г. участвовал в Венском
конгрессе народов в защиту мира; с 1953 г. — член Всемирного Совета Мира.
К стр. 74
20 В отличие от повествовательной манеры Зейдана, Фарах Антун ставил в своих
произведениях социальные проблемы, решая их с буржуазно-демократических позиций.
Он выступал против классового неравенства и социальной несправедливости. Во время
первой мировой войны издаваемые им в Каире журналы „ал-Ахалй" и „ал-Махруса"
были запрещены английскими властями.
26*

404
Приложения
К стр. 74
21 В макаме ал-Мувейлихй дается критика английского колониального режима
в Египте.
К стр. 78
22 См. примечания 38, 39.
23 Мухаммед Рашйд Рида — один из учеников Джемал ад-дйна ал-Афгани и
Мухаммеда 'Абдо — был известен своей активной деятельностью в арабских буржуазно-
националистических организациях. Он был одним из основателей „Партии
децентрализации" („Хчзб ал-Ламарказййа", 1912) и „Арабского общества" („ал-Джам'ййа ал-
'Арабййа"). В 1916 г. был заочно приговорен турецким военным судом к смертной
казни. С 1922 г. был одним из основателей, а в 1927 г. председателем Исполкома
Сирийско-Палестииского конгресса (в Каире).
24 Газета „ал-Му'аййад" стала издаваться с декабря 1889 г. В 90-х годах
занимала антианглийские позиции. После отставки английского генерального резидента
Кромера политический курс газеты изменился — она взяла примирительный тон по
отношению к оккупантам. В 1907 г. ее редактор 'Алй Йусуф организовал из помещи-
чье-компрадорских и чиновничьих элементов „Партию реформ" („Хизб ал-Иілах"),
сотрудничавшую с английскими властями. После смерти *Алй Йусуфа в 1913 г. газета
закрылась.
К стр. 80
25 Наряду с работами по „женскому вопросу" Джирджй Никула Баз написал ряд
книг по вопросам педагогики, а также книги „Недостатки цивилизации" и „Сулейман
ал-Бустанй" (1925).
К стр. 82
26 Журнал „Oriente Moderno" издается в Риме с 1921 г. Значение журнала
заключается главным образом в том, что он дает много извлечений и информации из прессы
различных стран Востока, регулярно ее реферирует. Во время второй мировой войны
журнал подвергся фашистской унификации, но и до этого журнал не в открытой,
а в замаскированной форме служил интересам колониальной политики итальянского
фашизма. Журнал поддерживал демагогические происки Муссолини, в частности на
арабском Востоке, и тщательно регистрировал все проявления борьбы против
английской и французской колониальной политики.
К стр. 93
27 В рассказах Джебрана часто звучит гневный протест против социального
неравенства и несправедливости.
К стр. S8
28 Тауфйк ал-Хакйм — один из наиболее прославленных современных буржуазных
писателей Египта. Имя его известно и советским читателям по переведенному на
русский язык социально-бытовому роману „Возвращение духа". Это произведение
имело большое значение для дальнейшего развития этого жанра в современной арабской
литературе. Тауфйк ал-Хакйм смело вводит разговорный язык в литературу. Как
и некоторые другие произведения Т. ал-Хакйма, названный выше роман дает картину
жизни современного Египта, отражает великую силу, таящуюся в народе, затрагивает
жгучие вопросы жизни. В произведениях сатирического характера Т. ал-Хакйм смело
бичует парламентскую коррупцию, паразитизм правящих верхов, чиновничий произвол.

Примечания
405
Многие произведения Тауфйка ал-Хакйма („Возвращение, духа*', „Записки
провинциального следователя" и др.) показали, что писатель умеет хорошо чувствовать жизнь
своего народа, его желание видеть свою страну свободной от колониального гнета.
Но по мере идеологического наступления реакции Тауфйк ал-Хакйм, как и некоторые
другие представители египетской буржуазной интеллигенции, начал поговаривать
о „башне из слоновой кости", об „искусстве для искусства".
К стр. 102
29 Халйл Такй ад-дйн — ливанский писатель (род. в 1906 г.), в 30—40-х годах
участвовал в прогрессивной печати. В 1946—1949 гг. был посланником Ливана в СССР.
Впоследствии отошел от прогрессивного направления в литературе.
К стр. 103
30 Täxä Хусейн— литератор, прошедший сложный в идеологическом отношении
путь. Под несомненным влиянием национально-освободительной борьбы 1919—1930 гг.
Т. Хусейн выступил с рядом критических работ, направленных против феодальной
науки, феодально-клерикальных институтов. В его художественных произведениях того
времени зрели зерна реализма, в них сказывалось стремление писателя к прогрессу,
он воспевал нравственный рост людей, простые человеческие чувства. Его
автобиографическая повесть „Дни" — одна из наиболее ярких страниц его творчества. Täxä Хусейн
поднялся на гребне великого подъема народных масс Египта, его творчество в
определенный период несомненно вдохновлялось борьбой нового со старым, перспективами
национального возрождения Египта. Вместе с тем личный опыт Т. Хусейна, одно время
подвергавшегося остракизму со стороны клерикальных кругов, давал ему наглядное
подтверждение тому, что реакция душит честную мысль, правдивое творчество. Но
в последние годы на политической и литературной деятельности Т. Хусейна стали
сказываться реакционные влияния.
К стр. 117
31 Мухаммед Хусейн Хайкал (род. в 1888 г.) в 1914 г. выпустил повесть „Зейнаб",
написанную в реалистических тонах. С 1922 г. стал редактором газеты „ас-Сийаса" —
органа реакционной партии „Хязб ал-Axpäp ад-Дустурййн", с 1941 г. и председателем
этой партии, вплоть до ее самороспуска в 1952 г.
К стр. 131
32 Тал'ат Харо, ополчившийся против либеральных тенденций Касима Амина, стал
впоследствии крупнейшим капиталистом Египта, пашой, основателем банка и концерна
„Миср" (1920).
К стр. 138
33 Амин ар-Рейханй (1876—1940) несомненно тяжело переживал всякие проявления
социального зла, бедствия арабских народов, произвол их угнетателей; прийдя в
непосредственное соприкосновение с лицемерием американской демократии, он очень
скоро распознал ее и отвернулся от нее — она оскорбляла глубоко присущее ему
чувство человечности. Но над А. ар-Рейханй, особенно в первый период его деятельности,
тяготели иллюзии просветительства: он полагал, что нравственное
самосовершенствование людей есть единственно верный путь к устранению социальной несправедливости,
к установлению более совершенных общественных порядков. Так идеалистические
представления о ходе исторического развития помешали ему найти правильное решение
мучивших его проблем.
К стр. 145
34 Выдержки „Из писем к египетскому писателю Махмуду Теймуру по поводу его
первых двух сборников новелл" даны здесь в переводе автора с арабского языка, на
котором И. Ю. Крачковский вел эту переписку.

406
Приложения
К стр. 151
35 Бейрут выдвинулся на первое место как экономический центр в результате
открытия Суэцкого канала (1869) и роста внешней торговли Сирии и Ливана.
К стр. 165
36 Участвуя в младотурецкой партии и являясь крупным турецким чиновником
(а в конце своей карьеры — сенатором и министром), Сулейман ал-Бустанй был
враждебен арабскому национально-освободительному движению. В своей пропагандистской
книге о Турции (1908) он выступал за сохранение турецкого господства над арабскими
странами.
К стр. 176
37 Упоминаемое здесь деншавейское дело гыграло огромную роль в истории Египта,
оно поставило оккупантов лицом к лицу с феллахами, впервые придало национально-
освободительной борьбе массовый характер. 28 июня 1906 г., по указке оккупационных
властей, состоялась варварская расправа с крестьянами деревни Деншавей, оказавшими
сопротивление насилиям группы английских офицеров. По приговору суда, состоявшего
преимущественно из английских должностных лиц, были повешены четыре феллаха,
а остальные осужденные были публично подвергнуты свирепой порке плетьми у
подножья виселиц. Прокатившиеся по всей стране митинги и демонстрации, гневная
кампания в прессе показали силу народного возмущения, всю глубину стихийной ненависти
египетского народа к захватчикам. Английское господство в стране испытывало первый
серьезный кризис. Деншавейское дело показало, что начавшийся в этот период процесс
пробуждения Азии коснулся и Египта.
К стр. 177
38 Му?тафа Камил (1874—1908) — выдающийся египетский буржуазный
просветитель, возглавивший оппозиционное движение египетской национальной буржуазии и
интеллигенции, направленное против британского господства. Статьи и речи Камиля
положили начало развитию современной египетской политической публицистики, он явился
инициатором организации ряда египетских национальных школ и Каирского
университета. Освобождения Египта Камил рассчитывал добиться путем использования
противоречий между соперничавшими державами. Поэтому Камил особенно ориентировался на
Францию, но после англо-французского соглашения 1904 г., когда стала очевидной
неосновательность его надежд на использование англо-французского антагонизма,
Камил переориентировался на Турцию, восприняв панисламистские лозунги султана
'Абд ал-Хамйда, выдвинутые им в политических целях. В 1907 г. Камил основал
в Египте „Партию отечества" („Хизб ал-ватани").
39 Усилившаяся в период пробуждения Азии борьба в Египте против английской
оккупации привела к образованию в декабре 1907 г. „Партии отечества" („Хизб ал-ва-
тани"). Эта партия объединила оппозиционные английскому владычеству патриотические
элементы буржуазии, буржуазной интеллигенции, возглавляемой Муггафой Камилем.
Занимая в тот период непримиримую позицию по отношению к английскому
господству, ватанисты в борьбе за независимость все свои надежды возлагали на
использование международных противоречий. Эта типично мелкобуржуазная партия не смогла
выдвинуть самостоятельную программу, вокруг которой можно было бы собрать
широкие народные массы; оказавшись вскоре изолированными от них, ватанисты
сосредоточили свои усилия на организации террористических актов против британских властей,
что мешало организации масс. В дальнейшем влияние „Хизб ал-ватани" все падало,
и ко времени революционного подъема после первой мировой войны она перестала
выступать самостоятельно, довольствуясь ролью пособника то одной, то другой партии.

Примечания
407
К стр. 181
40 'Арабй паша возглавлял в 1882 г. вооруженное сопротивление египетского народа
английским агрессорам. Буржуазные реформисты, выступавшие против вооруженных
методов борьбы, повторяя официозную версию английских колонизаторов, обвиняли
'Арабй пашу в том, что его решительная борьба против иностранного контроля и
египетского хедива послужила причиной английской оккупации Египта. Отсюда они
заключали, что 'Арабй паша, якобы навлекший на страну бедствия оккупации, являлся
„изменником".
К стр. 182
41 Мухаммед Ферйд бей возглавил образованную Мустафой Камилем „Партию
отечества" после ранней смерти последнего в 1908 г. Как преемник М. Камиля, М.
Ферйд заметно уступал своему предшественнику по силе влияния и всем деловым
качествам. Ярко выраженной соглашательской тактикой и приверженностью к панисламизму
М. Ферйд тормозил развитие массового движения в' Египте. Во время первой мировой
войны его выступления против английского империализма использовались кайзеровской
Германией. Он умер в Берлине в 1919 г.
К стр. 187
42 Академик И. Ю. Крачковский, говоря о переходе ватанистов на революционный
путь действий, по недоразумению отождествляет здесь революционную борьбу с
индивидуальным террором, охарактеризованным В. И. Лениным как специфически
интеллигентский способ борьбы и осужденным опытом истории всяких народных движений.
В Египте ватанисты, в силу своей мелкобуржуазной природы игнорировавшие задачу
укрепления массового движения, в определенные периоды прибегали к индивидуальному
террору. Последний автором ошибочно воспринят как революционный метод, вне учета
известного марксистско-ленинского положения: „Только массовое движение можно
рассматривать как действительную политическую борьбу. Только в прямой,
непосредственной связи с массовым движением могут и должны принести пользу и
индивидуальные террористические действия" (В. И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 191).
К стр. 188
43 Упомянутые здесь видные в свое время ватанисты во время первой мировой
войны стали на сторону Турции и Германии.
К стр. 209
44 Выступление египетских реакционных писателей против колониальной политики
является в данном случае лишь политическим приемом, направленным к дискредитации
позиции Täxä Хусейна того времени. В действительности же орудием колониальной
политики служили как миссионеры, так и мусульманские реакционеры, выступавшие
в то время против Täxä Хусейна.
К стр. 260
45 Как правило, отход от реализма к символизму у ряда египетских писателей был
связан с отходом от участия в национально-освободительном движении, от служения
высоким идеалам освободительной борьбы египетского народа. Он свидетельствовал
об упадке творчества зараженных этим поветрием египетских литераторов. Нельзя не
сожалеть, что такой одаренный писатель, как Махмуд Теймур, сыгравший выдающуюся
роль в развитии египетской реалистической литературы, не остался в какой-то мере
чужд этому поветрию.
К стр. 268
46 Письмо адресовано И. Ю. Крачковскому.

408
Приложения
К стр. 395
*7 Автор имеет в виду писателей определенного времени и классифицирует их по
хронологическому признаку, а не как представителей одного и того же литературного
направления.
К стр. 331
48 Ал-Джавахирй Мухаммед Мехдй — выдающийся поэт и общественный деятель
движения прогрессивной интеллигенции современного Ирака. Член Всемирного Совета
Мира. Творчество ал-Джавахирй проникнуто народностью и служит высоким идеалам
человечества.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Работы, вошедшие в настоящее издание
Общие очерки
Исторический роман в современной арабской литературе.
Напечатано: ЖМНП (новая серия), XXXIII, 1911, июнь, стр. 260—288.
Написано в Бейруте в ноябре 1909 г.
Переведено на немецкий язык с предисловием и дополнениями И. Ю. Крач-
ковского и напечатано: WI, XII, 1—2, 1930, стр. 51—87.
Предисловие к кн.: К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы (1880—
1925), I. Текст под редакцией и с предисловием И. Ю. Крачковского. Издание
Ленинградского восточного института, 25, Л., 1928, XXV+ 258 стр.
Предисловие: стр. I—XXV.
Написано в январе 1928 г.
Немецкий перевод с библиографическими дополнениями И. Ю. Крачковского
напечатан: MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 180-199.
Новоарабская литература.
Напечатано: ЗИВ, III, 1935, стр. 159—182.
Написано в феврале 1934 г.
Немецкое сокращенное издание (Neu-arabische Literatur): EI, 1934,
Ergänzungsband. Lieferung I, стр. 21—35. На арабском языке напечатано: ар-Рисала, 1936,
№ 170, стр. 1625-1627; № 171, стр! 1667—1669; № 174, стр. 1808-1810; № 181,
стр. 2086—2087.
Арабская литература в XX в.
Изд. ЛГУ, Л., 1946, 63 стр.
Современные настроения арабской литературы в Египте.
Печатается впервые.
Написано в январе 1947 г.
Предисловие к кн.: К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы (1880—
1947). С предисловием акад. И. Ю. Крачковского, изд. Московского института
востоковедения, 1949, XIII + 299 стр.
Предисловие: стр. III—IX.
Литературные характеристики
Предисловие к кн.: Касим Амин (Советник апелляционного суда). Новая женщина.
Перевод со 2-го арабского издания и предисловие И. Ю. Крачковского, СПб.,
1912, XVII+ 119 стр. (Приложение к журналу „Мир ислама" за 1912 г.).
Предисловие: стр. I—XVII.
Написано в декабре 1912 г.

410
Приложения
Предисловие к кн.: Амин Рейхани. Избранные произведения. Перевод и примечания
И. Ю. Крачковского. Издательство „Огни", № 11, Пгр., 1917, 128 стр.
Предисловие: стр. 5—19.
Предисловие напечатано на арабском языке в бейрутском журнале „Мйнерфа",
1928, стр. 55—88; оно помещено также как вступительная статья к кн.: Амин ар-
Рейханй. Ат-Татарруф ва-л-ислах, изд. Садир, Бейрут, 1930.
Предисловие к кн.: Амин Рейхани. Стихотворения в прозе. Перевод и предисловие
И. Ю. Крачковского.
Напечатано: Восток, 1, 1922, стр. 48—54.
Предисловие: стр. 48—49.
Из писем к египетскому писателю Махмуду Теймуру по поводу его первых двух
сборников новелл.
Отрывки напечатаны в кн.: Махмуд Теймур, Аш-Шейх сеййид ал-'абйт ва
акасйс ухра, Каир, 1926, стр. 197—198.
На русском языке печатаются впервые.
Написаны 18 мая и 13 августа 1925 г.
Ризкаллах Хассун (1825—1880), переводчик басен Крылова на арабский язык.
Напечатано: Восточный сборник, I, Государственная Публичная библиотека
в Ленинграде, Серия V, Orientalia, 1926, стр. 13—36.
Написано в январе 1922 г.
Сулейман ал-Бустани (1856—1925).
Напечатано: Юбілейний збірник на пошану академика Дмитра Ивановича Ба-
галія, Киів, 1927, стр. 140—151.
Написано в январе 1927 г.
Мустафа Камиль и Жюльетта Адан. (К истории национального движения в Египте).
Напечатано: Известия ЛГУ, I, 1928, стр. 29—42.
Написано в 1912 г.
Täxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики.
Напечатано: Известия Академии Наук СССР, VII серия: Отделение
общественных наук, 1931, стр. 589—626.
Написано в 1929—1930 гг.
Автобиография Михаила Ну'айме.
На русском языке печатается впервые.
Напечатано под названием „Mihail Na'imah's Autobiographie", WI, XIII, 1931,
стр. 104—110.
Ал-Йазиджй.
На русском языке печатается впервые.
На немецком языке (Al-Yäzidjl) напечатано: ЕІ, XV, Lieferung, 1934, стр.
1267—1268.
Написано в январе 1930 г.
Зейдан.
На русском языке печатается впервые.
На немецком языке (Zaidän) напечатано: ЕІ, IV, Lieferung, 1934, стр.
1294—1295.
Написано в июле 1927 г.

Библиографическая справка
411
Täxä Хусейн и его хроника „Дни".
Напечатано: Таха Хусейн. Дни. Перевод с арабского, вводная статья и
примечания И. Ю. Крачковского. Гос. Изд. „Художественная литература", Л., 1934.
Вводная статья под названием „Таха Хусейн и его хроника «Дни»", стр. 3—12.
Написано в декабре 1933 г.
Мейй.
Печатается впервые.
Написано в ноябре 1935 г.
Фархат.
На русском языке печатается впервые.
На немецком языке (Farhät, Djarmänüs) напечатано: EI, Ergänzungsband,
Lieferung 2, 1936, стр. 79—80.
Написано в августе 1933 г.
Аз-Захавй.
На русском языке печатается впервые.
На немецком языке (Al-Zahäwi) напечатано: EI, Ergänzungsband, Lieferung 5,
1938, стр. 282—283.
Написано в сентябре 1935 г.
Махмуд Теймур и его новые произведения.
Печатается впервые.
Написано в апреле 1941 г.
Ал-Ма'аррй, ар-Рейханй и Ленинград.
На русском языке печатается впервые.
На арабском языке напечатано: ат-Тарйк, IV, № 5, 25 марта 1945 г., стр. 5—6.
Русско-арабские литературные связи
Русские писатели в арабской литературе. (Библиографическая справка по поводу
кончины Л. Н. Толстого).
Напечатано: Вестник иностранной литературы, XX, 1910, кн. 12, стр. 39—41
(без подписи).
Горький и арабская литература.
Первая глава „Переводы произведений Горького на арабский язык" в
сокращенном виде и без библиографического аппарата была напечатана: Известия
Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка, 1940 (№ 1), стр. 89—101.
(Дат.: октябрь 1939).
Третья глава „Арабская литература и арабы в произведениях Горького" в
несколько сокращенном виде опубликована там же, 1946, вып. 1, 47—50.
Работа была закончена в основных чертах в 1940 г.
Полностью печатается впервые.
Чехов в арабской литературе.
Напечатано: Известия Академии Наук СССР, Отделение литературы и языка,
1944, вып. 5, стр. 205—208.
Написано в июле 1944 г.
Басни Крылова в арабских переводах.
Печатается впервые.
Написано в 1944 г.
Новая арабская работа по русской литературе.
Печатается впервые.
Написано в 1947 г.

412
Приложения
Библиографические статьи и обзоры
Арабский перевод „Илиады".
Напечатано: Гермес (научно-популярный вестник античного мира), 1909» № 2 (28)ѵ
15 января, стр. 37—42.
Написано осенью 1908 г.
Рецензия: Kelka maestroverki dil moderna liriko araba. Tradukita da Raphael Nakhla
S. J. (Mondo-Biblioteko, V). P. Ahlbergs Bokförlag, Stockholm, 1926, 8°, стр. 34.
Напечатано: 3KB, III, 1928, стр. 209—213.
Написано 2 июля 1927 г.
Переведено на немецкий язык и напечатано с предисловием Г. Кампфмейера:.
MSOS, XXXI, 2. Abt., 1928, стр. 165—169.
Рецензия: Тауфйк ал-Хакйм. Книга о Мухаммеде.
Печатается впервые.
Написано 9—11 августа 1936 г.
Рецензия: Джебран Халйль Джебран. Хайатуху, маутуху, адабуху, фаннуху. Бейрут,.
1934, 8°, IV, 310. Та'лйф Михаил Ну'айме. (Дж. X. Джебран. Его жизнь и смерть,,,
литературное и художественное творчество. Сочинение М. Ну'айме).
Напечатано: СВ, II, Институт востоковедения Академии Наук СССР, 1941,,
стр. 291—293.
Написано в августе 1936 г.
Бейрутский журнал „ат-Тарйк" в 1942 г.
Печатается впервые.
Написано в 1943 г.
Отклики на защиту Севастополя в арабской поэзии.
Печатается впервые.
Написано 15 февраля 1943 г.
Арабский перевод „Истории Петра Великого" и „Истории Карла XII, короля Швеции"^
Вольтера.
Написано в марте 1945 г.
Напечатано: Вольтер. Статьи и материалы. Труды научной сессии,
посвященной Вольтеру, 1694—1944, Изд. ЛГУ, 1947, стр. 57—65.
Написано в марте 1945 г.
Новый сборник стихов ливанского поэта Йусуфа Гасуба.
Печатается впервые.
Написано в 1948 г.
Две новые хрестоматии по современной арабской литературе.
Печатается впервые.
Написано в апреле 1950 г.
Сборник стихов Мухаммеда Мехдй ал-Джавахирй.
Печатается впервые.
Написано в 1950 г.
Работы, не включенные в настоящее издание
Арабский вопрос и русские симпатии.
Напечатано: С.-Петербургские ведомости, 1909, 3 июля, № 146, стр. 2.
Подпись: Энвер-Бей.

Библиографическая справка
413
Восточный факультет Университета св. Иосифа в Бейруте. (Из отчета о командировке).
Напечатано: ЖМНП (новая серия), XXV, 1910, февраль, стр. 49—87.
Баллян.
Напечатано: Русская энциклопедия, Русское книжное товарищество „Деятель",
1912.
Бейдас.
Напечатано: там же.
Журнал „ал-Машрик" за 1911 г.
Напечатано: Мир ислама, I, 1912, стр. 243—247.
Из арабской печати Египта.
Напечатано: Мир ислама, I, 1912, стр. 492—509.
Журнал „ал-Машрик" за 1912 г.
Напечатано: Христианский Восток, II (1913), 1914, стр. 156—160.
В Каире.
Напечатано: Петроградские ведомости, 1915, 4 сентября, № 198, стр. 1—2.
Без подписи.
Зейдан.
Напечатано: Русская энциклопедия, Русское книжное товарищество „Деятель",
1915.
Арабская литература.
Напечатано: Всемирная литература, Литература Востока, вып. I, 1919, стр.
24-33.
Возникновение и развитие новоарабской литературы.
Напечатано: Восток, 1, 1922, стр. 67—73.
Немецкий перевод с примечаниями автора напечатан: WI, XI, 1929, стр. 189—199.
Хроника.
Напечатано: Восток, 1, 1922, стр. 122—126.
Арабские переводы басен Крылова.
Напечатано: Библиографические листы Русского Библиологического общества*
лист 1, 1922, январь, стр. 6—8.
Проповедник. Макама шейха Насыфа аль-Языджи.
Напечатано: Восток, 2, 1923, стр. 31—34.
Арабская академия в Дамаске и ее члены.
Напечатано: Восток, 2, 1923, стр. 134—136.
Арабская поэзия.
Напечатано: Восток, 4, 1924, стр. 97—112.
Шейх Абу Наддара. Основатель арабской сатирической прессы в Египте (1839—1912).
Напечатано: Восток, 4, 1924, стр. 165—168.
Отрывок из письма 'Исе Искендеру Ма'луфу от 27 IV 1927.
Напечатано: ал-Асар, IV, 1927, стр. 548.
Арабская литература в Америке (1895—1915).
Напечатано: Известия ЛГУ, I, 1928, стр. 1—27.
Немецкий перевод напечатан: МО, XXI (1927), 1927—1928, стр. 193—213.
Ат-Тантавй.
Напечатано: ЕІ, IV, 1934, Lieferung L, 1929, стр. 709—710.

414
Приложения
Письмо ректору Университета св. Иосифа в Бейруте в связи с кончиной арабского
ученого Л. Шейхо.
Ал-Машрик, XXVII, 1929, стр. 3-4.
Предисловие к кн.: К. В. Оде-Васильева. Образцы новоарабской литературы (1880—
1925), II, Словарь. Л., 1929.
Предисловие: стр. III—VIII.
Изучение новой арабской литературы, его приемы и цели в настоящее время.
Напечатано на арабском языке: La Revue de l'Academie Arabe, X, 1930,.
стр. 17—28.
Рецензия: Arabian Peak and Desert Travels in al-Jaman by Ameen Rihani. London,
1930. 8°X 4-280. Арабські гори й пустелі. Млндрівки по Іемену |Аміна Рейхані.
Напечатано: Червоний схід, 1931, № 1—2 (16—17), 214—218.J
Арабская литература в русских переводах.
Напечатано: Красная газета (вечерний выпуск), 1934, 14 июля, № 160 (4140).
Н. Я. Марр и новая арабская литература.
Напечатано: Язык и мышление, VIII, Институт языка и мышления Академии
Наук СССР, 1937, стр. 183—188.
Статьи об арабской литературе в Ираке, Сирии, Аравии и Египте.
Напечатано: Страны Ближнего и Среднего Востока. Государственный Научный
институт „Советская энциклопедия", ОГИЗ, 1944, стр. 116—117, 136—138, 154г
194-201.
Отзвуки революции 1905 г. в арабской художественной литературе.
Напечатано: СВ, III, Институт востоковедения Академии Наук СССР, 1945г
стр. 5—14.
Приветствие журналу „ат-Тарйк" в связи с награждением журнала золотой медалью
Мира.
Напечатано: ат-Тарйк, Бейрут, 1951, № 1, стр. 64.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
жмнп
зво
зив
зкв
ИРАН
ЛГУ
ев
BSOS
С. Brockelman, GAL -
EI
JA
JAOS
JRAS
MO
MSOS
OLZ
OM
RAAD
RMM
WI
ZDMG
- Журнал Министерства народного просвещения.
- Записки Восточного отделения Русского Археологического
общества.
- Записки Института востоковедения Академии Наук СССР.
- Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее
Российской Академии Наук.
- Известия Российской Академии Наук.
- Ленинградский Государственный университет.
- Советское востоковедение.
-Bulletin of the School of Oriental Studies, London.
-C. Brockelmann. Geschichte der Arabischen Litteratur,
I. Weimar, 1898; IL Berlin, 1902; SB I —Erster
Supplementband, Leiden, 1937; SB II — Zweiter Supplementband,
Leiden, 1938; SB III-Dritter Supplementband, Leiden, 194L
- Enzyklopaedie des Islam.
-Journal Asiatique.
-Journal of the American Oriental Society, New Haven,
-Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and
Ireland, London.
- Le Monde oriental, Uppsala.
-Mitteilungen des Seminars für orientalische Sprachen zu
Berlin, Westasiatische Studien.
- Orientalistische Literaturzeitung, Berlin.
- Oriente Moderno, Roma.
- Revue de TAcademie Arabe, Damas.
-Revue du Monde Musulman.
-Die Welt des Islams.
-Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft,
Leipzig.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
ал-'Аббадй, 'Абд ал-Хамйд, арабский
филолог (XX в.)—220 прим. 1.
'Аббас, правитель Египта (1849—1854) —
369, 371.
'Аббас И, хедив (1892—1914) — 182—184,
188.
'Аббас ибн 'Алй ал-Меккй, арабский поэт
(нач. XX в.) —85.
ал-'Аббаса, сестра Харуна ар-Рашйда —
36, 55.
Аббасиды, династия халифов в Багдаде
(750—1258) —36, 109, ПО, 203.
'Аббуд, Марун, арабский литератор
(XX в.)—362.
'Абд ал-'Азйз, турецкий султан (1861—
1876) — 159.
'Абд ал-'Азйз ибн Са'уд, см. Ибн Са'уд.
'Абд ал-Бакй ал-'Умарй ал-Фарукй см. ал-
Фарукй.
'Абд ал-Ваххаб, Хасан Хуснй, тунисский
филолог (XX в.) — 81, 392.
<Абд ал-Джалйл (J. М. Abd-El-Jalil),
арабский литературовед (XX в.) — 120
прим. 2.
'Абд ал-Кадир (ал-Джаза'ирй) см. ал-
Джаза'ирй.
'Абд ал-Кадир Исма'йл см. Исма'йл.
'Абд ан-Нур, арабская переводчица (нач.
XX в.)—268 прим. 3.
\Абд ар-Разик, 'Алй, египетский юрист
и филолог (р. 1888) —85, 190 прим. 4,
209.
'Абд ар-Разик, Муетафа (Moustapha Abdel
Razik), египетский юрист и публицист
(р. 1885)—41 прим. 1, 52 прим. 4,
220 прим. 2.
*Абд ар-Рахман I, омейядский эмир
в Кордове (756—788)—36.
'Абд ар-Рахман (III) ан-Насир, омейядский
халиф в Кордове (912—961)—36.
Абд ар-Рахман Расул, уфимский муфтий
(40-е гг. XX в.)—357.
Абд ал-Хамйд II, турецкий султан (1876—
1909, ум. 1918) —79, 92, 156, 170.
Абд ал-Хусейн Мйрза, каджарский принц
(нач. XX в.) —37.
'Абдо, Мухаммед (М. Abduh), идеолог
египетского модернизма, муфтий Египта
(1849-1905)—41, 52, 53, 56, 70, 78, 79,
85, 95, 132, 135 прим. 2, 177, 191, 204,
335 прим. 6.
'Абйд ибн ал-Абрас, арабский поэт (1-я
пол. VI в.) —199.'
Абкарийус, Искендер, сирийский
библиограф (ум. 1885) —81.
Абу-л-'Ала ал-Ма'аррй, арабский поэт
(979-1058) — 99, 104, 153, 192, 209,
249, 261—263, 328, 395 прим. 1, 397.
Абу Зейд, герой популярных романов
о племени Хилал — 23.
Аб7 Зейд М., арабский журналист
(XX в.) — 220 прим. 2.
Абу Йусуф ал-Ханафй (Йа'куб ибн Ибра-
хйм), арабский законовед (731—798)—31.
Абу-л-Лама', Йусуф Шедйд, сирийский
общественный деятель (нач. XX в.) —
360.
Абу-л-Лама, Неджла, сирийская
писательница и журналистка (XX в.) — 80.
Абу Мадй, Илйас, сиро-американский
поэт (р." 1889) —71, 73.
Абу Муслим, руководитель антиомейяд-
ского движения в Хорасане (ок. 726—
755)--36.
Абу Наддара, египетский писатель (1839—
1912) —56 прим. 5.
Абу Нувас, арабский поэт (р. 747—762,
ум. ок. 814) —216.
Абу-т-Тимн, иракский политический
деятель— 395 прим. 1, 396.

