Звенья. Том 2. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века - Бонч-Бруевич В.Д., Луначарский А.В.

Автор: Бонч-Бруевич В.Д. Луначарский А.В.

Теги: русская литература история литературы сборник документов история искусства идеология

Год: 1933

Похожие

Звенья. Том 1. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века

Звенья. Том 3 - 4. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века

Звенья. Том 6. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века

Звенья. Том 5. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века

Текст

)

СБОРНИКИ

МАТЕРИАЛОВ

FT-E И С Т О Р И И
; *

ИСКУССТВА

«"

ДОКУМЕНТОВ

ОБЩЕСТВЕННОЙ
XIX

РЕДАКЦИЕЙ

БРУЕВИЧА

ЛИТЕРКТУ^Ы,

МЫСЛИ

ПОД

ВЕКА

ВЛАД.

БОНЧ-

я А. В. Л У Н А Ч А Р С К О Г О

/
II

•

«А

С
M

А»

О С К В А - Л Е Н И І І Г Р А Д

1 9
1-й.

3
ш т 1 m
/ •lote :. ІІЩІ

m s g i

\r£ [ -.s -.

ei.
т~
іКарт

В перепл.
един, соедин.
•NsNi вып.

ІТаблии

и
Я

ч
4
5

ïb t} щ
JH*

(

197 г
Л

ИМЕЕТ

списка и
порядковый

КНИГА

К СТОЛЕТИЮ

СМЕРТИ
ГЕТЕ

ВОЛЬФГАНГА

В марте 1932 г. исполнилось сто лет со дня смерти Гете.
Это заставило нас выделить из редакционного портфеля
„ З в е н ь е в " и выдвинуть на первое место в нашем очередном
сборнике ряд статей, связанных с именем великого поэта XIX в.
Заметка А. Вейнберг, посвященная частному вопросу о пере,
посланном Гете Пушкину, напомнит читателю о несомненном
духовном родстве великого русского поэта, зачинателя новой
русской литературы и создателя нового русского литературного языка, с немецким поэтом, чье творчество стало символом освобождения европейской культуры от средневековых
пут. Сцена из „Фауста" Пушкина могла быть написана самим
Гете и во всяком случае легко укладывается в это великое
произведение буржуазной культуры как его органическая составная часть.
Гл. Глебов исчерпывающим подбором высказываний Пушкина
о Гете и обследованием работ Пушкина, связанных с темой
„Фауста", дает богатый материал для дальнейшего углубленного
изучения проблемы „Пушкин и Гете".
Статья Л. Крестовой фиксирует внимание на следующем
моменте в истории отношений к Гете руководителей русской
общественной мысли. Рассказ о Гете, созданный Герценом
через десять лет после „сцены" Пушкина, это — резкий протест
революционера против „олимпийства" Гете, это отражение на
русской почве борьбы с Гете как с антиреволюционной силой,
преодоление контрреволюционного в Гете.
Впервые публикуемая статья Н. Г. Чернышевского отражает
дальнейший этап. О н а написана через двадцать лет после
рассказа Герцена. Это—комментарий вполне созревшей революционно-демократической мысли к величайшему творению

Гете. Под пером комментатора „ Ф а у с т " становится апологией
мысли, разрушающей тысячелетние предрассудки, орудием
освобождения человеческого разума от небесных и земных
авторитетов, проповедью революционного „отрицания". Своими
комментариями Чернышевский вовлекает Гете в борьбу текущего дня, заставляет его свидетельствовать за „свистунов",
„отрицателей", „нигилистов", делает его своим союзником
в борьбе против тех, кто с именем Гете на устах готовятся
занять по отношению к закипающей русской революции ту же
позицию, которую сам Гете занял по отношению к р е ю л ю ц и и
французской.
Боткина, Дружинина, Турі енева, держащих
в своих руках почти монопольное право на истолкование
вечных истин искусства, красоты и в частности Гете, бьет
Чернышевский „Фаустом".
В этом же надо, вероятно, искать причины того, что статья
Чернышевского так и не появилась на страницах „Современника". Вряд ли в этом повинна цензура. Эта „богомольная
старая дура" могла и не заметить острия комментариев Чернышевского. Но Боткин, Тургенев, Дружинин не могли не заметить его. Они очень остро в этот момент присматривались
к критику „Современника". Конфликт уже назревал. Между
тем в момент помещения в „Современнике" „Фауста" в переводе Струговщикова (а комментарием к этому переводу и
должны были служить примечания Чернышевского) Чернышевский нес всю ответственность за журнал. Некрасов был
за границей. Чернышевский не мог не отдавать себе отчета,
что появление его „примечаний" может обострить намечавшиеся трения со старыми сотрудниками, и, быть может, без
Некрасова не решился на этот шаг.
Во всяком случае мы очень рады возможности отметить
столетие смерти Гете этими пролежавшими 75 лет втуне заметками Чернышевского. Они прекрасно рисуют, что именно
ценил этот великий революционер и социалист в величайшем
художественном произведении буржуазной культуры XIX в.
Статья М. Чистяковой рисует ту длительную, всю жизнь
продолжавшуюся тяжбу, которую вел с Гете Л . Н- Толстой.
Усиленное внимание и постоянное отталкивание Толстого
к Гете и от Гете—чрезвычайно характерны для мировоззрения
и мироощущения обоих. Гете неустанно волновал Толстого
как ф а к т , подрывающий самую основу его философско-эстетических построений: великий художник—„с отсутствием одного
из самых больших человеческих чувств—религиозного". „Гетет о я очень не люблю,— писал Толстой.—Не люблю его само-

уверенное язычество. Это столкновение жизнеутверждающего
язычества Гете и жизнеотрицающего христианства
Толстого—не случайно. Язычество Гете—продукт революционного
взлета мысли молодой буржуазии конца XVIII века. Христианство Толстого—продукт распада феодально-крепостнического
уклада, удержавшегося в России до конца XIX в. Борьба
Толстого с Гете—неизбежный и любопытный эпизод в соревновании двух культур прошлого, на смену которым идет ныне
новая культура пролетариата.
К перечисленным материалам мы добавили несколько до сих
пор неопубликованных документов из той части литер турноэпистолярного наследства Гете, которая хранится в библиотеках С С С Р и до сих пор не была доступна научниму
изучению.
Редакция

•

а?

ЗАСТАВКА

С ОРИГИНАЛЬНОГО

РИСУНКА

М.

ДУРНОВА

В. Гете
Новые автографы
I
К о м м е н т а р и и А.

Г.

Габричевского

Публикуемые нами четыре автографа Гете: I. Стихотворение:
„Ich weis dab mir nichts angehört..." из альбома В. А. Жуковского; II. Надпись В. К. Кюхельбекеру на отдельном издании
„Maskenzug 1818"; III. Письмо супругам Гердер от 21 сентября 1781 г.; IV. Письмо Каролине Гердер от 3 декабря 1784 г. —
хранятся в Ленинградской публичной библиотеке и воспроизводятся впервые. К репродукции каждого автографа прилагаются: 1) немецкий текст подлинника (пропущенные имена
адресатов, даты и т. п. приводятся в прямых [ ] скобках);
2) разночтения и варианты по сравнению с уже опубликованными черновиками или копиями данного текста;- 3) русский
перевод текста; 4) реальные примечания к тексту, а также
краткие исторические и библиографические справки.

Weimar

d. 18 März
1826 [5?]

Ich weis daß mir nichts angehört
Als der Gedanke der ungestört
Aus meiner Seel' will fließen;
Und jeder günstige Augenblick
Den mich ein liebendes Geschick
Von Grund aus läßt genießen.
j. W. v. Goethe
J

Я знаю, мне принадлежит
Лишь мысль, что струей из души бежит
Не зная загражденья,
И каждый благосклонный миг
Что волею доброй судьбы возник,
Даря мне наслажденье.
И. В. ф. Гете
Веймар
18 марта

(пер. В. В. Гиппиус)

1826 [5?]

Ленинградская публичная библиотека.
Вклейка в альбоме В. А. Жуковского. Автограф воспроизводится впервые. Ср. А. Н. В е с е л о в с к и й , «В. А. Жуковский», Петроград 1918,
стр. 323: «В один из своих альбомов с автографами (на футляра: Berlin
den 3 April 1821) Жуковский поместил гравюру с портретной медали Гете
и несколько листков, сорванных в его саду, с припиской: 6 сентября
1827 г. 1 Тут же вклеена страничка со стихами Гете, очевидно, вырезанная
из какого-нибудь альбома. Стихи эти... подписаны: Weimar [d.] 18 [ . ]
März 1825 [6?] . [J] W. [v.J Goethe... Может быть, листок - подарок фон
Мюллера [Friedrich Theodor Adam Heinrich Kanzler von Müller (1779 — 1849)
ближаі-.шии друг и собеседник Гете в последние годы его жизни, оставивший после себя весьма содержательные «Беседы Гете с Канцелером
фон-Мюллер». Мюллер с большим интересом и вниманием отнесся к Жуковскому] »
С гихотвореиие это, напечатанное впервые в 1815 г в первом томе собрания сочинений в разделе «Lieder» (Песни) под заглавием «Eigenthum»
(Собственность), обычно датируется 1813 г., так как 28 декабря этого года
оно было внесено в альбом Генриетты Лёр (Henr ette Lohr) с припиской:
«С пожеланиями, чтобы дорогой обладательнице (альбома) нав,ки принадлежало самое лучшее». Кроме того, оно почти дословно передает одну фразу
из вышедшего в том же 1813 г. немецкого перевода «Записки» Бомарше,
1

Канун отъезда В. А. Жуковского из Веймара.

к
£

1
hl
а
О
S
0

1
о

ч>

ПИСЬМО ГЕТЕ К СУПРУГАМ

ГЕРДЕР

Allerho

chster

Anwesenheit
Ih r о

Majestät

der Kaiserin

Maria Feodorowna

-^тт.

IV e i m а r
V . 23.

Maskenzug.

4 Z

/ W o .

18*8НАДПИСЬ

Mutter

ГЕТЕ НА КНИГЕ, ПОДАРЕННОЙ

ИМ В. К.

КЮХЕЛЬБЕКЕРУ

вдохновившей в 1774 г. Гете на создание «Клавиго». Однако датировать
стихотворение 70-ми годами, как это делают некоторые, едва ли возможно,
так как в то время Гете пользовался не переводом (именно в этом месте
неточным), а оригиналом. К тому же и стилистические особенности этого
шестистишия говорят в пользу 1813 г. Существует еще один автограф,
помеченный февралем 1825 г. и вложенный в письмо к графу Рейнгарду,
в котором Гете испрашивает себе привилегии для последнего полного собрания своих сочинений. Видимо, Гете придавал этому стихотворению особое,
как бы программное значение.
2

Herrn von Küchelbecker zu freundlichem Andencken
Weimar
d. 23 Nov.
1820

Goethe

Господину фон Кюхельбекер на добрую память
Веймар
23 ноября
1820

Гете

Ленинградская публичная библиотека.
Автограф публикуется впервые. Латинскими буквами на экземпляре
отдельного издания «Маскарада», написанного Гете и поставленного в Веймаре 18 декабря 1818 года в ознаменование приезда вдовствующей русской
императрицы Марии Феодоровны. Титульный лист: «Bey (Allerhöchster
Anwesenheit Ihrer Majestät der Kaiserin Mutter I.Maria Feodorowna) in (Weimar)
Maskenzug). 1818.» (B высочайшем присутствии ее величества вдовствующей
императрицы Марии Феодоровны в Веймаре Маскарадное Шествие 1818)!
Вильгельм Карлович К ю х е л ь б е к е р , декабрист и приятель Пушкина,
был в Веймаре в ноябре 1820 г. в качестве секретаря Александра Львовича
Нарышкина. Ср. письмо Кюхельбекера из Веймара от 10 — 22 ноября
в «Мнемозине» 1824 г., ч. I, стр. 89, а также отметки в дневнике Гете 1820 г.:
«Молодой петербуржец фон Кюхельбекер в свите князя Нарышкина» [22.XI];
«Молодой фон Кюхельбекер показавший голову юноши вырезанную на
одуляре [вид прозрачного полевого шпата].» [27.XI]. Поскольку дата автографа совпадает с временем пребывания Кюхельбекера в Веймаре, следует
предположить, что книга была подарена Кюхельбекеру лично самим Гете.
Ср. А. Н. В е с е л о в с к и й, «В. А. Жуковский», Петроград 1918, стр. 309.
Эта драматическая кантата, в которой, по словам автора, «должны были
быть представлены м е с т н ы е п л о д ы . в о о б р а ж е н и я и р а з м ы ш л е н и я и должны были содержаться намеки на многолетние и разнообразные удачные достижения», была вложена в уста многочисленных аллегорических фигур и действующих лиц из произведений Виланда, Гердера,
Шиллера и самого Гете (Гец и Фауст). В форме льстивого и подчас
условного панегирика Гете дает тем не менее в этой вещи яркую поэтическую картину развития немецкой литературы свсего времени.

V с

з
[An J. G. und Caroline Herder]
Morgen in aller Frühe geh ich nach Dessau und will der H o h e i t
zum Geburtstage (1) aufwarten und eine alte Versaümniß einbringen.
Ich werde bald und um so lieber zurückkehren, da ich auch
von euch eines (2) freundlichen Empfangs versichert bin.
Herder hat von meinen Gedichten verlangt (3), hier (4) ist
alles was ich einmal zusammengeschrieben es fehlen einige die
folgen sollen. G (5)
Laßt sie niemand sehen. (6)
[Weimar 1781.IX.21].
В копии, с которой текст письма печатался до сих пор (см. ниже), оши
бочно значится: (1) Geburtstag; (2) Eures; (3) точка; (4) H.er; (5) пропущено G и нет абзаца; (6) добавлена подпись Goethe.

[Супругам Гердер]
Завтра, чуть свет, отправляюсь в Дсссау и хочу поздравить
ее высочество 1 с днем рождения и возместить старое упущение.
Вернусь скоро и тем охотнее, что рассчитываю и на ваш
милый прием.
Гердер хотел иметь мои стихотворения, вот все, что я в свое
время настрочил, 2 не хватает нескольких, которые будут
досланы. 3 Г.
Не показывайте их никому.
[Веймар 1781.IX.21].
Ленинградская публичная библиотека.
Автограф публикуется впервые. Текст письма (по копии из архива Гердера) был напечатан в Aus Herders Nachlaß 1856—1857; I, 67 и в Веймарском
издании соч. Гете Abth. IV, В. 5, s. 194; Gr. 1316.
»
1
Княгиня Луиза Генриетта Впльгельмина (1750 — 1811), супруга Дессауского князя Леопольда Фридриха Франца (1740 —1817), дружившего с Веймарским герцогом, ежегодно юржесівенно праздновала день своего рождения
24 сентября. В 1781 году Гете и Фриц фтн Штейн (сын Шарлотты фон
Штейн) сопровождали гериога на это празднество.
'' Может быть, Гете на время одолжил Гердеру тот собственноручный
спис' к 1777 г., который сохранился в наследии Шэрлоты фон Штейн
и факсимиле которого издано в Schriften der Goethe Gesellschaft B.23.
Действительно в архиве Гердера сохранился список, написанный его рукой
и почти что совпадающий по содержанию со списком Ш. фон Штейн.
•' Может быть, семь стихотворений, переписанных Гердером и сохранившихся в его архиве Ср. Goethe Jahrbuch 2, 112 и H. G. G r a f . Goethe
über seine Dichtungen, Th. III, В. I, s. 70.

/т-

ПИСЬМО

ГЕТЕ К КАРОЛИНЕ

ГЕР ДЕР

[An Caroline Herder]
Hier schieke ich die Überreste der Lustbarkeiten voriger Tage.
Mögen Sie Ihnen zur rechten Stunde kommen. Bußtagsmäßiger
ist das Knochenwerk das ich dem Manne überschicke und bitte
die Übersetzung durchzusehen. Ich schäme mich ihn mit dieser
Kleinigkeit so oft zu plagen. Wenn die Hennen so lang über den
Eyern säßen als ich mich mit dieser Dingen beschäftige ohne
daß es ein Ende wird, die jungen Hüner (1) müßten teuer (2) seyn.
Adieu.
G.
[Weimar З.ХІ11784].
В копии, с которой текст письма печатался до сих пор, исправлены две
описки: (1) Hühner; (2) theuer. На полях рукописи в правом верхнем углу
проставлена чужой рукой ошибочная дата: 1785.

[Каролине Гердер]
Посылаю остатки увеселений прошлых дней. 1 Д а прибудут
они к Вам в добрый час. Покаянному дню 2 более соответствует сочинение о костях, 3 которое я пересылаю мужу
и прошу его просмотреть перевод. 4 Мне стыдно так часто
беспокоить его этой мелочью. Если бы куры столь же долго
сидели на яйцах, сколько я без конца занимаюсь этими делами,
цыплята были бы дороги. Прощайте.
Г.
[Веймар З.Х11.1784].
Ленинградская публичная библиотека.
Автограф публикуется впервые. Текст письма (по копии из архива канцлера фон Мюллер) был напечатан в Aus Herders Nachlaß 1856—• 57; 1. 81
и в Веймарском издании собр. соч. Гете. Abth. IV, В. 6, S. 403: Gr. 2023.
1

Стихотворения? ».
«День покаяния» справлялся в Веймаре в первую декабрьскую пятницу,
на основании чего Веймарское издание и датирует настоящее письмо.
3
Трактат Гете о междучелюстной кости («Опыт по сравнительной остеологии в доказательство того, что междучелюстная кость верхней челюсти
присуща человеку наравне с другими животными»).
4
Гете через посредство жившего в Иене Кнебеля (Carl Ludwig v. Knebel,
1744—1834) просил иенского профессора остеологии Лодера (Justus Christian
Loder, 1778—1803, рижанин, впоследствии профессор в Галле и в Москве)
перевести трактат о междучелюстной кости на латинский язык, для того,
чтобы послать его голландскому анатому Камперу (Peter Gamper. 1722—1789).
Предварительно Гете посылает этот перевод и на рецензию Гердеру, а затем уже отправляет его Камперу через Мерка (Job. Heinrich Merck, 1741—
1791), своего старого друга, жившего в Дармштате.
2

•Звенья» Л» 2

II
Пояснения Н.

Лернера

В библиотеке Ленинградского института новой русской литературы недавно
в числе новых поступлений обнаружен неизвестный автограф Гете. Это—его
надпись (на белом листке вслед за переплетом) на книге «Herrn ann und Dorothea von Goethe, Stuttgart und Tübingen, 1814» ( 2 — 1 0 7 SS.) Весьма четко,
латинскими буквами Гете написал девять строк:

Л
^

;

An Frau
Diaconus Egorow,
mit aufrichtigen *
Seegenswünschen
zum 18-ten Januar
:

Goethe
Weimar
1814.

•I
„Госпоже диакОНице Егоровой с искренними
ниями к 18-му января от- Гете. Веймар, 1814".

благопожела-

Егорова эта, вероятно, принадлежала к окружению великой герцогини Веймарской Марии Павловны, при которой состоял православный церковный
штат. Во внимание к духовному сану «госпожи диаконицы» Гете написал
эти строки так чинно («благопожелания»), даже расположение строк напоминает церковную чашу.

Л.

Каменев

Гете и мы

Столетие смерти Гете застает Страну Советов охваченной
великим строительством. Д е л о идет о перевороте всемирноисторическаго значения, о завершении построения новаго социалистическаго общества, о реализации тысячелетних мечтаний угнетенного человечества, о действительном осуществлении „скачка из Царства необходимости в царство свободы".
С великим напряжением негнущейся воли, невиданными в истории темпами, под злобный вой врагов, сознательно и планомерно Страна Советов осуществляет дело, не имеющее как
будто ничего общего с тем, чему служил Гете. Время ли ей
озираться на гетевский гроб, рыться в гетевских архивах, прохаживаться по гетевскому музею? Не сказал ли сам Гете: „Поверх гробов вперед!"
Руководитель великой перестройки, коммунистическая партия
С С С Р на своей последней конференции, за несколько недель
до столетних поминок о Гете постановила: „Основной политической задачей второй пятилетки является окончательная
ликвидация капиталистических элементов и классов вообще,
полное уничтожение причин, порождающих классовые различия
и эксплотацию, и преодоление пережитков капитализма в экономике и сознании людей, превращение всего трудящегося населения страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества".
В этом постановлении Гете не понял бы не только его мысли,
но даже и слов —так далеко мы ушли от него. А между тем
1
В сокращенном виде эта статья в день столетия смерти Гете, 22 марта
1932 г., была напечатана в «Известиях» и в некоторых других газетах.

в этих словах, столь сдержанных по форме и величественных
по содержанию, практически открывающих новую эпоху в истории человечества, есть капля и его труда — мыслителя и
художника. Мало того, Гете будет жить и в дальнейшем в
памяти человечества лишь постольку, поскольку его труд вошел
в эту формулу. Вне ее—вообще все обречено на мусорную яму
истории.
В истории утвердился образ Гете-олимпийца, любимейшего
и счастливейшего сына жизни, властелина своей судьбы, достигшего внутренней и внешней гармонии, вознесшегося над
противоречиями человеческих идей и человеческой истории.
Старик был доволен этим образом и во всяком случае не протестовал против него. Но образ этот—ложь и ложь своекорыстная. Это—легенда, созданная мещанской мыслью для того,
чтобы доказать возможность гармоничного человека и счастливой судьбы в разодранном противоречиями мире. Правда же
в том, что судьба Гете — трагедия, не нашедшая завершения.
Иначе он не написал бы величайшей трагедии нового времени—
„Фауста" и не создал бы образа великого отрицателя—Мефистофеля. Недаром Гете о герое своего крупнейшего произведения—и, конечно, о самом себе—написал:
Ах, две души живут в груди моей,
Всегда враждуя меж собой...

А много лет спустя во вступлении к своим „Песням" в стихотворении, с характерным заглавием „Вступительное сетование"
повторил:
Над миром властвует разлад.
Тебе ль не быть с собой в равладе?

Ф . Энгельс намекнул на основное противоречие в жизни
Гете, когда, сопоставляя Гете и Гегеля, писал: „Гегель, как
и Гете, был в своей области настоящий Зевс-Олимпиец, но ни
тот ни другой не могли вполне отделаться от духа немецкого
филистерства".
Вольфганг Гете был сыном богатого франкфуртского патриция, веймарским министром, противником Великой Французской революции, автором ряда памфлетов против нее. В мире,
в котором остатки феодального угнетения переплетались с зачатками угнетения капиталистического, он прославлял гармонию,
порядок, смирение, меру, закон и подчинение закону. А наши
учителя—величайшие революционеры, беспощадные разоблачители всяческой лжи и всевозможных идолов и кумиров—Маркс
и Энгельс называли его „гениальным", „величайшим из немцев",

„непокорным, насмешливым, презирающим мир гением", „истинно великим", „могучим поэтом".
Противоречия Гете необъяснимы с точки зрения буржуазного
литературоведения. Для их истолкования оно создало специальную теорию, согласно которой именно компромисс Гете
с господствующими классами спас его. Согласно этой точки
зрения именно этот компромисс и создал величайшие духовные ценнности, то, что бессмертно в Гете. Классовые корни
этой теории незачем даже и вскрывать, на них достаточно
указать пальцем. По существу же она недоказуема, противоречит фактам.
Надо прямо сказать: то, что в наследии Гете создано духом компромисса, направлено к прославлению компромисса,
к возведению компромисса в политическую и этическую норму,
в сан „закона", в критерий „совершенства", есть грязное
белье Гете, которое незачем и не пристало нам отстирывать.
Предоставим это буржуазному миру, который уже давно дошел
до того, что в великих людях своей собственной молодости
способен замечать и любоваться только их „заднею частью".
Велик Гете не там, где он прославляет компромисс, а там,
где забывает об этом навязанном ему компромиссе, где воюет
против него, где прорывается через него. Непреходящее величие Гете заключается в том, что его поэзия воплотила бурную
молодость его класса, отлила в сверкающие формы ликующую
радость человека, ополчившегося против идолов и кумиров,
созданных тысячелетним господством экономического, политического и идейного средневековья над телом и душой человека.
Старик Гете был несомненно прав, когда писал о своем
крупнейшем произведении—трагедии „Фауст": „Она навсегда
запечатлела определенный период развития человеческаго духа,
когда его мучает все то, от чего страдает человечество, когда
он волнуется всем тем, что его беспокоит, связан тем, что
оно ненавидит, и вдохновляется его мечтой".
Мечты, порожденные революционным кризисом XVIII века,
были грандиозны. Реально дело шло о замене одной формы
эксплоатации другой. Но борцы мечтали совсем о другом —
о полном освобождении человека от всех связывающих его
тело и дух оков, о подлинной свободе, о всеобщем братстве.
Против всестороннего рабства, установленного феодализмом
и его религией—христианством, буржуазия боролась под знаменем индивидуализма, утверждения прав человека на свободную и счастливую жизнь. Певцом этого индивидуализма и выступил молодой Гете.

Основным стержнем всего творчества Гете на протяжении
долгих десятилетий его деятельности является идея утверждения и развития личности. Беря ее во всевозможных формах ее проявления, ставя ее в самые различные ситуации,
противопоставляя ее всем силам земным и небесным, претендующим на подчинение себе человека, Гете прославляет право
личности на жизнь, на радость, на счастье.
Какое ж право
Хотят иметь над силами моими
Олимпа гордые жрецы?
Они—мои, и их употребленье—
Мое. Ни шагу больше я
Не уступлю и высшему из них.
'

Мне — как и всем —
Признать там, над собою
Власть громовержца? Нет!

В великолепных образах, в прекрасных стихах Гете провозгласил то, что позже сформулировал Фейербах: „Пусть
нашим делом будет не кастрированное, лишенное телесности
отвлеченное существо, а—цельный, деятельный, всесторонний,
совершенный, развитой человек". Процитировав эти слова,
Ленин в своих тетрадях по философии записал: „Это идеал
передовой буржуазной демократии". Вот этот идеал в тот
момент, когда он имел действительное революционное значение
и когда проповедь его имела еще революционный характер, и
воспел Гете. Это—против индивидуализма, буржуазного конечно,
поскольку он был знаменем передовой буржуазии в ее борьбе
со всеми видами крепостничества, но постольку и — революционная.
Историческое значение этого индивидуализма вскрыл тот же
Фейербах, когда в своих лекциях о религии писал по поводу
этого термина: „Я употребляю его в противоположение к теологии или вере в б о г а . . . я понимаю под этим словом не эгоизм
человека по отношению к человеку... а его самопризнание,
самоутверждение по отношению ко всем неестественнным
и бесчеловечным требованиям, которые предъявляют к нему
теологическое лицемерие, религиозная и спекулятивная фантастика, политическая деспотия... Короче говоря, я понимаю
под эгоизмом тот инстинкт самосохранения, в силу которого
человек не приносит в жертву себя, своего разума, своего
чувства, своего тела... духовным ослам и баранам, политическим волкам и тиграм, философским сверчкам и совам".

Вот с этими „тиграми" и „совами" средневековья, всяческого
рабства, культурной нищеты и убогости и вел войну Гете. Их
вызывал он на бой самым фактом своих песен, их содержанием,
их формой, их тематикой. Против них мобилизовал силы человеческого чувства и сознания своими стихами-лозунгами:
Я человек—мне чужд покой...
Быть человеком значит быть борцом...

Тут следует вспомнить великого революционера Чернышевского. Он находил, что „искусство необыкновенно способно распространять в огромные массы людей понятия, добытые наукой".
В науке же, как известно, Чернышевский видел орудие изменения жизненных условий массы человечества. И вот следует
сказать, что поэзия Гете оказалась „необыкновенно способной"
содействовать распространению массы понятий, способствующих
окончательной победе над средневековьем,развенчанию чувств
и понятий, узаконивших идейное и моральное рабство миллионов. Тысячи прочувствовали с Гете то, что сотни продумали с Фейербахом. Правда, из этих тысяч, читавших
Гете в течение всего XIX века, громадное большинство не
сделало никаких обязательных для себя практических выводов.
Но об этом д а л ь ш е . . .
Все герои Гете того времени: Гец фон-Берлихенген, Прометей, Магомет, Фауст—бунтовщики, нарушители социальных,
политических, религиозных, моральных и, наконец, художественных законов. Сам поэт, чтобы воплотить их мятущуюся душу,
их страстный протест, их поиски нового смысла жизни, ломает
литературные каноны, „высокий штиль" дворянской и придворной поэзии, ищет сюжетов и форм в народных низах, в народной песне, легенде и сказаниях, среди ярморочных балаганов,
возрождает размеры поэта-сапожника Ганса З а к с а , наполняет
свои пьесы „простонародными", „грубыми" выражениями, режущими уши, привыкшие к прилизанному рифмачеству его предшественников. Его любимой формой в эту эпоху является лирическое стихотворение или драматическая поэма, тяготеющая к
монологу главного героя, описывающего свои стремления и
борьбу со стоящими на его пути препятствиями.
О созданном им тогда мире поэтических образов следует
сказать то же, что Маркс сказал о материализме Бэкона: в нем
„материя улыбается цельному человеку своим поэтически-чувственным блеском". Этот блеск был, конечно, живым протестом
против той морали аскетизма, отречения от природы и уничижения плоти, которую христианство — служанка господствующих

классов—предписывало массам, отнюдь не считая ее обязательной для себя. Не поддающееся регламентации и не желающее
признать над собой верховных прав никакой „сверхчеловеческой" нормы, свободное человеческое чувство является у Гете
воплощением этих освободительных тенденций. Вот почему
Энгельс написал, что „Гете действительно велик и гениален в римских элегиях распутника", т. е. в тех своих языческих по
духу стихах, которые мещанское лицемерие объявило распутными. Энгельс же видел в них, конечно, лишь отражение той
буйной дерзости, которая вообще не хотела оставить на месте
ни одного признанного авторитета, ни одной узаконенной
тысячелетним крепостничеством традиции.
В протесте против последних Гете именно и был тем „непокорным, насмешливым, презирающим мир гением", о котором говорит Энгельс. „Гете,—продолжал последний,—был слишком универсален, слишком активная натура, слишком плоть, чтобы искать
спасения от убожества в шиллеровском бегстве к кантовскому
идеалу; он был слишком проницателен, чтобы не видеть, что это
бегство в конце концов сводилось к замене плоского убожества высокопарным". Всяческой высокопарности Гете предпочел
другой путь: путь погружения в живую, реальную жизнь, со
всеми ее противоречиями, с ее падениями и взлетами, проповедуя как высшую ценность человека — самоутверждение
и бодрость.
О, властительные боги,
Боги в небесах высоких!
В грудь нам заложите только
Радость жизни, бодрость духа, —
И тогда не нужно, боги,
Ваших нам небес далеких.

Поэзия Гете того времени, если отдаться ей безбоязненно,
без буржуазной почтительности перед идейными и моральными
идолами, созданными многовековым рабством, выполняла тот
завет, который сформулировал впоследствии Фейербах, говоря
своим слушателям: моя цель — сделать вас „из друзей бога
друзьями человека, из верующих — мыслящими, из молящихся—
трудящимися, из кандидатов в загробную жизнь — изучающими
земную жизнь, из христиан, которые, согласно их собственному признанию, являются „полуживотными, полуангелами" —
людьми, цельными людьми". Человек должен твердо укрепиться на этой реальной земле и отказаться от мысли найти
смысл своей жизни наверху, в небесах, в божеской воле,
в сверхчеловеческой морали.

Пусть живет кто жизнь творит —
Вот мое ученье!

пел Гете в своей „Застольной песне".
Зачем мне знать о тех, кто там в эфире, —
Бывает ли любовь и ненависть у них
И есть ли там, в мирах чужих,
И низ и верх, как в этом мире!

Гете не остановился на индивидуалистическом бунтарстве.
Но преодолев его, он не впал в консерватизм мышления, не
поклонился предустановленной гармонии мира, остался врагом
всякой мистики и всяческих попыток прикрасить противоречия
реального мира явлений „высокопарным убожеством" другого,
непознаваемого, идеального мира сущностей. Тот же протест
против угнетающих человека идолов, который для молодого
Гете воплощался в индивидуалистическом бунтарстве, в зрелую
пору поэта находит свое новое воплощение в его „классицизме."
В скульптурных образах и размерах, созданных языческой
древностью, поэт вновь противопоставил свое жизнеутверждающее мировоззрение отрицающему жизнь христианству, которое
рисуется ему в образе вампира, высасывающего живую кровь
человека. О смене античной культуры культурой христианской
Гете писал так:
Агнцы боле тут
Жертвой не падут.
Но людские жертвы без числа!

Много лет спустя семидесятилетним стариком Гете писал
о своей поэтической деятельности:
Стихотворство — дерзкий труд.
Что ж бранить меня?
Что, монахи, врете тут
Вы без риз и ряс?
Тот же я, — хотя б капут
Мне пришел от вас!
Слов пустых твоих Ничто
Не терплю я, мних!
1
Как подошву, в решето
Износил я их.

Классицизм не случайно сменил у Гете бунтарство юношеской поры. Так же как — по слову Маркса — Робеспьеры
и Сен-Жюсты „в классически строгих преданиях римской республики нашли идеалы и искусственные формы... чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической
трагедии", так и Гете в классически строгих формах античного

искусства искал средство подняться над дуализмом средневекового миросозерцания, построенного на противоположении
земли и неба, тела и духа, раба и господина. Д л я утверждения
власти человека на земле Гете не видел необходимости в помощи „райских сил". „Человек достаточно снаряжен для всех
своих земных потребностей, — писал он, — если он доверяет
своим чувствам и развивает их так, чтобы они оправдали это
доверие". Это прославление мощи человека, отказ от надежды
на сверхъестественные силы, протест против средневековой
религии, морали и философии, порабощавших человека неведомым ему силам для того, чтобы тем сильнее подчинять его
реальной силе феодалов, отражали прогрессивные черты нового
миросозерцания и сами содействовали его широкому распространению.
„Буржуазия сыграла в истории в высшей степени революционную р о л ь " , — г л а с и т Манифест коммунистической партии.
„Буржуазия сорвала сияние святости со всех деяний, почитавшихся до тех пор и окруженных богобоязненным трепетом",—
продолжает этот великий документ всестороннего освобождения
человечества. Гете в лучших своих произведениях, в особенности в произведениях своей молодой поры, воплотил в сияющих строках этот давно забытый самой же буржуазией
период ее исторической молодости. О н дерзко и смело подошел к тем святыням, которые внушали в его время „богобоязненный трепет", и в своей поэзии оставил след того веселого кощунства над святынями старого мира, который так
родственен молодому, поднимающемуся на историческую арену
классу и так невыносим для утвердившей свою власть буржуазии.
И силу в грудь и свежесть в кровь
Дыханьем вольным лью, —

мог смело сказать о своих стихах Гете. Эти „свежая кровь"
и „вольное дыханье" живут в его стихах и до сих пор, но
они уже смертельно опасны для гниющих легких буржуазии.
Конечно, эту свою историческую роль цоэзия Гете могла
выполнить, лишь поскольку о ее героях можно повторить то,
что сам поэт сказал об одном из них:
Ему душа дана судьбой
Вперед летящая и чуждая оков.

Если однако революционное утверждение человеческого
права на жизнь и счастье, на „землю и волю" выступает в поэз и и Гете, противополагая себя старому миру, под знаменем

индивидуализма, то это не значит, что оно вообще отрицает
во имя личности мир. Нет! Отрицая мир феодального рабства,
христианского холопства, моральной приниженности и распятия
человеческого достоинства, оно мечтало о новом мире, о новой
вселенной, о преображенном человечестве. Проблема отдельного и целого, человека и общества всегда занимала Гете,
а в зрелые годы это — его основная тема.
Первая печатная редакция „Фауста" (1790 г.) открывается
следующими словами:
Что человечеству дано в его судьбине,
Все испытать, изведать должен!
Я обниму в своем духовном взоре
Всю высоту его, всю глубину:
Все счастье человечества, все горе,
Все- соберу я в грудь свою одну.
До широты его свой кругозор раздвину...

Этим чувством единения с судьбами человечества проникнута
вся поэзия Гете. Глубоким стариком он сам писал о своих
песнях, что они „восходят к тем временам, когда богатый
юношеский задор отожествлял себя со вселенной и мнил ее
наполнить собой и даже воссоздать ее во всех ее частях.
Этот смелый порыв оставил на нашей жизни чистый и прочный след".
К великой славе Гете, этот „богатый юношеский задор",
отражавший глубокий кризис исторических судеб человечества,
возвещавший, что человечество в грохоте и шуме революций
готовится перевернуть изжитую им страницу, не покинул Гете
и в старости, продолжая жить в нем как импульс к творчеству, несмотря и вопреки всем его житейским компромиссам,
вопреки занятой им на практике контрреволюционной позиции.
И именно этот боевой „юношеский задор" придал его творчеству „пророческий" характер. Не удивляйтесь этому слову:
оно принадлежит Энгельсу и отличается глубокой исторической правдивостью.
Основы мировоззрения пролетариата были заложены во всесторонней и беспощадной борьбе с религиозной и идеалистической философией. В этой борьбе философии рабства была
противопоставлена философия борьбы и утверждения человечества, „его неудержимый прогресс, его всегда обеспеченная
победа над неразумностью отдельного человека, его преодолевание всего якобы сверхчеловеческого, его суровая, но успешная
борьба с природой вплоть до конечного достижения свободного
человеческого самосознания, до убеждения в единстве человека

и природы и свободного самостоятельного творчества новог»
мира, покоящегося на чисто человеческих... отношениях". В этих
словах набрасывал Энгельс общие основы нового мировоззрения и тут же добавлял: „Все это имеется и у Гете, и у кого
глаза открыты, тот может это видеть. Гете неохотно имел
дело с „богом": от этого слова ему делалось не по себе. О н
чувствовал себя, как дома, только в человеческом, и эта человечность, это освобождение искусства от оков религии именно
и составляют величие Гете. В этом отношении с ним не могут
сравниться ни древние ни Шекспир. Но эту совершенную
человечность, это преодолевание религиозного дуализма мог
постигнуть во всем его историческом значении лишь тот, кому
не чужда другая сторона немецкого национального развития —
философия. То, что Гете мог высказать лишь непосредственно,
т. е. в известном смысле „пророчески", то развито и доказано
в новейшей немецкой философии", т. е. в тех живых струях
немецкой философии классического периода, которые в кри• тически переработанном виде вошли как необходимый элемент
в фундамент научного социализма.
Энгельс говорил, что это можно прочесть у самого Гете,
но, добавлял он, лишь тем „у кого глаза открыты." Но глаза
на мир открыты только у того класса, который идет вперед.
Классы, обреченные на гибель, закрывают глаза на мир раньше,
чем наступает их физическая смерть. Они закрыты у современной буржуазии, и этого у Гете она не прочтет. А между тем
именно эти „пророческие", предвосхищающие мироощущение
и миросозерцание авангарда человечества элементы гетевского
художественного и научного творчества и есть его право на
бессмертие, на жизнь в столетиях и вместе с тем дают этому
творчеству место в сегодняшней борьбе.
К этим „пророческим" чертам общего мировоззрения Гете,
проникающим и его научную и его художественную деятельность, относится прежде всего представление о мире как
о едином целом, двигающемся в противоречиях и не нуждающемся для своего объяснения ни в каких сверхъестественных
или сверхчеловеческих силах.
Готов себя я в мир отважно кинуть,
Земных скорбей, земных восторгов жребий вынуть,
Под бури смело парус ринуть
И в час крушенья с робостью не стынуть, —

говорит Фауст. Но раньше чем кинуться в жизнь и борьбу,
он хочет узнать общий закон жизни. И вот ответ вызванного
им „Духа земли":

В буре деяний, в волнах бытия
Я поднимаюсь,
Я опускаюсь ..
Смерть и рожденье —
Вечное море:
Жизнь и движенье —
В вечном просторе.

„ Я — р о ж д е н и е и смерть, я — вечное море, меняющееся движение, пламенеющая жизнь".
В прозаических отрывках Гете писал о природе: „Она творит вечно новые формы: того, что есть, никогда не было; то,
что было, никогда не вернется; все ново и в то же время
старо... В ней вечная жизнь, становление и движение... Она
вечно превращается и ни одно мгновение не стоит на месте,
она не знает неподвижности и проклятьем своим заклеймила
она застой".
Вспоминая слова Ленина в его заметках „К вопросу о диалектике" о том, что „естествознание показывает нам... объективную природу в тех же ее качествах, превращение отдельного
в общее, случайного в необходимое, переходы, переливы, взаимную связь противоположностей", с особым чувством читаешь
у Гете: „Основное свойство живого единства — разделяться, соединяться, расплываться в общем, задерживаться на частном, превращаться, специфицироваться, проявляться, как свойственно всему живому под тысячью условий, выступать
и исчезать, затвердевать и растворяться, застывать и растекаться, расширяться и сокращаться... Возникновение и гибель т
соединение и уничтожение, рождение и смерть, радость и страд а н и е — все это протекает во взаимодействии, все это действует в одинаковом смысле, в одинаковой мере: вот почему
даже самое частное явление выступает всегда как образ и подобие самого общего".
Это жизнерадостное и не нуждающееся ни в каких сверхъестественных
опорах
мировоззрение, уничтожающее без
остатка железные клетки, в которые рассадило явления вселенной метафизическое мышление, — спора всех богов и всяческого рабства, — сделало Гете сторонником принципа эволюции, всеобщего развития и подвело его к гениальной догадке,
что действующей силой этого развития является заложенное
во всем существующем начало противоречия. „Раздваивать
соединенное,—писал он,—соединять раздвоенное — вот жизнь
природы... Все бытие — вечное разделение и соединение, и из
этого следует, что люди в рассмотрении этих грандиозных
соотношений будут тоже то разделять, то соединять... Диа-

л е к т и к а — р а з в и т и е духа противоречия, которое дано человеку,
чтобы он учился познавать различие вещей".
„Мышление и деятельность, — писал он, — деятельность
и мышление — вот итог всей мудрости. Кто делает для себя
законом испытывать деятельность мышлением, мышление деятельностью, тот не может заблуждаться, а если и заблуждается, то скоро вернется на верную дорогу". В этих словах
чувствуется уже, хотя бы и отдаленное, приближение к революционирующему всю проблему познания тезису Марксовой философии о практике как критерии истины. Недаром не кто иной,
как Ленин, высочайшим образом ценивший теорию как руководство к действию, призывая партию и рабочий класс к внимательнейшему анализу постоянно мёняющихся
ситуаций
в классовой борьбе, любил иногда повторять гетевские стихи:
Теория, мой друг, сера,
но зелено вечное дерево жизни. 1

Нет сомнения, что совокупность этих взглядов Гете должна
быть отнесена, конечно, как первоначальный набросок, как
смутное предвосхищение, как приближение именно к той концепции развития, о которой Ленин писал, что только она
„дает ключ к „самодвижению" всего сущего; только она дает
ключ к „скачкам", к „перерыву постепенности", „к превращению в противоположность", к уничтожению старого и возникновению нового".
„Я почти и сам начинаю верить, что, быть может, одной
поэзии удалось бы выразить такие тайны, которые в прозе
обыкновенно кажутся абсурдом, так как их можно выразить
только в противоречиях, неприемлемых для человеческого
рассудка". Так писал Гете, несомненно имея в виду те основные философские вопросы о „перерыве постепенности", „единстве противоположностей", „уничтожении старого и возникновении нового", над которыми тщетно билась мысль его
современников и решение которых найдено было только диалектическим материализмом. Но в поэзии именно Гете, больше
чем какой-либо другой поэт, сумел подойти к разгадке этих
„тайн". И в применении к этой области можно повторить слова
Энгельса о том, что Гете „непосредственно, т. е. в известном
смысле „пророчески", высказал то, что развито и доказано
в новейшей немецкой философии". Именно в его позднейшей
1
См., напр., т. XX, стр. 102, где эти слова Гете направлены Лениным
против моих ошибок марта - апреля 1917 г.

поэзии, в частности в великолепных сборниках „ЗападноВосточного Дивана", далеко еще не достаточно освоенного
русской литературой, можно найти превосходные поэтические
предвосхищения диалектического метода решения основных
философских проблем.
Пусть длятся древние боренья!
Возникновенья, измененья —
Лишь нам порой не уследить.
Повсюду вечность шевелится,
И все к небытию стремится,
Чтоб бытию причастным быть,—

писал Гете в стихотворении „Одно и все", говоря, что эти
„строфы содержат и раскрывают, быть может, самое темное,
что есть в современной философии".
Кто жил, в ничто не обратится!
Повсюду вечность шевелится.
Причастный бытию — блажен!
Оно извечно, и законы
Хранят, тверды и благосклонны,
Залоги дивных перемен.
В ничто прошедшее не канет,
Грядущее досрочно манит
И вечностью наполнен миг.

И он же дал замечательную формулу смены старого новым,
возникновения жизни из смерти в стихотворении, заканчивающемся строфой, заставляющей вспомнить самые блестящие
образцы диалектики у Гегеля, Маркса и Энгельса. Образ бабочки, погибающей в неудержимо-влекущем ее пламени, заставил Гете написать:
То прославлю, что живое,
К смерти огненной стремится.
Коль постигнуть не далось
Эту «смерть для жизни», —
Ты всего лишь тусклый гость
В темной сей отчизне.

Этот перевод не вполне точно передает подлинник. В прозаическом переводе строфа Гете звучит: „И пока ты не усвоишь
этот завет: „Умри и осуществись", ты останешься унылым гостем
на темной земле". Иначе говоря: лишь тот, кто поймет основной
закон жизни как постоянную смену и единство противоположностей, как осуществление нового через уничтожение старого,
лишь тот способен быть просветленным, сознательным участ«Звенья», Л» 2

ником жизни, лишь для того земля перестанет быть сумрачной и темной.
Эти гениальные образцы диалектического восприятия мира
и привели к тому, что поэзия Гете послужила для Гегеля
почти единственным художественным, материалом для иллюстрации его философских построений.
В свое время Гете с великолепным негодованием отверг
поэтическую формулу Галлера:
Природы в н у т р е н н ю ю суть
Познать бессилен ум людской;
Он счастлив, если видит путь
К знакомству с в н е ш н е й скорлупой.

Это было провозглашением ограниченности человеческого
разума, узаконением ненавистного Гете дуализма, стихотворная
формулировка общей предпосылки всякой религии и неизбывного человеческого рабства.
Гете ответил великолепным стихотворением:
„О, филистер! — писал он, — ко мне и моим собратьям
и не обращайтесь с подобными речами. Я слышу
это
целых шестьдесят лет, отругиваюсь и про себя повторяю
тысячи
и тысячи раз: „природа дает все щедро и
охотно, у нее нет ни ядра, ни скорлупы, она все сразу..."
„Пусть мир лежит перед нами безначальный и бесконечный,
пусть будет безгранична даль, непроницаема близь; все это
так, и все-таки да не решится никто и никогда поставить
границы тому, как далеко и глубоко способен человеческий
ум проникнуть в свои тайны и в тайны мира". Это возражение Гете с явным сочувствием цитировал в своей „Логике"
Гегель. А через несколько десятилетий об этом великолепном
отпоре Гете по адресу самой утонченной формы защиты идеализма напоминал Энгельс в своей „Диалектике природы".
Это беспредельное доверие к человеческому разуму, отрицание каких-либо абсолютных границ для овладения им миром,
восприятие гибели уходящего лишь как ступени постоянно
возрождающейся, обновляющейся и расширяющейся жизни
лежит в основе проникающего все мировоззрение Гете оптимизма.
Этот оптимизм глубоко чужд мировоззрению и мироощущению современной буржуазии: она быстрыми шагами идет
к закату. Но он глубоко родственен тому классу, который,
как солнце на заре, поднимается над историческим горизонтом
и предъявляет свои права на весь мир. Общие философские

основы миросозерцания Гете обеспечили и его поэзии, его
художественным образам глубокий философский смысл, пронизав их жизнерадостным, оптимистическим, утверждающим
жизнь во всем ее многообразии и отвергающим какие-либо
сверхъестественные силы чувством. В этом чувстве всеобщей
связанности потонул в конце концов и первоначальный индивидуализм Гете. „Лишь все человечество вместе является
истинным человечеством, и индивид может только радоваться
и наслаждаться, если он обладает мужеством чувствовать себя
в этом целом... Людей надо рассматривать как органы их
века". Это мировоззрение дало возможнрсть Гете дойти и до
гениальной догадки о технике как орудии господства и окончательной победы человека над природой. „При распространении техники, — писал о н , — в с е обеспечено: она мало-по-малу
поднимет человечество над самим собою и уже подготовляет
для высшего разума, для чистейшей воли чрезвычайно приспособленные органы".
На этой почве только и могло зародиться и найти свое
завершение совершеннейшее творение Гете и вместе с тем
крупнейшее художественное произведение XIX столетия — трагедия „Фауст". Мысль этой трагедии занимала Гете шестьдесят лет: первые сцены ее созданы им в семидесятых годах
XVIII в., работа была закончена лишь в 1821 г., за несколько
месяцев до смерти, и опубликована лишь после нее.
„Фауст" Гете — история человека, решившегося порвать
пуповину, связывающую его со старым миром, и ринуться
в жизнь, чтобы здесь, на земле, а не в небесах, в деятельности, а не в книгах найти смысл и счастье жизни- Он отвергает и проклинает весь наличный капитал призрачной человеческой мудрости, не удовлетворяющей его ищущего ума
и страстного сердца, и ее ядро, бога, и заключает союз
с „чортом", с великим отрицателем блестящих и чтимых, но
прогнивших до дна святынь. В поисках опорных пунктов
нового мировоззрения Гете проводит Фауста через все испытания ума и чувства, через все соблазны жизни. В течение
уже ста лет миллионы читателей следят с захватывающим
вниманием за этими бореньями и исканиями Фауста.
Каков же их итог? Оправдал ли Гете разрыв своего героя
с традиционной мудростью? Нашел ли ответ на мучившие его
вопросы? Да! Во всяком случае первые слова единственно
возможного ответа он нашел.
Уже в самом начале трагедии Гете разоблачает основную
иллюзию, в течение веков служившую оправданием и прикры-

тием рабства человеческой мысли и воли, основную формулу
всей и всяческой религиозной и идеалистической лжи. Он
нашел ее в первой строке кладезя всей старой мудрости,
в священной книге всех лицемеров и насильников, в евангелии:
Написано: «В начале было Слово...»
Я Слово не могу так высоко ценить.
Да в переводе текст я должен изменить.
Когда мне верно чувство подсказало,
Я напишу, что Мысль — всему начало...
Пишу, — и вновь я колебаться стал...
Но свет блеснул — решенье вижу. Смело
Пишу „В начале было Дело!"

Дело, акт, т. е. преодоление сопротивления, борьба. Так
великий мастер словесного искусства, неоднократно искавший
спасения в уходе от жизни, в подчинении наличному факту,
в смирении перед ним, возвеличивает деяние, человеческую
практику, подходит к великому тезису Маркса: „Философы
лишь различным образом о б ъ я с н я л и мир, но дело заключается в том, чтобы и з м е н и т ь его".
Лишь тот, кто пред природою стоит как воин,
Тот человека звания достоин,—

провозглашает в дальнейшем Фауст.
Но Фауст не останавливается на этом, он идет дальше.
Испытав и отвергнув все возможные ответы на поставленный
вопрос о смысле жизни, Фауст-Гете на краю могилы находит
наконец решение загадки жизни в п о б е д о н о с н о й б о р ь б е
трудового
коллектива.
...Жизни годы
Прошли не даром: ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной;
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой.
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб в их толпе среди свободного народа
Свободным стал я на земле свободной.
Тогда сказал бы я: мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!

С этими словами умирает Фауст в трагедии Гете; с этими
словами умер и Гете. Так этот с л о в е с н и к прославил д е л о
и и н д и в и д у а л и с т — человеческий
трудовой
коллектив.

Так, в поэзии и в научном творчестве Гете из протеста
против старого мира рождаются прообразы, предвосхищения,
гениальные догадки, „пророческие" слова о новом, преображенном человечестве и преобразованной им земле.
Гете жаждал этого нового мира без богов и рабов, в котором сильный и гармоничный человек был бы плодом гармоничного общества. Но из феодального мира рождался не гармоничный мир, а мир, полный противоречий, мир нового угнетения и нового рабства. Тут — объяснение противоречий Гете
и его трагедии, почва, на которой развилась его теория
и практика компромисса. В обширной галлерее его героев нет
героя-победителя, все его герои (Гец, Прометей, Магомет,
Эгмонт, Тассо) гибнут. Гибнет и тот, кто нащупал дорогу
к победе — Фауст. Эти смерти — сдача поэта. Победы быть
не могло именно потому, что на развалинах сокрушенного
феодализма росла не гетевская мечта о гармоничном обществе
гармоничного человека, а общество еще более глубоких, еще
более кричащих противоречий.
Ведь и на реальной исторической сцене победителями остались
не Бабефы и даже не Робеспьеры, а Сиейсы, Талейраны,
Наполеоны, самые оборотливые из скупщиков национальных
имуществ, самые подлые из военных поставщиков, самые
беспринципные из примазавшихся к революции авантюристов.
Творчество Гете было призывным маршем молодой буржуазии,
наступавшей на святыни религиозного, политического и экономического варварства средневековья. И так же как на чуждой
нам классово „Марсельезе" лежит отблеск грандиозных потрясений Великой Французской революции,—отблеск буйного
протеста против средневекового угнетения человека лежит на
творчестве Гете. Но так же как „Марсельеза"—песнь бунта—
превратилась в официальный гимн восторжествовавшей буржуазии, так и творчество Гете оказалось захваченным, изуро-«
дованным, приспособленным к ее нуждам.
Буржуазия пошла на компромисс с феодализмом: ей нужны
были выкованные им орудия угнетения масс. В идейной области это обозначало реакцию против бунтарских, языческих,
освободительных элементов гетевской поэзии, возрождение
религии, мистики, средневековой философии, средневековой
морали, то, что Ленин называл „идейным труположством".
Оно было глубоко враждебно духу поэта, но он капитулировал
перед его социальной основой. На его жизненной практике,
как и на его творчестве, неизбежно сказалась вся ограниченность буржуазного мира, буржуазных понятий, ее быстрый

переход от ограниченной революционности к неограниченной
контрреволюции. Контрреволюционная буржуазия приручила
этого „непокорного, насмешливого, презирающего мир гения"
(характеристика Энгельса). Он не порывал со своим классом
и, отразив его идейный взлет, отразил и его контрреволюционную практику господства над массой.
Любимым образом его поэзии был странник, свободный
человек, разорвавший связи материальной и идейной зависимости от старого мира, а сам поэт пятьдесят лет просидел
при дворе мелкого немецкого князишки, заласканный и князем
и его челядью.
Невольно вспоминается образ другого великого поэта —
Пушкина. Пережив период бунтарской молодости, Пушкин
тоже готов был склонить свою буйную голову, пойти на
компромисс, искать успокоения в примирении с царем.
Но он не вынес этого компромисса, не вынес царской ласки
и, замученный, сам подставил себя под пулю, направленную
придворной челядью, позволил себя убить.
А Гете вынес, прижился, притерпелся. Вот почему Энгельс
и сказал, что „убожество победило его". 1
Путей к подлинно-новому миру он не знал, да и не очень
искал их на практике. Между его „теорией" и „практикой"
господствовал глубочайший разрыв. Его „практика", проникнутая духом компромисса с господствующими классами,
отказом от борьбы, была живым отрицанием его „теории".
Проповедник нового, совершенного человека, он — по слову
Энгельса — „испытывал самый архимещанский страх перед
великим ледоходом, угрожающим его мирному поэтическому
уединению". В этих условиях творчество поэта неизбежно
теряет черты действенности, приобретает созерцательный, отвлеченный характер, вырождается в оторванную от живой жизни
„мечту о том, что „лет через 300—400" „мы увидим все небо
в алмазах". В конце концов великолепная апология коллективного труда побеждающего природу освобожденного человечества в заключительном монологе Фауста тоже ведь только
1
Наш Белинский писал по этому поводу почти одновременно с Энгельсом: «Гете был великий художник, но человек он был самый обыкновенный... Не искусство, а его личный характер заставлял его вечно тереться между сильными земли, жить и дышать милостыней их улыбок...»
«Он великий человек—я благоговею перед его гением, но тем не менее
я терпеть его не могу», — добавлял в частном письме «неистовый Виссарион», отражая чувства первого революционного поколения, шедшего за
Гете.

„небо в алмазах", отвлеченная формула, благородная, но бесплотная и потому бессильная мечта.
Буржуазный мир душил творчество Гете; компромисс с ним
губил его. Он был слишком связан с господствующими классами, чтобы применить к обществу свое учение о развитии,
чтобы постичь его рост через борьбу противоречий, чтобы
увидеть в революциях единственный путь к будущему, которое
призвал его же Фауст. Историческое творчество масс было
для него чуждой и враждебной стихией. И поэтому он оказался пленником филистерства, пленником буржуазии, д л я
которой его творчество было блестящей, но ни к чему не обязывающей побрякушкой, лишь скрашивавшей угрюмую и мрачную картину буржуазного мираКак и сам Гете, громадная масса его читателей не сделала
из общих посылок его поэзии и научного творчества последовательных практических выводов. Большинство воспринимало
эту поэзию как развлечение, как „летом сладкий лимонад",
как интересную, порой завлекательную духовную гимнастику,
оторвавшись от которой, следует вернуться к своим будничным делам расчетливых мещан. Ибо эти читатели в своем
огромном большинстве были сынами буржуазии, а буржуазии
делать последовательные выводы из войны Гете с рабством
человеческого духа и воли было невозможно. Это значило бы
для них подкладывать динамит под собственный дом.
Но народился класс, который может додумать до конца
проповедь Гете, который должен в интересах успеха своего
собственного дела уничтожить до конца во всех общественных отношениях остатки старой психологии. И лучшее
в Гете для него будет прекрасным орудием этой грандиозной
расчистки.
Когда резолюция XVII конференции говорит как о практической задаче дня о „преодолении пережитков капитализма
в сознании людей", она ставит перед партией грандиозную
задачу переделки человеческого материала, которую как практическую проблему предвидел еще Маркс и с которой на деле
неизбежно сталкиваются фактические руководители социалистической стройки. Перед ними проклятое наследие религиозных, патриархальных, крепостнических, буржуазных, мелкобуржуазных пережитков чувств, настроений, и для борьбы
с последними сверкающий арсенал гетевской поэзии может
доставить великолепное оружие с широким полем обстрела.
Тут еще раз могут осуществиться гениальные, полные диалектического смысла слова Коммунистического манифеста:

„Оружие, которым буржуазия на смерть поразила феодализм,
направляется теперь против самой буржуазии".
Только мы, коммунисты, отвергая начисто все мелкое, все
компромиссное, все филистерское, все контрреволюционное
в Гете, великое в Гете низводим из области мечты, фантазии,
отвлеченной мысли на землю, в практическую жизнь, в конкретную деятельность миллионов людей, в реальной борьбе
воплощаем его протест против унизительных условий человеческого существования, в конкретном строительстве социализма—его лучшие упования, гордые мечты, дерзновенные
порывы.
В великой культуре пролетариата Гете будет жить, но жить
по-новому.

Гл.

Глебов

Пушкин и Гете
Über Gräber, vorwärts!
Goethe

I
Ф А У С Т О В С К А Я ТЕМА

1
Образ Фауста в течение многих лет волновал воображение
поэта. Фаустовская тема была близка Пушкину потому, что
в Фаусте конфликт „вечных противоречий существенности"
достиг наивысшего напряжения. В Фаусте — разлад средневековой души, крушение теократической системы, титанический порыв к преодолению противоречий бытия. Фауст — это
переход от теократии к антропократии, от средневековья
к „новому" времени. „Другая душа" Фауста—Мефистофель —
рождает в нем непрестанное стремление вдаль. Фауст, как
титан, бросает вызов небу и земле и пролагает новые пути.
Вот почему Пушкин видел в „Фаусте" не только великолепное поэтическое творение. Д л я него Фауст был символом
судьбы западноевропейского человека, представителем новой
культурной эпохи. Именно поэтому напрашивалось сопоставление „Фауста" и „Илиады": „Фауст есть величайшее создание поэтического духа, он служит представителем новейшей
поэзии, точно как Илиада служит памятником классической
древности". 2
1

Из подготовляемой к печати работы. АвтСочинения Пушкина. Изд. Академии наук (в дальнейшем при ссылках
сокр. — СПАН), ІХ/І, 34; ср. также ц. с. ІХ/ІІ, 77. Сопоставление имев
«Фауста» и «Илиады» мы находим и у Ф. Энгельса. Сказание о Фаусте3

Первые слова Фаустовской темы звучат в 1819—1820 г.
Э т о — н а б р о с о к „Скажи, какие заклинанья," 1 являющийся отрывком из разговора Фауста и Мефистофеля. В нем содержится вопрос — какие заклинанья имеют над последним власть,
и ответ — „довольно одного желанья". Разговор этот — первая, видимо, встреча Фауста и Мефистофеля. Имен нет, но
содержание устраняет возможность отнести разговор к иным
лицам. 2 В этом наброске нельзя еще разгадать отношение
поэта к образу Фауста, его творческий замысел. 3
Понимание Пушкиным образа Мефистофеля уже отчетливо
видно в стихотворении „Демон" (1823). Сомнение и отрицание
составляют существо „демона":
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою,
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе,
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

Этот „демон", как и Мефистофель Гете, „отрицает все на
с в е т е " . 4 В написанной в 1824 г. заметке об этом стихотворении
Пушкин говорит: „В лучшее время жизни — сердце, не охлаон относит «к самым глубоким творениям народной поэзии всех народов»,
считает, что каждая эпоха может усвоить его; «и если переработки сказания о Фаусте после Гете то же самое, что Илиады post Homerum, —
пишет Энгельс, — то в них все же открываются каждый раз новые стороны» (Немецкие народные книги. 1839. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса. Соцэкгиз. 1931. II, 29).
1
Сочинения Пушкина. Ред. С. А. Венгерова. Изд. Брокгауз-Ефрон, II, 2.
2
П. В. Анненков полагал, что набросок этот — «попытка перевода из
Фауста» (Соч. Пушкина, ред. П. А. Ефремова, изд. Суворина. VIII, 136).
Однако в «Фаусте» Гете нет соответствующего места. П. А. Ефремов высказал предположение, что разговор является «наброском для сцены из
«Фауста» (там же). Ср. замечания П. О. Морозова, СП АН, IV, прим., 267.
В. А. Розов видит в наброске «первую попытку Пушкина самостоятельного
творчества в духе «Фауста» Гете» («Пушкин и Гете», «Университетские известия», Киев, 1908, № 6, 88).
3
В следующие за этим годы Пушкин два раза выбирал в качестве эпиграфа слова поэта в «Прологе в театре» «Фауста» Гете—«Gieb meine Jugend
mir zurück»; в 1820 — 1821 г. к «Кавказскому Пленнику» и в 1822 г. к стихотворению «Таврида». Эго свидетельствует о том, что в период между наброском «Скажи, какие заклинанья» и «Демоном» (1823) мысли Пушкина неоднократно обращались к «Фаусту».
4
«Фауст», пер. В. Брюсова, ред. и комм. А. В. Луначарского и А. Г. Габричевского, Г ИЗ, 1928, 120.

жденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно
и нежно. Мало-по малу вечные противоречия существенности
рождают в нем сомнение, чувство мучительное, но не продолжительное... Оно исчезает, уничтожив наши лучшие и поэтические
предрассудки души... Недаром великий Гете называет вечного
врага человечества „ д у х о м о т р и ц а ю щ и м " . 1 Дальше Пушкин разъясняет, что бн хотел в стихотворении „Демон" олицетворить „сей дух отрицания или сомнения." 2 В заметке чрезвычайно существенным является указание на „ в е ч н ы е п р о т и в о р е ч и я с у щ е с т в е н н о с т и , " рождающие в человеке
сомнение и отрицание. Пушкин таким образом показывает,
как противоречия жизни меняют человека и как он в самом
себе начинает слышать „язвительный" 3 голос Мефистофеля.
Этому голосу не был чужд и сам поэт, бравший в т о м ж е
1823 г. „уроки чистого афеизма" у философа, который доказывал
qu'il ne peut exister d'être intelligent Créateur et régulateur,—
мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия
души". 4 Систему этого философа Пушкин находил „не столь
утешительной, как обыкновенно думают, но к нещастию, более
всего правдоподобной". 6
В „Новой сцене между Фаустом и Мефистофилем", 6 написанной в 1825 г., Пушкин, рисуя образ Мефистофиля, развивает
основную мысль „Демона". Все речи Мефистофиля — а они
из 120 строк „Новой сцены" занимают 95 — являются для
Фауста голосом того же „демона" сомнения и отрицания.
Сомнение рождает отрицание, отрицание порождает с к у к у .
Именно этим окрашен образ Фауста в „Новой сцене". Косми1
П. В. А н н е н к о в . «А. С. Пушкин в Александровскую эпоху». 1874
(в дальнейшем при ссылках сокр. — ПАЭ), 1 53.
3
Там же.
3
«Демон» (1823).
4
Письма Пушкина. Ред. Б. Л. Модзалевского. Изд. Г И З (в дальн. при
ссылках сокр. — ППМ), I, 74 — 75.
5
Там же
6
Первая часть «Фауста» Гете в законченном виде вышла в свет в 1808 г.
Вторую часть Гете кончил только в год своей смерти. «Новая сцена»
Пушкина явилась в результате желания поэта написать продолжение
незаконченной тогда еще (1825) трагедии Гете. Так «Новая сцена» и была
воспринята Д. В. Веневитиновым, который через два дня после приезда
Пушкина в Москву в 1826 г. говорил (11 сентября) М. П. Погодину, что
у Пушкина есть «продолжение Фауста» (М. Цявловский, «Пушкин по документам Погодинского архива». Отд. отт. из «Пушкин и его современники»,
1916, 11). Следует отметить, что Пушкин писал так же, как Марло (The
tragical History of Doctor Faustus) и Шекспир (Merry wives of Windsor), —
«Мефистофиль», а не «Мефистофель», как Гете.

ческая скука — вот чем наполнен мир Фауста после всех е г о
подъемов и падений. „Вся тварь разумная скучает". 1 Даже
гроб „зевая" 2 ждет человека. Скука — это одна из наиболее
безнадежных форм неприятия, отрицания мира. Там,'где есть
с м ы с л , там скуки нет. Там, где смысл утрачен, там воцаряется
скука бессмыслицы, или, если угодно, бессмыслица скуки. 3
Вот отчего поистине страшно звучат первые слова Фауста
в „Сцене": „Мне скучно, бес".
Почему для Фауста утрачен смысл?
Фауст начинает свой бег через жизнь с неудержимого стремления к знанию. Следуя путями науки, проторенными веками
(философия — богословие-—право—медицина и т. д.), Ф а у с т
стремится объять всю полноту мира. Но традиционная наука
не в состоянии преодолеть пропасть между „я" и миром,
между умозрением и миродействием. „Малый мир" продолжает
оставаться оторванным от „большого мира." Пассивное умозрение и статистическое ознакомление не могут вывести человека за пределы личности, не в силах разорвать порочный
круг замкнутого в себе индивидуального бытия. Говоря иначе,
эта наука не в состоянии преодолеть „вечные противоречия
существенности". _
И Фауст Гете подводит печальный итог героического стремления: „Знанье не дано нам!.. Не вижу больше истин непреложных". 4 Вслед за ним повторяет и Фауст Пушкина: „В глубоком знанье жизни нет; Я проклял знаний ложный свет". &
1
Сочинения и письма А. С. Пушкина. Ред. П. О. Морозова. Изд. т-ва
«Просвещение» (в дальн. при ссылках сокр.-—ПМП), III, 383.
2
Там же.
s
Вообще мотив скуки как результат утраты смысла существования
встречается у Пушкина неоднократно. Так, в «Элегии» 1816 г. читаем: «Мне
скучен мир». В сцене из «Бориса Годунова» — «Ограда монастырская», относящейся к 1825 г., Григорий говорит злому чернецу (тоже своего рода бес)
о бессмыслице монастырской жизни: «Что за скука, что за горе наше бедное житье!» В письме к Рылееву, написанном в том же году, Пушкин говорит, что «скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа» (ППМ,
I, 133). Наконец, одна из основных черт бессмысленного существования
Евгения Онегина — скука («наскучил света шум», I, 37, «в деревне скука
та же», I, 54, «скука, вот беда», III, 2 и т. п.). Некоторые критики называли
Онегина «русским Фаустом». Но в Онегине элементы фаустовской трагедии
и титанической борьбы полностью отсутствуют. Онегин — вполне «современный человек», «себялюбивый и сухой», с «озлобленным умом, кипящим
в действии пустом» (VII, 22). Он, в сущности, пародия (VII, 24), подобно
тому как европейский буржуа XIX века был лишь выродившимся внуком
Фауста...
* Ц. е., 82.
5 ПМП, III, 384.

Для Фауста Гете этот итог — начало нового сложного пути.
Его вехи: попытка магического овладения тайной природы —
искание идеальной красоты — творческое делание жизни. В сущности, это—путь, пройденный западноевропейским человеком,
начиная с Роджера Б э к о н а 1 и кончая 1832 г. — годом смерти
Гете... Смысл обретен в синтезе знания и делания, мышления
и деятельности, в непосредственном творчестве жизни.
К началу другой сцены пушкинского „Фауста" — „Фауст
в аду"—относятся написанные в том же 1825 г. два отрывка:
„Вот Коцит, вот Ахерон" 2 и „Что козырь? — черви". 3
В первом отрывке Фауст на хвосте диавола спускается в ад.
В аду происходит знаменательный разговор между ним и бесом
поварен. На вопрос о том, что кипит в котле, бес говорит:
„Погляди—цари!" На это Фауст отвечает: „О, вари, вари!" 4
Во втором отрывке Смерть играет в карты с Грехом и, повидимому, с душами, томящимися в аду. Они играют
Не для денег,
А только б вечность проводить.

1
Р. Бэкон овладел всеми современными ему науками и сверх того познал
еще кое-чго. Это «кое-что» заключалось в том, что м а т е м а т и к а и
э к с п е р и м е н т полагались им в основу всякого научного знания. Математику Роджер Бэкон полагал ключом к наукам, а эксперимент — необходимым
методом исследования тайн природы. Эти новаторские идеи, равно как
и изобретательство (ему приписывается изобретение пороха, часов, телескопа и т. д.), являются уже чертами, характерными для «нового» времени.
«Sein Geist sich über die trüben Vorurtheile der Zeit erheben und der Zukunft
voreilen konnte» [Его ум преодолел мрачные предрассудки времени и смог
предвосхитить будушее] — писал Гете о Р. Бэконе (Goethes Sämmtliche
Werke. Mit Einleitungen von Karl Goedeke. Cotta. Stuttgart. 1874. XV, 473).
2
СПАН, IV, 194.
3
Там же, прим., 277 — 279. Возможно, что на мысль написать посещение
Фаустом ада Пушкина навело то место The tragical History of Doctor Faustus Марло (впервые была представлена на сцене в 1594 г., первое издание
вышло в 1604), где Фауст выражает желание увидеть ад и вновь вернуться
на землю, а Люцифер ему это обещает. Такого рода сцены нет в «Фаусте»
Гете. Нет посещения Фаустом ада и у самого Марло — обещание Люцифера осталось невыполненным. Тем больше интереса для Пушкина мог
представлять этот эпизод. Отмечу также, что в № 3 «Лицейского Мудреца»
(1815) встречаются два образа, близкие к «Фаусту в аду»: первый — в стихотворении «Деяния Мартына в аду», где есть такие строки: «Уж он счастливо Коциту перешел; И Стикс уж переходит» (К. Я. Грот, «Пушкинский
лицей. 1811 — 1817». «Бумаги I курса, собранные акад. Я. К. Гротом. 1911.
281), второй — в диалоге «Демон Метроманий и стихотворец Гезель», где демон говорит: «Я привез на хвосту тебе письмо» (там же, 293).
4
Эти слова хорошо характеризуют умонастроение Пушкина в год декабристского восстания.

Эта черта говорит о том, что в аду Фауст найдет все ту же
бессмыслицу.
Появляется в сопровождении дьявола (Мефистофиля?; Фауст.
Он зван на праздник к Сатане. Смерть удивляется, что Ф а у с т
находится в аду живым. На это дьявол (Мефистофиль?)
отвечает:
Он жив, да наш давно —
С е г о д н я ль, з а в т р а

все

равно.

Судьба Фауста кажется предрешенной.
Фауст испытал мир. Теперь он хочет испытать ад. О н совершает путь, намеченный в трагедии Гете: с небес — через
землю — в ад. 2
„Новая сцена между Фаустом и Мефистофилем" должна
была иметь продолжение. Ведь „скептицизм во всяком случае
есть только первый шаг умствования". 8 Только п е р в ы й шаг...
Но работа над трагедией была приостановлена.
Пушкин „благоговел перед созданием Фауста." 4 И именно
потому он чувствовал великую ответственность за работу над
образом Фауста п о с л е Гете. Он отчетливо сознавал всю —
нередко опасную —- силу влияния Гете, все оттенки этого
влияния. Он видел это на примере Байрона. „Фауст тревожил
воображение Чильд-Гарольда. Два раза Байрон пытался бороться с Великаном романтической поэзии — и остался хром,
как Иаков". 6 В 1825 г. Пушкин сам еще мог опасаться „захромать". 6 К этому, примерно, времени (1826 —1827 гг.) отно1

Подчеркнуто Пушкиным.
Пролог в театре; разговор с Эккерманом 6 мая 1827.
СПАН. ІХ/І, 38.
4
Ц. с. ІХ/І, 210.
6
Ц. с. ІХ/І, 430. Пушкин здесь имеет в виду влияние «Фауста» на «Manfred» и «The Defermed transformed». Ср. также ц. е., IX II, 874, ІХ/І, 167.
6
Очень ценное замечание относительно влияния «Фауста» Гете на замысел «Бориса Годунова» сделано Б. Варнеке в ст. «Источники и замысел
«Бориса Годунова» («Пушкин». Статьи и материалы. Ред. М. П. Алексеева.
Пушкинская комиссия Одесского дома ученых, вып. I, 1925). Сцена
«Ограда монастырская» представляет «самозванца орудием в руках... злого
чернеца, с которым он здесь как будто заключает договор, определивший
весь ход его дальнейшей жизни... Это позволяет сближать ее со знаменитой
сцег ой договора между Фаустом и Мефистофелем... Начав увлекаться трагедией Гете еще на юге, Пушкин как бы стоял перед искушением показать
в великой трагедии московской смуты историческое воплощение концепции
Гете» (14). Поэт, однако, пошел другим путем, подсказанным его историческим чутьем. Сцена была выпущена. Таким образом она «сохраняет чисто
историческое значение лишнего доказательства влияния Гете на первоначальный замысел трагедии» (15). Следует напомнить, что «Борис Годунов»
2
3

сятся его характерные слова: „Как после Байрона нельзя
описывать человека, которому надоели люди, так после Гете
нельзя описывать человека, которому надоели книги". 1
„Новая сцена между Фаустом и Мефистофилем" и „Фауст
в аду" — только фрагменты. В них дан лишь один момент,
одна черта судьбы Фауста. Поэтому сравнивать многосложное
целое Гете с этими фрагментами и на таком основании „оценивать" Фауста Пушкина нельзя. Образ Фауста, меняя свои
черты, проходит через все творчество Пушкина.
В 1827 г. Пушкин возвращается к „демону". „Дух отрицанья,
дух сомненья" впервые познает очарованье „духа чистого." 2
Диалектика образа Фауста приводит к раскрытию в нем его
противообраза — МефистофиляГ Диалектика образа „демона"
приводит к раскрытию в нем его противообраза — „ангела".
Познание преодолевает отрицание мира. Тут у Пушкина содержится, в сущности, мысль такого рода: никто, основавший
свое бытие на отрицании, не может б ы т ь . В этой мысли
заключено будущее Фауста.
Проходят годы.
В их течении внезапно, как блеск молнии, мелькает лицо
Фауста — Мефистофеля. Герман, герой
„Пиковой Дамы"
(1834) — „лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона и душа Мефистофеля". 3 О н стремится овладеть тайной,
которая, может быть, „сопряжена с ужасным грехом, с пагубою
вечного блаженства, с дьявольским договором". 4 Но он не
Фауст, а расчетливый инженер, делающийся безумным от прикосновения к тайне трех карт.
В этот период Пушкин работает над новым замыслом —
драмами из эпохи средних веков. В них он хочет дать картину
заката средневековья. И вот перед ним на рубеже двух эпох
встает знакомый образ доктора Фауста. 5 Но теперь былой
был написан в том же году, что и «Новая сцена между Фаустом и Мефистофилем» и «Фауст в аду» — 1825. Примечательно, что именно историзм
Пушкина вызвал отказ поэта от первоначального замысла и продолжение
работы над «Борисом» уже по «народным законам драмы Шекспировой»
(СПАН, IV, прим., 142).
1
Соч. Пушкина, ред. П. А. Ефремова, изд. Суворина, VIII, 111.
2
«Ангел» (1827). В конце второй части «Фауста» Гете (1832) есть одно
мгновенье, когда Мефистофель также познает очарование ангелов, окружающих тело Фауста; он, как и «демон» Пушкина, не в силах их проклясть
и с удивлением спрашивает себя, не появилась ли у него к ним любовь.
3
ПМП, V, 521.
4
Ц. с. V, 519.
5
К этому времени— 1835 г. — вторая часть «Фауста» Гете уже была
напечатана.

зачарованности творением „Великана романтической поэзии"
нет. Пушкин свободно этот образ принимает, исполненный
„надежды открыть новые миры, стремясь по следам гения". 1
И он действительно открывает нечто новое.
Пушкин уже далек от трактовки Фауста в космическом
плане, данном Гетр. Он не следует за легендой великого
старца. Пушкин задумывает своего Фауста.
2

1835 год—год крупнейших творческих замыслов Пушкина, по
своему размаху превосходящих, пожалуй, все до этого времени
им созданное. „История Петра Великого", социально-бытовой
роман „Русский Пелам", 2 повесть о смерти Петрония („Цесарь путешествовал"), „Египетские ночи", драмы из эпохи
средневековья — вот над чем работает Пушкин в этот период.
Во всех этих замыслах, столь различных и по историческим
эпохам (античность, средние века, „новое" время), и по форме
(драма, повесть, роман, историческое исследование), есть нечто
общее. Пушкина интересовала жизнь, предельно наполненная
творческой энергией и борьбой „противоречий существенности",
волновали эпохи потрясений и кризисов. Время Петра I — это
к о н е ц русского средневековья. „Русский Пелам" — период
социального к р и з и с а , декабристского движения. „Цесарь путешествовал"— п а д е н и е античного мира. Драмы о папессе
Иоанне, Бертольде Шварце и Фаусте — з а к а т западноевропейского средневековья, начало „нового" времени. Итак, общей
для всех этих творческих замыслов Пушкина является тема
кризиса жизни, тема рождения „нового" человека.
К задуманным Пушкиным драмам из эпохи средневековья
относятся: план драмы о папессе Иоанне, 3 набросок программы „Шварц ищет философского камня", 4 программа
„Un riche marchand de draps" 5 и, наконец, так называемые
1

СПАН, IX/1, 322.
Анненков замечает об этом романе: «Пушкин всецело предался мысли
испробовать р е а л ь н ы й роман в п р о з е , в котором поэтический элемент
играл бы ту же роль, какую он играет в «Wahrheit und Dichtung» Гете.
П. В. Анненков. «Литературные проекты А. С. Пушкина». «П. В. Анненков
и его друзья». Том 1. 1892 (в дал. при ссылках сокр.—ЛПП), 451.
3
ЛПП, 473—474. ПМП, V, 582—583.
4
«Неизданный Пушкин». Собрание А. Ф. Онегина. Труды Пушкинского
дома. «Атеней», 1922, 167.
5
ЛПП, 481; ПМП, V, 581—582.
2

„Сцены из рыцарских времен". 1 „Сцены" эти были началом
драмы в прозе, намеченной названными двумя последними программами.
Набросав план драмы о папессе Иоанне, Пушкин вслед за
последними словами его приписал замечание о всем замысле:
„Si c'est un drame il rappellera trop le Faust". Возникает важный
вопрос: почему драма о папессе Иоанне должна была бы, по
мнению Пушкина, с л и ш к о м напоминать „Фауста" Гете?
Остановимся на соображениях П. В. Анненкова: „Как бы
родилось у [Пушкина] опасение слишком близко подойти к созданию Гете, имея в руках воспроизведение народного сказания, совершенно различного по духу, содержанию и целям с задачами немецкой драмы и в котором Фауст ни разу не упомянут и не введен в среду действующих лиц, если бы не было
потаенного присутствия того же героя в намерениях автора?
Имя знаменитого сказочного доктора явилось в приписке Пушкина потому, что оно существовало в его мысли, а желание
избежать неприятной с ним встречи — потому, что оно прежде
входило в творческие расчеты поэта". 2
Анненков безусловно прав, утверждая, что образ Фауста входил при составлении программы драмы в „творческие расчеты"
Пушкина. Однако он проглядел основное. Дело в том, что
образ самой папессы Иоанны есть модификация образа Фауста. 3
Иоанна, как и Фауст, стремится к знанию и обладает великими способностями. После встречи со св. Симоном, „le démon
du savoir", являющимся своего рода Мефистофелем, Иоанна
проходит весь курс наук своего времени и делается, как и Фауст,
доктором. Дальнейший путь ее: приор — кардинал — папа. Но,
достигнув вершины знания и власти, Иоанна с к у ч а е т . Мы
вновь слышим это слово, доносящееся из „Фауста" 1826 г.:
„Мне скучно, бес". Таким образом и эта — важнейшая — черта
Urfaust'a Пушкина оказывается перенесенной на Иоанну. Но
тут она обозначает кризис целой системы жизни, кризис папства, утратившего смысл своего существования. Скука-—это
бессмыслица, падение, закат. И скука заставляет пасть Иоанну.
Именно потому, что образ Иоанны обладает чертами Фауста,
Пушкин мог предполагать, что драма будет слишком напоминать „Фауста".
1

ПМП, V, 585—603.
ЛПП, 477.
3
В. Розов указал лишь на а н а л о г и ю Иоанны и Фауста, ц. е., № 7,
141-142.
2

• Звенья» .Ys 2

На пути между Колизеем и христианским монастырем Иоанна
производит на свет ребенка, которого уносит диавол. Рождение
этого ребенка женщиной-папой, ученицей демона знания, м е ж д у
двумя памятниками двух культур, античной и христианской,—
символично. Ребенок не принадлежит ни к одной из этих культур. Он—плод их распада. Э т о — Ф а у с т , человек „нового" времени. Но это — не Фауст Гете.
О б этом ребенке Анненков писал: „Мы пришли к твердому
убеждению, что из диавольского ребенка должно было образоваться лицо, пущенное Гете во всемирный оборот, именно
пресловутый Фауст, и притом не в качестве доктора философии и теологии, а в качестве предполагаемого изобретателя
печатного станка". 1 Эта догадка, с той только поправкой,
что это Фауст уже не Гете, подтверждается содержанием программ второй драмы—„Шварц ищет философского камня" и
„Un riche marchand de draps."
Первая программа говорит о Бертольде Шварце, изобретателе пороха, и о его соседе Калибане.
Шварц и Калибан — бескорыстное искание истины и тупой
быт. Шварц ищет „не богатства, а истины", Калибан — „проедает свое богатство в пустой надежде". В Шварце неутомимая энергия мыслителя и ученого. Д л я него важен не практический результат, а победа мысли, „разрешение вопроса". Калибану доступен только житейский результат открытия философского камня: обогащение и жизнь „сложа руки". Конфликт Шварца и Калибана дан уже в первых же строках программы.
Во вторую программу кое-что из первого наброска вошло,
многое изменено и дополнено новыми чертами. Калибан исчез.
Его место занял „старый буржуа." З а в я з к а драмы — не искание Шварцем философского камня, а любовь сына „старого
буржуа", поэта, к дочери рыцаря. Интеллектуальному неравенству Шварца и Калибана в новой программе соответствует неравенство социальное — сына буржуа и дочери рыцаря. З д е с ь
брошено зерно, вырастающее впоследствии в восстание народа
против феодалов. И Бертольд, заключенный в тюрьму и изобретший находясь в ней порох, выступает на стороне восставшего народа. Шварц взрывает замок, а рыцарь, владелец замка,
убит п у л е й .
15 августа 1835 г. Пушкин закончил первые сцены драмы —
так называемые „Сцены из рыцарских времен".
1

ЛПП, 476.

Рамки намеченных программ раздвинуты. Появляются новые
лица. Старые или меняют свой облик, или обрели имя и плоть.
И общие контуры, и детали нового колоссального здания начинают отчетливо проступать.
Бертольд — все тот же искатель истины, все тот же беспокойный ум, охваченный жаждой открытий. В „Сценах," однако,
образ Бертольда приобретает новую и важнейшую черту. Бертольда уже не удовлетворяет открытие философского камня:
это только любопытно и выгодно. Его чарует мысль о той
реальной силе, которую несет с собою тайна вечного движения,
о беспредельном источнике энергии. Вот что открывает бесконечные перспективы для человеческого творчества. Не золото, а энергия преобразует лицо земли. Наука—не для науки,
не для „разрешения вопроса", а для жизни.
Бертольд— создатель величайшего технического переворота,
повлекшего за собой и большие социальные сдвиги. Порох, это
новое разрушительное вещество, способствует, по мысли Пушкина, взрыву устоев феодального общества. Вассал, с его косой или дубиной, бессилен против закованного в латы рыцаря.
Вассал,обладающий огнестрельным оружием, равносилен любому"
вооруженному человеку. Порох изменил соотношение сил.
внутри феодального общества. 1
Программа драмы, начало которой дано в „Сценах", заканчивается словами: „La pièce finit par des refléxions et par l'arrivée de Faust sur la queue du diable (découverte de l'imprimerie — autre artillerie)."
Итак, тут Фауст появляется т е м ж е п у т е м , каким исчез
ребенок в конце программы „La papesse" — его приносит диавол. Это обстоятельство подтверждает догадку о том, что ребенок, рожденный Иоанной, — Фауст. Отмечу кстати, что образ
„sur la queue du diable" был уже дан Пушкиным в 1825 г.
в наброске „Фауст в аду": 2
Доктор, сразу ну смелее
Сядь ко мне на хвост.

^ Новый Фауст Пушкина начинает с того, чем Фауст Гете кончает — с т в о р ч е с к о г о д е я н и я . Его мятежный ум создает
1
М. Каррьер замечает: «Порох сломил стены рыцарских замков и доставил пехоте победу над закованными в броню конниками» («Искусство в связи,
с общим развитием культуры». Пер. Е. Корша. 1874. IV, I). Отмечу также
взгляд, высказанный применительно ко времени заката античного мира:
«Если бы Рим выдвинул против варваров порох и другие взрывчатые вещества, то никогда бы не был жертвой варварских вторжений» (Ф. Успенский,
«История Византийской империи». Брокгауз—Ефрон. СПБ. 1/1, 51*.
2
СПАН, IV, 194.

(

искусство печати. 1 И если Фауст Гете читает книги, то Ф а у с т
Пушкина делает возможным их появление на свет. "Он дает
человеку величайшую силу — книгопечатание, эту „autre artillerie", определившую культурное развитие Европы в последующее время. Пушкин, как, может быть, никто в современной
ему России, сознавал силу этой „артиллерии". „Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли.
Никакая власть, никакое правление не может устоять противу
всеразрушительного действия типографического снаряда". 2
H именно поэтому он хотел создать легенду о Фаусте, бросившем в мир этот снаряд. </
Уходящее средневековье Пушкин воплотил в „Сценах из
рыцарских времен" в образе рыцаря бедного. Этот образ выражает классическую черту средневекового мироотношения:
аскетизм, отречение от земного во имя небесного. Д л я всего
земного душа „Рыцаря, влюбленного в Д е в у " 3 сгорела, опаленная неземной мечтой. Ум его не постигает этого виденьямечты, но весь он порабощен ей. Как безумец живет рыцарь
бедный, и как безумец умирает.
Образ уходящего мира дан поэтом в противопоставлении тем,
кто несет с собою новое миропонимание и мироотношение —
Бертольду и Фаусту. В этом ось, вокруг которой происходит
движение всей драмы. Безумной мечте, порывающей с миром
и уводящей из мира, противопоставлена воля к овладению законами природы, к утверждению себя в мире, к устроению этого
мира.
Те „refléxions", которыми Пушкин предполагал закончить
драму, должны были быть, по всей вероятности, размышлениями
1
Ф. Клингер в «Faust's Leben, Thaten und Höllenfahrt», вышедшей в 1791 г.
в Петербурге, дал образ Фауста — изобретателя книгопечатания. Близка
к замыслу Пушкина 1835 г. и другая черта в романеКлингера—его историзм
и резко отрицательное отношение к феодализму. Еще при жизни Клингера
роман был переведен на французский и английский языки. Данных о знакомстве Пушкина с этим романом мне найти не удалось. Знакомство это,
однако, весьма вероятно, так как трудно допустить, чтобы Пушкин не знал
этого выдающегося писателя, жившего в России с 1770 по 1831 гг. (между прочим, о Клингере как об авторе «Фауста» упоминает А. О. Смирнова в своей
«Автобиографии», М. 1931, 31). Впрочем, с неменьшим основанием можно
говорить и о влиянии «Discours sur l'origine et les fondemens de l'inégalité
parmi les hommes» Руссо на взгляды Пушкина на книгопечатание.
2
СПАН, ІХ/1, 198. Ср. также: «...Самое гнусное ругательство, неосновательное суждение получает вес от волшебного влияния типографии» (СПАН,
ІХ/І, 103).
3
Переписка Пушкина. Ред. В. И. Саитова. Изд. Академии наук (в дальн.
при ссылках сокр. — ППС), II, 281.

о закате средневековья, о силах, идущих на смену теократии
и феодализма, о веяниях „нового" времени. 1
Ф а у с т Гете стремится овладеть тайной природы — „ключами
всей жизни". 2 Тогда сомнение, разлад, мятеж будут замещены
совершенным знанием и гармоническим творчеством жизни. Таков смысл встречи Фауста с духом земли — центрального момента трагедии. В „ Ф а у с т е " Гете человек и история — лишь
часть природного целого. В этом—основная черта мироотношения самого Гете.
Пушкин первоначально в общем следует „природному" плану
трагедии Гете. Но историзм — существенная черта Пушкина.
В Пушкине был чрезвычайно обострен интерес к истории, чувство истории. История России, история Европы, история культуры, социальные отношения—-важнейший предмет пушкинских
размышлений. „История народа принадлежит поэту" 3 — его
любимый афоризм. Иным было отношение Пушкина к природе.
Он в ней живет, ее созерцает и выражает, но не изучает и не
испытует. Природа для Пушкина — источник, который питает
человека, изживающего свою судьбу, родина, в которую возвращается путник после тяжелого странствования. Пушкин далек от интеллектуального опосредствования природы в стиле
Гете, от научного исследования ее, от попыток создать свою
философию природы. Для Гете жизнь человека — часть жизни
природы. Для Пушкина жизнь человека—прежде всего и с т о - .
1 Драма «
папессе Иоанне не была написана Пушкиным, а драма, в которой главными действующими лицами являются Бертольд Ш в а р ц и Ф а у с т ,
осталась незаконченной.Главную роль в этом сыграли усложнившиеся условия
жизни поэта и ухудшившиеся отношения с Николаем 1, III Отделением и
так называемым светом. Травля и тревога за будущее лишали Пушкина спокойствия, необходимого для творческой работы. 21 сентября 1835 г. он пишет: « Я все беспокоюсь и ничего не пишу, а время идет» (ППС, III,
229). 25 сентября Пушкин повторяет: «До сих пор не написал я ни
строчки, а все потому, что не спокоен» (ц. е., III, 232). В конце сентября
того же года: «Государь обещал мне г а з е т у , а там запретил: заставляет меня
жить в П. Б., а не дает мне способов жить моими трудами. Я теряю время
и силы душевные, бросаю за окошко деньги трудовые, и не вижу ничего
в будущем... Ни стихов, ни прозы писать и не думаю» (ц. с. III, ЯЗЗ, 234).
В первой половине октября 1835 г. Пушкин сообщает П. А. Плетневу:
«Такой бесплодной осени отроду мне не выдавалось. Пишу, через пень колоду валю. Д л я вдохновенья нужно сердечное спокойствие, а я совсем не
спокоен» (ц. е., III, 238, 239). Наконец, прим» чательна фраза в письме к графу
А. X . Бенкендорфу, написанном во второй половине октября этого же года:
«Не один из русских писателей не притеснен более моего» (ц. е., III, 2 4 0 ) .
В с к о р е за этим последовала трагическая гибель поэта.
2
3

Ц. е., 85
ППМ, I. 118.

р и ч е с к а я жизнь. И если для обоих поэтов, говоря вообще,
целью жизни была полнота самой жизни, то чувство жизни
у них было различным.
Не случайно поэтому, что Пушкин стал и с т о р и к о м , а
Г е т е — е с т е с т в о и с п ы т а т е л е м . И вот почему Пушкин пишет „Исторические замечания", „Историю Пугачева", „Историю Петра Великого", а Гете—„Die Natur", „Die Metamorphose
der Pflanzen", „Zur Farbenlehre".
Эти особенности мироотношения Пушкина препятствовали завершению работы над п р о д о л ж е н и е м „ Ф а у с т а " Гете. И работа
над трагедией была прервана. Вернувшись к Фаустовской теме
через десять лет, Пушкин уже по-иному создает образ Ф а у с т а .
Вечные противоречия существенности раскрываются в плане
истории — в закате средневековья, в рождении новой культуры.
Эта культура — фаустовская — владеет величайшей силой, меняющей лицо мира: огнестрельным оружием и печатным словом,
динамитом и ротационной машиной...
II
ПУШКИН О ГЕТЕ

Что ценил Пушкин в Гете, что в нем было ему близким?
Отношение к Гете отчетливо явствует из высказываний Пушкина о нем и об его произведениях. Вот эти характеристики,
заметки, замечания, отдельные — имеющие
значение—выражения Пушкина, собранные в хронологическом порядке:
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете,
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем.
«Евгений Онегин», II, 9. 1823. Образ Ленского.

...Читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне
по-сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира.
Письмо кн. П. А . Вяземскому (?), первая половина марта
1824, ППМ, I, 74.

...Вертер, мученик мятежной...
«Евгений Онегин», III, 9. 1824.

Если бы покойник Байрон связался браниться с полупокойником Гете, то и тут бы Европа не шевельнулась, чтоб их стравить, поддразнить или окатить холодной водой. Век полемики
миновался.
Письмо А. А . Бестужеву, 29 июня 1824, ППМ, I, 86 — 87.

В лучшее время жизни— сердце, не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нем сомнение: чувство мучительное, но не продолжительное... Оно исчезает, уничтожив наши лучшие и поэтические предрассудки души...
Недаром великий Гете называет вечного врага человечества —
духом о т р и ц а ю щ и м . . . И Пушкин не хотел ли в своем „Демоне" олицетворить сей дух отрицания или сомнения и начертать в п р и я т н о й картине печальное влияние его на нравственность нашего века?
Заметка Пушкина о стихотворении «Демон», ПАЭ, 153.
Относится к 1824

Бестужев пишет мне много об Онегине — скажи ему что он
не прав: ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из области поэзии? куда же денутся сатиры и комедии? следственно
должно будет уничтожить и Orlando furioso и Гудибраса,
и Pucelle, и Вер-Вера, и Реникефукс, и лучшую часть Душеньки,
и сказки Лафонтена, и басни Крылова etc, etc, etc, etc, etc...
Письмо К.
112-113.

Ф.

Рылееву,

января

1 8 2 5 , ППМ,

Ты, кажется, любишь, Казимира [Делавиня], а я так нет.
Конечно он поэт, но все не Вольтер, не Гете... далеко кулику
до орла! 1 Первый гений т а м [т. е. во Франции] будет романтик и увлечет французские головы бог ведает куда.
Письмо
I, 1 3 2 .

кн.

П.

А.

Вяземскому,

мая

1825,

ППМ,

1 А.
И. Т у р г е н е в 9 июля 1 8 3 3 г. пишет Вяземскому о Барбье, что он
« в П и я н т о хотел... описать в стихах, как Г е т е в бессмертных своих эпиграммах, Италию; но далеко кулику...» (Архив братьев Тургеневых. Вып. VI.
Переписка А. И. Т у р г е н е в а с кн. П . А. Вяземским. Том 1 , 1 8 1 4 — 1 8 3 3 .
Р е д . Н . К. Кульмана. Изд. О Р Я И С Академии наук. 1921, 232). Эта незаконченная, кончающаяся многоточием фраза намекает, повидимому, на
известное и Тургеневу выражение Пушкина: «далеко кулику до орла».
В письме к тому же Вяземскому от 1 сентября 1833 г. (317) это выражение повторяется.

Надпись
к Гете... прелесть.
[Эти слова относятся к стих. Жуковского „К портрету Г е т е " :
j

Свободу смелую приняв себе в закон,
Всезрящей мыслию над миром он носился
И в мире все постигнул он —
И ничему не покорился.] 1
Письмо В. А. Жуковскому, конец мая — начало июня
1825, ППМ, I, 134.

Шекспир охватил страсти, Гете — нравы.
Черновое письмо H. Н. Раевскому, конец июля 1 8 2 5 ,
подл, по-французски. Слова эти зачеркнуты. ППМ, I, 148_

Schiller, Гете, Walter Scott не имеют холопского пристрастия
к королям и г е р о я м — О н и не походят (как герои французские) на холопей передразнивающих la dignité et la noblesse —
Ils sont familiers dans les circonstances ordinaires de la vie, leur
parole n'a rien d'affecté, de théatral même dans les circonstances
solenelles — car les grandes circonstances leur sont familières.
О романах Вальтера Скотта, 1825, С П А Н , ІХ/ІІ, 9 2 9 ,

Английские критики оспоривали у лорда Байрона драмматический талант. Они кажется правы—Байрон столь оригинальный в Чильд-Гарольде, в Гяуре и в Дон-Жуане, делается
подражателем коль скоро вступает на поприще драмматическое—
в Manfred'e он подражал Ф а у с т у , заменяя простонародные
сцены и Субботы другими по его мнению благороднейшими;
но Ф а у с т есть величайшее создание поэтического духа, он
служит представителем новейшей поэзии, точно как Илиада
служит памятником классической древности. 2
О Байроне, 1827, С П А Н , ІХ/ІІ, 3 4 .
1 Д р у г Жуковского Андрей Тургенев, страстный поклонник Г е т е , написал
в 1800 г. к портрету Гете стихи:

Свободным гением натуры вдохновенный
О н в пламенных чертах ее изображал;
И в ч у в с т в а х сердца лишь законы почерпал
Законам никаким другим непокоренный.
Это четверостишие и было прототипом стихотворения Жуковского. В о о б щ е
Т у р г е н е в ы были едва ли не первыми в России гетеанцами и не мало способствовали ознакомлению русских с Гете. Ср. очерк В. М. Истрина —
«Младший Тургеневский кружок и Ал. И. Тургенев», Архив братьев Т у р г е невых, вып. И, особ. 7 8 — 8 2 , 84 — 86, 97.
2 Первоначально:
В «Manfred'e он следовал за [Фаустом], заменив про-

Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу
человеческую потом отвратился от них и погрузился в самого
себя. В Каине он постиг, создал и описал единый характер
(именно свой) все, кроме н е к о . . . 1 отнес он к сему мрачному, могущественному лицу, столь таинственно пленительному — Когда же он стал составлять свою трагедию — то
каждому действующему лицу роздал он по одной из составных
частей сложного и сильного характера — и таким образом
раздробил величественное свое создание на несколько лиц
мелких и незначительных.
Байрон чувствовал свою ошибку и в последствии времени
принялся вновь за Фауста подражая ему в своем П р е в р а щ е н н о м У р о д е (думая тем исправить).
О Байроне, 1827, С П А Н , ІХ/І, 34 — 35.

Французы доныне еще удивляются смелости Расина употребившего слово pavé, помост...
И Делиль гордится тем, что он употребил слово vache.
Презренная словесность, повинующаяся таковой мелочной
и своенравной критике! — Жалка участь поэтов (какова
достоинства они впрочем ни были) если они
принуждены славиться подобными
победами над предрассудками
вкуса!..
Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где
план обширный объемлется творческою мыслию — такова смелость Шекспира, Dante, Milton, Гете в Фаусте, Молиера
в Тартюфе.
О смелости выражений, 1827, С П А Н , ІХ/1, 43-

... У нас почти не существует чистая элегия — [В] древности отличалась она особым стихосложением, но иногда сбивалась на идилию, иногда входила в трагедию, иногда принимала ход лирической (чему в новейшее время видим примеры
у Гете).
Черновой набросок статьи о Боратынском, 1 8 J 7 . СПАН,
1X/I, 396.
стонародньіе сцены Субботы ведьм и бесов сценами, которые полагал он
благороднейшими Но Ф а у с т е с т ь величайшее создание 18-го века, он служит фаросом новейших времен, так точно как Илиада есть великолепный
памятник древности» ( С П А Н , IX/II, 77).
1

Пропуск в рукописи Пушкина.

Как после Байрона нельзя описывать человека,
надоели люди, так после Гете нельзя описывать
которому надоели книги.

которому
человека,

Соч. Пушкина, ред. П. А . Ефремова, изд. Суворина,
1905, VIII, 111, запись В. Ф . Щербакова (относится
к 1826 - 1827).

Надобно, чтобы наш журнал [„Московский вестник"] издавался и на следующий год. Он конечно, буде сказано между
нами, первый единственный журнал на святой Руси — Должно
терпением, добросовестностью, благородством и особенно настойчивостью оправдать ожидания истинных друзей словесности
и одобрение великого Г е т е — Ч е с т ь и слава милому нашему
Шевыреву! Вы прекрасно сделали, что напечатали письмо
нашего германского патриарха. Оно, надеюсь, даст Шевыреву
более весу во мнении общем — А того то нам и надобно. Пора
уму и знаниям вытеснить Булгарина и Федорова. Я здесь на досуге поддразниваю их за несогласие их мнений с мнением Гете.
Письмо М. П. Погодину, 1 июля 1828, ППМ, II, 52.

Зачем твой дивный карандаш
Рисует мой арапский профиль?
Хоть ты векам его предашь,
Его освищет Мефистофиль.
То Dawe esq. 1828.

Действие В- Скотта ощутительно во всех отраслях ему современной словесности. Новая школа французских историков
образовалась под влиянием шотландского романиста. Он указал им источники совершенно новые, неподозреваемые прежде,
не смотря на существование исторической драмы, созданной
Шекспиром и Гете.
С т а т ь я вторая об «Истории русского народа» Н. Полевого, 1830, С П А Н , ІХ/І, 68.

Шекспир, Гете — влияние
т е а т р — на нас.

его на

нынешний

французский

Набросок статьи о драме, 1 8 3 0 , С П А Н , ІХ/І, 122.

Наши поэты не могут жаловаться на излишнюю строгость
критиков и публики — напротив. Едва заметим в молодом писателе навык к стихосложению, знание языка и средств онаго
уже тотчас спешим приветствовать его титлом гения, за гладкие стишки — нежно благодарим его в журналах от и м е н и
ч е л о в е ч е с т в а , неверный перевод, бледное подражание сравниваем без церемонии с бессмертными произведениями Гете

я Байрона: 1 добродушие смешное но безвредное; истинный
талант доверяет более собственному суждению, основанному
на любви к искусству, нежели малообдуманному решению записных Аристархов.
Боратынский, 1 8 3 0 - 1 8 3 1 , С П А Н , І Х / 1 , 1 3 0 , Ср. С. Бовди
«Новые страницы Пушкина», М. 1 9 3 1 , 1 1 8 — 1 1 9 .

[И. В. К и р е е в с к и й ] . . . принадлежит к молодой школе московских литераторов, школе, которая основалась под влиянием новейшей немецкой философии, и которая уже произвела
Шевырева, заслуживавшего одобрительное внимание великого
Гете, и Д . Веневитинова, так рано оплаканного друзьями всего
прекрасного.

«Денница», альманах на 1 8 3 0 год, изданный М. Макси-

мовичем, 1830, СПАН, IX Т, 409.

Гете имел большое влияние на Байрона. Ф а у с т тревожил
воображение Чильд Гарольда. Д в а раза Байрон пытался бороться с Великаном романтической п о э з и и — и остался хром
как Иаков. 3
Мелкие заметки
ІХ/І, 4 0 3 .

разных

годов,

1 8 3 0 - е годы, С П А Н ,

[Биргерова Л е н о р а ] . . . была уже известна у нас по неверному и прелестному подражанию Жуковского, который сделал
из нее тоже, что Байрон в своем Манфреде сделал из Ф а у с т а :
ослабил дух и формы своего образца.
О сочинениях П. А. Катенина, 1833, С П А Н , ІХ/І, 167.

Встретились и затруднения со стороны цензуры, задержавшей перевод Г е т е в а Egmont... Egmont изданный не особливой книжкою, но помещенный в числе других 5 или 6 трагедий кажется может быть дозволен. Обращаюсь к вам как
[к] другу и ценителю великого Гете с просьбою не лишить
русскую литературу хорошего перевода [А. А . Шишкова]
с одного из прекраснейших произведений поэта.
Письмо гр. С . С . Уварову, написанное Пушкиным от
имени вдовы А . А . Шишкова. И. А . ІІІляпкин — «Из
неизданных бумаг А. С. Пушкина», СПБ. 1903, 93.
Относится к 1833.
1 Первоначально:
«...сравниваем sans façon е ehefs d'oevre Гете и Байрона...» ( С П А Н , ІХ/ІІ, 397).
2 Первоначально:
«Гете имел большое влияние на Байрона. Ф а у с т тревожил воображение творца Чильд Гарольда. Несколько раз пытался [он]
бороться с этим великаном романтической поэзии — и всегда оставался
хром» ( С П А Н , IX II, 874). В одном из черновых автографов Пушкина вместо слова «великаном» стоит «ангелом» (ц. е., ІХ/ІІ, 874).

Для тех, которые любят Катулла, Грессета и Вольтера для
тех е1с искренность драгоценна в поэте. Нам приятно видеть
поэта во всех состояниях, изменениях его живой и творческой
души: и в печали и в радости, и в парениях восторга, и в отдохновении чувств — и в Ювенальском негодовании, и в маленькой досаде на скучного соседа...
Благоговею перед созданием Фауста, но люблю и эпиграммы
etc- Есть люди которые не признают иной поэзии кроме
страстной или выспренней.
О книге И. И. Дмитриева: «Путешествие NN в Париж
и Лондон», 1834, С П А Н , ІХ/І, 210.

... Германн... лицо истинно романическое: у него профиль
Наполеона, а душа Мефистофиля.
«Пиковая Дама» (1834), ПМП, V , 521. Образ инженера
Германна.

Отрасли романтической поэзии пышно процвели в Италии
и Гишпании — Италия присвоила себе ее эпопею — полу-африканская Гишпания завладела трагедиею и романом — Англия
противу имен Dante, Ариосто и Кальдерона с гордостию выставила имена Спенсера, Мильтона и Шекспира— в Германии:
(что довольно странно) отличилась новая сатира едкая шутливая. Гете оживил сатиру Ренике Ф у к с .
О русской литературе,
С П А Н , ІХ/І, 221.

с очерком французской,

1834,

Крестьяне дают старику [слепому, поющему стих об Алексее,
Божьем человеке] милостыню. Радищев д р о ж а щ е ю р у к о ю
дает ему рубль. Старик отказывается от него, потому что Радищев дворянин. Он рассказывает что в молодости лишился он
глаз на войне в наказание за свои жестокости. Между тем баба
подносит ему пирог. Старик принимает его с в о с т о р г о м .
В о т и с т и н н а я б л а г о с т ы н я , восклицает он. Радищев наконец дарит ему шейный платок и извещает нас что старик умер
несколько дней после и похоронен с этим платком на шее. —
Имя Вертера, встречаемое в начале главы, поясняет загадку.
Вместо всего этого пустословия, лучше было бы если [бы]
Радищев, к стати о старом и всем известном С т и х е , поговорил
нам о наших народных легендах, которые до сих пор, еще не
напечатаны и которые заключают в себе столь много истинной
«Мысли на дороге». 1833 — 1835. Разбор главы «Клин»
из книги А. Радищева «Путешествие из Петербурга в Мос к в у » . Подчеркнутые слова принадлежат Радищеву. С П А Н .
IX, I, 1 9 0 - 1 9 1 .

Прежние романисты представляли человеческую природу в какой-то жеманной напыщенности; награда добродетели и наказание порока были непременным условием всякого их вымысла:
нынешние, напротив, любят выставлять порок всегда и везде
торжествующим, и в сердце человеческом обретают две струны:
эгоизм и тщеславие. Таковой поверхностный взгляд на природу человеческую обличает, конечно, мелкомыслие, и вскоре
так-же будет смешон и приторен, как чопорность и торжественность романов Арно и г-жи Котен. Покамест он еще нов,
и публика, т. е. большинство читателей, с непривычки, видит
в нынешних романистах глубочайших знатоков природы человеческой. Но уже „словесность отчаяния" (как назвал ее Г е т е ) , 1
„словесность сатаническая" (как говорит Соувей), словесность
гальваническая, каторжная, пуншевая, кровавая, цыгарочная и
пр., — эта словесность, давно уже осужденная высшею критикою, начинает упадать даже и во мнении публики.
Мнение M. Е. Лобанова о духе словесности
1836, С П А Н , ІХ/І, 3 0 8 - 309.

и т. д.,

22 марта 1832 г. умер Гете.
Ни в письмах, ни в статьях, ни в поэтических произведениях
Пушкина нет ни слова о смерти немецкого поэта. Чем объяснить это? — Повидимому тем же, чем определялось отношение
Пушкина к смерти Вальтера Скотта: „...Смерть Вальтер Скотта
не есть событие литературное". 2 Лично Пушкин не знал ни
Вальтера Скотта, ни Гете, 3 В жизни же и Гете и Вальтера
Скотта, внешне благополучной, не было той волнующей „романтики," которая была, например, в жизни Байрона. Поэтому
1 2 8 июня 1831 г. Г е т е писал Цельтеру о новых французских романах: «...Es
i s t ein Literatur der Verzweiflung, woraus nach und nach alles Wahre, AestheБзсЬе sich von selbst verbannt. % [Это литература отчаяния, откуда мало по
малу исчезает всякая правда, в с е эстетическое] (Briefwechsel zwischen Goethe
und Zelter. Herausg. von Ludwig G e i g e r . Ph Reclam. Leipzig, S. a. III, 4 3 0 ) .
Вряд ли можно сомневаться в том, что Пушкин, приводя слова Гете: «словесность отчаяния», под «высшею критикой» имел в виду суждения Гете
о французских романтиках.
3 С П А Н , 1X11, 450.
3 О жизни Гете
Пушкин мог слышать от лично видевших Гете Кюхельбекера, Жуковского, Ш е в ы р е в а , о с о б е н н о М. Шимановской и др. В библиотеке Пушкина имеются книги о Г е т е , относящиеся к более позднему времени: Sarah Austin — Characteristics of Goethe, 3 w , London, 1833 и
X . Marmier — Etudes sur Goethe, P a r i s , 1 8 3 5 ( № № 560 и 1 1 3 5 по описанию
Б . Л. Модзалевского, «Пушкин и его современники», I X — X ) .

у Пушкина отсутствовал поэтический интерес к л и ч н о с т и
Гете, бывший у него в отношении Байрона. Смерть Байрона
Пушкин считал—по понятным причинам—„высоким предметом для поэзии". 1 Для Пушкина не смерть, а ж и з н ь Г е т е
была „событием литературным."
ч
Об отношении к Гете и о его значении для русских поэтов
свидетельствуют, кроме всего уже сказанного, некоторые характерные и для того времени и для Пушкина факты.
Еще в 1826 г.Пушкин сблизился в Москве с кружком молодых писателей и философов—Д. В. Веневитиновым, И. В. Киреевским, кн. В. Ф . Одоевским, М. П. Погодиным, С- П. Шевыревым, В. П. Титовым, H. М. Рожалиныі^, И. С. Мальцевым и
др., увлекавшимися философией Шеллинга. В этом кружке „на
Гете смотрели как на идеал поэта". 2
В известном послании „К Пушкину" Веневитинов говорито Гете: „Наставник наш, наставник твой", указывая тем
самым на то имя, "которое объединяло московских „любомудров" с Пушкиным. 3
Пушкин не разделял философских симпатий „любомудров", HOсочувствовал их взглядам на литературу и ценил в них „ученость, любовь к искусству и талант". 4 „Московская критика
с честью отличается от петербургской. Шевырев, Киреевский,.
Погодин и другие написали несколько опытов достойных статьна ряду с лучшими статьями английских Reviews". 6
В 1827 г. участниками кружка при прямой поддержке Пушкина
был основан журнал „Московский вестник." Характерно, что
в первом же номере журнала был помещен портрет Гете. 6:
1 ППМ, I. 85.
Воспоминания Ш е в ы р е в а о Пушкине, Л. Майков, 1899, 335.
3 Весьма вероятно,
что послание «К Пушкину» и предложение воспетьГете было с л е д с т в и е м ознакомления Веневитинова с «Борисом Г о д у новым» и «Новой сценой». Этим объясняется, почему Веневитинов н а з ы в а е т
Гете наставником не только своим, но и Пушкина: он увидел плоды этого
«наставничества» и в «Новой сцене», и во взглядах Пушкина на и с к у с с т в о .
4 С П А Н , ІХ'1, 174.
5 Там же. Через десять лет после первого знакомства с московскими «любомудрами» Пушкин писал: «Германская философия, особенно в Москве, нашла
много молодых, пылких, добросовестных последователей, и, хотя говорили
они языком мало понятным для непосвященных, но тем не менее их влияние было благотворно и час от часу становится более ощутительно» ( С П А Н ,
ІХ/І, 311).
6 Наботы
И. С . Мальцева. «В воззрениях Шлегеля. в мыслях Г е т е об
искусстве искал «Московский вестник» прочных основ для своей литературной критики», — замечает биограф Веневитинова А. П. Пятковский ( И г
истории нашего литературного и общественного развития. Изд. 2-е, С П Б .
1888, II, 340).
2

В том же 1827 г. Шевырев напечатал в „Московском вестнике"
статью об интермедии „Елена". Об этой статье стало известно
Гете через Н. Борхардта, жившего в Москве. 1 мая 1828 г. Гете
написал Борхардту письмо, в котором одобряет статью об
„Елене", высказывает свои пожелания русским и говорит, что
ему известны достоинства русских поэтов.
Письмо Гете было опубликовано в том же номере „Московского вестника", 1 в котором напечатана и „Новая сцена между
Фаустом и Мефистофилем" Пушкина. Пушкин весьма одобрил
опубликование письма „нашего германского патриарха" и выразил надежду, что оно „даст Шевыреву более весу во мнении
общем". 2
„Пора уму и знаниям вытеснить Булгарина и Федорова". 3
В той борьбе, которую вели Пушкин и его друзья в Петербурге с Булгариным, реакционерами и „классиками", и в Москве
с Каченовским, Полевым и др., письмо Гете играло немаловажную роль. Письмо произвело большое впечатление в литературных кругах и было превосходным оружием в руках Пушкина и его друзей из „Московского вестника".
Таков первый факт. Другие относятся к борьбе е цензурой.
Цензура, находившаяся в ведении так называемого друга
Гете — С. С. Уварова, не разрешила издать перевод „Эгмонта",,
сделанный А. А. Шишковым. Пушкин энергично борется за то,
чтобы „Эгмонт" увидел свет, добивается согласия Российской
Академии на издание перевода и пишет для вдовы Шишкова
специальное письмо— ходатайство Уварову по этому делу.
Нечто подобное произошло и с переводом „ Ф а у с т а " , сделанным Э. И. Губером. Цензура запретила и это издание. Губер под впечатлением запрещения уничтожил свой перевод. Но
благодаря настойчивому влиянию Пушкина и п р и е г о пом о щ и он сделал второй перевод, законченный уже после
смерти поэта. 4
Итак, Пушкин высоко ценил творца „Фауста." Для него
Гете — такой же гигант, как Гомер, Данте, Шекспир. Отношение Пушкина, однако, не ограничивалось только „благоговевением" и признанием поэтического гения „великого Гете".
1 № 9 за 1828 г. См. также в ст. В. К а л л а ш а — « Р у с с к и е отношения с Гете»
(сбор. «Под знаменем науки», М., 1902, 178—184); Каллаш ограничился только
перепечаткой писем Борхардта и Гете и несколькими общими фразами.
2 ППМ, II, 52.
3 Там же.
4 Отрывки из этого
перевода были напечатаны в № 2 «Современника»
за 1837, 301 - 338.

Пушкин был страстным борцом за новое направление в литературе, называвшееся им романтическим, был страстным борцом
за новую культуру. Поэтому слова—„Великан романтической
поэзии" и „наш германский патриарх" — были не только словами хвалы. В них следует видеть определенное указание на
значительную роль, которую играл Гете для Пушкина и его
единомышленников в этой литературной и культурной борьбе.

В. А. ЖУКОВСКИЙ

и А. И. ТУРГЕНЕВ ВО ВРЕМЯ ИХ
В ПАРИЖЕ

ПРЕБЫВАНИЯ

В 1827 и

С миниатюры работы Бушарда, находящейся в Гос. историческом музее

А. Л.

Вейнберг

Перо Гете у Пушкина
В рассказах о том, что у Пушкина хранилось перо, присланное ему Гете, до сих пор оставался темный пункт. Вот что
записал Бартенев по этому поводу со слов П. В. Нащокина,
близкого друга Пушкина: „Великий Гете, разговорившись
с одним путешественником о России и слыша о Пушкине,
сказал: „Передайте моему собрату вот мое перо". Пером этим
он только что писал. Гусиное перо великого поэта было
доставлено Пушкину. Он сделал для него красный сафьяновый
футляр, на котором было напечатано: „Перо Гете", и дорожил
им. 1 „Полагают, кроме того, что перо было прислано с четверостишием, так как среди стихотворений Гете имеется одно,
озаглавленное „Goethes Feder an..." 2
В книге „Рассказы о Пушкине" М. А. Цявловский детально
обсуждает предположение о посланном Пушкину пере. Исчерпав
всю относящуюся сюда литературу, он кончает: „Кто был
тот русский путешественник, через которого Гете послал перо
Пушкину, сказать трудно, у Гете бывало не мало русских". 3
Мы можем теперь дать ответ на этот вопрос.
В прошлом году я обратилась к директору Goethe-SchillerArchiv'a в Веймар, профессору Геккеру (Мах Hecker) с запросом, кому Гете посвятил свое четверостишие „Goethes Feder
an...". Профессор Геккер мне ответил: 4 „Der Adressat ist Puschkin.
Puschkins Biograph Annenkow erzählt, dass Goethe dem russischen
1 «Рассказы
о Пушкине, з а п и с а н н ы е со слов его друзей
невым», под ред. М. А . Цявловского. Москва, 1925, стр. 43.
2 «Перо Г е т е к...»
3 Стр. 113.
4 Письмо от 7 ноября 1 9 2 9 г.

П. И.

Барте-

Dichter eine Feder geschickt, zu der jener Vierzeiler der Begleitvers war. Dass diese Erzählung auf Wahrheit beruht beweist ein
Brief den Frau Szymanowska 1 die Pianistin am 16—29 Juni 1828
aus Petersburg an Goethes Freund den Kanzler v. Müller 2 im
Weimar geschrieben hat. Sie sagt: Mr de Joukovsky a apporté en
cadeau â Mr Pouschkinn Poète Russe une plume avec la quelle
Mr. Goethe avait écrit". 3
В октябре 1827 г. Жуковский вернулся из заграничного
путешествия, куда отправился весной 1826 г. Вместе с Александром Ивановичем Тургеневым он находился в Дрездене
в кругу духовно близкизсрму друзей. В мае и в июне 1 8 2 7 г .
оба друга — в Париже. Жуковский затем на водах в Эмсе, где
возобновляет знакомство с^ своим будущим тестем, художником Рейтерн. 3 сентября они — в Веймаре и там задерживаются
до 7 сентября. Не только Жуковский упоминает с восторгом
в своем дневнике о встрече с Гете, но и веймарский канцлер
фон Мюллер записывает у себя, что редко видел Гете таким
„увлекательно-любезным" (hinreissend-liebenswürdig), как в продолжение этих нескольких дней в обществе обоих русских
путешественников. 4 Тут в задушевной беседе они могли
коснуться вопроса о Пушкине, чье имя едва ли было пустым
звуком для Гете. Жуковский, быть может, о Пушкине отзы1 Шимановская Мария, рожд. Воловская, родилась в Польше в 1790 г., умерла
в Петербурге в 1831 г., прекрасная пианистка, ученица Фильда; концертировала с большим успехом в России и Германии.
Гете познакомился с ней летом 1823 г., во время лечения в Мариенбаде.
Это пребывание в Мариенбаде связано с его последним старческим увлечением — девятнадцатилетней Ульрикой фон-Левецов, которой он посвятил
«Мариенбадскую элегию» (1823). Музыка Шимановской успокаивала его.
Ей он преподносит прекрасное стихотворение «Die Leidenschaft bringt Leiden»
(1823), составляющее вместе с уже упомянутой «Мариенбадской элегией»
и с посвящением «An Werther» (1824) известную «Trilogie der Leidenschaft».
В октябре 1823 г. Шимановская концертировала в Веймаре. Гете в ее честь
устроил блестящий вечер, «где молодая полька мастерски играла на рояле»
(Gespräche mit Eckermann В. I, S . 51).
2 Канцлер Фридрих фон Мюллер,
друг Г е т е , находился в тесной дружбе
с Жуковским; приятель А . И. Тургенева.
3 Перевод: Адресат «Goethes Feder an...»—Пушкин; биограф Пушкина Анненков рассказывает, будто бы Гете послал русскому поэту перо и четверостишие;
то, что это сообщение соответствует действительности, подтверждает письмо
пианистки Шимановской из Петербурга 1 6 — 2 8 июля 1828 г . к канцлеру
фон Мюллеру, д р у г у Г е т е . Она^ говорит: «Господин Жуковский привез
господину Пушкину, русскому- поэту, в подарок перо, которым сам Г е т е
писал». Письмо Шимановской, по всей вероятности, находится в GoetheSchiller Archiv'е в Веймаре, так как и дневники фон Мюллера там хранятся.
4 Schorn, Das nachklassische Weimar. Weimar 1911. Стр. 1 4 6 — 1 4 7 .

вался как о самом выдающемся русском поэте, указывая на
созвучие его творчества с творчеством „Веймарского старца"
или даже на влияние последнего на „Сцену из Ф а у с т а " . Пушкин ее написал в селе Михайловском в 1826 г. В Москву он
прибыл в сентябре того же года, так что Жуковский не мог
быть знаком с данным произведением до отъезда за границу
весной 1826 г. Но Жуковский, как и А. И. Тургенев, почти
неразлучные во время этого заграничного пребывания, поддерживали оживленную переписку с друзьями на родине.
Через них они могли узнать о новом сочинении Пушкина,
через них одному из приятелей могла быть
переслана
рукопись. Если еше дальше пойти в своих предположениях
и допустить, что Жуковский в собственном переводе мог
прочесть Гете „Сцену из Ф а у с т а " , то понятно становится,
как этот в общем недоступный олимпиец удостоил своего
младшего конгениального собрата подарком.
Поневоле тут вспоминаем послание к Пушкину Д. В. Веневитинова. Одаренный поэт, поклонник немецкой литературы
и философии, указывает Пушкину на творчество Гете, их
общего „наставника", как заслуживающее внимания, и почти
пророческими звучат его слова:
И верь, он с радостью живой
В приюте старости унылой
Е щ е услышит голос твой.
И может быть, тобой плененный,
Последним жаром вдохновленный
Ответно лебедь запоет —
И к небу с песнию прощанья
Стремя торжественный полет,
В восторге дивного молчанья
Тебя, о Пушкин, назовет.

Было ли Пушкину прислано из Веймара четверостишие
„Goethes Feder an...", об этом даже такой тонкий знаток Гете,
как профессор Геккер, ничего положительного сказать не
может. Он ссылается на Анненкова, которого, повидимому,
сам не читал, так как у Анненкова о четверостишии совсем
не упоминается.
Вторая часть легенды поэтому еше ждет своего разъяснения.

Иосиф

Эйгес

Перевод М. Ю. Лермонтова из „Вертера" Гете
Кроме известного стихотворения Лермонтова „Горные вершины" (1840 г.), озаглавленного им „Из Гете" и представляющего свободный перевод стихотворения Гете „Wandrers Nachtlied" („Ночная песнь странника") 1815 г., есть у Лермонтова
еще стихотворение под заглавием „Завещание" (1831 г.);
оно имеет подзаголовок: „Из Гете". Это стихотворение менее
известно, и я приведу его.
ЗАВЕЩАНИЕ

Из Г е т е
1
Есть место — б л и з тропы глухой
В лесу пустынном, средь поляны,
Где вьются вечером туманы,
Осеребренные луной...
Мой друг! ты знаешь ту поляну.
Там труп мой хладный ты зарой,
Когда дышать я перестану.
2
Могиле той не откажи
Ни в чем, последуя закону:
Поставь над нею крест из клену
И дикий камень положи.
Когда гроза тот лес встревожит,
Мой крест пришельца привлечет,
И добрый человек, быть может,
На диком камне отдохнет.

Напечатано впервые в „Саратовском листке" 1876 г., № 43,
а затем во всех изданиях сочинений Лермонтова. (Есть у Лермонтова и другое стихотворение—„Завещание"—1841 г., всем
известное: „Наедине с тобою, брат, хотел бы я побыть...").
Немецкий подлинник стихотворения „Завещание. Из Гете" не
был найден, так что во многих изданиях сочинений Лермонтова
это стихотворение стало появляться без пометки „Из Гете";
лишь в изданиях, снабженных подробными примечаниями, оговаривалось, что имеется таковая авторская пометка (изд. Академии наук 1911 г.; изд. под ред. Каллаша 1914 г. и др.).
Очевидно, редакторы сочинений Лермонтова не могли объяснить указания Лермонтова. В действительности же можно
сказать, правы обе стороны. Дело в том, что у Гете нет стихотворения, которое могло бы в какой бы то ни было мере служить оригиналом для стихотворения „Завещание" Лермонтова.
Но это стихотворение есть вольный перевод в стихах отрывка
художественной прозы Гете, именно последней просьбы Вертера в его предсмертном письме к Лотте из романа „Страдания молодого Вертера". Таким образом стихотворение Лермонтова есть собственно „Завещание Вертера".
„В особой записке я попросил твоего отца позаботиться
о моем трупе. На кладбище есть две липы, в углу у поля. Там
я хочу покоиться. Он может, он сделает это для своего друга.
Проси его и ты. Я не допускаю мысли, чтобы тела благочестивых христиан лежали в соседстве с жалким несчастливцем.
Ах, похоронили бы вы меня у дороги или в пустынной долине,
чтобы священник и левит крестясь проходили мимо особо отмеченного камня и самаритянин проливал слезы." (Ich habe dei
nen Vater in einem Zethelchen gebeten meine Leiche zu schützen.
Auf dem Kirchhof sind zwei Lindenbäume hinten in der Ecke nach
dem Felde zu. Dort wünsche ich zu ruhen. Er kann, er wird das
für seinen Freund thun. Bitte ihn auch. Ich will frommen Christen
nicht zumutnen ihren Körper neben einen armen Unglücklichen
zu legen. Ach, ich wollte ihr gegrübt mich am Wege oder im
einsamen Thaïe, dasz Priester und Levit vor dem bezeichneten
Steine sich segnend vorübergingen und der Samariter ein Thräne
weinte").
В обоих случаях — и у Лермонтова и у Гете—мы имеем
выражение предсмертной просьбы похоронить тело в уединенном месте и надежды, что добрый человек не погнушается
могилой самоубийцы. Кроме сличения между собой двух текСТО&, еще одно обстоятельство устанавливает связь в данном
случае текстов Лермонтова и Гете.

Стихотворение „Завещание" Лермонтова имеет еще авторскую пометку: „Средниково: ночью, у окна!" В той же черновой тетради, содержащей стихотворения, написанные в Средникове, находится и заметка Лермонтова, в которой .Новая
Элоиза" Руссо сравнивается с „Вертером" Гете: „Я читаю „Новую Элоизу." Признаюсь, я ожидал больше гения, больше познания природы и истины..." И через несколько строк далее:
„Вертер лучше. Там человек — более человек". Следовательно,
„Вертер" Гете во всяком случае был в сознании Лермонтова
во время его пребывания в Средникове, — вероятно, Лермонтов
там же и читал роман Гете. На направленность воображения
Лермонтова в Средникове в определенную сторону, как это
выражено в стихотворении „Завещание", оказала влияние,, обстановка, среди которой он находился". Висковатов, биограф
Лермонтова и текстолог, сообщает, что в Средникове Лермонтов вместе с родственником, Аркадием Столыпиным, и одним
соседом по имению „ходили вооруженные в глухие места,
о коих говорили, что там „нечисто" — появляются привидения
и пр. Особенно привлекали их развалина старой бани, кладбище и так называемый „Чортов мост" (Соч. Лермонтова, под
ред. П. Висковатова, М. 1889. т. I, стр. 183). Другое стихотворение Лермонтова, написанное тут же — „Сижу я в комнате
старинной"... снабжено авторской пометкой: „Средниково в июльскую ночь, когда мы ходили попа пугать".
И это стихотворение, как и первое, написано у окна („Я у окна.
Опасно нам заснуть...") и выражает то жутко-таинственное
настроение, происхождение которого поясняет справка Висковатова. Естественно, что, находясь в подобной обстановке, связанной со страшными рассказами, посещая кладбище, слыша
о привидениях,—они же и были прежде всего самоубийцами,—
Лермонтов остановил свое внимание на отрывке из романа
Гете, где говорится как раз о могиле самоубийцы, и поэтически пересоздал его. \

1 В первоначальном в кратком виде помещено в журнале: «Сирена», Воронеж, 1919, № 4 — 5, 30 я н в .

Л.

Крестова

Портрет Гете под пером молодого Герцена
(Источники «Германского
-J

путешественника»)

I
Рассказ под заголовком „Германский путешественник" был
начат Герценом в период тюремного заключения в 1834 г.,
а закончен в 1838 г. в вятском изгнании. По дороге в ссылку
писатель пережил одну из ярких встреч с поляком Цехановичем, что возбудило в нем желание набросать цепь жизненных встреч, которых тем более, чем „бурнее жизнь
человека, чем более страсти пережигали его душу". В связи
с новым замыслом Герцен первым звеном своих повествований
сделал „Германского путешественника", изменив лишь заголовок его на „Первую встречу". В основном же рассказ остался
прежним и по форме и по содержанию, которое в общих
чертах сводится к следующему. 1
Действие происходит в гостиной, где среди присутствующих лиц автор выделяет незнакомого ему иностранца, „пожилого человека среднего роста, худого и плешивого. Молочный
свет лампы, покрытой тусклым колпаком, придавал что-то
восковое его бледному лицу, которое, несмотря на лета, было
так нежно, так бело, как видим на хороших бюстах из каррарского мрамора. Серые глаза его блестели, как у молодого
человека; рот делал нечто в роде улыбки, которая с первого
взгляда могла показаться за добродушие, но в которой второй
1 А . И.
Г е р ц е н , Полное собрание сочинений и писем под редакцией
М. К. Лемке, т. I, стр. 2 8 6 — 3 0 0 .

взгляд видел насмешку, а смотря далее, казалось, что ее совсем нет и что этот рот не мог улыбаться. Вообще лицо его
было чрезвычайно холодное, но в этом холоде виделся огонь,
как в холодном ревербере лампы". Вовлеченный в общий
разговор, иностранец этот, являющийся Германским путешественником, передает между прочим одну из своих встреч
с великим человеком. Она относится к периоду его юности,
когда шестнадцатилетним мальчиком он в самом начале Великой французской революции неожиданно попал, в силу семейн ы х обстоятельств, из тихого и смирного Франкфурта в Париж.
Родственник, у которого он поселился, был главою какого-то
клуба, „члены которого беспрестанно толкались у него в доме
с яростными взглядами, с напудренными париками на голове
и с ужасными речами в устах... Революция усиливалась...
1792 г. проглядывал сквозь туман Assembllée nationale, и отец
Германского путешественника пожелал, чтобы он воротился.
Он даже просил своего приятеля, также германца, снабдить
его деньгами и как можно скорее выслать. Однако приятель,
к которому обратился отец Германского путешественника, был
не кто иной, как известный деятель революции Клоотс. Не
принимая никаких доводов, он утверждал, „что один враг рода
человеческого может теперь думать об отъезде", ставил
в пример себя, пожертвовавшего все свое богатство на пользу
человечества, и Сен Жюста, пламенно работающего pour la
république une et indivisible, pour l'émancipation du genre humain
и грозился первый выдать его, так как надобно очистить род
человеческий от слабых. Несмотря на все затруднения, автору
рассказа все-таки удалось покинуть Париж и, благополучно
перебравшись в Эльзас, достигнуть расположения германских
войск. Двинуться, однако, далее не было никакой возможности.
„Это было то самое критическое время, когда новый Готфрид
увидел, что он затем только пришел во Францию, чтоб увеличить ее торжество. Надобно было провести несколько дней
в- несчастном войске, которое страдало и от дождей, и от голода, и от стыда". На следующий день один владетельный
князь, „вероятно, желая узнать, какие новые ужасы сделали
парижские антропофаги", пригласил к себе Германского путешественника. Среди общества, состоявшего по преимуществу
из военных, резко выделялся между прочим один, как казалось,
дипломат в штатском платье.
1 За
республику
ческого.

единую

и неделимую,

за

освобождение

рода

челове-

Это был „мужчина хорошего роста, довольно толстый,
с гордым видом, в котором выражалось спокойствие и глубокое чувство собственного достоинства, величие и сила
в правильных чертах лица, в возвышенном челе. Всякий
человек, однажды взглянув на него, видел, что он ему не товарищ,— так подавляла, угнегэла его наружность; его взор не
протягивал вам руки на дружбу, но заставлял вас быть его
вассалом, прощал вам вашу ничтожность. Большие глаза блистали, но блистали так, как у Наполеона, намекая на обширность души. Эти глаза были осенены густыми бровями,
в которых было заметно именно Омировское движение. Все
манеры показывали светского человека и аристократа; но печать германизма ясно обнаруживалась в особых приемах,
которые мы называем steif. Везде, где он проходил, вставали,
кланялись, признавали его власть. Он принимал знаки уважения, как законную дань, т. е. с той деликатностью, которая
еще выше подымает его и еще ниже роняет их". Он сел возле
герцогова сына и, придавая особую важность своим словам,
стал ему передавать о своей утренней встрече с королем
прусским. Германский путешественник слушал его речь и не
слуш'л ее, отвлекаемый болтовней одного из своих соседей,
аристократа-эмигранта, сумевшего, несмотря на бивуачную
жизнь, одеться по-бальному, пока его не подозвал к себе сын
герцога и не представил дипломату как человека, только что
прибывшего из Парижа. Не получив никаких утешительных
сообщений, дипломат выразил свое отношение к происходящим
событиям в следующих словах: „Жаль, очень жаль, что эти
беспорядки так долго продолжаются. Я собирался ехать
во Францию, но я хотел видеть Францию — блестящую
и пышную монархию, процветающую столько столетий, хотел
видеть трон, под лилиями которого возникли великие гении
и великая литература, а не развалины его, под которыми
уничтожилось все великое, не второе нашествие варваров.
Мое счастие, что успел насладиться Италией, — и она начинает
перенимать у французов. Может еще съезжу туда, чтобы
взглянуть на страну изящного, прежде нежели ее убьют
и исковеркают. Впрочем, увидите, горячка эта недолго будет
продолжаться, и ежели сами французы не образумятся, их
образумят". На слова дипломата последовало горячее возражение
со стороны одного из седых полковников, который, сохраняя независимость воззрений, вынес из кампании в высшей степени
тягостное впечатление — осенней невзгоды, холода, голода,
грязи, полного несочувствия населения. „Хоть бы уж итти

назад пока есть время",—заключил он свою речь. Полковник
не сдался даже и тогда, когда дипломат стал убеждать его
в перемене военного счастья, в возможной победе, так как он
боялся, что не немцы, а их враги французы будут рассказывать
дамам об этой кампании. Дипломат умело и тонко перевел
тогда разговор в совершенно иную плоскость. „Охота вам
говорить о войне, о политике, — сказал он. — Когда, бывало,
среди моих занятий в Италии мне попадались газеты, я видел
себя столь чуждым этому миру, что не мог найти никакой
занимательности: это что-то такое временное, переменное
и потом совершенная принадлежность нескольких особ, коим
провидение вручило судьбы мира, так что стыдно вмешиваться
без призыва. И теперь я далек от всех политических предметов и так покойно занимаюсь, как в своем веймарском
кабинете теорией цветов!" При этих словах Германский путешественник невольно заинтересовался говорившим. Заниматься
физикой в 1792 году, в армии, которую бьют, среди колоссальных событий, которых он не понимает, было настолько
своеобразно, что Германский путешественник не мог не спросить об имени этого удивительного человека. Он оказался
вовсе не дипломатом, а великим германским писателем Г е т е .
Судьбе было угодно, чтобы
Германский
путешественник
неожиданно повстречался с ним еще раз несколько недель
спустя.
„В каком-то городке давали пьесу Г е т е — ф а р с над революцией, маленькая насмешка над огромным явлением, которое
имело в себе все, кроме насмешки. Тогда уже вполне обозначился грозный характер переворота и вся мощность его. Разбитое войско возвращалось домой, в Германию; палач ждал
венчанную голову. Испуганная, печальная публика не смеялась.
И, по правде, насмешка была натянута. Гете сидел в ложе
с герцогом веймарским и сердился, досадовал. — Гете был
весь автор". Здесь же в театре присутствовал, между прочим,
и тот старый полковник, который принимал участие в споре
с Гете. Он сохранял все тот же независимый вид, как и раньше.
С ним произошла только одна перемена: левая рука его была
в перевязке. „Есть же люди, которые находят улыбку там,
где все плачут, — сказал он, пожимая плечами и с негодованием крутя седой свой ус. — Неужели это право великого
человека?" — прибавил он, помолчав.
Рассказ Германского путешественника, в силу значительности
и интереса затронутой им темы, не мог не возбудить оживленной беседы, причем большая часть присутствующих не согла-

шалась со сделанной только что характеристикой Гете. Особенно оскорбился за великого поэта один из них — философ,
не понимавший, »зачем требовать от человека, сделавшего
так много, чтобы он был политиком. Он сам сказал, что все
это казалось ему слишком временным. И зачем ему было выступать деятелем в мире политическом, когда он был царем
в другом мире — мире поэзии и искусства?" Не сдаваясь на
приведенный ему аргумент, Германский путеш ственник только
более пояснил и заострил в ответных словах все то же свое
положение: „Не политики, симпатии всему великому требую
я от гения. Великий человек живет общей жизнью человечества; он не может быть холодным к судьбам мира, к колоссальным обстоятельствам, он не может не понимать событий
современных, — они должны на него действовать в какой бы то
форме ни было". Вместе с этим он привел также и еще несколько черт, характерных, по его мнению, для личности Гете.
Это — величайший эгоизм, позволявший ему, „не занимаясь
биографией человечества, беспрерывно заниматься своей собственной биографией, неискренность, стремление к мистификации и пародированию. Так, он никогда не являлся простым
и естественным, но всегда как будто бы „на сцене театра
при свете ламп, а не на сцене жизни при свете солнца".
Во всяком случае и сам Гете понял, по мнению Германского
путешественника, ничтожность века, но не мог встать выше
его. „Он сам осудил и век и себя, сказав: „Древние искали
факт, а мы эффект, древние представляли ужасное, а мы
ужасно представляем", — тут все выражено. Мы восторгаемся
для того, чтобы печатать восторги; мы чувствуем для того,
чтобы строить журнальные статейки; живем для того, чтобы
писать отрывки нашей жизни, как будто действовать есть
что-нибудь низшее, а писать — цель человека на земле; словом,
мы слишком авторы, чтоб быть людьми".
На этом разговор закончился, и последняя страница произведения представляет, собой как бы завершение той рамы,
в которую вставлен рассказ. И автор повести, невольно
заинтересовавшийся Германским путешественником, и этот
последний одновременно вышли на балкон. Месяц светил всем
лицом своим и небольшой ветер освежал прохладою и обливал
запахом воздушных жасминов. Германский путешественник
невольно вспомнил одну из прелестных ночей, проведенных
им в Венеции. Покинув скучный придворный бал, он бросился в гондоле к лагунам, и здесь-то ему удалось услыхать прекрасные стансы из Тассо и Ариосто, распеваемые

гондольерами. Три последние стиха остались у него в памяти:
Dormi Italia imbriaca, е nonti pese,
C h o r a di questa gente, ora di quella
Che gia serva ti fu, sei fatta ancella. 1
II
В „Германском путешественнике" само собой намечаются
таким образом три основные части. Первая содержит биографические сведения о главном действующем лице, рассказчике
его, и дает описание Парижа во время Великой французской
революции. Во второй части, представляющей кульминационный пункт повествования, рассказывается о встрече с Гете.
Наконец, в третьей приводится обмен мнений присутствующих
относительно сделанной путешественником характеристики великого поэта. Все повествование вставлено в изящную рамку салонной беседы, причем этот литературный прием, а также имя хозяйки невольно вызывают в памяти произведение m-me de Staël
„Corinne" и те разговоры, которые велись в гостиной знаменитой женщины-поэтессы. В композиции рассказа две последние из намеченных нами частей неразрывно слиты в нечто
органически целое, первая же присоединена к ним чисто механически. Она может быть изъята из повествования без
всякого для него ущерба, она же подверглась значительным
сокращениям во второй редакции, что позволяет устранить
эту часть из дальнейшего анализа. Невозможно было определить также и основные источники этой главы, так как ее
нерельефную схему Герцен мог по частям позаимствовать из
огромной литературы эпохи Великой французской революции.
Итак, все внимание должно сосредоточиться на втором,
центральном эпизоде, встрече с Гете, к выяснению главных
литературных источников которого мы переходим.
Эпиграф произведения—„Was die französische Revolution Gutes
oder Böses stiftet, kann ich nicht beurtheilen; so viel weiss ich,
dass sie mir diesen Winter einige Paar Strumpfe mehr einbringt" 2 —
взят из 14-го явления 1-го действия неоконченной драмы Гете
1 Почивай
опьяненная Италия, и пусть не огорчает тебя, что т ы стала
служанкой т е х народов, которые когда-то служили тебе.
2 Что несет французская революция — д і б р э или зло,
этого я не м о г у
сказать, я знаю только, что она заставила меня этой зимой купить н е сколько лишних пар чулок.

„Die Aufgeregten". Упоминание о ничтожнейшем фарсе Гете,
осмеивающем принципы 1889 г., это пьеса „Bürgegenaeal". Цитируя их, Герцен обнаруживает непосредственное знакомство
с теми произведениями германского писателя, которые выявляют отношение Гете к событиям революционной эпохи. Ему
хорошо известно и написанное в период германского похода
1792 года во Францию автобиографическое произведение писателя „Kampagnie in Frankreich", откуда в „Германском путешественнике" целый ряд буквальных заимствований. Так, напр.,
в уста поэта Герпен вкладывает следующую речь: „Нынче поутру только въезжаю в лагерь, вижу какого-то генерала верхом. Судите о моем удивлении, когда, подъезжая, узнаю короля
прусского. Его величество ехал прямо ко мне. „Чья это карета?"—спросил он лаконическим образом.—„Герцога Веймарского". А вот что пишет сам Гете в „Kampagnie in Frankreich":
„Ich sah den König und den Herzog von Braunschweig von
weitem, und als wir herankammen ritten Ihre Majestät an mein
Wäglein heran und fragten in Ihre lakonischen Art, wem das
Fuhrwerk gehöre? Ich antwortete laut: Herzog von Weimar". 1
У Герцена представлен затем эмигрант-аристократ, со слезами рассказывающий Германскому путешественнику о чувствах,
наполнивших его душу, когда он нынче утром увидал, что,
несмотря на проливной дождь, один из принцев крови ехал
верхом с прусским королем в одном легком плаще. Такой же
эпизод приводится Гете: „Da erfuhren wir nun,—пишет он,—der
König habe beim Ausmarsch von Glorieux, ungeachtet des
schrecklichsten Regens keinen Uberrock angezogen, keinen Mantel umgenommen, da denn die königlichen Prinzen ebenfalls sich
dergleichen wetterabwerehnde Gewände hätten versagen müssen;
unser Marquis [также эмигрант] aber habe diese allerhöchsten
Personen leicht gekleidet durch und durch genüsst, träufelnd
von abfliessender Feuchte nicht ohne das grösste Bejammern
anschauen können. 2
В разговоре Гете с юным путешественником, а затем с седым полковником Герцен вновь использовал тот же источник.
1 Я издалека увидел короля и герцога Брауншвейгского, и когда мы приблизились, его величество подъехал к моей карете и спросил меня, как
всегда, лаконично, кому принадлежит экипаж. Я громко ответил: герцогу
Веймарскому.
2 Мы
узнали, что, несмотря на сильный дождь, король при выходе из
Глорье не надел ни верхнего платья, ни плаща; принцы королевской крови
также должны были отказаться от всякой одежды, которая могла бы защитить их от непогоды Наш маркиз не мог смотреть без глубочайшей
жалости на высоких особ, промокших до того, что с них текли потоки воды.

«Звенья» № 2

Так, почти дословно приведен вопрос Гете о судьбе Людовика X V I и об измене генерала Лафайета.
Утешая растерявшееся общество, Гете повествует, как все
они собрались однажды в палатке герцога в печальном
настроении, думая, что спасти их может только чудо. Г е т е
полагал, что в такие тяжелые моменты надо сравнивать себя
с великими людьми, особенно с теми, которым было еще хуже.
Вслед затем он рассказал историю Людовика святого. В один
из тяжелых моментов битвы spricht der Graf von Soissons zu
Ritter Joinville scherzend: „Seneschall, lasst das Hundepack bellen
und blocken! Bei Gottes Thron pfligte er zu schwören, von diesem
Tage sprechen wir noch im Zimmer vor den Damen". 1
Знаете, чем утешался любимец Людовика святого в плену,
когда все унывали? „Nous en parlerons devant les dames",
говорил он, — пишет Герцен.
Указания на занятия Гете во время похода теорией цветов
почерпнуто Герценом все из того же источника. „Чем вы теперь занимаетесь?"—спрашивает его герцог. „В особенности
теорией цветов. Я уже имел счастье излагать ее светлейшему
братцу вашему, и он был доволен. Теперь я делаю чертежи".
А вот что пишет сам Гете: „Nach mancherlei politischen Gesprächen, die uns den freilich nur ein Labyrinth von Hoffnungen
und Sorgen verwickelten, fragte mich der Fürst womit ich mich
gegenwärtig beschäftige und war sehr verwundert, als ich anstatt
von Tragödien und Romanen zu vermelden aufgeregt durch die
heutige Refraktionserscheinung von der Farbenlehre mit grosser
Lebhäftigkeit zu sprechen begann". 2 А через несколько строк
он прибавляет: „Ich zeichnete mehrere Figuren zu den Farbentafeln, die ich oft genug veränderte, um das, was ich darstellen
und behaupten wollte immer anschaulicher zu m a c h e n " . 3 И з
„Kampagnie in Frankreich" заимствовал Герцен и детали обстановки, сопровождавшей германцев во время похода: непрекра1 Говорит
шутя граф де Суассон рыцарю Жуанвилю: «Сенешаль, п у с т ь
собачьи дети лают и воют! Клянусь божьим престолом — так клялся он
обычно, •— о сегодняшнем дне мы поговорим еще в присутствии дам в г о стиной.
2 После различных разговоров о политике, запутывавших нас в лабиринты
надежд и забот, к н я з ь спросил меня, чем я в настоящее время занимаюсь.
О н очень удивился, когда я под впечатлением сегодняшнего явления
рефракции (преломления лучей) вместо трагедий и романов стал в е с ь м а
оживленно говорить о теории цветов.
3 К таблицам красок я сделал несколько чертежей, которые я много р а з
подвергал переделке, ' чтобы нагляднее представить то, что я хотел показать
и доказать.

щающиеся дожди, всеобщее уныние, легко сменявшееся при
победах чувством самоуверенности и самодовольства.
Воспользовавшись „Kampagnie in Frankreich" как основным
источником своего рассказа, Герцен черпал материалы также
и из других произведений Гете. „Я бросился в гондоле к лагунам,—рассказывает Германский путешественник. — Вы, верно,
знаете, что там доселе встречаются gondolieri, которые поют
стансы из Тассо и Ариосто, одни тут, другие там, д а л е к о Прежде это бывало часто, теперь Италия начинает забывать
своих поэтов. Но в эту ночь счастье улыбнулось мне. Издали
раздался простой напев, усиливался более и более, и я ясно
слышал три последние стиха... Еще далее отвечали с другой
гондолы следующим стансом, и слабый голос, стелившийся
по волнам и смешиваясь и переплетаясь с их плеском, выражал и просьбу и упрек". „Auf heute Abend, — пишет Гете
в „Italienische Reise" под 7 октября 1786 г., — hatte ich mir
den famosen Gesang der Schiffen bestellt, die den Tasso und
Ariost auf ihre eigenen Melodien singen. Dieses muss wirklich
bestellt werden; es kommt nicht gewöhnlich vor, es gehört vielmehr zu den halbverklungenen Sagen der Vorzeit. Bei Mondenschein beistieg ich einen Gondol, den einen Sänger vorn, den
andern hinten, sie singen ihr Lied an und sangen abweckselnd
Vers für Vers. In der Ferne vernimmt es ein anderer, der die
Melodie kennt, die Worte versteht, und mit dem folgenden Verse
antwortet hierauf erwiedert der Erste und so ist einer immer das
Echo des Andern". 1
Герцен еще в юности глубоко и внимательно ознакомился
с произведениями Гете. „Первая задача, которую себе предложил я (после экзамена), — пишет он Огареву 5 июля
1833 г., — изучить Гете. Шиллер — бурный поток, издали слышен треск и шум, волны ярятся, и едва пустишь ладью свою,
как она уже в водовороте; не таков Гете, он глубок, как море,
нет определенного течения и тихо зыблются его полные,
упругие волны". И он действительно выполнил свое намерение,
хорошо изучил творчество германского писателя. Об этом
1 Сегодня
вечером я решил послушать знаменитое пение лодочников
Они поют Т а с с о и Ариосто на их собственные напевы. Это надо действительно заказать, такого пения обычно не услышишь, оно стало достоянием
полуотзвучавших преданий прошлого. Светила луна. Я вошел в гондолу,
один певец сидел на носу, другой на корме, они начали петь и пели
поочередно строфу з а строфой. 1 де-то вдали эту песню услышит другой
певец, которому знакомы и мелодия и слова, он ответит следующей строфой,
затем снова запоет первый, и таким образом один всегда — эхо другого.

свидетельствует большое количество цитат из Гете ( „ Ф а у с т " ,
„Диван", лирика) и две характеристики поэта, которые он
делает в статье о Гофмане.
Ему странно причислять Гете к старому направлению,
разобщившему его с родиной. „Он был слишком высок, чтоб
иметь какое-либо направление, слишком высок, чтобы участвовать в этих гомеопатических переворотах".
„Гете, этот З е в с искусства, поэт Буонаротти, Наполеон
литературы, — пишет он затем в той же самой статье, — бросил Германии своего „Вертера", песнь чистую, высокую, пламенную, песнь любви, начинающуюся с самого тихого adajo
и кончающуюся бешеным криком смерти, раздирающим душу
addio! З а Вертером поет Гете другую дивную песнь юности,
в которой все дышит свежим дыханием юности, где все предметы видны сквозь призму юности,— эти вырванные сцены,
рапсодии без соотношения внешнего, тесно связанные общей
жизнью и поэзией. И что за создания наполняют его „Вильгельма Мейстера"! Миньона, баядерка, едва умеющая говорить,
изломанная для гаерства, мечтающая о стране лимонных деревьев, померанца, о ее светлом небе, о ее теплом дыхании,
Миньона — чистая, непорочная, как голубь; и с другой стороны
сладострастная, огненная Филена, роскошная, как страна юга,
пламенная, бешеная, как юношеская вакханалия, Филена,
ненавидящая дневной свет и вполне живущая при тайном,
неопределенном мерцании лампады, пылая в объятиях его;
и тут же величественный барельеф старца, лишенного зрения,
арфиста, которому хлеб был горек и которого слезы струились в тиши ночной". 1 Все о том же напряженном интересе
к творчеству Гете свидетельствуют выписки, которые в большом количестве находятся в тетради, куда внесен Герценом
„Германский путешественник". 2 Здесь и стихотворения („Symbolum", „Nur wer die S hnsuchtkennt), и целые страницы
А . И. Г е р ц е н , Полное собрание сочинений, т. I, сгр. 145—146.
Автограф «Германского путешественника» находится в рукописном отделении Ленинской публичной библиотеки (№ 2750). Тетрадь, в которую вписан
рассказ, была случайно куплена Е. С. Некрасовой в 1872 г. у Сухаревой
башни в Москве. В тетради, имеющей 109 листов, заключаются следующие произведения Герцена: I. «Легенда» (лл. 5 — 4 5 ) ; «Германский путешественник» (лл. 4 6 — 68); «Встречи» (л. 71); «Вторая встреча» (лл. 72 — 8 5 ) ;
«Отдельные мысли» (лл. 86, 87); «Отдельные мысли» (лл. 8 8 — 8 9 ) ;
«Ноябрь 6» (л. 9 0 — 911; «Отдельные замечания о русском законодательстве» (лл. 92 — 96). Кроме того, встречаются многочисленные выписки из
Г е т е ; из «1 Promessi sposi» Манцони, из Лютера, из «Mémorial de St-Heléne»,
из Паскаля, переписки Вольтера и Екатерины и «Mémorial du général
Lafayette».
1

из „Wahrheit und Diehtuug", тут же между прочим и следующая мысль Герцена, которая почему-то не приведена Лемке
в полном собрании сочинений: „Гретхен, в которую был
влюблен Гете еще юношею („Aus meinem Leben. Dichtung und
Wahrheit"), не была ли основой Гретхен в Ф а у с т е ? Сходство
огромное. И это не отнимает нисколько достоинства изображения, разве его „Schwankende Gestalten" не могли сочиниться
из воспоминания сердечного, — фантастического? И Клара
в Эгмонте?"
Итак, несмотря на интерес, который питал в юности Герцен
к созвучному по настроению Шиллеру, он уже в это время
отдавал должное Гете, прекрасно изученному даже в таких
второстепенных произведениях, как драматические наброски,
„Kampagnie in Frankreich", „Italienische Reise". Но особенно
значителен, конечно, не факт знакомства Герцена с творчеством Гете, а самостоятельная интерпретация образа последнего. Портрет Гете под пером молодого Герцена — вот что
должно занять наше внимание.
III
Преломление художественного творчества той или иной
выдающейся, особенно гениальной личности в определенной
читательской среде чрезвычайно показательно для психоидеологии последней. Именно с этой точки зрения интересна
интерпретация творчества Гете Герценом. Если предшествовавшее Герцену старшее дворянское поколение—Веневитинов,
Боратынский—преклонялись перед германским поэтом, то преклонение это вызывалось созвучием с их собственными взглядами на поэзию как на мир „звуков сладких и молитв", на
поэта как „на сына богов, любимца муз и вдохновенья".
В стихотворении, написанном на смерть Гете, прославлял,
например, Боратынский его всеобъемлющий пантеизм: „С природой одною он жизнью дышал, листов понимал трепетанье...
Была ему звездная книга ясна, и с ним говорила морская
волна". По-иному относилось затем к Гете позднейшее дворянское поколение, поколение гегельянцев 30-х годов. Увлекаясь произведениями писателя, оно ценило в них прежде
всего философскую сторону, преклонялось пред второй частью
„ Ф а у с т а " , соответствовавшей их отвлеченно-идеалистическому
направлению. Но в 30-е годы наметилось в литературе и
иное отношение к творчеству Гете, только на фоне которого
возможно уяснить портрет великого поэта, набросанный Гер-

ценом в „Германском путешественнике". Это—отношение журналистов-разночинцев той эпохи, Надеждина и Полевого.
В статье, напечатанной в 23-й книге „Телескопа" за 1832 г.,
Надеждин причислял Гете к тому философскому направлению
XVIII века, которое нашло свое отражение в Вольтере.
„В Вертере, Геце, В. Мейстере германский Вольтер стремился
уничтожить все наши связи с прошедшим, все наши верования
и надежды". Основной упрек, который он бросает ГеТе, это —
упрек в космополитизме. „Космополит умственный, он лишил
своих соотечественников своего, сделав их бесстрастными
эклектиками, равнодушными к народной доблести, славе, независимости... Гете парит над миром, который служит для
него зрелищем, но не сценой для действия. Он выше всякой
борьбы, он уединяется внутрь себя от враждований и привязанностей сего мира, не чуждаясь их, но и не принимая
в них непосредственного участия". Еще более отчетливо выразил свой взгляд на Гете Н. А. Полевой в блестящем обзоре
„Будущей участи словесности и изящных искусств в Германии",
помещенной в № 17 „Московского телеграфа" за тот же год.
Отличительную особенность германского искусства он видит
в совершенной отрешенности от реального мира..." В современности все падало и рушилось, гремело и кипело. И среди
сего разрушения искусство создало себе свой мир, внедействительного, населило этот мир, обитало в нем. Но что
являет мир сей? Кто населял его? Какие-то фантастические
образы без тела и лица, беспрерывно взлетавшие к небесному
своду и вопрошавшие у него: какими звуками должно им
означить для людей вечное и бесконечное? Французская монархия пала, и пала так, что современники ее не знали даже,
куда залетел обломок меча Генриха IV; гибельный 89-й год
гремел в голосе Мирабо; Конвент обтирал одной рукой кровь
с другой руки, как сумасшедшая жена Макбета, и искусство
ничего этого не знало! Спрашиваю у него: что это за поля
Маренго, Ваграма, Лейпцига, Ватерлоо? Искусство молчит.
Искусство ничего не знает и о Наполеоне".
Итак, „искусство никогда не достигало до такой отвлеченности, какой достигло оно в XVIII веке в Германии. О н о
совершенно объединило и уединило ум германцев в мире идей".
Что же касается до Гете, то „он выстроил свою чудную,
загадочную пирамиду в пустыне, поставил внутри ее гроб
( „ Ф а у с т " ) и всем остальным созданиям своим дал совершенное спокойствие, вечную неподвижность". Несправедливо дум а т ь , — пишет Полевой д а л е е , — „что Гете и его современники

доныне сохранили свое умственное владычество. Против них
так же восстают теперь, как прежде их обожали..." Теперь
в стране философской тишины происходит страшная сшибка
идей, понятий, явлений. „Возведенное до самой величайшей
высоты, умственное здание Германии, как древней Александрии,
падает в совершенных развалинах. С высоких башен, с величественных строений его летят прах и тление на все четыре
стороны ветров—тление не смерти, но жизни, не вещества,
но мысли, крах идей, который провидение собирает в вечную
урну судеб, для удобрения новых полей, во время досугов
человечества и природы... Жадность к реформе в науках,
искусствах, литературе — вот отличительный характер новой
Германии".
Неоспорим интерес вышеприведенных статей Надеждина
и Полевого. Намечая ряд отличительных особенностей в Гетеписателе, авторы обеих работ особенно подчеркивают бесстрастно-созерцательный характер его творчества, стоящего
вне всякой борьбы („Телескоп"), замкнутого в совершенное
спокойствие, в вечную неподвижность („Московский телеграф").
Оба критика констатируют одновременно, что умственное владычество Гете изжито, что требования века идут вразрез
с прежним отвлеченно-созерцательным характером литературы.
Сопоставляя с приведенными отзывами набросанный Герценом
в „Германском путешественнике" портрет Гете, нельзя не
указать, что, идейно отталкиваясь в других вопросах и от
Надеждина и от Полевого, Герцен в проблеме взаимоотношения действительности и поэзии солидаризировался с представителями разночинской критики. Ярко выраженный интерес
в сторону общественных вопросов не позволял ему смотреть
на творчество как на замкнутый в самом себе мир. Развивая
такие воззрения на искусство, Герцен тем самым через головы
Надеждина и Полевого подавал одновременно руку представителям „Молодой Германии", выражавшей взгляды либерально
настроенной буржуазии, и прежде всего наиболее видным ее
представителям Гейне и Менцелю. Так изучение источников,
которыми пользовался Герцен, невольно заставляет обращаться
к произведениям Гейне и Менцеля.
IV
Необыкновенная начитанность, которой с юношеских лет
обладал Герцен, рано позволила ему ознакомиться с трудами
Гейне и между прочим с той интересной характеристикой Гете,

которая заключается в „Romantische Schule" последнего. Весьма
возможно, что статью эту Герцен знал не только в том сокращенном виде, в каком она была напечатана в третьем номере
„Телескопа" за 1834 г., но и в подлиннике, напечатанном
в о французском журнале „Europe Litéraire". Не прибегая ни
к каким натяжкам, мы можем намелить черты сходства как
в общих воззрениях Гейне и Герцена, так и в их частных
отзывах о германском поэте. Как тот, так и другой отдают
преимущество действительному миру. „Я, — пишет Гейне, —
совершенно разделяю мнение партии Гете, посколько она
возвышает искусство, образует из него другой мир, вознесенный над этим дольним миром, где волнуется жизнь
человеческая со всеми верованиями и нравами, столь непостоянными, столь переменчивыми; но я никак не могу быть
на стороне той же партии, когда она, исходя из того же начала, ставит искусство выше всего и совершенно устраняет
от него мир действительности, которому всегда принадлежит
первое место". Отсюда тот и другой ставят в упрек „тайному
советнику Гете его индифферентизм". Причину последнего
Гейне видит в пантеистическом воззрении на мир. „Гете —
пантеист.Его индифферентизм был следствием пантеистического
воззрения на мир. Если бог во всем, не совершенно ли все
равно заниматься тем или другим, облаками или древними
камнями, народными песнями или чучелами обезьян, людьми
или комедиантами? Но бог не в материи, как думали древние,
бог в успехе, в духе, в стремлении, как выражается Гегель.
Сей бог успеха, стремления, бог духа не терпит равнодушия.
Гете как равнодушный пантеист не думал о пользах человечества: он беспечно и спокойно играл в искусства, в анатомию, систему цветов, в познание растений, в наблюдение
облаков... Разумеется и Гете воспевал некоторые высокие
мгновения новой истории, но он их пел как художник. Он не
понимал философского восторга нашего времени, потому что,
предавшись ему, боялся нарушить спокойствие души своей".
Вполне совпадает таким образом с воззрениями Гейне портрет Гете, представленный в „Германском путешественнике",
где он изображен отрешенным от действительной жизни
и погруженным в момент величайших мировых событий в занятия анатомией, в систему изучения цветов.
Оказал между прочим влияние на Герцена и внешний портрет Гете, зачерченный Гейне после его визита в Веймар.
Заимствование Герцена выдает, как кажется мне, одна мелкая,
но характерная подробность.
Говоря о наружности Гете,

Гейне отмечал как одну из своеобразнейших черт его лица
неподвижность зрачков. „У Наполеона, — прибавляет о н , —
глаза также имели это свойство, а я убежден, что он тоже
был из богов". У Герцена читаем: „Большие глаза блистали,
и блистали так, как у Наполеона, намекая издали на обширность души". И тот іф другой писатель, следует заметить,
многократно подчеркивали сходство Гете с Юпитером-Зевсом.
Но в характеристике Гете, которая сделана Герценом, намечаются, помимо вышеуказанных
и совпадающих с мнениями Гейне, еще несколько новых черт. Так, в уста „Германского путешественника" Герцен вкладывает обвинение
Гете в глубокой
неискренности, в вечном стремлении к
мистификации, в безграничном эгоизме, неустанном пародировании— театральности, в полном отсутствии всякой простоты
и естественности. Источником в данном случае, по моему
убеждению, послужил труд Менцеля, в те времена либерально настроенного, а позднее ставшего ренегатом. Его
книга „Die deutsche Literatur" была известна Герцену. Недаром
один из защитников Гете спрашивает в рассказе другого беседующего, не принадлежит ли он к партии Менцеля. Расходясь
с Менцелем, считавшим Гете лишь талантливой, но не гениальной личностью, Герцен мог, однако, позаимствовать от него
целый ряд деталей. Так, давая характеристику современной ему
поэзии, Менцель видел в ней целый ряд существеннейших
недостатков. „Новейшая поэзия насквозь пропитана театральностью. Поэзией занимаются так же, как театром, ради приятного самообмана и развлечения. Теперь поэзия оторвана от
жизни, лучшие ее создания противоположны жизни, как сон—
бдению" (т. II, стр. 62). Ту же самую театральность усматривает
Менцель и в самом значительном представителе поэзии, в Гете.
„Вся современная поэзия насквозь театральна, ту же театральность находим мы и в ее величайшем представителе — Гете".
„Истинности нет в Гете, ее нет в большей части его сочинений,
он пародирует, он на сцене театра при свете ламп, а не на
сцене жизни при свете солнца", — говорит про него „Германский путешественник".
Итак, в представлении Менцеля Гете в высшей степени
неискренен. Он, как актер, может представлять совершенно
чуждые его личным переживаниям чувства. Отсюда вечная
изменчивость Гете, его постоянная наклонность к мистификации.
„Эту мистификацию я ненавижу пуще всего в Гете ли,
в Гюго", — говорит Германский путешественник.

Упреки Гете в великом равнодушии к миру действительных
событий, в той „Gleichgültigkeit", которая обнаруживает вовсе
не божественный покой души „Göttliche Ruhe", а лишь полнейший индифферентизм к общим вопросам, может быть больше,
чем из какого-либо другого источника, мог быть воспринят
Герценом все из той же книги Менцеля, хотя бы из следующей пламенной тирады германского критика. „Он никогда не
начинал речи, чтобы напомнить германцам о народной их
чести, либо чтобы одушевить их на какой-нибудь благородный
помысл или подвиг. Равнодушно пропускал он мимо себя события всемирной истории или только сердился, что военные
тревоги подчас нарушали сладкие минуты поэтических е г о
наслаждений. До французской революции дремала Германия.
Это грозное событие пробудило наше отечество ужасным
образом. Какие чувствования должно было оно породить
в сердце первого нашего поэта? Новая эра возбудила восторг
в Шиллере; Геррес, сгорая стыдом от измены отчизны и о т
глубокого унижения, напоминал соотечественникам про прежнюю честь и прошлое величие Германии. Что же сделал Г е т е ?
Написал несколько легкомысленных комедий. Потом явился
Наполеон. Что должен был думать о нем, сказать про него
первый германский поэт? Он должен был, как Арндт и Кернер, проклинать губителя своей отчизны и сделаться главок»
Союза добродетели, или ежели по привычке немцев он был
больше космополит, чем патриот, то по крайней мере, как
Байрон, должен был уразуметь глубоко-трагическое значение
великого героя и его дивной судьбы".
Наконец, общая оценка Гете и его поколения, сделанная
Герценом, невольно ведет все к тому же источнику.
„Гете понял ничтожность века, — пишет Герцен, — но не мог
стать выше его, он сам осудил и век и себя, сказав: „Древние
искали факт, а мы—эффект; древние представляли ужасное»
а мы ужасно представляем"... „Мы встречаемся для того,
чтобы печатать восторги; мы чувствуем для того, чтобы из
чувств строить журнальные статейки; живем для того, чтобы
писать отрывки нашей жизни, как будто действовать е с т ь
что-нибудь низшее, а писать—дело человека на земле; словом,
мы слишком авторы, чтобы быть людьми".
Ту же самую мысль неоднократно развивал и Мевцель.
„Перо у нас управляет и служит, работает и вознаграждает,
борется и питает, приносит счастье и наказывает... В Германии
большей частью пишут, а не действуют. Наша деятельность
и есть главным образом писательство. В Германии много писа-

телей, но мало государственных деятелей, в Англии и Франции
наоборот... Французы говорят потому, что они действуют, мы
пишем потому, что мы только думаем".
Волевой, активный, общественно
настроенный
Герцен
рвался, как и большинство тогдашней молодежи, воодушевленной буржуазно-демократическими идеями, к деятельности. Это
настроение свое он запечатлел как в „Германском путешественнике", так и в личных признаниях. Недаром пишет он
Наталье Александровне о „судорожной потребности деятельности, которая снова кипит и жжет его", недаром он признается,
что его не удовлетворила бы одна литературная деятельность,
ибо в ней недостает „плоти, реальности, практической стороны".
„Не должно удаляться от людей и действительного мира,—
подтверждает Герцен свою
мысль в письме от 27 апреля
1836 г . — Э т о — старинный германский предрассудок. В действительном мире есть своя полнота, которая не находится
в жизни кабинетной и которая учит многому".
Изучение источников „Германского путешественника" позволило уяснить как основной материал рассказа, так отчасти и
влияния, под которыми создавалась общая характеристика Гете.
Заимствованный по частям из таких произведений поэта, как
„Die Aufgeregten", „Bürge general", „Kampagnie in Frankreich"
и отчасти „Italienische Reise", материал этот был освещен
Герценом под непосредственным влиянием Гейне и Менцеля.
Очевидно, что с этими представителями западноевропейской
мысли Герцена роднили общие либерально-демократические
идеи и одинаковые требования, предъявляемые к искусству.
Герцен питал большую любовь к „Германскому путешественнику". Ему казалось, что он сумел выявить в рассказе основные черты своей писательской индивидуальности, затронуть
глубокий и существенно-важный вопрос. Центральный эпизод
повествования — встреча с Гете —- весьма высоко ценился автором и с художественной и с идейной,, стороны, вот почему
он вставил его в одно из последующих произведений —
в „Записки молодого человека". 1 В Трензинском вновь оживает уже знакомый нам облик Германского путешественника,
наделенный все той же своеобразно-красивой внешностью. По
прихоти автора, он заброшен теперь в глушь заштатного города
Малинова. Так создалась через два года вторая редакция
прежнего рассказа. Детальный анализ обоих текстов явственно
обнаруживает изменения, внесенные автором. Они сводятся
J

А. И. Г е р ц е н , Полное собрание сочинений, т. II, стр. 452 — 466.

к значительным сокращениям внешней канвы повествования,
особенно в первой части, где давалась картина Парижа
во время Великой французской революции. В основной части
рассказа, содержащей встречу с Гете, сделано также несколько
выпусков, причем все они стушевывают использование автобиографических трудов великого писателя. 1 Гораздо рельефнее,
чем в „Путешественнике", представлен зато в „Записках"
образ возражавшего Гете полковника, жестоко осудившего
поэта как одного из тех людей, „которые хохочут там, где
надо обливаться кровью, и, открывши глаза, не видят, что
совершается перед ними". Подчеркивая, как и раньше, оторванность от жизни выдающихся представителей германской
нации („в них при всей космополитичной всеобщности недостает целого элемента человечности, именно практической
жизни"), Герцен еще более усложнил на этот раз проблему
взаимоотношения искусства и действительности вопросом
о творческой личности, живой индивидуальности. „Живая
индивидуальность—вот порог, за который цепляется философия, и Шекспир несомненно лучше всех философов от Анаксагора до Гегеля понимал с в о и м п у т е м это необъятное
море противоречий, борений, добродетелей, пороков, увлечений,
прекрасного и гнусного, море, заключенное в маленьком пространстве от диафрагмы до черепа и спаянное неразрывно
в живой индивидуальности". 2
V
Комментируя „Германского путешественника", нельзя не
остановиться еще на одном вопросе. Набросанная Герценом
характеристика Гете и затронутая в связи с этим проблема
взаимоотношения искусства и действительности невольно
приводят на память статью Белинского „Менцель, критик
1 Сокращены эпизоды: встреча с королем прусским, разговор о занятиях
Гете теорией цветов, выброшены реплики маркиза-эмигранта и заимствование, сделанное из «Итальянского путешествия».
2
А. И. Г е р ц е н ,
Полное собрание сочинений, т. II. стр. 465, т. X V I I ,
стр. 98. Упоминая о двух редакциях «Германского путешественника», нельзя
не указать, что во внешнем облике столь интересной и требующей детального изѵчения личности Трензинского критика издавна привыкла в и д е т ь
П. Я . Чаадаева. И действительно, образ Трензинского невольно воссоздает
отчетливый портрет Чаадаева в тех же самых чертах, в которых он запечатлен Герценом в «Былом и думах». «Стройный стан, чело, как череп
голый, бледное и нежное лицо, как будто из воску или из мрамора, печальные серо-голубые глаза, улыбка на тонких губах».

Г е т е " . Написанная в период увлечения Белинского истолкованием Гегеля в духе примирения с действительностью;
статья эта подвергала уничтожающей критике взгляды Менцеля на Гете. Белинский превозносил мирообъемлющую объективность Гете» „Гете был дух, во всем живший и все в себе
ощущавший своим поэтическим ясновидением, следовательно—
неспособный предаться никакой односторонности; никакому
исключительному учению, системе, партии". 1 Гете—„гений
чисто художнический, а потому неспособный увлекаться
никакими односторонностями, следовательно,
неспособный
отзываться и на современность, которая для него—начало без
средины и конца, явление без полноты и целости, закрытое
туманом страстей, предубеждений и пристрастий партий". 2
Упреки Менцеля по адресу Гете в
индифферентизме
кажутся Белинскому совершенно неосновательными. Гете обнаружил здесь вовсе не свою ограниченность, а лишь выявил
основную сущность художественного творчества. Отрешенное
от мира действительной жизни, оно питается вдохновением
художника и управляется лишь согласно своим собственным,
только ему одному принадлежащим законам. Исходя из того
же основного принципа о самоценности искусства „в самом
себе имеющего цель и причину", обрушивался Белинский и на
более мелкие нападки Менцеля на Гете, к которым мы не считаем нужным обращаться.
Приоритет искусства над жизнью, высшая объективность,
„холодность" поэта как идеал и проистекающая отсюда защита Гете кзк отрешенного от мира художника-гения—таковы
основные положения статьи Белинского о Менцеле. Комментируя
эту статью, Иванов-Разумник отметил между прочим, что встречающиеся в ней нападки на »маленьких великих людей, отрицающих разумную действительность и объективную целесообразность мира", могли быть направлены Белинским только
против Герцена.» Считая это положение правильным, мы полагаем, что в статье о Менцеле Белинский критикует, быть может,
не только общие философские взгляды Герцена, но также его
воззрения на искусство, как они были высказаны в „Германском путешественнике". Отсутствие непосредственных данных
не позволяет утверждать знакомство Белинского с данным
рассказом: в печати он не появлялся при жизни автора,
1 Статья писалась летом 1 8 3 9 г.,
напечатана в январе 1840 г. (см. «Летопись жизни Белинского», под ред. Н. К. Пиксанова, изд. 1924 г., стр. 9 2 ,
9 4 , 95, 107).
2 В. Г. Б е л и н с к и й ,
Собрание сочинений, СПБ. 1911, т. I, стр. 579.

а „Записки одного молодого человека", где он был помещен во второй редакции, вышли в свет позднее статьи о Менцеле. И все же нет ничего невероятного, что Белинский мог
в рукописи ознакомиться с „Германским путешественником",
или же услыхать основные положения из уст автора, так
часты, так ярки и живы были в 1839 г. их встречи и споры,
приведшие к кратковременному, но резкому разрыву. Нет ничего невероятного поэтому, что, полемизируя с Менцелем,
Белинский имел в виду еще одного скрытого противника.
Так, если Герцен не может примириться с равнодушием Гете
к величайшим мировым событиям, то Белинский считает лишь
„легкой удобопонятной пиитикой, чтобы поэт во время революции хвалил или хулил ее в своих стихах, а во время
войны прославлял подвиги соотечественников". 1 Если Герцен
не переносит Гете как „придворного поэта, по заказу составляющего оды на приезды и отъезды, сочиняющего проѵоги
и маскарадные стихи", то Белинский совершенно игнорирует
в данный период эту сторону жизни и деятельности Гете.
„Во-первых,— пишет — он, жить при дворе или не жйть при
нем—это решительно все равно, потому что в обоих случаях можно быть равно великим и равно добродетельным
человеком. Во-вторых, не только несправедливо, но и справедливо нападая на человека, отнюдь не должно смешивать
его с художником, равно как, рассматривая художника, отнюдь
не следует касаться человека. 2
Итак, если в статье „Менцель, критик Гете" возможно действительно усмотреть обмен мнений двух в высшей степени
интересных идейных противников, то перед нами раскрывается
новая страница взаимоотношений Герцена и Белинского, новая
тема, равно занимавшая обоих.
Следует упомянуть между прочим, что расхождение воззрений Герцена и Белинского было весьма непродолжительно. Как
известно, Белинский скоро отказался от своего гегельянского
консерватизма, стал на почву революционного истолкования
действительности и вместе с тем изменил и свои эстетические
воззрения. В 1841 году, провозглашая Гете великим художником, он считает его отвратительным как личность, а в статье,
посвященной творчеству Лермонтова в том же году, окончательно сдает свою позицию Герцену, заявив, что „в самом Гете
не без основания порицают отсутствие исторических и общественных элементов, спокойное доверие жизни, как она е с т ь " .
1
3

Б е л и н с к и й , Собрание сочинений, с т р . 562.
Там же, стр. 558.

H. Г.

Чернышевский

Примечания к переводу „Фауста"
Статья Н . Г . Чернышевского «Примечания к переводу Ф а у с т а » печатается с корректуры, хранящейся в Доме-музее Чернышевского (2-я корректура, от 2 октября [ 1 8 5 6 ] , инв. № 1 9 0 2 ) .
Кроме корректуры, в архиве музея имеется и рукопись статьи (автограф
на 9 листах в полулист, инв. № 1 6 9 5 ) . 1 Корректура не охватывает собою
текста рукописи в полном объеме,—она кончается на половине сцены «Дом
соседки Марты». Рукопись же представлена целиком и полностью, от заголовка «Примечания к переводу Ф а у с т а » до заключительного слова «конец».
Рукопись содержит не малое количество таких зачеркнутых мест, которые
неизбежно входят в общий идейный комплекс «Примечаний». Корректура же
дает последний авторизированный текст, почему статья и печатается с корректуры. Недостающие последние страницы текста добавлены по рукописи.
Т е к с т корректуры отличен от рукописного вследствие того, что в процессе работы Н . Г . Чернышевским было внесено в него множество поправок. О вдумчивой, напряженной работе писателя над «Примечаниями» говорят не только эти разночтения и поправки, но и наличие целого ряда
пометок технического, характера, обращенных к типографии, как в рукописи,
так и в корректуре. Судя по ним, он пишет статью в несколько приемов,
обещая выслать то продолжение, то конец примечаний к определенному
часу, и просит выслать ему вторую (сводную) корректуру, ибо «поправок
так много, что необходимо прочитать ее еще раз». В'месте с тем работа —
крайне спешная, так как в это время Н . Г. Чернышевскому приходится выполнять обязанности редактора «Современника» по договоренности с уехавшим за границу Некрасовым. Отсюда мы встречаем в рукописи «Примечаний к Ф а у с т у » заметки Чернышевского, относящиеся не только к этой работе, но и к другим материалам, печатавшимся в очередной книжке «Современника». Т а к , он прерывает в рукописи комментарии к сцене «Кухня
ведьмы» для того, чтобы посвятить вторую половину листа, повидимому,
спешно припомнившемуся другому делу — заботе о появлении в журнале
стихотворения Некрасова ( см. в примечаниях). Этой перегруженностью
1 В рукопись вложен листок с заметкой M . Н . Чернышевского:
«Примечания к Ф а у с т у , перевод Струговщикова. Н е знаю, где была напечатана
эта с т а т ь я ? Повидимому, она была набираема; сохранилась даже часть корректуры, но в напечатанном виде я не нашел ее. Может быть, случайно
пропустил».
Д л я проверки этого сообщения нами был просмотрен весь «Современник» за 1 8 5 6 г. Статьи там не оказалось.

Звенья» № 2

объясняется и то, что рукопись имеет неотделанный вид, писана разными
почерками Чернышевского — от аккуратного мелкого до разгонистогокрупного, переполнена помарками и описками. Только в корректуре Чернышевскому. приходится возвращаться к технической отделке рукописи, нои там, несмотря на исперренность текста поправками, попадаются пропущенные, не исправленные места. «Хорошо бы выставись страницы, к которым относится каждое примечание, — если это не слишком долго задержит, то прошу для этого прислать вместе с сводною корректурою примечаний
и сверстанные листы перевода» -jj— такова последняя редакторская директива Чернышевского на полях корректурной формы. Кроме т о г о , — э т о
особенно важно, — в своей работе Чернышевский считает для себя обязательным проверку текста перевода СтруГовщикова по подлиннику, что весьма,
осложняет его работу.
По своему смысловому значению все разночтения
и поправки могутбыть разделены на две категории. О д н а часть служит исключительно технической обработке статьи, это — чисто-корректурные исправления текста; они
не отмечаются нами. Д р у г а я часть поправбк и разночтений является результатом работы творческой мысли Чернышевского; они даны нами в примечаниях цосле статьи.
В с я эта упорная, напряженная работа в свое время пропала даром. Несомненно, что по замыслу Чернышевского его «Примечания» должны были
сопровождать текст « Ф а у с т а » в переводе А . Огруговщикова^ напечатанный
в X кн. «Современника» за 1 8 5 6 г. Однако « Ф а у с т » появился в «Современнике» без «Примечаний», и до сих пор они напечатаны не бЦли. Т о ч н ы х
сведений о причинах этого у нас пока "нет ѵ Можі$р предположить,,.что з д е с ь
сказались какие-то трения с И. С. Тургеневым, Кья повесть « Ф а у с т » напечатана была в той же книжке «Современника», что и перевод Струговщикова. Очень показателен тот факт, что над абзацем, посвященным « Ф а у сту» Тургенева, сначала вместе бьются, потом бофются между сдбою Чернышевский и И. И. Панаев. Некоторый свет на зею обстоятельство проливает письмо Чернышевского к Некрасову от 2 4 сеі)^ября 1 8 5 6 г.: «Мне ненравятся два Ф а у с т а рядом — не потому, чтобы это было дурно Для публики, напротив, — но Тургеневу это, может быть, не понравится.
Вы
оправдайте «Современник» перед ним в этом соверпгениою необходимостью—
что же было поместить, кроме Струговщикова».- ; "Нет сбмнений в том, что
стремившийся к сглаживанию острых углов в редакции «Современника»
мягкотелый либерал Панаев, один из ближайших друзей Тургенева, в этом
вопросе занимал позицию своего друга, авторское самолюбие и «эстетическое чувство» которого должно было страдать от соседства своего небольшого произведения, проникнутого идеалистическими настроениями дворянскогопоместья, с колоссом мировой поэзии, поданным в интерпретации автора
«Эстетических отношений искусства к действительности». Возможно, что
трения между обеими сторонами привели Чернышевского к тому, что он сам;
отказался печатать свои «Примечания».
Напрашивается и другое предположение: что «Примечания» не были пропущены цензурою за явно-материалистический подход к « Ф а у с т у » . О д н а к о
мы не располагаем никакими доказательствами, и такой важный в этом
отношении документ, как музейная корректура, не дает ответа на этот вопрос: она — явно-авторская, а не цензорская, и если один абзац зачеркнут
в ней красным карандашом, то им же поставлены мало значащие разметки
чисто-корректурных значков.

Н.

Чернышевская-Быстрова

ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРЕВОДУ « Ф А У С Т А » »

Русская литература имеет два перевода первой части
„Фауста": один был сделан Вронченкою, другой —Губером.
Стих в переводе Губера недурен, но смысл подлинника передан очень неудовлетворительно. Вронченко точнее держался
подлинника, но, к сожалению, стих его перевода тяжел и
самый язык очень неправилен. Потому мы думаем, что г. Струговщиков оказывает нашей литературе важную услугу, давая
ей новый перевод, достоинства которого оценят читатели.
Мы очень рады, что удовлетворяем желание, возбуждаемое
в читателе рассказом г. Тургенева, помещенным в этой книжке,,
прочесть гетева „ Ф а у с т а " , представляя тут же перевод г. Струговщикова . 2
Мы почли не бесполезным приложить к переводу г. Струговщикова несколько кратких примечаний3 для того, чтобы
пояснить смысл тех мест, которые требуют комментария.
Пролог

Ред.

Идея пролога внушена Гете первыми стихами книги Иова.
Мефистофель
Так называется в легенде, послужившей основанием для трагедии Гете, диавол, которому продает свою душу Ф а у с т .
Происхождение этого имени темно. Обыкновенно производят
его от Mephitis (моровое поветрие). Если такое производство
справедливо, вторую половину слова легко объяснить греческим словом ôphelein — быть приятну. В таком случае Мефистофель значило бы: тот, которому приятно убивать людей.
Нет надобности говорить, что у Гете Мефистофель — выражение 4 безграничного отрицания (в теории и в жизни), скептицизма. Скептицизм есть зло, страдание, но он не г> бит сильного душою человека. 5 Так и Мефистофель не в силах
погубить Фауста. Отрицание ведет только к новым, более
чистым и верным убеждениям. Так и Фауст, по мысли Гете,
выраженной в прологе, должен выйти из борьбы с Мефистофелем как победитель его, выйти еще более прежнего достойным служителем верховной истины. Господь, предающий его
на искушение Мефистофеля, ведает, что Фауст только очистится этим искушением.

„Он духом чист, хотя в нем веры нет". 6 В подлиннике:
„Хотя теперь он служит мне в сумраке; но скоро выведу я его
к ясности". Чистый дух 7 (то есть, по смыслу Гете, выражение
разума) предчувствует, что человеку (Фаусту) 8 должно достичь
истины и добра силою отрицания, безграничного сомнения. 9
С отрицанием, скептицизмом разум не враждебен: напротив,
скептицизм служит его целям, приводя человека путем колебаний к чистым и ясным убеждениям.
„Так только стоит согласиться". В подлиннике: „Какое пари
хотите держать, что я отниму его у вас, если только вы дадите
позволение повести его моим путем?" Скептицизм 10 восстает
против разума, хвалится, что может сделать разум и лишить
человека всех благородных стремлений лишь бы только 11
найти к нему доступ. Но разум не боится результата этого
испытания. Кстати первый монолог Мефистофеля начинается
в подлиннике словами:
„Так как ты приближаешься и расспрашиваешь меня обо
всем, да и вообще любишь видеть меня, 12 то я и вмешался
в толпу этой челяди", и он начинает говорить о человеческой
жизни, между тем как прежде говорилось о законах природы.
В мыслях о природе нет места скептицизму: там все совершается в дивной гармонии. В человеческой жизни не так:
наблюдая ее, невольно готов бываешь усомниться во всем, —
и в добре и в истине. 13 Потому то Мефистофель и обращает
внимание исключительно на человеческую жизнь — она рождает
его. Но человек выше бездушной природы, и потому Мефистофель гордо смотрит на тех, которые довольствуются 14
созерцанием природы, не занимаясь человеком.
„И по мне, чтоб кровь играла с молоком". В подлиннике:
„Благодарю вас (что вы уступаете мне Ф а у с т а на время его
земной жизни), потому что до мертвых я не большой охотник".
„Сперва реши, потом хвались задачей". В подлиннике:
„Хорошо, предоставляю его тебе. Оторви 15 его дух от начала,
его произведшего, низведи его долу своим путем, если успеешь
овладеть им: и да постыдишься ты, если должен будешь
сознаться, что добрый человек в неясном своем, стремлении
верно отгадывает прямой путь", т. е.: природа человеческого
духа восторжествует над тобою, сколько ты ни мучь его; овладеть им вполне ты (отрицание, скептицизм) не можешь; натура
человека ведет его к добру и истине. 16
„Твой путь открыт". В подлиннике: „Во всяком случае
можешь смело являться передо мною. Я не имею ненависти
к подобным тебе".

„За злом добро, за тьмою свет виднее". В подлиннике:
„Человек слишком наклонен утомляться деятельностью, он
слишком любит безграничный покой. Потому-то я охотно даю
ему товарища, который раздражает и возбуждает его, 17 не зная
себе покоя, как чорт. А вы, истинные сыны божии, радуйтесь
жизненно-богатою красотою. Создающееся, вечно деятельное
и живое, объемлет вас милыми узами любви, дайте мыслью
прочность колеблющимся явлениям жизни". Т. е.: отрицание,
скептицизм необходим человеку, как возбуждение к деятельности, которая без того заснула бы. И именно скептицизмом
утверждаются истинные убеждения. 18
Ночь

(в к а б и н е т е

Фауста)19,

„Вот книга Нострадама". Нострадам—известный астролог. 21
Макрокосм, на языке магии — вселенная. Созерцание вселенной успокоительно и отрадно: она возвышает дух человека
своим величием и восторгает своею гармониею. Но восхищение это непродолжительно: 2 2 вселенная подавляет человека
своею необозримостью; он не может возвыситься до того, чтобы
чувствовать себя гражданином целого мироздания; он житель
земли, и к земле влекутся его мысли из своих заоблачных
полетов. 2 3 Созерцая символ духа земли, Фауст чувствует его
близость, его доступность. Но и быть гражданином всего земного шара — свыше сил человека: он не может оторваться
от своей страны, от своего времени, — Фауст не выносит 24
союза, на который вызвал духа земли; он снова падает пред
необъятностью этого духа, который исчезает, обличив ничтожество Фауста.
Вагнер—famulus Фауста, как известно, представитель тех
людей, которым, по их ограниченности, недоступно сомнение
и по сухости натуры не нужна полнота жизненных наслаждений.
Вагнер доволен всем, ничего не отрицает. Зато какие жалкие
понятия о вещах он имеет. Famulus назывался в средние века
бедный студент, обыкновенно уже не молодых лет, который
исправлял разные домашние дела 2 5 профессора, прислуживал
ему в ученых занятиях и т. д., и за то имел у него квартиру,
стол и освобождался от платы ему за слушание лекций.
„Бумажной мудрости сухому ползуну". В подлиннике: 26
„Сухому существу с пресмыкающимся (чрезвычайно ограниченным) умом".
Вагнер выведен в этой сцене, конечно,затем, чтобы сильнее
высказалась невозможность для Ф а у с т а ограничиться теми

успокоительными, но чрезвычайно узкими и пошлыми идеями
и чувствами, которыми утешаются люди, подобные Вагнеру.
О н не может остановиться на том, чем удовлетворяется Вагнер, ему нужна истина более глубокая, жизнь более полная,
потому-то он и необходимо должен войти в союз с Мефистофелем, то есть 27 отрицанием.
Сознание своего бессилия так тяжело для Ф а у с т а , что он
с наслаждением думает о смерти; но врожденная привязанность 28 к жизни останавливает его: перед ним в решительную
минуту воскресают светлые воспоминания детства. Ночь,
в которую совершается первая сцена трагедии, — ночь перед
пасхой, звон колоколов вызывает в Ф а у с т е мысли о том, чему
он в детстве 2 0 верил (хоры ангелов и жен), о светлом времени детства и первой молодости. Да, жизнь очаровательная
для живого человека. Ф а у с т не может отказаться от нее.
За

городскими

воротами

Ф а у с т не может отказаться от жизни. Но прежняя кабинетная жизнь невыносима для него: ему нужна другая жизнь,
другие отрады. Он думает найти их в обыкновенном обществе. Но тут пробуждаются новые, сильнейшие сомнения."
Ф а у с т не может быть членом общества—он чувствует, что 30
не умеет быть полезным для людей, как бы ему хотелось: его
считают превосходным человеком, удивляются его самоотвержению, благодарят за благодеяния, а он' мучится мыслью, что
вместо добра, которого он хотел, его действия принесли
только вред людям. Тут-то и является ему Мефистофель,
т. е. 3 1 рождается в душе Ф а у с т а безусловное отрицание всего,
что прежде считал он целью 3 2 своей жизни. 33
„ Я и отец, за темные дела". В подлиннике: „ О , если б ты
мог читать в моей душе, как мало заслуживали мы с отцом
такую славу!" 3 1 „Так нежну лилию порой" и т. д. „Нежная
лилия", „лев", „царица молодая"—алхимические термины, употреблявшиеся в медицине. (В подлиннике: красный лев—алхимический элемент, из которого рождалось золото; лилия—
такой же элемент, из которого рождалось серебро; царица
молодая—философский камень—рождалась отсоединения (выражаясь алхимическим термином: бракосочетания) красного
льва с лилиею.
„От севера и жалит и язвит" и т. д., т. е.: северный ветер
приносит стужу, восточный—засуху, южный—зной, западный—
дожди и наводнения.

„Вон черный пес во мраке рыщет"—легенда, на которой
основана трагедия, говорит, что Мефистофель принимал на
•себя вид собаки.
Мефистофель является Фаусту, когда он убедился, что не
только 3 5 знать истину, но и быть полезным для людей не может
он. Из человеческого общества, в котором Ф а у с т думал найти
отраду, уносит он в свой кабинет зародыш полнейшего отрицания.
I
(Ночь

(снова

в ка'бинете

Фауста)36

^ Мефистофель-скептицизм прокрадывается 37 к Ф а у с т у 3 8 так,
что он сам этого не замечает, пока, чтобы успокоиться от
недоумения 39 смущенного духа, не обращается мыслью к богу.
Т у т только Мефистофель, не терпящий святого имени, является
•Фаусту в своем настоящем образе, 40 т. е. Ф а у с т видит, что
потерял даже веру в бога, 41 что от наблюдения человеческой и своей собственной жизни (что выражено сценой за городскими воротами) поколебалось его убеждение не только в собственных силах (как прежде), но также и убеждение в разумности порядка вселенной, поколебались идеи добра и правды. 4 2
„Что разуметь под словом" и т. д. В подлиннике: „Вот уже
я и недоумеваю. Я не могу так высоко ценить «слово». Надобно
переве.сть иначе, если я озарен светом духа. В начале был
разум. Но должно обдумать эту первую строку, чтобы не ошибиться от поспешности. Разве разум производит все? Надобно
•было бы сказать: в начале была сила. Но не успел я еще
дописать этого слова, а уже чувствую, что 43 оно неудовлетворительно. Но вдохновение 4 4 помогает мне, я понимаю и 4 5
с уверенностью пишу: в начале было 46 бытие (действительность, факт, die That)".
Соломонов ключ—кабалистическая книга, в которой между
•прочим находятся формулы для заклинания стихийных духов.
Ф а у с т воображает, что Мефистофель подчинился его заклинанию, т. е. 47 что человек может оставаться господином над
духом отрицания, однажды пробудившимся в нем. Он успокаивается этою надеждою (засыпает под обязательные навесы 4 8 (?)
своей мечты), а между тем отрицание уже ускользает из-под
власти его (Мефистофель уходит из комнаты, в которой воображает запереть его Ф а у с т ) и является уже независимо от его
золи силою. (Мефистофель приходит—в следующей сцене—как
свободный дух, который 4 9 соглашается служить Фаусту, имея
в виду только собственные свои выгоды). 50

Странствующими схоластиками назывались в средние века
побродяги, занимавшиеся различными учеными шарлатанствамипреимущественно чернокнижием. Это сословие имело такую дурную славу, что было несколько раз 51 отлучаемо от церкви
собраниями немецких епископов.
„Всем смерть, а смерти все боится". В подлиннике: 5 2 „Все,
что имеет начало, 5 3 заслуживает гибели"; непреложно только
одно вечное — законы природы и стремления человеческого
духа.
Пентаграмма — кабалистический знак, пятиконечная звезда.
Мефистофель мог войти через порог потому, что линии,
образовавшие обращенный наружу угол звездочки, не были
плотно сомкнуты.
Кабинет

(сцена

договора)54

Отрицание овладевает Фаустом. Он предается Мефистофелю
потому, что теперь для него 5 5 все равно: 6 6 нет для него ясных
примет, по которым можно было бы различить добро от
зла, истину от лжи; его высокие стремления к истине и благу, 5Т
к наслаждениям, упоение которых проникло бы все его существо, и к деятельности, которая была бы вполне благотворна
для людей, —- все эти стремления остались неудовлетворенными,
неисполненными и утрата прежних надежд отозвалась в нем
нестерпимым страданием. 6 8 Он решился покинуть эти стремления, как ложные и бесполезные. 59
Но как покинуть их, как забыть о них? Разве чад страстей
затушит 60 мучительную 61 потребность истины и блага- Таков
совет Мефистофеля. Ф а у с т согласен—для него, кажется ему,
осталась одна отрада—самозабвение. Он хочет испытать, не
дадут ли ему страсти этой отрады.
Но Мефистофель только тогда овладеет Фаустом, если
в самом деле страсти (односторонние увлечения) 6 2 доставят
Ф а у с т у самозабвение, если он будет очарован ими, если
в самом деле угаснет в нем потребность высших стремлений,
исчезнет потребность наслаждений полных и полной истины. 6 3
Таков договор. Человек 6 4 остановится на отрицании только
в том случае, если оно удовлетворит ему, а пролог уже сказал нам, что это невозможно. 6 5
„Уж если так, мне дерево давай" и т. д. В подлиннике:
„Укажи мне плод, который истлевал бы прежде, нежели будет
сорван (т. е. который не увядал бы в моих руках, который
вкушал бы я свежим с дерева жизни), укажи мне деревья,

с каждым днем зеленеющие новыми листьями" (т. е. которые
не наскучили бы мне однообразием, на которых не было бы
ни одного увядшего листа, т. е . 6 6 дай мне наслаждения свежие, вечно новые, не пресыщающие).
„Я с жизнью прощаюсь сам". В подлиннике: „Пусть будет
то моим последним днем" (т. е. тогда я отдаюсь тебе вполне,
отказываюсь от жизни, о какой мечтал прежде, отказываюсь
от всех своих высших стремлений, нравственно умираю).
„И время на косу падет". В подлиннике: „И пусть тогда
исчезнет для меня время" (т. е. прекратится мбя жизнь, иду
я в твое царство—царство нравственной смерти). 6 7
„На жизнь или на смерть прошу две строчки". В подлиннике: „Заклинаю тебя жизнью и смертью, дай мне записочку". 68
„В безустали прямой делец мужает". В подлиннике: „Только
в неутомимой деятельности мужает человек".
„Пускай для образца создаст вам идеал". В подлиннике:
„Пусть он сочинит из вас идеал" (а я отказываюсь от 6 9 того,
чтобы вместить в тебя все совершенства).
Итак, Мефистофель становится 7 0 неотлучен от Ф а у с т а .
Прежде всего он издевается над прежними его занятиями—
мистифицирует пришедшего к Фаусту ученика, внушает юноше
презрение к наукам, в которых можно найти (по его мнению)
только 71 тупоумные нелепости или пустословие,—одно шарлатанство ведет к существенным выгодам. (Заметим, что
Мефистофель осмеивает в науках только действительно нелепые стороны и школьное педантство, 72 стало быть, его отрицание ведет 7 3 к развитию наук). 7 4
„Но мне, клянуся бородою". В подлиннике: „Но мне
с длинною моею бородою".
Погреб

Ауербаха75

•

Первая страсть, которою Мефистофель хочет довести Ф а у с т а
до забвения высоких потребностей его натуры, — самая низкая 76 из сильных физических страстей — грубое, грязное пьянство. Но Фаусту оно отвратительно. Первая попытка Мефистофеля решительно неудачна.
Конечно, мы поняли бы трагедию Гете односторонним образом, если бы кроме одной общей мысли—провести Ф а у с т а
(человека в его стремлении к истине) через искушения жизни,
не видели и другой мысли в выборе различных сцен этой
драмы: Гете хотел, 77 чтобы в его творении отразились в с е

направления, все сферы жизни. В первой части он исполнил
одну половину плана 78 —изобразил частную жизнь. Во второй
он хотел изобразить государственную жизнь, развить свои
понятия о значении науки, искусства. 79 К сожалению, вторая
часть, написанная или переделанная им уже во время нравственной его дряхлости, 80 вышла неудачна, и только первая
часть плана—изображение частного быта —исполнена, действительно, гениальным образом.
„Сударыня ласточка" и т. д. У Гете Фрош поет народную
немецкую песню: „Взвейся,
госпожа ласточка, поклонись
моей милой десять тысяч раз". ...
„Как патер ожирела". В подлиннике: „Как доктор Лютер".
Первый стих песни, которую поет Мефистофель, в подлиннике: „Жил был король".
Кухня

ведьмы

Мефистофель ведет Ф а у с т а в кухню ведьмы с двоякою
щелью: 8 1 пьянство нё понравилось Ф а у с т у ; но он жаждет
любви: волшебный напиток ведьмы возвратит ему молодость
и свежесть сил для наслаждения этим чувством. Но с тем
вместе кухня ведьмы 8 2 представляется вместилищем грубого
суеверия, 83 прикрашиваемого шарлатанством. Быть может,
стремление Фауста к истине отуманится хитросплетенными
речами 8 4 и песнопениями, в которых бессмыслие 8 5 облечено
пышными фразами, так что может казаться глубокою мудростью. Но и эта попытка напрасна: Ф а у с т до того презирает
бессмысленную символистику, что даже не слушает ее; ему
отвратительно видеть и нелепую обстановку, которою считает нужным окружить себя ведьма. 8 8 В своих сходбищах
с бесами и в св.шх волхвованиях 8 7 ведьмы пародировали
религиозные обряды.
Морской кот с кошкою и детенышами выбраны были быть
служителями ведьмы, как безобразные животные. Мефистофель очень приятно чувствует себя среди их грубого фетишизма. Он любезничает и проказничает с ними. И они и
ведьма говорят много фраз без смысла 8 8 —невежественные
поклонники их церемоний 89 должны терять последний смысл,
отыскивая смысл в этом сумбуре. 0 0
„Двух ваших воронов не вижу". По немецким преданиям,
диявола сопровождают два ворона. 9 1
„Напрасное старанье: дух истины сокрыт" и т. д- В подлиннике: „Высокая сила познания от всего света сокро-

венного. Тому, кто не мыслит, дается она без всякого
труда".
„Приятель мой в больших чинах". В подлиннике: „Приятель мой выдержал много экзаменов".
Улица
В грубых страстях и обманах Ф а у с т не нашел ничего,
кроме отвратительного для себя. Но любовь 92 овладевает им
с страшною силою. Найдет ли он в этом высоком 93 чувстве
полное удовлетворение потребностям своей натуры? Заставит ли оно его отказаться от всех других высоких стремлений? Нет; одностороннее увлечение любовью не дает человеку полного счастья. 9 4
Известно, что в имени Маргариты Гете увековечил воспоминание о первой своей любви.
Прогулка
„Старуха за стряпчим". В подлиннике: „За духовником".
„На такой де, сударыня, предмет благотворительный есть
комитет." 9 6 В подлиннике: „Церковь".
Дом

соседки

Марты

„Один в большой пустился свет". В подлиннике: „Уехал
рыскать по свету".
„И хоть бы мне свидетельство иметь", т. е. о смерти мужа,
„чтобы можно было поскорее снова выйти замуж".
Лес

пещера

Ф а у с т ощущает все блаженство любви, но удовлетворит ли
оно его, может ли он успокоиться в этом чувстве? Нет,
вместе с блаженством оно вносит в его сердце борьбу и страдание,—он мучится опасением последствий, он терзается, разделенный жаждою страстного наслаждения 9 6 и обязанностью 9 7
не подвергать позору свою милую. Он уже не может решиться,
должен ли видеться с нею. Его уже начинает беспокоить
совесть. Притом же, хоть он и скрывает это сам от себя,
ему уже отчасти скучно подле Гретхен. 9 8 Но жажда наслаждения берет верх,—он снова спешит к Гретхен.

