Автор: Смолин Г.Я.
Теги: история крестьянство история китая крестьянские войны
ISBN: 5-288-01975-4
Год: 2000
Похожие
Текст
г. Смолин
ОНИ БРОСИЛИ
ВЫЗОВ НЕБУ
О крестьянской войне 874-901гг.
в Китае
©Дайчжсу
©Тайюань
Пучжод
Гуйчжау^
Чэнду
цзхнжин
Ячжоу <<;
©
ф
©
Юичжоу О
р.Сицзян
Желтое
море
— Поход Хуан Чао после
сдачи Чанъани
Лолн Города, взятые повстанцами
Место гибели Хуан Чао
X Место последнего сражения
крестьянской войны
ЦяиьчжоД!)
Тяньчам
Яичжоу
Фшсян
Р- В*ЙХ Я
Смшиаиь
Западная, Восточная, Северная
и Южная столицы
Административные центры
генерал-губернаторств
„ Областные центры
Место гибели Ван Сяньчжи
Восстание Ван Ина
Южный поход повстанцев
Северный поход повстанцев
Маршрут императорского
выезда из Чанъани в Чэнду
Хэчжум Чж-ымжь ОСуачжоу,
Цзиниэн»
Ичжоу
Шоу чжоу
у ЧО Цжй
© ®л**Чж<2\1иуч*оу
Кнчжоу «х ' © ,
©Сучжоу
Пл<®цюйчжоу
’Синъчжоу ,/-5
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Г. Я. СМОЛИН
ОНИ БРОСИЛИ
ВЫЗОВ НЕБУ
О крестьянской войне
874-901 гг. в Китае
Часть II
Кульминация и эпилог
ИЗДАТЕЛЬСТВО С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2000
ББК 63.3(5 Кит)
Рецензент ы: д-р ист. наук Е. И. Кычанов (С.-Петерб. филиал Ин-та
востоковед. РАН), д-р ист. наук В. Л. Ларин (Ин-т ист.,
археол. и этногр. народов Дальнего Востока РАН)
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
С.-Петербургского государственного университета
Смолин Г. Я.
С51 Они бросили вызов Небу: О крестьянской войне 874-901 гг.
в Китае. В 2 ч. Ч. 2. Кульминация и эпилог. — СПб.: Изд-во
С.-Петерб. ун-та, 2000. — 420.
ISBN 5-288-01975-4 (ч. 2)
ISBN 5-288-01575-9
Вторая часть монографии (ч. I вышла в 1997 г.) посвящена кульми-
национной стадии крестьянского повстанческого движения, ознамено-
ванной наивысшими военно-политическими свершениями восставших.
Большое внимание уделено попыткам повстанческого руководства со-
здать собственную государственность и в ее рамках осуществить не-
которые социальные преобразования. Заключительный этап крестьян-
ской войны и ее поражение — второй из сюжетов, который слабо освя-
щен в имеющейся литературе. Финальная стадия повстанческого дви-
жения под предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао длилась 17 лет
(с 884 по 901 г.), и уже этим определяется важность ее исследования.
Наконец, значительное место отведено анализу позитивных и негатив-
ных последствий крестьянской войны, оценке значения повстанческого
движения 874-901 гг. для дальнейшей жизни средневекового китай-
ского общества и государства.
Для востоковедов, историков и всех интересующихся историей Ки-
тая.
Тем. план 1999 г., А2 60
ББК 63.3(5 Кит)
ISBN 5-288-01975-4 (ч. 2)
ISBN 5-288-01575-9
© Г. Я. Смолин, 2000
© Издательство
С.-Петербургского
университета, 2000
ГЛАВА HI
ВТОРОЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОЙ войны,
южный поход
ПОВСТАНЧЕСКОГО ВОЙСКА ХУАН ЧАО
Провозглашение Хуан Чао
верховным предводителем восставших:
Небу брошен первый вызов
Довольно скоро после гибели Ван Сяньчжи основной контин-
гент уцелевшей части его отрядов под общим командованием Шан
Жана, одного из ближайших соратников первого главного руково-
дителя крестьянской войны, устремился на соединение с дружи-
нами Хуан Чао, безуспешно наседавшими в то время на областной
центр Бочжоу, и перешел под его начало. С той поры Хуан Чао
стал выдвигаться на положение верховного вожака всех повстан-
ческих сил.
К слову сказать, по столь существенному поводу в источни-
ках не содержится сколь-либо подробных сведений, разъясняю-
щих, как конкретно и когда более или менее точно это произошло1,
а главное, почему такой жребий выпал именно Хуан Чао, а не
кому-нибудь иному. Короче говоря, взлет Хуан Чао на высшую
ступень повстанческого руководства предстает в историописании
как бы предуготованным ему, и только ему. Между тем вполне
правомерен вопрос: а почему все-таки сей жребий не достался,
например, Шан Жану, который — вместе со своим старшим бра-
том Шан Цзюньчжаном, до его гибели в начале 878 г. являвшимся
главным непосредственно вслед за самим Ван Сяньчжи лицом в по-
встанческом руководстве на первом этапе крестьянской войны,—
принимал в ней весьма активное участие с ее зачина, уже на исходе
874 г., т.е. еще за полгода до «подключения» к ней Хуан Чао, и
вплоть до середины 884 г. оставался одним из самых видных во-
жаков движения? Среди притязавших на верховное лидерство в
крестьянской войне могли оказаться после кончины Ван Сяньчжи
и некоторые другие лица из числа его первых, еще со времен под-
готовки Чанъюаньского восстания, ближайших соратников. А к
3
тому же, судя по обнаружившемуся весной 877 г. в Цичжоуском
инциденте, т. е. примерно за год до гибели Ван Сяньчжи, весьма
ощутимому расхождению в позициях внутри повстанческой вер-
хушки по тактическим вопросам, скорей всего, имелись разногла-
сия в ее рядах и по поводу преемника Ван Сяньчжи, и приход
Хуан Чао к руководству движением, вполне вероятно, произошел
отнюдь не легко и не в один момент, хотя, нельзя не отметить, он
произошел довольно оперативно (ибо к тому побуждала сложив-
шаяся в то время общая ситуация вооруженного противостояния
сторон).
Разумеется, нельзя не принимать в расчет честолюбие Хуан
Чао. Имеется в виду не только его стремление, что называется,
поквитаться с властями за несправедливое отвержение его и ему
подобных во время дворцовых экзаменов в Чанъани по отбору на
чиновничьи должности в качестве кандидатов на высшую «ученую
степень» цзиньши. Стократ важнее, что, будучи весьма честолю-
бивым, Хуан Чао вообще не мыслил себя вторым. Он видел себя
только первым, стремился к этому всегда, и нельзя исключать, что
в Цичжоуском инциденте это тоже сыграло свою роль.
Так или иначе, но тем самым никоим образом не ставится под
сомнение обоснованность факта выдвижения Хуан Чао в качестве
верховного предводителя восставших, подтверждение чему — уже
приводившиеся сведения из биографии Хуан Чао до начала кре-
стьянской войны и на первом ее этапе. Отмеченный же пробел
в информации источников определенно не случаен и по-своему
объясним. Объясним с позиций уже излагавшейся официально-
ортодоксальной трактовки «великой смуты» творцами государ-
ственного историописания, согласно которой именно Хуан Чао
было предопределено произволением Неба стать главным повстан-
ческим вожаком, дабы он продолжил путь к низвержению дина-
стии Тан, утратившей «мандат Неба» на власть в Поднебесной, и
к воцарению новой династии, таким «мандатом» наделенной.
Как бы то ни было, в самом конце марта — первых числах
апреля 878 г. по предложению Шан Жана, официально закре-
плявшего тем самым признание им высшего главенства Хуан Чао,
последний, как сказано в источнике, перед «сворой разбойников»
был объявлен Хуан ваном (государем Хуаном), или, по другой вер-
сии, Хуан чжу (владыкой Хуаном [95, цз. 200(2), с. 15407]). Сам
же Шан Жан стал его первым сподвижником— живым воплоще-
4
нием прямой преемственности в руководстве крестьянской войны.
Следуя стародавней традиции правителей Срединного государства,
Хуан Чао ввел тогда же собственный девиз царствования Ван-ба
(«Государь-гегемон») в качестве основы своего, самостоятельного
официального летосчисления. Оснащался путь Хуан Чао к пре-
столу уже тогда и другими традиционными атрибутами. В источ-
никах сообщается даже, будто с того времени началось создание
«учреждений и чинов» повстанческой администрации [39, с. 2; 42,
цз. 225(3), с. 17028; 93, цз. 253, с. 8200-8201; 95, цз. 200(2), с. 15407], и
в увидевших свет в Китае после 1949 г. историко-хронологических
справочниках сплошь да рядом фигурируют «отдельной строкой»
сведения об этих акциях Хуан Чао как зачине ее «биографии».
Правда, никаких данных о номенклатуре и функциях таких «учре-
ждений и чинов» ни в одном из источников не приводится; даже
не сообщается, например, какой пост и чин имел тот же Шан
Жан. Известно только, что Хуан Чао как главнокомандующий
армией народных повстанцев носил с той поры звание Чун Тянь
да цзянцзюнь (Великий воевода, штурмующий Небо) [101, цз. 793,
с. 16а].
Согласно преданию, символическая формула «чун Тянь»
(штурмовать Небо) впервые встречается в написанном Хуан
Чао «Гимне хризантеме» —цветку, который за обычно желтую
окраску его лепестков был с малых лет особенно любим носите-
лем фамилии Хуан2:
Вожделенной осенью, на восьмой день девятого месяца3,
[Лишь] мой цветок распустится, а все [другие] опадут.
Стану штурмовать Небо, и благоухание заполонит всю Чанъань,
Все городские стены опоясает золотисто-желтый панцирь [хризантем].
[102, цз.733, с. 8384]
Если следовать зафиксированному Лан Ином (1487-1566) [23,
цз.37, с.560] и в «Полном своде танской поэзии» [102, цз.733,
с. 8384] преданию, Хуан Чао сочинил это стихотворение еще до
начала крестьянской войны, под гнетущим впечатлением от не-
однократных неудач при сдаче в Чанъани экзаменов на степень
«преуспевшего в учености», обуреваемый болезненно мучитель-
ными переживаниями и вместе с тем преисполненный порыва в
свой час воздать за несправедливость, жертвой которой он стал.
Теперь же, когда он возглавил могучее народное повстанческое
5
движение, Хуан Чао ввел формулу «штурмовать Небо» в свой ти-
тул верховного военачальника восставших.
Бином «чун Тянь» не случайно именно в значении «штурмую-
щий Небо» либо близком к нему фигурирует в данном контексте
у переводчиков соответствующих китайских источников, а также
авторов научных трудов о крестьянской войне в Китае 874-901 гг.
на русском и английском языках, например, В. А. Рубина (1923-
1981), Г. Леви, Д. Гаррисона, Д. Твитчетта и др. [142, с. 73; 232,
с. 85; 498, с. 736; 507, с. 149], и каждый раз при этом никоим обра-
зом не имеется в виду посягательство со стороны Хуан Чао на
компетенцию Неба как высшей универсально-регулятивной силы в
масштабе космоса, социума и государства. Обретая звание «штур-
мующий Небо», Хуан Чао тем самым взывал к ипостаси Неба
как подверженного социально обусловленным изменениям «обно-
вителя предопределения», в этом качестве достигавшего цели по-
средством передачи верховной власти в Срединной империи от пра-
вителя недобродетельного, утратившего «дэ» (благодать) и посему
дезорганизующего социум, новому, исполненному «дэ» и потому
способному обустраивать Поднебесную. Взывать же к Небу, к
этой его ипостаси, согласно стародавней китайской мировоззрен-
ческой традиции, в триаде «Небо — Земля — Человек» признавав-
шей за последним, при всех «сдержках и противовесах» для его
вмешательства в прерогативы Неба, статус не только объекта, но и
субъекта, который (если, правда, он наделен «благодатью») лично
ответствен за нормальное функционирование социума, Хуан Чао
вполне мог. Будь иначе, не сообразуйся данная акция Хуан Чао с
этой освященной столетиями традицией, расположенности и под-
держки он ни у кого бы не встретил; более того, от него просто-
напросто отвратились бы. Другое дело, что вызов Хуан Чао Небу
был воинственно-дерзким, наступательным, и не случайно титул
верховного предводителя восставших породил весьма многозначи-
тельные ассоциации у современников: например, у литератора Ху
Цзэна, который в данной связи напомнил, что «от Краснобровых
вздыбилась Земля, а Желтоповязочники взмыли к Небу» [102,
цз.811, с. 15а]4. Но вызов Хуан Чао явился таким постольку,
поскольку лимит на право продолжать поддерживать миропоря-
док династия Тан к тому времени уже до конца исчерпала, а все
прежние апелляции высшего повстанческого руководства к Небу
по сему поводу остались без внимания, и верхушка восставших в
6
лице Хуан Чао рвалась теперь не просто заявить о своем намере-
нии помочь Небу, но и предложить ему себя в качестве его репре-
зентанта на Земле, способного покончить с дезорганизацией соци-
ума, вернуть и утвердить порядок в Поднебесной; короче говоря,
вызваться в роли подлинного Сына Неба. Об открытости и реши-
тельности такого волеизъявления наглядно свидетельствует при-
нятие обновленным руководством крестьянской войны отдельных
традиционных для Срединного государства атрибутов вседержи-
теля страны (девиз царствования, административные структуры и
т.д.).
Выбор момента для этих многозначительных шагов опреде-
ленно не случаен. Решение «штурмовать Небо» и соответственно
титуловать своего нового главного предводителя явилось, скорее
всего, реакцией повстанческой верхушки на безвременную гибель
Ван Сяньчжи от рук карателей. То был, другими словами, сво-
его рода акт воздаяния врагу за столь тяжелую для движения
утрату, и если Ван Сяньчжи в январе 878 г., узнав о поражении
войска Шан Цзюньчжана и смерти своего ближайшего соратника,
«пришел в ярость», а вскоре предпринял попытку нарастить ак-
тивность вооруженных действий повстанческих дружин, то на сей
раз, соразмерно месту и роли застрельщика и первого верховного
вожака крестьянской войны, его и Шан Цзюньчжана преемники
во главе с Хуан Чао и Шан Жаном не могли не поступить еще
более решительно.
Спору нет, мог в данном случае, как в немалом числе и других
(не исключая, наверное, и Цичжоуский инцидент весны 877 г.),
дать о себе знать амбициозный характер Хуан Чао. Но главное
все же не в этом, да и не в одном лишь Хуан Чао. Устоявши-
еся взгляды и настроения, порождавшиеся патриархальным отно-
шением крестьян, а строго говоря, отнюдь не только крестьян, к
«священной» особе занимавшего престол монарха, оказались, как
видно, отчасти подорванными. Отчасти, поскольку, как будет по-
казано далее, и совсем скоро, и много позднее новый верховный
предводитель крестьянской войны, а также его ближайшее окру-
жение проявляли и сомнения, и колебания, и поиски компромис-
сов, и прямые апелляции к императорскому двору, к самому Ли
Сюаню, дабы добиться от него тех или иных уступок. Истекшие
с начала крестьянской войны три с половиной года непрестан-
ных кровопролитных столкновений с танским воинством на полях
7
сражений, жестокость и вероломство властей, жгучая горесть от
удручающих поражений, скорбных утрат, щемящих обид и мучи-
тельных разочарований, безвременная гибель Ван Сяньчжи, Шан
Цзюньчжана и некоторых других повстанческих вожаков, верных
товарищей и беззаветных единомышленников, которым все дви-
жение и его новые высшие предводители во главе с Хуан Чао
были столь многим обязаны, с одной стороны, а вместе с тем —
приходившее с не раз одержанными за минувшие годы победами в
битвах с грозным противником чувство убежденности в собствен-
ной способности успешно тягаться с врагом, взять над ним верх и
воздать ему праведной местью, придававшее им уверенность в глу-
бокой справедливости дела, на которое они поднялись, — с другой,
все это, конечно же, не прошло бесследно для восставших. Слепая
вера и сокровенные упования на правящего монарха и предста-
вляемую им династию исподволь подтачивались, ослабевали. Но
полное прозрение не наступило ни тогда, ни когда-либо позднее, да
и не могло наступить, ибо слишком уж глубоко за многие столетия
вросли корнями в народное сознание наивно-монархические пред-
рассудки. Как будет показано далее, подтверждения тому воспо-
следовали совсем скоро — спустя какие-то недели, минувшие с той
поры, когда Хуан Чао был наречен «Государем-гегемоном».
После безуспешных попыток овладеть Бочжоу Хуан Чао не-
ожиданно для противника повернул во главе объединенного по-
встанческого войска в северо-западном направлении, а после не-
долгой передышки в Каочэне (в совр. уезде Миньцюань, пров.
Хэнань), дойдя до Инчжоу и захватив административный центр
этой области, двинулся в родные места на стыке теперешних
Шаньдуна и Хэнани. По словам из «Старой истории Тан»,
генерал-губернаторы «оказались не в состоянии воспрепятство-
вать» им [95, цз.200(2), с. 15407]. Ставка же Цзэн Юаньюя и на-
ходившиеся под его началом главные силы танской карательной
армии все еще дислоцировались тогда в Хубэе, в районе Цзин-
мэнь — Сянчжоу (Сянъян). Воспользовавшись внезапностью на-
падения, восставшие сумели довольно быстро завладеть Пучжоу.
Было решено на короткое время обосноваться здесь, дать себе от-
дых, запастись провиантом и снаряжением, пополнить свои ряды
(для чего, как сказано в источнике, «пригнали более ста тысяч че-
ловек из [провинций] Хэнань и Шаньнань» [100, цз. 123, с. 1472]), а
затем двинуться в наступление по направлению к Восточной сто-
8
лице. Так Хуан Чао вознамерился начать осуществление своего
замысла «штурмовать Небо».
С боями дойдя по дорогам Хэнани сперва до Хуачжоу (Хуасянь)
и близлежащего укрепленного пункта Вэйнань, повстанцы стреми-
тельным рывком преодолели затем огромное расстояние до Сянъи
(Суйсянь) в области Сунчжоу (Шанцю) и Юнци (Цисянь) в Бянь-
чжоу (Кайфэн), продолжили продвижение до Есяня в Жучжоу
(Линьжу) и Янди (Юйсянь) в Сючжоу (Сючан) и, вплотную при-
близившись к Цзячэну (Цзясянь), Сянчэну (в Жучжоу) и Синь-
чжэну (в Чжэнчжоу), вышли, таким образом, на юго-западные
подступы к Лояну. Однако здесь их наступление захлебнулось. К
тому времени правительству удалось экстренными усилиями воз-
двигнуть мощный оборонительный заслон на путях, по которым
развернулось наступление «разбойников» в сторону Восточной сто-
лицы. Сюда в срочном порядке прибыл Цзэн Юаныой со своим во-
инством. По приказу его помощника Чжан Цзымяня, только что
назначенного на должность дунбэймянь синъин чжаотаоши (упол-
номоченного походной ставки северо-восточного направления по
привлечению к повинной и укрощению), к горным проходам, за-
ставам и мостам, через которые пролегали дороги к Лояну с юга
и востока, были стянуты войска четырех генерал-губернаторств
(Хэян, Сюаньу, Чжаои и Ичэн) и переброшено двухтысячное под-
крепление, составленное из солдат лоянского гарнизона [93, цз. 253,
с. 8201-8202]. Тем самым подходы к Восточной столице оказа-
лись перекрытыми. Массированными контрударами танское во-
инство нанесло восставшим несколько ощутимых поражений, и то-
гда Хуан Чао отрядил в резиденцию тяньпинского пзедуши Чжан
Си гонцов с посланием, в котором просил чанъаньский двор при-
нять его явку с повинной. Власти, надо сказать, отреагировали
незамедлительно, тотчас же издав от имени Ли Сюаня рескрипт
о назначении «главного разбойничьего верховода» на соответство-
вавшую третьему в танской системе чиновничьих рангов классу
должность ювэй цзянцзюнь (правого воеводы охранной стражи)
при непременном условии, что Хуан Чао безотлагательно прибу-
дет в ставку Чжан Си в Юньчжоу и «снимет доспехи» [93, цз. 253,
с. 8201].
Уведомляя императорский двор о своей готовности явиться с
повинной, Хуан Чао в действительности намеревался лишь вве-
сти противника в заблуждение, выиграть время, успеть вывести
9
повстанческие дружины из-под удара, уберечь от разгрома5. За-
мысел, похоже, удался. Во всяком случае, предписание Ли Сюаня
прибыть в Юньчжоу и разоружиться Хуан Чао не выполнил [93,
цз.253, с. 8201]. Как бы то ни было, налицо тактическая уловка, в
точности наподобие тех, к каким некогда — тоже небезуспешно —
прибегал в сходных обстоятельствах и Ван Сяньчжи (ср. [398,
с. 105]).
Итак, предпринятая весной 878 г. попытка обновленного руко-
водства крестьянской войны завладеть Лояном и тем самым не-
медленно приступить к реализации провозглашенного Хуан Чао
плана «штурмовать Небо» оказалась тщетной. Понадобилось еще
без малого два года, чтобы замысел, который вынашивал ранее
Ван Сяньчжи, а теперь вознамерился было претворить в жизнь
его преемник, удалось, наконец, осуществить. Важно, однако, под-
черкнуть: на исходе весны 878 г. новый верховный вожак восстав-
ших и словом и действиями подтвердил свою приверженность глав-
ным ориентирам крестьянской войны. Другое дело, что движение
к этим ориентирам пришлось тогда отсрочить.
Отведя свое войско с южных подступов к Восточной столице,
Хуан Чао повел его в направлении к Янцзы, а уже в конце апреля
878 г. «разбойники» форсировали эту могучую реку в среднем ее
течении и устремились на земли современных Цзянси, Чжэцзяна
и Фуцзяни. Начался Южный поход восставших — одно из наибо-
лее примечательных событий крестьянской войны. Поход длился
ни много ни мало полтора года—до зимы 879 г., его маршрут про-
лег вплоть до крайней южной оконечности империи, где повстан-
цам удалось завладеть крупным торговым и административным
центром — Гуанчжоу. Перипетии похода имели немаловажные по-
следствия и для самого повстанческого лагеря, для развития кре-
стьянской войны; они вызвали большой резонанс как в самом Ки-
тае, так и за его пределами.
Действия «уцелевших сообщников Ван Сяньчжи» на юге.
Восстание Ван Ина — «спутник» крестьянской войны
Положение на юге империи объективно складывалось тогда к
пользе для повстанцев Хуан Чао, и верховное руководство кре-
стьянской войны, похоже, стремилось это учесть. Среди конкрет-
ных обстоятельств, самым непосредственным образом привлекав-
10
ших его пристальное внимание, явилось наличие там активных
«мятежных» очагов. Некоторые из этих очагов были генетически
связаны с движением, которое начал и возглавил Ван Сяньчжи.
Именно так, в контексте действий «сообщников» первого предводи-
теля крестьянской войны, оценивается в источнике сложившаяся к
тому времени ситуация на юге страны: их «мощь все нарастала», и
«обстановка в правобережье Янцзы напоминала зону разбоя» [42,
цз. 143, с. 16561].
Переход основных повстанческих сил под начало Хуан Чао от-
нюдь не завершился с присоединением дружин Шан Жана к но-
вому верховному предводителю движения весной 878 г. После раз-
грома войска Ван Сяньчжи в сражениях февраля—марта 878 г. у
Шэньчжоу и Хуанмэя сумевшие тогда спастись, а также дисло-
цировавшиеся ранее в других пунктах отряды, находившиеся под
общим командованием Ван Сяньчжи, некоторое время еще продол-
жали вести бои с карателями на территории нескольких централь-
ных и южных провинций. Так, совсем скоро после битвы близ
Хуанмэя «разбойники» заняли в пределах современной Хунани
области Ланчжоу (Чандэ), Юэчжоу (Юэян) и Таньчжоу (Чанша).
Местный гуаньчаши (специальный императорский инспектор) Цуй
Цзинь попытался было оказать сопротивление, но вскоре ему при-
шлось отступить. Особой активностью отличались дружины «уце-
левшего сообщника Ван Сяньчжи», как его называют источники,
Ван Чжунъиня (?—878). В Хунани они, по сведениям танских
нормативных историй, «грабили» селения этой провинции, а от-
дельный отряд Цао Шисюна, одного из самых первых соратни-
ков Ван Сяньчжи, участвовавшего еще в Чанъюаньском восстании
конца 874 г., двинулся дальше в северо-восточном направлении и
вскоре «предал разграблению» области Шэчжоу (Шэсянь) и Сю-
аньчжоу (Сюаньчэн) на территории современной провинции Ань-
хой, а также Жуньчжоу (Чжэньцзян) в Цзянсу. На землях между
Сюаньчжоу и Шэчжоу «грабили» отряды других «уцелевших со-
общников Ван Сяньчжи»—Чжу Чжигуаня и Ван Чжисиня. Ко-
гда «для спасения Сюань[чжоу] и Жунь[чжоу]» подоспели специ-
ально присланные по приказу двора войска Цзэн Юаньюя и Ян
Фугуана, Цао Шисюн подался на юг, дошел до Хучжоу (Усин,
пров. Чжэцзян) и «стал бесчинствовать» в северных районах Чжэ-
цзяна. Сюда немного спустя перебазировался и Ван Чжунъинь, но
в ожесточенных боях с воинством цзедуши генерал-губернаторства
11
Чжэньхай Пэй Цюя его «бандитская свора» потерпела поражение,
а сам Ван Чжунъинь пал на поле битвы. Однако и после этого
«уцелевшие сообщники Ван Сяньчжи чинили грабежи и разбой в
Чжэси» [42, цз. 225(3), с. 17028; 93, цз.253, с. 8201-8203]. Оставша-
яся в Цзянси дружина другого участника Чанъюаньского восста-
ния— Сюй Танъина, входившая в войско Ван Чжунъиня, «творила
разбой» в Жаочжоу (Поян), захватила административный центр
этой области, в сражении за который погиб правитель Жаочжоу
Янь Бяо (?-878), и владела городом вплоть до мая, когда танский
военачальник Пэн Ючжан, взаимодействуя с формированиями фе-
одального ополчения — «отрядами справедливости» из уезда Фу-
лян под командованием братьев Нин Гэна и Нин Сяна, сумел вы-
бить повстанцев оттуда [42, цз. 9, с. 15491; 93, цз. 253, с. 8203]. Затем
дружина Сюй Танъина, продолжая действовать в составе «разбой-
ничьей своры» Ван Чжунъиня, осадила административный центр
области Хунчжоу (Наньчан, пров. Цзянси). Однако захватить го-
род оказалось нелегко. Немало повстанцев сложило там головы, и
в их числе был Ван Чжунъинь. Тем не менее овладеть Хунчжоу
удалось в апреле 878 г.6 Сюй Танъинь стал начальником области и
удерживал ее главный город до тех пор, пока последний не перешел
в руки Ян Фугуана. Тогда Сюй Танъинь попал в плен и был каз-
нен. Среди его «соумышленников» были уроженцы области Цао-
чжоу братья Цзы Лян и Цзы Синь, которые некогда «оба вслед
за Ван Сяньчжи предались разбою» и почти четыре года активно
подвизались на повстанческом поприще. Оказавшись вместе с Сюй
Танъином в плену у Ян Фугуана, они, в отличие от своего «запра-
вилы», предпочли принять сторону властей, а со временем стали
приемышами полонившего их тайского военачальника и взяли его
фамилию [42, цз. 186, с. 16763].
Осенью 878 г. потерпели поражение также отряды Чжу Чжи-
гу аня и Ван Чжисиня. Но Цао Шисюн продолжал «чинить разбой
в обеих Чжэ» вплоть до начала 879 г. [93, цз.253, с.8208, 8211].
Отряды «уцелевших сообщников Ван Сяньчжи» были отнюдь
не малочисленными. По данным различных источников, в «раз-
бойничьих скопищах» Чжу Чжигуаня, Цао Шисюна и Ван Чжи-
синя насчитывалось по нескольку тысяч человек. Во всяком слу-
чае, в одной только области Ханчжоу для их «укрощения» мест-
ная администрация сформировала 8 команд самообороны по ты-
сяче боевиков в каждой, передав их под начало тамошнего вое-
12
воды Дун Чана [93, цз.253, с.8210; 104, цз. 1, с.3б-4а]. Вполне
возможно, немалая численность и боеспособность дружин «уце-
левших сообщников Ван Сяньчжи» учитывались Хуан Чао, когда
он во главе своего войска двигался на правобережье Янцзы. Не
исключено, что он намеревался также не допустить «усмирения»
этих отрядов карателями, а затем установить с ними взаимодей-
ствие и даже присоединить к своему воинству (см. [333, с. 30-31;
398, с. 101]). Такие намерения отвечали стремлению руководства
крестьянской войны во главе с Хуан Чао и Шан Жаном собрать
и сплотить под своим верховным началом все повстанческие груп-
пировки, размежевавшиеся было после инцидента начала 877 г. в
Цичжоу и крупных неудач, которые они потерпели весной следую-
щего года. Другое дело, что этому замыслу Хуан Чао не суждено
было осуществиться.
Еще более значительную силу представляли собой «мятежники
Ван Ина», действовавшие на протяжении длительного времени на
юге Цзянсу, а также в приморских районах Чжэцзяна и Фуцзяни
и доставлявшие властям немало беспокойств и хлопот. Недаром в
датированном еще апрелем 877 г. императорском указе по сему по-
воду говорилось: «В последнее время... Ван Ин навлек бедствия,
собрал многочисленную свору, вовсю неистовствует, и если посяг-
нет на наши плодородные степи, отечество найдет погибель» [61,
цз. 120, с. 638]. А высказано это было в таком контексте: «Приво-
дить в расстройство первоосновы человеческих взаимоотношений,
нарушать устои порядка не дозволяется ни Небом, ни Землей, а
карать за злодеяния и сострадать народу—великий принцип го-
сударей» [61, цз. 120, с.638]. Контекст, как видно, весьма недву-
смысленный и «крутой».
Уже действия «уцелевших сообщников Ван Сяньчжи» наглядно
засвидетельствовали, что перипетии начавшейся на исходе 874 г.
«великой смуты»7 отнюдь не ограничивались только событиями,
прямо связанными с наиболее крупной и активной повстанческой
группировкой Ван Сяньчжи — Хуан Чао. Все, что непосредственно
исходило от этой группировки и относилось к ней, представляло со-
бой стержневое звено народной повстанческой борьбы 874-901 гг.,
ее ядро, не будь которого — не было бы и крестьянской войны как
таковой. Однако то был все же лишь ее главный фронт — главный,
но далеко не единственный. На всем протяжении указанных лет в
различных районах Таиской империи происходили открытые мас-
13
совые выступления локального масштаба, не просто совпадавшие
с событиями, которые разыгрывались на этом главном фронте, во
времени, но оказавшиеся так или иначе сопряженными с ними и
в конечном счете ставшие ингредиентами «великой смуты». При
всем том общем, что лежало в самой основе подобных выступлений
как проявлений социального протеста «низов», любое из них было
в чем-то конкретном непохоже на остальные, а обусловливалось
это не только спецификой ситуации в соответствующей территори-
альной зоне, но и — отнюдь не в последнюю очередь — различиями
в характере и степени соотнесенности таких выступлений с обста-
новкой, складывавшейся в каждый момент в узловом очаге «ве-
ликой смуты». Некоторые из этих выступлений (в частности, под
руководством «уцелевших сообщников Ван Сяньчжи») начинались
и развертывались в прямой генетической связи с центральным зве-
ном крестьянской войны, являлись как бы отростками от ее глав-
ного корня. Но были и другие, тоже довольно значительные по
массовости и территориальному охвату вооруженные выступле-
ния, которые, строго говоря, такой именно связи не имели, но тоже
находились в «гравитационном поле» крестьянской войны, образуя
с нею единое целое.
Пример тому—-действия повстанческих групп в конце 878 —
начале 879 г. на территории фуцзяньской области Синьчжоу, в
гористой местности Цитун. Общая численность этих групп пре-
вышала 80 тыс., а возглавляли их Хэ Сун, Чжан Янь и Ао Чу-
сун [120, цз.5, с. 36-37]. Впрочем, случались такого рода акции
и не столь крупные, но тем не менее по-своему примечательные.
Так, в хэнаньской области Бяньчжоу (к сожалению, в источнике
нет сколько-нибудь точной даты) буддист-еретик Гун Дэшань с
применением разнообразного агитационного инструментария столь
успешно «прельщал» приверженцев и сколачивал из них боевые
дружины, что «и издалека, и изблизи присоединялись к нему буд-
дийские монахи, да и среди учено-служилого люда, как и просто-
народья, не было таких, кто не принимал бы [его] сторону» [58,
цз.287, с. 2285]. А примерно в это же время за многие сотни кило-
метров от Бяньчжоу, в области Хуачжоу (Пинлян, пров. Ганьсу)
аналогичным образом действовали буддисты, не названный в ис-
точнике вожак которых «от Гун Дэшаня ничем не отличался», а
главное, они «были солидарны с разбойником [Хуан] Чао и жа-
ждали из той и другой области выступить в [его] поддержку» [58,
14
цз.287, с. 2285]. Нередко дело доходило до вооруженных столкно-
вений, порой весьма крупных и ожесточенных, так что пришлось
не местной, а центральной администрации прибегнуть к решитель-
ным мерам, дабы «изничтожить» оба очага «крамолы».
Итак, то в одном, то в другом месте возникали у крестьянской
войны близкие и далекие, большие и небольшие «спутники» — что-
то вроде естественных тел, вращающихся вокруг соответствующих
планет Солнечной системы. По таким критериям, как террито-
риальный размах, число участников, содержание лозунгов, воз-
званий и другой агитационной документации, уровень организо-
ванности, количество и масштабы боевых операций, да и успех в
них, центральное место и ведущая роль принадлежали в «великой
смуте» тому ее звену, которое возглавляли Ван Сяньчжи и Хуан
Чао. Но без других ее ингредиентов, без «спутников» крестьян-
ской войны это главное звено не смогло бы добиться того, чего
достигло.
К числу таких «спутников», притом наиболее активного и мас-
штабного свойства, и относится «бунт Ван Ина». Начался он
5 июня 875 г. [42, цз. 9, с. 15491], т. е. еще до того, как далеко на се-
вере, в Цаочжоу, выступил «вслед за Ван Сяньчжи» Хуан Чао. В
тот день в горной местности Ланшань (в совр. уезде Наньтун, пров.
Цзянсу) 69 военных чинов во главе с тамошним чжэньэши (коман-
диром войска, оборонявшего генерал-губернаторство Чжэньхай)
Ван Ином напали на местный арсенал и завладели хранившимся в
нем оружием и снаряжением. Некоторое время Ланшань являлась
опорной базой «мятежников». Отсюда они совершали набеги на
окрестные селения и, как сказано в источнике, учиняли поджоги,
«предавали разграблению имущество частных лиц и раздавали его
кому заблагорассудится» [101, цз.815, с. 136-14а]. «Бунтовщикам»
удалось обзавестись довольно большим количеством судов. Мало-
помалу Ван Ин и его сподвижники «накапливали силы», посте-
пенно «набрали сообщников около 10 тысяч человек», вооружили
их и во главе столь большой «толпы» предприняли успешные напа-
дения на областные центры Сучжоу и Чанчжоу (пров. Цзянсу) [93,
цз.252, с. 8178-8179; 101, цз.815, с. 14а]. Через некоторое время, по-
грузившись на большие суда, «мятежники» спустились по Янцзы
к морю и «стали грабить обе Чжэ» (т.е. и восточную, и запад-
ную части провинции Чжэцзян), завладели областью Вэньчжоу,
а иногда совершали рейды далеко на юг, вплоть до прибрежных
15
районов Фуцзяни [61, цз. 120, с. 638; 93, цз.252, с. 8179; 101, цз.87,
с. 16; цз.812, с. 166; цз.815, с. 14а]. Поэтому Ван Ина и его сотова-
рищей источники нередко называют хайцзэй (морскими разбойни-
ками или пиратами).
В некоторых документальных материалах сообщается, что то-
гдашний Чжэньхайский цзедуши Чжао Инь пожаловал упомяну-
тым 69 военным чинам за их «ратные подвиги» повышение в долж-
ности и званиях, но не обеспечил их соответствующим одеянием и
провиантом; не помогли и жалобы, с которыми Ван Ин и другие
удостоившиеся повышений подчиненные Чжао Иня обращались к
своему «благодетелю». Тогда-то и вспыхнул «бунт Ван Ина» [93,
цз.252, с.8178-8179; 101, цз.815, с. 136]. Однако в этих материалах
не объясняется, почему Ван Ину удалось так быстро привлечь на
свою сторону столь большую массу «сообщников» — «около 10 тыс.
человек». Причем ни в одном из известий о «бунте Ван Ина» не
говорится, что среди «морских разбойников» были только люди
военного звания. Более того, даже официальный документ конста-
тировал, что в числе примкнувших к Ван Ину имелись «побуждае-
мые нуждой и голодом» [61, цз. 120, с. 638]. Словом, подоснова на-
чавшегося в середине 875 г. «бунта», во главе которого стоял Ван
Ин, куда глубже, чем описанная в упомянутых документальных
материалах коллизия, которая могла послужить лишь поводом и
толчком к выступлению.
Следуя распоряжениям чанъаньского двора, администрация ге-
нерал-губернаторства Чжэньхай вознамерилась немедленно «ук-
ротить» отряды «морских разбойников». Против них были
двинуты войска цзедуши Чжао Иня, а также нескольких юго-
восточных областей. Поначалу каратели сумели нанести серию
ощутимых ударов по «мятежникам», но «изничтожить» их, как то
предписывалось, не смогли, и Чжао Иню вскоре пришлось подать
в отставку. «За бездеятельность» двор сместил также начальника
области Сучжоу и некоторых других местных чиновников. Пост
чжэньхайского цзедуши заступил Пэй Цюй, в помощь ему в ка-
честве командующего флотилиями морских судов юго-восточного
региона был назначен Гао Цзе. Новое руководство карателей дей-
ствовало более энергично и решительно и 30 июля 876 г. дало Ван
Ину бой, в котором повстанцы потерпели большой урон [42, цз. 9,
с. 15491; цз. 182, с. 16750; 93, цз.252, с.8184; 95, цз.19(2), с. 14113].
Однако их боевой дух не угас, и на протяжении последующих двух
16
с половиной лет они еще не раз заставляли в далекой Чанъани
говорить о себе.
Власти, правда, старались представить Ван Ина как всего лишь
«презренного вояку», у которого «способности воевать ничтож-
ны». Так предводитель «бунта» квалифицируется в император-
ском «указе о карательных мерах против Ван Ина», вышедшем
в июле 876 г. — немногим более года спустя после того, как этот
«мелкий строптивец попрал повиновение государю, посмел учи-
нить насилия и навлек смуту» [61, цз. 120, с. 638]. Однако приве-
денный в указе вслед за столь нелестной аттестацией своеобраз-
ный реестр (притом отнюдь не полный) совершенных Ван ИнОхМ
за этот год «злодеяний» свидетельствует совсем о другом. Ван Ин
обвинялся в том, что «своевольно похитил оружие», «угрозами по-
нуждал [людей] присоединяться» к нему, «предает разграблению
слободы и нападает на города», «чинит разбой и грабежи в трех
областях» (вероятнее всего, имеются в виду области Сучжоу, Чан-
чжоу и Вэньчжоу) и «загубил [там] бессчетное множество семей,
да еще изводит людей в Фуцзяни». От имени императора к нему
неоднократно обращались с призывом явиться с повинной, и ка-
ждый раз Ван Ин, повинуясь таящемуся в нем «злу вероломства»,
делал вид, будто согласен изъявить покорность и сдаться, тем са-
мым «вводя в обман» командование правительственных войск, в
действительности же помышлял лишь об одном — продолжать во-
евать [61, цз. 120, с. 638]. Одной из жертв такого «обмана» стал пра-
витель области Вэньчжоу Лу Ши: с санкции двора он вступил в
переговоры с Ван Ином, уведомившим о готовности повиниться при
условии предоставления ему поста правительственного уполномо-
ченного в городе-крепости Ванхай (Чжэньхай, пров. Чжэцзян);
когда же из Чанъани пришел отказ удовлетворить это настоя-
ние, Ван Ин арестовал и казнил Лу Ши [93, цз.252, с. 8179, 8186,
8189].
Масштабы предусматривавшихся указом Ли Сюаня мер по
«разгрому чудовищного выродка» тоже свидетельствуют о настро-
ениях глубокой встревоженности и страха, охвативших «верхи» в
связи с принявшими опасный для них размах «бесчинствами» по-
встанцев Ван Ина на юго-восточной окраине империи. К тому вре-
мени в карательных операциях против «морских разбойников» уже
участвовал весьма внушительный контингент: 5100 пехотинцев и
моряков, а также приданное им почти 8-тысячное подкрепление
17
из Фуцзяни и Гуандуна, чжэцзянских областей Цюйчжоу (Цюй-
сянь) и Учжоу (Цзиньхуа), цзянсиских—Цяньчжоу (Ганьсянь) и
Цзичжоу (Цзиань); теперь же на подавление «бунта Ван Ина» до-
полнительно выделялись 1500 солдат из генерал-губернаторства
Чжунъу, а кроме того — по 500 солдат из генерал-губернаторства
Ганьхуа и, наконец, аньхойских областей Сычжоу (Сысянь) и Сю-
аньчжоу (Сюаньчэн). Таким образом, суммарная численность
карательного воинства, двинутого против «презренного вояки» и
«мелкого строптивца» Ван Ина, превысила, по данным указа,
15 тыс. человек [61, цз. 120, с.638]. Общее руководство «усми-
рительной» кампанией двор вверил Сун Хао, наделив его чрез-
вычайными полномочиями чжаотаоши всех округов Цзяннани [61,
цз.120, с. 638]8.
Помимо мер откровенно репрессивного назначения указ Ли Сю-
аня предусматривал ряд других, рассчитанных на разложение в
повстанческих рядах и переход «морских разбойников», не исклю-
чая самого Ван Ина, на сторону властей. В частности, тех «со-
умышленников Ван Ина», которые «пошли на злое дело волею
случая», «по принуждению» или «побуждаемые нуждой и голо-
дом», если они изъявляли готовность сдаться, запрещалось нака-
зывать. Того же, кто придет с повинной, доставив при этом Ван
Ина живым или мертвым, двор обещал наделить довольно высо-
кими чиновничьими рангами и должностями, крупным денежным
вознаграждением (10 тыс. связок монет) и земельным имением.
Щедрые пожалования и награды ждали и самого Ван Ина, если
он во главе своих сообщников, предварительно приказав им разо-
ружиться и разоружившись сам, явится с покаянием [61, цз. 120,
с. 638].
Совершенно очевидно: положение на юго-восточной окраине
империи из-за «бунта Ван Ина» складывалось для верховной тай-
ской власти далеко не лучшим образом, коли пришлось ей имен-
ным указом Ли Сюаня объявить об этих двоякого рода мерах.
Между тем «морские разбойники» оружия не складывали и в
начале 877 г. осуществили серию дерзких операций в прибрежных
районах: «взяли штурмом слободу Ванхай, разграбили Минчжоу
(Иньсянь, пров. Чжэцзян. —Г. С.), а кроме того, напали на Тай-
чжоу (Линьхай, пров. Чжэцзян. — Г. С.) и заняли его» [93, цз.253,
с. 8189]. Командованию карательной армии и генерал-губернатору
Чжэньхая пришлось предпринять дополнительные меры для обуз-
18
дания «распоясавшегося Ван Ина»: активизировать боевые фло-
тилии Чжэцзяна и Фуцзяни, пополнить запасы оружия и снаря-
жения и т.д. Основная же ставка делалась на подрыв единства
повстанцев, их дисциплины и морального духа, и, надо сказать, в
этом отношении Сун Хао и Пэй Цюй немало преуспели, особенно
на исходе зимы 877 г., когда им удалось посредством «тайных уве-
щеваний» перетянуть на свою сторону «соумышленника Ван Ина»
Чжу Ши, вывести с его помощью из-под начала Ван Ина 6-7 тыс.
«мятежников» и завладеть значительным количеством повстанче-
ских судов, довольствия, а такжехзвыше 20 тыс. единиц различного
вооружения и снаряжения. За столь большую «услугу» Чжу Ши
специальным рескриптом Ли Сюаня наделялся званием цзинь-у
цзянцзюнь (начальника золотой стражи — одного из подразделе-
ний дворцовой охраны).
Все это не прошло бесследно: лагерь «бунтовщиков» начал раз-
лагаться. «С того времени, —уведомляет источник, — сообщники
[Ван] Ина стали разбредаться кто куда» [93, цз.253, с. 8190]. Глав-
ный предводитель «морских разбойников» попытался было спасти
положение, сумел «привести в порядок уцелевшее воинство», а за-
тем двинулся к Минчжоу, но там столкнулся с отрядами чжэньэши
Лю Цзюйжуна и в бою с ними погиб [42, цз. 186, с. 16763]. Хотя «о-
статки его сообщников» продолжали действовать на территории
Чжэцзяна вплоть до начала 879 г., судьба «бунта Ван Ина», по
существу, уже тогда была решена.
Начатое и возглавленное Ван Ином восстание вызвало широ-
кий резонанс. «Обе Чжэ содрогнулись от страха, народ охвачен
скорбью и смятением», — так на свой лад высказались по сему по-
воду «верхи» [61, цз. 120, с.638]. В этой связи возникает вопрос:
учитывал ли столь остро складывавшуюся на юго-восточной око-
нечности империи обстановку Хуан Чао, когда решил осенью 878 г.
двигаться во главе своего войска в Чжэцзян и Фуцзянь? Вероятно,
все же учитывал, хотя прямых свидетельств на сей счет источники
не содержат. Другое дело, что в его намерения, равно как и в за-
мыслы Ван Ина, не входило воспользоваться, казалось бы, крайне
благоприятной возможностью для установления контактов и вза-
имодействия между двумя повстанческими группировками. Ско-
рей всего ни тот, ни другой даже не стремились наладить связь
друг с другом, объединить свои усилия, что помогло бы каждому
упрочить собственное положение, повысить общий боевой потен-
19
циал, придать своим действиям большую мощь и остроту. Раз-
ные тому были причины — общие и конкретные, объективные и
субъективные. Основная же среди них — неспособность простого
люда средневековья превозмочь воспитанную за многие столетия
всем укладом его жизни привычку действовать разрозненно, ме-
шавшую ему возвыситься до осознания необходимости сплачивать
свои силы в борьбе против «верхов». Положение усугублялось
исторически укоренившейся разобщенностью разных районов Сре-
динного государства по этнорегиональным признакам, обособлен-
ностью северной и южной частей страны как субэтнических зон
(отдельных провинций либо их групп), когда выходцы из какой-
нибудь одной такой части или зоны (например, северяне — «люди
[земли] Юнь»9, по формуле официального документа [93, цз.253,
с. 8208], составлявшие большинство среди ядра повстанцев Хуан
Чао) воспринимали представителей любой иной как чужаков. За-
труднялось общение между теми и другими вследствие серьезных
диалектных различий в языке и т.п. Мало-помалу подобного рода
преграды, трудности и слабости в процессе крестьянской войны
удавалось преодолевать — нет, не полностью (такое вообще ока-
залось восставшим не под силу), но лишь в какой-то мере, и уже
факты из последующей истории Южного похода дружин Хуан Чао
послужат тому свидетельством. Но в данном конкретном случае
даже это оставалось еще недостижимым. Благоприятный шанс
объединить силы двух повстанческих группировок и общими ста-
раниями разжечь на Юго-Востоке еще более мощный «мятежный»
огонь был упущен. Словом, «бунт Ван Ина» так и не стал состав-
ной частью главного фронта крестьянской войны, а явился лишь
одним из его «спутников».
При всем том наличие на Юго-Востоке в течение трех с полови-
ной лет — середины 875 г. и вплоть до начала 879 г. — столь значи-
тельного «мятежного» очага определенно благоприятствовало дей-
ствиям Ван Чжунъиня, Сюй Танъина, Цао Шисюна и других «уце-
левших сообщников Ван Сяньчжи», когда они «чинили грабежи и
разбой» там на протяжении второй половины 878 г., а равно и от-
рядов Хуан Чао, придвинувшихся осенью того же года к границам
Чжэцзяна.
Угроза воевать, так сказать, на два фронта пугала чанъань-
ский двор и прежде. Красноречивое свидетельство тому содер-
жит датированные апрелем 877 г. именной указ Ли Сюаня «об
20
укрощении деревенских разбойников», а также надпись на поми-
нальной стеле некоего Дай Чжао и запись из первой нормативной
истории Танской династии о том, как «деревенские разбойники
учиняют большие грабежи в Хэнани и Шаньнани» 10, а «Ван Ин
навлек бедствие [войны]» на провинции Юго-Востока [61, цз. 120,
с.638; 95, цз. 19(2), с. 14114; 101, цз.812, с. 166—17а]: оба «злосча-
стья» поставлены здесь в один ряд и в прямую связь между собой
как одинаково таящие опасность для «верхов». И хотя слияния
двух звеньев повстанческой борьбы так и не произошло, в конеч-
ном итоге ходом событий на рубеже 878 - 879 гг. в чжэцзянской
области Ханчжоу оба они оказались поставленными лицом к лицу
с одной карательной группировкой, которой командовал уже упо-
минавшийся Дун Чан. В сражениях с отрядами феодального опол-
чения у местечка Шицзин уцелевшие к тому времени остатки «мор-
ских разбойников» и дружина Цао Шисюна потерпели поражение,
нанести которое Дун Чану было тем легче, что, даже находясь
теперь буквально бок о бок друг с другом, оба повстанческих во-
инства продолжали действовать разобщенно. Сначала карателям
удалось разгромить Цао Шисюна, на исходе 878 г. «творившего
бесчинства» в области Ханчжоу, а вскоре такая же участь пости-
гла и последних «соумышленников Ван Ина» [42, цз. 186, с. 16763;
43, цз.67, с.836; 57, цз.45, с. 146; 93, цз.253, с. 8210].
Общие побудительные причины Южного похода
Хотя столь активные повстанческие группировки, как «мор-
ские разбойники», а также «уцелевшие сообщники Ван Сяньчжи»
в Южноречье, по всей вероятности, дали о себе знать, когда Хуан
Чао и Шан Жан на исходе весны 878 г. принимали решение о
походе на Юг, объяснение общих целей и характера этой акции
надо искать в другом — собственно, в том, почему оказались в свое
время, еще на «этапе Ван Сяньчжи», здесь, за Янцзы, дружины
Ван Чжунъиня, Сюй Танъина и Цао Шисюна, а еще раньше — Лю
Яньчжана.
Южный поход был предприятием вынужденным, обусловлен-
ным общими неблагоприятными для повстанцев обстоятельствами.
Положение в междуречье Хуанхэ и Янцзы, где развертывались
основные события крестьянской войны на первом ее этапе, склады-
валось в целом к невыгоде для восставших. В сущности, ни одной
21
из важнейших военно-стратегических целей, на достижение кото-
рых устремлялись замыслы и усилия предводителей крестьянской
войны, повстанцам за минувшие три с половиной года так и не уда-
лось добиться. Хотя инициатива в ходе боевых действий иной раз
оказывалась в руках восставших, общее соотношение сил противо-
борствовавших сторон было не в их пользу. На севере, являвшемся
до конца весны 878 г. главной зоной крестьянской войны, кон-
центрировалась наибольшая по численности и лучше оснащенная
часть танской армии, успешно противостоять которой повстанцы
в ту пору, в общем, еще не могли, и все сколько-нибудь крупные и
важные кампании они в конечном счете проигрывали.
Повстанческое руководство намеревалось воспользоваться
остротой противоречий между царствующим танским домом, с од-
ной стороны, и по существу полновластными правителями вверен-
ных им территорий — цзедуши —с другой, а равно и между са-
мими генерал-губернаторами и их группировками. По свидетель-
ству «Новой истории Тан», «[Хуан] Чао полагал, что среди [регио-
нальных наместников]-фаньчжэней нет единства, и [они] не смогут
управиться с нами» [42, цз. 225(3), с. 17028]. Однако расчеты такого
рода не оправдались, да и не могли оправдаться: логика борьбы
двух станов свое делала. Соперничество клик феодалов-сепарати-
стов во главе с цзедуши и центральной власти Танской династии,
зачастую выливавшееся в открытые вооруженные столкновения
между ними, так же как и коллизии между самими генерал-гу-
бернаторами, отнюдь не меняли тогда, вплоть до начала 881 г.,
сколько-нибудь ощутимо положение в выгодную для восставших
сторону. Хотя, чтобы сберечь собственное могущество, в первую
очередь главную его опору — свою армию, едва ли не любой цзе-
души сплошь да рядом считал за благо для себя, по выражению из
«Старой истории Тан», «поступать с оглядкой на других» генерал-
губернаторов и не прочь был «выждать» [95, цз. 19(2), с. 14115], тем
не менее они нередко сами принимали всевозможные меры с целью
«усмирить разбойников» — во всяком случае, каждый раз, когда
повстанцы непосредственно угрожали их владениям. Более того,
генерал-губернаторы старались при случае даже извлечь для себя
выгоду из царившей в стране смуты: подавляя тот или иной по-
встанческий очаг, они нередко добивались расширения границ под-
властных территорий. Типичный пример тому приведен в содер-
жащихся в обеих нормативных историях Танской династии биогра-
22
фиях Хань Цзяня— цзедуши того самого генерал-губернаторства
Вэйбо, к рубежам которого примыкал район, где начиналось и
развертывалось движение Ван Сяньчжи и Хуан Чао [42, цз.210,
с. 16888; 95, цз.181, с. 15207]. Подчас, когда ситуация становилась
для чанъаньских властей особенно тревожной, обе враждующие
силы внутри противоборствовавшего восставшему крестьянству
лагеря словно забывали о своих распрях, цзедуши вступали в пря-
мое взаимодействие с центральной властью [42, цз. 171, с. 16699],
демонстрируя тем самым способность даже раздираемого внутрен-
ними коллизиями господствующего класса самоконсолидироваться
в интересах отражения угрожавшей ему опасности.
На южной же периферии мощь военно-административной ма-
шины Танской династии была слабее. К тому же внимание и силы
властей отвлекались там непрестанными конфликтами с государ-
ством Наньчжао — основным антагонистом империи на ее южных
границах, вынуждавшим Чанъань оголять «внутренний фронт» в
провинциях южней Янцзы.
Но не только неблагоприятная в военном отношении обстановка
на севере повлияла на решение верховного повстанческого руко-
водства уйти за Янцзы. Как сообщают источники, в междуречье
Хуанхэ и Янцзы имели место постоянные неурожаи и массовый
голод. И официальные, и неофициальные источники самой раз-
ной жанровой принадлежности буквально пестрят сведениями на
сей счет, относящимися и к 873, и к 874, и, без преувеличения,
к любому из ближайших за этими годами. Еще в самом начале
874 г. на столь частые «небесные напасти» и порожденные ими не-
взгоды указывал высокопоставленный чанъаньский сановник Лу
Си (7-881) [93, цз.252, с.8168-8169]. В 875 г. «случился большой
недород, и умерших от голода было очень много»; «к востоку от
горного прохода11 год за годом происходили наводнения и засу-
хи»; «несколько лет кряду был недород»; «год за годом неурожаи,
люди голодают»; то тут, то там в северных регионах имело место
людоедство [42, цз.225(3), с. 17027; 93, цз.252, с.8174; 95, цз.200(2),
с. 15407]. А между тем в столицах и на местах в «верхах» в это са-
мое время «роскошествовали и расточительствовали день ото дня
больше... и податные сборы возрастали все стремительней» [93,
цз.252, с.8174]. В таких условиях среди северокитайского населе-
ния, как уже отмечалось в другой связи, усиливались настроения
недовольства и протеста, ряды восставших на ходу пополнялись
23
людьми, доведенными до крайности чрезмерными поборами, ну-
ждой и голодом. Вместе с тем и повстанческие отряды все чаще
сталкивались с острой нехваткой провианта и фуража, и это пону-
ждало их метаться с места на место в поисках источников пропи-
тания, гнало туда, где положение с продовольствием могло быть
более сносным. Чем труднее складывались дела с провизией и фу-
ражом, тем чаще взоры крестьянских предводителей обращались
к богатым и хлебородным областям за Янцзы — главным в ту пору
поставщикам зерна и других продуктов12.
В источниках и литературе иной раз встречаются даже утвер-
ждения, будто, ведомые недавними «соляными контрабандиста-
ми» во главе с Хуан Чао, боевые формирования повстанцев двину-
лись летом 878 г. на юг... за солью, чтобы потом, по возвращении
в родные места, сбыть ее (см. [333, с. 31]). В то же время, согласно
одному из многих сохранившихся до сих пор народных преданий о
крестьянской войне конца IX в., волею сложных перипетий Юж-
ного похода оказавшись осенью 878 г. в гористой местности Тянь-
мушань, что расположена на стыке нынешних Чжэцзяна и Ань-
хой, повстанцы Хуан Чао будто бы доставили туда в большом ко-
личестве поваренную соль, которую тотчас принялись бесплатно
раздавать тамошним крестьянам-беднякам. Между тем этот про-
дукт являлся чрезвычайно дефицитным в тех труднодоступных
и лишенных тогда собственных соляных месторождений краях, а
изредка показывавшиеся там раньше залетные солеторговцы но-
ровили сбыть свой товар по столь высоким ценам, что повседневно
необходимая пищевая приправа оставалась обычно недоступной
простому люду. Недаром, говорится в предании, тяньмушаньское
население прониклось благодарностью и симпатией к восставшим,
и немало жителей тех мест присоединилось к отрядам Хуан Чао
[343]. В любом случае, как выше уже отмечалось, хотя «соля-
ные удальцы» со времени Чанъюаньского восстания Ван Сяньчжи
действительно занимали в руководстве крестьянской войны гла-
венствующее положение, их «профессиональные» устремления и
раньше никогда не доминировали в повстанческой среде. Даже
если у какой-то ее части, прежде связанной с нелегальной торго-
влей солью, такого рода устремления к началу Южного похода
все еще сохранялись, они, судя по всему, теперь тем более не опре-
деляли образ мыслей и действий ни рядовых повстанцев, ни их
вожаков.
24
Словом, явно не случайно еще в середине 877 г. часть войска
Ван Сяньчжи, которой командовал Лю Яньчжан, после тяжелых
боев с карателями переправилась через Янцзы и одно время дей-
ствовала на территории теперешней Цзянси [42, цз. 225(3), с. 17028;
93, цз.253, с.8191-8192]. Это была первая (может быть, как бы ре-
когносцировочная?) вылазка повстанцев на просторы юга. Потом
примеру Лю Яньчжана последовали другие «сообщники Ван Сянь-
чжи»— Ван Чжунъинь, Цао Шисюн, Сюй Танъин, Ван Чжисинь
и Чжу Чжигуань, чьи отряды на протяжении многих месяцев ме-
тались по землям Хунани, Цзянси, Аньхой и Чжэцзяна.
Сами собой напрашиваются вопросы: предполагали ли Хуан
Чао и его ближайшее окружение на исходе 878 г., когда началось
вынужденное передвижение главных повстанческих сил за Янцзы,
обосноваться в богатых и плодородных районах юга и превратить
их в постоянную арену своих действий, локализовав движение в
целом этими территориальными пределами? Или же они наме-
чали накопить и укрепить свои силы на обширных пространствах
юга, обрести большую ударную мощь, а затем возвратиться на се-
вер и вновь развернуть борьбу там, где сходились важнейшие по-
литические артерии страны, — как, собственно, в конце концов и
произошло? Однозначный ответ тут вряд ли возможен. Казалось
бы, такой исход событий, какой и имел место в действительно-
сти, а значит, и сам смысл затеянной повстанческим руководством
экспедиции на юг были едва ли не предопределены общими замы-
слами и установками, которые предводители крестьянской войны
неоднократно выдвигали и которыми намечались ключевые стра-
тегические ориентиры для действий восставших, а именно: важ-
нейшие очаги власти, административно-политические центры госу-
дарства. Нацеленность решающих ударов на узловые средоточия
тайского владычества, дабы сокрушить последнее в его главных
логовах, — не в этом ли пафос основных призывных документов и
акций руководства крестьянской войны, начиная еще с воззвания
Ван Сяньчжи от 12 февраля 875 г., а потом — столь выразительной
формулы «штурмовать Небо», запечатленной в титуле, который
принял Хуан Чао, став преемником Ван Сяньчжи в качестве вер-
ховного вожака движения? И если, потерпев весной 878 г., вслед
за Ван Сяньчжи, неудачу в первых попытках захватить Восточ-
ную столицу, Хуан Чао некоторое время спустя повернул на юг
и устремился за Янцзы, то, может быть, совсем не обязательно
25
усматривать в этом отказ от выбранного много раньше и подтвер-
жденного незадолго до того общего стратегического курса, пусть
даже у нового главного повстанческого вожака и его соратников
и возникали иной раз серьезные сомнения и колебания в дости-
жимости рубежей и целей, как о том свидетельствуют некоторые
факты из истории Южного похода. Ведь одно время Хуан Чао не
прочь был «обосноваться к югу от хребтов, надолго устроив [там
свое] логово» [93, цз.253, с. 8216; 100, цз.336, с. 3968].
Но даже если, при всех колебаниях, сомнениях и опасениях,
появлявшихся у Хуан Чао, он двинулся в поход на юг с тем, чтобы
набраться сил для решающего удара по тайскому владычеству, из
этого вовсе не следует, что, вырвавшись на просторы юга, предво-
дители крестьянской войны, а тем более рядовые повстанцы знали,
куда конкретно двигаться, насколько далеко и как долго. По
определению одного официального источника, «деревенские раз-
бойники... оказываются то там, то тут, пролетают словно птицы,
проносятся как ветер» [61, цз. 120, с. 638- 639]. Иными словами, нет
никаких оснований считать, будто у Хуан Чао и его сотоварищей
имелся заранее какой-либо план действий, будто маршрут переме-
щений их отрядов по южным провинциям пронизывали определен-
ная последовательность и целеустремленность (ср. [333, с. 30-31]).
В самом деле, намеревались ли повстанческие вожаки сразу идти
в направлении «к югу от хребтов» вплоть до Гуанчжоу, как то
произошло в действительности? Ни какие бы то ни было пока-
зания источников, ни реальный ход событий — словом, ничто не
говорит в пользу такого предположения. Действиям восставших
на юге была присуща та же импульсивность, судорожность, вы-
званная общей стихийной природой данного народного повстанче-
ского движения, какая присутствовала и легко прослеживается в
их действиях и на протяжении первых лет крестьянской войны, ко-
гда она развертывалась всецело в пределах междуречья Хуанхэ и
Янцзы. Короче говоря, ситуация, судя по всему, сложилась такая:
мало-мальски детально разработанного плана Южного похода у
Хуан Чао не было.
Мероприятия танских властей
в связи с Южным походом повстанцев
Путь дружин Хуан Чао к Янцзы и по землям Южноречья был
нелегким. Начался он нападением широким фронтом на располо-
26
женные в пределах современной провинции Цзянси области Цянь-
чжоу (Ганьчжоу), Цзичжоу (Цзиань), Жаочжоу (Поян) и Синь-
чжоу (Шанжао), административные центры которых восставшие
сумели захватить. Видимо, отвод всей «разбойничьей своры» из
Хэнани в южном направлении оказался для танского командова-
ния неожиданным, надлежащим образом подготовиться к пресече-
нию самой возможности такого маневра повстанцев оно не успело,
и поначалу отряды Хуан Чао продвигались вперед довольно бы-
стро, не встречая серьезного сопротивления. Но вскоре ситуация
стала меняться: военной и гражданской администрации централь-
ного Южноречья удалось предпринять соответствующие меры, и
восставшим пришлось податься чуть на север, в глубь территории
современной провинции Аньхой. В сентябре 878 г. они достигли
области Сюаньчжоу (Сюаньчэн), где Хуан Чао вознамерился «по-
разбойничать». Его выбор пришелся на эту область отнюдь не
случайно: густонаселенная и хлебородная Сюаньчжоу слыла од-
ной из богатейших в Южноречье. Но именно поэтому и власти,
в свою очередь, сочли непременным как можно быстрей спрова-
дить «разбойников» отсюда. По свидетельству Сыкун Ту (837-
908), тамошний гуаньчаши Ван Нин, не мешкая, нанес повстанцам
решительный контрудар, сумел отбросить их на 150 ли к западу
от стен административного центра этой области и устроил в уезде
Наньлин кровавое побоище [101, цз.807, с. 176; цз.810, с. 24а-24б].
Тогда Хуан Чао решил двинуть свое войско в юго-восточном на-
правлении. Вскоре оно вступило в Чжэцзян и устремилось было к
городу Ханчжоу. Но, как без малого год назад «морские разбойни-
ки» Ван Ина, дружины Хуан Чао буквально в нескольких десят-
ках километров от этого центра одноименной области и генерал-
губернаторства Линнаньдун, в местечке Шицзин, превращенном
Дун Чаном в основательно укрепленную опорную базу «усмири-
тельных» команд под началом Цянь Лю, наткнулись на мощный
оборонительный заслон карателей и потерпели новое серьезное по-
ражение. Хуан Чао пришлось тотчас отвести оттуда свои ощутимо
потрепанные отряды, поспешно пересечь область Ханчжоу, так и
«не решившись вторгнуться» в ее административный центр13, и
попытать удачи в соседней Юэчжоу (Шаосин). Затем его войско
двинулось к границам Фуцзяни.
К тому времени, когда дружины Хуан Чао вступили в пре-
делы Чжэцзяна и начали «бесчинствовать» на территории этой
27
провинции, чанъаньская администрация, оценив обстановку, пред-
приняла всевозможные меры, чтобы оградить одну из основных
житниц империи от «бесчинств разбойников». Обеспечить военное
решение такой задачи двор поручил Гао Пяню (821-887), который
в июле 878 г. получил назначение на должность цзедуши генерал-
губернаторства Чжэньхай со специальным заданием — «укротить
Хуан Чао». Выбор пал на Гао Пяня не случайно. Потомствен-
ный офицер императорской гвардии (войск Запретного города), та-
лантливый, энергичный и деятельный военачальник, он ранее, бу-
дучи на высоких командных постах, отличился в кампаниях про-
тив тангутов, государств Аннам и Наньчжао, за боевые заслуги
удостоился имения в 3 тыс. дворов, титула гун, соответствовав-
шего первому рангу знатности, и прочих почестей. Одно время (до
середины 874 г.) служба его проходила в Юньчжоу — резиденции
Тяньпинского генерал-губернатора, где и среди военных, и у гра-
жданского населения Гао Пянь снискал печальную известность
беспощадной жестокостью ко всему, что представлялось ему нару-
шением порядка и дисциплины. При дворе приняли в расчет и это
обстоятельство, и когда, как сказано в источниках, «уцелевшие со-
общники Ван Сяньчжи» — «в большинстве люди из Юнь[чжоу]»—
«стали чинить грабежи и разбой в Чжэси», в Чанъани сочли наи-
более уместным для наведения пущего страха на «разбойников»
направить на их «усмирение» именно Гао Пяня [42, цз. 224(2),
с. 17010-17011; 93, цз.253, с.8208; 95, цз. 182, с. 15210-15211]. И,
надо сказать, тот действительно на первых порах немало преуспел
на вверенном ему поприще, добился укрепления карательных сил
на Юго-Востоке империи, сумел навязать повстанцам свою иници-
ативу, понудить «разбойников» изрядно помотаться по обширным
пространствам провинций за Янцзы.
Речь между тем идет о личности незаурядной отнюдь не только
в делах ратных. Ведь Гао Пянь, помимо всего прочего, неспро-
ста слыл знатоком и ценителем старинной и современной ему сло-
весности и, более того, сам был писателем, чьи произведения, по
преимуществу стихотворные, вошли в антологии китайской худо-
жественной литературы VII — начала X в., включая и столь ре-
презентативную, как «Полный свод танской поэзии» [102, цз.598,
с. 6917-6924]; сведения относительно Гао Пяня-поэта представлены
в энциклопедических и других научно-справочных публикациях об
изящной словесности (см., напр. [372, с. 1265-1266, 1408]). Факт
28
этот для гражданских и военных деятелей в Китае древних и сред-
них веков, а также нового времени отнюдь не беспрецедентный и
не исключительный и уж вовсе не предопределен позицией и ро-
лью соответствующего лица в тех или иных событиях; можно по
сему поводу напомнить, что свой след в словесности Срединного
государства оставил и Хуан Чао. Характеристика литературно-
художественного творчества — дело, естественно, специалистов-
филологов (см. [176а, с.53]). Если же оказалось необходимым
в данном случае затронуть и эту сторону биографии Гао Пяня,
то исключительно в связи с другим непосредственным и притом
тоже весьма активным участником перипетий «великой смуты» —
подобно Гао Пяню и бок о бок с ним стоявшим на противоположной
стану Хуан Чао стороне. Речь идет о Чхве Чхи Воне (857-951)14—
видном политическом и общественном деятеле, ученом и писателе
всекорейского королевства Силла15. Выходец из знатной семьи, он
в 12-летнем возрасте был направлен учиться в главную танскую
столицу и там, в Чанъани, через 6 лет, получив благодаря упор-
ным и целенаправленным занятиям блестящее для того времени
образование, в 874 г., как говорится, с первого захода по резуль-
татам дворцовых экзаменов удостоился высшей «ученой степени»
цзиныпи. Еще находясь в Китае, Чхве Чхи Вон обрел и там, и у
себя на родине известность своими литературными произведениями.
«Великая смута» застала его сперва (в 877 г.) начальником од-
ного из уездов в провинции Цзянсу, а затем он занимал довольно
высокие посты при дворе Ли Сюаня, благорасположением кото-
рого пользовался. В это время судьба и связала его с Гао Пянем,
причем отнюдь не последнюю роль в их сближении сыграли ли-
тературные пристрастия и устремления обоих; не случайно Чхве
Чхи Вон посвятил Гао Пяню два стихотворных цикла.
Гао Пянь, своему корейскому коллеге и протеже «доверив
кисть и тушечницу», тем самым возложил на него подготовку и
написание официальной документации (приказов, докладов, отче-
тов, реляций и прочих материалов), однако Чхве Чхи Вон прини-
мал также непосредственное и активное участие в планировании
«усмирительных кампаний», а случалось, и в сражениях, и в том
и в другом снискав лестное в глазах властей реноме. Как бы то ни
было, он являлся одним из наиболее осведомленных обо всем том,
что касалось происходившей в Танском Китае столь масштабной
и ожесточенной схватки восставшего «малого люда» и «верхов».
29
По возвращении весной 885 г. на родину Чхве Чхи Вон предста-
вил силланскому королю Хонганвану свой труд (объемом 20 цзю-
аней) «Кевон пхиль ген» (в китайской транскрипции — «Гуй юань
би гэн цзи»)—«Сборник “Пахота кистью в Коричном саду”»
[120] — кстати сказать, один из первых, если не самый ранний из со-
хранившихся в Корее сборников сочинений одного автора. Позднее
книга эта неоднократно издавалась и в Корее, и в Китае. Значи-
тельную часть ее составляют стихотворные и беллетристические
творения Чхве Чхи Вона, и право анализировать и оценивать их
остается, понятно, за кореистами-литературоведами. Но наряду
с поэтическими и художественно-прозаическими произведениями
вошли в книгу документальные и прочие материалы, как офици-
альные, так и неофициальные, в числе которых многие имеют са-
мое прямое отношение к истории крестьянской войны под пред-
водительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао (см. [260]). Преимуще-
ственно это сведения, представленные в цз. 1-5, 8 и 10-12. Среди
таких сведений и те, что запечатлели перипетии Южного похода
повстанцев (см., напр. [120, цз.5, с.36-37]). Как бы то ни было,
документальный характер известий непосредственного очевидца и
участника тогдашних бурных событий, к тому же очень осведо-
мленного, придает материалам книги Чхве Чхи Вона особую ис-
точниковедческую ценность и значимость.
В то же время эти известия сами по себе являются свидетель-
ством резонанса, который «великая смута» вызвала и за преде-
лами Срединного государства. О ней из «Сборника “Пахота ки-
стью в Коричном саду” » могли много узнать в королевстве Силла
(наряду с тем, что устно и письменно могли поведать и другие
корейцы, в немалом числе по тем или иным обстоятельствам нахо-
дившиеся тогда в Чанъани и в других городах Танской империи).
Что до самого Чхве Чхи Вона, то увиденное и пережитое им не-
посредственно в годы столь мощных потрясений Танского Китая
на исходе IX в. оставило в его душе глубокий след и не могло так
или иначе не сказаться и на творчестве этого ученого и писателя.
И дело не в том только, что опала, со временем (в 880 г.) нало-
женная чанъаньским двором на Гао Пяня как незадачливого, на
поверку, «усмирителя» повстанческого движения во главе с Хуан
Чао, могла пагубно отразиться на карьере и официальной репу-
тации Чхве Чхи Вона, отчего он и счел за благо для себя вер-
нуться в родные края. Не исключено, что его уход со службы
30
в Китае и возвращение в Силла были продиктованы возникшими
у него (и оказавшимися небезосновательными) опасениями неумо-
лимо надвигавшегося крушения царствования в Срединном госу-
дарстве дома Ли, которому Чхве Чхи Вон на протяжении восьми
лет исправно служил, а это могло стоить ему жизни. На восприя-
тие им происшедшего и назревавшего в Танской империи наложи-
лись еще и впечатления Чхве Чхи Вона от обстановки на Корей-
ском полуострове, где воцарилась и набирала силу междоусобица
и королевство Силла резко клонилось к упадку и гибели. Всецело
посвятив себя изящной словесности, Чхве Чхи Вон в своих стихах
критиковал пороки «верхов» и выражал сочувствие обездоленным
«малым людям».
Но это — потом, а в пору Южного похода повстанческого вой-
ска под командованием Хуан Чао Чхве Чхи Вон верой и правдой
служил своему патрону Гао Пяню. Последний же, вступив в долж-
ность чжэньхайского цзедуши, тотчас распорядился объявить бое-
вую готовность всех армейских формирований на местах, повсюду
принять срочные меры военно-оборонительного назначения, приве-
сти в надлежащий порядок защитные стеньг городов, валы и рвы,
запастись воинским снаряжением и провиантом. Был осуществлен
дополнительный набор в армию на вверенной Гао Пяню террито-
рии, и удалось довольно быстро увеличить численность каратель-
ного воинства на 70 тыс. солдат. Одновременно в главную столицу
страны поступил запрос от Гао Пяня о возможности срочно выде-
лить ему в подкрепление часть войск северных цзедуши, и вскоре
двор отрядил для этого боевое соединение численностью в не-
сколько десятков тысяч солдат из генерал-губернаторств Чжаои,
Ганьхуа и Ичэн.
Необходимость по возможности быстрей и любыми способами
пополнить контингент карательных формирований остро беспо-
коила Гао Пяня с самого начала его пребывания на новом по-
сту; понятна и оперативность положительного ответа двора на его
просьбу, хотя выполнить ее было далеко не просто: пришлось не-
сколько оголить в военном отношении северные районы, к тому
же понадобилось преодолеть сопротивление тамошних цзедуши,
отнюдь не всегда готовых поделиться с кем-либо своим военным
могуществом. Уже в пору вооруженных столкновений с повстан-
цами Цю Фу и Пан Сюня, а особенно позже, по мере разрастания
учиненной Ван Сяньчжи «великой смуты», центральная власть не
31
единожды убеждалась в нехватке сил у ее регулярных армий и
войск генерал-губернаторов для «укрощения» восставших. Даже
«на севере воинство малочисленно и слабо», — отмечали, пове-
ствуя о «бунте Пан Сюня», обе танские нормативные истории [42,
цз. 165, с. 16664; 95, цз. 158, с. 15057]. И к началу Чанъюаньского
восстания Ван Сяньчжи, как уведомляет «Всепроницающее зерца-
ло», «к востоку от горного прохода... в областях и уездах войск
мало... [служивые] люди не обучены ратному делу, и государева
армия обычно терпит в столкновениях с разбойниками много по-
ражений» [93, цз.252, с. 8174]. Так же объяснялись и в импера-
торском указе от октября 877 г. внушительные победы, одержан-
ные повстанцами Ван Сяньчжи, при этом больше всего беспокоило
чанъаньский двор, что «разбойники» оказались в состоянии овла-
деть даже областными городами [61, цз. 117, с.615]. Особенно же
слабой была военная мощь династии на юге. По словам уже упо-
минавшегося Цянь Лю, «ныне в слободе Шинзин солдат мало, а
воинство разбойников многочисленно, и едва ли достанет сил дать
[ему] отпор» [43, цз. 67, с. 836]. Сходную, но уже не в узколокаль-
ном плане оценку соотношения боевых сил противоборствовавших
сторон дал и Гао Пянь: «Врагов — полчища, а нас — всего ничего»
[95, цз. 182, с. 15211]. Подобных свидетельств в источниках немало.
Как уже отмечалось, в поисках дополнительных резервов для
«умиротворения смуты» военным путем танский двор счел нуж-
ным воззвать к властям на местах, чтобы, по словам из импера-
торского указа от апреля 877 г., «в волостях, уездах и селениях ода-
ренные и смелые люди могли набирать и возглавлять тяглых муж-
чин, дабы противодействовать разбойникам» [61, цз. 120, с.639].
Имеются в виду насчитывавшие от нескольких сотен до тысячи и
даже нескольких тысяч человек упоминавшиеся вооруженные от-
ряды самообороны, наиболее распространенными названиями ко-
торых были тутуань (местные дружины) и туцзюнь (местные вой-
ска). Они предназначались для самостоятельного подавления не-
больших народных восстаний в своих районах либо же, террори-
зируя население, должны были предотвращать подобные восста-
ния и, наконец, в пределах своей местности оказывать поддержку
регулярным армиям, взаимодействуя или даже сливаясь с ними
при проведении боевых операций против крупных повстанческих
группировок16. Тутуани действительно стали важной составляю-
щей карательных сил против крестьян-повстанцев.
32
Организовывались эти формирования на началах феодального
ополчения. Почин в их создании мог исходить как от генерал-
губернаторов либо гуаньчаши (уполномоченных по наблюдению
и проверке), так и от начальников округов и областей, других
должностных лиц на периферии. Под «одаренными и смелыми
людьми», на которых императорским декретом от апреля 877 г.
возлагалась миссия организовывать и брать под свое начало де-
ревенские ополчения, разумелись влиятельные в своей округе ту-
хао (местные верховоды) или, как их иногда еще называли в не-
которых районах,—эр (молодцы). Так, по сообщению «Новой
истории Тан», «набирали тутуани, вожаками были молодцы» [42,
цз. 167, с. 16680]. По сведениям из другого источника, в сычуань-
ской области Лучжоу, в местности Масяо «тухао Чжао Шичжу»,
что «самовольно вершил суд и расправу, оставлял в живых или
предавал смерти», «имел в распоряжении несколько тысяч дере-
венских боевиков» и обосновался с ними в устроенном на возвы-
шенном месте укрепленном лагере; по его собственным словам, он
«озаботился собрать земляков, дабы оборониться от пришельцев-
разбойников,, и те не посмели посягнуть на благополучие» этого
района, а в результате земли «Ба и Шу избежали смуты» [50, цз. 4,
с.29]17.
Комплектовались «местные дружины» из «людей деревни»
(сян минь), не являвшихся солдатами-профессионалами, а привле-
кавшихся к обучению военным навыкам и приемам в свободное от
страдных дел время или—при особых обстоятельствах—даже с
отрывом от таких дел. Боеспособность подобных формирований
на практике оказывалась, как правило, не столь уж высокой. К
тому же состоявшие в них крестьяне обычно не склонны были да-
леко и надолго отлучаться за пределы своей округи, скорее, норо-
вили вообще ее не покидать. Однако такого рода слабости в опре-
деленной мере компенсировались хорошим знанием ополченцами
своего края и прилегающей к нему территории, осведомленностью
об умонастроениях земляков и жителей близлежащих районов, о
состоянии дел у местных повстанцев и т.п., а это помогало пре-
дупреждать возникновение и разрастание брожений и «крамолы»
среди населения, облегчало подавление уже вспыхнувших восста-
ний. Словом, использование тутуаней с карательными целями,
пусть в качестве вспомогательной силы, себя в общем оправды-
вало.
33
Строго говоря, «местные дружины» — отнюдь не нововведение
второй половины IX в., а что наиболее примечательно, и раньше к
их использованию едва ли не всегда прибегали в связи с появле-
нием в том или ином районе крупных либо мелких групп «мятеж-
ников», кем бы они ни были — крестьянами-повстанцами, взбун-
товавшими солдатами и т.п. Во всяком случае, под 10-м месяцем
начального года эры царствования Хуэйчан (в переводе на совре-
менный календарь —17 ноября—16 декабря 841 г.) «Всепрони-
цающее зерцало» сообщает, что в распоряжении цзедуши генерал-
губернаторства Сюаньу Чжан Чжунъу, когда он усмирял военный
мятеж в соседнем генерал-губернаторстве Лулун, находились «800
солдат да, сверх того, имелся тутуань из 500 человек» [93, цз.246,
с. 7956].
Данный пример — одно из свидетельств существования отрядов
самообороны в северных и центральных провинциях Таиской им-
перии. Однако особая роль отводилась им как важной подсобной
силе в карательных мероприятиях против народных повстанцев на
юге страны: путем наращивания контингента феодального ополче-
ния власти стремились там восполнить нехватку регулярных войск
императорского двора и генерал-губернаторств. Поэтому в источ-
никах «местные дружины» упоминаются по большей части в связи
с соответствующими событиями, происходившими на территории
к югу от Янцзы. Так, летом 860 г. крупное соединение тутуа-
ней совместно с танским воинством, а также конницей тибетцев и
уйгуров вело под общим командованием Чжэдунского гуаньчаши
Ван Ши боевые операции по «усмирению» крестьянского восста-
ния, которым руководил Цю Фу [42, цз. 167, с. 16680; 93, цз.250,
с. 8085]. А 8 лет спустя цзедуши Линнаньдуна Чжэн Цундан при
опоре на тамошних тухао организовал группировку «местных дру-
жин» и возглавил ее, чтобы вкупе с конниками шато и тогонов
подавить восстание под предводительством Пан Сюня [42, цз. 165,
с. 16664].
В гораздо больших масштабах феодальные ополчения стали
вовлекаться в кампании против повстанцев с лета 878 г., в пору
Южного похода. С их активным противодействием восставшие
столкнулись уже на юге Цзянси, тотчас после овладения Цянь-
чжоу. Так, на горном перевале, лежащем в двух десятках ли
северо-западнее административного центра этой области, конным
повстанческим дружинам пришлось вкусить горечь отступления
34
под ударами боевых формирований, которые создали и возгла-
вили тухао из семьи Фан. С того времени, согласно историко-
географическим описаниям уезда Ганьсянь и области Ганьчжоу,
за гористой местностью, через которую вел упомянутый перевал,
закрепилось название Хуэймалин (Кряж обращенной вспять кон-
ницы) или Хуэйцзюньлин (Кряж обращенного вспять воинства)
[463, с. 111].
С развертыванием похода повстанцев Хуан Чао за Янцзы адми-
нистрация многих районов ЮжноречьЯ решила спешно «набирать
здоровых и сильных людей в войско местных дружин», «обучать
ополченцев для самообороны», дабы «все поголовно знали воен-
ное дело» [42, цз. 186, с. 16761; цз. 190, с. 16777; 57, цз.45, с. 146].
В одной только области Ханчжоу по инициативе уже не раз упо-
минавшегося военачальника Дун Чана тамошними «верховодами-
удальцами» было создано сперва 8, а затем еще 5 тутуаней чи-
сленностью каждая по тысяче и более человек; общее руководство
ими осуществлял Дун Чан, по оценкам официальных источников,
особо отличившийся на этом поприще: силами «местных дружин»
ему удалось нанести поражение повстанцам Цао Шисюна и Ван
Ина, а чуть позднее эти же формирования феодального ополчения
отражали налеты «бандитов» Хуан Чао [29, цз.5, с. 46; 42, цз. 190,
с. 16777; цз. 225(3), с. 17032; 43, цз.67, с. 836; 57, цз.45, с. 136-146;
93, цз. 253, с.8210].
В пору пребывания повстанцев Хуан Чао южнее Янцзы тутуани
создавались и активно проявляли себя и вне зоны действия глав-
ных сил крестьянской войны. Вот несколько характерных свиде-
тельств официальных и частных источников на сей счет. «В конце
[эры царствования] Цяньфу Хуан Чао учинил смуту в Южноре-
чье, и простолюдины [области] Юнсин (Янсинь, пров. Хубэй.—
Г. С,) стали уходить в разбойники. [Тогда] правитель области Цуй
Шао набрал из населения сильных и храбрых в войско местных
дружин, и разбойники не отважились совершать нападения» [42,
цз. 190, с. 16777]. На западе той же провинции, в уезде Удан, также
с превентивными целями «сельский мироед» Сунь Си сформиро-
вал «местные дружины» общей численностью несколько тысяч
человек, базировавшиеся в тамошних горах [42, цз. 186, с. 16763].
В уезде Сянъинь (пров. Хунань) выходец из потомственных тухао
Дэн Цзиньсы, когда «Хуан Чао учинил смуту, а в [бассейне] Янцзы
и [озера] Дунтинху имел место недород и голод... замыслил приве-
35
сти в готовность тысячу отчаянных мужей, чтобы оборониться от
разбойников», и впоследствии вместе со своим братом Цзиньчжу-
ном не раз вступал в столкновения с повстанцами [29, цз. 11, с. 108].
В уезде Лулин, что в области Цзичжоу (Цзиань, пров.Цзянси),
Пэн Гань, тоже потомственный тухао, «после того, как Хуан Чао
[учинил смуту] и к югу от Янцзы, словно рои пчел, поднялись
разбойники», сформировал из нескольких тысяч своих земляков
отряды самообороны, обосновался с ними в давно облюбованных
Краснокаменных пещерах (Чишидун) на территории родного уезда
и, как отмечается в источнике, «преуспел в разыскании и пре-
следовании разбойничьих скопищ» [29, цз.11, с. 113]. Чтобы «обо-
ронить [области] Жаочжоу и Шэчжоу» (Шэсянь, пров. Аньхой)
от «разбойников», такие же формирования, назвав их «отрядами
справедливости», вкупе с семью своими сотоварищами создали в
уезде Фулян (северней Цзиндэчжэня) тамошние «верховоды» бра-
тья Нин Гэн и Нин Сян. Их базовый лагерь располагался в горной
местности на расстоянии 50 ли к югу от уездного центра. С ними и
взаимодействовал уже упоминавшийся военачальник Пэн Ючжан,
когда отбивал у повстанцев Сюй Танъина областной город Жао-
чжоу. За свои заслуги братья Нин распоряжением чанъаньского
двора были удостоены высоких почестей; местность же, где на-
ходился опорный пункт этих «отрядов справедливости», стала с
той поры именоваться Цзюиншань (Горы девяти храбрецов) [57,
цз. 107, с.36; 93, цз.253, с.8203; 463, с. 111-112]. В различных
областях и уездах Фуцзяни против дружин Хуан Чао на исходе
878 г. действовали, например, ополченские отряды самообороны,
созданные правительственным чиновником, уроженцем «страны
Минь»18 Ли Яньцзянем и —под названием «войско девяти дра-
конов»— Чэнь Янем. Далеко не всегда они одерживали верх в
боях с восставшими, но иной раз им зато удавалось добиваться,
чтобы «люди деревни не решались примкнуть к смуте» [79, цз. 29,
с.3б-4а; 463, с.33-34, 112].
Примеры подобного рода можно было бы умножить. Все они
красноречиво свидетельствуют об одном: с усилением напряжен-
ности и расширением территориальных рамок повстанческого дви-
жения крестьян в Китае IX в. масштабы использования властями
феодального ополчения в карательных целях мало-помалу возра-
стали. А это — сверх всего, связанного с чисто военными аспек-
тами,— означало, что в непосредственную борьбу с восставшими
36
включались новые и новые представители низших прослоек гос-
подствующего класса, составлявшие руководящий костяк военизи-
рованных формирований самообороны на местах. Таким был один
из путей внутренней консолидации правительственного лагеря пе-
ред лицом усиливавшегося натиска на него «снизу», таким было
одно из средств повышения общего потенциала противостояния
этого лагеря лагерю повстанческому. Одновременно, по мере того
как против борющегося крестьянства правящий класс чаще и шире
обращал такую достаточно внушительную силу вспомогательного
назначения, слагавшуюся из крестьян же, какой являлись туту-
ани, «ресурс» повстанческого лагеря исподволь с неизбежностью
ослабевал, что, конечно, со временем не могло не сказаться.
Марш-бросок повстанческих дружин в Фуцзянь
Широкие и энергичные военно-карательные меры центральных
и местных властей оказали ощутимое влияние на действия Хуан
Чао и возглавлявшихся им отрядов. Враг теснил повстанцев все
дальше в глубь юго-восточного края империи. Многократно пости-
гали их в боях неудачи, порой весьма серьезные, немало своих
товарищей не досчитались они тогда. Непривычные, тяжело пе-
реносимые северянами, составлявшими ядро повстанческого вой-
ска, природно-климатические условия юго-востока, трудный ре-
льеф горного края, повседневное ощущение «дискомфортности»
от пребывания в иной языково-диалектной среде — все это в со-
четании с беспрестанно нараставшим военным нажимом карате-
лей ощутимо осложняло действия восставших. Не всем удалось
выстоять перед трудностями и опасностями борьбы: когда кара-
тельные отряды Чжан Линя (?-880) и Лян Цзуаня по приказу Гао
Няня контратаковали в области Юэчжоу дружины Хуан Чао, в
октябре 878 г. нанесли им одно за другим тяжелые поражения и
отвоевали главный город области, Би Шидо и еще несколько десят-
ков менее известных повстанческих командиров предпочли сдаться
врагу. Войско «разбойников» потерпело ощутимый урон [42, цз.9,
с.15492; цз.224(2), с. 17011; цз.225(3), с. 17028; 93, цз.253, с.8211;
95, цз. 19(2), с. 14116; цз. 182, с. 15211; цз. 200(2), с. 15407].
Столь значительный успех воинства Гао Пяня не остался не-
замеченным в Чанъани. Особенно обрадовался поступившим из
Чжэцзяна сообщениям цзайсян Л у Си. Он и прежде благоволил
37
к Гао Пяню, при любой возможности стремился продвинуть его
по службе, не раз предлагал назначить главнокомандующим ка-
рательной армией. Удачу подчиненных Гао Пяню военачальников
Чжан Линя и Лян Цзуаня Л у Си счел как нельзя более благопри-
ятным случаем, чтобы осуществить, наконец, давно вынашивав-
шийся им замысел касательно своего протеже, а заодно «подста-
вить ножку» партнерам-соперникам Чжэн Тяню и Ван До. Мно-
гие годы шедшая и не раз принимавшая по самым различным по-
водам весьма ожесточенный характер возня на «верхнем этаже»
чанъаньской администрации разгорелась с еще большей силой19.
Новый ее всплеск в конечном счете отражал бессилие властей в по-
пытках загасить бушевавшее уже четыре года пламя крестьянской
войны, хотя наверняка сказывались и давно сложившиеся непри-
язненные отношения между высшими должностными лицами им-
перии и возглавлявшимися ими придворными кликами. Л у Си не
удалось тогда одержать верх, и решение явно назревшего вопроса
о замене главноначальствующего карательной кампании растяну-
лось на многие месяцы. Однако выхлопоте ть для Гао Пяня продви-
жение по служебной лестнице Лу Си тогда все же сумел: в допол-
нение к ранее предоставленной должности чжэньхайского генерал-
губернатора Гао Пянь получил назначение на один из ключевых в
административной структуре Танского государства пост.
Старания могущественного патрона в Чанъани, отвечавшие че-
столюбивым устремлениям Гао Пяня, побудили последнего дей-
ствовать еще смелее и решительнее против «разбойников», тем
более что новый должностной статус предоставлял ему ощутимо
возросшие полномочия и возможности. Военный натиск на вос-
ставших заметно усилился, их отряды вынуждены были покинуть
пределы не только Чжэньхайского, но и соседнего Чжэдунекого
генерал-губернаторства и отходить дальше на юг, неся большие
потери.
Абсолютное большинство рядовых сподвижников Хуан Чао и
повстанческих вожаков проявило в тех нелегких обстоятельствах
героизм, мужество, стойкость, готовность к самопожертвованию,
предприимчивость, что весьма ярко продемонстрировал следую-
щий эпизод. Теснимые танским воинством, повстанцы оказа-
лись вынужденными спешным образом перебраться из Юэчжоу
в Фуцзянь. Поначалу они вознамеривались воспользоваться для
этого прибрежным морским путем, но, как выяснилось, подхо-
38
дящих переправочных средств в достаточном для столь многочи-
сленного воинства количестве не нашлось. «Морские разбойни-
ки» Ван Ина к тому времени были уже рассеяны карателями, и
воспользоваться их судами, будь даже у Хуан Чао такое наме-
рение, он не смог бы. И тогда было решено двигаться к Цюй-
чжоу (Цюйсянь, пров.Чжэцзян), затем к уезду Сюйцзян (Цзян-
шань, пров.Чжэцзян), а оттуда пробиваться дальше на юг никому
не ведомыми тропами через окаймляющий юго-восточный горный
край с запада хребет Сяньсялин, на который, как тогда говорили,
«тысяча людей не сможет взобраться, если держит оборону [всего
лишь] один человек» [412, с. 300]. То был поистине героический по-
ход. Ценою невероятных усилий восставшие покрыли расстояние
в 700 ли, одолев считавшуюся неприступной гряду круч и теснин,
вереницу горных потоков и каскадов, вышли к границам области
Цзяньчжоу (Цзяньоу, пров. Фуцзянь) и на короткое время обосно-
вались для передышки в уезде Цзайсин (Пучэн, пров. Фуцзянь) [42,
цз. 225(3), с. 17028; 93, цз.253, с.8208; 95, цз.19(2), с.14115]20.
Командование карате лей никак не ожидало, что «разбойники»
смогут совершить столь дерзкий маневр, и, если не считать органи-
зации ополченских формирований самообороны наподобие «войска
девяти драконов» во главе с Чэнь Янем, не сумело заблаговре-
менно подготовиться к предотвращению их «злодеяний» на тер-
ритории «страны Минь» — Фуцзяни. Между тем, вступив в пре-
делы этой провинции, повстанцы после недолгого отдыха устреми-
лись двумя колоннами к ее административному центру — Фучжоу.
Наиболее крупная из колонн двигалась по маршруту Цзайсин —
Цзяньян (Чунъань)—Цзяньчжоу — Яньпин (Наньпин), другая —
из Цзайсина через Гуаньли (Чжэнхэ), Чанци (Фуань), Вэньма
(Сяпу). В первые дни 879 г. обе колонны сошлись у Фучжоу и,
атаковав город с разных сторон, 9 января завладели им.
По словам составителя «Жизнеописания Хуан Чао» из «Новой
истории Тан», в Фучжоу, а равно и в других городах и селениях Фу-
цзяни «разбойники» чинили погромы: «предавали огню жилища,
истребляли людей, словно траву» [42, цз. 225(3), с. 17028]. Между
тем сам Хуан Чао, согласно сведениям другого, но тоже из раз-
ряда официальных, источника, напротив, сказал как-то: «С той
поры, как вступили в [страну] Минь, убит всего-то один лишь зло-
дей» (цит. по: [463, с. 35]). Вряд ли данное высказывание надо
понимать буквально. За время пребывания восставших в Фуцзяни
39
от их рук наверняка пал отнюдь не один-единственный «злодей».
Но Хуан Чао придал своему суждению социально-эмоциональную
окраску: жертвами повстанцев являлись люди, вершившие черные
деяния в отношении тех, на защиту которых поднялись народные
воители. В этом смысле оно честнее, нежели утверждение «Новой
истории Тан». Что касается последнего, то, как едва ли не во всех
подобных случаях, в данном налицо весьма типичное для офици-
ального историописания недвусмысленное стремление представить
восставших завзятыми головорезами и громилами, не щадившими,
за одним исключением, о котором ниже речь пойдет особо, никого
и ничто, будь то утесните ль — частный собственник земли, толсто-
сум— торговец либо ростовщик, обирала — чиновник или же обез-
доленный крестьянин, бедняк-горожанин и им подобные.
Впрочем, в некоторых других произведениях официального
историописания, например в историко-географических описаниях
Фуцзяни и входивших в эту провинцию областей и уездов, нет-нет
да и встречаются сведения, которые позволяют более или менее
детально и определенно раскрыть мотивы и направленность пове-
дения восставших, столь однозначно квалифицированного в при-
веденной выше цитате из второй танской нормативной истории, а
равно и выявить отношение к нему со стороны простого народа.
Как оказывается на поверку, повстанцы «предавали огню» учре-
ждения властей, расправлялись с чиновниками, изымали у город-
ских и сельских богатеев имущество, в том числе деньги, раздавая
его местной бедноте. Так, в одной из гористых местностей уезда
Лоюань восставшие, согласно преданию, выделили тамошней го-
лытьбе огромную сумму монет, и с той поры в народе за этой
местностью закрепилось наименование Люцяныпань (Горы, где
были дарованы деньги). В Фучжоу, согласно другому преданию,
повстанцы оделили несколькими десятками тысяч монет пребы-
вавшую в нужде семью простолюдина Чи И (цит. по: [463, с.34]).
Уместно привести тут еще один частный, но по-своему тоже приме-
чательный эпизод, зарегистрированный в как будто бы неожидан-
ном для подобных сюжетов источнике — «Трактате о личжи» Цай
С'яна (1012- 1067): как-то несколько повстанцев, чтобы заготовить
дрова на топливо, забрели на участок личжи, плодами которой Фу-
цзянь (наряду с Сычуанью, Гуандуном и Гуаней) славилась тогда
на всю страну. Они уже взялись было за топоры, но хозяин, обхва-
тив руками ствол самого толстого —по преданию, трехвекового —
40
дерева и плача навзрыд, принялся умолять пощадить плантацию;
иначе, заявил он сквозь слезы, готов «принять смерть вместе с де-
ревом. Разбойники сжалились и не стали рубить [деревья]» [88,
с.4]. Да и в той же «Новой истории Тан», надо думать, не слу-
чайно оговаривается, что людей просвещенных «разбойники» ми-
ловали, и к этому призывала распространенная среди восставших
песенка: «Коль превратим ученого в котлету, — предостерегало
данное творение повстанческого фольклора, — накличем себе бес-
пременно погибель» [42, цз. 225(3), с. 17028]. В качестве иллюстра-
ции к этой констатации можно привести описанный в том же ис-
точнике случай с Хуан Пу, местным светилом учености и литера-
туры, некогда видным чиновником, после ухода в отставку пре-
бывавшим с семьей в своем имении близ уездного города Путянь
(в Фуцзяни): с ним, с его домочадцами и достоянием восставшие
обошлись милостиво; при этом они следовали прямому указанию
Хуан Чао: «Это — [обитель] ученого мужа, [так что] гасите факелы
и не смейте поджигать» [42, цз. 225(3), с. 17028]. Если кто-либо
из подобных Хуан Пу людей оказывался в плену у повстанцев,
его выпускали на волю [42, цз. 225(3), с. 17028]. Здесь в очередной
раз зафиксировано общее особо почтительное, зачастую воистину
благоговейное отношение к людям книжным или даже просто све-
дущим в грамоте, столь свойственное средневековым крестьянам,
не говоря уже о самом Хуан Чао — недавнем соискателе высшей
«ученой степени» цзиньши.
14 все же главное, скорее, не в этом. Как сила, призванная в со-
ответствии с предначертаниями Неба способствовать низвержению
лишившейся его «мандата» Таиской династии и расчистить путь к
воцарению нового правящего дома, которому Небо предуготовило
свой «мандат», возглавлявшееся Хуан Чао народное движение, со-
гласно запечатленной в «Новой истории Тан» концепции его исто-
рии, пока что не утратило «заданного» ему позитивного начала и
посему развивалось все еще по восходящей. В качестве наглядного
подтверждения тому в данном, а равно и в других базирующихся
на той же концепции источниках и приводятся в одобрительных
тонах сведения наподобие упомянутых. Но сама эта концепция
дидактически заострена, и составители таких источников исполь-
зовали указанные и аналогичные примеры «правильного» отноше-
ния повстанцев к конфуцианцам и прочим представителям учено-
служилого люда, дабы преподать еще один урок менее опасного
41
для правящего класса поведения «низов» в ситуациях династий-
ных кризисов. А чтобы трактовка «великой смуты» выглядела
«сбалансированной», в «Новой истории Тан» зарегистрирован и
факт иного рода, засвидетельствованный также другими источни-
ками: литератора Чжоу Пу (?—878), который счел за лучшее в пору
воцарившихся в стране «беспорядков» отказаться от карьеры чи-
новника и вести уединенную жизнь в буддийском святилище, Хуан
Чао попытался было привлечь на свою сторону. Отшельник отве-
тил, однако, категорическим отказом: «Я удалился на покой и не
служу даже Сыну Неба. Так неужто могу примкнуть к разбойни-
кам?»; и тогда «пришедший в ярость» предводитель «разбойников»
приказал обезглавить Чжоу Пу [24, цз. 137, с. 2210; 42, цз. 225(3),
с. 17028; 101, цз.829, с. 23б-24а; 134, цз. 128, с. 116].
После захвата Фучжоу восставшие, воспользовавшись факто-
ром внезапности и относительной малочисленностью правитель-
ственного воинства в Фуцзяни, довольно быстро смогли овла-
деть всеми входившими в состав этой провинции областями [42,
цз. 225(3), с. 17028]. Своей опорной базой в «стране Минь» они
избрали Фучжоу, где закрепилось несколько их отрядов, и как
ни старались каратели отвоевать провинциальный центр, долгое
время им это не удавалось [42, цз. 190, с. 16779]. Однако обосно-
вываться надолго в Фуцзяни повстанцы не стали. Захолустная, с
редким населением, экономически слабо освоенная, отрезанная от
равнинных просторов хребтами и сама занятая преимущественно
горами и холмами, провинция эта мало годилась для использо-
вания в качестве плацдарма, где можно было бы нарастить силы,
запастись провиантом и подготовиться к дальнейшему развертыва-
нию активных боевых действий. Тотчас двигаться на север, откуда
вот-вот могло насесть воинство Гао Пяня, было пока рискованно.
Поэтому, более или менее оправившись после недавнего напряжен-
ного перехода через Сяньсялин, а затем — рейдов по прибрежным
районам Фуцзяни и дав себе короткий отдых, восставшие весной
879 г. устремились вдоль морского побережья дальше в южном
направлении. По распоряжению Хуан Чао в Фучжоу остался срав-
нительно немногочисленный повстанческий гарнизон, который, од-
нако, вскоре был разгромлен «войском девяти драконов» Чэнь Яня
[42, цз. 190, с. 16779; 77, цз.29, с.3б-4а].
Тем временем предводительствуемые Хуан Чао главные силы
восставших вступили в Гуандун, завладели Чаочжоу (Чаоань) и
42
Сюньчжоу (Хуэйян), а в июне подошли к стенам Гуанчжоу и
вскоре обложили город. Осада длилась свыше трех месяцев. Гуан-
чжоу был далеко не первым городом, который им довелось штур-
мовать и захватывать, но столь затяжных военных операций, как
на сей раз, предпринимать им пока не приходилось. Тому были,
разумеется, свои причины.
Арабские источники о Хуан Чао
и гуанчжоуском эпизоде крестьянской войны
Потребность в данном источниковедческом экскурсе вызвана
отнюдь не только иноземным и уже поэтому необычным происхо-
ждением материалов, о которых пойдет дальше речь, хотя, надо
сказать, синологам-медиевистам и впрямь крайне редко доводится
иметь дело с письменными свидетельствами чужестранцев, осо-
бенно в приложении к темам, не относящимся лишь к внешним
связям средневекового Китая. Прежде и больше всего необхо-
димость такого экскурса продиктована соображениями историо-
графическими. Действительно, осада, а затем захват Гуанчжоу
дружинами Хуан Чао, равно как и то, что касается пребывания
повстанцев в этом городе, — сюжет, издавна привлекающий при-
стальное внимание исследователей. Пожалуй, совсем немного дру-
гих эпизодов из истории крестьянской войны 874901 гг. вызвало
столь же значительный интерес среди синологов в самом Китае,
в Японии и на Западе. Причин тому несколько, да и мотивы,
которыми руководствовались разные авторы, обращаясь к этому
сюжету, далеко не одинаковы. Спору нет, сказалось своеобразие
как тогдашнего положения и облика Гуанчжоу, так и поведения
повстанцев — руководителей и рядовых — в период осады города и
пребывания в нем. Но в первую очередь и главным образом дали о
себе знать обстоятельства, связанные с содержанием известий ара-
боязычных материалов X-XIV вв. о «великой смуте» в Срединном
государстве на исходе IX в.21
Объем таких сведений в этих источниках относительно невелик,
однако именно гуанчжоускому эпизоду в них отведено по сравне-
нию с прочими событиями крестьянской войны под предводитель-
ством Ван Сяньчжи и Хуан Чао немалое место, в изложении дан-
ного эпизода здесь встречаются некоторые красноречивые подроб-
ности и сочный колорит изображения, что, разумеется, далеко не
43
случайно: происшедшее в Гуанчжоу в пору осады и после захвата
повстанцами этого важнейшего по тем временам центра торговых
связей Танской империи с халифатом прямо затронуло интересы
арабского купечества и мореплавания и потому не могло остаться
незамеченным и не отмеченным любым арабским автором, кото-
рый так или иначе касался взаимоотношений двух государств в
конце IX в. Налицо вместе с тем одно из многообразных проявле-
ний того, как эхо грандиозного повстанческого движения во главе
с Ван Сяньчжи и Хуан Чао, потрясшего могущественную Танскую
державу, разнеслось далеко за пределы Срединного государства и
сколь долгим было его звучание.
К данной группе произведений арабского историописания ин-
терес проявлялся учеными из самых различных стран уже давно,
однако до сего времени в отечественной синологии специальная
источниковедческая оценка им как памятникам истории крестьян-
ской войны 874-901 гг. в Китае еще не давалась.
Материал о «великой смуте» и, в частности, о гуанчжоуском
эпизоде арабские авторы черпали из разных первоисточников. Ис-
ходной же его основой явились известия соотечественников этих
авторов — современников и даже прямых очевидцев, людей раз-
личных званий и занятий: купцов, путешественников, чиновников,
литераторов, — которые в своих записях, заметках, устных расска-
зах поведали как о личных наблюдениях и впечатлениях, так и
о воспринятом из вторых рук, нередко по слухам и толкам, по-
рой разноречивым и ошибочным, какие ходили в Гуанчжоу, Чанъ-
ани, Лояне и других танских городах, где побывали информаторы
арабских авторов, о Хуан Чао и возглавлявшемся им движении.
Соответственно и степень конкретности и достоверности зафик-
сированных в арабоязычных памятниках сведений о случившемся
в Гуанчжоу во второй половине 879 г., а равно и о других собы-
тиях крестьянской войны весьма неодинакова, в этих сведениях
встречаются фактические и хронологические неточности, подчас
несуразности различного свойства в изложении и интерпретации
тех или иных эпизодов; немало в них и совершенно не соответству-
ющего действительности, поистине фантастического: по меткому
суждению Д. Лесли, совсем наподобие повествований «Тысячи и
одной ночи» [510, с. 147].
Наиболее ранним среди таких памятников является книга Абу
Зайда ас-Сирафи (897-979) «Силсилат ат-Таварих» («Цепь исто-
44
рий»), написанная, по всей вероятности, не ранее середины X в.,
т. е. спустя семь, если не больше, десятилетий после захвата по-
встанцами Хуан Чао Гуанчжоу. Сам Абу Зайд Китай не посе-
щал и, следовательно, не мог быть очевидцем того, что сообщил
о событиях в Гуанчжоу и о других эпизодах крестьянской воины.
Основным поставщиком информации для него был Ибн Вахб, бо-
гатый и знатный потомок курайшитского племени — того самого,
из которого вышли основатель ислама Мухаммед и несколько ха-
лифских династий. Известно, что Ибн Вахб во время восстания
зинджей 869-883 гг. в Ираке и в Хузистане, когда город Басра,
где он жил, оказался в руках «мятежников», решил предпринять
путешествие в Китай, но поистине, как говорится, попал из огня
да в полымя: там, куда он приехал, тоже полыхал жар народного
повстанческого движения, — и совсем не трудно представить, под
каким углом зрения Ибн Вахб воспринимал и в какой интерпре-
тации затем излагал данные о «бунте» Ван Сяньчжи и Хуан Чао.
Известно также, что Ибн Вахб побывал в Гуанчжоу, ездил в Чанъ-
ань и якобы имел аудиенцию у тайского императора. Своими на-
блюдениями, а также впечатлениями (отчасти опиравшимися на
людскую молву) он по возвращении на родину поделился с Абу
Зайдом, а тот занес его известия в главу «Сказания о Китае и об
Индии» своей книги «Цепь историй»22.
Записи эти стали источником для заимствования многих све-
дений и целых пассажей при создании трудов о Срединном госу-
дарстве другими арабскими авторами X и ближайших за ним сто-
летий. Так, во многом сходные, даже зачастую совпадающие с
данными Абу Зайда известия о драматических перипетиях в связи
с захватом Гуанчжоу «разбойниками» Хуан Чао, а также о других
событиях «великой смуты» 874-901 гг. в Китае содержатся в книге
ал-Масуди (?-965) «Мурудж аз-захаб ва маадин ал-джавахир»,
(«Промывальни золота и россыпи драгоценных камней»), написан-
ной в 947-948 гг. Автор, большую часть жизни проведший в путе-
шествиях, побывал в Китае. Материалы собственных наблюдений
и впечатлений он дополнил и расцветил рассказами купцов и моря-
ков, а также сведениями из географических и исторических сочи-
нений предшественников и современников, из других письменных
и устных источников. По мнению немецкого синолога О. Франке
(1863—1946), французского востоковеда Ж.Соважэ (1901-1950) и
других исследователей, данные, касающиеся гуанчжоуского эпи-
45
зода крестьянской волны, ал-Масуди извлек из книги Абу Зайда, с
которым был лично знаком [147, с. 111; 506, т. 3, с. 421; 519, с. XXV].
Однако говорить о полном совпадении относящихся к этому эпи-
зоду текстов обоих сочинений оснований нет.
В сокращенном объеме материалы Абу Зайда и ал-Масуди о
«бунте» Ван Сяньчжи и Хуан Чао приводятся в более поздних
арабских книгах исторического содержания: «Ал-К амил фи-т-
тарих» («Совершенный в истории», или «Полная история») Ибн
ал-Асира (1160-1233) и «Мухтасар тарих ал-башар» («Сокращен-
ная история рода человеческого») Абу-ль-Фида (1273-1331). В
обеих книгах даже имя Хуан Чао не фигурирует, он назван «неиз-
вестным лицом» [147, с. 115, 116], но весь контекст повествования,
относящегося к соответствующему отрезку времени, а также со-
впадение либо сходство в описании многих конкретных фактов с
известиями Абу Зайда и ал-Масуди не оставляют сомнений в том,
что речь идет не иначе как о данном сюжете. Впрочем, гуанчжоу-
ский эпизод у этих авторов передан почти столь же полно, как и
у их предшественников, и, таким образом, выделен особо, что, ко-
нечно же, не случайно: события лета — осени 879 г. в Гуанчжоу
прямо коснулись торговых взаимоотношений Китая с халифатом и
потому привлекли к себе наиболее обостренное внимание ученых
и литераторов арабского мира. Но даже вводя купюры в мате-
риалы Абу Зайда и ал-Масуди, Ибн ал-Асир и Абу-ль-Фида не
пошли по пути механического сокращения воспроизводимого мате-
риала своих предшественников, они подвергли его определенному
осмыслению и обобщению, попытались придать ему собственную
редакцию, в известной мере по-своему распределили свет и тени в
истолковании событий крестьянской войны в Китае.
Знакомство с арабскими письменными памятниками ставит пе-
ред исследователем «великой смуты» 874-901 гг. ряд общих и кон-
кретных, даже частных проблем, так или иначе связанных с вы-
явлением реального отношения иностранных авторов к подобного
рода событиям в Срединном государстве, а равно и с распознанием
приемов, которыми арабские историки пользовались при освеще-
нии этих сюжетов.
Среди таких проблем частного характера—датировка захвата
повстанцами Хуан Чао города Гуанчжоу и идентификация фигури-
рующего у арабских авторов топонима Канфу (вариант — Канку).
Отчасти взаимосвязанные между собой, вопросы эти породили до-
46
вольно обширную дискуссионную литературу на всех основных
языках мировой синологии, и едва ли не в решающей степени за-
тяжные споры в науке до поводу того и другого обязаны своим
возникновением именно известиям Абу Зайда, ал-Масуди и Абу-
ль-Фида.
В китайских источниках царит разнобой относительно хроноло-
гической атрибуции гуанчжоуского эпизода, причем расхождения
в их свидетельствах весьма значительны, касаясь отнюдь не дня
или хотя бы месяца: в некоторых книгах эти события помечены
878, в других же —879 г., а подчас даже один и тот же источник
(например, «Старая история Тан») дает показания в пользу как
первой, так и второй версии [95, цз. 19(2), с. 14116; цз. 178, с. 15190,
15192; цз. 182, с. 15211]. Соответственно и в литературе вплоть до
самого последнего времени тоже не существовало единого мнения
на сей счет, причем историки, придержававшиеся первого варианта
датировки, подтверждение своим аргументам непременно усматри-
вали в сообщениях арабоязычных памятников X-XIV вв., относя-
щих вступление восставших в Гуанчжоу и их пребывание там к
264 году хиджры [147, с. 117, 120], что в переводе на современное
летосчисление соответствует 13 сентября 877 г. — 2 сентября 878 г.
Казалось бы, нельзя исключать, что главному информатору Абу
Зайда — Ибн Вахбу могл а изменить память или что неточность при
фиксации даты допустили автор либо переписчик «Силсилат ат-
Таварих» и затем эта неточность перекочевала в книгу ал-Масуди.
Такого мнения придерживался, например, японский синолог Иси-
баси Горо. Однако его соотечественник Кувабара Сицудзо был
склонен считать, что известия арабских источников заслуживают
особого доверия и именно им вполне стоит отдать предпочтение.
Аргументация Кувабарг, Сицудзо вкратце сводится к следующему:
из-за событий, связанных с захватом повстанцами Гуанчжоу, тор-
говля халифата с Китаем понесла весьма ощутимый урон, и потому
очень маловероятно, чтобы авторы арабоязычных источников вы-
пустили из памяти год, когда эти события произошли; китайские
же документальные, хронистические и иные материалы послед-
них десятилетий Таиской империи вообще велись крайне неудо-
влетворительно, в них слишком много хронологических и прочих
ошибок, разнотолков, несообразностей, а стало быть, полагаться
на них в данном, как и во многих других, случаях не следует
[473]23.
47
Сложности с распознанием даты захвата повстанческими отря-
дами города Гуанчжоу усугублены запутанностью вопроса о то-
пониме Канфу, встречающемся в арабских источниках. К насто-
ящему времени можно считать достаточно убедительно доказан-
ным, что имеется в виду не что иное, как одно из бытовавших в
то время обозначений Гуанчжоу24. Однако некогда отдельные ис-
следователи, начиная еще с Ю.Клапрота (1783-1835), отталкива-
ясь от сведений Абу-ль-Фида, Марко Поло (ок. 1254-1324) и других
средневековых авторов, отождествляли этот топоним с Ханчжоу —
городом, на подступы к которому дружины Хуан Чао вышли, как
уже отмечалось, летом 879 г.
Спору нет, служба государственного историописания, обычно
функционировавшая до той поры весьма исправно, на склоне лет
правящего дома Ли действительно стала приходить в расстрой-
ство, и случай с гуанчжоуским эпизодом крестьянской войны —
далеко не единственный, когда оказывается очень непросто до-
искаться в китайских источниках сколь-либо надежных опорных
точек для воссоздания подлинной панорамы событий хотя бы в
главных ее параметрах. Тем не менее в данном вопросе многолет-
ние усилия ученых из самых разных стран увенчались определен-
ным результатом, и к настоящему времени можно считать доста-
точно точно установленным, что повстанцы Хуан Чао заняли Гу-
анчжоу в 879, а не в 878 г., как зафиксировано у арабских авторов.
Такой вывод основывается на прямых показаниях, составляющих,
без преувеличения, абсолютное большинство и, что еще важнее,
более детализированных (во временном плане — не до года, а до
месяца и даже иногда до дня), а также на косвенных, но неоспори-
мых показаниях, имеющихся на сей счет во всевозможных китай-
ских источниках. Мало того, стало возможным конкретизировать
датировку гуанчжоуского эпизода по его последовательным ста-
диям с точностью до месяца: в июне 879 г. восставшие подошли к
стенам Гуанчжоу и вскоре осадили их, в конце сентября — начале
октября того же года овладели городом, а примерно месяц спу-
стя покинули его [260, с. 163-165; 387, с. 96-98; 393, с. 127-129; 398,
с. 102, 106-107; 493, с. 94].
Если полнотой и достоверностью информации о гуанчжоуском
и других эпизодах крестьянской войны арабоязычная литература
не отличается, то в стремлении — разумеется, на свой лад - - по-
стичь и истолковать их подоплеку, побудительные причины, сущ-
48
ность и последствия творцам данной категории источников опре-
деленно не откажешь, что для уяснения имеющейся в этих источ-
никах трактовки самих событий лета — осени 879 г. в Гуанчжоу,
а также их результатов и влияния особенно важно. Реализовыва-
лось же такое стремление посредством персонификации соответ-
ствующих явлений и фактов, а точнее — через попытки подчерк-
нуто сосредоточить все внимание на личности Хуан Чао (или, в
огласовке различных публикаторов и переводчиков арабских тек-
стов,— Баншу, Бабшу, Башу, Йаншу), распознать его натуру, по-
своему представить мотивы и внутренние пружины его намерений
и поступков.
В повествованиях арабских авторов о Хуан Чао и возгла-
влявшемся им «бунте» приводятся только откровенно негатив-
ные, резко неприязненные суждения и оценки. Иными эпитетами,
кроме как «лиходей», «супостат», «выскочка», они его не наде-
ляют. Хуан Чао изображен самодуром и живодером, способным
лишь на каждом шагу творить зверства и грабежи, повсюду се-
ять ужас, страх и смерть, и для того, чтобы усилить такое впе-
чатление о нем, эти авторы красок не пожалели. Сызмала, го-
ворится у Абу Зайда и ал-Масуди, выделялся этот никому пре-
жде неведомый человек злым коварством и бесшабашной задири-
стостью, любил сеять смуту и «искал мятежа». Широкую из-
вестность снискал он своей наглостью и дерзостью. Из разных
мест, покрывая нередко огромные расстояния, шли к нему «бродя-
ги»— «народ испорченный и злой», и численность подобных «дур-
ных людей» мало-помалу умножалась. Некоторые присоединя-
лись к нему, побуждаемые страхом за собственную жизнь, дру-
гие— «надеясь учинить злое дело и разграбление». «А умысел и
цель его заключались в разорении городов и убийстве их жите-
лей»,— сказано у Абу Зайда, и, как вторил тому ал-Масуди, был
он «упорен в опустошении страны, разграблении богатств и про-
литии крови» [147, с. 117, 118, 120, 122]. Совершенно однозначно
определил Абу Зайд (а за ним и ал-Масуди) и мотивы нападения
и захвата «супостатом» Хуан Чао города Гуанчжоу: «...обуяла
его алчность, и двинулся он на Канфу» [147, с. 118]. Да и «потом,
после разорения Канфу, он сновал от города к городу и предавал
[их] опустошению» [147, с. 117, 121]. Конечным же устремлением
этого «выскочки» арабские авторы посчитали ни много ни мало
притязания на китайский престол, а коль скоро, как они наро-
49
чито подчеркивали, вышел он «из среды, не имевшей отношения
к императорской фамилии» [147, с. 117, 118, 120, 122], то сама со-
бой напрашивается квалификация таких домогательств узурпатор-
скими.
Итак, наряду с восприятием Хуан Чао как личности опреде-
ленно незаурядной, преобладающими в зафиксированном арабо-
язычной литературой впечатлении и представлении о нем оказа-
лись чувства глубокого ужаса и негодования, нескрываемой анти-
патии и острой ненависти. Соответственно и в постижении сквозь
призму таких ощущений характера и направленности повстанче-
ского движения, событий его истории, в частности гуанчжоуского
эпизода, дала о себе знать крайняя необъективность, предвзятость.
Вместе с тем на первый план здесь выступала агрессивная враж-
дебность Хуан Чао и его соратников по отношению к верховной
власти Танской династии. Коллизия двух этих сил представлена
как столкновение в притязаниях на китайский престол, и, следо-
вательно, ей придана как бы политическая окраска. Пусть и на
сей раз тоже не обошлось без искажений и утрирования, зерно ис-
тины в такой трактовке все же имеется. Во всяком случае, извне,
со стороны, в перипетиях крестьянской войны виделась в первую
очередь и главным образом именно такая их грань.
В сущности, концепция арабских авторов X — XIV вв. сродни
той, на которой строилась версия повстанческого движения 874-
901 гг., запечатленная китайским официальным историописанием,
и противополагать их друг другу веских оснований в действитель-
ности нет. Хотя в первом случае изложение намерений и поступ-
ков Хуан Чао сплошь да рядом пронизано воинственной неприяз-
нью, а во втором они иной раз представлены внешне как будто бы
даже благожелательно, по крайней мере — не откровенно враж-
дебно, принципиальных различий в подходе к данному сюжету у
китайских и арабских авторов усмотреть нельзя, ибо глубинная
основа тут, в конечном счете, одинакова.
Осада и взятие Гуанчжоу повстанцами
Старинный город Гуанчжоу был в ту пору административ-
ным центром одноименных военного наместничества (дудуфу)25
и области, огромной провинции Линнань26, а также генерал-
50
губернаторства Лиинаньдун. Он возвышался большим островом
в море малолюдного пространства южнокитайских тропиков27,
где все еще господствовало подсечно-огневое земледелие и прочие
допотопные методы производственно-экономической деятельности
[410, с. 14—17]. Являясь средоточием военно-административной и
гражданской власти провинциального и областного уровней, а
также одним из центров внутри- и особенно внешнеторговых свя-
зей, Гуанчжоу тем не менее оказался мало задетым процессом
урбанизации в ее средневековом обличье, токи которой начинали
тогда расходиться по стране. В этом отношении он ощутимо от-
личался от столичных и других крупных северо- и центрально-
китайских городов, хотя богатством своим превосходил многие из
них.
Возникнув некогда на месте древнего поселения вьетов, Гу-
анчжоу превратился к IX в. в китайский по многим внешним
атрибутам город с населением примерно 200 тыс. человек, не
считая чужестранцев28. Будучи важнейшим пограничным фор-
постом Срединного государства на юге, прикрывавшим доступы с
этой стороны в центральные районы империи, город был хорошо
укреплен, обнесен тройной стеной и охранялся довольно многочи-
сленным и боеспособным гарнизоном. Не исключено, что, заслы-
шав о приближении дружин Хуан Чао, гуанчжоуская администра-
ция заблаговременно осуществила дополнительные меры военно-
оборонительного назначения, тем самым еще больше затруднив
для восставших задачу овладения городом. Такая линия пове-
дения сполна отвечала курсу императорского двора, не случайно
уделявшего обороне Гуанчжоу особое внимание: судьба крупного
порта, через который велась очень выгодная для танских «вер-
хов» торговля с различными странами Азии, не могла не волно-
вать правительство. На созванном при дворе экстренном сове-
щании для обсуждения мер по защите города от «разбойников»
один из высших сановников, Юй Цун, заявил: «Сокровищами и
товарами Наньхай29 дает богатство Поднебесной», «как можно до-
пустить, чтобы разбойники завладели им!», ведь тогда «государ-
ственная казна станет мало-помалу пустеть» [42, цз. 185, с. 16767;
100, цз.314, с.3705]. Учитывая чрезвычайный характер склады-
вавшейся обстановки на южной оконечности страны, было решено
учредить новую должность чжудао синъин дутун (главнокоман-
дующий войсками всех провинций) и назначить на нее Гао Пяня.
51
В его распоряжение передавались новые, сверх уже имевшихся,
крупные пехотные и кавалерийские части.
Хотя источники не сообщают никаких подробностей о сраже-
ниях за город, некоторое представление на сей счет составить все
же можно. Как отмечали Абу Зайд и ал-Масуди, «разбойники»
натолкнулись на ожесточенное сопротивление правительственного
воинства, а также «жителей Канфу» [147, с. 117, 121]. Как бы то
ни было, Хуан Чао довольно скоро после первых рекогносцировоч-
ных атак на внешнюю стену Гуанчжоу понял, что решать задачу
овладения городом придется долго и упорно. Тогда-то и отдал
он приказ затянуть вокруг Гуанчжоу кольцо блокады. Во всяком
случае, отступаться от намерения захватить город повстанческое
командование не помышляло.
Почему же в этом своем стремлении оно оказалось столь на-
стойчивым и непреклонным? Почему не поступило оно на сей раз
так же, как сравнительно недавно, в октябре 878 г., когда, вплот-
ную приблизившись к городу Ханчжоу, не стало ввязываться в
сражения с тамошними карательными войсками, дабы попытаться
захватить этот областной центр, а решило обойти его стороной?
Чем Гуанчжоу прельщал восставших, чем манил и притягивал к
себе до такой степени, что, даже отчетливо понимая, сколь тяжело
будет биться за него, они тем не менее были исполнены решимо-
сти во что бы то ни стало оказаться внутри его стен? Ответить на
эти вопросы, равно как и охарактеризовать действия повстанцев
Хуан Чао в Гуанчжоу после его захвата, однозначно вряд ли воз-
можно.
Танский Гуанчжоу являлся едва ли не крупнейшим мор-
ским портом, связывавшим Китай с государствами Юго-Восточной
Азии, Индостанского субконтинента, островом Шри-Ланка, стра-
нами Арабского халифата. Для многочисленных иноземцев, при-
бывавших в Срединное государство через Гуанчжоу, он был «глав-
ными воротами» этой страны, и не случайно они, особенно ин-
дийцы, зачастую называли его Чина (Китай) [272, с. 30; 439, с. 246-
247]30. На заморской торговле, как тесто на дрожжах, росли бо-
гатство и известность Гуанчжоу.
Как ни в каком ином танском городе значительным был среди
населения Гуанчжоу удельный вес иноземцев, преимущественно
купцов и ростовщиков. Выходцы из стран Индокитая, Индоне-
зийского архипелага, острова Шри-Ланка, Индостана, различных
52
частей халифата селились в специально отведенном для них вла-
стями районе в южной части города. Ведущую роль в жизни
этого квартала и в торговле с китайцами в Гуанчжоу, скорее
всего, играли «люди Западного края» — арабы, персы, сирийцы,
иракцы, евреи. На существование в Гуанчжоу во второй поло-
вине IX в. довольно обширной колонии выходцев из Аббасидского
халифата весьма определенно указывают помимо китайских ис-
точников уже называвшиеся историко-географические труды Абу
Зайда, ал-Масуди, Ибн ал-Асира и Абу-ль-Фида. Во всех этих со-
чинениях среди проживавших в Гуанчжоу времени крестьянской
войны 874-901 гг. уроженцев «страны ислама» выделены четыре
группы по признаку вероисповедания: мусульмане, иудаисты, хри-
стиане и зороастрийцы [147, с. 115-117, 121; 151, с. 303; 152, с. 64;
153, с. 51-52], причем перечисляются они в такой именно или почти
такой очередности31, учитывающей, скорее всего, количественный
состав каждой группы и строящейся по убывающей32.
Особого внимания заслуживает вопрос об общей численности
проживавших в Гуанчжоу к середине 879 г. адептов всех этих,
по определению китайских источников, «варварских религий», по-
скольку, как будет показано далее, он имеет самое прямое отно-
шение к пребыванию там повстанцев Хуан Чао. Абу Зайд, ссыла-
ясь в «Сказаниях о Китае и об Индии» на сведения очевидца Ибн
Вахба и других «людей, хорошо осведомленных в делах китайцев»,
назвал число «проживавших в этом городе и занимавшихся там
торговлей мусульман, иудаистов, христиан и магов»33 —120 тыс.
[147, с. 117; 151, с. 64; 153, с. 51-52]. Отсылка к людям сведущим
и указание конкретной цифры придают известию Абу Зайда по-
добие правдивости и надежности. Аргументация, которой поль-
зуется автор далее, чтобы обосновать приведенную цифру, может
усилить такое впечатление: «Общее количество насчитывавшихся
в этих четырех сектах известно единственно вследствие того, что
китайское правительство взимало с них налог по их числу» [147,
с. 117; 151, с. 64; 153, с. 51]. Однако в книге ал-Масуди, написанной
чуть позже «Силен л ат ат-Таварих» Абу Зайда, фигурирует иная,
много большая цифра: «около 200 тысяч» [147, с. 121; 151, с. 303-
304]. Уже само по себе расхождение в показаниях Абу Зайда и
ал-Масуди, да еще столь внушительное (80 тыс. человек?), побу-
ждает усомниться в правдоподобности обоих известий. Сомнения
эти только возрастают от того, что ал-Масуди для подтвержде-
53
ния приведенной им цифры, ощутимо превышающей ту, которая
имеется в «Силсилат ат-Таварих», прибегнул к точно такому же
доводу, что и Абу Зайд: он тоже сослался на сведения китайских
официальных кадастров [147, с. 121; 151, с. 303-304]. Однако такого
рода ссылки в данном случае вряд ли вообще можно принимать
всерьез. Иноземцы, скорее всего, не учитывались налоговыми пе-
реписями [272, с.32], да, будь иначе, крайне трудно представить,
чтобы Ибн Вахб и прочие информаторы Абу Зайда и ал-Масуди
действительно были осведомлены о точной численности иностран-
цев, включая и людей «страны ислама», занесенных в китайские
кадастровые книги. Если учесть, что, согласно сведениям «Но-
вой истории Тан», общее количество учтенных властями жителей
Гуанчжоуской области с 13 ее уездами в VIII в. достигала при-
мерно 221500 человек [42, цз.43(1), с. 15706], то станет очевидней
недостоверность цифр, фигурирующих у Абу Зайда, а тем более
у ал-Масуди. Тем не менее цифры эти перекочевали в работы
многих авторов — как китайских, так и японских, западных, да и
отечественных (см., напр. [272, с. 369; 344, с. 441-442]). Вместе с
тем приведенные у Абу Зайда и ал-Масуди данные отдельные ис-
следователи ставят под вопрос. Например, явно преувеличенными
счел их такой крупный специалист по истории Таиской империи,
как Янь Гэнван. Сам он склонен свести их к 50-60 тыс. [469,
с. 234]. Правда, остается неясным, на чем автор при этом основы-
вается, поскольку никакой конкретной аргументации по сему по-
воду Янь Гэнван не привел. И все же его гипотеза представляется
более правдоподобной. Конечно, числовые выкладки Янь Гэнвана
тоже могут показаться завышенными. Но тут, видимо, следует
принять в расчет два обстоятельства, учитывающие своеобразие
реального статуса танского Гуанчжоу. Во-первых, может быть,
именно в этом городе — административном центре одноименной
области и военного наместничества, а также всей провинции Лин-
нань — оказалась сосредоточенной едва ли не наибольшая часть
официально зарегистрированных жителей одной из самых захо-
лустных и малолюдных окраин Таиской империи. Во-вторых, зна-
чительная доля населения этого космополитического города-порта
могла действительно слагаться именно из уроженцев «Западного
края» и «[стран] Южных морей»34, будь то чужеземцы-гости или
же постоянно проживавшие иноплеменники [482, с. 67-68].