Указатель имен
417
Абу Хадйд, Мухаммед Ферйд, египетский
писатель (XX в.) — 74.
Абу ТТТядй, Ахмед Зеки, египетский поэт
(р. 1892) — 72, 101, 221 прим. 10.
Абу-энь-нур см. 'Абд ан-Н/р.
Авдеев М. В., русский писатель (1821—
1876) — 273.
Аверино, Александра (A. Аѵегіпо),
арабская журналистка (Сирия, Египет,
1872—1927) — 80, 125.
Авиценна см. Ибн Сйна.
Авраам см. Ибрахйм.
Агаев, Ахмед, кавказский эмигрант
(нач. XX в.) — 133, 134.
Агасфер (в легенде) — 302.
Агуб, Йусуф (J. Agoub), арабский поэт
и историк во Франции (1795—1832) —
66 прим. 2.
ал-'Адавй, Мухаммед Кутта, египетский
культурный деятель (середина XIX в.) —
369.
Адаме Ч. (Ch. С. Adams), американский
востоковед (XX в.) — 83, 84.
Адан Ж. (J. Adam), французская
журналистка (1835—1936) — 176—188.
'Аджемй, Мария, сирийская писательница
(нач. XX в.) - 125.
Адйб Исхак см. Исхак.
ал-'Азз/нй, 'Ариф, арабский переводчик
(XX в.)—288 прим. 4.
'Азйз 'Ид см. 'Ид.
'А'иша ат-Тейм/рййа см. Теймур, 'А'иша.
Айаш, 'Абд ал-Кадир, арабский историк
(XX в.)-362.'
Аййад, Камил (М. Kamil Ayad),
сирийский ученый (XX в.) — 193 прим. 4,
287, 354.
Аййуб, Зу-н-нун, иракский новеллист
и общественный деятель (XX в.) — 103t
118, 298 прим. 3, 353.
Аййуб, Рашйд, сирийский поэт в Америке
(р. 1862) —71, 73.
*Акл, Мишель Селим, арабский поэт
(XX в.) —359.
'Акл, Сайд, ливанский критик и
журналист (XX в.) —358, 378, 380, 388.
Александр И, русский император (1855—
1881) — 150.
Александр Македонский (356—323 до
н. э.) —29 прим. 4, 76, 150.
Алексей Михайлович, русский царь (1645—
1676)-152, 271.
27 И. Ю. Крачковский, т. III
Алексей Петрович, сын Петра I (1690—
1718) — 275, 370.
'Алй, Халид, сирийский переводчик
(XX в.)—289 прим. 4.
'Алй 'Абд ар-Разик, см. Абд ар-Разик.
'Алй ибн абу Талиб, халиф (656—661) —
36, 204.
'Алй Йусуф см. Йусуф.
'Алй Мубарек см. Мубарек.
'Алкама ибн 'Абада, арабский поэт
(VI в.) - 199.
ал-Алусй, иракский род — 73, 83.
Альвардт В. (W. Ahlwardt), немецкий
арабист (1828—1909) — 21 прим. 1, 24,
196, 198, 204 прим. 2.
ал-Амйн, аббасидский халиф (809—813) —
36.
Амин, Ахмед, египетский филолог
(р. 1887) —80, 220.
Амин, Касим, (Kassem-Amin) египетский
публицист (1865—1908) —61, 70, 80, 85,
89, 91, 104, 123, 127—136, 141, 143,
176, 189, 190, 245, 284.
ал-Амйн, Хашйм, арабский журналист
(XX в.)—354.
Амин Захир Хайраллах см. Хайраллах.
Амйр 'Алй (Syed Ameer Ali),
мусульманский религиозный деятель, юрист и
историк в Индии (1849—1928) — 52
прим. 2, 133, 135.
'Амр ибн Камй'а, арабский поэт (2-я
пол. VI в.) —199.
*Амр ибн Кулсум, арабский поэт (VI в.) —
199.
Анастас ал-Кармелй (Anastase), иракский
филолог (1866—1946)-34 прим. 5, 81, 235.
Андреев Л. Н., русский писатель (1871—
1919)—331.
ал-Ансарй, Мухаммед Халйм, индийский
переводчик (нач. XX в.) — 37.
ал-Антакй, 'Абд ал-Месйх, египетский
журналист (ум. 1917)—37.
Антара ибн Шаддад, доисламский поэт
и герой — 22, 23, 198.
Антоний, Марк, римский полководец и
политический деятель (83—30 до^н. э.) —
103.
Антун, Фарах, арабский публицист и
романист (1861—1923)—40—43, 56,74,
116, 279.
'Анхурй, Селим, сирийский поэт (р. 1855) —
73.

418
Приложения
'Арабй-паша ('Ураби-паша), лидер
национально-освободительного движения в
Египте в 1879—1882 гг. (1842—1910) —
36, 52, 70, 78, 168, 181.
'Араф, Мухаммед, египетский публицист
(XX в.) — 221 прим. 8.
'Арйда, Несйб, один из лидеров „сиро-
американской школы" (XX в.)—71, 94,
227, 279, 342, 349.
Аристотель (384—332 до н. э.) — 71, 95,
193, 218.
Ариф аз-Зейн см. аз-Зейн.
Аркаш, Мадлэн, арабская писательница
(XX в.)—354.
д'Аркур (D'Harcourt), французский
путешественник (кон. XIX в.)-127, 129, 132.
Арслан, Шекйб, арабский
публицист-панисламист (р. 1869) —207, 209, 214, 215.
Артур, король Британии (VI в.) — 22.
Арцыбашев М. П., русский писатель
(1878—1927)—231.
Асад Ман^ур ал-Хаматй см. ал-Хаматй.
ал-Асарй, Мухаммед Бахджет, иракский
филолог (XX в.) — 81.
ал-Асйр, Иусуф, ливанский законовед
(XIX в.) —167, 172.
ал-А;ма'й, арабский филолог (р. 740,
ум.' 825—831) —22.
Асселин (J. L. Asselin), французский
востоковед и дипломат (1772—1822) —:
271 прим. 2.
'Атййа, Джирджй, ливанский журналист
(нач. XX в.) —137, 269, 280.
ал-Аттар, Хасан, египетский ученый
(1766—1834) —68.
Аунй Исха< см. Исхак.
'Афйфа Керем см. Керем.
'Афра, возлюбленная 'Урвы ибн Хизама
(VII—VIII в.)—385.
ал-Ахдаб, Ибрахйм, сирийский драматург
(1826—1891)—29 прим. 4, 76.
Ахмед, Махмуд, иракский новеллист
'(XX в.) —75.
ал-Ахмед, Мухаммед Сулейман
(псевдоним— Бедевй ал-Джебел), сирийский
поэт (XX в.) — 73.
Ахмед Лутфй ас-Сеййид см. ас-Сеййид.
Ахмед ас-Савй Мухаммед см. ас-Савй
Мухаммед.
Ахмед ибн Тулун, основатель династии
Тулунидов в Египте и Сирии (ок. 835—
884) — 36.
ал-Ахрас, 'Абд ал-Гаффар, иракский поэт
(1805—1874) — 73.
ал-Ахтал, арабский поэт (ок. 640—710) —
151."
ал-А'ша, арабский поэт (ум. ок. 629) —
204.
'Ашур, Абд ал-Кадир, арабский критик
(XX в.) — 217 прим. 1.
ал-Бабан, курдский род—251.
Бабель И. Э., советский писатель (1894—
ок. 1943) —331.
Баддура, Мишель, арабский публицист
(XX в.)—356.
Баз, Джирджй Никула, сирийский
журналист и публицист (р. 1882)— 80, 125,
165 прим. 1.
Байбарс, ал-Малик аз-Захир, мамлюкский
султан (1260—1277) — 24.
Баллан, Антун, арабский переводчик и
педагог (нач. XX в.)—226 прим. 1 и 2,
269, 278—280, 291, 313, 330.
Балухатый С. Д., советский
литературовед (ум. 1945) —271, 290 прим. 2Г
299 прим. 1.
Бальфур А. Дж. (A. J. Balfour),
английский государственный деятель (1848—
1930)—397.
Баннан, 'Абд ал-Хамид, депутат
египетского парламента (в 1926 г.) — 195
прим. 4.
Баранов X. К., советский арабист
(р. 1892)-119.
Бармекиды, персидская династия везиров
аббасидских халифов (VIII в.) —32,
36.
Барон Брамбеус см. Сенковский.
Бартелеми Ж. Ж. * (J. J. Barthelemy),
французский аббат, литератор и
археолог (1716—1795) — 32 прим. 3.
Бартелеми-Сент-Илер Ж. (J. Barthelemy-
Saint-Hilaire), французский философ и
публицист (1805—1895) — 204 прим. 1.
Бартольд В. В., русский востоковед
(1869—1930) - 107.
Барудй, Васйф, арабский педагог (XX в.)
356.
ал-Барудй, Махмуд Сами, египетский поэт
и политический деятель (1839—1904)—
72, 85, 99, 343.
Бассэ P. (R. Basset), французский
востоковед (1855—1924) —208 прим. 2.

Указатель имен
419
ал-Батлунй, Шакир Шукёр, ливанский
писатель (80-е гг. XIX в.) — 30.
Баттй, Рафаил (Butti), иракский филолог
(20-е гг. XX в.) — 81, 83, 254, 341,
342 прим. 1, 395.
Баумгартнер A. (A. Baumgartner),
швейцарский литературовед (1841—1910)—
250.
Бахджет ал-Асарй см. ал-Асарй.
ал-Башарй, 'Абд ал-'Азйз, египетский
филолог (20-е гг. XX в.)—220 прим. 3.
Бахисат ал-бадийа см. МелекХифнй Насиф.
Бедеви ал-Джебел см. ал-Ахмед,
Мухаммед Сулейман.
Бейдас, Халйл, арабский писатель и
переводчик (XX вв.)—226 прим. 1, 268,
269 прим. 1, 275, 280.
Беккер К. X. (С. Н. Becker), немецкий
историк-востоковед (1876—1933)— 48
прим. 6, 135.
Белешов, вероятно Телешов — 331 прим. 1.
Белинский В. Г. (1811—1848) —94, 223,
225, 274, 312, 325.
Бенитцкий А. П., русский писатель
(1780—1809) —299.
Беракат, Анастасия, сирийская
писательница (нач. XX в.) — 125.
Бернарден де Сен-Пьер Ж. A. (J.-H. Вег-
nardin de Saint Pierre), французский
писатель (1737—1814) — 40.
Бетге X. (Н. Bethge), немецкий поэт
(1876-1946) —85.
Бешйр, ливанский эмир (1789—1840,
ум. 1851)-36, 153, 229.
ал-Бизм, Мухаммед, сирийский поэт
(XX в.)-73.
Бинт аш-Шатй (псевдоним), египетская
писательница (XX в.) — 103, 119.
Бйтар М. (М. J. Bitär), арабский литератор
(XX в.) — 36 прим. 3.
Бишр ибн ал-Хазим, арабский: поэт
(ок. 560—600) — 198.
Бласко Ибаньес В. (V. Blasco Ibanez),
испанский писатель (1869—1928) — 357.
Блок Ж. P. (J. R. Bloch), французский
писатель и публицист (1884—1947) —357.
Боборыкин П. Д., русский писатель (1836—
1921)—25 прим. 3', 45 прим. 4.
Богуславский Д. Н., русский генерал,
переводчик Корана (1826—1893) — 321.
Боктор, Илйас (I. Bocthor), египетский
филолог (1784—1821) — 69.
Бонжан Ф. Ж. (Bonjean), французский
писатель (XX в.) —242.
Брамбеус, барон см. Сенковский.
Брауне Б. (W. Braune), немецкий
востоковед (XX в.) —84.
Брейнлих Э. (Е. Bräunlich), немецкий
арабист (р. 1892, ум. в 40-х гг. XX в.) —
197 прим. 3, 211.
Брённле П. (Р. Brönnle), немецкий
востоковед (нач. XX в.)—45 прим. 1.
Брокельман К. (С. Brockelmann), немецкий
семитолог (1868—1956)—24 прим. 6,
26 прим. 1, 28 прим. 2, 34 прим. 5,
82—84, 120, 221 прим. 1, 229, 231—233,
235, 237, 243, 246, 256 прим. 9, 320
прим. 1, 349 прим. 1, 368, 371 прим. 1,
372, 375 прим. 4.
Бува Л. (L. Bouvat), французский
востоковед (XX в.) — 235.
ал-Буннй, Вагфй, сирийский поэт и
очеркист (XX в'.)—353, 356, 359.
Буркхардт И. Л. (J. L. Burckhardt),
швейцарский путешественник (1784—1817) —
394.
Бурьянов, советский писатель (у И. Да-
гера) — 331.
ал-Бустанй, 'Абдаллах, маронитский
митрополит (XIX в.) —116.
ал-Бустанй, Бутрус, сирийский
просветитель (1819—1883) — 26, 27, 68, 70,
74, 78, 83, 153, 166—168, 231, 250,
335.
ал-Бустанй, Са'йд, египетский писатель
(ум. 1901)—74.
ал-Бустанй, Селим, сирийский писатель
(1848—1884) —27 прим. 3, 74, 153, 167,
169.
ал-Бустанй, Сулейман, сирийский
публицист, переводчик и государственный
деятель (1856—1925) — 27, 44, 54, 66
прим. 1, 73, 78, 165-175, 193, 218,
335—339.
ал-Бустанй, Хаттар, ливанский крестьянин,
отец Сулеймана ал-Бустанй — 166.
ал-Бустанй, Фу'ад Афрам, ливанский
литературовед и писатель (XX в.) —
26 прим. 1, 81, 83, 166 прим. 1,
192 прим. 4, 201 прим. 4, 203 прим. 2,
205 прим. 1, 214 прим. 1, 217 прим. 1,
230, 231, 250, 349 прим. 1, 375,376,
378, 379, 388.
Буттй, см. Баттй.
27*

420
Приложения
Бычков А. Ф., русский библиограф,
филолог и историк (1818—1899) — 151 прим. 2,
267 прим. 1, 318 прим. 1.
Бьянки Т. К. (Th. X. Bianchi),
французский востоковед (1783—1864)—81.
Вадждй, Мухаммед Ферйд, египетский
публицист (р. 1875)—78, 131 прим. 3,
201—203, 208, 210.
Вали ад-дйн Иекун см. Иекун.
Вальери Л. В. (L. V. Vaglieri),
итальянская арабистка (XX в.) — 120 прим. 2.
Варда ал-Йазиджй см. ал-Йазиджй.
Варданй, Ибрахйм, египетский студент
убивший в 1904 г. Б. Галй— 187.
Вармунд А. (А. Wahrmund), немецкий
арабист (1827—1913) — 36 прим. 2, 38
прим. 1, 48 прим. 5, 371 прим. 1.
Варнава, апостол, которому приписывается
одно из апокрифических евангелий —
44 прим 3.
Василевская В. Л., советская
писательница (р. 1905)—329 прим. 3.
Вахбй Тадрус см. Тадрус.
Вашингтон-Серрюис (Washington-Serruys),
арабист (конец XIX в.)—47.
Везендонк О. Г. (О. G. von Wesendonk),
немецкий востоковед, историк религии
(ум. 1933) —193 прим. 3.
Вельхаузен Ю. (J. Wellhausen), немецкий
историк-востоковед (1844—1918) — 204
прим. 1.
Венгеров С. А., русский библиограф и
историк литературы (1855—1920)—281.
Вентура Р. (R. Ventura), востоковед (нач.
XX в.) —123 прим. 1.
Верди Дж. (G. Verdi), итальянский
композитор (1813—1901)—349.
Верфель Ф. (F. Werfel), австрийский
писатель (1890—1945)—349.
Видмер Г. (G. Widmer), швейцарский
востоковед (XX в.) —82, 252—255, 258.
Виленчик Я. С, советский арабист
(1902—1939) — 376 прим. 1, 378 прим. 5.
Вольтер Ф. М. (F. М. Voltaire),
французский писатель и философ (1694—1778)—
38, 88, 272, 319, 367—374.
Вольфензон, Исраил, египетский филолог
(XX в.) —221.
Габриэли Ф. (F. Gabrieli), итальянский
арабист —(р. 1904) —192 прим. 4, 252.
Гавриил, архангел — 262.
ал-Газалй, арабский богослов (1058—
1112)—211.
Газй, король Ирака (1933—1939) — 394.
ал-Гайатй, 'Али, египетский поэт (нач.
XX в.)-188.
Галй, Бутрус, премьер-министр Египта
(уб. 1904) — 187.
Галлал, Мухаммед 'Осман, египетский
писатель (1829—1898) — 76, 77, 85, 164,
322, 324.
ал-Гамравй, Мухаммед Ахмед, арабский
химик (XX в.)—207 прим. 1, 214—217.
Ганим, Шукрй (Chukri Ghanem),
сирийский писатель и журналист во Франции
(ум. 1929) — 22 прим. 2, 23 прим. 3,
66 прим. 2.
Ганнибал, карфагенский полководец (ок.
247—183 до н. э.) —43.
Гассуб см. Гасуб.
Гасуб, Иусуф, ливанский поэт (р. 1893) —
375—388.
Гвиди М. (М. Guidi), итальянский
востоковед (1886—1946) — 59 прим. 5, 82.
Гейгельрс, Луиза (?), немецкая
писательница — 283.
Гейер Р. (R. Geyer), австрийский
семитолог (1861—1929) — 196, 204.
Гейне Г. (Н. Heine), немецкий поэт
(1797—1856) — 287.
Герцен А. И. (1812-1870) -156, 273,
327.
Гесиод, греческий поэт (VIII—VII в. до
н. э.)—242.
Гёте И. В. (J. W. Goethe), немецкий
поэт (1749-1832) — 38, 218.
Гибб X. А. Р. (Н. A. R. Gibb),
английский востоковед (р. 1895) — 82, 84,
190 прим. 4, 191 прим. 1 и 4, 232, 236.
Гибб Э. Дж. (Е. J. Gibb), английский
тюрколог (1857—1901) — 34.
Гиргас В. Ф., русский арабист (1835 —
1887)—261.
Гитлер A. (A. Hitler), (1889—1945) — 287.
Гладстон У. Э. (W. Е. Gladstone),
английский государственный деятель (1809—
1898) —179.
Гоголь Н. В. (1809—1852) — 225, 269, 273,
274, 312, 325, 330.
Годар Ш., инженер и общественный
деятель в Сирии и на Ливане (40-е гг.
XX в.) —358.

Указатель имен
421
Гойя Ф. X. (F. J. Goya у Lucientes),
испанский художник (1746—1828)—357.
Голиус Я. (J. Golius), голландский
востоковед (1596-1667) —247.
Голобородько И. И., русский востоковед
(нач. XX в.) — 123 прим. 1.
Гольдциэр И. (I. Goldziher), венгерский
востоковед-исламовед (1850—1921) —34,
52 прим. 4, 82, 124 прим. 1, 204 прим. 1
и 2, 235.
Гомер —158, 166, 337.
Гончаров И. А., русский писатель (1812—
1891) - 273.
Горбатов Б. Л., советский писатель
(р. 1908)—331.
Гордон Ч. Дж. (Ch. G. Gordon),
английский генерал (1833—1885) — 234.
Горстер А., русский филолог (XIX —
XX в.)—303 прим. 2.
Горький А. М. (1868—1936) —102, 103,
106, 268, 270—311, 313, 326, 327, 329—
331, 354, 358, 364.
Госсуб см. Гасуб.
Готтхейль Р. (R. Gottheil), американский
семитолог (1862—1936) — 41 прим. 1.
Готтшаль Р. (R. von Gottschall),
немецкий писатель и историк литературы
(1823-1909) —45.
Гоше Р. (R. Gosche), немецкий
востоковед и историк литературы (конец
XIX в.)-45.
ал-Граййиб, Амин, египетский журналист
(XX в.)-293, 294.
Гроссман В. С, советский писатель
(р. 1905)-331.
Губернатис А. (А. de Gubernatis),
итальянский литератор и филолог (1840—
1913) — 45 прим. 4.
Гусн, Марун, ливанский филолог (р. 1881) —
77.
де Гуе М. Я. (М. J. de Goeje),
голландский востоковед (1836—1909) — 235.
Гюго В. (V. Hugo), французский
писатель (1802—1885) — 27, 28, 76.
Дагер, Амин, арабский поэт в Америке
(нач. XX в.) —339 прим. 1.
Дагер, Йусуф Ас'ад (Joseph A. Dagher),
ливанский филолог (XX в.) —276 прим. 2,
326-331.
Дайф, Ахмед (A. Deif), египетский фило-
' лог (ум. 1945) — 80, 242.
Даллал, алеппская семья — 152.
Даллал, Джибра'йл, сирийский журналист
(1836—1892) — 157.
Даммус, Халйм, ливанский поэт (р. 1888) —
73, 342.
Дан Дж. X. (J. Heyworth Dunne),
английский востоковед (XX в.)—367 прим. 1,
368 прим. 1.
Дан Ф. (F. Dahn), немецкий юрист,
историк и поэт (1834—1912) —45.
Данилевский Г. П., русский писатель
(1829—1890) — 268, 275, 330.
Дарвин Ч. (Ch. Darwin), английский
естествоиспытатель (1809—1882) — 141, 287.
Дарий, персидский царь (в легендах) —
163, 322.
Дарий III, ахеменидский царь Ирана
(336—330 до н. э.) —150.
Дафиш, Пелагия (Баладжийа), арабская
переводчица (нач. XX в.)—269 прим. 2,
280.
ад-Дахдах, Рушейд, арабский филолог и
публицист (1813—1889)— 78, 248.
Даш (Dash), псевдоним французской
писательницы Г. А. Сен-Мар (1804—
1872) — 28.
Дезормо К. (С. Desormeaux),
французский востоковед (нач. XX в.) — 236.
Дейк, Э. ван (Е. van Dyck), арабский
просветитель, голландец (XIX в.)—85.
Дейранй, Лийін, арабский переводчик
(XX в.) —288 прим. 4, 291, 309, 311,
357, 358.
Декарт P. (R. Descartes, Cartesius),
французский философ (1596—1650) —194,
198, 201, 202, 204, 211, 214, 215.
Дели Петрб, турецкое прозвище
Петра I — 371.
Деранбур Ж. (J. Derenbourg),
французский семитолог (1811—1895)—230.
ал-Джабартй, египетский историк (1756—
1825) —68, 392.
Джабир, Ибрахйм, сирийский переводчик
(нач. XX в.) —269 прим. 2, 280, 313,
330.
ал-Джавахирй, Абу Джа'фар, брат
следующего (ум. 1947) —395 прим. 1, 396.
ал-Джавахирй, Мухаммед Мехдй,
иракский поэт и общественный деятель
(XX в.)-365, 395-398.
ал-Джаззар, Ахмед, наместник Сирии
(1720—1804)—361.

422
Приложения
Джалйлй, арабский поэт — 199.
Джаллал см. Галлал.
ал-Джамаййил, Антун, египетский
журналист (XX в.)—293.
Джарйр, арабский поэт (ум. 728—733) —
198.
ал-Джахиз, арабский филолог и богослов
(ум. 869) - 68, ПО.
Джебран, Джебран Халйл, один из
лидеров „сиро-американской школы" (1883—
1931) —58, 59, 66 прим. 2, 70, 74, 75,
79, 83, 85, 93, 94, 105, 117—119, 142,
175, 223, 225 прим. 1 и 2, 227, 245,
283, 342, 348—351, 359, 362, 391.
Джебран, Фарадж, египетский переводчик
(XX в.) —283.
Джебрй, Шефйк, сирийский поэт и
филолог (р. ок. 1895) —73, 81.
ал-Джеза'ирй, 'Абд ал-Кадир, эмир, поэт
и вождь национально-освободительного
движения в Алжире (1808—1883) — 66,
81, 154, 159, 392.
Джемал ад-дйн ал-Афганй, религиозный
и общественный деятель, идеолог
панисламизма (1839—1897) — 53, 130, 395
прим. 1, 397.
Джемйл Нахле Мудаувар см. Муда-
увар.
Джемйл Сидки аз-Захавй см. аз-Захавй.
Джехамй, Ризкаллах, арабский писатель
(XX в.)—358.
Джибра'йл см. Фархат.
Джирджй Никула Баз см. Баз.
Джум'а, Мухаммед Лутфй, арабский юрист
и публицист (XX в.) —203—205.
ал-Джумахй, арабский филолог (ум. после
715)—216.
Джунейдй, 'Абд ал-Кадир, арабский поэт
(XX в.)-359.
ал-Джурджанй, 'Абд ал-'Азйз, арабский
филолог (ум. 976) — 217 прим. 1.
Джухейна, персонаж из арабских
пословиц — 163, 322.
ад-Дибсй, Йа'куб, сирийский ученый
(XVIII в.) —247, 249.
Диккенс Ч. (Ch. Dickens), английский
писатель (1812—1870) — 43.
Дитерици Ф. (F. Dieterici), немецкий
арабист (1821—1903) —45.
Дмитриевский А. А., русский филолог,
профессор Киевской духовной академии
(нач. XX в.) — 273 прим. 3, 275 прим. 2.
Дмитров, советский писатель (у Й. Да-
гера)—331.
Доде А. (А. Daudet), французский
писатель (1840—1897) — 283, 357.
Дози P. (R. Dozy), голландский арабист
(1820—1883)—231.
Доппельмайер Ю. В., русская
переволчица (р. 1848—?) — 303.
Достоевский Ф. М. (1821—1881) —225,
273, 274, 285, 292, 312, 315, 325, 330.
Драганов П. Д., русский славист и
библиограф (р. 1858) —151 прим. 2, 267
прим. 1, 267 прим. 1, 268 прим. 4, 318
прим. 1.
Дюга Г. (G. Dugat), французский
востоковед (1824—1894) —81.
Дюма А. (А. Dumas), французский
писатель (1802—1870) — 23, 27, 28, 39, 76,
205.
Дюма А., сын (А. Dumas), французский
писатель (1824—1895) — 39.
Еврипид см. Эврипид.
Екатерина I, русская императрица (1725—
1727) — 370.
Елпатьевский С. Я., русский писатель
(1854—1933) —268, 276, 278, 281, 302.
Жалябер (Jalaber), французский писатель
(нач. XX в.) — 30.
Жанна д'Арк (Jeanne d'Arc), (1412—
1431) — 24.
Жомар A. (A. Jomard), французский
востоковед (XIX в.)—81.
Заглул, Са'д, египетский политический
деятель и публицист (ок. 1859—1927) —
78, 89, 98, 360.
аз-Заййат, Ахмед Хасан, египетский
литератор и журналист (XX в.) — 290.
Заййат, Хабйб, арабский филолог и
историк (XIX—XX в.)-123, 126.
аз-Захавй, Джемйл Сидкй, иракский поэт
(1863—1936) —73, 101*, 102, 105, 251-
254, 342, 343, 388.
аз-Захавй, Мухаммед Файдй, муфтий
Багдада, отец предыдущего —251.
Захир, 'Абдаллах, сирийский культурный
деятель (1680—1748) — 248.
Захир Хайраллах см. Хайраллах.
Захура, Илйас, арабский литературовед
(конец XIX в.) — 33 прим. 1, 237.

Указатель имен
423
аз-Зе'енни, 'Омар, сирийский поэт
(XX в.) —73.
Зейбольд X. Ф. (Ch. F. Seybold),
немецкий арабист (1859-1921) — 249.
Зейдан, Джирджй, арабский романист,
историк, филолог и публицист (1861 —
1914)—26 прим. 1 и 2, 28 прим. 1,
29 прим. 4, 32-44, 55-57, 70, 74, 83-
85, 90, 91, 116, 142, 144, 151 прим. 3,
211, 225 прим. 1,232, 234-237, 248, 250.
Зейдан, Шукрй, арабский журналист
(XX в.) —35 прим. 1.
Зейдан, Эмиль, арабский журналист
(XX в.)—35 прим. 1, 245.
аз:3ейн, Ахмед 'Ариф, арабский
журналист и историк (р. в 80-х гг. XIX в.) — 73.
Зейн ад-дйн, Назйра, сирийская
писательница (20-е гг. XX в.) — 80.
Зейтун, Назйр, сирийский переводчик
в Бразилии (XX в.)—289 прим. 3, 291.
Зекка Марйам, сирийская писательница
(нач. XX в.)-125.
Зеки, Ахмед, арабский филолог (ум.
1934)—80.
Зеки Мубарек см. Мубарек.
аз-Зеркелй, Хайр ад-дйн, арабский
писатель-мемуарист (XX в.) — 80, 85, 232,
233.
Зйдан, Зидон, см. Зейдан.
Зийаде, Илйас, ливанский журналист (ум.
1929) - 244.
Зийаде, Марйам [псевдоним — Мейй (Мауу)],
арабская писательница (ок. 1895—
1941) —62, 80, 82, 83, 91, 103, 233,
244-246, 361.
аз-Зириклй см. аз-Зеркелй.
Зу-н-нун Аййуб см. Аййуб.
Зу-р-Румма, арабский поэт (ум. ок.
735) —198.
Зу-л-Химме, героиня популярного
романа—24.
аз-Зурукли см. аз-Зеркелй.
Ибн Зайдун, испано-арабский поэт (1003—
1071)-76.
Ибн Исхак, арабский традиционалист,
биограф Мухаммеда (ум. 767—769) — 205.
Ибн Кутайба, арабский историк и
филолог (828—889) — 204.
Ибн ал-Мукаффа4, 'Абдаллах, арабский
писатель и переводчик (721—757) — 68.
Ибн ар-Руми, арабский поэт (836—889
или 896)—249.
Ибн Рушд (Аверроэс), испано-арабский
ученый и философ (1126—1198)—41.
Ибн Са'уд, 4Абд ал-4Азйз, король
Саудовской Аравии (1902—1953) — 66.
Ибн Сйна (Авиценна), среднеазиатский
ученый и философ (990—1037)-229, 250.
Ибн Фадлан, арабский путешественник
(X в.)—261.
Ибн ал-Фарид, 'Омар, арабский поэт
(1181—1235) —249.
Ибн Халдун, магрибинский историк-со"
циолог (1332-1406) —193, 211, 239,
287.
Ибрахйм (библейский Авраам) — 23, 200,
202, 212.
Ибрахйм, сын Мухаммеда 'Алй (1789—
1848)—371.
Ибрахйм, Мухаммед Хафиз, египетский
поэт (1871—1932) — 74, 85, 100, 101,
258, 342, 343, 388, 395 прим. 1, 397.
Ибрахйм ибн Сахл, испано-арабский поэт
(ум. 1260) —324.
Иегудиил Хламида, псевдоним А. М.
Горького — 299.
Иеремия, пророк — 42.
Ид, Азйз арабский театральный
деятель (XX в.) —50, 60.
'Иззет, арабский переводчик (XX в.) —
.283.
Илйас ибн ал-Фахр, сирийский богослов
(ум. 1740) —248.
Имру'улкайс (Имру' ал-Кайс), арабский
поэт (ум. 530—540) —199, 204, 208,
381.
Инан, Мухаммед 'Абдаллах, египетский
журналист и переводчик (р. 1896) — 193
прим. 3.
Инанй, Мустафа, египетский
литературовед (XX в.)—85.
ал-Иранй, Махмуд Сейф ад-дйн,
сирийский переводчик (XX в.)—289.
'Иса 'Убейд см. 'Убейд.
ал-Искендери, Ахмед, египетский
литературовед (XX в.) — 85.
Исмайл (библейский) — 24, 200, 202, 212.
Исмайл, хедив (1863—1879) — 127.
Исма'йл, 'Абд ал-К^дир, арабский
публицист (XX в.)—356.
Иссахар, вымышленный халиф (у М.
Горького) — 299.