Сад

соседки

Марты

И не только Фаусту начинает быть скучно подле Гретхен,,
не только совесть упрекает его, — являются положительные
поводы к недовольству Гретхен: она не может разделять его
понятий, она хочет, чтобы он возвратился к понятиям, пора
которых уже пережита Фаустом, к которым он уже не может
возвратиться,—она требует, чтобы он для нее отказался от приобретений, сделанных его мыслью — это невозможно.
„Не возносясь душою". В подлиннике: „Но ты не алчешь их".
„Не осуждай меня, прекрасное созданье". В подлиннике:
„Не толкуй ложно моих слов, моя милая" (т. е. не выводи
из них, что я положительно не верую).
„Чудак! зачем подспорье мне?". В подлиннике: „Да веды
именно в этом и радость моя".
У к о л о д е зя
Сибилла—старуха, промышляющая ворожбою и устройством:
любовных интриг.
„Безделка с узелком гуляет". В подлиннике: „Гадкое дело". 9 9
„Придется босиком на исповедь пройтись" и т. д. Обряды,
которыми наказывал обычай девушку, которая лишилась чести.
Она должна была стоять на церковной паперти, босая и в так
называемом „грешном рубище"; когда потом выходила она
замуж, не смела надевать венок, какой надевали невесты,
бывшие честными девушками,—если же она решалась на эту
дерзость, молодые люди срывали с нее венок. Девушки сыпали
ей по дороге в церковь рубленую солому. Обычаи эти сохранились до сих пор в южной Германии.
Часовня
Молитва 1 0 0 Маргариты внушена
гимном „Stabat mater dolorosa".
Ночь.

Улица

перед

церковным

домом

католическим

Маргариты

„Тут знаешь, почему не спишь" (на Вальпургском празднике)—на шабаше ведьм происходят сцены разврата. 1 0 1
Вальпургиина ночь—с 30 апреля на 1 мая,—1 мая в старину
католическая церковь праздновала память святой Вальпургии.

Причина, почему шабаш ведьм отнесен народным поверьем
к ночи на 1 мая, состоит в том, что этот день 102 в язычестве
был одним из торжественнейших праздников. 1 0 3
„Скажи, зачем тайком" — песня эта переделка песни о Валентиновом дне, которую поет у Шекспира Офелия.
„Проклятый мышелов" 104 — присловье, основанное на предании о гамельнском мышелове, который выманивал мышей
своими песнями. Гете 1 0 5 написал песню этого мышелова,
которой он хвалится, что выманивает вслед за собою не
одних мышей, но и красоток.
Внутренность

собора

„Ты мать родную погубила" —снотворное снадобье, которое давал Мефистофель для усыпления матери Маргариты,
было ядовито.
„Dies irae, dies ilia" — католический гимн. Вот перевод его:
Д е н ь гнева обратит в пепел вселенную.
Когда воссядет на престоле судия, откроется все тайное и ничто не
останется безнаказанным,
Что скажу тогда я, бедный (или бедная), чьего заступничества буду
просить я, когда и праведник едва с п а с е т с я ?
Что скажу я тогда, бедный?

Вальпургская

ночь

Шабаш ведьм и нечистых духов — это картина разгульнейшего разврата. 1 0 0
Ф а у с т как убийца Валентина должен бежать от преследований закона. Маргарита одна, беззащитная, лишенная всякой
отрады, а ее ждет позор — связь ее с Фаустом должна обнаружиться. Ф а у с т пытается забыться от терзаний тоски о судьбе
Гретхен в излишествах одуряющего разврата, но грязный
цинизм все-таки отталкивает его, и среди сцен дикой оргии
носится перед его глазами мертвенно-бледный образ страдалицы, которую погубил он. Он не может ни успокоиться, ни
забыться, — он должен спасти ее.
Шабаш ведьм собирается на Брокене, высочайшей вершине
Гарца. Мефистофель ведет туда Ф а у с т а .
Блудящие огоньки, по немецкому поверью—души людей, не
удостоившихся спасения, особенно младенцев, умерших без
крещения. Они принадлежат царству нечистой силы.
Уриан — имя диавола.

Баубо — бесстыдная ведьма, предание о которой перешло
в поверья средних веков из греко-римской мифологии.
„Поросятницу ль седлает" — Баубо едет верхом на супоросой свинье. 1 0 7
В рядах лиц, мелькающих перед Фаустом на шабаше, например отставного генерала, экс-министра и т. д., слышатся
пародии на нелепые толки, какие повторяются в действительном мире — все нелепое, безумное собралось на Брокен,.
чтобы высказаться и разгуляться с полною бесцеремонностьюЛщлит — по талмудическим сказкам первая, отверженная
за свои проступки жена Адама, — суеверие обратило в ведьму,,
являющуюся по ночам. В косе Лилиты живут легионы бесов.
Смысл грубых ' шуток 108 относительно яблок и дупла легка
отгадывается.
Проктофантазмист — карикатура мелочных преследователей:
суеверия, которые ратуют против предрассудков, не понимая
оснований, на которых держатся эти предрассудки, а только
голословно обсуждая их нелепость, 109 и дивятся безуспешности
своей борьбы.
Красный мышенок — отвратительный цинизм — народное поверье говорит, что у ведьмы изо рта часто выпрыгивают
красные мышенята и даже кошки.
Едва Ф а у с т прикоснулся к развратнице-ведьме, как с отвращением оттолкнул ее 1 1 0 —и с новою силою пробудилась в нем.
мысль 1 1 1 о той 112 невинной, которую погубил он. Она в оковах — она, быть может, казнена за детоубийство...
З а „Вальпургскою ночью" следует у Гете интермеццо „Сов
в Вальпургскую ночь, или золотая свадьба ОберонаиТитании",
навеянное фантастическими драмами Шекспира. Оно не имеет
связи с первою частью трагедии и по своему исключительна
аллегорическому характеру принадлежит уже второй части.
Потому г. Струговщиков справедливо опустил эту постороннюю, произвольно вставленную 1 1 3 сцену. 1 1 4
Пасмурный
день115
Эта сцена в подлиннике написана прозою, — вероятно для
того, чтобы сильнее было впечатление, производимое ритмическим движением следующей (последней) сцены, чтобы и
внешнею формою отличить раздумье (в Пасмурном дне) от
драматизма последней сцены.
Плаха, около которой в радости беснуются ведьмы, конечно,
ожидает Маргариту — убийцу матери, убийцу брата, убийцу
своего дитяти. 116

Темница
Песня Маргариты—„Моя мать б(ля)дь, отравила меня" 1 1 7 —
переделка народной песни, которая (поется) в кабаках и тому
подобных местах—это отголосок развратных преступников и
преступниц, с которыми осуждена сидеть в тюрьме несчастная Маргарита. Бедная девушка близка к помешательству. 1 1 8
Позор и страдания, муки совести, казнь и ад,—под этим
страшным бременем-йанемогает ее бедный ум. 1 1 9

1 Первоначально в рукописи
стояло заглавие: «Примечания к переводу
первой части « Ф а у с т а » ; потом слова «первой части» зачеркнуты. После
заглавия в рукописи зачеркнута первая строка примечаний: «Нам тем
приятнее было поместить...»
2 В рукописи весь этот абзац написан карандашом рукою И. И. Панаева
над зачеркнутыми, повидимому им же, следующими строками Чернышевского: «Читателям, как мы думаем, тем приятнее будет видеть перевод
г. Струговщикова в этой книжке, что он служит как бы дополнением к повести Г. Тургенева, в которой упоминается о первой части « Ф а у с т а » .
В корректуре весь абзац Панаева вычеркнут красным карандашом.
3 После слов «несколько кратких примечаний»
в рукописи зачеркнуто;
«Первая часть Фауста... « Ф а у с т » — одно из тех классических... из немногих
классических... созданий новой поэзии, которые, подобно «Божественной
комедии» Д а н т а и драмам Шекспира, безусловно признаны классическими
и которые принято в с е г д а сопровождать [примечаниями], с о с т а в л е н н ы м и ]
к тем местам... для того, чтобы читатели не имели нужды...». После слов
«поясняющих смысл тех мест, которые» в рукописи зачеркнуто: «в подлиннике или переводе г. Струговщ[икова]».
4 После слов «Мефистофель—выражение»
пощадного]».

в рукописи зачеркнуто:

«бес-

5 После
слов «но он не губит сильного душою человека» в рукописи
зачеркнуто: «а только доводит его... и разрушая ошибочные... хотя и наносит ему много бе[д]».
8 «Он
духом чист, хотя в нем веры нет». Первоначально в рукописи
стояло впоследствии зачеркнутое: «Он духом чист, хотя в нем веры нет» —
в подлиннике: «Человек заблуждается, пока стремится», т. е.: «нужды нет, чтоФ а у с т заблуждается (ответ господа Мефистофелю) — пока человек стремится
к истине и добру, он еще не обладает ни истиною, ни добром, в егопонятиях и действиях могут быть ошибки, но только это стремление, хотя
и неразлучное с ошибками, приводит к истине и добру».
7 После слов «Чистый Дух» в рукописи зачеркнуто поставленное в скобках:
«Господь, Разум, Господь».
8 После
слов «человеку ( Ф а у с т у ) » в рукописи первоначально стояло:
«даны силы»; в ней же исправлено на «должен [должно]».

э Слова
«отрицания, безграничного сомнения» — корректурное
вление; в рукописи первоначально стояло: «силою его, разума».
10

После слова «Скептицизм» в рукописи зачеркнуто: «гордо».

После слов «лишь бы только» в рукописи зачеркнуто:
и исправлено: «найти к нему доступ».
11

испра-

Слово

«овладеть им»

«меня» вставлено в корректуре.

После слов «и в добре, и в истине» в рукописи зачеркнуто: « З а то
она дает чел[овеку]... и гармония человеческой жиз[ни]».
13

1 4 После слов «которые довольствуются» в рукописи зачеркнуто: «мыслью,
что в природе».
1 5 В рукописи:
«Отвлеки его дух от
«отыми», там же исправлено: «оторви».

начала»;

корректуре

набрано:

1 6 После слов: «к добру и истине» в рукописи зачеркнуто начало нового
примечания: «О, если так. я не заставлю ждать». В подлиннике: «Согласен
считать себя побежденным, если не удастся овладеть вполне его духом».
1 7 После слов «и возбуждает
для него».

его» в рукописи

зачеркнуто:

1 8 Слова
«И именно скептицизмом утверждаются истинные
вставлены в корректуре.

«и

работает

убеждения»

Слова, заключенные в скобки, вставлены в корректуре.
Первоначально в рукописи было написано, затем в ы ч е р к н у т о следующее начало примечаний к сцене «Ночь»: « Ф а у с т не олицетворение
отвлеченной силы, как Мефистофель и другие действующие лица, он живой
человек, подобно Гретхен, Марте, Валентину и пр. Но с тем в м е с т е он
является в трагедии представителем общих стремлений человеческого д у х а
в известную эпоху его развития, — представителем стремлений и борьбы,
возникающих не из случайных обстоятельств времени и места, а рождаемых
самою натурою человека, как скоро 'он достигает той поры, когда перестает
подчиняться в своих понятиях внешнему авторитету». После этого вычеркнут о г о абзаца в рукописи опять поставлено заглавие «Ночь» и после него
снова вычеркнуты следующие строки: « Ф а у с т у невыносима жизнь, какую
вел он до сих пор: он алкал знания, и узнав все, что открыто наукою,
видит, что...» Н а обороте этого листа карандашом пометка Н. Г . Чернышевского: « З а в т р а поутру рано будет прислано еще несколько примечаний.
К вечеру кончу их. Н. Чернышевский. P . S . Иван Иванович (Панаев) также
говорит, что Им (?). Ф е л (?). не нужно».
19

2 1 После
слов «известный астролог» в рукописи зачеркнуто: «и предвещатель, в книге которого («Центурион») предвещаются будущие события...
Г е т е . . . раскрываются».
22
С о слов «Но наслаждение это не продолжительно» в е с ь абзац до
конца, т. е. до слов «обличив ничтожество Ф а у с т а » , представляет собою
несколько более позднюю вставку в рукопись, для чего было зачеркнуто
начало следующего комментария, так и оставшегося невыполненным, т. е.
фраза: «На заре, в лучах денницы смело грудь свою купай». В корректуре
слово «наслаждение» исправлено: «восхищение».
2 3 После
слов «из своих заоблачных
«Земля нужна человеку».

полетов»

в рукописи

зачеркнуто:

2 4 После
слов « Ф а у с т не выносит» первоначально в рукописи
«сношения», погом это слово зачеркнуто и написано: «союза».

стояло:

2 5 После
слов «домашние дела» в рукописи зачеркнуто: «собирает деньги
от других студентов за слушание лекций». Во всей этой фразе в рукописи глаголы стоят в настоящем времени, а в корректуре исправлены на прошедшее.
26

После "слов « В подлиннике» в рукописи зачеркнуто: «Человеку».

После слов «то есть» в рукописи
в душе его родиться... о т в е р г н у т ь ? ] » . .
37

зачеркнуто: «необходимо должен

2 8 Первоначально
«привязанность».

в рукописи: «любовь», потом зачеркнуто и исправлено:

2 9 Первоначально
« в детстве».

в рукописи: «прежде», потом зачеркнуто и исправлено:

После слов «он ч у в с т в у е т , что» в рукописи зачеркнуто: «вместо добра».

Слова «то есть» в с т а в л е н ы в корректуре.

3 2 После слова «целью» в рукописи первоначально: «в своих стремлениях»,
потом зачеркнуто и исправлено: «своей жизни».
8 3 После
первого абзаца сцены « З а городскими ворот ми» в рукописи
зачеркнуты начальные строки еще двух абзацев: «По праздникам бывают»
и «Сгибайтесь перед тем». В подлиннике].
3 4 После
слов «такую славу» в рукописи зачеркнуто: «Отец, в быту
честный и скромный» В подлиннике: «Отец мой, человек честный, темный,
ничего не понимавший добряк».
3 5 После
слов «убедился, что не только» в рукописи зачеркнуто: «наука,
но и».
36

Слова, заключенные в скобки, вставлены в корректуре.

Первоначально в рукописи:
влено: «прокрадывается».

«является»,

3 8 После
слов
виде».

рукописи зачеркнуто:

«к

Фаусту»

потом зачеркнуто и

испра-

«сначала в чужом

3 9 Первоначально
в рукописи: «волнений», потом зачеркнуто
влено: «недоумений».
4 0 Слова
«в своем настоящем образе» — корректурное
Первоначально в рукописи: «как Мефистофель».

и испра-

исправление.

4 1 После
слов «веру в бога» в рукописи зачеркнуто: «то есть поколебалось... в разумность порядка вселенной, веру и всякое добро, во всякую
истину».
42
После слов «идеи добра и правды» в рукописи вычеркнуто
нового абзаца. Написано: «в начале было слово». В подлиннике.
4 3 После
слов «уже чувствую, что» в рукописи
говорится]... на нем не должно о с т а н а в л и в а т ь с я ] » .
4 4 Первоначально
«вдохновение».
45

После

«Звенья»

рукописи:

зачеркнуто:

«дух», потом зачеркнуто

начало
«оно

и исправлено:

слов «я понимаю, и» в рукописи зачеркнуто: «смело пишу».
2

не

4 8 После слов «в начале было» в рукописи зачеркнуто: « с у щ е с т в о в а н и е ] . . .
бытие... с у щ е с т в о в а н и е ] » .
47

Слова «то есть» вставлены в корректуре.

«Навесы» — так в
кописи: «навевы».
48

корректуре, не

исправлено Чернышевским, а в ру-

«
После слова «который» первоначально в рукописи: «служит ему
только из ..», потом зачеркнуто и исправлено: «соглашается служить ему»;
после этих слов опять зачеркнуто: «на тяжел[ьіх условиях?]».
40

5 0 После
слов «собственные свои выгоды» в рукописи зачеркнуто начало
нового абзаца: «Вид странствующего схоластика при[нимали?]...»
51

После

слов «несколько раз» в рукописи зачеркнуто: «торжественные».

После слов: «В
справедливость?]».
52

подлиннике»

рукописи

зачеркнуто:

«и

5 3 После
слов «Все, что имеет начало» в рукописи зачеркнуто:
служивает того, чтобы быть вечным... стоит погиб[ели?]».
54

Слова,

отрицаю
«не

за-

заключенные в скобки, в с т а в л е н ы в корректуре.

После слов «теперь для него» в рукописи зачеркнуто:
личие между добром...»
55

«исчезло раз-

6 6 После
c o s «все равно» в рукописи зачеркнуто: «добро и зло, истина
и ложь... гран[ицы] сгладились для него».
5 7 После
слов
наслаждениям».

«к истине

и благу» в рукописи

зачеркнуто: «к чистым

5 8 После
слов «нестерпимым страданием» в рукописи
« Ф а у с т у теперь одно возможно... он хочет бр[осить]».

зачеркнуто:

6 0 Вместо
слов «ложные и бесполезные» в рукописи: «лживые и б е с плодные». Первые набраны в корректуре и не исправлены Чернышевским.
После этих слов в рукописи зачеркнуто начало нового абзаца: «Одно
остается ему: не...»
6 0 После
слов «чад страстей
прежние муки».

заглушит» в рукописи

зачеркнуто: «в нем

После

слов «мучительную» в рукописи зачеркнуто: «стремление

Слова

«односторонние увлечения» вставлены в корректуре.

к...».

8 3 Слова
«исчезнет потребность наслаждений полных и полной истины»
в с т а в л е н ы в корректуре.
6 4 После
слова
отр[ицанию]».
65

После

С л о в а «то

«Человек»

рукописи зачеркнуто:

слова «невозможно» в рукописи зачеркнуто: «оттолкнуть на...»
есть» вставлены в корректуре.

После слов «царство нравственной смерти»
«впаду я в т в о ю власть».
67

«предается вполне

в рукописи зачеркнуто:

0 8 После
слова «записочку» в рукописи зачеркнуто начало
комментария: «В крови, любезный, что-то особенное есть». В
«Кровь».

следующего
подлиннике

6 9 Слова
«не берусь за то» — корректурное исправление. Первоначально
в рукописи: «отказываюсь от того».
70

Слово

«становится» вставлено в корректуре.

Первоначально в рукописи: «одни»,
исправлено: «только».
71

Слова

потом зачеркнуто и карандашом

«и школьное педантство» вставлены

После слов «отрицание
«только».
73

ведет»

рукописи

карандашом.

карандашом зачеркнуто:

7 4 После
слов «к развитию наук» в рукописи стоит карандашная помета
Чернышевского: «Конец будет готов к 2 часам дня».
76 В
рукописи
зачеркнут первый абзац сцены «Погреб Ауербаха»:
«Обаятельность страстей, которым предается Ф а у с т под влиянием Мефистофеля, возрастает при кажд...»
7 6 « Н и з к а я » — корректурное
«грубая».
77

После

исправление;

первоначально

рукописи:

слов «Гете хотел» в рукописи зачеркнуто: «кажется».

«Одну половину плана». — В рукописи: «одну половину этой задачи»:
в корректуре эти два последние слова пропущены наборщиком, и рукою
Чернышевского вставлено: «плана».
78

7 8 После
слов «о значении науки, искусства» в рукописи зачеркнуто:
«общественном раз[витии?]... жизни, бы... в обществе и высказать».
8 0 Слова:
«уже во время нравственной его дряхлости» — корректурное
исправление. Первоначально в рукописи: «в старости». После этих слов
в рукописи зачеркнуто: «под влиянием односторонних понятий о воз...»
8 1 После
слов «с двоякою целью» в рукописи зачеркнуто:
хочет испытать».

«Фауст...

8 2 После
слов «кухня ведьмы»
понравится Ф а у с т у тем, что...»

«может б ы т ь

рукописи

зачеркнуто:

он

8 3 После
слова «суеверия» в рукописи первоначально: «смешанного...
с о е д и н е н н о г о ] с шарлатанством, нер [?]»; потом зачеркнуто и заменено:
« прикрашиваемого шарлатанством».
8 4 После
«ведьмы».

слов

«хитросплетенными

8 3 Первоначэльно
в
треннее» зачеркнуто.

рукописи:

речами»

«внутреннее

рукописи

зачеркнуто

бессмыслие»,

потом «вну-

8 6 После
слов «окружать себя ведьма» в рукописи зачеркнуто: «Сцена
в кухне ведьмы может б ы т ь считаема пародиею на фетишизм и т. д.».
87

Слова «и в своих волхвованиях» вставлены в корректуре.

После
люд[ям]».
68

слов: «фраз без смысла» в рукописи

зачеркнуто:

«тупоумным

8 8 После слова «церемоний» в рукописи первоначально стояло: «теряют»,
потом исправлено: «должны терять».

9 0 После
слов «в этом сумбуре» в рукописи зачеркнуто: «но пародию»
и следующий абзац: «Между тем, Ф а у с т мечтает о любви, -— и... довольно
легко разгадать... Надобно заметить...»
9 1 После
слов «два ворона» в рукописи карандашная помета Чернышевского: «Конец будет готов (три страницы) ( 3 / 8 листа) к 4 часам дня
вместе с корректурами Ф а у с т а . — Д а . — NB. Стихотворение Николая Алексеевича непременно нужно прочесть мне в корректуре — набрано ли о н о ?
Е г о в е д ь нужно поместить в этот нумер».
9 3 После
слова «любовь» в рукописи первоначально: «действует на него»,
потом эти слова зачеркнуты и исправлены: «овладевает им».
93

Слово «высоком»

вставлено в корректуре.

Слова «Нет; одностороннее увлечение
полного счастья» вставлены в корректуре.
94

любовью

не д а с т

человеку

9 5 Первоначально
в рукописи второй а б з а ц сцены «Прогулка» начинался
словами: «Благотворительный комитет...», потом они были вычеркнуты
и исправлены в рукописи же следующим, т. е. тем же, что и в корректуре.
9 0 После
слов «жаждою страстного наслаждения» в рукописи зачеркнуто:
«и уваже[нием]... и более высок[им]... благородным... стремлениями, которые».
97

После

слов «обязанностью» в рукописи зачеркнуто: «сохранить»

После слов «отчасти скучно подле Гретхен»
«Но Мефистофель... склоняет... победу».
98

рукописи

зачеркнуто:

9 9 После слов «Гадкое дело» в рукописи зачеркнуто: «Теперь, когда ест, то
кормится в ней еще...»
1 0 0 Вместо
слова «Молитва» первоначально в рукописи было
«Песня», затем зачеркнуто и исправлено: «Молитва».

написано:

1 0 1 После
слов «сцены разврата» в рукописи зачеркнуто: «и тут ищут...
не даром тут проходит время, по мнению Меф[истофеля]».
1 0 2 После
язычников».
1 0 3 После
шениями]».

слов

«этот

день»

рукописи

зачеркнуто:

слова «праздников» в рукописи зачеркнуто:

«у
«с

герман[ских]
жертвоприно-

1 0 4 После
слов «Проклятый мышелов» в рукописи первоначально стояло:
«выражение», потом зачеркнуто и исправлено: «погово[рка]», опять зачеркн у т о и наконец еще раз исправлено окончательно: «присловье».
1 0 5 После
слова «Гете» первоначально в рукописи стояло: «передела[л]»,
потом исправлено: «написал».
108
После слов «это картина» в рукописи первоначально
потом зачеркнуто и исправлено: «разгульнейшего».

«гнусного»,

І 0 ' После
слов «на супоросой свинье» в рукописи зачеркнут
абзац: « В с е это стремится на[слаждаться?]».

новый

1 0 8 Первоначально
в рукописи: «Грубые каламбуры относительно яблок
и дупла»; п.отом слова «грубые каламбуры» зачеркнуты и исправлено:
«Грубые остроты»; затем еще раз исправлено: «Смысл грубых шуток относительно яблок и дупла».

109
Слова: «а только
вставка в рукопись.
1 1 0 После
слов
самую ми[нуту]..»

голословно осуждая

«оттолкнул

ее»

111
После слов «пробудилась
«о чистой... о Гре[тхен]».
112
После слов
винностью».

«о той»

их нелепость» — позднейшая

рукописи

в нем

зачеркнуто:

мысль»

рукописи

«и в ту

же

зачеркнуто

рукописи зачеркнуто: «которая с такою не-

113
После слов «произвольно
«сцену, только замед[ляющую?]».

вставленную»

рукописи

зачеркнуто

1 1 4 После
слова «сцену» в рукописи зачеркнуто: «решительно из[лишнюю
или изменяющую?]».
1 1 5 Начало
примечаний к сцене «Пасмурный день» первоначально в рукописи было иное: «Эта единственная сцена, в подлиннике написан[ная?]»,
затем вся строка вычеркнута.
1 1 6 После
слов «убийцу с в о е г о дитяти» в рукописи
она заслужила».
ш
После слов «отравила
песня черни... народная...»

меня»

рукописи

зачеркнуто: «и чем

зачеркнуто: «развратная

1 1 8 После
слов «близка к помешательству» в рукописи зачеркнуто: «она
почти сумасшедшая. В с е бывшее кажется ей... в с е окружающее кажется ей
каким-то страшным сном».
1 1 9 После
с л о в «ее бедный» в рукописи п е р в о н а ч а л ь н о ' б ы л о
«разум», затем зачеркнуто и исправлено: «ум».

написано

Чистякова

Толстой и Гете
На полках Яснополянской библиотеки стоят 42 тома сочинений Гете — vollständige neugeordnete Ausgabe. 1 „Я дал себе
труд все эти томы перечесть" — записывает слова Толстого
Д . П. Маковицкий 2 27 сентября 1906 г. Страницы солидного
штуттгартского издания до сих пор хранят следы чтения Толстого: они испещрены многочисленными отметками, нотабене,
вопросительными знаками. Толстой не только перечитывал, но
снова в последние годы жизни передумывал Гете, как перечитывал и передумывал его не раз в течение своей жизни, которая шла как бы под знаком исключительного ин.ереса и своеобразной борьбы с гением Гете. Он и тревожил и возмущал и
притягивал Толстого; он воздействовал на него эстетически,
требовал пересмотра и переоценки идеологических ценностей,
отвечал своим чуждым языком „язычника" на все вопросы,
волновавшие христианина Толстого. И Толстой с огромным
внутренним сопротивлением погружался в живой источник
творчества Гете и, пережив и переборов его влияние, отходил
•от него с резкцм отречением, чтобы снова и снова возвратиться к этому источнику. Возвращения к Гете неизменно
характеризуют этапы наиболее интенсивной творческой работы, полосы страстного искания новых творческих путей и
напряженной теоретической стройки.
О раннем влиянии Гете Толстой говорит в составленном им
списке книг, оказавших наибольшее влияние на него в период
от 20 до 3 5 лет; в этом списке „Герман и Доротея" стоит на
Полное исправленное издание. .
Маковицкий Д у ш а н Петрович—домашний врач и друг Толстого, оставивший ценнейшие записки о времени своего пребывания в Ясной поляне.
1

первом месте, как произведение, оказавшее „очень большое"
влияние (высшая отметка). Характерно, что в этом списке с такой же отметкой стоят „Илиада" и „Одиссея", „читанные порусски."
В дальнейшем интерес к Гете часто связывается у Толстого
с интересом к греческому искусству, которое он, повидимому,
воспринимал и осознавал через посредство Гете.
Первые дневниковые записи, связанные с чтением Гете,
относятся к 1854 г. Прикомандированный к действующей Дунайской армии в феврале этого года, совершая служебные поездки по Валахии, Молдавии, Румынии, принимая участие в осаде
Силистрии, Толстой по возвращении в июне в Букарест, в атмосфере рассеянной и тревожной бивуачной жизни, находит время
для систематического чтения Гете в немецком подлиннике.
„Целый день читал то Лермонтова, то Гете, и не мог приняться за дело" (6 июля 1854 г.).
„Читал Гете, Лермонтова и Пушкина. Первого я плохо понимаю, да и не могу, как ни стараюсь, перестать видеть смешное (du ridicule) в немецком языке" (9 июля).
„Читал Лафонтена, Гете, которого начинаю день ото дня
понимать лучше" (10 июля).
„Читал Гете" (11 июля).
„Утром, кроме обыкновенного чтения Гете, написал Жданова" 1 (14 июля).
Спустя два года, полных разнообразных и сильных жизненных впечатлений, пережив после Силистрии и Бухареста все
ужасы осажденного Севастополя и возвратившись в Ясную
поляну осенью 1856 г ч Толстой, под влиянием своего идиллического романа с В. В. Арсеньевой, 2 чуть не закончившегося
женитьбой, снова обращается к произведениям Гете. В дневнике его того времени под датой 29 сентября 1856 г. имеется
короткая запись:
„Читал Вертера. Восхитительно".
Дальнейшие годы заполнены путешествиями за границу. Во
время второго из них Толстой пережил тяжелый удар — на
его руках 2 октября 1860 г. скончался от туберкулеза легких
лечившийся за границей его брат, Николай. 3 Эта смерть произвела на Толстого подавляющее впечатление; проблема смерти,
1 «Дяденька
Жданов и кавалер Чернов» — рассказ, оставшийся незаконченным.
3 Арсеньева Валерия Владимировна—в замужестве Талызина ( 1 8 3 6 — 1 9 0 9 ) .
3 Толстой Николай Николаевич ( 1 8 2 3 — 1 8 6 0 ) —старший брат Л . Н. Толстого.

мысли о суете мирской, чувство тоски, отчаяния, протеста против мирового порядка овладевюет им. Попытки писать остаются
безуспешными, работа „не идет"; надолго прерываются и дневниковые записи. И только 13 апреля 1861 г., после значительного перерыва, Толстой записывает в дневнике: „Что прошло
в эти четыре месяца? Трудно записать теперь. Италия, Ницца,
Флоренция, Ливурно и Неаполь. Первое живое впечатление
природы и древности. Рим — возвращение к искусству. Гиэр,
Париж — сближение с Тургеневым. Лондон — ничего; отвращение к цивилизации. Брюссель—-кроткое чувство семейственности... Ейзенах — дорога — мысль о боге и бессмертии. Бог
восстановлен, надежда в бессмертие".
Эта запись, свидетельствующая о возвращении к жизни,
к искусству и творчеству, характерна тем, что она сделана
в Веймаре. К этим дням относится и посещение Толстым жилища Гете, которое было в то время закрыто для обозрения;
для Толстого было слелано исключение благодаря содействию
русского посланника фон-Мальтица, к которому Толстой, повидимому, обращался за содействием. 1
В апреле 1861 г. Толстой возвращается в Россию и здесь
целиком отдается педагогической деятельности; в выпускаемом
им с 1862 г. школьном журнале „Ясная поляна" на первой странице даются в виде эпиграфа слова Мефистофеля из „ Ф а у с т а "
(Вальпургиева ночь): „Glaubst zu schieben und wirst geschoben". 2
Однако педагогическая деятельность не долго занимала Толстого.
С 1863 г. у Толстого появляется замысел о большом романе,
о „свободной работе de longue haleinne". 3 3 января этого года
он записывает в дневнике: „Эпический род мне становится
один естественен". Мысль о широком эпическом полотне всецело захватывает его; он находится в лихорадочном состоянии
исканий сюжета и форм. Различные планы следуют друг за
другом, страстные приступы к работе сменяются разочарованием и новыми поисками. К этому времени относится короткая
и знаменательная запись в дневнике: „Читаю Гете — и роятся
мысли" (июнь 1863 г.). По свидетельству П. И. Бирюкова, 4
Толстой в это время читает „Фауста", в связи с которым
1 П.
И. Б и р ю к о в , «Лев Николаевич Толстой. Биография». Изд. «Посредник», т. I, стр. 408.
3 Думаешь подвинуть, а тебя самого толкают.
3 Большого размаха.
4 П.
И. Б и р ю к о в ,
« Л е в * Николаевич Толстой. Биография». Изд. «Посредник», т. II, стр. 6 2 .

появляется новая запись: „Поэзия мысли и поэзия, имеющая предметом то, что не может выразить никакое другое искусство".
Мало-по-малу неясные мысли Толстого о большом полотне
принимают четкие формы романа, творческий путь проясняется;
написаны первые главы „тысяча восемьсот пятого года" —
создается эпопея „Война и мир". В самый разгар творческой
работы над этим произведением, осенью 1865 г., Толстой делает интересную заметку в дневнике о сущности поэзии романиста, которую усматривает „в картине нравов, построенных
на историческом событии — Одиссея, Илиада, 1805 год". Это
сопоставление не случайно, если вспомнить отзывы Толстого
об „Илиаде", относящиеся к 1857 году: „Читал Илиаду.^Вот
оно! чудо!" (15 августа), „Илиада заставляет меня совсем передумать беглеца" (17 августа), „Дочел невообразимо прелестный
конец Илиады" (29 августа). В 1865 г. Толстой сам утверждает
параллель между своим романом и греческой эпопеей в основном композиционном моменте, оценивая его в то же время как
основной фактор эстетического воздействия. В своих поисках
сюжетных и композиционных форм „эпического рода" Толстой
пошел путем Гете к греческому эпосу. „Илиада", „Одиссея",
„Герман и Доротея" и наконец „ Ф а у с т " в своеобразном эпическом преломлении явились первыми эстетическими возбудителями его творчества в период первых приступов к работе над
„Войной и миром". К этим величайшим произведениям Толстой
потянулся прежде всего, к ним присматривался он острым,
творческим взглядом и пр ним „передумывал" свой роман.
Конец 60-х гг. знаменуется интенсивной работой над „Войной и миром". Первые части романа печатаются „Русским вестником" и имеют шумный успех; в 1 8 6 8 — 1869 гг. роман выходит
отдельными изданиями и облетает весь культурный мир. Толстой прославлен и признан — Толстой
может почить на
лаврах. „Всю зиму 1869 — 1 8 7 0 гг. он ничего не писал, а только
читал драматические произведения Шекспира, Гете, Пушкина,
Гоголя, Мольера",—свидетельствует биограф Толстого H. Н. Гусев. 1 О том же говорит и другой биограф П. И. Бирюков: 2
„В 1870 году он принялся за изучение драмы, читает Шекспира,
Гете, Мольера и собирается читать Софокла и Эврипида. Кроме
того, он начинает изучать греческий язык; в несколько меся] Н. Н.
стовского
3 П. И.
средник»,

Г у с е в, «Толстой в расцвете художественного гения». Изд. Толмузея, стр 114.
Бирюков,
«Лев Николаевич Толстой. Биография». Изд. «Пот. II, стр. 111.

цев одолевает его настолько, что читает à livre ouvert Ксенофонта". 1
„Как я счастлив, что на меня бог наслал эту дурь, — пишет
Толстой А. А. Ф е т у 2 в декабре 1870 г. — Во-первых, я наслаждаюсь; во-вторых, убедил я, что из всего истинно прекрасного
и простого прекрасного, чго произвело слово человеческое,
я до сих пор ничего не узнал, как и все (исключая профессоров, которые хогя и знают, не понимают); в-третьих, тому, что
я не пишу и писать дребедени многословной в роде Войны никогда не стану".
В другом письме к А. А. Ф е т у в январе 1871 г. Толстой
говорит: „Для чего оно (знание греческого языка) нужно? На
это у меня есть ясные, как день, доводы". Эти доводы идут
несомненно от проблемы драмы, занимавшей в то время Толстого, что вскрывается в других его высказываниях в письмах к тому же адресату :
„Многое, очень многое хочется вам сообщить. Я очень много
читал Шекспира, Гете, Пушкина, Гоголя, Мольера, и обо всем
этом многое хочется вам сказать" (1870 г.).
„А я ничего прочесть вам не хочу и ничего не пишу. Но
поговорить о Шекспире, о Гете и вообще о драме очень хочется. Целую нынешнюю зиму я занят только драмой вообще.
И как это всегда случается с людьми, которые до сорока лет
никогда не думали о каком-нибудь предмете, не составили
себе о нем никакого понятия, вдруг с сорокалетнею ясностью
обратят внимание на новый, ненанюханный предмет, им всегда
кажется, что они видят в нем много нового. Всю зиму наслаждаюсь тем, что лежу, засыпаю, играю в безик, хожу на
лыжах, на коньках бегаю и больше всего лежу в постели
(больной) и лица драмы или комедии начинают действовать.
И очень хорошо представляют. Вот про это то мне с вами
и хочется поговорить. Вы в этом, как и во всем, классик
и понимаете сущность дела очень глубоко. Хотелось бы мне
тоже почитать Софокла и Эврипида" (17 февраля 1870 г.).
Итак, Толстой снова переживает полосу усиленной внутренней работы, снова в страстных поисках творческого пути
в новой для него области — драматургии. И теперь, как
и семь лет тому назад, он снова обращается к греческому
искусству, к Гете; именно о Гете „и вообще о драме" хочет
Ксенофонт Ефесский —греческий романист.
Ф е т (Шеншин) Афанасий Афанасьевич ( L820 — 1892) — поэт, друг Толстого.
1

он поговорить с „классиком" Фетом, чтобы проверить себя
и свои мысли. Увлечение драмой, однако, непосредственного
художественного эффекта не имело. Впоследствии Толстой напишет ряд более или менее удачных драматических произведений, в которых по-своему использует внутренний опыт,
приобретенный в эту тихую зиму; но тогда его художественный гений не нашел себя в драме, оттолкнулся от ее форм,
требующих, быть может, той холодноватой отрешенности от
личных переживаний, той строгой объективности лицедейства,
которое было чуждо творчеству Толстого с его ярко-субъективной окраской. Эта разнородность творческих данных и нового
увлекшего Толстого жанра воспринимается им как разочарование в драме. 2 февраля 1870 г. он записывает в дневнике:
„Трагедия при психологическом развитии нашего времени
страшно трудна. Все попытки трагедии в наше время „Ифигения" и „Эгмонт" Гете, „Генрих I V " и „Кориолан" Шекспира
и т. д. ни читать, ни давать нет возможности".
Мало-по-малу увлечение драмой ослабевает, и Толстой возвращается к роману: 1873 годом открывается творческая
история „Анны Карениной". Дальнейшие, 1880-е годы, характеризуются религиозными исканиями и отказом от художественного творчества. В письме к H. Н. Страхову 1 от 28 декабря 1880 г. Толстой пишет: „Радуюсь тому, что статья ваша
разрастается и понимаю это и желаю этого и прошу вас
работать побольше над делом, а не над пустяками, как переводы и особенно эта дребедень из дребеденей Ф а у с т Гете".
Этот резкий, никак не мотивированный отзыв обнаруживает
прежде всего раздраженно-страстное желание отмежеваться
от прежних „заблуждений", знаменующее отход от старых,
чисто художественных позиций. Подобно тому как в эпоху
увлечения драмой Толстой называет „дребеденью" свое детище,
свою „Войну и мир", так точно теперь он склонен расценивать
„Фауста". Через несколько лет в своем дневнике он записывает: „Читал о Жан Поле Рихтере. 2 Чистота его нравов
и платонизм поразительны. Прекрасны тоже изречения. Это
хорошего сорта писатель. Рядом с эгоистом Гете. Хороша
сказка об отце, воспитавшем детей, под землей. Им надо
умереть, чтобы выдти на свет. И они страшно желали смерти"
(28 мая 1889 г.).
1 Страхов
Николай Николаевич (1828—1896)—писатель
хритик, друг Толстого.
2 Рихтер Жан Поль ( 1 7 6 3 — 1 8 2 5 ) — немецкий писатель.

и литературный

Снова проблема смерти, вопросы религии и этики, мысли
о суете земной, так взволновавшие Толстого после смерти
брата в 1860 г. и умиротворенные возвратом к искусству, те же
проблемы, но уже в новом аспекте — смирения и приятия, без
молодого отчаяния и протеста.
1890-е годы, полоса интенсивных работ над проблемой эстетики, приведших Толстого к созданию особого трактата о
сущности искусства, характеризуются новым возвращением
к Гете. Правда, в письме к А. А. Толстой 1 от августа 1891 г.
Толстой делает категорическое заявление: „Экермана 2 разговоры не читал и на днях только вспомнил о них. Гете то я
очень не люблю. Не люблю его самоуверенное язычество".
0 нако эта категоричность как будто уже твердо установившегося мнения не помешает Толстому в ближайшем будущем прочитать и Эккермана и снова перечитывать Гете.
В письме к С. А. Толстой от 22 октября 1892 г. он упоминает вскользь: „Нынче начал Ф а у с т а Гете, перевод Ф е т а " —
и через год, в октябре 1893 г. в письме к Т. Л. Толстой он
просит о книгах: „Надо бы Вертера Гете и Разбойников Шиллера". В дневнике от 13 октября 1894 г. имеется характерная
запись: „Вечером дочитывал: дружба Гете с Шиллером. Много
думалось при чтении и об эстетике и о своей драме. Хочется
писать. Может быть и велит бог".
Гете снова возбуждает Толстого эстетически, снова зовет
его на путь художественного творчества. И снова Толстой
отталкивается от него и вооружается против его творчества—
на этот раз уже целым арсеналом принципиальных и теоретических возражений.
„Гете? Шекспир? Все, что под их именем, все должно быть
хорошо и on se bât les flancs, 3 чтобы найти в глупом, неудачном прекрасное, и извращают совсем вкус. А все эти
большие таланты: Гете, Шекспиры,Бетховены, Микель-Анжелы—
рядом с прекрасными вещами производили не то что посредственные, а отвратительные. Средние художники производят
среднее по достоинству и никогда не очень скверное. Но признанные гении производят или точно великие произведения
или совсем дрянь. Шекспир, Гете, Бетховен, Бах и пр."
(Дневник, 28 мая 1896 г.)
1 Толстая
Александра Андреевна (1817 — 1904) — тетка Л. Н. Толстого,
фрейлина при царском дворе.
3 «Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens», Йог. Эккермана ( 1 7 9 2 — 1 8 5 4 ) .
3 Из кожи лезѵт.

„Читаю Гете и вижу все вредное влияние этого ничтожного,
буржуазно-эгоистического, даровитого человека на то поколение, которое я застал, в особенности бедного Тургенева с его
восхищением перед Фаустом (совсем плохое произведение)
и Шекспиром (тоже произведение Гете) 1 и, главное, с той
. особенной важностью, которую приписывал разным статуям—
Лаокоонам, 2 Аполлонам и разным стихам и драмам. Сколько
я помучился, когда, полюбив Тургенева, желал полюбить то,
что он так высоко ставил. Из всех сил старался — и никак
не мог! Какой ужасный вред—авторитет, прославленные люди,
да еще ложные!" (Дневник, 30 сентября 1896 г.).
„Ничто так не путает понятий об искусстве, как признание
авторитетов. Вместо того, чтобы по ясному и точному понятию
об искусстве определять, подходят ли произведения Софокла,
Гомера, Данте, Шекспира, Гете, Бетховена, Баха, Рафаэля,
Микель-Анжело под понятие хорошего искусства, и как именно, — по существующим произведениям признанных великими
художников определяют само искусство и его законы. А между
тем есть много произведений знаменитых художников ниже
всякой критики и много ложных репутаций, случайно получивших славу: Дант, Шекспир" (Дневник, 19/20 декабря 1896 г.).
„Нет большей причины заблуждений и путаницы понятий,
самых неожиданных и иначе необъяснимых, как признание
авторитетов, т. е. непогрешимой истинности или красоты лиц,
книг, произведений искусства. Тысячу раз прав М. Арнольд, 3
что дело критики в том, чтобы выделять из всего того, что
написано и сделано, хорошее от дурного; и преимущественно
дурное — из среды того, что признано прекрасным, и — хорошее из того, что признано плохим или вовсе не признано.
Самый резкий пример такого заблуждения и страшных последствий этого, задержавших на века движение вперед христианского человечества, это авторитет священного писания
1 Эта
мысль развита в статье «О Шекспире и о драме» следующим
образом: (Гете) «вследствие отчасти желания разрушить обаяние ло г ного
французского искусства, отчасти вследствие желания дать больший простор
своей д р а м а т и ч е н ой деятельности, главное же вследствие совпадения своего
миросозерцания с миросозерцанием Шекспира, провозгласил Шекспира
великим поэтом. Когда же эта неправда была провозглашена авторитетным
Г е т е , на нее, как вороны на падаль, набросились все те эстетические критики, которые не понимают искусства, и стали отыскивать в Шекспире
•несуществующие красоты и восхвалять их».
2 Лаокоон — античная мраморная группа,
которую Гете в «Пропилеях»
оценивает как величайший художественный шедевр («Uber Laokoon»).
3 Арнольд Матью—английский поэт и критик.

и Евангелий. Сколько самых неожиданных, иногда нужных
для своего оправдания, иногда ни на что не нужных и удивительных нелепостей наговорено и написано на тексты священного писания, иногда самые глупые или даже дурные.
Вместо того, чтобы сказать: а вот это очень глупо и вероятно
или приписано Моисею, Исайе, Христу, или переврано, начинаются рассуждения, объяснения нелепые, которые никогда бы
не появились на свете, если бы не было этих нелепых списков,
и они не признавались бы вперед священными и потому разумными. Стоит только вспомнить нелепый апокалипсис. То же
самое с греческими трагиками, Шекспиром, Гете, І?ахом, Бетховеном, Рафаэлем и новыми авторами" (Дневник, 21 февраля
1897 г.).
После этого бурного натиска уже спокойствием и внутренней сосредоточенностью проникнуты следующие строчки Дневника от 13 октября 1897 г.:
„Я читаю теперь разговоры Гете с Экерманом (довольно
интересно мне и для искусства и для изучения старости).
Гете говорит там, что если человек не переставая действует,
то он не может умереть: деятельность его непременно должна
продолжаться, хотя со смертью и переходит в другую форму.
Это — верная мысль, взятая навыворот. Не от воли человека
происходит его деятельность, а от того, что в человеке есть
дух божий, всегда действующий. Он может желать действовать".
Итак, Гете не только как художник, но уже и как мыслитель „довольно интересен" Толстому для уяснения основных
занимавших его в то время проблем — психологической проблемы старости, волновавшей его как личное и внутреннее
переживание, и проблемы эстетики, выдвинутой его публицистической деятельностью. В своем трактате „Что такое искусство", вышедшем в свет в 1898 г., Толстой делает попытку
увязать проблему эстетики с религиозной проблемой в ее
христианском аспекте. Признак „религиозности" провозглашается как единственный критерий для определения „подлинности" искусства; по этому признаку производится строгий
отбор „истинных" авторитетов от „ложных" и литературные
имена и шедевры расставляются по своим местам, как фигурки
на шахматной доске. Язычнику Гете нет места в этой суровой
схеме; вместе с ним отметается и все греческое искусствоВ письме к В. В. Стасову 1 от 24 декабря 1905 г. Толстой
1 Стасов Владимир Васильевич (1824—1906)—археолог, искусствовед и л и тературный критик.

пишет: „Письма Чаадаева 1 очень интересны, и место, которое
вы выписали, мне очень по сердцу. Он смотрел так правильно
на греческое искусство, потому что был религиозный человек.
Если я также смотрю на греческое искусство, то думаю, что
по той же причине. У меня был приятель Урусов 2 севастополец, шахматный игрок, математик и очень религиозный
человек, он с отвращением и ужасом смотрел на греческое
всякое и пластическое и словесное искусство. И я разделял
его взгляд. Но для людей не религиозных, для людей, верящих
в то, что этот наш мир, как мы его познаем, есть истинный,
настоящий, действительно — существующий так, как мы его
видим, и что другого мира никакого нет и не может быть,
для таких людей, каким был Гете, каким был наш дорогой
Герцен и все люди того времени и того кружка, греческое
искусство было проявление наибольшей наилучшей красоты
и потому они не могли не ценить его".
Толстой высказался вполне; его эстетические взгляды четко
определены и зафиксированы в листках трактата. Но почему же
через несколько месяцев после цитированного выше письма
он снова потянулся к Гете? Д. П. Маковицкий в своих
„Записках" свидетельствует, что в течение 1906 г. Толстой
читает преимущественно произведения Гете — и немецкое
издание гетевского календаря. Дневниковая запись за этот
период лаконична: „Второй день ничего не пишу, чувствую
слабость, сонливость, но на душе хорошо, даже очень. Читаю
Г е т е " (1 октября 1906 г.).
Вопреки всем теоретическим схемам Гете—художник и мыслитель—снова притягивает Толстого, действуя на него прежде
и сильнее всего эстетически. Это вновь обнаружившееся влияние, повидимому, беспокоит Толстого. В дневнике от того же
года имеется любоі ытная запись: „Видел во сне, что Л. 3 как то
не понимает или нарочно что то рассказывает про Гете, и мне
это неприятно. Потом кто-то сказал, что моя деятельность —
как муха. И то и другое оскорбило, огорчило меня" (24 сентября). В этой записи вскрывается сокровенная, подсознательная сфера борьбы двух титанов. В прямолинейной страстности своей натуры Толстой не принимал компромисса,
1 Чаадаев Петр Яковлевич—писатель,
знаменитый своими «Философическими письмами».
8 Урусов Сергей Семенович ( 1 8 2 7 — 1 8 9 7 ) — а в т о р
ряда работ по военным
наукам и математике, друг Толстого.
3
Так в подлиннике. Очевидно, Л е в а — сын, Л е в Львович Толстой, в ы ступавший в то время на литературном поприще.

борьба с Гете шла под лозунгом: он или я, Веймар или Ясная.
Это борьба не только идеологий, но и честолюбий, и чувство
неуверенности в конечной своей победе, возможно, шевелилось
в Толстом. Неизвестный, неясный „кто-то" его сна, называющий деятельность Толстого „мухой", быть может, есть
не что иное, как проэцированные во вне собственные внутренние сомнения в правоте своей позиции в отношении Гете.
На ряду с непосредственным эстетическим притяжением именно
этими сомнениями объясняются возвраты к творчеству Гете
в последние годы жизни Толстого.
В 1909 г., т. е. за год до смерти, опять короткая запись
в дневнике: „Читал Гете и газеты... Пишу в саду. Спал мало,
но бодр" (9 мая 1909 г.). И опять принципиальный выпад:
„Не люблю, даже считаю дурным поэтически, художественно,
драматически третировать религиозно-философские этические
вопросы, как Фауст Гете и др. О б этих вопросах надо или
ничего не говорить или с величайшей осторожностью и вниманием без риторики фраз и — помилуй бог — рифм (3 декабря 1909 г.).
К последним годам жизни Толстого, помимо приводимых
выше по первоисточникам письменных высказываний, относится ряд высказываний устных, отмеченных в „Записках"
Д . П. Маковицкого: „Вечером говорили о Гете. Л е в Николаевич сказал: „Я в молодости восхищался его отвратительными драмами" (6 сентября 1905 г.). „Лев Николаевич Шиллера похвалил некоторые вещи, также Гете — короткие стихотворения и введение к „ Ф а у с т у " . О II части „ Ф а у с т а "
сказал, что это чепуха, не понимает ее, хотя он в тех самых
летах, в каких Гете писал ее. Сказал, что ему в его старые
годы хочется, чтобы было выражено яснее и проще, а не
мистически" (7 мая 1906 г.). „Лев Николаевич попросил меня
найти в библиотеке воспоминания Гете. Сказал, что давно
читал их, но не нравились ему... Уже самое название „Wahrheit und Dichtung" — действительность и поэзия — вымысел —
не хорошее. Там помнится, что нет искренней передачи впечатлений и чувств..." В. А. Лебрен спросил, стоит ли читать
„ Ф а у с т а " ? — „Нет, — ответил Л е в Николаевич: там мистическое представление об искусстве. В первом путешествии
в Италию ему казалось, что он открыл что то новое в искусстве: красоту. Читайте „Германа и Доротею"—идилия: юноша.
Есть в переводе Фета... Хорошее Werter's Leider" 1 (4 сентя1

«Страдания Вертера».

бря 1906 г.). „Лев Николаевич говорил об автобиографии Гете.
Не понравилось, скучно, педантично, буржуазно, с герцогами
знакомство делает, этому приписывает важность—и искусству"
( 1 3 октября 1906 г.). „Отзыв Льва Николаевича: Гете в „Гецфон-Берлихинген" верно изображает жизнь средних веков"
(19 октября 1906 г.). „Читая Гете — календарь, Лев Николаевич сказал: „Он (Гете) с большими способностями, но
с отсутствием одного из самых больших человеческих чувств —
религиозного" (3 ноября 1909 г.). „Вновь перечитав календарь,
Л е в Николаевич сказал, что Гете ему был всегда несимпатичен; боялся, что несправедлив к нему, и перечитывал,—нет,
не изменилось мое мнение о нем" (11 ноября 1909 г.).
Так, на протяжении всей своей творческой жизни, Толстой
перечитывал и передумывал Гете, подчинялся его эстетическому
влиянию в эпоху своих художественных исканий, боролся
с ним идеологически в период своей философской и публицистической деятельности, боясь в то же время быть к нему
„несправедливым", т. е. не понять, недооценить самого основного в нем, что объясняло секрет его эстетического обаяния.
Вопрос о степени конкретного влияния творчества Гете на
художественную продукцию Толстого, равно как и сравнительный анализ творческих и идеологических физиономий этих
крупнейших фигур мировой литературы — задача будущих
исследователей.

«Звенья« J ê 2

-, г

•

g f.-;

Пиксанов

Дворянская реакция на декабризм

(1825-1827)
1
Реакция

1825 — 1827

гг.

в документах переписки,

дневников, агентурных,

донесений, показаний в следственной комиссии, политических процессов.

Рассматривая реакцию против декабристов как совокупность,
и систему чисто политических мероприятий правительства,
старая либеральная историография роль самого русского
общества в 1826 г. понимала и изображала как роль страдательную, как состояние испуга и подавленности при затаенной
(и позднее проявляющейся) оппозиционности. Историкам-либералам, конечно, были небезызвестны некоторые проявления
в общественной среде сочувствия деятельности правительства
и несочувствия декабристам. Но так как подобные факты шли
вразрез дуалистической схеме, противопоставлявшей правительство и общество, то они или истолковывались тоже политически как проявление близких к правительству служебных
кругов, или просто замалчивались. Никогда и никто не потрудился полнее собрать такие факты, ни, тем более, продумать их и ввести в общее понимание декабризма.
Между тем факты постепенно и неуклонно все накоплялись.
1
Предлагаемая статья
является разработкой доклада, прочитанного
14 марта 1930 г. в московской секции по изучению декабристов О б щ е с т в а
политкаторжан. Некоторые из основных ее тезисов были сформулированы
еще раньше — в отзывах на юбилейные издания по декабризму — в жури.
«Печать и революция» 1925, № 8; 1927, № 1.

Это были прежде всего письма и дневники современников
14 декабря, поистине драгоценный по своей показательности
материал. Письма и дневниковые записи, излагаемые немедленно вслед за событиями, не предназначавшиеся к печати,
а потому наиболее свободные и искренние в изъявлении чувств
и взглядов, рисуют нам подлинное отношение так называемого
„общества" к декабризму. В журналах, как „Русский архив",
„Русская старина" и другие, в сборниках, как „Сборник русского исторического общества", „Сборник старинных бумаг
музея Щукина", „Старина и новизна", в изданиях фамильных
архивов, как „Архив кн. Воронцова", „Остафьевский архив",
и во многих еще других изданиях постепенно, в течение десятков лет, накопилось огромное количество таких эпистолярных
и мемуарных документов. Другую, меньшую, но очень характерную группу составляют донесения агентов правительства
в 1 8 2 6 — 1 8 2 7 гг. о настроениях в русском обществе в связи
с ликвидацией декабризма. Третью группу образуют следственные дела о самих декабристах, с их собственными показаниями,
опубликованные Центрархивом в шести томах. Наконец, четвертой группой являются документы по раскрытию тайных
организаций, кружков и отдельных лиц, настроенных революционно или радикально и разгромленных властями в 1826 и
следующих годах.
В с е эти категории документов до сих пор мало разработаны
в нашей исторической литературе. Если к ним присоединить
еще разные другие, дробные, то в распоряжении историка
окажется масса данных, рисующих разносторонне и полно
реакцию на декабризм в 1825—1827 гг.
В своей работе я не исчерпаю всех собранных мною материалов. Но при однородности огромных количеств данных
достаточно будет типичных образцов, чтобы дать картину
реакции и установить ее социально-историческое понимание.
2
К а к реагировало русское общество на декабрьское восстание? Сосредоточение внимания старой историографии на декабристах-главарях. Проблема
массового движения в декабризме. «Ч рнь» на Сенатской площади. Крестьянские в о л н е н и я . Рабочие забастовки. Народная молва о декабристах-чужаках.

Когда вспыхнуло восстание на Сенатской площади и потом
на юге восстание Черниговского полка и когда победило правительство, как на это отозвалось население страны?

Мы со школьных лет свыклись с тем, что тогда произошло,
и с трудом представляем, что ведь мыслим был иной поворот событий. Ведь возможно было бы, что, откликаясь на
петербургские события, восстали бы московские войска или
что на поддержку Черниговского полка пошли бы другие полки
южной армии. Мыслимо, что в борьбу военных сил вмешалось
бы гражданское население, напр., студенты высших школ и т. д.
Этого не произошло. Но в настоящее время, при обостренном интересе к изучению низовых, массовых революционных
движений, картина событий 1825—1826 гг. рисуется нам сложнее, чем историкам дореволюционного времени.
Огромный сдвиг нашей исторической мысли в революционную эпоху ярко проявляется в современном подходе к изучению и пониманию декабризма.
Не только официальная, но и либеральная старинная историография, говоря о декабристах, неизбежно представляла себе
декабристов-главарей, главным образом членов Северного
общества: Никиту Муравьева, Рылеева, из южан—Пестеля да
Сергея Муравьева-Апостола. Бесконечно часто возвращались
к пересмотру данных о событиях на Сенатской площади и
совсем редко говорили о восстании Черниговского полка.
Главари движения легко находили своих биографов и даже
панегиристов (не без содействия своих потомков, как это было,
напр., относительно С. Г. Волконского). А что в движении
принимали участие не только генералы и офицеры, а также и
солдаты и матросы, которых ждали потом жестокие наказания
или даже смерть, это замалчивалось, об этом историки просто
не думали, солдаты декабристами не считались.
Только в революционную эпоху был твердо поставлен вопрос о низовых декабристах, о декабристах-солдатах, декабристах-матросах, об участии народных масс, крестьян и рабочих,
в движении 1825—1826 гг.
Здесь еще далеко не все материалы собраны, не все подробности исследованы, далеко не вся картина прояснилась.
Однако и теперь понимание декабризма существенно изменилось. Переместился центр внимания—от Северного общества
к Южному и к Обществу соединенных славян. Напряженный
интерес вызывает восстание Черниговского полка, которое по
своей значительности начинает затмевать восстание на Сенатской площади. Все более и более вырисовывается степень
участия в декабристском движении рядовых солдат и матро
сов. Зная, как нерешительно вели себя на Сенатской площади
декабристы-офицеры, мы придаем больший вес тем известиям.

по которым „чернь", простолюдины, строительные рабочие
у Исаакиевского собора проявили готовность к борьбе, прибегая к метанию камней и поленьев в царя и царских приспешников
( в своих записках о восшествии на престол Николай I сам
это подтверждает: „Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями").
В настоящее время уже выяснилось, что, в то время как
родное декабристам дворянское общество или было в панике от
начавшихся респрессий, или, как увидим ниже, само их требовало, крестьяне и рабочие, горячо отзываясь на революционные
попытки 1825 г., начинали в 1826 г. бунты и забастовки.
На Украине крестьяне чутко отозвались на восстание Черниговского полка. Так, в Белой Церкви восставших черниговцев ожидало до четырех тысяч крепостных графини Браницкой,
которая насильственно обращала в крепостную зависимость
свободных людей, словно пленных, в том числе украинских
казаков. В ее колоссальных владениях и в других местах
выдвигались из крепостных свои агитаторы, как Иван Медведенко, женщины Александра Ткачукова и Зиновия Самодаенко,
провозглашавшие лозунг отобрания земель в пользу крестьян,
истребления панов. Солдат Алексей Семенов в апреле 1826 г.
с толпой своих сторонников ездил по Уманскому уезду, вызывал крестьян на восстание, причем крестьяне разбирали имущество помещиков, отменяли барщину, пороли управляющих
имениями, а противников восстания арестовывали и заковывали
в кандалы.
Волнения крестьян возникали и вне Украины под тем же
лозунгом: арестовывать и отправлять в Петербург помещиков,
а самим забирать землю. По сообщению главнокомандующего
южной армией Витгенштейна, „эта самая история происходила
и во многих других губерниях, все в том самом смысле, что
помещиков берут в Петербург, а крестьянам дается вольность.
Наиболее неповиновений
мужиков — в С. - Петербургской,
в Нижегородской, в Псковской, Рязанской и еще некоторых
других губерниях. Правительство берет меры в некоторых
местах и усмирило оных". В мае 1826 г. Николай I вынужден
был обнародовать особый манифест, где опровергал ложные
слухи об освобождении крестьян от повиновения господам, от
платежа податей и т. д. Манифест требовал от крепостных
„беспрекословно повиноваться установленным над ними властям под страхом наказания ослушников по всей строгости
законов, а равно подвергать суду и составителей просьб,
вызванных этими слухами и представляемых на имя государя".

Ослушникам угрожали военным судом. Но ни манифест, ни
эти угрозы не прекратили волнений среди крестьян.
В дворянской среде это произвело сильное впечатление.
Заговорили о второй пугачевщине.
Движение декабристов откликнулось и среди рабочих. В январе 1826 г. в г. Шуе был арестован рабочий Николай Рогожкин, который на ситцевой фабрике купца Посылина рассказывал о событиях 14 декабря и „дерзновенно говорил, будто
его императорское величество вступил на престол усильно,
будто присяга требована была на верность подданства посредством пушечных выстрелов, наконец что если бы он в это
время был в Петербурге, то также взял ружье и убил бы
кого-нибудь, так как в то время и генералов били". В связи
с восстанием декабристов произошли крупные волнения фабричных рабочих на бумажной фабрике князя Гагарина в Ярославской губернии. В конце 1826 г. волнения рабочих возникли
на заводах Расторгуевых. Правительство вынуждено было
секретно предписать владельцам фабрик и заводов итти на
уступки требованиям рабочих и улучшить обращение с ними.
Все эти данные, только в революционные годы раскрытые
с возможной полнотой, показывают, что революционная попытка
1825 г. была поддержана в крестьянской и рабочей среде и
могла бы иметь иной исход, если бы декабристы-дворяне
захотели опереться на народные массы. Но мы знаем, они этого
не захотели, они этого опасались. Ѵ\ в такой боязни обнаружилась глубокая социальная рознь.
Чуждость дворянского декабризма народным массам не могла
не почувствоваться народом и была раскрыта в тех народных
толках, какие ходили в столицах; они записывались агентами
правительства и потом сообщались по начальству.
Вскоре после 14 декабря в народе пошла молва, что „едва
ли не отберут на весну всех крестьян от господ". Возникла
легенда, будто вел. князь Константин Павлович — сторонник
освобождения крестьян, что этим он навлек на себя ненависть
дворян, что „господа ночью изранили его, едва ушел, получа
многие раны шпагами". Противников освобождения, господ,
молва честила „первейшими в свете подлецами", а придворных дам (словно угадывая их отзывы о декабристах, о чем
ниже)—„распренеблагодарными канальями". Секретный агент
III Отделения С. И. Висковатов доносил 18 июля 1826 г.,
через пять дней после казни декабристов: „О казни и вообще
о наказаниях преступников в простом народе и в особенности
в большей части дворовых людей и между «кантонистами

слышны также для безопасности империи вредные выражения:
начали бар вешать и ссылать на каторгу, жаль, что всех не
перевесили, да хоть бы одного кнутом отодрали и с нами
поравняли; да долго ль, коротко ли, им не миновать этого".
„Простой народ сильно негодует против дворянства",—повторяет еще раз доноситель.
При такой глубокой классовой розни тонкости политических
планов и взглядов декабристов, напр. их конституционализм,
были чужды, безразличны простому народу.
3
Отклики разночинства. Московские и харьковские студенты. Произведения
А . Зубова и В. Розалион-Сошальского. Кружок Критских. Дерзкие надписи
в с. Рахманове. Кружок Сунгурова. Псевдо-ермоловская прокламация. Герцен
и Огарев. Возникновение золотой легенды о декабристах.

Либерально-политические стремления декабристов были
ближе средним городским культурным кругам населения,
демократическому разночинству. Мы имеем данные, что горячее сочувствие и отклик декабризм встретил в студенческой
среде, напр. в Московском, в Харьковском университетах.
До нас дошли стихотворения юнкера А . Зубова (арестован
в Москве в ноябре 1826 г.), посвященные декабристам и горячо
воспевавшие свободу и свержение деспотизма; свои стихотворения Зубов распространял (сообщил, напр., студенту А . Шишкову). З а недостатком места не могу привести его стихов
целиком, беру только два отрывка:
В'зойдет ли, наконец, друзья,
Среди небес родного края
Давно желанная заря —•
З а р я свободы золотая?
Придет ли сей великий день,
Когда для русского народа
Исчезнет деспотизма тень
И встанет гордая свобода?

Н о трепещи, страшись, Деспот,
Придет день общего волненья,
Придет к отечеству любовь,
В сердцах изгладят след боязни,
И — месть за месть, и кровь за кровь,
И все мучительные казни.
И не спасешься ты, Тиран,
Рабов-приверженцев толпою:
Они исчезнут пред грозою,
Как обольстительный туман.

В том же 1826 г., в первой половине, среди студентов Харьковского университета обращалась рукопись с политическими
стихами и прозой. З д е с ь было и стихотворное послание сидевшего тогда уже в тюрьме „первого декабриста" В. Ф . Раевского: „К друзьям", было и прозаическое произведение харьковского студента Владимира Розалион-Сошальского: „Рылеев
в темнице", монолог, вложенный автором в уста Рылеева и
обращенный к властям и обществу, как бы предсмертная
речь-завещание. В героизированном тоне Рылеев изображает
здесь себя гибнущим „под беззаконным правом могучего", „от
секиры торжествующей неправды". Рылеев обличает „самовластное правление", „пороки, сопутствующие деспотизму, невежеству и рабству", „развращающее самовластие"; победившую власть он именует „врагом общественного блага". Ожидая казни, Рылеев собирается „новому самодержцу "-„самовластителю" разоблачить „жестоких временщиков, попирающих
благоденствие народа" — крепостников, „тех, кои обладают
судьбами сограждан моих", „пренебрегают народом, пред коим
должны благоговеть",—„суды, председаемые татями и правоту
попирающие", военные поселения, которые „грозят сковать в с ю
страну". Николаю I устами Рылеева автор собирается изобразить „страшную картину деспотизма, тщеславия, беспечности
и заблуждений его предшественников". Он стремится убедить
царя „в необходимости покориться великому народу, источнику
и хранилищу власти". Сам Рылеев изображен в ореоле гражданских доблестей. Он „не порадует тирана и рабов его
малодушием своим"; свою гибель он считает „славной участью".
Этот монолог студент Розалион-Сошальский писал еще до
казней 13 июля 1826 г., так как казнь Рылеева он предполагает как „плаху" или „пулю", но не повешение. Монолог весь
пропитан преклонением перед Рылеевым, а в его лице—и
перед гражданским подвигом декабристов.
Произведение Розалион-Сошальского обращалось в копиях
среди студентов, молодых чиновников и других лиц в Харькове
и иных местах. Когда тетрадка попала в руки начальства и началось расследование, Розалион-Сошальский показал, что его
перу принадлежат и еще четыре других пьесы „в сем же духе",
в том числе „небольшая пьеса", в которой он представляет, будто
находится в обществе, где рассуждают о происшествии 14 декабря, бранят Рылеева и других его соучастников, наконец, переходя к общежитию всех, жалуются на несправедливости судов,
испытанные ими в обыкновенных домашних обстоятельствах.
Из этого он при конце пьесы выводит неосновательность их.

прежних суждений с присовокуплением насмешек. На следствии
еще выяснилось, что другой студент-харьковец, Зеленский,
написал два стихотворения и „в них грезил о свободе".
В конце того же 1826 г. в Москве образовался кружок
братьев Критских, в 1827 г. уже разгромленный. Это был
типично разночинский кружок: студенты университета, канцелярист сената, коллежский регистратор опекунского совета,
архитекторский помощник и т. д. В кружке „говорили о притеснении низшего народа русского", решали „действовать
к учреждению конституции". Наконец, в случае сопротивления
этому со стороны царя, „в состав плана их входило и покушение на жизнь государя императора". Таким образом кружок
1827 года выдвигал все те же моменты, что и декабристы.
И образовался кружок братьев Критских не без политического—
не прямого, конечно, а только косвенного—возбуждения, шедшего от декабристов же. Жандармский генерал Волков доносил Бенкендорфу, „что это—остатки последствий 14 декабря и
что уповательно должно б ы т ь в связи с сосланными". Михаил
Критский, „выхваляя конституцию Англии и Гишпании, представлял несчастным тот народ, который состоит под правлением монархическим, и называл
великими
преступников
14 декабря, говоря, что они желали блага своему отечеству".
О взгляде членов кружка на декабристов в показании Данилы
Тюрина читаем: „При прогулке его один раз в кремлевском
саду с Михаилом Критским присоединился к ним Гонбурцев.
Они, желая сделать его единомышленником, начали обнаруживать мысли свои, говорили о притеснении низшего народа
русского и чрезвычайно деспотическом обращении с солдатами.
Когда же дошел разговор до бывших обществ, то всячески
старались доказать ему, что люди, находившиеся в тех обществах—истинно добродетельные, желавшие блаженства своей
родине, что они неоспоримо заслуживают вечную славу и что
наказаны чрезвычайно жестоко". Николай Тюрин в кружке
-„слышал разговоры злоумышленников", что „умных всех сослали в Сибирь". А в разговоре Колчугина с Лушниковым
о „Думах" Рылеева собеседники „выхваляли гений его", „сожалели об участи Рылеева", и „Колчугин сказал сии слова:
„То, за что он погиб, увековечит его память".
Весной 1829 г. (а может быть, и раньше) в „заездном дворе"
в селе Рахманове, недалеко от Москвы, на дверях дома карандашом были написаны слова: „Скоро настанет время, когда
дворяне, сии гнусные сластолюбцы, жаждущие и сосущие
кровь своих несчастных подданных, будут истреблены самым

жестоким образом и погибнут смертью тиранов. 1829—10.
Один из сообщников повешенных и ссыльных в Сибирь.
Второй Рылеев". Другим почерком приписано: „Ах! если бы
это совершилось. Дай, господи! Я первый возьму нож". Надписи были обнаружены только через год, и жандармский полковник Перфильев сделал предположение: "„Не написаны ли
они кем-либо из студентов духовной академии или университета", „к классу дворян не принадлежащим". Разночинец„второй Рылеев", конечно, заблуждался относительно первого
Рылеева, который вовсе не собирался истреблять дворян. Но
тем характернее это своеобразное преломление декабризма
в социальном сознании радикала-разночинца.
В 1831 г. в Москве был разгромлен кружок Сунгурова. И
состав этого кружка, и темы разговоров в нем близко напоминают кружок Критских: он так же скомплектовался из разночинцев (почти исключительно студенты Московского университета) и так же дебатировал вопросы конституции и крепостного
права. И так же заметно на нем влияние восстания декабристов.
Сунгуров признался, что привлекал членов „в такое общество,
которое, по словам его, было остаток от общества 14 декабря
1825 г. и имело целью конституцию". Узнав о таком показании,
Николай I потребовал „самого обстоятельного допроса о том,
из каких именно лич состоит упоминаемый им остаток от
общества 14 декабря 1825 г.". Личных связей с декабристами
следствие никаких не обнаружило, да их и не было совершенно, но любопытно, что, учитывая происходившее тогда
польское восстание, Сунгуров, как и декабристы, хотел воспользоваться именем вел. князя Константина Павловича: „Как
теперь из донесений о действиях с польскими мятежниками
никакого нет известия о цесаревиче Конст. Пав., то внушить
народу, что цес. Конст. Пав. шел на Россию с войсками польскими для того, чтобы отобрать всех крестьян от помещиков
и сделать их вольными".
В том же 1 8 3 1 г . было напечатано революционное воззвание,
подписанное якобы А. П. Ермоловым (на которого и декабристы надеялись) и требовавшее „представительного правления". И опять замечательно, что в прокламации с преклонением говорится о декабристах: „Вспомни, каким родом казни,
доселе неизвестным в России, Николай Павлович истребил
в 1826 г. первых героев свободы нашей". „Он, обольщен
гнусными советниками, предпочел царствовать беззаконно,
обагрив площади и стогны Петровой столицы кровью ее жителей и украсив Петропавловскую крепость виселицами!"

Аналогичные настроения испытывал и юноша Герцен независимо от какого-либо политического кружка. О торжественном молебствии по случаю коронования Николая I в Москве
в августе 1826 г., вслед за казнью декабристов, Герцен потом
вспоминал: „Мальчиком 14 лет, потерянным в толпе, я был
на этом молебствии и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить за казненных и обрекал
себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими
пушками". Скоро Герцен нашел единомышленника в ненависти
к палачам декабристов в лице такого же юного Н. П. Огарева. Их знаменитая клятва на Воробьевых горах о борьбе
с самодержавием была продиктована в сильной степени этим
чувством. З д е с ь начинался отрыв Герцена и Огарева от барской среды и сближение с иной средой, разночинской. З д е с ь ,
как и в стихах Зубова, в монологе Розалион-Сошальского,
в отвлеченных симпатиях к декабристам в среде политических
кружков 1827, 1831 гг., зарождалась та золотая легенда
о 14 декабря, которую потом, через четверть века, Герцен
будет так усердно и настойчиво разрабатывать в лондонских изданиях, а разночинская либеральная, радикальная и
революционная интеллигенция распространять и ею воодушевляться. 1
4
Провинциальное общество. Дневник владимирского семинариста. Столичное и провинциальное купечество и мещанство. Чуждость декабризма обывательским кругам.

Но в 1826 г. и Герцен с Огаревым по молодости смутно
понимали значение декабризма. Герцен признается, что он тогда
к своему негодованию против Николая Павловича припутывал
симпатии к Константину Павловичу.
1
Замечательно, что бунтарские настроения и симпатии к декабристам
в среде разночинской интеллигенции агенты правительства предугадывали
очень рано, еще в начале 1 8 2 6 г . , задолго до ареста З у б о в а и следствия
по делу Критских
и Розалион-Сошальского.
Полковник
жандармского
полка И. П. Бибиков писал (по-французски) Бенкендорфу из М о с к в ы
8 марта 1 8 2 6 г.: «Необходимо сосредоточить внимание на студентах и
вообще на всех учащихся в общественных учебных заведениях. Воспитанные по большей части в идеях мятежных и сформировавшись в принципах,
противных религии, они представляют собою рассадник, который со временем может стать гибельным для отечества и для законной власти. Р а в ным образом необходимо учредить достаточно бдительное наблюдение за
молодыми поэтами и журналистами».

В тех кругах, где тогда Герцен и Огарев вращались,
т. е. в барском московском обществе, еще можно было многое
узнавать из разговоров старших, да и то не столько о политических взглядах декабристов и об их организации, сколько
о них самих, об их внешней судьбе после 14 декабря, о суде,
о казни, о ссылке в Сибирь. В широких же обывательских
городских кругах, особенно провинциальных, и таких знаний
было мало. Здесь приходилось довольствоваться глухими слухами, даже легендами, да еще правительственными сообщениями в печати, столь превратно изображавшими декабристов.
Купечество, чиновничество, духовенство, глухое армейское
провинциальное офицерство такими слухами и сообщениями
и довольствовались. Это было тем легче, что сами эти группы
жили в стихии обывательского застойного консерватизма.
До нас дошли дневники за 1826 г. одного семинариста
Владимирской-на-Клязьме семинарии. Сквозь эти дневниковые
записи хорошо вырисовывается характер сведений и уровень
понимания декабризма в провинциальной городской среде.
Января 8 1826 г. владимирский семинарист записывает: „Слышал вот какие вести: в С.-Петербурге воспоследовал бунт
по случаю вступления на престол императора Николая Павловича. Бунтовщики требовали, чтобы цесаревич российский,
з а болезнью оставшийся в Варшаве, лично явился в С.-Петербург и отрекся от престола. Серафим, митрополит С.-Петербургский, увещевал их покориться законному государю — его не
послушали. Вышел военный генерал-губернатор С.-Петербургский, генерал-от-инфантерии знаменитый Милорадович и изъяснил весь акт сей перемены и все искреннее согласие миролюбивых братьев непокорным мерзавцам: но среди сих достохвальных прений один разбойник убил его из пистолета. Его
внесли в императорский дворец и едва успели сподобить, как
он скончался. Так пал единственный ученик непобедимого
Суворова. На 132 баталиях он не мог пасть и всегда увенчивался славою, а теперь?.. О, он увенчался нетленною славою
царя небесного. Впрочем, бунтовщики не остались без наказаний: артиллерия заставила их раскаяться в дерзости..." Через три дня, 11 января, в дневнок записывается: „Главные
бунтовщики были масонской секты, предводитель их какой-то
князь Вяземский" (!). „Их намерение было возродить всеобщую
революцию... Страшное чудовище; неужели чистые недра твои,
о Россия, могли скрывать в себе адские семена?" Февраля 20
семинарист записывает нелепый слух: „На нынешней неделе
некоторые гвардейские роты при параде среди С.-Петербурга

расстреливали пятерых из бунтовщиков по высочайшему повелению. Троих из них объявлены и фамилии, а именно Б е стужева, Рылеева и Трубецкого". 7 марта — другая легенда: „На сих днях расстреляли из пушек еще несколько
злоумышленников. Графиню Орлову, которая вышивала гербы
для революции, высекли плетьми". В июле: „Покойный Милорадович убит князем (!) Каховским. Проклятая голова". В августе во Владимире всенародно „совершали благодарственное
молебствие об избавлении престола и отечества от коварных
замыслов извергов". Автор изливает свой восторг от этого
молебна, проникнувшего „до глубины сердца—сердца, верного
перед престолом и благоговейного перед богом".
Семинарист добавляет, что молебствие „отправлено было
при рядах воинов, светских служителей и граждан", т. е. здесь
были соединены и провинциальное армейство, и чиновничество,
и купечество с мещанством, и духовенство. И наверное многие и многие из владимирских обывателей переживали те же
чувства, что и автор дневника. Для многих декабристы представлялись какими-то сказочными „чудовищами", их поражен и е — спасением „престол-отечества", все же „происшествие" —
далеким, непонятным и чуждым.
Представляет интерес: как реагировало на декабрьское восстание русское купечество? Одно время сами декабристы
думали о привлечении представителей купечества в т а й ю е
общество. На прямой вопрос следственной комиссии 24 апреля
1826 г. Рылеев отвечал: „При отъезде М. Муравьева отсюда
я точно говорил ему, что буду стараться принять в члены
общества некоторых из здешнего купечества. Этого желал я
с одобрения Северной Думы с тою целью, чтобы иметь членов и в этом сословии. Надеялся же достигнуть сего через
барона Штейнгеля, об чем и говорил ему, но он решительно
отвечал мне, что это дело невозможное, что наши купцы невежды. Сим кончилось мое покушение". Дальнейшие события
подтвердили скептицизм Штейнгеля. В донесениях Бенкендорфу руководителя тайной полиции фон-Фока мы читаем
о настроениях петербугского купечества— от 3 августа 1826 г :
„Купеческое сословие проникнуто энтузиазмом к настоящему
правительству"; от 11 августа: „Ходившие по городу более
недели дурные слухи не произвели ни малейшего впечатления
на купеческое сословие, проникнутое самым лучшим духом".
И в других случаях фон-Фок с удовлетворением отмечает
благонамеренность столичного купечества. Провинциальное'
купечество и мещанство было еще глуше, еще консервативнее.

Жандармский полковник Бибиков в марте 1826 г. из Москвы
сообщал Бенкендорфу „стихи, которые ходят даже в провинции" (они представляют характерную переработку пушкинской строфы):
Паситесь, русские народы,
Д л я вас невнятен славы клич,
Н е нужны вам дары свободы, —
В а с надо резать или стричь.

5
Провинциальное и московское дворянство. Михаил Чаадаев. H. Н. Т р е губое (у Гончарова). Лаврецкий (в «Дворянском гнезде»). А . И. Кошелев
и кн. В. Ф . Одоевский. Уничтожения бумаг. Закрытие' литературных
обществ. Чуждость рядового дворянства декабризму.

На том же владимирском молебствии в августе 1826 г. присутствовали, конечно, и местные дворяне, и очень может быть,
что среди них были такие, родственники коих оказались
в числе арестованных, посаженных в крепость, сосланных
в Сибирь декабристов. (К владимирским помещикам принадлежали декабристы: Бзсаргин, Митьков, Спиридов). Их настроения были, конечно, иные, чем рядовых провинциалов,
никак не затронутых движением 14 декабря.
Настроения в широких дворянских кругах всего правильнее
определить словом „испуг".. Испуг возник с первых же дней
после 14 декабря, когда стало известно о поражении декабристов на Сенатской площади и когда начались аресты.
Михаил Чаадаев, брат знаменитого П. Я. Чаадаева, был
совершенно далек от политических движений и отношений.
Он жил безвыездно в нижегородской родовой вотчине с 1834
по 1856 г. Но вот что сообщает о нем М. О. Гершензон:
„Напуганный делом 14 декабря, он всю жизнь боялся звона
колокольчика: все думал, не едут ли с обыском".
И. А. Гончаров в мемуарных очерках „На родине" рассказывает о своем воспитателе, отставном моряке H. Н. Трегубове, образованном и либеральном симбирском дворянине:
„Он, как и многие тогда, был запуган тем переполохом, который произвело четырнадцатое декабря во всем русском обществе. Хвост от э ю г о переполоха еще тянулся не только по
провинциям, но и в столицах... Все напуганные масоны и не
масоны, тогдашние либералы, вследствие крутых мер правительства, приникли, притихли, быстро превратились в ультраконсерваторов, даже - шовинистов — иные искренно, другие

надели маски. Но при всяком случае, когда и не нужно, заявляли о своей преданности „престолу и отечеству".
Паника в дворянском обществе была так велика и так широко распространилась в глухой провинции, что нашла свое
отображение и в беллетристике. В „Дворянском гнезде" Тургенев говорит об отце Лаврецкого, Иване Петровиче Лаврецком, вольтерьянце, либерале и англомане: „1825 г. разрушил
все его планы. Приятели его подверглись тяжким испытаниям;
И. П. удалился в деревню и заперся в своем доме", „вольнодумец начал ходить в церковь и заказывать молебны, европеец
стал париться в бане, обедать в два часа, ложиться в девять,
засыпать под болтовню старого дворецкого; государственный
человек сжег все свои планы, всю переписку, трепетал перед
исправником".
В Москве этот испуг проявился еще сильнее, так как здесь
было произведено больше арестов и оказалось больше лиц,
связанных так или иначе с арестованными. Вскоре здесь испуг
перешел в ужас. Именно об „ужасе" в среде московского
дворянства говорят в один голос и Герцен и Кошелев. Молодой человек, вовсе не прикосновенный к тайным обществам,
А. И. Кошелев так повествует в своих „Записках": „Рассказы
из Петербурга о том, кого там брали и сажали в крепость,
как содержали и допрашивали арестованных и пр., еще более
увеличивали всеобщую тревогу. Матушка очень за меня боялась, положила меня спать подле своей комнаты, ей постоянно
чудилось, что за мною ночью приехали, и потому на всякий
случай она приготовила в моей комнате теплую фуфайку,
теплые сапоги, дорожную шубу и пр. Этих дней или, вернее
сказать, этих месяцев (ибо такое положение продолжалось до
назначения верховного суда, т. е., кажется, до апреля), кто
их пережил, тот, конечно, никогда их не забудет". Другой
молодой москвич, друг Кошелева, кн. В. Ф . Одоевский, также
непричастный к заговору, опасался ареста не меньше Кошелева и тоже запасся медвежьей шубой.
На исторической науке этот дворянский испуг отразился
гибелью многих ценных документов. Свои планы и переписку
сжег не только Лаврецкий-отец, но и многие подлинные исторические деятели. Для примера укажу, что известный писатель
и цензор А. В. Никитенко уничтожил свои бумаги за 1825 г. (в том
числе и дневник), а он был в личных отношениях с многими
лицами, причастными декабризму. Часть знаменитого Премухинского архива семьи Бакуниных тогда же подверглась уничтожению. В. Ф . Одоевский сжег бумаги Общества любомудров.

И само это московское общество любомудров, состоявшее
из мирных доморощенных философов и вовсе не оппозиционное, поспешило закрыться в 1826 г. по собственному почину,
без внешнего принуждения. Прекратил свое существование
и альманах „Мнемозина", издававшийся В. Ф . Одоевским при
участии любомудров. В Петербурге поспешило само себя
ликвидировать Вольное общество любителей русской словесности, до того времени очень деятельное, либеральное, имевшее
в своем составе не мало лиц, прикосновенных к декабризму.
В одной официальной записке 1827 г. (М. Я. фон-Фока)
читаем: „После несчастного происшествия 14 декабря, в котором замешаны были некоторые люди, занимавшиеся словесностью, петербургские литераторы не только перестали собираться в дружеские круги, как то было прежде, но и не стали
ходить в привилегированные литературные общества, уничтожившиеся без всякого повеления правительства".
Я долго бы не кончил, если бы перечислял все проявления
испуга, паники, овладевшей дворянским обществом в Москве
и в провинции. Но картина ясна. Общий смысл рассказанных
фактов — тот, что декабрьские события не вызвали в дворянстве московском, провинциальном и усадебном поддержки, не
говорю уже — активной, но даже и пассивной. Дворянство
проявило тут свое политическое бессилие, больше того —
такую же в сущности чуждость движению декабристов, как и
те обывательские круги, о коих речь шла выше.
6
Д в о р я н с т в о крупное столичное. Проявления сочувствия декабристам в Москве:
А. И. Кошелев, кн. П. А. Вяземский, гр. Е. П. Ростопчина.

Но были иные круги дворянства, гораздо более близкие
к
государственным и политическим вопросам, а также
и к многим главарям декабристского движения, именно круги
столичного, петербургского, отчасти и московского дворянства,
светского и придворного, а также дворянства среднего, дворянской интеллигенции.
Стоит только назвать несколько титулованных или родовитых декабристов:
Трубецкой, Волконский, Оболенский,
Мих. Орлов, чтобы стало ясно, сколько с их арестом напряглось связей и отношений в аристократическом дворянстве.
Это дворянство стояло на высших ступенях военной, гражданской, придворной службы. Оно было властно, оно привыкло
участвовать в управлении страной. Оно отлично помнило
«Звенья» Jâ 2

политическую историю XVIII века, низвержение и возведение
царей волею высшего дворянства.
Именно позиция столичного дворянства должна была стать
определяющей для судьбы декабризма, и именно она наиболее
показательна для историка.
Как же отнеслась столица к 14 декабря?
Молодой московский аристократ из кружка любомудров,
А. И. Кошелев, записал в своих „Воспоминаниях": „Мы, молодежь, менее страдали, чем волновались и даже почти желали
быть взятыми и тем стяжать и известность и мученический
венец. Эти события нас, между собою знакомых, чрезвычайно
сблизили и, быть может, укрепили ту дружбу, которая связывала Веневитинова, Одоевского, Киреевского, Рожалина, Титова, Шевырева и меня". Но позволительно сомневаться
в полной готовности этого кружка „быть взятыми". К тайным
организациям его члены не принадлежали, с декабристами
близких отношений личных не имели, сами настроены политически были очень умеренно. Без всяких побуждений со стороны властей любомудры вскоре закрыли свое общество и
вообще присмирели, не проявляя ни малейшей оппозиционности.
Гораздо ярче реагировал на петербургские события крупный
родовитый москвич князь П. А. Вяземский.
Вяземского мы помним по его отрицательному отношению к Белинскому, по его позднейшей цензорской и бюрократической деятельности. Но его политическая позиция
в 1825 — 1 8 2 6 гг. мало известна даже среди специалистовисториков. Между тем эта позиция замечательна, и высказывания Вяземского в эти месяцы заслуживают всякого внимания.
Не принадлежа к тайным обществам, Вяземский был тогда
настроен оппозиционно и смело, как было бы по плечу самому
убежденному декабристу. Конечно, и Вяземский не проявил
своего настроения в действиях. Но среди повального испуга
его высказывания поражают своей необычайностью. Я возьму
только
несколько
выдержек
из его огромного письма
к В. А. Жуковскому от марта 1826 г., хотя письмо стоило бы
привести целиком. „Ты худо истолковал конец моего письма.
А почему последние происшествия могли бы переменить мой
образ мыслей?.. Истины или того, что каждый почитает истиною, не собьют побочные стечения, случайные применения,
частные противоречия... Чему же дивишься ты, что я, несмотря
на безрассудные покушения многих и даже на преступные
некоторых, не отстаю от мнений, в коих по мне была, есть
и будет вечная истина?.. Я, например, решительно знаю, что

Муравьев-Апостол не предавал грабежу и пожару города Василькова, как то сказано в донесении Рота. Город и жители
остались неприкосновенными. К чему же эта добровольная
клевета?.. И после того ты дивишься, что я сострадаю жертвам и гнушаюсь даже помышлением быть соучастником их
палачей? Как не быть у нас потрясениям и порывам бешенства, когда держат нас в таких тисках... Я охотно верю, что
ужаснейшие злодейства, безрассуднейшие замыслы должны
рождаться в головах людей, насильственно и мучительно задержанных. Разве наше положение -не насильственное? Разве
не согнуты мы в крюк? Откройте не безграничное, но просторное поприще для деятельности ума, и ему не нужно будет
бросаться в заговоры, чтобы восстановить в себе свободное
кровообращение, без коего делаются в нем судороги... Жалею,
что чаша Левашева прошла мимо меня и что не имею случая
выгрузить несколько истин, остающихся во мне под спудом...
Я тебе проповедую очень бескорыстно, потому что уверен
в недействительности слов моих над тобой, но мне все-таки
легче, высказав то, что горело у меня на сердце".
Я не знаю других дворянских заявлений 1826 г., равных
этому письму Вяземского по твердости и убежденности. По
этому письму (а оно было у него не единственным в этом
роде) Вяземского следует считать непризнанным декабристом.
Недавно опубликовано неизвестное дотоле стихотворение
Е. П. Сушковой (в замужестве графини Ростопчиной): „Послание к страдальцам", т. е. к декабристам, относимое ею самой
и биографами к 1826 г. В стихотворении говорится:
Соотчичи мои, заступники свободы, —
О вы, изгнанники за правду и закон, —
Н е т , вас не оскорбят проклятием народы,
В ы не услышите укор земных племен!
У д е л ваш не позор, но — слава, уваженье,
Благословения правдивых сограждан...
Б ы т ь может... вам и нам ударит час блаженный
Паденья варварства, деспотства и царей.
И нам торжествовать придется мир священный
Спасенья россиян и мщенья з а друзей!

Если стихотворение написано в 1826 г . , 1 то поэтессе тогда
было всего 15 лет; и выраженные в стихах чувства были,
1 В этом можно сомневаться вопреки позднейшему показанию гр. Растопчиной и ее комментатору; в стихотворении говорится: «может быть, меж
вас, в степях Сибири диких, увяли многие безвременно, в цепях... Мир
гробу их!». В 1 8 2 6 г. такое предположение не могло еще возникнуть как
преждевременное.

конечно, исключительными в московской барской среде, к какой
гр. Ростопчина принадлежала, и даже неожиданными в таком
юном возрасте. Впрочем, поэтесса проявила при этом и большую, тоже не по возрасту, осторожность: стихотворение тщательно оберегалось ею от распространения, за десятки лет
было известно только двум-трем лицам (его знал, например,
Н. П. Огарев) и впервые опубликовано лишь в 1926 г., через
сто лет.
В старинных записях сохранилось еще стихотворение, приписываемое другу Пушкина, поэту H. М. Языкову, и относимое к 7 августа 1826 г. Здесь имеются стихи:
Рылеев умер как злодей!
О, вспомяни о нем, Россия,
К о г д а восстанешь от цепей
И силы дйинешь громовые
Н а самовластие царей!

Наиболее же известно пушкинское „послание в Сибирь"
декабристам (написано в конце 1826 или в самом начале 1827 г.):
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое' стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье,
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Л ю б о в ь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

Не следует преувеличивать политический радикализм этого
знаменитого стихотворения Пушкина: здесь не говорится
о „деспотстве" и падении царей, как в приведенных выше
стихах. Свобода в нем мыслится как освобождение из темницы,
а возвращение меча — как гражданская реабилитация. Не менее
известен ответ Пушкину, вышедший из среды сосланных
в Сибирь декабристов: „Струн вещих пламенные звуки" (это
стихотворение безо всяких оснований приписывалось А. И. Одо-

евскому, весьма умеренно настроенному); ответ написан гораздо резче: „к мечам рванулись наши руки"; „смеемся над
царями"; „из искры возгорится пламя"; „огонь свободы";
„грянем на царей". Пушкин больше говорит о личных чувствах к декабристам: любви и дружбе, об их несчастье и надеждах на освобождение. Однако и Пушкин горячо высказывается о „гордом терпеньи", „скорбном труде", „дум высоком
стремлении" и о том, что „темницы рухнут"...
Раз приходится прослеживать либеральные настроения дворянства в литературных проявлениях, надо упомянуть еще
так называемую „шеньевскую историю" — следственное дело
о распространении в рукописных копиях запрещенных цензурой стихов из элегии Пушкина „Андрей Шенье в темнице".
В феврале J 826 г. штабс-капитан лейб-гвардии конно-егерского
полка А. И. Алексеев сообщал эти стихи прапорщику лейбгвардии конно-пионерского батальона Молчанову, а тот дал
их списать кандидату университета Леопольдову, который от
себя придал стихам заглавие: „На 14 декабря". На допросах
Алексеев мужественно отказался назвать лицо, от которого
сам получил пушкинские стихи, что усугубляло его вину.
И если стихотворение Пушкина о Шенье не было само по себе
очень радикально и вовсе не изображало 14 декабря, то
во всяком случае многие стихи в нем были действительно
резки и смелы. О них Бенкендорф сказал К. Я. Булгакову:
„Эги стихи так мерзки, что вы верно выдали бы своего сына,
ежели бы знали, что он—сочинитель". И Алексеев, и Молчанов,
гвардейские офицеры, оба принадлежали если не к крупному,
то к среднему столичному дворянству. Хранение и сообщение
другому либеральных стихов Пушкина с приурочен ем их
к 14 декабря свидетельствовали о сочувствии к декабристам.
Впрочем, мера этого сочувствия вряд ли была велика. При
всей тщательности учрежденного над Алексеевым и Молчановым следствия ничего иного, кроме копии пушкинских стихов,
им не было поставлено в вину.
В неизданных записках П. Н. Лаврентьевой, дочери графа
Н. И. Чернышева (родственника декабриста Захара Чернышева), сообщенных мне М. Ю. Глауберман, мы встречаемся
с более определенным сочувствием к декабристам. П. Н. Чернышева-Лаврентьева знала многих из них: Рылеева, Ник. Бестужева, Оболенского, Никиту Муравьева и др. И что было
редкостью в великосветском кругу, она сочувствовала не только
самим декабристам, но и их гражданскому подвигу, их стремлениям к преобразованиям. Впрочем, в подробности тайных

организаций и политических планов декабристов П. Н. Чернышева-Лаврентьева, конечно, не была посвящена, о многом
она только догадывалась. Необходимо еще отметить, что само
социальное происхождение мемуаристки было особенное: сна
была дочерью крепостной крестьянки своего отца, графа Чернышева. В силу такого происхождения она, оставшись сиротою,
натерпелась много унижений от своих сиятельных родственников. Она горячо сочувствовала крепостным, и отсюда идут
и ее симпатии к декабристам.
Что в обществе петербургском и московском были люди,
сочувствовавшие если не декабризму, то декабристам и предъ-,
являвшие к оценке событий требования гражданского и личного достоинства, можно видеть из письма надворного советника Ферд. Кристина к графу А. И. Моркову (из Москвы
в Петербург, от 3 — 4 февраля 1826 г.). Сам надворный советник не одобрял декабристов, но он наблюдал в московском
обществе „людей зломыслящих"; о них он сообщает, что они
„все поднялись на Сомова, называя его изменником, купившим
себе свободу выдачей тайны своих товарищей". И Кристин
требовал „применить к виновным закон со всею строгостью,
чтобы их наказание устрашило негодяев", т. е. этих „зломыслящих людей". Поясню, что упомянутый Сомов — О . М. Сомов,
литератор из кружка Рылеева, арестованный 19 декабря по
подозрению в участии в тайном обществе (к коему однако
не принадлежал) и освобожденный 8 января с очистительным
аттестатом.
Косвенным проявлением либерализма и сочувствия к декабристам следует счесть еще одну группу фактов, на которую
как-то вовсе не обращали внимания наши историки и литературоведы. Выше говорилось, что в 1826 г. литераторы по собственному почину начали ликвидировать литературные общества,
собрания, даже издания. Само собой понятно, что произведения
литераторов-декабристов Рылеева, Бестужева, Кюхельбекера,
А. И. Одоевского не могли появляться в печати в 1826 г.
и за их подписью. Однако изучение журналов и альманахов
ближайших лет- вскрывает любопытнейший факт: поклонники
писателей-декабристов сумели протащить в печать значительное количество их произведений, начиная с 1827 г. Так, сцена
из поэмы Кюхельбекера „Ижорский" опубликована в „Сыне
отечества" за 1827 г. (кн. 1). Одна глава повести в стихах
А- А. Бестужева, „Андрей, князь Переяславский", была издана
отдельной брошюрой в 1828 г. в Москве. Много произведений
Одоевского появилось в разных изданиях сразу в 1830 г.

Даже стихи казненного Рылеева печатались в „Северных цветах на 1828 год" (1827), в „Альбоме северных муз" 1828 г.
Не перечисляю всех таких публикаций (см. библиографию
H. М. Ченцова), — их было не мало. Правда, они печатались
без имен авторов или под глухими инициалами. Но опытные
читатели легко раскрывали анонимы. Д а и молва устная, наверно, этому помогала.
7
Петербургская знать. Осуждение декабристов в письмах светских дам:
тр. М. Д . Нессельроде, В. П. Шереметевой, С. П. Свечиной, Е . А. Симановской, Ё. М. Олениной.

В поисках проявлений сочувствия декабристам в светском
обществе мы могли бы найти случаи, когда представители его
давали короткий приют бежавшим с Сенатской площади офицерам, снабжали их штатским платьем или деньгами и пр.
Так, например, поступил видный чиновник и литератор
А. А. Жандр, снабдивший штатским платьем и деньгами
кн. А. И. Одоевского.
Но пересмотрев мемуарную, эпистолярную, биографическую
литературу, приходится убедиться, что такие случаи единичны,
исключительны.
Наоборот, исследователя подавляет изобилие фактов диаметрально противоположных. Со страниц писем, дневников,
воспоминаний веет презрением и ненавистью к декабристам,
и это тем разительнее, что авторы часто высказываются
так о своих добрых знакомых, даже о родственниках.
В дальнейшем изложении я не смогу исчерпать всех собранных материалов этого порядка. Придется взять только наиболее характерное и яркое.
Начнем с представителей придворных кругов, со столичной
знати.
Недавно были опубликованы обширные письма графини
М. Д . Нессельроде, жены министра иностранных дел, к ее
родственникам: ко вдове министра финансов П. Н. Гурьевой,
к брату, видному дипломату Н. Д. Гурьеву, и к его жене.
Умная, энергичная, превосходно осведомленная графиня Нессельроде сообщает в письмах массу подробностей о 14 декабря
и последующих событиях и с совершенной свободой высказывается о декабристах. Беру несколько отрывков (в русском
переводе). Из письма П. Н. Гурьевой от 19 декабря 1825 г.:
„Слава богу, все спокойно. В день своего восшествия на

престол император Николай спас Россию. Эти слова включают
в себе также ту любовь и преклонение перед ним, которые
испытывают к нему его подданные. Он был восхитителен".
Ей же, 26 декабря: „Вчера, в первый день рождества, московскому губернатору князю Голицину и графу Петру Толстому
посланы ордена св. Андрея Первозванного, Бенкендорфу
и Комаровскому, отправленному в Москву с сообщениями
о восшествии на престол, — ордена св. Александра. Алексею
Орлову пожаловано графское достоинство, что меня очень
радует. Все очарованы государем, он продолжает восхитительно
держать себя, роль же его, конечно, очень трудна". М. Д . Гурьевой, 30 декабря: „Я часто спрашиваю себя, не сплю ли я и
неужели же у нас, в России, могли быть задуманы все эти
ужасы, которые с минуты на минуту могли произойти! Перо
мое не в состоянии описать вам все то, что чудовища замышляли в адских своих планах. Они настолько ожесточены, что
многие из них совсем не испытывают раскаяния, возбуждение
же против них так велико, что никто не пожалел бы их, если
бы они были приговорены к смерти. К несчастью, много молодых людей из лучших семейств было замешано в эту организацию, разделившуюся на отдельные общества. Говорят,
что все будет опубликовано: и их планы государственного
правления, и самый их заговор. Это необходимо сделать, чтобы показать обществу, до чего доходила их чудовищность
и глупость... Какое это должно быть ужасное чувство — иметь
в своей семье преступника. По сравнению с этими извергами
приходится и смерть находить чем-то очень мягким... Еще
более сложная работа — направить в иную сторону стремления
этих молодых, до крайности развращенных умов". Н. Д. Гурьеву, 30 декабря: „Каждый день открываются ужасные вещи
и все новые и новые разветвления. Между тем эти негодяи,,
при составлении заговора считавшие себя римлянами, оказались ничтожествами: будучи схвачены, они без конца говорят
и пишут, есть надежды, что все удастся раскрыть..."
Отметим на память из этих цитат: назревающий в придворных кругах культ Николая I, связь таких симпатий с наградами тем, кто помогал в подавлении восстания и в налаживании
нового правления, злобное отношение к декабристам и презрение к их малодушию на следствии, мысль о желательности
правительственного сообщения, наконец первые заботы о перевоспитании „развращенных умов молодежи".
Другая знатная дама, Варвара Петровна Шереметева, в те
же самые дни вела свой дневник, и в нем мы встречаем такие

записи: 18 декабря 1825 г.: „Благодаря провидению и государю,
мы теперь спокойны; лишь бы бог помог доброму государю
истребить, так сказать, корень заговорщиков; они везде, да
поможет господь всех их переловить. Что могло случиться,
просто страшно, какой адский заговор! Здесь говорят о многих лицах, находящихся в Москве; их, кажется, тысячи повсюду.
Для человечества жаль, но когда подумаешь, что они получат
то, что готовили другим, теряется жалость, и желание видеть
их всех в крепости — единственное успокоение. Вот, наконец,
нить этих либералов открыта, да поможет бог всех их собрать;
адский заговор! З д е с ь , слава богу, открывают новых и спешат
их отправить в крепость, в которой скоро нехватит места для
помещения. Много здесь выстрадали, но слава господу за
14 число, потому что день этот, может быть, надолго даст
спокойствие империи. К этому дню было много милостей,
много генерал-адъютантов, более 20 флигель-адъютантов".
Вел. князь Михаил Павлович приезжал к старику Шереметеву
соболезновать об аресте • его сына, Николая Шереметева.
В дневнике под 20 декабря читаем: „Старик плачет и говорит
ему: „Если сын мой в этом заговоре, я не хочу более его
видеть, и даже я первый вас прошу его не щадить. Я бы
и сам пошел смотреть, как его будут наказывать. С тех пор,
что существую, я был верным подданным моему государю
и всему его семейству, никогда ни в какой истории не участвовал против моего государя и законов. Этот ребенок меня
убивает!" Когда „этого ребенка" (взрослого человека 21 года),
Николая Шереметева, привели из-под ареста проститься
с отцом перед ссылкой, Шереметев - отец долго отказывался
его принять. Семейные и сам Николай плакали. Только перед
самым уходом сына из дома отец смягчился и обнял его.
В этих записях особенно характерен эпизод со стариком
Шереметевым. То был старый царский служака, весьма ценимый при дворе. Замечательна тактика Николая: арестовав сына
(и потом сослав его на Кавказ), он посылает к отцу великого
князя с соболезнованием. И преданный слуга стоил такого
внимания: он готов был сам итти смотреть на публичную
экзекуцию сына-преступника.
На петербургские события откликнулась в 1826 г. еще одна
аристократка, небезызвестная С. П. Свечина. К тому времени
она уже была ревностная католичка, жила в Париже, окруженная иезуитами и ультрамонтанами, усердно обращала из
православия в католичество русских барынь. Но социальные
связи с русской аристократией были крепки, и католичка

Свечина откликнулась из Парижа на 14 декабря совершенно
так же, как и ее петербургские православные великосветские
приятельницы. И писала она той самой графине Нессельроде,
письма коей цитированы выше. „Я не нахожу выражений,
чтобы передать все, что состояние нашей бедной страны
заставило меня выстрадать с начала этих ужасных событий;
в эти четыре месяца я пережила в мыслях о ней более, чем
в те тридцать три года, которые я провела в ней; ее несчастья,
ее опасности составляли мою единственную мысль, всецело
поглощавшую меня. Какой ужас увидеть в себе при подобных
условиях пробуждение всей силы патриотизма. Этот столь
зловещий заговор, эти преступления, задуманные исподтишка
и с видом хладнокровия, и теперь еще наполняют меня леденящим ужасом! Какие новички на этом страшном поприще:
они начинали тем, чем наиболее преступные кончают. Наш
юный государь и его чудное поведение являются единственным
утешением в стольких бедствиях. Передаваемые рассказы
о трогательных чертах его характера получают особую цену
при воспоминании о его спокойной храбрости". При этом
Свечина останавливается на той огромной задаче, которая
выпадала на долю нового царя. „Сколько ему предстоит
дела, и какая необходимость для него начать работу с возведения фундамента! Чтобы руководить современными поколениями, придется обуздывать их образ действий, неприятный
и недостаточный, что же касается нарождающихся поколений, то ими нужно овладеть при посредстве воспитания и
ожидать прочных результатов лишь от медленной и мудрой
обработки".
Как и гр. Нессельроде, Свечина уже озабочена перевоспитанием и „обузданием" молодых поколений. Нечего и говорить,
что „пробуждение всей силы патриотизма" в этой русской
католичке прежде всего проявляется в преклонении перед
Николаем I, творившим тогда расправу над декабристами.
Возьмем еще цитату из письма Е. А. Симановской к H. Е.
Кашкину от 21 декабря (в переводе с французского): „ О несчастном дне 14 го вам должно быть уже известно из газеты,
где все описано с большой точностью. Вы следовательно
знаете, что заговорщики, в одинаковой мере дерзкие и трусливые, кинулись все бежать и были тут же схвачены; но кто
бы мог когда-нибудь подумать, любезный дядюшка, что во
главе всех этих подлецов, душой этих бунтовщиков был, увы,
наш Евгений Оболенский!" В этих коротких фразах все характерно: и полное подтверждение „большой точности" лжи-

вых правительственных сообщений в газетах, и сплетня
о повальном бегстве с Сенатской площади, и грубейшие ругательства против декабристов.
Нелепую легенду об Оболенском передает в своем письме
к дочери от 24 декабря и жена статс-секретаря Е. М. Оленина: „Варварское событие 14 числа не подкрепит здоровья
ни у кого. Храбрости и неимоверным распоряжениям государя
императора и великому князю Михаилу Павловичу обязаны
мы спокойствием, которым теперь наслаждаемся. Мы стояли
у двери разъяренного возмущения, но так как государь ничего
не скрывает, истина во всех его делах и поступках, то посылаем вам печатное извещение с именами проклятых возмутителей. Оболенский отличился таким неистовством, что саморучно рубил, кто ему под руки попадался. И эти варвары
льстили себя управлять Россией! Но не до конца прогневался
на нас господь, не дал им восторжествовать. Папенька на
этих днях несказанно был обрадован пожалованным новым
членом в Совет, великим князем Михаилом Павловичем, который уже и присутствовал в Совете".
8
Отзывы

государственных деятелей и писателей. А . Н. Оленин,
и А. Я . Булгаковы, Хомяковы, Т ю т ч е в ы .

К. Я .

До сих пор я цитировал письма великосветских дам. Можно
было бы возразить, что дамские взгляды и настроения имеют
малый исторический вес. Однако среди этих дам были женщины по - своему выдающиеся, как Свечина, писательница,
имевшая огромный успех в течение многих десятилетий во
Франции, как графиня Нессельроде, авторитетная в великосветских кругах и впоследствии сыгравшая крупную роль
в истории дуэли Пушкина. А главное — они чутко отражали
общее настроение русской правящей знати. В этом мы сейчас
убедимся.
В тот же день, когда Е. М. Оленина писала своей дочери,
В. А. Олениной, ей же писал и отец, статс-секретарь (и известный искусствэвед) А. Н. Оленин: '„На другой же день (т. е.
15 декабря) поехал я в 9 часов утра во дворец. Государь
всю ночь не спал и провел в горестном для него занятии:
в допросах пойманных или самоприходящих бунтовщиков,
которых праведные судьбы божии всех без изъятия сохранили
для постыдной и справедливой казни и не дали им умереть
смертью храбрых. Подлецы сии при первом выстреле разбе-

жались. Вот их имена (приводится список)... Сверх того многие и многие заражены в России глупыми Мыслями европейской конституции, для народа, который при восклицании:
конституция! на вопрос: что это такое? отвечает, что это имя
жены цесаревича, потому что она не крещена в русскую веру.
О безумие! О злодейство! Я говорю: злодейство, потому что
если б этим, просто сказать, разбойникам удалось сделать
переворот, то они бы погрузили Россию в потоки крови на
4 0 лет".
Как видим, и крупный государственный чиновник Оленин
пишет все в тех же выражениях, что и его жена и другие
аристократические дамы. Правда, Оленин упоминает еще
о „глупых мыслях европейской конституции", но только затем,
чтобы связать их с излюбленной тогда версией о смешении
конституции с женой Константина Павловича.
В оживленной переписке о декабрьском восстании находились братья К. Я. и А. Я. Булгаковы, почт-директоры петербургский и московский. Из их переписки, ради экономии
места, я возьму только две цитаты. Из письма К. Я. Булгакова из Петербурга от 17 декабря, т. е. на третий день
после восстания: „В прилагаемых при сем прибавлениях увидишь все обстоятельство, описанное самым верным и откровенным образом, так что, право, нечего прибавить, креме того
разве, что все безумцы, начинщики и производители сего
возмущения схвачены кроме двух, коих шинели найдены у прорубей и кои вероятно попали на пристанище самое для них
приличное, не надеясь более найти оного на земде. Туда им
и дорога, этим злодеям!"
На письмо брата Константина А. Я. Булгаков отозвался из
Москвы письмом от 22 декабря: „Хорошо очень сделало правительство, что напечатало все, как было: этим затыкается горло
всем вральманам. Новосильцев тоже подтвердил мне, что
поведение Николая Павловича превыше всех похвал. Слава
богу, что все утихло, но, право, пора приняться з » ' строгость,
и я очень против Жихарева: надобно казнить убийц и бунтовщиков. Как, братец, проливать кровь р у с с к у ю ! — Д а разве из
Милорадовича текло французское вино? Надобно сделать пример: никто не будет жалеть о бездельниках, искавших вовлечь
Россию в несчастье, подобное французской революции... У нас
все тихо, и усердие не изменяется ни на минуту".
Из письма К. Я. Булгакова к другому корреспонденту,
А. А. Закревскому, из Петербурга от 23 декабря 1825 г.
возьму еще цитату. „Больно, брат, видеть в столь гнусном

и мерзком деле древние русские имена Трубецкого, Оболенского, Одоевского; все они воспримут надлежащее и столь
заслуженное наказание, всякий по вине своей. Ужас берет,
как подумаешь, что эти злодеи готовили России!.. Деяния их
много бы нанесли несчастия, если бы дали им более времени
на исполнение адских своих намерений. Государь показал себя
прекраснейшим образом, и поистине скажу тебе, все сердца
к нему более и более стремятся. Он явился при самом начале,
один посреди народа, показал бесстрашие, твердость, хладнокровие, ум, мудрость, доброту сердца, великость души как
в тот день, так и во всех его действиях после того".
К тому же А. А . Закревскому в Финляндию писал из
Одессы от 8 января 1826 г. новороссийский генерал-губернатор
и наместник Бессарабии, граф М. С. Воронцов, ненавистник
Пушкина: „Я воображаю удивление и злость твою, когда
услышал о предприятиях в Петербурге 14 декабря; надеюсь, что это не кончится без виселицы и что государь,
который столько собою рисковал и столько уже прощал,
хотя ради нас будет теперь и себя беречь и мерзавцев наказывать".
И почти одновременно с этим письмом, именно 7 февраля
1826 г. по новому стилю, самому графу Воронцову писал из
далекого Лондона его престарелый отец, вельможа и дипломат
в отставке, граф С.Р. Воронцов (по-французски): „Дать прощение
таким чудовищам — значит пренебречь правосудием, первым
долгом монархов" — и так далее, в том же-роде.
Необычайно характерна переписка троих Хомяковых, отца
и двух братьев. Отец, С. А. Хомяков, сидел в деревне, старший сын, Федор, молодой дипломат, жил в отпуску в Петербурге, а младший сын, будущий богослов и славянофил, Алексей, находился за границей. И вот, несмотря на такое территориальное разъединение, все трое оказались совершенно единодушны. Ф е д о р Х о м я к о в пишет Алексею из Петербурга
24 декабря о кн. С. П. Трубецком: „Подлец этот открыл все
имена сообщников своих". Дальше: „В этом сумасбродном
предприятии гораздо меньше показано геройства, нежели
можно было ожидать". Еще: „Многие из них показали гадкую
слабость души, многие друг друга обличали и сказывали
имена тех, которых еще не знали за их сообщников; кажется,
фанатик Рылеев в числе этих подлецов". Отец тому же Алексею пишет из именья Липицы от 3 мая 1826 г. (по-французски):
„Ты, может быть, читал в „Journal de St.-Pètersbourg" большие подробности о признаниях этих гнусных заговорщиков

и об их бессмысленных и человекоубийственных планах. Их
преступление есть оскорбление нации. Но об чем не печатают,
к великому удивлению всех, это о прекрасных поступках государя, который поистине выказывает характер
величавый
и благороднейший. Для русских крестьян свобода заключалась
бы в свободе напиваться. Надо знать их мысли насчет свободы! Они говорят: мы не будем платить ничего, мы ни от
кого не будем зависеть, у нас водка будет дешевле". Что
отвечал Алексей Хомяков, точно неизвестно, так как его
ответные письма не дошли до нас. Но из письма к нему отца
очевидно, что он совершенно разделял настроения отца и брата
Федора. Из обмена мнений здесь подчеркну крепостнический
взгляд на русский народ и на его освобождение.
Такое же фамильное единодушие проявили отец и дочь
Тютчевы. А. Ф . Тютчева в своих позднейших мемуарах „При
дворе двух императоров" заявила, что считает 14 декабря
„злосчастным событием", „о котором хотелось бы позабыть".
А ее отец, дипломат и знаменитый поэт, в 1826 г. написал
стихотворение такого содержания:
14

декабря

1825

г.

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил —
И, в неподкупном беспристрастье,
Сей приговор З а к о н скрепил. —Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной.
В ы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной.
Чтоб вечный полюс растопить.
Е д в а , дымясь, она сверкнула
Н а вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.

„Вас развратило самовластье", „неподкупное беспристрастье
приговора", „вероломство", „народ поносит ваши и м е н а " —
ничего другого не нашел сказать поэт Тютчев в те месяцы,
когда казнили пятерых декабристов, остальных же рассылали
по Сибири. А ведь среди них были поэты. Рылеев, Одоевский,
Кюхельбекер...

9
О т з ы в ы писателей. Карамзин, Жуковский.

С именами А. С. Хомякова и Ф . И. Тютчева мы переходим
к группе тогдашних писателей, оставаясь, впрочем, в среде
крупного и среднего дворянства, придворного, служилого
и поместного.
В этой группе необходимо вспомнить раньше других H. М.
Карамзина. Выступления Карамзина в связи с событиями
14 декабря многообразны и должны составить в его новой
полной биографии отдельную главу. Он лично присутствовал
во дворце при начале восстания на Сенатской площади, сам
туда выходил и пытался „увещевать" толпившийся народ, он
участвовал в составлении манифеста о восшествии на престол
Николая I, он в качестве авторитетного идеолога разъяснял
окружающим смысл совершавшихся событий, он, наконец,
переписывался о них с друзьями. Его позиция, впрочем, достаточно известна, и я приведу здесь только одну-две цитаты из
его писем, чтобы обозначить и его взгляды в круге высказываний столичных писателей-дворян. 19 декабря 1825 г. Карамзин пишет И. И. Дмитриеву: „Мы здоровы после здешней
тревоги 14 декабря. Я был во дворце с дочерьми, выходил
и на Исаакиевскую площадь, видел ужасные лица, слышал
ужасные слова, и камней пять-шесть упало к моим ногам.
Новый император оказал неустрашимость и твердость. Первые
два выстрела рассеяли безумцев с Полярною Звездою, Бестужевым, Рылеевым и достойными их клевретами... Я, мирный
историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не
было иного способа прекратить мятеж. Ни крест, ни митрополит не действовали". Карамзину были известны либеральные взгляды на события П. А. Вяземского, и он спешит предостеречь строптивого родственника (письмо от 11 января
1826 г.): „Ради бога и Дружбы не вступайтесь в разговорах
за несчастных преступников, хотя и не равно виновных, но
виновных по всемирному и вечному правосудию. Главные из
них, как слышно, сами не дерзают оправдываться. Письма
Никиты Муравьева к жене и матери трогательны: он во всем
винит свою слепую гордость, обрекая себя на казнь законную
в муках совести. Не хочу упоминать о смертоубийцах, грабителях, злодеях гнусных, но и все другие не преступники ли,
безумные или безрассудные, как злые дети? Можно ли быть
тут разным мнениям, о которых вы говорите в последнем
вашем письме с какою-то значительностью особенною?"

Близкий к Карамзину и Вяземскому В. А. Жуковский, как
и Карамзин, тесно связанный с правящими и великосветскими
кругами, тоже многократно высказывался о декабрьских событиях. Из этих высказываний я возьму только отрывок из
письма к А. И. Тургеневу от 16 декабря 1825 г., т. е. через
день после 14 декабря: „Имена заговорщиков были известны
не только новому, но и прежнему императору, и убийцы сами
все вместе и в одну минуту явились перед отечеством. Всех
главных действователей в ту же ночь схватили. Какая сволочь!
Чего хотела эта шайка разбойников?.. По сию пору не найден
только один Кюхельбекер, и, признаться, это несколько меня
беспокоит. Он не опасен, как действователь открытый: он
и смешон, и глуп, но он бешен—это род Занда. Он способен
в своем фанатизме отважиться на что - нибудь отчаянное,
чтобы приобрести какую-нибудь известность. Это зверь, для
которого надобна клетка. Можно сказать, что вся эта сволочь
составлена из подлецов малодушных. Они только имели дух
возбудить кровопролитие, но ни один из них не ранен, ни
один не предпочел смерть ужасу быть схваченным и приведенным на суд с завязанными на спину руками. Презренные
злодеи, которые хотели с такою безумною свирепостью зарезать Россию... Изменники, или лучше сказать разбойникивозмутители, были одни офицеры,
которые имели свой
план, не хотели ни Константина, ни Николая, а просто
пролития крови и убийства, которого цели понять невозможно.
Тут видно удивительно бесцельное зверство. И какой дух
низкий, разбойничий! Какими бандитами они действовали!
Даже не видно и фанатизма, а просто зверская жажда крови,
безо всякой, даже химерической цели".
Так писал прославленный писатель, христианствующий гуманист, писал брату декабриста и о декабристах, среди коих
у него было много друзей.
10
Писатели А. Ф . Воейков. А . Е. Измайлов. Масон Кучанов.

Писатели Тютчев, Карамзин, Жуковский были все же люди
близкие так или иначе правительству.
Как высказывались писатели попроще?
Не буду приводить все многочисленные и злобные заявления в переписке сатирика и журналиста А. Ф . Воейкова.
Возьму только одну цитату — из письма А. Ф . Воейкова
к княгине Ек. Ал. Волконской из Петербурга от 26 декабря

1825 г.: „Все, что избрал Ад, французские якобинцы, гишпанские и итальянские карбонары и английские радикалы, было
придумано нашими переимчивыми на злодейство Пугачевыми.
Обольщение, деньги, вино, обещание дозволить солдатам три
дня грабить город, покушение захватито сенаторов и учредить
временное правительство, умысел овладеть крепостью и захватит» казенные деньги, убийство, гнуснейшая Клевета — вот
орудия, достойные извергов, отрекшихся от бога, царя, отечества, от матерей, жен, детей и от доброго имени". „Адское их
воображение неистощимо в разбойничьих своих замыслах".
Дальше Воейков передает несколько таких росказней, как
например: „Если бы цесаревич Константин принял престол,
то изверги решились остановить погребальное шествие от
Царского села в Петербург, открыть гроб императорский,
закричать, что это не его тело, что государя (Александра I)
убили или заключили, начать убийства, бунт и воспламенить —
за вымышленный ими предлог — мщение солдат и буйной
черни, пьяной, слепой, нищей и готовой на всякие неистовства".
При известной тенденции отрицательные высказывания Воейкова еще можно истолковать перепевами мнений Жуковского,
с которым он был связан родственными отношениями, да и человек это был дрянной. Цена его мнениям немногим выше,
чем мнениям журналиста и беллетриста Булгарина, коего мы
еще вспомним ниже. Но вот перед нами письма А. Е. Измайлова.
Измайлов—даровитый баснописец, известный журналист и издатель, деятельный сочлен либерального „Вольного общества любителей словесности, наук и художеств"; в 1825 г. ему 46 лет.
И вот что говорит он в своих письмах П. Л . Яковлеву: от
2 4 декабря: „Ах, скоты, скоты, мерзавцы! Представь себе,
сочинили конституцию (верно хороша) и назначили кандидатов
в сановники Республики, например, завирашку Бестужева
хотели сделать третьим консулом, Кюхельбекера цензором...
Выйдет в свет подробное описание этого злодейского и вздорного заговора"; от 4 января: „Более всех струсили из них
Рылеев, Сомов и князь Трубецкой. Последний, о подлец!
божился перед государем, что он ни в чем не виноват, но
когда уличили его собственным рукописанием, то он упал на
колени и просил о сохранении ему живота. Как животолюбивы,
подлецы"; от 15 января, о В. К. Кюхельбекере: „Вот собакато с жиру взбесилась"... „Еще говорят, будто стонет Финский
залив от того, что бросили в него с 14 на 15 число декабря
всех праведно и неправедно убиенных. Веришь ли, что есть
•Звевья» № 2

скоты, которые говорят: да, конечно, лучше бы похоронить
хоть не бунтовщиков. Время было рыть могилы и отвозить
по кладбищам". Скоты, мерзавцы, подлецы — таковы определения, даваемые писателем Измайловым писателям-декабристам.
С Воейковым, Измайловым мы спускаемся в среднее дворянство, в дворянскую интеллигенцию.
И чтобы полнее представить общественное мнение этой
среды, приведу здесь еще отзыв одного ее представителя,
вовсе неизвестного, но любопытного тем, что он представительствует особую общественную фракцию — масонов, тех
самых масонов, которых напуганные обыватели так охотно
связывали с декабристами. В 1826 г. масон Андрей Кучанов
писал Я. Ф . Скарятину, отождествляя декабристов с карбонарами и недоброжелательно относясь к тем и другим: „Когда
неожиданно стал царем Николай, то, полагаясь на неудовольствие гвардии за учения и экзекуции на бывшего бригадного
и дивизионного начальника, а также основывая надежды на
неприятность сурового его нрава, наличные карбонары, имея,
впрочем, весьма мало времени, решились произвести бунт,
напакостили, осрамились и обнаружили подлость. Сами рассудите, эти мальчишки в отношении к государственному
управлению разве имели право переменять форму правления?
Это может сбыться от времени и действием самого правителя". Последние две фразы по смыслу совпадают с заявлениями самого Николая I в манифесте от 13 июля 1826 г . :
„Не от дерзких мечтаний, всегда разрушительных, но свыше
усовершаются постепенно отечественные установления".
11
Единодушие

отрицательных отзывов.
Обобщающие характеристики-итоги
у Герцена, бар. А. И. Дельвига.

Я процитировал до двадцати отзывов о декабристах на протяжении времени от 14 декабря до казней 13 июля и рассылки
по Сибири. Отзывы эти принадлежат людям весьма разнообразных положений. Здесь и великосветские дамы, и высокие
государственные чиновники, и ученые (как Карамзин и Оленин),
и поэты, и журналисты, и масоны, здесь и крупные аристократы, и скромные столичные дворяне, здесь и старцы (Карамзину было тогда 60 лет), и юноши (Тютчеву было 23 года).
Но при таком разнообразии, всех строгих ценителей и судей
объединяют одни черты: классовое, дворянское самочувствие
и отрицательное отношение к декабристам.

H. Пиксанов. •— Дворянская

реакция на декабризм

163

Замечательно, что высказывавшиеся почти совершенно не
интересуются политическими и социальными воззрениями декабристов. Только Оленин да Измайлов упоминают об их
конституционных планах, но лишь затем, чтобы выбранить
за такую нелепую претензию. Старик Хомяков еще упоминает об освобождении крестьян, но и это намерение кажется
ему не менее нелепым. Остальные считают преступной и дикой одну мысль произвести государственное преобразование путем политического переворота.
_0тзывы р декабристах поразительно единодушны: преступники, изменники, разбойники, бандиты, мальчишки, гнусные
злодеи, гордецы, подлецы, мерзавцы. Для таких людей любое
наказание недостаточно. Необходимо опубликовать подробное
сообщение об их гнусном поведении; то, что в газетах публикует правительство, вполне точно и заслуживает всякого
сочувствия и распространения. Поведение императора достойно
всякой похвалы. Он спас страну от великого бедствия. А поведение декабристов на следствии недостойно, постыдно.
Я процитировал далеко не все обличительные отзывы,
дошедшие до нас и опубликованные в исторической литературе.
Несомненно, были и отзывы сочувственные. Один из них —
конечно, один из самых ярких, отзыв Вяземского — я и сам
привел в большой цитате. Процитировал и стихи СушковойРостопчиной. Другие не попали на страницы писем и дневников из страха перед перлюстрацией или полицией.
Но столь же несомненно, что голоса в пользу декабристов были редки в этой среде. Чаще всего они подавались не
за их взгляды, а за смягчение их участи.
Большинство же голосов дворянского общества сливалось
в один негодующий, враждебный вопль.
Это подтверждают наблюдатели-современники. В „Былом
и думах" Герцен в ярких выражениях формулировал общий
итог: „Тон общества меняется наглядно, быстрое нравственное падение служило печальным доказательством, как мало
развито было между русскими аристократами чувство личного
достоинства. Никто (кроме женщин) не смел показать участия,
произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще
вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив,
явились дикие фанатики рабства: одни — из подлости, а другие
хуже — бескорыстно".
Герцена-литератора
можно
было бы еще заподозрить
в некотором публицистическом преувеличении. Но вот показание другого современника, вовсе не радикала, скромного

инженера, барона А. И. Дельвига (родственник поэта А. А. Дельвига): „Об этом времени у меня осталось самое грустное
воспоминание. Не только никто не старался в своих суждениях оправдать по возможности деятелей тайных обществ, но
все их осуждали, и кара правительственная, конечно, не превосходила той кары, которая на них налагалась мнением общества, по крайней мере того общества, которое мне было
тогда доступно, чему явным доказательством может служить
то, что известия о наказаниях, к которым были приговорены
члены бывших тайных обществ и которые были неоднократно
перечитаны, не вызывали состраданий".
12
Вывод:

кровное родство правительства с дворянством.
Сопоставление
отзывов общества с отзывами царской фамилии.

Многие из приведенных выше суждений о декабристах были
известны историкам давно, так как давно, в 80—90-х годах,
напечатаны в „Русском архиве" или в „Русской старине". Но
ни один историк-либерал не сводил этих высказываний в общую картину и не пытался осмыслить их социологически. Понятно, почему: факты были таковы, что шли вразрез с дуалистической схемой правительства и общества. Обильные
цитаты, приведенные выше, опровергают эту излюбленную
схему. Оказывается, что в эпизоде с декабристами „общество" вовсе не было против „правительства". Наоборот, горячо негодовало против „бунтовщиков", одобряло принятые
правительством меры подавления мятежа, восхваляло главу
правительства, Николая I, и само подсказывало дальнейшие
репрессии. Реакция правительства сливалась с реакцией общества. Можно больше сказать: реакция общества шла дальше,
чем реакция правительства; это мы увидим ниже.
Насколько тесно сближалось правительство и общество
в общей реакции на декабризм, можно проследить, сопоставляя отзывы представителей общества с отзывами царской
\семьи. Центрархив издал очень интересный сборник: „Между1 Царствие 1825 г. и восстание декабристов в переписке и
мемуарах членов царской семьи". З д е с ь опубликованы дневники,
письма, воспоминания Николая I, вел. князей Константина
Павловича и Михаила Павловича, императриц Александры
Федоровны и Марии Федоровны за 1825—1827 гг. И вот
поразительно совпадение их высказываний с теми, какие цитировались выше.

Нет места, да нет и нужды приводить здесь из названного сборника длинные и многочисленные выписки. Достаточно будет двух-трех примеров. В своих „Записках" Николай I об арестованном Оболенском пишет: „Лицо его имело
зверское и подлое выражение"; обАртамоне Муравьеве: „Муравьев был не что иное, как убийца, изверг, без всяких других качеств, кроме дерзкого вызова на цареубийство. Подл
в теперешнем положении"; о Волконском: „Сергей Волконский
набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле". Если Жуковский в письмах уверял,
что народ на Сенатской площади был пьян, то императрица
Александра Федоровна записывает в дневнике: „Подлая чернь
была тоже на стороне мятежников, она была пьяна". Эту же
ложь муссирует и Николай I в письме к брату Константину:
„масса всякой сволочи, почти поголовно пьяной". И Николай,
и Константин декабристов одинаково именуют „шайкой". Как бы
откликаясь на дневник Шереметевой, на письма Нессельроде,
Николай пишет Константину (23 декабря 1825 г.): „Здесь все
усердно помогали мне в этой ужасной работе; отцы приводят
ко мне своих сыновей, все желают показать пример и, главное,
хотят видеть свои семьи очищенными от подобных личностей
и даже от подозрений этого рода".
Если бы общество реагировало на восстание 14 декабря
иначе, активно-сочувственно, то правительство иначе держалось бы в своем следствии и суде над декабристами. Но Николай с 15 декабря стал получать обильные выражения преданности, и это сразу укрепило его в суровой реакции.
13
Черная легенда о декабристах. Лживые правительственные сообщения,
поддержанные обществом.
Параллель: поповская
публицистика против
декабристов.

Многое из действий Николая было прямо подсказано общественным мнением. Мы помним, как в своих письмах представители столичного дворянства требовали публикации обширного
правительственного сообщения о 14 декабря, как они спешили распространять ложные сведения о событиях и как
потом были довольны, когда в газетах читали аналогичные
сообщения.
Старые историки потратили не мало усилий, чтобы разоблачить ложь официальных печатных информации о декабристах.
Но они не досказали, что эти сообщения близко совпадают

с теми, что рассылались из Петербурга в Москву, в провинцию
и за границу в письмах представителей дворянского общества, і
К слову
сказать, николаевское правительство превосходно использовало печать для тенденциозной обработки
общественного мнения. Через неделю после 14 декабря уже
была составлена правительственная летучка: „Подробное описание происшествия, случившегося в здешней столице 14 декабря 1825 г." (подписана ген.-ад. Потаповым 21 декі 1825 г.);
10 января 1826 г. в газетах было напечатано в кратком извлечении „Донесение следственной комиссии". А потом и
полный текст „Донесения" был издан —и не только на русском, но и на многих иностранных языках.
Если из дневников и писем (Нессельроде, Шереметевой,
К. Булгакова, Измайлова, Жуковского) собрать все злостные
сплетни о событиях на Сенатской площади: о пьяной черни,
о повальном бегстве повстанцев и т. д., мы получим готовый материал для составителей официального „Донесения"
и вообще официальных публикаций. З д е с ь проявилось полное
единение общества и правительства, — недаром в переписке
того времени мы постоянно находим похвалы этим официальным
сообщениям.
Если в разночинских кругах уже в 1826 г. слагалась золотая, героическая легенда о декабристах, то черная, клеветническая легенда о них начала слагаться в барских кругах еще
раньше, на другой же день после 14 декабря.
Любопытна здесь одна параллель. Мы помним, в барских
письмах и дневниках 1825—1826 гг. постоянно упоминаются
бог и промысел божий, и авторы глубоко убеждены, что
14 декабря промысел божий был всецело на стороне правительства и против декабристов („Благодаря провидению и господу, мы теперь спокойны, лишь бы бог помог доброму
государю истребить, так сказать, корень заговорщиков",—
пишет Шереметева). Так вот любопытно, что в 1826 г. было
напечатано от „святейшего" синода „Последование благодарственного и молебного пения ко господу богу, даровавшему
свою помощь благочестивейшему государю нашему императору Николаю Павловичу на испровержение крамолы, угрожавший междуцарствием и бедствиями государству всероссийскому". По этому чину служились молебны по всей России
после казни декабристов.
Если писатель Измайлов о декабристе В. К. Кюхельбекере
говорил в письме: „Вот собака-то с жиру взбесилась", то
военный священник и член Российской Академии (с 1841 г.

почетный член отд. рус. яз. и слов. Акад. наук) Алексей Малов в „Письмах к воинам" (СПБ. 1831) тоже сравнивает декабристов с „собаками, сбесившимися с жиру". Если поэт
Жуковский писал, что декабристы искали не государственных
преобразований, „а просто пролития крови и у б и й с т в а " —
„безо всякой цели", то тот же священник Малов разъяснял
воинам, что декабристы желали: „один насытить свое честолюбие, другой—корыстолюбие, а третий — другую какую-либо,
толико же беззаконную и для общества погибельную личную
страсть".
Православная церковь отозвалась на декабрьское восстание
•еще одним характерным документом— в своем роде агитационной брошюрой. Вскоре после 14 декабря было напечатано
„Слово к православным воинам на новый 1826 год" протоиерея
Григория Мансветова (СПБ. 1826). „Слово" посвящено изобличению декабристов. Церковный проповедник стремится
внушить „православным воинам" ненависть к декабристам
и убеждает слушателей и читателей, что декабристы действовали во вред солдатам. Автор взывает к воинам: „Да гремит
немолчное проклятие из уст ваших ша соблазнителей, адом на
погибель вашу изверженных и ныне правосудием небесным
паки во ад низвергаемых! Д а будут руки ваши готовы изыскивать и карать тех, которые, может быть, еще во тьме
и прахе пресмыкаются. Преследуйте их неумолимо". Оратор
объясняет декабрьское восстание не насилиями крепостнической монархии, а происками западных революционеров: как
змея, они „уязвили наших молодых дворян", „уловили сердца
их обольстительным именем преобразователей". О политических планах декабристов говорится: „Одни из них хотели
воцарить над нами трех подобных им злодеев, другие в мыслях
своих уже раздробляли отечество наше на малые царства
и отдавали каждое из них особенному из среды их тирану,
некоторые желали отторгнуть целые области и предать соседям, дабы не препятствовали им терзать утробу страны
родимой". Мансветов говорит еще о декабристах: „Необходимость строгого примера требовала их казни".
Следует пояснить, что Григорий Мансветов не был рядовым
полковым священником. Это был протоиерей придворного
собора, „обер-священник армии", больше того — член Российской Академии. Это был князь церкви, и его выступление
имело свое политическое значение. По содержанию своему
•оно, как видим, совершенно совпадает с высказываниями столичного дворянства.

14
Поддержка дворянским обществом Николая I и е г о мероприятий. З а писка о воспитании Перовского-Погорельского. «Записка о воспитании»
Пушкина. Подготовка III Отделения.

Мы помним, Николай I через неделю после 14 декабря уже
писал брату Константину о своей борьбе с декабристами:
„Здесь все усердно помогают мне в этой ужасной работе".
При Александре I Николая Павловича сильно не любили
в придворных и военных кругах как грубого фронтовика.
После победы на Сенатской площади его престиж в тех же
кругах стал необычайно расти. Не вопреки обществу, а при
его горячей поддержке Николай I вырабатывал и проводил
реакционные меры в 1826 г.
На этой смене отношений к царю Николаю следует немного задержаться.
В своей книге о декабристах В. И. Семевский собрал массу
высказываний о том, каким - Николая Павловича считали еще
в бытность его великим князем. „Декабристы указывают на
ненависть к Николаю и в своих воспоминаниях, и на допросах, и даже в письмах из крепости к нему самому. М. А. Фонвизин говорит, что гвардейские полки имели много причин
не любить Николая „за жестокое обращение с офицерами
и солдатами, за беспрерывные мелочные придирки по службе".
Кн. С. П. Трубецкой в своих записках свидетельствует, что
Николай был известен „только грубым обхождением с офицерами и жестокостью с солдатами вверенной ему гвардейской дивизии". Завалишин выражается очень определеннои решительно: „Николай был ненавидим, особенно войском".
Батеньков заявил в одном из показаний, что офицеры считали
Николая „весьма пристрастным к фронту, строгим за все
мелочи и нрава мстительного". Полковник Булатов в письме
к Михаилу Павловичу передает ему о его брате Николае
такие отзывы: „что он зол, мстителен, скуп; военные недовольны частыми учениями, неприятностями по службе". О грубом
обращении вел. князя Николая Павловича с офицерами свидетельствует Розен: в 1825 г. он обозвал офицеров Финляндского полка свиньями, требовал, чтобы они занимались службой, а не философией, так как он ее терпеть не может, и
грозил всех философов „вогнать в чахотку".
Но мемуары декабристов еще можно было бы счесть пристрастными. Однако то же самое говорят и многие другие,
в том числе и враги самих декабристов. О том, что гвардия

не любит Николая, сообщал и граф Милорадович принцу
Виртембергскому. Ф . Ф . Вигель пишет: „Скажем всю правду:
он совсем не был любим". Графиня М. Д. Нессельроде, известная нам по своей неприязни к декабристам, передавая в письме — как раз накануне 14 декабря 1825 г.-—слова
самого Николая Павловича: „я знаю, что я был неприятным
начальником бригады,
невыносимым дивизионным командиром, я должен был быть таким", — даже она иронически
возражает: „Никто не приказывал ему быть вспыльчивым,
мелочным".
И вот после всех таких характеристик и оценок оказывается, что тотчас после 14 декабря отношение к Николаю I
круто меняется. Мы уже читали некоторые из этих новых
оценок,—припомним хотя бы письмо К. Я. Булгакова. З д е с ь
я приведу еще одну из них, взяв ее из письма А. Ф . Воейкова к княгине Волконской (от 26 декабря): „Если мы, жены
и дети наши не зарезаны, алтари не осквернены, престол не
опровергнут, столица не в пепле и Россия стоит еще, то всем
этим обязаны мы единственно присутствию духа и геройской
храбрости молодого нашего императора Николая Павловича,
который между кинжалами убийц и под пулями бунтовщиков
распоряжался и повелевал с таким же хладнокровием, с такою же решимостью, как будто бы во дворце своем в спокойное время". Неумный и хамоватый Воейков в этих гиперболических фразах выразил быстро тогда слагавшееся общее
мнение общества: Николай I в первый же день своего воцарения спас дворянскую монархию. Такому царю можно было
простить его недостатки и следовало помочь в дальнейшей
борьбе с крамолой. Тот же самый Воейков и в том же письме
к кн. Волконской торопится сделать соответствующие выводы.
Он негодует на беспечность полиции: „Где была полиция?
что делали градоправители наши и военные начальники?
У них под носом составился и приведен в действо заговор
обширный, гибельный! Почти явно на площадях, в казармах,
на улицах проповедывали бунт, зачинщики давали друг другу
ночные пиры, готовили переодевание, чистили оружие, набивали боевые патроны. Полиция крепко почивала и ничего или
почти ничего не ведала!"
Ниже узнаем, что быстро стала назревать мысль об особой
полиции, жандармерии. И эта мысль связывалась с другими
проектами, тоже выросшими из недр еймого общества.
В апреле 1826 г. царь распорядился, чтобы полковник граф
Строганов „осмотрел" Московский университет в отношении.

благонадежности профессоров, наставников и питомцев университета. Но одновременно с этим царским распоряжением
попечитель Харьковского университета А. А. Перовский (тогда
начинавший свою литературную деятельность под псевдонимом
А. Погорельского) писал всеподданнейшую записку Николаю
о необходимой реформе школы. З д е с ь читаем: „Упущены
были из вида два коренные и ничем не опровергаемые правила:
1) что истинное просвещение (я разумею такое, которое клонилось бы к благоденствию народа, еще мало образованного)
не состоит в количестве умствователей и полуученых писателей, 2) что система народного просвещения необходимо
должна быть применена к системе правительства и что те же
самые правила, которые могут возвысить одно государство,
служат к потрясению другого, на иных основах утвержденного... Мы имеем нужду в медиках, химиках, технологах, но
весьма сомнительно, чтобы появление в отечестве нашем русских Кантов и Фихте принесло какую-либо оному пользу
Отвлеченные науки, как, например, метафизика и другие, принадлежат, так сказать, к роскоши ума человеческого, а роскошь сия, не ограниченная пределами умеренности и не приспособленная к нуждам народа еще юного, не может не быть
вредна для оного... Вредное для юношества влияние должно
иметь принятое в учебных заведениях наших правило, высочайшею волею утвержденное, которое возбраняет телесные
наказания в училищах... Для избежания вредного лжемудрствования в науках отвлеченных надлежит в всей империи
ввести единообразное преподавание оных, по книгам, правительством одобренным, от которых отступать профессорам
ни в каком случае позволить не следует". Итак, не нужны
Канты, но нужны телесные наказания, — таковы принципы,
выдвинутые администратором-беллетристом.
Но мы помним, что еще раньше попечителя университета
светские барыни в своей переписке уже обсуждали меры
к „об/зданию" молодых умов.
О б этом же „обуздании" говорит и знаменитая „Записка
о воспитании" Пушкина, написанная им по предложению царя.
„Записка" эта сильно смущала литературоведов - либералов,
и они проявили много настойчивости и находчивости, чтобы
спасти либерализм Пушкина. Напирали на то, что „Записка"
была навязана Пушкину Бенкендорфом, что поэт не хотел ее
писать, что написал он ее, конечно, неискренно, совсем не так,
как думал, и т. д. Однако теперь нам известно, что Пушкин
написал „Записку" с мыслью, что „не надобно пропускать

такого случая, чтобы сделать добро", т. е. выразить свои
подлинные убеждения. Мы знаем, что в том же 1826 г. Пушкин в интимных письмах к друзьям заявлял, что „бунт и революция ему никогда не нравились", что он никогда не проповедывал „возмущений". Его глубоким убеждением было, что
надо в школах историю преподавать по „Истории государства
российского" Карамзина, которая „есть вечный памятник
и алтарь спасения, воздвигнутый русскому народу", и пр.
И когда мы читаем „Записку о воспитании" Пушкина, зная
все вышеизложенное, мы должны признать, что Пушкин ничего не придумывал, нисколько не лукавил; он просто излагал ходячие взгляды того общества, к которому сам принадлежал: „Последние происшествия обнаружили много печальных
истин. Недостаток просвещения и нравственности вовлек многих молодых людей в преступные заблуждения. Политические
изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались
у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий. Лет 15
тому назад молодые люди занимались только военного службою, старались отличаться одною светской образованностью
или шалостями. Литература (в то время столь свободная) не
имела никакого направления, воспитание ни в чем не отклонялось от первоначальных начертаний. 10 лет спустя мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический, литературу (подавленную самой своенравною цензурою), превратившуюся
в рукописные пасквили на правительство и возмутительные
песни, наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы, более
или менее кровавые и безумные". И дальше: „В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное... Воспитание в частных пансионах не многим лучше,
здесь и там оно кончается на 16-летнем возрасте воспитанника. Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное". Наконец: „Кадетские корпуса, рассадник офицеров русской армии, требуют физического преобразования, большого присмотра за нравами, кои находятся
в самом гнусном запущении. Для сего нужна полиция, составленная из лучших воспитанников".
„Полиция, составленная из лучших воспитанников"... Это
звучит невероятно в устах Пушкина, давно стилизованного
историками-либералами по их же образу и подобию. Но Пушкин и здесь не лукавил и ничего не придумывал. Он и здесь
только выразил чутко взгляды, назревшие в дворянском

обществе. Общество не только не враждовало с в л а с т ь ю , —
оно было органически близко к ней. Естественно поэтому,,
что оно из своих же недр готово было выделить органы политического контроля и воздействия. Пушкин предлагал составить внутреннюю полицию только в кадетских корпусах..
Другие смотрели на дело шире, смелее. Очень скоро вызрела
мысль об учреждении тайной полиции в государственном
масштабе. И замечательно, что к участию в ней предполагалось привлечь высшее общество. Осведомленный биограф
Николая 1, Н. К. Шильдер, пишет: „По мысли государя, лучшие фамилии и приближенные к престолу лица должны были
стоять во главе этого учреждения и содействовать искоренению зла".
Так, в атмосфере общественного сочувствия
возникло
в 1826 г. знаменитое III Отделение.
15
З а д а ч а управления общественным мнением. Записка о печати Булгарина.
Шишков и цензурный у с т а в . Пушкин о журналистике и цензуре.

В том же 1826 г. появился и пресловутый „чугунный" цензурный устав.
И здесь мы наблюдаем тот же параллелизм и единение
правительственных и общественных взглядов и стремлений.
Как для правительства, так и для дворянского общества
быстро выяснилось, что на ряду с надзором за воспитанием,
на ряду с организацией тайной полиции необходимо еще мобилизовать и надзор за печатью, т. е. цензуру. Эту „очередную
задачу" со свойственной ему чуткостью воспринял Булгарин,
издатель „Северной пчелы", тогда еще начинающий, но уже
умелый журналист. Еще год назад Булгарин, как и все, либеральничал, находился в приятельских отношениях с Рылеевым,
Бестужевым и другими членами тайных организаций. З а такие
знакомства он даже навлек на себя подозрения начальства
и был негласно взят под наблюдение. Но в 1826 г. с той же
чуткостью Булгарин учел новые, реакционные настроения
в обществе и быстро составил и представил по начальству
докладную записку „О цензуре в России и о книгопечатании".
В записке Булгарин много говорит об общественном мнении,
его организации и управлении им: „Чтобы управлять общим
мнением, надобно знать его стихии или элементы"; „составив
общее мнение, весьма легко управлять им, как собственным
делом, которого мы знаем все тайные пружины"; „у нас не

обращали внимания на нравственность народа, не старались
образовать общее мнение и управлять оным" и т. д. Когда
записка Булгарина Николаем I была передана на заключение
министру народного просвещения Шишкову, тот уже мог
ответить (в июле 1826 г.): „Сочинитель выписки, говоря о настоящем положении цензуры, не имел в виду нового, высочайше утвержденно г о в 10-й день протекшего июня, устава
о цензуре, которым отклонены все изведанные опытом недостатки прежнего цензурного управления". Таким образом даже
ловкий Булгарин запоздал с учетом „очередных задач". Однако ярко показательно то обстоятельство, что в министерских и в журнальных кругах одновременно обсуждались меры
к тому, „чтобы управлять общим мнением".
Что управлять общественным мнением должно правительство,
это было аксиоматично. И не один Булгарин предлагал свои
услуги правительству в этом деле. Когда в 1831 г. Пушкин
решил издавать газету, он послал шефу жандармов Бенкендорфу ходатайство об этом. Здесь Пушкин писал: „Если государю императору угодно будет употребить перо мое, то
буду стараться с точностью и усердием исполнять волю его
величества и готов служить ему по мере моих способностей.
В России периодические издания не суть представители различных политических партий, которых у нас не существует,—
и правительству нет надобности иметь свой официальный
журнал. Но тем не менее общее мнение имеет нужду быть
управляемо (формула Булгарина! Н. П.). С радостью взялся
бы я за редакцию политического и литературного журнала,
т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованием и таким образом приблизил бы к правительству людей
полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его
неприязненным к просвещению". И еще о писателях: „Правительству легко будет извлечь из них всевозможную пользу,
когда бог даст мир и государю досуг будет заниматься устройством успокоенного государства, ибо Россия крепко надеется
на царя и истинные друзьяоге чества желают ему царствования долголетнего".
Эти строки писаны Пушкиным в 1831 г., т. е. на пять лет
позже 1826 года. Но существа дела это не меняет. Наоборот,
только подтверждается то, что в 1831 г. Пушкин высказывал взгляды, близкие к тем, какие выражены в его записке
о воспитании, какие были близки всему столичному дворянскому обществу в первое пятилетие царствования Николая I.

Воспользуемся выразительным примером Пушкина, чтобы
продемонстрировать близость общества и правительства в том
вопросе, на котором старые историки пытались показать как
раз обратное: непримиримость между обществом и властью
в вопросе о свободе печати и о цензуре. Пушкин сам много
терпел от цензоров. Либеральные историки его отношения
с цензурой изображали под титулом: „Муки великого поэта"
(М. К. Лемке). Но вот что писал сам Пушкин в „Первом послании к цензору" в 1822 г.: „цензор—гражданин, и сан его священный". Во „Втором послании к цензору", через два года,,
читаем:
Будь строг, но будь умен. Не просят у тебя,
Чтоб, все законные преграды истребя,
В с е мыслить, говорить, печатать безопасно
Т ы нашим господам позволил самовластно:
Права свои храни по долгу своему.

Итак, писатель Пушкин думал в 1824 г., что со стороны цензора было бы самовластно, беззаконно позволить писателям не
только все печатать,—даже мыслить. И что в этих стихотворных афоризмах нет обмолвки или „поэтической вольности", что
взгляд Пушкина на „священный сан" цензора устойчив, показывает тот факт, что эту же самую формулу, уже в прозе, Пушкин повторил через десять лет в „Мыслях на дороге", в самуюзрелую пору своей деятельности (1833 — 1835 гг.): „цензор есть
важное лицо в государстве, сан его имеет нечто священное".
Замечательно: когда в 1824 г. министром просвещеня назначен
был тупой реакционер Шишков, Пушкин в том же „Втором
послании к цензору" приветствовал это назначение стихами:
Министра честного наш добрый царь избрал,
Шишков уже наук правленье восприял.

А в 1826 г. Шишков явился создателем цензурного устава,
настолько тяжелого, что он был отменен через два года.
16
Донесения тайной полиции как материал для характеристики реакционных
настроений в обществе. Записи М. Я. фонЭфрка- Письмо В . И . Т у м а н ского о коронации Николая I. Царские милости дворянству.

В предыдущем изложении мы пользовались для характеристики настроений и взглядов дворянского общества непосредственными высказываниями его представителей. Но в распоряжении историка имеется еще одна категория документов: до-

несения агентов тайной полиции. Когда 3 июля 1826 г. было
учреждено „III Отделение собственной его величества канцелярии", управляющим этим Отделением был назначен М. Я.
фон-Фок, перед тем заведывавший Особенною канцелярией
министерства внутренних дел. Ф о н - Ф о к в новой должности
проявил замечательную энергию и большую опытность. Он
организовал широкую агентурную разведку и в состав своих
тайных агентов привлек между прочим: журналиста Ф . В. Булгарина, писателя драматурга С. И. Висковатова (брата академика-математика), камер-юнкера князя А. Ф . Голицына, жену
придворного актера Е. А. Хотяинцеву, писательницу Е. Н. Пучкову, графа Льва Соллогуба, богатого московского помещика
Нефедьева и других представителей „общества". 14 авСуета,
т. е. через месяц с небольшим после учреждения III Отделения,
фон-Фок уже писал (по-французски) Бенкендорфу: „Деятельность надзора растет с каждым днем, и у меня едва хватает
времени для принятия и записывания всех заявлений". Свои
записки фон-Фок тщательно продумывал и обрабатывал, проявив здесь много ума, знаний, проницательности и особогочутья. В настоящее время опубликовано огромное количествоего секретных донесений Бенкендорфу.
Излагать их подробно нехватило бы места, да и не нужно:
в конце концов они очень однообразны при всем изобилии
изложенных в них фактов. Русское общество в 1826—1827 гг.
оказалось настолько благонамеренным, что фон-Фоку в подавляющем большинстве случаев приходилось доносить по формуле: „все обстоит благополучно". Больше того: благонамеренное дворянство опережало правительство в суровости к опальным декабристам. Ф о н - Ф о к мог бы вполне подтвердить суммарные характеристики, данные Герценом и бароном А. И. Дельвигом и приведенные мною выше. 29 июля 1826 г. фон-Фок
сообщает Бенкендорфу: „Осужденные и их семейства испытывают на себе действие кротких мер, принятых в настоящее
время правительством относительно предстоящего им путешествия (в Сибирь). Можно положительно сказать, что большинство из них не выдержало бы трудностей пути и не
добралось бы до места назначения, если бы с ними поступали со всею строгостью законов. М н о г и е
осуждают
э т о с н и с х о ж д е н и е , так как, говорят, „оно никогда не
проявляется в отношении людей простых, хотя и менее
виновных, чем заговорщики. Нет никакого основания быть
снисходительным к этим последним, объясняя это снисхождение уважением к тому положению, какое они зани-

мали в свете, и к тем семьям, к которым они принадлежат по
рождению: связи человека, осужденного на гражданскую смерть,
навсегда порваны, и он должен до конца испить справедливо
заслуженную им чашу позора". Надо было, конечно, ожидать
этих толков, за неимением другой темы для разговоров, но
все же не следует говорить об этом людям, близко стоящим
к семействам осужденных, а между тем многие из них высказывали подобные мнения". Как видим, даже испытанного руководителя тайной полиции удивляла жестокость дворянских кругов в суждениях о ссылаемых декабристах. Но „общество"
твердо стояло на своем. 11 августа фон-Фок корреспондирует: „Мнение всех благомыслящих людей сильно клонится
в пользу правительства, его действий и его направления.
Даже больше: н а х о д я т , ч т о с л е д о в а л о б ы с т р о ж е
н а к а з ы в а т ь , чтобы зажать рты сочинителям разных вестей
и тем, которые распускают слухи, лишенные всякого основания".
В письмах фон-Фока мы находим пространную формулировку того социально-политического момента, который уже отмечался мною выше: полной солидарности общества и власти
в борьбе с враждебными началами. В письме от 31 июля 1826 г.
из Петербурга в Москву фон-Фок представляет Бенкендорфу
экстракт „общих замечаний, собранных в разных кружках" (беру
отрывки): „Когда занимаешь известное общественное положение и считаешь себя хорошим патриотом, слишком мало—только
воздерживаться от зла... Без содействия самих управляемых
правительство не в состоянии творить все то добро, какое бы
желало сделать. Об этом содействии говорится во всех обнаро
дованных актах правительства, и потому люди, пользующиеся
всеми привилегиями происхождения, богатства и ума и не употребляющие всех этих средств в пользу общественного блага,
более виновны, чем злоумышленники. Они тем более достойны
порицания, что обращенное к ним воззвание правительства,
сделанное в последнем манифесте, не допускает возможности
извинения незнанием намерений правительства".
Манифест, который здесь упомянут, это — манифест 13 июля
1826 г. Написанный в день казни декабристов, манифест Николая I призывает к „единодушному соединению всех верных
сынов отечества" в „укрощении зла", т. е. в борьбе с освободительным движением. Но, чтобы не было недоразумений в понимании социальной ориентации властей предержащих, манифест
сейчас же добавляет: „Дворянство, ограда престола и чести
народной, да станет и на сем поприще, как и на всех других,

примером всем другим состояниям... Для него отверсты в отечестве нашем все пути чести и заслуг".
Мы знаем, что далеко не „все состояния" охотно приняли
участие в „укрощении зла"; наоборот, пришлось издать особый
манифест (12 мая 1826 г.) об „укрощении" бунтовавших крестьян, пришлось рассылать секретные циркуляры о смягчении
каторжного режима на фабриках и заводах, пришлось употребить много усилий, чтобы искоренить тайные политические
кружки среди радикального разночинства.
Но дворянство действительно оказалось „оградой престола"
и своих собственных классовых интересов.
Зато и „пути чести и заслуг" были широко отверсты для
дворянства.
Мы помним, как в ранних письмах светских дам о 14 декабря негодующие фразы о декабристах переплетаются с восторгами о первых наградах от Николая его пособникам по борьбе
с восстанием. Когда вслед за казнями 13 июля и за отправкой
декабристов „во глубины сибирских руд" Николай приехал
в Москву короноваться, он еще обильнее „пролил свои щедроты" на активных представителей правящего класса. Для
подтверждения этого я мог бы привести выдержки из официальных документов, но предпочту предоставить слово партикулярному человеку, он же, кстати, и поэт, лично близкий
многим из
декабристов — В. И. Туманскому. В письме
к жене из Москвы от 24 августа 1826 г. Туманский пишет
(беру немногие отрывки): „Коронация совершилась... Не могу
не пожалеть, любезный друг, что ты не могла присутствовать
при сем необыкновенном зрелище. Трудно выразить словами
разнообразие и блеск его... Церемония коронования и миропомазания совершилась, как говорят очевидцы и даже чужестранцы, с такою пышностью, благоговением, что все предстоящие были поражены... Но окончательная сцена превзошла
все прочие и привела всех зрителей в восторг. После обедни
государь по тем же ходам вышел к войску и народу, в короне,
с державой и скипетром в руках, и возле него императрица,
также коронованная. Отовсюду раздались ура, музыка и колокольный звон и гром пушек. Эта минута бесподобна". А дальше—
самое главное: „Милостей пропасть. Поздравляю тебя с двумя
фельдмаршалами: Сакеном и Витгенштейном. Восемь андреевских лент, шестнадцать полных генералов, бездна других
орденов и такая же генерал-лейтенантов и генерал-майоров.
Три дюжины фрейлин, с дюжину камергеров и камер-юнкеров
и четыре графа: бар. Строганов, Курута, Чернышев и Тати«Звенья» .М 2

щев". А вот для народа, добавляет Туманский, „милостивый
манифест в тридцати статьях, где разные прощения и облегчения, которые почти никого не простят и не облегчат. Эта
часть слабее прочих".
Туманский перечисляет щедроты, пролитые Николаем на служилое и придворное дворянство. Среднее и провинциальное
дворянство тоже жаждало милостей. Замечательно, что когда
на коронацию в Москву собрались из губерний предводители
дворянства, они добились разрешения подать новому императору заявления о нуждах поместного дворянства. В поданных
докладных записках,—а среди них одна была „за общим подписом" предводителей тринадцати великорусских губерний,—
вовсе не ставился вопрос о политических реформах, о политических правах дворянства. Нет, здесь говорилось об усилении
власти над крепостными, а еще — о свободе винокурения.
В декабре того же 1826 г. сенатор и московский губернатор
M. М. Бакунин подал правительству отдельную записку, где
„не находил слов для осуждения декабристов" и защищал
крепостное право.
Что же касается права свободного винокурения, то это было
мечтой поместного дворянства. Характерно, что даже Рылеев,
поэт и революционер Рылеев, в своих показаниях по делу декабристов высказывался за право помещиков устраивать винокуренные заводы. Другой поэт, но не революционер, известный партизан Денис Давыдов, в марте 1826 г. писал А. А.
Закревскому: „Винокуренный заводчик! говорят, что будет вольная продажа. Правда ли? Если правда, то все мы будем бога
благодарить, и не одни заводчики, но и другие помещики и самые крестьяне, ибо хлеб будет дороже и как от нас, так и от
них недоимок не будет, да и хлеб, который теперь гниет, будет в ходу. Эта статья важная, уведомь ради бога; вся Россия
воспрянет с радостью и прибавит благодарения к благодарениям монарху".
Вот какой реформы ждал от нового монарха поэт Давыдов.
Но партизан Давыдов ждал и другого. Не прошло и десяти
дней с 14 декабря, как он уже пишет, 23 декабря, тому же Закревскому: „Царь у нас молодой и молодец, авось ли будет
какая-нибудь в о й н и ш к а , и мы поработаем верой и правдой".
И в этом письме, и в следующих Давыдов вслух мечтает о
войне и все надеется, что Николай I эту войну как-нибудь
устроит и даст засидевшемуся Давыдову возможность отличиться и поправить свое материальное положение: имение Давыдова не давало доходов. Велика была его радость, когда в

1826 г. персияне напали на русские границы: Давыдов тотчас
помчался к Ермолову на Кавказ. Ниже мы увидим, как приветствовали войну поэты Пушкин и Вяземский.
17
Настроения в среде петербургских литераторов. Литературные собрания
1827 г. Поведение Пушкина. Обед у Г р е ч а и куплет «во адравие царя».

Возвращаясь к агентурным донесениям 1 8 2 6 — 1 8 2 7 гг. и
минуя мелких осведомителей, возьмем еще несколько цитат
из донесений того же фон-Фока, самого умного, самого осведомленного и самого проницательного из главарей тайной
полиции.
Мы помним, что в 1826 г. петербургские литераторы, в испуге перед расправой над тайными обществами, перестали
посещать и общества открытые, утвержденные самим правительством. В 1827 г. стало полегче, и фон-Фок начал получать
донесения о возобновившихся литературных собраниях. Пробным был литературный обед 28 августа у П. П. Свиньина.
Он был „несколько холоден". Гораздо выразительнее оказался
вечер у О- М. Сомова, в свое время арестованного по делу
декабристов, но выпущенного с „очистительным аттестатом".
Об этом вечере фон-Фок получил исчерпывающую информацию, которую немедленно изложил письменно Бенкендорфу.
Беру отрывки: „Дух здешних литераторов лучше всего обнаружился на вечеринке, данной Сомовым 31 августа 1827 г.
по случаю новоселья. Здесь было немного людей, но все, что,
так сказать, напутствует мнение литераторов: журналисты,
издатели альманахов и несколько лучших поэтов. Между
прочим был и цензор Сербинович. Совершенная откровенность
председательствовала в сей беседе; говорили о прежней литературной жизни, вспоминали погибших от безрассудства литераторов, рассказывали литературные анекдоты, говорили
о ценсуре и т. п. З а ужином, при рюмке вина, вспыхнула
веселость, пели куплеты, читали стихи Пушкина, пропущенные
государем к напечатанию. Барон Дельвиг подобрал музыку
к стансам Пушкина, в коих государь сравнивается с Петром.
Начали говорить о ненависти государя к злоупотреблениям
и взяточникам, об откровенности его характера, о желании
дать России законы, и, наконец, литераторы до того воспламенились, что как бы порывом вскочили со стульев с рюмками шампанского и выпили за здоровье государя. Один из
них весьма деликатно предложил здоровие ценсора Пушкина,

чтобы провозглашение имени государя не показалось лестью, —
все выпили до дна, обмакивая стансы Пушкина в вино (!)
„ Е с л и б д у р а к Р ы л е е в жил и не в з д у м а л б е с и т ь с я " ,
•сказал один, „то клянусь, что он полюбил бы государя и написал бы ему стихи".—„Молодец, дай бог ему здоровие, лихой",
вот что повторяли со всех сторон. Весьма замечательно, что
ныне при частных увеселениях вспоминают об государе произвольно, как бы по вдохновению".
К стансам Пушкина мы еще вернемся, а пока зачтем другую информацию ф о н - Ф о к а — о литературном обеде в октябре
(или ноябре?), у кого именно, неизвестно. „Поэт Пушкин
ведет себя отлично хорошо в политическом отношении. Он
непритворно любит государя и даже говорит, что ему обязан
жизнию, ибо жизнь так ему наскучила в изгнании и вечных
привязках, что он хотел умереть. Недавно был литературный
обед, где шампанское и венгерское вино пробудили во всех
искренность. Шутили много и смеялись и, к удивлению, в это
время, когда прежде подшучивали над правительством, ныне
хвалили государя откровенно и чистосердечно". Пушкин сказал: „Меня должно прозвать или Николаевым, или Николаевичем, ибо без него я бы не жил. Он дал мне жизнь и, что
гораздо более, свободу: виват!"
На этой записке фон-Фока сделана пометка рукою Бенкендорфа карандашом: „Приказать ему явиться ко мне завтра
в 3 часа".
Наконец, 6 декабря 1827 г. состоялся многолюдный литературный праздник у Н. И. Греча, вызвавший обширную реляцию фон-Фока. „В день св. Николая журналист Николай Греч
давал обед для празднования своих именин и благополучного
окончания „Грамматики". Гостей было 62 человека: все литераторы, поэты, ученые и отличные любители словесности.
Никогда не видывано прежде подобных явлений, чтоб столько
умных людей, собравшись вместе и согрев головы вином, не
говорили, по крайней мере, двусмысленно о правительстве
и не критиковали мер оного. Теперь, напротив, только и слышны
были анекдоты о правосудии государя, похвала новых указов
и изъявление пламенного желания, чтобы государь выбрал
себе достойных помощников в трудах. На счет министров не
женировались, как и прежде, — каждый рассказывал какиенибудь смешные анекдоты и злоупотребления, всегда прибавляя: „при этом государе все это кончится На него вся надежда, он все знает, он все видит, всем занимается, при нем
не посмеют угнести невинного, он без суда не погубит, при

нем не оклевещут понапрасну, он только не любит взяточников и злодеев, а смирного и доброго при нем не посмеют
тронуть".
Под конец стола один из присутствовавших пропел куплеты
(написанные известным нам А. Е. Измайловым) в честь Греча
и его „Грамматики". Приведу из них третий и четвертый:
В отчаяньи уж Греч наш был,
Грамматику чуть-чуть не съели:
Но царь эгидой осенил,
И все педанты присмирели.
И так, молитву сотворя,
В о - п е р в ы х — з д р а в и е царя!
Теперь, ура, друг Николай (то есть
Т ы — наш жандарм языкознанья.
Трудись, живи да поживай
Без всяких знаков препинанья.
Д р у з ь я , воскликнем, наконец:
Ура, Грамматики творец!

Греч),

Обращаю внимание читателей на стих: „Ты наш жандарм
языкознанья". Сближение писателя Греча с жандармами, очевидно, казалось автору куплетов и присутствовавшим очень
лестным и остроумным.
Со слов своего осведомителя фон-Фок сообщает Бенкендорфу: „Трудно вообразить, какое веселие произвели сии куплеты. Но приятнее всего было то, что куплеты государю
повторены были громогласно всеми гостями с восторгом
и несколько раз. Куплеты начали тотчас после стола списывать на многие руки. Пушкин был в восторге и беспрестанно напевал прохаживаясь:
И так, молитву сотворя,
Во-первых — здравие царя!

Он списал эти куплеты и повез к Карамзиной (вдове
историографа H. М. Карамзина). Нечаев послал их в Москву. Все удивляются нынешнему положению вещей: прежде
не было помину о государе в беседах,— если говорили, то
двусмысленно. Ныне поют куплеты и повторяют их с восторгом".
Так держались в 1827 г. петербугские „литераторы, поэты,
ученые и отличные любители словесности", среди которых
еще так недавно жили и действовали Рылеев, А. Бестужев,
А. И. Одоевский, В. К. Кюхельбекер и другие писателидекабристы... Яркая демонстрация единения власти и общества!

18
Легенда о царских благодеяниях Пушкину. История «Стансов». Стихотворения Ш а л и к о в а и Висковатова. Культ Николая I в обществе и у Пушкина.
С в я з ь настроений Пушкина с общественными настроениями. Популярность
войн на Востоке.

В донесениях фон-Фока многократно упоминается Пушкин.
С осени 1826 г. он был взят под тайный надзор III Отделения.
Но многочисленные упоминания о нем в донесениях объясняются не только этим, а еще и тем, что знаменитый поэт,
появляясь в обществе, неизбежно становился центром внимания. Ведь он вернулся в Петербург недавно, после долголетней ссылки. Ему сопутствовала молва о том, как его вызвал
из Михайловского в Москву Николай I. Уже создалась легенда
об „особенном попечении государя об отличном поэте Пушкине"
(слова фон-Фока в донесении Бенкендорфу), легенда, нимало
не соответствовавшая действительному положению Пушкина,
попавшего, как оказалось потом, под тягчайший, издевательский надзор Бенкендорфа. В 1826 — 1 8 2 7 гг. Пушкин еще не
чувствовал всей трагической безвыходности „особенного попечения". Наоборот, себя он не выделял из общества и вместе с этим
обществом творил легенду, легенду о благодетельном монархе.
Пушкин творил эту легенду искренно, горячо, убежденно,
не только в порыве благодарности за освобождение из ссылки
и за разрешение печатать стихи, но и в общем порыве тех
верноподданнических чувств, какими было охвачено дворянское
общество в годы ликвидации декабризма. Информации фон-Фока,
цитированные только что, как и десятки других цитат, приведенных выше, ярко рисуют культ Николая I, создавшийся
в те годы. Собранные мною факты совершенно отменяют
старую схему либеральных историков о взаимоотношении
Николая I и общества. Один из таких историков, автор большой книги о Николае I, М. А. Полиевктов, утверждал, будто
„не до ликования было в Москве в августе 1826 года"-—
в дни коронации, будто „катастрофа 14 декабря окончательно
отпугнула русское общество" от царя, будто „он читал в глазах этого общества молчаливый упрек по своему адресу".
В действительности „общество" (Полиевктов разумеет и „все
русское дворянство") дружно сотрудничало с правительством
Николая I и восхищалось им самим.
Поэтому особую показательность имеет эпизод со „Стансами" Пушкина, знаменитыми „Стансами" „В надежде славы
и добра", попавшими во все школьные хрестоматии.

Как либералы-историки о Николае I и декабристах, так либералы-литературоведы о „Стансах" наговорили много фальшивого. Старались морально реабилитировать Пушкина, старались
вместе с самим поэтом убедить читателей: „нет, он не льстец".
Но суть вовсе не в том, льстец или не льстец был Пушкин,
когда писал „Стансы", „в коих государь сравнивался с Петром",
стремился или не стремился он извлечь личную выгоду из
этого стихотворения. Суть в том, что Пушкин вместе со всем
дворянским обществом принял Николая I как символ, как
оплот дворянской государственности, зашатавшейся в дни восстаний на севере и юге и нуждавшейся в укреплении.
Именно таким взглядом объясняется то, что в „Стансах"
Пушкин в высоком стиле говорит о „семейном сходстве" Николая I с Петром I, что он призывает Николая быть „неутомимым и твердым", что он сближает декабристов с „буйными
стрельцами". Правда, Пушкин обращался к Николаю с призывом: „будь памятью незлобен". Известно, что в начале
1826 г. Пушкин еще надеялся, что по случаю коронации приговоры по делу декабристов будут сильно смягчены. Но
в конце декабря того же года, когда написаны „Стансы", призыв к незлобивости был уже запоздалым; казнь одних, ссылка
других декабристов уже совершилась, к коронации Николай
никого не помиловал; он оказался злопамятен. Эго однако
не остановило Пушкина, и он стремился напечатать „Стансы"
в ближайшее за написанием время.
„Стансы" Пушкина оказались в соседстве со стихотворением
кн. П. И. Шаликова: „Благословение сердец", которое было
представлено Николаю I еще в мае 1826 г.
В этом стихотворении Шаликов обращается к Николаю I
с такой речью:
Т ы воскресил Петра в себе
И дал урок самой судьбе,
Что от небес стяжавший царство
Разрушит злобу и коварство,
Р а з в е е т прахом дерзкий ков.
Спасет отечество, наследье,
И в чистоте души готов,
Как бог, врагам на милосердье!

И дальше:
И т ы заблуждшихся простил,
И ты, монарх, свой сан высокий
Сияньем новым окружил,
Крамол рассеяв мрак жестокий!

Стихотворение утомительно длинно, бессвязно, шаблонно
в своем подобострастном тоне. Но невольно обращает внимание то, что Шаликов совпал с Пушкиным в сближении Николая I с Петром I: „Ты воскресил Петра в себе". Совпал он
с Пушкиным и в другом мотиве, в мотиве царского милосердия: „В чистоте души готов, как бог, врагам на милосердье";
„И ты заблуждшихся простил". Свое стихотворение титулованный автор сопроводил льстивым письмом на имя приближенного Николая I, H. Н. Муравьева, где просил: „поднести
государю императору прилагаемые стихи, излившиеся из души
моей по прочтении всего того, что было обнародовано об известных происшествиях" (т. е. правительственных сообщений
о декабристах и следствии по их делу). На рукописи рукою
H. Н. Муравьева помета: „Государь император изволил читать
в Петергофе 1-го июня 1826 г.".
Что еще хуже — пушкинские „Стансы" оказались в соседстве
со стихотворением С. И. Висковатова, того самого писателя
Висковатова, который был тайным агентом III Отделения.
Висковатов опередил и Пушкина, и Шаликова и еще в феврале
успел напечатать в „Новостях литературы" нечто вроде оды
под длинным названием: „Его Императорскому Величеству
Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому". Издатель журнала, небезызвестный А. Ф . Воейков, сделал к стихотворению Висковатова примечание:
„Сочинитель имел счастие получить высочайшее благоволение
Его Императорского Величества и всемилостивейшее награждение бриллиантовым перстнем".
Декабриста Висковатов оценивал так:
Е г о душевна казнь объемлет,
Ему громами в слух гремит
Проклятие из рода в роды,
Он ужас Неба, срам Природы!
Страшилище Вселенной всей!

«'

А к Николаю I Висковатов обращался с такими словами:
Монарх! З а б у д ь сих жертв
Россияне прямые — верны:
Привыкли обожать Царей!

Геенны!

„Стансы" Пушкина, конечно, несравнимы с этими виршами
бенкендорфовского филера Висковатова ни по художественным
достоинствам, ни по общественному тону. Но в целом хоре
верноподданнических славословий в стихах и прозе, с ка-

ними мы только что познакомились, голос Пушкина теряет
свой особый тембр и сливается с общим гулом. Припомним стихотворения юнкера Зубова, Ростопчиной, монолог
„Рылеев в темнице" Розалион-Сошальского — контраст будет
ярок.
Как в записке о воспитании Пушкин совпал во взглядах
с попечителем учебного округа и беллетристом ПеровскимПогорельским и с самими кающимися декабристами, как
в „Посланиях к цензору" он совпал со взглядами консерваторов типа Шишкова, как в ходатайствах об издании газеты он
совпал с аргументацией Булгарина, так в „Стансах" он совпал
в восхвалениях Николая с Гречем, Измайловым и всем столичным обществом.
И там, и здесь Пушкин был искренним, и надо ему верить,
когда в ответ на упреки друзей („Друзьям", 1828) он писал:
Нет, я не льстец, когда царю
Х в а л у свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю.
Я з ы к о м сердца говорю.
Е г о я просто полюбиЛ.

И словно затем, чтобы еще раз подтвердить свое единение
с обществом в мотивах любви к царю, мотивах, какие разделяли с ним эти же его друзья, Пушкин добавляет о царе:
Он бодро, честно правит нами,
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.

„Россию оживил войной..." Речь идет, очевидно, о войне
с Персией, которая возникла в июле 1826 г. и завершилась
Туркманчайским миром 10 февраля 1828 г. Помимо того, что
счастливое окончание войны подняло репутацию Николая I,
Туркманчайский трактат открывал дворянско-царской России
широкое влияние на Востоке. Сверх того еще, по договору
Россия получала с Персии огромную контрибуцию (непосильную для побежденной страны, что потом вызвало народные
волнения и было, в последнем счете, причиной гибели Грибоедова).
Манифест об окончании войны с Персией был опубликован
21 марта 1828 г. А меньше чем через месяц, 14 апреля, была
объявлена война с Турцией. Эта война оказалась очень популярна в дворянском обществе. Ведь она, как и война с Персией, „оживила надежды" той великодержавной, империалисти-

ческой политики, какую русское дворянство убежденно поддерживало и какая хорошо соответствовала его экономическим
интересам на Востоке, так отчетливо раскрытым в исторической работе M. Н. Покровского.
Русское офицерство бросилось тогда на службу в действующую армию; военные канцелярии ломились от ходатайств
о переводах туда, так что приходилось постоянно отказывать
в таких домогательствах. Чрезвычайно характерно, что и сам
Пушкин, и князь П. А. Вяземский, дотоле все еще будировавший, тоже просились в действующую армию, но не были
приняты..
Война оказалась новым и очень сильным реактивом единства интересов николаевского правительства и дворянского
общества.
19
Диференциация декабристских группировок и поведение декабристов на
следствии. Примеры твердости как исключение из правила. Показания
Каховского, Рылеева, Горбачевского, Пестеля. Раскаяние в вольномыслии.
А. И. Одоевский, А. Н. Муравьев, Н. И. Т у р г е н е в .

Итак, изучая соотношения правительства, общества и декабристов, мы должны отвергнуть то противостояние, дуализм
власти и общества, на котором настаивали историки-либералы.
Общество и власть оказались единодушны, и нередко бывает
трудно сказать, где раньше зарождались реакционные начинания 1826 г. и где они намечались суровее: в правительстве
или в обществе, т. е. в властных кругах столичного высшего
и среднего дворянства.
Но, может быть, непримиримый антагонизм наблюдался между правительством и декабризмом? Может быть, декабристы
и были то искомое „общество", которое противостояло чужеродному правительству?
Подобно тому как мы выше различали в пресловутом
„обществе" социальную диференциацию и находили, что, например, разночинцы и дворяне совсем по-разному относились
к декабризму и творили совсем разные о нем легенды, так и
в самом декабризме мы различаем разные, подчас антагонистические, группировки. Марксистская историография уже
успела вскрыть социально идеологическое расслоение между
северными и южными декабристами (особенно — „соединенными славянами"), между правым и левым крылом движения.
И в отношении к правительству, к государственной власти
среди декабристов были различия, порой весьма крупные.

Но были и общие черты, роднившие если не всех, то большинство декабристов, это — их общая дворянская психоидеология. Декабристы могли отрицать существующие порядки
и бороться с наличной властью, но в пределах своего родного класса.
Этим объясняется многое в возникновении, ходе и исходе
их борьбы с правительством, и без этого многое было бы
загадочным, необъяснимым
Золотая легенда либералов изображала декабристов рыцарями без страха и упрека.
Теперь мы знаем декабристов полнее, так как получили в руки
их собственные показания на следствии. И мы знаем их иначе.
Нельзя сказать, чтобы никто из них не сохранил героического облика. Черты убежденности, мужества, преданности
делу и товарищам мелькают иногда в огромном делопроизводстве следственной комиссии (см., напр., показания Борисова
1-го и Андреевича 2-го, из „соединенных славян"). Но, изучая
шесть томов, изданных Центрархивом, нельзя не поражаться
иному: малодушию, готовности отречься от своих воззрений
и действий. Люди, на свободе культивировавшие дворянскую
и военную честь, всегда готовые в ее защиту стать на
дуэли под пистолет противника, побывавшие на войне во многих сражениях, видевшие в глаза смерть, — в крепости унижались перед властью, выпрашивали прощенье, выдавали друг
друга, каялись в своих заблуждениях. При первых же допросах
многие арестованные, словно сговорившись, начинают перечислять членов тайных организаций, описывать собрания, характеризовать преступность отдельных деятелей. Называются не
только действительные, но и предполагаемые члены, передаются речи, о коих сведения получены из вторых, третьих
рук, и т. д.
Каховский, близкий Рылееву человек, приписывает другу намерение уничтожить царскую фамилию, и когда на очной
ставке с ним Рылеев это отрицает, Каховский настаивает на
тяжком показании. Зато и Рылеев в своих показаниях о Каховском рисует того ярким террористом-цареубийцей. Член Общества соединенных славян Горбачевский, получивший у историков декабризма репутацию одного из самых радикальных
и сам в своих позднейших „Записках" сильно будировавший
против декабристов аристократов, как только был поставлен
на допрос у генерала Левашева по привозе в Петербург, начал выдавать своих товарищей и в первом же письменном
заявлении назвал шестнадцать членов тайных организаций.

Писал он так: „Ваше превосходительство, всего того, что они говорили и делали, перо мое не в состоянии выразить, даже трудно
пересказать; одним словом, ежели б не сии злонамеренные
люди, то бы сего ничего не было". О себе самом: „Так как
я обязан своим несчастьем братьям Борисовым, то они, больше
никто, мне сии преступные мысли вложили"; „они совершенно
знали мои мысли, мою преданность к государю и к своему
долгу, они знали, чем я занимаюсь, как я воспитан и что
я знаю, следовательно, имели ли они бога в душе своей так
жестоко, так обманчиво поступить с человеком, который никакого зла им не сделал и не желал?" Знаменитый создатель
„Русской правды", П. И. Пестель, в своем (французском)
письме на имя Левашева от 21 января 1826 г. („глубоко удручающее письмо", по определению M. Н. Покровского) пишет:
„Вы не можете себе представить, как страшны томления темницы...
Я желал обнаружить перед его величеством всю
искренность нынешних моих чувств. Это — единственный способ, которым я мог доказать ту жгучую и глубокую скорбь,
которую испытываю я в том, что принадлежал к тайному
обществу. Верьте, ваше превосходительство, сия скорбь непрерывно сокрушает мое сердце горем и страданием; я счастлив по крайней мере тем, что не принимал участия ни
в каких действиях... Каждый миг моей жизни будет посвящен
признательности и безграничной преданности его |царя] священной особе и его августейшей фамилии. Я знаю хорошо, что
я не могу остаться на службе, но, по крайней мере, если бы
мне возвратили свободу!" Молоденький князь Александр Одоевский, любимец Грибоедова, вот в каких выражениях отрекается
от своих убеждений и от своих единомышленников декабристов-писателей: „Заимствовал я сей нелепый, противозаконный и на одних безмозглых мечтаниях основанный образ
мыслей от сообщества Бестужева и Рылеева не более как
с год. Родители же мои дали мне воспитание, приличное дворянину русскому, устраняя от меня как либеральные, так
вообще и всякие противные нравственности сочинения. Единственно Бестужев и Рылеев (а более последний) совратили
меня с прямого пути. До их же знакомства я гнушался сими
мыслями". Александр Ник. Муравьев в заслугу себе ставил,
что от „вольно-безумно-думства своего он отрекся еще семь
лет назад": еще в 1819 г. он истребил „вредные семена своих
заблуждений и бредней, которые его держали под пагубным
своим влиянием", и раскаялся „во всех прежних богопротивных делах своих".

Об „Оправдательной записке" Н. И. Тургенева 1826 г.,
только в І 9 2 5 г. полностью опубликованной в „Красном архиве", M. H Покровский пишет: „Н. И. Тургенев весьма
спокойно и нимало не нуждаясь жил в Англии. Никаких неприятностей в этой стране, позже десятилетиями оказывавшей гостеприимство Герцену, ему не угрожало... Казалось бы, какой великолепный случай бросить в лицо Николаю
всю правду, стать адвокатом дела замученных в царских тайниках товарищей перед лицом всего цивилизованного мира.
И вместо этого такие тирады: „Я хотел революции? Я, который говорил, что если есть в России что-либо похожее на
элемент революции, то сей элемент есть единственно крепостное состояние нескольких миллионов. Желанием, целью моею
было: отстранить сей элемент революции — и я мог хотеть
революции! Все дела мои ограничиваются советами отпускать
людей на волю, и я мог знать, что даю сим советы тем, кои
желают революции? И я мог давать советы, противные их
намерению"... „Я вступил в общество уже устроенное, но не
преступное, и с о д е й с т в о в а л к е г о
уничтожению.
В устройстве новых обществ хотя не участвовал, хотя не
вступал в сии общества, но знал и слыхал, что некоторые
лица хлопочут об устройстве новых обществ. Никогда однакоже
не знал, не слыхал и не подозревал, чтобы новое общество
было устроено". И наконец: „Рапорт Следственной комиссии
представил все адское дело во всей полноте, со всеми подробностями беспримерного разврата и бешеной кровожадности... Душа моя содрогнулась, ужасные ощущения ее терзали. Тогда я увидел, что совещания, на коих я некогда
присутствовал, превратились, наконец, в настоящее скопище
разбойников, я увидел, что люди, с коими и я некогда говаривал, явили себя истинными злодеями и что в то самое
время, когда я с ними говорил, мысль злодейства уже таилась
в их сердце развращенном". И находятся до сей поры русские интеллигенты, свято блюдущие культ Н. И. Тургенева!
Тогда как единственный интерес, какой представляет этот человек в истории революционного движения двадцатых годов,
это—интерес эксперимента: что будет, если среднего декабриста
из Северного общества поместить в максимально благоприятные условия, абсолютно вне пределов досягаемости для
Николая? Ответ мы имеем: будет „Записка" Тургенева... „Записка" Тургенева дискредитирует „либеральную легенду" декабристов больше, чем это могли бы сделать писания дюжины
критиков".

20
Крушение золотой легенды. Как объяснить поведение декабристов на
следствии? Разочарование после провала на Сенатской площади. Неподготовленность выступления. Б о я з н ь «ужасов народной революции». Социальная удовлетворенность дворянства. Декабризм без тыла. Близость декабристов к власти.

Можно было бы долго еще продолжать такие выписки. Выдавали своих товарищей, каялись в своем поведении, отрекались от своих взглядов не только безвестные, рядовые декабристы, но и самые выдающиеся главари тайных обществ:.
Трубецкой, Рылеев, Пестель.
Это разбивает золотую легенду о декабристах как безупречных рыцарях гражданского долга и свободы. Для творцок
и популяризаторов легенды могло служить оправданием то, что
до 1906 г. историки не знали этой потаенной истории с поведением декабристов на следствии; во всей полноте она вырисовывается только в наше время, с опубликованием дел
следственной комиссии.
Неприглядные поступки декабристов на следствии столь
многочисленны, столь единообразны, что не могут объясняться
личными недостатками или упадочным настроением того,
другого, третьего декабриста. Необходимо найти какое-то
общее историческое объяснение такому поведению декабристов.
На участников выступления на Сенатской площади произвела потрясающее впечатление его неудача. Горячий, искренний
Каховский потом писал в своих показаниях: „Слабые наши
средства", „дурное распоряжение" на площади давали „предприятию нашему вид б е з у м и я". Оболенский показывал: „все
так потерялись и в таком были смятении". Как безумную
затею рассматривали выступление 14 декабря и многие другие арестованные, о чем постоянно твердят в своих показаниях.
В этой неорганизованности не было случайности. Для кого
положение нестерпимо, для того борьба неотложна, а для
борьбы будут двинуты все средства. Положение декабристов
было не таково. Правда, и для их тайных обществ были достаточные основания в объективной действительности. Белый
террор аракчеевщины, угнетавший служилое дворянство, архаический государственный строй, давивший развитие экономической жизни страны, противоречие между крепостным правом
и ростом промышленности и капитализирующегося сельского

хозяйства были достаточными основаниями для возникновения
тайных обществ. Вступая в эти общества, декабристы шли на
большой риск. В их среде наростали энтузиазм и готовность
погибнуть в борьбе за свободу. В своих совещаниях и спорах,
в своих проектах преобразований декабристы высказали много
верных, проницательных суждений, далеко опередивших взгляды
их современников и оплодотворивших дальнейшее революционное движение. „Дело их не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры - разночинцы" (Ленин). Однако указанных оснований
было недостаточно, чтобы сделать из декабристов последовательных, до конца идущих революционеров своей эпохи, своего
класса. Даже при всей неподготовленности к выступлению
на Сенатской площади положение сил в момент восстания было
таково, что декабристы, опираясь на сочувствие толпившегося
на площади народа, на сочувствие в солдатских ряда ѵ , еще
могли оказаться хозяевами положения. Но они не хотели, не
могли опираться на „чернь". Как и их противники, они боялись „всех ужасов народной революции" (выражение Рылеева).
„Мы более всего боялись народной революции",—откровенно
заявил А. Бестужев. Для историков явно, что в своих отвлеченных теоретизациях декабристы заходили дальше, чем им
самим надо было. 1 Это было ясно для Александра Муравьева
еще в 1819 году. Для многих это стало ясно на московском
съезде в 1821 г. (когда наблюдалось повальное отпадение от
тайной организации), а для большинства — только после поражения 1825 г.
Стало ясно не только то, что без масс не сделаешь переворота, а с массами итти не хочется. Стало ясно, что в тылу
у декабристов нет и „общества", т. е. близкой, сильной социальной группы, сочувствующей и поддерживающей повстанцев. Вскоре сознанию декабристов с потрясающей очевидностью выяснилось, что их реформизм превосходит потребности
той единственной классовой группы, которая могла бы их
поддержать и которой они сами были родными: русскому
дворянству. Вместе с тем остро ощутилась и социальная близость к самой победившей и карающей власти—как к авангарду того же правящего класса.
1 З д е с ь имеются в виду больше всего декабристы-северяне, также южане;
«соединенные славяне», гораздо более демократичные по своему социальному составу, были глубже революционны по своей идеологии и действиям.

21
Непрерывность реакции двух царствований. Д о н о с ы на декабристов при
Александре 1. Отходы от декабризма до 14 декабря. Обреченность декабризма. Предсказание Бенкендорфа.

В старом либеральном понимании контраст между движением
декабристов и николаевским режимом был так велик, что реакция 1826 г. начинала представляться чем-то новым, возникшим
после 14 декабря и им обусловленным.
Здесь кроется большая историческая ошибка. Как само декабристское движение, т. е., точнее говоря, три тайных общества, выростало из более ранних политических движений, начиная с 1815 г., так и реакция 1826 г. была только развитием
(и, конечно, усилением) реакционных действий второй половины
царствования Александра I. Возникло бы междуцарствие Константина и Николая или нет, произошло бы восстание в Петербурге и Василькове или нет, все равно—участь декабристов
была решена еще при Александре I. Ведь сам Александр давно
знал о тайных обществах, Бенкендорф давно уже делал о
них представления, за два дня до 14 декабря Николай I уже
имел в руках донесения Дибича и списки заговорщиков.
Пестель уже был арестован за день до 14 декабря. Меры
к искоренению тайных организаций все равно были бы приняты,
как принимались общие меры к искоренению либерализма в широких общественных кругах. Напомню только, что творец чугунного цензурного устава 1826 г., реакционный Шишков, был
назначен министром просвещения за полтора года до 14 декабря.
Уже за несколько лет до восстания начала и в правительстве и в дворянском обществе вырастать реакция против либерализма, опасного обоим. Мы знаем, в самой среде тайных обществ многие начинали колебаться и отрекаться от вредных
увлечений. Таков случай А. Н. Муравьева; он уже отмечен
мною выше.
При таких условиях участь декабристов была предрешена.
В 1821 г. Бенкендорф подал Александру I обширную записку
^ © возникших тайных обществах и уже мог назвать в ней по^именно значительное количество будущих декабристов. Бенкендорф и не предвидел-тогда, что через четыре года он будет одним из следователей по делу о восстании. И все-таки
в этой записке Бенкендорф замечательно точно предсказал
судьбу декабристов. Раскрыв разветвления тайных организаций, имевшихся на 1821 г., Бенкендорф предлагает меры

к борьбе с ними. Но он спокоен за будущее. „В заключение
должно сказать, что буйные головы обманулись бы в бессмысленной надежде на всеобщее содействие... Утвердительно можно
сказать, что внутри России и не мыслят о конституции. Д в о р я н с т в о , по о д н о й у ж е п р и в я з а н н о с т и к л и ч н ы м
с в о и м в ы г о д а м , н и к о г д а не с т а н е т п о д д е р ж и в а т ь
к а к о й - л и б о п е р е в о р о т . . . Если бы нашлись, против чаяния, люди с добрыми даже правилами, кои, ослепясь скрытным честолюбием и н е п о с т и г а я с о б с т в е н н о й г и б е л и , стали споспешествовать беспокойным затейникам, то
таких очень не много".
22
Итоги. «Привязанность к личным выгодам» у дворянства как решающий
момент. Крестьянские и рабочие волнения и разночинское сочувствие декабристам в контрасте с ненавистью крупного и среднего дворянства.
Единение власти и дворянства. Культ Николая I. Реакция в среде декабристов. Внутренняя обреченность декабризма. Социальный характер реакции 1825—1827 гг.

„Дворянство, по юдной уже привязанности к личным своим
выгодам, никогда не станет поддерживать какой-либо переворот". Дворянство не только не поддержало переворота, но и
осудило его и выступило на борьбу с ним, активно помогая
реакционным мерам правительства.
З д е с ь можно кончить наше обследование. Пора подвести
итоги.
На изучении и понимании реакции 1826 г. отразилось общее
понимание декабризма, как и общее понимание исторических
процессов.
Традиционное понимание этой реакции было создано либеральными историками, исходившими из дуалистической антитезы
правительства и общества; сюда же привходила идеализация
декабристов. Для оправдания такой схемы приходилось замалчивать или избегать исследовать целые ряды характернейших
фактов.
Изучение замолчанных и не собранных фактов привело к совершенно иному историческому построению.
Движение декабристов прежде понималось как героическая попытка небольших групп дворянского общества. Новейшие изучения, однако, обнаруживают, что в движении 1825—1826 гг. участвовали, помимо забываемых солдатских и матросских мссс,
также и крестьяне, и рабочие. Для понимания и декабристского
восстания и последовавшей реакции важно установить, что
•Звенья» № г

исход восстания мог бы оказаться иным, если бы декабристыдворяне захотели опереться на солдат, рабочих и крепостных крестьян. Добытые новейшими исследователями факты
рисуют широкую картину крестьянских и рабочих волнений,
контрастирующую с картиной реакционных настроений в дворянстве.
По-иному и тоже контрастно реакции рисуется отношение
к восстанию и к судьбе декабристов в среде городской демократической разночинской интеллигенции. Изложенные выше
данные вскрывают целый культ декабристов, начинавший слагаться тотчас вслед за ликвидацией восстания. Он проявился
в политических тайных организациях и кружках 1826 г. и дальнейших годов и завершился золотой легендой о декабристах,
которая потом оказывала свое воспитательное, революционизирующее влияние на позднейшие поколения радикалов и революционеров .
В ярком контрасте с крестьянскими и рабочими волнениями,
с героизацией декабристов в разночинской среде вырисовывается поведение консервативного обывательства и особенно
дворянства. Из многочисленных и разнородных свидетельств
вьіри овывается паника, охватившая усадебное и городское
провинциальное дворянство. Здесь не было не только сочувствия политическим идеям декабристов,—здесь обнаружилась
совершенная чуждость их движению, политическая пассивность
на ряду со слепым страхом за свое благополучие. В дворянстве столичном, среднем и особенно в крупном, аристократическом, наоборот, проявилась большая активность, но не
в защите арестованных, не в поддержке их политических домогательств, а наоборот—в подавлении восстания, в репрессиях к повстанцам, в искоренении политической неблагонадежности. З д е с ь в общем порыве объединились и придворные,
и государственные деятели, и писатели, и другие группы дворянского общества. Резкость оценок здесь такова, что не
только ярко контрастирует с высказываниями разночинской
интеллигенции, но даже превышает ожидания самого правительства.
Высказывания барских кругов разбивают вдребезги либеральное противоположение власти и общества. На другой же
день после 14 декабря Николай стал получать выражения сочувствия крупного и среднего столичного дворянства, изъявления
преданности монархическому и крепостническому строю и готовности активно поддержать правительство в борьбе с „крамолой". Общая опасность объединила власть и общество.