Осевшие в Гуанчжоу или наезжавшие туда иноземные торговцы
54
сбывали драгоценности из камней и металла, благовония и пря-
ности, лекарства, красители, антиквариат в обмен на золото, се-
ребро, шелка, фарфор, древесину тропических пород, слоновую
кость и рога носорога; немаловажное место занимала на гуанчжо-
уском рынке и торговля живым товаром (обоего пола) [272, с. 68-
73]. Многие обосновавшиеся в Гуанчжоу чужестранцы занимались
ремеслом (в частности, ювелирным делом) и сбытом своих изде-
лий, держали собственные лавки-мастерские; другие изготовляли
по рецептам своей родины лекарственные снадобья и продавали
их, благо спрос на них был довольно широким. Наконец, немало
иноземцев вело ростовщические операции.
Иностранцы в Гуанчжоу, прежде всего верховодившие среди
них арабские, персидские и еврейские купцы, ростовщики и реме-
сленники, наживали немалые богатства и, несмотря на принимав-
шие порой широкие масштабы и неистовые формы притеснения,
вымогательства, гонения и настоящие погромы со стороны цен-
тральных и местных властей или отдельных должностных лиц,
всячески стремились удержаться в этом благодатном для них го-
роде и продолжать приумножать свое состояние. О гуанчжоуских
«варварах»-толстосумах по всему Китаю ходили легенды и преда-
ния, как, например, о еврейском купце из Омана, обзаведшемся
за баснословную цену изготовленной из черного фарфора вазой
с золотой крышкой, внутрь которой была вделана золотая рыба
с рубиновыми глазами, наполненная мускусом высшего качества
[272, с. 25, 367]. У простого люда Срединного государства подоб-
ные алчные стяжатели вызывали ненависть и гнев, и не случайно,
например, представление о персах как людях богатых и жадных,
а потому достойных презрения стало широко распространяться в
народе как своего рода стереотип [272, с. 40].
Не только иностранные негоцианты, ростовщики, хозяева ре-
месленных мастерских, но и многие китайские купцы и чиновники
приумножали в Гуанчжоу свои достояния, набирали силу и вли-
яние, а глава военного наместничества Гуанчжоу, по словам оче-
видца, «могуществом и достоинством не отличался от Сына Неба»
(цит. по: [439, с. 68]). Правитель Линнани в 795-803 гг. Ван Э
(740-815) посредством хитроумных манипуляций с налогами си-
стематически присваивал колоссальные средства и, как сказано в
официальных источниках, «ежедневно» посылал домой, в Чанъ-
ань, на десяти и более судах ящики со слоновой костью, жемчугом
55
и прочими драгоценностями и «вследствие этого состояние семьи
[Ван] Э превзошло государственную казну» [42, цз. 170, с. 16694;
95, цз. 151, с. 15026]. Не меньше преуспел на том же поприще и Ху
Чжэн, возглавлявший линнаньскую администрацию в 826 828 гг.
В своей гуанчжоуской резиденции он окружил себя помпезной рос-
кошью, пользовался услугами огромного штата челяди, включая
несколько сотен рабов, а в Чанъани обзавелся особняками и пышно
обставил их «диковинными изделиями», привезенными из Лин-
нани [42, цз. 164, с. 16660; 95, цз. 163, с. 15083]. Шанс разбогатеть
стремились не упустить многие столичные, и не только столичные,
должностные лица самых разных рангов и чинов, и они всячески
домогались получить назначение на службу в Гуанчжоу, а оттуда,
как констатировал официальный документ, мало кто из них воз-
вращался, не набив дотуга мошну [95, цз. 177, с. 15179]. Еще один
пример тому — Чжан Моусунь, занимавший в 60-х годах IX в. одну
из высших административных должностей в Гуанчжоу. Будучи
«по натуре алчным и мотоватым», он «без устали предавался стя-
жательству», и, когда покидал службу в Гуанчжоу, накопленных
им богатств оказалось «невозможно счесть» [58, цз.366, с. 2909].
Для простых же людей Гуанчжоу и его округи преуспевание «сво-
их» ли, китайских чиновников и дельцов или же иноземных торгов-
цев и ростовщиков оборачивалось вымогательствами, унижениями,
разорением.
В Гуанчжоу стекались не только заморские товары, но и посту-
пления от податных сборов с населения самого города, а также его
ближайших и отдаленных окрестностей. Горожане, жители обла-
сти Гуанчжоу и провинции Линнань заносились в подворные ре-
естры и облагались натуральными поборами и трудовыми повинно-
стями. С них взимали налоги шелком и хлопком (сырцом либо пря-
жей). солью, продукцией рыболовного и охотничьего промыслов,
изделиями домашнего ремесла, в отдельных местах—зерном [385,
с. 15]. Нередко нормы обложения не учитывали низкий уровень
хозяйственных возможностей жителей экономически отсталого ре-
гиона. и тогда крестьянам, чтобы внести подати своевременно и в
требуемом объеме или ликвидировать недоимки, приходилось рас-
плачиваться средствами, вырученными от продажи кого-либо из
членов своей семьи. Такого рода явления были столь частыми,
что па них обращалось внимание в императорских рескриптах (см.,
наир. [63. цз. 109, с. 567]).
56
Труд мастеровых использовался на государственных свинцо-
вых рудниках, что находились в гуанчжоуском пригороде Хуамэн,
на работах по строительству и ремонту судов, при изготовлении
различных изделий из местного сырья. Отбывание ремесленни-
ками казенных трудовых повинностей тоже сопровождалось про-
изволом и бесчинствами администрации.
Непомерные поборы, наглые вымогательства, жестокие притес-
нения со стороны гражданских и военных властей Танского го-
сударства являлись, как отмечали многие современники, самым
страшным бедствием, которое постоянно приходилось сносить на-
селению города и области Гуанчжоу, всей провинции Линнань35,
и оно отвечало недовольством, протестами, активным сопротивле-
нием, принимавшим порой формы открытых массовых выступле-
ний. Особенно остро реагировали «инородцы» ляо, ли и мань, со-
ставлявшие в то время значительную долю среди жителей Лин-
нани. С 50-60-х годов IX в. они стали поднимать повстанческие
знамена чаще, чем прежде [410, с. 31-34]. По признанию офици-
альных источников, каждый раз причиной таких событий оказы-
вались злодеяния танского чиновничества. Что касается самих
«инородцев», то, по меткому суждению комментатора «Всепрони-
цающего зерцала» Ху Саньсина, «истории гласят: мань не любят
учинять беспорядки, но если алчное начальство становится неснос-
ным, устраивают беспорядки» [93, цз.233, с. 7524].
Стоустая молва о несметных сокровищах, переполнявших Гу-
анчжоу, и о наживающихся там «своих», китайских, и иностран-
ных дельцах широко расходилась среди людей из «верхов» и из
«низов». Несомненно, слышали обо всем этом и повстанцы Хуан
Чао. Гуанчжоу неудержимо притягивал их к себе подобно маг-
ниту. Попав в чужие, весьма далекие от родных места, восстав-
шие постоянно испытывали острую нехватку продовольствия, фу-
ража, боевого снаряжения, а обзаводиться всем этим в слабо об-
житом и мало освоенном экономически фуцзяньско-гуандунском
крае было крайне затруднительно, и повстанческое руководство
рассчитывало раздобыть в Гуанчжоу необходимые средства. На-
верняка среди восставших находилось и немало тех, кто не прочь
был извлечь в сказочно богатом Гуанчжоу поживу для себя лично;
во всяком случае, наличие таких настроений не принимать во вни-
мание едва ли правильно.
Дело, однако, не только и даже не столько в подобных от-
57
кровенно прагматических побуждениях. Они — лишь частное про-
явление того общего негативного отношения средневекового кре-
стьянства к городу, которое имманентно присуще психологии этой
социальной общности и может быть расценено как своего рода
«антиурбанизм»36. Он и раньше давал о себе знать в ходе кре-
стьянской войны, и об этом речь уже шла, но именно в данном
случае благодаря особой специфике статуса и облика Гуанчжоу
впервые обнаружился крайне явственно.
Общая социально-историческая подоснова остро неприязнен-
ного отношения крестьян к городу — объективно обусловленная
противоположность между городом и деревней средневекового об-
щества, воспринятая от предшествующей эпохи и постепенно углу-
блявшаяся с прогрессом экономики и социального строя, в частно-
сти, по мере развития урбанизационного процесса вширь и вглубь.
Эта противоположность порождала антагонизм сельских труже-
ников и городских верхов, сочетавшийся с обострявшими его про-
тиворечиями между господствущими группами деревни и города,
а также городскими низами и деревенской верхушкой. Вследствие
политической «темноты» крестьян их враждебность распростра-
нялась на город вообще, на всех горожан независимо от их иму-
щественной и социальной принадлежности, равно как последние
тоже питали антипатию к «деревенщине», «мужлу», что, в свою
очередь, усугубляло неприязнь крестьян к городу. Такого рода
отношение, в конкретных условиях средневекового Китая прини-
мавшее под воздействием некоторых специфических социально-
политических и идеологических факторов особую глубину и устой-
чивость. являлось одной из своеобразных форм осознания кре-
стьянством своей общности.
Чувства и поведение крестьян в отношении города—явление
весьма сложное, внутренне противоречивое, не поддающееся одно-
значному раскрытию. Во многом существенном иные, отличные
от сельских, характер и виды хозяйственной деятельности боль-
шинства горожан, социальный быт населявших город людей, сам
уклад их повседневной жизни, представление, будто у горожан
Масса возможностей для развлечений и они только и знают, что
предаются веселью, — все это пробуждало у крестьян умонастро-
ения двоякого рода. С одной стороны, давало о себе знать глу-
боко укоренившееся в крестьянском сознании пренебрежение к го-
рожанам. ощущение собственного превосходства над ними. В вос-
58
приятии крестьян городские жители — не более чем потребители
и расточители того, что сотворено руками сельского люда, кор-
мятся за его счет, а попросту — сидят на его шее; сами они, словно
трутни, не трудятся до изнеможения, производить что бы то ни
было поистине насущное не способны и потому—люди неполно-
ценные. Сельское же хозяйство, в представлениях крестьян,—
основа основ, лишь оно по-настоящему полезно, ибо кормит и оде-
вает всех в Срединном государстве, и заниматься им — единственно
достойное дело. Такое убеждение, воспринятое от патриархальных
времен, конфуцианство, как известно, взяло себе на вооружение и
закрепило в качестве одной из своих доктрин, что нашло выраже-
ние, в частности, в фиксирующей градацию всего населения Под-
небесной четырехзвенной формуле, которая людям, связанным с
земледелием, отдавала приоритет перед занятыми ремеслом и осо-
бенно— торговлей. Другое выражение той же доктрины: «земле-
делие— ствол, торговля и ремесло — ветви». Под длительным воз-
действием такой доктрины традиционно неприязненный настрой
крестьян в отношении городов и горожан лишь усиливался, и за-
печатлевшие этот настрой крестьянские пословицы и поговорки,
другие фольклорные творения представляли собой зачастую не
что иное, как переложение соответствующих конфуцианских сен-
тенций.
С другой стороны, многое в городской жизни казалось кре-
стьянам соблазнительным, вызывало у них зависть, влекло к себе.
Пусть реальная действительность далеко не совпадала с тем, что
крестьянам грезилось. Имущественное и общественное неравен-
ство, ущемленность социального и правового статуса городских
низов, нищета «черни», антагонизм между «верхами» и просто-
народьем, административные механизмы неусыпного надсмотра и
скрупулезнейшей регламентации всего и вся, строившиеся на таких
же началах всеобъемлющей круговой ответственности, что и прак-
тика баоцзя в деревне, —это и многое ему подобное сплошь да ря-
дом как бы выпадало из иллюзорного образа городов в обыденных
представлениях крестьян. Город и жизнь в нем зачастую виделись
им как таящие в себе блага и преимущества, будь то якобы царя-
щий там всеобщий достаток или шансы повысить свой социальный
статус, да и возможность разбогатеть, поразвлечься, вволю попи-
ровать— то, что притягивало крестьян к себе.
В экономике тогдашнего китайского города довольно ощути-
59
мым оставался удельный вес аграрных и полу аграрных занятий,
так что крестьяне полагали вполне вероятным найти там примене-
ние своим рабочим рукам и трудовым навыкам, а заодно заняться
торговлей, и искушение попасть в город, закрепиться в нем и при-
общиться к благам его жизни становилось все неодолимей. Однако
китайский средневековый город с его системой территориально об-
особленных, замкнутых структурных ячеек, с его жестким режи-
мом всеохватывающего контроля и надзора обычно оказывался
«закрытым» для пришлых, для «чужаков», но тем заманчивей
виделся он крестьянам, тем сильнее прельщала их перспектива
попасть в город и обосноваться там. Вместе с тем такая «закры-
тость», недоступность одновременно и раздражала крестьян, чув-
ства зависти и зачарованности в отношении горожан могли пере-
растать в неприязнь и враждебность к ним.
Главное же, что определяло социально-политическую природу
идейно-психологического комплекса крестьянского «антиурбаниз-
ма», заключалось в следующем. В глазах сельского трудового
люда города представали как средоточие злых начал, которые над
ним властвовали. Города, где обитали подвергавшие крестьян вы-
могательствам и притеснениям чиновники-обиралы и ростовщики-
кровопийцы, куда огромной массой стекалась продукция тяжкого
труда деревенских жителей, изъятая у них посредством нало-
гов, прочих разнообразных поборов и всевозможных повинностей,
обычно воспринимались крестьянством как некое прожорливое чу-
довище, существовавшее за счет соков, которые нещадно высасы-
вались из деревни. Оно считало города главным источником бед
и злоключений, которые выпали на его долю, и потому питало к
ним острую ненависть и неприятие. Именно эта тенденция доми-
нировала в представлениях сельского трудового люда о городах и
горожанах, придавая его повстанческим и некоторым другим ак-
циям социального протеста оттенок противостояния деревни го-
роду— противостояния, нередко выливавшегося в насилие, вплоть
до террора как разновидности мести.
Первое проявление такой тенденции в ходе данной крестьян-
ской войны имело место еще в середине 875 г., когда отряды Ван
Сяньчжи повели наступление на Пучжоу — административный
центр области, уроженцем которой были и сам Ван Сяньчжи, и
многие тогдашние его соратники: из этого города, от проживав-
ших в нем чиновников — лиходеев и истязателей непосредственно
60
исходили новые и новые горести и невзгоды, какие самим повстан-
цам и их землякам приходилось сносить, и воздать местью прямым
виновникам того, что годами и десятилетиями «людям области
Пучжоу» приходилось терпеть, восставшие посчитали тогда своим
первейшим долгом. Позднее, с выходом движения за узколокаль-
ные рамки, с развертыванием его вширь и вглубь, подобные устре-
мления стали обнаруживаться сплошь да рядом и выливались в на-
падения— зачастую успешные — на областные и провинциальные
города, не говоря уже об уездных. Наличие таких устремлений у
«разбойников» Ван Сяньчжи и Хуан Чао, как уже указывалось,
не раз подмечалось властями в Чанъани; на это обратили внима-
ние и иностранные современники крестьянской войны, например
выходцы из «страны ислама» [147, с. 118, 120, 122].
По ходу событий и без того враждебное отношение крестьянства
к городам усугублялось с осознанием повстанцами на собствен-
ном опыте города как оплота карательных сил, откуда исходила
опасность для народных воителей, откуда отряжались войска для
«укрощения» восставших, направлялись «усмирительные» кампа-
нии. Такое отношение, нередко смешанное с ощущениями боязни и
потому особо обостренное, повстанцы в наибольшей мере испыты-
вали к городам-резиденциям генерал-губернаторов и администра-
ции провинциального уровня, где дислоцировались самые крупные
и боеспособные воинские контингенты противника.
Начатая в июне 879 г. осада Гуанчжоу затягивалась, ускорить
захват города восставшим никак не удавалось. Определенно ска-
зывалось переутомление от недавнего долгого и трудного перехода
по Чжэцзяну и Фуцзяни. Нельзя также не учитывать, что, обло-
жив город, повстанческое командование не стало держать у стен
Гуанчжоу все свое войско: многие отряды ушли дальше в запад-
ном и юго-западном направлениях и, как будет потом показано,
вели там широкие и активные боевые операции вплоть до получе-
ния от Хуан Чао в конце сентября — начале октября 879 г. приказа
о решительном штурме Гуанчжоу, а некоторые из них продолжали
действовать на периферии Линнани до полного завершения Юж-
ного похода. К тому же, как сообщается в источниках, «с весны —
лета в его (Хуан Чао. — Г. С.) войске разразилась страшная эпиде-
мия. Из [каждых] десяти воинов погибли три-четыре» [93, цз.253,
с.8216 8218; 100, цз.336, с. 3968]. Заболеванием, вызвавшим столь
большой мор среди повстанцев — преимущественно уроженцев се-
61
вера, с того момента, как они оказались на территории «к югу от
хребтов», была болотная лихорадка, имевшая там широкое рас-
пространение в форме тропической малярии [93, цз.253, с.8217;
95, цз.200(2), с. 15407].
В разгар эпидемии, подкосившей войско «разбойников», Хуан
Чао принял решение изменить тактику: он, как говорится в тех
же источниках, «вознамерился обосноваться к югу от хребтов, на-
долго устроив [там свое] логово» [93, цз.253, с. 8216; 100, цз.336,
с. 3968]. Приходилось сообразовываться и с тем, что как раз в
это время Гао Пянь развернул широкие военные приготовления,
дабы привести в действие крупные силы карателей, и сам, как
он заверял императорский двор, рвался во главе десятитысячного
войска «ускоренно двинуться от [кряжа] Даюйлин к Гуанчжоу,
чтобы атаковать Хуан Чао» [93, цз.253, с.8216]. Планом, который
Гао Пянь предлагал двору, предусматривалось выставить мощ-
ные заслоны к северу от Гуанчжоу — в провинции Чжэси, восточ-
нее его — в Сюньчжоу (Хуэйян, пров. Гуандун) и Чаочжоу (Ча-
оян, пров.Гуандун) и, наконец, западнее и северо-западнее — в
Учжоу (пров. Гуаней), Гуйчжоу (Гуйлинь, пров. Гуаней), Чжао-
чжоу (Пинлэ, пров. Гуаней) и Юнчжоу (Линлин, пров. Хунань),
запереть повстанческое войско, таким образом, в зоне Гуанчжоу и
затем усилиями армии самого Гао Пяня учинить ему там. полный
разгром [93, цз.253, с. 8216].
Еще в самом начале осады Гуанчжоу Хуан Чао при посред-
ническом содействии линнаньдунекого цзедуши Ли Тяо направил
двору письмо, в котором содержалось предложение о назначении
на должность тяньпинского генерал-губернатора, благо она была в
ту пору вакантной [93, цз.253, с. 8212]. Некоторые приближенные
императора, в том числе один из цзайсянов, Чжэн Тянь (825-883),
были склонны воспользоваться данным случаем, принять предло-
жение главного вожака «разбойников», полагая тем самым до-
стичь замирения и, как им представлялось, исчерпать, наконец,
инцидент. Однако другой цзайсян, Л у Си, решительно воспроти-
вился, он по-прежнему уповал на военное подавление «мятежни-
ков» силами армии Гао Пяня, своего протеже, и в результате «им-
ператорский двор не дал согласия» [74, цз. 15, с. 150; 93, цз.253,
с. 8215; 100, цз. 333, с. 3937]. Тогда Хуан Чао чуть спустя, в се-
редине июля, обратился к чанъаньским властям с новым посла-
нием, добиваясь теперь назначения ни много ни мало линнань-
62
дунским цзедуши и аньнаньским наместником37. Как видно, вер-
ховный повстанческий предводитель проявил упорство и настойчи-
вость, определенно не выказывая себя слабой, бессильной сторо-
ной, и это очень точно подмечено в книге Фань Сюня (1102-1150): к
тому времени «могущество... Хуан Чао очень возросло» [74, цз. 15,
с. 150]. Действительно, во втором послании, несмотря на катего-
рический отказ двора по поводу первого обращения, «разбойни-
чий» вожак добивался ничуть не меньшего, чем раньше, если не
большего. Ведь, по сути дела, данным посланием Хуан Чао опове-
щал чанъаньскую администрацию о переходе восточной части про-
странной территории «к югу от хребтов» в руки восставших как о
факте свершившемся, и дело, мол, только за официальным при-
знанием такого факта, скрепленным присвоением предводителю
восставших статуса линнаньдунского цзедуши. Вероятно, в пра-
вящих кругах империи все это не осталось незамеченным, и реак-
ция на новое предложение «главаря разбойников» была несколько
иной, нежели на прежнее. Приходилось считаться с тем, что пра-
вительственная армия никак не могла добиться перелома в ходе
боевых операций на юге в свою пользу, Гуанчжоу все еще нахо-
дился в кольце осады, территорию «к югу от хребтов» повстанцы
«предавали разграблению». Вот почему «вышло высочайшее пове-
ление главным сановникам обсудить» предложение Хуан Чао [100,
цз. 336, с. 3968]; в императорском дворце состоялось уже упоминав-
шееся в другой связи экстренное совещание с участием цзайсянов.
На совещании и на сей раз прозвучали различные мнения. Чжэн
Тянь вновь высказался за благосклонное отношение к посланию
Хуан Чао, руководствуясь, как и раньше, соображениями тактики,
а отнюдь не симпатией или сочувствием к повстанцам. Чжэн Тяня
поддержал другой набиравший силу и влияние в чанъаньской ад-
министрации сановник, Ян Фугун (?-894). Однако опять-таки Лу
Си, а вкупе с ним Тянь Линцзы (?-893) — одна из наиболее влия-
тельных фигур при дворе в ту пору — и, наконец, уже упоминав-
шийся Юй Цуи придерживались по сему поводу абсолютно иной
точки зрения38. В итоге столкновения столь противоположных
взглядов опять последовал отказ удовлетворить требование «за-
правилы разбойников»39, но, что характерно, отказ не такой кате-
горический, как в первом случае. Двор пошел на небольшое по-
слабление: в адресованном Хуан Чао официальном документе ему
предлагалось занять должность шуайфушуай — командира двор-
63
цовой стражи при престолонаследнике [93, цз. 253, с. 8215-8216; 95,
цз. 200(2), с. 15407].
Хуан Чао, получив 9 октября известие о назначении на такой
пост, «сильно вознегодовал и стал поносить власти предержащие»
[42, цз. 225(3), с. 17028; 95, цз. 200(2), с. 15407]. Это весьма вы-
разительное свидетельство. Не просто неудовольствие и раздра-
жение выказал тогда Хуан Чао; реакция главного предводителя
«разбойников» —человека гордого и самолюбивого, своевольного
и вспыльчивого — на извещение властей о его назначении на пост
командира дворцовой стражи при престолонаследнике политиче-
ски окрашена. То не был всего лишь взрыв буйных страстей: Хуан
Чао бросил новый вызов высшим правителям страны и подкрепил
его решительными действиями. Вскоре по получении ответа из
главной столицы на свое послание он отдал приказ взять присту-
пом Гуанчжоу. На сей раз успех сопутствовал восставшим: в тот
же день они овладели городом [93, цз.253, с.8217]. В плен к ним
попал среди прочих сам линнаньдунекий цзедуши.
Источники не вносят ясности в вопрос о том, как могло слу-
читься, что столь долгое время усилия повстанцев, осаждавших
Гуанчжоу, не приносили удачи, и вдруг разом, словно по манове-
нию волшебной палочки, несмотря на тяжелые потери от эпидемии
тропической малярии, «разбойники» смогли сломить сопротивле-
ние врага и захватили город. Очевидно, перед тем: как распоря-
диться о решительном штурме, Хуан Чао, чтобы нарастить удар-
ную мощь своего войска, отозвал с периферии Линнани почти все
действовавшие там отряды и стянул их под гуанчжоуские стены.
С-удя, однако, по контексту приведенных в «Всепроницающем зер-
цале» и нормативных историях Таиской династии известий, исход
дела решил неукротимый боевой порыв восставших. Подобное, как
известно, случалось в истории многократно.
О действиях повстанцев в Гуанчжоу
Когда, рассказывается в книге «Силсилат ат-Таварих» Абу
Зайда. Хуан Чао после длительной осады Гуанчжоу, наконец,
«одержал победу, он предал мечу его жителей. Люди, осведомлен-
ные об их (китайцев. — Г. С.) делах, отмечали, что он уничтожил
120 тысяч проживавших в этом городе и занимавшихся там торго-
влей мусульман, иудаистов, христиан и магов, не считая убитых
64
среди китайского населения» [147, с. 117]. Ал-Масуди не просто
вторил Лбу Зайду — он назвал гораздо большую цифру убитых
«разбойниками» торговых людей из халифата. Хуан Чао, гово-
рится в книге ал-Масуди, «силой овладел этим городом К анку и
уничтожил бесчисленное количество его жителей. По примерным
подсчетам, были убиты или же утонули от страха перед мечом
около 200 тысяч мусульман, иудаистов, христиан и магов» [147,
с. 121]. Иными словами, оба эти арабские автора утверждали,
будто повстанцы физически истребили тогда всю целиком гуан-
чжоускую колонию «людей из страны ислама». К такому выводу
не побуждают, однако, суждения их более поздних соотечествен-
ников, Ибн ал-Асира и Абу-ль-Фида. Может быть, последних сму-
тило то ли слишком уж значительное расхождение в известиях
Абу Зайда и ал-Масуди, то ли что-то другое, но в своих выска-
зываниях на сей счет тот и другой куда более сдержанны, хотя
тоже не преминули сообщить, что погибло тогда в Гуанчжоу от
рук «разбойников» очень много людей, в том числе иностранцев
[147, с. 115, 116].
По описанию Абу Зайда и ал-Масуди, погром, учиненный «су-
постатом» Хуан Чао в Гуанчжоу, довершило уничтожение им всех
посадок шелковицы на территории города. Этот «окаянный» и его
«свора», рассказывается у Абу Зайда, «срубили все имевшиеся там
тутовые и другие деревья. Мы особо упоминаем сейчас тутовые де-
ревья, потому что их листья жители Китая приготовляют [в каче-
стве корма] для [гусениц] шелкопряда до того момента, пока они
станут вить [коконы]» [147, с. 117-118]. О том, что «враг» после
овладения Гуанчжоу «вырубил леса тутовника, которые имелись
повсюду в городе», сообщает и ал-Масуди [147, с. 121-122]. Обсто-
ятельством, побудившим арабских авторов особо выделить в своих
повествованиях данный аспект, явилось то, что, как писал Абу
Зайд, «это стало причиной прекращения [производства] шелка, в
частности, для земли арабов» [147, с. 118]. «Уничтожение этих де-
ревьев,— отмечал в свою очередь ал-Масуди,—вызвало прекра-
щение [производства] шелка в Китае и его поставок мусульман-
ским странам» [147, с. 122]. Здесь налицо, несомненно, обусло-
вленная тенденциозностью обоих авторов передержка, явно пре-
увеличенная оценка влияния этого «злодеяния» повстанцев, если
согласиться, что такое «злодеяние» вообще имело место. Едва
ли масштабы шелководства могли быть в городе Гуанчжоу, даже
65
вместе с одноименной областью, столь значительными, чтобы ли-
квидация посадок тутовника на их территории подорвала произ-
водство шелка в Срединном государстве и его сбыт на внешние
рынки, включая «страну ислама». Специальные научные иссле-
дования, касающиеся торговли этим и другими товарами с хали-
фатом через Гуанчжоу и прочие китайские порты на исходе IX в.
и в ближайшие за ним десятилетия, не подтверждают суждения
Абу Зайда и ал-Масуди об ее полном свертывании40. Все это время
она продолжалась, и если пережила некоторый спад, то причиной
тому — общее снижение активности Китая за его пределами, вы-
званное воцарившейся с конца IX в. и усугубившейся после кру-
шения Танской империи, в период Пяти династий и десяти царств,
«смутой», потрясшей все Срединное государство. Происшедшее
же в Гуанчжоу, по описанию Абу Зайда и ал-Масуди, в таком кон-
тексту представляется лишь частным эпизодом, последствия кото-
рого для арабо-китайской торговли никоим образом не могли стать
столь катастрофическими, как их обрисовали эти авторы. Опять-
таки явно не случайно Ибн ал-Асир и Абу-ль-Фида, чье отношение
к главным предводителям крестьянской войны в Китае конца IX в.
было ничуть не менее предвзято негативным, не только не акцен-
тировали, в отличие от своих предшественников, данную сторону
событий в Гуанчжоу, но и вообще ничего не сообщили на сей счет,
а это вряд ли можно объяснить, случись все в действительности
так, как изображено у Абу Зайда и ал-Масуди.
Примечательно также, что китайские исторические и иные со-
чинения, будь то официальные или неофициальные, хранят мол-
чание по поводу как кровопролития, происшедшего в Гуанчжоу
после его захвата «разбойниками», так и уничтожения ими ту-
товых насаждений—событий, которым арабские авторы уделили
как раз первостепенное внимание при описании действий повстан-
цев Хуан Чао в этом городе. Правда, и в китайских источниках
порой встречаются неодобрительные замечания касательно пове-
дения восставших в Гуанчжоу, но очень краткие и самого общего
характера, выдержанные в традиционных, стереотипных для та-
ких случаев формулировках, и не более того. Например, в «Новой
истории Тан» сказано: Хуан Чао «напал на Гуанчжоу и принялся
грабить» [42. цз. 225(3), с. 17028]. Можно было бы привести еще не-
сколько подобных высказываний из китайских исторических тру-
дов. Но нигде ни разу даже намеком не уведомили авторы и соста-
66
вители таких трудов о массовом смертоубийстве и прочих эксцес-
сах в захваченном «разбойниками» Гуанчжоу, не привели никаких
цифр, которые способны дать хотя бы примерное представление о
количестве жертв учиненной там повстанцами «резни».
Как это можно объяснить? Что нашедших тогда в Гуанчжоу
погибель танских подданных насчитывалось несоизмеримо больше,
и 200, а тем паче 120 тыс. павших от рук повстанцев людей из
«страны ислама» — всего лишь, как говорится, капля в море, не
достойная внимания и даже упоминания? Или, что может ка-
заться гораздо более вероятным, составители обеих танских нор-
мативных историй и прочих произведений официального историо-
писания, наперед «задававших» определенную трактовку деяний
Хуан Чао, не сочли необходимым и возможным оперировать све-
дениями, которые порочили бы его, избранного и благословенного
Небом проторять путь к обретению «Небесного мандата» на власть
в Срединном государстве для новой императорской династии вза-
мен Танской, утратившей «благодать» (дэ), а значит, и креативные
способности к мироустроению? Между тем, как уже не раз выше
отмечалось, именно такой подход отвечал общей трактовке и то-
нальности в освещении официальным историописанием поступков
и самого имиджа Хуан Чао до захвата повстанцами Восточной и
Западной столиц страны на рубеже 880—881 гг. А может быть, дали
о себе знать, пусть в разной степени, и то и другое?
Так или иначе, все это, конечно же, не означает, будто ничего,
пусть даже отдаленно напоминающего описанные арабскими ав-
торами «злодеяния» повстанцев, не было и не могло произойти
в действительности. Как уже отмечалось, на практике ни Ван
Сяньчжи, ни Хуан Чао отнюдь не исключали насилие, подчас мо-
гли они даже отдавать ему предпочтение, хотя бы и вынужденно.
Так, в данном случае едва ли возможно представить, чтобы, после
столь долгих и бесплодных усилий сломив, наконец, ожесточен-
ное сопротивление осажденного города, восставшие не дали вы-
хода своей озлобленности и ярости и захват Гуанчжоу не сопро-
вождался расправами победителей над теми, кто противился им.
Наверняка и на сей раз повстанцы поступили со своими врагами
круто, беспощадно — так, как только могли и умели они это де-
лать в аналогичных ситуациях. Иного «обхождения» с теми, ктс
был им ненавистен, восставшие, как правило, и не представляли
себе -иному их не научила, не могла научить тогдашняя жизнь, тс
67
суровое время. Все это явления вполне понятные, совершенно не-
избежные для крестьянской войны, происходившей в глухую пору
средневековья.
Другое дело, и это принципиально важно, что арабские, равно
как, впрочем, и китайские, авторы по причине, одинаково связан-
ной с их общей, пусть с разной степенью откровенности выражен-
ной, социально враждебной настроенностью в отношении повстан-
цев, не сочли необходимым показать, против каких — по их имуще-
ственной и социальной принадлежности — лиц и групп населения
обратился гнев восставших, с кем они стремились расправиться,
кого и что конкретно, по терминологии китайских официальных
источников, «предавали разграблению». Исключение составляет
лишь чужеземное купечество, а точнее — негоцианты из Аббасид-
ского халифата: когда в арабоязычных материалах описываются
«злодеяния» восставших в Гуанчжоу, по понятным причинам как
о жертвах этих «злодеяний» говорится только о людях из «страны
ислама» (но не сказано ни слова о торговцах из других государств,
которые наверняка тоже находились тогда в этом городе и тоже
могли подвергнуться расправе от рук «разбойников» Хуан Чао).
Чувства и настроения ненависти, гнева и презрения, которые снис-
кали у населения Гуанчжоу и за его пределами многие иностран-
ные коммерсанты и ростовщики за наглое стяжательство и без-
застенчивый грабеж, могли легко передаться повстанцам и еще
больше обостриться, когда, вступив в город, воинство Хуан Чао
собственными глазами увидело, в какой роскоши, резко контрас-
тирующей с нищетой простого люда страны, живет заморское ку-
печество, и, повинуясь голосу социальных инстинктов и антипатий,
крестьяне напали на чужестранцев и учинили над ними расправу.
Нельзя исключать и проявления ксенофобии у повстанцев по отно-
шению к чужеземцам — к тем, кто представлял иной образ жизни,
иной духовный мир, иные, «варварские», религиозные традиции и
кто поэтому вызывал у них неприязнь.
Опыт средневековья красноречиво и убедительно свидетель-
ствует, что события, которые во время крестьянских войн проис-
ходили в городах, попадавших к повстанцам, всегда носили очень
сложный характер. Достаточно вспомнить, например, факты из
истории Жакерии во Франции, повстанческого движения во главе
с Уотом Тайлером в Англии, крестьянских войн в Германии, Рос-
сии и других странах. Этот опыт побуждает избегать упрощенного
68
подхода к истолкованию конкретного содержания повстанческой
борьбы крестьян в городах. Действия отрядов Хуан Чао в Гуан-
чжоу не составляют исключения. Налицо тот случай, когда во-
инствующий «антиурбанизм» сельского средневекового люда мог
вылиться в погром, сопровождавший захват столь своеобразного
по многим признакам города.
Однако суть действий восставшего крестьянства в городах
обычно характеризуется хотя бы и с разной степенью определенно-
сти выраженной социальной направленностью, обусловленной его
симпатиями и антипатиями. В сочинениях же арабских а китай-
ских средневековых авторов бурные события 879 г. в Гуанчжоу по-
даны как бы в одном измерении. Основное, т. е. яростное столкно-
вение повстанцев с их социальным врагом, низведено у этих авто-
ров до уровня заурядного разбоя и смертоубийства. Аналогичным
образом интерпретируется данный эпизод крестьянской войны и у
западных синологов, привлекающих и всячески обыгрывающих по-
казания арабоязычных источников о действиях отрядов Хуан Чао
в Гуанчжоу, чтобы представить повстанцев завзятыми погромщи-
ками и тем самым принизить либо полностью перечеркнуть истин-
ный социальный смысл тогдашних событий41. Такой трактовке
явно недостает подлинной историчности, стремления если не при-
нять, то хотя бы понять сложное реальное содержание драмати-
ческих коллизий, происшедших в 879 г. в Гуанчжоу, — коллизий,
столь схожих по своему характеру со всеми такими перипетиями
в истории народных повстанческих движений, когда крестьяне-
«бунтовщики» имеют дело с городами.
Конечно, и в данной крестьянской войне, включая тот ее эпи-
зод, что относится к пребыванию дружин Хуан Чао в Гуанчжоу,
стихия «вольницы», лихих налетов, «разбоя» с их анархистски-
разрушительными проявлениями, безудержными срывами могла
иной раз захлестнуть крестьянскую массу, веками копившаяся не-
нависть к людям из иной социальной среды могла переходить гра-
ницы, и тогда, в порыве гнева, кулак повстанца мог обрушиться
на любого, без различия в имущественном и общественном поло-
жении. А тут еще озлобленность упорством столь долго обороняв-
шихся солдат и жителей Гуанчжоу и потом угар долгожданной
победы, наивное, почти детское наслаждение своей удалью и си-
лой да близость богатой добычи и возможность безоглядно тратить
доставшееся добро...
69
Но за всем этим, в сущности внешним, без чего нельзя предста-
вить себе живую историю средневекового повстанческого движе-
ния, разгорался все сильнее огонь крестьянской войны.
Действия повстанцев к западу от Гуанчжоу
К осаде и овладению Гуанчжоу не свелись действия повстанче-
ских отрядов Хуан Чао на завершающей стадии Южного похода. И
до того и некоторое время спустя они, как сказано во «Всепроница-
ющем зерцале», «снова и снова предавали разграблению области и
уезды Линнани» [93, цз.253, с. 8217]. Один за другим, сетовал ав-
тор более раннего источника, «округа и уезды отложились, [когда]
Хуан Чао стал разбойничать к югу от хребтов» [29, цз. 11, с. 114]. В
то же время, судя по сведениям из родословных книг и «местных
описаний», немало выходцев из именитых и богатых фамилий Гу-
андуна, а также других южных регионов сочли за благо для себя
и своих семей покидать отчие края и искать пристанище там —
преимущественно в труднодоступных, пусть даже и весьма уда-
ленных местах, — где надеялись не попасться под руку «разбойни-
кам». Одним из множества таких мест явилось довольно большое
селение с выразительным названием Отвесные скалы (Шибуцунь),
находившееся в фуцзяньской области Тинчжоу (Чантин): как по-
казал в одной из своих публикаций Ло Сянлинь, там насчитыва-
лось таких беглецов в ту пору видимо-невидимо [338, с. 265-268].
Согласно отдельным показаниям источников, летом — в начале
осени 879 г. повстанцы достигли области Гаочжоу (Маомин) на
юго-западе нынешнего Гуандуна, затем вышли за пределы Лин-
наньдуна и распространили свои действия на территорию сосед-
него генерал-губернаторства Лиинаньси, вплоть до границ обла-
сти Жунчжоу (Жунсянь) — на юго-восточной оконечности нынеш-
ней провинции Гуаней — и Гуйчжоу (Гуйлинь) —на северо-востоке
этой провинции [29, цз. 11, с. 115-116; 35, цз.2, с. 17]. В сведе-
ниях отдельных произведений государственного историописания
X-XI вв. среди областей и областных городов, которых за время
Южного похода достигали повстанцы Хуан Чао, упоминается и
Цзяочжоу (Ханой)—административный центр генерал-губерна-
торства Цзинхай, располагавшегося на аннексированных Таиской
династией землях Северного Вьетнама [42, цз.9, с. 15492; цз. 163,
с. 16654; цз.185, с. 16757; 95, цз. 178, с. 15190; цз.200(2), с. 15407;
70
100, цз.940, с. 11078]. Правда, абсолютно никаких подробностей
относительно столь далекого рейда восставших к юго-западу от
Гуанчжоу ни в одном случае не приводится. Историк КНР Фан
Цзилю считает маловероятной достоверность таких упоминаний
[387, с. 98-99], хотя сама их многократность позволяет все же пред-
полагать возможность подобного эпизода в истории Южного по-
хода.
Продвижение в глубь окраинных земель империи и на сей раз
давалось повстанцам нелегко. Администрация областей и уездов
стремилась заблаговременно осуществить военно-оборонительные
мероприятия с тем, чтобы «преградить путь смуте Хуан Чао».
Местные гарнизоны и ополченские отряды приводились в состоя-
ние повышенной боевой готовности. В области Гаочжоу, например,
ее правитель Лю Чанлу согнал жителей в горную местность Гао-
лян, где они вместе с солдатами возводили укрепленные лагери,
оснащенные заграждениями, валами и рвами, водворил в этих ста-
нах формирования самообороны, созданные по его приказанию из
гражданского населения, и, как он потом хвалился, своей цели до-
стиг: сумел «обезопасить» областной центр от «разбойников» [29,
цз. 11, с. 114].
Следуя стародавней традиции китайских правителей, тан-
ские власти не раз использовали с карательными целями про-
тив повстанцев отряды, скомплектованные из «инородцев», юж-
ные группы которых тогдашние авторы обычно обозначали соби-
рательным этнонимом мань. Так случилось и на завершающей ста-
дии Южного похода. По сообщению Лу Чжэня (957-1014), когда
«Хуан Чао вступил в Гуаннань»42, гуаньчаши Жунчжоу (Жун-
сянь, пров. Гуаней) Пан Цзюйчжао с согласия верхушки тамош-
них «инородцев» навербовал несколько тысяч отборных воинов и
сформировал из них отряды, которые по его приказу окопались в
самых труднодоступных пунктах на подходах к областному цен-
тру, и, как сказано в источнике, «разбойники [Хуан] Чао оробели
и не рискнули вторгнуться в тот край». За это Пан Цзюйчжао
получил назначение на пост цзедуши учрежденного тогда генерал-
губернаторства Нинъюань [29, цз. 11, с. 115-116].
Курсу танской администрации на привлечение иноэтнического
люда к «укрощению» повстанцев Хуан Чао противостояла тенден-
ция к совместным с ними действиям, носителями которой являлись
широкие слои неханьских общностей. Одно из свидетельств реаль-
71
ного наличия такой тенденции — события, происшедшие в начале
зимы 879 г. в области Гуйчжоу.
Как едва ли не всегда в сходных случаях, источники крайне
бедны информацией об этих событиях. Но и обойти последние пол-
ным молчанием тоже оказалось невозможным: как-никак подоб-
ное имело место все же довольно редко и потому привлекало вни-
мание своей необычностью, а масштабы происшедшего были, судя
по всему, немалыми, да и нашли смерть тогда очень многие, в том
числе и местная знаменитость Юй Сян (?-879). Собственно, к эпи-
тафии на погребении последнего, написанной его младшим совре-
менником Ли Юаньшэнем, и восходят в основном сведения об этих
событиях. Как бы то ни было, не случайно такие сведения перехо-
дили от поколения к поколению, из века в век и дошли до наших
дней преимущественно в составе созданных на исходе первой трети
XVI в. и в следующих столетиях историко-географических описа-
ний провинции Гуаней [17] и ее соответствующих административно-
территориальных подразделений различного уровня (префектуры
Гуйлинь, уезда Линьгуй и др.), а также в общекитайских опи-
саниях типа «Важнейшие сведения по географии для чтения
исторических сочинений» («Ду ши фанъюй цзеяо») или «Свод-
ное описание Великой Цин» («Дай Цин итун чжи»); тем са-
мым, кстати сказать, получила еще одно подтверждение инфор-
мативная значимость данной разновидности письменных источни-
ков43.
По мнению историка КНР Ли Яньгуана, замысел совершить
рейд к Гуйчжоу исходил, вероятнее всего, от бывших «уцелевших
сообщников» Пан Сюня, что еще находились в войске Хуан Чао. В
Гуйчжоу 11 лет назад они «учинили бунт», потом повстанческие
дороги занесли их далеко на север, в район на стыке нынешних
Хэнани и Шаньдуна, а уже после разгрома «бунта Пан Сюня» те из
них. кому удалось избежать расправы от рук карателей, влились
в отряды Ван Сяньчжи, и вот теперь, оказавшись снова «к югу
от хребтов», они вознамерились побывать там, где начинался их
повстанческий путь [333, с. 31]. В свое время будущие зачинатели
«бунта Пан Сюня» находились в Гуйчжоу в составе правитель-
ственного воинства, предназначавшегося для подавления «бунтов»
тамошних «инородцев» мань44. На сей раз ситуация сложилась в
корне иная. Именно в этой области произошли на финише Юж-
ного похода события, ознаменовашиеся первыми контактами глав-
72
ного войска Хуан Чао с вооруженными отрядами обитавших в том
регионе «сидунских мань» — одной из населявших тогда северо-
запад Гуаней этнических групп, идентифицируемой в источниках
с предками современных яо — в некоторых случаях и чжуан — в
других [306]45. Как бы то ни было, события эти засвидетельство-
вали начало непосредственного вовлечения иноэтнического насе-
ления Танской империи в перипетии крестьянской войны.
Когда, как сказано в источниках, «Хуан Чао вторгся в Лин-
нань, сидунские мань отозвались, словно эхо» [15, цз. 107, с. 186; 17,
цз. 182, с. 13а-13б; цз. 256, с. 4а]. Те и другие повели наступление
на областной центр Гуйчжоу и подошли к нему довольно близко.
Тамошний воевода Юй Сян, недавний участник «усмирительных»
кампаний против государства Наньчжао и вьетов, во главе кон-
ных отрядов местной самообороны выступил с намерением отра-
зить натиск «разбойников» и в прилегавшей к городу местности
Дуланшань вступил с ними в сражение. Шло оно с переменным
успехом и длилось ни много ни мало 90 дней. Обе стороны несли
большие потери. Юй Сяну пришлось взывать к гуйчжоуской адми-
нистрации, и, будучи уверен, что подкрепление вот-вот подоспеет,
он решил чуть оттянуть свое войско, заманить повстанческие от-
ряды в ловушку и дать им решительное сражение в местечке Ло-
янпо. Однако помощи Юй Сян так и не дождался: обещанное
подкрепление по каким-то причинам не прибыло, и «разбойники»
окружили противника плотным многослойным кольцом, прорвать
которое карателям никак не удавалось. Сам Юй Сян, а с ним и его
солдаты спешились, началась схватка врукопашную. В этой битве
погибло множество ее участников. «Трупы разбойников заполо-
нили ущелья»,— констатируют источники и тут же уведомляют,
что смертельно ранен был и сам Юй Сян. В конечном итоге успех
оказался тогда на стороне повстанцев, и Хуан Чао вступил во главе
своих дружин в Гуйчжоу.
Приведенный эпизод солидарных повстанческих акций хань-
ского и иноэтнического населения — далеко не последний в исто-
рии крестьянской войны 874—901 гг. Совсем скоро, правда уже
после завершения Южного похода, на рубеже 879-880 гг., анало-
гичные события произошли на стыке нынешних Гуандуна и Ху-
нани. Налицо конкретные проявления принципиально важной осо-
бенности, присущей данной крестьянской войне, как и другим в
истории Срединного государства, — переплетение либо слияние со-
73
циального протеста собственно китайского, ханьского, трудового
люда и широких масс «инородцев».
Гуйчжоу стал последним среди упоминаемых источниками
крупным пунктом, которым в ходе долгих метаний по просторам
южной окраины империи овладели восставшие. Никаких других
подробностей о действиях «разбойников» на громадной территории
генерал-губернаторства Линнаньси не сообщается, но и сам по себе
этот факт позволяет убедиться, что и без того внушительных раз-
меров зона, охваченная Южным походом дружин Хуан Чао, была
в действительности много шире, чем то обычно представляется,
когда его описание завершают захватом Гуанчжоу.
Гуанчжоуская декларация Хуан Чао
Хуан Чао и его ближайшие соратники стремились за сложными
перипетиями долгого и трудного похода на юг не утратить изна-
чальную ориентацию своих действий, не упустить главную общую
цель возглавлявшегося ими повстанческого движения, которую
Хуан Чао, вслед за Ван Сяньчжи, неоднократно, в частности на-
кануне похода, открыто провозвещал. Подтверждение тому воспо-
следовало вскоре по овладении восставшими Гуанчжоу, 19 октября
879 г. Как рассказывается в книге Сунь Гуансяня (ок. 900-968) в
биографии Хуан Чао из «Новой истории Тан» и во «Всепроницаю-
щем зерцале», в Гуанчжоу верховный предводитель крестьянской
войны «провозгласил себя И цзюнь байвань дутуном (Главноко-
мандующим миллионной армии справедливости)» и обнародовал
от своего имени декларацию [42, цз.225(3), с. 17028; 50, цз.З, с. 15;
93. цз.253, с.8215]. Составлен документ в форме доклада трону
и потому обозначен у Сунь Гуансяня термином «бяо», а в «Новой
истории Тан» — «бяо-гао». В отличие от воззвания, с которым 12
февраля 875 г. выступил Ван Сяньчжи, датировка текста на сей
раз не приводится. Может быть, по той причине, что в оригинале
она дана по принятому «разбойничьим главарем» весной преды-
дущего года собственному девизу царствования Ба-ван, и авторы
всех упомянутых книг не сочли для себя допустимым воспроиз-
водить столь крамольную календарную формулу? Тем не менее,
сообразуясь с хронологической канвой гуанчжоуского эпизода кре-
стьянской войны, можно отнести время составления декларации к
19 октября 879 г.
Хуан Чао объявил в ней о «намерении во главе боевых порядков
74
напасть на императорские чертоги» и «в скором времени вступить
в горные проходы», через которые шли пути к Восточной и Запад-
ной, главной, столицам империи. Мотивируя этот свой замысел, он
далее заявлял: «Евнухи-царедворцы и гаремная челядь прибрали
к рукам власть при дворе, скверна изъела устои управления... И
высшие сановники, и дворцовые евнухи предаются мздоимству и
взяткодательству, по сговору между собой отбирают и выдвигают
на замещение чиновничьих должностей так, что упускаются та-
лантливые люди». В декларации содержатся также требования
«заключать в узилища областных начальников за приумножение
[ими своих] богатств, а уездных начальников, повинных во взя-
точничестве, предавать казни вместе со всей их родней». Так,
по определению составителей «Новой истории Тан» и Сунь Гу-
ансяня, «изобличил» и «заклеймил» Хуан Чао «самые большие
пороки того времени» [42, цз. 225(3), с. 17028; 50, цз.З, с. 15].
Гуанчжоуская декларация выдержана в ощутимо более резком
даже по сравнению с первым воззванием Ван Сяньчжи тоне, от-
ражавшем возросший антиправительственный настрой повстанче-
ских руководителей, их окрепшую решимость в достижении вы-
двинутых ранее целей и задач.
Содержание декларации не оставляет сомнений в ее агитацион-
ном назначении. Не случайно о ней было объявлено, как сказано
во второй танской нормативной истории, «открыто», а не по офици-
альным каналам, по которым полагалось бы передавать доклады
трону. Тем не менее она существенно разнится от воззвания Ван
Сяньчжи, ибо несла в себе одновременно и другую функциональ-
ную нагрузку. Если воззвание первого главного повстанческого
предводителя — акция мобилизационная, обращенный к людям из
разных социальных прослоек и групп призыв встать под мятежные
знамена, то гуанчжоуская декларация Хуан Чао и по существу и
по форме («жанр» и адресат) —это, сверх того, еще и прямой вызов
на бой, официальное объявление войны властям в центре и на ме-
стах. Как будет показано далее, руководство крестьянской войны
совсем скоро, подводя самую последнюю черту под перипетиями
Южного похода, еще более уверенно и определенно повторит свой
вызов правителям страны, подтвердит направленное им возвеще-
ние наподобие древнерусского «иду на вы».
Вместе с тем, судя по дошедшему до нас, пусть в фрагментар-
ном переложении, тексту гуанчжоуской декларации, Хуан Чао и
75
тогда не вышел пока полностью за рамки наивно-монархических
иллюзий относительно самого верховного владыки государства.
Как и в воззвании Ван Сяньчжи от 12 февраля 875 г., в декла-
рации Хуан Чао от 19 октября 879 г. обличаются, хотя бы и реши-
тельней и резче, главным образом ближайшее окружение правя-
щего монарха—«евнухи-царедворцы и гаремная челядь» да адми-
нистрация на местах — областные и уездные начальники. Прямых
обвинений в адрес Сына Неба, нападок непосредственно на него
в декларации нет. Фигурально говоря, занеся руку для удара по
августейшему властелину еще весной 878 г., Хуан Чао — «великий
полководец, штурмующий Небо» тем не менее и полтора года спу-
стя, в начале зимы 879 г., открыто и безоговорочно возгласить о
нанесении такого удара все же пока не решился. Нелишне, од-
нако, повторить: не будучи все еще в состоянии окончательно вы-
рваться из круга наивно-монархических представлений, Хуан Чао
на сей раз сумел-таки в своем вызове, брошенном властям, найти
слова и интонации дерзновенные и гневные, как никогда ранее,
вложить в него обличительный пафос возросшей силы, что при-
дало гуанчжоуской декларации верховного вожака крестьянской
войны большой заряд агитационного и мобилизационного воздей-
ствия.
Судя по сообщению «Всепроницающего зерцала», датирован-
ному 10-м месяцем 6 г. Цянь-фу46, огромные потери от непрекра-
щавшейся эпидемии тропической малярии вынудили повстанцев
покинуть пределы юга страны и двинуться обратно, на север [93,
цз.253, с. 8217, 8218]. Аналогичные свидетельства имеются в «Со-
вершенном зерцале дворцовых библиотек» [100, цз.336, с. 3968] и в
«Новой истории Тан» [42, цз. 225(3), с. 17028]. По всей вероятности,
сказалось и то, что, как уже отмечалось, повстанцы, составлявшие
костяк войска Хуан Чао, будучи уроженцами северных провинций,
тяжело переносили непривычный климат здешних мест, крайне не-
уютно чувствовали себя и в чуждой им языково-диалектной об-
становке. Словом, вопреки возникшей у него готовности «обосно-
ваться к югу от хребтов, надолго устроив [там свое] логово», из-
брав для него «территорию Наньхая» — Гуанчжоу и его округу
[93, цз.253, с.8217; 100, цз.336, с.3968], Хуан Чао вознамерился
теперь не мешкая возвращаться на север, но не просто в родные и
привычные края, а для того, чтобы форсировать достижение глав-
ных целей движения. В этом смысле соответствующие записи в
76
«Совершенном зерцале дворцовых библиотек» [100, цз. 336, с. 3968]
и во «Всепроницающем зерцале» [93, цз.253, с. 8217, 8218] весьма
примечательны: «Его приверженцы уговаривали его вернуться на
север, чтобы свершить великое деяние47. [Хуан] Чао согласился».
Согласился, поскольку такое решение всецело отвечало сложив-
шейся к тому моменту стратегической линии крестьянской войны
и вполне назрело; дело было за выбором времени для свершения
«великого деяния». Теперь такой час приспел — сочли соратники
Хуан Чао и, как бы ставя последнюю точку в эпопее Южного по-
хода, подтвердили непреклонность своего решения провозглаше-
нием верховного предводителя движения Шуайту да цзянцзюнем
(Великим воеводой всей державы), тем самым смелей и категорич-
ней, чем когда-либо прежде, возвестив о готовности силой оружия
низвергнуть танский правящий дом и взять в собственные руки
кормила государства. Этот титул-девиз Хуан Чао носил вплоть до
середины января 881 г., когда объявил в Чанъани об установлении
в стране власти своей династии Великая Ци [42, цз. 225(3), с. 17029;
107, цз.З, с. 62].
Южный поход закончился. Начался трудный и долгий путь
назад, на север. Повстанцы двинулись в обратный поход, венцом
которого стал захват чуть больше года спустя Восточной, а вслед
за тем и Западной столиц империи, — поход, приведший к тому,
что, по образным определениям современников, «Поднебесная за-
бурлила», «вздулись реки и заклокотали моря, сдвинулись хребты
и закачались горные вершины» [101, цз.811, с. 15а].
Некоторые выводы
Южный поход, совершить который восставших побудили раз-
нообразные обстоятельства, сложившиеся в начале 878 г., пред-
стает на страницах едва ли не всех произведений официального
историописания акцией чисто военной. Более того, многие китай-
ские, а также арабские .авторы X в. и следующих столетий обычно
изображали его просто военно-грабительским предприятием, сво-
дили его смысл и цель всего лишь к погоне вооруженных «раз-
бойников» за богатой добычей, к их желанию с применением во-
енных средств разжиться добром. На протяжении столетий такая
трактовка Южного похода усилиями творцов официального исто-
риописания внедрялась в представления многих поколений людей
77
из самой разной социальной среды. Не этим ли, кстати сказать,
объясняется, почему данная глава истории крестьянской войны
осталась незапечатленной в связанных с фольклором произведе-
ниях типа «Пинхуа по истории Пяти династий» или «Баоцзюань о
Муляне»? Зафиксировав едва ли не все важнейшие вехи и собы-
тия «великой смуты» 874-901 гг., безвестные создатели названных
произведений с их в общем благожелательным отношением к Ван
Сяньчжи и Хуан Чао, Южный поход, может быть, именно по этой
причине обошли молчанием48.
Проявления «разбойной вольницы», пожалуй, дали знать о себе
в пору Южного похода и впрямь ощутимей, нежели когда-либо
раньше, на протяжении первых лет крестьянской войны. Но такого
рода проявления, пусть в разной степени, вообще, как известно,
свойственны практике повстанческих выступлений средневекового
крестьянства, однако к ним характер этих выступлений отнюдь не
сводился, и данный случай — вовсе не исключение.
Атрибуты военной акции у Южного похода налицо, ими от-
мечен весь уклад повседневной жизни его участников, формы и
методы их действий, будничные заботы и треволнения повстанче-
ских командиров. Иного в условиях еще более ожесточившегося
тогда открытого вооруженного противостояния враждующих сто-
рон, двух лагерей и быть не могло. Реальный смысл и значение
Южного похода, однако, несоизмеримо шире и сложней, чем если
бы он оказался просто военным предприятием. Из общего контек-
ста крестьянской войны как таковой он никоим образом не выпа-
дал, логику ее развития не нарушил. Его отправной точкой стало
все наиболее существенное и из достигнутого и из упущенного дви-
жением на первом этапе крестьянской войны и в самом начале
второго. С первым этапом он был генетически связан многими
узами прямой преемственности и одновременно явился «трампли-
ном» для «прыжка» движения в следующий, третий, этап.
Начать с того, что содержание нового этапа отнюдь не свелось
только к перипетиям Южного похода: открылся этот этап броском
повстанческих дружин под командованием Хуан Чао из Бочжоу
(на севере нынешней провинции Аньхой) в родные места на стыке
Шаньдуна и Хэнани, а затем последовала новая, пусть тоже (как
и на «этапе Ван Сяньчжи») безуспешная, попытка восставших раз-
вернуть наступление на Восточную столицу империи. И в целом
сохранялась на втором этапе ведущая социальная направленность
78
движения, его руководство следовало тем же узловым ориентирам,
в арсенале повстанческого лагеря оставались прежние основные
пути и средства борьбы, продолжала действовать тенденция к раз-
растанию территориальной сферы движения, обнаруживали себя
другие проявления «генома» данной крестьянской войны. Олице-
творяли такую преемственность Шан Жан, сам Хуан Чао, другие
недавние сподвижники Ван Сяньчжи и Шан Цзюньчжана. Наряду
с этим на протяжении полутора лет, пока длился Южный поход,
крестьянская война продолжала наполняться еще более емким со-
держанием, развивалась не только вширь, но и вглубь, ощутимо
заострялся социальный характер действий ее участников, отче-
тливей проступали ее главные закономерности, и можно говорить
не просто о продолжении свершившегося на первом этапе движе-
ния, не об одних только чисто количественных изменениях; дви-
жение поднялось на следующую ступень. Словом, вместе со всем,
что ему начиная с исхода весны 876 г. непосредственно предше-
ствовало (наступление в направлении Восточной столицы), и на
всем его протяжении сопутствовало (действия «уцелевших сообщ-
ников Ван Сяньчжи», «морских разбойников» Ван Ина, а также
«инородцев»), Южный поход составлял более высокий этап в исто-
рии крестьянской войны, а сам он стал стержневым звеном нового
этапа.
Важнейшие черты этого этапа воплотились в деятельности и
взглядах Хуан Чао. Он был провозглашен главным повстанческим
вожаком совсем незадолго до того, как ведомые им дружины дви-
нулись сперва в направлении Лояна, а затем на юг, и именно в пору
Южного похода ему предстояло утвердиться в этом качестве.
На протяжении полутора лет — с весны 878 г. до зимы 879 г.—
обретал Хуан Чао все более широкое признание и прочное влияние
среди восставших. Что же лежало в основе роста его авторитета и
становления из него в конечном итоге подлинного вождя крестьян-
ской войны?
В его поведении той поры ярко проявились качества человека
смелого и дерзкого, удалого и находчивого, способного поднимать
восставших на стремительные вылазки, а если обстоятельства вы-
нуждали, столь же быстро отступать; умеющего добывать победу,
но и стойко переносить неудачи, переживать утраты; наделенного
даром в тяжелую минуту, когда, казалось, остается только впасть
в отчаянье, находить тем не менее силы самому воспрять духом
79
и воодушевить своих товарищей вновь на борьбу. Разумеется, на-
ивно и нелепо было бы видеть в Хуан Чао одни лишь черты какого-
то ходульного героя. Перечисленные качества уживались в нем с
властолюбием, необузданностью, вспыльчивостью и жестокостью;
наверное, отдал он дань и разбойным срывам, лихому удальству,
а наряду с тем — ощущениям бессилия, сомнениям, колебаниям.
Вот такой живой, вполне земной человек и вожак импонировал
окружающим, и то и другое хорошо укладывалось в их предста-
вления и помогало усиливать влияние Хуан Чао на них. Все это
важно само по себе. Но главное тем не менее в другом.
Хуан Чао кануна и времени Южного похода — человек, мысля-
щий и действующий масштабней, чем прежде. Проявилось это
отнюдь не только и даже скорее не столько в территориальном
размахе боевых операции руководимых им отрядов. За полтора
с лишним года, минувших с весны 878 г., повстанцы преодолели
многосоткилометровое расстояние, зона их перемещений охватила
огромное пространство. Однако широта этого размаха определя-
лась на поверку вовсе не предначертаниями Хуан Чао и его бли-
жайших соратников. Планомерность в их действиях не усматри-
вается. Силою различных обстоятельств принужденные покинуть
северные края и уйти на юг, за Янцзы, восставшие под неослабе-
вавшим натиском карательных войск беспорядочно передвигались
от одного места к другому по просторам Южноречья, а затем и
«к югу от хребтов». Самостоятельной, определявшей инициативу
и общее развитие военной обстановки на юге, как до этого и на
севере, повстанческая сторона, за исключением отдельных момен-
тов, не являлась. Выступая в Южный поход, восставшие не на-
целили себя загодя на достижение какого-либо точного конечного
пункта, не всегда могли они наметить заранее и узловые проме-
жуточные вехи на пути своего следования. Они зачастую даже
не ведали сегодня, куда отправятся завтра и где окажутся после-
завтра. Разумеется, на каких-то — коротких либо относительно
больших — отрезках долгого Южного похода выбор направления
для дальнейшего движения мог исходить от Хуан Чао и его окру-
жения. Пусть самим им ориентироваться было затруднительно —
сказывалось незнание топографии южных краев, но на выручку
приходили тамошние жители: они могли подсказать дорогу, а
те, что присоединялись к повстанцам, — стать провожатыми. При
всем том в общем маршрут перемещений складывался эмпириче-
80
ски, непосредственно по ходу движения, соооразно с условиями
и обстоятельствами — преимущественно военного характера, как
правило, определявшимися противной стороной.
Но и в этой обстановке, когда вроде бы ничего другого и не
оставалось, как пытаться разобраться лишь в перипетиях каждого
данного дня и всецело отдаться решению текущих, не терпящих
отлагательства и промедления боевых задач, когда как будто бы
все понуждало не помышлять ни о чем ином, кроме необходимости
мало-мальски сохранять ориентировку в хитросплетениях стреми-
тельно менявшейся военной ситуации, когда, казалось, легче лег-
кого было упустить из виду даже близкую перспективу, не говоря
уже о более отдаленной, — и в этой обстановке Хуан Чао вместе
со своими ближайшими соратниками не переставал помнить о той
главной цели, во имя которой, собственно, и свершался Южный по-
ход. Не погоня за богатой поживой, не поиски спокойной и сытой
жизни руководили Хуан Чао со товарищи, не жажда удалых на-
летов и отчаянных наскоков на вражеское воинство, а нечто куда
более возвышенное и глубокое.
В трудный для всего движения момент весны 878 г. Хуан Чао,
приняв звание Великого воеводы, штурмующего Небо, провозгла-
сил себя «Государем-гегемоном», тем самым как бы объявил о
своем отречении от подданства царствующей династии, отважился
противопоставить себя тайскому монарху как равный ему. Вы-
зов Небу был брошен. Именно так восприняли эту акцию власти,
такой смысл придан ей и в официальном историописании. На-
верняка нелегко было Хуан Чао решиться на нее, еще труднее —
сохранять приверженность ей в дальнейшем. Не случайно в после-
дующем его отношении к императору не раз возникали колебания,
сомнения, компромиссные жесты, шаги в сторону, а иногда даже
вспять. Сказывалось воздействие стихии наивно-монархических
умонастроений, царивших в окружавшей Хуан Чао людской среде,
да и самому ему, скорее всего, не по силам было стряхнуть с себя
полностью груз подобных умонастроений. Все это довольно ощу-
тимо проявлялось не единожды во взаимоотношениях повстанче-
ского руководства с противоположным лагерем во время Южного
похода, запечатлелось и в содержании декларации, с которой Хуан
Чао выступил после овладения Гуанчжоу.
Под углом зрения этих так и не преодоленных ни им самим,
ни его соратниками умонастроений можно рассматривать и наив-
81
ные представления Хуан Чао о «плохих» и «хороших» людях из
«верхов», о необходимости и возможности наказания одних пред-
ставителей танской администрации (столичной и периферийной) и
помиловании других. Под тем же углом зрения следует восприни-
мать и исходившие от Хуан Чао в период осады Гуанчжоу обра-
щения к Ли Сюаню о предоставлении сперва поста тяньпинского,
а затем — линнаньдунекого цзедуши.
Налицо тот далеко не редкий случай, когда побуждаемый от-
нюдь не самоличным расчетом, не своекорыстными намерениями
человек — на сей раз Хуан Чао, как до него в сходных обстоятель-
ствах Ван Сяньчжи, — тешит себя надеждой, что ему удастся хоть
что-то существенное свершить для «низов», чего-то добиться во
благо простого люда, и ради этого он может пойти на своего рода
сделку с престолом, с «верхами». Другое дело, что в отличие от
Ван Сяньчжи Хуан Чао понял, успел понять тщетность собствен-
ных надежд.
В любом случае однозначно оценивать обращения Хуан Чао к
Сыну Неба о назначении тяньпинским ли или линнаньдунским цзе-
души было бы неправильно. Само углубление основного содержа-
ния крестьянской войны на втором ее этапе не могло не найти отра-
жения как в отношении Хуан Чао к верховному ганскому владыке,
так и в позиции последнего и представляемых им танских властей
к главному повстанческому вожаку. Чанъаньская администрация
и на сей раз не пошла на удовлетворение выдвинутых Хуан Чао
условий. Она руководствовалась при этом не только и даже не
столько боязнью заиметь «узаконенный» очаг беспокойства для
себя в непосредственной близости от пристоличной зоны в случае,
если бы главный предводитель «разбойников» стал тяньпинским
генерал-губернатором, или же, стань Хуан Чао линнаньдунским
цзедуши. потерять Гуанчжоу, через который велись столь выгод-
ные для «верхов» торговые связи с внешним миром. Сознавая, что
никакими уступками и компромиссами верховный повстанческий
вожак в конечном счете довольствоваться не будет, как он не раз
давал понять достаточно определенно, чанъаньские власти усма-
тривали в линии поведения Хуан Чао угрозу куда более серьезную
и зловещую для себя. Все, что произошло накануне и во время
Южного похода, могло убедить их только в одном: предстоит еще
более ожесточенная борьба, и совладать с этим главарем «разбой-
ников» можно лишь силой оружия, и никак иначе.
82
Действительно, как в аналогичных случаях с Ван Сяньчжи.
продиктованные обстоятельствами момента, побуждениями чи-
сто тактического свойства, обращения к Ли Сюаню о назначении
генерал-губернатором отнюдь не были со стороны Хуан Чао про-
явлениями слабости и отчаяния. А главное, даже выдвигая та-
кого рода предложения, Великий воевода, штурмующий Небо, ни
разу не дал в какой-либо форме понять об отказе от этого своего
звания, равно как и от титула «государь» и девиза царствования
Ван-ба. Отступаться от того, на что он мог отважиться в конце
весны 878 г., Хуан Чао не стал, на иное, на меньшее, в перспективе
не был согласен, что и подкрепил сделанным по завершении Юж-
ного похода заявлением о твердом намерении вернуться на север,
чтобы свершить «великое деяние», а затем — обретением титула
Великого воеводы всей державы.
Так в преддверии и в пору Южного похода усилиями Хуан Чао
и его сподвижников поддерживались и закреплялись начала це-
ленаправленности и осмысленности действий его участников, вы-
сокий боевой настрой повстанцев на дальнейшую борьбу. Исхо-
дившие от верховного повстанческого предводителя установки, его
практическая деятельность отвечали в целом возросшему уровню,
которого движение достигло на своем втором этапе. Здесь —глав-
ный источник окрепшего влияния Хуан Чао среди восставших. Его
авторитет не только выдержал поистине тяжелые испытания вре-
мени Южного похода, но и ощутимо повысился.
Один из важнейших итогов Южного похода и всего ему предше-
ствовавшего и сопутствовавшего на протяжении полутора с лиш-
ним лет, начиная с рубежа весны-лета 878 г., — рост численности
и самой силы повстанческой массы, ее боеспособности. И это —
несмотря на колоссальный урон вследствие эпидемии тропической
малярии, а также немалые потери в ходе беспрестанных вооружен-
ных столкновений с карателями. Правда, сколько-нибудь точных
данных о количественном составе воинства, к концу похода имев-
шегося под командованием Хуан Чао, в источниках нет, хотя две
цифры и называются: миллион и вдвое меньшая. Первая фигури-
рует в обозначении титула, который Хуан Чао принял вскоре по-
сле овладения Гуанчжоу: Главнокомандующий миллионной ар-
мии справедливости; но это не что иное, как цифра-образ, цифра-
символ. Версия о 500 тыс. восходит к Шан Жану. Судя, однако,
по контексту, в котором она приведена в источниках, ближайший
83
помощник Хуан Чао на исходе декабря 879 г. оперировал столь
внушительной цифрой для того, чтобы нагнать страх на карателей;
подразумевается, следовательно, что цифра эта основательно за-
вышена [93, цз. 253, с. 8217]. Тем не менее сопоставление ее с тоже в
немалой степени преувеличенными сведениями о 300-тысячной чи-
сленности восставших в начале 878 г. [95, цз.200(2), с. 15407; 100,
цз.451, с. 5346] может свидетельствовать о значительном умноже-
нии повстанческих рядов к исходу следующего года, об укрепле-
нии их совокупной мощи. Во всяком случае, авторы и составители
самых разных источников пришли именно к такому выводу. На-
пример, в книге Фань Сюня засвидетельствовано, что в то время
«могущество... Хуан Чао очень возросло», «[Хуан] Чао набрал еще
большую силу» [74, цз. 15, с. 150]. Аналогичное признание имеется
и в «Старой истории Тан» [95, цз.200(2), с. 15407]. По косвенным
данным, учитывающим более или менее надежные цифровые вы-
кладки официальных документов [93, цз.253, с. 8219; 101, цз.793,
с. 156-166], можно предположить, что к началу 880 г. Хуан Чао
располагал примерно 250-тысячным войском [463, с. 115].
Дело, однако, не только в росте численности повстанческих
дружин. Важно также подчеркнуть, что за это время походная
практика существенно обогатилась и прочно вошла в быт и со-
знание восставших, и это совсем скоро им пригодилось. В битве
за Гуанчжоу они приобрели, что тоже немаловажно, опыт осады и
штурма крупного города. Этот опыт и само ощущение, что овладе-
вать даже столь большими городами им по силам, —с возможным
для повстанцев учетом различных сторон такого опыта — тоже со-
служили Хуан Чао и его сподвижникам полезную службу чуть
более года спустя, когда развернулись бои за Лоян и Чанъань, и
оба главных столичных центра империи оказались в руках вос-
ставших.
Короче говоря, если, начиная поход на юг, Хуан Чао рассчи-
тывал, помимо всего прочего, нарастить боевую мощь повстанче-
ского лагеря, а это наверняка именно так, то своей цели он до-
стиг. Тем самым закладывалась еще одна важная предпосылка
для дальнейшего развертывания борьбы. Налицо одно из кон-
кретных подтверждений того, что изначально присущая данному
народному повстанческому движению как явлению «почвенному»,
глубинному, органичному стихийность с ее позитивными «энерге-
тическими» ресурсами, с ее регенерирущей мощью оказывалась
84
способной не только «выводить» его из ситуаций «сбоев», срывов
и неудач, не только восстанавливать его прежний «количествен-
ный» потенциал, но и превосходить последний.
В общем, хотя Южный поход был предприятием вынужден-
ным, обусловленным различными неблагоприятными для восстав-
ших факторами и обстоятельствами, которые весьма четко выяви-
лись на рубеже 877-878 гг., руководству крестьянской войны во
главе с Хуан Чао удалось использовать его, в конечном счете, к
выгоде для себя, что и подтвердили последующие события, зна-
меновавшие собою кульминацию всего движения. Поход на юг —
стержневое звено второго этапа крестьянской войны — вместе со
всем, что ему сопутствовало, стал преддверием такого развития
событий.
ГЛАВА IV
ПОХОД ПОВСТАНЧЕСКИХ ДРУЖИН НА СЕВЕР —
ЗАЧИН КУЛЬМИНАЦИОННОГО ЭТАПА
КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ
Первая фаза Северного похода:
от успешного пролога до крупной неудачи
Поход Великого воеводы всей державы на север начался в конце
октября 879 г. из Гуйчжоу. Соорудив несколько тысяч огромных
плотов, повстанцы двинулись на них вниз по течению реки Сян-
цзян и благодаря быстрой воде довольно скоро проникли в пределы
современной Хунани, заняли Юнчжоу (Линлин), а затем Хэнчжоу
(Хэнъян) и вплотную подступили к Таньчжоу (Чанша), которым
овладели 14 ноября 879 г. в результате однодневного боя.
К тому времени танский двор успел предпринять некоторые
меры для защиты равнинных просторов в среднем течении Янцзы,
овладение которыми открыло бы «разбойникам» дорогу дальше,
на север империи. При этом предусматривалась возможность про-
движения повстанцев по одному из двух маршрутов: западному -
через Таньчжоу, а затем Цзянлин (пров. Хубэй), далее вдоль реки
Ханьшуй к Сянчжоу (Сянъян, пров.Хубэй), оттуда на север, к
Дэнчжоу (Дэнсянь, пров. Хэнань), с последующим выходом к Ло-
яну и затем к Чанъани, либо же восточному—-опять-таки через
Таньчжоу вниз по Янцзы к Хэчжоу (Хэсянь, пров. Аньхой) или
Янчжоу (пров.Цзянсу), по землям южней Хуайхэ, потом, форси-
ровав эту реку, к горным заставам, через которые открывался путь
к Восточной и Западной столицам. Более вероятным чанъаньским
властям представлялся западный маршрут (как, собственно, пона-
чалу и произошло), что и предопределило характер принятых ими
первоочередных военно-подготовительных мер.
Начало таким мерам было положено уже в мае — июне, ко-
гда восставшие еще продвигались к Гуанчжоу. Незадачливого Сун
Вэя на посту главнокомандующего карательной кампанией сменил
86
цзайсян Ван До, самолично вызвавшийся сделать все, чтобы, на-
конец, по его словам, «смыть скверну разбойничьих скопищ» [63,
цз.78, с. 1424]. Вместе со своим штабом и свитой он обосновался в
административном центре Цзиннаньского генерал-губернаторства
городе Цзянлине. По предложению Ван До его заместителем был
назначен тайнинский цзедуши Ли Си, которому поручалось во
главе 50-тысячного отборного войска и такого же по численности
(если не вдвое большего) контингента тутуаней оборонять Тань-
чжоу — узловой пункт как западного, так и восточного маршру-
тов [42, цз.225(3), с. 17028; 93, цз.253, с.8215; 100, цз.443, с. 5262].
Будучи выходцем из довольно известной в тогдашних армейских
кругах фамилии, Ли Си, однако, оказался практически слабо ис-
кушенным в военно-административных делах, да к тому же не
блистал личной храбростью и решительностью. Во всяком слу-
чае, подготовиться должным образом к отражению массирован-
ного штурма повстанцами стен Таньчжоу он не сумел; сам, пока
длилось сражение, безвылазно просидел в своей резиденции, а ко-
гда город пал, в панике бежал в Ланчжоу (Чандэ, пров.Хунань).
Развивая успех, отряды восставших устремились дальше к Ян-
цзы, овладели Личжоу (Лисянь, пров. Хунань) и вскоре прибли-
зились к Цзянлину. Именно тогда для устрашения противника ко-
мандовавший повстанческим авангардом Шан Жан пустил молву,
будто ведомая Хуан Чао армия насчитывает полмиллиона человек
[42, цз.225(3), с. 17028; 93, цз.253, с.8217], и своего добился: и без
того удрученный позорной потерей Таньчжоу, Ван До, как только
эта молва дошла до него, действительно перепугался и под пред-
логом якобы назначенной ранее встречи с генерал-губернатором
Шаньнаньдуна Лю Цзюйжуном во главе 10-тысячного войска [100,
цз.443, с. 5262] покинул Цзянлин и двинулся в Санъян, где на-
ходилась резиденция Лю Цзюйжуна, а судьбу Цзянлина вверил
Лю Ханьхуну. Так еще в самом начале своей карьеры главного
«укротителя» повстанцев утверждал Ван До за собой репутацию
«лишенного способностей усмирить смуту», быстро и прочно за-
крепившуюся за ним [50, цз.З, с. 15], и довольно скоро, в феврале
880 г., ему пришлось расстаться с постом цзайсяна, а равно и с
должностью главнокомандующего карательной армией [93, цз. 253,
с.8219; 100, цз.443, с.5262].
Что касается Лю Ханьхуна, то его имя в описании перипе-
тий «великой смуты» конца IX в. встречается не впервые — оно
87
фигурировало еще при изложении начального этапа крестьянской
войны: этот выходец из «низов», в поисках работы и крова выну-
жденный скитаться по селениям шаньдунских областей Цичжоу
(Цзинань) и Яньчжоу, познавший, как сказано в одном источнике
[1Q1, цз. 847, с. 19а], жизнь в «разбойничьем притоне», вскоре после
выступления Ван Сяньчжи в Чанъюани на исходе 874 г. примкнул
к восставшим и возглавил один из отрядов. То был, однако, лишь
первый извив петлистого жизненного пути Лю Ханьхуна. Неко-
торое время спустя (точная дата в источниках не приводится) он
переметнулся на сторону тайнинского цзедуши и стал мелким во-
енным чиновником в Яньчжоу, принимал непосредственное уча-
стие в боях против своих недавних сподвижников — повстанческих
дружин Ван Сяньчжи и Хуан Чао. Потом с шайкой аферистов
сродни ему самому Лю Ханьхун разграбил богатый армейский обоз
и сколотил группу вооруженных мятежников, которая под его на-
чалом вовсю бесчинствовала на землях современной провинции
Аньхой, пока правитель области Хаочжоу (Фэнъян, пров. Аньхой)
Цуй Кай не «умиротворил» ее. Со временем Лю Ханьхун по-
лучил назначение на пост областного начальника Сучжоу (Су-
сянь, пров. Аньхой), был замечен Ван До, а тот перед прибытием
в Сянъян поручил ему оборонять Цзянлин от подступавшего вой-
ска Хуан Чао [42, цз. 190, с. 16778; цз. 225(3), с. 17028; 93, цз.253,
с. 8217-8218]. Однако Лю Ханьхун, небезосновательно решив, что
с несколькими тысячами предоставленных в его распоряжение вои-
телей отстоять Цзянлин явно не удастся, следуя столь привычной
ему логике, счел за лучшее отдать один из самых многолюдных
и богатых тогдашних городов на разграбление солдатне, а уж та,
воспользовавшись «законно» полученной возможностью, своего не
упустила и «потрудилась» вдосталь: за десять с лишним дней,
пока Цзянлин не перешел в руки восставших, она «сожгла и ра-
зорила почти все дочиста». Объятые ужасом жители окружного
центра искали спасения в окрестных горных теснинах и ущельях,
да еще как раз в это время резко похолодало и выпал небывало
обильный снег, масса людей перемерзла, «окоченевшие трупы за-
полонили поля» [93, цз.253, с.8218]. Воинство же Лю Ханьхуна,
отныне превратившееся в свору заправских громил, пустилось на-
утек, стоило только отрядам Хуан Чао подступить к цзянлинским
стенам1.
Завладев 22 декабря 879 г. Цзянлином, повстанческие дру-
88
жины, ведомые Хуан Чао и Шан Жаном, тотчас двинулись в до-
рогу длиной 410 ли к Сянъяну, чтобы настигнуть и атаковать во-
инство Ван До и Лю Цзюйжуна.
Итак, начатый в Гуйчжоу многокилометровый путь по террито-
рии северо-востока современной Гуаней, восточной Хунани и юж-
ного Хубэя — до Цзянлина восставшие преодолели довольно бы-
стро и, главное, весьма удачно, ни разу не испив горечи пораже-
ний. Набранные за время Южного похода силы и опыт давали себя
знать, а столь благоприятный итог первых месяцев обратного про-
движения на север вселял в повстанцев смелые надежды, дерзост-
ную веру в последующие успехи, удваивал их энергию и решимость
«свершить великое деяние».
Совсем скоро, однако, повстанцам пришлось опять, как не раз
бывало прежде, изведать чувство досады и огорчений от сры-
вов их замыслов, от новых утрат. Случилось это в местечке
Туаньлинь, в 40 ли к югу от Цзинмэня (пров. Хубэй)—важного
военно-стратегического пункта на путях, ведущих к пристолич-
ным районам. Здесь были сосредоточены крупные карательные
силы под командованием Лю Цзюйжуна и чжаотаоши генерал-
губернаторства Цзянси Цао Цюаньчжэня, включавшие в себя в
качестве ударного звена 500, а по другим сведениям 3 тыс. всад-
ников шато — из тех самых, что фигурировали среди «укротите-
лей» восстания под руководством Пан Сюня [42, цз.218, с. 16947].
Работы по дополнительному оснащению Цзинмэня и подступов к
нему фортификационными сооружениями, умелое использование
приемов военной хитрости, боевых засад, заманивания противника
в западню — все это позволило карателям 7 января 880 г. на-
нести восставшим жестокое поражение. В руки врага попали 12
или, по некоторым данным, 13 повстанческих командиров. Общее
число погибших и захваченных в плен «разбойников» достигло,
если верить показаниям Лю Фэня, одного из участников сражения
за Цзинмэнь, сына Лю Цзюйжуна, 170 тыс. [101, цз.793, с. 16а];
по сведениям «Новой истории Тан» и «Всепроницающего зерца-
ла», повстанцы потеряли тогда до 70-80% своего боевого состава
[42, цз.186, с. 16763; цз. 225(3), с. 17028; 93, цз.253, с.8219]. Сколь
достоверны эти сведения, сказать трудно. Не исключено, что в
данном случае, как и во многих подобных, налицо завышение по-
встанческих потерь. Вместе с тем весьма оправданным выглядит
и такое предположение Ли Яньгуана: поражение под Цзинмэнем
89
породило у многих восставших замешательство и страх, и та или
иная часть их, в первую очередь — присоединившиеся к Хуан Чао
жители южных краев, могла расхотеть двигаться в повстанческих
рядах дальше и рассеялась: одни подались в родные места, другие,
как говорится, куда глаза глядят [333, с. 31].
Как бы то ни было, урон восставшие понесли тяжелый, и можно
понять, сколь глубокую досаду и тревогу довелось пережить Хуан
Чао и его ближайшим соратникам. От еще более сокрушительного
разгрома повстанцев спасло то, что упоенное успехом и вместе с
тем тоже основательно потрепанное воинство карателей не стало
долго преследовать «разбойников», когда те устремились назад, в
направлении Цзянлина. К тому же как раз в это время чанъань-
ский двор отозвал Цао Цюаньчжэня из Цзинмэня в связи с назна-
чением на новую должность.
Намерение продолжать продвижение на север Хуан Чао при-
шлось на время оставить, во главе уцелевшей части своих дружин
он 22 января 880 г. выступил в южном направлении, перепра-
вился через Янцзы и двинулся на восток, в сторону Цзянси, а за-
тем Чжэцзяна. По всей вероятности, предпринимая столь крупный
вынужденный маневр, Хуан Чао замыслил дать восставшим воз-
можность после страшного поражения у Цзинмэня прийти в себя,
перевести дух и упорядочить свои ряды, а одновременно — и это
главное — получить пополнение за счет населения юго-восточных
провинций. Во всяком случае, уже к весне 880 г. «[Хуан] Чао
опять набрал силу», говорится в «Новой истории Тан» [42, цз. 186,
с. 16763]. Аналогичное свидетельство приведено во «Всепроница-
ющем зерцале»: «Мощь разбойников возродилась и выросла» [93,
цз.253, с. 8219]. Примерно за четыре следующих месяца они про-
шли по территории 15 областей в границах современных провин-
ций Хубэй, Цзянси, Аньхой, Цзянсу и Чжэцзян. По ходу дви-
жения повстанческое войска численно росло и к марту 880 г., по
сведениям «Новой истории Тан» и «Всепроницающего зерцала»,
достигло 200 тыс. [42, цз. 225(3), с. 17029; 93, цз.253, с. 8219]. Сло-
вом. надежды, которые Хуан Чао возлагал на рейд по прибрежным
районам Янцзы, в общем оправдались. Оправдались, потому что,
похоже, строились с учетом существовавшей там к этому времени
благоприятной для восставших обстановки, а значит, сам выбор
направления для такого рейда оказался не случайным.
90
Новые «спутники» крестьянской войны на юге.
Повстанческая борьба ииоэтнического населения
По окончании Южного похода дружин Хуан Чао в провинциях
и областях, через которые пролегали совсем недавно его марш-
руты, ожидавшееся танскими властями «успокоение» не установи-
лось. «Разбойничьи гнезда» заполонили пространство в среднем
течении Янцзы, межозерье Дунтинху — Поянху и бассейне Сян-
цзян. «Мятежные» искры, зароненные в свое время отрядами Ван
Сяньчжи и его соратника Лю Яньчжана, а затем, после гибели
первого верховного предводителя крестьянской войны, его «уце-
левших сообщников» — Ван Чжунъиня, Цао Шисюна, Сюй Танъ-
ина, Чжу Чжигуаня и Ван Чжисиня, восстанием «морских раз-
бойников» Ван Ина, наконец, дружинами самого Хуан Чао, к на-
чалу 880 г. в этих местах еще не погасли. «Хуан Чао вторгся [на
территорию] за хребтами,—отмечала “Старая история Пяти дина-
стий”,— и в [междуречье Янцзы]цзян — Хуай[хэ] стали собираться
скопища разбойников. Те, что покрупнее, нападали на областные
и окружные [города], а небольшие грабили селения» [96, цз. 133,
с. 17889]. «После того как Хуан Чао учинил смуту, стаи разбой-
ников свистом собирались в горных ущельях» на территории ны-
нешнего Чжэцзяна, сказано в другом источнике — «Новой истории
Тан». И в хубэйских краях «простолюдины повсеместно уходили
в разбойники» [42, цз. 190, с. 16777].
Вполне вероятно, что сохранились до наших дней сведения не
обо всех южных «спутниках» крестьянской войны; о некоторых из
них известно крайне мало. Так, лишь у Чхве Чхи Вона есть, и то
весьма скудные, данные о довольно крупном повстанческом очаге в
одной из труднодоступных, усеянных ущельями и пещерами мест-
ностей в области Синьчжоу (Шанжао, пров. Цзянси) [120, цз.5,
с. 36 -37]. Силланский автор упоминает, что этот очаг начал да-
вать знать о себе с зимы 880 г., и к весне там насчитывалось
свыше 80 тыс. «разбойников», а возглавляли их Хэ Цзяо (?—881),
Чжан Янь (?—881) и Ао Цзюйсун (?-881). Усмирить синьчжоуских
повстанцев брошенному против них по приказу Гао Пяня войску
Чжугэ Чэна удалось лишь в марте следующего года.
Долго незатухавшими очагами «смуты» на правобережье Ян-
цзы были разрозненные повстанческие группы, во главе которых
стояли участники Южного похода, по тем или иным причинам за-
91
державшиеся здесь после того, как основное войско Хуан Чао от-
было на север. Один из таких «смутьянов» — Лу Цзинжэнь (?-
900), «человек из Су[чжоу]>>, который, как сказано в официаль-
ном источнике, «вкупе с Хуан Чао занимался разбоем, дошел до
Гуанчжоу, [но] разболелся и не смог уйти» дальше, на север [42,
цз. 186, с. 16762]. По выздоровлении он сформировал отряд из ты-
сячи конников и обосновался с ним в области Ляньчжоу (Лянь-
сянь, пров.Гуандун). Отряд Лу Цзинжэня надолго, вплоть до
начала 900 г., стал очагом притяжения для «мятежных» сил на
стыке Гуандуна и Хунани. Правда, в источниках связанные с дан-
ным «разбойничьим гнездом» события излагаются без каких-либо
деталей, не «размечены» и хронологические координаты этих со-
бытий.
С отрядом Л у Цзинжэня взаимодействовал «человек из Лин-
лина» (пров. Хунань) Тан Синминь, который, по сведениям «Но-
вой истории Тан», ранее, «воспользовавшись учиненной [Хуан]
Чао смутой, собрал войско и творил разбой в [области] Юнчжоу»
(Линлин)—соседней с Ляньчжоу, где базировался Л у Цзинжэнь
[42, цз. 186, с. 16762]. У того и другого имелись свои укрепленные
станы, которые они оснастили валами, рвами и деревянными за-
граждениями. Оттуда они периодически засылали лазутчиков в
места дислокации вражеских войск и при благоприятных обсто-
ятельствах совершали набеги на окрестные населенные пункты,
включая уездные и даже областные города. Во время одного из
подобных налетов дружины Тан Синминя на административный
центр Юнчжоу был убит тамошний правитель. В отместку за это
хунаньский военачальник Ма Инь (852-930), будущий основатель
царства Чу времени Пяти династий и десяти царств, направил на
«укрощение» юнчжоуских «разбойников» войско под командова-
нием Ли Цюна, и тому удалось разгромить отряды Тан Синминя;
в одном из боев сложил голову и сам предводитель этих отря-
дов. Чуть позднее от руки же Ли Цюна пал вожак другой «раз-
бойничьей своры» в Хунани — Чэнь Яньцянь. Примерно в одно
время с Л у Цзинжэнем и Тан Синминем Чэнь сформировал в своем
родном уезде Гуйян, который входил в область Чэньчжоу (Чэнь-
сянь), соседствовавшую с Юнчжоу и Ляньчжоу, небольшой отряд
и во главе его предпринял однажды смелый налет на резиденцию
областного начальника; последний в ходе завязавшейся схватки
был убит. На средства, изъятые из чэньчжоуской казны, Чэнь
92
Яньцянь набрал 4-тысячную дружину, которую за ее отменные
боевые качества даже официальный источник нарек «превосход-
ной», сам же Чэнь Яньцянь стал именоваться дутуном (воеводой)
[42, цз. 186, с. 16762; 93, цз. 253, с. 8219]. Эта дружина доставила ху-
наньским властям немало хлопот, пока не была разгромлена в ре-
зультате тщательно подготовленного наступления войска Ли Цюна
с двух сторон— из Лэйяна и Чаннина [42, цз. 186, с. 16762].
Наиболее прочное взаимодействие установилось у Л у Цзин-
жэня с вожаками «мятежников» из «инородцев» мань — Цай Цзе,
уроженцем уезда Цзянхуа (пров. Хунань), Аюем, жителем области
Даочжоу (Даосянь, пров.Хунань), и Ян Шиюанем — «человеком
из Хэн[чжоу]» (Хэнъян, пров.Хунань). Источники отмечают, что
различные районы Хунани почти непрестанно сотрясались «бун-
тами» иноэтнического населения. Одним из наиболее беспокой-
ных среди таких районов была территория вдоль хребта Улин в
пределах современного уезда Чандэ, и не случайно власти то и
дело направляли туда части регулярных войск и специально для
«усмирения мань» создававшиеся отряды феодального ополчения
[42, цз. 186, с. 16762]. Другим таким очагом «смуты» долгое время
являлась та самая область Даочжоу, где на протяжении ни много
ни мало двух десятилетий, до осени 899 г., верховодили «мятеж-
ники» Цай Цзе, Аюй и Ян Шиюань. Их боевые формирования
обычно укрывались в малодоступных лесистых и болотистых ме-
стах и оттуда совершали лихие набеги. «Опорные пункты мань —
пущи и трясины», — сообщал Ли Тан, один из хунаньских воена-
чальников [42, цз.186, с. 16762]. И в голодную годину, когда при-
ходилось с трудом добывать провиант и фураж, и в постоянных
столкновениях с карателями действовали Цай Цзе и Аюй сообща
с Лу Цзинжэнем, «взаимно опирались друг на друга» [42, цз. 186,
с. 16762]. Вместе сумели они привлечь на свою сторону 4-5 тысяч
ляньчжоуских ремесленников и торговцев, а также часть солдат
местного гарнизона вкупе с одним из его командиров, Хуан Син-
цунем. Столь солидное пополнение их рядов позволило Л у Цзин-
жэню, Цай Цзе и Аюю резко активизировать свои действия и даже
завладеть областным центром Ляньчжоу, который стал отныне од-
ной из общих ключевых баз этих повстанческих групп.
В тяжелую пору, когда воинство Ли Тана до предела ужесто-
чило натиск на хунаньских «разбойников», Цай Цзе воззвал о по-
мощи к «инородцам», или «пещерным ляо», как они названы в
93
«Новой истории Тан», — к тем, что обитали в горных долинах срав-
нительно неподалеку от мест проживания даочжоуских мань, и те
охотно откликнулись, пришли на выручку. Силы восставших ощу-
тимо окрепли, их активность вновь возросла, а каратели, как ска-
зано в том же источнике, «долго не одерживали верх», и только
когда после длительной и тщательной подготовки войско Ли Тана
развернуло массированное наступление, «прорубилось сквозь горы
и предало огню леса», повстанцы, «приведенные в трепет, обра-
тились в бегство» [42, цз. 186, с. 16762]. В отвоеванном админи-
стративном центре Даочжоу солдаты Ли Тана схватили Цай Цзе
и Аюя и по приказу Ма Иня обезглавили их [42, цз. 10, с. 15498;
цз. 186, с. 16762]. Тем временем Ли Цюн со своим войском напал
на город Ляньчжоу—главный опорный пункт «разбойников» Лу
Цзинжэня и окружил его со всех сторон. Осажденные упорно сдер-
живали натиск противника, Лу Цзинжэнь самолично руководил
обороной, подавая своим сотоварищам пример храбрости и стой-
кости. Но на исходе третьих суток, под покровом ночи, по распо-
ряжению Ли Цюна были подожжены все ворота городских стен,
каратели ворвались в Ляньчжоу и учинили повальный погром; Л у
Цзинжэнь, убедившись в бессмысленности дальнейшего сопроти-
вления, покончил с собой [42, цз. 10, с. 15498; цз. 186, с. 16762]2.
Засвидетельствованное совместными повстанческими акциями
на стыке Хунани и Гуандуна, а чуть раньше, еще на финише Юж-
ного похода,—в Гуаней непосредственное участие «инородцев» в
крестьянской войне на. стороне Хуан Чао и его сподвижников—
явление, примечательное во многих отношениях. В эти собы-
тия оказалась вовлеченной довольно многочисленная часть тру-
дового люда тех этнических образований, которые в источниках
именуются обычно «мань», «яо», «ляо». Наряду с ними в борьбу
включалась и «инородческая» верхушка — вожди или старшины
(цючжан, цю), как их сплошь да рядом называют те же источ-
ники. Именно так — вождями мань (мань цю) — наречены, напри-
мер, Цай Цзе и Аюй — наиболее выдающиеся из известных пред-
водителей повстанцев — «инородцев» времени крестьянской войны
874-901 гг. [42, цз. 186, с. 16762].
Далеко не одинаковые обстоятельства и мотивы могли подвиг-
нуть верхушку «инородцев» на бунты. Не подлежит сомнению
общая их подоснова — враждебность как «верхов», так и «низов»
неханьских общностей к административной и экономической по-
94
литике правящего класса Срединного государства, олицетворен-
ного Таиской династией, в отношении иноэтнического населения
империи, к ориентации властей предержащих на насильственную
ассимиляцию «инородцев». Давали о себе знать и произошедшие
к тому времени существенные перемены в положении самой вер-
хушки иноэтнических групп. Чаще и беззастенчивее, чем прежде,
танские власти вмешивались в ее традиционные прерогативы, стре-
мясь превратить ее в максимально послушный и удобный инстру-
мент административной системы на местах. Ощутимо падала и
экономическая мощь «инородческих» вождей как следствие наби-
равшей невиданную ранее силу феодальной колонизации обшир-
ных территорий в центре и на юге страны, где проживал нехань-
ский люд. Дальнейшее ущемление былой самостоятельности пред-
водителей неханьских этнических общностей в управлении едино-
племенным населением и его эксплуатации вызывало их недоволь-
ство и протест. Таким образом, становится понятным, почему не-
которые выходцы из «инородческих» верхов, например Цай Цзе и
Аюй, являлись вожаками «бунтов», оставались до конца верными
повстанческому делу. Разумеется, могло быть, даже наверняка
случалось и так, что «низы» какой-либо иноэтнической группы,
которые страдали от гнета танской администрации несоизмеримо
сильнее, нежели их «верхи», поднимали «мятежи» сами по себе,
без своей «головки», и тогда последняя, чтобы не оказаться в изо-
ляции или, того хуже, лицом к лицу с единоплеменниками, под-
талкиваемая ходом событий, логикой обстоятельств, втягивалась
в борьбу на стороне «низов».
В случаях, когда верхушка чжуан либо яо и мяо, как и любых
других иноэтнических общностей, сама поднимала знамя восста-
ния или примыкала, то ли добровольно, то ли вынужденно к уже
происходившему восстанию, она получала широкую и активную
поддержку рядовых соплеменников, и повстанческие акции прини-
мали больший размах. Тут сказывалось влияние, каким верхушка
пользовалась среди «инородцев» в условиях относительно нераз-
витых, с очень значительной долей патриархальности, обществен-
ных отношений, когда социальное и имущественное размежевание
определилось у неханьского населения не столь четко, как внутри
собственно китайской этнической массы, и «низы» яо или чжуан,
а также и других неханьских этносов, поднимаясь на восстания,
как правило, не стремились к непосредственному низвержению
95
своей верхушки, к ликвидации или смягчению различных форм
прямого угнетения с ее стороны. Зато вожди «инородцев», волею
обстоятельств оказавшись во главе массового вооруженного вы-
ступления, могли воспользоваться своим особым влиянием на ря-
довых единоплеменников, дабы попытаться не упустить шанс для
достижения собственных корыстных целей. Именно такого рода
лица ориентировались в перипетиях крестьянской войны на ту из
противоборствовавших сил, которая в данный момент одерживала
верх: если успехи сопутствовали Хуан Чао — могли примыкать к
нему, но как только ситуация менялась к невыгоде для Хуан Чао —
принимали сторону его врагов. Впрочем, подобные умонастроения
и линия поведения могли обнаруживаться не только у «верхов»,
но и у той или иной части «низов» иноэтнических групп.
Наконец, некоторые вожди неханьских этнических общностей
ревностно служили танским властям и, как уже отмечалось, ис-
пользовали свое положение и влияние среди единоплеменников
для привлечения их к непосредственному участию в «усмири-
тельных» кампаниях против повстанцев Ван Сяньчжи и Хуан
Чао. Пример тому — приводившийся выше случай с неназван-
ными в источнике предводителями мань в гуансийской области
Жунчжоу, которые добровольно предоставили в распоряжение та-
мошнего гуаньчаши Пан Цзюйчжао несколько тысяч воинов, дабы
отразить наступление отрядов Хуан Чао на областной центр [29.
цз. 11, с. 115-116; 93, цз.267, с. 8733]. Да и чуть раньше, еще в
бытность верховным повстанческим вожаком Ван Сяньчжи, ко-
гда его дружины «предавались разбою в Цзянси», в уезде Гао-
ань один из «местных заправил» Чжун Чуань (?-906) «свел во-
едино [инородцев]-маньляо» и во главе сформированного из них
10-тысячного войска пытался, зачастую удачно, отбивать атаки
восставших [93, цз.255, с.8269]. Оба приведенных примера —
конкретное свидетельство небезуспешности попыток танской ад-
министрации посредством воздействия на «верхи» неханьского на-
селения как минимум изолировать «инородцев» от основных сил
крестьянской войны, а как максимум — противопоставить их друг
другу, столкнуть лбами, опереться на верхушку «инородцев» в
борьбе с «разбойниками» Ван Сяньчжи и Хуан Чао и, если по-
надобится. добиться раскола среди неханьского люда и тем самым
ослабить либо даже свести на нет потенциальную угрозу их взаи-
модействия с главными носителями «великой смуты» в Поднебес-
96
ной. Во всяком случае, наличие такой тенденции в практической
политике танских властей не подлежит сомнению.
Как бы то ни было, события крестьянской войны 874-901 гг.,
особенно когда они непосредственно затрагивали районы обитания
неханьского населения империи, обнажали позиции, которых при-
держивались различные представители его «верхов» в отношении
каждого из противоборствовавших лагерей.
Что касается главного руководства крестьянской войны, то у
него никогда не обнаруживалось целенаправленного стремления с
учетом царившей среди части «инородческих» вождей атмосферы
недовольства и протеста по поводу политики танской администра-
ции попытаться найти точки соприкосновения с ними, установить
взаимодействие, подвигнуть на то же и их самих, а в итоге —
обратить на общую пользу заключенный в «инородческой» массе
немалый «мятежный» заряд. Казалось бы, и факты далекого про-
шлого, и совсем недавний опыт могли подсказать обеим сторонам
только одно: при всех трудностях и сложностях путь к такому
взаимодействию ни непреодолим, ни тем более полностью не пе-
рекрыт. Действительно, не существовало социальной доминанты,
которая предопределяла бы абсолютную неспособность двух этих
сторон к совместным «мятежным» акциям; напротив, наличество-
вала общая объективная основа для подобных акций, а, стало
быть, если учесть особое влияние, которым среди единоплеменни-
ков пользовалась их верхушка, — для объединения повстанческих
потенциалов ханьского и иноэтнического населения Срединного го-
сударства. История крестьянских войн в Китае, не исключая и
данную, знает немало примеров того, как действовала рожденная
на такой основе тенденция активной солидарности разных этни-
ческих общностей в борьбе со всякого рода социальным угнете-
нием. Но сколько-нибудь полная реализация этой тенденции ока-
залась в тогдашних конкретно-исторических условиях недостижи-
мой. Несмотря на все старания владык Срединного государства
в выгодном и угодном для себя направлении влиять на строй от-
ношений ханьского и иноэтнического люда, эти отношения отнюдь
не характеризовались «безусловным рефлексом» отторжения друг
друга. Но не было между ними и осознанного обоюдного тяготе-
ния. Если же и наблюдались отдельные акты взаимодействия двух
сторон в крестьянской войне 874-901 гг., то, как правило, каждая
из них поступала в такого рода случаях импульсивно, вынужденно
97
побуждаемая конкретной ситуацией, волею эмпирических обстоя-
тельств.
Происшедшие на юго-востоке Хунани и северо-западе Гуан-
дуна, а также в других регионах правобережья Янцзы события по-
встанческой борьбы конца 879 — начала 880 г. и последующего вре-
мени, включая те из них, к которым оказались причастны «инород-
цы», были так или иначе связаны с действиями главных сил кре-
стьянской войны, стали ее неотъемлемой составной частью, а сле-
довательно, без учета этих событий картина крестьянской войны
была бы неполной3. Существование такой связи непосредственно
олицетворялось участием в этих событиях людей наподобие Лу
Цзинжэня— одного из тех, кто находился под началом у Хуан Чао
во время Южного похода. Гораздо важней, однако, другое. Сами
эти события, как то прямо засвидетельствовано источниками, во
многое обязаны своим возникновением ситуации, порожденной не-
давним пребыванием в данном и близлежащих регионах основного
войска Хуан Чао. Когда, говорится во второй танской норматив-
ной истории, «Хуан Чао повернул из-за хребта на север, [на зе-
млях] между [озером] Дунтинху и [рекой] Сян[цзян] словно мура-
вьи стали скапливаться стаи разбойников» [42, цз. 190, с. 16779].
Вместе с тем события эти, со своей стороны, ощутимо повлияли на
действия главного руководства крестьянской войны — как бы под-
сказали ответ на вставший перед Хуан Чао сразу после тяжелого
поражения у Цзинмэня вопрос: куда, в каком направлении дви-
гаться дальше, чтобы скорей и верней поправить дела, набраться
сил. обрести нужный «ресурс» для дальнейшей борьбы? Ответ
оказался, как уже отмечалось, удачным, а вооруженные высту-
пления наподобие тех, которыми руководили Л у Цзинжэнь, Тан
Синминь, Чэнь Яньцянь, Цай Цзе и Аюй, непосредственно слились
в общий поток с действиями основных сил крестьянской войны.
События конца 879 — начала 880 г. и последующих лет, свя-
занные с повстанческими действиями «разбойников» Хуан Чао и
«инородцев», оставили свои следы в сознании как низов, так и вер-
хов общества. Интерес и внимание, которые эти события вызвали
у современников и потомков, нашли отражение и в письменном
источникотворчестве, и в фольклоре, и в произведениях изобрази-
тельного искусства, а также культового зодчества, и в памятни-
ках исторической топонимии. Понятно, что создатели таких сви-
детельств— выходцы из различных социальных слоев и групп —
98
руководствовались далеко не одинаковыми побуждениями.
Средневековое китайское историописание не обошло эти и
подобные им события молчанием, хотя и запечатлело их до-
вольно скупо, маловыразительно, а главное — крайне односто-
ронне: его творцы исходили из стремления излагать и интер-
претировать такого рода явления как угрозу суверенитету Сына
Неба — верховного властелина всех народов империи. Неханьское
население Срединного государства предстает в сочинениях офи-
циальных, да и не только официальных хронистов лишь в каче-
стве объекта экономического, политического и духовного угнете-
ния, и сочинения эти обычно призваны были обосновать и обе-
лить насильственно ассимиляторскую политику правящего класса
по отношению к «инородцам». Именно такая тенденция весьма
откровенно проступает в повествованиях о соответствующих сю-
жетах. Помимо всего прочего, именно здесь кроется объяснение,
почему известия подобных источников о повстанческих акциях от-
рядов Хуан Чао и «инородцев» освещают почти исключительно
военную сторону событий и очень мало дают для уяснения дру-
гих, куда более существенных моментов их истории. Точно так же
не случайно те скудные сведения об этих событиях, какие можно
извлечь из произведений официального историописания, обычно
заключены не где-нибудь еще, а лишь в жизнеописаниях военных и
гражданских деятелей (Пан Цзюйчжао, Юй Сяна, Ли Цюна и др.),
командовавших «усмирительными» кампаниями против «взбунто-
вавшихся инородцев». Словом, сколько-нибудь полного и верного
представления касательно столь важной составляющей крестьян-
ской войны 874-901 гг. материалы средневекового официального
историописания дать не могут.
О том, как на «мятежные» акции воинов Хуан Чао и «инород-
цев» откликнулись выходцы из господствующего класса, довольно
красноречиво свидетельствует и такой факт, зарегистрированный
в историко-географическом описании провинции Гуаней: «учено-
служилые люди» области Гуйчжоу, сообщает источник, «лили сле-
зы» по поводу гибели тамошнего воеводы Юй Сяна в сражении с
«разбойниками» в местечке Лоянпо, а чтобы в назидание гряду-
щим поколениям возвеличить его деяния и увековечить память о
нем, там, где Юй Сян нашел свою смерть, на собранные средства
соорудили кумирню, куда приносили жертвенные дары [17, цз. 256,
с. 4а].
99
Совсем иное отношение к тем же самым событиям и к их участ-
никам, прежде всего к Хуан Чао, запечатлелось в памяти тру-
дового люда, притом, что особенно примечательно, совершенно
одинаково — независимо от этнической принадлежности — у соб-
ственно китайцев и у яо либо чжуан. В различных исторических и
историке-географических сочинениях XII-XIX вв. зафиксировано
немало творений народной микротопонимии, обязанных своим про-
исхождением действиям повстанческих формирований Хуан Чао
и «инородцев» на рубеже 879-880 гг. в местах проживания не-
ханьского населения на территории нынешних Хунани, Гуандуна
и Гуаней [253, с. 116, 119; 305, с. 14]. Едва ли не о каждом таком
топониме существовали, а нередко и по сей день бытуют преда-
ния. Вот одно из них. Видный сунский литератор Хун Май (1124-
1203) со слов некоего Цзин Пэя поведал о храме Хуан Чао (Хуан
Чао мяо), «неизвестно когда и кем» воздвигнутом в уезде Ичжан
(пров.Хунань), на гребне горы Хуаншатун, в память о вооружен-
ных выступлениях «инородцев» и китайских крестьян-повстанцев
на территории той самой области Чэньчжоу, где действовала «пре-
восходная дружина» Чэнь Яньцяня. Святилище, которому было
дано имя одного из верховных вожаков крестьянской войны, долго
являлось, так сказать, «работающим» символом. Для яо, обитав-
ших в близлежащей пещерной местности, он служил призывным
напоминанием о былых совместных с китайскими крестьянами би-
твах против угнетателей, и не раз на протяжении трехсотлетнего
периода «инородцы» группами, порой по нескольку сот человек ка-
ждая, у стоявшей перед храмом ели толщиной в один обхват «сви-
стом созывались и учиняли бунты», пока в последней четверти
ХП в. по приказу провинциального правителя Хунани Ван Сюань-
цзы, вознамерившегося «усмирить разбойников», что завелись там
в ту пору, строение со столь одиозным для властей названием не
было стерто с лица земли посредством «зажигательных стрел», а
заодно срублена и «крамольная» ель [62, с. 607].
На юго-западной оконечности провинции Гуаней, неподалеку
от места слияния рек Минцзян и Цзоцзян, археологи КНР обна-
ружили своеобразный наскальный мемориал — петроглифические
панно весьма внушительных размеров. На них безвестными ху-
дожниками запечатлены отряды конных и пеших воинов, толпы
простолюдинов, группы танцующих людей. В литературе выска-
зывалось мнение, что эти наскальные картины, равно как и свя-
100
занные с ними предания, которые поныне бытуют у тамошних
чжуан, своим содержанием связаны с событиями крестьянской
войны конца. IX в. и созданы по их горячим следам [180, с. 260-
261; 401, с. 62]4.
Так «инородческий» люд средствами культового зодчества и
изобразительного искусства воздавал дань признательности и ува-
жения своим единоплеменникам — участникам совместной с ки-
тайскими крестьянами повстанческой борьбы со всякого рода угне-
тением, и память о них передавал последующим поколениям.
Рейд дружин Хуан Чао по Янцзы и ее прибрежью
Из Цзянлина рать Великого воеводы всей державы двинулась
вдоль Янцзы в восточном направлении, достигнув Эчжоу (Учан,
пров. Хубэй), овладела застойной частью этого областного центра,
но, сберегая силы и время, штурмовать главную городскую стену
не стала и продолжила рейд, пройдя через области Цзянчжоу
(Цзюцзян), Жаочжоу (Поян) и Синьчжоу (Шанжао) в нынешней
провинции Цзянси, Чичжоу (Гуйчи), Лучжоу (Хэфэй), Сычжоу
(Сысянь), Сюаньчжоу (Сюаньчэн) и Шэчжоу (Шэсянь) — в Ань-
хой, Мучжоу (Цзяньдэ), Цюйчжоу (Цюйсянь), Учжоу (Цзиньхуа),
Ханчжоу и Юэчжоу (Шаосин) — в Чжэцзяне. Такой маршрут ока-
зался абсолютно неожиданным для тайского командования, и по-
встанцы постарались сполна использовать к своей выгоде фактор
внезапности. Значительную часть пути восставшие преодолели на
плотах и лодках по Янцзы и ее притокам, но, как и годом раньше,
во время марша-броска по горным дорогам Фуцзяни, действовали,
опять-таки не без помощи местного населения, столь же умело и
решительно. Им удалось захватить административные центры не-
скольких из перечисленных областей.
Разумеется, успехи давались восставшим отнюдь не легко, но
чем дальше на восток продвигались они речными дорогами и по
прибрежным районам, тем чаще в среде администрации на местах
воцарялись замешательство и страх. Дошло до того, что, напри-
мер, в Лучжоу тамошний правитель обратился к верховному по-
встанческому вожаку с посланием, умоляя во избежание крово-
пролития не атаковать областной центр. В данном случае Хуан
Чао и Шан Жан сочли возможным из тактических соображений
пойти ему навстречу и приказали своим дружинам двигаться в
101
обход города Лучжоу. В сражении же за Юэчжоу— центр одно-
именной области и генерал-губернаторства Чжэдун — восставшим
благодаря неожиданности нападения удалось взять в плен мест-
ного гуаньчаши Цуй Цю5, которого Хуан Чао сумел вскоре скло-
нить на свою сторону, и тот отныне находился при ставке высшего
предводителя крестьянской войны, а когда в середине января 881 г.
в Чанъани началось формирование органов верховной повстанче-
ской власти, он стал одним из цзайсянов Великой Ци. Удача сопут-
ствовала восставшим на сей раз и в штурме города Ханчжоу — того
самого, который полутора годами ранее отряды Хуан Чао были
вынуждены обойти стороной. Они учинили расправу над воен-
ными и гражданскими должностными лицами одноименной обла-
сти и Чжэньхайского генерал-губернаторства, предали сожже-
нию большую часть тамошнего архива официальной документа-
ции6.
Столь крупный успех повстанцев, как овладение Ханчжоу —
одним из узловых военно-стратегических пунктов и богатейших го-
родов на юго-востоке империи, который современники называли
«главенствующим в [землях] У и Юэ7, господствующим в [зоне
слияния] Янцзы с Восточным морем» [101, цз.316, с.8а], вызвал
в правительственном стане новую вспышку растерянности и раз-
лада. Опять схватились друг с другом придворные клики, дей-
ствия которых под сурдинку продолжали направлять все те же
Чжэн Тянь и Л у Си, недавно смещенные с постов цзайсянов. На
сей раз стычка царедворцев увенчалась триумфом Л у Си. Он
вновь занял должность цзайсяна и по совместительству возглавил
военное ведомство, а заодно не преминул продвинуть своего про-
теже Гао Няня по служебной лестнице: тот в ноябре 879 г. стал
первым заместителем хуайнаньского цзедуши, а в апреле следую-
щего года, сменив «утратившего чистоту поведения» Ван До [95,
цз. 178, с. 15192], — главнокомандующим карательной армией, че-
твертым за минувшие к тому времени пять с половиной лет кре-
стьянской войны. Перетряска кадров затронула и другие звенья
военно-административного механизма «укрощения разбойников».
При этом в качестве ближайшей ставилась задача: предпринять
все возможное, чтобы до предела локализовать главный «мятеж-
ный» очаг, предотвратить «хозяйничание» повстанцев Хуан Чао в
экономически наиважнейшей для Танской династии зоне, каковой
являлось междуречье Янцзы — Хуайхэ и прилегающие районы, и
102
не допустить прорыва «разбойников» на север, к пристоличным
землям.
О Гао Пяне в «верхах» вновь, только с еще большей силой,
заговорили как о «достославном полководце отечества», «высо-
коталантливом», «умелом в делах гражданских и военных»; ему
воздавалось должное и за былые удачи в боевых операциях против
королевства Наньчжао, и за «укрощение» повстанцев-«инородцев»
в генерал-губернаторстве Сичуань в бытность его тамошним цзе-
души, и за «взнуздание» солдат чэндуского гарнизона, которые
попытались воспротивиться практиковавшемуся Гао Пянем уре-
занию их провианта и которых — вместе с их чадами и домочад-
цами— постигла за это казнь [42, цз. 224(2), с. 17011]; ему предре-
кали: «Если [Гао Пяню] вверить бразды правления в армии, усми-
рить Хуан Чао ничего не будет стоить», так что «оный Хуан Чао
ныне всенепременно найдет погибель» [93, цз.253, с. 8229]. Это
позднее, пусть и довольно скоро, спустя лишь полгода с неболь-
шим, когда повстанческие дружины вырвались на просторы Се-
верного Китая, оттуда — в Гуаньчжунский регион, а вслед за тем
овладели Лояном и Чанъанью, на Гао Пяня обрушились хула и
брань, вплоть до обвинений в нелояльности к танскому дому, даже
в вероломстве и, пуще того, в предательстве; такое реноме утвер-
дилось за ним надолго, чему немало способствовало включение в
обе танские нормативные истории жизнеописаний Гао Пяня, вы-
держанных в таком именно духе [42, цз. 224(2), с. 17010 17012; 95,
цз. 182, с. 15210-15213], причем в «Новой истории Тан» его биогра-
фия помещена под многоговорящей рубрикой «Мятежные поддан-
ные». Столь нелестная репутация до сей поры удерживается за
Гао Пянем и в литературе (см., напр. [525, с. 18, 23-25]). Впро-
чем, стали предприниматься и попытки, пусть единичные, пере-
смотреть традиционные, утвердившиеся за одиннадцать с лишним
веков представления о данном историческом персонаже (см., напр.,
[436, с. 11-45]). Ведь на поверку, если Гао Пяню не удалось пред-
отвратить и обуздать «разгул» повстанческой «своры» на исходе
879 — в начале 881 г., то «инкриминировать» сие можно и нужно
Хуан Чао и его воинству, которые, пусть не без «сбоев» и потерь,
подчас больших, сумели-таки одолеть противника на полях сра-
жений той лихой поры и добиться поистине выдающихся воен-
ных успехов. Кстати, надо отдать должное Сыма Гуану, который,
скрупулезно проанализировав показания самых различных источ-
103
ников, пришел в «Исследовании разночтений» к выводу: «Не в том
причина, что хотел [Гао Пянь] дать [разбойникам] посвоевольни-
чать; на самом деле не было возможностей управиться [с ними]»
[93, цз.253, с. 8230]. А кроме того, не было таких возможностей,
поскольку ослабляли старания и «отдачу» от усилий Гао Пяня и
его окружения отнюдь не затихнувшие тогда распри и схватки ме-
жду кликахми при чанъаньском дворе. И обвинения по адресу Гао
Пяня в отступничестве и измене танскому дому — не что иное, как
продукт придворных козней, порождение соперничавшей с груп-
пировкой Л у Си клики, которую возглавляли Чжэн Тянь и иже с
ним. Другое дело, что с конца 880 г., будучи вынужденным всеми
правдами и неправдами отбиваться от обрушившихся на него упре-
ков, наветов и изобличений, Гао Пянь также стал позволять себе
ругню и проклятия, разного рода передержки в адрес своих не-
доброжелателей, злопыхателей и недругов при дворе, тем самым
давая последним поводы и предлоги для новых нападок и обви-
нений. Но все это набрало силу потом, пол года спустя. А пока,
весной 880 г., и впрямь немало поднаторевший в делах, связанных
с обузданием «разбойников» внутренних и внешних (вьетнамцы
и Наньчжао), уже имевший опыт «усмирительных» операций и
против повстанцев Хуан Чао, хорошо знавший ситуацию, сложив-
шуюся на главном фронте крестьянской войны, новый главноко-
мандующий карательной армией начал действовать инициативно
и решительно. Л у Си не скупился на помощь своему подопеч-
ному. Поддержка чанъаньского двора становилась тем ощутимей,
чехМ чаще Гао Пянь будоражил его уведомлениями о неуклонно
возраставшей численности «разбойников» и намерениях повстан-
ческого руководства не сегодня-завтра двинуться походом на сто-
лицы империи. В распоряжение Гао Пяня были переданы све-
жие воинские части, ожидались новые подкрепления; под его на-
чало перешли дополнительные формирования феодального опол-
чения [93, цз. 253, с. 8223]. Широко развертывались фортификаци-
онные и иные военно-подготовительные, а также административно-
организационные мероприятия во всех ключевых пунктах региона
Янцзы — Хуайхэ.
Вместе с тем, пока шли все эти приготовления и требовалось
выгадать время, Гао Пянь, стремясь действовать более или ме-
нее гибко, сочетая приемы «кнута и пряника», подобно некоторым
из своих предшественников, предпринял попытку вступить в пе-
104
реговоры с верховным предводителем восставших, благо, по его
мнению, обстоятельства для такой акции сложились тогда как не-
льзя более подходящие. В конце весны 880 г. войско Хуан Чао
вновь охватила эпидемия инфекционных заболеваний, и немало
повстанцев погибло либо было до предела изнурено недугами [93,
цз.253, с.8285; 95, цз. 19(2), с. 14117]. Гао Пянь решил восполь-
зоваться этим, и в мае его военачальник Чжан Линь, полутора
годами ранее весьма преуспевший в сражениях против «разбойни-
ков» на территории восточного Чжэцзяна, нанес несколько своего
рода пробных ударов по боевым повстанческим формированиям в
границах современных провинций Аньхой и Цзянси. Удача и на
сей раз сопутствовала карателям. На их сторону перешли с уце-
левшей частью своих дружин Ван Чжунба8, Чан Хун, Цинь Янь,
Сюй Цин и Ли Ханьчжи [93, цз.253, с.8224]. 31 мая 880 г. Чжан
Линю удалось даже завладеть городом Жаочжоу, где в то время
находились Хуан Чао и его штаб; ставку высшего руководства кре-
стьянской войны пришлось срочно передислоцировать в Синьчжоу.
Именно в этот момент главнокомандующий карательной армией,
не особенно, правда, веря в успех собственной затеи, решил все
же направить верховному предводителю «разбойников» послание
с предложением от имени двора в обмен на предоставление титула
цзедуши пойти на замирение [42, цз. 225(3), с. 17029; 93, цз.253,
с.8225]. Вопреки ожиданиям Гао Пяня, Хуан Чао изъявил готов-
ность начать переговоры. Мало того, он вознамерился сыграть на
непомерной алчности Чжан Линя, являвшейся притчей во языцех,
и отрядил к тому эмиссара с золотом и прочими щедрыми подноше-
ниями, сопроводив их заверением, будто склонен сложить оружие,
о чем и просил Чжан Линя официально уведомить Гао Пяня [93,
цз.253, с.8225].
В источниках не приводится, хотя бы в кратком изложении, со-
держание писем с согласием на повинную и замирение, которые
Хуан Чао направил Чжан Линю и Гао Пяню. Однако каждый из
документов был, думается, составлен так, что оба адресата вос-
приняли их однозначно положительно. На поверку же и в данном
Случае речь может идти всего лишь о новых тактических улов-
ках, на которые главный предводитель восставших опять пошел,
Вынужденный к этому обстоятельствами и рассчитывавший таким
Путем выгадать время, добиться передышки для себя, чтобы обре-
сти возможность после соответствующих приготовлений продол-
105
жить поход на север в направлении Лояна и Чанъани. Во вся-
ком случае, нет каких-либо свидетельств того, что Хуан Чао сде-
лал, пусть один-единственный, совершенно ничтожный, хотя бы
для видимости, шаг по выполнению на практике своих посулов на-
чать переговоры о мире, а тем паче о полном прекращении борьбы.
Правда, вплоть до последней декады июля активных боевых дей-
ствий он, как, впрочем, и Гао Пянь, не предпринимал. Примерно
полтора месяца между двумя враждующими сторонами царило за-
тишье.
Сведения источников не позволяют сколько-нибудь опреде-
ленно и конкретно ответить на сам собой возникающий вопрос:
как столь многоопытный и, по всему судя, отнюдь не наивный Гао
Пянь, несомненно, знавший и об исходе каждой из прежних по-
добных затей с попытками склонить верховного вожака крестьян-
ской войны «снять доспехи» и пойти на мировую, как сей, фи-
гурально выражаясь, стреляный воробей, коего, казалось бы, на
мякине не проведешь, смог позволить себе, переборов собствен-
ные колебания и сомнения, принять все же заверения Хуан Чао
за чистую монету?9 Причем сделал он это наверняка не без санк-
ции Л у Си. Вряд ли стоит, следуя логике «Всепроницающего зер-
цала» [93, цз.253, с.8225], искать разгадку данного просчета Гао
Пяня лишь в тщеславном намерении главнокомандующего кара-
тельной армией пожать лавры победы над «разбойниками» са-
мому, не деля их с кем бы то ни было, в частности с цзедуши
генерал-губернаторств, чьи войска двор намечал привлечь к ре-
шающим, как мнили в Чанъани, сражениям на основном фронте
крестьянской войны. Точно так же дело, конечно, и не в ненасыт-
ном сребролюбии Чжан Линя. Разумеется, в данном случае, как и
во многих других, личные устремления и мотивы Гао Пяня, Чжан
Линя и им подобных сбрасывать со счетов никоим образом нельзя.
Но то были факторы сугубо частного свойства. Главным же, ре-
шающим в общем «раскладе» обстоятельств, позволяющих отве-
тить на сформулированный выше вопрос, являлось совсем иное, а
именно: недоступность для Лу Си, Гао Пяня и персон вроде них
даже предположения, что народная повстанческая рать, когда по-
тенции движения, главной силой которого она была, не только не
угасли, но и, наоборот, возрастали, могла и после огромного урона,
вызванного вторым за год моровым поветрием, тяжелыми пораже-
ниями от карателей на бранных полях летом 880 г. и переходом на
106
сторону противника значительной группы повстанческих команди-
ров вместе с остатками их дружин, оказаться способной, наподобие
сказочной птицы феникс, опять возродиться из пепла, или, в вос-
приятии людей из вражеского стана, предстать гидрой, у которой
на месте отрубленных голов вырастали одна за другой новые.
Как бы то ни было, маневр Великого воеводы всей державы
сполна удался, а затеянная главнокомандующим карательной ар-
мией акция обернулась тем, что он попался на удочку «мятежного
верховода», и, как выявилось совсем скоро, обошлась крайне до-
рого отнюдь не только ему и Л у Си.
Приняв на веру заявления Хуан Чао, Гао Пянь, до сего времени
беспрестанно бомбардировавший чанъаньский двор заклинаниями
незамедлительно слать воинские подкрепления для «взнуздания
бандитов», теперь стал бить отбой. Он сумел внушить Ли Сю-
аню и своему прямому патрону Лу Си, будто Хуан Чао «замирен»
и полное «укрощение разбойников» воспоследует со дня на день,
довершить возложенную на него миссию он вполне в состоянии
одними имеющимися под его началом силами, а, стало быть, на-
добность в дополнительном воинстве отпадает. При дворе пове-
рили Гао Пяню на слово, и войска генерал-губернаторств Чжаои,
Ганьхуа, Иу и некоторых других, к тому времени переброшенные
в Хуайнань и приведенные в состояние повышенной боевой готов-
ности, получили приказ возвратиться в пункты постоянной дисло-
кации [93, цз.253, с.8225].
Новая фаза Северного похода:
вперед, к сто л и дам империи
Между тем Хуан Чао, проведав через лазутчиков о порожден-
ном его тактическим маневром резком изменении ситуации в бла-
гоприятную для него сторону, решил теперь дать близ Синьчжоу
пробный бой своему давнему обидчику Чжан Линю. Воинство
последнего на исходе июня 880 г. потерпело разгром, сам Чжан
Линь погиб в этом сражении. То был красноречивый заключитель-
ный аккорд развернувшейся с начала лета 880 г. крупной военно-
политической игры противоборствовавших станов и одновременно
сигнал для Хуан Чао с явно возросшими шансами на успех возобно-
вить в полную силу вооруженные действия. Восставшим удалось
107
в последней декаде июля — самом начале августа 880 г. основа-
тельно потрепать тылы карательной армии Гао Пяня в чжэцзян-
ских областях Мучжоу, Учжоу и Ханчжоу, а также в Сюаньчжоу
(Сюаньчэн, пров. Аньхой), административный центр которой пере-
шел в их руки 7 августа. Тем самым оказался подготовленным
плацдарм для форсирования Янцзы, и в середине августа в рай-
оне порогов Цайши (северо-западней нынешнего уездного города
Данту, пров. Аньхой) дружины «разбойников» переправились на
левый берег великой реки, завладели на территории современной
Аньхой областными центрами Хэчжоу (Хэсянь) и Чучжоу (Чу-
сянь), изничтожив при этом их административную верхушку, в
том числе недавних выходцев из повстанческих рядов, Цинь Яня и
Сюй Цина — тех, что в пору Южного похода вкупе с Ли Ханьчжи
перекинулись к Гао Пяню и получили за это назначение начальни-
ками упомянутых областей [120, цз.З, с. 26], но вот теперь обрели
от своих бывших соратников возмездие за предательство.
Вслед за тем отряды Хуан Чао устремились к Янчжоу, где раз-
мещалась ставка Гао Пяня, а по ходу вспомогательных операций
захватили населенные пункты Люхэ (в пров. Цзянсу) и Тяньчан
(в пров. Аньхой), тем более важные в военно-стратегическом отно-
шении, что через них повстанцы не только выходили на ближние
подступы к Янчжоу также с запада и севера, но одновременно за-
владевали плацдармом, с которого им, чтобы двигаться потом к
Лояну и Чанъани, предстояло форсировать на сей раз Хуайхэ.
После столь же продолжительных—в течение полутора меся-
цев,— сколь и тягостных колебаний и сомнений повстанческое ру-
ководство в конечном итоге решило не отвлекаться на овладение
Янчжоу, дабы не «сдвигать» в южном направлении маршрут вовсю
разворачивавшегося похода на север, и в октябре 880 г. близ Сы-
чжоу (Сюйи, пров. Цзянсу), преодолев образованный здесь подраз-
делением карательного воинства заслон, «разбойники» переправи-
лись через Хуайхэ, а в том же месяце и в следующем, почти не
встретив на своем пути значительных помех и противодействия,
закрепились на ее левобережье, в границах хэнаньских областей
Шэньчжоу (Синьян), Гуанчжоу (Хуанчуань) и Сунчжоу, а также
областей Инчжоу (Фуян, пров. Аньхой), Сюйчжоу (пров.Цзянсу)
и Яньчжоу (Цзыян, пров. Шаньдун).
Тон и «температура» обращений главнокомандующего кара-
тельной экспедицией к чанъаньскому двору теперь резко измени-
108
лись. В них не шло и речи о развертывании каких-либо активных и
широких действий по «укрощению», наконец, «разбойников», коль
скоро никак не удавалось даже хотя бы приостановить продви-
жение повстанческих дружин, и приходилось «укротителям», как
чуть позднее констатировал Хуан Чао, то и дело «пускаться нау-
тек, словно крысы в норы» [42, цз. 225(3), с. 17029]. В Чанъань по-
ступали от Гао Пяня одно за другим экстренные уведомления о со-
здавшемся крайне затруднительном для него положении, а также
рекомендации относительно необходимости незамедлительно при-
нять подобающие меры в соответствующих узловых пунктах пра-
вобережья Хуайхэ и, мало того, в пределах всей территории в зоне
горных проходов-застав, через которые вели пути в направлении
главных тансках столиц [93, цз.253, с.8228-8229]. Зазвучали в
адресовавшейся двору корреспонденции Гао Пяня и слезливые но-
тки со ссылками на нездоровье.