424
Приложения
Исхач, Адиб, арабский публицист (1856—
1885) —27, 28, 53, 54, 76, 78, 89, 116,
168, 172.
Исхак, 'Аунй, арабский журналист (XIX—
XX в.) — 28 прим. 1, 53 прим. 4.
Иуда (евангельский) — 163, 322.
Иазбек, Антун, египетский драматург (1-я
пол. XX в.) — 78.
Иазбек, Йусуф Ибрахйм, арабский
журналист (XX в.) —361.
ал-Иазиджй, семья — 53, 76.
ал-Иазиджй, Варда, арабская поэтесса
(1838—1924) — 79, 125, 232, 233, 246.
ал-Иазиджй, Ибрахйм, арабский филолог
(1847—1906) — 27, 32 прим. 3, 37, 126,
230, 231, 236, 343, 362.
ал-Иазиджй, Назиф ибн 'Абдаллах,
арабский поэт и филолог (1800—1871) —
26—29, 49 прим. 2, 72, 76, 81, 83, 99,
125, 167, 172, 229—233, 335.
ал-ИсЗиджй, Раджй, арабский поэт (1803—
1857) — 229.
ал-Иазиджй, Хабйб, арабский филолог и
переводчик (1833—1870) — 232, 233.
ал-Иазиджй, Халйл, арабский поэт и
педагог (1858—1889) — 27—29, 76, 231, 232.
Йезид, вымышленный халиф (у М.
Горького) — 300.
Йекун, Вали ад-дйн, египетский поэт и
и публицист (1873—1921) — 56, 57, 79,
83, 90, 116, 175, 244.
Йусуф, 'Алй, египетский публицист (1863—
1913) — 78.
Ка'б ибн Зухайр, автор „Касйды плаща" —
158.
Каблан Мукарзал см. Мукарзал.
ал-Кавакибй, 'Абд ар-Рахман, сирийский
писатель и публицист (1849—1903) — 52,
70, 89, 116.
ал-Кавакибй М., арабский критик (XX в.) —
196 прим. 3, 214 прим. 1, 220 прим. 2.
Каверин В. А., советский писатель (р.
1902)—331.
ал-КаДЙ, Абд ал-Фаттах, египетский
журналист (XX в.)—284.
Казан, Фу'ад, арабский переводчик
' (XX в.)—287.
Казанова П. (Р. Casanova), французский
востоковед (ум. 1926) — 193, 208.
ал-Казимй, 'Абд ал-Мухсин, арабский
поэт (1865—1935) — 73, 101, 343.
ал-Калмавй, Сахйр, египетская
писательница и филолог (XX в.) — 103.
Калфат, Нахле, сирийский литератор и
историк (1851—1905) — 267, 272.
Камбиз, ахеменидский царь (529—521 до
н. э.) —77.
Камил, еАлй Фехмй, египетский
публицист (1870—1926) — 187.
Камил, Музтафа, египетский
политический деятель и публицист (1874—1908) —
70, 78, 89, 127, 176—188.
Камил, Хасан, египетский журналист
(нач. XX в.) — 188.
Кампфмейер Г. (G. Kampfmeyer),
немецкий арабист (1864—1936)-20, 26 прим. 1,
33 прим. 1, 42 прим. 7, 44 прим. 1,
48 прим. 4, 57 прим. 4, 58 прим. 2,
60 прим. 3, 82, 84, 85, 191 прим. 1,
223, 224, 227 прим. 1, 232, 245, 254,
255, 256 прим. 8 и 9, 257 прим. 1, 340,
389, 390.
Канаев, советский писатель (у И. Да-
гера) — 331.
Канан, Халйм, арабский литературовед
' (XX в.)—362.
Кара а, 'Абд ар-Рахман, муфтий Египта
' (в 1931 г.)— 210. '
Карл Великий, король франков и
император (768—814)—36.
Карл V, испанский король и император Св.
Римской империи (1516—1558) — 368, 372.
Карл XII, шведский король (1697—1718) —
272, 367, 371, 372.
Карра де Во Б. (В. Carra de Vaux),
французский арабист (р. 1867) —123
прим. 1.
Касим Амин см. Амин.
ал-Касйх Микирдйдж, сирийский поэт
(XVIII в.)—248.
Каэтани Л. (L. Caetani), итальянский
исламовед (1869—1935) — 204 прим. 1.
Кезма, Мухаммед, арабский педагог
(XX в.)-356.
Кезма Т. Г., советский арабист (р.
1882) — 226 прим. 2.
Келзй, 'Абдаллах (Федор Иванович Кель-
зи), лектор Петербургского
университета (1819—1912) 161, 162, 164, 267
прим. 1, 317—320.
Кемал (Мустафа Кемал Ататюрк),
турецкий политический деятель, первый
президент (1880—1938) — 171.

Указатель имен
425
Кенази', Константи, арабский переводчик
(XX в.) —226 прим. 1 и 2, 269.
Кераме, Бутрус, арабский поэт (1774 —
1851) — 153.
Керем, 'Афйфа, сирийская журналистка
и писательница в Америке (1883—
1924) —80, 125.
Керем, Милхем Керем, сирийский
журналист (р. 1904) — 362.
Кйланй, Камил, египетский филолог
(XX в.) —80, 192 прим. 4.
Киплинг Р. (R. Kipling), английский
писатель (1865-1936) — 294.
Китченер X. X. (Н. Н. Kitchener),
английский генерал (1850—1916) — 182,
188.
Клеопатра, царица Египта (51—30 до
н. э.) —44 прим. 3, 77, 103.
Клоустон В. A. (W. А. Clouston),
английский востоковед (XIX в.) — 22 прим.
2.
Коб'ейн, Селим, египетский писатель,
переводчик и журналист (XX в.) —127
прим. 2, 133, 134, 141, 226 прим. 1,
268, 275—278, 281, 283,. 289, 291,
304—306.
Кожевников, советский писатель (у И. Да-
гера) — 331.
Козаков, советский писатель (у И. Да-
гера, м. б., М. Козаков, р. 1897) —331.
Козегартен И. Г. Л. (I. G. L.
Kosegarten), немецкий историк-востоковед
(1792—1860) — 204 прим. 2.
Кондурушкин С. С, русский писатель
(р. 1874) —274, 278.
Констан Б. (В. Constant de Rebecque),
французский писатель и политический
деятель (1767—1830) — 356.
Корнель П. (Р. Corneille), французский
драматург (1606—1684) — 28, 76.
Короленко В. Г., русский писатель
(1853-1921) -191 прим. 4, 241, 274,
331.
Коссен де Персеваль А. П. (А. P. Caus-
sin de Perceval) французский арабист
(1795-1871) —22, 23 прим. 1 и 3, 81.
Костакй ал-Химсй см. ал-Химсй.
Коцюбинский М. М., украинский
писатель (1864—1913) —306.
Крачковский И. Ю. (1883—1951) — 82,
105, 106, 120 прим. 1, 230, 235, 236,
246, 250.
Крезвель Дж. (J. Cresswell),
представитель американского информационного-
бюро — 328.
Кремер А. (А. Kremer), австрийский
арабист (1828—1889) — 34, 81, 232, 235.
Кренков Ф. (F. Krenkow), немецкий
востоковед в Англии (1872—1953) — 254.
Кромер Э. (Е. Cromer), английский
резидент в Египте (1841—1917) — 183,
186.
Кропоткин П. А., русский анархист
(1842—1921) — 293.
Крылов И. А., русский баснописец,
(1769—1844) —141, 150, 151 прим. 2~
Ь56, 158, 159, 161—164, 267, 272, 317—
324, 326.
Крымский А. Е., советский арабист и
иранист (1871—1941) —22 прим. 2, 23
прим. 4, 32 прим. 1, 51 прим. 2, 230,
256 прим. 6, 303 прим. 2.
Кубасов И. А., русский библиограф и
историк литературы (р. 1875) — 299'
прим. 3.
Куприн А. И., русский писатель (1870—
1938) —331.
Курд 'Алй, Мухаммед, сирийский ученый
(1876—1953) —31, 205 прим. 1.
Куртельм, французский художник и путе-
шественник (нач. XX в.) — 188.
Курунфулй, Васфй, арабский поэт (40-е гг.
XX в.) —359*.
Кутб, Сеййид, египетский критик.
" (XX в.)—109, 114, 118.
Кутруб, арабский филолог (ум. 821) — 248.
Кутта ал-'А дави см. ал-'А дави.
Кутуруш, Халид Фахрй, сирийский
литературовед и переводчик (XX в.) — 288-
прим. 4, 363.
Лабйба Хашим см. Хашим.
Лабрюйер Ж. (J. de La Bruyere),
французский писатель (1645—1696) — 357.
Ламартин А. (А. de Lamartine),
французский поэт, историк и политический
деятель (1791—1869) — 23, 38, 81, 229, 374.
Лафарг Элеонора (Е. Lafargue), автор
воспоминаний об Энгельсе (?) — 286.
Лафонтен Ж. (J. de Lafontaine),
французский баснописец (1621—1695) — 163,
164, 322.
Лахмиды, династия в Хире (V—VII вв.) —
29.

426
Приложения
Лашин, Махмуд Тахир, египетский
писатель (XX в.) —75, 285.
Лебедева О. С, русская арабистка
(р. 1854) —123 прим. 2, 135.
Леви-Брюль Л. (L. Levy-Bruhl),
французский социолог (1857—1939) — 192
прим. 1.
Лейла, имя возлюбленной Маджнуна —
163, 322, 384, 385.
Ленин В. И. (1870—1924) — 293, 296, 297.
Лермонтов М. Ю. (1814—1841) —224, 274,
312, 325.
Лесерф Ж. (J. Lecerf), французский
арабист (XX в.) —83, 84, 243, 246.
Лесков Н. С, русский писатель (1831—
1895) —278, 330.
Лещинский С. (S. Leszczynski), польский
король (1677—1766, король 1706—
1733) —371.
Литтман Э. (Е. Littmann), немецкий
семитолог (р. 1874) —82, 221, 245.
Лориоль A. (A. Lauriol), французский
литературовед (конец XIX в.) — 30 прим. 3.
Лоти П. (P. Loti), французский писатель
(1850—1923) — 62, 181, 182, 186—188.
Лукман, легендарный арабский мудрец —
163, 322, 324.
Луначарский А. В., советский
государственный деятель (1875—1933) — 286.
Лутфй, 'Абд ал-Маджйд, иракский
новеллист (XX в.) —118.
Лутфй, 'Омар, арабский юрист (ум.
1912) —123, 126.
Лутфй ал-Манфалутй см. ал-Манфалутй.
Лутфй ас-Сеййид см. ас-Сеййид.
Люис П. (P. Louys), французский
писатель (1870—1925) —396.
Ляйел Ч. (Ch. Lyall), английский
арабист (1845—1920) — 196, 211.
Лямменс А. (Н. Lammens), бельгийский
востоковед (1862 — 1937) — 30, 154
прим. 1, 194 прим. 4, 209 прим. 1, 210
прим. 2, 214.
ал-Ма'аррй см. Абу-л-'Ала.
Магомет см. Мухаммед.
ал-Магрибй, Решад, арабский писатель
(40-е гг. XX в.)—359.
ал-Маданй, Амин, арабский ученый (ум.
1898) —37 прим. 1, 236.
Маджнун, полулегендарный арабский
поэт — 77, 385.
Мазепа И. С, гетман Украины (р. 1644,
гетман 1687—1709) — 271.
ал-Мазинй, Ибрахйм 'Абд ал-Кадир,
египетский поэт и романист (1890—1947) —
72, 105, 194 прим. 5.
ал-Майманй, 'Абд ал-'Азйз, египетский
филолог (XX в.) —192.
Макарий (Макарийус ибн аз-За'йм ал-Ха-
лебй), патриарх антиохийский с 1636 г.
(ум. 1672) —151, 247, 271 прим. 4.
Маккиавелли Н. (N. Macchiavelli),
итальянский историк и политический деятель
(1469—1527) — 203.
Малуф, Джемйл, сирийский общественный
деятель (нач. XX в.) — 361.
ал-Ма'луф, 'Иса Искендер, сирийский поэт
и ученый (р. 1869) — 73, 229.
ал-Ма'луф, Фаузй, сирийский поэт в
Бразилии (1899—1930) — 73.
ал-Ма'мун, аббасидский халиф (813—
833) —36.
Ма'н ибн За'ида, арабский военачальник
(ум. ок. 775) —31.
Манаш Ж. (G. Manache), французский
арабист (нач. XX в.) — 247—250.
Манн Т. (Th. Mann), немецкий писатель
(р. 1875) —287.
Мансур ал-Хаматй см. ал-Хаматй.
ал-Манфалутй, Му;тафа Лутфй,
египетский писатель и филолог (1876—1924)—
57, 70, 74, 79, 85, 91, 116, 205.
Марголиус Д. С. (D. S. Margoliouth),
английский арабист (1858—1940)— 33
прим. 1, 34 прим. 4, 82, 196 прим. 3,
197, 208, 211, 214, 216, 235, 236.
Мария, мать Иисуса — 249.
Маркс К. (К. Marx, 1818—1883) — 287, 296.
Марр Н. Я., советский востоковед (1864 —
1934) —105, 107.
Марраш, алеппская семья — 152.
Марраш, 'Абдаллах, сирийский журналист
(1839—1900) — 153, 157.
Марраш, Марьяна, арабская публицистка
(1848—1922) —79, 125 прим. 2.
Марраш, Франсис, сирийский поэт (1836—
1873) —72, 153.
ал-Марзафй, Сеййид ибн 'Алй, египетский
филолог (XX в.) — 191.
Марсэ В. (W. Marcais), французский
арабист (р. 1872) — 219 прим. 6.
Мартино П. (P. Martino), французский
писатель (р. 1880) — 299 прим. 2.

Указатель имен
427
Мартино, Ф. де (F. de Martino),
французский писатель (нач. XX в.).—85, 340
прим. 4.
Мас'ад, Булос (P. Massad), ливанский
историк (XX в.) — 250.
Массиньон Л. (L. Massignon), французский
востоковед (р. 1883) — 47 прим. 11, 53
прим. 1, 190 прим. 1, 245, 246, 252,
253.
Матар, маронитская семья—247.
Матвей, монах (Сирия, XIX в.)-229.
ал-Махдй, аббасидский халиф (755—
785) —31.
ал-Махдй (Мухаммед Ахмед), вождь
восстания в Судане (ум. 1885) — 36, 55, 56.
Махмуд Сами ал-Барудй см. ал.-Барудй.
Машакй, Михаил, сирийский писатель
(1800—1888) —361.
Мейй (Мауу) см. Зийаде.
Мелек Хифнй Насиф см. Насиф.
Менцель Т. (Th. Menzel), немецкий
востоковед (XX в.)—272 прим. 3.
Меншиков А. Д., русский государственный
деятель (1673—1729) — 370.
Мердем, Халйл, сирийский поэт (XX в.) —
73.
Мерен А. Ф. (А. F. Mehren), датский
семитолог (1822—1907) —81, 230.
Меренз, Джордж — 105, 275 прим. 3.
де Местр, Жозеф (J. М. de Maistre),
французский писатель и философ (1754—
1821) —357.
де Местр, Ксавье (Xavier de Maistre),
французский писатель (1764—1852) — 30
прим. 5.
Мидхат, турецкий политический деятель
(1822—1883) — 154.
Микирдйдж ал-Касйх см. ал-Касйх.
Милхем Керем см. Керем.
Мильтон Дж. (J. Milton), английский поэт
(1608—1647) — 167, 172, 336.
Миранте М. (М. Mirante), востоковед
(нач. XX в.) —135.
ал-Мисрй, Ибрахйм, египетский писатель,
драматург (XX в.) — 297.
Митвох Э. (Е. Mittwoch), немецкий
арабист (1876—1943) —22 прим. 1.
Михрам, Ахмед, египетский поэт (XX в.) —
72.
Мишель Б. (В. Michel), французский
востоковед (XX в.) —41 прим. 1, 52
прим. 4.
Мойел, Эсфирь, сирийская писательница
(нач. XX в.) —125.
Молотов В. М. (р. 1890) —287, 295.
Мольер (Moliere), французский драматург
(1622—1673) —76, 89.
Монтескье Ш. Л. (Ch. L. Montesquieu),
французский просветитель (1689—
1755) —367.
Мопассан Г. (G. de Maupassant),
французский писатель (1850—1893) — 75, 98,
314, 357, 359.
Мубарек, 'Алй, египетский просветитель
(1824—1893) —70.
Мубарек, Зеки, египетский филолог (р. ок.
1895) — 80, 360.
ал-Мубаррад, арабский филолог (826—
898) —191 прим. 5.
ал-Мувейлихй, Ибрахйм, египетский
публицист (1846—1906) — 74.
ал-Мувейлихй, Мухаммед, египетский
писатель (ум. 1930) —74.
Мудаувар, Джемйл Нахле, арабский
писатель (1862—1907) — 30—32, 43, 55,
74, 116.
ал-Муканна', вождь восстания в Средней
Азии (ум. 783—785) —31.
Мукарзал, Каблан, арабский писатель
(XX в.) —358, 359.
Мунйр Сулейман см. Сулейман.
Муратова К. Д., советский
литературовед — 271.
Муркос Г. А., русский арабист (1846—
1911) —51 прим. 1.
Муркос Фехмй см. Фехмй.
ал-Мурр, Хикмет, арабский журналист
(40-е гг. XX в.) —358.
Мурей, Ахмед Фатхй, египетский
переводчик (XX в.)—291 прим. 1.
Муса, Салама, египетский литературовед
(р. 1888) —118, 245, 258, 292, 327.
Муса ал-Хадй, аббасидский халиф (785—
786) —31.
Музтафа, Мухаммед, египетский
переводчик (XIX в.) —272 прим. 2, 371.
Мустафа 'Абд ар-Разик см. 'Абд ар-Разик.
Мустафа Камил см. Камил.
ал-Муталаммис, арабский поэт (VI в.) —
199.
ал-Мутанаббй, Абу Таййиб, арабский поэт
(915—965) — 72, 99, 166, 229, 230, 288.
ал-Мугтасим, аббасидский халиф (833—
842) — 36.

428
Приложения
Мутран, Халйл, египетский поэт (ок. 1871—
1949) — 72, 101, 244, 342, 343, 375, 385.
Мухалхил, арабский поэт — 199.
Мухаммед, основатель ислама (ум. 632) —
23, 24, 126, 200, 204, 208, 209, 212—
214, 300, 302, 344—347, 380.
Мухаммед, 'Алй Фехмй, арабский
переводчик (нач. XX в.) — 135 прим. 1.
Мухаммед 'Алй, правитель Египта (1805—
1849) —36, 67, 68, 81, 151, 181, 187,
367, 369, 371.
Мухаммед Бахджет ал-Асарй см. ал-Асарй.
Мухаммед Рашйд Рида см. Рида.
Мухаммед Ферйд Вадждй см. Вадждй.
Мухаммед Халйм ал-Ансарй см.
ал-Ансарй.
Мухаммед Хифнй Насиф см. Насиф.
Мухтар паша Газй, турецкий военный
деятель (1832-1919) - 157.
де Мюссе А. (А. de Musset), французский
поэт (1810—1857)—359, 385.
ан-Набига, арабский поэт (ок. 535 — ок.
604) — 382.
Навроцкий М. Т., русский арабист (1823—
1871) —318.
Наджй, Ибрахйм, арабский филолог
(XX в.)-118.
Назйра Зейн ад-дйн см. Зейн ад-дйн.
Назмй Халйл см. Халйл.
Наккаш, Марун, сирийский драматург
(І817—1855) — 76.
Наккаш, Селим, ливанский театральный
деятель (ум. 1884) — 76.
Наллино А. М. (А. М. Nallino),
итальянская арабистка (ум. 1955) — 82.
Наллино К. А. (С. А. Nallino),
итальянский арабист (1872—1938) — 60 прим. 3,
82, 255, 256 прим. 8.
Наполеон I (1769—1821) — 88, 163, 322, 392.
Насиф, 'Игам ад-дйн Хифнй, египетский
писатель и переводчик (XX в.)—270,
284, 285.
Насиф, Мелек Хифнй (псевдоним — Бахи-
сат ал-бадийа), египетская писательница
(1886—1918) —61, 62, 80, 83, 91, 133,
134, 244—246, 284.
Насиф, Мухаммед Хифнй, египетский
ученый и поэт (1856—1919) — 80, 85.
Насиф ал-Йазиджй см. ал-Йазиджй.
Наср, Несйм, ливанский учитель и поэт
(40-е гг. XX в.) —359, 360.
Науфал, 'Абдаллах Хабйб, сирийский'
историк (XX в.)—272 прим. 1.
Науфал, Хинд, арабская журналистка
(конец XIX в.) —125.
Нахле, Амин, арабский поэт (40-е гг..
XX в.)—359.
Нахле, Рафаил, арабский литературовед
(XX в.) — 83, 85, 115, 246, 253, 338-340,
341, 375 прим. 3 и 4, 379 прим. 4, 390.
Нахле Калфат см. Калфат.
Нахле Мудаувар см. Мудаувар.
Неджатй Сидкй см. Сидкй.
Неджйб Хаддад см. Хаддад.
Неджла Абу-л-Лама' см. Абу-л-Лама'.
Недйм, 'Абдаллах, египетский писатель,,
публицист и общественный деятель
(1844—1896) — 70, 78, 89.
Некора Л., украинский литературовед-
востоковед — 84, 256 прим. 5.
Нельдеке Т. (Th. Nöldeke), немецкий
семитолог (1836—1930) —196, 204.
Нерон, римский император (54—68) — 163,,
322.
Несйб 'Арйда см. 'Арйда.
Несйм, Ахмед, египетский поэт (1878—
1938) — 72.
Несйм Наср см. Наср.
Никольсон P. (A. R. А. Nicholson),
английский востоковед (1868—1945) — 204, 205.
Никула Баз см. Баз.
Ни'маталлах ал-Халебй см. ал-Халебй.
Нимр, Ханна, арабский литературовед
(40-е гг. XX в.)-360.
Норберг Г. A. (G. А. Norberg, Nordberg),
шведский историк (1677—1744) — 372.
Нофал см. Науфал.
Ну'айме, Михаил (Naimy), сирийский
критик, поэт и драматург в Америке
(р. 1889) —50, 59, 71, 75, 77, 79, 85,
94, 103, 105, 114, 117—119, 223—228,
245, 270, 274, 275, 291 прим. 4, 298
прим. 1 и 2, 307, 312, 325, 342, 348—
351, 362.
Ну'ман, лахмидский царь Хиры — 29.
ан-Ну'ман ибн ал-Мунзир, лахмидский царь
Хиры (ок. 580—ок. 602)—28.
ан-Ну'манй, Шиблй, мусульманский
филолог и историк в Индии( ум. 1914) — 236.
Овсянико-Куликовский Д. Н., русский
лингвист и литературовед (1853—1920) —
301.

Указатель имен
429
Оде-Васильева К. В., советская арабистка
(р. 1892) —47, 82, 85, 115—120, 227
прим. 2, 389, 393.
Ольденбург С. Ф., советский индианист
(1853-1934) - 107.
Юмар Хаййам, персидский поэт (ум.
1132)—254, 261.
'Омар ибн ал-Хаттаб, халиф (634—644) —
56.
Омейяды, династия халифов в Дамаске
(661—750) и Кордове (756—1031)—31,
36, 38, 202.
Осман, халиф (644—656) — 36.
Павел Алеппский (Булос ибн аз-За'йм
ал-Халебй), христианско-арабский автор
(ок.' 1627—1669) — 271 прим. 4.
Пальмер Э. (Е. Palmer), английский
арабист и путешественник (1840—1882) —
32 прим. 1, 82.
Парет P. (R. Paret), немецкий востоковед
(р. 1901) —28 прим. 3, 29 прим. 1, 82,
243, 255 прим. 5.
Пельтье Ф. (F. Peltier), французский
юрист и арабист (нач. XX в.)—20.
Перес А. (Н. Peres), французский арабист
в Алжире (р. 1890) -105, 115, 256, 271,
290 прим. 4, 291 прим. 2, 330, 368, 371
прим. 1, 374, 391-394.
Пери Г. (G. Peri), деятель французской
коммунистической партии (1902—1941) —
359.
Перрон A. (A. Perron), французский
арабист (ум. 1876) —81, 123 прим. 2.
Петр I (1688-1725) - 88, 272, 275, 319,
367, 368, 370, 371.
Петров Г. С, русский писатель (1868—
1925)—331.
Петрушевский, русский писатель (XX в.) —
283.
Пиксол М. (Marmaduke Pickthall),
английский писатель и путешественник (1875—
1936)—214 прим. 2.
Пипер В. (W. Pieper), немецкий
востоковед (XX в.) — 169 прим. 1.
Пирен Ж., французский ученый (м. б. Пер-
рен, Perrin, 1870—1942) — 357.
Пицци И. (I. Pizzi), итальянский
востоковед (1849—1920) —232.
Платон (427—347 до н. э.)—203.
Познанский, жандармский генерал в
Нижнем Новгороде (кон. XIX в.) — 293.
Пококк Э. (Е. Pococke, Pocockius),
английский востоковед (1604—1691)—247.
Потапенко И. Н., русский писатель
(1856—1929)—280.
Прево М. (М. Prevost), французский
писатель (1862—1941) — 283.
Пришвин М. М., советский писатель
(1873—1954) — 300.
Прюфер К. (С. Prüfer), немецкий арабист
(XX в.) —29 прим. 4, 50 прим. 1, 84.
Пурталес Г. (G. de Pourtales), французский
писатель (1884—1941) — 349.
Пушкин А. С. (1799—1837) - 224, 268,
273, 274, 283, 312, 325, 327, 330.
Пэкстон X. (Н. Paxton), английский
арабист в Египте (XX в.) — 243.
Раббат А., арабский драматург (нач.
XX в.) — 36 прим. 2.
Рабин, Хаим, преподаватель Оксфордского
университета (XX в.) — 393, 394.
Ра'йф Хурй см. Хурй.
Рамзй, Ибрахйм, египетский драматург
и романист (XX в.) — 347.
Рамй, Ахмед, египетский поэт (р. 1892) —
72, 85.'
ар-Рамй, Гантус, арабский поэт (XX в.) —
359.
Расин Ж. (J. Racine), французский
драматург (1639—1699) —28, 76, 367.
Рафат, ливанский художник (XX в.) — 364.
ар-Рафи'й, Мустафа Садик, египетский
писатель (1880—1932) — 72, 195 прим.
1 и 2, 200 прим. 1, 202, 205—210, 215,
329.
Рашйд Рида см. Рида.
Рашйд Селим Хурй см. Хурй.
ар-Рейханй, Амин, сирийский писатель
(1879—1940) — 57—59, 66 прим. 2, 70,
71, 79, 83, 85, 92—94, 104, 117, 118,
137—147, 175, 223, 254, 261—263, 287,
342, 348, 359, 391.
Ренан Ж. Э. (J. Е. Renan), французский
востоковед и историк религии (1823—
1892) —40, 42, 204 прим. 1, 279.
Рено Ж. Т. (J. Т. Reinaud), французский
арабист (1795—1867) —81, 230, 232.
Решад ал-Магрибй см. ал-Магрибй.
Решер О. (О. Rescher), немецкий
востоковед (р. 1883) —61 прим. 4, 5 и 6, 244.
Рида Мухаммед Рашйд, редактор журнала
„ал-Манар" — органа консервативного

430
Приложения
крыла египетского модернизма (1865—
1935) —78, 132.
Ридван, ливанский художник (XX в.) —
364.
Ридер И. (I. Rieder), немецкий писатель
(ум. 1852) —38 прим. I.-
Рийад паша, премьер-министр Египта
в 1879—1882 гг. — 183.
Римский-Корсаков Н. А., русский
композитор (1844—1908) — 23.
Рифа'а ат-Тахтавй см. ат-Тахтавй.
Ришелье А. (А. Richelieu), кардинал,
французский государственный деятель
(1585—1642) — 182.
Робертсон В. (W. Robertson), английский
историк (1721—1793) —368, 372, 373.
Роден О. (A. Rodin), французский
скульптор (1840—1917) — 357.
Розен В. Р., русский востоковед (1849—
1908) — 21 прим. 1, 23 прим. 4, 248, 262.
Роллан, Ромен (Romain Rolland),
французский писатель (1866—1944) — 295, 298
прим. 1.
Росси Э. (Е. Rossi), итальянский арабист
(XX в.) — 47 прим. 1, 62 прим. 2, 82,
245, 246, 340, 341 прим. 1.
Рошфор А. (Н. Rochefort), французский
политический деятель (1830—1913) — 180.
Руже де Лиль К. Ж. (С. J. Rouget de Lisle),
французский поэт и композитор (1760—
1836) —357.
ар-Русафй, Ма'руф, иракский поэт (1875—
1945) —73, 101, 102, 342, 388, 396.
Руссо Ж. Ж. (J. J. Rous-seau), французский
писатель и философ (1712—1778) — 367.
Рустум, Ас'ад Михаил, сирийский поэт
в Америке (р. 1875) — 141.
Рустум, Михаил Ас'ад, сирийский поэт
в Америке, отец предыдущего — 73,
141.
Рушейд ад-Дахдах см. ад-Дахдах.
Са'аде, Руффул, арабский переводчик
в Бразилии (нач. XX в.) — 268.
Са'аде, Халйл, арабский романист
(XX в.) —44.
ас-Саббаг, Михаил (М. Sabbägh), арабский
поэт и ученый (1784—1821) — 69, 81.
а;-Саббан, Мухаммед Сурур, арабский
литературовед (XX в.) — 342 прим. 1.
Сабрй, Исма'йл, египетский поэт (1854—
1923) —72, 85, 342.
Сабрй, Мухаммед, египетский историк
и общественный деятель (XX в.) — 193
прим. 1.
ас-Савй Мухаммед, Ахмед, египетский
журналист (XX в.) — 192 прим. 6.
Са'д, Михаил, египетский литературовед,
почтовый чиновник в Судане (XX в.) —
342 прим. 1.
аз-Садйк ар-Рафи'й см. ар-Рафи'й.
ас-Са'иг, Никула, сирийский поэт (1692—
' 1756)-248.
Са'иг, Селма, сирийская писательница и
педагог (р. 1889) — 62, 63, 80.
Са'йд, псевдоним переводчика в журнале
„Ат-Тарйк" (1942 г.) —357.
Сайд, хедив (1854—1853) — 371.
Са'йд, Амин, египетский журналист и
историк (XX в.) —394.
Са'йд паша, Мухаммед, египетский
государственный деятель (ум. 1928)—
188.
Сайур, Асма, сирийская писательница
(нач. XX в.)-125.
Сайф Зу-л- Йазан, йеменский царь, герой
популярного романа — 24.
Саладин см. Салах ад-дйн.
Салах ад-дйн (Саладин), эйюбидский сул~
' тан (1174—1193) — 29, 36 прим. 3, 76.
Салйбй, Морис, арабский переводчик
' (XX в.) —357.
Салтыков-Щедрин М. Е. (1826—1889) —
330.
Салханй, Антун (A. Salhani), ливанский
филолог (1847—1941) —81.
Сальников, вероятно Салтыков — 330
прим. 2.
Самау'ал, иудейско-арабский доисламский
поэт — 197 прим. 2, 204.
Сами ал-Барудй см. ал-Барудй.
Самэн А. (А. V. Samain), французский
поэт (1859—1900) —385.
Сандр Т. (Thierry Sandre), псевдоним
французского писателя Ш. Мулье
(р. 1880) —36 прим. 3.
Санну', ЙѴкуб, арабский публицист во-
' Франции (І839—1912) — 78.
Сантиллана Д. (D. Santillana), итальянский
арабист (1855—1921) — 82.
Саркйс, Йусуф Илйан (J. Sarkis), арабский
библиограф (ум. 1932) — 37 прим. 2, 80,
83, 85, 231—233, 236, 250, 254, 276
прим. 4, 328, 371 прим. 1.