Сочувствие правительству со стороны правящего класса не
ограничилось только преданностью царю и осуждением декабристов. Единство воли и интересов было так глубоко, что
общественная мысль быстро наметила ряд основных мероприятий, какие необходимо осуществить для ликвидации политических брожений. Сопоставление высказываний представителей общества с царскими манифестами, правительственными сообщениями и другими официальными публикациями
удостоверяет это единение власти и класса.
В свете таких сопоставлений разоблачается старая либеральная стилизация воззрений русских писателей, напр. Пушкина. Его рассуждения о воспитании, его взгляд на цензуру,
его готовность предоставить свое перо правительству и подчинить правительственному руководству целую группу писателей, его стихотворные хвалы Николаю I перестают быть
непонятной случайностью или простой неискренностью и осознаются нами как характерные, типичные проявления дворянской реакции на декабризм.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что в 1 8 2 5 —
1826 гг. реакция охватила не только правительство, не только
общество, но и многих декабристов Совершенно так же,
как правительство в своих печатных сообщениях, как светские люди в интимных дневниках и письмах, декабристы
в своих показаниях осуждали и свои теоретические взгляды,
и свои практические действия. Больше того: раскаиваясь в
своем прошлом, декабристы спешили помочь правительству
в ликвидации движения, называя имена соучастников, раскрывая тайны организации, указывая на тех, кто еще был на
свободе и мог еще бороться.
Понять всю эту странную, фантастическую картину нельзя
было бы с традиционной либеральной точки зрения: ведь речь
идет не об отдельных случаях отступничества и малодушия; ведь
так вели себя многие и многие декабристы, и среди них —
самые крупные, самые знаменитые, самые радикальные. Понять сгруппированные выше факты можно только признавши,
что подсудимые и судьи не принадлежали к разным, антагонистическим классам или социальным группам, как то бывало
позже, в 70 X, скажем, годах, а наоборот: были социально
близки, родственны друг другу.
Это родство было осознано декабристами-северянами, как
только они увидели свою изолированность на Сенатской площади. Боясь „ужасов народной революции", не желая прибегать
к революционной помощи солдат и крестьян, не имея за собою

в тылу никаких резервов, декабристы были поставлены перед
грозной силой карающей власти, опиравшейся на родное декабристам дворянское общество. И декабристы пережили
в крепости острый кризис, многие из них искренне осудили
свое прошлое и страстно захотели примирения с обществом
и его выразителем—властью. У M. Н. Покровского читаем:
„Когда выяснилось, что корабли действительно сожжены, что
отступления нет, дрогнуло сердце у самых смелых из смелых.
До конца революционерами на практике не оказались даже
лидеры революционного крыла заговора. И о н и
были
п л о т ь от плоти и к о с т ь от к о с т и д в о р я н с к о г о
о б щ е с т в а : протестуя теоретически против его фетишей, на
практике и они не могли расстаться с мыслью, что „идол сей
ведь—бог". Окончательно разбить идола могли только люди,
ничем не связанные с дворянским прошлым России".
Так раскрывается внутренняя обреченность декабризма. Что
же касается внешней неудачи, то умные дельцы типа Бенкендорфа предсказывали ее еще несколько лет назад. Участь декабристов была решена не в 1825, а в 1821 г., когда впервые были
раскрыты участники заговора. Именно тогда, устами будущего
шефа жандармов, Бенкендорфа, была указана и основная сила,
решившая исход борьбы: классовые интересы дворянства.
Реакция же против декабристов после нового расследования получает совсем иное, чем у либералов, истолкование.
Во-первых, ее никак нельзя локализировать в 1826 году. Надо
принять и запомнить, что после либеральных увлечений самого Александра I и его ближайших сотрудников-магнатов
в первой половине царствования, после обнаружения в дворянско-офицерских кругах, начиная с 1816 г., более радикального увлечения, чем это было допустимо для царя и правящей
верхушки, особенно после семеновской истории 1820 г., в правительстве и обществе началась подлинная реакция. К концу
1825 г. она была в полном разгаре. Смерть Александра I
и междуцарствие были неожиданным и догматическим эпизодом, осложнившим политическую борьбу, но нисколько не
изменившим ее сущности и соотношения сил. Эпизод только
подтолкнул вялые декабристские организации к открытому
выступлению и выявлению своей внутренней противоречивости, а правительству и дворянскому обществу помог проявить свою внутреннюю солидарность и мощь.
Начавшаяся давно, реакция в 1825—1827 гг. только обострилась и оформилась. По своему социальному содержанию
она была дворянской.

БИБЛИОГРАФИЯ
Чтобы не отвлекать внимания читателей непрерывными библиографическими
ссылками, я сосредоточил обзор источников в этом приложении. Располагаю
библиографические даты в порядке глав статьи, но иногда собираю в одну
группу однородные материалы. — Гл. 1. Обзор работ по декабризму см.
в книге П. П а р а д и з о в а : Очерки по историографии декабристов. С предисловием В'. И . Невского. Изд. «Московский рабочий» 1 9 2 8 г„ М . •—
Гл. 2. С е р г е й
Г е с с е н. Солдаты и матросы в восстании декабристов.
М . 1 9 3 0 г. Крестьянские волнения 1 8 2 6 г. в связи с слухами о воле и
о 1 4 декабря 1 8 2 5 г. изложены в книге И. И. И г н а т о в и ч : Борьба
крестьян за освобождение. Изд. «Петроград». Л . - М . 1 9 2 4 г. Донесения
агента С. И. Висковатова см. в ст. Б. Л . М о д з а л е в с к о г о в сборнике:
«Декабристы. Неизданные материалы и статьи», ред. Б. Л . Модзалевского
и Ю . Г. Оксмана. М . 1 9 2 5 г. — Гл. 3 . Эпизод с юнкером А .
Зубовым
изложен в ст. В . Г а н ц о в о й - Б е р н и к о в о й : Отголоски декабрьского
восстания 1 8 2 5 г., «Красный архив», т. 1 6 ( 1 9 2 6 г.). — Эпизод со студ.
Розалион-Сошальским изложен в статье М . А . Ц я в л о в с к о г о : Эпигоны декабристов. Дело о распространении «зловредных» сочинений среди
студентов Х а р ь к о в с к о г о университета в 1 8 2 7 г., «Голос минувшего», 1 9 1 7 г.,
№ 7 — 8 ; ср. ст. В'. В . М и я к о в с к о г о в жури. «Украіна», 1 9 2 5 г.,
№ 6. — О кружке Критских : М . К. Л е м к е. Тайное общество братьев
Критских. «Былое», 1 9 0 6 г., № 6. — Дерзкие надписи в селе Рахманове
воспроизведены в ст. А в л.: И з далекой старины («Второй Рылеев»),
в жури. «Каторга и ссылка», 1 9 2 5 г., № 8 ( 2 1 ) . — Б. М .
Эйхенбаум.
Тайное общество Сунгурова. « З а в е т ы » , 1 9 1 3 г., № 5. — Псевдо-Ермоловская прокламация 1831 г. напечатана в «Былом», 1 9 1 7 г., № 2 ( а в г у с т ) . —
Гл. 4. Дневники владимирского семинариста опубликованы в ст. М. Ш к а пс к о й : Семинарист о событиях 1 4 декабря, «Былое», 1 9 2 5 г., № 5 ( 3 3 ) . —
Гл. 5. «Записки» А . И . К о ш е л е в а цитирую по изданию журя. «Всемирный вестник», 1 9 0 6 г. О любомудрах в 1 8 2 6 г. см. в кн, П. Н . С а к ул и н а : И з истории русского идеализма. Кн. В. Ф . Одоевский, т. I, ч. I. М .
1 9 1 3 г. — Гл. 6 . Письмо кн. П. А . В я з е м с к о г о
к Жуковскому см.
в «Остафьевском архиве князей Вяземских», т. V , вып. 2. С П Б . 1 9 1 3 г.
Ср. «Переписку А . И. Т у р г е н е в а с кн. П. А . В'яземским», т. I. Изд. Академии наук С С С Р . 1 9 2 1 (стр. 2 4 , 4 3 ) . — Стихотворение гр. Е . Р а с т о пч и н э й см. в сборнике Всесоюзной библиотеки им. В . И. Ленина: «Декабристы», Л . 1 9 2 6 г. — Сочувственные отзывы о декабристах в письмах
С. М . Д е л ь в и г см. в книгах Б. Л . М о д з а л е в с к о г о : 1) «Пушкин»,
Л . 1 9 2 9 , и 2) «Роман декабриста Каховского». Л . 1 9 2 6 . — Гл. 7. Письма
гр. М . Д . Н е с с е л ь р о д е
см. в ст. Б. Е .
С ы р о е ч к о в с к о г о,
в «Красном архиве», т. 3 ( 1 0 ) , 1 9 2 5 г., ср. Н. К. Ш и л ь д е р : Император
Николай I, т. I, стр. 5 0 9 . — «Дневник В. П. Ш е р е м е т е в о й , урожденной Алмазовой. 1 8 2 5 — 1 8 2 6 гг.». М . 1 9 1 6 г. — Письмо Е . Л . С имановской
опубликовано в книге Е . А . С а б а н е е в о й :
Воспоминания о былом, под ред. Б. Л . Модзалевского. СПБ. 1 9 1 5 г. —Письмо
С.
П.
Свечиной
опубликовано
в
«Русской
старине»,
1 9 0 0 г., № 11. _ Письмо Е . М . О л е н и н о й см. в «Русском архиве»,
1 8 6 9 г., № 4. — Гл. 8 . Письмо А . Н . О л е н и н а .
«Русский архив»,
1 8 6 9 г., № 4. — Письмо К. Я . Б у л г а к о в а . «Русский архив», 1 9 0 3 г.,
№ 6 ; ср. е г о ж е письмо к А . А . Закревскому от 2 3 декабря 1 8 2 5 г.
в «Сборнике Русского истор. общества», т. 7 8 ; письма А . Я . Б у л г а к о в а .

«Русский архив», 1 9 0 1 г., № 2 ; ср. «Старина и новизна», кн. 2 8 ( 1 9 1 7 г . ) . —
Переписку отца и братьев X о м я к о в ы X см. в «Русском архиве», 1 8 8 4 г.,
№ 5, и 1 8 9 3 г., № 5 . — А . Ф . Т ю т ч е в а . При дворе двух императоров.
И з д . М . и С . Сабашниковых. M . 1 9 2 8 г. — Стихотворение Ф . И. Т ю тч е в а опубликовано и комментировано Г. И. Чулковым в альманахе «Урания». Л . 1 9 2 8 г. — Гл. 9. Письмо H . М . К а р а м з и н а к И. И. Дми
триеьу см. в кн. М . П. П о г о д и н а :
H . М . Карамзин, ч. II. М.
1 8 6 6 г.; ср. Письма H. М. К а р а м з и н а
к И. И. Дмитриеву. С П Б .
1 8 6 6 г. Письма К а р а м з и н а к П. А . В'яземскому. «Старина и новизна»,
кн. 1. С П Б . 1 8 9 7 г. Письма е г о ж е к А . И. Тургеневу. « Р у с . старина»,
Карам1 8 9 9 г., т. Х С Ѵ І І І . Ср. «Рус. архив», 1 9 0 6 г., № 1 (переписка
з и н а с Николаем I). — Письма В . А . Ж у к о в с к о г о
к А . И. Т у р г е неву. Изд. «Рус. архива». М . 1 8 9 5 г. Ср. Н. Ф . Д у б р о в и н . В. А . Жуковский и его отношения к декабристам. «Рус. старина», 1 9 0 2 г., № 4 . —
Гл. 1 0 . Письма А . Ф . В о е й к о в а с отзывами о декабристах см. в Сборнике старинных бумаг музея П. И. Щукина, ч. V , М . 1 8 9 9 г., и ч. V I I I , М .
1 9 0 4 г.; ср. «Рус. архив», 1 8 9 9 г., Л1» 2. — Письма А . Е . И з м а й л о в а
опубликованы М . К. А з а д о в с к и м
в сборнике Академии наук С С С Р
«Памяти декабристов», т. 1, Л . 1 9 2 6 г. — Письмо масона А .
Кучина.
«Голос минувшего», 1 9 1 5 г., № 1 2 . — Гл. 11. Высказывания А . И. Г е рі ц е н а о декабристах изложены в упомянутой книге П. Парадизова. —- Бар.
А . И. Д е л ь в и г . Мои воспоминания. П. I. М. 1 9 1 2 . —- Гл. 1 2 . Центрархив. Междуцарствие 1 8 2 5 г. и восстание декабристов в переписке
и мемуарах членов царской семьи. Подготовил к печати Б . Е . С ыр о е ч к о в с к и й - Г И З . 1 9 2 6 г. — Гл. 1 3 . Правительственные сообщения,
манифесты и другие официальные документы о декабристах перепечатаны
в издании: «Государственные преступления в России в X I X веке». Сборник
под ред. Б. Б а з и л е в с к о г о
(В. Б о г у ч а р с к о г о ) ,
т. 1. С П Б .
1 9 0 6 г. — О выступлениях в печати духовенства см. ниже в библиографическом указателе H . М. Ченцова; ср. свящ. И. Г а в р и л о в и ч .
Речь
по случаю присяги Николаю I 1 4 декабря 1 8 2 5 . «Новости литературы»,
1826
г., т. X V ,
№ 3. — П. С т о л п я н е к и й .
Декабристы
в современной им русской литературе. «Е'естник всемирной истории», 1 9 0 1 г.,
№ 8. — Гл. 1 4 . Записка А . П е р о в с к о г о - П о г о р е л ь с к о г о о р е форме воспитания. «Рус. старина», 1901
г., № 5. — Гл. 1 5 . Записка
Ф . Б у л г а р и н а « О цензуре в России и о книгопечатании» — в «Рус.
старине», 1 9 0 0 г., № 9 ; мнение А . С. Ш и ш к о в а — там же, 1 9 0 4 г.,
№ 7. — История несостоявшейся газеты Пушкина изложена в ст. Н. К. П ик с а н о в а в издании: «Пушкин и его современники», вып. 5 ( 1 9 0 7 г . ) . —
Г л . 1 6 . Многочисленные донесения агентов тайной полиции об общественн ы х направлениях в 1 8 2 6 и след. годах и материалы из перлюстрации
печатались: «Петербургское общество в начале царствования импер. Никол а я I. Письма и донесения М . Я . ф о н - Ф о к а к гр. А . X . Бенкендорфу
о толках и настроениях умов в Петербурге».
Сообщ. П. Д а р а г а и.
« Р у с . старина», 1 8 8 1 , № № 9 — 1 1 ; Б . Л . М о д з а л е в с к и й . Пушкин
под тайным надзором. И з д . 3-е. Пушкинского дома. Л . 1 9 2 5 г. (донесения
ф о н - Ф о к а и анонимные записки-доносы Ф . Булгарина); Гр. А . X . Бенкендорф о России в 1 8 2 7 — 1 8 3 0
гг.) ежегодные
отчеты
III
Отделения и корпуса жандармов). «Красный архив», тт. 3 7 и 3 8
(1929—
1 9 3 0 г г . ) ; Список 9 3 лиц, обративших на себя внимание высшей полиции
:в 1 8 2 7 г. « Р у с . старина», 1 8 8 5 г., т. X V I I I ; Рапорт о тайном обществе
1 8 2 6 г. — там же, 1 8 7 2 г., № 12 (анекдотично); донесение С. И . В и с к ов а т о в а — в
сбор. «Декабристы». М. 1 9 2 5 г. — Письмо
Туманского

ззято из издания: В'. И. Т у м а н с к и й. Стихотворения и письма. Ред.
С. Н. Браиловского. С П Б . 1 9 1 2 г. — Гл. 17. Донесения о поведении Пушкина см. в названной книжке Б. Л . M о д з а л е в с к о г о. — Гл.
18.
М. А . П о л и е в к т о в. Николай I. Биография и обзор царствования. Изд.
М. и С. Сабашниковых. М . 1 9 1 8 г. — Стихотворение кн. П. И. Ш а л и к о в а
напечатано в «Рус. старине», 1 9 0 1 г., № 1, и вторично—-там же, 1 9 0 4 г.,
№ 7 ; стихотворение С. И . В и с к о в а т о в а -—• в «Новостях литературы»,
1 8 2 6 г., февраль. — Гл. 19 — 20. Показания декабристов взяты из издания
Центрархива: «Восстание декабристов. Материалы», тт. I — V I ,
1925—
1 9 2 9 г г . — Гл. 21. Записку А . X . Бенкендорфа о тайных обществах
см. в кн. М . К. Л е м к е : «Николаевские жандармы и литература 1 8 2 6 —
1 8 5 5 гг.». С П Б . 1 9 0 8 ; здесь же — о тайной полиции и о М. Я . фон-Фоке.
Н е загромождая свою библиографическую справку дробными указаниями,
ссылаюсь на издание Центрархива: «Восстание декабристов. Библиография.
Составил H . М. Ч е й ц о в.
Редакция
Н. К. П и к с а н о в а».
ГИЗ.
1 9 2 9 г. См. здесь отделы: «Движение среди солдат и матросов в связи
с декабризмом», «Оценки 1 4 декабря у современников. Реакция 1 8 2 6 г.»,
«Политические отголоски декабризма в николаевское время» и др. Д л я
моей работы просмотрены многие материалы, отмеченные в этой обширной
«.Библиографии», но мною не цитированные (напр., многочисленные письма
современников). И обратно: в «Библиографии» Ченцова не указаны многие
документы, приводимые в моей работе.

0
£

1
s
I

SU
=<1
S: о

V
< о*
a §
>> с.
Ы
О
S
S
Si
C
3
щ
0

1
§

ПУШКИН И О ПУШКИНЕ
!
I

А. С. Пушкин
Три письма к неизвестной
1
Vous vous jouez de mon impatience, vous [vous] semblez prendre plaisir à me désapointer, [l'espoir de vous voir aujourd'hui
m'avoit reveillé] je ne vous verrez donc que demain—soit. * [Cependant] * [il faut que je vous parle], [je ne puis être] [il faut
que] [je m'occupe] *[je [n'ai] ne puis m'occuper que de vous] *.
Quoique vous voir et vous entendre soit pour moi*[le bonheur]*
[la volupté] j'aime mieux vous écrire que vous parler. [Vous] [d]
[loin de vous] [Votre présence m'attriste et me découragent], [mes
paroles sont genée, mes sentiments pénibles] —
II y a en vous une ironie, une malice qui [m'attriste] aigrissent
[est] et [me] découragent, [mes] les sentiments [sont] deviennent
pénibles, et [mes] les *[paroles]* du coeur se [glacent] tournent
en pures plaisanteries, [en votre présence]. [Sûrement] vous êtes
[un] le démon, c. à dire celui qui doute et nie, comme le dit
l'Ecriture.
[Vous] dernièrement — vous m'avez cruellement parlé du passé
[et du] vous m'avois dit [tout haut] ce que [je] j' [ai] tâchois
de ne pas croire—pendant 7 ans entiers, [étoit-ce] pourquoi-celà [vouliez vous vous venger] [la ve (ngeance)]
[vous n'] le bonheur est si peu fait pour moi, que je ne l'ai
pas reconnu quand il étoit devant moi — Ne m'en parlez donc plus,
au nom du Christ—[vous me faites connoitre la rage] [un rem]
le remords, si tout est que ja l'aurois connu, le remords [a] aurait
eu sa volupté — [le] un regrêt pareil ne [laisse] [produit] laisse
[qu'une rage] [que des larmes] à l'âme rien que des pensées [des]
de rages [et des blasphèmes] de blasphème.

Chere Ellenore, permettez moi de vous donner ce nom qui me
rapellent et [vos] [vos] [v] [et] [les charmes idéale] [une des
femmes] et [mes] les lectures brûlantes de mes jeunes (?) années
[les] [le phantome] [le p] et le doux phantome qui [n] me seduisoit alors et [votre] [Г] [m] votre [e] propre éxistence si violente si [bouleversée par les passions] orageuse [si éloignée] [de
votre des] [si éloignée] [de ce qu'] [si] [loin] si [elo] différente
de ce qu'elle devoit être. —
Chère Ellenore, [il fut un tems] vous le savez [où votre voix
votre regard] [que] [m'enivroit] où j'ai subi toute votre puissance.
Si j'ai connu [l'ivresse] [tout] Г [abbattement] [des нр ?бр\ [toute]
[la stupide ivresse du malheur, c'est à vous que je le dois]. C'est
à vous que je dois d'avoir connu toute [la stupide ivresse de
l'amour] ce [que l'ivresse] de l'amour a de plus convulsifs et de
plus doul(oureux) — [vous] [copnu tout ce qu'il a de plus] connu
[m'avez été envoyé comme] [il ne me] tout ce qu'elle a de plus
st(upide) et de plus stupide [n'a] [de tous les] ces [sentiments]
[si convulsifs] [si] [douloureux] [il ne]
et de tout cela il
m'est resté [à me consoler] qu' [un] une faiblesse 1 de 1 convalescent 1 attachement, [que] bien doux, bien vrai, [et] et qu'un
peu de crainte, [cette], [que] [je ne puis ne pas ressentir en présence d'un être aussi supérieur et malfaisant] qu'il m'est impossible de surmonter
[Je sa] Si jamais vous lisez celà, je sais bien ce que vous penserez — [voyez donc vous comme] [il se] [met à la torture] *[pour
me]* [pour] [faire croire ce qu'il n'est pas] — [quelle] que 1 de 1
maladresse 1 , il est humilié du passé — voilà1 tout 1 — Il mérite
bien que je le joue encore—[car] (Il a toute la fatuité de [s] de
Satan son maître). N'est 1 ce 1 pas1 Sans en avoir] [je] [le bien (?)]
[je vous jure je vous trouve]
Cependant [je vo] en prenant la plûme je voulois vous demander quelque chose—je ne sais plus quoi—[la] h (?) oui—c'est
de l'amitié—[c'est à dire l'intimité]
[la confian] cette demande
est bien [platte] vulgaire bien (?)—c'est comme un mendiant qui
demanderoit du pain—le fait est [que j'ai] qu'il me faut votre intimité [c'est la prémiére qu' il me paroit]
et cependant vous êtes [bien] toujours aussi belle que le jour
de la traversée, [que] ou bien celui du longtemps, lorsque vos
goits 2 humides me touchèrent le front—cette impression me
1
2

Вставлено позднее.
Описка, вместо doigts.

reste encore—froide, 1 humide [et froide] c'est—elle qui m'a
rendu Catholique—Mais vous allez *[vous passer]* [passer]; cette
beauté va [tomber] [comme une] pencher [et de tout] [tout à 1]
[tout] à la comme une avalanche—[quand elle ne sera plus le
monde aura perdu] Votre âme restera debout quelque tems encore, au milieu [d'une rui] [des ruines] de tant de charmes tombées—et puis elle s'en ira [réjoindre] [seule] [de la terre] et peut
etre jamais—la mienne, [ne] *[pauvre (?)]*, [pauvre] pauvre timide esclave ne [re] la rencontrera [parmi la foule] [la нрзбр |
dans l'infini de l'éternité—
[Mais votre ame] et puis qu'est-ce qu'une âme [sans votre regard] qni n'a ni regard, ni mélodie—mélodie peut-être— 2
Перевод:
Вас забавляет мое нетерпение, [вы] вам кажется доставляет
удовольствие приводить меня в отчаяние [Меня разбудила
надежда видеть вас сегодня] Значит, я увижу вас' только
завтра—пусть будет так. *[Между тем]* [мне необходимо говорить с вами], [я не могу быть] [надо чтобы] [я занят] *[все
мои мысли только о вас]*.
Хотя вас видеть и слышать вас—для меня *[счастье]* [наслаждение], мне легче писать вам, чем говорить. [Вы] [вдали от
вас] [ваше присутствие наводит на меня печаль и уныние]
[моя речь неловка, чувства угнетены].
Есть в вас какая-то ирония, насмешливость, которые вызывают во мне [печаль] горечь и лишают меня бодрости, чувства [мои] угнетены и слова, идущие из сердца, [в присутствии вашем] [леденеют] обращаются в чистейшие шутки.
[Конечно] в ы демон, т. е. mom

кто сомневается

Отрицает,

как сказано в Писании.
[Вы] недавно вы с жестокостью говорили мне о прошлом
[и о] вы мне сказали [вполне открыто] то, чему я старался
не верить в течение целых семи лет [было ли это] Зачем это
[Хотели ли вы мстить] [ м е < с т ь >
<?>].
[Вы не] Счастье не создано для меня и потому я не узнал его,
когда оно было передо мной — Ради Христа не говорите мне
более о нем.— [Вы заставляете меня познать бешенство].
Угрызение, если бы я только мог ощутить его, угрызение
Вставлено позднее.
Выражаю благодарность С. М. Бонди и Б. В . Томашевскому, принимавшим участие в транскрипции первого письма Пушкина, а также Ю . Н.
Верховскому, М. Г Муравьевой и О. М. Новиковой, помогшим мне в переводе писем на русский язык.
1

имело бы свое сладострастие—подобное же сожаление [оставляет] [рождает] оставляет [одно] [бешенство] [только слезы]
в душе лишь мысли бешеные и [кощунство] кощунственные.
Дорогая Элеонора, позвольте мне дать вам это имя, которое мне напоминает [и ваши] [и идеальное очарование] [одну
из женщин] и жгучие чтения юных лет моих [и призрак] и нежный
призрак тогда меня пленявший и [вашу] [м] вашу собственную
жизнь столь исполненную порывов, столь [потрясенную страстями] бурную, [столь удаленную] [от ваш] [от] [столь удаленную] [от того что] [столь далекую] столь [отда] отличную
от того, чем она должна была быть —
Дорогая Элеонора, [было время] и вы это знаете [когда
голос ваш, взор] [что] [опьяняли меня] когда я испытал всю
вашу власть надо мной. Если я познал [опьянение] [всю угнетенность] [псе одуряющее опьянение несчастия] [то этим
обязан я вам] вам я обязан тем, что познал все [одуряющее
опьянение любви] все [что опьянение] [любви] [все что опьянение] содрогания и муки любви. — [Вы] [познал] [все что
в ней есть самого] познал [мне были посланы как] [мне не]
все что она имеет самого одуряющего О т всех этих чувств
[столь судорожных,] [столь] [мучительных] от всего этого мне
осталось [в утешение] лишь слабость 1 выздоравливающего 1
привязанность [которая] очень нежная, очень искренняя,
и немного боязни [которой] [я не могу не испытывать в присутствии существа столь высшего и творящего зло] которую
мне невозможно преодолеть.
[Я зна] если когдй-нибудь вы это прочтете, я хорошо знаю,
что вы подумаете- [Посмотрите как он мучается] *[чтобы мне]*
[казаться не тем, чтс^он есть] [какая] как он неловок — он
оскорблен прошлым—вот и все. Он заслуживает того, чтобы
я и дальше его дурачила [так как] (У него все самомнение
его учителя сатаны) Не так ли? [Не имея] [я] [очень] [клянусь
вам я нахожу вас]
Между тем [я хо] берясь за перо, я хотел просить вас
о чем то — я уже не знаю о чем [Ах] да — о дружбе — [то
есть о близости]—[довер] Эта просьба очень [плоска] пошлая
очень, как нищий который просил бы хлеба
Все дело в том, что мне необходима ваша близость [это
первая которая мне кажется]
А между тем, вы [очень] все так же прекрасны как в день
поездки морем или в тот давнишний день, когда ваши [влажные]
1

В'геисано позднее над

строкой.

' t ^ z .

J*.

—

J ,

—

/ > ^

С:-

/•

•

у -

Х^

ВТОРОЕ ПИСЬМО ПУШКИНА

СУ^м

НЕИЗВЕСТНОМ

-X

"St

пальцы коснулись моего лба — это впечатление еще сохранилось во мне — холодное влажное [и холодное] оно обратило
меня в католичество.— Но вы *[увянете]*; эта красота [спадет
как] и [ото всего] сойдет как лавина — [когда ее не будет,
мир потеряет]
Ваша душа еще будет пребывать некоторое время среди
[облом] [обломков] стольких разрушенных очарований—а потом
оиа отойдет [соединиться] [одна] [с земли] и может быть никогда моя душа бедная < ? > [бедная] бедная робкая рабыня не
встретит ее в [толпе] [ н р з б р ] в беспредельной вечности—•
[Но ваша душа] да и что такое душа [без вашего взгляда]
не имеющая ни взора, ни мелодии -—- разве что мелодию —
2

[C'est aujourd'hui] [9 ans qu] [Il y a] [jour] [aujourd'hui]
C'est aujourd'hui [le] c'est le 9 1 anniversaire du jour ou je
vous ai vu pour la première fois. Ce jour [de] a décidé ma vie—
[plus] c'est
plus j'y pense, plus je vois que mon existence est inséparable
de la votre; [tout ce] je suis né pour vous aimer et vous suivre—
[tout] tout autre soin de ma part est erreur 1 ou 1 folie, [erreur
ou нрзбр] [votre présence] [seule] [me ranime] [peut me ranimer]
loin de vous je n'ai que [les rem] [des remords] [des] [morn]
[regrets] les remords d'un bonheur dont je [n'aurois pu assez
jouir] n'ai pas su m'assouvir.
tôt ou tard il faut bien que j'abandonne tout, et que je vienne
[errer autour de vous] tomber à vos pieds. L'idée de pouvoir un
jour avoir un coin de terre en [Crimée] M...y2 et la seule qui
me sourit et me ranime au milieu de mes mornes regrerts. [de] 1
Là je pourrai venir en pelerinage errer autour de votre maison
[vous rencontrer] [m'enivr < ? > ] vous rencontrer vous entrevoir— 3
Вписано позднее.
Не разобрано.
3 Французский текст писем дается в орфографии автографа с соблюдением
всех ошибок и описок, объясняемых, вероятно, в большинстве случаев взволнованным состоянием поэта. В самых необходимых случаях я позволила
себе поставить запятые, не имеющиеся в подлиннике. Круглые скобки —
скобки автографа. В прямых скобках стоят зачеркнутые в рукописи места.
Слова, заключенные в скобки со звездочкой, были Пушкиным зачеркнуты
и затеи восстановлены. Если ряд слов вычеркнут одной чертой, то она
заключаются в одну парѵ скобок. В ломаных скобках заключены мои дополнения недописанных Пушкиным слов и знаки вопроса после слов, чтение
которых не безусловно ясно.
1
3

Перевод:
[Сегодня] [прошло девять лет как] [прошло] [сегодня]
Сегодня 9 1 годовщина того дня, когда я вас видел в первый
раз. Этот день решил мою судьбу—[более] это
Чем больше я об этом думаю, тем более вижу, что мое существование неотделимо от вашего; [все что] я рожден чтобы вас
любить и следовать за вами — [все] всякая иная забота с моей
стороны ошибка 1 или безумие 1 [ошибка] или [нрзбр] [одно
лишь] [ваше присутствие] [меня воодушевляет] [может меня
воодушевить]. Вдали от вас я испытываю лишь [угрыз] [угры
зения] [мрач] [сожаления] угрызения по поводу счастия коим я
[бы никогда не мог вволю насладиться] не умел насытиться.
Рано или поздно, неминуемо, чтобы я всё оставил и пришел
[бродить вокруг вас] пасть к вашим ногам. Одна лишь мысль
о том что я смогу когда-нибудь иметь клочек земли в [Крыму]
м
только и манит меня и воодушевляет меня среди
мрачных сожалений. Туда смогу я совершать паломничества
чтобы бродить вокруг вашего дома [вас встречать] [упиваться]
вас встречать вас мельком увидеть — —
Эти два письма — не новость. Они были опубликованы еще
Якушкиным в „Описании рукописей Пушкина, хранящихся
в Румянцевском музее". 2 Письма эти написаны далеко не
всегда разборчиво, и очень многое не было прочитано Якушкиным, и как раз те слова, которые мне кажутся ключом
к разгадке этих писем („7 ans entiers"—7 лет; „le 9 anniversaire"—
9 годовщина; „1а traversée" — путешествие морем). По поводу
обоих он высказывал сомнение, что это действительно письма
Пушкина, а не наброски для повести. Письма эти перепечатывались в некоторых 3 собраниях писем Пушкина.
В 1887 году, когда по поводу пятидесятилетия со смерти
Пушкина было разрешено всем пользоваться его рукописями,
Морозов, редактор издания Литературного фонда, видел автограф этих писем. Но он изменил текст второго, данный Якушкиным, лишь одним неудачно прочитанным словом *. Морозов
Вписано позднее.
«Русская старина» 1884 г., № 8, стр. 327, и № 11, стр. 369.
3 Издание Литеоатурного фонда под ред. Морозова;
издание 1903 г. под;
ред. Ефремова; изд. Просвещения под ред. Морозова. В Академическое
издание «Переписки Пушкина» и в изд под ред. С. А. Венгерова эти письма,
не были включены.
* Изд. Литерат. фонда, т. V I I , стр. 4 2 3 .
1

отнес это письмо к Гончаровой и датировал его мартом 1830 года.
Первое же он отнес „к неизвестной даме" и датировал 1830 годом. 1 В 1903 году Ефремов выпустил книжку „Мнимый Пушкин", где в чрезвычайно грубой форме обвинял Морозова
в умышленном ненапечатании слов „девятая годовщина", для
того чтобы отнести письмо к Гончаровой. Дело в том, что у
Е f ремова в руках были тетради Анненкова, до сих пор очень
частично опубликованные и в некоторой своей части утраченные. Анненков, который прекрасно читал почерк Пушкина,
эту „девятую годовщину" прочел и в своем рукописном описании тетрадей Пушкина списал это письмо с таким толкованием: „Есть трагическое письмо, вероятно к Воронцовой,
едва-едва набросанное". В Суворинском издании в собрании
сочинений Пушкина 1903 г. Ефремов, владея транскрипцией
Анненкова, напечатал это письмо, очевидно, в его чтении,
считая, что это—письмо к неизвестной, но „вернее полагают,
что это—набросок для романа". Он и тут полемизирует с Морозовым, который в следующем своем издании все же умудрился повторить свое непрочтение „девятой годовщины".
Первый вопрос, который надо разрешить —что это такое: личные ли письма Пушкина или фрагменты художественной прозы.
Невозможно допустить, чтобы Пушкин писал литературное
произведение на французском языке. 2 По крайней мере такого
случая до сих пор не было известно. 3 Совсем иную картину
мы видим в эпистолярном наследии Пушкина. Большинство
его писем, обращенных к женщинам, во всяком случае все
дошедшие до нас любовные письма его написаны на французском языке. Тринадцать писем поэта к невесте написаны на
французском языке (кроме одного, объясняемого словами:
„Я по-французски браниться не умею, так позвольте мне вам
говорить по-русски"). Когда же H. Н. Гончарова стала женой
Пушкина и любовный пафос сменился успокоенным домашним
тоном, французский язык сменился русским.
Еще аргумент за то, что публикуемые письма — личные
письма Пушкина: поправки его в тексте все как будто преИзд\ Литерат. фонда, т. V I I , стр. 4 2 3 .
Случаи сочинения стихотворений на французском языке, как известно,
у Пушкина бывали, главным образом в юности.
3 Сохранилось
несколько записей Пушкиным мыслей на французском
языке; так, в 1 8 2 9 г., перед изданием «Бориса Годунова», Пушкин набросал
несколько вариантов для предисловия по-французски; черновые тексты критических заметок о Полевом и Шевыреве также написаны по-французски,
не говоря уже о ряде «планов» повестей.
1

следуют одну цель—сдерживать страсть и возможную резкость, все, что может обидеть неизвестную нам женщину,
и освещать все робким умилением с оттенком молитвенности.
( В эту роль (отвечающую
душевному состоянию, столь порой
знакомому Пушкину) он так входит, что уже отдается воодушевлению творческой мысли, и отсюда то прихотливое смешение огромного искреннего чувства с какой-то искусственностью и литературностью. Неизвестно, были ли когда-нибудь
отосланы эти письма, так как они сохранились лишь в черновых текстах. Процесс переписывания Пушкиным с черновых
текстов никогда не делался механически. Пушкин переписывал
творчески, зачастую многое изменяя, иногда возвращаясь
к зачеркнутому в черновике и отменяя незачеркнутое. Так что
если беловые тексты с этих черновиков были отосланы, то
они могли иметь несколько иной вид, чем если читать письма
по приведенному тексту, опуская зачеркнутое.
Как датировать эти письма? Они написаны в двух тетрадях,
хранящихся в рукописном отделении Ленинской библиотеки
в Москве: первое в тетради № 2382 (лл., 69г г.—68j), второе
в тетради № 2373 (л. 24і). Обе эти тетради внешне совершенно схожи — тот же размер, та же толстая синяя бумага
верже с водяным знаком 1828 г., даже такой же переплет.
Повидимому, они приобретены одновременно и заполнялись
параллельно. К заключению о такой манере Пушкина одновременно работать в двух тетрадях приводит нас изучение
его рукописей. 1
Заведя тетрадь № 2382 перед поездкой на Кавказ в 1829 г.,
Пушкин пользовался ею в 1829, 1830 и 1831 гг., заполняя ее
с двух концов и переворачивая верхом вниз. 2 В тетради мы
имеем ряд групп текстов, писавшихся бесперебойно в хронологической последовательности. Ту группу текстов, в которую
1 Одинакового вида тетради, служившие Пушкину одновременно: № 2 3 6 5
и № 2 3 6 7 (для переписки беловых текстов) в Кишиневе и Одессе; тетрадь
№ 2 3 6 6 одного вида с ними, но она стала заполняться непосредственно
после № 2 3 6 5 ; № № 2 3 6 8 , 2 3 6 9 и 2 3 7 0 служили поэту в Михайловском
в 1 8 2 4 — 1 8 2 5 гг. Это — те самые большие черные сафьяновые тетради
с тиснением масонского треугольника на переплете, о которых говорит
А. Н.
Вульф в
своем дневнике
(Майков, «Пушкин», С П Б .
1899,
стр. 1 7 7 ) .
-' Обратился к ней Пушкин еще в конце февраля 1 8 3 4 г., написав в ней
черновое письмо к Бенкендорфу, и, наконец, в 1 8 3 6 г., когда ему понадобился
имевшийся в этой тетради текст «Путешествия в Арзрум» для публикации
его в «Современнике». Т о г д а же в этой тетради написал он статью об истории поэзии Шевырева, предназначавшуюся для того же «Современника».

входит письмо к неизвестной, составляют черновые тексты
статей и заметок, напечатанных Пушкиным в № № 5, 7, 8, 10
и 12 „Литературной газеты" за 1830 г. Время написания
этих текстов — январь и февраль 1830 г. Непосредственно
перед письмом находится (лл. 7 0 2 — 7 0 і ) окончание „Объяснения к заметке об Илиаде", напечатанного в № 12 „Литературной газеты". Заметка эта (являющаяся ответом на выпад
Раича, напечатанный в № 4 его московского журнала „Галатея",
цензурная помета которого 23 января) написана Пушкиным
в последних числах января или первых числах февраля, потому
что 4 февраля она уже рассматривалась в Петербургском цензурном комитете. Следующий лист вырван. На листах 69 2
до 68 находится 1 интересующее нас письмо. На листе 67 2 —
черновик письма к К. Н. Бороздину, который был набросан
тоже до 4 февраля, так как в связи с этим письмом Пушкина
в этот день цензурный комитет рассматривал донесение Щеглова о стихах Дениса Давыдова. 2 67 лист—чистый. На этой
странице и нужно считать окончание группы интересующих
нас текстов. Таким образом письмо к неизвестной в этой
тетради можно датировать достаточно узко — последние числа
января до 3 февраля 1830 г.
Перейдем к рассмотрению датировки второго письма. Н. В.
Измайлов в своей работе о „Медном всаднике" (читанной
в виде доклада в Пушкинской комиссии Общества любителей
российской словесности в 1928—1929 г.) пришел к заключению,
что тетрадь № 2373, служившая неоднократно П/шкину
в 1832 — 1 8 3 3 гг. и бывшая с ним в его путешествии в Оренбург и в Болдино осенью 1833 г., начала заполняться с 1829 —
1830 гг. Поэтому внешне ничто не противоречит тому, чтобы
письмо в тетради № 2373 датировать тоже 1830 г. (Так как
оно находится отдельно от других текстов в тетради, то датировать его более точно затруднительно). Внутренне же тон
и настроение, вплоть до некоторых выражений в обоих письмах, так близки, что я считаю несомненным, что письма написаны к одному лицу, и более чем вероятным, что второе
написано не позднее 5 — 10 дней после первого письма. К тому
же те же чернила и тот же почерк, что в первом письме, подтверждают мое положение.
1 Т а к как тетрадь тут заполнялась верхом вниз, то большие номера страниц заполнялись раньше, чем меньшие.
2 См. статьи Н . К . З а м к о в а :
« К п-нзурной истории произведений Пушкина» и «Архивные мелочи о Пушкине», в выпусках X X I X — X X X «Пушкин и его современники», стр. 5 0 — 5 2 , 6 3 — 6 4 .

• Звенья. ,N»2

3
В одной из южных тетрадей Пушкина сохранилось французское черновое письмо 1 к неизвестной женщине:
[Ce n'est pas pour vous braver que je vous écris mais [puisque]
j'ai eu [la bêtise] et la faiblesse [et le ridicule] de vous avouer
[ma] une passion ridicule et j e veux m'en expliquer franchement—] 2
Ne feignez rien [c'est] ce seroit indigne de vous [et de plus]
*[c'est parfaitement inutile]* — la coquetterie [qui vous sied tant]
seroit une [cruelle bien] cruauté [très] [froidement] frivole et
surtout bien inutile. — Votre colère, je n'y croiroi pas plus — en quoi
puis je vous offenser; je vous aime avec tant d'élan de tendresse,
si peu de prétention — [si votre orgueil est blessé] votre orgueil
même ne peut en être blessé [vous avez su que] [m'aviez deviné]
[saviez ma haute] [нрзбр content < ? > ] [vous]
Si j'avois des espérances cela ne seroit pas la veille de votre
depart нрзбр que j'auroi attendu pour [vous f] me déclarer.
Attribuez mon aveu [à mon émotion qui] qu'à une exhaltation
[à un trouble] [qui] dont j e n'étois plus le maître qui alloit jusqu'à
la défaillance [et l'imbècilitéj [je ne veux rien] j e ne demande
rien, je ne sais moi-même ce que je veux — cependant je vous
Перевод:
[Я не хочу оскорблять вас своим письмом, а пишу вам [так
как] я имел [глупость] и слабость [и неловкость] признаться
вам [в моей] в смешной страсти и хочу откровенно объясниться. 2 Не притворяйтесь [это] это было бы недостойно
вас [и более того — это совершено бесполезно], кокетство [которое вам так к лицу] было бы [жестокою] жестокостью [весьма]
[холодно] легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной,—
ваш гнев, к ему поверил бы не более — чем мог бы я вас
оскорбить; я люблю вас с таким порывом нежности, без всяких притязаний — [Если ваша гордость задета] Даже ваша
гордость не может быть задета [Вы узнали, что] [поняли меня]
[знаете мою высокую] [довол < ? > н р з б р ] [ в ы ]
1 Тетрадь № 2 3 6 6 , лист 3 0 ; № 4 7 в 1 томе «Писем Пѵшкина» под ред.
Б. Л . Модзалевского. Т е к с т выверен мною по автографу. В примечании редактор говорит: «Письмо обращено к неизвестной даме — вероятно, из кишиневского общества. Приурочение письма к M . Н . Раевской-Волконской, делаемое Н. Кузьминым в его «Поэтической монографии из жизни Пушкина»:
«Первая любовь Пушкина» ( « З а р я » 1 9 0 5 г., Лі1 2 5 0 ) , ни на чем не основано (ср. «Пушкин и его современники», вып. X I V , стр. 1 5 7 , 1 8 1 — 1 8 2 ) .
2 С начала письма до этого слова включительно строки
перечеркнуты.

А Т С / -

' ^ ^ t ^ y

j f t>2

г С ^
—

'•С?

у.
- —'

•/ - U ^ . , — a
-

It J— ут;
/

^ «Й^і

У
^

' e^-tj.

Мхй • tf^ rTi'

—

ТРЕТЬЕ

J , -

ПИСЬМО ПУШКИНА

НЕИЗВЕСТНОЙ

Если бы у меня были надежды, не стал бы я ждать кануна
вашего отъезда, чтобы [вам с] объясниться. Припишите мое
признание [моему волнению которое — ] возбуждению [смущению], с коим не мог я более совладать, которое дошло до
слабости [и глупости] [я не хочу ничего], я не прошу ничего,
я сам не знаю, чего я хочу, — тем не менее я вас
Письмо это пронизано тем же серьезным, благоговейным чувством и растерянностью, как и вышеприведенные ДЕЭ письма.
Пушкин изливает свои чувства без всяких практических планов, впервые накануне отъезда той,которой написано письмо. Глубина и безнадежность его любви ощущаются в каждом слове.
Письма эти, разделенные семилетним перерывом, 1 настолько
похожи тоном, что напрашивается вывод, что они написаны
к той же, кому написаны и первые два письма. В упоминутой
южной тетради, за три листа до только что приведенного
письма, вырвано 18 листов. 2 10 из них вырваны одним движением сразу. На оставшихся обрывках имеются либо начала,
либо концы строк французского текста. Исписанных было 12
и через некоторый промежуток — 5 страниц. По оставшимся
кусочкам текста можно с уверенностью сказать, что здесь
были любовные письма. Наводят на это слова „charme" (очарование), „bête" (глупо) — слово, не раз встречающееся
в только что приведенном письме, постоянные личные местоимения (je) и восклицательные знаки. Что и эти письма надо
отнести все к той же женщине, ясно из того, что они отделены от предыдущего лишь тремя страницами. Конечно, эти
два уничтоженных письма не были отосланы, так как по сохранившемуся черновику письма ясно, что оно -— первое письмо
с объяснением.
1
Это письмо считается кишиневским и датируется 1 8 2 2 г. Вероятнее,
писал его Пушкин в Одессе в 1 8 2 3 г., о чем речь дальше.
Тетрадь
№ 2 3 6 6 служила ему и там. ( Т а м записана эпиграмма 1 8 2 4 г. на
Воронцова «Певец Давид...»). Тетрадью этой под конец пользовался
Пушкин, перевернув ее верхом вниз и начав с последнего листа как бы
с первого. Т у т написаны в такой последовательности: 1) черновое письмо
к Плетневу от о к т я б р я — н о я б р я 1 8 2 2 г., 2) первые черновики «Свободы
сеятеля» и «Демона», датирующиеся 1 8 2 3 г., 3 ) черновое письмо к Бестужеву от 1 3 июня 1 8 2 3 г., 4 ) вырванные французские письма и 5) письмо
«Ce n'est pas oour vous braver...»
2 Тетрадь № 2 3 6 6 , между лл. 3 3 и 3 4 . Т а к
как и эти письма и письмо
на л. 3 0 писаны верхом вниз, то вырванные были, очевидно, написаны
раньше сохранившегося.

О том, что чувства, высказанные во всех этих письмах,
чувства самого Пушкина, а не какого-нибудь героя его произведения, а во-вторых, глубоко искренни, заключаю я из того,
что характер их — тот же на расстоянии семи лет. Попасть
в тон переживания, „выдуманного" за семь лет, было бы
маловероятно.
Все эти три письма Пушкина так значительны, что представляется интересным сопоставить их с другими письмами
Пушкина к женщинам. Заведомо можно сказать, что Пушкин
писал очень много писем к женщинам. Между тем их сохранилась не очень большая пачка — всего 166 писем к 16 женщинам. 77 из них обращены к жене. К Анне Николаевне Вульф
сохранилось всего одно письмо, но чрезвычайно характерное
для отношения Пушкина к этой обожавшей его и совершенно
неинтересной для него девушке. В письмах А. Н. Вульф
к Пушкину она часто обиженно приводит его слова, особенно
оскорбившие ее чувство. (Кстати сказать, эти цитаты следовало бы вводить в собрания писем Пушкина). Пушкин чувствует
себя в праве говорить с ней свысока; заметна какая-то пресыщенность в этих наставлениях, как вести себя с мужчинами
девушке, с которой у него еще недавно был роман.
К двоюродной сестре А. Н. Вульф — А. П. Керн, до близости с ней—письма страстные, влюбленные, вожделеющие.
В письмах к матери А. Н. Вульф — П. А. Осиповой — видна
большая привязанность, уважение и чувство необходимости,
обязательности, точно выплата какого-то долга.
К Е. М. Хитрово—скучающие, принужденные письма, а в одном
из них появляется бесцеремонная откровенность, доходящая
до дерзости. Впечатление, что Пушкин, устав от ига напряженной любви этой стареющей женщины, делает отчаянную
попытку оборвать отношения грубостью. Конечно, это ни
к чему не привело.
К В. Ф . Вяземской письма—дружеские, преданные, почти
братские, в которых доверчивая откровенность относительно
своих семейных неприятностей и простота отношения перевешивают над непринужденной кокетливостью, являющейся отголоском короткого увлечения, пережитого В. Ф . по отношению
к Пушкину.
Мы имеем еще ряд отдельных писем Пушкина к разным
женщинам. Каждое носит свою особую печать. Я разумею
легкое, непристойное письмо к двум неизвестным дамам, из
Одессы в Кишинев, „дружескую болтовню", как называет
Пушкин игривое письмо к А. И. Беклешовой, и незначитель-

ные светские письма к А. О. Смирновой, Фукс, Дуровой,
Ишимовой.
Не уцелели, может быть, самые значительные из любовных
писем Пушкина — к гр. Е. К. Воронцовой и к Ек. Н. Ушаковой, 1 но все вышеперечисленное меркнет перед новыми
письмами к неизвестной.
Письма Пушкина к жене, может быть, по самой природе
своей (вспомним слова Пушкина: „Жена не то, что невеста.
Куда! Жена свой брат") по-домашнему просты, разговорны.
Они пишутся обычно в каждую разлуку через день, и ненаписание их было бы событием, тогда как написание любовного письма к другой женщине является событием, которое
само по себе уже должно быть чем-то выдающимся. Поэтому
ставиіь их в один ряд трудно, и по первому впечатлению
письма Пушкина к жене уступают по блеску, яркости и силе
чувства некоторым другим письмам Пушкина к женщинам. Но
в чрезвычайно простых и скупых словах писем к жене, близких по словесной сдержанности к прозе Пушкина, видны зачастую большая любовь, привязанность, тоска без нее и ревность, постоянная тема его писем. Не многим отличаются от
этих писем письма Пушкина к Наталье Николаевне до брака.
Одно лишь письмо Пушкина к матери Н. Н. Гончаровой, преисполненное коленопреклоненной любви к недосягаемой невесте, может по своим предельным чувствам выдержать сравнение с вводимыми мною в биографию Пушкина письмами.
Три приведенные письма позволяют нам построить биографическую схему взаимоотношений Пушкина и неизвестной
женщины.
Два письма 1830 г. раскрывают образ женщины, так взволновавшей Пушкина. Пламенная, отдающаяся страстям, поражающая своим бурным темпераментом в чопорной среде,
в которой она живет, властная, ироническая, насмешкой пресекающая признание в любви, она мстит Пушкину за то, что
он на юге слишком поздно (накануне ее отъезда) открыл ей
свое чувство. „Вы мне сказали то, чему я старался не верить
в течение целых семи лет. Счастье не создано для меня (постоян1 И Воронцова и Ушакова сожгли письма Пушкина в старости. Ушакова
сделала это перед смертью. «Несмотря на просьбы дочери, она никак не
желала оставить их, говоря: « М ы • любили друг друга горячо, это была
наша сердечная тайна; пусть она и умрет с нами». (Записи П. И. Бартенева
в «Русском архиве» 1 9 1 2 , № 10, стр. 3 0 1 , и № 5, стр. 1 5 9 ) .

ное признание Пушкина), и потому я не узнал его, когда оно
было передо мной. Ради Христа не говорите мне более о нем".
Эти слова я понимаю в том слысле, что Пушкин в течение
семи лет не смел думать, что он любим. „9 годовщина" говорит о дне знакомства в начале февраля 1821 г.
С ноября 1820 г. Пушкин гостил у своих знакомых Давыдовых в имении „Каменка", Чигиринского уезда, Киевской губ.
В феврале 1821 г. он ездил из Каменки к своим друзьям Раевским
в Киев. Сколько времени он там провел — неизвестно. По пометам в рукописях поэта мы знаем, что 9 февраля он был
в Киеве, а 22 февраля уже опять в Каменке. В конце этого
месяца или в начале марта он уехал обратно в Кишинев.
Вероятно, в это время Пушкин заезжал несколько кружно
в Тульчин, где был расположен штаб 2-й армии и где у него
были знакомые.
Первая встреча Пушкина с женщиной, которой написаны
публикуемые мною письма, произошла, таким образом, либо
в Каменке, либо в Киеве, в „светском" обществе которого,
состоявшем из украинских и польских помещиков, проводил
время Пушкин.
В „satan son maître", может быть, можно видеть пушкинского
„Демона" — А. Н. Раевского. „Семь лет он не хотел верить...",
т. е., вероятно, не было новой пищи для мыслей и чувств —
надо думать, он не видел той, кому написаны письма, с 1823 г.
После возвращения из Каменки в Кишинев (в марте 1822 г.)
с заездом, вероятно, в Тульчин Пушкин месяца через полтора
поехал в Одессу, где провел весь май. В декабре две недели
Пушкин находился в служебной поездке по Бессарабии. В начале июля 1823 г. Пушкин вновь поехал в Одессу под предлогом „лечения морскими ваннами". Анненков знал очень
многое из жизни Пушкина от его современников и разбросал
по „Материалам к биографии Пушкина" целый ряд глухих
указаний на то, чему мы просто принуждены верить. Он говорит по поводу кишиневских романов Пушкина: „Недаром
отпрашивался Пушкин у добродушного Инзова и в Одессу
так часто. Там у него были новые любовные связи, не уступавшие кишиневским, но никогда не заслонявшие их". 1 В другом месте - Анненков говорит: „Пушкин с позволения Инзова
находился опять в Одессе (май 1823 г.) и, вероятно, так же,
как и в первые разы, по любовным своим делам".
1
2

«Пушкин в Александровскую эпоху», С П Б . 1 8 7 4 , стр.
Т а м же, стр. 2 1 3 .

191.

Приехавший в О д е с с у 21 июля новый Новороссийский генерал
губернатор гр. М. С . Воронцов объявил Пушкину, что тот
переводится из Кишинева в Одессу. В конце июля Пушкин
поехал на несколько дней в Кишинев и окончательно водворился в Одессе. Выходит, что знакомство с неизвестной нам
женщиной продолжалось, может быть, в Кишиневе и в Одессе.
Конечно, в Одессе они виделись, потому что не в Кишиневе
же они совершали поездку морем. Из Одессы она уезжает,
и накануне ее отъезда Пушкин объясняется с нею и пишет
ей первое (хронологически, а третье в моей работе) письмо.
Поручиться, что это было в 1823, а не во время короткого
пребывания Пушкина в Одессе в 1821 г. — трудно, но слова
о „семи годах" в 1830 г. заставляют полагать, что это южное
обращение и прощальное письмо написаны в 1823 г.
Теперь, в Петербурге (Пушкин приехал в Петербург после
путешествия в Арзрум 2 ноября І 8 2 9 г. и пробыл там до
4 марта 1830 г., когда он выехал в Москву), новая встреча
так захватила его, что он просит у любимой женщины лишь
дружбы, близости, доверия; он готов повторить унизительную
и мучительную роль наперсника (пережитую им незадолго по
отношению к гр. А. Ф . Закревской). Он говорит о „неминуемой" судьбе своей — все бросить, чтобы совершать паломничество к ее дому в Крыму. 1
Сочетание этого огромного размаха жертвенности с кротостью, робостью и бескорыстием в кульминационные моменты любви очень значительно в образе Пушкина. Вспомним
о письме к H. Н. Гончаровой в конце августа 1830 г.: „Во
всяком случае вы совершенно свободны. Что же до меня, то
я даю вам честное слово принадлежать только вам или никогда не жениться". Многократное подчеркивание чувства необыкновенной скромности и робости очень ясно встает в черновых строках начала одного письма к невесте: 2 „Надеюсь,
что это письмо не найдет вас более в Заводе", пишет Пушкин
и сейчас же одергивает себя и поправляется: „Я хотел бы
надеяться", но и это кажется ему слишком развязным, и он
1 По слову
Crimée (Крым) Пушкиным написано другое слово, до сих
пор никем не прочитанное. Ясно лишь знающим руку Пушкина, что первая
буква — большое М . Повидимому, здесь стоит название какого-нибудь крымского поселка или имения. Если удастся прочесть это название имения, то
может подвинуться и вопрос о том, кто была его обитательница.
2 «Письма Пушкина» под ред. Модзалевского, № 3 4 8 . Цитирую пэ автографу в тетради № 2 3 7 2 , л. 6 0 s .

вставляет еще одно слово: „Я хотел бы осмелиться надеяться..." 1
Тон Пушкина, рабски-униженный в комментируемых мною
письмах, должен ошеломить, если его воспринимать безоговорочно. Но мы знаем, что редко кто бывал так гибок и переимчив в тоне писем, как Пушкин. Стоит вспомнить его
философские письма к Чаадаеву, несколько архаистичное
письмо к И. И. Дмитриеву, уснащенные непристойностями
письма к Соболевскому и Вяземскому и т. д. Этой стилизацией, можег быть, объясняется и непомерное самоунижение
и весь абзац, посвященный душе в конце первого письма. Из этого
письма мы узнали, что женщина, к которой обращены эти
письма — католичка и неравнодушная к религии. Пушкин своеобразно и умиленно вспоминает сцену, когда она якобы обращала его в католичество. И вот, желая растрогать ее, Пушкин говорит ее языком—следует тирада о душе. Но, глубокий реалист,
он не выдерживает этого ложного тона и перебивает себя словами: „[Но ваша душа] да и что такое душа [без вашего взгляда],
не имеющая ни взора, ни мелодии — разве что мелодию..."
Пушкин называет неизвестную женщину Элеонорой, именем
героини романа Бенжамена Констана „Адольф". Называть
женщину литературным именем — уже очень от нас далекая
условность отошедшей поры. В то время все были проникнуты
литературой. Кажущаяся нам искусственность была широко распространена. Так, например, прозвание „Эрмини" за Е. М. Хитрово прочно укоренилось в кругу ее друзей. „Адольф"
Бенжамена Констана глубоко захватил французское и русское
общество. Пушкин читал его на французском языке (роман
вышел в 1816 г.) и любил его, по свидетельству Вяземского.
Вяземский перевел его в 1829 г. и посвятил этот перевод
Пушкину. Пушкин писал рецензию на перевод Вяземского
в декабре 1829 г . 2 Таким образом, в январе — феврале 1830 г.,
когда писались письма к неизвестной, он находился еще под
свежим впечатлением этого романа и, естественно, назвал ее
именем героини „Адольфа", страстный характер которой, беззаветно отдающейся чувству наперекор всем условиям „света",
дает нам новые пути к пониманию личности неизвестной женщины, любимой Пушкиным.
Постараемся разобраться в душевном состоянии Пушкина
в эти петербургские месяцы его жизни. 2 ноября 1829 г. он
1
5

Отчасти это объясняется, может быть, и стилем французских писем.
Напечатана в № 1 «Литературной газеты» за 1 8 3 0 г . (стр. 8 ) .

приезжает в Петербург с образом холодно встретившей его
возвращение с Кавказа Натальи Николаевны в душе. 15 ноября, еще не успокоившийся от взволновавшей его встречи,
Пушкин пишет С. Д. Киселеву в Москву: „...Кланяйся неотъемлемым нашим Ушаковым. Скоро ли, боже мой, приеду из
Петербурга в Hôtel d'Angleterre мимо Карса, 1 по крайней
мере мочи нет хочется".
7 января Пушкин пишет Бенкендорфу 2 письмо, в котором
просит разрешить ему выехать за границу или в Китай с русской миссией. Чем было вызвано это намерение? Надо думать,
что это было удовлетворение потребности уехать подальше
и неизведанными внешними впечатлениями вытеснить образ
„гордой и мучительной девы". Путешествие в К и т а й — э т о
то же, чем была прошлогодняя поездка в Арзрум, не давшая,
впрочем, душевного спокойствия. Поэтому и в стихах от
23 декабря 1829 г. „Поедем, я готов" можно видеть как бы
попытку прощания с H. Н. Гончаровой. Поэт спрашивает:
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
З а б у д у ль гордую, мучительную деву
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную любовь я принесу? 3

Через месяц после написания этих стихов поэт с странным,
казалось, напускным равнодушием спрашивает в письме Вяземского, бывшего в это время в Москве: „Правда ли, что моя
Гончарова выходит за архивного Мещерского? Что делает
Ушакова, моя же? Я собираюсь в Москву —как бы не разъехаться < с Вяземским > ". (Письмо датируется концом января -—
началом февраля 1830 г.). Теперь это равнодушие, может быть,,
объясняется. В эти самые дни написаны горячие любовные
письма к неизвестной женщине. Таким образом, если взрыв
чувства к ней последовал после стихов „Поедем, я готов"
и после письма к Бенкендорфу, то, повидимому, роман в Петербурге с нею был ограничен двумя месяцами. 4 марта Пушкин
уже уехал в Москву. Я даже допускаю такую возможность,
что Пушкин, отвергнутый неизвестной женщиной, кинулся
в Москву, чтобы ее больше не видеть. Интересно, насколькоТ а к называл Пушкин неприступную H . Н . Гончарову.
Черновой текст находится также в тетради № 2 3 8 2 .
В неопубликованном автографе имеются еще более выразительные варианты: «Иль возвратясь, беглец, повергну», «И БНОВЬ К ее глазам».
« Я робко принесу повинную (покорную) главу», «Моленья», «Неизменнуюбезумную любовь».
1

2
3

мало стремился тогда Пушкин в Москву. Выехав 4 марта из
Петербурга, он приехал в Москву лишь 12 числа (вместо 7-го).
Как выясняется, он заезжал в Малинники на три дня. 1 Как бы
подтверждая свои слова в письме к Вяземскому—„моя Гончарова"
и „Ушакова, моя же",—Пушкин в Москве делит свое внимание
между этими двумя девушками. Даже судьба младшей Ушаковой
(Елизаветы Николаевны) его близко задевает. В письме к Вяземскому (который к этому времени уже был в Петербурге), написанном 14 марта, через два дня по приезде в Москву, Пушкин
и пишет: „...Но все это безделица, а вот что важно: Киселев
женится на Л. Ушаковой и Катерина говорит, что они счастливы до гадости". По Москве ходят слухи о частых посещениях и о предстоящей женитьбе Пушкина на Ушаков й. Об
этом пишут Погодин (23 марта), В. А- Муханов (27 марта),
об этом же вспоминает позднее H. М. Смирнов. Но во второй половине марта Пушкин уже сделал свой выбор. Он довольно прозрачно пишет Вяземскому: „Письмо мое доставит
тебе Гончаров, брат красавицы: теперь ты угадаешь, что тревожит меня в Москве"; но 24 марта опять новые планы
в письме к Бенкендорфу: „Я предполагал из Москвы проехать
в Псковскую деревню, но, если Николай Раевский приедет
в Полтаву, убедительно прошу ваше превосходительство разрешить отправиться мне к нему туда". Наконец, 6 апреля он
сватается вторично к H. Н. Гончаровой, она дает согласие,
и он — жених.
В середине июля Пушкин едет в Петербург „печатать Годунова", как объясняет Языков в письме к брату. Сам же
Пушкин еще 7 июня писал дедушке невесты А. Н. Гончарову:
„Каждый день ожидал я обещанных денег и нужных бумаг
из Петербурга — до сих пор не получил"... „Думаю, что буду
принужден в конце сего месяца на несколько дней отправиться
в П. Б., чтоб привести дела свои в порядок". Может быть,
была и другая причина—-возникла новая потребность опять
видеть оставшуюся там женщину. О том, как он себя чувствует
в Петербурге, Пушкин писал В. Ф . Вяземской: „Признаюсь,
к стыду моему, что я веселюсь в Петербурге и не знаю, как
и когда я вернусь". Уехав из Москвы на несколько дней,
Пушкин отсутствовал целый месяц.
1 См. публикацию Л . Б . Модзалевского в « З в е н ь я х » , кн. I, стр. 5 1 , где
он дает неизвестную запись в дневнике Прасковьи Александровны Осиповой
между 7 и 1 0 марта: « 1 8 3 0 г. марта, в ту минуту, когда мы сбирались'
выехать из Малинников, приехал Пушкин из М о с к в ы и пробыл у нас 3 дни».
Осипова описалась: он ехал в Москву, а не из М о с к в ы .

Очень вскоре после своего приезда в Петербург после возвращения из Арзрума, а именно 24 декабря 1829 г., Пушкин
начал писать 8-ю главу „Евгения Онегина" (в той же тетради
№ 2382). Закончил он ее 25 сентября 1830 г. в Болдине, в те
дни, когда он как бы завершал круг чувств, связанных с уходящей жизнью одинокого свободного человека.
Мы не знаем ни одного плана „Евгения Онегина" и, напротив, знаем признание Пушкина:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Е щ е неясно различал.

Мне кажется, что психологическое состояние Онегина
в 8-й главе очень близко к состоянию Пушкина в феврале
1830 г. Можно даже проследить параллельные места в письмах
Пушкина и Онегина. Письмо Онегина написано 5 октября
1831 г. в Царском Селе. Осенью же 1830 г. воспоминание
о своем чувстве к неизвестной нам женщине было еще настолько свежо, что воспользоваться своими письмами как материалом для художественного произведения Пушкин еще не
мог. Этим, надо думать, следует объяснить написание письма
Онегина через год после окончания 8-й главы. Стихи „Какому
злобному веселью быть может повод подаю" являются воспоминанием характеристики ее отношения к нему, выраженным
в письме так: „Посмотрите, как он мучается, чтобы мне
казаться не тем, что он есть" и т. д. Слова „понимать душой
все ваше совершенство" повторяют слова „в присутствии
существа высшего". „Я утром должен быть уверен, что с вами
днем увижусь я " тоже повторяют слова Пушкина в начале
письма: „Меня разбудила надежда видеть вас сегодня".
Стихи „Боюсь, в мольбе моей смиренной Увидит ваш суровый
взор Затеи хитрости презренной И слышу гневный ваш укор"
как бы пересказывают те слова, которые Пушкин влагает
в ее уста в своем письме.
Все это, а главное—душевное состояние человека, признающегося в любви, которую не разделяют, но которая могла
быть разделена прежде, дает мне основание взять на себя
смелость утверждать, что 8-я глава „Евгения Онегина" и в особенности письмо Онегина возникли на основе личного переживания, раскрывшегося для нас в этих трех письмах.
Очень любопытным, неожидан:-ым и, мне кажется, убедительным подтверждением моей мысли об автобиографичности
8-й главы „Евгения Онегина" является мнение Кюхельбекера,

сильное своей чистой интуицией: „Поэт в своей 8-й главе
похож сам на Татьяну. Для лицейского его товарища, для
человека, который с ним вырос и его знает наизусть, как я,
везде заметно чувство, коим Пушкин преисполнен, и не хочет,
чтобы об этом чувстве знал свет". 1 И еще: „Читал я после
обеда последнюю главу „Онегина": в ней много чувства; несколько раз слезы навертывались у меня на глазах,—нет, тут
не одно искусство, тут сердце, тут душа!" 2
Кроме „Евгения Онегина", и не в такой мере, как он, с первым из публикуемых мною писем связан „Каменный г о с т ь " :
вот жестокие и страшные по своему реализму слова Дон Карлоса, обращенные к Лауре:
Т ы молода... и будешь молода
Е щ е лет пять иль шесть. Вокруг тебя
Е щ е лет шесть они толпиться будут.
Т е б я ласкать, лелеять и дарить
И серенадами ночными тешить,
И за тебя друг друга убивать
Н а перекрестках ночью. Н о когда
Пора пройдет: когда твои глаза
Впадут и веки сморщась почернеют
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя старухой.
Т о г д а — что скажешь т ы ?

З а полгода до этих стихов Пушкин гораздо мягче, но по
существу о том же писал в письме к неизвестной: „Но вы
увянете; эта красота [спадет как] и [ото всего] сойдет как
лавина—[когда ее не будет, мир потеряет]. Ваша душа еще
будет пребывать некоторое время среди [обломков] стольких
разрушенных очарований".
Кроме этого, слова письма „[Но ваша душа] да и что такое
душа [без вашего взгляда] не имеющая ни взора, ни мелодии—
разве что мелодию" являются перифразом стихов:
И з наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает;
Н о и любовь мелодия...

Эти строки из „Каменного гостя" в виде афоризма Пушкин
вписал еще 1 марта 1828 г. в альбом известной пианистки
Шимановской. Не та же ли неизвестная женщина, к которой
1 «Дневник
Кюхельбекера», Л . 1 9 2 9 , стр. 4 2 . Запись от 1 7 февраля
1 8 3 2 года, сделанная в день получения 8-й главы «Евгения Онегина».
2 Т а м же, стр. 5 0 . Запись
от 1 мая 1 8 3 2 г.

написаны эти французские письма, вдохновила Пушкина на
стихотворение „В последний раз твой образ милый", тоже
написанное осенью 1830 года в Болдине?
Т.

Зенгер

Новые автографы Пушкина
В марте 1932 г. в Праге Славянской библиотекой министерства иностранных дел и библиотекой Чешского народного
музея была организована выставка „Пушкин и его эпоха".
В каталоге выставки, содержащем описание пушкинианы, дано
описание четырех автографов Пушкина. (Yystava „Puskin
a jeho doba". Puskiniana. Katalog dila Puskinova a Pracî о nèm.
Nâcladem matice ceské a slovanského ûstavu v Praze 1932).
Один из этих автографов, хранящийся в библиотеке Чешского
народного музея, „О, Делия драгая", давно известен (снимок
с него воспроизведен в I т. соч. Пушкина под ред. С. А. Венгерова, стр. 66, и кроме того фотоснимок в точный размер
подлинника в настоящее время хранится в Центральном
литературном музее), но три других, принадлежащих частным лицам, до сих пор известны не были.
Автографы эти следующие: стихотворение „Нет, нет: не
должен я, не смею, не могу" из альбома Pauline Barténieff;
запись в ее же альбоме из „Каменного гостя"; альбом в настоящее время принадлежит Н. А'. Константинову (Париж);
письмо Пушкина к гр. А. И. Чернышеву, принадлежащее
теперь М. Б. Сустер (Прага).
Стихотворение „Нет, нет: не должен я..." писано чернилами
на белой (пожелтевшей) бумаге большого почтового формата;
имеющиеся следы сгибов позволяют предположить, что рукопись была сложена вчетверо и позднее вшита в альбом, где
и находится, между 15-м и 16-м листами (всего в альбоме
74 нумер, листа, в кожаном переплете); размер рукописи
20 X 24 сант. (Таков и размер альбома).
Приводим текст автографа с сохранением орфографии и
^пунктуации Пушкина.
Нѣтъ, нѣтъ: не долженъ я, не смѣю, не могу
Волненіямъ любви безумно предаваться
Спокойствіе мое я строго берегу
Я сердцу не даю пылать и забываться

Нѣтъ, полно мнѣ любить,— но почемужъ порой
Не погружуся я въ минутное мечтанье
Когда нечаянно пройдетъ передо мной
Младое, чистое, небесное созданье
Пройдетъ и скроется... Ужель не можно мнѣ
Любуясь дѣвою въ печальномъ сладострастье
Глазами слѣдовать за ней и въ тишинѣ
Благословить ее на радость и на щастье 1
И сердцемъ ей желать всѣ блага жизни сей
Веселый миръ души, безпечные досуги
Все... даже щастіе того кто избранъ ей
Кто милой дѣвѣ дастъ названіе супруги.
А. П.
Москва 5 О к т .

Автограф этого стихотворения до сих пор известен не был..
Впервые стихотворение появилось под заглавием „ К * * * " , без
даты, в „Альманахе на 1838 год", изд. В. А. Владиславлева.
П. В. Анненков в своем издании Пушкина (т. III, стр. 19)
отнес его к 1832 г. на том основании, что „в оригинале находится пометка, хотя сделанная и не собственной рукой
Пушкина: „27 октября 1832 г . " (Ib., стр. 24). Какой оригинал
был в руках Анненкова, из его сообщения не ясно. С т и х о творение прежде печаталось с пропуском десятого стиха,,
который впервые появился в соч. Пушкина под ред. П. Ефремова (т. III, 1903 г., стр. 308; т. VIII, 1905 г., стр. 345).
Но Ефремов, напечатавший стихотворение не по автографу, а
по копии, дал десятый стих в следующей редакции: „Любуясь
девою в томленьи сладострастья". Правильное чтение этого
стиха впервые было указано проф. И. А. Шляпкиным со слов
барона Корфа, внука гр. Надежды Львовны Соллогуб (помужу Свистуновой), которой, как утверждал Корф, и было посвящено данное стихотворение. (Описание Пушкинского музея
императ. Александр, лицея, сост. С. М. Аснаш и А. Н. Яхонтов, под ред. И. А. Шляпкина. СПБ. 1899, стр. 157). Л . Н. Майков же относит это стихотворение к гр. Наталье Львовне
Соллогуб. (См. примеч. Н. О. Лернера в изд. Пушкина, под
ред. Венгерова, т. VI, стр. 428—429).
1 В
каталоге эта строка напечатана в следующем виде: «Благословить
не радости, не щастье». Это — или опечатка, или результат неправильного
чтения рукописи, ибо строка в такой редакции явно искажает смысл стихотворения. И , может быть, правильнее не «благословить», а «благословлять»,,
как было напечатано в соч. Пушкина под ред. П. Ефремова.

Печатный текст стихотворения, по сравнению с автографом,
дает еще следующие разночтения: 4-й стих печатного текста
таков: „И сердцу не даю пылать и забываться"; 14-й стих:
„Веселья, мир души, беспечные досуги". Возможно, что и этот
стих в редакции, данной в каталоге („Веселый мир души...")—
тоже результат неправильного чтения рукописи. К сожалению,
отсутствие в каталоге факсимиле мешает проверить наши
предположения.
Pauline Barténieff, в альбоме которой находится автограф
данного стихотворения, — Прасковья Арсеньевна- Бартенева
( 1 8 1 1 - 1 8 7 2 ) , камер-фрейлина императрицы Александры Ф е доровны. По свидетел ству своих современников, П. А. Барт е н е в ! обладала прелестным голосом. А. Я. Булгаков называл
ее „московским соловьем" („Русский архив" 1902, т. I, стр. 601),
а Ф . И. Тютчев говорил про нее, что „это соловей, заключенный в перину": Бартенева была чрезвычайно толста (А. Ф .
Тютчева, „При дворе двух императоров. Воспоминания-дневник",
т. I, М. 1928, стр. 86). „Про чудесный голос Бартеневой,—
пишет издатель „Русского архива" П. И. Бартенев,—кто-то
сказал („Русский архив" 1892, кн. 5, стр. 160):
Она поетъ и намъ сдается,
Что дивный серафимовъ хоръ
Вдоль дальнихъ облаковъ несется,
И намъ ихъ слышенъ разговоръ. 1
Чудесным голосом Бартеневой и объясняется характер
выбранной Пушкиным для ее альбома цитаты из „Каменного
гостя". Приводим эту запись с соблюдением орфографии и
пунктуации оригинала:
Изъ наслажденій жизни
Одной любви музыка уступаетъ
Но и любовь Гармонія.

5 Окт. 1832.

ушкинъ
у

Запись эта сделана на 18-м листе альбома чернилами на белой
(пожелтевшей) бумаге. Цифра 5 переделана Пушкиным из 3.
Весьма возможно, что эту цитату в альбом Пушкин вписал
в тот же самый день, когда на отдельном листке переписал
для Бартеневой и стихотворение „Нет, нет, не должен я..."
Если это так, т. е. если лйсток со стихотворением датировать
5 октября 1832 года, то дата создания этого стихотворения—
1 Ср.
Сочинения
стр. 1 0 - 1 1 .
РеД.

гр.

Е.

П.

Ростопчиной,

т.

СПБ,

1890,.

27 октября 1832 г.—даваемая Анненковым на основании неизвестного нам автографа, едва ли будет правильной; возможно,
что в руках Анненкова была не творческая рукопись, а аналогичная бартеневской, т. е. стихотворение было для коголибо переписано Пушкиным, который датировал его днем
переписки. Таким образом, если для Бартеневой Пушкин переписал свое стихотворение 5 октября 1832 г., то, разумеется,
написано оно было ранее.
Следует добавить, что в 1832 г. Пушкин приехал в Москву
21 сентября, где и пробыл до 10 октября (Н. О. Лернер,
„Труды и дни Пушкина", СПБ. 1910, стр 270, 271). П. А. Бартенева находилась в это время в Мо.кве, вероятно получив
отпуск; императрица Александра Федоровна была беременна
(в октябре она родила Михаила), приемов у нее не бывало, и
ее фрейлина могла в это время получить отпуск и уехать из
Петербурга. Встретиться с Пушкиным Бартенева легко могла
на одном из великосветских вечеров или концертов, где часто
и с большим успехом выступала в качестве певицы. Знакомы же
они могли быть и по Петербургу.
Не безынтересно еще отметить, что та же самая цитата из
„Каменного гостя" была в 1828 г. вписана Пушкиным и
в альбом польской пианистки Марии Шимановской (П. Эттингер, „Пушкин и Мария Шимановская", „Красная нива" 1929,
№ 24, стр. 12). Причем в альбоме Шимановской строки,
вписанные еще до того, как вся трагедия была закончена
(в 1830 г.), даны Пушкиным в том же виде, в каком они вошли
в окончательную редакцию „Каменного гостя". Но, вписывая
те же самые строки в альбом Бартеневой, Пушкин строку:
„Но и любовь мелодия" изменил на: „Но и любовь Гаэмония".
Третий неизвестный пушкинский автограф—письмо к военному министру гр. А. И. Чернышеву, ранге не появлявшееся
в печати. Письмо, по описанию, данному в каталоге, писано
чернилами на белой (пожелтевшей) бумаге большого формата.
В левом верхнем углу выдавлен штампом знак двуглавого
орла и под ним „ИМП: П: Б: Ф " . Лист был сложен вчетверо;
размер: 2 0 X 25 сант.
Текст письма:
Милостивый Государь
Графъ Александръ Ивановичь,
Приношу Вашему Сіятельству глубочайшую мою благодарность за книги, которыя доставлены мнѣ отъ имени Вашего.
Почитаю обязанностію въ точности исполнить приказанія

Вашего Сіятельства, и препоручаю себя и впредь высокой
Вашей благосклонности.
Оь душевнымъ почтеніемъ и совѣршенной преданностію,
имѣю честь быть,
Милостивый Государь Вашего Сіятельства покорнѣйшій
слуга
Александръ Пушкинъ
2 7 Ф е в р . 1833
С. П. Б .

Это письмо является ответом на отношение военного министра гр. А. И. Чернышева от 25 февраля 1833 г. при
посылке Пушкину архивных материалов, переплетенных в книги,
касающихся Суворова. Одновременно министр в ответ на
письмо Пушкина от 7 февраля 1 в своем отношении сообщает, „что следственные дела о Пугачеве, равно как донесений Графа Суворова 1794 и 1799 годов и приказов его
войскам, не находится в С.-Петербургском архиве инспекторского департамента". По миновании надобности в посылаемых
материалах министр просит „возвратить оные". (Переписка
Пушкина под ред. В. И. Саитова, изд. Ак. наук, т. III, стр. 4, 9).
Просимые Пушкиным материалы были нужны ему для работы
над „Историей Пугачевского бунта". (См. статью Н. Фирсова
„Условия, при которых Пушкину приходилось работать над
историей Пугачевского бунта" в XI т. акад. изд. соч. Пушкина.
Канцелярская переписка о занятиях Пушкина в архивах приведена в книге Н. Гастфрейнда „Пушкин. Документы государств. и С.-Петербургского главного архивов министерства
иностранных дел, относящиеся к службе его 1831—1837 гг.",
СПБ. 1900).
III

Н.

Ашукин

Неизвестная запись Пушкина
1
Две темы, два интереса характерны для пушкинского творчества и пушкинского мышления 30-х годов: тема бунта и
заинтересованность исторической ролью дворянства. Из скре1 Этим числом письмо помечено, вероятно, ошибочно, вместо
9-го, так
как является ответом на письмо гр. Чернышева от 8 февраля, запрашивавшего Пушкина, какие именно материалы, касающиеся Суворова, ему
нужно получить из военного министерства. (См. Я . Грот, «Пушкин, его
лицейские товарищи и наставники». С П Б . стр. 1 1 9 ) .

«Звенья» Кі 2

Д. Якубович. — Неизвестная запись

Пушкина

щивания этих двух вопросов, пробуемых Пушкиным на оселках
разных жанров, выросли и „Родословная моего героя", и „Моя
родословная", и „Медный Всадник", и „Дубровский", и „Капитанская дочка".
Но для понимания Пушкина-художника в этой области
особо важно знание Пушкина-теоретика, Пушкина-мыслителя.
Можно считать, что вопрос о дворянстве — как проблема
осмысления собственного положения Пушкина и подобных ему
в обіЦесі венной жизни его времени—эта проблема для Пушкина
возникла еще в 1822 г. (Исторические заметки), прокалилась
в огне 1825 г. и встала перед ним во весь рост в 1830 г.
Уже весной 1830 г. Пушкин несомненно приступил к литературному оформлению и уточнению своих мыслей на этот счет.
16 марта он писал Вяземскому: „Ограждение дворянства,
подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных—
вот великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу".
Статьи об „Истории русского народа" Полевого и реакция
на статью Булгарина были новыми толчками к уточнению
общественно-политических взглядов Пушкина. В отрывке „Вы
гак откровенны..." 1 Пушкин устами „испанца" (испанец или
англичанин часто появляется как маска в тех случаях, где
надо высказать собственные взгляды!) ставит ряд вопросов:„Что
такое русская аристократия? На чем она основывается?" Ответ,
интересующий Пушкина, здесь уже дан: „Древнее русское (дворянство)... упало в неизвестность и составило род третьего
состояния". А между тем эта наша „дворянская чернь, к которой и я принадлежу, считает своими родоначальниками Рюрика
и Мономаха 2 . И этой группе иронически противопоставляется
„Настоящая аристократия наша", которая „с трудом может
назвать и своего деда..."
Эта мысль о двух родах дворянства, как известно, становится
л е й т м о т и в о м всех высказываний Пушкина, лишь только
он заговорит на эту тему. А заговаривает он о ней по всякому
поводу, особенно около 1833 г. („Родословная моего героя",
Дневник, заметки „о дворянстве" и др.).
Из многих размышлений об „аристокрации" возьмем еще некоторые: „Аристократию нашу составляет дворянство новое, древнее же пришло в упадок; его права уравнены с правами прочих
сословий, великие имения давно раздроблены, уничтожены"
1 Собрание сочинений, изд. «Красной нивы», т. I V , стр. 4 9 1 . Ю . Г. Оксман
датирует отрывки 1 8 2 9 — 1 8 3 0 гг.

(О „Борисе Годунове" 1831 г.). В „Романе в письмах": „Мы проживаем в долг наши будущие доходы—и разоряемся... Древние
фамилии приходят в нищенство, новые поднимаются и в третьем
поколении исчезают опять. К чему ведет такой политический материализм?" Любопытна заметка: „Аристократия чина не
заменит аристократии родовой". 1 Устами героя Пушкин
прибавляет: „Я без прискорбия никогда не мог видеть уничижения наших исторических родов. Никто у нас ими не дорожит, начиная с тех, которые им принадлежат..."
Тема двух дворянств—это прежде всего тема „Дубровского",
что особенно ярко явствует из' вычеркнутых Пушкиным мест
о происхождении Троекурова и Дубровских. Эта же тема о двух
дворянствах и о вопросе дворянской чести—тема „Капитанской
дочки", приоткрытая ее эпиграфом. Я пробовал показать, 2
что вопрос о дворянстве—один из центральных в работе Пушкина над „Историей Пугачева", в работе над слоем вторичных
примечаний и в работе над историческими источниками, имевшимися в библиотеке Пушкина. Анализ пушкинских взглядов,
особенно рельефно данных им в проекте статьи „о дворянстве",
будет, однако, не полон, если не привлекать обращений Пушкина к западноевропейским писателям, думавшим и высказывавшимся на близкие темы. Иногда они помогают Пушкину
уяснить собственные воззрения, дают аналогии, историческую
мотивировку. З д е с ь прежде всего приходят на. мысль знакомые ему Маккиавелли, Гизо, Барант, Тьерри. Он сам указывает:
„Я согласен с Лабрюером: рисоваться пренебрежением к своему
происхождению—черта смешная в parvenu и позорная в дворянине". Несомненно, западные мыслители были в этой области
иногда учителями Пушкина, иногда просто использовались им,
когда он находил их мысли созвучными своим.
2

Мне удалось обнаружить еще одно новое свидетельство того,
как широка была заинтересованность Пушкина вопросами этого
рода и как жадно, как любовно отмечал он все, что шло „в ногу"
с его собственной мыслью.
В рукописном отделении Института
русской литературы
Академии наук С С С Р имеется писанная рукой Пушкина запись,
сопровожденная следующей архивной пометкой: „Выписка,
1
2

Собрание сочинений, изд. «Красной нивы», т. I V , стр. 5 0 1 .
«Литературная учеба», 1 9 3 0 , № 4 .

сделанная Пушкиным А . С. по-английски, с пометою внизу:
Baur, Автогр. Найдено Модзалевским Б. Л . при раэборе библиотеки Пушкина (I л.)".
В виду того чго эта запись никак не была отмечена Б. Л.
Модзалевским ни в его „Описании пушкинской библиотеки",
ни в его картотеке, ни в каком-либо другом месте, а также на нее
никогда не обращалось внимания никем другим из исследователей
и содержание ее не только не подвергалось комментарию, но даже
не б ы л о п е р е в е д е н о , считаю возможным говорить о ней как
о неизвестной. Она представляет собою восемь строк (не считая
подписи), четко и без помарок написанных вверху страницы карандашом пушкинской рукой. Одно слово не дописано. Крупная
подпись неразборчива и заканчивается подчеркивающим ее
широким росчерком. Бумажный белый лист малого формата был
сложен вчетверо и конец его загнут. Он лежал в книжке небольшого формата—видны слабые отпечатки букв книги, из которой он, видимо, выпал при разборке библиотеки Пушкина.
Водяного знака нет.
Привожу текст:
It is a reverend thing to see an
ancient castle or building not in
decay, or to see a fair timber-tree sound and perfect;
how much more to behold an
ancient noble family, which
hath stood again the wav(es)
and weathers of time.
В переводе: „Достойная уважения вещь видеть древний замок
либо постройку не в упадке, или видеть прекрасное строевое
дерево крепким и целым. Сколь еще более (достойно уважения)
взирать на древний дворянскй род, который выстоял против
волн и непогод времени".
Как видим, эта элегическая выписка на тему об „упадке"
замка-рода крайне близка пушкинским стихам:
Мне
ж а л ь , что тех р о д о в
боярских
Бледнеет блеск и н и к н е т д у х...
...Что в нашем т е р е м е з а б ы т о м
Р а с т е т пустынная трава...

и как нельзя лучше гармонирует с собственными пушкинскими
высказываниями, укладывается как нельзя более иллюстрацией
того состояния поэта, когда он сам не знал, выстоит ли он —

ВЫПИСКА

ПУШКИНА

ИЗ

СОЧИНЕНИЯ

БЕКОНА

шестисотлетний дворянин—„против волн и непогод" своего времени. Береги честь—это та же тема...
Выписки Пушкина с иностранного порой заставляют исследователя настораживаться, подозревая наличие какой-либо
мистификации, тем более, что подпись, которую можно на
первый взгляд прочесть как Raw или Baur (как прочел Модзалевский), заставляет теряться в догадках. Однако наличие
в тексте старинной глагольной формы (hath) и характерный
параллелизм сравнения говорят о старо-английском тексте.
Анализ подписи привел меня к заключению, что ее надо
читать — B a c o n .
Действительно, в оригинальном собрании сочинений Фрэнсиса Бэкона 1 мне удалось найти сравнение, дословно выписанное Пушкиным.
Обращался ли Пушкин к сочинениям Бэкона или нашел
цитату из него в какой-нибудь книге?.. Сочинений Бэкона
в библиотеке Пушкина не сохранилось. Я склоняюсь к первому предположению. Дело в том, что сравнение Бэкона — не
случайно, оно находится в одном из самых интересных политически-значительных мест его сочинений, в Essays or Counsels
Civil a. Moral. Именно это — X I V главка, называющаяся Of
Nobility — О д в о р я н с т в е . 2 Глава эта не только должна была
заинтересовать Пушкина, но и во многом совпадает с его концепциями. Ведь он и сам около 1833 г. подготавливал свою
статью о дворянстве. Поэтому останавливаюсь на выдержках
из статьи Бэкона:
О

ДВОРЯНСТВЕ

„Мы будем говорить о дворянстве сперва как о части
государства, затем как об условии для отдельной личности.
Монархия, там где вовсе нет дворянства, есть всегда чистая
и абсолютная тирания, каковой она является у Турок. Дворянство смягчает неограниченную власть и до некоторой степени отвращает взоры народа от королевской фамилии. Что
касается до демократий, то они в дворянстве не нуждаются;
и они обычно более спокойны и менее подвержены мятежам,
чем (тот строй) где есть дворянские фамилии.
1 The
works of Francis Bacon, collected a. edited by J . Spedding, M. A.,
R. Leslie Ellis, M. A. a. D. Denon Heath, London, 1878, vol. V I I .
2 Глава эта разрезана
в экземпляре сочинений Бэкона, принадлежавшем
В. А. Жуковскому. Возможно, что Пушкин пользовался именно этим изданием.

... Уважаемое и могущественное дворянство увеличивает
блеск монарха, но уменьшает его власть... Хорошо, чтобы
дворянство не было слишком могущественно в ущерб интересам суверенитета и правосудия, но чтобы оно все-таки сохраняло достаточную силу".
Это напоминает разговор Пушкина с великим князем в 1833 г.:
„Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были
на площади 14 декабря? Одни дворяне". 1
Но всего любопытней у Бэкона следующее место:
„Многочисленное дворянство вызывает бедность и затруднения в государстве; ибо это — издержки, расходы; кроме того,
неизбежно дворяне впадают в упадок — это создает своего
рода неравенство между достоинством (honour) и средствами".
З д е с ь Бэкон переходит к рассмотрению того, „что касается
до дворянства как отдельных личностей", и вот именно тут-то
и находится заинтересовавшее Пушкина место, выписанное
им. 2 Непосредственно же за этим местом дается формулировка : „Новое дворянство есть всего лишь дело силы; но
древнее дворянство есть дело времени".
Таким образом взятая Пушкиным цитата оказывается вырванной из наиболее совпадающего с его собственной точкой
зрения контекста, что и заставляет думать, что он интересовался в с е ю статьей Бэкона, обращался непосредственно
к Бэкону.
Мне остается указать, что следы интереса к Бэкону у Пушкина как будто можно нащупать в 1836 г. В курсе Мезиера
„Histoire critique de la littérature Anglaise depuis Bacon jusqu'au
commencement du 19 siècle, Paris, 1834", курсе имевшемся
y Пушкина с 20 июня 1836 г., первая статья посвящена Бэкону,
и именно она заложена Пушкиным закладкой (стр. 8 — 9).
Зная о Бэконе-философе, Пушкин, конечно, знал и бытовую
легенду, связанную с его именем. Достаточно вспомнить, что,
читая „Дон Жуана" Байрона, он встречал ряд упоминаний
о нем и о том, „что оленей крал Шекспир, 3 что славный
Бэкон взятки брал открыто" (III, 92; XIV, 8; XV, 18); знал он,
конечно, и мнение, высказанное по этому поводу Вольтером
в „Письмах об Англичанах."
«Дневник Пушкина», под ред. Б. Л . Модзалевского, 1 9 2 3 , стр. 2 4 .
Ср. также ту же статью « О дворянстве» в V I т. упомянутого издания сочинений Бэкона (стр. 5 4 9 ) , где она дана с некоторой перестановкой
материала и прямо начинается фразой: «It is a reverend thing» и т. д. (гл. 7).
3 Так
называемого «Шекспиро-Бэконовского вопроса» еще не существовало во время Пушкина.
1

Пушкин упоминает имя Фрэнсиса Бэкона и раньше в своих
„Мыслях на дороге" (1833 — 1 8 3 5 гг.). Цитируя в главе „Ломоносов" слова Радищева о „Баконе Веруламском", Пушкин
замечает: „Радищев говорит, что Ломоносов ни в какой отрасли
наук не проложил новых следов... и тут же сравнивает его
с лордом Бэконом!.. Таковое странное понятие имел ХѴШ век
о величайшем уме новейших времен, о человеке, произведшем
в науках сильнейший переворот и давшем им то н а п р а в л е н и е , по к о т о р о м у т е к у т они ныне..."
Так устанавливается связь между Пушкиным и философом,
о котором К. Маркс впоследствии сказал: „Настоящим родоначальником английского материализма и всей опытной науки
новейшего времени был Бэкон".
Д.

Якубович

Встреча с Пушкиным
( 2 4 — 2 6 октября 1831 г.)

Печатающаяся здесь запись о встрече с Пушкиным сохранилась в семейном архиве И. И. Срезневского, академика,
слависта, палеографа и археолога (1812—1880 гг.), и принадлежит небезызвестному в литературе Ивану Васильевичу
Росковшенку (1809—1889 гг.). Описанная в письме Росковшенка только что перед тем происшедшая случайная встреча
с Пушкиным имела место в „книжной лавке" А. Ф . Смирдина.
Молча швый, скромный юноша, Росковшенко, увлеченный
поэтом, увидев Пушкина, не смел проронить ни слова
и только наблюдал его, сравнивая оригинал с портретом, хорошо знакомым ему и его товарищу, которому он пишет.
Письмо интересно своей наивной непосредственностью, молодостью и живостью, отчетливо характеризующей автора.
Постоянный житель провинции, Росковшенко тогда в первый
раз попал в Петербург в погоне за службой и направляет
письмо в Харьков, где два года назад кончил университет,
к своему университетскому товарищу И. И. Срезневскому.
Это письмо-дневник было по обыкновению Росковшенка бесконечно, с перечислением всех событий дня, рассказами
о встречах, рассуждениями, выписками из своих произведений и пр. Оба приятеля, романтики в полном смысле слова,
в это время страстно увлекались литературой: Росковшенко
был увлечен главным образом стихотворством, Срезневский

своим стремлениям, кроме этого, придавал уклон народно-этнографический, вкладывая в них интерес местный, украинский;
он образовал кружок из своих университетских друзей и приятелей, и молодые люди, расходясь летом из Харькова в свои
углы или устраиваясь на „кондиции", с жадностью записывали
со слов лирников и бандуристов, которых тогда было много
на Украине, песни и думы, собирали предания и рассказы.
Незадолго до встречи с Пушкиным, осенью 1831 года, Рссковшенко и Срезневский выпустили в Харькове небольшую
книжку (16°, 6-f-136 стр.) — „Украинский альманах", скромно
скрыв свои имена как издателей. В „Украинском альманахе" они
поместили свои первые литературные опыты, произведения друзей и знакомых, в стихах и прозе, и записи дум и песен (об этой
книге говорится в приводимом письме). На „Украинский альманах" обратили внимание в литературе, и в „Телескопе"
Н. И. Надеждина книжка удостоилась сочувственно-покровительственной рецензии, а о помещенном в ней стихотворении
И. В. Росковшенка „К Тавриде" рецензент даже сказал, что
оно „не сделало б стыда никакому столичному альманаху".
Понятно, как был польщен Росковшенко, когда познакомился
в „книжной лавке" с отзывом „Телескопа", и как он был
обрадован, когда увидел, что Пушкин „занялся чтением альманаха". А в упомянутом стихотворении „К Тавриде", невольном подражании пушкинскому „Желанию" („Кто видел край,
где роскошью природы...") Росковшенко, говоря о Бахчисарае,
вспоминает Пушкина:
...Узрю ли я копта развенчанный дворец,
Твоих царей и девы той гробницу,
Которую воспел полуночный певец,
И лавр там принял в дар и громкую цевницу?..

Впоследствии, основавшись в Петербурге и сблизившись
с многими лицами, причастными к литературе, Росковшенко постепенно развил свои литературные занятия, чему способствовала служба в качестве помощника редактора „Журнала министерства народного просвещения" с 1837 по 1839 гг. Он печатал в журналах, альманахах и газетах много статей по преимуществу исторического содержания, много стихотворений (подписываясь обычно или инициалами „И. Р.", или псевдонимом „Вильгельм Мейстер", или изредка своей фамилией), сотрудничал
в „Энциклопедическом лексиконе" Плюшара, удачно переводил
Шекспира, чего никак ему не мог простить другой харьковский
переводчик Шекспира того времени В. А. Якимов.Отстав от лите-

ратуры под тяжестью службы, к Шекспиру он вернулся в старости, незадолго до смерти, переведя комедию „Виндзорские
проказницы". Пройдя долгую службу по министерствам юстиции, военному и народного просвещения, Росковшенко вышел
в отставку в 1880 г. и умер 25 апреля 1889 года
Письмо-дневник И. В. Росковшенка к И. И. Срезневскому,
отрывок из которого представлен здесь, в большую четвертку,
на двух листах, в два столбца, писано мелким почерком. Первая
дата в начале письма: „С.-Петербург, 22 октября 1831-го года";
следующая помета на л. 2: „23 октября, утро"; затем на том
же листе: „вечером"; дальше на том же листе: „26 октября"
и, наконец, на л. 2 об. в конце письма: „27 октября". О встрече
с Пушкиным говорится среди заметок, записанных 26 октября.
Так как письма свои Росковшенко писал в неопределенное
время дня, то события, описываемые в отрывке, могли произойти не только 24 и 25, но и 26 октября. Естественно, что
в письмах Росковшенко описывал события только ближайших
дней, а интересные события тем более не могли быть занесены
с запозданием. Поэтому и встреча с Пушкиным не могла произойти раньше 24 октября, а 24, 25 или 26 октября.

ИЗ

ПИСЬМА-ДНЕВНИКА
к И. И.

И. В .

РОСКОВШЕНКА

СРЕЗНЕВСКОМУ
[С.-Петербург], 2 6 октября [1831

г.].

Несколько дней я не писал к тебе. Теперь принимаюсь
писать, и писать многое.
...За У[краинский] А[льманах] премного тебе благодарен.
Получивши его я не знал, что мне делать (я ожидал экземпляров 10). Пошел с двумя экземплярами в магазин Смир1 О б И. В . Росковшенке см.: «И. В . Росковшенко»
(«Рус. арх.» 1 8 9 0 .
№ 2, стр. 3 1 0 — 3 1 5 ) . Б . Л . Модзалевский, «Росковшенко, И. В.» («Рус.
биографии, словарь», т. Романов-Рясовский, П. 1 9 1 8 ) . В . И. Срезневский,
«Украинский
альманах» 1 8 3 1
г. («Киевская старина»
1893,
№ 1,
стр. 2 0 — 3 3 ) . В . И. Срезневский, «Петербург 1 8 3 1 — 1 8 3 2 гг. (по письмам
провинциала)» («Рус. стар.» 1 9 0 0 , № 2, стр. 4 7 7 — 4 9 0 ) . В . И. Срезневский, «Из первых лет научно-литературной деятельности И. И. Срезневского» («Журнал мин. нар. проев.» 1 8 9 8 , № 1, стр. 5 — 6 ) . В . И. Срезневский, «Про збирачів украінских пісень. 3 гуртка I. I. Срезневського на
початку 1 8 3 0 - х років» («Записки Іст.-Фил. від.», кн. X I I I — X I V , 1 9 2 8 р.).
В. И. Срезневский, «Украинский Альманах 1 8 3 1 року» («Харківська школа
романдиків», Х а р ь к о в , 1 9 3 0 ) , стр. 3 2 — 5 0 .

дина, там ему показал; к нам подошел какой-то старичек:
увидевши Альманах, сказал (это был Академии член Соколов), что он читал на У[краинский] А[льманах] критику
в „Телескопе"; я обратился к книгопродавцу с просьбой посмотреть Телескоп; мне подали. В это время вошел какой-то
франт; я, взглянув бегло на него, начал читать рецензию,
а книго 'родавец рассматривать У[краинский] А[льманах]. Вышесказанный франт в бобровом сюртуке подошел к нам, сказавши: что это новая книга? Книгопродавец отвечал: У к р а и н ский А[льманах]. — Франт: покажите; и взявши, он занялся
чтением Альманаха, стоя на другой стороне стола против меня.
Ты можешь вообразить, как мне приятно было читать благосклонную рецензию Телескопа; но мне любопытно было рассмотреть, кто такой просматривал У[краинский] А[льманах];
смотрю на франта, лицо что-то знакомое, всматриваюсь пристальнее, он значительно смотрит на меня, наконец узнаю во
франте с огромными ногтями (ими он может перещеголять
И. А., только у него чрезвычайно чисты), кого бы, ты думал,
узнаю? Ожидал ли ты, что наш Альманах в Петербурге попадется прежде всех А. С. Пушкину. Он его внимательно читал.
Удостоверившись, что это точно Пушкин, я воспламенился
и горел подойти к нему; но меня удерживало приличие, и я
бы обратил на себя всех внимание, потому что в зале много
было посетителей. Сходство Пушкина с портретом, который
есть у тебя, чрезвычайно, хотя нет той поэтической важности,
как на портрете, за то много благородства; лицом он худощавее, чем на портрете, волоса меньше, и бакенбарды не так
хороши, как на портрете. Он уже теперь живет не в Царском
Селе. Он на меня несколько разов значительно смотрел.
Вот тебе первая моя встреча с Пушкиным. З д е с ь же я узнал
от него, что повести, которые изданы под именем: „Повести
Белкина" (их, я думаю, у вас еще нету), написаны им. Видел
здесь же две части издания сочинений Державина, они выставлены на показ, а в продажу еще не поступали. Превосходное издание, какие виньетки! Первая из оды Бог, вторую
мне помешал рассмотреть Пушкин, я на него смотрел.
Александр Филиппович Смирдин
— известный книгопродавец н издатель
(р. 1 7 9 5 , ум. 1 8 5 7 г.). В 1 8 3 1 г. его «книжная лавка» помещалась у Синего моста, куда он перевел свою торговлю из Гостиного двора. В 1 8 3 3 г.
лавка была переведена на Невский пр., в д. Петропавловской церкви, по
поводу чего было устроено празднование новоселья при участии писателей
и литераторов и был издан альманах «Новоселье» ( С П Б . 1 8 3 3 ) .
Петр Иванович Соколов
(р. 1 7 6 4 , ум. 1 8 3 5 г.) — член и непременный
секретарь Российской академии, библиотекарь Академии наук.

И. А. — Иосиф Афанасьевич Джунковский, университетский товарищ
И . К. Росковшенка и Й. И. Срезневского ло Харьковскому университету
(с 1 8 2 6 по 1 8 2 9 - г г . ) .
Сходство
с портретом.—Весьма
вероятно, Росковшенко говорит о гравюре Н . Уткина с портрета О. Кипренского ( 1 8 2 7 ) .
А . С. Пушкин из Царскою
Села,
где до того времени жил, переехал
Петербург в октябре 1 8 3 1 г., 21 числа или немного раньше.
«Повести
покойного Ивана Петровича Белкина
изданные А . П.» вышли
в свет в октябре 1 8 3 1 г.
Сочинения
Державина.
В типографии Александра Смирнова». С П Б .
1831 (в 4 томах). В' I т . — п о р т р е т Державина, грав. Н . И . У т к и н ы м ; на
заглавном листе виньетка к оде «Бог», рис. А . П. Брюлловым, грав. Галактионовым. Во II т. — виньетка к оде «Водопад», исполненная теми же
лицами.
s

В.

Срезневский

Пушкин перед картиной Брюллова
( И з бумаг А . С. Андреева)

Нижепомещаемая заметка о встрече с А. С. Пушкиным извлечена нами из бумаг Андреева, приобретенных в Ленинграде
журналистом С. Б. Борисовым в 1925 г.
Алексей Симонович Андреев (р. 18 марта 1792 г., ум. 8 сент.
1863 г.) был с 1835 по 1850 гг. воспитателем и преподавателем математики в Училище правоведения, 1 потом директором карточной экспедиции.
По воспоминаниям бывших правоведов, 2 среди воспитателей
Училища правоведения, людей „довольно обыкновенного невыдающегося типа, самых ординарных мелких чиновников", Андреев выделяется своим неказенным отношением к делу. Он
давал воспитанникам книги из своей библиотеки, в свободные
часы беседовал с ними на различные темы. Большой, черный
и коренастый, с крупным „орлиным носом и пронзительными
глазами", он „любил щеголять своей военной, наподобие грома,
отрывистой командой", почему и был прозван „майором" и
„крикуном". Но, несмотря на страшный „военный голос", вос1 Императорское училище правоведения учреждено в 1 8 3 5
г.
зования благородного юношества на службу по судебной части».
юбилей Имп. училища правоведения», С П Б . 1 8 8 6 .
2 В. В.
С т а с о в , «Училище правоведения сорок лет назад
1 8 4 2 гг.», «Рус. стар.» 1 8 8 0 , X I I , стр. 1 0 2 3 — 1 0 2 6 . И. А .
« В училище правоведения 1 8 4 7 — 1 8 5 2 » , «Рус. ст.» 1885, X I I ,
1 8 8 6 , II, стр. 3 6 9 .

«для обра«50-летний
в 1836—
Тютчев,
стр. 6 6 3 ;

питанники его любили, знали, что он добродушен, и нередко
пользовались его добродушием: стараясь избавиться от уроков,
заводили с ним разговор о каких-либо открытиях в любимой
им математике, чтобы провести урочное время в пустой болтовне. Младшие его считали великим математиком, „потому
что он преподавал геометрию в старших классах". Старшим
он рассказывал „преудивительные анекдоты".
Повидимому, как воспитатель правоведов Андреев в своей
карьере чиновника преуспевал мало: „он не имел орденов на
шее". Только оставя службу в училище вследствие назначения
его на должность директора карточной экспедиции, он уже через год явился в училище на храмовой праздник с орденом
Анны на шее. Воспитанники подметили это и говорили, что
Андрееву „пожалован орден за изобретение им нового бубнового туза".
Собирателем исторических анекдотов, математиком, усердным чиновником, втайне либеральным, большим любителем
литературы рисуется нам Андреев в своих записках.
Бумаги Андреева представляют собой пять тетрадей in folio
в твердых бумажных обложках. На каждой тетради, сшитой из
листов различного формата, в разное время покрытых записями, с подклеенными письмами, домашними рецептами, разного рода выписками и пр., наклеен ярлык: „Книга выписок".
Листы в тетрадях пронумерованы рукой Андреева; им же сделаны разные пометки, примечания и исправления, судя по почерку и цвету чернил,значительно позднее. Некоторые листы
тетради—копии запрещенных в то время стихотворений, статей,
а также прошений на высочайшее имя, церковных проповедей
и пр.—писаны канцелярским почерком; повидимому, копии эти
Андреев заказывал.
В свои тетради Андреев заносил все, что почему-либо находил достойным внимания; напр., в тетради, откуда нами извлечена заметка о встрече с Пушкиным, за ней следуют заметки
о чугунных стропилах Исаакиевского собора (с чертежом);
высота шпиля Адмиралтейства; растения, которые можно держать зимою в комнатах; копия стих. Лермонтова „Кинжал";
заметки об обвалившемся потолке Георгиевского зала в Зимнем дворце; стих. „Суета сует" Хомякова; анекдот о Пушкине
в связи с известным „экспромтом" о „деве и Козероге"; рецепт о приготовлении нежинского табаку; таблица эпохи новейших открытий; заметка об учении Лютера; стих. „Насильный
брак" гр. Е. Ростопчиной; рецепт о способах сохранения сукна
и меха от моли и т. д.

Одна из тетрадей Андреева была в руках А. С. Полякова,
автора книги „ О смерти Пушкина по новым данным" (Гос.
изд., П. 1922), в которой и опубликована записка Андреева
„ О Пушкине 1837 г . " (Поляков, стр. 30—32, примечание, стр.
80). Запиской о встрече с Пушкиным открывается и другая
тетрадь Андреева „Книга выписок № 4 " . Писанная беглым,
твердым почерком, она занимает две страницы писчего формата; рядом с ней вклеена афиша о местах в амфитеатре по
Невскому проспекту, устроенных для зрителей, приглашавшихся
смотреть „торжественный въезд в С.-Петербург ее королевского высочества принцессы Марии Гессен-Дармштадтской,
невесты наследника Александра Николаевича"; а на листе сделана пометка: „Приклеена эта афиша на память событию 1840
года, сентября 8-го дня"; далее идет датированная 22 сентября
1840 г. заметка о посещении Исаакиевского собора. Это позволяет датировать 1840 г. и заметку о встрече с Пушкиным
в 1827 г. Заглавие заметки „Встреча с Пушкиным", написанное
старческим почерком, другими чернилами, сделано, вероятно,
много позднее при просмотре Андреевым своих старых бумаг.
ВСТРЕЧА

С А . С.

ПУШКИНЫМ

1827 года, в один из дней начала лета, я посетил бывшую
тогда выставку художественных произведений на Невском
проспекте против Малой Морской в доме Таля. В это время
была выставлена картина, присланная Карлом Брюлловым из
Италии, известная под названием „Итальянское утро".
Уже не в первый раз я с безотчетно приятным наслаждением смотрел на эту картину. Странное чувство остановилось
во мне. Казалось, я дышал каким-то мне дотоле неведомым
воздухом. Что-то неизъяснимо приятное окружало меня.
С таким чувством я вышел на улицу, и первые особы мне
встретившиеся был Барон Дельвиг и с ним под руку идущий,
небольшого роста, смуглый и с курчавыми волосами. Я с Дельвигом поздоровался, как с хорошо знакомым, и он меня спросил, разве я не знаю его (указывая на своего товарища).
Получив от меня отрицательный ответ, он сказал: „Это —
Пушкин". Тогда я от души обрадовавшись, отнесся к Александру Сергеевичу, как уже несколько знакомому, ибо часто
до приезда его виделся с его матерью Надеждой Осиповной
и сестрою Ольгою Сергеевною. Одежда на нем была вовсе
не Петербургского покроя, в особенности же картуз престранного вида (это были первые дни его приезда из Бессарабии).

Желая быть долее с Пушкиным, я вместе с ними пошел
опять на выставку. Дельвиг подвел Пушкина прямо к „Итальянскому утру". Остановившись против этой картины, он долго
оставался безмолвным и, не сводя с нее глаз, сказал: „Странное дело, в нынешнее время живописцы приобрели манеру
выводить из полотна предметы и в особенности фигуры;
в Италии это искусство до такой степени утвердилось, что
не признают того художником, кто не умеет этого делать".
И, вновь замолчав, смотрел на картину, отступил и сказал:
„Хм. Кисть, как перо: для одной — глаз, для другого — ухо.
В Италии дошли до того, что копии с картин столь делают
похожими, что ставя одну оборот другой, не могут и лучшие
знатоки отличить оригинала от копии. Да, это как стихи, под
известный каданс можно их наделать тысячи, и все они будут
хороши. Я ударил об наковальню русского языка, и вышел
стих — и все начали писать хорошо".
В это время он взглянул на Дельвига и тот с обычною
своею скромностью и добродушием, потупя глаза, ответил:
„Да".
Рассказ о встрече с Пушкиным записан Андреевым в 1 8 4 0 году, через.
1 3 — 1 5 лет после встречи; в рассказе могут быть мелкие неточности. Картина К. П . Брюллова (род. в 1 7 9 9 , ум. в 1 8 5 2 г.) «Итальянское утро»
была начата художником в 1 8 2 3 г. во время его пребывания в Риме, к у д а
он был командирован Обществом поощрения художников (см. «Неизданные
письма» К. П. Брюллова и документы для его биографии, с предисловием и
примеч. худ. М . Железнова, П. 1 8 6 7 , стр. 2 ) . О происхождении этой картины
биограф Брюллова рассказывает следующее: «Вскоре по приезде в Рим о »
сидел в кафе Греко вместе с немецкими художниками, говорившими, что
искусство оканчивать картины так, как их оканчивали голландские художники,
было потеряно; Брюллов, не соглашаясь с этими мнениями, сказал, что художники перестали так оканчивать свои произведения потому, что считали такую оконченность излишней, и, чтобы доказать справедливость своих слов,
написал «Итальянское утро» («Неизданные письма», стр. 15). И з письма
Общества поощрения художников К. П. Брюллову («Архив Брюлловых», под
ред. И . А . Кубасова. П . 1 9 0 0 ) видно, что «Итальянское утро» было получено в Петербурге в дни, когда столица узнала о смерти Александра I,
т. е. в конце ноября 1 8 2 5 г. Общество поощрения художников, уведомляя
Брюллова о получении его картины, писало следующее: «После двух почти
лет нетерпеливого ожидания комитет Общества получил, наконец, картину
вашу, изображающую итальянское утро в виде девушки, моющейся у фонтана. Прелестное произведение сие пленило равно всех членов Общества,
выбор предмета и исполнение оного в полной мере заслужили общее одобрение. В ы доказываете сим произведением и ваши способности и ваше искусство. Живопись требует вкуса чистого, выполнения тщательного. Б вашей
картине видны и то и другое; но что всего более радует комитет О б щ е с т в а ,
то это то, что ваш первый труд вне отечества доказывает ясно те великие
надежды, кои Общество в праве иметь на вас впоследствии и кои б е з

всякого сомнения в ы совершенно оправдаете. Комитет нашел в вашем произведении красоту в высшей степени, особенно по части живописи» («Архив
Брюлловых», стр. 2 7 ) .
В ы с т а в к а Общества поощрения русских художников, на которой была
выставлена картина Брюллова, открылась 2 февраля 1 8 2 6 г., по указанию «Отеч. зап.» ( 1 8 2 6 г., № 7 0 , февраль, стр. 3 4 4 ) , в доме Марса, на
Невском проспекте, тогда как у Андреева назван дом Т а л я . П. Н . Столпянский в своей работе «Старый Петербург и Общество поощрения художников» ( Л . - 1 9 2 8 , стр. 4 8 ) замечает, что с квартирой для постоянной выставки художественных произведений Общество вынесло много перипетий.
Первая выставка, по словам П. Н . Столпянского, помещалась в доме голландской церкви, на Невском, в магазине художественных произведений
Андрея Прево, затем — в магазине Снегирева, помещавшемся за Аничковым мостом в доме Лопатина, и снова в доме голландской церкви. В. «Отеч.
зап.» ( 1 8 2 6 г., № 7 0 , февраль, стр. 3 4 4 — 3 4 5 ) в отчете о выставке в числе
картин, обращающих на себя внимание, упомянута «девушка, умывающая
себе лицо из фонтана», т . е. «Итальянское утро». «Картина сия,—пишет
критик «Отеч. зап.» о произведении Брюллова, — прислана из Рима и служит новым свидетельством первоклассного таланта сего молодого артиста...
Картина сия заключает в себе истинное волшебство живописи: девушка,
встрепенувшаяся от сладкого сна, бежит к фонтану освежиться водой. Она
подставила себе обе ручки под желобок и с нетерпением ждет, как они
наполняются водой. Н а сию последнюю устремлено все ее внимание, она
не примечает, что на нее обращен жадный взор зрителя... Меж тем лучи
восходящего солнца пробиваются, как через янтарь, сквоз прелестное ушко
ее. Это совершенное очарование!..»
Кроме «Итальянского утра», на выставке находились еще следующие работы Брюллова: «Портрет г. Л ь в о в а » ; «Пиферарин: старик и мальчик,
играющие на духовых инструментах перед образом пречистыя девы»; «Народ
пред дверью церкви во время служения» («Список художественным произведениям в учрежденной от Общества поощрения художников выставке,
бывшим в течение 1 8 2 6 г. и ныне состоящим». С П Б . 1 8 2 7 ) .
А н д р е е в пишет, что любовался «Итальянским утром» уже не в первый
раз. В ы с т а в к а Общества, открытая при магазине «для постоянного сбыта
художественных произведений, была постоянной ( Н . Собко, «Краткий исторический очерк Общества поощрения художников». С П Б . 1 8 9 0 г., стр. 3).
Указанные выше картины Брюллова еще значатся в каталоге выставки,
изданном в 1 8 2 7 г.
Пушкин до начала сентября 1 8 2 6 г. безвыездно жил в ссылке в с. Михайловском, откуда, «прощенный» и вызванный Николаем I, в ночь с 3 на
4 сентября 1 8 2 6 г. выехал через Псков в Москву, где в виду коронации
находился тогда весь царский двор. Из Москвы Пушкин выехал в Петербург в ночь с 1 9 на 2 0 мая 1 8 2 7 года. С 31 мая Дельвиг значится в отпуске
в Ревеле (см. Гаевский, «Дельвиг» в «Современнике» 1 8 5 4 , № 9, стр. 9 ) ,
но когда он уехал из Петербурга, в точности неизвестно, так что описанная
Андреевым встреча с Пушкиным и Дельвигом произошла в последних числах
мая — первых числах июня.
Пушкин перед картиной Брюллова — по записи Андреева — именно тот,
каким мы представляем его себе по его немногочисленным беглым замечаниям о живописи, рассеянным в его письмах, по воспоминаниям современников, изображавших поэта среди художников. М ы знаем, что Пушкин
«любил художников больше, нежели свой литературный цех, где его уни-

жало равенство с правительственной рептилией Булгариньім... Он не нанес
обиды ни одному художественному имени, которое было славно или модно
в его дни. Он охотно и благожелательно поминал их при случае в своих
стихах, — от Орловского в «Руслане и Людмиле» до Карла Брюллова, чью
«Гибель Помпеи» он удостоил поэтического переложения в
черновом
наброске 1 8 3 4 г.: «Везувий зев открыл...» О н охотно ходил по мастерским
и одаривал художников стихами... Пушкин подходил к художникам сюжетологически. Они служили ему материалом для нескольких строк в поэмах,
для характеристик и уподоблений, для эпиграмм, для поэтических подарков
и благодарностей» ( А . Эфрос, «Рисунки поэта». М . 1 9 3 0 , стр. 1 3 — 1 5 ) .
Пушкин ценил Брюллова очень высоко. По словам скульптора Рамазанова, Пушкин, посетивший в 1 8 3 5 г. Брюллова в Москве, был в восторге
от его эскиза задуманной картины «Взятие Рима Гензерихом» и сказал, что
картина, исполненная по этому эскизу, может стать выше «Последнего дня
Помпеи». ( О б этом эскизе Брюллова есть упоминание в письме Пушкина
к жене 11 мая 1 8 3 6 г.). Пушкин предлагал Брюллову для картины «сюжет
из жизни Петра Вел.» (Н. Рамазанов, «Материалы для истории художеств
в России». М . 1 8 6 3 , стр. 1 8 7 ) . «Он настоящий художник» — отзыв поэта
о Брюллове («Переписка Пушкина», т. III, стр. 3 0 7 ) . Известен рассказ
ученика Брюллова о посещении Пушкиным в январе 1 8 3 7 т., за два дня
до дуэли, мастерской Брюллова. Пушкин восхищался мастерством Брюллова
и, шутливо став на колени, выпрашивал один из его рисунков ( А . И. Мокрицкий, «Воспоминания о Брюллове», «Отеч. зап.», т. 1 0 3 , 1 8 8 5 г.,
стр. 1 6 5 — 1 6 6 . Приведены в статье Н . Лернера — «Пушкин у Брюллова»,
I V т. соч. Пушкина под ред. Венгерова).
Описание наружности поэта, сделанное Андреевым, можно сопоставить
с описанием М . П. Погодина, впервые увидевшего Пушкина в 1 8 2 6 г.
в М о с к в е : «Это был среднего роста, почти низенький человек, вертлявый,
с длинными, несколько курчавыми по концам волосами, без всяких притязаний, с живыми, быстрыми глазами, с тихим, приятным голосом, в темном
сюртуке, в темном жилете, застегнутом наглухо, в небрежно повязанном
галстуке» ( Н . П. Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», т. II, стр. 4 3 ) .
Замечание А н д р е е в а о костюме Пушкина можно дополнить еще несколькими штрихами. Полоса онегинского дендизма была свойственна Пушкину
только в ранней молодости, но в дальнейшем он щегольством не отличался.
В 1 8 2 1 г. генерал Инзов, ходатайствуя о высылке в Кишинев следуемого
Пушкину жалованья, сообщает, что у поэта «недостаток приличного одеяния»
(«Рус. старина» 1 8 8 7 , т. I, стр. 2 4 4 ) .
В воспоминаниях И. И. Панаева, встретившего Пушкина в книжном магазине Смирдина в Петербурге, говорится, что поэт был одет «без всяких
претензий, даже небрежно» («Литерат. воспоминания». С П Б . 1 8 7 6 г., стр. 4 8 ) .
Небрежность костюма Пушкина отмечена в воспоминаниях Н . М . Колмакова, относящихся к последним годам жизни поэта.
Пушкин, говорит
Н . М . Колмаков, не поражал своим костюмом, шляпа его далеко не отличалась новизною, а длинная бекешь тоже была старенькая. Н а бекеши сзади
не было пуговки («Русск. старина» 1891 г., т. 7 0 , стр. 6 6 5 ) .
Слова А н д р е е в а о Пушкине: «это были первые дни его приезда из Бессарабии» следует понимать в том смысле, что Пушкин в 1 8 2 7 г. (как указано
у А н д р е е в а ) для петербуржцев был только что вернувшимся из ссылки:
в Бессарабию Пушкин был выслан из Петербурга в мае 1 8 2 0 г. и до мая
1 8 2 7 г. в Петербурге не был.
Замечание Пушкина о копиистах, приводимое Андреевым, чрезвычайно
любопытно. Пушкин, разумеется, хорошо знал, что для многих современных

ему поэтов и стихотворцев он является учителем.
Например, в письме
к А . А . Бестужеву, говоря о поэмах К. Ф . Рылеева, Пушкин замечает:
«Очень знаю, что я его учитель в стихотворном языке — но он идет своею
дорогою» («Письма Пушкина», под ред. Б. Л . Модзалевского, т. I, стр. 1 2 3 ) .
В одной из бесед с петербургским литератором Б. М . Ф е д о р о в ы м Пушкин
однажды заметил: «Чувствий у Баратынского, Я з ы к о в а , и Дельвига не
найдете. Баратынский и Я з ы к о в мои у ч е н и к и — я уж у них учиться не
буду». Эти слова Пушкина записаны Федоровым в его дневнике в апреле
1 8 2 8 г. ( И з дневника Ф е д о р о в а . « А . С. Пушкин». И з д . жури, «Русский
библиофил», П. 1 9 1 1 , стр. 3 4 ) .

Н.

Ашукин

Новые материалы об изданиях Пушкина
(1831 -

1837)

Издания произведений Пушкина, вышедшие при его жизни,
были обследованы уже с достаточной полнотой и тщательностью,
и библиографическое описание их появилось еще в 1914 г.
в Москве в виде ценного обобщающего капитального труда
Н. Синявского и М. Цявловского под заглавием „Пушкин
в печати". Книга эта дала не только почти полную сводку
всего напечатанного Пушкиным как в отдельных изданиях,
так и разбросанного по отдельным журналам и альманахам,
но и восполнила существенный пробел работы Н. О . Лернера
„Труды и дни Пушкина" в части, касающейся установления
времени выхода отдельных трудов поэта с точностью до
месяца и даже в некоторых случаях дня, на основании современных публикаций и объявлений о выходе в свет той или
иной книги.
Благодаря обнаружению некоторых цензурных экземпляров
сочинений Пушкина в библиотеке Ленинградского университета, где хранился раньше и архив Цензурного комитета,
мы можем теперь несколько уточнить выход из печати ряда
изданий Пушкина и сообщить об одном до сих пор неизвестном издании его „романов и повестей" 1837 г., начавшем
осуществляться при его жизни, но так и не увидевшем
света. Нет надобности, конечно, говорить о том, какое большое значение для биографии и изучения творчества всякого
писателя имеют документы, определяющие и уточняющие
выход из печати его прижизненных изданий. В отношении же
Пушкина подобный материал естественно должен занять в хронологической канве его жизни не последнее место.
«Звенья. Л? 2

Издания эти следующие-'

№№ 793—791. „На взятие Варшавы. Три стихотворения
В. Жуковского и А. Пушкина". СПб. 1831; шифр библиотеки
Университета: L. 19.897; перед титульным листом вклеен
листок:
Свидетельство.
1270

сентября

1831

[входящий номер и дата

Цензурного

О т фактора Военной
Главного
Штаба Его
ского Есличества.

Комитета].
Типографии
Император-

Сим свидетельствую, что три стихотворения на взятие Варшавы В . Ж у ковского и А . Пушкина на Русском языке по силе § 37-го У с т а в а о Ценсуре,
с прилагаемым при том одобренным Ценсурою подлинником, напечатаны во
всем сходно.
Сентября 1 0 дня 1831

года.

Ф а к т о р 8-го класса Казаков.

Н а титуле брошюры помета, указывающая номер и дату выдачи билета
на выпуск: № 1 3 5 0 . 1 0 сентября 1 8 3 1 . В' труде Цявловского выход брошюры указан «около 1 4 сентября», теперь датировка может быть уточнена: книжка вышла после 10 сентября 1 8 3 1 г. 2

№ № 797—803. „Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П." СПб. 1831; шифр библиотеки Университета: Е I. 9869; на отдельном листке, вклеенном перед
титульным листом:
№

1436

октября 1831

[вход, номер и дата Цензурного

Комитета].

Свидетельство.
Содержателей Типографии
в д о в ы Плюшар с Сыном.
Сим свидетельствуем что книга под Названием П о в е с т и Б и л к и н а
[sic] по силе 3 7 § У с т а в а о Ценсуре с прилагаемым при том одобренным
Ценсурою Оригиналом напечатана во всем сходно.
Содержатели Типографии
Вдова Плюшар с сыном.
Сего 2 2 Октября
1831 г о д а . —
1 Номера даны нами по книге Н . Синявского и М . Цявловского
«Пушкин
в печати», издание Л . Э. Бухгейма. М . 1 9 1 4 ; в дальнейшем она цитируется
кратко — «Цявловский».
2 Ср.
«Письма Пушкина к Е . М . Хитрово». Л . 1 9 2 7 , стр. 1 3 1 . Н о в а я
дата в ы х о д а этой брошюры дает возможность уточнить датировку письма
Пушкина к Е . М . Х и т р о в о со стих. «Перед гробницею святой»
(ib.,
стр. 2 6 — 2 7 и 1 2 5 — 1 2 7 ) и письма к А . О. Смирновой, опубликованного
М. А . Цявловским в «Голосе минувшего» 1 9 1 7 г., № 1 1 — 1 2 , стр. 1 6 0 ,
на «после 10-го сентября 1831 года».

Пометы на титульном листе: «билет выдать Н. Бутырский №
1542
2 4 октября 1 8 3 1 » [номер и дата выдачи билета]. В работе Цявловского выход книги отмечен: «октябрь после 2 2 - г о » ; теперь датировка уточняется:
книга вышла после 2 4 октября 1 8 3 1 г.

Следующее издание представляет собой редчайший оттиск
произведений Пушкина из „Северных цветов на 1832 год";
оно не описано в труде Н. Синявского и М. Цявловского,
а потому даем точное его описание: 1
№ № 813—822 [на обложке]: Стихотпоренія А. С. Пушкинъ
(Изъ
Сѣверныхъ Цвѣтовъ 1832 года)
Санктпетербургъ.
Въ типографіи
Департамента
Внѣшней
Торговли
1832
12 э , 23 + 1 нен. стр.
Цензурное разрешение: „Санктпетербургъ 7 января 1832 года.
Цензоръ Семеновъ". Титульного листа нет. Шифр библиотеки
Университета: Е II. 12.422. З а обложкой вклеен листок:
№

1 6 8 13 февраля 1 8 3 2 [входящий номер и дата Цензурного Комитета].
Свидетельство.
О т Смотрителя Типографии Департамента Внешней Торговли.

Сим свидетельствую, что Стихотворения А . С. Пушкина (из Северных
цветов 1 8 3 2 года) по силе § 3 7 У с т а в а о Ценсуре, (с прилагаемым притом
одобренным в Ценсуре) напечатаны во всем сходно. — Ф е в р а л я 10-го дня
1 8 3 2 года.
Смотритель З о т о в .
Пометы на 1 странице, где начинается «Моцарт к Сальери»: « № 1 9 8
13 февр. 1 8 3 2 [номер и дата выдачи билета] выдать билет Ценсор В . Семенов». Следовательно, оттиск вышел в свет после 1 3 февраля 1 8 3 2 г.

№ № 1007—1010. Поэмы и повести Александра Пушкина.Часть
первая СПб. 1835. Шифр библиотеки Университета: Е II. 12420.
Перед портретом Пушкина на отдельном вклеенном листке:
№ 4 2 0 1 0 Апреля 1 8 3 5 [входящий номер и дата Цензурного Комитета].
Свидетельство.
От Ф а к т о р а Военной Типографии
Инспекторского
Департамента Военного Министерства.
Сим свидетельствую, что Книга Поэмы и Повести А . Пушкина часть
первая, новое издание, на русском языке, по силе § 3 7 - г о Устава о Ценсуре, с прилагаемым при том одобренным Ценсурою печатным экземпляр,
напечатаны во всем сходно. А п р е л я 4 . дня 1 8 3 5 года.
№ 11 59-й.

Ф а к т о р 7-го класса Казаков.

1
Ср. примечание М . А . Ц я в л о в с к о г о на стр. 111 его работы
кин и его современники», в. X X X I — X X X I I , стр. 5, прим.

и «Пуш-

Пометы на титульном листе: « № 4 9 2 1 0 Апреля 1 8 3 5 [номер и дата выдачи билета] В ы д а т ь билет 5 Апреля 1 8 3 5 Ценсор Никитенко». В издании Цявловского выход книги обозначен: «в апреле»; теперь устанавливается, что она вышла после 1 0 апреля 1 8 3 5 .

№ № 1035—1041. Поэмы и повести Александра Пушкина.
Часть вторая, СПб. 1835. Шифр библиотеки: Е II. 12420.
Перед титульным листом на отдельном вклеенном листке:
№

8 8 4 2 5 Июля 1 8 3 5

[входящий номер и дата Цензурного

Комитета].

Свидетельство.
О т Фактора' Военной Типографии
Инспекторского Департамента Военного Министерства.
Сим свидетельствую, что книга под заглавием: поэмы и повести Александра Пушкина, часть вторая, на Русском языке, по силе § 37-го У с т а в а
о Ценсуре, с прилагаемыми при том одобренными Ценсурою Печатными Книгами, напечатана во всем сходно. Июля 19-го дня 1 8 3 5 года.
Ф а к т о р 7-го класса Казаков.
Пометы на титульном листе: «№ 1 0 1 7 . 2 5 Июля 1 8 3 5 . [номер и дата
выдачи билета] В ы д а т ь билет. 2 5 Июля 1 8 3 5 . Ценсор Никитенко». Вследствие даты выдачи билета нужно приурочить и выход: книги после 2 5 июля
1 8 3 5 г., но в труде Цявловского он отнесен на конец августа (около 2 7 )
на основании извещения «Северной пчелы» 2 7 августа, в которой сказано
о книге как о «вышедшей на-днях». Очевидно, после выдачи билета на выпуск книги она по неизвестной причине пролежала у издателя около месяца без движения.

№ № 1042—1071. Стихотворения Александра Пушкина,
часть четвертая, СПб. 1835. Шифр библиотеки Университета:
Е II. 12421.
Пометы на титульном листе: « № 1 2 3 2 1 4 Сентября 1 8 3 5 [номер и дата
выдачи билета]. В ы д а т ь билет. 1 2 сентября 1 8 3 5 . Ценсор Никитенко».

В работе Цявловского выход книги приурочен к сентябрю;
теперь, следовательно, выход книги нужно приурочить на „после
14 сентября". Об этом издании сохранилось также „Дело
Российской Академии № 8 0 , 1 8 3 5 г. о напечатании Стихотворен.
Александра Пушкина. Часть IV. 1835. № 80—листов 2. Протокол [№ 131]. Началось 20 сентября. Кончилось 28 сентября" С
Выписываем документы этого дела:
1 См. В . И.
С р е з н е в с к и й . «Сведения о рукописях, печатных изданиях и других предметах, поступивших в Рукописное Отделение Библиотеки
Академии Н а у к в 1 9 0 3 году». С П б . 1 9 0 4 , стр. 1 8 9 . Весь архив Российской
Академии хранится теперь в архиве Академии наук С С С Р . Ф о н д 8.

1
Записано в приход типограф,
кассы под № 9.
Записано в журнале 2 8 Сент.
по 3 0 Р.
367—50

по 3 0 Р .

2 0 Сент.

1835.

Е г о Превосходительству Господину
Управляющему Типографиею Императорской Российской Академии.
Из

Типографии.
Рапорт.

Ч е с т ь имею донести Вашему Превосходительству, что в Типографии
окончена печатанием книга под названием: Стихотворения А л е к с а н д р а Пушкина ч. I V составила печатных M ' A листов на выпуск означенной книги
получен билет из Ценсурного Комитета от 1 3 [SÏC.I] Сентября з а № 1 2 3 2 .
О чем честь и имею рапортовать.
Фактор Васильев.
« 1 6 » Сентября
1 8 3 5 года.
2
Выписка
Из

журнала Императорской Российской Академии
в субботу 2 8 Сентября 1 8 3 5 года.
Статья

Непременный Секретарь представил рапорт типографии об отпечатании
стихотворений А л е к с а н д р а Пушкина часть I V , составившая набором 1 2 К
листов, и что на выпѵск оной получен билет цензурного Комитета з а
№ 1232.
С п р а в к а . Книга сия печаталась на счет книгопродавца Смирдина и
следовавшие деньги, считая по 3 0 р. з а лист 3 6 7 руб. 5 0 к., получены от
него Г . Казначеем и записаны в приход по типографской книге под № 9.
Определено: напечатанные э к з . отпустить Г. Смирдину, исполнение сего
предоставить Непр. Секретарю.
Непременный Секретарь Д .

Языков.

В этом заседании присутствовали члены А к а д е м и и : А .
С. Шишков,
Я . Д . З а х а р о в , А . X . В о с т о к о в , В . А . Поленов, П. А . Загорский, кн.
П. А . Ширинский-Шихматов, M . Е . Л о б а н о в , И. С . Кочетов, П. Н. М ы словский, Д . И. Я з ы к о в , А . И . М а л о в , В. И . Панаев, Б . М . Ф е д о р о в ,
И. А . Вельяминов, С. В'. Р у с с о в и поч. член П. П. фон-Гец. 1

В приходо-расходной книге Российской Академии за 1835 г.
по суммам типографии записано в приход под № 9, сентября 26: „Принято от книгопродавца Смирдина за напечата1 А р х и в Академии наук С С С Р .
Ф о н д № 8, дело Российской Академии.
1 8 3 5 г. № 6 8 .

ние Стихотворений А. Пушкина часть IV, .за набор и печатание 1 2 - л и с т о в поЗОр. каждый, триста шестьдесят семь р. 5 0 к.
367.50". 1
Нужно думать, что издание выдано было Смирдину из типографии после 14 сентября, а дальнейшее канцелярское производство и оформление дела произошло post factum.
Одной из самых значительных находок в библиотеке Ленинградского университета оказалось издание „Романов и повестей" Пушкина в двух частях (шифр библиотеки: E l l . 11370).
Издание это представляет величайший интерес, так как сведения о нем совершенно отсутствовали в пушкинской литературе; оно, без сомнения, должно привлечь к себе внимание,
а в Пушкиниане должно занять одно из первых мест по своему
значению и по необычной судьбе, которая его постигла. Даем
его точное библиографическое описание:
Романы и повѣсти Александра Пушкина. Часть I. Санктпетербургъ. Печатано въ типографіи H. Греча. 1837; на обороте: Печатать позволяется: съ тѣмъ чтобы по отпечатаніи
представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра.
Санктпетербургъ, 8 Января 1837 года. Цензоръ П. Корсаковъ;
на шмути,-титуле: „Капитанская дочка". Стр. 1 — l i é , главы
1—VII; 8 Э , 4 н е н . - f 116 стр.
Романы и повѣсги Александра Пушкина. Часть II. Санктпетербургъ. Печатано въ типографіи Х- Гинце. 1837; на обороте: Печатать позволяется: съ тѣмъ чтобы по отпечатаніи
поедставлены были въ Цензурный Комитетъ три экземпляра.
Санктпетербургъ. 8 Января 1837 года. Цензоръ П. Когсаковъ;
на шмути, титуле: Часть вторая. Стр. 1—111, главы VIII—XIV;
8 Э ,4 н е н . - f - 1 1 1 стр.
Обе части сброшюрованы в одну простую серую обложку
без какого-либо печатного текста. Кроме того, имеется еще
одна книжка, заключенная в такую же обложку с титульным
листом, точно повторяющим вышеописанную вторую часть
„Романов и повестей"; на шмутц-титуле: „Повести покойного
Ивана Петровича Белкина" и эпиграф из „Недоросля". При
ближайшем рассмотрении оказывается, что это издание Пове1

[Архив Академии наук С С С Р .

№ 106).

Ф о н д № 8,

прих.-расх. книга

Р.

А.

ПОВѢСТ
АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА.

ЧАСТЬ

I — a ІЖДіі5З«ді—

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
I
ПЕЧАТАНО

ВЪ

Т И П О Г Р А Ф Ш

ГРЕЧА.

> '

•

стей Белкина является изданием 1834 г., описанным в труде
Цявловского под № № 969а —977, но только с новым титульным листом, о котором говорено выше. 1
Перед нами, таким образом, в первой описанной выше книге
„Романов и повестей" Пушкина совершенно новый набор
„Капитанской дочки". Никаких указаний на то, что отдельное
издание „Капитанской дочки" предпринято было при жизни
Пушкина, мы не имели до сего времени. О том, что Пушкин
хотел печатать ее в виде отдельного издания, известно из
„Записок" И. П. Сахарова, который, говоря об издании
„Современника", писал: „Как теперь помню, сколько было
хлопот с „Капитанскою дочкою": Пушкин настаивал, чтобы
отдельно напечатана была эта повесть; а Краевский и Врасский, хозяин типографии Гуттенберговой, не соглашались
и, кажется, поставили на своем". 2
Вероятно, мысль об отдельном издании „Капитанской дочки"
не оставляла Пушкина и после выхода четвертого тома „Современника", где эта повесть впервые появилась.
Обращаясь к новому тексту „Капитанской дочки", следует
сказать, что никаких существенных отступлений от текста
„Современника" он не дает. При сличении обоих текстов мы
могли притти только к следующему выводу: новое издание
является несомненной перепечаткой текста „Современника";
никаких следов авторской правки оно не имеет; напротив,
можно предположить, что перепечатка проходила механически
и без последующей считки с оригиналом, так как в некоторых
местах находятся пропуски коротких фраз, искажения отдельных слов и большое количество типографских опечаток, свидетельствующих о плохой корректуре и спешности печатания
издания одновременно в двух типографиях. Отступления от
текста повести в новом издании наблюдаются в следующем:
„Капитанская дочка" разделена на две части с особым шмутцтитулом для второй ее части и с отдельной пагинацией частей;
напечатанная в издании „Современника" в начале повести
после заголовка пословица „Береги честь с молоду" в отдельном издании опущена; в конце повести подпись „издатель"
и дата „19 окт. 1836" отсутствуют; вместо них поставлено
1 Остается
невыясненным, почему «Капитанская дочка» сброшюрована
в виде I и II частей «Романов и повестей», в то время как имеется другая
II часть «Романов и повестей», в виде самостоятельной книги с «повестями
Пушкина».
2 «Русский архив» 1 8 7 3 , кн. II, стр. 9 7 4 .

слово „конец"; в письме А. П. Гринева к генералу Андрею
Карловичу Р., в обращении имя генерала исправлено (вместо
Иван Карлович—Андрей Карлович). Указанные изменения произведены были, повидимому, без участия Пушкина, поэтому
они и не имеют значения, за исключением исправления имени
генерала.
Осуществление издания „Романов и повестей" Пушкина
находилось в руках книгопродавца и издателя Льва Жебелева.
В сохранившейся в бумагах В. А. Жуковского из собрания
А . Ф . Онегина 1 записке без числа, но относящейся по
содержанию к апрелю 1837 г. находится объяснение причины
переиздания „Капитанской дочки" и присоединения к ней издания
„Повестей Пушкина" 1834 г. в виде второй части „Романов и
повестей".
« Д л я успешного збыта, находящихся непроданными в большом количестве экземпляров п о в е с т е й я предложил покойному Алекснадру Сергеевичу, чтобы к оным повестям припечатать отдельно помещенную им
в Современнике повесть: Капитанская Д о ч к а ; и издать в 2 частях под названии: Романы и Повести, на что он и изъявил свое согласие, с тем чтобы
я печатал на свой счет оную повесть, для него, а израсходованную сумму
на [доверен] издание получил бы из вырученных денег за проданные экземпляры и по его же желанию, для скорого отпечатания отдав в две типографии Греча и Гинца, где уже и оканчивается печатанием.
Лев

Ж е б е л е в».

Н а том же листе бумаги Жебелев сообщал, что « В книжную Л а в к у А н д рея Глазунова получено было от Александра Сергеевича Пушкина в Комиссию для продажи... Повести изд. А . Пушкиным тысячу двести девянос т о четыре экземпляра, цена им была назначена продавать за каждый
экземпляр по шести Руб., а платить ему по продаже по 4 р. 8 0 к. '

Предложение Л. Жебелева не встретило со стороны Пушкина возражений; 8 января 1837 г. „Романы и повести" прошли
цензуру, а „Капитанская дочка" была для ускорения печатания отдана одновременно в две типографии. В конце апреля
издание было готово и в мае могло уже выйти в свет, чго
видно из следующей надписи на титульном листе первой
части „Романов и повестей": № 568. 5 мая 1837. Выдать билет Цензор Корсаков". Однако оно в свет не вышло, и до
нас дошел только один его экземпляр.
1 См. Б . Л . Модзалевский, «Описание
рукописей А . С. Пушкина, находящихся в Музее А . Ф . Онегина в Париже», в изд. «Пушкин и его современники», в . X I I , стр. 3 6 ( № 6 6 9 ) . Расписка Жебелева в чтении циркулярного предложения В . А . Жуковского о том, не было ли с ним у Пушкина какого-либо соглашения об издании, помечена 8 февраля 1 8 3 7 г.
2 Ср. в работе Цявловского, стр.
132.

* K"\H

jf К1 Й ^

КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА.
Г Л А В А

СЕРЖАНТЪ ГВАРДШ.

Б ы л ь б ы гвардіи о н ъ завтра ж ь

капитанъ.

— Т о г о н е н а д о б н о : п у с т ь В ь арічиі

послужитъ

— И з р я д н о сказано ! Пускай его п о т у ж и т ь

. . . .

Да кто его отсц ь ?
Княжит.

Огаецъ мой , Андрей Пегаровичь Гриневъ,
въ молодости своей служилъ при граФѣ Минихѣ, и вышелъ въ о т с т а в к у премьеръ-майромъ въ 17. . . году. Съ гоѣхь поръ жиль окъ
въ своей Симбирской деревыѣ, гдѣ и женил-

•i. л

•

. UM,
• • • -f.

•

Приведенные выше документы лишний раз подчеркивают
неудачу издательских предприятий Пушкина в последние годы
его жизни, а в связи с этим и его тяжелое материальное
положение, в котором он оказался накануне 1837 г. Достаточно вспомнить неудачу с изданием „Истории Пугачевского
бунта", неудачу с изданием „Современника", плохо расходившихся и оставшихся в большом количестве экземпляров
после смерти Пушкина не проданными. К этим изданиям мы
можем присоединить теперь и изд. 1834 г. „Повестей Пушкина". Пушкин, естественно, искал способа тем или иным
образом продать свои залежавшиеся издания и, конечно, ухватился за предложение книгопродавца. Смерть Пушкина пресекла его последнее издательское предприятие. После отпечатания издание было законсервировано, а опека, учрежденная
над его детьми и имуществом, приступив к посмертному
изданию его сочинений, издание „Романов и повестей" предала
уничтожению, как больше никому не нужное
Л. Б.

Модзалевский

1 Что
оно было именно уничтожено, в этом убеждает нас полное
сутствие его на книжном рынке и в государственных библиотеках.

от-

•

О V.

'.1 -••,;!.;

• •.

г:-

• -{H;

•

ОТ

•

СХ

•

: -ѵ;

•„/.

•

• •'••_',;••.

1ТО ЭЛЭОІІ .

. i.. •

'ft

-jfiBo» » se

£«оЯ . еявддея"

накпгоэ еле, о

г,г.- •

ТЮТЧЕВ И О ТЮТЧЕВЕ

„Стихотворения, присланные из Германии"
( К вопросу об отношении Пушкина к Тютчеву)

1
„Вопрос о Тютчеве" снова поднят в наши дни с неожиданной остротой. Должно быть, книжка стихов Тютчева в самом'
деле „томов премногих тяжелей", как сказал Ф е т .
В новой литературе о Тютчеве обращают на себя внимание интересные и содержательные статки Ю. _ Н. Тынянова
(„Архаисты и новаторы". Ленинград, 1929, стр. 330—363).
В этой краткой заметке я не намерен критиковать по существу работу Ю . Н. Тынянова: мое задание иное: во-первых,,
показать, что некоторые психологические и биографические
аргументы, выдвинутые Ю. Н. Тыняновым в доказательствоего теории о враждебном отношении Пушкина к Тютчеву, недостаточно обоснгваны, и, во-вторых, что вопрос об отношении Пушкина к Тютчеву не может быть разрешен в планеэволюции литературных жанров без привлечения к этой теме
иных данных—социального и культурного содержания—прежде
всего вопроса о Гете, ибо мюнхенский период в творчестве
Тютчева прошел под знаком этого „властителя дум", отразившего в своем огромном таланте психологию новой Европы,
возникшей на развалинах феодализма.
Эти беглые заметки отнюдь не претендуют на разрешениеэтой темы: я только считаю нужным напомнить о сложности
затронутой проблемы.
Само собою разумеется, что Пушкин и Тютчев в каком-то
смысле были антагонистами, но из этого вовсе не следует, что
они не понимали друг друга и были врагами. Пушкин, как

известно, с особым вниманием, уважением и даже восхищением относился к поэтам, обладавшим собственным самостоятельным голосом. Так он относился к Боратынскому. Так
он относился и к Тютчеву. Каково было отношение Тютчева
к Пушкину, мы точно знаем: об этом свидетельствует стихотворение „На кончину Пушкина" („Из чьей руки свинец смертельный...").
Итак, обратимся к фактам, которые привлек Ю. Н. Тынянов для разрешения „вопроса о Тютчеве".
В 1829 г. Пушкин написал эпиграмму „Собрание насекомых". В ней, как известно, имеются пять имен, утаенных от
читателей и обозначенных звездочками. Из этих пяти имен,
коим соответствует сравнение с „божьей коровкой", „злым
пауком", „российским жуком", „черной мурашкой" и „мелкой
букашкой", некоторые разгаданы или почти разгаданы. Относительно двух последних („мурашки и букашки") исследователи ничего точного установить не могли. Оказывается, что
в экземпляре сочинений Пушкина, принадлежавшем Ефремову,
имеется среди разных предположительно поставленных в эпиграмму имен имя Тютчева.
Вот этот случайный, ничем не мотивированный чей-то домысел Ю. Н. Тынянов считает возможным противопоставить
прочно установившемуся преданию о том, что Пушкин отнесся
к стихам Тютчева „avec une appréciation juste et bien sentie",
т. е. дал им оценку справедливую и хорошо прочувствованную. Из контекста письма И. С. Гагарина к Тютчеву,
где это выражение встречается, совершенно ясно, что под
„справедливой" оценкой Гагарин понимал признание исключительного дарования поэта: этому посвящено все письмо
с рассказом о восхищении Вяземского и Жуковского поэзией
Тютчева. 1
Ю . Н. Тынянов, вопреки смыслу всего письма, считает, что
под справедливой оценкой надо разуметь со стороны Пушкина какую-то холодность к стихам Тютчева — „отношение
Пушкина только вежливо..."
Таким образом вопрос об отношении Пушкина к Тютчеву
должен решиться в зависимости от критической оценки источников предания, которое Тынянову надо было поколе- «
бать в угоду его теории. Критика не убеждает даже и тот
факт, что Пушкин напечатал в третьем томе „Современника" за 1836 г. сразу шестнадцать стихотворений Тютчева,
1

См. «Русский архив» 1879, № 5. стр. 1 1 3 — 1 2 0 .

а в четвертом—еще восемь, тогда как Вяземский и Жуковский предлагали напечатать в
журнале
всего
лишь
пять или шесть пьес, отложив прочие для будущей книжки
поэта.
Мало этого, Пушкин вел упорную борьбу с цензурою, защищая Тютчева отстаивая зачеркнутые строфы, и потом требовал, чтобы пропущенные строфы были по крайней мере
обозначены точками, очевидно, заинтересованный в том, чтобы
сохранить указание на композицию пьесы, искаженною не по
вине автора (см. И. А. Шляпккн, „Из неизданных бумаг
Пушкина". СПб. 1903, стр. 259—262; см. также „Переписка
Пушкина", п д ред. В. И. Саитова. СПб. 1911, том III, стр.
352—351; см. Временник Пушк. Дома на 1914 год, стр. 14—15).
Все это никак не свидетельствует о равнодушии Пушкина
к стихам Тютчева.
А из комментария Ю. Н. Тынянова выходит, что Пушкин не
охоіно печатал стихи Тютчева, „о котором он уже раз отозвался неблагоприятно за шесть лет до того". Но где же
и когда дал Пушкин эту суровую оценку Тютчеву, доселе
никому неизвестную? В том-то и дело, что Пушкин никогда
и нигде этой оценки не делал, но по логике критика выходит,
что раз Пушкин положительной оценки не дал, это значит,
что он дал оценку отрицательную.
Так ли это? У Пушкина было три случая высказаться о поэзии Тютчева. Первый случай —появление в 1826 г. в альманахе „Урания" трех пьес Тютчева: „К Нисе", „Песнь скандинавских воинов" и „Проблеск". Пушкин не обратил внимания на эти стихотворения. Второй случай—появление шести
стихотворений Тютчева в „Северной лире" 1827 г. У Пушкина есть черновой набросок рецензии на этот альманах;
в этой н е о к о н ч е н н о й рецензии нет отзыва о Тютчеве,
причем сам критик замечает, что было бы „неосторожно"
делать из этого вывод, что Пушкин низко оценил стихи нового
поэта в этой рецензии нет также отзыва о стихах Веневитинова, что вовсе еще не доказывает, что Пушкину они не
нравились.
Наконец, третий случай, который Ю . Н. Тынянову представляется совершенно убедительным и доказывает будто бы
враждебность Пушкина по отношению к поэзии Тютчева,
это—отзыв Пушкина о статье И. В. Киреевского в альманахе
„Денница" 1830 г.: „Обозрение рѵсской словесности за 1829 г.".
В этом отзыве есть между прочим такая фраза: „Из молодых
постов немецкой школы г. 'Киреевский упоминает о Шевы.Звевья» № 2

реве, Хомякове и Тютчеве. Истинный талант двух первых
неоспорим". Из этой фразы Ю . Н. Тынянов делает вывод,
что Пушкин „ п р я м о о т к а з ы в а е т в и с т и н н о м т а л а н т е Т ю т ч е в у".
Можно ли сделать такой вывод? Я полагаю, напротив, что
такого вывода не только „прямо", но даже и „косвенно" сделать нельзя Вывод может быть только один: Пушкин еще не
составил тогда, в 1830 г-, своего мнения о Тютчеве. Мало этого:
он и не мог его составить. В лучшем случае ему довелось
прочесть девять-десять пьес поэта, из коих две трети были
переводные, а некоторые были подписаны буквою Т, и кто
был их автором, едва ли Пушкину было известно. Со свойственной ему осторожностью Пушкин не спешил высказываться о новом поэте, пока в его руки не попала тетрадь
стихов, уже достаточно характеризующих лицо нового лирика.
Тогда он сделал им „справедливую и хорошо прочувствованную" оценку, уделив в „Современнике" новому поэту
столько страниц, сколько им не было уделеІО ни одному тогдашнему стихотворцу.
В соответствии с этим фактом установилось предание о признании Пушкиным поэзии Тютчева. Ю . Н. Тынянову очень
хочется опорочить это предание.
Первого и ревностного хранителя предания, П. А. Плетнева, столь близкого Пушкину и Тютчеву, исследователь
попросту „отводит", не доверяя его показанию, которое находится в докладной записке о поэтической деятельности
Тютчева при баллотировке его в члены Академии наук. Плетнев, по домыслу Тынянова, забыл действительные факты
и приписал Пушкину то, что он сам думал о Тютчеве, „муссируя" значительность поэта. То, что биограф Тютчева,
И. С. Аксаков, всецэло поддерживает предание, нисколько не
убеждает Тынянова: это все — „ретроспективная" оценка. Но
когда же предание бывает не ретроспективным? Не очевидно
ли, что такое поюзрительное отношение к свидетельству
П. А. Плетнева и И. С. Аксакова продиктовано тенденцией
изничтожить вообще всякое предание, разрушающее гипотезу
о какой-то литературной вражте к Тютчеву, будто бы определявшей отношение к нему Пушкина.
В связи с вопросом о „корнях предания", которым пользовался И. С. Аксаков, когда писал об отношении Пушкина
к Тютчеву, укажу еще на один факт, повидимому, неизвестный Ю . Н. Тынянову. В Мурановском архиве имеется альбом
с копиями разных статей и писем, относящихся к кончине

ф . И. Тютчева. Среди этих писем имеется письмо Ю. Ф . Самарина ог 22 июля 1873 г. к И. С. Аксакову. Это письмо
как раз и является одним из корней предания. Ю. Ф - Самарин пишет между прочим: „Мне рассказывали очевидцы,
в какой восторг пришел Пушкин, когда он в первый раз увидал собрание рукописное его стихов, привезенное Гагариным
из Мюнхена. Он носился с ними целую неделю..." Ю . Ф . Самарин как личность одним внушает симпатию, другим—антипатию, но и друзья и враги свидетельствуют единодушно,
что Самарин ничего не выдумывал- Он был правдивейший
человек. Вот почему весьма любопытно, что именно он
передает предание со слов „очевидцев", которые рассказывали ему, Самарину, что Пушкин был в восторге от стихов
Тютчева и „носился с ними целую неделю"—деталь новая
и драгоценная для истории русской поэтической культуры.
2

В том же письме Ю- Ф . Самарина к И. С. Аксакову о г
22 июля 1873 г., т. е. написанном вскоре после смерти поэта
и по поводу этой смерти, имеются еще некоторые любопытные замечания о Тютчеве. Самарин между прочим пишет:
„Как поэт и художник слова он принадлежал бесспорно
к пушкинской плеяде, а по природе своей приходился более
сродни язычнику Гете..."
Хотя выражение „пушкинская плеяда" не совсем точно,
а представ\ение о Гете как о „язычнике" может быть истолковано многообразно, однако мысль Самарина заключает
в себе существенную правду. Правда эта—в том, что если
надо искать каких-то значительных опорных пунктов, откуда
можно начать исследование о путях поэзии Тютчева, то никак нельзя пройти мимо этих двух имен, столь знаменательно
определяющих целые культурные массивы, богатые содержанием.
У Тютчева и Гете была связь исключительная, прочная,
не случайная. Посылая свою рукопись Гагарину, Тютчев сообщал, что по странной рассеянности он сжег не мало своих
стихов вместе с какими-то ненужными бумагами. „Тут был
между прочим перевод первого акта из второй части „ Ф а у с т а " ,
может быть, лучшее из всего", писал Тютчев Гагарину летом
1836 г. До нас, однако, дошло шесть фрагментов из первой
части поэмы: сцена из „Пролога", отрывок сцены „У ворот",
два отрывка из сцены „Ночь", отрывок из сцены „Лес и пе-

щера" и песня Маргариты „Был царь как мало их ныне..."
Кроме этих отрывков, у Тютчева имеется еще ряд других
„Перемена"
переводов из Гете: „Саконтала" (SakontalaJ,
(Wechsel), „Приветствие духа" (Geistesgruss), „Запад, норд
и юг в крушеньи" (из цикла „Westöstlxher Divan"), две
песни арфиста (из „Wilhelm Meisters Lehrjare"), „Миньона"
(„Kennst du das Land, wo die Citronen blühen?"), баллада „Певец" (Der Sänger), „Ночные мысли" (Nachtgedanken) и, наконец, песня Клары из драмы „Эгмонт" (Klärchens Wohnung).
Большинство этих переводов относится к тридцатым годам,
т. е. к мюнхенской жизни поэта, но интерес к Гете, повидимому, не умалялся у Тютчева с течением времени: по крайней мере последний стихотворный опыт переложения Гете,
сделанный Тютчевым, относится к 1870 г.
Тютчев принял поэзию Гете в Истолковании и освещении
романтиков и Шеллинга. Некоторые думают даже, что натурфилософия Шеллинга оказала столь решительное влияние на
поэзию Тютчева, что наш поэт как бы утратил всякую самостоятельность в оценке такого сложного культурного факта,
как поэтическое миросозерцание Гете. 1 Едва ли это мнение
соответствует действительности. Тютчеву было что противопоставить влиянию Шеллинга. Поэт приехал в Мюнхен с уже
определившимися взглядами. И если ему приходилось испытывать на себе эти влияния, то они воспринимались им не
так уж пассивно. Чтобы оценить их правильно, необходимо
считаться со всею диалектической сложностью той культуры,
которую нес в себе Тютчев. Не надо забывать, что еще до
Мюнхена Тютчев был прилежным читателем Паскаля и, следовательно, мог противопоставить отвлеченным метафизическим
рассуждениям Шеллинга не только „безумие креста" (согласно
сообщению Пфейфеля), но и „цельное знание" Паскаля, забронированное его диалектикой.
Некоторые скептики указывают даже, что в своей аргументации против метафизики как отвлеченного начала Тютчев
заходил так далеко, что ему оставалось только „все отрицать". При этом ссылаются обыкновенно на такие „атеистические" стихотворения, как „От жизни той, что бушевала
1 О б отношении Т ю т ч е в а к Гете см. статью Л . В . Пумпянского
«Поэзия
Т ю т ч е в а » в сбор. «Урания», 1 9 2 8 , стр. 2 2 — 2 3 . А в т о р старается доказать,
что Шеллинг и романтики исказили истинное лицо Гете. Т ю т ч е в и Боратынский повтооили будто бы ошибку шеллингианцев. В том же сборнике—
статья К. В . Пигарева «Тютчев-переводчик Гете», стр. 8 5 — 1 1 3 .

здесь..." или „Природа—сфинкс. И тем она верней...", или
„И чувства нет в твоих очах...", или „Через ливонские я проезжал поля...". Во всех этих стихах будто бы нет ничего,
кроме самого глубокого и мрачного скепсиса. По мысли поэта,
природа безответна. Она молчит—„с улыбкою двусмысленной и тайной..." Быть может, в природе нет даже тайны,
а это мы сами, будучи слепы, проэцируем на нее свое ничтожество и бессилие и знаменуем наш собственный ущерб теми
или другими иероглифами. Такие атеистические уклоны можно
найти, разумеется, и у самого Гете. Однако в стихах, посвященных Гете по поводу его смерти, Тютчев указывает не на
эту скептическую и негативную сторону его поэзии, а на
иную, которая позволяла ему „пророчески беседовать с грозою". И сам Тютчев декларирует свое положительное миросозерцание в таких стихах, как „Не то, что мните вы, природа...", стихах, весьма напоминающих пантеистические мотивы Гете.
Эти противоречия в самом деле были бы разительны, есЛи
бы мы утратили способность воспринимать поэтическое мироотношение диалектически и стали бы требовать от лирика
прямолинейности доктринера. Уже не раз указывали на прямую связь Гете и Тютчева, указывали на то, что и сам Гете
„не захватывал, быть может, так глубоко, как наш поэт, т е м ный к о р е н ь мирового бытия...". „Здесь Тютчев действительно
является вполне своеобразным, и если не единственным, то
наверное самым сильным во всей поэтической литературе.
В этом пункте —ключ ко всей его поэзии, источник ее содержательности и оригинальной прелести". 1 Не трудно заметить, что сравнение Тютчева с немецким поэтом в этом плане
обусловлено пониманием Гете в духе Шеллинга и романтиков,
с чем, конечно, далеко не все современные истолкователи
Гете могут согласиться. Существует предание (по сообщению
Гербеля), что Тютчев лично был знаком с Гете, однако ни
русские, ни немецкие источники до сих пор этого предания
не подтвердили. Но миф о дружеской встрече двух конгениальных людей психологически вполне оправдан. Если не
биографически, то идейно эта встреча произошла. Недаром
И. С. Тургенев по поводу смерти Тютчева сказал почти то
же, что и Ю . Ф . Самарин: „Самая сущная его суть—le fin
du fin—это западная, сродни Гете..."
1 В л. С о л о в ь е в ,
(первое издание).

«Поэзия Ф . И. Т ю т ч е в а » , собр. соч.. т. VI, стр. 4 7 1

В словах И. С. Тургенева любопытна еще одна черта, определяющая мироотношение поэта: это —его тяготение к Западу.
И тем не менее Тютчев был канонизирован как поэт и мыслитель славянофилами. И даже автором единственной пока
обстоятельной биографии Тютчева является И. С. Аксаков,
хотя и придавший Тютчеву черты несколько „иконописные",
но все же не утаивший от нас противоречий его творчества
и психологии. Эти начала западничества и славянофильства
в Тютчеве усложняют между прочим социологическую проблему
„тютчевианы".
Полемизируя с западноевропейской цивилизацией. Тютчев
однако был ей „сродни". И не случайно он под конец жизни
в одном из писем к жене (1870) признается, что ему надоели
„общие места во вкусе славянофильства", тем более, что
он „сам этому содействовал".
•

В связи с затронутой темой хочется упомянуть об одной
биографической мелочи. Изучая рукописи Тютчева, я нашел
среди них клочок бумаги, на котором рукою нашего поэта
было написано четверостишие из стихотворения Гете „Rastlose
Liebe". Поэт чужих стихотворений не любил цитировать. В его
бумагах мы почти не находим стихотворных цитат. Тем примечательнее, что ему захотелось записать строки Гете, которые, правда, звучат совсем по-тютчевски:
Alle das Neigen
Vom Herzen zum Herze'n,—
Ach, wie so eigen,
Schaffet das Schmerzen.

Еще любопытнее вторая цитата, тоже четверостишие, найденная мною в бумагах поэта. Жена поэта, Эрнестина Ф е д о ровна Тютчева, приняла даже этот отрывок за стихи самого Тютчева и переписала его в альбом своей дочери среди
тютчевских стихов. Эта вторая цитата не менее знаменательна, чем строфа Гете. На этот раз Тютчев процитировал
Пушкина:

Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик —
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!

Эта пушкинская строфа могла бы служит эпиграфом ко всем
любовным стихам Тютчева. Поэт как бы сам указал на внутреннюю связь своей лирики с пушкинской поэзией.
Подобно тому как в наши дни невозможно серьезно говорить об „олимпийце" Гете и видеть его поэтическое лицо
в банальном апофеозе какой-то благополучной гармонии, так
и наш Пушкин представляется нам исполненным величайших
противоречий. И если Пушкина скорее можно принять как
поэта, преодолевшего диалектически эти мучительные противоречия бытия, то этим вовсе не исключается трагизм его личной судьбы. Мы довольно долго увлекались „солнечными"
мотивами его поэзии, но теперь, кажется, этот „мажорный"
Пушкин занимает нас во всяком случае не более, чем Пушкин
минорный. Исследователи обратили внимание на „осенние",
ущербные темы Пушкина, и это естественно позволяет нам
найти прямую связь между лирикою Пушкина и Тютчева.
Такие „символические" произведения, как „Медный всадник",
„Пир во время чумы", „Каменный гость", да и его любовная
лирика, посвященная умершим возлюбленным, сближают его
с поэзией Тютчева. 1 Правда, поэтические „приемы" Пушкина
и Тютчева были иные. В формальном плане Пушкин никогда
не был символистом. И дело тут не в том, что Тютчев будто бы
по своему типу был „поэтом-дилетантом", а Пушкин — „поэтоммастером", а в самом отношении поэтов к существеннейшей
проблеме творчества, к вопросу о природе метафоры. 2 Современные формалисты усматривают, однако, существенное различие пушкинской и тютчевской поэзии совсем в другом. Им
кажется, что вся суть в фрагментарности тютчевской формы,
будто бы непонятной и чуждой Пушкину. У Тютчева ряд стихотворений начинается с отрицания, т. е. как бы предполагается собеседник, с которым поэт спорит, напр.: „Нет, моего
к тебе пристрастья...", „Нет, карлик мойі", „Нет, мера есть
долготерпенью.. ". Или еще аналогичный „прием" начала
1 Об
этих ущербных мотивах Пушкина в связи с социологическим объяснением его генезиса см. интересное, но, с моей течки зрения, несколько парадоксальное исследование Д . Д . Благого «На рубеже тридцатых годов»
(см. «Социология творчества Пушкина», 1 9 3 1 , 2-е изд.).
" Вопрос о природе метафоры — не только вопрос поэтики. Это прежде
всего — вопрос эстетики и гносеологии. О б этом я писал в 1 9 0 8 г. по поводу
тридцатипятилетия со. дня смерти Т ю т ч е в а .
См. мои Сочинения,
т. V ,
стр. 9 — 1 7. З д е с ь анализ «Осени» Пушкина и осенних мотивов Т ю т ч е в а совсем иной, чем у Д . Д . Благого в его книге, выше цитированной. О б этом
же мой доклад «Прозопопея в поэтике Тютчева», Г А Х Н , 1 9 2 4 , 21/1.

посредством введения в поэтическую речь союза И. Напр.: „И
распростясь с тревогою житейской...", „И опять звезда ныряет...", „И самый дом наш будто ожил..."
Вот этот прием
поэтического отрывка, как бы куска диалога, будто бы непонятен и неприятен Пушкину. Так ли это? Если этот прием не
характерен для Пушкина (с чем я согласен), он, однако, вовсе
ему не чужд. Чтобы не быть голословным, позволю себе напомнить некоторые „зачины" Пушкина: „Нет, нет, не должен я,
не смею, не могу...", „Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем...", „Нет, я не льстец, когда царю...". Таких примеров у Пушкина не мало. Значит, не так уж важен этот „прием",
да и вообще „приемы" только в том случае определяют путь
поэта, если они характеризуют непосредственно то или другое
мироотношение. Вырвать литературу из контекста жизни никак нельзя. И в данном случае решить „вопрос о Тютчеве"
'•в связи с „вопросом" о Пушкине решительно невозможно,
если мы ограничим себя анализом эволюции поэтических
жанров.
Тютчев уезжал из России в Мюнхен девятнадцатилетним
юношей и вернулся на родину сорокалетним зрелым и многоопытным человеком. Он уехал из России, когда Пушкин только
что начинал свой поэтический подвиг, а вернулся, когда уже
семь лет поэт был в могиле. Уезжая, он написал послание
Пушкину „Огнем свободы пламенея...", а спустя пятнадцать
лет почтил смерть поэта стихами, в коих указывал на его
исключительный жребий:
Велик и свят был жребий твой...
Т ы был богов орган живой —
Н о с кровью в жилах... знойной

кровью...

Вернувшись в Россию, Тютчев нашел в ней большие перемены и разительные противоречия. Пушкин, в представлении
Тютчева, в поэзии своей дал новую духовную организацию
национальной культуры во всех ее проявлениях; он не только
открыл новые тайны стихотворной и прозаической речи, он
создал, так сказать, новый „нравственный космос"- Сквозь
мрачную завесу крепостного права и николаевской государственности Тютчев увидал новую Россию: он почувствовал,
что призваны к жизни новые социальные силы, а стало быть,
им соответствует какая то новая культура. Какая же это
культура? Это—пушкинская культура.
1

Ю.

Тынянов,

«Архаисты и новаторы», 1 9 2 9 , стр. 3 5 8 .

Признавая и приветствуя эту новую „пушкинскую" культуру, Тютчев, однако, вносил в свое признание своеобразие
своих особых культурных навыков — плоД его тогдашнего
социального, политического, литературного и философского
опыта. Этот опыт был многообразен. Тютчев знал не только
мюнхенские салоны баронов вроде Мальтица или Пфеффеля,
не только круг тогдашних дипломатов: он соприкасался с представителями свободомыслящей буржуазии, был собеседником
Шеллинга, приятелем. Гейне; он знал не только Мюнхен, он
знал Париж, он посещал Италию.
• Но, может быть, самым существенным культурным влиянием,
сказавшимся на миросозерцании Тютчева, было влияние Гете.
Вот почему в этой краткой заметке мы остановились на этой
теме. Сам Тютчев косвенно это признавал, отмечая в письме
1836 г. к И. С. Гагарину, что наиболее удачным из своих поэтических опытов он считает случайно уничтоженный перевод
из „ Ф а у с т а " . Вот в этой гетевской культуре надо искать тех
элементов, которые не только вошли в поэзию Тютчева, но
и определили собою в известной мере тютчевское мироотношение. „Вопрос о Тютчеве" в связи с „вопросом о Пушкине"
осложняется вопросом о Гете.
Как же относился к Гете сам Пушкин? В той самой статье
по поводу „Обозрения русской литературы за 1829 г." И. В. Киреевского, которую использовал для своих целей Ю. Н. Тынянов, Пушкин писал: „Автор принадлежал к молодой школе
московских литераторов, школе, которая основалась под влиянием новейшей немецкой философии и которая уже произвела
Шевырева, заслужившего одобрительное внимание великого
Гете...". У Пушкина нет особой статьи, посвященной Гете, но
упоминания о нем не редки, и они всегда исполнены чрезвычайного признания. Пушкин понимает размеры этого явления.
Так, в одной из заметок, трудно датируемых, Пушкин пишет:
„Гете имел большое влияние на Байрона. Ф а у с т тревожил
воображение Чайльд-Гарольда. Д в а раза Байрон пытался бороться с великаном романтической поэзии — и остался хром,
как Иаков"... 1 В заметке („О смелости выражений") Пушкин,
перечисляя великих, способных на эту смелость, называет
также Гете как автора „ Ф а у с т а " . В статье о Боратынском он
упоминает о „бессмертных произведениях Гете". Этим не
исчерпывается список сочувственных откликов Пушкина на

' Сочинения

Пушкина,

изд. Академии наук С С С Р , т. I X , стр. 4 0 3 .

поэзию Гете. 1 Важно то, что зрелый Пушкин, освобождаясь
все более и более от прелестей французской литературы,
склонялся почтительно перед немецким гением. Едва ли не
сам Пушкин назвал цикл тютчевских стихов, напечатанных
в его „Современнике", на первый взгляд несколько странно:
„Стихотворениями, присланными из Германии". Не очевидно ли,
что, уделяя в своем журнале такое большое место стихам
Тютчева, Пушкин сознательно подчеркивал свое внимание
к той культуре, которую условно можно назвать гетевской
культурой? Это не значит, разумеется, что Пушкин искал
в Гете исхода из тех противоречий, которые его самого мучили. Но ведь и Тютчев не слепо и не наивно предавался
соблазнам и чарованиям немецкого мудреца. Оба они — и
Пушкин и Тютчев—не были людьми беспочвенными. Но в своих
высоких оценках Гете они вполне сошлись, и в этом плане
никакого конфликта не произошло.
Исследователи неоднократно указывали на двойственность
в отношении Пушкина к немецкой культуре. Эта двойственность сказалась между прочим в его оценке так называемых
„архивных юношей", московских „любомудров", которым
Пушкин уделил добродушно-насмешливые строки в VII гл.
(стр. XL1X) „Евгёния Онегина". 2 Однако в пушкинских оценках германской философской поэзии преобладает явное ей
сочувствие и в связи с этими оценками находятся мнения
Пушкина о „Московском вестнике". Известна благосклонность
поэта к Веневитинову. А в 1836 г. Пушкин (в статье по поводу „Мнения Лобанова о духе словесности") высказывает
об этой теме свое окончательное мнение: „Германская философия, особенно в Москве, нашла много молодых, пылких,
добросовестных последователей, й хотя говорили они языком
малопонятным для непосвященных, но тем не менее их влияние было благотворно и час от часу становится более ощутительно".
Веневитинов как юный представитель германской культуры
обращался к Пушкину, с своей стороны приглашая его почтить Гете:
Наставник наш, наставник твой,
Он кроется в стране мечтаний,
В своей Германии родной...
Ср. Б . А . Р о з о в , «Пушкин и Гете». Киев, 1 9 0 8 .
Ср. Б . С т р а т е н, «Пушкин и Веневитинов». «Пушкин и его совре
менники», X X X V I I I — X X X I X , стр. 2 2 8 — 2 4 0 .
1

Пушкин своеобразно ответил на этот призыв, создав свою
замечательную „Сцену из Ф а у с т а " , задуманную, впрочем,
а может быть вчерне и написанную, еще в 1825 г., т. е. ранее, чем Веневитинов обратился к нему со своим призывом.
Подведем итоги этим заметкам „по поводу". Тема об отношении Пушкина к Тютчеву — тема очень важная. Она интересна нам не потому, что поэзия Тютчева нуждается в одобрении высокого авторитета, а совсем по другой причине,
а именно: для Пушкина Тютчев был в значительной степени
выразителем германской гетевской культуры, что и было на
самом деле в те тридцатые годы. Вот почему стихи Тютчева
появились в „Современнике" под странным заглавием: „Стихотворения, присланные из Германии". Вопрос, поднятый
Ю . Н. Тыняновым в тесных рамках эволюции жанров, должен
быть поставлен в ином плане: это — вопрос о судьбе самого
Пушкина. Нельзя понять Пушкина и его место в культуре,
национальной и всемирной, не замечая того внутреннего перелома, который пережил Пушкин примерно с 1824 г. Этот перелом характеризуется прежде всего отказом от духа французской цивилизации и вниманием к иным западным культурам —
к Данте, к Шекспиру, к Кальдерону... Гете и германская
культура также не могли не привлечь к себе в конце концов
внимания зрелого Пушкина. В наши дни были попытки, замалчивая этот факт, изображать Пушкина каким-то жантильомом-вольтерьянцем до конца его дней, но Пушкин, печатая
в „Современнике" тютчевские „стихотворения, присланные из
Германии", тем самым подчеркнул свой интерес не только
к нашему Тютчеву, но и к поэтической культуре Германии.
Правда, и Пушкин, и Тютчев преодолели соблазны великой
немецкой культуры, но это уже совсем новая тема, которая
не вмещается в пределы нашей краткой заметки.
Георгий

Чулков

Новооткрытые тексты, Тютчева
Рукописное наследие Тютчева до сих пор еще не исчерпано.
Прошло около двадцати лет со времени появления последнего
„полного" собрания его сочинений (изд. А. Ф . Маркса),
и за эти годы открыто не мало как вовсе неизвестных, так и
затерявшихся в старых периодических изданиях стихотворе-

ний поэта. Кроме того, только за последние десять лет
по-настоящему началось критическое изучение тютчевскоготекста, впервые подвергнуты разработке хранилища его рукописей. Таким образом действительно п о л н о г о собрания
стихотворений Тютчева у нас еще нет; насколько же далеки
от полноты прежние издания, показывает хотя бы то, что
уже в 1926 г. оказалось возможным выпустить целый сборник
„Новых
стихотворений" поэта. Но число н о в ы х его
стихов не исчерпываётся помянутым изданием. Одиннадцать
стихотворений, из которых большинство напечатано после
выхода книжки, осталось за ее пределами; последние же годы
принесли ряд новых находок тютчевского текста. Все это
должно наконец быть собрано и предоставлено вниманию
читателя.
Печатаемые тексты Тютчева извлечены из двух основных
сокровищниц тютчевского рукописного наследия:
архива
музея-усадьбы Мураново имени Ф . И. Тютчева и семейного
архива Тютчевых. Только два первых стихотворения являются
новыми в полном смысле слова, остальные же представляют
либо первоначальные редакции ранее известных пьес, либо
окончательно разобранные тексты уже напечатанных черновиков. Из первоначальных редакций даются лишь те, которые
имеют самостоятельное художественное значение. Сводку всех
рукописных вариантов даст будущее полное собрание сочинений Тютчева.
1
Любезному папеньке!
В сей день щастливый нежность сына
Какой бы дар принесть могла!
Букет цветов? — но флора отцвела
И луг поблекнул и долина.
Просить ли мне стихов у Муз?
У сердца я спрошусь.
И вот что сердце мне сказало:
В объятьях щастливой семьи,
Нежнейший муж, отец благотворитель,
Друг истинный добра и бедных покровитель,
Д а в мире протекут драгие дни твоиі
Детей и подданных любовью окруженный,

На лицах вкруг себя радость узришь ты.
Так солнце, с горней высоты,
С улыбкой смотрит на цветы,
Его лучами оживленны.

Печатается со списка (или, может быть, с записи), сделанного матерью
поэта, Екатериной Львовной Тютчевой, рожд. 1 олстой. Перед Заглавием
ее же рукою написано: «В день рождения папеньки, Ф е д о р а Т ю т ч е в а » . 2
Стихотворение это найдено в Мурановском архиве среди переписки
Н . И. Т ю т ч е в а , брата Ф . И., с родителями. Н а том же листе переписаны
стихи самого Н . И . : «Маменьке в день ее рождения». 3
Послание юного поэта «папеньке» не поддается точной датировке. Вероятнее всего отнести его к периоду 1 8 1 3 — 1 8 1 4 гг., так как стихи Н . И „
имеющиеся на том же листе, судя по почерку, не могли быть написаны
позже этого времени (т. е. когда Н . И. было лет 1 2 — 1 3 ) . В'о всяком случае
это—самый ранний из дошедших до нас стихотворных опытов Т ю т ч е в а .
Это—единственное поэтическое обращение Ф . И. к отцу, характерный,
хотя и несовершенный, образец весьма распространенных в нашей литературе конца X V I I I ; — начала X I X в в . «поздравительных посланий». День
рождения Ивана Николаевича Т ю т ч е в а (1 7 7 6 — 1 8 4 6 ) был 1 2 октября.
Начальные строки этого стихотворения могут быть сопоставлены с первой строфой французского стихотворения Т ю т ч е в а 1 8 4 7 г. («Un rêve»), посвященного жене — Эрнестине Федоровне. Поэт спрашивает себя, какой бы
дар принести ей к новому году:
Quel don lui faire au déclin de l'année?
Le vent d'hiver a brûlé le gazon,
La fleur n'est plus et la feuille est fannée,
Rien de vivant dans la morte saison. 4

1 Строка
эта не имеет метра. Трудно допустить, чтобы это было сделано сознательно. Если это описка переписчика, то, может быть, стих этот
следует читать: « Н а лицах вкруг себя да радость узришь ты...»
2 Особенности
орфографии Е . Л . Тютчевой не сохраняются как сильно
затрудняющие чтение.
3

Молю я господа, чтобы в сей день блаженный
Продлил жизнь маменьки, нам милой и любезной.
Чтобы была она щастлива в жизни сей,
Утешена всегда от любящих детей.
В о т я чего в сей день вам, маменька, желаю
И пламенем любви сыновней к вам пылаю.
Н.

Тютчев

В марксовском издании помещен русский перевод, сделанный
дой Ц. В нем эта строфа читается т а к :
4

Н а склоне дней
Что в дар моей
Поблекнул дерн
Ц в е т ы в полях

Зинаи-

умчавшегося года
желанной принести?
и замерла природа...
успели отцвести... (стр. 6 4 3 , изд. 6-е)

Заключительные же строки послания к отцу:
Детей и подданных любовью окруженный,
Н а лицах вкруг себя [да] радость узришь ты.
Так солнце,
с горней
высоты,
С улыбкой
смотрит на
цветы,
Его лучами
оживлены...
обнаруживают ораторский прием, свойственный зрелому Т ю т ч е в у . Это пока
еще намек на тот «любимый и вместе с тем совершенно самостоятельный», по
словам В'. Я. Брюсова, «прием тютчевского творчества», состоящий
в проведении полной параллели между явлениями природы и состояниями души». 1 _

Comme en aimant le coeur devient pusillanime,
Que de tristesse au fond, et d'angoisse et d'effroi!
J e dis au temps, qui fuit; arrête, arrête toi,
Car le moment qui vient pourrait comme un abîme
S'ouvrir entre elle et moi.
C'est là l'affreux souci, la terreur implacable,
Qui pèse lourdement sur mon coeur oppressé.
J'ai trop vécu, trop de passé m'accable,
Que du moins son amour ne soit pas du passé.Записанное Дарией Федоровной Тютчевой, дочерью поэта от первого
брака, стихотворение это обнаружено в Мурановском архиве среди разных
1
« Ф . И. Т ю т ч е в .
Критико-биографический очерк», 6-е изд. соч.
Т ю т ч е в а , стр. X L I V .
П е р е в о д : Любя, каким сердце становится робким, сколько в его
глубине грусти, и тревоги, и страха! Я говорю бегущему времени: остановись, остановись. Грядущее мгновенье может лечь, как разверстая бездна,
между нею и мной.
В о т в чем весь ужас сомненья и страх неумолимый, тяжким бременем
гнетущий мое удрученное сердце. Слишком много я жил, долгим прошедшим подавлен... Лишь бы только любовь ее также не стала прошедшей.
Поэтический перевод этого стихотворения сделан С. М. Соловьевым:

Как любящую грудь печаль и ужас гложат,
Как сердце робкое сжимается тоской!
Я времени шепчу: остановись, постой,
Вгдъ предстоящий миг, подобно бездне, может
Зиять меж ней и мной.
Неумолимый страх, предчувствие
Н а сердце налегли; я прошлым
Я слишком долго -жил, но пусть
Н е канет в прошлое ее любовь,

потери
удручен,
по крайней мере
как сон.

списков тютчевских стихов. Н а этом же листе переписаны стихотворения
Т ю т ч е в а : «Слезы людские, о слезы людские...» и « Я очи знал, о эти очи...».
Прямого указания на то, что французское
стихотворение
принадлежит
Ф . И. Т ю т ч е в у , мы не имеем, но представляется мало вероятным, чтобы
Д . Ф . переписала между стихами своего отца стихи, ему не принадлежащие.
По теме и форме печатаемое стихотворение является вполне
тютчевv.tii ) , способной разрус к и м . М ы с л ь о грядущей минуте (
. он. м q
шить настоящее, дорогое человеческому сердцу, нашла выражение в одном
из французских стихотворений Т ю т ч е в а ,
посвященном
немецкому поэту
Аполлонию фон Мальтицу
Mais le temps suit son cours et sa pente inflexible
A bientôt séparé ce qu' il avait uni... 2
Т ю т ч е в а всегда страшила тайна завтрашнего
11 сентября 1 8 5 4 г. он писал-:

дня. В письме к жене

от

У в ы , что нашего незнанья
И беспомощней и грустней?
Кто смеет молвить: до свиданья!
Чрез бездну двух или трех д н е й ? 3
И во французском стихотворении т а же, что и в этом четверостишии,
мысль о неизвестности будущего, открывающегося как «разверстая бездна»,
тот же ужас перед ним, что и в стихотворении « С какою негою, с какой
тоской влюбленной...»:
А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось,
Что б у д у щ н о с т ь д л я н а с о б о и х
берегла...
К а к уязвленная, ты б с воплем пробудилась,
Иль в сон иной бы перешла.
Этот страх перед будущим заставляет поэта воскликнуть во французском стихотворении, обращаясь к скрывающемуся настоящему: arrête, arrête
toi!
(остановись, остановись). Н е та же ли мысль в одних его русских
стихах: О время, погоди! ( « Т а к в жизни есть мгновенья...»)? Или в других:
Помедли, помедли вечерний день,
Продлись, продлись очарованье. («Последняя

любовь»)

В рассматриваемом стихотворении соединяется страх
перед
будущим
с тягостью пережитого и переживаемого. Э т у тягость пережитого поэт непрестанно ощущал. Самые светлые картины природы омрачаются для него
воспоминаниями.
...чрез много, много лет
Т ы будешь помнить с
содроганьем,
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем...
сказал он однажды ( « Т а к здесь то суждено нам было...»).
1 «Новые стихотворения
Ф . И. Т ю т ч е в а » , стр. 4 6 .
" П е р е в о д : Н о время идет своим чередом и его неуклонное течение
быстро разъединяет соединенное им.
3 «Старина и новизна»,
кн. X I X , Петроград, 1 9 1 5 , стр. 1 3 2 .

«Лазурный сонм Женевских вод», «пышность ветхая» деревьев, греющее «как летом» осеннее солнце и сияющая «как откровенье неземное»
«Белая Гора» — в тяжелый для Т ю т ч е в а 1 8 6 4 г. — вырывают у него горькое признанье:
З д е с ь сердце так бы все забыло,
З а б ы л о б муку всю свою, —
Когда бы там — в родном краю —
Одной могилой меньше было... («Утихла

буря...»)

По форме печатаемое здесь впервые стихотворение близко к немногим
дошедшим до нас французским стихотворениям поэта. Это внешнее сходство особенно касается второй строфы с ее перекрестной рифмовкой и нарастающим ритмом, сходным с ритмом таких стихов, как «Vous, dont on
voit briller dans les nuits azurées. .» и «Un ciel lourd que la nuit bien avant
l'heure assiège...». Впрочем, и в первой строфе такой стих, как:
Q u e de tristesse au fond et d'angoisse et d'effroi!
может быть сравниваем, со стороны формы, со следующей строкой из одного
французского стихотворения Т ю т ч е в а :
Vous, en qui tout rayonne et tout rit et tout chante...
( E . H . Анненковой)
В обоих случаях то же двукратное повторение союза et (и), создающего
впечатление ритмического нагнетания.
Можно провести параллель между 3-й и 4-й строками 2-й строфы:
J ' a i trop vécu, trop de passé m'accable,
Q u e du moins son amour ne soit pas du passé...
и двумя последними строками стихотворения Т ю т ч е в а «Vous, dont on voit
briller...»:
^
[L'homme] Passe les yeux au ciel. Il passe et vous salue!
C'est l'immortel salut de ceux qui vont mourir.
В этих двух примерах — одинаковые приемы повторений: в
первой
строке повторяется одно и то же слово (в первом
случае — наречие
«trop» — « с л и ш к о м » , во втором — глагол «passe» — « и д е т » , «проходит» —
наст, время, ед. число, 3-е лицо); во второй строке — то слово, которому
в первой придано наибольшее значение (в первом случае существительное
«passé» —-«прошедшее»; во втором — одинаково звучащее
существительное «salut» — « п р и в е т » — и глагол «salue» —«приветствует» — наст, время,
ед. числѳ, 3-е лицо). Второй прием повторения не раз встречается во французских стихотворениях Т ю т ч е в а . Например:
Tout un p a s s é de
Tout un p a s s é qui
Etoiles, g l o i r e
à
G l o i r e à vous,

jeunesse et de vie,
ne peut s'oublier («Un rêve»)
v o u s Splendeurs toujours sacrées!
qui durez incorruptiblement... («Vous,
dont on voit briller»)
La mer se ferme enfin... L e m o n d e recule,
L e m o n d e des vivants, orageux, tourmenté... («Un ciel
lourd»)

Приведенные сопоставления показывают, что новонайденное французское стихотворение весьма близко как по теме, так и по форме к другим,
ранее известным, стихотворениям Т ю т ч е в а .
Основываясь на том, что данное стихотворение переписано вместе со
стихами «Слезы людские...» ( 1 8 4 8 — 1 8 4 9 гг.) и « Я очи знал...» (конец
1 8 4 0 - х — до 1 8 5 2 гг.), следует условно отнести к концу 1 8 4 0 - х — на
чалу 1 8 5 0 - х гг.
—

Так думал я и вышел из повозки
И с утренней усердною молитвой
Ступил на прах бессмертьем освященный!.••
Как под высоким триумфальным сводом
Громадных облаков—всходило солнце,
Победоносно, смело и светло —
Прекрасный день природе возвещая —
Но мне при виде сем так грустно было,
Как месяцу, еще заметной тенью
Бледневшему на небе. — Бедной месяц!
В глухую полночь, одиноко сиро,
Он совершил свой горемычный путь,
Когда весь мир дремал — и пировали
Одни лишь совы, призраки, разбой —
И днесь пред юным днем, грядущим в славе,
С звучащими веселием лучами
И пурпурной разлитою зарей,
Он прочь бежит
еще одно воззренье
На пышное всемирное светило —
И легким паром с неба улетит.
Прекрасной будет день, сказал товарищ
Взглянув на небо из окна повозки —
Так день прекрасной будет, повторило
З а ним мое молящееся сердце
И вздрогнуло от грусти и блаженства!...
Прекрасной будет день! Свободы солнце
Живей и жарче будет грзть, чем ныне
Аристокрация светил ночных!
И расцветет счастливейшее племя,
Зачатое в объятьях произвольных
— Не на одре железном принужденья,
Под строгим, под таможенным надзором
Духовных приставов — и в сих душах
Вольнорожденных вспыхнет смело
••Звенья» № 1.

Чистейший огнь идей и чуаствоваваний —
Для нас, рабов природных, непостижный!
Ах и для них равно непостиж(има)
Та будет ночь, в которой их отцы
Всю жизнь насквозь томились безотрадно —
И бой вели отчаянный, жестокий,
Противу гнусных сов и ларв подземных,
Чудовищных Ерева порождений! ..
Злощастные бойцы, все силы духа,
Всю сердца кровь в бою мы истощили —
И бледных, преждевременно одряхших
Нас озарит победы поздний день!...
Младого солнца свежее бессмертье
Не оживит сердец изнеможенных,
Ланит потухших снова не зажжет!
Мы скроемся пред ним, как бледный месяц!
Не знаю я и не ищу предвидеть
Что мне готовит Муза! Лавр поэта
Почтит иль нет мой памятник надгробной?
Поэзия душе моей была
Младенчески-божественной игрушкой —
И суд чужой меня тревожил мало.
Но меч, друзья, на гроб мой положите!
Я воин был! я ратник был свободы
И верою и правдой ей служил
Всю жизнь мою в ее священной брани! 1

Отрывок этот является сводкой трех черновых отрывков, опубликованных по рукописи семейного архива Т ю т ч е в ы х в « Н о в ы х стихотворениях»

1 Текст
заново просмотрен по подлинной черновой рукописи Тютчева,
хранящейся в семейном архиве Т ю т ч е в ы х . В виду того что рукопись уже
была опубликована, в предлагаемом тексте допущены следующие отступления от автографа: расставлены знаки препинания в следующих местах:
запятые — в конце 8, 17, 2 9 , 3 1 , 4 1 , 4 3 и 4 8 ст., в середине 2 7 и 3 8 ст.;
тире — перед 31 ст.; устранена запятая в 5 3 ст., после слова «нет»; не
сохранены прописные буквы, частью не находящие оправдания, частью могущие рассматриваться и как увеличенные строчные, напр.. Солнце (5, 2 6 ) ,
Сиро ( 1 1 ) , Совы ( 1 4 ) , Славе ( 1 5 ) , Зарей ( 1 7 ) , Сердце ( 2 4 ) , Светил ( 2 8 ) ,
Гнусных Сов ( 4 1 ) , Бойцы ( 4 3 ) , Сердца Кровь ( 4 4 ) , День ( 4 6 ) , Солнца
( 4 7 ) , Сердец ( 4 8 ) , Снова ( 4 9 ) , Как ( 5 0 ) , Поэта ( 5 2 ) , Воин ( 5 8 ) , Ратник ( 5 8 ) , Брани ( 6 0 ) и др. В некоторых местах, правда, прописные буквы
приобретают некоторую выразительность, но, судя по рукописям Т ю т ч е в а ,
особенно раннего периода его творчества, вряд ли сам поэт придавал им какое-либо значение.

Тютчева, в отделе «Fragmenta et dubia». «Оригинальное это произведение или ему соответствует какой-нибудь иностранный образец, нам покаустановить не удалось», — читаем в примечаниях. Только недавно выяснилось, что эти черновые отрывки — не что иное, как стихотворное переложение тридцать первой главы третьей части «Путевых картин» («tieiseb ld^r» )
частям. В рукописи сначала следует перевод 21 — 5 0 стихов, затем 1 — 2 0
и наконец 5 1 — 6 0 . Такой порядок сохранен и в тексте « Н о в ы х стихотворений». Что касается датировки, то предложенное Г. И. Чулковым условГейне. Эта глава переведена полностью, но, видимо, поэт переводил ее по
ное отнесение перевода к 1 8 2 8 — 1 8 2 9 гг., основанное на характере почерка и ьод-яном клейме бумаги: 1 8 2 7 , подкрепляется еще и тем, что третья
часть »Reisebilder»
появилась в 1 8 2 8 г. Перевод этот не случаен в творчестве Тютчева. Предыдущая глава
»Reisebilder»
почти сплошь посвящена весьма своеобразным и неожиданным в устах Гейне мыслям о России.
Поэтическим воплощением тех же мыслей о грядущей Свободе, залогом
которой служат якобы проводимые тогдашним русским правительством либеральные идеи, является и следующая тридцать первая глава, привлекшая
внимание Т ю т ч е в а . Г. И. Чулков и Ю . Н. Т ы н я н о в почти одновременно
высказали предположение, что суждения Гейне о России, изложенные
в тридцатой главе, сложились под влиянием его бесед с Т ю т ч е в ы м . 1
Надо думать, что именно близость этих суждений Гейне собственному
политическому
мировоззрению
Тютчева
обусловила выбор
этого
перевода.
При некоторых небольших сокращениях перевод этот тем не менее довольно близок к подлиннику. Д л я примера приведу отрывок немецкого
текста, соответствующий 4 — 2 0 стихам перевод,- »Wie unter einem Triumphbogen von kolossalen Wolkenmassen, zog die Sonne herauf siegreich, h e i t e r ,
sicher, einen schönen T a g verheiszend. Mir aber war zu Mute wie dem armen
Monde, der verbleichend noch am Himmel Stand. Er hatte seine einsame
Laufbahn durchwandelt, in öder Nachtzeit, wo das Glück schlief und nur Gespenster, Eulen und Sünder ihr Wesen trieben; und jetzt, wo der junge T a g
hervorstieg mit jubelnden Strahlen und flatterndem Morgenrot, jetzt muszte e r
von dannen—noch ein wehmütiger Blick nach dem groszen Weltiicht, und er
verschwand wie dufitiger Neb 1".
Перевод из
«Reisebilder» — не единственный у Т ю т ч е в а стихотворный
перевод прозаического подлинника.
4

Пришлося кончить жизнь в овраге;
Я слаб и стар — нет сил терпеть!
„Пьет верно", скажут о бродяге, —
Лишь бы не вздумали жалеть!
Те уходя пожмут плечами,
Те бросят гривну бедняку!
1 Г.
Чулков,
«Тютчев и Гейне», жури. «Искусство» 1 9 2 3 , № 1
Ю. Т ы н я н о в ,
« Т ю т ч е в и Гейне», журн. «Книга и революция» 1 9 2 2 ,
№ 4 (16).

Счастливый путь, друзья! Бог с вамиі
Я и без вас мой кончить век могу!
Ю

Насилу годы одолели,
Знать люди с голода не мрут.
Авось, я думал, на постели
Они хоть умереть дадут.
Но их больницы и остроги
Все полно! Силой не войдешь!
Ты вскормлен на большой дороге;
Где жил и рос [?], старик, там и умрешь.
Я к мастерам ходил сначала,
Хотел кормиться ремеслом,
„С нас и самих работы мало!
Бери суму да бей челом".
К вам, богачи, я потащился,
Грыз кости с вашего стола,
Со псами вашими делился,
Но я, бедняк, вам не желаю зла.
Я мог бы красть, я — Ир 1 убогой,
Но стыд мне руки оковал;
Лишь иногда, большой дорогой,
Я дикий плод с дерев сбивал.
З а то что нищ был, между вами
Век осужден на сиротство,
Не раз сидел я за замками,
Но солнца свет, кто продал вам его?
Что мне до вас и вашей славы,
Торговли, вольностей побед?
Вы все передо мной не правы;
Для нищего отчизны нет —
Когда пришлец вооруженной
Наш пышный город полонил,
Глупец, я плакал раздраженной,
Я клял врага, а враг меня кормил!
Зачем меня не раздавили
Как ядовитый гад какой?

1 Ир упоминается в Библии, в книге Бытия (гл. X X X V I I I ) ; ср. «Одиссея»
Гомера (песнь XVIII). К . П

И л и з а ч е м н е научили,
Увы! п о л е з н о й быть п ч е л о й !
И з ваших, смертные, объятий

Я был извержен с первых дней;
Я в вас благословил бы братий, —
Днесь при смерти бродяга вас клянет!
Первоначальные

варианты:
2 0 — - С у м у возьми, да бей челом.
4 4 — Б ы т ь домовитою пчелой!
4 5 - 4 6 — Зачем, у з ы ! Я из объятий
Извержен был семьей людской.

Знаки препинания в подлиннике почти совершенно отсутствуют.
Настоящий текст был уже однажды неполно и не вполне точно опубликован в « Н о в ы х стихотворениях» (стр. 9 3 — 9 4 ) , в отделе
«Fragmenta
et dubia».
Последняя строфа, разобранная частично, была отделена и отнесена в примечания. В подлиннике она написана более мелким почерком,
несколько отступя от остального текста. К сожалению, и теперь не удалось прочитать некоторые отдельные слова в этом явно не обработанном
черновике.
Г . И. Чулков в примечании к нему пишет: « В архиве Тютчевых имеется
автограф карандашом, причем рукопись плохой сохранности. Подлинность
руки поэта может быть оспариваема» (стр. 1 0 6 ) . Однако у нас есть одно
определенное указание на то, что данный набросок принадлежит Тютчеву.
Сохранилась записка его зятя И. С. А к с а к о в а к редактору
«Русского
архива» П. И. Бартеневу. Записка эта относится к 1 8 7 4 г., т. е. к той
поре, когда А к с а к о в работал над своей биографией Тютчева. А к с а к о в пишет: «Тотчас после вас я отыскал портфель. Обращаю ваше внимание,
любезнейший Петр Иванович, на связку, присланную мне от Гагарина. Т у т
есть переводы ч е р н о в ы е из Байрона, из Гете. Первый очень хорош
местами, но недоделан; нужно бы сличить с оригиналом.
Е с т ь перевод
песни бедняка, кажется Беранже, тоже, и с к л ю ч а я
одного
места,
прекрасный. Ваш И в . А к с . Посылаю весь портфель, со всеми письмами и материалами биографии». (Семейный архив Т ю т ч е в ы х . Печатается впервые).
Нет никакого сомнения, что «перевод песни бедняка» — это и есть приведенный выше черновой текст. Действительно, он является переводом извествой песни Беранже «Le vieux vagabond» (прекрасный перевод ее сделан
В. С. Курочкиным).
Что касается датировки тютчевского перевода, то отнесение его к началу 1 8 3 0 - х годов, как это сделано в « Н о в ы х стихотворениях», представляется вполне правдоподобным. Н о ради осторожности можно указать
год, позже которого перевод не мог быть написан. Рукопись была прислана
Аксакову мюнхенским другом Т ю т ч е в а кн. И. С. Гагариным. Как известно,
весной 1 8 3 6 г. Т ю т ч е в послал ему связку своих стихов, так как Гагарин,
находившийся тогда в Петербурге, желал ближе познакомить с ними читающую публику Таким образом тютчевские рукописи, впоследствии полученные Аксаковым от Гагарина, датируются rte позднее 1 8 3 5 —нач. 1 8 3 6 гг.