Исходившие от главнокомандующего карательной экспедицией
сигналы не остались в Чанъани без внимания. Правда, реакция на
них и на сей раз оказалась разноречивой. ЦзаЙсян Доулу Чжуань
считал необходимым вернуться к выдвигавшемуся ранее предло-
жению о возведении Хуан Чао в должность тяньпинского цзедуши,
дабы склонить «главного разбойника» на сторону властей. Сколь
ни настойчив, однако, был Доулу Чжуань, его точку зрения от-
мели. И отнюдь не оттого, что имелось уже предостаточно случаев
удостовериться в «несговорчивости» Хуан Чао, в его нежелании
довольствоваться лишь хлебным местом для себя, а стало быть,
случаев убедиться в наивности и бессмысленности подобного рода
упований и затей. Возобладал опять-таки совершенно иной подход
к разрешению ситуации: по настоянию другого цзайсяна, Л у Си,
двор снова вознамерился собрать в один кулак силы нескольких
генерал-губернаторств, дабы перекрыть «разбойникам» дороги в
столичные края. Для укрепления руководства карательной ар-
мией заместителем ее главнокомандующего Гао Пяня 18 августа
был назначен уже упоминавшийся Цао Цюаньчжэнь; ему же, к
слову сказать, пожаловали и чин тяньпинского цзедуши, который
Доулу Чжуань прочил Хуан Чао [93, цз.253, с.8231]. На пред-
полагаемых путях дальнейшего продвижения повстанцев на север
создавались одна за другой военно-оборонительные базы. Так, по-
добной базой в Жучжоу (Линьжу, пров. Хэнань) командовал тай-
нинский цзедуши Ци Кэжан.
109
Именно в это время образ мыслей и деяний Гао Пяня стал
утрачивать в глазах «верхов и низов» былую безукоризненность,
прежнее «расположение людей развеивалось». По сему поводу во
«Всепроницающем зерцале» пока еще не без осторожности сказано:
«Хотя при дворе и в народе имели место толки, что [Гао] Пянь
не достоин доверия, тем не менее надеяться и полагаться на него
еще можно было» [93, цз.253, с.8229]. Во всяком случае, вплоть
до середины марта 881 г. предписания, указания и рекомендации
адресовались двором именно Гао Пяню как главнокомандующему
карательной экспедицией [387, с. 160-161; 436, с.23-24], а офици-
альное отстранение его с этого поста датируется 30 января 882 г.
[387, с. 200-207].
На исходе же 880 г., в преддверии решающих сражений дан-
ной фазы крестьянской войны, противостояли друг другу круп-
ные боевые силы. В распоряжении ставки Гао Пяня в Янчжоу
находился воинский контингент суммарной численностью свыше
100 тыс. [93, цз.253, с.8229-8230; 100, цз. 447, с.5304]. Правда,
слагали его не только выходцы из местного населения, но и те, что
ощущали себя здесь чужаками, включая, в частности, шаньдунцев,
из коих, по словам Гао Пяня, «каждый тосковал по отчим краям»
и не прочь был обратиться в бегство. Однако в общем «были то
все искусные командиры и отличные солдаты», которые «стреми-
лись прилагать все силы и сражаться до конца» [93, цз. 253, с. 8229,
8230]. Но и повстанческие ряды ощутимо множились, что тоже от-
мечено хронистами. «Силы [Хуан] Чао возродились и пришли в
движение», — сказано в датированных серединой июня 880 г. со-
общениях «Старой истории Тан» и «Всепроницающего зерцала»,
а спустя два месяца у «разбойников», по оценке второго из упо-
мянутых источников, «боевое могущество возросло донельзя» [93,
цз.253, с. 8225, 8228; 95, цз.19(2), с. 14117]. «Несколько сотен ты-
сяч» и даже «свыше 600 тысяч» —так, пусть наверняка с изряд-
ным «перебором», определяли численность «разбойников» в сере-
дине августа 880 г. соответственно—в беседе с Гао Пянем — Би
Шидо, бывший сподвижник Ван Сяньчжи, теперь один из танских
военачальников в Хуайнани, и — в реляции трону — сам главно-
командующий карательной экспедицией [93, цз.253, с.8228, 8229].
Много меньшей, но вместе с тем достаточно внушительной предста-
вляется цифра «150 тысяч», которая называется в записях «Все-
проницающего зерцала» и «Новой истории Тан» о численном со-
110
ставе воинства Хуан Чао в середине октября 880 г. [42, цз. 224(2),
с. 17011; 93, цз.253, с.8232]. Те же самые источники со ссылкой
на свидетельство цзайсяна Доулу Чжуаня, относящееся к сере-
дине декабря 880 г., т.е. к сроку, на два месяца более позднему,
оперируют уже цифрой, в четыре раза превышающей названную
[42, цз.225(3), с. 17029; 93, цз.254, с.8235]. Завышена ли она и
если да, то насколько, сказать мало-мальски определенно едва ли
возможно (см. [387, с. 125])10. Одно лишь бесспорно: за время,
минувшее с форсирования повстанцами Хуайхэ, их ряды ощутимо
пополнились.
Черпала повстанческая рать новые силы и энергию благодаря
притоку под знамена Хуан Чао простого люда, большими либо ма-
лыми группами и даже поодиночке вливавшегося в среду участни-
ков «великой смуты». Как можно было видеть из предшествую-
щего изложения, подобное уже неоднократно в пору крестьянской
войны наблюдалось, хотя нет-нет да случалось (в частности, на
первой фазе Северного похода) и обратное — отток из повстанче-
ских рядов, подчас заметный. Всякий раз тому или другому были
свои причины. В рассматриваемом здесь случае дала о себе знать
не только и не столько складывавшаяся благоприятно для Хуан
Чао и его сподвижников военно-стратегическая конъюнктура, как
то прежде бывало неоднократно, сколько сама идея Северного по-
хода, сама — теперь уже со всей определенностью выявившаяся и
не представлявшаяся насквозь иллюзорной — нацеленность, устре-
мленность помыслов и действий предводителей и рядовых повстан-
цев—-держать курс прямо к узловым средоточиям владычества
Танской династии. Помноженные один на другой, два эти фак-
тора способны были придать и на деле придали долговременную
устойчивость количественному пополнению повстанческих сил.
Простой народ стремился в меру сил и возможностей вспомоще-
ствовать повстанцам: кто — провиантом и фуражом, кто — кровом
для ночлега или дневного привала, и оттого, как писал о вос-
ставших хронист, «их толпа пребывала в достатке» [95, цз. 19(2),
с. 14117]. А что еще особенно важно — там, «северней Хуай[хэ]»,
люди из «низов», по словам современников, «не утратившие го-
товности бороться, один за другим прибивались к ним», и из чи-
сла этих доброхотов «отбирались мужчины в расцвете сил, дабы
умножить воинство», так что стали их «толпу величать несмет-
ной» (букв.—миллионной ) [93, цз.253, с.8233; 100, цз.447, с.5305].
111
Социально заостренная направленность возглавлявшегося
Хуан Чао движения по-прежнему давала о себе знать. Во всяком
случае, чиновничество на местах продолжало ее ощущать вполне
отчетливо, и по сообщению хрониста, относящемуся к октябрю—
ноябрю 880 г., «везде и всюду, куда [разбойники] приходили, чинов-
ники в беспорядке разбегались» [93, цз. 253, с. 8233]. Вместе с тем с
июня, но еще заметнее — с октября 880 г. в действиях высшего по-
встанческого руководства стали обнаруживаться некоторые новые
явления, суть и назначение которых способны создать достаточно
определенное впечатление и побудить должным образом их оце-
нить: Хуан Чао и его ближайшее окружение начинали готовить
себя и своих приверженцев к свершению в совсем скором времени
деяний особого, общегосударственного характера и масштаба. Не-
посредственные мотивы такого рода явлений отразили отмечен-
ную тенденцию к установившемуся с середины 880 г. стабильному
количественному росту повстанческой массы. Но складывался у
этих явлений и более широкий контекст. В противном случае, на-
пример, нельзя уяснить глубинную подоснову предпринятой Хуан
Чао в середине декабря 880 г. акции с обретением нового титула,
по традиции — в виде девиза-формулы: Великий воевода, удосто-
енный на то Небом (Тянь бу да цзянцзюнь) [93, цз. 254, с. 8235].
Смысл этой акции очевиден: она призвана была знаменовать со-
бой крутой, на 180 градусов, поворот в предназначении верховного
вожака крестьянской войны на стезе мироустроения. Дотоле он
Небо «штурмовал», что и получило фиксацию в прежнем, с весны
878 г., титуле Хуан Чао, а теперь Небо само обратилось к нему
лицом и своим благоволением определило стать Великим воево-
дой. По сути дела, это не что иное, как следующая, достаточно от-
кровенно и решительно выраженная заявка на легитимацию прав
и полномочий провозглашенной двумя с половиной годами ранее
власти главного повстанческого предводителя. Ситуация вполне
располагала к тому, чтобы подобная акция именно тогда могла
свершиться. Но последняя и сама, со своей стороны, на практике
благоприятствовала реализации резко обозначившейся с началом
данной фазы Северного похода тенденции к стабильному росту чи-
сленности повстанческих рядов. Такими, собственно, и были на-
верняка ближайшие мотивы и цели этой акции. Но общий смысл
ее, равно как и других, о которых речь пойдет ниже, на поверку
гораздо шире, емче, значительней.
112
Вызывали к себе расположение деревенского и городского люда
царившие тогда в повстанческих рядах по строгому предписанию
и при неусыпном надсмотре самого Хуан Чао дисциплинирован-
ность и порядок. И это отмечается в различных источниках, хотя
соблюдать такой режим всегда и всем едва ли удавалось и срывы,
даже эксцессы наверняка случались. «Стройной толпой двига-
лись» отряды восставших, проявления расхлябанности и неповино-
вения повстанческие командиры стремились незамедлительно пре-
секать, а особое внимание уделялось недопущению самоуправства
и бесчинств в отношении имущества и его владельцев, будь то на
селе или в городах. «Там, где следовали, не учиняли разграбле-
ний», «не обирали имущество», — сообщают хронисты и отмечают,
что имело место сие «с той поры, как северней Хуай[хэ]» оказа-
лись повстанческие дружины Хуан Чао [93, цз. 253, с. 8233; 95,
цз. 19(2), с. 14117].
В исходивших от Хуан Чао воззваниях и в другой документа-
ции, воспроизведенных в различных источниках (пусть, как пра-
вило, в усеченном виде), угадываются некоторые признаки его
стремления дифференцировать характер обращения с представи-
телями разных социальных слоев и групп, учитывая состояние вза-
имоотношений между этими слоями и группами, а также внутри
них. В то же время можно усмотреть в этой документации попытки
верховного повстанческого руководства проводить линию на раз-
граничение между, с одной стороны, танским правящим домом, а
с другой — всем остальным населением, включая низшие и сред-
ние страты чиновничества, да и генерал-губернаторов, в стане ко-
торых, по замечанию современника, определенно не без влияния
поистине ошеломляющих боевых успехов повстанцев, воцарился
«всеобщий разлад» [93, цз.253, с. 8230]. Свидетельств такого раз-
лада немало, и одно из них — армейский бунт в хэнаньской обла-
сти Сюйчжоу, а также порожденные им военно-политические пе-
рипетии октября 880 г. в этой и прилегающих областях, подве-
домственных главе генерал-губернаторства Чжунъу Сюэ Нэну. К
тому же начались эти события крайне неожиданно и как нельзя бо-
лее некстати для танских властей: оборонительный заслон вдоль
реки Иньшуй, которому командование карательной экспедицией
во главе с Гао Пянем отводило весьма важную роль, оказался вы-
веденным из строя как раз накануне форсирования повстанцами
Хуан Чао реки Хуайхэ [93, цз.253, с.8232-8233]. Мягко говоря,
113
своеобразная позиция, которую по отношению к главным силам
крестьянской войны, как будет далее показано, заняли чуть позд-
ней, на рубеже 880-881 гг., некоторые генерал-губернаторы, тоже
может служить наглядной иллюстрацией упомянутого «всеобщего
разлада». Так что в середине декабря 880 г. в упоминавшемся
уведомлении о наречении Хуан Чао титулом Великого воеводы,
удостоенного на то Небом, которое предназначалось к рассылке по
установленной форме, от имени верховного повстанческого вожака
по всем генерал-губернаторствам, было со знанием дела, помимо
разного прочего, заявлено: «[Хотя] каждому из [вас] предписано
оборонять [свои] боевые рубежи, не противодействуйте моим удар-
ным отрядам. Не сегодня-завтра я вступлю в Восточную столицу,
а тотчас вслед затем достигну и [главной] столицы и тогда, само со-
бой разумеется, предъявлю спрос свершившим злодеяния. К про-
стому люду [это] касательства не имеет» [93, цз.254, с.8235].
Налицо явления и симптомы достаточно важные, чтобы оказа-
лось возможным недооценить их в контексте назревавших и про-
исшедших в самом конце 880 — начале следующего года событий.
Писатель Пи Жисю — участник крестьянской войны:
проблемы и загадки
Отнюдь не только синологам хорошо известно, что VII и бли-
жайшие за ним столетия — это «золотой век» китайской изящ-
ной словесности, что понятия «танская поэзия» и «тайская но-
велла»— по-своему важная составляющая длинной череды вер-
шин, достигнутых тогда духовной культурой Срединного государ-
ства, а имена живших и творивших в ту пору художников слова
Мэн Хаожаня (689-740), Ван Вэя (699-759), Ли Во, Ду Фу, Хань
Юя, Бо Цзюйи (772-846), Лю Цзунъюаня (773-819), Юань Чжэня
(779-831), Ду Му, Ли Шанъиня, Пи Жисю, Вэй Чжуана (836-
910), Сыкун Ту (837-908) и других способны сказать сами за себя.
Воистину огромный массив танской художественной литературы
предстает, конечно же, далеко не однослойным и весьма многомер-
ным едва ли не с любой точки зрения, в каком угодно отношении.
Но столь же уверенно можно констатировать, что был в этом мас-
сиве среди прочих довольно мощный пласт, представленный тво-
рениями некоторых из только что поименованных и еще немалого
114
числа прозаиков и поэтов, преимущественно VIII-IX вв., — пласт,
в коем нравственность — это начало начал подлинной словесности
и главная ее сила, — получила выражение в расширении и углу-
блении социально-содержательной направленности литературно-
художественного творчества в сторону общественных низов, пре-
жде и больше всего—крестьянства. Имеется в виду пласт, о на-
личии которого способны сами по себе сказать столь частые в поэ-
тическом «репертуаре» указанного времени заголовки вроде «Пе-
чалюсь о крестьянине» (Ли Шэнь, 772-846), «Гляжу на земле-
дельцев» (Вэй Иньу, 736 — ок. 825), «Песня о старом крестьянине»
(Чжан Цзи, 765 — ок. 830), «Песня о землепашцах» (Ван Цзянь,
768-830), «Страдания крестьянина» (Во Цзюйи), «Песня крестья-
нина» (Юань Чжэнь), «Песня пастуха» (Ли Шэ, ок. 790 —ок. 840),
«Песня о крестьянине» (Не Ичжун, 837 — ок. 884) и одноименное
стихотворение Ду Сюньхэ (846-904) и др. Речь идет о пласте,
существование которого дало о себе знать 12 веков спустя даже
появлением, например, научной статьи об отношении к народным
восстаниям его времени со стороны Ду Фу, не без основания пи-
савшего о себе: «Умру — поймут, что о простом народе всегда я
думал до конца пути» [143, с. 167], хотя взгляды и позиция знаме-
нитого поэта касательно столь по-своему непростого и нелегкого
для него сюжета, как показано в статье, и оставались неоднознач-
ными, многосложными [438]. Пласт этот был действительно мощ-
ным, хотя вместе с тем сколь бы велики ни были художники слова,
чьими творениями он слагался, не стал он, да, собственно, и не мог
тогда стать структурообразующим, определяющим в мощном мас-
сиве, что зовется тайской литературой: «правили бал» другие. Но
свою «погоду» делал и этот.
Пафос данного направления литературно-художественной
жизни — в воплощенном средствами изящной словесности отобра-
жении каждодневных тревог и бед крестьянина, неприятии царя-
щей в Поднебесной социальной несправедливости. И в стихах, и
в новеллах тайского времени, когда их авторы вдохновлены этой
идеей, открыто, а сплошь да рядом и иносказаниями, завуалиро-
ванно, например, через обращение к реалиям далекого либо не-
давнего для них прошлого или же к событиям и персонажам вы-
мышленным, звучит недовольство существующим общественным
порядком, ощущается сочувствие к судьбе обездоленного и бес-
правного «малого люда», который, говоря словами того же Ду
115
Фу. веками «живет в печали, бесстыдно угнетаемый властями»
[143, с. 229], слышатся призывы как-то выправить существующее
положение дел, а для этого одернуть зарвавшихся чиновников, ибо
главные беды, главные причины воцарившегося в стране лихоле-
тья— именно от них. Здесь, на поверку, не просто переживания
за страну и время, где и когда, как писал Ли Шэнь, «земли не-
возделанной нет, а все к земледельцу приходит голодная смерть»
[143, с. 388], или, по едва ли не самому знаменитому выражению
Ду Фу, «вина и мяса слышен запах сытый, а на дорогах — кости
мертвецов» [143, с. 171], не только возмущение господствующей со-
циальной несправедливостью, не одно лишь сострадание к миру
обездоленных, боль, по определению того же поэта, за «бедняков,
обиженных судьбой» [143, с. 203]. Пусть в неодинаковой степени и
в разных проявлениях у Ду Фу и Хань Юя ли, у Во Цзюйи или
других мастеров стихосложения и прозы — приверженцев данного
направления — муки и невзгоды собственные отступают на второй
план, исподволь вызревают и способны дать о себе знать прямое
желание и готовность пойти на самопожертвование, рискнуть ка-
рьерой и благополучием и в итоге впасть в немилость у Сына Неба
и его окружения, оказаться в разладе с социальными верхами, что,
как в случаях с Во Цзюйи или Пи Жисю, но и не только с ними,
было особенно остроболезненно и мучительно, ибо в этой среде
они изначально не находились, а «пробились» туда своим талан-
том и трудом. Но тем больше и сильней такие литераторы своими
устремлениями и поступками побуждали читателей размышлять
над злободневными вопросами текущей жизни, над причинами и
виновниками установившейся в Поднебесной социальной неспра-
ведливости, жестоких притеснений в отношении «малых людей».
Никто из этих художников слова не знал, не ведал настоя-
щих путей и средств облегчить жизнь простого народа, избавить
страну от еще надвигавшейся для одних и уже разразившейся для
других социальной грозы. Да, вера в Сына Неба, в его добрые
устремления и намерения, в его способность к подлинному миро-
устроению в Поднебесной, казалось, неистребимо жила и в их ду-
шах, а самую большую вину «хозяев жизни» — в лице чиновников-
лихоимцев— усматривали эти литераторы в том, что, как писал
еще Ли Бо, «много их, идущих против Неба, власть его присво-
ивших бесчинно» [143, с. 114]. Может, оттого начал, например, Бо
Цзюйи эту веру с какого-то времени мало-помалу утрачивать, и
116
стали проскальзывать в строках поэта о государе даже ирониче-
ские оттенки [143, с. 18]. То, скорее всего, были, однако, проявле-
ния глубокого душевного беспокойства, усугубленного у писателя-
гражданина кровавыми перипетиями шестого и последующих де-
сятилетий VIII в., начиная с мятежа Ань Лушаня — Ши Сымина,
как не в состоянии оказывались тогда же Ду Фу, а чуть позднее —
Ли Шанъинь, еще несколько литераторов первой половины IX в.
сдерживать и не выказывать свои предчувствия приближавшейся
«смуты» и предвидение грядущей гибели танского дома. Еще бо-
лее резкие и смелые суждения стали раздаваться из стана мастеров
изящной словесности с середины IX в., а в самом начале следую-
щего столетия Ло Инь (833-909) дерзнул высказаться так: «Рас-
цвету государства и паденью — всему своя приходит череда» [143,
с. 408].
Хотя в художественном отображении вопиющих пороков раз-
вертывавшейся на их глазах социальной действительности у од-
них литераторов могло оказаться конкретных реалий меньше, а у
других — больше, хотя некоторых из тогдашних властителей душ
одолевали социально-абсентеистские настроения, желание отстра-
ниться от общественных проблем, однако само время, возрастание
силы и масштаба обрушившихся на Срединную империю бедствий,
все более крутые злоключения простого народа, многое иное, тво-
рившееся внутри страны и на ее рубежах, чем дальше, тем больше
не благоприятствовали таким устремлениям и желаниям. Напро-
тив, то один, то другой писатель как бы приподымался над своей
социальной средой и господствовавшими в ней умонастроениями,
возвышал против нее свой голос, объявлял ей войну. Тот же Ли
Шанъинь отважился утверждать, что мироустроение в Срединном
государстве — во власти людей, а не Неба [143, с. 22], и, словно
предваряя его, Ду Фу изрек: «А вот правителей искусных нет»
[143, с. 230].
«Я слышал, что прежде правители были мудрее»,—дерзнул
высказаться на тот же счет и Пи Жисю [143, с. 406]. И не только
высказался он столь недвусмысленно, но, судя по всему, и посту-
пил так, что кульминационная стадия «великой смуты» застала
его в рядах непосредственных участников крестьянской войны, на
стороне «разбойников», в ближайшем окружении Хуан Чао.
Скорей всего, пополнилась когорта сподвижников Хуан Чао
столь известным в Танском Китае персонажем именно на решаю-
117
щей фазе Северного похода восставших, в конце лета или в начале
осени 880 г. Правда, отдельные синологи склонны считать, будто
Пи Жисю оказался среди повстанцев уже в 878 г., когда дружины
Хуан Чао по ходу марша на юг двигались по территории нынеш-
них Цзянсу и Чжэцзяна; некоторые авторы полагают, что произо-
шло это годом позже. Объясняется же такая разноголосица от-
сутствием в источниках сколько-нибудь определенной датировки,
да и вообще какой-либо конкретизации обстоятельств, при кото-
рых произошло данное, ставшее воистину поворотным в судьбе Пи
Жисю событие. Впрочем, и в целом о жизненном пути этой весьма
приметной звезды на небосклоне художественной прозы и поэзии
Танского Китая вёдохмо крайне немного.
Спору нет, Пи Жисю в истории китайской изящной словесно-
сти ее исследователями свое давно воздано, его место и значение
должным образом — высоко! — оценены (см., напр. [281; 331; 346;
366; 367; 369; 374; 435]). Иное дело — «внелитературная биогра-
фия» этого поэта и прозаика. Если, правда, таковая и вообще, и
в данном конкретном случае может быть обособлена от всего, что
составляет жизненный путь настоящего писателя. Тем паче, что в
Срединном государстве, как и в России, поэт был сплошь да рядом
тоже воистину «больше, чем поэт», а Пи Жисю как раз из этого
числа.
Между тем даже год его рождения известен лишь примерно —
834-й, а в определении времени вечного упокоения Пи Жисю рас-
хождения в источниках и литературе достигают ни много ни мало
двух десятилетий (883 г. и первые годы X в.). Биографии столь
видного писателя нет ни в «Старой», ни в «Новой истории Тан»,
в той или иной связи он в этих книгах только упомянут, дан,
что называется, в перечислении, через запятую, да и то всего не-
сколько раз: один — в первой и четыре раза — во второй из этих
нормативных историй (см. [353, с. 832]). Это, конечно же, само по
себе примечательно. Отчасти, но воистину только отчасти, — из-
за утраты к настоящему времени довольно значительной доли его
литературного наследия — канва жизнеописания Пи Жисю под-
дается воспроизведению по прозаическим и поэтическим творе-
ниям самого писателя и, пожалуй, больше всего — по Собранию
сочинений (Вэнь соу) [38], содержание которого, однако, завер-
шается уже 866 г., когда свод был составлен. Лишь отдельные,
большей частью обрывочные и при этом сплошь да рядом разно-
118
речивые известия о Пи Жисю встречаются у анонимного автора
«Яшмового источника» («Юй цюань-цзы»), у Сунь Гуансяня (?-
968), Чжэн Вэньбао (963-1013), Цянь Яня (937-1003), Цянь И, Инь
Чжу (1001-1047), Ван Дана (ок. 1050-ок. 1110), Цзэн Цао (ок. 1131-
ок. 1163), Цзи Югуна, Чао Гунъу (?-1171), Лу Ю, Чэнь Чжэньсуня
и еще нескольких историков и литераторов X-XIV вв. Особенно
скудны, да еще и полны расхождений сведения именно касательно
причастности столь известного персонажа к перипетиям «великой
смуты».
Но не только и даже не столько по этой причине стоит здесь
чуть подробней рассказать, как пересеклись пути-дороги Хуан Чао
и Пи Жисю, как последний оказался в стане «разбойников», как,
более того, — и тут, пожалуй, можно позволить себе слегка забе-
жать вперед—Пи Жисю нашел себе место среди приближенных
главного повстанческого вожака, а в середине января 881 г. во-
шел в состав центральной администрации провозглашенного Хуан
Чао государственного образования Великое Ци. Стоит рассказать
обо всем этом потому, что относительно Пи Жисю, коль скоро
он был литератором поистине выдающимся и признанным, как-
никак известно сейчас все же побольше, нежели о многих других,
если не почти обо всех остальных лицах из ближайшего окружения
высшего руководства крестьянской войны 11-вековой давности, а
значит, налицо не столь уж частая и тем паче привлекательная
для историка возможность взглянуть на данный фрагмент огром-
ной панорамы китайской истории сквозь призму участия в нем
конкретных людей, сквозь призму судеб этих действующих лиц
драмы, именуемой жизнью человечества. Есть, наконец, и еще
одно обстоятельство, побуждающее поведать здесь о Пи Жисю
сколь можно подробней.
В водоворот событий, непосредственно связанных с народным
повстанческим движением 874-901 гг., наряду с Пи Жисю было
тем или иным образом вовлечено еще немало танских интеллекту-
алов, включая литераторов. Любимцы муз находили себе место в
порожденных крестьянской войной коллизиях, что называется, по
разные стороны баррикад. Одни (например, Ван Хуэй, Вэй Чжуан,
Сыкун Ту) выказали — кто как, каждый по-своему — прямое не-
приятие учиненной Ван Сяньчжи и Хуан Чао «смуты», некоторые
(наподобие Ван До, Гао Пяня и Чжэн Тяня или силланца Чхве
Чхи Вона) непосредственно участвовали в военно-карательных ак-
119
циях правительственного лагеря и даже возглавляли эти акции.
Другие, напротив, пошли под повстанческие стяги. Пусть таких
насчитывалось, понятно, несоизмеримо меньше, да и не было в
их числе (за единственным исключением — как раз Пи Жисю) ма-
стеров стихосложения, стоявших вровень, допустим, с Сыкун Ту.
Но и будучи немногочисленными, случаи вовлечения такого рода
лиц в круговерть «великой смуты» на стороне ее «закоперщиков»
стали одним из проявлений определенно неспроста особо отмечен-
ного «Старой историей Тан» резонанса, какой крестьянская война
вызвала в среде учено-служилого люда (ши): либо, откликаясь
на «послания, которые [Хуан] Чао рассылал во все четыре сто-
роны... с указаниями на пороки в делах государственного управле-
ния, учено-служилые люди, обманутые в [каких-то] своих ожида-
ниях, оставляли посты» в танской администрации, либо же «лица
из учено-служилого люда, когда [Хуан] Чао выступил, стали при-
соединяться к нему» [95, цз. 200(2), с. 15407]. Пи Жисю явился од-
ним из таких лиц. Но каким именно: из тех, кто в знак протеста по-
кидал свои должности, даже хлебные, и сим удовлетворялся? Или
же из тех, кто этим не довольствовался, а искал и находил слу-
чай примкнуть к народным повстанцам, чему весьма выгодно для
последних складывавшаяся тогда военно-политическая конъюнк-
тура не могла не благоприятствовать? А может быть, Пи Жисю
из тех, кто, наподобие Хуан Пу, которого Хуан Чао удалось в 878 г.
в Фучжоу привлечь на свою сторону, сам таких случаев не искал,
но если нежданно-негаданно для себя оказывался «найденным»
обстоятельствами, новой доле не только не противился, но, на-
против, активно включался в жизнь повстанческого лагеря, благо,
опять-таки, для последнего общая ситуация действительно скла-
дывалась выигрышно? Засвидетельствованная примером с Хуан
Пу вероятность подобного оборота дел была тем паче высокой, что
повстанческая верхушка и прежде, и теперь изыскивала и зача-
стую умело применяла всевозможные способы привлекать выход-
цев из учено-служилого люда под свои стяги. Быть может, она
стремилась при этом учитывать исключительное воздействие, ко-
торое оказывали на простой народ, особенно в экстремальных си-
туациях, сами по себе любые факты выступления питомцев муз
заодно с ним, каждое их солидарное слово и деяние, обращенное к
нему: такое слово и деяние поэта способно вдохновлять, окрылять,
звать вперед.
120
Хуан Чао, как уже отмечалось, сам будучи поэтом, при всякой
возможности действительно проявлял особо уважительное отно-
шение к людям просвещенным и, пожалуй, в наибольшей мере — к
литераторам. Помимо только что упомянутого не впервой эпизода
с Хуан Пу, примером тому может служить и датируемый началом
879 г. случай с другим фуцзяньским светилом учености и словес-
ности Чжоу Пу: его, как уже отмечалось, Хуан Чао вознамерился
тоже «заангажировать» в соратники. Другое дело, что попытка
эта не удалась и, мало того, окончилась гибелью Чжоу Пу [24,
цз. 137, с. 2210]. Зато совершенно иначе произошло с Пи Жисю.
Выходец из незнатной и не особенно богатой деревенской се-
мьи, отдавший в отрочестве дань труду на сельской ниве, Пи
Жисю смог, однако, часть своих юных лет провести в уединении
в одном из древних храмов на юго-востоке родного уезда Сянъян
(пров.Хубэй), в горной местности Лумэньшань, посвятив себя все-
цело овладению грамотой, а затем и обретению учености. За три
последующие года (863--866), как он сам писал, «исколесив взад-
вперед 20 тысяч ли» по центральным и северным провинциям им-
перии, он сумел и многое повидать, и вдосталь отдаться стихотвор-
честву, и вволю пообщаться с собратьями по изящной словесности,
а весной 867 г. в главной танской столице преодолел — первым
в своем роду — «планку» экзаменационного конкурса на высшую
«ученую степень» цзиньши. Началась служба на различных по-
стах в Чанъани, затем в областной управе Сучжоу (пров. Цзянсу),
снова в Чанъани — одно время даже при императорском дворе: Пи
Жисю состоял в должности распорядителя ритуала в храме пред-
ков танских владык (тайчан боши) и являлся одним из состави-
телей истории царствующей династии. Когда же «великая смута»
уже вовсю разбушевалась, Пи Жисю получил назначение в Пилин
(Уцзинь, пров. Цзянсу) помощником имперского уполномоченного
(фуши) при главе генерал-губернаторства Чжэси. Здесь-то и на-
стигла его волна крестьянской войны, и он «попал к разбойнику
[Хуан] Чао» (см., напр. [64, цз.8, с. 144; 114, цз. 16, с.458]).
Чуть-чуть конкретизирована информация о происшедшем с Пи
Жисю в Чжэси у Цзи Югуна — сунского исследователя танской
изящной словесности: «обеспокоенный смутой, [Пи Жисю] воз-
вратился в [округ] У11, и Хуан Чао, творя разбой в Цзян[су] и
Чжэ[цзяне], силой понудил [его] следовать со [своим] войском» [64,
цз.64, с. 533]. Так либо примерно так представлен этот эпизод едва
121
ли не у большинства поименованных выше авторов X-XIV вв., а
обращает на себя внимание в их сведениях то, что Пи Жисю от-
нюдь не по собственному желанию, не по доброй воле принял сто-
рону восставших. Чего-либо иного нет в известиях и других ис-
точников, исключая лишь два-три из них. Но, будучи понужден-
ным примкнуть к «разбойникам», Пи Жисю, подобно некоторым
другим выходцам из учено-служилого люда, сходным образом ока-
завшимся в стане Хуан Чао, не просто оставался в отношении вос-
ставших лояльным и, что называется, в лес не смотрел, но, судя
по ряду признаков, стремился, елико возможно, им всячески спо-
спешествовать. Иначе едва ли найдется объяснение взаимопонима-
нию и взаимодействию, какие впоследствии установи лились между
высшим руководством крестьянской войны и Пи Жисю12.
Должно статься, помогло достичь такого взаимопонимания и
взаимодействия не только уже отмечавшееся не раз неравнодушие
самого повстанческого вожака к поэзии и ее творцам. Еще или,
вполне возможно, даже в большей степени помогло этому, с од-
ной стороны, общее для Хуан Чао и Пи Жисю неприятие многих
вопиющих пороков и бед государственного управления той поры,
самоуправство и лихоимство чиновников, которые, по мнению Пи
Жисю, продолжали в его время чинить злодеяния, как и в про-
шлом, а с другой стороны, характерное для обоих сочувствие стра-
даниям и горестям простого народа и одновременно симпатии к
нему. Сюжеты же и мотивы такого рода, навеянные впечатлени-
ями детства и отрочества и наблюдениями от странствий по го-
родам и весям Срединного государства, представлены в произве-
дениях Пи Жисю, очень часто с экскурсами в далекое и недав-
нее для тех времен прошлое, надо сказать, достаточно обильно и
выразительно [346, с.379, 382-389; 347, с.391-395; 366, с. 11 -12]13.
Наконец, могло дать о себе знать и стремление Хуан Чао обратить
на пользу возглавленному им повстанческому движению, а затем
и государственному образованию Великое Ци познания и навыки,
обретенные Пи Жисю в бытность его на службе в танской адми-
нистрации в Чанъани и на периферии.
Как бы то ни было, среди пополнивших окружение Хуан Чао
накануне наивысшей фазы «великой смуты» находился и писатель
Пи Жисю, и 8 января 881 г. он вместе с верховодами народного по-
встанческого движения оказался в столь знакомой ему Чанъани,
но на сей раз в совсем ином, нежели когда-либо раньше, качествен
122
с совершенно иными целями. А спустя еще 8 дней он был введен,
как уже упоминалось, в состав высшего руководства повстанче-
ского государственного образования.
Не исключено, что у читателя может возникнуть вопрос: по-
чему и зачем заглавие данного раздела книги снабжено подзаго-
ловком «проблемы и загадки»? Разве в сюжете об участии Пи
Жисю в крестьянской войне, поныне остаются какие-то сомнения,
неясности и «белые пятна» (кроме разве что лишь отмечавшейся
уже разноголосицы относительно даты перехода Пи Жисю в ла-
герь Хуан Чао)? Приходится отвечать: да, доселе остаются. И
притом столь существенные и значимые, что до самого послед-
него времени в литературе высказывались суждения типа «а был
ли мальчик?», ставятся под вопрос констатации касательно при-
частности Пи Жисю к перипетиям «великой смуты» на стороне
повстанцев Хуан Чао, и все еще приходится убеждать в обоснован-
ности таких констатаций (см., напр. [347; 363; 423; 435]).
Важнейшим источником сведений о Пи Жисю как участнике
крестьянской войны послужили для упоминавшихся выше ученых
и литераторов X-XIV вв. «Записки о том, чему надлежит вни-
мать» («Гай вэнь лу») — книга, написанная неким Ли Тянем по
горячим следам «великой смуты» и, увы, давным-давно утрачен-
ная [346, с.380; 367, с.405]. Содержавшаяся в этом сочинении ин-
формация относительно Пи Жисю до поры до времени сомнений
и вопросов не вызывала. Усомнился же в ней едва ли не пер-
вым су некий писатель Лу Ю, расценивший данные Ли Тяня каса-
тельно Пи Жисю как «бессмысленные небылицы низких россказ-
ней», которые, перекочевав в обе танские нормативные истории [42,
цз.225(3), с. 17029; 95, цз. 19(2), с. 14117-14119], по мнению Лу Ю,
стали восприниматься в качестве непреложных фактов [30, цз. 30,
с. 266; 31, цз. 10, с. 97-98]. А было то мнение человека, снискавшего
известность не только литературно-художественным творчеством,
но и в качестве историка, в частности, автора книги «История Юж-
ной Тан» («Нань Тан шу») [32]. При этом Лу Ю сослался на такой
надежнейший, с его точки зрения, источник, как пространная эпи-
тафия на могиле правнука Пи Жисю, Пи Цзыляна, автор которой,
Инь Чжу, не обошел вниманием судьбу знаменитого тайского писа-
теля в годы «великой смуты». Не обошел, но в тексте намогильной
надписи нет и намека на пребывание Пи Жисю в стане Хуан Чао
и вообще совершенно иначе, нежели в других источниках, очерчи-
123
ваются контуры биографии Пи Жисю тех лет [21а, цз. 15, с. 75-
76]: по версии Инь Чжу, Пи Жисю в Чжэцзяне оказался в числе
приближенных Цянь Лю — одного из активных участников военно-
карательных акций тамошней верхушки против возглавлявшихся
Хуан Чао повстанческих дружин, чуть спустя отторгнувшего у Та-
нов значительную территорию в границах нынешних провинций
Цзянсу и Чжэцзян, а впоследствии основавшего царство У-Юэ;
благодаря протекции Цянь Лю Пи Жисю дослужился до высоких
чинов и должностей (последний его пост в администрации — глава
Палаты личного состава и аттестации), проторив тем самым дорогу
к служебной карьере своим сыну и внуку. Аналогичные сведения
встречаются у современников Инь Чжу и некоторых других авто-
ров XI-XIII вв.
По справедливому, как представляется, замечанию медиеви-
стов КНР Мю Юэ, Сяо Дифэя и др., Лу Ю в своем восприятии и
истолковании сведений из эпитафии на могиле Пи Цзыляна явно
не принял во внимание необходимость для Инь Чжу посчитаться с
тем, что пребывание Пи Жисю в среде высших предводителей кре-
стьянской войны не могло в глазах людей соответствующего круга
не скомпрометировать ни его самого, ни его потомков, включая
Пи Цзыляна, а потому автор эпитафии счел за лучшее умолчать
об этой странице жизни тайского писателя [346, с. 380-381; 367,
с. 404-406]. Впрочем, сведения Инь Чжу и привлекли внимание Лу
Ю, похоже, именно тем, что, говоря собственными словами послед-
него, Пи Жисю тем самым «оказывался в обители усопших очи-
щенным от хулы» [31, цз. 10, с.98]. Кстати сказать, и объяснение
отмечавшейся выше мизерности и противоречивости информации
о жизненном пути Пи Жисю состоит, скорее всего, в участии поэта
в событиях «великой смуты» на стороне Хуан Чао: одни авторы
X и ближайших за ним столетий не пожелали, а другие не по-
смели высказаться сколько-нибудь подробно о писателе, обретав-
шемся в окружении главного предводителя народного повстанче-
ского движения. Вместе с тем явно не случайно едва ли не каждый
из упоминавшихся ученых и литераторов не смог обойти полно-
стью молчанием эту страницу жизни видного тайского поэта и про-
заика.
Еще одно примечательное обстоятельство: если Лю Сюй и дру-
гие составители завершенной в 945 г. «Старой истории Тан» и
знать не могли о содержании появившейся восемью десятилети-
124
я ми позже эпитафии на могиле Пи Цзыляна, то возглавлявший
в 1043-1060 гг. подготовку «Новой истории Тан» Оуян Сю был в
курсе всего написанного Инь Чжу, благо тесно дружил с ним, и
тем не менее принять версию последнего касательно Пи Жисю он
не нашел возможным. Надо полагать, были знакомы с этой вер-
сией и составители «Всепроницающего зерцала» во главе с Сыма
Гуаном, однако они тоже отдали предпочтение сведениям «Запи-
сок о том, чему надлежит внимать» Ли Тяня [93, цз.254, с. 8241],
зафиксировавшим прямое участие Пи Жисю в событиях «великой
смуты» на стороне Хуан Чао.
Итак, среди тех, кто на завершающей фазе Северного похода,
накануне апогея военно-политической истории народного повстан-
ческого движения 874-901 гг. пополнил окружение Хуан Чао, был
и писатель Пи Жисю. Вместе им предстояло пройти по дорогам
крестьянской войны путь длиною три с лишним года. Ближайший
их маршрут вел к Восточной и Западной столицам страны.
Лоян и Чанъань — в руках повстанцев
15 декабря 880 г. по ходу продвижения к Лояну армия Хуан
Чао завладела административным центром области Жучжоу, что,
в сущности, предрешило судьбу Восточной столицы. Действи-
тельно, уже 18 декабря танский военачальник Ци Кэжан, отвечав-
ший за оборону этого региона, был вынужден уведомить двор, что
«разбойники» подступили к лоянским стенам, а императорскому
наместнику второго стольного града Лю Юньчжану не оставалось
ничего другого, как сдать Лоян. Стоит напомнить: это тот самый
Лю Юньчжан, что накануне крестьянской войны в инвективе, ко-
торую он назвал «Посланием с нелицеприятными увещаниями го-
сударю», предрек социальную бурю, на стыке третьей и заключи-
тельной четвертей IX в. потрясшую Срединное государство [256,
с. 40-42], и можно догадываться о чувствах, какие испытывал он
теперь, когда его пророчества сбывались. Так или иначе, совла-
дав с протестами и сопротивлением ряда лиц из местной граждан-
ской и военной администрации, Лю Юньчжан во главе довольно
большой и представительной депутации покинул пределы внеш-
ней стены Лояна, чтобы встретить и приветствовать повстанцев.
Что касается Ци Кэжана, то он счел за благо отвести вверенное
ему войско к Тунгуаню — горному перевалу, служившему военно-
125
оборонительным заслоном на путях к главной столице империи.
Для его удержания было решено сосредоточить там все — общей
численностью 150 тыс. солдат — наличествовавшие в близлежа-
щих генерал-губернаторствах, а также в самой Чанъани армей-
ские части, включая и столичный охранный корпус Войска священ-
ных стратагем (Шэньцэцзюнь). Последний, именовавшийся также
«Корпусом императорских рощ» (Юйлиньцзюнь), представлял со-
бой некое привилегированное формирование, обычно комплекто-
вавшееся чадами из состоятельных семей Чанъани и находившееся
на особом обеспечении оружием и прочим боевым снаряжением,
пропитанием, обмундированием, а равно знаками отличия и по-
ощрения. Вот только не было у этих военнослужащих ни навыков,
ни желания вершить ратные дела, а потому, как только поступил
приказ двигаться к Тунгуаню, дабы перекрыть путь войску Хуан
Чао к Западной столице, стали они всеми правдами и неправдами
искать себе замену из числа людей, явно непригодных, а сплошь да
рядом и просто-напросто случайных, будь то старики, больные или
же уголовники и т.п. [42, цз. 225(3), с. 17029]. Любопытный сам по
себе факт этот одновременно — тоже наглядная иллюстрация к си-
туации, в какой оказалась тогда противостоявшая повстанцам сто-
рона. Еще одной такой иллюстрацией может служить адресован-
ное двору высказывание танского военачальника Чжан Чэнфаня,
на которое он решился по получении приказа во главе подразделе-
ния отборных лучников поспешить к Тунгуаню. Заранее снимая с
себя ответственность за судьбу этого горного прохода, Чжан Чэн-
фань заявил: «[Ань] Лушань овладел Восточной столицей, имея
50-тысячную орду, а орава у разбойников ныне — 600 тысяч, так
что она намного превосходит [орду Ань] Лушаня, и боюсь, что сил
[под моим началом] слишком мало для удержания [Тунгуаня]» [42,
цз.225(3), с. 17029].
Ци Кэжан, со своей стороны, тоже не преминул испросить у
двора подкрепление живой силой, снаряжением, продовольствием
и проч. Однако 22 декабря Лоян оказался полностью в руках вос-
ставших, а 5 января 881 г. последние смогли закрепиться в Тун-
гу ане, обретя тем самым «трамплин» для броска в направлении
Чанъани.
Нетрудно себе представить атмосферу, воцарившуюся в те дни
при императорском дворе. Паника и разброд достигли там пре-
дела. Одно из свидетельств тому — появившиеся 7 января указ Ли
126
Сюаня о назначении Хуан Чао тяньпинским генерал-губернатором
и предписание цзайсяну Л у Си, некогда возражавшему против та-
кого решения, покончить с собой (что тот и сделал). Двор тем са-
мым словно бы вознамерился повернуть ситуацию вспять, на мно-
гие месяцы назад, когда то с одной, то с другой стороны звучали
запросы о предоставлении Хуан Чао генерал-губернаторских по-
стов. То были, однако, совсем другие времена, совершенно иная
конъюнктура, и довольствоваться тем, согласие на что он ранее
с определенными целями запрашивал у Сына Неба, теперь Хуан
Чао и не помышлял, да и вообще вступать с танским двором в пе-
реговоры о чем-либо в намерения верховного вожака крестьянской
войны отныне не входило. Как нельзя более красноречивым под-
тверждением этому может служить тот факт, что именно тогда
Хуан Чао пожаловал своему ближайшему соратнику Шан Жану
титул Главного воеводы по укрощению Танов (Пин Тан да цзян-
цзюнь) [42, цз.225(3), с. 17029].
Зато немедленно по овладении Восточной столицей посчитал
Хуан Чао необходимым вселить в лоянцев уверенность, что их
жизням и имуществу гарантируются безопасность и сохранность,
и прямо заявил об этом, как бы подтверждая тем самым, что оста-
ется приверженным провозглашенному прежде курсу. Занявшие
Восточную столицу повстанческие дружины и впрямь вели себя
так, чтобы исключить возникновение сколько-нибудь значитель-
ных нарушений спокойствия и порядка. Быть может, наряду со
всем прочим в этом дало о себе знать стремление высшего ру-
ководства крестьянской войны учесть то негативное, что немно-
гим более года назад произошло в Гуанчжоу, и предотвратить, а в
случае, если это почему-нибудь не удастся, немедля пресечь про-
явления чего-либо подобного. Разумеется, нельзя не принимать
в расчет, что город, хотя бы даже и столь большой, в одночасье
оказался заполоненным огромной массой пришлого люда, к тому
же сельского, и, наверное, какие-то разбойные или наподобие их
проявления в связи с этим могли произойти. Не может, однако, не
обратить на себя внимание отсутствие в источниках даже малей-
шего намека, что нормальная жизнь населения Лояна оказалась
со вступлением отрядов Хуан Чао сколько-нибудь серьезно нару-
шенной и дезорганизованной. Напротив, по оценке «Новой исто-
рии Тан» и «Всепроницающего зерцала», «войдя в город, [Хуан]
Чао выказал [жителям] признательность и одарил [их], и ничего,
127
кроме того, не свершалось, а на улицах и в кварталах царили спо-
койствие и согласие» [42, цз. 225(3), с. 17029; 93, цз.254, с. 8236].
Такого рода картина резко контрастировала и с тем, как сплошь
да рядом поступали, по ходу внутренних либо внешних войн за-
владевая соответствующим городом, войска генерал-губернаторов,
а. равно и центрального правительства, и с обычным поведением
народных повстанцев в захваченных городах, особенно больших и
богатых.
В это самое время власть предержащая в Чанъани пребывала в
полном параличе. Совещания с участием Сына Неба и его прибли-
женных, одно за другим проходившие при дворе для обсуждения и
принятия экстренных мер по выходу из создавшегося положения,
ничего путного дать уже не могли. «Разбойники», словно гроз-
ная туча, надвигались на главную столицу страны, и с каждым
днем смертельная опасность для танских «верхов» становилась
неотвратимей. Не видя иного выхода из сложившейся ситуации,
фактически заправлявшая тогда делами в императорских черто-
гах группировка евнухов-царедворцев во главе с Тянь Линцзы на-
стояла на безотлагательной эвакуации из Западной столицы высо-
чайшей особы и его приближенных. Имелось в виду найти приста-
нище для Сына Неба в Чэнду — административном центре окра-
инного генерал-губернаторства Сичуань. Идея эта принадлежала
Тянь Линцзы, который действительно набрал к тому времени при
дворе такую силу, что император звал его даже «отцом-батюшкой»
(афу). Выдвигая такую идею, верховод клики придворных евну-
хов (его первоначальная фамилия — Чэнь), во-первых, ссылался
на прецедент, относящийся к временам мятежа Ань Лушаня — Ши
Сымина, когда тайскому Сыну Неба пришлось искать прибежище
на юго-западной оконечности страны, в Чэнду, провозглашенном
тогда Южной столицей империи, и во-вторых, принимал в расчет,
что сичуаньским генерал-губернатором являлся в ту пору его стар-
ший брат Чэнь Цзинсюань (?-893), а императору Ли Сюаню тем
легче было соглашаться с «отцом-батюшкой», что Чэнь Цзинсюань
оказался тогда одним из немногих цзедуши, которые не раз демон-
стрировали на деле безраздельную преданность танскому дому.
Как подобало в таких случаях, принеся жертвы Небу и по
ходу церемонии многажды обратив к нему свои горестные мольбы,
Ли Сюань в ночь с 7 на 8 января 881 г. с семьей, включая
четверых братьев, и с частью высшей танской знати, сопрово-
128
ждаемые 500 солдатами из главного («левого») корпуса дворцо-
вой стражи — Войска священных стратагем во главе с Тянь Лин-
цзы и под прикрытием с тыла формирований другого («право-
го») корпуса Войска священных стратагем, которым командовал
евнух-царедворец Симэнь Куанфань, через Ворота золотого сия-
ния (Цзиньгуанмэнь), открывавшие путь на запад, поспешно устре-
мились из Чанъани в Чэнду.
8 января 881 г. оказалось днем, когда в Чанъани одно собы-
тие сменяло другое с калейдоскопической быстротой, а были это
события огромной важности. Под утро покинули в панике свою
главную резиденцию император и часть царедворцев, а пополу-
дни в город вступил ведомый Чай Цунем авангард повстанческой
армии. Хотя и Хуан Чао, и Шан Жан, и их ближайшее окру-
жение, находясь с основным войском у самых стен Западной сто-
лицы, а тем более Чай Цунь, скорее всего, знали уже о бегстве
Ли Сюаня и его присных, тем не менее, наверное, не чаяли, что
и в Чанъани все непременно произойдет так же, как и в Лояне,
которым удалось завладеть фактически бескровно, а ожидали,
что вот-вот натолкнутся на яростное сопротивление тайского во-
инства и вспыхнет кровавое побоище на улицах главного города
страны. К этому они были готовы сами и соответственно настраи-
вали своих подначальных. Однако произошло все — и опять-таки
очень быстро — совершенно иначе. Почти мгновенно в район мо-
ста через реку Башуй, что чуть восточней Чанъани, на встречу
с верховным повстанческим руководством заявился во главе не-
скольких десятков высокопоставленных гражданских и военных
должностных лиц Высший («Левый») главноначальствующий по-
лицейской лейб-гвардии (Цзо цзиньу дацзянцзюнь) Чжан Чжифан
(? 881), который сообщил о готовности капитулировать и перейти
на сторону восставших. Фактически это означало: милости про-
сим! Чанъань у ваших ног! И тогда Хуан Чао через центральные
ворота Чуньмин в восточной стене главной столицы государства
торжественно вступил в Чанъань14. Вступил, гордо восседая в
окованном золотом паланкине, окруженный бывшими при оружии
стражами в расшитых халатах и цветистых головных уборах и в
сопровождении эскорта из тоже преисполненных достоинства при-
ближенных, которых несли в медных паланкинах. Вслед за ними
двигалось сонмище тоже вооруженных и тоже горделиво восседав-
ших в седлах конников15, а затем пехотинцев — все с распущен-
129
ними волосами и в наброшенных на плечи парчовых одеждах. За-
мыкал растянувшуюся, как сказано в источниках, на тысячу ли
процессию армейский обоз с оружием, боевым снаряжением, про-
виантом и фуражом [4*2, цз. 225(3), с. 17029; 93, цз.254, с. 8240; 95,
цз. 200(2), с. 15408].
В городе, встречая повстанцев, вытянулись по обеим сторонам
его проспектов (шириной до 150 м) и площадей, образовав огром-
ный людской коридор, несметное множество жителей [93, цз.254,
с. 8240; 103, цз.1, с. 5] — людей очень разных по имущественной
и социальной принадлежности, и—одни в связи с этой послед-
ней, другие безотносительно к ней — весьма неодинаково предрас-
положенных к тем, кто вступал триумфаторами в главную сто-
лицу Срединного государства. Кто-то, нетрудно представить, гла-
зел просто любопытства ради — в подобных случаях зеваки не-
пременно сыщутся. Наверняка немало было в числе высыпав-
ших на чанъаньские улицы, проспекты и площади и тех, кто взи-
рал на этот торжественный ход победителей с радостью и ликова-
нием. Тоже немало, а может статься, и не меньше — кто знает? —
насчитывалось среди них жителей главного города страны, таких,
что смотрели на происходящее с ненавистью, со скрежетом зубов-
ным. Хотя, несомненно, роились в толпах горожан и восприни-
мавшие то, что свершалось у них на глазах, с ощущением неясным,
двойственным, смешанным. Воспоследовавшие вскоре события вы-
явили широчайший спектр отношения жителей двухмиллионного
стольного града к повстанцам. Во всяком случае, вычлененный
«Новой историей Тан» эпизод, когда Хуан Чао «несколько тысяч
дворцовых прислужниц приветствовали поклонами и величали го-
сударем Хуаном», определенно не способен передать даже малую
толику всех ступеней звукоряда настроений и чувств, царивших в
тот день на площадях, проспектах и улицах Чанъани [42, цз. 225(3),
с. 17029].
По-своему передана атмосфера, царившая в главной столице
империи 8 января 881 г., в сложившейся в ту пору народной пе-
сенке «Винный родник» («Цзю цюаньцзы») — песенке о том, как
повстанческая «рать храбрецов» понудила «государеву колесницу
умчаться опрометью» из Чанъани, а потом прошествовала по ули-
цам и переулкам первого города Поднебесной и «завладевала им-
ператорскими чертогами», дабы оттуда владычествовать в Сре-
динном государстве, так что не оставалось власть имущим ничего
130
иного, как, «прихватив с собой сундуки с золотом и яшмовые печа-
ти», спасаться бегством, бросив все и вся на произвол судьбы [377,
с. 62].
Крайне важно подчеркнуть, что взятие повстанческим воин-
ством Чанъани прошло абсолютно бескровно, и ни единый источ-
ник— официальный или какой-либо иной, появившийся по горя-
чим следам столь значительного события или же сколько-нибудь
поздней — даже обиняком не поведал, будто вступление дружин
Хуан Чао в главную столицу империи обошлось ее обитателям
хотя бы одной жизнью (равно как, впрочем, и восставшим). А
ведь творцы нарративных и других материалов конца IX — начала
X в. и последующих столетий, как будет далее показано не раз
и не два, по-прежнему не упускали случая метить повстанцев, в
первую очередь их вожаков, клеймом душегубов и погромщиков.
Благо «разбойники» совсем скоро, спустя буквально считанные
дни, действительно «подставились» и чуть позднее тоже нет-нет
да и давали к тому поводы. Так или иначе, но 8 января прошло в
Чанъани без кровопролития.
«Большой разор»
В том, как описано источниками вступление Хуан Чао во главе
повстанческой рати в Западную столицу империи, едва ли не все
очень понятно и обычно для таких случаев—отнюдь не только
в Китае. Ликование победителей, их торжественное шествие, на-
плыв разноликой публики на площадях, проспектах и улицах и
ее весьма неоднозначная реакция на происходящее, но, в общем, с
преобладанием предчувствий чего-то нового... В самом деле, все
это так привычно, столь знакомо по историческим и литературно-
художественным произведениям о внутренних и внешних войнах в
далеком и недавнем прошлом разных народов.
Между тем сразу же за повествованием обо всем этом расска-
зывается в тех же самых источниках, а наиболее подробно из исто-
рических сочинений — в «Новой истории Тан», как «по прошествии
вслед за тем всего лишь нескольких дней произошел большой ра-
зор. Людей, скопивших состояния, связывали веревками и секли
плетьми, домогаясь [их] имущества. А называлось [это] “промыв-
кой добра”. Всех богатеев разували и изгоняли. Главари разбойни-
ков тщательно обследовали особняки высокопоставленных долж-
131
ностных лиц, дабы вселиться туда. Завладевали чужими женами
и дочерьми, чтобы предаваться блуду. Всех задержанных чиновни-
ков обезглавливали. Убогие дома предавали огню, коль не было от
них проку. Императорскую родню и знатных людей изводили всех
до единого» [42, цз. 225(3), с. 17029]. Согласно «Всепроницающему
зерцалу», «разбойники» из тех дней «в каждый вершили большой
разор. Уничтожали огнем торговые ряды. Убиенные заполонили
улицы. А [Хуан] Чао был не в силах воспрепятствовать [всему
этому]. В особенности ненавидели [разбойники] чиновничество, и
всякого [такого] пойманного убивали» [93, цз.254, с.8240].
Судя по сообщению анонимного современника—автора «Яш-
мового источника», нечто аналогичное произошло чуть раньше, в
самом конце декабря 880-—в первых числах января 881 г., и в Во-
сточной столице: еще перед появлением восставших в Лояне, т.е.
до 22 декабря 880 г., тамошняя администрация во главе с генерал-
губернатором «все свое золото и шелка упрятала в землю», но
их богатством «завладели своры разбойников», обосновавшиеся во
второй танской столице [135, с. 6], и, по всей вероятности, этим
имуществом было загружено немало повозок в растянувшемся «на
тысячу ли» от Лояна до Чанъани повстанческом обозе, и именно
им по вступлении в Западную столицу восставшие одаряли тамош-
нюю бедноту [42, цз.225(3), с. 17029; 93, цз.254, с.8240]16.
Всем и каждому опять-таки, без сомнения, известно, как бес-
счетное число раз во времена былых войн верховоды победителей
отдавали захваченные города, особенно богатые, на откуп своему
воинству. Едва ли не повсюду в древнем и средневековом мире, да
и в более позднюю пору таков был непременный «атрибут» рат-
ных кампаний. Точно так же известно, что в какой бы то ни было
стране вовсе не народные повстанцы ввели сей «обычай» и возвели
его в норму, хотя и они сплошь да рядом им отнюдь не пренебре-
гали. Так что «большой разор», учиненный во вторую неделю
января 881 г. в Чанъани, вполне укладывался в рамки тогдаш-
них «правил игры». Официальные хронисты не прошли, правда,
мимо возможности особо оттенить, что случился «большой разор»
совсем скоро, буквально считанные дни спустя после обращенных
к населению Западной столицы увещаний и посулов Шан Жана
«жить-поживать в благополучии и ничего не страшась». Но вме-
сте с тем во «Всепроницающем зерцале» дано понять, что «боль-
шему разору» была, так сказать, сообщена определенная «инер-
132
ция» погромом, который тотчас же по лихорадочно спешном от-
бытии Ли Сюаня с эскортом из Чанъани учинила, пока повстанцы
Хуан Чао еще не вошли в город и воспользовавшись полным безна-
чалием в главной столице страны, брошенная на произвол судьбы
танская солдатня, равно как и многие горожане: разграблению
подверглись казенные сокровищницы и прочие хранилища госу-
дарственных ценностей [93, цз.254, с.8240]. А кроме того, стоит
отдать должное Фань Цзуюю, отметившему, что «большому разо-
ру» Хуан Чао «был не в силах воспрепятствовать», и тем самым
давшему опять-таки понять, что подобное намерение у главного
повстанческого вожака имелось. (Другое дело, что у Фань Цзуюя
место и роль Хуан Чао однозначно сведены лишь к стремлению
противостоять негативным проявлениям в действиях восставших.)
Еще более существенно, однако, что в информации обеих норматив-
ных историй Танской династии, «Всепроницающего зерцала», дру-
гих источникиков достаточно отчетливо проступает нацеленность
«большого разора» против «императорской родни и знатных лю-
дей», «высокопоставленных должностных лиц», «чиновничества»,
«богатеев» («людей, скопивших состояния»). Не прошло это и
мимо внимания самовидцев-поэтов Хуан Пу, Вэй Чжуана и некото-
рых других, своими средствами воссоздавших картину «большого
разора», пожалуй, наиболее полно и рельефно. Так, по словам
Хуан Пу, «Хуан Чао воровски завладел столицами, и император-
ских чиновников, будь то умершие голодной смертью или же пре-
данные казни, счесть невозможно» [101, цз.817, с. 7а]. В «Плаче
по жене из дома Цинь» — поэтическом отклике Вэй Чжуана на за-
хват повстанцами Хуан Чао Чанъани, помимо всего прочего, ска-
зано: «На улицах имперской столицы бренные останки вельмож и
чиновников раздавливаются ногами» [9, с. 107]. А ведь это наблю-
дения очевидца, отнюдь не симпатизировавшего восставшим.
Но вот — в переложении — запись другого поэта — Сыкун Ту,
тоже очевидца (а впрочем, как станет ясно из содержания записи,
не просто очевидца) и тоже не питавшего расположения к «раз-
бойникам» (даже после того, о чем эта запись): не успевший во
благовремении покинуть Чанъань Сыкун Ту был однажды задер-
жан рядовым повстанцем Дуань Чжаном — бывшим рабом-слугой
младшего брата поэта, после чего его усиленно склоняли перейти
на сторону Хуан Чао, и хотя добиться своего Дуань Чжан со то-
варищи все же не смогли, поэта не просто не предали казни и
133
отпустили-таки на свободу, но только что не с почестями сопро-
водили за пределы городских стен Западной столицы [42, цз. 194,
с. 16798], а Сыкун Ту, несмотря ни на что, не отрешившийся от не-
приязни к повстанцам, тем не менее счел для себя необходимым
и возможным посвятить простому крестьянскому воителю Дуань
Чжану специальный, пусть очень краткий, биографический опус
[53, цз.4. с. 19] — одно из буквально единичных такого рода творе-
ний в общем весьма обширном репертуаре источников по истории
крестьянской войны 874-901 гг.
В поведении повстанцев в Чанъани, равно как до этого — в Ло-
яне, не дали ли о себе знать опыт и уроки гуанчжоуского эпизода
почти полуторагодичной давности? Так или иначе, но к прида-
нию и удержанию в те дни в тактике восставших ориентации как
раз этого свойства Хуан Чао, надо думать, имел прямое отноше-
ние, и конкретное свидетельство тому — распоряжения, которые
он дал 14 января, а именно: всем чанъаньцам незамедлительно
сдать новой власти все имевшееся у них на руках оружие, будь
то кинжалы и мечи, пики и копья, секиры, луки и стрелы, а вме-
сте с тем — «изничтожить всех до последнего, вкупе с женами и
детьми, членов императорского дома Тан, находящихся в Чанъа-
ни» [93, цз.254, с. 8241]. В этом втором предписании верховного
предводителя крестьянской войны — не только и не столько жела-
ние накануне провозглашения Великой Ци, а себя —ее императо-
ром извести все до единого следы присутствия в главной столице
страны «ветвей и побегов» танского рода Ли. Вполне может быть,
что стремление Хуан Чао в сей чрезвычайно важный и ответствен-
ный момент обозначить столь точную и определенную «мишень»,
куда повстанцам следовало обратить всю силу своих чувств не-
нависти и возмездия, диктовалось, как то подметил Фань Цзуюй,
намерением пресечь безудержный разгул стихии «большого разо-
ра», попытаться придать ему начала целенаправленности, ввести
в русло упорядоченности. С другой стороны, нельзя не принять во
внимание и такое еще обстоятельство: обязанное непосредственно
Хуан Чао инициирование в Чанъани удаления «ветвей и побегов»
танского дома и расправы с должностными лицами танской адми-
нистрации могло способствовать и наверняка действительно спо-
собствовало по-своему повышению симпатии и доверия рядовых
повстанцев к их главному предводителю накануне его инаугура-
ции в качестве императора Великой Ци.
134
Во всяком случае, именно указанная нацеленность против вла-
стей предержащих была в те дни столь наглядно и убедительно
выражена в действиях восставших, что изобразить «большой ра-
зор», не мудрствуя лукаво, вакханалией поголовных убийств и по-
вальных грабежей даже авторы и составители официальных ис-
точников не сочли возможным. По их данным, от рук повстан-
цев нашли погибель упоминавшийся выше танский цзайсян Доулу
Чжуань и тоже недавние цзайсяны Цуй Хэн17 и Лю Е, равно как
вчерашние сановники: Пэй Шэнь— младший наставник престо-
лонаследника (тайцзы шаоши), Ли Тан — наместник столичного
округа (цзинчжао инь), Ли Пу — помощник главы Палаты наказа-
ний (Синбу шилан), Чжао Мэн — гЮхМощник главы Палаты цензо-
ров (Юйши чжунчэн) —те, что «в государевой свите оказаться не
сподобились», — и из числа «крупных чиновников» еще «более ста
человек».
Впрочем, других лиц из танских «верхов» такая же участь
постигала и на иной лад. Например, начальник Управления двор-
цового строительства (Цзянцзоцзянь) Чжэн Ци и управляющий
Департамента армейского снаряжения (Кубу шилан) Чжэн Си
вкупе со своей родней, убоявшись неотвратимой, как им предста-
влялось, расправы, сочли за лучшее решиться жизни повесившись
[39, с.6; 93, цз.254, с. 8243]. По распоряжению Хуан Чао были из-
влечены из гроба останки покончившего с собой недавнего цзай-
сяна Лу Си — одного из самых неистовых приверженцев беспо-
щадного «укрощения разбойников» — и сообразно с традиционным
для таких случаев ритуалом труп был обезглавлен, после чего вы-
ставлен ко всеобщему обозрению на рыночной площади Чанъани
[42, цз. 184, с. 16757]. А главная наложница (или «вторая жена»)
Ли Сюаня, «добродетельная супруга» Го Шуфэй (?-ок.881), стя-
жавшая известность склонностью к расточительству и роскоше-
ству, не удостоившись 8 января оказаться в императорском вы-
езде, как только повстанцы вступили в главную столицу страны,
тотчас, чтобы остаться в живых, переоблачилась в заурядное оде-
яние, покинула «Заповедный город», смешалась с простонародьем
и исхитрилась вырваться за пределы Чанъани, а затем, бездом-
ная, блуждала по окрестным селениям, но пристанища не обрела
и упокоилась неведомо где [42, цз. 77, с. 16237].
Довольно подробно источники сообщают о последних днях
жизни тоже уже упоминавшегося Чжан Чжифана. Бывший ко-
135
мандир одной из частей полицейской лейб-гвардии Танов, в мо-
мент вступления повстанческого воинства в Западную столицу ис-
кусно прикинувшийся, будто принял сторону Хуан Чао, и удосто-
енный весьма высокого поста в повстанческой администрации, ви-
димо, уверовав в собственную безнаказанность, вознамерился пре-
вратить свою обитель в аристократическом чанъаньском Квартале
вечного спокойствия (Юннинли) в пристанище для танских гра-
жданских и военных должностных лиц, не сумевших во благовре-
мении покинуть главную столицу империи, и «замыслил захватить
[Хуан] Чао, дабы преподнести Сыну Неба» [42, цз.212, с. 16901].
Собственно, почти все только что поименованные особы вместе с
другими персонами из чанъаньской знати и бюрократии —в об-
щей сложности свыше 100 человек [42, цз.225(3), с. 17030], если
не несколько сот [95, цз.200(2), с. 15408], — укрывались именно в
доме Чжан Чжифана, где и были «застуканы» повстанцами, ко-
торым, однако, пришлось сие логово буквально брать штурмом.
Предводители восставших вынесли хозяину крамольного прибе-
жища краткий и неумолимый приговор: «Замыслил измену, укры-
вал лиходеев... казнить всем родом» [42, цз.9, с. 15492; цз. 160,
с. 16640; цз. 183, с. 16752-16753; 225(3), с. 17030; 93, цз.254, с.8243;
95, цз. 19, с. 14118; цз. 177, с. 15187; цз. 180, с. 15204; цз. 200(2),
с. 15408].
Строго говоря, именно выявление данного очага крамолы, если
следовать показаниям первой танской нормативной истории, и по-
служило для повстанческого руководства основанием «начать с
этого времени творить жестокости» [95, цз. 200(2), с. 15408] (курсив
мой. — Г. С.), а значит, неправомерно пытаться усматривать в эпи-
зоде с Чжан Чжифаном своего рода зачин второго акта «большого
разора», пришедшийся, по датировке «Всепроницающего зерцала»,
будто бы на 23 января 881 г. [93, цз.254, с. 8243] (ср. [387, с. 145-
146]). Версия «Всепроницающего зерцала» ощутимо (по меньшей
мере на неделю) «удлиняет» продолжительность «большого разо-
ра». тогда как, вероятнее всего, он пришелся на начальную по-
ловину второй декады января 881 г. и состоял из одного акта,
а второго тогда не было. Заключительным днем «большого ра-
зора» стало, судя по всему, 15 января — канун провозглашения
Хуан Чао императором и учреждения центральной администра-
ции Великой Ци, а официально о его прекращении было объявлено
16 января, когда главный повстанческий вожак, уже в ранге вер-
136
ховного правителя Срединного государства, специальным декре-
том «запретил армии необоснованно убивать людей» [42, цз. 225(3),
с. 17029]. Другое дело, что новые «разоры» — большие и неболь-
шие— впоследствии еще не единожды происходили.
В упомянутых и подобных им акциях насилия по отношению
к должностным лицам центральной танской администрации на-
глядно проявились годами и веками копившиеся в крестьянстве на-
строения и чувства возмущения, гнева и ненависти к чиновничьей
верхушке и богатеям. В данном случае «температура» стихийного
взрыва таких настроений и чувств оказалась заметно выше столь
обычных для простых деревенских тружеников враждебности и
отвращения к городу и горожанам. Разительный контраст увиден-
ного в ослепительно богатой и пышной Чанъани с тем, что кре-
стьяне буквально повседневно и повсеместно лицезрели в селах,
воспринимался основной массой восставших совершенно опреде-
ленно. Подобные настроения и чувства усугублялись от ощуще-
ний, что именно сюда, в главный город державы, как раз к вершив-
шим власть в государстве лицам в громадном объеме стекались со
всей страны правдами и неправдами выколачивавшиеся из трудо-
вого люда налоги, и за счет этих налогов такие лица вели в первом
стольном граде империи сказочно роскошную жизнь. Ожесточение
повстанцев на сей раз значительно превышало наблюдавшееся ра-
нее потому еще, а скорее всего, в первую очередь, что цель их дей-
ствий -достижение власти в стране — оказывалась все ближе, и,
как едва ли не всегда в схожих ситуациях, кровь полилась обиль-
ней. Не случайно то была по большей части кровь власть и богат-
ство имущих.
По уже приводившейся оценке Хуан Пу, только «император-
ских чиновников», погибших тогда в Чанъани, «счесть невозмож-
но» [101, цз.817, с.7а]. Оправданная у поэта формула «счесть
невозможно» несколько конкретизирована под более строгой ки-
стью историка: согласно сведениям «Старой истории Тан», в об-
щей сложности в перипетиях «большого разора», происходившего
в первой половине второй январской декады 881 г., «погублены
были несколько сотен человек» [95, цз. 200(2), с. 15408]. Много это
или немного? Никакого мерила на сей счет нет и быть не может.
Гибель даже одного человека — уже беда. Но ведь история Китая
и других стран средних веков знала в подобных ситуациях цифры
и гораздо большие. Разумеется, это отнюдь не оправдывает «боль-
137
шой разор» с его жертвами, а лишь объясняет эту конкретную
реалию одиннадцативековой давности.
Помимо разного прочего, стоит в рассматриваемом случае при-
нять во внимание, что речь идет о коллизиях в главном админи-
стративном центре огромного Срединного государства, в наиболее
густонаселенном городе всего тогдашнего мира, в самый что ни
на есть разгар, на наивысшей, а значит, и особенно ожесточенной
фазе столь масштабного события, как крестьянская война.
Разумеется, все было в те дни в Чанъани очень непросто. Опре-
деленно не обошлось и без «перехлестов», и, должно статься,
именно этим крайностям и перегибам Хуан Чао «был не в силах
воспрепятствовать», как он к тому, судя по упоминавшимся выше
конкретным свидетельствам источников, ни стремился. Так или
иначе, среди пострадавших от рук «разбойников» наверняка ока-
зались далеко не одни лишь лица из уже перечислявшихся катего-
рий населения: «члены царствующего дома Тан», «знатные люди»,
«высокопоставленные должностные лица», «чиновничество», «бо-
гатеи», или «люди, скопившие состояния». Равно как, впрочем,
отнюдь не весь корпус чанъаньского чиновничества, да и знати,
судя по намерениям и практическим действиям главных повстан-
ческих руководителей в последующие дни и недели, был тогда из-
ничтожен; мало того, преобладающая его часть уцелела.
Почему Хуан Чао не стал настигать
императорский выезд?
В «Совершенном зерцале дворцовых библиотек» (без ссылок на
первоисточник) упоминается, будто по овладении Чанъанью по-
встанческое войско численностью более 100 тыс. во главе с Шан
Жаном устремилось преследовать Ли Сюаня и его сопровожде-
ние. направлявшихся в Южную столицу [100, цз. 359, с. 4266]. И
Сыма Гуан в комментарии ко «Всепроницающему зерцалу, упра-
влению помогающему» привел сообщение, заимствованное, как он
сам указал, из составлявшихся на исходе IX в. под руководством
IIэй Тииъюя «Записей событий при Си-цзуне»18, что якобы сразу
же после захвата главной танской столицы «разбойники оравой
в несколько десятков тысяч двинулись на запад вдогонку за им-
ператорским выездом». Тут же, правда, Сыма Гуан счел нуж-
ным оговорить: «Не сказано, однако, удалось ли настичь, а еще
138
не сказано, кто [преследователям] дал отпор. И во всех [осталь-
ных] книгах ничего [на сей счет] нет» [93, цз.254, с. 8240]. Как и
Фань Цзуюй, Сыма Гуан пришел в конечном итоге к мнению, что
преследовать августейшего беглеца, его свиту и эскорт Хуан Чао
действительно не стал.
Возникают, однако, вопросы: а почему, собственно, случилось
именно так, а не иначе, и не было ли то просчетом повстанческого
руководства? Вопросы отнюдь не маловажные, помимо всего про-
чего, и потому еще, что преследование «императорского выезда», а
затем, окажись оно для восставших удачным, — расправа над Ли
Сюанем и его семьей представлялись немалому числу цзедуши,
равно как и многим другим лицам из «верхов», абсолютно немину-
емыми, и сообразно с таким прогнозом они намеревались строить
или даже уже начали строить взимоотношения с верхушкой «раз-
бойников»; но коль скоро это предвидение не сбылось, пришлось
им круто менять ориентиры и акценты касательно Хуан Чао и его
команды.
8 января 881 г., ни свет ни заря покинув Чанъань, «импера-
торский выезд» уже к вечеру того же дня, когда дружины Хуан
Чао вступили в Западную столицу, успел покрыть расстояние в
40 ли и достичь Сяньяна — первой вехи на пути, ведшем в Чэнду.
По прошествии четырех последующих дней, слегка прибавив темп,
удалось преодолеть еще 200 с лишним ли и добраться до нового
важного рубежа на этом пути--Ущелья белых черногривых ло-
шадей (Логу). Настичь Ли Сюаня и его сопровождение, коннььм
ходом покрывавших, стало быть, в среднем чуть больше 50 ли за
день, не составило бы особого труда даже пешим повстанцам, будь
у них такая цель: им вполне по силам было одолевать ежедневно
60 и даже 70 ли, а путь от горного перевала Тунгуань до Чанъани
они в свое время пешим строем проделали со средней скоростью
более ста ли в день. Между тем среди находившихся под началом
Хуан Чао боевых формирований имелись и кавалерийские, для
которых нагнать царственного беглеца и подавно было легче лег-
кого.
Что же помешало верховодам крестьянской войны не упустить
столь благоприятный шанс, дабы низвергнуть танскую монархию,
тем самым утвердить свою власть, а значит, решить, в сущности,
наиважнейшую военно-политическую задачу всего движения, ко-
торое они возглавляли (не говоря уже об овладении богатой тан-
139
ской казной)? Перипетии первых часов, дней и недель пребывания
восставших в главной столице страны, о чем речь шла выше и пой-
дет еще дальше? Не впору было тогда Хуан Чао и его сподвиж-
никам отвлекать время, внимание, силы на преследование «импе-
раторского выезда»? Но ведь ничего сколько-нибудь серьезного не
предприняли они, чтобы достигнуть такой цели, и в дальнейшем —
ни по приезде Ли Сюаня, его свиты и эскорта в Чэнду (2 марта
881 г.), ни когда-либо позже.
Между тем непреодолимых препятствий и трудностей не воз-
никло в этом для повстанцев и после прибытия танского двора
в Южную столицу. Сверх 500 солдат Войска священных страта-
гем, эскортировавших августейшую особу и его окружение на всем
пути от Чанъани до Чэнду, боевое охранение танского Сына Неба
отныне включало в себя также 3-тысячное подразделение регу-
лярного Войска желтоголовых, или желтошапочников (Хуантоу-
цзюнь), названного так по цвету солдатских головных уборов и
находившегося под непосредственным началом цзедуши генерал-
губернаторства Сичуань Чэнь Цзинсюаня. Отборное войско «жел-
тоголовых» не без оснований прослыло весьма боеспособным, и
тем не менее совладать с неприятельской ратью, насчитывавшей
суммарно 3,5 тыс. воителей, повстанцы, как то они убедительно
демонстрировали прежде не раз и не два, наверняка смогли бы
достаточно легко, возникни такая надобность. Словом, нечто со-
вершенно иное, а вовсе не обстоятельства и соображения военно-
тактического свойства способны помочь найти ответ на возникаю-
щие в данной связи вопросы.
Может статься, повстанческие верховоды во главе с Хуан Чао
исходили из, в общем-то, вполне правдоподобной и здравой по-
сылки: настигни они Ли Сюаня в Южной столице или еще на пути
туда и обагри руки его кровью, история Танской династии отнюдь
не обязательно тем самым прервалась бы, благо соответствующие
«резервы» у дома Ли имелись, а уж преданные ему душой и телом
царедворцы всенепременно озаботились бы на сей счет.
Впрочем, если позволить себе в изложении событий первых не-
дель 881 г. еще раз забежать несколько вперед, то стоит отметить
следующее: в амнистиционном акте, который Хуан Чао обнародо-
вал 16 января по случаю своей инаугурации, верховный повстан-
ческий предводитель заявил, что уже не находит смысла «учинять
обряд с передачей престола» ему от танского дома: не затевать же
140
ради этого погоню за поверженным беглецом-венценосцем. Ведь
Таны уже утратили «мандат Неба» (Тянь фэнь), и поступить с
ними надлежит так же, как поступил в свое время (согласно тра-
диционной хронологии, в XVIII в. до н.э.) Чэн Тан — образец
мудрости и благодати, основатель династии Шан с Цзе, олице-
творением тиранства и разврата: пусть не в одночасье, а лишь
мало-помалу одолеть этого, ставшего последним, правителя дина-
стии Ся [95, цз. 19(2), с. 14118; цз. 200(2), с. 15408]. С «передачей ве-
ления» от Неба (фу мин), заявил тогда Хуан Чао, «танский монарх
узнал, что я, император, выступил во имя справедливости (ци и), а
потому он изменил [свой] девиз царствования... тем самым дав по-
средством письменных знаков знать: дом Тан уже не имеет Небес-
ной доли» [95, цз. 200(2), с. 15408: 218, с. 56]. И логика развертывав-
шихся в начале 881 г. событий позволяет констатировать, что Хуан
Чао и его ближайшие соратники, скорее всего, полагали: династия
Тан и ее представители на имперском троне, будь то Ли Сюань или
кто-либо из его преемников, уже не в состоянии больше являться
главной, да и вообще сколько-то значимой реальной силой в жизни
страны, в частности — силой, способной противостоять народному
движению столь большой мощи. Как нельзя нагляднее это под-
твердили три следующих эпизода. Первый случился еще 5 января
881 г., накануне взятия повстанцами горного перевала Тунгуань.
Ранним утром того дня на чанъаньском мосту Вэйцяо «встали мя-
тежом» солдаты одного из боевых подразделений, переброшенных
туда в качестве подкрепления для обороны Западной столицы, а
мотивировали они свою акцию нежеланием доле «мерзнуть и голо-
дать» [93, цз.253, с. 8239]. Другой эпизод пришелся уже на время
после захвата восставшими Чанъани и провозглашения их руко-
водством своей государственности, а связан он с именем тайского
военачальника Чжугэ Шуана (?-886). Последний принял тогда
предложение Хуан Чао «умиротвориться» и возглавить генерал-
губернаторство Хэян с резиденцией в одноименном городе, особая
военно-стратегическая значимость которого предопределялась на-
личием там моста, связывавшего берега Хуанхэ. Однако тамош-
ний танский наместник-цзедуши Л о Юаньгао отнюдь не был скло-
нен без боя уступать «разбойникам» вверенное ему Сыном Неба
генерал-губернаторство и расставаться со своим постом, а потому
замыслил принять соответствующие военно-превентивные меры.
Между тем рядовые бойцы, да и часть командного состава хэ-
141
янского воинства отказались подчиняться Л о Юаньгао, «учинили
бунт» и приняли сторону Хуан Чао. Л о Юаньгао не оставалось
ничего другого, как спасаться бегством. Зато назначенца повстан-
ческого руководства Чжугэ Шуана по его прибытии в Хэян «бун-
товщики» дружно приветствовали [42, цз. 187, с. 16766; 95, цз. 182,
с. 15210]. Чуть раньше, 8 января 881 г., в тот самый момент, когда
императорский выезд добрался уже до окрестностей Сяньяна, про-
изошел еще один, тоже примечательный, эпизод. Среди конников,
замыкавших вооруженный эскорт Ли Сюаня и его свиту, вспых-
нула «крамола», существо которой помогают передать такие, на-
пример, «разглагольствования» ее «закоперщиков»: «[Хуан] Чао
предал Его величество... а императорский выезд, ища спасения,
устремился ныне на запад. Посему старшйх [земли] Цинь19 охва-
тило разочарование. Заклинаем Его величество возвратиться в
[чанъаньские] чертоги!» [42, цз.208, с. 16872]. Находившийся при
венценосце Тянь Линцзы отреагировал на поступившие по сему по-
воду сообщения в свойственной ему манере: он не ограничился бра-
нью и проклятиями по адресу «закоперщиков крамолы», а, чтобы
проучить их самих, да и любого, кто дерзнул бы последовать их
примеру, отрядил самых надежных лейб-гвардейцев, и те, выпол-
няя распоряжение Тянь Линцзы, казнили смертью свыше десяти
наиболее активных из числа таких «закоперщиков». А импера-
торский выезд стараниями Тянь Линцзы устремился в направле-
нии Южной столицы еще быстрее — настолько, что для 14-летнего
младшего брата и будущего преемника Ли Сюаня на троне, Ли
Цзе (впоследствии Ли Юй), дорога становилась чем дальше, тем
больше не по силам, и Тянь Линцзы — «отцу-батюшке» царствую-
щего монарха приходилось то и дело понуждать Ли Цзе продол-
жать путь — не без прямого подхлестывания (посредством плети).
Но могло ли от всего этого хотя бы пойти на убыль, если не рас-
сеяться начисто, чувство «разочарования» в Танской династии у
«старшйх [земли] Цинь», да и не только у них?
Столь различные в конкретике, но каждые по-своему очень вы-
разительные, приведенные эпизоды засвидетельствовали ненадеж-
ность одного из самых важных, особенно в тогдашней ситуации,
рычагов сохранения Танами власти в стране — армии.
Казалось бы, в своей оценке сложившейся в стране обстановки
руководство Великой Ци не ошибалось: танский дом — еще со-
всем недавно главная противостоявшая народному движению сила
142
в Срединном государстве — теперь ею уже сам по себе не являлся.
Не стал он такой силой и в последующем «обуздании» движения:
решающую роль в «укрощении разбойников» сыграли генерал-
губернаторы и их воинство, равно как вооруженные формирова-
ния тюрков-шато и тангутов, а факты «аварийного» привлечения
«верхами» Срединного государства для данной цели «инородцев»
(строго говоря, имевшие место и раньше, пусть эпизодически и в
сугубо локальных пределах) сами по себе могли лишь подчеркнуть
в чьих угодно глазах тщедушие и беспомощность танского дома.
И все же не учли Хуан Чао и его сподвижники одно, по-
своему очень важное обстоятельство: да, Танская династия дей-
ствительно уже не правила, а лишь царствовала, являлась всего-
навсего символом имперской власти в Поднебесной, но ведь, право
слово, совсем не случайно символы существуют в жизни человече-
ства извечно, их не устают изобретать, вводить и использовать, за
них (сплошь да рядом в особенности —за подобные этому, вопло-
щенные в монархические атрибуты) готовы даже судорожно це-
пляться, и зачастую они, пусть до поры до времени, оказываются
в состоянии оправдывать себя. Так и в рассматриваемом случае.
Можно, впрочем, справедливости ради отметить, что не взяли это
обстоятельство в расчет не только повстанческие предводители,
но и некоторые генерал-губернаторы, о чем речь ниже еще пой-
дет особо. Так или иначе, и те и другие не учли, что как раз
обретение народным движением наибольшего размаха и могуще-
ства, создание — в противовес Танской монархии — повстанческой
государственности — именно это для всех в том заинтересованных
делало теперь жизнеспособным и «работающим» данный символ
общеимперской державности, вдохнуло в него ту дополнительную
силу, которая позволила Танской династии так или иначе про-
держаться «на плаву» еще свыше четверти века. А Ли Сюань
и его двор, преисполненные этим своим предназначением, при лю-
бой возможности давали знать, что отнюдь не намерены всерьез
и надолго обосновываться в Южной столице и мыслят свою рези-
денцию вскорости и всенепременно лишь в Чанъани и Лояне [42,
цз.225(3), с. 17030; 93, цз.254, с. 8243].
Некоторые выводы
При всей своей масштабности и важности, возглавленный Хуан
Чао и увенчавшийся захватом Восточной и Западной столиц по-
143
ход повстанческих дружин с южной оконечности страны на север
не был самостоятельным этапом в истории крестьянской войны
874-901 гг. Как и обозначено в названии данной главы книги,
он явился лишь зачином третьего этапа, завершившегося летом
882 г. Овладение же Лояном и Чанъаныо — разделительная грань
между начальной и второй фазами третьего, кульминационного,
этапа. И дело вовсе не в кратковременности — в округленном исчи-
слении 14-месячной продолжительности, —начальной фазы, если
сравнивать с втрое превосходящим по длительности первым эта-
пом, не говоря уже о 17-летнем заключительном. Тем более что
со вторым, 19-месячным, она вполне сопоставима. Продолжитель-
ность любого из этапов — величина производная, определявшаяся
характером, содержанием и размахом соответствующих событий и
обстоятельств.
Начать с того, что, в отличие от Южного похода, составившего
ядро второго этапа, поход на север был акцией наступательной и
притом с прямой целенаправленностью20. В этом его суть, объяс-
няющая место и значение похода на север как непосредственной
предпосылки и завязки нового, вдвое более продолжительного, а
главное, ставшего поистине кульминационным этапа крестьянской
войны.
Поход этот, помимо всего прочего, предстает в качестве весьма
красноречивого и убедительного свидетельства наличия в кре-
стьянской войне в Китае 874-901 гг., наряду с разного рода не-
гативными «показателями», такого позитивного атрибута ее сти-
хийности, как регенеративная способность21. Органичностью дан-
ного повстанческого движения, глубинностью его корней в соци-
альной почве предуготована была возможность для него восста-
новить и, мало того, нарастить свой «ресурс», равно как и по-
полнить интегративный заряд, поднять уровень самоорганизации.
Одно из наглядных подтверждений тому — общее и притом весьма
заметное умножение численности повстанческих рядов, ставшее
по ходу развернувшейся начиная с октября 879 г. кампании до-
стижимым, несмотря на большие потери убитыми и ранеными в
боях, а также скончавшимися и тяжело заболевшими от недав-
них эпидемий тропической малярии и других инфекционных нед-
угов. Иными словами, позитивный потенциал стихии оказался
в ту пору столь могучим, что даже такие серьезные «раны» не
стали для учиненного Ван Сяньчжи и Хуан Чао повстанческого
144
движения губительными; со своей стороны, сами по себе проявле-
ния регенеративных свойств движения и возрастание его мощи —
красноречивые признаки восходящей стадии крестьянской войны.
Другое наглядное свидетельство порожденной стихией этого дви-
жения устремленности к объединению воль и усилий—обретение
возглавленным Хуан Чао движением новых «спутников» на юге
страны, а равно — первые за всю историю «великой смуты» и при-
том оказавшиеся долговременными акты прямого взаимодействия
между повстанцами из числа ханьцев и из среды иноэтнического
люда южных и центральных регионов Танского Китая. Как уже
отмечалось, нечто подобное наблюдалось и в пору Южного по-
хода. Но в том-то и дело, что на сей раз налицо подвижки не
просто количественные, а качественные — подвижки, которые, со
своей стороны, сообщили стержневому звену крестьянской войны
дополнительный потенциал активности, энергию наступательно-
сти. Со времени поднятого Ван Сяньчжи и послужившего зачином
крестьянской войны Чанъюаньского восстания минуло уже 5 лет,
но только теперь, на исходе 879 г., набирала она, наконец, такие
обороты, такую мощь, что стал возможен прорыв за пределы до-
толе достижимого, стало возможным устремиться к провозглашен-
ным ранее ее руководством целям общегосударственного уровня и
начать таких целей добиваться на деле.
ГЛАВА V
ПОВСТАНЧЕСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
ВЕЛИКАЯ ЦИ
На подступах к повстанческой государственности
В Китае провозглашение руководителями народных восстаний
и крестьянских войн своей государственности — традиция, восхо-
дящая еще к движению 209-208 гг. до н.э. под руководством
Чэнь Шэна (?—208 г. до н.э.) и У Гуана (?-208 г. до н.э.) и
засвидетельствованная не одним десятком фактов такого рода. В
каждом подобном случае, при всем своеобразии любого из них,
противодействие социальных низов гнету и притеснениям со сто-
роны «верхов» тем самым выливалось одновременно в борьбу за
власть, с установлением которой восставшие связывали воплоще-
ние собственных, пусть смутных, целей и надежд на справделивое
общественное устройство.
Объяснение живучести столь древней и «многоактной» тради-
ции, помимо всего прочего, — в давности и могуществе государ-
ственности в Китае, вследствие чего крестьянство воспринимало
данный социальный институт в качестве непременного ингреди-
ента жизни всех и каждого. Опять-таки не могли не сказаться не-
искоренимые монархические иллюзии сельского «малого люда» —
эта, по марксовой дефиниции, «крестьянская религия» [208, с. 209],
его наивная убежденность в насущной необходимости императора
как персоны, олицетворяющей собой государство, Небом наделен-
ной статусом верховного регулятора жизни в стране, заступника
народа. Деревенские низы отнюдь не были герметически отъеди-
нены от традиционной духовной культуры собственной страны,
они сами, как могли и умели, участвовали в ее создании, и ста-
бильно господствовавшее в данной сфере издревле в качестве од-
ной из высших ее ценностей этатистское начало, со своей стороны,
146
немало способствовало укоренению таких иллюзий. В этом же на-
правлении «работала» столь же древняя и тоже наделенная огром-
ной силы притягательностью концепция мироустроительной мо-
нархии с ее представлением-идеалом о «совершенном правителе»,
в вверенной ему Небом функции своего «Сына» и репрезентанта
на земле устремленном к поддержанию в надлежащем состоянии
всего мироздания, к установлению в социуме «великого покоя /
благоденствия / равенства» (тай пин). Вместе с тем не могла не
дать о себе знать многочисленность сменявших одна другую в Ки-
тае древних и средних веков династий, которые долго ли (на протя-
жении трех и более столетий) — коротко ли (до 15-10 и даже всего-
навсего нескольких лет) царствовали в пределах всей страны либо
какой-нибудь ее части, и это — принимая во внимание лишь те,
что стараниями творцов официального историописания «выстраи-
вались» сообразно «волеизъявлению Неба» в череду легитимных,
а если взять в расчет еще и разного рода «лже-», «псевдо-», «са-
мозванные» и «марионеточные» династии, то их общее количество
весьма ощутимо возрастет. Как бы то ни было, сама по себе мно-
жественность сменявших друг друга династий, нередкая калейдо-
скопичность таких пертурбаций могли порождать и прививать ней-
тральное, индифферентное отношение к этого рода явлениям. Что
же касается упомянутых «лже-», «псевдо-» и им подобных дина-
стий, то в их числе абсолютное большинство — порождение кол-
лизий и «разборок» в среде правящего класса, когда та или иная
политическая группировка дерзала прокламировать свои притя-
зания на власть в Срединном государстве, обычно объявляя такие
притязания согласующимися с «произволением Неба»1. В этом от-
ношении (как, впрочем, и во многих других) крестьянство брало
пример и «обучалось» у своих социальных антиподов, стремясь
действовать против них их же средствами и методами.
Явления, о которых идет речь, наблюдались, как правило, либо
в моменты, когда, уже воцарившись, соответствующая император-
ская династия, будь то, к примеру, Хань (202 г. до н.э. — 220 г.
н.э.), Суй (581-618) или иная, еще не смогла прочно завладеть
браздами правления, либо же в периоды ощутимых «сбоев», а тем
более упадка владычества данного правящего дома (не исключая
и только что упомянутые); в последних случаях такого рода явле-
ния составляли важнейшую часть так называемых династийных
кризисов.
147
Как бы там ни было, участники многократно вспыхивавших в
Танской империи народных восстаний могли на эту давнюю тра-
дицию опереться и, мало того, в свою очередь продолжить ее и
развить. Наиболее красноречивыми свидетельствами тому спо-
собны служить подобные акции Доу Цзяньдэ, Ду Фувэя (?-624)
и еще нескольких вожаков массовых выступлений «черни» на ис-
ходе первой четверти VII в., Юань Чао — в начале 760-х годов,
Цю Фу — еще столетие спустя [332, с. 80-81, 91-97] и, наконец, как
своего рода вершина и венец—Хуан Чао.
Далеко не во всех перечисленных, более ранних, а также по-
следующих, случаях дело доходило, да еще сразу, до практиче-
ского формирования административных структур, а тем более —
системы управления в охваченных повстанческим движением тер-
риториальных пределах, не говоря уже о фактах, засвидетельство-
вавших недооценку либо даже игнорирование верхушкой подобных
движений открывавшихся возможностей закрепить свою власть в
соответствующем регионе. К слову сказать, обычная скупость,
неконкретность и малочисленность сведений относительно струк-
туры, принципов организации и содержания деятельности едва
ли не всех и любого из органов повстанческой администрации —
следствие отнюдь не только пренебрежения официальных, да и
неофициальных хронистов к подобным деяниям «черни» (хотя та-
кое пренебрежение — факт очевидный). Гораздо чаще в упомяну-
тых случаях, особенно поначалу, все ограничивалось фиксацией за
главным предводителем такого движения верховенства в повстан-
ческой иерархии, наделением его ближайших помощников должно-
стями и чинами, учреждением собственной канцелярии (иногда—с
уточнением касательно ее военного и гражданского ведомств) да
проведением тех или иных военно-организационных мероприятий,
но и то, и другое, и третье, и четвертое обычно не подкрепля-
лось созданием структур повстанческой власти. Спору нет, каким
бы — большим либо ничтожным — могуществом ни располагал тот
или иной повстанческий вожак, на какую бы территорию ни по-
сягал и на какие бы полномочия ни претендовал, его притязания
на кормило власти не было просто изъявлением собственного са-
моутверждения, демонстрацией своего престижа: они сами по себе
становились заявкой на суверенитет, актом противостояния власти
предержащей. И все же лишь иногда предпринимались попытки
создать и наладить сколько-нибудь разветвленный механизм упра-
148
вления различными сторонами жизни повстанческого лагеря и на-
селения контролировавшейся территории. Однако даже в таких,
наиболее редкостных ситуациях свершения «мятежных» предводи-
телей не отличались оригинальностью, свобода выбора лимитиро-
валась характерными для той эпохи весьма низкими потенциями
самостоятельного социально-политического творчества обществен-
ных низов, и вершиной вершин для повстанческих лидеров оказы-
валось провозглашение себя или кого-либо из своих сподвижников
«Сыном Неба» — государем, императором.
Впрочем, достижение подобных вершин становилось возмож-
ным, как правило, с привлечением повстанческими вожаками на
свою сторону выходцев из учено-служилого люда (ши), если та-
кие лица не оказывались в руководстве восстания с самого начала.
Ведь именно за ними традиционно признавался приоритет в уяс-
нении и интерпретации упоминавшейся выше концепции «Небес-
ного мандата» (Тяньмин) и его «смены» (гэмин). В их истолкова-
нии, строившемся на тезисе-формуле «глас народа — глас Неба», а
также на представлении о переменчивой природе «Небесного ман-
дата», о непостоянстве его «прописки», народное восстание — это
хотя и последнее, крайнее, но оправданное деяние в защиту прин-
ципов и устоев, попранных недобродетельным и потому утратив-
шим прерогативу считаться «Сыном Неба» правителем, это акция
во имя предначертанной Небом передачи его «мандата» на власть
в Срединном государстве в руки правителя истинно добродетель-
ного.
Выдвижение из среды повстанческого руководства «своего»,
«народного государя» всякий раз не могло быть и действительно
не было явлением ординарным. Начать с того, что на такой шаг
надо было решиться. Хотя бы уже потому, что если не у самого
«выдвиженца» и его ближайшего окружения, то у их сотовари-
щей, особенно рядовых, как говорится, до последнего сохранялась
верность правящей династии и готовность поклясться ей в предан-
ности. А помимо того, надо было отважиться посягнуть на при-
мат высших сил в свершении «смены Небесного мандата», изыски-
вать способы отвергнуть правомерность дальнейшего сохранения
за Танской династией кормила правления, а затем находить сред-
ства самоутверждения и искать доказательства законности своего
верховенства, демонстрировать прочность и надежность собствен-
ного главенства — с использованием разного рода внешних атри-
149
бутов власти, будь то громкий титул, девиз царствования, личная
печать — этот символ праведности деяний ее обладателя, прочие
регалии.
Такими атрибутами обладали предводители сравнительно
крупных восстаний начала 760-х годов Юань Чао и столетием
позже — Цю Фу. Провозвестившие, хотя бы и в локальном мас-
штабе, свою власть, и тот и другой располагали довольно вну-
шительными по численности и боеспособности ратными форми-
рованиями. Спору нет, вооруженные отряды—стержневая часть
любого массового восстания, главная составляющая его организо-
ванности, без которой, пусть даже в самой малой степени, ника-
кое подобное событие просто-напросто не произошло бы. В этих
же случаях наличие весьма значительных собственных боевых
дружин, казалось бы, могло стать опорой и орудием повстанче-
ских территориально-политических образований, главами которых
Юань Чао и Цю Фу были провозглашены. Да, могло стать, но не
стало, а причина тому не в «некомплектности» имевшихся у этих
образований «параметров» государственности как таковой, а пре-
жде и больше всего в декларативности власти Юань Чао и Цю Фу,
в мизерности наличествовавших у них военно-политических струк-
тур и механизмов, которые оказались бы способны обеспечить ру-
ководство, господство и подчинение, т. е. заявить о себе как органы
власти. Ни то ни другое образование так и не переросло в повстан-
ческую государственность.
И все же если в небольших по территориальному размаху,
по количеству участников и по продолжительности выступлениях
обычно имели место всего лишь один-два, к тому же самых элемен-
тарных, аксессуара повстанческой государственности, то в круп-
ных и длительных (опять-таки, например, во главе с Юань Чао и
Цю Фу) «набор» соответствующих атрибутов складывался после-
довательно от простых к более зрелым и оказывался несравненно
внушительней и репрезентативней, а тем самым достигалось ощу-
тимое приумножение массовости движения, укрепление веры его
участников в праведность образа мыслей и действий их верховного
предводителя да и их самих.
Крестьянская война 874-901 гг. под предводительством Ван
Сяньчжи и Хуан Чао не стала исключением. Мало того, столь
масштабное движение познало за свои долгие годы все главные
проявления и динамику такого рода. В самом деле, за точку от-
150
счета в этом процессе вполне можно принять провозглашение Ван
Сяньчжи в манифесте от 12 февраля 875 г. Великим воеводой
равенства, которому помогает Небо, и главнокомандующим всех
смельчаков страны. Существенно, что компетенция главного по-
встанческого вожака в его возвещенном тогда статусе, по логике
содержания и атрибутике данного документа, должна была рас-
пространяться на всю страну — «по всем провинциям», и, адресу-
ясь в соответствующих случаях к танскому императорскому двору
и к властям на местах, Ван Сяньчжи представал с того времени
именно в таком качестве. Налицо вместе с тем ситуация весьма
своеобразная, внешне парадоксальная: с доминантой наивного мо-
нархизма в его наиболее элементарных проявлениях действие та-
кой компетенции мыслилось при однозначно признававшемся вер-
ховном владычестве царствовавшей династии Тан, ее тогдашнего
представителя на троне — «Сына Неба» Ли Сюаня.
Следующий шаг в том же общем направлении сделал три года
спустя, на исходе весны 878 г., уже после гибели Ван Сяньчжи,
Хуан Чао. То был, однако, сообразно стадии, к которой подсту-
пала тогда крестьянская война, шаг масштаба и уровня гораздо
более значительных: «с подачи» Шан Жана новый главный пред-
водитель восставших был объявлен «государем» (ван), или «вла-
дыкой» (чжу), и, что тоже весьма важно, ввел собственный девиз
царствования (Ван-ба)—этот непременный с середины II в. до
н.э. атрибут императорского статуса в Китае, знаменовавший со-
бой правомочия его носителя в пределах всей Поднебесной2. К
этим сведениям уместно присовокупить, пусть «глухую», инфор-
мацию хронистов о намерениях Хуан Чао создать подначальные
«учреждения и чины». Причем можно уверенно предполагать при-
мат военно-административного начала в содержании и структуре
провозвещенной тогда повстанческой власти. По крайней мере,
едва ли случайно наряду с титулом государя наличие у Хуан Чао
как главнокомандующего армией народных воителей звания Ве-
ликого воеводы, штурмующего Небо. Впрочем, акцент на военно-
административное начало дал о себе знать тремя годами раньше и
в статусе Ван Сяньчжи (как и без малого три года спустя — в «рас-
кладе» полномочий высших должностных лиц Великой Ци). Но в
акции Хуан Чао, предпринятой в конце весны 878 г., этому на-
чалу сообщена совершенно недвусмысленно заостренная антитан-
ская нацеленность, а через полтора года, в гуанчжоуском заявле-
151
нии от 19 октября 879 г. провозгласив себя Главнокомандующим
миллионной армией справедливости и по прошествии еще одного
месяца — Великим воеводой всей державы, верховный повстанче-
ский вожак такую направленность своих устремлений столь же
решительно подтвердил. Небу был открыто брошен вызов.
Провозглашение Хуан Чао императором Великой Ци
Овладение Чанъанью означало для восставших сокрушение уз-
лового средоточия власти предержащей, олицетворявшего режим
гнета и притеснений «низов» со стороны «верхов». Вместе с тем
для повстанческого руководства не существовало вопроса о ме-
стонахождении главного города своего государства, как, допу-
стим, вставал такой вопрос перед верховодами движения «Крас-
ных войск» 1351-1368 гг. или тайпинского 1850-1868 гг. Распо-
ложение высших органов повстанческой администрации именно в
Чанъани представлялось само собой разумеющимся. Оттого не
стали Хуан Чао и его окружение устраивать специальную цере-
монию и обнародовать какую-то декларацию с официальным про-
возглашением Чанъани своей столицей: в этом просто-напросто
не существовало надобности. Равным образом не было нужды и
переименовывать сей город, в отличие, к примеру, опять-таки от
того, как поступили в свое время руководители «Красных войск»
или тайпинов в отношении нынешнего Нанкина. Название Чанъ-
ани (Вечное спокойствие), статус ее как столицы Срединного го-
сударства были освящены многими веками, глубоко укоренились
в историческом сознании.народа, и само обладание этим горо-
дОхМ, возможность обосноваться там как в свое^м административно-
политическом центре способны были лишь возвысить восставших
и их руководство и в собственных глазах, и в представлении всех
других, будь то насельники Срединного государства или же чуже-
странцы в Китае и за его рубежами.
Как бы то ни было, овладение Чанъанью и превращение ее
в главный город повстанческой государственности имело важное
значение для дальнейшего хода крестьянской войны. Собственно,
именно теперь такая государственность, дотоле существовавшая
не столько в действительности, сколько в устремлениях повстан-
ческого руководства, начала, наконец, облекаться плотью и кро-
152
вью, а это означало, что восставшие вступали в решающую фазу
борьбы за власть в стране.
После овладения Чанъанью понадобилась неделя, прежде чем
в предназначавшемся при Танах для высших государственных ри-
туалов зале Палаты сокровенного первоначала (Ханьюаньдянь),
которая находилась в чанъаньских Чертогах великих светил (Да-
мингун), по ходу совещания Хуан Чао и его ближайших сподвиж-
ников, имевшего, так сказать, учредительную функцию, состоя-
лась торжественная церемония провозглашения династии Великая
Ци (Дай Ци) и инаугурация Хуан Чао как верховного главы Сре-
динного государства.
Традиционный для такого рода случаев регламент церемонии
удалось соблюсти далеко не во всем, хотя Хуан Чао, похоже, от-
нюдь не прочь был следовать ему как можно полней, побуждаемый
к тому не только и не столько определенно не чуждыми ему често-
любивыми устремлениями3. В литературе сплошь да рядом встре-
чаются суждения, будто и на сей раз обусловливались неполнота и
безыскусность ритуала вообще характерной для Хуан Чао привер-
женностью скромности и неприхотливости во всем, отражавшей,
дескать, столь свойственный средневековому крестьянству аске-
тизм. Между тем в действительности, да еще неизменно, подобной
предрасположенности верховный вожак народного повстанческого
движения не выказывал. Так, например, тотчас по вступлении в
главную столицу страны он водворился и неделю, до 15 января4,
пробыл, надо полагать не случайно, не где-нибудь, а в хоромах од-
ного из самых богатых чанъаньцев, недавно всемогущего евнуха-
царедворца Тянь Линцзы, вместе с императором Ли Сюанем бе-
жавшего в Чэнду [93, цз. 254, с. 8240, 8241]. Но суть дела, думается,
не только и не столько в тех или иных конкретных либо частных
проявлениях личных свойств Хуан Чао и его ближайших сорат-
ников (хотя совсем не учитывать такие свойства и их проявления
было бы неверно). По крайней мере в данном случае могло дать о
себе знать стремление утвердить в глазах — прежде и больше всего
отнюдь не собственных—законность и могущество своей власти и
силы. Другое дело, что свершить церемонию инаугурации во всем
объеме и блеске не удалось из-за эмпирических обстоятельств са-
мого прозаического свойства.
При всем том родоначальник новоявленного правящего дома
был наречен титулом «Августейший владыка, удостоенный бла-
153
говоления Неба быть устремленным к первоначалу, совершенно-
мудрый, цивилизованный и явивший себя в делах военных» (Чэн
Тянь ин юнь ци шэнжуй вэнь сюань у хуанди), а его супруга, уро-
жденная Цао5—императрицей (хуанхоу). Произошло это 16 ян-
варя 881 г.—в день, путем гадания по стародавней системе кон-
фигураций космогонических стихий сочтенный наиболее благо-
приятным для такой акции [42, цз.225(3), с. 17029; 95, цз. 200(2),
с. 15408]6.
Что касается императорского титула, которым был наречен
Хуан Чао, то, как это издревле в Китае повелось, он, по сути
дела, представлял собой своего рода структурно-функциональную
характеристику его носителя, в которой все и каждая из соста-
вляющих сполна отвечали главным критериям мироустроитель-
ного предназначения верховного владыки Срединного государства,
заключенным в традиционной китайской системе политических
представлений и понятий7.
Начать с того, что уже исходный термин титула (чэн)—это
отправная часть «формулы» чэн Тянь мин («удостоиться Небес-
ного повеления») либо наподобие ее — «формулы» едва ли не са-
мой непременной во всех официальных документах и сведениях го-
сударственного историописания относительно наделения того или
иного лица мандатом верховной власти в Поднебесной [212, с. 76].
Тем более что и на сей раз тотчас за этим термином следует обо-
рот «благоволения Неба», недвусмысленно фиксировавший «фак-
ты» признания за Хуан Чао способности к коммуникации с Небом
как наивысшей сакральной сферой, во-первых, и обретения глав-
ным предводителем крестьянской войны «Небесного повеления»,
во-вторых. Состояние связи и соотнесенности с сакральными си-
лами, прежде и больше всего—с Небом, не случайно фиксирова-
лось первым либо в числе первых в императорской титул ату ре, и
рассматриваемый случай не стал исключением.
Следующий компонент императорского титула Хуан Чао
вполне сообразовывался с одной из важнейших аксиом традицион-
ной китайской доктрины высшей власти — обусловленностью для
Небесного избранника на положение верховного владыки Средин-
ного государства некими особыми природными качествами, даже
сверхъестественными свойствами, главнейшее из коих — наличие
благотворящей мироустроительной силы «дэ». Иного ортодок-
сальная политическая теория не предусматривала: в соответствии
154
с одним из комментариев к «Шицзину» («Канону песен»), «Небо
помогает лишь силе дэ» (цит. по: [209, с. 278]). Причем обладание
последней —не результат какого-то особого поведения, соблюде-
ния каких-то особых норм, а, подобно многому другому в атри-
бутах императорской личности, природный дар. Точно так же,
как, согласно преданиям, от рождения обладал Хуан Чао необыч-
ной внешностью, о чем выше речь уже шла и еще пойдет ниже,
а следовательно, детерминированное «благорасположением Неба»
предназначение Хуан Чао его физические черты раскрывали изна-
чально, т. е. прежде, чем он мог проявить это своими намерениями
и поступками; строго говоря, такое предназначение было, согласно
тоже упоминавшейся выше легенде, обусловлено еще раньше са-
мим чудесным появлением Хуан Чао на свет и столь же необычай-
ными обстоятельствами, воспоследовавшими тотчас за его рожде-
нием.
Что же касается силы «дэ», то, в соответствии с упомянутым
ортодоксальным учением об императорской власти в Срединном
государстве, она предстает наделенной энергетически-креативной
потенцией, назначение которой — служить источником и гаран-
том всего живого, способствовать развитию жизни: по словам
Дун Чжуншу — этого «ханьского Конфуция», «в “дэ” главное —
жизнь» (цит. по [213, с. 370]). В данном случае принадлежность
Хуан Чао к носителям силы «дэ» тоже недвусмысленно зафикси-
рована «заданной» ему Небом миссией «быть устремленным к пер-
воначалу». Термин «первоначало» (ци) здесь выступает в одном
из своих исконных значений «начало весны», а по другой версии —
«начало весны и лета». Так или иначе, речь идет о субстанци-
альной символике полного и всеобщего возрождения и обновления
мира. Ведь, как утверждал опять-таки Дун Чжуншу, «весна — то,
чем Небо порождает... Лето — то, чем небо взращивает» (цит. по
[212, с. 76]).
Стоит особо подчеркнуть, что процедура провозглашения Хуан
Чао властителем Поднебесной состоялась на исходе зимнего сезона
и в канун весеннего, за 15 дней до наступления очередного года по
старокитайскому лунно-солнечному календарю. Между тем в Сре-
динном государстве исстари существовало, как известно, особое
отношение к Новому году, а точнее, даже шире — еще к его пред-
дверию, начиная с зимнего солнцестояния, и затем к началу года,
периоду «установления весны». Что для данного случая наиболее
155
важно, Новому году придавалось и повышенное политическое
значение — в частности, непосредственной связи между началом
года и актом инаугурации, и это засвидетельствовано, например,
официальной документацией касательно совершавшихся по таким
поводам государственных церемоний, главных обрядов жертвопри-
ношений при дворе и т. д.; не случайно на этот временной промежу-
ток приходился пик ритуальной активности в столице [212, с. 31].
Объясняется же сей феномен традиционной концепцией времени,
согласно которой смена сезонов как слагаемых годового цикла
определяется взаимодействием космогонических субстанциальных
сил — светлого, позитивного начала «ян» и темного, негативного —
«инь». Новый год вместе с непосредственно предшествовавшим
его наступлению и тотчас последовавшим за ним периодами зна-
менует собой важнейший, наиболее ответственный в этом цикле
отрезок времени, когда только что образовавшийся и потому пока
еще слабый «эмбрион» светлого начала пошел в рост. Короче го-
воря, наделение Хуан Чао «Небесным мандатом» как раз в такой
момент могло свидетельствовать лишь о крайне благоприятном то-
гда состоянии взаимодействия сил «ян» и «инь», знаменовать пред-
назначение верховного вожака крестьянской войны провозвестить
пробуждение и обеспечить торжество жизненных сил природы, а
также связанного с нею двуединством — социума. То была своего
рода прелюдия не просто Нового года—новой эры.
Далее в титуле фиксируется «соизмеримость» Хуан Чао и воз-
лагавшейся на него Небом миссии упорядочения мироздания, то-
ждественность, «равновеликость» новоявленного Сына Неба мас-
штабам и содержанию предназначавшейся ему мироустроитель-
ной деятельности: Хуан Чао «совершенномудр, цивилизован и
явил себя в делах военных», он — функциональное воплощение
таких качеств, столь необходимых для благоустроения Поднебес-
ной. А как своего рода окончательный вывод из всего, слагаю-
щего «эпитет» императорского титула главного вожака крестьян-
ской войны, воспринимается обозначение «августейший владыка»
(хуанди). Тем самым как бы подразумевались и подтверждались
эти «соизмеримость» и «равновеликость»: согласно отвечавшим
традиционной императорской доктрине толкованиям, какие имели
распространение в танское время, «тот, кто в свершениях равен
Небу, называется Хуан, чья сила [дэ] подобна [силе] Земли, назы-
вается ди» [61, цз. 6, с. 42; цз. 13, с. 77; 212, с. 75].
156
Как уже отмечалось выше в иной связи, полномочия миро-
устроения, которыми наделялся Сын Неба, распространялись и
на время; хроногенная функция тоже закреплялась за императо-
ром. Не стал исключением и Хуан Чао: он провозгласил новую
эру царствования Цзинь-тун («Главенство металла»).
Семантика данной формулы, подобно девизам многих верхов-
ных правителей Срединного государства, определенно связана с
традиционным китайским учением о пяти стихиях, или первоэле-
ментах природы (металл, дерево, вода, огонь, земля), и их не-
престанном взаимодействии, в ходе которого поочередно одна из
стихий «преодолевает» другую и становится в соответствующее
время главенствующей. Сообразно с такими представлениями, в
мире людей, в социальной среде, бразды правления принадлежат
в каждый данный момент династии, отождествляющей себя с гос-
подствующим первоэлементом, а по завершении срока господства
подобающего первоэлемента должно оканчиваться и царствование
соответствующей династии. В декларации Хуан Чао как основа-
теля Великой Ци прямо указывается на такую смену стихий при-
менительно к его случаю: «Сила, “дэ” [первоэлемента] “земля” по-
рождает [первоэлемент] “металл”. Я являюсь государем, [воцарив-
шимся посредством первоэлемента] “металл”. Посему надлежит
изменить девиз правления на Цзинь-тун» [95, цз. 200(2), с. 15408;
218, с. 56-57]. Таким образом утверждалось, что перешла власть
именно к Великой Ци и именно в данный момент совершенно есте-
ственно, по воле Неба, а значит, законно. Поскольку желтый
цвет (а стоит еще раз напомнить, что фамильный знак Хуан озна-
чает «желтый»), согласно упомянутому учению, соотносится с пер-
воэлементом «земля», а последнему отведено среди пяти стихий
центральное, первенствующее положение, вполне естественно для
Хуан Чао было в обоснование притязаний на престол апеллиро-
вать именно к «земле». А коль скоро стихия «земля» своей силой
«дэ» способна порождать «металл», Хуан Чао, не случайно, по
его собственным словам, прозванный к тому времени «Государем-
Металлом» (Цзинь-ван), и остановил свой выбор на девизе «Гла-
венство металла» [42, цз. 225(3), с. 17029; 95, цз. 200(2), с. 15408;
147, с. 75].
У заявки Хуан Чао на хроногенные полномочия, выдержанной
в духе космологической символики, тоже однозначно антитанский
подтекст, и тем не менее Хуан Чао счел нужным акцентировать та-
157
кую ее направленность, отталкиваясь, по его высказываниям, от
благой воли Неба, выраженной добрыми предзнаменованиями, и
взывая к укоренившейся у китайцев с глубокой древности магии
слов. Последняя воплотилась в своего рода иероглифический ре-
бус, «сконструированный» в итоге гадательной знаковой комбина-
ции посредством системы «рассечения иероглифов» и представлен-
ный в источниках по меньшей мере двумя в разной степени замы-
словатыми вариантами. Пожалуй, наиболее детальный среди них
приведен в «Жизнеописании Хуан Чао» из «Новой истории Тан»
[42, цз.225(3), с. 17029], а смысл его в следующем: новоявленный
император предложил свое истолкование соотносимости — в каче-
стве коррелятов — названия династии Тан и первого компонента из
тогдашнего девиза царствования Ли Сюаня — Гуан-мин («Прости-
рающий свет»)8. В обоих иероглифах совпадает увенчивающий их
поверху графический элемент «янь» («скат крыши», «навес»), но
все остальные — несовместимы. Из наименования правящего дома
Тан неотвратимо, как бы сами собой выпадали ингредиенты «чоу»,
в наборе циклических знаков символизирующий 12-й лунный ме-
сяц, и «коу», в данном случае выступающий в значении «горные
перевалы-заставы». Выпадали, коль скоро в середине именно 12-го
месяца по лунно-солнечному календарю владыкой Срединного го-
сударства «волею Неба» стал Хуан Чао9, а перед тем восставшие
отвоевали у Танов горные проходы, которые вели к главной сто-
лице страны, и все это вкупе значило, что династия Тан «уже не
имела полномочий от Неба». Место «чоу» и «коу» заступал базо-
вый ингредиент иероглифа «гуан» из тогдашнего девиза царство-
вания Ли Сюаня — знак «Хуан» («желтый»), являвшийся вместе
с тем фамилией главного вожака крестьянской войны. Хуан Чао
подчеркнул, что этот знак «вписывается» в данную графическую
композицию тоже как бы сам собой. С учетом некоторых нюансов,
содержащихся в той версии описываемой знаковой операции, кото-
рая представлена в другом источнике—-«Старой истории Тан» [95,
цз. 200(2), с. 15408], интерпретировать результаты данного гада-
ния можно и так: продиктованная «велением Неба», комбинация
эта выразительно засвидетельствовала, как по извлечении из-под
«ската крыши» («навеса») в иероглифе Тан всех остальных графи-
ческих ингредиентов и по заполнении образовавшегося «вакуума»
фамильным знаком «Хуан» получился в итоге первый иероглиф
из введенного относительно незадолго до того (14 февраля 880 г.)
158
танского девиза царствования «Гуан-мин», самой своей структу-
рой как бы запечатлевший, что на смену дому Ли (Тан) пришел
Хуан Чао. Именно так последний и расценил сей исход этой ком-
бинации: «Промысел Неба повелел Хуану заступить место Тан»
(ср. [218, с. 56]).
«К тому же, — говорится далее в манифесте главного по-
встанческого предводителя, — Хуан родствен солнцу и луне» [95,
цз.200(2), с. 15408]. Имеется в виду, что знак «хуан» («желтый»)
способен быть воспринятым в ассоциативной связи с блеском зо-
лота— атрибута того первоэлемента «цзинь» («металл»), с господ-
ством коего Хуан Чао отождествлял провозглашенную им власть
Великой Ци. В свою очередь, блеск золота ассоциируется с сия-
нием солнца и луны, родство с которыми традиционно считалось
в Китае отличительной особенностью императора в официальном
пантеоне [218, с. 56], а потому Хуан Чао по ходу гадания как бы рас-
сек на две части и таким образом «вывел из строя» вторую иеро-
глифическую составляющую злополучного тогдашнего девиза цар-
ствования Ли Сюаня — «мин» («свет») с ее графическими ингре-
диентами «жи» («солнце») и «юэ» («луна»)10. Так или иначе, вся
эта операция с «демонтажом» одной и возведением другой иеро-
глифической конструкции, по логике упоминавшейся магии слов,
призвана была на общедоступном людям того времени «языке»
кабалистических представлений и приемов символизировать неот-
вратимость замены дома Тан династией Великая Ци, основанной
Хуан Чао. К тому же, по словам последнего, отталкивавшегося
опять-таки от учения о взаимодействии пяти стихий, «“желтое” —
это порождение “земли” и “металла” и является Небесным перво-
началом» [42, цз. 225(3), с. 17029].
Как бы то ни было, изложенные сведения — одно из подтвер-
ждений тому, что гадания (в самом широком смысле этого слова)
играли наряду со всевозможными пророчествами и смежным «ин-
струментарием» весьма заметную и важную роль в идеологиче-
ском оснащении данного, как и многих других народных повстан-
ческих движений, по крайней мере в древности и средние века.
Сообразно со стародавней традицией, инаугурация и провозгла-
шение девиза царствования увязывались с объявлением амнистии.
Именно так поступил, руководствуясь этой традицией, и Хуан Чао.
16 января в чанъаньском дворцовом комплексе Высшей чистоты
(Тайцигун), перед тем как с Башни красного феникса (Даньфэн-
159
лоу), откуда обычно обнародовались императорские декреты, объ-
явить собравшейся около нее публике о провозглашении Великой
Ци, о своем августейшем звании и новом девизе царствования, он
дал обет поста (воздержания от вина и мяса), совершил омовение
головы и тела, переоблачился в другую одежду и, отправив тем
самым подобающий обряд очищения, огласил собственный указ об
общей амнистии.
Казалось бы, все в акции 16 января 881 г., когда «Хуан Чао его
сотоварищи почтили титулом» верховного владыки [42, цз. 225(3),
с. 17029], отвечало традиционной китайской системе политических
представлений, понятий и регламентов. Но не только для дома
Ли-Тан и его стойких приверженцев Великая Ци была «фальши-
вой», «псевдодинастией», а Хуан Чао — соответственно «лжеим-
ператором». Такими предстают они и для государственного исто-
риошщания Срединной империи: провозглашенная в середине ян-
варя 881 г. династия не «вписывалась» в регистр царствовавших в
Поднебесной домов, который сообразовывался бы с официальной
легитимистской версией истории императорского Китая. И дело,
разумеется, не в том, что правящей династии как таковой у вос-
ставших не оказалось: будучи провозглашенной Хуан Чао, она па
нем же и закончила свое существование, коль скоро никому из
рода Хуан не довелось наследовать трон после гибели основателя
Великой Ци.
Как сказано в «Новой истории Тан», «Хуан Чао... не по праву
вступил на престол» [42, цз. 225(3), с. 17029]; по словам составите-
лей первой танской нормативной истории, «разбойник [Хуан] Чао
не по праву основал династию под названием Великая Ци и ввел
счет годов под девизом Цзинь-тун» [95, цз. 19(2), с. 14117; цз. 200(2),
с. 15408]. И в других творениях официального, да и не только офи-
циального историописания сообщение об этой операции предварено
синонимичными словами «цзянь» или «це», означающими «неза-
конно», «незаслуженно», «не по достоинству», «самозванно» и т.п.
Налицо одно из наиболее откровенных проявлений общего подхода
официального историописания в отказе Хуан Чао в легитимности
как Сына Неба, основателя династии Великая Ци.
Как выше в другой связи уже не раз отмечалось, именно с
того момента, когда повстанческое войско завладело Чанъанью,
а его главный предводитель был провозглашен императором, смы-
словая «интонация» разного рода повествований творцов ортодок-
160
сального историописания о крестьянской войне 874-901 гг. резко
меняется. Ведь, по их логике, как уполномоченный Неба, кото-
рого последнее облекло доверием и правами проторять дорогу но-
вому, воистину добродетельному верховному владыке Срединного
государства взамен недобродетельного и потому утратившего Не-
бесный мандат, Хуан Чао свою миссию выполнил, устранение от
власти в империи танского дома было уже, что называется, де-
лом времени. Однако, согласно той же логике, на заданном ему
Небом пределе Хуан Чао не остановился, сей предел преступил:
не просто вознамерился, но и на практике попытался завладеть
кормилом правления, предназначавшимся совсем иному избран-
нику Неба. Короче говоря, с этого моменты Хуан Чао стал якобы
поступать вопреки предначертаниям высшей всеопределяющей и
контролирующей сакральной силы, и любое его деяние обретало
теперь исключительно негативный смысл, а следовательно, оста-
валось достойным оценки лишь со знаком «минус».
Почему Хуан Чао дал повстанческой государственности
название «Великая Ци»?
Вынесенный в заголовок данной рубрики вопрос вполне право-
мерен. В самом деле, почему предводители крестьянской войны
нарекли свое территориально-политическое образование именно
так, а не иначе? Впрочем, наверное, правильней сформулировать
этот вопрос по-другому: не только почему, но и зачем?
С первого взгляда ответ тут может быть вроде бы совсем про-
стым, и подсказан он не одним десятком случаев, имевших место в
многовековой китайской истории с глубокой древности. Случаев,
когда тот или иной, удачливый или, наоборот, неудачливый пре-
тендент на власть в пределах всей ли Срединной империи либо
какой-то ее части присваивал провозглашенной им государствен-
ности наименование, искони закрепившееся за регионом, откуда
родом были его предки и он сам. Примеры тому отнюдь не сво-
дятся лишь к подобного рода намерениям и деяниям тех, кого
древние и средневековые историки наделяли обычно «эпитетами»
типа «бунтарские закоперщики», «бандитские вожаки» или «раз-
бойничьи заправилы», т.е. предводителей массовых акций соци-
ального протеста общественных низов; едва ли не первый случай
такого свойства — упоминавшееся уже провозглашение руководи-
161
телями восстания 209-208 гг. до н.э. Чэнь Шэном и У Гуаном
государства Чу [93, цз.7, с. 254]. Точно так же не сводятся при-
меры тому и к названиям территориально-политических образова-
ний, больших и малых, какие весьма нередко возникали в Китае
по ходу разного рода «разборок» в среде самих социальных вер-
хов, но тоже в произведениях официального историописания на-
рекались нелестным образом. А нарекались они так, коль скоро
не признавались легитимными с точки зрения историографической
традиции, отталкивавшейся от концепции «ортодоксальной преем-
ственности в управлении» (чжэн тун), которая «задавала» истори-
описанию нормативные установки о соответствии наследования го-
сударственной власти в Срединной империи доктрине «Небесного
мандата». Можно напомнить о некоторых из большого числа эпи-
зодов подобного рода в китайской истории: так, воспользовавшись
водворявшейся в стране в соответствующие отрезки времени поли-
тической сумятицей, в 24 г. Гунсунь Шу (?—36) учинил мятеж и
объявил себя верховным властелином царства Шу, в 403 г. Хуань
Сюань (369-404) — Чу, в 618 г. Гао Кайдао (?- 624) -Янь и т.д.,
и т. п.
Но точно так же можно в данной связи упомянуть и названия
всех, вплоть до Юаньской (1260-1368)11, царствовавших в Китае
династий, с позиций той же концепции «чжэн тун» — легитимных,
а посему своими наименованиями «обозначивших», как бы марки-
ровавших в общепринятой в синологии традиционной хронологии
соответствующие периоды китайской истории, будь то, допустим,
Чжоу (1027-221 гг. до н.э.) или Хань, Цзинь (265-420) или Суй,
Тан или Сун (960-1279) и др.
Итак, налицо стародавняя традиция, о которой Хуан Чао со то-
варищи, разумеется, знали-ведали и которой они стремились при-
держиваться и на деле следовали, когда провозглашали повстан-
ческую государственность Великую Ци. Если же говорить о под-
основе этой традиции, то, подобно множеству других случаев, и
более ранних, и одновременных с рассматриваемым, и более позд-
них, сказалось и доныне все еще тем или иным* образом дающее
о себе знать восприятие китайцем самого себя не только «челове-
ком Срединного государства» (Чжунгожэнь), но и уроженцем со-
ответствующего— большого либо небольшого — региона как своей
исторической родины. А восприятие это уже в далекой древности
стараниями мыслителей последних веков до н.э. — начальных сто-
162
летий н.э. было возведено в ранг покоившихся на геомантической
основе теоретических представлений о воздействии естественной
внешней среды каждой местности на психофизические особенно-
сти насельников последней.
Рассматриваемый эпизод с наименованием провозглашенного
Хуан Чао и его сподвижниками повстанческого государства Ве-
ликое Ци, казалось бы, всецело из того же ряда и исключения не
составляет. Однако, как оказывается на поверку, свои, притом не-
маловажные нюансы, вызванные к жизни самой сущностью явле-
ния, фрагментом которого данный эпизод выступает, тут имеются,
и не принимать их в расчет нельзя.
В комментариях к имеющимся письменным источникам о кре-
стьянской войне 874- 901 гг., а также в посвященной ей исследо-
вательской и научно-популярной литературе, будь то китайская,
японская, отечественная и западная, обычно отмечается: своим
названием Великая Ци, сообразно упоминавшейся стародавней
традиции, обязана обозначению, исторически утвердившемуся за
той частью территории Шаньдунекого полуострова, которая рас-
положена северней горного хребта Тайшань, которая в XI—III вв.
до н.э. являлась владением сперва удела, а потом царства Ци, на-
ходилась неподалеку от будущих родных мест Хуан Чао, а на грани
874-875 гг. стала — вкупе с прилегающими районами Хэнани —
колыбелью вознесшего его массового повстанческого движения.
Помимо всего прочего, тем самым в наименовании возвещенной
Хуан Чао династии сказалась особая роль Шаньдуна и шаньдун-
цев в истории крестьянской войны 874-901 гг. [142, с. 77; 147, с. 149;
232, с. 91; 377, с. 65; 506, т. 2, с. 512]. Такова первая и наиболее рас-
пространенная в литературе на сей счет версия.
Несоизмеримо меньшее хождение имеет иная версия, хотя,
строго говоря, противопоставлять ее только что изложенной
не следует: она, скорее, дополняет ту, придает ей большую
социально-содержательную весомость. Тем не менее само появле-
ние второй версии правомерно уже потому, в частности, что родина
Хуан Чао — область Цаочжоу (Хэцзэ, пров. Шаньдун), распола-
гавшаяся на крайнем юго-западе Шаньдунекого полуострова, юж-
ней Тайшаньского хребта, в XI-III вв. до н.э. входила в границы
удела, затем царства Лу, а не Ци. Соответственно главному пред-
водителю крестьянской войны, несомненно, это знавшему, впору
было бы наречь свою государственность Великой Л у (Дай Лу).
163
Что-то все же побудило Хуан Чао назвать ее Великой Ци и не
позволило воспользоваться обозначением «Лу». Что касается по-
следнего обстоятельства, то здесь наверняка дало о себе знать
своего рода неписаное табу на употребление для таких и подоб-
ных нужд этого топонима, способного в традиционном Китае с его
культом Конфуция всенепременно вызвать ассоциации лишь с име-
нем знаменитого мыслителя — уроженца царства Л у. В историко-
географических справочниках и литературе, надо полагать, не слу-
чайно на карте Китая после середины III в. до н.э., когда пало
«конфуциево» царство Лу, одноименных государственных образо-
ваний не зарегистрировано.
Зато название «Ци» для целей Хуан Чао и других повстанче-
ских предводителей подходило как нельзя лучше. Ведь полисе-
мантическое слово это наряду с упомянутым и прочими топони-
мическими, а также другими ономастическими значениями в ки-
тайском языке имело и поныне сохранило еще смысл «добиваться
одинакового для всех уровня», «наделять в равной мере», «вырав-
нивать» и наподобие того, в чем убедиться совсем не трудно, вос-
пользовавшись едва ли не любым старинным либо современным
китайским лексиконом. Судя же по китайским толковым и эн-
циклопедическим словарям, примеры такого употребления данной
лексемы встречаются уже в конфуцианской канонической литера-
туре, в частности, в «Каноне писаний» («Шуцзин») и «Беседах и
суждениях» («Лунь юй»), а также у идеолога конфуцианства Мэн-
цзы (372-289 гг. до н.э.) и даосского мыслителя Чжуан-цзы (ок.