Указатель имен
431
Сарруф, Йа'куб арабский писатель и
журналист (1852—1927) — 29 прим. 1, 42, 43,
74, 78, 244.
Сасаниды, персидская династия (III—
VII вв.)-24.
Сахйр ал-Калмавй см. ал-Калмавй.
Сбат П. (P. Sbath), арабский ученый
(XX в.) —249.
Свйдан, Шукрй Халйл, сирийский писатель
в Америке (нач. XX в.) — 302.
Седийо Л. (L. Sedillot), французский
востоковед (1808—1875) — 211, 235.
ас-Сеййид, Ахмед, иракский новеллист
(XX в.) —118.
ас-Сеййид, Ахмед Лутфй, египетский
политический деятель (XX в.) — 71, 95,
96, 192, 218, 244.
Сеййид ибн сАлй ал-Марсафй см.
ал-Марсафй. _
Сейф ад-дйн ал-Иранй см. ал-Иранй.
Селаме, Селва, сирийская писательница
(нач. XX в.)-125.
Селма, Сайг см. Сайг.
Семенов Д. В., советский арабист (1890—
1943) —105, 273 прим. 2.
Сенкевич Г. (Н. Sienkiewicz), польский
писатель (1846—1916) — 329 прим. 3.
Сенковский О. И. (Барон Брамбеус),
русский писатель и арабист (1800—
1858) —23.
Сервет, 'Абд ал-Халик (Abdel Klaalek bey
Saroit), арабский литератор (нач. XX в.),
может быть = следующему — 85, 340
прим. 4.
Сервет паша, Абд ал-Халик, египетский
государственный деятель (1873—1928)—
195 прим. 6.
ас-Сиба'и, Бедр ад-дйн, арабский писатель
(XX в.)-356, 358.
ас-Сиба'й, Халйл, сирийский публицист
(XX в.) -356.
Сидкй, Неджатй, арабский литературовед
' (XX в.)-327.
Сидкй аз-Захавй см. аз-Захавй.
Сильвестр де Саси А. И. (A. I. Silvestre
de Sacy), французский арабист (1758—
1838) —230, 271 прим. 2.
Симон, Жюль (J. Simon), французский
писатель (1814—1896) — 40, 279.
Симонов К. М., советский писатель
(р. 1915)-331.
Синклер Э. (U. Sinclair), американский
писатель (р. 1878) — 285.
Скотт В. (W. Scott), английский писатель
(1771—1832) — 24, 25 прим. 3, 27, 29,
39, 45, 167.
Смирнов Н. А., советский востоковед —
196 прим. 1.
Снук Хюргронье X. (Ch. Snouk Hurg-
ronje), голландский
востоковед-исламовед (1857—1936) —192 прим. 1.
Соболев Л. С, советский писатель
(р. 1898) —331.
Соколова, Лиза, м. б. Соколова Л. И.,
знакомая М. Горького (р. 1883) — 298.
Соловьев В. С, русский философ-мистик
(1853—1900) —331.
Соловьев Л. В., советский писатель—
331.
Сологуб Ф. К., русский писатель (1863—
1927) —285, 331.
Соссэ Э. (Е. Saussey), французский
арабист (XX в.) —83.
Софокл, греческий драматург (496—406
до н. э.) —174, 193.
Софроний, иерусалимский патриарх (ум.
641—644) — 56.
Сталин И. В. (1879—1953) —287 прим. 3,
296, 358.
Стефан ад-Дувайхй, маронитский патриарх
(1630—1704) —247.
Сулейман (библейский Соломон) — 118.
Сулейман, Мунйр, сирийский публицист
(XX в.)—356.
Сулейман ал-Газзй, христианско-арабский
поэт (XIV в.) —249.
Сулейман ан-Нахвй ал-Халебй, сирийский
ученый (XVII—XVIII в.)-247.
Сури Ж., французский эстетик (80-е гг.
XIX в.) —45.
Сурур ас-Саббан см. ас-Саббан.
Сухейл, персонаж из арабских пословиц —
163.
ас-Сухравардй, мусульманский мистик
(казнен 1191)—250.
ат-Табатаба'й, Ибрахйм, иракский поэт
(І832—1901) —73.
Табйт, Антун, ливанский архитектор,
публицист и общественный деятель
(XX в.) - 352, 355.
Табшй, Йусуф, египетский филолог (XIX—
XX в;) —37 прим. 1, 236.

432
Приложения
Таджир, Жак, египетский литератор — 369
прим. 2.
Тадрус, Вахбй, египетский драматург
(нач. XX в.) — 275 прим. 4.
Такй ад-дйн, Халйл, ливанский новеллист
(р. 1906) —102, 270, 290, 307, 360, 388.
Тала'ат Харб см. Харб.
Та'ме Юлия, сирийская писательница
' (нач. XX в.) —125.
Тамерлан (Тимур), полководец и
завоеватель (1336—1405) — 24, 103.
Таннус ал-Хурр см. ал-Хурр.
Тантавй М. А., египетский ученый в Пе-
' тербурге (1810—1861) —69, 167, 272,
318, 325, 369, 374.
ат-Танухй, арабский филолог (XX в.) —
255 прим. 5.
Тарафа, арабский поэт (VI в.) — 198, 199.
ат-Тарразй, Фалак, арабская публицистка
(XX в.) —353. '
Тарразй, Филипп, ливанский филолог
(1865—1956) — 27 прим. 3, 29 прим. 4,
34 прим. 5, 81, 83, 84, 125 прим. 2, 151
прим. 3, 166 прим. 1, 232, 236, 361.
Таутел Ф. (F. Taoutel), арабский филолог
(XX в.) — 196 прим. 2, 210 прим. 1, 250.
Täxä Хусейн см. Хусейн.
Тахир Лашйн см. Лашйн.
ат-Тахтавй, Ахмед ибн Мухаммед 'Убейд,
египетский переводчик и чиновник
(XIX в.) —272 прим. 2, 369—371.
ат-Тахтавй, Рифа'а, египетский литератор,
переводчик и педагог (1801—1873) — 68,
70, 81, 231, 367—369, 371, 372, 374.
Твэн, Марк (Mark Twain), американский
писатель (1835—1910) — 278.
Теймур, 'А'иша, арабская поэтесса и
публицистка (1840—1902) —74, 79, 246.
Теймур, Ахмед, египетский филолог
(1871—1930) — 80, 262.
Теймур, Махмуд, египетский писатель,
классик современной арабской
литературы (р. 1894) — 29 прим. 4, 36 прим. 3,
42 прим. 7, 60, 63, 75, 77, 83—85, 97,
98, 103, 109, 111, 112, 117, 118, 148,
149, 190 прим. 3, 207, 255—260, 270,
284 прим. 1, 31Д, 316.
Теймур, Мухаммед, египетский писатель
(1892—1921) —29 прим. 3, 50, 60, 74,
75, 77, 85, 97, 117, 207, 314.
Теккерей У. М. (W. М. Thackeray),
английский писатель (1811—1863) — 43.
Телешов Н. Д., советский писатель
(р. 1867) —331.
Тенеромо, псевдоним русского писателя
Файнермана И. Б. (1864—1925) — 278.
Тиандер К., русский литературовед—21
прим. 1, 25 прим. 3, 45 прим. 4.
Тило М. (М. Thilo), немецкий арабист
(XX в.) —55 прим. 4, 234, 235.
Тихонов Н. С, советский писатель
(р. 1896) —102, 331.
Толстой А. К., русский писатель (1817—
1875) — 269, 275, 330.
Толстой А. Н., советский писатель (1882—
1945) — 102.
Толстой Л. Н. (1828—1910) —25 прим. 4,
40, 134, 141, 150, 225, 226, 267, 268,
273—275, 278, 279, 285, 292, 294, 300,
312, 313, 315, 325, 326, 330, 358.
Торбеке Г. (Н. Thorbecke), немецкий
арабист (1837—1890) —81, 204.
Трабулусй, Насраллах, сирийский поэт и
библиофил (ум. в 40-х гг. XIX в.) — 153.
Трада, Мишель, сирийский поэт (XX в.) —
' 360.
ат-Тугра'й, арабский поэт и ученый
(XII в.) —158.
ат-Тулавй, Бутрус, сирийский ученый
(ум. 1745) —247.
Тулеймат, Зеки, египетский театральный
деятель и переводчик (XXв.) — 315, 316.
Тургенев И. С. (1818—1883) — 143, 229,
259, 273, 274, 312, 325, 330.
Тэн И. А. (Н. А. Таіпе), французский
историк и литературовед (1828—1893) —
45.
Уайльд, О. (О. Wilde), английский
писатель (1856—1900) — 278.
'Убейд, Ахмед, сирийский поэт (XX в.)—
73.
'Убейд, Иса, египетский писатель (ум.
1922) —60, 75, 117.
^Убейд, Шихата, египетский писатель
(XX в.)—7*5.
Уитмен У. (W. Whitman), американский
поэт (1819—1892) —58, 93, 143.
Уйда (Ouida), псевдоним английской
писательницы М- Л. Ромэ (1839—1908) —
245.
'Урва ибн Хизам ал-Узрй,
полулегендарный арабский поэт (VII—VIII в.) —
385.

Указатель имен
433
Успенский, Порфирий, русский епископ,
путешественник по Востоку (1804—
1885)—168 прим. 1.
Устрялов Н. Г., русский историк (180S—
1870) — 374.
Уэллс Г. Дж. (Н. J. Wells), английский
писатель (1866-1946) — 214, 357.
Фадлй, 'Аббас, арабский филолог (XX в.) —
209.
Файад, Джибра'йл, сирийский поэт
(XX в.)-359.
файсал, король Ирака (1921—1933) — 252.
Фарадж, Ибрахйм Шахада, арабский
переводчик в Бразилии (нач. XX в.) — 276
прим. 2, 329.
ал-Фаразда<, арабский поэт (ок. 640/41—
732/3) — 198.
Фарах Антун см. Антун.
Фарис, Феликс ибн Хабйб, ливанский поэт
(р. ок. 1886) —349 прим. 1.
Фарис аш-Шидйак см. аш-Шидйак.
Фаррер К. (С. Farrere), французский
писатель (р. 1875) — 55 прим. 6, 235.
ал-Фарукй, 'Абд ал-Бакй ал-'Умарй,
иракский поэт (1789—1861) — 73.
Фархат, Герман (Джарманус) в монашестве
Джибра'йл, маронитский епископ, сирийский
литературный деятель (1670—1732) — 68,
105, 247—250.
Фархат, Илйас, сирийский поэт в Бразилии
(р.* 1891) —71, 73.
Фатимиды, династия халифов в Египте
(Х-ХІІ вв.)-36.
Фатхй Мурей см. Мурей.
Фаузй, Хусейн, египетский врач, биолог
и писатель (р. в 90-х гг. XIX в.) —
118.
Фахурй, 'Омар, ливанский писатель и
публицист (ум. ок. 1946) —355, 395
прим. 1, 397.
Федоров А. М., русский писатель
(р. 1868 — ?) —269 прим. 1, 275 прим. 3.
ал-фера, Джемал, сирийский ученый
(XX в.)-357.
Ферйд, Мухаммед, египетский
политический деятель (ум. 1919) — 182, 185, 187,
188.
Ферйд Абу Хадйд см. Абу Хадйд.
Ферйд Вадждй см. Вадждй.
Фехмй, Мансур, египетский ученый
(р. 1886)-192.
28 И. Ю. Крачковский, т. III
Фехмй, Муркос, египетский юрист и
писатель (кон. XIX в.) —123, 125.
Фехмй Мухаммед см. Мухаммед.
Фикрй, 'Абдаллах, египетский
просветитель (1834—1890)—70.
Филипов, советский писатель (у Й. Да-
гера) — 331.
Фирдоуси, персидский поэт (932—1020/
21)-254.
ал-Фйрузабадй, арабский лексикограф
(1329—1414) — 248.
Флейшер X. Л. (Н. L. Fleischer),
немецкий арабист (1801—1888) — 81, 230, 231.
Фоллерс К. (К. Völlers), немецкий арабист
(1857—1909) — 82.
Франс А. (А. France), французский
писатель (1844—1924) — 104, 218 прим. 6, 283.
Френель Ф. (F. Fresnel), французский
востоковед (1795—1855) — 23 прим. 1, 81.
Фу'ад, египетский король (1922—1936) —
206.
Фу'ад паша, турецкий государственный
деятель (1815—1869) — 154, 156.
Фукс X. (Н. Fuchs), немецкий востоковед
(XX в.) — 47 прим. 1.
ал-Хаддад, 'Абд ал-Месйх, сирийский
писатель в Америке (ум. 1946) — 59, 71,
75, 94, 117, 227, 279, 349.
ал-Хаддад, Амин, египетский журналист
и поэт (ум. 1912) —230.
ал-Хаддад, Неджйб, арабский драматург
и публицист (1867—1899) —27—29, 53,
63, 76—78, 116.
Хаддад, Рашйд, египетский переводчик
* (нач. XX в.) —268.
Хаддад Роза, сестра Фараха Антуна — 42
прим. 1.
Хаджжадж ибн Йусуф, государственный
деятель при Омейядах (661—714) — 36,
193.'
Хадйджа, жена Мухаммеда — 346.
Хазин, Адйб, арабский ученый (XX в.) —
226 прим. 2.
Хазин, Селим, арабский журналист в
Америке (нач. XX в.) — 29 прим. 1.
Хазнадар, Мухаммед аш-Шазилй,
тунисский поэт (XX в.) — 73, 341.
Хаййат, Халйл, египетский писатель (нач.
"ХХ в.) —43, 44.
Хайата, Селим, ливанский писатель
" (XX в.)-286, 287, 296, 361.

434
Приложения
Хайкал, Мухаммед Хусейн, египетский
писатель (р. 1888) — Іі7, 118, 201 прим. 2,
206 прим. 1, 218 прим. 4, 236, 243.
^айраллах, Амин Захир, сирийский поэт
" (нач. XX в.) —44*.
^(айраллах К. Т. (К. Т. Khairallah),
арабский филолог и публицист во Франции —
44 прим. 1, 53 прим. 3, 58 прим. 1, 125
прим. 4, 232.
Хайр ад-дйн ат-Тунисй, паша, тунисский
" географ (1810—1890) — 272.
ал-Хакйм, Назйх, арабский литературовед
(XX в.) —118.
ал-Хакйм, Тауфйк, египетский писатель
(р. 1898)—75, 77,97—99,103, 104, 106,
109, 118, 344—347.
Халебй, Илйан, арабский ученый (XX в.) —
226 прим. 2.
ал-Халебй, Ниматаллах, сирийский поэт
(ум. ок. 1770) —248.
Халид ибн ал-Валйд, арабский полководец
" (ум. 641/2)—251.
Халйл, Назмй, египетский переводчик
" (XX в.) — 291.
ал-Халйл ибн Ахмед, басрийский филолог
(ум. ок. 790) —253.
Халйл-бек Са'аде см. Са'аде.
Халйл Такй ад-дйн см. Такй ад-дйн.
Халифа ибн Махмуд ал-Мисрй, египетский
переводчик (XIX в.)—372.
Ханзала, имя бедуина при лахмидском царе
Ну'мане ибн Мунзире — 28.
ал-Хаматй, Ас'ад Мансур, арабский
писатель в Америке (нач. XX в.)—44
прим. 4.
Харб, Мухаммед Талаат, египетский
публицист (нач. XX в.) — 126 прим. 1, 127,
128 прим. 2, 131, 132
Хардер Э. (Е. Harder), немецкий арабист
(1854-1927) - 48.
Харди Т. (Th. Hardy), английский
писатель (1840—1928) —291.
ал-Харйрй, арабский литератор и
грамматик (1054/5—1122) — 110, 230.
Харис ибн Хиллиза, арабский поэт (VI в.) —
* 199.
Хартман М. (М. Hartmann), немецкий
арабист-исламовед (1851—1918) — 19, 23
прим. 5, 24 прим. 1, 27 прим. 1 и 3, 28
, прим., 1, 33 прим. 1, 34 прим. 2, 58
прим. 1, 82, ;84, 124 прим. 3, 125 прим.
4, 151 прим. 3, 177, 214, 231, 232, 236,
323 прим. 2 и 3, 326, 340.
Хартман Р. (R. Hartmann), немецкий
востоковед (р. 1881) —82, 196 прим. 1.
Харун ар-Рашйд, аббасидский халиф (786—
809)—24, 31, 32, 36, 55, 74.
Харфуш (J. Harfouch), ливанский арабист-
диалектолог (ум. 1921) — 48.
Хасан Хусейн см. Хусейн.
Хасан Хуснй 'Абд ал-Ваххаб см. 'Абд
ал-Ваххаб.
Хасанейн, Халйл, каирский студент
' (XX в.) —195 прим. 4.
ал-Хасанй, 'Абд ар-Раззак, иракский
историк (XX в.)—252.
Хассун, Альберт, сын Ризкаллаха Хас-
суна — 160.
Хассун, Ризкаллах, арабский литератор,
политический деятель и «. каллиграф
(1825—1880) —78, 141, 150—164, 267,
272 прим. 6, 320—324.
Хассуна, Мухаммед Амин, египетский
инженер и новеллист (XX в.)—105, 118.
Хатим ат-Та'й, арабский поэт (VI—VII в.) —
* 158.
Хафиз Ибрахйм см. Ибрахйм.
Хашим, Лабйба, арабская журналистка и
педагог (р. 1882) — 80, 125.
Хащаб А. (Антун Хашшаб), преподаватель
Петербургского Университета (р. 1874,
в Университете до 1919 г.) — 47, 48, 226
прим. 2.
Хеллер Б. (В. Heller), венгерский
востоковед (XX в.) — 23 прим. 1.
Хемирй, Тахир (Т. Khemiri), арабский
филолог, лектор Гамбургского
университета (XX в.) —84, 85, 191 прим. 1,
245, 246, 389.
ал-Хидр-Хусейн см. Хусейн.
ал-Хидрй (ум. 1927), м. б. = Хусейн,
Мухаммед ал-Хидр — 210 прим. 1.
Хилмй, Ибрахйм, арабский публицист
(нач. XX в.) — 124 прим. 2.
ал-Химсй, Костакй, сирийский филолог
(1858—1941) — 81.
Хинд, имя возлюбленных различных
арабских поэтов — 385.
Хифнй Насиф см. Назиф.
Холл Т. (Trowbridge Hall), американский
писатель (XX в.) — 85.
Хосрой (соб. Хосров) имя нескольких
сасанидских царей, ставшее нарицатель-

Указатель имен
435
ным (как Цезарь— кесарь, царь) — 163,
322.
Христос — 42.
ал-Хурй, Бишара, ливанский поэт и
журналист (р. ок. 1884)—342.
Хурй, Ра'йф, сирийский литератор
" (XX в.) —288 прим. 4, 296, 310.
Хурй, Рашйд Селим, сирийский поэт
" в Бразилии (р. 1887) —71, 73, 342, 343.
ал-Хурй, Шукрй, ливанский писатель
в^Бразилии (р. 1871)—71, 85, 95, 141.
ал-Хурр, Таннус, ливанский писатель
(XIX в.)—76.
ал-Хусамй, Назйр, арабский переводчик
(XX в.)-357, 359.
Хусейн, сын 'Алй ибн абу Талиба (ок.
' 626-680) —395 прим. 1, 397.
Хусейн, Мухаммед, египетский агроном
и критик (нач. XX в.)—212, 213.
Хусейн, Мухаммед ал-Хидр, тунисский
филолог (XX в.) —210—212, 214.
Хусейн, Täxä, египетский писатель и фи-
' лолог (р. 1880) —75, 80, 85, 96, 97,
103, 104, 106, 109, ПО, 117, 118, 174,
189—222, 238—243, 347, 360, 397.
Хусейн, Хасан, египетский публицист
(нач. XX в.) — 192 прим. 3.
Хуснй, Хасан, арабский поэт (нач. XX в.)—
' 85.
Хюар К. (CI. Huart), французский
востоковед (1854—1927)-23, 34 прим. 5, 84,
151 прим. 3, 204 прим. 1, 208, 232, 235,
250.
Цезарь (100—44 до н. э.) — 44 прим. 3.
Ченери Т. (Th. Chenery), английский
журналист и востоковед (1826—1884) — 230.
Чернышевский Н. Г. (1828—1889) — 273,
327.
Чехов А. П. (1860—1904) — 75, 98, 259,
269, 278, 280, 294, 298 прим. 1, 312—
315, 326—331, 358.
Чехов, Николай, русский писатель*—331.
Чириков Е. Н., русский писатель (1864—
1932) —231.
Шааде A. (A. Schaade), немецкий арабист
(1883—1952) — 47 прим. 1, 60 прим. 3,
82, 255, 256, 257, прим. 5, 258.
Шавйш, Абд ал-'Азйз, арабский
журналист и общественный деятель (нач.
XX в.) —188.
аш-Шазилй Хазнадар см. Хазнадар.
Шакир Шукёр см. Шукёр.
Шакир Шукёр ал-Батлунй см. ал-Батлунй.
аш-Шалйк, Макбулй, арабская
общественная деятельница (40-е гг. XX в.) — 353.
Шамиль, вождь мюридизма на Кавказе
(ок. 1798-1871) —321.
Шаммах, арабский поэт (нач. VII в.) —
198. "
аш-Шарйф ар-Радй, арабский поэт (ум.
1016) — 360.
аш-Шартунй, Са'йд ал-Хурй (S. Char-
touni), ливанский арабист (1849—1912)—
249.
Шатобриан Ф. Р. (F. R. de Chateaubriand),
французский писатель (1768—1848) —
25 прим. 3, 32 прим. 3, 40, 374.
Шаукй, Ахмед, египетский поэт (1868—
1932)— 59, 72, 77, 85, 100, 101,342,
375, 386, 388.
Ша'ул, Анвар, иракский новеллист
(XX в.)-75.
Шахада Фарадж см. Фарадж.
Шахт И. (J. Schacht), немецкий
востоковед (р. 1902) —82, 85, 220 прим. 2,
246.
Шварц П. (Р. Schwarz), немецкий
арабист (1867 — 1938) — 196.
Шейбаниды, семья в Багдаде (VIII в.) —
31.
Шейхо, Люис, ливанский арабист (1859—
1927) —26 прим. 1, 34 прим. 5, 48
прим. 1, 81, 83—85, 151 прим. 3, 196
прим. 3, 232, 233, 235, 236, 247—250,
255, 375 прим. 4.
Шекйб Арслан см. Арслан.
Шекспир В. (W. Shakespeare, 1564—1616)—
27 прим. 3, 28, 76, 89, 158.
Шерингхем А. Т. (А. Т. Sheringham),
английский арабист (XX в.) — 47 прим. 1.
Шефйк Джебрй см. Джебрй.
Шиблй Шмаййил см. Шмаййил.
аш-Шигабй, Йахйа, арабский писатель
(XX в.)—356."
аш-Шидйак, Ахмед (Фарис), арабский
писатель в Турции (1804—1887) — 67,
70, 78, 155—157, 159.
Шиллер Ф. (F. Schiller)—291.
Шим ун, Франсис, ііуж Варды Йазиджй —
232.
8*

436
Приложения
аш-Шихаби, Зейд, арабский журналист
(40-е гг. XX в.)—358.
Шмидт А. Э., советский арабист (1871 —
1939) —20 прим. 1, 52 прим. 5.
Шмаййил, Шиблй, сирийский биолог и
публицист (1860—1917) — 141, 244, 287.
Шовен В. (V. Chauvin), французский
востоковед (1844—1913) — 22 прим. 2,
23 прим. 5, 25 прим. 2, 230.
Шолохов М. А., советский писатель
(р. 1905) —102, 331.
Шопен Ф. (F. Chopin), польский
композитор (1810—1849) — 349.
Шоу Б. (В. Shaw), английский писатель
(1856—1950)—292.
Шпренглинг М. (М. Sprengung),
американский семитолог и иранист (XX в.) —83.
Штротман P. (R. Strothmann),
современный немецкий арабист — 82, 244,
246.
Шукёр, Шакир, арабский писатель (1850 —
1896) —30 прим. 4.
Шукрй Ганим см. Ганим.
Шукргі Свидан Гассанит см. Свйдан,
Шукрй Халйл.
Шукрй ал-Хурй см. ал-Хурй.
Шуленбург М. И. (М. J. ѵ. Schulenburg),
немецкий фельдмаршал (1661—1747) —
372. ~
Шультес Ф. (F. Schulthess), немецкий
арабист (1868—1922) — 158 прим. 5.
аш-Шурейкй, Мухаммед, сирийский поэт
(XX в.)—73.
Эберс Г. (G. Ebers), немецкий египтолог
и писатель (1837—1898) — 45.
Эврипид, греческий драматург (ок. 480—
406 до н. э.) —174, 194 прим. 1.
Эддэ (Edde), французский арабист (нач.
XX в.)-339 прим. 2.
Эдисон Т. А. (ТЪ. А. Edison),
американский изобретатель (1847—1931) — 170.
Эзоп, полулегендарный греческий
баснописец (ок. VI в. до н. э.) — 163, 324.
Элиан К. (О. Aelianus), римский писатель
(ІІ-ІІІ в.)-336.
Энвер-Бей, псевдоним И. Ю. Крачков-
ского — 326.
Энгельс Ф. (F. Engels, 1820—1895) — 286,
296.
Эренбург И. Г., советский писатель
(р. 1891) —102, 286, 331, 358, 364.
Эрпений (Th. Erpenius, van Erpe)
голландский арабист (1584—1624) — 248.
Эсхил, греческий драматург (525—456 до
н. э.) —193.
Юнг Б. (В. Young), автор воспоминаний
о Джебране (1931 г.)—349 прим. 1.

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ И ЭТНИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абиссиния — 24 286.
Австрия — 291 прим. 3.
Австро-Венгрия — 177, 179.
'Аднан, вся группа северноарабских
племен — 204.
Акка, город в Палестине — 151.
Александрия — 28 прим. 1 и 4, 29 прим. 2,
31, 36, 40, 41, 42 прим. 2, 56, 76, 134,
180, 181, 183, 184, 347, 369, 389.
Алеппо (Халеб) —52, 68, 72, 151, 152,
156, 161, 247, 250, 261, 267, 271 прим. 5,
317, 353, 357, 358.
Алжир —67, 271, 281, 302, 330, 391.
Алжирия см. Алжир.
Америка —44 прим. 1, 51, 54, 56, 57, 59,
70, 71, 73, 75, 77, 79, 82, 83, 87, 92—95,
ИЗ, 125, 136, 137, 139—142, 146, 165,
169—171, 226, 245, 279, 292, 294, 301,
302, 328, 337, 341—343, 348—350.
Америка северная — 92, 113, 139, 314, 326.
Америка южная — 92, 113, 276 прим. 2,
326, 342.
Англия —19, 34, 43, 82, 95, 139, 146, 153,
155, 156, 158, 160, 161, 181, 183, 185,
234, 272, 282, 285, 291 прим. 3, 292,
321, 357.
Андалус — 163, 322.
Антиохия — 160.
'Антура, гора и местечко на Ливане —
244.
арабы —20, 80, 142, 155.
Аравийский полуостров — 58, 342.
Аравия —31, 36, 50, 58, 67, 89, 94, 119,
126, 168, 169, 198, 282, 301, 328.
Аравия Саудовская — 87', 119.
Аравия северная — 101.
Аравия центральная — 87, 168.
Аравия южная — 168.
армейцы-сирийцы — 152.
Аргентина —342.
Аргонны — 227.
армяне — 152.
Ассиро-Вавилония — 32.
Асуан —182, 187.
Афганистан — 397.
Африка северная —24, 86, 102, 328, 389,
392, 396.
Африка центральная — 52.
Баальбек (Ба'лабакк), городок на
Ливане — 72, 342.
Багдад —30, 31, 72, 152, 168, 251, 252,
261, 298, 365, 395.
Барада, река в Сирии — 160.
Бардевйл — 24.
Басра — 168.
Бейрут 19, 28 прим. 1, 30, 31, 32 прим. 3,
33, 36 прим. 2, 41 прим. 1, 43 прим. 1,
52, 54, 62, 68, 83, 92, 93, 119, 125, 139,
146, 150, 151, 156—158, 166—170,
225 прим. 3, 229—231, 234, 244, 256,
267, 268 прим. 3, 270, 273, 276 прим. 2,
280, 286, 290* 302, 307, 327—330, 350,
353, 354, 361, 375, 376, 390, 395 прим. 1,
397.
Бейт Джа'ла, местечко в Палестине —
269 прим. 2, 273, 280, 312.
Бейт Шебаб, местечко на Ливане — 229,
376.
Берлин—24, 170, 184, 284.
Бискинта, город на Ливане — 59, 225, 270,
312.
Бкештйн, деревня в округе Ш/ф на
Ливане — 166, 171.
Бостон —302, 350.
Бразилия —71, 73, 92, 95, 141, 158, 268,
276 прим. 2, 291, 298, 342, 343.
Бретань — 227.
Брюссель — 170, 394.
Бтеддйн, местечко на Ливане — 229.
Будапешт — 181.
Булак, городок в Египте — 81.