Пробуждение
Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала
И облаков вечерних тень
По светлым кровлям пролетала.
Весенней негой утомлён,
Вдался я в сладкое забвенье:
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье.
Безмолвно в сумраке ночном
Ходило лунное сиянье
И ночи зыбкое молчанье
Едва струилось ветерком.
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило.
И между тем какой то Гений
Из области цветущей Дня
Стезею тайной сновидений
В страну теней увел меняТ а к о в а первоначальная редакция известного тютчевского стихотворения,
впервые напечатанного в ' 1 8 5 1 году в журнале «Москвитянин» ( № 11,
стр. 2 3 7 ) . В семейном архиве Т ю т ч е в ы х сохранились беловые рукописи
обеих редакций. 1 Первоначальный текст интересен не только своими существенными отличиями от окончательного. Стихотворение это — прекрасный
пример творческой работы Т ю т ч е в а . Многие годы отделяют эти две редакции друг от друга. Клочок бумаги, на котором записан приведенный текст.
1 Там
же имеется копия с автографа, местонахождение которого в настоящее время не известно. По сравнению с приведенным текстом в нем
встречаются следующие варианты:
Стр. 9 — Украдкой в сумраке ночном,
»
13 — Сомнительно в мое окно
»
1 4 — Смотрело бледное светило —
»
1 8 — И з пышного, златого дня,
»
1 9 — Тропою тайной сновидений.
Не видя рукописи, трудно говорить о ее датировке. Думается однако,
что она относится к тому же времени, что и печатаемая ранняя редакция
этого тютчевского стихотворения

AIJ.M-.

^
лУл

Z Z

<yZy//f
f y

•

l ' y ;

с ^ - ^ ^ л -

/ f r e e , <

в
ѴЪ ^

/ Ѵ у О - »

' і У Т / ?

о <У

усууу-

^//-/ѵѵ»,

' У У / У / У д

Хел/

Jfj

л.. / О
<

Г У . у Л /

Ус

СТИХОТВОРЕНИЕ

/ м у

Ф. И. ТЮТЧЕВА

.ПРОБУЖДЕНИЕ•

е* *у

оказывается оторванным (как показывает рассмотрение рукописи) от белового автографа «Снежных гор» (Уже полдневная пора...) и четверостишия
«Когда пробьет последний час природы...». Это дает некоторое основание
отнести «Пробуждение», конечно, условно и предположительно, к тому же
времени, что и два эти стихотворения. «Снежные горы» напечатаны впервые в «Галатее» 1 8 3 0 , ч. X I I I , стр. 9 1 ; «Когда п р о б ь е т . . . » — в альманахе
«Денница» 1 8 3 1 , стр. 8 9 . Вероятнее всего датировать их концом двадцатых годов. Что же касается позднейшей переработки «Пробуждения», то
почерк автографа совершенно определенно указывает на то, что она относится к сороковым годам, 1 может быть, даже к концу их, так как в 1 8 5 1 г.
стихотворение появилось в печати. Т е к с т «Москвитянина» почти соответствует тексту рукописи, которая читается т а к :
Е щ е шумел веселый день.
Толпами улица блистала —
И облаков вечерних тень
По светлым кровлям пролетала —
И доносилися порой
В е с звуки жизни благодатной —
И все в один сливалось строй
Стозвучный, шумный и невнятный.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье:
Н е знаю, долог ли был сон,
Н о странно было пробужденье...
З а т и х повсюду шум и гам
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
И полусонное мерцанье —
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило —
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
И з пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней

6
Oui, le sommeil m'est doux! plus doux—de n'être pas!
Dans ces temps de malheur et de honte suprême
Ne rien voir, rien sentir, c'est la volupté même!..
Craignez de m'eveiller... de grâce, parlez bas...
1
В «Избранных стихотворениях
помечено условно 1830-ми годами.

Тютчева»,

ГИЗ

1923,

стихотворение

Ночь
Мне любо спать —
В сей век стыда и
Не чувствовать, не
Мой сон — глубок

Angelo

отрадней камнем быть —
язвы повсеместной
видеть — жребий лестный —
— не смей меня будить —

Эти два четверостишия (русский и французский переводы одного и
того же итальянского подлинника) были записаны Тютчевым в тетрадку,
в которую его жена, Эрнестина Федоровна, заносила выучиваемые ею русские склонения. Т е т р а д к а эта хранится в семейном архиве Т ю т ч е в ы х .
Т о л ь к о что приведенный русский перевод известного четверостишия Микель-Анджело является лишь первоначальной редакцией. Окончательный
текст перевода, кстати сказать, ни разу не появлявшийся в печати в правильном чтении, в автографе семейного архива Т ю т ч е в ы х читается т а к :

Отрадно спать—отрадней камнем быть.
О в этот век преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать—удел завидный—
Прошу: молчи—не смей меня будить.
Тютчевский перевод впервые напечатан в 1 8 6 8 г. («Стихотворения
Ф . Тютчева», Москва, 1 8 6 8 , С Х Х І Ѵ ) в искаженной редакции, лишь отчасти исправленной в позднейших изданиях, с заглавием «Сонет МикельАнджело (перевод)» и с датой: 1 8 5 5 г.
Четверостишие знаменитого итальянского ваятеля, зодчего и живописца
.Микель-Анджело Буанаротти ( 1 4 7 5 — 1 5 6 4 ) — ответ на эпиграмму Джиованни Строцци, вызванную одним из гениальнейших творений МикельАнджело—статуей Н о ч ь — на гробнице Юлиана Медичи во Флоренции:
Т ы ночь здесь видишь в сладостном покое:
Из камня Ангелом изваяна она,
И если спит, то жизнию полна:
Лишь разбуди, — заговорит с тобою.
(Пер. В л . С. Соловьева; во втором стихе подлинника — непереводимая
игра с л о в : по-итальянски «angelo» означает «ангела» и вместе с тем имя
творца H о ч и.).
О т в е т Микель-Анджело в оригинале звучит так:
Grato m e sonno е piu l'esser di sasso,
Mentre che'l danno e la vergogne dura
Non veder, non sentir m'e gran Ventura,
Perd, non mi destar, deh! parla basso.
Несколько загадочен сохранившийся в автографе Т ю т ч е в а французский
перевод этого четверостишия. Предположение, что. Тютчев переводил стихотворение Микель-Анджело не с подлинника, а с его французского перевода, вряд ли допустимо. Первая строка французского текста читается:
«Oui, le sommeil m'est doux! plus doux—de n'être pas» (т. е. «Да, мне ела-

док сон! Е щ е с л а щ е — н е быть!» или: «...еще слаще не бытие!»), а в русском: «Мне любо спать — отрадней камнем быть...», в окончательной же
редакции: «Отрадно спать — отрадней камнем быть...» Русский перевод
гораздо ближе к подлиннику и передает его почти дословно: « G r a t o
ш'е
sonno е piu l'esser di sasso» (т. е. «Мне сладок сон и еще более быть
камнем»);
во
французском
же
переводе
вторая
половина
стиха
«1 piu l'esser di sasso» передана далеко не точно. Наконец, в альбоме
Е. Ф . Тютчевой (сем. архив Т ю т ч е в ы х ) переписан русский перевод четверостишия вместе с итальянским текстом; очевидно, что и поэт знал стихотворение Микелъ-Анджело в подлиннике. Т а к и м образом, может быть, не
без основания можно предположить, что и французский перевод его принадлежит Т ю т ч е в у ; формально-ритмический строй перевода отчасти напоминает известные нам французские стихи поэта.
Перевод четверостишия Микель-Анджело — не только прекрасный образец тютчевского перевода, но и одна из наиболее знаменательных поэтических исповедей поэта. Выбор именно этого стихотворения показывает нам,
в каком удрученном состоянии находился в то время Т ю т ч е в . В е д ь
1 8 5 5 год — год севастопольской катастрофы — был для Т ю т ч е в а роковым
годом. И для поэта, сказавшего однажды:
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые...
понятно тем не менее безнадежное признание: «Отрадно спать — отрадней
камнем быть...». В1 эти «минуты роковые» Т ю т ч е в переживал крушение своих
политических предсказаний; тяжелый удар наносился всему его политическому миросозерцанию. 1
7

Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?..
«

Смрад, безобразье, нищета, —
Тут человечество немеет —
Кто-ж это все прикрыть сумеет?..
Ты, риза чистая Христа!

Перед текстом д а т а : А в г у с т а 1 5 — О в с т у г — 1 8 5 7 года. Этот первоначальный вариант давно известного стихотворения извлечен из альбома до
чери поэта, Екатерины Федоровны, и печатается по ее списку (сем. архив
Т ю т ч е в ы х ) . В окончательном тексте, помещенном в «Русской беседе» 1 8 5 8 г.
(кн. 1 0 ) и соответствующем известному нам подлиннику руки поэта (сем.
архив Т ю т ч е в ы х ) , первая строфа читается так же, как и в предыдущем
наброске. Далее следует новая строфа, синтаксически соединенная с заключительной, являющейся разночтением последней строфы первоначального
текста.
1 Подробнее об этом в моей работе «Что
переводил Тютчев» (к вопросу
о творчестве Тютчева-переводчика), подготовленной для 3-го тома « З в е н ь е в » .

Н а д этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?..
Блеснет твой луч и оживит,
И сон разгонит и туманы —
Н о старые, гнилые раны.
Рубцы насилий и обид,
Растленье душ и пустота,
Что гложет ум и в сердце ноет —
Кто их излечит, кто прикроет?..
Т ы , риза чистая Христа...
В некоторых изданиях стихотворение это напечатано под заглавием «Народный праздник». Оно указывает, что навело поэта на подобные размышления. Стихотворение написано в родовом тютчевском Овстуге, Орловской губ.,
среди тех «мест немилых, но родных», где поэт воочию сталкивался с обна
женной действительностью крепостной России.

8
От жизни той, во дни былые
Пробушевавшей над землей,
Когда здесь сил.ы роковые
Боролись, слепо, меж собой,
И столько бед здесь совершалось,
И столько крови здесь лилось,
Что уцелело и осталось?
Затихло все и улеглось.
Лишь кое-где, как из тумана
Давно забытой старины,
Два три выходят здесь кургана
Н а этом обрывается рукопись поэта. Печатаемый набросок написан карандашом на листке почтовой бумаги малого формата с водяными знаками:
Joynson
1 8 6 9 и печатной надписью синими славянскими буквами: М а р и я . 1
Знаки препинания в рукописи почти вовсе отсутствуют.
А в т о г р а ф хранится в семейном архиве Т ю т ч е в ы х . В Мурановском архиве
имеется список этого стихотворения с датой: 17 авг. 1 8 7 1 г.
Набросок этот — первоначальный текст одного из поздних стихотворений
Т ю т ч е в а , обычно печатавшегося под заглавием «По дороге во Вщиж» и
датируемого тем же 17 августа 1 8 7 1 г.
Сравнение первоначальной редакции «По дороге во Вщиж» с окончательной — лишнее доказательство того, что поэт действительно работал над
своими стихами, добиваясь предельной ясности и мысли и формы.
1 Такую
почтовую бумагу употребляла младшая дочь поэта, Мария
доровна, в замужестве Бирилева.

Фе-

В данном примере четырехстопный ямб первоначального текста заменен
пятистопным ямбом, а сам первоначальный набросок послужил поэту материалом лишь для первой строфы. В этом свойственное Т ю т ч е в у сжимание
распространенного образца в образ краткий, но выразительный.
По мнению В . Я . Брюсова, «По дороге во В'щиж» — это «исходная точка
моровоззрения Т ю т ч е в а » . 1 Приведу полностью эти «знаменательные», по его
словам, стихи, так как единственный авторитетный текст их — текст рукописи — до сих пор печатался с небольшими неточностями.
О т жизни той, что бушевала здесь —
О т крови той, что здесь рекой лилась,
Что уцелело, что дошло до нас?
Д в а , три кургана, видимых по днесь —
Д а два-три дуба выросли на них —
Раскинувшись и широко и смело —
Красуются, шумят — и нет им дела,
Чей прах, чью память роют корни их —
Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы —
И перед ней — мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грезою природы —Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный.
Она, равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной. 2
, В этом стихотворении действительно выражен основной взгляд Т ю т ч е в а
на сияющую «вечной красой» «равнодушную природу».
В первых двух строфах Т ю т ч е в намекает на далекое прошлое села
Вщиж, прошлое, богатое кровавыми преданиями. 3
Близкими по теме к этому стихотворению являются написанные Тютчевым в 1 8 3 0 г. стихи «Через ливонские я проезжал поля...»:
...Я вспомнил о былом печальной сей земли —
Кровавую и мрачную ту пору,
Когда сыны ее, простертые в пыли,
Лобзали рыцарскую шпору.
И глядя на тебя, пустынная река.
И на тебя, прибрежная дуброва,
«Вы, — мыслил я, — пришли издалека.
В ы , сверстники сего бьілова».
1 «Ф.
И. Т ю т ч е в . Критико-биографический очерк», 6-е изд. соч. Т ю т чева, стр. X X X I I I .
2 Т е к с т дается по автографу семейного
архива Тютчевых. Во всех изданиях 4-я и 8 - я строки читаются неверно: «Два-три кургана видим мы по
днесь» и «Чей прах, чью память кроют корни их».
3 Вщиж — село в Брянской губ., некогда было удельным
княжеством.

Как там «два-три кургана» — единственные свиівтели «давщг забытой
старины», так н здесь — «пустынная река» и «прибрежная дуброва»; как там
«природа знать не знает о былом», так и здесь он молчит «с улыбкой
двусмысленной и тайной», а поэт тщетно ждет ответа на волнующие егодумы. Но «двусмысленная и тайная» улыбка природы — это улыбка сфинкса. Н е случайно, на склоне- дней, у Т ю т ч е в а вырвалось его признание:
Природа — Сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Следует отметить, что вышеприведенные новые тексты
Тютчева не равноценны. На поздравительное послание „любезному папеньке", как и вообще на самые ранние опыты
Тютчева, нужно смотреть так же, как и на предсмертные e r a
стихи: здесь — первый поэтический лепет, там — последний
поэтический бред. Французское стихотворение вскрывает уже
знакомые нам настроения поэта. Перевод из „Reisebilder"
бесспорно интересен как образец одного из видов тютчевского
перевода — стихотворного переложения прозаического подлинника. Любопытную, но пока что трудно разрешимую задачу
ставит перед нами черновой перевод из Беранже: определить
причины, вызвавшие перевод такой, казалось бы, чуждой
Тютчеву песни. Несомненное художественное значение имеют
первоначальные редакции „Успокоения", перевода из МикельАнджело, „Над этой темною толпой..." и „По дороге во Вщиж".
Эти первоначальные тексты, давшие повод установить и окончательные редакции некоторых из них, служат прекрасными
примерами работы поэта над своими стихотворениями. Перед
нами Тютчев — „взыскательный художник".
К.

Пиіарев

ГОГОЛЬ

И О

ГОГОЛЕ

И. В.

Гоголь

Письмо к П. Я. Убри
Милостивой Государь
Петръ Яковлевичъ!
Незнаю какъ благодарить васъ за вашу доброту и тѣ хлопоты, которыми вы обременили себя по поводу моего векселя.
Все полученно мною въ исправности. Отъѣздъ мой въ Палестину (по случаю расклеившагося вновь моего здоровья и
надобности ѣхать на желѣзныя воды и морское купанье) нѣсколько отодвинутъ. А потому очень можетъ быть что я буду
имѣть удовольствіе проѣздомъ черезъ Франкфуртъ принести
вамъ лично мою признательность. Прошу васъ также при этомъ
случаѣ передать мой искреннѣйшій поклонъ всему вашему милому, и мной весьма уважаемому семейству.
Съ совершеннымъ почтеньемъ и такою же преданностью
остаюсь вашимъ покорнѣйшимъ слугою
Николай Гоголь
Марта 8. Неаполь.
Письмо без обозначения года с адресом: «Francfort sur Main, Son Excellence
Monsieur Monsieur d'Oubril, Envoyé Extraordinaire et Ministre Plénipotentiaire
de Russie» и неаполитанским почтовым штемпелем 9 марта печатается С
автографа, находящегося в собрании А . Ф . О н е г и н а (ныне в Ленинградском
институте русской литературы). Адресовано оно русскому представителю во
Ф р а н к ф у р т е П. Я . У б р и и относится к 1847 году. С П. Я. Убри Гоголь
должен был познакомиться уже давно, так как жил во Франкфурте в 1844—45 гг.;
их связывала также общая дружба с В. А . Жуковским, который последние
годы своей жизни провел в Германии. О векселе (т. е. банковском денежном переводе) и публикуемом нами письме к Убри Гоголь упоминает в своих письмах и з
Неаполя 12 марта 1 8 4 7 года к Жуковскому, 15(27) марта к П. А . Плетневу,

17 апреля к Жуковскому. 1 О задуманном путешествии в Германию и в
О с т е н д е он не раз писал из Италии с ю и м д р у з ь я м . 1 О с о б нно надеялся он
на О с т е н д е . 3 В начале июня он уже был во Ф р а н к ф у р т е , 4 а в начале а в г у с т а —
в О с т е н д е . О с е н ь ю он собирался по возвращении в Италию ехать оттуда в
Иерусалим, куда стремился давно, но двинулся в этот путь позднее, в январе 1848 г.
Семейство Убри радушно принимало соотечественников.
Приятно находить, попавшись на чужбину,
Родных обычаев знакомую картину,
Домашнюю хлеб-соль, гостеприимный кров
И сень, святую сень отеечских богов —
говорит Вяземский
( 1 8 3 9 г.).

в посвященном

этой

семье

стихотворении

Н.

«Самовар»

Лернер

К биографии Гоголя
Заметки

1
Предки

ГОГОЛЯ И

его настоящая фамилия

А. М. Лазаревский в своих „Очерках малороссийских фамилий" 5 приводит следующую генеалогию Гоголей Яновских:
1. Е в с т а ф и й (Остап) Г о г о л ь , полковник подольский,
а потом могилевский. Умер 1779 г.
2. П р о к о ф и й , польский шляхтич.
3. Я н , польский шляхтич.
4. Д е м ь я н , священник села Кононовки.
5. А ф а н а с и й , род. в 1738 г., секунд-майор.
6. В а с и л и й (отец писателя), коллежский асессор.
«Письма Н . В . Гоголя», ред. В. И. Шенрока, III, стр. 4 0 6 - 4 0 7 , 4 0 8 - 4 0 9 , 4 3 2 .
Там же, стр. 4 2, 416, 419, 4 2 0 , 437, 4 3 9 , 447, 4 6 6 - 4 6 7 .
Т а м же, стр. 410, 4 1 2 , 4 4 7 .
4 К и р п и ч н и к о в , « О п ы т хронологической канвы к биографии Н. В . Гоголя»,
M 1902, стр. L X X X l X . О д н о письмо Гоголя неизвестно к кому, датированное
24 апреля без указания года, Ш е н р о к («Письма Гоголя», III, стр. 441) помечает
1847 г. и Ф р а н к ф у р т о м Э т о — несомненная ошибка: в конце апреля Г о г о л ь
находился в Неаполе и оттуда писал 22 апреля А . А. Иванову, о котором
говорит в письме к неизвестному. Шенрок, рядом напечатавший письмо к
И в а н о в у (стр. 4 4 0 ) , не обратил внимания на то, что не мог же Гоголь в два
дня переехать из Неаполя во Ф р а н к ф у р т (см. там же, стр. 4 5 0 ) .
6 «Русский архив» 1 8 7 5 , кн. 1, стр. 451.
1

„Об Остапе Гоголе,—рассказывает П. А. Кулиш, — говорится в летописях при описании битвы на Дрижиг.оле (в 1655 г.)
Он один из полковников остался до конца верен гетману
Петру Дорошенку, после Которого еще несколько времени
отстаивал подвластную себе часть Украины.. Он ездил в Турцию послом от Дорошенка в то время, когда уже все другие полковники вооружились против Дорошенка и когда Дорошенко колебался между двумя мыслями: сесть ли ему на
бочку пороха и взлететь на воздух или отказаться от гетманства. Может быть, только Остап Гсголь и поддерживал так
долго его безрассудное упорство,—потому что, оставшись
после Дорошенка один на опустелом правом берегу Днепра,
он не склонился, как другие, на убеждения Самойловича,
а пошел служить с горстью преданных ему казаков воинственному Яну Собесскому и, разгромив с ним псд Веною
турок, принял от него опасный титѵл гетмана, который не
под силу пришлось носить самому Дорошенку. Какая смерть
постигла этого, как по всему видно, энергического человека,
летописи молчат. Его боевая фигура, можно сказать, только
выглянула из мрака, сгустившегося над украинскою стариною,
осветилась на мгновение кровавым пламенем войны и утонула снова в темноте". 1
„В 1674 г.,—сообщает Лазаревский в вышеупомянутых „Очерках",— Остап Гоголь получил от польского короля Яна-Казимира грамоту на село Ольховец, в которой объясняется
и служба Гоголя: „За приверженность к нам и к Речи Посполитой благородного Гоголя, нашего могилевского полковника,
которую он проявил в нынешнее время, перешедши на нашу
сторону, присягнув нам в послушании и передавши Речи Посполитой могилевскую крепость, поощряя его на услуги, жалуем нашу деревню, именуемую Ольховец, как ему самому,
так и теперешней супруге его; по смерти же их сын их, благородный Прокоп Гоголь, также будет пользоваться пожизненным правом". Праправнук Евстафия Гоголя, Афанасий,
о предках своих в 1788 г. показал: „Предки мои, фамилией
Гоголи, польской нации; прапрадед Андрей(?) Гоголь был
полковником могилевским, прадед Прокоп и дед Ян Гоголи
были польские шляхтичи; из них дед, по умертвии отуа его,
Прокопа, оставя в Польше свои имения, вышел в российскую
сторону и, оселясь уезда Лубенского в селе Кононовке, счи1 Н и к о л а й
М.
1 8 5 6 , т. 1, стр. 2.

(П. А .

Кулиш), «Записки о жизни Гоголя»,

СПБ»

тался шляхтичем; а отец мой Демьян, достигши училищ
в киевской академии (где и название по отцу его, Яну, принял
Яновского) принял сан священнический и рукоположен до прихода в том же селе Кононовке".
Кулиш по поводу этого показания Афанасия Гоголя замечает: „Странно, что в документе полковник Гоголь назван
Андреем и получает в 1674 г. привилегию на владение деревнею Ольховец от польского короля Яна-Казимира, который за шесть лет перед тем отрекся от престола. До сих пор
ни в одном известном документе не встретилось не только
полковника Андрея Гоголя, но и никакого другого полковника, кроме Остапа". 1
Дальнейшие исследования множат недоумения, вызываемые
заявлением Афанасия Гоголя. В более поздней своей работе
„Сведения о предках Гоголя" А- М. Лазаревский пишет:
„Афанасий Гоголь о своем деде сообщает сведения неточные.
Он называет Яна сыном Прокофия и, называя Яна шляхтичем,
не говорит, что этот дед его был таким же священником села
Кононовки, как и отец. (На священство последнего Афанасий
Гоголь точно указывает в своем доказательстве). Юридические акты свидетельствуют, что Ян Гоголь по отцу назывался
не Прокофьевичем, а Яковлевичем и что он же, Ян, в 1697 г.
был викарием лубенской Троицкой церкви, а в 1723 г. священником села Кононовки". 2
Священник Ал. Петровский 3 сообщает: „Нам удалось добыть дневник одного из старейших священников миргородского уезда, о. Владимира Яновского, который приходится
троюродным братом Гоголю. Из дневника этого видно, что
род Гоголь-Яновских ведет свое начало от Ивана Яковлевича
(фамилии в д о к у м е н т а х нет), выходца из Польши, который
в 1695 г. был назначен лубенским викарным священником;
вскоре он был переведен в церковь села Кононовки того же
уезда... Продолжателями рода и преемниками духовной власти
Ивана Яковлевича были: сын его Дамиан Иоаннов Яновский
(можно думать, что фамилия—от имени отца Ивана, по-польски Яна), также священник кононовской церкви; далее родословная Яновских идет по двум параллельным линиям: 1) Сын
«Записки о жизни Гоголя», I, стр. 3.
«Чтения в история, обществе Нестора-Летописиа», кн. X V I , вып. I—III,
Киев, 1 9 0 2 , стр. 9 — 1 0 .
3 «К
вопросу о предках Гоголя», «Полтавские губернские ведо.чости»
1 9 0 2 , № 36.
1

о. Днмиана, Афанасий Дамианович — уже Гоголь - Яновский,
„пример майор", как сказано в семейной летописи; сын его
Василий и внук Николай, писатель. 2) Кирилл Дамианович —
священник кононовской церкви, его дети: Меркурий и Савва,
оба священники, первый— в Кононовке, второй—в Олефировке
Миргородского уезда".
Характерно, что священническое потомство Кирилла Яновского носило фамилию только Яновских и не претендовало
на прибавку „Гоголь". Двойная фамилия утвердилась только
за потомством Афанасия Яновского.
Чго же представлял собой этот Афанасий Гоголь-Яновский?
Поповский сын и внук, ' H прошел через семинарию и завершил
свое образование в Киевской духовной академии. Был для
своего времени человек образованный, знал, кроме русского,
языки латинский, греческий, польский и немецкий. В молодости он давал уроки своим деревенским соседям. Похитил
из родительско о дома любимую свою ученицу Татьяну Лизогуб и женился на ней. Она бы\а дочь бунчукового товарища Семена Лизогуба, человека, принадлежавшего к „высшему" местному обществу. Афанасий Гоголь-Яновский поступает на службу, производится в войсковые хорунжие, а в 1781 г.
за долговременную беспорочную службу награждается чином
бунчукового товарища. Впоследствии переименован в секундмайо ы, в каком чине находился до смерти. 1
Начал поповичем, а кончил штаб-офицером, „паном", владельцем деревень, в которых насчитывалось 2 ( 8 крестьян.
Надо иметь в виду, что в Х Ѵ Ш веке положение малороссийского „панства" было очень неопределенное. „Малорусский пан
не имел еще государственных п ав,—говорит известная исследовательница А. Я Ефимечко.—Между тем только дворянское достоинство давало санкцию к обладанию землею,
а главное обязательным крестьянским трудом. Малорусское
панство кинулось на отыскивание побочных тропинок и лазеек, какими бы можно было пробраться в дворянство. Каждому надо было для себя доказать, что он „не здешней простонародной малороссийской", а какой-нибудь особенной шляхетской породы. Сподручнее и легче всего было доказывать
свое неп остонародное происхождение через посредство Польши; престиж шляхетства всегда окружал все пол> ское. И вот
1 См. В . И. Ш е н р о к ,
«Материалы для биографии Гоголя», I, стр. 3 0 ;
А . М. Л а з а р е в с к и й ,
«Чтения в об-ве Нестора», X V I , вып. I—III,
стр. 11 ; В. А . Ч а г о в е ц, «Семейная хроника Гоголей», там же, стр. 2 7 .

«Звенья. № 2

какой-нибудь самый обыкновенный козацкий сын Василенко
(по Василью-отцу), выдвинувшись на маленький уряд, начинает подписываться на польский манер Базилевским, Силенко—
Силевичем, Гребенка—Грабенкою и т. д. С течением времени
все эти самозванные Базилевские и Силевичи успевали уверить и других, а может быть, и себя в своем польско-шляхетском происхождении. Оставалось это утвердить документом. С деньгами и это было делом не трудным. На этот случай были под рукой различные дельцы, которые охотно брались за фабрикацию необходимых документов. Вероятно, это
стоило не особенно дорого, так как во времена возникновения комиссии о разборе дворянских прав в Малороссии оказалось до ста тысяч дворян с документами, между тем как лет
пятнадцать—двадцать перед тем малороссийское панство заявило, что у него документов нет, так как они растеряны через бывшие в Малороссии междоусобные брани и многочисленные войны". 1
В 1792 г. Афанасий Гоголь-Яновский получил дворянскую
грамоту, в которой сказано: „Рассмотрев предъявленные от
Гоголя-Яновского о дворянском его достоинстве доказательства, признали оные согласными с предписанными на то правилами, вследствие коих он и род внесен в дворянскую родословную Киевской губернии книгу". 2
В свете всех вышеприведенных фактов вопрос о происхождении Гоголя с отцовской стороны вырисовывается перед
нами в таком виде: какой-то могилевский полковник Гоголь,'—
не Остап, а никому неведомый Андрей,—получил поместье от
польского короля Яна-Казимира, уже за шесть лет перед тем
отрекшегося от престола; в двух очень близких к этому Андрею Гоголю поколениях потомство его представлено священ никами, что немножко странно для дворян; никакой фамилии
у потомков этого могилевского полковника Андрея Гоголя
п документах не значится; только дети Яна от имени отца
получают фамилию „Яновские"; брат Афанасия Кирилл со
всем своим священническим потомством остается почему-то
только с этой фамилией, без прибавки „Гоголь"; Гоголь-Яновским оказывается один Афанасий со своим потомством.
На основании всего этого можно думать, что по отцу Гоголь-писатель вовсе не происходил от старинного украинского
1 А. Я.
Е ф и м е н к о. «Малорусское дворянство и его судьба», «Вестник Европы» 1 8 9 1 , авт., стр. 5 5 5 .
2 «Чтения в истории, об-ве Нестора-Летописца», X V I , вып. I—III, стр. 4 2 .

панства, а был происхождения духовного, дворянство же и фамилию „Гоголь" впервые получил его дед, попович Афанасий Демьянович, сделавший себе карьеру женитьбой на дочери бунчукового товарища Лизогуба. Он, возможно, слышал
о некоем могилевском полковнике Гоголе, решил произвести
себя в его потомки, но даже не знал его имени; предъявил
наскоро сфабрикованный документ о своем якобы происхождении от могилевского полковника Гоголя,—получил дворянство и прибавку „Гоголь" к своей настоящей фамилии
„Яновский". 1
2

;

Сын девочки-подростка или взрослой женщины?
Мать Гоголя, Марья Ивановна, пишет в своих записках:
„Когда мне было четырнадцать лет, нас перевенчали в местечке Яресках; потом муж мой уехал, а я осталась у тетки,
оттого что еще была слишком молода. Но в начале ноября
он стал просить родителей отдать ему меня, говоря, что не
может более жить без меня. Так, вместо году я пробыла у них
месяц. Они благословили меня и отпустили". 2
Свадьба произошла в 1808 г. (см. Шенрок, „Материалы для
биографии Гоголя", I, 44; А. И. Кирпичников, „Хронологическая канва к биографии Гоголя", стр. 3).
„Мать Гоголя,—сообщает Кулиш,—имела двоих детей до
его рождения, но они являлись на свет мертвыми. Поэтому,
в ожидании новых родов, она переехала в Сорочинцы, где
жил знаменитый в то время малороссийский врач Трофимовс к и й " . 3 Там, в Сорочинцах, благополучно и родился Николай
Гоголь в марте 1809 г.
Проф. А. И. Кирпичников справедливо недоумевает: „Каким
образом в один год или около того 14-15-летняя Марья Ивановна могла родить три раза? Очевидно,—продолжает он,—
сказание это не заслуживает ни малейшего доверия; поездка
слишком молодой будущей матери под наблюдение опытного
врача вполне вероятна и без предшествующих несчастий". 4
1 См. В . Л .
М о д з а л е в с к и й , «Малороссийский Родословник», т. I,
стр. 2 9 2 — 2 9 5 .
Ред.
2 См.
Ш е н р о к , «Материалы для биографии Гоголя», 1, стр. 4 3 .
3 К у л и ш ,
I, стр. 6.
4 «Сомнения и противоречия в биографии Гоголя», «Изв. отд. рус. яз. и
слов. имп. Академии наук», т. V ( 1 9 0 0 ) , кн. 2, стр. 6 0 1 .

Однако о том обстоятельстве, что у Марьи Ивановны до
сына Николая было еще двое детей, свидетельствует целый
ряд лиц, вполне заслуживающих доверия:
Кулиш и Гр.
П. Данилевский 1 со слов самой Марьи Ивановны, О. В. Гоголь-Головня, родная дочь ее. 2 С другой стороны, рождение и одного Николая Гоголя не устраняет всех возникающих „сомнений и противоречий": свадьба родителей Гоголя, как мы видели из райсказа его матери, была в октябре;
через месяц, в начале ноября, она стала фактической женой
своего мужа. Это было в 1808 г. А уже в марте 1809 г.
родился Николай,—через четыре месяца после возможного
зачатия.
Ошибочно тут совсем другое: дата свадьбы родителей Гоголя. Единственное свидетельство за 1808 г.— письмо Гоголя
к матери из Лозанны 21 сентября 1836 г., где он напоминает
ей о семнадцати годах „непрерывного, невозмущаемого счастья",
которым она наслаждалась с покойным ее мужем. Василий
Афанасьевич, отец Гоголя, умер в 1825 г., значит свадьба
должна была быть в 1808 г. Этим показанием, очевидно,
и руководствовались биографы Гоголя, устанавливая дату
свадьбы его родителей. Однако дата эта несомненно неверна.
Во всяком случае в 1806 г. Марья Ивановна была уже замужем. В автобиографической записке своей, рассказав о замужней своей жизни в первое время после свадьбы, она продолжает: „Мы почти не расставались до приезда из Петербурга
Д. П. Трощинского" (сановный их родственник). 3 А Трощинский приехал из Петербурга в 1806 г., повидимому, еще
летом: увольнение его от службы последовало 9 июня 1806 г. 4
Окончательно время свадьбы устанавливается годом рождения
Марьи Ивановны, который, очевидно, не был известен вышеупомянутым биографам. На фотографическом снимке с надгробной плиты родителей Гоголя, помещенном в книжке воспоминаний сестры его О. В. Гоголь-Головни, читается совершенно ясно: „Василий Афанасьевич (род. 1777, скончался
1825) и супруга его Мария Ивановна (род. 1791, сконч. 1868)
Гоголь. Мир праху вашему". 5 Родилась Марья Ивановна

1 Собр. соч. Гр. П. Данилевского, изд. 9, С П Б . 1 9 0 2 , т. X I V , стр.
119.
' О. Е . Г о г о л ь - Г о л о в н я , «Из семейной хроники Гоголей», изд.
«Киевской мысли», стр. 38.
3 «Русский архив» 1 9 0 2 , т. I, стр. 7 1 7 .
* «Русская старина» 1 8 8 2 , июнь, стр. 6 4 9 .
6 О. В . Г о г о л ь - Г о л о в н я ,
стр. 40.

в 1791 г., следовательно, четырнадцать лет ей было в 1805 г.
В этом голу, значит, была и свадьба.
Таким образом вполне возможными становятся двукратные
роды Марьи Ивановны до рождения Николая. Правильным
определением года свадьбы родителей Гоголя устанавливается
факт, в евгеническом отношении очень важный, что писатель
родился не от пятнадцатилетнего ребенка, а от восемнадцатилетней женщины.
В.

Вересаев

К.

Чуковский

Некрасов, Николай I и Асенкова
(По неизданным

материалам)

Как известно, у Николая I было много любовниц, которых он чаще всего
в е р б о в а л из актрис императорской сцены. Актрисы весьма дорожили монаршей «милостью», сулившей им награды и повышения по службе.
Но
в 1 8 4 0 г. нашлась в Александринском театре актриса, дерзнувшая воспротивиться вожделениям царя. Т о была Варвара Николаевна Асенкова, очень
молодая, талантливая и грациозная женщина. Мстительный царь не простил
ей обиды, и его приближенные подвергли ее яростной травле:
Переходя из уст в уста,
Коварна и бесчестна,
Крылатым змеем клевета
Носилась повсеместно.
Эта клевета тяжело отразилась н а здоровье впечатлительной Асенковой.
К о г д а в 1 8 4 1 г. она умерла от скоротечной чахотки, в Петербурге стали
говорить, что виновник ее смерти — Николай. Е е похороны были своего
рода демонстрацией протеста. Гроб ее провожали несметные толпы, громко
порицавшие ее закулисных врагов.
В числе провожавших был и двадцатилетний Некрасов.
При своей близости к тогдашней императорской сцене Некрасов знал до
подробностей трагическую историю Асенковой и впоследствии неоднократно
пытался воспроизвести ее в своих сочинениях.
В начале пятидесятых годов он посвятил Асенковой большую поэму,
где, оплакивая раннюю смерть даровитой артистки, клеймил ненавистного
ему Николая. О т его поэмы до нас дошло два отрывка: «Прекрасная
партия» и «Памяти Асенковой». О с т а л ь н ы е части поэт уничтожил.
Через два года после появления этих отрывков в печати он опять вернулся к той же теме, решив обработать ее в форме драмы, причем в качестве главной героини выдвинул на первое место не Варвару Асенкову,
а ее несчастную мать, которая тоже была в свое время даровитой актрисой
•л тоже стала жертвой Николая. Ц а р ь еще в молодости вступил с нею в связь
и, по своему обычаю, вскоре бросил ее ради новой избранницы. Это так
потрясло несчастную, что она сошла с ума, бросила сцену и удалилась

в провинциальную глушь. Главным пунктом ее помешательства сделалась
ее малолетняя дочь, которую она решила во что бы то ни стало уберечь
от императорской сцены, чтобы Николай не погубил и ее.
Велико было отчаяние безумной старухи, когда она убедилась, • что дочь
только и мечтает о театральных подмостках. Старуха запретила ей говорить о театре и сожгла тетрадки своих прежних ролей. Но девушка, чуя
в себе огромный талант, тайком от матери заучивает роли и готовится
к поступлению на сцену. При первой возможности она обращается за покровительством к тому же злодею, который погубил ее мать.
Сюжет сильно драматический, очень эффектный, и немудрено, что Н е
красов так часто возвращался к нему. Конечно, он понимал, что изобразить Николая немыслимо, и решил заменить его в пьесе именитым сановником, вершителем судеб императорской сцены.
В том наброске, который мы печатаем на этих страницах, он заставляет
старуху А с е н к о з у «с отвращением, грустью, негодованием и горечью» приводить свою красавицу дочь во дворец к этой важной особе.
Позднее, в 1 8 6 7 г., он дал иную, более правдоподобную версию того
же сюжета: девушка убегает от матери к приезжему графу, в котором ей
чудится бескорыстный покровитель талантов. Граф, тот самый, который
когда-то погубил ее мать, намечает и ее своей жертвой. Там, в этой третьей
версии (которую я нашел лет пятнадцать назад под заглавием «Как убить
вечер»), В а р в а р а Асенкова выведена под именем Любы Тарусиной. Эта
находка дала мне возможность уяснить смысл известной
некрасовской
песни:
Отпусти меня, родная,
Отпусти, не споря...
Оказалось, что эту песню поет своей загубленной матери юная А с е н к о в а .
рвущаяся на столичную сцену.

Теперь
в
одной
из
черновых
тетрадей
Некрасова,
относящихся
к 1 8 5 4 — 1 8 5 5 гг., мне удалось найти первоначальный вариант этой пьесы
Н а квартиру важного и богатого князя Владимира Михайловича X — o r e
является его давнишняя любовница и приводит к нему свою дочь, приводит против воли, со злобой и ненавистью.
Начата эта пьеса отлично. Первые же строки обличают опытного мастера сцены. Н е л ь з я не пожалеть, что Некрасов не довел ее до конца;
впрочем, весьма возможно, что ему помешало «цензурное пугало», так как
позорная роль Николая в жизни матери и дочери Асенковых была еще
свежа у всех в памяти.
Привожу найденные мною отрывки.

С т а р у х а (скромно).
Скажите, почтенный, дома ли... Владимир Михайлович... Его превосходительство Владимир Михайлович X — .
Ш в е й ц а р . Что такое? Его превосходительство? Тут никакого превосходительства нет... Ступай-ка откуда пришла... видно
ошиблась...
С т а р у х а . Нет, я знаю—он тут живет.

В. H.

АСЕНКОВА

в роли Эсмеральдьі

Ш в е й ц а р . Кто он? Говорят тебе, никакого превосходительства здесь нет. А если хочешь видеть нашего барина —
так подымай выше.
С т а р у х а . Ну, так его высокопревосходительство, что ли, он
по-вашему?
Ш в е й ц а р . И то нет... То есть оно, пожалуй, и т а к , —
только нет. Подымай еще выше.
С т а р у х а . Ну, так его сиятельство, что ли.
Ш в е й ц а р . Вот это по-нашему. Так-с! Так вам угодно
знать, дома ли его сиятельство князь Владимир Михайлович X — ?
Так, что ли?
С т а р у х а . Так точно {просияв).
Какой громкий титул,
я его просто Володькой звала и за усы щипывала...
Ш в е й ц а р . Ну, так бы и говорили... У нас на это строго. Наднях один какой-то барин-проситель, что ли, принес прошение
и мне отдал да еще три целковых дал—„отдай,—говорит,—барину. Я дня через три зайду проведать"... Я ладно. Подал. Только
посмотрел князь и не распечатал даже — отдал назад и пошел
в лестницу: „не ко мне!" А на конверте написано четко: „Его
Высокопревосходительству Владимиру Михайловичу X " . Что за
оказия. Я диву дался. Экзекутор, спасибо, растолковал: „князь,—
говорит, — знал, что делал. Адрес не так написан. К о г д а , —
говорит, — генерал да еще князь, так надо писать с и я т е л ь с т в у " . После проситель пришел, „что, — говорит, — какой отв е т ? " А ему пакет назад. „Возьмите, — говорю, — научитесь
правильно писать адрес". Уж стыдил я его, стыдил (Смеется).
С т а р у х а . Доложите же об нас то, сделайте милость; мы
вас благодарить будем (роется в
ридикюле).
Ш в е й ц а р . Не беспокойтесь. Первое, его теперь дома нет,
а второе, сегодня дома нет. Приходите в пятницу—в приемный день. Всех будет принимать, и вас примет.
С т а р у х а . О, нам нужно сегодня. Нам нельзя со всеми.
У нас дело не такое... Доложи... или мы подождем.
Ш в е й ц а р . Нельзя-с, никак нельзя-с. (Старуха
просит —
швейцар
отказывается.
Она опять отправляет
руку в ридикюль, он ее останавливает).
И не просите. Мне мое место
дороже. В пятницу со всеми.
С т а р у х а . Голубчик, пожалуйста.
Ш в е й ц а р . Не просите. Д а что мне с вами говорить.
Ступайте. (Затворяет
дверь и
скрывается).
Старуха
(стоит в раздумьи,
потом отворяет
дверь).
Послушай, почтенный, у меня такое дело, что барин будет
бранить, если не пустишь.

Ш в е й ц а р ( о п я т ь в дверях).
Что там барин скажет—этонаш ответ. А вы, говорю, ступайте; 'Нечего тут слоняться.
С т а р у х а {строго).
Ой, будешь жалеть... Ты погляди...
ты... ведь кабы я была одна... а то дашь ты ответ барину,—
я не одна, ты погляди. ( Б ы с т р о поднимает
вуаль со своей
спутницы
и показывает
молодое прекрасное
лицо и тотчас
же опускает
вуаль).
Ш в е й ц а р {увидев, усмехается).
А давно бы ты сказала...
А то что ему в старухе... Ступайте, подождите. Он скоро
будет, {кричит:
„Сергей Иванович!" Является
камердинер
сверху).
Вот к барину... очень нужно... {Шепчет,
показывая
на Натаиіу).
Просто, брат, писаная, я . тебе скажу, такой
давно не приводили...
С е р г е й . Пожалуйте {вводит их в приемную и
оставляет
дожидаться).
З д е с ь рукопись обрывается.
дующий план этой пьесы:

На

другом листке

Некрасов

набросал сле-

С ц е н а пер вая.
Старая женщина и девушка под вуалью подходят к подъезду
богатого дома. Швейцар им говорит: дома нет. Это уже
в третий раз. Старуха горячится, швейцар не внимает—тогда
старуха, потеряв надежду, шепчет дочери: „подними вуаль",
и с болезненным чувством, подавляя гордость и стыд, говорит
швейцару:
— Смотри, чтоб после тебе не досталось от барина, я ведь
не одна, может князь и не отказался бы видеть ее.
Эти слова произносит она с отвращением. Швейцар, взглядывая на Наташу, усмехается и тотчас переменяет тон:
— Давно бы вы сказали, а то что ему в старухе.
Н а т а ш а быстро опускает вуаль. Старуха подавляет гнев.
Ш в е й ц а р вводит их в приемную и оставляет одних.
Сцена вторая.
Из приемной видна анфилада богато убранных комнат.
Роскошь эта удивляет и восхищает девушку. Мать резко все
критикует, причем обнаруживает вкус. В то же время можно
понять из разговора, что она уже бывала в этом доме, что
все ей знакомо. Монолог ее исполнен грусти и подавленного
негодования и горечи. Наташа в недоумении. Можно даже
сделать, что она ходит по комнатам—в одной из них Наташа
узнает портрет своей матери (в молодости), но мать заминает
это.

Сцена третья.
Является X. Наташа бросается ему первая в глаза,—он ее
хвалит. Старуха слушает с жадностью, но потом, заметив, что
старичишка..."
К этой же теме, очевидно, относится и следующее четверостишие Некрасова, находящееся в той же тетради:

Так говорила мне актриса отставная
Простую речь нево 4 ьно украшая
Остатками когда-то милых ей,
А ныне смутно памятных ролей.

M. В.

Буташевич-Петраиіевский
Письма из ссылки

Вступительная статья и комментарии С.

Щегловой

Причины возникновения общественного движения петрашевцев, первых
русских социалистов-утопистов, в достаточной степени выяснены в работах
историков-марксистов (см. М . Покровский, «Очерки по истории революционного движения в России X I X и X X веков», М. 1 9 2 4 ; В . Лейкина, «Петрашевцы», М. 1 9 2 4 ; Леонид Райский, «Социальные воззрения петрашевцев», Лен., 1 9 2 7 ) . Ими же, а также и предшествующими исследователями,
главным же образом В . И. Се.чевскнм освещены сущность этого движения,
судебный процесс над петрашевцами. И з д а н ы также сборники материалов,
относящихся к этому движению («Политические процессы николаевской
эпохи. Петрашевцы», М . 1 9 0 7 ; «Петрашевцы. Сборник печатных и неизданных материалов по делу петрашевцев», составлен П. Е . Щеголевым и под
его редакцией, 3 тт.), и библиография о петрашевцах (наиболее полная —
в книге В'. Лейкиной и во 2-м т. изд. Щеголева).
Однако среди этой довольно обширной литературы о петрашевцах
имеется очень мало сведений о жизни, интересах, воззрениях петрашевцев
после приведения приговора над ними в исполнение. Только о жизни некоторых из них можно судить главным образом по их личным позднейшим
воспоминаниям (напр., Ф . Л ь в о в а , Ф . Г . Т о л я , Ф . М. Достоевского и др.),
отчасти по воспоминаниям современников о встречах с сосланными петрашевцами (Арефьева, Быковой, М . И. Михайлова, Маркса и др.), но
в общем жизнь петрашевцев в ссылке освещена еще слабо. И потому значительный интерес представляют издаваемые письма М. В. БѵташевичаПетрашевского, единственного из петрашевцев, сохранившего до конца жизни
свои воззрения и умершего в ссылке. Эти письма тем более интересны, что
они пополняют сравнительно небольшое количество подлинных документов,
недостаток которых отмечают исследователи. «Изучение мировоззрения петрашевцев представляет собою тем более трудную задачу, что ими оставлено слишком мало литературных документов», — говорит Райский (стр. 5),
О жизни Петрашевского в Сибири говорится в очерке В. А р е ф ь е в а
:<М. В. Буташевич-Петрашевский в Сибири» («Русская старина» 1 9 0 2 , янв.),
в книге Лейкиной, которая дает в общих чертах очерк его жизни там. Н о
больше всего сведений об этом периоде жизни Петрашевского имеется
в работе В . И. Семевского: «М. В . Буташевич-Петрашевский в Сибири»
(«Голос минувшего» 1 9 1 5 , № № 1, 3 и 5 ) , где им использованы и печатные

материалы, и многочисленные прошения Петрашевского, посланные им в разные инстанции, и рассказы о нем, и отчасти его письма. Благодаря все же
скудным в общем сведениям изображение жизни Петрашевского в Сибири
вышло у Семевского несколько бледным и неполным. Эту неполноту отчасти
восполняют печатаемые ниже двенадцать писем Петрашевского к родным,
извлеченные из архива «Русской старины», находящегося в Академии наук
С С С Р . Лишь одно из них было известно В . И. Семевскому, который напечатал из него отрывок (письмо к матери от 21 сентября 1 8 6 2 , см. «Голос
минувшего», № 5, стр. 5 9 — 6 0 ) . И з этих двенадцати писем пять адресованы матери, четыре — сестре Александре Васильевне и одно — неизвестному лицу.
Мать Петрашевского—Фед-ора Дмитриевна, урожд. Ф а л е е в а ( 1 8 0 2 — 1 8 6 7 ) .
Е е отношение к сыну характеризуются современниками далеко не лестными чертами. В. И. Семевский говорит о ней следующее: « Е г о мать, урожд.
Ф . Д . Ф а л е е в а , была существо весьма несимпатичное; мальчиком я бывал
в ее доме в самом начале 1 8 6 0 - х годов и помню эту антипатичную старушку
в синем песцовом платье. Несмотря на то, что у нее были собственные
дома и вообще хорошее состояние, она была крайне скупа и так дурно кормила свою младшую дочь, что совершенно расстроила ее здоровье. Скупость
Ф . Д . видна и из того, что, как мне документально известно, она по
смерти мужа, давая сыну деньги взаймы, брала с него векселя» («М. В. Буташевич-Петрашезский и петрашевцы», часть I, М. 1 9 2 2 , стр. 4 5 — 4 6 ) .
И еще: «Когда знакомый Петрашевского по Шилкинскому заводу моряк
Сгибнев посетил ее в Петербурге, она лишь после настойчивых просьб о помощи сыну сунула Сгибневу в руку 25-рублевую бумажку с просьбою «не
напоминать ей о Мише» («Голос минувшего» 1 9 1 5 , № 3, стр. 1 8 ) . Сестра
Петрашевского, Александра Васильевна, так характеризует свою мать и ее
отношение к сыну: «Михаил Васильевич не был отделен и не имел
(и в Петербурге), что называется, своего гроша. В с е зависело от нашей матушки, особы очень крутого характера, и находилось в ее руках. Я считалась ее любимицей и, однако, не запомню ни одной ласки, а Михаил
Васильевич едва ли пользовался прерогативами избалованного сына. Хорошо
помню ежедневные семейные сцены из-за получения от матушки трех —
четырех рублей, на которые ею постоянно требовались расписки, чтобы
представить их при предполагаемом разделе имущества» («Русская старина» 1 9 0 1 , № 2, стр. 4 9 3 . Действительно, в архиве «Русской старины»
сохранился целый ряд таких расписок). Резкую характеристику семейных
отношений Петрашевских дает Бакунин: «Впрочем, вся семья Петрашевского
его достойна. М а т ь яростно ненавидит сына и вместе с дочерьми, его сестрами, пользуясь его политическим несчастным положением, обобрала его
до последней нитки и ругает его публично, бесстыдно и ^спощадно ! Он, разумеется, платит им тем же самым» («Петрашевцы», сборн. П . Е . Щеголева, т. I, стр. 1 3 1 ) . Сам же Петрашевский рисует отношение матери к детям не одинаково. Т а к , в 1 8 4 0 г., когда он был еще лицеистом, а сестра его
Елизавета училась в Смольном институте, он пишет ей наставление, делает
выговор за плохое отношение к матери (письмо сохранилось в архиве «Русской старины») и добавляет: « Т ы знаешь, как горячо любит нас всех, а тебя
в особенности наша добрая маменька, которая для нас, для нашего счастья
жертвует всеми своими удовольствиями и даже самим своим здоровьем». И далее: « А х , милая Лизанька, береги м а м е н ь к у — ч т о будет, если ее у нас я е
с т а н е т — от подобных огорчений. После очень пожалеешь — да будет
поздно... тебе, я знаю, не нравится ее простой, нещеголеватый наряд -—• но
знаешь ли, это все для нас, для того, чтобы мы могли впоследствии на-

сладиться достатком. И отказывает в нужном даже для самой себя для
того только, чтоб доставить нам удовольствие». С другой стороны, в показании на следствии Петрашевский говорит совершенно иное: «Не стану
рассказывать вам обстоятельств моей жизни — они могут навести на вас
тоску; чтоб их характеризовать, припомню вам известное, именно то, что
у меня на тринадцатом году слезы высохли, а чтоб обрисовать вам картину
моего семейного счастья, я приведу слова моей матери, сказанные над отцом
(которого я очень любил), только что умершим от водяной. Вот они: « Т ы
уморил отца», и потом, обращаясь к многим посторонним лицам, она еще
прибавила:
«Полюбуйтесь, господа, на примерного сына — он радуется
смерти отца...» и т. д. («Петрашевцы», сборн. П. Щеголева, т. II, стр. 1 8 1 ) .
С у д я по письмам, мать помогала Петрашевскому материально, хотя и очень
не щедро и после постоянных просьб со стороны сына; кроме того, она просила и об улучшении участи его — переводе в Западную Сибирь, но просьбы
ее не увенчались успехом. Правда, В . Семевский утверждает, что письма
с просьбами о сыне «написаны по настоянию ее дочери, Александры Васильевны, да ею же и составлены» («Голос минувшего» 1 9 1 5 , № 5, стр. 7 4 ) .
В ответ на свое ходатайство о переводе сына в Западную Сибирь Ф . Д . Петрашевская получила следующую бумагу: «Милостивая государыня Ф е д о р а
Дмитриевна. Н а письмо Ваше от 2 0 марта сего года, по поручению генералгубернатора Восточной Сибири, имею честь уведомить Вас, милостивая государыня, что вследствие сношения его высокопревосходительства с шефом
корпуса жандармов о перемещении сына Вашего из Восточной в Западную
Сибирь, его сиятельство князь Василий Андреевич отозвался, что перемещение сына Вашего из Восточной Сибири он находит неудобным. Примите
уверение и т. д. Николай Шульман. 21 мая 1 8 6 5 года».
Сестра Петрашевского, Александра Васильевна (с 1 8 6 2 г. замужем за
А . И. Семевским), была ребенком во время ареста ГІетрашевского, и он
с ней познакомился, собственно говоря, только в 1 8 5 6 году при помощи писем, но она относилась к нему лучше всех родных: помогала ему, неоднократно хлопотала, об улучшении его судьбы. Т а к , благодаря ее хлопотам
Петрашевскому было разрешено жить в Красноярске вместо Шуши («Голос
минувшего» 1 9 1 5 , № 5, стр. 54). В 1 8 6 8 г. она сама ездила к Корсакову,
когда он сделался петербургским генерал-губернатором, прося его «дать
хороший отзыв о Петрашевском, так как шеф жандармов Долгорукий обещал отпустить его на поруки, если местные власти дадут хороший отзыв.
Корсаков, узнав, что я сестра, — говорит А . Е1. Семевская, — сказал: «Вы
просите дать хороший отзыв о Петрашевском, — ну, так знайте, — я ему
припомню почтовую лошадь! Знайте, что пока я буду генерал-губернатором,
он никогда не услышит от меня хорошего слова». А . В. Семевская дает
объяснение этих слов Корсакова: «Он (Петрашевский)
часто
называл
М. С. Корсакова почтовой лошадью, так как он шестнадцать раз ездил
курьером в Европу» (заметка о M . В . Петрашевском, «Русская старина»
1 9 0 1 , т. 1 0 5 , февр., стр. 4 9 4 ) .
С другими двумя сестрами, Ольгой Васильевной Поповой и Елизаветой
Васильевной Верховской, Петрашевский, по словам Семевского, был в хороших отношениях («Голос минувшего» 1 9 1 3 , № 1, стр. 3 9 ) , а сам Петрашевский в письме к Елизавете Васильевне говорит о своей любви к ней:
«Мне нет нужды тебе говорить, ты это знаешь сама, сколько я тебя люблю,
люблю, быть может, более поочих моих сестриц» (упомянутое письмо из
архива «Русской старины»). Об отношении с Софьей Васильевной Демор
сведений не имеется. Впрочем А . В. Семевская делает замечание о равнодушии сестер к сосланному, говоря: «Сестры, сделавшиеся богатыми» бла-

годаря тому, что он был лишен прав, «едва ли что-либо посылали брату»
(«Голос минувшего» 1 9 1 5 , Л? 3, стр. 1 9 ) . Сам Петрашевский был горячо привязан к родным, о чем свидетельствует хотя бы рассказ М . П. Быковой о ее встрече с ним в Сибири; говоря о том, как ей не понравился
М . В . Петрашевский, она добавляет: «Одно лишь мне понравилось в Петрашевском: как только вошел он, первыми его словами были самые тщательные расспросы о матери, о сестрах; из наших сообщений о них, казалось, он не проронил ни слева» (Сборн. П. Щеголева, т. I, стр. 2 2 3 ) .
Н о В'. И. Семевский говорит иное: «іПетрашевский говорил Антонеллн
в 1 8 4 0 г., что к своим «родным, даже самым близким, он очень холоден,
и... какого бы они ни были поведения, — ему решительно все равно»
( « М . В . Буташевич-Петрашевский и петрашевцы», стр. 4 6 ) .
Издаваемые письма относятся к периоду времени от 1 8 5 6 до 1 8 6 4 г.
и написаны из разных мест Сибири: Нерчинского завода (три письма),
Александровского завода (два письма), Минусинска (два), Красноярска
(пять). Из более ранних писем Петрашевского, написанных из Сибири,
известно письмо к матери, посланное им при отправлении в ссылку, но не
полученное матерью («Былое» 1 9 0 6 , февраль); писал он еще в 1 8 5 0 г.
через Разгильдеева, описывая в письме свое пребывание в крепости, о чем он
говорит в одном из печатаемых писем, но письмо не было передано по назначению и неизвестно в печати, если вообще сохранилось. Наконец, напечатан отрывок его письма к матери от 21 декабря 1 8 5 5 г. В . И. Семевским
( « Г о л о с минувшего» 1 9 1 5 , № 1, стр. 7 6 ) и письмо к сестре Ольге, которое
В . Семевский напечатал (там же) и отнес к тому же времени, что и письмо
к матери, но вернее — оно написано или раньше или позже, так как в печатаемом письме от 12 февраля 1 8 5 6 г. Петрашевский пишет, что более двух
лет не получал ничего от родных, а в письме к сестре благодарит ее за присылку кошелька.
Печатаемые
письма
освещают
более
всего
жизнь
Петрашевского
з 1 8 5 6 г. (пять писем), от которого В. Семевскому было известно
зсего одно письмо, если не считать, что письмо к сестре Ольге написано
в этом году. Благодаря этим письмам можно установить, что Петрашевский
жил на Александровском заводе не до осени 1 8 5 6 г., как пишет Семевский,
а не дольше, чем до весны, так как письма от 12 марта и 11 и 1 9 мая написаны с Нерчинского завода, где он уже в это время занимался с детьми
Боголюбского, затем что он подвергся первой ссылке в Сибири уже в этом
году, когда был сослан снова на Александровский завод. Н а Александровском же заводе находился Петрашевский и в августе, о чем свидетельствует
письмо от 11 августа 1 8 5 6 г., и лишь после этого времени он мог вернуться
на Нерчинский завод. О б этом эпизоде сибирской жизни Петрашевского
В . Семевскому не было известно, и он, основываясь на позднейших воспоминаниях ученика Петрашевского, Н . С. Боголюбского, говорит о переезде
Петрашевского на Нерчинский завод лишь осенью 1 8 5 6 г. Н . С. Боголюбский, очевидно, забыв точные сроки переезда Петрашевского, действительно
говорит следующее: «В 1 8 5 6 г. мой отец, протоиерей в Нерчинском заводе,
нашел нужным для продолжения занятий со мной и моими двумя сестрами
заменить прежнего преподавателя другим, также знающим иностранные
языки. С этой целью он сперва написал Петрашевскому и просил его приехать в Нерчинский завод для занятий с детьми, а затем летом 1 8 5 6 г.
сам поехал на Александровский завод и взял меня с собою. Т о г д а я в первый раз увидел Петрашевского... Осенью 1 6 5 6 г. Петрашевский переселился
в Нерчинский завод и начал с нами заниматься, преподавая нам языки:
русский, французский и немецкий, арифметику и географию» («Голос ми. Звенья. .>5 2

•

нувшего» 1 9 1 5 , № 1, стр. 7 4 — 7 5 ) . Между тем сам Петрашевский в письме
от 11 мая 1 8 5 6 г. говорит, что он находится в Нерчинском заводе, и просит адресовать письма ему на имя С. Е . Боголюбского, добавляя: «учу
у него теперь детей». Переселение же Петрашевского на Нерчинский з а в о д
осенью было уже вторичным.
Репрессии, которым подвергался Петрашевский в Сибири, тяжелые условия его жизни там не смирили Петрашевского, не заставили его отказаться
от его убеждений, от политической и общественной борьбы. Он сам говорит об этом следующее: « Я же смотрел на ссылку как на истинное начало
моей политической карьеры, как на положение, которое на меня возложило
новые обязанности» (11 мая 1 8 5 6 г.). «Чтобы не разубедиться, а напротив
того, еще более убедиться в своих мыслях, тех, за которые я был сослан,
надо быть сосланным в Нерчинские заводы» (там же). «Исполнить, довершить в этом смысле начатое считаю святым д о л г о м — с у д ь б а многих —
и даже их благосостояние с успехом моим связаны» (11 августа 1 8 5 6 г.).
«Остановка на пути в отыскании по закону справедливо должного была бы
для меня непростительным, без нужды малодушным вероотступничеством
политическим, отрицанием положительных, тех нравственных начал, которые с периода жизни сознательной меня руководили. Это вопрос для меня
решенный, — не могущий подчиняться лиризму или романтизму чувствований, которыми ловко оправдываются вероотступники всех наименований»
(там же).
Однако присущая Петрашевскому суровая непримиримость и громадная
энергия, развитая им в Сибири, сосредоточились на борьбе с местной властью, а не на широких общественных вопросах. По этому поводу сам Петрашевский писал Завалишину 15 июня 1 8 6 0 г. В ы с к а з ы в а я свое
одобрение по поводу обличения Завалишиным «бестолковости и безнравственности, с какою совершается все в управлении В . С.», Петрашевский продолжает: « В этом смысле и моя деятельность в известной степени в с е г д а
была направлена к тому же. Принципы, во имя которых я стал политическим деятелем, меня к тому же обязывали и обязывают. Особенность положения мотивировала особенность ее проявлений. Эти особенности это самое дело сделали в некотором отношении моим личным делом. Т а к о е мое
положение само собою определилось, я теперь не имею нужды прибегать
к научным началам или выводам, чтоб доказывать безумие администрации,
разрушительность ее действий для общественного благосостояния и сим
способом бороться и противоборствовать ее злоупотреблениям»
(«Петрашевцы», сборн. П. Щ е г о л е в а , т. I, стр. 1 4 0 ) .

П И С Ь М А М. В.

БУТАШЕВИЧА-ПЕТРАШЕВСКОГО

1
111

XII

1R«

1 8 5 6

Любезнейшая Матушка и сестрицы.
Вот более двух лет, как я ни от Вас, ни об Вас не получал
известий, ни внешнего выражения Вашего участия ко мне.
Ныне я нахожусь более нежели когда в бедственном положении... Хотя и имею в настоящее время не неосновательные

надежды на многое лучшее в будущем,—даже быть может
и вернуться в Спбург хото на время! Пользуясь манифестом—
я подал прошение формальное о пересмотре дела, бывшего
поводом к ссылке, Правительствующему Сенату. Это прошение
непременно идя по всем мытарствам должно прибыть от сего
месяца чрез три, а может быть и скорее в Правительствующий Сенат. Если оно его достигнет, то только благодаря моей
настойчивости и тому, что знание законов имею весьма порядочное, да и препятствия какие бы то ни было не заставляют
меня упадать духом. Поступок мой, приняв во внимание, что
все препятствует и противится его совершению, — могу без
самохвальства назвать г р а ж д а н с к и м
п о д в и г о м —Не
распространяюсь более об этом и надеюсь, что результаты его
как для меня, так и для других оправдают, что надежды мои были
не мечтательны. — Рассмотрение моего прошения имеет быть
совершено V или Уголовным Департаментом Правительствующего С е н а т а . — Александра Николаевича Барановского
или Владимира Михайловича Благовещенского — попросите
о нем в Сенате позаботиться, или кого только найдете к сему
пригодным. Похлопочите и Вы сами, если это будет Вам не
затруднительно. — Задержкою ходу его в СПБ было отсутствие
Муравьева из Иркутска.
Я жив, здоров, но весьма терплю нужду во всем, отчего
в ожидании лучшего я покорнейше прошу Вас без замедления
прислать мне денег, их послать можете прямо по почте на имя
г. Корсакова, Областного Начальника Забайкальской Области
и Атамана пеших Забайкальских казаков или на имя Горного
Начальника Нерчинских заводов—подполковника Ивана Евграфовича Разгильдеева или того, кто будет на его месте — для
передачи мне — деньги, отправленные сими способами, дойдут
без задержки до меня.
Целуя Вас до свиданья, — желаю всего хорошего.
Ваш покорнейший сын
М.
Буташевич-Петрашевский
Ныне проживаю я в Большом Нерчинском заводе.
Дайте мне об Вас, сестрицах, их мужьях известия. А знакомым передайте поклон пропорционально их памятованию
обо мне.
В надежде сладостной свиданья
Прощаюсь с Вами ныне я,
Свершатся ль скоро ожиданья,
Какими тешу я себя.

Tous les temps se valent et ce n èst que
peureux qu'il existe des époques disheritiés. 1

pour les coeurs

Прошу исполнить мои просьбы.
Пользуясь
манифестом...
— В манифесте 27 марта 1855 г.,
говорится: «Равным образом кто за де .ния до обнародования
феста учиненные будет впослед-твие подведен под силу оного,
в течение месяца со дня объявления ему состоявшегося о нем
ния просить о рассмотрении его на законном основании».

в ст. X V I I
сего манитот может
постановле-

Александр
Николаевич
Барановский
— член кружка петрашевцев, живший
вместе с Гіеграшевским и помогавший ему советами по тижеоным делам;
он был при-лечен к следствию, но освобожден и отдан по г секретный
надзор; к 1849 г. был чиновником сената, позже прокурором в Олонецкой
губернии.
Владимир
Михайлович
Благовещенский
—чиновник сената.
Муз.івьев—Николай
Николаевич (1809—1881), был военным до 1 8 3 3 г.,
после чего четыре года занимался хозяйством; в 1838 г. был назначен
исполняющим особые поручения при командующем отдельным кавказским
корпусом Головине, участвовал в экспедиции против горцев; в 1846 г.
исправлял должность военного губернатора Тулы и тульского гражданского
губернатора; с 1847 г. был военным губернатором Восточной Сибири; 16 мая
1858 г. заключил Сейгунский трактат с Китаем, по которому Амур сделался
границей между Китаем и Россией, за что получил титул графа Амурского.
В 1861 г. оставил должность генерал-губернатора вследствие непринятия его
проекта о разде-ении Восточной Сибири на два генерал-губернаторства
и был назначен членом Государственного совета, после чего жил почти
безвыездно в Париже, где и умер.
К зосаков — Михаил Семенович, в 1845 г. был выпущен из школы гвардейских подпрапорщиков в лейб-гвардии Семеновский полк; в 1848 г. был
назначен по особым поручениям к H. Н. Муравьеву, в 1854 г. снаряжал
экспедицию на Амур и сам в ней участвовал; с 1856 г. командовал амурскими войсками и был забайкальским военным губернатором; в 1 8 - 0 г. был
председателем сояета главного у іравления в Сибири, в 1862 г. — генералгубернатором Восточной Сибири Умер в 1871 г.
Нерчинский
завод—-селенье
Забайкальской области, административный
центр Нерчинско-заво.тского округа, на левом берегу р A ѵгачи; оно возникло
в 1764 г.; сначала здесь занимались выплавкой серебра из руды, позже—
золотопромышленностью.

11 мая 1856 года.

Получить от тебя письмо, милая сестрица и крестница,
4-го мая было совершенной неожиданностью, сколь эта неожиданность была для меня приятна, о том сама ты судить можешь.
1 Все времена стоят друг друіа,
и только для боязливых сердец существуют обездоленные эпохи.
Во французских цитатах у Петрашевского довольно много орфографических ошибок, которые исправляем при печатании, не оговаривая.

Читая его, я не верил глазам, чтоб это писала ты, — та маленькая
девочка, какою я тебя оставил в СПБ за семь лет, позабыв совершенно, сколько с тех пор прошло времени, что теперь сделалась
вполне развитою девочкою, которая в иных отношениях, быть
может уже более знает, чем ее братец, который учился вовсе
не на медные деньги и который и теперь еще книг не бросает,
учится кой чему помаленьку. Д а и еще и такая талантливая,
что списала свой портрет да и сестры своей. — Зачем не
прислала маменькин и Sophie и Лизы, — впрочем хорошего
помаленьку. Пишет письма весьма толково, почти и хоть печатай.
Впрочем надеюсь, эта похвала не заставит тебя думать, que
tu n'a plus à soigner ton talent. 1 l Іортрет Оли сходен, твой
еще не получил. Ты желаешь, чтоб я тебе писал обо всем.
Это задача трудная, а о чем нибудь у меня всегда написать
найдется. По почте это можно без большого затруднения
совершать следующим образом. Письма свои ко мне ты можешь
адресовать так: В Забайкальскую область в большой Нерчинский завод. Его Высокоблагородию (Преподобию или как
знаешь) г. Протоирею Симеону Ефзосимовичу Боголюбскому.
На адресе вовсе не следует надписывать передать такому то...
Письма можешь, если хочешь заклеивать рыбьим клеем или
так оставлять открытыми, но если встретятся вещи, qu'il est
bon que je connaisse seul 2 — пиши по-французски. Он сего не
ведает. Сверх того в нем склонности читать чужие письма не
замечал. Посредничество попа, tel que je suis et tel que j'étais 3
всегда благоприличнее. Я учу у него теперь детей. Сын у него
теперь в Горном корпусе, — он с ним имеет переписку и
с г-ном Церским, который был на здешних заводах и совершал
нечто вроде ревизии, mais d'une manière très molle, pour palier
ou bien pour cacher bien de choses. 4 Боголюбский акуратно
будет мне передавать твои письма. — Чтоб я мог тебе также
писать, сообщи мне адрес, т. е. имя, прозвание (отечество)
и фамилию одной из твоих надежных знакомых приятельниц
или знакомых, на имя которых я и буду прямо адресовать
мои письма — она будет тебе их передавать, как г. поп мне.
Означь часть города, квартал, № дома, фамилию хозяина —
с точностью аптекарскою.—Чтоб с сего времени тебе от меня
Что ты не должна развивать свои способности.
Которые лучше мне з н а т ь одному.
Для такого, каков я и каков был.
4 Но
очень мягким способом, чтобы прикрыть
дела
1
2
3

или

спрятать

многие

получать письма, — вполне зависит от тебя, также как и то,
чтоб я их получал. Не буду рассказывать, как для меня протекли эти 7 или даже 8 лет. В течение этого времени бывали
вещи, которые стоит поместить в роман. Не говорю о том,
что было со мною в СПБургской крепости в течение 8 месяцев моего в ней содержания — страницы страшнейшего романа
ничего в сравнении с этим. Mais c'est de l'ancienne histoire. 1
Когда нибудь об этом узнаете более. Прибыв [в] Нерчинский
завод, с Львовым вместе, мы всего имели не более 100 руб. е.,
и то их на дороге дали добрые люди; вот все наши богатства,
с которыми нам пришлось начинать жизнь в новом месте,
при самых неблагоприятных для нас условиях. Нас держали
в закуте на габит-вахте, конурке в несколько шагов, пол промерзал, в окошки дуло. В этой же комнате и была наша
кухня. В ней же мы открыли школу, чтоб иметь какие нибудь
доходы на прожиток. Сделали неудачный опыт огородничества,
рыбной ловли и т. п., как бы то стали уже надлежащим образом обзаводиться хозяйством, но подвергнулись гонению и ненависти г. Разгильдеева, который еще по сие время исправляет здесь должность Горного Начальника, бессовестнейшего
и мерзейшего человека. Причина ненависти его к нам проистекала от той нёудачной подлости, которую он сделал с нами.
В 1850 году он ехал в СПБ, представлял сколько мог себя
отцом-благодетелем нашим и т. п., вызвался сам доставить
письма наши нашим родным. Я написал письмо к матушке,
в котором описал довольно обстоятельно, что было со мной
в крепости. Сей неисканный нами отец благодетель, en voulant
exploiter même notre malheur, a eut l'infamie de remettre cette
lettre à un officier de le police secrète de ses amis 2 от которого,
как я уже после слышал, это письмо дошло до покойного императора, но так как в нем лжи не было, а была довольно горькая
истина для тех, до кого она собственно относилась, по поводу
сего, говорят, Николай сказал так: „Если письмо он взял,
как частный человек, то он его должен был доставить по
принадлежности. Он мог поступить также и как лицо официальное, передавая формально письмо, но устранив из него
вещи щекотливые. Во всяком случае, так как он поступил
с этим письмом,—поступил, как подлец". Впрочем это для
г. Разгильдеева послужило в пользу — оно много посодействоНо это—старая история.
Желая использовать даже наше несчастье, был настолько бесчестен, что
вручил это письмо одному жандармскому офицеру из своих друзей.
1

вало получить пенсию пожизненную и для жены необыкновенную, сверх той, какая идет по службе, — а для нас вредно
было, ибо Николай, — как сказывают, — когда в 25-летие его
царствования были чьи то попытки в нашу пользу, отвечал:
„Рано", и нам никаких не вышло облегчений, не взирая на
обычай их делать в таких оказиях. — Вслед за таковым благородным поступком, начались его преследования и разные
происки, чтоб компрометировать нас какой нибудь скандальной историей, — но в этом до сих пор ему еще успеть не
удалось. Этот господин как то умел до сих пор как то все
морочить Муравьева, но ныне его карьеру должно считать
совершенно конченной, — приказ печатанный об его отставке
получен с последней почтой и я доживаю последние дни или
минуты под его властью. В нем непомерное самолюбие соединяется с азиатской хитростью (он родом из монголов);
и поддерживается отсутствием положительных знаний даже
и того, чего не знать, как инженеру предосудительно, что
должно счлтать его специальным знанием... Не буду исчислять
.его действий по управлению, но скажу, что его администрация
для здешнего места, по его действиям, была равносильна моровой язве. Так, в 1851 году на Золотых Карийских промыслах, находившихся под его непосредственным управлением,
от его администрации... т. е. ежедневного и обильного употребления кнутов и палок, от чрезмерного отягощения работами, от худого продовольствия и т. п. злоупотреблений, из
5 т. человек команды менее, чем в год, умерло и уморено
было за 2000 человек... в год перемерло более 3 U этого населения... Кажется, теперь приходит время, что в с е такие его
действия выйдут наружу... Такой администрации хвалить мне
менее, нежели кому либо позволительно, а не похвала ему
тоже была причиной его ненависти, которую разжигала et qui
ont su exploiter tous ses faiblesses à leurs profits. 1 Впрочем
слишком довольно говорить об этой грязной личности. Я расскажу лучше о том, что в настоящее время меня весьма
интересует, именно требование мое, чтоб дело, за которое
я сослан, было пересмотрено. Впрочем это желание мое давнее.
Приговором я был естественно более всех недоволен. Он
столько же соответствовал делу, как слон мухе. Неудовольствие на приговор я выражал в СПБ на эшафоте, в Тобольске,
в Иркутске, Нерчинском Горном правлении, Генерал-Губерна1 И которую
годах.

умели

пустить

в ход,] используя его' слабости в своих в ы -

тору. По прибытии на место ссылки сообщил об этом товарищам ссылки, чтобы вместе с ними требовать этого пересмотра, но они от этого отказались, слишком запуганные
прошедшим и смотря на вещи по ребячьи. Я же смотрел на
ссылку, как на истинное начало моей политической карьеры,
как на положение, которое на меня
возложило
новые
обязанности. То отрицание, а главное то, что законов не имел
я под рукою до 1854 года, заставило меня отложить исполнение этого намерения. В 1855 году, усматривая из Манифестов, что по ним судя, можно ожидать многое лучшее для
России, я решился один то исполнить, что и другим следовало бы сделать. Когда мне было объявлено постановление,
состоявшееся обо мне в силу Манифеста 27 марта 1855 года,
в месячный срок со времени объявления оного, т. е. 27 сентября представил по начальству прошение в Правительствующий Сенат, в котором, изложив все нарушения порядка,
формы, обрядов для производства суда и следствия, установленных на основании X V Св. гр. з. ст. 1221 (1882) просил
п р и г о в о р о б о м н е с о с т о я в ш и й с я о б ъ я в и т ь недействительным.
Нерчинское Горное Правление отказало
мне в просьбе (точнее Разгильдеев). — Это заставило меня
написать частную записку, в которой изложена неосновательность отказа этого. Чтобы написать ее толково, с бою достал
законы, которые мне запретил давать Разгильдеев. Записка
эта убедила Советников — я подал то же самое прошение,
переписав его от слова до слова.— Советники согласились
его отправить выше. Разгильдеев не утвердил этого мнен и я . — Это заставило меня написать к этому прошение в
Сенат от 19 декабря 1855, подать 1 марта 1856 года новое дополнительное прошение к прошению от 19 декабря
и приложить объяснительную гаписку из законов, в которой изъясни/, что так поступать нельзя и написал ее основательно и очень резко для тех, до кого могло ее содержание касаться. Это заставило первое прошение немедленно
отправить, а второе вздумали оставить с выпискою неотправленными.— По этому случаю г. Разгильдеев оказался виновным в лжи в своем рапорте и в скрытии актов, до дела
относящихся. На такое распоряжение я объявил свое неудовольствие и кажется они довольны были этим и говорят,
что как то, так и другое отправили, ибо я заготовил по
этому случаю бумагу.
Теперь я подал в Горное Правление на высочайшеее имя
прошение с другим к нему приложением, — дабы мне разре-

шено было послать запечатанное прошение в собственные
руки его величества, если они сами это разрешить опасаются—
сего закон не запрещает — представили этот вопрос на благоусмотрение его величества. Написание того, что по моим
соображениям нужно и следует мне писать императору ныне
занимает меня. Из этого можешь заключить, что в недостатке
решительности и предприимчивости себя не могу обвинять.
Дело мое должно поступить в V Дп. Пр. Сената. Если можете,
там постарайтесь да и в Комиссии прошений, куда тоже что
нибудь пойдет. Если в СПБ Александр Николаевич Барановский, что жил со мною, с ним посоветуйтесь. Известите о нем,
даже пришлите его адрес. Не знакомы ли Вы с Владимиром
Благовещенским и другими его братьями, которые по газетам
тоже в СПБ. Барановский и вам по делам и судье мог быть
весьма полезен. Отчасти о том, что писал в моих прошениях
вы уже должны были знать от Герасима Фомича Некрасова,
который отсюда приехал с караваном. Удивительно, что от
него никто еще из здешних писем не получал. В октябре прошедшего года было дано мною о себе известие вам через
Ольгу Андреевну Левш и сообщен признак, удостоверяющий,
что это от меня действительно. Извещение получено, что
около 25 генваря та получила или собиралась быть у вас,
а с тех пор ее родная сестра, здесь проживающая г-жа Фисюкова, никаких известий о ней не получала. Эта М - т е или
Mademoiselle Левш живет в гувернан ках у кого то. Узнать
о ней можно и даже должно вам на Васильевском острову на
Малом проспекте в доме № 99, г-жи Осмодовской (или Осмоловской), у Екатерины Ивановны (прозвание не помню)
Леонтьевой. Сестра ее родная о сем просила. Постарайся это
исполнить. Если хочешь, то кроме попа можешь адресовать
письма — разумеется не надписывая на пакете—для передачи
мне — а прямо на имя Алексея Петровича Фисюкова — пристава Сольного и Винного в Большой Нерчинский завод,
титулуй Его Высокоблагородие. Жена его сестра м-11е Левш
повивальная бабка, училась у Этлингера и т. п. в СПБ, была
заграницей, даже состояла в штате какого то двора. Она
подала в Медицинский Д-т прошение о том, чтоб ее перевели
на службу в Нерчинский Большой Завод. Эга просьба почти
современна посылке через нее уведомления обо мне, но ни ответа
или известия нет на эту просьбу ее. Постарайся о сем справиться в Медицинском Д-те; из старых знакомых папеньки
есть там кто нибудь, mais comme tu me dis que tu frequente le
monde et on te médit, j'éspère que tu dois tans peine trouver

des personnes qui executeront ta commission sans cette ocasion. 1
Поцелуй за меня сестриц и маменьку, скажи им, что я ни на
минуту еще в жизни не приходил в отчаяние и не печалился
и также что, чтобы не разубедиться, а напротив того еще
более убедиться в своих ѵ.ыслях, тех, за которые я был сослан,
надо быть сосланным в Нерчинские заводы. Не знаю, все ли
те выйдут результаты, какие бы мог я ожидать от предпринятого мною требования пересмотра дела, но судя по тому,
чем по сих пор Адександр II себя оказывает, по его искреннему желанию добра и тем благоразумным мерам, которые он
хочет принять для устройства надлежащего дел внутренних,
заставляют быть уверенным, что в отношении меня он по
крайней мере будет справедлив, а этого уже слишком дляменя довольно. — Так что я теперь сурьезно подумываю, как
нажить шубу, если осенью придется предпринять путешествие,
если ход будет моим прошениям, это столь же возможно, как
и все другое, как и свидание с вами. Прощай, пиши про всех,
про Marie Большахину и т. д. Почта отходит. Пиши и жди
писем. — Поблагодари маменьку за память. — 4 мая получил
сто двадцать пять рублей и ВІЩИ, какие здесь записка приложена. Прощай, крестная дочка и сестра.
Милая
сестрица
и крестница...
— сестра Петрашевского, Александра
Васильевна; с 1862 г. замужем за Александром Ивановичем Семевским
(умер в 1879 г.), земским деятелем Псковской губернии.
Sophie—Софья
Васильевна, сестра Петрашевского, по мужу Демор; муж—
генерал-майор Г1. Ф . Демор.
Л и з а — сестра Петрашевского, Елизавета Васильевна Верховская.
Оля— сестра Петрашевского, Ольга Васильевна, замужем за генерал-майором; Николаем Поповым.
Боголюбскии,
Семен
Ефросимович
— протоиерей Нерчинского завода;
•судя по воспоминаниям его сына, Николая Семеновича, начальника Томского
горного округа (см. В И. Семевский, «М. В.
Буташевич-Петрашевский
в Сибири», «Голос минувшего» 1915, № 1)—культурный человек, который
заботился об образовании своих детей, сына и двух дочерей, выписывал
газеты, интересовался политическими новостями, по поводу которых часто
и много разговаривал с Петрашевским; последний, кроме того, делился
с Боголюбским и своими личными интересами, читал ему свои многочисленные прошения.
Как... протекли
стован 23 апреля

эти 7 или
даже 8 лет. — Петрашевский был аре1849 г., помещен в Алексеевский равелин СПБургской

1 Но так как ты мне говорила,
что ты бываешь в обществе и о тебе
злословят, я надеюсь, что ты без труда найдешь людей, которые исполнят
твою просьбу в этом случае.

крепости, в котором пробыл до приговора, состоявшегося 22 декабря 1849 г.,
после чего с места казни отправлен в кандалах на каторгу, которую отбывал
а Шилкинском заводе, на Акатуе, в Нерчинском и Александровском заводах. ( О путешествии в Сибирь и пребывании на этих заводах см. В. И.
Семевский, назв соч., стр. 6 7 — 7 3 ) .
Льзоз — Ф е д о р Николаевич (1823 —18S5), офицер лейб-гвардии егерского
полка и репетитор химии в Павловском кадетском корпусе, петрашевец,
приговоренный к расстрелу, замененному ссылкой с лишением прав на каторжные работы в руд иках на 12 лет; 23 декабря 1849 года был отправлен
в кандалах на Шилкинский завод, затем Александровский и Нерчинский;
по манифесту 26 августа 1856 г был выпущен на поселение, служил канцеляристом в главном управлении Восточной Сибири, сотрудничал в иркутских
журналах, давал уроки. В 1862 г. ему было разрешено вернуться в Европейскую Россию, в 1866 г. ему возвращено дворянство; с 1870 г. он был
секретарем Русского технического общества.
Подвергнулись
ненависти
г. Разгильдеева.
— О деятельности Афанасия
Евграфовича Разгиль чеева на Нерчинских заводах рассказывает В. И. Семевский в книге «Рабочие на сибирских золотых промыслах». С П Б . 1898
т. I , стр. 3 1 4 — 3 2 4 .
Приговором
я... недоволен,—Приговор
был следующий: «БуташевичаПетрашевского за богохульство, за злоумышленное покушение произвести
реформу быта общественного в России, за участие в совещаниях с подсудимыми Момбелли, Спешневьім и Львовым о составлении тайного общества
с целью произвести восстание и за недонесение о предположениях Черносвитова на цареубийство, лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной
казни расстрелянием». Заключение генерал-аудиториата было таково: «Сущность и важность падающих на Буташевича-Петрашевского
обвинений
изложены выше, но вина его еще усиливается: 1) зловредным примером,
увлекшим многих других к подражанию и развращению; 2 ) тем, что он
не только не изъявил в поступках своих раскаяния, но еще во время производства следствия употреблял дерзкие выражения в своих объяснениях
и покушался тайным образом склонить к запирательству других подсудимых». По конфирмации приговор был формулирован так: «Титулярный
советник Буташевич-Петрашевский з а преступный замысел к ниспровержению существующего в России государственного устройства, привлечение
на бывшие у него сходбища разного звания большею частию молодых
людей, распространение между ними зловредных идей против религии, возбуждение в них ненависти к правительству и наковец за покушение составить для этой преступной цели тайное общество, лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудники без срока». Рукой императора
на этом постановлении написано: « Б ы т ь по сему».
В 1855 г., усматривая
Александра II.

из

Манифестов...—при

вступлении на престол

Приговор...
объявить
недействительным.—О
причине, дающей основание требовать пересмотра дела, Петрашевский говорит в письмах от 19 мая
и 11 августа 1856 г.: «По причине нарушения формы, обрядов и правил
судопроизводства», т. е. против осужхения его и товарищей военно полевым
судом и против нарушения военно-уголовного устава 1839 г . , подробно обо
всех этих нарушениях Петрашевский пишет в своих прошениях, посылаемых
в разные инстанции (см. В. И. Семевский, «Петрашевский в Сибири», «Голос
минувшего» 1915, № 1, стр. 78).

... из старых
знакомых
папеньки.
— Петрашевский Василий Михайлович
(1787 — 1845); по окончании медико-хирургической академии был военным
врачом, участвовал в военных походах, с 1 8 1 9 г. был штадт-физиком и
инспектором по лазаретам С.-Петербурга и губернии, в том же году главным
доктором при ваведениях С -петербургского
приказа о б щ е с т в е н н о г о призрения; в 1821 г. медико-хирургичтская академия признала его доктором
медицины и хирургии. В 1839 г. он был уволен от должности штадт физика,
с 1841 г. состоял при главном инспекторе медицинской части Вилье по
особым поручениям.

3
19 мая 1856. Б. Н. 3 .

Писав письмо к тебе от 11 мая, я спешил удовлетворить
моему желанию писать к тебе и сообщить о том, что для
меня так сказать, стоит на первом плане, о том, что меня
наиболее занимает. Разумеется, что о многом, даже весьма
существенном я позабыл написать, тем более, что почта уходила ранее обыкновенного. Накануне же мне писать помешали.
Но теперь есть досуг это забытое исправить. Вот вещи,
о которых тороплюсь заблаговременно написать. 7 т. верстное
расстояние, нас разделяющее, меня к этому побуждает, как
и иметь предусмотрительную о себе заботливость. В том
письме толковал я более об интересах моральных, а в этом
мои интересы материальные займут больше места, и начну
с того, что буду тебе говорить о том, что может обеспечить
полное мое благосостояние материальное, разумеется, оно не
может не иметь благодатного влияния на мою моральную
сторону, ибо доставит то спокойствие духа и ту свободу
мысли, которую весьма трудно иметь, находясь под непосредственным гнетом нужд материальных, забот о насущном
куске хлеба, об одежде и помещении, могущем защитить от
зною и стужи. — Это особенно для меня важно потому, что
требование мое об объявлении приговора, меня осудившего,
недействительным, может или даже должно иметь своим необходимым последствием полный и совершенный пересмотр
дела, бывшего поводом к моей ссылке; имея ввиду эту случайность и тем более то ее значение, которое ей может быть
придано, и которое определить, сколько зависело от меня
в моем настоящем положении уже достаточно сделано, от
меня кроме обыкновенных знаний адвокат, защищающий дела
такого рода, потребовал может быть гораздо более. Приготовить себя прилично на все эти случайности — надо и досуга
и средства. З а неимением пособий ученых, я должен их недостаток восполнить моим собственным мышлением. Этот

труд на меня одного безраздельно падает, ибо товарищи мои
ссылки, должен с прискорбием сознаться, слишком ничтожны
в нравственном отношении, не говорю в умственном или
ученом, позднее мое сожаление о том, что я слишком мою
судьбу связал с их судьбою ни к чему не поведет, как и то,
что слишком пренебрегал моими личными интересами для них,
и что все так сказать les frais de la guerre 1 как в том,
так и в сем случае падут на меня, а благоприятные результаты и для них сказаться могут. Но так как чужое малодушие
не бывало для меня нравоучением никогда, так и в сем случае
их робость и близорукость мне не з а к о н . — Но довольно об
этом — говорят ont doit laver son linge en famille 2 и буду
говорить о том, как или в какой мере, чрез посредство удовлетворения моих материальных нужд, вы можете увеличить
объем моих сил нравственных. Когда я получу остальные
деньги, вами мне в феврале сего года посланные, их будет,
по моим расчетам, при тех доходах, которые я могу предвидеть получать за мой труд, я могу сносно просуществовать
до конца сего года. Сам я получаю по 10 руб. с. за ученье
в месяц — это доход неверный, как рыбная ловля. Впрочем не
предполагайте, чтоб с этими деньгами я мог роскошничать.
Вот мои расходы ежемесячные: 3 руб. плачу за кварти у,
2 руб. за молоко, 1 руб. за приготовление кушанья, — стряпке,
5 руб. с. за 10 фун. сахару, от 2 до 3 руб. за фунт чаю (чай
здесь плохой и не дешевле СПБургского). Около 6 руб.
выходит на стол, муку, простую и пшеничную. Другие мелкие
расходы, как то: починка одежды, обувь, табак, цигары—требуют не менее 5 руб. с. ежемесячно. А если дозволить себе
немножко
полакомиться, то выйдет легко до 30 руб. с.
А сурьезно сделать какую нибудь себе постройку платья—даже
из всего готового хоть пару платья — то на это издержишь
от 5 до 10 руб. серебром и даже более, если покупать приклад и т. п. Эти деньги дают мне возможность пить чай
с сахаром и иметь даже три блюда за столом. Разумеется,
и здесь легче было бы существовать, — если б климат тропический, но и здесь, как в С П Б — бывает зима, которая ввела
везде прескверный обычай носить шубы. А тех, кто их не
имеет, не наделила способностью не зябнуть... Теплая одежда
в холод та же .пища. У меня с 1852 года шубы не существует,

1
2

Убытки от войны.
Н е надо в ы н о с и т ь сору из избы.

великая крайность, в которой я тогда находился, заставила
меня с нею расстаться. С тех пор меховое пальто с пособием
разных фуфаек мне заменяло шубу. Ныне после 11 лет своей
верной службы (мех, верх другой), не взирая на бесконечное
число починок всеми сортами звериных шкур, здесь имеющихся,
не взирая на cdbe достоинство в зоологическом отношении,
[оно] пришло в такую ветхость, что если час проносить, требует
день рачительной починки. — Одним словом к нынешней зиме
завести мне шубу и восстановить зимнее пальто — составляет
существенную необходимость, которую удовлетворить вполне
зависит от вас мне дать средства. — Если пришлете своевременно соответственную сумму денег, то я буду к зиме с шубой
и вообще теплой одеждой. Здесь шуба из собачьих шкур стоит
более 40 руб. е., волчья—более 50, медвежья не высокой доброты
более 80 руб... Еще мне восстановить пальто надо белками
или хорьками — н а это нужно от 25 до 30 руб. Сверх сего
запастись теплыми фуфайками и т. п. вещами, разными разностями для дороги, ибо зимею, а может быть осенью, вероятно^
может совершиться переезд мой куда нибудь, вследствие
просьбы моей о пересмотре дела. Эту случайность холода
желаю встретить вполне к ней приготовленным. На эти
надобности мне потребуется не менее 150 руб., даже лучше
еще пришлите на сей предмет несколькими десятками рублей
более, особенно приняв во внимание то, что расход на этоесть так сказать капитальный — однажды сделанный он обеспечит меня на шесть, на десять и быть может на большее
число лет. — Чем прочнее вещь, тем дольше служит, — и относительная дороговизна обращается в дешевизну—долговечность оной. По расчету времени это письмо может приттк
к вам не позже второй трети июля, и если немедленно на
себя возьмете труд прямо мне послать деньги, по данным мнок>
вам адресам, то я могу их получить еще до сентября или
в первые числа этого месяца, когда — до наступления холодов,
без большого труда и особой дороговизны мехов могу себе
соорудить теплую одежду.
Быть может вы получите обо мне также
извещение
чрез г-жу Полторанову и может быть чрез нее думаете
ко мне писать, то лучше пишите по адресам:
Богол ю б е к о г о и Ф и с ю к о в а , ибо я слышал, что он н е
с о в с е м ч и с т н а р у к у и только крайность к нему з а ставит прибегнуть да неведение сего его качества. Каждый, чрез кого пишете, пусть думает, что есть он единый
путь. -

Мне бы хотелось з н а т ь , — в течение всего времени — сколько
мне было послано денег, вещей и чрез кого, дабы проверить,
все ли ко мне дошли исправно.
Я намерен послать вам свой портрет. — З д е с ь есть кой
какой то живописец — он в сходстве не силен: быть может
за меня не меня н а р и с у е т — в этом я невинен.
У нас говорят, что сюда приезжает Константин Николаевич.
Если это правда — если б можно было увидеть — это весьма бы
послужило к моей пользе. Marie—Лутковские родственники,
чрез них можно постараться, чтоб это мое желание было бы
исполнено и даже не было для К. Н. нечаянностью. Это обделать представляю à vous, aux Dames, 1 докажите в сем случ а е — с е que femme veut, Dieu le veut. 2 Времени y вас к тому
довольно, что от меня зависеть здесь может, для успеха
в атом, не упущу.
Прошу вас прислать мне очки для близоруких № 10, 9, 8 , 7 .
У меня из них одни только в наличности. Одни разбил, одни
украли, одни потерял. Консервы также сделали бы очень
хорошо, если б прислали.
Мне бы нужно было известиться о том, где находятся
гг. Тимковский и Дебу. Они, говорят, сосланы были в Финляндию или на Аландские острова. О них узнать можно было
у Тимковского, родного брата сосланного, который служит
где то в СПБ, и у г. Бутовского, что был здесь на Нерчинских
заводах,—-он зять или шурин сосланного Тимковского, обоих
их следует предварить, что я требую того, чтобы приговор
общий — был объявлен недействительным, — по причине нарушения формы, обрядов и правил судопроизводства, что это
может иметь своим последствием общий пересмотр дела.
Надо бы знать, где находится Александр Николаевич Барановский— его имею в виду как своего адвоката. — Если б ты
с ним познакомилась, он мог бы тебе доставить все сведения
да и не мешало бы сообщить его мнение о том, как и что
мне должно делать. Он человек прекрасный и добросовестный.
Прощай сестрица и крестница—тебя тысячу раз целую,•—
прошу передать мой поцелуй прочим родным. Надеюсь, что ты
все исполнишь, как только можешь лучше. Может быть еще
писал, — да места нету. — Это оставляю до другого раза.—
Жду от тебя ответа. — Напиши про ваше житье-бытье обстоят е л ь н е е — про всех домашних. Кажется, могу сказать без боль1
2

Вам, женщинам.
Чего хочег женщина, бог этого хочет.

шой мечтательности прощай — до свиданья. Этому исполниться
зависит от времени, кажется, обстоятельства этому не будут
полагать препятствий, как прежде. Скажи Соне, зачем она
осталась при одном желании писать. — Благодари маменьку
от меня, за меня целуй. Твой etc
Миша
Константин

Николаевич

( 1 8 2 7 — 1 8 9 2 ) —великий князь, с ы н Николая I.

Тимковскиіі
— Константин Иванович ( 1 8 1 4 — 1881); служил во флоте,
затем в министерстве внутренних дел; петрашевец, был арестован в Ревеле,
приговорен к расстрелу, замененному шестью годами арестантских рот; был
отправлен в Свартгольм, в 1851 г . — в Бобруйск, в 1853 г.— рядовым в С т а в рополь; в 1855 г. произведен в унтер-офицеры, в 1858 —в прапорщики,
когда было возвращено ему и дворянство; в 1859 г. он получил разрешение
жить в столицах.
#
Тимковский
— Алексей Иванович; был привлечен по делу петрашевцев,
но освобожден и отдан под секретный надзор.
Д е б у — Константин Матвеевич ( 1 8 1 0 — 1 8 6 8 ) ; служил на военной службе,
затем переводчиком в азиатском департаменте иностранных дел; петрашевец, приговоренный к расстрелу, замененному четырьмя годами арестантских
рот и затем службой рядовым; в 1 8 4 9 г. быд отправлен на Аланд, в 1851 г.
переведен в рабочую роту, в 1856 г был произведен в прапорщики, в 1857 г.
ему было возвращі но дв рянство, в 1 8 6 0 г. он вышел в отставку, а с 1 8 6 2 г.
служил старшим ревизором новгородского акцизного управления.
4

С получения твоего письма от 26 февраля — писал я к тебе
несколько раз — дошли ли эти писания к тебе не знаю. Но
предполагая, что дошли уже или могут дойти, не повторяю
того, что в них написано. А сообщу только о том, какие
особенности иѵи удивительности со мною в течение сего
времени случились: именно я, находясь в ссылке, подвергнулся
новой ссылке по распоряжению губившего в течение 7 лет
этот край г. Разгильдеева — по причине знания мною законов,
по просьбе о сем г. Полторанова, исключенного из жандармов
за разные качества и по особому благоволению Руперта
или Ливинского, попавшегося в Советники судного отделения
Нерчинского Горного Правления, ибо гг Разгильдеев и Полторанов опасались, чтоб я моими юридическими советами некоторым лицам, коих дела имелись и противозаконно решались
в Горном правлении, не дал им возможности обнаружить
силою закона их несправедливости и противозаконности.
Го юря, о чем считаю не лишним сказать, что оба сии гг.
весьма плохо законы знают, а второй даже малограмотен

и малосмыслен. В неведении дела даже сам сознавался Муравьеву, который заметил многие злоупотребления... Именно он
в свэе оправдание говорил, что: он служа по военной части
вовсе несвычен к делам гражданским и письменным, — и только,
как кажется, по совершенному безлюдию в сем крае оставлен
на месте. Хотя за доблести по службе уже несколько лет
состоит на половинном жаловании и имущество его описаноНадо желать и можно надеяться, что Перовский постарается
заменить всех неспособных людей людьми более способными
и дельными, честными и благонамеренными, но до этого еще
далеко. Надо благодарить судьбу, что теперь назначен начальником Дейхман, человек хороший, честный и благонамеренный. Но добрая воля одного не много может сделать —
здешнее управление гнилое болото, которое гниет уже десятки
лет — только установиться здесь порядок может, когда будет
от министерства или кабинета послана комиссия для обследования положения сего края вполне разбора дела, и все
узаконившиеся обычаем неправды будут уничтожены. Разумеется, если Комиссии будут составлять люди дельные и не
станут скрывать истины и покрывать мошенников. Муравьев
это старался исполнить, но те, коим поручено было, вместо
пользы общественной стали руководствоваться соображениями
своих интересов. - Всех членов Горного Правления следует
заменить новыми и Ключова, Дейхмана и Шумана.
Благодаря приезду Дейхмана, которому, надеюсь, всю бессовестность деспотического поступка со мной Разгильдеева,
вообще и во всем распоряжавшегося, как деспот прихотливый
и злонамеренный, удастся мне изъяснить — ссылка новая моя
в ссылке прекратится. Но эта ссылка особенно для меня была
тем чувствительна, что лишила меня тех доходов, которые
я от труда своего получал в Б. Заводе и нанесла мне убытку
на несколько сот рублей, ибо все хозяйство я должен был бросить. — Если видите Марью Алексеевну Крыжановскую, то можете сообщить ей то, что считаю безусловно необходимым, на
основании 7 летнего опыта, для благосостояния края,—именно—
чтобы была здесь комиссия pour faire une bonne enquête de
l'état du pays. 1 Она передаст брату о сем — это уведомление
с вашей стороны есть дело граждански доброе. — Представь себе
Манифест 27 марта 1855 еще ни к кому из ссыльных не применен, не применялся и к нам, т. е. сосланным по одному делу
со мной, ибо мы не имеем никакой повязки — чрез подряды
4

Чтобы сделать обследование состояния страны.
«Звевья» № 2

и т. п. вещи с казнокрадами. На все доброе так здесь обращается внимание. Злое живо исполняется. Из денег посланных
получено 125 руб. с. — К коронации будут и нцм милости —
может быть это даст мне право перебраться в другую, более
удобную для жизни местность. Во всяком случае к зиме и на
случай переезда, который может быть прийдется сделать в октябре, нужна теплая одежда и деньги. — Почему я и прошу вас—
покорнейше прошу — прислать мне по получении сего письма
по одному из известных адресов или лиц, мною вам указанных, рублей 200 серебром, дабы не пришлось мне, как уже несколько раз случалось в эти 7 лет на новом месте вследствие
переезда бедствовать и иметь едва хлеб и воду.
Целую тебя, сестриц и матушку. Желаю вам всего, чего вы
желаете себе сами. Всего более опасаюсь—быть принужденным служить — канцелярским чиновником. Если уже так будет,
то решился — если открыт университет в Иркутске, держать
экзамен на магистра прав. — Если на поселение выпустят, то
ехать хочу в Енисейск и служить по золотым промыслам. — Все
это удобоисполнимо, когда есть деньги на проезд и прожиток,
а ныне у меня все только 3 руб. с. в кармане, а получение
новых бог весть когда придет, источников дохода не предвидится. Надо будет продавать вещи, чтобы жить. Впрочем это
не впервые.
Твой Michel
Александровский завод. 27 июля 1856 г.
Подвергнулся
новой ссылке—на
Александровский завод.
Полторанов—Владимир
Васильевич, младший советник управления Нерчинскими горными заводами.
Перовский — Лев Алексеевич (1792 —1836];'сначала служил на военной
службе, затем был вице-президентом департамента уделов, сенатором, товарищем министра уделов, с 1844 г. министром внутренних дел и управляющим кабинетом государя.
Децхман—Оскар
Александрович, подполковник, горный начальник Нерчинских заводов.
Она передаст
брату— Перовскому.
Манифест
27 марта...
не применен.—По
этому манифесту были обещаны разные льготы, между прочим, и политическим преступникам.
К коронации
будут...
милости.
— После манифеста от 29 марта 1856 г.
об окончании крымской войны и о программе будущей деятельности Александра II большие надежды в либеральных кругах возлагались на манифесты,
связанные с днем коронации Александра, которая состоялась 26 марта 1856 г.
Если открыт университет...
— Университета в Иркутске открыто не
было.

Настоящее время у вас, как и у нас, есть время ожиданий...
Сила желаний каждого определяет объем надежд его. У иных,
счастливцев, воображение может быть весьма сильно разъигрывается. Меня же прошу не относить к числу тех, которые подпали
обаянию надежд блистательных. Я ожидаю теперь, как и прежде,
для себя более от пересмотра дела, послужившего поводом
к усылке меня в ссылку, нежели от милостивых манифестов,
хоть и не считаю себя ничем не хуже татар, амнистированных по договору. — В законном моем требовании — пересмотра
дела или в объявлении приговора, состоявшегося по причине
нарушения форм и порядка судопроизводства, при суде или
производстве дела бывших, я встретил и встречаю поныне более препятствий, нежели может предполагать всякий благонамеренный, благомыслящий человек, доверяющий силе положительной законодательства отечественного. Но все это —
для меня, как для полумалоросса, не суть то, что бы меня
привело в уныние и заставило оставить принятое намерение. Все противудействия, — законами неположенные и возбраняемые придают мне только новую силу для борьбы
с враждебными разными обстоятельствами. Пока еще это походит на процесс в романе „Холодный Дом" упоминаемый. —
Впрочем ему я не отдался всецело, и все остальное в мире
сем сущее для меня не утратило значения. Исполнить, довершить в этом смысле начатое считаю святым долгом
судьба многих — и даже их благосостояние с успехом моим
связаны.
Все, полагаемые мною доселе препятствия считаю — вне
влияний самообольщения — паутиной, которую должны смести
моя настойчивость и постоянство. Остановка на пути в отыскивании по закону справедливо должного, была бы для меня —
непростительным, без нужды малодушным вероотступничеством
политическим, отрицанием положительных, тех нравственных
начал, которые с периода жизни самосознательной меня руководили. Это вопрос для меня решенный, — не могущий подчиняться лиризму или романтизму чувствований, которыми ловко
оправдываются вероотступники всех наименований. Эта моя
решимость не может нисколько препятствовать вам, с вашей
стороны, стараться для меня сделать все лучшее, что только
может внушить вам ваша обо мне родственная любовь; тем

более, что ваше пребывание в столице дает вам возможность
быть à la porté 1 всех благоприятных случайностей.
К числу местных новостей — есть то, что сюда прибыл новый начальник подполковник Горных Инженеров Дейхман. Он
есть совершенный контраст (к лучшему) своего предшественника qui aura beau à regier ses comptes!? 2 Кажется, судя по
всем отзывам, трудно сделать лучший выбор начальника для
здешней местности. О б этом вы можете sans discrétion 3 сообщить Марии Алексеевне и самому Л ь в у Алексеевичу.
Я жив и здоров, но особенным материальным благосостоянием не пользуюсь—перемена места жительства тому виною —
я нахожусь в положении пролетария—-работника—без работы.
Приходится снова стараться жить кредитами.— Впрочем все
худое имеет хорошую сторону. Причины моего настоящего
пролетариатстза — смешны до уморы. Их описание, как были
на деле, может стать в pendant однпй из глав Мертвых Душ.
Побольше у меня желчи и досуга, такой рассказ явится в печати. Но в ожидании пользы от комизма в печати, мои настоящие нужды — je me trouve pour le moment dans un état de danument veritable —c'est bien, mon ventre qui vous parle sans que
je sais devenu ventriloque 4 заставляют меня просить, чтобы вы
не оставляли меня присылкою денег, не мешает, чтобы вы их
послали побольше, ибо кроме костюмировки по зимнему т. е.
приобретения доброй шубы и других теплых вещей, зимних,
мне может представиться надобность снарядиться в путь, вероятно на запад, к вам поближе. Милости, о коих полагают, имеют
обнаружиться в коронацию в августе, а до нас дойдут в октябре,
а за местными проволочками пожалуй и в ноябре. Вот почему
вопреки моему обычаю вас не стану затруднять просьбою о высылке мне разных разностей,—только прошу вас прислать мне
очки для близоруких № 6, 7, 8 и 9 да консервы, у меняостается теперь только одна пара очков. Насчет же высылки
денег, — попрошу вас поболее расщедриться, — именно в предположении не слишком прои вольном с моей с т о р о н ы — в о з можности или даже необходимости сделать в нынешнюю зиму
большой переезд — и попасть на жительство совершенно в новую для меня местность. На проезд до Тобольска, — т. е. за
В курсе.
Который хорошо сведет с ним счеты.
3
Откровенно.
4 Я нахожусь в данный
момент в бедственном положении — это говорит
вам мой желудок, х о т я я и не стал чревовещателем.
1

4000 верст приблизительно — прогоны на три лошади составят
не менее 180 руб. с. Обзаведение шубой, прочими принадлежностями для зимы и дороги, чтоб не бояться зимы и далее
иметь некоторый comfort в пути потребуется до 2С0 руб. с. да
для уплаты разных долгов, какие в последнее время понаделать велела mon état misarable 1 вместе с тем, что потребуется
на прожиток до приискания места — на золотых промыслах,
куда надеюсь попасть на службу при содействии Ивана Александровича и других добрых людей или до получения какого
либо другого хлеб дающего места pour p'cuvoir me présenter
porteur avec une exterieure bonté et même honorablement 2 нужно
не менее 150 руб. с. Это в первый раз мне приходится сурьезно подумать об одежде, — весьма благоприличной, — ибо та
встреча, которую могу ожидать, — весьма может зависеть от
представительности моей по части одеяния. От presentabl'HOCTH
моей могут зависеть десятки, а может быть и сотни рублей
жалованья. — Посему это вещи quil n'est bon de négliger. 3 Посылка вами мне от 500 до 600 руб. с. — me faira voguer à fleur
d'eau. 4 Послать эти деньги можете на имя Губернатора и Наказного Атамана Забайкальского пешего казачьего войска и Михаила Семеновича Корсакова — по почте — для передачи мне
или даже на имя Горного начальника Нерчинских заводов —
г. подполковника Оскара Александровича Д е й х м а н а - Известия
о милостях к нам свыше вы скоро узнаете и можете соответственно с сим распорядиться. — Про приезд Platon Popoff нет
у меня вестей. — Сожалею, что его нет. Целую вас — желаю
всего хорошего — здоровья и прочее. Жду от вас вестей. А пока,
как и прежде остаюсь любящий вас
Michel
Александровский завод.

Роман
« Х о л о д н ы й дом» — Диккенса, в котором изображен судебный
процесс по поводу одного наследства, тянущийся бесконечное количество
лет и кончающийся тем, что все наследство идет на покрытие судебных
издержек.

Своего предшественника
— Разгильдеева.ч
Марии Алексеевне — Крыжановской.
Льву Алексеевичу — Перовскому.
Мое бедственное положение.
Чтобы возможно было мне представить носителя с видимой
и даже почтительно.
3 Которыми не следует пренебрегать.
4 Поможет мне плыть по течению.
1

добротой

6
[К неизвестному]
Пишу Вам уже не из Иркутска, но из Шушинской волости
Минусинского округа. Милость, давно обещанная мне мудрым
начальством В. Сибири, в отношении меня, как Вы видите,
обнаружилась. Вот как это произошло:
Я у Вас просил „очной ставки Вашей с Молчановым". —
Ждал ее посылки из Тельминской фабрики, но это оказалось
тщетно. На нее я много расчитывал. Но и не имея ее, я сделал то, что думал сделать и как мне кажется довольно ладно.
Это и доказывается моим настоящим пребыванием в Шуше,
а не в Иркутске.
Вам вероятно сказал я, что мне около конца февраля предстояло подать аппеляцию в Губернский Суд на неправильное
решение дела моего по иску моему с г. Пермикина.—Эта аппеляционная жалоба сама по себе была уже не совсем проста, ибо
в ней выяснились многие обстоятельства, которые уже были
обозначены мною при судопроизводстве в Окружном Суде.
Важнейшие из них суть: подлог Клейменова и Савинского по
делу Пермикина с Тарасовым, дело о выборах в Бадайской
волости. В доказательство первого приложил я к моей аппеляционной жалобе копии с актов в том удостоверяющих. А для
выяснения злоупотреблений и насилий, бывших при выборах
в Бадайской волости, приложил те №№ Иркутских Ведомостей,
Московских и С.-Петербургских, где дело это описано без анонима (Это для удовольствия Извольского сделал). Члены Губернского Суда представлением таких своего рода печатных
документов поставлены в довольно затруднительное положение
по причине их малодушия и незнания дела. Так как статья
о Бадайском деле указывает на явные злоупотребления, то Г. С.
при сих обстоятельствах не может пройти молчанием, ибо дело
по иску моему может дойти до Сената по аппеляции. — Губернский Суд обязан завести процесс против газет, а сочинитель
статей обязан изобличить виновных в этом деле. — Это исполнить не трудно, ибо ему доставлены будут к тому все средства лицами, заинтересованными в справедливом решении.
Но это не самое тяжкое и удручительное в моем деле для
местных властей. Их поразил ужасом и привел в бешенство
отвод мой Молчанова. Чтоб Вам яснее было значение этого
обстоятельства, то и считаю нужным изложить самый отвод
почти в тех самых выражениях, в которых он был мною
изложен.

Подавая аппеляционную жалобу в И. Г. С. на неправильное
решение дела Окружным Судом по иску моему с титулярного
советника Пермикина, увидел я в Присутствии надворного
советника Мефодия Молчанова, сидящим за судейским столом
вместе с Председателем Г. Суда. На вопрос мой в канцелярии
Г. С. зачем находится в Присутствии г. Молчанов, мне сказали, что он с генваря 1860 допущен к отправлению должности Товарища Предсёдателя Г. С.
II

Так как дело мое было уже неправильно и несогласно с законами решено в 1-й инстанции, то для меня вовсе не безразлично, от каких судей может зависеть решение моего дела,
почему ныне, прибегая к правосудию Губернского Суда для
ограждения себя от нового неправосудия, считаю необходимым
воспользоваться средствами к тому предоставленными законами
и правом, принадлежащим всем тяжущимся отводить судей по
подозрению в силу ст. 298, 299 X т. II ч. Рв. Гр. губ. 1857
и ст. 300, в которой сказано: „Сверх означенных причин подозрения истец и ответчик могут приводить и другие, о которых разумный судья сам рассудить может, ибо законами всех
оных запретить невозможно". Приводимые же мною основания
для отвода и относятся именно к тем, которые на основании
вышеупомянутой статьи 300 и подлежат расссмотрению судейского разума и суть факты такого рода, которые заставляют
меня сомневаться в справедливом и согласном с законами рассмотрении и решении моего дела в Губернском Суде, при его
настоящем личном составе.
III

Известно всем, что г. Молчанов состоит под судом за участие в качестве секунданта при так называемой дуэли между
Беклем[ишевым] и Неклюд[овым], бывшей в апреле 1859 г.
Хотя и неизвестно, что открыто следствием, произведенным
чиновником Успенским,и в какой мере оно раскрывает истину сего
дела, но совершенно достоверно то, что последствием так называемой дуэли было умерщвление чиновника Неклюдова. Г. Молчанов за участие свое в означенном преступлении подлежит наказанию, определенному ст. 2058, 2061, 2083, 2055 X V т. I ч. V .
3. суд. 1857 года и ни в каком случае не менее заключения
в крепости и суда над ним, должен подлежать или содержанию

в тюрьме или домашнему аресту или полицейскому надзору,
что совершенно несовместно с действительным отправлением
им (т. е. г. Молчановым) обязанностей государственной службы,
а тем паче судебной.
IV •

Неизвестно по каким причинам и на каких основаниях вопреки положительному смыслу закона подсудимый Молчанов
не только что избегнул тюремного заключения или домашнего
ареста или полицейского надзора, но кроме сего допущен
к исправлению обязанностей Товарища Председателя в Губер.
Суде. Это не могло не ослабить в г. Молчанове сознания справедливости, чувства судейской правды и уважения к законам,
почему я и считаю его совершенно неспособным к рассмотрению и решению дела моего на основании законов.
V

Кроме сих причин к отводу г. Молчанову есть еще другие,
заключающиеся в личных моих отношениях к подсудимому
Молчанову, которые тоже заставляют меня сомневаться в беспристрастии его ко мне. Когда через несколько дней после
смерти г. Неклюдова г. Молчанов при свидании со мною в разговоре его о преступлении, к участию в котором он вовлечен
„силою особых обстоятельств", — он спрашивал у меня совета, как ему поступать. Я советовал ему открыть всю истину
дела, не щадя себя. Мне неизвестно, последовал ли он моему
совету. При этом разговоре я без околичностей изъяснил мое
воззрение на преступление, в котором он был сообщником или
участником, и которое вопреки очевидности именуется некоторыми делом чести. Разумеется, я не могу расчитывать на беспристрастие г. Молчанова при рассмотрении и решении моего
дела. Разговор мой с Молчановым был не один на один, а при
свидетелях. Всепод. прошу:
Дабы повелено было Г. С. приведенные мною основания и
причины отвода г. Товарища Председат. И. Г. С. согласно ст.
308, 3 0 9 рассмотреть, а какое состоится по сему предмету
в Г. С. решение мне объявить.
Чрез полчаса по подаче мною аппеляционной жалобы я поручил подать это мое п ошение об отводе г. Молчанова — Подлесному. Подлесной в Г. С. нашел одного Молчанова. Это его
поразило как громом. Одно свое имя Мефодий Молчанов он
не мог прочитать в прошении. Молчанов немедленно по выходе
Подлесного побежал с этим отводом к Извольскому и другим

властям. Все они пришли в ужас и бешенство. Не сомневаясь,
в действительности высылки меня из Иркутска, я дал доверенность г. Подлесному на ведение дел моих с нравом передоЕерия, если он заблагорассудит.
Очная Ваша ставка в этом случае мне бы очень пригодилась..
Я приступил этим к осуществлению каррикатуры: Навуходоносор, пожирающий былие травное. Не знаю, доверенный мой
сумеет ли хорошо это выполнить.
На третий день Корсаков потребовал меня к себе. Я к нему
явился. Он мне объявил, что он слышал, что пред присутственными местами веду себя неприлично. На это я ему отвечал, что неприличных поступков не знаю за собою, а если кто,
меня обвиняет, то ложно, и об этом следует произвести след-ствие. Вместо ответа на эти слова, — наш почтальон-губернатор или Правитель В. Сибири объявил мне, что я должен отправиться под арест в полицию, и что он находит нужным меня
выслать. Находящемуся при сем Сухотину велел ко мне никого не допускать. Это распоряжение исполнено было со всею,
строгостью.-—Вечером в 11 час. пришел ко мне Мацкевич (тот
частный пристав, который в кабаке караулил Неклюдова, пере-ряженный вместе с полицейским) и сказал, чтоб я шел с ним
в квартиру полицеймейстера. На дворе у него увидал почтовую
тройку. — Войдя в компании казачьего офицера Разгильдеева,
увидел Львова, укладывавшего разные вещи в чемодан. Мое
отправление из Иркутска сопровождалось великими предосторожностями и с великой поспешностью, Львову сообщил,
об этом полицеймейстер часов в 10 вечера. И он должен был
собрать мои вещи в присутствии сего господина и частного
пристава. Львову дозволено со мною видеться не расставаясь,
или не уходя из вида от сих полицейских властей. Так что
ни мне, ни сотнику Разгильдееву, которому для сохранности
было поручено меня везти, не было возможности запастись
чем либо съестным. Так что нам пришлось голодать с Красно-ярска. Г. Полицеймейстер выразил заботу свою о моем благосостоянии сопровождением нас до ворот триумфальных, при
которых он обнаружил свое присутствие подойдя к повозке и
советуя мне хорошенько закутаться. При этом я посоветывал
ему лучше думать о тех последствиях, которые ждут его за
содействие и соучастие его в убийстве Неклюдова и что моя
высылка никого не спасет, за злодеяние и злоупотребление
власти от законной ответственности. Гурьев в качестве исправника сопровождал меня сзади, кажется, до пределов своего
уезда. На четвертой станции он вошел в комнату для приез--

жающих и при мне обнаружил характер своей власти в своих
распоряжениях, которые касались до ямщицкого старосты. Попечительное обо мне начальство словесно (как о сем сказывал
мне мой страж), но не письменно отдало строгое приказание
никого не допускать со мною разговаривать. Сии приказания
были столь строги, что Разгильдеев не осмелился даже заехать
к Рейнгарду. Как кажется г. Корсакову или особе им распоряжчющейся угодно придать было высылке моей из Иркутска
тот вид, что она была мотивирована „какой то государственной необходимостью", особенно таинственной. Вероятно, в этом
духе с курьером, отправленным из Иркутска в СПБ было написано разным властям. — Иного быть не могло, ибо г. Корсаков распорядиться сам об моей высылке не имеет права,
а должен был относительно сего снестись предварительно
с министерством Внутренних Дел.
На такие произвольные действия я имею намерение принести жалобу министру В. Д е л и в Правительств. Сенат.
Разумеется, из того, что пишу, я не делаю тайны и Вы
с этим моим письмом можете сделать какое заблагорассудите
употребление.—Весьма интересно было получить от Вас известия, по которым можно бы было хотя несколько сообразить,
что можно ждать и долго ли еще Высшее Правительство будет
смотреть на безумие и самоуправство здешних властей, верить
всем играм, которые оно представляет на его благоусмотрение
в своих рапортах и донесениях. Корсаков имеет столько же
права на генерал-губернаторство, как всякая почтовая лошадь.
Лошадь его умнее его, а это глупый кантонист (даже не г.исарь из кантонистов), и его прочит Муравьев в властители
самостоятельные в Сибири. Просто из рук вон, пренебрежение
к законам и правам идет здесь через край.
Прошу засвидетельствовать мое почтение Вашей супруге.
М.

П.

1860 г. 21 марта. Минусинск. Г. Енисейской губернии.
По сему адресу посылайте мне письма.
Пишу...
не из Иркутска.
— Петрашевский жил на поселен 'и в Иркутске,
который он выбрал после того, как ему каторжные работы были заменены
ссылкой ( 2 6 августа 1856 г.).
В Шуше. — Село Шушинское, в 5 0 верстах от Минусинска
Молчанов
— Мефодий
суда в Иркутске.

Миронович,

товарищ

председателя

губернского

Тельминская
суконная фабоика —в с. Тельминском, Иркутской губернии,
на левом берегу А н г а р ы при реке Тельминке.

По иску с г. Пеомикина.
— Петрашевский вел дела золотопромышленника Г. М. Пермикина, который не уплатил ему того, что следовало по
договору. Петрашевский начел дело в окружном, затем губернском суде,
губернском совете, главном управлении Восточной Сибири, сенате, министерстве внутренних дел, комиссии прошений на высочайшее ими, но благоприятного результата не дождался до самой смерти.
Дуэль
межд•]
Беклемишевым,
членом совета главного управления,
и Неклюдовым,
чиновником особых поручений того же управления, произошла 16 апреля 1 8 5 9 г. пэ причине, точно не установленной. Неклюдов
был смертельно ранен и затем умер; власти не приняли мер к предупреждению дуэли и даже бохее: сам полицеймейстер с колокольни смотрел
на дуэль. Говорили, чго Неклюдов хотел скрыться, чтобы избежать дуэли,
но его удержали силой, что секунданты были ему навязаны и они не оградили его личности как следует (действительно, Молчанов, незнакомый
с ним, сам предложил ему свои услуги). Петрашевский разослал пригласительные билеты на похороны Неклюдова, на которые явился в е с ь город; Петрашевский сказал над его могилой речь, в которой назвал дуэль «изменническим убийством». В городе начались волнения по поводу этой дуэли, было
назначено следствие, которое было поручено члену совета главного управления Успенскому. Успенский и окружный суд признали дуэль убийством
на основании экспертизы, которая доказала, что рана, причинившая смерть
Неклюдову, была нанесена в спину, и присудили Беклемишева и секундантов к каторжным работам. Губернский суд установил факт неправосудия
в первой судебной инстанции и обвинил судей. Дело дошло до аената, который
осудил Б.клемишева и секундантов, но по ходатайству Муравьева срок
наказания был доведен до минимума.
Извольский

— Петр Александрович, иркутский

гражданский губернатор.

Навуходоносор,
пожиракЛций
былие травное.—
В библии, именно в книге
пророка Даниила, гл. 4, рассказывается, что Навуходоносор, царь вавилонский, впал в безумие и ел траву, как вол.
Наш почтальон-губернатор.
— Название объясняется тем, что Корсаков
в первой половине 1850 х годов несколько раз ездил в Петербург с донесениями Муравьева.
Сухотин
мейстер. ~
Мацкевич
.. Рейнгардт

— Михаил

Николаевич,

подполковник,

иркутский

полицей-

— Артамон Спиридонович, частный пристав в Иркутске.
— О т т о Васильевич, подполковник, полицеймейстер Иркутска.

Из того, что пишу, я не делаю
тайны... — Рассказанное в этом письме
изложено Петрашевским и в прошении к министру внутренних дел от 9 мая
1860 г. (напечатано в книге «Политические процессы наколаевской эпохи»,
стр. 107—128), с тою разницею, что в прошении больше рассуждений
юридического характера, в письме — фактических д а н н ы х ; кроме того, в нем
имеется более резкое осуждение сибирской администрации. О том же,
но очень кратко, Петрашевский пишет и в письме к Демору от 1 июня
1560 г., прилагая копию прошения к министру внутренних дел.
7

Д н я три т о м у н а з а д получил о т В а с посланные вами ч р е з
к н я з я К о с т р о в а с т о р у б л е й с е р . Д е н ь г и эти в моем н а с т о я щ е м
положении были д л я меня манной н е б е с н о й Израиля в п у с т ы н и .

Так как надобностей, которые предлежало чрез посредство их
мне немедленно удовлетворить, у меня накопилось слишком
много, то я так сказать только и взглянул на них, и снова
оказался состоящим на правах птицы небесной, неведающей
о пище своей для завтрашнего дня. Это обстоятельство вовсе
не относится к тем, которые могут успокаивать, ибо мое настоящее положение чересчур похоже на положение актеров,
как это мне вскоре по приезде в Красноярск привелось вид е т ь , — которые при 25 градусном морозе в театре и на сцене
должны были выражать такие чувства и принимать такие позы,
которые при таком состоянии температуры вовсе неудобомыслимы, их положение все таки сноснее моего, ибо спирт подогревал их, а в моем положении такое снадобие всего менее
может быть пригодно и полезно.
Я обретаюсь уже более двух месяцев, не взирая на сильные
противные ветры с Востока, в г. Красноярске. Мое в нем пребывание ныне зависит вполне от благорасположения гг. эскулапов, которых решение на неопределенное время по отношению
ко мне анулировало на практике силу велений Верховных властей
В. Сибири, которые требуют „отправления меня из Красноярска]
в село Шушу п о с р е д с т в о м с е л ь с к о г о д в и ж е н и я . "
Вследствие такового сочетания обстоятельств я и состою ныне
в заведывании городового врача,которому формальнопредписано
наблюдать о ссстоянии моего здоровья, — и буде оно окажется
удовлетворительным,— то о сем немедленно донести местной
администрации, — дабы из г. Красноярска меня перепроводить
в село Шушу, „посредством сельского движения". Вследствие
сего я и болен лихорадочным ревматизмом нижних конечностей, который обладает прекрасно-ужасным свойством, не лишая меня во внешности даже ни одного из внешних признаков
хорошего здоровья, мгновенно его делает таким, что опасно
меня подвергать случайностям странствования из Красноярска
в Шушу при посредстве сельского движения. Соответственно
таким обстоятельствам моего здоровья, врачевание и попечение
о моем здоровье, не только мне не обходится даром, и дороже
эта болезнь мне стоит, чем все прежние, не взирая на то, что
на сигнатурках лекарств филантропические чувства надписывают pro pauper. 1
Есть слишком много комического в трагизме моего настоящего положения. — Силы в бессилии. В драме вроде „погоня
1

Для бедных.

за мухой с обухом." Все это изложить, как есть в действительности— стоит гоголевских страниц.
Муравьев сменил Кострова, дабы сим обидеть Енисейского
губернатора Падалку, который, вопреки ожиданиям, против меня
никаких утеснительных штук не придумывал. Костров пользовался особым расположением Падалки и меня вовсе не теснил
да и другим местным властям чрез угнетение меня угодить
Муравьеву не давал случая и повадки.— Сии провинности
К. Кострова заставили Муравьева назначить Минусинским
Окружным Начальником Романовича, состоявшего под особенным покровите ѵьство.м г. Извольского qui a un dent contre
moi. 1 Сей нэвобранец, опричник Муравьева, получил словесное приказание всячески притеснять меня. Как только прибыл
он в М[инусинск], первым его делом было приступить к исполнению сих благих желаний начальства. — Его притеснения меня
произвели иные результаты. Жалоба моя на Романовича Падалке послужила поводом дать мне разрешение прибыть в г.
Красноярск. Имея это разрешение еще с 29 октября, по многим причинам я не спешил оставить Минусинск и прожил там
до 13 декабря. Все власти минусинские и обыватели всех сословий дали мне одобрительное свидетельство, удостоверяющее
в том, что г. Романович не имел ни малейшего повода к каким
либо стеснительным мерам против меня. Это Муравьева взбесило. Он сам помимо Енисейского губернатора — назначил всех
чиновников в Минусинске. Наподбор мошенников и негодяев.—
Сим опричникам, насланным в М[инусинский] округ Муравьевым для окончательного разорения края даны были и относительно меня особые инструкции, как некоторые из них сами
объявили: „что все то, что будет сделано неприятного Петрашевскому, будет весьма приятно для Муравьева". Тогда, когда
должна прибыть в Минусинск шайка опричников из Иркутска
и повеление снова держать меня в Шуше безвыездно, я из
Минусинска и отбыл в Красноярск, где и по сие время пребываю. Филантропические виды на мою личность и притязания с Востока не прекращаются, я действие их неутралирую
предъявлением моих литературных произведений на гербовой
бумаге куда следует. J e precisse les faits, qu'il est bon pour rendre
claires et bien définis. 2

Который имеет против меня зуб.
Я точно определяю поступки, что
ясными и вполне определенными.
1
2

хорошо для того, чтобы

сделать их

Вследствие сего полагаю, что только совершенно непредвиденное стечение обстоятельств или перемена в административном составе или экспедиция опричников из Иркутска может принудить
меня оставить Красноярск для села Шуши. В существе же положение мое совершенно неопределенно, особенно оно таким является для всех других посторонних, так что никто не может
быть уверенным, что то занятие, за которое взялся сегодня,
не буду лишен ф и з и ч е с к и — насилием возможности его исполнить.
Необходимость гарантировать свою личность от всякого рода
случайностей, которые слишком много имеют оснований предвидеть при вывозе меня в Шушу, по распоряжению Романовича,
заставили меня просить г. Губернского Секретаря Ивана Дмитриевича Подлесного, моего поверенного по делам в Иркутске,
оставить г. Енисейск и бросив все другие его занятия там, немедленно прибыть в Шушу. Это было им немедленно исполнено. Мне его и теперь при себе сохранить необходимо, по
весьма многим причинам, так и по необходимости действовать
во многих случаях чрез его посредство юридически, что многое
делает для противной стороны язвительнее и в то же время
меня для них делает недосягаемее.
Такая моя предусмотрительность уже не раз здесь в Красноярске оказалась весьма полезной, но она не могла воспрепятствовать как ему, так и мне быть почти дочиста обокраденными.
Гг. Костровым и в сем нерадостном случае мы оба обязаны
весьма многим, ибо они, узнав о сем событии, предложили
нам деньги на нашу экипировку заново, — без чего ни мне,
ни поверенному моему не было возможно в люди и нос показать. Гг. воры действовали в видах властей, так сказать en
nous clôturant par ce procédé. 1 Потому что явление моего поверенного в обществах — est un inconvenient morale 2 — р а в н о сильное тяжкому укору совести et à un défi pleine d'une
noble fierté, un témoignage de la conscience, d'une force capable
de triompher de toutes les epreuves et etc... 3 Такая слишком
сильная материальная неприятность, не взирая на то, что благодаря поручительству князя Кострова в платеже г-же Засульской 300 руб. с. — я кроме сего ему самому задолжал
300 руб. В ссуде мне сих денег он даже не захотел от меня
Заперев нас таким способом действия.
• Нравственное неудобство.
3 И вызову,
полному благородной гордости, свидетельству совести, силы
способной торжествовать над всеми испытаниями и т. д.
1

принять росписки и, отказываясь от нее, сказал: „Вы мне их
уплатите тогда, когда будете иметь полную возможность,
тогда, когда уплата сего долга для вас не будет стеснительна".
Не часто встречать можно таких людей и также готовность
сделать мне добро едва ли я не в первый раз встречаю
в жизни.
Я писал сестре Александре еще из Минусинска от 13 декабря и просил весьма настоятельно, чтоб она убедила
гг. моих родственников сделать довольно ценный подарок
г. Костровым и как его сделать. Писавши это, я был совершенно
уверен, что эта моя просьба будет немедленно исполнена.
Такая предупредительность Костровых в одолжениях, так
и все прочее, что они для меня сделали (им я обязан, что
Падалка на меня в угоду Муравьеву не набросился в начале
1860 г. ярым зверем) имеет слишком положительное право на
то, чтоб чувства благодарности и моими родственниками были
прилично и в е с ь м а р е а л ь н о выражены. Экономические расчеты чтоб были незатруднительны, то расход на сей предмет
может быть отнесен моими нежными родственниками на ту
часть, которую они, вероятно, не преминут выделить из того
имущества, которое им от меня досталось и которым они
немало пользовались. Это сделать может мою просьбу весьма
удобоисполнимой.
Что же касается до Вахрушевых, то их действия и поступки
по отношению ко мне со времени нападки Романовича таковы,
что я теперь считаю себя в праве сказать, что они всячески старались à mes fraits 1 добыть себе особые милости от Муравьева
и муравьевцев и что c'est à leurs procedées malveillants 2 я преимущественно обязан затруднительностью моего настоящего
положения. Мои отношения к ним по причине нашего близкого
родства—существуют, — но они. прйлично холодны; как это
предписывает мне уважение к самому себе, они таковы, что
еслиб я умирал с голоду, — то с просьбою о куске хлеба
обратился ко всякому другому, а не к ним.
Делать вам через них какие либо сообщения и пересылать
что либо вовсе не подобает.
П. И. Попов — n'est qu'un freluquet avec des bonnes tendances
très passageres. 3 Добрый малый — und nicht weiter. 4
1
2
3
4

На мой счет.
По их недоброжелательным проискам.
Только пустая голова с хорошими но кратковременными стремлениями...
И ничего больше.
/

Меня весьма интересуют известия о состоянии моего дела
в Сенате. Жду от Александры и Вас о сем уведомлений. Это
представляет и моим родственникам весьма хороший случай
показать, qu'ils vaillent quelque chose. 1
Вы очень скупы мне на писанье, другие родственники, за
исключением Саши — пускаются мне делать нравоучения и не
всегда даже пишут грамотно, — как напр. г. Верховский.
Прошу за меня поцеловать Сашу, целую ваши ручки —
с полной уверенностью, что вы лучше других сознаете надобности моего настоящего положения и без раздумья примете
надлежащие меры, чтобы меня из него положительно вывести.
В ожидании свидания с вами остаюсь любящий Вас сын
п

18$1 г. 10 марта.
Красноярск.

Петрашевский

Писанья на гербовой бумаге хоть мне надоели, а необходимость заставляет все более и более по сей отрасли литературы быть производительным.
Все, что только думаете послать, адресуйте ко мне чрез
князя Кострова или его жену Марию Федоровну.
Костров
князь—Николай Алексеевич, минусинский окружной начальник.
Манна
небесная
Израиля
в пустыни—отголосок
библейского сказания,
где читаем, что израильтянам, проходившим по пустыне Сан и чувствовавшим голод, с неба падала манна небесная, т. с. хлеб в виде белого семени
(Библия, книга Исход, гл. 16).
На правах
птицы
небесной — отголосок слов евангелия: «Взгляните
на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницу, и отец
ваш небесный питает их» (Евангелие от Матфея, гл. 6. стих 26).
По приезде
в Красноярск.
— В Красноярск Петрашевскому было разрешено приехать для лечения.
Підалка
— Василий Кириллович, енисейский губернатор.
Романович
— Евгений Михайлозич, штабс-капитан, окружной чиновник
в Минусинске.
Извольский
— Петр Александрович, иркутский губернатор.
Вахрушев
— Иван Александрович, городничий в Енисейске.

1861 г. 27 апреля.

Сто двадцать пять рублей, посланных Вами 20 марта через
Н. А., получил 23 апреля. Ваша посылка—весьма красным
1

Что они что-нибудь стоят.

яичком явилась ко мне на Пасхе. Оно, по обстоятельствам
для меня и цены не имеет. Кроме неудобств моего осадного
положения, я более месяца страдал от невозможности по безденежью послать в Правительствующий] Сенат прошение мое
в улучшенном виде, вместо прежнего, из него мне с надписью
возвращенного 27 марта. Ваше красное яичко будет превращено в гербовую бумагу и могу без преувеличения сказать,
что каждая копейка так употребленная вместо моих надобностей, принесет если не мне, то Сибири — 10000 рублей общей
пользы, если правительство обратит на мои писания то внимание, которое существо их требует. — Я сижу дома все почти,
ибо предусмотрительная осторожность есть, в моем настоящем
положении, лучшая охрана моего здоровья если не жизни.—
Здоровью моему уже в Красноярске раз случилось попортиться
так, что целую неделю не мог и пера в руки взять, — но от
борьбы, пока жив, не отступлюсь.
ГІрошу Вас не оставить меня Вашими доброхотными даяниями, в них мне нужда великая — расходы на гербовую бумагу
одни у меня не малые.
Целую Вас, желаю всего хорошего, прошу поцеловать сестриц. Думаю, что по Вашему приказанию Александра не
пишет, — то разрешите ей мне писать.
Если Вы все боитесь моего так называемого мотовства, то
пришлите на имя Н. А . Кострова или Марии Федоровны, жены
его 1С00 руб. с. зараз, пусть они мне выдают по надобности.
Имея я их вблизи, могу быть спокоен и знать, как собой и
делами распорядиться, а то даже и на месяц времени не могу
считать себя обеспеченным; такая неизвестность весьма меня
связывает и мешает многое необходимое и полезное сделать.
Поцелуйте из родных кого знаете.
Вас любящий сын
М.
Буташевич-Петрашевский
Красноярск.

1861 года 21 Сентября.

Посылку Вашу при оказии, состоявшую из 3-х аршин драпа,
3 ар. сукна, драдедамму, 9lU ар. полотна, 2 носовых платков,
получил и дал в получении ее расписку. Шествовала она неторопливо.
Деньги 100 р. е., высланные Вами из СПБ 19 Августа, прибывшие в Красноярск 7 Сентября, по причине отбытия
«Звенья» J 4 2

Марии Федоровны с семейством в 3 . Сибирь, получил только
вчера.
Ваше желание, чтоб посланные Вами деньги не пошли на
гербовую бумагу, буду стараться, насколько дозволяют обстоятельства, выполнить.
Поучительность приведенных Вами поговорок или пословиц:
„С сильным не борись, а с богатым не тягайся", свидетельствующих в то же время о неудовлетворительности общественного устройства — не отвергаю, признаю также обязательность
принимать их в соображение в известных случаях, но, надеюсь,
что Вы также не станете отвергать, что они характер предостерегательного нравоучения имеют только перед началом
борьбы или тяжбы, почему уверен, что Вы согласитесь со
мною, что они не применимы к делам уже начатым, и не станете отрицать, что к делам начатым всякого рода скорее может
быть применена пословица „Коль взялся за гуж, не говори,
что не дюж" и признана поучительной. Сверх того поучительность приведенных Вами пословиц небезусловко верна, ибо
в борьбе победа едва ли зависит не более от ловкости, нежели
от силы. Спросите об этом настоящих борцов, какие бы они
ни были. Умение пользоваться теми средствами, которые
имеешь, может если не совершенно заменять богатство, по
крайней мере уравнивать действительное значение разницы
средств во всяком данном случае, это, как и привычка по необходимости отказывать себе во многом и перенести легко
многое, в известных случаях обладания в обилии золотом
делает эффемерным и поневоле заставляет богачей на практике в самых делах познавать вечную правду того нравоучения, которое Мидиас или Крез в форме кушаний из золота,
вместо удобосъедомых за обедом получил от одного философа.
Этому поучительному рассказу, помещаемому во всех историях, рассказу, который я читал у Вас еще на коленях, суждено в многообразных формах повторяться в явлениях общественных, имеющих значение для целых народов и государств;
чтоб не ходить в даль за примерами, у нас при разрешении
крестьянского вопроса, от ограниченности разумения членов
комиссий, предложено может быть не мало золотых кушаний
вместо удобосъедомых, собственно публике, их снедать приглашенной, от этого и были отрыжки кровавые, — что доказывает, что в таких кушаньях металлических были минеральные яды. Разрешение этого вопроса во многом сходно с леченьем от лихорадки мышьяком.— Довольно умствовать—б у д ущее скажет, что я прав.

Я жив, здоров. Красноярск мне весьма на нравится. Здешние sommité 1 господа чиновники — они суть faute de mieux 2
аристократы, их нравственностью и понятиями вполне напоминают времена воеводских управлений провинциями, они
чужды всякого умственного движения до такой степени, что
глядя на них сомневаешься, совершается ли в них процесс
мышления, или что либо ему уподобляющееся. О т тяготщей
их долго неизвестности, кто здесь будет губернатором, они
похожи на сонных мух, понаевшихся мухомора. — Крайне нужен
сюда дельный губернатор, по крайней мере знающий дело,
как Падалка, а не дождевые пузыри — Муравьевские губернаторы, вырощенные Муравьевым как бы из его собственных
плевков, которых едва давнуть, кроме трухи и удушливой
пыли ничего не выйдет. Весь послед Муравьевского управления с мертворожденным наследником его неограниченной,
безумствующей и деспотической власти, следует вырвать. Эта
эпидемическая болезнь, осложненная местными сибирскими
язвами, скотскими и нескотскими, требует настоятельного врачевания... Но полно говорить об этом, ибо у вас по всей вероятности заинтересованы в СПБ более Римским папой, чем
этим, к тому же тратить на это не следует почтовую бумагу,
для них пригоднее гербовая да печать.
Теперь хотя мое существование в Красноярске хоть не есть
предмет контрабандный, но все таки занятий производительных мною не найдено, и присутствие известных
родственников, до перемены власти здесь, будет служить к устройству
моих дел помехой, нежели пособием.
Поцелуйте за меня тех из родственников, которые этого
стоят за расположение ко мне, и передайте мой поклон тем,
кто на него может иметь право.
Желая всего хорошего, в ожидании свидания с Вами при
лучших обстоятельствах.
Ваш любящий сын М.
Буташевич-Петрашевский
Ваша посылка последняя Марии Федоровне — прибыла
в Красноярск, или по крайней мере сюда из почтамта этого
разбитой и порченной. Едва ли она не подменена.
Мидиис
или Крез. — Греческий миф, по которому Мидиас пожелал, чтобы
все, до чего он дотронется, превращалось в золото. Его желание было
исполнено, и таким образом, когда он дотрогивался до кушаний, они делались золотыми, и в результате Мидиас умер от голода.
1
2

Верхушка.
З а неимением лучшего.

Предложено
не мало золотых
кушаний.
— Намек на различные проекты
освобождения крестьян, разбиравшиеся в губернских комитетах и редакционных комиссиях, на насильственное введение «Положения 19 февраля» при
помощи розог и применения военной силы, причем, по словам M. Н. Покровского, «дело доходило до настоящих военных действий с десятками
убитых и раненых—со стороны крестьян, разумеется» («Русская история»,
т. V , стр. 36).

Мое существование

в Красноярске

не есть предмет контрабандный.

—

В мае 1Ô61 г. по просьбе сестры Петрашевского (Александры Васильевны
шеф жандармов В. А. Долгорукий написал Корсакову, чтобы Петрашевского оставили в Красноярске.
10

1862 г. 20 июня.

Я перед Вами премного виноват, а именно в неписании Вам
о получении чрез г. Кускова 50 руб. с. и также о получении
50 р. с. чрез мужа г-жи Засульской, ибо деньги Вами чрез
нее посланные пришли в Красноярск по отъезде ее в тайгу. —
У меня ежедневно являлось желание писать Вам, но не хотелось, чтоб содержание письма моего состояло только в благодарениях моих за посылку Вами мне денег и уведомления,
что я здоров и жив. На Святой я был в весьма затруднительном положении от недостатка в деньгах, мне от сего
чуть чуть не довелось потерять право на иск мой от г. Пермикина 1500 руб. е., ибо на гербовую бумагу для аппеляции
и прочие расходы понадобилось за 50 руб. с. — Едва с ним
извернулся, как явилась новая необходимость в деньгах для
друѴих моих писаний на гербовой бумаге. Деньги, полученные
чрез Кускова, выручили меня из затруднения и дали возможность, что было настоятельнее нужно, мне исполнить. — В это же
время мне представился случай взяться за одно дело, в настоящем же положении требующее денег, почему зная его
близко на надобности по нему Засульская и ссужала меня
деньгами, а как у ней распущены ее деньги, то и отправилась
в тайгу с разными товарами для продажи их, товары эти
у ней третий год лежат на комиссии. Дело это о наследстве
после Гаврилы Мошарова — о стоимости сих дел Вам может
сообщить Иван Ильич Верховский, спросите его и о стихах,
в которых и он и Мошаров фигурируют.—Об участии моем
собственным'моим лицем на словах было обусловлено еще
в конце апреля, а оформить актами надлежало в половине
мая. — Жене Висариона Мошарова ранее конца июня нельзя было
приехать в Красноярск, а мне по притязаниям властей нельзя
было ехать в Канск, да и вообще они не хотят до сих пор при-

знать, что я имею право разъезжать по всей Сибири. — Это
как и некоторые обстоятельства другие заставили меня представить здешним властям несколько писаний сурового содержания, по которым их распоряжения сделали необходимыми новые
мои писания к разным петербургским властям. Недели с полторы тому назад, по прибытии Мошаровой в Красноярск удалось мне привести в надлежащий вид мои отношения к ней
по делу актами и сделать по ее делу, что настоятельно требовали его обстоятельства. — В удостоверении в действительности сего к сему прилагаю засвидетельствованную копию
с дарственной записи его мне данной. В силу сего акта надеюсь, что мне по приведении дел в надлежащий вид очистится на худой конец 25 т. или 40 т. руб. е., ибо все расходы
по сему делу должны упасть на мой счет. Если удадутся еще
некоторые мои комбинации по сему делу, то надеюсь за труды
мои по нему получить еще более.
Даже если б эти комбинации не состоялись, то от 20 до 30
паев в разных приисках будет принадлежать мне, если в сентябре обещанное возвращение прав мне последует, то владетелем в приисках я могу быть собственным своим лицем,
и имея это в виду, я писал Саше о получении ею права на
золотопромышленность и о выдаче мне на сей предмет доверенности.— У меня дела много, если б имел средства вместо
писания мною самим многого заменил диктовкою.
1862. 25 июня. Известие о прибытии г. Сидорова заставило
отложить отсылку этого письма. Г. Сидоров от Вас никаких
вестей не привез.
Последние известия газетные из России, как кажется, заставляют полагать, что едва ли могу надеяться в Сентябре
получить право к Вам приехать, прискорбно видеть, как гг.
реакционеры всячески стараются сбить императора с толку
и застращать, едва ли все прокламации, тревожащие умы, не
суть их дело, дабы сделать подозрительными всех благонамеренных лиц. Отсутствие политических sovoir faire вижу в расстрелянии офицеров в Новогеоргиевске, тогда когда бы более
согласный с законами и справедливостью приговор, а затем
какая нибудь грация, сделанная им новым наместником, ему
доставила всеобщее расположение и утишила общее смятение
в Польше, — закрытие воскресных школ, читален, строгости
цензурные все это ребяческие проделки, которые ни к чему
не ведут, это явная вражда против смысла и просвещения,
неразумные действия, кто бы их не сделал добром не кончаются.

Желаю Вам всего хорошего- Кому найдете благоприличным,
поклонитесь, а из гг. родных поцелуйте, кто искренно расположен ко мне. Целую заочно Ваши ручки.
Ваш etc. M.

Красноярск.

Петрашевский

Мошаровы
— богатые сибирские купцы-золотопромышленники.
Канск—город
между Красноярском и Иркутском, центр найма рабочих
на золотые прииски; там был дом Машаровьіх.
Последние
известия
газетные...
— M. Н. Покровский так описывает
общественное настроение и все усиливавшуюся реакцию правительства
в начале 1861 г.: «К началу 1861 г. критическое настроение охватило
все классы русского общества; повлияли на вто разные обстоятельства:
цензурные строгости, неудачная финансовая и экономическая политика и
т. п. Начались студенческие и крестьянские волнения, появились прокламации, подпольные листки. Реакция прежде всего выразилась в стеснении печати; крестьянские волнения жестоко усмирялись весной и летом
1861 года, применялись стесни тельные меры против поляков. В сентябре
1861 г. появилась прокламация «К молодому поколению» М. И. Михайлова,
выставившая радикальные политические требования, начались обыски среди
литераторов, подозревавшихся в составлении и распространении прокламаций. Появилась новая прокламация «Великорусе», требовавшая введения
конституции в России и Польше. Далее последовало закрытие Петербургского университета, преследование «Современника», газет «Русское слово»,
«День», обыски и аресты, ссылки в тюрьмы и ссылки на каторгу» (т. V).
В Новогеоргиевске
(крепости Модлин) были расстреляны два офицера
четвертого стрелкового батальона — поручик Иван Арнгольд и подпоручик
Петр Сливяцкий 2-й —и унтер-офицер Франц Ростовский, которые были
уличены в революционной пропаганде в казармах.

Пишу к Вам под звоном колоколов пасхальной заутрени.
Мысленно поздравляю Вас с христовым праздником. Желаю
Вам здоровья и всего наилучшего. — Агнесса Петровна была
столь великодушна, что не хотела из посланных денег ничего
было в уплату долга взять, хоть и сама весьма не при деньгах, зная, что я не в блистательном финансовом положении,
и насилу согласилась взять из них 50 рублей. В Минусинске
не был в прошедшем году, может быть и были какие либо
против меня умышления в роде препровождения меня куда
либо, да о них ничего мне неизвестно. В этом весьма упражняются сибирские власти с убийства Неклюдова. Такие измышления не меня, а их тревожат, и на них я не обращаю
внимания; — желая во что бы то ни стало допечь меня, завести
против меня уголовное дело — они в прошедшем году 12 ко-

ября заблагорассудили сделать обыск. З а сию пробелку я сам
кой каких благоприятелей потяну к ответу. — Кроме сего все
они мне попались чрез незаконные действия, — о сем до известной степени можете судить Вы из письма моего к Долгорукову
шефу жандармов, которое было послано мною 5 ноября,—
и было главной причиной обыска. Письмо это в копии прил а г а ю . — Начальство здешнее, т. е. губернатор Замятин дурак
из дураков (которым первый мошенник в губернии Кандауров
как мочалкой помыкает), которому для назидания и вразумления сообщено было с моего ведома это письмо, в видах
самоутешения, старался меня даже бумагою (вот оно как)
уверить, что Долгорукий влез в амбицию за то, что я считаю,
как выражено в письме за порядочного ч е л о в е к а ! ? ? — Ч т о
и дало мне случай в приличных выражениях сказать: Милостивый Государь — быть может я и глуп, но никак не глупее
Вашего Превосходительства. Власти мне не выдают, напр.
более 500 руб. с. денег, которые мне по Высочайшему повелению, как сосланному за политику получить следует, надеясь
этим лишить меня возможности гербовую бумагу иметь, но
и за сие поплатятся, хотя это меня в весьма стеснительном
положении держит. Вы можете посылать ко мне деньги не
стесняясь и не ограничиваясь 50 руб. серебром. П о п о в — н е годяй, я с ним более двух лет не вижусь, не красив и Вахрушев, но по внешности благоприличен. Жену его мало знаю.
Она дочь учителя в СПБ, кажется Карлова урожденная. Надежды на будущее полагаю, ибо правительство добропорядочно
поступает, почему и полагаю, что и ко мне будет справедливо,
если разные зложелатели добра, хлам прошедшего его не будут
сбивать с толку вещами в роде набора, от которого за сей
год более, чем на 40 м. Россия обеднеет. Кланяйтесь тому,
кто стоит моего поклона. — В надежде Вас увидать любящий
и уважающий Вас сын.
М.
Буташевич-Петрашевский
1863 2 9 марта.
Красноярск.

Уверяют здесь, что Долгорукий по дудке Корсакова пляшет
и перед ним на задних лапках ходит. Не верится. А отчего
не быть и так?
12 ноября...
обыск. — Обыск был сделан у Петрашевского, по сообщению енисейского губернатора Замятина томскому губернатору Озерскому,
за то, что Петрашевский бывал у Н. В. Ш е л г у н о в а , проезжавшего через
Красноярск; Ш е л г у н о в же приезжал с целью устроить побег М. И. Михайлова. Содержание бумаги Замятина было сообщено Пеграшевскому. О б

обыске, по <»овам М. И. Семсвского, Петрашевский был предупрежден
полицейским, почему портфель Петрашевского к моменту обыска был
спрятан («Голос минувшего» 1915, № 5, стр. 58—59).
/Долгорукое
— Василий Андреевич (1804 —1868), с 1841 г. был начальником штаба инспектора резервной кавалерии, с 1848 г.—товарищем военного министра, с 1853 г.—военным министром, с начала 1853 г.— членом
Государственного совета, а с июля того же года—шефом жандармов и главным начальником III Отделения до апреля 1866 г.
Замятин
- Павел Николаевич,
генерал-майор, военный губернатор
г. Красноярска и енисейский гражданский губернатор.
Ксгндауров—Михаил
Игнатьевич, начальник отдела общего губернского
управления Енисейской губернии.
В роде набора... — В начале 1863 г. был объявлен общий рекрутский
набор в Польше не по жребию, а по именному призыву среди городского
населения и сельского, не занимающегося хлебопашеством. После объявления этого набора революционный комитет призвал всех поляков к оружию.
12

1864 г. 7 апреля.

Я снова в Минусинске и не по вине, а вследствие нового
насилия администрации, озлобившейся на меня предъявлением
моих прав на дворянство на основании разных актов высочайшей воли, ко мне относящихся, которых она признавать не
хочет. З а это был посажен на месяц в тюрьму. Сочувствие
по сему случаю ко мне, выраженное многими жителями и особенно жительницами Красноярска, особенно озлобило власти,
и желание их лишить меня всех средств и возможности всякой вести против них уже третий год ведомый мною процесс,
побудило меня снова и герметически закупориться в Минусинском округе. — Я нахожусь в самом скверном положении,
т. е. без копейки денег, в то время, когда в них мне особая
и великая надобность. Посему я всепокорнейше прошу тебя,
любезнейшая сестрица, послать их немедленно сколько можешь, чем больше, тем лучше. Мне собственно нужно рублей
150, т. е. чтоб иметь возможность прожить без заботы месяца
два и все написать, что мне нужно по делам моим, т. е. жалобы в Петербург, на это не мало выйдет денег.
Желаю тебе и твоему супругу всего хорошего. Жду ответа
с нетерпением. Надеюсь, не сердишься, что не писал и не
пишу часто: кроме скверностей о тех лицах, которые здесь
власть имеют, нечего писать. Деньги и письма адресуй на имя
Егора Ивановича Гуляева минусинского купца в г. Минусинске.
Я на свой адрес не хочу получать писем и денег, ибо
желаю, чтоб мои враги не знали о том, что я имею материальные средства для борьбы с ними.

Между прочим скажу, что в день моей высылки из Красноярска несколько дам отправились к губернатору с просьбою
об оставлении меня в нем, в числе их была и Засульская,
как свидетельница тому, что мне разрешено жить в нем императором. Между ними и губернатором было несколько крутое объяснение, он бледнел и дрожал и объявил им, что на
них и особенно на Засульскую донесет.
Весь Ваш М.

Б.-Петрашевский

.. моих прав на дворянство...
— В начале 1 8 6 3 г. Петрашевский стал
называть себя потомственным дворянином, хотя ему права д в о р я н с т в а
возвращены не были; ему вто было запрещено, но он продолжал так называть себя, з а что был посажен в, тюрьму, а затем выслан в Ш у ш у 2 1
марта 1 8 6 4 г.

H. П.

Огарев

Забытые статьи
I
Замечания на статью, помещенную в № 98 «Московских ведомостей», под заглавием: « О п ы т Статистического распределения
Российской Империи»
Сообщил и комментировал Н.

Мендельсон

Публицистическая деятельность Н . П. Огарева до его окончательного
переселения за границу еще ждет своего изучения. Первый шаг к нему —
установление всего написанного и напечатанного Огаревым-публицистом
з России. Продолжая начатое в этом отношении М . О . Гершензоном, естественнее всего обратиться сначала к «Московским ведомостям»: во главе
их с 1 8 4 3 г. по 1 8 4 8 г. стоял Е . Ф . Корш. близкий Огареву, Герцену и
всем членам их кружка, несомненно пытавшийся привлечь к сотрудничеству
своих друзей.
В связи с письмами Огарева, опубликованными мною в первом выпуске « З в е н ь е в » , я решаюсь извлечь из «Московских ведомостей» две его
статьи, до сих пор не обращавшие на себя внимания, но представляющие
несомненный интерес.
Первая — «Замечания на статью, помещенную в № 9 8
«Московских
ведомостей», под заглавием: «Опыт Статистического распределения Российской Империи». В' письме к Грановскому от 10 сентября 1 8 4 7 г. О г а р е в
говорит о ней как о законченной, но еще не исправленной и не переписанной. Он не замедлил сделать то и другое: 2 7 сентября статья под инициалами Н . О. была уже напечатана в № 1 1 6 «Московских ведомостей».
Статья дает дополнительные штрихи к характеристике
Огарева-помещика, «агронома и заводчика», как шутливо величал его в это время Герцен,
рисует легкий абрис того научного фундамента, который О г а р е в пытался
теоретически подвести под свои мечты о «разных путях обогащения путем
индустрии», важна как материал для комментария к автобиографической
стихотворной повести «Господин» и, кстати сказать, должна занять заметное
место в историческом обзоре русских попыток районирования России: она
напечатана годом ранее работы АрсеньеЕѴ («Начертания статистики Российского государства»), с которой обычно начинают историю опытов разделения России на районы, и по авторитетному мнению проф. Л . Д . Синиц-

кого, по моей просьбе ознакомившегося со статьей Огарева, для своего
времени представляет явление выдающееся.
Что касается второй статьи, адресованной А н д р е ю Ивановичу Чихачеву.
«помещику Ковровскому», то в ней, под покровом легкой, шутливой формы,
запинаясь и заикаясь при мысли о суровой цензуре, О г а р е в с к а з а л несколько слов о «ненормальности, неправильности хозяйственных отношений» между помещиками и крестьянами, т. е. о крепостном праве. Она
должна стать рядом с художественными высказываниями Огарева на тѵ же
тему, писанными, по его выражению, «слезой очей и кровью сердца». 1
Вероятно, некоторая скользкость темы в ы з в а л а у Огарева опасение, что
Корш не захочет поместить его статью в «Московских ведомостях», и
просьбу в таком случае переслать ее в какой-нибудь другой орган. И действительно, статья первоначально появилась в «С.-Петербургских ведомостях» (5 октября 1 8 4 7 г., № 2 2 7 ) и уже оттуда, за полной подписью
Огарева, перепечатана в № 1 2 2 «Московских ведомостей» от 11 октября.
История статьи такова.
В № 3 6 «Земледельческой газеты» за 1 8 4 7 г. помещена была статья
Х р . Козлова — «Мысли и заметки по случаю мнений о русском хозяйстве
одного английского фермера». А в т о р статьи указывает на то, что успех
лиги против хлебных законов в Англии, под руководством Кобдена, речи
Р . Пиля об уменьшении ввозных пошлин встревожили британских землевладельцев, испугавшихся иностранной конкуренции по части хлеба, — в том
числе и России. Начались поездки англичан в Америку, Германию, Россию.
Нашу страну посетил некий фермер Сальтер. Козлов передает его «резкий
о т з ы в » о русском сельском хозяйстве и о состоянии русских путей сообщения. В России ужасающие, почти первобытные земледельческие орудия,
плохие транспортные средства и еще более плохие дороги. Почва — в совершенном запустении и дает скудные урожаи. Земледельческие работы
предоставлены женщинам, старикам и малолеткам, а взрослые живут в качестве прислуги у господ или снискивают пропитание разными промыслами
по городам. Наконец, работы господских людей, — по замечанию г. Сальтера, — «не так кажутся дешевы, как их описывают, и сходнее английскому
земледельцу заплатить вдвое дороже, чем иметь этих всегдашних работников, которые занимаются делом только 2 4 0 дней в году, а остальное
время посвящается праздникам». Козлов в большинстве случаев полемизирует с Сальтером, но некоторые его замечания признает правильными.
Т а к о в о замечание о работах господских людей. Правда, Козлов отмечает,
что у английского автора «не совсем верно означено время работы господских людей», но основная мысль его правильна: «выгоднее все работы
производить наемными людьми, нежели иметь крепостных крестьян».
Эту часть статьи Козлова перепечатал в хронике майской книжки 1 8 4 7 г.
«Журнал Министерства Государственных Имуществ» (стр. 9 8 — 1 0 1 ) . Перепечатке предшествуют следующие слова: « М ы были всегда того мнения, что
главная причина существенных препятствий к развитию нашего хозяйства
заключается в ненормальном отношении производительных сил и что без
изменений экономических отношений рабочего класса изменение системы
хозяйства, улучшенные орудия и все другие технические приемы будут
средствами пальятивными и едва второстепенными. Эту мысль начинают
ныне высказывать и сами хозяева. В о т что пишет, между прочим, г. Козлов
по поводу замечаний англичанина Сальтера о русском хозяйстве...». В ы держку из статьи Козлова министерский журнал заключает так: «Устано1 См.
«Помощь голодающим»,
стр. 5 2 .
_

изд.

«Русских

ведомостей», М .
" " , ,

1892,
. .

вление хозяйственных отношений на нормальных основаниях отразится не
в одной выгодности земледельческих работ, оно поведет далее —> к изменению хозяйственных привычек, обычаев, которые в свою очередь имеют
неотразимое влияние на нравственный и вещественный быт всех классов».
В подкрепление своего мнения журнал приводит из № 3 7 «Земледельческой газеты» за 1 8 4 7 г. «замечания г. Чихачева о домашней экономии
наших деревенских жителей», взятые из статьи «Важность хозяйки в доме».
Эта статья рассуждает о лености наших помещиц, «которые в жизнь свою
ни однажды не входят ни в кухню, ни в людскую, ни в подвал, ни в погреб»,
о «проживающих в домах наших немцах», которые «хохочут во все горло
на нашу комнатную чистку, бывающую лишь перед пасхой и рождеством,
тогда как у них, немцев, она делается неизмеримо чаще, и т. д.
З а м е т к а «Журнала Министерства Государственных Имущества была целиком перепечатана в № 7 2 «Московских ведомостей» и вызвала «замечание» Чихачева в № 5 9 «Земледельческой газеты». После того места статьи,
которое выписано О г а р е в ы м и в котором Чихачев ставит знак равенства
между
нормальностью
и добросовестностью,
курьезное
произведение заканчивается т а к : «такое нормальное отношение производительных сил к видимой нами совершенности действительно становится шатко,
скользко, легковесно. Мы, помещики, имеем на себе священную обязанность,
богом и государем возложенную, охранять, сберегать, упрочивать, совершенствовать, возвеличивать эту нормальность и, в блестящую з а то себе награду,
ею гордиться перед всеми народами. Теперь спрашивается: какое же нужно
изменение в хозяйственных отношениях рабочего класса, когда помещик
постоянно пользуется тремя рабочими днями в неделю? Убавить день, не
справится он; прибавить день, мужичок не справится. В'ольно всякому
заводить какую хочет систему, улучшать как угодно орудия и все другие
технические приемы; время и опыт — наилучшие учители. Но у нас, на обеих
сторонах, по огромному камню преткновения; и мужичок и барин каждый
имеет
своего
лютого
врага,
мешающего,
нарушающего,
вредящего,
истребляющего всякое доброе начинание, делая его всегда бесполезным,
а часто и во вред обращая: у мужичка винцо, а у барина безрассудная
роскошь, или все то же — нерасчетливость. Пьяная и нерасчетливая жизнь
одинаково гибельно нарушают нормальное отношение производительных
сил, тогда как трезвость, деятельность, расчетливость, бережливость, поддержанные сердцем добрым и умом любознательным, действительно подействуют не на одну выгодность земледельческих работ. В о т удалить бы
нам этих врагов той и другой стороны, и наши отношения никогда бы не
были ненормальны. Прочный союз помещиков с их подвластными — важное
звено в благосостоянии государственном. Вооруженным наукою, казалось,
нам бы первым быть победителями. Все подражания идут от высоких ступеней. Что касается до выгоды все работы производить наемными людьми,
нежели иметь крепостных крестьян, пусть посмеются надо мною, если в пример поставлю кровных детей и усыновленных приемышей, да и усыновляют
обыкновенно в летах младенческих, редко
более одного, а многих —
неслыханное дело. Если обмолвился, госпэда, поправьте и примите глубочайшую благодарность.
Андрей Иванович Чихачев, помещик

Ковровский»

Н а стиле полемической отповеди Огарева сказалось, несомненно, зна
комство не с одной лишь статьей Чихачева, а и с другими его произведениями, помещавшимися в
«Земледельческой
газете». А .
Чихачев —
«Андрей Иванович Чихачев, Ковровский помещик, 2 9 год прожиаающий
в сельце Дорожаеве, 3 5 верст от Коврова и 2 0 верст от Шуи», как он

иногда подписывался, — был одним из деятельнейших сотрудников «Газеты»: з а один 1 8 4 7 год он напечатал в ней около 1 5 статей. В с е они, без
исключения, проникнуты крепостническими тенденциями и в то же время
неудержимо в ы з ы в а ю т в памяти образ Манилова. Т о Чихачев заявляет,
что «всякие германские агрономические с ъ е з д ы » далеко не так полезны, как
«наша семейная «Земледельческая газета» ( № 4 4 —- «Новый взгляд на
«Земледельческую газету»); то испытывает потребность
публично покаяться в том, что, живя 2 9 лет в отставке, только 4 года тому назад завел «пожарную заливную трубу» ( № 8 1 — « О пожарах»); то предлагает
«все соседственно-семейные пари и маленькие распри, а также всякого рода
радостные события, вместо шампанского, увенчивать выпискою или журнала
или назидательного периодического чтения» ( № 6 2 — «Вызов на общеполезное дело»); то скорбит, что нет желающих на страницах «нашей родной
матушки «Земледельческой газеты» профилософствовать о чем бы то ни
было: рассказывают об улучшениях различных производств, рукоделий, но
о сердцеделии почти ни слова» ( № 8 6 —- « О долгах») и т. д. и т. д.

Статья превосходная как по своей цели, так и по началам,
на которых автор хотел основаться! 1 Классификация необходимая потребность ума, потому что ум ничего не может понять
не в порядке. Наука без классификации не была бы наукою.
В истории всякой науки мы видим, с каким старанием она
домогается до истинно естественной классификации своего
предмета; сначала являются классификации односторонние,
искусственные, ложные, но мы не имеем права винить их: они
первые, благородные попытки ума привести в систему свои
исследования, попытки, недостигнувшие цели по недостаточности опыта, но тем не менее важные в истории науки, тем не
менее послужившие ступенью к ее более полному развитию,
к классификации естественной, основанной на действительности вещей и целости предмета науки.
Классификация губерний и областей Российской Империи,
предложенная в разбираемой мной статье, относится, по моему
мнению, к числу тех попыток, которые очень уважительны
в науке, но далеко не достигают цели. Всякое распределение
должно основываться на каких-нибудь началах. Сам автор помянутой статьи укоряет обыкновенно употребляемое Статистическое распределение России в том, что оно основано на
понятиях совершенно внешних и чуждых науке. Действительно,
математико-географические определения: север, юг, запад, восток, не представляют нам ничего, что бы нам намекнуло на
людскую деятельность и производительные силы обозначаемого
края. А научное название целого отдела, целого класса долж1

Статья

эта заимствована

Д[ел]. Примечание

редакции

из

Ж[урнала]

«Московских

Министерства]

ведомостей>>.

Внутренних]

но же выражать его характер, его содержание: иначе название становится делом безразличным или случайным. Но на
каких же началах основывается сам автор статьи Ж. М. В. Д . ?
Высказав весьма верные понятия о науке, он приступает
к классификации России так внезапно, что никак не знаем,
откуда взялось его распределение. Явившись, как Deus ex
machina, оно разделило государство на основании стольких
разнородных начал, что вместо классификации дает нам бессистемный ряд названий разных отделов. Первый отдел
содержит в себе восемь губерний (Московскую, Тверскую,
Смоленскую, Рязанскую, Калужскую, Тульскую, Орловскую
и Владимирскую), названных центральными, внутренними,
около-Московскими губерниями. Тут название показывает, что
автор берет для своего распределения географическое положение губерний. Второй отдел северных губерний, в котором
соединяются в один класс Петербург и Вятка, также основан
на географическом положении. Третий отдел также, и в нем
сближения не менее странны. Тут берутся губернии, через
которые протекает Волга. Волга, протекающая более трех
тысяч верст! Автор сам так устрашился сближения разнородностей в этом отделе, что не включил в него Астраханской
губернии и Саратовской, через которые однако течет же
Волга. Четвертый отдел также на географическом основании;
в него входят две губернии, названные Уральскими: Пермская
и Оренбургская. Пятый отдел — степные губернии: Курская,
Воронежская, Тамбовская, Пензенская, Саратовская и Астраханская. З д е с ь опять географическое основание. Шестой отдел — земля Войска Донского и Черноморских казаков. Это
уже не географическое, а племенное основание, по особенности племени. Автор замечает еще, что потому ставит их
в особый отдел, что они не называются ни губерниями, ни
областями. Седьмой отдел составляет Новороссийский край,
т. е. губернии: Екатеринославская, Херсонская, Таврическая
и Бессарабская область. Это название не основано ни на племенном различии, ни на географическом положении. Осьмой
отдел — губернии Малороссийские. Это опять название на
племенном основании. Девятый отдел, шесть губерний северозападных (Витебская, Могилевская, Минская, Виленская, Гродненская и Ковенская), опять назван по географическому положению. То же и десятый отдел: при-Балтийские губернии.
Одиннадцатый отдел, содержащий Кавказ и Грузию, т. е. пять
Кавказских губерний. Наконец, двенадцатый отдел, заключающий все за-Уральское пространство: Сибирь и Американские

колонии. Опять название географическое. Действительно, Американские колонии весьма за-Уральская сторона.
Спрашивается: что общего имеет Орловская губерния
с Московскою, чтобы стать с нею в один отдел? Москва с ее
мануфактурной деятельностью и Орловская губерния, снабжающая, на ряду с Малороссией, сырыми произведениями Черноморские и Рижские порты? Что общего имеют Петербург
и Вятка? Их северность? то есть что же? — холодность их
климата? Неужели же холодность климата, при совершенной
разнице значения в государстве, дает право статистику на
сближение? Неужто назначение Петербурга только быть страною с дурным климатом? Далее: каким образом Ярославль
с его мастеровым населением присоединится к Симбирской
губернии, возделывающей одинаким образом на одинакой
земле одни произведения с Пензенской, Тамбовской и пр. губерниями? Каким образом степь Тамбовская попала в один
разряд с степью Заволжскою и степью Астраханской? На
одной сеют рожь, на другой пшеницу], на третьей кочуют
калмыки. Неужели одно название, один звук: степь, может
сблизить все что попало? Но если автор строил свое распределение то на положении губерний относительно градусов
северной широты, то относительно их расстояния от границ
Империи, то в отношении их безлесности, как же вдруг переброситься в исторические основания и делить по племени?
Если автор, большей частью основываясь на географическом
положении, имел что-нибудь в виду для определения значения
известных географически-очерченных местностей в общей системе государства, тогда и земли казацкие, и Малороссийские
должны были войти в отдел, которого бы название обозначало
известный ряд местности, дающий им особый характер в общей
экономии края. Но автор, кажется, ничего не имел в виду,
наделяя свои классы географическими названиями, и потому
очень легко перешел к классификации исторической, племенной и потом опять возвратился к географической. Если брать
историческое основание, то надо следить все переселения племени, искать Малороссов в Саратовском Заволжьи и делить
Россию: на Малороссов, проживающих там-то и там-то, Великороссов, проживающих там-то, наконец, Татар, Мордвов, Черемисов и проч. Тут была бы целость государства; мы бы знали,
что вот такое-то государство состоит из таких-то племен.
А если вы мне скажете, что Германия, например, составлена
из внутренних княжеств, из Севера и Баварцев, я ничего не
пойму в этом делении; я или стану думать, что же за племена

на севере и внутри государства, или спрошу себя, — какое
значение имеет местность Баварии относительно северной
и внутренней Германии? Классификация, основанная на разнородных началах, еще не есть естественная классификация, но
только бессистемная классификация.
Прежде всякого распределения известного государства представляется вопрос: на каких началах может основываться
Статистическое распределение государства вообще? Для этого
надо уяснить себе самое значение Статистики, ее значение
в группе наук политических. Конечно, географическое положение государства и областей его входит в Статистику; но оно
не составляет целой статистики. Из этого мы можем сделать
очевидный вывод, что для Статистического распределения
государства недостаточно взять в основание географическое
положение его областей. Конечно, Статистика граничит с Историей тем, что она берет настоящее положение государства,
а настоящее положение государства есть результат его Истории. Но какие бы племена ни входили в состав государства,
по каким бы областям его они ни рассеялись, следить их поселения исключительно дело Истории; показание их различий
еще не составляет Статистики государства. Основать его распределение на этом различии для Статистики недостаточно;
такое распределение только обозначит, из каких племен
составилось государство, но нисколько не определяет его
настоящего положения. История следит все прошедшее государства, все элементы, из которых оно постепенно образовалось, пока дошло до. его современного положения. Статистика
берет государство в ту минуту, когда прошедшее прошло. Но
этим мир человеческий еще отнюдь не закончен. Статистика
не может рассматривать государство только как результат
прошедшего. Она должна группировать все его элементы, как
силы, из которых пойдет его дальнейшее развитие. Этим она
необходимо должна подчиниться точке зрения Политической
Экономии, как науки, которой содержание составляют разумные начала (principes) развития материальных сил государства.
В наше время, когда наука ясно показывает, что материальные силы государства составляют основу его цивилизации,
политическая экономия получает свое настоящее значение,
свою настоящую важность. Она вышла из тесных рам, в которых пребывала, довольствуясь определением науки о государственном богатстве, и захватывает все вопросы гражданственной
жизни. И это сделалось совершенно естественно, потому что
самое богатство государства есть не иное что, как приложение

труда его граждан ко всем производительным силам, находящимся в почве и человеке. Рассматривая общество с точки
зрения труда и производительности, политическая экономия
становится в открытую борьбу с племенными интересами
и ищет основать общественную связь на единстве труда.
Требуя разумного распределения сил и воздаяний з а труды,
она требует обеспечения труда и его движения к усовершенствованию, что другими словами значит, что наука
требует обеспечения лица и его движения к усовершенствованию. Поэтому-то политическая экономия захватывает
все вопросы гражданственности и становится наукою вполне
социальною. Мирный и вместе всемирный переворот, совершенный в последнее время Кобденом в Англии, на основаниях
науки, свидетельствует о том, какие широкие размеры принимает теперь политическая экономия. Статистика, сказал
я выше, должна группировать элементы, из которых состоит
государство, как силы, из которых пойдет его дальнейшее
развитие, и поэтому она подчиняется точке зрения политической экономии. Д а , без этого подчинения, без этого проникновения статистики политической экономией, статистика все же
останется мертвою буквою, безразличным описанием безразличного факта. Д о сих пор наши труды в статистике нашего
государства большей частью совершались во имя истории,
во имя прошедшего, во имя племенных начал. От этого
в „Материалах для статистики Российской Империи", изданных при статистическом отделении М. В. Д., мы находим
более археологических трудов и можем себе составить только
весьма недостаточное понятие о производительных силах государства, его промышленном движении, его общественной
деятельности. Конечно, описание какого-нибудь кургана или
татарской монеты весьма важно для русской археологии; но
какое дело до этого статистике? Если б такого-то памятника
и не было в т а к о й - т о местности, статистика тем не менее
стала бы описывать ее значение в современной общественной
деятельности. Ее предмет современность, живая жизнь, элементы истории, воочию совершающейся. Политическая экономия, как приведение в сознание этих элементов, дает статистике настоящий смысл и жизнь.
Теперь, на каких же основаниях можно распределить государство в статистической классификации? Вопрос становится
яснее. На основаниях политической экономии мы должны группировать в государстве одинакие производительные силы.
Конечно, в каждой группе мы, может быть, найдем все воз•Звевья» M 2

можные производительные силы государства; но не все в одинаком значении. Мы можем соединять только те, которые
выделяются резче, которые составляют главную существенную
производительность данной местности, производительность,
для поддержания которой соединяются все остальные. Так,
земледелие и мануфактуры существуют и в Московской
и в Тамбовской губерниях; но в первой мануфактурная промышленность составляет главную деятельность, предмет торговли, а земледелие деятельность второстепенную, которой
плоды даже недостаточны для прокормления края; а во второй
земледелие главный источник богатства, главный предмет торговли, и мануфактурная промышленность маловажна. Т а к ,
в классификации животного царства развитие одного органа
преимущественно перед другими, хотя бы и все остальные
не были исключены, ясно указывает на особый класс, в котором животные по аналогии анатомического устройства должны
и жить одинакой жизнию.
Из прежних попыток распределения России замечательна
одна, хотя односторонняя, но по крайней мере систематическая,
представляющая в порядке хоть одну сторону производительных сил нашего государства. Ее приводит Реден в своей статистике России (Das Kaiserreich Russland. Statistisch-geschichtliche Darstellung seiner Kulturverhältnisse, von Freiherrn Fr- Wilhelm von Reden, 1843)
выписывая статью из „Земледельческой
газеты" 1834 года под заглавием: „ О климатических различиях России в отношении к земледелию". Это распределение
следующее:
1. П о я с л ь д о в . Сюда относятся Новая Земля и крайний север Сибири, а также северная часть Кольского округа,
который, впрочем, становится менее суровым от близости
Белого моря.
2. П о я с т у н д р (моховых степей). Сюда относятся земли,
на вечно мерзлой почве которых растет только мох, а ближе
к следующему поясу встречаются низкие лиственницы и ели.
Этот пояс природа наделила животным, которое делает его
обитаемым для человека, — это лось. Далее сопровождают человека собака и две или три породы птиц. Следуя за поясом льдов,
этот пояс занимает огромные пустыни до восточного Океана.
3. П о я с л е с о в и с к о т о в о д с т в а . Он начинается там,
где скудные деревца постепенно переходят в огромные ели,
1 Российская империя. Статистико-историческое изображение ее культурных отношений.

лиственницы и другие леса. Возле рек и на открытых местах
трава растет в изобилии; но поздние морозы весной и ранние
осенью препятствуют земледелию. Поэтому в северной части
этого пояса охота главное занятие, особенно ловля белок.
В южной части, при изобилии трав, показываются следы скотоводства и начатки земледелия.
4. П о я с я ч м е н я . Этот пояс обозначается сим именем
потому, что по краткости лета и частым утренним морозам
только ячмень возделывается с успехом. Впрочем, при тщательной обработке могут произрастать свощи и возделывается
картофель. Южный предел этого пояса город Яренск Вологодской губернии и может быть продолжен по соответственной
линии 63° северной широты.
5. П о я с р ж и и л ь н а . Пояс северного земледелия потому назван поясом ржи и льна, что это наиболее свойственные ему произведения. Он простирается от вышеозначенного
предела почти до половины Черниговской губернии, до 51° с. ш.
Он составляет главную часть Империи. Его южная половина
имеет преимущество перед северной, однако они не настолько
различны, чтобы нужно было подразделять их. Собственно
русский климат представляет Москва, климат умеренный
и благоприятный для земледелия. Сибирский климат суровее.
Но к западу, по ту сторону Двины и Днепра, заметна большая перемена в климате. Лесов вообще в этом климате становится ощутительно менее, исключая тех местностей, откуда
затруднителен вывоз. Наконец, характеристическая черта его —
обширные водяные сообщения.
6. П о я с п ш е н и ц ы и ф р у к т о в ы х д е р е в . Этот пояс
не потому так назван, чтобы в предыдущем не произрастало
пшениц я и фруктовых дерев, но потому, что и то, и другое
здесь в большем изобилии и более соответствует климату.
Его можно провести до Екатеринославля, или до 48° с. ш.
В настоящее время он заслуживает названия житницы всего
государства. Значительную часть его занимают степи, которые
во всем их протяжении могут быть разделены на травяные,
паственные, лесистые (holzgründige), песчаные и каменистые
(кроме тростника, растущего по низменным местам). Этот пояс
составляет по Редену 1 почти треть всего государства.
7. П о я с к у к у р у з ы и в и н о г р а д а . Из него не исключены произрастания предыдущих поясов; но он назван так
потому, что виноградная лоза достигает здесь свойственного
1

В подлиннике ошибка: Герману.

ей климата, и что здесь кукуруза, хотя не исключительное,
но изобилующее произведение. Этот пояс заключает в себе
Бессарабию, Новороссийский край, землю Донских казаков,
Астраханскую губернию и Кавказскую область.
8. П о я с м а с л и ч н о г о д е р е в а , ш е л к у
и сахарн о г о т р о с т н и к а . Сюда относится южная часть Крыма
и Закавказский край.
Вот распределение, конечно, одностороннее, искусственное,
потому что одно земледелие не выражает целой общественной
деятельности; но оно достаточно систематично, чтоб представить обзор государства в порядке и дать понятие о целом.
Для естественной классификации областей государства надо
иметь в виду всю общественную деятельность и сближать все
области, которые по своим местным условиям преимущественно
разрабатывают ту или другую ее сторону. Одинакие специальности необходимо группируются в один класс. Что представляет, например, страна, лежащая по ту сторону Волги,
страна, которая идет от юго-востока Симбирской губернии
(Самарский уезд), захватывает юго-запад Оренбургской (Бузулукский уезд) и тянется к югу, почти до Астраханской
губернии, составляя Саратовское Заволжье? Это степь с одинакой почвой, степь, где возделывается пшеница одинаким
образом, где одно и то же произведение стремится к сбыту
на одни и те же Волжские пристани. Народонаселение, из каких бы племен оно ни состояло, живет одинакими интересами.
Вся страна соединена в одно целое однородностью почв
и труда человеческого. Заволжские крестьяне одинаким образом ищут нови для своей пашни, нанимаются на одинакую
работу в одни и те же места; заволжские купцы скупают одни
и те же продукты; заволжские помещики — эти фермеры на
огромных участках земли — ищут одних и тех же выгод, находятся в одном и том же кругу деятельности, совершенно
отличной от деятельности Саратовского помещика по сю сторону Волги, который сеет рожь, не меняет пахотной земли,
хлопочет о сбыте хлеба на винокуренные заводы, так, как
помещик Пензенской, Тамбовской и Симбирской губерний .
(кроме Самарского уезда). Пусть Хвалынский земский суд
пишет отношение в Саратовское губернское правление, а Самарское в Симбирское, а Бузулукское в Уфимское: от этого
Самарский, Бузулукский и Хвалынский уезды не перестанут
быть частями Саратовского Заволжья. Административные пределы не разграничивают однородных потребностей народонаселения. Точно также с другой стороны Симбирская губер-

ния (кроме Самарского уезда) не перестанет входить в одну
категорию с губерниями Пензенской, Тамбовской, Саратовской
по сю сторону Волги, Воронежской и частью Нижегородской.
Тут степь совершенно различная от Заволжской степи. Это
запас ржаного зерна в государстве. В эту категорию никогда
не подойдут ни степи Астраханской губернии, ни луговые
степи казацкие, которые кормят скот и снабжают мясом целое
государство.
Нельзя не обратить внимания на пути сообщения, ибо они
дают совершенно другую физиономию, например, Малороссийскому пшеничному краю и Заволжскому, хотя бы все Заволжье
было населено малороссиянами. Торговое движение идет не
в одну сторону, и край получает совершенно иное значение
в общей экономии государства. Племенное различие до такой
степени недостаточно для определения характера местности,
что также было бы очень трудно причислить Харьковскую
и Курскую губернии к Малороссии, потому что они обе носят
совершенно особый характер рубежных стран, где нет преимущественно выдающейся деятельности, но слиты все деятельности окружных губерний. Здесь являются и интересы
степных губерний по сю сторону Волги, и произведения чисто
Малороссийских губерний, и мануфактурная промышленность
около-Московная. Надо заметить, что здесь и помещики большей частью русские.
Что касается до Московского края, то он, конечно, представитель мануфактурной деятельности России. Сюда относятся
Московская, Рязанская, Калужская, Тульская, частью Нижегородская и Ярославская губернии. Хоть автор статьи Ж. М. В. Д.
и включает Ярославль в категорию приволжских губерний,
между мастеровым населением Ярославля нет ничего общего
с земледельческим населением других губерний. Если Рыбинск
есть одна из главных хлебных пристаней России и находится
в пределах Ярославской губернии, тем не менее он относится
совсем к другой категории: он есть пристань, поставленная
во внутрь государства при-Балтийскими торговыми провинциями, которые, не отличаясь ни земледелием, ни мануфактурной деятельностью, имеют характер чисто-торговый, к которым
относятся Петербург и Немецкие провинции. К северу идет
лесная часть России, и таким образом Вятка и Вологда никогда не могут составить одного отдела с Петербургом. Пермская и северная часть Оренбургской губернии, хотя и отделены
от Сибири Уралом, но бесспорно вместе с Сибирью принадлежат к горно-промышленной, рудокопной России. Северо-

западные, т. е. от Польши присоединенные губернии, конечно,
составляют особый отдел, но это только потому, что они постепенно выходят из России в царство Польское.
Не имея достаточных материалов под рукою и ограничиваясь
пределами газетной статьи, я нисколько не намерен составить
здесь классификацию областей Российской Империи, для чего
потребовались бы размеры целой книги. Я хотел только указать на истинную методу статистической классификац и. Сближение однородных деятельностей, выросших на однородных
почвах, — вот единственный путь, на котором наука может
исследовать свой предмет светло и цело, дать каждой части
настоящее значение в общем и достигнуть ясного обзора
общего. Никакие односторонние взгляды, никакие произвольные отделения, никакие административные разграничения,
явившиеся и существующие вследствие других, часто случайных, вовсе не наукообразных причин, не должны останавливать
на этом пути статистика. Для него отдельные области могут
только по однородности почв, произведений и деятельности
их народонаселении классифицироваться в один общий состав
государственной экономии.
Н. О.
II
Замечание на замечание г. Чихачева, помещенное в № 5 9 «Земледельческой газеты» 1847 года, на статью в № 72 «Московских
ведомостей» 1847 года, под заглавием: « Д в а слова о работах
господских людей».
«Если обмолвился, господа, поправьте и примите глубочайшую
благодарность».
Андрей Иванович Чихачев.
помещик Ковровскин.

Обмолвились, Андрей Иванович, шибко обмолвились! Отвечаю Вам с полной надеждой на вашу глубочайшую благодарность. Вот куда непонимание одного слова может завлечь
молодого человека!—подумал я, прочитав вашу статью. Вероятно, я не ошибаюсь, почитая вас молодым человеком, и совершенно убежден, что при ваших способностях, с летами вы
приобретете и более верное знание слов, употребляемых
в науке, и более положительный взгляд на вещи. — Но приступимте к делу. Выписываю ваши слова: „Что это за н е н о р м а л ь н о е отношение производительных сил? Что это за хозяйственные отношения на н о р м а л ь н ы х основаниях? Слово
нормальный собственно значит народный, образцовый; но

здесь, по моему мнению, еще и вот какое значение: свойственный, должный, положительный, непреложный, с духом
времени сообразный, в духе народном пребывающий, неуклонный от коренных начал всякого блага, совета и доброты
сердца. И после этого мне становятся очень понятны н о р м а л ь н о е и н е н о р м а л ь н о е отношение производительных сил (помещик, крестьяне), н о р м а л ь н ы е и н е н о р м а л ь н ы е основания как в хозяйстве, так и во всяком
деле. Покойники отцы и деды наши обошлись бы без слова
нормальность,
заменяя его вполне
добросовестн о с т ь ю " („Земледельческая газета", № 59, стр. 470).
Слыхали вы, вероятно, как медики иногда толкуют о нормальных и ненормальных отправлениях желудка, сердца,
мозга и т. д.? Неужели вы и тогда думали, что они говорят
про народные, образцовые или добросовестные отправления
желудка, сердца, мозга и т. д.? — Нисколько! Нормальность
просто значит правильность (от слова: norma, мерило, мера
угла). Нормальное отношение, нормальное основание значит
правильное отношение, правильное основание. В мире же человеческом правильность значит разумность, а потому: „нен о р м а л ь н о е отношение п р о и з в о д и т е л ь н ы х сил"
значит „неразумное отношение производительных сил"; „ х о з я й с т в е н н ы е о т н о ш е н и я на н о р м а л ь н ы х
основ а н и я х " значат „хозяйственные отношения на разумных
основаниях". Конечно, вы и не ограничились, переводя слово
н о р м а л ь н о с т ь , одним понятием народного; но, по примеру прадедов, желаете заменить его словом добросовестность- Не знаю, почему прадеды кажутся вам добросовестнее
нас; вполне согласен, что добросовестность дело почтенное; но
сделайте милость, укажите мне хоть одно государство, одно
человеческое общество, которое бы все свои труды, постановления, связи, делающие из него одно нераздельное целое,
полагало на добросовестности частных лиц, каждого из
своих членов! Кроме того, что такого общества нет и никогда не бывало, но еслиб оно и существовало, то согласитесь, что, рядом с младенческой добросовестностью, оно представило бы нам страшную неразвитость потребностей промышленности, искусства, знания. Едва ли даже мы в состоянии
представить себе картину младенческой добросовестности.
Эх, Андрей Иванович! что уж нам возвращаться к тем временам, когда человек еще не вкусил плода с древа познания добра и зла! Ведь нельзя, да и не хочется! Признайтесь
лучше, что каждый из нас имеет в жизни свои интересы

и требует в обществе человеческом законности, правосудия
для того, чтобы его интересы не были оскорблены интересами
другого- Нормальные, т. е. правильные, разумные отношения
между людьми, живущими в обществе, в государстве,—именно
и состоят в том, чтоб в основании их был поставлен закон,
ограждающий лицо от притязаний другого лица, сословие от
притязаний другого сословия, чтобы не было места обиде.
Только не в детской добросовестности (которой не существует)
ищите этих нормальных отношений, а в мужественной, священной защите своего права на жизнь и пользование ее благами. Что же касается до н а р о д н о й , о б р а з ц о в о й д о б р о с о в е с т н о с т и (слова, которыми вы переводите слово
нормальность), то не знаю, почему вы полагаете, что мы
должны гордиться ею перед другими народами, как будто,
кроме нас, все другие народы недобросовестны?! Не имея
такого грустного взгляда на род человеческий, я беру под
свою защиту против вас все народы, обитающие на земном
шаре, без исключения, и имею на это право: добросовестность, простое чувство честности, есть принадлежность человека вообще и потому принадлежность всего рода человеческого, а не составляет отличительной черты какого-нибудь
народа, какого-нибудь сословия. Почему это мы „ п о м е щ и к и — в блестящую награду — должны гордиться ею перед
д р у г и м и н а р о д а м и ? " („Зем. газета", № 59, стр. 470).
Я очень уважаю наше сословие; да помилуйте, Андрей Иванович! за что же вы мужика-то почитаете менее добросовестным? Право, не понимаю! Я знаю очень много недобросовестных мужиков; но знаю также много и недобросовестных
немужиков. Если б последних не было, наше мудрое Правительство не трудилось бы внушать умеренность в употреблении помещичьей власти. Наоборот я знаю много весьма
добросовестных мужиков и весьма добросовестных помещиков. Но что ж из этого? Какое распределение производительных сил в государстве оснуете вы на этой добросовестности?
Знаете что, Андрей Иванович? Вас слово нормальность
ужасно запутало. Почувствовав сами, что его нельзя передать
народностью и добросовестностью, вы свели нормальность
хозяйственных отношений на три дня работы. Три дня работы,
конечно, у нас существуют, но для нормальности хозяйственных отношений, т. е. для их правильности, разумности, нужна
оценка труда, земли и произведений, получаемых посредством
земледелия. Три дня работы потому и ненормальны, что они

совершенно произвольны, потому что можно сделать вопрос:
почему не два дня с четвертью, не два дня, не четыре дня?
И вы на этот вопрос ничего не ответите, кроме того, что три
дня искони положены, или что три — половина шести, ответ,,
который не определяет никакой ценности. А если возьмете
в расчет количество земли, которое помещик отдает крестьянину, то, смотря по разным местностям, найдете, что оно
стоит более или менее трех дней работы, и тогда уже никак
не докажете, чтоб хозяйственные отношения были правильны,
разумны, т. е. нормальны; даже не докажете, чтоб они
были добросовестны. Невольно и вы подумаете о кадастре,,
о котором давно хлопочет
наше
попечительное Правительство.
Неужели все зло от того, что мужик пьет винцо, а другие
роскошничают? Эх, Андрей Иванович! Дай бог, чтоб наш
мужик каждый день мог иметь за обедом винцо, и дай бог,,
чтоб мы все были в состоянии жить роскошно. Дайте-ка нам
правильные хозяйственные отношения, где бы и наши капиталы,,
и наш труд имели настоящую ценность, — тогда мы будем
уметь и роскошничать сообразно с нашими средствами. Мы
будем знать наши средства, без этого комфорт невозможен.
А жизнь без комфорта, Андрей Иванович, признайтесь, просто
дикость, нечто подходящее к калмыцким нравам, в чем хотя
и очень много патриархальной простоты, но, право, мало доблести. Нечисто — и только! Лучшим доказательством тому,,
что мы не знаем наших средств и, следственно, не имеем
нормальных хозяйственных отношений, служит то, что мы (по
вашему же признанию) разоряемся.

Неужели же

из нас

моты? А между тем, и мужики наши живут едва ли комфортабельно! Не в пристрастии к роскоши с одной стороны, и не
в пристрастии к вину с другой стороны ищите зло; а именно
в ненормальности, неправильности хозяйственных отношений,
безоценности производительных сил.
Впрочем, почтенный Андрей Иванович, я совершенно уважаю ваше желание прочного союза помещиков с крестьянами
и ужасно желал бы считать моих крестьян моими сыновьями.
Только я не знаю, с какого права я навяжусь им в отцы? Не
знаю тоже, насколько они просты и поверят ли моей родительской нежности, видя себя на деле только моими работниками! Дайте мне нормальное, правильное отношение работника к собственнику, в котором обеспечивалась бы непринужденность найма и ограждалися работник и его труд от

моих излишних притязаний, — не нужно мне будет сочинять
себе ни сыновей, ни приятелей, а просто воздавать самостоятельным людям за их труд то, чего он стоит. Указ 2 апреля
1842 года уже показывает нам путь к нормальности хозяйственных отношений.
В заключение советую вам заняться попристальнее политической экономией и наперед уверен, что в ваших летах и при
ваших способностях вы далеко пойдете в науке и ее практических приложениях.
И.

Огарев

А. И.

Герцен

Неопубликованные письма
1
М. Н. П О Х В И С Н Е В У
Апреля 6-го 1840 Москва

Благодарю вас, любезнейший Михаил Николаевич, за письмо.
Давно ли ваша владимирская жизнь была настоящим, а теперь
кажется чем то далеким; rastlos vorwärts—закон жизни, хорошее и худое все входит как момент для составления настоящего, оно одно поглощает все былое, — еще день два и это
непреложное живое, в котором вы действовали, изменилось, а вы
„переменили шкуру" и пошли дальше.
Однако в этом прошедшем не все стирается. Ежедневность
полуумная, непросветленная духом и высокими интересами,
испаряется, а встречи симпатические, минуты пылких страстей,
колизии остаются в памяти не только живы — но лучше живости одухотворенными.
Так для меня в воспоминаниях о Владимире, образы довольно светлые разливают теплоту и любовь на отшельническую жизнь мою по ту и другую сторону Лыбеди — тихая
жизнь, семейная, материально узенькая и обширная по внутреннему смыслу.
Ваше письмо напомнило и ту и другую сторону Владимирской жизни — встречу с вами и вашим семейством, это
по I департаменту, пожар гимназии — по 2-му. И вдруг мне
представился дым и в дыму единственный глаз Соханского и
фигура Небабьт, спасающая барометр, с обгорелыми бородавками с разинутым ртом. А потом шум в городе, история о Немешаеве сменилась историей о бешеных собаках, бешеные

собаки смирились перед пожаром Минервиной Станции. — Ну,
чтобы мне пожить дня два еще чтобы все это и посмотреть
и послушать. Но
В

Москву.

Да, деятельности литературной] довольно, а я почти согласен, что толку выйдет мало. Был я у Чаадаева, конечно индивидуальность этого человека — à plus d'un sens очень любопытна; люди толпящиеся около большею частью совершенно
недобросовестны и в главе их Хомяков человек еффектов;
совершенно холодный для истины, он напр. говорит, что во
всей Европе нет лучшее здание как Успенский собор—я готовдержать пари, что он не думает этого.
Из молодежи Гегельской конечно № 1 Бакунин (он едет
в чужие края). Теперь тут есть ратификация. Что не было против Белинск[ого] то я подбил против него, а статья в 3 №
О в о с п и т а н и и , была оплеуха für sich und an sich; потом Катков,
и С-іе также стали впадать в формализм. Бакунин пошел
иными шагами и ими дойдет до возможного примирения.
Разумеется я потому не упомянул тут Редькина и Грановского, что считаю их не молодежью. Недавно Грановский и Х о мяков читали на одну тему статьи, один из основания Гегельства, другой из основания — безосновательности с пышными
фразами и т. д.
Слышал я Серве и Vieuxtemps, Серве с усами, a Vieuxtemps
без усов — разумеется все это гаерство, унижение искусства,
фокусы смычковые, difficultés vaincues, p a g a n i s m e .
Слышал Die allmacht Gottes (Schubert), положенное на целый
оркестр, пела Кесталотти и т. д. — ну это искусство в самом
деле потрясающее душу, увлекающее. Еще играет здесь на
скрипке M-elle Ottavo и я ей кричу что есть силы brava, bravissima—но это клакерство с моей стороны, т. е. этим я хочу
сказать bella bellissima — мне очень нравятся ее губки и глазки,
а скрипку могла бы и бросить.
A Casta Diva как поет М-еІ1е Курута все таки лучшее что я
слышал из пенья в последние годы.
Сарнецкому дружеское рукопожатье.
Сестрицам вашим искреннейшее почтение, ведь верно они
еще не забыли меня, педантствовавшего целые вечера там в зале
возле роялей, где некогда хромал Борис Пестель, а теперь
раздается Бетховен. Tempora mutantur.
Отошлите Ломиѵу письмо.
А.
Герцен

Похвиснев
Михаил Николаевич (1811 — 1882) — впоследствии сделавший
блестящую чиновничью карьеру, директор департамента полиции, начальник Главного управления по делам пачати, сенатор; в конце 1830-х гг.
вращался в московских литературных крѵжках, интересовался современным
философским движением и был близок с Герценом. В 1840 г. он был назначен помощником управляющего удельною конторою во Владимир, который
всего лишь за несколько дней до публикуемого письма покинул Герцен. До
сих пор была опубликована лишь одна короткая записка Герцена к Похвисневу 1838 или 1819 г., не позволявшая судить о характере отношений между
корреспондентами (Поли. собр. соч., II, 231). Публикуемое письмо показывает, что Похвиснев в это время довольно близко стоял к кругу интересов
Герцена и его кружка. Иначе, конечно, Герцен не стал бы делиться с ним
сведениями о Чаадаеве, Хомякове, Бакунине, о ходе полемики с Белинским
и пр. Очень любопытна между прочим в этом письме фраза, свидетельствующая, что Герцен являлся вдохновителем литературной борьбы против
Белинского, переживавшего как раз в это время эпоху своего «примирения
с действительностью», точнее — с царизмом и реакцией.
Rastlos vorwärts — неутомимо вперед.
Лыбедь — речка, разделяющая на две части г. Владимир.
Соханский—.неизвестен;
повидимому, один из владимирских чиновников.
Небаба — учитель владимирской гимназии, знакомый Герцена, который
посвятил ему несколько строк в «Былом и думах».
Немешаев — неизвестен.
Минервина
Станция — т. е. гимназия.
Ратификация—здесь
в смысле: удостоверение, признание.
Статья
в 3 № О воспитании.—Герцен
имеет в виду статью Белинского
о «Детских сказках дедушки Иринея», напечатанную в ill кн. «Отечественных записок» за 1840 г., в которой он видел признаки отречения Белинского
от развивавшихся им недавно реакционных взглядов. В связи с этим надо
понимать и следующие слова об «оплеухе für sich und an sich»—«оплеухе
для себя и себе».
Редькина,
т. е. Редкина, Петра Георг. (1803—1891), знаменитого впоследствии профессора права.
Из основания
— безосновательности
— эзоповское выражение вместо религии.
Серее (1807 — 1866) — бельгийский виолончелист, прославился высокой
техникой своего искусства; в 1839 г. гастролировал в Петербурге.
Henri
Vieaxtemps — Анри Вьетан ( 1 8 2 0 — 1 8 8 1 ) , бельгийский скрипач,
гастролировавший в 1 8 3 9 г. в Петербурге и в Москве.
Difficultés
vaincues — превзойденные трудности.
Paganisme
(следовало бы сказать «paganinisme») — паганинизм, от имени
Николо Паганини (1784—1840), величавшего скрипача начала XIX в., прославленн го необычайной виртуозностью своей игры.
Die Allmacht
Gottes (Schubert) — «Всемогущество бога» Шуберта.
M-elle Курута — дочь владимирского губернатора И. Э. Курутьі, благожелательно относившегося к Герцену.
«Casta diva» — знаменитая ария из оперы Беллини «Норма»
Сарнецкий
Игнатий — поляк, высланный во Владимир в 1839 г. «за прикосновенность к тайным обществам», служил в губернском правлении, как
и Герцен во время пребывания во Владимире.