369 — 286 гг. до н. э.). Короче говоря, слово «Ци» имело смысловое
значение, отвечавшее стержневым в воззрениях главного повстан-
ческого руководства (начиная еще с Ван Сяньчжи) эгалитарист-
ским началам [427, с. 94; 463, с. 55]. Следовательно, использова-
нием данной лексемы для целей номинации подчеркивалось, что
идея равенства закладывалась в основу концепции Великой Ци.
Наименование провозглашенной Хуан Чао 16 января 881 г. дина-
стии призвано было отразить общую направленность социальной
политики предводителей крестьянской войны.
Имеющиеся сейчас источники не сообщают, высказывался ли —
письменно либо устно — Хуан Чао, а может быть, и еще кто-нибудь
из высшей администрации Великой Ци с разъяснением названия,
какое они дали повстанческой государственности, в топонимиче-
ском ли смысле, в социально-политическом или же и в том и в
164
другом сразу. Вполне вероятно, что надобность в подобных разъяс-
нениях так или иначе возникала. В них могли нуждаться главным
образом рядовые повстанцы, преимущественно — простые селяне и
горожане, притом из любых мест, не исключая и шаньдунцев, хотя
бы таковых осталось в числе восставших немного к тому времени,
по прошествии уже шести лет после начала крестьянской войны,
когда ее ареал охватил огромные пространства не только севера, но
и центра и даже юга страны. Мало того, даже среди высокопоста-
вленных должностных лиц Великой Ци имелись люди такого же
рода. С другой стороны, давать разъяснения было кому. Начиная
с самого Хуан Чао, а также других просвещенных лиц, каковых на
«вершине» Великой Ци насчитывалось немало. Словом, получить
ответ на вопрос, почему и зачем обрело повстанческое государство
именно такое название, при необходимости было от кого.
Итак, наименование провозглашенного Хуан Чао в середине ян-
варя 881 г. в Чанъани территориально-политического образования
предназначалось, скорей всего, служить не просто топонимом, но
и призывным символом-девизом. Сама возможность воплотить в
одном слове-понятии «Ци» и номинативное, и агитационное содер-
жание, по всей видимости, и привела главного верховода крестьян-
ской войны именно к этому обозначению. Лексема «Ци» выпол-
няла в данном случае двоякую функцию—топонима-формулы,
наименования-лозунга.
Центральные звенья
государственной организации Великой Ци
После провозглашения Хуан Чао верховным главой Великой Ци
высшее повстанческое руководство попыталось создать свой аппа-
рат военного и гражданского управления. При этом за основу в
качестве образца принималась, пусть в урезанном и упрощенном
виде, административная структура Танского государства и соот-
ветствующая номенклатура должностей, чинов и титулов. И, ду-
мается, совершенно не обязательно в подобных действиях Хуан
Чао и его сотоварищей усматривать просто-напросто еще одно
свидетельство неспособности общественных низов Китая средних
веков к самостоятельному государственно-политическому творче-
ству и порожденные ею слепое следование традиции, своего рода
рефлекс подражания. Да, конечно, других примеров, моделей, эта-
165
лонов «низы» не знали. Но, подобно инаугурации Хуан Чао в ка-
честве императора Великой Ци, и в данном случае налицо тоже
имитация откровенная, как бы напоказ — с целью самоутвержде-
ния. Мало того, стремление создать органы повстанческой власти
в таком именно облике и не где-нибудь, а в Чанъани стало актом
открытого противостояния по отношению к танской монархии, ак-
том бескомпромиссной борьбы с нею.
Ближайшим помощником Хуан Чао и главой административ-
ного аппарата повстанческой власти являлся Шан Жан. Со-
гласно сведениям «Всепроницающего зерцала», он занимал долж-
ности Левого (главного) первого министра (Тун пинчжанши),
а также Главного воеводы (Тайвэй) и «по совместительству»
Начальника Главного имперского секретариата (Чжаншулин)
[93, цз.254, с. 8241], т.е. наиважнейшие военные и граждан-
ские посты, и понятно, почему в «Жизнеописаниях Хуан Чао»
из обеих танских нормативных историй Шан Жан фигури-
рует как обладатель самого высокого в Срединном государ-
стве чина, издревле обозначавшегося термином «цзайсян» — в
значении «главный советник государя» [42, цз. 225(3), с. 17029;
95, цз.200(2), с. 15408]12. Более чем оправдано и понятно
столь высокое место на иерархической лестнице Великой Ци
одного из зачинателей и самых первых вожаков крестьянской
войны, ближайшего соратника Ван Сяньчжи, а затем Хуан
Чао.
А между тем случались в кадровом оснащении этой иерархи-
ческой конструкции и трудно- либо даже совершенно не разреши-
мые замысловатости. Так, весьма высокое — тотчас вслед за Шан
Жаном — положение в администрации Великой Ци занимал Чжао
Чжан: он состоял в должности Правого (второго) первого мини-
стра [93, цз. 254, с. 8241]; одним из цзайсянов называют его обе тан-
ские нормативные истории [42, цз. 225(3), с. 17029; 95, цз. 200(2),
с. 15408]13. Между тем в предшествующих перипетиях «великой
смуты» данный персонаж ни разу не дал о себе знать каким бы
то ни было образом, да и вообще ни один из имеющихся сейчас
источников не в состоянии пролить свет на причины столь стреми-
тельного и крутого восшествия Чжао Чжана на вершину повстан-
ческой государственности. Впрочем, нет каких-либо свидетельств
и о сколько-нибудь ощутимой активности Чжао Чжана по назна-
чении его на упомянутый высокий пост в администрации Великой
166
Ци. Имеется лишь упоминание, что своим распоряжением Хуан
Чао предоставил Чжао Чжану полномочия бывших танских чи-
новников, если они признавались того заслуживающими, от имени
Великой Ци восстанавливать в прежних должностях и званиях
либо наделять новыми, в своей дворцовой резиденции учиняя по
сим случаям специальные церемонии [93, цз.254, с. 8243]. Полно-
мочия, как нетрудно понять, весьма важные и ответственные, а
значит, Чжао Чжан пользовался у Хуан Чао большим доверием.
Если относительно Шан Жана и занятого им положения при дворе
Великой Ци каких-либо вопросов не возникает: оный случай за-
кономерен и в комментариях не нуждается, то касательно Чжао
Чжана, как говорится, темна вода во облацех. Недаром однознач-
ных суждений и выводов на сей счет нет и в литературе.
Едва ли не большинство исследователей, обращавшихся к дан-
ной проблеме, придерживается мнения: то было одно из танских
должностных лиц, возможно военного звания, принявших сторону
повстанцев [387, с. 140; 493, с. 65]. Во «Всепроницаюгцем зерцале»
действительно приводится, пусть лишь вскользь, как бы между
прочим, свидетельство, способное служить подтверждением такого
мнения [93, цз.254, с. 8243]. Но сколько-нибудь крупной и приме-
чательной фигурой среди деятелей Танской империи Чжао Чжан,
судя по всему, не был; во всяком случае, вне связи с восхождением
на Олимп повстанческой государственности его имя в официаль-
ных источниках вообще не фигурирует14. Впрочем, не исключено,
что именно это обстоятельство и облегчило для Чжао Чжана воз-
можность вплотную приблизиться к властелину Великой Ци и за-
ручиться его особььм доверием. Вероятнее всего, Чжао Чжан пере-
шел в стан Хуан Чао незадолго перед провозглашением последнего
императором, однако успел чем-то отличиться настолько, что удо-
стоился особого благорасположения верховного руководства кре-
стьянской войны. Сам ли Хуан Чао приметил Чжао Чжана и
приблизил к себе или же тот оказался протеже кого-либо из бли-
жайших соратников высшего предводителя повстанческого движе-
ния— неведомо, равно как неизвестно, чем конкретно, какими де-
яниями, посулами и заверениями или личными качествами и спо-
собностями обратил на себя внимание Чжао Чжан. Но, скорее,
именно компетентность и дарования предопределили выбор госу-
даря Великой Ци в данном случае, как и едва ли не во всех осталь-
ных подобных15.
167
Другое дело, что доверия Хуан Чао он не оправдал. Известно,
что обретался Чжао Чжан в высших сферах повстанческой власти
относительно недолго, чуть более полугода, до августа 881 г., когда
явился с повинной к командованию танской карательной армии
[120, цз. 11, с. 91-92; 387, с. 140, 142]16.
Так или иначе, до перехода в повстанческий лагерь Чжао
Чжан, по всей вероятности, не был человеком совсем уж случай-
ным в официальных чанъаньских кругах, знал столичный чинов-
ный люд, разбирался, кто есть кто, обнаружил осведомленность в
делах управления и режима придворной жизни, отчего Хуан Чао
и счел полезным привлечь Чжао Чжана к себе, а затем наделил
и весьма высокими полномочиями. Но подобных людей могло то-
гда оказаться около Хуан Чао немало, и остается-таки загадкой,
почему ни много ни мало третьим лицом в повстанческом государ-
стве —непосредственно вслед за самим основателем Великой Ци и
его главным помощником с той поры, когда Хуан Чао сменил Ван
Сяньчжи в качестве верховного предводителя крестьянской войны,
Шан Жаном, — стал именно этот ее новоявленный попутчик.
Тем паче, что среди таких: попутчиков, обретавшихся около
Хуан Чао, и впрямь имелись те, кто, казалось бы, располагал
большими шансами заступить место Чжао Чжана в синклите Ве-
ликой Ци и уж по крайней мере сыграть роль покрупнее той, ка-
кая на их долю реально выпала. Это, например, Цуй Цю, по све-
дениям «Жизнеописаний Хуан Чао» из обеих нормативных исто-
рий Таиской династии, являвшийся еще одним, третьим по счету,
цзайсяном при государе Великой Ци [42, цз. 225(3), с. 17029; 95,
цз. 200(2), с. 15408], который наряду с Шан Жаном, по выраже-
нию официального хрониста, «отдавал псевдораспоряжения» [95,
цз. 164, ч. 15090]. «Всепроницающее зерцало» подтверждает, что
Цуй Цю являлся первым министром (Тун пинчжанши), как и Шан
Жан [93, цз. 254, с. 8241], а согласно «Анналам Си-цзуна» из «Ста-
рой истории Тан», — еще и помощником Начальника Главного им-
перского секретариата (Чжуншу шилан) [95, цз. 19(2), с. 14118],
или заместителем того же Шан Жана по самому важному госу-
дарственному учреждению. Казалось бы, положение Цуй Цю в
иерархии чинов и должностей Великой Ци было достаточно вы-
соким. Но источники, исключая «Жизнеописание Хуан Чао» из
«Старой истории Тан» [95, цз. 200(2), с. 15408]17, в данном контек-
сте называют его лишь вслед за Шан Жаном и Чжао Чжаном.
168
Между тем, в отличие от последнего, Цуй Цю—фигура как раз
совсем не новая в калейдоскопе лиц времени «великой смуты».
Можно напомнить, что, по ходу сражения за Юэчжоу оказавшись
в плену у повстанцев, тогдашний чжэдунский гуаньчаши вознаме-
рился впредь верой и правдой служить их главному предводителю
и по просьбе последнего согласился вскоре выступить посредником
в переписке с танским двором о назначении Хуан Чао тяньпинским
цзедуши.
Забегая вперед, можно обратить внимание, что Цуй Цю остался
до конца дней своих верен восставшим и в середине 883 г. принял
смерть в их рядах, отстаивая Чанъань в ожесточенных сражениях
с карателями.
В свете этих фактов случай с Чжао Чжаном предстает тем
паче загадочным. Впрочем, как и случай с последним из «четырех
[цзай]сянов» при Хуан Чао — Ян Сигу [42, цз.225(3), с. 17029; 93,
цз. 254, с. 8241; 95, цз. 200(2), с. 15408]. Выходец из старинного знат-
ного клана, уроженец чанъаньского аристократического Квартала
покоя и благоговения (Цзингунфан), сын управителя столичного
уезда и племянник главы Палаты личного состава и аттестации
(Либу) —одного из высших правительственных органов, в царство-
вание Ли Цуя сам — руководитель подчинявшегося этой Палате
учреждения, ведавшего пожалованием почетных званий за заслуги
перед императором (Сысюнь юаньвайлан), и заведующий одним из
отделов Палаты финансов (Хубу ланчжун), а накануне вступле-
ния дружин Хуан Чао в Чанъань — помощник Правого управителя
Департамента государственных дел (Шаншушэн)—главного пра-
вительственного органа [387, с. 140, 142], Ян Сигу счел за благо
принять сторону овладевших Чанъанью повстанцев и удостоился
назначения одним из цзайсянов Великой Ци.
Как бы то ни было, подобающим «набором» цзайсянов Хуан
Чао обзавелся, а когда возникала в том нужда, пополнял его.
Скорее всего, именно так произошло с литератором по имени Лю
Хуэй, одно время служившим в Вэньчжоу (Вэньсянь, пров. Ганьсу)
областным начальником [42, цз. 73(1), с. 16095], а затем в Чанъани,
при Ли Цуе, императорским советником (шии), которому одновре-
менно дозволялось давать монарху рекомендации по составу чи-
новничества. Словом, правомочия у этого царедворца были нема-
лые. Когда же танский властелин перестал прислушиваться к мне-
нию своего доверенного лица, Лю Хуэй подал в отставку и возна-
169
мерился до конца дней своих прожить в уединении неподалеку от
Чанъани, в горной местности Наньшань. Примерно 10 лет спу-
стя довелось ему, однако, оказаться вновь востребованным, на сей
раз — от имени Хуан Чао, коему, как засвидетельствовал источ-
ник, «понадобился [человек], способный составлять официальные
бумаги», и для первого знакомства государь Великой Ци само-
лично «на коне примчал вскачь, дабы приветствовать» Лю Хуэя.
Последний, пусть не без колебаний, согласился служить повстан-
ческой власти. Узнав об этом, Ли Сюань в Чэнду был вне себя от
возмущения, и при дворе «высказались за то, чтобы, когда умиро-
творят разбойников, не амнистировать» этого «отступника». Зато
Хуан Чао повелел назначить Лю Хуэя сперва старшим секретарем
Главного имперского секретариата (Чжуншу шэжэнь), а немного
спустя — цзайсяном [58, цз.312, с.2468].
Не менее любопытен, хотя и завершился совсем иным исходом,
засвидетельствованный обеими нормативными историями Танской
династии эпизод, связанный с попыткой Хуан Чао «заангажиро-
вать» в цзайсяны Великой Ци зятя танского императора Ли Чэня
(Сюань-цзуна), мимоходом уже упоминавшегося Юй Цуна18. Бу-
дучи к моменту вступления повстанческой армии в Чанъань тя-
жело больным, этот главный («левый») помощник начальника од-
ной из входивших в Шаншушэн палат оказался не в состоянии по-
кинуть Западную столицу вместе с Ли Сюанем и его сопровожде-
нием. Однако в отличие от многих других танских должностных
лиц Юй Цун не был тотчас подвергнут восставшими расправе — не
стал жертвой «большого разора». Напротив, он удостоился пред-
ложения повстанческих верховодов занять один из высших пра-
вительственных постов в администрации Великой Ци. Не было
ли то как бы ответной любезностью Хуан Чао на жест Юй Цуна,
относящийся ко времени гуанчжоуской кампании, когда послед-
ний настаивал, чтобы при императорском дворе не отвергали с
порога обращение верховного вожака «разбойников» предоставить
ему посты Аньнаньского духу и цзедуши Гуанчжоуского генерал-
губернаторства? Жест, который Хуан Чао истолковал на свой лад
и определенно неадекватно? Так или иначе, Юй Цун, сославшись
на серьезность поразившего его недуга, не дал согласия на предло-
жение повстанческого руководства. Ретивые эмиссары Хуан Чао
пробовали еще и еще «нажать» на неподатливого сановника, не
погнушались и угроз. Но Юй Цун, надо отдать ему должное, на
170
попятную так-таки и не пошел, за что оказался вынужденным в
конце концов поплатиться головой. Тогда же рассталась с жиз-
нью и его жена — «дщерь тайского дома», поклявшись перед тем,
что непременно упокоится вместе с мужем [95, цз. 149, с. 15012;
цз. 200(2), с. 15408].
К посту цзайсяна функциональной компетенцией и по традици-
онно сложившемуся при императорском дворе отношению к подоб-
ным должностям близко примыкали старшие политические совет-
ники при Главном имперском секретариате (саньци чанши), одним
(«правым») среди которых являлся Ма Сян [42, цз. 225(3), с. 17029].
Правда, касательно последнего каких-либо еще сведений, а отно-
сительно других («левых» или «правых») саньци чанши при дворе
Великой Ци — даже хотя бы простых упоминаний в источниках
нет.
Уже называвшаяся Палата личного состава и аттестации вме-
сте с пятью другими палатами (финансов, обрядов, общественных
работ, наказаний и военная) входила в высший орган исполни-
тельной власти Великой Ци — Департамент государственных дел
(Шаншушэн). Руководители палат назывались шаншу, и о некото-
рых из них — Ли Чоу, Хуан Э, Шан Ж у и Чжан Цюаньи — «Новая
история Тан» сообщает [42, цз. 225(3), с. 17029], правда, не уточняя,
за одним-единственным исключением (Чжан Цюаньи, о коем речь
ниже пойдет особо), во главе какого конкретно подразделения Де-
партамента государственных дел каждый из них стоял. Но ника-
кой иной, кроме второй нормативной истории Танской династии,
источник, несмотря на столь высокое положение Ли Чоу, Хуан Э
и Шан Жу в должностной иерархии Великой Ци, ни того, ни дру-
гого, ни третьего даже не упоминает. Равно как и Фан Тэ, занимав-
шего пост императорского «увещевателя» (цзянъи дафу), который
входил в состав функционировавшего при Хуан Чао своеобразного
консультативного совета для рассмотрения самых различных во-
просов и дел при дворе [42, цз.225(3), с. 17029].
Помощником главы инспекционного трибунала (Юйши чжун-
чэн) у Хуан Чао числился Чжэн Ханьчжан — один из совсем не-
давних участников «усмирительных» акций танских властей про-
тив восставших [95, цз. 182, с. 15213-15214; цз.200(2), с. 15408]. И
немало еще лиц из рядов вчерашних непосредственных недругов
крестьянской войны — наподобие Цуй Цю или Чжэн Ханьчжана —
оказалось в окружении Хуан Чао. Так, весьма высокий пост «ле-
171
вого» помощника Секретаря государственных дел (цзяньцзяо цзо-
пуе) занимал при дворе Великой Ци Чжан Чжифан — тот самый,
что на рубеже 880-881 гг. командовал одной из частей император-
ской полицейской гвардии (Цзиньу да цзянцзюнь) Танов, а когда
авангардное повстанческое войско, ведомое Чай Цунем, приблизи-
лось к Чанъани, с несколькими десятками гражданских и военных
должностных лиц радушно приветствовал того в восточном пред-
местье главного города империи, Башан, и тем гарантировал себе
благосклонность Хуан Чао [95, цз.200(2), с. 15408]. Хотя, как вы-
явилось довольно скоро, ничем, кроме коварства, Чжан Чжифан
тогда не руководствовался, и прознавшему об этом Хуан Чао не
оставалось ничего иного, как физически устранить и самого Чжан
Чжифана, и весь его род [95, цз. 19(1), с. 14117; цз. 162, с. 15082;
цз. 117, с. 15187; цз. 180, с. 15204].
Уместно здесь упомянуть и Ван Хуэя (?-891), который тоже
входил в администрацию Великой Ци. По сведениям обеих танских
нормативных историй, а также одного эпиграфического источника,
этот видный танский сановник вместе с группой ему подобных по-
пытался было ранним утром 8 января 881 г. вслед за император-
ским выездом покинуть Чанъань, но «был пойман разбойниками
[Хуан] Чао» и, поскольку последние «стали обнаженными клин-
ками угрожать», вернулся в Западную столицу, а неделей позже,
«заангажированный» верхушкой Великой Ци, возглавил админи-
стративную структуру, призванную «надзирать за делами медици-
ны». Правда, на этом посту Ван Хуэй не очень-то утруждал себя,
а спустя чуть более месяца, улучив момент, сумел-таки улизнуть
из «мятежной» Чанъани и вскоре оказался в Чэнду, где незадолго
перед тем нашел пристанище двор Ли Сюаня [42, цз. 185, с. 16759;
95, цз.178, с. 15193; 252, с.208-209; 414, с.41].
По образу и подобию соответствующего тайского учреждения
существовала при дворе Великой Ци и Палата ученых — буквально
«Лес писчих кистей» (Ханьлинь или Ханьлиньюань). Состояла
она из нескольких отделов и призвана была заниматься подготов-
кой императорских указов, секретной документации, различного
рода грамот и других деловых бумаг, обеспечивать дворцовые уве-
селительные («потешные») обряды и церемонии. Среди высших
должностных лиц (сюэши) Палаты ученых были обладатели «уче-
ной степени» цзиньши младший брат видного поэта Шэнь Ячжи
(781-832), Шэнь Юньсян [4, цз.9, с. 84]19, и Пэй Во — тот самый
172
областной начальник Цичжоу, при посредничестве которого еще в
877 г. Ван Сяньчжи с тактическими целями вступил в контакт с
танскими «верхами» касательно возможного замирения. Одним
из наиболее высокопоставленных придворных чиновников, при-
знававшихся преуспевшими в литературе и искусстве и призван-
ных заниматься как раз увеселительными церемониями и обря-
дами для особ «высшего уровня», считался Хуа Вэньци (862-936),
потомственный земледелец из хэнаньского уезда Сяи, приметный
своим ростом (в 20 лет — свыше семи чи, или около 210 см), совсем
молодым примкнувший к Хуан Чао, участник Южного похода по-
встанцев, по окончании крестьянской войны — довольно крупный
политический деятель периода Пяти династий и десяти царств [43,
цз.47, с. 519; 96, цз.90, с. 17615; 100, цз. 940, с. 1178]. Но ведущей
фигурой Палаты ученых при дворе Великой Ци являлся Пи Жисю.
То, что Хуан Чао отвел в данном учреждении главенствую-
щее место именно Пи Жисю, в свете сказанного о последнем в
отведенном ему специальном разделе предыдущей главы, предста-
вляется не случайным. Это стоит особо отметить, поскольку выс-
шие должностные лица Палаты ученых призваны были выполнять
функции личных советников главы Поднебесной. И пусть, за ис-
ключением лишь одного официального документа, изготовленного
Пи Жисю во время его инспекционной поездки по периферии Вели-
кой Ци [101, цз.799, с. 86-9а], источники не содержат каких-либо
конкретных свидетельств практической деятельности писателя в
отведенной ему роли; в частности, не сохранилось никаких сле-
дов функционирования возглавляшейся Пи Жисю Палаты ученых
как органа, предназначенного для составления проектов указов,
рескриптов и других письменных актов верховного правителя Ве-
ликой Ци. Но важно подчеркнуть, что, назначая Пи Жисю ру-
ководителем Ханьлиньюаня, Хуан Чао, вне всяких сомнений, не
мог не исходить из характера сложившихся между ними к тому
времени отношений. Равно как и Пи Жисю, будь эти взаимоотно-
шения иными, вряд ли стал бы соглашаться на такое назначение,
а не порвал бы с повстанческой верхушкой и не обратился бы в
бегство подобно, например, его литературному собрату Сыкун Ту,
который, когда дружины Хуан Чао вступили в Чанъань, покинул
Западную столицу, дабы не оказаться в тенетах у «разбойников».
Мало того, согласно версии, восходящей опять-таки к «Запискам
о том, чему надлежит внимать» и представляющейся и на сей раз
173
наиболее правдоподобной, Пи Жисю оставался верным Хуан Чао
и Великой Ци до последнего своего часа. Правда, разделяющие
в целом версию Ли Тяня исследователи придерживаются разных
мнений в датировке смерти литератора, коль скоро конкретизации
на сей счет в «Записках о том, чему надлежит внимать» нет: по
мнению одних, Пи Жисю нашел погибель от рук танских властей
после того, как в мае 883 г. Хуан Чао оказался вынужденным
сдать карателям Чанъань, другие же авторы относят гибель Пи
Жисю к середине следующего года, когда потерпели поражение
главные силы крестьянской войны и сложил голову ее верховный
предводитель.
Чтобы довести до конца сюжет о Пи Жисю как одном из спо-
движников Хуан Чао, уместно именно здесь, хотя и забегая вновь
вперед, добавить: существует и совершенно иная, нежели у Ли
Тяня, версия, изложенная, например, Синь Вэньфаном. Суть этой
версии в кратком ее изложении такова: с течением времени Пи
Жисю стал жалеть о своем согласии служить при дворе Великой
Ци и даже вознамеривался наложить на себя руки, но решимости
свершить задуманное ему не хватило; зато Хуан Чао и его окру-
жение, уверившись, что Пи Жисю в глубине души раскаивается
в сообщничестве с ними, предали его казни [64, цз. 8, с. 144]. Как,
скорее всего, конкретизацию данной версии, ее развязки можно
воспринимать такое сообщение Цянь И и Цзи Югу на: по повеле-
нию Хуан Чао «учинив ворожбу» на графических составляющих
его иероглифического имени, Пи Жисю, как показалось носителю
этого имени, с издевкой, хотя бы и в иносказательной манере, ото-
звался о внешности, а точнее, о прическе государя Великой Ци, «и
тогда кара настигла» обидчика [66, цз. 64, с. 533; 103, цз.4, с. 34].
Столь разные версии имели хождение к середине второго деся-
тилетия XI в. — к моменту появления на могиле внука Пи Жисю
уже упоминавшейся эпитафии, которую сочинил Инь Чжу. При-
водившиеся же выше данные из намогильной надписи Инь Чжу, а
также высказывания Лу К) в поддержку этих данных еще больше
запутали и усложнили и без того непростой вопрос о времени и
обстоятельствах смерти Пи Жисю: жизненный путь писателя ока-
зался как бы «продленным» ни много ни мало на два десятилетия.
Но, что наиболее существенно, будучи фактологически отнюдь не
бесспорной, версия Инь Чжу, вопреки намерениям ее творца, равно
как и поддержавшего ее Лу Ю, вовсе не «работает» на отрицание
174
принадлежности Пи Жисю к сподвижникам Хуан Чао. В этой
связи можно напомнить, что среди соратников Ван Сяньчжи и
Хуан Чао оказалось совсем немало тех, кто, пережив потрясения
«великой смуты», затем активно включился в водоворот полити-
ческих перипетий заключительных лет тайского периода и затем
времени Пяти династий и десяти царств. Едва ли не наиболее
примечательные примеры тому — упоминавшиеся ранее Би Шидо,
Ли Ханьчжи, Цинь Янь, братья Чжан Гуйба и Чжан Гуйхоу, а
также, как и Пи Жисю, входившие в состав «верхов» Великой Ци
Чжу Вэнь и Чжан Цюаньи. Примечательно, однако, что, в от-
личие от Пи Жисю, обо всех поименованных лицах нормативные
истории не только не умалчивают, но и посвятили им отдельные
жизнеописания, будь то одно либо два и даже (как в случае с Ли
Ханьчжи) три в соответствующих книгах о династии Тан и о пе-
риоде Пяти династий и десяти царств20. Видный поэт, довольно
высокопоставленное должностное лицо, до поры до времени ис-
правно служивший в главной танской столице и на периферии, Пи
Жисю, как уже отмечалось, такой чести не удостоился. И, скорее
всего, именно потому, что погибель нашел от рук не кого иного,
как от танских усмирителей крестьянской войны, в рядах участ-
ников которой находился бок о бок с Хуан Чао последние годы
своей жизни21.
Едва ли есть надобность сколько-нибудь подробно объяснять,
почему и зачем приоритетное положение в административном
устройстве Великой Ци отводилось военным структурам и долж-
ностным лицам (хотя, стоит заметить, скорее всего, именно бла-
годаря этой «военной доминанте» упорядоченного разграничения
военных и гражданских властей фактически не существовало).
Даже те, кто в санкционированной Хуан Чао иерархии чинов за-
нимал высшие управленческие посты, совмещали военные и гра-
жданские полномочия. Очерченный выше статус Шан Жана как
верховного носителя исполнительной власти в повстанческом го-
сударстве и Главного воеводы (тайвэй) уже способен о многом ска-
зать: тайвэй исстари, по меньшей мере с III в. до н.э., числился
среди наиболее высокопоставленных и приближенных к монарху
сановников. Столь же симптоматично, что последующими в этом
устройстве стали военно-административные звенья с высшим среди
них —Верховным тайным советом (Шумиюань). Главой послед-
него (шумиши) являлся, судя по полностью совпадающим на сей
175
раз сведениям обеих танских нормативных историй и «Всепрони-
цающего зерцала». Фэй Чуаньгу [42, цз.225(3), с. 17029; 93, цз.254,
с. 8241; 95, цз. 200(2), с. 15408], а одно время, согласно упомина-
нию «Старой истории Пяти династий», — Ли Дан, еще недавно
верно служивший Танам, а теперь посчитавший за благо принять
сторону Хуан Чао, который, в свою очередь, вознамерился ис-
пользовать осведомленность Ли Дана в регламенте и повседнев-
ных реалиях уклада дворцовой жизни [96, цз. 19, с. 17175]. Высо-
кие военно-административные посты «левого» и «правого» началь-
ника Канцелярии государственных дел (шаншу пушэ) и «по со-
вместительству» «левого» и «правого» главного военного инспек-
тора (цзюньжунши) занимали соответственно Мэн Кай (?—883) —
один из самых надежных и активных сподвижников Хуан Чао,
а после его смерти — племянник последнего Линь Янь и Гэ Хун
[42, цз.225(3), с. 17029; 93, цз.254, с.8241; 95, цз.200(2), с. 15408;
120, цз. 1, с. 6]. Тесное совмещение военных и гражданских функ-
циональных полномочий отличало и должность управителя сто-
личного округа (цзинчжаоинь), в которой состоял Ван Фань [42,
цз.225(3), с. 17029; 95, цз.200(2), с.15408]22.
На одну-две ступени в иерархии военно-административных чи-
нов отстояли от только что упоминавшихся должностных лиц Ве-
ликой Ци Воеводы-эмиссары военной инспекции (ижуцзянцзюнь
юиши) Сюй Цзянь, Ми Ши, Лю Тан, Чжу Вэнь, Чжан Цюаньи,
Пэн Цуань и Ли Куй [42, цз. 225(3), с. 17029], первые три из ко-
торых выполняли также обязанности уполномоченных по цейх-
гаузам (цзюнькуши) [95, цз.200(2), с. 15408]. По всей вероятно-
сти, особо выделялся в этой семерке неоднократно упоминавшийся
выше Чжан Цюаньи, сподвижник Хуан Чао с 875 г. Забегая вперед,
можно отметить, что с гибелью верховного вожака крестьянской
войны Чжан Цюаньи завершил повстанческую карьеру и перешел
на сторону противника. Но перед тем успел, согласно сведениям
обеих нормативных историй Пяти династий, в администрации Ве-
ликой Ци отслужить какое-то время и уполномоченным по водным
перевозкам (шуйюньши), а также главой (шаншу) Палаты личного
состава и аттестации (Либу) и, значит, выполнял чрезвычайно от-
ветственные поручения Хуан Чао — заняться транспортным обес-
печением продовольственного снабжения Великой Ци, а вместе
с тем отбирать и представлять должностных лиц для назначе-
ния в аппарат власти повстанческой государственности [43, цз.45,
176
с.489; 96, из.63, с. 17451]. К числу военно-административных
функционеров Великой Ци принадлежал и другой давний при-
верженец Хуан Чао, его племянник Линь Янь, пожалованный
чином чрезвычайного военного эмиссара (цзюньши) и имевший
в своем распоряжении 500 специально отобранных удалых и на-
дежных молодцев, из которых для охраны резиденции Хуан Чао
была сформирована гвардейская стража императорского «Запрет-
ного города» (цзиньвэйцзюнь) и которых нарекли «доблестными
верноподданными» (гунчэнь) [42, цз. 225(3), с. 17029; 95, цз. 200(2),
с. 15408].
Структура военных и гражданских государственно-админи-
стративных учреждений и должностей Великой Ци была очень
далека от того, чтобы полно воспроизводить танскую «модель»:
слишком многих звеньев в ней недоставало (ср. [409, с. 32-41, 93-
99]). Впрочем, вполне может быть, что, во-первых, не всё, а ско-
рее всего, далеко не всё на сей счет источники донесли до нас, и,
во-вторых, немало должностей оставалось вакантными из-за не-
хватки либо отсутствия подходящих кандидатов, а вообще-то Хуан
Чао намеревался в конечном счете не иметь в этой структуре ла-
кун. Во всяком случае, судя по показаниям «Старой истории Пяти
династий» [96, цз. 16, с. 17156; цз. 55, с. 17405], у повстанцев су-
ществовало в Чанъани даже специальное ведомство иностранных
дел — Посольский департамент (Кэшэн), Чжан Гуйба являлся од-
ним из тех, кто был призван заниматься делами иноземцев, а Ван
Тин — одним из уполномоченных этого ведомства (кэшэнши). Со-
гласно же сведениям обеих танских нормативных историй, у Вели-
кой Ци имелось и ведомство здравоохранения, а обязанность «над-
зирать за делами медицины» Хуан Чао возложил на Ван Хуэя [42,
цз. 185, с. 16759; 95, цз. 178, с. 15193]23.
Итак, при всей скудности дошедшей до наших дней информа-
ции различных источников, известны имена более тридцати деяте-
лей центральных звеньев провозглашенного Хуан Чао повстанче-
ского государства. В сущности, цифра эта не столь уж и мала для
имеющихся сейчас в распоряжении науки сведений о крестьянской
войне, отделенной от нынешнего времени одиннадцатью столети-
ями. К тому же сохранились, пусть обрывочные, известия о гра-
жданских и военных должностных лицах, призванных от имени
Великой Ци осуществлять власть на местах (об этом ниже речь
пойдет особо).
177
Ощутимую долю среди военных и гражданских функционеров
Великой Ци в Чанъани и на периферии, вполне естественно, со-
ставляли соратники Хуан Чао, включая тех, кто вместе с ним и
даже еще с Ван Сяньчжи начинал крестьянскую войну и отшагал
ее дорогами все истекшие с Чанъюаньского восстания и сразу по-
сле него годы. В их числе -Шан Жан, Мэн Кай, Чжан Цюаньи,
Чжу Вэнь, Чжан Гуйба, Линь Янь и др. Пусть далеко не одина-
ково сложились впоследствии судьбы у каждого из них и отнюдь
не все до конца прошли путь повстанческой борьбы: не один и не
два свернули-таки с него. Да и в административной структуре Ве-
ликой Ци занимали они очень разное положение: весьма высокое
и почетное — Шан Жан, тогда как Линь Янь и Чжан Гуйба-
относительно скромное. Но, как бы там ни было, их присутствие
и участие в созидании и практическом функционировании госу-
дарственности Великой Ци может восприниматься лишь как нечто
само собой разумеющееся.
Впрочем, возникает тем не менее вопрос: а насколько были все
и каждый из самых давних и близких сподвижников Хуан Чао
подготовлены к управленческой деятельности, да еще столь мас-
штабной и разнообразной, до какой степени компетентны? Двух
мнений на сей счет едва ли можно ожидать. Подготовленность
такого рода оказалась у этих людей крайне невысокой, если не
равнялась у некоторых из них нулю, да и откуда ей было взяться,
коль скоро вся предшествующая жизнь научить их подобным де-
лам и занятиям, хоть сколько-то «подковать» не могла. Эти люди
брались за такие дела и занятия и, понятно, не могли не браться:
логика обстоятельств к тому побуждала, конкретная ситуация за-
ставляла. Но свершать их исключительно своими силами, только
собственными стараниями при всем желании эти люди были не в
состоянии.
Спору нет, могли обнаружиться и действительно находились
среди них политические самородки, те, в чьих стараниях и деяниях
и давала о себе знать способность простого народа к социально-
политическому творчеству. Не один, так другой оказывались, что
называется, божьей милостью наделенными способностями и каче-
ствами, которые позволяли решать либо пытаться решать те или
иные задачи и проблемы военного и гражданского управления в
государстве Великое Ци. Сама эта деятельность на протяжении
почти трех с половиной лет существования в Чанъани повстан-
178
ческой администрации послужила для сподвижников Хуан Чао
своеобразным «университетом». И надо думать, подобного рода
личностные свойства и черты Линь Яня ли, Чжан Цюаньи или
же Чжан Гуйба, как и приобретенные ими в таком «университе-
те» познания, навыки, опыт, а не только и не столько собственное
стремление по-своему благодарно воздать им за переход на про-
тивоположную сторону «баррикад» эры «великой смуты», прини-
мали во внимание власти Танской империи, а затем времени Пяти
династий и десяти царств, когда привлекали поименованных и дру-
гих недавних соратников Хуан Чао на те или иные, порой довольно
высокие гражданские либо военно-административные посты, не го-
воря уже о Чжу Вэне — основателе первой после крушения Тан
династии Поздняя Лян (907-923).
И все же отнюдь не случайно среди ближайших компаньонов
верховного правителя Великой Ци тотчас или же вскоре после про-
возглашения повстанческой государственности оказались и люди
абсолютно другого круга — из числа вчерашних танских должност-
ных лиц, подчас весьма высокопоставленных, и даже — наподобие
Чжан Чжифана и Чжэн Ханьчжана — непосредственные, притом
отнюдь не рядовые, участники карательных предприятий Танов.
И это поистине не ни с того ни с сего, поскольку существовала
у верхушки Великой Ци, да, собственно, и не только у верхушки
потребность в таких именно людях как носителях знаний, навы-
ков, опыта, традиций государственного управления, т.е. носителях
способностей и качеств, коих совсем либо почти совсем не было у
абсолютного большинства руководителей, а тем паче у рядовых
ратников крестьянской войны, но без коих повстанческая власть
не могла ни создаваться и складываться, ни как-то функциониро-
вать.
Среди людей такого круга наверняка находились у кормила
правления Великой Ци и отдельные совершенно случайные лич-
ности— наподобие того же Чжан Чжифана. Причина тому — не
просто извечные просчеты в распознании людей: воистину никто
ведь, а значит, Чжао Чжан ли, Лю Хуэй или Чжан Цюаньи либо
даже сами Хуан Чао и Шан Жан тоже, не застрахован был от
ошибок, особенно в ситуации вроде той, о которой идет сейчас
речь, — напряженной, бурной, перенасыщенной сложными перипе-
тиями, когда каждый день до отказа наполнен чем-то новым, пре-
жде неведомым, стремительно переменчивым, и вокруг не счесть
179
лиц незнакомых, невесть каких, да к тому же калейдоскопически
сменяющих одно другого. Тут и впрямь совсем немудрено было
обмануться и сплоховать.
Вместе с тем случайными в гражданских и военных кругах Ве-
ликой Ци могли оказаться и такие выходцы из правящих сфер
Танской империи, которых какие-то эмпирические обстоятельства
побудили — в одних случаях или вынудили — в других самих при-
мкнуть было к Хуан Чао; однако, вкусив что-то от жизни совсем
иной, в незнакомой, даже чуждой среде, они не смогли либо не
захотели пробыть в стане «разбойников» длительное время, не по-
желали уделить верховодам Великой Ци хотя бы малую толику
от щедрот своих знаний и опыта в делах государственного упра-
вления и, таким образом, остались в данном отношении для вос-
ставших совершенно бесполезными. О конкретных примерах тому
ни один источник не дает знать ни прямо, ни даже намеком, но
таковыми, вполне вероятно, можно счесть случаи с кем-либо из
называвшихся выше должностных лиц Великой Ци, которых хро-
нисты лишь упомянули всего один-единственный, самое большее —
два раза, будь то Ма Сян или Ли Чоу, Фан Тэ или Шэнь Юньсян,
Ли Дан и некоторые другие.
Как бы то ни было, высшее повстанческое руководство и
прежде для военно-административных и военно-организационных
нужд, а тем паче теперь, когда диапазон таких потребностей у
него стократ расширился, тщилось весьма заинтересованно отно-
ситься к привлечению на свою сторону выходцев из гражданского
и военного чиновничества Танской империи, рассчитывая на его
поддержку, помощь и прямое участие в создании и функциониро-
вании всевозможных управленческих структур и механизмов по-
встанческой власти. Прямое свидетельство тому — один из самых
первых императорских декретов Хуан Чао, которым предписыва-
лось танских государственных служащих третьего разряда ранга
и выше увольнять в отставку, но зато все должностные лица че-
твертого разряда ранга и ниже оставлялись на прежних постах
для дальнейшего использования на службе [42, цз. 225(3), с. 17029;
93, цз.254, с.8241]. Об этом же свидетельствует случай с уже не
раз фигурировавшим в той или иной связи Чжан Чжифаном: до
перехода на сторону «разбойников» он, согласно танской табели о
девяти разрядах рангов, обладал вторым таким разрядом, а следо-
вательно, подлежал, сообразно с только что упомянутым декретом
180
Хуан Чао, отстранению от службы; однако этого не произошло, бо-
лее того, Чжан Чжифан, как выше отмечалось, получил от имени
Великой Ци назначение на один из самых высоких административ-
ных постов, вместе с тем точь-в-точь соответствовавший тому же
разряду ранга. Впрочем, случай этот, как уже показано (хотя бы
на примера с Ван Хуэем) и будет еще показано далее, отнюдь не
единственный.
О периферийной администрации Великой Ци
Для высшего руководства крестьянской войны овладение
Чанъанью и провозглашение своей государственности поначалу
являлось само по себе равнозначным обретению власти Великой
Ци во главе с императором Хуан Чао над всей Поднебесной. Столь
же весьма часто искреннее, сколь и наивное представление вроде
этого с глубокой древности, а сплошь да рядом и поныне едва ли не
в любой стране не чуждо вожакам народных повстанческих акций
более-менее крупного масштаба. Так или иначе, в данном случае
налицо заблуждение, в чем Хуан Чао и его соратникам пришлось
довольно скоро убедиться.
По ходу не прекращавшихся и после захвата повстанцами Ло-
яна и Чанъани военных и военно-политических баталий границы
территории, на которую реально распространялась власть Вели-
кой Ци, постоянно менялись, подобно шагреневой коже, то раздви-
гаясь, то сужаясь. Но никогда не была эта территория сколько-
нибудь значительной. Великая Ци оказалась на деле лишь ло-
кальной ячейкой государственного образования, о котором Хуан
Чао и его сподвижники помышляли не иначе, как в масштабах
всей Срединной империи. Фактическими хозяевами остальной, не-
соизмеримо большей части страны являлись танский дом и те из
цзедуши, которые полностью либо почти полностью порвали с Та-
нами и становились всемогущими правителями соответствующих
регионов периферии. Первому приходилось чем дальше, тем чаще
и отчаянней отстаивать свои притязания на власть в пределах всей
страны, включая владения, контролировавшиеся повстанцами, а
также находившиеся в руках отложившихся генерал-губернаторов.
Последних же становилось все больше, а их позиции в дистанциро-
вании и обособлении от Танов крепли, что самым непосредствен-
ным образом, хотя иной раз и весьма замысловато, сказывалось и
181
на повстанческой государственности и ее территориальных грани-
цах.
Руководители Великой Ци, похоже, не намеревались ломать
прежнюю административно-территориальную структуру Средин-
ного государства (точно так же, как и административную струк-
туру в ее центральных звеньях); должно статься, это, по их за-
мыслу, могло помочь придать большую легитимность власти и де-
яниям Великой Ци. Чисто практически же не создавали побу-
ждений к подобной ломке, помимо разного иного., крайняя узость
и нестабильность территориальной базы повстанческой государ-
ственности. Во всяком случае, каких-либо признаков отказа вер-
хушки Великой Ци от принципов или от номенклатуры существо-
вавшего к началу 880-х годов районирования страны в источниках
не обнаружено. Так что на сей раз восставшие не прибегали к та-
кому нередко использовавшемуся в подобных ситуациях и в Китае,
и в других странах средневекового мира средству самоутвержде-
ния повстанческой власти и ее руководства, как переименование
административно-территориальных единиц24. Не изменилась и но-
менклатура соответствующих служебных постов, будь то руковод-
ство областей, округов или генерал-губернаторств. Так, к примеру,
начальник столичного округа (им стал Ван Фань) по-прежнему
именовался цзинчжаоинь, а Восточной столицы (Лояна) —Ду иду
люшоу (им был Лю Юньчжан) и т. д.
Кроме Чанъани и Лояна, а также окрестных владений в се-
редине января 881 г. боевые повстанческие дружины контроли-
ровали полностью или частично территорию некоторых приле-
гающих с востока областей в пределах современных провинций
Шэньси, Шаньси и Хэнань: Хуачжоу (Хуасянь), Тунчжоу (Дали),
Шанчжоу (Шансянь) и др. Вскоре к Великой Ци перешли, пусть,
судя по всему, лишь номинально, да и то очень ненадолго, не-
сколько генерал-губернаторств — перешли отнюдь не в результате
военных действий, а совсем иначе. Так, Хуан Чао уже после инау-
гурации «издал императорский [декрет] с призывом к [Чжугэ] Шу-
ану явиться с повинной, и Шу ан добровольно подчинился» [96,
цз. 1, с. 17056]. А находился последний к тому времени во главе
генерал-губернаторства Сясуй, располагавшегося северней Чанъ-
ани.
Может возникнуть вопрос: а почему, собственно, именно к
Чжугэ Шуану, к нему — первому из числа цзедуши счел Хуан Чао
182
возможным и необходимым обратиться с призывом «явиться с по-
винной»? Не принял ли при этом в расчет верховный повстанче-
ский предводитель совсем недавние довольно причудливые пери-
петии в судьбе человека—весьма типичного для той поры поли-
тического перекати-поле? Ведь речь идет об активном участнике
«бунта» Пан Сюня, командовавшем одним из повстанческих отря-
дов, а после поражения восстания во главе ста с лишним своих
сотоварищей перешедшем к карателям, поощренном за это долж-
ностью областного начальника, замеченном императором Ли Сюа-
нем и снискавшем у последнего особое доверие, так что удосто-
ился весьма деликатного задания склонить на сторону властей
Ван Сяньчжи. Хотя поручение это Чжугэ Шу ан выполнить не
смог, двор не оставил его милостями, дав дослужиться до генерал-
губернатора. А когда ведомые Хуан Чао и Шан Жаном дру-
жины «разбойников» уже подступали к Чанъани, Чжугэ Шу-
ану вручили предписание возглавить военно-оборонительные ме-
роприятия в Лияне — одном из стратегически важных пунктов в
Гуаньчжуне25. Но только-только успев добраться до указанного
места назначения, он получил сообщение, что вслед за Восточной
столицей пала и Западная, а императорский двор обратился в бег-
ство, и тогда ощутил себя Чжугэ Шу ан потерявшим почву под
ногами. Однако довольно быстро, хотя, как ему самому показа-
лось, по размышлении весьма зрелом, он «учуял, что разбойники
пребывают в силе». Догадывался либо, может быть, даже каким-
то образом узнал обо всем этом Хуан Чао или же действовал на-
обум, вслепую, — неведомо. Но цели своей он достиг-таки: через
Чжу Вэня, доставившего в Лиян декрет императора Великой Ци,
Чжугэ Шуан уже 20 января 881 г. уведомил верховного главу
повстанческой администрации о согласии тотчас же принять сто-
рону последнего, а совсем скоро Хуан Чао назначил его хэянским
генерал-губернатором. Другое дело, что уже в апреле того же
года, как только повстанцев начали преследовать крупные воен-
ные неудачи, Чжугэ Шуан вновь переметнулся к Танам [42, цз.9,
с. 15492; цз. 187, с. 16766; 93, цз.254, с.8242, 8249; 96, цз. 1, с. 17056;
100, цз. 336, с. 3968]26.
Так или иначе, налицо конкретное свидетельство употребле-
ния руководством Великой Ци прежних понятий и обозначений
административно-территориального деления страны. Такие поня-
тия и обозначения сохранились еще по меныпей мере за шестью
183
генерал-губернаторствами, входившими, как полагала верхушка
повстанческой государственности, в ее владения: Биньнин, Вэй-
бэй, Пинлу, Хэчжун, Чжунъу и Эюэ. Считала она их «своими» на
том основании, что назначенные ранее танским двором во главе их
Чжэн Тянь, Ван Цзинъу, Ван Чунжун (?-887), Чжоу Цзи и другие
в разное время, начиная с середины января 881 г., заявили, подобно
Чжугэ Шуану, будто приняли сторону Великой Ци. Какие кон-
кретные обстоятельства побуждали каждого из поименованных
цзедуши решиться на это, какими мотивами они руководствова-
лись, идя на такой шаг, чего на деле стоили их заявления, подробно
речь по сему поводу еще пойдет. Здесь же, несколько опережая
события, стоит лишь заметить, что никаких сколько-то значимых
действий на пользу Великой Ци ни один из перечисленных цзедуши
не совершал. Зато как только возникала надобность в поддержке
с их стороны той или иной акции повстанческого руководства, не-
медленно выявлялась подлинная цена их заверений в лояльности
к Великой Ци. Словом, налицо нечто такое, что сплошь да рядом
могли позволить себе многие генерал-губернаторы и по отношению
к дому Тан. Вот одно типичное свидетельство тому: когда на ру-
беже января и февраля 881 г. Хуан Чао через своего посланца
обратился к Ван Чунжуну за воинским подкреплением (к тому же
очень небольшим), хэчжунский генерал-губернатор не только от-
ветил отказом, но и повелел казнить эмиссара Великой Ци [93,
цз.254, с.8244].
Есть, впрочем, исключение, пусть, похоже, о дно-единственное.
Имеется в виду Ван Мэй (?- 881), которого Хуан Чао удостоил
назначения главой генерал-губернаторства Биньнин. За что и как
он снискал такую честь, ни письменные, ни эпиграфические ма-
териалы не сообщают. В сведениях источников о предшествую-
щих перипетиях «великой смуты» данное имя ни разу не встре-
чается, а упоминается оно — в первый и последний раз — в связи
с обстоятельствами... его гибели. Насколько можно судить по
очень скупым и разноречивым известиям «Всепроницающего зер-
цала» и «Новой истории Тан» [42, цз. 9, с. 15492; цз. 224(2), с. 17014;
93, цз.254, с. 8249], речь идет об одном из повстанческих коман-
диров, которого Хуан Чао вскоре по овладении Чанъанью отря-
дил в поход дальностью 300 ли, чтобы захватить администра-
тивный центр Биньнинского генерал-губернаторства, Биньчжоу
(Биньсянь, пров.Шэньси). Когда же поставленная цель была до-
184
стигнута, верховный правитель Великой Ци, вероятно, в знак при-
знания данной заслуги Ван Мэя, назначил его тамошним цзедуши.
Между тем должность эта не являлась вакантной: волею танского
двора ее занимал некий Ли Цуньли,— а значит, возникли основа-
ния и повод для конфликта. Сколько-нибудь конкретных сведений
о деятельность Ван Мэя на указанном посту нет, да и оказалась
она слишком недолговременной, чтобы можно было свершить что-
либо большое и существенное для Великой Ци: уже 2 мая 881 г.
Ван Мэй погиб, и виновником его смерти стал тезка погибшего,
местный военный чин Чжу Мэй (?—881), должно статься, вступив-
шийся таким образом за честь танского двора и его ставленника
в роли биньнинского генерал-губернатора (см. [387, с. 172-173]).
А учинив расправу над «самозванным цзедуши», Чжу Мэй неме-
дленно двинулся во главе своего боевого формирования к Чанъ-
ани, дабы помочь отвоевать ее у «разбойников» [42, цз.224(2),
с. 17014]. Этими сведениями, заключающими информацию о судьбе
Ван Мэя, источники как бы дают понять, что последний являлся
среди повстанцев персоной столь же надежной и деятельной, ка-
ким в своем стане был его тезка Чжу Мэй. Так или иначе, налицо
тот, по-видимому, единственный случай, когда главным должност-
ным лицом в одном из территориально-административных звеньев
на периферии Великой Ци стал выходец не из танских чиновни-
чьих кругов, а из повстанческой среды. Но, что примечательно,
этот единственный оказался обреченным на скорую погибель.
Из общего числа почти 400 областей и округов Танского Ки-
тая в границы территории Великой Ци, по некоторым подсче-
там (см., напр. [377, с.73]), входило лишь около 20 областей
в средней части нынешней Шэньси, на юге Шаньси, в центре и
на севере Хэнани. Правда, в этих пределах находились главные
административно-политические средоточия страны — Западная и
Восточные столицы с их округами, что крайне важно само по себе
и определило многое в содержании и остроте военно-политических
перипетий в связи с «великой смутой», в общем развитии ситуации
в Срединном государстве.
При всей их скудости, изложенные в данном разделе сведения
служат основанием констатировать, что высшее руководство Ве-
ликой Ци отнюдь не ограничивало свою деятельность только пре-
делами Чанъани и Лояна, а также их округи. Кое-что, пусть,
по всей видимости, немного, замышлялось и удавалось предпри-
185
нимать и на местах. Об этом свидетельствует приводившееся ра-
нее упоминание относительно инспекционной поездки Пи Жисю по
периферии Великой Ци. Что же касается комплектования упра-
вленческих органов вне Чанъани и Лояна, а также их округов,
то оно осуществлялось (как, собственно, и в центре) стародав-
ним, привычным в Китае с древности методом назначения из сто-
лиц, произволением верховного правителя и высших должностных
лиц.
Вместе с тем, как явствует из свидетельств современников,
пространство, в рамках которого подчинявшиеся Великой Ци бо-
евые формирования вели военные действия и могли в течение
какого-то срока реально контролировать, было шире пределов, в
которых локализовались периферийные органы повстанческой ад-
министрации. Среди примеров тому — наличие вплоть до весны
884 г. весьма активного «мятежного» очага на территории генерал-
губернаторства Эюэ. Об этом «гнезде разбойников» известно со-
всем немного и только из одного источника — официального сооб-
щения Чхве Чхи Вона [120, цз.5, с. 35-36]; оттого, по всей веро-
ятности, оно в литературе о «великой смуте» конца IX — начала
X в. и не учитывается обычно как фрагмент крестьянской войны,
а предводитель данного «гнезда разбойников» Чэн Лингуй не фи-
гурирует в числе ее действующих лиц27. Между тем речь идет
об эпизоде довольно масштабном. Ведь под водительством Чэн
Лингуя насчитывалось 40 тыс. пехотинцев, а также 7 тыс. всад-
ников [120, цз.5, с.35]. У Чхве Чхи Вона нет сколько-то опреде-
ленных «разметок» хронологических координат боевых действий
этого, как видно, крупного повстанческого формирования. Во вся-
ком случае, неведомо, когда образовалось данное «гнездо». Но
автор-силланец сообщает, что начинали Чэн Лингуй и его сорат-
ники при «подстрекательстве Хуан Чао», в свое время помогли по-
следнему завладеть горным проходом-заставой Тунгуань, и глава
Великой Ци вверил Чэн Лингую оборону этого ключевого военно-
административного пункта. Потом — вот только неясно, когда
именно, — зона их активности передвинулась в юго-восточном на-
правлении. Дало ли о себе знать в этом перемещении «подстрека-
тельство Хуан Чао» или же, что вероятнее, то был вынужденный
отход, неизвестно. По словам Чхве Чхи Вона, они и там «повсе-
местно жгли и грабили», особенно в восточно-хубэйских областях
Цичжоу (Цичунь) и Хуанчжоу (Хуанган), прежде чем на терри-
186
тории уже другого генерал-губернаторства, Хуайнань, в области
Чучжоу (Хуайань, пров. Цзянсу), весной 882 г. оказались при-
нужденными «замириться». Так или иначе, сведений о каких-
либо атрибутах административно-территориальной принадлежно-
сти этой зоны к Великой Ци ни у Чхве Чхи Вона, ни в других
источниках нет.
Первые политические акции
руководства Великой Ци
С воцарением Хуан Чао как своего Сына Неба и с провозгла-
шением Великой Ци рядовая повстанческая масса связывала наде-
жды на улучшение положения «малого люда». Между тем осво-
ение информации, заключенной во всевозможных источниках, а
также в литературе по теме, убеждает: в том, что касается по-
литической, административной, хозяйственной, правовой и других
не связанных напрямую с военными действиями сфер функциони-
рования «верхов» Великой Ци, даже о Хуан Чао и Шан Жане,
не говоря уже о фигурах меньшего «калибра», какая-либо кон-
кретика, за крайне немногими исключениями, остается почти не-
ведомой. Неизвестно, например, каким образом решались либо
если не решались, то предполагалось решать столь повседневно
насущные проблемы и задачи, как пополнение и формирование
повстанческого войска, обеспечение его — без или помимо приме-
нения экстраординарных мер--вооружением, довольствием и фу-
ражом. Или: предусматривались ли какие-то налоги, а может
быть, другие сборы на контролировавшейся Великой Ци терри-
тории? Возникает в данной связи немало и других вопросов ка-
сательно практической деятельности повстанческого руководства
после провозглашения им своей государственности, ответить на ко-
торые крайне трудно или даже совсем невозможно главным обра-
зом вследствие скудости и отрывочности, а нередко и неадекват-
ности сведений на сей счет, имеющихся в сохранившихся до нас
источниках.
Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что и в данном
отношении медиевист-синолог находится тем не хменее ощутимо в
более благоприятном положении, нежели исследователи подобного
рода явлений и событий, происходивших в других странах в столь
далекие времена: доступных ему материалов фактов и наблюде-
187
ний относительно этих вопросов и сюжетов все же побольше. Не
раз отмечавшиеся выше причины и обстоятельства, вызвавшие к
жизни преимущества источникового и источниковедческого осна-
щения научных разысканий по истории крестьянских войн и вос-
станий в Китае средних веков, способны дать о себе знать и в осво-
ении тематики, связанной с социально-политическими проблемами
жизни повстанческой государственности Великая Ци.
Вместе с тем нельзя не считаться с реальными масштабами и
содержанием деятельности верхушки народного движения, проис-
ходившего одиннадцать столетий назад. И дело тут не только в
кратковременности такой деятельности: просуществовала Вели-
кая Ци, и то большей частью лишь номинально, всего-навсего три
с половиной года, причем от начала до конца — в условиях экстре-
мальных, донельзя насыщенных перипетиями вооруженного про-
тивоборства с враждебным ей лагерем. Не принимать данное об-
стоятельство во внимание, разумеется, нельзя, но гораздо важнее
учитывать, что в рассматриваемом отношении, как и едва ли не
во всех других, «ресурс» и «потолок» народного повстанческого
движения 874-901 гг. не могли быть такими же, как, допустим, у
крестьянских войн в Китае второй четверти XVII в. или тем паче
третьей четверти XIX в. Так, свершенное на этом поприще тайпи-
нами являет собою одну из самых высоких вершин государственно-
политического творчества в мировой истории народных повстан-
ческих движений средних веков и нового времени [159, с. 219], и
можно со всей определенностью констатировать: по сравнению
с достигнутым в этом отношении в стержневом — тайпинском —
звене крестьянской войны 50-70-х годов XIX в., как и с управлен-
ческими структурами в Небесном государстве великого благоден-
ствия, соответствующие «параметры» движения 874-901 гг. пред-
стают ущербными, примитивными, да и просто менее отчетливо
выраженными, менее объемными. Иначе говоря, изначальная со-
вокупность сведений на сей счет в источниках о «великой смуте»
конца IX в. и не могла не быть заметно скудней. И все же если
нам сейчас крайне мало ведомо, что и как конкретно тогда-то и
тогда-то в каком-либо звене Великой Ци намечалось или реально
предпринималось, то это отнюдь не значит, будто ничто не пред-
полагалось, не замышлялось и не вершилось. Словом, отдельные
контуры практической политики высшего руководства крестьян-
ской войны 874-901 гг. воспроизвести можно.
188
Общие целевые ориентиры и установки предводителей кре-
стьянской войны, обозначившиеся и заявленные еще до провозгла-
шения Великой Ци, теперь начали воплощаться на практике. Это
прежде всего воинствующее неприятие Танской династии и обрете-
ние Хуан Чао императорского титула, прочих атрибутов, регалий
и аксессуаров носителя верховной власти в Поднебесной, предпри-
нятые повстанческим руководством шаги по созданию своих ад-
министративных структур — все это в совокупности стало само по
себе не просто знаком, но и реальными актами антитанской напра-
вленности. Равно как отразило и закрепило такую направленность
политики повстанческой верхушки и двуединое смысловое значе-
ние наименования династии, основателем которой являлся Хуан
Чао.
Об общей направленности и характере социально-политических
устремлений и действий повстанческого руководства могут дать
конкретное представление и различного рода акции, предпринятые
им буквально в первые же часы и дни после овладения Чанъанью,
т.е. еще до провозглашения Великой Ци. Среди таких акций — и
агитационно-пропагандистские. Например, Шан Жан, по сведе-
ниям официальных хронистов, тотчас по вступлении повстанче-
ского войска в главную столицу страны «многажды растолковы-
вал: “Выступая с оружием в руках, был государь Хуан родом из
простого люда, и он не чета царствующему дому Ли, к вам не-
милосердному. Да станете вы жить-поживать в благополучии и
ничего не страшась!”» [42, цз.225(3), с. 17029; 93, цз.254, с. 8240;
95, цз. 200(2), с. 15408].
Итак, в «растолкованиях» второго — вслед за Хуан Чао — лица
в тогдашнем верховном повстанческом руководстве открыто и не-
двусмысленно провозглашалась как антитанская нацеленность по-
встанческого движения, чего не было ни в воззвании Ван Сяньчжи
от февраля 875 г., ни в последующих установочных высказываниях
зачинателя и первого главного вожака крестьянской войны, так и
ориентация на обеспечение «простому люду» возможности жить
отныне в благополучии и спокойствии. Тем самым в канун провоз-
глашения повстанческой государственности получал еще раз под-
тверждение брошенный высшими предводителями восставших вы-
зов Небу.
Источники дают понять, каким именно образом и кому «растол-
ковывал» все это Шан Жан: и на стихийно возникавших либо учи-
189
нявшихся по его команде митингах, в частности, «на рынках», «на
торговых улицах», т. е. в местах, где обычно скапливалось много
народу [95, цз.200(2), с. 15408; 103, цз.1, с.5], и, как можно пред-
положить, отталкиваясь от глухого упоминания во «Всепроница-
ющем зерцале» [93, цз. 254, с. 8240], посредством оформленных как
воззвания и предписания листовок, прокламаций либо подобных
им документов, к которым повстанческие вожаки прибегали для
агитационно-пропагандистских целей еще на самой ранней стадии
крестьянской войны. Так же глухо конкретизируется в источни-
ках и «адрес» подобных «растолкований»: у Цянь И упоминаются
«люди на рынках», а судя по зачину воззваний Шан Жана, предна-
значались они вообще для «простого люда», выходцем из которого
представлен в них Хуан Чао. В данном предположении позволяют
утвердиться сведения этих же источников о том, какими акциями
предварялась и сопровождалась такая агитация: «Встречаясь с
бедным людом, разбойники раздавали ему деньги и шелка», а по-
ступали они подобным образом «сплошь да рядом» [42, цз. 225(3),
с. 17029; 93, цз.254, с. 8240; 103, цз. 1, с. 5]. Речь здесь идет об од-
ной, притом из числа самых примитивных форм реализации идеи
имущественного равенства, декларированной впервые в воззвании
Ван Сяньчжи от февраля 875 г. и затем еще не раз прокламиро-
вавшейся руководством крестьянской войны. Вообще же говоря,
нам сейчас, как уже отмечалось, неведомо, что и как конкретно
определяла в вопросе об имущественном поравнении повстанче-
ская верхушка во главе с Хуан Чао, а до него — Ван Сяньчжи и
имелись ли в ее среде и раньше, и с провозглашением Великой Ци
какие-то различные мнения, а может статься, и разногласия по
сему поводу28.
В общем можно констатировать: да, обращенный против «цар-
ствующего дома Ли» и олицетворенного им строя социальной
жизни острокритический пафос и в данном случае налицо, однако
хотя бы что-то конструктивное и конкретное о методах и сред-
ствах для достижения заявленной в «растолкованиях» Шан Жана
цели—добиваться, чтобы «простой люд» мог «жить-поживать в
благополучии и ничего не страшась» — опять-таки не сказано. Не
сказано даже устами столь крупной фигуры в руководстве кре-
стьянской войны и в столь важный и ответственный момент ~
буквально накануне провозглашения повстанческой государствен-
ности. И воистину сам собой напрашивается вопрос, в данном кон-
190
тексте — определенно риторического свойства: это — от реального
отсутствия таких методов и средств в арсенале Хуан Чао и его ко-
манды? Или же только от неумения сформулировать и преподать
(«растолковать») «простому люду» то, что в арсенале этом все же
имелось? Или и от того и от другого?
Остается без ответа и вопрос об отношении руководства Вели-
кой Ци, его позиции касательно таких, например, фактов, которые
наблюдались в деревнях на контролировавшейся повстанцами тер-
ритории и о которых сообщается преимущественно в частных ис-
точниках (включая литературно-художественные произведения),
хотя изредка— и в официальных (в том числе в нормативных исто-
риях). Имеются в виду не только нередкие случаи, когда, по
образному определению современника «великой смуты», буддий-
ского монаха, литератора и художника Гуань-сю (832-912), «повсе-
местно в любом и каждом из богатых домов [букв.: «где имеются
золото и белоснежная яшма»] превращали в пепел находившиеся
в [их] женских половинах украшенные резьбой ритуальные чаши
из бамбука» [18, цз.22. с. 47]. Крестьяне-повстанцы предприни-
мали отдельные попытки завладеть зерном и прочей земледельче-
ской продукцией, а также жилыми и хозяйственными строениями
и даже иной раз землей сельских богатеев. Едва ли не во всех
случаях налицо как бы ориентация на явочный захват имущества.
Например, Чжэн Тянь в одном из документов уведомлял, что «раз-
бойники» у деревенских тузов «то тут, то там отбирают землю и
усадьбы, забирают из имущества все, что под руку попадается», и
это было уже после провозглашения Великой Ци и не где-нибудь,
а в пристоличной округе [95, цз. 178, с. 15191; 100, цз.416, с. 4961].
Об аналогичном случае, но как типичном рассказывается в упоми-
навшейся ранее поэме Вэй Чжуана «Плач по жене из дома Цинь»:
описываются злоключения сельского магната из-под Лояна, чье
достояние, исчислявшееся ни много ни мало 20 тыс. му тучной
земли, более тысячи амбаров с зерном, свыше 100 тыс. сунду-
ков и коробов с утварью и прочим имуществом, оказалось в руках
восставших29, а сам богатей вместе с многими ему подобными был
вынужден искать пристанище в горах и влачить полуголодное су-
ществование. В стихотворении того же автора «881 год» («Синьчоу
нянь») упомянуто, как в чанъаньском округе у богатеев «нивы и
сады утратили блеск» [9, с. 26, 108-109]. Сходный мотив звучит
также в стихотворении Пэй Юэ «В пути слышал о разбойниках»
191
[12, цз.295, с. 1506]. Словом, по всему судя, были тогда те, кто
устами таких земельных магнатов и одновременно государствен-
ных мужей, как, например, Ли Цзинъин, внук являвшегося в пер-
вой половине 840-х годов цзайсяном Ли Дэюя, на исходе IX в.,
имея в виду не только свои собственные родовые имения в лоян-
ской округе, «в гневе и резком тоне» вопрошал: «Кто после того,
как Хуан Чао потерпел поражение, возродит усадьбы и водоемы?!»
[96, цз.60, с. 17437].
Малочисленность и, как правило, информативная скудость по-
добных сведений не случайны, и налицо не изъян Источниковой
базы: эпизодов с захватом явочным порядком повстанцами част-
нособственнической, а тем более казенной земли в реальной дей-
ствительности было, скорее всего, совсем не много: эксплуатация,
гнет и притеснения обычно персонифицировались в представлении
китайских крестьян прежде и больше всего не с «сельскими во-
ротилами», «тузами», «верховодами», а с должностными лицами
государства на местах и в центре — чиновниками-зложелателями
и лиходеями.
Одним из первых, если не самым первым актом главы Великой
Ци после указа об амнистии явилось уже упоминавшееся возвещен-
ное специальным декретом отстранение от государственных постов
всех танских чиновников, обладавших третьим и более высокими
(первым и вторым) рангами [86, цз. 1, с.6; 93, цз.254, с.8241; 95,
цз. 200(2), с. 154O8]30. Имелись в виду главные должностные лица
в столицах и на местах (в областях и выше), наделенные наиболь-
шим объемом полномочий и соответствующими титулами знатно-
сти. Зато всем чиновникам четвертого ранга и ниже, т.е. их аб-
солютному большинству, ^надлежало оставаться на своих местах
как в центральной, так и в периферийной администрации. Налицо
одно из красноречивейших свидетельств намерений и попыток иа
практике дифференцированного отношения повстанческого руко-
водства к различным категориям, группам и отдельным предста-
вителям правящего класса — отношения, которое сплошь да ря-
дом давало о себе знать и раньше применительно к тем или иным
конкретным гражданским либо военным должностным лицам, но
теперь обрело характер и масштаб социально-политической уста-
новки. И совсем не уместны здесь оказались бы упреки, а тем
паче обвинения Хуан Чао и его ближайших соратников в некоей не-
четкости и непоследовательности классовой позиции, проявленные
192
тотчас после провозглашения своей верховной власти в Срединном
государстве, на высшем витке крестьянской войны.
Как бы то ни было, объявленные в императорском декрете Хуан
Чао меры диктовались необходимостью обеспечить кадровое осна-
щение администрации Великой Ци, что не могло стать достижи-
мым без привлечения профессионального чиновничества. Столь
же очевидно, что ресурсы для этого в Чанъани имелись, а вовсе
не перевелись после появления в главной столице страны новой,
повстанческой, власти, хотя некоторые источники и утверждают
обратное [42, цз. 225(3), с. 17030; 86, цз. 1, с. 6]. Мало того, персонал
администрации Великой Ци уже изначально включал в себя даже
несколько должностных лиц, имевших третий ранг и выше (Лю
Юньчжан, Чжан Чжифан, Пэй Во и Цуй Цю), и путь туда отнюдь
не был перекрыт для подобных лиц и в дальнейшем. Судя по изве-
стиям «Старой истории Тан», «Совершенного зерцала дворцовых
библиотек» и «Всепроницающего зерцала», Хуан Чао, стремясь
ангажировать таких людей, направлял к ним своих эмиссаров с
грамотами об объявленной 16 января 881 г. амнистии [93, цз.254,
с.8242; 95, цз. 184, с. 15231; 100, цз. 374, с. 4454]. Все это, надо ска-
зать, не осталось незамеченным, и некоторые обладатели высших
служебных рангов оказались не прочь воспользоваться предоста-
влявшейся возможностью. Другое дело, каким мотивам и пово-
дам каждый из них в данном случае следовал. Уже приводив-
шиеся примеры с Чжан Чжифаном, Лю Юньчжаном, другие, о
которых речь еще пойдет, способны — каждый — сказать сами за
себя.
Так или иначе, но изложенное в данном и предыдущих раз-
делах способно достаточно выразительно засвидетельствовать: в
пределах своих представлений на сей счет руководство Великой
Ци на протяжении первых дней и недель декларировало и стреми-
лось воплотить в жизнь немало необходимого и возможного для
формирования повстанческой государственности, и делало оно это
с убеждением и упованием на долговременное, если не на вечное,
ее существование, а, конечно же, не руководствуясь ощущением,
что уготовано Великой Ци продержаться столь малый срок, ка-
кой ей реально выпал. Да, что-то из намечавшегося Хуан Чао и
его команда сделать не успевали и оставляли на потом, что-то не
умели или не смогли, а причин тому в ситуации столь масштабной
и ожесточенной войны было предостаточно.
193
Вершины «треугольника» сдвинулись
Естествен вопрос: а как и в чем поистине триумфальные успехи
повстанцев — овладение Восточной и Западной столицами, выдво-
рение танского императорского двора на юго-западную оконеч-
ность страны, провозглашение Хуан Чао и его сподвижниками
своей государственности — отозвались в противостоящем лагере,
какое действие возымели там?
Не раз упоминавшийся выше метафорический треугольник:
танский дом—генерал-губернаторы — повстанческий лагерь, из-
начально, с зачина крестьянской войны, т.е. с середины 870-х го-
дов, оказался на поверку фигурой весьма подвижной. Его «верши-
ны» соотносились между собой по ходу сложных перипетий «ве-
ликой смуты» крайне неравномерно, а главной доминантой такой
их взаимной подвижности едва ли не всегда выступал повстан-
ческий лагерь, следующей — генерал-губернаторы и лишь послед-
ней— танский двор. Несомненно, наиболее отчетливо это дало о
себе знать на стыке 880-881 гг. и в ближайшие затем месяцы.
Именно тогда наступил самый драматический на всем протяже-
нии крестьянской войны момент во взаимоотношениях Танов и цзе-
души. Но, как это ни парадоксально, по-своему драматичным, и
притом ничуть не в меньшей степени, оказался указанный момент
и во взаимоотношениях повстанческого лагеря и цзедуши.
И до той поры упомянутый треугольник уже представлял со-
бой обычно фигуру весьма замысловатую: все его «углы» были
острыми и причудливо обращены друг против друга. По мере
того как разгоралось и подступало к узловым административно-
политическим центрам империи пламя крестьянской войны,
власть Танов все явственнее клонилась к упадку, но зато цзедуши
один за другим стали откровенней обнаруживать свои сепаратист-
ские вожделения, в основе которых лежал феодальный социально-
политический эгоизм. Среди особо «отличавшихся» таким образом
действий были, например, главы северных генерал-губернаторств
Вэйбо, Чэндэ и Л улун, фактически узурпировавшие право переда-
вать свои должности по наследству. Словом, с полным на то осно-
ванием писал на исходе XVIII в. видный исследователь китайской
истории и историописания Чжао И: «Поднебесная вся оказалась
расчлененной между генерал-губернаторами» [112, цз.20, с. 389].
Многие из цзедуши, движимые такого рода устремлениями, чаще и
194
упорней пытались теперь воспользоваться острокритическим поло-
жением, в котором оказалась центральная императорская власть,
и, открыв своего рода второй внутренний фронт, отвлекали на себя
ее (а равно и остававшихся верными ей цзедуши) внимание, силы
и средства. Имея в виду именно подобные явления, Чхве Чхи Вон
прямо писал о «подмоге для Хуан Чао извне» [120, цз. 11, с. 94,
100].
Столь резкое обострение раздоров в противоборствующем стане
объективно благоприятствовало восставшим и, в частности, суще-
ственно облегчило им возвращение, по завершении Южного по-
хода 878-879 гг., в междуречье Хуайхэ — Хуанхэ, а затем, ближе
к концу 880 г., стремительный выход на подступы к пристолич-
ной зоне. Налицо едва ли не красноречивейшее свидетельство
того, что цель, которая изначально ставилась перед институтом
цзедуши, — всемерно заслонять «центр» от каких бы то ни было
угроз и злоключений, внешних или внутренних, — в самый что ни
на есть ответственный для танской монархии момент оказалась
не достигнутой; мало того, цзедуши не просто не оправдали свое
предназначение, но, напротив, сами сплошь да рядом поступали
вопреки ему.
Спору нет, генерал-губернаторы, искренне руководствуясь либо
всего-навсего прикрываясь традиционным для подобных случаев
девизом, облекавшимся с глубокой древности в формулу «усерд-
ствовать во имя спасения трона» (цинь ван), не одни, так другие
осуществляли многажды широкие и энергичные меры по подавле-
нию восставших даже самостоятельно, исключительно собствен-
ными силами, и примеры тому выше уже приводились. Впро-
чем, поступали они подобным образом лишь, как правило, в си-
туации, когда угроза со стороны «мятежной черни» нависала не-
посредственно над подвластными им территориями, а, что при-
мечательно, центральная власть даже в таких случаях считала
себя обязанной в благодарность отмечать заслуги цзедуши теми
или иными поощрениями. Боевые карательные кампании про-
тив дружин Ван Сяньчжи и Хуан Чао, как до этого — против не-
посредственных предшественников последних — Цю Фу или Пан
Сюня, отдельные цзедуши предпринимали и во взаимодействии
либо даже вкупе с правительственным воинством, при верховен-
стве (хотя бы сплошь да рядом и номинальном) императорского
двора, по отношению к которому обычно держали себя в выс-
195
шей степени независимо. В общей сложности свыше двух десят-
ков генерал-губернаторов непосредственно подвизались на этом по-
прище, немало их и возвышалось над другими именно благодаря
своим деяниям по «укрощению разбойников». Среди них — Ван
Цзинъу, Ван Чунжун, Ван Чуцунь, Гао Пянь, Дун Чан, Дунфан
Куй, Ли Кэюн, Ли Сыгун, Ли Сысяо, Ли Фу, Тоба Сыгун, Цянь
Лю, Чжоу Бао, Чжу Цзю, Чжэн Тянь, Чэнь Цзинсюань, Ши Пу,
Ян Шоулян и др. [295, с. 171—193]. Иными словами, в архиэкстре-
мальной ситуации, порожденной народным движением во главе с
Ван Сяньчжи и Хуан Чао, обе враждующие силы в противостояв-
шем ему стане порой словно забывали о своих извечных распрях,
демонстрируя таким образом, пусть изредка, способность даже
раздираемого внутренними коллизиями господствующего класса
самоконсолидироваться в интересах отражения угрожавшей ему
опасности.
При дворе в Южной столице данная тенденция имела привер-
женцев. К их числу можно отнести фактически задававшего тогда
тон на танском Олимпе Тянь Линцзы — «отца-батюшки», как про-
должал называть его император Ли Сюань. Лидер группировки
евнухов-царедворцев пытался самыми различными способами до-
биваться сосредоточения усилий всех и вся, заинтересованных в
устранении нависшей над «верхами» угрозы со стороны Великой
Ци, стремился в первую очередь искать и находить всевозможные
пути и средства к объединению под началом танского дома ре-
гулярных и иррегулярных вооруженных формирований цзедуши,
а также периферийных «хозяев жизни» рангом-двумя ниже, вел
дело к созданию с той же целью военного союза с иноземцами
(«четырьмя варварами»), прежде всего с шато и тангутами (дан-
сянами); наряду с этим Тянь Линцзы полагал необходимым при-
бегать и к другим приемам («прельщения», предоставления «ав-
густейших милостей» и т.п.) для морально-психологического воз-
действия на повстанцев, прежде всего их вожаков.
Вместе с тем, явно вразрез с такой тенденцией и весьма ощу-
тимо усложняя практически ее реализацию, учащались вооружен-
ные выступления генерал-губернаторов против центральной тан-
ской администрации. Показательно, что как раз на 15-летнее (873—
888) царствование Ли Сюаня — того самого, при котором вспых-
нула крестьянская война и произошли важнейшие ее события,—
приходится треть, если не больше, общего за всю двухвековую
196
историю института танских цзедуши числа генерал-губернаторов,
учинявших антиправительственные акции, и почти четверть (53 из
219) таких акций. На протяжении 16-летнего (888-904) царствова-
ния следующего танского императора, Ли Е, при котором отнюдь
не сразу смолкли раскаты крестьянской войны, произошли еще
23 подобные акции [295, с. 72-74. 225-227] — цифра сама по себе
тоже внушительная, и если она все же уступает более чем вдвое
«показателю» предыдущего пятнадцатилетия, то отнюдь не вслед-
ствие возросшей лояльности цзедуши к Танам: скорее, налицо
один из симптомов дальнейшего, притом крайне резкого, обесси-
ления центральной власти, а в связи с этим также перемещения
центра тяжести военно-политических коллизий на уровне «верхов»
непосредственно в стан цзедуши. Как бы то ни было, по размаху
и глубине столкновений между генерал-губернаторами и Танской
династией отрезок времени, охватывающий последнюю четверть
IX — самые первые годы X в., вполне сопоставим с бурной поло-
сой военно-феодальных распрей 50-80-х годов VIII в.; к тому же в
обоих случаях не обошлось без активного вмешательства извне,
со стороны верхушки иноземцев. Разница тут, пожалуй, в том
лишь, что выступления генерал-губернаторов при Ли Сюане и Ли
Е происходили много чаще, и хотя уступали таким, как мятеж Ань
Лушаня — Ши Сымина 755-763 гг., своими масштабами, но зато
превзошли их деструктивными последствиями для Танов, а если
об этих выступлениях известно несоизмеримо меньше, то главным
образом потому, что крестьянская война и все непосредственно с
нею связанное оставили их в представлениях современников и по-
томков основательно затененными.
Нельзя сказать, будто высшая танская администрация лишь
апатично и бесстрастно взирала на происходящее и ничего не
предпринимала, чтобы положить конец подобным явлениям либо
хотя бы поставить предел им. Донельзя зарвавшихся генерал-
губернаторов пытались разными средствами, включая вооружен-
ные, призвать к порядку, самых строптивых перебрасывали в дру-
гие районы или вообще отстраняли от должности цзедуши, их
место заступали казавшиеся императорскому двору более надеж-
ными, обычно из числа особо отличившихся в обуздании либо по-
встанцев, либо наиболее непокорных генерал-губернаторов. Но
все это были лишь не более чем потуги обреченного изнемогать,
агонизировать и, наконец, погибнуть. Сколько-нибудь ощутимых
197
перемен добиться в целом Танам не удавалось, установить жест-
кий контроль над всеми цзедуши центральная власть оказывалась
совершенно не в состоянии. Самый значительный по размаху и
напряженности разлад в стане противников крестьянской войны
наступил на рубеже 880-881 гг.
Впрочем, для полноты картины нельзя не отметить, что весьма
ощутимо усугублялся этот разлад многочисленными проявлени-
ями локального сепаратизма и на более низком, нежели генерал-
губернаторства, уровне31. То был, собственно говоря, фактор, ко-
торый давал о себе знать и раньше, но усложнять и обострять си-
туацию и в «верхах», и в стране в целом он стал особенно заметно с
весны 881 г., т.е. как раз тогда, когда начал обозначаться процесс
самоконсолидации в правящем классе перед лицом нависшей над
царствующим домом Ли смертельной угрозы.
Отнюдь не только в кругах «ранга» цзедуши (подробно об этом
ниже речь пойдет особо) не все верили в самое возможность ре-
ального возрождения всевластия Танской династии да и были за-
интересованы в этом. Проникались подобными умонастроениями
и на местах, в глубинке, преимущественно в южно- и центрально-
китайских регионах, в среде «сельских мироедов» (сян хао), «мест-
ных верховодов» (ту хао) и пр., притом нередко не гнушаясь приме-
нением вооруженных средств. Недаром те, кто учинял такие акции,
наречены в источниках «разбойниками», «бандитами», «хищника-
ми» и т. п. Именно их имели в виду, например, составители «Ста-
рой истории Пяти династий», когда писали: «Хуан Чао вломился в
врата императорских чертогов, и, словно рои пчел, поднялись раз-
бойники в [бассейнах рек] Янцзы и Ху ай [хэ]» [96, цз. 134, с. 17900].
Обращает на себя внимание территориальный размах подобных
явлений с лета—осени 881 г., когда и там, в центрально- и южно-
китайских регионах, вдали от главной арены боевых столкнове-
ний правительственного и повстанческого лагерей, стали утвер-
ждаться на местах представления о немощности центральной вла-
сти со всеми вытекающими отсюда последствиями. В источни-
ках приводятся известия о таких явлениях в пределах по меньшей
мере пяти нынешних провинций (Хубэй, Хунань, Аньхой, Цзянсу
и Чжэцзян), хотя, скорее всего, нечто подобное наблюдалось и в
других частях указанных регионов. Во всяком случае, на стыке
теперешних Хэнани и Аньхой, согласно датированному сентябрем
881 г. сообщению «Всепроницающего зерцала», произошло такого
198
рода выступление 500 тамошних жителей во главе с «учинившими
резню» Ван Сюем и его родственниками. Им удалось завладеть
областными центрами Шоучжоу (Шоусянь, пров. Аньхой) и Гуан-
чжоу (Хуанчуань, пров. Хэнань) и стать, по сути дела, их полно-
властными хозяевами [93, цз.254, с. 8256-8257]. Исподволь в дове-
рие к Ван Сюю вошли его однофамильцы братья Ван Чао (7-898)
и Ван Шэньчжи (862-925)32, именно тогда ступившие на стезю,
которая в пору воцарившегося на рубеже IX-X вв. политического
безвременья вывела их на феодально-сепаратистское поприще, где,
раздвинув границы своей активности на территории Фуцзяни, они
весьма преуспели, а в 909 г. Ван Шэньчжи основал и в течение
16 лет возглавлял царство Минь (909-945)—одно из южнокитай-
ских государственных образований периода Пяти династий и де-
сяти царств.
По сведениям второй танской нормативной истории, примерно
тогда же и чуть позже аналогичные события происходили и в гра-
ниц,ах нынешней Цзянсу: «[Императорский поезд] Си-цзуна всту-
пил в [страну] Шу... и в это время стали повсеместно собираться
и обустраиваться скопища разбойников. Лю Чжао водворился
в Чаншу, Ван Ао обосновался в Куньшань, Ван Тэн удерживал
Хуатин (Суцзян.— Г. С.), а Сун Кэфу завладел Уси» [42, цз. 186,
с. 16761]. Любое из таких «скопищ разбойников» располагало соб-
ственными вооруженными формированиями, насчитывавшими от
нескольких сотен до тысячи и более боевиков. Назывались эти
формирования «местными дружинами» (ту туань) либо «мест-
ными войсками» (ту цзюнь), а также «воинством местных дружин»
(ту туань цзюнь).
В уезде Удан — территориальном подразделении хубэйской
области Цзюньчжоу (Цзюньсянь) — весьма активно проявили себя
вооруженные отряды общей численностью несколько тысяч че-
ловек, подчиненные «сельскому верховоду Сунь Си» [42, цз. 186,
с, 16763]. А в хунаньских областях Личжоу (Лисянь) и Ланчжоу
(Чандэ) на этом порище отличился «местный верховод» Лэй Мань,
который широко привлекал в свои отряды «инородцев» [43, цз.41,
с.445; 96, цз. 17, с. 17159].
Сходная картина наблюдалась в различных областях и уездах
Чжэцзяна. Особенно высокой численностью и организованностью
отличались боевые формирования «местных верховодов» в обла-
сти Ханчжоу: в них «в каждом сходились по тысяче человек, дабы
199
оборонять родные селения» [104, цз. 1, с.3а-3б]. Наряду с ними в
«Новой истории Тан» упоминаются «разбойник Чжу Цзивэнь из
[уезда] Мао[сянь]» (Иньсянь), завладевший областью Минчжоу (к
югу от Нинбо) и ее административным центром, «разбойник Ду
Сюн из Линьхая», захвативший город Тайчжоу и одноименную
область, а равно «разбойники» Чжу Бао, уроженец уезда Юнцзя,
овладевший Вэньчжоу и его округой, и «Лу Юэ из Суйчана»-
Чучжоу (Лишуй) [42, цз.9, с. 15493]. Феодально-сепаратистская
изнанка воззваний и требований, которые исходили от упомяну-
тых «разбойников» и их присных, достаточно определенно засви-
детельствована в книге уроженца Чжэцзяна Цянь Яня [104, цз. 1,
с. За-Зб].
Костяк многих из перечисленных и подобных им боевых форми-
рований «хозяев жизни» на местах, строго говоря, сложился в раз-
ное время еще до перипетий, которыми оказался ознаменованным
рубеж 880-881 гг. Речь идет о «местных дружинах» самообороны,
создававшихся на началах феодального ополчения в качестве вспо-
могательной для регулярных армий Танов и цзедуши силы в во-
оруженном противодействии народным повстанцам, и, как уже от-
мечалось выше, они о себе дали знать, в частности, в пору Южного
похода войска Хуан Чао. Разумеется, это свое предназначение они
отнюдь не утратили в наступившей с указанного времени ситуа-
ции. Однако на первый план выдвигалась теперь другая задача:
воспользоваться тем, что внимание и силы как танского двора,
так и Великой Ци обращены едва ли не всецело на Гуаньчжунский
регион и отвлечены от центральных и южных провинций, а, сле-
довательно, налицо для «сильных мира сего» благоприятный слу-
чай разжиться чем и как только можно, а с этой целью — обрести
полное всевластие на местах в указанных провинциях. Появление
одного за другим новых иррегулярных боевых формирований рас-
сматриваемого типа — наглядный признак оживления такого рода
активности в этих провинциях. Но тем самым тылы у правитель-
ственного лагеря не просто ослабевали, они становились для него
источником непрестанных тревог и конфликтов, и сам этот ла-
герь неизбежно обессиливался. Приводившийся выше пример с
Ван Шэньчжи и его братом Ван Чао наглядно засвидетельствовал
необратимость приближавшегося конца императорской династии
Тан и воцарения политического хаоса в Срединном государстве.
Иначе говоря, если прежде создание иррегулярных военизиро-
200
ванных формирований самообороны с их руководящим ядром —
представителями низших прослоек господствующего класса на ме-
стах— было одним из проявлений внутренней консолидации про-
тивостоявшего народному повстанческому движению лагеря, слу-
жило одним из средств повышения совокупного потенциала этого
лагеря, то активизация таких формирований с середины 881 г.,
когда их вектор круто переменился, оказывалась способной поро-
ждать (по крайней мере в центрально- и южнокитайском регионах)
эффект прямо противоположный.
Умонастроения и практические действия, весьма явственно
засвидетельствовавшие как неверие в способность Танов восста-
новить свою власть и силу, так и, более того, — отсутствие заинте-
ресованности в этом исходили и от многих гражданских и военных
чинов империи, не исключая и цзедуши. Во «Всепроницающем
зерцале» под 18 апреля 881 г. приведена на сей счет весьма приме-
чательная запись: «В то время Сын Неба пребывал в [стране] Шу,
[его] декреты и статуты [оттуда] не доходили, и в Поднебесной го-
ворили, что государев двор не сможет возвратиться и воспрянуть»
[93, цз. 254, с. 8249]. Впрочем, в той же, по существу, редакции вто-
рая половина этой констатации («считалось, что государев двор
не сможет возвратиться и воспрянуть») приведена и в более ран-
нем источнике — в «Старой истории Тан» [95, цз. 178, с. 15192]. Во-
обще же это определенно не случайное и уж вовсе не единственное
тогда, да, строго говоря, и не первое такого рода суждение. По-
добные умонастроения, можно напомнить, давали о себе знать и
много раньше — например, за 5 лет до этого в случае с цзедуши
Пинлу Сун Вэем, который одновременно являлся в ту пору глав-
нокомандующим карательной экспедицией против повстанцев Ван
Сяньчжи [42, цз.225(3), с. 17027]. Еще более красноречив пример
с Лю Цзюйжуном, относящийся к началу января 880 г., когда по-
встанцы потерпели у Цзинмэня тяжелейшее поражение от воин-
ства этого шаньнаньдунского цзедуши. Последнему воистину ни-
чего не стоило тогда учинить погоню за Хуан Чао, дабы взять
того в полон, и ближайшее окружение генерал-губернатора вся-
чески побуждало его поначалу к этому. Однако Лю Цзюйжун
отмел подобного рода рекомендации, мотивируя свой отказ сле-
дующим образом: «Людей, отступившихся от царствующей ди-
настии, полным-полно. Грянули опасности и невзгоды, и [двор]
не скупится на щедрые вознаграждения, но когда в делах насту-
201
пит покой, тотчас [все] окажется преданным забвению. Лучше уж
предоставить разбойников самим себе, а [нам] положиться в по-
следующем на удачу и честь». Что примечательно, военные чины,
находившиеся при Лю Цзюйжуне, «выказали согласие» с ним [42,
цз. 186, с. 16763; цз.225(3), с. 17028].
Налицо вроде бы достаточно откровенно выраженная выжида-
тельная позиция, какой придерживался тогда, а тем более год спу-
стя не только Лю Цзюйжун. «Генерал-губернаторы, —говорится
в первой танской нормативной истории,—делами ратными себя
не обременяли. Солдатня же предавалась любостяжательству. И
лишь пустословили, будто все больше тщатся чинить кару. [На
самом же деле], вопреки ожиданиям, тянули канитель, отстраня-
ясь от дел ратных» [95, цз. 178, с. 15191]. Об этом же, но также
и о том, чем могла оборачиваться и действительно оборачивалась
подобная позиция,—следующая запись в «Новой истории Тан»,
относящаяся еще к начальной фазе кульминационного этапа кре-
стьянской войны, когда повстанцы повернули с южной окраины
страны на север, к Восточной и Западной столицам империи: нс
один, так другой генерал-губернатор, да и военачальники рангом
пониже «раз за разом оповещали двор, что разбойники повержены.
[Однако] все [эти реляции] были ложными. Двор же воспринимал
их с доверием и слегка самоуспокаивался» [42, цз. 225(3), с. 17029].
Чего стоила Танам да и самим авторам подобных реляций такая
доверчивость и самоуспокоенность, известно.
То была, однако, позиция либо у одних как следствие своего
рода шока, вызванного происходившими в самом сердце страны
военно-политическими потрясениями, либо у других — как поро-
ждение политического лукавства, чему примером может служить
линия поведения многажды упоминавшегося Гао Пяня. В устах
одного из его любимчиков, военачальника Люй Юнчжи, звучали,
казалось бы, такие же, как у Лю Цзюйжуна, мотивы, а патрон
первого совсем не прочь был внимать «дурным россказням» сво-
его фаворита [95, цз. 182, с. 15211] и рассуждал следующим обра-
зом: «Пусть разбойники посвоевольничают и тем самым приведут
императорский двор в трепет, а уж после этого свершу великие
деяния» [42, цз.224(2), с. 17011].
Так или иначе, но подобный разброс мнений стал возможным
еще за полгода или даже за год до захвата повстанцами Лояна и
Чанъани. Теперь же, после бегства двора в Чэнду, подчас даже
202
те генерал-губернаторы, что отозвались на исходившие из Южной
столицы мольбы о помощи и спасении, если что-либо и предприни-
мали, то, по заключению «Старой истории Тан», скорей лишь «на
словах, а не на деле» [95, цз. 182, с. 15215].
Многие цзедуши, не скупясь на заверения в лояльности к Та-
нам, в то же самое время задались целью не упустить шанс извлечь
из сложившейся обстановки выгоду для себя и непрочь были, во-
преки прямым протестам и запретам двора, раздвинуть границы
своих владений (точно так же, как, кстати сказать, раньше, теперь
и позднее поступали и в случаях, когда в пределах либо вблизи вве-
ренных им двором земель терпели неудачи и поражения повстанче-
ские дружины). Так, генерал-губернатор Вэйбо Хань Цзянь, рас-
сказывается в обеих танских нормативных историях, вместо того
чтобы озаботиться избавлением попавшего в беду Ли Сюаня, «стал
тайно вынашивать крамольные замыслы и вознамерился расши-
рить [свою] территорию» за счет соседнего генерал-губернаторства
Хэян. Правда, «невероятно сильное желание» Хань Цзяня не осу-
ществилось: его воинство, хотя и «было могущественным», потер-
пело поражение [42, цз. 210, с. 16888; 95, цз. 181, с. 15207]. Генерал-
губернатор Чжаои Мэн Фанли, сочтя за благо для себя, что «на
Срединной равнине царит смута», решил подчинить себе еще три
области на Шаньдунском полуострове [42, цз. 187, с. 16767; 43,
цз.42, с.456-457; 96, цз.62, с. 17446]. Перечень этот можно допол-
нить упоминанием об имевших место до 881 г. либо позднее притя-
заниях Лю Ханьхуна, Чжоу Бао, Ши Пу и др., кто, по словам из
«Новой истории Тан», «в душе радовался, если нарастали трудно-
сти» для императорского дома [42, цз. 185, с. 16758; цз. 190, с. 16778;
95, цз. 19(2), с. 14118; 120, цз. 11, с.94]. Особенно же усердство-
вали в этом отношении центрально- и южнокитайские цзедуши,
крайне мало помышлявшие о том, чтобы поспеть на выручку Ли
Сюаню, но зато всячески домогавшиеся расширения явочным по-
рядком вверенных им территорий: например, унинский генерал-
губернатор Ши Пу, жаждавший прибрать к своим рукам область
Сучжоу (Сусянь, пров. Аньхой) [42, цз. 188, с. 16770; 95, цз. 182,
с. 15215], или же хуайнаньский цзедуши Гао Пянь, чьи вожделения
простирались сразу и на Чжэси, и на Чжэдун [95, цз. 182, с. 15211;
100, цз.483, с. 5772].
Непрочь были в мутной водице сложившейся конъюнктуры из-
ловить для себя рыбку покрупней и те верховоды различных ино-
203
земных племен и племенных союзов, которые уже тогда либо чуть
позднее волею танских владык становились цзедуши, причем не-
редко — именно за содействие в боевых операциях против повстан-
цев. Надо полагать, не случайно внимание хронистов привлекли
такие тому подтверждения: лавры единоплеменников-шато, отли-
чившихся еще при обуздании «бунтовщиков Пан Сюня», за что
вождю шато Чжуе Чисиню (?-887) были дарованы пост цзедуши
Чжэньу, фамилия царствующего дома (Ли) и имя «Преуспеяние
династии [Тан]» (Го-чан), похоже, не давали покоя ни сыну по-
следнего, Ли Кэюну (856-908) — слепому на один глаз и потому
прозванному Косым (или одноглазым) драконом, ни племенному
старейшине шато Ли Юцзиню, ни другим представителям верх-
ушки шато. А еще учуяли они, что особой разборчивости в тогдаш-
ней ситуации проявлять не стоит и посему можно заодно вволю
поживиться за счет своего недавнего обидчика — танского двора,
который годом раньше сумел нанести учинившему было мятеж Ли
Кэюну сокрушительное поражение и понудил его пуститься в по-
стыдное бегство далеко на северо-восток, но который сам оказался
теперь в донельзя жалком положении. Так, в марте 881 г. предво-
дительствуемые Ли Юцзинем отряды его соплеменников, а также
боевые формирования некоторых других племен, находившиеся
под общим командованием армейского инспектора (цзяньцзюнь)
только что образованного генерал-губернаторства Дайбэй, Чэпь
Цзинсы, вознамерились «принять участие в спасении [главной] сто-
лицы» Срединного государства и заверили в том танский двор.
Но, преодолев уже добрую половину пути к Чанъани, в Цзянчжоу
(Синьцзян, пров. Шаньси) Ли и Чэнь, посовещавшись, сочли за
благо внять такому суждению тамошнего областного начальника,
тоже выходца из шато, Цюй Чжэня: «Как раз сейчас могуще-
ство разбойников возросло, и нелегко будет [продолжать] насту-
пление. Не лучше ли покамест возвернуться в Дайбэй и объявить
набор в войско?» [93, цз.254, с.8246]. Правда, намерения «принять
участие в спасении» Чанъани верховоды шато не оставили и по-
прежнему заверяли в том Ли Сюаня и его окружение. В июне 882 г.
за дело принялся Ли Кэюн. Получив от Чэнь Цзинсы назначе-
ние начальником Дайчжоу — административного центра генерал-
губернаторства Дайбэй— и санкцию «во главе 50 тысяч солдат из-
ничтожить Хуан Чао», Косой дракон начал, однако, с того, что в
соседнем генерал-губернаторстве Хэдун 17 июня «дал волю шато и
204
[те] произвели ограбление [тамошних] жителей». Среди населения
«воцарилось сильное замешательство», и тогда пришлось призвать
столь рьяных «спасителей [главной] столицы» к порядку, восполь-
зовавшись для этого услугами других иноземных племен. И все
же воинство Ли Кэюна успело-таки, отступая, учинить еще нечто
подобное в уездах Янцюй и Юйцы на территории нынешней про-
винции Шаньси [93, цз.254, с.8251].
Верховный глава Великой Ци не раз адресовал цзедуши раз-
личных генерал-губернаторств, прежде и больше всего — распола-
гавшихся в гуаньдунеком и гуаньчжунеком регионах, официаль-
ные призывы к сдаче или «умиротворению», и, как сказано по
сему поводу в «Старой истории Тан», «в Поднебесной многие
генерал-губернаторы придерживались двойственной линии (лян-
дуань) [95, цз. 164, с. 15030] (разрядка моя. — Г. С.). Имеются в
виду цзедуши Чжуиъу Чжоу Цзи и Хэчжуна — Ли Ду. Имеется
ввиду также генерал-губернатор Пинлу Ван Цзинъу, который, по
сведениям «Старой истории Тан», счел за лучшее для себя повре-
менить с ответом на призыв двора сделать все возможное, чтобы
прийти на выручку Танам, и не отказался обрести «псевдоповеле-
ние» (вэймин) от верховного руководства Великой Ци [95, цз. 179,
с. 15198]. Равным образом имеется в виду танский наместник в
Восточной столице, уже не раз упоминавшийся Лю Юньчжан и
некоторые другие, как выше отмечалось, согласившиеся с пред-
ложением Хуан Чао пойти к нему на службу и занявшие в ад-
министрации Великой Ци различные посты, в большинстве слу-
чаев довольно высокие, а, например, Чжугэ Шу ан стал генерал-
губернатором Хэяна. Это о них и им подобных в первой танской
нормативной истории говорится: «Многие генерал-губернаторы
в Поднебесной приняли его (Хуан Чао. — Г. С.) лженазначения»
[95, цз. 182, с. 15209] (разрядка моя. — Г. С.).
В обеих только что приводившихся констатациях «Старой исто-
рии Тан» не могут не привлечь внимания указания на то, что
не один, не два, а многие генерал-губернаторы откликнулись
на призывы главы Великой Ци переходить в его администрацию.
В «Совершенном зерцале дворцовых библиотек» приводится со-
общение, претендующее даже на конкретизацию данных конста-
таций, притом с довольно большой для подобных случаев точно-
стью: цзедуши, которые «склонили униженно головы [букв.: “по-
ступились верительной биркой [генерал-губернатора]”] перед са-
205
мозванным двором» насчитывалось не менее 30, если не все 40%
тогдашних цзедуши и других должностных лиц, приравненных в
статусе к цзедуши [100, цз.374, с. 4454]. Произведенная медиеви-
стом КНР Фан Цзилю выверка этого уточнения средневекового ис-
точника подтвердила обоснованность приведенных цифр: с конца
880 г. до середины апреля следующего года таких «униженно скло-
нивших головы» оказалось в общей сложности 21 [387, с. 149—153].
Наверное, отдельные слагаемые приведенной суммы нельзя счесть
абсолютно надежными, да и сам Фан Цзилю оговорил их гипоте-
тичность (в частности, применительно к генерал-губернаторствам
на территории тогдашних провинций Хэнань и Хэбэй). Равно как
нельзя исключать, что кое-какие другие слагаемые ученый не смог
из-за скудости либо неопределенности некоторых сообщаемых ис-
точниками сведений по сему поводу принять в расчет. Но об-
щую тенденцию в умонастроениях и поведении значительной части
цзедуши на протяжении указанных месяцев констатации «Старой
истории Тан» и «Совершенного зерцала дворцовых библиотек» от-
ражают.
Разумеется, вовсе не симпатии либо хотя бы сочувствие к вос-
ставшим подвигнуло таких людей принять сторону Хуан Чао. При
всей критичности отношения к политике танских «верхов» со сто-
роны тоже уже упоминавшегося не раз Лю Юньчжана—автора
знаменитых филиппик и вместе с тем императорского наместника
в Лояне еще в декабре 880 г., он не стал исключением, хотя «Но-
вая история Тан» и не преминула именно о нем особо уведомить,
что, «удостоившись фальшивого должностного поста» в админи-
страции Великой Ци, он с того времени «в официальной докумен-
тации сплошь да рядом использовал [девиз царствования] Цзинь-
тун», тогда как это был «девиз самозванца [Хуан Чао]» [42, цз. 160,
с. 16638]. В движении, которое возглавлял Хуан Чао, они усматри-
вали силу, с которой нельзя не считаться в тот момент хотя бы
даже в военном отношении. Мотивы, которыми они руководствова-
лись, достаточно недвусмысленно раскрыл, например, Чжоу Цзи,
заявивший: «Не будучи в состоянии своими силами оборониться
от разбойников, я для виду принял [их] назначение на службу,
но в душе намерения иные» [95, цз. 184, с. 15231]. В сущности, то
же самое в своих суждениях и действиях продемонстрировал фэн-
сянский цзедуши Чжэн Тянь: возжелав немедленно отвоевать у
повстанцев Чанъань, он очень скоро уяснил, однако, что «мощь
206
разбойников как раз возрастает», и от первоначального замысла
отступился; более того, он, правда, сказавшись больным и потому
через доверенное лицо, тогда же выразил прибывшему к нему с
собственноручным посланием Хуан Чао эмиссару Великой Ци Ван
Хуайшуню (?- 881)33 признательность за предложение о замире-
нии [22, цз.2, с. 15б-16а], хотя в действительности и у него были
«в душе намерения иные». Не случайно довольно скоро (на ис-
ходе февраля 881 г.) Чжэн Тянь счел за лучшее обезглавить Ван
Хуайшуня и вновь перешел к Танам и даже взялся координиро-
вать действия генерал-губернаторов «во имя спасения трона» [93,
цз.254, с.8245].
Что касается Хуан Чао и его окружения, то пусть не всё, но
многое из происходившего в противоположном, далеко на поверку
не дружном и сплоченном стане, им было так или иначе ведомо
и принималось во внимание. Впрочем, верховное руководство вос-
ставших и прежде (даже еще при Ван Сяньчжи) стремилось, под-
час небезуспешно, в своей практической политике учитывать на-
личие в правительственном лагере острых коллизий, в частности,
между цзедуши и центральной властью, а равно и между самими
цзедуши. Во всяком случае, в «Новой истории Тан» приводится
такое суждение главного повстанческого предводителя, относя-
щееся ко времени Южного похода и запечатлевшее одну из его
стратегических установок: «[Хуан] Чао считал, что среди генерал-
губернаторов нет единства и [они] не смогут управиться с нами»
[42, цз. 225(3), с. 17028]. Другое дело, что подобные расчеты в об-
щем не оправдались, да, собственно, и не могли оправдаться, и
армии цзедуши (китайцев и иноземцев) — по сути, единственная
реальная военная сила в Танской империи того времени — как раз
и смогли, в конечном итоге, «управиться» с восставшими, потопив
народное повстанческое движение в море крови. Среди «управив-
шихся» оказались и многие из тех генерал-губернаторов, которые
в самом конце 800 — в первые месяцы 881 г. приняли было сторону
Хуан Чао. Но это потом. Пока же такого рода расчеты еще строи-
лись, и первые удачи с цзедуши, которые добровольно «склоняли
униженно головы перед самозванным двором», побудили Хуан Чао
и Шан Жана немедленно принять все необходимые и доступные
меры, чтобы ангажировать и других генерал-губернаторов, при-
том сколь возможно больше. С этой целью в различные регионы
повстанческое руководство отряжало одного за другим своих пол-
207
номочных эмиссаров, каждого снабжая от имени императора Ве-
ликой Ци помимо прочей документации грамотой о помиловании
того, к кому эмиссар направлялся.
Возлагались такие обязанности, как правило, на лиц из близ-
кого к Хуан Чао окружения. И «география» такого рода акций
была весьма широкой, отнюдь не ограничиваясь близлежащими
к Чанъани территориями. Во всяком случае, можно в данной
связи упомянуть едва ли не все генерал-губернаторства в пределах
тогдашней провинции Гуаньнэй, генерал-губернаторства Чжунъу,
Пинлу, И чэн, Шаньго, Тяньпин, Ганьхуа, Яньхай и некоторые дру-
гие— в танской провинции Хэнань, а также отдельные — в про-
винциях Хэдун, Хэбэй и Шаньнань [42, цз. 160, с. 16638; 93 цз.254,
с. 8242; 95, цз. 142, с. 14979; цз. 179, с. 15198; цз. 184, с. 15231; 100,
цз.374, с. 4454]. О размахе этой «географии» способен дать пред-
ставление и такой, например, факт: административный центр рас-
полагавшегося на крайнем востоке тогдашней Хэнани генерал-гу-
бернаторства Пинлу город Цинчжоу (Иду, пров. Шаньдун) отстоял
от Чанъани ни много ни мало на 2405 ли, но, как только что упоми-
налось, посланник Великой Ци побывал с грамотой от Хуан Чао и
там. Правда, в междуречье Хуайхэ и Янцзы, а тем паче — южней
его повстанческие эмиссары не смогли проникнуть, хотя, похоже,
и пробовали. По крайней мере, есть основания предполагать, что
хуайнаньский цзедуши Гао Пянь оказывался перед необходимо-
стью из своей резиденции в Янчжоу разными способами пресекать
подобного рода попытки [387, с. 152]. Впрочем, далеко не все главы
и северных генерал-губернаторств, что называется, с распростер-
тыми объятиями принимали гонцов от Хуан Чао (если такие цзе-
души вообще были). Больше того, можно еще раз напомнить, как
цзедуши Чэндэ Ван Цзинчун без дальних слов повелел прибыв-
шему к нему в резиденцию в Хэнчжоу (Чжэндин, пров. Хэбэй) «по-
сыльному от разбойников отрубить голову и на рыночной площади
выставить ее на шес’ге напоказ» [100, цз. 374, с. 4454]. Таким же об-
разом, как уже отмечалось, поступил Чжэн Тянь в Фэнсяне с отко-
мандированным туда Ван Хуайшунем, равно как шаньнаньдунский
цзедуши Лю Цзюйжун, динчжоуский — ВанЧуцунь, бывший тан-
ский наместник (люхоу) в Хэчжунеком генерал-губернаторстве Ван
Чунжун (?-887). А некоторые цзедуши тогдашнего хэбэйского регио-
на, хотя до подобных крайностей и не дошли, сочли необходимым
отвергнуть предложения Хуан Чао принять его сторону [387, с. 152].
208
Совсем нетрудно представить себе, как обстоятельства вы-
нуждали не одного, так другого генерал-губернатора прикиды-
ваться, будто они не прочь согласиться с призывами повстанче-
ского руководства присоединяться к нему, хотя в действительно-
сти это нимало не отвечало их устремлениям, но просто прихо-
дилось что-то предпринимать, вплоть до симуляций, дабы убе-
речь жизнь себе, своей семье, своим подчиненным или, по мень-
шей мере, ближайшему окружению, а как только обстановка из-
менится, тотчас же отдаться «изничтожению разбойников». Ведь
именно так произошло с тем же Чжэн Тянем: уже в пору кре-
стьянской войны он побывал на высоких должностях при тай-
ском дворе, служил даже цзайсяном, хотя и совсем недолго (из-за
разногласий с всесильным Л у Си по вопросам, касавшимся как
раз «обуздания Хуан Чао»). Застигнутый врасплох стремитель-
ными перипетиями военно-политической ситуации на стыке 880 и
881 гг., поставленный перед фактом, когда подначальные ему во-
енные чины «пожелали примкнуть к разбойникам», он, правда,
попытался отвратить их от столь постыдного шага, но все же счел
для себя за благо сделать вид, будто тоже склонен положительно
отозваться на обращение верховного главы Великой Ци, вручен-
ное полномочным эмиссаром от Хуан Чао — уже упоминавшимся
Ван Хуайшунем; на исходе второй декады января 881 г. Чжэн
Тянь, пусть не самолично, а со ссылкой на собственное недомога-
ние, отрядив своих доверенных, скрепил достигнутую договорен-
ность официальными подписями и даже выражением «признатель-
ности [Хуан] Чао», а также торжественным застольем [22, цз.2,
с. 156—16а; 95, цз.78, с. 15191]. Правда, совсем скоро, не успел
еще Ван Хуайшунь пуститься из Фэнсяна в обратный путь, Чжэн
Тянь, как уже отмечалось, предписал казнить посыльного от Хуан
Чао.
В данном случае предопределило такой либо подобный ему ис-
ход не просто нежелание едва ли не любого из цзедуши сотрудни-
чать с «разбойниками», с «самозванцем» Хуан Чао, а неприятие
изначально каждым из них самой мысли о подобном сотрудниче-
стве. Всякое же исключение и тут способно лишь подтвердить
правило. Так что действуй Хуан Чао ради привлечения цзедуши
в своей стан как-либо иначе — активней, шире по территориаль-
ному охвату, многообразней по средствам, искусней по методам,—
добиться иного исхода не было суждено.
209
Спору нет, намерения верховного повстанческого руководства
относительно цзедуши выглядят наивными и на практике оказа-
лись по большому счету несостоятельными. Не принимать же
действительно всерьез, как заслуживающую внимания удачу, отъ-
единение от Танов хотя бы даже и довольно значительного числа
генерал-губернаторов на совсем уж короткий срок —от нескольких
дней до трех с небольшим месяцев. Притом даже Чжугэ Шуана,
который сам, по своей воле очутился в объятиях «разбойников»,
последние удержать у себя не смогли: объятия оказались совсем
вялыми. Да и первые случаи расправы цзедуши с посланцами от
Хуан Чао, в том числе казнь Ван Хуайшуня по предписанию вроде
бы принявшего сторону Великой Ци Чжэн Тяня, повстанческая
верхушка восприняла как-то индифферентно и оставила без вся-
ких последствий, а это, надо полагать, не прошло мимо внимания
генерал-губернаторов.
Самое важное, чего главным повстанческим вожакам удалось-
таки реально добиться, это посеять в среде цзедуши еще больше
взаимного недоверия и розни, что, конечно же, пусть по-разному,
дало о себе знать, притом и совсем скоро, и чуть поздней, и во
взаимоположении всех без исключения «вершин» упоминавшегося
метафорического треугольника. Стремясь для себя, для руководи-
мого им движения извлечь выгоду из и без того нараставшей разъ-
единенности среди генерал-губернаторов, с одной стороны, а также
между многими из них и центральной властью — с другой, пыта-
ясь проводить, в свою очередь, линию на еще большее разобщение
противостоящего лагеря, высшее повстанческое руководство, вне
сомнения, исходило прежде всего из вполне объяснимого воспри-
ятия генерал-губернаторов в качестве своего главного и наиболее
опасного противника. Тому учил опыт предшествовавших шести
лет крестьянской войны. А утрата домом Тан приличествовавшей
ему сколько-то значительной реальной роли в жизни страны спо-
собствовала лишь укреплению в таком убеждении Хуан Чао и его
соратников.
Итак, танский двор все больше приходил к пониманию того,
что институт цзедуши стал силой, которую следует всемерно ис-
пользовать либо даже сделать своей главной ставкой в игре на вы-
живание. На противоположной же вершине «треугольника» — в
высшем руководстве народного постанческого движения росло по-
нимание того, что, не сломив, в конечном счете, эту самую силу —
210
институт цзедуши, нечего и рассчитывать на успех, на утвержде-
ние владычества Великой Ци. Вместе с тем там по-прежнему от-
давали себе отчет в целесообразности и необходимости до поры
до времени тоже извлекать из нее пользу для себя, принимая
во внимание прежде всего и главным образом взаимоотношения
между цзедуши и «центром», а равно и между самими генерал-
губернаторами. Не случайно вопрос о цзедуши занимал столь важ-
ное место в политической стратегии и тактике руководства кре-
стьянской войны. Отправной в таком их подходе была уже приво-
дившаяся формула Хуан Чао, воспроизведенная в «Новой истории
Тан» [42, цз. 225(3), с. 17028]. Другое дело, что руководство Ве-
ликой Ци, не обладая в глазах цзедуши авторитетом, даже хотя
бы таким, как у Танской династии, пошатнувшимся, да еще и не
умея ладить с ними, своей цели в решении этого вопроса достичь
не смогло.
Новый разворот боевых столкновений
Вооруженные баталии между повстанцами и их противниками
с утратой последними на стыке 880 и 881 гг. Восточной и Запад-
ной столиц отнюдь не прекратились. На это Великая Ци с самого
начала была обречена. Продолжительные баталии — иной раз до
нескольких недель и даже месяцев и чем дальше, тем со все более
короткими перерывами — длились еще годы и годы, пока в самом
начале уже нового столетия не был погашен последний очаг кре-
стьянской войны.
Но сразу же по вступлении ведомых Хуан Чао дружин в Чанъ-
ань образовалась относительно небольшая пауза. Возникновение
ее было неизбежно и неминуемо. Это было, что называется, за-
тишьем перед бурей. Почему возможна и необходима стала такая
пауза для повстанческой стороны, думается, ясно из того, о чем
шла речь в предыдущих разделах данной главы: основные военно-
стратегические цели считались достигнутыми, предстояло неза-
медлительно заняться многочисленными и непростыми делами ,
чтобы прежде всего привести в действие механизмы повстанче-
ской государственности и проч. А противостоящая сторона вре-
менные возможности для этого (разумеется, помимо своей воли)
предоставила. Тут дали о себе знать охватившие «верхи» расте-
рянность и дезорганизованность, усугубленные внутренними рас-
211
прями и, в свою очередь, усугубившие их; сказалось также от-
сутствие в ту пору стабильного властного центра. Танская госу-
дарственность обнаружила симптомы «дисфункционального син-
дрома».
Между тем в сложившейся на начало 881 г. военно-
политической ситуации обнаружился ряд существенно новых черт
по сравнению с наблюдавшимися прежде, будь то начало «вели-
кой смуты» или же Южный и Северный походы повстанцев. В
самом деле, если на предыдущих этапах, пусть по-разному на ка-
ждом из них, повстанческое руководство стремилось вести дело к
тому, чтобы овладеть главными административно-политическими
центрами страны, то теперь, когда и Лоян, и Чанъань, и приле-
гающие земли Гуаньчжуна, включая и другие тамошние города,
перешли в руки восставших, перед обеими противоборствующими
сторонами встали цели и задачи совершенно иные. Начать с того,
что огромное, как никогда раньше, по численности повстанче-
ское войско оказалось теперь сосредоточенным почти полностью
в одном Гуаньчжунеком регионе. Вооруженные силы Великой
Ци — важнейший атрибут и главная реалия повстанческой госу-
дарственности— обладали здесь заметным численным превосход-
ством. Вместе с тем сам ареал ратных столкновений резко сузился.
Как следствие, едва ли не каждая боевая операция проходила с
привлечением обеими сторонами крупных армейских контингентов
и все чаще принимала затяжной характер — в отдельных случаях
даже более затяжной, нежели осада Гуанчжоу летом — в начале
осени 879 г. Точно так же чаще, чем в пору Северного похода конца
879 — начала 881 г., стали проходить эти операции с переменным
успехом, и не тот, так другой город мог лишь ненадолго оказы-
ваться в руках какой-либо из воюющих сторон, а затем переходить
к противоположной, и даже Чанъань такая участь не миновала. И,
наконец, столь характерная для оперативно-тактического «стиля»
повстанческих дружин маневренность свое значение теперь утра-
тила. Словом, и с этой стороны Хуан Чао и его сподвижники
встали перед новыми реалиями, а значит, и новыми задачами и
проблемами.
Гуаньчжунскому региону и северным генерал-губернаторствам
высшее повстанческое руководство решило придать в своих военно-
стратегических замыслах и мероприятиях приоритетное значение.
Между тем в Фэнсяне (административном центре одноименного
212
генерал-губернаторства, служившего как бы северо-западными во-
ротами в причанъаньскую зону), в прочих узловых пунктах Гуань-
чжуна дислоцировались тогда переброшенный из Сычуани пове-
лением Ли Сюаня контингент «желтоголовых» численностью бо-
лее 10 тыс. солдат под командованием Ли Яня, а также другие
регулярные правительственные войска, включая насчитывавшие
несколько десятков тысяч гвардейские — Войска священных стра-
тагем [93, цз.254, с. 8242]. Ощутив себя после бегства Сына Неба
в Южную столицу «стаей драконов без головы», эта часть тан-
ского воинства тем не менее не дрогнула: «никто не повернул
вспять». Надо отдать должное и Чжэн Тяню, который, как только
представилась возможность, поклялся Ли Сюаню, что готов, если
обстоятельства вынудят, «счесть для себя за благо умереть ради
государя», и с еще большим, нежели когда-либо раньше, тщанием
принялся осуществлять во вверенном ему генерал-губернаторстве
Фэнсян военно-подготовительные и иные мероприятия, дабы от-
вести угрозу прорыва повстанческих отрядов к Чэнду и вместе с
тем приступить, наконец, к «укрощению разбойников» [95, цз. 178,
с. 15191]. Впрочем, еще до того, как императорский двор осел
в Южной столице, Чжэн Тянь настаивал, чтобы Ли Сюань об-
рел пристанище в административном центре Фэнсянского генерал-
губернаторства, а не искал его где-то подальше; другое дело, что
Сын Неба не внял этим предложениям, причем, по его собствен-
ному признанию, из страха перед столь «могущественным разбой-
ником», как Хуан Чао и иже с ним [42, цз. 185, с. 16758]. Так
или иначе, но пылкое рвение Чжэн Тяня понять нетрудно: по-
мимо всего прочего, Чжэн Тяню надо было смыть с себя в гла-
зах своих немалочисленных недругов среди царедворцев позор не-
давнего, пусть вынужденного и притворного, согласия оказаться
в «разбойничьих тенетах», хотя, как это совсем скоро выяви-
лось, в действительности Чжэн Тянь, давая такое согласие, от-
нюдь не распростился с прежними своими намерениями при первой
же возможности установить контакты с главами соседних гуань-
чжунских и близлежащих генерал-губернаторств для подготовки
исподволь широких и энергичных карательных операций против
повстанцев. Немного спустя воспоследовал и «августейший» им-
пульс к тому: по пути в Южную столицу, в Синъюане (Ханьчжун,
пров.Шэньси), Ли Сюань повелел всем генерал-губернаторам вы-
ступить во главе своих войск в поход во имя «спасения сто-
213
лицы» [42, цз.185, с.46758; 93, цз.254, с.8240-8242; 95, цз. 178,
с. 15191]. Впрочем, и императорский наказ этот обязан своим по-
явлением соучастию Чжэн Тяня. Как бы то ни было, во исполне-
ние наказа фэнсянский цзедуши взялся «сплотить близлежащие
генерал-губернаторства, дабы побудить свершить великое деяние»
[93, цз.254, с. 8240-8241] — низвергнуть Великую Ци. Сам Чжэн
Тянь, другие приверженцы такой линии стремились преодолевать
разобщенность правительственного лагеря, добиваться его спло-
чения и упрочения весьма разными средствами, включая обра-
щенные к цзедуши увещевания и посулы либо, наоборот, ульти-
матумы, шантаж и т. п. Не прочь были они взывать и к социально-
сословным чувствам собратьев по лагерю, напоминать о долге вер-
ноподданного, о чести и достоинстве, о грядущей карьере, нако-
нец. К примеру, высокопоставленный танский сановник Чжан
Цзюнь, откомандированный из Южной столицы в административ-
ный центр генерал-губернаторства Пинлу город Цинчжоу (Иду,
пров. Шаньдун), дабы, что называется, вернуть на путь истины
тамошнего цзедуши Ван Цзинъу, который «уже принял назначе-
ние самозванца [Хуан Чао]» и пока не спешил откликнуться на
достигавшие его призывы из Чэнду возвратиться в лоно тайского
дома, адресовал «упрямцу» такую сентенциозную тираду: «Хуан
Чао — всего лишь плебей, занимавшийся в былые дни перепрода-
жей соли. А Вы отреклись от династии Сынов Неба и сделались
подданным простолюдина из перекупщиков соли! Позволительно
спросить: какой от этого прок? Вот нынче удельные владетели вы-
казывают намерение идти походом, чтобы спасти трон, и Поднебес-
ная откликнулась, словно эхо. Вы же обосновались сам по себе в
одном-единственном регионе и бесстрастно взираете, чья возьмет.
Но станет ли покойно на душе, когда разбойников удастся-таки
унять?» Если же, продолжал Чжан Цзюнь, Ван Цзинъу тоже «от-
кликнется словно эхо» и примет вкупе с другими «удельными вла-
детелями» участие в «изничтожении разбойников», то он, «ясно
как день, сможет обрести достояние, знатность, честь и вес». И,
надо сказать, своей цели Чжан Цзюнь достиг: Ван Цзинъу «тотчас
выступил в поход... ради спасения столицы» [42, цз.185, с. 16759;
60, цз.217, с. 1035; 95, цз. 179, с. 15198]. Аналогичным образом, и
тоже небезуспешно, поступил танский военачальник Ян Фугуан в
отношении главы генерал-губернаторства Чжунъу Чжоу Цзи [95,
цз. 184, с. 15231].
214
Имелись среди цзедуши и такие, касательно которых ни у тай-
ского двора, ни у Чжэн Тяня и ему подобных особых беспокойств и
хлопот не возникало. Привлечь их к развертыванию дальнейших
боевых и иных операций против повстанцев, дабы отвоевать Чанъ-
ань и вновь утвердить там власть Танской династии, было не столь
уж сложно. Речь идет, например, о главах генерал-губернаторств
Хэчжун— Ван Чунжуне, Хэдун — Чжэн Цундане, Иу — Ван Чу-
цуне и некоторых других. Хотя, надо оговорить, во время и сразу
после трагических для царствующего дома перипетий конца 880 —
начала 881 г. и эти цзедуши порой испытывали чувства неуверен-
ности и робости. Например, Ван Чунжун, по словам из первой
танской нормативной истории, «коварно замыслил примкнуть к
разбойникам, дабы избежать погибели» [95, цз. 182, с. 15208]; дру-
гое дело, что совсем скоро, фактически одним из самых первых
таких «переметчиков», он вернулся под стяги Танов и, более того,
столь преуспел в «укрощении разбойников», что удостоился по-
ста цзедуши и одного из почетных княжеских титулов [50, цз. 13,
с. 110; 93, цз.254, с.8234-8235, 8239, 8244]. Гораздо существенней,
однако, иное: владения Ван Чунжуна и Чжэн Цундана, равно как
и Чжэн Тяня, входили тогда непосредственно в зону вооружен-
ных столкновений с повстанческими дружинами либо вплотную к
ней прилегали, и, собственно, именно этим предопределялись во
многом позиция и линия поведения этих цзедуши. Что же ка-
сается Ван Чу цуня, чье генерал-губернаторство отстояло от упо-
мянутой зоны сравнительно далеко, то мотивы, коими он руко-
водствовался, позволяют уяснить такие сведения о нем из обеих
танских нормативных историй: этот цзедуши располагал снискав-
шим известность в Поднебесной «богатством», им унаследованным
и приумноженным, которое исчислялось «несколькими миллиона-
ми» и включало в себя до «десяти тысяч рабов», а находилось
тогда все состояние Ван Чуцуня в его родной Чанъани, и здесь
же осталась его семья, так что судьба главной столицы Средин-
ного государства не могла генерал-губернатора Иу не волновать, и
становится понятным, отчего, узнав об ее падении, «[Ван] Чуцунь
много дней кряду обливался слезами» [95, цз. 182, с. 15209].
Как бы то ни было, вплоть до конца марта 881 г., т.е. на
протяжении почти трех месяцев, минувших с захвата Чанъани по-
встанцами, сколько-нибудь широкие и активные боевые действия
не возобновлялись. Лишь однажды, на рубеже января и февраля,
215
пауза эта была совсем ненадолго прервана. Поводом к тому послу-
жила казнь, которой по распоряжению хэчжунского владыки Ван
Чунжуна подвергся повстанческий эмиссар, прибывший в админи-
стративный центр генерал-губернаторства, город Пучжоу (Юнцзи,
пров. Шаньси) с заданием от Хуан Чао заручиться там небольшим
(в несколько сотен солдат) воинским подкреплением. Эпизод этот
выше в другой связи уже упоминался, но здесь важно подчерк-
нуть следующее: Ван Чунжун, совсем незадолго перед тем, по его
собственным словам, «поступившись честью», принял было «анга-
жемент» от главы Великой Ци, но теперь решил порвать с «раз-
бойниками» [93, цз. 254, с. 8244]. Хуан Чао счел это за бунт и на сей
раз вознамерился не просто не оставлять такой проступок без вни-
мания (как позволил себе чуть раньше в отношении Чжэн Тяня),
но — для острастки Ван Чунжуну и ему подобным —принять са-
мые решительные меры.
Конечно, «бунт» Ван Чунжуна в действительности явился для
Хуан Чао лишь поводом, чтобы удержать под властью Вели-
кой Ци находившийся к северо-востоку от Чанъани хэчжунский
регион. Другое дело, что намерение это обернулось к выгоде
противной стороны: в боевых столкновениях между хэчжунским
воинством, которое возглавлял сам Ван Чунжун, и двинутыми
двумя колоннами против него из контролировавшихся повстан-
цами областей Тунчжоу (Дали, пров. Шэньси) и Хуачжоу (Хуа-
сянь, пров. Шэньси) отрядами (с участием помимо пехоты и кон-
ников также матросов на речных судах) под командованием Чжу
Вэня и младшего брата Хуан Чао, Хуан Сые, восставших пости-
гла неудача. Почему случилось именно так, а не по-другому, ис-
точники умалчивают, и можно лишь предполагать, что повстан-
ческие верховоды недооценили силы и настрой неприятеля и вы-
ставили против него слишком небольшое войско. Короче говоря,
стычки принесли успех Ван Чунжуну, восставшие же поплатились
ощутимыми людскими потерями, а также немалым числом ору-
жия и боевого снаряжения, провианта и 40 с лишним кораблей
[93, цз.254, с.8244]. В более широком плане эта осечка привела
к утрате повстанческой государственностью весьма крупного по
размерам, а главное — по значению, хэчжунского региона, до той
поры считавшегося в Великой Ци «своим». Мало того, Ван Чун-
жун превратил его в очаг активного противостояния «псевдоди-
настии» Хуан Чао, и одним из самых первых свидетельств тому
216
стало соглашение Ван Чунжуна с главой генерал-губернаторства
Иу Ван Чуцунем о совместных действиях против Великой Ци, за-
ключенное по инициативе хэчжунского цзедуши сразу после удач-
ного для него исхода боев с Чжу Вэнем и Хуан Сые. А вскоре
Ван Чунжун вкупе с Ван Чуцунем сумели завладеть территорией
генерал-губернаторства Вэйбэй, которую руководство Великой Ци
считало дотоле тоже «своею». Между тем это был для врагов
крестьянской войны успех отнюдь не частного масштаба и значе-
ния: Чанъань и прилегающая к ней зона оказались теперь пере-
крытыми с севера для повстанцев — в предвидении ли подмоги из-
вне, с той стороны, или же на случай вынужденного отступления
из столицы и ее округи. Западное же и восточное направления
были перекрыты раньше. Возможностей использовать былой ко-
зырь— маневренность в военно-оперативных действиях — стало у
повстанческих дружин еще меньше.
Похоже, в «верхах» Великой Ци складывавшуюся ситуацию и
то, чем она могла оказаться чреватой, уяснили и оценили долж-
ным образом и довольно быстро. Подтверждением тому может
служить предписание, какое Хуан Чао отдал Чжу Вэню: над-
лежаще подготовиться и предпринять все возможное, чтобы со-
хранить за повстанцами тылы на юго-востоке от чанъаньского ре-
гиона. Первоочередной целью задуманной акции становилось — в
близлежащих областях на севере нынешней провинции Хубэй, как
сказано в «Новой истории Тан», «посеять смуту» [42, цз. 225(3),
с. 17030], для чего овладеть областным центром Дэнчжоу (Дэн-
сянь, пров. Хэнань), располагавшимся в 950 ли от Чанъани, за-
крепиться там и тем самым предотвратить внезапное нападение
противника на столицу Великой Ци с этой стороны. Не исклю-
чено вместе с тем, что захват Дэнчжоу диктовался и намерением
Хуан Чао в случае надобности обеспечить себе возможность отхода
из Гуаньчжуна в юго-восточном направлении. Так или иначе, то
была первая после почти трехмесячного, пусть относительного, за-
тишья крупная боевая операция, и завершилась она 5 апреля 881 г.
так, как и замышлял Хуан Чао. Несколько раздвинулись в упомя-
нутом направлении границы подначальной Великой Ци террито-
рии. Судя по сведениям источников, хотя бы на сей раз скудным
и маловразумительным (речь-то ведь идет об успехе «разбойни-
ков») удачным исходом завершившейся 5 апреля 881 г. кампа-
нии повстанческое руководство обязано реализации и некоторых
217
других, тоже важных задач. Проясняется также, почему Хуан
Чао приказал Чжу Вэню завладеть в результате этой операции
именно Дэнчжоу, а не каким-либо иным пунктом на данном на-
правлении. Город занимал узловое положение в сети транспорт-
ных и почтовых коммуникаций регионального и межрегионального
масштаба, и овладение Дэнчжоу ощутимо затруднило контакты и
взаимодействие для различных звеньев противостоящего лагеря,
будь то танский двор и его эмиссары или же генерал-губернаторы.