438
Приложения
Вавилон—203 прим. 1.
Вадй-л-'Араши, селение на Ливане — 395
прим. 1, 397.
Валла-Валла, город в США (штат
Вашингтон) — 226.
Вашингтон, город — 227.
Вашингтон, штат — 225, 226.
Вена —179, 181, 204 прим. 2.
Венгрия — 291 прим. 3.
Венеция — 152.
Византия — 42.
Вифлеем —42, 273, 312.
Виши —182, 185.
Волга — 261.
Гвинея (Французская)—376.
Генуя — 152.
Германия —19, 82, 181, 208, 284, 285,
287, 291 прим. 3, 356.
Глухов — 274.
Голландия — 107.
Горький (Нижний Новгород) — 396.
Греция — 234.
Гута, плодородная равнина дамасского
оазиса — 160.
Дальний Восток — 181.
Дамаск —29 прим. 4, 31, 36, 53, 55, 125,
151, 154, 160, 210, 243, 270, 287, 288,
291, 322, 352—354, 363, 397.
Дейр аз-Зор — 362.
Дейр Кафкаф, местечко на Ливане—229.
Деншавей, селение в Египте —176, 185.
Джиллйк, городок в Палестине — 163, 322.
Диджла см. Тигр.
Дон, река — 357.
Европа —19, 25, 67—69, 78, 81—83, 88,
96, 113, 126, 136, 151, 155, 157, 169,
170, 174, 178, 180, 181, 183—186, 188,
191, 195, 214, 230, 234, 243, 244, 256,
260, 267, 277, 300, 337, 340, 341, 354,
356, 357, 372, 374, 394.
Европа западная — 25 прим. 3, 92, 118,
161, 285, 299, 313, 327, 329, 340.
Египет —19, 27, 34, 35, 40, 41, 43, 49,
50, 52—58, 61, 63, 67—75, 77, 78, 82, 86—
92, 94, 95, 97—104, 107, 114, 116, 119,
125; 127, 131, 141, 146, 148, 151, 153,
155, 165, 167—171, 176—187, 190, 192,
207, 210, 222, 228, 231, 232, 234, 235,
239, 240, 243—246, 251, 252, 257, 259,
260, 268, 271, 275, 277, 181, 282, 285,
292, 301, 314, 327, 328, 336, 341-344,
347, 352, 363, 364, 367, 368, 370, 371,
373, 375, 385, 386, 388, 392, 393,
395.
Египет верхний — 238.
Ефрат, река — 169.
Захава, городок в Иране — 251.
Захле, город на Ливане—352.
Иерусалим — 42, 56, 226 прим. 1, 247, 280,
353, 359, 365.
Индия —52, 131, 142, 151, 169, 294, 336.
Ипиранта, местечко близ Сан-Паоло — 343.
Ирак —67, 72, 75, 81, 87, 97-99, 101,
103, 118, 251, 252, 328, 352, 353, 356,
360, 388, 394, 395.
Испания —25, 36, 38, 100, 164, 248, 291
прим. 3, 322.
Италия — 76, 376.
Йемен —88, 251, 393.
Кавказ—90, 159, 160, 294, 321.
Казань —161, 318.
Каир — 30, 31, 32, 33 прим. 2, 36, 37 прим.
1, 41 прим. 1, 44 прим. 3, 52, 56, 61,
68, 95, 125, 127, 131, 148, 151, 167,
169, 170, 172—174, 178, 180, 182, 184,
186, 191 прим. 2, 193, 205 прим. 2, 221,
226 прим. 1, 234, 238, 239, 242, 244,
255, 262, 268, 276, 281, 283, 291, 301,
302, 328, 336, 337, 363, 367, 368, 375.
Калуга — 321.
Канада — 80.
Капри —281, 293, 301, 302.
Каре —157, 159.
Кахтан, вся группа южноарабских племен —
' 204.
Кафф Шима, местечко на Ливане — 229.
Кербела —73, 101, 398.
Кесраван, область на Ливане — 152, 244.
Киев —274, 281.
Киевская Русь — 261.
Китай—142, 181, 299.
Константинополь — 67, 127, 153—155, 157,
159, 160, 169, 173, 181, 182, 184, 188,
203, 336, 373; см. также Стамбул.
копты — 124, 126.
Корейза, еврейское племя — 346.
Кордова — 300.
Крым —90.

Указатель географических и этнических названий 439
Курды — 152.
Курнат Шахван, местечко на Ливане —
376.
Лейден —259, 261, 262.
Ленинград — 63, 255, 262, 263, 330; см.
также Петербург.
Ливан —27, 36, 44 прим. 3, 59, 62, 70,
87, 88, 92—95, 99, 113, 139, 142, 151,
152, 166, 168, 170, 171, 225 прим. 3,
226, 229, 244, 247, 260, 263, 270, 271,
274, 282, 285, 298, 312, 328, 332 прим. 1,
348, 350—352, 355, 358, 361, 367, 375,
376, 379, 385, 388, 390, 396, 397.
Лондон - 141, 146, 153, 154, 156—158, 170,
184, 185, 234, 243, 267, 272, 324, 393.
Луксор — 186.
Ма'арра, город в Сирии — 153, 261.
Магага, городок в Египте — 191.
Малая Азия — 171, 203 прим. 1.
Мальта —153, 155, 229, 248.
Манчестер — 146, 157.
Марокко —24, 67, 88, 391.
Марсель — 31.
Масличная гора (Палестина)—42.
Массачусетс — 301.
Медина — 346.
Мекка —53, 87, 212, 346.
Месопотамия — 58, 67, 124 прим. 2, 151,
168—170, 173, 175, 336, 341, 342.
Москва —271, 274.
Мосул — 73.
Назарет —59, 62, 226, 227, 244, 273, 274,
312, 348.
Нева-114.
Неджд —58, 168.
Неджеф, город в Ираке — 73, 101.
Нижний Новгород — 296; см. также
Горький.
Нил, река —24, 75, 114, 191 прим. 2, 238,
240.
Ницца — 156.
Нью-Йорк — 27 прим. 3, 29 прим. 1, 41,
44 прим. 2 и 4, 58, 70, 80, 94, 139, 146,
165, 166, 227, 294, 361.
Одесса —161, 271, 272 прим. 1, 317.
'Оман —342.
Оттоманская империя — 373; см. также
Турция.
Палестина (Филастйн) — 86, 87, 94, 161,
223, 234, 243, 244, 271, 273, 274, 276,
282, 312, 313, 328, 349, 395 прим. 1,
396, 397.
Париж — 22 прим. 2, 44 прим. 1, 53, 58,
67, 81, 93, 139, 146, 153, 170, 179-186,
192, 239, 344, 350.
Персия —169, 251.
Петербург (С.-Петербург) — 44, 69, 167,
170, 261, 272, 274, 317, 320, 321, 325,
374; см. также Ленинград.
Пломбьер — 184.
Поволжье — 90.
Полтава —94, 223, 226 прим. 2, 274, 312,
348.
Польша — 291 прим. 3, 370.
Португалия — 187.
Поти — 160.
Рим —31, 67, 170, 247, 248.
Рим (древний) — 234.
Рион — 169.
Россия —53, 59, 124, 136 прим. 2, 138,
139, 141, 152, 154, 155, 160, 161, 162,
164, 226, 261, 263, 267 — 269, 271—275,
277—279, 286, 288, 299, 312—314, 317,
319, 321, 324—327, 335, 348, 374.
Румыния — 291 прим. 3.
Сайда' (Сидон), город на Ливане — 73,
144, 151, 167, 332 прим. 1.
Самара (совр. Куйбышев)—301.
Самарканд —163, 322.
Самарра, древний город в Ираке — 395
прим. 1, 396.
Саннин, гора на Ливане — 225 прим. 3.
Сан-Паоло, город в Бразилии — 44 прим. 3,
158, 276 прим. 2, 329, 343.
Сан-Франциско — 44.
Саудия см. Аравия Саудовская.
Севастополь —102, 358, 359, 365, 366,
395 прим. 1, 396.
Сибирь — 44.
Сивас — 56.
Сидон см. Сайда'.
Сирия —19, 36, 40, 41, 44 прим. 1, 50—
52, 54, 55, 57, 63, 67, 68, 70, 72—74,
76, 77, 79—82, 87, 88, 92—95, 98, 99,
101—103, 113, 124, 125, 139, 141, 146,
151, 152, 154, 155, 161, 165, 167, 169,
223, 224, 230, 231, 248, 252, 255, 256,
259, 261, 263, 268, 271—274, 278, 281,

440
Приложения
282, 285, 290, 298, 301, 307, 312—314,
317, 326, 328, 337, 340—343, 348, 349,
352, 353, 356, 358-361, 364, 367, 375,
376, 390, 395—397.
Сирия северная — 152, 229.
Сицилия —52, 248.
Слёб, кочевое арабское племя —168, 169.
Смоленск — 303.
Сорренто — 294.
СССР —102, 282, 283, 286—288, 291, 293,
354, 357, 358, 398.
Средиземное море — 31, 379.
Средняя Азия — 90.
Сталинград — 102, 396.
Стамбул —56, 92, 153—155, 176, 182, 234,
251, 252, 372, 397; см. также
Константинополь.
Стокгольм — 390.
Судан —100, 182, 234, 342.
США —57, 59, 73, 92, 93, 95, 168, 169,
225, 294, 328.
Суэцкий канал — 70, 151.
Табария (Тивериада) — 139.
Тай (Тайй'), южноарабское племя — 393.
Танжер — 24.
Трабулус см. Триполи.
Ташкент — 52.
Тегеран —37, 254.
Телл-ел-Кебйр (Египет) — 181.
Тигр (Диджла), река — 169, 395 прим. 1,396.
Тифлис —-160.
Трансиордания — 328.
Триест — 181.
Триполи (Трабулус), город в Сирии — 40,
229, 272 прим. 1, 352.
Тулуза —178, 179.
Тунис —31, 67, 71, 73, 81, 87, 94, 157,
187, 341, 342, 348, 396, 392 прим. 1, 396.
Тунисия см. Тунис.
Турецкая империя см. Турция,
турки —152, 155.
Турция —29, 56, 67, 69, 78, 79, 90, 153,
154, 158, 165, 168, 170-172, 174, 175,
182, 185, 214, 234, 282, 321, 322, 324,
361, 372, 373.
Уондсворт, местечко близ Лондона — 156.
Уфа —357.
Фергана — 36.
франки — 31, 55.
Франция —23, 69, 78, 81, 88, 95, 98, 127,
155, 156, 161, 168, 177-179, 182, 183,
185, 192, 217, 227, 276, 282, 285, 291
прим. 3, 297, 318, 356, 357, 369, 376.
Фрейка см. ал-Фурейка.
ал-Фурейка, долина на Ливане — 138, 146,
263.
Хадрамаут — 168.
Хайбарский проход (Индия) — 294.
Хайфа, порт, город в Палестине — 226
прим. 1, 269, 280.
Халеб см. Алеппо.
Хама, город в Сирии — 359.
Харьков — 274.
Хиджаз-71, 87, 94, 342, 348, 385, 393.
Хилал, северноарабское племя — 23, 24.
Химс см. Хоме.
Хомс (Химс), город в Сирии —124, 229,
* 278, 287,' 313, 352, 353, 356, 357, 359.
Хорасан — 31, 36.
Хузайл, северноарабское племя — 393.
Чикаго- 169, 175.
Швейцария — 165, 260.
Швеция — 372.
Шубра, дачное предместье Каира —160.
Аш-Шувейр, местечко на Ливане — 44
прим. 3.
Шувейфат, селение на Ливане — 353, 359.
Щуфі округ на Ливане — 166.
Югославия — 291 прим. 3.
Япония — 183.
Яффа —397.

УКАЗАТЕЛЬ НАЗВАНИИ СОЧИНЕНИИ
„Ал-Аба ва-л-банун" М. Ну'айме — 59, 77,
228.
„Ал-'Аббаса — сестра ар-Рашйда" Дж.
Зейдана см. „ал-'Аббаса ухт ар-Рашйд".
„Ал-'Аббаса ухт ар-Рашйд" Дж. Зейдана —
36, 55.
,,'Абд ар-Рахман ан-Назир" Дж. Зейдана —
36.
„Абу-л-'Ала ва ма илайхи" *Абд ал-'Азйза
ал-Маймани — 192.
„Абу-л-'Ала ал-Ма'аррй" М. ал-Джава-
хирр— 395 прим. 1.
„Абу 'Али 'амил артист" Махмуда
Теймура — 257.
„Абу 'Алй делается артистом" Махмуда
Теймура см. „Абу 'Алй 'амил артист".
„Абу Муслим из Хорасана" Дж. Зейдана
см. „Абу Муслим ал-Хорасанй".
„Абу Муслим ал-Хорасанй" Дж. Зейдана —
36.
„Авангарды", сборник новелл Махмуда
Ахмеда — 75.
„Аглал" Махмуда Теймура — 259.
„'Аджа'иб ал-халк" Дж. Зейдана — 236.
„Аджиб, аййуха-л-калб" М. ал-Джава-
хирй — 395 прим. 1. 396.
„Ал-Аджниха ал-максура" Джебран Джеб-
рана—59, 93, 349, 350.
„Азйз 'Ид" Мухаммеда Теймура — 60.
,,'Азра Курайш" Дж. Зейдана — 36.
„Ал-Азхар" Бонжана и Дайфа — 242.
„Ал-Аййам" Täxä Хусейна — 75, 191 прим.
„Аййам ал-'арад"—22.
4, 238—243.
,,'Акабйл да'" М. ал-Джавахирй — 395
прим. 1, 396.
„Аква' ал-масалик фй ма'рифат ахвал
ал-мамалик" Хайр ад-дйна ат- Тунисй —
272.
„'Ала атлал ал-мазхаб ал-маддй"
Мухаммеда Ферйда Вадждй — 201 прим. 3.
„'Ала зикр ал-луга ал-арабийа" Селмы
Сайг — 63.
„'Ала хамиш ас-сйра" Täxä Хусейна —
347.
„Александр Македонский" Ибрахйма ал-
Ахдаба —29 прим. 4, 76.
„Ал-Алфйз ал-'арабййа ва-л-фалсафа ал-
лугавййа" Дж. Зейдана — 234.
„Амант би-л-Хусейн" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1, 398.
„Ал-Амин ва-л-Ма'мун" Дж. Зейдана — 36.
„Амин и Ма'мун" Дж. Зейдана см. „Ал-
Амйн ва-л-Ма'мун".
„Амйрат ал-Андалус" Ахмеда Шаукй — 77.
,,'Амм Митваллй ва кисас ухра" Махмуда
Теймура — 148, 256.
„Анна Каренина" Л.ѵН. Толстого — 315.
„Ансаб ал-'араб ал-кудама" Дж. Зейдана —
234.
„Антар" Н. А. Римского-Корсакова — 23.
„Антар" О. И. Сенковского — 23.
„Ал-'Араб кабл ал-ислам"Дж. Зейдана —
34, 235.
„Арабская женщина в борьбе против
нацизма" Макбулй аш-Шалйк — 353.
„Арабская женщина до мировой войны
и после нее" Макбулй аш-Шалйк — 353.
„Арабская женщина и пробуждение
национального самосознания" Макбулй аш-
Шалйк — 353.
„Арабская литература" И. Ю. Крачков-
ского — 51 прим. 2.
„Арабская литература в XX веке" И. Ю.
Крачковского — 120 прим. 1.
„Арабская литература и ислам в текстах"
А. Переса — 115, 391—393.
„Арабская месть" Неджйба Хаддада см.
„Са'рат ал-'араб".
„Арабская поэзия" И. Ю. Крачковского —
51 прим. 2.

442
Приложения
„Арабская хрестоматия" {для II курса)
В. Ф. Гиргаса и В. Р. Розена — 261.
„Арабская хрестоматия" Хаима Рабина —
393, 394.
„Арабские цари "А. ар-Рейханй см. „Мулук
ал-'араб".
„Арабский вопрос и русские симпатии"
Энвер-Бея (И. Ю. Крачковского) —326.
„Арабский народ вчера и сегодня — Тунис"
М. ал-Джавахирй см. „ал-Умма ал-'ара-
бййа байн амси ва-л-йаум. Тунис".
„Арабско-русский словарь современного
литературного языка" X. К. Баранова —
119, 120.
„Арабское печатание" Ризкаллаха Хассуна
см. „ат-Тиба'а ал-'арабййа".
„Арап Петра великого" А.- С. Пушкина —
330.
„Армануса ал-Мисрййа" Дж. Зейдана—
36, 55.
,/Арус Фаргана" Дж. Зейдана — 36, 37
прим. 3.
„Ал-'Арф ат-таййиб фй диван Абй-т-
Таййиб", комментарий Н. ал-Иазиджй
на диван ал-Мутанаббй — 230.
„Ал-Асар ан-нафйс фй та'рйх Бутрус ал-
акбар ва мухакамат Дликсйс" Вахбй
Тадруса — 275.
„Асйр ал-Мутамахдй" Дж. Зейдана — 36,
55.
„\А?ифа фаук Миср" 'И. X. Насифа — 285.
„Асрар ас-саура ар-русййа" Халйл-бека
Ca аде —44, 275.
„Асхаб ал-кахф" Т. ал-Хакйма — 98, 344,
345.
„Атала" Шатобриана—32 прим. 3.
„Ал-Атлал" Махмуда Теймура — 257.
„'Аудат ар-pyx" Т. ал-Хакйма — 75, 98,
117, 344, 347.
„Ал-'Аусаджа ал-мултахиба", сборник
стихов Йусуфа Га губа — 378.
„Ал-Аушал" аз-Захавй — 252.
„Афоризмы" Касима Амина — 80.
„Афродит" М. ал-Джавахирй — 395 прим. 1,
396.
„Афродита" М. ал-Джавахирй см.
„Афродит".
„Ахй Абу Джа'фар" М. ал. Джавахирй —
395 прим. 1.
„Ахлак ва машахид" Йусуфа Гасуба — 375.
„Ахлам Шахразад" Täxä Хусейна — 103.
„Ахмед ибн Тулун" Дж. Зейдана — 36.
„Аш'ар ши'р" Ризкаллаха Хассуна — 158.
„'Ашр кисас мин самим ал-хайат" Халйля
Такй ад-дйна — 290.
,/Ашр кисас 'ал'амййа, сборник арабских
переводов рассказов писателей разных
стран — 291.
Ашрак ад-дама" аз-Захавй — 254.
„Ал-Баб ал-мукфал" Махмуда Теймура —
260.
„Бабил фй Сурийа Селмы Са'иг — 63.
„Ба'д алф 'ам" ат-Захавй — 252.
„Ба'д 'ашр" М. ал-Джавахирй — 395 прим. 1,
396.
„Бамбуш" Махмуда Теймура — 259.
„Барахйн джалййа фй накд ма кйла фй-д-
даула ал-'Османййа" Халифы ибн
Махмуда — 373.
„Басма ливанка" Махмуда Теймура см.
„Басма ал-Лубнанййа".
„Басма ал-Лубнэнййа" Махмуда Теймура —
260.
„Бахе ал-маталиб" Дж. Фархата — 249.
„Беглый мамлюк" Дж. Зейдана см. „ал-
Мамлук аш-шарид".
„Без заглавия" М. Горького — 307—309.
„Бейрут" А. ар-Рейханй — 142.
Библия —76, 155, 158, 229, 294.
„Бинт Бейр/т" М. ал-Джавахирй — 395
прим. 1, 397.
„Бинт аш-Шайтан" Махм/да Теймура —
103, 257.
„Биографии знаменитых деятелей Востока"
Дж. Зейдана см. „Тараджим машахйр
аш-шар< фй-л-карн ат-таси' *ашар".
„Блуждание" Лийана Дейранй — 358.
„Болезни Запада" Селима Хаййаты —
286.
„Болезнь и лечение" Сулеймана ал-Бу-
стани см. „ад-Да' ва-ш-шифа'".
„Болеслав", заглавие арабского перевода
произведения Горького „Болесь" (см.).
„Болесь" М. Горького — 283.
„Большое сердце" Махмуда Теймура см.
„Калб кабйр".
„Борьба любви" Дж. Зейдана см.
„Джихад ал-мухиббйн".
„Борьба против нацизма — величайшая
национальная борьба" А. Табйта — 355.
„Босфор в одну из зимних ночей" Вели
ад-дйна Иекуна см. „Халйдж ал-Бусфур
фй ихда лайалй-ш-шита'".

Указатель названий сочинений
443
„Бочка" И. А. Крылова —162, 163, 323
прим. 1.
,.Брят мой Абу Джа'фар" М. ал-Джава-
чирй см. „Ахи Абу Джа'фар".
,; Брачный возраст" М. X. Насиф см.
„Синн аз-завадж".
„Бритвы" И. А. Крылова — 162, 323 прим 1.
„Букет роз" Махмуда Теймура см. „Сух-
бат ал-вард".
„Булуг ал-араб фй'илм ал-адаб" Дж. Фар-
хата — 249.
„Бумажная кор.сча" Махмуда Теймура см.
„Тадж мин ^арак".
„Бурной ночью" М. Горького — 291.
„Ал-Бурхан фй интикад ривайат 'азра Ку-
райш" Иусуфа Табшй— 37 прим. 1.
„Буря над Египтом" 'И. X. На?ифа см.
,/Асифа фаук Ми;р".
„В доме покойника" 'Абд ал-Месйха Хад-
дада см. „Фй байт ал-майит".
„В Карпатах" М. А. Хассуны — 118.
„В роще любви" Махмуда Теймура см.
„Фй хамйлат ал-хубб".
„В степи" М. Горького — 291.
„В Уфе с муфтием Абдуррахманом Расу-
лем" Ж. Р. Блока — 357.
„Вавилон в Сирии" Селмы Сайг см.
„Бабил фй Сурийа".
„Вадй ал-'Ара'иш" М. ал-Джавахирй— 395
прим. 1, 397.
„Ал-Васба ал-ула" Махмуда Теймура —
256, 257.
„Ваша сестра — будьте к ней справедливы"
М. Аркаш — 364.
„Вельможа" И. А. Крылова — 319, 320.
„Ветка розы" А. ар-Рейханй— 146.
„Вечный муж" Ф. М. Достоевского —
285.
„Взгляд на русскую литературу" С. Мусы —
327.
„Ал-Висата байн ал-Мутанаббй ва хусу-
михи" ал-Джурджанй— 217 прим. 1.
„Ал-Висата байна Täxä Хусейн ва хусу-
михи" 'Абд ал-Кадира 'Ашура — 217
прим. 1.
„Вожди мысли" Таха Хусейна см. „Кадат
ал-фикр".
„Возвращение весны" Иусуфа Гасуба —
384.
„Возвращение духа" Т. ал-Хакима см.
,/Аудат ар-рух".
„Возникновение и развитие ново-арабской
литературы" И. Ю. Крачковского — 51
прим. 2.
„Возрождение арабской литературы
в XIX в." А. Е. Крымского — 51 прим. 2.
„Война и мир" Л. Н. Толстого—268 прим. 3.
„Волк и Кукушка" И. А. Крылова — 162,
163, 322, 323 прим. 1.
„Волк и Пастухи" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1.
„Волк и Соловей", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Волк и
Кукушка" (см.).
„Волки и Овцы" И. А. Крылова — 162, 323.
„Вопрос социализма" 'И. X. Насифа—285.
„Ворона и лисица" И. А. Крылова — 162,
319, 320, 323 прим. 1.
„Ворота луны" Ибрахйма Рамзй — 347.
„Воскресенье" Л. Н. Толстого — 268,315.
„Воспитание льва" И. А. Крылова — 162,
163, 324 прим. 1.
„Воспитание львенка", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Воспитание
льва" (см.).
„Воспитатель в современной школе" Васйфа
Барудй — 356.
„Воспоминание" Иусуфа Гасуба — 384.
„Воспитание чувства" М. ал-Джавахирй
см. „Саурат ал-видждан".
„Восстановление ада" Л. Н. Толстого—268.
„Восток по французской литературе после
войны. 1919—1933" А. Дагера см.
„L'Orient dans la litterature francaise.. .".
„Восходы солнц жизнеописаний в боях
Карла XII", арабское заглавие перевода
сочинения Вольтера „История Карла
XII, короля Швеции" (см.).
„Восходящее солнце" Мустафы Камиля
см. „аш-Шамс ал-мушрика".
„Всадник и Конь", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Конь и
всадник" (см.).
„Всеобщая история" Дж. Зейдана см.
„ат-Та'рйх ал-'амм мунз ал-халйка ила-
л-'ан".
„Вторая записка о реформах в сирийском
округе" Мухаммеда 'Абдо см. „ал-
Ла'иха ас-санийа фй ислах ал-катар ас-
сурй".
„Вы работаете на службу англичанам"
Неджйба ал-Хаддада см. „Иннакум тах-
димун ал-инглйз".

444
Приложения
„Гадат Карбала'" Дж. Зейдана — 36.
„Ганнибал-финикиец" Халйля Хаййата —
43.
„Гарам Максим Горки. Байн *акл ал-
муфаккир ва калб аш-ша'ир" Ибрахйма
ал-Мисрй — 297.
„Гассанидка" Дж. Зейдана см. „Фатат
Гассан".
„Генеалогия на Ливане" Йусуфа Ибрахйма
Йазбека — 361.
„Генеалогия у древних арабов" Дж.
Зейдана см. „Ансаб ал-'араб ал-кудама'".
„География Египта" Дж. Зейдана см.
„Мухтасар джаграфийат Миср".
„Героиня Кербела" Дж. Зейдана см.
„Гадат Карбала'".
„Гимн ночи" fАбд ал-Кадира Джунейдй —
359.
„Ал-Гирбал" М. Нуайме —228.
„Говорил рассказчик" Махмуда Теймура
см. „Кал ар-равй".
„Горки аллазй факадатху-л-инсанййа"
Раифа Хурй —296, 297.
„Горький, которого утратило человечество"
Ра'йфа Хурй см. „Горки аллазй
факадатху-л-инсанййа" .
„Госпожа и две служанки" И. А.
Крылова — 162, 323 прим. 1.
„Гребень" И. А. Крылова —162, 323
прим. 1.
„Гуси" И. А. Крылова —162, 163, 321,
323 прим. 1.
„Ад-Да' ва-ш-шифа'" Сулеймана ал-Бу-
станй — 171.
„Давйнйраббатал-вадй" А. ар-Рейханй — 58.
„Давняя жизнь" Селима Хаййаты — 361.
„Да'ират ал-ма'ариф" (Encyclopedie arabe)
Б. ал-Бустанй — 167, 169, 170, 172,273,
319, 327.
„Да'ират ма'ариф ал-карн ар-раби* 'ашар
ал-'ишрйн ли-л-мйлад" Мухаммеда Фе-
рйда Вадждй — 201.
„Далекой отчаявшейся" М. Селима 'Акля —
359.
„Даре ал-адаб ал-'арабййа манахиджуху
ва макасидуху фй-л-хадир" И. Ю. Крач-
ковского — 328.
„Ад-Даре ал-му'лим" Шихаты 'Убейда —
75.
„Две бочки" И. А. Крылова —162, 323.
„Двуликая пропаганда" 'О. Фахурй— 355.
„Дело с застежками" М. Горького — 290.
„Демон" М. Ю. Лермонтова — 150.
„Демьянова уха" И. А. Крылова —162,
321, 323 прим. 1.
„Деревенский тиран" Йусуфа Гасуба см.
„Тагийат ал-карйа".
„Десять мировых рассказов", сборник
рассказов разных писателей см. ,/Ашр
кисас 'аламййа".
„Десять рассказов из гущи жизни"
Халйля Такй ад-дйна см. ,/Ашр кисас
мин самим ал-хайат".
„Детство" М. Горького — 289.
„Деяния 'Антара" см. „Сйрат 'Антар".
„Ал-Джазибййа ва та'лйлуха" аз-Захавй —
253.
„Джамал", сборник стихов Йусуфа
Гасуба — 378.
„Джамал ад-дйн ал-Афган и" М. ал-Джава-
хирй — 395 прим. 1.
„Джаннат аш-шаук" Täxä Хусейна — 104.
„Джабран Халйл Джабран, — на грани
истории и легенды" Халйма Канана —
362.
„Джабран Халйл Джабран. Хайатуху, мау-
туху, адабуху, фаннуху" М. Ну'айме —
348-351.
„Джихад ал-мухиббин" Дж. Зейдана — 36.
„Диван" ал-Джавахирй — 395—398.
„Диван" аз-Захавй — 252, 253.
„Диван" Фархата Дж. см. „ат-Тазкира".
„Диджла фй-л-харйф" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1. 396.
„Дневник судебного следователя" Тауфйка
ал-Хакйма см. „Йаумййат наиб фй-л-
арйаф".
„Дневник Хикмет Ханум" 'Исы 'Убейда
см. „Музаккарат Хикмат Ханум".
„Дни" Täxä Хусейна см. „ал-Аййам".
„Дни арабов" см. „Аййам ал-араб".
„Доисламская литература — картина
нравов и обычаев" Несйма На?ра — 360.
„Долг арабской интеллигенции в
настоящей войне" М. Баддуры — 356.
„Должность во что бы то ни стало"
Махмуда Теймура — 149.
„Дочь Бейрута" М. ал-Джавахирй см.
„Бинт Бейрут".
„Дочь мамлюка" Мухаммеда Ферйда Абу
Хадйда см. „Ибнат ал-мамлук".
„Дочь сатаны" Махмуда Теймура см.
„Бинт аш-Шайтан".

Указатель названий сочинений
445
„Древо несчастия" Täxä Хусейна см.
„Шаджарат ал-бу'с".
„Друзья детства", заглавие арабского
перевода рассказа М. Горького
„Товарищи" (см.).
„ДуѴ ал-каруван" Täxä Хусейна — 104.
„Дуб и Трость" И. А. Крылова — 319.
„Ад-Дурар", сборник произведений Адйба
Исхака— 28 прим. 1.
„Ад-Дурра ал-анйса фй ривайат ан-нафйса",
сборник переводов Ибрахйма Джабира
произведений русских писателей — 280.
„Дыхания" Ризкаллаха Хассуна см.
„ан-Нафасат".
„Дядя Митваллй и другие рассказы"
Махмуда Теймура см. ,,'Амм Митваллй
ва кисаг yxpä".
Евангелие — 150, 154, 158, 271 прим. 5.
„Евангелие Варнавы"—44 прим. 3.
„Евангелие Толстого" см. „Краткое
изложение Евангелия".
„Евгений Онегин" А. С. Пушкина —
150.
„Европа и Восток" Адйба Исхака см.
„Уробба ва-ш-шарк".
„Египет" С. Елпатьевского — 268.
„Египетские драмы,, Антуна Иазбека — 77.
„Египтянка" Йа'куба Сарруфа см. „Фа-
тат Ми?р".
„Египтянка Арманоса" Дж. Зейдана см.
„Армануса ал-Мизрййа".
„Еще о чорте" М. Горького — 284.
„Женское", сборник статей М. X. Насиф
см. „ан-Ниса' ййат".
„Женщина — ангел и дьявол" Амина За-
хира Хайраллаха — 44.
„Женщина, дом и ребенок" Ф.
ат-Тарразй — 353.
„Женщина и общество" Ф. ат-Тарразй—
353.
„Женщина и эволюция" Ф. ат-Тарразй —
353.
„Жертвы" Антуна Иазбека см. „аз-
Заба их".
„Жизнь Клима Самгина" М. Горького —
293.
„Аз-Заба'их" Антуна Иазбека — 77.
„Задача литератора" Халида Кутуруша —
363.
і. „Задвигалась могила" М. ал-Джавахирй
см. „Тахаррак ал-лахд".
о „Задиг" Вольтера — 374.
і- „Заметки из дневника". Воспоминания
М. Горького — 289, 290.
„Запертая дверь" Махмуда Теймура см.
„ал-Баб ал-мукфал".
а „Записки провинциального следователя"
Т. ал-Хакйма см. „Йаумййат на'иб
, фй-л-арйаф".
а „Заря ислама" см. „Фаджр ал-ислам".
„Зат маса" Махмуда Теймура — 260.
„Захр ал-хайат" Т. ал-Хакйма — 104.
„Защитникам Севастополя" неизвестного
автора — 358.
і „Заяц на ловле" И. А. Крылова — 319.
„Зейнаб" М. X. Хайкаля — 75, 96, 117, 243.
„Зеленые глаза" Махмуда Теймура см.
„ал-'Уйун ал-худр".
„Зенд-Авеста" — 301.
„Зеркало и Обезьяна" И. А. Крылова —
162, 163, 323 прим. 1.
„Зерна для сеятелей" ар-Рейханй — 143.
„Зикра" Йусуфа Гасуба — 379 прим. 4.
„Зикра Абй-л-'Ала" Täxä Хусейна —191
"прим. 5, 192, 239.
„Змея", заглавие арабского перевода басни
Крылова „Крестьянин и Змея" (см.).
„Зов неведомого" Махмуда Теймура —
см. „Нида ал-маджхул".
„Золотая монета", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Червонец" (см).
„Зулумат ва аш'иа" Мейй — 62.
„И свет во тьме светит" Л. Н. Толстого —
285.
„И укоряют меня . ." Йусуфа Гасуба —382,
383.
„Ибн Зейдун в Андалусии" Ибрахйма ал-
Ахдаба — 76.
„Ибн Рушд ва фалсафатуху" Фараха
Антуна — 41.
„Ибн Рушд и его философия" Фараха
Антуна см. „Ибн Рушд ва фалсафатуху".
„Ибн Сахл" Амина ар-Рейханй — 142.
„Ибнат ал-мамлук" Мухаммеда Ферйда
Абу Хадйда — 74.
,/Ибра ва зикра ау ад-даула ал-усма-
нййа кабл ад-дастур ва ба'духу" Сулей-
мана ал-Бустанй — 54, 170, 172—175.
„Ибр хйм ал-Йазиджи" X. Мутрана — 343.
„Ибтисама" Махмуда Теймура — 260.