Пестель
Борис Иванович ( 1 7 9 5 — 1 8 4 8 ) — брат декабриста П . И . П е с т е л я ;
во время пребывания Герцена во Владимире Пестель был там же председателі м кааенной палаты; повидимому, письмо намекает на то, что Похвиснев
занял во Владимире квартиру уволенного в 1839 г. от должности Пестеля.
Жена Похвиснева была музыкантшей — отсюда звуки Бетховена в их квартире.

Ф . Б О Д Е Н Ш Т Е Д Т У [1859 г.]
2 8 Июня. Parkhouse. Fulham.

Дорогой господин Боденштедт!
Вы задали мне очень тяжелую задачу — написать Вам сентенцию или общеизвестную тираду, которая не была бы банальной, не правда ли?
Но ведь общеизвестная тирада, написанная варваром-славянином должна содержать намек на его р о с с и й с т в о или на
интересы данной минуты.
Что касается до последних, то у меня нет иных сентенций,
симпатий или противоречий, как убеждение, что: „Бонапартизм
это смерть, но что Австрия это вечная мука". Что же касается
России, то я процитирую Вам Вашего великого поэта:
Dich stört nicht im Innern
Zu lebendiger Zeit
Unnützes Erinnern
Und vergeblicher S t r e i t

Это эпиграф России, если она сумеет отделаться от экзотических наносных песков, покрывающих ее.
Преданный Вам А.
Подлинник написан по-французски. Перевод Вл.

Герцен

Каренина.

На конверте'.
115 Great Rüssel Street Bloombury. Господину Ф.
штедту.
На почтовом
штемпеле-.
London jun 2 9 . - 5 9 .
Боденштедт
(Bodenstedt) Фридрих (1819 — 1892) — немецкий
цист; в 40-х гг. провел несколько лег в России; переводчик
язык Пушкина, Лермонтова, Т у р г е н е в а и др. Познакомился
в Лондоне в мае 1 8 5 9 г. Писем Герцена к Боденштедту до сих
не было.

Воден-

поэт и публина немецкий
с Герценом
пор известно

Бонапартизм
это смерть... — цитата из письма к ГерЦену К. Ф о х т а от
3 апреля 1859 г., написанного в связи с австро-итальянской войной 1859 г.
и напечатанного в отрывке в № «Колокола» от 1 июня того же года.
Стихотворная
цитата
— строфа из стихотворения Гете «К Соединенным
Штатам»; в прозаическом переводе: « В живом деле тебе не мешают изнутри
ненужные воспоминания и напрасные споры».

и ?

Ш.-Э. Х О Е Ц К О М У

3—13
Карл-Эдмунд Хоецкий (Chcjecki) (литературный псевдоним его « Ш а р л ь Э д м о н») был в середине X I X в. довольно заметной фигурой польской
эмиграции и франко-польской журналистики. Уроженец русской Польши
(род. в 1822 г.), Хоецкий рано начал литературную деятельность в варшавских
литературных
изданиях, но в 1844 году навсегда покинул
Польшу и поселился в Париже, где сблизился с радикальными кругами
французской интеллигенции и принял участие в передовом ее органе, журнале
Ж . Санд и П. Леру «Revue Indépendante». З д е с ь зимой 1й46—1847 гг. он
познакомился с Бакуниным, вместе с которым в 1 8 4 3 г. участвовал на славянском съезде в Праге. Вернувшись в Париж, Хоецкий принял участие
в изданиях Прудона («Peuple» и «Voix du peuple»). О н же был посредником
между Прудоном и Герценом, когда первому понадобилась материальная
поддержка последнего для продолжения своей газеты. В 1851 г. Хоецкий
принужден был покинуть Францию и поселился в Ницце, где жил и Герцен. Таким образом Хоецкий стал одним из ближайших свидетелей трагических событий, развернувшихся в семье Герцена накануне и после смерти
е г о жены. Это очень сблизило Хоецкого с Герценом. Когда после смерти
Натальи Александровны Герцен предпринял ряд поездок по Италии и Ш в е й царии в целях организации общественного с у д а над Гервегом, его в этих
поездках сопровождал и Хоецкий. В это время завязались между ними те
дружеские отношения, которые продолжались до самой смерти Герцена,
хотя их общественные пути сильно разошлись и встречались они впоследствии лишь эпизодически. Хоецкий в ноябре 1 8 5 2 г. вернулся в Париж,
по выражению Герцена, сумел «приспособитося» к бонапартовской монархии.
Во время крымской войны он, как и ряд других представителей польской
эмиграции, добровольцем вступил в ряды турецких, войск. Повидимому,
тогда же произошло его сближение с принцем Наполеоном, возглавлявшим
то течение французской политики, которое ставило одной из целей восточной войны освобождение Польши от русского владычества. Вернувшись
в Париж, Хоецкий з а н я л должность личного секретаря принца и служил
с в я з ь ю между ним и аристократической частью польской эмиграции. В 1 8 5 9 г.
он сопровождал принца Наполеона в экспедиции последнего по Северному
Ледовитому океану. В это же время Хоецкий принимал близкое участие
во французской литературе и как публицист и главным образом как довольно
популярный драматург, романист, автор путевых очерков и т. п. При основании в 1861 г. газеты «Temps», скоро превратившейся в наиболее солидный
орган крупной французской буржуазии, стоявшей в оппозиции к бонапартовскому режиму, Хоецкий явился одним из ее основателей и редактором.
После того как Герцен переселился в Лондон, а Хоецкий в Париж, с в я з ь
между ними сильно ослабла; она однако поддерживалась изредка перепиской,
а также личными свиданиями (в Лондоне в 1861 г. и в Париже в 1864 г.).
Последние г о т ы жизни Хоецкий занимал должность директора библиотеки
французского сената. О н умер в S 9 9 г.
Д о сих пор писем Герцена к Хоецкому не было известно и ни одно
из них не вошло в издание М. К. Лемке. В 1 9 2 0 г . в Париже удалось
разыскать пачку писем Герцена к Хоецкому; они были доставлены в Москву
и затем хранились в б. Пушкинском доме Ака.іемии наук. Пачка содержит
в себе одиннадцать подлинных писем Герцена за 1861—1867 гг., прекрасно
«Звенья* M 2

сохранившихся. Исчерпываются ли этими письмами сношения Герцена
с Хоецким, >становить невозможно, но можно думать, что во всяком случае
для 18>1—18о7 гг. наш комплект писем—полон.
В с е письма в подлиннике на французском языке. Перевод для нашего
издания сделан Вл. Карениным,
который снабдил их и необходимыми примечаниями, пополненными редакцией.

J1.

Каменев

3
15 а в г у с т а 1861.
Орсетгауз, Вестборнтерасс.

Дорогой Хоецкий!
Вот скудные даты моей ничтожной жизни, в них недостает
лишь дня моей смерти и речи, произнесенной на моих похоронах. I am born at Moscow 25 March 1812. 1 Заметьте, что
маленьким ребенком я оставался в Москве во время пожара ее.
Без приюта, на улице, с моей кормилицей—лишь по названию
таковой, так как у нее пропало молоко от испуга, усталости
и т. д. Воспитывался дома в Москве, а летом уезжал в деревню. Окончил курс „математических и естественных наук"
в Московском университете (1829 — 1833). В 1834 году заключен в тюрьму на 9 месяцев по политическому процессу (по
обвинению в сен-симонизме и н а м е р е н и и организовать
тайное общество).
1835 г. Выслан в Пермь, а потом в Вятку до 1838 года.
Помилован в 1839 г. и еще раз выслан в Новгород. Оттуда
я вернулся в 1842 году в Москву под надзор полиции, а в 1847 г.
получил заграничный паспорт.
Мое имение секвестровано в 1849 г. Я начал печатать
статьи в журналах, 2 начиная с 1840 года. Писал я философские комментарии, касающиеся Гегеля, п о т о м небольшой
роман „ К т о в и н о в а т ? " , произведший большую сенсацию.
Вы сами знаете остальное. Напечатав в Германии „С т о г о
б е р е г а " и „ П и с ь м а из И т а л и и и Ф р а н ции", я в 1853г.
основал в Лондоне Р у с с к у ю т и п о г р а ф и ю .
Мы печатали летучие листки и брошюры.
Когда наконец молодец Николай умер из патриотизма,
чтобы освободить Россию от чудовища, я немедленно начал
[издавать] журнал „ П о л я р н а я з в е з д а " (заглавие журнала
Рылеева).
По-английски во франц. тексте: «Я родился в Москве 2 5 марта 1812 г.».
Герцен, как многие русские, пишет «journal», желая сказать «журналы»,
когда как по-французски это значит «газета».
1

Но настоящая серьезная пропаганда—это газета К о л о к о л ,
выходящая с 1857 года.
Наше знамя — это — война против татарско-тевтонской централизации Петербургского правительства; война против боярской о л и г а р х и и ; освобождение крестьян с землею, с о
в с е ю д л я н и х з е м л е ю , н ы н е ими о б р а б а т ы в а е м о й ;
развитие земской автономии; децентрализация провинций;
полная независимость Польши. Прибавьте, что мы получили
со стороны поляков доказательства самой братской симпатии.
Е х- g г.: У меня теперь 600 подписей, явившихся со всех сторон.
Не забудьте сказать, что все редактируется мною и Н. Огаревым.
Затем вы можете сказать все, что найдете нужным. Не
забудьте прибавить, что вы получили все подробности от одного датчанина (Ты помнишь ли?).
Александр в Исландии.
Что касается карточек, то я мог бы много их продать здесь
через посредство Трюбнера.
Пришлите мне один оттиск.
Большой портрет хуже того, который сделал Левицкий.
У меня есть вести от Спешнева, он вполне здоров.
Весь Ваш

Герцен

Александр
—старший сын Герцена, впоследствии профессор в Лозанне,
находился в это время вместе с другом 1 ерцена, проф. К Фогтом, в полярной экспедиции.
Ex. gr., т. е. exempli gratia—по-латыни—например.
Что касается
корточек...
— О каких карточках идет речь, установить
трудно. Повидимому, однако, о портретах Герцена
распространявшихся
в целях усиления польского революционного фонда. Трюбнер — лондонский
издатель и книготорговец, занимавшийся также изданием и распространением
герценовской литературы.
Спешнее — конечно, петрашевец Н. А. Спешнев: Хоецкий лично познакомился с ним за границей во время пребывания там Спешнева, в середине 40-х гг.
4

1 - г о октября 1861.
Энгадин. Торкей (Девоншир).

„Немилосердный Государь"!

Как так? Вы меня дарите биографией, Вы меня прославляете и посредством солнечных лучей и пером и Вы думаете,
1

В заголовке французского письма эти два слова написаны по-русски.

что у
меня австрийская
неблагодарность,
черная
неблагодарность какого нибудь Шварценберга?
Т а к вот в чем дело: как у истого Бритта, у меня привычка
о с е н ь ю о т п р а в л я т ь с я н а б е р е г м о р я — н а э т о т р а з по п р я м о й
линии от Сен-Мало. Т а к что В а ш е письмо дошло д о меня в эту
Италию Девоншира, в эту маленькую А з и ю великой Британии, н о н е к а р т о ч к и . Я их ждал, ждал и у п у с т и л в р е м я
поблагодарить и обнять Вас.
Примите мои с и м п а т и ч е с к и е упреки и пришлите мне карточки. А д р е с мой т о т же: Л о н д о н , О р с е т г а у з , В е с т б о р н т е р расс.
П е р е в е р н и т е , даже если это Вам не угодно.
Я жду А л е к с а н д р а . О н теперь в Рейкиявике, и я очень
с ч а с т л и в , что он там. О н выдержал ужасную грозу у т о г о
о с т р о в а , который, (как я полагаю), в о в с е не с у щ е с т в у е т и
где В ы ч у т ь не б ы л и заморожены (как шампанское).
Семья „Колокола" вам кланяется.
Вы меня прославляете
и посредством
солнечных
лучей и
пером.—Эта
фраза представляет собою тройную, не поддающуюся точному переводу
игру словами. Глагол illustrer значит прославлять
и иллюстрировать;
coup
подстрочно значит удар-, coups de soleil— солнечные удары; coup de plume—
росчерк, взмах пера\ поэтому, говоря «Vous m'avez illustré à coups de soleil et à coup de plume», Герцен намекает на то, что Хоецкий пером написал его биографию, а иллюстрировал
ее, сделав портрет посредством солнечного
света, т. е. приложив к биографии фотографию, и тем самым
вдвойне прославил
его. Герцена.
В эту маленькую
Азию великой Британии,
— Опять сложная игра словами,
Называя Девоншир «маленькой» (petite), а не «Малой Азией» (Asie Mineure).
Герцен и Англию назвал не Великобританией (Grande Bretagne), а большой
или велгікой Британией (grand Bretagne).
«Переверните»
по-французски обычно пишут: «T. s. V. р.—tournez s'il
Vous plait»—т. е. «переверните, если это Вам угодно»; Герцен шутя пишет:
«если это Вам даже не угодно».
Où Vous avez failli être frappés à la glace.—Хоецкий
в качестве секретаря принца Наполеона сделал с ним на пароходе «Королева Гортензия»
в 1856 г. большое путешествие в Ледовитый океан; они п юетили Исландию,
Гренландию, остров Шпицберген, Ян-Мейен и т. д. В 1857 г. Хоецкий издал дневник этого путешествия под заглавием «Voyage dans les mers du
Nord». И Герцен в этом письме, и его сын в следующем постоянно намекают на разные эпизоды из этого описания путешествия; один, говоря:
Vous avez failli être frappés à la glace, a другой: mes solutations amicales
frappées à la glace polaire — опять-таки играют словами: с одной стороны—
вспоминая то происшествие, ю г д а корабль Хоецкого, ударившись
о
ледяные глыбы, чуть не разбился, а с другой — нам-кая на наилучший способ
подавания шампанского замороженным
(frappé à la glace).

15 октября ( 1 8 6 1 ) .
Торкей.

Carolus

Edmundus

Девоншир.

noster!

T e l e m a c h u s r e d i v i v u s v e n i t a d a t r a p a t e r n a . Повидав корморанов, остров Ян-Майен и Ф о г т а , он привез бороду и т. д.
Я настаиваю на деле о намерениях русской полиции, чтобы
их разоблачить. Вы ведь читаете по-русски—вследствие чего
я посылаю Вам „Колокол", в котором я поместил письмо
к Брунову. (Оно будет напечатано по-французски, но покаместь оно может послужить Вам в качестве документа). Дружеская корреспонденция, известившая меня об этом, дошла
до меня через посредство [торгового] дома одного очень богатого англичанина; я в с к р ы л п и с ь м о в п р и с у т с т в и и
е г о и е г о с е к р е т а р я . Вы можете напечатать: „Нам пишут
из Лондона"... или: „Нам пишут из Петербурга, что тайнук/
полицию серьезно занимает такой-то проэкт"... Наконец: я
разрешаю Вам сказать: „такой-то А. Герцен нам пишет"...
Письмо к Брунову может иметь у Вас успех.
Знаете ли Вы г. Сигиз(мунда) Иордана? Он написал мне
по поводу статейки „Opinion". Я и ему сообщаю эту новость.
Если он опубликует несколько пунктов—тем лучше. Я уезжаю
после завтра (в пятницу) в Лондон. Мой адрес остался прежний:
Orsetthouse Westbornterrass. Я очень доволен Александром.
Ф о г т в Лондоне на неделю. Мы кланяемся Вам.
Я разумеется размещу все 50 карточек. Посылаю Вам точную копию письма.
Осадное положение в Польше! И аресты студентов!
Р. 5 . Я в полной безопасности в Лондоне и вообще в Англии—
так ли Вы думаете о континенте—ехать в гости к Вам например? 1
Приписка

сына

Герцена:

Телемак Вам кланяется, о Ментор его первых путешествий!
Я только что, сию минуту, приехал. Ян-Мейен кланяется Вам;
серый песец, который бежал по морскому берегу, так же, как
и альбатросы, которые парили над „Королевой Гортензией"—
1

Эта фраза написана по-русски во французском письме.

все в вожделенном здравии и просили Вас принять
жеский привет, замороженный полярным льдом.

мой друА

Г.

Еще маленькая просьба: я составляю подробное описание
нашего пребывания на Ян-Майене, не можете ли Вы его поместить в „Revue de deux Mondes" или другом каком нибудь
подобном журнале? И на каких условиях? Потрудитесь написать мне два слова на этот счет.
Обращение и первая фраза написаны по-латыни:
О наш

Карл-Эдмунді

Воскресший
Телемак прибыл
к родительскому
очагу—т. е. сын Герцена,
совершивший с Фогтом летом 1861 г. путешествие в Норвегию и Исландию,
вернулся домой.
Кормороны—морские
вороны, птицы из породы альбатросов.
Письмо к Брунову. — Речь идет об угрожающих письмах, получавшихся
Герценом и источник которых он видел в Iii Отделении. По этому поводу
Герц н в № 109 «Колокола» (15 октября 1861 r . f напечатал «Письмо к русскому послу в Лондоне», вслед за чем выпущенное »« отдельным листком
на французском языке. Ср. П. С С. Герцена под ред М. К. Агмке,
т. XI,
стр. 278 —279. Русским послом в Лондоне с 1858 по 1874 г. состоял барон
Ф . И. Брунов.
С. Иорд ін —польский эмигрант. « O p i n i o n Nationale» — парижская газета,
орган принца Наполеона, благоприятно относившаяся к польскому национальному движению и помещавшая много сведений о нем.
Замороженный
полярным
льдом—см.
примечание к предыдущему письму.

18 октября (1861).
Орсетгауз, Вестборнтерасс.

Дорогой Шарль Эдмон!
Посылаю Вам письмо мое к Брунову, переведенное на французский язык и письмо в (газету] „Opinion" и даже маленькое
письмо в „Nord". Заметьте сантиментальную сторону конца
письма Брунова, я говорю о „ м а т е р и н с к и х заботах Посольства".
Получили ли Вы „Колокол"? Я в Лондоне, я не видел
Фогта. Говорят, что он a r r a b i a t o 1 как J u p i t e r t o n na u s. 2
Прощайте. Если что либо будет напечатано—перешлите мнеВесь Ваш А.
1
3

Безумствуют, в безумии (по-итальянски).
Как Зевс-громовержец (по-латыни).

Г.

Ив. Тургенев, который в Париже (210, улица Риволи), получил тоже уведомление с просьбой сообщить его мне.
Письмо
к Брунову—
см. прим. к преіыдущему письму. Письма Герцена в газеты «Opinion» (Париж) и «Nord» (Брюссель), о которых говорится также в след. письме, до сих пор неизвестны. Отсутствие в Москве
комплектов эгих газет не позволяет установить, были ли они напечатаны.
Тоже уведомлен
іе —т.е. о готовящейся в недрах III Отделения попытке
убить Герцена. И. С . Тургенев в эти дни находился в Париже, только что
вернувшись из поездки в Россию.

2 9 октября 1861.
Орсетгауз, Вестборнтерасс.

Дражайший Шарль Эдмон!
Наконец вот я и i n e f f u g i e . 1 Я продам все 50 и перешлю
Вам деньги с первым едущим путником.
„Nord" т. е. „Север" 2 опровергает мое письмо, поэтому я
адресую к редактору „Opinion" записочку. Вы очень обяжете
меня, дорогой Шарль Эдмон, прочитав это письмо и сделав
маленькие исправления в языке. Я все более и более делаюсь
в Англии варваром и кончу тем, что позабуду даже русский
язык, не выучившись по-альбионски.
Я хотел бы подписаться на „Opinion", но до 1-го января;
не можете ли Вы оказать мне эту дружескую услугу?
Александр жмет Вам руку. Я сейчас увидел,
что
написал
на письме
редактора
Опинии, 3 но переписывать не буду.
Простите.
8

Дорогой Шарль Эдмон!

21 ноября 1861.
Орсетгауз. Вестборнтерасс.

„Не есть нужно", как говорит П., 4 всегда сообщать лишь
худые вести, иногда можно позволить себе и добрую.
А именно—M Бакунин в Америке и пишет мне оттуда. Он
бежал из Сибири через Манджурию, добравшись до Амура,
отправился в Японию, а оттуда в Сан-Франциско. Т. к. это
Изображен на портрете (по-латыни).
Э г о слово написано по-русски во французском тексте.
3 Фраза,
набранная курсивом,
написана по-русски во французском
письме.
* «Pas n'est besoin» — г. П., о котором говорит Герцен, очевидно, плохо
знал французский язык и говорил неправильно, увеселяя этим своих собеседников.
1

доставит многим удовольствие, то я посылаю следующую
записочку редактору „Opinion Nationale".
Амуром попадаешь, как Вы видите, не только в больницу,
В а ш
д
у
но и в Калифорнию.
Пришлите мне под бандеролью
заметку или что либо в этом роде.
9

Дорогой Шарль Эдмон!

№,

если

вы

прибавите

27 щзгуста 1863.
Эльмфильдгауз Теддингтон. Ю .

Д-р Марко Гуастала из Флоренции, член Польского Комитета, зашел спросить меня, кому вручить денежную сумму
в 8000 франков на польское дело. После отъезда Цверцякевича, я не рискнул взять на себя эту ответственность.
Граф Замойский, как говорят, представитель национального
правительства в Лондоне. Другие это опровергают. При таких
обстоятельствах я взял на себя смелость направить его к Вам.
Дайте ему совет, следует ли ему отправиться к Орденге или
Браницкому, или подождать (это мое мнение) приказа от
правительства.
К этому прибавлю, что наши дела с „Колоколом" и Типографией идут плохо. Русское правительство отрезало от
нас 3Ц путей. Иногда я подумываю о том, чтобы переселиться в Швейцарию (это между нами). Как вы думаете, возможно ли это? Я даже подумал и о другом плане—оставить
Типографию в Англии и переехать на год в Париж. Скажите
мне Ваше мнение. Исполнимо ли это? Александр скоро увидится с Вами, но напишите до того. Читаете ли Вы „Колокол"?
В е с ь в а ш А
Г е р ц е н
Видели Вы наш протест?
Цвериякевич,
Замойский,
Ордета,
Браниикий
— польские эмигранты,
находившиеся в сношениях с Герценом. В эпоху воссгания 1 8 6 3 — 1 8 6 4 г г .
Цверцякевич был представителем польского революционного правительства
в Лондоне, а О р д е н г а — в Париже.
10

14 апреля 1866.
Женева. 7, набережная Монблана.

Дорогой мой Шарль Эдмон!
Приезд Ф о г т а и несколько слов, сказанных им на Ваш
счет—меня придавили, уничтожили, обратили в прах. Однако,
„бей, но выслушай".

Сын Александр уезжая через Париж и Марсель в Италию—
через четыре или пять дней после того, как я имел истинное
удовольствие получить и Ваше письмо и вести относительно
замужества Мадам Мари (которая у меня в памяти всегда
остается ребенком) и я дал ему несколько строк к Вам.
Александр встречает Саффи (Марка Аврелия—точь в точь как
прежний), едет через Мон-Сени (через эту не прорытую гору),,
а я забываю письмо.
То тут, то там мне говорят: „Шарль Эдмон в Женеве",
„Шарль Эдмон в Пранжене",—я розыскиваю Вас, Вы исчезаете,
как радуга. Вы забываете меня, как я забыл свое письмо.
И вот я распеваю перед Вами: „Милосердие, милосердие"
и буду продолжать петь до тех пор, пока не получу дружеского словца, головомойки или объятия, чего Вы только захотите в доказательство того, что Вы на меня не сердитесь.
И после сего — передайте слово привета Вашей дочери,
а мне наскажите десяток слов об ее новой жизни.
Прощайте.
Читали ли Вы статью Мазада в „Revue de deux Mondes'"
14 марта)? — не плохо.
Пока не получу прощения грехов, не смею продолжать.
Ваш верный и в неверности А.

Г.

Мадам
Мари — дочь Хоецкого, Мария, вышла в этом году замуж.
В 1851—1852 гг. Герцен принимал близкое участие в ее судьбе, когда отец
ее, Хоецкий, должен был отстаивать чуть не по суду свои права на ребенка
против ее матери, покинувшей Хоецкого и отдавшей девочку на воспитание
чужим людям. Об этом деле говорится в ряде писем Герцена (ср. VII т.
Подн. собр. соч. Герцена).
Пранжен
(Prangin)—местечко между Женевой и Лозанной.
Марк Аврелий
Саффи — один из видных участников итальянского национального движения, друг Герцена по Лондону, где Саффи провел много
лет в эмиграции.
Grâce, grâce (милосердие) — начальные слова знаменитой арии Алисы
из «Роберта Дьявола» Мейербера.
Вы на меня не сердитесь•—непереводимая
игра слов во франпузском
тексте: «tout ce que Vous voulez» и «de ce que vous ne m'en voulez pas»
(не сердитесь).
11

Дорогой Шарль Эдмон.
Всякий раз, что много туч, я падаю на Вас как град (братский), как удар грома (дружеского). Посылаю Вам записку, которую я послал Александру ( н е с ы н у , а Императору) с оправ-

дательными документами, долженствующими служить обвинением. Быть может это Вас заинтересует, быть может Вы
дадите напечатать это где-нибудь? Надо, чтобы знали, что
я послал ему „Колокол".
Что касается корреспонденций, то это невозможно. Все, что
пишется в Ваших газетах о России—непереваримо. Сам Анри
Мартен, я полагаю, смеется над всеми этими Арийцами, Туранцами и Негодяйцами.
Ф о г т предается чрезмерной мигрени. Дочь моя до того
изучала живопись, что сделалась певицей. Александр должен
- вернуться через месяц.
Я становлюсь стар, несносен, ворчлив, очень неприятен.
Кстати, по поводу моей старости: у меня есть целый том
повестей, статей, обозрений, всякой всячины, переведенной
двумя русскими дамами из моих o p e r a (без музыки). Нет ли
такого дурака издателя, который издал бы это, или купил бы
за стоимость печати?
Теперь ищут мои Воспоминания; издание Дантю растрепано
(в нем не хватает 2-го или 3-го тома). Отчего не сделать бы нового
издания? Туда можно было бы вклеить эту всякую всячину.
л
и
А пока дружески жму Вам руку.
Не дедушка ли В ы ?

А.

Г.

Женева.
7, набережная Монблана. В 1-м этаже.
Того же числа и июня 1866.
Я послал Александру...—Письмо
Герцена к Александру II было напечатано в № 221 «Колокола» (1 июня 1866 г.), оно было вызвано предстоявшим
процессом Каракозова. Выполнил ли Хоецкий просьбу Герцена о перепечатке его письма в какой-либо из французских газет, неизвестно.
Что касается
корреспонденции...
— Хоецкий, стоявший в это время
очень близко к парижской газете «Temps», приглашал Герцена к сотрудничеству в ней, предлагая ему присылать статьи о русских делах. Герцен
не принял предложения по мотивам, указанным им самим ниже.
Анри
Мартен — французский историк (1810—1883), автор нескольких
работ о России и Польше, сотрудник умеренно-республиканскі й парижской
газеты «Siecle» («Век»). Э г а газета в своих ст тьях о России и Польше
проводила теорию «туранского» (а не славянского) происхождения русского
племени, выдвинутую с национально-шовинистскими целями частью польской
эмиграции.
Арийцы,
Ту ранцы,
Неіодяйцы—непереводимая
игра слов.
Мои opera — мои труды (по-латыни). Это опять игра слов:
опера—
музыкальное произведение и мои opera (труды) без музыки.
Издание
Д.інтю
растрепано...—
Игра слов: «l'édition Dentu est edentèe»
подстрочно значит: без зубов (с выпавшими зубами). Дантю—издатель
«Былого и дум» на французском языке.

7 августа 1867. Ницца (Департамент Приморских Альпов).
7, Б у л ь в а р Англичан. [Promenade des Anglais].

Дорогой Шарль Эдмсн!
Я был очень рад встретиться с Вами так близко в „ П у т е в о д и т е л е по П а р и ж у " . Вы мне предшествуете и ставите свои
сапоги мне на голову. Я часто встречался с Вами и по иному—
в Ницце; 1851 год (и 1852) постоянно у меня перед глазами.
Хотел бы я многое в них изгладить, но ewig still steht das
Vergangene.
Мне надо необычайно много сказать Вам. Быть может я проеду через Париж, возвращаясь в Женеву. В тоже время я должен попросить Вас об услуге. Мы приостановили д о 1 - г о янв а р я 1868 г о д а „Колокол". Мы известили об этом всех книгопродавцев, мы об этом сказали в самой газете (которую я Вам
посылаю), а между тем упорно говорят, что мы просто п е р е с т а л и в ы х о д и т ь , что „Колокол" скончался.
Вчера я прочел это в „Figaro". Я тотчас написал—третьего
дня—в „Zukunft". Не хотите ли Вы помочь мне в этом, объявив
в дружеских органах, что молодец еще жив и вовсе не намерен
доставить удовольствие его величеству царю своим самоубийством. Кстати, бросьте взгляд на мое повествование в „Колоколе" о путешествии его величества.
Два месяца тому назад Мишле и Кине заставили меня сделать ложный шаг. Я написал статью, озаглавленную „Мазурка",
очень маленькую, но очень едкую по адресу оффициальной
России. (Она ведь есть у Вас). Оба двадцатилетние Олимпийца
посоветовали мне отправить статью Нефцеру и написать ему
письмо. А я и не знал, что наш Эльзасский философ терпеть
не может печатать статьи такого рода и не пишет ответов
нам, простым смертным.
Я не могу обращаться к нему. Siècle.—О, боже, какие статьи
о России он печатает, подумаешь, что читаешь „Opinion Nationale".
Скажите, ради бога, как Вам это нравится. Х р а б р ы й Анри
Мартен и р е в н о с т н ы й Тальбот и отсутствие всякого знания
и Туранцы („Путеводитель по Парижу" сделал из них Тузанцев), и с таким то оружием будут вести войну не против
царя, а против нас?!
К новому году я издзм брошюру по этому вопросу. Между
прочим, я был очень недоволен частью Ваших единомышлен-

ников: по поводу одной статьи Огарева, которую мы объяснили,
комментировали и т. д.-—они выбранили и выругали меня, позабыв, что мы потеряли все наше влияние, оставшись на стороне Польши.
Прощайте. Боюсь надоесть Вам. Жму Вам руку.
А.

Герцен

P. S. Между развалинами 1851 и 1852 гг. я нашел здесь
Пачелли—фотографа, Ферре—тоже, останки портного Висконти,
Дельбека—все Вас помнят. Я в Италии —виделся там с Гаугом,
он по прежнему эротичен, по прежнему генерал, дабы без промаха действовать на венецианок—у него был светло-голубой
жилет с цветами и мушками и темно-синий галстук с львиными
головами, в голову одного из львов была воткнута булавка—
голова была так велика и тяжела, точно у гидроцефала.
Кстати, читаете ли Вы еще по русски? Я написал статью
об Энгельсоне.
«Путеводитель
по Парижу» («Paris-Guide»)—был издан в 1867 г. к Всемирной выставке в Париже. В нем напечатаны и статья Хоецкого (о польской колонии в Париже) и статья Герцена — о русской колонии. Статья
Хоецкого непосредственно предшествовала статье Герцена; отсюда и слова
последнего: « В ы ставите
свои сапоги мне на
голову».
Я встречался
с Вами и по иному, в Ницце и т. д.—Герцен вспоминает т у т
0 том участии, которое Хоецкий принимал в трагических событиях жизни
Герцена—смерти сына Коли и смерти Натальи Александровны в 1851 и 1852 гг.
Ewig still steht das Vergangene—слова
из гетевского «Фауста»: «Вечно недвижно стоит прошлое».
«Колокол»
скончался—извещение
о приостановке «Колокола» на полгода
напечатано в № 245 газеты, вышедшей 1 июня 1867 г.
В 1868 г. «Колокол» действительно возобновился, но уже во французском издании с русским прибавлением.
Это письмо Герцена
неизвестно в русской печати и в издание Лемке
не вошло.
«Мазурка»
напечатана в № 243 (15 июня 1867 г.) «Колокола».
Нефцер — французский либеральный публицист основатель и долголетний
редактор газеты «Temps»; в свое время (в 1856 г.) ои напечатал о Герцене
во французской прессе восторженную статью, но в 1867 г. в качестве редактора крупнейшего органа французской буржуазии стоял очень далеко от
идей Герцена.
«Opinion
Nationale» —парижский орган принца Наполеона и аристократической части польской эмиграции.
Мартен—см.
прим. к письму 11.
Талъбот
французский публицист, автор книги «Европа для европейцев.
Русские не европейцы», Paris. 1867.
По поводу статьи Огарева...—Герцен
имеет в виду напечатанную в № 229
1 ноября 1S66 г.) «Колокола» статью Огарева: «Продажа имений в Западном
крае», возбудившую резкое недовольство в среде польской эмиграции своим
проектом переселения крестьян на земли, отобранные русским правитель-

ством у польских помещиков, замешанных в восстании 1863 — 1864 гг.
О б втой же статье говорится в следующем письме.
Пачелли —тоже принимал большое участие в постигших Герцена несчастьях, часто виделся с ним в Ницце в 1851 и 1852 гг.
Эрнст Гауг (Ernst Haug)—приятель Гелцена, Мадзини и К. Ф о г т а , бывший австрийский офицер, бежавший в Италию после 1848 г., принявший
деятельное участие в римском восстании и произведенный итальянским национальным правительством в генералы. Он тоже принимал близкое участие
во всех личных делах Герцена в 1851 — 1852 гг.
Стапья
об Энгельсоне
— «Энгельсоны», вошедшая затем в «Былое
и думы».
13
7,

Дорогой Хоецкий1

18 августа. 1867.
Бульвар Англичан [Promenade das Anglais]. Ницца.

Так как мое письмо не требует срочного ответа, то прочтите его спокойно и по-дружески. Ваше последнее письмо
серьезно доставило мне огорчение. Как это Вы, знающий
меня 2 0 лет, знающий мои отношения с Огаревым—повторяете клеветы людей, не понимающих того, что они говорят,
или желающих отделаться от последних русских, оставшихся
с Вами?! Приведите мне х о т ь с т р о ч к у , х о т ь с л о в о Огарева, которые могли бы оправдать обвинения, взводимые Вами
на него—хотя бы е д и н о е с л о в о ! Вы ведь знаете по-русски,
Вы значит не прочли той специальной статьи, которая послужила
предлогом, чтобы напасть на нас. Вы не знаете, в чем дело.
Да, это терзает мне сердце, и я, по моему, дурно поступил бы, если не высказал бы Вам своего мнения. Огарев,
говоря о продаже секвестрованных поместий, сказал: „Почему
Вы глупы даже в Ваших беззакониях? Вы продаете русским
помещикам и немцам, но если Вы доходите до этих грабежей, отчего Вы исключаете из этого крестьян?..." Вот и все.
И Вы из этого заключаете, что у Огарева, этого преданного,
любящего, большого человека — ненависть к Польше?! И это
после десяти лет наших трудов?! Мы объяснили эту статью
(„Гмина" напечатала наше письмо). Но павшие на нас оскорбления заставили нас умолкнуть. Все прочие—это еще куда
ни шло, но Вы! Да, надо еще рассказать, в чем [заключается]
наша вера. Я это сделаю, я это сделал в своем письме к Аксакову, которое я послал Вам. Прочли ли Вы его?
Не сердитесь на меня за настоящее письмо. Я не мог замолчать под [гнетом] Ваших слов. Прощайте.
Преданный вам А.

Герцен

Благодарю Вас за Вашу дружескую поддержку. Я прочел Ваши
строки, напечатанные в „Temps" а Вы — прочли ли Вы мою
статейку „Мазурка". Это не слишком-то враждебно J think. 1
Чтобы

напасть

воду статьи

на нас...—См.

Огарева».

прим. к предыдущему письму: « П о

по-

«Гмина»
напечатала
наше
письмо — Письмо, о котором идет здесь
речь — обращение «Нашим польским братьям» — напечатано Лемке ( Х і Х ,
9 4 — 9 7 ) с копии, хранящейся в Ленинграде, с отметкой: «напечатано нигде
не было». Данное письмо к Хоецкому устанавливает, что оно в свое время
было напечатано в «Gmin'e», издании группы польских эмигрантов, начавшем
выходить в Женеве в 1866 г.
Письмо
Аксакову
— статья
«Ответ
в К» 2 4 0 (1 мая 1867 г.) «Колокола».

И.

С.

Аксакову»,

напечатанная

14
А. И. С К Р Е Б И Ц К О М У
23 апреля 1866.
Montreux. Hôtel des Alpes

Милостивый Государь Александр Ильич!
Очень благодарю Вас за письмо и за предложение прислать
листы вашего труда. Последнее принимаю очень и буду ждать.
Потрудитесь сказать, можно ли будет помянуть или что нибудь
выписать для „Колокола"? О книге вашей мы объявили по
Гакстгаузену. Я был несколько дней в отлучке и теперь еще
не доехал до Женевы — тем не менее адрес мой: Genève. 7.
quaifc/и] Mont Blanc—а также и на типографию.
Усердно кланяюсь и искренно желаю успеха
Алекс.
Герцен
На конверте:
Allemagne. Monsieur le Docteur A . S k r e b i t s k i.
Bonn am Rhein. Neuthor, 32.
Скребицлий
Александр
Ильич
(1827 — 1915) — врач по профессии, по
предложению известного исследователя земельных отношений в Пруссии и
России, барона А в г у с т а Гакстгаузена, разработал доставленные последнему
Я. И. Ростовцевым материалы по истории реформы 1861 г. и опубликовал результаты своих работ в четырехтомном сборнике под заглавием: «Крестьянское
дело в царствование императора Александра II». Издание Гыло напечатано
в Германии (в Бонне на Рейне); хотя на первом томе обозначен как год
издания 1862 г., на в т о р о м - 1 8 6 5 , на третьем—1866, а на четвертом—1668,
на деле все четыре тема (в пяти книгах) вышли из печати одновременно,
в 1868 г Так как история этого издания очень мало изв-стна. а переписка
А. И. Скребицкого с Герценом до сих пор была совершенно неизвестна,
мы печатаем ниже два письма Скребицкого к Герцену по черновикам, хранящимся в архивохранилище И Р Л И . Первое из них вызвало напечатанный
1

Я думаю [по-английски].

выше ответ Герцена, второе является ответом на это письмо ГерценаЗаметим предварительно, что деньги на издание работы Скребицкого были
даны вел. кн. Еленой Павловной, о чем С . умолчал в своих письмах Г е р ц і н у
и что, конечно, совершенно исключало возможность обращения его в типографию Герцена. Свое обещание упомянуть издание Скребицкого Герцен
выполнил в заметке в № 218 «Колокола», датированном 15 апреля 1866 г .
(Поли. собр. соч., XV11I, 369).

Приложение
П И С Ь М А А . И. С К Р Е Б И Ц К О Г О А. И.

ГЕРЦЕНУ

1
(Черновик)

М. Г.

Апреля 11. 1 8 6 6 .

А. И.

Б. Г. сообщил мне о Вашем лестном для меня предложении
воспользоваться Женевской типографией. Как ни благодарен
я Вам за желание помочь мне в деле, стоившем мне многих,
очень многих трудов, но предложенное Вами содействие пришло, к сожалению, чересчур поздно.
Приступая, еще в конце 1860 г., к разработке сообщенных
мне бар. Г. (а ему Ростовцовым) материалов, я, как Вы легко
поймете, не мог в то время и думать о том, чтобы печатать
их в Лондоне. Будь труд мой plus impérialiste que l'impereur 1
наши цензурные церберы нашли бы возможность подметить
даже в типографских чернилах Вашей книгопечатни демагогический запах. Так как книга моя могла иметь только интерес для России, доселе остающейся в полном неведении насчет того, к а к и к е м была решена судьба крестьян и толкующей вкривь и вкось о том, как хотело ее решить дворянство,
то Вы согласитесь, что я должен был избегать вгего, что
могло помешать пропуску ее через русскую границу. Жертвуя,
в интересе раскрытия истины, несколькими годами жизни для
исключительного и пошлого занятия дворянской философией,
развитой нашими столбовыми в их трудах по крестьянскому вопросу, отрываясь от своей специальности, усовершенствоваться
в которой я прибыл в Германию после окончания Дерптского
университета (Вас удивит, м. б., открытие, что я врач), возвращаясь к юридическим занятиям, которые я давно оставил
после разных мытарств, испытанных на службе царю и оте1 Перифраза известной французской поговорки: plus royaliste que le roi —
более роялист, чем сам король.

честву, по окончании юридического факультета, в Москве и
Пбурге, я не мог усложнить пропуск своей книги в Россию,
основанной на материалах, считаемых нашими государственными олухами секретными, еще печатанием ее в Лондоне.
Притом, если бы даже не было этой помехи, я, зная дороговизну Лондонских изданий и еще больше — ограниченность
своих материальных средств, уже по этим двум причинам не
мог обратиться к Вам, А. И., с просьбой напечатать мой труд.
Даже здешние, германские цены русских типографий были
мне не по карману. После разных неудач, мне удалось наконец приютить собственный русский станок в одной из здешних
типографий.
Невозможность перенести в нее весь необходимый типографский прибор заставила меня довольствоваться только печатанием одного текста, оставляя статистические таблицы на конец работы.
С 1861 года работает он без остановки, хотя медленно,
несмотря на разные помехи со стороны наборщиков. 180 лис т о в весьма убористой печати уже отпечатаны, т. е. 3Ц целого.
Надеюсь к концу настоящего или к началу будущего года
весь труд будет окончен и я тогда не замедлю Вам его доставить. Не полагаю, чтобы чтение его доставило Вам удовольствие, но я надеюсь, что Вы о многом, касающемся крестьянского вопроса, получите тогда более верное понятие,
и вместе м. б. пожалеете о человеке, потратившем столько
времени на увековечение стольких мерзостей своих соотечественников, между которыми честные деятели составляли
Mef ынинство.
P. S . Если Вы желаете иметь более подробные сведения о моем
труде, который, я предупреждаю Вас, чисто объективный, —
критики в нем не ищите — я с удовольствием готов Вам их
доставить, адрес мой: 1
2
(Черновик)

31 мая 866.

Возвратившись, после несколько-недельного отсутствия в
Бонн, я нашел здесь два № Кол. и письмо Ваше. Благодарю
Вас за первые, узнал из последнего, что письмо мое было
поводом недоразумения. Сколько мне помнится, я обещал немедленно по окончании моего труда доставить Вам экземпляр
1

Адрес не написан.

•его; Вы же ждете его теперь: как ни больно мне начать наше
знакомство неисполнением Вашего ожидания, но надеюсь, что
Вы не посетуете на меня за это, узнав причину моего поступка.
Не смею утруждать Вас длинным и скучным рассказом того,
какими материальными препятствиями сопровождалось печатание моего труда; ограничусь только заявлением, что в течение
19-месячного пребывания моего в Париже он, разумеется,
набирался за моими глазами. Следствием этого было то, что
хотя отпечатано уже более 180 листов, но ни один из трех
томов еще не окончен; разные дополнения и пропуски, неизбежные при разработке такого громадного материала как тот,
с которым мне пришлось иметь дело, тоже не могли быть
и собраны и приготовлены мною в Париже и едва только
теперь приходят к окончанию в рукописи, потому что каждый
из томов обрывается на половине периода. Вы согласитесь,
что представлять свой труд в таком виде кому бы то ни было,
а тем более человеку, мнением которого дорожишь, очень неприятно. Это, как будто являться в грязном белье.
К этой причине присоединяется еще материальное препятствие. Все издание, исключая моего настольного экземпляра,
необходимого мне постоянно для справок и ссылок, сложенное
в листах, занимает целую комнату. Вас, А. И., знакомого на практике с книгопечатным делом, не удивит нежелание моего типографщика перебрать 180 тюков выбирая из каждого по листку.
Вот причина, по которой в 1-м письме моем я, равно как
и теперь, вместо высылки Вам экземпляра, д. б. ограничиться
только обещанием немедленного доставления е г о
после
окончания печатания.
Конечно, обстоятельство это не так важно, чтобы могло
•служить главной причиной неисполнения Вашего ожидания, но
в соединении с первым, оно послужит, м. б., некоторым извинением моего поступка.
Повторяя мое обещание, что Вам будет доставлен один
из первых экземпляров моего труда, немедленно после его
окончания (которое, вероятно, опять продлится долее чем
я рассчитывал, вследствие этой пошлой querelle d'Allemand, 1
прошу Вас, вместе с извинением, принять уверение в истинном моем уважении.
Адрес Koblfentzer] S t r . 12
А.
Скребицкий
1 Querelle
d'Allemand называется по-французски безосновательная ссора
или драка; в данной случае Скребицкий этими словами называет австролрусскукг войну 1866 г.

• Звенья» -V 2

Слепцова

Штурманы грядущей бури
(Из воспоминаний)
Печатаемые воспоминания принадлежат дочери видной участницы революционных кружков 70-х гг., жене А . А . Слепцова. Член первой «Земли
и Воли», автор нескольких прокламаций, вышедших от ее имени, ездивший
по ее поручению в Польшу и в Лондон к Герцену и Огареву, человек
близкий в свое время к Чернышевскому, сотрудник «Современника», друг
братьев Серно-Соловьевичей, А. А . Слепцов—заметная, но мало изученная
фигура 60-х гг. Он вскоре отошел от рев люционного движения, оставшись,
однако, сотрудником органов радикальной публицистики и поддерживая
связи с петербургскими радикальными кружками, а затем затерялся в среде
бывших «радикалов», устроившихся на правительственной службе. О его
роли в движении 60-х гг. впервые напомнили «Воспоминания» Л- Ф . Пантелеева, а затем более подробно и точно М. К. Лемке в своих комментариях к собранию сочинений Герцена, в которых он пользовался собственными воспоминаниями Слепцова. Печатаемые нами воспоминания M. Н. Слепцовой отнюдь не могут почитаться аутентичным историческим документом;
они, во-первых, слишком субъективны и проникнуты таким пивтетом
к А. А . Слепцову, который, быть может, естественен для автора, но отнюдь
не обязателен для истории; они, во-вторых, не представляют записи виденн о г о автором, а лишь воспроизведение на память рассказов самого Слепцова, дополненных по литературным и эпистолярным материалам, которыми—
нужно поизнать —автор пользуется далеко не искусно. В результате сообщения М. Слепцовой требуют сугубо-критического отношения и всесторонней исторической проверки, раньше чем быть положенными в основу каких-либо утверждений. Но эпоха 60-х гг., состав и деятельность первой
* «Земли и Воли» в частности и в особенности, ряд прикосновенных к ней
деятелей остаются до сих пор очень мало и очень плохо изученными. Прямых сообщений непосредственных участников движения тех лет у нас тоже
очень мало. При этих условиях мы сочли полезным напечатать и воспоминания Слепцовой: они упоминают ряд лиц, о которых как участниках движения 60-х гг. мы ничего не знали, приводят ряд писем и отрывков из писем»
которые будут несомненно полезны исследователям; н а к о н і ц , содержат по поводу ряда важнейших фактов того времени («пятерки» Чернышевского и все,
что автор говорит в связи с ними) такие указания, которые, даже будучи ошибочными, способны натолкнуть исследователя на новые материалы и факты
И з обширной рукописи М. Слепцовой мы взяли лишь т е отрывки, которые можно с большим или меньшим основанием рассматривать как отзвуки
рассказов непосредственных участников описываемых событий.

Редакция

На Волковом кладбище, на мостках, параллельно Литераторским, стоит белый мраморный крест. В дореволюционное
время довольно большое место около него ограждала легкая
решетка, обвитая зеленью, а над ним склоняла длинные ветви
плакучая береза.
Перед революцией, в 1916 г., рядом с белым крестом стал
другой, временный скромный деревянный крест с простою
надписью: „София Николаевна Лаврова". Черные буквы на
мраморном кресте указывали, что под ним лежит Александр
Александрович Слепцов. В сердцах близких жива память о двух
выдающихся людях минувшего века, которых соединила не
только близость могилы, но и общий лозунг „Земля и воля",
хотя произнесенный ими в различные годы. Теперь на страницах некоторых изданий встречаются изредка их имена с краткими, холодными, фактическими и часто искаженными сообщениями. З а восстановление облика этих людей я не берусь.
Нужна яркая изобразительная кисть, чтобы восстановить красоту их духа. У меня ее нет. Но мне хочется начать с „Пролога"
к некоторым страницам жизни пока хотя одного из них.
I
П Р О Л О Г

Уже за полночь. В доме тишина. З а письменным столом
перед раскрытой книгой сидит старик. Старик годами, но его
мощная фигура и ясные серые глаза полны жизни. Мысли его
видимо блуждают в далеком, далеком прошлом. Воспоминания
вызваны раскрытой книгой Л. Ф . Пантелеева „О давно минувших днях" (1861 — 1 8 6 8 гг.). Многими противоречиями
изобилуют сообщения. Явное пристрастие проявляет автор
к отдельным личностям. Странное желание выставить себя
чуть ли не единственным трезвым деятелем среди каких-то
лиц, подвергавших себя и других людей серьезной опасности
ради ребяческой игры в „тайное общество", сплошь и рядом
сквозит между строк. Нет в воспоминаниях ни характеристики
общего настроения эпохи, ни понятия о стремлениях, одухотворявших первые шаги общественного самосознания того времени, об освободительной работе после 19 февраля 1861 г.
И вот перед одиноко сидящим в глухую полночь человеком
мелькает картина за картиной из далекого прошлого. Пестрота
событий, лиц, мест, впечатлений, желаний, стремлений... Настали дни итога, жатва Б О Л Ь Н О Г О и невольного сеяния. Груст-

ный, невеселый итог на закате жизни. Подобно тому как
Антоний развертывал тогу цезаря, говоря: „Вот прорез, который сделал кинжал Каски; вот след от меча Кассия; вот —
от меча Брута", — развертывалась перед стариком вся его
жизнь, отданная людям, и раны, жизнью и людьми нанесенные.
Говорят: „он принес много жертв". Нет! Самозабвение для
общего дела, преданность горю и радостям ближнего не были
жертвой с его стороны. И то и другое составляло его бытие,
а не жертву. Воспитанный под влиянием лучших людей 40-х
годов, под влиянием матери, полной любви и самоотречения,
он всею мощью молодой души примкнул к юной России,
когда она всколыхнулась, пробужденная неудачами крымской
войны 1853 — 1855 гг. Всколыхнулась в бодром самообличении,
с верою в свои силы для завоевания лучшего будущего, с надеждой, что наносимые раны не страшны здоровому организму
народа, коль скоро ему раскрыты корни зла и если он крепок.
... Раскрыты корни зла... Не бессмысленны были шаги для
этого раскрытия, когда душою их являлись такие люди, как
Н. Г. Чернышевский, В. А. Обручев, Н. А. Серно-Соловьевич,
об руку с которым шел и он, Слепцов.
Искренно проникнутый убеждением, что вырос и учился на
деньги народные, спешил Слепцов по окончании лицея 1 „уплатить священный долг", отдал все свое состояние (около ста
тысяч) на „благие начинания": воскресные школы, популярные издания, стипендии и на другую помощь „гибнущим за
великое дело любви". И все, чем он стал жить с этого времени и до глубокой старости, все это было плодом его трудов,
а жить он стал очень скромно. Сначала жилось светло, и верил он в торжество „истины и справедливости". Могло ли
юноше притти в голову, что царящая социальная и экономическая несправедливость устоит перед очевидностью правды,
коль скоро их сопоставить? Стоит только голосу истины раздаться во всеуслышание — и победа его обеспечена. Он думал
даже, что это совершится немедленно, как бы по мановению
волшебного жезла.
Вера в силу знания была у Слепцова характерной особенностью, как у всех деятелей 60-х годов.
Поступив по окончании лицея, как и многие его товарищи,
например Н. Серно-Соловьевич, в министерство внутренних
дел, А. А. Слепцов уже в 1860 г. перешел в министерство
1 [Был]
записан на мраморной
лицея как выдающийся ученик.

доске Александровского

(Пушкинского)

народного просвещения — к недоумению всей своей знатной
родни. Действительно: „Какая же карьера в этом министерстве?!" Но молодой энтузиаст только в нем видел возможность
активной легальной борьбы со злом русского невежества.
Служить в те времена не было позором. Все заговорщики
14 декабря служили. Почти все участники „Земли и воли"
служили. „Служить" в России не значило быть агентом власти.
Не все чиновники были преданными слугами правительства.
Все независимое общество в столице и провинции состояло
из служащих людей. Из этой среды появлялись самые независимые люди той эпохи в Европе, наиболее самоотверженные
и пылкие поборники революции. К ним принадлежал и Слепцов. Недаром Бакунин писал о нем Герцену из Флоренции:
„В Веве я встретился вновь со Слепцовым, которого уже видел в Париже, и нашел в нем того же хорошего, преданного,
но страшно, почти до сумасшествия нервозного человека,
которому нужно будет много ведер холодной воды, чтобы
сделаться деловым человеком". И прав был Бакунин, упрекнув
Герцена в одном из своих писем в слишком строгом первоначальном отношении к Слепцову. 1 Герцен очень скоро изменил свое мнение, и когда Слепцов из Лондона переехал
в Париж, то отношения между ними установились не только
деловые, но и дружеские. Особенно были они такими со стороны Огарева.
Очень показательно в этом отношении письмо Огарева к Слепцову за февраль 1863 г., напечатанное в т. XVI Собрания сочинений А. И. Герцена (в комментариях М. К. Лемке, стр. 90).
Не имею точных указаний, но копия стихотворения Огарева,
продиктованного мне Слепцовым в 1895 г., ныне найденная мною,
может быть, говорит о том, что оно посвящено Слепцову.
Мой друг, твой голос молодой
Отводит душу, сердце греет.
И призрак пал передо мной
И дух уныния слабеет.
И верю, верю я в исход
И в наше светлое спасенье,
В земледельческий народ
И в молодое поколенье:
И верю я — не вдалеке
Грядет, грядет иная доля,
И крепко держится в руке
Одна хоругвь — Земля и воля.

Н. Огарев
1

Герцен,

«М. А. Бакунин и Польское дело».

Ведра холодной воды, которые сулил Бакунин, впоследствии
окатили Слепцова с головы до ног. Но это было потом.
А в 60-х годах, не изведав еще житейской грязи, не испытав
упругости людского бессмыслия, Слепцов долго и наивно верил в правду. Чистые сердца, верившие, как он, встретили
его горячим приветом.
Слышал он глубоко прочувствованные, искренние речи
Добролюбова. Был близок, не только по общему делу, а душевно, сердечно близок с Чернышевским, так умевшим любить
и ненавидеть, отдавшим всю свою жизнь делу обновления
России. Неразрывной дружбой был он связан с Николаем
Серно-Соловьевичем, о котором Герцен писал („Колокол",
№ 219): „Человек этот был так чист, что даже „Московские
ведомости" не обругали его, не донесли на него во время
следствия, не сделали намека, что он поджигатель и вор...
Это был один из лучших весенних провозвестников нового
времени в России".
Около них и еще двух-трех лиц собрались юноши, жаждущие
борьбы. К ним приходили с тяжелыми сомнениями и пламенными мечтами. Около них образовались кадры людей, полных
бодрости и решимости. Хорошее было время! Все лучшее
в современности родственно его заветам. Шла живая организация молодых протестующих сил.
Но Слепцова смущало полное незнание народной массы,
той массы, права которой все передовые люди считали обязательным восстановить прежде всего. Летом 1862 г. он первый прошел и проехал по средней и южной России, присмотрелся к крестьянству и понял, что дело возрождения России
значительно сложнее, чем он предполагал в своем горячем
неведении, ослепленный юношеской страстью. Статьи его, егопрокламации, недавно зажигавшие и воспламенявшие обманчивой надеждой на близкое торжество идеи, сменились правдивыми картинами быта, разработку которых так настойчиво
советовал ему в 1859 г. известный историк А. Попов. 1
Письмо привожу полностью. Оно характеризует требования
передовых людей 60-х годов от беллетристического произведения.
Начинается оно эпиграфом: „Каждого пьяницу рвет тем, чем
он натрескался. Солдатская аксиома". Далее текст:
„Вы изнервили меня, Александр Александрович,—до 3-х часов я ворочался в постели, как кит рыба на мели, и ругал
1

А . Н. Попов, род. в 1821 г., ум. в 1877 г.

А. А.

СЛЕПЦОВ
1895

•

Вас. Похвалами Вы успеете обкушаться, слушайте порицания,
может быть, они пригодятся.
Ваша повесть — урок, десять уроков философии, антропологии. Анализ у Вас — первый номер и соперника у Вас нет.
Но... ведь Вы пишете повесть, изящное произведение, картину — она тяжела. Дохнуть нечем в безвоздушном пространстве: ни облачка, ни клочка неба, ни воды, ни леса, ни
капли воздуха. Чуть тронули весеннюю оттепель и опять
скорей в духоту гостиных и келий. Ни кустика, ни цветочка, ни собаченки брешущей — все люди, люди, да еще
какие люди! Оглянитесь сами, — ведь это новейшая фламандщина—в роде „внутренностей комнат" Вандер-Неера et
comp. — и ведь это немецкая — на российском диалекте —
тоска!
Вы, однако, не сердитесь. Я слишком уверен в моем некорыстном беспристрастии и в Вашем — не скажу самообладании — но непременно честности.
Думаю, что современная критика — плеха - баба хорошего
тона, потерявшая инстинкты человечности, скажет вам совсем
другое, чтобы — и еще похвалить вас не в меру. Это будет
жалостливо. Вас надо — молодого, живого, любящего человека
разбить в перья, выбить из Вас затхлую немецкую метафизику,
на площади обрусить Вас.
Простите меня, но я бы Вам забрил лоб года на два —
что за золото вышло бы из Вас! Это все относится не лично
к Вам, а к первенцу Вашему — к повести.
Бросьте, и подальше, щегольство пониманием искусства
и всех фибр души, — увы — бездушных.
Схватите повесть -не из этого закоснелого в безотрадном
беспочвенном наносном состоянии быта. Возьмите ее из народа.
Там учитесь владеть кистью — свет, тень, туман, грязь и бесконечные отечественные лужи — это первый этюд будущего
живописца родины, а вся эта немецкая канцелярия и французская кадриль, как божье попущение за грехи наши, явится
сама и во всем своем блеске — и едва ли кто лучше и вернее
Вас изобразит эту жалость, во всем, впрочем, высоком ее
философическом достоинстве.
Ведь Вас будут читать молодые головки, уже с подгнившим
мозгом, с чертиками в наследственно-пьяном воображении,
с зауглившимся сердечком. Вас будут читать с папироской
в зубах (разумеется!) недоношенные онанисты, которые, впрочем, в состоянии за Гарибальди войти в Рим — и сейчас бы
вошедши — согласились бы однако быть не только папой, но

хоть Меродом 1 и Антонелли... 2 Они вас будут читать — и пить
этой кружкой яд — и потом еще больше гнить и дразнить
себя. — Непременно! Д а плюньте в рожу этому серьезному
и неотразимому шарлатану немецкому, который наплевал на
н а с , 3 оторвал нас от наших полей, — пусть и грязных, от нашей
природы — пусть и суровой, прежде нежели мы успели сродниться, пустить корни в эти поля и освоиться с нашей природой. Плюньте в рожу этому доктору, когда он душит нас
и хоронит, рационально леча те болезни, от которых каждая
баба спасает нашептыванием и приплевыванием—другими словами — сама натура лечит. Не пособляйте немцам отрывать
нас болезненно и кроваво от нашей почвы, иначе мы сгнием,
как гниют растения без корней, или засохнем.
Приударьте в народ. Напишите повесть — через главу —
по немецки и по русски. Вы это сумеете — проведите резкую
очевидную параллель и объясните нашу жизнь — тяжелую,
безотрадную, татарско-немецкую.
А на меня все-таки не сердитесь: я просто боюсь, что Вас
никто не обругает — и это будет досадно.
До свиданья. Весь Ваш душою А. Попов
P. S. Прочитав — вижу, что не сказал и 10-й части того,
что хотел, и обругал только — но принесли корректуру. _
Приходите скорей. 4
*

В годы, следующие за путешествием по России, над людьми,
близкими Слепцову по духу, и над ним самим пронеслась
жестокая гроза: Михайлов (М. И.) и Обручев (В. А.) были
уже в ссылке, Чернышевский и Николай Серно-Соловьевич —
в крепости, Путята (А. Д.), Кочетов, Жук (А. А.), Чуйко (В. В.)
и множество других арестованы. Александр Серно-Соловьевич
с 1862 г- был за границей, откуда правительство вызывало
Мероде — папский военный министр 1860 — 1865 гг.
Кардинал, статс-секретарь при папе Григории VI.
3 Р е ч ь идет, очевидно, об одном из персонажей повести.
4 О д н а из последующих
повестей Слепцова «Призраки и жизнь», написанная в 1 8 6 4 г., должна была появиться в С Х І Ѵ томе «Современника»
и уже набиралась, когда этот журнал прекратился на 4-й книжке 1866 г.
Позже повесть была отдана в «Дело», где и напечатана (1867, кн. 1 0 — 11),
затем написан этюд с натуры «Благодетели» в двух актах и другие. П ь е с а
«Загубленная жизнь» была назначена к постановке. Ц е н з у р а предложила
Слепцову убрать со сцены кабак, из которого выходит крестьянин под
хмельком. «Кабак» на сцене в те времена сочли слишком большим реализмом и новшеством. Слепцов не согласился.
1

АЛЕКСАНДР

АЛЕКСАНДРОВИЧ
СЛЕПЦОВ
1856

его по делу брата Николая; Гулевич, Лучинский, Вл. Жуковский, еще несколько лиц и Слепцов должны были покинуть
отечество, чтобы не попасть в царские казематы.
„Легко отделался Слепцов!" — говорили знавшие его. Да,
сравнительно легко, только длительной эмиграцией. Но чего
стоила ему эта эмиграция, когда он вернулся в Россию!
Вихри весны миновали и настали для него грозы лета, предшественницы бурь осени.
После эмиграции Слепцов мог вернуться в Россию. Эмиграция считалась преступлением только в том случае, когда
уехавший не возвращался по вызову правительства. Друзья
его гибли мужественно, никто на допросах не набросил на
него тени, никто не обмолвился его именем, но как-никак
близких уже не было на горизонте.
Знавшие их в припадке малодушия спешили отречься не только
от них самих, но и от всего, что их касалось. Когда вернулся
Слепцов, знакомые при встрече на улице спешили перейти на
другую сторону, как будто не заметив его. Это длилось до
тех пор, пока не уверились, что он не отмечен печатью отвержения и продолжает свободно появляться на улицах столицы.
Один, без близких, без друзей, без хлеба, без занятия, он ночевал на лестницах. Вспоминались первые дни эмиграции, когда в Париже его рвало от голода, пока не удалось снестись с друзьями.
*

Писать ли дальше? Писать ли о том, каким ударом была
для него гибель его записок, которые он вел вместе с своим
другом Александром Александровичем Мордвиновым и сохранял у его родственника, общественное положение которого
служило гарантией за их целость? Большая же часть их хранилась им в доме его брата, занимавшего административный
пост. Эти записи сожжены братом во время эмиграции
А. Слепцова. Писать ли о том, что гибель записок заставила
его молчать о минувших днях, так как говорить с доказательствами в руках он не мог, а говорить голословно не хотел? 1
1 У Слепцова осталось только несколько копий интересных писем (между
прочим от П. Г . Зайчневского, переданных мною М. К. Лемке и погибших
со смертью последнего). Подлинники были в 1 9 0 3 году переданы Слепцовым
в бытность его за границей бывшему члену «Земли и воли» В. Жуковскому, который передал письма Базилевскому (В. Я . Богучарскому), ч т о
отмечено в I томе книги «Политические процессы 60-х годов», изд. в Париже
в 1905 г. А в т .
Ссылка автора на В . Жуковского, конечно, ошибка памяти.
Ред.

Мне известны некоторые данные из жизни А. А. Слепцова
конца 60-х годов, когда он вернулся из эмиграции.
В 1893 г., в апреле кажется, была я на вечере у Александры
Аркадьевны Давыдовой, 1 устроенном в честь В. В. Лесевича
по поводу 25-летия его литературной деятельности. На
этом вечере присутствовала вся редакция „Русского богатс т в а " , где тогда работал Лесевич, несколько литераторов
из других журналов и несколько знакомых Давыдовой.
Был и А. А. Слепцов.
Шли, конечно, поздравительные и иные тосты, на которые
в конце концов пришлось отвечать Лесевичу. Он начал
с характеристики той эпохи, когда вступил на литературное
поприще, и затем сказал (передаю почти дословно): „Я очень
тронут оказанным мне вниманием, но большая часть его должна быть отнесена не ко мне, а к присутствующему здесь
А. А. Слепцову. Да, именно к нему". Затем Лесевич рассказал,
как внимательно отнесся к нему Слепцов, когда он принес
свою первую статью в „Современное обозрение", где одним
из редакторов был тогда А. А. Слепцов. Редактор отнесся
к начинающему автору очень внимательно, сделал ему ряд ценных указаний. „Александр Александрович не только редактировал мою первую статью, — сказал Лесевич, — не только
учил меня писать, но научил активно отстаивать мое миросозерцание. Моя встреча с Слепцовым в юности моей, его
беседы и его кружок открыли мне не только литературную
дорогу. Они толкнули меня и по другому пути: начался
он основанием школы в моем родном селе. Сильнейшую
борьбу с училищной администрацией вызвала эта школа, но
окунула в революционную стихию. Я предлагаю тост за моего
у ч и т е л я!"
В том же „Современном обозрении" есть статья Слепцова
(февраль 1868 г.): „Где искать основания здравой педагогике?".
Прочитав ее, знаменитый русский педагог Ушинский просил
Слепцова заняться с его детьми русским языком.
После тяжелой болезни Слепцов в конце 1868 г. оказался без занятий. Тут он зашел к Щедрину [M. Е. Салтыкову].
— Александр Александрович, — с к а з а л Щедрин, — сходите
сейчас же к Елисееву, скажите, что я уже переговорил с вами.
И он, и я подыскиваем подходящее лицо для отдела публицистики, социологии, критики в „Отечественных записках".
1

Издательница журнала «Мир божий».

Пускай оформит условия с вами, а затем милости прошу
вечерком ко мне.
Но, поднимаясь по лестнице к Елисееву, Слепцов встретил
уходившего Н. К. Михайловского, с которым Елисеев только
что заключил договор.
Деятельная натура Слепцова требовала живой работы на
ниве общественной. В том же 1868 г. он задумал научнопопулярный журнал для юношества и для широких слоев
мало подготовленного читателе.
Охотно отозвались на его пылкий призыв Щедрин, Некрасов,
Успенский, Тургенев, Достоевский... весь цвет тогдашней литературы. Получив разрешение на выпуск журнала под заглавием „Природа и люди", Слепцов представил в цензуру список
сотрудников. Цензура возопила: „Обман! Обман! Разве такие
авторы станут писать для юношества?" И журнал был запрещен раньше, чем увидел свет.
*

В старости, как и в молодые годы, Слепцова окружала
молодежь. Юноши всегда находили у него моральную поддержку, "всегда окрыляло их бодрое слово, столь необходимое
в годы безвременья, и возвышала многогранная мысль. Воля
начальства отдаляла его от непосредственного общения с молодым поколением, но юность чутка, и десятки юношей приходили к нему на квартиру. Не только юноши. Все более или
менее чуткие люди, с которыми соприкасался Слепцов, и многие из его сослуживцев по ученому комитету министерства
народного просвещения говорили мне: „Слепцов — честнейший
и умнейший из людей".
III Отделение потребовало от председателя ученого комитета отчисления Слепцова из ученого комитета (вследствие
нелегальных собраний на его квартире). 1 „Ни в каком случае,—
ответил председатель,—это—единственный человек, от которого
я слышу правду..."
Многое мог бы поведать Слепцов грядущим поколениям, если
бы вел записки. Всю жизнь всем разумом, всей душой служил
он идеалам, которым служили лучшие люди 60-х годов. Никогда
не кичился своей работой, никогда не выставлял себя вперед.
И все-таки решил начать свои записи. Усиленно просили его об
этом некоторые знакомые, но особенно подвинули его на такое
1 Кружок
А. Ульянова, одного из г л а в н ы х участников покушения
Александра III в 1887 г. — так называемое дело «второе первое марта».

.Звенья» J4 2

на

решение вышедшие в начале 900-х годов „Воспоминания" Л. Ф .
Пантелеева, которому он написал по поводу их следующее
письмо:
„Лонгин Федорович,
С изумлением и глубокою болью читаю, как Вы унижаете
первые шаги русской освободительной работы, выставляя себя,
а людей — топчете в грязь в своих воспоминаниях, и не могу
не пожалеть о том, что, имея в виду огласить некоторые факты
из прошлого, Вы не позаботились восстановить их в своей
памяти более правдиво и беспристрастно, когда были живы
люди, которые могли помочь Вам в этом деле. Во всяком случае, клеветать на людей легко, когда все свидетели, способные
опровергнуть Вас, перемерли. Но вряд ли это похвально. Удивляюсь, как против такого поступка не вопиет Ваша совесть.
Неужели Вы не замечаете противоречий в сообщаемых Вами
фактах?
Полагаю, Вы не откажетесь сообщить мне фамилию князя
„Т.", о котором, как Вы пишете, Вам говорил покойный А. Унковский. Много обяжете.
А.
Слепцов"
После этого Слепцов взялся за перо. К сожалению, смерть
прервала его записи, а начало их, переданное мною М. К. Лемке
и отчасти использованное им в своих работах в „Былом" 1906 г.
и в собрании сочинений Герцена, бесследно погибло со смертью
Лемке.
В заключение скажу, что уж если к кому-либо можно отнести
строки из прекрасного письма Огарева („Колокол", 1862 г.),
то, конечно, Слепцов не из последних, к которому они подходят. Огарев говорит:
„... Жить в постоянной борьбе приготовления строя на борьбу,
никогда не теряя времени и никогда не хватая через голову,
никогда не уставая, не унывая при неудаче, не зазнаваясь и
не останавливаясь при у с п е х е — э т о задача тяжелая".
И эту тяжелую задачу Слепцов выполнял всю свою жизнь,
внося посильную лепту трудом своим всюду, где он занимался,
вливая бодрость, энергию, здравое мышление и высокие идеи
служения человечеству во все молодые умы, которые встречались на его страдном пути...
Вот „Пролог" к тому, что я постараюсь передать частью
по рассказам Слепцова, частью по документам, сохранившимся
у него и отчасти подтвержденным литературными данными.

Если бы моей задачей было дать более подробную биографию А. Слепцова, если бы я могла достаточно выпукло выявить его личность, перед читателями встал бы образ одного
из благороднейших и умнейших людей прошлого века.
2
КРУЖОК

ЧЕРНЫШЕВСКОГО

В мае 1 1861 г. в квартиру Чернышевского пришел молодой
человек лет 23. Это был высокий, статный юноша, с гордо
посаженной головой, с большими серыми глазами, в которых
светился не только ум, но вдохновение и отвага.
Войдя к Чернышевскому, он назвал себя: „Слепцов, Александр Александрович". И подал Николаю Гавриловичу письмо
от Н. Обручева. Чернышевский прочел письмо и пригласил
гостя сесть.
— Чем могу служить? — спросил он, опускаясь на стул
у письменного стола, у которого работал, когда пришел гость.
— Николай Гаврилович! — начал Слепцов, — я пришел к вам
не только как к человеку, который является душой современной протестующей мысли, но как к борцу с произволом современного строя. Социально-революционная мысль наша должна
выявиться отчетливее именно в России. Осенью прошлого года
(1860) я вернулся из Лондона. Там до сих пор верят в давление на правительство организованного „общественного мнения". Герцен готов на полусделки с людьми, с которыми для
последовательного социалиста примирение невозможно. Он не
революционен. Между тем ведь революционный протест единственный путь в современном течении событий. Форма освободительных реформ невозможна!.. А Польша! Вы знаете,
конечно, что полковник Рейтер застрелился в апреле месяце
в Варшаве, чтобы не быть помощником палачей?... Николай
Гаврилович! Вы — объединяющее знамя, к этому знамени я пришел с глубокой верой для совместной работы...
И много еще было искренних слов.
Не дословно передаю я речь Слепцова, но смысл ее был
таков.
Понуря голову, сидел Чернышевский и слушал молодую,
горячую речь.
1 В мае, а не в июне, как указано у Л е м к е . Май значится на полях некоторых обрывков из бумаг Слепцова.

—- Да,—сказал о н , — д а , все это так. Но знаете ли вы, что
„легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому попасть
в царство небесное"? 1
— Как!.. — воскликнул Слепцов, вскакивая со стула. — Как!!
К вам приходит человек с открытою душою, хочет совместно
работать, предлагает свои средства, время, душу, жизнь, а вы
отвечаете ему евангельским текстом?? Прощайте!
Но не успел Слепцов взять шляпу, как Николай Гаврилович
быстро поднялся со стула и удержал собеседника за рукав.
— Подождите... Не уходите... Я очень виноват перед вами.
Простите меня... Протяните мне вашу руку!..
Рука была, конечно, протянута, и союз, неразрывный, идейный союз заключен.
В мае же, судя по заметке на полях той же тетради, у Чернышевского встретился Слепцов с Николаем Александровичем
Серно-Соловьевичем, только что приехавшим из-за границы.
Это было не новое знакомство, а просто встреча двух лицейских друзей, не видавшихся некоторое время. Через месяц
или два, т. е. в начале июля или августа, Чернышевский предложил своим молодым адептам организацию основной пятерки как
фундамента „подземного", по наименованию того времени, общества. Впрочем, не только подземного,так как вырабатывались пути
и совершенно легального воздействия на все общественные слои.
Не знаю почему, в выписках Лемке из погибшей тетради
Слепцова не указано, что Чернышевский был не только причастен к первичным пятеркам, но был инициатором их и членом
первой из них. Ее состав был таков: Чернышевский, Николай Серно-Соловьевич, Александр Слепцов, Николай Обручев и Дмитрий
Путята. Николай Обручев, член московского кружка „Великоросса", являлся таким образом связующим звеном московской
организации с пятеркой Чернышевского. 2
1 Эту фразу, как и всю сцену и последующее поведение Чернышевского,
передаю с подлинных слов Слепцова.
3 Правда, Чернышевский говорил, что не может пока участвовать в практической работе нарождающегося общества; но это касалось практической
работы в «Земле и воле», сорганизовавшейся некоторое время спустя.
И действительно, мог ли Чернышевский бросать свою литературную работу,
чтобы ехать, напр., в Киев образовывать областные комитеты или кружки?
Но членом центрального комитета он был.
Интересно, что идея определенной тайной организации уже настолько
назрела в это время, что О г а р е в в Лондоне вынашивал ее в определенной
форме и затем уже выявил в прокламации «Что нужно народу», которая
явилась как бы «credo» обшесгва «Земля н воля». С лозунгами и проповедью
великорусской земской думы в Москве существовало уже нелегальное общество «Великоросс».

, АЛЕКСАНДР

АЛЕКСАНДРОВИЧ

СЛЕПЦОВ
1868—1869

НИКОЛАЙ

ГАВРИЛОВИЧ

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

Решено было применять различные способы воздействия на
умы современников. Во-первых, путями совершенно легальными, практиковавшимися и до того времени, т. е. через легальную прессу. Но так как журнальная литература доступна только
высшим слоям общества, то решено было расширить работу
в сторону масс: издание популярных книг, организация читален с очень дешевой платой, устройство сети воскресных школ.
Во-вторых, путь тайный, нелегальный: сеть пятерок для пропаганды революционных идей, долженствовавшая охватить всю
Россию. Подробности разработаны не были, и через короткое
время идея пятерок слилась с практикой „Земли и воли".
Главным центром легальной работы был, конечно, „Современник" Чернышевского. Его значение достаточно выяснено,
и я не буду на нем останавливаться.
Второе течение л е г а л ь н о й р а б о т ы шло по линии воскресных школ. По времени это совпало с провалом „Великоросса"
в октябре 1861 г. С организацией „Земли и воли" эта струя
легальной работы являлась уже, так сказать, филиальным отделением общей работы общества „Земля и воля".
Первые воскресные школы в России, открытые в г. Гатчине,
руководились и содержались исключительно на средства Слепцова. 1 Николай Серно-Соловьевич, Слепцов, А. Мордвинов
и А. Корсаков выработали программу, пригласили добровольных
преподавателей... Быстро разросталось это культурное дело.
Но шеф жандармов князь В. А. Долгорукий подал государю
записку, в которой указывал, что воскресные школы являются
зародышем огромного тайного общества.
И вскоре в „Колоколе", в конце 1861 г., читаем: „Воскресные школы доживают последние дни под тяжелою лапой всевозможных начальств и инспекторов. Почти всех добровольных
преподавателей выжили и заменили по наряду казенными учителями низших училищ". Естественно, что при таких условиях,
при напряженном внимании со стороны организаторов для прохождения между Сциллой и Харибдой, при указании со стороны властей на школы как на рассадник революции, они
должны были закрываться. Так и случилось: они не закрылись,
а их закрыли. 2
В это же время Н. А. Серно-Соловьевич на Невском проспекте, в доме Петропавловской церкви, № 24, открыл книж1 Слепцов отдал на воскресные школы,
на читальни и обществу «Земля и
воля» в е с ь свой капитал, около ста тысяч рублей.
2 «Былое» 1907 г., июнь, июль — «О воскресных
школах».

ный магазин. Разумеется, не коммерческие выгоды побудили
Н. Серно-Соловьевича начать это книжное дело. Главная
цель была распространение полезных книг, имеющих научное
и общественное значение. О б этом был разговор на первом же
собрании у Чернышевского, когда основная пятерка разрабатывала вопрос „о легальной деятельности". Провинция снабжалась книгами из магазина Серно-Соловьевича по пониженным
ценам, студенчество — чуть не даром. Свои люди в провинции
в качестве контрагентов распространяли впоследствии наравне
с легальной и нелегальную литературу, а совершенно необыкновенные „приказчики", владевшие чуть не всеми иностранными
языками—Черкесов, Евдокимов — конечно, умело удовлетворяли читателя и привлекали покупателей. Власти, разумеется,
очень скоро обратили внимание на выходящий из общего ряда
магазин, тем более, что владелец его открыл и читальню.
С взрослых в ней взималось за чтение книг по три копейки
в день, а с малолетних по одной копейке.
В те годы застрельщицы женской эмансипации начали проявлять инициативу. Двумя первыми явились княжна Мария
Александровна Гинглят и ее подруга—девушка необыкновенной красоты — Надежда Александровна (фамилию не помню);
она вышла потом замуж за брата своей же подруги (князя
А. А. Гинглята). В один прекрасный день они пришли в чайный магазин (кажется, Терещенки) на Невском и предложили
хозяину свои услуги в качестве продавщиц. Не мало был
удивлен хозяин таким предложением, но, быстро учтя коммерческую сторону вопроса, принял обеих девушек на службу.
. Купец не ошибся. Всей золотой молодежи столицы, особенно
гвардейскому офицерству сразу понадобился чай и, конечно,
из определенного магазина, где одна продавщица была красавица, а другая — княжна.
Третья молодая, привлекательная женщина, вступившая на
путь самостоятельной работы, появилась в магазине СерноСоловьевича. Она была женою преподавателя Артиллерийского
училища А. Н. Энгельгардта. Из-за службы жены он чуть не
лишился своего места.
В 1862 г. в книжном магазине Н. Серно-Соловьевича товара
было на 2 0 0 0 0 рублей. Из письма Александра Серно-Соловьевича
из-за границы видно, что книжное дело Николай Серно-Соловьевич начал, взяв в Городском кредитном обществе весною
1862 г. под залог дома, принадлежащего Александру, Николаю и их матери, ссуду облигациями этого обшества на
28000 руб.

АЛЕКСАНДР
ПУТЯГА

АЛЕКСАНДР

СЕМЕНОВИЧ

МОРДВИНОВ

1868

„Из этой суммы, — пишет Александр Серно-Соловьевич,—Николай дал мне под обеспечение Шлоссера 1 облигаций на
1 1 5 0 0 руб., выплатил Владимиру 2 7 000 (деньги которого, кажется 12 000, лежали в доме), заплатил Жебелеву за библиотеку
старых книг, помещавшуюся при его книжном магазине, 3 000
и 2 000 употребил на обзаведение (не считая, конечно, товара).
При продаже облигаций на 16 500 руб. он понес потери, по
крайней мере 1 5 0 0 руб., так как курс этих облигаций никогда
не стоял al pari. Следовательно, вычитая из 28 000 ( 1 1 5 0 0 +
+ 7 0 0 0 + 3 0 0 0 + 2 0 0 0 + 1 5 0 0 ) 2 5 0 0 0 , окажется, что из
денег, полученных из общества, оставалось у Николая всего
3 000 рублей. На торговлю Николай взял у Константина 3 16 000,
у Борщова — 2 000, у Слепцова — 2 000, у Пыпина — 2 000, т. е.
3 + 16 + 2 + 2 + 2 = 2 5 0 0 0 руб. На народную читальню, устроенную в собственном доме, 4 было употреблено 2 000 руб. Читальня
была закрыта по распоряжению правительства, и деньги эти
пропали. Г-же Ивашевой 5 отдано на сохранение 7 559 руб. (см.
ее отчет). Следовательно, на товар употреблено 25 — (2 0 0 0 +
+ 7 5 5 9 ) — 1 5 441 или в круглой ц и ф р е — 1 5 500.
В число 1 5 5 0 0 р. входят и приобретенные Николаем для
издания разные рукописи, напр., сочинения Максимова, стихи
Варенцова, „Дневник Девочки", 6 „О пище" Молешота, „О Добролюбове" Бибикова и т. д."
Выписку эту из письма Александра Серно-Соловьевича привожу, так как его письма 7 — единственные документы, где
упоминается о существовании еще двух братьев Серно-Сол о в ь е в и ч — Владимира и Константина, 8 которые идейно не
были связаны с Александром и Николаем. Если после ареста
Николая магазин продолжал еще функционировать под фирмой Серно-Соловьевича. то это потому, что Рихтер -— приятель
братьев — получил на то согласие Владимира. У Рихтера,
1 Шлоссера
переводили Чернышевский и Александр Серно-Соловьевич
(его письма к В. В. Трубниковой).
2 Брат А. и Н.
Серно-Соловьевичей.
3 Брат А . и Н. Серно-Соловьевичей.
4 Н а Обуховском проспекте.
5 Вера ВасилЬевна
Ивашева — дочь декабриста Василия Петровича Ивашева, жена А . А. Черкесова.
6 «Дневник
Девочки» написан г-жою Буткевич, а передан для печати
Н. Серно-Соловьевичу И. Т у р г е н е в ы м (из показаний Серно-Соловьевича на
допросе).
7 Письма к Шамшину, см. ниже.
8 Константин — лицеист;
был исключен из лицея вследствие ареста
Николая Серно-Соловьевича.

кстати сказать, находилась записная книжка Николая СерноСоловьевича, где указывалось, как дальше вести дела магазина.
Получил ее Рихтер при свидании с Николаем Серно-Соловьевичем в крепости, где содержался после ареста.
Предполагалось издание сочинений Герцена. Это видно из
перехваченного письма Герцена, взятого у Ветошникова и напечатанного в Собр. соч. Герцена, т. X V , стр. 218.
Предполагалось еще издать „Сборник рассказов в стихах
и прозе", составленный Путятой и сначала пропущенный цензурой, но затем не разрешенный к выпуску в свет. Сборник
Путяты представляет собой небольшую книжку в 124 страницы.
На заглавном листе напечатано: „Сборник рассказов в прозе
и стихах. С. Петербург. В типографии О. Н. Бакста. 1863 г . " .
На обороте заглавного листа: „Одобрено цензурою. С. Петербург. Января 11 дня 1863 г.".
В конце книги — оглавление: 1. В дороге (стихотворение
Некрасова). 2. Забытая деревня (стихотворение Некрасова).
3. Небывалая рыба и особого устройства машина (взято из
очерков фабричной жизни Голицынского). 4. Вино (стихотворение Некрасова)- 5. Бурлак (отрывок из стихотворения Никитина). 6. Огородник (стихотворение Некрасова). 7. Развеселое
житье (взято из рассказа Щедрина). 8. Селеный (из журнала
„Грамотей"). 9. Акулькин муж (из рассказа каторжного в „Записках из мертвого дома" Ф . Достоевского).
Оставшиеся после ликвидации магазина Николая СерноСоловьевича книги не пропали.
Дело распространения полезных книг взял в свои руки
А А. Черкесов, положив в его основу книги из магазина
Н. Серно-Соловьевича. Помощниками его по этому делу были
П. Г. Успенский в Москве и В. Я. Евдокимов в Петербурге.
В 1867 г. Черкесову разрешено уже было взять и библиотеку,
так долго впоследствии носившую его имя. Кто из петербургских жителей не знал „библиотеки Черкесова"? В нее вошли
ранее приобретенные Слепцовым и Серно-Соловьевичем книги
из библиотеки Жебелева. В котором году она распалась, я не
знаю, но часть ее перешла на Васильевский Остров к Тиблену, 1
а другая была приобретена уже в 80-х годах О. Н. Поповой
и продолжала еще носить имя Черкесовской. 2
1 Тиблен — артиллерийский
офицер; кончил Михайловекое училище, был
в Севастопольской кампании. Привлекался по делу Серно-Соловьевича.
2 Тибленовская
ч а с т ь была в 1 9 0 3 г. с В. О., где она помещалась, приобретена мною. В 1 9 1 4 г., сильно дополненной, пожертвована мною в си-

Из письма Слепцова к А. А . Черкесову (1905 г.) видно то
непосредственное отношение, какое у него было к библиотеке
и читальне Серно-Соловьевича. Выписываю:
„Вы можете рассказать многое об -основании им (Н. С.-С.)
библиотеки, о ее переходе к Вам; о том, как С.-Сол., со мною
вместе, открыл читальню и народную библиотеку в своем доме
на Обуховском проспекте. Вы, конечно, помните, что первое
время до Вашего приезда и формального перехода библиотеки
к Вам управляли ею А. А. Рихтер и я, затем Апрелев. Где
Вы были тогда, пока не приехали и не взяли дела в свои
руки? З а границей? 1
Прошу — не поленитесь вступить со мной в переписку для
восстановления нескольких фактов из дальнего прошлого.
Пытаюсь воспроизвести 60-е годы. В „воспоминаниях" ныне
всякие новоявленные историки (вроде Пантелеева) врут в своих
рассказах о них, я ищу немногих еще оставшихся свидетелей
того времени, чтобы пособить своей памяти. Нуждаюсь в таком
пособничестве особенно вследствие большой печали, со мной
приключившейся в один злополучный день. Брат мой, испугавшись обыска, сжег многие мои бумаги, записи. Не откажитесь
помочь моей работе и Вы с своей стороны".
Раньше чем Владимир решил продолжать дело, Николай
и Александр говорили Слепцову о желании продать свой дом,
чтобы выделить всех пайщиков, в том числе и братьев Владимира и Константина. Дело это поручили они Рихтеру 2 . Николай
и Александр хотели также, чтобы очищенный от долгов магазин принадлежал только их матери, очень нервной женщине,
впоследствии даже психически больной.
бирские землячества. Война, распылив землячества, Оставила библиотеку
свободной и я передала ее в клуб В . - О . рабочих «Красная заря», а когда
он закрылся, передала в Петроградское литературное общество, которое
в 20-х годах помещалось на Бассейной ул. Т у т она и погибла (20 ООО т.)
при закрытии этого общества в 1921 г.: разнесли, вероятно, целые отделы,
а может быть, и отдельные книги по различным учреждениям, и библиотека
безвозвратно потеряла свою ценность.
1 Черкесов
действительно в это время был за границей и вернулся
только в 1865 г., в августе, был арестован и посажен в III Отделение. На
допросе он показал, что уехал в 1862 г. и жил с больным Александром СерноСоловьевичем, приятелем по лицею; пропагандой не занимался. Черкесова
освободили на порѵки, а в 1866 г. освободили от всякой ответственности
(«Былое» 1906, № 12).
2 Дом был продан, к сожалению, з а очень дешевую цену, которая еле-еле
покрыла долги и обязательства по магазину, и он закрыт с дефицитом
в 6 5 руб. 0 4 коп. (Подлинник письма А. Серно-Соловьевича с подписью
«Мерц»).

Такой наследственностью и объясняется, вероятно, заболевание Александра Серно-Соловьевича, кончившего свои дни
в психиатрической лечебнице в Женеве. Он застрелился
6 августа 1869 г., узнав, что его болезнь неизлечима.
Этим кратким обзором заканчиваю „легальную" деятельность
участников „Земли и воли", впитавшей в себя пятерки Чернышевского и расширившейся затем в мощную тайную организацию.
3
АЛЕКСАНДР

СЕРНО-СОЛОВЬЕВИЧ

Раньше чем перейти к нелегальной деятельности революционеров 60-х годов, мне хочется дать (по документам) облик
одного из видных ее членов, к которому по работе в России
собственно не придется почти возвращаться. Это—Александр
Александрович Серно-Соловьевич.
Александр Серно-Соловьевич, как и брат его Николай, кончил
Александровский (Пушкинский) лицей. Его нервность — наследие матери, нервность характера, болезненность не могли
создать ему среди товарищей большой кадр друзей. Николай
Серно-Соловьевич пишет о нем: „Брат мой Александр — человек в высшей степени болезненный. В течение последних
двух лет (1862 — 1 8 6 3 гг.) он заболевал около тридцати раз
и притом так, что доктора каждый раз боялись за его жизнь.
З а границу его отправили насильно; притом пользовавшие его
доктора настоятельно требовали, чтобы он остался за границей
до совершенного выздоровления.
Он упорно хотел возвратиться после одного курса лечения.
Болезнь сделала его в высшей степени мнительным и слабонервным".
Я вставляю сюда рассказ бывшей крепостной крестьянки
Ф е д о с ь и Евдокимовны Башмаков ой (по мужу Пантелеевой),
которую я видела в феврале 1906 г., т. е. за четыре месяца
до смерти Слепцова, когда ей было уже семьдесят три года,
а затем привожу часть переписки Александра Серно-Соловьевича с Шамшиным.
По просьбе А . А. Слепцова, отыскавшая его через Апрелеву,
Федосья зашла к нам. Е. Апрелева была одно время секретарем у Тургенева и по его желанию приняла псевдоним
„В. И. А р д о в " (Виардо) для своих беллетристических работ.
Е. Апрелева — родная сестра А. Апрелева, члена „Земли
и воли", письмо которого к Слепцову помещено ниже.

H. A.

СЕРНО-СОЛОВЬЕВИЧ

Служила Федосья сначала у Михаэлисов, а потом у Шелгуновых. Ездила с ними в Сибирь, а затем с женою Шелгунова,
Людмилой Петровной (урожд. Михаэлис), быда и за границей.
— С чего же начинать-то вам, золотой мой?.. Ну, поехала
я с господами (с Шелгуновыми) в Сибирь, в главный город
Иркутск, а потом поехали на прииски. На Казаковский прииск.
Управителем там был брат барыни, Петр Петрович. Уж потом
мне говорили, что не к брату, а на свидание с Михаилом
Илларионовичем Михайловым они ездили.
— А вы знали Михайлова?
— Как же не знать? В Петербурге не раз видала.
— А дальше что?
— А дальше, золотой мой, дело было осенью, дорога не
установилась, с сынком (два годика ему было) трудно было
ехать, а пришлось в Ундинскую слободу переехать. 1
— Зачем?
— Не могу вам объяснить. A потоій уже снова в Иркутске
мы с барыней Людмилой Петровной, с купцом Нестеровым
до Петербурга доехали. В Иркутске он выхлопотал нам 600 р.
на путь. Через три месяца (июль 1863 г.) барыня со мной за границу поехала. Марья Васильевна с дочками 2 с нами же поехали
в Цюрих. Тут-то я и видела Александра Александровича
(Серно-Соловьевич). Часто он к нам приходил и все с Манечкой забавлялся. 3
— Кого же вы еще видели за границей?
— Д а мало ли кого?! Черкесова, Александра Александровича, Яковлева, Лугинина, Ковалевского Владимира Онуфриевича, супругу Утина Наталию Иеронимовну, Примма да Якоби
(Павел Иванович) и жену его Варвару Александровну Зайцеву. 4
И сам Зайцев 5 заходил, да всех не упомнишь.
И стал Павел Иванович (Якоби) замечать, что психическим
становится Александр Александрович (Серно-Соловьевич), а по
1 Ундинская
слобода в Нерчинском округе на р. У н д а . У слободы прол е г а е т заводско-нерчинский почтовый тракт.
2 Одна
из этих доче ей — «Маша Трубникова», о которой часто писал
А . Серно-Соловьевич ее матери, известной деяіельнице по народному образованию Марье Васильевне Трубниковой (дочери декабриста В . П. Ивашева).
3 В
имеющихся у меня письмах Серно-Соловьевича к Трубниковой, под
которыми он подписывался вымышленным именем «Мерц», часто упоминается о девочках Манечке и Т а н е ч к е .
4 Зайцева была первым браком з а князем Голицыным. О н Женился на ней,
чтобы избавить ее от деспотизма отца, и тотчас же после венчания они
разъехались.
g
5 Сотрудник «Русского слова», член I Интернационала В. А. Зайцев.

«Звенья» № 2

мне — ничуть еще не был, хворал больше желудком, и лечили
его — вот уж точно не вспомню, как первого-то доктора звали,
Геймайзер, что ли, второй Гризингер. И засадил этот-то его
в больницу. А он смирный был — и пускали его с караульным рыбу удить. Один раз караульный-то заснул, а Александр
Александрович и ушел в Цюрих, Пришел прямо к нам.
— Фенюшка, — говорит, — спрячь меня.
Куда же мне его деть-то? А жалко...
—- Полезайте, — говорю, — под кровать.
Полежал там. „Нет,— говорит,—неловко". Вылез. Попоила
кофеем.
— Теперь, — говорит, — как быть? Как бежать? Ведь станут ловить!
— Идите, говорю, через двор. Я не скажу никому. Ушел,
а я спать легла. Только заснула, через четверть часа несутся
Лугинин, Якоби да Черкесов. Дали уж знать им, что из
больницы Александр Александрович ушел. А он в Женеву
поехал, да там хотел угаром отравиться — не вышло, разрезал
жилу на руке — тоже не вышло, ну а в 69-м году на смерть
застрелился...
Печальная наследственность уже издавна отражалась на характере Александра Серно Соловьевича. Подчас очень резкий,
всегда прямой, часто экзальтированный, целиком предающийся
увлекавшей его идее или чувству, он весь вылился в чрезвычайно интересной переписке со своим лицейским товарищем
И. Шамшиным.
Александр Серно-Соловьевич писал Шамшину каждый раз,
как уезжал куда-нибудь на лето, или в имение, или за границу,
писал начиная с юношеских лет, с 1855 г., и кончая 1859 г.
Есть еще одно письмо А. Серно-Соловьевича, датированное
13/25 декабря 1864 г., но тон и характер его таковы, что
если бы не знать наверно автора, то не решишься даже
отнести его к тому же самому адресату от того же самого
лица. Оставляя более ранние письма, я беру письма 1859 г.,
так как из них между прочим видна и семенная обстановка,
в которой росли братья Серно-Соловьевичи. 1
1 Дальше автор воспоминаний приводит письма А. А. Серно-Соловьевича
к его лицейскому товарищу ' И. Шамшину. Ив. Ив. Шамшин (род. в 1835,
ум. в 1912 г.) по окончании курса Александровского лицея поступил на службу
в министерство юстиции. С 1862 г. занимал должности: директора петербургского тюремного комитета, обер-секретаря сената и т. д вплоть до председателя петербургского окружного суда и председателя департамента петербургской судебной палаты, с 1875 г . — с т а т с - с е к р е т а р ь Госуд. совета, с е н а -

А х е н 17/1 Ф е в р а л я , Марта 1 8 5 9 г . 4 ч. ночи.

Ровно месяц тому назад писал я тебе последний раз, драгоценный Шамшин, с тех пор получил от тебя два приложения
и на одно не отвечал. А между тем, после каждого из них
первым порывом, первым желанием, было броситься к перу.
Всякая почти с і рока задирала какую-нибудь из самых чувствительных, самых слабых струн. Не правильнее ли будет сказать—
из самых сильных. Зачем не поддавался я этому веянию?
Выслушай мои оправдания: 1) внутреннее беспокойство, томившее меня, не дававшее столько свободного времени, сколько
нужно было, для того чтобы отвечать так как хотелось. Причин такого состояния очень много, я постараюсь коснуться
до них в разных местах нашей беседы, 2) целая неделя, проведенная в ассизном суде (утром и вечером), 3) зубная боль,
продолжавшаяся несколько дней. Но главной причиной долгого
молчания была мысль окончить всю переписку, написать все
ответы, затем уже посвятить тебе одному несколько дней,
в которых бы я выложил перед тобой душу мою. И вот,
когда препятствия устранены, я чувствую себя до такой степени нездоровым, что не в состоянии сказать двух слов.
Третью ночь не смыкаю глаз, лицо пожелтело, как лимон.
Но несмотря на это, моральные силы свежи и никогда не было
у меня столько энергии в душе, столько страстности стремлений, голова горит, но потребность писать слишком громадна. 1
Начну я с Ир. Ив. 2 . Этот предмет близко касается моего
сердца, да притом и от тебя не очень далек. Прежде всего
должен сказать, что не знаю, как принимать все, относящееся
до меня. Собственные ли это твои слова или переданные по
ее поручению. В последнем случае считаю долгом объясниться.
Упрек в переменчивости через чур как больно отзывается,
я нё могу молчать. Как! и эта женщина меня не знает?!
тор, секретарь Верховного суда, член Верховной распорядительной комиссии
(при Аорис-Меликсве) и т. д.; с 1896 г. — член Госуд. совета, в котором
примыкал к умеренно-либеральной группе. Письма Серно-Соловьевича сохранились в архиве А . А . Слепцова в копиях и были предоставлены
M. Н. Слепцовой М. К. Лемке. который напечатал 17 писем в своей книге
«Очерки освободительного движения 60-х годов» (П. 1908). Публикация
Лемке начинается письмом от 3 / 1 5 июля 1855 г. Д о настоящего письма
у него напечатано 12 писем. Приводимые ниже письма Серно-Соловьевича,
напечатанные у Лемке в извлечениях, восс ановлены в настоящей публикации полностью. Ред.
1 Отсюда текст, который у Л е м к е дан в сокращении.
Ред.
2 Ирина Ивановна Лазарева, жена одного из светских знакомых А. СерноСоловьевича и его товарищей.

и только очень немногие верят (на первом плане ты) в чистоту
моих убеждений. „У тебя не убеждения, а вспышки", вот что
слышал я со всех сторон в Петербурге, вот что посылают
мне и теперь за границу. Ир. Ив. также, после прочтения
моего письма говорит: „много увлечения", да еще „особенно
в том, что до нее касается". И это в те минуты, когда слово
поддержки мне всего нужнее. Один пишет, что я толкую,
другой — проповедую об одном и том же и сам не знаю чего
хочу. З а то твои строки для меня радость и подкрепление
и конечно выигрывают тысячу % 0 /о значения против тех,
которые имеют целью охладить.
Всегда соглашусь, что у меня мало еще выработанного, мало
завершенного, но отказать себе в убеждениях,. значило бы
уничтожить все происшедшее, признать, что никогда не мыслил,
не чувствовал. Но подобного приговора произнести нельзя,
как бы пуста ни была жизнь моя до сих пор, как бы Лазарева
строго ни судила меня. Каждое столкновение, возникающий
вопрос, книга, дают толчек влево или вправо, но главная тема
должна оставаться и останется неизменной, и еслибы для этого
понадобилась жизнь моя, я и тогда бы не призадумался.
Неужели же все, что было говорено — пустые фразы, громкие слова? Все действия бессознательные или по вколоченной
привычке? Неужели нет той искры, которая бы произвела
пожар? Ты знаешь почти все существование мое вдоль и поперек. Детство мое — борьба с семейством, с существовавшим
у нас порядком, ряд наказаний, побегов, запираний в дворницкую, розог (об одном из таких бесчеловечных поступков
я и теперь не могу равнодушно вспомнить, хотя это было
8 лет тому назад). Могло ли это даром пройти, не оставив
отпечатка на молодой душе?
Т а же мысль, то же чувство пробиваются и просвечивают
во всех поступках, восходя мало-по малу до совершенного
сознания их. Лицейская жизнь —опять противодействия, опять
сильные ощущения ненависти и симпатий. Ежели я опустился
после выпуска, ежели не перенес в жизнь прежних стремлений,
столкнувшись с действительностью, за то и страдал я, за то
и душило меня по временам. И вот отчего знакомство с человеком, которому ты передал мое письмо, имеет громадное значение. Он указал мне на необходимость серьезной работы, как на
единственный выход изтого состояния, которого последствиями—
белая горячка или еще хуже — нравственная смерть, апатия.
Я не верю в будущий мир, потому деятельность здесь
составляет для меня вопрос жизни и смерти. Стать на пьеде-

стал и с высоты величия наблюдать за всеми треволнениями,
не принимая в них участия, я также не в состоянии, потому
что слишком люблю людей, следовательно и себя, слишком
горяч от природы, и перегорю.
Людей, смотрящих с холодным беспристрастием, никогда
не увлекающихся, смеющихся над внутренними страданиями,
над неравномерным биением сердца, потому только, что они
им не знакомы, я всегда не терпел. Сделаться подобным им
так же трудно, как превратиться в католического монаха.
Может быть это то же самое, что я писал тебе в первом
письме? В таком случае извини за повторение.
Ежели мне так чувствительно, когда это говорят другие,
каково же должно быть слышать от И. И.? Тем более, что
далее ты продолжаешь: „Я был увлечен вчера, как она взвешивала каждое слово". Да, я был изменчив в обращении, но
никогда в силе чувства; с первых дней и до последних для
нее я оставался все тем же. Ежели И. И. незнакомо лицо мое,
как мне каждое движение, каждое мановение ее, в таком случае можно бы, кажется, верить тому, что я говорил. У нас
ведь были разговоры по этому поводу, правда, что я тогда не
мог высказать всего. С первой встречи нашей, я почувствовал, что между нами есть то сродство, которое сильнее притягивает, чем всякие кровные и семейные узы.
Отношения наши быстро росли и живо вышли из ряда
обыкновенных. Так продолжалось до половины лета. Тут произошла вдруг, без всякой причины, перемена, в которой упрекают меня до сих пор. Неужели это было так и И. И. не
пришло в голову, что шести месяцев, в которые я почти дневал и ночевал, т. е. вечером поздно уезжал для того, чтобы
на другой день утром лететь к ним, недостаточно, чтобы узнать
tous les de' fauts? 1
Нет, это не было так. Мне казалось (может быть, без основания, а может быть и не без оного), что многие думали, будто
я влюблен в нее; опасения мои подтвердились, когда такие
вопросы делались мне или в моем присутствии. Я стал к ним
реже ездить на дачу (только никак не для себя); испытывал,
как это трудно было, впервые поверял свои чувства к ней.
О, как я далеко был от влюбления, но за то начал любить
ее иначе. Прежде я любил для себя И. И., с тех пор для нее.
С этой поры я начал больше думать о ней, о том, что мы
делали, что можно сделать для ее счастья, для развития1

В с е недостатки, промахи.

Трудная была задача, не легко было приняться за дело,
имея так мало практического смысла. Тут я много увлекался,
т. е. не смотрел на вещи так, как следовало. Но разве это
не простительно? Д а и мог ли я равнодушно смотреть, как
блеск и роскошь берут верх над всем. Напротив. Еслиб
мне это было все равно, тогда бы не кольнули меня упреком.
Ты помнишь, вероятно, как бесился я, выходя от них, каким
надорванным уходил. Тряпки заменили собою задушевную
беседу, о чтении, о книгах, которые так необходимы, так
нужны для И. И., и помину не было. Наконец, собственные
ее выражения, вроде: „да! нужно подавить все".
Как бы натура ни была сильна, чудна, великолепна—всякие
хорошие ростки можно подавить. Кажется, тут можно упрекать во всем, только не в недостатке любви.
Какая часть моего письма порадовала? Ведь в нем все, кроме
фактов, было увлечение. Едва ли по приезде tous les de'
fauts могут броситься мне в глаза. Броситься в глаза может
то, что не при нас, а ее достоинства, ее недостатки слишком
живы в моем воображении. Впрочем, может быть, она приобретает новые и с той и другой стороны, в мое долгое отсутствие. Теперь, когда я приеду, их не будет в городе, потом
опять уеду, что тогда будет, к чему загадывать так далеко?
Может быть, мое желание и не осуществится, хотя сильные
доводы только могут отклонить его. •
Отчего ты вместо ответа делаешь мне вопрос, на который
я не в состоянии ответить, потому что никогда не задавал
его себе, да и оттого, что не нахожу причин, чтобы одна привязанность вытесняла другую (Кого я больше люблю — тебя
или И. И.?). Оттого ли, что не хочешь обдумать этот предмет,
оттого ли, что не хочешь прямо сказать? А я, признаюсь,
сильно расчитывал на тебя и на Черкесова, о котором намерен писать в этом виде. Во всяком случае, упрекая меня за то,
что пишу „неделикатность", ты отнял у меня самого одну
из главных отговорок.
Что касается маскарада, то при мне уже начались приготовления, которые и тогда еще очень мало занимали меня.
К чему это описание великолепного костюма Ир. И ? Будь он
во сто раз богаче, все так же мало заняло бы оно меня.
Я вообще мало обращаю внимания на дамские костюмы. Если
бы ты прислал мне бантик от самого простого ее платья,
он был бы мне гораздо приятнее, по крайней мере, я знал бы,
что И. И. носит такие. Портрет И. И. обещала. Правда, это
было год тому назад, и не удивительно, что она о том забыла.

Я удивляюсь, как ты поддерживаешь невозможность присылки.
После этого почти ни за что нельзя поручиться и отказывать
т о л ь к о на этом основании можно почти во всем.
Второе опасение также неосновательно, против него есть
гарантия — твое честное слово. Ты, конечно, не сомневался,
что я попросил тебя, если не показать, то рассказать И. И.
во всех подробностях письмо мое, а затем оно, конечно, останется между нами двумя.
А зачем хочу я этого, какое право имею на то? Хочу, чтобы
доказать, как дорого для меня каждое ее слово. Право она
дала сама, назвав отношения наши именем, которое я не умел
им дать. „Брат и сестра". Не знаю, так ли. Я не гонюсь за
названием. И отчего люблю я И. И. так сильно, так чисто
и так бескорыстно. Отчего порой, когда сомнения терзают
грудь, что-то родное стучится, или когда жажда деятельности,
борьбы томит и жжет, знакомый звук слышен вдали. Неужели
эта женщина не подаст мне руку, не скажет: „идите своей
дорогой, другой для вас нет".
Твой друг А.

Сер.

Хотел переговорить о многом.
Перешли это письмо по адресу.
Мать писала сестре
но не знаю, как отослать, я взялся
передать через тебя.
Во всяком случае, можно заняться немецким яз. Будь здоров. Целую тебя крепко. Главное, не дай лени овладеть.
6 часов вечера 22 февраля—7 марта 1859. Воскресенье.

Припоминая сегодня, писанное тебе во вторник, мне пришла мысль просить тебя критиковать письма мои, как можно
строже и беспристрастнее. Мне кажется, что я вдаюсь в очень
частые повторения, но это бы еще ничего, — важнее то, что
читающему их невольно может броситься в голову претензия
на не понятую будто бы натуру и т. п., что бы мне очень не
хотелось. Пожалуйста, прими это без всякой задней мысли,
я говорю то, что думаю; может быть, на меня произвели бы
подобное впечатление такие строки. Действительно, я все
кричу о внутренних страданиях, о самопожертвовании, ненависти, где же право, на чем оно основано и не противо1 Из этого письма впервые видно, что у братьев Серно-Соловьевич была
сестра.
2 У Лемке это письмо с пропусками.
Ред

речу ли ежедневно тому, что проповедую с таким озлоблением.
Притом такая переписка будет полезна для нас обоих, да по
правде сказать мне не совсем известны твои теории, с которыми
бы хотелось познакомиться во всех малейших подробностях.
С нашего выпуска меня постоянно преследовало опасение,
чтобы ты не сделался светским человеком. Выражение это
так не ясно, имеет столько значений, и мне слышится вопрос,
что понимаю я под ним? Трудно хорошо ответить. Конечно,
я теперь не думаю, чтоб пустые приличия взяли над тобою
верх, для этого ты слишком умен, но на короткое время,
мгновенно —пожалуй. Меня мучит совсем другое. Я опасаюсь
1) чтобы ты не потерял чистоту, 2) за твои политические
убеждения. Опять двусмысленно, вот что значит непривычка
писать. Под чистотою я разумею неотступление ни в чем,
при каких бы то ни было обстоятельствах от истины, т. е. от
того, что принимаешь за правду. Другими словами, не делать
уступок quand menu. Несколько выше я делаю тоже обвинение самому себе, но у тебя гораздо больше искушений.
Ведь к достижению этой-то чистоты и нужно нам стремиться,
а светские условия и наклонности противоположны ей.
Теперь, пока не приходится действовать в больших размерах, все наше поле в мелочах, в ожидании будущего нам
нужно разобраться в этих проблемах, тогда, как гостиные
заставляют часто быть не только уклончивыми, но придавать
значение таким людям и вещам, от которых нужно бегать.
Уступая в ничтожностях, дойдешь мало по малу до уступок
в серьезном деле. Этого я страшусь, зная, как одно извинение ведет за собою целый ряд. Впрочем, должен тебе сказать, что этого рода опасения развились сознательно толькотеперь: в Петербурге они являлись более со стороны формальностей. В особенности не мог я переварить двух знакомств: Дубасовых и Танеевых
О первых у нас был разговор, ты отвечал что изучаешь людей.
Позволь возразить на это; обстоятельства, служба сталкивают нас с та ого рода людьми достаточно для того, чтобы
мы еще сами сближались с ними. Наконец, при нашей незрелости, юности, следует сначала окрепнуть, а пока нельзя без
боязни ездить всюду. Это страшная самоуверенность и вера
в свои силы. „Нет здоровья, которое вынесло бы каплю гнилой крови". А кто ручается, что ты не заразишься. Может
быть, нередко, не имея положительных доказательств, а только
1

У Л е м к е фамилии обозначены только инициалами.

одно предчувствие, нюх, ты невольно поддаешься противной
стороне, которая также бывает сильнее. Не даром один мой
знакомый немец повторяет при каждом удобном и неудобном
случае: „vieles hat seine zwei Seiten". 1
Д а позволь, к чему привело тебя знание. Чего ближе, как
Лазаревы. Помнишь, как ты говорил мне, знай я людей получше, никогда бы не стал так часто ездить к ним. А теперь
сам же ты попал в эту западню. Положим, в этом случае,
я лично очень доволен, как для тебя, так и для себя, вашей
дружбой с Ир. Ив. Был момент, когда я опасался, чтобы эта
женщина не встала между нами. Но нет, решительно нет,
еслиб привязанность к тебе и сделалась сильнее чем ко мне,
это нисколько бы не уменьшило моей любви ни к тебе, ни
к ней. Кстати, неужели она не поняла, из какого источника
выходят мои упреки. Впрочем, женский такт возмещает недостаток развития. (Достань портрет).
В первую минуту я сильно испугался за твою голову, маскарад увеличил страх, но rowen и английское судопроизводствон е с к о л ь к о р а с с е я л и е г о . Сабуровы должно быть уже
приехали, положение твое крайне затруднительно, и требует срочной обдуманности. Ты слишком многим обязан им, для того,
чтобы разрывать связь, не взвесив всех обстоятельств. Их
поведение, образ мыслей о нас вообще, интересны (нельзя ли
побольше подробностей?).
Е. А. мой душевный поклон. Главное, если любовь твоя
прошла, не шокируй .ее. Вообще мой совет быть осторожным
в действиях и словах (со всеми) и долго не делать решительного шага. Знаешь, по моему, если вы и сойдетесь по прежнему, всетаки не следует ездить к Сабуровым каждый день.
Подобные посещения принесут один вред. У тебя, как и у меня,
много женственности в характере, а они развивают эту сторону. Равновесие необходимо, иначе выйдет плохо, взгляни
на Андрея. 2 Д а и к чему пригодишься, проводя утро в канцелярии, а вечер в обществе? Право, нам следует теперь
больше заглядывать в книгу.
На счет опасения за политические убеждения, могу сказать
только: боюсь, чтобы мы не разошлись, или правильнее—
боюсь, что ты не примешь крайних, к которым питаю сочувМногое имеет свои две стороны (дословный перевод).
Андрей Александрович Сабуров, товарищ по лицею Серно-Соловьевича, Шамшина и Слепцова. С апреля 1880 по 1881 г. был министром
народного просвещения.
1
2

ствие, имею склонность и буду обрабатывать. Затем, решительно не знаю, откуда ты взял, что я сержусь на тебя, что
между нами существует недоразумение. Все, что я мог иметь
против тебя, это то, что ты не останавливал моего дурного
поведения в отношении некоторых товарищей, в особенности
в моей нетерпимости, которая поселила такую страшную вражду во многих из них. Впрочем, не ты ли же один указал
мне, как далеко это поведет? К несчастью, было уже поздно.
Да будто нам возможно примириться чистосердечно с теми,
» на которых намекаю. Мы идем по слишком разным дорогам,
и чем старше становимся, тем резче проведена черта. Ктонибудь должен уступить, иначе отношения будут вертеться на
дипломатии и, при первом представившемся случае, разлетятся
вздребезги. В каком положении наш товарищеский кружок?
О перепечатывании сомневаюсь.
Известия о Каткове привели меня в восторг и в бешенство.
В последнем № отличный ответ на письмо русской дамы. 1
Твое и вообще впечатление протеста на обвинительный
акт? 2
Через две недели я еду. До тех пор хотел бы много сделать, прочесть еще кое что, поговорить с тобой о многом,
написать Черкесову, Грише (обвинительное письмо), Нюньке—
не знаю успею ли. Не известно ли тебе что-нибудь о предположениях Штакельбергов на счет заграничной поездки (это
был секрет)? 3 Ежели „задушевный поклон" были подлинные
слова Алекс. Никол., 4 скажи, что он глубоко тронул меня.
Передай всем товарищам и знакомым, которые помнят меня,
что я обо всех думаю.
Скажи Ир. Ив., отчего она все посылает мне одни поклоны,
неужели никакого словечка больше? Отчего я нахожу всякий
раз сказать ей что-нибудь? Неужели ни одно письмо мое не
будет без ее имени?
1 «Колокол», лист 36, 15/11 59 г. А в т . Э ю — о т в е т Герцена на письмо к нему
А . П. Глинки, жены поэта и б. участника заговора декабристов Ф . H Глинки.
А. П., сама поэтесса елейно-божественного и ханжеского направления,
уговаривала Герцена обратиться к богу и к христианству. См. сочинения
Герцена под ред. М. К . Лемке, т. IX.
2 В № 2 9 «Колокола» от 1 декабря 1858 г. под названием «Обвинительный
акт» напечатан ответ Герцена на письмо к нему Б. Н. Чичерина, обвинявшего Герцена в чрезмерных нападках на Александра II, чем ц а г ь будто
бы толкается в реакцию и что вредно отражается на интересах обновляющейся России. Ред.
3 Назначение гр. Э. Штакельберга военным агентом в Париже.
4 А. Н. Плещеев.

Прощай, бегу, у нас начинается карнавал, о котором вы не
имеете понятия. Крики, музыка, веселье напропалую на улицеЯ в отличном настроении духа, здоровье только швах. Пиши
в Ахен, да почаще,
Крепко целую тебя твой друг А.
Серно-Соловьевич.
Я думаю, что письма мои, хоть отчасти должны доказать,
что нисколько не сомневаюсь в чувствах твоих ко мне. Да и
не имею права.
0 благотворительности мало думаю, но что видел и узнал,
сообщу об этом.
13/25 декабря 1864 г . 1

Я знаю, что воспоминания юности плохой рычаг, но нужда
хватается за соломинку. Когда мы были в Лицее, я иногда
помогал Вам деньгами, отплатите мне теперь тою же монетою,
я нахожусь в самой крайней нужде. Здоровье мое в страшном
состоянии, мне необходимо лечиться. Но для лечения нужны
деньги. Подсобите мне, достав в долг до 1-го ноября будущего года 300 р с. Укажу даже источник—И. И. [Лазареву]
я в свое время два раза ссужал тысячами.
В случае исполнения моей просьбы, вышлите деньги по следующему адресу:
Ваш А. С.-С. 2
Что нужно было пережить человеческому сердцу, чтобы
после' предыдущего письма могло явиться это письмо от
13 декабря.
Вообще в письмах А. Серно-Соловьевича выявляется весь
человек: его отношение к своей семье, чистота платонического
увлечения женщиной, зачатки интереса к утопическому социализму, интерес к вопросам политическим, касающимся
России, его принципиальность, перед которой не устояла даже
трогательная дружба к Шамшину, горячий интерес к животрепещущему крестьянскому вопросу, которому в годы, когда
А. Серно-Соловьевич был за границей еще не в качестве эмигранта, отводилось исключительное внимание в „Колоколе".
„Колокол" гудел на всю Россию, и на страницах его находили
У Лемке этого письма нет.
Ср. это письмо с другим, к тому же лицу, от 10 января 1859 года, также
с просьбой о деньгах, но для общественного дела См. у Лемке, стр. 254.
Т о н письма объясняется охлаждением между бывшими друзьями в связи с
польскими делами 1 8 6 2 — 1 8 5 3 гг. Шамшин совсем отошел от увлечений молодости, Серно-Соловьевич стал на путь революции. Ред.
1

отголоски различные воззрения, комментируемые Герценом:
ретроградно-чиновнические, либерально'прогрессивные, крайне
боевые.
Так как в 1859 г. цензура запрещала всякие статьи, обсуждавшие вопросы об освобождении крестьян, то на страницах русских журналов и газет они прекратились, перешли на
страницы „подземные" и стали печататься за границей. Не
мудрено, что даже такую книжку, как „Освобождение помещичьих крестьян посредством ликвидационных уездных контор" кн. Львова, приходилось издавать в Лейпциге.
В 1859 г. А. Серно-Соловьевич вернулся в Россию, а в
1862 г. уехал за границу после многочисленных арестов среди
студентов и других лиц.
14 декабря 1861 г. были арестованы большие его друзья
М. Ил. Михайлов и В. А. Обручев. Первый обвинялся в распространении составленной вместе с Шелгуновым и напечатанной в герценовской Вольной русской типографии прокламации,
привезенной из-за границы.
Естественно, что прокламацию, полную животрепещущего
актуальнаго интереса, в числе многих других распространил и
А. Серно-Соловьевич. В бытность его за границей он получил
от русского правительства вызов вернуться в Россию для дачи
показаний по поводу распространения прокламаций или остаться
вне родины—и остался уже в качестве эмигранта.
И вот начинается для А» Серно-Соловьевича трудная и
трудовая заграничная жизнь, полная лишений, полная болезни,
но и полная друзей и дела. Дела уже в большей своей части
не русского только, а международного, интеррациональнаго,
хотя он не уклонялся и от русских дел и состоял членом эмигрантского русского комитета в Женеве.
У меня находится пачка писем его к М. В. Трубниковой,
через которую он сносился с редакциями по делам издания
своих работ в России. Посылал он переводные романы в „ Д е л о "
(1867 г.), писал статьи в „Биржевых ведомостях", издаваемых
тогда К. В. Трубниковым, 1 переводил многотомную историю
Шлоссера, но большую часть времени все-таки посвящал интернациональному рабочему движению, встав в ряды швейцарских столяров. Его блестящая ответная статья Гегу (Hoegg),
возражавшему, хотя в дружелюбной форме, против стачки рабочих, была напечатана отдельной брошюрой под заголовком:
1 Секретарем редакции была Вера Вас. Ивашева, потом замужем
за Черкесовым, дочь декабриста Ивашева, сестра М. В. Трубниковой.

„Между корой и деревом не кладите пальцы" 1 и цитирована
в „Suisse République".
Эта газета пишет: В „Journal de Seuéve" некто г. Г е г (Hoegg)
выступил посредником между хозяевами и рабочими, якобы
от имени последних. Но вот женевский столяр А. Серно вы
пускает брошюру: „В ответ г. Гегу по поводу стачки". В брошюре Серно указывает сначала, что Гег отнюдь не является
представителем рабочих. Дальше идет разбор самой статьи
Г е г а и ставится вопрос: „Какое дело г. Гегу до стачки? По
какому праву вмешивается он в это дело и хочет во что
бы то ни стало облечься в тогу представителя рабочего
клагса".
„Может быть,—говорится в брошюре, — г. Гег обладает наилучшими намерениями, но при данном состоянии наших дел он
играет роль медведя в басне Лафонтена „Пустынник и Медведь". С нашей точки зрения письмо этого господина в высшей степени вредно для того дела, которое он берется защищать, и, кроме того, совершенно бесцельно. Это мы и постараемся выяснить разбором статьи, которой автор придает столь
важное значение, настолько важное, что она якобы должна
способствовать примирению рабочих с хозяевами. Мы постараемся указать, что автор не понимает того, что он сделал,
или во всяком случае что он не заслуживает той симпатии,
которую ему сейчас оказывают некоторые рабочие.
Прежде всего Гег нас известил, что в Женеве он только
проездом (это нам очень приятно); что он чрезьічайно привязан
к этому городу (что, естественно, должно тронуть сердца
всех женевских патриотов); что в груди его бьется сердце (в
чем мы никогда не сомневались); что сердце его полно печали
(о чем мы бесконечно сожалеем); что он берется за перо, чтобы
разрубить Гордиев узел социального вопроса—что мы сейчас
и увидим.
Прослушаем почтительно и внимательно новые и сильные
аргументы—„плод долго зревших размышлений в длительные
бессонные ночи г. Гега".
Далее в брошюре шаг за шагом разбирались все положения
Гега. Нужно дословно передать всю брошюру, чтобы ее оценить по достоинству. В ней сказывается большой талант писателя, освещающего стачку с совершенно новой точки зрения,
уничтожающей без восклицаний, а логическими доводами выдвинутые Гегом аргументы...
1

Entre l'arbre et l'ecorce il ne faut pas maitre le doigt.

Особенности брошюры заключаются в том, что, рассматривая
причины стачки, автор не прибегает к сентиментальным восклицаниям об угнетенном рабочем классе. Брошюра заканчивается указанием на то, что рабочие не нуждаются в таких
защитниках, как Гег, и что ему не следует „совать пальцы
между корою и деревом".
В Александре Серно-Соловьевиче, как и во многих других,
была настоящая страсть равенства, труда, справедливости, свободы и разума. Все это сочеталось с большой любовью к
друзьям и с юмором в жизни. Первое подтверждается рядом
писем из-за границы, подписанных псевдонимом „Мерц", адресованных М. В. Трубниковой и частью ее сестре (вышедшей
замуж за А . Черкесова).
Они передо мной. Перелистывая их, я вижу черты неизменной дружбы к русским друзьям.
Эпизод из жизненной юмористики передавал мне А. А. Слепцов.
Однажды, не то в Вевэ, не то в Монтре, в 1865—1866 гг.
наткнулся Слепцов на одиноко сидевшего на берегу озера
художника. Перед ним стояло несколько мольбертов, два ведрышка с красками и лежало несколько кистей. Темно-синее
Женевское озеро отражало такое же синее небо, по которому
грядою тянулись легкие облака, разбросанные отдельными
кучками на небе. Художник обмакивал то одну, то другую кисть
в ведрышки и быстро проводил по всем полотнам на одном
и том же уровне. Слепцов подошел к художнику.
— Ба! Александр Александрович! —воскликнули оба разом.
Действительно, один был Александр Александрович Слепцов,
другой—А. А. Серно-Соловьевич.
— Что ты делаешь? 1 — спросил Слепцов, с удивлением
глядя на ряд мольбертов с аналогичными мазками— Деньги кую. Швейцарцы в восторге от моего художества.
Смотри." покупают одну картину и сразу имеют две! Взгляни: •
вот синий тихий Леман. Видишь: над ним небо с облаками.
Подожди, я переверну картину вверх ногами. Смотри: бывшее
небо—теперь внизу оно изображает озера с белыми „баранчиками", очевидно, погода ветреная, а вверху—синее безоблачное небо...
— Да, швейцарцы народ экономный.
— И хорошо идут картины?—спросил Слепцов.
— Великолепно!
1 Лицейские товарищи
всю жизнь
друг друга по имени и отчеству.

оставались

на

»ты»,

хотя

называли

Г f^Ç"

T И ;

.и.H H

Ï U t e y M К.<ч

& V Ç a ; r » ,-,'i., : 7
НИКОЛАИ

ГАВРИЛОВИЧ

Л л .-- К С . P
'1 •
г ; '}i t V f - A i ï i b . ? ^ ' ЧЕРНЫШЕВСИИИ

ц-

IV
РАБОТА

ПОДПОЛЬНАЯ

Упоминая о „пятерках" Чернышевского и об обществе „Земля
и воля", я еще ни слова не сказала о самой системе этих пятерок, которые затем целиком влились в „Землю и волю".
Организация пятерок заключалась в том (цитирую по запискам Слепцова), что каждый из членов органиіовал около
себя свою пятерку и т. д. Таким образом, если в пятерке
были члены а, б, в, г, д, то каждый из них мог быть членом
еще и самостоятельной пятерки и, следовательно, около
каждого из них должно быть не более восьми знающих его
лиц: четверо из той пятерки, к которой он был п р и с о е д и н е н ,
и четверо тех, к о т о р ы х о н с а м п р и с о е д и н и л к своей
пятерке. При „провале" кого-нибудь об этом узнавали восемь
членов двух разных пятерок. При болтливости могли тоже
пострадать только восемь человек. Имена вновь вошедших
в новые пятерки сообщались членом, присоединившим неофитов в ту пятерку, в которой он сам получил, так сказать,
крещение.
Затем все передавалось уже по восходящей линии, так что,
всех членов из в с е х пятерок знал только центр. При этом
нужно отметить, что каждый член пятерки имел право организовать только одну филиальную группу. Такое предусмотрительное решение было принято для того, чтобы члены
организации не увлекались механикой приобщения, а занимались более существенным делом, которое им будет
поручено. 1 Только члены основной пятерки Чернышевского
могли организовать вновь такое их количество, какое нашли бы
нужным.
Поэтому мне известны многие из членов пятерок, составленных Слепцовым, хотя я почти не знаю, кто кого
приобщал к другим пятеркам.
Слепцовские пятерки состояли из самого Слепцова и затем: первая из них: А. С . Корсаков, А. А. Мордвинов (оба
друзья юности Слепцова), Рачинский (друг Чернышевского),
А. Потебня; 2 вторая: П. И. Апрелев, А. Жук, А. Рихтер,
1 Впоследствии
Нечаев взял основу пятерок Чернышевского за стратегическую базу для своей подпольной работы.
2 Я не утверждаю,
а только предполагаю, что Потебня был в первой
пятерке, основанной Слепцовым. Предполагаю, судя по словам Слепцова,
что «после знакомства с Потебней (у Чернышевского) мы стали работать

.Звенья. M 2

А. Кочетов; третья: А. Стронин (украинец), В. Чуйко (уроженец Омска), А. Рощин, С. Капустин (сибиряк); четвертая:
Н. Утин (студент), А. П. Наранович (студент, сын лейб-хирурга, начальника Медицинской академии), Козлов (поэт), четвертого не знаю.
Из перечисленных лиц я знала человек семь, не считая
давно умерших А . Корсакова и Мордвинова, которые были
мне сродни (двоюродные братья моего отца).
Помимо семи из пятерок Слепцова я встречала, вернее,
у нас бывали в более поздние годы и другие землевольцы
шестидесятых годов. Два-три штриха из жизни некоторых из
них мне, может быть, удастся дать.
О других, кроме имени и фамилии, ничего не знаю, так
как мало интересовалась биографией лиц, нас посещавших;
о третьих смогу, вероятно, сообщить несколько больше.
М. Лемке, которому я передала для просмотра после смерти
А. Слепцова его бумаги и записки, опубликовал уже некоторые из них, но это было в 1906 г. И через двадцать пять лет возобновить в памяти людей черты из жизни
таких лиц, как братья Серно-Соловьевичи, Потебня и некоторые другие, мне кажется, не явится злоупотреблением
вниманием читающих эти заметки.
Апрелев Павел Иванович, ведавший книжным магазином
Н. Серно-Соловьевича совместно с другими после ареста
Серно-Соловьевича, входил во вторую из пятерок Слепцова.
Я его видела только раз, в 1885 г., перед его отъездом на
юг в качестве податного инспектора. Первые податные инспектора 80-х годов, как и мировые посредники первого призыва
(60-х годов), были одушевлены идеей справедливости и стремлением посильного служения народной массе. И первые их
кадры набирались (при министре Бунге) Рихтером и Слепцовым
(Рихтер—бывший член „Земли и воли"). Этот идеализм минувших лет, корректируемый опытом последующей жизни, мне
кажется, очень характерно выявляется в письме Апрелева
к Слепцову за четыре месяца до смерти последнего, т. е.
в марте 1906 г.
с ним в пятерке». Д а т ы организации той или иной группы пятерок мне
неизвестны. Может б ы т ь даже, что в первой пятерке был не Потебня, а
Кочетов, который близко стоял к члену первой пятерки Мордвинову, что
видно из надписи на фотографической карточке жены Мордвинова, надписавшей на обороте своей фотографии: «А. Кочетову от А. Мордвиновой». Карточка у меня сохранилась, как и карточка А. Мордвинова с надписью же Кочетову.

Вот часть письма Апрелева (1906 г.):
»... Пишете Вы, дорогой Александр Александрович, что,
может быть, мы, пережившие начало 60-х годов, пригодились бы молодому поколению. Не верится мне в это, воля
Ваша. Что такое теперь для выступившего на историческую
сцену поколения мы, идеалисты, неисправимые идеалисты
60-х годов с нашим неосуществившимся стремлением, покоившимся на почве порядочности, брезгливости ко всему
нравственно-нечистоплотному, цинично-грубому!!! Когда вот я,
например, следя за газетами разных направлений, за развертывающимся движением, не в состоянии дать себе хотя бы приблизительного отчета, где кончается революция и где начинается просто грабеж, разбой, бесцельные убийства, бессмысленные на почве своекорыстия разорения до основания
того самого народа, ради блага которого все это делается,
наконец—самое обыкновенное воровство со взломом, вымогательством и ложь, ложь и ложь!..
В лучшем случае мы, быть может, могли бы сыграть роль
жирондистов великой французской революции с теми же последствиями, но с тою разницей, что их гильотинировали,
а нас гг. Федоры Измаиловичи Родичевы и их единомышленники обрекли бы на повешение.
... Да еще и смогли ли бы мы сыграть роль жирондистов,
которые ведь были молоды, полны сил, энергии и были
с п л о ч е н ы , и выросли в той самой общественной атмосфере,
которой дышали озверевшие люди революции того времени.
Нет, мне думается, что поколение конца 50-х годов и начала 60-х,
подобно декабристам, бывшим еще большими идеалистами, свое
дело сделало, послужив одним из этапов освободительного
движения, поработав над укреплением великой идеи („Ведь идея
вечна, молодой человек!"—сказал мне однажды в III Отделении
цензор Нордстрем или Норман, хорошо не помню фамилии).
Ценою бесчисленных жертв, вырванных из числа лучших людей
и по теперешнему времени уже более не нужных, расплачивалось оно за свою преданность идее, почему последним могиканам этого поколения, мне кажется, можно с полным сознанием
подписаться под предсмертными словами Сенеки: 1
Наш век прошел, пора нам, братья,
Другие люди в мир пришли,
Иные ч у в с т в а и желанья
Они с собою принесли...
1

Поэма А . Н. Майкова «Три смерти»

Б ы т ь может, истина не с нами,
Наш ум ее уже неймет
И охладевшими очами
Глядит назад, а не вперед.
И света истины не видит,
И вопиет: спасенья нет!
А может быть, иной придет
И скажет людям: «вот где свет»...
Нет. Нам пора...

На этот раз этим закончу свое письмо, прибавив только,
что попрежнему горячо, крепко жму вашу руку и остаюсь
все тем же душою Вам преданным П. Апр."
Во второй пятерке, кроме Апрелева, были А. Жук, участвовавший и дальше в подпольных организациях 70 —80 х гг.
Мне о нем как о ценнейшем человеке упоминала Софья Николаевна Лаврова, член „Земли и воли" 70-х годов. Подробной биографии его не знаю. 1
Александр Александрович Рихтер, уцелевший после провалов
60-х годов, пошел, как и И. Шамшин, по дороге служебной,
в последние годы своей жизни был директором департамента
окладных сборов (при министре Бунге) и пользовался репутацией безупречно честного человека. 2 Он оставался в хороших
отношениях с идейными товарищами своих юных лет и не чуждался их, как другой член пятерки, А. Кочетов, избегавший
намека на свое бывшее участие в организации. Может быть,
потому Кочетов и со Слепцовым сохранял только отношения
товарища по службе (оба были членами ученого комитета
министерства народного просвещения).
Дальше членом третьей пятерки „Земли и воли" был короткое время Александр Иванович Стронин, большой приятель
Слепцова. „Короткое время", так как засаженный в 1862 г.
в Алексеевский равелин за украинский, кажется, кружок, он
потом уже выбыл из нелегальной деятельности. Легальная
его деятельность в Полтаве выражалась в устройстве женской гимназии на исключительно даровом труде преподава•

1 А . А. Жук — студент
юридического факультета Петербургского университета; за участие в студенческих волнениях 1861 г. арестован, но прощен и остался под гласным надзором полиции в Петербурге; в 1 8 6 2 — 1 8 6 3 гг
был членом «Земли и воли»; впоследствии отошел от движения и был директором Владикавказской железной дороги. Ред.
3 А.
А. Рихтер (1837 — 1898) учился в Александровском лицее; в 60-х
годах был мировым посредником; будучи директором департамента окладных сборов, провел реформы, сводившиеся к облегчению податных тягот
трудового населения; по его мысли учрежден институт податных инспекторов; работал по земству. Ред.

телей. Он был социолог и философ и проводил в своих трудах идею построения общества по законам механики (пирамида
с круглым основанием). Суровый высокий старик часто бывал
у нас в 80-х годах. Немножко холодно и жутко становилось
в его присутствии, чего совсем не ощущалось при беседах
с уроженцем Сибири Семеном Яковлевичем Капустиным.
Эгот был ходячая доброта. 1 Идейно связанный с Слепцовым
шестидесятыми годами и спаянный участием с ним в польских делах, он был в свое время членом третьей пятерки и
участником „Земли и воли", а в 1864 г. уцелел от разгрома
и взял должность комиссара по крестьянским делам в Польше;
свое излюбленное детище „крестьянский вопрос и община"
пронес он свято до гробовой доски и, умирая почти семидесяти лет, завещал мне перед смертью „беречь своего друга
А. Слепцова".
В. В. Чуйко, родом из Омска, студент физико-математического факультета, уже по одному своему живому темпераменту не мог в университете оставаться пассивным зрителем
событий и чудом уцелел от ареста всего своего кружка, руководимого Слепцовым. 2 После краха начала 60-х годов он
успел в 1867 г. уехать за границу, где широко воспользовался
возможностью пополнить свое образование философскими
дисциплинами и углубить их в особенности по языкознанию
и искусству. Его подвижный темперамент, его идейность бросили его в лагерь гарибальдийцев, и из Рима он посылал
корреспонденции в петербургские газеты. Его богатейшая
литературная деятельность продолжалась и по его возвращении в Петербург, прекратилась только с его смертьюСкромная квартира его посещалась литераторами различных
толков, и у него между прочим я впервые в России слышала
защиту анархизма из уст Волынского (Флексера) 3 .
1 С.
Я . Капустин (1828 — 1891) окончил Казанский университет, служил в главном управлении Западной Сибири; в 1864 г. перешел на службу
в Польшу— по крестьянскому управлению; в 1865 г. переехал в Петербург,,
где служил в министерствах внутренних дел и юстиции; с 1869 по 1883 г .
заведывал внутренним отделом «Правительственного вестника»; напечатал
много работ публицистическою
характера
(о крестьянской
общине
и др.). После «Правительственного вестника» писал в «Русских ведомостях». Ред.
2 В.
В. Чуйко (1839 — 1 8 9 9 ) род. в Варшаве, учился в Омском кадетском корпусе, в Петербургском университете и в Париже; привлекался
по делу о «Молодой России», по делу Каракозова; переводчик, критик. Ред.
3 А . Л. Флексер (1863
1 9 2 6 ) —известный критик, писатель по вопросам
искусства (псевдоним А. Волынский). Ред.

Чуйко не только с уважением, но и до самой своей смерти
с сердечной нежностью относился к Слепцову, что и связало
нас и с ним и с его семьей (жена и две дочери).
Я нигде в литературе не встретила имени А. А. Козлова
(поэта) в связи с движением 60-х годов, между тем в уцелевших обрывках бумаг Слепцова, касающихся этих лет, есть
строка карандашом: „Козлов, Наранович, 4-я группа", а рядом
с ними имя Н. Утина. Известно, что Утин состоял в одной
из пятерок, и именно в четвертой, организованной Слепцовым.
Более чем вероятно, что студент Медицинской академии, сын
президента этой академии Наранович и поэт Козлов принадлежали именно к этой же, четвертой пятерке, возглавляемой
А. А. Слепцовым. Впоследствии, уже доктором, Наранович
стяжал громкую известность среди бедноты, которую он лечил
самоотверженно и, конечно, бесплатно. Вдова Нарановича,
элегантная,. интересная женщина, верная традиции прошлого,
собирала в своей гостиной студенческую молодежь, общавшуюся у нее с передовыми людьми тогдашней столицы, и
продолжала таким образом просветительную деятельность
своего мужа.
Козлов же Алексей Александрович бывал у нас в 80-х годах,
когда приезжал из Киева, и со слов его знаю, что он—коренной москвич и любил свою Москву чрезвычайно. Там и учился
в университете. Родился в 1831 г. 1 Сначала был он членом
московских революционных кружков, а в 1866 г. был арестован уже в Петербурге по „Земле и воле" (о его принадлежности к пятеркам собственно я предполагаю, но не утверждаю).
Привожу стихотворение Козлова с подлинника, находящегося в бумагах Слепцова. Не знаю, напечатано ли оно
где-нибудь еще.
МОСКВА
Москва дел наглых круг обширный
Не развивает, но казнит
И за ГІугятинскою ширмой
Поступков гнусных не таит.
1 А . А . Козлов ( 1 8 3 1 — 1 9 0 1 ) —внебрачный сын помещика И. А. Пушкина
от вольноотпущенной крестьянки; род. в Москве, окончил университет
там же; привлекался по разным революционным делам и по делу Каракозова; с начала 70-х годов занимался философией, а с 1876 г. был доцентом и профессором философии (до 1887 г.) в Киеве; печатал очень много
по вопросам философии и общественности (об »Исторических письмах»
П. Л. Лаврова, о Шопенгауэре, о Конте, о Л. Н. Толстом, о Вл. Соловьеве,
о Канте и мн. др.). Ред.

В ней мир другой, но мир чудесный,
В ней гаснет вера в Комитет, 1
В ней подлость бьет людей известных,
В ней Долгоруким 2 воли нет!
Нет у нее оков поэтам,
Чтобы тиранить мысль души,
В ней правда наголо пред светом,
В ней цензора так хороши!
Москва з о в е т на бой с пороком,
Жандарма воля в ней слаба,
В ней правда слышится далеко,
В ней мысль—царица, не раба!
А здесь 3 милльоны ведомств разных
З а мыслью день и ночь следят
И ропот против дел их грязных
Чертой кровавою крестят!
Пред троном истину скрывают,
Что чисто—клеветой чернят,
Свободу слова убивают,
В царя вливают злобы яд!..
Нет, нет! М о с к в а — с в я т ы н я мысли!
Но говорят, что и над ней
Цензурный гнев и кнут повисли,
Путятин рот зажал и ей!
И в ней, в безумном озлобленьи,
Начнут рвать мысль чрез палачей
И з а стремленье к просвещенью
Давить жандармами людей!..
А.

К.

И другое:
Н А П У Т Н Ы Й ГИМН
гнилому настоящему, превращающемуся в былое.
Тяжелый век! Чем далее прогресс
Идет, тем более подгнивших пней валится;
Редеет наш голов дубовых лес,
Жизнь свежая повсюду шевелится!
Глупца теперь значенье неуместно,
Нуль дважды значит н и ч е г о .
Стремится все клеймить, что пошло, что бесчестно,
И гнать его!
Теперь ханжа иль наглый трус и льстец
Не так легко всползет на видное местечко;
Не так легко невежда и глупец
1 Цензурный комитет, в котором
рядом с министром народного просвещения восседал шеф жандармов В. А . Долгорукий.
2 К н я з ь Долгорукий—шеф
жандармов.
3 В
Петербурге.

Придавит мелкого, простого человечка!
Теперь гроза—общественное мненье.
Оно щадить не станет никого;
Оно велит казнить невежество презреньем
Изгнать его!
Итак, прощай рутинный сонм глупцов,
Героев взятки, спеси, самоправья!
Могильный склеп тебе давно готов,
В нем ждет тебя проклятье иль бесславье.
Пред смертью ты запел об исправленьи,
Твердишь: но я... я, право, ничего,
Но слышишь крик: карать его за преступленья
И гнать его!
11 октября 1862 г.
А.

Козлов

Из лиц, входивших в организацию „Земли и воли", лично
мне известных, бывавших у нас, я могу назвать еще несколько
человек, хотя не знаю, кроме двух или трех, кто их присоединил к организации и какую роль они в ней играли.
Тут я буду держаться алфавитного порядка; внести о них
много нового не смогу, вероятно, да и не важно это, так как
все они более или менее известны, и если упоминаю о них,
то только для того, чтобы показать, что и через много лет
почти все они (исключая Пантелеева) бывали у нас в доме
и с большим дружелюбием и уважением относились к Слепцову.
1. Антонович Максим Алексеевич, раньше чем войти в „Землю
и волю", встречался со Слепцовым в „Современнике", затем
на jourfix'ax в доме Чернышевского. Как известно, он был
у Чернышевского в день его ареста, причем даже не подозревал причастности Н. Г. к „Земле и воле". Он был на
квартире у Николая Утина, когдя Слепцов сообщал об организации петербургского центрального комитета „Земли и воли". 1
2. Грибоедов Н. А. Я знаю больше о нем по годам, следовавшим за 60-ми годами. Только в 90-х годах снова встретился он со Слепцовым уже как с прежним соратником; он
был близок с кружком народников 70-х годов, 2 в котором
1 Максим Алексеевич
Антонович (1835 — 1918) — литературный критик
60-х годов, сотрудник «Современника» при Чернышевском и после его
ареста. В 80-х годах и позже писал и переводил по вопросам естествознания. Известен своей резко-пристрастной полемикой с Некрасовым на
почве недовольства направлением издательско-коммерческих дел «Отече
ственных записок» после закрытия «Современника». Ред.
3 В 1874 г. он эмигрировал
и поселился в Берне (Авт.)
Н. А. Грибоедов (1842—1901)училсявМитайловском артиллерийском училище,в Медикохирургической академии; один из основателей кружка чайковцев. Участвовал

деятельное участие принимала С. Н. Лаврова, член второй
пятерки „Земли и воли". 1 Так как не 70-ые годы являются
темой моего очерка, то о Грибоедове упоминаю только как
об участнике „Земли и воли" 60-х годов.
3. По алфавиту третьим идет Пантелеев Л. Ф . Об его роли
в областном петербургском отделении „Земли и воли" известно с преизбытком из его „Воспоминаний". Когда я его
знала, он был очень состоятельным человеком, так как женился еще студентом на дочери сибирского золотопромышленника и в ссылке ведал делами своего тестя. Возвратясь из
ссылки, жил свободно; располагая незаурядными средствами,
имел возможность издавать очень ценные книги. Встречалась
я с ним только в литературных кружках. И это, кажется,
единственный из бывших соратников Слепцова, который у
него не бывал в последующие годы. 2
4. Плещеев А. Н. В 60-х годах заведывал типографией
в Москве, где печаталась „Молодая Россия", и, кроме того,
участвовал в только что начавшихся тогда в Москве же „Русских ведомостях", кажется, в качестве обозревателя иностранной литературы. Он был членом „Земли и воли", что
с давних лет связывало его со Слепцовым.
в попытке Г. А. Лопатина освободить из Сибири Чернышевского; подвергался арестам в 1873—1879 гг. и др. Во второй половине 70-х годов активного участия в революционной деятельности не принимал, но оказывал
землевольцам и народовольцам много важных услуг; об этом см. особенно
у Н. А. Морозова в «Повестях моей жизни». Ред.
1 Лаврова,
Софья Николаевна—моя мать (Авт.). Софья Севаст. (Ник.)
Лаврова (урожд. Чайковская, дочь польского повстанца і 8 3 0 г . ; род. в 1842.
ум. в 1916). С 1870 г. принимала участие в делах русских революционных
групп и кружков за границей как сторонница Бакунина, в России—как
участница второй «Земли и воли», одна из устроительниц знаменитого побега П. А. Кропоткина из военного госпиталя. Работала нелегально под
фамилией С . Н. Павловой; арестована в 1878 г., выслана в Вятскѵю губ.
В 80-х годах жила в Париже, где поддерживала связь с рабочими. Умерла
в ГІете г бурге. Е е портрет и биография в «Библиографическом словаре деятелей революционного движения в России», под ред. А. А. Шилова и
М. Г. Карнауховой, т. II, вып. 1, М. 1930.
Ред.
2 Лонгин
Федорович Пантелеев (1840—1919)—участник революционного
движения 60-х годов. Со второй половины 70-х годов вел крупное идейное
издательское дело, выпуская книги по вопросам общественно-политическим
и литературно-философским, научные руководства. Его содержательные
«Воспоминания прошлого» (два тома) вызвали резкую оценку А . А. Слепцова, обвинявшего автора в самовосхвалении
и умалении роли других участников первой «Земли и воли». Резко нападал на него и
М. К. Лемке в своих работах, особенно в комментариях к сочинениям
Герцена. Ред.

Мне хочется, хотя это ничуть не относится к делу, рассказать один из эпизодов его жизни в те годы, когда я его знала,
т. е. в конце 80-х и в 90-е годы. А. Н. часто выступал
на студенческих благотворительных вечерах, и его выступления
всегда производили фурор. Стоило ему появиться на эстраде,
как зала грохотала от рукоплесканий и сразу же раздавались
голоса: „Вперед"! 1 Молодежь требовала, чтобы автор прочел
свое стихотворение, и замечательно красивый, уже пожилой
человек удовлетворял желание молодежи. Чтобы прокормить
семью (двух дочерей и сына; жену я уже не знала), бился
Плещеев как рыба об лед. Но много ли заработаешь стихами?
И вот на старости лет свалилось на него миллионное
наследство от очень, очень далекого родственника. Наследников вызывали долго. Ближе Плещеева никто не нашелся.
Получив наследство, Александр Николаевич уехал отдыхать
от своей каторжной жизни в Италию. Естественно, что миллионер имеет уже другой круг знакомых, чем полуголодный,
полунищий поэт; естественно и то, что его старшая красавица-дочь вышла замуж за какого-то барона, а на другой
женился Худяков, сын издателя „Петербургской газеты".
Сына Плещеева я почти не встречала (он, кажется, умер
в 1928 г.). Отец умер и... уже после его смерти оказалось, что
на миллионное наследство предъявили свои права две монахини, более близкие родственницы лица, оставившего наследство. Не знаю, как распуталось это дело, но знаю, что все мы,
хорошо знавшие Александра Николаевича, от души радовались,
что последние годы жизни он провел в довольстве и покое- 2
5. Рейнгарт—всегда, когда приезжал из Казани, бывал
у Слепцова. Меня удивлял тот оттенок, я бы не сказала
подобострастия, но обожания, который он вносил в свое отношение к Слепцову.
1 Стихотворение
«Вперед без страха и сомненья, на подвиг доблестный,
друзья», принадлежащее Плещееву.
2 А.
Н. Плещеев (1825 — 1 8 7 3 ) — известный поэт в 60-х годах, сотрудник (преимущественно в переводном отделе) «Отечественных записок».
Участник кружка Петрашевского, приговорен к смерти, но сослан солдатом
в Оренбург, где пробыл до 1858 г. Еще в 1847 г. критика отмечала, что
в своих стихотворениях Плещеев сумел «увернуться из-под вредного влияния
общественной косности, возвысить свои идеи до того, что ему стало возможный сочувствовать интересам общечеловеческим». Белинский также хвалил
стихи Плещеева, но сдержанно и умеренно относился к оценке его дарования. О политической деятельности Плещеева с указанием литературы—
у В. И. Семевского, «Петрашевцы Дуров, Пальм, Достоевский и Плещеев»
(«Голос минувшего» 1915, № 11 и 12). Р е д .

6. Ровинский Павел Аполлонович- Приезжая из Черногории,
где он постоянно жил последние годы своей жизни, всегда
приходил к нам. В 60 х годах он был членом „Земли и воли",
членом ее областного петербургского отдела. 1
7. Рощин А. Деятельный член „Земли и воли". Довольно
часто бывал у нас. Об общем деле, о „Земле и воле" молодых годов упоминалось редко, мельком, и то больше при разговорах о крестьянском вопросе, в связи с общиной и податной
системой. Как ни странно, но я даже не знаю , точно, чем
занимался Рощин кроме литературы: может быть, именно
только литературной работой, так как в материальном отношении жилось ему не важно.
Восьмым из известных мне лично членов „Земли и воли",
но известным очень мало, был И. И. Шамшин. Он — однокурсник по лицею Слепцова и А. Серно-Соловьевича, которому
последний писал так часто и так много во время своих юношеских поездок за границу. Шамшин впоследствии занимал
очень видный пост, исповедуя идею, что если не удалась революция снизу, то надо влиять на правительство, чтобы оно
издавало мудрые законы, влияя таким образом на общий
строй государственной жизни. Жизнь его пошла по уклону
личного влияния на „сферы". Был он в 80 х годах уже членом
Государственного совета и даже одно время заместителем
Лорис-Меликова. 2 Слепцов хотя не избегал, но и не любил
подходить близко к власть имущим лицам, и хотя о Шамшине всегда отзывался очень хорошо, но встречался только
на годовщинах лицейских праздников или по экстренным
делам.
Из ц е н т р а л ь н о г о кружка Чернышевского, из о с н о в н о й пятерки я знала (кроме Слепцова, конечно) только одного
А. Д. Путяту (ум. в 1899 г.). У меня много его рукописей,
по которым видно, до какой степени разнообразно даровит
и учен был этот человек.
Если известно, то хорошо забыто то, что Путята был сослан
в 1862 г. за военные организации. Когда он возвращался
из Сибири, он и его товарищи по ссылке сделали себе на
1 Ровинский очень любил Черногорию и написал о ней популярный очерк
для изд. M. Н. Слепцовой, «Книжка за книжкой» (в 1912 г.). П. А. Ровинский (1831 — 1916) окончил Казанский университет, где преп давал с 1853 по
1856 г. русскую литераіуру; автор капитального труда «Ч рногория в ее
прош\ом и настоящем», изд. Академии наук.
3 В Верховной распорядительной
комиссии в эпоху «диктатуры сердца»,
перед казнью Александра II. Ред.

память часовые цепочки из кандальных цепей по образцу тех
кандалов, какие их товарищи носили на каторге. 1
Возвратясь в Петербург в 1868 г., когда книжный магазин
Николая Серно-Соловьевича еще не был ликвидирован, А. Д..
сейчас же принял участие в отделе издания популярных книг
и составил сборник, о котором я уже говорила в связи с издательством Серно-Соловьевича. В моем распоряжении документ
об этом сборнике, не увидевшем света, вернее не разрешенном к обращению- Привожу его целиком, несмотря на его
сухость, так как в нем отчасти выявляются правовые нормы
60-х годов. Это—просто бумага, „исходящая" из управления
Санктпетербургского военного генерал-губернатора. Канцелярия. Отделение 1. Стол 2.
11 апреля 1864 г. № 6851.

Господину С. Петербургскому Оберполицмейстеру
Майор Александр Путята, жительствующий на Васильевском
острову, по 13 линии, в д. № 18, объяснил в поданной ко мне
просьбе, что по распоряжению Вашего Превосходительства
отобрали 18 минувшего января изданный им, одобренный цензурою сборник рассказов в стихах и прозе; через что он,
Путята, понес убыток на 236 р. 52. Имея же в виду/что на
основании X V т. уст. о предупреждении и пресечении преет,
ст. 154, в случае запрещения книги, одобренной цензурой,
издатель оной получает вознаграждение от правительства,
Путята ходатайствует о распоряжении к удовлетворению означенною суммою.
Покорно прошу Ваше Превосходительство приказать объявить
просителю, что предварительно удовлетворения его ходатайства, должна быть определена действительная сумма убытков,
а как на основании ст. 8 т. часть 2 (изд. 1857 г.) мера вознаграждения убытков определяется судом, то г-ну Путяти следует
обратиться с ходатайством по этому предмету в подлежащее
судебное место, установленным порядком.
Генерал-адъютант Князь Италийский граф Су во ров-РымHUKCKUU.

Управляющий канцеляриею

Четвериков.

Из письма известного математика 60-х — 80-х гг. Августа
Юльевича Давыдова видно, что Путята был любимым учени1 Цепочку
А . Д . Путяты
шевского в Ленинграде.

отдала в 1929 г.

музей имени

Черны-

ком европейски известного геометра М. В. Остроградского
уже в конце 50-х годов прошлого столетия (Остроградский
умер в 1861 г.).
Из членов центральной пятерки остается сказать о Николае
Александровиче Серно-Соловьевиче и об Андрее Афанасьевиче
Потебне. О последнем буду говорить в связи с польским
делом, а теперь—о первом.
Литература о Н. А. Серно-Соловьевиче так обширна, что
в моих заметках найдется очень мало новых штрихов.
Николай Александрович Серно-Соловьевич в 1853 г. окончил Александровский лицей с серебряной медалью и псступил на службу в государственную канцелярию. В 1857 г.,
двадцатитрехлетним юношей, был уже „надворным советником". Зараженный идеей крестьянской реформы, в 1859 г.
участвовал в занятиях Калужского губернского комитета по
крестьянским делам и, увлекаясь своим делом, работал по четырнадцати часов в сутки, составляя проект выкупного положения. Многие из лиц, не желавших реформ, ополчились на него
и. уже совершенно возмутились, когда он обратил общественное внимание на злоупотребления в акционерных компаниях.
Он вышел в отставку и уехал за границу. Предполагая, что
вскоре государственная деятельность примет в России общеевропейский характер, желая приобщиться к этой деятельности, Николай Александрович занялся самообразованием именно
в этом направлении.
Прожив полтора года в Европе, посетив Англию, Бельгию,
Германию, Швейцарию, Италию и Францию, „я понял,— пишет
он, 1 — что канцелярским формам нет никакой возможности
совладать с текущими делами и с громадными преобразованиями, одновременно лежащими на них у нас в настоящее
время. Потому я не поступил на службу, а занялся частной
деятельностью".
Книжная торговля после отмены крепостного права давала
возможность работать в важнейшей области, по тогдашнему
пониманию, т. е. в деле народного образования, в деле развития чеХовеческого ума.
„Собиранием сил" уже в качестве нелегального образа действий и занялся Николай Александрович сначала совместно
1 См.
«Дело о лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами», «Былое» 1906 г., № 12. В словаре «Деятели революционного
движения в России» указана Ьгромная литература о Н. Серно-Соловьевиче.
Я взяла данные только по бумагам, оставшимся после А. Слепцова, и по
его словам, сохранившимся у меня в памяти.

с Чернышевским, а затем со Слепцовым, Обручевым и Путятой и, углубив основную идею тайных пятерок, явился инициатором тайного же общества, носившего название „Земля
и воля". Нужно сказать, что так мало сведений имеется
вообще о Николае Александровиче Серно-Соловьевиче, несмотря на обширность литературы о нем, что я привожу все,
что мне удалось собрать. Не разбираю относительной ценности
приводимого. В „Сенатских ведомостях" тех годов, например,
было всего несколько строк о его аресте 7/19 июля 1862 г.,
о его процессе, а в „Ведомостях городской полиции" сообщалось об объявлении приговора Н.Серно-Соловьевичу у позорного столба на Сытном рынке (на Петербургской стороне), где
последовательно стояли Михайлов, Чернышевский и о н . 1
В бумагах покойного А. А. Слепцова нашлись некоторые
статьи, записи, даты й последнее подлинное письмо Н. А. СерноСоловьевича уже из ссылки, переданное мною М. Лемке и напечатанное им.
На луговой стороне Волги, в двадцати верстах от Симбирска,
в 50-х годах находилось имение князей Хованских. Они были
родственниками декабристу Ивашеву, относились почти с благоговением к его памяти, и его две девочки — Марья и Вера
Васильевны — и мальчик после смёрти своих родителей нашли
у княгини Хованской любовь, приют и незаурядное образование. Богатые люди тех времен воспитывали своих детей дома,
и так как в старинных имениях всегда имелись прекрасные
библиотеки, то и мальчик и обе девочки, младшая из которых
и была Вера Васильевна Ивашева, пополняли свое образование
чтением многочисленных книг. Когда старшая сестра, Марья
Васильевна, вышла замуж за К. В. Трубникова, Вера Васильевна
поселилась у нее в Петербурге. Круг, где вращались сестры,
был круг аристократов и богатых людей. Прекрасная квартира,
собственные лошади, выезды, не иначе как с лакеем, балы,
театры поглощали время, но и расширяли круг знакомств. 1
Появились в их салоне образованные молодые люди, преимущественно лицеисты, среди которых были оба брата СерноСоловьезичи, Слепцов, Рихтер, Шамшин, Сабуров... Они все
искали правды жизни и разумной работы. Молодая девушка,
увлеченная горячей проповедью самостоятельного труда, близко
подошла к редакционной работе в „Биржевых ведомостях",
издававшихся мужем ее сестры. Занятая разумным делом, она
сбросила предрассудки той среды, среди которой проходила
1

См. «Сборник Базилевского», т. I, стр. 232 — 235. «Былое» 1906 г., № 1 2 .

ее юность: вместо собственных лошадей стала брать извозчиков, по улице ходила без лакея, в гостях стала показываться
одна. То, что для нас теперь кажется так естественно, требовало большой принципиальности, большой дерзновенности
от барышни конца 50-х годов.
Эта красочная индивидуальность, очевидно, и привлекала
мужскую молодежь. Организовался кружок для совместного
чтения Прудона, Лассаля, Герцена и других авторов. Душою
кружка была, впрочем, старшая сестра, Марья Васильевна Трубникова, о которой Вера Васильевна 1 дала такую характеристику:
„Чрезвычайная искренность, честность, широта взглядов
и убедительность речи сестры увлекали слушателей. К этому
следует прибавить необыкновенную скромность, такт, уважение к мнению и личности других".
Может быть, Марья Васильевна дала бы не менее удачную
характеристику своей младшей сестры, если бы ее пережила.
В те времена, когда Веру Васильевну знал Николай СерноСоловьевич, она была еще очень юная и, конечно, еще не
работала активно в кружке Стасовой, Философовой, Шабановой и др., добивавшихся прав и знаний для женщин, к которому она вплотную подошла впоследствии, но, очевидно, уже
„горела жаждою добра". И частица этого искрометного горения зажгла огонь в Николае Серно-Соловьевиче, огонь,
которому суждено было так трагически погаснуть.
t
VI
„ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ"

Весною 1862 г. на собрании у Николая Утина Слепцов
сообщил собравшимся об образовании центрального комитета
общества и предложил выбрать членов для петербургского
областного комитета, в который вошли Н. Утин, Л. Пантелеев,
привлеченный раньше Утиным в его пятерку. Членом петербургского областного комитета был и личный друг Чернышевского Рымаренко, и член „Великоросса" князь Трубецкой, которого Слепцов встречал в годы своей эмиграции в Швейцарии. 2
В это время общество еще не приняло определенного наименования, только в основу его легла программа из „Что нужно
1
2

«Женское дело» 1899 г., декабрь.
См. Г е р ц е н , т. X V I . Примечания Лемке, там же по указателю т. X X I I .

народу?" Огарева и практика пятерок Чернышевского. Когда
в России узнали из „Колокола" ответ Герцена на „Что нужно
народу?", а ответом была повторенная фраза из текста „Что
нужно народу?": „Очень просто, нужна „Земля да воля", 1 —
то эти крылатые слова стали названием революционного
общества.
Организация областных отделов должна была осуществляться
по округам, намеченным Чернышевским. 2 Он наметил их следующим образом: Северный округ, южное Поволожье, округи
Приуральский и Московский, понимая последний в широком
смысле всего торгово-промышленного района. Зная, как трудна
была бы работа в Сибири при условиях тогдашнего времени,
Чернышевский соглашался, что на Сибирь надеяться не надо.
Там ведь не было ни путей сообщения, ни телеграфа 3 („Записки
Слепцова").
После собрания у Н. Утина Слепцов немедленно и отправился в объезд по намеченным округам для организации
областных отделов. Он сорганизовал их в Астрахани, Саратове, Казани, Нижнем-Новгороде и Твери.
Вследствие того, что общество „Земля и воля" вело свои
дела так конспиративно, что члены петербургского областного
комитета не знали членов центрального комитета, и возникает
вопрос, участвовал ли действительно Николай Гаврилович
в этом революционном обществе.
Он не мог действенно работать в организации, особенно
вследствие смерти Добролюбова, уже по одному тому, что на
него легла усиленная работа в „Современнике".
На практическом осуществлении первой пятерки, на слиянии
ее с центральным комитетом „Земли и воли" остановилась
практическая деятельность Чернышевского, только активнопрактическая, так сказать—лично-действенная.
Далее он является всезнающим центральным лицом, теоретиком общества, вносящим поправки своими советами и совместными обсуждениями, но не активистом. С возникновением
„Земли и воли" Чернышевский сам в ней не написал ни одной
прокламации. Однако значит ли это, что он не был членом
„Земли и воли" и даже членом центрального комитета, раз
основная пятерка вошла в центр целиком?
1

«Колокол»

1 8 6 1 , ЛИСТ 1 0 2 .

Г е р ц е н , т . X V I . «Записки Слепцова», стр. 90.
Уже одно это распределение на округа указывает, что работа должна
была вестись в России, а не ориентироваться на Лондон.
2

Служба Слепцова не отнимала у него много времени.
Книжным магазином Н. Серно-Соловьевича ведали, кроме
него, вполне компетентные люди. Военная служба Путяты
не брала столько времени, сколько Чернышевский отдавал
•своей литературной работе. Потому члены основной пятерки
могли посвящать революционной деятельности гораздо больше
времени, чем Николай Гаврилович, и в этом смысле организация „Земли и воли" была самостоятельна. Чернышевский
был в ней как бы „консультантом". Странно было бы, однако,
понимать „самостоятельность" общества в смысле незнания
Чернышевским о его работе, когда члены основной пятерки
были спаяны такой близостью, что Чернышевский, например,
свое письмо от „Русского человека", раньше чем послать
Герцену, читал Слепцову. 1 Несомненно, Чернышевский влиял
на своих молодых товарищей.
В чем же, однако, заключались организация, цель и деятельность общества „Земля и воля"?
Я постараюсь восстановить общую его схему по разбросанным мелким заметкам Слепцова, по его сохранившимся еще
в моей памяти рассказам, по существующим отрывочным
литературным материалам и по случайным разговорам посещавших нас лиц в 80-е годы.
Разработанная шаг за шагом программа революционного
общества „Земля и воля" вылилась в конце концов в аксиому:
„Конституцию могут дать, но земскую думу надо взять",
и взять ее надо для того, чтобы крестьяне получили землю
без выкупа, области — самостоятельность, а население — те
свободы, которые ведут к социализму.
Органы руководящие: 1) Центральный комитет в Петербурге.
С выделением из себя „Совета". 2) Областной комитет в Петербурге. 3) Областные комитеты в провинциях.
Практическая деятельность: 4) Издание прокламаций. 5) Типографии для подземных изданий. 6) Устная пропаганда, особенно
в войсках (военные организации). 7) Организация перевозки
литературы из-за границы. 8) Организация для помощи ссыльным. 9) Организация для устройства побегов. 10) Организация
для собирания средств, чтобы осуществлять намеченные цели.
11) Организация связи с Польшей: а) в Петербурге, где находится отдел красного польского „Народного Джонда", б) в самой
Польше; и, наконец, возникшая уже позже 12) Организация
отряда надзора за правительством.
1

Г е р ц е н , т. XVI, «Запиши Слепцова», под ред. М. К. Лемке.

«Звенья. Jê 2

Это в 1863 г., когда начались жестокие репрессии и полиция
стала зорко следить за проявлением антигосударственных
Явлений. Члены этой последней организации входили в сношение с полицией и жандармами, узнавали подозрения, назревавшие против кого-либо из членов „Земли и воли", и работали над отводом этого подозрения 1 или заблаговременно
предупреждали подозреваемое лицо. 2 Основание „Земли и
воли" положило начало широкой деятельности русских революционеров; независимо от заграницы заработал типографский станок в подпольной типографии в Петербурге и
в Москве.
В 1863 г. изданы листовки 3 „Земли и воли", между прочим
№№ 1 и 2 листка „Свободы"; прокламация Слепцова „Льется
польская кровь, льется русская к р о в ь " 4 и др.
Помимо выпуска нелегальной литературы, в деревнях и войсках пошла устная пропаганда и распространение изданий
„Земли и воли", а во исполнение реального подхода к § 8
не замедлил выступить Чернышевский.
2 марта 1862 г. назначен был вечер в Петербургском
университете с участием Николая Гавриловича.
Он говорил о недавно тогда умершем Добролюбове и нисколько не касался политики. Но неофициальной стороной
вечера был сбор в пользу сосланных М. И. Михайлова
и В. А. Обручева.
В „Колоколе" появилось воззвание от „Земли и воли" о сборе
средств для общества. 5 Завязалась тесная связь с Польшей
через польский комитет в С.-Петербурге. Слепцов поехал
в Лондон для организации ввоза заграничной литературы не
только через Швецию, а также через юг. 6
„Земля и воля" объединила все отдельные, до нее возникшие кружки и тесно связала общей идеей отдельных лиц;
из распавшихся или уничтоженных полицией организаций.
В „Землю и волю" вошла организация и „Земской думы",
выпустившая в 1862 г. свою прокламацию.
1 См.
Записки Гофштетера в комментариях М. К. Лемке к сочинениям
Герцена, т. X V I .
3 Так был предупрежден Н. Утин.
3 Б а з и л е в с к и й ,
«Революционное движение 60-х годов», стр. 8 9 — 9 2 .
4 Желающие могут найти ее в «Колоколе» 1862 г., перепечатана в комментариях М. К. Лемке к сочинениям Герцена, т. X V I , с № 151 — 155.
5 Писал Слепцов.
0 См. поездка Слепцова
в Лондон в 1 8 6 3 г. и письмо О г а р е в а к нему
в Париж, «Колокол», № 162.

Чтобы показать, как отдельно возникающие кружки подходили под некоторые лозунги „Земли и воли", привожу текст
прокламации „Земской думы".
Апрель, 1862 г.
Чтобы изменить существующий порядок управления, основанного на насилии, беззаконии и произволе, разоряющий Россию, развращающий народ,
образовалась партия «Земская дума». Цель ее:
Полное освобождение крестьян со всею следуемою им землею. Созваіуіе
земской думы из выборных в с е х сословий для составления нового уложения и определения размеров и способов вознаграждения помещиков средствами всего государства.
На-днях бывшее (^бщее собрание думы из депутатов от всех областных
кружков дало нам возможность счесть свои силы, определить программу
действий и выступить как организованной партии.
Крайним сроком мирной агитации для распространения своих убеждений
мы назначили день тысячелетия России. К этому сроку мы надеемся предъявить правительству, в совершенной неспособности которого мы глубоко
убеждены, свои требования в той форме, перед которой оно должно будет
уступить.
Чем меньше разумных сил останется к этому времени на стороне правительства, тем менее будет оно в состоянии противиться законным требованиям народа, тем меньше жертв будет стоить переход к новому порядку.
Поэтому, решив во что бы то ни стало достигнуть предположенной цели,
мы обращаемся ко всем частным и благомыслящим людям с просьбой и советом итти з а одно с нами и не поддерживать существующего порядка.
Присоединиться к нам мы просим организованные кружки и лиц, полагающихся на свои силы».
Типография «Земской думы». Апрель 1862 г.

Несмотря на то, что только в 1863 г., уже после ареста Чернышевского, А. И. Герцен согласился, что организация „Земли
и воли" имеет значение для русской революции как организация сильная, и выработал в феврале (вместе с Огаревым) проект взаимоотношений между русскими и лондонскими сотрудниками, приняв за основу существовавшую при Чернышевском
форму организации, 1 несмотря на это „Колокол" уже раньше
открыл свои страницы для „Земли и воли." Совет общества
„Земли и воли" в 1862 г. напечатал в „Колоколе" воззвание.
«Приглашаем всех русских на денежные пожертвования в пользу ссыльных и ссылаемых на сопряженные с общим делом расходы. Путешествующие з а границей могут доставить деньги к издателю «Колокола», обозначив
посылки какой-нибудь цифрой. Получение и № будут немедленно напечатаны в «Колоколе». Желающие могут получить расписки. З а исправную
доставку денег издатель «Колокола» ручается».
1

Г е р ц е н , т. X V I , стр. 76.

Второе обращение напксал Слепцов 15 марта 1863 г.: „Мы
напечатали в „Колоколе" 1 марта приглашение, чтобы путешествующие могли жертвовать нам для доставки средств обществу. Но путешествующих не много. Пусть же люди, дома живущие, доставляют свои пожертвования в Совет общества. Люди
о-ва „Земля и воля" своей казны для дела не жалеют, что
им посильно—отдают. Им приходится помогать ссыльному и
гонимому, за народную волю пострадавшему, то посылать чело-,
века в тот или иной конец России, и солдат уговаривать по
народу не стрелять, а стоять твердо за крестьянство, и людей
скликать, чтобы строй держали и в один голос требовали великого Земского собора.
,
В деньгах, ими получаемых, они в своем листке печатном
станут давать отчет свято и честно. Кто чувствует, что служит правому делу, пусть тот на общее .правое дело свою трудовую копейку и припасет, а где найти Совет общества—кто
захочет, сам догадается. Приходит пора для русского земского
дела не только трудовой копейкой, но и жизнью пожертвовать.
А кто отступится, тому да будет стыдно".
Естественно, что для обширнейшей революционной организации, когда-либо до того существовавшей в России, требовались
большие средства. Организационный центр был в России (он отнюдь не ориентировался на Лондон, как совершенно неосновательно указывают некоторые авторы). 1 Требовалась возможность
неотложных поездок то на север, то на ю г , 3 быстрое сношение
округов с центром, содержание русских типографий, издание
огромного количества прокламаций, масса расходов по организации сношения с Польшей, не говоря уже о снабжении деньгами отдельных лиц (Кельсиев, Утин и др.), организация привозки литературы из-за границы и доставка ее в С.-Петербург.
Хотя бы, например, в 1863 г., когда Слепцов ездил в Лондон
и взял у Огарева написанные по настоянию его, Слепцова,
прокламации „К солдатам". Приходилось ведь доставить их
через особую сеть лиц на юг, откуда они уже дошли до Петербурга... Все это требовало очень больших сумм. И вся эта
колоссальная деятельность сосредоточивалась в центральном
комитете общества „Земля и воля". Разумеется, малейшая
неосторожность могла повлечь за собою грандиозную катастрофу.
1 С т е к л о в, «Н. Г . Чернышевский», II том.
' Хотя бы экстренная поездка С л е п ц о в в Вологодскую губ. для ознакомления с действиями Пантелеева, да и самая командировка Пантелеева и т. п.

Потому дела центрального комитета, а раньше основной
пятерки Чернышевского велись настолько конспиративно, что
даже довольно близко стоящие к Чернышевскому люди, как
Плещеев, Антонович, были совершенно уверены, что Чернышевский не принимает никакого участия в нелегальной
революционной организации. Тем более отдельные члены
областных комитетов, напр., Утин и Пантелеев, не были посвящены в деятельность центрального комитета. Говорю „тем
более", так как революционный энтузиазм, соединенный
с трезвой деловитостью, был чужд тому же Утину, 1 которого Бакунин, напр., характеризует в письме из Италии
22 сентября 1866 г. словами: „пустой и тщеславный мальчишка". А Пантелеев был ведь его alter ego. Затем тот же
Бакунин в письме к Огареву в 1869 г. пишет: „...Увидим ли
мы ее (революцию) или нет, этого никто из нас не ожидает.
Д а ведь если увидим, Огарев, нам с тобой от этого не много
будет личного утешения. Другие люди, новые, сильные,
молодые — р а з у м е е т с я , н е У т и н ы (курсив мой,—М.С.),
сотрут нас с лица земли, ну мы отдадим им тогда книги
в руки".
Насторожилось правительство... Не только, впрочем, насторожилось, но и обрушилось жестокими репрессиями.
Студентов Московского университета подводили под военный
суд то за статьи об обманутых манифестом 19 февраля
крестьянах, то за осведомление о „политическом обществе".
Не миновало движение, а следовательно, и кара моряков.
Возникло дело о гардемарине 8-го флотского экипажа Владимире Дьяконове за распространение „возмутительных сочинений", за наличие лондонских русских изданий. 2 Служащие
фрегата „Олег", фрегата „Громобой", мичманы, гардемарины,
лейтенанты, капитаны, даже командиры судов — все имели
отношение к „Земле и воле", зато все и подвергались репрессиям и ссылке. Нити „Земли и воли" пронизывали все слои
общества, проникали повсюду, начиная с дворца, с приближенных царя, кончая избою крестьянина. И если в первый месяц
возникновения общество имело около трехсот членов, то

1 Утин. как сказано выше, был в одчой из пятерок Слепцова только потому
что имел большое влияние в студенческих кружках.
2 В. А . Дьяконов (1841 —1887)—гардемарин, арестован на фрегате «Олег»
13 июня 1862 г. за распространение прокламаций среди матросов; приговорен к разжалованию в рядовые с правом выслуги; в 1864 г. произведен в мичманы; с 1870 г. был нотариусом в Петербурге. Ред.

к концу первого же года их было не менее трех тысяч, т. е.
цифры, указанной Слепцовым, когда он ездил от „Земли и
воли" к Герцену в Лондон.
Огарев говорил, что „подвиг землевольцев все-таки в данное
время потонет и воскреснет только тогда, когда он перейдет
в такое же предание, как 14 декабря, и взволнует умы поколения, теперь еще не зачатого".
Тут Огарев ошибся. Имена одних, хотя бы Потебни, забыты,
а о других, напр. о Слепцове, некоторые авторы говорят в таком
тоне, какой, конечно, не может взволновать умы в том смысле,
как предполагал Огарев.
Одной из чрезвычайно важных функций „Земли и воли"
была организация побегов для лиц, которым грозила серьезная
правительственная кара за политические дела.
Польский комитет, тесно связанный с „Землею и волей", находился в Петербурге и снабжал русскую организацию средствами
для устройства побегов- Поляк Квятковский, русский офицер
Краснопевцев, Кельсиев, Н. Утин и другие (фамилии их не
знаю) спаслись от царской ссылки благодаря связям „Земли
и воли".
„Землю и волю" снабжала средствами не только заграница
через присылку денег в „Колокол", не только собственно польская организация от себя. Мацциниевская касса пересылала их в
польский комитет в Петербурге и из него, как из передаточного
пункта, шли они в „Землю и волю". Непосредственные отношения
с итальянцами завязал Слепцов у Герцена через Маццини. Этот
энтузиаст, фанатик, с юности отдавшийся делу освобождения
Италии, спешил на помощь всякому освободительному движению. Юность, семья, вера, долг сосредоточивались в его девизе
„ого et sempre". 1 „Этому девизу,—говорит Герцен,—оставался
он верен до старости. И больной, худой, старый, он удерживал
смерть, чтобы увидеть Рим столицей Италии и черно-желтое
знамя 2 сброшенным с купола св. Марка".
Непосредственные отношения „Земли и воли" с польским
комитетом в Петербурге поддерживались только через Слепцова и через Потебню в Варшаве.
Исключительно „Земле и воле" обязан своим спасением
Н. Утин, заведывавший техникой печатания прокламаций и хранивший печать общества.

1
2

Сейчас и всегда.
Цвета австрийского знамени.

Из Брюсселя после своего побега он писал отцу, что решился
бежать, так как член общества „Земля и воля" предупредил
его о возникающих на него подозрениях, средства же для побега
дала ему организация. Он говорит в письме, что, отсидев уже
раз в крепости как зачинщик петербургских студенческих беспорядков, вторично сидеть не хочет.
От Н. Утина центральный комитет „Земли и воли" получил
следующее извещение: 1
„Прибыв, наконец, в Англию, считаю первым, главным своим
делом уведомить печатно комитет общества „Земля и воля"
об успешном исходе моего путешествия, длящегося так долго
благодаря моей случайной тяжелой болезни. Благодарю публично комитет за своевременное предупреждение меня о грозившей опасности; благодарю за снабжение меня всем нужным
для выхода из России, за средства, как денежные, так и все
другие, за пути, которые мне были указаны.
Комитет ко мне выказал все то бдительное внимание, с которым он относился к каждому из близких к нему, хотя бы
близость заключалась в одной и той же ненависти к царскому правительству.
Считаю нужным также заметить для сведения комитета, что
все лица, к которым я должен был обращаться во время своего
пути по указанию комитета, вполне оправдали его доверие.
Ник.

Утин"

Из этого письма видно, что комитет „Земли и воли" имел
обширные заграничные связи, так как Утин проехал в Турцию,
затем пересек всю Европу с юго-востока на северо-запад и
добрался до Лондона, всюду встречая лиц, „вполне оправдавших доверие центрального комитета „Земли и воли".
Обществу же обязан своей свободой энергичный представитель университетской молодежи Иван Кельсиев, брат издателя
раскольничьих сборников. Был он арестован по делу московских студентов, сослан в Верхотурье, а оттуда выписан для
допроса по делу Зайчневского. Кельсиева сенат приговорил
к шести месяцам тюрьмы, после чего ему снова приходилось
продолжать свое пребывание в месте своей прежней ссылки,
как это было сделано с революционерами, отбывшими заключение в смирительном доме. Местом ссылки Кельсиева, как
1

«Колокол», 15 авг. 1863 г.

сказано, было Верхотурье Пермской губ., где его жестоко теснил негодяй-губернатор.
Вот тут-то, чтобы избегнуть ссылки в Верхотурье, и помогла
ему „Земля и воля". Этот прекрасный, даровитый юноша,
бежавший через Константинополь к своему старшему брату
Василию летом 1863 г., приехал в Тульчу. В „Колоколе" от
1 ноября 1863 г. напечатана его благодарность „Земле и воле"
за содействие в побеге.
Ровно через год после своего приезда, в июне 1864 г., он
умер двадцати трех лет от роду на руках своего брата в злейшем тифе.
VII
ОФИЦЕРСКИЕ

ОРГАНИЗАЦИИ

Всего меньше, кажется, известна в литературе о 60-х годах
история военных организаций. Между тем, как только „Земля
и воля" выкинула свои лозунги, подкрепленные прокламациями, 1 под ее знамена быстро стали собираться все разрозненные офицерские кружки и все отдельные лица офицерского состава, совершенно так же, как все революционные
организации, существовавшие отдельно.
В „Колоколе" читаем:
„...Если Европа та же, то Россия не та же! Мы достоверно
знаем, что столичные и областные круги, соединяясь между
собою и с офицерскими комитетами, сомкнулись в одно общество. Общество это приняло название „Земля и воля".
Приветствуем это".
Действительно, молодое офицерство приняло участие в революционном движении. Часть его кровью засвидетельствовала свою вражду к царизму активным участием в польском
деле, другая повела проповедь в войсках, чтобы именно штыками поддержать народное восстание.
Капитан генерального штаба Рошковский писал за границу:
„Единственным истинным человеческим средоточием в России
может считаться только Совет общества „Земля и воля".
В своих дальнейших действиях буду сообразоваться по мере
сил своих только с требованиями и указаниями этого обще1 «Офицерам русских войск от офицеров в Польше»,
«Колокол» 1862 г..
15 окт., № 147; «К офицерам», СГІБ. 30 августа 1862 г. Эта прокламация начинается словами: «Кому будет принадлежать честь освобождения отечества».

АНАСТАСЬЕВИЧ
(ПОСЕРЕДИНЕ)
И ВУКОЛИЧ
(СПРАВА), ЧЛЕНЫ .ЗЕМЛИ И ВОЛИ'-. ТРЕТИЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ
СТУДЕНТ
Из архива М. Слепцовой

ства". Таким образом стал осуществляться § 4 программы
„Земля и воля".
Григорьев, Анастасьев, Вуколич, Путята, Дмитрий и Алексей Слепцовы работали в Петербурге среди солдат и матросов и низшего офицерского состава. Все они впоследствии
были сосланы в Сибирь. Флигель-адъютанты Корсаков, Трубецкой, уцелевшие и уехавшие за границу, приобщали к идеям
„Земли и воли" состав высший.
Конечно, я упоминаю только о тех лицах, которые вообще
известны или известны мне лично (Путята, Корсаков, Д. Слепцов...), но многое множество имен кануло в Лету не занесенными на страницы истории. Ведь, например, Потебня с А. Слепцовым ввели в Царстве Польском в организацию „Земли
и воли" около двухсот военных членов!
Грозное недовольство крестьян, выражавшееся, правда, отдельными вспышками, было уже фактом, с которым приходилось считаться как правительству, так и оппозиционным
партиям, предполагавшим, что движение перейдет в революцию.
Первое направляло на крестьян войска, вторые употребляли
все усилия, чтобы войска эти не стреляли в бунтарей. Для
этого землевольцы-офицеры всеми средствами старались поднять умственный уровень солдат: раздавали им популярные
книги, распространяли среди них прокламации, вели беседы.
Пропагандистская работа офицеров-землевольцев пошла по
двум направлениям: среди офицеров и солдат, находившихся
в русских провинциях, и среди войска, расположенного в губерниях Царства Польского. 1
Еще до возникновения „Земли и воли" часть молодого
офицерства, расквартированного в польских губерниях, стала
на революционный путь. Арестованы они были в апреле 1862 г.
близ Варшавы и казнены в июне того же года.
Сливицкий, Ростковский и Арнгольд держали себя перед
военным судом с замечательной твердостью.
Когда их арестовали, человек шестьдесят солдат с оружием
в руках бросились было на их защиту, и только приказание
Сливицкого удержало солдат. Все трое не отреклись от того,
что внушали солдатам освободительные идеи. Они заявили,
что и сами не отрекутся ни от своих идей, ни от своих дей' Фотографии некоторых офицеров, найденные мною в папке Слепцова,
где были собраны документы 60-х гг., переданы мною в музей имени
Чернышевского. Часть их здесь воспроизводится.

ствий, хотя прекрасно знают, что ни вещественных, ни
юридических доказательств их виновности у суда не существует.
Эти офицеры пользовались такой любовью своих солдат,
что ни один из арестованных нижних чинов не проронил ни
слова во вред своим офицерамГлавным аргументом против Арнгольда обвинители выставили неподписанное угрожающее письмо к варшавскому генерал- губераатору Лидерсу.
На вопрос, обращенный к Арнгольду: он ли писал это
письмо, Арнгольд ответил: „Да, но еще не окончил". С этими
словами он взял перо и подписал под письмом полностью
свои имя и фамилию.
Всех трех офицеров расстреляли. Солдат иных расстреляли
за то, что на допросах они упорно молчали, иных сослали на
каторгу.
После того как в осуществление § 4 „Земли и воли" были
выпущены прокламации к офицерам, полковые командиры получили от своего начальства „весьма секретно" следующую
бумагу:
„М. Г. Содержание письма от 14 прошлого июня з а
№ 287, полученного г. командующим корпусом от г. военного
министра, сообщаю вашему высокоблагородию: Вам уже известно, что в некоторых частях войск обнаружены преступные
покушения молодых офицеров к сближению с нижними чинами, к внушению им противозаконных и ложных понятий
и совращению их с пути долга и верности. Замечено также,
что и люди посторонние стараются привлечь их к себе, чтобы
распространять между ними ложные толкования и подстрекать к преступным действиям. Тайная революционная партия
истощает все способы, чтобы распространять свою пагубную
пропаганду во всех частях России, и ныне обратила особенно
напряженное внимание на военное сословие. Между молодыми
офицерами, к сожалению, нашлось уже довольно много легкомысленных, поддавшихся коварным внушениям.
Между солдатами, слава богу, еще мало заметно это опасное влияние.
Тем не менее я считаю долгом обратить особенное внимание вашего превосходительства на о с н о в н ы е н а ч а л а революционной пропаганды между нижними чинами.
Закрытие воскресных школ было первою мерой, принятой
мною с высочайшего соизволения д\я предохранения войска
от угрожающей опасности.

НИКОЛАЙ

АЛЕКСЕЕВИЧ
ЗЕМЛЕВОЛЕЦ

ГРИГОРЬЕВ

Но за этою мерою необходимо должны следовать многие
другие, зависящие уже от ближайших начальников. Меры эти
должны преимущественно клониться к тому, чтобы:
1) Очистить войска от всех офицеров, юнкеров, вольноопределяющихся, обнаруживших нравственную испорченность,
имеющих вредное влияние на товарищей и подчиненных. Таким следует предложить оставить вовсе службу, а не переводить из одной части в другую, о тех же из них, к о т о р ы е
м о г у т б ы т ь в р е д о м и вне службы, сообщать мне к о н ф и д е н ц и а л ь н о , дабы приняты были меры к установлению
за ними полицейского надзора.
2) Молодых легкомысленных офицеров, увлекаемых только
примерами и внушениями других, предохранить от вредного
товарищества.
3) Всех занимать сколько можно больше службою, чтобы не
оставлять их в праздности, отвлекать их от общества с вредными слоями населения, особенно же там, где есть студенты,
куда сосланы на житье политические преступники или люди
уже признанные неблагонадежными, также от польских агитаторов в западных губерниях.
4) Восстановить во всей силе надлежащую военную дисциплину.
5) Особенное внимание обратить на то, чтобы не допускать
офицеров до фамильярного сближения с солдатами.
6) Не допускать посторонних людей в казармы; наблюдать,,
чтобы нижних чинов не завлекали в какие-нибудь сборища.
7) Сделать строгий осмотр библиотек как офицерских, так
и солдатских".
И вот стали усиленно исполнять предписания §§ 1 и 6.
По процессам, которые возникли, по арестам, которые производились, по перечислению мест, где взяты то студенты,
то офицеры, видно, до какой степени раскинулась сеть пропагандистов в глубину и в ширину.
Как по небольшому камешку, поднятому когда-то у подошвы
горы, в пямяти воскресает весь ее массив, так и по тем
кратким и обрывистым данным, которые я даю, можно, мне
кажется, воспроизвести хоть часть той огромной роли, какую
играла „Земля и воля" шестидесятых годов в политической
жизни страны. Энтузиазм правды двигал ее участников на
подвиги, так мало известные нам и так пронизывавшие все
их существо.
Членам первой „Земли и воли" не суждено было достигнуть
желанных берегов. После арестов, ссылок и казней наиболее

видных деятелей, после эмиграции, может быть, не менее
видных, но удачнее избегнувших царских тюрем, в общем
же после ухода со сцены наиболее активных, энтузиазм
-оставшихся угасал. Еще несколько легких вспышек, и...
первая
„Земля и воля" свернула свои революционные
знамена.
Их развернули уже другие руки с п у с т я д е с я т ь л е т . . .

И. С.

Тургенев

Письмо к декабристу С. Г. Волконскому
Сообщила и комментировала О. И.

Попова

[Конец 1860—начало 1861 г., Париж]

Любезнейший князь!
Я уже давно собирался писать к Вам в Ниццу, тем более,
что, по словам Вашей дочери и ее мужа, Вы так добры и часто
обо мне вспоминаете — да лень проклятая мешала. Сегодня
однако я взялся за перо и уже непременно отправлю к Вам
это письмецо.
Вы из письма Вашей дочери вероятно знаете, что я бываю
у ней очень часто и это я делаю из эгоизма: ничего не может
быть приятнее зрелища двух таких счастливых супругов Они
и дразнят друг друга так, как это делают страстно-влюбленные люди: на губах насмешка и подтрунивающие слова,
а в глазах бесконечная нежность и ласка. На это очень весело
смотреть такому старому холостяку, каков я... Кстати,—Вы
знавали Анненкова, Павла Васильевича? Представьте, он женится—а ему три года больше чем мне. Но это не доказывает—увы!—чтобы и я собирался жениться.
Я живу здесь очень тихо, домком, с дочерью и гувернанткой—
почти никого не вижу — и, к стыду моему, даже работаю
весьма мало. Погода у нас скверная — беспрестанные туманы
да холода, а у Вас, чай, цветут розы и поспевает зеленый
горошек. Я было собрался на юг, да вряд ли я буду в состоянии оторваться отсюда до апреля месяца.
Из России все еще нет ничего определенного. То вдруг
распространяется слух, что указ об освобождении крестьян
•Звенья, J ê 2

отложен до осени, то опять утверждают, что он явится ко дню
восшествия на престол. Впрочем, назначение Блудова председателем Гос. Совета кажется говорит в пользу последнего
предположения.
Какие Ваши намерения на весну? и где Вы проведете лето?
Мне было бы очень приятно получить от Вас две-три
строчки: я познакомился с Вами и Вашим семейством недавно,
но я надеюсь, Вы не сомневаетесь в тех чувствах искренней
дружбы и глубокого уважения, которые я к Вам питаю.
Кланяюсь Вашей супруге и крепко жму Вам руку.
Искренно преданный Вам
Ив.

Тургенев

Волконский
Сергей Григорьевич (1788 —1865) —декабрист. Вернувшись
после амнистии 1856 г. из Сибири в Россию, Волконский большую часть
1859 — 1860 гг. из-за болезни жены и своей собственной провел за границей: в Ницце, Риме, Париже и, наконец, в Виши, лечась минеральными
водами. Знакомство Тургенева с Волконским состоялось, повидимому,
в Виши, куда они съехались одновременно в июне-июле 1859 г. (см. «Записки С . Г. Волконского», П. 1901, стр. 504, или «Архив Раевских», т. V ,
стр. 71, и H. М. Гутьяр: «Хронологическая канва для биографии И . С . Т у р генева», П. 1910, стр. 39, а также «Первое собрание писем И. С. Тургенева, 1840 — 1 8 8 3 гг.», П. 1884, стр. 6 2 — 6 4 ) . Время знакомства их подтверждается, кроме того, и письмом Тургенева к А. И. Герцену от 4/16 сент.
1859 г.: «Недели через две явится к тебе человек, которого ты наверное
хорошо примешь, декабрист Вегелин, которой желает с тобой познакомиться.
Он привезет тебе от меня две важные рукописи, которые мне были доставлены для «Полярной звезды» вовремя моего пребывания в Виши. Я познакомился с другим декабристом Волконским, очень милым и хі рошим стариком, который тоже тебя любит и ценит» («Письма К. Дм. Кавелина и И. С .
Тургенева к А. И. Герцену. С объяснит, примеч. М. Драгоманова», Женева.
1892, стр. 1 1 8 - 1 1 9 ) .
Вашей дочери... — Болконская Елена Сергеевна (1834—1916). В конце
1858 г. Е. С: после смерти первого мужа Д В. Молчанова вышла вторично замуж за Н. А. Кочубей. «Второй брак Елены Сергеевны был временем безоблачного счастья и для нее и для ее родителей»,— пишет ее племянник С. М. Волконский («О декабристах посемейным воспоминаниям», П.
1922, стр. 128). Одновременно с письмом к Волконскому Т у р г е н е в почти
в тех же выражениях писал о счастливой чете и Е. Е. Ламберт 2 8 ноября
(10 декабря) 1860 г. из Парижа: «Я здесь почти никого не вижу: французов
я, вы знаете, не люблю, а приятных русских мало. З д е с ь есть Кочубей,
женатый на дочери Волконского, бывшей Молчановой: и он, и она — милые
люди и так любят друг друга, что весело глядеть на них» («Письма И. С .
Тургенева к гр. Е. Е. Ламберт», с пред. Г. П. Георгиевского, М. 1915 г.,
стр. 106).
Знакомство Тургенева с Е. С. — более давнее, чем с Н. А. Кочубей —
произошло, очевидно, в России; еще тогда она плтнила И. С., о чем свидетельствует письмо его к писателю Н. Я . Макарову от 7 ноября 1860 г.
также из Парижа: «Здесь я познакомился с Кочубеем, женатым на Волков-

ской. (Он сын Аркадия). Он вас знает и любит и сколько мне кажется, он
хороший человек. Жена его была когда-то моей пассией» («Первое собр.
писем И. С. Тургенева 1840—1883 гг.», П. 1884 г., стр. 82).
... и ее мужа. — Кочубей Николай Аркадьевич (1827—1865) в 1847 г.
окончил Пажеский корпус; с 1849 г.—секретарь при посольстве в Константинополе. С 1849 г. был женат первым браком на Екатерине Аркадьевне
Столыпиной (1824 — 1852). От брака с Е. С. имел двух сыновей: Александра, умершего в младенчестве, и Михаила.
Анненков
Павел Васильевич (1812—1887)—литературный критик, близкий
друг Тургенева в продолжение сорока лет (об отношениях Тургенева и Анненкова см H. М. Гутьяр, «И. С. Тургенев», Юрьев, 1907, гл. X V I , стр. 347—367
и др.). Женитьба Анненкова на Глафире Александровне Ракович (см. «Тургенев и круг «Современника», М.—Л. 1930, изд. «Àcademia», стр. 226) была
неожиданна для его друзей.
...три года больше чем мне.—Тургенев
родился в 1818 г.; Анненков—
в 1 8 1 2 г.
...и я собирался
жениться...—Известие
о женитьбе Анненкова, знакомство
с счастливой четой Кочубей всколыхнули в Тургеневе чувство личной неудовлетворенности: 13 декабря 1860 г. он пишет из Парижа Е. Я . Колбасину:
«... женитесь непременно. Это вам советует старый холостяк, который знает,
как горько быть холостяком. Я хотя живу теперь домом, т. е с дочерью и
с гувернанткой (из англичанок, прекрасной женщиной), но какая разница!»
(«Первое собрание писем И. С. Тургенева 1840 — 1883 гг.», П. 1884, стр. 85).
Я живу... с дочерью...—Полина или Пелагея (род. в 1842 г.)—дочь Тургенева
и московской мещанки, бывшей белошвейки в доме его матери, Авдотьи
Ермолаевны Ивановой, вышедшей впоследствии (не ранее 1865 г.) за Калугина (см. H. М. Гутьяр, «И. С . Тургенев», Юрьев, 1907, гл. V , стр. 118:
«И. С. Тургенев и его дочь Полина Брюэр»).
Проведя детство в тяжелых условиях, в имении Спасском, на попечении
крепостной прачки, Полина в 1850 г. была отправлена в семью известной
певицы и друга Тургенева—Полины Виардо-Гарсиа, в которой она и пробыла до 1857 г., когда Тургенев из-за возникших недоразумений между
дочерью и семьей Виардо принужден был ее взять и поселить в Париже
с гувернанткой-англичанкой, проживая значительную часть года вместе
с нею в постоянной заботе о ее будущем. В 1865 г. Полина вышла замуж
за француза, Гастона Брюэр, владельца стекольной фабрики близ Парижа,
приняв перед свадьбой католичество, так как, по словам Тургенева, ей предстояло «жить постоянно не только во Франции, но и в провинции». Считаясь с предрассудками русского дворянства того времени, Тургенев еще
ранее решил, что дочь его в виду своего происхождения не может вернуться
в Россию и должна навсегда остаться во Франции (см. письмо Тургенева
к Ламберт, № 56). Замужеству дочери Тургенев радовался, так как брак
выводил се «из ложного положения, в котором она находилась», и избавлял
самого И. С. «от великой ответственности» (см. письмо Тургенева к Ламберт, № 96). Брак Полины оказался, однако, неудачным: в начале 70-х годов
благосостояние семьи Брюэр пошатнулось, а в 1877 г. наступил полный
ее крах. На Тургенева снова легла материальная забота о дочери и ее детях
(в 1872 г. у нее родилась дочь Жанна, а в 1875 г.—сын Жорж-Альберт).
С 1882 г. Полина с детьми скрывалась от мужа, в силу чего после смерти
Тургенева в 1883 г. не имела даже возможности проститься с умершим отцом.
В отношении Тургенева к дочери - из-за несходства их вкусов и характеров — было больше чувства долга, чем любви. Этот долг его тяготил,

о чем он с откровенностью писал своим близким друзьям. «Вместо Петербурга я буду жить в Париже, и невесело представляется мне это житье, —
писал Тургенев к Ламберт 3 октября нов. ст. 1860 г., в то самое время,
к которому относится и комментируемое нами письмо. —Парижан я терпеть
не могу, между мною и моей дочерью (в этом надобно сознаться, хотя она
прекрасная девушка) слишком мало общего.. » «Она не любит ни музыки,
ни поэзии, ни природы, ни собак, а я только это и люблю. С этой точки
зрения мне и тяжело жить во Франции, где поэзия мелка и мизерна, природа
положительно некрасива, музыка сбивается на водевиль или каламбур,
а охота отвратительна. Собственно для моей дочери это все очень хорошо,
и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными
качествами, но для меня она - между нами—тот ж- Инсаоов. Я ее уважаю,
а этого мало» (см. письмо Тургенева к Ламберт, № 59). Э г а грустная нотка
неоднократно повторяется и в других письмах Тургенева к Ламберт (см. письма
№№ 60, 61 и др.).
...и гувернанткой,—Гувернантка

Иннис, англичанка.