Кроме того, с захватом Дэнчжоу владения Великой Ци несколько
приблизились к основным в те времена районам — производителям
продовольствия, положение с которым, как будет еще сказано, в
столице Великой Ци и близлежащих местностях становилось ката-
строфическим [387, с. 162]. Другое дело, в течение какого времени
и сколь большую выгоду удалось реально извлечь повстанцам из
успешного исхода дэнчжоуской операции.
Итак, обе первые после провозглашения Великой Ци воору-
женные акции—относительно небольшая (в Хэчжуне) и довольно
крупная (дэнчжоуская) — затевались по инициативе повстанче-
ской стороны. Иными словами, именно эта сторона выказывала
тем самым свою активность, тогда как противная сторона такими
возможностями пока не располагала: продолжал давать знать о
себе «вакуум власти». Правда, исход двух боевых столкнове-
ний оказался «ничейным»: одно восставшие проиграли, другое —
выиграли. Но, конечно, не просто ради счета в свою пользу пред-
принял Хуан Чао следующую, более крупную, нежели даже дэн-
чжоуская, акцию: 50-тысячная34 повстанческая рать под коман-
дованием самого Шан Жана двинулась на сей раз в западном на-
правлении, к Фэнсяну, для «укрощения» Чжэн Тяня. Опять-таки
(как и в случае с Ван Чунжуном) поводом послужила учиненная
Чжэн Тянем расправа над повстанческим эмиссаром Ван Хуайшу-
нем (о ней речь уже шла). Не среагировав на столь мерзостный
акт по горячим следам, Хуан Чао, верный девизу «Лучше поздно,
чем никогда», решил все же поквитаться с нечестивцем. Истин-
ная же подоплека крылась в ином. Чжэн Тянь к тому времени
резко активизировал деятельность по собиранию сил для «усми-
рения разбойников» и только что блокировался с главами генерал-
губернаторств Шофан —Тан Хунфу, Цзинъюань — Чэн Цзунчу и
Циньчжоу — Цю Гунъюем, «дабы сообща идти войной на Хуан
Чао» [93, цз. 254, с. 8245]. При танском дворе радение фэнсянского
218
цзедуши не осталось незамеченным и обрело августейшее благосло-
вение; распоряжением императора от 15 апреля 881 г. Чжэн Тянь
назначался на один из ключевых постов в руководстве каратель-
ной экспедиции против «разбойников», а тремя днями позже он
с санкции двора повелел «обнародовать везде и всюду для общего
сведения воззвание», обращенное к «верным и преданным мужам»,
кои «хотят послужить делу государеву» и «изничтожить разбой-
ника Хуан Чао» [100, цз.416, с. 4960-4961; 101, цз. 767, с.15а-17а].
Хуан Чао же, вдохновленный успехом недавней дэнчжоуской опе-
рации, вознамерился предпринять опережающие действия и вне-
запным ударом мощного войскового соединения с участием дружин
Ван Фаня и Линь Яня35 парализовать стержневое — фэнсянское —
звено готовящейся карательной кампании. Значение, какое Хуан
Чао придавал этой акции, подчеркивалось назначением главным
верховодом повстанческого войска, двинувшегося к Фэнсяну, вто-
рого после самого императора Великой Ци лица—Шан Жана.
Однако не суждено оказалось восставшим и на сей раз празд-
новать победу, а подстерегла их новая осечка в местности, что зва-
лась Лунвэй (Хвост дракона) и находилась у подножья горы Ци-
шань (в пров. Шэньси). Здесь в последней декаде апреля 881 г. раз-
вернулась ожесточенная и изнурительная битва, длившаяся много
дней36. Шла она сперва с переменным успехом. Впрочем, с са-
мого начала не обошлось без курьезов. Как уже упоминалось,
Чжэн Тянь принадлежал к числу обладателей высшей «ученой
степени» цзиньши, а также довольно известных тогда поэтов, и, со-
гласно версии различных источников, повстанческих военачальни-
ков подвела наивная уверенность, будто подобного рода «книжный
червь», ученый муж-конфуцианец, литератор едва ли окажется
способным сколько-нибудь успешно заправлять делами ратными,
да и вряд ли сможет позволить себе заниматься и руководить смер-
тоубийством [93, цз.254, с. 8247; 95, цз. 178, с. 15191]. А потому на-
страивать себя ли, своих ли подначальных так, как подобало бы
в предвидении столь крупного и решительного сражения, верхо-
воды повстанческих дружин не пожелали и не стали. И жестоко
за это поплатились. Тем более, что неприятель, его командование
подготовились к битве, наоборот, основательно. А результат не за-
ставил себя долго ждать: хотя по ходу сражения фортуна иногда
улыбалась повстанцам, в конечном итоге их постигла неудача. Не
досчитались они почти половины своего первоначального контин-
219
гента, и трупы заполонили пространство «в несколько десятков
ли» [42, цз. 185, с. 16758; 93, цз. 254, с. 8247]37.
Несмотря на столь значительные людские потери, из этой кам-
пании повстанческое командование не извлекло никакой стратеги-
ческой выгоды. Наоборот, в выигрыше оказалась противная сто-
рона. И дело не только, а пожалуй, и не столько в сохранении
ею за собой фэнсянского форпоста гуаньчжунекого региона — при
всей его особой важности. Успех Чжэн Тяня в лунвэйской би-
тве породил благоприятный для правительственного лагеря резо-
нанс. Стал проходить былой трепет перед «разбойниками», их
могуществом и удачливостью, начали возрождаться надежда и
вера в успешный исход противодействия повстанцам.. И почти
тотчас Чжугэ Шуан переметнулся обратно к Танам; чуть позднее
его примеру последовал Чжоу Цзи; правитель Ючжоу (на стыке
нынешних Шэньси и Внутренней Монголии) тангут Тоба Сыгун
(?- 895) объявил мобилизационную готовность во вверенной ему
области, затем устремился в Фучжоу (Фусянь, пров. Шэньси) —
административный центр соседнего генерал-губернаторства Фуянь,
чтобы заключить с тамошним цзедуши Ли Сяочаном соглаше-
ние о совместных действиях по «обузданию разбойников»; пол-
номочный имперский воевода (чжэныпи) в фэнтяньском генерал-
губернаторстве Ци Кэцзянь отрядил специального эмиссара в Фэн-
сян, к Чжэн Тяню, дабы выказать и скрепить делом свою готов-
ность сообща противодействовать «крамоле» и изничтожить «сму-
тьянов»; сам Чжэн Тянь обратился к цзедуши всей страны с но-
вым воззванием о сплочении и активизации усилий по удушению
«крамолы» военными средствами, а в границах нынешней Шэньси
создавалась многозвенная цепь опорных баз вооруженных сил та-
мошних и близлежащих генерал-губернаторств: во главе с Тан
Хунфу (?-881) в Вэйбэе, Ван Чунжуном — в Шаюань (Дали), Ван
Чуцунем — в Вэйцяо, Тоба Сыгуном — в Угуне, лично Чжэн Тя-
нем— в Чжоучжи. Помимо тангутов в военно-подготовительную
кампанию активно втягивались шато во главе с их племенной вер-
хушкой, благо соответствующие установки Ли Сюаня и его ко-
манды на сей счет имелись, а у самих «инородцев» отнюдь не
пропало желание извлечь выгоду для себя из царившей в Подне-
бесной сумятицы. Простой этот перечень событий, происшедших
совсем скоро после завершения лунвэйского сражения, пусть пе-
речень далеко не исчерпывающий, сам по себе способен сказать
220
об очень многом. Налицо конкретные свидетельства и морально-
психологической, и военно-политической самоконсолидации раз-
личных составляющих враждебного повстанцам лагеря в наиболее
важном территориальном звене противостояния.
Великая Ци пять дней без столицы
На начало лета, как уведомляло очередное воззвание Чжэн
Тяня, намечалось сосредоточить в Гуаньчжуне крупные ударные
силы для наступления на Чанъань, дабы отвоевать главную тай-
скую столицу. И действительно, к назначенному сроку Чанъ-
ань оказалась зажатой войсками восьми генерал-губернаторств38
с трех сторон: с востока, но особенно плотно — с запада и севера.
Ощутимо оголенной осталась лишь южная оконечность кольца, в
котором к маю 881 г. находился город.
Кстати сказать, о последнем обстоятельстве Хуан Чао, Шан
Жан и их соратники не просто знали. Его они имели в виду, когда
еще рассчитывали продержаться в столице Великой Ци, как гово-
рится, до последнего, но не забывая, что в самом крайнем случае
можно будет вырваться из города именно в южном направлении.
Расчет же продержаться до последней возможности строился у них
на граничившей с уверенностью надежде, что неприятельский стан
по-прежнему подвержен коллизиям изнутри, а потому не в состоя-
нии пустить в ход ту боевую мощь, какую обрел, нагнав к Чанъани
войска восьми генерал-губернаторств. Вместе с тем убежденности
в собственном ратном могуществе и превосходстве теперь, после
неудачного для них лунвэйского сражения, в суждениях и наме-
рениях верховодов Великой Ци поубавилось.
Так или иначе, но по зрелом размышлении Хуан Чао принял
все же решение оставить столицу Великой Ци, и 6 мая 881 г. от-
ряды повстанцев в полном порядке покинули Чанъань. Однако
покинули всего лишь на несколько дней: 11 мая они вновь вошли
в город. И тут возникает вопрос: а надо ли было непременно ухо-
дить из Чанъани, чтобы всего-навсего через 5 дней возвратиться?
Ведь речь идет не о каком-то заштатном селении, а о столице. Вы-
нося 6 мая то решение, не смалодушничали ли Хуан Чао и Шан
Жан перед лицом военного превосходства противника? Превос-
ходства, еще раз наглядно продемонстрированного буквально на-
221
кануне в бою объединенного войска генерал-губернаторств Цзинъ-
юань и Шофан с повстанцами за северо-западное предместье Чанъ-
ани— Сяньян, некогда (с III в. до н.э.) стольный град первых
китайских империй. Бой этот не был продолжительным, да и не-
благоприятный для восставших исход его как бы сам собой ра-
зумелся, и, наверное, именно потому в источниках о нем лишь
коротко упоминается (см., напр. [42, цз.9, с. 15492-15493; цз. 185,
с. 16758; цз.225(3), с. 17030]). Как едва ли не во всех подобных
случаях, ни один источник не содержит сведений о душевном со-
стоянии, о переживаниях тех, кому пришлось принимать решение
сдать столицу Великой Ци, об их раздумьях, сомнениях и спорах,
которые, безусловно, тогда были. Обо всем таком сейчас можно
лишь догадываться, но что далось то решение отнюдь не легко —
это наверняка. Тем более если было оно, то решение, вовсе не
продиктовано малодушием, отсутствием либо нехваткой у «вер-
хов» Великой Ци веры в собственную удачу. Ведь вполне может
быть, что решение Хуан Чао о выводе повстанческой рати из Чанъ-
ани следует рассматривать как тактический ход, по-своему тонкий
маневр, каких немало предпринимало руководство крестьянской
войны в предшествовавшие годы. К такому предположению побу-
ждает ход событий тотчас после 6 мая 881 г.
Прознав об уходе «разбойников» из Чанъани, войска Тан
Хунфу, Чэн Цзунчу и Ван Чуцуня устремились к городу. И тут
дали о себе знать соображения приоритета и престижа: кому
удастся раньше других оказаться в пределах столичных стен, а
значит, кому достанутся лавры победителя, да и немалая пожива?
Не случайно же, надо думать, никто из трех только что поимено-
ванных персон уже по овладении Чанъанью не счел нужным даже
оповестить об этом ни своего непосредственного патрона Чжэн
Тяня в Фэнсяие, ни других генерал-губернаторов— соучастников
данной боевой операции. А причина — устрашились, что придется
с другими «поделить сию заслугу» [93, цз.254, с.8250]. Из тро-
ицы же Тан Хунфу — Чэн Цзунчу — Ван Чуцунь первыми пре-
успели в устроенной ими гонке генерал-губернаторы Шофана и
Цзинъюаня39, они же — ближайшие помощники Чжэн Тяня по ру-
ководству чанъаньской операцией, и, несмотря на все свои стара-
ния, только уже на исходе 6 мая сумел вступить в город и идинский
цзедуши Ван Чуцунь. Зато в том, как его встречали в Западной
столице, последний превзошел более шустрых компаньонов: вы-
222
ходца из Чанъани, из давным-давно известного там клана служи-
лых мужей и торговцев, а теперь — триумфатора, заступившего
в родном стольном граде место «разбойника-самозванца» Хуан
Чао,—его вышли приветствовать многочисленные заполонившие
улицы знакомцы из соответствующих прослоек и групп, а также
знакомые этих знакомцев. «Люди торговых рядов ликовали,—
сказано во “Всепроницающем зерцале” —и, выходя навстречу пра-
вительственному воинству, наперебой выкрикивали приветствия.
Одни швыряли черепицу и камни в разбойников, другие подби-
рали [где только могли] стрелы и передавали правительственному
воинству» [93, цз.254, с. 8250].
Между тем, опьяненная удачей, доставшейся к тому же столь
легко, бескровно, солдатня Тан Хунфу, Чэн Цзунчу и Ван Чу цуня
незамедлительно учинила в Чанъани подлинный погром, да та-
кой чудовищный, что даже творцы официального историописания
оказались не в состоянии замолчать или хотя бы затенить сие бес-
чинство. Происходившее в Чанъани на протяжении пяти тех дней
они назвали «великим погромом». Другое дело, что по данному
поводу оказались хронисты в использовании имевшихся у них ре-
сурсов слов и эмоций не столь тароваты, как в случаях с «боль-
шими разорами», какие устраивали повстанцы в Гуанчжоу или в
той же Чанъани, и совсем скоро появится возможность еще раз
убедиться в правомерности такого сопоставления.
И все же, например, во «Всепроницающем зерцале» приводятся
достаточно выразительные суждения и оценки на сей счет. Вот
иллюстрация к тому: «Предоставленная младшими командирами
сама себе, солдатня вваливалась в дома, забирала себе деньги и
шелка, певичек и наложниц» [93, цз. 254, с. 8250]. Совершенно оче-
видно, что речь идет здесь об обиталищах состоятельных горожан,
но никоим образом не простого люда. Однако, как едва ли не все-
гда в подобных случаях, наиболее ощутимо от бесчинств мародеров
в одеянии императорской армии пострадало именно простонаро-
дье. Особенно рьяно «потрудились» на поприще «великого погро-
ма» воители идинского генерал-губернаторства, т. е. подначальные
Ван Чу цуня. А впрочем, они, скорее всего, лишь больше других
привлекали к себе внимание, поскольку их предводитель приказал
каждому носить в дополнение к униформе головные шелковые по-
вязки белого цвета в качестве отличительного знака; солдаты же
из генерал-губернаторств Шофан и Цзинъюань в глаза горожанам
223
столь сильно не бросались, хотя, вполне вероятно, именно поэтому
могли особенно ретиво отдаться «великому погрому». И опять-
таки, как обычно в подобных ситуациях, воспользовавшись благо-
приятным моментом, успели за те пять дней дать о себе знать и
разного рода лиходеи из числа горожан. Нередко смешиваясь с
нездешней мародерствующей солдатней и, по понятным причинам,
лучше пришельцев зная, кто в Чанъани побогаче и, следовательно,
кого стоит в первую очередь и поосновательней «почистить», а кто,
напротив, беден и не заслуживает внимания воровского люда, та-
кие лиходеи дали тогда волю страстям. Из их числа «Всепрони-
цающее зерцало» особо выделило «молодых из торговых рядов»:
многие среди них с помощью белых головных повязок маскирова-
лись под идинских солдат, дабы можно было сообща ли с послед-
ними или же самим по себе «обирать людей» [93, цз.254, с. 8250].
Аналогичные сведения приводятся в «Жизнеописании Ван Чуцу-
ня» из «Старой» и в «Жизнеописании Хуан Чао» из «Новой исто-
рии Тан» [42, цз. 225(3), с. 17030; 95, цз. 182, с. 15210].
Тем временем Хуан Чао с главными силами повстанческого
войска обосновался совсем неподалеку от столицы, в уже знако-
мом им по перипетиям декабря предыдущего года юго-восточном
ее предместье Баш ан. Источники не сообщают, знали ли о дан-
ном обстоятельстве в Чэнду либо хотя бы в Фэнсяне. Или внима-
ние упоенных успехом — избавлением главной имперской столицы
от «разбойников» — танских военачальников было поглощено коз-
нями, сопряженными с «приоритетом» в овладении Чанъанью, а
затем — с учиненным там «великим погромом», и словно бы никто
в том стане не отдавал себе отчета, что противник — воинство Ве-
ликой Ци, к тому же немалое, в несколько сотен тысяч человек —
совсем рядом и отнюдь не оставил намерений вернуться в главный
город своего государства, а значит, нужно держать ухо востро и
надлежаще подготовиться, дабы хотя бы обезопасить себя? Впро-
чем, надо, наверное, отдать должное и повстанцам, будь то их вер-
ховоды или рядовые: от них потребовались строгая дисциплина,
твердый порядок и безупречная организованность, чтобы остаться
для командования противной стороны незамеченными.
Хуан Чао же между тем, разузнав и уяснив через своих ла-
зутчиков, а также от беглецов из Чанъани, что и как там тво-
рилось, пришел к выводу: приспело время возвращаться. Соот-
ветствующий приказ получил Мэн Кай, и отвоевать столицу по
224
встанцам удалось довольно быстро, хотя и нелегко: недаром во
«Всепроницающем зерцале» эта битва за Чаиъань названа «боль-
шой сечей» [93, цз.254, с.8250]. А исход ее определили не только
общая высокая боеспособность повстанческого воинства, волевой
настрой командования и рядовых. Очень вероятно, что отнюдь
не одной лишь осведомленности о происходившем в Чанъани обя-
заны восставшие какой-то части обитателей самой столицы и ее
предместий: без содействия жителей Чанъани и пригородов едва
ли оказалось бы возможным неприметно приблизиться к столич-
ным стенам и столь быстро занять город. Другое дело, что сведе-
ния источников не позволяют установить, из представителей ка-
ких категорий и групп слагалась эта часть чанъаньского населе-
ния и сколь многочисленной она являлась. Можно, однако, уве-
ренно предполагать, что с каждым днем «великого погрома» та-
ких людей становилось больше. Что касается танского воинства,
то деморализованное им же самим учиненными настоящим раз-
боем и столпотворением, утратившее былую боеспособность, оно
в массе своей, прихватив немалую, разными способами обретен-
ную поживу, пустилось 11 мая восвояси. Мобильности у него, по-
нятно, намного поубавилось. Сами солдаты, а того пуще армей-
ская обслуга оказались настолько переобремененными награблен-
ным добром, что еле-еле передвигались, и это обстоятельство тоже
(наряду с масштабностью и напряженностью вооруженных стычек
на городских площадях, улицах и стенах) объясняет, почему, со-
гласно сведениям источников, 80, если не 90% воинского контин-
гента в Чанъани поплатились жизнью [42, цз.225(3), с. 17030; 93,
цз.254, с.8250]. Нашли смерть тогда и цзедуши Чэн Цзунчу и Тан
Хунфа — те самые, что совсем недавно столь по-своему мастерски
осуществили лунвэйскую боевую операцию и были удостоены за
это чести стать ближайшими помощниками Чжэн Тяня в борьбе
с «разбойниками». Вместе с ними не сносил головы Чжу Мэй,
от рук которого, как уже упоминалось, незадолго перед тем по-
гиб Ван Мэй, по поручению Хуан Чао возглавлявший Биньнинское
генерал-губернаторство в составе Великой Ци. Пришел тогда ко-
нец также некоторым другим должностным лицам танской адми-
нистрации и соседних с Чанъанью генерал-губернаторств. Лишь
Ван Чу цуню удача улыбнулась: он сумел ускользнуть от рас-
правы.
225
Новый «большой разор» в Чанъани
То, что разыгрывалось в Чанъани на протяжении второй пя-
тидневки мая 881 г., когда дружинам Великой Ци пришлось оста-
вить город, а там предавалось бесчинствам танское воинство, выс-
шее повстанческое руководство, разумеется, не оставило без вни-
мания, и какие-то уроки из произошедшего оно постаралось из-
влечь. Главный среди таких уроков — следует всенепременно и
незамедлительно отрешиться от былого, сложившегося к середине
января 881 г. представления, будто в Чанъани налицо если не
всеобщее, то достаточно широкое и надежное приятие самих по-
встанцев и их власти. От представления, изначальная наивность
которого усугублялась сперва упоением одержанной тогда, че-
тыре месяца назад, действительно большой и важной победой—
овладением главной танской столицей, а вслед за тем убежден-
ностью, что «чисткой», устроенной по ходу январского «боль-
шого разора», своего добиться удалось. На поверку же в Чанъ-
ани оказалось предостаточно таких лиц из разных имуществен-
ных и социальных прослоек, а равно и возрастных групп, которые,
как только представился случай, «ликовали... выходя навстречу
правительственному воинству», «наперебой выкрикивали привет-
ствия», «привечали государево войско». Не говоря уже о «людях
из торговых рядов», и не обязательно этой профессиональной ка-
тегории только, и будь то молодые или же постарше, которые, как
только появился шанс, предались грабежу и насилию в отноше-
нии горожан и которых тоже насчитывалось немало (недаром в
источниках обращено на них особое внимание). Не говоря также
и, может быть, о еще большем числе тех, кто поступал, что называ-
ется, применительно к обстоятельствам, сообразуясь с моментом, с
конъюнктурой, и совсем не прочь был «швырять черепицу и камни
в разбойников», когда последние покидали город, и делать в точ-
ности то же самое, когда из Чанъани ретировались войска трех
генерал-губернаторств.
Руководство Великой Ци не стало, однако, довольствоваться
подобными оценками и выводами, а пошло дальше. Едва ли очень
много времени понадобилось ему, чтобы выявить тех, кто на протя-
жении пяти дней, пока Чанъань находилась в руках неприятеля,
так или иначе выказал свое неприятие повстанцев и их власти.
Желающих помочь в этом насчитывалось среди сторонников Ве-
226
ликой Ци из числа чанъаньских жителей наверняка немало, тем
более что после учиненной правительственной солдатней вакха-
налии убийств и грабежей настроение у значительной части сто-
личного населения могло начать склоняться в сторону повстанцев.
И совсем скоро воспоследовала расправа — в первую очередь над
теми, кто и в ходе уличных схваток, и как-либо иначе нанес вос-
ставшим удар в спину, хотя жертвами расправы стали отнюдь не
только они.
Сколь скупы оказались известия источников о «великом погро-
ме», который устроило в Чанъани во второй пятидневке мая 881 г.
танское воинство, настолько же щедры их сведения о том, что вер-
ховная власть Великой Ци начала развертывать уже с И мая и
сама назвала «промывкой города»; у официальных хронистов эта
кампания повстанческого руководства по аналогии с той, кото-
рая имела место четырьмя месяцами раньше, именуется «боль-
шим разором». В «Жизнеописании Хуан Чао» из «Новой истории
Тан» по сему поводу сказано: «Вновь вступив в стольный град,
[Хуан] Чао воспылал гневом к людям, которые привечали госуда-
рево войско, и с [его] соизволения было убито 80 тысяч человек.
Кровь лилась по улицам потоками, которые приходилось преодоле-
вать вброд. А называлось это ‘‘промывкой города”» [42, цз.225(3),
с. 17030]. Мало чем отличается от только что приведенного изве-
стия датированная 11 мая 881 г. информация «Всепроницающего
зерцала»: «Вновь вступив в Чанъань, [Хуан] Чао воспылал гневом
к людям, которые споспешествовали правительственному войску,
и с [его] соизволения бойцы учинили резню; потоки крови обра-
зовали реки. А называлось это “промывкой города”» [93, цз.254,
с. 8250].
Если верить показанию «Жизнеописания Хуан Чао» из пер-
вой танской нормативной истории, обозначение «промывка горо-
да» для задуманной и проводившейся повстанческим руководством
долговременной акции ведет начало от соответствующего распоря-
жения правителя Великой Ци. «Разбойники, — говорится в упо-
мянутом источнике, — разгневались на людей из торговых рядов
за то, что привечали государево войско, и тогда вышел декрет о
“промывке города”» [95, цз. 200(2), с. 15408]. И далее: во исполне-
ние данного предписания «были изничтожены почти все почтенные
мужи и [вообще] лица сильного пола в расцвете сил, и потоки крови
образовывали сточные канавы» [95, цз. 200(2), с. 15408]. В дру-
227
гом жизнеописании (Ван Чуцуня) из этой же нормативной истории
приводится цифра жертв «промывки города», воспринятая и «Но-
вой историей Тан»: «Разбойники разгневались и, собрав на обеих
городских площадях [Восточной и Западной] 70-80 тысяч людей
сильного пола в расцвете сил, всех изничтожили» [42, цз. 225(3),
с. 17030; 95, цз. 182, с. 15210].
Семьдесят, а тем паче 80 тыс. погибших в ходе «промывки го-
рода»— цифры, что и говорить, более чем внушительные. Но не
неправдоподобные. Масштабы и «крутизна» коллизий, многочи-
сленность и пестрота состава чанъаньского населения, вовлечен-
ность в круговерть событий значительных масс людей с обеих сто-
рон— все это, наряду с прочим, позволяет считать приведенные
«показатели» вполне правдоподобными (ср. [377, с. 83; 387, с. 176—
177; 411]).
Другое дело — цифра, превосходящая их ни много ни мало—в
сто раз, а именно 8 млн жертв майского «большого разора» в Чанъ-
ани фигурируют в «Повествовании о гибели Тан и истории Пяти
династий» — беллетристическом творении, созданном, по всей ве-
роятности, в XIV в.40 на материалах соответствующих норматив-
ных историй, а также некоторых неофициальных исторических со-
чинений и довольно подробно, хотя и не без разного рода несообраз-
ностей и передержек, излагающих перипетии «великой смуты», на-
чиная с Чанъюаньского восстания Ван Сяньчжи. Но если бы такая
стократно завышенная численность погибших от «промывки горо-
да» фигурировала лишь в литературно-художественных произве-
дениях, то это еще полбеды. Совсем иное дело, когда она фигури-
рует в современных исторических писаниях, а подобное нет-нет да
и случается (см. об этом, напр. [377, с. 83]).
Когда в научных и научно-популярных работах затрагивается в
той или иной связи сюжет, касающийся «больших разоров», кото-
рые учиняли в Чанъани повстанцы, авторы сплошь да рядом апел-
лируют и к другому литературно-художественному произведению,
а именно — к «Плачу по жене из дома Цинь» («Цинь фу инь») вид-
ного танского писателя Вэй Чжуана. Последний находился тогда в
Чанъани, имел возможность самолично наблюдать происходившее
в главном городе страны, и «Плач по жене из дома Цинь» явля-
ется своего рода поэтическим откликом на разыгравшиеся там в
первой половине 881 г. события. Отнюдь не симпатизируя и не
сочувствуя «разбойникам» Хуан Чао, ничего не замалчивая и не
228
затеняя в их действиях, Вэй Чжуан вместе с тем воздал свое и
правительственному воинству, которое в самом начале января и
во второй пятидневке мая того года сполна «потрудилось» на по-
прище грабежей и смертоубийства, да так, что намного превзошли
повстанцев и в том, и в этом [9, с. 109; 148, с.347]41.
Уместно здесь отметить в широком плане: едва ли не каждый
эпизод расправы восставших с теми или иными отдельными ли-
цами и большими либо небольшими группами лиц из числа «вер-
хов» и иже с ними мог в тогдашнем и последующем историописа-
нии предаваться широкой гласности, многократно напоминаться,
склоняться на все лады. Преследуемая при этом цель очевидна:
очернить повстанцев, а больше всего их вожаков и таким образом
дискредитировать «бунты» против «верхов», сами побуждения к
подобным деяниям как неправедные. Но жертвы от рук повстанцев
не идут по численности в сравнение с погибшими или как-то иначе
пострадавшими в результате карательных операций властей, ко-
гда «бунт»— и крупный, и небольшой — оказывался затопленным
в крови. На этом фоне меркнут расправы, учинявшиеся восстав-
шими, бледнеет суровость их предводителей.
Будучи ответной акцией повстанческого руководства на пяти-
дневный погром, устроенный правительственной солдатней, «про-
мывка города», в свою очередь, вызвала усугубление противодей-
ствия со стороны недругов Великой Ци. Принимало оно разные
формы. Так, однажды на вратах здания, где размещалось главное
правительственное учреждение Великой Ци—Департамент госу-
дарственных дел (Шаншушэн), появилась неведомо кем написан-
ная и приклеенная стихотворная прокламация, о содержательной
направленности которой в «Новой истории Тан» сказано доста-
точно определенно: «высмеивала разбойников и [предрекала] их
скорую погибель» [42, цз. 225(3), с. 17030]. Действительно, судя по
тексту этой листовки-четверостишия, воспроизведенному в книге
Хэ Гуанъюаня «Записи предостерегающих примеров» под обозна-
ченной девизом царствования Хуан Чао рубрикой «Деяния [годов
правления] Цзинь-тун» [86, цз. 1, с.6], повстанцы и их вожаки на-
званы «ничтожествами», которые «повылезли из грязи» и норовят
своими «черными руками», способными лишь «соху направлять»,
верховодить страной, тогда как те, кто и впрямь достоин властво-
вать, вынуждены пребывать в «отхожих местах», а их благовер-
ные— превратиться в «безропотных жен у солдат». Завершается
229
же эта стихотворная листовка на мажорной, оптимистической для
ее авторов ноте, предвозвещая пагубу «ничтожествам»: как бы они
ни усердствовали, все в Поднебесной вернется на круги своя.
Как сказано у Хэ Гуанъюаня и в «Новой истории Тан», ко-
гда Шан Жану стало известно о появлении прокламации с таким
содержанием, он, не в силах унять ярость, распорядился начать
розыски среди учено-служилого люда Чанъани всех, кого можно
заподозрить в написании столь крамольных стихов. Жертвами
немедленно предпринятых мер стали более 3 тыс. человек, вклю-
чая подразделение дворцовой стражи, допустившей само появле-
ние листовки на вратах главного правительственного учреждения
Великой Ци. Мало того, многие из грамотных чанъаньцев были
принуждены тогда к отбыванию разного рода «унизительных ра-
бот». После этого «все чиновничество впало в панику и ударилось
в бега» [42, цз.225(3), с. 17030; 86, цз. 1, с.6]42.
В ходе обоих «больших разоров» первой половины 881 г. в
Чанъани — и январского, но особенно майского — как нельзя кон-
кретней и отчетливей проявилось, что за силы противостояли и
напрямую столкнулись тогда, в «великой смуте» 874—901 гг., и на
кого было нацелено острие повстанческих борений. И тот и дру-
гой не были ставшими привычными за истекшие с Чанъюаньского
восстания шесть с половиной лет сшибками боевых формирований
двух сторон на бранных полях. Не сродни оба эти события и учи-
ненному повстанцами в октябре 879 г. в Гуанчжоу. Чанъаньские
«большие разоры» стали предпринятыми руководством Великой
Ци акциями репрессий и террора. Такой их характер и неисто-
вая ожесточенность определялись не только и даже не столько
обычными для крестьянских войн и восстаний причинами и обсто-
ятельствами вооруженного противостояния двух лагерей. И тот и
другой из «больших разоров» имели места в специфических усло-
виях новой, притом высшей, кульминационной, стадии крестьян-
ской войны 874-901 гг. и не где-нибудь, а в главной столице Сре-
динного государства. Мало того, существенно разнились и сами
эти события начала второй декады января и второй пятидневки
мая 881 г. Иначе и не могло быть: ведь майский «большой разор»
пришелся на время, когда в Чанъани уже была провозглашена по-
встанческая государственность, а значит, борьба за власть в стране
достигла апогея.
230
Некоторые выводы
Великая Ци — отнюдь не первая и не последняя в истории Ки-
тая попытка создания повстанческой государственности, хотя ее
предшественницы, строго говоря, дали о себе знать лишь на сугубо
декларативном уровне, и, стало быть, можно ее считать все-таки
самым ранним в Срединном государстве практическим опы-
том подобного рода государственности. Возникали подобные обра-
43
зования и в других странах мира в средние века и новое время .
Например, в ходе народного движения в Норвегии, которым в
1177-1184 гг. руководил Сверре Сигурдсон (ок. 1150-1202), восста-
ния 1277-1280 гг. в Болгарии во главе с Ивайло (7-1280), движе-
ния чешских таборитов 1419-1434 гг. под предводительством Яна
Жижки (ок. 1360-1424), восстания 1514 г. в Венгрии, возглавлен-
ного Дьердем Дожи (7-1514), восстания 1573 г. в Хорватии и Сло-
вении с Матией Губецом (7-1573) во главе, крестьянской войны
1773-1775 гг. в России под руководством Е. И. Пугачева и др. По-
встанческая государственность, попытки учредить которую дела-
лись во всех перечисленных и еще ряде случаев, имела квазимо-
нархическую форму. А между тем зафиксированы и попытки в
ходе восстаний создать своеобразные республиканские тер-
риториально-политические ячейки, пусть каждый раз очень не-
большие, будь то в византийских Фессалониках в 1342-1349 гг.
(«республика, или коммуна, зилотов»), в японской провинции
Ямасиро в 1485-1493 гг. («крестьянская республика») и др.; особ-
няком стоит «мюнстерская коммуна» 1534-1535 гг. в Германии,
причудливо сочетавшая в себе республиканские и монархические
черты. К сказанному стоит добавить, что и в Китае, и в других
странах гораздо чаще повстанческие государственные образова-
ния лишь провозглашались, не более того: каких-либо конкретных
практических действий для реального существования этих образо-
ваний их инициаторами предпринято не было. Но даже беря в
расчет и такие случаи, можно констатировать: исчисляются по-
добного рода явления в многовековой истории человечества пусть
и не единицами, но лишь считанными десятками (ср. [271, с. 28,
86]). Правда, своего рода рекордсменом и тут, похоже, оказывается
именно Китай, а Небесное государство великого благоденствия
(Тайпин тяньго), которое, впрочем, возникло уже в новое время, в
ходе крестьянской войны третьей четверти XIX в., — пример из чи-
231
ела наиболее значительных во всей мировой истории. Но в любом
случае таких явлений можно за долгие столетия средневековья и
нового времени насчитать несоизмеримо меньше, нежели народ-
ных восстаний, и меньше даже, чем крестьянских войн. Крупные
восстания, а тем паче каждая крестьянская война таили в себе
предпосылки, без которых не могли возникнуть сами попытки со-
здания восставшими своих государственных образований, но в дей-
ствительности далеко не всякое подобное событие непременно вы-
зывало к жизни такие образования или хотя бы притязания на их
создание. Тем более любое из этих явлений достойно пристального
исследовательского интереса, особенно в случае с Китаем. Что же
касается крестьянской войны 874-901 гг., то сам факт провозгла-
шения и «запуска» повстанцами собственной государственности во
главе с Хуан Чао воистину неоспорим и потому заслуживает сугу-
бого внимания.
Как свидетельствует опыт истории самых различных стран,
реализация крывшихся в крестьянских войнах и восстаниях ре-
сурсов для появления у повстанцев собственных государственных
образований становилась достижимой при условии, если имелись
по меньшей мере следующие две основные предпосылки.
Во-первых, наличие в руках восставших в течение продолжитель-
ного времени завоеванной ими сколько-то значительной террито-
рии своей страны, что неминуемо влекло за собой потребность в
создании там тех либо иных организационных форм социально-
политической жизни. Во-вторых, более высокий по сравнению
с обычным для народной повстанческой борьбы уровень органи-
зованности восставших, из которой могли спонтанно вырастать
и складываться их государственные образования. Крестьянская
война 874-901 гг. в Китае — фрагмент такого исторического опыта,
притом один из наиболее ранних, но способный тем не менее засви-
детельствовать правомерность приведенных констатаций. В са-
мом деле, в начале 881 г. в Срединном государстве налицо си-
туация территориального размежевания поистине колоссального
масштаба. То, что официально считалось владениями Танской ди-
настии, в действительности распалось на три разновеликие части.
Одна из этих частей оставалась под владычеством дома Ли, другая
оказалась фактически у генерал-губернаторов, а третья перешла
в руки восставших. О масштабности и глубине этого размежева-
ния красноречивейшим образом свидетельствует отторжение по-
232
встанцами обеих главных столиц страны — Западной и Восточной
(соответственно Чанъани и Лояна), тогда как танский венценосец
и его окружение не смели и помыслить, чтобы укрыться относи-
тельно неподалеку, в Северной столице (Тайюань), кстати сказать,
в отчих краях императорской фамилии Ли, и пришлось Ли Сюаню
вспомнить, что на далекой оконечности державы есть еще Южная
столица (Чэнду), учрежденная без малого 130 годами ранее, в пору
мятежа Ань Лушаня — Ши Сымина, дабы выпровоженный тогда
из Чанъани и Лояна императорский двор мог обрести там прибе-
жище для себя. И не просто лишь вспомнить об этом пришлось те-
перь тайскому владыке, но и воспользоваться давним прецедентом.
Что касается организованности в действиях народных повстан-
цев, то, как показывают приводившиеся в данной и предшествую-
щих главах факты, ее формы со времени поднятого Ван Сяньчжи
на исходе 874 г. Чанъюаньского восстания стали многообразней,
а общий ее уровень ощутимо возрос — разумеется, в возможных
для подобных случаев пределах. Это выразилось в мало-помалу
повышавшейся и неоднократно продемонстрированной на разных
стадиях крестьянской войны способности повстанческого лагеря
не только к реализации регенерационных свойств воплощенного в
нем движения, не только к восстановлению количественного по-
тенциала последнего (численность участников, территориальный
размах и т. д.), но и к ослаблению импульсивности в устремлениях
и действиях повстанческой массы, к усилению центростремитель-
ных начал, активизации консолидирующих, интеграционных про-
цессов в нем. Прежде всего это дало о себе знать в создании вос-
ставшими крупных и весьма боеспособных вооруженных формиро-
ваний: само наличие и функционирование таких формирований на
протяжении шести истекших после Чанъюаньского восстания лет
неминуемо предполагает сколько-то высокий уровень организации.
И пусть этот уровень никогда не оказывался стопроцентным, и
какая-то степень раздробленности, нехватки структурной целост-
ности повстанческому войску всегда была свойственна, что обычно
сказывалось в периоды неудач и поражений, а в пору резких ухуд-
шений ситуации давало о себе знать и симптомами разъединитель-
ной тенденции (как то произошло, например, в преддверии, по ходу
и в результате цичжоуского инцидента 877 г.), тем не менее именно
повстанческое войско являлось структурным ядром повстанческой
государственности Великая Ци. Точно так же пусть, как уже
233
не раз отмечалось, численность повстанцев-ратников зафиксиро-
вана в источниках лишь весьма приблизительно и нередко проти
воречиво, но авторы и составители этих источников единодушны в
оценке внушительности соответствующих цифр. Наконец, хотя и
по-всякому складывались в течение тех шести лет дела на полях
крестьянской войны и многажды пришлось народным дружинам
изведать и неудач, и поражений, и тяжелых потерь, но вместе с
тем не раз и не два приводили они танское воинство в трепет и
смятение, с конца 879 г. вынудили его лишь пытаться сдержи-
вать мощный натиск «разбойников» и ограничиваться пассивной
обороной, а с лета 880 г. и того более — отступать шаг за шагом.
Сам факт овладения на рубеже 880-881 гг. Лояном и Чанъанью —
красноречивейшее свидетельство того, сколь могучей силой стал
повстанческий лагерь и какой «показатель» на шкале централиза-
ции своих действий оказался теперь для него достижимым.
Со своей стороны, установленная повстанцами власть мысли-
лась их предводителями прежде всего и по меньшей мере одной
из главных опор крестьянской войны и рычагом дальнейшего раз-
вертывания последней. Возникшее тогда повстанческое государ-
ственное образование призвано было в первую очередь защитить
и закрепить уже достигнутое в ходе крестьянской войны, а вслед
за тем добиваться дальнейшего ее развертывания. Другое дело,
что выполнить это свое предназначение не только в полном, но
хотя бы в сколько-нибудь ощутимом объеме Великой Ци не дове-
лось. По крайней мере заметного расширения территориального
масштаба движения с середины января 881 г. так и не произошло,
равно как пополнения и совершенствования боевых сил крестьян-
ской войны. На решение таких задач не хватило соответствующих
потенций в самом повстанческом лагере, а многое предопределило
начавшее как раз с того времени меняться—не в пользу восстав-
ших— соотношение сил между последними и противостоявшей им
стороной.
Провозглашение устами Хуан Чао собственной государственно-
сти Великая Ци и инаугурация его самого в качестве императора со
своим титулом, девизом царствования и, что тоже крайне важно,
личной печатью44, а также прочими обязательными для монархов
в Срединном государстве атрибутами, регалиями и аксессуарами,
были равнозначны объявлению династии Тан развенчанной и
низвергнутой. По существу, однако, дальше сугубой декларатив-
234
ности дело не пошло, и равносильным фактическому уста-
новлению в стране своей военной и гражданской власти достиг-
нутое повстанцами не стало. Действительно, биография дома Ли
тогда не завершилась, и, даже царствуя, а не правя, он оказался
в состоянии явиться средоточием сил, которым, пусть не скоро,
удалось-таки «укротить разбойников».
Великая Ци носила характер государственного образования ло-
кального и во времени, и в пространстве. Во времени — коль скоро
просуществовало это образование, и то большей частью лишь фор-
мально, всего-навсего три с половиной года, до гибели Хуан Чао
в середине июля 884 г. Вместе с тем, хотя главные повстанче-
ские вожаки помышляли о власти в масштабе всего Срединного
государства, удалось им установить ее лишь на меньшей части его
территории, хотя бы эта часть и была сама по себе довольно внуши-
тельных размеров и, что еще существенней, охватывала наиболее
важный во всех значимых для страны отношениях регион, вклю-
чая главные столицы. При этом власть восставших была ограни-
чена не только по объему, но и по содержанию, если, разумеется,
последнее не сводить всецело к репрессиям в отношении высшего
танского чиновничества и даже к созданию своих управленческих
органов, а также к провозглашению тех или иных социальных ак-
ций.
Пусть сколько-то осознанной конструктивной программы в
своих намерениях и усилиях создать собственную государствен-
ность повстанческое руководство не придерживалось, хотя такой
программы у него и не было, и не могло быть. По неверно и сводить
все в замыслах на сей счет, имевшихся у верховных предводителей
крестьянской войны, а равно и в их практических делах, лишь к
простому следованию многовековой традиции, подобно тому, на-
пример, как они поступили 16 января 881 г. при возведении Хуан
Чао на престол Великой Ци, стремясь на церемонии в Палате со-
кровенного первоначала скрупулезно соблюсти исстари заведен-
ные процедуры и формальности, или же попытались вслед за тем
воспроизвести в возможном для себя объеме издавна установив-
шуюся структуру и номенклатуру управленческих органов. Ведь
если, допустим, в соответствующее время танский правящий дом в
подобных случаях повторял образцы, «заданные» низвергнутой им
династией Суй, что отнюдь не означало, будто он в своей политике
просто-напросто следовал во всем по стопам предшественницы, то
235
это подавно можно сказать о Великой Ци, коль скоро речь на сей
раз идет о государственности необычной.
Относительно замыслов и практических мероприятий руковод-
ства Великой Ци, имевших социально-политическое назначение,
документальных материалов, да и вообще каких-либо сведений со-
держится в сохранившихся до наших дней источниках, как уже
отмечалось, очень мало, и соответственно возможности сколько-
нибудь конкретно реконструировать эту грань функционирова-
ния повстанческой государственности крайне скудны. Равно как
весьма скупо и маловразумительно способны поведать источники
о буднях главных столиц страны и тем паче — городов иных ран-
гов, а также сел на территории Великой Ци. А между тем жизнь
там день за днем текла, и, хотя вооруженные борения противо-
стоящих лагерей все это время не прерывались, стабильной ситу-
ация не становилась и далеко не до всех насущных дел доходили
руки у Хуан Чао и его ближайшего окружения; тем не менее даже
имеющиеся немногочисленные данные позволяют все же неопро
вержимо засвидетельствовать наличие у вожаков Великой Ци на-
мерений, ориентированных на различного рода злободневные про-
блемы жизни повстанческой государственности, а равно и попыток
претворить такие намерения в жизнь.
В отличие, например, от восстаний во главе с Юань Чао и
Цю Фу, когда прозвучавшие в устах предводителей притязания на
властные атрибуты и регалии не только не переросли, но даже
не начинали либо, как в случае с Юань Чао, только-только начи-
нали перерастать реально в практические действия по созданию
и «запуску» управленческих структур, Великая Ци была повстан-
ческой государственностью на деле, де-факто — при всей незавер-
шенности и несовершенстве даже в сравнении с тем, как мысленно
рисовали ее себе сам Хуан Чао и его сподвижники. Приступая к
формированию своего государственного образования, высшее ру-
ководство крестьянской войны, разумеется, строило расчеты на
долгие времена и уж в любом случае не на те три с половиной года,
что в действительности выпали на долю Великой Ци. Ее реальный
«стаж» оказался более чем коротким для обычного государ-
ственного образования; мало того, таким он предстает и в общем,
превышающем четвертьвековой, хронологическом диапазоне всей
крестьянской войны. Но Великая Ци и не была государственным
образованием о б ы ч н ы м.
236
Великая Ци не стала в завершающие десятилетия царствования
Танской династии единственным государственным образованием,
независимым от последней и ей противостоявшим. Не одно и не два
владения цзедуши, преимущественно в бассейне Янцзы и к югу от
него, еще на рубеже 870-880-х годов фактически являлись именно
такими образованиями; правда, уже после разгрома Великой Ци,
на старте заключительного десятилетия IX в., стали возникать и
складываться некоторые из тех десяти царств, что явились неотъ-
емлемой составляющей наступившего с низвержением в середине
907 г. дома Тан периода Пяти династий45. К только что упомяну-
той дате насчитывалось уже пять таких царств: Шу (Раннее Шу),
У, У-Юэ, Чу и Хань. Мало того, в 902 г. танский двор оказался
вынужденным даже официально признать царство У, а год спустя
и царство Шу (Раннее Шу)46. Но все десять царств без исклю-
чения являли собой по мотивам и целям их создания нечто иное,
нежели Великая Ци.
И это притом, что последняя, будучи детищем народной по-
встанческой стихии 11-вековой давности, оказалась образованием
эфемерным. Потенций для появления другой, неэфемерной госу-
дарственности в той стихии не содержалось. Провозгласившие
и возглавившие Великую Ци предводители крестьянской войны
были не в состоянии осуществить в рамках и средствами такого
образования что-либо принципиально новое, их рожденные в по-
токах той стихии устремления и усилия остались исторически об-
реченными, бесперспективными, а значит, претерпевать этой по-
встанческой государственности какое-то «перерождение» не при-
шлось: перерождаться было нечему.
Итак, Великая Ци не была просто военно-территориальным
образованием. За рамки такого образования то, что в середине
января 881 г. было под этим названием провозглашено и начало
создаваться, успело затем выйти, пусть и ненамного. В распо-
ряжении руководства Великой Ци имелись весьма значительные
вооруженные силы с их изначальным предназначением — своими
средствами противоборствовать социальным верхам Танского Ки-
тая. Учреждались военно-управленческие структуры в центре и
на местах, но также и структуры гражданского управления —
начиная с органов общей компетенции, будь то высший среди
них — Департамент государственных дел (Шаншушэн) или Цеи-
зорат (Юйшитай) и Палата ученых (Ханьлиньюань). Упомянутые
237
и другие учреждения, которые повстанческая верхушка во главе с
Хуан Чао тщилась создать, в том числе и на местах, призваны были
и пытались влиять на различные сферы и стороны жизни подкон-
трольной Великой Ци территории. Принимались акты социально-
политического содержания, притом как государственного, так и
локального назначения. Эти и прочие, в разной связи тоже упоми-
навшиеся выше, атрибуты и аксессуары свидетельствуют: налицо,
пусть не во всем «нормативная», форма организации власти, а,
следовательно, описательные термины «военно-территориальное»
или «территориально-политическое образование» не способны аде-
кватно обозначить существо явления, каковым предстала Великая
Ци. Словом, данное явление обладало определенными чертами го-
сударственности, хотя бы и в обычном для подобных случаев огра-
ниченном объеме и содержании, и, значит, можно говорить о госу-
дарственном образовании Великая Ци как незавершенной форме
политической организации власти.
Однако государством в полном смысле этого слова, государ-
ством как таковым Великая Ци не стала. Иначе имела бы место
подмена понятий. Ведь по крайней мере об экономическом гос-
подстве повстанческой власти говорить не приходится. Что до
каких-либо социально-экономических перемен, то дальше декла-
раций, отражавших смутные чаяния и устремления «низов» и «оз-
вученных» устами Хуан Чао и Шан Жана, а до них — Ван Сянь-
чжи, дело, по существу, не шло. Позитивной и конструктивной
альтернативы тому, что повстанческие предводители обличали и
клеймили в своих заявлениях и воззваниях о непомерном налого-
обложении и прочих проявлениях социальной несправедливости,
выдвинуто не было. Да и не существовало такой альтернативы в
арсенале руководства Великой Ци. Можно констатировать лишь
притязания, и то сугубо импульсивные, спорадические и робкие, а
не как нечто целенаправленное и последовательное, на те или иные
акции примитивной уравнительности в распределении и потребле-
нии материальных благ, не более того, не говоря уже о каких-
либо преобразованиях, даже самых умеренных, в вопросах о земле
и налогах. Одним словом, Великая Ци не стала «крестьянской
властью». Создававшиеся в ее рамках управленческие структуры
не в состоянии были служить рычагом таких преобразований. И
дело, разумеется, не в том, что Великая Ци, вроде бы скроенная
по шаблону, который утвердился в императорском Китае еще с
238
конца VI — начала VII в., при династии Суй, явила собою, как
ни тщились Хуан Чао и его команда, лишь бледное подобие тай-
ской централизованной административной машины. И не в сло-
жившейся в связи и вокруг Великой Ци военной обстановке дело,
не в неблагоприятных внешних условиях. Причины гибели та-
ких образований заложены изначально внутри них самих. Дала
о себе знать предельная для народного повстанческого движе-
ния столь большой давности степень способностей и возможностей
государственно-политического творчества общественных низов. В
результате это провозглашенное и возглавленное Хуан Чао детище
крестьянской войны 874-901 гг. оказалось государственным обра-
зованием не только нестабильным, временным, преходящим и не
только ограниченным в социально-политических потенциях, но и
просто-напросто обреченным, не имевшим реальных перспектив.
Мало того, оно при всей своей специфичности не явило собой в
типологическом плане государственное образование особого рода,
не явило, поскольку характером власти это обусловлено не было.
А значит, не имела повстанческая государственность Великая Ци
своего собственного будущего47. Налицо лишь опыт социальной
утопии.
«Великая смута» 874-901 гг. в Китае и рожденное в ее гор-
ниле государственное образование под названием «Великая Ци»
служат одним из самых ранних в древнем и средневековом про-
шлом мира примеров того, что даже наиболее могучие народные
движения «ранга» крестьянских войн не приводили и не могли
приводить к созданию восставшими такого государства, которому
на деле удалось бы внести ощутимые изменения в общественный
строй — изменения, смутные мечты и представления о коих, а пре-
жде всего — извечная устремленность к социальной справедливо-
сти и подвигали повстанцев на борьбу. Таков один из исторических
уроков крестьянской войны в Китае 874-901 гг.
ГЛАВА VI
ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ
Перемены к невыгоде для повстанцев:
первые симптомы
Когда речь идет о явлении такого характера и размаха, как кре-
стьянская война, нелегко и непросто выявить и обозначить грани,
отделяющие один ее этап от другого. Крестьянская война в Китае
874-901 гг. — никоим образом не исключение. Уже сама по себе
масштабность данного явления предопределила неодномерность и
временную протяженность этих граней. Во всяком случае, любая
из них слагалась не из какого-то одного, пусть и важного, собы-
тия, а непременно из нескольких и необязательно абсолютно син-
хронных. Свидетельства тому — водоразделы между начальным и
вторым, а равно — вторым и третьим этапами крестьянской войны
под предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао. Не является ис-
ключением и рубеж, отъединивший заключительный этап от пре-
дыдущего, кульминационного.
Уже неблагоприятный для повстанцев исход пришедшегося на
конец апреля 881 г. лунвэйского сражения, а тем более совсем
скоро, во второй пятидневке следующего месяца —с вынужденной
санкции Хуан Чао — сдача неприятелю главного стольного града
Великой Ци показали, что в соотношении противоборствующих
сторон начинали назревать и проступать перемены не в пользу вос-
ставших. И если столь быстро, по прошествии всего лишь пяти су-
ток, боевые формирования Великой Ци во главе с Хуан Чао вновь
вступили в Чанъань, то счесть сей факт просто еще за один, к
тому же значительный триумф повстанцев, казалось бы, засвиде-
тельствовавший сохранение за ними превосходства сил, едва ли
можно. Ведь, строго говоря, и противоположная сторона возы-
мела повод и основание извлечь для себя из данного факта столь
240
же приятный, сколь и полезный урок: вырвать у «разбойников» и
вернуть себе главный город страны, хотя его и пришлось вновь им
уступить, становилось этой стороне по плечу. Важно было изы-
скать и привлечь дополнительные боевые ресурсы. И они, пусть
отнюдь не немедленно, нашлись. Правда, по преимуществу в стане
«инородцев».
Так или иначе, но попытки танского двора и лояльных к нему
генерал-губернаторов (включая иноземцев) объединить силы для
вооруженного подавления «разбойников» начинали мало-помалу
приносить плоды.
Что и говорить, утрата повстанческим лагерем военно-опера-
тивного перевеса над неприятелем произошла не сразу. Более
того, бывали на его улице и праздники. Например, 14 мая 881 г.
в таком важном в военно-стратегическом отношении районе при-
чанъаньской зоны, как Саньцяо (на северо-востоке, северо-западе
и юго-западе от Сианя, пров. Шэньси)1, потерпело поражение объ-
единенное войско генерал-губернаторств Вэйбэй и Сясуй под ко-
мандованием соответственно Ли Сяочана и тангута Тоба Сыгуна
[42, цз. 225(3), с. 17030]. Спустя ровно два месяца подобная участь
постигла в уезде Синпин (пров. Шэньси) войско генерал- губерна-
торства Биньнин, возглавленное тамошним цзедуши Чжу Мэем [93,
цз.254, с.8253].
Однако уже с июня 881 г. неудачи одна за другой стали пресле-
довать повстанцев. Так, только летом того года последним при-
шлось сдать Хуачжоу и Дэнчжоу, не говоря уже о населенных
пунктах менее значительных. Отвоевать Дэнчжоу у «разбойни-
ков» карателям было тем легче, что тамошний гарнизон, которым
командовал Чжу Вэнь, оказался слишком оторванным территори-
ально от главных повстанческих сил в Гуаньчжуне и не мог рас-
считывать на оперативную подмогу из Чанъани, от руководства
Великой Ци. Хуачжоу же в сентябре опять перешел под начало
Великой Ци (да и затем на протяжении полутора лет не раз пере-
ходил из рук в руки), а в октябре 881 г. упоминавшееся сводное
войско Ли Сяочана и Тоба Сыгуна понесло новое поражение, на
сей раз в районе Дунвэйцяо (расположенного северо-восточнее Си-
аня моста через реку Вэйхе), и в конце ноября 881 г. еще одно —в
уезде Фу пин (пров. Шэньси). В феврале следующего года отряды
Чжу Вэня завладели городом Тунчжоу (Дали, пров. Шэньси), а
сам Чжу Вэнь стал, согласно предписанию Хуан Чао, главой адми-
241
нистрации одноименной области. Так владения Великой Ци «пе-
решагнули» через р.Вэйхэ, и в распоряжении повстанцев (правда,
на очень короткое время) оказался стратегически важный «трам-
плин» на правом берегу этой реки. То был, однако, едва ли не
последний крупный боевой успех восставших. Совсем скоро былая
полоса чуть ли не сплошных триумфов повстанческого воинства
прервалась.
Положение усугублялось столь серьезным обстоятельством,
как продовольственное снабжение повстанческой армии, населе-
ния Западной и Восточной столиц Великой Ци и других крупных
городов в пределах подвластной администрации Хуан Чао терри-
тории. Прежде, до возникновения «великой смуты», Гуаньчжун-
ский регион с такими его узловыми составляющими, как Чанъань,
Лоян и столичные предместья, более или менее надежно обеспечи-
вался съестными припасами по Великому каналу за счет ресурсов
центрально- и южнокитайских провинций. С разрастанием «вели-
кой смуты» вширь, особенно с началом Южного похода повстан-
ческих дружин, а затем с усилением локально-сепаратистских
устремлений тамошних цзедуши и «сельских верховодов», ситуа-
ция резко изменилась. К моменту же провозглашения Великой Ци
и, пусть кратковременного, закрепления базовых очагов крестьян-
ской войны в Гуаньчжуне традиционные пути транспортировки в
этот регион продовольствия оказались наглухо перекрытыми, и
вопрос об изыскании возможностей для поставок туда провизии
и провианта становился для Великой Ци первоочередным, глав-
ным. Тем более, что там сосредоточилось огромное по численно-
сти повстанческое воинство, включая и боевые формирования, и
армейский обоз. Особенно, же ощутимо переизбыток людей ска-
зывался в Чанъани. Само собой разумеется, что становившиеся
все более частыми и ожесточенными вооруженные столкновения в
регионе между восставшими и карателями нимало не благоприят-
ствовали разрешению продовольственной проблемы. Помимо всего
прочего, если раньше какая-то часть горожан кормилась за счет
возделывания земельных участков в предместьях и, сбывая про-
дукты питания, помогала кормиться другим, то теперь возможно-
сти для этого сходили на нет [42, цз. 225(3), с. 17030; 95, цз.200(2),
с. 15408]. Администрация же Великой Ци, провозглашая в середине
января 881 г. свою власть и стремясь впоследствии осуществить
на практике те или иные социально-политические акции, однако не
242
предусмотрела и не декларировала какие-либо меры хозяйствен-
ного назначения, прежде всего — по обеспечению жителей подкон-
трольной территории продуктами питания, ни на ближайшую, ни
тем более на далекую перспективу. В результате, по опенке «Все-
проницающего зерцала», «дела землепахотные пришли в полный
упадок» [93, цз. 254, с. 8268]. Соответствующее ведомство повстан-
ческой администрации, которое возглавлял особоуполномоченный
по водным перевозкам (шуйюньши) Чжан Цюаньи, предпринять
что-либо существенное для улучшения ситуации было не в состо-
янии. И, как отмечается в самых разных источниках, не исклю-
чая литературно-художественные творения современников, это не
могло не дать о себе знать весьма скоро, а к концу 881 г., с ис-
черпанием имевшихся на продуктовых складах запасов, ситуация
стала обостряться сверх всяких пределов. В следующем же году «в
Гуаньчжуне имел место великий недород» [42, цз.9, с. 15493], на-
чался массовый голод. На исходе весны того года в Чанъани цены
на рис подскочили до 30 тысяч монет за один доу, тогда как раньше
они обычно составляли 200-300, а при недороде — максимум 10 ты-
сяч монет [42, цз.225(3), с. 17030; 93, цз.254, с.8268; 95, цз.200(2),
с. 15408]. Многим рядовым горожанам и солдатам-повстанцам при-
ходилось для приготовления пищи довольствоваться всевозмож-
ными травами и кореньями, желудями и мукой из древесной коры;
впрочем, по сведениям Вэй Чжуана, такую «снедь» можно было
увидеть и «на кухне у Шан Жана» — второго после Хуан Чао лица
в Великой Ци [9, с. 107]. Как едва ли не всегда в подобных об-
стоятельствах, дали о себе знать спекулянты зерном, и в таких
случаях, но свидетельству того же Вэй Чжуана, «один доу риса
приравнивался к одному доу золота» [9, с. 107]. И, что тоже не
редкость для схожих ситуаций, в Чанъани тогда наблюдались и
случаи каннибализма, а жертвами при этом становились обычно
люди, которых у полонивших их лиходеев приходилось покупать,
«договариваясь о цене, [достигавшей] нескольких сотен тысяч мо-
нет, [в зависимости от того], упитанным или отощалым» был обре-
ченный на съедение [42, цз.225(3), с. 17030; 93, цз.254, с.8268; 95,
цз. 200(2), с. 15408].
Впрочем, вопрос о провизии и фураже крайне остро встал то-
гда и перед противоположной стороной. То не было лишь след-
ствием случившегося в Гуаньчжунском регионе «великого недо-
рода». И в данном случае не могла не сказаться ситуация все
243
более частых и ожесточенных ратных столкновений двух станов,
неминуемо влекшая за собой огромные сложности и трудности для
сельского хозяйства на севере страны. Давало о себе знать и стре-
мление дистанцироваться от все сильнее сотрясавших север по-
литических и военных коллизий, которое то и дело выказывала
верхушка центрально- и южнокитайских генерал-губернаторств —
главных поставщиков продовольствия. Все это вкупе с крайне
непросто складывавшимися взаимоотношениями танского двора и
цзедуши в их противоборстве с повстанческим лагерем порождало
в «верхах» и в центре, и на местах нервозность, а нет-нет да и
брожения либо даже «крамолу».- Такова, например, подоплека
мятежа, в ноябре 881 г. учиненного в Фэнсяне танским воена-
чальником Ли Чанъянем, которому удалось низложить тамошнего
генерал-губернатора Чжэн Тяня и занять его пост, а Чжэн Тяню
пришлось искать прибежище в Чэнду [42, цз. 185, с. 16758; 95, с. 178,
с. 15192; 120, цз.1, с. 4-5]2.
И все-таки с особой остротой встала продовольственная про-
блема перед Великой Ци, а своей крайности достигла она на ру-
беже весны и лета 882 г., когда карательное воинство обложило
Чанъань и ее округу со всех сторон. Не случайно во «Всепрони-
цающем зерцале» в увязке именно с этой проблемой дается та-
кая характеристика положения в повстанческом лагере в ту пору:
«Могущество Хуан Чао сходило на нет, [его] приказы и предписа-
ния имели действие не дальше, чем в Тун[чжоу] и Хуа[чжоу]» [93,
254, с.8268]3. Ограниченность территориальных пределов юрис-
дикции верховной администрации Великой Ци в то время отме-
чала и «Старая история Тан», хотя в этом источнике они пред-
стают чуть более широкими: в направлении «с запада на восток —
не далее Ци[чжоу]4 и Хуа[чжоу], а на юге и на севере — до [гор
Тайхан]шань и [реки Хуан]хэ» [95, цз. 164, с. 15090].
Свои сложности и трудности, которые так или иначе влияли на
перемены в соотношении сил и степени активности двух лагерей и
которые, следовательно, тоже не могут не приниматься в расчет
при определении граней, отделявших заключительный этап кре-
стьянской войны от предшествующего, продолжали возникать и у
противостоявшей Великой Ци стороны. Наглядно это проявилось,
например, в «двоевластии», до конца января 882 г. установив-
шемся в верховном руководстве усмирительной кампании против
«разбойников Хуан Чао»: еще в марте 881 г. двор наделил соответ-
244
ствующими полномочиями и функциями Гао Пяня, а в июле — и
Чжэн Тяня. Уже само по себе подобное «двоевластие»—новый
плод непрестанных «разборок» между придворными группиров-
ками— как таковое удачи ни тому, ни другому не сулило. Да-
вала о себе знать и давняя взаимная неприязнь Гао Пяня и Чжэн
Тяня. Так или иначе, но ни который из «дублеров» всецело посвя-
щать себя непосредственному руководству и координации военно-
карательных акций не стал. Более того, Гао Пянь, вознамерившись
самоустраниться от порученных ему двором дел, еще в середине
июня 881 г. вместо того, чтобы с вверенным ему 80-тысячным во-
инством двигаться к Гуаньчжунскому региону — тогдашнему эпи-
центру вооруженных баталий повстанческой и правительственной
сторон, предпочел засесть на юго-восточной оконечности нынеш-
ней Цзянсу, а в самом начале октября вернуться на свою базу, в
Янчжоу, и там отсиживаться. Южная столица отреагировала на
это выдержанным в крайне жесткой тональности именным ука-
зом Ли Сюаня с осуждением подобного рода намерений и действий
Гао Пяня. Каким «пафосом» был пронизан сей императорский акт,
представить несложно, если учесть, что фактически автором указа
был не кто иной, как Чжэн Тянь [42, цз. 224(2), с. 17012; 50, цз. 14,
с. 116; 93, цз. 255, с. 8270]. А между тем последний и сам счел за
лучшее для себя отсиживаться в Чэнду, т. е. довольно далеко от
основного театра военных действий между карателями и повстан-
цами, но зато под боком у августейшего двора [387, с. 182—187, 215—
219]. Словом, не случайно Ли Сюань 30 января 882 г. принял реше-
ние назначить главнокомандующим усмирительной кампании уже
подвизавшегося ранее (в 879 г.) на этом поприще Ван До, наделив
его к тому же чином и правомочиями главного цзайсяна. Правда,
спустя год с небольшим, 18 февраля 883 г., воспоследовала новая
отставка Ван До от упомянутых должностей: в очередной раз дали
о себе знать кознодеи-царедворцы. И это несмотря на то, что, в от-
личие от 879 г., карательное воинство при Ван До добилось весьма
значительных успехов, важнейшим из которых явилась начатая
на рубеже апреля и мая 882 г. объединенным войском 14 генерал-
губернаторств осада главной столицы Великой Ци Чанъани.
Наряду с такими имелись в ту пору и совсем иные проявления
того, в сколь многосложной ситуации и обозначалась, и преодоле-
валась межа, разграничившая предпоследний, кульминационный,
этап крестьянской войны и заключительный.
245
Еще один «спутник» крестьянской войны0
С весны 882 г. немаловажные события разворачивались на юго-
западной оконечности Срединного государства, в «стране Шу»,
т. е. под боком у вынужденного прибежища танского император-
ского двора.
«Страна Шу» представляла собой одну из «горячих точек» по-
встанческой борьбы «низов» Танской империи. Правда, после кро-
вавого подавления серии «бунтов», поднятых «инородцами» гэлао
на обширном пространстве пяти областей к востоку от Чэнду в
середине 50-х годов IX в., здесь примерно 25 лет царило относи-
тельное затишье: вплоть до марта 882 г., по оценке «Всепрони-
цающего зерцала», «в Шу было мало разбойников» [93, цз.254.
с. 8264]. То было, однако, как оказалось, затишье перед бурей.
В толще сычуаньского люда подспудно назревали новые вспышки
недовольства и протеста. Не случайно в столь большом числе ро-
ждались тогда гневные и дерзкие приговорки, стихи и песенки,
которыми слагавший их простой народ отвечал ненавистью и пре-
зрением «своим» владыкам, будь то генерал-губернатор Л у Янь,
Гао Пянь, Цуй Аньцянь и Чэнь Цзинсюань или их присные, словно
состязавшиеся между собой в самоуправстве, жестокости, мздолю-
бии и казнокрадстве [50, цз.З, с. 15 16, 18; 93, цз.252, с.8168, 8175,
8179-8180]. Каждый из них в глазах сычуаньцев олицетворял со-
бой произвол и притеснения, которые «хозяева жизни» обрушили
на «чернь».
Неминуемым взрывом социальных коллизий было чревато в
очередной раз спровоцированное танской администрацией обостре-
ние и без того непростых взаимоотношений как между собственно
китайским (ханьским) и «неприрученным» иноэтническим населе-
нием, так и между самими неханьскими общностями, столь много-
численными на юго-западной окраине империи [42, цз.41, с. 15701-
15702; цз.42, с. 15702-15705; 93, цз.254, с. 8245]. Положение усу-
гублялось почти непрерывными войнами Танской державы с го-
сударством Наньчжао, в ходе которых запад Сычуани, в частно-
сти области Цюнчжоу (Цюнлай) и Ячжоу (Яань) — главные тер-
риториальные очаги будущего восстания Цянь Пэна (?-883), не раз
оказывался в полосе боевых действий с их губительными послед-
ствиями прежде и больше всего для простого люда сел и горо-
дов. Среди тамошних жителей накапливалось раздражение и не-
246
довольство неспособностью власти предержащей обеспечить без-
опасность их жизни и имущества от набегов извне [50, цз.б, с. 49-
50; 93, цз. 252, с. 8153-8158, 8165-8166, 8171- 8173, 8175-8178, 8183-
8186; цз.253, с. 8227-8228]. Чтобы надежней защитить границу
от нападений армии Наньчжао, а заодно гарантировать спокой-
ный для себя тыл в Цюнчжоу, Ячжоу и уездах вдоль реки Даду,
где стали особенно явственно проступать симптомы назревания в
массе ханьского и иноэтнического населения новых брожений и
волнений, танский двор стянул туда дополнительный контингент
войск и укрепил военно-административную структуру на крайнем
юго-западе империи, создав укрупненное Западносычуаньское ге-
нерал-губернаторство (Сичуань). Вскоре напряженность воору-
женных столкновений с Наньчжао несколько ослабла. Казалось,
в этой части страны установились, наконец, мир и спокойствие.
Данное обстоятельство, наряду с прочими, объясняет, почему
8 января 881 г., когда Восточная столица государства уже находи-
лась в руках повстанцев Хуан Чао и стало совершенно очевидным,
что такая же участь ожидает со дня на день и главную, Западную
столицу, августейший двор в поисках пристанища для себя устре-
мился именно в Сычуань [93, цз. 253, с. 8222]. Однако совсем скоро
после того, как 2 марта 881 г. император Ли Сюань и его свита
прибыли в Южную столицу (Чэнду), ситуация на юго-западной
оконечности Танского Китая круто изменилась.
На покрытие расходов императорской семьи и двора, расши-
рившегося персонала военного и гражданского чиновничества в
Чэнду, дворцовой стражи и заметно выросшего армейского кон-
тингента тотчас потребовались огромные средства, намного пре-
вышавшие ресурсы тамошнего казначейства [93, цз.254, с. 8248].
К тому же па западе Сычуани «год за годом случались недороды»
[42, цз. 197, с. 16813]. Дабы изыскать необходимые средства, власти
утяжелили бремя натуральных и трудовых повинностей жителей
«страны Шу», да столь резко [86, цз.9, с. 65; 93, цз.253, с.8221,
8226 , 82 27; цз.254, с. 8254-8255], что реакция со стороны населе-
ния воспоследовала довольно быстро. Как отмечается во второй
танской нормативной истории, «разбойники... принялись бесчин-
ствовать в кладовых, призывали уходить в бега... инородцев в их
обиталищах подбивали на беспорядки» [42, цз. 197, с. 16813].
С переездом императорского двора в Чэнду в Южной столице,
в областных и прочих административно-территориальных центрах
247
Сычуани тотчас стали набирать силу выходцы из чанъаньско-
лоянского и некоторых других северных регионов. Они занимали
военные и гражданские посты, не прочь были наложить руку на
землю и иное имущество коренных жителей Юго-Запада, будь то
ханьцы или «инородцы»; известно, например, что один из таких
новоприбывших, областной начальник Цюнчжоу, зарился на зе-
мельное достояние дяди (младшего брата отца) Цянь Нэна [93,
цз.255, с.8282]. Сычуаньцы реагировали на подобные притязания
«чужаков» крайне болезненно. Дело доходило до весьма круп-
ных и продолжительных вооруженных столкновений, как то про-
изошло, в частности, в августе 881 г. [42, цз. 208, с. 16872-16873;
93, цз.254, с.8254-8256]. В глубинных районах противодействие
натиску «пришельцев» оказывали отряды самообороны «местных
воротил» — формирования феодального ополчения, находившиеся
в распоряжении влиятельных богатеев из числа ханьцев и «ино-
родцев» [478, с. 73-81]— точь-в-точь как в южных и центральных
провинциях Танского Китая.
Итак, к исходу 881 г. в Сычуани на почве самых разнообразных,
слившихся в один жгут явлений и обстоятельств возникла весьма
сложная и напряженная обстановка, чреватая мощным присту-
пом социальных страстей. Весной следующего года приступ раз-
разился. Минул, стало быть, совсем небольшой срок с того дня,
как Ли Сюань и его двор, спасаясь от ведомых Хуан Чао дру-
жин, обрели пристанище в Чэнду, а пламя недовольства и проте-
ста «малого люда» настигло их и там. По образному выражению
современника, «когда Хуан Чао завладел столичными чертогами...
вздыбилась волнами [Страна] четырех морей6 и кипятком забур-
лили воды Трех рек [страны Шу]» [91, цз. 12, с. 86].
В марте 882 г. в области Цюнчжоу, находившейся неподалеку
от Южной столицы, вспыхнуло восстание, которое возглавил уро-
женец уезда Аньжэнь (близ Дай) Цянь Нэн. Судя по скудным и
разноречивым сведениям источников, этот весьма известный и вли-
ятельный в своей округе «верховод» из среды «юго-западных вар-
варов» (скорее всего — гэлао) [478, с. 75], обладатель крупного фа-
мильного достояния, включая массив плодородных земель, волею
танской администрации отбывал повинность в более чем скром-
ной должности мелкого чиновника военного ведомства в Цюнчжоу,
пока, ощутив, что не в силах долее сносить ущемленность навя-
занного ему властями официального статуса, и уловив характер
248
воцарявшейся в Сычуани социальной атмосферы, не оставил де-
монстративно службу, решился «уйти в разбойники» и стал «за-
правилой деревенских бунтовщиков» [42, цз.9, с. 15493; цз. 224(2),
с. 17015; 93, цз.254, с. 8264; цз.255, с.8279, 8282]. По прошествии
месяца численность находившихся под руководством Цянь Нэна
повстанцев приблизилась к 10 тыс. [55, цз. 109, с. 34а].
Многократные указания различных источников на преоблада-
ние «простолюдинов», «сельских жителей», «деревенщины» среди
«сообщников» Цянь Нэна, недвусмысленные суждения очевид-
цев наподобие: «все его сборище — это землепашцы» [42, цз. 189,
с. 16773; 93, цз.254, с. 8264; цз.255, с. 8278, 8279; 120, цз.1, с.5] —
позволяют прийти к заключению о крестьянской основе социаль-
ного состава участников вспыхнувшего в Цюнчжоу «бунта». Это,
однако, вовсе не означает, будто в рядах повстанцев не были
представлены другие социальные, а также этнические элементы.
Пример с самим Цянь Нэном — наглядное тому свидетельство, и
можно без малейшего риска ошибиться утверждать, что был Цянь
Нэн далеко не единственным среди возглавленных им «смутьянов»
выходцем из гэлао, и притом отнюдь не представителем рядовой
массы «инородцев». В числе сычуаньских повстанцев находились
также отдельные лица собственно китайской этнической принад-
лежности из учено-служилого люда; об одном таком сподвижнике
Цянь Нэна речь ниже пойдет особо. Как бы то ни было, разразив-
шийся в марте 882 г. в Цюнчжоу «бунт», корни которого уходили
в недра социально-экономического антагонизма тогдашней эпохи,
а непосредственные предпосылки возникли на пересечении крайне
многообразных факторов и обстоятельств, обусловивших глубокую
специфику общей ситуации в Сычуани той поры, с самого начала
стал весьма сложным явлением с разноликим по социальным и
этническим признакам контингентом участников и с разнохарак-
терными мотивами и устремлениями представленных в нем сил.
Этим предопределялись как сильные, так и слабые стороны дан-
ного восстания.
Довольно скоро после возникновения «бунта» отряды Цянь
Нэна «стали бесчинствовать» уже не только в Цюнчжоу, но и в
соседней области Ячжоу, овладели административными центрами
обеих областей, а также многими уездными городами [55, цз. 109,
с. 34а]. Во всех важнейших в военном отношении пунктах на тер-
ритории Цюнчжоу и Ячжоу повстанцы воздвигали базовые укре-
249
пленные станы. В затонах тамошних рек «разбойники» устроили
водные лагеря с многочисленными судами, на которых совершали
боевые вылазки и тем доставляли немало неприятностей против-
нику. До конца осени 882 г. военные действия шли в целом благо-
приятно для восставших. Во всяком случае, 9-тысячное каратель-
ное войско под командованием Ян Синцяня, которое сичуаньский
генерал-губернатор Чэнь Цзинсюань специально отрядил для по-
давления «бунта» Цянь Нэпа, на первых порах раз за разом тер-
пело неудачи.
Чтобы повысить боеспособность возглавленных им сил и при-
дать их действиям начала упорядоченности и слаженности, Цянь
Нэн приступил к созданию боевых формирований под командо-
ванием своих ближайших соратников, стал учреждать военно-ад-
министративные органы повстанческого самоуправления, вводить
должности и чины, обзавелся собственной документацией, рассы-
лал в наземные и водные станы приказы и прочие предписания,
распространял по окрестным местам агитационные материалы [93,
цз.254, с. 8264; цз.255, с. 8282]. Правда, в источниках не содер-
жится сколько-нибудь конкретных сведений на сей счет, исключая,
пожалуй, лишь упоминание о некоем Чжан Жуне, земляке Цянь
Нэна, обладателе высшей «ученой степени» цзиньши7, являвшемся
первым советником и ведавшем делопроизводством при главном
повстанческом предводителе [55, цз. 109, с.35а; 93, цз.255, с. 8282].
Тем не менее сами по себе данные об указанных намерениях и ме-
роприятиях Цянь Нэна заслуживают внимания.
Под влиянием выступления Цянь Нэна обстановка в «стране
Шу» начала заметно меняться. Молва об удачливых «мятежни-
ках» быстро разнеслась среди населения близлежащих к Цюнчжоу
и Ячжоу областей, побуждая тамошних «простолюдинов» к «бун-
там». По свидетельству источников, «непрестанно во множестве
поднимались [разбойники], стало невозможно удерживать в пови-
новении области и уезды» [55, цз. 109, с. 34а; 93, цз.254, с. 8264].
В середине 882 г. отряды Цянь Нэна предприняли глубокий рейд
в пределы области Шучжоу (Чунцин), и тогда же «в поддержку
Цянь Нэна» там «учинили бунт» сперва «человек из Шу[чжоу]»
Ло Хуньцин, а вскоре Ло Фуцзы, Гоу Хусэн и Хань Цю — каждый
во главе 2-3 тыс. «сообщников» [55, цз. 109, с. 34а; 93, цз.255,
с. 8272].
Обескураженный поражениями, которые одно за другим тер-
250
пело его воинство в столкновениях с «разбойниками», к тому же
ощутимо умножившими ряды и раздвинувшими зону своих дей-
ствий, командующий карательной экспедицией потребовал подкре-
плений, а получив их, вознамерился в местечке Цяньси (непода-
леку от Дай) дать повстанцам решающий бой. Выиграло сражение,
однако, объединенное войско повстанцев под верховным водитель-
ством Цянь Нэна. Убоявшись суровой кары за очередной, да еще
столь крупный провал, Ян Синцянь и его приспешники, чтобы как-
то загладить перед «верхами» свою вину, принудительно, не без
угроз при попытках противиться пустить в ход оуржие, согнали
в Чэнду из окрестных деревень несколько тысяч крестьян, вклю-
чая стариков, женщин и детей, выдав их за военнопленных, якобы
захваченных в сражении при Цяньси. Чэнь Цзинсюань не просто
сделал вид, будто поверил мистификации, но и, словно в подтвер-
ждение своей репутации человека-вампира, повелел, не мешкая,
обезглавить всех до единого «пленников» [93, цз.255, с. 8272].
Весть о бесчеловечной акции властей мгновенно разошлась по
селениям и городам «страны Шу», породив возмущение и ропот у
тех, кто «обихаживал землю и сучил пеньку» [93, цз. 255, с. 8272].
Своим злодеянием администрация генерал-губернаторства под-
лила масла в огонь народного гнева. Вскоре упоминавшийся
уже «человек из Шу[чжоу]» Хань Цю собрал под своим началом
несколько тысяч земляков, дабы «поддержать Цянь Нэна» [93,
цз.255, с.8272]. Затем «учинили бунты» Хань Сюшэн и Цюй Син-
цун — «люди из Фучжоу» (Фулин) [55, цз. 109, с. 326-33а]. Так в
границы повстанческой зоны оказалась теперь вовлеченной и одна
из областей на востоке Сычуани. Хань Сюшэн провозгласил себя
правителем Фучжоу. У него имелась флотилия, на судах которой
вместе с Цюй Синцуном он во главе своих отрядов продвинулся в
район Трех Ущелий (Санься), на стыке нынешних провинций Сы-
чуань и Хубэй, тем самым перекрыв подступы к Южной столице с
востока. Чэнь Цзинсюаню пришлось экстренно перебросить туда
сперва две, а чуть позже еще одну тысячу солдат, чтобы восстано-
вить контроль над этой стратегически важной местностью.
К зиме 882 г. «сообщники Цянь Нэна вошли в еще большую си-
лу» [93, цз.255, с.8278]. Их численность достигала нескольких де-
сятков тысяч [42, цз. 189, с. 16773]. В недавно занятых повстанцами
уездах были возведены с интервалами 40-50 ли новые укреплен-
ные лагеря, и теперь общее количество таких станов приблизилось
251
к 100 (включая 27 у Л о Хуньцина, 9 у Ло Фуцзы, 11 у Гоу Хусэна,
13 у Хань Цю и т.д.).
Разуверившись в способности Ян Синцяня одолеть «разбойни-
ков», особенно теперь, когда их могущество явно «клонилось к
подъему» [93, цз. 255, с. 8281], Чэнь Цзинсюань вверил руководство
«усмирительной» кампанией другому военачальнику, Гао Жэнь-
хоу, уповая при этом на его опыт боевых операций против «раз-
бойников Хуан Чао». Проанализировав сложившуюся ситуацию,
сичуаньский генерал-губернатор и новый командующий карате-
лей пришли к заключению, что, действуя только прежними ме-
тодами, «укротить» Цянь Нэна «даже всему воинству генерал-
губернаторства не удастся и по прошествии года» [93, цз.255,
с. 8279]. Было решено наряду с мерами вооруженного подавления
широко пустить в ход шантаж, подкупы, посулы, увещевания и
прочие подобные средства, дабы попытаться исподволь разложить
повстанческие ряды изнутри. Мало-помалу такая тактика стала
приносить плоды, особенно когда против «бунтовщиков» для вя-
щего устранения были выдвинуты подразделения регулярной «ар-
мии желтоголовых (или желтошапочников)» [42, цз. 167, с. 16680;
55, цз. 109, с. 326]. Как уже упоминалось, эти отборные части, фор-
мировавшиеся из сычуаньцев, незадолго до того за свою злобность
и свирепость успели снискать дурную славу и незавидное прозва-
ние «воронье» у «разбойников Хуан Чао» [42, цз. 189, с. 16773; 55,
цз. 109, с. 326]. Среди тех, кого Чэнь Цзинсюань по распоряжению
императорского двора отрядил тогда во главе 15-тысячного вой-
ска «желтоголовых» в причанъаньский район для «усмирения»
дружин Хуан Чао, находился и Гао Жэньхоу. Теперь, с возник-
новением мощного «мятежного» очага в непосредственной близо-
сти от нового местопребывания Ли Сюаня, сичуаньский генерал-
губернатор счел необходимым отозвать Гао Жэньхоу с его «жел-
тоголовыми» под свое прямое начало, чтобы форсировать ликви-
дацию этого очага.
Первая серьезная неудача постигла восставших в Шуанлю —
примерно на полпути между Чэнду и Цюнчжоу: потерпели пора-
жение отряды Л о Хуньцина, причем сам он попал в плен, а 4 тыс.
возглавлявшихся им повстанцев сложили оружие. В Чуанькоу
(Гуанъюань) подобную участь вместе со своими 5-тысячными фор-
мированиями испытал Гоу Хусэн. Днем позже в Синьцзине при
сходных обстоятельствах был вынужден покончить с собой Хань
252
Цю. Вскоре подверглись разгрому повстанческие базы в местечке
Яньгун (близ Дай), хотя командовавшему ими Ло Фуцзы удалось
с группой соратников уйти от карателей и укрыться у Цянь Нэна.
Попытка высшего повстанческого руководства немедленно нане-
сти «желтоголовым» решительный контрудар успехом не увенча-
лась. В ноябре 882 г., оказавшись в результате проигранного им
сражения в безвыходной ситуации, Л о Фуцзы, подобно Хань Цю,
покончил жизнь самоубийством [55, цз. 109, с.35а]. Вскоре Гао
Жэньхоу доложил о пленении главного предводителя сычуань-
ских «разбойников» Цянь Нэна. Правда, датируется в источниках
столь важный успех «укротителей» по-разному. Если следовать,
по-видимому, наиболее надежному показанию документа, соста-
вленного не раз упоминавшимся выше военным чиновником сил-
ланцем Чхве Чхи Воном, произошло это 2 декабря 882 г. [120, цз. 1,
с. 5]. Спустя 10 дней на одной из площадей Южной столицы Цянь
Нэн был прилюдно обезглавлен.
При императорском дворе сочли, что с гибелью «заправилы де-
ревенских разбойников» пожар «бунта» в Сычуани окончательно
ликвидирован. Однако базировавшиеся в Фучжоу Хань Сюшэн
и Цюй Синцун не только не прекратили сопротивление, но неод-
нократно наносили правительственному войску на исходе 882 г.
и в самом начале следующего чувствительные удары [93, цз.255,
с.8289; 101, цз.813, с. 266]. Мало того, в Южной столице, надо ду-
мать, не без оснований начали опасаться, как бы «не воспрянули
вновь в большом числе сообщники Цянь Нэна» [93, цз. 255, с. 8282] .
Действительно, в Ячжоу вновь (правда, на короткий срок) полых-
нул повстанческий огонь: там «учинил бунт» некий Ян Шили [93,
цз.255, с.8293]. В марте — апреле 883 г. отряды «желтоголовых»
еще не раз терпели на восточной оконечности Сычуани поражения
от дружин Хань Сюшэна и Цюй Синцуна. Только в начале мая
танский двор обрел, наконец, возможность отпраздновать полную
победу над «сообщниками Цянь Нэна» и обратить все свое вни-
мание и силы на «врага № 1» — повстанцев Хуан Чао. И, забегая
несколько вперед, стоит отметить: 20 мая 883 г. под мощным на-
тиском карателей главным силам крестьянской войны пришлось
оставить Чанъань.
Вряд ли возможно со всей определенностью судить, сколь не-
посредственно оказались связанными между собой два этих успеха
правительственного лагеря — «умиротворение» повстанцев Цянь
253
Нэна и овладение Западной столицей. Но не случайно уже со-
временники воспринимали и оценивали сычуаньский «бунт» в об-
щем контексте «великой смуты» 874-901 гг. [91, цз. 12, с. 8б-9а; 93,
цз.255, с.8292; 100, цз.813, с. 25а-26б]. Шедшее более года восста-
ние в Сычуани, когда извергся социальный протест, на протяжении
долгого предшествовавшего времени зревший в массе тамошнего
населения, несомненно, стало во многом возможным благодаря на-
личию такого мощного и устойчивого параллельного центра по-
встанческой борьбы, оттягивавшего на себя все основные силы ка-
рателей, каким являлась группировка Ван Сяньчжи — Хуан Чао.
В свою очередь, восстание Цянь Нэна, вспыхнувшее под самым
боком у новой резиденции главы государства, вынудило высшую
танскую администрацию отвлечь на него немалую часть сил с важ-
нейшего театра крестьянской войны и, допустимо предположить,
насколько-то продлило дружинам Хуан Чао время борьбы.
Несмотря на все старания Цянь Нэна, неосуществимым оказа-
лось объединение усилий различных звеньев даже в рамках воз-
главляемого им локального восстания. Тем более стало недо-
стижимым смыкание или хотя бы взаимодействие сил главного
фронта крестьянской войны и сычуаньского, а равно и любого
иного, что ощутимо понижало совокупный потенциал сопротивле-
ния крестьянства его социальному врагу. Тем не менее свой след
в истории «великой смуты» конца IX в. восстание Цянь Нэна как
важный ее ингредиент оставило.
На авансцене у карателей—Ли Кэюн
Восстание под руководством Цянь Нэна и связанные с ним пе-
рипетии, со своей стороны, дали понять, что, хотя тенденция к кон-
солидации сил вокруг дома Ли, пусть с большим трудом и очень
медленно, продолжала нарастать, сами Таны и к рубежу 882-883 г.
не располагали еще собственными возможностями добиться обуз-
дания главного очага крестьянской войны, и приходилось им все
еще ютиться на юго-западной оконечности страны да предаваться
мечтам о возвращении в вожделенную Чанъань. Недоставало тай-
скому воинству боевой мощи — подобно тому, как не хватало ее и в
начале второй половины предшествовавшего столетия, в пору мя-
тежа Ань Лушаня — Ши Сымина, когда изгнанному из Западной
столицы императорскому двору пришлось почти полтора года об-
254
ретаться в Чэнду. Только противостояла Танам на сей раз сила
куда более значительная, с которой и совладать было гораздо труд-
нее и сложнее. Ведь не случайно теперь выпало двору пребывать в
Южной столице уже четыре с лишним года. И если тогда, 125 го-
дами раньше, дом Ли оказался вынужденным воззвать о помощи
к иноземцам (уйгурам и тибетцам), то теперь поступить подобным
образом появилось причин и поводов намного больше, и, научен-
ный горьким опытом, он, уже не полагаясь всецело на своих цзе-
души, просил прийти на выручку тоже чужеземцев — тангутов и
тюрков-шато8, хотя и с теми и с другими складывались дотоле
отношения далеко не просто. Как бы там ни было, обращенные
против Великой Ци карательные силы оказывались чем дальше,
тем менее—китайскими. Более того, именно на иноземцев, а пре-
жде всего — на шато делалась отныне главная ставка, и как раз их
воинство сыграло едва ли не решающую роль в подавлении основ-
ных очагов крестьянской войны.
Впрочем, как уже отмечалось, попытки подобным путем хоть
как-то компенсировать в аналогичных обстоятельствах собствен-
ное слабосилие правительственный стан предпринимал и раньше.
Можно в данной связи напомнить, что еще подавление «бунта Пан
Сюня» 868-869 гг. осуществлялось при активном содействии бо-
евых формирований тюрков-шато во главе с Чжуе Чисинем, за
что последнего, уже занимавшего дотоле довольно высокие воен-
ные посты в административно-территориальных подразделениях
нынешних Шаньси и Хэнани, т. е. отнюдь не где-то на периферии
Танской империи, а затем и должность главы областной управы
Вэйчжоу (Линцю, пров. Шаньси), чанъаньский двор на сей раз
удостоил даже назначения генерал-губернатором Чжэньу и при-
своения почетной фамилии Ли — как у императорского дома, а
также имени Гочан — «Несущий благоденствие царствующей ди-
настии». Участвовали отряды шато под командованием Чжуе Чи-
синя и в карательных операциях начала 878 г. против дружин Ван
Сяньчжи на территории пров. Хубэй [93, цз.253, с. 8195-8199]. В
дальнейшем, однако, отношения между танским двором и верхуш-
кой шато во главе с Чжуе Чисинем и его сыном Ли Кэюном резко
а
осложнились .
Непосредственным виновником конфликта явился на сей раз
Ли Кэюн, вознамерившийся (не без соучастия отца) аннексировать
часть танских владений на севере нынешней Шаньси. Стал свер-
255
шать он свой замысел в разгар Северного похода повстанческого
войска Хуан Чао, т. е. в весьма неблагоприятный для танских «вер-
хов» момент. Однако, когда последние узнали, что боевые фор-
мирования шато овладели административным центром генерал-
губернаторства Датун городом Юньчжоу (Датун, пров. Шаньси),
а среди жертв нападения оказался один из высших тамошних вое-
начальников Дуань Вэньчу (?-880), они расценили действия вер-
хушки шато как мятеж и предприняли вооруженные контрмеры,
и в результате в августе 880 г. отряды шато потерпели пораже-
ние, а Ли Кэюну с отцом и их воинству пришлось «ютиться у чу-
жого плетня» на территории Маньчжурии, в местах тогдашнего
обитания татар или, по другой версии, мохэ — непосредственных
этнических предков чжурчженей [93, цз.253, с.8232; 506, т.2,
с. 513-514].
То. были далеко не лучшие для шато и их предводителей дни,
и не случайно довольно скоро в кругу своих подчиненных, явно
апеллируя, однако, на самом деле к верховным властям Танского
Китая, Ли Кэюн заявлял: «Мы преисполнены чувства вины перед
Сыном Неба. Хотелось служить [последнему] верой и правдой, да
не задалось... Нынче дошла весть, что Хуан Чао возвратился на
север, а значит, Срединную равнину непременно постигнет злосча-
стье. Если, паче чаяния, Сын Неба отпустит нам вину... сообща
двинемся на юг, дабы вызволить [его] из беды, и [тем самым] свер-
шим великое деяние» (93, цз.253, с. 8232]. Заявления эти бескоры-
стием не отличались, и концовка одного из них весьма примеча-
тельна: «Себе на радость!». Впрочем, таким «девизом» руковод-
ствовались Одноглазый дракон и его отец и в своих практических
действиях. Заявляя о готовности помочь танским властям «вызво-
лить из беды» Сына Неба, они вместе с тем не остановились перед
тем, чтобы покуситься на областные города Синьчжоу (Синьсяиь),
Дайчжоу (Дайсянь), Бинчжоу (Тайюань) и Фэньчжоу (Фэньян),
некоторые другие важные населенные пункты в центральной ча-
сти нынешней Шаньси [93, цз. 255, с. 8276]. Словом, верхушка шато
оставалась верной себе, и в смуте, окутавшей Срединную империю,
искала — и находила! — возможности для себя не только воспря-
нуть из пепла, но и не упустить свой шанс разжиться не тем, так
другим. И если Ли Кэюн, прямо адресуясь к императорскому дому
Ли, «официально не раз и не два обращался с просьбами принять
изъявление в покорности» [93, цз.255, с.8276], если, как сказано
256
в «Новой истории Тан» [42, цз. 165, с. 16664], он вызвался «по до-
брой воле воевать с разбойниками, дабы искупить [свою] вину»,
то истинные цели и цену таких апелляций и уверений определить
несложно.
Однако танской верхушке не оставалось уже ничего другого,
как воспользоваться по-своему благоприятным случаем и принять
«покаяния» Ли Кэюна, «удостоить» последнего, а равно и его отца
своим помилованием. Пришлось поступить так, коль скоро, не-
смотря на самого разного рода трудности, какие выпали на долю
повстанческого лагеря, согласно оценке, приведенной во «Всепро-
ницающем зерцале», по состоянию на конец 882 г. «мощь воинства
Хуан Чао оставалась пока еще значительной» [93, цз.255, с. 8277].
Оттого не одни, так другие танские государственные мужи «пре-
бывали в скорби», и, например, уже не раз упоминавшийся Ван
Чунжун следующим образом оценивал тогда сложившуюся ситуа-
цию: ведомые Хуан Чао «разбойники способны погубить царству-
ющий дом, а сил изничтожить разбойников не хватает. И ничего
не поделаешь!» [93, цз.255, с.8277].
В привлечении к «усмирительным» акциям воинства шато под
командованием Ли Кэюна виделся выход из существовавшего к
середине 882 г. положения отнюдь не только в высших эшелонах
власти. Откликаясь на мрачные суждения Ван Чунжуна, один из
главных военачальников карательных сил Ян Фугу ан, которому
эти суждения, собственно, и адресовались, высказался на сей счет
так: Ли Кэюн «выделяется храбростью и доблестью, да и войско
[у него] сильное. А родитель его некогда вершил дела сообща с на-
шими отцами, и благоволили [они] друг другу. К тому же есть [у
Ли Кэюна и Ли Гочана] намерение повиниться [нашему] царствую-
щему дому», так что надобно достигать с ними взаимопонимания и
взаимодействия, и «тогда разбойникам придется замириться» [93,
цз.255, с. 8277]. Разделяли в ту пору такую позицию и другие вы-
сокопоставленные военные и гражданские должностные лица и в
Южной столице, и на периферии.
Миссию по достижению договоренности с Ли Кэюном танский
двор возложил на главу генерал-губернаторства Иу Ван Чуцуня.
Принимая такое решение, в Чэнду учитывали, что кланы Ван Чу-
цуня и племенной верхушки шато состояли в брачных связях, а
значит, поладить и столковаться двум сторонам будет легче. Вме-
сте с тем Ван Чу цуню августейшим повелением предписывалось
257
дать Ли Гочану и Ли Кэюну понять следующее: если намерения
служить танскому Сыну Неба у них вполне честные и искренние —
это одно; «если же будут, как встарь, выказывать непокорность,
то войска [генерал-губернаторств] Хэдун и Датун сообща станут их
укрощать» [93, цз.255, с.8276]. Должно статься, согласия сторон
в конечном итоге добиться удалось. Во всяком случае, на рубеже
882-883 гг. 17-тысячное войско Ли Кэюна двинулось из областей
Шичжоу (Лиши) и Ланьчжоу (Ланьсянь), что на западе тепереш-
ней Шаньси, в направлении Хэчжуна (Пучжоу, на стыке Шаньси,
Хэнани и Шэньси), дабы затем повести наступление на главный
город Великой Ци.
Измена за изменой (Чжу Вэнь и др.)
Блокирование Танов с Ли Кэюном ощутимо умножило боевую
мощь противостоявшего воинству Хуан Чао лагеря. Повстанче-
ская же сторона, наоборот, понесла серьезный урон вследствие
пришедших как раз на это время предательств, совершенных неко-
торыми весьма видными сподвижниками Хуан Чао. Первым среди
изменивших Великой Ци оказался Чжу Вэнь.
Впрочем, некоторые повстанческие военачальники, правда,
много меньшего «калибра», стали совершать подобные акции не-
сколько раньше. В частности, еще весной 882 г., по свидетельству
Чхве Чхи Вона, капитулировал уже упоминавшийся Чэн Лингуй,
которому Хуан Чао в свое время поручил во главе весьма круп-
ного боевого контингента, включавшего в себя примерно 40 тыс.
пехотинцев и 7 тыс. конников, оборонять такой исключительно
важный в стратегическом отношении объект, как горный перевал
Тунгуань. Разрозненными частями столь значительное воинство
постепенно перебралось в Чучжоу (Хуайань, пров. Цзянсу) и там
перешло под начало Гао Пяня [120, цз.5, с. 35-36].
Что же касается Чжу Вэня, то о нем известно из сочинений
средневековых историков не меньше и даже, пожалуй, несколько
больше, нежели, к примеру, о Ван Сяньчжи — зачинателе и пер-
вом главном предводителе крестьянской войны 874-901 гг. Но обя-
зан Чжу Вэнь этим не столько своим деяниям на повстанческом
поприще, сколько выпавшему на его долю в течение последних
пяти лет жизни царствованию в качестве императора основанной
им и признанной в официальном историописании легитимной ди-
258
настии Лян (Поздняя Лян — Хоу Лян, 907- 923 гг.)—той самой,
что пришла на смену Тан и, если придерживаться традиционной
хронологии, положила начало периоду Пяти династий и десяти
царств10. Биографические сведения о Чжу Вэне содержатся бо-
лее всего в «Старой» и «Новой истории Пяти династий», но встре-
чаются также в обеих танских нормативных историях, во «Все-
проницающем зерцале»; немало места отведено ему в «Пинхуа по
истории Пяти династий», есть такого рода сведения и в отдельных
творениях частного историописания X-XI вв.
Уроженец уезда Даншань (в пров. Аньхой), рано лишившийся
отца, Чжу Вэнь вместе с матерью и двумя братьями (оба старше
его) вплоть до 877 г., когда ему исполнилось 25 лет, жил, что на-
зывается, на птичьих правах в имении одного из тамошних зе-
мельных магнатов, Лю Чуна, который при случае не прочь был
«в воспитательных целях» воздействовать на своего подъяремного
средствами ругани и порки [96, цз. 1, с. 17056; цз. 125, с. 17733]11. В
упомянутом году Чжу Вэнь вместе с братом Цунем примкнул к од-
ной из дружин Хуан Чао и на протяжении пяти последующих лет
прошел многотрудную стезю от рядового повстанца до командира
отряда, а затем и одного из главных боевых сподвижников верхов-
ного предводителя крестьянской войны. Как сказано в «Старой
истории Пяти династий», он «проявил упорство в ратных делах,
много раз одерживал победы» и оттого пользовался большим до-
верием у Хуан Чао [96, цз. 1, с. 17056]. С провозглашением же в
середине января 881 г. Великой Ци Чжу Вэнь обрел пост импер-
ского уполномоченного по обороне (фанъюши) области Тунчжоу —
одной из узловых составляющих подвластной администрации Хуан
Чао территории и важнейшего из базовых военно-оборонительных
заслонов на подступах к Чанъани с северо-востока. Вскоре Чжу
Вэнь получил от Хуан Чао назначение на должность правителя
этой области.
В мае 881 г. карательные войска развернули массированное
наступление на главную столицу Великой Ци с севера, северо-
востока, востока и запада. Наполовину окружив повстанцев в
Чанъани, они перекрыли им пути для маневров и прорыва в слу-
чае необходимости в направлении опорных районов повстанцев на
территории нынешних Хэнани и Шаньдуна. Областной центр Тун-
чжоу и его окрестности стали объектом настойчивых атак со сто-
роны войска Хэчжунского генерал-губернаторства под командо-
259
ванием Ван Чунжуна — войска, самого в ту пору могуществен-
ного среди дислоцировавшихся в Гуаньчжуне (если не считать бое-
вые формирования шато). Особую ожесточенность натиску прави-
тельственного воинства придавало стремление Ван Чунжуна как
можно быстрее отбить у Чжу Вэня захваченные повстанцами не-
сколько десятков судов, которые предназначались для транспор-
тировки в Гуаньчжун риса и другого продовольствия и утрата ко-
торых породила серьезные трудности с обеспечением региона про-
визией и провиантом. Дабы достичь поставленной цели, хэчжун-
ский цзедуши отрядил в поход на Тунчжоу 30-тысячный контин-
гент солдат, но Чжу Вэнь, не без основания усомнившись в возмож-
ности для себя одолеть столь крупное вражеское войско, счел за
лучшее распорядиться пустить все те корабли ко дну. Как и Чжу
Вэнь, Ван Чунжун, конечно же, сознавал, что дело отнюдь не в
этих транспортных судах, и у схватки, соучастниками коей они оба
являлись, подоснова куда шире и глубже. Тем не менее донельзя
разъяренный поступком Чжу Вэня, генерал-губернатор Хэчжуна
приказал немедля приступить к осаде города Тунчжоу и завладеть
им. На помощь подоспел во главе своего войска цзедуши генерал-
губернаторства Чжаои Гао Сюнь, что фактически предопределило
исход битвы за Тунчжоу не в пользу восставших. Налицо пример
достижения ощутимых успехов в «обуздании разбойников», если
с этой целью объединяются усилия и устанавливается взаимодей-
ствие,— пример, при всей его самоочевидности оказавшийся для
противостоявшего «разбойникам» лагеря как нельзя кстати. Чжу
Вэнь, в свою очередь, надеялся получить от «верхов» Великой Ци
боевое подкрепление, многократно адресовал Хуан Чао специаль-
ные обращения на сей счет, однако по разным причинам подмога
так и не подоспела. После нелегких раздумий Чжу Вэнь решился-
таки оставить Тунчжоу и отвести свое войско к югу от р.Вэй-
шуй.
Любая неудача, да еще столь серьезная, — суровое испытание
едва ли не для каждого, кого она постигла, особенно если речь
идет о тех из потерпевших такую неудачу, которых к рядовым
участникам соответствующего события или событий не отнесешь.
Чжу Вэнь не был, да и не мог быть исключением. Тем более, что
сдача Тунчжоу и отвод дружин Чжу Вэня за Вэйшуй пришлись
на время, когда военная ситуация в целом стала складываться к
невыгоде для повстанческого лагеря, и над Великой Ци начали
260
сгущаться грозные тучи, а люди ранга Чжу Вэня это наверняка
чувствовали и осознавали. Такие люди отдавали себе отчет в том,
что по своим последствиям военные поражения теперь — отнюдь
не чета тем, что случались раньше, даже гораздо более крупным
по масштабности: они стали чреваты совершенно иным, и это «со-
вершенно иное» вот-вот грядет.
В подобных обстоятельствах поступали и поныне поступают
неодинаково. Крестьянская война 874-901 гг. в Китае на самых
разных ее этапах тоже дает тому подтверждения. Достаточно в
данной связи напомнить, например, о хитросплетениях жизненного
пути Лю Ханьхуна или о судьбе Шан Цзюньчжана и Ван Сяньчжи,
а забегая несколько вперед — об обстоятельствах гибели Хуан Чао.
Вообще же говоря, едва ли не каждый человек на своем веку не
только корректирует в той или иной мере, но порой и круто меняет
собственные позиции и взгляды. Жизнь есть жизнь, и любой сын
земли волен в своем выборе. Но волен, если, разумеется, не про-
щается при этом с нравственностью. Когда же человек не просто
отказывается от всего того главного, что он, выстрадав, приобрел
и что стало стержневым в его жизнедеятельности, а как бы от-
крещивается от собственного «я», да еще и обвиняя в своем грехо-
падении прежде и больше всего других, в первую очередь — «над
ним» пребывающих, — в подобных случаях сами собой встают ко-
ренные вопросы морального плана. Особенно если такой человек
предъявляет этим «другим» обвинения в том, чем сам занимался.
Что касается Чжу Вэня, то он, надо полагать, познал тем летом
и той осенью и колебания, и сомнения. Как отмечается во «Все-
проницающем зерцале», он «видел, что боевое могущество [Хуан]
Чао изо дня в день ослабевает, и сознавал, что их ждет погибель»
[93, цз.255, с.8274]. К тому же в ближайшем окружении Чжу
Вэня наряду с приверженцами прежней ориентации нашлись и та-
кие (наподобие Ху Чжэня и Се Туна)12, что «уговаривали Вэня
возвратиться [под сень] царствующего дома», благо «как раз сей-
час дом Тан навечно обретает умиротворение» [93, цз.255, с. 8274;
96, цз.20, с. 17178]. Чжу Вэнь с готовностью воспринимал теперь
такие увещевания и, наконец, резюмировал: «Мои намерения бес-
хитростны и непреклонны... И не станем больше колебаться» [96,
цз.20, с. 17178], а 1 ноября 882 г. окончательно порвал и с Хуан
Чао, и со всеми другими, с кем пребывал на протяжении пяти су-
ровых и трудных лет повстанческой борьбы.
261
Перед тем он распорядился сжить со свету Янь Ши (?—882),
состоявшего при нем военным инспектором (цзяньцзюнь) Великой
Ци [93, цз.255, с. 8274], а преследовались при этом две цели. Пер-
вая— устранить из своего окружения должностное лицо, в чью
компетенцию по определению входило не только контролировать
чисто военные аспекты деятельности командного состава, но и на-
блюдать за умонастроениями и поведением последнего и при необ-
ходимости уведомлять соответствующие инстанции13. Вторая же,
притом главная, цель этой акции—дать недвусмысленно понять и
руководству Великой Ци, и танскому двору, что указанное реше-
ние принято Чжу Вэнем бесповоротно. Надо полагать, таким же
мотивом руководствовался Чжу Вэнь и распорядившись предать,
наряду с Янь Ши, смерти своего подначального повстанческого
командира Ма Гуна (?-882), не пожелавшего изменять Великой
Ци.
Переход Чжу Вэня, а вместе с ним лиц из его ближайшего окру-
жения и подчиненных им отрядов в стан неприятеля не остался ни
незамеченным, ни бесследным. Нетрудно представить порожден-
ное предательской акцией Чжу Вэня морально-психологическое
потрясение, самый что ни на есть шок, какой довелось пережить
повстанческому лагерю как раз в такой момент, когда общая ситу-
ация стала складываться для этого лагеря донельзя неблагопри-
ятно. Равным образом нельзя, конечно, не учитывать, что Вели-
кая Ци утратила немалую, а главное, стратегически крайне важ-
ную часть своей территории к северо-востоку от Чанъани и запад-
ней Лояна. Сверх того, она лишилась также довольно значитель-
ной части воинского контингента. Уже поэтому соотношение сил
противостоящих сторон ощутимо изменилось тогда к невыгоде для
восставших. К тому же боевой потенциал формирований, находив-
шихся под командованием Чжу Вэня как одного из военачальни-
ков Великой Ци, был теперь обращен па «укрощение разбойников»
и, таким образом, заметно приумножил мощь карательной армии.
Пусть реально это дало о себе знать отнюдь не сразу, и не случайно
Фань Цзуюй, отправляясь от суждений, которые прозвучали в вос-
произведенном им во «Всепроницающем зерцале» диалоге не раз
выше упоминавшихся Ван Чунжуна и Ян Фугуана, состоявшемся
в начале декабря 882 г., следующим образом оценил сложившуюся
к тому времени ситуацию: для «укрощения разбойников» у Та-
нов тогда было «сил недостаточно», тогда как «боевая мощь Хуан
262
Чао оставалась все еще значительной» [93, цз.255, с. 8277]. И все
же вскоре стало ясно, что своим предательством Чжу Вэнь оказал
карателям исключительно большую услугу. Так что у Ли Сюаня
по получении в Чэнду известия о поступке Чжу Вэня был доста-
точно серьезный повод возгласить: «Это подарок Неба!» [96, цз. 1,
с.17056]14. Да и действовал Чжу Вэнь в противоборстве со сво-
ими былыми сподвижниками с самого начала донельзя неистово
и рьяно — как сплошь да рядом случается у изменников. Короче
говоря, имел танский двор свои основания особо отметить заслуги
Чжу Вэня: уже по прошествии примерно месяца он стал носителем
престижного воинского звания, получил весьма высокую военно-
административную должность в генерал-губернаторстве Хэчжун
со специальными полномочиями «усмирять бунтовщиков» и был
удостоен почетного имени «Всецело преданный» (Цюаньчжун) [93,
цз.255, с.8276]. В ответ Чжу Вэнь счел себя обязанным впредь
действовать на «заданном» ему «сверху» поприще «усмирения бун-
товщиков» не менее ретиво и тем самым оправдать возлагавшиеся
на него танскими Сынами Неба надежды. И, надо сказать, он ока-
зался верным такому своему устремлению. В самом деле, согласно
имеющимся подсчетам, на протяжении полутора лет, начиная с ис-
хода 882 г., возглавленное Чжу Вэнем воинство 40 с лишним раз
сталкивалось в крупных и небольших сражениях с восставшими
[433, с. 24], его стараниями почили вечным сном Хуан Сые, еще не-
сколько крупных военачальников Великой Ци. И, что тоже при-
мечательно, именно Чжу Вэнь стал надолго своего рода центром
притяжения для тех из повстанческих командиров, которые возна-
меривались переходить в лагерь врагов. Другое дело, что не кто
иной, как Чжу Вэнь и его команда в середине 907 г. низвергли
династию Тан. Но своя логика — логика предательства—в таком
извиве поступков есть10.
Дурной пример воистину заразителен: совсем скоро после пре-
дательской акции Чжу Вэня возжелал пойти по его стопам назна-
ченный в своем время Хуан Чао на пост правителя области Хуа-
чжоу Ли Сян (?-882). Однако, наученный горьким опытом, вер-
ховный повстанческий вожак на сей раз сумел, пусть на совсем ко-
роткое время, предотвратить утрату еще одного административно-
территориального подразделения Великой Ци, по важности не
уступавшего Тунчжоу16: от военного инспектора в Хуачжоу узнав,
что Ли Сян «тоже рвется перейти на сторону» карателей, Хуан
263
Чао распорядился замыслившего измену свести в могилу. По
исполнении этого распоряжения на пост главы областной ад-
министрации Хуачжоу предписывалось заступить Хуан Сые —
младшему брату верховного правителя Великой Ци [93, цз.255,
с. 8274]. Тем самым подчеркивалось особое значение области Хуа-
чжоу для Великой Ци и давалось понять, почему и зачем при-
шлось Хуан Чао столь жестоко поступить с Ли Сяном. Похоже,
однако, что участь Ли Сяна, вопреки расчетам главного повстан-
ческого лидера, не послужила уроком для тех должностных лиц
Великой Ци, которые не прочь были последовать примеру Чжу
Вэня. Во всяком случае, в самом конце 882 г. переметнулся к
Танам и Ван Юй, занимавший пост гарнизонного начальника в
Хуаине — административно-территориальном подразделении обла-
сти Хуачжоу—ставленник Ли Сяна, дерзнувший тогда заявить о
переходе под юрисдикцию танского дома всей указанной области
[93, цз.255, с. 8278]. На сей раз это была «мятежная», как ее рас-
ценили в «верхах» Великой Ци, акция не одного лица или неболь-
шой группы людей, как в случае с Ли Сяном. По мнению историка
КНР Ху Жулэя, то был, скорее всего, солдатский бунт, основную
массу участников которого составили бывшие служивые танской
армии, примкнувшие к повстанческому войску в пору, когда ему
сопутствовали удачи [398, с. 148].
Так или иначе, налицо своего рода ценная реакция, исходным
актом которой явилось предательство Чжу Вэня. А коль скоро
обосновавшаяся в Чэнду власть предержащая воздала Ван Юю
за его акцию возведением в должность главы областной админи-
страции Хуачжоу, танский двор мог рассчитывать на продолжение
такой реакции. Вообще, надо сказать., предательство Чжу Вэня и
иже с ним дало Танам поводы и стимулы к активизации путей
и средств морально-психологического разложения повстанческого
лагеря, дабы усугублять раскол в нем.
Сами будучи одним из симптомов обозначившихся к исходу
осени 882 г. глубоких перемен и внутри повстанческого лагеря,
и в общем соотношении сил противоборствовавших сторон, измена
Чжу Вэня и цепочка последовавших за нею актов такого же свой-
ства вместе с тем усугубили, в свою очередь, эти перемены, причем
настолько, что именно с указанного времени обоснованно вести от-
счет следующего, заключительного этапа крестьянской войны.
264
Великая Ци лишается столицы
Если еще в середине 882 г., по признанию официальных хрони-
стов, у Танов «все воинство пребывало в страхе» перед повстанче-
скими боевыми формированиями и «не осмеливалось нападать»,
то с конца указанного года обстановка круто изменилась. Призыв
Чжэн Тяня, сформулированный восемью словами: «Китайцы и не-
китайцы объединяют силы, региональные наместники заключают
союз» [95, цз. 178, с. 15191], мало-помалу претворялся в жизнь.
Проявилось это, например, в активном взаимодействии «орд чер-
ных воронов» под командованием Ли Кэюна с войсками генерал-
губернаторств Хэчжун, Идин и Чжунъу в первые месяцы 883 г., ко-
гда карателям удалось овладеть несколькими важными опорными
базами в центре Шэньси и к середине марта стянуть силы в местно-
сти Цянькан (близ Дали, пров. Шэньси) [93, цз.255, с. 8287-8288],
а 28 марта они сошлись в сражении с дружинами «разбойников»
в Лянтяньпи. На особое значение, какое придавал этой битве вер-
ховный вожак Великой Ци, красноречиво указывает привлечение
к руководству повстанческими отрядами в Лянтяньпи Шан Жана
в качестве главного военачальника, но также Чжао Чжана, Линь
Яня, Ван Фаня, Хуан Куя и Хуан Сые. О масштабности же этой
битвы наглядно свидетельствует общая численность участвовав-
шего в ней боевого контингента восставших— 50 тыс. человек17, а
об ожесточенности побоища — количество взятых в плен и погиб-
ших с повстанческой стороны: «несколько десятков тысяч», так
что «трупы [заполонили пространство] в 30 ли» [93, цз. 255, с. 8288;
95, цз. 200(2), с. 15408]. Чуть менее трех недель спустя, 16 апреля,
домогаясь удержания в своих руках Хуачжоу как одного из основ-
ных форпостов на подступах к Чанъани, стороны столкнулись в
новом сражении, в местности Линкоу (восточнее уездного центра
Линьтун, пров. Шэньси), и объединенное войско Ли Кэюна и Ван
Чунжуна нанесло отрядам Шан Жана еще одно поражение. 7 мая,
проиграв бой за областной центр Хуачжоу, Хуан Куй сдал город
Одноглазому дракону, а 18 мая объединенное войско Ли Кэюна и
генерал-губернаторств Чжунъу, Ичэн и Иу захватили еще один из
главных форпостов на подходах к Чанъани — Дунвэйцяо, распола-
гавшийся в месте слияния рек Башуй и Вэйшуй [93, цз. 255, с. 8290].
Столь серьезные военные неудачи, к тому же последовавшие
одна за другой, весьма удручающе повлияли на повстанцев, на их
265
настрой, боевой дух. Недаром в датированном 16 апреля 883 г.
сообщении хроники отмечается: «Среди разбойников воцарился
большой страх» [93, цз. 255, с. 8290]. Одним из тяжелейших послед-
ствий провалов на полях боевых сражений в конце 882 — начале
883 г., которые до крайности усугубляли положение в повстанче-
ском лагере, явилось блокирование карателями территории, пока
еще оставшейся в распоряжении Великой Ци, и как результат—
донельзя обострившаяся там ситуация с провизией. «Ратники
Хуан Чао, — сообщали те же хронисты,-—терпели поражение за
поражением, и продовольствие то и дело оказывалось на исходе»
[93, цз. 255, с. 8289]. Наконец, большие людские потери, понесенные
в боях на финише 882 и в зачине 883 г., не могли не сказаться ощу-
тимым образом на боевом потенциале армии Великой Ци: удержи-
вать за собой даже только Гуаньчжунский регион становилось ей
не под силу. Ход и исход боев конца марта — середины мая того
года это показал.
Острота обстановки усугублялась и активизацией вооруженных
формирований феодального ополчения в Гуаньчжуне. Именно те-
перь стало явственно обнаруживаться, что такие формирования
возникали и там, а не только в центральном и южнокитайском
регионах, а это, помимо всего прочего, значило: реальный кон-
троль над ситуацией в пределах территории, которую руководство
Великой Ци считало своей, оно мало-помалу утрачивало. Дало
это о себе знать даже в непосредственной близости от Чанъани.
Создавались и возглавлялись подобные формирования там, как
правило, недавними столичными должностными лицами, а также
«местными воротилами». Например, бывший земельный магнат,
вчерашний танский царедворец Цао Чжиинь вскоре после бегства
Ли Сюаня из Западной столицы совсем неподалеку от нее, в горной
местности Цоэшань (на юго-западе уезда Саньань, пров. Шэньси),
сколотил довольно крупное ополченское войско и во главе его неод-
нократно совершал набеги на Чанъань. Тоже многочисленное бое-
вое формирование такого же рода обосновалось в горной местности
Чжуннаньшань, что в полусотне ли к югу от Чанъани, и воздвигло
в окрестностях главной столицы Великой Ци несколько укреплен
ных станов в качестве опорных пунктов вооруженного противосто
яния «разбойникам Хуан Чао». Оттуда в Чанъань тайком засыла
лись, обычно по ночам, лазутчики, своего рода «агенты влияния»,
которые «сеяли смятение», «учиняли крамолу» среди горожан. К
266
подобным мерам прибегал и Цао Чжиинь [42, цз. 208, с. 16873; 130,
цз. 99, с. 13а].
Между тем объединенное карательное войско под командова-
нием Ли Кэюна вплотную приблизилось к центральной столице
Великой Ци. В этих обстоятельствах Хуан Чао вкупе с приближен-
ными досконально проанализировал ситуацию, постарался взве-
сить все «за» и «против» и пришел к заключению: в Гуаньчжуне
положение повстанцев не просто тяжелое, оно — безнадежное; про-
должать удерживать Чанъань не имеет смысла, зато риск поте-
рять все и вся, лишиться самого последнего шанса, а значит, обречь
себя на поражение немедленно и тут же — велик, следовательно,
как ни трудно было на такое решение пойти, необходимо уходить,
причем уходить в восточном направлении, ближе к родным местам
высших предводителей крестьянской войны, к ее колыбели. Позд-
ним вечером 20 мая повстанцы, хотя весь тот день «сражались изо
всех сил», не выдержав мощного троекратного штурма города вой-
сковым соединением под командованием Ли Кэюна, Ян Фу.гуана и
Ван Чунжуна и поняв, что «не в состоянии одержать верх», с поте-
рями только убитыми, т. е. не считая раненых и плененных, свыше
10 тыс. соратников прекратили сопротивление, и Хуан Чао вместе
со своим 150-тысячным воинством покинул Чанъань [93, цз.255,
с. 8293].
Впрочем, как, допустим, и в рассматривавшемся выше случае
с гибелью Ван Сяньчжи, относительно даты окончательного ухода
повстанцев из Чанъани в источниках и литературе царит разно-
бой (см. [328, с. 142-143; 387, с.242-244; 475, с. 135-137]), хотя
временные и прочие «координаты» обоих столь важных событий,
казалось бы, вполне заслуживали определенной и надежной фик-
сации. Правда, если в случае с гибелью Ван Сяньчжи «амплиту-
да» расхождений в показаниях источников достигает ни много ни
мало 6 месяцев, то на сей раз — всего лишь двух дней — между
18 и 20 мая 883 г. [42, цз.9, с. 15493; 93, цз.255, с. 8293-8294;
95, цз. 19(2), с. 14119; цз.200(2), с. 15408; 100, цз.434, с.5165; 101,
цз.998, с. 166; 120, цз. 1, с. 6; цз.б, с. 45], но таким образом лишь
еще больше подчеркнута особая значимость происшедшего 20 мая
883 г.
Именно учитывая исключительную важность успеха, которого
карателям удалось тогда добиться, а также решающую роль в
его достижении «черных воронов» и их главного военачальника —
267
Одноглазого дракона, танский двор удостоил вскоре Ли Кэюна по-
ста хэдунского генерал-губернатора. Новоявленный цзедуши вос-
принял и оценил этот жест Ли Сюаня не только как полное от-
пущение всех прежних прегрешений и провинностей перед Сыном
Неба, но и как своего рода зов о помощи, притом с надеждой, что
шато и их верховоды и впредь станут играть в «укрощении разбой-
ников» не иначе, как главную роль. Недаром в одной из датиро-
ванных июнем 883 г. записей «Всепроницающего зерцала» особо
подчеркнуто: не достигший еще и 30-летнего возрастного порога
Ли Кэюн — «самый молодой среди всех военачальников» каратель-
ных экспедиций, но у его рати «боеспособность наиболее высокая,
и все военачальники благоговели перед ним» [93, цз.255, с. 8295].
Забегая несколько вперед, нельзя не отметить, что отведенную им
роль «черные вороны» действительно сыграли, а Ли Кэюн стал
одной из центральных фигур «усмирительных» кампаний против
повстанцев.
Как и два года назад, май и hel сей раз стал месяцем, когда вос-
ставшие оказались вынужденными покинуть столицу Великой Ци.
Но если тогда, в 881-м, Чанъань продержалась в руках карателей
только 5 суток, то теперь восставшим пришлось распроститься с
нею окончательно, навсегда18. Конечно, в многовековой истории
этого города те почти два с половиной года, когда он являлся глав-
ным в повстанческой государственности, — не более чем миг. Но
был сей миг особым, исключительным, какие знало прошлое не
столь уж многих столичных городов средневекового мира.
Покидая Чанъань, повстанцы «предали огню дворцовые по-
кои и правительственные здания, дочиста разграбили жилые до-
ма», словом, учинили напоследок еще один «большой разор» [42,
цз.225(3), с. 17031; 93, цз.255, с.8294]. Об этом не преминули со-
общить авторы и составители самых разных источников, будь то
современники или же должностные лица служб государственного
историописания X-XI вв.19 Примечательно, что «мишенями» но-
вого, ставшего последним в Чанъани «большого разора» явились
опять-таки резиденции «верхов», а «жилые дома», которые по-
встанцы «дочиста разграбили», принадлежали, разумеется, от-
нюдь не «малому люду»: за два с половиной года пребывания
в главном городе страны было не так уж сложно установить, у
кого обиталище — полная чаша, а у кого —убогость. А еще есть в
«Новой истории Тан» довольно небезынтересное сообщение о том,
268
как именно «поживой», обретенной в апартаментах чанъаньских
аристократов и толстосумов, сочли повстанцы за лучшее распоря-
диться, хорошо зная, с кем имеют дело, и прибегнуть к стародав-
нему китайскому военному приему [232, с. 95]: уже покинув сто-
лицу и продвигаясь в восточном направлении, они «оставляли на
дорогах содержимое [своего] обоза, драгоценности и [прочие] пред-
меты роскоши, а [правительственное] воинство наперебой кинулось
[все это] подбирать и больше не преследовало разбойников, отчего
тем удалось перегруппировать [свое] войско и уйти» [42, цз. 225(3),
с. 17031; 93, цз.255, с.8294].
Впрочем, свою воистину хищническую алчность каратели вы-
казали еще в Чанъани, тотчас по вступлении в город: они, как
сказано в «Новой истории Тан» [42, цз. 225(3), с. 17031], «учинили
разграбление и предали огню государевы чертоги», и «остался цел
и невредим» в Заповедном городе только дворец Ханьюаньдянь, да
еще за пределами Заповедного города «уцелели от пожаров» три
дворца. По сведениям же «Всепроницающего зерцала», понесли
урон от «правительственного воинства» в главном городе страны
отнюдь не только дворцовые комплексы: «в Чанъани домов и [про-
чих] обиталищ простого люда сохранилось очень немного». Насчи-
талось тогда в Западной столице, что еще важнее, «очень много»
повстанцев, погибших от рук «усмирителей» [93, цз.255, с. 8294].
Недаром учиненный тогда карателями погром вызвал у автора
«Жизнеописания Хуан Чао» из «Новой истории Тан» ассоциации
с тем, что довелось претерпеть Чанъани в 756 г., в разгар мятежа
Ань Лушаня — Ши Сымина, или в 763 г. —от тибетцев, а в 782 г. —
от мятежников, возглавленных Чжу Цы. Вместе с тем в этом ис-
точнике отмечено, что последствия упомянутых событий столет-
ней и более давности не были столь же губительны, как погром,
устроенный в Ч анъани карателями в начале последней декады мая
883 г. [42, цз. 225(3), с. 17031]. Приведенные же во «Всепроница-
ющем зерцале» сравнения содеянного в те дни «разбойниками» и
«правительственным воинством» сопровождается такой оценкой:
последнее «не отличается от разбойников» [93, цз.255, с.8294].
Назад, в отчие края
Несмотря на поистине огромные людские потери, которые по-
встанцы понесли с начала последнего этапа крестьянской войны,
269
к исходу мая 883 г. в распоряжении Хуан Чао, по оценке «Но-
вой истории Тан», оставалось «все еще 150-тысячное скопище»
[42, цз. 225(3), с. 17031] — сила весьма значительная, и от карате-
лей потребовалось еще немало стараний, чтобы подавить хотя бы
основные очаги «великой смуты». Но и для повстанцев достиже-
ние главной цели, обозначившейся с оставлением столицы Великой
Ци, — возвратиться в родные места, дабы там набраться новых сил
и воспрянуть, — было делом столь же нелегким.
Одолев в конце мая—начале июня 883 г. несколько оборони-
тельных заслонов на юго-востоке нынешней Шэньси и юге Хэнани,
дружины Хуан Чао приступили к боевым операциям более мас-
штабного свойства. Первой в числе таких операций явилось на-
ступление на город Цайчжоу (Жунань, пров.Хэнань), предпри-
нятое 10-тысячным авангардом повстанческого воинства, который
возглавлял Мэн Кай — один из самых преданных и мужественных
среди состоявших при Хуан Чао военачальников. Тамошний цзе-
души Цинь Цзунцюань (?-889) дал встречный бой, но потерпел
сокрушительное поражение, тотчас «изъявил покорность разбой-
никам» и начал действовать сообща с ними [42, цз. 225(3), с. 17031,
93, цз.255, с.8295; 95, цз.200(2), с. 15409].
Цинь Цзунцюань не стал исключением среди генерал-
губернаторов, которые могли, применяясь к обстоятельствам, на
то или иное время, как говорится, сменить фронт, дабы достичь
целей либо далеко идущих — в одних случаях, либо и ближайших,
и далеко идущих — в других, едва ли не наиболее частых, либо, на-
конец, только ближайших — в остальных. Для Цинь Цзунцюаня
важно было, во-первых, самому не «удостоиться» вечного упоко-
ения от рук повстанцев, во-вторых, уберечь уцелевшую в битве с
последними за Цайчжоу часть своего воинства, а в-третьих, вос-
пользоваться все еще немалым боевым ресурсом повстанческого
лагеря, чтобы стать всевластным повелителем Хэнани. Для Хуан
Чао же и его сподвижников военный альянс с Цинь Цзунцюанем
имел сугубо тактический смысл: с минимальными потерями завла-
деть Цайчжоу, важным пунктом на пути в восточном направлении,
в родные края. Последующие события наглядно и убедительно вы-
явили с обеих сторон именно такую подоплеку данного альянса.
По овладении Цайчжоу повстанцы повернули на северо-восток,
и в июне 883 г. возглавляемый все тем же Мэн Каем аван-
гард их войска подступил к стенам областного центра Чэньчжоу
270
(Хуайян, пров. Хэнань) —следующего важного заслона на их пути.
Здесь произошло сражение, по продолжительности — без малого
300 дней (!) — ставшее рекордным не только на данном этапе кре-
стьянской войны, но и во всей ее истории20. По подсчетам хрони-
стов, за эти почти 10 месяцев стороны напрямую сходились в схват-
ках между собой несколько сотен раз [93, цз.255, с.8304]. Другое
дело, что ход и исход сражения за Чэньчжоу обернулись к невы-
годе для восставших.
А предопределено это было, помимо всего прочего, подготов-
кой к отражению нападения на город повстанческих дружин, за-
благовременно и тщательно продуманной и осуществленной под
руководством главы областной управы Чэньчжоу Чжао Чоу (824-
889). Последний был не новичок в перипетиях, вызванных кре-
стьянской войной: в свое время ему не раз доводилось сталки-
ваться на поле брани с дружинами сподвижников Ван Сяньчжи
в хэнаньских областях Жучжоу (Линьжу) и Чжэнчжоу (Чжэн-
сянь), и именно за успехи в тех боях двор удостоил его должно-
сти областного начальника Чэньчжоу [43, цз.42, с.460; 96, цз. 14,
с. 17140]. Как бы там ни было, Чжао Чоу хорошо знал и то, с
кем предстоит ему иметь дело, и то, каким сложилось к тому вре-
мени общее соотношение сил противоборствующих сторон. Во вся-
ком случае, еще до того, как Хуан Чао покинул Чанъань, Чжао
Чоу предугадал, что «разбойники» не сегодня-завтра беспременно
двинутся на Чэньчжоу, а значит, «нельзя не принять меры предо-
сторожности» [93, цз.255, с. 8295]. И такие меры были приняты,
будь то пополнение воинского контингента в области и приумно-
жение продовольственных резервов, строительство новых и ремонт
прежних военно-оборонительных сооружений, увеличение оружей-
ных припасов и пр. [96, цз. 14, с. 17140]. Осуществлялись все эти
мероприятия под лозунгом: «Клянемся, что не пощадим живота
своего за нашу область!» [93, цз.255, с.8296].
Впрочем, превентивный удар воинство Чжао Чоу нанесло аван-
гардному войску Мэн Кая уже на подступах к областному центру
Чэньчжоу с юга, в уездном городе Сянчэн (пров.Хэнань). Удар
этот оказался для дружин Мэн Кая сокрушительным: состоявшие
в них повстанцы «почти все нашли погибель [либо] полон, [сам
Мэн] Кай был пойман живьем и обезглавлен» [93, цз.255, с. 8295].