446
Приложения
„Идея и Труд" А. Табйта — 355.
„И'джаз ал-Кур'ан ва-л-балага ан-наба-
вййа" М. С. ар-Рафий —206.
„Из башни слоновой кости" Т. ал-Хакйма
см. „Мин ал-бурдж ал-'аджй".
„Из картин жизни", заглавие арабского
перевода рассказа М. Горького
„Старик" (см.).
„Из мыслей Ca*да Заглуля" — 360.
„Избранное4* Р. Нахле см. „ал-Мухтарат".
„Изучение новой арабской литературы,
его приемы и цели в настоящее время"
И. Ю. Крачковского см. „Даре ал-
адаб ал-'арабййа. Манахиджуху ва мака-
ейдуху фй-л-хадир".
„Икра за'д Балфур" М. ал-Джавахирй—
395 прим.^1.
„Ал-Икта'" М. ал-Джавахирй — 395 прим. 1,
397.''
„Илиада" Гомера —23, 27, 44, 54, 66
прим. 1, 73, 78, 165, 166,169—175, 193,
218, 335 — 339.
„'Илм ал-ахлак ила Никумахус", перевод
Ахмеда Лутфй Сеййида „Нихомахотовой
этики" Аристотеля—218.
,/Илм ал-фираса ал-хадйс" Дж. Зейдана—
34 прим. 2.
„Илтифат ва лавахиз" Махмуда Теймура —
148.
„Ильдыз" М. ар-Русафй — 343.
,/Инд кадамай Абй-л-хаул" Мейй — 62.
„Ал-Инкилаб ал-'усманй" Дж. Зейдана —
36 прим. 3, 302.
„Иннакум тахдимун ал-инглйз" Неджйба
ал-Хаддада — 54.
„Иосиф Сталин" Ш. Годара — 358.
„Ирония свирели", сборник новелл Тахира
Лашйна см. „Сухрййат ан-най".
„Искусство писать новеллы" Махмуда
Теймура см. „Фанн китабат ал-кисса".
„Ал-Ислам ва усул ал-хикам" 'Алй 'Абдар-
разика — 190 прим. 4.
„Исповедь" М. Горького — 278, 281, 289,
291, 292, 298, 302.
„Ал-Истибдад ва-л-'илм" ал-Кавакибй— 53.
„Истибдад ал-мамлук" Дж. Зейдана — 36.
„История Англии" Дж. Зейдана см.
„Та'рйх Ингилтерра".
„История арабов" Л. А. Седийо см.
„Histoire des arabes".
„История арабов до ислама" Дж.
Зейдана см. „ал-'Араб" кабл ал-ислам".
„История арабской литературы" Брокель-
мана К. см. „Geschichte der arabischen
Literature".
„История арабской литературы" М. С.
ар-Рафи'й — 206.
„История арабского языка" Дж. Зейдана
см. „Та'рйх адаб ал-луга ал-'арабййа".
„История Греции и Рима" Дж. Зейдана
см. „Та'рйх ал-Йунан ва-р-Руман".
„История Египта в новое время" Дж.
Зейдана см. „Та'рйх Миср ал-хадйс".
„История Имама-Учителя", биография
Мухаммеда 'Абдо см. „Та'рйх ал-устаз
ал-имам аш-шейх М. сАбдо".
„История Карла V" В. Робертсона — 368,
370, 372, 373.
„История Карла XII, короля Швеции"
Вольтера — 270, 367, 368, 371—374.
„История культуры в инсценировках для
театра и картинах для кинематографа"
М. Горького — 302.
„История мусульманской культуры" Дж.
Зейдана см. „Та'рйх ат-тамаддун ал-
исламй".
„История мусульманской цивилизации"
Дж. Зейдана см. „Та'рйх ат-тамаддун
ал-исламй".
„История не создается предположениями
и суждениями" Ш. Арслана—209.
„История Петра Великого" Вольтера —
272, 319, 367-373.
„История России" Нахле Калфат см.
„Та'рйх Русийа".
„История России" Устрялова — 374.
„История семитских языков" И. Вольфен-
зона см. „Та'рйх ал-лугат ас-самийа".
„История франк-масонства" Дж. Зейдана
см. „Та'рйх ал-масунййа ал-'амм".
„История ал-Хайфа из Дейра" Селмы
Са'иг см. „Хикайат Хайфа ад-Дайра-
нййа".
„Источники, которые внушили мне стать
писателем" Махмуда Теймура см. „ал-
Масадир аллатй алхаматнй ал-китаба".
„Источники силы Советского Союза"
3. аш-Шихабй — 358.
„Исцели меня, богиня долины" А. ар-Рей-
ханй см. „Давйнй раббат ал-вадй".
,/Итаб ма'а-н-нафс" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1, 397.
„Итхаф ал-мулук ал-алибба би-такаддум
ал-джам'ийат фй билад Уробба", загла-

Указатель названий сочинений
447
вие арабского перевода 1 тома
„Истории Карла V" В. Робертсона (см.).
„Итхаф мулук аз-заман би-та' рйх ал-имбе-
ратур Шарламан", заглавие арабского
перевода II тома „Истории Карла V"
В. Робертсона (см.).
„Ал-Ихда'" М. ал-Джавахирй —395 прим. 1.
„Ихсан Ханум", сборник новелл 'Исы
'Убейда — 75.
„Июнь" И. Эренбурга —357.
„Йаумййат наиб фй-л-арйаф Т. ал-Ха-
кйма —98, 118.
„Йафа ал-джамйла" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1. 397.
„Йухка 'ан ..." Тахира Лашйна — 75.
„Кабадай" Йусуфа Гасуба— 378.
„Кадат ал-фикр" Täxä Хусейна—174,193.
„Кайгар ва Клеопатра" Халйл-бека
Са'аде— 44 прим. 3.
„Кайф йакун ал-истиклал" Неджйба ал-
Хаддада — 54.
„Кайф йамут ал-удаба' фй-ш-шарк" Вели
ад-дйна Йекуна — 56.
„Как они понимают литературу" Халида
Кутуруша — 363.
„Как умирают литераторы на востоке"
Вели ад-дйна Йекуна см. „Кайф йамут
ал-удаба' фй-ш-шарк".
„Какова бывает самостоятельность"
Неджйба ал-Хаддада см. „Кайф йакун
ал-истиклал".
„Кал ар-равй" Махмуда Теймура — 257.
„Калб кабйр" Махмуда Теймура — 259.
„Калб ганийа" Махмуда Теймура — 257.
„Калила и Димна" — 21, 28 прим. 2, 206,
231, 324, 360.
„Ал-Калим ал-манзум" аз-Захавй— 251.
„Калимат ва ишарат" Мейй — 245.
„Калимат ли-Касим Бек Амин — 132, 133,
143.
„Калимат ша'ир фй вазф хатб надир"
Амина Захира Хайраллаха — 44.
„Камбиз" Ахмеда Шаукй — 77.
„Камил" ал-Мубаррада — 191 прим. 5.
„Камни и лед Фарису аш-Шидйаку" Риз-
каллаха Хассуна см. „Руджум ва гассак
ила Фарис аш-Шидйа<".
„Камус'' ал-Фйрузабадй — 248.
„Кан фй габир аз-заман" Махмуда
Теймура — 260.
„Кандид" Вольтера — 374.
„Капитанская дочка" А. С. Пушкина —
268, 275, 330.
„Карл и 'Абдаррахман" Дж. Зейдана см.
„Шарл ва 'Абдаррахман".
„Карурат ат-тйб", сборник стихов Йусуфа
Газуба — 379—388.
„Касйда" Йусуфа Гасуба — 381.
„Категория наций" Дж. Зейдана см.
„Табакат ал-умам".
„Ал-Кафас ал-махджур", сборник стихов
Йусуфа Га»уба —375, 378.
„Квартет" И. А. Крылова —162, 321, 323
при!м. 1.
„Кисас 'ан джама'а мин машахйр", сборник
переводов Фараджа Джебрана
произведений западноевропейских и русских
писателей на арабский язык — 283.
„Кисас русиййа", сборник переводов
Селима Кобейна произведений русских
писателей — 283.
„Ал-Кигса ар-русйиа фй-л-адаб ал-'арабй
ал-хадйс" А. Дагера — 329—332.
„Кизсат бани Хилал" — 23.
„Китаб ал-бухала" ал-Джахиза — НО.
Китаб ал-ка'инат" аз-Захавй — 253.
„Китаб тараджим 'улама Трабулус ал-
файха' ва удаба'иха" 'Абдаллаха Хабйба
Нофаля — 272 прим. 1.
„Клеветник и Змея" И. А. Крылова —
162, 163, 322, 324 прим. 1.
„Клеопатра" Ахмеда Шаукй — 77.
„Клеопатра на базаре Хан Халйлй"
Махмуда Теймура — 103.
„Клич куропатки" Täxä Хусейна см. „Ду'а\
ал-каруван".
„Ключи", заглавие арабского перевода
произведения М. Горького „Дело с
застежками" (см.).
„Книга Иова"-21, 158.
„Князь Серебряный" А. К. Толстого —
269, 275.
„Колыбельная песня" аз-Захавй — 253.
„Комедия смерти" Махмуда Теймура
см. „Михзалат ал-маут".
„Комментарий на „Камил" ал-Мубаррада"
Сейида ибн 'Алй ал-Марсафй см. „Шарх
ал-Камил".
„Компания четырех товарищей", заглавие
арабского перевода басни Крылова
„Квартет" (см.).
„Конь и Всадник" И. А. Крылова — 162,
321, 324 прим. 1.

448
Приложения
„Коран" —41 прим. 1, 93, 131, 132, 143,
156 прим. 2, 159, 163, 189, 193, 198,
201, 202, 205, 206, 208, 212, 214 прим. 2,
219, 229, 238, 239, 244, 267, 299, 303,
345.
„Корейшитка" Дж. Зейдана см. ,,'Азра1
Курайш".
„Корзина" Иусуфа Гасуба см. ал-Куффа".
„Коридор искушения" Вольтера — 374.
„Король, который высоко держит свое
знамя" М. Горького — 276.
„Кот и Повар" И. А. Крылова — 162, 163,
321, 323 прим. 1.
„Кошечка" Решада ал-Магрибй — 359.
„Красная страничка из Зеленой
деревенской записной книжки" Амина Нахле —
359.
„Красота" Иусуфа Гасуба см. „ал-Джа-
мал".
„Краткое изложение Евангелия" Л. Н.
Толстого — 268.
„Крейцерова соната" Л. Н. Толстого —
134, 268.
„Крестьянин и Гуси", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Гуси" (см.)..
„Крестьянин и змея" И. А. Крылова —
162, 321, 323 прим. 1.
„Кто ответственен за воспитание ребенка"
М. Кезмы —356.
„Кукушка и Петух" И. А. Крылова —
162, 163, 322, 323 прим. 1.
„Курс физиогномики" Дж. Зейдана см.
,/Илм ал-фираса ал-хадйс".
„Ал-Куффа" Иусуфа Гасуба — 378.
„Ал-Ла'иха ас-санийа фй ислах ал-катар
ас-сурй" Мух. 'Абдо — 52.
„Лайалй Сатйх" Мухаммеда Хёфиза Ибра-
хйма — 74.
„Лайлат ал-кадр" Вели ад-дйна Иекуна —
57.
„Лань и Дервиш" И. А. Крылова — 319,
320.
„Лев на ловле" И. А. Крылова —162,
323 прим. 1.
„Легенда о еврее" М. Горького — 299.
„Легенда об Агасфере — вечном жиде",
поэмы Шубарта, Ленау и Беранже — 302.
„Лидеры современной арабской
литературы" Т. Хемирй и Г. Кампфмейера
см. „Leaders in Contemporary Arabic
Literature".
„Лисица и Сурок" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1.
„Литература естественная и литература
искусственная" К. Милхем Керема —
363.
„Лия" Петрушевского — 283.
„Лоти, отошедший, оставшийся" Мейй
см. „Лутй ар-рахил ал-бакй".
„Ал-Лубаб" аз-Захавй — 252.
„Лутй ал-рахил ал-бакй" Мейй — 62.
„Львиная охота" заглавие арабского
перевода басни Крылова „Лев на ловле"
(см.).
„Любимая песня" Иусуфа Гасуба — 383.
„Люблю в людях крайности" Джебран
Джебрана см. „Ухиббу мин ан-нас
ал-мутатаррифйн".
„Любовь во времена завоевания Сирии"
Селима ал-Бустанй см. „ал-Хуйам фй
футух аш-Шам".
„Любовь Максима Горького. Между
разумом мыслителя и сердцем поэта" Ибра-
хйма ал-Мисрй см. „Гарам Максим
Гбркй. . .".
„Лягушка и Вол" И. А. Крылова — 319.
„Ма тараху-л-'уйун", сборник новелл
Мухаммеда Теймура — 75.
„Маджма' ал-бахрайн" Н. ал-Иазиджй —
230.
„Маджнун" Ахмеда Шаукй — 77.
„Мазхаб Толстой" Селима Коб'ейна —
268.
„Макамы" ал-Харйрй — 110, 230.
„Максим Горки — 'унван джихад ал-ишти-
ракййа" Селима Хаййаты—296.
„Максим Горький — горький писатель"
Амина ал-Граййиба — 293—295.
„Максим Горький — символ борьбы
социализма и его победы" Селима Хаййаты
см. „Максим Горки — 'унван джихад ал-
иштиракййа ва-нтисариха".
„Мактуб гала-л-джабйн ва кисас yxpä"
Махмуда Теймура — 255, 259.
„Маленький фараон" Махмуда Теймура —
257.
„Мальва" М. Горького — 280.
„Мальчик и червяк" И. А. Крылова —
162, 323 прим. 1.
„Ал-Мамлук аш-шарид" Дж. Зейдана —
32, 36, 37, 235.
„Мансур" Бонжана и Дайфа — 242.

Указатель названий сочинений
449
„Ал-Мар'а ал-джадида" Касима Амина —
61 прим. 2, 80, 130-133, 189, 190.
„Ал-Мар'а ал-муслима" Мухаммеда Ферй-
да Вадждй—131 прим. 3.
„Ал-Мар'а фй-л-джахилййа" Хабйба Зай-
йата — 126.
„Ал-Мар'а фй-ш-шарк" Муркоса Фехмй —
126.
„Ал-Мар'а аш-нтира", сборник арабских
переводов рассказов русских и
западноевропейских писателей—291.
„Мартышка и очки" И. А. Крылова —
162, 321, 323 прим. 1.
„Масави' ар-риджал" М. X. Насиф— 61.
„Ал-Ма^адир аллатй алахаматнй ал-китаба"
Махмуда Теймура — 258.
„Ма'сат нафс" Махмуда Теймура — 260.
„Матали* шумус ас-сийар фй вака'и'
Карлу с ас-санй 'ашар", арабское название
„Истории Карла XII, короля Швеции"
Вольтера (см.).
„Мать" Горького —268 прим. 1, 288, 289,
291, 296, 309—311, 354, 358, 364.
„Мать городов (Мекка)" ал-Кавакибй см.
„Умм ал-кура".
„Махмуд ал-Барудй" X. Мутрана — 343.
„Машру' Кифафй Афандй" Махмуда
Теймура — 148.
„Медведь" А. П. Чехова —315.
„Месть бедуина" Неджйба Хаддада см.
„Са'рат ал-'араб".
„Мешок" И. А. Крылова —319, 320.
„Мин ал-бурдж ал-'аджй" Т. ал-Хакйма—
104.
„Мир лишений" Ф. ат-Тарразй — 353.
„Мирьям" Дитерици — 45.
„Михзалат ал-маут" Махмуда Теймура —
149.
„Мой второй мир" Йахйи аш-Шигабй —
356.
„Молитва монаха" Йусуфа Гасуба—385.
„Мор зверей" И. А. Крылова — 162, 324
прим. 1.
„Мрак и лучи" Мейй см. „Зулумат ва
аш'иа".
„Ал-Мугаффал" Махмуда Теймура —
149.
„Ал-Муджмал мимма ара" аз-Захавй —
253.
„Ал-Муджмал фй та'рйх ал-адаб ал-'арабй",
колективный труд ученых Египетского
университета в Каире — 220, 221.
29 И. Ю. Крачковский, т. III
„Мужество и верность" Халйля ал-Йазид-
жй см. „ал-Мурува ва-л-вафа".
„Музаккарат Хикмат Ханум" 'Исы
'Убейда — 60.
„Мукаддама" Йусуфа Гасуба — 380, 381.
„Ал-Мукаддама 'ала кари'ат ат-тарйк" М.
ал-Джавахирй — 395.
„Мулук ал-сараб" А. ар-Рейханй —58.
„Мунтахабат", сборник произведений
Ад^йба Исхака — 28 прим. 1.
„Мунтахабат", сборник стихов Неджйба
Хаддада — 29 прим. 3.
„Ал-Мурува ва-л-вафа" Халйля ал-Йа-
зиджй —28, 29, 76, 231."
„Мусалласат" Кутруба — 248.
„Ал-Мусалласат ад-дуррййа" Дж. Фар-
хата — 248.
„Мустафа Камил паша за 34 года жизни"—
178.
„Мусульманская культура в Багдаде"
Джемйля Нахле Мудаувара см. „Хадарат
ал-ислам фй Дар ас-салам".
„Ал-Музхаф ал-муфассир" Мухаммеда
Ферйда Вадждй — 201 прим. 3.
„Мутаджаррида" Йусуфа Гасуба — 381.
„Ал-Муфаддалййат" Абу 'Абдаррахмана
ал-Муфаддаля — 211.
„Муха и Пчела" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1.
„Мухаммед" Т. ал-Хакйма — 345—347.
„Мухтарат" Дж. Зейдана — 33 прим. 1,
234.
„Ал-Мухтарат" Р. Нахле—83, 115, 390.
„Мухтасар джаграфййат Миср" Дж.
Зейдана — 34, 234.
„Мученики" Шатобриана — 25 прим. 3.
„Ал-Мушаммарат" Ризкаллаха Хассуна —
158, 159.
„Мы стали искрами" М. ал-Джавахирй
см. ,/Удна вукудан".
„Мысли" М. ал-Джавахирй см. „Хаватир".
„Мысли и воспоминания", заглавие
арабского перевода произведения М.
Горького „Заметки из дневника.
Воспоминания" (см.).
„Мышь" И. А. Крылова — 162, 323
прим. 1.
„Мышь и Крыса" И. А. Крылова —162,
323 прим. 1.
„На большой дороге" М. ал-Джавахирй
см. „ал-Мукаддама 'ала кари'ат ат-тарйк".

450
Приложения
„На Индию при Петре" Данилевского —
268, 275, 330.
„На могиле ее дочери" аз-Захавй — 253.
„На память об арабском языке" Селмы
Са'иг см. ,/Ала зикр ал-луга ал-'ара-
бййа".
„На полях сиры" Täxä Хусейна см. „'Ала
хамиш ас-сйра".
„Набш ал-хазайан мин та'рйх Дж. Зей-
дан" Амина ал-Маданй — 37 прим. 1.
„Наджайт кабрак" М. ал-Джавахирй —
395 прим/ 1, 397.
„Ан-Наджва ва хийа маджму'ат ривайат
адабййа фукахййа мин та'лйф ал-фай-
ласуф Ла'ун Толстой ва-л-катаба ал-
муджйдйн Тшйхоф ва Лйскоф ва Марк
Тфйн ва гайрихим", сборник переводов
Антона Баллана произведений русских
и западноевропейских писателей — 278,
279.
„Накбат ал-фаллах" аз-Захавй — 252.
„Нак^д Китаб фй-ш-шй'р ал джахилй"
Мухаммеда ал-Хидра Хусейна — 210—212.
„Накд Китаб аш-шиер ал-джахилй"
Мухаммеда Ферйда Вадждй — 201—203.
„Ан-Накд ат-тахлйлй ли-Китаб фй-л-адаб
ал-джахилй" Мухаммеда Ахмеда ал-Гам-
равй — 213—217..
„Написано на лбу" и другие рассказы
Махмуда Теймура см. „Мактуб 'ала-л-
джабйн ва кисас yxpä".
„Напраслина" И. А. Крылова — 162, 163,
323 прим. 1.
„Народы трудятся, а мы забавляемся"
М. ал-Джавахирй см. „Умам таджидд
ва нал'аб".
„Насамат ал-аурак," сборник
стихотворений Халйля ал-Иазиджй — 28 прим. 2,
231.
„Наставление и напоминание" Сулеймана
ал-Бустанй см. ,/Ибра ва зикра".
„Ан-Нафасат" Ризкаллаха Хассуна —
158—164.
„Нафхат ар-райхан" Н. ал-Иазиджй — 230.
„Нацисты оскверняют могилу Толстого"
Хикмета ал-Мурра — 358.
„Начало социализма" 'И. X. Насифа —
285.
„Наша потребность в искусстве" Махмуда
Теймура см. „Хаджатуна ила-л-фанн".
„Наша экономическая жизнь" Селмы
Са'иг см. „Хайатуна-л-иктисадййа".-
„Нашйд нахр ас-Сафа" Мейй-^-62.
„Не сердись" Каблана Мукарзаля — 359.
„Невеста из Ферганы" Дж. Зейдана см.
,,'Арус Фаргана".
„Недостатки мужчин" М. X. Насиф см.
„Масави' ар-риджал".
„Немец под сенью нацизма, как у
мельницы: он старательно движется с
завязанными глазами на свое несчастье и на
счастье его угнетателей" 'Абд ал-Ка-
дира Исма'йла — 356.
„Немного политики" 'О. Фахурй— 355.
„Нефть" Э. Синклера — 285.
„Нида" Йусуфа Гас/ба — 379 прим. 4.
„Нида ал-маджхул" Махмуда Теймура 103,
255, 259.
„Никомахотова этика" Аристотеля — 218.
„Ан-Нисаййат" М. X. На?иф— 61.
„Новая женщина" Касима Амина см.
„ал-Мар'а ал-джадйда".
„Новая история Египта" Дж. Зейдана
см. „Та'рйх Миср ал-хадйс".
„Новая Турция и права человека" Дже-
мйла Ма'луфа — 361.
„Новейшая литература арабов" Г. А. Мур-
коса — 51 прим. 1.
„Новоарабская литература" И. Ю. Крач-
ковского — 120 прим. 1.
„Новый Иерусалим" Фараха Антуна см.
„Урушлйм ал-джадйда ау фатх ал-'араб
Байт ал-макдис".
„Новый Сион или взятие Иерусалима
арабами" Фараха Антуна см.
„Урушлйм ал-джадйда ау фатх ал-'араб Байт
ал-макдис".
„Ночи Сатйха" Мухаммеда Хафиза Ибра-
хйма см. „Лайалй Сатйх".
„Ночь" Йусуфа Гасуба— 385
„Ночь могущества" Вели ад-дйна Йекуна
см. „Лайлат ал-кадр".
„Нравы и явления" Йусуфа Гаруба см.
„Ахлак ва машахид".
„Ан-Нубзат ал-ула" Н. ал-Йазиджй— 230.
„Нухаб мин мубтакарат афкар ал-к-тнб
ар-русй аш-шахйр Максим Горки",
сборник произведений Горького в арабском
переводе — 276—278.
„О доисламской литературе" Täxä
Хусейна см. „Фй-л-адаб ал-джахилй".
„О евреях" М. Горького — 276.
„О книге" М. Горького — 300.

Указатель названий сочинений
451
„О М. М. Пришвине" М. Горького — 300.
„О новых правах мусульманской
женщины", доклад О. Лебедевой — 135.
„О сказках" М. Горького — 303.
„О старом и новом человеке" М.
Горького — 289.
„О чорте" М. Горького — 284.
„Обезьяна" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1.
„Обезьяна и Очки", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Мартышка
и Очки" (см.).
„Обиженная Абиссиния" Селима Хай-
аты — 286.
„Обитатели пещеры" Т. ал-Хакйма см.
„Азхаб ал-кахф".
„Обнаженная" Йусуфа Гасуба см. „Му-
таджаррида".
„Образцы новоарабской литературы
(1880—1925)" К. В. Оде-Васильевой —
47, 49—64, 85, 115, 116, 117, 389, 391,
394.
„Образцы • новоарабской литературы
(1880—1947 гг.)" К. В.
Оде-Васильевой—115—120.
„Образцы современной арабской
письменности" А. Хащаба — 47.
„Обязанность арабской женщины в
настоящей войне" Макбулй аш-Шалйк —353.
„Один из королей республики" М.
Горького — 276, 283, 304—307.
„Однажды вечером" Махмуда Теймура —
см. „Зат маса'".
„Ожидание" Гантуса ар-Рамй — 359.
„Оковы" Махмуда Теймура см. „Аглал".
„Около свободы", речь А. ар-Рейханй—
140.
„'Омар ал-Фахурй М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1.
„Описание России" М. ат-Тантавй см.
„Тухфат ал-азкийа би-ахбар билад ар-
Р/сийа".
„Орел и Паук" И. А. Крылова —162,
323.
„Освобождение женщины" Касима
Амина см. „Тахрйр ал-мар'а".
„Осел и Мужик" И. А. Крылова — 162,
163, 321, 324 прим. 1.
„Осел и Соловей" И. А. Крылова — 162,
321, 324.
„Османский переворот" Дж. Зейдана см.
„ал-Инкилаб ал-'усманй".
„Остатки болезни" М. ал-Джавахирй см.
,/Акабйл да'".
„Осторожнее с сосудами" Йусуфа
Гасуба — 380.
„От литературы к политике" 'О. Фаху-
рй — 355.
„Ответь, сердце" М. ал-Джавахирй см.
„Аджиб, аййуха-л-калб".
„Отелло" Шекспира — 27 прим. 3.
„Отцы и дети" Михаила Ну'айме см.
„ал-Аба ва-л-банун".
„Пампуш" Махмуда Теймура см. „Бамбущ."
„Памяти вождя Абу-т-Тимна" М.
ал-Джавахирй см. „Фй зикра аз-за'йм Абу-
т-Тимн".
„Параша Сибирячка" Ксавье де Местра
см. „Prascovie on la jeune siberienne".
„Паук" M. Горького—289.
„Первая жатва", сборник новелл Анвара
Ша'уля см. „ал-Хасад ал-аувал".
„Первый прыжок" Махмуда Теймура см.
„ал-Васба ал-ула".
„Песнь песней" — 158.
„Песнь реки ас-Сафа" Мейй см. „Напщд
нахр аз-Сафа".
„Песнь торжествующей любви" И. С.
Тургенева — 330.
„Песня" Йусуфа Гасуба — 382.
„Песня о соколе" М. Горького — 279.
„Петр великий и Алексей" Вахбй Тадру-
са см. „ал-Асар ан-нафйс фй та'рйх
Бутрус ал-акбар ва мухакамат Аликсйс".
„Печальный урок", сборник новелл Ши-
хаты 'Убейда см. „ад-Даре ал-му'лим".
„Пир" Платона — 203.
„Плач Иеремии"— 158.
„Плащ Зейда", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Тришкин кафтан"
(см.).
„Пленник ал-Махдй" Дж. Зейдана см.
„Асйр ал-Мутамахдй".
„Повар и Кот", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Кот и Повар*
(см.).
„Повелительница Андалусии" Ахмеда Ша~
укй см. „Амйрат ал-Андалус".
„Повести о героях Круглого стола"— 22.
„Под знаменем Корана" М. С. ap-Pä-
фи'й см. „Тахт райат ал-Куран".
„Подарок умным царям о прогрессе
общественного строя в странах Европы",
29»

452
Приложения
заглавие арабского перевода I тома
„Истории Карла V" В. Робертсона
(см.).
„Подарок царям времени по истории
Карла V", заглавие арабского перевода
II тома „Истории Карла V" В.
Робертсона (см.).
„Подобранные" Ризкаллаха Хассуна см.
„ ал-Мушаммарат ".
„Подозрение", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Напраслина" (см.).
„Позиция арабов по отношению к
демократии и нацизму", интервью
корреспондента журнала „ал-Маджалла" (Ирак)
с 14 иракскими общественными
деятелями — 353.
„Пока они не скрылись из глаз" Каблана
Мукарзаля — 358.
„Покинутая клетка" Йусуфа Гасуба см.
„ал-Кафас ал-махджур".
„Покорение Андалусии" Дж. Зейдана см.
„Фатх ал-Андалус".
„Политика" Аристотеля — 193.
„Порт-Артур" Ас'ада Мансура ал-Хама-
тй —44 прим. 4, 275.
„Послание о прощении" Абу-'л-'Ала см.
„Рисалат ал-гуфран".
„Послание об ангелах" Абу-л-'Ала см.
„Рисалат ал-мала*ика".
„Послание о печалях" М. С. ар-Рафи'й —
208.
„Потерянный рай" Мильтона — 172, 336.
„Похлебка", заглавие арабского перевода
басни Крылова „Демьянова уха" (см.).
„Поэты", стихотворение Йусуфа Гасуба —
376, 377, 381.
„Права женщины в исламе" А. Агаева —
134.
„Права мусульманской женщины на
Востоке", речь 'Омара Лутфй — 126.
„Прекрасная еврейка" *Абд ал-Месйха
ал-Антакй —37.
„Прекрасная парижанка" Даш — 28.
„Прекрасная Франция" М. Горького —276.
„Преступление и наказание" Ф. М.
Достоевского — 292, 315.
„Привет арабским войскам в Палестине"
М. ал-Джавахирй см. „Тахййат ал-
джуйуш ал-'арабййа, Филастйн".
„Приветствую тебя, о Täxä" М.
ал-Джавахирй см. „Ухайййка Täxä".
„Призрак" Васфй Курунфулй — 359.
„Природа деспотизма" ал-Кавакибй" см.
„ал-Истибдад ва-л-'илм".
„Прогулка во мраке" Ризкаллаха Джеха-
мй — 358.
„Проект Кифафй-Эфендй" Махмуда
Теймура см. „Машру Кифафй Афандй".
„Произвол мамлюков" Дж. Зейдана см.
Истибдад ал-мамлук".
Л Пропавшая песня" Йусуфа Гасуба — 384.
„Простак" Махмуда Теймура см. „ал-
Мугаффал".
„Проходимец" М. Горького—284.
„Прохожие и Собаки" И. А. Крылова —
162, 319, 323 прим. 1.
„Прощание с Горьким" Р. Роллана — 295.
„Птички с востока" Т. ал-Хакйма см.
,/Усфур мин аш-шарк".
„Путешественник" Махмуда Теймура см.
„ас-Са'их".
„Пушкин, амйр шу'ара русййа" Неджатй
Сидкй — 327.
„Пылающая купина" Йусуфа Газуба см.
„ал-'Аусаджа ал-мултахиба".
„Ар-Рабй ва-л-харйф" аз-Захавй — 252.
„Раджаб Афандй" Махмуда Теймура —
257.
„Ради сияющей зари" Джибраила Файа-
да—359.
„Ради человечества" Са'йда 'Акля — 358.
„Разборчивая невеста" И. А. Крылова —
319, 320.
„Раздел" И. А. Крылова —162, 163, 324
прим. 1.
„Рай из шипов" Täxä Хусейна см.
„Джаннат аш-шаук".
„Ар-Райханййат" Дж. Зейдана — 225
прим. 1.
„Рассказ 'Исы ибн Хишама" Мухаммеда
ал-Мувейлихй — 74.
„Рассказы моей бабушки" Сахйр ал-Кал-
мавй — 103.
„Рассказывают, что. . .", сборник новелл
Тахира Лашйна см „Йухка 'ан. . .".
„Ар-Рауд ал-азхар фй та'рйх Бутрус ал-
акбар", заглавие арабского перевода
„Истории Петра Великого" Вольтера
(см.).
„Ар-Рашйд ва-л-Барамика" А. Раббата —
36 прим. 2.
„Ар-Рашйд и Бармекиды" А. Раббата —
см. „ар-Рашйд ва-л-Барамика".