...работаю
весьма мало...—4
ноября 1863 г. Тургенев писал Я. П. Полонскому из Парижа: «Я живу здесь целым домом, с моей дочерью и гувернанткой англичанкой. У меня маленький рабочий кабине г, очень теплый,
но в котором я до сих пор работал довольно мало, хотя затеял большую
вещь. Мысль, что я в Париже, мне очень м е т а е т : эта столица миоа весьма
мне противна» (см. «Первое собрание писем И. С . Тургенева», П. 1884, стр. 80).
Вещь, которую - тог a начал писать Тургенев, была «Отцы и дети» (см
H. M Гугьяр, «Хронологическая канва
для биографии
Тургенева»,
П. 1910, стр. 44).
...до апреля
месяца. — Вместо юга Франции Тургенев в конце апреля
выехал в Россию; 3 0 апреля 1861 г. он был уже в Петербурге (см. письмо
Тургенева к Ламберт от I мая 1861 г., № 66).
...восшествия
на престол.—Александр
II вступил на престол 19 февраля
1855 г. Манифест об освобождении крестьян был подписан 19 февраля 1861 г.,
обнародован же лишь 5 марта того же года.
Блудов—Дмитрий
Николаевич (1785—1864), был назначен председателем
Государственного совета лишь в 1862 г .
...где проведете
Кланяюсь

Вашей

лето?— Летом 1861 г. Волконский вернулся в Россию.
супруге—Волконской

Марии Николаевне (1805 — 1863).

Биографические данные о Тургеневе и Волконском, время женитьбы
Анненкова, момент ожидания обнародования манифеста об освобождении
крестьян, сопоставление более мелких подробностей письма с датированными письмами к другим адресатам, юворящими о тех же подробностях —
все вместе взятое заставляет отнести настоящее письмо к концу 1860 или
началу 1861 г.
Письмо находится в архиве семьи Волконских, хранящемся в Институте
русской литературы (бывшем Пушкинском доме).

Бродский

Фет — редактор Тургенева
Известно, что И. С. Тургенев был редактором изданного
в 1856 г. сборника стихотворений А. А. Фета. Известно, как
высоко ценил он свою редактуру: (я) „Фету вычистил штаны . . И з в е с т н ы слова Ф е т а об этом издании: „издание
из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным,
насколько изувеченным". Совершенно неизвестно, в каком изувеченном виде А. А. Ф е т издал переписку И. С. Тургенева
с ним, опубликовав ее в двухтомном издании „Мои воспоминания"
(М. 1890). Что Фетом не были включены интереснейшие письма
Тургенева — не столь важно: они после смерти Ф е т а были
напечатаны в различных журналах, альманахах, сборниках.
Но что пользоваться эпистолярным наследием Тургенева в
редакции Ф е т а невозможно—это совершенно ясно. К порче
текста приложили руку, помимо Фета, переписчица-секретарша
Ф е т а и корректор мамонтовской типографии, где набирались
оба тома воспоминаний Ф е т а . Я имел возможность сличить
письма Тургенева в этом издании с автографами. Вывод, к которому я пришел в итоге своей работы, надеюсь, будет принят
читателем этой заметки: переписку Тургенева с Фетом необходимо издать (с включением до сих пор неопубликованных
писем Ф е т а к Тургеневу) заново, освободив ее от массы ошибок, пропусков, путаницы и той специфической окраски, какую
упорно наводил на письма Тургенева их редактор — А. А. Фет.
Прежде всего бегло укажу, что письма напечатаны без соблюдения тургеневской орфографии, сохраняющей некоторые исторические особенности, напр.: пъэсп,
пришол,
квартеру.
адресе, прозьба и т. д.; без сохранения типичной для Тургенева
пунктуации: Тургенев, придавая большое значение ритму речи,
обычно ставил тире там, где часто принято ставить запятую

или другие знаки; с заменой цифровых обозначений буквенными
с изменением шрифта (вм. обычного надо было печатать курсивом и наоборот); с неправильным набором титульных обращений, собственных имен; с сокращенным текстом: М. Н. (вм.
Марией Николаевной, I, 383), О. (надо Ооновский, I, 356),
М. (вм. Мещерский, II, 302), С., Р. (вм. Столыпин, Россет,
I, 396). 3 , А. (вм. Зыбина, Абаза, урожденная Штуббе, II, 6);
с пропуском рисунков (I, 392) или заменой рисунка словом
(II, 997); без указания адреса (II, 354) и времени написания
письма (I, 312, не указано: понедельник,
23нояб.); с неверными
датами (напечатано 28 ноября — надо 2 декабря/20 ноября,
II, 51; напечатано 30 декабря — надо 12 окт./30 сент., II, 354,
и мн. др.); без удержания единого календарного стиля (то по
старому, то по новому — см. I, 347, 390, 432, 445); с явными
опечатками ( Р у д а к о в вм. Русаков из комедии Островского
„Не в свои сани не садись" — I, 392) и др.; с очевидными
бессмыслицами и неясностями, которые устраняются только
при сличении с подлинниками:
А. А. Ф е т

«Мои в о с п о м и н а н и я»:

хотел бы я посмотреть на него
[Николая Толстого] в разгаре с «французом» Афанасием... (I, 306)
над историей веревок в Орле я
хох >тал... (1, 443)
В ы читали что-нибудь сего последнего [Решетникова]? Правда дальше
итти не может... (II, 190)
продолжают ли они [грачи] играть
над кручью Веселой Горы... (I, 302).

Автограф
Тургенева:
схотел бы я посмотреть на него
в разговоре с «французом» Афанасием...
над историей веретена в Орле я хохотал...
В ы читали что-нибудь сего последнего? — Правда дальше итти не
может...
продолжают ли они играть над
кручью Висельной Горы...

Не буду перечислять многочисленные случаи словарной
замены: вм. после покорения Азова напечатано: после
взятия
Азова (I, 230); вм. очень мне жалко напечатано: очень
мне
тяжело (1,311); до сих пор Русский
действительно
с утешением видит
границу
своего отечества
вм. . . . с
умилением— I, 327); с какою радостью
я вас обоих увижу вм.
...обниму (I, 417); Как идет ваша мировая деятельность.
Я...
вм. Кстати о Вашей мировой деятельности—я
(II, 207) и т. д.
Плохой корректурой можно объяснить случаи перестановки
слов: я собирался
писать
вм. собирался я писать (I, 301);
очень будет его жаль вм. очень его будет жаль( II, 277) и пр.
Перейду к более существенным замечаниям. Прежде всего
бросается в глаза настойчиво проведенная Фетом в письмах
Тургенева ретушовка своего собственного облика и своего

корреспондента. Для Ф е т а письма Тургенева временами—неприятный материал, который его возмущает, коробит, с которым
он вступает в борьбу чрезвычайно упрощенным способом:
отсечением из публикуемой переписки ненужных, по его мнению, кусков. Что же выбрасывал Ф е т ? Все те отзывы Тургенева
о его творчестве, которые носили критический характер. Ф е т
словно хотел утаить от читателей 90-х годов отрицательные
суждения одного из ярких представителей родственной ему
дворянской группы, не хотел прибавлять к неприятным для
него отзывам, исходившим от читателей других социальных
слоев, мнения прославленного стилиста, авторитетного мастера,
классово ему близкого.
В письме Тургенева из Рима 7/19 ноября 1857 г. (автограф)
читаем: „Стихотворение Ваше: Аполлон — мне не очень нравится—слишком старательно, мелко-подробно и общего впечатления не передает. Ему также далеко до стихотворения:
Милосская Венера, как самому Аполлону—(я говорю о статуе—)
до Луврской богини. — Но пишите, пишите стихотворений
как можно б о л ь ш е . . ( I , 214). Ф е т все начало выкинул
и напечатал прямо: „Пишите, пишите стихотворений как
можно б о л ь ш е . . . " Из письма 16 января 1858 г. выброшено
следующ е место: „Вы становитесь непонятны к а к . . . как
иные Ваши стихи. Какого Блюменфельда предпочитаю я
Пушкину? — И мне ли можно делать упреки в малом уважении к Пушкину? Не понимаю, не понимаю!" (I, 231). Тургенев 28 ноября 1859 г. делает Ф е т у несколько критических
указаний по поводу его переводов из Гафиза; разделив их
на три разряда, пишет, что из третьего разряда трин ,дцать стихотворений им „отвергаются как незначительные и могущие
только охладить на первых порах публику к Гафизу, которого
она не знает и которого надобно ей представить так, чтобы
он ее завоевал. Чтоб она его учуяла". В фетовской редакции
этот абзац выкинут и акцентовка сделана иная: „Публика не
знает Гафиза, которого надобно" (и т. д.). После этого указания
Тургенев пишет: „Впоследствии эти стихотворения—по крайней мере, некоторые из них—могут быт напечатаны в виде дополнения. И потому предлагается Вам эти 13 стихотворений
заменить хотя шестью,
но выбранными из числа
философских—как напр. Jch habe alles hinweggeworfen или Und dies
ist doch fürwahr kein Fehe. Переведите и выправьте другие
девять
не торопясь; подумайте, что, à fort on à raison, публика
предубеждена
против Ваших переводов—и что надобно ей поднести такую мастерскую штуку, чтобы негде было иголку под-

пустить.— Вы решительно слишком торопитесь—(из желания ли
деньги получить—я не знаю)—но эдак—право, право—ей же
ей—нельзя.—Надо чтоб сладость благоухания резвилась кругом
Вашего перевода—(как например—в стихотворении—Ветер легкий, окрыленный):—один мерзлый стих, один неуклюжий или
бессильный поворот — и все пропало! — Пожалуйста, не спешите — а деньги придут в свое время". Вместо дельного совета, в котором явственно проступают указания на неблагоприятное отношение к Фету-переводчику современных читателей и на мотивировку спешной работы Ф е т а , меркантильно
подходившего к своему делу, вместо этого Ф е т оставил только
следующие строки: „Впоследствии менее значительные стихотворения, по крайней мере некоторые из них, могут быть напечатаны в виде дополнения" (I, 313). Ф е т сохраняет положительные оценки в письмах Тургенева и выбрасывает идущие
тотчас за ними критические суждения: „Переводы Ваши из
Гафиза на сей раз очень хороши". Эту строку из письма
22 февр. 1860 г. он оставил, но следующие строки выкинул:
„Я бы посоветывал Вам переменить только этот стих: „Вот, человек, неблагородней был т е б я . . . " Неясно и неловко. — Вкомкайте в стих следующую фразу: „Ужели, человек, захочешь
ты быть неблагородней—чем" и т. д. (1, 321). 10 апр. (29 марта)
1872 г. Тургенев резко высказал Ф е т у свое мнение о его деятельности как поэта. Этого отзыва читатель фетОЕских воспоминаний не найдет на 250 стр. I! ч. „Ну а теперь, так как
Вы в своем „Exegi monumentum" объективно отнеслись к поэту
Фету, то позвольте и мне сделать то же.— Фет—действительно
поэт в настоящем смысле слова; но ему недостает нечто весьма
важное: а именно: такое же тонкое и верное чутье
внутреннего
человека—его душевной сути—каковыми он обладает в отношении природы и внешних форм человеческой жизни.—Тут не
только Шиллер и Байрон, но даже Я. Полонский — побивают
его в пух и прах.— Быть тронутым или потрясенным чрез посредство каково бы то ни было произведения Фетовой музы—
так же невозможно, как ходить по потолку. — И потому, при
всей его даровитости, его следует отнести к dii minorum gentium. Уж и то не шутка: через сто лет будут помнить около
20 красивых его стихотворений—чего же еще.— Но пусть он себя
не повторяет более, как он то делает уже 10-й год.—Старый,
соловей—contradictio in adjecto" (ср. „Северные цветы" 1902 г.).
Ф е т заодно с собой оберегал
от тургеневских укусов
и Л. Н. Толстого, по адресу политических и философских убеждений которого Тургенев выразился довольно резко в письме

от 21 марта 1871 г. Вот наглядный пример фетовской
туры.
Автограф

Тургенева:

Я однако вынес два убеждения, два
факта изо всей пены и хлюпанья Ваших речей, а именно: 1) что вам —
поэту Ф е т у — печатать такие стихи,
какие вы совершили по поводу смерти
В. П. Боткина — непростительно. 2 )
Чго в Ваших глазах M. Н. Катков заслуживает бронзовой статуи—«Ну и
пущай!» как говорит один герой А .
Н. Островского. Но до чего может
пасть талант. Читали ли вы последнюю его коѵедию «Бешеные д е н ь г и » ?
Это — да философия
в 6-м томе
Войны и Мира сам Сатана, наевшись
тухлых яиц, не выковыряет подобного
зерна из собственной задницы! —

редак-

А. А . Ф е т « М о и
воспоминан и я», ч. II, стр. 2 1 4 :
Я однако в ы н е с убеждение изо всей
пены и хлюпанья ваших речей, а
именно: что M. Н. Катков заслуживает бронзовой статуи. «Ну и пущай!» как говорит один герой Островского. Но до чего может пасть талант!
Читали ли вы последнюю его комедию
«Бешеные деньги»?

Пользуясь письмами Тургенева для стилизации Ф е т а - поэта,
Ф е т , издатель переписки Тургенева, изъял из нее резкие отзывы о своей общественной деятельности, о своих политических симпатиях. Либерал Тургенев, апологет просвещенной
буржуазии, не раз вскрывал свою антагонистическую точку
зрения по адресу фетовских помещичьих аппетитов, прослоенных пережитками крепостнической поры. Ср. письмо Тургенева
30 октября/11 ноября 1874 г.
Автограф

Тургенева:

Вы чрезвычайно довольны всем
окружающим Вас бытом: ну и прекрасно! — Помните, как 2 0 лет тому
назад В ы в Спасском, в самый разгар Николаевских мероприятий, огорошили меня изъявлением Вашего
мнения —что выше положения тогдашнего Р о с с и й с к о г о дворянина — и не
только выше, но благороднее и прекраснее—ум человеческий придумать
ничего не может А потом, как В ы
в Куртавнеле рассказывали пораженному изумлением семейству Виардо —
что в Берлине Король Вильгельм I V
сечет
своих министров, опираясь
при этом на авторитет Вашего
Коаф-

А. А. Ф е т
«Мои
воспоминан и я » , ч. II, стр. ЗОО:
В ы чрезвычайно довольны всем
окружающим Вас бытом: ну и прекрасно! — Помните, как 20 лет тому
назад В ы в Спасском, в самый разгар Николаевских мероприятий, огорошили меня изъявлением Вашего
мнения - что выше положениятогдашнего Российского дворянина—и н е
только выше, но благороднее и прекраснее—ум человеческий придумать
ничего не может.

фёра

В том же году произошел разрыв между Фетом и Тургеневым из-за „разности убеждения", как заявил Тургенев Ф е т у

10 декабря 1874 г. Ф е т выпустил из этого письма (II, 302)
строки, которые могли бы вызвать по его адресу возгласы возмущения среди различных читательских кругов, кроме оголтелых
держиморд голубой крови: „Признаюсь, я не вижу, что может
быть общего между мною и мировым судьею, который серьезно
упрекает здоровенных
мужиков, зачем они не отбили концом
дуги печенок у пойманного
вора — и даже хвастается этим,
словно не понимая безобразия своих слов".
Ф е т настойчиво изымал из писем Тургенева резкие отзывы
о близких его мировоззрению направлениях общественной мысли
и лицах: так, из письма 14/2 июля 1871 г. отлетел такой
любопытный абзац (II, 235): „Вы, кажется, питаете прекрасные надежды на счет разрешения земством капитальнейшего
вопроса о налогах. Дай бог Вашими устами мед пить — но
меня привело втупик вторичное предостережение С. П. бургских ведомостей по поводу статей — именно об этом вопросе и именно в том направлении, которому Вы радуетесь. —
Сколько я их не пересчитывал—понять это предостережение я
всетаки не мог! Что Шидловский — мерзавец—это было мне давно
известно; но видно и мерзавец может, при известных благоприятных обстоятельствах, возвести самого себя в куб". Подобной же участи подверглись строки Тургенева о черносотенном
органе Мещерского — газете „Гражданин", в честь которой
Ф е т сочинил стихотворение, не подозревая
того, что
Ваша
драгоценная
влага попадает
в простой ... урыльник,
каким
несомненно должен быть
признан
вышеизреченный
„Гражданин" (подчеркнутое не вошло в напечатанный текст письма
1872 г., ч. II, стр. 249). Нет отзыва в письме 13 сент. 1873 г.
о M. Н. Лонгинове, с которым Ф е т продолжал вести дружеские отношения: „Вы не любите принципов 92 года (а 89-го года
Вы уж будто так любите?)—Интернационалку, Испанию, поповичей — Вам все это претит: а мне претит Катков,
Баденские
генералы, военщина и т. д. —- Об этом, как о
запахах и вкусах, спорить нельзя. [ — Вы, напр., обвиняя
меня в несправедливости, уверяете, что со смехом говорили
об этом M. Н. Лонгинову;—а я бы скорее сознался в воровстве, 4 чем в факте веселого разговора с таким сугубым
мерзавцем. — Тут ничего не поделаешь] (ср. II, 281). Вьшали
из письма от 21 августа 1873 г. любопытнейшие отзывы Тургенева о славянофильстве, о Страхове (ср. в „Северных цветах" 1902).
Так, вследствие намеренных пропусков в письмах Тургенева
соответственного материала искажалась в исторической пер-

спективе личность Ф е т а с его окружением, в то же время принимала менее яркий облик политическая физиономия его корреспондента. Конечно, некоторые строки выпускались Фетом
по цензурным соображениям: так, из письма 18 февраля 1869 г.
(II, 192) после признания Тургенева, что он отправил письма
двум калекам — Николаю Милютину да Александру Герцену
(„этот последний больше всех искалечен жизнью"), отлетели
следующие строчки: „Не знаю, отчего на меня такой стих
нашел: оттого-ли что ныньче годовщина смерти Николая
Павловича 1 . . . Только „Vanitas vanitatum" 2 беспрестанно
звучит у меня в ушах".
Ретушируя свой писательский и общественно-политический
профиль, Ф е т выбрасывал из писем Тургенева строки, свидетельствовавшие о фетовских недугах, болезнях: Ф е т не хотел,
чтобы знали, что он страдает гемороем, что ему рекомендуется
попить целебных карлсбадских вод" и пр. Любопытный
штрих: Ф е т , страдавший при мысли, что многие осведомлены
о тайне его еврейского происхождения, выбросил из тургеневского письма от 13 июня 1874 г. (II, 290) после слов:
„я в понедельник уезжаю" следующее сравнение: „Вы оказались
дальновидным, как Соломон" (тот же пропуск в письме от
16 июня 1874 г.). Если Ф е т своеобразно подкрашивал себя на
основании писем Тургенева, то образ последнего подвергался
разрисовке в обратном размещении красок: от светлых к темн о в а т ы м . . . Как будто мелочь, но почему Ф е т упорно выбрасывал в приветствиях Тургенева по его адресу, его жены и др.
слова приязни, расположения, как будто хотел подчеркнуть
и отсутствие у своего плиятеля подобных чувств и доказать
отсутствие между ним и Тургеневым близких отношений: так,
напр., Тургенев шлет жене Ф е т а „дружеский поклон", Ф е т
печатает: „жене Вашей мой поклон" (1,368); Тургенев заканчивает письмо 18/30 ноября 1 8 6 3 г . : „Жму Вам руку дружески"—
у Ф е т а последнего слова нет (I, 446); 18 февраля 1869 г. Тургенев пишет: „Кланяюсь усердно Вашей жене, крепко жму Вам
руку и говорю: до свиданья". В печатном тексте (II, 193) читаем: „кланяюсь вашей жене. Ваш Ив. Тургенев" и т. д. Иногда
Ф г т приписывал Тургеневу мнения... свои собственные, изменявшие тургеневские высказывания весьма радикально: рассказывая Ф е т у о полном „фиаско" своей новой повести („Накануне"), Тургенев писал из Петербурга 15 февраля 1860 г»
1
2

Т. е. царя Николая I.
С у е т а сует.

„все ею недовольны—за исключением единственного Некрасова:
это ручательство слабое". Ф е т вместо единственного
поставил
цинического . . . Вот яркий пример, вскрывающий, какие ложные
выводы сделает исследователь, доверившийся изданию Ф е т а .
Блестящий эрудит, насыщенный разнообразными знаниями, книголюб, постоянно следивший за литературными новинками,
Тургенев с этой стороны значительно потускнел в обработке
Фета, который выпускал суждения Тургенева о феодальном
обычае, подкрепленные ссылками на „известную ноту 4 августа
1789 г . " (I, 281), выбрасывал латинские, немецкие, французские цитаты, поговорки, ссылки на Гомера, Катулла, Гете,
Паскаля и т. д. Выбрасывал интересные тургеневские оценки современных иностранных писателей (напр., из письма 20 июля
1873 г,: „На счет „Leconte de Lisl'a" Вы вероятно правы;
но мы живем ведь во времена Эпигонов—а в этом есть по крайней мере сила, так же как в Синбурне, самом замечательном современном Английском поэте"). Заслуживает упоминания, что
в известном эпизоде между Тургеневым и Л. Толстым, едва не
закончившемся дуэлью, Ф е т — публикатор переписки между обоими поссорившимися писателями —изъятием нескольких выражений уменьшил тон примирения, сознания своего проступка
со стороны Тургенева:: так, в вообще небрежно напечатанном
письме 27 мая 1861 г. (I, 372) Тургенев, напомнив Л. Толстому, что он еще у Ф е т а „попросил у него (Л. Н.) извинения", писал: „Это же самое я готов повторить теперь письменно—и вторично прошу у Вас извинения". Этих строк Ф е т
не напечатал, но зато изъял из записки Толстого Ф е т у
(I, 374) следующие слова: „[Тургенев] подлец и его бить
надо..."
От замен Ф е т а многие письма Тургенева потеряли стилистическое своеобразие: „Молодость прошла, а старость не пришла,— вот отчего приходится тяжко"—так дано у Ф е т а письмо
Тургенева от 16 июля 1860 г. (I, 336), и вот как оно звучит в автографе: „Молодость прошла, а старость еще не пришла — вот
отчего приходится узлом к гузну". Ряд выражений, которые сам
Тургенев считал „не для дам", Ф е т или выкидывал, или заменял: так, вместо „сукин сын" он поместил „разбойник" (I, 335)
и заменил одним словом „мерзость" целую тираду Тургенева.
Тот же мотив продиктовал необходимость изъятия пародийного
стихотворения Тургенева на одно выражение Ф е т а (II, 23) и
мн. др.
Охранительные тенденции Ф е т а не позволили ему включить
в „соборное послание двум обитателям Степановки от смирен-

ного Иоанна" (6/18 июня 1864 г.) после строчки „пью какую-то
мерзкую воду" следующего куска:
О г которой воняет
Поповским
Местечком — так;
Хуже этой вони
Нет ничего в мире —
Но доктор божится,
Что это-то и нужно.

Неподходящим для себя признал Ф е т одно натуралистическое сравнение, примененное Тургеневым к нему и к себе:
объясняя причину своего долгого молчания, Тургенев в 1864 г.
писал: „что ты ему скажешь, этому старому приятелю? — Что
ты толстеешь, сопишь, холодеешь, ничего не делаешь да и мало
интересуешься наконец всем, что творится на земном шаре?
Разве все это старому приятелю не известно?" После этих
слов находился отрывок, выпущенный Фетом: „И какая выгода
или польза от того, что два потертые кобеля подойдут и понюхают друг друга под х в о с т ? — Запах знакомый — и скверный!" (II, 50).
Если присоединить к этим указаниям ссылки на изъятия
из переписки Тургенева в издании Ф е т а (впоследствии восстановленные, напр., в „Северных цветах" 1 9 J 2 г.) многочисленных признаний Тургенева политического и литературного
содержания, если указать, как вообще неполно это издание,
так как ряд писем Тургенева к Ф е т у до сих пор хранится
в частных архивах и ни разу не появлялся в печатных публикациях, то становится очевидным, что Ф е т действительно
„изувечил" переписку своего приятеля, отплатил ему сторицей за работу, проделанную Тургеневым над сборником стихотворений 1856 г. Лицеприятный подход Ф е т а к Тургеневу
не скрывался самим поэтом-редактором; достаточно припомнить фетовскую интерпретацию письма Тургенева от 11 декабря 1869 г. (II, 209 — 210), в котором западник Тургенев,
доказывая, что защищаемые Л . Толстым и Фетом община,
пар и пр. хваленые особенности русской жизни давно были
присущи Европе, от которой так судорожно отпираются автор
„Войны и мира" и Ф е т , и которые в настоящее время там
отменены как мешавшие развитию хозяйства,—заявлял Фету:
„На вас не действуют жестокие слова: „Европа, пистолет,
цивилизация"; зато действуют: „Русь, гашник, ерунда"; у всякого свой вкус". Ф е т по поводу этих строк разразился еле-

дующим рассуждением: „Не знаешь, чему по истине более
удивляться: тому ли бестолковому и беспорядочному, риторическому и софистическому хламу, которым щеголяет письмо, или
тем дорогим и несомненным истинам, которые местами таятся
в этом хламе". Выражая далее согласие с Тургеневым, что
„община и круговая порука возможны в пользу владельца
только при нижайшей степени общественности; у человека,
жаждущего выхода на рыночный простор, община и круговая
порука действительно немыслимы", Ф е т в заключение воскликнул: „честь и слава (гашнику). Как же после этого не сказать, что пристрастие к ерунде скорее на стороне Ивана Сергеевича!"
В этом отрывке явственно сквозит субъективное пристрастие Ф е т а . Когда-то близкие друг другу—то было в середине
50 X годов, в пору господства более или менее сплоченного
дворянского круга—Тургенев и Ф е т с развитием общественных отношений в капитализирующейся стране расходились
все дальше в основных взглядах на пути развития хозяйства, помещичьего и крестьянского, на проявления помещичьей системы в России, на литературные факты и пр. Эти
принципиальные несогласия сказывались на личных отношениях, на различных оценках знакомых, близких лиц, приводили к взаимному охлаждению, разрыву на многие годы. Этот
„личный" тон отразился на редакторских приемах Ф е т а . Исследователь переписки Тургенева и Ф е т а вскроет классовую
обусловленность этого тона, этих субъективных пристрастий.
Коренные разногласия между Тургеневым и Фетом в конечном счете крылись в том, что последний был ярким защитником прусского типа развития буржуазных
отношений,
а первый, не порывая связей с помещичьим бытом, понимал
неизбежность пути капиталистического фермерства, радовался
массовому переходу дворянских земель в руки крестьянства,
но, скованный своим классовым бытием, страшился крестьянской революции, предвидя, однако, ее грозное наступление,
защищал реформистские теории („постепеновец"), симпатизируя в годы особого разгула политической реакции революционному крылу интеллигенции (Мышкин, Лопатин, С. Перовская). Эта половинчатость Тургенева составляла своеобразную
общественную позицию автора „Нови", она определила и его
отношения к Ф е т у : они то ломались, то скреплялись, питаемые между прочим в последние годы со стороны Тургенева
такими „либеральными" соображениями: „выи я—мы оба на
склоне наших лет—и что бы мы были за люди, если бы

старость не научила нас уважению свободы мнений, чувств
и т. п." (в письме 11 января/30 декабря 1881 г.).
Ф е т был более прямолинейным и, узнав о смерти Тургенева на чужбине, в семействе Виардо, только и мог подумать:
„Высказываемая Тургеневым когда-то мечта о женском каблуке, нагнетающем его затылок лицом в грязь, сбылась в переносном значении в самом блистательном виде", и дать характерный для владельца Степановки совет: „Чтобы спасти
для России хотя клочок значительного достояния Тургенева,,
ушедшего за границу, я не преминул объяснить моей племяннице Г....Й ее наследственные права на Спасское" (II, 397)-

Д.

Кузьмин

Материалы для характеристики „раскола в нигилис т а х " в 6 0 - х годах
Термин «раскол в нигилистах» принадлежит Достоевскому. Этими словами Достоевский обозна 'ал ту полемику между «Современником» и «Русским словом» в середине 60-х годов, которая тогда сыграла такую крупную
роль в русской журналистике. В наше же время в него ^ в е с к у ю литературу
термин «раскол в нигилистах» введен Б. II. Козминым в его большой работе на эгу тему в журнале «Литература и марксизм». Но у Б . П. Козмина
недостаточно полно охвачен один участок этой полемики: роль в ней
«Искры» Курочкина и вообще тогдашней так называемой «поморной музы».
Между тем на тему о «расколе в нигилистах», поскольку она отразилась
в «Искре», существует несколько далеко не безынтересных архивных документов, до сих пор не опубликованных. Ниже мы печатаем их полностью.
Первым из них является письмо Н . Д . Ножина к Н. С . Курочкину, относящееся приблизительно к октябрю 1865 г. На письме нет ни даты, ни адреса,
но тот факт, что оно предназначалось H С . Курочкину, ясен из всего
текста. «Курочкин, что В ы сделали? З а что В ы мне мстили?»—восклицает
там Ножин. Ч г о касается содержания письма, то оно вызвано теми статьями
в «Искре» Н. С Курочкина и В. П. Буренина, о которых мы подробнее говорим в примечаниях.
Когда статья Курочкина писалась, Ножин был давно уже и хорошо известен Курочкину: они познакомились еще в 1 8 6 3 — 1 8 b 4 гг. во время совместного пребывания за границей. Б ы л известен Ножин Курочкину и как
сотрудник «Искры», так как незадолго перед тем, в № 8 этой газеты за
1865 г. (цензурная пометка на н.-м 25 февраля 1865 г ) , была напечатана
(анонимно) его работа: «По поводу статей «Русского слова» о невольничестве», чрезвычайно характерная
в очень многих отношениях. Ножин
в этом случае полемизировал против взглядов Зайцева на невольничество
и опровергал их не только как социолог, но и как биолог и как естественник. Однако его собственные зан-тия естествознанием составили ему в радикальных кругах 60-х годов славу н и г и л и с т а , хотя он и полемизировал как
раз с нигилистами. Кропоткин (в одном из частных писем) так и говорит,
что хорошо помнит Ножинз, который занимался естествознанием и считался
сторонником писаревского «Русского слова», несмотря на то, что на самом
деле точка зрения Ножина на задачи естествознания была совсем иной, чем
у Писарева. О Ножине как одном из представителей н и г и л и з м а или

«базаровщины» говорит также и другой шестидесятник, тоже ставший впоследствии анархистом, В. А. Черкезов. Вот этим обстоятельством и определялось выступление в «Искре» против ножинского «нигилизма» со стороны
Курочкина. Внешним поводом для такого выступления послужила очень
много нашумевшая в 60-х годах история с похищением Ножиным своей
сестры Марии от родителей с той целью, чтобы избавить ее от родительского гнета и дать ей возможность приступить к свободному саморазвитию
где-нибудь в Швейцарии. Довольно подробно эту историю рассказывает
в своих воспоминаниях барон А . И. Дельвиг (см. «Мои воспоминания»,т. 111,
стр. 3 4 4 — 3 4 7 ) , а раньше несколько чрезвычайно интересных замечаний об
этом сделал еще Н. К. Михайловский в очерках «В перемежку» (см. Соч.,
т. I V , стр. 271). Но Дельвиг пишет об истории Ножина с сестрой как человек посторонний, даже стоявший «по ту сторону баррикады», а Михайловский—как один из ближайших друзей Ножина. Замечания Михайловского
необходимо иметь в виду как при оценке статьи Курочкина, так и ответного
письма (или даже писем) Ножина, напечатанных нами ниже.
Курочкин страшно обрушился на Ножина и написал статью исключительную по своей резкости и несправедливости. Резкость тона и содержания
статьи Курочкина определяется несомненно тем, что Курочкин казнил в этом
с л у ч а е в лице Ножина ненавистных ему «нигилистов», защищая от смешения с ними остальное молодое поколение. Статья его, таким образом, целиком относится к общей полемике или к «расколу в нигилистах», и в этом
отношении она заслуживает самого серьезного внимания. В своей полемике
против Ножина Курочкин оказался вдвойне неправ: он не сумел оценить
мотивов поведения Ножина в истории с похищением им своей сестры. Он
не понял вообще характера его поступка. Но не был прав и по существу,
причисляя Ножина к общему лику «нигилистов» базаровского типа. Социологические наброски Ножина в «Книжном вестнике» и та же его статья
в «Искре» показывают, напротив, что Ножин был противником Писарева
и Зайцева как социолог, проводивший совершенно в новой и оригинальной
форме те самые идеи Чернышевского, сторонницей которых считала себя
«Искра» Курочкиных.
Но если Н. С. Курочкин (или «Пр. Преображенский», как подписана его
статья) во всем этом был не прав, то еще в большей степени то же самое
следует сказать про балладу Вл. Монументова «Девы и нигилист», о которой тоже упоминает Ножин в своем письме. «Монументов» —это и есть ^
В. П. Буренин, будущий нововременец и ренегат, а в середине 6 0 х годов
один из самых радикальных и деятельных сотрудников «Искры». 1865—1866 гг.
являлись расцветом «поморной музы» (помора—умора — юмористика) Буренина. Однако даже наиболее ревностные защитники тогдашнего БуренинаМонументова (см А. В. Амфитеатров, «Забытый смех», т. III) отмечают, что
уже в то время у Монументова-Буренина проскальзывала иногда скабрезность, причем, прибавим от себя, типичного, чисто нововременского типа,
К такого рода произведениям и относится его баллада « Д е в ы и нигилист»,
и только глубиной «раскола в нигилистах» и забвением необходимости сдерживать полемические страсти можно объяснить печальный факт появления
этой баллады на страницах «Искры», да еще в связи с именем такого на
редкость безупречного в нравственном отношении человека, как Ножин.
Документы, которые мы печатаем ниже, показывают однако, что, как ни
были обострены отношения между Ножиным и Курочкиным во время истории с похищением Ножиным езоей сестры, они впоследствии восстановили
свои отношения, и между ними установилось полное взаимное понимание
и уважение. Как высоко стал ценить (а может быть, ценил и раньше) Курочкин Ножина за последние месяцы их жизни, показывает напечатанный
•Звенья« Л« 2

ниже отрывок из записей Курочкина о некрологе Ножина. Однако молва
евязала и дальше их имена какой-то неразгаданной тайной и заставила Курочкина играть какую-то роль в самой даже смерти Ножина. «Раскол в нигилистах» в этом случае принимал формы, до сих пор не вполне разъясненные нашими историками и исследователями прошлого.
Эти замечания помоі-ут читателю разобраться в печатаемых нами документах, необходимые же пояснения и библиографические справки мы даем
особо, в примечаниях.
Самые же докумі нты взяты из архивных дел по каракозовскому процессу:
«Производство высочайше утвержденной С.-Петербургской следственной комиссии.—О вольнопрактикующем враче Николае Курочкине. Начато 12 апреля
1866 года, кончено 7 мая 1870 года. На 59 листах». Дело это, по описи № 2 0 3 ,
находится в настоящее время в Архиве внешней политики и революции.
Н. Д . Н О Ж И Н — Н . С . К У Р О Ч К И Н У
1

Вот что случилось. Я взял оба последние номера „Искры"
и раз за разом прочел статью Преображенского об „Отрезанном ломте" и „Девы" Монументова. Курочкин, я не спосособен отдать Вам отчета в том, что во мне совершилось, я
только что очнулся и пришел в себя от пережитого страшного, мучительного часа внутреннего хаоса, жгучей боли,
после которых я вдруг почувствовал себя другим, я точно
пережил целую жизнь, мозг мой горит и сердце сжалось от
какого-то, непонятного еще мне самому чувства. Вы способны
будете приблизительно понять меня, когда я Вам указал на
причину всего этого происшествия. Я не чувствую против
Вас ни злобы ни негодования—но я прошу Вас, оставив без
всяких объяснений, даже без всяких попыток на объяснения—
позволить мне оставаться одному; я не хочу и не могу больше
видеть ни Вас, ни всех остальных нашего кружка знакомых.
Страдания мои дошли до какого-то безумия, я не владею
больше собою, если бы Вы были способны прочувствовать,
понять, что Вы сделали мне, то Вы конечно никогда бы не
согласились этого сделать... Во мне точно произошел какой-то
разлом, во мне даже бессознательно мелькнула мысль броситься в Тамбов, подать просьбу держать на кандидата... и
все это одно за другим, бессознательно, как будто я схватился за соломинку, чтобы спастись от чего-то...
Да, вы же знаете, моя сестрт тоже получает „Искру". Курочкин, что Вы сделали? З а что Вы мне мстили? Или я с ума сошел?—
но зачем же во мне поднялась такая буря душевная, чтобы все
это могло значить, если бы я ошибался. Мы с Вами больше не увидимся, я этого требую, и не в силах Вам сказать ничего другого.
Н. Ножин

«Отрезанный
ломоть» и «Девы» Монументова.—Статьи,
о которых гово
рит Ножин, помещены не в двух, а в одном и том же номере «Искры», именно на
стр. 523 — 527 и стр. 526 в № 39, вышедшем в октябре 1865 г . (цензурная пометка: 7 октября 1865 г.). Неправильно передает также Ножин заглавие статьи
Н. С. Курочкина: она озаглавлена «Срезавшийся ломоть» (а не «Отрезанный ломоть»), причем «Ломоть» играет там роль собственного имени для
героя рассказанной (очень пристрастно и фактически неверно) истории
с похищением сестры. К статье есть подзаголовок: «Отрывок из частного
письма». Статья подписана псевдонимом: «Пр. Преображенский» (то есть:
«протоиерей Преображенский»), Принадлежность этого псевдонима Н. С. Курочкину давно известна. Брат его, В. С . Курочкин, переводчик Беранже,
тоже подписывался в «Искре» чаще всего «протоиереем Знаменским»
(Пр. Знаменский). Н. Курочкин жил на Преображенской ул., а В . Курочкин—на Знаменской, отсюда их псевдонимы. Статья Курочкина достаточно
велика по объему. Как там третируется Ножин, показывают следующие
места: «Но каким образом этот болван в течение 5 лет ни разу не
подумал о своей сестре, оставленной им еще ребенком в среде, которую
если он мало еще знал, когда ее оставил, то мог оценить впоследствии,
когда развился». «Не думающий Ломоть с самой близорукой ясностью
медного лба вваливается в среду своей семьи». «Развился в те 5 лет, которые
он провел в Петербурге, начитавшись всякой базаровщины». «Нелепостью
своих действий вызвавший против себя общественное негодование, совершенно справедливое, выдавая себя за какого-то представителя молодого
поколения, с которым, по крайней мере с наиболее развитыми представителями которого у него нет ничего общего. Между тем своим безрассудством
он вызвал общее негодование, и оно еще раз обрушилось на ни в чем
неповинное молодое поколение». Последние слова показывают те мотивы,
которыми продиктована статья Курочкина-Преображенского. а упоминание
о «базаровщине» дает понять, в чем он видел козла отпущения. Что касается
отношений Ножина к сестре, то об этом у Н. К. Михайловского есть такие
строки: «Дело в том, что у него тоже была сестра, которую он любил
до чрезвычайности и которой, как он думал, плохо жить у родных. Он мне
сам говорил потом, что эта-то мысль и грызла его... О н решил ни больше,
ни меньше, как похитить сестру и переправить ее за границу. Операция
трудная и дорого стоящая. Нужны прежде всего деньги» и пр. (т. IV,
стр. 271). Дальше подробно рассказывается, что сделал Ножин, чтобы добыть
эти деньги. Похищением сестры Ножина было очень заинтересовано тогда
III Отделение. Это дело обратило особое внимание его и на Ножина. Очень
любопытную переписку Ножина с сестрой см. в деле о «Кружке знакомых
коллежского секр. Н. Д . Ножина и причина его смерти», листы 8 и 9.

Николай Степанович.
Следующее обстоятельство заставляет меня не просить, но
уже требовать от Вас разъяснения относительно Ваших намеков о трудности и неприятности денежных отношений со
мною, которыми Вы меня прошлый раз при Львове порадовали. Дело в том, что издатель Ковалевский в сердечных
излияниях своих к брату, объясняя ему со своей точки зрения,
почему он со мною разошелся, сказал ему между прочим—и

это мне только что передал при Львове же старший Ковалевский—что со мною никто не может иметь никаких дел,
а тем более денежных и что ему это говорил к т о - т о . Я Вам
прямо говорю, что мне и в голову ни на минуту не приходило предполагать, чтобы это были Вы, тем более что я знаю,
как редко Вам может случиться встретиться с Ковалевским;
но мне, не доверяющему теперь больше никому и разубедившись даже наконец в возможности прежних искренних и дружеских отношений даже с Вами—таких недоразумений в вопросах для меня основных терпеть совершенно немыслимо.
Ответьте категорически и без всяких уклонений—в чем наконец дело. Если Вы этого не сделаете—я буду иметь полное
основание предполагать, что наконец случилось со мною и
последнее несчастие—стали сомневаться в моей честности и
мне тогда не приходится больше иметь дело с кем бы то ни
было и я отказываюсь от всех моих прежних друзей и знакомых, мне будет легче одному, чем выносить такие недоразумения и отношения.
Н. Ножин
В Симбирской
блевской.
«Причину

улице,

происшествия»

дом 63

(Дегтеревой)

у г-жи Вру-

то есть вышеуказанные статьи.

Львов — товарищ Н. К. Михайловского, через которого он познакомился
с Ножиным, впоследствии автор комедии «Гражданский брак». Ср. о нем
стр. 601, т. III, гл. X V I «Запис. Проф.». См. также «Былое» 1924, кн. 23,
стр. 58.
3

Вы видно нашли более удобным, на всякий, мол, случай и
тут устранить даже всякое подозрение в близком знакомстве
со мною. Вы побоялись даже на поруки меня на несколько
дней взять. Напрасно не представили мне хоть условия, какие
я должен выполнить и чего не делать, чтоб не вводить Вас
в неизвестность. Чего же Вам было бояться?—прямо так-таки
опять бы и сослались на то, что я сумасшедший, благо уж
в показаниях родных стоит, что один доктор им про меня
прямо сказал, чтобы меня действительно приказали освидетельствовать, опираясь на Ваши слова.
Н. Ножин
Записка карандашом;
Н. С. Курочкина.

на обороте - стертая

надпись, повидимому, адрес

Н. В. М А К С И М О В -

Н. С. К У Р О Ч К И Н У

Дорогой Николай Степанович.
Наш ужин принуждены отложить до будущей субботы, ибо
сами знаете, люди несамостоятельные, деньги туго собираются.
Я собрал 10 руб., которые Вам и посылаю. Известите Ножина о том, что мы отложили. А на будущую субботу, если
Вы устроитесь, позвольте нам у Вас собраться. О с т а ю с ь преданный слуга Ваш.
Н.
Максимов
H В. Максимов
— брат С. В . Максимова, известного этнографа-писателя.
О нем см. у А. М. Скабичевского в «Лигерат. восп.», изд. З И Ф , М. 1 9 2 9 г.
На обороте—адрес: «Николаю Степановичу Курочкину, на Итальянской, близ
Знаменской, № 26, кв. 20». Из этой записки ясно, что к тому времени, как
она была послана, отношения между Курочкиным и Ножиным уже возобновились. Р е ч ь идет в записке несомненно о товарищеских ужинах-вечеринках
из особо подобранных людей, как бы заменявших политические банкеты
в малом виде.
П. Л . Л А В Р О В - Н .

С. К У Р О Ч К И Н У

Многоуважаемый Николай Степанович, посылаю Вам в оригинале печальную записку Конради. Жалею, что молодые
силы погибли рано, хотя я не сочувствовал Ножину, но
искренно жалею о нем.
П.
Лавров
3 Апреля

Петр Лаврович! Передайте пожалуйста Курочкину (адрес
которого мне неизвестен), что Ножин умер сегодня утром
в 8 ' / а часов. В момент смерти я его не застал, но .пришел по
окончании агонии. Курочкин может быть знает его родных
или его знакомые захотят его если не похоронить, то быть
по крайней мере на казенных похоронах. Если не будет до
завтра особенных препятствий, то я вскрою его, тем более,
что вскрытие может быть очень интересным.
Д о свидания.
/
Ваш
Конради
Записка
П. Л- Лаврова и письмо д-ра Конради были уже использованы
в печати. См. «Былое» за 1 9 2 4 г., № 23, ст. «Н. К. Михайловский в деле
Каракозова». Помещаем здесь эти документы полностью, чтобы отметить
1) что и в глазах П. Л . Лаврова Ножин являлся, повидимому, как и в глазах
Кропоткина и Черкезова, прежде всего «нигилистом» и 2) потому что в записке
есть загадочная фраза о том, что вскрытие трупа Ножина могло бы б ы т ь

почему-то «интересным». Ср. по этому поводу указанную статью в «Былом»
На обороте записки П. Л . Лаврова—надпись: «Николаю Степановичу Курочкину от П. Л а в р о в а весьма нужное».
О Т Р Ы В О К И З З А П И С Е Й Н. С .

КУРОЧКИНА

Предлагаемый некролог принадлежит одному из друзей
Н. Д. Ножина, нашего дорогого сотрудника, но помимо
ученых и литературных заслуг покойного—это была такая
исключительно прекрасная личность, что об ней невольно хочется говорить и говорить... мы при издании оставшихся
после него сочинений будем иметь на это удобный случай,
теперь скажем только одно: Н о ж и н , как человек, высоко развитый до того предела, какой только может представлять наше
время, был с о в е с т ь ю и с о з н а н и е м т е х к р у ж к о в и
л и ч н о с т е й , к о т о р ы е е г о з н а л и . Люди, близко его
узнававшие, становились лучше и чище.
Этот отрывок
взят был у Н. С. Курочкина при аресте по каракозовскому
делу и предъявлен ему на дзпросе в следственной (муравьевской) комиссии.
К нему относится запись Курочкина: «это писано мною. 30 апреля. Н. Курочкин». 3 0 апреля — дата допроса. Конец отрывка не сохранился. Содержание его даже в том виде, какой он имеет теперь, показывает, как относился
Курочкин к Н. Д . Ножину, несмотря на свою полемику с ним. Слова
в отрывке Курочкина, подчеркнутые у нас, подчеркнуты в подлиннике.
Некролог,
о котором тут говорится, предназначался несомненно для
«Книжного вестника». Кем он был написан — неизвестно. Е с т е с т в е н н е е
всего предположить, что он мог б ы т ь ближе всего написанным, напр.,
Н. К. Михайловским, в то время «одним из друзей Н. Д . Ножина» и в то же
время сотрудником «Книжн. вестн.». Но ни в сочинениях Михайловского,
ни в других источниках прямых указаний на этот некролог не имеется, что,
конечно, не исключает возможности, что автором некролога мог вполне
быть он.
С . А. О Л Ь Х И Н -

Н. С . К У Р О Ч К И Н У

Многоуважаемый Николай Степанович.
Сверх 165 р. врученных Вам мною, ко мне поступило для
Ножина еще 17 руб. которые я желал бы передать ВамКроме того я хотел бы передать Вам желание Таврической
школы тоже касательно Ножина. Наконец мне было лично
очень приятно побеседовать с Вами. Я хотел притти к Вам
за всем этим. Но в среду же, на похоронах, я чувствовал
себя уже дурно, а с четверга так расхворался, что не предвижу даже и дня, когда выеду. А потому, когда Вам будет
время, придите ко мне, чем премного обяжете.
До свиданья
Четверг, 14 апреля 1866.

С.

ОлЬХин

Ъ 0

ъ О

С. А. Ольхин
-лицейский товарищ Ножина. См. о нем в «Биобиблиографи- ^
веском словаре» А. А. Шилова и М. Г. Карнауховой. Там же указана литература. Ольхин С . А . — брат А . А . Ольхина, известного адвокага-семндесятника, автора стихотворения на смерть Мезенцева «У гроба», напечатанного
в «Земле и воле». Записка его характерна как свидетельство о тех отзвуках,
которые вызвала смерть Ножина в радикальной среде.
К П О Р Т Р Е Т У Н. Д . Н О Ж И Н А
Портрет Н. Д . Ножина, мертвого, на больничной койке, мы берем из
архивного дела III Отделения, озаглавленного «О коллежском секретаре
Н. Д . Ножине и кружке его знакомых». Оно находится среди дел по каракозовскому процессу в особой папке. Самый портрет вложен в конверт
с официальной пометкой, когда и с кого он снят. Таким образом подлинность портрета не подлежит сомнению. Креме этого портрета, есть еще
другой портрет Н. Д Ножина, помещенный на стр. 282 2-й ч. I т. «Биобиблиографического словаря» А. А. Шилова и М. Г. Карнаухсвой, взятый
из собрания Пушкинского дома. Но среди исследователей каракозовского
дела уже возникли сомнения в том, действительно ли этот портрет принадлежит Ножину. Внешность Ножина на нем расходится с теми описаниями,
которые есть у современников, напр., в I V т. соч. Н. К. Михайловского,
стр 2 6 6 . Кроме того, помещаемый у нас портрет Ножина даег также
совсем другое лицо, чем портрет в шиловском словаре; вот почему мы
думаем, что портрет Ножина, взятый из дела о нем, остается пока единствен; ым бесспорно подлинным.

А. Ф.

Кони

Воспоминания о деле Веры Засулич
Личность автора воспоминаний, А . Ф . Кони, не нуждается в характеристике на этих страницах. О н а достаточно хорошо известна. Это был крупный
чиновник судебного ведомства царского правительства и в то же время либерал, всю жизнь сохранявший интерес к вопросам науки, литературы и
искусства, вращавшийся в кругах прогрессивной журналистики, прекрасный
оратор и стилист, оставивший в своих книгах ряд ценных зарисовок многих
событий, фактов и деятелей старой России. Умереннейший либерализм,
лежавший в основе политических взглядов Кони, и практический оппортунизм. позволявший ему уживаться в среде царской бюрократии, несмотря
на то, что он значительно превосходил ее своими интересами и своей культурой, густо окрашивают все его оценки и все его работы, между прочим
и настоящую работу. Но, откидывая оценки автора, мы получаем в «Воспоминаниях о деле Засулич» единственную в своем роде и рельефную картину
настроений в правительственных
верхах в момент, когда в приемной
петербургского градоначальника раздался выстрел первой русской террористки. H i некоторых страницах эта картина набросана даже столь резкими
чертами, что их трудно было ожидать от чиновника, назначенного председателем того самого трибунала, который должен был осудить эту террористку и—неожиданно—отпустил ее на свободу. Несмотря на всю политическую умеренность автора и двусмысленность его собственной позиции,
перед нами несомненно первоклассный и мастерски написанный исторический
документ для характеристики общественных отношений и в особенности
высшей петербургской бюрократии 70-х годов. «Воспоминания» написаны
в 1904 г., пролежали втуне тридцать лет и публикуются нами впервые.
Целиком они будут напечатаны отдельной книгой в изд. «Académie» (под
редакцией, с предисловием, дополнениями и примечаниями М. Ф . Т е >дпровича). Здесь мы дзем первые две главы («отдела») этих «Воспоминаний».

Ред.
ОТДЕЛ

ПЕРВЫЙ

6 декабря 1876 г., прилегши отдохнуть перед обедом у себя
в кабинете, в доме министерства юстиции, в Малой Садовой,
я был вскоре разбужен горько-удушливым запахом ды^а
и величайшею суматохою, поднявшеюся по всему огромному

генерал-прокурорскому дому. Оказалось, что в канцелярии
от неизвестной причины (день был воскресный) загорелись
шкапы и пламя проникло в верхний этаж. Горел пол в кабинете помощника правителя канцелярии Корфа 1 и начинал прогорать у меня, в обширной пустой комнате, которая называлась
у моего предместника по должности вице-директора, А. А. Сабурова, 2 „детской".
На внутренней лестнице толпились испуганные чиновники,
курьеры; вскоре показались во всех углах пожарные, пришел
встревоженный министр, граф Пален, 3 мелькнула фигура градоначальника Трепова. 4 Опасность была устранена очень быстро.
Пожарные действовали мастерски, и по распоряжению министра
им было выдано 10С0 руб. с. в счет остатков по министерству
юстиции за сметный год. Из этой же суммы было почерпнуто
и пособие, тоже в одну или полторы тысячи, на поправление
пострадавшего кабинета барона Корфа, хотя и до и после
пожара кабинет неизменно состоял из дрянной сборной мебели,
двух-трех старых столов и бесчисленного количества папиросных мундштучков всех форм и величин, лежавших на них.
Еще не утихли беготня и беспорядок в моих комнатах и на
прилегающих лестницах, еще у меня в кухне старались привести в чувства захлебнувшегося дымом пожарного, как Пален
прислал за мною, прося прибыть н е м е д л е н н о . Я застал у
него в кабинете: Трепова, прокурора палаты Ф у к с а , 5 товарищапрокурора Поскочина G и товарища министра Фриша. 7 Последний
оживленно рассказывал, что, проходя час назад по Невскому,
он был свидетелем демонстрации у Казанского собора, 8 произведенной группою молодежи „нигилистического пошиба", которая была прекращена вмешательством полиции и народа, 9
принявшегося бить демонстрирующих... В виду несомненной
важности'такого факта в столице, среди бела дня, он поспешил
в министерство, застал там пожар и Трепова, подтвердившего,
что кучка молодых людей бесчинствовала и носила на руках
какого-то мальчика, который помахивал знаменем с надписью
„Земля и воля". При этом Трепов рассказал, что все они
арестованы, — один сопротивлявшийся был связан, — и некоторые, вероятно, были вооружены, так как на земле был найден
револьвер. То же повторили Ф у к с и Поскочин, приступившие
уже к политическому дознанию по закону 19 мая 1871 г. 10
Палея, после обычных „охов" и „ахов", то заявляя, что
надо зачем-то ехать тотчас же к государю, то снова интересуясь подробностями, спросил, наконец, Фриша и меня, как
мы думаем, что следует предпринять? Вопрос был серьезный.

Министр был в нерешительности и подавлен непривычностью
происшедшего события, а Трепов, который, конечно, в тот же
день и во всяком случае не позже утра следующего дня стал бы
докладывать государю и притом в том смысле, как бы на него
повлияло совещание у министра юстиции, ждал и внимательно слушал. Революционная пропаганда впервые выходила
на улицу, громко о себе заявляя, и сохранить по отношению
к ней хладнокровие и спокойную законность значило проявить
не слабость, а силу и дать камертон всем делам подобного
рода на будущее время. Я ждал ответа Фриша с тревогою,
зная по многократным прежним опытам, что для удержания
Палена от необдуманного или поспешного и произвольного
шага на него надежда плохая. „Что делать?" — сказал Фриш
и, медленно оглянув всех своим холодным, стальным взглядом,
он приподнял обе руки, сжал на них указательные и большие
пальцы и, быстрым движением отдернув одну от другой книзу,
как будто вытягивая шнурок, сделал выразительный щелчок
языком... „Как?—невольно вырвалось у меня, — повесить?
Да вы шутите?!" Не отвечая мне, он наклонил голову по направлению к Палену и сказал спокойно и решительно: „Это
единственное средство!" Прирожденная порядочность и сердечная доброта Ф у к с а проступили сквозь тину слепого усердия
по политическим дознаниям, в которую он погрузился, к счастью лишь на время, и он, растягивая слова и выражаясь
по обыкновению запутанно, стал, однако, протестовать против
такого взгляда. Пален взглянул на меня вопросительно,
и я сказал, что для меня это дело так еще неясно, что даже
и начатие дознания по закону 19 мая кажется мне преждевременным. То, что произошло на Казанской площади, представляется нарушением порядка на улице, по которому следует
предоставить полиции произвести обыкновенное расследование.
Если обнаружатся признаки серьезного преступления, то никогда не поздно дать делу другое направление. Все арестованы,
вещественные доказательства взяты, следовательно, правосудие
и безопасность ничего потерять не могут, а общественное
спокойствие и достоинство власти только выиграют, если дело
не будет преждевременно раздуто до несвойственных ему размеров. Что же касается до взгляда Фриша, то я думаю, что
он не говорит и не думает в данном случае серьезно... Ф у к с
и Поскочин стали доказывать, что дознание уже начато, а Фриш
холодно сказал: „Я уже высказал свое мнение: оно основано
на статье уложенйя о наказаниях". Пален, видимо, не разделяя
его мнения, опять поохал и поахал, по обыкновению с детскою

А. Ф. КОНИ
Снимок 1877 г.

ІЛ л

злобою в лице, назвал участников демонстрации „мошенниками"
и, ни на что не решившись, отпустил нас...
Этот день был во многих отношениях роковым для многих
из нас, а, в сущности, из всех связанных с ним последующих
событий один лишь Фриш выбрался благополучно^ И вот
ирония судьбы: Ф у к с у , смутившемуся предложением Фриша
и бывшему всегда по совести противником смертной казни,
пришлось через четыре с половиной года подписать смертный
приговор Желябову, Перовской и их товарищам 11 и все-таки
вызвать против себя упреки „ з а н е у м е с т н у ю м я г к о с т ь " ,
выразившуюся в том, что он позволил уже признанным виновными подсудимым поговорить между собою на скамье подсудимых, покуда особое присутствие писало неизбежную резолюцию о лишении их жизни через повешение. А Фриш
черрз пять с половиной лет, забыв свое многозначительное
„щелкание", подписал журнал Комиссии по составлению нового
уложения о наказаниях, в котором приводились всевозможные доводы против смертной казни, и хотя она и удерживалась, в виду исключительных обстоятельств, для особо
важных политических преступлений, но м у д р о с т и Государственного совета коварно и лукаво предоставлялось разделить взгляды Комиссии и отменить смертную казнь и по
этим преступлениям, а идя со мною за гробом M. Е. Ковалевского 12 через шесть лет, он же доказывал, что казнь „мартистов"
была политическою ошибкою и что Россия не может долго
существовать с тем образом правления, которым ее благословил господь... Tempora mutantur!.. *
Демонстрация 6 декабря 1876 г., совершенно беспочвенная,
вызвала со стороны общества весьма равнодушное к себе
отношение, а со стороны „народа" — кулачный отпор. Извозчики и приказчики из лавок бросались помогать полиции
и бить кнутами и кулаками „господ и девок в платках" (пледах). Один наблюдатель уличной жизни рассказывал Боровиковскому 13 про купца, который говорил: „Вышли мы с женою
и дитею погулять на Невский; видим, у Казанского собора
драка... я поставил жену и дите к Милютиным лавкам, засучил
рукава, влез в толпу и — жаль! — только двоим и успел
порядком дать по шее... торопиться надо было к жене
и дите — одни ведь остались!" •— „Да кого же и за что
вы ударили?" — „Да кто их знает, кого, а только как же,
помилуйте, вдруг вижу, бьют: не стоять же сложа руки?!.
* Времена меняются.

Ну, дал раза два кому ни на есть, потешил себя — и к
супруге..."
Но в истории русских политических процессов демонстрация
эта играет важную роль. С нее начался ряд процессов, обращавших на себя особое внимание и окрасивших собою несколько
лет внутренней жизни общества. Громадный процесс по Жихаревскому делу 14 еще только подготовлялся, а процессы о пропаганде или, как они назывались даже у образованных лиц
из адвокатуры, „о распространении пропаганды", велись неслышно, без всякого судебного „спектакля", в особом присутствии сената. Это были отдельные, не связанные между собою
дела о чтении и распространении „вредных книг", вроде „Сказки
о четырех братьях", „Сказки о копейке" или „Истории французского крестьянина", очень талантливо переделанной из романа
Эркман —Шатриана. 13 В них революционная партия преследовалась за развитие и распространение своего „образа мыслей",
в деле же о преступлении 6 декабря впервые выступал на
сцену ее „образ действий".
Эти отдельные процессы не привлекали ничьего внимания,
кроме кружка юристов, среди которых иногда ходили слухи,
что первоприсутствующий особого присутствия с 1874 г., сенатор Александр Григорьевич Евреинов, 1 6 ведет себя весьма
неприлично, раздражительно, злобно придираясь к словам подсудимых и вынося не в меру суровые приговоры. Слухи эти
были не лишены основания. Сухой, изможденный старик
с выцветшими глазами и лицом дряхлого сатира, Евреинов
представлял все задатки „судии неправедного", пригодного
для усердного и успешного ведения политических дел. Я помню,
что раз, летом 1875 г., я встретил его утром на Петергофском
пароходе, шедшем в Петербург. „Вот еду судить этих мерзавц е в , — сказал он мне, — опять с книжками попались, да так
утомлен, что не знаю, как и буду вести дело. Вчера государю
угодно было потребовать институток Смольного института
в Петергоф, ну и я, как почетный опекун, должен был с ними
кататься и всюду разъезжать, а потом после обеда в Монплезир приехал он с великими князьями и приказал институткам
танцовать, шутил, дарил им конфеты и т. д. Пришлось все
время быть на ногах, а тут еще сам подходит ко мне и с улыбкой спрашивает: „А ты, старик, что же не идешь плясать?"
Я отвечаю: „Прикажете, государь, и я танцовать стану!" —
„Нет, не нужно", — милостиво ответил мне он. А тут вот это
дело—суди эту сволочь, — уж где мне после вчерашнего-то
дня". Но, как бы то ни было, процессы эти велись как-то

особо от хода всей судебной жизни и нимало на нее не
влияли.
Совершенно иначе стало дело с 6-го декабря. Во-первых, оно
пошло ускоренным путем, ибо к нему уже был применен возмутительный в судопроизводственном смысле порядок, по которому дознание уже не обращалось к следствию, а прямо вело
к судебному рассмотрению, т. е. ставило человека на скамью
подсудимых без предварительного исследования его вины
компетентными лицами и узаконенными способами. Этот порядок был принят по настоянию Палена, которому наскучило
долгое производство следствий по политическим делам и которому Фриш указал на 545 ст. уст. уг. суд. 17 , повидимому,
воздержавшись от указания на то, что отсутствие следствия
в общем порядке судопроизводства связано с обсуждением дела
в д в у х и н с т а н ц и я х п о с у щ е с т в у и с обвинениями, не
влекущими даже ограничения прав состояния, здесь же дело
разбиралось в одной инстанции и могло влечь за собою даже
смертную казнь. Тщетно боролся я против этого явного нарушения основных начал уголовного процесса. Когда никакие
словесные убеждения не помогли, когда Пален упорно стоял
на своем, твердя на мои разъяснения, что нечего этим негодяям давать гарантии двух инстанций, и приказал, наконец,
начальнику уголовного отделения представить ему отношение
к шефу жандармов относительно введения такого порядка, без
сомнения для последнего очень желательного, — я написал ему
письмо, в котором всячески доказывал вред и полную незаконность предполагаемой меры. Дня через два Пален при
моем докладе сказал: „Я очень благодарен вам за ваше
письмо, — хотя я с ним все-таки не согласился и уже вошел
в соглашение с шефом жандармов, но оно заставило меня еще
раз обдумать вопрос — быть моікет, я и не прав, но я в ы н у ж д е н на такую меру; все эти Крахты и Гераковы (члены палат,
производившие следствие по политическим делам) надоели мне
ужасно, я не хочу больше иметь с ними дело, а ваше письмо
прикажу приложить к производству: пусть оно останется как
след вашего протеста". Но я взял это письмо из дела
и прилагаю к настоящей рукописи как один из многих знаков бесплодной борьбы за право и законность с этим тупым
человеком.
Во-вторых, был назначен другой первоприсутствующий, Тизенгаузен, 1 8 человек живой и энергический, и дело было пущено
уже в январе в зале заседаний окружного суда, при искусственно возбужденном интересе. Процесс 19 окончился осужде«Звеньь» № 2

нием почти всех обвиняемых и в том числе, в качестве главного виновного, студента С.-Петербургского университета
Боголюбова, 2 0 который был приговорен к каторге.
Процесс этот имел в числе своих последствий один трогательный эпизод. Вскоре по произнесении приговора, в числе
прочих и над некоим воспитанником Академии художеств Поповым, 21 личностью весьма мало симпатичною во всех отношениях, 22 присужденным к поселению в Сибири, ко мне явилась
девушка калмыцкого типа, с добрыми, огромными на выкате
черными глазами и румяным широкоскулым лицом, — нечто
вроде Плевако 23 в юбке- Т о в б и ч — т а к звали эту девушку —
ходатайствовала о разрешении обвенчаться с Поповым до его
отправления в Сибирь, так как она желала следовать за ним
в качестве жены. Просьба была настойчивая и слезная, и контуры стана просительницы показывали, что эта настойчивость
имеет свои основания. Я обещал выхлопотать разрешение
у Палена, который не допускал прокурора палаты самого разрешать такие вопросы. Но у Палена я встретил неожиданный
и яростный отказ. Он кричал, что это „все —девки!", что он не
намерен „содействовать разврату" и т. п. Пришлось утешать
слабыми надеждами Товбич, которая трепетала, как птица
в клетке, и овладеть Паленом путем нескольких периодических
атак. Наконец, он сдался на то, чтобы родителям Товбич,
жившим в Екатеринославской губернии, было написано о желании их дочери связать свою судьбу с политически ссыльным
и испрошено их разрешение на брак, в даче которого Пален
сильно сомневался. Я сам написал местному исправнику конфиденциальное письмо и вскоре был получен ответ с подписью
родителей, которые заявляли, что дочь их уже давно живет
самостоятельною жизнью и что они не желают вмешиваться
в ее выбор. Это не удовлетворило, однако, Палена; он потребовал, чтобы местный прокурор лично объяснился с родителями Товбич. В виду болезненного состояния ее матери прокурор объяснился лишь с отцом и донес, что последний, зная
силу привязанности дочери к Попову, не только разрешает
ей брак, но даже просит ему не препятствовать, и „покровительство разврату" совершилось в тюремной церкви. Года
через два я получил от Товбич-Поповой письмо из Якутска,
в котором она писала, что в Тюмени родила сына и была
очень больна, что они живут с мужем счастливо и совершенно
безбедно, так как он делает, по старой памяти, б ю с т и к и г о сударя,
которые очень хорошо
раскупаются
в их
местности
и доставляют
средства
к жизни.

Письмо это имело очень оригинальный характер. В нем
нигилистическая поза прикрывала сердечный характер. Товбич
начинала письмо словами: „В некотором роде памятный мне
Анатолий Федорович", а кончила короткой припиской: „Сына
моего я назвала Анатолием".
Вслед за процессом по казанскому делу слушался в феврале
1877 г. процесс „пятидесяти", 24 подготовленный в Москве
и обнимавший разные группы обвиняемых, искусственно между
собою связанные по существовавшему в Москве методу соединять однородные дела в одно, придавая ему громкое название,
вроде „дело червонных валетов" и т . д . По делу „50-и" судебное следствие велось очень бурно. Обвиняемые делали разные
заявления резкого свойства, судьи теряли самообладание...
В воздухе носились тревога и озлобление, и в п е р в ы е новый
суд делался ареною личных препирательств между судьями
и утратившими доверие к их беспристрастию раздраженными подсудимыми. Многие из этих подсудимых выказывали
полное равнодушие к ожидавшему их наказанию и лишь пользовались случаем высказать излюбленные теории и мрачноутопические надежды. Особенно потрясающее впечатление
произвела своею энергиею речь рабочего Петра Алексеева, 2 6
и смущенный и растерявшийся председатель выслушал, не
останавливая его, 26 воззвание о скорейшем приходе того времени, когда мозолистый кулак рабочего сотрет с лица русской
земли самодержавное самовластие и все гнилые учреждения,
которые его поддерживают. На подобные выступления судьи
отвечали явным проявлением раздражения и гнева и принимали невольно характер стороны в процессе, не могущей относиться хладнокровно к развертывающейся перед нею судебной
драме.
И в этом, и в последующих процессах этого рода выдающуюся роль играл по своей придирчивости и совершенно не
судейской односторонности сенатор Николай Оттович Тизенгаузен. Он принадлежал к тем правоведам, которые, будучи
возмущены самодурными выходками гр. Панина, 27 уходили в другие ведомства и преимущественно в начале нового царствования в либеральное морское министерство. Там пробыл он
до самой судебной реформы и был, как говорили, сотрудником
„Колокола" 28 в его лучшие годы. Как бы то ни было, в правоведческом мирке он слыл за „красного". Но этот „красный",
в виду красного сенаторского мундира, радикально переменил
окраску. В 1877 г. по рукам в Петербурге ходили „подписи
к портретам современников" Боровиковского. К портрету

Тизенгаузена относились следующие, к сожалению, справедливые строки:
О н был горячим либералом .
Когда б, назад пятнадцать лет,
О н чудом мог полюбоваться
На свой теперешний портрет?!
О н даже в спор с ним не вступил бы,
Сказал бы крепкое словцо
И с величайшим бы презреньем
О н плюнул сам себе в лицо.

Обвинителями в этих двух процессах выступали Поскочин
и Жуков. В сущности, они вели себя порядочно, особливо
в сравнении с тем, что пришлось впоследствии слышать
с прокурорской трибуны. Поскочина, впрочем, обвиняли в ка
ких-то инквизиторских приемах при дознании и даже сочинили
по этому поводу целую скабрезную историю, мало правдоподобную и имевшую характер злобной клеветы. Относительно же Жукова случилось следующее довольно комическое
совпадение. Он был запутан в долгах по горло. Для того
чтобы спасти его имение от окончательной гибели, над ним
была учреждена по высочайшему повелению о п е к а , и указ
о ней был напечатан в „Правительственном вестнике" в день
начатия процесса „50-и", так что некоторые из защитников
шутя готовились протестовать против требований прокурора,
если в виду суда не будет на них согласия его опекунов.
Во всяком случае было странно видеть обвинителем увлекающейся и увлеченной молодежи зрелого человека, не имеющего
вследствие своего легкомыслия даже правоспособности к управлению собственными имущественными делами.
Судьи особого присутствия для этих дел назначались ad hoc
из наиболее „преданных" сенаторов. То же делалось и по
отношению к сословным представителям. На месте городского
головы, когда-то занятого в этих процессах, Погребова, вполне
подтверждавшего слова Достоевского, что „на Руси люди
пьяные — всегда и люди добрые, и добрые люди — всегда
люди пьяные", прочно утвердилась темная личность одесского
Новосельского, который тем горячее писал и проповедывал
в петербургских гостиных (куда являлся вечно в вицмундире
со звездою) о своей готовности „искоренять и карать", чем
громче раздавались в местной одесской печати толки о неблаговидных сделках одесского городского головы с английскими предпринимателями городского водопровода...
В качестве губернского предводителя приглашался сначала
нижегородский предводитель С. С. Зыбин. Сын богатых роди-

телей, он в 1861 г., во время студенческих волнений в Петербурге, весьма либеральничал, ходил умышленно в грязном
и разорванном платье, кипел негодованием при виде карет
с красными придворными лакеями и подарил мне, как товарищу
по университету, свою карточку, изображавшую его в рубахе,
трешневике и высоких сапогах, со штофом и огурцом в руках...
После закрытия университета он удалился в деревню, а в І876 г.
камергер Зыбин являлся к министру юстиции заявлять, что
„если нужно", то он готов послужить отечеству в составе
особого присутствия по политическим делам. Его услугами
воспользовался Пален в течение целого года, но неосмотрительность канцелярии лишила его благонадежности. Летом
1877 г. Зыбину было вновь послано приглашение принять
участие в политическом процессе, но по ошибке на конверте
он, особа IV класса „зауряд", был назван лишь высокородием;
это его так оскорбило, что он возвратил приглашение „как
не к нему относящееся" и написал обиженное письмо к Палену. Тот нашел, что Зыбин est trop difficile, * и с тех пор
в этих процессах стали появляться: черниговский предводитель
Неплюев и старая, но „твердая в вере" развалина — тверской
князь Борис Мещерский.
Как характеристика того, из среды каких людей назначались судьи в особое присутствие, мне вспоминается вечер,
бывший в феврале 1877 г. у принца Ольденбургского для
воспитанников и преподавателей учебных заведений, состоявших под его покровительством (я был в это время
профессором в Училище правоведения). На вечере был государь и, конечно, все министры. Государь был очень весел,
играл в карты и, когда в зале раздались звуки мазурки,
прошел, улыбаясь, среди почтительно расступившихся рядов
в залу, удлиняя в такт мазурке шаги. В зале он, между
прочим, подозвал к себе Палена и стал с ним говорить
в амбразуре окна. В это время кто-то взял меня за
локоть.
Это
был
сенатор Борис Николаевич Хвостов,
бывший
вице-директор
и
герольдмейстер,
фактотум и
креатура Панина. „Как я рад, что вас вижу, — сказал он
мне, — мне хочется спросить вашего совета; ведь дело-то
очень плохо!"—„Какое дело?"—„Да процесс „50-и..." Я сижу
в составе присутствия, и мы просто не знаем, что делать:
ведь против многих нет никаких улик. Как тут быть? а? что
вы с к а ж е т е ? " — „ К о л и нет улик, так — оправдать, вот что
* Слишком требовательный (тяжелый).

я скажу..." — „Нет, не шутите, я вас серьезно спрашиваю:
что нам делать?" — „А я серьезно отвечаю: оправдатьі" —
„Ах, боже мой, я у вас прошу совета, а вы мне твердите
одно и то же: оправдать да оправдать; а коли оправдать-то
неудобно?" — „Ваше превосходительство,—сказал я, взбешенный наконец всем этим, — вы — сенатор, судья, как можете
вы спрашивать, что вам делать, если нет улик против обви
няемого, т. е. если он невиновен? Разве вы не знаете, что
единственный ответ на этот вопрос может состоять лишь
в одном слове — оправдать. И какое неудобство может это
представлять для вас? Ведь вы — не административный чиновник, вы — судья, вы — сенатор!" —„Да,—сказал мне, не конфузясь нисколько, Хвостов, — хорошо вам так, вчуже-то говорить,
а что скажет он?.." И он мотнул головою в сторону государя,
продолжавшего говорить с Паленом. „Кто? Государь?" — спросил
я. — „Ах, нет! Какой государь! — отвечал Хвостов, — какой государь! Что скажет граф Пален?!"
Весною, в конце марта или начале апреля, государь обратил
внимание на увеличение случаев открытой пропаганды и приказал министрам юстиции, внутренних дел, народного просвещения и шефу жандармов обсудить в особом совещании меры
для предупреждения развития пропаганды, с тем, чтобы, предварительно начатия совещания, ему была представлена программа
занятий гг. Палена, Тимашева, 2 9 Т о л с т о г о 3 0 и Потапова. 3 1
Для выработки программы в свою очередь было условлено
собрать каждому по своему ведомству выдающихся лиц
и с ними обсудить программу и меры. Задумано это было
не дурно, и если бы было честно выполнено, то могло бы
привести к весьма серьезным результатам. Но какой-то злой
гений тяготел над внутреннею жизнью России, да и надежды,
впрочем, на прямодушное и откровенное изложение пред государем всего, что было бы высказано при предварительных
совещаниях, было мало. Самый честный между этими министрами был Пален. Он стоял все-таки выше своих товарищей
по совещанию: бездушного царедворца Тимашева, злостного
и стоящего на рубеже старческого слабоумия Потапова, всегда
проездом останавливавшегося в Майнце, чтобы, как он рассказывал Палену, „показать язык статуе Гуттенберга", и злого
гения русской молодежи — Толстого. Но и он был прежде
всего типический русский министр — не слуга своей страны,
а почтительный приказчик своего государя, расстроенный
пред каждым докладным днем и счастливый после каждого
доклада тем, что еще на целую неделю ему
обеспе-

чена казенная квартира и услуги предупредительного экзекутора.
В четверг на страстной неделе 1877 г., вечером, были собраны у Палена за круглым столом в кабинете: Фриш, прокуроры палат Жихарев, Ф у к с , Евреинов 3 2 и Писарев, 3 3 правитель
канцелярии Капнист 34 и я. Несколько позднее явился директор
департамента Адамов 3 5 —толстый правовед, вскормленный департаментом, ловкий и отлично знавший языки, исполнитель,
человек без всяких убеждений, женившийся на чрезвычайно
богатой дочери генерала Шварца и имевший вследствие этого
до ста тысяч р. с. годового дохода, что давало ему право ненавидеть республику во Франции и сочувствовать роялистам,
причем о той и о других он составлял себе, как сам выражался,
понятие по своей любимей газете „Фигаро".
Пален начал с речи о том, что государю угодно знать,
какие же, наконец, меры следует предпринять против пропаганды, и что он, Пален, желает знать наше мнение, ничего не
предрешая, однако, заранее.
Первым стал говорить Евреинов, человек вообще весьма порядочный, несмотря на то, что общее увлечение политическими дознаниями и страстью „искоренять" захватило и его, приводя порой к предложению таких мер, которые сводили его к роли главы
сыщиков, подсылаемых в разные слои общества. Так, в 1876 г. он
просил министра юстиции снестись с шефом жандармов о командировании в его распоряжение, с ассигнованием особой суммы,
четырех сыщиков, которых можно было бы ввести в среду
студентов, в среду еврейской молодежи, в общество и т. д.,
причем каждый из них должен был обладать соответствующим
среде образованием и внушать к себе доверие. Эти лица должны были действовать по его непосредственным указаниям
для раскрытия виновников бесчеловечного и ужасного обезображения Гориновича. 36 Я не дал этой бумаге хода, 3 7 щадя
достоинство прокурорского надзора... Но все-таки в среде
„волкодавов", которые делали себе карьеру в то время, Евреинов выделялся своею порядочностью и посылал подобные
просьбы, подавленный господствующим на Руси притуплением
нравственного чувства и, быть может, „не ведая, что творит".
Но в совещании у Палена он поразил всех. „Я думаю, — сказал он, — что для того, чтобы говорить о мерах, необходимо
быть уверенным в их действительности, а таковая бывает
лишь при единстве министров, знающих притом общественные
нужды, что в свою очередь возможно лишь при их ответственное: и и началах представительства; теперь же, без этого, все

меры будут нецелесообразны..." Пален вспыхнул: „Ваше превосходительство говорите о конституции?! Государь э т и м не
уполномочил вас заниматься. Мы не имеем права рассуждать
об этомі" После нескольких лишенных значения замечаний
Писарева, вертевшихся в заколдованном круге политических
дознаний, стал говорить — скучно, вяло и очень неопределенно— Ф у к с , в котором неудачная конкуренция с Жихаревым
и нелепое, хотя и искреннее, поклонение перед величием Шувалова 3 8 как государственного человека совсем затмили, к счастью
не навсегда, симпатичный и благородный образ старого харьковского председателя. Указывая,- что пропаганда идет из
Швейцарии, он предлагал „лишить пропаганду почвы, вырвать
с корнем ее побеги, погасить ее очаг", но какими мерами это
сделать — не объяснял. Меня раздражила эта фразистика, лишенная содержания, и я спросил Палена, не предлагает ли
прокурор с.-петербургской палаты объявить войну Швейцарии,
где, по его мнению, все эти очаги и корни пропаганды, идущей
из-за границы, и не следовало ли бы нам пригласить представителя от министерства иностранных дел для советов по этому
международному вопросу. Пален укоризненно покачал мне головой, а Ф у к с обиженно огрызнулся и пошел тянуть ту же
туманную и беспочвенную канитель. Ему отвечал Жихарев,
доказывавший, что вся причина пропаганды—в том, что народ
можно поддеть на вопросе о малоземелье, которое будто бы
вызывается общинным устройством сельского быта. 3 9 Надо-де
его уничтожить, и всякая пропаганда исчезнет за неимением
почвы. Фриш хитро помалкивал, Пален принимал усталый вид,
а будущий попечитель Московского университета Капнист красный и сонный — переваривал свой обед и старался под
столом снять свои ботинки, которые ему вечно жали ноги.
•

Когда очередь дошла до меня, я указал на то, что революционная партия, переменив тактику и перестав обращаться,
как было в 60-х годах, непосредственно к обществу, приглашая
его произвести переворот, увидев невозможность сделать это
своими собственными средствами, вербует новые силы среди
молодежи и посылает ее „в народ", возбуждая в ней благородное сострадание к народным бедствиям и желание ему
помочь. Народу же она твердит постоянно и всеми путями
две вполне понятные ему и очень чувствительные для него
вещи: „мало земли", „много податей". Школа в том виде,
как она у нас существует, с своей стороны, бездушием приемов и узостью содержания преподаваемого содействует этому.
Чем в действительности можно повлиять на ум, на душу мо-

«
лодого человека, юноши — честного и увлекающегося, которого
влечет на ложный и опасный путь доктрины „хождения в народ" и его дальнейших последствий? 1) Указанием на историю
и дух русского народа. Но родной истории почти не преподают в наших классических гимназиях; а народный дух узнается
из языка, литературы, пословиц народа, между тем все это
в загоне и отдано на съедение древним языкам. 2) Указанием
на органическое развитие государственной жизни, на постепенность и историческую преемственность учреждений, на невозможность скачков ни в физической природе страны, ни
в политической ее природе. Но с органическим развитием
знакомит изучение природы, а естественные науки тщательно
изгнаны из наших гимназий. Наконец, указанием на то, что
организация законодательной деятельности государства дает
исход, законный и спокойный, пожеланиям народного блага
и удовлетворению нужд страны. Но сможет ли мало-мальски
думающий человек по совести сказать, что, несмотря на давно
общесознанные потребности страны, наше законодательство
не спит мертвым сном или не подвергается гниению „в действии пустом"? Молодой человек среди множества примеров
этому может, например, со злою ирониею указать на то, что
гонимый малоземельем, чрезмерными сборами (а они чрезмерны!)
и отсутствием правильной организации переселения крестьянин
вынужден покидать семью и хозяйство и массами уходить
в отхожие промыслы в город. Но там просрочка паспорта, или
его утрата, или злоупотребления волостного писаря и т. д. и т. п.
влекут за собою высылку по этапу и медленное, но верное его
развращение; а придя на родину и отыскивая фабричную или
просто поденную работу, он становится в положение вечной
войны с нанимателем, ибо юридические отношения их ничем,
не определены и последствия их ничем не обеспечены... Для
устранения или уменьшения этого зла учреждены по существующему порядку комиссии: в 1873 г., под председательством
Игнатьева, 4 0 о рабочей книжке и о личном найме; в 1871 г.,.
под председательством Сольского, 4 1 об изменениях паспортной
системы, а еще в 1868 г., под председательством Валуева, 4 об изменении системы податей и о замене подушной подати 4:і
другою, более справедливою системою сборов. Первая из них
выработала правила о найме и положение о рабочей книжке
как регуляторе и следе юридических отношений нанимателя
и наемника; вторая проектировала отмену паспортов и замену
их свидетельствами о личности, легко получаемыми раз навсегда; третья... третья ничего не проектировала. Но что же

вышло из этих работ? Ничего, кроме пожизненной пенсии
членам игнатьевской комиссии. Введение рабочей книжки отложено до разрешения паспортного вопроса, так как она регулирует лишь отношения, вытекающие уже из осуществления
договора найма, а паспорт служит не только соединением платежной единицы с платежным центром, но и обеспечением
исправности нанявшегося на работы в его явке и обеспечением
данного ему задатка: паспорты же-не отменены, несмотря на
полное согласие таких компетентных лиц, как с.-петербугский
градоначальник и министр финансов, потому что для платежа
подушной подати паспорт с его невыдачею из волости недоимщику есть единственная гарантия, и, следовательно, надо
думать, чем заменить подушную подать так, чтобы подать
платилась там, где получается доход от труда; подушная же
подать не отменена (1877 г.) потому, что комиссия о податях
ничего не сделала, и т. д. „Где же ваша законодательная
деятельность, могущая доставить удовлетворение чувству, возмущенному зрелищем народных тягот и лишений?" — скажет
молодой человек... Мы ему ответим, что надо погодить, что
придет время, что когда-нибудь законодательная наша машина
двинется скорее и т. д. Но так, господа, может рассуждать
человек, охлажденный годами, в котором сердце бьется медленно и для которого пожизненная пенсия может уже сама
по себе представляться завидным и вполне отрадным результатом занятий законодательной комиссии, но так не думает,
так не может думать человек, в котором „сил кипит избыток".
Он отвертывается в сторону, где вместо с л о в предлагают
д е л о , и бросается в объятия революционера, который его
давно сторожит и указывает ему путь, на котором написаны
заманчивые для молотого сердца слова: „борьба", „помощь
народу", „самопожертвование" и т. д. Поэтому две меры
в высшей степени необходимы: пересмотр системы среднего
образования в смысле уменьшения преподавания классицизма
и возвращения к гимназиям уваровского типа 4 4 и оживление —
действительное и скорое — законодательного аппарата новыми
силами и новым устройством, при котором будут, наконец,
энергически двинуты назревшие и настоятельные вопросы
народной жизни, без вечных недомолвок и соображений о том,
„ловко ли?", „удобно ли?" и т. д. Относительно же лиц, уже
обвиняемых в пропаганде, необходима большая мягкость. Указания на ст.ст. 250 — 252 улож. о наказ, слишком жестоки. 4 6
Эти поселения, эти годы каторги, которая заменяется каменным гробом центральных тюрем, это все убивает молодые

силы, которые еще пригодились бы в жизни страны, ожесточая
до крайности тех из общества, кто по родству, знакомству
или занятиям близок осужденным, и смущают совесть самих
судей. Можно даже обойтись без уменьшения максимума этих
наказаний, пусть только будет понижен минимум до ареста
на один месяц. Тогда можно будет прилагать справедливое, а не
жестокое наказание. Это сделать необходимо и возможно без
всякой законодательно^ ломки уложения. Теперешняя же система очень часто необдуманного и жестокого преследования
не только не искоренит зла, но лишь доведет озлобление
и отчаяние преследуемых до крайних пределов...
Против меня восстал с необыкновенной горячностью Адамов. Его флегматическая фигура совершенно преобразилась.
„Граф,—сказал он, задыхаясь от волнения,—то, что говорит
г. вице-директор, очень красноречиво, но совершенно не относится к делу. У него оказываются виноватыми все, кроме
действительно виновных! Виновато правительство, виноват Государственный совет, виноваты мы сами с нашими судами.
Нет, не о послаблениях надо думать, не о смягчениях, а надо
бороться с этими господами всеми средствами! Я откровенно
скажу: я их ненавижу и рукоплещу всем мерам строгости
против них. Эти люди—наши, мои личные враги. Они хотят
отнять у нас то, чго нажито нашим трудом (Адамов, получивший соедства богатою женитьбою, очевидно, понимал труд
в очень широком смысле), и все это во имя народного блага!
Нет, граф, умоляю вас, не поддавайтесь этим теориям. Я нахожу, что особое присутствие недостаточно еще строго к ним
относится..." И, запыхавшись, весь бледный, он остановился.
Жихарев довольно улыбнулся, а Пален вытаращил на Адамова
глаза и обратился к Фришу. „Я нахожу,—сказал тот холодно
и решительно,—что из соображений, здесь высказанных, лишь
одно имеет практическое значение: это —уменьшение минимума
наказаний за государственные преступления. Но это затрагивает слишком важный вопрос о пересмотре уложения, каковой
является теперь несвоевременным, притом же уменьшение наказания, сделанное вне пересмотра всего уложения, будет
несправедливо по отношению к тем, кто уже осужден..."—
„Но ведь им тоже можно смягчить в путях монаршего милосердия", — возразили мы с Евреиновым. „Какие смягчения!
Какие смягченияГ-завотил Адамов,—я вполне согласен с его
превосходительством Эдуардом Васильевичем".—„Да, это все
надо сообразить,— сказал, подавляя зевоту, Палеч,— надо
сообразить... сразу нельзя..." И он позвонил. Вошли слуги

с холодным ужином à la fourchette,* и совещание окончилось.
Во время ужина произошел маленький эпизод, оставивший
во мне суеверное воспоминание. Адамов отказался от ужина.
„Отчего?—спросил Пален,—разве вы не ужинаете?" — „О!
нет,— отвечал Адамов,—я люблю ужинать, но сегодня страстной четверг, и я ем постное..." Меня возмутило это фарисейство, и, раздраженный всем происходившим, я громко сказал, обращаясь к ГІалену: „ Вот, граф, Владимир Степанович
считает грехом съесть ножку цыпленка и не считает грехом
настаивать на невозможности снисходительно и по-человечески
отнестись к увлечению молодежи..."—„Позвольте мне иметь
свои религиозные убеждения,—вскричал Адамов,—и свои политические мнения!" — „Да я и не мешаю вам их иметь и,
к сожалению, не могу помешать, но только вот что,—сказал
я, теряя самообладание,—быть может, недалек тот час, когда
вы предстанете перед судию, который милосерднее вас; быть
может, несмотря на ваше гигантское здоровье, этот час уже
за вашими плечами и уже настал, но еще не пробил...
Знаете ли, что сделает этот судия, когда вы предстанете
перед ним и в оправдание своих земных деяний представите
ему список своих великопостных грибных и рыбных блюд?...
Он развернет перед вами уложение и грозно покажет вам на те
статьи, против смягчения которых вы ратовали с горячностью,
достойной лучшей цели!.." — „Господа, господа,— заговорил
начавший уже дремать Пален,—Анатолий Федорович, прошу
вас, перестаньте спорить; прения окончены, это уже личности..."
Через несколько времени мы разошлись. Пален удержал ( меня
на минуту. „Да, вот видите, любезный Анатолий Федорович,
и вы, и Евреинов правы, но вот видите, это... это невозможно... и никто не примет на себя смелости сказать это
государю... и во всяком случае не я. Нет, покорнейший слуга,
покорнейший слуга!"—сказал он, иронически раскланиваясь и
разводя руками...
Через два дня я узнал, что Адамов внезапно заболел, ходит
в полубреду и чрезвычайной испарине по комнатам и чувствует
себя очень слабым. В первый день пасхи я встретил в дверях
министерства хмурого и озабоченного Боткина, 4 0 а на другой
день получил письмо Адамова с просьбою вступить за него
в управление департаментом... У него открылась острая Брай* Легкий ужин, состоящий из бутербродов и других закусок, без сервировки стола и приборов, кроме вилок, принимаемый, обычно, стоя.

това болезнь,—последствие бывшей в детстве скарлатины,—
и час его смерти наступал неминуемо и неотвратимо... Он
пробил для него через три месяца, в далекой Баварии, в шаркоторая
латанском заведении пресловутой Wunderfrau, *
была в страшном негодовании на то, что раздутое водянкой
тело блестящего гофмейстера и богача перестало жить прежде,
чем покинуло ее гостеприимный и целебный кров...
Совещание министров так и не состоялось. Я не знаю, созывали ли они по принадлежности своих „сведущих людей"
в лице попечителей, губернаторов и жандармских штаб-офицеров, но только на мой вопрос, не составить ли краткий
журнал н а ш е г о совещания, Пален махнул безнадежно рукою,
сказав: „Ах! нет, до того ли теперь!" И действительно, отношения к Турции принимали грозный оборот, и 12 апреля
была объявлена ей война. Внутренние обстоятельства отошли
на задний план, и началась кровавая трагедия, предпринятая
будто бы с целью удовлетворить общественному мнению, на
которое прежде не обращалось, однако, никакого внимания и
выразителями которого теперь являлись полупьяные и свихнувшиеся с пути добровольцы и проникнутые воинственным
азартом газеты, ко взглядам которых в прежние годы и по
вопросам, близко касавшимся России, правительство, внимательное ныне, оставалось обыкновенно презрительно-глухо.
Эта же зима, с декабря 1876 г. по апрель 1877 г., ознаменовалась и особою агитациею в пользу употребления телесных наказаний против политических преступников. Мысль о
возможности наказывать их розгами бродила еще с 1875 г.
При вступлении моем в должность вице-директора Пален дал
мне для прочтения записку, составленную, по его словам,
Фришем, тогда еще обер-прокурором сената, об учреждении
особых, специальных тюрем для политических преступников,
где предполагалось подвергать мужчин в случаях дисциплинарных нарушений телесному наказанию до ста ударов по
постановлению особого совета, состоявшего при каждой из
таких тюрем. Пален, передавая мне эту записку впредь до
востребования, уменьшил число ударов до шестидесяти и зачеркнул слова „мужского пола". Это были, однакр, лишь неопределенные и сравнительно робкие попытки ввести телесное наказание для уже приговоренных политических преступников и
притом не за их преступления, а за дисциплинарные нарушения... Но в конце 1876 г. за эту мысль, освобожденную
* «Необычайной» женщины.

уже от всяких стеснительных условий, взялись совершенно
беззастенчивые руки. Летом этого года я встретил вечером у баронессы Раден 4 7 статс-секретаря, князя Д. А. Оболенского, 4 8
типического барича, слегка будирующего правительство, вспоминающего о с в о и х д р у з ь я х — Н и к о л а е Милютине, 49 Черкасском, 5 0 Соловьеве 6 1 и т. п. и с большим интересом рассказывающего о кружке вел. кн. Елены Павловны, 6 2 в котором он был,
повидимому, видным и уважаемым членом. При этом он
с грустью говорил о том неудовольствии, которое он возбудил в государе, прямодушно раскритиковав годичный отчет
министра народного просвещения графа Толстого, переданный
на рассмотрение его как члена Государственного совета. В ламентациях его на свое положение слышалась тайная похоть
к какому-либо министерскому портфелю; но в общем он производил впечатление довольно порядочного и очень интересного
человека. Мы заболтались до поздней ночи и вышли вместе,
продолжая разговор среди наступавшего рассвета. Мне не
хотелось спать; разговаривая, мы пошли по Невскому и дошли
до дома графини Протасовой, где он жил. З д е с ь он стал
упрашивать меня зайти хоть на минуту, желая мне прочесть
что-то, что „вылилось у него из души". Я вошел; заспанные
и несколько удивленные лакеи подали вино, и он стал читать
записку, которая начиналась пышным вступлением о мудрости
Екатерины Великой и знании ею людей. Затем, после нескольких
красиво округленных, но бессодержательных фраз, делался
внезапный переход к политическому движению в России и
р е к о м е н д о в а л о с ь п о д в е р г а т ь п о л и т и ч е с к и х преступников вместо уголовного взыскания телесному н а к а з а н и ю
б е з р а з л и ч и я п о л а . . . Эта мера
должна была, по мнению автора, отрезвить молодежь и
показать ей, что на нее смотрят как на сборище школьников, но не серьезных деятелей, а стыд, сопряженный
с сечением, должен был удерживать многих от участия
в пропаганде. „Что вы скажете?"—спросил он меня, обращая ко мне красивое и довольное лицо
типа хищной
птицы с крючковатым носом... „Кому назначается эта записка?"—спросил я, приходя в себя от совершенной неожиданности всего, что пришлось выслушать. „Государю! Пусть
услышит голос своего верного слуги. Но я хочу знать ваше
мнение: я вас так уважаю" и т. д.—„Вы или шутите,—отвечал
я,—или совершенно не понимаете нашей молодежи, попавшей
на революционную дорогу, если думаете испугать и оста
новить ее розгами. Опозорив правительство, возмутив против

него массу порядочных людей, вы все-таки не достигнете
цели. Политические преступники будут свивать себе мученические венцы из розог, будут указывать на свои истязания
как на лучшее оправдание своей ненависти к правительству
и не только не станут скрывать своего сечения, но найдутся и
такие, которые будут a titre d'estime * вымышлять даже, что их
секли. Вы вызовете яростное ожесточение в молодежи и глубокое негодование в людях, чуждых революционным тенденциям. Какой отец простит вам сечение своей взрослой дочери? Какой „сеченый" сочтет возможным стать впоследствии
другом порядка, каким он легко и без позорного забвения
своего унижения может стать даже после годов каторги? Наказывайте подданного, когда он нарушает положительный закон, но не убивайте чувства собственного достоинства в человеке! И можно ли советовать такую меру государю, отменившему телесное наказание?! Нет, князь, вы выбрали плохое
средство снять с себя неудовольствие государя..." Оболенский
очень сконфузился, стал защищаться, доказывать, что это
лишь проект, что ничего определенного он сам не решил,
что мое мнение ему очень важно и т. д. **
Уже взошло солнце, когда я вышел от этого милого господина, который, как оказалось, умел, сверх Государственного
совета, забраться на теплое местечко председателя совета
учетного и ссудного банка с 2 5 0 0 0 жалованья „за представительство" и, готовя розги для девушек, которых полуголодная восприимчивость толкала на чтение и распространение запрещенных книжек, в то же время объяснял, что его
дочь, выходя замуж, будет иметь всего лишь 25 ООО руб.
доходу, восклицая с отчаянием: mais c'est presque la misère ***
Вылившаяся из души Оболенского мысль потекла по петербургским салонам и кабинетам quasi **** государственных
людей, принимая в себя сочувственные ручейки. Чаще и чаще
стали заговаривать о необходимости отнять у политических
* Чтобы снискать уважение.
* * К н я з ь Оболенский пошел дальше по пути предположений об уголовных реформах. В 1877 г. в Я с н о й поляне наш великий писатель гр. Л . Н.
Толстой рассказывал мне, что в начале 80-х годов он встретился по какому-то поводу с ним, и к н я з ь Оболенский серьезно ему доказывал, что
для сокращения побегов важных преступников их следовало бы ослеплять
и тем отнимать у них физическую возможность бежать... что было и дешево
и целесообразно...
* * * Но это почти нищета!
* * * * Якобы.

преступников право считать себя действительными преступни
ками, опасными для государства, а поставить их в положение
провинившихся школьников, заслуживающих и школьных мер
исправления: карцера и розги... Даже прекрасные уста наших
великосветских дам не брезгали этим предметом... „Да, скажите,—говорила мне изящная и по-своему добрая графиня
К.,—скажите, почему же нельзя сечь девушек, если они занимаются пропагандой? Я этого не понимаю!"—„Если вы —милая,
образованная женщина и мать семейства, мать подрастающих
дочерей—не понимаете, почему нельзя сечь взрослых девушек,
и спрашиваете это у меня, у мужчины, то я не могу вам
этого объяснить... Представьте себе лишь, что вашу бы дочь,
лет восемнадцати, высекли..." — „О!—отвечала мне моя собеседница с выражением презрительной гордыни,—мои дочери
в пропаганду не пойдут!"
Вскоре явились у князя Оболенского и конкуренты относительно предложения спасительного сечения. Особенно между
ними выдвигался председатель с.-петербургского окружного
суда Лопухин, 5 3 родственник Оболенского, человек несведущий
и безнравственный, „хищник последней формации", о котором
еще будет речь впереди. Он тоже носился с какою-то за
пискою, читал ее даже некоторым сослуживцам своим по
суду и поднес ее графу Палену. В ней проект сечения был
разработан по пунктам, и, помнится, оно должно было производиться без различия пола секомых „через полицейских служителей". Пален тоже начинал под влиянием всего этого что-то
прорицать относительно сечения и на мои возражения, приведенные выше, ответствовал обыкновенно, что „это все теории"...
Я удержал у себя прилагаемый к этой рукописи рапорт
прокурора полтавского суда „об открытии лиц, принадлежащих к революционным партиям", на котором рукою Палена
положена следующая резолюция: „Необходимо исходатайствовать закон, на основании которого училищному начальству
предоставляется право подвергать телесному наказанию всякого студента или ученика, занимающегося пропагандой". 54
Начавшаяся война положила предел этим проектам. Но они
образовали свой осадок, всплывший в свое время на поверхность... К эпохе этих сладких мечтаний о розге относится очень
характеристический случай, рассказанный мне Верою Аггеевною Абаза. Оболенский опоздал на обед у члена Государственного совета К. К. Грота, 5 5 где был и один из вреднейших
людей царствования Александра II, тормозивший всю законодательную деятельность, хитрый и умный
российский

Полоний—князь Сергей Николаевич Урусов, 56 председатель департамента законов и начальник II Отделения. Извиняясь, Оболенский объяснил свой поздний приезд пребыванием в суде
на процессе „50 и", причем сказал: „Ну вот, на что это похоже? Девчонке какой-то, обвиняемой в пропаганде, председатель говорит: „признаете ли вы себя виновною? что вы
можете сказать по поводу показания этого свидетеля?" и т. д.
А та рисуется и красуется!.. Эх, думал я... разложил бы я
тебя, да всыпал бы тебе сто штук горячих, так ты бы иначе
заговорила, матушка! Вся дурь прошла бы! Право! Поверьте,
вышла бы из нее добрая мать семейства, хороший человек
за себя замуж взял бы!" Все потупились и молчали
Извините меня, ваше сиятельство, — прервал молчание Урусов,
низко, по обыкновению, кланяясь,—извините меня! Я н а с е ч е н о й не ж е н ю с ь ! "
Утром 13 июля 1877 г; я был в Петергофе, где накануне
обедал с И. И. Шамшиным 57 у Сольского, а затем ночевал у
моего старого товарища Пассовера. 68 Я собирался уехать на десятичасовом пароходе, но в Нижнем саду было так заманчивохорошо, Пассовер был в таком ударе, его замечательный ум
так играл и блистал, а день был воскресный, что я решился
остаться до часа... Когда я вернулся домой, в здание министерства юстиции, мне сказали, что у меня два раза был
Трепов, поджидал довольно подолгу и, наконец, уехал, оставив
записку: „Жду вас, ежели возможно, сегодня в пять часов
откушать ко мне". Вслед затем пришел Ф у к с , несколько расстроенный, и рассказал мне, что Трепову не поклонился в доме
предварительного заключения Боголюбов и был за то по
приказанию Трепова высечен, что произвело чрезвычайный
переполох в доме и крайнее возбуждение среди арестантов. То же
подтвердил приехавший вслед за Фуксом товарищ прокурора
Платонов, 5 9 заведывавший арестантскими помещениями. Он
рассказал и все подробности. Оказалось, что Трепов, приехав
часов в десять утра по какому-то поводу в дом предварительного
заключения, встретил на дворе гуляющими Боголюбова и
арестанта Кадьяна. 9 0 Они поклонились градоначальнику; Боголюбов объяснялся с ним; но когда, обходя двор вторично,
-они снова поровнялись с ним, Боголюбов не снял шапки.
Чем-то взбешенный еще до этого, Трепов подскочил к нему и
с криком: „шапку долой!" сбил ее у него с головы. Боголюбов
оторопел, но арестанты, почти все политические, смотревшие
«Звенья» Л» 2

на Трепова из окон, влезая для этого на клозеты, подняли
крик, стали протестовать. Тогда рассвирепевший Трепов приказал высечь Боголюбова и уехал из дома предварительного
заключения. Сечение было произведено не тотчас, а по прошествии трех часов, причем о приготовлениях к нему былооглашено по всему дому. Когда оно свершилось под руководством полицеймейстера Дворжицкого, то нервное возбуждение арестантов и преимущественно женщин дошло до
крайнего предела. Они впадали в истерику, в столбняк, бросались в бессознательном состоянии на окна и т. д. Внутреннее состояние дома предварительного заключения представляло, по словам Платонова, ужасающую картину. Требовалась помощь врача, можно было ожидать покушений на
самоубийства и вместе с тем каких-либо коллективных беспорядков со стороны арестантов. Боголюбов, вынесший наказание безмолвно, был немедленно переведен в Литовский
замок. Прокуратура, как видно было из рассказов Ф у к с а и.
Платонова, ограничилась слабыми и недействительными протестами и, повидимому, потеряла голову... 61
Все эти известия произвели на меня подавляющее впечатление. Я живо представлял себе этот отвратительный дом
предварительного заключения с его душными, лишенными
света камерами, в которых уже четыре года томились до двухсот
человек политических арестантов, преимущественно по жихаревскому делу. Тоска одиночества сделала их изобретательными, они перестукивались и разговаривали в отверстия
ватерклозетных ящиков, задыхаясь от испарений, чтобы иметь
хоть какую-нибудь возможность сказать и услышать живое
слово. Годы заключения сделали свое дело и разрушительно
подействовали на организм большинства из них. Одиночество»
неизвестность, томительность ожидания, четыре года почти
без света и движения (первый год существования дома прогулки были организованы так, что на каждого заключенного
приходилось не более десяти минут в месяц), подавленные страсти
в самый разгар их пробуждения—все это, сопутствуемое цынгою, доводило арестантов до величайшего нервного раздражения и душевного возбуждения. Недаром с начала жихаревского
политического дела в одиночных камерах русских тюрем насчитывалось пятьдесят четыре человека умерших, лишивших себя
жизни или сошедших с у м а политических арестантов. И тут-то»
среди такого болезненно-чувствительного, нервно-расстроенного населения, разыгралась сцена насилия, 62 ничем не оправдываемого и безусловно в о с п р е щ а е м о г о законом. 6 3 Еще заі

месяц до этого сенат, по уголовному кассационному департаменту, разъяснил категорически, что телесному наказанию за
дисциплинарные нарушения приговоренные к каторге подлежат
лишь по прибытии на место отбытия наказания или в пути,
при следовании этапным порядком. 64 Приговор же о Боголюбове
еще не вошел в законную силу, ибо еще не был получен
(особым присутствием) указ об оставлении его кассационной
жалобы без последствий. Я пережил в этст печальный день
тяжкие минуты, перечувствовал те ощущения отчаяния и бессильного негодования, которые должны были овладеть невольными свидетелями истязания Боголюбова при виде грубого
надругательства силы и власти над беззащитным человеком,
который притом, будучи студентом, конечно, далеко уже ушел
от взгляда „отчего и не посечь мужика"... Я ясно сознавал,
что все это вызовет бесконечное ожесточение в молодежи,
что сечение Боголюбова будет эксплоатироваться различными
агитаторами в их целях с необыкновенным успехом и что
в политических процессах с 13 июля начинает выступать новый ингредиент: между судом и политическими преступниками
резко вторгается грубая рука административного произвола.
Глубоко огорченный всем этим, я пошел к Палену, которого
застал в беседе с одним хитроумным Улиссом правоведческого мира—Голубевым. 6 6 „Какая тяжелая новость!"—сказал я
ему.—„Да! и кто мог этого ожидать так скоро,—отвечал Пален,—как жаль, что все это случилось! Я очень, очень огорч е н " . — „ Я не только огорчен, я просто возмущен, граф, и уверяю вас, что эта отвратительная расправа будет иметь самые
тягостные последствия".— „Какая расправа? О чем вы говор и т е ? " — изумленно спросил меня Пален.— „О происшествии
в доме предварительного заключения". — „Ах, помилуйте, я
совсем о другом!. Наш достойнейший Владимир Степанович
Адамов умер! Вот телеграмма его жены; какое несчастие!"—
„Ну, это несчастие еще не большое и легко поправимое, но
то, что
произошло в
доме
предварительного
заключения, действительно несчастие! — сказал я.-—Разве вы не
знаете, граф, что там наделал Трепов?" Пален вспыхнул и
запальчиво сказал мне: „Знаю и нахожу, что он поступил
очень хсрошо; он был у меня, советовался, и я ему разрешил
высечь Боголгсбова... надо этих мошенников т а к ! " И он сделал
энергический жест рукою... Хитроумный Улисс поспешил удалиться от щекотливого разговора, в котором, пожалуй, пришлось бы высказать свое мнение... „Но знаете ли, граф, что
там происходит теперь?" И я рассказал ему все, что передал

мне Платонов. „Ах,—продолжал горячиться Пален, размахивая
сигарой,—ну, что же из этого? Надо послать пожарную трубу
и обливать этих девок холодною водою, а если беспорядки
будут продолжаться, то по всей этой дряни надо стрелять!
Надо положить конец всему этому... я не могу этого более
терпеть, они мне надоели, эти мошенники!"—„Это не конец,
а н а ч а л о , — с к а з а л я ему, теряя самообладание,—вы не знаете
этих людей, вы их вовсе не понимаете, и вы разрешили вещь
совершенно противозаконную, которая будет иметь ужасные
последствия; этот день не забудется арестантами дома предварительного заключения; c'est plus qu 'un crime, c'est une faute * —
это не только ничем неоправдываемое насилие, это—политическая ошибка".—„Ах! оставьте меня в покое,—вышел Пален из
себя,—какое вам дело до этого? Это не касается департамента
юстиции; позвольте мне действовать, как я хочу, и не подвергаться вашей критике; когда вы будете министром, действуйте, как знаете, а теперь министр—я и в советах не нуждаюсь..."—„Вы говорили мне не то, граф, когда настаивали
на моем переходе в министерство юстиции из прокуратуры, и
роль, которую вы мне предлагали, не была ролью пассивного
свидетеля мер, против которых нельзя не возражать".—„Ах,
вы так смотрите на вашу службу..." — пробормотал Пален.
Наступило тяжелое молчание... Я передал ему некоторые спешные бумаги и вышел, взволнованный и возмущенный тупым
озлоблением этого человека, который мнил себя руководителем
правосудия и ухмылялся с видимым удовольствием, когда
узнал, что по-польски он титулуется „minister sprawiedliwoscy..." **
Целый день провел я в чрезвычайном удручении, и мысль
выйти в отставку соблазняла меня не раз. Но что было бы
этим достигнуто? Со смертью благородного Эссена, 6 6 твердого
и умелого товарища министра, в министерстве юстиции не
было никого, кто составлял хотя бы некоторый противовес
Палену в его сумасбродных выходках и мнениях. Преемник
Эссена, Фриш, ставил своею задачею лишь приискивать и придавать законную форму этим мнениям, упорно уклоняясь от
всяких разногласий со своим патроном. Все остальное по
своему положению не могло иметь влияния, и хотя законодательным отделением и управлял вполне честный и добрый
Андрей Александрович Бенкендорф, 67 ноя не имел уверенности
* Это — более чем преступление, это—ошибка.
* * Министр справедливости (юстиции).

что проведу его в вице-директора на свое место. Уйти теперь—
значило разнуздать совершенно прокуроров палат относительно применения закона 19 мая и оставить массу вопросов,
первостепенной важности на жертву бездушной канцелярской:
формалистики, представители которой стали бы праздноватьпобеду. Я решился ждать, пока хватит терпения...
Три дня я не ходил с бумагами к Палену, посылая их ему
при кратких записках. Он возвращал мне их довольно медленно, но с согласием на мои предположения. Секретарь министерства передавал мне, что министр после столкновения
со мною был тоже расстроен, на другой день сказался нездоровым и вообще был не в духе... Когда мы увиделись и в е л в
объяснения на чисто формальной почве, он сказал мне: „Я.
прошу вас продолжать исправлять должность директора...
я хочу остановиться с назначением преемника Адамову", давая
тем понять, что он признает невозможным назначение меня
директором, несмотря на мое несомненное на то право. Меня
это только порадовало, избавляя от неприятных объяснений
при отказе от должности, которая приковала бы меня надолго
к ненавистному департаменту. Но в самом департаменте то,
что я не был назначен директором, произвело большую сенсацию, и вокруг меня началось то неуловимое чиновничье
„играй назад", которое испытывал всякий бюрократ, впавший
в немилость. Вообще с рокового дня 13 июля давно уже натянутые отношения между мною и Паленом обострились окончательно. Он только терпел меня, тяготясь мною и, видимо,
все более и более склоняясь на сторону нелюбимых им когда-то
правоведов, с их покладистым миросозерцанием и исполнительностью. Еще в мае того же года в виду предстоящего
увеличения состава кассационных департаментов он предлагал
мне место прокурора харьковской палаты. Не желая принимать эту искаженную законом 19 мая должность и покидать
мою скромную кафедру в Училище правоведения, я отказался»
но заявил, что с удовольствием принял бы место председателя
с.-петербургского окружного суда. Теперь и я, и он, повидимому, нетерпеливо ждали скорейшего окончания реформы
в сенате, которая избавила бы его от моего, как он говорил»
„постоянного противодействия", а мне раскрыла бы снова потерянный рай любимой судебной деятельности...
14 июля днем ко мне приехал Трепов у з н а т ь , о т ч е г о я
н е х о т е л у н е г о о б е д а т ь н а к а н у н е . Я откровенно сказал ему, что был и возмущен и расстроен его действиями в доме
предварительного заключения, и горячо объяснил ему всю их.

незаконность и жестокость не только относительно Боголюбова,
но и относительно всех содержащихся в доме предварительного заключения, измученных нравственно и физически долгим
и томительным содержанием, которое и сам он не раз признавал
таковым, собираясь даже жаловаться государю на переполнение
тюрьмы политическими арестантами. Трепов не стал защищаться, но принялся уверять меня, что он сам сомневался
в законности своих действий и поэтому не тотчас велел высечь Боголюбова, который ему будто бы н а г р у б и л , а поехал
посоветоваться к управляющему министерством внутренних дел,
князю Лобанову-Ростовскому, 0 8 но не застал его дома. О т Лобанова он отправился к начальнику 111 Отделения Шульцу, который, лукаво умывая руки, объявил ему, что это—вопрос
юридический, и направил его к графу Палену. До посещения
Палена он заходил ко мне, ждал меня, чтобы посоветоваться
как со старым прокурором, и, не дождавшись, нашел в Палене человека, принявшего его решение высечь Боголюбова
с восторгом, как проявление энергической власти, и сказавшего ему, что он не только не считает этого неправильным,
но разрешает ему это как министр юстиции... Несколько смущенный этою не совсем ожиданною поддержкою Палена и,
быть может, желая услышать совершенно противоположное,
чтобы с честью выйти на законном основании из ложного
положения, он, Трепов, снова зашел ко мне, но меня не было...
Медлить долее было неудобно, надо было выполнить то, что
он пообещал в доме предварительного заключения, и полицеймейстеру Дворжицкому было поручено „распорядиться".
„Клянусь вам, Анатолий Федорович,—сказал Трепов, вскакивая
с кресла и крестясь на образ,—клянусь вам вот этим, что
если бы Пален сказал мне половину того, что говорите вы
теперь, я бы призадумался, я бы приостановился, я бы иначе
взыскал с Боголюбова... Но, помилуйте, когда министр юстиции не только советует, но почти просит, могу ли я сомневаться? Я—солдат, я—человек не ученый, юридических тонкостей не понимаю! Эх, зачем вас вчера не было?! Ну, да
ничего,—прибавил он затем,—теперь там уже все спокойно,
а им на будущее время острастка... Боголюбова я перевел
в Литовский замок. Он здоров и спокоен. Я ничего против
него не имею, но нужен был пример. Я ему послал чаю и сахару. А в доме предварительного заключения теперь все успокоились. И когда это окончится, это проклятое жихаревское дело?! Да, трудное наше положение. Я так и государю
скажу, когда он приедет... Я ведь—солдат, я юридических тон-

костей не понимаю. Я спрашивал совета у министра юстиции.
Он разрешил! Если это неправильно, это—его вина. Вы ведь
знаете: когда мне объяснят, что „закон гласит", я всегда послушаюсь, так вы на меня не сердитесь!.. Ведь мое положение
трудное, надо столицу охранять... они все на войне, а я тут
сиди да соблюдай порядок, когда все распущено! И зачем они
эту войну затеяли?" и т. д. Я не знаю, пил ли Боголюбов
треповский чай и действительно ли он —студент университета—
чувствовал себя хорошо после треповских розог, но достоверно то, что через два года он умер в госпитале центральной тюрьмы в Ново-Белгороде в состоянии мрачного помешательства. 09
История в доме предварительного заключения не осталась
безгласной. В „Новом времени", в № 502, она была рассказана довольно подробно и перепечатана в других газетах. Но
в это время она прошла довольно незаметно. Только что
произошли две несчастные „Плевны", и общество, устремив
жадные и испуганные взоры за Дунай, мало интересовалось
своими внутренними делами. Иное значение, как оказалось
впоследствии, имела эта история в среде революционной партии. Не с процесса Засулич, как думали близорукие и тупоумные политики, а с сечения Боголюбова надо считать начало
возникновения террористической доктрины среди нашей „нелегальной" молодежи. С этого момента идея „борьбы" затемняется идеею „мщения", и, оскорбляемая уже не одним произволом, но доведенная до отчаяния прямым и грубым насилием,
эта молодежь пишет на своем знамени „око за око"... Видимое
спокойствие, водворившееся в доме предварительного заключения после 13 июля, было, как оказалось впоследствии, лишь
покровом для самых возмутительных насилий со стороны рассвирепевшего местного начальства. 19 июля я получил от
Е. А. Гернгросс 7 0 —доброй и сострадательной женщины —письмо
на ее имя от старушки Волховской, матери политического арестанта. 71 Письмо это было написано „слезами и кровью".
„Простите великодушно смелость, — писала она, — что, не
имея чести знать вас лично, но только слыша об вас постоянно
как об человеке, во всякое время готовом притти на помощь
ближнего; смелость эту дало мне отчаяние, переполняющее
мою скорбную душу. Вчера я имела свидание с сыном, находящимся в доме предварительного заключения, и нашла его
в ужасном положении как физически, так и нравственно. Его,
человека, измученного трехлетним одиночным заключением,
человека больного, с окончательно расстроенными нервами,

страдавшего всю зиму невралгией, оглохшего совершенно, е г о
били городовые! Били по голове, по лицу, били так, как толькоможет бить здоровый, но бессмысленный, дикий человек в угоду
и по приказу своего начальника, — человека, отданного их
произволу, беззащитного и больного узника. Потом они втолкнули его в какой-то темный карцер, где он пролежал обеспамятевший до тех пор, пока кому-то, из сострадания или
страха, чтобы он там не умер, угодно было осеободить е г о .
Все эти побои производились городовыми в присутствии полицейского офицера, состоящего помощником
начальника
тюрьмы, и когда мой сын обратился к нему с вопросом, за
что и почему его так жестоко оскорбляют, и просил его обратить внимание на то, что он никакого сопротивления не
делает, что готов итти добровольно, куда желают, тот только
махнул рукой,и они продолжали свое жестокое, бесчеловечное
дело до тех пор, пока его не заперли в карцер. Каково егонравственное состояние, я не берусь, да и не сумею описать
вам. Состояние же моей истерзанной души вы, как мать, как.
женщина с сердцем, вы поймете легко и простите, что я обращаюсь к вам, прошу вас, умоляю вас всем, что для вас
свято и дорого, научите меня, куда и к кому мне прибегнуть,
у кого искать защиты от такого насилия, насилия страшного,
потому что оно совершается людьми, стоящими высоко и до
сего дня стоявшими и во мнении всего общества так же высоко. Молчать я не могу, видя, как хладнокровно точат нашу
кровь! Я пойду всюду, куда бы вы мне ни указали! Прежде я,
да и все мы надеялись, что дети наши окружены людьми, чтоначальство—люди развитые и образованные, но вот те, которые поставлены выше других, выше многих, не постыдились
поднять руку на безоружных, связанных по рукам и ногам
людей, не задумались втоптать в грязь человеческое достоинство! Где же гарантия? Нам говорят, что осужденный не есть
человек, он—ничто; но ведь мой сын еще не осужден, он еще
может быть и оправдан! Но мне кажется, что для ч е л о в е к а
и осужденный все остается человеком, хоть он и лишен г р а ж д а н с к и х прав. А мы удивляемся туркам. Чем же мы счастливее тех несчастных, на помощь которым так охотно идет
наш народ, идем мы все и во главе народа вся царская семья?
И в то же время наших детей в отечественных тюрьмах замучивают пытками, забивают посредством наемных людей, сажают в нетопленые карцеры без окон, без воздуха и дают
глотками воду, да и то изредка! Много бы еще сказала я вам,
но сил душевных недостает вспоминать все эти ужасы. С к а -

жите, такими ли способами успокаивают молодые, горячие
головы? С истинным почтением и полным уважением к вам,
ваше превосходительство, остаюсь Екатерина Волховская.
17 июля 1877 г."
Письмо говорило само за себя, и я послал его Платонову,
прося разъяснить мне, в виду его сообщений, что в доме
предварительного заключения все успокоилось и вошло в свою
колею. „Письмо г-жи Волховской, — отвечал он мне,—содержит
в себе, к нашему величайшему стыду, сущую правду". Далее
указывалось, что смотритель даже на требование его, Платонова, не хотел освободить Волховского из карцера и вообще
факт с ним—лишь один из многих в том же роде, о которых
будет сказано в особом представлении по начальству. 29 июля
вследствие этого представления к Палену поступил рапорт
Ф у к с а , где содержались указания на самые вопиющие злоупотребления и прямые злодейства начальства дома предварительного заключения. Оказалось, что, ободренное сечением
Боголюбова, оно устроило повальную расправу с политическими арестантами. Их сажали огулом в карцер, не обращая
внимания на правого и виноватого в произведенном 13 июля
шуме, и держали там по нескольку дней. При этом многих из
них били, били жестоко и с разными ухищрениями, надевая,
например, на голову мешки, чтобы заглушить крик. Из карцеров по целым дням не выносились нечистоты и для наиболее неугодных начальству арестантов был даже устроен особый тесный и темный карцер, рядом с п а р о в о ю т о п к о ю , нагревающею все здание, вследствие чего температура в карцере
становилась при отсутствии всякой вентиляции невыносимою.
Посаженным в этот карцер не ставили воды, а изредка лишь
давали „отпивать". Товарищ прокурора, посетивший эти карцеры, д в а ж д ы в п а д а л в д у р н о т у от у д у ш а ю щ е г о
в о з д у х а и с м р а д а „параши" и продуктов разложения, в которых завелись черви. 7 2 Ф у к с взывал о вмешательстве Палена,
ссылаясь на то, что начальство дома предварительного заключения не слушается прокуратуры, а жалобы на него градоначальнику
и в комитет для высшего заведывания домом остаются без последствий. И действительно, председатель этого комитета,
князь Лобанов-Ростовский, недовольный назначением в комитет своего личного врага—Трепова, не собирал членов в заседание, и сообщения прокурора палаты клались вследствие
этого под сукно. Пален, очевидно, сознавая, что он связал себя
данным Трепову разрешением сечь Боголюбова, ограничился
лишь препровождением рапорта градоначальнику по 1С85 ст., 7 3

а тот ограничился лишь сменою смотрителя Курнеева с зачислением в штат полиции.
Я прилагаю к настоящей записке в копии рапорт Ф у к с а .
Быть мэжет, этот документ когда-нибудь в руках спокойного
историка внутренних политических смут, которые так взволновали нашу жизнь за последние годы, послужит ценным указанием на то, где надо искать начало тому жестокосердому
отчаянию, которого мы были затем свидетелями. „Кто сеет
ветер, пожнет бурю"—гласит св. писание, и этот рапорт, при
всей своей официальной сухости, наглядно рисует нам, к а к и
к о г д а сеялся тот ветер, из которого выросла кровавая буря
последующих л е т Осень 1877 г. застала общество в самом удрученном состоянии. Хвастливые надежды, возлагавшиеся на нашу боевую
силу, заставлявшие даже в „высоких сапогах" видеть сильно
действующее на турок средство и признавать военный гений
даже в великом (князе Николае Николаевиче - старшем, не
осуществились.
Три „Плевны", одна неудачнее другой, нагромоздившие
целые гекатомбы безответственных русских солдат (этой, по
циничному выражению генерала Драгомирова, 74 „серой скотины"), доказывая, что у нас нет ни плана, ни единства действий и что победа вовсе не связана с днем высочайшего
тезоименитства, были у всех на глазах, наболели у всех на
сердце... Самодовольная уверенность в несомненном поражении „врагов святого креста" сменилась страхом за исход
войны, и все начали невольно прислушиваться к злорадным
предсказаниям прессы... Наступали всеобщее уныние и тревога. Политический кредит России за границей падал, а во
внутренней ее жизни все замолкло, как будто всякая общественная деятельность прекратилась. Но в этой тишине министерство юстиции торопливо ставило на подмостки судебной сцены громадный политический процесс по жихаревскому
делу. Обвинительный акт, над составлением которого тов.
обер-прокурора Желеховский трудился ровно год, был, наконец, вручен обвиняемым.
В октябре предстояло разбирательство этого процесса,
умышленно раздутого „спасителями отечества" до чудовищных размеров, причем должна была развернуться искусственно
созданная картина такого внутреннего разложения России,
которое заранее, в глазах недоброжелательной Европы, обре-

кало на четвертую „Плевну" и на ряд поражений эту будто
бы обуреваемую анархическими движениями, бессильную внутри
и бестолковую извне страну. Было очевидно, что время для
ведения процесса избрано самое неудобное. Это понял вел.
князь Константин Николаевич. 7 5 В 20-х числах сентября он пригласил к себе Фриша и доказывал ему совершенную неуместность большого политического дела в разгар внешних затруднений и поражений России. Он хотел прекращения этого дела
и просил Фриша обдумать этот вопрос. Вернувшись от вел. князя
Константина Николаевича, Фриш пригласил меня и Желеховс к э г о 7 6 на совещание вечером к себе на квартиру. Я приветствовал мысль вел. князя и, разделяя ее вполне, доказывал,
что прекращение дела мотивированным указом, данным сенату, произвело бы превосходное впечатление на общество,
было бы делом справедливым и человеколюбивым и, вероятно
даже, привлекло бы многих из обвиняемых в действующую
армию в качестве сестер милосердия и санитаров. Желеховский—воплощенная желчь—бледнея от прилива злобы, настаивал на продолжении дела, играя на общественной безопасности и достоинстве государства. Узкий, мало образованный и несчастный в семейной жизни правовед, он давно
составил себе славу ярого (и, повидимому, искреннего) обвинителя. Еще в 1867 г. он отличился при обвинении Рыбаковской (Биби-Ханум-Омар-Бековой) в убийстве любовника, причем одним из доказательств ее безнравственности приводил
то, что она забеременела, уже находясь в тюрьме, чем и вызвал напоминание Арсеньева, что тюрьмы и поведение в них
арестантов находятся под надзором прокуратуры. В бытность
мою прокурором в С.-Петербурге он пришел ко мне однажды,
печалясь, что п р о и г р а л д е л о , утешая себя тем, однако, что он
все-таки „ в ы м а з а л п о д с у д и м о м у в с ю м о р д у с а п о г о м". В это же время я должен был удалить его от надзора за арестантскими помещениями, так как своею придирчивостью и бездушием он приводил арестантов в ожесточение, грозившее опасными последствиями... Узнав о предположениях вел. князя,
он чувствовал, что почти двести человек, над которыми можно
будет всячески изощряться, строя на их несчастии свой твердый облик „защитника порядка", ускользают из рук, и, горячо иронизируя и инсинуируя против моей „гуманности",
ратовал за непрекращение дела. Фриш не высказывался, но,
в конце объявив, что разрешение этого вопроса надо предоставить графу Палену, отпустил Желеховского. Мы продолжали о том же, и в конце концов Фриш, пэвидимому, согла-

сился с моими доводами и просил меня поехать к Палену
в его митавское имение и лично переговорить с ним. На
другой день я уехал, увозя с собой письмо Фриша и радуясь,
что на этот раз мы оба—я словесно, а он письменно —будем
убеждать Палена в одном и том же. На станции Ауц, РигоМитавской железной дороги, меня встретил экипаж и доставил в имение Палена Гросс-Ауц. Встревоженный моим приездом, Пален встретил меня на крыльце великолепного дома,
расположенного на берегу топкого и глинистого озера. Д в а
дня, проведенные мною в Гросс-Ауце, были наполнены разговорами о гфедмете моей миссии. Пален колебался, неистовствовал против „мошенников", сердился на Константина—
„и зачем он вмешиваетсяі"—соглашался со мною в отдельных
посылк X, но спорил против вывода и по вечерам впадал
в сонливое состояние, из которого по временам выходил
с испуганными возгласами. В нем, очевидно, происходила
внутренняя борьба. На второй день графиня Пален (наивно
удивлявшаяся описанию домашнего быта тургеневских „Фимочки и Фомочки"—„разве он это все видел?.." — отлично
умевшая вести свои домашние и придворные дела и имевшая
огромное влияние на мужа) пригласила меня гулять и стала
горячо оспаривать мои доводы за предположение Константина.
Она видела в нем интригу против мужа и не хотела понять
простых и практических побуждений, руководивших Константином. Особенно ее возмущало то, что о н и останутся без наказания. Она говорила с глубочайшим презрением о привлеченных к жихаревсхому делу, подозревала всех прикосновенных к нему девушек в грубейшем разврате, и ее прекрасное
лицо искажалось недобрым чувством. Все это было дурным
признаком. Вечером Пален, уклоняясь от дальнейшей беседы
об этом деле, объявил, что еще ничего не решил и что желает лично объясниться с Константином. На рассвете мы
выехали с большою остзейскою помещичьею помпою. Нам
обоим не спалось, мы уселись в салон директорского вагона,
отданного „под министра", и при унылом свете начинающегося
серого и сырого сентябрьского дня я повел против Палена
последнюю атаку, всеми силами стараясь склонить его к соглашению с Константином Николаевичем, пробуя затронуть
в нем струны отца семейства и проектируя в подробной форме
самое содержание указа сенату. Он должен был начинаться
признанием преступного характера действий привлеченных.
Эта преступность и вынудила простереть над ними карающую десницу закона. Но возникшая война дала возможность

молодому поколению ознаменовать себя подвигом беззаветной
храбрости на поле брани и самоотверженною деятельностью
у одра больных и умирающих. Русское молодое поколение
показало себя достойным любви и доверия своего монарха,
и, желая явить доказательство таковых, он во имя честных
и доблестных слуг отечества, отдавших на служение ему свою
молодую жизнь, не отвращает лица своего от заблудших
и дает им свое отеческое прощение, призывая их на законный путь служения родине, ныне подъявшей на себя трудный
и высокий подвиг... Этот указ,—говорил я,—обезоружит большинство этой раздраженно^ преследованиями молодежи и, что
главное, примирит с правительством массу семейств, ныне
оплакивающих своих исторгнутых членов. Это будет акт высокой политической мудрости. Наоборот, представьте себе, граф,
положение правительства в случае нового постыдного поражения на Дунае! И без того все теперь уже негодуют и исполнены упреков. Какой удобный повод говорить: вот правительство, безумное в предприятиях и бездарное в их осуществлении, которое только и способно, что на постыдную подьяческую войну с нашими детьми за то в сущности, что они
с увлечением, свойственным молодости, указывали на его
негодность, ныне столь блистательно доказанную. И неужели
можно думать, что уголовный приговор над двумя стами молодых
людей, подписанный, быть может, одновременно с условиями
бесславного мира, послужит к чести и к укреплению правительства? Да если мы и победим, в чем, как ридно, сомневается даже вел. князь Константин, то и тогда не будет ли такой приговор диссонансом? Нет, граф, не упорное преследование после четырех лет страданий за идеи, за книжки, за кружки,
а прощение... прощение и примирение!.. Даже спокойный и холодный ум Фриша склоняется к прекращению, и я чрезвычайно рад, что на этот раз имею его своим союзником. „Вы
думаете?—спросил Пален, казалось, поддавшийся моим убеждениям.—Вы думаете? Ну, вы ошибаетесь! Эдуард Васильевич
пишет мне именно, что, по его мнению, этого дела никак
прекращать нельзя..." Разговор наш продолжался еще очень
долго; Пален со свойственною ему логикою доказывал мне,
что, уговаривая его согласиться на прекращение, я хочѵ конституции для России, но что теперь еще не время и т. д. Но
во всяком случае он прибыл в Петербург, не совершенно
отвергая мысль о прекращении. Задавленная опасением за
прочность своего служебного положения и всевозможными
придворно-бюрократическими наслоениями, природная доброта

его начинала пробиваться наружу и при благоприятных условиях могла бы парализовать противоположные внушения...
Константин принял Палена надменно, заставил долго прождать
в биллиардной среди представлявшихся лиц и стал ему „импонировать". Пален обиделся, увидел в этом покушение на свою
самостоятельность и достоинство и решительно отказался
прекратить дело... Константин не стал настаивать и махнул
рукой... Желеховский торжествовал, и в зале 1-го отделения
с.-петербургского окружного суда начались переделки и приспособления ее для двухсот подсудимых...
ОТДЕЛ

ВТОРОЙ

В октябре 1877 г. открылись заседания особого присутствия под председательством сенатора Петерса 7 7 и продолжались почти до рождества 1877 г. При открытии заседаний
в „Правительственном вестнике" было напечатано сообщение
с кратким обзором имеющего слушаться дела и с обещанием печатать п о д р о б н ы й отчет о всем происходящем в заседании. 7 *
Обвинительный акт занял много номеров „Правительственного вестника", но затем, вопреки обещанию, известия о судебном следствии стали передаваться в совершенно бессмысленном по своей краткости виде, в следующем роде: „В заседании 20 октября допрошены свидетели: Иванов, Петров
и Сидоров; выслушано заявление прокурора о применении
620 ст. уст. угол. суд. 7 3 и объяснения защиты, а затем допрошены эксперты Кузьмин и Григорьев". Газетам было запрещено печатать свои собственные стенограммы, а разрешено
перепечатывать из „Правительственного вестника" его лаконические известия, составлявшие насмешку над гласностью
судебного производства. Это недостойное уважающего себя
правительства явное неисполнение печатно данного обещания
было вызвано, но, конечно, не оправдано, проявлением крайнего раздражения подсудимых, которое выражалось в самых
неприятных и даже отталкивающих сценах. Тут говорились
дерзости суду; явно высказывалось по адресу сенаторов, что
их считают холопами и не верят в возможность беспристрастия
с их стороны; между подсудимыми и свидетелями происходили
пререкания самого резкого свойства и однажды даже дошло
до драки между подсудимыми и полицией, причем в публике,
пускаемой по билетам, которые тотчас же были подделаны,
поднялась суматоха, а один из защитников лишился чувств.
Места за судьями вечно были полны сановных зевак; в залах

суда были во множестве расставлены жандармы, и ворота
здания судебных установлений, как двери храма Януса, заперты накрепко, будто самый суд находился в осаде. О том,
что происходило в суде, распространялись по городу самые
неправдоподобные, но Tes/ не менее возбуждающего характера
слухи с партийной окраской. Некоторые сановные негодяи
распространяли, например, слухи, будто бы исходившие от
очевидцев, что подсудимые, стесненные на своих скамьях
и пользуясь полумраком судебной залы, совершают во время
следствия половые соития; с другой стороны, рассказывали,
что подсудимые будто бы заявляют об истязаниях и пытках,
которым их подвергают в тюрьме, но что жалобы их остаются
„гласом вопиющего в пустыне" и т. п. Молчание газет и лаконизм „Правительственного вестника" давали простор подобным слухам, которые в болезненно-возбужденном обществе
расходились с необыкновенной быстротой и всевозможными
вариантами. Во всем чувствовалось, что потеряно равновесие,
что болезненное озлобление подсудимых и известной части
общества, близкой им, дошло до крайности. Искусственно
собранные воедино, подсудимые,
истощенные
физически
и распаленные нравственно, устроили, уже на суде, между
собою нечто вроде круговой поруки и с увлечением выражали свое сочувствие тем из своей среды, кто высказывался наиболее круто и радикально. Взятые в одиночку, разбросанные и по большей части незнакомые между собою, набранные со всей России, они не представляли собой ничего
опасного и, отделавшись в свое время разумно-умеренным
наказанием, давно бы в большинстве обратились к обычным
занятиям. Но тут, соединенные вместе, они представляли целую политическую партию, опасную в их собственных глазах
для государства. Мысль о принадлежности к такой партии
открытых борцов против правительства отуманиЕала их и бросалась им в юную, воспаленную голову. Место неопределенной и скорее теоретической, чем практической, вражды к правительству занимал открытый бой с этим правительством—на
глазах товарищей, пред лицом суда, в присутствии публики...
Обвинительная речь Желеховского, длинная и беснветная,
поразила всех совершенно бестактнсю неожиданностью. Так
как почти против ста подсудимых не оказывалось никаких
прочных улик, то этот с у д е б н ы й н а е з д н и к вдруг в своей
речи объявил, что отказывается от их обвинения, так как
они были-де привлечены лишь для составления ф о н а в картине обвинения остальных. З а право быть этим „фоном" они,

однако, заплатили годами заключения и разбитою житейскою
дорогбю! Такая беззастенчивость обвинения вызвала разнообразный отпор со стороны защиты и подсудимых и подлила
лишь масла в огонь. З а щ и т и т е л ь н ы е речи обратились
в большинстве в о б в и н и т е л ь н ы е против действий Жихарева
и аггелов его, а последние слова подсудимых оказывались
проникнутыми или презрительною ирониею по отношению
к суду, или же пламенным изложением не защиты, а излюбленных теорий. Между прочим, будущий герой засуличевского
процесса—Александров 80 —погрозил Желеховскому потомством,
которое прибьет его имя к позорному столбу гвоздем...
„и гвоздем острым!.." прибавил он. Наконец, процесс был
окончен. Общество с изумлением узнало, что из 193 привлеченных виноватых оказывается лишь 64 человека, что остальные
от суда освобождены, т. е. понесли досудебное наказание—
и наказание тяжелое—задаром, и что даже за 27 из приговоренных сенат ходатайствует перед государем о милосердии. 8 1
Негодование в образованных кружках было единодушное;
повсюду ходили по рукам стихи Боровиковского, воспевавшего
страдания подсудимых и бичевавшего суд и общество поддельным по чувству, но звучным по форме стихом, 8 2 и повсюду
начались, под разными вымышленными предлогами, сборы
денег в пользу осужденных и оправданных для доставления
им средств уехать на родину...
Так наступил 1879 год...
24 января я вступил в должность председателя окружного
суда. Для меня как будто начиналась после ряда беспокойных
годов деятельность, чуждая неожиданных тревог, заранее определенная и ясная. Нервное возбуждение и хлопотливость прокурорских занятий и бесплодно протестующая, опутанная
канцелярской паутиной роль „советника при графе Палене"
оставались позади. Открывался широкий горизонт благодарного
судейского труда, который в связи с кафедрой в Училище
правоведения мог наполнить всю жизнь, давая, наконец, в виду
совершенной определенности положения несменяемого судьи
возможность впервые "подумать и о личном счастии...
В день вступления в должность я принимал чинов канцелярии, судебных приставов и нотариусов и должен был в виду
распущенности, допущенной моим предместником Лопухиным,
вовсе не занимавшимся внутренними распорядками суда, решительно высказать собравшимся мой взгляд на отношение
их к суду и к публике. Когда вся эта церемония была окончена,
собравшиеся у меня в кабинете члены суда принесли весть,

ВЕРА

ЗАСУЛИЧ

в той тальме, в которой она
с т р е л я л а в Трепова
И з архива Г о с . Исторического музея

(S
f

что какая-то девушка стреляла в это утро в градоначальника
и его, как водится говорить в подобных рассказах под первым впечатлением, смертельно ранила...
Окончив неотложные занятия по суду, я поехал к Трепову,
который незадолго пред тем переселился в новый дом против
Адмиралтейства. Я нашел у него в приемной массу чиновного
и военного народа, разных сановников и полицейских врачей.
Старику только что произвели опыт извлечения пули, но опыт
неудачный, так как, несмотря на повторение его затем, пуля
осталась неизвлеченною, что давало Салтыкову-Щедрину,
жившему впоследствии на одной с ним лестнице, повод ругаться, говоря, что при встречах с Треповым он боится, что
тот в него „выстрелит". Старик был слаб, но ввиду его железной натуры опасности не предвиделось. Тут же, в приемной, за длинным столом, против следователя Кабата и начальника сыскной полиции Путилина, 83 сидела девушка среднего роста, с продолговатым бледным, нездоровым лицом
и гладко зачесанными волосами. Она нервно пожимала плечами, на которых неловко сидел длинный серый бурнус,
с фестонами внизу по борту, и, не смотря прямо пред собою,
даже когда к ней обращались с вопросами, поднимала свои
светло-серые глаза вверх, точно во что-то всматриваясь на
потолке. Этот взор, возведенный „ropè" из-под нахмуренных
бровей, сжатые тонкие губы над острым, выдающимся подбородком и вся повадка девушки носили на себе отпечаток решимости и, быть может, некоторой восторженной р и с о в к и . . .
Это была именовавшая себя Козловою, подавшая прошение
Трепову и выстрелившая в него в упор из револьвера-бульдога. Она заявляла, что решилась отомстить за незнакомого
ей Боголюбова, о поругании которого узнала из газет и рассказов знакомых, и отказывалась от дальнейших объяснений.
Это была В е р а З а с у л и ч . . . 84 В толпе, теснившейся вокруг
и смотревшей на нее, покуда т о л ь к о с любопытством, был
и Пален в сопровождении Лопухина, с половины декабря назначенного прокурором палаты и уже успевшего в здании
судебных установлений устроить себе казенную квартиру
и даже завести казенных лошадей на счет сокращения служительских квартир и курьерских лошадей... Когда я подошел к ним, Пален сказал: „Да! Анатолий Федорович проведет нам это дело прекрасно".—„Разве оно уже настолько выяснилось?"—„О, да! —ответил за Палена Лопухин,—вполне,
это дело личной мести, и присяжные ее обвинят, как пить
дадут". К удивлению моему, и Пален что-то несвязно стал

прорицать о том, что присяжные себя покажут, что они должны
отнестись строго и т. д. Уходя, я заметил суматоху и волнение в передней: по лестнице шел государь навестить Трепова,
останавливаясь почти на каждой ступеньке іг тяжело дыша,
с выражением затаенного страдания на лице, которому он
старался придать грозный вид, несколько выпучивая глаза,
лишенные всякого выражения...
Рассказывали, что Трепов, страдавший от раны, исход которой еще не был вполне выяснен и мог грозить смертью, всетаки продолжал „гнать свою линию" и сказал на слова участия государя: „Эта пуля, быть может, назначалась вам, ваше
величество, и я счастлив, что принял ее за вас", что очень
не понравилось государю, который больше у него не был и вообще стал к нему заметно холодеть, чему, быть может, способствовали и преувеличенные слухи о чрезвычайном состоянии,
которое должно будет остаться после раненого градоначальника.
„Что следствие?—спросил я дня через три Лопухина.—Нет
признаков политического преступления?" — „Нет, — утвердительно отвечал Лопухин,—это дело простое и пойдет с присяжными, которым предстоит случай отличиться..." Между
тем у него уже была не приобщенная к следствию телеграмма
прокурора одесской палаты, полученная еще 25 января,о том,
что, по агентурным сведениям прокурора, „преступницу", стрелявшую в Трепова, зовут Усулич, а не Козловой, из чего
оказывалось, что одесским революционным кружкам уже заранее было известно, к т о д о л ж е н совершить покушение на
Трепова. Эта телеграмма была Лопухиным скрыта от следователя, так как Козлова уже объявила свое настоящее имя.
Никакого исследования связи „Усулич" с одесскими кружками,
в то время вообще начинавшими проявлять весьма активную
деятельность, не было произведено. Точно так же о прошлом
Засулич, переплетенном почти десятилетним участием в тайных
сообществах, к следствию не было приобщено никаких сведений, и даже я лично услышал о нем впервые лишь на суде,
а о телеграмме узнал лишь после суда. В тупой голове Палена
и в легкомысленном мозгу образцового ташкентца, стоявшего
во главе петербургской прокуратуры, образовалась idée fixe * —
вести это дело судом присяжных для того, чтобы дать ему отличиться. Всякий намек на мотивы Засулич устранялся avec un
parti pris ** и с настойчивостью, просто странною со сто* Навязчивая идея.
" С предвзятым намерением (умышленно, нарочито).

роны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожнейшим поводам. Я думаю, что Пален
первоначально был искренно убежден в том, что тут нет политической окраски, и в этом смысле говорил с государем,
но что потом, связанный этим разговором и, быть может,
обманываемый Лопухиным, он уже затруднялся дать делу
другое направление... Какие цели были у Лопухина, мне не
ясно и до сих пор, если только здесь были цели, а не простое легкомыслие и упорство в раз высказанном необдуманном взгляде на дело. Во всяком случае из следствия было
тщательно вытравлено все, имевшее какой-либо политический
оттенок, и даже к отысканию несомненной сообщницы З а сулич, купившей для нее револьвер, не было принято никаких
серьезных мер... 8 5 Лопухин кричал всюду, что министр юстиции столь уверен в суде присяжных, что смело передает ему
т а к о е дело, хотя мог бы изъять его путем особого высочайшего повеления. 8 6
Таким образом, неразумно и с легковесною поспешностью
подготовлялся процесс, который должен был иметь во многих отношениях роковое значение для дальнейшего развития
судебных учреждений. Поступок Засулич произвел большое
впечатление в обществе. Большинство, не любившее Трепова и обвинявшее его в подкупности, в насилиях над городским самоуправлением посредством высочайших повелений, возлагавших на город неожиданные тяготы, радовалось
постигшему его несчастью. „Поделом досталось!" — говорили
одни... „старому вору", — прибавляли другие. Даже между
чинами полиции, якобы преданными Трепову, было затаенное злорадство против „ Ф е д ь к и " , как они звали его между
собою. Вообще сочувствия к потерпевшему не было, и
даже его седины не вызывали особого сожаления к страданиям. 8 7 Главный недостаток его энергической деятельности
в качестве градоначальника — отсутствие нравственной подкладки в действиях — выступал пред общими
взорами
с яркостью, затемнявшею несомненные достоинства этой
деятельности, и имя Трепова не вызывало в эти дни ничего, кроме жестокого безучастия и совершенно бессердечного любопытства. Д а и впоследствии по отношению к нему
общее мнение мало изменилось, хотя между его преемниками—злобно-бездарным Зуровым, глупым Федоровым, трагикомическим Барановым и развратным солдафоном Козловым—
и им была целая пропасть в смысле ума, таланта и понимания
своих задач.

Отношение к обвиняемой было двоякое. В высших сферах,
где всегда несколько гнушались Треповым, находили, что
она—несомненная любовница Боголюбова и все-таки „мерзавка", но относились к ней с некоторым любопытством.
Я видел у графа Палена в половине февраля фотографические
карточки „мерзавки", находившиеся у графини Пален, которые ходили по рукам и производили известный эффект. Иначе
относилось среднее сословие. В нем были восторженные люди,
видевшие в Засулич новую русскую Шарлотту Кордэ 8 8 ; были
многие, которые усматривали в ее выстреле протест за поруганное человеческое достоинство—грозный призрак пробуждения общественного гнева; была группа людей, которых
пугала доктрина кровавого самосуда, просвечивавшая в действиях Засулич. Они в тревожном раздумьи качали головами
и, не отказывая в симпатии характеру Засулич, осуждали ее
поступок как опасный прецедент... Мнения, горячо дебатируемые, разделялись: одни рукоплескали, другие сочувствовали, третьи не одобряли, 89 но никто не видел в Засулич „мерзавку" и, рассуждая разно о ее преступлении, никто, однако,
не швырял грязью в преступницу и не обдавал ее злобной
пеной всевозможных измышлений об ее отношениях к Боголюбову. Сечение его, принятое в свое время довольно индиферентно, было вновь вызвано к жизни пред равнодушным вообще,
но впечатлительным в частности обществом. Оно—это сечение—оживало со всеми подробностями, комментировалось как
грубейшее проявление произвола, 90 стояло перед глазами втайне
пристыженного общества как вчера совершенное и горело
на многих слабых, но честных сердцах как свеженанесенная
рана. Если и встречались лица, которые, подобно славянофильскому генералу Кирееву, спрашивавшему меня: „что же,
однако, делать, чтобы Засуличи не повторялись?" и получившему лаконический ответ: „не сечь!", удивленно и негодующе
пожимали плечами, то большинство по своим воззрениям разделяло ходившие тогда по рукам стихи:
Грянул выстрел-отомститель.
Опустился божий бич,
И упал градоправитель,
Как подстреленная дичь!

В конце февраля следствие было окончено и по просьбе
Палена, переданной мне через Лопухина, назначено было
к слушанию на 31 марта. Я советовал пустить его летом,
среди мертвого сезона, когда возбуждение, вызванное Засулич,

утихнет и успокоится, но Пален настаивал на своей просьбе,
утверждая, что и государь, на которого он вообще любил
ссылаться, желает скорейшего окончания дела. Трепов между
тем поправился, вступил в должность и ездил в коляске по
городу, всюду рассказывая, что если он и высек Боголюбова,
то по совету и поручению Палена, и лицемерно заявляя, что
он не только не желает зла Засулич, но даже будет рад, если
она будет оправдана. Пален негодовал на эти рассказы в тесном кружке искательных друзей и знакомых, но решительно
опровергнуть Трепова не смел.
В половине марта 1878 г., сидя в заседании общего собрания
окружного суда, я получил совершенно неожиданно официальное письмо от министра юстиции, в котором я извещался, что
государь император изволит принять меня в ближайшее воскресенье после обедни. Представление совершилось с обычными
приемами. Длинная обедня в малой церкви дворца, едва слышная в круглой комнате, где происходил болтливо-шепотливый
раут прилизанных людей со свеже пробритыми подбородками,
одетых в новенькие мундиры; затем препровождение всех представлявшихся в боковую комнату, опрос их престарелым и
любезным обер-камергером графом Хрептовичем; молчаливое
ожидание, обдергивание, подтягивание себя... затем бегущие
арапы, останавливающиеся у широко распахнувшихся половинок дверей... удвоенное внимание... и—сам самодержец в узеньком уланском мундире, с грациозно-сгибающейся талией, красиво-колеблющеюся походкою и pour le mérito'oM* на шее. Старая
любовь, вынесенная из далекого детства, когда еще в день 18 февраля 1855 г. 9 1 мы с братом 9 2 венчали его бюстик бумажными
цветами среди радостно вздохнувшего и с надеждою смотревшего вперед литературного мирка, собравшегося у отца 9 3 ; благодарные, неизгладимые воспоминания о 19 февраля 9 1 и судебной
реформе, 96 озарившие молодость моего поколения своим немеркнущим светом; живое чувство радости, испытанное мною со
всеми без исключения в Петербурге в восторженные дни после
4 апреля, 9 6 — все это прихлынуло сразу к сердцу и заставило
забыть хоть на время скорбь, вызванную многими бездушными
мерами последних лет. Я не успел еще всмотреться в царя,
в его усталое лицо, доброе очертание губ и впалые виски, как
он, сказав два слова представлявшемуся Строганову (Григорию
Александровичу) 9 7 и молча слегка поклонившись пяти сенаторам
и директору департамента министерства юстиции Манасеину, 98
* Прусским орденом «за заслуги».

очутился предо мною. Едучи во дворец, я смутно надеялся на
разговор по поводу дела Засулич, которое, по словам Палена,
так живо интересовало государя, и решился рассказать ему
бестрепетно и прямодушно печальные причины, создавшие почву,
на которой могут вырастать подобные проявления самосуда.
По приему сенаторов я увидал, как несбыточны мои надежды
сказать слово правды русскому царю, и ждал молчаливого
поклона. Вышло ни то, ни другое. Государь, которому назвал
меня Хрептович, остановился против, оперся с усталым видом
левою рукою, отогнутою несколько назад, на саблю и спросил
меня, где я служил прежде (причем я по рассеянности ответил,
что был прокурором окружного суда), сказал в неопределенных
выражениях, устремив на меня на минуту тусклый взгляд, что
надеется, что я и впредь буду служить так же успешно и
хорошо и т. п. Остальных затем он обошел молча и быстро
удалился. Хрептович с сочувствием пожал мне руку, я уловил
несколько завистливых взглядов и понял, что мне оказано официальное отличие. Вслед затем подошел Арсеньев, 99 воспитаннику которого, вел. князю Сергею Александровичу, я показывал
года за два перед тем петербургские тюрьмы во всей их неприглядной наготе, чем вызвал крайнее неудовольствие в сферах
Зимнего Дворца. Он предложил мне посмотреть в кабинете
императрицы Реуфа-Пашу, который привез ратификованные
султаном прелиминарные условия Сан-Стефанского договора. 1 0 0
И я видел сквозь трельяж, за которым толпились любопытствующие сановники, знакомую мне по Красному Кресту болезненную фигуру императрицы и пред нею человека высокого
роста, с очень маленькою головою, в феске, налезавшей на
уши и бросавшей тень на умное, грустное, бледное лицо, обрамленное маленькою черною бородою. Зимнее солнце лило яркие
косые лучи в обширный кабинет и, играя на пахучих гиацинтах,
освещало политический мираж, принимавшийся тогда многими
за победную действительность.
На другой день Пален, пригласив меня к себе и спросив,
доволен ли я приемом государя,приступил прямо к делу. „Можете
ли вы, Анатолий Федорович, р у ч а т ь с я за обвинительный
приговор над Засулич?"—-„Нет, не могу!" — ответил я. „Как
так? — точно ужаленный, воскликнул Пален, — вы не можете
ручаться!? вы не уверены?" — „Если бы я был сам судьею по
существу, то и тогда, не выслушав следствия, не зная всех
обстоятельств дела, я не решился бы вперед высказать свое
мнение, которое притом в коллегии не одно решает вопрос. З д е с ь
же судят присяжные, приговор которых основывается на мно-

I их неуловимых заранее соображениях. Как же я могу ручаться
за их приговор? Состязательный процесс представляет много
особенностей, и при нем дело не поддается предрешению, так
что в рассказе Лабулэ о подсудимом, который на вопрос судьи
о том, „s'il plaide coupable ou non?" отвечал: „voilà une
étrange question! Ni vous ni moi n'en savons rien avant d'avoir
entendu les témoins" *—содержится верный, хотя и оригинально
выраженный взгляд на современный процесс. Я предполагаю,
однако, что здравый смысл присяжных подскажет им решение
справедливое и чуждое увлечений. Ф а к т очевиден, и едва ли
присяжные решатся отрицать его. Но ручаться я не могу!.."—
„Не можете? — волновался Пален. — Ну, так я доложу государю, что председатель не может ручаться за обвинительный
приговор, я должен доложить государю!" — повторил он с неопределенною и бесцельною угрозою. „Я даже просил бы вас
об этом, граф, так как мне самому крайне нежелательно, чтобы
государь возлагал на меня надежды и обязательства, к осуществлению которых у меня как у судьи нет никаких средств.
Я считаю возможным обвинительный приговор, но надо быть
готовым и к оправданию, и вы меня весьма обяжете, если скажете государю об этом, как я и сам бы сказал ему, если бы
он стал меня спрашивать по делу Засулич". — „Да-с! — горячился Пален, — и я предложу государю передать дело в особое
присутствие, предложу изъять его от присяжных! Вот вам и ваши
любезные присяжные! Вот ваши любимые присяжныеі Вам это,
конечно, будет очень неприятно, вы их ставите т а к ! " И он
показал рукою, к а к я ставлю присяжных... „Но вы сами виноваты! Вы—судья, вы—беспристрастие, вы—не можете ручаться...
Ну! что делать! Нечего делать! Да! Вот... ну что ж!" и т. д.
„Граф,—сказал я, прерывая его речь, обратившуюся уже
в поток бессмысленных междометий, — я люблю суд присяжных и дорожу им; всякое выражение недоверия к нему мне
действительно очень больно; йо если от них требуется непременно обвинительный приговор и одна возможность оправдания
заставляет вас — министра юстиции — уже выходить из себя,
то я предпочел бы, чтобы дело было у них взято; оно, очевидно, представляет для этого суда больше опасности, чем
чести. Да и вообще, раз по этому делу не будет допущен свободный выбор судейской совести, то к чему и суд! Лучше

* Если он будет судиться, будет он виновен или нет? — Вот странный
вопрос! Ни вы, ни я не можем знать об этом ничего, не заслушав свидетелей.
»

изъять все дела от присяжных и передать их полиции. Она
всегда будет в состоянии поручиться за свое решение... Но
позвольте вам только напомнить две вещи: прокурор палаты
уверяет, что в деле нет и признаков политического преступления; как же оно будет судиться особым присутствием, созданным для политических преступлений? Даже если издать закон
об изменении подсудности особого прйсутствия, то и тут он
не может иметь обратной силы для Засулич. Д а и кроме того,
ведь она уже предана суду судебной? палатою. Как же изменять подсудность дела после того, как она определена узаконенным местом? Теперь уже поздно!" — „ О , проклятые порядки! — воскликнул Пален, хватая себя за голову, — как мне
все это надоело, как надоело! Ну, что же делать?"—спрашивал он
затем озабоченно. „Да ничего, думаю я, не делать; оставить
дело итти законным порядком и положиться на здравый смысл
присяжных; он им подскажет справедливый приговор..."—„Лопухин уверяет, что обвинят наверное..." — говорил Пален в уньі
лом раздумьи. „Я не беру на себя это утверждать, но думаю,
что возможно и оправдание". — „Зачем вы мне прежде этого
не сказали?" — укоризненно говорил Пален. 1 0 1 „Вы меня не
спрашивали, и разве уместно было мне, председателю суда,
приходить говорить с вами об исходе дела, которое мне предстоит вести. Все, за что я могу ручаться, это—за соблюдение
по этому делу полного беспристрастия и всех гарантий правильного правосудия..." — „Да! правосудие, беспристрастие! —
иронически говорил Пален, — беспристрастие... но ведь по этому
проклятому делу правительство в праве ждать от суда и от
вас особых услуг..." —• „Граф, — сказал я, — позвольте вам
напомнить слова D'Aguesseau 1 0 2 королю: „Sire, la cour rend
des arrêts et pas des services". * — „ А х , это все теории!" — воскликнул Пален свое любимое словечко, но в это время доложили о приезде Валуева, и его красиво-величественная фигура
прервала наш разговор...
•
Вдумываясь в тогдашнее настроение общества в Петербурге,
действительно трудно было сказать утвердительно, что по делу
Засулич последует обвинительный приговор. Такой приговор
был бы несомненен в Англии, где живое правосознание разлито
во всем населении, где чувство законности и государственного
порядка вошло в плоть и кровь общества и где, наверное, все,
что было понятного в возмущении Засулич поступком Трепова
и трогательного в ее самопожертвовании, повлияло бы только
* Ваше величество, суд постановляет приговоры, а не оказывает услуги.

на мягкость приговора, но не на существо его. Но надо заметить,
что в Англии, да и во всякой свободной стране, злоупотребление Трепова давно уже вызвало бы запросы в палате, оценку
по достоинству в печати и, вероятно, соответствующее взыскание или, по крайней мере, неодобрение правительства. Быть
может, как говорят, в Англии секут арестантов, и с точки зрения англичан данный поступок Трепова был и правилен, но
дело в том, что он был противен русским законам и оскорблял сложившиеся в лучшей части общества за последние двадцать лет взгляды на личное достоинство человека... и, если бы
поступок Трепова имел эти же свойства в Англии, то во взыскании с него или в порицании его, выраженном публично,
общественное мнение нашло бы значительное удовлетворение.
L'incident serait clos—и оставалась бы одна Засулич со своим
самосудом... Но так ли было у нас?! Несмотря на закон, на разъяснения сената, сечение связанного с т у д е н т а , который еще не
был к а т о р ж н и к о м , оставалось без всяких последствий для
превысивших свою власть; главный виновный не только продолжал стоять на своей служебной высоте, но ему не было
сделано ни замечания, ни намека по поводу его дикой расправы.
Выстрел Засулич обратил внимание общества на совершившийся в его среде акт грубого насилия в то время, когда все
его внимание было обращено на театр войны. И настроение
общества в Петербурге в это время вовсе не было столь
благодушным, чтобы думать, что оно отказалось от суровой
критики правительственных действий... Наоборот, именно
в начале весны 1878 г. в петербургском обществе проявлялись
раздражительная нервность и крайняя впечатлительность. Наши
присяжные являлись очень чувствительным отголоском общественного настроения; они во многих отношениях были похожи
на мультипликатор, указывающий на силу давления паров,
подавляющих в данную минуту возможность зрелой и бесстрастной деятельности собирательного общественного мозга.
В этом их достоинство, но в этом и их недостаток, ибо вся
нетвердость, поспешность и переменчивость общественного
настроения отражаются и на присяжных. Искренность не есть
еще правда, и приговоры русских присяжных, всегда почтенные по своей искренности, далеко не всегда удовлетворяли
чувству строгой правды; их всегда можно было объяснить, но
с ними иногда трудно было согласиться...
* Инцидент был бы исчерпан (окончен).
/

На нервное состояние общества очень повлияла война. З а
первым возбуждением и поспешными восторгами по поводу
Ардагана и переправы через Дунай последовали тяжелые пять
месяцев тревожного ожидания падения Плевны, которая внезапно
выросла на нашем пути и все более давила душу русского
человека, как тяжелый, несносный кошмар. Падение Карса
блеснуло светлым лучом среди этого ожидания, но затем снова
все мысли обратились к Плевне, и горечь, негодование, гнев
накипали на сердце многих. Известие о взятии Плевны вызвало
громадный вздох облегчения. Точно давно назревший нарыв
прорвался и дал отдых от непрестанной, ноющей боли... Но
место, где был нарыв, слишком наболело, и гной не вытек...
Утратилась вера в целесообразность, в разумность действий
верховных вождей русской армии. И когда наше многострадальное, увенчанное дорого купленною победою войско было
остановлено у самой цели, пред воротами Константинополя, и
обречено на позорное политическое бездействие; когда размашисто написанный Сан-Стефанский договор оказался только
проектом, содержащим не „повелительные грани", установленные победителями, а гостинодворское запрашивание у Европы,
которая сказала: „nie poswalam"; * когда в ответ на робкое
русское „vae victis" ** Англия и Австрия ответили гордым
„vae victoribus", * * * — т о г д а в обществе сказалась горечь
напрасных жертв и тщетных усилий. Наболевшее место разгорелось новой болью. В обществе стали громко раздаваться толки, совершенно противоположные тем, которые
были до войны... Стали говорить о малодушии государя, крайней неспособности его братьев и сыновей я мелочном его тщеславии, заставлявшем его надеть фельдмаршальские жезлы и
погоны, когда в сущности он лишь мешал да ездил по лазаретам и „имел глаза на мокром месте". Стали рассказывать злобные анекдоты про придворно-боевую жизнь и горькие истины
про колоссальные грабежи, совершавшиеся под носом у главнокомандующего, который больше отличался шутками дурного
тона, чем знанием дела. К печальной истине стала примешиваться клевета, и ее презренное шипенье стало сливаться
с ропотом правдивого неудовольствия. Явился скептицизм,
к которому так склонно наше общество, скептицизм даже и
относительно самой войны, которую еще так недавно привет* Не позволяю.
** Горе побежденным.
' * * Горе победителям.

ствовали люди самых различных направлений. „Братушки" оказывались, по общему единодушному мнению, „подлецами",
а турки, напротив, „добрыми, честными малыми", которые дрались как львы, в то время как освобождаемых братьев приходилось извлекать из „кукурузы" и т. д. Да и самая война
начала иногда приписываться лишь личному и затаенному издавна
желанию государя вернуть утраченные в 1856 г. области и тем
удовлетворить своему оскорбленному исходом крымской войны
самолюбию. Забывалось, что все толкали его на эту войну, так
как она признавалась „святою задачею России" и „великим делом освобождения славян". Циркулировала чья-то игра слов,
что вся эта война определяется одним словом: „ О - ш и б к а ! "
В Москве еще хранился жар, там возбуждался вопрос о добровольном флоте, но Петербург охладел и, обращая свои взоры
на внутренние дела, не мог не видеть весьма неутешительной
картины. Курс падал стремительно и, несмотря на недавние
успехи, стоял 203—209, 5 марок за 100 рублей; государственный
долг возрос ч р е з в ы ч а й н о , и со всех сторон доходили вести
о злоупотреблениях властей, особенно разнуздавшихся во время
пребывания „набольших" за Дунаем. С запада, из Минской
губернии, шли рассказы о возмутительных действиях губернатора Токарева и члена совета министерства внутренних дел
Лошкарева по логишинскому делу, где была разыграна целая
сатурналия в честь и при участии розог; с востока получались
сведения о свирепствах казанского сатрапаСкарятина, 103 который
предался чудовищным жестокостям над татарским населением,
среди которого он искоренял с о ч и н е н н ы й им б у н т . . . Это
делалось в стране, правительство которой имело гордыню утвер
ждать, что оно ведет свой народ на величайшие материальные
и кровавые жертвы, чтобы доставить с в о б о д у с л а в я н с к и м
б р а т ь я м . Свобода представляется на практике трояко: в благосостоянии экономическом, веротерпимости и самоуправлении
Но какое самоуправление несли мы с собою, оставляя у себя
простор Скарятиным и Токаревым и убивая самым фактом
войны начатки народного представительства в Турции? О каких
принципах веротерпимости могла быть речь, когда турки лишь
не позволяли звонить в колокола, а мы в Седлецкой гебернии
силою и обманом обращали в православие униатов и проливали
их кровь, когда они не хотели отдавать последнее имущество,
описанное за недостаточно поспешное обращение „на лоно вселюбящей матери-церкви"? И какой мрачной иронией дышало
пролитие крови русского солдата, оторванного от далекой курной избы, лаптей и мякины для обеспечения благосостояния

„братушки", ходящего в сапогах, раздобревшего на мясе и кукурузе и тщательно запрятывающего от взоров своего „спасителя" плотно набитую кубышку в подполье своего прочного
дома с печами и хозяйственными приспособлениями? Да! это
так, но надо было обеспечить все это от „турецких зверств",
т. е. в сущности от жестокого укрощения турецким правительством бунта подвластной народности, подстрекаемой извне
против своего законного государя... А Польша? À Литва? Диктатура Муравьева, 1 0 4 ссылки тысяч поляков в Сибирь? А 1 8 6 3 г . 1 0 5
и гордые ответы Горчакова 1 0 6 - 107 иностранным державам, что
„сей старинный спор" есть домашнее дело осуществления державных прав монарха над своими мятежными подданными? И по
мере того как проходил чад ложно-патриотического увлечения
среди скептически настроенного общества, яснее и яснее чувствовалась лицемерная изнанка этой истощающей войны, которая, добыв сомнительные для России результаты, не дала никакого улучшения в ее домашних делах...
И это чувство раздражало общественные нервы. Успокаивающих элементов вокруг не было. Система классического
образования с „камнем мертвых языков" вместо хлеба живого
знания родины, языка и природы попрежнему тяготела над
семьею, тревожа ее и раздражая. А исход,, большого политического процесса заставлял пугаться за все, что было в этой
семье живого и выходящего из ряда по живости и восприимчивости своего характера. Из 1000 почти человек, привлеченных 1 0 8 и на половину загубленных Жихаревым, оказывались осужденными лишь 64, да из них о 27 сенат ходатайствовал пред
государем. Правда, это ходатайство было по докладу Палена
отвергнуто, и высоким судьям, которые, постановляя суровый
приговор, взывали к помощи монарха для успокоения своей
смущенной совести, было сказано, что они ошиблись в своей
надежде, что в них видят облеченную в красный мундир и
хорошо оплаченную машину для наказания, а не людей, которые понимают, что qui n'est que juste est cruel!..* Но это едва
ли могло содействовать успокоению общества...
Освобожденные от суда в значительном числе оставались
в Петербурге, приходили в соприкосновение с обществом, и
их рассказы, слухи о самоубийствах и сумасшествиях в их
среде и вольные и невольные преувеличения их друзей и семейных поддерживали глухое недовольство и омерзение к судебной процедуре по политическим делам. Тяжкие дни террора
* Кто только правосуден (справедлив), тот жесток.

были еще далеко, семена его еще зрели в ожесточенных сердцах, а общество после происходившего в тумане безгласности
процесса знакомилось с целями и приемами заговорщиков
или по их личным односторонним рассказам, или же в большинстве случаев по беллетристическим произведениям. Из
только что вышедшей „Нови" общество узнало, что они
во многом нелепы, незнакомы ни с народом, ни с -его историей, что к наиболее цельным из них примазываются разные
фразистые пошляки, что у них нет ясных и прямых целей. 1 0 9
Но из той же „Нови" общество узнавало, что они—преступные
пред законом, невежественные и самонадеянные пред историей и ее путями—не бесчестные, не своекорыстные, не низкие и развратные люди, какими их старались представить
с официальной стороны. И общество не верило официальным
глашатаям, а вручало свое сердце и думу великому художнику,
который так умел угадывать его духовные запросы... Но если
„Новь" устанавливала спокойный и примирительный взгляд
на эту молодежь, то появившийся в мартовской книжке „Вестника Европы" за 1878 г. рассказ Луканиной „Любушка" бил
с чрезвычайной силой и блестящим талантом уже прямо по
струнам горячего сострадания и симпатии к ним. 1 1 0 Впечатление
этого рассказа—одного из chef d'oeuvre'oB*русской литературы—
рассказа старой няни о том, как ее дитятко, ееЛюбушкаушла в пропаганду и погибла „так, за ничто, за слова...", было потрясающее. Он читался повсюду нарасхват и вызывал слезы у самых сдержанных людей... В то же время весь Петербург ходил
смотреть в величавой и освещенной сверху зале Академии
художеств картину Семирадского 111 и останавливался, прикованный мастерством художника, пред засмоленными и подожженными христианами, умирающими за то, во ч т о они верят,
пред тупо-животным взором возлежащего на перламутровых
носилках откормленного Цезаря; в то же время Росси 112 будил
заснувшие чувства и исторгал слезы своею мастерскою игрою
в великих произведениях Шекспира, а удивительный „Христос"
Габриеля Макса 1 1 3 смотрел в темной комнате клуба художников —
то закрытыми, то открытыми глазами—прямо в--смущенную
душу погрязших в обыденной суете и деловом бессердечии
многочисленных зрителей... Все соединялось вместе, действовало на нервы с разных сторон, и среднее общество Петербурга, из которого должны были выйти будущие судьи Засулич, было напряжено, расстроено и болезненно-восприимчиво.
* Образцовых

произведений.

(
А 31 марта приближалось... Этому дню предшествовало несколько процессуальных эпизодов, из которых один особенно
характеристичен. Дело вступило в суд, и вызванная для получения обвинительного акта Засулич заявила, что избирает
своим защитником присяжного поверенного Александрова. 1 1 4 На
другой же день, 24 марта, он подал заявление с ходатайством
о вызове нескольких лиц, которые, содержась в доме предварительного заключения летом 1877 г., видели действия Трепова и все последующее, послужившее мотивом к совершению
ею выстрела. В распорядительном заседании я не находил
оснований для вызова этих свидетелей, так как их показания
не имели прямого отношения к делу и только его осложняли.
На это товарищи мои, составлявшие присутствие—члены суда
Ден и Сербинович—доказывали, что в многолетней практике
суда было принято не отказывать обвиняемому в вызове свидетелей, предоставляя им полную свободу в выборе средств
защиты, и что, кроме того, в обвинительном акте как мотив
преступления были указаны рассказы знакомых Засулич и
известия газет о сечении Боголюбова, так что сама прокуратура дает повод к более точному разъяснению мотива. К этому
взгляду присоединился и товарищ председателя Крестьянов.
Я считал, однако, что того указания на мотив, которое сделано в обвинительном акте, достаточно и что, ввиду неотрицания никем факта наказания Боголюбова, нет и оснований
дополнять сведения о нем разными подробностями, которые
могут внести в дело только излишнюю примесь раздражения.
Члены суда склонились к моему мнению, и вечером, в тот же
день, было написано мною подробное определение, находящееся
в деле, об отказе в ходатайстве защитника на основании 575 ст.
уст. уг. суд- 1 1 5 В тот же вечер зашли ко мне Ден и Крестьянов. Они говорили, что их тревожит состоявшееся определение, что оно идет вразрез с практикою суда и в деле столь
щекотливом как будто заранее ставит судей на сторону обвинения, связывая руки защите. Я не согласился с ними и успокоил их тем, что по 576 ст. уст. уг. с у д . 1 1 6 подсудимая имеет
право в семидневный со дня отказа срок заявить суду о представлении просимых свидетелей лично или о вызове их на ее
счет... По точному смыслу этой статьи, как она понималась и
практиковалась всею русскою судебною практикою уже двенадцать лет, не было никакого сомнения, что при таком заявлении
подсудимой п р е д с е д а т е л ь о б я з а н н е м е д л е н н о с д е лать распоряжение о вызове просимых свидетел е й . Начертывая 575 и 576 ст., законодатель имел в виду не

стеснять подсудимого в его защите, а лишь оградить свидетелей
от напрасной траты времени и отвлечений от занятий по одному
лишь неосновательному желанию подсудимого. Поэтому он и поставил подсудимого в неизбежность—или согласить лично этих
несущественных, по мнению суда, свидетелей на явку, или же
принять издержки их вызова на свой счет. Поэтому подсудимая могла после объявления ей об отказе все-таки ходатайствовать о вызове свидетелей по 576 ст. Этот взгляд, казавшийся всем судебным деятелям того времени ясным, не
подлежащим спору и подтвержденным рядом случаев из судебной практики, успокоил моих товарищей в их благородной
тревоге.
На другой день постановление суда было объявлено, а часа
в четыре ко мне в кабинет пришел расстроенный товарищ
прокурора Андреевский 117 и взволнованным голосом рассказал
историю назначения обвинителя по делу Засулич. Первоначальный выбор Лопухина остановился на товарище прокурора
Жуковском. 118 Умный, образованный и талантливый Мефистофель петербургской прокуратуры был очень сильным и опасным обвинителем. Его сухая, чуждая всяких фраз, пропитанная беспощадной желчью, но всегда очень обдуманная и краткая речь как нельзя больше гармонировала с его жидкой фигурой, острыми чертами худого, зеленовато-бледного лица,
редкою, заостренною бородкою, тонкими ядовитыми губами
и насмешливо приподнятыми бровями над косыми глазами, из
которых светился недобрым блеском озлобленный ум- Вкрадчивым голосом и редким угловатым жестом руки с исхудалыми цепкими пальцами вил он обвинительную, нерасторжимо-логическую паутину вокруг подсудимого и, внезапно
прерывая речь, пред ее обычным заключением, садился, судорожно улыбался и никогда не удостаивал ответом беспомощного жужжания растерянного защитника. Его всегдашняя
сухая сдержанность подвергалась печальному испытанию лишь
тогда, когда винные пары попадали ему в голову. Тогда он
терял самообладание, становился груб, придирчив, и в его
цинически-откровенных словах выбивалась наружу его уязвленная жизнью и исполненная презрения душа. Страшный
недуг талантливых русских людей коснулся и его концом
своего крыла и раз был причиною почти испорченной судебной карьеры его, начавшейся блистательно. В половине 60-х годов он был костромским губернским прокурором и участвовал
в качестве официального лица в проводах жандармского штабофицера, получившего другое назначение. З а обедом он
•Звені.я, J® 2

сохранял свою служебную сдержанность, но когда свежий
волжский воздух на пристани, куда все поехали провожать
голубого офицера, усилил действие винных паров, он неожиданно для всех брякнул провожаемому, который хотел с ним
поцеловаться: „Ты куда лезешь?! Чего тебе, е. т. м.!! Стану
я с тобою, со шпионом, целоваться! Прочь, с. сын!" и т. д.
На товарищеских обедах, бывавших в среде петербургской
прокуратуры, он нередко пьянел от очень небольшого количества вина и тогда из чрезвычайно остроумного и блестящего импровизатора обращался быстро в несносного и дерзкого задиралу. Лучшими его речами в Петербурге были речи
по делу Марквордта, обвинявшегося в поджоге, и по знаменитому делу Овсянникова. 1 1 0 В первом случае подсудимый, содержатель сарептского магазина, открытие которого п о д г о т о влялось замысловатыми рекламами, был предан суду вопреки
заключению прокуратуры о совершенной недостаточности
улик и был настолько уверен в своем оправдании, что явился
в суд во фраке и Ьелом галстуке. Жуковский произвел такое
действие своею речью, что обвиненный присяжными „без
снисхождения" Марквордт, препровожденный под арест в Литейную часть, вонзил себе в грудь перочинный нож по самую
рукоятку и имел еще силы отломить ее и взойти на лестницу,
где и упал... мертвый... Когда, испуганный этим трагическим
исходом и страшась за душевное настроение Жуковского, я
поспешил к нему рано утром, то нашел его еще в постели,
усталого, но весело острящего над тем, что „этот дурак"
вздумал привести над собою в исполнение приговор более
строгий, чем тот, который постановлен судом. Речь его по
делу Овсянникова была великолепна и не теряла даже от
сравнения с блестящею диалектикою Спасовича, 1 2 0 который
в качестве гражданского истца восклицал: „Нам говорят, что
это все лишь одни предположения, одни черточки, одни штрихи,
а не серьезное обвинение. Ну да! Это—штрихи, это—черточки, но из них составляются линии, а из линий—буквы,
а из букв—слоги, а из слогов—слово, и это слово—„подж о г " ! . . Когда после окончания деЛа Овсянникова Пален собрал у себя лиц, возбудивших (меня), исследовавших (Маркова
и Книрима) и проведших это дело (Жуковского), и торжественным голосом объявил нам о монаршем удовольствии по
поводу действий, давших возможность довести до обвинительного приговора миллионера-самодура, в деянии которого полиция видела лишь случай, Жуковский остался верен себе и
с ядовитою ирониею, весьма мало гармонировавшею настрое-

нию бывшего псковского губернатора, очутившегося министром юстиции, сказал: „Да, ваше сиятельство, мы именно
этим и отличаемся от администрации: мы всегда бьем стоячего, а она всегда—лежачего..."
Таков был будущий обвинитель Засулич. Но ему не понравилось бить стоячую в оправдание тех, кто бил лежачего, и,
ссылаясь на то, что преступление Засулич имеет политический характер и что, обвиняя ее, он, Жуковский, поставит
в трудное и неприятное положение своего брата, эмигранта,
живущего в Женеве, он наотрез отказался от предложенной
ему чести. Тогда Лопухин обратился к Андреевскому. Мягкий и гуманный, поэт в жизни и литературе, „говорящий
судья" на обвинительной трибуне, независимый и всегда благородный в приемах, С. А. Андреевский составлял полную
противоположность Жуковскому и в силу известного закона
о противоположностях был тоже выдающимся по своей даровитости обвинителем. На предложение Лопухина, сделанное
в присутствии прокурора окружного суда Сабурова, 1 2 1 он ответил вопросом о том: может ли он в своей речи признать
действия Трепова неправильными? Ответ был отрицательный.
„В таком случае я вынужден отказаться от обвинения Засулич,—сказал он,—так как не могу громить ее и умалчивать
о действиях Трепова. Слово осуждения, сказанное противозаконному действию Трепова с прокурорской трибуны, облегчит задачу обвинения Засулич и придаст ему то свойство
беспристрастия, которое составляет его настоящую силу..."
Лопухин стал его уговаривать, то тупо иронизируя над либеральным знаменем, которым прикрывался Андреевский, то
уговаривая его и упрашивая, то показывая когти и внутренне
скрежеща зубами, то заверяя его, что это не служебный,
а частный разговор. „Зачем вы меня уговариваете, — сказал
ему, наконец, Андреевский,—когда вы можете мне предписать?
Дайте мне письменный ордер, и я уже тогда увижу, что мне
делать: подчиняться
или..." — „Оставить
службу? — перебил его Лопухин,—да я этого не хочу, что вы?!" И уверив
его еще раз, что разговор имеет совершенно частный характер, он отрустил е г о 1 2 2 и потребовал к себе Кесселя... 1 2 3 На
другой день от Андреевского и Жуковского было официально
потребовано объяснение, на каком основании они отказались
от обвинения. А Кессель, зайдя ко мне в кабинет, объяснил,
что он в ы н у ж д е н был принять поручение обвинять Засулич.
Я знал Кесселя давно. Застав его в 1871 г. чрезвычайно
строптивым исп. должность следователя и предупрежденный

Паленом еще в Казани, что при первой моей жалобе Кессель
будет причислен к министерству юстиции, я защищал его
против нареканий прокуратуры и при первой возможности взял
прямо в городские товарищи прокурора на высший оклад,
поручал ему большие обвинения, поощрял его литературные
работы в „Судебном вестнике" и, уйдя из прокуратуры, рекомендовал его для командировки с особыми правами на
место Тилигульской железнодорожной катастрофы 12< ; избавляя
его от столкновений с Фуксом, устроил ему занятия при Гарткевиче 125 по собиранию материалов для будущего уголовного
уложения. По странной аберрации чувства я питал совершенно незаслуженную симпатию к этому угрюмому человеку.
Мне думалось, что за его болезненным самолюбием скрываются добрые нравственные качества и чувство собственного
достоинства. Но я никогда не делал себе иллюзий относительно его обвинительных способностей. Поэтому и увидев
совершенно убитый вид Кесселя, я не мало удивился выбору
Лопухина и живо представил, какую бесцветную, слабосильную и водянистую обвинительную речь услышит Петербург,
нетерпеливо ждавший процесса Засулич. Из разговора с Кесселем оказалось, что им обуял малодушный страх пред тем.
как отнесутся в обществе и в кругу товарищей к тому, что
после отказа двух из них от обвинения он все-таки принял
его на себя, и он приискивал разные резоны в свое оправдание. Я старался его успокоить, внушая ему, что отказы
товарищей основаны на исключительных соображениях, которых он может не иметь или не разделять; что, проведя обвинение спокойно, без задора и громких фраз, он исполнит лежащую на нем как на лице прокурорского надзора обязанность,
и что воспрещение обсуждать действия Трепова лишь затрудняет его и без того трудную задачу, но не изменяет ее существа... Но он совершенно упал духом, и, жалея его, а также
предвидя скандальное неравновесие сторон на суде при таком обвинителе, я предложил ему, если представится случай,
попробовать снять с него эту тяжесть. Он очень просил меня
сделать это, хотя в глазах его я заметил то выражение, которое так хорошо определяется русскою поговоркою: „и хочется, и колется, и маменька не велит"... Случай говорить
о нем да и о многом по делу Засулич представился скоро.
На другой же день, 27 марта, меня пригласил к себе Пален по какому-то маловажному делу, которое, очевидно, служило лишь предлогом. Разговор почти немедленно перешел
на предстоящий процесс, и после разных упреков по адресу

Андреевского и Жуковского и заявления, что „пусть только
пройдет дело, а там мы еще поговорим", Пален сказал мне:
„Ну, Анатолий Федорович, теперь все зависит от вас, от
вашего уменья и „красноречия".— „Граф,—ответил я,— уменье
председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона,
а красноречивым он быть не должен, ибо существенные признаки резюме —бесстрастие и спокойствие... Мои обязанности
и задачи так ясно определены в уставах, что теперь уже
можно сказать, что я буду делать в заседании..."-—„Да, я
знаю—беспристрастие! Беспристрастие! Так говорят все ваши
„статисты" (так называл он людей, любивших ссылаться на
статьи уставов), но есть дела, где нужно смотреть так, знаете,
политически; это проклятое дело надо спустить скорей и сделать на всю эту проклятую историю так (он очертил рукою
в воздухе крест), и я говорю, что если Анатолий Федорович
захочет, то он т а к и м (т. е. присяжным) скажет, что они сделают все, что он пожелает! Ведь так, а?!" — „Граф, влиять на
присяжных должны стороны. Это их законная роль, председатель же, который будет гнуть весь процесс к исключительному обвинению, сразу потеряет всякий авторитет у присяжных, особливо у развитых, петербургских, и, я могу вас
уверить по бывшим примерам, окажет медвежью услугу обвинению".—„Да, но повторяю, от вас, именно от вас правительство ждет в этом деле услуги и содействия обвинению. Я прошу
вас оставить меня в уверенности, что мы можем на вас опереться... Что такое стороны? Стороны—вздор! Тут все зависит от вас!.."—„Но позвольте, граф, ведь вы высказываете
совершенно невозможный взгляд на роль председателя, и могу
вас уверить, что я не так понимал эту роль, когда шел
в председатели, не так понимаю ее и теперь. Председатель—
судья, £ не сторона, и, ведя уголовный процесс, он держит
в руках чашу со святыми дарами. Он не смеет наклонять ее
ни в ту, ни в другую сторону—иначе дары будут пролиты...
Д а и если требовать от председателя не юридической, а пол и т и ч е с к о й деятельности, то где предел таких требований,
где определение рода услуг, которые может пожелать оказать
иной не в меру услужливый председатель? Нет, граф! Я вас
прошу не становиться на эту точку зрения и не ждать от
меня ничего, кроме точного исполнения моих обязанностей...
Я понимаю, впрочем, ввиду общественного настроения, ваши
тревоги и, становясь на время в старое положение вице-директора, позволяю себе дать вам один совет. Вы знаете, что
суд отказал в вызове свидетелей, могущих разъяснить факты,

внушившие Засулич мысль о выстреле в Трепова. Но на-днях
истекает неделя с объявления ей об этом, и она может обратиться и, вероятно, обратится с требованием об их вызове
на ее счет. Оно будет для суда обязательно. Мы не имеем
права отказать ей в этом. Но свидетели такого рода, несомненно, коснутся факта сечения Боголюбова, рассказы о котором так возбудили Засулич. Этим будет дан защитнику
очень благодарный и опасный в умелых руках материал. Вы
знаете Александрова больше, чем я, и не станете отрицать
за ним ни таланта, ни ловкости. Несомненно, что он напряжет все свои силы в этом деле, сознавая, что оно есть пробный камень для адвокатской репутации... Против такого защитника и по т а к о м у вообще очень благодарному для защиты
делу необходим по меньшей мере равносильный обвинитель—
холодный, спокойный, уверенный в себе и привыкший предста
влять суду более широкие горизонты, чем простое изложение
улик. Он может, и даже должен, отдать защите факт наказания Боголюбова, не пытаясь опровергать его возмутительность.
Да, граф, возмутительность и незаконность!.. Он мог бы даже
от себя прибавить слово порицания и решительно отвергнуть
всякую солидарность с образом действий Трепова... Но, предоставив защитнику „въезжать всем дышлом" в вопрос факта,
на почве которого нельзя спорить, не рискуя быть позорно
побитым, обвинитель должен уметь подняться над этим фактом в высоту общих государственных соображений; он должен уметь нарисовать картину общества, где царствует самосуд и где от ума, а следовательно, и от глупости каждого
частного человека зависит признать другое лицо виновным и
привести над ним в исполнение свой произвольный, узкий,
подсказанный озлоблением приговор. На этой высоте должен
укрепиться прокурор и, увлекши защиту за собою в эту
область, разбить ее оружием здравого смысла. Прокурор должен поступить как Геркулес в мифе об Антее. Известно, что
Антей по временам становился неодолимо силен, и Геркулес
заметил, что это бывает тогда, когда он касается ногами
п о ч в ы , которая и дает ему эту чудодейственную силу.
Тогда он поднял его на воздух и там, оторвав от почвы, задушил. Почва Антея в деле Засулич, это—факт наказания
Боголюбова. Надо сделать этому факту надлежащую оценку,
в унисон с защитником, но затем оторвать его от почвы и
победить в области общих соображений. Это, по моему мнению, единственный прием для правильного исхода обвинения,
и с этой точки зрения Андреевский, на которого вы так него-

дуете, прав, затрудняясь поддерживать обвинение, стыдливо
умалчивая о мотивах преступления... Как же, однако, представлена прокуратура по этому делу? Вы знаете, граф, что я несколько пристрастен к Кесселю и, может быть, даже несколько
преувеличиваю его досюинсгва, но могу вас уверить, что
трудно сделать более неудачный выбор обвинителя... Он уже
теперь волнуется и пугается этого дела. Он никогда не выступал по таким серьезным делам; хороший „статист" и знаток следственной части, он—совершенно ничтожный противник
для Александрова..."—„Да, но кого же назначить, когда „эти
подлецы" отказались?!—воскликнул Пален и прибавил с кислосладкой улыбкой:—Такой обвинитель, о котором вы говорите,
был лишь один, это—А. Ф . Кони, но его, к несчастью, уже
нет".— „По вашему и вопреки его желанию,—прибавил я,—но
вы имеете еще большие силы в прокуратуре: у вас есть Масловский, умный и серьезный обвинитель, ведший с большим
тактом политические дела, к которым по своему характеру
близко подходит дело Засулич; есть Смирнов, талантливый,
энергический обвинитель игуменьи Митрофании... 126 поручите
одному из них".—„Но ведь они—товарищи прокурора палаты".— „Имеющие по закону право обвинять в окружном
суде",—прибавил я. „Да, конечно,—возразил Пален, внезапно
впадая в усталый тон, - но это значит придавать делу слишком важное значение... слишком важное значение",—прибавил
он глубокомысленно. „Не вы ли сами придавали ему до сих
пор такое значение, граф?!"—„И притом, видите, любезный
Анатолий Федорович, назначение обвинителя—дело прокурора
палаты; уж добрейший А. А. Лопухин знает, что делает,
он все взвесил; нет, знаете, не надо придавать этому делу
такое значение... и обвинитель не так важен, мы все-таки надеемся на вас..." Видя, что он впадает в сонливое отупение,
я прекратил беседу, сказав, что дело ввиду общественного
настроения имеет большое значение, и повторил просьбу не
ожидать от меня каких-либо исключительных действий. „И вы
думаете, что может быть оправдательный приговор?" — спросил Пален, зевая.—„Да, может быть и при неравенстве сторон
более чем возможен..."—„Нет, что обвинитель!—задумчиво
сказал Пален.—А вот о чем я вас очень прошу, — внезапно
оживившись, обратился он снова ко мне:—знаете что? Дайте
мне кассационный повод на случай оправдания, а ? " И он
хитро подмигнул мне глазом... Я не мог не улыбнуться этой
цинической наивности министра юстиции. „Я председательствую всего третий раз в жизни,—сказал я,—ошибки воз-

можны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не
стану, считая это совершенно несогласным с достоинством
судьи, и принимаю такое предложение ваше просто за шутку..." —
„Нет, какая шутка?!—серьезно сказал Пален.—Я вас очень
прошу, вы это так умно сумеете сделать..." Я молча встал, и
мы расстались...
Выходя от Палена, поразившего на этот раз даже меня
своим легкомыслием, я невольно вспомнил, как он еще в 1869 г.,
негодуя на харьковскую прокуратуру за возбуждение следствия против пьяных и буйных влиятельных баричей — Шидловского и Паскевича, оскорбивших в театре частного пристава Смирнитского, просил мен# при возвращении моем изза границы принять обвинение их на себя и н а с у д е о т
н е г о о т к а з а т ь с я и был очень недоволен, встретив несогласие на это со стороны маленького провинциального товарища прокурора. Он, очевидно, ничему не научился и ничего
не забыл из своих старых приемов в протекшие между обоими
этими предложениями девять лет...
В суде меня встретил Крестьянов и, подавая прошение
Александрова о вызове просимых свидетелей на счет Засулич,
торжествующим образом сказал мне: „Ну, вот видите, придется вызвать!". Вопрос об обязательности вызова по 576 ст.
до такой степени давно уже перестал быть вопросом, что я,
занятый чем-то другим, сказал ему: „Да, теперь надо вызвать".
Он, очень храбрый и даже грубоватый в коллегии, но постыдно трусливый и нерешительный в одиночку, унес прошение в отделение, в котором председательствовал, и, сделав
на нем надпись „вызвать" и из осторожности на всякий случай не подписав ее, приказал немедленно послать повестки
свидетелям. Впоследствии эта надпись причинила много тревожных минут этому человеку, мужиковатое псевдопрямодушие
которого плохо прикрывало трусливую душонку судебного
чиновника.
Между тем день разбирательства приближался...
В обществе рос интерес к делу, распускались самые нелепые толки, а меня заваливали письмами и просьбами о билетах. Особенно интересовались попасть в заседание дамы,
и левый ящик моего стола, куда я бросаю письма, был пропитан запахом духов от разноцветных записочек с затейливыми
монограммами и гербами...
Нечего было и думать о впуске публики без билетов. Это
значило бы вызвать всевозможные беспорядки, скандалы
и, может быть, даже увечья. Ввиду массы просьб я должен

был принять какую-либо систему раздачи билетов в отвратительные сиденья в душной и темной зале I отделения с.-петербургского окружного суда.
У меня сохранился листок, на котором записана раздача
билетов, в которой впоследствии усматривалась та же тенденциозность. Вот как были распределены билеты: десяти членам
гражданских отделений с у д а — п о одному билету, десяти членам уголовного отделения — по одному, семи товарищам председателя—по два, прокурору палаты—шесть, прокурору суда—
два, товарищам прокурора палаты — четыре, товарищам прокурора суда — шесть, старшему нотариусу — один, старшему
председателю судебной палаты — четыре, членам палаты —
шесть, судебным следователям Кабату и Книриму—по одному,
членам совета — десять, сенаторам Ковалевскому и барону
Медему — по одному, товарищу обер-прокурора Голубеву —
один, управляющему канцелярией министерства юстиции барону Корфу — три, Грум-Гржимайло-—один, в III Отделение-—
три, Трепову — три, М. А. Сольской — один, Е. Е. Ковалевс к о й — один, Цуханову — три, Таганцеву—пять, Склифасовскому — пять, Градовскому — два, г-же Стасюлевич — два,
военным судьям — пять, Горемыкину — два, Белостоцкому —
один, Посулину — один, г-же Христианович — один, О. И. Чертк о в о й — два, Нарышкиной — один, кн. Барятинской — один,
Замятнину — два, кн. Тенишевой — два, Давыдову — два, Ераковым — два, Страхову — один, Хирякову — один, г-же Прево,
Мерц, Ковалевой, Сомовой — по одному, Маслянникову — один.
Присяжные сознавали всю важность предстоящего им дела
и относились к нему с некоторой торжественностью. Они
поручили судебному приставу, состоявшему при отделении,
спросить у меня, не следует ли им ввиду важности заседания
31 марта надеть фраки, у кого есть, и белые галстуки... Я просил передать им, что не нахожу этого нужным.
Вечером 30 марта, пойдя пройтись, я зашел посмотреть,
исполнены ли мои приказания относительно вентиляции и приведения залы суда в порядок для многолюдного заседания...
Смеркалось, зала смотрела мрачно, и бог знает, что предстояло
на завтра. С мыслями об этом завтра вернулся я домой
и с ними провел почти бессонную ночь...

П Р И М Е Ч А Н И Я *
Корф Николаи Леопольдович — барон, камергер, с 1 8 7 8 по 1 8 7 9 г.
управляющий канцелярией министерства юстиции.
3
Сабуров
Андрей Александрович ( 1 8 3 7 — 1 9 1 6 ) — т о в а р и щ председателя Петербургского окружного суда, товарищ обер-прокурора сената,
с 1 8 7 2 по 1 8 7 5 г. вице-директор департамента министерства юстиции,
с 1 8 7 5 по 1 8 8 0 г. попечитель Дерптского учебного округа; с 1 8 8 0 по
1 8 8 9 г. мннистр народного просвещения, с 1881 г. сенатор, с 1 8 8 9 г. член
J осударственного совета. О нем см. А . Ф . Кони, «На жизненном пѵти»,
т. I V , Ревель — Берлин, 1923, стр. 3 9 7 — 4 1 6 .
1

3
Псілен
Константин Иванович ( 1 8 3 3 — 1 9 1 2 ) — граф, вице-директор
департамента исполнительной полиции, псковский губернатор, статс-секретарь, с 1 8 6 7 по 1 8 7 8 г. товарищ министра и министр юстиции (ставленник
временщика гр. П. А . Шувалова), член Государственного совета. Из-за
дела Веры Засулич вынужден был 3 0 мая 1 8 7 8 г. выйти в отставку, при
увольнении оставлен членом Государственного совета. Принадлежал к числу
наиболее реакционных судебных деятелей. При нем прекращено открытие
советов присяжных поверенных, должность судебных следователей сделана
«исправляемой», а не «утверждаемой», компетенция суда присяжных ограничена, дознания по гос. преступлениям переданы жандармскому корпусу,
а суд по важнейшим противоправительственным преступлениям сенату.
4
Трепов
Ф е д о р Федорович ( 1 8 0 3 — 1 8 8 9 ) — родоначальник полицейско-бюрократической «династии» 7 реповых. Был командиром жандармского
полка в Киеве и варшавским обер-полицеймейстером в годы подготовки вое
стания 1 8 6 3 г.; при нем имел место расстрел мирной манифестации 2 5 февраля 1861 г. По требованию городской депутации был уволен, но в раз
гар восстания в 1 8 6 3 г. вновь возвратился в Варшаву и назначен генералполицеймейстером. Полицейщина, которую он практиковал, привела к покушению на его жизнь. В' 1 8 6 6 г., вскоре после каракозовского выстрела, назначен петербургским градоначальником. 13 июля 1877 г. распорядился высечь заключенного в Доме предварительного заключения Боголюбова за то,
будто тот при встрече с Треповым не поклонился ему. З а это В . И. Засулич 2 4 января 1 8 7 8 г. стреляла в Трепова. После суда над Засулич, пре
вратившегося в суд над Треповым, он вынужден был подать в отставку.
Нажил огромное состояние, чем заинтересовались даже жандармские власти.
5
Фукс
Эдуард Яковлевич ( 1 8 3 4 — 1 9 0 9 ) в 1 8 6 0 — 1 8 6 5 гг. занимал
должности губернского прокурора в Астраханской, Воронежской и Тульской
губ., в 1 8 6 6 г. член Московского окружного суда и прокурор Тульского и
Московского окружных судов, с 1 8 6 7 г. председатель Харьсковского окружного суда, с 1871 г. прокурор Одесской судебной палаты, с 1 8 7 3 г. прокурор Петербургской судебной палаты, с 1 8 7 7 г. сенатор, в 1881 первоприсутствующий особого присутствия сената по делам о государственных
преступлениях, председательствовал по делу перзомартовпев я подписал
смертный приговор Желябову, Перовской, Кибальчичу, Тимофею Михайлову и Рысаксву. С 1 9 0 3 г. член Государственного совета.
6
Поскочин
К. И.—тов. прокурора Петербургской судебной палаты выступал обвинителем по делу о Казанской демонстрации 6 декабря 1 8 7 6 г.

* Примечания—М. Ф . Теодоровича, за исключ. № 9 , 11, 28. 39, 4 9 и 88.

;
Фриш
Эдуард Васильевич ( 1 8 3 5 — 1 9 0 7 ) — с 1 8 7 0 г. обер-прокурор
сената, с 1 8 7 4 г. сенатор, с 1 8 7 6 по 1 8 8 3 г. товарищ министра юстиции,
с 1 8 8 3 по 1 8 9 3 г. председатель департамента законов Гос. совета; статссекретарь и вице-председатель Гос. совета; с 1881 г. председатель редакционной комиссии по составлению проекта нового уголовного уложения;
с 1 8 9 7 по 1 9 0 5 г. председатель департамента гажданских я духовных дел;
с 1 9 0 6 по 1 9 0 7 г. председатель Гос. совета; открывал I Гос. думу.
8 Демонстрация
эта состоялась на Казанской площади в Петербурге.
Организована была «Землей и волей» по инициативе ее рабочих кружков.
Правительственное сообщение об этой демонстрации было помещено в «Правительственном вестнике» 1 8 7 6 г., № 76, и перепечатано в книге «Государственные преступления в России в X I X веке», сборник под редакцией
Б . Базилевского, т. I. См. также: М . Р . Попов, «Из моего революционного
прошлого»; «Былое» 1 9 0 7 , № 5 ; В. Богучарский, «Активное народничество семидесятых годов», М. 1 9 1 2 , стр. 2 3 8 — 2 4 1 ; «Историко-революционный сборник», под ред. В . И. Невского, т. II, Л . 1 9 2 4 , стр. 3 1 8 — 321
(листовка о демонстрации); Р . Кантор и И. Волковичер, «Г. В. Плеханов
и демонстрация на Казанской площади в декабре 1 8 7 6 года», «Пролетарская революция» 1 9 2 4 г., кн. I V ( X X V I I ) , стр. 2 5 4 — 2 5 8 .

•'> Слово народ Кони должен был взять в кавычки, ибо тут действовали
дворники, торговцы, извозчики и т. п. элементы: подлинного народа —
рабочих и трудящихся крестьян — здесь не было.
1 0 По этому закону («Полное собрание законов» 1871 г. № 6 4 6 1 5 ) , изданному под давлением временщика Шувалова, прокурорскому надзору «для
облегчения более успешного обнаружения преступных деяний предоставлено
пользоваться содействием чинов корпуса жандармов, участие которых в исследовании государственных преступлений, в виду самого свойства лежащих
на них обязанностей, представлялось особенно важным» («Министерство
юстиции за сто лет». Исторический очерк, С П Б . 1 9 0 2 , стр. 1 2 7 ) . См. «Политическую записку» Кони, направленную против этого закона и представленную в 1 8 7 8 г. будущему Александру III: А . Ф . Кони, «Из воспоминаний судебного деятеля (закон 1 9 мая 1871 г.)», «Дела и дни», кн. I,
1 9 2 0 , стр. 1 7 5 — 1 8 8 .
1 1 1 марта 1881
г. в Петербурге, на Екатерининском канале, по постановлению Исполнительного комитета партии «Народная воля» были брошены бомбы в Александра II. Одной из бомб царь был смертельно ранен.
По этому делу казнены: Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Рысаков. Шестая приговоренная к смерти — Геся Гельфман — не была повешена
из-за беременности, но умерла через год.