Узнав об этом, больше всего раздосадованный гибелью своего вер-
ного соратника Мэн Кая, Хуан Чао приказал взять в осаду Чэнь-
271
жчоу. К операции было привлечено и войско Цинь Цзунцюаня.
После того как кольцо блокады вокруг Чэньчжоу замкнулось,
горожан охватили беспокойство и страх, многих среди них обуре-
вали сомнения, не лучше ли сдаться. Но Чжао Чоу и его команда
самыми разными средствами, не исключая и казнь всех высказы-
вавших несогласие с ними, сумели справиться с такого рода на-
строениями. «Расположение духа у людей исподволь крепло», со-
общается в хронике [93, цз.255, с.8296, 8304]. Вместе с тем Чжао
Чоу отрядил гонцов к Чжу Вэню, Ли Кэюну, Чжоу Цзи и Ши Пу
с просьбами о помощи.
Довольно скоро стало очевидно, что блокада Чэньчжоу может
затянуться не на неделю или даже месяц, и тогда Хуан Чао распо-
рядился вырыть вокруг города пятирядный ров, соорудить смотро-
вые башни, а также пополнить продовольственные запасы. Более
того, было решено расположить путевую ставку Хуан Чао в трех
(по другим сведениям, в пяти) ли к северу от областного центра и
приступить там к возведению дворцовых строений и администра-
тивный зданий, давая тем самым понять о местонахождении рези-
денции верховного повстанческого воеводы и своего рода времен-
ной столицы Великой Ци [42, цз. 189, с. 16773; цз. 225(3), с. 17031;
93, цз.255, с.8296].
В ходе чэньчжоуской кампании обе стороны часто испытывали
серьезные трудности с продовольствием. По словам «Старой исто-
рии Тан», «в Гуаньдуне21 несколько лет кряду не пахали и не
сеяли, люди голодали», «у простого люда не было припасов [съест-
ного]» [95, цз. 19(2), с. 14120; цз. 200(2), с. 15409]. Как и Чжао Чоу, и
Хуан Чао, каждый по-своему, ни старались, заготовленных впрок
продуктов питания хватало далеко не всегда. Так, в блокирован-
ном Чэньчжоу, согласно оценке «Старой истории Пяти династий»,
то и дело «провиант был на исходе» [96, цз. 14, с. 17141]. Нечто
подобное зачастую бывало и у повстанцев. Нередко им приходи-
лось «питаться древесной корой и корнями трав» [42, цз. 225(3),
с. 17031]. Мало того, по сведениям первой танской нормативной
истории, случалось, что «разбойники брали людей в плен и съе-
дали... За день забивали несколько тысяч [человек]» [95, цз. 200(2),
с. 15409]. Упоминания о подобных случаях встречаются и в других
источниках [42, цз. 189, с. 16774; 43, цз.42, с. 461; 50, цз. 16, с. 130;
95, цз.19(2), с. 14120]. Разумеется, такого рода явления не были
постоянными, и недаром в тех же источниках упоминаются собы-
272
тия, когда, отвоевывая у повстанцев тот или иной город (будь то
Сихуа или Тайкан и др.), солдаты правительственных войск могли
разжиться там не только крупой и мукой, но и кониной, барани-
ной и проч. [42, цз. 189, с. 16774; 95, цз. 19(2), с. 14120; 96, цз. 14,
с. 17141].
Тем не менее, чтобы перебоев с продовольствием было как
можно меньше, Хуан Чао то и дело приходилось направлять спе-
циальные отряды в различные области па территории нынешних
провинций Хэнань (Сюйчжоу, Жучжоу, Танчжоу, Дэнчжоу, Мэн-
чжоу, Чжэнчжоу, Бяньчжоу), Шаньдун (Цаочжоу, Пучжоу и Янь-
чжоу), а также Цзянсу (Сюйчжоу), т.е. в довольно широких пре-
делах, которые повстанческая власть считала своими. Поставлен-
ной цели, таким образом, в какой-то мере достигать удавалось,
но зато силы Великой Ци ощутимо дробились, что стало одной из
причин столь долгой осады областного центра Чэньчжоу. В свою
очередь, в правительственном стане с обретением Чанъани воцари-
лась эйфория, боеспособность повстанческих дружин полагали не
заслуживающей внимания, да и вообще дни противоборствующего
лагеря мнили сочтенными. Потому, например, Ли Кэюна с его
ратью отрядили обратно в Дайчжоу прикрывать горный проход-
заставу Яньмэньгуань. В итоге день за днем, неделя за неделей
кампания затягивалась.
Перелом наступил в январе 884 г., когда на выручку Чжао Чоу
танский двор перебросил войска Чжу Вэня, Ши Пу и Чжоу Цзи.
Сражения приняли, как никогда прежде в чэньчжоуской кампа-
нии, ожесточенный характер. Повстанцы теряли в каждом бою от
2-3 до нескольких десятков тысяч своих сотоварищей [93, цз.255,
с.8301; 96. цз. 1, с. 17056]. Но еще более значительный перевес не-
приятельских сил они ощутили начиная с апреля 884 г., когда в
«укрощение разбойников» опять включился Ли Кэюн со своей на
сей раз 50-тысячной ратью, слагавшейся из тюрков-шато, тангутов
и китайцев [93, цз.255, с. 8301]. Мало того, очень быстро удалось
«подсоединить» к «усмирительным» акциям гарнизоны Сюйчжоу,
Бяньчжоу, Яньчжоу, а также некоторых других областных цен-
тров теперешних Хэнани, Шаньдуна и Цзянсу. И неудачи стали
преследовать «разбойников» одна за другой. Так, в боях с войском
Чжу Вэня за располагавшийся неподалеку от Чэньчжоу повстан-
ческий укрепленный узел Вацзычжай были вынуждены капиту-
лировать вместе со своими дружинами «разбойничьи» военачаль-
273
ники Ли Танбинь и Ван Цяньюй, а отряды Хуан Сые 27 мая про-
играли Ли Кэюну сражение за прикрывавший Чэньчжоу с северо-
запада уездный центр Сихуа (пров.Хэнань); сам Хуан Сые под
покровом ночи бежал в главную ставку старшего брата. В тот же
день в результате ожесточенных баталий, по ходу которых «раз-
бойники» потеряли убитыми 10 тыс. человек, Шан Жан оказался
вынужденным сдать тому же Ли Кэюну еще один опорный пункт
повстанцев на подходе к осажденному Чэньчжоу (на сей раз с се-
вера)— город Тайкан (пров. Хэнань) [42, цз.218, с. 16948; цз. 225(3),
с. 17031; 93, цз.255, с.8302-8304].
Вновь выпуская Одноглазого дракона на авансцену каратель-
ных операций, да еще во главе большого воинства, танский двор
преследовал в качестве ближайшей не только задачу прорвать
кольцо непомерно затянувшейся блокады Чэньчжоу, но и далеко
идущую цель — как можно быстрее начисто смести, наконец, по-
встанческий лагерь, «развязаться» с Великой Ци, с Хуан Чао. На
сей раз в осуществлении этих своих намерений Танам удалось до-
стичь многого. Во всяком случае, узнав, что и Сихуа, и Тайкан
в руках неприятеля и окончательно уяснив для себя бессмыслен-
ность продолжать блокаду Чэньчжоу, Хуан Чао в самом начале
мая 884 г. снял осаду, а затем приказал двигаться в северном на-
правлении, к Бяньчжоу.
Как своего рода сигнал к принятию таких решений, исходивший
от Неба, Сыном коего Хуан Чао считался, расценил последний раз-
разившееся перед тем необычно сильное наводнение — следствие
на редкость обильных ливней, когда в равнинных местах почва за-
топлялась на три чи, т.е. на метр, и высокая вода даже смыла
упоминавшийся выше стан-—размещавшуюся к северу от Чэнь-
чжоу временную резиденцию верховного правителя Великой Ци
и главного повстанческого воеводы [93, цз.255, с.8304].
Из Чэньчжоу, куда после ухода восставших в северном напра-
влении он, долгожданный, с распростертыми объятиями встречен-
ный Чжао Чоу вступил первым из танских военачальников [96,
цз. 1, с. 17057], Чжу Вэнь без дальних слов бросился вдогонку за
Хуан Чао и настиг его у переправы Ванманьду через Бяньхэ, где
5 июня, глубокой ночью, воспользовавшись тем, что половина по-
встанческого войска уже перебралась на противоположный берег,
вкупе с Ли Кэюном атаковал «разбойников» и «учинил им боль-
шой разгром, сжив со свету более 10 тысяч человек; [оставшиеся
274
в живых] разбойники тотчас бросились врассыпную» [93, цз.255,
с. 8305]. В общей сложности из числа «разбойников», по данным
«Старой истории Тан», «почти половина были убиты, ранены и
утонули» [95, цз. 19(2), с. 14120].
Кровавая схватка у перевоза Ванманьду стала последним круп-
ным сражением повстанцев Хуан Чао. Сходиться с противником
на ратном поприще им в дальнейшем довелось еще многажды, од-
нако ни одна из тех сшибок не способна сравниться ни с этой, ни
с какой-либо долгой и ожесточенной из прежних, но зато каждая
из них и все вместе несли они с собой приближение трагической
развязки «великой смуты».
Капитулировал ли Шан Жан: две версии
Согласно сведениям «Всепроницающего зерцала», в результате
поражения, которое потерпели повстанцы у переправы Ванманьду
5 июня 884 г., «Шан Жан во главе его рати сдался Ши Пу», ко-
мандовавшему войском своего генерал-губернаторства Унин [93,
цз.255, с. 8305]22. Аналогичная информация содержится в жиз-
неописаниях и Ши Пу, и Хуан Чао в обеих танских нормативных
историях, в «Основных записях» из «Старой истории Тан» и в био-
графии Цзин Сяна из «Старой истории Пяти династий» [42, цз. 188,
с. 16770; цз.225(3), с. 17031; 95, цз.19(2), с. 14120; цз. 182, с. 15215;
цз.200(2), с. 15409; 96, цз. 18, с. 17168]23. Казалось бы, свидетель-
ствами четырех столь авторитетных источников все по данному
поводу сказано, и никаких вопросов и сомнений на сей счет быть
не должно и не может. Действительно, с «подачи» упомянутых
произведений китайского историописания X-XI вв. такая версия
давно и прочно утвердилась в литературе о крестьянской войне в
Срединном государстве 874-901 гг., что получило подтверждение
в посвященных этой проблеме статьях, сообщениях и других пу-
бликациях китайских ученых Л у Фэна, Нин Кэ, Фан Цзилю, Ху
Жулэя, Юй Чжаопэна и др. [340; 350; 384; 387, с. 255-258; 398,
с. 165; 463, с. 126-127].
Однако у некоторых медиевистов КНР данная версия сомне-
ния все-таки вызвала [296, с. 51-52; 313, с. 133], а главных пово-
дов для этого три. Во-первых, случайно ли в «Основных записях»
танской нормативной истории № 2 столь действительно важное со-
275
бытие, связанное со вторым — сразу вслед за Хуан Чао — лицом
в высшем руководстве крестьянской войны и повстанческой госу-
дарственности, даже не упомянуто, тогда как, например, пришед-
шийся на начало 878 г. аналогичный эпизод с главным сподвиж-
ником Ван Сяньчжи, старшим братом Шан Жана, Шан Цзюнь-
чжаном, в том же разделе той же книги вниманием не обойден [42.
цз.9, с. 15491]? Но ведь, строго говоря, подобных и иных пробелов
в любом из перечисленных источников немало, и на исчерпываю-
щую полноту информации никакой из них претендовать не может.
А кроме того, пусть в другом, биографическом, разделе «Новой
истории Тан» рассматриваемое событие все-таки зафиксировано,
и даже дважды [4.2, цз. 188, с. 16770; цз. 225(3), с. 17031].
Версия о капитуляции Шан Жана после проигранного им сра-
жения у Ванманьду способна породить сомнение, если, во-вторых,
принять в расчет и такое еще обстоятельство: по сведениям тех же
самых источников, да и второй нормативной истории Пяти дина-
стий, в одно время с Шан Жаном и сравнительно неподалеку от
только что упомянутой переправы через реку Бяньхэ, на стыке ны-
нешних Хэнани и Шаньдуна, и тоже «во главе своих орд сдались»
(но не Ши Пу, а Чжу Вэню) повстанческие военачальники Ян Нэн,
Гэ Цунчжоу (?-916), Ли Тан, Хо Цунь, а также братья Чжан Гуйба
и Чжан Гуйхоу [93, цз.255, с.8305; 95, цз.19(2), с. 14120; 96, цз.1,
с. 17057]. Хотя все это — персонажи в повстанческой «иерархии»
не одним «рангом» ниже Шан Жана, информация о любом из
них (за единственным исключением— Ян Нэна, о котором ника-
ких больше сведений нет ни в обеих танских нормативных исто-
риях, ни во «Всепроницающем зерцале») не ограничивается, как в
случае с Шан Жаном, констатацией лишь самого акта «изъявле-
ния покорности» Танам, но включает в себя и довольно подроб-
ные сведения об их дальнейшей жизни и деятельности; мало того,
для биографий каждого из них отведены специальные рубрики в
нормативных историях Пяти династий [43, цз. 21, с. 214 217; цз.22,
с.230-232; 96, цз. 16, с. 17153-17155, 17156- 17158; цз.22, с. 17183-
17184]. Так, из достаточно типичного едва ли не для всех этих
персонажей жизнеописания Гэ Цунчжоу известно, что последний,
с июня 884 г. находясь под началом Чжу Вэня, дослужился до
довольно высоких армейских чинов, 12 лет спустя участвовал на
стороне Танов в «укрощении строптивца» Ли Кэюна, стал глав-
ным администратором одной за другой нескольких областей, ие-
276
которое время являлся тайнинским генерал-губернатором, а после
низвержения династии Тан занимал при основателе и первом им-
ператоре Поздней Лян, все том же Чжу Вэне, и при его преемни-
ках высокие гражданские и военно-административные посты [43,
цз.21, с. 214-216; 96, цз. 16, с. 171.53—17155]. Налицо характерный
пример того, как средствами официального историописания запе-
чатлевалось признание разного рода заслуг перед Сынами Неба
(будь то танские или позднелянские) за недавними повстанческими
вожаками после того, как они сдались властям. За Шан Жаном
же подобных заслуг в творениях государственного историописания
не значится, и он чести быть отмеченным жизнеописанием если
не в обеих, то хотя бы в какой-либо одной из нормативных исто-
рий династии Тан не удостоился; факт сам по себе примечатель-
ный.
Да, Шан Жану, в отличие от Ли Тана и Хо Цуня, Гэ Цун-
чжоу и братьев Чжан Гуйба и Чжан Гуйхоу, не довелось, судя
по всему, дожить до наступления периода Пяти династий и десяти
царств. Однако государственное историописание, как уже в разной
связи выше отмечалось, не обошло вниманием не столь уже малое
число отнюдь не рядовых участников крестьянской войны, кото-
рые тоже сдавались карателям, которым уже не случилось пере-
жить династию Тан, но которым в танских нормативных историях
посвящены специальные биографические очерки. Достаточно по
сему поводу напомнить, например, о Би Шидо, Ли Ханьчжи и Лю
Ханьхуне [42, цз. 182, с. 15213-15214; цз. 187, с. 16766-16767; цз. 190,
с. 16778].
Третий, едва ли не главный довод, приводимый в опроверже-
ние версии о капитуляции Шан Жана 5 июня 884 г., —сведения из
книги «Пахота кистью в Коричном саду», написанной не раз упо-
мянутым выше силланцем Чхве Чхи Воном, который являлся не-
посредственным участником — на стороне правительственного ла-
геря— событий «великой смуты» [120, цз. 1, с. 6]. Сведения эти
при беглом ознакомлении с ними действительно способны создать
впечатление, что Шан Жан тогда вовсе не «изъявил покорность»
Ши Пу, а сумел ускользнуть от разгромившего «его рать» непри-
ятельского войска и, как и Хуан Чао, устремился далее, в северо-
восточном направлении, к Бяньчжоу. В пользу достоверности та-
ких данных может в широком плане говорить многократно опро-
бованная и подтвержденная в целом надежность источника, от-
277
куда они почерпнуты, конкретным же аргументом — служить то,
что восходят эти сведения не к кому-либо иному, как к Ши Пу, —
тому самому, перед которым, согласно первой версии, Шан Жан
капитулировал. Именно на Ши Пу, на поступившее от него доне-
сение прямо ссылался Чхве Чхи Вон, уведомляя о происшедшем с
Шан Жаном после поражения повстанцев у переправы Ванманьду
[120, цз. 1, с. 6]. Уведомлял же он об этом в документе, который
подготовил для своего патрона, тоже уже не раз упоминавшегося
хуайнаньского генерал-губернатора Гао Пяня, при коем занимал
должность наподобие адъютантской. А документ сей подлежал
пересылке от имени Гао Пяня по официальным каналам не куда-
и не кому-нибудь, а в Южную столицу, самому Сыну Неба — Ли
Сюаню. Такого рода характер и предназначение документа тоже
способны побуждать к восприятию содержащейся в нем информа-
ции как в большой мере заслуживающей доверия. Немаловажно
и то, что подготавливался документ по горячим следам описыва-
емых событий, а не месяцами, годами и даже столетиями позже,
когда те или иные, большие либо мелкие, важные или незначи-
тельные детали могли из памяти ускользнуть.
Короче говоря, разного рода поводы усомниться в правильно-
сти сведений авторов и составителей творений государственного
историописания о происшедшей 5 июня 884 г. сдаче Шан Жана и
«его рати» карательному войску Ши Пу действительно есть. И все
же...
Что касается последнего из трех приведенных доводов, то при
всей респектабельности и репрезентативности воспроизведенного в
книге Чхве Чхи Вона документа есть в нем в то же время нечто
весьма существенное, что относительно рассматриваемого сюжета
не может не смущать. Подоснова же этого заложена уже в самом
«жанре» первоисточника.
Документ документу рознь. Данный примечателен уже самим
своим заголовком — «Поздравительное послание по случаю убие-
ния Хуан Чао» («Хэ ша Хуан Чао бяо»), и этим, если вдуматься,
немало сказано о «заданной» ему направленности и тональности.
Самое важное, чему послание посвящено, как то явствует из его
заголовка, — факт и обстоятельства «убиения Хуан Чао». Все
остальное ни автора (Чхве Чхи Вона), ни адресанта (Гао Пяня)
в сем случае нимало не занимало, а потому о Шан Жане лишь
упомянуто, говорится буквально вскользь, как бы между прочим.
278
Важнее всего для хуайнаньского генерал-губернатора, по поруче-
нию коего «Поздравительное послание» Чхве Чхи Вон подготавли-
вал, было сколь можно скорее и экспрессивнее откликнуться на
сообщение Ши Пу о гибели главного «разбойничьего» верховода
и разделить с Сыном Неба безмерную радость по такому поводу,
а вместе с тем заверить Ли Сюаня и весь императорский двор в
совершеннейшем к ним почтении и преданности. Это Гао Пянь по-
лагал нужным делать с тем большим тщанием, что уже длительное
время ему (правда, далеко не всегда обоснованно) «сверху» вменя-
лось в вину просчеты и неудачи военно-стратегического и опера-
тивного свойства в противоборстве с «разбойниками» Хуан Чао, с
осени 881 г. он пребывал в немилости у Ли Сюаня и его ближай-
шего окружения, а в октябре того года был снят с поста главноко-
мандующего карательными экспедициями (его место вновь засту-
пил Ван До) [436, с. 12, 18, 21-23, 28, 45]. Надо ли удивляться тому,
что в «Поздравительном послании по случаю убиения Хуан Чао»
слог официального документа перемежается с преисполненными
эмоций уверениями вроде «рукоплескать и прыгать от радости»,
«пасть ниц и бить челом пред Солнцем премудрости» (т.е. влады-
кой Поднебесной) и т.п. [120, цз. 1, с. 7]?
Короче говоря, строящаяся на поистине скрупулезном источни-
коведческом анализе проработка вопроса Л у Фэном, Нин Кэ, Фан
Цзилю, другими учеными КНР убеждает в обоснованности именно
первой версии. Начать с того, что в ее пользу говорят свидетель-
ства и такого первоисточника, как автобиографические «Записки
из Скита всепрощения» («Дашэань цзи») Лю Фэня [101, цз.793,
с. 156- 16а]24. Но дело не только в пополнении реестра первичных
материалов, «работающих» на данную версию, хотя и это, конечно
же, важно, тем более что речь на сей раз идет о пополнении не
за счет творений официального историописания. За «Записками
из Скита всепрощения» — и другие существенные преимущества
по сравнению с соответствующими документами из сборника Чхве
Чхи Вона.
Автор «Записок» Лю Фэнь — потомственный танский воена-
чальник. Его отец Лю Цзюйжун — один из тех, кто, как уже
упоминалось, возглавлял некоторые операции карательных под-
разделений танской армии против повстанческих дружин и Пан
Сюня, и Ван Ина, и Хуан Чао, за что удостоился в 879 г. поста
цзедуши генерал-губернаторства Шаньнаньси [42, цз. 186, с. 16763].
279
Лю Фэнь пошел по стопам родителя и на протяжении семи лет,
начиная с 877 г., тоже принимал непосредственное и активное уча-
стие в «усмирении разбойников», которыми командовал Хуан Чао.
Об этом он сам, разумеется, не забыл поведать, излагая свою био-
графию в «Записках» (в их первой части), и, надо сказать, запе-
чатленные там наблюдения и суждения небезынтересны для вос-
создания отдельных эпизодов крестьянской войны 874 901 гг.
Произведенная с привлечением самых разных источников вы-
верка таких наблюдений и суждений Лю Фэня доказывает, что
изложение событий, в кои сам автор оказывался так или иначе во-
влеченным, в общем и целом соответствует реалиям, а это, в свою
очередь, способно вселить уверенность в надежности сведений, со-
держащихся в «Записках из Скита всепрощения».
Согласно этим сведениям, после того как понужденный к тому
карателями, не без соучастия войска Лю Фэня, о чем последний не
преминул в «Записках» упомянуть25, Хуан Чао снял осаду Чэнь-
чжоу и устремился на восток, к Бяньчжоу, противник настиг его
в уезде Чжунмоу (пров. Хэнань) и «нанес сокрушительный удар.
[Шан] Жан во главе [своего] войска сдался», и далее: «Под нача-
лом [Лю] Фэня и Ли Шиюэ Шан Жан преследовал остатки войска
[Хуан Чао], дабы его изничтожить» [101, цз.793, с. 166].
Заслуживает внимания у Лю Фэня и довольно уверенная, пусть
лишь с точностью до месяца, датировка «расписанных» в его тво-
рении событий «великой смуты» —датировка, в общем вполне со-
гласующаяся с утвердившейся к настоящему времени в литературе
хронологией истории крестьянской войны 874-901 гг.
Итак, налицо письменно зафиксированные сведения не просто
современника или даже очевидца, а человека, который собствен-
ной персоной соучаствовал в излагаемых им событиях и, что в дан-
ном случае особенно важно, под началом которого в июне — первой
половине июля 884 г. в круговерти этих событий находился напря-
мую причастный к ним Шан Жан. Стало быть, Лю Фэнь вполне
мог знать конкретику тех событий лучше, чем даже Ши Пу, а
тем более Чхве Чхи Вон и Гао Пянь, пребывавшие в Янчжоу —
административном центре генерал-губернаторства Хуайнань, т.е.
довольно далеко от мест, где эти события разворачивались, и по-
тому лишенные прямой и оперативной информации.
Словом, имеющиеся на сей счет в «Записках из Скита всепро-
щения» сведения не просто сходятся с теми, что представлены в
280
обеих таиских нормативных историях, а также в «Старой истории
Пяти династий» и. во «Всепроницающем зерцале», и не только их
подтверждают, но, более того, могут рассматриваться в качестве
исходных, отправных, что придает им особую ценность и значи-
мость.
Итак, Шан Жан действительно «изъявил покорность» танским
властям и, более того, был вскоре привлечен командованием кара-
тельной армии к участию в преследовании «остатков войска [Хуан
Чао], дабы его изничтожить» [101, 43, 793, с. 166].
Еще одним источником сведений в пользу версии о капитуля-
ции Шан Жана может служить сохранившаяся, пусть в ущербном
виде, рукопись из Дуньхуана, которая представляет собой исходив-
ший от администрации области Сучжоу (Цзюцюань, пров. Ганьсу)
и датированный 22 ноября 884 г. официальный документ [62,
с.590—591; 149, с. 1037-1038]26. В нем, помимо всего прочего, со-
держится уведомление, что «деревенский разбойник Хуан Чао был
убиен Шан Жаном». Впрочем, о прямой причастности Шан Жана
к гибели Хуан Чао без околичностей сказано и у Лю Фэня в «За-
писках из Скита всепрощения» [101, цз.793, с. 166]. Другое дело,
что это — сюжет особый, заслуживающий специального рассмотре-
ния.
Последний час Хуан Чао
После столь неудачного для повстанцев сражения у переправы
Ванманьду Хуан Чао с уцелевшей частью его дружин форсировал
Бяньшуй и продолжил продвижение в северном направлении. Ли
Кэюн самолично возглавил операцию по преследованию верхов-
ного предводителя «разбойников», неотступно гнался за ним, но то
и дело наталкивался на упорное противодействие восставших, и в
результате проносились день за днем, а долгожданной и, казалось
теперь, столь близкой развязки добиться не удавалось. Стойко-
стью и отвагой отличились в боях тех дней Ли Чжоу (?-884), Ван
Цзиань (?-884), Ян Цзинбяо (?—884), еще несколько командиров
повстанческой кавалерии (и это не сочли возможным не отметить
даже авторы и составители официальных исторических трудов [42,
цз.225(3), с. 17031; 95, цз.200(2), с. 15409; 96, цз.25, с. 17211]), но
именно тогда всем этим соратникам Хуан Чао пришлось расстаться
с жизнью.
281
Правда, в отличие от только что поименованных повстанческих
военачальников, вместе со своими дружинами в одно время с Шан
Жаном «изъявили покорность» врагу Ян Нэн, Гэ Цунчжоу (?-
916), Ли Тан, Хо Цунь, а также братья Чжан Гуйба и Чжан Гуй-
хоу [43, цз.21, с.214; цз.22, с. 230; 93, цз.255, с. 8305; 95, цз. 19(2),
с. 14120; 96, цз. 1, с. 17057; цз. 16, с. 17153; цз. 22, с. 17183]. Хуан Чао
счел их действия «крамолой и изменой» и в пылу гнева повелел
предать казни несколько других своих военачальников, коих за-
подозрил в таких же устремлениях. С этого времени атмосфера,
взаимной недоверчивости и подозрительности воцарилась в среде
повстанческих верховодов, а в результате все больше «разбойни-
ков», в том числе и рядовых, стало отходить от соратников, поки-
дать повстанческие ряды. Уже к исходу первой декады июня 884 г.
непосредственно под началом Хуан Чао осталось лишь немногим
более тысячи бойцов [93, цз.255, с.8305]27.
Между тем упорство и темп преследования «разбойников» ка-
рательным войском возрастали. «За сутки покрывали до 200 и
более ли, [так что] и люди, и кони едва держались на ногах» [93.
цз. 255, с. 8305]. И хотя по-прежнему приходилось преодолевать не-
малые трудности в связи с провиантом и фуражом, а для воспол-
нения продовольственных припасов совершать даже специальные
рейды по окрестностям захваченных городов, воинству Ли Кэюна
удалось-таки нагнать Хуан Чао с его отрядами, и не где-нибудь,
а в родном уезде главного верховода крестьянской войны Юань-
цзюй, и там, а впоследствии и в других местах области Цаочжоу —
отчей земли Хуан Чао произошло несколько вооруженных схва-
ток, выигранных карателями, хотя предводительствуемые Хуан
Чао и его братьями повс-Танцы сопротивлялись изо всех сил. В
результате одной из таких схваток оказался в плену самый ма-
ленький (6-летний, т.е. рожденный уже в разгар крестьянской
войны) сын Хуан Чао, и в руки карателей попали печати и вери-
тельные дщицы-бирки, разного рода регалии верховного правителя
Великой Ци, церемониальная утварь, парадное оружие почетного
караула, прочие аксессуары придворной жизни.
Как уже случалось в пору тогдашней «великой смуты»28, а
равно в аналогичных обстоятельствах в предшествующей и после-
дующей истории Китая, да и других стран, в ситуации начала
июня —первой декады июля 884 г., когда дни Хуан Чао едва ли
не всеми признавались уже сочтенными, казалось, не будет отбоя
282
рвущимся разделаться с «главным злодеем». И первыми среди
них виделись Ли Кэюн и Чжу Вэнь. Однако именно тогда между
этими особами, игравшими дотоле столь заметную роль в «одоле-
нии Хуан Чао», вспыхнула рознь, совсем скоро переросшая на дол-
гие годы в злобную вражду, что не могло не сказаться на участии
того и другого в последующих акциях по «укрощению разбойни-
ков»: распря в такой степени обуяла обоих, что ни Ли Кэюну, ни
Чжу Вэню было просто-напросто не до того. Довольно подробно
поведавший об этом Фань Цзуюй привел, в частности, такой эпи-
зод: 11 июня в подворье при почтовой станции Шанъюаньи, близ
Бяньчжоу, Чжу Вэнь устроил пиршество в честь Ли Кэюна, по его
просьбе шестью днями раньше пришедшего на выручку в одном из
столкновений с повстанцами, и все шло благополучно, пока, испив
лишнего, гость не обрушился на Чжу Вэня с бранью и упреками,
а более всего ставил он в вину тому его недавнюю бытность «раз-
бойником» на стороне Хуан Чао. Теперь уже распалился гневом
устроитель пиршества, ко всему прочему, памятуя: что у трезвого
на уме, то у пьяного на языке. В конце концов дошло до вооружен-
ной стычки, в ходе которой только от рук солдат Чжу Вэня поги-
бло более 300 человек. Ли Кэюну пришлось обратиться в бегство.
Крайне раздосадованный таким оборотом дел, спровоцированным
им самим, к тому же давно не вкушавший горечи столь постыдных
осечек на бранном поле, он стал апеллировать к тайскому импера-
торскому двору, домогаясь не просто заступничества для себя, но
и наказания Чжу Вэня, причем не как его, Ли Кэюна, обидчика, а
как якобы затаенного «приспешника Хуан Чао», который только
прикидывается, будто предал «разбойников», в действительности
же помышляет лишь об отмщении за гибель «главного злодея».
В направленном Ли Сюаню специальном докладе Ли Кэюн про-
сил императора отрядить особоуполномоченного посланца двора,
дабы надлежаще расследовать случившееся в Шанъюаньи, с его,
Ли Кэюна, содействием призвать Чжу Вэня к порядку и лишить
должностей и чинов, тем самым изничтожив исходящее от Чжу
Вэня «бедствие для страны». В Южной столице не сочли нужным
инцидент раздувать, и Ли Кэюну пришлось адресовать двору в об-
щей сложности 8 докладов, прежде чем оттуда воспоследовал, на-
конец, ответ, заклинавший конфликтующие стороны замириться,
положить конец «личной вражде», а именно так двор квалифи-
цировал «разборки» между Ли Кэюном и Чжу Вэнем. У Ли Кэ-
283
юна такая позиция двора вызвала лишь раздражение, и именно
ему теперь, с ликвидацией главных очагов крестьянской войны,
в немалой степени была обязана ситуация, когда распри между
цзедуши заполыхали с новой силой, а императорский двор Танов
по-прежнему оказывался совершенно не в состоянии держать руку
на пульсе, или, как сказано у Фань Цзуюя, «распознавать, кто под-
личает, а кто предан всей душой» [39, с. 138-141; 75, цз. 22, с. 202;
93, цз.255, с.8306-8308; цз.256, с.8313; 96, цз.25, с. 17211].
Как бы то ни было, обуянные взаимным неприятием, Ли Кэюн
и Чжу Вэнь в середине июня 884 г., за месяц до гибели Хуан Чао,
всецело самоустранились от того самого «великого свершения» по
«выкорчевыванию крамолы», едва ли не наиболее активными со-
участниками коего прежде были, и, фигурально говоря, от лавро-
вого венка победы над «главным злодеем» — Хуан Чао им доста-
лось совсем немного, лишь по одной-две ветви.
Тщилось обзавестись от того венка немало персон и рангом-
двумя ниже, и могли некоторые из них что-то действительно за-
иметь, тогда как остальные — нет, а посему различно складыва-
лось многое в судьбах тех и других. Преуспеть же удалось в «ве-
ликом свершении» Ши Пу и его военачальникам Ли Шиюэ, Ли
Цзинъюю и Чжан Ю с их сводным боевым контингентом общей чи-
сленностью 10 тыс. солдат [93, цз. 255, с. 8309]. 17 июня они вместе
с дружиной Шан Жана начали решающие сражения с отрядами
Хуан Чао в шаньдунеких областях Яньчжоу и Юньчжоу, 10 июля в
уездном городе Сяцю, который располагался северней областного
центра Яньчжоу, нагнали боевое повстанческое подразделение во
главе с самим Хуан Чао и разгромили его, благо на их стороне был
многократный перевес сил, а окончательно добили на следующий
день в уезде Лайу. Хуан Чао с небольшой группой родственни-
ков и близких соратников попытался укрыться в Долине волков
и тигров (Ланхугу), что находится в 30 ли юго-западнее Лайу и
в 110 ли юго-восточнее главной вершины гор Тайшань. Там, в
селении Сянванцунь, в доме некоего старца-простолюдина по фа-
милии Вэн, где он задумал, было, встать временно на постой, выс-
ший повстанческий предводитель, верховный глава Великой Ци,
не впервые предавшись разбору и оценке сложившейся ситуации,
«счел положение безвыходным» [42, цз. 225(3), с. 17031]. Имелись
в виду не только соотношение сил противоборствующих сторон и
прочие «параметры» военного положения, но и обстановка в са-
284
мой повстанческой среде, когда общий настрой на продолжение
вооруженного отпора Танам и их присным сходил полностью на
нет, а, кроме того, все больше людей в этой среде проявляли так
или иначе склонность «учинить крамолу и проявить покорность»
неприятелю и лишь ждали благоприятного случая. Верхушка же
карателей, со своей стороны, продолжала, но с возросшим тщанием
«побуждать посулами к капитуляции» повстанцев перед властями.
Как сказано у Чхве Чхи Вона, «сверху» предписывалось «предрас-
полагать разбойничьих военачальников [сдаваться] и вместе с тем
под сурдинку устранять проявляющих непокорство верховодов...
Не допускать никоим образом, чтобы слышались голоса неповину-
ющихся» [120, цз.8, с.63].
О воцарявшихся в повстанческой среде умонастроениях Хуан
Чао знал, да и подтверждений тому в поступках своих соратни-
ков получал все больше, а об установке Танов всемерно исполь-
зовать и, в свою очередь, разжигать такие умонастроения, если
и не знал, то по меньшей мере догадывался. Во всяком слу-
чае, и то и другое Хуан Чао в расчет принимал, свидетельством
чему может служить его обращение 13 июля 884 г. к племяннику
Линь Яню — собственно, последнее, в буквальном смысле слова
предсмертное, высказывание главного предводителя крестьянской
войны. В «Жизнеописании Хуан Чао» из танской нормативной
истории № 2 его содержание передано следующим образом: «Норо-
вил я изничтожить во всей стране чиновников-лихоимцев, удалить
нечисть при императорском дворе. По свершении этих деяний я
не ретировался, и то была, конечно же, ошибка. Если вы мою
голову вручите в качестве подношения Сыну Неба, то сможете
достичь состоятельности и высокого положения. Не допускайте
[только], чтобы выгоду [из моей смерти] извлекли люди подлые»
[42, цз. 225(3), с. 17031].
Адресованное Линь Яню предсмертное словоизлияние Хуан
Чао нигде больше, кроме второй танской нормативной истории,
не воспроизведено, сопоставительные разыскания на сей раз ис-
ключены, и хотя бы уже поэтому уверенно судить о его подлин-
ности, о полноте и акцентах его содержания едва ли возможно.
Скорее всего, налицо лишь фрагмент, как и во многих других слу-
чаях с передачей в творениях официального историописания раз-
ного рода письменной документации, а также устных воззваний
и прочих агитационно-пропагандистских материалов, исходивших
285
от главных повстанческих предводителей, будь то Ван Сяньчжи
или Шан Цзюньчжан, Хуан Чао или Шан Жан и др. (ср. [250]).
Вместе с тем нельзя не отметить созвучность смысла начальной
фразы рассматриваемого высказывания, ее пафоса прежним, запе-
чатленным еще в Февральском воззвании Ван Сяньчжи (875 г.) и
некоторых последующих установочных документах верховного ру-
ководства крестьянской войны. Так, его изначальное стремление
«изничтожить во всей стране чиновников-лихоимцев, удалить не-
чисть при императорском дворе», как оно сформулировано на сей
раз у Хуан Чао, напрямую перекликается с теми инвективными
суждениями из только что упомянутого воззвания первого глав-
ного предводителя крестьянской войны, которые были обращены
против всех носителей государственной власти начиная с цзайся-
нов и кончая администрацией на периферии. Перекликается оно
и с такими обличительными констатациями типа «скверна изъела
устои управления» и требованиями об «устранении недостойных»
их среды власть имущих, которые прозвучали в Гуанчжоуской де-
кларации Хуан Чао на исходе осени 879 г. [250, с. 151-157].
А вот что прозвучало в следующей, второй, фразе своего «пре-
цедента» (на таком же, наивысшем уровне повстанческой «вер-
тикали»)— не знало. И тут нельзя не задаться вопросом: кому,
собственно, обязано своим присутствием в приведенном в «Новой
истории Тан» последнем прижизненном словоизлиянии Хуан Чао
столь категоричное признание ошибочности намерений и деяний
повстанческой верхушки, воспоследовавших за овладением Восточ-
ной и Западной столицами Срединной империи и изгнанием Тан-
ского императорского двора на юго-западную оконечность страны?
Оуян Сю, Сун Ци и другим авторам данного произведения норма-
тивного историописания с их концептуальной ориентацией, с од-
ной стороны, на признание соответствующими воле Неба таких
устремлений и действий «команды» Хуан Чао, благодаря которым
расчищался путь к воцарению в Поднебесной новой династии вза-
мен Танской, утратившей «Небесный мандат», а с другой стороны,
на отвержение притязаний Хуан Чао владычествовать в качестве
Сына Неба, коль скоро сие означало преступить порог дозволен-
ного Небом, превысить ниспосланные Небом полномочия, посяг-
нуть на приуготовленное Небом совсем другому—своему избран-
нику? А может быть, все же Хуан Чао действительно говорил
Линь Яню те слова раскаяния? И говорил не столько и не про-
286
сто потому, что оказался воистину в отчаянном, безвыходном по-
ложении обреченного на собственную погибель и на банкротство
дела своей жизни. Скорее всего, авторы «Новой истории Тан»
воспроизвели подлинные мысли и суждения Хуан Чао, тем бо-
лее что последнему — недавнему претенденту на высшую «ученую
степень» цзиныни — концепция, ориентацией на которую руковод-
ствовались Оуян Сю, Сун Ци и их соавторы, не была неведома,
а содержание и тональность предсмертного высказывания верхов-
ного предводителя крестьянской войны вполне «соразмерны» та-
кой концепции и уж, во всяком случае, масштабней и выше моти-
вов чисто личной трагедии лишь самого Хуан Чао.
Красноречивейшим образом об этом свидетельствуют и обе за-
ключительные фразы последнего прижизненного высказывания
главного вожака крестьянской войны. Ведь Хуан Чао заявил без
обиняков, что преисполнен решимости отдать, в буквальном смы-
сле слова, на заклание собственную голову ради «состоятельности
и высокого положения» своих сподвижников, но не корыстолюб-
цам и вообще «людям подлым». Включив в биографию верхов-
ного повстанческого главаря и эти сведения, авторы второй тан-
ской нормативной истории тем самым воздали ему должное. Они
таким образом отнюдь не вступали, однако, в противоречие с са-
мими собою, с той концепцией, которой следовали: действовать,
пусть только в заданных, отпущенных Хуан Чао Небом пределах
дозволительно могло быть лишь человеку, отмеченному наличием
дэ — «благодати», даже и не в полной мере.
Как бы то ни было, но, оказавшись в ситуации не просто тра-
гичной, а и впрямь безвыходной, Хуан Чао не воздел руки, не взмо-
лился о пощаде, не капитулировал перед врагом. Словом, посту-
пил достойно подлинного вожака народного повстанческого дви-
жения.
Что касается самой кончины Хуан Чао, то в описании многих
ее деталей сведения источников разноречивы29, хотя, казалось бы,
по поводу столь поистине знаменательного события информация
имелась в распоряжении историков достаточно надежная. Впро-
чем, в отличие от хронологической атрибуции гибели Ван Сянь-
чжи, на сей раз расхождения в датировке невелики, если, правда,
не считать сразу двух версий первой танской нормативной исто-
рии: в «Основных записях» это событие помечено 8 августа 884 г.
[95, цз. 19(2), с. 14120], тогда как в «Жизнеописании Хуан Чао» —
287
июнем того года [95, цз. 200(2), с. 15409]. В биографии же Хуан Чао
из «Новой истории Тан» оно отнесено к июлю, пусть без уточне-
ния числа [42, цз. 225(3), с. 17031]. Зато во «Всепроницающем зер-
цале» в результате скрупулезных источниковедческих разысканий
Сыма Гуана проставлена точная дата—13 июля 884 г. [93, цз. 256,
с. 8311]. В подтверждение достоверности именно этой датировки
можно привести следующий довод: точь-в-точь такое число фигу-
рирует и в написанном по свежим следам и представленном трону
документе из числа включенных в сборник Чхве Чхи Вона «Пахота
кистью в Коричном саду» [120, цз. 1, с. б] — источнике в общем и це-
лом весьма надежном, хотя в силу разных причин и обстоятельств
Сыма Гуаном для источниковедческих целей не привлеченном [387,
с. 256].
Что же тогда, 13 июля 884 г., произошло? И где, в каком кон-
кретно месте? На сей счет тоже имеется несколько версий. Одна
из них в другой связи уже упоминалась: согласно сохранившемуся
до наших дней дуньхуанскому манускрипту — официальному до-
кументу, датированному 22 ноября 884 г., «деревенский разбойник
Хуан Чао был убиен Шан Жаном» и голова его доставлена за-
тем в Южную столицу, в императорскую резиденцию [62, с. 590;
149, с. 1037-1038]. Здесь, однако, не конкретизированы ни время,
ни место, ни какие-либо иные «координаты» столь значительного
события, и сколько-то солидных подтверждений в других источ-
никах данная версия не получила.
Отдельные историки КНР, отталкиваясь от показаний не раз
уже упоминавшейся книги Вэй Чжаоду и Ян Шэ «Продолжение
“Записей об августейших правителях, волею Неба пребывавших на
троне”», полагают, будто Хуан Чао после поражения его дружины
в бою в горной местности Цзешань (в уезде Уди, пров. Шаньдун)
покончил с собой [93, цз.256, с. 8311]. Однако уже Сыма Гуан и
Фань Цзуюй сочли версию Вэй Чжаоду и Ян Шэ небесспорной и
выдвинули свою, базирующуюся на других сведениях официаль-
ного и частного историописания конца IX — середины XI в. Если
суммировать эти сведения, вырисовывается следующая картина.
Выслушав адресованное ему предсмертное обращение Хуан Чао,
Линь Янь не смог, однако, отсечь тому голову — «рука никак не
поднималась» на своего верховного предводителя, да еще к тому
же собственного дядю. И тогда Хуан Чао вознамерился сам себя
обезглавить, но успев лишь начать перерезать себе горло, стал
288
биться в корчах и судорогах. Только теперь племянник решился-
таки лишить дядю головы. Снес он головы также старшему брату
Хуан Чао — Цуню, младшим — Сые, Кую, Циню, Бину, Ваньтуну и
Сыхоу. Погибли от его рук и жена, а также дети Хуан Чао. Все от-
рубленные головы были уложены в ящики и вместе с письменным
уведомлением отосланы в адрес Ши Пу. Однако тамошние воена-
чальники сочли за лучшее лишить жизни и самого Линь Яня, а его
голову присовокупить к остальным, уже упакованным. По получе-
нии столь же необычного, сколь и лестного «презента» унинский
генерал-губернатор сопроводил его соответствующей реляцией и
переадресовал в Чэнду, императорскому двору. 18 августа нароч-
ные от Ши Пу доставили сей «презент» в Южную столицу и пре-
поднесли самому Ли Сюаню [39, с. 11; 42, цз. 188, с. 16770-16771;
цз.225(3), с. 17031; 50, цз. 16, с. 130; 93, цз.256, с.8311, 8312; 95,
цз.19(2), с. 14120; цз. 182, с. 15215; 100, цз.359, с.4266; 120, цз. 1,
с. 6-7]. '
Как яркий триумф восприняли в Чэнду это событие и отметили
его торжественно, поистине на широкую ногу. Еще бы: не стало,
наконец, «великого злодея», а значит, как полагали при дворе,
наступила развязка столь затяжной «великой смуты»! Отозвались
на «великое свершение» и многие тогдашние писатели.
В Южной столице высоко оценили заслуги Ши Пу, воздав ему
должное и за то, что именно он принимал капитуляцию Шан
Жана, и вот теперь подвел, наконец, как казалось танской верхуш-
ке, последнюю черту в «великом свершении» по обузданию глав-
ного заправилы «разбойников»30. У пинскому генерал-губернатору
были пожалованы тогда новые чины и звания, возданы и другие
почести [42, цз. 118, с. 16771; 95, цз. 182, с. 15215]31.
Итак, 13 июля 884 г. окончился жизненный путь Хуан Чао.
Произошло же это в деревне Сянванцунь, что находилась в упо-
минавшейся Долине волков и тигров и сохранилась до сей поры.
Правда, совсем вскоре стали ее называть Селением повинившихся
разбойников (Сянкоучжуан), и такое наименование удерживалось
за нею вплоть до середине XX в. [387, с. 262]32.
Хуан Чао в памяти народной
При всех расхождениях в существующих на сей счет версиях,
сам факт гибели Хуан Чао летом 884 г. предстает в историопи-
289
сании бесспорным. В народе же между тем имели хождение по
данному поводу совершенно иные представления, объединяла ко-
торые одна главная мысль: Хуан Чао на самом деле вовсе не обрел
тогда вечное успокоение, он остался жив и здрав. Другой мысли
в «низах» и не допускали, а подтверждение своей правоты могли
усматривать в том, что «великая смута» летом 884 г. отнюдь не
прекратилась, ее искры тлели еще немало лет, и связывалось это
у «малого люда» напрямую с Хуан Чао, с его непрекращавшимися
деяниями. Да и упоминавшаяся разноголосица в документации и
исторических нарративах того и более позднего периода относи-
тельно места, времени и прочих обстоятельств гибели «главного
злодея великой смуты» сама по себе давала повод сомневаться в
достоверности официальной информации о судьбе Хуан Чао и по-
своему помогала подпитывать такого рода представления. Более
того, в произведениях изящной словесности и частного историо-
писания X--XII вв. содержатся сведения, способные подтвердить
правдивость подобных представлений, хотя базируются они на ма-
териалах преданий и легенд. Самое существенное в этих сведениях
то, что Хуан Чао предстает в них... буддийским монахом. Когда
именно, как скоро после сражения в Долине волков и тигров мо-
гла случиться такая метаморфоза, остается неясно, да и вообще
временной «разметки» каких-либо перемен в жизни Хуан Чао с
середины 884 г. ни в тех, ни в других источниках нет.
Впрочем, два с половиной столетия спустя сунский литератор
Шао Во (7-1158) дерзнул утверждать: данные танских норматив-
ных историй по поводу смерти Хуан Чао в середине 884 г. не-
верны. И в Восточной, и в Западной столицах сведущие старцы
из уст в уста передавали, что, попав в Долине волков и тигров в
кольцо неприятельского окружения33, Хуан Чао совершил обряд
выбривания тонзуры, как то принято у буддийских монахов, и ис-
хитрился ускользнуть от врагов, а вскоре заявился к своему быв-
шему приверженцу Чжан Цюаньи, после перехода на сторону Та-
нов дослужившемуся до поста главы хэнаньской администрации34.
Из опасения друг за друга оба сделали вид, будто незнакомы, но
сообща воздвигли в качестве обители для Хуан Чао монастырь
Наньчаньсы. По словам Шао Бо, он сам не раз там побывал и
имел возможность лицезреть написанный на стене святилища пор-
трет, запечатлевший Хуан Чао в монашеском обличье (а то, что это
изображение именно Хуан Чао, по заверению Шао Бо, сомнению
290
не подлежит). Внешностью своею он ничем особенным не приме-
чателен, если, правда, не считать остро, как у змеи, пронизыва-
ющего, сверкающего взгляда устремленных на посетителей глаз
[124, цз.17, с. 112-113].
В X и ближайших за ним столетиях на территории нынешних
Шэньси и Хэнани, а также некоторых соседних с ними провинций
имели распространение и другие предания о буддийском монахе
Хуан Чао. Например, тот же Шао Во вспоминал, как некий старец
поведал ему об одном давнишнем манускрипте на шелке, текст ко-
торого включал в себя несколько (скорее всего, апокрифических)
стихотворений Хуан Чао и, в частности, то, где последний писал:
«Я еще помню, как много лет назад... сбросил с себя все доспехи и
облачился в одеяние буддийского монаха» [124, цз. 17, с. ИЗ]. Этот
же апокриф, пусть в слегка иной редакции, цитируется — по давно
утраченной книге Тао Гу «Записки о смуте [времени] Пяти дина-
стий» («У дай луань цзи») — и в «Записках Помахивающего му-
хогонкой» («Хуэй чжу лу») для подтверждения слов автора, Ван
Минцина: «Коль скоро остался [Хуан] Чао в живых и удалился от
мира, остриг [он] волосы, как надлежит буддисту» [5, цз.5, с. 145].
У Ван Минцина приводится и выдержка из тоже утраченного со-
чинения Ван Жэньюя «Разрозненные заметки о городе Ло[яне]»
(«Лочэн мань лу»), где сказано, как Чжан Цюаньи в бытность
свою правителем Восточной столицы узнал Хуан Чао в толпе буд-
дийских священников [5, цз.5, с. 145]. В выборке сведений из дру-
гих книг конца X в., представленных в «Записках Помахивающего
мухогонкой», Хуан Чао фигурирует уже не как рядовой монах,
а в амплуа наставника, служившего сперва в Лояне, а затем в
Минчжоу (близ Нинбо, пров.Чжэцзян), где и был захоронен [5,
цз.5, с. 145]. Бытовавшие с конца IX — начала X в. предания о
Хуан Чао-буддисте упоминаются также у Ло Дацзина (ок. 1195 —
ок. 1250) [25, цз.12, с. 134], У Цзэна (?—ок. 1170) [73, цз.8, с.214],
Чжан Дуаньи (1179-1250) [107, цз.2, с. 34; цз.З, с. 62], в «Полном
своде танской поэзии» [102, цз. 733, с. 8384] и в некоторых других
источниках35.
Покровом непроницаемой и тем сильнее влекущей таинствен-
ности окутаны и сведения о месте захоронения Хуан Чао. Во
всевозможных источниках сообщается о нескольких могилах глав-
ного повстанческого верховода, разметанных по далеко, в отдель-
ных случаях — очень далеко отстоящим один от другого пунктам.
291
Одно из погребений, по преданию, находилось в Чанъани, другое,
как выше упоминалось, — неподалеку от Минчжоу, у горы Сюэдоу-
шань, третье — близ Чэнду, а еще по меньшей мере два, если не
три, — в притайшаньском уезде ТаЙань [5, цз.5, с. 145; 49, цз.386,
с.83080; 357, с.54, 57; 440, с.236-237].
Итак, в народе не приняли на веру гибель Хуан Чао летом
884 г., он — олицетворение борьбы за благоденствие «низов» —
представлялся им бессмертным, а молва о том, что он будто
все еще здравствует, жила многие годы. И хотя остается неве-
домо, сколь долгим оказался жизненный путь «буддийского мо-
наха Хуан Чао» в преданиях «малого люда», налицо, несомненно,
одно из знаменательных, пусть и весьма своеобразных, проявлений
благодарной памяти народа об этом историческом персонаже.
Выражали «низы» свою непреходящую память о Хуан Чао и
таким доступным им средством, как топонимотворчество. Речь
идет преимущественно о географических обозначениях, которые
появлялись еще в годы крестьянской войны либо в разное время
после нее, возникали стихийно, а не вводились официально, и за-
креплялись, как правило, в «низовом» обиходе; короче говоря,
имеются в виду детища народной топонимии. Это в абсолютном
большинстве названия мелких населенных пунктов и даже каких-
то их частей, отдельных сооружений культового или военно-оборо-
нительного назначения, а также наименования небольших природ-
ных объектов; иными словами, речь идет о микротопонимии — той
части топонимики, в которой стихийное народное начало обычно
доминирует36.
Таких отметин на исторических картах Срединного государ-
ства немало [239а; 253; 357; 440, с. 235-237], и целый ряд их на-
прямую связан с именем Хуан Чао. Эти топонимические сви-
детельства запечатлели широкую «географию» породившего их
явления — крестьянской войны 874-901 гг., и отслеживаются они
по данным государственного и неофициального историописания,
историко-географической литературы, произведений изящной сло-
весности, преданий, легенд, археологических и прочих материалов,
отнюдь не только в пределах провинций, областей и уездов, куда
ступала нога самого Хуан Чао. Разумеется, не случайно особенно
много таких свидетельств имелось, а немало их и сохранилось до
сих пор на западной оконечности Шаньдуна и прилегающих к ней
землях — там, где в конце 874 — начале 875 г. вспыхнуло и стало
292
развертываться возглавленное Ван Сяньчжи и затем Хуан Чао по-
встанческое движение, а десятилетие спустя потерпели поражение
главные его силы. Это нареченные именем Хуан Чао такие, напри-
мер, столь разные объекты в Шаньдуне, как земляная терраса к
западу от города Хэцзэ, горная долина в уезде Чанцин, пещера в
уезде Лайу, селения близ уездных центров Личэн и Тайань, оби-
тель в уже фигурировавшем выше Чанцинском уезде, укреплен-
ный стан около тоже только что упомянутого Тайаня и др. [357].
Но немало подобных творений народной микротопонимии знали
и знают и другие регионы. Так, в одной из книг не раз упоминав-
шегося Ван Минцина. приводится датированный 887 г. рассказ оче-
видца об Ущелье Хуан Чао (Хуан Чао гу) в горной местности Ню-
шань, к северу от административного центра области Цзиньчжоу
(Анькан, пров. Шэньси). Как говорится в этом рассказе, ущелье
названо именем «крупного разбойничьего главаря», который «со-
вершал набеги и грабежи в областях и уездах и воровски завладел
императорскими столицами» [5, цз.5, с. 100-101]. Судя по доку-
ментированному свидетельству современника Ван Минцина — Ван
Сянчжи (? — ок. 1221), по крайней мере уже к началу ХШ в. этот
ороним исчез из географической номенклатуры [134, цз. 185, с. 26].
Представление о том, сколь разметанными по просторам Сре-
динного государства оказались топонимы, обязанные своим обо-
значением имени Хуан Чао, дают и сведения из составленных в
разное время историко-географических описаний гуандунских уез-
дов Дунгуань и Жэньхуа, а равно — об уезде Личан (тоже гуан-
дунском)—из «Сводного описания [империи] Мин» («Мин итун
чжи») [440, с. 236]-. В сочинениях Фан Синьжу (1177-1222) и У
Лая (1301- 1341) упоминается и довольно четко локализуется (на
стремнине реки Бэйцзян, у южной оконечности еще одного гуан-
дунского уезда Цинъюань) Порог Хуан Чао (Хуан Чао цзи). Как
гласит предание, здесь во время наступления восставших на Гуан-
чжоу в конце лета 879 г. опрокинулись их боевые суда, и молва
нарекла это злополучное для повстанцев место именем их глав-
ного предводителя [62, с. 608, 637]. Почти полный «тезка» этого
оронима — Порог Хуана (Хуан-цзыцзи) фигурирует у Ван Сянчжи.
Находился он западнее хубэйского уездного центра Учан, рядом с
речным островом Лочжоу, и назван так потому, что, согласно пре-
данию, близ него одно время размещался походный стан Хуан Чао
[134, цз.81, с. 46]. Имя Хуан Чао давалось и другим пунктам, где
293
повстанцы разбивали боевые лагери. Один из них, называвшийся
«стоянка Хуана» (Хуан тунь), в самом конце 879 г. располагался
в 50 ли юго-восточнее уездного города Гуйчи (пров. Аньхой), дру-
гой— с точно таким же названием — находился неподалеку от пер-
вого, в 60 ли к юго-востоку от административного центра уезда
Луцзян (пров. Аньхой), на границе этого и соседнего с ним уезда
Увэй [62, с. 668]. А севернее уездного города Яньчэн (пров. Цзянсу)
размещался лагерь одного из боевых сподвижников Хуан Чао, Куй
Гуанлина. Этот лагерь именуется в книге Ван Сянчжи крепостцой
(буквально — стеной) Чао (Чао чэн) [134, цз.39, с. 46].
Среди исторических достопримечательностей Хайяня (пров.
Чжэцзян)—небольшого портового города на берегу Восточно-
Китайского моря — сунский ученый Чан Тан (ок. 1200-1250) упо-
мянул Проулок Хуан Чао (Хуан Чао сян). По рассказам местных
старожилов, как писал Чан Тан, здесь верховный вожак повстан-
цев некогда, на одной из стадий Южного похода, собирал своих
боевых сподвижников [13, цз.2, с. 26]. Именем Хуан Чао еще при
жизни литератора и ученого XIV в. Ли Хаовэня принято было
называть большой обводной ров на северо-западе уезда Цяньсянь
(пров. Шэньси), неподалеку от могилы танского императора Ли
Чжи (Гао-цзуна). По словам Ли Хаовэня, ров нарекли так потому,
что он был выкопан, когда в этих местах действовали повстанче-
ские отряды Хуан Чао [62, с. 657].
Известны и другие примеры подобного рода3'. Из них стоит
непременно напомнить об одном, в другой связи выше уже при-
водившемся, а примечательном тем, что засвидетельствовал он
выраженное посредством топонимии особое, высокое уважение к
Хуан Чао со стороны не только собственно китайского «малого
люда», но и неханьского. Имеется в виду культовое строение под
названием Храм Хуан Чао (Хуан Чао мяо), которое, как писал
Хун Май, «неизвестно когда и кем» было воздвигнуто в населенной
«инородцами»-яо части хунаньского уезда Ичжан, на гребне горы
Хуаншатун, —воздвигнуто в память о совместных военных опера-
циях 879 г. на территории данного уезда повстанческих дружин,
составленных из бойцов обеих указанных этнических общностей.
Святилище это служило для яо призывным символом солидар-
ных с ханьским «простонародьем» действий против «верхов» Сре-
динной империи, и впоследствии «инородцы» многажды большими
группами, подчас по нескольку сот человек каждая, «свистом со-
294
зывались» у стоявшей перед храмом ели и «учиняли бунты» [62,
с. 607].
Примечательно, что в выявленном к настоящему времени — по
преимуществу стараниями ученых КНР — топонимическом насле-
дии крестьянской войны 874-901 гг. количественно преобладают
обозначения, запечатлевшие имена и деяния повстанцев, прежде
всего Хуан Чао, а не их врагов. В реальной действительности та-
ких обозначений наверняка было еще больше. Творения народной
топонимии (особенно микротопонимии) вследствие их фактической
неисчислимости, усугубленной относительной неустойчивостью са-
мих названий, практически вообще недоступны для исчерпываю-
щей регистрации. Если же с течением времени массив топоними-
ческих свидетельств мало-помалу утончался, если в источниках
XIII-XIV вв., а тем паче — более позднего времени топонимы, ро-
жденные перипетиями народного повстанческого движения 874-
901 гг., встречаются все реже и реже, то смывал такие названия
отнюдь не просто неумолимый поток лет. Конечно, дало о себе
знать у авторов и составителей произведений официального, да и
не только официального историописания, у многих литераторов, у
творцов эпиграфических памятников пренебрежение, а то и пря-
мое игнорирование детищ «низовой» топонимии. Но сказалось и
другое.
Самой природой явления, вызвавшего к жизни топонимические
новообразования периода крестьянской войны, предопределялось,
что они не были и не могли быть «нейтральными», не окрашен-
ными идейно-психологически. В топонимотворчестве тоже, как
обычно, сталкивались различные, зачастую полярные интересы и
установки, и «верхи» общества со своей стороны, движимые соб-
ственными устремлениями, пускали в ход наряду с прочими и сред-
ства топонимии для увековечивания заслуг военных и граждан-
ских лиц, подвизавшихся на поприще «укрощения разбойников»,
а главное, в назидание «низам». Свидетельств тому немало (см.,
напр. [253, с. 119]), равно как немало и таких следов топонимо-
творчества «верхов», посредством которых последние с той же це-
лью запечатлевали неблагоприятный, а то и роковой для «разбой-
ников» исход каких-либо конкретных вооруженных столкновений
сторон. Это, в частности, обязанные своим появлением событиям
времени Южного похода повстанцев оронимы, гидронимы, назва-
ния разного рода святилищ в уездах Юйгань, Фулян, Ичунь и не-
295
которых других местностях на территории нынешней провинции
Цзянси [59, цз. 107, с. 10а—106, 11а; цз. 109, с.4а].
Вместе с тем «верхи» сплошь да рядом норовили в угоду
себе распорядиться и судьбой творений народной топонимии, коль
скоро последние порождались симпатиями и расположением про-
стого люда к восставшим, его признательной памятью о повстан-
ческих вожаках и, по существу, являлись одной из специфических
форм проявления социального протеста. И хотя сама микромас-
штабность соответствующих топонимов объясняет, почему нема-
лому их числу удавалось сравнительно долго сохраняться среди
необъятного массива обозначений мелких географических пунк-
тов, а не исчезать бесследно тотчас либо вскоре после «укрощения
разбойников», исподволь руки властей доходили и до них, изы-
мали их из географической номенклатуры, дабы вытравить в со-
знании «черни», с точки зрения «хозяев жизни», «одиозные» и
«опасные» топонимы-символы. Не этими ли руками иной раз до-
вольно быстро для такого «материала», а порой и не столь скоро
были стерты почти все следы связанного с крестьянской войной
874-901 гг. народного топонимотворчества в Шаньдуне и Хэнани
ли, Гуаней и Гуандуне, других китайских провинциях, и потому со-
всем нелегко сейчас те следы восстановить? Одно из свидетельств
тому являет собой упоминавшееся выше сообщение Хун Мая о том,
как на исходе уже XII в. провинциальный правитель Хунани Ван
Сюаньцзы, задавшись целью на подведомственных ему землях раз
и навсегда «извести крамолу», а значит, и напоминания из «мятеж-
ного» прошлого тех краев, распорядился уничтожить нареченное
именем верховного предводителя крестьянской войны 874-901 гг.
святилище в уезде Ичжан, а заодно и росшую перед входом в этот
Храм Хуан Чао «крамольную» ель, около которой обычно перед
тем, как «учинять бунты», сходились «мятежники»-яо.
Подобные свидетельства имели место и чуть раньше, во второй
трети того же столетия: администрация Сычуани распорядилась
«сравнять с землей могилу Хуан Чао» близ Чэнду, дабы «в нази-
дание простонародью дать понять, что добродетель почитается, а
злодеяния наказываются» [49, цз. 386, с. 23080].
Со своей стороны, «низы» как могли старались противосто-
ять и таким устремлениям «верхов». Один из примеров тому —
длившиеся веками (!) перипетии с наименованием тоже упоминав-
шейся выше буддийской обители в Чанцинском уезде Шаньдуна.
296
Далеко не все на сей счет ныне известно, но свидетельства эпигра-
фических, историко-географических и других письменных источ-
ников, а также фольклорных материалов позволяют тем не менее
отдельные вехи столь затянувшихся коллизий воссоздать. Этот
небольшой (общей площадью всего лишь два му) монастырь, как
явствует из сохранившихся надписей на обнаруженных там стелах,
был возведен в самом конце IX — начале X в. в 70 ли к юго-востоку
от административного центра уезда Чанцин, в уже упоминавшейся
горной долине и, как и последняя, назван именем Хуан Чао. За-
терявшееся в низине святилище многократно реконструировалось,
ремонтировалось и подновлялось, словом, обихаживалось стара-
ниями тамошнего и окрестного «простонародья». Вполне может
быть, что власти посягали на его название и раньше, хотя пря-
мых подтверждений тому в источниках к настоящему времени не
обнаружено, но зато доподлинно известно, что на исходе 1491 г.
по инициативе и усилиями провинциальной администрации мона-
стырь— полутысячелетний «ветеран» — подвергся реставрации, а
одновременно и переименованию. С последним «малый люд» тех
мест не согласился, и довольно скоро прежнее название монастырю
вынужденно вернули. Спустя полвека история повторилась: от-
нятое, было, в 1538 г. у обители исконное наименование властям
опять пришлось под нажимом «снизу» восстановить. Наконец, по
прошествии еще трех с половиной веков, и не когда-нибудь, а как
раз в 1884 г., т.е. точь-в-точь через тысячелетие после гибели того,
в честь кого монастырь был возведен, с первоначальным названием
святилища удалось-таки «разделаться», но в народе все равно про-
должали пользоваться изначальным топонимом «Обитель Хуан
Чао» [357, с. 54-58].
Так или иначе, народ средствами топонимии (наряду с дру-
гими) воздавал должное Хуан Чао как одному из тех, кто в свое
время дерзнул открыто выступить против царивших в Срединном
государстве социальных несправедливостей, за лучшую долю для
простого народа. Проявления столь глубокого уважения к дея-
ниям Хуан Чао, разумеется, вовсе не исчерпываются лишь сви-
детельствами топонимотворчества или преданиями и легендами.
Пиетет к нему запечатлен и в фольклоре, включая декоративное
и изобразительное искусство, а не только устное народное творче-
ство, и в художественной литературе.
Среди литературно-художественных произведений, в которых
297
Хуан Чао предстает главным либо одним из главных действующих
лиц, заслуживает внимания написанная спустя 7 с половиной сто-
летий после «великой смуты» 874-901 гг. драма Мэн Чэншуня
(ок. 1600 — ок. 1655) «[Династия] Тан существует вновь» («Цань
Тан цзай чуан»), или «Успехи и поражения героев» («Инсюн чэн
бай»). Она из числа тех, в основе фабулы которых лежат факты,
получившие освещение в историописании либо в преданиях, но од-
новременно претерпевшие под кистью драматурга творческую об-
работку (не без применения художественного вымысла), а также
собственную авторскую трактовку с тем, чтобы направить разви-
тие действия в сторону максимально полного раскрытия изначаль-
ного замысла произведения. Замысел же данного детища изящ-
ной словесности, его пафос — в острой критике порочных нравов
и обычаев, возобладавших в «верхах» Срединого государства, но
не во времена Хуан Чао, а при жизни автора—на финише цар-
ствования династии Мин (1368-1644). Цель Мэн Чэншуня—сколь
можно суровей обличить высшее чиновничество — тех главных но-
сителей таких пороков, которые стали виновниками страшных бед,
обрушившихся на страну в конце XVI — первой половине XVII в., а
чтобы высветить эти стороны тогдашних реалий, драматург избрал
в качестве сюжетной основы своего творения отдельные события
и явления, какие имели место много раньше — накануне и в нору
разразившейся на исходе танского периода крестьянской войны с
Хуан Чао как ее стержневой фигурой. По словам из предисловия
к пьесе, написанного другом Мэн Чэншуня, Чжао Жэньюэ, автор
драмы таким способом стремился «высмеять дела», которые тво-
рили в Поднебесной «верхи» уже в его время (цит. по: [201, с. 161 -
162]). Действительно, многое в Минской империи на протяжении
последних десятилетий ее истории казалось сродни ситуации, сло-
жившейся на закате танского периода, и Мэн Чэншунь не случайно
озаглавил свое произведение именно так — «[Династия] Тан суще-
ствует вновь», а не как-то иначе, и рассчитывал при этом, что
запечатленные в его детище самого разного свойства перипетии
конца IX — начала X в. смогут легко порождать соответствующие
ассоциации у современников — зрителей и читателей пьесы.
Нетрудно догадаться, почему Мэн Чэншунь не счел возможным
выставить формально в качестве главного героя пьесы предводи-
теля повстанческого движения «малого люда» и амплуа для Хуан
Чао в драме вообще не обозначено. Тем не менее этот персонаж
298
изображен у Мэн Чэншуня не просто ярко и разносторонне, но и,
что особенно важно, с явной симпатией, а в результате предстает
фактически центральной фигурой произведения [201, с. 164].
Пьеса «[Династия] Тан существует вновь» — отнюдь не первое и
не последнее в числе литературно-художественных творений, од-
ним из персонажей которых, если не главным, выступает Хуан
Чао. Уже упоминалось детище юаньского драматурга Чэнь Ижэня
«Цуньсяо убивает тигра», где, в частности, представлен эпизод из
биографии Хуан Чао, связанный с неудачей на экзаменах в глав-
ной танской столице и наряду с прочими мотивами подвигнувший
его на «бунт». Словом, образ Хуан Чао как одного из верховодов
развернувшегося в последней четверти IX в. во имя торжества
социальной справедливости народного повстанческого движения
нет-нет да и «прорывался» не только в фольклор, но и в изящ-
ную словесность. Что уж говорить о названном именем Хуан Чао
историческом романе современного китайского писателя Го Цань-
дуна!
Итак, в исторической памяти китайского народа Хуан Чао
«прописан» постоянно, на веки вечные именно в качестве борца за
интересы «малого люда». А главное, дань почитания Хуан Чао,
как и других персонажей далекого и недавнего прошлого, олице-
творяющих важнейшие вехи истории крестьянских войн и восста-
ний в Китае, трудовой народ этой страны воплотил в своих свер-
шениях на долгом и тернистом пути борьбы за свое социальное
освобождение.
О завершающей фазе крестьянской войны
Едва ли не всякая война, будь то внешняя или внутренняя,
не кончается сразу, в одночасье. Им тоже присуща своего рода
инерция, и чем масштабнее, длительнее и ожесточенней войны,
тем сильней эта инерция. Народное повстанческое движение под
руководством Ван Сяньчжи и Хуан Чао не стало исключением.
Оно отнюдь не единым махом вылилось в крестьянскую войну как
таковую: на это ушло, начиная с Чанъюаньского восстания Ван
Сяньчжи, около двух лет, затем на протяжении почти шести лет
оно мало-помало, не без труда и не без «сбоев», продолжало наби-
рать размах и мощь, обретая помимо «гравитации», обеспечившей,
299
в частности, появление у этого движения «спутников» и взаимо-
действие с ними, ту самую могучую силу инерции, которая, наряду
с другими обстоятельствами, объясняет столь большую продолжи-
тельность заключительного этапа крестьянской войны.
Между тем едва ли не во всех имеющихся ныне в мировом ки-
таеведении довольно многочисленных трудах, посвященных кре-
стьянской войне 874 -901 гг., повествование о ней прерывается как
бы на полуслове — середине июля 884 г., когда были разгромлены
главные боевые силы повстанцев и погибли Хуан Чао, а также его
ближайшие соратники и родня. Слов нет, движение понесло ле-
том того года настолько тяжелый урон, что оправиться уже не
смогло. Тем не менее оно в ту пору не окончилось: в различ-
ных районах Танского Китая еще продолжали, по определению
источников, «бесчинствовать» отдельные «шайки сохранившихся
сообщников» Хуан Чао, его «последыши». Иными словами, с ги-
белью Хуан Чао движение, которое он весной 878 г., вскоре после
смерти Ван Сяньчжи, возглавил, отнюдь не исчерпало себя. Ле-
том 884 г. завершилась одна, первая фаза заключительного этапа
крестьянской войны и наступила вторая, ставшая последней. Она
оказалась весьма затяжной— 17-летней — и хотя бы уже поэтому
не может оставаться без внимания со стороны исследователей.
Сведений об этой фазе сохранилось крайне мало, и причин тому
несколько. Несомненно, сказалось то, что службы государствен-
ного историописания Танов, столь исправно функционировавшие
прежде, ближе к концу царствования династии пришли в рас-
стройство и стали допускать серьезные «сбои»38. Но даже та,
пусть очень скудная, информация, что была зафиксирована в до-
кументации, а также других первоисточниках и все-таки имелась
в распоряжении составителей обеих танских нормативных исто-
рий, равно как и «Всепроницающего зерцала», осталась невостре-
бованной: она не «вписывалась» в запечатленную в только что
упомянутых творениях государственного историописания концеп-
цию династийного кризиса, разразившегося на рубеже IX-X вв. и
увенчавшегося падением в середине 907 г. Танской монархии, а за-
тем воцарением и провозглашением Чжу Вэнем династии Поздняя
Лян. Говоря совсем коротко (поскольку речь о такой концепции в
разной связи уже неоднократно шла), Хуан Чао представал волею
ее творцов одним из тех, кому Небо предначертало провозвестить
низвержение утратившего Небесный мандат дома Тан и своими
300
действиями расчистить путь к воцарению в Срединном государстве
Небесного избранника — основателя новой династии; Хуан Чао эту
«заданную» ему миссию выполнил, на дальнейшее же, на большее
креативных потенций у него не оказалось, однако, коль скоро он
посягнул на верховную власть в стране, иными словами, дерзнул-
таки бросить вызов Небу, благословение последнего он утратил,
кара 13 июля 884 г. настигла его и, что наиболее важно, долж-
ный урок был преподан. Соответственно и без того скудная ин-
формация первоисточников о воспоследовавших с середины июля
того года повстанческих деяниях былых «компаньонов» Хуан Чао
была сочтена избыточной и ненужной для фиксации в таких —
создававшихся в качестве канонических — детищах государствен-
ного историописания, как первая, а еще больше — вторая танская
нормативная история и тем паче — «Всепроницающее зерцало». И
действительно, в результате в последнем, хотя оно общим объемом
и разносторонностью информации о крестьянской войне под пред-
водительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао значительно превзошло
как «Старую», так и «Новую историю Тан» [244; 415], каких-либо
сведений об «уцелевших сообщниках Хуан Чао» и их «злых дея-
ниях» нет39. Прочно же, на века закрепившийся за «Всепрони-
цающим зерцалом» высокий авторитет способствовал живучести
представления о гибели Хуан Чао как своего рода последней точке
в перипетиях крестьянской войны40. Но тем объяснимей, как с
течением лет информация о дальнейших таких перипетиях, имев-
шаяся в свое время в первоисточниках, которыми пользовались
создатели соответствующих нормативных историй и «Всепроница-
ющего зерцала», могла уходить бесследно из обращения.
Крайней скудости доступных сейчас сведений о столь продол-
жительной и по-своему значимой фазе крестьянской войны есть
еще одно объяснение, пусть иного рода, а именно: по мере того
как становилось все отчетливее, что «злодеяния» оставшихся «на
плаву» сподвижников Хуан Чао не могут больше представлять бы-
лой, совсем недавно казавшейся смертельной угрозы «верхам», ин-
терес к «последышам» Хуан Чао у придворных хронистов, в чьи
обязанности входило изо дня в день регистрировать и излагать те-
кущие события, мало-помалу падал. К тому же «верхи», нака-
нуне, да и в самом начале «великой смуты» раздиравшиеся из-
нутри острейшими коллизиями, особенно между центральной вла-
стью и генерал-губернаторами — всемогущими владыками на ме-
301
стах, а потому с огромным трудом и далеко не сразу, да и отнюдь
не все сумевшие консолидировать свои силы для противодействия
«врагу К21», олицетворенному Хуан Чао, теперь опять, только с
еще большим неистовством погрузились в пучину внутренних рас-
прей, и по преимуществу именно на этом, а не на «злодеяниях
разбойников»-повстанцев, как было раньше, сфокусировалось вни-
мание придворных хронистов.
И все-таки даже проступающие сквозь покров нарочито обед-
ненной в историописании информации о событиях «великой сму-
ты» после гибели Хуан Чао контуры при всей их размытости по-
зволяют констатировать: масштабность этих событий, большая
численность вовлеченных в них людей, территориальный размах,
да и тоже по-своему примечательная «подвижность» их «геогра-
фии»— все это, несмотря на множественность вопросов, больших,
конкретных и частных, возникающих при «отслеживании» тогдаш-
них реалий и не находящих в сохранившихся доселе источниках от-
ветов, побуждает полагать, что и заключительная фаза крестьян-
ской войны оказалась сполна насыщенной перипетиями самого раз-
ного свойства, и сейчас, по прошествии уже 11 веков, можно попы-
таться восстановить отдельные штрихи того семнадцатилетия.
Что грозы «великой смуты» для танских «верхов» и после се-
редины 884 г. отнюдь не отшумели, сам по себе и весьма красноре-
чиво засвидетельствовал наряду с прочими такой факт: хотя кара-
телям удалось 20 мая 883 г. отвоевать у Великой Ци ее централь-
ную столицу, Чанъань, императорский двор тем не менее счел для
себя возможным вернуться, наконец, из Чэнду в свою былую глав-
ную резиденцию лишь 31 марта 885 г., т.е. без малого два года
спустя (и через восемь месяцев после гибели Хуан Чао). А до того
продолжали терзать Ли Сюаня, его «отца-батюшку» Тянь Лин-
цзы, а равно Чэнь Цзинсюаня и других близких к Сыну Неба ца-
редворцев чувства неуверенности, сомнений, беспокойства и страха
за свою судьбу перед лицом то тут, то там дававших о себе знать
«последков» затянувшейся «великой смуты». Да и не могли их
эти чувства не терзать, если, как отмечено в записи «Всепроница-
ющего зерцала», датированной 2 апреля 885 г., т.е. уже по возвра-
щении Ли Сюаня и его свиты из Южной столицы в Западную, «в
то время предписания императорского двора достигали всего лишь
нескольких десятков областей [в пределах генерал-губернаторств]
Хэси, Шаньнань, Цзяньнань41 и Линнань, и только» [93, цз. 256.
302
с. 8320], и это из общего числа 48 генерал-губернаторств и почти
400 областей, входивших в состав Танской империи42.
Войны, не исключая внутренние, а значит, и крестьянские,—
это всегда столкновение двух, если не больше, сторон, и судьба
каждой во многом определяется состоянием противостоящей (или
противостоящих). Как нередко происходило в истории самых раз-
ных стран, и в данном случае чем трудней и сложней складывалась
ситуация у восставших, тем тяжелей и запутаннее становилась она
и у их противников. Это давало о себе знать и раньше, но с резко
возросшей силой обозначилось не когда-нибудь, а совсем незадолго
(за месяц) до гибели Хуан Чао, с возникновением сшибки между
Ли Кэюном и Чжу Вэнем, о которой речь выше уже шла. Тем
более, что затеяли ту сшибку всерьез и надолго (не на одно де-
сятилетие) самые дотоле неистовые «укротители разбойников» —
главный верховод «инородцев»-шато, давешний зложелатель и не-
друг Танов, с одной стороны, и недавний сподвижник Хуан Чао,
в ноябре 882 г. переметнувшийся в лагерь врагов повстанцев, но
уже успевший удостоиться именным указом Ли Сюаня прозвания
«Всецело преданный»,—с другой.
Короче говоря, вопреки своим расчетам и надеждам, с возвра-
щением под контроль Танов Чанъани и даже с гибелью Хуан Чао
императорский двор мира и покоя для себя все-таки не обрел. На-
оборот, сцепы, пусть с разной степенью прочности, скреплявшие
дотоле его и генерал-губернаторов пред лицом общего для них
врага, теперь, когда этот враг, казалось, уже напрочь повержен,
стали вновь слабеть. Верховная власть исподволь лишалась, хотя
бы и изначально не стопроцентной по надежности, подпоры, кото-
рою столь долго и нелегко обзаводилась. Словом, ситуация для
Танов не просто возвращалась на круги своя, но, более того, ухуд-
шалась и усложнялась. Уже к осени 883 г., по оценке Ван Гунъу
[525, с. 19 -23], их «власть над периферией стала немощной, как
никогда прежде»: распространялась она непосредственно лишь
на Чанъань и оба генерал-губернаторства в границах нынешней
Сычуани да, пусть в ощутимо меньшей степени, на 12 из четы-
рех с лишним десятков остальных генерал-губернаторств, а кор-
пус цзедуши почти на треть слагался из «самоназначенных» (или
«самопровозглашенных»), но и среди удостоенных такой должно-
сти «сверху», указами Ли Сюаня, насчитывалось немало весьма
строптивых43.
303
Словом, пребывая с середины лета 884 г. в твердой убежденно-
сти, что «злым деяниям разбойников» положен полностью конец,
в противостоявшем «разбойникам» лагере снова переключили свое
внимание и силы на «разборки» между собой. Но тем самым со-
здавались возможности для пусть немногочисленных, уцелевших в
середине 884 г. в различных районах империи повстанческих групп
не только сохраниться, при необходимости — консолидироваться,
прибегнуть к другим регенеративным и реадаптивным мерам, но
и довольно быстро, а в отдельных случаях и надолго дать о себе
знать.
Что важно отметить, речь идет о повстанческих очагах, кото-
рые были напрямую связаны генетически с главным звеном кре-
стьянской войны 874-901 гг., рожденным непосредственно волею и
усилиями Ван Сяньчжи и Хуан Чао. Иначе говоря, имеются в виду
ветви того же единого древа, стволом коего это главное звено явля-
лось, а не те слагаемые крестьянской войны, что были ее, пусть
запоздалыми, «спутниками». Между тем таковые в источниках
тоже зарегистрированы. Например, у Л у Чжэня в «Описании де-
вяти царств» под 889 г. фигурирует совместное выступление «раз-
бойников» в уездах Цзинсянь (Уху) и Тайпин (оба в нынешней
провинции Аньхой) под руководством соответственно Ван Шана
(?- 889) и Цзи Чанманя (?-889). Находившемуся под командова-
нием Гао Пяня тамошнему военачальнику Ли Шэньфу (855-904)
удалось усилиями подразделения «желтоголовых» довольно бы-
стро подавить это восстание [29, цз. 1, с. 5]. 12 лет спустя, на стыке
июля — августа 901 г., как сказано во «Всепроницающем зерцале»,
«даос Ду Цунфа посредством наваждения подстрекал простой люд
трех областей — Чан[чжоу], Пу[чжоу] и Хэ[чжоу]44 учинить бунт»
[93, цз.262, с. 8555]. По всей видимости, поддавшихся этим «под-
стрекательствам» оказалось немало, и властям, чтобы «укротить
Ду Цунфа», пришлось отрядить весьма крупное войско — 30 тыс.
солдат, но зато уже примерно месяц спустя «бунт был усмирен»
[93, цз.262, с.8555-8556].
Примечательно, что оба эти «бунта» вспыхнули именно на юге.
Правда, не обходилось без подобных, мягко говоря, неприятностей
для «верхов» даже в столичной округе (см., напр. [93, цз.260,
с. 8467]). И все-таки разного рода «беспокойства» для властей зна-
чительно чаще имели место на юге. Наиболее выразительное под-
тверждение тому — действия повстанческой группы под водитель-
304
ством племянника Хуан Чао Хуан Хао45, насчитывавшей примерно
7 тыс. человек, преимущественно молодых [29, цз. 11, с. 108; 42,
цз. 225(3), с. 17031]. Сами повстанцы называли себя «необуздан-
ным войском», давая таким образом понять, что их не удалось
укротить в сражениях июля 884 г. в Долине волков и тигров и
что они преисполнены решимости непреклонно хранить верность
повстанческому долгу. Думается, нельзя исключать, что бойцы
«необузданного войска» считали и называли своего предводителя
единственным сродственником Хуан Чао по мужской линии, да и
сам Хуан Хао мыслил себя преемником дяди в качестве главы Ве-
ликой Ци, хотя прямых свидетельств на сей счет в имеющихся к
настоящему времени источниках нет.
Действовало «необузданное войско» южней Янцзы, в основном
в пределах ее среднего и нижнего течения. Когда и как оно оказа-
лось там — неведомо, но известно, что одно время его базовой зоной
являлась южная оконечность нынешней Цзянсу, потом — Заозерье
(Хувай) в Хунани. В 901 г. восставшие овладели городом Люяном.
То была последняя крупная удача «необузданного войска».
Решающую роль в его «взнуздании» сыграли отряды феодаль-
ного ополчения уезда Сянъинь (пров. Хунань). Создание таких от-
рядов началось там еще в пору активных действий повстанческой
армии под командованием Хуан Чао в центральных и южных про-
винциях Танской империи, и среди отличившихся на этом поприще
были сянъиньские «местные верховоды» братья Дэн Цзиньсы и
Дэн Цзиньчжун. Они образовали из своих земляков формирова-
ния «до смерти преданных» численностью 1 тыс. человек каждое,
«дабы оборониться от разбойников» [29, цз. 11, с. 108]. Когда в тех
краях объявились повстанцы Хуан Хао, старший из братьев, Дэн
Цзиньсы, служил в военной администрации Люяна, а когда этот
город оказался в руках возглавлявшихся Хуан Хао «молодых лю-
дей— лиходеев», «сильно вознегодовал» и поклялся предпринять
все от него зависящее, чтобы сперва выдворить «разбойников» из
Люяна, а затем разбить их наголову. Тщательно продуманный
братьями план разгрома «необузданного войска» удался, восстав-
шие понесли жестокое поражение. Что касается самого Хуан Хао,
то, по одним сведениям, ему удалось тогда скрыться, но следы его
дальнейших деяний затерялись [29, цз. 11, с. 108], по другим же —
он погиб на поле того самого боя, в котором были повержены его
дружины [42, цз.225(3), с. 17031].
305
Действия «необузданного войска» отнюдь не случайно локали-
зовались всецело южней Янцзы; то же можно сказать и о «гео-
графии» других поздних очагов крестьянской войны 874-901 гг.
После поражения главного войска Хуан Чао возникновение очагов
на севере практически исключалось. Слишком очевидным стало
в этой части страны превосходство в силах на стороне правитель-
ственного лагеря, пусть и раздиравшегося внутренними конфлик-
тами. «Ресурс» же каждой повстанческой группы был относи-
тельно небольшим. Зато на юге возможностей для их существова-
ния и активности даже при таком «ресурсе» оказывалось несоиз-
меримо больше: там по-прежнему оставалась слабой мощь военно-
административной машины Танов, и не случайно миссию «укро-
щения» дружин Хуан Хао взяли на себя верховоды феодального
ополчения.
Хуан Хао и его «необузданное войско», пусть лишь в единич-
ных случаях и без каких-либо подробностей, все же упоминаются
в имеющихся работах о «великой смуте» 874-901 гг. Совсем иначе
обстоит дело с другой важной составляющей последней фазы кре-
стьянской войны. Имеются в виду находившиеся на стыке ны-
нешних Хунани и Гуандуна «разбойничье гнездо» под началом Лу
Цзинжэня, а также взаимодействовавшие с ним «своры». О них в
другой связи речь уже шла (в гл. IV), здесь стоит лишь подчерк-
нуть, что эти повстанческие очаги, в отличие от «необузданного
войска», детища завершающей фазы «великой смуты», хотя бы и
связанного генетически с ее предшествующими ступенями, сложи-
лись еще накануне либо в пору наивысшего подъема движения и,
не прервав своей активности и после июля 884 г., еще более зримо
предстают конкретным воплощением прямой преемственности пре-
дыдущих и финальной фаз крестьянской войны.
Как уже отмечалось, вскоре по завершении Южного похода
войска Хуан Чао Лу Цзинжэнь обосновался со своим отрядом в
области Ляньчжоу, и надолго, вплоть до начала 900 г., этот от-
ряд стал очагом притяжения для «разбойничьих гнезд» на рубеже
нынешних Гуандуна и Хунани. Причем наиболее прочное взаи-
модействие установилось у Лу Цзинжэня с вожаками хунаньских
«инородцев»-мань — предков современных яо, опорной базой кото-
рых являлась область Даочжоу (Даосянь). Это факт сам по себе
крайне примечательный, ибо служит наглядным свидетельством
того, что по ходу не только предыдущих, но и последней фазы
306
крестьянской войны во главе с Ван Сяньчжи и Хуан Чао имели
место солидарные повстанческие акции ханьского трудового люда
и иноэтнического населения, а значит, можно говорить об этом па-
раметре «великой смуты» 874-901 гг. как ее константе.
Собственно, изложенным практически исчерпывается имеюща-
яся в сохранившихся доныне источниках информация о Лу Цзин-
жэне и всем с ним связанном на протяжении заключительной фазы
крестьянской войны. Как и в случае с «необузданным войском»
Хуан Хао, информация и впрямь донельзя скудная и обрывоч-
ная. Хотя отдельные эпизоды, особенно относящиеся к боевым не-
удачам и поражениям восставших, описаны несколько подробнее,
явственно ощущается в целом преобладание событийных лакун;
дает о себе знать и отсутствие четкой и надежной хронологиче-
ской «разметки» описываемых фактов. О каких-либо еще «после-
дышах Хуан Чао» не сообщается46, хотя и нельзя исключать, что
таковые были. Словом, воссоздать цельную картину завершающей
фазы «великой смуты» 874-901 гг., в отличие от всех ей предше-
ствовавших,— задача в настоящее время невыполнимая. Но вме-
сте с тем столь же бесспорно, что это — отнюдь не основание для
«абсентеизма» по отношению к данной фазе, который до сих пор
проявлялся в литературе о крестьянской войне под предводитель-
ством Ван Сяньчжи и Хуан Чао.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как уже выше не раз отмечалось, народное повстанческое движе-
ние, во главе которого стояли Ван Сяньчжи и Хуан Чао, не было в
истории Китая ни первым, ни последним их тех, за которыми закрепи-
лось определение «крестьянская война». Данная дефиниция использу-
ется в отечественной синологии применительно к неоднократно в раз-
ной связи фигурировавшим в настоящей книге соответствующим со-
бытиям китайской истории начиная с конца II в. по третью четверть
XIX в. И хотя ряд вопросов, по-своему довольно важных, все еще вы-
зывает споры среди ученых, осваивающих такого рода сюжеты из про-
шлого отнюдь не только Китая, и требует дальнейшего углубленного
исследования, к настоящему времени заложена тем не менее солид-
ная база как для изучения общего, типичного и вместе с тем особен-
ного, конкретно-специфического у крестьянских войн в разных странах
и регионах мира в эпоху средних веков и нового времени, так и для
сравнительно-исторической оценки крестьянских войн в той или иной
конкретной стране, поскольку, без сомнения, все они различались ме-
жду собой какими-то «параметрами» внутреннего содержания, по ме-
сту и роли в истории своей страны, и проблема их соотношения друг
с другом представляет значительный интерес. В самом деле, основные
признаки, общие для всех крестьянских войн как таковых, где бы они
ни происходили, по-разному обнаруживались в повстанческих движе-
ниях 184-215, 610-624, 874-901, 1627-1646 и, наконец, 1850-1876 гг.,коль
скоро с развитием китайского общества и государства, по мере подъ-
ема того и другого с одной ступени на другую различались конкретно-
исторические условия, в которых зарождалось и развертывалось ка-
ждое из таких движений, и неодинаковыми были всякий раз расста-
новка и соотношение противоборствовавших сторон. Нетрудно, напри-
мер, представить, что движение под предводительством Ван Сяньчжи
и Хуан Чао по конкретному содержанию и масштабам, по социально-
историческому смыслу и воздействию весьма ощутимо отличалось как
от крестьянской войны 184-215 гг., так и от той, что разворачивалась в
третьей четверти XIX в.
При всем том сущностно общем, что свойственно крестьянским вой-
нам как явлению истории разных стран и что позволяет атрибутировать
их в общем «раскладе» путей, форм и средств народного социального
308
протеста, крестьянские войны в Китае отличает определенное своеобра-
зие, придающее им черты несхожести, допустим, с крестьянскими вой-
нами в России (а это, пожалуй, самые репрезентативные, сопоставимые,
наиболее корректные по степени соотносимости примеры). Но свои осо-
бенности характерны и для любой из крестьянских войн в Китае. Впро-
чем, иначе и быть не могло хотя бы уже потому, что каждая из них
«принадлежала», так сказать, «своему» этапу социально-исторического
процесса в рамках средних веков и нового времени, а отъединявшая ее
от предшествующей и следующей хронологическая «дистанция» оказы-
валась всякий раз весьма значительной — от двух с половиной до четы-
рех и даже семи с половиной веков. Веков, наполненных стадиально
различным содержанием. Если ощутимо отличались друг от друга кре-
стьянские войны в России, происходившие на относительно непродол-
жительном временном «пространстве» первых лет XVII — третьей че-
тверти XVIII в., то что уж говорить о Китае, где такое «пространство»
охватило семнадцать столетий — с рубежа Н-Ш в. до последней че-
тверти XIX в.
* *
*
Свой, «индивидуальный», облик был присущ и крестьянской войне
874-901 гг. под предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао. Самым
кратким, буквально «перечислительно-назывным» образом можно вы-
делить следующие отличительные черты этого облика.
Морфологически или, конкретней, «анатомически» данное явление
предстает более зрелым, оформившимся по сравнению с его предше-
ственниками— народными повстанческими движениями 184-215 и 610-
624 гг. и по этому «показателю» больше сродни крестьянским войнам
второй четверти XVII в. во главе с Ли Цзычэном и Чжан Сяньчжу-
ном, а также третьей четверти XIX в., стержнем которой были тайпины.
Имеется в виду наличие достаточно отчетливо выраженного осевого на-
чала, ядра — во главе с Ван Сяньчжи и Хуан Чао. И это притом, что
происходили в разных регионах (на юге, юго-западе и юго-востоке, а
также в центральных провинциях Танской империи) — и в разные от-
резки времени на протяжении четверти столетия, когда шла эта кре-
стьянская война, большие и небольшие открытые выступления «низов»,
сопутствовавшие главному, центральному очагу. Речь идет о «показате-
ле», важном не только для распознания и фиксации структурных форм
крестьянских войн как явления истории, хотя бы и это было по-своему
существенно. Речь идет о «показателе», важном для «замеров» каса-
тельно как крывшихся в подобных явлениях потенций воздействия на
309
социально-исторический процесс, так и уровня и степени фактической
реализации таких потенций, выявления на сей счет причин и следствий.
Колыбелью крестьянской войны 874-901 гг., как и первых двух, яви-
лась территория —в понятиях географии современного Китая — севера,
а именно: провинций Шаньдун и Хэнань. Затем «великая смута» рас-
пространилась и на другие части севера страны. Но в отличие от на-
родных повстанческих движений 184-215 и 610-624 гг. в орбиту кре-
стьянской войны во главе с Ван Сяньчжи и Хуан Чао оказались втя-
нутыми и обширные пространства не только центральной, но и южной
части Срединного государства, вплоть до Гуандуна и Гуаней, а в об-
щей сложности — территория, охватившая полностью или частично 13
из 23 нынешних провинций КНР: Шаньдун, Хэнань, Аньхой, Цзянсу,
Цзянси, Чжэцзян, Фуцзянь, Гуандун, Гуаней, Хунань, Хубэй, Шэньси
и Сычуань. Что касается юга, то имеется в виду его вовлеченность в
перипетии «великой смуты» довольно широкая и интенсивная, идет ли
речь об упоминавшемся главном повстанческом очаге во главе с Ван
Сяньчжи и Хуан Чао или же о «спутниках» и прочих звеньях «перифе-
рии» крестьянской войны. Почва для этого была вспахана народными
восстаниями — предвестниками и предшественниками «великой смуты»
874-901 гг. Но последняя вывела почву упомянутых регионов из «целин-
ного» состояния столь масштабно и основательно, что уже в X и ближай-
ших за ним столетиях именно они стали главным ареалом повстанческой
активности «низов» Сунского Китая [238, с. 321 и след., 476-477]; дало
это о себе знать и в освободительном движении «Красных войск» 1351-
1368 гг., а следующая крестьянская война, та, что имела место во второй
четверти XVII в., в значительной своей части развертывалась преиму-
щественно в центральных и южных провинциях империи Мин (1368-
1644), последняя же — с тайпинами в качестве ее стержневого звена—и
зарождалась на юге. Другими словами, «великая смута» 874-901 гг. по-
родила ощутимые перемены в «географии» истории крестьянских войн
и прочих проявлений официального протеста общественных низов Сре-
динного государства.
Одной из характерных черт крестьянских войн в Китае с его множе-
ственным по этническому составу населением было участие неханьского
люда, и «великая смута» 874-901 гг. не только не стала исключением,
но явила собой самый ранний пример, когда данный фактор, что на-
зывается, «работал» на всех, кроме начальной, стадиях, выступая как
ее константа. Причем «работал» ощутимо, а не просто «на уровне»
чего-то пассивного, производного, «отзвуков» либо только «спутников»
крестьянской войны. Потом, в последующих крестьянских войнах, осо-
бенно в последней, пришедшейся на третью четверть XIX в., он давал
о себе знать еще более заметно. Но впервые поистине весомо и зримо
310
данный «параметр» проявился тысячелетием раньше, на исходе IX в.
Важнейшим военно-политическим достижением крестьянской войны
874-901 гг. явился захват повстанческим воинством Хуан Чао в самом
конце 880 г. Восточной столицы (Лояна), а вскоре, на исходе начальной
декады следующего года, — и главной, Западной столицы Танской дер-
жавы (Чанъани). Факт этот способен сам по себе служить наглядным
и веским показателем огромной силы удара, какой восставшие нанесли
тогда «верхам». Для первых двух крестьянских войн, происходивших в
184-215 и 610 -624 гг., хотя подобная цель и тогда выдвигалась, но оста-
лась недосягаемой. Указанный успех народного повстанческого движе-
ния под предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао отнюдь не свиде-
тельствует, однако, исключительно лишь о большой мощи этого движе-
ния. Следует учесть и состояние иной, противоборствующей стороны.
Конфигурация сил, их расстановка и соотношение оказались для по-
следней неблагоприятными. Собственно, отсюда же, помимо всего про-
чего, и ставшая реальной возможность возникновения наиболее круп-
ного, стержневого звена «великой смуты» 874-901 гг. вблизи от самых
жизненно важных для Танского государства районов. Долгие и оже-
сточенные распри в среде правящего класса, вылившиеся в затяжное
и яростное противоборство центральной власти и генерал-губернаторов
(цзедуши), соперничество между последними, столкновения всевозмож-
ных клик в центре, в столицах и на местах, на периферии страны испо-
дволь подтачивали и подрывали позиции «верхов», их могущество. Ведь
не случайно совладать с «великой смутой», учиненной Ван Сяньчжи и
Хуан Чао, Танам удалось при решающем содействии извне, со стороны
боевых формирований иноземцев, а самим им достичь этого никак не
удавалось: сил явно недоставало.
Вытекавшие отсюда уроки «верхи» Срединного государства стреми-
лись извлекать. Благо в их распоряжении находился наряду с дру-
гими такой по-своему важный и надежный инструмент, как историо-
писание. Творцы последнего, будь то Оуян Сю и Сыма Гуан или же
Ван Фучжи, Би Юань (1730-1797), Чжао И и многие другие, исподволь,
но весьма продуктивно помогали в этом. Как бы там ни было, гос-
подствующий класс Срединной империи самыми различными способами
стремился — и небезуспешно — к тому, чтобы узловые очаги возникнове-
ния и развертывания крестьянских войн отодвигались мало-помалу по-
дальше от важнейших административно-политических центров страны,
а следовательно, легче можно было отводить угрозу могучих ударов по
этим центрам, исходившую от борющихся «низов». В результате ко-
лыбелью следующей, четвертой в истории Китая крестьянской войны
стала захолустная северо-западная окраина Минской империи, а пятой,
ддром коей являлись тайпины,—южная провинция Гуаней. Налицо
311
одно и свидетельств постепенного усиления стороны, противостоявшей
«низам»: последним наносить такие удары становилось все затрудни-
тельней.
Отличают крестьянскую войну 874-901 гг. и некоторые другие, по-
своему существенные особенности. Речь может идти, например, о со-
ставе ее участников. Хотя абсолютное большинство восставших и основ-
ную силу крестьянской войны составлял сельский «малый люд», а в от-
дельных ее звеньях— неханьское население Танского Китая, заметным
было участие в повстанческой борьбе выходцев и из других социальных
слоев и групп. Не имеются в виду в данном случае буквально единичные
представители, допустим, танской интеллектуальной элиты наподобие
Пи Жисю. Тем более не имеется в виду' кто-либо из числа цзедуши,
которые, действуя, как говорится, применительно к обстоятельствам,
могли позволить себе попытать счастья на любой — и на «танской», и
на повстанческой — стороне баррикад.
В первую очередь речь должна идти о торговцах, а точнее — частных
торговцах. Таковыми (на ниве сбыта соли) являлись и Ван Сяньчжи, и
Хуан Чао. У главных предводителей крестьянской войны было немало
собратьев по оружию и сторонников из числа частных солеторговцев,
или, согласно тогдашней официальной квалификации, солеторговцев-
нелегалов, сиречь «контрабандистов», и они играли, особенно поначалу,
довольно заметную роль в повстанческих перипетиях. Свое слово ска-
зали торговцы (наряду с ремесленниками) и в зачине кульминационной,
и на финальной сталии «великой смуты», например, в довольно боль-
шом числе (4-5 тыс. человек) поддержав в 880 г. Лу Цзинжэня, стояв-
шего во главе одного из «спутников» крестьянской войны. И вообще
выходцы из этих слоев, больше всего торговцы, стали заметно чаще
«мелькать» в истории народного социального протеста. Сохранились
известия источников, в том числе официальных, позволяющие уяснить
связь данного явления не только и даже не столько с ущемлением и
притеснением частных ремесленников и торговцев, особенно мелких и
средних, по мере ужесточения во второй половине VIII—IX вв. режима
казенной монополии в сферах ремесла, промыслов и сбыта при общем
ощутимом прогрессе в этих отраслях экономики, сколько с важнейшими
процессами в аграрных отношениях. В частности, с положением тех,
кого видный сунский ученый и литератор Вэнь Тун (1018-1079), изла-
гая сюжеты из жизни позднетанского Китая, назвал «тяглыми без опре-
деленных занятий и лишившихся почвы под ногами» [11, цз. 34, с. 156].
Например, современник Вэнь Туна, политик и мыслитель Чжан Фан-
пин отмечал: разорившиеся крестьяне, вынужденные искать средства
к существованию для себя, для своих чад и домочадцев, «устремля-
лись в места рудные и к плавильням, предаваясь тем самым занятиям
312
низменным1, [или]—вопреки запретам — торговать чаем [либо] солью.
Когда же случались недород и голод, беглые втравливались и сходи-
лись в разбойничьи [своры]. Такое бывало и раньше. При Тан подоб-
ным образом выдвинулись [Хуан] Чао и [Шан] Жан» [110, цз. 22, с. 19а].
Аналогичные наблюдения приведены и в официальной документации,
и при этом подчеркивается, что подобные явления «никак не пресечь»
[48, цз. 178, с. 6987]. Поводом для таких суждений послужили народные
восстания, имевшие место при династии Сун, в частности, происходив-
шее в 993-997 гг. в Сычуани под руководством Ван Сяобо (?- 994), Ли
Шуня и Чжан Юя (?-995) (см. [238, с. 240- 275]), но ассоциации по сход-
ству с крестьянской войной 874-901 гг. в данном проявлении возникали
у должностных лиц Сунского Китая в XI-X11 вв. определенно не слу-
чайно.
* *
♦
Крестьянская война 874-901 гг. в китайской истории первая, в пред-
вестии, зачине и ходе которой столь четко и открыто прозвучал мотив
равенства. То было одно из наиболее значительных и ярких проявле-
ний обостренного восприятия в сельских низах резко усилившегося в
китайском обществе, особенно с середины VIII в., социального и иму-
щественного неравенства2. Этот мотив слышен уже в агитационных ло-
зунгах Цю Фу, а также присутствует в атрибутике и регалиях провоз-
глашенной последним в марте 860 г. повстанческой государственности.
Значительно сильнее и чаще раздавался он, «исполненный», начиная с
Чанъюаньского восстания, Ван Сяньчжи, азатем, с марта 878 г., — Хуан
Чао.
Сама идея всеобщего равенства—эта доминанта социальных устре-
млений и чаяний крестьянства — давала о себе знать в Срединном госу-
дарстве, пусть очень глухо и лишь эпизодически, и много раньше, еще
на рубеже древности и средневековья, по крайней мере — накануне и по
ходу явившегося «первоэлементом» крестьянской войны 184-215 гг. вос-
стания «желтых повязок»3, в последующих повстанческих акциях ран-
недаоской еретической секты «Путь великого благоденствия» (Тайпин
дао)4. Ингредиентом входила эта идея и в «Учение о Майтрейе» (Милэ-
цзяо) — буддийского еретического объединения, инициировавшего, в
частности, массовые выступления социального протеста, которые по-
служили завязкой крестьянской войны 610-624 гг.5 В повстанческом
же движении 874-901 гг. она выступала не в религиозно-сектантском
обличье: такового крестьянская война, возглавленная Ван Сяньчжи и
Хуан Чао, вообще не имела6. На сей раз лозунг равенства был вы-
двинут не от имени и не в трактовке какой-то из таких сект, а по-
313
тому и формулировался не в понятиях, терминах либо персонимах из их
доктринально-мировоззренческого «набора», будь то, допустим, восхо-
дящая к конфуцианской и даоской традиции лексем а-символ «тайпин»
или же Майтрейя как будда грядущего — олицетворение торжества со-
циальной справедливости и т.п. «Лексикон», из которого черпались
девизы и словесная символика, призванные запечатлеть сокровенные
вожделения и упования общественных низов добиться лучшей для себя
доли, оказался в данном случае совсем иным. Отнюдь не отъединенный
от традиции древней и раннесредневековой мысли, он был все же «ста-
туса» если не эмпирического, то все-таки «приземленного», и потому
наряду с топонимом-лозунгом «Ци», принятым в качестве наименова-
ния провозглашенной и возглавленной Хуан Чао повстанческой госу-
дарственности, идея равенства в титулатуре и Ван Сяньчжи, и Хуан
Чао и в исходивших от них устных и письменных воззваниях, декла-
рациях, прочих материалах агитационного назначения «озвучивалась»
словом «пинцзюнь»(«равный» или «справедливый»)7 либо его полным
синонимом «цзюньпин»8, либо, наконец, главной составляющей обоих
этих слов-биномов — «цзюнь» (в тех же значениях)9.
Другое дело, что в источниках, как уже отмечалось, нет указаний
на конкретное содержание понятия «пинцзюнь» в толковании вожаков
данной крестьянской войны, на меры, которые Ван Сяньчжи и Хуан
Чао предусматривали, дабы обеспечить реализацию идеи «равенства», и
остается неясно, подразумевались ли под «поравнением» в его наиболее
доступной для сельского «малого люда» Танского Китая форме «спра-
ведливого распределения» не только сфера налогообложения и тем паче
не только то, что происходило в дни «больших разоров», например в
Гуанчжоу и Чанъани, или же можно вести речь даже о распределении
поровну—правда, стоит еще раз подчеркнуть, с ориентацией на при-
своение явочным порядком — наряду с предметами потребления также
и естественных условий производства, прежде всего земли. Последнее
нельзя исключать10. Как обычно бывает в пору особо резкого обостре-
ния общественных противоречий, в разных слоях и группах населения
могут возрождаться всевозможные призрачные надежды социально-
психологического свойства. Данный случай — не исключение. Как тоже
уже отмечалось, при всей парадоксальности подобных явлений, китай-
скому крестьянству той поры могла представляться предпочтительнее
и даже привлекательной в качестве своего рода модели практического
осуществления идеи «уравнительного землепользования» надельная си-
стема конца III — второй трети VIII в.11 Налицо одно из проявлений
социально-утопического феномена, базирующегося на принципе рекон-
струкции былого обустроенного мира и с имманентным общественному
сознанию крестьянства «вектором» ретроспективной ориентации12. То
314
негативное, что в свое время государственная надельная система несла
деревенскому трудовому люду, из памяти уже стерлось либо стиралось,
да и отнесено вполне могло быть на счет чиновников-злоумышленников
и лиходеев; позитивное же в надельном строе виделось в социально-
иллюзорном представлении крестьян как нечто, призванное установить,
наконец, в стране правопорядок, который способен дать возможность
хлебопашцам заниматься своим делом и оградить их от самовластия
земельных заправил на местах; в этом социально-психологическом ми-
раже канувший в вечность надельный строй, фигурально говоря, отда-
вал еще и обаянием системы «колодезных полей» (цзин тянь), с древ-
ности считавшейся неизменно идеальной моделью землевладения и зе-
млепользования.
Так или иначе, но, хотя термин «тайпин» с последней четверти IX в.
отнюдь не «выпал» из лексического набора обозначений идеи равенства
как единственно доступной для восприятия крестьянством древних и
средних веков (да и последующего времени) формы всеобщего справед-
ливого распределения и «великого благоденствия»13 (равно как не за-
терялись в круговерти социальных баталий секта «Милэцзяо», а с нею
и персоним «Майтрейя»)14 (см. [487, с. 82-103]), тем не менее именно с
указанного времени все чаще в титулатуре, девизах, агитационных ма-
териалах повстанческих вожаков стали встречаться, а в их устах все ре-
шительнее звучать слова «пинцзюнь», «цзюньпин» и «цзюнь», прямо и
поистине однозначно толкуемые в смысле «поравнение» . Свидетельств
тому немало. Наприхмер, полдимая своих земляков на открытое высту-
пление, Ван Сяобо, вместе с Ли Шунем возглавлявший восстание 993-
997 гг. на западе и в центре Сычуани, заявлял: «Мы страдаем оттого,
что бедняки и богатые неравны. Отныне вы уравняете их» (цит. по:
[238, с. 244-245]). Факты подобного рода были не единичны (см. [238,
с. 247]).
Весьма примечательно, что мало-помалу «заговорили» на таком бо-
лее «приземленном», удобопонятном «языке» и самые различные рели-
гиозно-еретические секты. Среди наиболее убедительных подтвержде-
ний тому — «Учение о Свете» («Минцзяо»), в котором на первоначаль-
ной манихейской основе синкретизировались даосские, буддийские, а
также местные народные верования: в числе его главенствующих уза-
конений был девиз «Равноправие, отсутствие верхов и низов — таков
справедливый принцип» [238, с. 406-407]15. Его провозглашал, в част-
ности, Фан Ла (7-1121), первый руководитель восстания 1120-1122 гг.
на юго-востоке Сунской империи [238, с. 393-443]. О том же самом сви-
детельствуют проповеди адепта одной из даосских сект, «закоперщика»
и предводителя восстания 1130-1135 гг. в Хунани и Хубэе Чжун Сяна
(7-1130), который, «тайно обращаясь к своим сообщникам, говорил: “За-
315
кон, по которому люди разделяются на знатных и простых, на бедных
и богатых, не является благодатным законом. По закону, который я
провожу, равноправны знатные и простые, уравниваются бедные и бо-
гатые”» [40, т. 3, с. 122] (см. также [246, с. 50-53]). Есть этому и более
ранние подтверждения, хотя тоже относящиеся к послетанскому вре-
мени: около 940 г. под таким же лозунгом начиналось и развертывалось
в области Цичжоу (Цичунь, пров. Хубэй), входившей в границы Южного
Тан (937-975) — государственного образования периода Пяти династий
и десяти царств, восстание, один из вожаков которого «маг Чжу Ю из
селения Думу», находившегося в уезде Хуанмэй, «посредством ереси»
внушал, что их цель — «добиваться, чтобы бедняки разбогатели, а бо-
гатеи стали бедными» [32, цз. 14, с. 322; 36, цз. 26, с. 173]16. Перечень
подобных фактов можно было бы продолжить.
Как бы то ни было, налицо один из существенных признаков повыше-
ния активности сект и их стремления усилить свое влияние на «малый
люд» — стремления небезуспешного, чему есть прямые свидетельства.
Во всех без исключения перечисленных случаях авторы и составители
источников непременно уведомляли об откликах, какие агитация Чжу
Ю ли, Ван Сяобо или Фан Ла, Чжун Сяна и им подобных находила среди
тех, к кому эта агитация была обращена. Так, отзываясь на «ересь»
Чжу Ю, «деревенские простолюдины один за другим становились его
последователями» [32, цз. 14, с. 322; 36, цз. 26, с. 173]. И к Ван Сяобо,
внимая его призывам, «бедняки присоединялись... во все большем чи-
сле» (цит. по: [238, с. 417, 426]). На проповеди Чжун Сяна отзывался
«малый люд» [40, т.3, с. 122]. И т.д., и т.п.
Речь идет о подвижках весьма знаменательных. Мало-помалу моди-
фицировалось само содержание соответствующих учений, оно обретало
большую социальную заостренность и боевитость. Все чаще и больше
в ее прямом, открытом и ясном выражении, все менее подернутая пе-
леной религиозно-мистического тумана и многосложных переплетений
элементов религиозных с отдельными чисто философскими, идея ра-
венства стала проступать в деятельности сект в качестве стимулятора
настроений и всевозможных практических акций социального протеста
среди общественных низов. Происходили же такого рода подвижки и
видоизменения определенно не без воздействия со стороны в нерелиги-
озных устремлений и установок отдельных лиц либо групп, ставивших
себе целью и пытавшихся на деле формулировать, высказывать и по-
пуляризировать ту самую идею равенства, главным носителем и хра-
нителем которой всегда оставалось крестьянство и которая помогла по-
этому поднимать на борьбу все больше «малых людей». Ван Сяньчжи
и Хуан Чао — верховные руководители крестьянской войны 874-901 гг.
с ее невиданным когда-либо прежде количеством участников и терри-
316
ториальным размахом — были в числе первых из тех, кто такую цель
перед собой ставил и стремился посредством этой идеи воздействовать
на настроения и поведение сельского «малого люда» таким образом,
чтобы социальный протест последнего обрел соответствующий вектор и
масштаб, а тем самым идея равенства превратилась бы в своего рода
«материальную силу».
Итак, с достаточным на то основанием можно констатировать: X
и ближайшие за ним столетия отмечены в Китае серийной вспышкой
крупных и небольших повстанческих акций «низов» под лозунгами ра-
венства. А импульс, притом импульс весьма мощный, сообщила этой се-
рийной вспышке крестьянская война 874-901 г., начиная еще с ее пред-
вестия— восстания 859-860 гг. под руководством Цю Фу. Тем самым
наглядно подтверждается, что говорить о «деидеологизации», будто бы
наблюдавшейся в народных повстанческих движениях в Китае того, да
и последующего времени, нет никаких оснований [166, с. 86; 218, с. 52].
* *
*
Явление такого характера и масштаба, как крестьянская война 874-
901 гг., не могло не оставить, притом надолго, большой и глубокий след
в жизни китайского общества и государства.
Впрочем, породила она отголоски и за пределами Срединного госу-
дарства. Нет, она не перекинулась через его рубежи, не вызвала ана-
логичных событий в соседних странах. Но само геополитическое поло-
* жение Китая, его значение и роль в ареале Восточной, Центральной,
Южной и Юго-Восточной Азии, а также Ближнего Востока не могли
не повлечь за собой в границах этого действительно огромного ареала
отзвуки на столь большое и важное событие, потрясшее Тайскую им-
перию. Другое дело, что тема «международный резонанс крестьянской
войны в Китае 874-901 гг.» была и остается доселе одной из наименее
освоенных и освещенных в имеющейся к настоящему времени обширной
научной литературе о народном повстанческом движении под руковод-
ством Ван Сяньчжи и Хуан Чао17. Хотя более чем вероятно, что от-
клики на это движение имелись и во Вьетнаме, и в Индии, тем не менее
определенно можно говорить сейчас, пожалуй, лишь о Корее, Японии18
и Халифате. Прямые, свидетельства тому уже не раз выше приводились
в связи с силланцем Чхве Чхи Воном, а также его сборником «Пахота
кистью в Коричном саду» и с Гуанчжоуским эпизодом крестьянской
войны и его освещением в книгах арабских авторов X-XIV вв. Ив по-
следней четверти IX в., и в ближайшие за нею годы в Китае с разными
целями и побуждениями побывало немало (хотя и заметно меньше, чем
прежде) людей из этих и других стран и регионов указанного ареала,
317
они так или иначе фиксировали информацию о пережитых тогда Сре-
динной империей потрясениях, а находила эта информация отклик в
соответствующих государствах и в официальных, в частности диплома-
тических, кругах, и в торгово-ремесленной среде, и в конфессиональных
сферах.
Заинтересованное внимание за пределами Китая к крестьянской
войне 874-901 гг. привлекали не только и не столько ее грандиоз-
ность и мошь, сами по себе наверняка внушавшие многим страх и ужас,
сколько связь «великой смуты» с глубоко критическим положением, в
котором оказалась тогда Танская династия, отчего, в свою очередь, так
или иначе зависели характер, интенсивность и масштабы взаимоотноше-
ний между соответствующими государствами и Китаем. Отсюда столь
нередкие в зарубежных откликах нотки беспокойства и боязни по по-
воду крестьянской войны. А склонность усматривать в «великой смуте»
один из признаков, ио также и один из факторов серьезного внутреннего
кризиса Срединной империи проступает у Чхве Чхи Вона ли или же у
арабских авторов достаточно рельефно. Судя по акцентам в содержа-
нии арабоязычных письменных свидетельств, дало о себе знать и то
обстоятельство, что крестьянская война охватила наряду с прочими ба-
зовые очаги торговли и других экономических контактов с различными
странами и регионами.
Указанные факторы и обстоятельства не могли не оказать влияния
и не наложить свой оттенок на описания и оценки крестьянской войны
в целом и конкретных ее эпизодов и персонажей, особенно Хуан Чао.
Отсюда весьма частые и существенные искажения и пробелы в инфор-
мации зарубежных авторов, хотя нельзя вместе с тем не учитывать не-
полноту, а то и недоступность для них достоверных сведений.
Наиболее ощутимыми, однако, были —при всей внутренней противо-
речивости многих из них — последствия крестьянской войны для самого
Срединнго государства. Причем вопреки тому, что сплошь да рядом не
просто констатируется, но и особо подчеркивается в литературе, послед-
ствия эти нельзя усматривать только в низвержении Танской династии.
Подобные констатации и акценты просто-напросто лишь вторят сужде-
нию из «Новой истории Тан»: «Тан погибла от Хуан Чао» [42, цз. 222(2),
с. 16982], тогда как в действительности все было куда сложнее.
Спору нет, крушение императорской династии — едва ли не всегда
явление не просто незаурядное и приметное, тем паче что речь идет в
данном случае о династии Тан с ее столь длительным — почти трехве-
ковым— «стажем» царствования, а главное, со всем тем, что в прошлом
Срединного государства, хотя и не только его, связано с названием этой
династии. Точно так же бесспорно, что крестьянская война 874-901 гг.
свою лепту в сокрушение Танов внесла. Да и цель такая ее высшим
318
руководством во всеуслышание прокламировалась: весной 878 г. Хуан
Чао, вознамерившись «штурмовать Небо», открыто возвестил о непри-
ятии царствовавшего дома, на исходе следующего года в Гуанчжоуской
декларации подтвердил эту свою позицию, а спустя еще чуть более года,
по овладении Восточной и Западной столицами страны и провозгла-
сив создание повстанческой государственности, уже не декларативно
только, но и практическими действиями заявил о собственных притя-
заниях на верховную власть в Срединной империи. И позднее, сколь бы
сложно и трудно ситуация у восставших не складывалась, они еще не
год и не два продолжали обескровливать Танов.
Однако все это вместе с тем отнюдь не одномерно и не просто. На-
лицо парадоксы, хотя, как едва ли не любой из них в истории рода люд-
ского, и эти на поверку оказались таковыми только на первый взгляд.
В самом деле, если восстания «малого люда» (и небольшие, и довольно
крупные, хотя всякий раз лишь локального характера) происходили бу-
квально на каждой стадии почти трехвекового царствования Танской
династии, не исключая и время ее подъема и расцвета, и динамика по-
добных проявлений массового социального протеста «низов» за эти без
малого 300 лет познала и крутые взлеты, и резкие падения, то крестьян-
ская война как таковая, да еще столь большая по территориальному раз-
маху и длительности, по численности участников и силе ударов, нане-
сенных повстанцами противнику, могла стать и стала реальностью пре-
жде всего и больше всего благодаря «энергетической мощности» заряда
неприятия «малым людом» существовавших в Поднебесной несправед-
ливостей, но также и вследствие крайне далеко зашедшего упадка цен-
тральной власти Танов19. Иначе говоря, она явилась в определенном
смысле одним из детищ глубокого кризиса танской государственности.
Налицо, словом, связь и прямая, и обратная. Мало того, крестьянская
война 874-901 гг., как выше уже отмечалось, вызвала к жизни с опре-
деленного момента (после захвата восставшими Лояна и Чанъани) тягу
в господствующем классе, включая даже генерал-губернаторов, к само-
консолидации вокруг царствовавшего дома, к объединению усилий под
его штандартом, дабы стало возможным выстоять перед лицом их об-
щего врага К51 и одолеть его. Тем самым крестьянская война по-своему
даже как бы продлила жизнь Танской династии.
Так или иначе, крестьянская война 874-901 гг. являлась отра-
жением одной, пусть очень значимой, в числе составляющих затяж-
ного и многомерного процесса, среди итогов коего было и падение ди-
настии Тан. Прочие из этих составляющих, например, беспрестан-
ная борьба всевозможных камарилий и группировок при дворе или
феодально-сепаратистские проявления на низовых административно-
территориальных уровнях (ниже провинций и генерал-губернаторств) и
319
т. п., — предмет отдельного, самостоятельного разбора, хотя некоторые
его аспекты в той или иной связи в данной книге затрагивались. Отмеча-
лось, в частности, что могущество и авторитет Танской державы и оли-
цетворявшей ее династии Сынов Неба были весьма ощутимо подорваны,
бесспорно, еще в начале второй половины VIII в., в пору почти беспре-
станных военно-феодальных мятежей, в числе которых крупнейшим и
наиболее деструктивным по последствиям был, что общепризнанно, учи-
ненный в 755 -763 гг. Ань Лушанем и Ши Сымином. Положение усугу-
блялось серьезными «сбоями» и провалами на международной арене. С
того времени власть Танов, еще недавно столь авторитетных и внутри
страны, и за ее пределами, стала шаг за шагом, но довольно заметно
клониться к упадку, а решающую роль в этом сыграли цзедуши с их
феодально-сепаратистскими устремлениями.
+ *
*
Осуществленный главным образом стараниями генерал-губернаторов
(включая «инородцев») разгром основных сил крестьянской войны
явился для танского дома воистину пирровой победой. В его, обречен-
ного, реальном статусе ничего к лучшему не изменилось, зато к худ-
шему— да, и притом весьма круто. Начавшаяся еще раньше агония не
только не прекратилась, но, напротив, прогрессировала, держалась у
кормила правления династия Тан лишь номинально, а фактически от-
дала империю в руки цзедуши. Словом, она оказалась окончательно
приговоренной к гибели. И еще не смолкли полностью раскаты кре-
стьянской войны, а на юге и в центральных районах страны стали по-
являться самопровозглашенные лоскутные царства и другие фактиче-
ски суверенные образования типа княжеств или уделов20 — своего рода
государства в государстве, разорвавшие на куски некогда единую дер-
жаву. Империи Тан не стало де-факто еще до окончательного заверше-
ния в 901 г. крестьянской войны, и, как говорится, лишь делом времени
и «техники» было покончить с царствовавшим домом. Произошло это
5 июня 907 г. Не кто иной, как многократно уже упоминавшийся Чжу
Вэнь, с 883 г. — глава генерал-губернаторства Сюаньу, за два последую-
щих десятилетия ставший одним из самых всемогущих цзедуши, в конце
мая 904 г. вогнавший в гроб сына Ли Сюаня, Ли Е, в тот день низверг
с престола и его внука, 16-летнего Ли Чжу, оказавшегося в результате
среди танских императоров последним, к тому же год спустя, старани-
ями Чжу Вэня сведенным в могилу.
По утверждению авторов «Новой истории Тан», Цинь Цзунцюань,
который «после гибели [Хуан] Чао... первым начал втягивать в смуту
320
всю Поднебесную», а также Чжу Вэнь, который «в конечном итоге при-
брал к своим рукам державные регалии (буквально: сакральные со-
суды) и стал их обладателем, в общем-то с [Хуан] Чао одного поля
ягоды»: им «всем Небо вверило... провозвестить миру падение [дина-
стии Тан]» [42, цз. 225(3), с. 17033]. Такое утверждение не просто со-
образуется в полной мере с не раз упоминавшейся выше официально-
ортодоксальной трактовкой крестьянской войны 874-901 гг., но и само
носит непосредственно концептуальный смысл. Не случайно и из-
ложены эти суждения авторами танской нормативной истории К5 2 —
политиками, историками, мыслителями во главе с Оуян Сю и Сун Ци -
не где-нибудь, а сразу после биографии Хуан Чао в качестве оценоч-
ного заключения (цзань) к ней. Но ведь, по меткому выражению клас-
сика, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». В дан-
ном же случае произволением Оуян Сю и его коллег, являвшихся со-
творцами упомянутой концептуальной трактовки, в одной «упряжке»
оказались и лидер народного повстанческого движения, и два генерал-
губернатора, т. е. персонажи, а точнее — типажи не просто несхожие,
но полярные. Да и оказались в этой «упряжке» они произволением
тех историков не когда-нибудь, а именно на «излете» и постфактум та-
кого явления, как крестьянская война. И нимало не меняется суть дела
оттого, что Цинь Цзунцюань и Чжу Вэнь действительно имели, пусть
в очень разной роли и мере, прямую причастность к движению, кото-
рое возглавлял Хуан Чао. Стоит предельно кратно напомнить: Цинь
Цзунцюань из побуждений и соображений всецело военно-оперативных
и тактических, но в первооснове своей сугубо корыстных примкнул к
повстанцам в середине 883 г., в пору их чэньчжоуского осадного сиде-
ния, однако после гибели Хуан Чао полностью и окончательно порвал
с ними и, как прежде, с головой погрузился в междоусобную брань с
конкурентами-цзедуши и танским «центром», немало в этих разборках
преуспел, исхитрился, пусть короткое время, побывать самопровозгла-
шенным императором, прежде чем в 889 г. потерпел от Чжу Вэня со-
крушительное поражение и подвергся в Чанъани обезглавливанию (по
предписанию Чжу Вэня же). Что касается этого последнего, то хотя и
отдал он пять лет жизни повстанческому делу под началом Ван Сянь-
чжи и Хуан Чао и даже стал весьма видной фигурой в их окружении,
однако, как только фортуна начала резко отворачиваться от восстав-
ших, т. е. в самый тяжелый и трудный для них момент, он, в полную
противоположность своим только что поименованным недавним верхо-
водам, поступил так, как вообще-то подобным персонам—прежде всего
потому, что не десятки и даже не сотни рядовых повстанцев вверили им
собственные судьбы, сами жизни,—с точки зрения морально-этической
делать наименее позволительно: переменил фронт предельно круто, на
321
180 градусов, а затем настолько преуспел в обращенных против своих
вчерашних соратников усмирительных акциях, что сподобился обзаве-
стись дарованным ему «сверху» именем «Всецело преданный».
Итак, в ортодоксальной трактовке официального китайского исто-
риописания ниспровержение Танской династии — это сообразованное с
«волею Неба» то «великое деяние», свершить которое в его зачине «за-
дано» было Хуан Чао, в дальнейшем продвижении — Цинь Цзунцю-
аню, а в финальной фазе — Чжу Вэню. С фактографической конкре-
тикой такая схема как будто бы согласуется. Но согласуется, только
если абстрагироваться от реальной сути событийных составляющих этой
схемы, а прежде и больше всего — от истинных побуждений и устремле-
ний главных действующих лиц драмы. Во всяком случае, и Цинь Цзун-
цюань, и даже Чжу Вэнь представали в том «великом деянии» отнюдь
не в качестве олицетворения — наряду с Хуан Чао — народного повстан-
ческого движения.
Как бы то ни было, вопреки приводившемуся выше оценочному за-
ключению, сформулированному в своего рода «постскриптуме» к «Жиз-
неописанию Хуан Чао» из «Новой истории Тан» и воспринятому после-
дующими историками, не исключая даже многих нынешних, крестьян-
ская война 874-901 гг. не была главным и непосредственным ниспро-
вергателем Танского дома, равно как не сводятся лишь к низвержению
Танов ее последствия и значения для страны. И Хуан Чао — нимало не
главный персоним такой участи этой династии сам по себе, а таковой —
в угоду официально-ортодоксальной концепции.
* *
*
Как уже отмечалось, и в «Старой», и в «Новой истории Тан» биогра-
фиям Хуан Чао — этим кратким повествованиям о «великой смуте» в ее
официально-ортодоксальной трактовке — отведено место не где-нибудь,
а в одном ряду с жизнеописаниями Ань Лушаня, Ши Сымина, Цинь
Цзунцюаня и прочих «мятежных подданных» (ни чэнь)21, по преиму-
ществу из числа генерал-губернаторов. Более того, в «постскриптумах»
к включающим в себя биографии Хуан Чао главам обеих танских нор-
мативных историй [42, цз. 225(3), с. 17033: 95, цз. 200(2), с. 15409-15410],
а в случае с «Новой историей Тан» — еще и непосредственно к самому
жизнеописанию этого предводителя крестьянской войны [42, цз. 225(3),
с. 17031] их авторы фактически дают свои, пусть предельно лаконич-
ные, но в общем выдержанные в заданном упомянутой трактовкой духе
объяснения такому смешению столь, на поверку, разных по типажу дей-
ствующих лиц драмы, какую Танской династии пришлось, начиная с
середины VIII в., пережить. Между тем речь идет о главах, которыми
322
«Старая» и «Новая история Тан» завершаются, а стало быть, как бы
подводится итог запечатленному в этих нормативных творениях госу-
дарственного историописания отрезку китайского прошлого. Как кол-
лективная память народа история распорядилась, однако, совершенно
по-другому. Она не только отъединила Хуан Чао от Ань Лушаня, Цинь
Цзунцюаня и им подобных, но и отвела им в том прошлом места прин-
ципиально разные, в корне противоположные.
Хорошо известно: народ — прирожденный историк. К народу та-
кой древней страны, как Китай, данное определение приложимо в пол-
ной мере. Особое — осмысленное — обращение к коллективной памяти
давным-давно стало у народа Срединного государства одной из наиболее
устойчивых культурных традиций, отличительной генной чертой мента-
литета китайцев (см. [176]). И сохранилось до сей поры великое мно-
жество самых разных — от устных и письменных до топонимических —
свидетельств тому, как народная память сплошь да рядом бывает цепче
и емче, а народные знания — глубже и точней, чем память и знания
отдельного человека или отдельных лиц, отнюдь не исключая ни хро-
нистов и прочих историков-профессионалов, ни тем паче их редакторов
и цензоров, притом совсем не обязательно только тех, которые состояли
на службе в структурах государственного историописания. К таким
персонажам, как Ван Сяньчжи и Хуан Чао, к таким специфическим
сюжетам, как «великая смута» 874-901 гг. или подобные ей явления
предшествующего и последующего времени, данная констатация имеет
отношение самое непосредственное и, сверх того, особое.
Что касается историописания, в данном случае неважно, офици-
ального или частного, то, без преувеличения, абсолютное большин-
ство его детищ, являющихся источниками по рассматриваемой в насто-
ящей книге тематике, отличает наряду с прочими особенностями та-
кая: налицо повествования, написанные победителями о побежденных,
со всеми, что называется, вытекающими отсюда последствиями, и хотя,
как принято считать, победителей не судят, совершенно очевидно, что
среди этих последствий — приу готов л енность таких повествований не-
адекватно освещать «великую смуту» 874 901 гг. и, в частности, ха-
рактеризовать одного из самых главных ее действующих лиц—Хуан
Чао22. Равным образом усугубляет ситуацию, как ни парадоксально, то
обстоятельство, что для данного случая, как и едва ли не любых ему по-
добных, определение «победители» (да и «побежденные» тоже) весьма
условно. Ведь победа «верхов» добывалась ими не просто не без потерь:
за нее приходилось платить воистину дорогой ценой, включая, как на
сей раз, перемену династийных «декораций», и жертвой победы, пусть
не исключительно по «вине» крестьянской войны, оказалась династия
не какая-нибудь, а Тан.