Указатель названий сочинений
453
„Революция" Амина Рейханй см. „ас-
Саура".
„Река Дон" И. Эренбурга — 357.
„Репетиция" М. Горького — 300.
„Ривайат Лайла ва Самйр" аз-Захавй— 252.
„Рисалат ал-гуфран" Абу-л-'Ала— 261,
262.
„Рисалат ал-мала'ика" Абу-л-'Ала — 262.
„Рисалат ал-фава'ид фй-л-гаруд" Дж. Фар-
хата — 249.
„Робинзон Крузо" Д. Дефо — 30.
„Родовой строй древних арабов" Дж.
Зейдана — 34.
„Роман, повесть и рассказ в современной
арабской литературе" А. Переса см.
„Le roman, la conte et la nouvelle. . .".
„Ромео и Джульетта" В. Шекспира — 28.
„Россия", стихотворение Ризкаллаха
Хассуна — 160.
„Россия и будущее" Г. Уэллса — 357.
„Руба'ййат аз-Захавй"— 252.
„Руджум ва гассак ила Фарис аш-Ши-
дй к" Ризкаллаха Хассуна — 157.
„Ру'йа" Йусуфа Газуба — 379 прим. 4.
„Русская новелла в новой арабской
литературе" А. Дагера см. „ал-Ки^са ар-
русййа фй-л-адаб ал-'арабй ал-хадйс".
„Русские писатели в арабской литературе"
И. Ю. Крачковского — 326.
„Русско-арабские общественные
разговоры" Ф. И. Кельзи —161, 164, 318.
„С бруклинского моста" А. ар-Рейханй—
139, 142.
„Ас-Са'ада ба'д аш-шахада" Адйба Исха-
ка — 53.
„Ас-Саби* 'ашара Рамадан" Дж. Зейда-
на —36.
„Савастубул" М. ал-Джавахирн — 365,
366, 395 прим. 1, 396.
„Садовник и Осел", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Осел и
Мужик" (см.).
„Ас-Са'их" Махмуда Теймура — 61.
„Сайф ат-тйджан"— 24.
„Саладин" Неджйба Хаддада см. „Салах
ад-дйн Аййубид".
„Саласа мин удаба ар-рус. . ." С.
Мусы — 292, 293.
„Саласу ми'атин ва хамсуна масдаран фй
дирасат Абй-л-'Ала ал-Мааррй" А.
Дагера— 328 прим. 2.
„Салах ад-дин Аййубид" Неджйба
Хаддада — 29, 76.
„Салах ад-дйн ва мака'ид ал-хашшашйн"
Дж. Зейдана — 36 прим. 3.
„Салис ал-камарайн" Н. ал-Йазиджй—230.
„Самарра" М. ал-Джавахирй — 395 прим. 1,
396.
„Самая поэтичная поэзия" Ризкаллаха
Хассуна см. „Аш'ар ши'р".
„Са'рат ал-*араб" Неджйба Хаддада — 29,
76.
„Ас-Саура" А. ар-Рейханй — 58.
„Ас-Саура фй-л-джахйм" аз-Захавй — 252.
„Саурат ал-видждан" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1, 396.
„Свинья" И. А. Крылова —162, 323
прим. 1.
„Сделайте кровопускание литературы, вы
ее спасете" К. Милхем Керема — 362.
„Севастополь" М. ал-Джавахири см.
„Савастубул".
„Семнадцатое Рамадана" Дж. Зейдана см.
„ас-Саби* *ашара Рамадан".
„Сердце красавицы" Махмуда Теймура
см. „Калб ганийа".
„Синдбад ал-а?рй" Хусейна Фаузй — 118.
„Синн аз-завадж" М. X. Насиф — 61.
„Сйрат Абй Зейд"—23.
„Сйрат 'Антар"— 22, 23.
„Сйрат Бейбарс"— 24.
„Сйрат Сайф Зу Йазан"— 24.
„Сйрат Зу-л-Химма"—24.
„Сирийские рассказы" С. Кондурушки-
на -274.
„Сказания о короле Артуре"—22.
„Сказки об Италии" М. Горького — 284.
„Скупцы" ал-Джахиза см. „Китаб ал-
бухала".
„Следы прошлого" Махмуда Теймура см.
„ал-Атлал".
„Слезы" Гантуса ар-Рамй —359.
„Слепой музыкант" В. Г. Короленко —
191 прим. 4, 241.
„Слова Касима Амина" см; „Калимат
ли-Касим Бек Амин".
„Слово за молодежью" 'О. Фахурй — 355.
„Сломанные крылья" Джебран Джебрана
см. „ал-Аджниха ал-максура".
„Слон", заглавие арабского перевода бас^
ни Крылова „Слон и Моська" (см).
„Слон и Моська" И. А. Крылова — 162,
163, 321, 323.

454
Приложения
^Случилось в давние времена" Махмуда
Теймура см. „Кан фй габир аз-за-
ман".
„Смятение" Йусуфа Гасуба — 382.
„Сны Шахразады" Täxä Хусейна см.
„Ахлам Шахразад".
„Снятие покрывала" Ризкаллаха Хассуна
см. „Хаср ал-лисам".
„Собрания- (у арабов), их роль и влияние"
еАбд ал-Кадира Айаша — 362.
„Сова и Петух", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Кукушка и
Петух" (см.).
„Советские народы в современной войне",
анонимная статья — 358.
„Современный Синдбад" Хусейна Фаузй
см. „Синдбад ал-'а?рй".
„Соловей и Осел", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Осел и
Соловей" (см.).
„Сосуд ароматов" Йусуфа Гасуба см.
„Карурат ат-тйб".
„Социальное обновление" 'И. X. Наси-
фа —285.
„Специализация в современной школе"
Ъасйфа Барудй — 356.
„Спящие в пещере" Т. ал-Хакйма см.
„Асхаб ал-кахф".
„Сравнительное языкознание и арабский
язык" Дж. Зейдана— 33.
„Сталинград" М. ал-Джавахирй— 396.
„Старик" М. Горького — 278, 279, 287.
„Старуха и две служанки", заглавие
арабского перевода басни Крылова
„Госпожа и две служанки" (см.).
„Старый Синдбад" Хусейна Фаузй см.
„Хадйс Синдбад ал-кадйм".
„Стихотворения в прозе" А. ар-Рейха-
нй —143, 146, 147.
„Страдания молодого Вертера" Гете —
219.
„Суд истории" *0. Фахурй — 355.
„Сулейман премудрый" Т. ал-Хакйма см.
„Сулейман ал-хакйм".
„Сулейман ал-хакйм" Т. ал-Хакйма —118.
„Сурайа", сборник новелл 'Исы *Убей-
да-75;
„Сухбат ал-вард" Махмуда Теймура —
260.
„Сухрийат ан-наи" Тахира Лашйна — 75.
„Сущность фашизма" 'И. X. Насифа —
285.
„Счастье после мученичества" Адиба Ис-
хака см. „ас-Са'ада ба'д аш-шахада".
„Табакат ал-умам" Дж. Зейдана — 236.
„Тагийат ал-карйа" Йусуфа Га?уба — 378.
„Тадж мин варак" Махмуда Теймура —
259.
„Ат-Тазкира", диван Дж. Фархата —
248—250.
„Та'исат 'ала мазабих ал-инсанййа"
неизвестного автора — 134.
„Тайна" Йусуфа Гасуба — 383.
„Тайны русской революции" Халйл-бека
Са'аде см. „Acpäp ас-саура ар-ру-
сййа".
„Так они пожелали" Бедр ад-дйна ас-Си-
ба'и — 356.
„Талисман" Вальтер Скотта — 29.
„Тараджим машахйр аш-шарк фй-л-карн
ат-таси* 'ашар" Дж. Зейдана — 26
прим. 1, 32 прим. 4, 34.
„Тарас Бульба" Н. В. Гоголя — 269, 275.
„Тарафа ва Лабйд" Ф. ал-Бустанй — 217
прим. 1.
„Тарбийат ал-мар'а ва-л-хиджаб" Тала'ата
Харба —131, 132.
„Та'рйх адаб ал-луга ал-'арабййа" Дж.
Зейдана — 33 прим. 1, 34 прим. 5, 2ч35,
236.
„Ат-Та'рйх ал-'амм мунз ал-халйка ила-л-
'ан" Дж. Зейдана — 234.
„Та'рйх Ингилтерра" Дж. Зейдана — 34,
234.
„Та'рйх ал-йахуд фй билад ал-'араб"
И. Вольфензона — 221.
„Та'рйх ал-Йунан ва-р-Руман" Дж.
Зейдана — 234.
„Та'рйх ал-луга ал-'арабййа" Дж.
Зейдана — 234.
„Та'рйх ал-лугат ас-самййа" И.
Вольфензона — 221.
„Та'рйх ал-масунййа ал-'амм" Дж.
Зейдана—34, 234.
„Та'рйх Миср ал-хадйс" Дж. Зейдана —
34, 234.
„Та'рйх Русийа" Нахле Калфата — 267,
272.
„Та'рйх ат-тамаддун ал-исламй" Дж.
Зейдана — 34, 39, 235.
„Та'рйх ал-устаз ал-имам аш-шейх М.
'Абдо", биография Мухаммеда 'Абдо —
41 прим. 1.

Указатель названий сочинений
455
„Та'рйх фаласифат ал-ислам" Мухаммеда
Лутфй Джум'а — 203.
„Тахаррак ал-лахд" М. ал-Джавахирй —
395 прим. 1, 396.
„Тахййат ал-джуйуш ал-'арабййа, Фила-
стйн" М. ал-Джавахирй — 395 прим. 1,
397.
„Тахрйр ал-мар'а" Касима Амина —80,
128-133.
„Тахт райат ал-Кур'ан. . ." М. С.
ар-Рафии — 205—210.
„Телемак" Фенелона—167.
„Ат-Тиба'а ал-'арабййа" Ризкаллаха Хас-
суна — 158.
„Тигр осенью" М. ал-Джавахирй см.
„Диджла фй-л-харйф".
„Тизкар а?-Саба", сборник стихов Нед-
жйба Хаддада —29 прим. 3.
„Товарищи" М. Горького — 284.
„Томление" Йусуфа Гасуба — 381.
Тора — 212.
„Тоска" М. ал-Джавахирй см. „Ханйн".
„Трагедия души" Махмуда Теймура см.
„Ма'сат нафс".
„Тришкин кафтан" И. А. Крылова—162,
163, 321.
„Трон" Ва;фй Курунфулй — 359.
„Труды и дни" Гесиода 242.
„Турецкий переворот" Дж. Зейдана см.
„ал-Ин<илаб ал-уем ни".
„Турция до конституции и после нее" Су-
леймана ал-Бустанй см. ,,'Ибра ва зик-
ра ау ад-даула ал-'усманййа кабл ад-
дастур ва ба'даху".
„Тухфат ал-азкийа би-ахбар билад ар-Ру-
сийа" М. ат-Тантавй — 325, 374.
„Туча" И. А. Крылова —162, 323 прим. 1.
„Ты помнишь" Гантуса ар-Рамй — 359.
„Тысяча и одна ночь"—21, 24, 32, 76,
103, 166, 267, 294, 297—299, 303—
345.
„У ног сфинкса" Мейй см. „'Инд када-
май Абй-л-хаул".
„'Удна вукудан" М. ал-Джавахирй — 395
прим. 1, 397.
„Ал-'Уйун ал-худр" Махмуда Теймура —
260.
„Укоры душе" М. ал-Джавахирй см.
,,'Итаб ма'а-н-нафс".
„Улыбка" Махмуда Теймура см. „Иб-
тисама".
„Умам таджидд ва нал'аб" М.
ал-Джавахирй — 395 прим. 1, 397.
„Умирающий чужестранец" аз-Захавй—
253.
„Умм ал-кура" ал-Кавакибй — 53.
„Ал-Умма ал-'арабййа байн амси ва-л-йаум.
Тунис" М. ал-Джавахйри — 395 прим. 1,
396.
„Униженные и оскорбленные" Ф. М.
Достоевского — 235.
„Усилия Советского Союза в войне", цикл
лекций Ш. Годара — 358.
„Уробба ва-ш-шарк" Адйба Исхака—53.
„Урушлйм ал-джадйда ау Фатх ал-'араб
Байт ал-макдйс" Фараха Антуна — 42, 56.
„Успокоения нет" 'О. Фахурй—355.
„Ал-Уста Шихата йуталибу би-уджратихи"
Махмуда Теймура — 148.
,/Усфур мин аш-шарк" Т. ал-Хакйма — 98.
„Утро" М. Горького — 290.
„Ухаййика Täxä" М. ал-Джавахирй — 395
прим. 1, 397.
„Ухиббу мин ан-нас ал-мутатаррифйн"
Джебран Джебрана— 59.
„Учение Толстого" Селима Коб'ейна см.
„Мазхаб Толстой".
„Фаджр ал-ислам" т. I., Ахмеда Амина —
220.
„Ал-Фаджр ас-садик" аз-Захавй — 251.
„Фанн китабат ал-кизса" Махмуда
Теймура— 258.
„Фантазия в доисламской литературе"
Несйма Награ — 360.
„Фантазия женщины", заглавие арабского
перевода произведения М. Горького
„Болесь" (см.).
„Фарах Антун. Хайатуху ва та'бйнуху ва
мухтаратуху" Розы Хаддад — 42 прим. 1.
„Ал-Фа;л ал-ма'куд фй 'авамил ал- и'раб"
Дж. Фархата—249.
„Фазл ал-хитаб фй-л-мар'а ва-л-хиджаб"
Тала'ата Харба — 131, 132.
„Фатат Гассан" Дж. Зейдана — 36.
„Фатат ал-кайраван" Дж. Зейдана — 36
прим. 3.
„Фатат Миср" Йа'куба Сарруфа — 42,
43.
„Фатх ал-Андалус" Дж. Зейдана—36.
„Фауст" Гете — 219.
„Феодализм" М. ал-Джавахирй см. „ал-
Икта'".

456
Приложения
„Фи-л-адаб ал-джахили Таха Хусейна —
196, 213—216.
„Фй аукат ал-фараг" М. X. Хайкаля —
218 прим. 4.
„Фй байт ал-майит" 'Абд ал-Месйха Хад-
дада -— 59.
„Фй зикра аз-за'йм Абу-т-Тимн" М. ал-
Джавахирй— 395 прим. 1, 396.
„Фй хамйлат ал-хубб" Махмуда Теймура —
260.
„Фй-щ-ши'р ал-джахилй" Täxä Хусейна —
189, 190, 194—213, 217, 218, 222, 239.
„Философия языка и арабский язык" Дж.
Зейдана см. „ал-Алфаз ал-'арабййа ва-л-
фалсафа ал-лугавййа".
„Фир'аун ас-сагйр" Махмуда Теймура —
257.
„Фортуна и нищий" И. А. Крылова — 319,
320.
„Хаватир" М. ал-Джавахирй— 395 прим.
1, 396.
„Хадарат ал-ислам фй Дар ас-салам" Дже-
мйла Нахла Мудаувара — 30—32, 36
прим. 2, 55.
„Хаджатуна ила-л-фанн" Махмуда
Теймура — 258.
„Ал-Хаджж Фйруз" Махмуда Теймура —
149.
„Ал-Хаджж Шелебй" Махмуда Теймура —
257.
„Хаджжадж ибн Йусуф" Дж. Зейдана — 36.
„Хадйкат ал-вард" Варды, урожденной ал-
Йазиджй — 232.
„Хадис Синдбад ал-кадйм" Хусейна Фау-
зй — 118.
„Хайатуна ал-иктисадййа" Селмы Са'иг —
*63.
„Хайатуна ат-тамейлййа", сборник стихов
Мух. Теймура — 29 прим. 4.
„Ал-Хайл ва сибакуха" аз-Захавй—254.
„Халид" Махмуда Ахмеда — 75.
|(алйдж ал-Бусфур фй ихда лайалй аш-
шита'" Вели ад-дйна Йекуна — 57.
„Ханйн" М. ал-Джавахирй—395.
„Ал-Хасад ал-аувал" Анвара Ша'уля — 75.
„Хаср ал-лисам" Ризкаллаха Хассуна —
*158.
„Хафиз Ибрахйм" М. ал-Джавахирй—395
прим. 1.
„Хафиз ал-кисаей" Махмуда Теймура —
258.'
„Хафиз-новеллист" Махмуда Теймура см.
„Хафиз ал-ки;асй".
„Хикайат ал-махджар" 'Абд ал-Месйха
Хаддада — 227 прим. 2.
„Хикайат Хайфа' ад-Дайранййа" Селмы
Са'иг —; 62.
„Хинд Гассанидка" Шакир Шукёра ал-
Батлунй см. „Хинд ал-Гассанййа".
„Хинд ал-Гассанййа" Шакир Шукёра ал-
Батлунй — 30.
„Хозяин Шихата" Махмуда Теймура см.
„ал-У ста ШихЯта йуталибу би-уджратихи".
„Хрестоматия новоарабской литературы"
К. В. Оде-Васильевой см. „Образцы
новоарабской литературы" К. В. Оде-
Васильевой.
„Ал-Хубб фй-л-мадраса байн талмизатайн"
Мейй — 245.
„Ал-Хуйам фй футух аш-Шам" Селима
ал-Бустанй — 27 прим. 3.
„Цвет жизни" Т. ал-Хакйма см. „Захр
ал-хайат".
„Цветущий сад по истории Петра
Великого", заглавие арабского перевода
„Истории Петра Великого" Вольтера
(см.).
„Цезарь и Клеопатра" Халйл-бека Са'аде
см. „Кайгар ва Клеопатра".
„Человек-зверь" Васфй ал-Буннй — 356.
„Человек народа" А. ар-Рейханй—140.
„Человек перед лицом событий" Ф. ат-
Тарразй — 353.
„Человек с поезда" Бласко Ибаньеса —
357.
„Червонец" И. А. Крылова —162, 321,
323 прим. 1.
„Червяк и Юноша", заглавие арабского
перевода басни Крылова „Мальчик и
Червяк" (см.).
„Через десять лет" М. ал-Джавахирй см.
„Ба'д fämp".
„Черный плащ" А. ар-Рейханй—142.
„Чиж и Голубь" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1.
„Что глаза видят", сборник новелл
Мухаммеда Теймура см. „Ма тараху-л-
'уйун".
„Чудеса природы" Дж, Зейдана см.
'Аджа'иб ал-халч".

Указатель названий сочинений
457
„Чудо Корана" М. С. ар-Рафи'й см.
„И'джаз ал-Кур'ан ва-л-балага ан-наба-
вййа".
„Чужбина" М. Трада — 360.
„Шаджарат ал-бу'с" Täxä Хусейна — 104.
„Шаджарат ад-дурр" Дж. Зейдана — 36
прим. 3.
„Аш-Шамс ал-мушрика" Мустафы Ками-
ля — 183.
„Шарл ва 'Абдаррахман" Дж. Зейдана —
36.
„Шарх ал-Камил" Сейида ибн 'Алй ал-
Марг;афй—191 прим. 5.
„ІШхнаме" Фирдоуси — 169, 323.
„Шахразад" Т. ал-Хакйма— 98, 344, 345.
„Шейх 'Абдо египтянин" Бонжана и
Дайфа —242.
„Аш-Шейх 'Афаллах" Махмуда Теймура —
257.
„Аш-Шейх Джум'а" Махмуда Теймура —
148, 256~.
„Шейх Сйд ал-'Абйт" Махмуда Теймура —
256.
„Аш-Ши'р ал-джахилй ва-р-радд 'алайхи"
Мухаммеда Хусейна — 212, 213.
„Аш-Ши'р ал-джахилй — наш'атуху, фу-
нунуху, сифатуху. . ." Ф. ал-Бустанй—
217 прим. 1.
„Аш-Ши'р ал-мурсал" аз-Захавй— 252.
„Аш-Шихаб ар-рарид" Мухаммеда Лутфй
Джум'а — 303—205.
„Щука и Кот" И. А. Крылова — 162,
323 прим. 1
„Экклезиаст" — 158.
„Энциклопедия XX века" Мухаммеда Фе-
рйда Вадждй см. „Да'ират ма'ариф
ал-карн ар-раби* 'ашар — ал'ишрйн ли-л-
мйлад".
„Энциклопедия Ислама" — 65, 82, 107,
108, 208, 211, 347.
„Это моя свадьба" Бедр ад-дйна ас-Си-
ба и — 358.
„Я верю в Хусейна" М. ал-Джавахирй
см. „Амант би-л-Хусейн".
„Я говорю с твоей могилой" М.
ал-Джавахирй см. „Наджайт кабрак".
„Я сын трудового народа" И. Эрен-
бурга — 357.
„Явные доказательства в опровержение
того, что сказано об Оттоманской
империи" Халифы ибн Махмуда см. „Ба-
рахйн джалййа фй накд ма кйла фй-д-
даула ал-'усманййа".
„Японка" X. Ибрахйма — 343.
„Яффа красавица" М. ал-Джавахирй см.
„Йафа ал-джамйла".
„Abbasa" А. Вармунда — 36 прим. 2>
38 прим. 1.
„Aegypten" — А. Кремера — 82.
„Allah veuille! ..." Дж. Зейдана — 36
прим. 3, 235.
„Antar", драма Шукрй Ганима— 22 прим. 2Г
23 прим. 3.
„L'arabe dialectal de Syrie" Харфуша — 48.
„L'arabe moderne, etudie dans les journaux
et les pieces officielles" Вашингтона-Сер-
рюиса —47, 48.
„Arabische Chrestomathie" Э. Хардера —
48.
„Die arabische Frage" M. Хартмана — 82.
„Die Beni Hilal-Geschichten" M.
Хартмана— 23 прим. 5, 24 прим. 1.
„Bibliographie des ouvrages arabes"
В. Шовена — 22 прим. 2, 23 прим. 5,
25 прим. 2.
„The book of Khalid" Амина ар-Рейха-
нй —140.
„Breve histoire de la litterature arabe"
Дж. M. *Абд ал-Джалиля — 120 прим. 2.
„La condition de la femme dans la
tradition et revolution de Tislamisme" Täxä
Хусейна — 192.
„Dictionnaire encyclopedique de
bibliographic arabe" Йусуфа Саркиса — 328.
„Etude analytique et critique de la
philosophic sociale dTbn Khaldoun. . ." Jäxä
Хусейна —193, 239.
„Femmes arabes avant et depuis Tislamis-
me" А. Перрона — 123 прим. 2.
„Geschichte der arabischen Literatur"
К. Брокельмана — 28 прим. 2, 82, 83,
120 прим. 2, 372, 395.

458
Приложения
„Die Geschichte des Islams in der
arabischen Volksliteratur" Р. Парета — 25
прим. 1.
„Haroun al-Rachid, calife of Baghdad"
Э. Пальмера — 32 прим. 1.
„Hikmet-i islämiye Dersleri" аз-Захавй —
251.
„Histoire des arabes" Л. А. Седийо —
211.
„L'Iliade d* Homere en vers arabes avec
une introduction historique et litteraire
sur l'auteur et son oeuvre en regard de
la litterature arabe et des usages de
Torient" Сулеймана ал-Бустанй — 335—
339.
„Index zur neueren arabischen Literatur"
Г. Кампфмейера — 82.
„Kelka maestroverki dil moderna liriko
araba" Р. Нахле — 340—343, 390.
„Leaders in Contemporary Arabic
Literature" Т. Хемирй и Г. Кампфмейера —
223 прим. 2, 224, 389.
„Lesebuch in neu-arabischer Sprache"
А. Вармунда — 48 прим. 5.
„La litterature arabe au XIX siecle"
Л. Шейхо — 26 прим. 1.
Modern arabic sentences on practical
subjects being selections from the
newspapers of Iraq, Palestine und Egypt" Ше-
рингхема—47 прим. 1.
„La mort de Philae" П. Лоти — 187.
»Notizie bio-bibliografiche su autori arabi
moderni" Л. В. Вальери — 120 прим. 2.
„L1 Orient dans la litterature franchise
d'apres guerre, 1919—1933" А. Дагера —
328.
„La patrie hongroise" Ж. Адан — 181.
„Prascovie ou la jeune siberieniie" Ксавье
де Местра — 30.
„II Principe" Маккиавелли — 203.
„Reisebriefe aus Syrien" M. Хартмана — 82.
„Repertoire bibliographique de la bibliothe-
que arabe" А. Дагера — 332 прим. 1.
„Rissalat al-Tauhid" шейха M. 'Абдо в
переводе на французский язык — 41 прим. 1.
„Le roman, le conte et la nouvelle dans
la litterature arabe moderne" А.
Переса — 330.
„Senilia" И. С. Тургенева.—143.
„Slrat Saif ibn Dhl Jazan" Р. Парета —
24 прим. 3.
„Verzeichnis der arabischen Handschriften
der Kgl. Bibliothek zu Berlin" В. Аль-
вардта — 24.
„Voyage du jeuhe Anacharsis en Grece"
Бартелеми — 32 прим. 3.

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абдин, дворец в Каире — 183.
„Ал-Азхар" см. Медресе.
Академии Наук
— Арабская (в Сирии) — 258, 262, 363.
— СССР —65 прим. 1, 262, 293.
— типография — 318.
Академия языка в Каире — 363.
Американская литература — 58, 278.
Английская литература — 24, 25, 27—29,
38, 43, 44 прим. 3, 45, 76, 89, 172, 278,
292, 357.
Англо-французское соглашение 1904 г.
о Египте — 183.
Арабистика
— русская и советская — 19, 82, 107,
108, 224'.
— зарубежная
— американская — 83.
— английская—82.
— арабская национальная — 83.
— венгерская — 82.
— итальянская — 82.
— немецкая — 81, 82.
— французская — 81—83.
Арабистические учебные пособия
— русские —47, 49—64, 82, 15—120,
161, 256, 261, 318, 319, 389, 393,
394.
— западноевропейские — 47, 48, 389—
394.
• — восточные — 83, 115, 207, 229, 231,
234, 248.
Арабская библиография — 81, 83, 327—332.
Арабская журналистика — 42, 55, 56, 62,
78, 88, 91, 92, 95, 134, 154, 156, 205,
240, 284.
Арабская историография см. Арабская
литература — историческая л.
Арабская культура —20, 86, 174, 203.
— к понятию термина „арабская
культура"— 20 прим. 2.
Арабская литература классическая — 21—
25, 57, 65, 66, 68, 69, 95, 109, 112, 113,
166, 173, 191, 203, 219, 220, 238, 239,
261, 262, 360.
— деловая проза — 110.
— научная проза — 110.
— историческая л. — 193.
— поэзия — 72, 89, 216.
— бедуинская — 73.
— доисламская — 72, 89, 101, 158, 189,
194, 196—199, 202, 204, 208, 210,
212, 214, 219, 221, 381, 382.
— омейядская — 194, 198, 204.
— аббасидская — 72, 73, 89, 99, 101,
153,192,194,229, 230, 249, 288, 328.
— ар. п. в Испании — 164.
— басни в ар. п. —324.
— загадки в ар. п. — 99.
— хронограммы в ар. п. — 99.
— строфическая п. — 99.
— влияние иудейства и христианства
на ар. п. — 209.
— художественная проза
— макамы —74, 101, ПО.
— памфлеты — 110.
— послания — 110.
— роман — 25.
— роман героический — 21.
— сказки — 303.
— хадйсы (религиозные предания)
в ар. л.—124, 345, 347, 380.
— см. также Арабский эпос.
Арабская литература новая — 19—21, 25—
30, 32, 33, 34 прим. 5, 37, 40, 43, 44,
48—53, 55, 57, 60—62, 64—72, 75, 76,
78, 81—83, 86—88, 92—95, 98, 99, 102,
104, 107-116, 118—120, 127, 134, 136,
140—143, 148, 149, 151—153, 155, 165,
171, 175, 216, 219, 223-225, 231, 236,
245, 267, 271, 303, 314—316, 327, 340,
348, 362.