12
Ковалевский
Михаил Евграфович ( 1 8 3 0 — 1 8 8 4 ) — с у д е б н ы й деятель, с 1 8 6 2 г. член редакционной комиссии для составления проектов
законоположений о преобразовании судебной части, обер-прокурор уголовного кассационного департамента сената, с 1 8 6 6 г. обер-прокурор общего
собрания 1-го и кассационного департаментов сената, с 1 8 7 0 г. сенатор,
с 1 8 7 6 первоприсутствующий уголовного департамента сената. В 1 8 8 0 —
1 8 8 1 г. по инициативе Лорис-Меликова ревизовал Казанскую губернию и
Оренбургский край. Принимал участие в издании «Кассационных решений
сената». О нем см. А . Ф . Кони: «Очерки и воспоминания», СПБ. 1 9 0 6 ,
стр. 7 2 5 — 7 2 § ,
и
«Отцы и дети судебной реформы»,
М. 1 9 1 4 , стр.
1 5 2 — 1 5 5 ; также «Главные деятели и предшественники судебной реформы»,
под ред. К. К. Арсеньева, СПБ., стр. 4 1 — 4 2 .

13
Боровиковский
Александр Львович ( 1 8 4 4 — 1 9 0 5 ) — выдающийся
юрист и поэт. В 1 8 6 8 г. вступил в адвокатуру, позже был последовательно:
товарищем прокурора Петербургского окружного суда, присяжным поверенным в Петербурге, членом Одесской судебной палаты (одновременно читал лекции по гражданскому праву и процессу в Новороссийском университете), помощником статс-секретаря Государственного совета, обер-прокурором и с 1 8 9 8 г. сенатором гражданского кассационного департамента
сената. Боровиковский — автор ряда статей по гражданскому праву и процессу, а также капитальных изданий: «Законы гражданские» и «Устав гражданского судопроизводства». О нем см. А . Ф . Кони: «На жизненном
пути», т. I, М. 1 9 1 4 , стр. 5 6 0 — 5 6 8 , и «Отцы и дети судебной реформы».
М. 1914, стр. 2 5 0 — 2 5 5 .
14
Жихаревское
дело — п о д таким названием вошло в историю дело
« 193-х», названное так по имени прокурора Саратовской судебной палаты
Сергея Степановича Жихарева ( 1 8 3 4 — 1 8 9 9 ) , руководившего при помощи
начальника московского жандармского управления ген. Слезкина дознанием,
по этому делу. В 1 8 7 3 — 1 8 7 4 гг. масса революционной молодежи двинулась «в народ» с конечной целью вызвать крестьянское восстание. Е ответ
на это движение правительство произвело колоссальное количество арестов
(свыше 2 0 0 0 чел.). Признанные правительством наиболее важными арестованные преданы были в числе 193 человек суду особого присутствия сената,
учрежденного для суждения дел о государственных преступлениях. Суд
длился два месяца, с ноября 1 8 7 7 г. по январь 1 8 7 8 г. Среди осужденных:
В'ойнаральский, Ковалик, Брешковская, Сажин, Мышкин, Чарушин и др.
13
Эркман Эмиль ( 1 8 2 2 — 1 8 9 9 ) и Шатриан
Александр ( 1 8 2 6 — 1 8 9 0 ) —
авторы ряда рассказов и романов полуисторического, полубытового характера и народнического направления.
18
Евреинов
Александр Григорьевич ( 1 8 0 8 — 1885) — с 1864 г. сенатор, находился в составе особого присутствия сената по делу Долгушина и
др. ( 1 8 7 4 ) , был первоприсутствующим особого присутствия сената по делу
Дьякова и др. ( 1 8 7 5 ) .
17
Ст. 545 Уст. уг. суд.: «По делам, решаемым без участия присяжных
заседателей, к судебному производству может быть приступлено и без предварительного следствия, если прокурор по доставленным ему сведениям и
доказательствам или по самому свойству дела признает возможным предложить суду обвинительный акт и если суд и с своей стороны не усмотрит
надобности в предварительном следствии».
18
Тизенгаузен
Николай Оттович ( 1 8 2 7 — 1 8 9 1 ) — с 1 8 7 0 г. сенатор,
находился в составе особого присутствия сената по делам: Долгушина и
др. ( 1 8 7 4 ) , Дьякова и др. ( 1 8 7 5 ) , о Казанской демонстрации 6 декабря
1876 г. и по делу «50-и».

" См.: «Правительственный вестник»
1 8 7 7 , № № 15 — 20, 22, 2 3 .
25, 27, 31 ; сб. «Государственные преступления в России в X I X веке»,
под ред. Б. Базилевского, т. II, стр. 1 — 127 (рус. изд.).
20
Боголюбов
Алексей Степанович (псевдоним рабочего Архипа Степановича Емельянова) (род. в 1 8 5 2 г.) — стѵдент ветеринарного института,
землеволец. По делу о демонстрации 6 декабря 1 8 7 6 г. на Казанской площади в Петербурге был арестован, предан суду особого присутствия сената
и 2 5 января 1 8 7 7 г. приговорен к лишению всех прав и к 15 годам каторги (как известно, Боголюбов в демонстрации
не участвовал:
см.
М. Р. Попов, «Из моего революционного прошлого». Былое' 1907. .4« 5.

стр. 2 8 8 , 2 9 7 ) . Во время содержания в Доме предварительного заключения в Петербурге подвергся 1 3 июля 1 8 7 7 г. по распоряжению петербургского градоначальника Трепова сечению розгами. Это послужило причиной
покушения В . И. Засулич на жизнь Трепова 2 4 января 1 8 7 8 г. С конца
1 8 7 7 г. содержался в Новобелгородском централе, где сошел с ума и
переведен в психиатрическую больницу в Казань. Год смерти точно неизвестен (после 1 8 8 5 г.).
21
Попов
Илья Родионович (род. в 1 8 5 5 г.) — с 1 8 7 3 г. студент Академии художеств. З а участие в демонстрации 6 декабря 1 8 7 6 г. на Казанской площади в Петербурге был арестован и предан суду особого присутствия сената по обвинению в участии в беспорядках и в явном сопротивлении чинам полиции. 25 января 1 8 7 7 г. признан виновным и приговорен
к лишению всех особенных прав и преимуществ и к ссылке в Сибирь на
поселение, которая по ходатайству суда заменена ссылкой на житье в Тобольской губ. В 1 8 7 7 г. водворен в Туринске, а в конце 1 8 8 0 г. за попытку
к бегству переведен в Тару. В 1 8 8 3 г. привлекался по обвинению в сообщничестве к побегу из Т а р ы ссыльного Кожина, но дело о нем было прекращено. В' мае 1 8 8 6 г. частично восстановлен в правах с подчинением
в течение трех лет гласному надзору в с. Самарском. С 1 8 8 9 г. — там же
под негласным надзором.
22 А.
Ф . Кони не обосновывает свою оценку личности Попова, и она,
должна быть признана чисто субъективной.
23
Плевако
Федор Никифорович ( 1 8 4 3 —• 1 9 0 8 ) — известный русский
адвокат и выдающийся судебный оратор, выступал во многих громких процессах. Член III Государственной думы, октябрист. См. Ф . Н. Плевако,
«Речи», т. I — - I I , М. 1 9 1 2 . О нем см.: А . Ф . Кони: «На жизненном пути»,
т. II. С П Б . 1 9 1 3 , стр. 5 0 8 — 5 2 1 , и «Отцы и дети судебной реформы»,
М . 1 9 1 4 , стр. 2 5 9 - 269.

24
Процесс
50-и продолжался с 21 февраля по 14 марта 1 8 7 7 г. Судились члены «Всероссийской социально-революционной организации», образовавшейся в начале 1 8 7 5 г. в Москве и ликвидированной в апреле—августе
того же года. Организация вела пропаганду главным образом среди фабричных рабочих, охватив до двадцати фабрик. К делу привлечены были: Бардина. Лидия Фигнер, сестры Любатович, Батюшкова, Геся Гельфман, Джабадари, Зданович, рабочие Петр Алексеев, Егоров, Агапов, Николай Васильев и др. См.: «Прав, вестник» 1 8 7 7 , № № 3 9 — 4 3 , 4 5 — 5 8 , 60, 6 2 ,
6 4 , 6 6 : сб. «Государственные преступления в России в X I X в.», т. II, стр.
1 2 8 — 3 3 4 (рус. изд.); «Процесс 50», изд. Саблина, М. 1 9 0 6 ; И. С. Джабадари, «Процесс пятидесяти», «Былое» 1 9 0 7 , август—октябрь; М. Коваленский, «Русская революция в судебных процессах и мемуарах», кн. I. М.
1 9 2 3 , стр. 1 0 5 — 1 6 0 ; В', н . Фигнер, «Процесс 50», 2-е изд., М. 1928, и
др. литературу, указанную Е . Никитиной в приложении к этой брошюре.
23
Алексеев
Петр Алексеевич ( 1 8 4 9 — 1891 ) — крестьянин Смоленской
губ., ткач. В начале 70-х годов играл видную роль как агитатор и пропагандист среди рабочих Москвы и Петербурга. В 1 8 7 5 г. арестован по делу
«50-и», предан суду особого присутствия сената и приговорен к десяти годам
каторги, которую до 1 8 8 2 г. отбывал в Новобелгородской центральной
тюрьме, а с 1 8 8 2 по 1 8 8 4 г. — на Каре. С 1 8 8 4 по 1891 г. — на поселении
в Якутской области, где убит якутами с целью грабежа.

" 6 Это замечание автора не отвечает действительности. Речь П. Алексеева дважды прерывалась председателем словами: «Молчите. Замолчите!»

и «Молчать! Молчать!» См.: «Вперед», т. V , 1 8 7 7 , стр. 3 5 ; «Процесс 5 0 » .
М. 1 9 0 6 , стр. 1 5 5 ; И. С. Джабадари, «Процесс пятидесяти», «Былое»
1 9 0 7 , октябрь, стр. 1 9 4 ; В'. Н. Фигнер, «Процесс 50», М. 1 9 2 8 . стр. 2 4 ;
В. Богучарский, «Активное народничество семидесятых годов», М . 1 9 1 2 ,
стр. 2 9 9 ; Ю . М. Стеклов, «Борцы за социализм», ч. 2, Л . 1 9 2 5 , стр. 1 8 ,
и др. литературу, указанную в примечании № 24.
37
Панин
Виктор Никитич ( 1 8 0 1 — 1 8 7 4 ) — граф, с 1 8 3 2 г. товарищ
министра юстиции; с 1 8 3 9 по 1 8 6 2 г. министр юстиции, статс-секретарь,
член Государственного совета; ярый крепостник.
3S
«Колокол» — нелегальный журнал, издававшийся Герценом и Огаревым за границей с 1 8 5 7 по 1 8 6 8 г.
30
Тимашев
Александр Егорович ( 1 8 1 8 — 1 8 9 3 ) — генерал-лейтенант,
генерал от кавалерии; с 1 8 5 6 г. начальник штаба корпуса жандармов к
управляющий III Отделением, с 1 8 6 8 по 1 8 7 8 г. министр внутренних дел
(вместо П. А . Валуева, что рассматривалось как победа реакционной партии; его назначением Александр II желал «усилить власть» после либерального Валуева, но, по словам В . П. Мещерского, новый министр отличался
тем, что у него был «один изъян А . полнейшее незнание России»), При нем
введено дородовое положение, но права земства путем циркуляров и разъяснений всячески ограничивались; положение периодической печати1 сталозначительно хуже (введены запрещение розничной продажи, временная приостановка министром и т. п.) ; решающую роль в делах внутренней политики
вновь стало играть III Отделение.
30
Толстой
Дмитрий Андреевич ( 1 8 2 4 — 1 8 8 9 ) -— граф, один из крупнейших реакционных деятелей при Александре II и III; совместно с Победоносцевым и Катковым вдохновлял наиболее реакционную часть дворянства,
стремившегося к фактическому восстановлению крепостного права и отмене
других реформ 6 0 - х годов. С 1861 г. — сенатор, с 1 8 6 5 г. — обер-прокурор
синода и затем министр народного просвещения. При нем уничтожена профессорская автономия и коренным образом были изменены уставы всех
учебных заведений. В гимназиях было введено усиленное преподавание
древних языков в ущерб другим предметам. В основу его реформ был положен суровый режим, направленный к воспитанию в молодежи слепой
покорности существующему порядку вещей. При нем земство было устранено от руководства земскими школами и обильно насаждались церковноприходские школы. «Гаситель просвещения», как называли его современники. С 1 8 8 2 по 1 8 8 9 г. — министр внутренних дел и шеф жандармов (и
одновременно президент Академии наук); при нем была ограничена свобода печати, разработано положение о земских начальниках, издан закон
о найме сельскохозяйственных рабочих, закабалявшихся их хозяину на
срок договора, и закон о семейных разделах крестьян, который прикреплял
их к местожительству для обеспечения щомещиков дешевой рабочей силой.
31
Потопая Александр Львович ( 1 8 1 8 — 1 8 8 6 ) — с 1 8 6 0 г. московский
обер-полицеймейстер, с 1861 по 1 8 6 4 г. и. д. начальника штаба корпуса
жандармов и управляющего III Отделением, в 1 8 6 4 г. помощник по гражданской части виленского генерал-губернатора, ближайший сотрудник Муравьева-вешателя, в 1 8 6 6 г. наказной атаман войска Донского, с 1 8 6 8 по
1 8 7 4 г. главный начальник Северо-западного края и командующий войсками
Виленского округа (проявил себя противником беспощадной репрессии и
сторонником примирительной политики по отношению к полякам! ; с 1 8 7 4 по
1 8 7 6 г. шеф жандармов и главный начальник III Отделения, в 1Ô76 г .

член Государственного совета. Именно ему в Петропавловской крепости Нечаев дал пощечину во время посещения им камеры.
32
Евреинов
Григорий Александрович (род. в 1 8 3 9 г.) — прокурор Одесской судебной палаты, с 1 8 9 2 г. сенатор.
33
Писарев
Николай Сергеевич ( 1 8 3 7 — 1 8 8 2 ) — п р о к у р о р Московской
судебной палаты, с 1 8 7 7 г. сенатор. Находился в составе особого присутствия сената по делу 1 марта 1 8 8 1 г.
34
Капнист
Павел Александрович ( 1 8 4 0 — 1 9 0 4 ) — граф; с 1 8 7 4
по
1 8 7 8 г. — управляющий канцелярией министерства юстиции, затем прокурор
Московской судебной палаты, с 1 8 8 0 г. попечитель Московского учебного
округа, с 1 8 9 5 г. сенатор. В качестве попечителя Московского округа проводил суровую реакционную политику, особенно усердно применяя репрессии к участникам студенческих «беспорядков».
35
Адамов
Владимир Степанович — камергер, с 1 8 6 6 по 1 8 6 8 г. правитель канцелярии министерства юстиции, с 1 8 6 8 по 1 8 7 2 г. вице-директор
и с 1 8 7 2 по 1 8 7 7 директор департамента того же министерства.
36
Горинович
Николай Елисеевич (род. около 1 8 5 5 г.). Вводил в киевский революционный кружок «Киевская коммуна». Осенью 1 8 7 4 г. б ы л
арестован и при допросе дал предательские показания, за что в начале
1 8 7 5 г. из-под стражи освобожден и подчинен надзору в Киеве. 0 июне
1 8 7 6 г. приехал в Елисаветград и вошел в сношения с местными революционными кружками. Заподозренный в провокации, был присужден революционным кружком к смерти. Выполнить приговор взялись Малинка, Дейч:
и Стефанович. В ночь на 11 июня 1 8 7 6 г. в Одессе на него было произведено покушение, но Горинович не был убит, а только ранен в голову и
облит серной кислотой. В ы д ^ л членов революционного кружка и участников;
покушения. Привлекался по делу « 1 9 3 - х » и приговорен к ссылке в отдаленные губернии, кроме сибирских. В виду чистосердечного сознания и указания сообщников суд ходатайствовал об освобождении Гориновича от наказания, и по высочайшему повелению от 11 мая 1 8 7 8 г. он от наказания
был освобожден.
3 7 Несмотря
на резолюцию на ней: «пр. немедленно снестись с и. д..
главн. нач. III Отд.», тем не менее намеченные Евреиновым меры были частично проведены в жизнь.

*8 Шувалов
Петр Андреевич ( 1 8 2 7 — 1 8 8 9 ) — г р а ф , генерал-адъютант..
Участвовал в обороне Севастополя. В 1 8 5 7 г. назначен петербургским оберполицеймейстером, в 1 8 6 0 г. директором департамента общих дел министерства внутренних дел и членом комиссии о губернских и земских учреждениях. Будучи ярым противником отмены крепостного права, примкнул
к партии реакционной оппозиции. После отставки Ланского и Н . А . Милютина, заняв пост начальника штаба корпуса жандармов и управляющего.
III Отделением, приобрел сильное влияние на внутреннюю политику. Пробыв в течение года прибалтийским генерал-губернатором и командующимвойсками Рижского округа, назначен шефом жандармов и начальником
III Отделения ( 1 8 6 6 — 1 8 7 4 ) . Это время является временем наибольшего
влияния Шувалова, за что и звали его Петром I V , и в то же время периодом сильнейшей реакции. По словам I I . А . Кропоткина, Ш у в а л о в «Іправил
страхом», совершенно подчинив себе Александра II докладами о развитии
революционного движения. Между прочим закон 1 9 мая 1 8 7 1 г. был издан
под давлением Шувалова. С начала 7 0 - х годов его влияние стало уменьшаться. В 1 8 7 4 г. назначен послом в Лондон. Как дипломат — весьма.

малоталантливый. Б ы л представителем России на Берлинском конгрессе при
пересмотре Сан-Стефанского договора. О нем см. А . Ф . Кони, «Петр I V » ,
«Голос минувшего» 1 9 1 9 , № 5 — 1 2 , стр. 1 6 3 — 1 7 0 .
3 8 Любопытно
отметить, что некоторые из мыслей Жихарева лет через
тридцать осуществились в виде пресловутой земельной политики П. А . Столыпина.

10
Игнатьев
Николай
Павлович
( 1 8 3 2 — 1 9 0 8 ) — генерал-от-инфантерим. Как дипломат — представитель царистской экспансии. В 1 8 5 9 г. добился от Китая ратификации Айдунского договора, уступавшего России
левый берег Амура и Уссурийский край. В' 1 8 6 4 — 1 8 7 7 гг. — посланник
в Константинополе. Н а этом посту вел политику, приведшую к русско-турецкой войне. В 1 8 7 7 г. получил титул графа. В 1 8 7 9 — 1 8 8 0 г. — временный нижегородский губернатор, в 1 881 г. министр государственных имуществ
и в том же году министр внутренних дел на место Лорис-Меликова. Выдвигал идею «земского собора» как метод укрепления самодержавия. Н о эта
идея не пришлась ко двору в виду крайнего усиления реакции. При нем
были несколько понижены выкупные платежи, признана необходимость реформы местного самоуправления и для выработки проекта учреждена так
называемая «кахановская комиссия». Н о на ряду с этим при нем выработаны и изданы положения 14 августа 1 8 8 1 г. об усиленной и чрезвычайной охране, приостановлен начатый при Лорис-Меликове пересмотр законов
о печати, 3 мая 1 8 8 1 г. изданы временные правила о евреях, положившие
начало дальнейшим ограничениям; с ведома и при участии Игнатьева
в 1 8 8 1 г. основана «священная дружина», тайная организация по борьбе
с революционерами. Несмотря на это, Победоносцевым и Катковым был
признан недостаточно реакционным и в мае 1 8 8 2 г. получил отставку и
был заменен Д . А . Толстым.
41
Сольскчй
Дмитрий
Мартынович
( 1 8 3 3 — 1 9 1 0 ) — государственный секретарь, с 1 8 7 8 г. государственный контролер, с 1 8 8 9 г. директор
департамента законов Государственного совета, с 1 8 9 3 г. председатель департамента государственной экономии, с 1 9 0 5 г. председатель Государственного совета. В 1 9 0 2 г. возведен в графское достоинств^ Д р у г и ближайший сотрудник Лорис-Меликова. Принимал участие в особом совещании по
выработке новых основных законов в 1 9 0 5 г.
42
Валуев
Петр Александрович ( 1 8 1 4 — 1 8 9 0 ) — г р а ф . В 1 8 5 5 г., в начале царствования Александра II, написал записку «Дума русского», создавшую ему репутацию либерального бюрократа. С 1 8 6 1 по 1 8 6 8 г.—министр
внутренних дел. Выработал проект русской конституции ( 1 8 6 3 ) , в котором,
по его собственному признанию, абсолютизм по существу сохранен в неприкосновенности. В 1 8 7 2 - — 1 8 7 7 гг. — министр гос. имуществ. Находясь у
власти, усилил надзор за земскими учреждениями, требовал
сокращения
компетенции суда присяжных и отмены несменяемости судей, высказывался
за усиление полиции и публичные казни революционеров. См. П. А . Валуев,
«Дневник», П. 1 9 1 9 ; «Проект конституции», «Вестник права» 1 9 0 5 , ноябрь.
4 3 Подушная п о д а т ь — в и д
личного налога в России, введена Петром I.
Обложению подвергались все «души» мужского пола, внесенные в «ревизские сказки». О т уплаты освобождались дворяне, лица духовного звания,
занимавшие штатные места, почетные граждане, ученые, служащие государственных учреждений. Впоследствии подушная подать слагалась с купцов,
мещан, безземельных и фабрично-заводских крестьян. С 1 января 1 8 8 7 г.
отменена всюду, за исключением Сибири, а в 1 8 9 9 г. — и в Сибири.

41
Уваров
Сергей Семенович ( 1 7 8 6 — 1 8 5 6 ) — с 1 8 1 1 г. попечитель
Петербургского учебного округа, с 1 8 1 8 г. президент Академии наук, с 1 8 3 3
по 1 8 4 9 г. министр народного просвещения, с 1 8 4 6 г. граф. Программ/1 его
деятельности выражена в первом же циркуляре попечителям округов, ê котором говорится, что народное образование в России должно вестись в духе
«православия, самодержавия и народности». Сообразно этой программе был
пересмотрен и общий устав университетов ( 1 8 4 1 ) . Известен также как организатор жестоких цензурных притеснений и гонитель Пушкина.
4;>
Ст. 250 улож. о наказ.:
« К о г д а означенное в предшедшей 2 4 9 статье
злоумышление (бунт против верховной власти — М. Т.) открыто правительством заблаговременно при самом оного начале, и потому ни покушений
вследствие сего умысла, ни смятений и никаких вредных последствий от
него не произошло, то виновные, вместо смертной казни, приговариваются:
к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудниках на
время от 1 2 до 15 лет, или же в крепостях на время от 1 0 до 1 2 лет...»
Ст. 251 улож.
о наказ.:
«Виновные в составлении и распространении
письменных или печатных объявлений, воззваний, или же сочинений, или
изображений с целью возбудить к бунту или явному неповиновению власти
верховной приговариваются к лишению всех прав состояния и к ссылке
в каторжные работы в крепостях на время от 8 до 10 лет...»

Ст. 252 улож. о наказ.:
« З а составление и распространение письменных
или печатных сочинений и за произнесение публично речей, в коих, хотя
и без прямого и явного возбуждения к восстанию против верховной власти, усиливаются оспоривать или подвергать сомнению неприкосновенность
прав ее или же дерзостно порицать установленный государственными законами образ правления или порядок наследия престола, виновные в том
подвергаются лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу
на заводах на время от 4 до 6 лет...»
46
Боткин
Сергей Петрович ( 1 8 3 2 — 1 8 8 9 ) — знаменитый клиницист я
общественный деятель. С начала 6 0 - х г о д о в — ч л е н медицинского совета
министерства внутренних дел и военно-медицинского учебного комитета,
с 1 8 7 3 г. почетный лейб-медик и председатель общества врачей в Петербурге, с 1 8 8 6 г. председатель комиссии по вопросу об оздоровлении России. Выдающийся ученый и автор многих трудов по своей специальности.
47
Раден
Эдита Ф е д о р о в н а — баронесса, ближайшая сотрудница вел.
кн. Е л е н ы Павловны. О ней см. А . Ф . Кони, «Очерки и воспоминания».
С П Б . 1 9 0 6 , стр. 4 9 1 — 4 9 4 .
48
Оболенский
Дмитрий Александрович ( 1 8 2 2 — 1 8 8 1 ) — князь; служил в сенате по судебному и морскому ведомствам, с 1 8 7 0 г. товарищ
министра государственных имуществ, сенатор, статс-секретарь и с 1 8 7 2 г.
член Государственного совета. В 1 8 6 2 г. состоял председателем комиссии
о цензуре и новой комиссии по тому же вопросу в 1 8 6 3 г., которая составила проект устава о книгопечатании, на основании которого в 1 8 6 5 г. были
изданы так называемые «Временные правила о печати». К концу жизни
устроился одновременно председателем учегно-ссудного банка.
43
Милютин
Николай А л е к с е е в и ч ( 1 8 1 8 — 1 8 7 2 ) — представитель русской либеральной бюрократии, стремившейся в ряде реформ (крестьянской,
городской, земской) примирить интересы крепостнического дворянства с потребностями капиталистического развития страны. В качестве работника
в «Царстве польском» использовал в интересах царизма и руссификации
края классовый антогонизм польского дворянства и крестьянства.

«Звенья» Jû 2

60
Черкасский
Владимир Александрович ( 1 8 2 1 — 1 8 7 8 ) — к н я з ь , ближайший сотрудник Н . А . Милютина. О нем см. А . Ф . Кони- «Очерки и
воспоминания», С П Б . 1 9 0 6 , стр. 4 9 6 — 5 2 0 , и «На жизненном пути», т. III,
Ревель — Берлин, 1 9 2 2 , стр. 4 8 9 — 5 1 8 .
51
С о л о в ь е в В'ладимир Сергеевич ( 1 8 5 3 — 1 9 0 0 ) — известный философидеалист и публицист, профессор Петербургского университета. О нем см.
А . Ф . Кони: «Очерки и воспоминания», С П Б . 1 9 0 6 , стр. 191 — 2 2 8 , и « Н а
жизненном пути», т. I V , Ревель—Берлин 1 9 2 3 , стр. 9 - і — 1 3 9 .
82
Вел. кн. Елена Павловна
( 1 8 0 6 — 1 8 7 3 ) — п р и н и м а л а большое участие в духе помещичьего либерализма в деле освобождения крестьян; служила центром кружка либеральных бюрократов. О ней см. А . Ф . Кони:
«Очерки и воспоминания», С П Б . 1 9 0 6 , стр. 4 4 7 — 4 9 0 , и « Н а жизненном
пути», I V , Р е в е л ь — Б е р л и н 1 9 2 3 , стр. 2 6 3 — - 3 2 1 ; также «Главные деятели освобождения крестьян», под ред. С . А . Венгерова, С П Б . с т р . 1 1 — 2 3 .
53
Лопухин
Александр
Алексеевич — председатель
Петербургского
окружного суда, с 1 8 7 8 г. прокурор Петербургской судебной палаты (отец
Алексея Александровича Лопухина, в 1 9 0 2 — 1 9 0 5 гг. директора департамента полиции, осужденного в апреле 1 9 0 9 г. особым присутствием сената
на пять лет каторжных работ, замененных ссылкой на поселение за содействие В . Л . Бурцеву в деле разоблачения провокатора Азефа).
6 4 В виду того
что рапорт прокурора Полтавского окружного суда сам
по себе не представляет интереса, резолюция же Палена на нем приведена
в тексте, рапорт к настоящим воспоминаниям не прилагается.
55
Грот Константин Карлович ( 1 8 1 8 — 1 8 9 7 ) — г о с у д а р с т в е н н ы й деятель; с 1 8 6 3 г. директор департамента неокладных сборов; способствовал
отмене откупов и введению акцизной системы в 1 8 7 0 г.; с 1 8 7 0 г. член Государственного совета; с 1 8 7 9 г. председатель комиссии по тюремной реформе; в начале 8 0 - х годов назначен главноуправляющим I V Отделением
собственной е. и. в. канцелярией (учреждения имп. Марии). О нем см.
А . Ф . Кони, « Н а жизненном пути», т. II, С П Б . 1 9 1 3 , стр. 4 9 8 — 5 0 7 .

50
Урусов Сергей Николаевич ( 1 8 1 6 — 1 8 8 3 ) — князь; с 1 8 6 7 г. главноуправляющий II Отделением собственной е. и. в. канцелярии, временно
управляющий министерством юстиции, статс-секретарь и член Гос. совета;
с 1 8 7 2 по 1 8 8 2 гг. председатель департамента законов Гос. совета.
57
Шамшин
Иван Иванович ( 1 8 3 5 — 1 9 1 2 ) — с 1 8 6 2 по 1 8 7 5 гг. директор Петербургского тюремного комитета, обер-секретарь сената, председатель
Петербургской палаты уголовного суда, товарищ председателя и председатель Петербургского окружного суда, председатель департамента Петербургской судебной палаты, с 1 8 7 5 г. статс-секретарь, с 1 8 7 9 г. сенатор,
в 1 8 8 0 г. член «верховной распорядительной комиссии» Лорис-Меликова,
с 1 8 8 4 по 1 8 9 4 г. управляющий межевой частью министерства юстиции,
с 1 8 9 6 г. член Государственного совета и председатель «верховного уголовного суда». В 1 8 6 2 — 1 8 6 3 г. был членом петербургской организации
«Земля и воля», но вскоре совершенно отошел от революционной деятельности. О нем см. А . Ф . Кони: « Н а жизненном пути», т. II, С П Б . 1 9 1 3 ,
стр. 3 7 1 — 3 7 6 , и «Отцы и дети судебной реформы», М . 1 9 1 4 , стр. 1 8 5 — 1 9 1 .
58
Пассовер
Александр Яковлевич ( 1 8 4 0 — 1 9 1 0 ) — известный юрист.
Б ы л командирован за границу для подготовки к профессуре и, возвратившись, блестяще выдержал экзамен на степень магистра государственного
права, но как еврей вынужден был отказаться как от научной, так и от
судебной деятельности (занимал должность секретаря прокурора Московск.

суд. палаты и тов. прокурора Владимирск. окруж. суда) и в 1871 г. вступил в сословие присяжных поверенных в Одессе, а затем в Петербурге.
10
Платонов
Степан Ф е д о р о в и ч (род. в 1 8 4 4 г.) — с 1 8 7 4 г. товарищ
прокурора Петербургского окружного суда, заведывавший местами заключения. При нем в 1 8 7 7 г. произошли известные волнения среди политических заключенных в Доме предварительного заключения и в конце этога
года он переведен товарищем прокурора Одесской
судебной
палаты,
С 1 8 7 9 г. — товарищ обер-прокурора сената, в 1 8 8 0 г. участвовал в подготовке материалов для реформы местного самоуправления, с 1 8 8 3 по 1 8 8 6 г.
вице-директор 2-го департамента министерства юстиции, в 1 8 8 7 г. оберпрокурор межевого департамента сената, с 1 8 9 0 по 1 8 9 3 г. директор 2-го
департамента министерства юстиции, с 1 8 9 3 сенатор, с 1 9 0 2 член Гос. совета.
60
Кадьян Александр Александрович ( 1 8 4 9 — 1 9 1 7 ) — в 1 8 7 3 г. окончил медико-хирургическую академию и был земским врачом в Самарской
губ. Привлекался по делу « 1 9 3 - х » , был арестован, содержался в самарских и
московских тюрьмах, а с 1 8 февраля 1 8 7 5 г. в Петропавловской крепости
и с 1 9 января 1 8 7 6 г. — в Доме предварительного заключения. Б ы л предан
суду особого присутствия сената и признан невиновным (защищал его
Н . С. Т а г а н ц е в ) . В марте 1 8 7 9 г. арестован в Петербурге за политическую
неблагонадежность и в мае того же года административно выслан под надзор полиции в Симбирск, где находился до 1 8 8 2 г. С 1 8 8 4 — приват-доцент
медико-хирургической академии, а с 1 9 0 0 г. профессор женского медицинского института в Петербурге.
6 1 Подробности
посещения Треповым Дома предварительного заключения, расправы над Боголюбовым и возбуждения по этому поводу заключенных см. в следующих воспоминаниях: С . Синегуб, «Воспоминания чайковца», «Былое» 1 9 0 6 , № 10, стр. 5 2 — 5 4 ; Д . М . Герценштейн, «Тридцать лет тому назад», «Былое» 1 9 0 7 , № 6, стр. 2 4 3 — 2 4 5 ; С. Глаголь
(С. С. Голоушев, выступавший в судебном заседании по делу Засулич в качестве свидетеля со стороны защиты). «Процесс первой русской террористки», «Голос минувшего» 1 9 1 8 , № 7 — 9, стр. 1 4 8 — 1 5 0 ; Н . С. Таганцев, «Пережитое», в. II, Петр., 1 9 1 9 , стр. 2 1 — 2 3 (впервые напечатано
В «Былом» 1 9 1 8 , № 9, стр. 1 3 8 — 1 3 9 ) .
6 2 Между
тем шебековская «Хроника» рассматривала наказание Боголюбова как «простой факт, не представляющий почти никакой важности»
( « Х р о н и к а социалистического движения в России», М . 1 9 0 6 , стр. 13).
8 3 Позже,
когда суд над З а с у л и ч обратился в суд над Треповым, последний, желая оправдать перед общественным мнением свое распоряжение
и доказать raison d'être системы, 11 апреля 1 8 7 6 г. представил министру
вн. дел Тимашеву секретное письмо с приложением проекта правительственного сообщения, в котором автор его, Трепов, пытался под неправомерные
действия градоначальника подвести «правовую базу», доказывая, что действия эти не выходили из рамок строгой законности. Письмо это в тот же
день было препровождено Тимашевым шефу жандармов Мезенцеву и обсуждалось в комитете министров, который «признал печатание прилагаемого
объяснения н е с в о е в р е м е н н ы м , и по Дбкладу моему (Мезенцева) о сем
государю императору его величество изволил с этим согласиться». (Дело
III Отделения собственной е. и. в. канцелярии, 3 эксп., 1 8 7 8 , № 68, ч. I,
лл. 1 9 2 — 1 9 4 , А р х и в революции, Москва). Документы эти опубликованы
в статье Р . Кантор « К процессу В . Засулич», «Былое» 1 9 2 3 , № 2 1 , стр,
9 2 — 9 4 , и перепечатаны в книге М . Коваленского «Русская революция

в судебных процессах и мемуарах», в 2, М. 1 9 2 3 , стр. 6 3 — 6 5 . Впервые
оправдательное объяснение
Трепова стало
известно из статьи «Geheime
напечатанD e n k s c h n i t beireffend den P r o z i s s der W e r a
Sassujitci.»,
ной в «Deutsche Rundschau»
1882 г., Bd. X X X , S
62
86. Те же
юридические «доводы», которыми оперировал в своих объяснениях Трепов,
приводила для оправдания действий последнего и шебековская «Хроника»,
говоря, что «наказание Боголюбова не переходило границ самой строгой
законности» (стр. 13).
04
Решение уголовного кассационного департамента сената № 3 7 от
3 февраля/16 марта 1 8 7 7 года. Каких-либо указаний на это решение, которое сводило на-нет всю треповскую «аргументацию», ни в объяснениях Грепова, ни в «Хронике» мы, конечно, не находим.

65
Голубея
Иван Яковлевич
( 1 8 4 1 — 1 9 1 8 ) — судебный
деятель.
С 1 8 6 6 г. — товарищ прокурора, член и товарищ председателя Петербургского окружного суда, товарищ обер-прокурора и обер-прокурор гражданского кассационного департамента сената, в 1 8 8 0 — 1 8 8 1 г. директор департамента министерства юстиции, с 1 8 8 1 г. сенатор; с 1 8 8 2 по 1 8 ^ 4 г. участвовал в работах редакционной комиссии по составлению проекта гражданского уложения; с 1 8 9 5 г.—член и с 1 9 0 6 г.—вице-председатель Гос.
совета. Открывал Государственные думы 2-го, 3-го и 4-го созывов.
В' 1 9 1 6 г. заподозрен в сочувствии «прогрессивному блоку» и поэтому не
был включен в список присутствующих членов Гос. совета на 1 9 1 7 г.
В ответ на это сложил с себя звание члена Гос. совета.
88
Эссен
Отто Васильевич ( 1 8 2 7 - — 1876)—судебный деятель, с 1 8 7 0 г.
сенатор и товарищ министра юстиции.
67
Бенкендорф
Андрей А л е к с а н д р о в и ч — к а м е р г е р , с 1 8 7 8 по 1 8 8 3 г.
вице-директор департамента министерства юстиции, член консультации, при
министерстве юстиции учрежденной.
68
Ллбанов-Росповский
Алексей Борисович ( 1 8 2 4 — 1 8 9 6 ) — к н я з ь , дипломат. С 1 8 4 4 г. служил в министерстве иностранных дел, с 1 8 5 9 по
1 8 6 3 г. посланник в Константинополе, в 1 8 6 6 г. орловсткий ^губернатор,
с 1 8 6 7 по 1 8 7 8 г. товарищ министра внутренних дел, в 1 8 7 8 г. посол
в Константинополе, в 1 8 7 9 г. посол в Лондоне, в 1 8 8 2 г. посол в Вене,
с 1 8 9 5 г. министр иностранных дел и член Гос. совета; известный генеалог.
6 9 Место смерти Боголюбова указано автором неверно: Боголюбов
умер
в Казани. Описания последних дней его жизни приведены в брошюре:
В. Свитьгч, «Надгробное слово Александру II», П. 1 9 2 1 , стр. 3 7 — 4 0
(впервые напечатано в «Вестнике народной воли» 1 8 8 5 , № 3).
7и
Г. рнгросс
Е. А.— член существовавшего в то время (под председательством принцессы Е . М. Ольденбургской) «Дамского тюремного комитета» (о ней см. А . Ф . Кони, « Н а жизненном пѵти», т. I, М .
1914,
стр. 1 9 2 — 1 9 3 ) .
7 1 Этот
а р е с т а н т — Волховской
Ф е л и к с Вадимович
(1846 — 1 9 1 4 ) .
В 1 8 6 6 г. привлекался (без последствий) к делу Каракозова. В 1 8 6 8 г.
вместе с «рублевцами» был арестован, но освобожден без последстзий.
В 1 8 6 9 г., во время разгрома нечаеБцев, случайно арестован и содержался
в Петропавловской крепости. Б ы л привлечен по делу « 1 9 3 - х » , провел в предварительном заключении три года и предан суду особого присутствия сената, которым приговорен к лишению всех особенных прав и преимуществ
и к ссылке в Тобольскую губ. З а оказание помощи Джорджу КенЬнанѵ по
исследованию им русской ссылки подвергался преследованиям и высылкам.

1—1

При помощи Кеннана в 1 8 9 0 г. бежал за границу и поселился в Лондоне,
где работал в английском «Обществе друзей русской свободы», издавал
в 1 8 9 1 г. на английском языке журнал «Свободная Россия» и выпускал
«Летучие листки» по поручению комитета « Ф о н д а Вольной Русской прессы»,
одним из основателей которого он являлся. С образованием «аграрно-социалистической лиги» вошел в ее инициативную группу, а затем в партию
социалистов-революционеров, где и работал до смерти.
7 2 Описывая, в каких условиях
содержались заключенные в Доме предварительного заключения, Д . М. Герценштейн, бывший в то время врачом
при этом доме, говорит: «для меня это был не фантастический, а реальный
уголок ада, который ждет еще своего Алигиери». (Д. М. Герценштейн,
«Тридцать лет тому назад», «Былое» 1 9 0 7 , № 6, стр. 2 4 7 ) .
7 3 Отношение прокурора Петербургского
окружного суда на имя градоначальника от 2 7 августа за № 71 с просьбою «о зависящих распоряжениях
к возбуждению уголовного преследования на основании 3 4 5 ст. ул. о нак.
в отношении управляющего Домом предварительного заключения Курнеева,
помощников его Кудасова и Куриленко, а равно и тех полицейских служителей, которые дозволили себе наносить побои арестантам», было опубликовано впервые в виде отдельного листка, приложенного к журналу «Ь'перед»
1 8 7 8 , т. V , в впоследствии приведено в книге В . Богучарчі го «Активное
народничество семидесятых годов», М . 1 9 1 2 , стр. 3 1 3 — 3 1 6 .

74
Драгомпров
Михаил Иванович ( 1 8 3 0 — - 1 9 0 5 ) — генерал, военнцй
писател'ь. Б русско-турецкую войну 1 8 7 7 — 1 8 7 8 гг. командовал русскими
войсками, переправившимися через Дунай. Впоследствии — начальник академии генер. штаба, команд, войсками Киевск. округа и киевск. ген.-губернатор.
75
Великий князь Константин
Николаевич
( 1 8 2 7 — 1 8 9 2 ) — с 1 8 6 5 по
1881 г. председатель Государственного совета. О нем см. А . Ф . Кони: « Н а
жизненном пути», т. II, С П Б . 1 9 1 3 , стр. 4 4 6 — 4 7 2 , также «Великая реформа», т. V , М., стр. 3 4 — 5 4 .
76
Желеховский
Владислав Антонович — товарищ обер-прокурора сената, выступал обвинителем по делу « 1 9 3 - х » , с 1 8 9 3 г. сенатор.
77
Петере
Карл Карлович ( 1 8 2 4 — 1 8 9 6 ) — с 1 8 6 8 г. сенатор, первоприсутствующий особого присутствия сената по делам: о Казанской демонстрации 6 декабря 1 8 7 6 г. и «50-и».

«Правительственный вестник» 1 8 7 7 , № 2 3 1 .
Ст. 620 Уст. уг. суд.: «Судебные заседания по делам о преступлениях и поступках происходят публично. Из сего правила изъемлются дела:
1) о богохулении, оскорблении святых и порицании веры; 2 ) о преступлениях против прав семейственных; 3 ) о преступлениях против чести и целомудрия женщин; 4 ) о развратном поведении, противоестественных пороках
и сводничестве».
80
Александров
Петр Акимович ( 1 8 3 6 — 1 8 9 3 ) — юрист; служил по
министерству юстиции, занимая должности: товарища прокурора Петербургского окружного суда, прокурора Псковского окружного суда, товарища
прокурора Петербургской судебной палаты и товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента сената. В 1 8 7 6 г. вступил в сословие
присяжных поверенных округа Петербургской судебной палаты и скоро как
увлекательный оратор и тонкий юрист занял в петербургской адвокатуре
одно из видных мест. Выступал во многих громких процессах, по делам
о печати; особенно выдвинулся в процессе « 1 9 3 - х » и в деле Засулич, защита которой доставила ему европейскую известность.
78

8 1 См.: «Государственные преступления в России в X I X
веке», под ред.
Б . Базилевского, т. III; «Процесс 1 9 3 - х » (обвинительный акт), изд. Саблина,
М. 1 9 0 6 ; А . Д . Стопневич, «Процесс 1 9 3 - х » , «Северная пальмира» 1 9 0 6 ,
№ 1 — 2 ; С. Ф . Ковалик, «Революционное движение 70-х годов и процесс
193-х», М . 1 9 2 8 .
8 2 Стихотворение
это приведено в книге В'. Богучарского «Активное
народничество», М . 1 9 1 2 , стр. 3 0 0 .
83
Путпилин
Иван Дмитриевич—начальник Спб. сыскной полиции. О нем
ем. А . Ф . Кони, «На жизненном пути», т. I, М . 1 9 1 4 , стр. 7 9 — 8 6 .
84
Засулич
Вера Ивановна ( 1 8 5 1 — 1 9 1 9 ) - — и з в е с т н а я революционерка.
В1 1 8 6 9 г. была арестована в связи с делом Нечаева, провела в заключении два года и была административно выслана в Крестцы, Новгородской
губ., а затем в Т в е р ь . З д е с ь снова подверглась преследованию по обвинению в распространении нелегальных изданий среди учащихся и была выслана в Солигалич. откуда в конце 1 8 7 3 г. получила перевод в Х а р ь к о в , но
лишена была прав выезда до сентября 1 8 7 5 г. При расколе «Земли и
воли», куда она примкнула после ссылки, была одной из учредительниц
«Черного передела». 2 4 января 1 8 7 8 г. стреляла в петербургского градоначальника Трепова и 31 марта 1 8 7 8 г. Петербургским окружным судом
вод председательством А . Ф . Кони признана невиновной. В виду предпринятых мер к ее аресту эмигрировала за границу. В 1 8 8 3 г. принимала участие в создании группы «Освобождение труда» и сотрудничала в изданиях
этой группы; была членом редколлегии газеты «Искра» и журнала «Заря».
После раскола Р С Д Р П на II съезде Засулич примкнула к меньшевикам.
С возниквонением ликвидаторства стала его поддерживать, сотрудничая
в журнале «Наша заря». Во время империалистической войны заняла оборонческую позицию, в 1 9 1 7 г. была членом плехановской группы «Единство» и противницей Октябрьской
революции. Засулич — автор работ
о Вольтере и Руссо, очерков по истории I Интернационала и др.

Описание покушения на Трепова и связанных с ним переживаний З а с у лич см.: Вера Засулич, «Воспоминания» (впервые напечатано в «Былом»
1 9 1 9 , кн. 14, стр. 9 9 — 1 0 3 ) ;
Н. Кулябко-Корецкий,
«Мои встречи
с В. И. Засулич», «Группа освобождения труда», сборн. № 3, 1 9 2 5 , стр
7 2 — 7 4 ; также Е . Карпов, «В. И. Засулич накануне покушения», «Вестник
литературы» 1 9 1 9 , № 6.
8 3 Покушение на Трепова имело, конечно, политический
характер. Подготовка к нему велась в двух направлениях. С одной стороны, «охотой» за
Треповым были заняты: Фроленко, Осинский, Волошенко
и Попко
( М . Ф . Фроленко, «Записки семидесятника», М . 1 9 2 7 , стр. 3 1 9 — 3 2 5 ,
впервые напечатано в журнале «Каторга и ссылка» 1 9 2 4 , № 3 ; ДебагорийМокриевич Вл., «Воспоминания», Ш т у т г а р д т 1 9 0 3 , стр. 2 5 2 ) ; с другой стороны, покушение это подготовлялось В1. И. Засулич, хотя она и знала, что
«дело находится в периоде слежки». Подготовка покушения велась ею совместно с М . А . Коленкиной-Богородской, совершенно самостоятельно, и
в их планы никто, повидимому, посвящен не был. Первоначально предполагалось совершить покушение на прокуроров Жихарева и Желеховского,
но после истязания Боголюбова Жихарев был заменен Треповым, причем
жребий убить последнего пал на Засулич. Покушения должны были быть
совершены в один день: З а с у л и ч — н а Трепова и Коленкиной—-на Желеховского. Последнее не осуществилось, так как Коленкина 2 4
января
1 8 7 8 г. не была принята Желеховским ( Е . К. Брешковская, «М. А . Колен«ина-Богородская. Некролог», «Дни» (Париж) 12 декабря 1 9 2 6 г.; А . Яки-

мова, «Памяти М. А . Коленкиной-Богородской», «Каторга и ссылка» 1 9 2 7 ,
№ 2 . стр. 1 8 0 ) .
" Передачу дела Засулич окружному суду с участием присяжных заседателей шебековская «Хроника» объясняла тем, что «процесс этот был
как бы попыткой, пробным камнем для того, чтобы удостовериться, не достаточно ли обыкновенных юридических форм для суда над политическими
преступниками; старались убедить себя в глубоком доверии к прямоте присяжных, к серьезности адвокатуры, благоразумию общества и осторожности
юристов» (стр. 14).
8 7 «В' городе рады были этому наказанию самодура,
грубо и безнаказанно давившего всех» ( Д . М . Герценштейн, цит. статья, «Былое» 1 9 0 7 ,
№ 6, стр. 2 5 0 ) .
88
Сопоставление Веры Засулич с Шарлоттой Кордэ говорит одновременно как о крайне скудном исторически-политическом образовании русского
общества, так и о наметившихся позициях либерализма. Вера Засулич нанесла удар столпу реакции, а Шарлотта Кордэ — вождю революции. Поэтому смешивать их нелепо, но либерализм этой параллелью как бы хотел
сказать, что он поднимает свой протест одинаково и против реакции, и против революции, за «свободу».
•
'
8 9 «Покушение на Трепова
вызвало у всех беспристрастных и честных
людей не только России, но и всего цивилизованного мира изумление,
восторг и преклонение пред этой героической девушкой... З а т о , наоборот,
в реакционном лагере раздались крики бешеного возмущения» (Л. Дейч,
«В. И . Засулич», «Голос минувшего» 1 9 1 9 , № 5 — 1 2 , стр. 2 0 5 ) .
9 0 См. брошюры: « 1 3 июля и 2 4 января» и «Покушение на жизнь
Трепова», 1 8 7 8 , изд. «Вольной русской типографии» (Петербург); А . А . Куикль,
«Выстрел В е р ы Засулич», М . 1 9 2 7 .
91
18 февраля
1855 г. — к о р о н а ц и я Александра II.
93
Кони Евгений
Федорович
( 1 8 4 8 — 1 8 9 2 ) — б р а т А . Ф . Кони, с начала 1 8 8 0 г. помещал в «Новом времени», «Будильнике», «Русской мысли»,
«Книжках недели» и др. остроумные рассказы и стихотворения под псевдонимом «Евгений Юшин», «Юша», «Инок» и др.
93
Кони Федор
Алексеевич
( 1 8 0 9 — 1 8 7 9 ) — о т е ц А . Ф . Кони, известный водевилист и ред.-изд. жур. «Пантеон», авт. ряда статей по истории театра.
94
19 февраля
1861 г. был издан манифест «об освобождении крестьян
от крепостной зависимости».
95
Судебная
реформа
2 4 ноября 1 8 6 4 г. Сущность ее сводилась к следующему. С у д становился устным, гласным. Судебная власть отделена от
обвинительной. Основною формою судопроизводства являлся процесс состязательный. Введен институт присяжных заседателей. По сравнению с дореформенными судами новый суд был значительной уступкой потребностям
капиталистического развития страны.
93
4 апреля
1886 г. Дмитрий Владимирович Каракозов ( 1 8 4 0 — - 1 8 6 6 ) ,
член основанных Николаем Ишутиным обществ «Организация» и «Ад», по
собственному почину, не поддержанный в своем намерении никем из «ишутинцев», стрелял в Петербурге в Александра II, но промахнулся и 3 сентября 1 8 6 6 г. был повешен на Смоленском поле.
9 ' З д е с ь , повидимому, описка: Григорий Александрович Строганов,
бывший послом в Швеции, Испании и Турции, умер в 1 8 5 7 г.
98
Манасеин
Николай Авксентьевич ( 1 8 3 4 — 1 8 9 5 ) — с 1 8 6 6 г. товарищ прокурора Московского окружного суда и прокурор Калужского окруж-

ного суда, с 1 8 6 8 по 1 8 7 6 г . товарищ прокурора и прокурор Московской
судебной палаты, с 1 8 7 7 по 1 6 8 0 г. директор департамента министерства
юстиции; принимал в 1 8 7 9 г. непосредственное участие в составлении проектов об изъятии дел о преступлениях против порядка управления из ведения
суда присяжных и о подчинении адвокатуры власти министра юстиции;
с 1 8 8 5 по 1 8 9 4 — министр юстиции, при нем издан закон 7 июля 1 8 8 9 г .
(«Поли. собр. закон.» № 6 1 6 2 , по которому дела против порядка управления
вновь передавались судеб, палатам; с 1 8 8 0 г. сенатор, затем чл. Гос. совета.
33
Арсеньев
Константин Константинович ( 1 8 3 7 — 1 9 1 9 ) — юрист, либеральный публицист, почетный академик Академии наук. Несколько лет служил в министерстве юстиции, с 1 8 6 6 по 1 8 7 4 г. работал в адвокатуре,
с 1 8 7 4 г. — опять по судебному ведомству, в 1 8 8 2 г. вышел в отставку и
занялся литературной работой. С 1 8 8 2 г. — видный участник, а с 1 9 0 9 по
1 9 1 3 г. редактор «Вестника Европы». В 1 9 0 6 г . — один из основателей
«Партия демократических реформ». Е г о статьи до революции 1 9 0 5 г. имели
общественное значение как либеральная критика политики самодержавия на
страницах легального русского журнала. О нем см. А . Ф . Кони: « Н а жизненном пути», т. II, С П Б , 1 9 1 3 , стр. 2 3 4 — 2 6 0 , и «Отцы и дети судебной реформы», М . 1 9 1 4 г., стр. 2 3 6 — 2 4 9 .
100
Сан-Стефанский
договор — прелиминарный мир 3 марта 1 8 7 8 г.
России с Турцией после поражения последней в русско-турецкой войне
1 8 7 7 — 1 8 7 8 гг. По этому договору большая часть Балканского полуострова
должна была превратиться в «Великодержавную Болгарию», а фактически
стать «Задунайской губернией» России. Это вызвало ожесточенное сопротивление со стороны Австро-Венгрии и Англии, в результате чего Россия, истощенная войной, вынуждена была уступить и отказаться от расширения Болгарии.
101 То
волнение, которое обнаруживал Пален во все время
беседы
с А . Ф . Кони, и особенно последняя фраза убеждают в том, что передача
дела Засулич суду присяжных заседателей объяснялась в значительной степени тем, что граф Пален действительно «лично поручился» царю, что присяжные вынесут соответствующий приговор ( А . Т у н , «История революционных движений в России», Л . 1 9 2 4 , стр. 1 5 1 ; «Начало» 1 8 7 8 , № 4 ) .
юг Д'Агессо
( 1 6 6 8 — 1 7 5 1 ) — выдающийся французский юрист, в 1 7 0 0 г.
генеральный прокуратор парижского парламента, позже — канцлер Франции.
Ф р а з а сказана Людовику X I V .

133
Скарятин
Николай
Яковлевич
— казанский губернатор
(1866 —
1 8 8 0 ) , известный крайним самовластием и крутым обоазом действий.
134
Муравьев
Михаил Николаевич (1 7 9 6 — 1 8 6 6 ) — генерал, ярый защитник крепостного права, враг реформ 1 8 6 1 г. Занимал должность витебского вице-губернатора и могилевского и гродненского губернатора,
вел
русификаторскую политику. В 1 8 3 0 г., во время польской революции, участвовал в подавлении восстания. С 1 8 5 6 г. — министр государственных
имуществ, возглавлял партию крепостников, противившихся освобождению
крестьян. В 1 8 6 3 г., во время польского восстания, назначен генерал-губернатором Северо-западного края с чрезвычайными полномочиями и в этой
должности с крайней жестокостью подавлял революционное движение
в крае, за что и вошел в историю под кличкой «Муравьева вешателя» с
«людоеда» (известна его фраза: « Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают»). Б ы л председателем комиссии по
делу Каракозова. Своим палачеством заслужил глубочайшую ненависть, и
имя его стало как бы нарицательным. В' молодости примыкал к декабристам.

Польское восстание 1 8 6 3 — 1 8 6 4 гг.
Горчаков
Александр Михайлович (1 7 9 8 — 1 8 8 3 ) — князь, известный русский дипломат и государственный деятель. С 1 8 5 6 г. — министр
иностранных дел, с 1 8 6 7 г. государственный канцлер. В последние годы
пребывания его на посту министра иностранных дел фактическим руководи-'
телем министерства, в виду болезни Горчакова, был Гире.
105

186

107
Гире
Николай Карлович ( 1 8 2 0 — 1 8 9 5 ) — с 1 8 7 5 г. товарищ министра иностранных дел и сенатор, с 1 8 8 2 по 1 8 9 5 г. министр иностранных
дел. В 1881 г. возобновил «Союз трех императоров» (Австрии, Германии
и России), а в 1891 — 1 8 9 2 г. заключил русско-французский союз.
1 0 5 По признанию самого
правительства, следствие по этому делу «захватило в свою сеть около 2 0 0 0 обвиняемых» («Хроника социалистического
движения в России», М . 1 9 0 6 , стр. 11).
1 0 9 Роман И. С. Тургенева « Н о в ь » появился
в № № 1 и 2 «Вестника
Европы» за 1 8 7 7 г. и написан на тему «хождения в народ», причем, по словам
самого И. С. Тургенева, произведение это было им написано «с плеча» («Первое собр. писем И. С. Тургенева. 1 8 4 0 — 1 8 8 3 » , СПБ, 1 8 8 4 , письмо № 2 4 7 ) .
Получив от А . П. Философовой портфель с рядом документов как материал для «Нови», Тургенев 6 августа 1 8 7 4 г. писал ей: «...Все, что
я в нем нашел... все может служить материалом... только с сатирической,
юмористической точки зрения». («Сборник памяти А . П. Философовой»,
П . 1 9 1 5 , стр. 1 7 0 ) , а в письме от 18 августа 1 8 7 4 г. пишет: «...Какой
я был бы художник (не говорю уже: человек), если бы я не понимал, что
самоуверенность, преувеличение, известного рода фраза и поза, даже некоторый цинизм — составляют неизбежную принадлежность молодости. Не
в том я упрекаю ваших знакомых, а в скудости мысли, в отсутствии познаний, а главное в бедности, в нищенской бедности дарования» (стр. 1 7 1 ) .
В «Нови» Тургенев «решил высказать точно, определенно и по возможности убедительно следующий свой взгляд: «хождение в народ» есть не
больше не меньше как трагикомический фарс; стремление к героической
преобразовательной роли есть не что иное, как преступление перед духом
и потребностями времени» (К. Чернышев, «Лишние люди и женские типы
в романах и повестях И. С. Тургенева», СПБ. 1 8 9 6 , стр. 2 0 3 ) . И он в ыс к а з а л этот взгляд, изобразив революционеров в ряде отрицательных типов.
Тургенев предвидел, к а к отнесется к «Нови» критика. «Нет никакого
сомнения, — писал он Я . П. Полонскому 11 ноября 1 8 7 6 г., — что если за
О т ц о в и д е т е й меня били палками, за Н о в ь будут лупить бревнами» («Письма», № 2 4 2 ) , а в письме к нему же от 3 0 декабря 1 8 7 6 г.:
«Не сомневаюсь в том, что меня, как говорится, отщелкают на обе корки»
(«Письма», № 2 4 6 ) . И он не ошибся: «Я никогда не подвергался такому
единодушному порицанию в журналах»,—писал Тургенев И. И. Маслову
после появления «Нови» («Письма», № 2 4 9 ) . И — прибавим от себя —
вполне заслуженно, так как «пропаганда среди крестьян — «хождение в народ» — представлены (Тургеневым — М. Т.) бессмысленным делом», а «народники-бунтари изображены в стиле и р о н и ч е с к о г о
гротеска и
шаржа»
(Н. К. Пиксанов, из введения к книге: «Тѵогенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников, М. 1 9 3 0 , стр. X I ) , по отзыву
же Г. А . Лопатина, Тургенев дал « л у б о ч н о е изображение наших революционеров» (разрядка наша — М. Т.).
Принятый сочувственно отдельными лицами (в том числе Лавровым и
Кропоткиным), роман Тургенева вызвал к себе всеобщее отрицательное

отношение, особенно со стороны младшего поколения революцннеров. По
словам В'. Ф . Гинтовт-Дзевалтовского, после появления «Нови» «зеленая
молодежь набрасывалась на И. С. с пеной у рта» (указ. сборник, стр. 3 9 3 ) .
Показателем резко отрицательного отношения к «Нови» со стороны революционной молодежи может служить следующий отзыв Лопатина об этом
произведении: «Даже такие художники-джентльмены, ка* И. С. Тургенев...
посодействовали своими трудами искажению нашего «мученика правды ради»
в глазах нашего общества... У читателя н е в о л ь н о
получается
самбе
неверное
представление
как о внутренних мотивах,
толкающих наших революционеров на избранный ими путь, так и о формах
их деятельности и о степени состоятельности их упований... Если он и не
натравливает общество на носителей новы)( идей... то все-таки с п о с о б с т в у е т с о с т а в л е н и ю у р о д л и в о г о п р е д с т а в л е н и я о новом историческом моменте и его деятелях» (сборник «Из-за решетки», Женева 1 8 7 7 , стр. X V , X V I I I ; разрядка наша — M. Т ) .
Приведенные Кони слова верно передают, таким образом, представление, которое получалось у читателей «Нови».
"О «Любушка»
— « с в я т о ч н ы й рассказ» («из ночных дум старой няни»)
был подписан инициалами « А . Л . » («Вестник Европы» 1 8 7 8 , № 3, стр.
201 — 2 2 9 ) . Т а к и м образом «Воспоминания» Кони расшифровывают фамилию автора этого рассказа.
• 111
Семирадский
Генрих Ипполитович ( 1 8 4 3 — 1 9 0 2 ) — известный художник. Речь идет об имевшей громкий успех в России и за границей картине под названием «Светочи Нерона», за которую Семирадский получил
звание профессора от Академии художеств и дипломы на звание члена от
берлинской, стокгольмской и римской академий.
112
Росей
Эрнест ( 1 8 2 9 — 1 8 9 6 ) — з н а м е н и т ы й итальянский трагик.
1,3
Макс Габриель
(род. в 1 8 4 0 г.) — чешский художник.
114
Александров
Петр А к и м о в и ч — с м . прим. 8 0 .
1,6
Ст. 575 Уст. уг. суд.
«Домогательства участвующих в деле лиц
о вызове новых свидетелей, не опрошенных при предварительном следстзии,
председатель предлагает на разрешение суда, который при. этом принимает
в соображение основательность представляемых к тому причин и важность
обстоятельств, подлежащих разъяснению».
116
Ст. 576 Уст. уг. суд.: «Если участвующее в деле лицо в течение
н е д е л и от объявления ему об отказе в вызове указанных им свидетелей,
заявит, что оно принимает вызов их на свой счет, то делается немедленно распоряжение о вызове сих свидетелей на счет просителя или предоставляется ему
пригласить их в суд от себя, по добровольному с ними соглашению».
117
Андреевский
Сергей Аркадьевич ( 1 8 4 7 — 1 9 1 8 ) — товарищ прокурора Петербургского окружного суда; за отказ выступить обвинителем по
делу В е р ы Засулич был причислен к министерству юстиции, вышел в отставку и вступил в сословие присяжных поверенных. Поэт и критик. С начала 8 0 - х годов помещал в «Вестнике Европы» стихотворные переводы и
оригинальные стихотворения, отмеченные характерным для того времени
пессимистическим колоритом. В качестве литературного критика дал ряд
портретов и художественных «опытов» о Баратынском, Лермонтове, Некрасове, Т у р г е н е в е , Достоевском, Гаршине. См. его «Литературные очерки»,
С П Б . 1 9 0 2 , и «Книга о смерти», Л . 1 9 2 4 , с предисловием (воспоминаниями
о нем) Кони (воспоминания эти см. также А . Ф . Кони. «На жизненном
пути», т. V , Л . 1 9 2 9 , стр. 1 7 8 — 1 9 6 ) .

118
Жуковский
Владимир Иванович — костромской губернский прокурор
(до "реформы суда), затем товарищ прокурора Петербургского окружного
суда. З а отказ выступить обвинителем по делу В'. И . З а с у л и ч переведен
товарищем прокурора в Пензу.
119
Нашумевшее в свое время ( 1 8 7 4 г.) дело миллионера
Овсянникова,
совершившего с корыстными целями поджог Кокоревской мельницы. Д е л о
это было доведено до суда исключительно благодаря Кони, который был
в то время прокурором Петербургского окружного суд-a. О б этом деле см.
А . Ф . Кони, «На жизненном пути», т . I, М . 1 9 1 4 , стр. 17 — 2 6 .

130
Спасович
Владимир Данилович ( 1 8 2 9 — 1 9 0 6 ) — в ы д а ю щ и й с я криминалист и литератор. С 1 8 5 7 — 1 8 6 1 г. — профессор уголовного права
Петербургского университета, откуда ушел вместе с Стасюлевичем, Кавелиным, Пыпиным и др. А в т о р одного из лучших в свое время учебников уголовного права. В 1 8 6 6 г. вступил в сословие присяжных поверенных и выступал в громких процессах, в том числе политических: нечаевцев, Долгушина, Д ь я к о в а и др., и «50-и». Умеренный либерал, в польском вопросе — «угодовец», т. е. сторонник примиреиия поляков с царизмом и аннексии Польши Россией. См. его «Сочинения» в десяти томах,
СПБ.
1 8 8 9 — 1 9 0 2 (судебные речи — тт. V — V I I , речь по делу Овсянникова —
' т . V I , стр. 1 - — 4 8 ) . О нем см. А . Ф . Кони: «Очерки и воспоминания»,
Г П Б . 19Ô6. стр. 7 7 1 — 7 8 2 , и «Отцы и дети судебной реформы», М. 1 9 1 4 .
стр. 2 2 7 — 2 3 5 .
131
J,Сабуров
Николай
Николаевич
(ум. в 1 8 9 6 г.) — прокурор Петербургского окружного суда, впоследствии директор департамента полиции.
133
См. А . Ф . Кони, « Н а жизненном пути», т. V , Л . 1 9 2 9 , стр.
1 8 2 — 1 8 4 (впервые напечатано в издании: С. А . Андреевский, «Книга
о смерти», Л . 1 9 2 4 , стр. 1 2 — 1 3 ) . Подробности переговоров Лопухина
с Андреевским в передаче самого Андреевского см. в статье Р . Кантор.
« К процессу В1. Н . Засулич», «Былое» 1 9 2 3 , № 2 1 , стр. 8 3 — 91 (перепеч. в т. V «На жизненном пути» А . Ф . Кони, прим., стр. 3 5 1 — 3 5 2 ) .

133
Кессель
Константин И в а н о в и ч — т о в а р и щ прокурора Петербургского окружного суда, обвинял В . И. Засулич; позже — прокурор Курского
окружного суда, Варшавской судебной палаты и затем сенатор.
124
Тилиіцльская
катастрофа
произошла в декабре 1 8 7 5 г. на 186-й
версте от Одессы и имела последствием свыше ста человеческих жертв.
125
Гарткевич
Карл Измайлович ( 1 8 4 0 — 1 9 0 4 ) . — член комиссии по
собиранию материалов для нового уголовного уложения; с 1 8 8 2 г. сенатор.
126
Митр
фіния — начальница московской епархиальной Владычне-покровской обшины сестер милосердия и игуменья серпуховского Владычнего
монастыря. Д о пострижения носила имя баронессы Прасковьи Григорьевны
Розен, была дочерью любимца Николая I, главноначальствующего на Кавказе, барона Г. В . Розена. Обвинялась в подлогах, мошенничествах, присвоении и растрате чужого имущества. В с е это творилось под флагом монашеского звания и близости к жене вел. кн. Николая Николаевича — старшего. Дело разбиралось в Московском окружном суде в октябре 1 8 7 4 г.,
и Митрофания была приговорена к лишению прав и к ссылке в Енисейскую
губернию, но по «особому высочайшему повелению» Александра II водворена в Ставрополь-Кавказский. См. ее «Записки баронессы П. Г. Розен,
в монашестве Митрофании». Сообщил князь А . Дадиан. «Русская старина»
1 9 0 2 , № № 1, 5 _ 8, 1 1 — 1 2 .

Гудзий

Как писалась и печаталась ,,Крейцерова соната"
Толстого
I
В конце 80-х и в начале 90-х годов Толстой усиленно работал над художественными произведениями и отчасти над
теоретическими статьями на тему половой любви. К этому
периоду, кроме „Крейцеровой сонаты", „Послесловия" к ней
и статьи „Об отношениях между полами", относится написание „Дьявола", а также начало работы над „Коневской повестью", из которой выросло „Воскресение", и „Отцом Сергием". Одновременно Толстой много писал на эту тему
в письмах к разным лицам, преимущественно к В. Г. Черткову.
Как над большинством своих произведений, и над „Крейцеровой сонатой" Толстой трудился долго и упорно, отбрасывая ранее написанное и заменяя его новым, радикально перерабатывая и комбинируя отдельные редакции повести, исправляя, дополняя и сокращая неоднократно переписанные различными переписчиками ее тексты. 1
Работа эта сопровождалась
многочисленными записями
в дневниках и записных книжках, фиксировавшими процесс
1
К «Крейцеровой сонате» относится шестнадцать рукоансей, хранящихся в трех обширных папках в Государственном Толстовском музее
в Москве и в архиве Толстого при Публичной библиотеке С С С Р им. В. И.
Ленина. Кроме того, автограф двух глав одной из ранних редакций «Крейцеровой сонаты» находится в собрании С т . Цвейга (Австрия, Зальцбург).
Материалы всех этих рукописей составляют девять редакций повести).
(К «Послесловию», к «Крейцеровой сонате» относится двадцать пять рукописей.)

писания,
выражавшими
субъективное
отношение
автора
к своему произведению и намечавшими частичные эпизоды
и ситуации, иногда не воплощенные в повести.
Писание „Крейцеровой сонаты" заняло у Толстого с перерывами не менее двух лет. Как видно из дальнейшего, путь
создания повести был очень сложен, и она в процессе писания
подверглась многочисленным переработкам и коренным переделкам: Толстой далеко не сразу пришел к тому тексту, какой
представлен ее окончательной редакцией.
Так же постепенно, как и сюжетное оформление „Крейцеровой сонаты", созидалось и ее идейное наполнение. В письме
к В. И. Алексееву от 10 февраля 1890 г., говоря о „Крейцеровой сонате", Толстой пишет: „Содержание того, что я писал,
мне было так же ново, как тем, которые читают. Мне в этом
отношении открылся идеал столь далекий от деятельности
моей, что сначала я ужаснулся и не поверил, но потом убедился, покаялся и порадовался тому, какое радостное движение предстоит другим и мне". О том же в сходных выражениях он пишет Г. А. Русанову в письме от 25 апреля того же
года. В „Послесловии" к повести, указав на то, что мысли,
высказанные здесь, покажутся многим странными и даже противоречивыми, Толстой далее говорит: „Это самое чувство
испытывал и я в сильнейшей степени, когда приходил к тем
убеждениям, которые теперь высказываю: я никак не ожидал,
что ход моих мыслей приведет меня к тому, к чему он привел
меня. Я ужаснулся своим выводам, хотел не верить им,
но не верить нельзя было".
Мы не можем с точностью установить время начала работы
над повестью, которая впоследствии получила название „Крейцеровой сонаты". Но приблизительно это время определяется
следующими строками письма Толстого от 14 марта 1889 г.
к Г- А. Русанову, прослышавшему о писании повести: „Слух
о повести имеет основание. Я уже года два тому назад написал начерно повесть действительно на тему половой любви,
но так небрежно и неудовлетворительно, что и не поправляю,
а если бы занялся этой мыслью, то начал бы писать вновь".
Таким образом первый набросок повести относится, видимо,
к 1887 г. Он сохранился в автографе и уже дважды, не вполне
точно, был опубликован.
С. А. Толстая в записи своего дневника от 28 декабря 1890 г.
сообщает, что мысль создать „Крейцерову сонату" внушил
Толстому актер В. Н. Андреев-Бурлак. „Он же,—записывает
Софья Андреевна,—рассказал ему, что раз на железной дороге

один господин сообщил ему свое несчастье от измены жены,
и этим-то сюжетом и воспользовался Левочка". Как явствует
из другой записи С. А. Толстой в том же дневнике, от 21
июня 1887 г., Андреев-Бурлак приехал в Ясную поляну,
чтобы познакомиться с Толстым, 20 июня 1887 г. Следовательно, если полагаться на слова Софьи Андреевны, первая
редакция повести не могла быть написана ранее этого срока. 1
Существенные особенности текста первого наброска сводятся к следующему.
Он прежде всего по объему значительно кратче текста
повести в окончательной редакции. В нем еще нет тех пространных общих рассуждений, какие там ведет Позднышев,
и отношения между его женой и ее любовником, а также
сопровождающие эти отношения эпизоды рассказаны и подругому и гораздо сжатее. Любовник—не музыкант, а художник, и о музыке в этой ранней редакции совсем нет речи.
Первые и последние встречи жены Позднышева с любовником
происходят на даче, там же происходит и убийство ее; связь
с художником у нее начинается гораздо скорее после замужества, чем в окончательной редакции, судя по словам
Позднышева: „Так шло два года" и по тому, что до этого
у нее был всего лишь один ребенок. Между первыми подозрениями жены в неверности и убийством проходит сравнительно значительное время, во всяком случае больше года: художник уезжает и долгое время не встречается с женой Позднышева;
за это время отношения между супругами как будто вновь
налаживаются, но затем он поселяется в той самой деревне, где
на лето поселился Позднышев с женой. Любовная связь возобновляется, муж это подозревает и, чтобы проверить свои
подозрения, сказав жене, что уезжает на сутки в город, возвращается в ту же ночь, замечает у балконной двери быстро
шмыгнувшую фигуру художника, выскочившего затем в окно,
вбегает в дом и убивает жену.
В этой ранней редакции повести о Позднышеве говорится,
что он—по образованию химик. В двух местах, позднее зачеркнутых, Толстой говорит о нем как об ученом химике и даже
профессоре химии. С начала до конца все, что говорит Позднышев, он говорит, обращаясь к „господину с хорошими
1 Еще в конце 60-х годов. Толстым был начат рассказ «Убийца жены» на
тему близкую к т е м е «Крейцеровой сонаты», но писание его прервалось
в самом начале. Т е к с т см. в VII томе полного юбилейного собрания сочинений Толстого.

вещами" и к даме, с которыми у него и происходит разговор;
рассказчик же остается в стороне и ни разу в разговор не
вмешивается. Судя по зачеркнутым строкам, убийца сразу же
должен был объявить* присутствующим, кто он, но вместо
этого он ведет речь о Позднышеве как о своем знакомом
и лишь в конце рассказа под влиянием волнения третье лицо
„он" заменяет первым „я" и, наконец, заявляет: „Я—Позднышев". Общие высказывания Позднышева касаются непосредственно существа половой любви; в них еще нет ни конкретных иллюстраций его мыслей, ни рассуждений о детях, о воспитании юношей и девушек, о половом воздержании женатых,
о безнравственности искусственных мер против деторождения;
нет и нападок на медицину и докторов. Позднышев едет не один,
а с дочкой трех лет, которая, может быть, дочь не его, а художника.
Если уже в ближайших последующих редакциях в центре
повести—судьба людей дворянского, светского круга, то этого
никак нельзя сказать о первой ее редакции. Ниоткуда
не видно из нее, чтобы Позднышев был дворянин или светский богатый человек. Он прежде всего—человек интеллигентной профессии, трудом созидающий свою жизненную
карьеру. О нем сказано: „Работал в университете, работал
потом, добился своего". Нет речи и о беззаботных и безответственных связях Позднышева с женщинами до женитьбы
и о том, что он вел холостую жизнь на манер светской
молодежи. Про его жену сказано только, что она была
„с состояньицем", училась в пансионе, но не доучилась, и при
этом зачеркнуто указание на ее социальное происхождение:
„купеческая дочка". Художник, любовник жены Позднышева,
тоже, видимо, человек не из светской среды: он, так же как
и Позднышевы, живет на даче, а не в имении, и притом
с сожителем, а затем селится на квартире у священника.
Из прочих персонажей повести в первой ее редакции особенно выделяется фигура старика-купца; он также изображен
здесь иначе, чем в редакции окончательной. Ему приданы
черты внутреннего благообразия и традиционного благочестия.
Разводы становятся часты, по его мнению, оттого, что люди
„по любви женятся, а не по закону" (в окончательной редакции
оттого, что „уж очень образованы стали"). Сам он, воспитанный богобоязненными родителями в традиционной морали,
женится именно „по закону", а не „по любви", и потому
живет с женой любовно и в согласии больше шестидесяти лет.
Искушений у него не было, потому что „в сердце у нас

закреплено от родителей", ревность же была побеждена заботой
о жене и жалостью к ней, но если бы жена и изменила ему,
он, по его словам, пожалел бы ее, помог бы ей и продолжал бы
жить с ней, любя ее любовью христианской, а не той, которой учат „романсы".
Этот образ в творчестве Толстого является единственным
случаем идеализации купца и купеческого уклада жизни. Такая
идеализация была для него настолько неорганична, что постепенно, как увидим ниже, в процессе работы над повестью,
Толстой снижал моральный уровень старика купца. Нужно
думать, что образ купца, как он дан в первой редакции,
возник под влиянием таких персонажей Островского, как
Илья Иванович или Агафон (из „Не так живи, как хочется",
любимой драмы Толстого) или Русакова (из „Не в свои сани
не садись").
Образ старика и его речи прямо контрастны образу Позднышева, его поступкам и его речам почти до самого конца
повести: все у старика было как раз наоборот по сравнению
с тем, что было у Позднышева, и этим контрастным сопоставлением двух видов супружеских отношений, приемом антитезы Толстой, видимо, хотел усилить художественный и психологический эффект повести, в конце которой Позднышев
высказывается уже совершенно в духе старика-купца.
В копии, сделанной с автографа, повесть Толстым была
сильно исправлена и значительно дополнена. Историю своей
женитьбы и про убийство жены Позднышев рассказывает теперь
уже не трем пассажирам, а одному лишь рассказчику, причем
рассказ этот значительно подробнее, чем в автографе. Между
женитьбой и встречей с художником проходит десять лет,
во время которых у Позднышевых родилось уже несколько
детей. При обрисовке старика-купца несколько сбавлено его
благочестие: после женитьбы он запил и „сбился с пути",
но покаялся перед женой, и „развязался грех".
Социальная физиономия Позднышева уже не та, что в первой редакции. Он не интеллигент, человек умственного труда,
а помещик-дворянин, единственный сын в чопорной семье,
говорит на иностранных языках, побывав за границей. Дал е е — в зачеркнутых его словах—речь идет о том, что он
заводил скаковых лошадей, эпизодически служил то по земству,
то предводителем дворянства. До женитьбы он ведет легкомысленную жизнь светского холостяка. Одним словом, в основном Позднышев охарактеризован так же, как и в окончательной редакции повести.

И эта вторая редакция повести не поддается точной датировке. Можно лишь предположить, что она относится по времени до марта 1888 г., когда между Чертковым и Толстым
завязалась переписка на тему о половой любви (см. ниже):
многие из тех мыслей, которые в этой переписке высказывал
Толстой, повторены затем в последующих обработках повести,
но в данной редакции они еще не высказаны.
После этого написанное и переделанное было на время оставлено, и Толстой принялся писать повесть заново, присоединив
лишь к новому автографу часть текста из ее второй редакции. Эта
новая, третья редакция повести, однако, не была закончена. В ней
фигурируют в качестве пассажиров лишь рассказчик и убийца
жены с трехлетней девочкой. Имя и фамилия убийцы—Леонид
Степанов. Подробно охарактеризована его наружность и несколько раз подчеркнуты его аристократизм, учтивость, тонкость, образованность и сдержанность. (В первой и во второй
радакции о Позднышеве сказано, что он производил впечатление грубого человека.) Между ним и рассказчиком устанавливается взаимная симпатия, даже любовь. Спутники заводят
разговор на тему о воспитании. По ходу беседы рассказчик
сообщает Степанову о том, что он едет жениться на девушке,
в которую влюблен. Восторженное настроение жениха, идеализирующего любовь и брак, побуждает Степанова высказать
свое мнение о любви. Он ее называет „ужасным чувством",затем сообщает, кто он, и рассказывает историю своей женитьбы и как он убил свою жену. В этом рассказе повторено,
иногда буквально, кое-что из того, что вошло во вторую редакцию повести, но и привнесены новые подробности: Степанов
говорит о том, как женятся молодые люди, как матери,
девушки и портнихи заманивают женихов, как женился он сам
и что он при этом думал и испытывал. Обо всем этом говорится
сходно с тем, что сказано в окончательной редакции повести.
Мысль о женитьбе на девушке — на этот раз одной из трех
дочерей одного среднего чиновника—приходит Степанову
в голову, как и в окончательной редакции, во время катанья
с ней на лодке, а не во время спектакля, в котором участвует
его будущая жена, как во второй редакции. В характеристике
Степановым своей жены здесь не чувствуется злобы против
нее — скорее проглядывает сочувственное к ней отношение.
Он обвиняет самого себя за то, что, зная хорошо все детали
ее внешнего облика, не знал ее души и душой не интересовался. Жена, по его словам, была одновременно существо
грубое, глупое и невежественное до последней степени и
«Звенья» ."N? 2

вместе с тем прекрасный человек, нежная, добрая, наивная
и честная женщина.
Вскоре после женитьбы начинаются ссоры между супругами
и уже во время первой беременности жены—ревность Степанова к товарищу прокурора, ездившему к нему в дом. Место
художника занимает музыкант Трухачевский. Характеристика
его в основном та же, что и в окончательной редакции.
О нем сказано, что он—сын разорившегося барина-помещика,
всегда говорившего по-французски. Д в а его брата — один
аферист, другой пьяница — люди „пропащие, самого низкого
круга". Но, судя по зачеркнутым строкам, вначале о Трухачевском говорилось как о бывшем кавалергарде, страстном
любителе музыки. З д е с ь впервые, хотя и не так подробно,
как в окончательной редакции, идет речь о „Крейцеровой сонате",
которую играют жена Степанова и Трухачевский. Встреча
между ними происходит в городе, куда переселились Степановы для воспитания детей. Через двенадцать лет после их
женитьбы жена родила уже пятеро детей, и врачи запретили
ей больше рожать. Через два дня после исполнения „Крейцеровой сонаты" муж уезжает на съезд мировых судей и так же,
как и в окончательной редакции, получив от жены письмо,
в котором она писала о визите Трухачевского в его отсутствие, взволнованный ревностью, уезжает домой, не кончив дел.
Дальнейший текст не находит себе соответствия в окончательной редакции. Ничего не сказано ни о переживаниях мужа
по дороге домой, ни о том, когда и как он приехал. Между
супругами в день приезда мужа устанавливаются мучительные
отношения, никак на первых порах не высказываемые, но
вскоре между ними происходит бурная ссора из-за того, что
жена отложила отъезд в деревню и тем усилила подозрения
мужа. По приезде в деревню наступает наружное примирение.
Жена хитрит, муж это понимает, но под влиянием любовного
возбуждения, соединенного с чувством презрения к жене, живет
сравнительно покойно. Внутреннего общения между супругами
нет, и вдвоем они обречены почти на полное молчание.
Последние страницы текста третьей редакции посвящены
апофеозу девушки как существа „лучшего в мире". Мужчины
виноваты в том, во что превращается девушка, выходя замуж.
Очень сочувственно и уважительно говорит затем Степанов
о своей жене, вспоминая, какой отзывчивой, склонной к деятельному добру была она, будучи девушкой. Он винит себя
за то, что на первых же порах своей супружеской жизни не
умел поддержать и развить в ней ее хорошие душевные задатки,

и за то, что сам в своей жизни был не на высоте. После
этого текст обрывается на полуфразе: „Все шло по-старому.
Вдруг в один день..."
Эту редакцию повести следует датировать весной 1888 г.
на следующем основании. Как сообщает биограф Толстого
П. И. Бирюков, поводом для написания „Крейцеровой сонаты" 1
послужило исполнение как-то весной в Москве, в Хамовническом доме, сонаты Бетховена, посвященной Крейцеру, скрипачом Ляссотой и С. Л . Толстым (последним на рояле).
Среди многих слушателей были художник Репин и актер
Андреев-Бурлак. В этот день давно знакомая Толстому соната
произвела на него особенно сильное впечатление, 2 и он,
обратившись к Репину и Андрееву-Бурлаку, предложил изобразить эту сонату доступными всем трем средствами искусства. Сам он взялся написать рассказ, который должен был
прочесть перед публикой Андреев-Бурлак, прекрасный чтец,
а Репину предложено было написать на эту тему картину, которая должна стоять на сцене во время чтения Андреевым-Бурла' Точнее—для введения в повесть мотива музыки и для установления
связи
повести с определенным музыкальным произведением, именно
с сонатой Бетховена, посвященной Крейцеру. H
Г.
2 Еще в 1876 г.
летом в Ясной поляне гостил свойственник Толстого
И. М. Нагорнов, талантливый скрипач, пользовавшийся большим успехом
в Италии и Франции. По словам С. Л . Толстого, он играл в Ясной поляне
«Крейцерову сонату», и эта игра также произвела на Толстого большое
впечатление. С . Л. Толстой в ы с к а з ы в а е т также предположение, не зародилась ли уже тогда у Толстого мысль написать повесть на эту тему и не
был ли Нагорнов до известной степени
прототипом
Трухачевского.
(См. С . Л Толстой, «Музыка в жизни Л. Н. Т о л с т о г о » — « Л е в Николаевич
Толстой. Юбилейный сборник». Собрал и редактировал H. Н. Г у с е в . Гос
издат. М. 1929, стр. 30.) Определеннее об этом говорит С . А . Толстая
в своих неизданных записках «Моя жизнь»: «Как-то летом приехал к нам
И. М. Нагорнов, брат мужа племянницы Вари, рожденной гр. Толстой. Этот
Ипполит Нагорнов учился в Парижской консерватории, был пошлого, смазливого типа, который Л е в Николаевич воспроизвел в скрипаче «Крейцеровой
сонаты». Человек он был добродушный, совсем не образованный и до т о г о
духовно бедный, что не знаешь, о чем с ним говорить. Н а иностранных
языках он говорил прекрасно. Н о когда он играл на скрипке, все приходили
в восторг, начиная с Л ь в а Николаевича. Л е в Николаевич, занимавшийся
тогда усердно музыкой, сам аккомпанировал Нагорному на фортепиано.. .
Начиная с маленькой одиннадцатилетней моей Тани и кончая сестрой моей
Таней, Варя Нагорнова, г у в е р н а н т к а — в с е были влюблены в Ипполита Нагорнова в дни его пребывания в Я с н о й поляне, но влюбиться в Нагорнова
как в человека было невозможно. У меня было к нему какое-то брезгливое
чувство: что то в нем было нечистое, чувственное и грязное, как раз те
свойства, которые я ненавижу.. • Какое странное впечатление произвела
тогда на в с е х соната Крейцера! Е щ е тогда, вероятно, она вдохновила и Л ь в а
Николаевича» («Моя жизнь», т. III, стр. 4 6 4 — 4 6 6 . )

ком рассказа. Предложение это было принято, но выполнено
одним лишь Толстым. Бирюков сообщает, что ему пришлось
присутствовать на чтении Толстым начала повести АндреевуБурлаку, который тут же сам пробовал читать ее. Так как
Андреев Бурлак умер 10 мая 1888 г., то, следовательно, незаконченная третья редакция, которая впервые связалась с„Крейцеровой сонатой", была написана до этого времени; само же
исполнение сонаты в Москве в присутствии Репина и АндрееваБурлака состоялось, очевидно, незадолго до этого, также
весной этого года, так как с Андреевым-Бурлаком Толстой,
как сказано выше, познакомился лишь в июне 1887 г.
После этого в работе над „Крейцеровой сонатой" наступает
перерыв, длящийся около года. В списке намеченных Толстым
к разработке сюжетов, хранящемся в Государственном Толстовском музее в Москве и датируемом приблизительно концом ноября 1888 г., значится и „Крейцерова соната". Возобновилась работа над повестью, видимо, не ранее апреля 1889 года.
23 марта этого года Толстой поехал в гости к своему другу
кн. С. С Урусову в с. Спасское и привез туда с собой начатые работы. В Спасском Толстой пробыл до 8 апреля и работал над комедией „Исхитрилась!" (позднее озаглавленной
„Плоды просвещения"), корректурами статьи об искусстве
и над „Крейцеровой сонатой".
Работа над текстом повести, проделанная в Спасском,
в основном свелась к следующему. В результате комбинации
второй и третьей редакции в повесть вновь были введены
персонажи, отсутствующие в третьей редакции: господин
с хорошими вещами, о котором сказано, что он—адвокат, дама,
старик-купец и приказчик. Фамилия убийцы—вновь Позднышев. С ним попрежнему едет трехлетняя девочка. О своей
жизни и семейной драме Позднышев рассказывает, обращаясь лишь к рассказчику. Образ старика-купца значительно
изменен: нравственное благообразие его очень сбавлено,
сбавлен и морализирующий элемент в его речах. Зачеркнут
его рассказ о своей женитьбе „по закону", а не по „романсам", о его „грехе", о приказчике, к которому он приревновал
жену. Вместо этого написан новый текст, который приближает
характеристику старика к той, какая читается в окончательной
редакции. Жену свою, которая теперь оказывается уже дочерью
не среднего чиновника, а когда-то очень богатого но разорившегося барина, Позднышев характеризует здесь как „женщину
самую среднюю", тщеславную, недаровитую и озабоченную
только тем, чтобы нравиться окружающим. Все положительные

черты ее, особенно в пору ее девичества, приданные ей
в тексте третьей редакции, здесь исключены и вместе с тем
ослаблена сила самобичевания Поэднышева за свое отношение
к жене. Упоминание о товарище прокурора и о ревности к нему
Позднышева выпущено. Далее—впервые написаны страницы,
в которых идет речь в подробностях о жизни Позднышева
до женитьбы, о его первом падении (в зачеркнутом варианте
описаны две проститутки и разговор с ними мальчика Позднышева и его брата), о половых излишествах в супружеской
жизни, о рабстйе женщины (главы IV, XIII и X I V в окончательной редакции).
По возвращении из Спасского в Москву Толстой продолжал
работу над „Крейцеровой сонатой", переделывая ранее написанное и комбинируя прежний материал с вновь написанным.
Результатом этой работы на первых порах было создание
новой—пятой—законченной редакции повести, которая создалась на основе объединения четвертой и второй редакций.
Таким образом музыкант был вновь заменен художником, и мотив музыки из повести удален. Роман жены Позднышева
с художником и убийство ее рассказаны здесь очень близко
к тексту второй редакции. Добавлены в пятой редакции рассуждения Позднышева о властвовании женщин, о целомудрии
как об идеале всякого человека и о половом воздержании
в браке, рассказ его о ссорах с женой, о ревности, о детях
(соответственно главам IX, XI, XII, частично X V и X V I окончательной редакции).
* В это время Толстой занялся чтением книг о шекерах,
американской секте, проповедывавшей безбрачие, общность
имущества
и
обязательный
труд
для
всех
членов
секты. В то же время он получил от одного шекера письмо
с приложением книг и трактатов, посвященных их учению;
9, 10 и 13 апреля и 22 мая Толстой отмечает в дневнике,
что читал шекеров. 9 апреля он записывает: „Читал шекеров.
Прекрасно. Полное половое воздержание. Как странно, что
я теперь, когда занят этими вопросами, получил это", и в записи 13 апреля добавляет: „Все думаю, и вопрос остается
вопросом". 11 апреля он пишет Черткову о том, что, гостя
у Урусова, кончил статью об искусстве и комедию „Исхитрилась", позднее озаглавленную „Плоды просвещения", и затем добавляет: „И потом писал и пишу повесть, рассказ
о любви плотской, о половых отношениях в семье. И это
серьезнее. Может быть, нужно. И как всегда бывает, когда
чем занят хорошим в этом направлении, поддерживая его,

складываются внешние события. На-днях получил письма
и брошюры от шекеров из Америки. Знаете ли вы их учение?
В особенности против брака, т. е. не против брака, а за идеал
чистоты сверх брака? Это—вопрос, который занимает меня,
и именно как вопрос". Знакомство с идеями шекеров еще
более утвердило Толстого в его взгляде на абсолютное целомудрие как на то, к чему должен стремиться всякий человек.
Этот взгляд заявлен был впервые Толстым в письмах к Черткову от 9 (?) октября и 10 ноября 1888 г. В первом письме
Толстой писал: „Я думаю, что для блага человека ему, мужчине и женщине, должно стремиться к полной девственности,
и тогда выйдет с человеком то, что должно".
Результатом знакомства с учением шекеров, укрепившим
Толстого в его взглядах на брак и целомудрие, были страницы,
написанные на эту тему и вошедшие в одну из рукописей повести.
Здесь, в тексте, соответствующем XI главе окончательной
редакции, на этих страницах читается между прочим следующая фраза: „А вы знаете, что я убедился, что шекеры правы.—
Какие шекеры?—Шекеры, американская секта, проповедующая
безбрачие, утверждающая, что Христос был не женат и что
Христа не может быть женатого". С другой стороны, на этих
страницах Толстой развивал, а иногда только перефразировал
мысли на эту тему, высказанные им в письмах к Черткову
от 23 — 25 марта, 9 (?) октября и 10 ноября 1888 г. В этих
письмах Толстой отвечал на вопросы и сомнения по поводу
целомудрия и брака, высказанные как самим Чертковым, так
и сектантом Г. М. Ещенко, корреспондентом Толстого. Таким
образом можно думать, что вопросы половой любви, волновавшие Черткова и некоторых других корреспондентов Толстого и вызывавшие последнего на пространные и обстоятельные ответы на них, предопределили собой введение в повесть тех пространных общих рассуждений на тему о половой
любви, которые вложены в уста Позднышева- Сам Толстой
косвенно подтверждает зависимость „Крейцеровой сонаты"
от тех .обращений, с которыми к нему адресовались его корреспонденты. Так, в дневнике под 9 мая 189Э г. он записы
вает: „Нынче думал: многие из тех мыслей, которые я высказывал в последнее время, принадлежат не мне, а людям,
чувствующим родство со мною и обращающимся ко мне
с своими вопросами, недоумениями, мыслями, планами. Так,
основная мысль, скорее сказать, чувство „Крейцеровой сонаты"
принадлежит одной женщине, славянке, писавшей мне комическое по языку письмо, но значительное по содержанию, об

угнетении женщины половыми требованиями. Мысль о том,
что стих Матфея: „если взглянешь на женщину с вожделением"
и т. д. относится не только к чужим женам, но и к своей,
передана мне англичанином, писавшим это. И так много
других".1
Можно думать, что поддержку себе в своих взглядах на воздержание в брачной жизни и импульс для энергичной защиты
этих взглядов Толстой нашел в книге А. Стокгэм „Tokology,
a book for every Woman", которая была прислана ему автором
в середине ноября 1888 г. и о которой он писал Черткову
17 ноября того же года: „Третьего дня я получил из Америки
книгу одной женщины-доктора (она писала мне) под заглавием
„Tokology, a book for every Woman" Стокгэм, книгу вообще
превосходную в отношении гигиеническом, но, главное, трактующую в одной главе о том самом предмете, о котором мы
с вами переписывались, и решающую вопрос, разумеется,
в том же смысле, как и мы". Толстой имеет здесь в виду
главу XI этой книги, озаглавленную: „Целомудрие в супружеских отношениях". Мысли, высказанные Толстым в „Крейцеровой сонате" и затем в „Послесловии" к ней по вопросу
о целомудрии в брачной жизни, настолько близки, иногда даже
по форме, к мыслям на этот счет Стокгэм, что можно, кажется,
говорить не только о случайном совпадении высказываний
обоих авторов. (Главы повести, трактующие об этот предмете,
написаны были вчерне после прочтения Толстым книги
Стокгэм.) Осенью 1889 г. Стокгэм, приехав в Россию, побывала
у Толстого в Ясной поляне. В 1891 г. „Токология" появилась
в русском переводе С. Долгова с очень сочувственным предисловием Толстого.
Работа над пятой редакцией повести продолжалась приблизительно полтора месяца, сопровождаясь отметками и записями в дневнике и записной книжке. 2 июля Толстой записал
в дневнике: „Писал „Крейцерову сонату". Недурно. Кончил все.
Но надо все теперь сначала поправить. Запрещение рожать
надо сделать центральным местом. Она без детей доведена
до необходимости пасть. Еще про эгоизм матери. Самопожертвование матери ни хорошо ни дурно, так же как труд.
' В архиве Толстого при Ленинской библиотеке .хранится письмо, о котором говорит Толстой. Оно не подписано и, вероятно, судя по некоторым
особенностям языка, написано чешкой. На нем дата — 1 5 февраля 1886 г.
и место написания — лавра (видимо, Троице-Сергиева лавра). Знакомство
с этим письмом убеждает однако, что Толстой преувеличил его значение
для своей повести.

И t o и другое хорошо только когда разумно, любовно. А труд
для себя и самопожертвование для своих исключительно
детей — дурно".
Нужно думать, что эта запись указывает на окончание пятой
редакции „Крейцеровой сонаты". Вслед за этим Толстой стал
довольно интенсивно работать над переделкой этой редакции,
и в результате создалась шестая редакция повестиСущественные ее отличия от предыдущей сводятся к следующему.
Упоминание о девочке, едущей с Позднышевым, зачеркнуто,
но дальше, во второй половине текста, во вставке, Толстой,
очевидно по забывчивости, заставляет Позднышева говорить
следующее: „Но тут, несмотря на предписанья мерзавцев не
рожать, она родила вот эту самую крошку". Повесть значительно
дополнена. Особенно много дополнений сделано во второй половине текста: почти заново написана глава о ревности,о воспитании
детей и эгоистической любви к ним матерей, о нравственной высоте девушек. Осуществлено и то, что намечено в записи дневника 2 июля. Вторая часть повести и развязка ее в этой редакции такова. Уехав на съезд мировых судей, Позднышев начинает
ревновать жену к Трухачевскому и стремительно уезжает домой.
Дома он застает ее одну за обычными занятиями, но от
тетки узнает, что в его отсутствие был Трухачевский. Жена
откладывает условленный заранее отъезд в деревню, муж
укрепляется в своих подозрениях. Между супругами происходит бурная сцена и затем примирение. Жена обещает не встречаться с Трухачевским. Через несколько дней Позднышев
уезжает в деревню.
Несмотря на запрещение врачей рожать, жена рожает девочку,
как догадывается Позднышев, не от него. Жизнь в деревне
у Позднышева проходит „в пьянстве" охоты, чтения романов,
в „пьянстве" курения, еды, вина, карт,—все это делается для
того, чтобы забыться. Однажды жена под разными предлогами
с сестрою уезжает в город. У Позднышева закрадывается подозрение, что жена не спроста это сделала. Подозрение это
усиливается после того, как приехавший к нему мировой судья
сообщает ему о том, что в город приехал Трухачевский, с тем
чтобы дать концерт. Позднышев в волнении, с которым он
не в силах совладать. Он не спит ночь, и окружающие замечают его возбуждение. Поздно вечером приезжает жена, и по
ее счастливому, удовлетворенному виду Позднышев убеждается
в том, что она в город ездила для встречи с Трухачевским
и там с ним действительно встретилась. Под маской спокой-

ствия он все же старается окольными вопросами выяснить,
могла ли она видаться наедине с Трухачевским, и убеждается,
что это могло быть. Остается последний и самый верный
способ узнать истину: будет ли она ночью, как жена Урия,
искать сближения с мужем, чтобы скрыть свой грех? Так
именно и случается, и Позднышев, окончательно убежденный
в измене жены, закалывает ее кинжалом.
К работе над шестой редакцией „Крейцеровой сонаты" относится также ряд записей и упоминаний в дневнике и в записной книжке. Приводим две наиболее существенные дневниковые записи. 4 июля Толстой записывает: „Утром и вчера
вечером много и ясно думал о „Крейцеровой сонате". Соня
переписывает, ее волнует, и она вчера ночью говорит о разочаровании молодой женщины, о чувственности мужчин, сначала
чуждой, о несочувствии к детям. Она несправедлива, потому
что хочет оправдываться, а чтобы сказать и понять истину,
надо каяться. Вся драма повести, все время не выходившая
у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувственность.
Доктора запретили рожать. Она напитана, напряжена, и все
соблазны искусства. Как же ей не пасть? Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого, что он убил ее прежде,
когда возненавидел, что искал предлога и рад был ему".
24 июля в дневнике записано: „Я начал „Крейцерову сонату".
Думал: я пишу „Крейцерову сонату" и даже „Об искусстве"—
и то и другое—отрицательное, злое, а хочется писать доброе...
Поработал над „Крейцеровой сонатой". Кончил начерно. Понял,
как всю надо преобразовать, внеся любовь и сострадание к ней".
Закончив начерно работу над повестью 24 июля, Толстой
принялся за ее переделку, которая составила седьмую редакцию „Крейцеровой сонаты". Она закреплена преимущественно
в рукописи, датированной 28 августа 1889 г. и озаглавленной
„Как муж убил жену".
Намерение „преобразовать" повесть, внеся в нее „любовь
и сострадание к ней", т. е. к жене Позднышева, о чем говорится в дневниковой записи 24 июля, Толстым было осуществлено и в работе над седьмой редакцией „Крейцеровой сонаты" в минимальной степени. Оно обнаружилось лишь
в следующих словах Позднышева, в которых передается его
отношение к жене после убийства ее: „Я в первый раз увидал в ней человека, сестру и не могу выразить того чувства
умиления и любви, которое я испытал к ней".
Важнейшие отличия седьмой редакции от предыдущей следующие.

Вслед за эпизодом игры Трухачевского с женой Позднышева введен эпизод его визита к Позднышевым. Муж возвращается с выставки домой и застает у себя Трухачевского.
Это возбуждает его ревность (ср. конец X X I главы в окончательной редакции). Вслед затем идет эпизод ссоры Позднышевых и их примирения и краткий сравнительно с окончательной редакцией эпизод исполнения „Крейцеровой сонаты".
Далее рассказывается об отъезде Позднышева на съезд мировых рудей и его неожиданном возвращении домой. Эпизод
обратной поездки из уезда к себе домой и сопутствовавшие ей переживания Позднышева, а также эпизод убийства
и все дальнейшее до конца повести написано заново. Ряд
подробностей, имеющихся в тех же эпизодах в окончательной
редакции, здесь еще пока отсутствует. Застав жену наедине
с Трухачевским, Позднышев дважды стреляет в него, но не
попадает и затем двумя выстрелами смертельно, ранит жену.
Умирающая жена просит у мужа прощения, а не выказывает
ему свою ненависть, как в окончательной редакции. Вначале
Толстой решил было рассуждения Позднышева о целомудрии
и о браке, вошедшие в окончательной редакции повести в
XI главу, перенести в самый конец повести, но затем отказался
от этого намерения.
В этой редакции, кроме того, сделан целый ряд смысловых
и стилистических исправлений сравнительно второстепенного
значения.
Работа над седьмой редакцией „Крейцеровой сонаты", судя
по дневниковой записи, началась 26 июля 1889 г. и продолжалась месяц с лишком. Ряд заметок о ней—в дневнике и в записной книжке.
28 августа в дневнике записано: „Встал рано и сейчас же
сел за работу и часа четыре писал „Крейцерову сонату". Кончил.
Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен—не то". На следующий день, 29 августа, Толстой отмечает в дневнике: „Немного поправлял до завтрака", и в тот же
день записывает: „Думал о том, что я вожусь с своим писаньем „Крейцеровой сонаты" из-за тщеславия; не хочется
перед публикой явиться не вполне отделанным, нескладным,
даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве
отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо
быть юродивым и в писании".
Судя по этой записи, Толстой, закончив 29 августа работу
над седьмой редакцией „Крейцеровой сонаты", решил, видимо,

не подвергать повесть дальнейшим переделкам. В дневнике
под 31 августа записано: „Вечером читал всем „Крейцерову
сонату". Поднял всех. Это очень нужно. Решил печатать
в „Неделе".
Ф а к т чтения повести окружающим и решение ее печатать
свидетельствует о том, что Толстой считал в это время свою
повесть уже более или менее законченной. 1 сентября читал
„Крейцерову сонату" вновь H. Н. Ге-старшему и сыну Льву
Львовичу, о чем говорит дневниковая запись под этим числом:
„Вечером читал Н. Н- Ге и Леве, который уезжает завтра,
„Крейцерову сонату". На всех и больше всего на меня произвело большое впечатление: все это очень важно и нужно. Очень
взволновало".
Однако вскоре Толстой испытывает неудовлетворенность тем,
что им написано. 17 сентября в дневнике записано: „Перечел
„Крейцерову сонату". Очень не понравилось". В связи с этим
отправка повести в печать была отложена, и Толстой вновь
принялся за работу над ней. 17 сентября он записывает в дневник: „Встал и с охотой взялся за работу над „Крейцеровой
сонатой". Это была работа над восьмой редакцией повести,
длившаяся тоже месяц с лишним. Э т а редакция распространилась в многочисленных списках и литографированных и
гектографированных изданиях и стала достоянием широких
читательских кругов. По сравнению с предшествующей редакцией в ней, в деталях, очень много изменений и дополнений.
Важнейшие отличия восьмой редакции от седьмой сводятся
к следующему.
Текст XIV главы, заключающей в себе рассуждение Позднышева о воспитании женщин, значительно дополнен. В тексте
X V главы, кроме новых деталей в рассуждениях Позднышева
о ревности, в его уста вложены суровые нападки на докторов.
Далее—сюда впервые введен эпизод бурной ссоры Позднышева
с женой незадолго до появления Трухачевского, ссоры, закончившейся уходом жены к сестре и попыткой отравиться (глава X X ) .
Значительным исправлениям подверглись все последние главы
повести, начиная с эпизода появления Трухачевского в доме
Позднышева. Прежде всего Толстой еще раз попытался указать на ряду с отрицательными на положительные стороны в
натуре жены Позднышева. Она, несмотря на ряд отталкивающих качеств—„в самой глубине души добрый, великодушный,
почти святой человек, способный мгновенно, без малейшего
колебания и раскаяния отдать себя всего, всю свою жизнь
другому". Отрицательная характеристика двух братьев Труха-

невских, бывшая в предшествующих редакциях, зачеркивается.
В тексте XXIII главы введены рассуждение Позднышева о музыке и его рассказ о впечатлении, произведенном на него
исполнением „Крейцеровой сонаты". Зачеркнуты следующие
слова Позднышева, в которых он передает то, что услышал,
подойдя к двери, за которой находились его жена и Трухачевский: „Да, я услыхал то, что не оставило во мне ни малейшего сомнения. И они не спешили, не торопились". В результате явное доказательство физической измены жены заменилось лишь более или менее правдоподобной догадкой о
такой измене. Орудие убийства—вновь кинжал, а не револьвер. Так же как и в окончательной редакции, умирающая женщина выказывает Позднышеву свою ненависть, а не просит
у него прощения.
К работе над этой редакцией „Крейцеровой сонаты" относятся следующие упоминания.
Вслед за записью 17 сентября в дневнике записано под
18 сентября: „Сел за работу". 19 сентября там же записано:
„Усердно писал, поправляя „Крейцерову сонату". Д о начала
действия все исправно, потом нехорошо". Последнюю запись нужно понимать, очевидно, в том смысле, что „все исправно" до эпизода появления Трухачевского в доме Позднышева, откуда собственно и начинается действие. Как раз эта
часть повести, в которой развертывается „действие", подверглась особенно усиленной переделке.
20 ноября, очевидно в связи с работой над „Крейцеровой
сонатой", Толстой записал в дневник: „Писал мало". На следующий день, 21-го, он там же записывает: „Писал " м н о г о .
Окончательно решил переделать, не надо убийства". Но это
решение никак не отразилось в работе над повестью: в рукописном материале, относящемся к „Крейцеровой сонате", нет
никаких намеков на то, что Толстой это свое намерение привел в исполнение или даже пытался его осуществить. Нужно
дуѵать, что дальше замысла дело не пошло, судя по дневниковой записи следующего дня, в которой идет речь о том,
что убийство должно быть исключительно из-за ссоры: „Стал
заниматься „Крейцеровой сонатой", которая уже совсем не
„Крейцерова соната". Все клонится к тому, чтобы убийство
было просто из-за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и
жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило".
История, о которой пишет Толстой—драма, происшедшая
в Одессе в семье учителя Заузе. Нелады между супругами
привели к тому, что муж повесился, а жена после этого за-

резала троих своих детей и затем сама покончила с собой,
выбросившись с четвертого этажа. Об этом случае Толстой
прочел в № 38 газеты „Неделя" от 17 сентября 1889 г.
Но и эта версия не была никак разработана и не нашла
себе никакого отражения в рукописях. В дневниковых записях
ближайших дней—дальнейшие отметки о работе над повестью.
1 октября Толстой записал в дневник: „Утром писал новый
вариант „Крейцеровой сонаты", недурно, но лениво. Делаю
для людей, и потому так трудно". Вероятно, здесь имеется
в виду текст рукописи, в которой написан эпизод ссоры Позднышева с женой незадолго до появления в их доме Трухачевского (глава X X ) . 9 октября в дневнике, также очевидно
в связи с работой над „Крейцеровой сонатой", записано,
„Много поправил, начало". К этому времени Толстой уже охладел к своей работе над повестью, и это охлаждение, возможно, было результатом общего упадка его настроения.
О том и о другом свидетельствуют следующие дневниковые
записи. 10 октября: „Пересматривал и поправлял все сначала.
Испытываю отвращение от всего этого сочинения. Упадок
духа большой". 13 октября: „Хорошо поправлял надоевшую
повесть". 16 октября в дневнике записано: „Унылость, грусть,
раскаяние, только бы вредить себе и другим. Много писал,
поправлял „Крейцерову сонату". Давно не испытывал такого
подавленного состояния". 18 октября там же отмечено: „Все
так же поправлял, и не без польіы, „Крейцерову сонату",
а 21 октября Толстой записывает: „Я очень усердно до пяти
часов поправлял последнюю часть „Крейцеровой сонаты". Недурно".
Видимо, этим числом нужно датировать окончание работы
Толстого над восьмой редакцией „Крейцеровой сонаты", т. е.
над той редакцией, которая получила преимущественное распространение в литографированных изданиях и рукописных
списках.
После этого работа над повестью была на некоторое время
отложена. 31 октября Толстой записывает в дневник: „Вчера
получил длинное письмо от Черткова. Он критикует „Крейцерову сонату". Очень верно, желал бы последовать его совету,
да нет охоты. Апатия, грусть, _ уныние". З д е с ь речь идет о
письмах Черткова от 27 и 28 октября. В них Чертков сообщал
х> своем впечатлении от повести, прочитанной им по черновой
рукописи. В первом письме Чертков указывает на то, что
рассуждения и мысли Позднышева о половом вопросе слишком
вплетены в самое повествование его о том, как он убил жену,

вследствие чего повествование теряет в живости и естественности, а рассуждения стесняются необходимостью не быть
слишком подробными и обстоятельными, чтобы не противоречить характеру и состоянию рассказчика. Чертков рекомендовал сосредоточить все рассуждения Позднышева о половой
жизни в первой части повести, так, чтобы они изредка прерывались вопросами, одобрениями или возражениями со стороны слушателя, во второй же части, по мнению Черткова,
Позднышев в подтверждение своих взглядов должен рассказать свою жизнь и то, как он убил жену, не вдаваясь ни
в какие теоретические рассуждения о брачной жизни. Далее
Чертков рекомендует в заключение в какой-либо форме дать
более всестороннее освещение вопроса. Во втором письме
Чертков советует показать дальнейший духовный рост личности Позднышева и пробуждение в нем истинного христианина.
В ответ на эти письма Толстой писал Черткову: „Ваши
фантазии и критики, особенно в первом письме, все справедливы. Спасибо за них, я хочу воспользоваться ими. Я даже
начал писать послесловие, ответ на вопрос: что думает сам
автор о предмете рассказа. Я бы желал написать это. Как
бог даст". 2 ноября Толстой записывает в дневник: „Получил
письмо от Тани-сестры о чтении „Крейцеровой сонаты". Производит впечатление. Хорошо, и мне радостно". В письме этом,
обращенном Т. А. Кузминской к С. А. Толстой, идет речь
о чтении на квартире у Кузминских в Петербурге 2 8 октября списка повести, привезенного М. Л. Толстой и ею же
переписанного. На чтении в числе многих других присутствовали H. Н. Страхов, беллетрист Г. П. Данилевский, поэт
А. Н. Апухтин, А. А. Толстая. Читал повесть А. Ф . Кони.
Таким образом к 28 октября редакция, легшая в основу литографированных изданий, была переписана и стала достоянием
слушателей, а вскоре и читателей. 7 ноября Толстой записывает в дневник: „Получаю письма, что „Крейцерова соната" •
действует, и радуюсь. Это нехорошо". Видимо, вскоре после
окончания работы над восьмой редакцией Толстой принялся
за писание послесловия к повести, и дальнейшая работа над
самой повестью замедлилась.
Сознавая недостатки ее с художественной точки зрения.
Толстой, однако, не чувствовал себя в силах устранить
их. В ответ на критические замечания H. Н. Страхова по
поводу „Крейцеровой сонаты", высказанные им в письме
от 5 ноября, сходные в основном с замечаниями Черткова,

Толстой писал ему 17 ноября: „Спасибо, Николай Николаевич, за письмо. Я очень дорожил вашим мнением и
получил суждение гораздо более снисходительное, чем ожидал.
В художественном отношении я знаю, что это писание ниже
всякой критики: оно произошло двумя приемами, и оба приема
несогласные между собой, и от этого то безобразие, которое
вы слышали. Но все-таки оставляю как есть и не жалею, не
от лени, но не могу поправить: не жалею же оттого, что знаю
верно, что то, что там написано, не то что небесполезно,
а наверное очень полезно людям и ново отчасти. Если художественное писать, в чем не зарекаюсь, то надо сначала и
сразу".
Отказавшись от коренной переработки „Крейцеровой сонаты" в плане чисто художественном, Толстой, однако, не отказался от мысли о дальнейшей работе над ней вообще.
С 10 по 24 ноября он был поглощен работой над „Историей Фредерикса", позднее озаглавленной „Дьявол", и интенсивная работа над переделкой „Крейцеровой сонаты"
падает на начало декабря, когда была закончена последняя—
девятая по счету—редакция повести. 5 декабря Толстой записывает в дневник: „Сел за „Крейцерову сонату" и не разгибаясь писал, т. е. поправлял, до обеда. После обеда тоже". На
следующий день там же им записано: „Встал в семь и тотчас за
работу. Прошелся перед завтраком и опять за работу и до
самого обеда. Просмотрел зачеркнутое. Просмотрел, вычеркнул, поправлял, прибавлял „Крейцерову сонату" всю. Она
страшно надоела мне. Главное тем, что художественно неправильно, фальшиво". 7 декабря в дневнике Толстой вновь отмечает, что он „занимался" „Крейцеровой сонатой". Наконец
последняя дневниковая запись, относящаяся к работе над
„Крейцеровой сонатой",—8 декабря: .„Поправлял „Крейцерову
сонату"... Надоела „Крейцерова соната". Этим числом нужно,
видимо, датировать окончание работы Толстого над девятой
и последней редакцией „Крейцеровой сонаты".
Существенные отличия этой редакции от редакции предшествующей сводятся к следующему.
В XIV главе смягчено рассуждение Позднышева о воспитании девушек, сводящемся и, по его мнению, единственно к пленению мужчин, и совершенно выброшено место, где идет речь
о страданиях девушек от возбуждения чувственности и о ее проявлениях у них в присутствии мужчин. В литографированной редакции говорится о том, что всякая девушка, дажё такая,
которая стремится к учености или гражданской доблести,

главной задачей своей ставит пленить мужчину и что из
десяти девушек девять невыносимо страдают в период зрелости и потом, если они в двадцать лет не выходят замуж,
а в присутствии любого мужчины чрезмерно оживляются и
возбуждаются.
Из X V главы исключена большая часть ее, именно почти
все, что в ней говорится о ревности вообще и в частности
о ревности Позднышева к своей жене. С другой стороны,
в этой главе добавлен рассказ Позднышева о судьбе его
детей и сказано, что он едет на юг, где у него есть домик
и садик.
Глава XVI, в которой идет речь о воспитании детей, коренным образом 4 переделана и сокращена- Из нее удалено все,
что ранее говорилось там об отсутствии у матерей духовной
любви к своим детям, а также сокращено то место, где сопоставляется любовь к детям у женщин и животных.
В главе XVII в литографированной редакции Позднышев
говорит о том, что его жена, выходя замуж, нравственно
была несравненно выше его, как всегда всякая девушка несравненно выше мужчины, потому что несравненно чище его,
что „рядовая девушка, молодая девушка до двадцати лет, большею частью прелестное существо, готовое на все самое прекрасное и высокое", и что, наконец, девушка, становясь женщиной, продолжает быть выше мужчины в нашем быту. И
далее Позднышев объясняет, почему все это так. В окончательной редакции вся эта речь Позднышева о преимуществах
девушек и женщин над мужчинами исключена.
Вообще окончательная редакция по сравнению с предшествующей кратче. В ней, кроме того, некоторые абзацы переставлены иногда из одной главы в соседнюю и сделано много
стилистических исправлений.
В письме к Толстому от 25 декабря 1889 г. Чертков просит
поблагодарить М. Л. Толстую за переписанный ее рукой экземпляр „Крейцеровой сонаты", на-днях им полученный. Очень
высоко расценивая повесть в целом, Чертков указывает на
излишество рассудочных отступлений в речах Позднышева, не
вяжущихся с его состоянием в момент рассказа. Эти рассуждения, по мнению Черткова, а также А. К. Чертковой, и
И. И. Горбунова, с которыми Чертков советовался по этому
вопросу, следовало бы выделить особо. Тут же Чертков предлагает Толстому вернуть ему экземпляр повести с указанием
тех мест, которые следовало бы выделить. В заключение он
вновь настаивает на необходимости написать послесловие,

в котором были бы сведены к единству все мысли, высказанные в повести.
Но письмо это было получено Толстым уже после того, как
им была закончена работа над последней редакцией „Крейцеровой сонаты". Все же Толстой и после этого не покидал
мысли воспользоваться сделанными ему указаниями. В письме
к Черткову от 31 декабря он писал: „В том, что вы говорите
мне, очень много есть справедливого, и я рад всегда совету
от вас. Я Стаховича просил заехать к вам и сказать, что
очень желаю видеть ваши и Ивана Ивановича (Горбунова.—
Н. Г.) отметки в моей повести. Непременно воспользуюсь
ими". Но, пообещав воспользоваться замечаниями Черткова и
Горбунова, Толстой, однако, не сделал этого и в основном
никак не изменил редакции повести, окончательно сложившейся
в начале декабря 1889 г.
Те творческие усилия, колебания и та явная неуверенность
в соответствии написанного с задуманным, которые сказываются в процессе работы над „Крейцеровой сонатой", видимо, и были причиной полного охлаждения и даже отвращения Толстого к своему произведению. Не малую роль в этом
собственном недоброжелательстве к написанной повести играло,
конечно, и то, что она самым тесным образом была переплетена с интимными переживаниями и отношениями самого автора, в ту пору весьма противоречивыми и не всегда строго
последовательными. Теория, усвоенная разумом и проверенная
моральным и религиозным сознанием, приходила в столкновение с практикой личной жизни и непреодоленными инстинктами, и отсюда—неизбежная депрессия и недовольство написанным.
Набросанная вчерне сравнительно краткая повесть, в которой сюжет не был перегружен морализующими выкладками
и теоретическими экскурсами, по мере переработки осложнялась обстоятельными рассуждениями Позднышева на тему
•о половой любви, за которыми скрывались выношенные и
продуманные самим автором взгляды и оценки. Повесть, в процессе работы над ней в такой большой мере впитавшая в себя
элементы трактатности и проповеди, превратилась в своеобразное сочетание художественной новеллы с теоретической
статьей, с использованием — иногда почти буквально—ранее
написанного эпистолярного материала.
События, описанные в первой редакции повести, связаны
явно со средой не специфически дворянской, но в ближайшей же ее переработке они приурочены к дворянскому, свет•Звевъя» Jw 2

скому кругу общества. Параллельно с этим у Толстого наблюдается процесс все большего и большего морального развенчания своих персонажей и их уклада жизни. И Позднышев,
и его жена, и Трухачевский принадлежат к дворянскому,
светскому, нравственно опустошенному кругу общества. Но
при всем том Толстой из высказываний Позднышева сделел
суммарные выводы, которые он, судя и по самой повести и по
„Послесловию" к ней, готов был обобщить, применяя их к любой социальной среде. 1
Первоначально идеализованный в лице старика-купца уклад
старокупеческой консервативной семьи постепенно снижается
и в конце концов рисуется также в очень непривлекательном
свете. Явно несочувственно с самого начала Толстой изображает и адвоката и его спутницу—выразителей того взгляда
на отношения между мужчиной и женщиной, который стал
укореняться в среде интеллигенции.
Очень показательны, но уже в другой плоскости, те колебания, которые обнаружил Толстой в отношении к жене Позднышева. Он то наделяет ее привлекательными душевными качествами, особенно в пору девичества, то изображает самой
нравственно-заурядной женщиной, в которой зоологические инстинкты преобладают и вытесняют все другие. Такой именно
она оказывается в окончательной редакции повести. Одновременно с этим Толстой отказывается от того апофеоза обобщенного образа девушки, который имеет место еще в предпоследней, литографированной редакции „Крейцеровой сонаты".
И рядом со всем этим—те колебания в развитии самого
сюжета повести, о которых было говорено выше.
II

Прежде чем повесть была окончательно отделана, текст ее
в восьмой редакции стал распространяться в списках, сначала
рукописных, а затем, кроме них, еще и в многочисленных
литографированных и гектографированных. Все они восходят
к списку, переписанному рукой М. Л . Толстой, привезенному
1 Очень
показательно возражение, написанное В. Г . Чертковым в посланном ему списке «Крейцеровой сонаты» против того места, где Позднышев жалуется на то, что дети непосильно обременяют жизнь родителей (гл.
X V I ) : « Э г о рассуждение мужчины-эгоиста. В богатой обстановке дети изолированы, а в бедной, в хате, жизнь детей со всеми мелочами вплетена нераздельно в общую жизнь, и все это должно быть не в тягость, а в радость».
Это частное возражение Черткова, разумеется, можно углубить и распространить и на другие стороны повести.

•

ею В.Петербург и переданному Кузминским. Непосредственно
вслед затем, как этот список был прочтен в обществе, собравшемся на квартире у Кузминских, с него стали сниматься
копии. По воспоминаниям сотрудника „Посредника" Ю. О.
Якубовского, история первоначального распространения „Крейцеровой сонаты" в списках рисуется так.
На следующий день после чтения повести у Кузминских,
29 октября 1889 г., состоялось чтение ее в редакции „Посредника", также в Петербурге, по экземпляру Кузминских.
Так как его необходимо было срочно вернуть, то сейчас
же вслед за чтением несколько человек, разделив рукопись по частям, взялись за ее переписку и к утру воспроизвели полный ее список. „Таким образом, — пишет Ю. О.
Якубовский, — помимо воли автора уже на третий день рукопись „Крейцеровой сонаты" в первой версии получила распространение в Петербурге. К воскресенью 1 уже было готово триста литографированных списков, которые моментально
облетели весь читающий Петербург. Но это оказалось каплей
в море; во многих домах списки гектографировались на домашних гектографах и получали немедленно распространение.
В книжных магазинах и у букинистов такие списки ценились
по десять—пятнадцать рублей". 2
А. А . Толстая в своих воспоминаниях так рассказывает о распространении „Крейцеровой сонаты" и „Власти тьмы" сейчас
же после того, как эти произведения стали известны в рукописях: „Трудно себе представить, что произошло, например,
когда явились „Крейцерова соната" и „Власть тьмы". Еще
недопущенные к печати, эти произведения переписывались уже
сотнями и тысячами экземпляров, переходили из рук в руки,
переводились на все языки и читались везде с неимоверною
страстностью; казалось подчас, что публика, забыв все свои
личные заботы, жила только литературой графа Толстого...
Самые важные политические события редко завладевали всеми
с такой силой и полнотой". 3
1 2 9 октября
приходилось на четверг, следовательно, в воскресенье было
1 ноября.
2 Ю . О. Я к у б о в с к и й ,
«Л. Н. Толстой и его друзья. З а 25 лет (1886 —
1910)», «Толстовский ежегодник» 1913, СПБ. 1914, стр. 12. О б изготовлении
одного из гектографированных экземпляров «Крейцеровой сонаты» воспитанниками Константиновского межевого института см. в заметке В. Д. БончБруевича «Нелегальный и конфискованный Толстой», «Огонек» 1927, № 49,
стр. 9 .
3 «Толстовский музей», т. I. Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой
1857 — 1903. СПБ. 1911, стр. 56.

Из Петербурга литографированные и рукописные описки
„Крейцеровой сонаты" в предпоследней редакции стали распространяться по Москве, а затем по провинции. В архиве Толстого при Публичной библиотеке С С С Р им. В. И. Ленина
хранится большое количество писем к Толстому, написанных
со всех концов России и из-за границы и являющихся читательскими откликами на „Крейцерову сонату" в ее незавершенной редакции. Уже эта редакция успела породить ряд печатных
критических откликов русских и заграничных авторов, а также
несколько беллетристических произведений, в большинстве случаев полемизирующих с основной идеей „Крейцеровой сонаты".
Наиболее значительным из таких произведений был один из
„Рассказов кстати" (по поводу „Крейцеровой сонаты 4 ) Лескова
с эпиграфом, взятым из предпоследней редакции толстовской
повести: „Всякая девушка нравственно выше мужчины, потому
что нравственно его чище. Девушка, выходя замуж, всегда
выше своего мужа. Она выше его и девушкой и становясь
женщиной в нашем быту". Эти слова, являющиеся слегка перефразированной цитатой из предпоследней редакции „Крейцеровой сонаты", отсутствуют в последней ее редакции, как
отсутствует в ней вообще сочувственная оценка девушки и
женщины по сравнению с мужчиной, а между тем то и другое
определило собой весь тон лесковского рассказа.
Первоначально, в 1889 г., „Крейцерова соната" предназначена была Толстым к напечатанию в издательстве „Посредник". Однако впоследствии, по настоянию С- А. Толстой, хотевшей напечатать „Крейцерову сонату" в подготовлявшейся ею
тринадцатой части собрания сочинений Толстого, он изменил
свое первоначальное намерение: напечатанная отдельным изданием повесть широко разошлась бы и повредила бы распространению того тома сочинений, в котором она была бы потом
перепечатана. Поэтому Толстой, уступая желанию жены, решил
впервые опубликовать ее в еженедельнике П. А. Гайдебурова
„Неделя", но, занявшись переработкой повести, отложил ее
печатание.
Впоследствии он решил напечатать ее в готовившемся сборнике в память умершего 26 декабря 1888 г. редактора „Русской мысли" С. А. Юрьева, с которым издавна был в приязненных отношениях. 5 декабря Толстой записал в дневник: „Я
решил отдать в юрьевский сборник „Крейцерову сонату", и
Соня довольна".
Но повести не суждено было появиться ни в „Неделе" ни
в сборнике в память Юрьева. Она была запрещена цензурой,

и Гайдебуров, издатель „Недели", был предупрежден по поручению начальника главного управления по делам печати Феоктистова, что книжка „Недели", в которой появится „Крейцерова соната", будет уничтожена.
Несмотря на это, Толстой все-таки не терял надежды напечатать „Крейцерову сонату" в России. В письмах к П. А.
Буланже и Л. Ф . Анненковой от 25 декабря 1889 г. он
пишет о том, что собирается печатать повесть в сборнике
в память Юрьева, но тут же указывает на цензурные препятствия.
Повесть все же была передана Н. И. Стороженко для напечатания ее в сборнике в память Юрьева. 15 января 1890 г.
Толстой писал А. И. Эртелю: „На счет повести моей: вчера
отдал ее Стороженко. Он хочет попытаться пропустить ее
с вырезками". Но так как цензура не давала разрешения на ее
напечатание, она в этот сборник не попала, и вместо нее в сборнике были напечатаны „Плоды просвещения". Хлопотать о напечатании „Крейцеровой сонаты" перед высшими петербургскими
бюрократическими сферами взялись свояк Толстого А. М. Кузминский, Н. Н. Страхов и Н. И. Стороженко, но хлопоты их
оказались безуспешными. 22 января Н. Н. Страхов писал С. А .
Толстой: „Недавно был у Победоносцева. Оказалось, что он
и не читал „Сонаты Крейцеровой", но что Феоктистов наговорил ему разные ужасы. Я защищал, объясняя ему, в чем
нравственный смысл -повести. Кто-то мне рассказывал, что
Победоносцев потом, ссылаясь на меня, говорил, что не знает,
кому верить: Феоктистову или мне. „Не читал и не буду читать",—сказал он мне.—„Отчего?"—„Зачем я стану наполнять
свое воображение тяжелыми и отвратительными образами?"
15 февраля 1890 г. Т. А . Кузминская писала С. А. Толстой
о том, что „Крейцерову сонату" читали министр внутренних дел
Дурново, начальник главного управления по делам печати Ф е о к тистов, Победоносцев, государь и государыня. Александр III,
по словам Кузминской, был доволен повестью, государыня
шокирована; главной же помехой во всем были Победоносцев
и Феоктистов. По мнению Т. А. Кузминской, следовало бы
просить о напечатании „Крейцеровой сонаты" в собрании сочинений, иначе ее вряд ли пропустят.
Вскоре же С. А. Толстая обратилась к министру внутренних дел Дурново с просьбой пропустить „Крейцерову сонату"
в составе тринадцатой части собрания сочинений. В ответ на
это Феоктистов писал Софье Андреевне в письме от 10 марта:
„Г. Министр внутренних дел, получив письмо вашего сиятель-

•

ства, поручил мне известить вас, что при всем желании оказать
вам услугу его высокопревосходительство не в состоянии разрешить к печати повесть „Крейцерова соната", ибо поводом
к ее запрещению послужили не одни только, как вы изволите предполагать, встречающиеся в ней неудобные выражения".
До конца 1890 г. вопрос о печатании „Крейцеровой сонаты"
не подвинулся вперед. 16 декабря этого года С. А. Толстая
в дневнике в числе своих забот упоминает и тринадцатую часть
• с запрещенной „Крейцеровой сонатой". Дело в том, что, печатая тринадцатую часть собрания сочинений Толстого, она
решила, на ряду с отрывками статей „ О жизни", „Плодами просвещения" и др., включить в нее и „Крейцерову
сонату", которая и набиралась для тома, несмотря на то, что
цензурное разрешение для ее напечатания получено не было.
С середины декабря 1890 г. С. А. Толстая стала держать
корректуры этого тома. В феврале тринадцатая часть была
отпечатана, но 25 февраля на нее был наложен арест. 28 февраля
Софья Андреевна записывает в дневник: „Из Москвы известие, что арестован весь XIII том. Не знаю, чем это кончится, и ничего не решила". Судя по тому, что она отмечает
в записях дневника от 27 мая и 5 июня 1891 года
о чтении ею корректур „Крейцеровой сонаты", часть тома,
содержавшая „Крейцерову сонату" и „Послесловие", была лишь
набрана, а не отпечатана. Записи же 27 мая и 5 июня, видимо,
обозначают, что в эти дни читались сверстанные корректуры
повести и „Послесловия" к ней. 13 марта С. А. Толстая записывает в дневник: „Еду в Москву, выпущу 12 частей с объявлением о задержке XIII". 20 марта там же она записывает:
„Провела в Москве 15 и 16 числа... В Москве узнала, XIII
часть запретили в Петербурге. В Москве была арестована
только „Крейцерова соната". Еду в Петербург, употреблю все
старания, чтобы увидать государя и отвоевать ХіІІ том". При
помощи Е. Г. Шереметевой, двоюродной сестры Александра III,
С. А. Толстая добилась с ним свиданья, которое произошло 13 апреля в Петербурге. Предлогом для свиданья была
просьба Софьи Андреевны, чтобы Александр III был сам цензором произведений Толстого. Предварительно С. А. Толстая
побывала у Феоктистова и добилась у него разрешения выпуска
в свет тринадцатой части, за исключением „Крейцеровой сонаты". Разрешение на печатание последней, но лишь в полном
собрании сочинений, было дано Александром III. В ответ
на просьбу быть впредь цензором художественных произве-

дений Толстого, по словам С. А. Толстой, он ответил согласием. 1
В связи с намерением жены хлопотать о выпуске запрещенного цензурой тома Толстой писал 26 марта 1891 г. H. Н. Страхову о том, что Софья Андреевна, к его „великому сожалению", едет в Петербург хлопотать о выпуске тринадцатого
тома. „Вы не можете себе представить, — продолжает о н , —
какое тут было прежде трагическое, а теперь комическое недоразумение: Софья Андреевна хлопочет, и как будто для меня,
о выходе этого тома, тогда как все в выходе этого тома мне
только неприятно — прежде очень, но теперь чуть-чуть, но всетаки неприятно: неприятно, что выходят отрывки статей
•с урезками, неприятно, что продаются мои сочинения, неприятно, что просто появляются теперь в этой пошлой форме
полного собрания". 15 апреля того же года он писал Черткову: „Жена вчера приехала из Петербурга, где она видела государя и говорила с ним про меня и мои писания — совершенно
напрасно. Он обещал ей разрешить „Крейцерову сонату", чему
я вовсе не рад. А что-нибудь скверное было в „Крейцеровой
сонате". Она мне страшно опротивела, всякое воспоминание
о ней. Что-нибудь было дурное в мотивах, руководивших мною
при писании ее. Такую злобу она вызвала. Я даже вижу это
дурное. Буду стараться, чтобы впредь этого не было, если
придется что кончить".
Несмотря однако на разрешение Александра III, том с „Крейцеровой сонатой" задерживался цензурой. 5 мая С. А . Толстая писала Т. А. Кузминской: „Знаешь, результат моего свиданья с государем, говорят, тот, что „Крейцерову сонату"
запретили в Москве бумагой из Петербурга еще строже, чем
когда-либо. Я написала министру, теперь жду ответа и все не
выпускаю 13-й части". Наконец, к 10 мая от министра внутренних дел Дурново было получено разрешение на выпуск в свет
тринадцатой части с „Крейцеровой сонатой" и „Послесловием",
о чем была извещена типография, в которой печаталась эта
1 О б этом свидании С . А. Толстая подробно рассказывает во второй части
своих дневников (изд. М. и С . Сабашниковых. М. 1929, стр. 2 3 — 35). О нем
заранее не был осведомлен Победоносцев, который в письме к Алексадру III
о т 1 ноября 1891 г. выразил по этому поводу свое сожаление, говоря, что,
если бы он знал о намерении Александра III дать С. А . Толстой аудиенцию,
он стал бы умолять его не делать этого. В письме далее идет речь о широком распространении тринадцатого тома и о пагубном влиянии на умы
сочинений Толстого вообще (См. «Письма Победоносцева к Александру III»
т . И, изд. «Новая Москва», М. 1926, стр. 251 — 2 5 4 ) .

часть. О разрешении печатать „Крейцерову сонату" в полном
собрании сочинений Толстого известил С. А. Толстую и И. Н.
Дурново письмом от 6 мая.
В июне 1891 г. в Москве вышла, наконец, в свет тринадцатая
часть сочинений Толстого с „Крейцеровой сонатой» и „Послесловием" к ней.
Набор текста „Крейцеровой сонаты" для тринадцатой части
производился с оригинала, переписанного рукой С. А. Толстой
и содержащего в себе ряд отступлений от последней, авторизованной рукописи повести и, кроме того, очень большое количество ошибок и пропусков, сделанных переписчицей по рассеянности. 1 Количество искажений подлинного толстовского
текста в „Крейцеровой сонате", как она была напечатана в тринадцатой части, увеличивается тем, что и последняя, авторизованная рукопись заключала в себе в свою очередь ряд ошибочных чтений, переходивших из копии в копию и незамеченных Толстым. В правке корректуры „опротивевшей" ему повести Толстой
никакого участия не принимал, а С. А. Толстая правила ее исключительно по оригиналу, сданному в набор, в редких случаях
внося исправления по собственному почину и таким образом
еще увеличивая количество отступлений от подлинного текста.
В результате всего этого текст „Крейцеровой сонаты" в тринадцатой части издания 1891 г. заключает в себе огромное
количество искажений подлинного текста повести, сделанных частью сознательно, большею же частью—бессознательноПриведем важнейшие образцы таких искажений:
Сознательные искажения вызывались прежде всего стремлением Софьи Андреевны избежать рискованных и в печати неудобных, по ее мнению, выражений. Так, в V главе, в словах „как же,
я знаю, несколько высшего света девушек выданы родителями
за сифилитиков" слово „сифилитиков" исправлено на „больных
известной болезнью". В главах VI и VII слова „нашлепки на
зады", „зада" и „нашлепки" заменены соответственно словами
„турнюры", „турнюра". Во главе IX, в словах „в вызывающих
чувственность проституточных нарядах" слово „проституточных"
исключено. В главе X I V „вы видите, что женщина есть орудие
наслаждения; она такова на Трубе, и на Грачевке, и на придворном бале" слово „придворном" заменено словом „утонченнейшем". В главе XXI слово „блудник" заменено словами „безнравственные люди". В главе X X V слова „публичные дома"
1 Наборная рукопись «Крейцеровой
сонаты» хранится в архиве Толстого
в Публичной библиотеке С С С Р имени В. И. Ленина.

заменены словами „известные дома". По тем же, видимо, соображениям сделаны пропуски целых фраз, восстановленных лишь
в двенадцатом издании 1911 г.
В некоторых случаях искажения текста сделаны С- А. Толстой, видимо, по мотивам субъективного свойства. Так, еще
в одной из ранних копий Софьей Андреевной не переписано следующее место, написанное Толстым и соответствующее тексту VI
главы: „Я не знал тогда изречения Лессинга, который говорит, что суждение каждого мужа о своей жене такое: была одна
скверная женщина в мире, и она-то и моя жена". В главе XI,
говоря о разочаровании в том, что называют „медовым месяцем", и сравнивая это разочарование с отвращением к курению человека, только лишь начинающего курить, Толстой пишет:
„Наслаждение от курения, так же как и от этого, если будет,
то будет потом: надо, чтоб супруги воспитали в себе этот
порок". Последнее предложение Софья Андреевна исправляет
так: „надо, чтоб супруг воспитал в жене этот порок". В главе
X V I , говоря о болезнях детей от неправильного ухода, Толстой
пишет: „и оказывается, что виновата она, сделала не то, что
надо делать". С. А. Толстая исправляет: „виноваты мы, сделали не то". „В главе XIX, говоря о жене Позднышева,
Толстой пишет: „Она вышла замуж, получила кое-что из этой
любви, но не только не то, что обещалось, что ожидалось, но
и много разочарований, страданий, и тут же неожиданную
муку — детей". Перед словами „детей" Софья Андреевна добавляет слово „столько", очевидно думая о себе и о своих многочисленных родах.
В нескольких случаях С. А. Толстая, видимо, также сознательно сделала некоторые исправления толстовского слога
с целью „улучшить" его.
Что
касается
бессознательных
искажений
авторского
текста, сделанных в рукописи, с которой набиралась повесть, и затем попавших в печатный текст издания 1891 г.,
то они прежде всего сводятся к довольно частым пропускам
тех фраз, которые начинаются тем же словом, которым начинается следующая за пропущенным словом фраза, или чаще
кончаются тем словом, которыми кончается предшествующая
пропущенным словам фраза,—обычная оплошность недостаточно
внимательных переписчиков. (Этого рода искажения устранены
лишь в тексте издания сочинений Толстого 1911 г.).
Кое-где также, видимо, по рассеянности в текст всех изданий „Крейцеровой сонаты" попали места, отчеркнутые Толстым и снабженные пометкой „пропустить".

Количество бессознательных искажений, часто очень существенных, отдельных слов и фраз толстовского текста, сделанных по вине Софьи Андреевны и других переписчиков и лишь
в очень небольшой части устраненных в издании 1911 г.,
настолько огромно (более двухсот), что бесцельно было бы
приводить отдельные образцы таких искажений: они не дали
бы полного представления о дефектности до сих пор печатавшихся текстов „Крейцеровой сонаты".
Исчерпывающий список всех таких искажений дан в комментарии к тексту повести, печатающемуся в X X V I I томе полного
юбилейного издания сочинений Толстого, где этот текст, так же
как и текст „Послесловия" к „Крейцеровой сонате", пишущим
эти строки печатается по рукописям.
,
В заключение—существенный методологический вывод текстологического порядка, сам собой вытекающий из приведенных
справок относительно состояния печатных текстов „Крейцеровой
сонаты": при установлении критического текста произведений
Толстого (да и не одного Толстого) мы не можем исключительно
полагаться ни на последнюю копию произведения, хотя бы и
исправленную автором,ни на авторизованные корректуры. Автор,
в данном случае Толстой, как и все авторы, читающие переписанное чужой рукой или набранное в корректуре, часто скользит по искаженным местам текста, не замечая искажений и
не давая себе труда сверять переписанное или набранное с собственноручно написанным. Только систематическое обращение
к а в т о г р а ф и ч е с к и м т е к с т а м в их п о с л е д н е й ред а к ц и и , если они сохранились, обеспечивает безусловную критичность издания текста того или иного произведения.

Л. H.

Толстой

Ненапечатанные отрывки из „Крейцеровой сонаты"
Из обширного неопубликованного рукописного материала, относящегося
к «Крейцеровой сонате», печатаем здесь три отрывка. Первые два извлечены из автографа третьей, незаконченной редакции повести и приходятся
на середину рукописи и конец ее, третий—из автографа и авторизованной
копии его, относящихся к концу повести в шестой ее редакции. Орфография
и пунктуация подлинников не сохраняются; грамматические же особенности написаний удерживаются.
»
№ 1

Разговор наш начался, как часто начинается на железной
дороге, вроде того, что в маскараде: мы, разговаривая об
общих предметах, о поклонении мощам в Киеве, о воспитании,
о спиритизме, осторожно выщупывали друг друга, т. е. преимущественно я. Он же охотно и умно, не пошло, а своеобразно говорил обо всем, но о себе не говорил и обо мне
не желал знать. Но, несмотря на это,—странно сказать,—
я просто полюбил этого человека, нежно полюбил, и мне казалось, да я и уверен, что и он также. Мы иногда так улыбались, так смотрели в глаза друг другу, как смотрят влюбленные. Да и прекрасные были у него глаза и в особенности
улыбка. Только сдержанность была в нем большая, удерживающая и меня.
Он ошибся, много засыпал чаю, и чай вышел крепкий, как
пиво. Оттого ли, что нам обоим хотелось пить или что мы
разговорились и, не замечая, пили этот чай, мы напились оба
(по крайней мере про себя я это знаю) пьяным чаем. Я почувствовал, что в висках у меня стучит, сердце бьется быстро,
мысли с большей ясностью возникают и сменяются и, главное, что говоришь и слышишь, представляется в таких живых

образах, как будто это все видишь перед собой. Он, вероятно,
испытывал то же самое и даже заметил это. Особенному нервному возбуждению, вероятно, содействовало и тряска, и шум
вагона, и темнота.
Мы так оживились, опять я особенно,— я был тогда совсем
молод и влюблен, мне было 28 лет и ехал восемью моей будущей жены сделать предложение,—я так оживился, что совсем
уже забыл про свое любопытство узнать о том, кто и что он.
Мне казалось, что я уже знал его вполне, знал его душу и
люблю ее, так что подробности внешние о его жизни ничего
уже не могли мне прибавить. Мы говорили о воспитании.
Я высказал свой взгляд на то, что вся судьба человечества
зависит от воспитанья, что если бы люди только понимали
всю важность этого дела и подчинили бы ему все остальное,
и внешнюю, и внутреннюю политику, и экономические условия, то только тогда бы возможно было поставить воспитание
так, как оно должно стоять. А то что же теперь воспитанье,
когда детей ставят—именно в виду воспитания—в самые невоспитательные условия: везут в город, отдают в школы
к чужим людям, имеющим совсем посторонние цели. 1 Он
слушал, улыбаясь.
— Да, это так,—говорил он,—но вы забьіваете...
Но я перебил его и продолжал свое... Но потом остановился и спросил:
— Вы хотели сказать что-то?
— Нет, ничего,—сказал он, нахмурившись.— Нет, ничего,
а может, забыл.
— Нет, вы сказали: „вы забываете".
— Ах да, ну да это не стоит... Вы не женаты?—вдруг
спросил он.
— Нет, но я еду жениться,—сказал я.
— А! Д а то-то вы так смело говорите о том, каким должно
быть воспитание,—сказал он, грустно улыбаясь. — Вы хотите
провести его в жизнь?
— И проведу, разумеется, проведу. Если у меня будут дети.
Впрочем, я говорю, будут. А еще и не женат.
Я покраснел, замялся. Он улыбнулся.
— Вы простите меня, что я спросил вас.
— Ах нет, я рад, ведь это странно сказать,—сказал я смело
под влиянием того же чайного возбуждения,—но вот вы человек, которого я вижу первый раз, и мне приятно говорить
1

Зачеркнуто:

И я начал громить существующий порядок вещей.

вам про самые задушевные дела, потому что я вижу, что вы
понимаете. Отчего же не сказать? Я еду жениться. Да,
я люблю одну девушку. И верю, что она меня любит. А если
есть любовь, то будет и любовь к детям, а будет любовь
к детям, она и укажет то, что нужно для блага детей, а не
поведет по этим битым дорожкам...
Сказав это, я взглянул на него: он смотрел на меня не то
что улыбаясь, но весь преобразившись. Все лицо его светилось любовью. Он смотрел на меня, как мать смотрит на
любимого ребенка, ' радуясь на него и жалея его. Он очевидно любил меня. Я поглядел на него и остановился и даже
спросил:
— Что?
— Что?—повторил он.—Я только хотел спросить, что понимать под любовью? -сказал он.
— Что понимать,—сказал я, улыбаясь от радости его участия.—Любить—все отдать, об одном думать, одного желать.
Я еду, я говорю с вами, а думаю о ней. Д а что же, вы меня
не знаете и не узнаете, а тем более ее.
Его грустное, доброе, любящее меня лицо, из которого
смотрели на меня, притягивая к себе, его глубокие серые
глаза, еще более возбуждало меня.
— Тот, кто не знал этого чувства, тот его не может, не
может понять, —говорил я.—Я не знаю, красива, не красива
она (все говорят, что красива), но знаю, что вот я говорю
с вами, и я вижу ее, ее улыбку, слышу ее голос, вижу ее
душу. Это пошло, но это то самое, что называется слиянием
душ...—Я остановился.—Вы верно знаете это чувство?
— Д а хорошее ли это чувство?—сказал он.
— Это чувство?—вскрикнул я. — Как хорошо ли? Да одно
только и есть хорошее. Одно чувство, которое дает нам образец высшего счастья, вечного. Только то и хорошее чувство,
которое похоже на это. 1
— Ну, а уступили бы вы ее другому, если бы знали, что
она будет счастлива с другим?
— Да разве можно это знать?—сказал я, отвиливая от
вопроса.
1
Зачеркнуто:
Но скажите,—сказал он,— есть в вашем чувстве к ней
чувственность?
— Чувственность?—я
засмеялся презрительно.—Тени нет, не может
быть. Я знаю, что я хочу быть ее мужем, но чувственность? Похожего
нет. Вот не думал, что вы так судить будете.

— Нет, я помню где-то читал: если бы человек истинно
любил женщину, он ни за что в мире не пожелал бы быть
ее мужем, если бы не знал наверно, что он самый лучший
муж, которого она может иметь. Так ли вы любите?
Меня поразило это замечание.
— Положим,—сказал я все-таки,—что есть доля эгоизма
в любви, но это не мешает любви быть высочайшим чувством.
— Ах, какое это ужасное чувство!—сказал он для себя
больше, чем для меня.
— Как ужасное! 1 —сказал я.
— Да, ужасное, ужасное, ужасное,—сказал он, и глаза его
заблистали гневом на кого-то. И тотчас же он поглядел на
девочку и утих.—Любите,—сказал он потом,—любите того,
кого любите, отдавайтесь этому чувству, но не восхваляйте
его, не воображайте себе, что это чувство лучше, чем
оно есть.
— Но когда я чувствую, я знаю, что у меня крылья, я
люблю через нее всех, и вас, и всех.
Он ничего не ответил, и мы замолчали. Трутутум—только
подрагивали под нами колеса по рельсам.
— Нет, нельзя этого передать другому,—сказал он.
— Чего?
— Того, в чем обман, в чем ужас этой вашей любви.
— Д а в чем же?
Он не отвечал, а все пил свой чай и предложил его мне.
Я думал, что он хочет прекратить разговор, так долго мы
молчали, но он вдруг поставил свой стакан. 2
— В чем ужас?—повторил он.
— Я не понимаю.
— А поймете, когда узнаете, кто я.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Я Степанов. Леонид Степанов.
— Я не знаю.
— Я Степанов, судившийся 4 года тому назад в Казанском
окружном суде,—сказал он, глядя на меня твердым, но холодным взглядом.
— Да, Степанов, но нет, я не знаю, я не слыхал, не
читал.
1
Зачеркнуто:—насмешливо
- Зачеркнуто:
В том ужас, что эта любовь, эгоистическая, а
чувственная,—не любовь, а злоба—ненависть: вот что вта любовь.

потому

— А я думал, что это дело наделало столько шума, что вы
знаете. 1
— Но что общего с нашим разговором?—сказал я.
— Что общего? Дело это — история любви, самой, по-вашему, возвышенной, хорошей любви.
Я молчал.
— Да, вам нужно это знать. Может быть, вы не захотите
знать меня после, но мне все равно, я для вас скажу и
для себя.
№ 2

— Да-с, так я прожил 12 лет. Если бы не случилось того,
что случилось, и я так же бы прожил еще до старости, я так бы
и думал, умирая, что я прожил хорошую жизнь, не особенно
хорошую, но и не дурную, такую, как все; я бы не понимал
той бездны несчастий и гнойной лжи, в которой я барахтался.
После этого случая с „ним" у нас как будто сделалась передышка. Она стала мягче, больше уступала, и хотя я по мере
ее уступчивости стал еще злее и придирчивее, но все-таки
было спокойнее между нами. Во мне установилось очень определенное чувство презрения к ней, которое я считал самым
законным. Я решил себе, что она—не человек, что такое мне
выпало несчастье жениться на животном в образе человеческом, и что же делать, надо было нести. (Я не знал тогда
изречения Лессинга, который говорит, что суждение каждого
мужа о своей жене такое: была одна скверная женщина в мире,
и она-то и моя жена.) Нести же это было мне довольно легко,
потому что особенно с тех пор, как она перестала рожать,
она была очень свежая, красивая и чистоплотная и всегда
расположенная к моим ласкам любовница. Так мы и жили.
Решено было с обеих сторон и опытом изведано, что общения духовного между нами нет и ве может быть. О самых простых вещах, которых нельзя не решить единогласно, мы оставались каждый неизменно при своем мнении и не пытались
даже убедить друг друга. С самыми посторонними лицами и я 2
и она, мы говорили о разнообразных и задушевных предметах, но не между собой. Иногда, слушая, как она при мне
говорит с другими, я говорил себе: „Какова! И все лжет".
1
Зачеркнуто:
Ну, так я расскажу вам. Я давно, да кажется, 4 года не
рассказывал никому, сам себе не вспоминал и хотел все вспомнить, все
снова пережить. Хотите я вам скажу?
2
В подлиннике:
он

И я удивлялся, как собеседники ее не видели, что она лжет.
Вдвоем мы были почти обречены на молчание или на такие
разговоры, которые, я уверен, животные могут вести между
собой: который час? пора спать, какой нынче обед? куда
ехать? что написано в газете? горло болит у Маши, послать
за доктором. Стоило на волосок выступить из этого до невозможности сузившегося кружка разговоров, чтобы вспыхнуло
раздражение. Присутствие 3 го лица облегчало нас. Через
3-е лицо еще мы кое-как общались. Она считала себя, вероятно,
правой, а уж я был свят перед нею в своих глазах. Я уверен,
что она думала: как бы хорошо было, коли бы он умер. А я
так очень часто, в минуты озлобления, со страхом сознавал,
что я всей душой желаю этого. Я привык к той мысли, что
она—красивый зверок, больше ничего, и что с этим зверком
мне надо доживать жизнь и доживать, глядя за этим зверком
в оба. Так я и делал.
Он помолчал.
— А! А ведь она была человек и хороший человек. И она
и я, мы не хотели так жить. И не этого хотели, когда женились. Тогда я и не вспоминал того, что она была девушкой.
Мне казалось, что все то было кокетство, обман. А нет, это
было не обман. 1 Теперь я гляжу на всех девушек, теперь и
ее вспоминаю. Вы знаете еще—удивительная вещь, которая
мне открылась теперь только. Знаете что? Девушка, обыкновенная рядовая девушка какого хотите круга, не особенно
безобразно воспитанная, это—святой человек, это лучший
представитель человеческого рода в нашем мире, если она не
испорчена особенными исключительными обстоятельствами.
Да и обстоятельства эти только двух родов: свет, балы, тщеславие и несчастный случай, сближение с другим мужчиной,
разбудившим в ней чувственность. Но это—случаи редкие.
А рядовая девушка—это лучшее существо в мире. Да посмотрите, в ней нет ничего развращающего душу, ни вина,
ни игры, ни разврата, ни товарищества, ни службы, ни гражданской, ни военной. Ведь девушка, хорошо воспитанная
девушка—это полное неведение всех безобразий мира и полная готовность любви ко всему хорошему и высокому. Это—те
младенцы, подобно которым нам велено быть. 2 Я осудил
свое прошедшее влюбленье. В нем было безумное превозне!
Зачеркнуто:
Хороший, да, очень -хороший она была человек, как все
люди, а особенно девушки.
2
Зачеркнуто:
Она была такая и из таких прекрасная

сение себя и ее, именно ее, надо всеми, но девушка, как девушка, сама по себе, ее нельзя не любить. Только дело в том,
что мы, мужчины, входя в общение с ней, вместо того чтобы
понять свою низость, свою гадость, вместо того чтобы стараться подняться до нее, мы ее хотим развить, научить. Ну
и научаем. Я теперь только вспоминаю ее, какою она была,
когда я стал сближаться с нею. Помню ее дневник, который я
почти н сильно отнял у нее, ее философствование, искание
истины, а главное, ее готовность отдаться другому и жить не
для себя. Еще прежде того дня на лодке, когда я еще не был
женихом, я проводил у них вечер. Были ее сестры и еще
одна девушка. Помню, читали „Мертвый дом" Достоевского—
описание наказания шпицрутенами. Кончили главу в молчании.
Одна спросила:
— Как же это?
Я растолковал.
— Д а зачем же они бьют, солдаты?—сказала другая.—Я бы
на их месте отказалась. Все бы отказались.
Жена же моя сидела молча, и слезы у ней были на глазах.
Потом, не помню кто, сказал какую-то глупость, и все защебетали, захохотали, только бы поскорее отогнать мучительное
впечатление. Больше всех хохотала моя жена. У ней был чу
десный, заразительный смех. Она редко смеялась, но когда
смеялась, все смеялись, не зная чему. В этот же вечер мы
остались вдвоем, и это было первое почти признание наше
в любви, не высказанное словами. Мы говорили о совершенно
постороннем, но знали, что мы говорим о нашей любви и
о том, что мы хотим соединить нашу жизнь. Я рассказывал
ей о своей деятельности. 1 Она слушала меня и с своей манерой напряжения внимания, со складкой во лбу, поднимая
кверху голову, как бы вспоминая, слегка кивала головой. 2
— Да, да,—приговаривала она.
Я не успевал говорить о том, как я хочу устроить, как она
уже подсказывала мне. Ей так легко и естественно казалось, 3
что моя деятельность всегда полезна, важна, благородна. Она 4
готовилась служить мне, веря тому, что то, что я делаю,
1
Зачеркнуто:
и о том, что многого я не мог сделать, как хотел, о несправедливостях.
2
Зачеркнуто:
Но разве нельзя этого так, чтобы не было несправедливости?
— Нет, но я хочу оставить, хочу устроить так свою жизнь независимо.
3
Зачеркнуто:
устроить жизнь так, чтобы она была прекрасна и чиста.
4
Зачеркнуто:
верила мне, что я устрою ее так и

«Звенья» M 2

добро. Куда бы я не повел ее, она пошла бы за мной. Ну,
и куда я повел ее? Мне некуда было вести ее. Я никуда не
повел ее, а остановился с нею, утешаясь радостями любви.
Помню, я испытывал некоторое чувство стыда за то, что моя
деятельность далеко не такая, какою она воображала себе ее.
Страшное дело то, что в нашем мире совершается при выходе хорошо воспитанной девушки замуж. Для мужчины, как
это было для меня, это—приобретение больших удобств и
приятностей жизни, для девушки—это начало жизни действи
тельной, которая была до тех пор только в возможности.
Разница главная в том, что мужчина может ни после ни д а
женитьбы ничего не делать, даже делать зло, воображая, что
он нечто совершает; но для женщины это нельзя. Она, хочешь не хочешь, начинает делать самое великое дело жизни—
людей, и поэтому она требует, чтобы условия жизни, в которых она будет рожать и ростить детей, были так же значительны, определенны и тверды, как и ее дело. И она, любя
первого мужчину, верит, что это так и есть. Я помню мое
смущение. Я помню, что я чувствовал, что ввожу ее в обман,
позволяя приписывать ей такое значение моей деятельности.
„А что же,—думал я притом,—если она так думает, может
быть, и в самом деле это т а к ? " Главное же, я думал толька
о том, чтобы овладеть ею. И вот я овладел. И она увидала не только пустоту моей деятельности, но, главное, мое
отношение к ней как к игрушке. З н а ю я много браков, и во
всех одно и то же. Чем бы не занимался мужчина в нашем
мире: революцией, наукой, искусством, службой—все это
игрушки, и люди относятся к этому как к игрушкам, и женщины видят это и разочаровываются не только в своих мужьях,
но и в своих идеалах, нужных им, чтобы ростить детей. Спросите у женщины, чем она хочет видеть своих сыновей. Из 1000
одна скажет, ч е г о она хочет. Но все без исключенья скажут:
„только не то, что был мой муж". Она разочаровывается
в том, что ей казалось в ее муже, и, напротив, увлекается
тем, что действительно было в ее муже — чувственностью.
Этому одному мы можем научить наших жен и научаем. И я
научил. Да-с, когда я был женихом, я стыдился своей несостоятельности и того, что она считала меня лучшим, чем я
есть, но потом перестал и стыдиться. Мы, все супруги, хотим
поддерживать друг друга, а нам не на чем самим стоять.
Как же поддерживать, когда не на чем стоять? Все это я
вспомнил потому, что в самое последнее время, на 13-м году
нашей жизни, перед самой катастрофой, как я говорил вам.
%

у нас было затишье, и мы жили довольно хорошо, духовно
отделившись друг от друга. И вот, помню раз, как-то в одно
и то же время на обоих нас нашло хорошее расположение
духа, и мы попытались разбить этот лед между нами. Но боже
мой! Какой страшной толщины вырос этот лед. Мы почти не
слыхали друг друга. Началось это с разговора о романе, который мы читали один после другого. Она сказала о мужчинах, о том, что они не понимают женщин и низко ценят их,
о том, как разлетелись ее мечты. Я сказал, что то же и я
испытал. Мы взглянули вдруг в глаза друг друга, как будто
испугавшись сначала того, что переступили заказанную грань,
но она ласково смотрела на меня. Я продолжал:
— Мелочи нарушают единение. Да что ходить вокруг да
около? Разве мы не знаем, что мы отдалены друг от друга?
— А отчего?—сказала она,—оттого, что ты не верил мне.
У нас начался хороший разговор, но я сказал, что причина
всему та, что ока не хочет принимать участие в моей жизни.
Я теперь уже не стыдился, как прежде, отсутствия серьезности моей жизни, я выставлял ее как нечто важное. Я сказал, что хочу выйти в отставку, заняться.. Еще я не успел
сказать чем, как уж на ее лице выразилось уныние и полное
отсутствие интереса, она не верила мне. Д а я сам себе не
верил. И рассердился от этого. Она упрекнула меня, я—ее, и
мы разбежались в разные стороны, хлопая дверями. Это была
последняя попытка. Да, последние минуты мы уже не выходили из узенького, узенького кружка нашего словесного общения. В этот ужасный год делали операцию сыну, дурацкую
операцию: он косил, так ему резали глаза, и остались на даче
под городом.
Все шло по-старому. Вдруг в один день...
№

XXII

Да-с. Так все и кончилось. Через несколько дней мы уехали
все-таки не так, как я хотел, а как она хотела. Она, должно
быть, виделась с ним еще. По всем доказательствам и рассуждениям я должен был знать, что ничего между ними не было,
но без всяких доказательств, в глубине души я достоверно
знал, что она изменила мне, и ненавидел ее всеми силами
души. Прежде бывало, что чем больше я предавался плотской
любви, тем больше я ее ненавидел. Так теперь выходило тоже
с другой стороны: чем больше я ее ненавидел, тем сильнее

я желал ее. Но тут, несмотря на предписанья мерзавцев не
рожать, она родила вот эту самую крошку, и вышел перерыв
в моих отношениях к ней, перерыв, еще сильнее разжегший
во мне к ней ненависть. Помню эти мучительные роды, эти
страдания, не вызывавшие во мне сочувствия, не примирившие
меня с ней. Ну, родилась девочка. Взяли опять кормилицу.
Она опять стала свободна. Отношения наши были ужасны...
Они дошли до такого напряжения, что ясно было нам обоим,
что что-нибудь необычайное должно случиться, нам обоим
было страшно.
Я в это лето жил, казалось, как всегда, но ведь человек
никогда не живет как всегда, а постоянно или растет или
гниет. Я гнил. Я был предводителем, но это надоело мне,
тщеславие предводительское износилось совсем. Хозяйство?..
Как у большинства нас—запуталось, стало на такую ногу, что
выбраться целым нельзя, то есть, что все идет в убыток: видишь это, но не имеешь сил перевернуть все. И идет все постарому, и знаешь, что по-скверному, и потому интересоваться
им нельзя. А все по привычке что-то делаешь. К детям, к воспитанию их приступиться—значит заниматься не воспитанием,
а бранью с женою. А это уж измучало и даже под конец
становилось страшно. Оставались пьянства всякого рода,
именно пьянство охоты: я его ждал в конце июня, потом
пьянство романов, которые я читал не переставая, потом
пьянство еды, настоящее—вина и изредка карт, и все это
в неугасимом пьянстве табаку и сверх того пьянство и жены.
Так так я жил. Все это было старое, но все это, повторяясь
12-й год, стало скучно, тяжело, душило, давило как-то, как
гроб, ходили смутные мечты что-нибудь сделать такое, которое оборвало бы все это, вывело бы куда-нибудь в новое.
Кроме того, два обстоятельства, не переставая, мучали меня;
хотя я не позволял себе думать о них, но они мучали: это
исполнение совета мерзавца, чтоб не рожать, и эпизод с Трухачевским, о котором я старался не думать, как о белом медведе. Так шло.
Дело было в начале июля. Я ждал, что подкосят хлеба
чтобы ехать вдаль на болота, и по вечерам ходил около,
дома. Прихожу 3-го июля с охоты. Она на террасе, моя
сестра с детьми, приехавшая вчера, пьет чай. Простокваша,
ягоды, малина. Все веселы, разговор идет хороший; но смотрю,
она что-то выпытывающе взглядывает на меня. Что это я ей
интересен? Ну, разумеется, мелькнула в голове мысль о Трухачевском, но я отогнал ее, так как велено не думать о белом

медведе. Ведь карауленье друг друга—это общее радостное
занятие супругов. Ну, караулю. И вдруг обнаруживается.
— А мы с Полиной (это моя сестра) решили съездить
завтра в город. Отлично будет, Полина. Возьмем пирожки,
кофейник, подставу. Ведь можно лошадей?
— Зачем это?—спрашиваю самым равнодушным образом.
— Ах, как же зачем? Вот всегда так начинается с места,
чтобы я оправдывалась. 1 Машу доктору нужно же показать.
Ведь запустить легко, а потом уж не поправишь. Потом мне
необходимо...—То, что им всегда необходимо, то есть чего
запомнить даже нельзя.—Ну, и потом, кажется, уж я сижу.
Я ведь не выезжала больше 2-х месяцев.
Ну, отвечать нечего, главное—хочет. Ну и пускай. С Полиной едут, детей не берут, одну Машу. Ну так, нашла резвость
делать что-то необыкновенное.
XXIII

Ну,
поехали утром. Все бы хорошо, но что-то в ее
улыбке, ее взгляде, ее жестах, в ее движениях—что-то сдержанно-радостное и таинственное. Но о белом медведе не велено думать, так и проводил их.
Я целый день пролежал в кабинете, читал роман. Хотел ехать
дупелей посмотреть, да заехал наш мировой судья. Надо было
остаться обедать с ним. После обеда поздно. З а обедом начинает мне рассказывать мировой судья (он ехал в город),
что в город приехал ТрухачеЕСкий, хочет дать концерт, и он
непременно уговорит его дать концерт в пользу приюта.
„Неужели? Н е т . 2 Неужели она такая с... Не может быть.
Нечаянно? Совпадение? Не может быть". В с е это я себе
говорил и забыл всех, и забыл, что я за столом. Гувернантка
заметила.
— Верно, вы опять страдаете? — спросила она.
— Нет, а что?
— Д а вы бледны.
— И в самом деле, что с вами?
— Ничего,— говорю, — ничего...— Хочу подавить волненье,
а сердце бьет, бьет об стенки чего-то и вот-вот разорвет что-то.
В подлиннике-,
оправдывался.
От слов: «Неужели она такая» и кончая словами: «И два яда слились
в моем сердце» текста автографа недостает — он находится у Ст. Цвейга
н Зальцбурге (Австрия) и нами не мог быть использован. Недостающее
печатаем по авторизованной копии.
1

И этому, и этому она виною. Я умру от разрыва. Д а ей что? *
Да не хочу я, не стоит эта мерзавка, чтобы я волновался.
Не хочу, успокоюсь. Да, схватило сердцебиение, это бывает
со мною. Пью воду и немного успокаиваюсь и говорю, как
во сне, о постороннем.
Мировой судья уехал, я остался один. Взялся было за роман.
Ничего не понимаю. Сердце бьет молотком, бьет, бьет и вдруг
остановится. И чем мне больнее, тем я злее на нее.
Пошел в болото. Немного развлекся. Пришел домой, лег
спать. Не спал до утра. Утром решил ехать в город. Поехал
было, вернулся с половины дороги. И это срам. В с е виДят,
что я—как шальной. И в этом кто виноват? Она же. И это
кто же? Моя, моя жена! моя жена, когда я ей верный муж,
при всех условиях был и буду верный, и это она, мать четве
рых детей, почтенная женщина! Как она взглянет на меня?
„Да погоди, сделала ли еще она чго? Виновата ли?"—говорил
я себе; но не верил тому, чтобы можно было иначе отвечать
на этот вопрос, как: да, разумеется!
Не помню, как прошел день. Вечером поздно она приехала.
Первый взгляд ее на меня: испуганный, хитрый, вопросительный, и вид ее—счастливой удовлетворенности—сказал мне все.
Да, она все сделала. Эго верно! Но как я узнаю? Узнаю так,
чтобы не было сомненья, чтобы можно было уничтожить эту
радость, это сиянье в глазах и вызвать то испуганное выраженье, когда я душил ее. И руки и пальцы мои сжимались.
Как, отчего это сделалось? Но несмотря на все это, что
я передумывал, на меня нашло внешнее спокойствие. Они
почти ничего не заметили. Так, я дурно спал—было достаточное
объяснение.
XXIV

И вот начинаю я, как тигр, подкрадываться, чтоб растерзать, наверное растерзать. „Нужно узнать, нужно д о к а з а т ь " , —
говорю я себе, но в сущности мне нужно одно: растерзать.
Откуда бралось что, я не знаю, но я сделался весел, и она
ничего не замечала. Мало того, что я сделался весел, я почувствовал к ней особенно сильно то, что я называл любовью
в этот вечер. Она была, казалось мне, особенно хороша.
Ну, все сделали, веселились, смешные приключенья, детям
гостинцы, доктор сказал, что Маше надо то-то. О нем ни
слова. И я ни слова, но только тонко выпытываю, было ли
ей время быть с ним наедине, разлучалась ли она с Полиной.
Оказывается, да. Более двух часов Полина была у игуменьи

в монастыре, а жена ждала ее дома. Для всякого человека
это ничего бы не значило, но для меня это было такое же
доказательство, как бы я видел их в объятиях друг друга.
Узнать это мне было даже страшно. Хотелось узнать, не была ли
она с кем-нибудь в это время. Нет, она была одна. Стало
быть, все ясно. На минуту забилось сердце, но опять затихло.
Некогда было, теперь надо было действовать. И я торопился
действовать. Все должно было разъясниться ночью, вечером ..
XXV

Будет она, как жена Урия, искать сближения с мужем,
чтобы скрыть грех свой? Будет, то нет сомнения, и я знаю,
что сделать. Руками? Нет, нет, руками долго и можно ослабеть.
И когда все еще сидели за чаем, я вышел в кабинет и взял
маленький кривой булатный кинжал, который висел у меня
с ягташем, и вынул и, ощупав остро ли лезвие, вложил его
в ножны. Да, этим. Отчего же не этим? Чем-нибудь же надо.
А себя? Себя? Зачем? Д а надо же. Ну, хорошо, и себя. Но там
видно будет. Главное — чтобы ей перестало быть забавно.
Мы посидели еще, простились, и я пошел раздеваться.
— Ты, пожалуйста, не засидись, а приходи скорее. Я устала,
а ты опять разбудишь.
И она улыбалась заманивающей улыбкой. И два яда слились
в моем сердце: яд страсти плотской любви к этой женщине
и яд ревности, получившей подтверждение этим обращением.
Я пришел в кабинет, разделся, надел халат и сел задумавшись. Мне стало страшно то, перед чем я стоял. Надо
было разобраться. Трудно было, но надо было. Я попробовал
было подумать, как еще поступить. Сказать ей? Вызвать ее
признанье, уехать, оставив письмо, или еще как? Но и то,
и другое, и третье было слишком сложно, трудно, и главное—
при этом надо было отказаться от половой любви, а я никогда
так страстно не желал ее и никогда так страстно ее не ненавидел. „Нет, этого не разберешь",—сказал я себе, и тотчас же рука моя потянулась за папироской, и я жадно их
выкурил две — одну за другой и встал и пошел к ней.
Выходя из двери, я взглянул на ягташ с висевшим под ним
ножиком. Как она будет ждать меня? В каком положении?
Это решит многое. Она сказала, что устала. Если это правда,
она давно успела уже лечь. Но нет, она, чего я ждал и чего
боялся, она сидела перед туалетом еще без кофточки, подняв
полные белые [руки] над головой, устраивая свою ночную

прическу. Она оглянулась. Да, это—жена Урия. Я — Урий.
Так этот мальчишка, грязное существо, валявшееся во всех
гноях Парижа, он—Давид, он—царь, а я нужен только для того,
чтоб скрыть...
XXVI

Да, чем страстнее были ее ласки, тем злее была моя
ненависть и тем тверже устанавливалось мое решение. Она
продолжала верить мерзавцам, она спорила, пока еще я спорил,
о том, что благоразумнее посвятить себя тем детям, которые
есть, чем рожать вновь, что тут греха нет, и ни на минуту
не сдавалась. Но тут она вдруг забыла это и согласилась со
мной. Я уже было забыл все, я был побежден негой страсти, но
тут уж была очевидность. Я отошел от нее и пошел к двери.
— Куда же ты?
Да, все эти ласки—только слабые повторения того, что
было там.
— Я ? Ничего. Я...
— Что с тобой? Что ты? Вася, что ты?
Я слышал ее испуганный голос, и он еще больше подтверждал меня. Я, ни минуты не останавливаясь, пробежал в кабинет, схватил нож, вынул из ножен, бросил их. Они завалились за спинку дивана. „Надо будет поднять их после, а то
забудешь". И я тихо вошел в ее комнату.
Она сидела на краю постели и улыбнулась, увидав меня.
— А я испугалась. Что с тобой сделалось? Я ду...
— Ты думала, что можно быть моей женой и отдаваться
другому...
— Вася, что ты?
Но я не слушал ее, я слушал свои слова. Я говорил, что
убью и убью, и как это сделалось, я не знаю. Она поднялась
ко мне, увидав нож и желая схатить меня за руки, но я вырвал
руку и запустил кинжал снизу и почувствовал, что он вошел
кверху. Она упала, схватила за руку меня, я вырвал кинжал
рѵками. Кровь хлынула... Мне мерзко стало от крови ее.
И чтобы мерзость стала больше еще, чтобы все потонуло
в мерзости, я кулаком ударил ее по лицу. Она упала.
XXV

Я вышел к горничной.
— Подите, скажите всем. Я убил жену.
Я ушел в кабинет, сел у себя и выкурил папироску. Сестра
в кофточке, бледная, плачущая, вошла ко мне.

— Базиль! Что это? Что ты сделал?
- Я убил.
— Боже мой! Но она жива, она мучается.. Поди к ней.
— Зачем?
— Поди к ней.
— Умрет она?
— Не знаю, ах, боже мой!
Я подошел к двери, открыл. Она лежала изуродованная,
лицо распухло, и посинели щека и глаз. Мне не жалко было.
Мне было только гадко. И один вопрос мучал меня: а что
как я ошибся? У! — Она поманила.
— Прости меня, прости, — сказала она.
Я молчал.
— Я не могла, я не, знала... Я гадкая, но я не виновата,,
право не виновата. Но неужели я умру? Неужели нельзя
помочь? Я бы жила хорошо... Я бы... искупила...
Откуда она взяла это слово? Она сознавалась, стало быть.
Сознавалась! А мне было жалко только себя.
Тут только, с этой минуты, я проснулся...
XXVIII

Она умерла, меня судили...
— И оправдали, скоты! Так вот что. Вот и перенесите..
А что старик этот...
— Д а ведь старик это самое и говорит, -— робко сказал я.
— Старик? У! Да, он это и говорит, и я это говорю.
Только на ее одре я полюбил ее. Как полюбил! Боже мой,,
как полюбил!
^
Он зарыдал.
— Да, не она виновата. Будь она жива, я бы любил не ее
тело и лицо, а любил бы ее и все простил бы. Да если бы
я любил, и нечего бы прощать было...

Игорь Ильинский

и С.

Толстой

Квартет „Ключ" в романе „Война и мир"
1

В „Войне и мире" за описанием званого обеда в московском
доме Ростовых следует сцена, в которой молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Наташу
и Николая Ростовых, известных своею музыкальностью, просят
что нибудь спеть, и они решают спеть „Ключ". Наташа зовет
Бориса и бежит за Соней, которую застает всю в слезах на
сундуке в коридоре. Быстро утешив друга, Наташа восклицает:
„Ну, пойдем петь „Ключ", и они бегут в диванную. „По просьбе
гостей,—говорится далее, — молодые люди спели квартет
„Ключ", который всем очень понравился; потом Николай спел
вновь выученную им песню:
В приятну ночь, при лунном свете
Представить счастливо себе,
Что некто е с т ь еще на свете,
Кто думает и о тебе. 1

Настоящая справка мемуарно-исследовательского характера
посвящена одной из этих музыкальных вещей.
„Когда я пишу историческое, — говорит Толстой в одном
из писем 1902 г . , — я люблю быть до мельчайших подробностей верным действительности". 2
Нет никакого сомнения, что не только исторические сцены
„Войны и мира", но и всякого рода фольклор: пословицы,
1 «Война и мир», т. I, ч. I, гл. X X , стр. 7 9 - 8 1 , см. Полное собрание сочинений Л . Н. Толстого. Под редакцией В . Г. Черткова. Серия первая.
Произведения. Том 9. Г И З Москва—Ленинград, 1930.
2 Н. Н. Г у с е в ,
«Толстой в расцвете художественного гения», изд. Толстовского музея, стр. 47.

поговорки, отдельные выражения, названия танцев, песни и пр.
в громадном большинстве случаев не выдуманы Толстым,
а взяты им как подлинный материал эпохи 1812 г.
Каково же происхождение упомянутых выше музыкальных
произведений, исполнявшихся по „Войне и миру" молодежью
в доме Ростовых?
В статье В. К. Покровского „Источники романа „Война и мир"
указано, 1 что романсы, которые поет Николай Ростов, заимствованы Львом Николаевичем из записок Жихарева.
Это указание верно, однако, только для вновь выученной
Ростовым песни „В приятну ночь". Она приведена в записках
Жихарева на ряду с другими романсами его времени. 2 Но
второго романса, под которым можно разуметь только квартет
„Ключ", в этих записках нет.
В своем романе Толстой не приводит даже слов этого
квартета. Однако из описания вышеприведенной сцены в доме
Ростовых нельзя не почувствовать, что в данном случае речь
идет о каком-то определенном музыкальном произведении,
служившем боевым номером домашней музыкальной программы
в семье Ростовых, повидимому, известном и самому автору
„Войны и мира".
И действительно, Л . Н. любил и знал песенку „Ключ" еще
задолго до создания своего знаменитого романа. Именно о ней
пишет ученик Яснополянской школы 1859—1863 гг., В. С. Морозов: „Он любил пение и играл на фортепиано,—рассказывал
Морозов о Толстом-учителе, — а я обладал хорошим голосом,
и мы с ним пели его любимую пгсню:
С тобой вдвоем
Сколь счастлив я,
Поешь т ы лучше соловья.
И ключ по камушкам течет,
К уединенью нас влечет. 3

Той же песенке в начале 60-х годов Л е в Николаевич обучал
молодежь в семье Вер сов, когда бывал в Москве. „Он часто
собирал нас к роялю, — вспоминает Т. А. Кузминская, —
и учил петь „С тобой вдвоем сколь счастлив я, поешь ты
лучше соловья". 4
«Война и мир», сборник. Ичд. «Задруга», Москва. 1912, стр. 119.
«Записки современника с 1 8 0 5 по 1819 г.», С П Б . 1859, ч. I, стр. 260.
3 Воспоминание о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия
Степановича Морозова, стр. 82. Изд. «Посредник», Москва, 1917, № 154.
4 Т . А. К у з м и н с к а я ,
«Моя жизнь дома и в Ясной поляне», ч. I.
с г р . 71, изд. Сабашниковых.
1

„Ключ", видимо, настолько нравился Льву Николаевичу, что
он старался привить его и детям, и молодежи. Эта песенка
была известна в его семье и пелась в Ясной поляне. При
этом известна она была и Т. А. Кузминской и другим членам
семьи Толстых именно как „Ключ", что поет Наташа Ростова
в „Войне и мире".
Однако каково происхождение этой песенки, остался ли
Толстой в -рным действительности, включив ее в свой роман
из эпохи 1812 г . , — на этот вопрос в толстоведческой литературе ответа нет.
»
Мне хотелось бы поделиться теми сведениями об этом
интересном музыкальном произведении, которыми я случайно
располагаю, тем более, что они, быть может, заслуживают
внимания не одних толстоведов и историков литературы,
но и более широкого круга читателей и даже историков
музыки.
Я знаю „Ключ" с детства как более сложное музыкальное
произведение, чем песенка на слова „С тобой вдвоем сколь
счастлив я", переданная Л. Н. Толстым его семье. Возможно,
что в свое время Толстой воспринял ее из того же источника
в Тульской губернии или близкого к нему, из которого „Ключ"
был воспринят и мной. Но мною он был воспринят в более
полной редакции. Моя версия „Ключа" отличается от версии
яснополянской тем, что та же основная мелодия и на те же
слова „С тобой вдвоем" идет в сопровождении басовой партии в виде речитатива с самостоятельными словами.
Это сопровождение, составляя вместе с основной мелодией
одно музыкальное целое, собственно и делает все произведение
оригинальным и красивым.
Любопытное слышанное мною предание, будто автор пьесы —
один из величайших композиторов XVIII века, дополняет ее
музыкальную ценность загадочностью происхождения.
Остановлюсь прежде всего на той характерной обстановке,
из которой вынесены мои сведения.
Я слышал „Ключ" еще с детства в семье моих родственников, в селе Ивановском Чернского уезда Тульской губернии,
от Николая Петровича Арсеньева. 1 Помню этого человека
уже пожилым, а затем и глубоким, хорошо сохранившимся
1 Н. П. А р с е н ь е в (род. в 1832 г., умер в 1913 г.)—земский прогрессивный
деятель так называемой «эпохи великих реформ». Мировой посредник первого призыва. Вторую половину жизни служил в Петербурге и Варшаве по
министерству финансов.

старцем, высоким, представительным, с седыми бакенами
и густыми черными бровями.
Веселый балагур,остряк, прекрасный рассказчик, музыкально и
артистически одаренный, Арсеньев в свое время был близко знаком с композитором Балакиревым и многими людьми из музыкального мира. Страстными любителями музыки были и его братья.
Дом на усадьбе в Ивановском был большой, двухэтажный,
времен Елизаветы, описанный еще в записках Болотова.
Когда-то в нем были и диванная, и биллиардная, и гостиные,
и подступал к его каменной террасе огромный парк, обнесенный каменной оградой. Парк уходил за реку, были в нем
гроты, мостики, зверинец и всякие затеи крепостного барства.
В мое время многое из этого исчезло почти без следа.
Только дом, простояв полтораста лет, сохранился замечательно,
да на чердаке валялись ящики с старинными допетровскими
рукописями и потемневшими древними образами.
В большом зале в два света с обширными хорами, на которых когда-то играли крепостные музыканты, стоял рояль.
Музыка слышалась здесь очень часто и в мое время. К этому-то
роялю нас, детей, а впоследствии молодежь, собирал Н. П. Арсеньев, и мы пели с ним под его аккомпанемент разные вещи,
в том числе и „Ключ". Основную мелодию было запомнить
не трудно. Басовую же партию мастерски, старческим голосом
исполнял сам Арсеньев, потешая всех своей мимикой. Исполнял он ее так: в то время как мы пели основную мелодию
на слова: „С тобой вдвоем сколь счастлив я " и т. д., Арсеньев,
сверкая большими черными глазами, комически-серьезно произносил речитативом:
Ах, как забавно!
Да, да, забавно!
И в сердце здесь у нас стучит, стучит,
И плут Амуришка, сей вор,
Из глаз наших, из глаз наших глядит, из глаз глядит.

Когда мы пели вторую часть мелодии: „И ключ, по камням
что течет", он хмурил густые брови и, отрывая руку от аккомпанемента, чтобы погрозиться пальцем, произносил следующие слова:
Ну смотри, да, да, смотри!
Бесенок т ы , плут, разбойник ты прямой!
В сердце стоит только лишь ему попасть,
Как верную себе нажить, нажить напасть.

Слова „бесенок" и „попасть" он оттенял и голосом, и жестом, и мимикой.

Затем основная мелодия повторялась, а Николай Петрович
обращался к нам предупредительно, а затем высокомерно, со
словами:
Эй вы, потише, дети, тише!
Послушайте вы старика.
Неужто ж я вам, неужто ж я вам
Кажусь за дурака, за дурака.

Других слов речитатива он не пел, вероятно, помня лишь
часть их. Исполнению „Ключа" неизменно сопутствовал огромный успех.
Когда я стал постарше, Н. П. обучил меня басовой партии.
В моем лице он хотел иметь преемника для этой неизвестной
в обществе и трудно усваиваемой в целом музыкальной пьески,
дорогой для него к тому же и пб семейному преданию.
Вот что я слышал от Арсеньева относительно происхождения „Ключа".
Предки Н. П. еще в XVIII веке жили за границей и были
знакомы с Моцартом. Знаменитый композитор бывал у них
в доме. Раз у Арсеньевых устраивался домашний спектакль.
Моцарта упросили написать что-нибудь для этого вечера, и
он создал небольшую пьеску с немецкими словами. Это и был
„Ключ". Немецкие слова песенки кто-то довольно плохо перевел на русский язык, и в таком виде „Ключ" был вывезен
в Россию. Таково предание.
Арсеньев рассказывал еще, что знатоки и любители музыки,
которых он знакомил с „Ключом", приходили от него в восхищение, а один малоизвестный композитор Л. будто бы совершил плагиат, вставив кое-что из этого затерявшегося моцартовского произведения в свою оперу. Эти рассказы Арсеньева я очень хорошо запомнил.
Следует заметить, что никаких упоминаний о том, что именно
этот исполняемый нами „Ключ" поет Наташа Ростова в „Войне
и мире", в семье Арсеньевых я никогда не слышал, да и сам,
с детства распевая с моими сестрами эту пьесу, ни разу при
исполнении ее не вспоминал о „Войне и мире" и Наташе Ростовой. Связь эта открылась для меня совершенно случайно
только в 1922 г. Вот как это произошло. Бывая у Толстых
как при жцзни Льва Николаевича, так и после его смерти,
в 1922 г. я застал среди живущих в Ясной поляне Т. А. Куэминскую; она работала тогда над своими довольно широко
известными теперь мемуарами. Как-то вечером Т. А. была
очень оживлена, много рассказывала, пела, даже танцовала.
Смотря на нее, невольно приходило в голову, каким же запа-

сом жизненных сил, веселья и бодрости обладала эта женщина в возрасте 16—17 лет. После пения под чужой аккомпанемент она сама села к роялю.
— А теперь, — сказала она, — я спою вам то, что поет Наташа Ростова в „Войне и мире" и что очень любил Лев Николаевич".
К величайшему моему удивлению она запела знакомую мне
с детства основную мелодию „Ключа" на слова: „С тобой
вдвоем". Я стал подпевать втору, а при повторении основной
мелодии, почти не отличавшейся от известной мне, перешел
на речитатив, отчеканивая нелепые слова: „Ах как забавно,
да, да, забавно" и т. д.
Некоторое время Татьяна Андреевна продолжала играть и
петь, прислушиваясь к басовой партии. Глаза ее делались все
удивленнее и шире. Затем она вдруг закрыла лицо руками и
воскликнула:
— Боже мой! Д а где ж я это слышала? Откуда вы это
знаете?
Я рассказал ей, как и от кого „Ключ" в сопровождении
речитатива попал в мое ухо. Каково же было наше общее
удивление, когда оказалось, что Т. А. тоже знала Арсеньева
и именно от него слышала этот речитатив. Было это давно,
в 70-х годах, когда Арсеньевы и Кузминские жили в Туле. 1
Тут же я рассказал семейное предание Арсеньевых о происхождении „Ключа", и мы вместе с Кузминской и другими
присутствующими долго строили разные догадки, охотно приходящие на ум, когда пытаешься взглянуть в далекую старину. При этом допускалось, что и Л е в Николаевич Толстой
мог впервые услыхать „Ключ" от Арсеньева, с которым, очевидно, одновременно служил мировым посредником по Тульской губернии и должен был встречаться в разного рода губернских собраниях.
С этих пор интерес к „Ключу" возрос у меня еше больше,,
особенно когда жизнь привела опять в Ясную поляну и окунула в музейную работу.
На юбилейном вечере 12 сентября 1928 г. в большом зале
вновь открытой Яснополянской школы-памятника Толстому
как один из номеров нашей музыкальной программы исполнялся и „Ключ". Зал был переполнен. Присутствовали московские, иностранные и другие почетные гости. Перед
1 О дружеских отношениях ее с женой
Арсеньева в эти годы см. «Моя
жизнь дома и в Ясной поляне», ч. III, стр. 169—170.

исполнением было сказано небольшое вступительное слово о
„Ключе" со ссылками на „Войну и мир" и слышанное мною
предание о его происхождении.
Основную мелодию в сопровождении речитатива в моей
передаче пели под аккомпанемент рояля четыре яснополянские школьницы и А. Л . Толстая.
Мы почти не готовились к этому выступлению, но „Ключ"
имел успех, превзошедший все ожидания. Мы повторили его
три раза. Нам настойчиво советовали выступить с ним в соединении с некоторыми другими удачными номерами программы
в Москве. Меня же и В. Д. Бонч-Бруевич, и А. В. Луначарский, и некоторые артисты и музыканты из присутствующих
на вечере просили дать для печати справку мемуарно-исследовательского характера об этом интересном музыкальном про
изведении.
Кое-какие дополнительные сведения к моим воспоминаниям
я попытался собрать. Они, конечно, отнюдь не претендуют на
научность и являются лишь беглыми справками в пределах
моей возможности.
Что касается легенды о происхождении „Ключа", то могу
сказать, что в результате изысканий мне пока не удалось ее
опровергнуть. Дед Н. П. Арсеньева (о нем я ничего не слышал раньше), Александр Иванович Арсеньев (род. в 1751, ум.
в 184Э г.), как выясняется, был современником Моцарта (17561791 гг.).
Это был культурный человек своего времени.
В 1817 г. он состоял почетным членом Харьковского филотехнического общества и был аттестован как „достойный муж
по глубине его практических сведений о государстве". Особенно интересно то, что он действительно бывал за границей. В царствование Екатерины он служил в иностранной коллегии и состоял атташе лондонского посла гр. Алексея Семеновича Мусина-Пушкина, своего родного дяди по
матери. В турецкую войну 1771—1774 гг. он был волонтером, в 1803—1806 гг. состоял товарищем министра уделов.
Словом, биография А. И. Арсеньева не исключает посещения
им не только Лондона, где он бывал определенно, но и городов Германии и Австрии.
В то же время как будто не находятся в противоречии
с арсеньевским преданием и данные из биографии Моцарта.
Последний очень рано стал предпринимать артистические путешествия. Был в Лондоне, ездил по городам Германии, Италии,
бывал в Париже, Голландии, Швейцарии, жил в Вене. „Моцарт для обеспечения своей семьи должен был давать уроки,

Ключ (с тобой вдвоем)
Для трех голосов в сопровождении фортепиано
С напева
Ändaiitino.

И. В. Ильинского

записал

С. Л.

Толстой

Ключ (для трех голосов)
Версия семьи А. Н. Толстого
Записал

С. Л.

Толстой

сочинять контрадансы, вальсы и даже пьесы для стенных
часов с музыкой, играть на вечерах венской аристократии. 1
Все эти бегло собранные сведения, конечно, еще не могут
свидетельствовать об историчности предания о „Ключе". Но
они и не рассеивают дымки загадочности, окутавшей эту несомненно старинную музыкальную вещицу из антуража русского усадебного быта, и во всяком случае объясняют возможность возникновения предания, подобного слышанному
мною в одном из гнезд этого быта.
' «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», т. 59, стр. 57.

Более п юдотворными и доказательными в смысле отнесения
„Ключа" к XVIII веку, повидимому, могут быть изыскания
со стороны музыки и языка этой пьесы. О б этом свидетельствуют отзывы представителей музыкального мира, которых
приходилось знакомить с музыкально-вокальным исполнением
„Ключа". Что касается литературного стиля и филологии, то
образы в роде „плута" Купидо, бесенка амура, ранящего стрелой пастуха или пастушку, амура, попадающего в сердце—
весьма типичны для данной эпохи. То же можно сказать и о
стихотворном размере в словах нашего речитатива и основной
мелодии. Содержание четверостишия „С тобой вдвоем" носит
характер пасторальной поэзии, присущей тому времени.
Пусть „Ключ" и не принадлежит Моцарту. Это не дает еще
оснований отрицать за ним вековую давность и не лишает
его музыкальной прелести и интереса. Такое произведение
стоит сохранить и сделать его> достоянием общества, тем
более, что оно связано с шедевром русской литературы
и его гениальным творцом. Что же касается арсеньевского
предания, то, приняв его хоть в той части, что „Ключ" певался в усадебной обстановке века Екатерины, нельзя не
усмотреть в этом факте, быть может, неизвестном Толстому,
нового подтверждения историчности „Войны и мира" (в указанных выше пределах), основанной если не всегда на определенных источниках, то на удивительной интуиции ее создателя.
В заключение п зволю себе выразить мою глубокую благодарность В. С. Арсеньеву, сообщившему мне сведения о предках Арсеньева, В. Ф . Саводнику, познакомившему меня с некоторыми образцами поэзии XVIII века, и особенно С. Л. Толстому, который не только записал в виде нот, напечатанных
здесь обе версии „Ключа" (мою и яснополянскую), но и дополнил эту запись своими комментариями.
Игорь

Ильинский

В Ясной поляне „Ключ" певали нередко. Ввел его в музыкальный репертуар нашей семьи отец. Пели его и соло, и на
два и на три голоса, и хором; при этом обыкновенно кто-нибудь тут же подбирал аккомпанемент на фортепиано. Я записал в точности лишь верхний голос т а к , к а к его обыкновенно
пели Т. А- Кузминская и другие. Остальные два голоса пелись различно; я записал один из вариантов. Возможно, что

эту мелодию мой отец слышал от товарища своего детства
Константина Александровича Иславина, дяди Софьи Андреевны
Толстой и Татьяны Андреевны Кузминской, музыканта-дилетанта. К. А. жил в детстве в Тульской губернии, в имении
своего отца „Ивицах" Крапивенского уезда, и был знаком
с семьей Арсеньевых, о которой выше упоминает И. В. Ильинский.
Яснополянская версия „Ключа" в моей гармонизации была
напечатана в Англии в книге „А. Maude, Family views of
Tolstoy" ка:< приложение к переводу моей статьи „Музыка
в жизни Л. Н. Толстого". Эта статья по-русски была напечатана в юбилейном сборнике Толстовского музея, но, к сожалению, баз музыкальных иллюстраций.
Версия „Ключа", напетая И. В. Ильинским, с ее интересной басовой партией была до последнего времени неизвестна в Ясной поляне. Я старался по возможности точно
записать с голоса И. В. Ильинского верхний голос—мелодию
и басовую партию. Второй голос и аккомпанемент написаны
мною по его же указаниям, но с небольшими изменениями.
К сожалению, мне не удалось избегнуть некоторых неправильностей в голосоведении, как например параллелизмов в тактах 5, 11 и 15.
Очевидно, ни одна из двух нам известных версий „Ключа"
не может претендовать на точное воспроизведение этой пьесы
в том виде, в каком ее сочинил автор. Кто этот автор—Моцарт или еще кто нибудь —неизвестно; этот вопрос остается
задачей историков музыки. Однако даже из неточных версий
„Ключа" видно, что эта пьеса написана талантливым музыкантом и в духе XVIII столетия. К такому же заключению
пришли и члены историко-музыкальной группы при Госуд.
академии
художественных наук,
в присутствии
которых
„Ключ" исполнялся перед тем, как он был принят радиоцентром для воспроизведения по радио.
С.

Толстой

Чистякова

Кропоткин и франко-русская дипломатия
22 декабря 1882 г. в Париже в газете «L'intransigeant» появилась статьяпод заголовком «Арест Кропоткина», в которой приводилась телеграмма,
полученная редакцией из Т о н о н а и датированная 20 декабря 7 чес 4 5 мин.
вечера: «Петр Кропоткин арестован сегодня днем и отправлен под конвоем;
в Лион. Ему не было даже разрешено присутствовать на похоронах моего*
брата. София Кропоткина».
Комментируя эту телеграмму, «L'intransigeant» писала:
«Этот арест не явился для нас неожиданным; нападки реакционной
и официальной прессы позволяли его предвидеть.
Впрочем, полиция, подвергая нашего друга Кропоткина обыску, не давшему никаких результатов, должна была, оставаясь верной своим привычкам,
в с е же арестовать гражданина, которому в сущности не могло быть предъявлено никаких обвинений.
Логика наших полицейских такова: если они во время своих обысков
находят некоторые улики, как бы ничтожны ЕТИ последние ни были, они
производят арест, потому что имеется предлог для ареста, и если они н е
находят ничего, они все же арестовывают, чтобы оправдать свои инквизиторские меры.
Не иначе обстояло дело и в июне 1871 г.; тогда лишь пошли дальше:
арестовывались не только республиканцы, преследовавшиеся реакуиогным
неистовством, но также и их родители, их друзья, их соседи до консьержей
включительно. Нас удивляет лишь то, что подобная у ч а с т ь не постигла
и Тонон. Но — терпение — это еще придет.
В своей телеграмме г-жа Кропоткина говорит, как мы видели, о похоронах своего брата.
Действительно, в воскресенье вечером письмом из Т о н о н а нам сообщили,
ч т о постыдный и возмутительно-грубый образ действий прокурора республики во время обыска, произведенного у нашего д р у г а Кропоткина, н е с о мненно приведет к катастрофе.
Вчера, в среду, печальное предсказание сбылось.
Б р а т жены Кропоткина, молодой двадцатилетний человек, прикованный
к постели жестокой чахоткой, всякое волнение для которою было убий
ственно, несмотря на все з а б о т ы и самоотверженность сестры, не в ы н е с тех
последствий, которые оказало на это страдающее существо грубое вторжение полицейских в жилище его родственника.

Этот только что умерший молодой русский убит не царской полицией.
Это — победа министров французской республики.
Вот до чего дошли на родине революции».
Саркастический тон статьи, открытая солидаризация с опасным политическим преступником, резкие выпады в сторону «великой республики» обнаруживают лицо руководителя этого радикального органа, Анри Рошфора, того
неистового, не охлажденного еще почтенными сединами и националистическими тенденциями, прямолинейного и непримиримого Рошфора, перед которым еще живы были воспоминания о героической борьбе за Парижскую
коммуну, о ссылке в далекую Каледонию, о бегстве оттуда снова в Париж
для новой борьбы и новых испытаний. Но не только Рошфор, приговоренный
вместе с Кропоткиным к смерти петербургской шайкой «Священной дружины», мог гтредвидеть катастрофу, разразившуюся в Тононе. О н а подготовлялась давно с той бесцеремонностью приемов, которая характеризует наемных
исполнителей тайной директивы. Бомба, разорвавшаяся 1 марта 1881 г. на
набережной Екатерининского канала и обратившая в кровавый кусок М Я С І
то, что прежде называлось императором и самодержцем всероссийским, зат к а в ила задрожать не только стекла в домах притихшего Петербурга. Дрожали
•сердца, паника охватила правительственные сферы и вылилась в глухую
и жестокую реакцию. Новый самодержец, человек с низким лбом и мрачным взглядом алкоголика, с медвежьей цепкостью ухватился за бразды
правления.
Животный страх за собственную жизнь заставил его с неумолимой жесток о с т ь ю подавлять, принижать, в ы к о р ч е в ы в а т ь все живое, еще шевелившееся
в России. Первым актом его монаршей воли было повешение тех пятерых, которые публично казнили его отца на набережной канала. Но он не знал и не понимал этих людей, их психологии, их великого энтузиазма, их упсваний, как не
знал и не понимал тех социальных слоев, которые породили их и их союзников,
как не знал и не понимал необъятной многомиллионной России. Д л я него эти
враіи представлялись многоголовой, но безликой гидрой, которую в интересах
самосохранения необходимо было всемерно уничтожать. Но он прекрасно знал
и понимал по-своему камер-пажа князя Петра Кропоткина, прямого потомка
Рюриковичей, имевшего больше законных прав на российский престол, чем
он, Александр Александрович Романов, в жилах которого текла «грязная» голшгинско-салтыковская кровь. Он хорошо помнил неприлично для придворного
открытый и ясный взгляд голубых глаз Кропоткина, его независимую манеру
и хладнокровное упрямство в очерке рта. В самодержавной памяти сохранился отчетливый и конкретный образ этого камер-пажа как реального врага,
как свеобразного конкурента на престол, замыслившего новый дворцовый
переворот. И потому Александр Романов искренно верил придворным наветам,
верил тому, чго Петр Кропоткин, так чудесно бежавший из Петропавловской
крепости и окопавшийся в Лондоне, является душой всех смут на Руси;
верил тому, что он руководит заговорами, снабжает бунтовщиков динамитом
и подготовляет к торжественному дню коронации новое цареубийство
И Александр, откладывая коронацию, с упрямою и отчаянною энергией
начинает борьбу с этим, по его мнению, опаснейшим своим врагом. Переселившийся из Лондона в Швейцарию Кропоткин осаждается целыми бандами русских шпионов- Не доверяя энергии III Отделения, Александр лично
посылает своих царскосельских, гатчинских испытанных людей, которые выслеживают каждый шаг Кропоткина и Н Э Е О Д Н Я Ю Т Петербург сенсационными
и вздорными сообщениями. Они питают панику русского правительства
и з а с т а в л я ю т его принимать все более и более активные меры. Под давлением Петербурга в июле 1881 г. федеральный совет Швейцарии издает декрет

о б изгнании опасного государственного преступника из пределов своей
с т р а н ы . Кропоткин с скромным чемоданчиком переходит пешком швейцарскую границу ц поселяется в маленьком французском городке Тононе.
И тотчас же этот городок наполняется местными французскими, а также
русскими агентами, перекоч:вавшими из Швейцарии и в н о в ь прибывающими
из Петербурга. Бесцеремонность этих банд переходит всякие границы. Они
х о д я т з а Кропоткиным по пятам, рыщуг вокруг его дома, стараются завязать
с ним личное знакомство, залезают в квартиру, донимают бесконечными
допросами его хозяйку, добродушную m-me Сансо; они чувствуют себя
господами положения. Недаром так истерически вопит петербургская катков•ская пресса; недаром друг Каткова, Ольга Новикова, хозяйничает в анілийской политике и нашептывает волю своего друга Гладстону, а французское
правительство, не опомнившееся еще от Седана и коммунаров, потрясаемое все новыми и новыми вспышками рабочих восстаний в районах
каменноугольной промышленности, ищет спасения в союзе с российской
монархией.
Черный туман реакции охватил Европу; Кропоткину нет выхода, нет спасения. И пусть Кропоткин, князь и камер-паж, ученый географ, естествоиспытатель и анархист-любитель, представляет собой добродушнейшее существо
в мире; пусть он далек от всех химических и нитроглицериновых заводов
Парижа и непричастен к гибели российских монархов; пусть он у себя
в Тононе скромно пишет статьи для британской энциклопедии и пилит
дрова в саду, — все равно ему нет спасения. Атмосфера слишком накалена,
охотничий азарт охватил его врагов, которые в панике связывают его имя
с той страшной силой, которая уже показала свое лицо в Парижской коммуне и теперь притаилась, выжидая время для нового, еще более страшного
обнаружения.
И потому Анри Рошфор был прав, предвидя неминуемый арест Кропоткина. Он как профессионал-публицист хорошо понимал значение и тайные
пружины газетной травли, поднятой вокруг имени Кропоткина.
Но только теперь, через пятьдесят лет, перед нами приоткрывается завеса
дипломатической тайны и обнаруживается истинное лицо событий.
В наших руках имеются документы исключительного интереса — дипломатическая переписка по делу Кропоткина между Петербургом и Парижем.
Абсолютная монархия и новоиспеченная республика нащупывают общую
почву и находят общий я з ы к . Д л я характеристики их взаимных симпатий
в высшей степени показательно выступление коменданта Парижа генерала Соссие по поводу двух бежавших во Францию русских анархистов
с заверениями в том, что «всякое их злоумышление будет впредь считаться
за государственное преступление против Ф р а н ц и и » . 1 - К о н с е р в а т и в н о е по существу, разделяющее вполне страхи Петербурга по поводу «анархистской
у г р о з ы » , французское правительство тем не менее во всем инциденте с Кропоткиным ни на минуту не забывает своих материальных интересов; мечтающее о реванше ненавистным пруссакам, обеспокоенное усиливающимся и все
распространяющимся морским и колониальным господством Англии, французское правительство ищет в лице русской монархии надежного союзника
и опору для своих стремлений. В этой дипломатической игре наличие на
территории Франции Кропоткина, столь страшного для Петербурга государственного преступника, является крупным козырем в руках француз1 См. письмо M. Н. Каткова к К . П. Победоносцеву, «Победоносцев и его
корреспонденты. Письма и записки», т. I, Госуд. изд-во, Москва—Ленинград,
стр. 713.

ского кабинета, стремящегося извлечь отсюда максимальную для себя
выгоду.
Имеющаяся в нашем распоряжении переписка состоит из документов,
относящихся к периоду 1 8 8 2 — 1886 гг., т. е. к моменту ареста, суда, тюремного заключения и, наконец, освобождения Кропоткина. Первые хронологически из них представляют собой черновые донесения одного из чиновников
русского посольства в Париже, в о з г л а в л я е т ! гося тогда кн. Н. А. Орловым,
в Петербург; четыре первых документа писаны на имя Влангали и два
последних — на имя русского министра иностранных дел H К. Гирса. Написанные на французском языке черными чернилами на полулистах простой
писчей бумаіи с широкими полями и многочисленными поправками, эти
черн >вые тайных донесений имеют (на полях) свою (перебивающуюся) нумерацию, точную дату, фамилию адресата (в отдельных случаях шифрованную), однако без подписи отправителя. Помимо шести отмеченных документов, особое место занимает черновая шифрованной телеграммы, написанная той же чиновничьей рукой, но без даты, обращения и подписи,
с позднейшей, вероятно, карандашной пометкой: от Китчинста и датой
(карандашом): 8 / 2 0 I 1883.
1

Шифрованная
Г.

телеграмма

Влангали
Париж, 10/22 декабря

1882.

Дкжлер сказал мне вчера, что арест Кропоткина был произведен по представлению прокурорского надзора г. Лиона,
а не административным путем и что, следовательно, его дело
в руках юстиции, которая и будет впредь одна его вести.
Дюклер был против высылки, предпочитая ей передачу дела
Кропоткина в ведение юстиции. С своей стороны он принял
все к тому, чтобы арест Кропоткина был совершен только
после того, как прокурорский надзор установил несомненно
участие Кропоткина в преступных покушениях в Лионе. Вследствие этого он имеет основания надеяться, что Кропоткин
будет предан суду и понесет наказание.
С момента перенесения Дюклером вопроса на строго юридическую почву устраняется всякая возможность передачи нам
Кропоткина, который обвиняется лишь в преступлениях, совершенных во Франции.
Вопрос о высылке может возникнуть в том случае, если
судебный следователь не установит состава преступления или
вследствие оправдания судом присяжных.
Слова Дюклера по поводу этого предположения не оставили
во мне никаких сомнений в том, что он не усматривает никакой практической разницы между фактической выдачей

преступника и передачей его посредством высылки за условленную границу.
По его мнению, малейший предлог, который заставит заговорить иностранную прессу, разрушит все шансы к осуждению,
которое одно только и может обеспечивать от таких личностей, как Кропоткин.
При этих обстоятельствах я считаю уместным воздержаться
от шагов, предписанных вашей вчерашней телеграммой до
нового распоряжения.
№ 69

2
Г.

Влангали
Париж, 12/24 декабря 1882.

Г. Тайный советник,
Настоящего числа я отправился к г. Дюклеру, чтобы переговорить с ним по вопросу о французских агентах в Румелии.
Министр принял меня со словами, что он как раз хотел
сообщить мне содержание одной телеграммы.
„Отдан приказ, — сказал он, — об аресте Кропоткина в Тойоне, и я надеюсь, что в тот момент, когда я с Вами говорю,
он уже находится в надежном месте".
Министр прибавил при этом, что первый обыск, произведенный у Кропоткина два дня тому назад, вопреки его инструкции,
мог послужить предостережением обвиняемому. Между тем,
если бы Кропоткин оставался просто под наблюдением, он
все равно не ускользнул бы вероятно из рук юстиции.
Я поспешил телеграфировать Вашему Превосходительству
сообщение, сделанное мне президентом Совета.
Когда на другой день я получил секретную телеграмму,
в которой Вы предписывали мне постараться добиться высылки
Кропоткина в Германию, кн. Орлов, находившийся как раз
в этот день проездом в Париже, имел предварительное обсуждение этого вопроса с г. Дюклером, и посланник сам пожелал
составить и поручил мне отправить Вам секретную телеграмму
о т . . . 1 декабря.
В дсугой телеграмме, датированной следующим числом,
я поспешил резюмировать разговор, который в тот день имел
со мной г. Дюклер, и изложить те мотивы, которые побудили
1

Пропуск в оригинале.

меня повременить с исполнением предписаний Вашего Превосходительства до нового распоряженЙя.
Позвольте мне, г. тайный советник, пополнить эту телеграмму некоторыми дополнительными сведениями.
Г. Дюклер не сделал мне никакого намека на то, о чем он
договорился с посланником касательно обязательства с нашей
стороны не требовать выдачи нам Кропоткина, но разговор
с ним не оставил во мне никаких сомнений в том факте, что
он имел в виду это обязательство, решаясь передать агитатора
в руки французской юстиции.
„Я возражал, — сказал мне президент Совета, — против высылки Кропоткина, к чему меня склоняли многие, потому что
я предпочитал предать его суду; но я настаивал также на том,
чтобы арест его был произведен только тогда, когда прокурорский надзор будет обладать уликами, необходимыми для
судебного разбирательства.
Теперь, когда арест совершен, я в праве надеяться, что
заключение об отсутствии состава преступления со стороны
судебного следователя, в руках которого находится дело,
едва ли вероятно, хотя подобного рода заключения и всегда
возможны".
Я обратил внимание г. Дюклера на то, что если Кропоткин
будет освобожден без суда и наказания, придется серьезно
раскаяться в его аресте. В этом случае было бы лучше оставить
его на свободе, так как освобождение, после расследования
дела или в силу оправдательного приговора, вызовет такое
впечатление, которое будет глубоко прискорбно.
Я припомнил кстати те трения и справедливые нарекания,
которые породило дело Гартмана, едва не повлекшее к серьезным осложнениям.
Я спросил затем президента Совета о характере обвинений,
которые юстиция предполагает выдвинуть против опасного
конспиратора, и о том наказании, которое может его ожидать.
Г. Дюклер мне ответил, что он не может еще дать положительного ответа на эти вопросы, так как судебное следствие
только что началось. В соответствии с результатами расследования, Кропоткин будет предан или суду присяжных или
исправительной полиции; что касается наказания, которому
будет подлежать обвиняемый, то оно также будет вытекать
из соответствующих определений юстиции.
Я коснулся тогда предположения о высылке Кропоткина
в случае его оправдания по суду или после отбытия им
наказания.

„Если наказание отбыто, — сказал мне г. Дюклер, — правительство всегда имеет, по смыслу закона об иностранцах,
неограниченное право высылки агитатора, и тогда более чем
вероятно, что Кропоткин возвратится в Англию".
Остальная часть разговора изложена в моей телеграмме.
В с е дело в том, что арест Кропоткина ни в коем случае не
мог быть произведен административным путем с тем, чтобы
так или иначе его дело было передано нам; арест его совершен по представлению прокурорского надзора г. Лиона для
суда над ним во Франции исключительно за участие в преступлениях, совершенных на французской территории.
Вследствие этого вопрос о предполагаемой высылке может
возникнуть не раньше, чем французская юстиция закончит
свое дело.
Если судить по приговору присяжных г. Риома, только что
осудившему некоторых из обвиняемых за беспорядки в Монсоле-Мин и оправдавшему многих других, — в отношении участия
Кропоткина можно допустить следующие предположения:
Если следствие, которое ведет прокурорский надзор в Лионе,
закончится передачей дела в исправительную полицию, обвиняемый будет наверное осужден, но его наказание ограничится,
вероятно, несколькими месяцами тюрьмы.
Если оно пойдет в суд присяжных, то осуждение будет
менее вероятным, так как председатель суда держится того
мнения, что обвинительные приговоры следует выносить лишь
по отношению к тем обвиняемым, которые принимали фактическое участие в содеянных преступлениях. Но, с другой стороны, в случае обвинительного приговора наказание может,
судя по обстоятельствам, простираться до нескольких лег
заключения, вплоть до высылки в колонии.
Как бы то ни было, до момента, пока судебный следователь
не сделает своего заключения, у нас достаточно времени,
чтобы обдумать дальнейшие действия и решить вопрос, следует ли считаться с обязательствами, принятыми на себя
посланником, или игнорировать их за истечением давности,
после того как французская юстиция сделает свое дело
в обычном порядке.
К тому же следует отказаться от иллюзий на тот счет, что
французский Кабинет обладает достаточной силой, чтобы так
или иначе передать нам Кропоткина, если бы даже он и захотел это сделать. Однако отнюдь не было бы несвоевременным
подготовить дело с уликами уголовного характера, которые
могут быть выдвинуты против него в случае надобности.

Г.

Влангали

№ 75.
Париж, 30 дек. (11 янв. 1882,3
ЧЕТЫРЕ П Р И Л О Ж Е Н И Я

Три дня тому назад в г. Лионе в Исправительном Трибунале начался процесс анархистов.
Из шестидесяти шести привлеченных по этому делу четырнадцать скрылись, а пятьдесят два содержались в тюрьме.
Хотя ни один из подсудимых не обвинялся в непосредственном участии в беспорядках, вспыхнувших в Монсо-ле-Мин в
августе месяце прошлого года,—настоящее дело, однако, имеет
косвенную связь с этими беспорядками и процессом в суде
присяжных в Пюи-де-Дом, перенесенным для этого случая в
Риом.
«»
Вначале многие из подсудимых были арестованы по обвинению в заговорах и покушениях, имевших целью возбудить
гражданскую войну, а также в провокации, посредством прессы,
погромов, грабежей и пожаров и, наконец, в принадлежности
к ассоциации интернационалистов.
В своем обвинительном заключении прокурор Республики
установил, что по двум первым пунктам обвинения преследование не может быть возбуждено в данном случае, так как
эта область находится в компетенции суда присяжных, и что
исправительный трибунал может лишь судить по третьему
пункту.
Судебный следователь сделал соответствующее определение
и дело было передано Исправительному Трибуналу.
Допрос Кропоткина состоялся третьего дня. Я счел своим
долгом представить Вашему Превосходительству отчет, данный
в Газете Трибуналов.
Это любопытный образчик цинизма и развязности, продемонстрированный анархистами перед судом.
Кропоткин—не захотевший обратиться к помощи адвоката—
вероятно выступит сам, когда начнутся речи защиты, чтобы
дать новый образец нигилистического красноречия.
Г. Дюклер, которого я видел вчера, объявил мне, что материалов по делу нашего конспиратора совершенно достаточно
для того, чтобы присудить его к соответственно максимальному наказанию.

На мой вопрос, каково может быть это наказание, Президент
Совета ответил, что оно равняется пяти годам тюрьмы, насколько
он может припомнить, хотя и не уверен в этом совершенно.
„Но даже и двух лет тюрьмы, — сказал он, — вполне достаточно, чтобы порвать нити заговора, которые плел Кропоткин,
и обезвредить его самого".
Г. Дюклер повторил, что он твердо уверен в максимальном
наказании, и закончил разговор словами, что правительство
во всяком случае дало веские доказательства той энергии,
с которой оно преследует конспираторов, как национальных,
так и иностранных, на территории Франции.
Я должен признаться Г
в том, что я не разделяю оптимистических упований Президента Совета.
Я считаю себя обязанным с сожалением
констатировать,
что общее впечатление, производимое Лионским процессом на
общественное мнение, неблагоприятно для правительства.
Ту панику, которая проявилась в угрозах по адресу присяжных в Пюи-де-Дом'е, сменила преувеличенная реакция. Теперь
уже смеются над пугалом, с которого сорвали маску, устрашавшую когда-то, и даже те, которые не имеют ни малейшей
симпатии к доктрине анархистов, склонны трактовать ее с
чрезвычайным легкомыслием.
Ваше Превосходительство может судить о состоянии общественного мнения в связи с этим делом, проглядев хотя бы три
вырезки из газет, прилагаемых к настоящему донесению.
Я выбрал их из республиканской прессы трех различных направлений: „Le Temps", „La France" и „La Justice".
Очень грустно, что „Temps", инспирируемый министерством,
осмеливается также подниѵать свой слабый голос для осуждения позиции правительства.
Излишне говорить, что радикальная пресса кричит о тирании
и абсолютизме.
Даже консервативные газеты заняли выжидательную позицию.
При таком положении вещей мне представляется вероятным,
что присяжные оправдают обвиняемых.
Посмеет ли Исправительный Трибунал принять суровое решение, идущее вразрез с общественным мнением? Я склон:н
предвидеть или полное оправдание или, в лучшем случае, присуждение к нескольким месяцам тюрьмы.
Впрочем, процесс должен быть закончен в течение двух-трех
дней, и его результаты будут известны Вашему Превосходительству по телеграфу прежде, чем дойдет настоящее донесение.

№ 8
Париж, 14/26 января
1883.

Г.

Влангали

Г. Тайный советник,

Объявив мне о присуждении Кропоткина к высшему наказанию, налагаемому Исправительным Трибуналом, г. Дюклер
сказал, что если не всегда приятно обладать портфелем министра
иностранных дел во Франции, то все же иногда выпадают и
моменты удовлетворения.
Министру, казалось, было действительно приятно сделать мне
сообщение об обвинительном приговоре, на который, признаюсь,
я с трудом мог надеяться.
По легко понятным ассоциациям г. Дюклер перешел непосредственно от вопроса о Кропоткине к вопросу о предлагаемом
возобновлении полномочий Рустем-Паши в Египте.
Министр полагал, что он оказал важные услуги императорскому Кабинету, —он будет счастлив найти взаимное понимание
на другой почве.
Я счел своим долгом информировать телеграфно Ваше превосходительство о разговоре, который имел со мной г. Дюклер
по вопросу о Рустем-Паше.
Он желал бы, чтобы правительство Сирии, полномочия которого истекают в феврале, не было переизбрано на новый
пятилетний периодРустем-Паша был враждебен французскому влиянию, и христиане жаловались на него. Его присутствие в Сирии, по мнению г. Дюклера, угрожало спокойствию страны.
Несколько месяцев назад министр имел случай привлечь
внимание Кабинета к деятельности Рустем-Паши и к подозрительной позиции, занятой им в тот момент, когда опасались
вспышки мусульманскаго фанатизма в Малой Азии и по африканскому побережью.
Англия, повидимому, желает поддерживать кандидатуру Рустем-Паши, но соединенное влияние Франции и России, при
условии совместных действий в Константинополе, может, без
сомнения, устранить его.
Г. Дюклер полагал, что интересы Франции и России в
Сирии отнюдь не разнородны.
В настоящий момент для России было бы даже выгодно, если
бы Франция твердо обосновалась в Сирии и если Сы эта

последняя не была предметом чудовищной эксплоатации
Англии.
Сирия была ключом к Египту.
Англия это прекрасно поняла, как только овладела берегом
Нила.
Тогда же она снарядила в Сирию одного из своих наиболее
ловких секретных агентов.
"
Капитан Гордон основал некоторое время тому назад свою
главную квартиру в Сирии. Та роль, которую играла эта личность в других случаях, хорошо известна. Он всегда как бы
служил предвестником английских предприятий. Его роль состояла в подготовке соответствующей почвы путем целой сети
интриг местного характера в той стране, где он обосновывался.
Но парижский кабинет зорко следит за Сирией и Англией и
найдет французских агентов, готовых ра рушить ее честолюбивые замыслы.
Такова была, г. Тайный советник, сущность разговора, который имел со мной г. Дюклер.
Сопоставляя некоторые донесения наших восточных агентов,
которые недавно сигнализировали об усилившемся там французском влиянии,ясчитаю возможным заключить, чтог. Дюклер
остановил свой выбор на Сирии.
Он не уяснил еще себе, быть может, дальнейшего образа
действий, но представляется вполне вероятным, что его внимание фиксируется в эту сторону как раз в тот момент, когда
на берегу Нила Франция несет ущерб по вине Англии.
5

Г-ну Г и р с у
№ 20.
Париж, 3/15 февраля
1883.

;

Г. Министр,

Г. Билло, начальник политического управления, по собственной инициативе сообщил мне о бумагах, взятых при аресте у
Кропоткина.
По его словам, он
знал, что императорский Кабинет
интересуется вопросом, не находятся ли между этими бумагами
такие, которые могли бы пролить свет на деятельность Кропоткина в России и на соучастников его темчтх планов.
Но ни малейших данных подобнаго рода, —заявил г. Билло—не
попало в руки юстиции во время произведеннаго у него обыска.

Более чем вероятно, что Кропоткин уничтожил или спрятал
в надежном месте все, что имело отношение к его деятельности
в России, так как он был на-чеку, когда его арестовали, и
документы, послужившие против него во время процесса, были
захвачены у других, а не у него.
Начальник политического управления закончилбеседу словами,
что он конфиденциально запросил сведения по данному делу от
Министерства юстиции и что, без сомнения, если в бумагах
Кропоткина окажутся материалы, относящияся к заговору на
жизнь императора, имераторский Кабинет будет об этом информирован.
Несмотря на слова г. Билло, быть может, будет не бесполезным возвратиться к этому вопросу в присутствии министра
иностранных дел.
6
Г-ну Г и р с у
№ 35.
Париж, 12/24 июня
1883.

Г. Министр,

В разговоре, который я имел последний раз с г. ШолмельСокур, когда был затронут вопрос о смягчении наказания в
отношении некоторых из осужденных за беспорядки в Монсоле-Мин, Министр мне сказал, что он рад воспользоваться этим
случаем, чтобы заверить меня в том, что не может быть вопроса о распространении этой милости на осужденных в Лионе,
между которыми находится Кропоткин.
Г. Шолмель-Сокур мне напомнил, что процессы в Монсо-леМин и в Лионе по существу своему были совершенно разнородны, несмотря на то, что оба они представляли собой различные проявления анархистской угрозы.
Впрочем,—прибавил он,—смягчение наказания в отношении
некоторых осужденных в Монсо-ле-Мин касается только совершенно незначительных и второстепенных личностей, которые
были привлечены к процессу скорее в качестве статистов, чем
действительных участников.
Главные организаторы беспорядков будут отбывать без всякого смягчения то наказание, к которому они были присуждены.
Этими словами министр иностранных дел пытался доказать,
что в настоящее по крайней мере время правительство не расположено подчиняться влиянию кампании радикальной прессы,
«Звенья» .Vs 2

направленной к защите анархистов, среди которых первое место
занимает Кропоткин.
Впрочем, приговор присяжных, только вчера присудивший
Луизу Мишель к 6 годам тюремного заключения, а ее соучастника Пужеля — к 8 годам, послужит доказательством того,
что общественное мнение поддерживает правительство в его
сопротивлении радикальным требованиям.
Однако не представляется невозможным, что эксцентричность
Луизы Мишель, граничащая с безумием, вызовет смягчение
того сурового наказания, к которому она была приговорена.
7.

Шифрованная

телеграмма № 2
Суббота.

Г. Дюклер сообщает, что рассматривается вопрос, возможно
ли, в том случае если принц Наполеон будет отпущен судом присяжных, обратиться к юрисдикции Сената на том основании, что
принц Наполеон является носителем ордена почетного легиона.
Осуждение анархистов в Лионе может послужить для Кабинета благоприятным прецедентом для строгого наказания принца
Наполеона.
Этой бездатной шифрованной телеграммой, относящейся, несомненно, и по
своему условному содержанию, и по палеографическим признакам автографа,
и по позднейшей карандашной дате к тому же периоду, т. е. к 1 8 8 3 г., имеющаяся в наших руках переписка о б р ы в а е т с я почти на два года — до июня
1885 г. Приведенные документы сами говорят за себя. Французский кабинет, возглавлявшийся в то время Дюклером, полагая, очевидно, что простая
высылка или передача Кропоткина русскому правительству явилась бы слишком простым и «дешевым» делом, и изо всех сил «набивая цену» на Кропоткина, решается сам арестовать его и предать суду з а преступления, якобы
совершенные им во Франции, устанавливая «связь» его с восстанием рабочих
в Лионе.
Юстиция с ее исправительным трибуналом оказалась послушным орудием
в руках Дюклера. Суровый приговор по отношению к Кропоткину предъявляется русскому правительству как вексель для немедленной оплаты. Д ю к лер в разговоре с русским чиновником «по легко понятным ассоциациям»
переходит от Кропоткина к Рустем-паше, т. е., употребляя недипломатический слог, назначает цену за осуждение Кропоткина — помощь Ф р а н ц и и
в ее колониальной борьбе на Востоке с Англией.
Но русское правительство, тяжелое на подъем, по-азиатски хитрое, не
доверяет республиканской Франции. О н о , как помещик-байбак, предпочитает,
задерживая расплату по векселям, ограничиваться мелкими подачками. По
свидетельству самого Кропоткина. 1 непосредственно после Лионского про1 П е т р
стр. 352.

Кропоткин,

«Записки революционера», изд. «Недра»,

1925,

Jjvthwi-

СлПу-Sè

, .

Алл^ыЛхЗСслГь^-''

V. <ЯАА

ШИФРОВАННАЯ

7) CA

СлхА-С-•

ТЕЛЕГРАММА

№ 2

цесса прокурор и члены полицейского трибунала получили по русской А н н е
в петлицу. Что касается министра юстиции Девеса, то он сам напомнил
о себе, будучи в отставке и в «нужде» явившись в 1888 г. в Петербург «sa
наградой» с рекомендательным письмом Циона к министру народного просвещения Делянову.
Цион, петербургский профессор физиологии, бежавший за границу после
враждебной ему студенческой демонстрации и пристроившийся в Париже
к министерству финансов, публицист, печатный орган которого во время
беспорядков особо охраняется полицейской префектурой, друг Каткова, служивший его агентом и поверенным в Париже, хлопотавший об организации
в Петербурге французских банков в интересах «первоклассных» банкиров,
а заодно и о франко-рѵсском союзе, уволенный со службы за неблаговидные
действия при реализации займов, — этот Цион писал Делянову:
«Имею честь представить Вам подателя сего письма, сенатора Д е в е с а , бывшего министра юстиции... Г. Д е в е с большой друг России и приехал с ней
лично ознакомиться. Г. Девес, хотя и республиканец, но глубокий консерватор. Будучи министром юстиции, он арестовал Кропоткина и приговорил
его к 5-летнему заключению. Осмеливаюсь покорнейше просить Ваше высокопревосходительство представить г. Д е в е с а К. П. Победоносцеву; он высоко
чтит его и будет очень счастлив, если будет иметь честь быть ему представленным». 1
Делянов в своей записке К. П. Победоносцеву пишет кратко: «Сенатор
Д е в е с был у меня и показался мне человеком разумным». Неизвестно, какую награду получил Девес, но, повидимому, он как человек «разумный» не уехал с пустыми руками из гостеприимного Петербурга.
Д в а года, прошедшие с момента осуждения Кропоткина, ознаменовались
падением правительства Дюклера и сформированием нового кабинета во главе
с Фрейсине, пришедшего к власти при поддержке радикальной партии, представители которой вошли в состав его. В связи с этим фактом, а также, повидимому, вследствие неуверенности в политике России, которая, затягивая
оплату векселей, вступала»в тайные переговоры с Бисмарком, слухи о чем
проникали в прессу, и в правительстве и в общественном мнении Франции
начинается сдвиг в отношении к русскому государственному преступнику,
заточенному в Клерво. Он делается центром особого сочувственного внимания; его посещает К. Фламмарион; петицию о его освобождении подписывают В. Гюго, Спенсер; Ренан предоставляет в его распоряжение свою
библиотеку. В о французской печати все настойчивее поднимаются требования
об освобождении Кропоткина и его товарищей-анархистов; аналогичные требования возникают и в палате депутатов. Распространяются неясные слухи
о подготовляющейся амнистии для политических преступников, под действие
которой подводится и группа анархистов. Эги слухи вызывают тревогу в Петербурге. С н о в а начинается усиленная газетная травля Кропоткина и его
друзей; снова и с новой остротой поднимаются толки об «анархистской
угрозе». 3 Русское правительство принимает энергичные меры воздействия на
французский кабинет, который проявляет колебания, опасаясь конфликта
с Петербургом Президент совета Ф р е й с и н е на запрос в палате депутатов
«К. П. Победоносцев и его корреспонденты, письма и записки», т. I,
Гос. изд., Москва — Ленинград, 1923, стр. 837.
2 См. там же.
3 См., напр., статью «По поводу помилования Кропоткина» в газете «Новое время», № 3289, 1885 г.

процесс
князь

кропоткин

анархистов
в зале

лионе

судебного

заседания

-2

заявляет: «дипломатические осложнения препятствуют освобождению Кропоткина». 1
Борьба из-за Кропоткина вступает в новый фазис.
К этому периоду, т. е. к 1885 г., относятся четыре документа в имеющейся
в нашем распоряжении переписке.
Первый хронологически из них, написанный рукою нового с 1884 г. русского посланника в Париже бар. Моренгейма, представляет черновую его
д о н е с е н и я в Петербург министру Гирсу.

8
Его

Превосходительству

г.

СН

Гирсу
19 апреля

X X X I V . в.

1 мая

°OJ%

Фрейсине только что присылал ко мне начальника своей
канцелярии, чтобы предупредить о том, что, несмотря на серьезную оппозицию с его стороны, Советом министров решено
подвести под действие будущей амнистии Кропоткина, точно
так же как и Луизу Мишель, в виду законного свидетельства
со стороны медицинской экспертизы о состоянии их здоровья,
при котором дальнейшее пребывание в заключении угрожает
их жизни. Я не оставил никаких сомнений в моем собеседнике
относительно впечатления от подобного акта непростительной
слабости, который будет даже во Франции рассматриваться
как вынужденная уступка радикальной партии и которым Кабинет обнаружит свою зависимость от этой последней, будучи
уже обязанным ей отчасти своим возвышением.
Второй документ представляет также черновую донесения бар. Моренгейма Гирсу; написанный на полулисте писчей бумаги с узкими полями,
о н имеет помету: «через Зволянского» и занумерован № 15.
9

Его

Превосходительству

г.

Гирсу

^
1885.
1 і мая

В моей телеграмме от 19 апр. (1 мая) я резюмировал сообщение, полученное мною от г. Эрберта, начальника Канцелярии
министра иностранных дел, по поводу предполагаемого освобождения Кропоткина. Я откровенно сказал ему, что „не терплю
никаких околичностей и, так как в моих привычках самая широ1 П е т р
стр. 3 7 4 .

Кропоткин,

«Записки революционера»,

изд.

«Недра», 1925,

кая откровенность, я не хочу оставить ни малейшего сомнения
у г. Фрейсине в том чрезвычайно неприятном впечатлении,
которое не преминет произвести этот акт непростительной слабости. Мы, точно так же как и вся Франция, будем рассматривать его как соглашение с радикализмом, по отношению к которому нынешнее правительство приняло на себя обязательства,
последствия которых оно и вынуждено нести. В наших глазах
это будет повторением дела Гартмана с тем лишь различием,
что на этот раз правительство не сможет прикрыться недостаточностью удостоверения личности". Я настоятельно поручил
ему передать мои соображения его начальнику.
Через день официальные газеты объявили, что осужденные
по делу в Монсо-ле-Мин не будут помилованы, чем предгіолагалось уже исключение Кропоткина из-под действия амнистии;
спустя два дня Луиза Мишель письмом, получившим огласку,
отказывалась с своей стороны от всяких милостей в том случае, если они не будут распространены на всех так называемых политических заключенных без различия. В виду этого
правительство приняло решение отложить на неопределенное
время осуществление предполагавшейся меры в целом.
Тем не менее, имея случай видеть г. Фрейсине, я счел полезным использовать содержание телеграммы Вашего превосходительства, заимствуя отдельные ее выражения для нашей беседы.
Я поздравил его с избавлением от серьезных затруднений,
к которым привел бы ложный шаг, чуть было не сделанный
правительством вниз по наклонной плоскости, всю опасность
которого я дал ему почувствовать. Хотя мне и хотелось сохранить уверенность в том, что его благоразумие впредь предохранит его от рискованного хождения по краю пропасти, тем
не менее я счел себя обязанным предостеречь его против новых
попыток воздействия на решения Кабинета, быть может еще
более активных в связи с наступающей выборной кампанией.
Г. Фрейсине старался прежде всего выгородить себя. Он.
заявил мне, что амнистия имела в его лице самого откровенного противника и что он будет ей противиться всеми силами
и во всех случаях. Он утверждал далее, что эта мера была
подготовлена предыдущим Кабинетом и отказаться от этого
наследия нынешнему Кабинету было чрезвычайно трудно, чтобы
не сказать невозможно. Вследствие этого было бы несправедливо возлагать на него всю ответственность целиком. В заключение он прибавил, что в намерения правительства никогда не
входило оказывать Кропоткину исключительную милость и что
напротив того, вопрос стоял так, чтобы по отношению к нему,

DIRECTION

POLITIQUE

...

/Г

Ух-

-У 'А^к .

"Tlx —С* '

письмо

де-ринга

7»

коцебу

в виде исключения, сохранить в полном объеме наказание, от
которого освобождались все другие заключенные, его соучастники.
Я не буду терять из вида это дело на случай, если оно снова
всплывет.
Примите и т. д.
Д в а другие документа имеют чисто французское происхождение. Напис а н н ы е на изящных розовых листках почтовой бумаги малого размера, похожие на billet doux и будто хранящие еще аромат тонких духов, они имеют
неожиданный штамп политического управления министерства иностранных
дел и подписаны одним из его сотрудников de-Ringe. Эти документы представляют собой подлинники полуофициальных записок. Одна из них датируется 15 августа 1885 г.
10

У меня нет, дорогой Коцебу, никаких сведений о ценности
информации, полученной Вами из газет касательно князя Кропоткина; я не смогу их получить раньше понедельника.
Преданный Вам
де-Ринг
Вторая с неопределенной датой «суббота вечером», несомненно, по палеографическим признакам должна быть отнесена к тому же периоду, как и
предыдущая.

11
Любезный поверенный в делах,
Я случайно встретил одно лицо, очень осведомленное относительно министерства юстиции. Оно мне объявило самым
точным образом, что нет ни малейшей правды в планах, предполагаемых Вашей газетой. Никто не желает миловать князя
Кропоткина. Разрешаю Вам использовать эту информацию
как Вам заблагорассудится, не называя меня, что, впрочем, и
бесполезно.
Ваш де-Ринг
Домогательства русского правительства еще раз увенчались успехом: Кропоткин был обойден опубликованным осенью 1885 г. декретом президента
французской республики Греви, освободившим многочисленную группу политических преступников. Совершая столь внешне очевидную уступку Петербургу,
французское правительство делало ловкий тактический маневр в дипломатической игре, затягивая решение участи Кропоткина и тем выигрывая время
для дальнейших тайных переговоров с русской монархией. Недаром старый
дипломат Моренгейм, понимая ситуацию, подозревал, что дело Кропоткина
еще «всплывет», и считал необходимым его особо «подкарауливать». И дей-

ствительно, в январе 1886 г . французское правительство, повидимому, окончательно разочаровавшееся в успехе своих проектов, построенных на судьбе
русского анархиста, с одной стороны, а с другой — под давлением общественного мнения и радикальной партии, освободило Кропоткина.
К этому последнему фазису в судьбе Кропоткина французского периода
относятся два документа: подлинник официального отношения Гирса Моренгейму и черновая ответа Моренгейма Гирсу, излагающая содержание его безрезультатной и, вероятно, последней, в связи с Кропоткиным, беседы с Фрейсине. Первый из них написан на двух листах плотной веленевой бумаги
четким писарским почерком, сшит пестрым шелковым шнурком и подписан
Гирсом.
12

Его

превосходительству

г. б а р о н у

Моренгейму

С.-Петербург, 9 января 1886 г.

Господин посланник,
Генерал Аппер поделился со мной сообщением своего правительства, объявившего освобождение из заключения Кропоткина вследствие декрета об общей амнистии для политических
заключенных с 1872 г.
Он не дал мне никаких объяснений по поводу того, является
ли этот декрет мерой внутреннего порядка, продиктованной
государственной необходимостью и относящейся к политическим преступлениям, совершенным во Франции.
Я ему заметил, что мы были не в праве обнаруживать беспокойство, если бы речь шла о новом законе; но в данном
случае речь идет о такой мере, как амнистия, затрагивающей
один из основных принципов — общественную и политическую
безопасность—и вредящей прежде всего России, так как эта
мера распространяется на одного из членов партии, замышлявших гнусные заговоры против общественного порядка и своего
государя.
Я не скрыл от посланника, что эта мера произведет на нашего
августейшего монарха самое тягостное впечатление.
Не придавая значения различиям государственного устройства, его величество всегда стремился к поддержанию благосостояния Франции в убеждении, что обе дружественные страны
сходятся на почве общих интересов к общей пользе.
И вот общественный и политический порядок является одним
из таких существенных интересов, в отношении которого государства должны проявлять солидарность. Такая солидарность
существовала между большинством Великих держав, которые,
под влиянием общей социальной опасности, объединялись для
собственной защиты. В целях взаимных гарантий был принят

договор о выдаче преступников, виновных в таких действиях,
которые, хотя и совершались во имя политики, но в действительности направлялись против общества в целом. А потому,
если преступник типа Кропоткина схвачен в одном из таких
государств, он не только не может быть помилован, но должен

c j яххпхг-х-іс^я-

c u a

o l . - v a - w

ѵ С о Д ѵ л Э ѵ О О. АО » V

о.

^л-адх,

AJ-^Л

быть без колебаний выдан тому правительству, против которого была направлена его тайная деятельность.
Распространяя преимущества, даваемые амнистией, на подобные преступления, французское правительство вступает в противоречия с господствовавшим, направлением вообще и в частности с теми заверениями, которые оно нам дало по этому
поводу. Оно жалует привилегией безнаказанности политических преступников, виновных в покушениях, затрагивающих
интересы не одной только Франции, и тем самым как бы
подбадривает их и позволяет им делать из Франции для себя

прибежище и арену для своих анархистских заговоров. Ибо
подобный прецедент и в самой Франции не останется без
последствий. Своими уступками требованиям анархистов правительство вступает на наклонную плоскость, где трудно остановиться. Все это создает такое положение вещей, когда те
государства, которым непосредственно угрожают указанные
преступные тенденции, будут вынуждены спросить себя, какого

С*—С*— ^с) С
- —л •*—

O^v-t СУ!- АХй.

характера впредь должны быть их отношения к государству,
допускающему эти тенденции, и с какой целью они содержат
там своих посланников, самое присутствие которых может
рассматриваться как безмолвное согласие с принципами, осуждаемыми ими.
Не оставьте в неведении г. Фрейсине относительно чувств
нашего августейшего монарха, который будет глубоко сожалеть об актах, парализующих его дружественные и благосклонные намерения относительно Франции.
Соблаговолите принять, г. посланник, уверения в моем совершенном уважении
Гире
Этот документ несомненно точно передает «августейшую» волю монарха.
Министр иностранных дел, «человек осторожный, дипломат, чиновник со
средними способностями, без широких взглядов», по выражению С. Ю . Витте, 1
1

С . Ю . В и т т е , «Воспоминания», т. III, стр. 268.

а по выражению Е. М. Феоктистова, 1 «жалкий Гире, не более как исполнитель» воли царя, являвшегося истинным «руководителем нашей внешней
политики», переложил лишь на осторожный дипломатический язык «чувства»
разгневанного монарха и его угрозы Франции разрывом дипломатических
с ней отношений.
Этот любопытный документ имеет карандашные пометки, сделанные характерным почерком Моренгейма, значение которых открывается в нижеприводимом его ответе Гирсу: в своем разговоре с Фрейсине посланник воспользовался точными выражениями полученной бумаги, заключая в квадратные
скобки те выражения, которые он, по дипломатическим соображениям, считал необходимым опустить. Сюда относятся все упоминания об «амнистии» —
выражение, очевидно, избегавшееся французским кабинетом; затем две фразы:
«мы были бы не в праве обнаруживать беспокойство, если бы речь шла
о новом законе, но» и «ибо подобный прецедент и в самой Франции
не останется без последствий», повидимому, как неловкие и бестактные выражения. Несколько других пометок имеют чисто стилистический характер.
Текст чернового ответа Моренгейма на официальное отношение Гирса написан целиком рукой самого посланника с многочисленными поправками на
трех страницах писчей бумаги.
13

Его
№ 3

превосходительству

г.

Гирсу

Париж 19/31 января 1886.

Я имел честь получить телеграмму Вашего превосходительства от 9 января и несколько позднее письмо от 11-го
через Белецкого, возлагавшие на меня обязанность ознакомить
г. Фрейсине с впечатлением, произведенным освобождением
Кропоткина на нашего августейшего монарха.
Это поручение я выполнил третьего дня. Я не скрывал от
себя, что впечатление, которое произведет это сообщение на
председателя Совета, может быть только тягостным, но считал его безусловно своевременным и даже полезным; я мыслил
также, что нельзя упускать случая и во избежание поворота
в политике французского правительства следует заговорить
с ним резким и категорическим тоном, дабы образумить его
и предостеречь в отношении будущего. Мне казалось, что
даже в его собственных интересах необходимо произвести
некоторую тяжелую операцию, затронув за живое больные
вопросы.
Я воспользовался в сделанном мною сообщении буквальным
текстом основных положений, заключавших в себе в ясной
и точной формулировке мысль императорского правительства.
1 Е.
М. Ф е о к т и с т о в ,
« З а кулисами политики и литературы»,
Ю . Г . Османа, изд. «Прибой», Ленинград, 1929, стр. 252.

ред.

•I

b<
ï
\
X
4

V
*

a
V.
4

s*
0

1t .

I
4

sо

s
s
g

03
о
ï:

a.
У

Г. Фрейсине с трудом справился с волнением, вызванным
моими словами. Он усмотрел в них обвинение внутренней
политики своего правительства и вмешательство в дела
внутреннего порядка, лежащие в компетенции только этого
последнего. Я дал ему понять, что он совершенно заблуждается относительно наших намерений и что мы далеки от
мысли сколько-нибудь вмешиваться в вопросы внутренней
политики; но что по существу своему вопрос, к сожалению
поднятый вопреки нашей воле, содержит две стороны — внутреннюю и внешнюю, поскольку он имеет интернациональный
характер, придаваемый ему наличием международной пропаганды;- и тем самым призван оказывать влияние на отношения
государств между собой, определяя в то же время степень
их солидарности перед лицом общего противника.
Г. Фрейсине в своих возражениях указывал, что значение
общественного мнения, как опоры, более велико в парламентарном, нежели в каком другом государстве. Поскольку каждая
страна отличается от другой, постольку и общественное мнение, а тем самым и государственные установления, подлежат
изменениям. По мнению г. Фрейсине, чрезвычайно трудно
одному правительству иметь достаточно полное представление
о требованиях, часто самых решительных, предъявляемых
другому. И то, что на расстоянии может показаться добровольным актом, часто при ближайшем рассмотрении является
лишь следствием неизбежной необходимости. Помимо того,
нельзя считать амнистией простое уменьшение срока наказания, применяемое во всех странах в известных торжественных
случаях. Президент Республики, по соображениям внутреннего
порядка, почел для себя возможным воспользоваться своими
суверенными правами, что не следует понимать как тенденцию
к признанию каких-либо привилегий за анархистами и безнаказанности их угроз и покушений.
Что касается Кропоткина, то он никак не являлся объектом
исключительной милости, но был лишь уравнен в правах со
своими французскими единомышленниками. Исключение его
из-под действия общего мероприятия было тем менее допустимо, что преступление было совершено им во Франции, где
он наравне с другими должен был нести наказание, половину
срока которого он уже отбыл.
Г. Фрейсине оказался особенно чувствительным к замечанию
об уступках французского правительства требованиям анархистской партии. Он решительно отклонил обвинение этого
рода, добавив, что мы напрасно поднимаем тревогу из-за мо-

[У

ur+jU«,

^Ѵ»
)

.иН- -

fn^'âu

і1

S»

I • ЧС

eil
«

4fCn

•'<»>

1 4

IІгД.

'jr:-

^f - у ' ^

. л*

* ^ ' Ч'
с

1.iCI'/tHn* . ыі n A. >"4t.
l

•

•/

ЛЛ-H'l.'i >,«.«/(* , ^ + 1 fCtlA 4 I <yt

4
w

A - — Г / - - Г - І

—

' " C t r ^ f ^ '
/

S' ! i Ь »
i

A 4

А Д і ' ' S Л 1 Г ~_, С И л ѵ

A. ~

^ jf

V jL

Se-

А-Лхгіо

/ г t A f r b

b'Vyp-

X...

«M

— ^ Т Г

9 W/n«ivw

Ь^ЛгЛСГСьСкДДf Л

f
I

/ЪХцФс

W 44 ІГГѴ Й411к
_ _ Сеготп+І
/Л/»

. "

Z6ÏZ

K^f

—— ""

>f
I
V

{

« 1J

{Л.

.— Л й ^

5» fc
К
S

J'iTT?

• '

г -

cm.

л /fTy/Z

}'і •^
1

черновик

ѵ « « » .

письма
бар. моренгейма
19(h) января
1ss6 i.

h. к.

;

гирсу

.14

Л к

гущих быть последствий; во всяком случае было бы более
правильным дождаться этих последствий и тогда довести до
сведения представителей власти, которая к этому времени
могла бы перейти в другие руки, те соображения, которые
подтверждались бы текущими событиями. Что касается до настоящих представителей власти, то мы можем быть уверены
в том, что они не дадут нам для этого повода. Если говорить
о последствиях, могущих возникнуть из усматриваемого нами
положения вещей, и влиянии его на отношения между государствами, то на этом вопросе он предпочитает не останавливаться, поскольку ему кажется невозможным разделить наши
предвидения.
„Французское правительство, — сказал мне г. Ф р е й с и н е , —
стремится не менее вас к сохранению н .илучших и честнейших отношений, и я уверен, что вы должны с этим согласиться".
Итак, позволяю себе надеяться, г. министр, что этот тяжелый разговор не окажется бесплодным и что, способствуя
удержанию французского правительства на его пути по наклонной плоскости, по которой оно устремилось с самого начала,
косвенно предохранит его от новых увлечений, которые бы
ускорили его падение".
У г р о з ы августейшего монарха на этот раз не подействовали на французский кабинет, который нашел, наконец, мужество положить предел петербургским домогательствам. Эта неудача, повидимому, охладила пыл русского
правительства; во всяком случае инцидент с освобождением Кропоткина не
повлек к серьезным политическим осложнениям и не повредил сближению
обоих правительств, оформившихся в дальнейшем в знаменитый франкорусский союз. Русский монарх, как настоящий деспот и самодур, проглотив
обиду от сильного, дал волю своему «ндраву» лишь в отношении к слабым
и зависимым. Французский посланник в России, ген. Аппер, был отозван
своим правительством под давлением Петербурга, который находил, что недостаточно энергичная политика Аппера в деле Кропоткина оказала влияние на решение французского кабинета.
Т а к заканчивается эта любопытная страница в истории франко-русской
дипломатии. Приведенные документы представляют, однако, не только
исторический интерес, но имеют и актуальное значение. Демонстрируя
закулисную картину панических настроений, взаимного недоверия и всю
изощренность дипломатических козней по отношению к одиноким фигурам
политических врагов буржуазных государств, в то время еще сильных
и жизнеспособных, представленный материал позволяет уяснить и современные приемы политической борьбы тех же государств, уже дряхлых, обессил е н н ы х войной, кризисами и взаимной распрей, со своим социальным врагом,
наступающим уже не в одиночку, а плотными и стройными шеренгами борцов рабочего класса.

«Званья» № 2

А. И.

Левитов

Четыре неопубликованных письма
Со статьей Г. В.

Прохорова

Эпистолярное наследие Левитова, этого, кажется, больше других обездоленного народника-разночинца, не велико, и потому приходится дорожить
каждым письмом его.
Ниже мы помещаем четыре его письма: одно к П. В. Засодимскому, другое — к неизвестному нам Николаю Александровичу (не к Лейкину ли?)
и два письма к А. Н. Пыпину в бытность его членом комитета Литературного фонда.
Первое письмо относится к 1874 г., т. е. уже к последним годам тяжелой
скитальческой жизни Александра Ивановича, начавшейся с 1856 г., когда
он, студент Медико-хирургической академии, был сослан в Шенкурск по н е известному нам делу (в архиве Военно-медицинской академии не оказалось
никаких следов дела об увольнении Левитова из академии).
В 1874 г. Левитов жил и бедствовал в Москве. Адресат письма, П. В. Засодимский, в своих
воспоминаниях («Из литературных воспоминаний»»
«Русское богатство» 1881, XII, стр. 99 — 128), в которых он, кстати сказать,
приводит кусочек настоящего письма, так описывает тогдашнюю «квартиру»
Левитова. «Левитов нанимал комнатку внизу у какого-то мастерового...
Комнатка, занимаемая Левитовым, была маленькая, скверненькая, с оконцем, едва пропускавшим свет. У окна стоял рабочий стол, и этот угол, отгороженный от остальной комнаты «умственными», геометрическими линиями,
представлял кабинет Левитова.. Часть комнаты, противоположную окну,
направо от входа, занимала большая закоптелая русская печь. Левитов жил
в этой конуре с женой и кроликом» (стр. 1 2 2 — 123).
Биограф Левитова, Ф . Д. Нефедов, дополняет это сообщение Засодимского
о тяжелой жизни Левитова в Москве: «Дело доходило до того, что квартирные хозяева выгоняли его из убогой квартиры»; он просит «немножечко

пообождать» и пишет к NN: «Пожалуйста, пришли что-нибудь. Теперь м е н я
хозяева замузычат» («Александр Иванович Левитов» при I т. собрания с о чинений А . И. Левитова в издании К. Т. Солдатенкова, М. 1884 г . ,
стр. C X X V 1 I ) .
В сентябре того же 1874 г. Левитов пишет к тому же NN, звавшему е г о
перебраться к себе на квартиру: «... у меня почти отнялась правая рука...
Ни одной копейки денег нет, чтобы пойти в больницу... Получивши это
письмо, побывай у Ж — ва (издателя «Горя сел») и скажи, что в больнице
я приготовил бы ему очерк. Пусть он даст покамест 15 руб., которые мне
решительно необходимы» (там же).
И именно в этот тяжелый для него 1874 г. А . И. Левитов задумывает
издание с о б с т в е н н о г о журнала. Трудно и представить себе, как стал б ы
он издавать журнал, если бы ему не отказали в его ходатайстве (ср. Нефедов, стр. С Х Х І ) .
Напечатать у Базунова и вообще в Петербурге часть своих сочинений
Л е в и т о в у так и не пришлось. Но в том же 1874 г. в Москве ему удалось
издать большой том своих сочинений под заглавием «Горе сел, дорог и городов» и, кроме того, второе издание «Степных очерков», а в следующем
в Москве ж е — « Ж и з н ь московских закоулков» («Московские норы и трущобы»).
Упоминаемый в письме рассказ «Перед святками» был напечатан в январской книжке (стр. 3 — 1 6 ) «Детского чтения» под заглавием «Сельский г о д »
(посвящается детям всех возрастов), очерк 1-й. Продолжением этого рассказа
был рассказ «В деревне» (главы 1 и 2), напечатанный в мартовской книжке
«Дешевой библиотеки для легкого чтения» за 1871 г. (стр. 101 — 115).
Что касается рассказа под № 8, то этот рассказ (неоконченный) б ы л
действительно помещен в № № 1 0 и 13 (за 15 мая и 1 июля) «Ремесленной
газеты» за 1874 г.
Второе письмо Левитова к некоему Николаю Александровичу о с о б е н н о
интересно в том отношении, что здесь приведено его стихотворение, а стихотворений Левитова мы доселе не знали, хотя и известно, что Левитов еще
в семинарии писал стихи, за которые ему доставалось от преподаватели
семинарии, все допытывавшегося, «откуда Левитов списал» эти стихи.
Комментарием к этому письму может служить следующий отрывок и я
воспоминаний о Левитове Н. Н. Златовратского («Из литературных воспоминаний. А. И. Левитов». Сборник «Почин», М. 1895, стр. 104). Златовратский
рассказывает о том, как однажды исправлявший при нем свою корректуру
Левитов был возмущен теми поправками его слога, которые сделал редактор,
« Д а как он смеет кощунствовать!.. Понимает ли он, что ведь каждая строка
мною взвешена и умом, и чувством, каналья эдакая! В е д ь это то же, ч т о
музыка... А он, изволите видеть, все слова у меня и переставил...»
Дальше Златовратский замечает от себя: «Как известно, Левитов в большинстве случаев писал особым, выработанным им, певучим, гармоническим

стилем

и потому дорожил не только каждым словом, которое ему казалось

ы данном

случае наиболее уместным, но даже и расстановкой их. Понятно

было его озлобление

против невежественного редактора, вздумавшего по-

правлять его слог».
Интересно сопоставить здесь слова Левитова в его письме к И. 3 . Сурикову

от

21 октября 1875 г. («Рус. мысль»

в статье А. И. Яцимирского:
„итов,

И. 3 .

позабылі
сумею.

Суриков, Л. И. Пальмин):

Спасибо,
Стихи

1903, №

«Из переписки русских

что прислал их мне.

писать — вещь

«P. S. А
Но

4, 1! отд., стр. 149,
деятелей» (А. И. Л е -

я совсем о стихах-то и

мнения

мудреная, сам я

своего сказать я не

не пробовал,

разве

когда

в бурсе был. С о в е т у ю тебе прозой заняться. Напиши рассказ, хотя бы про
торговцев

железом старым. Жизнь их ты знаешь, а изложить на бумаге не

трудно. Стихи приелись всем. Песня — дело другое. Но не всякий стих под
пение

подойдет.

мысли

Песня должна

быть

поэтичная,

по форме стройная и по

серьезная. Пиши песни: их у нас так мало». Кстати, о стихах Леви-

тов говорит в «Степной дороге днем».
Третье и четвертое из печатаемых писем Левитова адресованы к А. Н. Пынину:

первое из них написано Левитовым в сентябре 1864 г., а второе —

16 июня 1865 г., т. е. относятся к годам расцвета литературной деятельности Левитова. И тем не менее оба они продиктованы тяжелым материальным
положением
А. Н.

автора

Пыпин

«Горя

сел, дорог и городов». Второе письмо Левитова

препроводил

председателю комитета

Литературного

фонда

Е. П. Ковалевскому при особом письме (также печатаемом ниже). Э г о письмо
А.

Н. Ііыпина

интересно

между

прочим

в том отношении,

что говорит

о некотором предубеждении против Левитова среди членов комитета. Все же
комитет пошел Левигову навстречу и постановил выдать ему: в первый раз
3 0 р. (Журнал

заседаний

комитета 14 и 2 8 сентября 1864 г., № № 5 и 2),

а во второй раз — 40 р. (Журнал заседаний комитета 21 июня 1865 г.).
Из этих двух писем А. И. Левитова к А. Н. Пьіпину первое его письмо
имеет для

нас исключительный

интерес:

приложенном к этому письму

списке напечатанных уже произведений А. И. Левитова мы находим указание на некоторые произведения Левитова, не вошедшие ни в одно из собраний его сочинений, как равно и указание на его неизвестный доселе псевдоним, опять-таки открывающий неизвестные произведения Левитова. Вообще
нужно сказать,
Первое,

чго

генкелевское,

делу

издания

издание

его

сочинений Левитова как-то не повезло.
«Степных

очерков» (I — II тт., 1865 г.;

III т. вышел в 1867 г. уже в издании В. П. Племянникова) было по своему
составу случайным. Много потрудившийся над собиранием сочинений Д . Нефедов, выпуская в 1881 г. в свет (в издании К. Т. Солдатенкова) двухтомное

Эти два письма хранятся

делах «Литературного

градской государственной публичной библиотеке.

фонда»

в Ленин-

собрание сочинений Л е з и г о в а , заявлял, что в вто собрание вошли все
сочинения Левигова. Однако в вышедшем в 1905 г. собрании сочинений Левитова в издании Н. Ф . Мертца (Библиотека «Севера») б ы л о
напечатано восемь рассказов, не вошедших в издание К. Т. Солдатенкова. Наконец, в 1911 г. в издании «Просвещение» вышло н о в о : собрание
сочинений А. И. Левитова под редакцией А. А. Измайлова; и здесь оказался
не вошедший в прежние издания очерк «Железинское подворье». К сожалению, А. А. Измайлов не только не включил в свое издание известного уже
к тому времени (см. в «Рус. архиве» за 1907 г., № 12, статью И. Гвоздева,
Библиография сочинений Левитова) рассказа Левитова «Контора» («Московская газета» 1866, № 23), но даже не напечатал почему то очерков « С е л ь ские тревоги» (издание Солдатенкова, I, 537 — 557) и «Не сеют, не жнут»,
хотя и дал очерк «Фонарщики», составляющий первую главу этого очерка
«Не сеют, не жнут» (о «Двенадцати компиляциях к гравюрам о Москве» н е
приходится уже и говорить).
с

И з приложенного к письму к Пыпину списка Левитова обращают на
е б я внимание указания на очерки в «Северной пчеле» и в «Искре».

Р а с с к а з ы «Яков Петрович Сыроед» и «Новый колокол» были напечатаны
еще в генкелевском издании, откуда они и перепечатывались в последующие,
причем редакторы, повидимому, и не знали, где эти рассказы были напечатаны впервые. В самом деле, если бы они просматривали «Северную пчелу»
ва 1863 г., где эти рассказы напечатаны (№№ 39 и 1 ) , то они, несомненно,
натолкнулись бы и на следующие четыре очерка Левитова: 1) в № 7 2 :
А . Л — в , «Горькая доля». Старая история, с характерным для Левитова
зачином-обрамлением: «Осень. Небо заволокли серые тучи; мелкий, ч а с т ы й
дождик сеет...»; 2) в № 127: И в а н С и з о й , «Один доктор». Больничный
эскиз; 3) в № № 1 5 2 — 153: И в а н С и з о й , «Лирические воспоминания
И в а н а Сизого». Характеристика трепок, получаемых нашими молодыми ребятами при их вступлении в жизнь, и 4) в NsN1 217 — 218: Л е в и т о в , « К у печеский г н у к » . Степные нравы.
И з этих четырех очерков наибольший интерес и по своей задушевности,
и по своей автобиографичности, и, наконец, по своей бытовой стороне представляет очерк «Лирические воспоминания Ивана Сизого».
Тему этого очерка Левитов формулирует так: «Мое настоящее дело главным образом заключается в том, чтобы пэварьировать на тему некрасовского
школьника. Впрочем, я имею сообщить вам не одну только умиляющую
душу историю, как школьники поднимаются с места в свою многотрудную
дорогу и как они, руководимые участием чувствительных ближних, делаются
под конец своей трудолюбивой и многополезной жизни яркими з в е в д а к в
различных горизонтов в чинах статских, а иногда и действительных статских
советников. Я постараюсь быть гораздо честнее: я по возможности покажу,
как ребята держат себя в дороге и даже как самая дорога своими буйными
ветрами и палящими жарами нрогсняет с молодых щек ребячий румянец»-

Дальше автор рассказывает о том, как он ушел из родного дома в Питер
и как мучился там в течение двух лет.
Н а ч и н а е т с я рассказ с характеристики литературных интересов в тамбовских

палестинах; попутно автор говорит о « гаких толстых, таких мрачных»

стенах

бурсы.

битые

молниями

Многие из бурсаков «мучительно умерли, сожженные и разкакой-то другой, ни разу ими неслыханной и невиданной

ніравды...
Со

мной лично

ничего подобного не случилось; я даже, по физической

природе своей несокрушимый плебей, ощутил в сердце моем какую-то мучительно-восторгавшую
светлый луч

радость;

убеждения, что

мою голову ударил откуда-то летучий, но

мне неминуемо нужно б ы г ь т а м . . . потому что

т а м битва... и я пошел...
Никакие

даже самые толстые палки не выбили из меня этого решения

іподсказанного мне всеубеждающим временем».
Д а л ь ш е следует описание прощальных дум Левитова в родительском доме:
чСлабо

освещенная

пугливо моргавшей сальной свечкой избушка наша

пугливо слушала мои обещания учиться для того, чтобы после отдать кровь
мою

и высушить

мозг мой над постоянной и неуклонной думой о пользе

этого бедного края.
— Всегда
о

наших

только

одно

развалившихся

и буду

избах,

я делать, что везде

о горе,

и всегда говорить

которое безысходно

живет в них,

о наших головах темных, об умах обездоленных...»—толковал я задумавшейся
с е с т р е моей».
Прохладной утренней зарей оставил Левитов родное село. И пошли «дорожные сцены». Из этих последних особенно интересна одна: в з р ы в негодования
был

у Левитова

приглашен

барской

веселящимися

усадьбе, куда он вместе со своим спутником
господами

и где над ним позволили

себе

с м е я т ь с я и издеваться... В результате Левитова потащили к становому...
А

дальше—Петербург, о жизни в котором Левитов так говорит в заклю-

чительных строках своего очерка:
«Таким образом два года из жизни моей молодости ушли на то, что я колотился своим лбом об ту каменную стену, которая становится у нас между
молодым бедняком и его жизненными целями».
Сложнее

обстоит

дело с

указанием

Левитова

на

«несколько

очерков

(псевдоним)» в «Искре». В «Искре» за 1861 — 1864 гг. нет ни одного очерка,
подписанного псевдонимом Левитова «Иван Сизов», как равно не
очерков

и под

каким-нибудь другим

псевдонимом,

которые

находится

можно

было

приписать Левитову.
Является

вопрос:

не ошибся ли Л е в и т о в ? Не упомянул ли Он «Искру»

вместо « З а н о з ы » ? 1 Дело в том, что в «Занозе» за 1863 г. имеется несколько
1

Эту догадку в

письме к автору данной заметки сделал И. Ф . Масанов,

которому приношу за его любезность глубокую благодарность.

i
•

не подписанных очерков, которые,

можно думать, были действительно

на-

писаны Левитовым, а именно: в № № 3 8 — 3 9 : «Картины московской жизни»:
«Удачный заклад»;
пивница»

в № 45: «На Грачевке»;

в № № 45

и 48

«Грачгвская

(продолжение); в № 50: «Картины из московской жизни»: «Акции

нижегородского пароходства» (окончание).
Интересно,
ей говым

его

что очерки в «Занозе» посвящены не раз упоминаемой Л е рассказах

Грачевке;

него есть даже отдельный рассказ,

озаглавленный «Грачевка». Правда, «Грачевка» имеется и у М. А. Воронова
(см. предисловие от издателя в сборнике «М. А. Воронов и А. И. Л е в и т о в ,
«Московские

норы

и трущобы», т. I, С П Б . I ö 6 6 г.), однако это сути дела

не меняет. Вошедший в издание Ф . Д . Нефедова (II, стр. 146
ние

«Просвещение»

(II, стр. 2 2 3 — 253) очерк Левитова

175) и в изда-

«Грачевка» сначала

был напечатан под заглавием «Еще Грачевка» в том же издании «Московские
н о р ы и трущобы» (т. И, стр. 1 5 9 — 197), но потом он стал называться просто
«Грачевка».
Итак, можно думать, что в письме к А. Н. Пьіпнну А . И. Левитов говорит о «картинах московской жизни», помещенных им в «Занозе» за 1863 г.,
но утверждать это категорически мы не решаемся.
1
П. В .

ЗАСОДИМСКОМУ
24 марта 1874 г.
Москва.

Письмо Ваше от 1 марта, дорогой Павел Владимирович,
получил в полной неприкосновенности — и, ежели позволено
благодарить за выражение дружбы, то я очень благодарен
Вам за это письмо. В настоящую минуту нахожусь под влиянием грязно-пахнущей московской весны — и еще более грязных и пахучих вестей, полученных из Петербурга. При некотором усилии, конечно, от всего этого легко бы можно отрешиться; но солнце делает свое дело: лень думать не только
о добре, но даже и зле.
Вы живете севернее меня, — потому я рассчитываю, что
в данную минуту Вы меня деятельнее. На этом законном
основании я покорнейше прошу Вас
1-е) Побывать в магазине Базунова, спросить там Владимира
Николаевича Шапошникова и узнать от него: купит ли он,
или нет для Базуновской „Библиотеки Современных писателей"
те мои очерки которые я предложил ему для покупки в письме
к нему от 23 марта. Ежели купит, то согласен ли он на
ц и ф р у — 1 5 0 р., которую я ему назначил. Ежели не согласен,

или желает получить какую-нибудь уступку, то спросите,
почему не согласен и какую именно желает уступку. Я могу
уступить только 25 р., о чем без надобности Шапошникову не
говорите. Он хороший человек, но в его смыслах стоять
за хозяйский интерес, не говоря уже про то, что он à part
угреват.
2) Прежде чем побывать у Базунова, я бы покорнейше Вас
попросил розыскать книжную торговлю „Фон-дер-Флита и K' J ".
В этой торговле Вы имели бы спросить Г. Кочетова (хороший, как мне говорили, человек, несмотря на то, что статский
советник) и, познакомившись с ним, узнали бы от него
следующее: что ему угодно ответить на письмо Филиппа
Демидовича Нефедова, предлагавшее ему покупку очерков
А. И. Левитова? Ежели здесь не удастся, тогда махните
к Шапошникову. Такова логика имеющих совершиться событий, говоря слогом политических людей.
3) Все Ваши комиссии, которые когда нибудь и где бы то
ни было будет угодно Вам поручить мне, разумеется будут
исполнены мною с тою скоростью и аккуратностью, которые
сообразны моим силам и средствам.
4-е) Пожалуйста, по получении настоящего письма, немедля
выходите „на труд свой и на делание свое" и тут же отвечайте мне. Я г л у б о к о н у ж д а ю с ь , о чем тоже нечего толковать ни с Шапошниковым, ни с Кочетовым. Мне даже по
самой настоятельной нужде нельзя поехать в Петербург, потому
что денег нет. А какая именно нужда, тому следуют пункты:
а) 15 марта я послал в Главное правление по делам печати
прошение, которым испрашивал его ходатайства перед министром внутренних дел (который теперь, в скобках сказать,
за границей, а товарищ его кн. Ширинский-Шихматов лично
меня знает с нехорошей стороны) о разрешении — издавать
мне с будущего октября в Москве журнал „Русский художник"
с бесплатным приложением к нему, под названием — „Бесплатный листок объявлений". Штука немудрящая, но тем не менее
я бы покорнейше попросил Вас побывать в Главном правлении
(оно помещается около Апраксинской толкучки, где живут
все мазурики), — там от некоего Богушевича, управляющего
Логиновской канцелярией, Вы бы могли узнать, чем кончится моя затея. А она могла бы быть очень хорошею
вещью, так как я обдумал и обставил ее с достаточною удовлетворительностью.
Эту последнюю просьбу мою я прошу Вас исполнить не
ранее конца Фоминой недели. Н е ч е г о г о в о р и т ь В а м

памятник

а. и. левитову
ском

кладбище

на
в

ваганьковмоскве

На памятнике надпись: «Александру
Ивановичу Левитову, изобразившему
горе сел, дорог и городов».

/ і

>і

а/
уЮ

/ M B

•

\
-

•
-.

;

Л.

•.

•••

;

о том,
что в с е это д о л ж н о б ы т ь между нами
в т а й н е . В середине лета рассчитываю приехать в Петербург
на короткое в р е м я — и тогда все разъяснится; а между тем,
по чести и совести говорю Вам, что дело затеваю хорошее.
В случае ежели будете менять квартиру, извещайте меня
по следующему адресу, так как мне ни под каким видом не
хотелось бы растеряться с Вами: М о с к в а . Дмитрию Викторовичу Торчилло. Воздвиженка, дом Рюминой. (Для передачи
A . И. Л — в у ) .
Это для летних месяцев. А е ж е л и о т в е т и т е на С т р а с т н о й н е д е л е , или на С в я т о й , о чем я В а с у б е д и т е л ь н о п р о ш у, адресуйте так: Москва. Филиппу Демидовичу
Нефедову. Пречистенский бульвар, д. Андреева, кв. № 19.
Для передачи А. И. Л — ву. До свидания.
Преданный Вам А. Л е в и т о в
В случае, ежели Шапошников уже не служит у Базунова,
обратитесь сами к нему. Вот очерки, которые я в письме моем
предлагал Шапошникову: 1) „Проезжая степная дорога" (День),
2) „Проезжая степная дорога" (Ночь). 3) „Горбун", 4) „Газета
в селе", 5) „Праздничный сон" (очерк из моек, нравов),
6 ) „Перед Святками", 7) „Продолжение и конец того же
очерка", 8) „Не к руке". Шоссейный очерк.
Первые четыре очерка можно найти в издании В. Е. Генкеля:
Степные очерки; 5 очерк находится во 2 изд. того же' Генкеля: „Московские норы и трущобы"; 6 в „Детском чтении" за январь 1871 г.; 7 в „Библиотеке Окрейца" 72 год,
или 71 год; последний будет скоро напечатан здесь в Ремесленной газете. Всего будет листов 15.
П о ж а л у й с т а п и ш и т е с к о р е е . Покупщики не должны
смущаться тем, что большинство очерков находится в издании
B. Е. Генкеля. Срок наших условий с ним давно уже истек.
2
НЕИЗВЕСТНОМУ

Бесцельные

кадансы

Многолюдных улиц избегая,
Шел однажды я, мучительно больной,
Все на свете громко проклиная,
Кроме этой бедности глухой,

Что в пути моем, далеком и тернистом,
В руку шла со мной какой-то тучей мглистой.
Я проклял все: мечты мои былые,
Чтоб грудью устранять налеты роковые,—
Горячий жар любви,—науки добрый путь,—
И даже плюнул в дружескую грудь,
В которой некогда цвело цветов так много,
Как много звезд горит на светлом небе бога.
*

И, на подобие несчастного безумца,
Я шел нахально-хохотавшей улицей
И сердце в клочья рвал—и брызгал кровью теплой
Пред образом судьбы, блиставшим смехом блеклым—
И жизнь мою на жертву отдавая,
Я для людей просил: ничтожества, иль рая!
*
Так долго я в стенах бесчувственного храма
Лил слезы и сжигал святой дым фимиама,
Тогда как в круг его подножий бесстрастных
Людей шла жизнь в скорбях—бесцельных и ужасных...
*

И наконец я, общему стремлению послушный,
На землю вдруг упал—и сам, как жизнь, бездушный...
Мне всегда хотелось, чтобы разнородные метры выражали известную мысль у поэта. Когда было время, ,я
спорил на эту тему до страсти. Вы помните у Берга в „Песнях разных народов", как он говорит об этой вещи. „Не
уследить за народной слезой, как она льется". Или что-то
в этом роде.
Пожалуйста, не подумайте, что я сшол с ума, а просто
на просто мне хочется Вам сказать, что я пишу стихи в то
время, когда мне желается разбить голову об стену. Это мой
досуг, — и я точно так же желаю интересоваться Вашим
досугом.
Прощайте, дорогой Николай Александрович, — и, прошу Вас,
пишите скорее.
Ваш А.

Левитов

у/,
X.

Б 'Л-г.,^/-^.,.^

-е

L-st^u/tt^.

„

Zeucht.

Г5

^іхи

/cm t Л ?

й
'<

слУІ.

< i'*

іЛХ-О -M.

^ùX^ceU^^A/IR^u^

.-77

''/-Ce.

улуси/JCi^iiCДА^лл.Іі/с

.7.

^іАсеиЛіиХ
sUЛ^Лл-с
r/гл^іл/і,

^rfL^—-, j i ' y C W e « }

л/Ра,*

письмо

а. и. левитова

неизвестному

3
А . Н. ПЫПИНУ

Милостивый государь,
Александр Николаевич.
Зная, что Вы принадлежите к числу членов Литературного
Ф о н д а , я обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбою представить на усмотрение Комитета следующее: три месяца
болезни моей в Москве сде-лали то, что я теперь нахожусь
в самом крайнем положении. Начатые мною, по выздоровлении, работы, за совершенным отсутствием средств, остановились и, я не знаю, когда я буду в состоянии окончить их,
ежели бы Литературный Ф о н д отказался помочь мне.
Прошу Вас исходатайствовать пред Комитетом об этой
помощи, тем более, что я, участвуя во многих изданиях четыре года и не имея, кроме своих литературных заработков,
никаких других средств к жизни, никогда не обращался в Фонд
с своими просьбами.
Ваш,
Милостивый Государь,
Покорный слуга
А.
Левитов
6 - е сентября
1864 года
С.-Петербург

Адр. Александр Иванович Левитов.
Между Семеновским и Обуховским мостами,
на Фонтанке, д. баронессы Вольф, в квартире
Силиной № 6.
P. S. При этом нелишним считаю указать на более видные
работы мои, напечатанные в более видных изданиях:
„Современник" — „Выселки", „Бабушка Маслиха". „С.-Петербургские ведомости" — „Деревенский случай". „Народное бог а т с т в о " — „Степные картины—ребячьи учители", „Война".
„Северная пчела" — „Яков Петров Сыроед", „Новый колокол"
и фельетоны (псевдоним). „Искра" — „Несколько очерков"
(псевдоним). „Зритель" — „Проезжая степная дорога", „Блаженная", „Мирской суд" и множество очерков из моек, нравов
под псевдонимом Иван Сизой. „Северное сияние" — „Именины
дьячков и двенадцать компиляций к гравюрам о Москве".
„Библиотека для чтения" — „Три очерка комнат снебилью".

„Русская речь" — „Целовальничиха", „Проезжая степная дорога" (Ночь), „Накануне Христова дня". „Время" — „Ярмарочные сцены", „Сладкое житье". „Развлечение" — „Из дорожных заметок"
„Сапожник Шкурлан", „Самовар Исая
Фомича" и „Очерки из московских нравов" (псевдоним Иван
Сизой).
П И С Ь М О А. Н. ПЫПИНА К Е. П. К О В А Л Е В С К О М У

Ваше Превосходительство!
К моему сожалению нездоровье помешает мне быть сегодня
в заседании Комитета, хотя бы мне и хотелось того, потому
что мне хотелось бы подать свой голос в пользу просьбы
Левитова, которая была им прислана ко мне и приложена при
этом письме. По правилам, принятым в Комитете, обыкновенно
не выдается пособий до истечения годичного срока после
выдачи первого пособия. Но мне казалось всегда, что Комитету едва ли должно слишком строго держаться этого правила,— потому что нужда не ждет, — и для ограничения расходов можно было бы принять другое правило — чтобы пособие
в т е ч е н и е к о м и т е т с к о г о г о д а выдавалось только один
раз в одни руки. Я с своей стороны просил бы Комитет
обратить внимание на просьбу Левитова, потому что он действительно находится в крайне затруднительном положении,
а Комитет мог бы, по моему мнению, выдать ему если не
100 р., которые просит Левитов, то хотя умеренное пособие,—
оно сколько-нибудь по крайней мере ему поможет.
— Сейчас я получил от Левитова еще записку и господин,
который принес ее, говорит о положении Левитова с большими сожалениями. Это заставляет меня еще раз просить
Комитет взглянуть ближе на это дело и не подчиняться
предубеждению против Левитова, которое высказывалось
в нем прежде.
С истинным уважением и преданностью
честь имею быть
Вашего Превосходительства
покорнейший слуга
Алекс.

Пыпин

1 Очевидно,
так назван «Дорожный очерк» (Степные нравы), напечатанный в № № 23 —24 «Развлечения» за 1862 г.; позже он получил другое з а главие: «Насупротив». Г. П.

4
А. Н. П Ы І Ш Н У

Милостивый государь,
Александр Николаевич.
Мне приходится во второй раз просить Вас о ходатайстве
Вашем пред Обществом, учрежденным для пособия нуждающимся ученым и литераторам, относительно выдачи мне второго
пособия. Первое пособие (в 30 р.), выданное мне членом Общества А. Д. Галаховым в ноябре прошлого года, было испрашиваемо мной с целью погашения некоторых долгов, сделанных
мною во время почти пятимесячной болезни моей в Москве.
Благодарный Фонду за это пособие, я тем не менее не мог
им, даже при помощи других средств, одолеть и устранить
те расстройства, которые внесли в мою жизнь пять месяцев
неработы и болезни.
Так в настоящее время, снова больной и, следственно, снова
не работник, я должен или отправиться в больницу, или, как
советуют доктора, пожить некоторое время в деревне; но не
могу сделать ни того, ни другого, потому что задолжал за
квартиру 100 р.
Без помощи Фонда, я никак не могу расплатиться с этим
долгом.
Вы очень обязали бы меня, Милостивый Государь, если бы
представили на вид гг. членов Общества мое положение и походатайствовали о возможно скором его облегчении, потому
что прошу Вас верить, что я обращаюсь с моей просьбой
только тогда, когда уже это действительно необходимо.
Я терпел до последней возможности, так что мне теперь уже
более решительно нечего ни продать, ни заложить.
Примите уверение в глубоком уважении
Вашего,
Милостивый государь,
готового к услугам
А.
Левитова
Адр. На углу Екатерингоф. пр. и Большой
Садовой, д. № 1, кв. 1.
16-е
Александр Иванович Левитов.

Июня
1 8 6 5 г.
СПБ.

>
-M

Указатель личных имен
Д б а з а , Вера Аггеевна 5 1 2 .
А б а з а , Юлия Федоровна, р. Штуббе 4 7 0 .
А в л . , автор 1 9 7 .
А г а п о в , Семен 5 5 7 .
д ' А г е с с о (d'Aguesseau) 5 3 8 , 5 6 8 .
А д а м о в , Владимир Степанович 5 0 3 ,
5 0 7 — 5 0 9 , 515, 517, 559.
А д а м о в а , р. Шварц 5 0 3 , 5 1 5 .
Азадовский, Марк Константинович
198.
А з е ф , Е в н о Фишелев 5 6 2 .
А к с а к о в , Иван Сергеевич 2 5 8 , 2 5 9 ,
262, 277, 381, 382.
Аксакова,
Анна
Федоровна,
р.
Тютчева 158, 198, 223.
Александр I, имп. 1 6 1 , 1 6 8 , 1 9 2 ,
196, 238.
Александр II, имп. 2 3 7 , 3 1 4 , 3 1 5 ,
322, 341, 345, 377, 3 7 9 , 3 8 2 , 4 2 6 ,
443, 468, 496, 498,
501—504,
308, 510—512, 518, 528,
532,
5 3 5 — 5 3 7 , 540, 542. 555,
558—
560, 563, 564,
567, 568,
571,
630.
Александр III, имп. 4 0 1 , 5 5 5 , 5 5 6 ,
5 9 7 _ 5 9 9 , 630, 654, 657.
А л е к с а н д р а Федоровна, имп. 1 6 4 ,
165, 177, 223, 224.
Александров, Петр Акимозич 5 2 8 ,
544, 550—552, 565, 570.
А л е к с е е в , Александр Ильич 1 4 9 .
А л е к с е е в , Василий Иванович 5 7 3 .
А л е к с е е в , Михаил Павлович 4 6 .
Алексеев,
Петр Алексеевич
499,
557.
Алмазова,
Варвара
Петровна—см.
Шереметева.
Амфитеатров, Александр Валентинович 4 8 1 .
А н а к с а г о р , философ 9 4 .

Анастасьев, офицер 4 5 7 , 4 5 9 .
Андреев, домовладелец 6 6 9 .
Андреев, Алексей Симонович 2 3 5 —
240.
Андреев (Бурлак) Василий Николаевич 5 7 3 , 5 7 4 , 5 7 9 , 5 8 0 .
Андреевич, Я к о в Максимович 1 8 7 .
Андреевский, Сергей
Аркадьевич
545, 547, 549, 550, 570, 571.
Анненков,
Павел Васильевич
43.
48—50, 68, 71, 207, 214, 222,
224, 456, 467, 468.
Анненкова, Глафира
Александровна, р. Ракович
467.
Анненкова, Е . Н . 2 7 2 .
Анненкова,
Леонида
Фоминична
597.
Антонелли, Джиакомо 9 3 6 .
Антонелли, Петр Дмитриевич 3 0 5 .
Антонович,
Максим
Алексеевич
440, 453.
Апехтина. Александра Андреевна—
см. Ф у к с .
Аппер, французск. генерал 6 5 1 , 6 5 7 ,
Апрелев, А . Иванович 4 1 3 , 4 1 4 .
Апрелев, Павел Иванович 4 3 3 —
435.
Апрелева, Елена Ивановна, р. Б л а рамберг (В. И. Ардов) 4 1 4 .
Апухтин, Алексей Николаевич 5 9 0 .
Арефьев, Викторин
Севастьянович
302.
Ариосто, Людовико 6 0 , 79, 8 5 .
Арнгольд, Иван 3 4 2 , 4 5 9 , 4 6 0 .
Арно, Антуан-Венсан 61.
Арнольд, Мэтью 1 2 5 .
Арсеньев,
Александр
Иванович
624.
Арсеньев, Василий Сергеевич
627.
Аосеньев,
Константин
Иванович
346.

Арсеньев,
Константин
Константинович 5 2 3 , 5 3 6 , 5 5 5 , 5 6 8 .
А р с е н ь е в , Николай Петрович 6 2 0 —
624.
А р с е н ь е в а , Валерия Владимировна—
см. Талызина.
Арсеньева,
Нина
(Анна)
Александровна, р. Свечина 6 2 3 .
Арсеньевы 622, 623, 628.
А р с е н ь е в а . Валерия В'ладимировна—
295—297.
Аснаш, Сергей Михайлович 2 2 2 .
Ашукин. Николай Сергеевич 2 2 5 ,
241.

Бабеф, Франсуа 37.
Базилевские 2 9 0 .
Базилевский,
Б.—см.
Яковлев-Богучарский, В . Я .
Базунов,
Александр
Федорович
659, 662, 665, 666, 669.
Байрон, лорд 4 6 , 4 7 , 5 4 ,
56—
59. 61, 62, 92, 230, 265, 277,
472.
Бакст, О. Н . 4 1 2 .
Бакунин,
Михаил
Александрович
144, 303, 364, 365, 369,
375,
391, 392, 441, 453.
Бакунин, Михаил Михайлович 1 7 8 .
Балакирев, Милий Алексеевич 6 2 1 .
Баранов, петерб. полицмейстер 5 3 3 .
Барановский, Александр
Николаевич 3 0 7 , 3 0 8 , 3 1 3 , 3 1 9 .
Барант, А м а б л ь Т и л ь о м 2 2 7 .
Б а р б ь е , Анри-Огюст 55.
Бардина, София Ильинична 5 5 7 .
Барсуков, Николай Платонович 2 4 0 .
Бартенев, Пето Иванович 6 7 , 2 1 3 ,
223, 224, 277.
Бартенева,
Прасковья
Арсеньевна
221, 223, 224.
Барятинская, кн. 5 5 3 .
Басаргин, Николай Васильевич, 1 4 3 .
Батеньков, Гавоиил Степанович 1 6 8 .
Батюшкова,
Варвара
Николаевна
557.
Б а х , Иоганн-Себастиан 1 2 4 — 1 2 6 .
Башмакова, Ф е д о с ь я Евдокимовна—•
см. Пантелеева.
Беклемишев 3 2 7 , 3 3 1 .
Беклешова. Александра Ивановна,
р. Осипова 2 1 2 .

Белинский, Виссарион
Григорьевич
38, 94—96, 146, 364, 365, 442.
Беллини, Виченцо 3 6 5 .
Белостоцкий, Алексей
Васильевич
553.
Бенкендорф, Александр Христофорович, граф 5 3 , 1 3 8 , 1 4 0 ,
142,
143, 149, 152, 170, 175, 176,
1 7 9 — 1 8 2 , 192. 196,
198,
199,
208, 217, 218.
Бенкендорф,
Андрей
Александрович 5 1 6 , 5 6 4 .
Беранже, Пьер-Жан 2 7 7 , 2 8 4 . 4 8 3 .
Берг, Николай Васильевич 6 7 0 .
Вере, семья 6 1 9 .
Берс, София
Андреевна—см.
гр.
Толстая.
Бсрс, Татьяна Андреевна—см. Кузминская.
Бестужев (Марлинский), Александр
Александрович
55,
142.
150,
159, 161, 172, 181,
188,
211,
241.
Бестужев, Николаи Александрович
149.
Бетховен. Людвиг
124—126. 364,
366, 579.
Бибиков, Иван Петрович 1 4 0 . 1 4 3 .
Бибиков, Петр Алексеевич 4 1 1 .
Билло 6 4 0 . 6 4 1 .
Биргер
(Бюргер)
Готфрид-Август
59.
Бирилева, Мария
Федоровна,
р.
Тютчева 282.
Бирюков, Павел Иванович 1 2 0 , 1 2 1 .
579, 580.
Бисмарк, Отто 6 4 4 .
Благовещенский. Владимир
Михайлович " 3 0 7 , 3 0 8 , 3 1 3 .
Благой, Дмитрий Дмитриевич 2 6 3 .
Бларамберг,
Елена
Ивановна—см.
Апрелева.
Блудов, Дмитрий Николаевич,
гр.
466, 468.
Блюменфельд 4 7 1 .
Боборыкина, Екатерина
Лукьяновна—см. Симанская.
Боголюбов, Алексей
Степановичем. Емельянов. А . С.
Боголюбский,
Николай
Семенович
305, 314.
Боголюбский, Симеон Ефросимович
305, 309. 314, 318.

Богородская, Мария Александровна,
р. Коленкина 5 6 6 , 5 6 7 .
богушевич 6 6 6 .
Боденштедт, Фридрих 3 6 6 , 3 6 7 .
Болотов, Андрей Тимофеевич 6 2 1 .
Большахина, Мария 3 1 4 .
Бомарше, Пьер-Огюст-Карон 12.
Бонди, Сергей Михайлович 5 9 , 2 0 3 .
Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич 5 9 5 , 6 2 4 .
Боратынская,
София
Михайловна,
р. Салтыкова, по первому браку
бар. Дельвиг 1 9 7 .
Боратынский,
Евгений
Абрамович
59, 87, 241, 256, 260, 265, 570.
Борисов, Андрей
Иванович
187,
188.
Борисов, Петр Иванович, 1 8 8 .
Борисов, С . Б. 2 3 5 .
Боровиковский,
Александр
Львович 4 9 5 , 4 9 9 , 5 2 8 , 5 5 6 .
Бороздин,
Константин
Матвеевич
209.
Борхардт, Н . 6 3 .
Борщов, Илья Григорьевич 4 1 1 .
Бсткин, Василий Петрович 8, 4 7 3 .
Боткин, Сергей Петрович 5 0 8 , 5 6 1 .
Браиловский,
Сергей
Николаевич
199.
Браницкая, Александра Васильевна,
гр., р. Энгельгардт 1 3 4 .
Браницкая, Елизавета Ксаверьевна,
гр.—см. гр. Воронцова.
Браницкий, польский эмигрант 3 7 6 .
Брауншвейгский, герцог 8 1 .
Брешко-Брешковская, Екатерина Константиновна 5 6 6 .
Брешковская, О л ь г а Константиновна—см. Иванова.
Бродский, Николай Леонтьевич 4 6 9 .
Бруннов, Филипп Иванович, барон
373—375.
Брюллов, Александр Павлович 2 3 5 .
Брюллов,
Карл
Павлович
235,
237—240.
Брюсов,
Валерий
Яковлевич
42,
270, 283.
Брюэр, Гастон, 4 6 7 .
Брюэр, Жанна 4 6 7 .
Брюэр, Жорж-Альберт 4 6 7 .
Брюэр, Полина 4 6 5 , 4 6 7 , 4 6 8 .
Буланже, Павел Александрович 5 9 7 .
Булатов,
Александр
Михайлович
168.

Булгаков, Александр Яковлевич 1 5 5 ,
' 1 5 6 , 197, 223.
Булгаков,
Константин
Яковлевич
149, 155, 156, 166, 169, 197.
Бѵлгарин, Ф а д д е й В'енедиктович 5 8 ,
63, 161, 172, 173, 175, 198, 2 2 6 ,
240.
Бѵнге, Николай Христианович 4 3 4 ,
"436.
Буренин,
Виктор
Петрович
480,
481.
Бурцев, Владимир Львович 5 6 2 .
Буташевич-Петрашевская,
Александра Васильевна—см. Семевская.
Буташевич-Петрашевская, Елизавета
Васильевна—см. В'ерховская.
Буташевич-Петрашевская, О л ь г а В а сильевна—см. Попова.
Буташевич-Петрашевская, София В а сильевна—см. Демор.
Буташевич-Петрашевская,
Федора
Дмитриевна, р. Ф а л е е в а
303—
310, 314, 320, 322, 3 3 6 — 3 4 3 . ^
Буташевич-Петоашевский,
Василий
Михайлович 3 0 3 , 3 0 4 , 3 1 3 , 3 1 6 .
Буташевич-Петрашевский,
Михаил
Васильевич 3 0 2 — 3 4 5 , 4 4 2 .
Буткевич, София Михайловна 4 1 1 ,
Бутовский, 3 1 9 .
Бутырский, Никита Иванович 2 4 3 .
Бухгейм, Л е в Эдуардович 2 4 2 .
Бушард, худ. 6 5 .
Быкова,
Варвара
Петровна
302,
305.
Быкова, Зинаида Ивановна
(Зинаида Ц . ) , р. Цесоренко 2 6 9 .
Бэкон, Роджер 2 3 , 4 5 .
Бэкон ( В а con] Фрэнсис
228—231,

Валѵев, Петр
Александрович,
гр,
505, 538, 558, 560.
Вальтер-Скотт 5 6 5 8 , 6 1 .
Варенцов, Виктор Гаврилович 4 1 1 ,
Варнеке, Борис Васильевич 4 6 .
Васильев, фактор типографии 2 4 5 ,
Васильев, Николай 5 5 7 .
Вахрушев, Иван Александрович 3 3 6 ,
343.
Вахрушева, р. Карлова ( ? ) 3 4 3 .
Вахрушевы 3 3 5 .
Вегелин, Александр Иванович 4 6 6 ,
Вейнберг, А . Л . 7, 6 7 .

Белецкий 6 5 4 .
Вельяминов,
Иван
Александрович
245.
Венгеров, Семен Афанасьевич 4 2 ,
206, 221, 222, 240, 562.
Веневитинов, Дмитрий Владимирович 4 3 , 5 9 , 6 2 , 7 1 , 8 7 , 1 4 6 , 2 5 7 ,
266, 267.
Вересаев (Смидович), Викентий Внкентьевич 2 9 3 .
Верховская, Елизавета Васильевна,
р. Буташевич-Петрашевская
303,
304, 309, 314.
Всрховский, Иван Ильич 3 3 6 , 3 4 0 .
Верховский, Юрий Никандрович 2 0 3 .
Веселовский, Александр Николаевич
12, 15.
Ветошников, Павел Александрович
412.
Виардо, семья 4 7 3 , 4 7 9 .
Виардо-Гарсиа, Полина 4 6 7 .
Вигель, Филипп Филиппович 1 6 9 .
Виланд, Христоф-Мартин 1 5 .
Виллие, Я к о в Васильевич,
баронет
316.
Вильгельм I V , король 4 7 3 .
Виртембергский принц, Евгений 1 6 9 .
Висковатов, Павел
Александрович
74.
Висковатов, Степан Иванович 1 3 5 ,
175, 182, 184, 1 9 7 — 1 9 9 .
Висконти 3 8 0 .
Витгенштейн,
Петр
Христианович,
князь 1 3 4 , 1 7 7 .
Витте, Сергей Юльевич, гр. 6 5 3 .
Владиславлев, Владимио Андреевич
222.
Влангали,
Александр
Георгиевич
632, 633, 636, 638.
Воейков,
Александр
Федорович
1 6 0 — 1 6 2 , 169, 184, 198.
Войнаральский,
Порфирий
Иванович 5 5 6 .
Волков, Александр Александрович
138.
Волковичер, И. 5 5 5 .
Волконская, Е к . Ал., кн. 1 6 1 , 1 6 9 .
Волконская, Е л е н а Сергеевна, кн.
по первому браку Молчанова—см.
Кочубей.
Волконская,
Мария
Николаевна,
кн., р. Раевская 2 1 0 , 4 6 6 , 4 6 8 .
Волконский,
Сергей
Михайлович,
кн. 4 6 6 .

Волконский,
Сергей
Григорьевич,
кн. 1 3 3 , 1 4 5 , 1 6 5 . 4 6 5 — 4 6 8 .
Всловская,
Мария—см.
Шимановская.
Волошенко, революционер 5 6 6 .
Волховская, Екатерина 5 1 9 — 5 2 1 .
Волховской,
Феликс
Вадимович
519—521, 564—565.
Вольтер,
Франсуа-Мари-Аруэ
55,
86, 88. 230, 566.
Вольф, баронесса, домовл-ца 6 7 1 .
Воронов, Михаил Алексеевич 6 6 5 .
Воронцов, Михаил Семенович, кн.
157, 211, 215.
Воронцов, Семен Романович, граф
157.
Воронцова. Елизавета Ксавериевна,
р. гр. Браницкая 2 1 3 .
Востоков, Александр
Христофорович 2 4 5 .
Враский, Борис Алексеевич 2 4 9 .
Вронченко, Михаил Павлович 9 9 .
Врублевская, домовл-ца 4 8 4 .
Вуколич, офицер 4 5 7 , 4 5 9 .
Вульф, Алексей Николаевич 2 0 8 .
Вульф, Анна Николаевна 2 1 2 .
Вульф, Прасковья Александровна, р.
Вындомская—см. Осипова.
Вындомская,
Прасковья
Александровна, по первому браку В у л ь ф —
см. Осипова.
Вьетан (Vieuxtempsl, Анри 3 6 4 , 3 6 5 .
Вяземская, Вера Ф е д о р о в н а , кн., р.
кн. Гагарина 2 1 2 , 2 1 8 .
Вяземский, Петр
Андреевич,
кн.
54. 55. 141. 1 4 5 — 1 4 7 , 159. 160,
163, 179, 186, 197, 198, 2 1 6 —
218, 226. 256, 257, 286.

Г., барон 3 8 3 .
Габричевский. А . Г. 11. 4 2 .
Гаврилович, И. 1 9 8 .
Гагарин, кн. 1 3 5 .
Гагарин. Иван Сергеевич, кн. 2 5 6 ,
259, 265, 277.
Гагарина, Вера Ф е д о р о в н а ,
кн.—
см. кн. Вяземская.
Гаевский, Виктор Павлович 2 3 9 .
Гайдебуров. Павел Александрович
596/597.
Гакстгаѵзен, А в г у с т , барон 3 8 2 .

Галактионов. Степан
Филиппович
235.
Галахов, Алексей Дмитриевич 6 7 3 .
Галлер, Альбрехт 3 4 .
Ганнибал, Надежда Осиповна—см.
Пушкина.
Ганцова-Берникова, В. 1 9 7 .
Гарибальди, Джузеппе 3 9 5 .
Гарткевич, Карл Измайлович 5 4 8 .
571.
Гартман 6 3 4 , 6 4 8 .
Гаршин, Всеволод Михайлович 5 7 0 .
Гастфрейнд,
Николай
Андреевич
225.
Г а у г (Haug), Эрнст .380, 3 8 1 .
Гафиз, Шемс-эд-дин-Мохамед
471,
472.
Г в о з д е в , Иван 6 6 1 .
Г е , Николай Николаевич, старший
587.
Г е г (Hoegg) 4 2 8 — 4 3 0 .
Гегель,
Георг-Вильгельм-Фридрих
20, 33, 34, 94, 95, 364, 3 7 0 .
G o e d e k e , Karl 4 5 .
Гейгер (Geiger), Л ю д в и г 6 1 .
Геймайзер (?), доктор 4 1 8 .
Гейне, Генрих 8 9 ,
90, 93,
265,
275.
Геккер (Hecker), Макс 6 7 .
Гельфман, Геся Мееровна 5 5 5 , 5 5 7 .
Генкель, Василий Егорович 6 6 9 .
Генрих I V , король 88.
Георгиевский,
Григорий
Петрович
466.
Гераков, Павел Константинович 4 9 7 .
Гербель, Николай Васильевич 2 6 1 .
Гервег 3 6 9 .
Гердер, Иоганн-Готфрид 11, 1 5 , 16.
Гердер, Каролина 1 1 , 1 6 , 1 7 .
Гернгросс, Е . А . 5 1 9 , 5 6 4 .
Герцен, Александр
Александрович
371—378.
Герцен, Александр Иванович 7, 7 5 ,
8б, 8 1 — 8 3 , 8 5 — 8 7 , 8 9 — 9 4 , 9 6 ,
127, 136, 140, 141, 144, 162,
163, 175, 189, 191, 198, 346,
363—366,
369—378,
380—386,
391, 392, 402, 403, 411, 426,
428, 441, 447—451, 454, 466,
475, 558.
Герцен, Наталья Александровна, р.
Захарьина 93.
Геоцен,
Наталья
Александрозна
369, 378, 380.

Герцен,
Николай
Александрович
380.
Гсрценштейн, Д а в ь і д Маркович 5 6 3 ,
^ 565, 567.
Гершензон, Михаил Осипович 1 4 3 ,
346.
Гессен, Сергей Яковлевич 1 9 7 .
Гете, Вольфганг 7 — 9 , 1 1 — 2 6 , 2 9 —
57, 255, 2 5 9 — 2 6 3 , 266, 277, 366,
476.
Гетц-фон, Петр Петрович 2 4 5 .
Гизо, Ф р а н с у а 2 2 7 .
Гинглят, А . Александрович, кн. 4 0 8 .
Гкнглят, Мария Александровна, кн.
408.
Гинглят. Надежда
Александровна,
кн. 4 0 8 .
Гинтовт-Дзевалтовский, В. Ф . 5 7 0 .
Гинце, X . 2 4 6 , 2 5 0 .
Гиппиус, Василий Васильевич 11.
Гире, Николай Карлович 5 0 9 , 6 3 2 ,
639—641, 647, 651, 653—655.
Гладстон, Уильям Ю а р т 6 3 1 .
Глазунов, Андрей 2 5 0 .
Глауберман, М. Ю . 1 4 9 .
Глебов, Гл. 7, 4 1 .
Глинка, А в д о т ь я Павловна, р. Голенищева-Кутузова 4 2 6 .
Глинка, Ф е д о р Николаевич 4 2 6 .
Гоголи—см. Яновские.
Гоголи-Яновские 2 8 6 , 2 8 8 , 2 9 0 .
Гоголь, Андрей 2 8 7 , 2 8 8 , 2 9 0 .
Гоголь, Евстафий
(Остап)
286—
288, 290.
Гоголь,
Прокофий
Евстафьевич

286—288.

Гоголь, Ян 2 8 6 — 2 8 8 , 2 9 0 .
Гоголь-Яновская, Мария Ивановна,
р. Косяровская 2 9 1 — 2 9 3 .
Гоголь-Яновская, О л ь г а Васильевна—см. Головня.
Гоголь-Яновская, Т а т ь я н а Семеновна, р. Лизогуб 2 8 9 , 2 9 1 .
Гоголь-Яновский, Афанасий Демьянович 2 8 6 — 2 9 1 .
Гоголь-Яновский,
Василий
Афанасьевич 2 8 6 , 2 8 9 , 2 9 1 , 2 9 2 .
Гоголь-Яновский, Николай Васильевич 1 2 1 , 1 2 2 , 2 8 5 — 2 9 3 .
Голенищева-Кѵтузова, А в д о т ь я Павловна—см. Глинка.
Голеншцена-Кутузова, Елизавета Михайловна, по первому браку гр.
Тизенгаузен—см. Хитрово.

Голицын, кн. 4 1 7 .
Голицын,
Александр
Федорович,
кн. 1 7 5 .
. Голицын, Дмитрий
Владимирович,
св. кн. 1 5 2 .
Голицына, Варвара Александровна,
кн., р. Зайцева—см. Якоби,
Головин, генерал 3 0 8 .
Головня, Ольга Васильевна, р. Гоголь-Яновская 2 9 2 .
Голоушев, Сергей Сергеевич
(С.
Глаголь) 5 6 3 .
Голубев, Иван Яковлевич 5 1 5 , 5 5 3 ,
564.
Гомер 6 3 , 1 2 5 , 2 7 6 , 4 7 6 .
Гонбурцев, Алексей 1 3 8 .
Гончаров,
Афанасий
Николаевич
218.
Гончаров, Иван Александрович 1 4 3 .
Гончаров, Иван Николаевич 2 1 8 .
Гончарова,
Наталья
Николаевна,
по второму браку Ланская—см.
Пушкина.
Горбачевский, Иван Иванович 1 8 6 —

188.

Горбунов, Иван Иванович 5 9 2 , 5 9 3 ,
Гордон, капитан 6 4 0 .
Горемыкин, Иван Логгинович 5 5 3 .
Горжанская, Александра А р к а д ь е в на—см. Д а в ы д о в а .
Горинович, Николай Елисеевич 5 0 3 ,
559.
Горчаков, Александр Михайлович,
св. кн. 5 4 2 , 5 6 9 .
Гофман, Эрнест-Теодор-Амадей 8 6 .
Гофштетер, Григорий Павлович 4 5 0 .
Градовский,
Николай
Дмитриевич
553.
Грановский,
Тимофей
Николаевич
346, 364.
Греви, Жюль 6 5 0 .
Грессет 6 0 .
Греф (Graf) Г. Г. 16.
Греч, Николай Иванович 1 7 9 — 1 8 1 ,
185, 246, 247, 250.
Грибоедов,
Александр
Сергеевич
185, 188.
Грибоедов,
Николай
Алексеевич
440, 441.
Григорий V I , папа 3 9 6 .
Григорьев,
Николай
Алексеевич
459, 461.
Гризингер, доктор 4 1 8 .

Грот, Константин
Карлович
512»
562.
Грот, Константин Яковлевич 4 5 .
Грот, Яков Карлович 4 5 , 2 2 5 .
Грум-Гржимайло 5 5 3 .
Гуастала, Марко 3 7 6 .
Губер, Эдуард Иванович 6 3 , 9 9 .
Гудзий, Николай Калинникович 5 7 2 .
Гулевич, Михаил Семенович 3 9 9 .
Гуляев, Е г о р Иванович 3 4 4 .
Гурьев 3 2 9 .
Гурьев,
Дмитрий
Александрович,
гр. 1 5 1 .
Гурьев, Николай Дмитриевич, гр.
151, 152.
Гурьева, Мария Дмитриевна, г р . —
см. гр. Нессельроде.
Гурьева Прасковья Николаевна, гр.,
р. гр. Салтыкова 1 5 1 .
Гѵсев, Николай Николаевич
121,
579, 618.
Гутенберг, Иоганн 5 0 2 .
Гутьяр, Николай Михайлович 4 6 6 —
468.
Гюго, Виктор 9 1 , 6 4 4 .

Давыдов 553.
Давыдов, Август Юльевич 4 4 4 .
Давыдов,
Денис Васильевич
178,
179, 209.
Давыдова, Александра А р к а д ь е в н а ,
р. Горжанская 4 0 0 .
Давыдовы 214.
Дадиан, А . , кн. 5 7 1 .
Данилевский,
Григорий
Петрович
292, 590.
Данте-Алигиери 5 7 , 6 3 , 1 1 1 , 1 2 5 ,
267, 565.
Дантю (Dentu), изд. 3 7 8 .
Дараган, П. 1 9 8 .
Дворжицкий,
полицмейстер
514.
518.
Дебагорий-Мокриевич,
Владимир
Карпович 5 6 6 .
Дебу, Константин Матвеевич 3 1 9 ,
320.
Д е в е с , французск. министр юстиции
644.
Дейхман,
Оскар
Александрович
321, 322, 324, 325.
Дейч, Л е в Григорьевич 5 5 9 , 5 6 7 .
Делавинь, Казимир 55.

у
t

Делиль, Ж а к 5 7 .
Дельбек 3 8 0 .
Дельвиг, Андрей
Иванович,
бар.
162, 164, 175, 198, 481.
Дельвиг,
Антон Антонович,
бар.
164, 179, 237—239, 241.
Дельвиг,
София
Михайловна,
р.
Салтыкова—см. Боратынская.
Дслянов, Иван Давыдович, гр. 6 4 4 .
Демор, Петр Федорович 3 1 4 , 3 3 1 .
Демор, София Васильевна, р. Б у ташевич-Петрашевская
304, 309
314, 320.
Дек, Владимир Иванович 5 4 4 .
Denon Heath. Д . 2 2 9 .
Державин, Гавриил Романович 2 3 4 ,
235.
Дессауская,
Вильгельмина-ЛуизаГенриетта, кн. 16.
Дессауский,
Леопольд - ФридрихФ р а н ц , кн. 1 6 .
Джабадари,
Иван
Спирндонович
557, 558.
Джунковский,
Иосиф Афанасьевич
234, 235.
Дибич-Забалканский, Иван Иванович, гр. 1 9 2 .
Диккенс, Чарльз 3 2 5 .
Диковская,
Анна
Васильевна, р.
Якимова (Кобозева) 5 6 6 , 5 6 7 .
Дитерихс, Анна Константиновна —
см. Черткова.
Дмитриев, Иван Иванович 6 0 , 1 5 9 ,
198, 216.
Добролюбов, Николай Александрович 3 9 2 . 4 1 1 , 4 4 8 . 4 5 0 .
Д о л г о в , Сергей Михайлович 5 8 3 .
Долгоруков.
Василий
Андреевич,
КН. 3 0 4 , 3 4 0 , 3 4 3 , 3 4 4 . 4 0 7 , 4 3 9 .
Долгушин, Александр
Васильевич
556, 571.
Дорошенко. Петр Дорофеевич 2 8 7 .
Достоевский.
Федор
Михайлович
302. 401, 412, 4 4 2 , ^ 4 8 0 ,
500,
570, 609.
Драгоманов, Михаил Петрович 4 6 6 .
Драгомиров, Михаил Иванович 5 2 2 ,
565.
Дружинин,
Александр
Васильевич 8.
Дубасовы 424.
Дѵбровин,
Николай
Федорович
198.

Дурново,
Иван
Николаевич
597,
599, 600.
Дурова,
Надежда
Андреевна
(Александров)—см. Чернова.
Дуров, Сергей Федорович 4 4 2 .
Д ь я к о в , революционер 5 5 6 , 5 7 1 .
Дьяконов, Владимир Александрович
453.
Дюклер 6 3 2 — 6 3 8 , 6 4 0 , 6 4 2 , 6 4 4 .

Евдокимов, В. Я . 4 0 8 , 4 1 2 .
Евреинов, Александр
Григорьевич
496, 556.
Евреинов. Григорий Александрович
503, 507, 508, 559.
Егоров, Алексей 5 5 7 .
Егорова, днаконица 18.
Екатерина II, имп. 8 6 , 5 1 0 , 6 2 4 ,
627.
Елена Павловна, вел. кн. 3 8 3 , 5 1 0 ,
561, 562.
Елисеев, Григорий Захарович, 4 0 0 ,
401.
Емельянов, Архип Степанович (псевд.
А . С . Боголюбов) 4 9 8 , 5 1 3 — 5 1 5 ,
518, 519, 521, 534, 535, 544.
550, 554, 556, 563, 564, 566.
Ераковы 5 5 3 .
Ермолов, Алексей Петрович
139,
179, 197.
Ефименко, Александра
Яковлевна,
р. Ставровская 2 8 9 .
EqipeMOB, Петр Александрович 4 2 ,
4 7 , 58, 2 0 6 , 2 0 7 , 2 2 2 , 2 5 6 .
Ещенко, Г. М. 5 8 2 .

Жандр, Андрей Андреевич 1 5 1 .
Жебелев, Л е в 2 5 0 , 4 1 1 , 4 1 2 .
Железнов, Михаил Иванович 2 3 8 .
Желеховский, Владислав Антонович
522, 523, 5 2 6 — 5 2 8 , 565, 566.
Желябов, Андрей Иванович
495,
554, 555.
Жихарев, Сергей Степанович 4 9 6 ,
503, 504, 507, 528, 542,
556,
560, 566.
Жихарев, Степан Петрович 156, 6 1 9 .
Жорж Сайд 3 6 9 .
Жук, Александр Антонович
396,
436, 43ß.

Жуков, Константин Николаевич 5 0 0 .
Жѵковский, Василий Андреевич 11,
12, 15, 5 6 , 5 9 , 6 1 , 6 5 , 6 8 . 6 9 ,
71, 146, 1 5 9 — 1 6 1 , 1 6 5 — 1 6 7 , 1 9 7 ,
198, 229, 242, 250, 256, 257,
285, 286.
Жуковский, В л . 3 9 9 .
Жуковский,
Владимир
Иванович
5 4 5 - 5 4 7 , 549, 571.

Завалишин, Дмитрий Иринархович
306.
Загорский, Петр Андреевич 2 4 5 .
Зайцев, Варфоломей Александрович
417, 480, 481.
Зайцева, В а р в а р а
Александровна,
по первому браку кн. Голицына—
см. Якоби.
Зайчневский, Петр Григорьевич 3 9 9 ,
_ 455.
Закревская, Аграфена
Федоровна,
гр., р. гр. Т о л с т а я 2 1 5 .
Закревский,
Арсений
Андреевич,
гр. 1 5 6 , 1 5 7 , 1 7 8 , 197.
З а к с , Ганс 2 3 .
Замков, Николай Кузьмич 2 0 9 .
Замойский, гр. 3 7 6 .
Замятин, Павел Николаевич 3 4 3 ,
г
344.
Замятнин, Дмитрий Николаевич 5 5 3 .
Занд, Карл 1 6 0 .
Засодимский, П а в е л Владимирович
658, 665.
З а с у л и ч , Вера Ивановна 4 9 0 , 5 1 9 ,
529, 5 3 1 — 5 3 9 ,
543—545,
547,
548, 550—552, 554, 557, 5 6 3 —
568, 570, 571.
Засульская, 3 3 4 , 3 4 0 , 3 4 5 .
Засульский 3 4 0 .
З а у з е , учитель 5 8 8 , 5 8 9 .
Захаров, Я к о в Дмитриевич 2 4 5 .
Захарьина, Наталья
Александровна—см. Герцен.
Зволянский 6 4 7 .
Зданович, Георгий Феликсович 5 5 7 .
Зеленский, студ. 1 3 8 .
Зенгер, Т а т ь я н а Григорьевна 2 2 1 .
Златовратский, Николай Николаевич 6 5 9 .
Зотов, смотритель типографии 2 4 3 .
З у б о в , А . юнкер 1 3 6 , 1 4 0 , 1 8 5 ,
197.

З у р о в , Александр Елпиднфорович
533.
Зыбин, Сергей Сергеевич 5 0 0 , 5 0 1 .
Зыбина 4 7 0 .

И ванов, Александр Андреевич 2 8 6 .
Иванов-Разумник,
Разумник
Васильевич 9 5 .
Иванова, Евд-окия Ермолаевна—см.
Калугина.
Иванова,
Ольга
Константиновна,
р. Брешковская 5 5 6 .
Ивашев,
Василий Петрович
411,
417, 446.
Ивашева,
Мария
Васильевна—см.
Черкесова.
Ивашева,
Мария
Васильевна—см.
Трубникова.
Игнатович, И. И. 1 9 7 .
Игнатьев, Николай Павлович, гр.
505, 560.
Извольский,
Петр
Александрович
326, 328, 331, 333, 336.
Измайлов,
Александр
Алексеевич
661.
Измайлов,
Александр
Ефимович
1 6 0 — 1 6 3 , 166, 181, 185, 198.
Измайлов, Николай Васильевич 2 0 9 .
Ильинский,
Игорь
Владимирович
618, 625, 628.
Икзов, Иван Никитич 2 1 4 , 2 4 0 .
Иинис, гувернантка 4 6 5 , 4 6 7 , 4 6 8 .
Иоанна, папесса 4 8 , 4 9 , 5 1 , 5 3 .
Иордан, Сигизмунд 3 7 3 , 3 7 4 .
Иславин, Константин
Александрович 6 2 8 .
Истрин, Василий Михайлович 5 6 .
Ишимова,
Александра
Осиповна
213.
Ишутин, Николай Андреевич

567.

К а б а т , следователь 5 3 1 , 5 5 3 .
Кавелин,
Константин
Дмитриевич
466, 571.
Кальян, Александр Александрович
513, 563.
Казаков, фактор типографии 2 4 2 —
244.
Каллаш,
Владимир
Владимирович
73.

Калугина, Евдокия Ермолаевна, р.
Иванова 467.
Кальдерон, Педро 2 6 7 .
Каменев, Л е в Борисович 1 9 , 3 7 0 .
Кампер (Camper), Петр 1 7 .
К а н д а у р о в , Михаил Игнатьевич 3 4 3 ,
344.
Канкрина, Елизавета Егоровна, г р . —
см. гр. Ламберт.
Кант, Иммануил 1 7 0 , 4 3 8 .
Кантор,
Рувим
Моисеевич
555,
563, 571.
Капнист, Павел Александрович, гр.
503, 504, 559.
Капустин,
Семем Яковлевич 4 3 4 ,
437.
Каракозов, Дмитрий Владимирович
378, 437, 438, 482, 485,
564,
567, 568.
Каоамзин,
Николай
Михайлович
159, 160, 162, 171, 181, 198.
Карамзина, Екатерина
Андреевна,
р. Колыванова 1 8 1 .
Карамзины, дочери Н. М. 1 5 9 .
Карнаухова, М . Г . 4 4 1 , 4 8 9 .
Карпов, Е . 5 6 6 .
Каррьер, М . 5 1 .
К а т к о в , Михаил Никифорович 3 6 4 ,
426, 473, 474, 558, 560,
630,
644.
Катенин, Павел Александрович 59.
Катулл, Гай Валерий 4 7 6 .
Каховский, Петр Григорьевич
142,
186, 187, 190, 197.
Каченовский, Михаил Трофимович
63.
Кашкйн, Николай Евгеньевич 1 5 4 .
Квятковский, поляк 4 5 4 .
Кельсиев, Василий Иванович 4 5 5 ,
456.
Кельсиев,
Иван
Иванович
452,
454—456.
Ксннан, Д ж о р д ж 5 6 4 , 5 6 5 .
Керн, А н н а Петровна, р. Полторацкая, по второму браку Маркова-Виноградская 2 1 2 .
К е с с е л ь , Константин Иванович 5 4 7 ,
548, 551, 571.
Кесталотти 3 6 4 .
Кибальчич,
Николай
Иванович
554—555.
Кине 3 7 9 .

Кипренский, Орест Адамович 2 3 5 .
Киреев, Александр Алексеевич 5 3 4 .
Киреева,
Ольга
Алексеевна—см.
Новикова.
Киреевский, Иван Васильевич 59,
^ 62, 146, 257, 265.
Кирилина, N НиколаеЕна—см. Серно-Соловьевич.
Кирпичников, Александр Иванович
100,
291.
Киселев, Сергей Дмитриевич 2 1 7 ,

218.

Киселева,
Елизавета
Николаевна,
р. Ушакова 2 1 8 .
Китчинет 6 3 2 .
Клейменов 3 2 6 .
Клингер, Максимилиан 52.
Клоотс Анахарсис-Жан-Батист 76.
Ключов 3 2 1 .
Кнебель (Knebel) Карл-Людвиг
17.
Книрим, Александр Александрович
546, 553.
Кобден, Ричард 3 4 7 , 3 5 3 .
Ковалева 5 5 3 .
Ковалевская, Е . Е . 5 5 3 .
Ковалевские 4 8 3 .
Ковалевский 4 8 4 , 5 5 3 .
Ковалевский, Владимир Онуфриевич
417.
Ковалевский, Е г о р Петрович
660,
672.
Ковалевский,
Михаил
Евграфович
495, 555.
Коваленский, М . 5 5 7 , 5 6 3 .
КсЕалик, Сергей Филиппович
556,
566.
Кожин, ссыльный 5 5 7 .
Козлов, Александр Александрович
533.
Козлов,
Алексей
Александрович
_ 434, 438—440.
Козлов, Х р . П. 3 4 7 .
Козьмин, Борис Павлович 4 8 0 .
Кслбасин, Елисей Яковлевич 4 6 7 .
Коленкина, Мария Александровна—
см. Богородская.
Колмаков,
Николай
Маркович
240.
Колокольцова, Екатерина Федоровна, бар.—см. Муравьева.
Колыванова, Екатерина Андреевна—см. Карамзина.
Кольчугин, Иван 1 3 8 .

Комарова,
Варвара
Дмитриевна
(Владимир Каренин), р. Стасова
366, 370.
Комаровский, Е в г р а ф
Федотович.
граф 1 5 2 .
Кони, Анатолий Федорович
490—
^ 571, 590.
Кони, Евгений Федорович 5 3 5 , 5 6 7 .
Кони, Ф е д о р Алексеевич 5 3 5 , 5 6 7 .
Конради, доктор 4 8 5 .
Констан, Бенжамен 2 1 6 .
Константин
Николаевич, вел. кн.
319, 320, 5 2 3 — 5 2 6 , 565.
Константин Павлович, вел. кн. 1 3 5 ,
139, 140, 156, 160, 1 6 1 , 1 6 4 , 1 6 5 ,
168, 192.
Константинов, Н . А . 2 2 1 .
Конт, О г ю с т 4 3 8 .
Кердэ, Шарлотта 5 3 4 , 5 6 7 .
Корсаков, флиг.-адъют. 4 5 9 .
Корсаков, А . С. 4 0 7 , 4 3 3 , 4 3 4 .
Корсаков, Михаил Семенович 3 0 4 .
307, 308, 325, 329—331,
340.

343.

Корсаков. Петр Александрович 2 4 6 ,
247, 250.
Корф, бар., 2 2 2 , 5 5 3 .
Корф, Николай Леопольдович, бар.
491, 554.
Корш, Евгений Федорович 5 1 , 3 4 6 ,
347.
Костров, Николай Алексеевич, кн.
331, 3 3 3 — 3 3 7 .
Кострова, Мария Федоровна,
кн.
336—339.
Косяровская, Мария Ивановна—см.
Гоголь-Яновская.
Котен, г-жа 6 1 .
Ксцебу 6 4 9 , 6 5 0 .
Кочетов 6 6 6 .
Кочетов, А . 3 9 6 , 4 3 4 , 4 3 6 .
Кочетов, Иоаким Семенович 2 4 5 .
Кочѵбей,
Александр
Николаевич
467.
Кочубей, Аркадий Васильевич 4 6 7 .
Кочубей, Екатерина Аркадьевна, р.
Столыпина 4 6 7 .
Кочубей, Елена Сергеевна, р. кн.
Волконская,
по первому
браку
Молчанова 4 6 5 — 4 6 7 .
Кочубей," Михаил Николаевич 4 6 7 .
Кочубей. Николай Аркадьевич 4 6 5 —
467.

Ксшелев, Александр Иванович 1 4 3 —
146. 197.
Краевский, Андрей
Александрович
249.
Краснопезцев, офицер 4 5 4 .
Крахт, Ф е д о р Федорович 4 9 7 .
Крез, царь 3 3 8 , 3 3 9 .
Крейцер (Kreutzer). Рудольф 5 7 9 .
Крестова, Л . 7, 75.
Крестьянов,
Василий
Николаевич
544. 552.
Кристин, Фердинанд 1 5 0 .
Критские, братья 1 3 6 ,
138—140,
197.
Критский, Михаил 1 3 8 .
Кропоткин, Петр Алексеевич,
кн.
441, 480, 485, 559, 569, 6 2 9 —
657.
Кропоткина. София Григорьевна и
ее брат 6 2 9 , 6 3 0 .
Крыжановская, Мария Алексеевна,
р. Перовская 3 2 1 , 3 2 4 , 3 2 5 .
Крылов, Иван Андреевич 5 5 .
Ксенофонт Ефесский 1 2 2 .
Кубасов, Иван Андреевич 2 3 8 .
Кудасов,
помощ.
управл.
домом
предв. заключ. 5 6 5 .
Кѵзминская Татьяна Андреевна, р.
Берс 5 7 9 , 5 9 0 , 5 9 7 , 5 9 9 , 6 1 9 .
620, 622, 623, 627, 628.
Кѵзминские 5 9 5 .
Кузминский, Александр Михайлович
595, 597.
Кузьмин, Д . 4 8 0 .
КУЗЬМИН,

Н.

210.

Куккль, А . А . 5 6 7 .
Кулиш,
Пантелеймон
Александрович 2 8 7 , 2 8 8 , 2 9 1 . 2 9 2 .
Кульман, Николай Карлович 5 5 .
Кулябко-Корецкий, Николай
Григорьевич 5 6 6 .
Куриленко, помош. управл. домом
предв. заключ. 5 6 5 .
Курнеев, упоавл. домом предв. заключ. 5 2 2 , 5 6 5 .
Курочкин, Василий Степанович 2 7 7 ,
483.
Курочкин.
Николай
Степанович
480—486.
Курочкины. братья 4 8 1 .
Кѵрѵта, Дмитрий Дмитриевич,
гр.
177.
Курута, Иван Эммануилович 3 6 5 .

Курута, N Ивановна 3 6 4 , 3 6 5 .
Кусков 340.
К;, чанов,. Андрей 1 6 0 , 1 6 2 . 1 9 8 .
Кюхельбекер, Вильгельм
Карлович
11, 15, 61, 150, 158, 160,
161,
166, 181, 219. 220.

Л . , композитор 6 2 2 .
Лабулэ, юрист 5 3 7 .
Лаврентьева, П. Н . , р. гр. Чернышева 1 4 9 , 1 5 0 .
Л а в р о в , Петр Лаврович 4 3 8 , 4 8 5 ,
4 8 6 , 569^
Лаврова,
Мария
Николаевна—см.
Слепцова.
Лаврова, София Николаевна (Севастьяновна), р. Чайковская
387,
436, 441.
Лазарева, Ирина Ивановна
419—
423, 425—427.
Лазаревы 425.
Лазаревский, Александр Матвеевич
286—289.
Ламберт, Елизавета Егоровна, гр.,
р. гр. Канкрина 4 6 6 — 4 6 8 .
Ланской, Сергей Степанович,
гр.
559.
Л а с с а л ь , Фердинанд 4 4 7 .
Л.афайет, Мари-Жозеф-Поль, маркиз

82.

Лафонтен, Жан 5 5 , 1 1 9 , 4 2 9 .
Лебрен, В . А . 1 2 8 .
Лебрюер 2 2 7 .
Л е в а ш е в , Василий Васильевич,
гр.
147, 187, 188.
Левецов-фон, Ульрика 6 8 .
Л е в и т о в , Александр Иванович 6 5 8 —
673.
Левицкий,
Дмитрий
Григорьевич
371.
Л е в ш , О л ь г а Андреевна 3 1 3 .
Л е в ш , N Андреевна — см.
Фисюкова.
Лейкин,
Николай
Александрович
658.
Лейкина, В . 3 0 2 .
Л е м к е , Михаил Константинович 7 5 ,
8 7 . 174, 197. 199, 369, 3 7 4 . 380,
382, 386, 391, 399, 402—404,
419, 423, 424, 426, 427, 434,
4 4 1 , 446, 447, 449, 450.

Ленин (Ульянов), Владимир Ильич
2 2 , 31, 3 2 , 3 7 . 1 9 1 .
Леонтьева, Екатерина Ивановна 3 1 3 .
Леопольдов,
Андрей
Филиппович
149.
Лер (Lohr), Генриетта 12.
Лермонтов, Михаил Юрьевич 7 2 —
74, 96, 119, 236, 366, 570.
Лернер, Николай Осипович 1 8 , 2 2 2 ,
224, 240, 241, 286.
Леру, Пьер 3 6 9 .
Лссевич, Владимир Викторович 4 0 0 .
Лесков, Николай Семенович 5 9 6 .
Leslie Ellis, К. 2 2 9 .
Лессинг, Готгольд-Эфраим 6 0 1 .
Ливинский 3 2 0 .
Лидере, Александр Николаевич, гр.
460.
Лизогуб,
Татьяна
Семеновна—см.
Гоголь.
Лизогуб, Семен Семенович 2 8 9 .
Лобанов, Михаил Евстафьевич 6 0 ,
245.
Лобанов-Ростовский,
Алексей
Борисович, кн. 5 1 8 , 5 2 1 , 5 6 4 .
Лодер (Loder), Юстус-Христиан 1 7.
Ломич 3 6 4 .
Ломоносов, Михаил Васильевич 2 3 1 .
Лонгинов, Михаил Николаевич 4 7 4 .
Лопатин, домовлад. 2 3 9 .
Лопатин,
Герман
Александрович
441, 478, 569, 570.
Лопухин,
Александр
Алексеевич
512, 528, 531—534, 538,
545,
547, 548, 551, 562, 571.
Лопухин, Алексей
Александрович
562.
Лорис-Меликов, Михаил Тариелович,
гр. 4 1 9 , 4 4 3 , 5 5 5 , 5 6 0 , 5 6 2 .
Лошкарев, Александр Григорьевич
541.
Лугинин, В'ладимяр Федорович 4 1 7 ,
418.
Луканина, А . 5 4 3 .
Луначарский, Анатолий Васильевич
42, 624.
Лутковские 3 1 9 .
Лучинский 3 9 9 .
Лѵшников. студ. 1 38.
Львов, 2 3 9 , 4 8 3 , 4 8 4 .
Львов, Ф е д о р Николаевич 3 0 2 , 3 1 0 ,
315, 329.
Львов, кн., авт. 4 2 8 .

Любатович, сестры О л ь г а
Спиридоновна и Вера
Спиридоновна
557.
Людовик X I V 5 6 8 .
Людовик X V I 8 2 .
Лютер, Мартин 2 3 6 .
Ляссота, скрипач 5 7 9 .

Мадзини (Маццини), Д ж у з е п п е 3 8 1 ,
454.
Мазад, авт. 3 7 7 .
Майков, Аполлон Николаевич 4 3 5 .
Майков, Леонид
Николаевич
62,
208, 222.
Макаров, Николай Яковлевич 4 6 6 .
Маккиавелли, Николо 2 2 7 .
Маковицкий, Душан Петрович 1 1 8 ,
127, 128.
М а к с , Габриель 5 4 3 . 5 7 0 .
Максимов, писат. 4 1 1 .
Максимов, Николай Васильевич 4 8 5 .
Максимов, Сергей Васильевич 4 8 5 .
Максимович,
Михаил Александрович 5 9 .
Малинка, Виктор Алексеевич 5 5 9 .
Малов,
Алексей
Иванович
167,
245.
Мальтиц, бар. 2 6 5 .
Мальтиц-фон 1 2 0 .
Мальтиц-фон, Аполлоний 2 7 0 .
Мальцев, Иван Сергеевич 6 2 . '
Манасеин,
Николай
Авксектьевич
535, 567—568.
Мансветов, Григорий Иванович 1 6 7 .
Мария Александровна,
имп. 2 3 7 ,
536.
Мария
Павловна, герцогиня Веймарская 18.
Мария Федоровна, имп. 15, 1 6 4 .
Мария Федоровна, имп. 5 9 7 .
Марквордт 5 4 6 .
Марков. Алексей Алексеевич 5 4 6 .
Маркс 3 0 2 .
Маркс, А д о л ь ф Федорович 2 6 7 .
Маокс, Карл 20, 2 3 , 2 5 , 3 2 , 3 3 , 36,
39, 42. 231.
Марло, Христофор 4 5 .
Мармье ( М а г т і е И . Ксавернй 61.
М а р с , домовл. 2 3 9 .
Мартен, Анри 3 7 8 , 3 7 9 .
Масанов, Иван Филиппович 6 6 2 .

Маслов, Иван Ильич 5 6 9 .
Масловский, Александр Федорович
551.
Маслянников 5 5 3 .
Maude, А . 6 2 8 .
Маикевич, Артамон
Спнридонович
329, 331.
Медведенко, Иван 1 3 4 .
Медем, бар. 5 5 3 .
Медичи, Юлиан 2 8 0 .
Мезенцов, Николай
Владимирович
489, 563.
Мезиер (Mezières), L. 2 3 0 .
Мендельсон. Николай Михайлович
346.
Мснцель, Вольфганг 8 9 , 9 1 — 9 3 , 9 5 ,
96.
Мерк (Merck) Иоганн-Гейнрих 1 7.
Мероде, папский военный министр
396.
Мертц, Николай Федорович 6 6 1 .
Мерц, 5 5 3 .
Мещерский 4 7 0 .
Мещерский, кн. 21 7.
Мещерский, Борис Васильевич, кн.
501.
Мешерский,
Владимир
Петрозич,
кн. 4 7 4 , 5 5 8 .
Мидас, легендарн. царь 3 3 8 , 3 3 9 .
Мккель-Анджело
Буанаротти
86,
1 2 4 , 125, 2 8 0 . 2 8 1 , 2 8 4 .
Мклорадович.
Михаил Андреевич,
гр. 1 4 1 , 1 4 2 , 1 5 6 . 1 6 9 .
Мильтон, Джон 5 7 , 6 0 .
Милютин, Николай Алексеевич 4 7 5 .
510, 559, 561, 562.
Митрофания—см. бар. Розен, П. Г .
Мнтьков, Михаил Фотиевич 1 4 3 .
Михаил Николаевич, вел. кн. 2 2 4 .
Михаил Павлович, вел. кн.
153.
155, 164, 168, 230.
м . :хайлов.
Михаил
Илларионович
302. 342, 343, 396, 417,
428.
446, 450.
Михайлов, Тимофей 5 5 4 , 5 5 5 .
Михайловский, Николай Константи
нович 4 0 1 , 4 8 1 , 4 8 3 , 485-, 4 8 6 ,
489.
Михаэлис, Людмила
Петровна—см.
Шелгунова.
Михаэлис, Петр Петрович 4 1 7 .
Мишель. Луиза 6 4 2 , 6 4 7 , 6 4 8 .
Мишле 3 7 9 .

Мияковский, Владимир Варлаамович
197.
Модзалевский, Борис Л ь в о в и ч
43,
61, 1 9 7 , 1 9 8 , 2 1 0 , 2 1 5 ,
228—
230, 233, 241, 250.
Мсдзалевский, Вадим Львович 2 9 1 .
Модзалевский, Л е в Борисович 2 1 8 ,
253.
Мокрицкий,
Аполлон
Николаевич
240.
Молчанов, Дмитрий Васильевич 4 6 6 .
Молчанов, Л е в Александрович 1 4 9 .
Молчанов,
Мефодий
Миронович
326, 327, 328, 330, 331.
Молчанова, Елена Сергеевна, р. кн.
Волконская—см. Кочубей.
Мольер, Жан Батист 5 7 , 121, 1 2 2 .
Момбелли, Николай Александрович
315.
Мордвинов, Александр Александрович 3 9 9 , 4 0 4 , 4 0 9 . 4 3 3 , 4 3 4 .
Мсренгейм. А р т у р Павлович, бар.
647, 650, 651, 654, 655.
Мсрков, Аркадий Иванович, граф
150.
Морозов, Василий Степанович 6 1 9 .
Морозов, Николай
Александрович
441.
Морозов. Петр Осипович 4 2 , 4 4 ,
206, 207.
Моцарт,
В'ольфганг-Амадей
622,
624, 627, 628.
Мошаров, Виссарион и его жена
340, 341.
Мсшаров, Гавоиил 3 4 0 .
Мсшаровы 3 4 2 .
Муравьев,
Александр
Николаевич
186, 188, 1 9 1 , 192.
Муравьев, Артамон Захарович 1 6 5 .
Муравьев (Виленский). Михаил Николаевич, гр. 5 4 2 , 5 5 8 , 5 6 8 .
Муравьев. Никита Михайлович 1 3 3 ,
149, 159.
Муравьев-Амурский, Николай Николаевич, гр. 1 8 4 . 3 0 7 . 3 0 8 . 3 1 1 ,
321, 330, 331, 333, 335, 339.
Муравьев-Апостол, Матвей Иванович 1 4 2 .
Муравьев-Апостол, Сергей Иванович 1 3 3 , 1 4 7 .
Муравьева, Александра Григорьевна, р. гр. Чернышева 159.

Муравьева, Екатерина
Федоровна,
р. бар. Колокольцова 1 5 9 .
Муравьева, Мария Григорьевна 2 0 3 .
Мусин-Пушкин, Алексей Семенович,
гр. 6 2 4 .
Муханов, Владимир Алексеевич 2 1 8 .
Мысловский, Петр Николаевич 2 4 5 .
Мышкин, Ипполит Никитич
478.
556.
Мюллер fMüller), Фридрих-ТеодорАдам-Гейнрих 12, 17, 6 8 .

Навуходоносор, царь 3 2 9 , 3 3 1 .
Нагорнов, Ипполит (Николай?) Михайлович 5 7 9 .
Нагорнова, Варвара
Валериановна,
р. гр. Толстая 5 7 9 .
Надеждин. Николай Иванович 8 8 ,
89, 232.
Наполеон, принц 3 6 9 , 3 7 2 ,
374,
380, 642.
Наполеон I, имп. 3 7 , 4 7 , 6 0 , 7 7 ,
8 6 , 9 1 , 92, 3 6 9 .
Наранович, А . П. 4 3 4 , 4 3 8 .
Нарышкин, Александр Л ь в о в и ч 1 5 .
Нарышкина 5 5 3 .
Наумова,
Екатерина
Николаевна,
р. Ушакова 2 1 3 , 2 1 7 , 2 1 8 .
Нащокин, Павел Войнович 6 7 .
Небаба, Дмитрий Васильевич 3 6 3 ,
365.
Невский, Владимир Иванович
197,
555.
Неклюдов 3 2 7 — 3 2 9 , 3 3 1 , 3 4 2 .
Некрасов, Герасим Фомич 3 1 3 .
Некрасов, Николай Алексевич 8,
9 7 , 98. 116, 2 9 5 . 2 9 6 , 3 0 0 , 3 0 1 ,
401, 412, 440, 476, 570.
Некрасова, Е. С. 8 6 .
Немешаев 3 6 3 , 3 6 5 .
Нсплюев, Николай Иванович 5 0 1 .
Нессельроде,
Мария
Дмитриевна,
гр., р. гр. Гурьева 1 5 1 , 1 5 2 , 1 5 4 ,
1 5 5 , 1 6 5 , 166, 169, 1 9 7 .
Нестеров, купец 4 1 7 .
Нефедов, Д . 6 5 8 — 6 6 0 .
Нефедов. Филипп Демидович 6 6 2 ,
665, 666, 669.
Нефедьев, помещик 1 7 5 .
Нефцер, французск. публицист, 3 7 9 ,
380.

Нечаев, Сергей Геннадиевич 4 3 3 .
559, 566.
Нечаев, Степан Дмитриевич 1 8 1 .
Никитенко, Александр Васильевич
144, 244.
Никитин, Иван Саввич 4 1 2 .
Никитина, Е . 5 5 7 .
Николай I, имп. 5 3 , 1 3 4 , 1 3 7 , 1 3 9 —
141, 152—160,
162,
164—166,
168, 169, 172—174,
176—185,
189, 1 9 2 — 1 9 5 ,
197—199,
239,
295, 296, 310, 311, 315,
320,
370, 475, 571.
Николай Николаевич, старший, вел.
кн. 5 2 2 , 5 7 1 .
Новикова,
О л ь г а Алексеевна,
р.
Киреева 6 3 1 .
Новикова, О. М. 2 0 3 .
Новосельский 5 0 0 .
Новосильцев, Николай Николаевич,
гр. 1 5 6 .
Ножин, Николай Дмитриевич 4 8 0 —
487, 489.
Ножина, Мария Дмитриевна 4 8 1 —
483.
Нордштрем (Нордстрем), Иван Андреевич 4 3 5 .
Нострадам, Михаил 1 0 1 .

Оболенский, Дмитрий Александрович, кн. 5 1 0 — 5 1 3 , 5 6 1 .
Оболенский, Евгений Петрович, кн.
1 4 5 , 1 4 9 , 1 5 4 , 1 5 7 , 165, 1 9 0 .
Обрескова, Наталья Л ь в о в н а , р. гр.
Соллогуб 2 2 2 .
Обручев, В'. А . 3 8 8 , 3 9 6 , 4 2 8 , 4 4 6 ,
450.
Обручев, Николай 4 0 3 , 4 0 4 .
Овсянников, миллионер 5 4 6 , 5 7 1 .
Огарев, Николай Платонович
85,
136, 140, 141, 148,
346-362,
371,
3 8 0 — 3 8 2 , 386, 391, 402,
448, 4 5 0 — 4 5 4 , 558.
Одоевский,
Александр
Иванович,
кн. 1 4 8 — 1 5 1 , 1 5 7 , 158, 1 8 1 , 1 8 6 ,

188.

Одоевский,
Владимир
Федорович,
кн. 6 2 , 1 4 3 — 1 4 6 , 1 9 7 .
Оверский,
Александр Дмитриевич
343.
Окрейц 6 6 9 .

Оксман, Юлиан Григорьевич
19",
226. 654.
Оленин, Алексей Николаевич 1 5 5 ,
1 5 6 , 1 6 2 . 163, 1 9 7 .
Оленина, Варвара Алексеевна, р.
Оленина 1 5 5 .
Оленина,
Елизавета
»Марковна,
р. Полторацкая 1 5 1 , 1 5 5 ,
156,
197.
Ольденбургская, Е . М., принцесса
564.
Ольденбургский, Петр
Георгиевич,
принц 5 0 1 .
Ольхин, Александр Александрович
489.
Ольхин, Сергей Александрович 4 8 6 ,
489.
Онегин, Александр Федорович 4 8 ,
250, 285, 431.
Орденг, польский эмигрант 3 7 6 .
Орлов, Алексей Федорович, кн. 1 5 2 .
Орлов, Михаил Федорович 1 4 5 .
Орлов,
Николай Алексеевич, кн.
632, 633.
Орлова, графиня 1 4 2 .
Орловский,
Александр
Осипович
240.
Осинский, Валериан Андреевич 5 6 6 .
Осипова, Александра Ивановна—см.
Беклешова.
Осипова, Прасковья Александровна,
р. Вындомская, по первому браку
В'ульф 2 1 2 , 2 1 8 .
Осмоловская, домовл-ца 3 1 3 .
Ооновский 4 7 0 .
Остен-Сакен, Фабиан
Вильгельмович, князь 1 7 7 .
Островский, Александр Николаевич
470, 473. 576.
Остроградский, Михаил Васильевич
445.
Ottavo, скрипачка 3 6 4 .

П. 3 7 5 .
Павлищева,
Ольга
Сергеевна, р.
Пушкина 2 3 7 .
Паганини, Николо 3 6 5 .
Падалка, Василий Кириллович 3 3 3 ,
335, 336, 339.
Пален, Елена Карловна, гр., р. гр.
Толь 524, 534.

П а л е н , Константин Иванович, гр.
491, 492, 497, 498,
501-504,507—509,
512, 5 1 5 — 5 1 8 , 521,
523—526,
528, 531—538,
542,
546, 548—552, 554, 562, 568.
Пальм, Александр Иванович 4 4 2 .
Пальмин, Л . И. 6 6 0 .
Панаев, Владимир Иванович 2 4 5 .
Панаев, Иван Иванович 9 8 ,
111,
112, 2 4 0 .
Панин, Виктор Никитич, гр.
499.
501, 558.
Пантелеев, Лонгин Ф е д о р о в и ч 3 8 6 ,
387, 402, 413, 440, 441, 447,
452, 453.
Пантелеева, Ф е д о с ь я Евдокимовна,
р. Башмакова 4 1 4 , 4 1 7 , 4 1 8 .
Парадизов, П. 1 9 7 , 1 9 8 .
Паскаль, Блэз 2 6 0 , 4 7 6 .
Паскевич 5 5 2 .
Пассовер,
Александр
Яковлевич
513, 562—563.
Пачелли, фотограф 3 8 0 , 3 8 1 .
Пермикин, Г. М . 3 2 6 , 3 2 7 ,
331,
340.
Перовская, Мария Алексеевна—см.
Крыжановская.
Перовская,
София
Львовна 4 7 8 ,
4 9 5 , 554, 555.
Перовский,
Алексей
Алексеевич
(Антоний Погорельский) 1 6 8 , 1 7 0 ,
185, 198.
Перовский, Л е в Алексеевич, гр. 3 2 1 ,
322, 324, 325.
Перфильев, жандармский полковник
139.
Пестель, Борис Иванович 3 6 4 , 3 6 6 .
Пестель, Павел Иванович 1 3 3 , 1 8 6 ,
188, 190, 192, 3 6 6 .
Петере, Карл Карлович 5 2 6 , 5 6 5 .
Петр I, имп. 4 8 , 5 4 , 1 7 9 , 1 8 3 , 1 8 4 ,
240, 560.
Петровский, А л . , священник 2 8 8 .
Петроний, Арбитр-Гай 4 8 .
Пигарев, Кирилл Васильевич
260,
284.
Пкксанов, Николай Кириакович 9 5 ,
131, 569.
Пиль, Роберт 3 4 7 .
Писарев, Дмитрий Иванович
480,
481.
Писарев, Николай Сергеевич 5 0 3 ,
504, 559.
«Звенья» Лг 2

Платонов, Степан Федорович, 5 1 3 ,
514, 516, 521, 563.
Плевако, Ф е д о р Никифорович 4 9 8 ,
557.
Племянников, В . П., издат. 6 6 0 .
Плетнев, Петр Александрович 53,
211, 258, 285.
Плеханов,
Георгий
Валентинович
555.
Плещеев, Алексей Николаевич 4 2 6 ,
441, 442, 453.
Плещеева—см. Х у д е к о в а .
Плещеевы, дочери и сын А . Н . Плещеева 4 4 2 .
Плюшар, в д о в а Александра
Плюшара 2 4 2 .
Плюшар, А д о л ь ф
Александрович
232, 242.
Победоносцев, Константин Петрович
558, 560, 597, 599, 631, 644.
Погодин, Михаил Петрович 4 3 , 5 8 ,
62, 198, 218, 240.
Погребов, городской голова 5 0 0 .
Подлесный, Иван Дмитриевич 3 2 8 ,
329, 334.
Покровский, Константин Васильевич
619.
Покровский,
Михаил
Николаевич
186, 189, 196, 197, 3 0 2 , 3 4 0 , 3 4 2 .
Полевой. Николай Алексеевич
63,
88, 89, 207, 226.
Поленов, Василий Алексеевич 2 4 5 .
Полиевктов, Михаил Александрович
182, 1 9 9 .
Полонский, Я к о в Петрович 4 6 8 , 4 7 2 ,
569.
Полторанов,
Владимир Васильевич
320, 322.
Полторанова 3 1 8 .
Полторацкая, Анна Петровна, по
второму браку Маркова-Виноград'ская—см. Керн.
Пслторацкая, Елизавета Марковна—
см. Оленина.
Поляков. Александр Сергеевич 2 3 7 .
П^-пко, Григорий Анфимози--* 5 6 6 .
Попов 3 4 3 .
Попов, Александр Николаевич 3 9 2 ,
395, 3 9 6 .
Попов, Анатолий Ильич 4 9 9 .
Попов, Илья Родионович 4 9 8 , 5 5 7 .
Пспов,
Михаил Родионович
555.
556.
44

Попов, Николай 3 1 4 .
Попов, Платон 3 2 5 .
Попов, П. И. 3 3 5 .
Попова, р. Товбич 4 9 8 , 4 9 9 .
Полова. Ольга Васильевна, р. Буташевич-Петрашевская 3 0 4 , 3 0 9 , 3 1 4 .
Попова. Ольга Ивановна 4 6 5 .
Попова. О. Н . 4 1 2 .
Поскочин,
Константин
Иванович
491, 492, 500, 554.
Посулин 553.
Посылин, купец 135.
Потапов, Александр Львович 166.
502, 5 5 8 - 5 5 9 .
Потебня, Андрей Афанасьевич 4 3 3 ,
434, 445, 454, 459.
Похвиснев,
Михаил
Николаевич
363—366.
Псхвиснева, жена M . Н. 3 6 6 .
ГІрево 5 5 3 .
Прево, Андрей 2 3 9 .
Примм 4 1 7 .
Прончищева, Екатерина Алексеевна—см. Сабанеева.
Протасова, гр., домовл-ца 5 1 0 .
Прохоров, Григорий Васильевич 6 5 6 .
Прудон, Пьер-Жозеф 3 6 9 , 4 4 / .
Пугачев Емельян Иванович 5 4 , 1 6 1 .
Пужель 6 4 2 .
Пумпянский, Л . В. 2 6 0 .
Путилин, Иван Дмитриевич 5 3 1 , 566.
Путята 4 1 2 , 4 5 9 .
ПутятІ, Александр Д. 3 9 6 , 4 0 9 ,
"443. 4 4 4 , 4 4 6 , 4 4 9 .
Путята, Дмитрий 4 0 4 .
Пучкова, Екатерина Наумовна 175.
Пушкин, Александр Сергеевич 7,
38, 41—55, 57—59, 61—64, 67,
68, 71. 121, 122, 148, 1 4 9 , 155,
157, 168, 170—174,
179,
180,
182—186, 195, 197,
201—247,
249, 250, 253, 255—259, 2 6 2 —
267. 366, 471, 561.
Пушкин, И. А . 4 3 8 .
Пушкина,
Надежда Осиповна, р.
Ганнибал 2 3 7 .
Пушкина, Наталья Николаевна, р.
Гончарова,
по
второму
бракѵ
Ланская 2 0 7 , 2 1 3 , 2 1 5 , 2 1 7 , 218,
240.
Пушкина,
Ольга
Сергеевна—см.
Павлищева.
Пфеффель, барон 2 6 0 . 265.

Пфеффель, Эриестина Федоровна,
бар., по первому браку бар. Дернберг—см. Тютчева.
Пьіпин, Александр Николаевич 4 1 1 ,
571, 658, 660. 661, 665,
670673.
Пятковский, А . П. 6 2 .

Радей, Эдита Федоровна, бар. 510,
561.
Радищев, Александр Николаевич 6 0 .
231.
Раевская, Мария
Николаевна—см.
кн. Волконская.
Раевские 2 1 4 .
Раевский,
Александр
Николаевич
214.
Раевский, Владимир Федосеевич 1 36.
Раевский,
Николай
Николаевич,
младший 56, 2 1 8 .
Разгильдеев, Афанасий Евграфович
310, 312, 315.
Разгильдеев, Иван Евграфович 3 0 5 ,
307, 320, 321, 325, 329, 330.
Райский, Леонид 3 0 2 .
Раич, Семен Егорович 2 0 9 .
Ракович, Глафира Александровна—
см. Анненкова.
Рамазанов, Николай Александрович
240.
Расин, Жан-Баптист 5 7 .
Расторгуевы, заводчики 1 3 5 .
Рафаэль Санти 1 2 5 , 1 2 6 .
Рачинский 4 3 3 .
Реден
(Reden) Фридрих-Вильгельм
„ 354, 355.
Редкин, Петр Георгиевич 3 6 4 , 3 6 5 .
Рейнгард, граф 15.
Рейнгард, Отто В-асильевич 3 3 0 , 3 3 1 .
Рейнгарт 4 4 2 .
Рейтер, полковник 4 0 3 .
Рейтерн, Г. В. 68.
Ренан, Эрнест 6 4 4 .
Репин, Илья Ефимович 5 7 9 , 5 8 0 .
Реуф-Паша 5 3 6 .
Решетников, Ф е д о р Михайлович 4 7 0 .
Ринг-де 6 4 9 , 6 5 0 .
Рихтер, Александр
Александрович
4 1 1 — 4 1 3 , 433, 434, 436, 446.
Рихтер, Жан-Поль 1 2 3 .
Робеспьер, Максимилиан 2 5 , 37.
Ровинский, Павел Аполлонович 4 4 3 .

Рогожкин, Николай 1 3 5 .
Р о д и ч е в , Ф е д о р Измайлович 4 3 5 .
Рожалин, Николай Матвеевич 6 2 ,
146.
Рсзалион-Сошальский, Владимир 1 3 6 ,
137, 140, 185, 197.
Розен 168.
Р о з е н , Григорий Владимирович, бар.
571.
Р о з е н , Прасковья Григорьевна, бар.,
в монашес. Митрофания 5 5 1 , 5 7 1 .
Р о з о в , В". А . 4 2 , 4 9 , 2 6 6 .
Романович.
Евгений
Михайлович
333—336.
Росковшенко, Иван Васильевич 231 —
233, 235.
Россет 4 7 0 .
Росси, Эрнест 5 4 3 , 5 7 0 .
Ростковский, офицер 4 5 6 , 4 5 9 .
Ростовский, Ф р а н ц 3 4 2 .
Р о с т о в ц е в , Я к о в Иванович, гр. 3 8 2 ,
383.
Ростопчина, Е в д о к и я Петровна, гр.,
р. Сушкова 1 4 5 , 1 4 7 , 1 4 8 , 1бд,
185, 197, 223, 236.
Р о т , Л о г г и я Осипович 1 4 7 .
Рошфор, Анри 6 3 0 , 6 3 1 .
Рощин, А . 4 3 4 , 4 4 3 .
Руперт, Вильгельм Яковлевич 3 2 0 .
Русанов, Гавриил Андреевич 5 7 3 .
Р у с с о , Жан-Жак 5 2 , 5 6 6 .
Р у с с о в , Степан Васильевич 2 4 5 .
Рустем-Паша 6 3 8 , 6 4 2 .
Р ы б а к о в с к а я (Биби-Ханум-О.мар-Бекова) 5 2 3 .
Р ы л е е в . Кондратий Ф е д о р о в и ч 4 4 ,
55.
133,
137—139,
142,
149,
150, 151, 157—159,
161,
172,
178, 180, 181,
185, 187,
188,
190, 191, 241, 370.
Рымаренко 4 4 7 .
Р ы с а к о в , Николай Иванович
554,
555.
Рюмина, домовл-ца 6 6 9 .

Сабанеева, Екатерина
Алексеевна,
р. Прончищева 1 9 7 .
Сабашников, М „ изд. 1 9 8 , 1 9 9 , 5 9 9 ,
619.
Сабашников, С., изд. 1 9 8 , 1 9 9 , 5 9 9 ,
619.

Саблин, В . М . , изд. 5 5 7 , 5 6 6 .
Сабуров,
Андрей
Александрович
425, 446, 491, 554.
Сабуров, Николай Николаевич 5 4 7 ,
571.
Сабуровы 4 2 5 .
Савинский 3 2 6 .
Саводник, Владимир Федорович 6 2 7 .
Сажин ( Р о с с ) , Михаил Петрович 5 5 6 .
Сайтов,
Владимир
Иванович
52,
225, 257.
Сакен, Ф а б и а н
Вильгельмович—см.
Остен-Сакен.
Сакулин, Павел Никитич 1 9 7 .
Салтыков (Щедрин), Михаил
Евграфович 4 0 0 , 4 0 1 , 4 1 2 , 5 3 1 .
Салтыкова, Прасковья Николаевна,
гр.—см. гр. Гурьева.
Салтыкова, София Михайловна, по
первому браку
бар. Дельвиг—см.
Боратынская.
Сальтер, фермер 3 4 7 .
Самарин, Юрий Федорович 2 5 9 , 2 6 1 .
Самодаенко, Зиновия 1 3 4 .
Самойлович, Иван Самойлович 2 8 7 .
Сансо, m-me 6 3 1 .
'ffr..
Сарнецкий, Игнатий 3 6 4 , 3 6 5 .
Саффи, Марк-Аврелий 3 7 7 .
Сахаров, И в а н Петрович 2 4 9 .
Свечина, Нина
(Анна)
Александровна—см. Арсеньева.
Свечина, София Петровна, р. Соймонова 1 5 1 , 1 5 3 — 1 5 5 , 1 9 7 .
Свиньин, Павел Петрович 1 7 9 .
Свистунова, Надежда Львовна, р.
гр. Соллогуб 2 2 2 .
Свитыч-Иллич,
Владислав
Станиславович 5 6 4 .
Сгибнев,
Александр
Степанович
303.
Семевская, Александра Васильевна,
р. Буташевич-Петрашевская
303,
3 0 4 , 3 0 8 — 3 1 4 , 3 1 6 — 3 2 0 , 321 —
325, 335—337, 340, 341,
344—
345.
Семевский,
Александр
Иванович
304, 314, 344.
Семевский, Василий Иванович 1 6 8 ,
3 0 2 — 3 0 5 , 314, 315, 442.
Семевский, Михаил Иванович 3 4 4 .
Семенов, Алексей 1 3 4 .
Семенов, Василий Николаевич 2 4 3 .

Семирадский, Генрих Ипполитович
543, 570.
Сенека, Луций Анней 4 3 5 .
Сен-Жюст, Луи-Антуан 25.
Серафим, митрополит 141.
Сербинович, Владимир Адрианович
544.
Сербинович, Константин Степанович
179.
Серве, виолончелист 3 6 4 , 3 6 5 .
Сергей Александрович, вел. кн. 5 3 6 .
Серно, А . столяр 4 2 9 .
Серно-Соловьевич, N
Николаевна,
р. Кирилина 4 0 8 .
Серно-Соловьевич, Александр ^Александрович 3 8 6 , 4 0 8 , 4 1 1 ,
413,
414, 417—419, 423, 425,
427,
428, 430, 434, 443, 446.
Серно-Соловьевич, Владимир Александрович 4 1 1 , 4 1 3 .
Серно-Соловьевич,Константин Александрович 4 1 1 , 4 1 3 .
Серно-Соловьевич, Николай Александрович 3 8 6 , - 3 8 8 , 3 9 2 ,
396,
399, 404, 407, 408, 411, 4 1 2 —
415, 434, 4 4 4 - 4 4 7 , 449.
Сидоров 3 4 1 .
Сиейс, Эммануэль-Жозеф 3 7 .
Силина, квартирохозяйка 6 7 1 .
Симанская, Екатерина
Лукьяновна,
р. Боборыкина 1 5 1 , 1 5 4 , 1 9 7 .
Спнегуб, Сергей Силич 5 6 3 .
Синицкий, Л . Д . 3 4 6 — 3 4 7 .
Синявский, Н . 2 4 1 — 2 4 3 .
Скабичевский,
Александр
Михайлович 4 8 5 .
Скарятин, Николай Яковлевич 5 4 1 ,
568.
Скарятин, Я к о в Федорович 1 6 2 .
Склифасовский,
Николай
Васильевич 5 5 3 .
Скребицкий, Александр Ильич 3 8 2 —
385. ~
Слезкин, жандармский генерал 5 5 6 .
Слепцов, Александр Александрович
3 8 6 — 3 8 8 , 391, 392, 393,
396,
3 9 7 , 3 9 9 — 4 0 4 , 4 0 5 , 4 0 7 , 411 —
414, 417, 425, 430, 433, 434,
436—438, 440, 441, 443, 4 4 5 —
450, 452—454, 459.
Слепцов, Алексей Александрович 459.
Слепцов,
Дмитрий
Александрович
459.

Слепцова,
Мария Николаевна,
р.
Лаврова 3 8 6 , 4 1 9 , 4 4 3 . 4 5 7 .
Сливицкии, Петр 3 4 2 , 4 5 9 .
Смирдин,
Александр
Филиппович
231, 233—234, 235, 240,
245.
246.
Смирнитский, частный пристав 5 5 2 .
Смирнов, Александр
Дмитриевич
551.
Смирнов, Николай Михайлович 2 1 8 .
Смирнова,
Александра
Осиповна,
р. Россет 52, 2 1 3 , 2 4 2 .
Снегирев, владел, магазина 2 3 9 .
Собесский. Ян 2 8 7 .
Собко, Николай Петрович 2 3 9 .
Соболевский,
Сергей
Александрович 2 1 6 .
Ссймонова,
София
Петровна—см.
Свечина.
Соколов, Петр Иванович 2 3 4 .
Солдатенков, Кузьма
Терентьевич
659-661.
Соллогуб, Л е в Иванович, граф 1 7 5 .
Соллогуб, Надежда Л ь в о в н а , г р . —
см. Свистунова.
Соллогуб, Наталья Л ь в о в н а , г р . —
см. Обрескова.
Соловьев. Владимир Сергеевич 2 6 1 ,
280, 438, 510, 562.
Соловьев, С . М . 2 7 0 .
Сольская, М. А . 5 5 3 .
Сольский
Дмитрий
Мартынович,
граф 5 0 5 , 5 1 3 , 5 6 0 .
Сомов,
Орест
Михайлович
150,
161, 179.
Сомова 5 5 3 .
Соссие, генерал 6 3 1 .
Соувей 6 1 .
Софокл 1 2 1 , 1 2 2 , 1 2 5 .
Соханский 3 6 3 , 3 6 5 .
Спасович, Владимир Данилович 5 4 6 ,
571.
Spedding 2 2 9 .
Спенсер, Герберт 6 4 4 .
Спенсер, Эдмунд 6 0 .
Спешнев,
Николай Александрович
315, 371.
Спиридов, Михаил Матвеевич 1 4 3 .
Срезневский, Всеволод Измайлович
233, 235, 244.
Срезневский,
Измаил
Иванович
2 3 1 - 2 3 3 , 235.

Ставровская, Александра
Яковлевна—см. Ефименко.
С т а с о в , Владимир Васильевич 1 2 6 ,
235.
С т а с о в а , Варвара
Дмитриевна—см.
Комарова.
С т а с о в а , Надежда Васильевна 4 4 7 .
Стасюлевич, Любовь Исааковна, р.
Утина 5 5 3 .
Стасюлевич,
Михаил
Матвеевич
571.
Стахевич,
Лидия
Николаевна,
р.
Фигнер 557.
Стахович 5 9 3 .
Стеклов, Юрий Михайлович
452,
558.
Стефанович, Я к о в Васильевич 5 5 9 .
Стокгэм, А . 5 8 3 .
Столпянский, Петр Николаевич 1 9 8 ,
239.
Столыпин 4 7 0 .
Столыпин, Петр Аркадьевич 5 6 0 .
Столыпина, Екатерина Аркадьевна—см. Кочубей.
Стопневич, А . Д . 5 6 6 .
Стороженко, Николай Ильич 5 9 7 .
Стратен, Владимир Васильевич 2 6 6 .
Страхов, Николай Николаевич 1 2 3 ,
474, 553, 590, 591, 597, 599.
Строганов, Григорий Александрович,
граф 1 7 7 , 5 3 5 , 5 6 7 .
Строганов,
Сергей
Григорьевич,
граф 1 6 9 .
Стронин, Александр Иванович 4 3 4 ,
436.
Струговшиков, Александр Николаевич 8, 9 7 — 9 9 , 1 1 0 , 1 1 1 .
Сѵворин, Алексей Сергеевич 4 2 , 4 7 ,
'58, 207.
Суворов-Рымникский,
Александр
Аркадьевич, граф, князь Италийский 4 4 4 .
Суворов - Рымникский,
Александр
Васильевич, граф, князь Италийский 1 4 1 , 2 2 5 .
Сунгуров 1 3 6 , 1 3 9 , 1 9 7 .
Суриков, Иван Захарович 6 6 0 .
Сустер, М . Б . 2 2 1 .
Сухотин, Михаил Николаевич 3 2 9 ,
331.
Сушкова,
Евдокия
Петровна—см.
гр. Ростопчина.
Сыроечковский, Борис
Евгеньевич
197, 198.

Таганцев, Николай Степанович 5 5 3 ,
563.
Талейран 37.
Талызина, Валерия Владимировна,
р. Арсеньева 1 1 9 .
Т а л ь , домовл. 2 3 7 , 2 3 9 .
Тальбот,
французский
публицист
379, 380.
Танеевы 4 2 4 .
Тарасов 3 2 6 .
Тассо, Торквато 79, 8 5 .
Татищев,
Александр
Иванович,
граф 1 7 7 — 1 7 8 .
Тенишева, кн. 5 5 3 .
Теодорович, М. Ф . 4 9 0 , 5 5 4 .
Терещенко 4 0 8 .
Тиблен, Николай Львович 4 1 2 .
Тизенгаузен, Елизавета Михайловна, гр., р. Голенищева-Кутузова —•
см. Хитрово.
Тизенгаузен, Николай Оттович, барон 4 9 7 , 4 9 9 , 5 0 0 , 556.
Тимашев, Александр Егорович, граф
502, 558, 563.
Тимковский, Алексей Иванович 3 1 9 ,
320.
Тимковский, Константин Иванович
319, 320.
Титов, Владимир Павлович 62, 1 4 6 ,
Ткачукова, Александра 134.
Товбич—см. Попова.
Токарев, Владимир Николаевич 5 4 1 .
Т о л л ь , Ф е л и к с Густавович 3 0 2 .
Толстая, Аграфена Федоровна, графиня—см. гр. Закревская.
Толстая,
Александра
Андреевна,
графиня 1 2 4 , 5 9 0 , 5 9 5 .
Толстая, Александра Львовна, графиня 6 2 4 .
Толстая,
Варвара
Валериановна,
графиня—см. Нагорнова.
Толстая,
Екатерина
Львовна—см.
Тютчева.
Толстая, Мария Львовна, графиня
590, 592, 594.
Толстая, София Андреевна, графиня, р. Берс 1 2 4 . 573, 5 7 4 , 5 7 9 ,
585, 590, 596—602, 628.
Толстая. Т а т ь я н а Львовна, графиня.
124, 5 7 9 .
Толстой, Дмитрий Андреевич, граф
502, 510, 558, 560.
Толстой, Л е в Львович, граф 1 2 7 , 5 8 7 .

Тютчев, Николай Иванович 2 6 9 .
Толстой,
Лев
Николаевич, граф
Тютчев, Ф е д о р Иванович 1 5 8 — 1 6 0 ,
8, 9, 1 1 8 — 1 2 4 , 1 2 6 — 1 2 9 , 4 3 8 ,
472, 476, 477, 511, 572—628.
1 6 2 , 198, 2 2 3 , 2 5 5 - 2 8 4 .
Толстой, Николай 4 7 0 .
Тютчева,
Анна
Федоровна—смТолстой, Николай Николаевич, граф
Аксакова.
119.
Т ю т ч е в а , Дарья Ф е д о р о в н а
270,
271.
Толстой, Петр Александрович, граф
Тютчева,
Екатерина Львовна,
р.
152.
Толстая 2 6 9 . 2 7 1 .
Толстой, Сергей Львович 5 7 9 , 6 1 8 ,
Тютчева,
Мария
Федоровна—-см.
625—628.
Бирилева.
Т о л ь , Елена Карловна, графиня—
Тютчева, Эрнестина Фед-оровна, р.
см. гр. Пален.
бар. Пфеффель, по первому бракѵ
Томашевский,
Борис
Викторович
бар. Дернберг 2 6 2 . 2 6 9 . 2 8 0 .
203.
Тютчевы 155, 274, 277, 2 8 0 - 2 8 3 .
Торчилло, Дмитрий Викторович 6 6 9 .
Трепов,
Федор
Федорович
491,
492, 5 1 3 — 5 1 5 , 517, 518, 521,
531—535,
538,
539, 544, 547,
Убри, Петр Яковлевич 2 8 5 , 2 8 6 .
548, 550, 553, 554, 557, 563,
Уваров. Сергей Семенович, граф 59,
564 566, 567.
63, 506, 561.
Трофимовский, врач 2 9 1 .
Ульянов, Александр Ильич 4 0 1 .
Троіцинский, Дмитрий Прокофьевич
Унковский,
Алексей
Михайлович
292.
402.
Трубецкой, князь 4 4 7 , 4 5 9 .
Урусов, Сергей Николаевич, князь
Трубецкой, Сергей Петрович, князь
513, 562.
142, 145, 157, 161, 168. 190.
Урусов, Сергей Семенович,
князь
Трубников, Константин Васильевич
127, 580, 581.
428, 446.
Успенский, чиновник 3 2 7 , 3 3 1 .
Трубникова, Мария Васильевна, р.
Успенский, Глеб Иванович 4 0 1 .
Ивашева 4 1 7 , 4 2 8 , 4 3 0 , 4 4 6 , 4 4 7 .
Успенский, П. Г. 4 1 2 .
Т р у б н и к о в а , Мария Константиновна
Успенский, Ф е д о р Иванович 5 1 .
417.
Утин, Исаак Осипович 4 5 5 .
Трубникова, Т а т ь я н а КонстантиновУтин, Николай Исаакович 4 3 4 , 4 3 8 ,
на 4 1 7 .
440, 447, 448, 450, 4 5 2 — 4 5 5 .
Тоюбнер, издатель 3 7 1 .
Утина, Любовь Исааковна—см. СтаТуманский, Василий Иванович 1 7 4 .
сюлевич.
177, 178, 198, 199.
Утина, Наталья Иеронимовна 4 1 7 .
Т у н , Альфонс 5 6 8 .
Уткин. Николай Иванович 2 3 5 .
Тургенев, Александр Иванович 8,
Ушакова, Екатерина Николаевна—
5 5 , 56, 6 5 , 6 8 , 7 1 , 9 8 , 9 9 , 1 1 1 ,
см. Наумова.
160, 197, 198.
Ушакова, Елизавета Николаевна —
Т у р г е н е в , Андрей Иванович 56.
см. Киселева.
Тургенев, Иван Сергеевич 9 8 , 1 2 0 ,
Ушаковы 2 1 7 .
"125, 1 4 4 . 2 6 1 , 2 6 2 , 3 6 6 , 3 7 5 . 4 0 1 .
Ушинский, Константин Дмитриевич
411, 414. 4 6 5 — 4 7 9 , 569, 570.
400.
Тургенев, Николай Иванович 1 8 6 ,
189.
Тынянов, Юрий Николаевич 2 5 5 —
258, 264, 265, 267, 275.
Тьерри, Огюст 2 2 7 .
Т ю р и н , Николай 1 3 8 .
Т ю т ч е в , И. А . 2 3 5 .
Т ю т ч е в , Иван Николаевич 2 6 9 .

Ф а л е е в а , Ф е д о р а Дмитриевна—см.
Буташевич-Петрашевская.
Фан-дер-Флит 666.
Ф е д о о о в . Петербург, градоначальник
533.

Ф е д о р о в , Борис Михайлович 5 8 , 6 3 ,
241, 245.
Ф е й е р б а х , Людвиг 2 2 — 2 4 .
Феоктистов,
Евгений
Михайлович
597, 598. 654.
Ферре 380.
Ф е т (Шеншин), Афанасий Афанасьевич 1 2 2 . 123, 2 5 5 , 4 6 8 — 4 7 9 .
Ф и г н е р , Вера Николаевна 5 5 7 , 5 5 8 .
Фигнер,
Лидия
Николаевна—см.
Стахевич.
Философова. А н н а Павловна 4 4 7 ,
569.
Ф и л ь д , Джон 6 8 .
Ф и р с о в , Николай Николаевич 2 2 5 .
ОЗисюков, Алексей Петрович 3 1 3 ,
318.
Ф и с ю к о в а , N Андреевна, р. Л е в ш
313.
Ф и х т е , Иоганн-Готлиб 1 7 0 .
Флаѵмарион, Камилл 6 4 4 .
Флексер,
Аким Львович
(псевд.
Еолынский) 4 3 7 .
Ф о г т , Карл 3 6 6 . 3 7 1 , 3 7 3 , 3 7 4 , 3 7 6 ,
378, 381.
Ф о к - ф о н , Максим Яковлевич 1 4 2 ,
145, 174—176,
179—182,
198.
199.
Ф о н в и з и н , Михаил
Александрович

168.

Фрейсине 6 4 4 . 6 4 7 , 6 4 8 , 6 5 1 , 6 5 3 ,
654, 656, 657.
Ф р и ш , Эдуард Васильевич 4 9 1 , 4 9 2 ,
495, 497, 503, 504, 507, 509, 516,
523—525. 555.
Фроленко, Михаил Ф е д о р о в и ч 5 6 6 .
Ф у к с , Александра
Андреевна,
р.
Апехтина 2 1 3 .
Ф ѵ к с , Эдѵар Яковлевич 4 9 1 , 4 9 2 ,
495, 503, 504, 513, 514, 5 2 1 , 5 2 2 ,
548, 554.

Хвостов, Борис Николаевич
501,
502.
Хиряков 553.
Х и т р о в о , Елизавета Михайловна, р.
Голенищева-Кутузова, по первому
браку гр. Тизенгаѵзен 2 1 2 , 2 1 6 ,
242.
Х о в а н с к а я , кн. 4 4 6 .
Хованские, кн. 4 4 6 .
Хоецкая, Мария 3 7 7 .

Хоецкий, Карл-Эдмѵнд (Шарль-Эдмон) 3 6 9 — 3 8 2 .
Хомяков,
Алексей
Степанович
157—159, 236, 258, 364, 3 6 5 .
Хомяков,
Степан
Александрович
157, 163.
Хомяков, Ф е д о р Степанович
157,
158.
Хомяковы 1 5 5 , 1 9 8 .
Хотяинцова, Екатерина Алексеевна,
р. Бернштейн 1 7 5 .
Хрептович,
Михаил
Иринеевич,
граф 5 3 5 , 5 3 6 .
Христианович 5 5 3 .
Х у д е к о в , Сергей Николаевич 4 4 2 ,
Худекова, р. Плещеева 4 4 2 .

Цвейг, Стефан 5 7 2 , 6 1 3 .
Цверцякевич,
польский
эмигрант
376.
Цезарь 5 4 3 .
Цельтер, адресат Гете 61.
Церский 3 0 9 .
Цесоренко, Зинаида Ивановна—см.
Быкова.
Цеханович, Петр 7 5 .
Цион, Илья Ф а д д е е в и ч 6 4 4 .
Цуханов 5 5 3 .
Цявловский, Мстислав Александрович 4 3 , 6 7 , 1 9 7 , 2 4 1 — 2 4 4 , 2 4 9 ,
250.

Чаадаев, Михаил Яковлевич 1 4 3 .
Чаадаев, Петр Яковлевич 94, 1 2 7 .
143, 216, 364, 365.
Чаговец, В. А . 2 8 9 .
Чайковская,
София
Николаевна
(Севастьяновна)—см. Лаврова.
Чайковский, Севастьян 4 4 1 .
Чарушин,
Николай
Аполлонович
556.
Ченцов, Н . М . 1 5 1 . 198, 1 9 9 .
Черкезов,
В'арлаам
Николаевич
(Джон Асланович),
князь
481,
485.
Черкасдкий, Владимир Александрович, князь 5 1 0 , 5 6 2 .
Черкесов. Александо
Александрович 4 0 8 ,
411—413, 417,
418.
422, 426, 430.

Черкесова,
Вера
Васильевна,
р.
Ивашева 4 1 1 , 4 2 8 , 4 3 0 , 4 4 6 , 4 4 / .
Чернова, Надежда Андреевна, р.
Дурова 2 1 3 .
Черносвитов, Рафаил
Александрович 3 1 5 .
Чернышев,
Александр
Иванович,
СВ. князь 1 7 7 , 2 2 1 , 2 2 4 , 2 2 5 .
Чернышев,
Захар
Григорьевич,
граф 1 4 9 .
Чернышев, К. 5 6 9 .
Чернышев, Н. И., граф 149, 1 5 0 .
Чернышева, Александра Григорьевна, графиня—см. Муравьева.
Чернышева,
П. Н . ,
графиня—см.
Лаврентьева.
Чернышевская-Быстрова, Нина Михайловна 9 8 .
Чернышевский, Михаил Николаевич
97, 98.
Чернышевский, Николай Гаврилович
7, 8, 2 3 , 9 7 — 1 1 7 , 3 8 6 , 3 8 8 , 3 9 2 ,
3 9 6 397, 403, 404, 405, 407,
408, 411, 414, 431, 433,
440,
441 4 4 3 , 4 4 4 , 4 4 6 — 4 5 3 , 4 5 4 , 4 8 1 .
Чертков,
Владимир
Григорьевич
572, 577, 581, 582, 5 8 3 , 5 8 9 , 5 9 0 ,
592, 593, 594, 599, 618.
Черткова, А н н а Константиновна, р.
Дитерихс 5 9 2 .
Черткова, О л ь г а Ивановна 5 5 3 .
Четвериков 4 4 4 .
Чистякова, М . 8 , 1 1 8 , 6 2 9 .
Чихачев, Андрей Иванович
347—
349, 358—361.
Чичерин, Борис Николаевич 4 2 6 .
Чуйко, Владимир Викторович
396,
434, 437, 438.
Чуковский, Корней Иванович 2 9 5 .
Чулков,
Георгий
Иванович
198,
267, 275, 277.

Шабанова 4 4 7 .
Шаликов, Петр
Иванович,
князь
1 8 2 — 1 8 4 , 199.
Шамшин, Иван Иванович 4 1 1 , 4 1 4 ,
418, 419, 425, 427, 436, 443.
446, 513, 562.
Шапошников, Владимир Николаевич
665, 666, 669.
Шатриан, Александр 4 9 6 , 5 5 6 .

Ш в а р ц , Бертольд 4 8 , 5 0 — 5 3 .
Шварц, генерал 5 0 3 .
Шварц—см. Адамова.
Шварценберг 3 7 2 .
Ш е в ы р е в , Степан Петрович 58, 5 9 ,
6 1 — 6 3 , 146, 207, 208. 2 5 7 — 2 5 8 .
265.
Шекспир, Вилльям 3 0 , 4 3 , 4 7 , 5 4 ,
5 6 — 5 8 , 60, 63, 94.
109—111,
121—126, 230, 232,
233,
267,
543.
Шелгѵнов,
Николай
Васильевич
343, 417, 428.
Шелгунова, Людмила Петровна, р.
Михаэлис 4 1 7 .
Шеллинг,
Фридрих - Вильгельм Иосиф 6 2 , 2 6 0 , 2 6 1 , 2 6 5 .
Шенрок, Владимир Иванович
286,
289, 291.
Шенье, Андрэ 1 4 9 .
Шереметев, Василий Сергеевич 1 5 3 .
Шереметев,
Николай
Васильевич
153.
Шереметева, Варвара Петровна, р.
Алмазова 151, 152,
165,
166,
197.
Шереметева, Е . Г . 5 9 8 .
Шидловский 4 7 4 , 5 5 2 .
Шиллер, Фридрих 15, 5 4 , 5 6 , 8 5 ,
87, 91, 124, 128, 4 7 2 .
Шилов, Алексей Алексеевич
441,
489.
Шильдер, Николай Карлович 1 7 2 ,
197.
Шимановская, Мария, р. Е'оловская
6 1 , 68, 2 2 0 , 2 2 4 .
Ширинский - Шихматов. Александр
Прохорович, князь 6 6 6 .
Ширинский - Шихматов,
Платон
Александрович, князь 2 4 5 .
Шишков, А . , студ. 1 3 6 .
Шишков, Александр Ардальонович
59, 63.
Шишков.
Александр
Семенович
1 7 2 - 1 7 4 , 192, 198, 245.
Шкапская, Мария Михайловна, р.
Андреевская 1 9 7 .
Шлегель, Фридрих 6 2 .
Шлоссер, Фридрих 4 1 1 , 4 2 3 .
Шляпкин, Илья Александрович 59,
222, 257.
Шолмель-Сокѵр 6 4 1 .
Шопенгауэр, Артур 4 3 8 .

Штакельберг,
Эрнест
Густавович,
граф 4 2 6 .
Штейн-фон, Фриц 16.
Штейн-фон, Шарлотта 16.
Штейнгель,
Владимир
Иванович,
бар. 1 4 2 .
Штуббе,
Юлия
Федоровна—см.
Абаза.
Ш у б е р т , Франц 3 6 4 , 3 6 5 .
Ш у в а л о в , Петр Андреевич,
граф
504, 554, 555, 5 5 9 — 5 6 0 .
Шульман
Николай 3 0 4 .
Шульц, Александр Ф р а н ц о в и ч 5 1 8 .
Шуман 321.

Щеглоз,
Николай
Прокофьевич
209.
Щ е г л о в а , София Алексеевна 3 0 2 .
Щ е г о л е в , Павел Елисеевич 3 0 2 —
306.
Щ у к и н , Петр Иванович 1 3 2 , 1 9 8 .

Эврипид 1 2 1 , 1 2 2 .
Эйгес, Иосиф 72.
Эйхенбаум, Борис Михайлович 1 9 7 .
Эккерман,
Иоганн-Петер. 4 6 ,
68,
124, 126.
Экгельгардт, А . Н . 4 0 8 .
Э к г е л ь г а р д т , Александра Васильевна—см. гр. Браницкая.
Энгельс, Фридрих 2 0 , 2 4 , 2 9 ,
30,
32, 33, 38 41, 42.
Энгельсон,
В'ладимир
Аристович
380, 381.
Эр"берт 6 4 7 .
Эркман, Эмиль 4 9 6 , 5 5 6 .
Эртель, Александр Иванович 5 9 7 .
Эссен, Отто Васильевич 5 1 6 , 5 6 4 .

Этлингер 3 1 3 .
Эттингер; Павел Давидович 2 2 4 .
Эфрос, Абрам Маркович 2 4 0 .

Юрьев,
597.

Сергей

Андреевич

596,

Я з ы к о в , Дмитрий Иванович 2 4 5 .
Языков, Николай Михайлович 1 4 8 ,
218, 241.
Якимов Василий Яковлевич 2 3 2 .
Якимова
(Кобозева),
Анна
Васильевна—см. Диковская.
Якоби, Варвара Александровна, р.
Зайцева, по первому браку кн.
Голицына 4 1 7 .
Якоби, Павел Иванович 4 1 7 , 4 1 8 .
Яковлев 4 1 7 .
Яковлев, Павел ЛукьяноЕИч 1 6 1 .
Яковлев - Богучарский,
Василий
Яковлевич ( Б . Базилевский) 1 9 8 ,
399, 4 4 6 , 4 5 0 , 555, 556, 558,
565, 566.
Якубович, Дмитрий Петрович 2 3 1 .
Якубовский, Юрий Осипович 5 9 5 .
Якушкин, Вячеслав Евгеньевич 2 0 6 .
Ян-Казимир, польский король 2 8 7 ,
290.
Яновские—см. Гоголи.
Яновский, Владимир 2 8 8 .
Яновский, Демьян Иванович
286,
288, 289.
Яновский, И в а н Яковлевич 2 8 8 .
Яновский, Кирилл Демьянович 2 8 9 ,
290.
Яновский,
Меркурий
Кириллович
289.
Яновский, С а в в а Кириллович 2 8 9 .
Яхонтов, Аркадий Николаевич 2 2 2 .
Яцимирский, Александр
Изанович

660.

СОДЕРЖАНИЕ
Памяти

Гете

1. К столетию смерти Вольфганга Гете
2. В. Гете. Новые автографы. Комментарии А. Г.
Габричевского и И. О. Лернера
3. Л . Каменев. Гете и мы
4. Г л . Глебов. Пушкин и Гете
5. А. Л . Вейнберг. Перо Гете у Пушкина
6. Иосиф Эйгес. Перевод М. Ю . Лермонтова из «Вертера» Гете .
7. Л . Крестова. Портрет Гете под пером молодого Герцена . .
8. Н. Г. Ч е р н ы ш е в с к и й . Примечания к переводу «Фауста»
. .
9. М. Чистякова. Толстой и Гете
10. Н. Пиксанов. Дворянская реакция на декабризм
Пушкин

и о

Пушкине

и о

201
221
225
231
235
241

Тютчеве

17. Георгий Ч у л к о в . «Стихотворения, присланные из Германии» .
18. К. Пигарев. Новооткрытые тексты Тютчева
Гоголь

11
19
41
67
72
75
97
118
131

11. А. С. П у ш к и н . Три письма к неизвестной. Пояснительная
статья и комментарии Т. Зенгер
12. Н. А ш у к и н . Новые автографы Пушкина
13. Д . Якубович. Неизвестная запись Пушкина
14. В. Срезневский. Встреча с Пушкиным
15. Н. А ш у к и н . Пушкин перед картиной Брюллова
16. Л . Модзалевский. Новые материалы об изданиях Пушкина
Тютчев

255
267

Гоголе

19. Н. В. Гоголь. Письмо к П. Я . Убри. Комментарии Н. Лернера
20. В. Вересаев. К биографии Гоголя

285
286

21. К . Ч у к о в с к и й . Некрасов, Николай I и Асенкова
22. М. В. Б у т а ш е в и ч - П е т р а ш е в с к и й . Письма из ссылки. С вступительной статьей и комментариями С. Щегловой
23. Н. П. Огарев. З а б ы т ы е статьи. Сообщил и комментировал
Н. Мендельсон.
. . .
24. А. И. Герцен. Неопубликованные письма
25. М. Слепцова. Штурманы грядущей бури

295
302
346
363
386

26. И. С. Т у р г е н е в . Письмо к декабристу С . Г . Волконскому. Сообщила и комментировала О. И. Попова
27. Н. Б р о д с к и й . Фет—редактор Т у р г е н е в а
28. Д . К у з ь м и н . Материалы для характеристики «раскола в нигилистах» в 60-х годах
29. А. Ф К о н и . Воспоминания о деле В е р ы Засулич
30. Н. Г у д з и й . Как писалась и печаталась «Крейцерова с о н а т а »
Толстого
31. Л . Н. Толстой. Ненапечатанные отрывки из «Крейцеровой
сонаты»
32. И г о р ь И л ь и н с к и й и С. Толстой. К в а р т е т «Ключ» в романе
«Война н мир»
, . .
33. М. Ч и с т я к о в а . Кропоткин и франко-русская дипломатия .
34. А . И. Л е в и т о в . Четыре неопубликованных письма. С о статьей

Г. В. Прохорова

35. Указатель личных имен

465
469
480
490
572
603
618
629

658
675

СПИСОК И Л Л Ю С Т Р А Ц И Й В ТЕКСТЕ
В . Г е т е . З а с т а в к а с оригинального рисунка худ. М. Дурнова . . .

В. Г е т е . Facsimile стихотворения «Eigenthum»

В. Г е т е . Facsimile письма к супругам Гердер

Вид

г.

Веймара

в первую половину X I X века. С гравюры того

времени
В.

А.

Ж у к о в с к и й и А . И. Т у р г е н е в во время их пребывания
в Париже в 1827 г. С миниатюры работы Бушарда, находящейся в Г о с . Историческом музее

Вид

Э м с а.

Дом

Г е т е в В е й м а р е в начале X I X века. С о старинной гравюры, находящейся в музее Гете в Веймаре

С* рисунка пером В. А . Жуковского

С н и м о к с о б л о ж к и издания: «Романы
Пушкина», часть I, СПб. 1837

246

Снимок с первой страницы
«Капитанской дочкр» в издании «Романы и повести Александра Пушкина», часть 1, С П б .
1837
В.

H. А с е н к о в а, артистка императорских театров, в роли Эсмеральды

Фридрих

Боденштедт.

музея
Черны шевцы

Н.

Г.

251
297

Портрет из архива Гос. Исторического
.

(группа землевольцев).

367
С фотографии,

сделанной

в Цюрихе
А. А. С л е п ц о в .

и повести Александра

389
С фотографии 1895 г

Чернышевский.

С фотографии

А. А. С л е п ц о в . С фотографии 1856 г
А . А . С л е п ц о в . С фотографии 1 8 6 8 — 1 8 6 9 гг
Н. Г . Ч е р н ы ш е в с к и й . С дагерротипа работы И. Александровского, хранящегося в Доме-музее Н. Г. Чернышевского . . .

393
397
397
405
405

А.

Путята.

А.

С.

С фотографии

Н.

А.

Серно-Соловьевич.

Н.

Г.

Чернышевский.

Мордвинов.

408

С фотографии 1868 г

408

С фотографии

415

С рисунка из собрания А . Ф . Онегина

(Гос. Исторический музей)
Анастасьев,

Вуколич

431

и неизвестный студент. С фотографии

из архива M. Н. Слепцовой
Н.

А.

Григорьев.

Н. Д.
А.

457

Землеволец. С фотографии

. . . . . . .

Н о ж и н на смертном одре. С фотографии 1866 г

Ф.

Кони

Вера

С фотографии 1877 г

Засулич

тальме,

492

которой

она стреляла

в Трепова.

Из архива Г о с . Исторического музея
«Ключ»

529

(С тобой вдвоем). Ноты квартета

625

Facsimile

черновика донесения на имя Н. К. Г и р с а

Facsimile

шифрованной

телеграммы

№ 2

анархистов

в Лионе.

Князь

Процесс

639
643

Кропоткин

в зале

судебного заседания
Facsimile

645

письма де-Ринга

к Коцебу

649

Facsimile

письма Н. К. Гирса барону Моренгейму 1886 г.

Facsimile

черновика

письма

барона

Моренгейма

Н. К.

. .

655

И. Л е в и т о в .

Памятник

А.

1 8 3 5 — 1 8 7 7 гг. С фотографии
И.

Левитову

на

663

Ваганьковском

667

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ НА ОТДЕЛЬНЫХ
Г е т е . Снимок с
подписи Г е т е .

портрета

работы

ЛИСТАХ

Гергардта Кюгельгена

и facsimile

В. Г е т е . Facsimile надписи на книге, подаренной им В. К. Кюхельбекеру.
В. Г е т е . Facsimile письма Г е т е к Каролине Гердер.
А. С. П у ш к и н .
III. I / .
^
А.
А.
А.
Ф.
А.

С.
С.
С.
И.
И.

Пушкин.
Пушкин.
Пушкин.
Тютчев.
Левитов.
вестному.

Барон

Facsimile

первого

письма

неизвестной.

Табл.

I, II

Facsimile второго письма к неизвестной.
Facsimile третьего письма к неизвестной.
Выписка карандашом из сочинения Б з к о н а .
Facsimile стихотворения «Пробуждение».
Facsimile стих. «Бесцельные кадансы» в письме к неиз-

Моренгейм.

Черновик письма к Н. К. Гирсу.

кладбище

в Москве. С фотографии

В.

651

Гирсу

1886 г
А.

461
487

Errata
Напечатано:

Следует:

строка 6 сверху dab
И
daß
»
»
schiebe
3
schicke
17
»
»
17
dieser
8
diesen
»
»
â
6
68
à
»
(Ich habe dei
73
16 снизу
Ich habe dei»
»
73
15
Zethelchen
Zettelchen
»
»
73
zumutnen
zumuthen
11
»
»
gegrübt
10
73
begrübt
ю
л
dasz
9
73
dass
»
10 сверху E . А. Симановской
151
E . Л. Симанской
»
10 снизу E. А . Симановской
154
E. Л. Симанской
»
»
E. Л. Симановской
197
8
E . Л. Симанской
»
19 сверху А. Кучина
193
А. Кучанова
»
1 снизу В. А. Якимов
232
В. Я . Якимов
»
Смирдина
235
10 сверху Смирнова
»
»
А. И. Мокрицкий
240
22
А. Н. Мокрицкий
»
»
отеечских
286
отеческих
11
л
»
М. П. Быковой
305
4
В. П. Быковой
346 Сообщение и комментарий Н. М. Мендельсона относятся не только
к первой статье Н. П. Огарева, но и ко второй, поэтому слова
«сообщил и комментировал Н. Мендельсон» необходимо поставить
после слов «Забытые статьи».
564
строка 2 снизу
Кенонану
Кеннану
619

7 сверху

В. К. Покровского

К. В. Покровского

,3венья" № 3
Предполагаемое содержание
1. А. Любомиров.
Автобиографическая
повесть
А. Н. Радищева.
С портретами
А. Н. и А. В. Радищевых.
— 2. О. Попова.
История
жизни
M. Н. Волконской.
С
портретами
M. Н. Волконской,
С. Г. Волконского,
М. С. Волконского,
Е. С.
Волконской,
А. С. Волконской,
А. В. Поджио,
С. Р.
Лепарского, С. Г. и M. Н. Волконских
в камере тюрьмы
Петровского
завода, Волконских
на Тункинских
водах.— Со снимками
с дома
Волконских
в Иркутске
и «Камчатника»,
дачи
Волконских.
П у^н к и н и о П у ш к и н е . 3 . Д. П. Якубович.
«Мария
Шонинг»
как этап
историко-социального
романа
Пушкина.
С факсимиле
первой
страницы
Infanticide
«Procès de Maria
Schöning
et dAnna
Наг lin ж Nurenberg,
1787,— 4. M.
Боровкова-Майкова.
Нина Воронская
(«Евгений Онегин»).—5. M. Боровкова
- Майкова.
Из
писем
П. А. Вяземского
к жене
от 1830 г. — 6. Е. Казанович.
К источникам
«Египетских
ночей». — 7. Леонард
Реттель.
Александр
Пушкин.
Историко-литературная
справка.
Вступительная
заметка,
пере-

вод с польского и примечания

С. Басова - Верхоянцева.

8. Вальтер
Скотт.
Три письма. Вступительная
статья и
примечания
Д. П. Якубовича.
С портретом
Вальтер
Скотта
работы А. Брюллова
и факсимиле
писем.
Т ю т ч е в и о Т ю т ч е в е . 9. Л". Плгарев. Что
переводил
Тютчев. — 10. О. Пигарева.
Из семейЯой
жизни
Тютчева.
С портретами
Ф. И. и Э. Ф. Тютчевых..
Снимок
с карикатуры
Чернышева:
Тютчев
и
Комаровский.
11. О. Бальзак.
Неопубликованные
письма. Публикация
и
комментарий
С. П. Куликова.
Портрет
Ганской,
факсимиле
писем О. Бальзака
а снимок
с страницы
дела III
Отделения «О французском
подданном
де Бальзаке».
— 12. С- Дурылин.
Гоголь и Аксаковы.
С тремя неизданными
записками
Гоголя и портретами
С. Т., И. С и К. С. Аксаковых.
— 13. П Я.
Чаадаев.
Неопубликованная
статья.
С предисловием
и комментариями
Д. Шаховского.
С портретом
П. Я.
Чаадаева
работы
Дмитриев
і-Мамонова.—14.
А. И. Герцен
и
Н. П. Огарев.
Письма к П. В. Анненкову.
Публикация
и предисловие
В. Покровской.
Под редакцией
и с
примечаниями

Н. Мендельсона.

Портрет П. В Анненкова. — 15. Г. Лурье.

Питейные
бунты 1854 г. и П. П. Линьков Кочкин. (По
архивным материалам).
— 16 А. Малеин.
«Изобличитель»—рукописный журнал студентов
Московского университета
(1859г.).

Д о б р о л ю б о в и о Д о б р о л ю б о в е . 17. М.
А.Антонович. Из воспоминаний
о Николае
Александровиче
Добролюбове.
С вступительной
статьей
В.
Евгеньева-Макси-

мова. — 18. Н. А. Добролюбов.

Неопубликованные

письма.

Переписка
с И. И. Срезневским.
С вступительной
статьей
и примечаниями
В. И. Соезневского
Портрет
И. И.
Срезневскою. — 19. Н. А. Добролюбов.
Письма к Д. Ф.
Щеглову.

С вступительной статьей Г. Прохорова. — 20. Н. Черны-

шевская-Быстрова.
Невеста Н. А. Добролюбова.
С портретом А. И. Васильевой.
— 21. Н. Г. Чернышевский.
Стихотворения Кольцова.
С вступительной
статьей А.
Скафтымова.—
Переписка
с Д. А.
Милютиным.
22. H. f . Чернышевский.
Архивная
справка и примечания
Н.
Чернышевской-Быстровой. — 23. Н. Г. Чернышевский.
Переписка
с П. В.
Успенским. Архивная
справка
и примечания
Н.
ЧернышевскойБыстррвой
• — 24. С. Штрайх.
Героиня
романа
«Что делать?»
в ее письмах.
С портретами
М. А. Сеченовой
и
Бокова.
25. Г. Е. Благосветлов.
Вопросы
нашего времени.
Преди-

словие Г. Прохорова. — 26. В. Евгеньев-Максимов. К вопросу

о революционных
связях
и знакомствах
Н. А.
Некрасова
в 70-х годах. — 27. И. С. Тургенев.
Письма к H H•
Рашет.
С предисловием
и примечаниями
Н. Лернера.
Портрет
H. Н. Рашет. — 28. Е. Винер.
Три письма
рабочих-семидесятников
к Г. В. Плехан
ву. — 29. M. Е.
СалтыковЩедрин.
Дополнительные
письма
к тетеньке.
С
вступите'ьн.й
статьей В. Гиппиуса
«Неосуществленный
сатирический цикл Салтыкова-Щедрина».—30.
Лев Толстой.
Что я?
С пояснительными
примечаниями
Н. Гусева. — 31. Н. Гудзий. История
печатания
«Воскресения»
Толстого. — 32. Лев
Толстой.
Неопубликованные
варианты
к
«Воскресению».
Введение
Н. Гудзия. — 3 3 . А. Дерман.
Работа В. Г. Короленко над «Историей
моего современника».—34.
В.
АдарЮКОв. Указатель
гравированных
и литографированных
портретов В. И. Ленина.
Портреты
В. И. Ленина,
исполненные
художниками
Г. С. Верейским,
Е Ф. Клемм,
П. С.
Ксидиас,
Н. А. Павловым,
А. П. Троцким
и В. Д. Фалилеевым,
Н. В.
Хлебниковым
и П. А.
Шиллинговским.
Разные
сообщения
и
мелкие
заметки.
35. Н. А. Полевой.
Письмо
к В. П. Боткину.
Предисловие

и комментарий

Записка

Н. Мендельсона. — 36. В. А.

из крепости.

Факсимиле.

чева,— 37. П. И. Боков.

Два

портрета

Три письма. — 38. Н. С.

На смерть M. Н. Каткова.
Ненапечатанная
мечаниями
Н. Ліесксва. — 39. К. Буковский.
Н. Г. Чернышевском.
— 40. В. Сушицкий
рановской
к М. В. Авдееву.
Фотографии
Е. И.
Барановского.

Обручев.

В. А.

Обру-

Лесков.

статья
с приВоспоминания
о
Письма
Е. К. БаМ. В. Авдеева
и

Звенья" № 1
Содержание вышедшего сборника

От редакции.

— 1. A.C.

Грибоедов.

Со статьей
«Неизданные
письма
(H. Н. Муравьев-Карский,
адресаты

С. Л. Алексеев)»

и примечаниями

сочки и письма

декабристов

А.

С.

В.

Четыре

письма.

Грибоедова
и его
С. Миклашевич
и

О. И. Поповой. — 2. Запи-

к Я. Д.

Казимирскому.

Сообщил
и комментировал
С. А. — Ъ. А. С Пушкин.
Два
новых автографа.
С приложением
снимка автографа
«Если
жизнь тебя обманет...».
Вступительная
заметка,
коммен-

тарии и примечания

JJ. Б. Модзалевского.—4.

A. J1. Вейн-

берг. К. К. Данэас,
секундант
Пушкина
и К. А.
Булгаков.
По поводу неизвестного
портрета Данэаса.
С
портретами
К. К. Данзаса,
К. Я. Булгакова,
К. А. Булгакова и
силуэтами
Е. А. Соломирской,
рожд. Булгаковой,
и П. Д.
Соломирского.—
5. М. И. Барсуков.
П. В. Долгоруков
о царской России и
о дуэли А. С. Пушкина
с Дантесом.
Два
письма кн. П. В.
Долгорукова
к М. П. Погодину, 1865. С тремя снимками
из
писем П. В. Долгорукова.
— 6. Ф. И. Тютчев.
Два
новых
стихотворения.
Послесловие
и комментарии
Е.
Казанович.—
7. Н. В. Гоголь.
Неизданное
письмо. Предисловие
и комментарии К. Пигарева.
С приложением
автографа
письма. —
8. И. П. Огарев.
Письма к Т. Н. Грановскому,
А. И. Герцену и М. Ф. Корш. Сообщил
и комментировал
H. М. Мендельсон. — 9. А. И. Герцен. Дуализм - это монархия.
Фрагмент. Перевод
с французского
А. И. Рубашевой.
С вступительной
статьей JI. К. «Затерявшаяся
статья
Герцена».
Снимок титульного
листа сборника
«Almanack
de l'exil pour

1855». — 10. M. E. Салтыков-Щедрин.

Глава. С вступлением

H. В. Яковлева. — 11. Е. В. Базилевская.

грамма

Некрасова.

вопросу

об отношениях

Мнимая эпиНекрасова

Тургенева. — 12. Первая революционная
брошюра русской эмиграции. С вступительной заметкой Г. БакаЛОва.

I. Документы.
II. « К а т е х и з и с русского народа»
И. Г. Головина. Снимки
с обложки и седьмой страницы
брошюры. —
13. Н. Г. Чернышевский.
Борьба
пап с
императорами.
С вводной заметкой H Чернышев'кой-Быстровой.
Со снимком с шифрованного
письма Н. Г. Чернышевского.—14.
Н. А.
Пып''Н. Сыновья Чернышевского.
Из воспоминаний.
С портретами А. Н. и M. Н. Чернышевских. — 1 5 . И. С.
Тургенев.
Письма к M. Н. Толстой.
Сообщил
и комментировал
В. И.

Срезневский. — 16. Г. Е. Благосветлов,

Я• П. Полонский.

Г. А. Кушелев-Безбородко.
статьей
«Начало
«Русскогб

Письма
и документы.
Со
слова» и Г. Е.
Блаюсветлов»

Г. В. Прохорова. —17. Е. И. Жуковская.

шестидесятницы.

1. Вне коммуны.

Из

2. Гауптвахта.

ретами Е. И. и Ю. Г. /Буковских. — 18. Игорь

записок

порт-

Ильинский.

Жандармский
обыск в Ясной поляне в 1862 г. По
архивным
и печатным
материалам.—
19. П. JI. Лавров.
Последовательные люди. Неизданная
статья.
С предисловием
и примечаниями
Б. Нозьмина.
Приложение:
Отзыв
цензуры
о
статье
Лаврова. — 20. Ек. Леткова.
О Ф. М.
Достоевском. Из воспоминаний.—
21. А. Барсукова.
Письмо о «пушкинской»
речи Достоевского. — 22. Е. ХирьЯКОва.
Воспоминания и некоторые сведения
о Димитрии
Андреевиче
Лиэогубе. Снимок с его детского
портрета. — 23. В.
Микулич.
Из переписки.
(Письма
И. С. Тургенева,
Н. А.
Юиіковой,
А. П. Чехова,
М. П. Чеховой, Т. Л. Сухотиной
и Н. Н. Те).

С примечаниями

Сказка

М. Чистяковой. — 24. Н. Г.

«Бова» у Радищева

сатиры. — 25. Указатель

и Пушкина

личных

как вид

имен.

Павлова.

политической

Р е д а к т о р В . Д. Бонч-Бруевич.
Т е х н и ч . редактор Г . Л . Гилес.
С д а н а в набор 19/ІѴ — 1932 г .
Подписано к печати 2 7 / Х — 3 2 г.
Индекс А — 4
Из дат. № 39.
Уполномоч. Главлігга № Б 16319.
Тираж 5300. Печ. листов 44'/ 4 .
Б у м а г а 62 X 94 см. Типогркфск.
з н а к о в в 1 печ. листе 46.000.
Гос. тип. «Леи. Правда»
Социалистическая,
14

№

СБОРНИКОВ

„ЗВЕНЬЯ",
выходящих
под
редакцией
В. Д.
БОНЧ-БРУЕВИЧА
и А. В.
ЛУНАЧАРСКОГО,
помещены между прочим следующие
материалы:
О. И. Попова.

История

M. Н. Волконской.

Д. П.

Якубович.

как этап

историко-

,Мария

Шонинг"

социального
занович.

романа
К

Пушкина.

Е.

Скотт.
Из

семейной

О. Бальзак.

Неопуб-

Гоголь

письма.

и Аксаковы.

данными
даев.

С.
С

записками

Три

Дурылин.

тремя

Гоголя.

неиз-

П. Я. Чаа-

Неопубликованная

статья.

А. И. Герцен и Огарев.
П. В. Анненкову. Н. А.

Письма к
Добролю-

бов.

письма

Неопубликованные

И. И. Срезневскому
лову.

Д.

Кольцова.

Переписка

с Д.

Письма

Е. Винер.

Чернышев-

А.

МилютиИ. С.

Н.

Письма рабочих

ханову. М. Е.
Дополнительные

Лев Толстой.

затель
рованных

ТурРашет.

к Г. В.

Пле-

Салтыков-Щедрин.
письма к

тетеньке.

Что я? Лев

Неопубликованные

к „Воскресению".

к
Щег-

Стихо-

Н. Г.

ным и Н. В. Успенским.
генев.

стой.

Ф.

Н. Г. Чернышевский.

творения
ский.

Тол-

варианты

В. АдарЮКОв. Ука-

гравированных
портретов

Разные сообщения
метки.

ООО 11

Ка-

письма.

ликованные

№

ц •

«Египет-

ских ночей». Вальтер
жизни Тютчева.

жизни.

источникам

О. Пигарева.

литографи-

В. И.

Ленина.

и мелкие

за-

А С. A D С M I А