323
Так или иначе, но ведь побежденные тоже не молчали, и, например,
картина возглавленной Ван Сяньчжи и Хуан Чао крестьянской войны
предстает не только со страниц творений их противника и не только в
освещении последнего. Другое дело, что в абсолютном большинстве слу-
чаев голос побежденного звучал лишь в устном исполнении — в народ-
ных рассказах, преданиях, песнях, прочих детищах фольклора, вклю-
чая поговорки и пословицы (см., напр. [79; 90; 150; 425, с. 54, 58-59
и др.; 444, с. 12]). Рождался этот фольклор обычно по горячим сле-
дам соответствующих событий, под непосредственным впечатлением от
них, а безвестные сотворцы подобных сюжетов и профессиональные ска-
зители, число которых как раз тогда стало в Срединном государстве
умножаться, разносили их по стране. Такие творения повествовали об
участниках крестьянской войны, чаще всего об ее закоперщиках и вожа-
ках Ван Сяньчжи, Шан Цзюньчжане, Шан Жане, но особенно — о Хуан
Чао. Известно, в частности, что уже в X в. зародились сказания о том,
как «Хуан Чао учинил смуту в Поднебесной» [238, с. 14], появлялись они
и в дальнейшем. Побуждались же создатели этих фольклорных произ-
ведений стремлением воспевать героику повстанческой борьбы и тем са-
мым помогать склонять как можно больше «малых людей» к активным
действия за установление в Поднебесной социальной справедливости и
благополучия. Иными словами, то был, при всей его специфичности,
один из путей распространения опыта и традиций социального противо-
стояния «верхам», один из доступных средневековым «низам» приемов
агитации, а шире — инструмент по-своему выраженного протеста масс,
мощное идейное оружие в их арсенале. Означало же это, помимо всего
прочего, и следующее: потерпев в «великой смуте» 874-901 гг. военное
поражение, трудовой люд Срединного государства отнюдь тем не менее
не оказался сломленным духовно, что довольно скоро, уже в первые
три четверти X в., в пору Пяти династий и десяти царств, и проде-
монстрировал повстанческими, а также другими акпцями социального
противоборства и на севере, и на юге страны (см. [62, с. 714-765; 282])23.
Как бы то ни было, Хуан Чао и в творениях историописания, и
в фольклоре предстает персонимом «великой смуты» 874-901 гг., но
именно фольклор позволяет либо помогает точней и надежней опреде-
лить, «кто есть кто», установить, сколь сродни друг другу, если хоть в
какой-то мере сродни, Хуан Чао и те же Ань Лушань или Цинь Цзунцю-
ань. Будучи детищем народной исторической памяти, фольклор и в дан-
ном случае воплотил в себе ее устойчивость, живучесть в ней — больших
ли, маленьких ли — «зарубок» о людях и событиях столь давних вре-
мен. В этих «зарубках»—не просто народная молва, в них народное
мнение, скорректированное на истину, на интерес именно к ней. Уже
поэтому к фольклорным: материалам нельзя подходить как к чему-то
324
второстепенному, как к некоей периферии общей источниковедческой и
истори графической панорамы истории крестьянской войны 874-901 гг.,
а равно и прочих событий подобного рода. Другое дело, что в рассма-
триваемом случае, как и едва ли не в любом ином, в фольклорных тво-
рениях изначально и с течением времени, в процессе их бытования в из-
устной передаче, да затем и в письменной фиксации появлялось немало
вымышленного, фантастического, символического, мистического и т.п.
Иными словами, ценность произведений устного народного творчества
не в наличии фактографической конкретики: эта сторона их содержа-
ния обычно очень ущербна и уязвима. Не проходили бесследно и столь
обычные в Китае «соприкосновения» таких произведений с изящной
словесностью, а тем паче — с историописанием, особенно когда произ-
волением «виновников» подобных «соприкосновений» — приверженцев
иных общественно-политических и идейных симпатий и антипатий —
затрагивались лежавшие в первооснове этих произведений социальные
мотивы и устремления: вольнолюбивые начала нередко выхолащива-
лись, пафос борьбы зачастую глушился.
Да, такое случалось и впрямь нередко, и тем не менее — не каждый
раз и не обязательно в полную меру. Свидетельствами тому могут слу-
жить, например, многократно упоминавшиеся выше «Пинхуа по истории
Пяти династий» и «Баоцзюань о Муляне», в которых многое о Хуан Чао
и так или иначе сопряженном с ним излагается на основе фольклорных
материалов, хотя весьма ощутимо, особенно в первом из названных про-
изведений, и влияние историописания, главным образом официального,
в частности, таких его детищ, как «Всепроницающее зерцало, управле-
нию помогающее» и соответствующие нормативные истории. Именно
наличие фольклорного пласта дало о себе знать, например, в предло-
женных безвестными сотворцами «Пинхуа по истории Пяти династий»
суждениях и оценках касательно провалов Хуан Чао на государствен-
ных экзаменах в Чанъани на «ученую степень» цзиньши: в этом на-
родном историческом романе объяснение причин и обстоятельств столь
тяжелых неудач будущего повстанческого предводителя толкуется в от-
кровенно участливой тональности, по словам Л. К. Павловской, «в чисто
народном духе», т. е. «совсем иначе», чем, например, в «Новой истории
Тан» или «Всепроницающем зерцале» [141, с. 34]24.
Уместно привести здесь и другой, еще более репрезентативный при-
мер, подтверждающий особливо повышенную чуткость и цепкость в вос-
приятии фольклором тех или иных исторических реалий. Как уже не
раз отмечалось, в творениях государственного историописания довольно
отчетливо прослеживается тенденция при изложении и истолковании
перипетий «великой смуты» 874-901 гг. не просто различать, но и про-
тивополагать друг другу ее главных действующих лиц — Ван Сяньчжи
325
и Хуан Чао, выставляя при этом Ван Сяньчжи героем со знаком «ми-
нус», а Хуан Чао — в его намерениях и деяниях до «приуготовленного»,
«заданного» предела — с обратным знаком «плюс»25. Между тем опять-
таки в «Пинхуа по истории Пяти династий» подчеркнуто, наоборот, глу-
бокое сродство Ван Сяньчжи и Хуан Чао в образе их мышления и по-
ведения как вожаков народного повстанческого движения. Во-первых,
по версии народного исторического романа, и тот и другой (а вовсе не
один лишь Хуан Чао) незадолго до затеянной ими «великой смуты» пы-
тались в главной танской столице преодолеть экзаменационный барьер
для обретения звания «преуспевшего в учености», однако оба потер-
пели фиаско, и что один, что другой причину такого исхода этих своих
попыток истолковали одинаково: «в Чанъани экзаментаторы отбирают
лишь сынков да братьев людей влиятельных» (Ван Сяньчжи), и мо-
гли там рассчитывать на успех «если не дети власть предержащих, так
сынки богачей» (Хуан Чао) [141, с. 100, 103]; под воздействием постиг-
шей обоих неудачи они стали «подбивать народ», дабы «устроить бунт»
[141, с. 100, 104]. Во-вторых, при весьма явственно проступающей у твор-
цов государственного историописания своего рода доминанте Хуан Чао
в повествованиях о «великой смуте», в «Пинхуа по истории Пяти дина-
стий», хотя Хуан Чао должное сполна воздано, вместе с тем особо отте-
нены роль и заслуги Ван Сяньчжи как зачинателя и первого главного
предводителя повстанческого движения. Достигается это и конкрети-
кой фактов, и посредством тропов, других литературных приемов. Как,
например, в эпизоде, когда из ниспосланного с небес в клюве подстре-
ленного гуся стихотворного письма получил Хуан Чао метафорический
наказ немедля поспешать за учинившим «бунт» Ван Сяньчжи и понял,
что должен всенепременно этим наставлением руководствоваться, и уже
«никакая сила не смогла бы остановить его» [141, с. 104 -105, 362]. И, на-
конец, в-третьих, едва ли не самое важное: как явствует из только что
упомянутого эпизода, и Ван Сяньчжи, а вслед за ним и Хуан Чао всту-
пили на повстанческий путь, благословленные Небом, «по воле Неба».
Символизировал то благословение, ту волю меч, который, по словам
передававшего его в руки Хуан Чао буддийского монаха-шрамана, «все-
вышнее Небо жалует Хуан Чао», а была на этом дарованном Небом
оружии весьма многозначительная надпись-завет: «Ввергнет [страну]
Тан в смуту». И Ван Сяньчжи адресовался к Небу с нескрываемой при-
знательностью за то, что оно дало ему Хуан Чао в сподвижники. С той
поры, «сплотив свои сердца и силы», Ван Сяньчжи и Хуан Чао «вместе
боролись за великое дело» [141, с. 101, 108, 109, 122].
Так фольклор в качестве первичной подосновы «Пинхуа по истории
Пяти династий» дал о себе знать в восприятии, истолковании и оценке
исходного исторического материала о персонажах и событиях времен
326
«великой смуты» последней четверти IX — начала X в. Как и в «Бао-
цзюань о Мулине», других источниках, в какой-либо степени связан-
ных с устной сказовой стихией и воззрениями общественных низов, в
этом народном историческом романе образы Ван Сяньчжи и Хуан Чао
предстают сущностно вполне «соразмерными» друг другу и, наоборот,
совершенно «несоразмерными» ни Ань Лушаню и Ши Сымину, ни Цинь
Цзунцюаню.
* *
*
Подобно любой войне как таковой, крестьянская война в Китае под
предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао, к тому же длившаяся
четверть столетия, вовлекшая в свою круговерть столь значительную
массу народа и охватившая, как никогда прежде, обширную террито-
рию, не могла не повлечь за собой ощутимый хозяйственный урон, боль-
шой материальный ущерб, а главное—гибель множества людей. Осо-
бенно многочисленными явились жертвы среди повстанцев, вообще ря-
дового люда. Вынужденным в своем социальном протесте пойти на
крайнюю меру, каковой была «великая смута», деревенским «низам»
Танского Китая пришлось тогда платить за свое, а также других слоев
и групп «малого люда» стремление к справедливости и благоденствию
дорогой ценой гибели тысяч и тысяч собственных сыновей. Эти жерт-
вы остались неподсчитанными и неизвестными хотя бы и в примерном
исчислении. Однако даже учет пусть лишь некоторых и далеко не все-
гда в полной мере достоверных сведений, упоминавшихся выше по ходу
повествования о «великой смуте», при описании тех или иных воору-
женных столкновений восставших с карателями, позволяет констатиро-
вать: воистину несть числа повстанцам, сложившим головы на ратном
поприще, немало их рассталось с жизнью от болезней, а также от не-
взгод походного быта. То один, то другой из них находили погибель
и от рук таких «хозяев жизни» на местах, которые и в пору или уже
и по миновании «великой смуты» не гнушались так либо эдак покви-
таться с теми, кто «запятнал» себя причастностью к «разбойникам».
А, кроме того, сколько погибло служивых селян и горожан, под коман-
дованием императорских военачальников и генерал-губернаторов про-
ливавших кровь на стороне карателей?! Правда, по ходу боевых дей-
ствий ощутимо больше пало людей все же из числа повстанцев, а не
карателей: последние возглавлялись обычно профессиональными вое-
начальниками, были несоизмеримо лучше оснащены вооружением и до-
спехами, обладали соответствующими навыками и приемами, что само
по себе давало больше шансов уцелеть, сохранить свои жизни, а вместе с
327
тем позволяло наносить противнику в сражениях большие человеческие
потери.
Словом, так или иначе, но очень и очень многих не досчитался тогда
в своих рядах «малый люд». А ведь нельзя еще не принять в расчет
воистину огромные жертвы, порожденные тем, что многие из убитых
«малых людей» были дотоле поильцами и кормильцами своих семей.
По ходу и в результате «великой смуты» значительные потери поне-
сли и «верхи». И вовсе не оттого только, будто «стараниями разбойни-
ков», по словам видного танского чиновника, ученого и литератора Гу
Юня, имевшего в виду гражданских и армейских служилых людей, в ту
лихую годину «любой встречный и поперечный, облаченный в парадное
одеяние, оказывался убиенным» [101, цз.815, с. 16]. Равно как не из-
бежали преувеличений составители второй нормативной истории Пяти
династий, когда писали, например: «Танские знатные и богатые фа-
милии подверглись полному изничтожению» [43, цз. 28, с. 301]. Мотив
якобы поголовного изничтожения повстанцами «военных и служилых
людей» присутствует и в адресовавшихся трону меморандумах Чжэн
Тяня [95, цз. 178, с. 15191]. Что и говорить, и в столицах, и на местах —
в провинциях, областях и уездах — от рук восставших погибло немало
чиновников-лиходеев — тех, о своем стремлении расправиться с кото-
рыми верховное повстанческое руководство заявляло не раз и во все-
услышание, но о злых поступках которых было даже сказано в откры-
тую и в воззвании тогдашнего императора Ли Сюаня, обнародованном
по случаю возвращения танского двора в Чанъань после четырех с лиш-
ним лет пребывания в Чэнду [101, цз. 89, с. 66]. Однако, как выше уже
отмечалось, настигала такая участь далеко не каждого и не всякого из
«верхов», будь то в столицах или на периферии, и, никоим образом не
тщась приукрасить реалии, можно было бы привести еще немало име-
ющихся на сей счет в источниках конкретных подтверждений. Тем: не
менее судьбы, а то и сама, жизнь очень многих людей, целых фами-
лий и кланов такого уровня действительно решались, пусть не обяза-
тельно всегда напрямую, в водовороте крутых перипетий, порожденных
«великой смутой». Начать с того, что не без ее воздействия свелось
полностью на нет могущество танского императорского дома Ли, а ста-
раниями Чжу Вэня, правда, после того, как он порвал с повстанцами
и переметнулся в противоположный лагерь, насильственно сошли в мо-
гилу Ли Е, затем Ли Чжу, и с ними канула в вечность династия Тан.
Не своей смертью умерли тогда и многочисленные царедворцы, немало
других гражданских и военных должностных лиц, что «сами себя назы-
вали именитыми», и «препоясанных кушаками служилых людей» раз-
ных чинов и рангов покончили в ту пору с собой [93, цз. 265, с. 8643].
А сколько придворных вельмож, чанъаньских и лоянских чиновников,
328
да и императорских родственников оказались вынужденными покинуть
насиженные обиталища, расстаться с былыми богатствами и привилеги-
ями и искать для себя «прибежища у чужого плетня» в новоявленных
царствах Шу, У, У-Юэ, Минь, Чу, Южное Хань, одно за другим ро-
ждавшихся на юге страны еще при жизни дома Тан, хотя он и агонизи-
ровал уже. Равным образом несть числа и как-либо иначе изломанным
судьбам людским. Немалые потери в своих рядах, не говоря уже о ма-
териальном уроне, понесло купечество. Тому подтверждение не только
происшедшее с торговыми гостями из разных стран в Гуанчжоу. Еще на
первом этапе крестьянской войны, в пору продвижения повстанческих
отрядов Ван Сяньчжи в направлении к Лояну, как говорится в одном
официальном документе, купцы «лишались состояния и оставались без
приюта», оказывались вынужденными пускаться наутек, и немало их
нашло погибель [61, цз. 117, с. 615].
Буддийское духовенство — этого носителя крупной земельной соб-
ственности— не миновала участь его мирских собратьев, и в источни-
ках нередки упоминания о том, как в пору Южного похода повстанцев
стоило в той или иной местности (например, в Сучжоу, Ханчжоу и дру-
гих областях генерал-губернаторства Чжэси) начать «множиться сво-
рам разбойников, монашествующая братия бросалась врассыпную», «от
разбойников [Хуан] Чао искала спасения в чужих краях», а случалось,
попадал кто-либо из сангхи в руки восставших, и тогда приходилось
«подставлять шею под нож» [46, цз. 12, с. 96, 216; цз. 23, с. 6а]. Случа-
лось подобное и в других местах -— как, например, в Лояне и его округе
[61, цз. 117, с. 614-615].
Словом, удар, какой по ходу и в результате крестьянской войны
874-901 гг. пришелся по правящему классу Срединного государства,
оказался поистине могучим, весьма ощутимо сотрясшим «верхи».
* *
♦
Как едва ли не в любой стране мира на каждом историческом пере-
вале от одной эпохи к другой (например, от древности к средневековью
либо от средних веков к новому времени) или же, наподобие данного слу-
чая, от оддой фазы к следующей в рамках какой бы то ни было одной из
таких эпох, в Китае начиная с середины VIII в., но особенно ощутимо с
конца IX — начала X в. наблюдалось возрастание масштабов, интенсив-
ности и «скорости» социальной мобильности в обеих ее ипостасях — и
«вертикальной», и «горизонтальной». Правда, из-за крайней скудости
в источниках и .литературе соответствующих эмпирических материалов
на сей счет процесс этот не поддается мало-мальски репрезентативной
характеристике. Однако, хотя «штатные», обычные для средних веков
329
и более или менее отчетливо оформленные сословные и прочие социаль-
ные перегородки и границы отнюдь не стали размытыми, тем не менее
можно не без оснований констатировать учащение в ту пору вовсе не
только индивидуальных перемещений из одних «ячеек» общественной
структуры в другие. Свидетельств тому немало.
В годину, когда Танская империя, как таковая существуя лишь но-
минально, фактически разваливалась, а равно и в последующие деся-
тилетия политической лоскутности страны, облик эпохи, вопреки ста-
родавним традициям китайской государственности, определяла стихия
военизации. Армейские формирования имелись и у правителей как
крупных, так и небольших государственных образований, возникавших
с распадом империи, и у цзедуши, и у глав провинций, округов, обла-
стей, иной раз и уездов, а то и у «местных воротил» на селе и даже
у монастырей. Подобные формирования нередко являлись силой столь
самостоятельной и грозной, что могли смещать неугодных верховодов
на любой ступени властной пирамиды, вплоть до высших, и выдви-
гать своих избранников26. Равным образом заслуживает внимания как
крайне редкопрецедентный в китайской истории следующий факт: в
управленческих структурах на севере страны в период Пяти династий
и десяти царств гражданские должностные лица составляли суммарно
менее трети [188, с. 22, 25]27. Впрочем, пусть не столь выраженно, анало-
гичный процесс затронул и юг (см., напр. [95, цз. 164, с. 15090; 96, цз. 13,
с. 17132; цз. 62, с. 17446]). Причем пробивались в высшие военные круги
не только, как и прежде, земельные магнаты наподобие Чжу Сюаня
(?-897) и Чжу Цзиня (867-918) [96, цз. 13, с. 17129], но и выходцы из не-
аристократических купеческих семей вроде Лю Иня (874-911). Как бы
то ни было, приоритет военной администрации возрос до такой степени,
что гражданское управление стало, по сути дела, лишь ее продолже-
нием.
В источниках Х-Х1Г вв. довольно часто упоминается, как в пору
«великой смуты» и тотчас после нее наблюдался крах многих аристо-
кратических кланов, генеалогия которых восходила еще к IV-VII, а то
и к более ранним столетиям, как «претерпевали в одночасье падение на
тысячу саженей (чжанов)» одна за другой «именитые фамилии», и, на-
пример, Ван Минцин отнес к их числу, в частности, старинные роды Цуй,
Лу, Ли, Чжэн, Вэй и Ду [5, цз. 2, с. 20]. В отличие от предшествующих
времен, когда, казалось, навсегда утвердился непреложный политиче-
ский, социальный и моральный приоритет родовитой аристократии и
принцип иерархии по родовитости обрел государственную санкцию [188,
с. 30-31], по словам ученого-энциклопедиста Чжэн Цяо (1104-1162), «на-
чиная с [периода] Пяти династий мужей служилых отбирали безотно-
сительно к родословным, а браки заключались независимо от рангов и
330
заслуг фамилий» [68, цз. 25, с. 439]. В общем, указанный отрезок вре-
мени, при всей его относительной непродолжительности, ознаменовался
весьма ощутимым обновлением «верхов» (см. [359]).
Считать столь значительные метаморфозы прямым следствием «ве-
ликой смуты», и только ее, разумеется, неправомерно: подоплека у них
много глубже и шире, а именно — те крутые и масштабные перемены, ка-
кие происходили в жизни китайского общества и государства с середины
VIII в. и стали первоосновой самой «великой смуты». Но и сбрасывать
последнюю со счетов в данном случае тоже было бы ошибочно: опреде-
ленная «лепта» в указанном явлении за нею тоже числится. Да иначе
и не могло быть: слишком сильны и глубоки оказались потрясения,
которые пережила страна под воздействием крестьянской войны, и не
случайно в нормативных историях Танской и Пяти династий отмечено,
например: «в областях и округах сменялись управители», зачастую по-
средством «самопровозглашения», а происходило это «со времени бунта
[Хуан] Чао и [Шан] Жана» [95, цз. 164, с. 15090; 96, цз. 13, с. 17132; цз. 62,
с. 17446]. Еще в пору «великой смуты» произошло заметное обновление
контингента цзедуши и за счет лиц, непосредственно в нее вовлечен-
ных, притом по разные стороны «баррикад». Среди таких выдвиженцев
оказались и те (наподобие, к примеру, Цянь Лю), что особенно отличи-
лись в военно-карательных операциях против воинства Ван Сяньчжи и
Хуан Чао, и, наоборот, выходцы из повстанческих рядов (например, Ли
Ханьчжи и Лю Ханьхун), в разное время переметнувшиеся в противо-
положный стан.
Как бы то ни было, речь идет о социальной мобильности, проявле-
ния которой — не без прямого воздействия крестьянской войны во главе
с Ван Сяньчжи и Хуан Чао— на исходе IX — первой половине X в. за-
метно участились. Причем участились не только в «горизонтальной»
направленности социальных перемещений, когда статус отдельного че-
ловека или группы в сословно-классовой структуре общества изменялся
несущественно, с передвижением лишь на прежнем уровне, но и, что
в рассматриваемом случае особенно примечательно, в направленности
«вертикальной», с перемещениями «вверх» либо «вниз» в системе соци-
альных позиций. Наряду с военизацией рядов правящего класса засви-
детельствовавшая их ощутимую перестройку своего рода «деаристокра-
тизация» индивидов, фамилий и целых кланов из числа «сановитых»,
их схождения с государственно-административной «авансцены» только
что упоминались. Обращает на себя внимание в этой связи и упоми-
нание первой танской нормативной историей о том, как на севере «со
времени бунта [Хуан] Чао и [Шан] Жана» посты генерал-губернаторов
стали зачастую заступать младшие военные чины [95, цз. 164, с. 15090].
Наибольший же интерес в данном контексте представляют действи-
331
тельно участившиеся факты социальных перемещений межсословно-
классовых, восхождения отдельных лиц и групп из «низов» общества
в верхние и даже высшие слои — наподобие упоминавшегося еще в гл. II
случая с Чжан Цюаньи, а тем более, как показано в гл. VI,—с Чжу
Вэнем28. Так в политическую элиту Срединного государства в столь
смутную пору его истории была влита, хотя и малая, толика «свежей
крови», что, как будет показано далее, не могло, пусть временно и огра-
ниченно, не повлиять на социальную политику «верхов».
О том, что факты, когда люди поистине низкого социального проис-
хождения «выплескивались» наверх волнами повстанческих акций «ма-
лого люда», а также военно-феодальных мятежей, и впрямь не были
всего лишь единичными, свидетельствуют и такие примеры.
Основатель царства У (892-919), находившегося в низовье Янцзы
(со столицей в городе Янчжоу, пров. Цзянсу), Ян Синми (852-905), по
словам из «Старой истории Пяти династий», а также «Весен и осеней
Десяти царств», «был потомственным земледельцем», «в детстве осиро-
тел и бедствовал» и «сам говорил, что не позволит себе предать забве-
нию свое прошлое» [71, цз. 1, с. 1а; 96, цз. 134, с. 17895]. Согласно сведе-
ниям тех же источников, равно как и «Новой истории Пяти династий»,
«потомственным земледельцем» являлся и основатель образовавшегося
в пределах современной Фуцзяни, со столицей в Чан лэ (Фучжоу), цар-
ства Минь (909-945) Ван Шэньчжи [43, цз.68, с. 845; 71, цз.90, с. 1а,
46; 96, цз. 134, с. 17900]. По данным частных исторических сочинений, а
также «Новой истории Пяти династий», первый правитель царства Ран-
нее Шу (907-925) Ван Цзянь был «потомственным торговцем лепешка-
ми», в молодости некоторое время работал мясорубом, занимался неле-
гальным сбытом соли, немало побродяжничал, отчего носил прозвище
«бездомная шваль», познал, что такое тюрьма, затем пошел в солдаты,
кстати сказать, участвовал и в боевых операциях против отрядов Ван
Сяньчжи и Шан Цзюньчжана. Вскоре его заприметили при танском
дворе в Южной столице, сам «отец-батюшка» императора Ли Сюаня,
Тянь Линцзы, счел нужным усыновить Ван Цзяня и пристроить в двор-
цовую стражу. Так началось восхождение выходца из «малого люда»
по лестнице социальной иерархии [43, цз. 63, с. 783; 69, цз. 1, с. 96; 109,
цз. 1, с. 1]. Ма Инь, которому обязано своим образованием в границах
нынешней Хунани и на востоке Гуаней, со столицей в Чанша, царство
Чу (896-951), судя по первой нормативной истории Пяти династий, «с
малых лет занимался плотничеством» [96, цз. 133, с. 17885], а основав-
ший на территории теперешней провинции Хубэй, со столицей в Цзинь-
чжоу (Цзянлин), царство Наньпин, или Цзиняань (907-963), Гао Цзисин
(858-928), согласно информации «Новой истории Пяти династий», был
в молодости мальчиком-слугой в доме одного богатого коммерсанта [43,
332
цз. 69, с. 855]. Го Вэй же (904-954), провозгласивший в Кайфэне в 951 г.
династию Поздняя Чжоу — последнюю из пяти династия этого периода,
предшественницу Сун (960-1279), по его собственному признанию, запе-
чатленному во «Всепроницающем зерцале», происходил из среды людей
«бедных и забитых, сполна вкусил бед и страданий», а потому, как он
сам возглашал, «став в один прекрасный день государем, неужто по-
зволю себе... причинять вред простому народу» [93, цз.290, с. 9454].
Если столь нередкими оказались в ту пору случаи, когда люди из
самых что ни на есть «низов» вздымались потоками социальной мо-
бильности аж до самых вершин, то, как нетрудно себе представить, еще
более частыми были факты продвижения «снизу» на менее высокие, не-
жели «заданные» для Сынов Неба, ступени социальной лестницы. Сви-
детельств тому в источниках приведено немало. Например, в царстве
Южное Тан (937-975), во владения которого входили сопредельные ча-
сти нынешних провинций Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Фуцзянь и Гуаней,
со столицей в Цзяннине (пров. Цзянсу), главой областной администра-
ции Цюаньчжоу (пров. Фуцзянь) являлся некий Лю Цунсяо, подобно
только что упомянутому Го Вэю, тоже «родом из бедных и забитых» и
тоже «познал на собственном опыте муки и горести простого народа»; по
свидетельству Ма Лина (? — ок. 1105), сам Лю Цунсяо признался как-
то: «Я по происхождению человек бедный и худородный» [36, цз. 27,
с. 177]. Аналогичные данные приведены во «Всепроницающем зерца-
ле» о главе входившей в состав царства Чу области Таньчжоу (Чанша,
пров. Хунань) Чжоу Синфэне (917- 962) [93, цз. 292, с. 9522].
Или такие еще подтверждения участившихся на исходе IX — в пер-
вые десятилетия X в. случаев, когда выходцы из «малого люда» за-
ступали в государственно-административных структурах места, ранее,
как правило, «отводившиеся» лишь для лиц «высокородных»: шаг-
нули вверх по той социальной лестнице — кое-кто на одну, а иные и
на две-три ступени — те из «разбойников Хуан Чао», которые оказа-
лись в одной «связке» с Чжу Вэнем, когда последний перешел на сто-
рону Танов, в дальнейшем вершил под эгидой чанъаньского двора свою
государственно-политическую карьеру, а затем и сам завладел импера-
торским престолом. Из этой «связки» по меньшей мере 9 человек в
бытность Чжу Вэня Сыном Неба возглавляли генерал-губернаторства
(Гэ Цунчжоу, Дин Хуэй, Сюй Хуайюй, Ху Чжэнь, Ху а Вэньци (862-
937), Чжан Гуйба, Чжан Гуйхоу, Чжан Шэньси и Ши Шуцун), а еще
несколько бывших «разбойников» из той же «связки» (Ван Цяньюй, Ли
Дан, Ли Танбинь, Ли Чунъинь, Хо Цунь, Хуан Вэньцзин, Чжан Гуйбянь
и др.) занимали при династии Поздняя Лян военные либо гражданские
посты пониже. Как подметил Ван Гунъу, среди тех и других насчитыва-
лось немало лиц с «неизвестным происхождением» [525, с. 49-52, 57-59],
333
что, пусть даже не во всех случаях, надо думать, способно сказать само
за себя: должно статься, то были люди «низкородные», «малые».
При всей немалочисленности тогдашних «кадровых перетрясок» ко-
ренных пертрубаций в этих сферах не произошло: основная социальная
среда, откуда комплектовался служилый люд, оставалась прежней29.
И все же, как едва ли не любая сколько-нибудь мощная вспышка соци-
альной мобильности, вызванная к жизни крутыми политическими ка-
таклизмами и не без соучастия рядового люда, и эта, нимало не транс-
формировав характер общественного строя, не породив универсальной
ломки в структуре общества, вместе с тем привела к обновлению правя-
щей верхушки30, к другим переменам внутри господствующего класса,
по-своему укрепила позиции последнего пополнением его рядов одарен-
ными и динамичными выходцами из «низов», а в итоге сыграла тем
самым во многих случаях позитивную роль в жизни страны.
Завязавшиеся в середине VIII в. на севере и затем воцарившиеся
во всем Срединном государстве усобицы, в пламени которых и нашла
окончательно погибель Танекая династия, привели на стыке IX-X в в.
к разъединению страны — более дробному, чем без малого семь столе-
тий назад, в пору Троецарствия (Саньго), а напоминавшему, скорее,
ситуацию периода Южных и Северных династий (Нань Бэй чао), на-
чавшегося почти шестью, а завершившегося тремя с лишним веками
раньше падения Танского дома: единовременно существовали в рамках
отдельных хронологических отрезков с конца IX до предпоследнего де-
сятилетия X в. на территории всего Китая от 6, как при династиях
Поздняя Хань (947-950) и Поздняя Чжоу (951-960), до 8 — при дина-
стии Поздняя Лян (907-923), 10 — при династии Поздняя Тан (923-936)
и даже 12 — при династии Поздняя Цзинь (936-946) государственных
образований. Примечательно вместе с тем, что период Пяти династий и
десяти царств, хотя он, если следовать историческим реалиям, а не тра-
диционной хронологии, продолжался не 53 года, а без малого 90 лет31,
оказался, однако, относительно недолгим — в сравнении с тем же по-
чти трехвековым периодом Южных и Северных династий, да и вообще
со столь характерными для жизни средневековых государств Востока
и Запада затяжными годинами феодальных междоусобиц. Дали о себе
знать факторы и обстоятельства самого разного свойства — от внутри- и
внешнеполитических до социально-экономических и этнодемографиче-
ских; сказался, в частности, «ресурс» централизации имперской власти,
накапливавшийся исподволь с последних столетий до н. э. и ощутимо
обогащенный доктринальными государственно-правовыми наработками
334
и практическим опытом второй половины VI -начала VIII в. Нельзя
не принять в расчет в этом «наборе» и крестьянскую войну 610-624 гг.,
а тем более ту, которую возглавляли Ван Сяньчжи и Хуан Чао, ее место
и роль.
Усобица усобице рознь. Если начиная с середины VIII в. на протя-
жении полутора столетий в политической жизни Китая в общем и целом
доминировала центробежная, разъединительная тенденция, то это вовсе
не значит, будто всецело сошла на нет и не давала так или иначе знать
о себе другая, противоположная тенденция. Последняя, как уже от-
мечалось, с определенного времени—с зачина 880-х годов — стала на-
бирать силу, притом не без прямого воздействия народного движения
874-901 гг., а в период Пяти династий и десяти царств центростреми-
тельная, объединительная тенденция начала мало-помалу брать верх.
Отнюдь не абсолютизируя значение крестьянской войны во главе с Ван
Сяньчжи и Хуан Чао, не сводя лишь к ней всю совокупность факторов,
обусловивших такой поворот, нельзя вместе с тем и недооценивать ее
воздействие.
Преодоление затянувшегося состояния междоусобных коллизий
«верхи» едва ли не большинства государственных образований на тер-
ритории Китая того периода, но по преимуществу — на юге и в центре
страны (т. е. «царств») напрямую связывали с разрешением текущих хо-
зяйственных проблем, которое, в свою очередь, было в немалой степени
сопряжено с намерениями и практическими попытками правителей не
допустить возобновления чего-либо подобного учиненной Ван Сяньчжи
и Хуан Чао «великой смуте». О других аспектах такой сопряженности
речь чуть ниже еще пойдет. Здесь же уместно отметить, что упомяну-
той ориентации придерживалась, например, верхушка одного из самых
крупных среди десяти царств — Южного Тан°2. Его основатель Ли Вянь
(889-943), который, по словам из «Всепроницающего зерцала», сам «ви-
дел, сколь глубоко пагубны для народа войны... и благотворен мир»,
решительно выступал против вооруженных столкновений как в преде-
лах своих владений, так и с другими царствами [93, цз. 282, с. 9221-9222].
И хотя добиваться такой цели оказалось тогда совсем нелегко, в цар-
стве Южное Тан, как писал Ма Лин, «с делами бранными покончили и
отдались делам хлеборобным», так что «свыше 20 лет не ведали люди
на прилегающих к [реке] Хуай[хэ] землях о ратных баталиях» [36, цз. 3,
с. 20]. В результате, по оценкам того же Ма Лина, а также Лу Ю и
«Всепроницающего зерцала», Южное Тан стало одним из самых бога-
тых среди тогдашних центрально- и южнокитайских государственных
образований [32, цз. 7, с. 154; 36, цз. 14, с. 96; 93, цз. 282, с. 9221]. Точно
так же и в царстве-долгожителе У-Юэ (907-978)33 «делам бранным по-
ложили конец», «дали простому люду жить в спокойствии», и «свыше
335
20 лет [он] с радостью предавался своим занятиям» [104, цз. 1, с. 55а].
В результате и это царство даже в столь смутную годину переживало
экономический подъем34. А еще об одном царстве, У (892-937)°5, Лу
Ю писал так: «С той поры, как царство У образовалось, стало [оно]
по сравнению с другими царствами на землях [долин] Янцзы[цзян] и
Хуай[хэ] самым богатым» [32, цз. 15, с. 340]. Во многом сходная ситу-
ация наблюдалась в царствах Позднее Шу (934-965)36 [14, цз. 7, с. 27;
93, цз. 277, с. 9059], Цзиннань (907-963)37 [93, цз. 275, с. 8980], некоторых
других, например Минь, где, помимо всего прочего, ощутимо оживилась
и торговля, причем не только внутренняя, но и внешняя, в частности
«морская — с чужестранными негоциантами» [43, цз.68, с. 846].
Аналогичные явления, пусть менее продолжительные во времени,
наблюдались и на севере страны при первой (Поздняя Лян) и последней
(Поздняя Чжоу) из Пяти династий. И все же не может в данной связи
не привлечь внимание такой факт: если «возраст» ни одной из пяти
династий не превысил 14 (Поздняя Тан)—максимум 17 (Поздняя Лян),
а в случае с Поздней Хань (947 -950) не достиг даже 4 лет, то из южно-
и центральнокитайских царств лишь одно — Раннее Шу — не превзошло
«показатели» только что названных Поздней Лян и Поздней Тан, но
зато «биографии» Позднего Шу, Южного Тан и Минь насчитали около
или чуть свыше трети века, У, Южного Хань (917-971), Чу (896 951) и
Цзиннань— почти либо даже более полувека, а У-Юэ —без малого три
четверти столетия. Иными словами, калейдоскопичность политической
обстановки в пору Пяти династий и десяти царств на поверку оказалась
большей на севере, нежели на юге38.
Территорию к северу от Хуайхэ, где после падения Танского им-
ператорского дома с необыкновенной быстротой сменяли одна другую
5 династий, вооруженные баталии по ходу внутренних усобиц, а также
войн с набиравшими как раз тогда могущество киданями сотрясали на-
много чаще и сильнее, чем южней этой реки, а значит, население царств
страдало от боевых действий гораздо меньше. Здесь меньше гибло лю-
дей на ратных полях, меньше было беглых простолюдинов из числа
местных жителей, вследствие междоусобных разборок «верхов» лишав-
шихся крова и достояния; зато ощутимей становился отток сюда севе-
рян. Здешние власти чаще оказывались в состоянии несколько облег-
чить для своих подданных бремя налогов и повинностей, а не отягощать
его, как то обычно бывает в пору войн, безразлично, внешних или вну-
тренних. Побуждались же ко всему этому «верхи» царств не только
текущими потребностями, но и опасением повторения «великой смуты».
А одним из следствий и результатов такой ситуации являлось усиление в
обществе центростремительных, объединительных импульсов, действие
которых вывело «верхи» в конце второй — начале последней трети X в.
336
на путь централизации власти, увенчанный основанием династии Сун
и объединением ею страны (пусть в ощутимо суженных по сравнению с
периодом Суй-Тан территориальных пределах).
Короче говоря, крестьянская война 874-901 гг. явилась одним из са-
мых значительных факторов, обусловивших перерастание с конца IX в.
объединительной, интеграционной тенденции в жизни Срединного госу-
дарства из подавленной, в своем роде «рецессивной», какой она ока-
залась на протяжении полутора предшествовавших столетий, в главен-
ствующую, доминирующую. Иными словами, крестьянская война под
руководством Ван Сяньчжи и Хуан Чао по-своему способствовала вы-
ходу Китая из состояния политического разъединения и усобиц, воз-
никшего задолго до ее зачина и резко усугубившегося к исходу тре-
тьей четверти IX в. Не без ее воздействия период Пяти династий и де-
сяти царств стал относительно недолговременной фазой в продвижении
страны к возрождению ее политического единства.
В период Пяти династий и десяти царств стало медленно, но
неуклонно сходить на нет могущество генерал-губернаторов —- этих
еще совсем недавно всевластных региональных повелителей, своими
феодально -сепаратистскими устремлениями и действиями подрывавших
позиции центральной власти, лишавших страну политической стабиль-
ности, а тем самым ослаблявших мощь и престиж державы. И перед
лицом «великой смуты» не выдержал институт цзедуши в целом испыта-
ние на надежность и преданность, не оправдал он ожиданий и расчетов
своего создателя — императорского дома Тан в затяжном противобор-
стве с повстанческим лагерем. Когда в стране стали довольно быстро
набирать силу начала политической централизации, институт генерал-
губернаторов как таковой канул в прошлое39.
Военная власть исподволь сосредоточивалась непосредственно в ру-
ках Сынов Неба, а армия численно возрастала, приближаясь к наивыс-
шим за всю предшествующую историю Срединного государства «пока-
зателям» и мало-помалу превосходя ту, что в свое время противостояла
повстанцам Ван Сяньчжи и Хуан Чао. Таким образом «верхи» рас-
считывали в первую очередь поддерживать спокойствие в стране, ис-
ключить для себя участь династии Тан, равно как и Цинь, Хань, Суй.
То действительно был мощный рычаг, посредством которого власти мо-
гли надежно удерживать в повиновении «малый люд» деревни и города.
Прибегали они и к другим — полицейским, административным и прочим
силовым мерам, способным обуздывать недовольство и протест «низов».
Предпринимавшиеся с учетом уроков крестьянской войны 874-901 гг.,
оказывались эти меры по-своему небезуспешными. Во всяком случае,
они давали возможность локализовывать не одну, так другую повстан-
ческую акцию, позволяли, в частности, не допускать распространения
337
восстаний центрально- и южнокитайского населения на север, и, что
еще важней, до минимума сводили вероятность возникновения крупных
восстаний в столичных и сопредельных с ними регионах.
Остроактуальный характер таких мер определялся существенным
своеобразием тогдашней ситуации, когда, с одной стороны, государ-
ственные образования, особенно на севере («династии»), но, пусть в мно-
гократно меньшей степени, и на юге («царства»), сменяли друг друга с
калейдоскопической быстротой40, да и с воцарением Сунской династии
далеко не сразу утвердилась уверенность, что ей суждена-таки долгая
жизнь; с другой же стороны, не одно-два, а целая череда восстаний,
пусть узко локальных, воспоследовала и вскоре по низвержении Танов,
в пору Пяти династий и десяти царств, и затем в самые первые десяти
летия сунского периода [62, с. 715-765; 238, с. 232-285; 282], а тем самым
как бы подогревались опасения повторения «велкой смуты». Услож-
няла и без того трудную тогдашнюю ситуацию нараставшая напряжен-
ность внешнеполитических коллизий, особенно во взаимоотношениях с
киданя'ми.
* *
*
Выйдя из «великой смуты» 874-901 гг. победителем, господствую-
щий класс по-своему стремился и старался ответить на то, что произо-
шло и в ту лихую годину, и накануне ее, когда она назревала. Ответ
этот диктовался необходимостью не только вернуть себе и удержать
былые позиции, столь ощутимо потрясенные народным повстанческим
движением, но и упрочить их, дабы впредь ничего подобного изведать
«верхам» уже не пришлось.
Среди ближайших, непосредственных последствий крестьянской
войны 874-901 гг., позволяющих выявить ее значение в жизни китай-
ского общества и государства, следует отметить и такое: она, сотряс-
шая всю страну и породившая резонанс за пределами Китая, она —
«соучастница» гибели на протяжении трех веков олицетворявшей Сре-
динную империю династии Тан, — несмотря на поражение, понудила
«верхи», притом надолго, считаться с ее уроками и пойти на опреде-
ленные перемены в пользу побежденных. В частности, побудила она
власти сменявших одна другую после низвержения Танов династий на
севере, а также царств на юге и в центре страны изыскивать возмож-
ности и способы действовать в отношении «низов» не только кнутом,
но и пряником. В числе подвигнутых к этому — и недавние выходцы
из повстанческой среды вроде Чжан Цюаньи или Чжу Вэня, и те, кто
«разбойникам» противостоял — наподобие Цянь Лю. А «пряником» та-
ким были, помимо всего прочего, различного рода уступки, на которые
338
«верхи» шли, дабы не допустить чего-либо похожего на учиненное Ван
Сяньчжи и Хуан Чао даже в локальном масштабе, а тем паче в столь
же большом. Примечательны, в частности, намерения и практические
шаги администрации различных династий и царств на протяжении пер-
вых трех четвертей X в. так трансформировать режим государственной
монополии на добычу и сбыт соли, чтобы цены на этот повседневно необ-
ходимый продукт снизились и соляной вопрос перестал бы для «малого
люда» служить притшной и поводом затевать «смуту». В отдельных
случаях допускалась даже, хотя, как правило, очень ненадолго, частная
торговля солью, в Танской империи считавшаяся нелегальной, контра-
бандной и потому весьма строго наказуемой. Тем самым власти стреми-
лись не допустить повторения феномена «соляных удальцов» наподобие
Ван Сяньчжи и Хуан Чао. К тем и другим мерам прибегали, в частно-
сти, «верхи» династий Поздняя Тан, Поздняя Цзинь и Поздняя Чжоу
(см., напр. [70, цз. 26, с. 321]), а также царства Южное Тан [36, цз. 4,
с. 25]. Этой же линии, по сведениям Шэнь Ко, придерживались уже по-
началу, только-только совладав с сумятицей периода Пяти династий и
десяти царств, и власти Северосунекой империи, благо у политически
централизованного государства для таких мер имелось гораздо больше
возможностей [129, цз. 11, с. 431] (см. также [309, с. 117-120]).
По тем же причинам и с теми же целями вводились «верхами» для
сельского трудового люда льготы и послабления в обложении податями
и повинностями. К этим мерам власти прибегали подчас еще на исходе
IX — в самом начале X в. Во всяком случае, у Чжан Цисяня, а также в
первых нормативных историях Танской и Пяти династий имеются на сей
счет сведения касательно Лоянского округа и некоторых прилегавших к
нему районов тогдашней провинции Хэнань в бытность на протяжении
трех десятилетий тамошним главноуправляющим не раз уже упоминав-
шегося Чжан Цюаньи [95, цз. 20(2), с. 14144; 96, цз. 65, с. 17451; 111, цз. 2,
с. 11-12]. Последний, в частности, предписал произвести во вверенных
ему владениях регистрацию безземельных селян и наделить их пахот-
ными участками [96, цз. 60, с. 17437]. И это при том, что Чжан Цюаньи
как-то раз в 898 г., т. е. еще при Танской династии, в одном жарком
и откровенном диалоге бросил собеседнику такую реплику: «Я ныне
подданный Танов, а не разбойника [Хуан] Чао» [96, цз. 60, с. 17437].
В царстве Южное Тан уже его основатель Ли Вянь проводил курс
на умеренность налогов и пошлин, стабилизацию системы натуральных
и трудовых повинностей; специальным эдиктом он запретил практико-
вавшуюся дотоле в царстве работорговлю [25, цз. 10, с. 109-110; 36, цз. 4,
с. 25; цз. 14, с. 96; цз. 22, с. 145; цз. 25, с. 165; 93, цз. 282, с. 9221-9222].
Более того, крестьяне, многие из которых и прежде, а в немень-
шем количестве и на стыке IX-X вв., когда усобица достигла крайней
339
остроты и смела Танов, лишились земли, произволением «верхов» ди-
настий на севере и царств на юге и в центре страны стали обзаводиться
для возделывания пахотными участками из числа оказавшихся бесхоз-
ными, залежными. В различных источниках сохранилось немало по-
добных сведений и о династиях Поздняя Цзинь и Поздняя Чжоу, и
о царствах Южной Тан, У-Юэ и др. [32, цз. 1, с. 14; 36, цз. 14, с. 96;
93, цз.281, с. 9187; 95, цз.20(2), с. 14144; 96, цз. 111, с. 17755; цз. 112,
с. 17763; 104, цз.4, с.4б]. Особо примечательны в этом контексте при-
веденные у Чжан Цисяня наблюдения и суждения о данном явлении
в прилоянской зоне — одном из недавних средоточий казенного и круп-
ного частного землевладения [111, цз. 2, с. 11-12]. В целом указанный
процесс приобрел тогда столь большой размах, что некоторые иссле-
дователи склонны даже констатировать общее ощутимое возрастание
контингента крестьян — собственников земли и его удельного веса в со-
вокупной массе сельчан-хлеборобов (см., напр. [398, с. 198-199]).
При Чжу Вэне на всей подвластной династии Поздняя Лян терри-
тории «поощрялись хлебопашество и шелководство, облегчались налоги
и повинности», и «простой народ послушно вносил налоги», а «до того,
чтобы пускаться в бега, не доходило» [83, цз. 10, с. 86]41. В уже упо-
минавшемся небольшом царстве Минь при его основателе Ван Шэнь-
чжи «подбирали и назначали добропорядочных чиновников... умень-
шили расходы», но зато «облегчили казенные повинности и смягчили
налогообложение», «возвращали находившихся в бегах... возлагали на
чиновников заботу о поощрении хлебопашцев, и все простолюдины пре-
бывали в довольстве», а в результате «на всей территории [Минь] на
протяжении 30 лет царило спокойствие» [42, цз. 190, с. 16779; 96, цз. 134,
с. 17901]. На юГо-западной окраине, в царстве Раннее Шу, тоже «стреми-
лись, чтобы не было ни грабительства, ни беспорядков», «главы округов
и уездные начальники старались установить благоденствие и преуспе-
яние», «издавались декреты, [нацеливавшие] на поощрение хлебопаше-
ства и шелководства», а как следствие — «страна мало-помалу обретала
спокойствие, и народ пребывал в благополучии» [109, цз. 1, с. 1].
Несомненно, упомянутыми мерами как-то решались крайне острые в
тогдашней обстановке, поистине неотложные финансово-экономические
проблемы, стоявшие буквально перед каждой династией и любым цар-
ством. В то же время налицо попытки пресечь, наконец, столь затя-
нувшийся—не на годы и даже не на десятилетия — рост численности
«бродяжничающей черни» — социального слоя, составившего основную
массу участников крестьянской войны 874-901 гг. Именно таким моти-
вом прежде и больше всего руководствовалась верхушка любого из го-
сударственных образований в Китае периода Пяти династий и десяти
царств. Не заботой о беглом простолюдине побуждались они, а со-
340
обряжениями фискально-тяглового свойства, но в еще большей мере —
стремлением не допустить повторения грозных перипетий «великой сму-
ты» конца IX в.
Что весьма существенно, ради «поощрения хлебопашества и шел-
ководства» крестьянам, которым отводились для возделывания залеж-
ные и другие заброшенные земли, предоставлялись — на год, а то и на
три и даже пять лет — льготы и послабления в выполнении натураль-
ных, трудовых и прочих повинностей, вплоть до полного освобождения
от их отбывания. И опять-таки наблюдались подобные явления, пусть
не повсеместно и не без «сбоев», и на севере, и на остальной терри-
тории страны (см., напр. [32, цз. 1, с. 12; 96, цз. 111, с. 17755; цз. 112,
с. 17763; 104, цз. 4, с. 46]). И это несмотря на то, что в условиях разъеди-
нения у каждого, даже крупного, государственного образования периода
Пяти династий и десяти царств возможности для осуществления таких
мер, да еще в течение сколько-то длительного времени, были ограни-
ченны.
Обращает на себя внимание, что мотив умеренного, «справедливо-
го», как обычно оно определяется в источниках, налогообложения зву-
чал в соответствующих актовых материалах того времени весьма часто.
В качестве свидетельства тому можно упомянуть, например, декреты
верховных правителей Поздней Тан (931 г.) [93, цз. 277, с. 9061], Юж-
ного Тан (941 г.) [93, цз.282, с. 9230], Поздней Чжоу (958 г.) [93, цз. 294,
с. 9585, 9587], Раннего Шу [71, цз. 36, с. 36], причем под действие первого
из перечисленных актов, по букве декрета, подпадали «все провинции»,
подвластные династии Поздняя Тан.
К подобным упомянутым и к другим уступкам как мере, на которую
«верхи» шли, понужденные наряда с прочими факторами социальным
протестом «низов», прибегали в Китае и раньше, а еще чаще — позднее,
при Сунской и последующих династиях42. Прибегали и в тех случаях,
когда социальный протест «малого люда» в повстанческой либо смеж-
ных с нею формах носил лишь локальный характер, но был чреват
развертыванием вширь и вглубь. Соответственно и уступки властей,
а равно и «отдача» от них в таких случаях имели не более чем терри-
ториально ограниченный размах. На сей же раз, «пропорционально»
характеру и масштабу явления, каким предстала крестьянская война
во главе с Ван Сяньчжи и Хуан Чао, уступкам «заданы» были «параме-
тры» отнюдь не узкоместные; по крайней мере, прокламировались они
широкими по территориальному охвату, а посему их последствия и зна-
чение тоже не свелись к локальным. Иными словами, налицо ситуация,
когда количество действительно переходило в качество.
Разумеется, нет оснований преувеличивать масштабы, глубину и зна-
чение упомянутых уступок властей деревенскому «малому люду». И
341
не потому даже, что речь идет, строго говоря, не о льготах и посла-
блениях как таковых, а о своего рода возврате крестьянству — притом
далеко не в полном объеме — именно ему, по определению, и принадле-
жащего искони — земли для возделывания во благо всех живущих; так
это представлялось самому крестьянству. Необоснованны какие бы то
ни было преувеличения в оценке степени и значения рассматриваемых
уступок и потому еще, что предоставление их либо не стало де-юре дей-
ствительно повсеместным и раз навсегда установленным (нередко они
со временем вовсе сходили на нет [429, с. 29]), либо на местах произво-
лением тамошних «хозяев жизни» де-факто, в нарушение официально
декларированных мер, не осуществлялось; мало того, указы и постано-
вления об уступках селянам-хлеборобам могли «перекрываться» проти-
воположными практическими действиями таких «хозяев жизни»: ведь
последние далеко не обязательно считались с предписаниями властей,
а как раз наоборот, норовили в отместку усиливать разного рода произ-
вол и притеснения. Да и верховные главы тогдашних династий и царств
(чаще первых), тоже, чтобы уже тогда хоть сколько-то восполнить по-
средством льгот и послаблений «малому люду» упущенное, не прочь
были временами напомнить о себе налоговыми нововведениями наподо-
бие сборов за пользование мостами, за земледельческий инвентарь, за
изготовление бычьей кожи и др. (см., напр. [398, с. 202, 210]). Словом,
не случайно, как сказано у Ма Лина, в царстве Южное Тан со време-
нем «стал простой народ пребывать в страданиях» [36, цз. 22, с. 150], а
по сведениям из книги У Жэньчэня «Весны и осени Десяти царств»,
познал подобное и «малый люд» царства Чу [71, цз. 72, с. 7а], и отнюдь
не единичными являлись факты, когда, согласно сообщению «Старой
истории Пяти династий», даже в придворных кругах и самим Сынам
Неба становилось известно, что «простой народ... жалуется на неспра-
ведливости с землей», а равно и в «поземельном налогообложении» [96,
цз. 46, с. 17356]. В результате то тут, то там вспыхивали в пору Пяти
династий и десяти царств крестьянские восстания, и пытался сельский
«малый люд» выразить свой протест по поводу таких несправедливостей
и другими средствами [62, с. 715-765; 257].
Спору нет, уступки, которые крестьянству удавалось вырвать у вла-
стей предержащих, — прямое, осязаемое свидетельство определенного
корректирующего воздействия борьбы деревенского трудового люда на
политику правящего класса. Тем не менее проблема места, роли и зна-
чения крестьянской войны 874-901 гг., да и восстаний, ее предваривших
и вскоре по ее окончании, в период Пяти династий и десяти царств,
воспоследовавших, этим отнюдь не исчерпывается. Тем более, что у
политики уступок эффект обычно двойственный. Право же, «верхи»
в Китае недаром сплошь да рядом прибегали к такой политике. Из
342
собственного длительного опыта они уяснили, что уступками можно до-
стигать не только ближайших целей — отсрочить либо даже предотвра-
тить взрыв социальных столкновений, а если этого добиться не удава-
лось,— «замирить разбойников», но и куда более широких, долговре-
менных. Так, провозглашавшиеся обычно от имени венценосных вла-
стителей соответствующих государственных образований уступки под-
питывали наивно-монархические предрассудки, столь свойственные со-
циальной психологии крестьянства, закрепляли его иллюзорные пред-
ставления о существовании «благохотящего Сына Неба». Тем самым
«верхи» по-своему умело и небезуспешно для себя паразитировали на
«царистских» умонастроениях «малого люда», замутняли его и без того
неясное, сбивчивое общественное сознание, и в результате ослаблялся
потенциал народного социального протеста, резко сужались возможно-
сти для его полного раскрытия. Но одновременно в уступках, которые
удавалось выбить у властей, да еще, как на сей раз, в довольно-таки
широких территориальных пределах, крестьяне находили подтвержде-
ние тому, что своим активным поведением, повстанческими и иными
акциями социального протеста они могут извлекать для себя опреде-
ленный выигрыш, пусть временный, что у них есть сила и способ по-
нуждать «верхи» идти на удовлетворение хотя бы минимальных требо-
ваний «низов». Такое представление отстаивалось в памяти крестьян,
фиксировалось в их коллективном сознании и передавалось из поколе-
ния в поколение, помогая сохранять убежденность в небессмысленности,
в реальной оправданности восстаний и других средств давления «снизу»
на «верхи». Помимо всего прочего, это помогало крестьянам преодоле-
вать страх, нерешительность и колебания, перед тем как вступить на
повстанческую стезю и, значит, рискнуть жизнью собственной, а также
родных и близких.
Как бы то ни было, правящий класс и его верхушка в своей поли-
тике (не только экономической) не могли не брать в расчет интересы
и требования крестьянства, его борьбы. Это давало о себе знать даже
под воздействием восстаний или же каких-либо иных массовых проявле-
ний активного социального протеста локального уровня, чему история
Китая не только в древности, но и в средние века знает множество при-
меров. Но особенно ощутимо сказывалось это каждый раз, когда соци-
альный протест «низов» приобретал характер и масштабы крестьянских
войн, не исключая ту, что имела место в 874-901 гг.
Грозные призраки Ван Сяньчжи и Хуан Чао, возглавленной ими кре-
стьянской войны долго, отнюдь не только вскорости по завершении «ве-
ликой смуты» и в годину Пяти династий и десяти царств, но и после объ-
единения страны династией Сун, неотступно стояли в глазах «верхов»
во всю свою исполинскую мощь. Стояли как вселяющее ужас напоми-
343
нание и предостережение не допустить возобновления или повторения
чего-либо подобного.
Давало это знать о себе в самых разных проявлениях, не исключая,
в частности, официальной ориентации и практических мер сунских вла-
стей в вопросе о конкурсных экзаменах для отбора н^ чиновничьи долж-
ности. Например, ученый Ван Юн по сему поводу напоминал, как много
было «в конце [царствования династии] Тан... тех, кому не удалось осу-
ществить [свои] чаяния стать преуспевшими в учености (цзиньши)» и в
столь большой стране «всего лишь 10-20 человек в год достигали [этой]
степени». Назвал Ван Юн в числе неудачников на этой стезе и Ван Сянь-
чжи, по чьей — наряду с Хуан Чао — «злой воле» погибла Тан; и вот,
чтобы подобное не случилось и с Сун, «царствующая династия широко
открыла двери экзаменационного отбора, дабы каждый [мог] задаться
целью реализовать [свои] надежды, а не позволял себе, впав в отчаяние,
предаваться татьбе и крамоле» [8, цз. 1, с. 1]. Сунские власти шли даже
на то, чтобы монаршей милостью удостаивать высшей «ученой степени»
цзиньши отвергнутых кандидатов из неслужилых семей43. Подоплека
таких шагов секретом для современников Ван Юна не была: тем са-
мым давалось понять, что новой «великой смуты» Суны не допустят
[188, с. 37-38], и упоминание в данном контексте у Ван Юна имени Ван
Сяньчжи ничуть не случайно.
* *
*
Настроения беспокойства и страха, а подчас и паники при упоми-
нании этого имени, а еще чаще — Хуан Чао выражали люди из разных
прослоек и групп господствующего класса, различного профессиональ-
ного статуса, из различных, зачастую противоборствовавших, политиче-
ских группировок. Выражали: каждый на свой лад, своими средствами.
Эти чувства, порожденные при одном лишь напоминании о Хуан Чао
и чем бы то ни было с ним связанном, красноречиво переданы, напри-
мер, в стихотворении сунского литератора, ученого, высокопоставлен-
ного чиновника Ян Ваньли (1127-1206) «Минуя пороги Хуан Чао» [137,
цз. 18, с. 106-11а]. Полутора столетиями раньше другой сунский пито-
мец муз Ся Сун (985-1051) в одном из стихов, взывая непосредственно к
верховным властелинам Срединного государства, напоминал: «Как ни
старался Танский [дом] Ли не повторить участь [династии] Хань, [ведо-
мые Хуан] Чао разбойники превзошли [деяния] Желтых повязок», и в
концовке своего творения повторил это напоминание [56, цз.31, с. 126].
Примеры такого рода поэтических откликов из XI в. и ближайших за
ним столетий на учиненную Ван Сяньчжи и Хуан Чао «великую смуту»
44
приведенными не ограничиваются .
344
Но еще чаще звучали подобные мотивы в разнообразной документа-
ции и прочих официальных материалах. Так, согласно сведениям Сыма
Гуана, сунский сановник и ученый Сунь Ши (962-1033) в ходе развер-
нувшейся при императорском дворе дискуссии по актуальным вопро-
сам текущей политической жизни не без укора Сыну Неба Чжао Хэну
(Чжэнь-цзун, 968-1022, царствовал с 997 г.) предостерегал последнего,
напоминая о «бунтах» Лю Вана и Сян Юя (232-202 гг. до н.э.) против
династии Цинь (221-207 гг. до н.э.), а также о «великой смуте» Ван
Сяньчжи и Хуан Чао: «Некогда, при Цинь, повинностей было свыше
всякой меры, и оттого Лю [Бан] и Сян [Юй] восстали вместе с трудообя-
занными. И при Тан простому люду на сострадали, отчего Хуан Чао
воспользовался тем, что год за годом случались недороды. Ныне Вы,
государь, склонны вершить дела благие и ведете счет податям. И тогда
всенепременно минуют Поднебесную Лю [Баны], Сян [Юи] и Хуан Чао»
[54, цз. 6, с. 59]. Младший современник Сунь Ши, известный своими по-
пытками экономических, административных и военных преобразований,
Ван Аньши (1021-1086) считал напоминания об опасности новых «смут»
одним из самых сильных доводов в пользу требований о необходимо-
сти реформ и, например, в адресованном преемнику Чжао Хэна на сун-
ском престоле Чжао Шоуи (Жэнь-цзун, 1010-1063, царствовал с 1022 г.)
«Пространном послании императору»43 особо подчеркивал свое стре-
мление, «чтобы Его Величество государь принял в расчет, почему поги-
бли в смутах [династии] Хань и Тан»: та и другая нашли конец в пла-
мени «мятежей», поднятых соответственно Чжан Цзюэ (7-184) — одним
из главных предводителей восстания «Желтых повязок», явившегося
стержневым звеном крестьянской войны 184-215 гг., и Хуан Чао. «Вот
отчего пали Хань и Тан, вот где источник их трагедии»,—заключил
по сему поводу Ван Аньши [2, цз.39, с. 420, 421]. И таких суждений
дошло до нас в источниках того и более позднего времени немало. Са-
мими же фактами подобных высказываний-напоминаний волей-неволей
подчеркивалась значимость этого рода событий и явлений в прошлом
Срединного государства.
Как видно, и прямые, и опосредованные последствия крестьянской
войны 874-901 гг., отзвуки нанесенных ею ударов по «верхам» ощуща-
лись очень долго — не годы и даже не десятилетия. Налицо одно из на-
глядных свидетельств масштабности и мощи возглавленного Ван Сянь-
чжи и Хуан Чао народного повстанческого движения. Но сколь бы ни
были сами по себе значимы такие последствия и отзвуки, ими отнюдь
не исчерпывается значение данного явления китайской истории.
Крестьянская война 874-901 гг.—важная и потому приметная веха
на длинном и многотрудном пути, пройденном китайским народом в
борьбе против эксплуатации и угнетения, за социальную справедливость
345
и благоденствие. Пути действительно тернистом и долгом, борьбе пои-
стине тяжкой и самоотверженной, дававшейся простому люду Средин-
ного государства очень дорогой ценой, чему «великая смута» — яркое и
веское подтверждение. Но тем цепче, глубже и прочней оседали в па-
мяти народной уроки и опыт этого пути с их как положительными, так
и отрицательными сторонами. Традиции этой борьбы самыми различ-
ными способами, включая далеко не в последнюю очередь и фольклор,
передавались из поколения в поколение, становясь важной и неотъемле-
мой составляющей боевого арсенала «низов».
От крестьянской войны, во главе которой стояли Ван Сяньчжи и
Хуан Чао, перекидывался незримый мостик к восстаниям X—XIII вв.,
а через них-—к широкому повстанческому движению 1351-1368 гг. и
далее к следующим генерациям и свершениям борцов за благоустроение
и преуспеяние жизни трудового народа. Как звено этой цепи — при всех
его «плюсах» и «минусах» — «великая смута» 874-901 гг. послужила
для сельских и городских «низов» Китая своего рода школой воспи-
тания в борьбе, обретения навыков совместных действий, объединения
воли и усилий значительных масс людей из разных прослоек «простона-
родья», а также иноэтнических общностей, взаимодействия с выходцами
из других социальных слоев и групп. И не случайно имена предводи-
телей крестьянской войны 874-901 гг. всякий раз призывно звучали в
устах зачинателей и вожаков то одной, то другой из многочисленных
крупных акций социального протеста общественных низов Срединного
государства.
Примечания
Глава III
JB «Старой истории Тан» [95, цз. 19(2), с. 14115] и «Всепроницающем зер-
цале» [93, цз.253, с.8199] информация на сей счет представлена под 2-м ме-
сяцем 5 г. Цянь-фу, что в переводе на современный календарь соответствует
8 марта —6 апреля 878 г.
2 По сведениям Чжан Дуаньи, первое стихотворение о хризантеме Хуан
Чао сочинил будто бы еще в 5-летнем возрасте [107, цз.З, с. 55-56].
3 Девятый месяц по старинному лунно-солнечному календарю принято в
Китае называть еще месяцем хризантем, поскольку именно тогда обычно рас-
пускается этот цветок.
4 Имеется в виду, что под ударами восстания Краснобровых и его «спут-
ников» пал в 23 г. режим Ван Мана (45 г. до н.э. — 23 г. н.э.), а вожаки
восстания Желтых повязок исповедовали идею торжества «Желтого Неба»,
призванного символизировать социальную справедливость и поравнение, вза-
мен олицетворенного династией Хань «Синего Неба».
5 Хори Тосикадзу высказал предположение, будто Хуан Чао и впрямь до-
бивался тогда назначения на должность при чанъаньском дворе [493, с. 61],
тогда как некоторые историки КНР допускают, что этот эпизод был инспири-
рован самими танскими «верхами» (детальный критический разбор подобных
гипотез см. [381; 387, с. 61 67; 389; 424, с. 119-120; 451; 457; 469]).
6Овладение Хунчжоу дружиной Сюй Танъина датируется в источниках
неодинаково, с расхождением ни много ни мало в полтора года. В частности, в
таких книгах, как «Новая история Тан», «Всепроницающее зерцало» и «О дея-
ниях по усмирению [Хуан] Чао», вступление восставших в этот областной город
отнесено к марту — апрелю 878 г. [39, с. 2; 42, цз. 9, с. 15491; цз. 225(3), с. 17028;
93, цз.250, с. 8197], тогда как в «Жизнеописании Хуан Чао» из «Старой исто-
рии Тан» — к октябрю—ноябрю 876 г. [95, цз. 200(2), с. 15407]. Впрочем, в
другом разделе «Старой истории Тан» фигурирует первая дата [95, цз. 19(2),
с. 14115], и наличие в одном и том же источнике, притом самом раннем среди
перечисленных, обеих версий делает еще более необходимым внести ясность в
данный вопрос. Позволяет сделать это свидетельство бесспорно аутентичной
инскрипции на каменном надгробье танского чиновника Ши Хунли (840-877),
выполненной в июне 880 г., а говорит сие свидетельство в пользу первой вер-
сии (см. [252, с. 206-207; 458, с. 103-104]). Рассматриваемый случай — одно из
наглядных подтверждений высокой значимости эпиграфических материалов
по истории крестьянской войны в Китае 874-901 гг.
7Строго говоря, в источниках того и последующего времени словосочетание
«великая смута» (да луань) зачастую фигурирует в значении, охватывающем
самые разные явления и события последней четверти IX — первых лет X в.,
347
включая всевозможные разборки в танских «верхах», воен но-феодальные мя-
тежи, столкновения внутри страны на межэтнической почве и проч. Однако
самой главной составляющей всего этого «набора» предстает все же крестьян-
ская война под предводительством Ван Сяньчжи и Хуан Чао с ее воздействием
и последствиями для внутренней жизни Танского Китая и его взаимоотноше-
ний с внешним миром. Поэтому, как и ранее, здесь и далее данная лексема упо-
требляется в качестве своего рода синонима дефиниции «крестьянская война
874-901 гг.».
8 Во «Всепроницающем зерцале» данная акция датирована полугодом позд-
нее [93, цз.253, с. 8189].
9 Юнь — одно из восходящих к глубокой древности обозначений территории
на западе нынешнего Шаньдуна.
10Шаньнань— одна из провинций Танской империи, охватывавшая терри-
торию современной Шаньси южнее хребта Циньлин, восточную оконечность
Сычуани (северней Янцзы), части Хэбэя (южней хребта Бэйлин) и Хубэя
(северней Янцзы и западней Ханьшуй). Административным центром этой
провинции был Сянчжоу (Сянъян, пров. Хубэй). Строго говоря, к описывае-
мому времени Шаньнань была поделена на восточную и западную половины—
Шаньнаньдун и Шаньнаньси.
11 Имеется в виду территория восточней горного перевала Ханьгугуань (на
южной оконечности нынешней провинции Шаньси), соответствующая совре-
менным Хэнани и Шаньдуну.
12 Наиболее важную роль в производстве зерна и другого продовольствия
стали играть тогда районы на юге теперешних провинций Аньхой и Цзянсу, но
особенно провинция Чжэцзян, только восточная часть которой, по выражению
современников, обеспечивала «средствами существования половину Поднебес-
ной» [12, цз.408, с. 2071; 101, цз. 748, с. 186-19а].
13«Основные записи» обеих танских нормативных историй сообщают (хотя
и с разной датировкой), будто восставшим удалось тогда овладеть администра-
тивным центром области Ханчжоу [42, цз.9, с. 15492; 95, цз. 19(2), с. 14117].
Однако, как, отталкиваясь от сведений частных сочинений Цянь Яня, Гэ Ли,
некоторых других авторов IX и ближайших за ним столетий, показали Ку-
вабара Сицудзо, Хань Гопань и Ху Жулэй, повстанцы Хуан Чао в действи-
тельности просочились осенью 878 г. в пределы этой области, но, убедившись,
что местная администрация основательно подготовилась к отражению набегов
«разбойников», город Ханчжоу обошли стороной [318, с. 54-56; 393, с. 125-126;
398, с. 106]. Иного мнения придерживаются Фан Цзилю [387, с. 83-87] и Юй
Чжаопэн [463, с. 33, 112].
14В другой транскрипции — Цой Чхи Вон, а в китайской—Цуй Чжиюань.
15 См. [508]. Чхве Чхи Вону, его жизненному пути и творчеству посвятили
несколько научных публикаций Л. В. Жданова и М. Н. Пак.
16Тутуани могли создаваться также для противодействия феодальным мя-
тежникам либо, наоборот, войскам центральных и местных властей и, наконец,
для помощи регулярным армиям в отражении внешних вторжений. Словом,
являли они собой воистину детище столь многосложного, смутного времени.
17 Ба— стародавнее обозначение восточной, а Шу — западной Сычуани.
18 От названия протекающей в нынешней провинции Фуцзянь реки и на-
именования обитавшего там в древности племенного союза минь.
348
19Подробнее о тогдашней и последующей вспышках противоборства этих
политических группировок по вопросам, связанным с «великой смутой», см.,
например [402; 403; 404].
20Проложенный войском Хуан Чао на исходе 878 г. маршрут через горный
кряж Сяньсялин не раз впоследствии использовали народные повстанцы (во
второй — третьей четвертях XII в., в середине XIV и XV в., в конце XVII и на
рубеже XIX-XX вв.).
21 Автор данной монографии привлек и использовал соответствующие со-
чинения арабских авторов в переводе на французский и английский языки
[146; 147; 151-153].
22Другим источником информации о Китае для Абу Зайда служили рас-
сказы некоего купца-путешественника Сулеймана, о котором нет никаких дан-
ных, кроме того, что он ездил в Индию и Китай и что его повествования от-
носятся приблизительно к 851 г., а следовательно, о «бунте» Ван Сяньчжи и
Хуан Чао, вспыхнувшем четверть века спустя, Сулейман поведать не мог.
23 Подробный разбор этого и других, более частного характера доводов Ку-
вабара Сицудзо см. [393, с. 127-129; 493, с. 90-94].
24 Вескую аргументацию на сей счет приводили еще Исибаси Горо, П. Пел-
лио (1878-1945), Кувабара Сицудзо и др. [318, с. 16-20; 471, с. 45-51; 519, с. 402,
410].
25От наименования города как резиденции военного наместника (Гуан-
чжоу дуду фу) происходит его редуцированное обозначение Гуанфу [95, цз.41,
с. 14366], которым — в форме Канфу или Канку — широко пользовались араб-
ские, персидские и другие иностранные купцы, путешественники, литераторы
и ученые [147, с. 112; 516, с. 275].
26По размерам территории (490 тыс. кв. км) Линнань уступала (правда,
значительно) только провинции Цзяннань (735,5 тыс. кв. км) [410, с. 18]. Впро-
чем, к рассматриваемому в данном случае времени Линнань была разделена
на две половины— восточную (Линнаньдун) и западную (Линнаньси).
27 По плотности населения Линнань занимала одно из самых последних
мест среди провинций Танской империи [410, с. 18].
28Численностью жителей Гуанчжоу не выделялся среди тогдашних китай-
ских городов. В Танской империи насчитывалось по меньшей мере 25 городов
с населением свыше 500 тыс. человек [272, с. 366, 369].
29Наньхай — другое наименование Гуанчжоу и его округи, получившее хо-
ждение с конца VI— начала VII в.
30 Для обозначения главного города Танской империи служило наименова-
ние Махачина (Великий Китай).
31 Ал-Масуди [151, с.303] и Ибн ал-Асир [147, с. 116] называют в этом пе-
речне вслед за мусульманами христиан, а не иудаистов. Возможно, что данное
отклонение обусловливалось изменениями в отношении халифатских властей
и арабских историков-мусульман к христианству и иудаизму.
32Подробней о мусульманах, несторианцах, зороастрийцах, иудаистах и
манихеях в Гуанчжоу IX в. см. [241].
33Имеются в виду зороастрийцы, так как, по мнению ряда исследователей,
зороастризм генетически связан с жреческой кастой магов. Иногда во фран-
цузских и английских переводах из сочинений Абу Зайда и ал-Масуди вместо
слова «маги» фигурирует «парсы» (см., напр. [524, с. 52]).
349
34 Западным краем (Сиюй) уже на рубеже старой и новой эры в Средин-
ном государстве называли все земли, расположенные западней его владений и
включавшие в себя запад нынешней китайской территории, а также Среднюю
и Центральную Азию. Термином же «[страны] Южных морей» (Наньхай) в
китайских источниках, начиная с раннесредневековой поры, обозначаются го-
сударства Юго-Восточной и Южной Азии.
35Многочисленные подтверждения тому см. в статье Накамура Кусиро
[482, с. 351-352, 355-356, 362].
36 Ряд вопросов об отношении крестьянства к городу на материалах китай-
ской истории и современности поставлен Г. Ф. Салтыковым (1939-1989) [233;
267, с. 85-92].
37О наместничестве Аньнань того времени см. [217, с. 55-70].
38Как отмечал Фань Сюнь, совсем скоро «современники стали порицать
[Лу] Си» за занятую им тогда бескомпромиссную позицию. Два с половиной
века спустя Фань Сюнь солидаризировался с такого рода обвинениями, по-
скольку считал, что удовлетворение выдвинутого Хуан Чао требования, воз-
можно, позволило бы предотвратить дальнейшее распространение «великой
смуты» вширь [74, цз. 15, с. 150].
39 По сведениям Фань Сюня, через полтора года, когда повстанцы вплот-
ную приблизились к столичной зоне, при императорском дворе, спохватив-
шись, решили-таки предоставить Хуан Чао должность тяньпинского генерал-
губернатора, и вышел соответствующий рескрипт Ли Сюаня [74, цз. 15, с. 150],
но теперь главный руководитель восставших никоим образом не склонен был
воспользоваться такой «милостью».
40Имеются в виду труды Кувабара Сицудзо, Исибаси Горо, Э. Шефера и
других ученых из разных стран.
41 См., напр. [507, с. 74, 83-85, 150, 244, 287].
42Гуаннань — принятое в X в., при жизни Лу Чжэня, обозначение терри-
тории, входившей в танскую провинцию Линнань.
43Репрезентативная сводка сохранившихся доныне касательно этих собы-
тий данных из только что упомянутых и некоторых других источников пред-
ставлена в статьях Го Цзайчжуна и Хуан Мингуана [305; 306], на которых и
базируется предлагаемое здесь читателю изложение событий повстанческой
борьбы в области Гуйчжоу на исходе осени 879 г.
44Общим названием «мань» обычно обозначалось тогда неханьское насе-
ление юга Танской империи, являвшее собой между тем весьма неоднородную
этническую массу, которая включала в себя, в частности, предков современ-
ных мяо, яо и чжуан.
45В составленных впервые на исходе начальной трети XVI в. и — еще в од-
ной версии — полтора столетия спустя «Сводных описаниях Гуаней» («Гуаней
тун чжи»), равно как в увидевшем свет на рубеже XVII-XVII1 вв. «Описании
префектуры Гуйлинь» («Гуйлинь фу чжи») и, наконец, в опубликованном в
начале XIX в. «Описании уезда Линьгуй» («Линьгуй сянь чжи»), а также в
«Своде записей о Гуаней» («Юэси цун цзай»), «сидунские мань» обозначены
этнонимом «яо». Выверив касающиеся этнической принадлежности «сидун-
ских мань» сведения обеих танских нормативных историй, сочинений Хань
Юя, Лю Цзунъюаня, Лю Юйси (772-842), Фань Чэнда (1120-1193) и Чжоу
Цюйфэя (? — ок. 1178), а равно упоминавшихся историко-географических опи-
саний, составленных в XVII-XVIII вв., ученые КНР Го Цзайчжун и Хуан Мин-
350
гуан пришли к заключению, что речь в данном случае может идти о предках
чжуан, а не яо [306].
46 В переводе на современное летосчисление соответствует 19 октября —
17 ноября 879 г.
47Понятие «великое деяние» (да е) в китайской традиционной политиче-
ской теории и официальном историописании означало провозглашение лицом,
преисполненным «благодати» (дэ) и удостоенным «мандата Неба», своей ди-
настии, которая призвана владычествовать в Срединном государстве.
48Впрочем, возможно еще и такое объяснение отмеченного феномена: из-
вестные сейчас фольклорные материалы о крестьянской войне 874-901 гг.—
преимущественно северокитайского происхождения, и именно поэтому собы-
тия, происшедшие тогда на юге, не нашли в них отражения.
Глава IV
Позднее Лю Ханьхун вновь принял сторону танских властей и дослу-
жился до одного из высших постов в администрации Чжэду некого генерал-
губернаторства, а в самом начале 880-х годов угодил в число фаворитов Ли
Сюаня и был назначен чжэдунеким цзедуши. Кончил свой путь он в 886 г. От
рук таких же, как он, политических авантюристов — уже упоминавшихся Дун
Чана и Цянь Лю [42, цз. 190, с. 16778].
2Скорее всего, значительная часть изложенных только что событий, каса-
ющихся повстанческой группировки Лу Цзинжэня, пришлась не на данный,
кульминационный, а на заключительный этап крестьянской войны. Однако
достаточно определенная хронологическая атрибуция этих событий в доступ-
ных сейчас источниках отсутствует, а следовательно, нет возможности уве-
ренно «отмежевать» происшедшее на стыке Хунани и Гуандуна в эпилоге «ве-
ликой смуты» от имевшего там место в пору ее апогея.
3 Me жду тем в весьма обширной литературе о крестьянской войне под руко-
водством Ван Сяньчжи и Хуан Чао события, имевшие место на стыке Хунани
и Гуандуна, а также в Гуаней в конце 879 — начале 880 г., остались крайне
слабо освещенными: им посвящены буквально считанные единицы сообщений
и заметок [255; 305; 306; 464; 484] да отдельные упоминания в работах бо-
лее широкого содержания, написанных Ли Яньгуаном, Хань Гопанем и Чжугэ
Цзи.
4Относительно времени создания этих петроглифических панно и отобра-
женных на них сюжетов высказываются и другие мнения [180, с. 260-261; 401,
с. 61-62].
5Существуют и другие версии касательно времени и места захвата Цуй Цю
повстанцами в плен [387, с. 87-89].
6К слову сказать, в источниках сей факт не остался без внимания, помимо
всего прочего, потому, что речь идет об архиве, к созданию которого 60 годами
раньше имел прямую причастность знаменитый поэт Во Цзюйи, служивший
тогда областным начальником Ханчжоу. Об этом поведал Ван Дан (ок. 1050 —
ок. 1106) [3, цз.2, с. 43-44], а с его слов—на исходе третьей четверти XII в.
составители историко-географического описания Ханчжоу [57, цз.45, с. 136].
351
Мотивы данного «злодеяния разбойников» в источниках не раскрываются, но
нельзя не отметить, что о нем сообщается наряду с захватом восставшими
хуанчжоуской казны, расправой над тамошним чиновничеством и т.п.
7 У и Юз — наименования, с древности закрепившиеся соответственно за
территорией нынешних провинций Цзянсу и Чжэцзян.
8 Вполне возможно, что фамилия этого повстанческого предводителя в дан-
ном сообщении «Всепроницающего зерцала» искажена, а имеется в виду Ли
Чжунба — один из первых сподвижников Ван Сяньчжи [463, с. 116].
9 Разбор показаний различных источников конца 1X-XI в. по сему поводу
см. [437].
10 Представление о том, сколь разительны расхождения в показаниях ис-
точников касательно количественного состава главного повстанческого войска
в это время и как в угоду тем или иным эмпирическим обстоятельствам участ-
ники событий манипулировали такими сведениями, может дать следующий
пример: Гао Пянь в одном докладе трону оперировал цифрой «свыше 600 ты-
сяч», а в другом — в 30(!) раз меньшей (всего лишь 20 тыс.) (подробно об этом
см. [387, с. 123-125]).
11 Округ У (Уцзюнь) — одно из обозначений, с древности закрепившихся за
Сучжоу й окрестной территорией. К последней в IX в. прилегала с северо-
запада область Чанчжоу, в состав которой входил тот самый уезд Пилин, что
у другого сунского автора, Чэнь Чжэньсуня, фигурирует при локализации
рассматриваемого здесь эпизода из жизни Пи Жисю [114, цз. 16, с. 458]. Рас-
хождение в географической атрибуции у Чэнь Чжэньсуня и Цзи Югуна для
данного случая практически ничтожно.
12В данной связи нельзя не упомянуть, например, что Пи Жисю пытался
(правда, безуспешно) привлечь на сторону повстанцев тоже видного литера-
тора Лу Гуймэна (? — ок.881), с которым его связывали узы столь тесной
личной и творческой дружбы, что современники недаром величали этих лю-
бимцев муз, как побратимов, фамильным «двучленом» Пи — Лу. Другое дело,
что, согласно сведениям некоторых авторов X—XIII вв., с течением времени на-
строй Пи Жисю в отношении повстанцев и их вожаков стал меняться, в окру-
жении Хуан Чао это не осталось незамеченным, и в 883 г. он произволением
верховного предводителя «разбойников» почил вечным сном [64, цз.8, с. 144;
66, пз.64, с. 533; 103, цз.4, с. 34; 114, цз. 16, с. 458]. Подробней об этом см. в
следующей главе.
13 Множественность такого рода сюжетов и мотивов в творчестве Пи Жисю
побудила некоторых синологов высказать предположение, что писатель пере-
шел под стяги Хуан Чао все-таки добровольно, а не вынужденно (см., напр.
[440, с. 153]). В любом случае примечательно, что в народном историческом
романе «Пинхуа по истории Пяти династий», в фабулу которого ингредиен-
том вошло повстанческое движение под руководством Ван Сяньчжи и Хуан
Чао, наряду с выдержками из стихов Бо Цзюйи, Ван Вэя, Ду Фу, Ли Бо и
других поэтов VIII-XI вв., приводятся цитаты и из творений Пи Жисю [141,
с. 11-12].
14 Казалось бы, дата, когда главную столицу страны покинул, пусть даже
вынужденно, императорский двор, а сам город перешел в руки совершенно
других сил и лиц, не может в источниках, тем паче официальных, не реги-
стрироваться надежно и точно, а какой-либо разнобой по сему поводу в них
исключается. В действительности все обстоит, однако, совсем иначе. Налицо
352
одно из самых красноречивых свидетельств того, как китайское историопи-
сание с его еще в древности особо повышенным вниманием к фиксации хро-
нологических координат событий и явлений способно тем не менее допускать
«сбои» даже в случаях подобного рода. Так, в «Старой истории Тан» по мень-
шей мере дважды (включая «Жизнеописание Хуан Чао») бегство Ли Сюаня
из Чанъани и вступление в Западную столицу во главе повстанческих дружин
Хуан Чао датированы двумя днями раньше, т. е. 6 января 881 г. [95, цз. 178,
с. 15193; цз.200(2), с. 15408], хотя в «Основных записях» — точным числом —
8 января [95, цз. 19(2), с. 14117] (подробнее см. [387, с. 132-135]).
15 В «Новой истории Тан» упоминаются «несколько сотен тысяч всадни-
ков» [42, цз. 225(3), с. 17029] — цифра, по всей вероятности, завышенная.
16Данное сообщение, уместно заметить, представляет особый интерес, по-
скольку сюжет «повстанцы в Лояне» оказался вообще почти обойденным ис-
точниками и литературой о крестьянской войне 874-901 гг.—даже по срав-
нению с ее гуанчжоуским эпизодом; в свою очередь, краткость настоящего
сообщения еще больше оттеняет столь характерную для информации об этом
сюжете скудость. Тем самым как бы подчеркнуто, что эпицентр событий куль-
минационного этапа крестьянской войны пришелся на Чанъань.
17Впрочем, одно из показаний «Старой истории Тан» [95, цз.200(2),
с. 15408] позволило Фан Цзилю выдвинуть, пусть очень осторожное, предпо-
ложение, будто Доулу Чжуаню и Цуй Хэну удалось тогда избежать плена и
гибели, но год спустя смерть от рук восставших их все-таки настигла [387,
с. 145-146].
18 Будучи незавершенными, «Записи событий при Си-цзуне» («Си-цзун ши
лу») остались неизданными и до наших дней не сохранились.
19 Цинь — топоним, с древних веков утвердившийся за территорией нынеш-
ней провинции Шэньси.
20Такой акцией явился поход в целом, во всей совокупности его слага-
емых, тогда как каждый отдельный извив столь петлистого, многотрудного
и долгого маршрута, по которому он пролег, мог определяться конкретными
обстоятельствами сугубо эмпирического свойства.
21 Речь идет о том, что как-либо дало о себе знать отнюдь не только в
этой крестьянской войне, но и во всех подобных или генетически близких к
ней проявлениях массового социального протеста общественных низов, где бы
такие проявления ни имели место в средние века, да и не только в средние
века.
Глава V
*Тем самым, однако, за подобными претендентами на власть в Поднебес-
ной, равно как, конечно же, и за притязавшими на «мандат Неба» руководи-
телями народных восстаний и крестьянских войн, признание в официально-
ортодоксальном историописании в качестве легитимных отнюдь не гарантиро-
валось.
2Как уже упоминалось, таковым в данном случае стал девиз «Государь-
гегемон» (Ван-ба). В этой связи следует отметить, что если в современном
китайском языке слово «ба» имеет сугубо негативный смысл («самоуправец»,
353
«узурпатор», «тиран» и т.п.), то в древности (начиная по меньшей мере с
VIII в. до н.э.) и долго еще в средние века, не исключая VIII-IX столетия,
оно такой семантической окраски не носило. Первоначально соответствую-
щий иероглиф означал сочетание молодости и силы как качеств, необходимых
людям, во благо Поднебесной претендующим на лидерство, верховенство и
власть, особенно в статусе государя (вана). Имевшая место в Срединном госу-
дарстве симпатия — зачастую подсознательная—к таким «гегемонам» может
быть объяснена, помимо всего прочего, тем, что в большинстве своем они явля-
лись личностями неординарными, стремившимися привнести в жизнь страны
нечто новое, полезное, нужное, и потому представали востребованными об-
ществом. Не случайно конфуцианский мыслитель Сюнь Куан, или Сюнь-цзы
(ок. 313— ок. 238 г. до н. э.), продолжая и конкретизируя концепцию Мэн-цзы о
«мандате Неба», следующим образом высказывался по вопросу о «ба»: «Чем
подчиняться Небу и славить его в гимнах, не лучше ли овладеть Небесным
мандатом и пользоваться им?» (см. [156]).
3Соответствующее одеяние (желтое парадное платье с изображением дра-
конов, корону и проч.) обнаружить в дворцовых службах не удалось, и Хуан
Чао пришлось довольствоваться декорированным халатом из черного шелка.
Недоступным оказался и приличествующий подобным случаям ритуальный
инструментарий из металла и камня. В праздничной церемонии, проходив-
шей под аккомпанемент нескольких сотен боевых барабанов — вместо испол-
нения торжественной мелодии на колоколах и гонгах, участвовал парадный
эскорт из новоявленных лейб-гвардейцев, оснащенных не парадным оружием,
как полагалось в таких случаях, а обычными ратными мечами и кинжалами
[42, цз. 225(3), с. 17029; 93, цз. 254, с. 8241].
4 15 января 881 г. Хуан Чао перебрался в дворцовый комплекс Высшей
чистоты (Тайцингун), ставший его основной резиденцией.
5В «Исследовании разночтений» Сыма Гуан счел нужным особо оговорить,
что, согласно «Записям событий при Си-цзуне», а также «Жизнеописанию
Хуан Чао» из «Старой истории Тан», жена главного предводителя «разбой-
ников» носила в девичестве фамилию Цюй, но сам он склонен предпочесть
версию «Жизнеописания Хуан Чао» из «Новой истории Тан» об ее принад-
лежности к семье Цао [93, цз.254, с.8241]. Уместно здесь высказать также
предположение, что, следуя издревле установившимся в Срединной империи
обычаям, когда Сын Неба мог наряду с «главной» («старшей») женой «обза-
водиться» и «второстепенными» («младшими»), а равно и наложницами, вер-
ховный глава Великой Ци тоже имел не только «главную» спутницу жизни.
Во всяком случае, Г. Леви не исключил этого (см. [147, с. 95]).
6Согласно издревле бытовавшим в Китае поверьям, для любого важного
начинания или свершения существуют счастливые и несчастливые дни. Опре-
делялись такие дни с помощью имевшихся для этого календарей либо посред-
ством гадания. Впрочем, что касается данного случая, то во «Всепроницаю-
щем зерцале» наречение Хуан Чао императорским именем-формулой отнесено
к несколько более позднему времени — середине или второй половине мая того
же 881 г. и не датировано конкретным числом [93, цз.254, с.8251].
7Как человек не просто грамотный и начитанный, но и претендовавший
занять свое место в интеллектуальной элите, Хуан Чао и сам вполне мог быть
сведущим в таких представлениях и понятиях. Да и около него имелись теперь
люди, по этой части достаточно компетентные.
354
8 Имеется в виду свет как проявление космогонической субстанциальной
силы «ян» — светлого, позитивного начала.
912-й месяц в данном случае пришелся на 4 января—2 февраля 881 г.,
а 16 января — день провозглашения Хуан Чао императором Великой Ци—на
13~й день того же месяца.
10 В «Старой истории Тан» и «Всепроницающем зерцале» отдельные де-
тали предложенной Хуан Чао комбинации с иероглифами «тан», «гуан» и
«мин» описаны иначе. В частности, из слагающих иероглиф «мин» графи-
ческих элементов «жи» (солнце) и «юэ» (луна) посредством очередной игры
слов образовано словосочетание «жи-юэ», одно из переносных значений кото-
рого, примененное в данном случае к «дому Хуан», —«государь и государы-
ня», и это «сообразуется с благовещими знамениями» [93, цз.254, с. 8241; 95,
цз. 200(2), с. 15408].
11 Названия этой, а также последующих императорских династий, царство-
вавших в Китае, а именно Мин (1368-1644) и Цин (1644-1912), имели сугубо
символическое содержание. К тому же Юань и Цин были династиями инород-
ческими (соответственно монгольской и маньчжурской).
12 В «Аналах Си-цзуна» первой танской нормативной истории Шан Жан
упоминается лишь как Главный воевода (Тайвэй) [95, цз. 19(2), с. 14118], зато
в «Жизнеописании Ван До» из этой же книги — как цзайсян [95, цз. 164,
с. 15090].
13В «Аналах Си-цзуна» первой танской нормативной истории Чжао Чжан
назван Начальником главного имперского секретариата (Чжуншулин) [95,
цз. 19(2), с. 14118], каковым, согласно «Всепроницающему зерцалу», являлся,
пусть «по совместительству», Шан Жан [93, цз. 254, с. 8241].
14Вероятно, именно здесь уместно отметить, что не случайны и расхожде-
ния в написании имени Чжао Чжана в различных источниках и даже в каком-
либо одном из них, например в «Старой истории Тан» [95, цз. 19(2), с. 14118;
цз.182, с. 15208; цз.200(2), с. 15408].
15Пример с Чжао Чжаном, как будет далее показано, отнюдь не един-
ственное свидетельство того, что должностные лица администрации Великой
Ци, о которых не было прежде что-либо известно, это не обязательно выходцы
из числа народных повстанцев или их руководящего ядра (см. [398, с. 127]).
16Правда, в «Новой истории Тан» Чжао Чжан фигурирует среди повстан-
ческих командиров и полутора годами позднее [42, цз. 225(3), с. 17030].
17 Здесь ЦуЙ Цю открывает роспись «четырем [цзай]сянам», тогда как Шан
Жан (!) и Чжао Чжан ее замыкают.
18 Юй Цун был женат на бабке царствовавшего в рассматриваемое время
Ли Сюаня.
19Какой-либо еще информации о нем источники не содержат.
20См. биографии Би Шидо [95, цз.182, с. 15213-15214], Ли Ханьчжи [42,
цз. 187, с. 16766-16767; 43, цз.42, с. 454-458; 96, цз.15, с. 17147-17148], Цинь
Яня [95, цз.182, с. 15214-15215], Чжан Гуйба [96, цз.22, с. 230-232; 96, цз. 16,
с. 17156-17158], Чжан Гуйхоу [96, цз. 16, с. 17156-17157], Чжан Цюаньи [43,
цз.45, с.489-492; 96, цз.63, с. 17451-17454], Чжу Вэня [43, цз. 1, с. 1-22; 96,
цз.1, с. 17055-17102].
21 Все эти, равно как и некоторые другие версии касательно конца жизни
Пи Жисю см. [463, с. 118-119].
355
22 Во «Всепроницающем зерцале» Ван Фань фигурирует под графически
сходным именем Во, на что обратил внимание еще Ху Саньсин [93, цз.254,
с. 8247].
23Ван Хуэй — видный танский сановник, удостоенный жизнеописаний в
обеих танских нормативных историях [42, цз. 185, с. 16759; 95, цз. 178, с. 15192—
15195]. Накануне вступления Хуан Чао в Чанъань, когда император Ли Сюань
и его родня в сопровождении ближайшей обслуги уже готовились пуститься в
бегство из главной столицы, Ван Хуэй с группой высокопоставленных долж-
ностных лиц решил последовать их примеру. Однако в самом начале пути он,
как сказано в одном эпиграфическом источнике, «был пойман разбойниками
[Хуан] Чао», причем последние «стали обнаженными клинками угрожать» Ван
Хуэю, понуждая его вернуться в Чанъань, и хотя тот попытался даже «при-
кинуться онемевшим», «разбойники» своего добились, а затем ввели в состав
высшей администрации Великой Ци. Правда, на отведенном ему посту Ван
Хуэй не очень-то утруждал себя, а спустя чуть более месяца, улучив момент,
сумел-таки улизнуть из «мятежной» Чанъани и вскоре оказался в Чэнду, где
незадолго перед тем нашел пристанище двор Ли Сюаня [42, цз. 185, с. 16759;
93, цз.254, с.8248; 95, цз. 178, с. 15193; 252, с.208-209; 414, с.41-42].
24Можно напомнить, например, что лидеры повстанческого движения
«красных войск» 1351-1368 гг. переименовали Интянь в Наньцзин (Нанкин),
предводители крестьянской войны второй четверти XVII в. — Сянъян в Сян-
цзин и Учан в Тяньшоу, а тайпинское руководство— Нанкин в Тяньцзин; впро-
чем, тайпинские власти переименовывали также отдельные завоеванные по-
встанцами провинции и уезды, производили реорганизацию (в сторону упро-
щения) административно-территориального районирования на уровне уездов
и выше, область (чжоу) стали называть цзюнь (округ) [184, с. 220, 223].
25Гуаньчжун («Среди застав») — отождествляемый с современной провин-
цией Шэньси регион, который назван так потому, что расположен между че-
тырьмя горными проходами-заставами (Ханьгу — на востоке, Угуань — на юге,
Саньгуань—на западе и Сяогуань—на севере).
26 В отличие от «Жизнеописания Чжугэ Шуана» из «Старой истории Тан»
[95, цз. 182, с. 15210] в разделе «Основные записи» этой же нормативной исто-
рии [95, цз. 19(2), с. 14118] переход Чжугэ Шуана к повстанцам и его назна-
чение хэянским генерал-губернатором необоснованно датированы сентябрем
881 г. (см. [387, с. 143-144]).
27Исключения см. [435, с. 44; 463, с. 82].
28Опыт не одного только Китая, но и других — как западных, так и во-
сточных— стран, чья история уже в новое и новейшее время знала даже рево-
люции, среди девизов которых был и лозунг равенства и социальной справед-
ливости, засвидетельствовал, однако, что последний, будучи способным звать
и вести массы на борьбу, остался тем не менее в жизнь не претворенным.
29Надо полагать, приводимые любимцем муз Вэй Чжуаном в данной поэме
цифры не призваны претендовать на инвентарно-статистическую точность.
30Существовала 9-ранговая служебная иерархия, причем каждый ранг
был разделен, в свою очередь, на разряды («основной», «вспомогательный»
и т. д.) [189, с. 25-26].
31В данной связи, сверх уже называвшихся трех метафорических вершин,
имея в виду и эту, можно в качестве тропа оперировать и понятием «четырех-
угольник».
356
32Тем не менее именно они вскоре обагрили свои руки кровью Ван Сюя.
33 В некоторых источниках назван в этом эпизоде не Ван Хуайшунь, а Ван
Хуэй. В последнем случае не имеется в виду упоминавшийся выше танский
сановник Ван Хуэй: их имена-омонимы различались.
34В «Совершенном зерцале дворцовых библиотек» в данной связи упоми-
нается даже более чем 100-тысячная «свора разбойников» [100, цз.359, с. 4266].
35Хотя в обеих танских нормативных историях Линь Янь назван среди
участников лунвэйской битвы [42, цз.225(3), с. 17030; 95, цз.19(2), с. 14118],
общий расклад сведений источников на сей счет, по мнению Фан Цзилю, не
дает оснований утверждать это безоговорочно [387, с. 170-171].
36В «Старой» [95, цз. 178, с. 15191; цз. 200(2), с. 15408] и «Новой истории
Тан» [42, цз.9, с. 15492] лунвэйское сражение фигурирует под 2-м месяцем (по
лунно-солнечному календарю), а во «Всепроницающем зерцале» [93, цз.254,
с. 8247] и в анониме «О деяниях по усмирению [Хуан] Чао» [39, с. 6], да кое-где
и в первой танской нормативной истории [95, цз. 19(2), с. 14118],— под 3-м ме-
сяцем 881 г., и Ху Жулэй высказал предположение, что имеются в виду соот-
ветственно начало и завершение битвы [398, с. 150].
37Во «Всепроницающем зерцале», где сообщено, что под командованием
Шан Жана находилось примерно 50-тысячное войско, говорится: к исходу сра-
жения «обезглавленных насчитывалось свыше 20 тысяч» [93, цз.254, с.8247].
Последняя цифра фигурирует и в «Жизнеописании Чжэн Тяня» в «Новой
истории Тан», но первоначальная численность войска Шан Жана определя-
ется в 30 тыс. [42, цз. 185, с. 16758].
38Это генерал-губернаторства Биньнин, Вэйбэй, Иу, Сясуй, Фэнсян, Хэ-
чжун, Цзинъюань и Шофан.
39Такое назначение Тан Хунфу и Чэн Цзунчу по предложению Чжэн Тяня
получили после успешного для них лунвэйского сражения (см. [387, с. 174-
175]).
40По одной из версий, автором данной книги является Ло Гуаньчжун
(1330-1400).
41 Между тем в синологической литературе имеется немало примеров, ко-
гда для того, чтобы выставить напоказ однозначно в «амплуа» лиходеев и
тем самым сполна дискредитировать именно повстанцев, читатель отсылается
лишь к касающимся последних «уликам» столь авторитетного свидетеля, то-
гда как гораздо более нелестные наблюдения и суждения Вэй Чжуана отно-
сительно правительственного воинства выводятся всецело за скобки.
42По версии «Новой истории Тан», из Чанъани бежали тогда якобы все
чиновники и «не осталось ни одного» [42, цз. 225(3), с. 17030]. Между тем по-
следующие события показали, что на самом деле это далеко не так.
43Серьезную для своего времени попытку научного освещения этих вопро-
сов с позиций истории и теории государства и права предпринял В. Е. Чиркин
[270; 271].
44Не случайно в реляциях танских военачальников о разгроме летом 884 г.
главного повстанческого войска и гибели Хуан Чао среди обнаруженных при
верховном правителе Великой Ци предметов непременно упоминается и пе-
чать.
45 Власть этих последовательно сменявших одна другую династий распро-
странялась лишь на северные земли Срединного государства, а значит, право-
мерней именовать данный отрезок китайской истории периодом Пяти династий
357
и десяти царств (У дай ши го). Да и датировать его, вопреки традиционной
хронологии, правильнее не 907-960 гг., а 891-979 гг. — от образования в преде-
лах современной провинции Сычуань де-факто самостоятельного царства Шу
(Раннее Шу) до момента, когда последнее из десяти царств, Северное Хань,
находившееся на территории нынешних Шаньси и Хэнани, признало верховен-
ство династии Сун, завершившей тогда политическое объединение страны.
46 Территориальным ядром царства У являлась современная провинция
Цзянсу, а царства Шу (Раннее Шу)— Сычуань.
47 Забегая несколько вперед, следует отметить, что не оказалось будущего
и у любого из государственных образований периода Пяти династий и десяти
царств, хотя первооснова у этого явления совсем иная — возобладание линии
на централизацию в государственно-политической жизни Срединной империи,
что, в свою очередь, произошло не без прямого воздействия крестьянской
войны 874-901 гг.
Глава VI
*По другой версии, сражение это произошло в столь же важном пункте
указанной зоны — Ванцяо (северо-западней Цзинъяна, пров. Шэньси) [S3,
цз.254, с.8250].
2К слову сказать, Ли Сюань тем не менее не только санкционировал та-
кую «смену фигур» в администрации Фэнсянского генерал-губернаторства, а
вскоре отстранил Чжэн Тяня и от командования карательным воинством, но
в феврале 882 г., почти тотчас по прибытии того в Южную столицу, назна-
чил столь незадачливую особу цзайсяном. Сделано это было вопреки мнению
на сеЙ счет вожака клики евнухов-царедворцев Тянь Линцзы и сичуанского
цзедуши Чэнь Цзинсюаня, в общем-то не без успеха претендовавших на верхо-
венство в высших эшелонах власти. Налицо по-своему примечательное свиде-
тельство крайне сложной обстановки, царившей тогда на танском Олимпе.
3В первой из названных областей, оставшихся тогда подвластными Вели-
кой Ци, заправлял Чжу Вэнь, а во второй — Ли Сян [93, цз.254, с.8268].
4Цичжоу — совр. Фэнсян (в пров.Шэньси).
5 Этот эпизод из истории крестьянской войны 874-901 гг. вплоть до сере-
дины 1960-х годов не нашел в литературе должной характеристики и оценки.
Первая, к тому же небольшая, посвященная ему специальная публикация уви-
дела свет лишь в 1964 г. [407] (см. также [254; 398, с. 151-153]).
6Страна четырех морей (Сыхай) — одно из бытовавших с древности образ-
ных названий Китая.
7По другим сведениям, подобно Хуан Чао, Чжан Жун не раз пытался
сдать экзамены на степень цзиньши, но удача не сопутствовала ему [55, цз. 109,
с. 35а].
8 Об этнониме «шато» и о предшествующей истории соответствующего
западно-тюркского племени см. [205, с. 175-177].
9 Человека жестокого и буйного, да еще к тому же слепого на один глаз,
Ли Кэюна в народе нарекли Одноглазым драконом, а его солдат, обычно обла-
ченных в черное одеяние, — «черными воронами» либо «черным вороньем».
358
10 В действительности несколько государственных образований этого пери-
ода появились, как уже отмечалось, на юге страны еще до низвержения летом
907 г. династии Тан.
11 Тем не менее, став императором, Чжу Вэнь привлек Лю Чу на на весьма
высокую должность в администрации Поздней Лян. А может, налицо демон-
стративный акт самоутверждения бывшего подневольника, ставшего владыкой
Срединного государства?
12 Ху Чжэнь, некогда мелкий служащий уездной управы, в 878 г. примкнул
к повстанцам, стал участником Южного похода, а на рубеже 880-881 гг.—
овладения Лояном и Чанъанью, после чего Хуан Чао откомандировал его в
распоряжение Чжу Вэня в Тунчжоу. Се Тун же прибился к восставшим уже
после того, как они завладели главной танской столицей, а перед этим он три-
жды, подобно Хуан Чао, но каждый раз безуспешно пытался в Чанъани пройти
экзаменационный отбор на «ученую степень» цзиньши. Под начало Чжу Вэня
в Тунчжоу он тоже был направлен распоряжением Хуан Чао. Приняв в но-
ябре 882 г. сторону карателей, Ху Чжэнь и Се Тун вкупе с Чжу Вэнем и при
его протекции весьма преуспели на поприще гражданской и военной службы
и при Танах, и при династии Поздняя Лян [96, цз. 16, с. 17155; цз. 20, с. 17178;
525, с. 50 и сл., 61, 66, 75, 76].
13 В структуре военно-административного аппарата Срединного государ-
ства должность цзяньцзюня с такими правомочиями существовала с послед-
них столетий до н. э.
14Примечательно также, что сделку с правительственной стороной Чжу
Вэнь счел нужным и возможным скрепить породнениемс хэчжунским генерал-
губернатором Ван Чунжуном — тем самым, который 1 ноября 882 г. принимал
его капитуляцию: не будучи реально связанным узами крови с Ван Чунжу-
ном, но воспользовавшись тем, что его собственная мать носила в девичестве
фамилию Ван, Чжу Вэнь предложил цзедуши согласиться на наречение себя
его дядей; последний посчитал предложение новоявленного названного пле-
мянника небесполезным для дела «укрощения разбойников» и изъявил го-
товность породниться с недавним заклятым недругом [93, цз.255, с.8274]. О
таких и подобных им формах псевдородственных отношений в их увязке с
внутри- и внешнеполитическими перипетиями в Китае того времени см. [188,
с. 35-36].
15Небезынтересно, что Чжу Вэнь летом 907 г. отправил к праотцам по-
следнего танского императора Ли Чжу —племянника того самого Ли Сюаня,
чьим указом был удостоен имени «Всецело преданный», и заступил на китай-
ский престол как основатель династии Поздняя Лян, однако процарствовать
этой династии довелось всего лишь 16 с половиной лет, а сам Чжу Вэнь погиб
в середине 912 г. произволением собственного сына, которого, в свою очередь,
весной следующего года постигла точно такая же участь от руки брата. По-
следнему же летом 923 г. пришлось уступить кормило власти в Срединном го-
сударстве династии Поздняя Тан (923-936), основатель коей — сын Ли Кэюна
не уступал родителю в агрессивной неприязни в Чжу Вэню и его отпрыскам.
16Об особой значимости города Хуачжоу с военно-стратегической точки
зрения могут красноречиво свидетельствовать крутые перипетии вооружен-
ных столкновений сторон за обладание им, которые последовали спустя не-
много времени по назначении Ли Сюанем Ван Юя главным администратором
одноименной области. На исходе марта 883 г., т. е. через три месяца, минувших
359
с утраты данного областного центра, верховный глава Великой Ци отрядил на
захват города и его округи крупное воинское соединение, ядром коего явля-
лись отряды Ван Фаня и Хуан Куя; Ван Юю и его войску пришлось тогда в
панике броситься наутек. Однако уже 8 апреля каратели вновь подступили
к Хуачжоу и взяли его в столь жесткую осаду, что возглавлявшие оборону
города Хуан Сые и Хуан Куй оказались вынужденными взывать к Хуан Чао
о помощи, и 16 апреля на выручку им устремилась повстанческая рать под
командованием самого Шан Жана. И все же 7 мая «разбойникам» не оста-
лось ничего другого, как покинуть Хуачжоу, на сей раз уже безвозвратно [93,
цз.255, с.8288-8291].
17 По сведениям же «Старой истории Тан», правда, как не без оснований по-
лагает Ху Жулэй, ощутимо завышенным [398, с. 151], под началом Шан Жана
находилось тогда около 100 тыс. человек [95, цз.200(2), с. 15408], а согласно
известиям «Старой истории Пяти династий» и «Всепроницающего зерцала» —
даже 150 тыс. [93, цз.255, с.8288; 96, цз.25, с. 17210].
18Следует, однако, оговорить, что императорский двор возвратился в
Чанъань лишь без малого два года спустя, 31 марта 885 г.
19Подборку таких сведений см. [93, цз.255, с.8293-8294].
20 При всем том точной датировки зачина этой битвы источники не приво-
дят, а расхождения в их сведениях на сей счет составляют ни много ни мало
полгода — от июля до декабря 883 г. Скорее всего осада Чэньчжоу началась
в июле (см. [387, с. 245]).
21 Так с древних пор назывался регион, находящийся к востоку от горного
перевала Ханьгугуань (в уезде Линбао, на западе пров. Хэнань) и охватываю-
щий территорию нынешних Хэнани, Шаньдуна и отчасти Шаньси.
22 При этом в биографии Ши Пу из «Старой истории Тан» конкретизиру-
ются данные о численности рати Шан Жана: «несколько тысяч человек» [95,
цз. 182, с. 15215], тогда как в жизнеописаниях Хуан Чао из «Старой» и «Новой
истории Тан» — «десять тысяч» [42, цз. 225(3), с. 17031; 95, цз.200(2), с. 15409].
23 В народном историческом романе «Пинхуа по истории Пяти династий»
тоже представлена эта версия [141, с. 138].
24 Скит, названный в заголовке этого творения, был по инициативе Лю
Фэня воздвигнут в горной местности неподалеку от уездного центра Лэпин
(пров. Цзянси). В научном обращении книга Лю Фэня находится до сих пор,
хотя в литературе КНР высказывались сомнения в аутентичности имеющегося
в составе «Полного свода танской прозы» текста «Записок из Скита всепроще-
ния» [62, с. 565; 384].
25Подготавливая «Записки из Скита всепрощения», Лю Фэнь явно не
прочь был при любой возможности хоть сколько-нибудь оттенить, выпятить
свою собственную роль в излагаемых у него событиях. Именно этим объяс-
няется, почему он даже не упомянул помимо Ли Шиюэ тех танских воена-
чальников, которые, наряду с последним и с самим Лю Фэнем, участвовали в
проведении под командованием Ли Кэюна ли, Чжу Вэня или Ши Пу «усми-
рительных» операций против «разбойников» Хуан Чао. Между тем эти воена-
чальники, будь то Ли Вэйчжэн, Тянь Цю, Чжан Ю либо Чэнь Цзинъюй, как
раз фигурируют в соответствующих нормативных историях и «Всепроницаю-
щем зерцале», а также в других произведениях историописания, не исключая
неофициальное, тогда как сам Лю Фэнь (в отличие от отца, Лю Цзюйжуна)
ни разу в перечисленных источниках даже не упомянут. Это — не говоря о
360
таких, например, проявлениях самохвальства автора «Записок из Скита все-
прощения», как: «Что ни сеча, то триумф, и ни одна не проиграна» [101,
цз.793, с. 166].
26 Рукопись хранится под № 2589 в Лондонской коллекции А. Стейна (1862-
1943).
27Впрочем, судя по масштабу событий, разыгравшихся в связи с Хуан Чао
на протяжении следующего месяца, цифра эта, скорее всего, несколько зани-
жена.
28Можно напомнить, например, о коллизиях вокруг пленения Ван Сянь-
чжи.
29Историки КНР Ли Сими и Чэнь Яодун сочли необходимым посвятить
этому сюжету даже специальные исследования [328; 459; 475].
30Еще один примечательный факт: «Основные записи» из «Новой истории
Пяти династий» без обиняков и не вдаваясь в подробности дают понять, что
Хуан Чао был убит в Долине волков и тигров преследовавшим его войском
Ши Пу [43, цз. 1, с. 2].
31 Что же касается Ли Кэюна и Чжу Вэня, то их «великие заслуги в одо-
лении Хуан Чао» тоже были отмечены, но чуть поздней, в сентябре 884 г., и
не столь высоко [43, цз. 1, с. 2; цз. 4, с. 34; 93, цз. 256, с. 8313; 96, цз. 24, с. 17211]:
погрязшие во взаимных распрях, тот и другой в столь по-своему знаменатель-
ный момент оказались вне эпицентра событий, непосредственно сопряженных
с изничтожением находившихся в середине 884 г. в Долине волков и тигров
боевых сподвижников Хуан Чао и его самого.
32 В 1975 г. в местах последних боев повстанцев под руководством Хуан
Чао проводила полевые разыскания специальная исследовательская группа
Педагогического института пров. Шаньси. Помимо всего прочего, группа кон-
статировала, что в этом селении и окрест него доныне имеют хождения преда-
ния о Хуан Чао [357; 387, с. 261-262]. Наряду с другими сохранилось предание,
о котором упоминалось еще у Цянь И и согласно которому «местом кончины
[Хуан] Чао явился именно дом тамошнего жителя по фамилии Вэн» [42, цз.35,
с. 15667; 100, цз.894, с. 10589; 103, цз.4, с. 30].
о3Как гласит это предание, командовал окружившим Хуан Чао воинством
Шан Жан [124, цз. 17, с. 112].
34 В действительности Чжан Цюаньи вступил в эту должность не ранее
885 г.
33 Как отмечали еще Ван Минцин и Ло Дацзин, случай с Хуан Чао был
не единственным и не последним, когда, понеся поражение от карателей, по-
встанческие вожаки становились буддийскимисвященниками. В качестве при-
мера оба су неких автора упомянули также одного из руководителей народного
«бунта» 993-997 гт. в Сычуани—Ли Шуня (? — ок. 1035) и главного вожака
восстания чжуанского населения Гуандуна и Гуаней 1045 1055 гг. Нун Чжигао
[5, цз.5, с. 145-146; 25, цз. 12, с. 134].
36Как выше в разной связи отмечалось, в отличие от крестьянских войн
в Китае второй четверти XVII и третьей четверти XIX в., случаев переимено-
вания городов и других крупных географических пунктов история движения
874-901 гг. не знала.
37 Представ ленные в публикации Сун Юаньцяна [357] материалы целена-
правленных краеведческих разысканий для выявления новых вещественных,
361
эпиграфических, фольклорных и иных свидетельств о крестьянской войне 874
901 гг., осуществленных в середине 1970-х годов на территории Шаньдуна,
Хэнани и Шэньси специальной исследовательской группой Педагогического
института пров. Шаньси, наглядно подтвердили перспективность дальнейших
попыток такого рода.
38Кстати сказать, с учетом как раз при династии Тан утвердившегося
за официальным историописанием особого статуса и значения в качестве
государственно-политического института, можно с полным основанием кон-
статировать: налицо один из симптомов наступившей агонии царствовавшего
дома, резко ускоренной под ударами крестьянской войны.
39Точности ради следует оговорить, что, пусть лишь дважды и вскользь,
события крестьянской войны, происходившие в течение рассматриваемого 17-
летия, в «Новой истории Тан» все же упоминаются [42, цз. 186, с. 16762;
цз. 225(3), с. 17031].
40С тем большим основанием можно констатировать, что именно усилиями
сотворцов «Всепроницающего зерцала» во главе с Сыма Гуаном упоминав-
шаяся официально-ортодоксальная концепция кризиса и падения император-
ского дома Тан, в которой крестьянской войне под руководством Ван Сяньчжи
и Хуан Чао отводилась очень важная, особая роль, окончательно утвердилась.
41 Генерал-губернаторство Цзяньнань занимало территорию центральной
части нынешней Сычуани, запад Гуйчжоу и большей части Юньнани. Адми-
нистративным центром генерал-губернаторства являлся Чэнду.
42Одно из самых первых подтверждений тому воспоследовало уже в на-
чале апреля 885 г., когда по-прежнему одержимый неприятием танского дома
Цинь Цзунцюань, который не раз выше упоминался, провозгласил себя импе-
ратором, причем, мотивируя эту свою акцию, давал понять, будто тем самым
заступает место Хуан Чао, погибшего произволением Танов; чуть позже Цинь
Цзунцюаню удалось завладеть второй (Восточной) столицей страны — Лояном
[93, цз.256, с. 8321, 8323; 95, цз. 200(2), с. 15409].
43 Наглядное представление о «распределении власти» в Танском Китае
по состоянию на 885 г. могут дать соответствующие таблицы и карта в «Кем-
бриджской истории Китая» [498, с. 764-765].
44Соответственно Дацзу, Аньюэ и Хэчуань (все в Сычуани).
45В «Новой истории Тан» [42, цз. 225(3), с. 17031] Хуан Хао назван племян-
ником, тогда как в «Описании девяти царств» Лу Чжэня — младшим братом
Хуан Чао [29, цз.11, с. 108]. Достоверно засвидетельствовано, однако, что в
июле 884 г. вместе с Хуан Чао погибли все его братья, а следовательно, пер-
вая из упомянутых версий предпочтительнее.
46В книге Лу Чжэня под 885 г. упоминается захват отрядом «Лю Янь-
чжана, уцелевшего сообщника Хуан Чао» областного центра Фучжоу (в про-
винции Цзянси) [29, цз.2, с. 22]— эпизод, на первый взгляд, из числа относя-
щихся к рассматриваемой фазе крестьянской войны. Однако Л у Чжэнь допу-
стил в данном случае неточность в датировке: на самом деле этот эпизод имел
место в 877 г. Да и Лю Яньчжан был, скорее, «уцелевшим сообщником» Ван
Сяньчжи, а не Хуан Чао, и погиб он еще в начале 878 г. (см. [387, с. 40-43]).
362
Заключение
*В Китае с древних пор на доктриальном и экономполитическом уровнях
ремесло и особенно торговля считались занятиями «второстепенными», зазор-
ными в отличие от земледелия — «коренного», основного.
2 На это многократно обращали особое внимание историки-медиевисты
КНР (см., напр. [308; 312; 356; 370; 394; 396; 398; 426; 440]).
3 Идейный лидер восстания Чжан Цзюэ провозгласил конец эры «Синего
Неба», «олицетворенного» царствовавшей, но уже впавшей к тому времени в
глубокий кризис императорской династии Хань, и предвестил вместе с тем на-
ступление эры «Желтого Неба», или «Желтого Неба Великого благоденствия»
(Хуан Тянь Тайпин).
4 Сообразно контексту термин «тайпин» переводится на русский язык не
только словами «великое благоденствие», но и «великое равенство», «великое
спокойствие (мир)», «великое равновесие».
5Согласно доктрине этой секты, Майтрейя — воплощенный в обличье кон-
кретного человека будда грядущего — мессия, с воцарением которого на Земле
должны установиться всеобщая справедливость, равенство, благоденствие; на
исповедующих же Милэцзяо лежит ответственность пребывать в готовности
своими социально направленными действиями «по сигналу свыше» помочь
Майтрейе в выправлении земных порядков.
6Равно как и следующая крестьянская война в Китае, пришедшаяся на
вторую четверть XVII в.
7 Этот термин — именно в значении «уравнивание», или «поравнение», фи-
гурирует, например, уже в таких произведениях конфуцианской канонической
литературы, как «Канон стихов» («Ши цзин») и «Записки о правилах бла-
гопристойности» («Ли цзи»), в «Гуань-цзы» — трактате школы древнекитай-
ского легизма (фацзя) и в «Сюнь-цзы»—книге, где на конфуцианской основе
синтезирован ряд компонентов легизма, даосизма и моизма, в памятниках
древнего историописания: «Повествования о царствах» («Го юй»), а также
«Исторические записки» («Ши цзи») Сыма Цяня и «История [Ранней] Хань»
(«Хань шу») Бань Гу (32-92). Так или иначе, в идеологическом оснащении са-
мых разных по формам и масштабам проявлений народной оппозиции в древ-
ности и средние века его понятийный и терминологический аппарат не был в
Срединной империи отъединен, а тем более не противостоял в качестве некой
«самостоятельной идеологической контрсистемы» (или «контридеологии») со-
ответствующим интегральным составляющим традиционной китайской миро-
устроительной концепции, воздействие коей испытали на себе не только кон-
фуцианство, даосизм и легизм, но даже китайский буддизм с его, казалось бы,
изначальным неприятием всякой власти общественных институтов над созна-
нием личности [166, с. 28, 82, 85; 218, с. 52-62].
8Именно в этом значении слово «цзюньпин» встречается, например, в
«Чжоуских правилах благопристойности» («Чжоу ли») — одном из канони-
ческих творений конфуцианства— и в трактате одного из основоположников
даосизма, Чжуан Чжоу (ок.369 — ок. 286 г. до н.э.), «Чжуан-цзы».
9 По мнению медиевиста КНР Ван Дахуа, базирующемуся на довольно мно-
гочисленных сведениях социально-политического содержания из самых раз-
ных письменных источников второй половины VIII—конца IX в., за пере-
численными лексемами утвердились тогда конкретно-определенные значения
363
«равномерный» и «справедливый» применительно преимущественно к налого-
обложению [286].
10Тем более, что прецеденты, когда по ходу повстанческих акций обще-
ственных низов вопрос о земле «увязывался» с идеей равенства, китайская
история к концу IX в. уже знала. Например, без малого шестью столетиями
раньше, в самом начале IV в., в устах предводителя «бунта» беглых крестьян
Сычуани Ли Тэ (7-303), как явствует из его жизнеописания в составленной в
646-648 гг. нормативной «Истории Цзинь» («Цзинь шу»), прозвучал призыв к
«уравнительному пользованию пахотными землями» (кэнь тянь цзюньпин) на
основе «принципа всеобщего равенства» (да цзюнь чжи и) (цит. по: [308]). Во
всяком случае, и применительно к крестьянской войне 874-901 гг. проблема
«земельного равенства», несмотря на глухое безмолвие по сему поводу до-
ступных сейчас письменных источников о «великой смуте», историками КНР
ставилась и обсуждалась, как, кстати сказать, и вопрос об отношении Ван
Сяньчжи и Хуан Чао к общественному равенству людей из разных страт в
социально расслоенной среде (см., напр. [287; 308; 370; 426; 432]).
11 Стоит напомнить, что существовавший в Китае указанных столетий ре-
жим землевладения и землепользования, за которым в отечественной ориента-
листике утвердилось название «надельная» или «государственная надельная
система», в китайской литературе традиционно именуется «системой равных
полей» либо «системой уравнительного землепользования» (цзюнь тянь).
12Кстати сказать, данный феномен, как показал А.С.Мартынов [183,
с. 10-57], присущ и конфуцианской мысли с ее идеями гуманного правле-
ния, осуществляемого наделенным благотворными потенциями монархом-
мироустроителем, а также справедливого налогообложения и, следовательно,
равномерного распределения материальных благ, — идеями, реализация кото-
рых призвана служить первоосновой успешной реконструкции общества «зо-
лотого века» древности.
13Красноречивейшее, среди прочих, подтверждение тому — наименование
повстанческой государственности тайпинов, возникшей в главном очаге кре-
стьянской войны в Китае третьей четверти XIX в.
14Одно из самых значительных среди восстаний «Милэцзяо» уже в после-
танское время— то, которое на рубеже 1047-1048 гг. возглавлял Ван Цзэ
(?-1048) [238, с.341-373]. В начале XIV в. «Милэцзяо» инкорпорировалось в
секту «Учение Белого лотоса» («Байляньцзяо»), оставившую заметный след в
истории повстанческой борьбы китайского «малого люда».
15Подобно «Милэцзяо», «Минцзяо» со временем вошло ингредиентом в
«Бай ляньцзяо».
16Более точную датировку возглавленного Чжу Ю (7— ок.940) восстания
в Цичжоу не приводят ни Ма Лин (7-1105), ни Лу Ю в их одноименных книгах
«История Южной Тан» («Нань Тан шу»), ни авторы каких-либо иных доступ-
ных сейчас источников. Известно, однако, что восстание готовилось несколько
лет, в течение которых численность прямых приверженцев Чжу Ю по секте
возросла с десяти (по версии Лу Ю — нескольких десятков) до нескольких
сотен, включая и мужчин, и женщин.
17Это не может не обратить на себя внимание при сравнении с подобной
проблематикой, относящейся к крестьянским войнам в Китае второй четверти
XVII в. и тем паче — третьей четверти XIX в.
18Прежде довольно широкие и интенсивные контакты между Китаем и
364
Японией на официальном и иных уровнях с конца IX в. почти полностью пре-
рвались, притом надолго. А о том, что воцарившаяся в Срединном государ-
стве «с конца [периода] Тан смута» не осталась в Японии незамеченной, может
свидетельствовать, например, одна из записей в книге Чжи-паня (1220-1275)
«Сводная история буддийских патриархов» («Фо цзу тун цзи») [62, с. 667-668].
19В Китае и все остальные крестьянские войны тоже приходились на пе-
риоды дисфункции центральной власти соответствующих династий, будь то
Хань или Суй, Мин и Цин. Между тем история других стран знает примеры
и иного свойства. Достаточно напомнить, в частности, о крестьянских войнах
в России, которыми предводительствовали С. Т. Разин и Е. И. Пугачев.
20Имеются в виду территориально-политические образования У, Лопин,
У-Юз, Чу, Раннее Шу.
21 Именно так обозначенная рубрика в «Новой истории Тан» объемлет
последние три главы этого творения государственного историописания [42,
цз. 225(1), цз. 225(2), цз. 225(3), с. 17017-17033].
22 О многом другом, сугубо концептуального свойства, что, со своей сто-
роны, предопределяло такой подход историописания к данной и подобной те-
матике, речь выше неоднократно шла.
23Согласно сведениям из публикации Чжан Цзэсяня, за без малого восемь
десятилетий, начиная с 901 г., в Китае произошло в общей сложности более
полусотни мелких и средних по масштабах народных восстаний [62, с. 714-765].
24В самом деле, если в «Пинхуа по истории Пяти династий» о Хуан Чао
по сему поводу сказано: «С малых лет изучал он изящную словесность и был
хорошо начитан в классических книгах и истории» [141, с. 34], то во «Всепро-
ницающем зерцале» — «едва продирался сквозь [дебри] конфуцианских кано-
нических книг и комментариев к ним» [93, цз. 252, с. 8180], а во второй танской
нормативной истории — «кое-что разумел» в этой литературе [42, цз. 225(3),
с. 17027].
25 В приложении к аналогичным сюжетам такая тенденция стала традици-
онной для китайского официального историописания уже на исходе древности
[170, с. 140-141; 173, с. 71-72; 174, с. 41-43].
26Так, в 950 г. дворцовая гвардия Поздней Хань свергла своего государя —
тюрка Лю Чэнъю (931-950) и возвела на императорский престол собственного
ставленника-китайца Го Вэя, положившего начало династии Поздняя Чжоу, но
уже десятилетие спустя Чжао Куанъинь (927- 976), тоже командир дворцовой
гвардии, основал династию Сун.
2‘ Между тем в последующий (сунский) период их численность превышала
80% [188, с. 25].
28Уместно предельно кратко напомнить, что Чжан Цюаньи — выходец из
крестьян, один из сподвижников Ван Сяньчжи и Хуан Чао, в 884 г. перемет
нувшийся к Танам и дослужившийся до должности областного начальника.
Затем он примкнул к Чжу Вэню, своему сверстнику и тоже выходцу из сель-
ских низов, жизненная стезя которого до 882 г. оказалась схожей с пройденной
Чжан Цюаньи. Правда, Чжу Вэню довелось в 883 г. стать одним из танских
генерал-губернаторов, а десятью годами позже произволением предпоследнего
танского императора удостоиться даже титула «ван», но именно он основал
в 907 г. свою династию (Поздняя Лян), заступившую место Танской. Чуть
раньше Чжу Вэнь добился для Чжан Цюаньи назначения главой администра-
ции тогдашней Хэнани, а став Сыном Неба, в свою очередь, пожаловал ему
365
титул «ван» и один из высших военных чинов. Таким титулом и высокими
государственными постами Чжан Цюаньи сподобился быть наделенным и при
династии Поздняя Тан.
29Конкретные свидетельства тому приведены в монографии Ху Жулэя
[398, с. 186-187].
30 Весьма наглядное представление на сей счет способны дать приводимые
в научной литературе сведения о социально-категориальной динамике состава
китайского чиновничества на протяжении VIII-IX вв. [188, с. 36; 359, с. 278].
31 Период этот наступил еще в самом начале 890-х годов, а не с окончатель-
ным крахом Танов в 907 г. и завершился не в 960 г., когда была провозглашена
династия Сун, а двумя десятилетиями позже, в 979 г., с переходом под власть
Сунов последнего из десяти царств — Северное Хань (951-979).
32 Владения царства Южное Тан охватывали полностью либо частично тер-
риторию нынешних провинций Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Хунань и Хубэй. Сто-
лицей царства являлся Цзиньпин (Нанкин).
33 Владения царства У-Юэ занимали территорию теперешней провинции
Чжэцзян, а также части Цзянсу. Столицей царства был Ханчжоу.
34 О несметных богатствах, какими располагало царство У-Юэ, см. [104,
цз.4, с.41а-41б].
35 Царство занимало территорию части современных провинций Цзянсу,
Аньхой, Цзянси и Хубэй. Столицей царства являлся Гуанлин (Янчжоу,
пров. Цзянсу).
36Царство Позднее ДИу находилось в пределах нынешней Сычуани. Его
столицей был Чэнду.
37 Это относительно небольшое царство занимало часть современной про-
винции Хубэй. Его столицей являлся Цзянлин.
38 К тому же одно из тогдашних царств — Северное Хань, в отличие от
остальных девяти, располагалось не в Центральном или Южном Китае, а на
севере (в средней части нынешней провинции Шаньси, а также северной —
Шэньси и Хэбэй). Столицей царства являлся Тайюань — бывшая Северная
столица Танов. Северное Хань стало последним из царств, которое династии
Сун удалось подчинить своей власти.
39Правда, в регистре должностей номинация «цзедуши» долго еще сохра-
нялась, однако фактическими полномочиями ее обладатели больше не распо-
лагали. Численность цзедуши могла умножаться до невиданного когда-либо
прежде предела, но это само по себе было равнозначно утрате ими реальной
силы.
40 «Скорость» таких изменений колебалась от полустолетия либо несколь-
кими годами больше (и только в случае с царством У-Юэ — 84 года) до трети
века и даже 19-10 лет, а династия Поздняя Хань смогла продержаться менее
4 лет.
41 Небезынтересно, что сунский ученый, литератор и государственный дея-
тель Хун Май счел нужным упрекнуть Оуян Сю за содержащуюся в его детище
«Новая история Пяти династий» предвзято негативную оценку Чжу Вэню и
всего им содеянного в качестве основателя и правителя Поздней Лян. Оценку
именно предвзято негативную, коль скоро, по мнению Оуян Сю, Чжу Вэнь в
этом качестве — не более чем «последок [учиненной] Хуан Чао великой сму-
ты», а значит, ничего праведного и благого свершить он не мог. Между тем,
как подчеркнул Хун Май, в составленной под руководством и с участием Сюэ
366
Цзюйчжэна (912- 981) «Старой истории Пяти династий» предпринятое Чжу
Вэнем «облегчение налогообложения» вниманием не обойдено. Мало того,
сам Хун Май в своей книге посвятил данному деянию Чжу Вэня специаль-
ную рубрику, которую так и обозначил: «Облегчение налогообложения при
[династии] Чжу-Лян» [83, цз. 10, с. 86-87].