460
Приложения
— к понятию термина „арабская
литература" — 20 прим. 2, 65, 66.
— ар. л. в Алжире — 67, 280.
— ар. л. в Америке — 29 прим. 1, 43,
51, 56-59, 67, 70, 71, 73, 75, 77,
79, 80, 83, 87, 92—95, 113, 117, 125,
139—142, 146, 158, 169, 227, 228,
245, 275, 279, 298, 319, 341—343,
348—351, 359, 362.
— „сиро-американская" школа — 67,
70, 71, 95, 117, 279, 314, 359, 362.
— ар. л. в Англии — 156—158.
— ар. л. в Аравии — 67, 87, 119.
— ар. л. в Египте — 27—43, 50, 52—57,
60-63, 67, 69-81, 87-104, 107-114,
116—119, 126—136, 141, 148, 149, 151,
153, 176—186, 189—220, 234—236,
238—246, 255—260, 271, 275—277,
281—285, 291—293, 298, 314, 341,
342, 344—347, 367—374, 388, 392.
— „египетские модернисты" — 71, 79,
80, 83, 93—97.
— „тамсйр ал-адаб" — 70.
— ар. л. в Ираке —67, 72, 73, 75, 81,
87, 98, 99, 101—103, 118, 251—254,
298, 341—343, 365, 388, 395—398.
— ар. л. в Йемене — 88.
— ар. л. на Ливане — 54, 57, 58, 68,
72, 74, 76, 78, 87, 88, 92, 93, 95, 99, 102,
114, 119, 125, 139, 167, 169, 229—232,
262, 263, 280, 282, 285—287, 348,
352—364, 375—388, 392.
— ар. л. в Марокко — 67, 88.
— ар. л. в Омане — 342.
— ар. л. в Палестине — 87, 282, 365,
366.
— ар. л. в Сирии — 26, 27, 44 прим. 1,
50, 52, 54, 62, 63, 67, 68, 70, 72—76,
78—82, 87, 88, 92, 94, 95, 98, 99, 102,
116, 125, 151—153, 247-250, 271, 279,
282, 283, 285—290, 295—298, 340—342,
348, 392.
— ар. л. в Судане — 100, 342.
— ар. л. в Тунисе — 67, 73, 81, 87,
341, 392.
— ар. л. в Турции — 67, 92, 154, 155.
— ар. л. в Хиджазе — 342.
— христианско-арабская л. — 57, 67, 68,
91, 92, 151.
— богословская л. — 78.
— географическая л. — 34, 234, 272.
— грамматическая л.—33.
— деловая проза в ар. л. — 110.
— драматическая л. — 28, 29, 36 прим. 2,
50, 53, 54, 56, 59, 60, 69, 71, 72, 76,
77, 89, 97, 98, 100, 103, 119, 143.
— драма —50, 66, 328, 378.
— драма бытовая — 50, 60.
— комедия —76, 77, 89, 378.
— комедия бытовая — 50, 60.
— трагедия — 27—29, 72, 100, 231.
— трагедия ложноклассическая — 76,
77, 89.
— историческая л. — 34, 55, 56, 58,
234, 272.
— критика и публицистика — 50, 53—56,
59, 60, 62, 66, 71, 74, 78—80, 88, 89,
91—96, 103, 114, 116—119, 131, 133,
135, 136, 144, 167, 174, 240, 284, 295,
352—364.
— ораторская проза — 66, 69, 78.
— переводная л. 27—30, 32 прим. 3, 40,
50, 95, 109, 174, 218, 219, 269, 284;
см. также Переводы.
— поэзия — 49 прим. 1, 56, 59, 60, 66,
71—73, 79, 81, 85, 87, 89, 95, 99—102,
119, 125, 153, 158—164, 167, 174, 205,
229—232, 245, 247—254, 275, 339
прим. 1, 340-343, 359, 360, 365, 366,
375—388, 395—398.
— поэтические жанры и их
подразделения
— басня — 164.
— „винная" п. (хамрйиат) — 100, 249.
— лирическая п. 73, 99, 101, 249, 343,
359, 377.
— „ал-мар'а", стихотворения,
посвященные борьбе за освобождение
женщины — 253.
— описательная п. — 73, 100.
— панегирическая п.—253.
— патриотические стихи (вахй ад-да-
мйр) — 253.
— сатирическая п. (хиджа') — 73, 253.
— философские стихотворения (аш-ша-
хакат) — 253.
— хронограммы — 230, 231.
— элегическая п. — 100, 230, 232,
253, 397.
— эпитафии — 156.
— эпическая п. — 253.
— юмористическая п. — 73.
— формы ар. п.
— „белые стихи" — 101, 252, 253.

Предметный указатель
461
— касида (ода) — 66, 81, 152, 158,
159, 229, 230, 254, 365, 366, 396.
— поэма — 44.
— строфические формы ар. п.—99,
160, 323, 324, 386, 387; — муваш-
шах—164, 230, 250, 323, 324, 386,
387; —тахмйс — 99, 250, 387; — тас-
мйт — 250.
— рифма в ар. п. — 72, 253, 324, 386, 387.
— поэтические размеры — 72.
— басит — 323 прим. 1, 386.
— вафир — 323 прим. 1, 386.
— камил — 323 прим. 1, 386.
— мадйд — 386.
— муджтасс— 323 прим. 1.
— мунсарих— 323 прим. 1, 386.
— мутакариб — 323, 386.
— раджаз — 323 прим. 1, 324 прим. 1,
386.
— рамал — 323 прим. 1, 324 прим. 1.
— сарй'—323 прим. 1, 386.
— тавйл— 323 прим. 1, 386.
— хафйф — 323 прим. 1, 386.
— народная поэзия сказителей — 99.
— поэзия на диалекте — 73, 99.
— христианско-арабская п. — 249.
— художественная проза — 26—28, 29
прим. 4, 49, 51, 59, 91, 95, 99, 109, 375.
— жанры художественной прозы
— афоризмы — 100, 104, 114, 143.
— макамы —79, 101, 230, 231.
— новелла —49, 60, 66, 71, 74, 75,
78—81, 83, 85, 90, 93, 94, 96—
98, 102-103, 110-112, 117—119,
148,149, 243, 245, 255—260, 314, 328.
— очерк —66, 76, 79, 80, 91, 93, ПО,
112, 116—118, 245, 314.
— очерк сатирический — 375.
— памфлет — 156, 157.
— повесть —60, 93, 99, 103, 104, 117,
126, 330.
— повесть историческая — 30, 44.
— повесть-роман — 98
— послания — 110.
— поэма в прозе — 344.
— путешествия — 118.
— рассказ —60, 61, 75, 90, 93, 94,
330, 378.
— роман — 66, 74, 75,117,328, 330, 347
— роман бытовой—36, 344.
— роман исторический—21, 25, 27,
29, 30, 32, 35-40, 42-46, 51, 55, 56,
70, 74, 88—90, 93, 116, 234, 235,
302.
— роман психологический — 74.
— роман-хроника—55.
— сатирическая проза—141, 156.
— стихотворения в прозе — 57—59,
62, 71, 79, 80, 91, 93, 131, 143, 144,
146, 147, 245, 314, 395.
— утопия-сатира — 103.
— хроника историческая — 30—32, 345,
346.
— юмористическая литература—141.
— рифмованная проза — 163.
— бытовой реализм в ар. л. — 103.
— символизм в ар. л. — 98, 103, 344.
— ар. л. на диалектах — 76—78, 98, 99,
112, 141, 164.
— на египетском д.— 50, 76, 89, 97, 99.
— на сирийском д. —71, 95.
— влияния на новую ар. л.
— американской литературы — 57, 58.
— английской литературы — 25, 43,
141, 392.
— итальянской литературы — 141.
— немецкой литературы — 25.
— русской литературы — 25 прим. 4,
75, 94, 98, 223—226, 259, 285, 314,
315, 350.
— французской литературы — 25, 32
прим. 3, 75, 98, 141, 271, 314.
— Арабская журналистика, Арабская
поэтика, Арабская пресса, Арабская
филология, Арабские энциклопедии,
Арабский фольклор, Арабский эпос
(см.).
Арабская логика — 229.
Арабская наука — 68, 88, 192, 217.
— Арабская логика, Арабская
педагогика, Арабская поэтика, Арабская ре-
торика, Арабская философия,
Арабская экономика, Арабская этнография,
Арабское литературоведение,
Арабское языкознание (см.).
Арабская педагогика — 171,
Арабская письменность — 378.
Арабская поэтика — 229, 248.
Арабская пресса —41, 50, 54, 68—71,
78—81, 87—89, 92, 94, 95, 102, 131,
134, 141, 153, 155—157, 167, 169, 177,
185, 291, 292, 326, 335, 352, 353; см.
также Газеты.
Арабская реторика — 229, 248, 2^9.

462
Приложения
Арабская стенография — 169, 171.
Арабская философия — 203.
Арабская экономика — 203.
Арабская этнография — 168, 169, 171, 172.
Арабские газеты см. Газеты.
Арабские журналы см. Журналы.
Арабские завоевания см. Войны.
Арабские колонии
— в Америке — 54, 92, 94, 139, 169,
171, 275, 298, 326.
— в Англии — 157.
— в России— 271, 272, 325.
— в Турции — 153.
Арабские рукописи см. Рукописи.
Арабские энциклопедии — 26, 165.
Арабский театр — 28, 29 прим. 4, 50, 54,
60, 69, 76, 77, 90, 97, 167, 168.
Арабский фольклор
— бедуинские песни — 168, 172.
— народные ливанские песни — 382.
Арабский эпос — 21—24, 213.
Арабский язык
— современный литературный — 47, 60,
99, 112, 207, 259, 352.
— соотношение с классическим ар.
яз. —47.
— нормы совр. лит. языка — 362.
— разговорный — 60, 77, 89, 207, 216,
253, 259.
— египетский диалект — 50, 76, 77,
89, 97, 99.
— западноаравийские диалекты — 393.
— сирийский диалект — 71, 95, 99,
360, 393.
— см. особо Южноарабский язык.
Арабское богословие — 123.
Арабское литературоведение — 60—62, 66,
71, 78, 80, 81, 83, 90, 91, 96, 117,
118, 197, 235, 236, 246, 363.
Арабское языкознание — 33, 34, 230, 234,
247—249.
Армянская литература — 303.
Берлинский семинарий восточных языков —
48, 340.
Библиография см. Арабская библиография.
Библиотеки
— Египетская в Каире—270, 284 прим. 1.
— Ленинградская Публичная — 150.
— Ливанская Национальная в Бейруте —
276 прим. 2, 328, 329.
Британский Музей — 158.
Вафд, партия египетской национальной
буржуазии — 89.
Ваххабиты см. Ислам.
Версальский конгресс — 171.
Войны !
— арабские междоусобные в
доисламское время —23, 199, 202, 204.
— арабские междоусобные в VII в. —36.
— арабское завоевание Сирии — 27
прим. 3. 36.
— арабское завоевание Палестины — 56.
— арабское завоевание Египта — 55.
— арабское завоевание Испании — 36,
38.
— Египетская экспедиция Бонапарта
(1798-1801) —67-69, 81, 88, 141.
— Крымская в. (1854—1855) — 153,
154.
— Английская оккупация Египта (1882)—
50, 181.
— Русско-японская в. — 43, 275, 326,
343.
— первая мировая в. — 58, 140, 170,
227, 252, 279, 281—283, 304.
— Итало-абиссинская в. (1935—1936) —
352.
— вторая мировая в. — 101—103, 108,
255, 270, 352, 355, 356, 358, 363, 365,
356, 395—397.
Газеты арабские —88, 126, 137, 153—156.
— „ал-Ахрам" (Каир) —177, 293, 297.
— „ал-ВакаѴ ал-мизрйиа" (Каир) — 153.
— „ал-Джава'иб" (Константинополь) —
67, 155, 157.
— „ал-Джанна" (Бейрут) — 167.
— „ал-Джерйда" (Каир) — 71, 95, 132;
134.
— „ал-Джунейна" (Бейрут) — 167.
— „Egyptian Gazette" (Каир) — 182.
— „Egyptian Standart" (Каир)—185.
— „L'Etendard Egyptien" (Каир) — 186.
— „аз-Земан" (Каир) — 234.
— „Каир" (Париж) — 53.
— „Каукаб аш-шарк" (Каир) — 284.
— „ал-Лива" (Каир) —127, 176, 178,
180, 181, 184, 186—188.
— „ал-Махруса" (Ливан) — 244.
— „Мир'ат ал-ахвал"
(Константинополь) — 153, 157.
1 В хронологическом порядке.

Предметный указатель
463
— „Мир'ат ал-ахвал" (Лондон) — 157.
— „Мир'ат ал-гарб" (Нью-Йорк) —27
прим. 3, 43.
— „ал-Му'аййад" (Каир)—32 прим. 2.
— „ал-Мукаттам" (Египет) — 203.
— „ал-Муракиб" (Бейрут) — 137, 280.
— „ал-Мухаджир" (Нью-Йорк) — 294.
— „Османский полумесяц"
(Константинополь) — 188.
— „Le progres" (Египет) — 182.
— „ар-Ра'й ал-'амм" (Багдад)—365.
— „Р/х ал-аср" (Каир)—284.
— „ас-Сийаса" (Каир) — 71, 283, 285.
— „Умм ал-кура" (Мекка) — 66, 87.
— „ал-'Умр^н" (Каир)—37.
— ,,'Урват ал-вуска" (Париж) — 41
прим. 1, 67.
— „Хадйкат ал-ахбар" (Сирия) —153.
— „Хом?" (Хомс) —278, 280.
— „ал-Худа" (Нью-Йорк) — 185.
Газеты турецкие — 169.
„Группа десяти", ливанское литературное
объединение — 103.
„Деншавейское дело" — 176 прим. 1, 185.
Еврейская литература" — 303.
Египетское театрально-музыкальное
объединение — 315.
„Единение и прогресс", младотурецкая
партия — 170.
Женский вопрос.
— в Америке — 136.
— в арабских странах — 51, 60—63, 79,
80, 89, 91,. 93, 123—136, 189, 244,
246, 284, 328.
— положение женщины в доисламской
Аравии — 126.
— положение женщины в Исламе —
192.
— в России — 136 прим. 2.
Журналы арабские — 26, 55, 56, 88, 125,
126, 165, 184.
— „ал-Адйб" (Бейрут) — 353, 364.
— „Анис ал-джалйс" (Каир) — 125.
"— „Арабский язык" (Ирак) — 81.
— „ал-'Арус" (Дамаск) — 125.
— „ал-Джами'а" (Александрия) — 40,
41.
— „ал-Джинан" (Бейрут) — 27 прим. 3,
167.
— „ад-ДийѴ" (Египет) — 126.
— „ад-Духур" (Бейрут) — 286, 354, 355,
363.
— „Заря", журнал, основанный Селмой
Ca иг — 80.
— „ал-Исаба" (Багдад)—252.
— „ал-ИІа" (Каир)—283.
— „Каукаб ал-илм"
(Константинополь)—125 прим. 5.
— „ал-Маджалла" (Ирак) — 103, 353,
354, 364.
— „ал-Манар" (Каир) — 41.
— „ал-Машрик" (Бейрут)—30, 41.
— „ал-Медресе" (Каир) — 177.
— „Мир'ат аш-шарк" (Каир) — 231.
— „ал-Муктатаф" (Каир) — 29 прим. 1,
42, 43, 78,234.
— „ан-Нафа ис" (Хайфа) — 269, 280.
— „ар-Рабита аш-шаркййа" (Египет) —
97.
— „ар-Ривайа" (Каир)—291.
— ,.ас-Са'их " (Нью-Йорк) —71, 279.
— „ат-Тали а" (Дамаск) — 102, 287—290,
295—297, 309, 311, 354, 355, 363.
— „ат-Тарйк" (Бейрут) — 102, 352—
364. '
— „ал-Фатат" (Каир) — 125.
— „Фатат аш-шарк" (Каир) 125.
— „ал-Фунун" (Нью-Йорк) — 227.
— „Халл ал-мас'алатайн аш-шаркййа
ва-л-ми?рййа" (Лондон) — 157, 158.
— „ал-Хасна'" (Бейрут) — 125.
— „ал-Хилал" (Каир)—32 прим. 4, 34,
35, 90, 234—236, 285, 291, 292, 302,
315, 364\
Журналы итальянские
— „Oriente Moderno" — 340.
Журналы русские
— „Колокол" — 156.
— „Нива" — 278, 313.
Журналы французские — 177.
„Захрат ал-адаб", литературный кружок
в Бейруте — 168.
Идо язык — 341.
Издательства
— „Всемирная литература" (СССР) —
303.
— „ал-Макшуф" (Ливан) — 102.
Институты
— Глуховский учительский—274.

464
Приложения
— Ленинградский восточных языков —
107.
— Московский
Научно-исследовательский национальных культур — 271.
— Французский в Дамаске — 82, 243.
Ислам — 36, 37, 41, 110, 123, 124, 127,
129—133, 135, 158, 176—178, 185, 188,
192, 200—204, 208—212, 346, 347.
— ваххабиты — 58, 210, 251, 253.
— модернистское течение в и. — 52, 67.
— сира — 347.
— сунна —124, 131, 132.
— шииты — 38, 73.
— см. также Арабская литература —
хадйсы в ар. л., „Ас-Селефйиа".
Итальянский театр — 76.
Ка'ба —100, 202.
Католицизм см. Христианство.
Книгопечатание в арабских странах —
68, 87, 88, 157, 158, 174, 231.
Колледжи
— Американский в Бейруте — 158.
— Гордоновский — 182.
— Протестанский в Бейруте — 43 прим. 1,
234.
Конгрессы
— Лейденский международный к.
ориенталистов (1932) — 259.
— Оксфордский международный к.
ориенталистов (1928)—213, 255.
„Лига арабских женщин для борьбы с
нацизмом и фашизмом" — 353.
„Лига борьбы с нацизмом и фашизмом
в Сирии и на Ливане"—352, 353,
354.
„Лига учащихся демократов в Дамаске" —
353.
Лицеи
— Багдадский юридический — 252.
— Одесский ришельевский — 317.
Медресе
— „ал-Азхар" (Каир)—32, 68, 96, 134
прим. 5, 151, 172, 190, 191, 195, 200,
201, 210, 221, 238, 241.
Мечети
— омейядская в Дамаске — 55.
— тунисская „аз-Зейтунййа" — 210.
Младотурецкая революция (1908) — 56, 58,
138, 251, 277, 343, 361.
Младотурецкое движение — 56, 90, 154,
170, 175, 187, 251, 361.
„Молодая Сирия", арабская национальная
партия — 361.
Монастыри
— Бзуммар (Ливан) — 152.
Музеи см. Британский музей.
Мусульманское право — 20, 123, 135, 167.
„Народная партия" (Египет) — 71.
„Национальная партия" (Египет) — 78, 89,
127, 177, 179 прим. 1, 180, 182, 187,
188.
Национально-освободительное движение
в арабских странах—361, 394.
— в Египте — 52, 56, 70, 98, 168,
181.
Нейштадский мир — 369.
Немецкая литература — 25, 218, 219, 283.
Общества
— Королевское Азиатское
Великобритании и Ирландии — 197 прим 1.
— „Литературное объединение"
(Бейрут) — 286.
— Русское Палестинское — 223, 225,
226, 268, 273, 274, 280, 312.
— учительские семинарии Р. П. О. —
226, 267, 268,269 прим. 2, 273—275,
279, 280, 312.
— школы Р. П. О. — 59, 94, 223, 225,
226 прим. 3, 273, 274, 280, 302, 312,
313, 349.
— см. также „Египетское театрально-
музыкальное объединение".
Одеон — 22 прим. 2.
Переводы
— с английского на арабский — 27, 28,
29 прим. 1, 44 прим. 3, 271, 278.
— с арабского на азербайджанский —
37, 235.
— с арабского на английский — 34, 37,
214 прим. 2, 235, 243.
— с арабского на древнееврейский —
243.
— с арабского на идо — 253, 340—343.
— с арабского на итальянский — 60
прим. 3, 259, 314.
— с арабского на китайский — 243.
— с арабского на немецкий — 61 прим. 4
и 6, 85, 230, 234, 243, 253, 314.

Предметный указатель
465
— с арабского на персидский — 37, 235,
365.
— с арабского на русский — 37, 58
прим. 5, 61 прим. 4, 135, 136, 230,
243, 261, 299, 303.
— с арабского на турецкий — 235.
— с арабского на украинский — 261.
— с арабского на французский — 23
прим. 3, 36 прим. 2, 37, 55 прим. 6,
85, 243, 255, 314.
— с арабского на хиндустани — 37, 235.
— с греческого на арабский — 27, 44,
54, 66 прим. 1, 78, 165, 166, 169-174,
193, 218, 335—339.
— с итальянского на арабский—271.
— с немецкого на арабский — 271, 283,
285.
— с русского на английский — 282.
— с русского на арабский —102, 103,
134, 141, 151, 156, 159, 162-164,
267—269, 271—273, 275—292, 296,
304-313, 315-324, 326, 329—332,
354, 357, 364.
— через немецкие переводы — 285,
290.
— через французские переводы — 283,
290, 307, 308.
— с русского на французский — 282.
— с французского на арабский — 27, 28,
30, 32 прим. 3, 87, 271, 319, 322—325,
367-374.
— с французского на русский — 303.
Персидская литература — 254.
Петропавловская крепость (Ленинград)—
294.
„Писательский союз" см. „ар-Рабита ал-
каламйиа".
Право см. Мусульманское право.
„Ар-Рабита ал-каламйиа", литературный
кружок в Нью-Йорке — 58, 71, 227, 228,
342, 349, 351.
Революции
— Великая Октябрьская — 302.
— 1905-го года в России —276, 279.
Религия см. Ислам, Христианство.
Рукописи арабские
— Абу-л-'Ала. Луз ум ма лам йалзам
(Лейден) — 261.
— Абу-л-'Ала. Рисалат ал-мала'ика
(Каир)—262.
— то же (Лейден)—262.
30 И. Ю. Крачковский, т. III
— ал-Ахтал. Диван (Ленинград, ИВ
АН СССР) —151.
— то же (копия, снятая Р. Хассуном
с Ленинградской рукописи)—151.
— Евангелие (Ленинград, Публичная
Библиотека) — 150, 154.
— Фархат Дж. Ал-Мусалласат ад-дур-
рййа (Ленинград, ИВ АН СССР) — 248.
— Хатим Таи й. Диван (Лондон,
Британский Музей) — 158.
Русская литература — 25 прим. 4, 40, 57,
59 прим. 6, 75, 94, 98, 102, 103, 118,
134, 143, 151, 158, 159, 162—164, 223—
226, 259, 267—332, 350, 354, 357, 358,
364.
Русское Палестинское Общество см.
Общества.
„Ас-Селефйиа", религиозное объединение
в Египте — 210.
Семинария полтавская — 59, 226, 325, 342.
Семитский эпос — 21.
Семитское языкознание—221.
Словари арабско-русские — 119.
Съезды
— XIII съезд ориенталистов 135.
Типографии в арабских странах см.
Книгопечатание в арабских странах.
Турецкая конституция 1908 г. — 50, 138,
170, 175.
Турецкая литература — 340.
Турецкие газеты см. Газеты турецкие.
Университеты
— Александрийский — 96.
— Американский в Бейруте — 33, 69.
— Вашингтонский — 59, 227.
— Египетский в Каире — 26 прим. 2,
61, 69, 71, 80, 95—97, 103, 119, 133,
174, 184, 189, 190, 19—195, 196 прим.
4, 200, 206, 207, 209, 220, 236, 238—
240, 242—244, 284.
— литературный факультет — 96.
— Кафедра истории арабской
литературы — 239.
— Кафедра классической истории —
193.
— Кафедра классической
филологии —174.
— Кафедра классической
философии — 192.

466
Приложения
— Кембриджский — 43, 188.
— Ленинградский (Петербургский)—
107, 108, 161, 261, 317, 318, 324, 369.
— Восточный факультет (факультет
восточных языков) — 19, 317, 318.
— Лондонский — 214.
— Ренна в Бретани — 227.
— Св. Иосифа в Бейруте — 26 прим. 2,
30, 68, 150, 341, 376, 379, 390.
— Сорбонна — 96, 193, 226, 239.
— Стамбульский 251.
Учебное отделение восточных языков
Министерства Иностранных дел —151.
Училище Султанское в Дамаске — 210.
Фольклор см. Арабский фольклор.
Французская литература — 22 прим. 2, 23,
25, 27, 28, 30, 38, 39, 44 прим. 1, 75,
76, 89, 91, 98, 218, 239, 242, 250, 279,
283, 314, 322, 324, 357, 367—374.
Французская пресса — 88.
Французский театр — 28, 89, 99, 239.
Христианский погром в Дамаске (1860)—
36, 70, 154, 159.
Христианство — 22, 24, 36, 124, 125.
— Католицизм — 30.
Школы
— в Египте —177, 180, 181.
— в Ираке — 169.
— на Ливане — 166—169, 172.
— в Сирии — 278.
— Школа живых восточных языков
(Париж) — 239.
— Школа переводчиков (Каир) — 368.
— Школа промышленная
(Александрия) —183.
— Школа языков (Каир) — 368, 369,
371, 372, 374.
Энциклопедии см. Арабские
энциклопедии.
Эпос .см. Арабский эпос, Семитский эпос.
Южноарабский язык — 216.
Языкознание см. Арабское языкознание,
Семитское языкознание.

список ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Джирджй Зейдан (1861—1914). — Стр. 32—33.
Адйб Исхак (1856—1885).—Стр. 48—49.
Мухаммед Теймур (1892—1921). — Стр. 64—65.
Ахмед Шаукгі (1868—1932). — Стр. 72—73.
Мелек Хифнй Насиф (1886—1918). —Стр. 80—81.
Ма'руф ар-Русафй (1875—1945). — Стр. 96—97.
Täxä Хусейн (род. в 1889 г.). —Стр. 192—193.
Назиф ал-Йазиджй (1800—1871). — Стр. 232—233.
Марйам Зийаде (Мейй, 1895—1941). — Стр. 244—245.
Джемйл Сидкй аз-Захавй (1863—1936). — Стр. 252—253.
Джебран Халйл Джебран (1883—1931). —Стр. 348—349.
тОмар Фахурй (1895—1946).—Стр. 360—361.

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Предисловие 3
Общие очерки
Исторический роман в современной арабской литературе (1911) 19
Предисловие [к кн.: „Образцы новоарабской литературы" К. В.
Оде-Васильевой] (1928) 47
Новоарабская литература (1935) 65
Арабская литература в XX в. (1946) 86
Современные настроения арабской литературы в Египте (1947) 107
Предисловие [к кн.: „Образцы новоарабской литературы" К. В.
Оде-Васильевой] (1949) 115
Литературные характеристики
[Предисловие к кн.: „Касим Амин. Новая женщина"] (1912) 123
[Предисловие к кн.: „Амин Рейханй. Избранные произведения"] (1917) .... 137
[Предисловие к кн.: „Амин Рейханй. Стихотворения в прозе"] (1922) 146
Из писем к египетскому писателю Махмуду Теймуру по поводу его первых двух
сборников новелл (1926) 148
Ризкаллах Хассун (1825—1880), переводчик басен Крылова на арабский язык
(1926) Г 150
Сулейман ал-Бустанй (1927) 165
Мустафа Камил и Жюльетта Адан (1928) 176
Täxä Хусейн о доисламской поэзии арабов и его критики (1931) 189
Автобиография Михаила Ну'айме (1931) 223
Ал-Йазиджй (1934) 229
Зейдан (1934) 234
Täxä Хусейн и его хроника „Дни" (1934) 238
Мейй '(1935) 244
Фархат (1936) 247
Аз-Захавй (1938) 251
Махмуд Теймур и его новліе произведения (1941) 255
Ал-Ма'аррй, ар-Рейханй и Ленинград (1944) 261
Русско-арабские литературные связи
Русские писатели в арабской литературе (1910) 267
Горький и арабская литература (1940) 270
Чехов в арабской литературе (1944) 312
Басни Крылова в арабских переводах (1944) 315
Новая арабская работа по русской литературе (1947) 326

470 Содержание
Библиографические статьи и обзоры
Арабский перевод „Илиады" (1909) 33S
О книге „Kelka maestroverki dil moderna Iirico araba" (1928) 340
О „Книге о Мухаммеде" Тауфйка ал-Хакйма (1936) 344
О книге Михаила Ну'айме о Джебране (1941) 348
Бейрутский журнал „ат-Тарйк" в 1942 г. (1943) 352
Отклики на защиту Севастополя в арабской поэзии (1943) 365
Арабский перевод „Истории Петра Великого" и „Истории Карла XII, короля
Швеции" Вольтера (1947) 367
Новый сборник стихов ливанского поэта Иусуфа Гасуба (1948) . 375
Две новые хрестоматии по современной арабской литературе (1950) 388
Сборник стихов Мухаммеда Мехдй ал-Джавахирй (1950) 325
Приложения
Примечания 402
Библиографическая справка 403
Список сокращений 415
Указатель имен 416
Указатель географических и этнических названий 437
Указатель названий сочинении • . 441
Предметный указатель 459

Утверждено к печати
Институтом востоковедения
Академии Наук СССР
*
Редактор издательства Г. М. Ибрагимова
Художник Д. С. Данилов
Технический редактор А. А, Кирнарская
Корректоры Л. А, Ратнер и Н. И. Тарноградская
*
РИСО АН СССР 18—7В. № М-30449. Подписано
к печати 16 августа 1956 г. Бумага 70Xl08Vi6-
Бум. л. 143/4. Печ. л. 40.41. Уч.-изд. 34.42-н
12 вкл. (0.53 уч.-изд. л.). Тираж 4000. Заказ № 613.
Цена 23 р. 25 к.
1-я тип. Издательства АН СССР
Ленинград, В. О., 9 лин., д. 12.

ИСПРАВЛЕНИЯ И ОПЕЧАТКИ
Страница
53
124
135
141
194
205
214
214
220
221
232
246
259
289
305
306
306
306
306
306
307
310
311
318
318
321
340
426
441
441
442
442
450
Строка
4 снизу
1 „
ю „
Верхняя строка
2 снизу
8
13 сверху
3 снизу
9 снизу
1
24 „
4 „
15-16 „
9 „
18 сверху
12 „
19 снизу
п п
18 „
12 „
3 сверху
1 снизу
7 сверху
8 снизу
13 „
12 „
7 „
Правый столбец,
20 сверху
Левый столбец,
7 сверху
Правый
столбец, 2 сверху 1
Правый
столбец, 4 сверху
Правый
столбец, 10 сверху
Правый
столбец, 20 сверху
Напечатано
jj*xh
Arabis
христианским
Амии
2er
^«.«SJl^ £äJJ1j
химии.1
іОн
<^г^
>oUex>A
Krachkovsky
ал-Мустами
потребностей
<JW
<ч*
«^AjJl
Ä^.y*
blkJl
О^У \
Uwuu)
L^r*^
ZV
первым
занимающем
бесен
видоизменяется
gegenwart
ал-Ma* мун
ан-Насир"
Са'иг
'ал'амййа,
Сй'иг
„ал-Мар'а
Должно быть
^jji
Arabie
христианскими
Амин
der
ПОСЛе СЛОВ £}&tXJI ѵЛ^ьХяьЗ
химии.2
2 Он
ѵ*\уѴ\
woUfe**
Krackovsky
ал-Мустами*
подробностей
еЛ^
d^J>
V^wAjJI
<3е^и>
&SUJ1
*ЗЬ*
ІЦІЬ
^у*-^
vi
первыми
занимающем стр.
басен
видоизменяются
Gegenwart
ал-Ма' мун
ан-Насир"
Са'иг
'а ламййа,,
Са'иг
„ал-Мар'а

ИСПРАВЛЕНИЯ И ОПЕЧАТКИ
Страница
452
452
469
470
470
470
470
Строка
Правый
столбец, 24 сверху
Правый
столбец, 8 снизу
2 снизу
11 сверху
12 „
14 „
15 „
Напечатано
„Ар-Рабй
„Ар-Рауд
315
388
325
402
403
Должно быть
,,Ар-Рабй'
„Ар-Рауд
317
389
395
401
409
И. Ю. Крачковский, Избранные сочинения, т. III.