42Фактические сведения и оценочные суждения на сей счет применительно
к сунскому периоду см. [238, с. 472-474]. О такого рода акциях, предприни-
мавшихся в различных регионах Срединного государства при первых сунских
императорах, подробно писал Шэнь Ко [129, цз.9, с. 375; цз. 11, с. 472-474].
43Между тем даже на исходе танского периода, т.е. незадолго до начала
эры Пяти династий и десяти царств, выходцы из родовитых кланов составили
около 3/4 всех кандидатов для экзаменационного отбора на чиновничьи долж-
ности [359, с. 245].
44Впрочем, имели место подобные отголоски и раньше, на рубеже IX-X вв.,
т.е. по горячим следам «великой смуты», а одно из подтверждений тому —
реакция на события 874-901 гг. со стороны поэта Ло Пня (см., напр. [288, с. 42,
43, 61 и др.]).
45Буквально: «из десяти тысяч слов».
СОКРАЩЕНИЯ
ВИ ВЛУ вшч ИИИСАА — Вопросы истории. — Вестник Ленинградского университета. — Вэнь ши чжэ. — Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Л.(СПб.), 1965-
ИНКНР лдс лс лц ля мя НАА НКОГК — Историческая наука в КНР. — Ляонин дасюэ сюэбао. — Линнань сюэбао. — Лиши цзяосюэ. — Лиши яньцзю. — Миньцзу яньцзю. — Народы Азии и Африки. — Научная конференция «Общество и государство в Китае». Докл. и тезисы. М., 1970-
ППиПИКНВ — Письменные памятники и проблемы истории куль- туры народов Востока. Л.(СПб.); М., 1965-
РК СБЦКСБ СБЦКЦБ СБЦКЧБ сд сдс СКЦШЧБ СНВ сшт сэ ТГ тк ЦЦ чнцлц чнчвтлц — Рэкисигаку кэнкю. — Сы бу цун кань, сюй бянь. Шанхай. — Сы бу цун кань, цзи бянь. Шанхай. — Сы бу цун кань, чу бянь. Шанхай. — Сигаку дзасси. — Сямэнь дасюэ сюэбао. — Сы ку цюань шу чжэнь бэнь. Шанхай. — Страны и народы Востока. — Синь шисюэ тунсюнь. — Сиэн. — Тоё гак ухо. — Тоёси кэнкю. — Цуншу цзичэн. Шанхай. — Чжунго нунминь ции лунь цзи. Пекин, 1958. — Чжунго нунминь чжаньчжэн вэньти тао лунь цзи. Сянган, 1978.
ЧНЧ1ПЛЦ — Чжунго нунминь чжаньчжэн ши лунь цун. Тай- юань, 1979.
чнчшяц — Чжунго нунминь чжаньчжэн ши яньцзю цзикань. Вын. 1. Тайюань, 1979; Вып. 2. Шанхай, 1982; Вып. 3. Шанхай, 1983; Вып. 4. Шанхай, 1985.
ЧФШНЧВТЛЦ — Чжунго фэнцзянь шэхуэй нунминь чжаньчжэн вэньти тао лунь цзи. Пекин, 1962.
368
ШаШС
ШФ
ШэШС
ШЮ
— Шаньси шида сюэбао.
— Шо фу. Тайбэй, 1972.
— Шэньси шида сюэбао.
— Шисюэ юэкань.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ источников и
ЛИТЕРАТУРЫ
ИСТОЧНИКИ
На китайском языке
1. Би Чжунъю. Си тай цзи = Собрание сочинений [служителя]
Цензората в Западной [столице] // ЦЦ. Вып. 1942-1945.
2. Ван Аньши. Линьчуань сяньшэн вэнь цзи = Собрание произве-
дений наставника из Линьчуаня. Шанхай, 1959.
3. В ан Д ан. Тан юй линь = Лес танских речений // ЦЦ. Вып. 2756-
2759.
4. Ван Динбао. Тан чжи янь = Избранные повествования о тай-
ском. [времени] // ЦЦ. Вып. 2739-2740.
5. Ван Минцин. Хуэй чжу лу = Записки «Помахивающиего му-
хогонкой». Шанхай, 1964.
6. Ван Фучжи. Ду «Тун цзянь» лунь = Суждения по прочтении
«Всепроницающего зерцала». Шанхай, 1936.
7. Ван Чжи. Мо цзи — Записки по памяти// Чжибуцзу чжай
цуншу = Собрание книг из ученого кабинета Чжибуцзу. Отд. VIII,
тетр.З. [Гуанчжоу], [б. г.].
8. Ван Юн. Сун чао янь и и моу лу = Заметки с завещанными
потомству благопожеланиями, [составленные] при Сунской дина-
стии // ЦЦ. Вып. 3888.
9. Вэй Чжуан. Вэй Чжуан цзи = Собрание сочинений Вэй Чжу-
ана. Пекин, 1958.
10. Вэнь сянь тун као = Свод письменных памятников и суждений
к ним / Сост. Ма Дуаньлинь // Ванью вэньку = Библиотека энци-
клопедий. Отд. II (10 сводов). Вып. 7. Шанхай, 1936.
11. Вэнь Тун. Даньюаньцзи = Даньюаньскийизборник //СБЦКЦБ.
Т. 185-186.
12. Вэнь юань ин хуа = Пышные цветы садов изящной словесности /
Сост. Ли Фан и др. Шанхай, 1966.
370
13. Гань шуй чжи = Описание [реки] Ганьшуй/ Сост. Чан Тан//
ЦЦ. Вып.3163.
14. Гоу Яньцин. Цзиньли цицзю чжуань = Жизнеописания стар-
цев из Цзиньли // ЦЦ. Вып. 3855.
15. Гу Цзуюй. Ду ши фанъюй цзи яо = Важнейшие сведения по
географии для чтения истории. Пекин, 1958.
16. Гуандун тун чжи ~ Сводное описание Гуандуна/ Сост. Цзян
Фань и др. [Гуанчжоу], 1822.
17. Г у ан с и тун чжи = Сводное описание Гуаней / Сост. Се Цикунь
и др. [Б. м.], 1802.
18. Гуань-сю. Чань юэ цзи = Сборник сочинений [монаха по про-
званию] Чаньская луна// СБЦКЧБ. Т. 172.
19. Гун Минчжи. Чжун У цзи вэнь = Записи того, что слышал о
Срединном У // ЦЦ. Вып. 3155.
20. Ду Гу антин. Лу и цзи — Заметки с записями об удивитель-
ном // Цзинь дай би шу = Книжные раритеты, сделанные дости-
жимыми. Сб. XIII, тетр. 79. Шанхай, 1922.
21. Дуань Чэн ши. Юян цза цзи = Разные заметки из Юяна / / ЦЦ.
Вып. 276-278.
21а Инь Чжу. Хэнань [сянынэн] цзи = Собрание сочинений [Учи-
теля] из Хэнани // СБЦКЦБ. Т. 31.
22. К ан Пянь. Цзюй тань лу — Записи оживленных бесед// Цзинь
дай би шу. Сб. XI, тетр. 66.
23. Лан Ин. Ци сю лэй гао = Наброски, классифигщрованные по
семи разделам. Шанхай, 1959.
24. Ли Синьчуань. Цзяньянь илай синянь яо лу — Погодные за-
писи важнейших [событий] с [периода] Цзяньянь. Шанхай, 1937.
25. Л о Дацзин. Хэ линь юй лу — Светлая как яшма роса в роще
Белых журавлей // ЦЦ. Вып. 2873-2876.
26. Л оу Я о. Гун куй цзи — Сборник «Вопреки совести»// ЦЦ.
Вып. 2003 -2022.
27. Л у Г у й м э н. Фули сяньшэн вэнь цзи = Собрание сочинений Учи-
теля из Фули // СБЦКЦБ. Т. 564.
28. Л у Чжи. Л у Сюань гун вэнь цзи = Сборник произведений г-на
Л у Сюаня / / ЦЦ. Вып. 2356-2357.
29. Лу Чжэнь. Цзю го чжи = Описание девяти царств// ЦЦ.
Вып. 3843-3844.
371
30. Л у Ю. Вэйнань вэнь == Избранные произведения Вэйнаньского
[гуна]// СБЦКЧБ. Т. 258-259.
31. Л у Ю. Лао сюэ ань бицзи = Заметки из Скита ученого старца //
ЦЦ. Вып. 2766.
32. Л у Ю. Нань Тан шу — История [царства] Южное Тан // ЦЦ.
Вып. 3853-3854.
33. Л эй шо = Классифицированные речения / С ост. Цзэн Цао. Пе-
кин, 1955.
34. Лю Б инь. Гунфу ши хуа -= Суждения Гунфу о стихах// ШФ.
Цз. 88.
35. Лю Чунъюань. Цзинь хуа цзы цза бянь = Золотой цвет: Раз-
ные упорядоченные заметки // ЦЦ. Вып. 2840.
36. Ма Лин. Нань Тан шу — История [царства] Южное Тан// ПЦ.
Вып. 3851-3852.
37. Мулянь цзю му сань ши баоцзюань = Баоцзюань о Муляне,
спасавшем мать в трех мирах. Шанхай, 1922.
38. Пи Жисю. Пи Цзы вэнь соу = Собрание произведений Пи Цзы.
Шанхай, 1981.
39. Пин Чао шицзи као = О деяниях по усмирению [Хуан] Чао//
ЦЦ. Вып. 3834.
40. Сань чао Бэй мэн хуэйбянь = Сборник о сношениях с Севером
на протяжении трех царствований. Шанхай, 1939.
41. Синь бянь У дай ши пинхуа = Заново составленное пинхуа по
истории Пяти династий. Шанхай, 1954.
42. Синь Тан шу -- Новая история Тан/ Сост. Оуян Сю, Сун Ци и
др. Пекин, 1958.
43. Синь У дай ши = Новая история Пяти династий / Сост. Оуян
Сю и др. Пекин, 1974.
44. Су Ци. Сянь тань лу — Записи праздных бесед// ШФ. Цз. 14.
45. Су Чэ. Луаньчэн цзи — Луаньчэнский сборник // СБЦКЦБ.
Т. 595.
46. Сун гао сэн чжуань = Сунские жизнеописания достойных мона-
хов / Сост. Цзань-нин и др. [Б. м.], 1735.
47. Сун Миньцю. Чанъань чжи — Описание Чанъани// ЦЦ.
Вып. 3206-3208.;
48. Сун хуэй яо цзи гао = Черновой свод важнейших материалов
[периода] Сун // Сост. Сюй Сун и др. Пекин, 1957.
372
49. Сун ши = История Сун// Сост. Токтага и др. Пекин. 1958.
50. Сунь Гу ан с янь. Бэй мэн со янь = Мелкие повествования, [за-
писанные] к северу от [озера Юань]мэн// ЦЦ. Вып. 2841-2842.
51. Сунь Цяо. Сунь Кэчжи цзи = Сборник произведений Сунь Кэ-
чжи. Шанхай, 1979.
52. Сунь Цяо. Сунь Цяо цзи = Сборник произведений Сунь Цяо.
Шанхай, 1979.
53. Сыкун Ту. Сыкун Бяошэн вэнь цзи = Сборник произведений
Сыкун Вяошэна // СБЦКЦБ. Т. 169.
54. Сыма Гуан. Сушуй цзи вэнь = Записанное и услышанное в
Сушуй// ЦЦ. Вып. 2744-2745.
55. Сычуань тун чжи = Сводное описание Сычуани / Сост. Чан
Мин и др. [Б. м.], 1815.
56. С я Сун. Вэнь-чжуан цзи = Сборник сочинений Вэнъ-чжуана / /
СКЦШЧБ. Отд. I, т. 131.
57. Сяньчунь Линьань чжи — Описание Линъаня, [составленное в
годы царствования] Сяньчунь / Сост. Цянь Шою. Ханчжоу, 1830.
58. Тайпин гуан цзи == Всеобъемлющие записи, [составленные в
годы царствования] Тайпин [синго]/ Сост. Ли Фан и др. Пекин,
1959.
59. Тайпин хуаньюй цзи = Записи о Вселенной, [составленные в
годы царствования] Тайпин [синго] / Сост. Юэ Ши. [Б.м.], 1793.
60. Тайпин юй лань ~ Высочайше просмотренная [энциклопедия,
составленная в годы царствования] Тайпин [синго] / Сост. Ли Фан
и др. Шанхай, 1960.
61. Тан дай чжао лин цзи — Собрание высочайших указов и поста-
новлений [династии] Тан / Сост. Сун Миньцю. Пекин, 1959.
62. Тан У дай нунминь чжаньчжэн ши ляо хуэйбянь = Сборник
материалов по истории крестьянских войн [периодов] Тан и Пяти
династий / Сост. Чжан Цзэсянь. Т. 1-2. Пекин, 1979.
63. Тан хуэй яо — Изборник важнейших материалов [династии] Тан/
Сост. Ван Пу. Пекин, 1955.
64. Тан цайцзы чжуань = Жизнеописания танских талантов / Сост.
Синь Вэньфан. Шанхай, 1957.
65. Тан ши и бай шоу = Сто произведений танской поэзии. Сянган,
1974.
373
66. Тан ши цзи ши = Сводка фактов касательно танской поэзии/
Сост. Цзи Югун. Шанхай, 1954.
67. Тао Гу. Цин и лу = Заметки об обычном и удивительном //
ШФ. Цз. 14.
68. Тун чжи = Свод обозрений / Сост. Чжэн Цяо// Ванью вэньку.
Отд. II (10 сводов). Вып. 4. Шанхай, 1935.
69. У го гу ши = Стародавние дела Пяти царств. Гуанчжоу, 1882.
70. У дай хуэй яо — Изборник важнейших материалов Пяти дина-
стий/ Сост. Ван Пу// ЦЦ. Вып.829-832.
71. У Жэньчэнь. Ши го чунь цю = Весны и осени Десяти царств.
[Б.м.], 1793.
72. У Цзы му. Мэн лян лу = Записи того, что приснилось, пока
варилась просяная каша// ЦЦ. Вып.3219-3221.
73. У Цзэн. Нэн-гай чжай мань лу = Непринужденные заметки,
[сделанные] в ученом кабинете Нэн-гай// ЦЦ. Вып. 289-291.
74. Фань Сюнь. Фань Сянси сяньшэн вэнь цзи — Собрание сочине-
ний наставника Фань Сянси // ЦЦ. Вып. 1993-1995.
75. Фань Цзуюй. Тан цзянь = Танское зерцало // ЦЦ. Вып. 3828-
3831.
76. Фань Цзюн, Линь Юй. У-Юэ бэй ши = Полная история [цар-
ства] У-Юэ// СБЦКСБ. Отд. «История». Т.97-98.
77. Фуцзянь тун чжи = Сводное описание Фуцзяни / Сост. Се Дао-
чэн и др. [Б. м.], 1737.
78. Хуан Чао: Выборка из «Новой истории Тан»// Коммент. Гэ
Чунъюаня. Пекин, 1985.
79. Хуан Чао ды гуши = Сказание о Хуан Чао// Миньсу. 1929.
Ж 72.
80. Хуан Чао чжуань чжуши = Жизнеописание Хуан Чао, с ком-
ментариями. Пекин, 1976.
81. Хуанфу Му. Саньшуй сяо ду = Маленькие эпистолы [уроженца
уезда] Саньшуй // ЦЦ. Вып. 2703.
82. Хубэй тун чжи = Сводное описание Хубэя / Сост. У Сюнгуан и
др. [Б. м.], 1804.
83. Ху и Май. Жун-чжай суйби у цзи ~ Пять сборников заметок из
ученого кабинета Жунчжай. Пекин, 1959.
84. Хун Май. И Цзянь чжи = Записанное И Цзянем // ЦЦ.
Вып. 2707-2715.
374
85. Хунань тун чжи — Сводное описание Хунани// Сост. Чэнь
Хунмоу и др. [Б.м.], 1757.
86. Хэ Гу анъюань. Цзянь цзе лу — Записи предостерегающих при-
мероЕ* / / ЦЦ. Вып. 2843.
87. Хэнань тун чжи — Сводное описание Хэнани/Сост. Цзя
Ханьфу. [Б.м.], 1826.
88. Цай Сян. Личжи пу = Трактат о личжи. Шанхай, 1936.
89. Цань Тан У дай ши яньичжуань = Повествование о гибели Тан
и истории Пяти династий. Шанхай, 1929.
90. Цзи цзяо янь — Утес Петушиный крик // Ли дай нунминь ции
чуаньшэ гуши сюань = Сборник преданий и легенд о крестьянских
восстаниях прежних времен / Сост. Дун Сэнь. Шанхай, 1979.
91. Цзинь ши сюй бянь = Дополнение к собранию текстов на бронзе
и камне/ Сост. Лу Яоюй. [Б.м.], 1874.
92. Цзинь ши цуй бянь == Собрание текстов на бронзе и камне / Сост.
Ван Чан. Шанхай, 1893.
93. Цзы чжи тун цзянь = Всепроницающее зерцало, управлению
помогающее / Сост. Сыма Гуан и др. Пекин, 1986.
94. Цзэн Миньсин. Ду син цза чжи = Различные заметки Одино-
кого трезвенника // ЦЦ. Вып. 2775.
95. Цз ю Тан шу = Старая история Тан / Сост. Лю Сюй и др. Пекин,
1958.
96. Цзю У дай ши = Старая история Пяти династий / Сост. Сюэ
Цзюйчжэн и др. Пекин, 1958.
97. Цзядин Чжэньцзян чжи = Описание Чжэньцзяна, [составлен-
ное в годы царствования] Цзядин / Сост. Лу Сянь. [Б.м.], 1842.
98. Цзядин Чичэн чжи = Описание [горы] Чичэн, [составленное в
годы царствования] Цзядин / Сост. Чэнь Цицин. [Б.м.], 1821.
99. Цзяннань тун чжи = Сводное описание Цзяннани / Сост. Инь
Цзишань и др. [Б.м.], 1736.
100. Цэ фу юань гуй = Совершенное зерцало дворцовых библиотек /
Сост. Ван Циньжо и др. Пекин, 1960.
101. Цюань Тан вэнь = Полный свод танской прозы / Сост. Дун Гао
и др. [Б. м.], 1859.
102. Цюань Тан ши = Полный свод танской поэзии/ Сост. Пэн
Динцю и др. Пекин, 1960.
375
103. Цян ь И. Нань бу синь шу = Книга о новостях на юге страны //
ЦЦ. Вып. 2847-2848.
104. Цянь Янь. У-Юэ бэй ши = Полная история [царства] У-Юэ//
СВЦКСБ. Отд. «История». Т.97-98.
105. Чанъюань сянь чжи — Описание уезда Чанъюань / Сост. Ли
Юйюань и др. [В.м.], 1810.
106. Чао Гунъу. Цзюнь-чжай ду шу чжи = Заметки о прочитанных
книгах из ученого кабинета Цзюнь-чжай // СВЦКСБ. Т. 197-204.
107. Чжан Дуань и. Гуйэр цзи — Сборник «Достоверные слухи» //
ЦЦ. Вып. 2783.
108. Чжан Сюань. И яо — Необыкновенное и достословное // ЦЦ.
Вып. 340-341.
109. Чжан Тань ин. Шу таоу = Хроника [царства] Шу // ЦЦ.
Вып. 3855.
ПО. Чжан Фан пин. Лэ-цюань цзи = Сборник сочинений Лэ-цюа-
ня / / СКЦШЧБ. Отд. 1, т. 134-135.
111. Чжан Цисянь. Лоян цзиныиэнь цзю вэнь цзи = Записи ста-
ринных известий о чиновниках Лояна // ЦЦ. Вып. 2844.
112. Чжао И. Нянь эр ши чжацзи = Заметки о двадцати двух [нор-
мативных] историях. Шанхай, 1958.
113. Чжао Юйши. Винь туй лу — Заметки, [написанные] по уходе
гостей. [Б. м.], 1831.
114. Чжи-чжай шу лу цзети == Аннотированный каталог книг Чжи-
чжая / Сост. Чэнь Чжэньсунь // ЦЦ. Вып. 44-48.
115. Ч ж о у М и. Ци дун е юй = Повествования затворника, [живущего]
к востоку от Ци // ЦЦ. Вып. 2779-2782.
116. Чжоу Ми. Чжи я тан цза чао = Выборка из книг библиотеки
устремленного к культуре. Тайбэй, 1965.
117. Чжу Си. Чжу вэнь гун вэнь цзи = Собрание произведений про-
свещенного гуна Чжу // СБЦКЧБ. Т. 169-172.
118. Чжу Чанвэнь. Уцзюнь туцзин сюй цзи = Дополнительные за-
метки к описанию округа У, с картами// ЦЦ. Вып.3146.
119. Чжуан Чо. Цзи лэй бянь — Сборник «Куриные ребра»// ЦЦ.
Вып. 2867.
120. Чхве Чхи Вон (Цуй Чжиюань). Гуй юань би гэн цзи (Кевон
пхиль ген) = Сборник “Пахота кистью в Коричном саду” // ЦЦ.
Вып. 1864-1866.
376
121. Ч эн Дач ан. Юн лу = Заметки о [стране] Юн //Гу цзинь и ши =
Старинные и нынешние повествования. Тайбэй, 1969.
122. Шань-ю шикэ цунбянь = Собрание шаньсийских камней с над-
писями / Сост. Ху Пиньчжи. [Б.м.], 1901.
123. Шаньдун тун чжи = Сводное описание Шаньдуна / Сост. Юз
Цзюань и др. [Б. м.], 1736.
124. Шао Во. Хэнань Шао-ши вэнь цзянь хоу лу = Последние записи
г-на Шао из Хэнани о том, что слышал и видел // ЦЦ. Вып. 2751-
2752.
125. Шао Бовэнь. Хэнань Шао-ши вэнь цзянь цянь лу — Первые
записи г-на Шао из Хэнани о том, что слышал и видел// ЦЦ.
Вып. 2749-2750.
126. Ши Гуань сю. Дань юэ цзи = Сборник «Нечетные месяцы»//
ЦЦ. Вып. 2239-2240.
127. Ши Сюйбо. Дяо цзи ли тань ~ Беседы стоя с рыболовной сна-
стью на дамбе // ЦЦ. Вып. 3856.
128. Шо фу = Выборки из книг / Сост. Тао Цзунъю. Тайбэй, 1972.
129. Шэнь Ко. Мэнси би тань = Беседы с кистью [в руках] в Мэнси.
Шанхай, 1956.
130. Шэньси тун чжи = Сводное описание Шэньси / Сост. Лю Юйи
и др. [Б. м.], 1735.
131. Юань Чжэнь. Юань ши Чанцин цзи ~ Чанцинский сборник
г-на Юаня. Пекин, 1983.
132. Юань Шу. «Тун цзянь» цзи ши бэнь мо = « Всепроницающее
зерцало» в записи событий от начала до конца. Шанхай, 1955.
133. Юаньхэ цзюнь сянь ту чжи = Описание округов и уездов [го-
дов царствования] Юаньхэ, с картами / Сост. Ли Цзифу // ЦЦ.
Вып. 3084-3095.
134. Юй ди цзи шэн = Страна в описаниях [ее] достопримечательных
мест / Сост. Ван Сянчжи. Гуанчжоу, 1851.
135. Юй цюаньцзы = Яшмовый источник // Юй цюань. Цзинь хуа-
цзы = Яшмовый источник. Золотой цветок. Шанхай, 1958.
136. Юнь цзи ци цянь — Семь верительных бирок из Облачного хра-
нилища / Сост. Чжан Цзюньфан // СБЦКЦБ. Т. 161.
137. Ян Вань ли. Чэн-чжай цзи = Собрание сочинений из Кабинета
Правдивого. Пекин, 1962.
377
На русском языке
138. Гуляка и волшебник: Танские новеллы (VII-IX вв.). М., 1970.
139. Ду Фу. Стихотворения. М.; Л., 1962.
140. Е Лун ли. История государства киданей (Цидань го чжи) / Пер.
с кит.; Введение, коммент, и при л. В.С.Таскина. М., 1979.
141. Заново составленное пинхуа по истории Пяти династий (Синь
бянь У дай ши пинхуа) / Пер. с кит.; Исслед. и коммент.
Л. К. Павловской. М., 1984.
142. Крестьянская война в IX в.: (Из «Синь Тан шу») / Пер. с
кит. В. А. Рубина// Хрестоматия по истории средних веков. Т. 1.
М., 1961.
143. Поэзия эпохи Тан (VI 1-Х вв.). М., 1987.
144. Танские новеллы / Пер. с кит.; Послесл. и примеч. О. Л. Фиш-
ман. М., 1955.
145. Ши Н ай ань. Речные заводи / Пер. скит. А. П. Рогачева. Т. 1-2.
М., 1955.
На западноевропейских языках
146. An account of the travels of two Mohammedans through India and
China / Transl. by E. Renaudot //A general collection of the best and
most interesting voyages and travels in all parts of the world. London,
1814.
147. Biography of Huang Ch’ao/ Transl. and annot. by H. S. Levy.
Berkeley; Los Angeles, 1961.
148. Giles L. The lament of the lady of Ch’in //T’oung pao. 1926. Vol. 24.
149. Giles L. Dated manuscripts in the Stein collection, IV// Bui. School
Orient, and Afric. Stud. 1939. Vol. 9.
150. The golden mountain / By P.Radin. Taibei, 1972.
151. Macoudi. Les prairies d’or// Texte et trad, par C.Barbier de
Meynard et Pavet de Courtrille. T. 1. Paris, 1861.
152. Relations des voyages faits par les Arabes et les Persans dans
1’Inde et a la Chine dans le IXе siecle de Гега chretienne / Trad, par
J.T. Reinaud. T. 1. Paris, 1845.
153. Voyage du marchand arabe Sulayman en Inde et en Chine, suivi de
remarques par Abu Zayd Hasan / Trad, par G. Ferrand. Paris, 1922.
378
ЛИТЕРАТУРА
На русском языке
154. Аграрные отношения и крестьянское движение в Китае. М.,
1974.
155. Алексеев В.М. Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту.
Пг., 1916.
156. Барский К.М. Нежные узурпаторы и мудрые гегемоны// Про-
блемы Дальнего Востока. 1995. № 4.
157. Бежин Л.Е. Ду Фу. М., 1987.
158. Белелюбский Ф. Б. Идея равенства у тайпинов // НАА. 1975.
№2.
159. Белелюбский Ф.Б. Тайпинский идеал теократической монар-
хии: (К вопросу о политической идеологии средневекового кре-
стьянства) // НКОГК-6. 4.2. М., 1975.
160. Борискина Е. Б. Трактовка в КНР проблем крестьянских войн
в Китае при феодализме // ИНКНР. М., 1981.
161. Буганов В. И. О некоторых вопросах истории крестьянских
войн// Известия Академии наук Казахской ССР. Сер. обществ,
наук. 1975. № 6.
162. Бугреев А.Н. Диалектика стихийности и сознательности в об-
щественном развитии. М., 1982.
163. Васильев Л.С. Были ли крестьянские восстания антифеодаль-
ными? // Общественные движения и их идеология в докапитали-
стических обществах Азии: Тезисы. М., 1984.
164. Васильев Л.С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970.
165. Гордон А. В. Восприятие мира в традиционном крестьянском
сознании // Азия и Африка сегодня. 1980. № 3.
166. Гордон А.В. Крестьянские восстания в Китае в XVII- XIX вв.
Методологические проблемы изучения крестьянских движений в
новейшей западной историографии. М., 1984.
167. Г о р д о н А. В. Крестьянство Востока: исторический субъект, куль-
турная традиция, социальная общность. М., 1989.
168. Доронин Б. Г. Династийная история «Мин ши» как источник
по истории крестьянской войны в Китае 1627-1646 гг.: Автореф.
канд. дис. Л., 1976.
379
169. Доронин Б. Г. К характеристике средневековой китайской исто-
риографии// НКОГК-16. 4.1. М., 1985.
170. Доронин Б. Г. Китай XVII-XVIII в.: Проблемы историографии
и источниковедения. Л., 1988.
171. Доронин Б. Г. Крестьянская война 1627-1646 гг. в современной
китайской историографии // ИНКНР. М., 1981.
172. Доронин Б. Г. Легитимация власти в императорском Китае и
некоторые особенности ее интерпретации официальной историо-
графией// НКОГК-25. М., 1994.
173. Доронин В. Г. Народные движения и китайская феодальная
историография: (К постановке вопроса) // ВЛУ. 1972. №2.
174. Доронин Б. Г. Официальная историография и крестьянская
война 1627-1646 гг. в Китае / / Аграрные отношения и крестьян-
ское движение и Китае. М., 1974.
175. Доронин Б. Г. Официальное историописание — государственно-
политический институт империи Цин (XVI 1-ХVIII вв.): Автореф.
докт. дис. СПб., 1994.
176. Доронин Б. Г. Прошлое в жизни китайского общества: (К
характеристике исторической памяти / / Проблемы и потенциал
устойчивого развития Китая и России в XXI в.: Тезисы докл.
VII Междунар. науч. конф. «Китай. Китайская цивилизация
и мир. История, современность, перспективы». 4.2. М., 1996.
176а Жданова Л.В. Поэтическое творчество 4хве Пхивона. СПб.,
1998.
177. Зотова О.И., Новиков В. В., Шорохова Е. В. Особенности
психологии крестьянства: прошлое и настоящее. М., 1983.
178. Илюшечкин В. П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967.
179. История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 1-3. М.,
1985-1986.
180. Итс Р.Ф. Этническая история Юга Восточной Азии. М., 1972.
181. К ах к Ю. Ю., Лиги X. М. О связи между антифеодальными
выступлениями крестьян и их положением // История СССР. 1976.
№2.
182. Кизеветтер А.А. К истории крестьянских движений в Рос-
сии// ВИ. 1994. № 1.
183. Китайские социальные утопии. М., 1987.
380
184. Королева Н.А. Административная система Тайнинского госу-
дарства// Социальные организации в Китае. М., 1981.
185. Крамник В. В. К вопросу о психологическом аспекте истории
политических движений // История и психология. М., 1971.
186. Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. Т. 1-3. Л., 1961-
1970.
187. Крестьянские войны в России XVI 1-ХVIII вв.: проблемы, по-
иски, решения. М., 1974.
188. Крюков М.В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский
этнос в средние века (VII—XIII вв.). М., 1984.
189. Кычанов Е. И. Основы средневекового китайского права (VII-
XIII вв.). М., 1986.
190. Кычанов Е. И. Очерк истории тангутского государства. М.,
1968.
191. Кычанов Е. И. Проблемы сословно-классового анализа обще-
ства Тан (VI 1-Х вв.)// Социальные организации в Китае. М.,
1981.
192. Кычанов Е. И. Сирийское несторианство в Китае и Централь-
ной Азии // Палестинский сборник. № 89. Л., 1978.
193. Л арин В. Л. Повстанческая борьба народов Юго-Западного Ки-
тая в 50-70-х годах XIX в. М., 1986.
194. Ленин В. И. Демократия и народничество в Китае // Поли. собр.
соч. Т.21. М., 1961.
195. Ленин В. И. О праве наций на самоопределение// Поли. собр.
соч. Т. 25. М., 1961.
196. Ленин В. И. Русская революция и гражданская война // Поли,
собр. соч. Т. 34. М., 1962.
197. Мавродин В. В. Историческое значение крестьянских войн в
России / / Методологические вопросы общественных наук. Л., 1968.
198. Мавродин В. В. По поводу характера и исторического значения
крестьянских войн в России // Крестьянские войны в России XVII-
XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. М., 1974.
199. Мавродин В. В. Советская историческая наука о крестьянских
войнах в России// Смирнов И.И. и др. Крестьянские войны в
России XVII-XVIII вв. М.; Л., 1966.
200. Мавродин В.В. и др. Об особенностях крестьянских войн в
России// ВИ. 1956. №2.
381
201. Малиновская Т. А. Очерки по истории китайской классиче-
ской драмы в жанре цзацзюй (XIV-XVII века). СПб., 1996.
202. Малявин В. В. Гибель древней империи. М., 1983.
203. Малявкин А. Г. Историческая география Центральной Азии:
(Материалы и исследования). Новосибирск, 1981.
204. Малявкин А. Г. Материалы по истории уйгуров в IX—XII вв.
Новосибирск, 1974.
205. Малявкин А. Г. Тактика Танского государства в борьбе за ге-
гемонию в восточной части Центральной Азии / / Дальний Восток
и соседние территории в средние века. Новосибирск, 1980.
206. Малявкин А. Г. Танские хроники о государствах Центральной
Азии: Тексты и исследования. Новосибирск, 1989.
207. Малявкин А. Г. Уйгурские государства в IX-XII вв. Новоси-
бирск, 1983.
208. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта//Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. М., 1957.
209. Мартынов А. С. Государственное и этическое в императорском
Китае// Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988.
210. Мартынов А.С. Девизы правления китайских императоров
(няньхао) // ППиПИКНВ-12. М., 1977.
211. Мартынов А. С. Доктрина императорской власти и ее место
в официальной идеологии императорского Китая // Всемирная
история и Восток. М., 1989.
212. Мартынов А. С. Представления о природе и мироустроитель-
ных функциях власти китайских императоров в официальной тра-
диции // НАА. 1972. К5 5.
213. Мартынов А. С. Сила дэ монарха// ППиПИКНВ-9. М., 1974.
214. Мартынов А.С. Формулы «соответствия» и «действия» в им-
ператорских титулах династий Мин и Цин// ППиПИКНВ-4. Л.,
1969.
215. Маслов А. В. Опыт формального анализа иероглифики девизов
царствования периода Тан (618-907) // ППиПИКНВ-13. М., 1985.
216. Машкина И.Н. Китайские ученые об организации центрального
государственного аппарата при династии Тан// НКОГК-16. 4.1.
М., 1985.
217. Машкина И. Н. Китай и Вьетнам (Ш-ХШ вв.). М., 1978.
382
218. Общественные движения и их идеология в добуржуазных об-
ществах Азии. ML, 1988.
219. Павловская Л.К. Пинхуа по истории Пяти династий // СНВ.
Вып. XI. М., 1971.
220. Павловская Л. К. Пинхуа по истории Пяти династий: (Не-
обходимые предварительные наблюдения над историческими ис-
точниками и приемами использования их в пинхуа) // История,
культура, языки народов Востока. М., 1970.
221. Павловская Л. К. Факт исторический и факт литературный:
(На материале «Заново составленного пинхуа по истории Пяти ди-
настий») // Литературы стран Дальнего Востока. М., 1979.
222. Порти ев Б.Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.
223. Порш не в а Е. Б. Дискуссия о крестьянских войнах в Китае при
феодализме (1964-1965) // ИНКНР. М., 1971.
224. Поршнев а Е. Б. Некоторые особенности настроений и мотивов
общественного поведения восставших крестьян в средневековом
Китае// НКОГК-3. 4.1. М., 1972.
225. Прон штейн А.П. Решенные и нерешенные вопросы истории
крестьянских войн в России // ВИ. 1967. № 7.
226. П р о н ш т е й н А. П., II у ш к ар е н к о А. А. Крестьянская война
в России в 1773-1775 гг. Итоги и перспективы исследования // ВИ.
1971. №8.
227. Раскин Д.И., Фроянов И.Я., Шапиро А.Л. Ленинская
характеристика наивного монархизма // Тезисы докл. и сообщ.
XII сессии межреспубл. симпоз. по аграрной истории Восточной
Европы. Рига; Москва, 1970.
228. Риф тин Б. Л. Историческая эпопея и фольклорная традиция в
Китае. М., 1970.
229. Риф тин Б. Л. Китайские пословицы как материал для изучения
народного мировоззрения// Сов. этнография. 1960. № 4.
230. Риф тин Б. Л. От мифа к роману. М., 1979.
231. Рознер И. Г. Антифеодальные государственные образования в
России и на Украине в XVI-XVIII вв. // ВИ. 1970. №8.
232. Рубин В. А. Походы Хуан Чао (Из истории крестьянской войны
IX в.) // Сб. ст. по ист. стран Дальнего Востока. М., 1952.
233. Салтыков Г. Ф. Отношение крестьян к города как политическая
традиция// Политические традиции в КНР. 4.2. М., 1980.
383
234. Салтыков Г. Ф., Му гр уз ин А. С. Традиции в современной
китайской деревне: (Социально-психологические аспекты). 4.1-
II. М., 1990-1991.
235. Серебряков Е. А. Ду Фу: Критико-биографический очерк. М.,
1958.
236. Симоновская Л.В. Антифеодальная борьба китайских кре-
стьян в XVII в. М., 1966.
237. Смирнов И. И. и др. Крестьянские войны в России XVII-
XVIIIвв. М.;Л., 1966.
238. Смолин Г. Я. Антифеодальные восстания в Китае второй поло-
вины X — первой четверти XII в. М., 1974.
239. Смолин Г. Я. Были ли в средневековом Китае крестьянские
войны?// НКОГК-4. 4.1. М., 1973.
239а Смолин Г. Я. Еще о топонимическом наследии крестьянской
войны 874-901 гг. в Китае // НКОГК-29. М., 1999.
240. Смолин Г. Я. «Записи» Ван Жэньюя о крестьянской войне 874-
901 гг. в Китае: (К характеристике «Цзы чжи тун цзянь») //
НКОГК-17. 4.2. М., 1986.
241. Смолин Г. Я. Иноземные религии в Гуанчжоу IX в.// СНВ.
Вып. 23. М., 1982.
242. Смолин Г. Я. Источники по истории крестьянской войны 874-
901 гг. в Китае// ИИИСАА. Вып. IV. 1975.
243. Смолин Г. Я. К вопросу о социальной принадлежности руко-
водства крестьянских войн в Китае// НКОГК-5. 4.1. М., 1974.
244. Смолин Г. Я. Китайская хроника XI в. «Всепроницающее
зерцало, управлению помогающее» о крестьянской войне 874-
901 гг.// НКОГК-26. М.; 1995.
245. Смолин Г. Я. Крестьянская война 874-901 гг. и танские генерал-
губернаторы (цзедуши) // ППиПИКНВ-18. Л., 1985.
246. Смолин Г. Я. Крестьянское восстание в провинциях Хунань и
Хубэй в 1130-1135 гг. М., 1961.
247. Смолин Г. Я. Наивный монархизм руководителей крестьянской
войны 874-901 гг. в Китае// НКОГК-12. 4.1. М., 1981.
248. Смолин Г. Я. О заключите льном периоде крестьянской войны
874-901 гг. в Китае// НКОГК-20. 4.2. М., 1989.
249. Смолин Г. Я. О некоторых истолкованиях понятия «крестьян-
ская война» в историографии КНР // ВИ. 1974. Ж 7.
384
250. Смолин Г. Я. О некоторых материалах из документации пред-
водителей крестьянской войны конца IX в. в Китае: (Документы
875-879 гг.)// ИИИСАА. Вып. 8. 1985.
251. С м о л и н Г. Я. О новом источнике по истории крестьянской войны
в Китае под руководством Ван Сяньчжи и Хуан Чао // ВЛУ. 1984.
№14.
252. Смолин Г. Я. О новонайденных эпиграфических источниках
конца IX в. по истории крестьянской войны 874-901 гг. в Китае //
Востоковедение. 1988. № 14. Филол. исслед.
253. Смолин Г. Я. О топонимическом наследии крестьянской войны
874-901 гг. в Китае// НКОГК-13. 4.1. М., 1982.
254. Смолин Г. Я. Об одном из «спутников» крестьянской войны 874-
901 гг. в Китае: восстание под руководством Цянь Нэна в Сычу-
ани// Новое в изучении Китая: История и историография. М.,
1988.
255. Смолин Г. Я. Об участии неханьского населения в крестьянской
войне 874-901 гг. в Китае// НКОГК-21. 4.2. М., 1990.
256. Смолин Г. Я. Они бросили вызов Небу: О крестьянской войне
874-901 гг. в Китае. 4.1. Предвестие и зачин. СПб., 1997.
257. Смолин Г. Я. Повстанцы Хуан Чао в Гуанчжоу: (Эпизод кре-
стьянской войны 874-901 гг. в Китае)// Востоковедение. 1977.
№4. Ист. исслед.
258. Смолин Г. Я. Поэт Пи Жисю — участник крестьянской войны
874-901 гг. в Китае// НКОГК-22. 4.1. М., 1991.
259. Смолин Г. Я. Проблема общего и особенного в истории крестьян-
ских войн в феодальном Китае: (К разработке понятия «крестьян-
ская война») // ИИИСАА. Вып. 6. 1982.
260. Смолин Г. Я. Силланский источник о крестьянской войне конца
IX в. в Китае// НКОГК-6. 4.1. М., 1975.
261. Смолин Г.Я. Утраченные книги конца IX — начала X в. о кре-
стьянской войне 874-901 гг. в Китае и народных восстаниях — ее
предшественниках// ИИИСАА. Вып.9. 1986.
262. Смолин Г. Я. Феодальное ополчение в борьбе с крестьянами-
повстанцами в Китае IX в.// НКОГК-14. 4.1. М., 1983.
263. Стулова Э.С. «Баоцзюань о Муляне» как источник по истории
крестьянской войны IX в. в Китае// НКОГК-15. 4.2. 1984.
264. Стулова Э.С. Восстание Хуан 4ао 875-884 гг. в «Баоцзюань о
Муляне»// ППиПИКНВ-18. 1985.
385
265. Стулова Э.С. Народные верования в «Баоцзюань о Мулине»:
(Хуан Чао)// НКОГК-16. 4.1. М., 1985.
266. Стулова Э.С. Образ героя в китайской простонародной лите-
ратуре (на примере «Баоцзюань о Мулине»)// ППиПИКНВ-19.
1986.
267. Традиции в общественно-политической жизни и политической
культуре КНР. М., 1994.
268. Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992.
269. Черепнин Л. В. Об изучении крестьянских войн в России XVII-
XVIII вв.: (К теории проблемы)// Крестьянские войны в России
XVII-XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. М., 1974.
270. Чиркин В. Е. Об изучении государственных образований, воз-
никавших в ходе восстаний рабов и крестьян // ВИ. 1958. №9.
271. Чиркин В. Е. Переходные государственные формы. Свердловск,
1963.
272. Шефер Э. Золотые персики Самарканда. М., 1961.
273. Эйдлин Л.З. Танская поэзия // Поэзия эпохи Тан (VII- X вв.).
М., 1987.
274. Энгельс Ф. Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 20. М., 1961.
275. Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии// Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. М., 1956.
276. Энгельс Ф. Марка// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. М., 1961.
277. Я нель 3. К. Феномен стихийности и повстанческая организация
массовых движений феодального крестьянства России // История
СССР. 1982. №5.
На китайском языке
278. Бай Тянь. Тан мо нунминь чжаньчжэн ды чжаньлюэ вэньти =
Вопросы стратегии крестьянской войны конца [периода] Тан //
ЧНЧШЛЦ. Вып. 1. Тайюань, 1979.
279. Бай III о у и. Гуаньюй Чжунго фэнцзянь шэхуэй нунминь чжань-
чжэн синчжи ды шанцюэ = К вопросу о характере крестьянских
войн в китайском феодальном обществе // ЧФШНЧВТЛЦ.
280. Бай Шоу и. Чжунго лиши шан ды нунминь чжаньчжэн ды тэ-
дянь = Отличительные особенности крестьянских войн в истории
Китая// ЧФШНЧВТЛЦ.
386
281. Бу Цзиньчжи. Тан мо У дай Пи Жисю, У Нэнцзы, Тань Цяо
ды цзиньбу сысян = Прогрессивные взгляды [писателей] конца
[периода] Тан и [времени] Пяти династий Пи Жисю, У Нэнцзы и
Тянь Цяо / / ЛЦ. 1980. № 12.
282. БяньСяосюань. У дай ши го ды цзецзи доучжэн = Классовая
борьба [в период] Пяти династий и десяти царств // ВШЧ. 1957.
№ 12.
283. Ван Б а о, Хуан Чао цзи ци юн цзюй ши саньи = Некоторые
суждения о Хуан Чао и его стихотворении, воспевающем хризан-
тему// Синьцзян дасюэ сюэбао. 1976. №1.
284. Ван Говэй. Вэй Чжуан ды Цинь фу инь = «Плач по жене из
дома Цинь» Вэй Чжуана// Госюэ цзикань. Т. 1. 1923. №4.
285. Ван Дахуа. Лунь» Да Ци чжэнцюань шибай ды чжуяо юань-
инь = О главных причинах поражения власти Великой Ци //
ШэШС. 1985. №4.
286. Ван Дахуа. Лунь нунминь ции ды дун си чжань юй нань бэй
чжань чжэн = О боевых подходах с востока на запад и с юга на
север в крестьянских восстаниях // ШэШС. 1987. №4.
287. Ван Дахуа. Лунь цзюньпин цзай Тан мо нунминь чжаньчжэн
чжун ды цзинцзи нэйжун = Об экономическом содержании [идеи]
равенства в крестьянской войне конца [периода] Тан// ШэШС.
1982. №2.
288. Ван Дэчжэнь. Л о Инь няньпу — Погодное жизнеописание Ло
Иня. Шанхай, 1937.
289. Ван Пу. Лунь Хуан Чао = О Хуан Чао// Жэньу цзачжи. Т. 1.
1946. >10.
290. Ван Пу. Хуан Чао ды шидай = Эпоха Хуан Чао// Вэйминь
чжоукань. Т. 3. 1946. > 4.
291. Ван Синь я. Гуаньюй нунминь ции линсю ды Тянь мин сысян
цзи ци пинцзя вэньти = Вопросы относительно представлений во-
жаков крестьянских восстаний о «мандате Неба» и оценки [таких
представлений] // Сюэшу яньцзю. 1980. > 6.
292. Ван Сычжи. Люэ лунь «хуанцюань чжуи» = Коротко о «мо-
нархизме» // ЧНЧШЯЦ. Вып. 1.
293. Ван Цзянь. Суй Тан ши лунь гао = Черновые материалы по
истории [империй] Суй и Тан. Пекин, 1981.
294. Ван Чжицзюнь. Тань Тан дай ды Хуан Чао чжи луань — О
бунте Хуан Чао в период Тан // Син ши. Т. 8. 1970. > 12.
387
295. Ван Шоунань. Тан дай фаньчжэнь юй чжунъян гуаньси
чжи яньцзю = Исследование взаимоотношений между [региональ-
ными наместниками] — фаньчжэнь и центральной властью в пе-
риод Тан. Тайбэй, 1969.
296. Ван Юнсин. Гуаньюй Хуан Чао нунминь цзюнь ды исе ши ляо
ды каобянь = Анализ некоторых материалов по истории крестьян-
ской армии Хуан Чао// Вэнь ши. Вып. 5. Пекин, 1978.
297. Вэй Вэнь с юань. Хуан Чао ай жу као бянь = Критические ра-
зыскания о расположенности Хуан Чао к конфуцианцам / / Сюэшу
юэканъ. 1981. № 10.
298. Вэй Суншань. Хуан Чао ции цзиньцзюнь лусянь паньси —
Анализ маршрутов повстанческого войска Хуан Чао // ЧНЧШЯЦ.
Вып. 2. Шанхай, 1982.
299. Вэн Дачжо. Хуан Чао лунь = О Хуан Чао. Шанхай, 1950.
300. Гао Минь. Ши лунь во го фэнцзянь нунминь ции хэ нунминь
чжаньчжэн ды фачжань цзедуань вэньти = К вопросу об этапах
развития крестьянских восстаний и крестьянских войн в феодаль-
ном обществе нашей страны // ЧФШНЧВТЛЦ.
301. Гао Шуи. Тан Сун шици вайгожэнь цзай Чжунго ды фалюй
дивэй = Правовое положение иноземцев в Китае при [династиях]
Тан и Сун // Цзилинь дасюэ сюэбао. 1978. №5-6.
302. Го Дань. Лапо цин тянь э мо цань—ду Хуан Чао ды «Чун
Тянь» ши = Читая стихотворение Хуан Чао «Штурмую Небо»//
Фуцзянь вэньи. 1975. № 2.
303. Го М о ж о. Чжунго нунминь ции ды лиши фачжань гочэн = Про-
цесс исторического развития крестьянских восстаний в Китае //
ЧФШНЧВТЛЦ.
304. Го Цаньдун. Хуан Чао. Т. 1. Ланьчжоу, 1985.
305. Го Цзайчжун. Линнань шаошу миньцзу юй Хуан Чао ицзюнь =
Малые народности Линнани и повстанческая армия Хуан Чао //
МЯ. 1985. №1.
306. Го Цзайчжун, Хуан М и н г у а н. Чжичи Хуан Чао ицзюнь
ды Гуйчжоу «Сидунмань» цзу шу = Опыт исследования этниче-
ской принадлежности «сидунских маней» Гуйчжоу, выступивших
в поддержку повстанческой армии Хуан Чао// МЯ. 1989. № 1.
307. ГуаньЛюйцюань. Ши лунь Тан мо Хуан Чао ции ды тэдянь =
Опыт исследования особенностей восстания Хуан Чао в конце [пе-
риода] Тан// Чжу нсюэ лиши цзяосюэ. 1957. №3.
388
308. Да Жэнь. Хуан Чао да ции е цэнцзин тичуго туда вэньти == В
свое время крупное восстание [под руководством] Хуан Чао тоже
поднимало вопрос о земле// Гуанмин жибао. 1961. 12 апр.
309. Дай Сюань. Сун дай чао янь чжиду яньцзю — Исследование
системы сбыта соли купцами по особым свидетельствам властей в
период Сун. Пекин, 1957.
310. Дуань Цзинсюань. Г уаньюй нунминь чжаньчжэн гуйлюй жо-
гань вэньти ды шанцюэ — Обсуждение некоторых вопросов о за-
кономерностях крестьянских войн // Цюши сюэкань. 1981. Ж 1.
311. Дун Цзяцзунь. Таньтань «ху анцюань чжуи» вэньти = Сужде-
ния по вопросу о «монархизме» // ЧФШНЧВТЛЦ.
312. Дун Ч жэнь с ин. Пиндэн сысян ши Хуан Чао цзуй цзао тичу
ды ма? = Действительно ли Хуан Чао раньше других выдвинул
идею равенства? // Ляонин шида сюэбао. 1987. № 3.
313. Дэн Гуанмин. Ши тань мянь Тан ды нунминь ции = Предва-
рительные замечания о крестьянских восстаниях конца [периода]
Тан// ЧНЦЛЦ.
314. Жэнь Цзиюй. Чжунго ли дай нунминь гэмин чжаньчжэн дуй
чжэсюэ ши ды цзоюн — Крестьянские революционные войны и их
роль в истории китайской философии // ЧФШНЧВТЛЦ.
315. Жэнь Шуан. Тан Сун чжи цзи тунчжи цзитуань нэйбу мао-
дунь ды диюй тэчжэн = Региональные особенности противоречий
внутри правящих группировок на стыке [периодов] Тан и Сун //
ЛЯ. 1987. Xs 2.
316. ИнСянхао. Нунминь гэмин чжаньчжэн гоцзао шибай лиши шан
цзю чусянь У дай ши го хуиьлуань цзюймянь ды тифа ши фоу ця-
дан = Правомерна ли постановка вопроса, что безвременное пора-
жение крестьянской революционной войны обернулось в истории
ситуацией смуты в [период] Пяти династий и десяти царств? / /
СШТ. 1956. № 2.
317. Кувабара Сицудзо. Тан Сун маои ган яньцзю = Исследова-
ние о торговых портах танского и сунского [времени]. Шанхай,
1935.
318. Кувабара Сицудзо. Чжунго алабо хай шан цзяотун ши —
История китайско-арабских морских связей. Тайбэй, 1967.
319. Лай Дань. Хуан Чао ды гуйли ды шипянь — «Цзюйхуа» ши
ды фэньси = Анализ замечательного стихотворения Хуан Чао
«Цветы хризантемы» // Бэйцзин шида сюэбао. 1975. № 1.
389
320. Лань Вэньч ж эн. Суй Тан У дай ши = История [периодов] Суй,
Тан и Пяти династий. Тайбэй, 1968.
321. Ли Б ан чжэн. «Хуанцюань чжуи» цяньси = Характеристика
«монархизма» // ЧНЧШЯЦ. Вып. 1. Тайюань, 1979.
322. Ли Биньчэн. Суй Тан У дай нунминь ции юй цзунцзяо цзи жу-
цзя ды гуаньси — Связь крестьянских восстаний [периодов] Суй,
Тан и Пяти династий с религиями и приверженцами конфуциан-
ства //Тан ши сюэ хуэй луньвэнь цзи = Сборник статей научного
общества по истории [периода] Тан. Сиань, 1986.
323. Ли Вэньчжи. Хуан Чао баодун ды шэхуэй бэйцзин = Соци-
альный фон бунта Хуан Чао// Ши да юэкань. 1935. №22; 1936.
№26.
324. Ли Гуйхай. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши шан нунминь
чжэньцюань ды синчжи вэньти = Проблема характера крестьян-
ской власти в истории крестьянских войн в Китае / / Бэйфан лунь-
цун. 1982. №3.
325. Ли Гуйхай. Нунминь чжаньчжэн ды цзецзюй вэньти = Про-
блема результатов крестьянских войн // Шэхуэй кэсюэ цзикань.
1981. №2.
326. Ли Гуйхай. Чжунго нунминь чжаньчжэн юй гоцзя тунъи хэ
фэньле ды гуаньси = Связь между единством и распадом госу-
дарства и крестьянскими войнами в Китае / / Чжэцзян сюэкань.
1982. №4.
327. Л и дай нунминь ции лунь цун = Сборник статей о крестьянских
восстаниях прежних эпох (период от Суй до Мин). Сянган, 1978.
328. Ли Сими. Хуан Чао бэйхай юй Тан цзюнь шоу цзин жици као-
дин = К вопросу о датах гибели Хуан Чао и отвоевания столиц
танскими войсками// Вэньсянь. №Х1. Пекин, 1982.
329. Ли Тан. Суй Тан У дай ши = История [периодов] Суй, Тан и
Пяти династий. Сянган, 1974.
330. Ли Тянью. Чжунгонунминьчжаньчжэндытэдяпьвэньти = Во-
прос об особенностях крестьянских войн в Китае // ЧФШНЧВТЛЦ.
331. Ли Цзюйтяиь. Пи Жисю ды шэнпин цзи ци цзопинь ды янь-
цзю =• Исследование жизненного пути и творчества Пи Жисю //
Тяньцзинь шиюань сюэбао. 1959. № 3.
332. Ли Чунчжи. Чжунго ли дай няньхао као = Исследование диа-
хронии девизов царствования в Китае. Пекин, 1985.
333. Ли Яньгуан. Ши лунь Хуан Чао ды юань чжэн = С) дальних
походах Хуан Чао // ВШЧ. 1955. № 7.
390
334. Линь Тянь в эй. Суй Тан ши синь бянь = Заново составленная
история [империй] Суй и Тан. Сянган, 1968.
335. Линь Т я н ь в э й. Сун дай яо луань бяньнянь цзи ши — Хроноло-
гические записи о бунтах яо в период Сун / / Сун ши яньцзю цзи =
Сборник исследований по истории Сун. Т. 7. Тайбэй, 1971.
336. Линь Хуацин. Хуан Чао. Шанхай, 1962.
337. Линь Шуанбу. Хуан Чао ша жэнь ба байвань — Хуан Чао
уничтожил 8 миллионов человек // Шупин шуму. 1980. № 88.
338. Ло Сян линь. Тан дай Хуан Чао бяиьлуань юй Нинхуа Шиби-
цунь — Бунт Хуан Чао в период Тан и деревня Шиби в Нинхуа //
Шовэнь юэкань. 1955. №4.
339. Ло Чуньсюн. Баши няньдай Суй Тан нунминь чжаньчжэн янь-
цзю шулюэ = Кратко об изучении в 80-е годы крестьянских войн
[периодов] Суй и Тан// Чжунго ши яньцзю дунтай. 1990. №6.
340. Л у Фэн. Шан Жан пань сян као — Об измене и капитуляции
Шан Жана // Чжунхуа вэнь ши лунь цун = Сборник статей по
филологии и истории Китая. Т. 2. 1979.
341. Лю Динхэ и др. Чжунго нунминь гэмин линсю ды гуши — Рас-
сказы о предводителях крестьянских революций в Китае. Нанкин,
1962.
342. Люй Сымянь. Суй Тан У дай ши = История [периодов] Суй,
Тан и Пяти династий. Шанхай, 1959.
343. Люй Хуннянь. Гуаньюй Хуан Чао ды чуаньшо = Относительно
преданий о Хуан Чао// Синь минь ваньбао. 1961. 22 янв.
344. Люй Чжэньюй. Гуаньюй нунминь чжаньчжэн вэньти ды тао-
лу нь = Обсуждение вопросов о крестьянских войнах // Шисюэ
цзикань. 1982. № 1.
345. М а Ш и ч ж и. Хуан Чао, Шан Жан Чаяшань хуэй ши вэньти као-
бянь = Критическое исследование по вопросу о соединении дру-
жин Хуан Чао и Шан Жана в [горной местности] Чаяшань // Сю-
чан шичуань сюэбао. 1987. №3.
346. Мяо Юз. Пи Жисю ды шицзи сысян цзи пц цзопин == Деяния,
воззрения и творения Пи Жисю // Сычуань дасюэ сюэбао. 1955.
№2.
347. Мяо Юз. Цзай лунь Пи Жисю цаньцзя Хуан Чао ции цзюнь ды
вэньти = Еще раз к вопросу об участии Пи Жисю в повстанческом
войске Хуан Чао// ЛЯ. 1958. №2.
348. Нин К э. Хуан Чао ции = Восстание Хуан Чао. Пекин, 1985.
391
349. Нин Кэ. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши шан ды нунминь чжэн-
цюань вэньти = Вопрос о крестьянской власти в истории крестьян-
ских войн в Китае // ЧФШНЧВТЛЦ.
350. Н и н К э. Шан Жан ды цзецзюй = Финал Шан Жана // Бэйцзин
шиюань сюэбао. 1978. № 1.
351. Нянь Ш анъю. «Гуаньюй дуй Чжу Вэнь пинцзя» ды исе кань-
фа = Некоторые суждения о [статье] «Относительно оценки Чжу
Вэня» // Сямэнь дасюэ сюэбао. 1959. К3 2.
352. Си Чжи. Хуан Чао ции = Восстание Хуан Чао. Шанхай, 1956.
353. Синь Цзю Тан шу жэнь мин соинь = Именной указатель к «Но
вой» и «Старой истории Тан». Т. 1-3 / Сост. Чжан Ваньци. Шан-
хай, 1986.
354. Су Шуанби. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши ~ История кре-
стьянских войн в Китае// Чжунго лишисюэ сыти нянь = Исто-
рическая наука Китая за 40 лет. Пекин, 1989.
355. Суй Тан У дай ши лунь чжу мулу = Указатель трудов по истории
[периодов] Суй, Тан и Пяти династий. Сучжоу, 1985.
356. Сун Цзяюй. Гуаньюй Тан мо нунминь ции линсю «Тянь бу
цзюнь пин» чэнхао яньцзю чжун ды цзигэ вэньти = Некоторые
вопросы при изучении титула «Небо помогает поравнению и бла-
годенствию» у предводителей крестьянских восстаний конца [пе-
риода] Тан// ЧНЧШЛЦ. Вып. 1.
357. Сун Юаиьцян. Хуан Чао ции ши каоча цзи = Аналитиче-
ские заметки относительно свидетельств истории восстания Хуан
Чао// ШаШС. 1978. №4.
358. Сунь Вэньлян. Хуанцюань чжуи шанцю = Относительно мо-
нархизма// ЛДС. 1979.- №3.
359. Сунь Годун. Тан Сунчжи цзи шэхуэй мэпьди чжи сяожун (Тан
Сун чжи цзи шэхуэй чжуаньбянь яньцзю чжи и) = Упадок ари-
стократических домов в обществе на рубеже [периодов] Тан и Сун
(Одно из исследований социальных сдвигов на стыке [периодов]
Тан и Сун)// Синья сюэбао. Т.4. 1959. № 1.
360. Сунь Цзоминь. Гуаньюй Чжунго нунминь чжаньчжэн дацзи
фэнцзянь чжиду ды вэньти = К вопросу о том, что крестьян-
ские войны в Китае наносили удары по феодальному строю / /
ЧФШНЧВТЛЦ.
361. Сунь Цзоминь. Чжунго нунминь чжаньчжэн вэньти таньсо =
Исследование проблем крестьянских войн в Китае. Шанхай, 1956.
392
362. Сунь Цзоминь. Чжунго нунминь чжаньчжэн цзай лиши шан
ды цзоюн вэньти = Вопрос об исторической роли крестьянских
войн в Китае// ЧФШНЧВТЛЦ.
363. Сунь Цычж оу. Гуаньюй Пи Жисю цаньцзя Хуан Чао нунминь
цзюнь ды вэньти = К вопросу об участии Пи Жисю в крестьянской
армии Хуан Чао// Сычуань дасюэ сюэбао. 1991. № 2.
364. Сы ку цюаныиу цзун му тияо = Генеральный аннотированный
каталог всех книг по четырем отделам / Сост. Цзи Юнь и др.
Пекин, 1965.
365. Сюэ Нуншань. Чжунго нунминь чжаньчжэн чжи ши ды янь-
цзю ~ Исследования по истории крестьянских войн в Китае. Шан-
хай, 1933.
366. Сюй Вэньюй. Мянь Тан ши ды чжу лю = Главные тенденции
в поэзии конца [периода] Таи// ВШЧ. 1954. №9.
367. С я о Д и ф э й. Лунь югуань Пи Жисю чжу вэньти = О проблемах,
относящихся к Пи Жисю// ВШЧ. 1958. № 1.
368. Т ан Ж э нь у. Тан дай хуан вэй ди цзичэн фанши дуй го ши син
хуай ды инсян = Влияние механизма наследования император-
ского престола на подъем и упадок могущества страны в период
Тан// IIIЮ. 1990. №5.
369. Тан Линлии. Пи Жисю цзянь лунь — Краткие суждения о Пи
Жисю//Хуачжун шиюань сюэбао. 1990. №5.
370. Тан Сэнь. «Цзюньпин» юй Хуан Чао ции = «Равенство» и вос-
стание Хуан Чао // Цзинань дасюэ сюэбао. 1981. № 1.
371. Тан У дай жэньу чжуаньцзи цзыляо цзунхэ соинь - Сводный
указатель биографических материалов о людях [периодов] Тан и
Пяти династий / Сост. Фу Сюаньцун и др. Пекин, 1982.
372. Т а н ши цзяныиан цыдянь — Аналитический словарь танской по-
эзии. Шанхай, 1985.
373. Тань Ци. Тан дай Сиюань дифан чжуанцзу нунминь ции —
Крестьянские восстания народности чжуан на территории Сиюань
в период Тан// Гуаней миньцзу сюэюань сюэбао. 1986. №2.
374. У Сунцюань. Пи Жисю цаньцзя Хуан Чао ции цзюнь ши ди
као = О времени и месте присоединения Пи Жисю к повстанче-
скому войску Хуан Чао// Сычуань шиюань сюэбао. 1992. №4.
375. У Тин се. Тан фаньчжэнь нянь бяо = Хронологическая таблица
танских фаньчжэней // Эр ши у ши бубянь = Дополнения к 25
нормативным историям. Т. 6. Шанхай, 1937.
393
376. У Тинъюй. Тан дай шицзу дичжу хэ шуцзу дичжу ды лиши
дивэй — Место знатных и незнатных землевладельцев танского
времени в истории // Чжунго ши яньцзю. 1980. № 1.
377. У Фа. Хуан Чао чжуань = Жизнеописание Хуан Чао. Сянган,
1974.
378. У Фэи. Суй Тан У дай ши = История [периодов] Суй, Тан и Пяти
династий. Пекин, 1962.
379. У Фэн, Чэнь Б о янь. Суй Тан У дай ши = История [периодов]
Суй, Тан и Пяти династий. Шэньян, 1984.
380. У Цз у н го. Тан мо цзецзи маодунь цзихуа ды цзигэ вэньти = Не-
которые вопросы касательно обострения классовых противоречий
в конце [периода] Тан// Бэйда сюэбао. 1984. №3.
381. У Цзэ, Юань Ингу ан. Хуан Чао «ци сян» вэньти као бянь =
Критический разбор вопроса о том, как Хуан Чао «изъявлял го-
товность капитулировать» // Сюэшу юэкань. 1961. №5.
382. У Яньнань. Гуаньюй нунминь ции хэ нунминь чжэньчжэн ды
муди юй «нунминь чжэнцюань вэньти» — О целях крестьянских
восстаний и крестьянских войн и «вопрос о крестьянской вла-
сти»// ШЮ. 1960. №6.
383. У Яньнань. Ши лунь Суй мо нунминь ции хэ Тан мо нунминь
ции ды тэдянь = Отличительные особенности крестьянских вос-
станий конца [периода] Суй и конца [периода] Тан// ШЮ. 1959.
№ 11.
384. Фан Цзилю. Да шэ ань цзи чжэнь вэй као = Об аутентичности
«Записок из скита всепрощения» // Чжунхуа вэнь ши лунь пун —
Сборник статей по филологии и истории Китая. Т. 3. 1981. №3.
385. Фан Цзилю. Тан ванчао чжэнъя Хуан Чао ции линбин туншуай
као — О военачальниках, командовавших подавлением Танской
династией восстания Хуан Чао // Вэй Цзинь Суй Тан ши лунь
цзи = Сборник статей по истории [периодов] Вэй, Цзинь, Суй и
Тан. Пекин, 1981.
386. Фан Цзилю. Хуан Чао ду Цзян нань ся као = О продвижении
Хуан Чао на юг после переправы через [Янцзы]цзян // Вэнь ши.
Т. 10.
387. Фан Цзилю. Хуан Чао ции као == [Источниковедческое] иссле-
дование восстания Хуан Чао. Пекин, 1983.
388. Фань Вэньлань. Чжунго тун ши цзяньбянь — Краткая общая
история Китая. Т. 3, ч. 1. Пекин, 1965.
394
389. Фань Му. Чжань доу хаоцзяо юй тоусян синьхао — Хуан Чао ды
«Цзюй хуа» ши хэ Сун Цзян ды «Цзюй хуа» цы = Призывный клич
к борьбе и сигнал к сдаче: стихотворение в жанре ши «Цветок
орхидеи» Хуан Чао и стихотворение в жанре цы «Цветок орхидеи»
Сун Цзяна// Гуаней миньцзу сюэюань сюэбао. 1976. № 1.
390. Фу Илин. Гуаньюй Чжу Вэнь ды пинцзя = Относительно оценки
Чжу Вэня// СДС. 1959. № 1.
391. Фу Цзунвэнь. Тан мо нунминь чжаньчжэн ды лиши цзоюн =
Историческое значение крестьянской войны конца [периода]
Тан // СДС. 1979. № 2.
392. Хань Гоп ань. Суй Тан У дай ши ган = Очерки истории [пери-
одов] Суй, Тан и Пяти династий. Пекин, 1978.
393. Хань Гопань. Хуан Чао ции шицзи као = О событиях восстания
Хуан Чао // СДС. 1956. № 5.
394. Хоу В ай л у. Тан Сун чжи цзи нунминь чжаньчжэн ды лиши
тэдянь = Исторические особенности крестьянских войн периодов
Тан и Сун // Синь цзяньшэ. 1964. № 3.
395. Хоу В ай л у. Чжунго ли дай датун сысян = Идея Великого еди-
нения в Китае прошлых эпох. Пекин, 1959.
396. Хоу В ай л у. Чжунго фэнцзянь шэхуэй цянь хоу ци ды нунминь
чжаньчжэн цзи ци ганлин коухао ды фачжань = Крестьянские
войны ранне- и позднефеодального периодов китайского общества
и эволюция их программ и лозунгов // ЧФШНЧВТЛЦ.
397. Хоу Чжунъи. Хуан Чао ции — Восстание Хуан Чао. Пекин,
1974.
398. Ху Жу лэй. Тан мо нунминь чжаньчжэн = Крестьянская война
конца [периода] Тан. Пекин, 1979.
399. Ху Жулэй. Тан Сун шици Чжунго фэнцзянь шэхуэй ды цзюйда
бяньгэ = Крупные сдвиги в феодальном обществе Китая в периоды
Тан и Сун // ШЮ. 1960. № 7.
400. Хуан Пу минь, Ма Дин. Лунь Чжу Вэнь = О Чжу Вэне//
Вэньчжоу шичуань сюэбао. 1984. №1.
401. Хуан Цзэнцин. Гуаней Минцзян Цзоцзян лян аиь ды гу дай
яйбихуа = Старинные наскальные изображения на берегах [рек]
Минцзян и Цзоцзян в Гуаней// Вэньу. 1957. Xе4.
402. Хуан Цинлянь. Ван До юй мянь Тан чжэн цзюй — и таофа
Хуан Чао чжи луань вэй чжунсинь = Ван До и политическая си-
туация в конце [периода] Тан — с акцентом на карательные экс-
педиции против мятежа Хуан Чао // Чжунъян яньцзюань лиши
юйянь яньцзюсо цзикань. Т. 63. 1993. №2.
395
403. Хуан Цинлянь. Гао Пянь цзун Чао ду Хуай = Как Гао Пянь
допустил форсирование [воинством Хуан] Чао [реки] Хуай[хэ]//
Далу цзачжи. Т. 80. 1990. №1.
404. Хуан Цинлянь. Сун Вэй юй Ван, Хуан чжи луань = Сун Вэй
и мятеж Ван [Сяньчжи] и Хуан [Чао]// Чжунго цзиньши шэхуэй
вэньхуа ши луньвэнь цзи = Сборник статей по истории китайского
общества и культуры в новое время. Тайбэй, 1992.
405. Хуан Чжэнлянь. Тан дай ды миньцзу гуаньси хэ минь-
цзу чжэнце = Опыт рассмотрения национальных отношений
и национальной политики периода Тан // Юньнань цзяоюй сюэ-
юань сюэбао. 1987. Спецвыпуск.
406. Хуан Юаньци. Лунь Чжунго лиши шан ды нунминь гэмин
линсю = О предводителях крестьянских революций в истории Ки-
тая// СШТ. 1953. №2.
407. Цзан Жун. Тан дай мо нянь Сычуань Цянь Нэн ды ции =
Восстание Цянь Нэна в Сычуани в конце периода Тан// Гуанмин
жибао. 1964. 26 февр.
408. Цзи Лиху ан. Чжунго фэнцзянь шэхуэй «нунминь чжэнцюань»
ды лянчжунсинь цзи ци сян фэнцзяньсин чжэнцюань чжуаньхуа
ды бижаньсин = Двойственный характер «крестьянской власти» в
китайском феодальном обществе и неизбежность ее перерождения
в феодальную власть // ЛЯ. 1962. №3.
409. Цзи Фу. Лунь Тан мо нунминь чжаньчжэн = О крестьянской
войне конца [периода] Тан// ШаШС. 1957. №2.
410. Цзэн Хуамань. Тан дай Линнань фачжань ды хэсиньсин =
Сердцевина развития Линнани в период Тан. Сянган, 1973.
411. Цзян Миньфань. Хуан Чао ша жэнь бянь = К спорам об уни-
чтожении Хуан Чао людей// Лиши чжиши. 1981. №6.
412. Цзяншаиь Сяньсялин Хуан Чао ции ицзи цзилюэ = Заметки
о реликвиях [времени] восстания Хуан Чао, [найденных] в [уезде]
Цзяншань в [зоне хребта] Сяньсялин / Сост. Комитет по делам
памятников культуры провинции Чжэцзян // Каогу. 1976. № 5.
413. Ци С я. Гуаныой Чжунго нунминь чжаньчжэн синчжи вэньти = К
вопросу о характере крестьянских войн в Китае // ЧФШНЧВТЛЦ.
414. Цинь Чжу. Тан мо Лу Цзюнь му чжимин = Эпитафия Л у Цзюня,
написанная в конце [периода] Тан // Каогу юй вэньу. 1983. № 1.
415. Цуй Шу тин. Цзи Хуан Чао ции ши «Тун цзянь» ю юй Синь,
Цзю «Тан шу» шо = Сведениями о событиях восстания Хуан Чао
396
«Всепроницаютцее зерцало» превзошло «Новую» и «Старую исто-
рию Тан»// «Цзы чжи тун цзянь» цун лунь — Сборник статей
о «Всепроницающем зерцале, управлению помогающем». [Чжэн-
чжоу], 1985.
416. ЦэньЧжунмянь. Суй Тан ши = История [империй] Суй и Тан.
Пекин, 1958.
417. Чжан Баогуан и др. Тан мо нунминь чжаньчжэн = Крестьян-
ская война конца [периода] Тан// Ши ди цзяосюэ тунсюнь. 1957.
№3.
418. Чжан Гоган. Тан дай фаньчжэнь яньцзю = Исследование [ин-
ститута региональных наместников]—фаньчжэнь в период Тан.
Чанша, 1987.
419. Чжан Даогуй, Гу Цзичэнь. Людун цзочжань бу ши Хуан
Чао ции шибай ды юаньинь = Не мобильные боевые действия яви-
лись причиной поражения восстания Хуан Чао // Ханчжоу дасюэ
сюэбао. 1979. № 4.
420. Чжан Ж у н ф ан. Хуан Чао чжи луань дуй Дуннань цайфу цюй
ды похуай = Ущерб, нанесенный бунтом Хуан Чао Юго-Восточно-
му налогово-финансовому региону // Шисюэ хуэйкань. 1977. № 6.
421. Чжан Сюн. Тан дай Сиюань буцзу шу юаньлю као = О генезисе
сиюаньских этносов периода Тан // Чжуннань миньцзу сюэюань
сюэбао. 1981. Xs 2.
422. Чжан Ху эй. Хуан Чао ции = Восстание Хуан Чао. Шанхай,
1955.
423. Чжан Ч жик ан. Пи Жисю цзюцзин ши цзэнъян сы ды? = Как
же все-таки окончил жизнь Пи Жисю? // Сюэшу юэкань. 1979.
№8.
424. Чжан Чжикан. Хуан Чао «ци сян» каобянь = Истолкова-
ние «просьб о сдаче» [со стороны] Хуан Чао // ЧНЧШЯЦ. Вып. 1.
Шанхай, 1979.
425. Чжан Шуньхуэй. Лунь лаодун жэньминь баосянь цзай яо янь
чжун ды цзэн хэ ай = Как трудовой народ в песнях и пословицах
выражал ненависть и любовь // Чжан Шуньхуэй. Чжунго ши
луньвэнь цзи = Сборник статей по истории Китая. Ухань, 1956.
426. Чжао Вэйминь и др. Ши лунь Тан мо нунминь чжаньчжэн ды
пиндэн коухао = Предварительные суждения о лозунге равенства
в крестьянской войне конца [периода] Тан // Синань шиюань сюэ-
бао. 1979. №3.
397
427. Чжао Гоху а. Хуан Чао. Харбин, 1982.
428. Чжао Лишэн. Ван Сяньчжи хэ Хуан Чао = Ван Сяньчжи и
Хуан Чао. Цзинань, 1956.
429. Чжао Лишэн. Тунго У дай ши го дао Сун чу ды лиши гочэн
жэньши Тан мо нунминь да ции чжи гэн шэньюань ды шэхуэй
ии = Социальный смысл крупных крестьянских восстаний конца
[периода] Тан и уяснение хода истории в пору Пяти династий и
десяти царств, а также начала Сун // ВШЧ. 1956. № 5.
430. Чжао Лишэн, ГаоЧжаои. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши
луньвэнь цзи = Сборник статей по истории крестьянских войн в
Китае. Шанхай, 1954.
431. Чжоу Баочжу. Тан мо нунминь чжаньчжэн ши чжун и гэ
вэньти ды шанцюэ = К обсуждению одного из вопросов истории
крестьянской войны конца [периода] Тан// ШЮ. 1959. №6.
432. Чжоу Баочжу. Хуан Чао ции ды «цзюньпин» яоцю юй фань
жу доучжэн = Требование равенства и борьба с конфуцианством
в восстании Хуан Чао // Кайфэн шиюань сюэбао. 1974. №3.
433. Чжоу Баочжу. Чжу Вэнь паньбянь юй Хуан Чао ции шибай
ды гуаньси — Связь измены Чжу Вэня с поражением восстания
Хуан Чао// ШЮ. 1960. №9.
434. Чжоу Ли. Цун дуй Хуан Чао ции ды цзишу кань «Тун цзянь»
ды цзячжи = Ценность «Всепроницающего зерцала» под углом
зрения повествования о восстании Хуан Чао // Цзиньян сюэкань.
1986. №5.
435. Чжоу Лянькуань. Пи Жисю ды шэнпин цзи ци чжуцзо =
Жизненный путь и творчество Пи Жисю // ЛС. Т. 12. 1955. № 1.
436. Чжоу Лянькуань. Тан Гао Пянь чжэнь Хуай шицзи као = О
деяниях танского Гао Пяня по усмирению Хуай[нани] // Л С. Т. 11.
1951. №2.
437. Чжоу Ци. Ду Тан мо нунминь ции ши ляо = Читая материалы
по истории крестьянских восстаний конца [периода] Тан// Хаэр-
бинь шиюань сюэбао. 1962. № 1.
438. Чжу Ми и лунь. Ду Фу юй нунминь ции гуаньси цюши = Правда
об отношении Ду Фу к крестьянским восстаниям// ЛДС. 1988.
№ 1.
439. Чжугэ Цзи. Дуй Хуан Чао ции цзи ши моцзи нэйжун ды чжии =
Спорные моменты в содержании рукописи с заметками о событиях
восстания Хуан Чао // Вэныпи. 1981. Т. 12.
398
440. Чжугэ Цзи. Тан мо нунминь чжаньчжэн чжаньлюэ чу тань —
Опыт исследования стратегии крестьянской войны в конце [пери-
ода] Тан. Тяньцзинь, 1985.
441. Чжугэ Цзи. Чжан Цюаньи люэ лунь — Краткие суждения о
Чжан Цюаньи// ШЮ. 1983. № 4.
442. Чжунго ли дай нунминь вэньти вэньсюэ цзыляо — Литературно-
художественные материалы по крестьянскому вопросу в Китае
прежних времен. Пекин, 1959.
443. Чжунго лиши да цыдянь: Суй Тан У дай ши ~ Большой словарь
по истории Китая: История [периодов] Суй, Тан и Пяти династий.
Шанхай, 1995.
444. Чжунго лиши суцзи гэцзюэ = Китайская история в скоростных
рифмованных записях / Сост. Ло Мэн. Шэньян, 1987.
445. Чжунго нунминь гэмин доучжэн ши = История революцион-
ной борьбы китайского крестьянства / Сост. Чжан Шаолян и др.
Пекин, 1983.
446. Чжунго нунминь ции лунь цзи = Сборник статей о крестьянских
восстаниях в Китае. Пекин, 1958.
447. Чжунго нунминь чжаньчжэн вэньти тао лунь цзи — Дискуссия
по вопросам крестьянских войн в Китае // Сборник статей. Сян-
ган, 1978.
448. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши лунь цун — Сборник статей
по истории крестьянских войн в Китае. Вып. 1. Тайюань, 1979;
Вып. 2. Чжэнчжоу, 1980.
449. Чжунго нунминь чжаньчжэн ши яньцзю цзикань — Сборник ис-
следований по истории крестьянских войн в Китае. Вып. 1. Шан-
хай, 1979; Вып. 2. Шанхай, 1982; Вып. 3. Шанхай, 1983; Вып. 4.
Шанхай, 1985.
450. Чжунго фэнцзянь шэхуэй нунминь чжаньчжэн вэньти таолунь
цзи = Дискуссия по проблемам крестьянских войн в китайском
феодальном обществе. Пекин, 1962.
451. Чжэн Ши. Хуан Чао фань тоусянчжуи ды доучжэн = Борьба
Хуан Чао с капитулянтством // Ухань дасюэ сюэбао. 1976. № 4.
452. Чэн Чжи, Хань Винна. Тан дай ды чжоу хэ дао = Области
и провинции танского периода. Сиань, 1987.
453. Чэнь Г у ан ч у н. Люэ лунь Тан мо ды Хуан Чао ции = Краткие
суждения о восстании Хуан Чао в конце [периода] Тан // ЛДС.
1976. Ml.
399
454. Чэнь Гуанчун. Хуан Чао ции фань фо вэньти шитань — К
вопросу об антибудцизме в восстании Хуан Чао // ЛДС. 1973. № 4.
455. Чэнь Жухэн. Шошу ши хуа = Очерки истории устного сказа.
Пекин, 1958.
456. Чэнь Инькэ. Ду Цинь фу инь = Читая «Элегию г-жи Цинь» //
Цинхуа сюэбао. 1936. № 11.
457. Чэнь Цинхуа. Хуан Чао нунминь, ции чжун тоусян юй фань
тоусян ды доучжэн = Капитулянтство и борьба с ним в крестьян-
ском восстании Хуан Чао // Хаэрбинь шиюань сюэбао. 1976. № 1.
458. Чэнь Цюаньфан. Лянкуай Тан мучжи юй Тан мо нунминь
ции == Две танские эпитафии и крестьянское восстание конца [пе-
риода] Тан// Каогу юй вэньу. 1983. № 2.
459. Чэнь Яодун. Хуан Чао юйхай чжии = Вопросы и сомнения
касательно гибели Хуан Чао // Муданьцзян шиюань сюэбао. 1988.
№3.
460. Шан Ю. Гуаньюй дуй Чжу Вэнь пинцзе ды исе каньфа = Не-
сколько суждений касательно оценки Чжу Вэня // СДС. 1959. №- 2.
461. Шэнь Ху эй, Пань С я. Гу цзинь локоу хэ чжуань = Сводное
жизнеописание бандитов прежних и нынешних времен. Тайбэй,
1951.
462. Шэнь Чэньнун. Хуан Чао люцуань юй Тан дай меван = Бег-
ство Хуан Чао и гибель династии Тан // Цзыю тань. Т. 17. 1958.
№1.
463. Юй Чжаопэн. Хуан Чао ции ши = История восстания Хуан
Чао. Наньчан, 1982.
464. Ян К у ань. Хуан Чао ции дуй яоцзу жэньминь ды инсян ~ Вли-
яние восстания Хуан Чао на народность яо / / Вэньхуэйбао. 1961.
10 сект.
465. Ян Синь. Тан жэнь шу Хуан Чао ции цзиши моцзи — Руко-
пись с заметками о восстании Хуан Чао, написанными человеком
танского [времени]// Вэньу. 1975. № 5.
466. Ян Чжицзю. Суй Тан У дай ши ганъяо = Очерки истории [пе-
риодов] Суй, Тан и Пяти династий. Пекин, 1955.
467. Ян Чжицзю. Хуан Чао да ции — Крупное восстание Хуан Чао //
ЧНЦЛЦ.
468. Ян Шаньцюнь. Хуан Чао чи сян цзинго као бянь = Крити-
ческие разыскания о том, как Хуан Чао просил о замирении //
Цюши сюэкань. 1980. № 4.
400
469. Янь Гэнван. Тан дай гонэй цзяотун юй ду ши — Внутренние
пути сообщения и торговые города периода Тан // Цинь Хань ши
цзи чжун гу ши цяньци яньцзю лунь цзи — Сборник статей по
изучению истории [империй] Цинь и Хань, а также начального
периода средневековья. Тайбэй, 1969.
На японском языке
470. Есиминэ Но р и о. Ки Со но ран = Бунт Хуан Чао // ТК. Т. 14.
1956. №4.
471. Икэда Макото. Кинсан икки но рэкиситэки иги == Историче-
ское значение восстаний за имущественное поравнение // РК. 1951.
№ 152.
472. Исибаси Гор о. То Со дзидай но Сина энкай боэки нараби бо-
экико ни цуйтэ = О каботажной торговле и торговых портах Китая
в периоды Тан и Сун// СД. 1901. Т. 12.
473. Кувабара Сицудзо. Канфу мондайкото ни соно канраку нэн-
дай ни цуйтэ = К вопросу о Канфу и дате его падения // Сирин.
1919. Т. 4.
474. Ку в ада Рок уро. Ки Со Коею канраку то Син Кю То се — За-
хват Гуанчжоу [повстанцами] Хуан Чао и «Новая», а также «Ста-
рая история Тан» // Кода хакасэ канрэки кинэн сесигаку ронсю =
К 60-летию проф. Кода: Сб. статей по библиографоведению. То-
кио, 1957.
475. Ли Сими. Ки Со но сикё то То гун но Тёан даккай но кидзицу
ни цуйтэ — О смерти Хуан Чао и времени отвоевания Чанъани
танской армией// Хан. 1987. № 105.
476. Мацудзаки Дзунеко. Тюгоку номин сэнсо си кэнкю = Ис-
следования по истории крестьянских войн в Китае. Т. 3. Токио,
1971.
477. Мацу и Хидэити. То дай коханки но Ко Вай — [Регион] Ян-
цзы— Хуайхэ во второй половине периода Тан// СД. Т. 66. 1957.
№2.
478. Мацу и Хидэити. То дай коханки но Сикава = Сычуань второй
половины периода Тан // СД. Т. 73. 1964. № 10.
479. Мацу и Хидэити. То мацу но минею ханран то Го дай но кэй-
сики = Народные бунты конца [периода] Тан и ситуация [времени]
Пяти династий // Иванами кодза. Сякай рэкиси. 1971. Т. 6.
480. Миядзаки Итис ада. Тюгоку си ниномин ханран = Крестьян-
ские бунты в китайской истории // ТК. Т. 10. 1947. № 1.
401
481. Накамура К усир о. То дзидай но Кантон — Г уандун в период
Тан// СД. 1917. Т.28.
482. Накамура Кусиро. Кантон но секо оеби — Иноземные купцы
в Гуандуне // ТГ. Т. 10. 1920. К2 2.
483. Нисикава Мотохару. То мацу Го дай но номин тосо но хека =
Значение борьбы крестьян в конце [периода] Тан и [в пору] Пяти
династий// Сюндай сигаку. Т. 33. 1973. №9.
484. Огава Хироси. То дай Нисигэн бан но ханран = Бунты Си-
юаньских маней в период Тан// Рэкиси кейку. Т. 11. 1963. №4.
485. От аги Хадзимэ. То дай гохан-ни окэру сякай хэнсицу но ити
косацу ~ К вопросу о социальных сдвигах в позднетанский пе-
риод//Тохо гаку хо. 1971. №42.
486. Сигэмацу Тосиаки. То Со дзидай но манике то маке мон-
дай = Вопрос о манихействе и других ересях в периоды Тан и
Сун // СЭ. Т. 12. 1936. № 12.
487. Сигэмацу Тосиаки. То Со дзидай но Мироку ке хи — Мя-
тежники из секты Майтрейи в периоды Тан и Сун// СЭ. 1931.
№ 3.
488. Судзуки Накамаса. То мацу ки ни окэру Ки Со но ран то
Хоку Со ни окэру Тама Соку но ран = Бунт Хуан Чао в период
конца Тан и бунт Ван Цзэ в период Северной Сун// Тюгоку си
ни окэру какумэй то сюке = Революция и религия в китайской
истории. Токио, 1974.
489. Судо Есиюки. Ко Хэн то Ки Со — Гао Пянь и Хуан Чао // ТГ.
Т.68. 1987. №3.
490. Танигава Ми тио. То мацу се ханран но сэйсицу = Характер
бунтов конца [периода] Тан // Рэкиси кэнкю. Т. 11. 1963. №4.
491. Танигава Митио, Мори Macao. Тюгоку миндзоку ханран
си = История народных бунтов в Китае. Т. Г 4. Токио, 1988.
492. Хино Кайсабуро. То мацу конран си ко = Наброски истории
смуты конца [периода] Тан// Тоёси гаку. 1954. № 10-11.
493. Хори Тосикадзу. Ки Со но ханран = Бунт Хуан Чао// Тоё
бунка кэнкюдзе киё = Бюл. Науч.-исслед. ин-та культуры Во-
стока. 1957. Т. 13.
494. Хори Тосикадзу. Ки Со но ран о тюсин то ситэ (Тюгоку ни
окэру хокэнсэй э мити о мэгури) = Бунт Хуан Чао и путь Китая
к феодальному строю // Тоё бунка кэнкюдзе кие — Бюл. Науч.-
исслед. ин-та культуры Востока. 1958. Т. 15.
402
495. Хори Тосикадзу. То мацу се ханран но сэйкаку = Характер
бунтов конца [периода] Тан// Тоё бунка. 1951. №7.
496. Ямамото Хидзо, Тюгоку номин сэнсо но рэкиси = История
крестьянских войн в Китае. Токио, 1967.
497. Яманэ Юкио. Тюгоку номин киги бункэн мокуроку = Указа-
тель литературы о крестьянских восстаниях в Китае. Токио, 1976.
На западноевропейских языках
498. Cambridge history of China. Vol. 3. Pt 1 / Ed. by D.Twitchett.
Taipei, 1989.
499. Chau Ju-kua. His work on the Chinese and Arab trade in the
twelfth and thirteenth centuries entitled Chu-fan-chi / Transl. and
annot. by F. Hirth. S.-Peterburg, 1911.
500. Chinese communist historiography / Ed. by A.Feuerwerker. Cam-
bridge, 1966.
501. D rake F.S. Foreign religions of the T’ang dinasty // Chinese Recor-
der. 1940. Vol. 71.
502. Drake F.S. Mohammedanism in the T’ang dynasty // Monument a
Serica. 1943. Vol. 8.
503. Eberhard W. The formation of a new dynasty// Beitrage zur
Gesellungs- und Volkerwissenschaft. Berlin, 1950.
504. Essays on T’ang society/ Ed. by J. C. Perry and B. L. Smith.
Leiden, 1976.
505. Ferrand G. Relations des voyages et textes geographiques arabec,
persans et turks relatifs a I’Extreme-Orient du Ville an XVHie siecles.
Paris, 1913.
506. Franke O. Geschichte des Chinesischen reiches. Vol. 2 - 3. Berlin;
Leipzig, 1936-1937.
507. Harrison J.P. The communists and Chinese peasant rebellions: a
study in the rewriting of Chinese history. New York, 1971.
508. Jones G. H. Ch’oe Ch'i-wun: his life and times// Transactions of
the Korea Branch of the Royal Asiatic Society. Vol. 3. 1903. N 1.
509. Kroll P. W. The true dates of the reigns and reign-periods of T’ang //
T’ang Studies. 1984. N 2.
510. L e s 1 i e D. Arabic sources // Essays on the Sources of Chinese History.
Canberra, 1973.
403
511. Lo Hsiang-lin. Spread of nestorianism in Kwangtung province in
the T’ang era// Chu Hai Journ. 1975. N8.
512. Metzger T. A. Chinese bandits: The traditional perception re-
evaluated // Journ. of Asian Stud. Vol. 33. 1974. N3.
513. Mirsky J. Structure of rebellion: A successful insurrection during
the T’ang// Journ. of Amer. Orient. Soc. Vol. 89. 1969. N 1.
514. Miyakawa Hisayuki. Legate Kao P’ien and a daoist magician, Lii
Yung-Chih, in the time of Huang Ch’ao’s rebellion // Acta Asiatica.
1974. N27.
515. Muramatsu Juji. Some themes in Chinese rebel ideologies // The
Confucian Persuasion. Stanford, 1960.
516. Pellio t P. Review of Ferrand, Voyage du marchand arabe Sulayman
on Inde et on Chine // T’oung pao. Vol. 21. 1922.
517. Perspectives on the T’ang. New Haven; London, 1973.
518. Pulleyblank E.G. The background of the rebellion of An Lu-shan.
London; Toronto, 1955.
519. Ren and о t E. Anciennes relations des Indes et de la Chine de deux
voyageurs mahometans qui у allerent dans le IXе sieclc de notre ere.
Paris, 1718.
520. Schafer E. H. The last years of Ch’ang-an // Oriens Extremus. Vol. 10.
1963. N2.
521. Shih V.C. Some Chinese rebel ideologies// T’oung Pao. Vol. 44.
1956. № 1-3.
522. Teng Ssu-yii. A political interpretation of Chinese rebellions//
Tsing Hua Journ. of Chinese Stud. 1958. Sept.
523. Teng Ssu-yii. Protest and crime in China: A bibliography of secret
associations, popular uprisings, peasant rebellions. New York; London,
1981.
524. Twitchett D. The composition of the T’ang ruling class: new
evidence from Tunhuang // Perspectives on the T’ang. New Haven;
London, 1973.
525. Wang Gung-wu. The structure of power in North China during
the Five dynasties. Kuala Lumpur, 1963.
526. Yaresh L. The ’’Peasant wars” in Soviet historiography// Amer.
Slav, and East Europ. Rev. Vol. 16. 1957. N 3.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абу Зайд ас-Сирафи II: 44-47,
49, 52-54, 64-66, 349
Абу-ль-Фида II: 46-48, 53, 65, 66
Ай-ди см. Ли Чжу
Ань Лушань I: 27, 30, 48-50, 84-
86, 91, 140, 142, 149, 196, 200,
274, 277; II: 117, 126, 128, 197,
233, 254, 269, 320, 322-324, 327
Ао Цзюйсун (Ао Чусун)* II: 14,
91
Ао Чусун* см. Ао Цзюйсун
Аюй* II: 93-95, 98
Бань Гу II: 363
Белелюбский Ф. Б. I: 273
Би Цзянь I: 163
Би Шидо* I: 215, 217, 219; II: 37,
110, 175, 277, 355
Би Юань II: 311
Во Цзюйи II: 114-116, 351, 352
Болл Д. I: 239
Болотников И. И. I: 169
Ван Аньши II: 345
Ван Ао II: 199
Ван Бо* см. Ван Фань
Ван Вэй II: 114, 352
Ван Голян I: 52, 58, 97
Ван Гунъу II: 303, 333
Ван Дан II: 119, 351
Ван Дахуа II: 363
Ван До I: 229, 247, 248, 254, 255,
287; II: 38, 87-89, 102, 119, 245,
279, 355
Ван Жэньюй I: 113, 152, 156,
200; II: 291
Ван Ин* I: 131; II: 10, 13, 16-21,
27, 35, 39, 79, 91, 279
Ван Кунь 1: 5, 152, 156, 287
Ван Л у I: 109-112
Ван Ляо I: 229, 234, 235, 240, 242,
287
Ван Ман II: 347
Ван Мин I: 94
Ван Минцин I: 152, 200; II: 291,
293, 330, 361
Ван Мэй* II: 184, 185, 225
Ван Нин II: 27
Ван Пу*
Ван Сюаньцзы II: 100, 296
Ван Сюй II: 199, 357
Ван Сянчжи II: 293, 294
* «Звездочкой» выделены в указателе имена участников крестьянской
войны 874-901 гг., включая нескольких не упомянутых в данной книге, но
вскользь названных в той или иной связи в имеющихся источниках. Как по-
стоянно фигурирующие в тексте книги, имена главных предводителей кре-
стьянской войны Ван Сяньчжи и Хуан Чао, а также танского императора Ли
Сюаня в указатель не включены.
405
Ван Сяобо II: 313, 315, 316
Ван Тин* II: 177
Ван Тэн II: 199
Ван У*
Ван Фань (Ван Бо)* I: 162, 215;
II: 176, 182, 219, 265, 356, 360
Ван Фучжи I: 112, 113; II: 311
Ван Фэн I: 229
Ван ХуаЙшунь (Ван Хуэй, ?-
881)* II: 177, 207-210, 218, 357
Ван Хунли I: 119
Ван Хуэй*
Ван Хуэй II: 119, 172, 181, 356,
357
Ван Цзиань* II: 281
Ван Цзинъу II: 184, 196, 205, 214
Ван Цзэ II: 364
Ван Цзю*
Ван Цзянь (768-830) II: 115
Ван Цзянь (847-918) I: 59; II: 332
Ван Цяньюй* II: 274, 333
Ван Чао II: 199, 200
Ван Чжисинь* II: 11, 12, 25, 91
Ван Чжуйинь*
Ван Чжунба см. Ли Чжунба*
Ван Чжунъинь* II: 11, 12, 20, 21,
25, 91
Ван Чунжун II: 184, 196, 208,
215-218, 220, 257, 260, 262, 265,
267, 359
Ван Чуцунь II: 196, 208, 215, 217,
220, 222-225, 227, 257
Ван Шан* II: 304
Ван Шань*
Ван Ши I: 107-109, 111, 115-119;
II: 34
Ван Шэньчжи II: 199, 200, 332,
340
Ван Э II: 55, 56
Ван Юаньчжэнь I: 58
Ван Юй* II: 264, 359, 360
Ван Юн I: 162, 164-166; II: 344
Вэй Баохэн I: 135
Вэй Инъу II: 115
Вэй Сяо I: 93
Вэй Чжаоду I: 152, 156, 180; II:
288
Вэй Чжуан II: 114, 119, 133, 191,
228, 243, 356, 357
Вэй Чжэн I: 279
Вэнь Тун II: 312
Вэнь-цзун см. Ли Ан
Гао-ди см. Лю Ван
Гао Жэньхоу II: 252, 253
Гао Кайдао II: 162
Гао Пянь I: 199; II: 28-32, 37, 38,
42, 52, 62, 91, 102-110, 113, 119,
196, 202, 203, 208
Гао Сысунь I: 114
Гао Сюнь II: 260
Гао Цзе II: 16
Гао Цзисин II: 332
Гао-цзу см. Ли Юань
Гао-цзун см. Ли Чжи
Гао Юй I: 56
Гаррисон Д. II: 6
Го Вэй II: 333, 365
Го Цаньдун II: 299
Го Цзайчжун II: 350
Го Шуфэй II: 135
Го Янь*
Гордон А. В. I: 271
Гоу Хусэн* II: 250, 252
Гу Юнь I: 163; II: 328
Гуань-сю II: 191
Губец М. II: 231
Гун Дэшань* II: 14
Гун Ли I: 88
Гунсунь Шу II: 162
Гэ Ли II: 348
Гэ Хун* II: 176
Гэ Цунчжоу* 1: 217, 219, 286; II:
276, 277, 282, 333
406
Гэшу Хуан I: 58, 94, 95, 97, 138
Дай-цзун см. Ли Юй
Дай Чжао II: 121
Дин Хуэй* II: 333
Диу Ци I: 60
Дожи Д. II: 231
Доронин Б. Г. I: 273, 282
Доу Цзяньдэ I: 14; II: 148
Доулу Чжуань II: 109, 111, 135,
353
Ду Вэньсю I: 202
Ду Гуантин I: 105
Ду Му I: 99, 101, 149; II: 114
Ду Сюн II: 200
Ду Сюньхэ II: 115
Ду Фу I: 273, 279; II: 114-117, 352
Ду Фу вэй II: 148
Ду Цзунфа* I: 101
Ду Цунфа II: 304
Ду Ю I: 32, 33
Дуань Вэньчу II: 256
Дуань Чжан* II: 133, 134
Дуань Чэнши I: 83
Дун Чан И: 13, 21, 27, 35, 196,
351
Дун Чжуншу I: 32; II: 155
Дунфан Куй II: 196
Дэ-цзун см. Ли Гу а
Дэн Пай I: 56, 102
Дэн Сыюй I: 271
Дэн Цзиньсы II: 35, 305
Дэн Цзиюнь*
Жданова Л. В. II: 348
Жижка Я. II: 231
Жуй-цзун см. Ли Дань
Жун Юй I: 67
Жэнь-цзун см. Чжао Шоуи
Ибн ал-Асир II: 46, 53, 65, 66,
349
Ибн Вахб II: 45, 47, 53, 54
Ивайло II: 231
Илюшечкин В. П. I: 273
Инь Чжу II: 119, 123 -125, 174
Исибаси Горо И: 47, 349, 350
И-цзун см. Ли Цуй
Каль Г. I: 240, 288
Калюжная Н. М. I: 270
Кан Чэнсюнь I: 127, 128, 130,
131, 135, 232, 287
Канси I: 148
Кара-Мурза Г. С. I: 273
Карл Злой I: 288
Клапрот Ю. II: 48
Козина Е. М. I: 278
Конфуций I: 32, 163, 223; II: 164
Королева Н. А. I: 273
Кувабара Сицудзо II: 47, 348-
350
Куй Гуанлин* II: 294
Кычанов Е. И. I: 278
Лан Ин II: 5
Ларин В. Л. I: 2, 273
Леви Г. I; 282; II: 6, 354
Лесли Д. II: 44
Ли Ан (Вэнь-цзун) I: 72, 271, 311
Ли Бо (701-762) I: 277; II: 114,
116, 352
Ли Бо (772-831) I: 287
Ли Вянь II: 335, 339
Ли Вансянь* см. Ли Цуньсянь
Ли Вэйчжэн II: 360
Ли Гочан см. Чжуе Чисинь
Ли Гуа (Дэ-цзун) I: 72, 280, 310
Ли Гуанхун I: 93
Ли Гунди*
Ли Гунь I: 123, 131
Ли Дан* II: 176, 180, 333
Ли Дань (ЖуЙ-цзун) I: 309, 310
Ли Ду II: 205
Ли Лэюй I: 60, 63, 99, 100; II: 192
407
Ли Е (Чжао-цзун) I: 286, 311; И:
197, 320, 328
Ли Кань I: 228
Ли Куй* II: 176
Ли Кэюн II: 196, 204, 205, 254-
258, 265, 267, 268, 272-274, 276,
281-284, 303, 358-361
Ли Лунцзи (Сюань-цзун) I: 27,
33, 278, 310
Ли Ми I: 14
Ли Пу II: 135
Ли Си II: 87
Ли Сими II: 361
Ли Сун I: 311
Ли Сыгун II: 196
Ли Сысяо II: 196
Ли Сян* II: 263, 264, 358
Ли Сянь I: 308, 310
Ли Сяочан II: 220, 241
Ли Тан* II: 276, 277
Ли Тан (танский военачальник)
II: 93, 94, 135, 282
Ли Танбинь* II: 274, 333
Ли Тэ II: 364
Ли Тянь II: 123, 125, 174
Ли Тяо II: 62
Ли Фу I: 228, 229, 243, 252, 288;
II: 196
Ли Ханьчжи* I: 217-219, 286; II:
105, 108, 175, 277, 331, 355
Ли Хаовэнь II: 294
Ли Хуа I: 273
Ли Хуан I: 58, 97, 139
Ли Хуэй*
Ли Хэн (Му-цзун) I: 72, 271, 311
Ли Хэн (Су-цзун) I: 33, 72, 90,
310
Ли Цзипин I: 278
Ли Цзинъин II: 192
Ли Цзинъюй II: 284
Ли Цзычэн I: 14, 15, 169, 273; II:
309
Ли Цуй (И-цзун) I: 41, 72, 129,
130, 132, 134, 284, 311; II: 169
Ли Цуньли II: 185
Ли Цуньсюй II: 339
Ли Цуньсянь (Ли Вансянь)*
Ли Цюн II: 92-94, 99
Ли Чанъянь I: 243; II: 244
Ли Чжань I: 51, 311
Ли Чжи (Гао-цзун) I: 271, 308;
II: 294
Ли Чжо I: 233
Ли Чжоу* II: 281
Ли Чжу (Ай-ди) I: 312; II: 320,
328, 359
Ли Чжунба* (Ван Чжунба) I:
215; II: 105, 352
Ли Чжунъюнь*
Ли Чжэнь I: 164, 166, 283
Ли Чоу* II: 171, 180
Ли Чунмао (Шан-ди) I: 72, 279,
310
Ли Чунъинь* II: 333
Ли Чунь I: 33, 311
Ли Чэнъю I: 225
Ли Чэнь (Сюань-цзун) I: 100,
311; II: 170
Ли Шанъинь I: 101, 105; II: 114,
117
Ли Шиминь I: 31, 308
Ли Шиюэ II: 280, 284, 360
Ли Шунь I: 284; II: 313, 315, 361
Ли Шэ II: 115
Ли Шэнь II: 115, 116
Ли Шэньфу II: 304
Ли Юань (Гао-цзу) I: 308
Ли Юаньшэнь II: 72
Ли Юй (Дай-цзун) I: 69, 72, 310;
II: 142
Ли Юцзин I: 93
Ли Юцзинь II: 204
Ли Янь I: 63, 72, 99, 275, 311; II:
213
408
Ли Яньгуан I: 214; II: 72, 89, 351
Ли Яньцзянь II: 36
Лин Хутао I: 228
Линь Янь I: 204, 211; II: 176-179,
219, 265, 285, 286, 288, 289, 357
Литвак Б. Г. I: 270
Л о Би I: 209
Л о Гуаньчжун II: 357
Л о Дацзин II: 291, 361
Ло Инь II: 117, 367
Л о Сянлинь II: 70
Ло Фуцзы* II: 250, 252, 253
Ло Хуньцин* II: 250, 252
Ло Юаньгао II: 141, 142
Лу Гуймэн II: 352
Лу Си I: 247, 248, 276; II: 23, 37,
38, 62, 63, 102, 104, 106, 107,
109, 127, 135, 209
Лу Фэн II: 275, 279
Лу Цзинжэнь* II: 92-94, 98, 306,
307, 312, 351
Лу Чжи I: 32, 37, 277
Лу Чжэнь I: 285; II: 71, 304, 350,
362
Лу Ши II: 17
Лу Ю I: 209; II: 119, 123, 124,
175, 335, 336, 364
Л у Юэ II: 200
Л у Янь I: 135; II: 246
Л эй Мань II: 199
Лю Бан (Гао-ди) I: 128-130, 207;
II: 345
Лю Бинжэнь I: 247
Лю Бинь I: 285
Лю Ван I: 107, 109-112
Лю Дапу I: 98
Лю Е I: 232; II: 135
Лю Инь II: 330
Лю Каиъи*
Лю Ни см. Цю Чэнь
Лю Синцзи I: 120
Лю Сюй I: 152; II: 124
Лю Тан* II: 176
Лю Фэнь (?-849) I: 42-44, 194,
276, 277
Лю Фэнь II: 89, 279-281, 360
Лю Ханьхун* I: 215, 219, 286; II:
87, 88, 203, 277, 331, 351
Лю Хуэй* II: 169, 170, 179
Лю Цзунъюань II: 114, 350
Лю Цзюйжун I: 131; II: 19, 87,
89, 201, 202, 208, 279, 360
Лю Цин I: 107, 111
Лю Цунсяо II: 333
Лю Цунцзянь I: 107, 112, 115
Лю Чанлу II: 71
Лю Чанцин I: 279
Лю Чжао II: 199
Лю Чун II: 259, 359
Лю Чунъюань I: 286
Лю Чэнъю II: 365
Лю Юйси II: 350
Лю Юньчжан* I: 40- 42, 44, 65,
229, 284; II: 125, 182, 193, 205,
206
Лю Яньчжан I: 215, 238, 243,
246, 247; II: 21, 25, 91, 362
Люй Юнчжи 11: 202
Лян Цзуань II: 37, 38
Ма Вэньчжун I: 51, 100
Ма Гун* II: 262
Ма Инь II: 92, 94, 332
Ма Лин II: 333, 335, 342, 364
Ма Сян* II: 171, 180
Майтрейя (Милэ) I: 92; II: 313-
315, 363, 364
Ма Юаньи I: 282
Мартынов А. С. II: 364
ал-Масуди II: 45-47, 49, 52-54,
65, 66, 349
Маудгальяяп см. Мулянь
Ми Чжунвэй*
Ми Ши* см. Чжу Ши
409
Му Жэньюй I: 243
Му-цзун см. Ли Хэн
Мулянь (Маудгальяян) I: 197,
202, 206, 208, 209, 212, 270, 285;
II: 78, 325, 327
Мухаммед II: 45
Мэн Кай* II: 176, 178, 224, 270,
271
Мэн Кэ (Мэн-цзы) I: 154; II: 164,
354
Мэн Фанли II: 203
Мэн Хаожань II: 114
Мэн Цзиньэнь I: 119
Мэн-цзы см. Мэн Кэ
Мэн Чэншунь II: 298, 299
Мю Юэ 1: 214; II: 124
Накамура Кусиро II: 350
Не Ичжун II: 115
Нин Гэн II: 12, 36
Нин Кэ I: 214, 279; II: 275, 279
Нин Сян И: 12, 36
Нун Чжигао II: 361
Ню Цуньцзе*
Оуян Сю I: 152, 222; II: 125, 286,
287, 311, 321, 366
Павловская Л. К. I: 283; II: 325
Пак М. Н. II: 348
Пан Сюнь I: 47, 48, 52, 58, 102,
103, 112,113, 117 138, 140-142,
146, 150, 177, 224, 232, 249, 250,
252, 280, 281, 287; II: 31, 32, 34,
77, 89, 183, 195, 204, 255, 279
Пан Цзюйчжао II: 71, 96, 99
Пан Шигу*
Пеллио II. II: 349
Пи Жисю I: 214; II: 114, 116-125,
173-175, 186, 312, 352, 355
Пи Цзылян 11: 123, 124
Поло М. II: 48
Поршнев Б.Ф. I: 18
Прусс А.П. I: 272
Пугачев Е. 14. I: 169, 177; II: 231,
365
Пушкин А. С. I: 177
Пэй Во* I: 234, 235, 240-242, 287;
II: 172, 193
Пэй Тинъюй II: 138
Пэй Цюй II: 12, 16, 19
Пэй IIIэнь II: 135
Пэй Юэ II: 191
Пэн Гань II: 36
Пэн Цуань* II: 176
Пэн Ючжан II: 12, 36
Разин С.Т. I: 169, 288; II: 365
Рахматуллин М. А. I: 272
Ричард II I: 288
Рубин В. А. II: 6
Салтыков Г. Ф. II: 350
Се Тун* II: 261, 359
Се Яньчжан*
Сигурдсон С. II: 231
Симоновская Л. В. I: 273
Синь Вэньфан II: 174
Соваже Ж. II: 45
Стейн А. II: 361
Стулова Э.С. I: 270, 285
Су Сюаньмин I: 102
Су Хуань I: 94
Су Ци I: 286
Су-цзун см. Ли Хэн
Сулейман II: 349
Сун Вэй I: 131, 224-228, 232, 233,
246-251, 253-255; II: 86, 201
Сун Кэфу II: 199
Сун Миньцю I: 171
Сун Хао II: 18, 19
Сун Цзян I: 201
Сун Ци I: 152; II: 286, 287, 321
Сун Юаньцян II: 361
Сун Янь*
410
Сунь Гуансянъ II: 74, 75, 119
Сунь Си II: 35, 199
Сунь Цюань I: 111
Сунь Цяо I: 280
Сунь Ши II: 345
Сыкун Ту II: 27, 114, 119, 120,
133, 134, 173
Сыма Гуан I: 113, 114, 116, 117,
156, 169, 173, 174, 181, 188, 194,
237, 251, 253, 280, 287, 288; II:
103, 125, 138, 139, 288, 311, 345,
354, 362
Сыма Цянь I: 153; II: 363
Сыма Янь I: 31
Сюань-цзун (685-762) см. Ли
Лунцзи
Сюань-цзун (810-859) см. Ли
Чэнь
Сюй Мучжи I: 284
Сюй Тан*
Сюй Танъин* I: 214, 215, 266; II:
12, 20, 21, 25, 36, 91, 347
Сюй Хуайюй* II: 333
Сюй Цзи I: 119, 120, 130
Сюй Цзянь* II: 176
Сюй Цин* II: 105, 108
Сюй Юэ*
Сюн Тецзи I: 279
Сюнь Куан (Сюнь-цзы) II: 354
Сюнь-цзы см. Сюнь Куан
Сюэ Дяо I: 39
Сюэ Нэн 1: 232; II: 113
Сюэ Цзюйчжэн II: 367
Сюэ Чун I: 191, 194, 244
Ся Сун II: 344
Сян Цзыци I: 97
Сян Юй II: 345
Сяо Дифэй II: 124
Тайлер У. I: 239, 240, 288; II: 68
Тан Синминь* II: 92, 98
Тан Хунфу II: 218, 220, 222, 223,
225, 357
Тао Гу I: 200; II: 291
Тао Сян I: 243, 246
Твитчетт Д. II: 6
Тоба Гуй I: 31
Тоба Сыгун II: 196, 220, 241
Тянь Линцзы II: 63, 128, 129,
142, 153, 196, 302, 332, 358
Тянь Цю II: 360
У Гуан I: 276; II: 146, 162
У Жэньчэнь II: 342
У Лай II: 293
У Хуэй I: 131
У Цзэн II: 291
У Чжанцюань I: 272, 276, 277
У Чжао (Цзэ-тянь) I: 271, 309
У Чжэньфан I: 67
У-ван I: 207
Фан Ла II: 315, 316
Фан Синьжу II: 293
Фан Тэ* II: 171, 180
Фан Цзилю I: 177, 270; II: 71, 206,
275, 279, 348, 353, 357
Фан Цин I: 59, 84, 88, 89, 91, 139,
140, 280
Фань Сюнь II: 63, 84, 350
Фань Цзуюй I: 105, 113, 116, 119,
136, 137, 173, 188, 288; II: 133,
134, 139, 262, 283, 284, 288
Фань Чэнда II: 350
Франке О. II: 45
Фу Илин I: 214
Фу си I: 207
Фэй Цюаньгу (Фэй Чуаньгу)* II:
176
Фэй Чуаньгу* см. Фэй Цюаньгу
Фэн Дао 1: 221-223, 286
Хань Гопань II: 348, 351
Хань Сюшэн* II: 251, 25,3
411
Хань Цзянь II: 23, 203
Хань Цю* II: 250-253
Хань Юй I: 95, 276, 277; И: 114,
116, 350
Хо Цунь* II: 276, 277, 282, 333
Хонганван II: 30
Хори Тосикадзу II: 6, 347
Хоу Цзань* I: 216, 217
Ху Жулэй I: 214; II: 264, 275,
348, 357, 360
Ху Саньсин 1: 83, 86, 136; II: 57,
356
Ху Цзэн II: 6
Ху Чжэн II: 56
Ху Чжэнь* II: 261, 333, 359
Ху а Вэньци* II: 333
Хуан Бин* I: 203; II: 289
Хуан Ваньтун* I: 203; II: 289
Хуан Вэньцзин* II: 173, 333
Хуан Вэньчжэн*
Хуан Е* см. Хуан Сые
Хуан Куй* I: 203; II: 265, 289, 360
Хуан Мингуан II: 350, 351
Хуан Пу II: 41, 120, 121, 133, 137
Хуан Синцунь* II: 93
Хуан Сые (Хуан Е)* I: 203; II:
216, 217, 263-265, 274, 289, 360
Хуан Сыхоу* I: 203; II: 289
Хуан Тянь I: 202
Хуан Хао* 1:203, 204; II: 305-307,
362
Хуан Цзоу*
Хуан Цзундань I: 202, 285
Хуан Цинь* I: 203; II: 289
Хуан Цунь* I: 203
Хуан Цяньяо I: 96
Хуан Шаоцин I: 96
Хуан Э* II: 171
Хуань Сюань II: 162
Хун Май II: 100, 294, 296, 366,
367
Хуэй-цзун см. Чжао Цзи
Хэ Гуанъюань II: 229, 230
Хэ Сун* II: 14
Хэ Цзяо* II: 91
Хэ Цинь*
Хэлань Цзинсин I: 101
Цай Вэньцю (Цай Вэньюй)* I:
215, 249, 288
Цай Вэньюй* см. Цай Вэньцю
Цай Сян II: 40
Цай Цзе* II: 93-95, 98
Цай Цзин I: 65
Цао Сян I: 228
Цао Цюаньцзин I: 225
Цао Цюаньчжэнь II: 89, 90, 109
Цао Чжиинь II: 266, 267
Цао Шисюн* I: 215; II: 11, 12, 20,
21, 25, 35, 91
Цзе II: 141
Цзи Ань*
Цзи Вэньдэ I: 51, 100
Цзи Куй*
Цзи Чанмань* II: 304
Цзи Югун1: 206; II: 119, 121, 174,
352
Цзин Пэй II: 100
Цзин Сян I: 164, 166, 283; II: 275
Цзы Лян* II: 12
Цзы Синь* II: 12
Цзэн Гун л ян I: 152
Цзэн Цао II: 119
Цзэн Юаньюй I: 225, 232-234,
244, 253-255; II: 8, 9, 10
Ци Кэжан II: 109, 125, 126
Ци Кэцзянь II: 220
Цинь Цзунцюань II: 270, 272,
321-324, 327, 362
Цинь Янь* I: 217, 218; II: 105,
108, 175, 355
Цой Чхи Вон см. Чхве Чхи Вон
Цуй Аньцянь I: 228, 233, 243,
247; II: 246
412
Цуй Кай II: 88
Цуй Сючжэн I: 243
Цуй Хэн II: 135, 353
Цуй Цзинь II: 11
Цуй Цю* II: 102, 168, 169, 171,
193, 351, 355
Цуй Чжиюань см. Чхве Чхи Вон
Цуй Шао II: 35
Цю Гунъюй И: 218
Цю Фу I: 47, 53, 82, 86, 103-120,
127, 137, 140, 177, 281; II: 31,
34, 148, 150, 195, 236, 313, 317
Цю Чэнь (Лю Ни) I: 284
Цюань Дэюй I: 76, 276
Цюй Синцун* II: 251, 253
Цюй Чжэнь II: 204
Цянь И I: 206, 210, 286; II: 119,
174, 190, 361
Цянь Лю I: 59, 286; II: 27, 32,
124, 196, 331, 338, 351
Цянь Нэн* II: 246, 248-254
Цянь Янь II: 119, 200, 348
Цяо Лин (Цяо Цянь)*
Цяо Цянь* см. Цяо Лин
Чай Хун*
Чай Цунь* I: 215, 266; II: 129, 172
Чан Кайши I: 199
Чан Сю I: 163
Чан Тан II: 294
Чан Хун* II: 105
Чао Гунъу II: 119
Чеканов Н. К. I: 273
Чжай Жан I: 14
Чжан Аньцзюй I: 92
Чжан Боцзин I: 67, 95
Чжан Гуйба* I: 216, 217, 219,
286; II: 175, 177-179, 276, 277,
282, 333, 355
Чжан Гуйбянь* I: 216; II: 333
Чжан Гуйхоу* I: 216; II: 175, 276,
282, 333, 355
Чжан Даолин (Чжан Лин) I: 92
Чжан Ду I: 50, 56
Чжан Дуаньи I: 204, 205; II: 291,
347
Чжан Жун* II: 250, 258
Чжан Кэли I: 123
Чжан Лин см. Чжан Даолин
Чжан Линь II: 37, 38, 105-107
Чжан Моусунь II: 56
Чжан Си II: 9
Чжан Сытай I: 225
Чжан Сюань I: 200-201
Чжан Сюаньжэнь I: 131
Чжан Сяньчжун I: 14, 15, 169,
273; II: 309
Чжан Фанпин I: 137; II: 312
Чжан Цзи II: 115
Чжан Цзунши* см. Чжан Цюа-
ньи
Чжан Цзымянь I: 233, 244, 246-
248, 253; II: 9
Чжан Цзэсянь I: 6, 48, 50, 54, 66,
278, 279, 283; II: 365
Чжан Цзюйянь* см. Чжан Цюа-
ньи
Чжан Цзюнь II: 214
Чжан Цзюэ II: 339, 340
Чжан Цисянь I: 221; II: 339, 340
Чжан Цуньцзин*
Чжан Цюань* см. Чжан Цюаньи
Чжан Цюаньи (Чжан Цзунши,
Чжан Цзюйянь, Чжан Цюань,
Чжан Янь)* I: 214, 217, 218,
220-223, 286; II: 171, 175, 176,
178, 179, 243, 290, 291, 332, 338,
339, 355, 361, 365, 366
Чжан Цянь I: 104
Чжан Чан 1: 284
Чжан Чжифан II: 129, 136, 172,
179-181, 193
Чжан Чжунъу II: 34
Чжан Чэнфань II: 126
413
Чжан Шао I: 51, 102
Чжан Ши 1: 243
Чжан Шэньсы* II: 333
Чжан Ю II: 284, 360
Чжан Юй II: 313
Чжан Янь* см. Чжан Цюаньи
Чжан Янь* I: 225; II: 14, 91
Чжао Жэньюэ II: 298
Чжао И I: 221-223, 286; II: 194,
311
Чжао Инь II: 16
Чжао Куанъинь II: 365
Чжао Кэли I: 119, 130
Чжао Мэн II: 135
Чжао Хэн (Чжэнь-цзун) II: 345
Чжао Цзи (Хуэй-цзун) I: 199
Чжао-цзун см. Ли Е
Чжао Чжан* II: 166 169, 179,
265, 365
Чжао Чоу II: 271-274
Чжао Шичжу II: 33
Чжао Шоуи (Жэнь-цзун) II: 345
Чжи-пань II: 365
Чжоу Бао II: 196, 203
Чжоу Дао I: 281
Чжоу Пу II: 42, 121
Чжоу Синфэн II: 333
Чжоу Цзи II: 184, 205, 206, 214,
220, 272, 273
Чжоу Цюйфэй II: 350
Чжу Бао II: 200
Чжу Вэнь (Чжу Сань, Чжу
Хуан, Чжу Цюаньчжун)* I:
155, 214, 216, 219; II: 175, 176,
178, 179, 183, 216-218, 241,
258-264, 272-274, 276, 277, 283,
284, 300, 303, 320-322, 328, 332,
333, 338, 340, 355, 358, 359, 361,
365-367
Чжу Мэй II: 185, 225, 241
Чжу Сань* см. Чжу Вэнь
Чжу Сюань II: 330
Чжу Тань I: 56
Чжу Хуан* см. Чжу Вэнь
Чжу Цзивэнь II: 200
Чжу Цзинь II: 330
Чжу Цзю II: 196
Чжу Цунь* см. Чжу Цуньи
Чжу Цуньи (Чжу Цунь)* I: 216;
II: 259
Чжу Цы (?-764) I: 88
Чжу Цы (742-784) I: 280; II: 269
Чжу Цюаньчжун* см. Чжу Вэнь
Чжу Цюаньюй* I: 216
Чжу Чжигуань* II: 11, 12, 25, 91
Чжу Чжэнь*
Чжу Ши (Ми Ши)* II: 19, 176
Чжу Ю И: 316, 364
Чжу Янь* I: 204
Чжу Яньчжи*
Чжуан-цзы см. Чжуан Чжоу
Чжуан Чжоу (Чжуан-цзы) II:
164, 363
Чжугэ Цзи I: 214; II: 351
Чжугэ Чэн II: 91
Чжугэ Шуан I: 221, 223; II: 141,
142, 182-184, 205, 210, 220, 356
Чжуе Чисинь ( Ли Гочан) II: 204,
255, 257, 258
Чжун Сян II: 315, 316
Чжун Чуань II: 96
Чжэн Вэньбао II: 119
Чжэн И I: 123, 131
Чжэн Си II: 135
Чжэн Тянь I: 233, 247, 248; II: 38,
62, 63, 102, 104, 119, 184, 191,
196, 206-210, 213-216, 218-222,
225, 244, 245, 265, 328, 357, 358
Чжэн Ханьчжан* II: 171, 179
Чжэн Ци II: 135
Чжэн Цундан И: 34, 215
Чжэн Цяо (IX в.) I: 280
Чжэн Цяо (1104-1162) II: 330
Чжэн Чжидэ I: 106, 107
414
Чжэн Янь I: 5, 114-117
Чжэнь-цзун см. Чжао Хэн
Чи И II: 40
Чиркин В. Е. 11: 357
Чу Яньвэй* I: 215, 249
Чхве Чхи Вон (Цой Чхи Вон,
Цуй Чжиюань) II: 29-31, 91,
119, 186, 187, 195, 253, 258,
277-280, 285, 288, 317, 318, 348
Чэн Дао ян I: 284
Чэн Лингуй* II: 186, 258
Чэн Тан II: 141
Чэн Цзунчу II: 218, 222, 223, 225,
357
Чэнь Жу* I: 216
Чэнь Ижэнь II: 299
Чэнь Синьцзюй* I: 216
Чэнь Цзинсы II: 204
Чэнь Цзинсюань II: 128, 140,
196, 246, 250-252, 302, 358
Чэнь Цзинъюй II: 360
Чэнь Цзыан I: 65, 83
Чэнь Цицин I: 86
Чэнь Чжуан I: 84, 88, 89, 91, 139,
140, 280
Чэнь Чжэньсунь 1: 280; II: 119,
352
Чэнь Шичжэнь I: 279
Чэнь Шэи I: 276; II: 146, 162
Чэнь Янь II: 36, 39, 42
Чэнь Яньцянь* II: 92, 93, 98, 100
Чэнь Яодун II: 361
IIIан-ди см. Ли Чунмао
Шан Жан* I: 198, 214-217, 234,
266; II: 3-5, 7, 11, 13, 21, 79,
84, 87, 89, 101, 127, 129, 132,
138, 151, 166-168, 175, 178, 179,
183, 187, 189, 190, 207, 218, 219,
221, 230, 238, 243, 265, 274-278,
280-282, 284, 286, 288, 289, 313,
324, 331, 355, 357, 360, 361
Шан Жу* II: 171
Шан Цзюньчжан* I: 162, 191,
211, 214-217, 230, 231, 235, 240,
243-245, 249-251, 263, 264,266,
268, 269; II: 3, 7, 8, 79, 261, 276,
286, 324, 332
Шан Ю I: 214
Шао Во I: 200, 206; II: 290, 291
Шекспир У. I: 40, 218
Шефер Э. II: 350
Ши Ай I: 67, 103
Ши Найань I: 201
Ши Пу II: 196, 203, 272, 273, 275-
280, 284, 289, 360, 361
Ши Сымин I: 27, 30, 48-50, 84-
86, 91, 140, 142, 149, 196, 274,
277; II: 117, 128, 197, 233, 254,
267, 320, 322, 327
Ши Хунли II: 347
Ши Шуцун* II: 333
Шэнь Ко I: 273; II: 339, 367
Шэнь Хао I: 88
Шэнь Цяньцзай I: 59, 87
Шэнь Юньсян* II: 172, 180
Шэнь Ячжи II: 172
Юань Ин I: 87, 88
Юань Чао ]: 52, 53, 75, 84, 86-
91, 137, 139, 140, 142, 146, 279,
280; II: 148, 150, 236
Юань Чжэнь II: 114, 115
Юань Шу I: 156, 173, 176
Юй Сян II: 72, 73, 99
Юй Цун* II: 51, 63, 170, 355
Юй Чжаопэн II: 275, 348
Юэ Чи I: 94
Яманэ Юкио I: 271
Ян Ваньли II: 344
Ян Нэн* II: 276, 282
Ян Сигу* II: 169
Ян Сними II: 332
415
Ян Синцянь II: 250-252
Ян Синь* см. Ян Шоусинь
Ян Фугуан I: 234, 248-251; II: 11,
12, 214, 257, 262, 267
Ян Фугун II: 63
Ян Цзинбяо* II: 281
Ян Цзы лян* см. Ян Шоулян
Ян Цзысинь* см. Ян Шоусинь
Ян Цзянь I: 31
Ян Чжао I: 87
Ян Чживэнь I: 251, 252
Ян Чжицзю I: 283
Ян Шили* II: 253
Ян Шихоу*
Ян Шиюань* II: 93
Ян Шоулян (Ян Цзылян)* I:
216, 286; II: 196
Ян Шоусинь (Ян Синь, Ян Цзы-
синь)* I: 216, 286
Ян Шэ I: 152, 156, 180; II: 288
Ян Янь I: 27, 29, 31-33, 60, 274,
278
Янь Бяо II: 12
Янь Гэнван II: 54
Янь Ши* II: 262
ОГЛАВЛЕНИЕ
Глава III. Второй этап крестьянской войны. Южный по-
ход повстанческого войска Хуан Чао...................... 3
Провозглашение Хуан Чао верховным предводителем восставших:
Небу брошен первый вызов................................ —
Действия «уцелевших сообщников Ван Сяньчжи» на юге. Вос-
стание Ван Ина—«спутник» крестьянской войны............ 10
Общие побудительные причины Южного похода................ 21
Мероприятия танских властей в связи с Южным походом по-
встанцев .............................................. 26
Марш-бросок повстанческих дружин в Фуцзянь............... 37
Арабские источники о Хуан Чао и гуанчжоуском эпизоде кре-
стьянской войны........................................ 43
Осада и взятие Гуанчжоу повстанцами...................... 50
О действиях повстанцев в Гуанчжоу........................ 64
Действия повстанцев к западу от Гуанчжоу................. 70
Гуанчжоуская декларация Хуан Чао......................... 74
Некоторые выводы......................................... 77
Глава IV. Поход повстанческих дружин на север — зачин
кульминационного этапа крестьянской войны.............. 86
Первая фаза Северного похода: от успешного пролога до крупной
неудачи................................................. —
Новые «спутники» крестьянской войны на юге. Повстанческая
борьба иноэтнического населения...................... 91
Рейд дружин Хуан Чао по Янцзы и ее прибрежью............ 101
Новая фаза Северного похода: вперед, к столицам империи. 107
Писатель Пи Жисю — участник крестьянской войны: проблемы
и загадки............................................. 114
Лоян и Чанъань —в руках повстанцев...................... 125
«Большой разор»......................................... 131
Почему Хуан Чао не стал настигать императорский выезд?.. 138
Некоторые выводы........................................ 143
Глава V. Повстанческая государственность Великая Ци 146
На подступах к повстанческой государственности............ —
Провозглашение Хуан Чао императором Великой Ци... 152
417
Почему Хуан Чао дал повстанческой государственности название
«Великая Ци»?....................................... 161
Центральные звенья государственной организации Великой Ци . 165
О периферийной администрации Великой Ци................. 181
Первые политические акции руководства Великой Ци........ 187
Вершины «треугольника» сдвинулись....................... 194
Новый разворот боевых столкновений...................... 211
Великая Ци пять дней без столицы........................ 221
Новый «большой разор» в Чанъани......................... 226
Некоторые выводы........................................ 231
Глава VI. Последний этап крестьянской войны............. 240
Перемены к невыгоде для повстанцев: первые симптомы....
Еще один «спутник» крестьянской войны................... 246
На авансцене у карателей — Ли Кэюн...................... 254
Измена за изменой (Чжу Вэнь и др.)...................... 258
Великая Ци лишается столицы............................. 265
Назад, в отчие края..................................... 269
Капитулировал ли Шан Жан: две версии.................... 275
Последний час Хуан Чао.................................. 281
Хуан Чао в памяти народной.............................. 289
О завершающей фазе крестьянской войны................... 299
Заключение............................................. 308
Примечания.............................................. 347
Сокращения............................................ 368
Список использованных источников и литературы.......... 370
Указатель имен.......................................... 405
Научное издание
Георгии Яковлевич Смолин
Они бросили вызов Небу
О крестьянской войне 874—901 гг. в Китае
Ч. II. Кульминация и эпилог
Редактор В. Н. Немнонова
Художественный редактор Е. И. Егорова
Технический редактор А. В. Борщева
Корректор Н. В. Ермолаева
Лицензия ЛР № 040050 от 15.08.96
Подписано в печать 15.05.2000. Формат 60 X 84 1 /\$. Бумага офсетная. Пе-
чать офсетная. Усл. печ. л. 24,41- Уч.-изд. л. 26,89. Тираж 300 экз. Заказ 206.
Издательство СПбГУ. 199034, С.-Петербург, Университетская наб., 7/9.
ЦОП типографии Издательства СПбГУ.
199034, С.-Петербург, наб. Макарова, 6.
Замеченные опечатки
Страница Строка Напечатано Следует читать
4 10-я сн. продолжил проложил
54 13-я св. достигала достигало
186 15-я св. 884 882
246 18-я св. генерал-губернатор генерал-губернаторы
272 1-я св. жчоу чжоу
286 17-я св. их из
310 12-я сн. официального социального
331 16-я сн. — первой — в первой
340 6-я св. Южной Южное
359 6-я сн. в Чжу к Чжу
366 6-я сн. Вэню Вэня
387 4-я св. Тянь Тань
407 1-я сн. Ли Лэюй Ли Дэюй
409 18-я сн. Лю Яньчжан Лю Яньчжан*
418 7-я строка св. пропущена Обложка художника Е. А. Соловьевой
ИЗДАТЕЛЬСТВО
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА