Исторический материализм (опыт методологического построения) - Перлин Н.

Глава I. Предмет, метод изложения и значение исторического материализма

Отношение между диалектическим и историческим материализмом

Метод изложения исторического материализма

Глава II. Старый спор об’ективной и суб’ективной точкек зрения

Об’ективная точка зрения. Единство суб'екта и об’екта

Глава III. Точка зрения материалистической диалектики

Диалектика мышления и диалектика действительности

Когда мы применяем термин «диалектика»
Диалектические термины

Глава V. Сущность исторического процесса

Производительная сила общественного труда

Роль идеологических моментов в процессе труда

Диалектика понятий «производительные силы» и «производственные отношения»

Глава VI. О классах, праве и государстве

Скрытый характер классового деления общества
Правовая форма

Глака VIII. Учение о базисе и надстройках

Постижение исторического процесса с точки зрения практической деятельности

Об’ективная или материалистическая точка зрения в истории

Освобождение от теории факторов в истории

Глава IX. О различных исходных позициях и изложении исторического материализма

«Теория исторического материализма» Н. Бухарина

«Марксистская теория права» И. Подволоцкого

Глава X. Идеалистическое понимание истории

Автор: Перлин Н.

Теги: материализм исторический материализм

Год: 1925

Похожие

Очерки исторического материализма

Курс теории исторического материализма

Краткий учебник исторического материализма

Курс теории исторического материализма. Второе издание.

Текст

НИКОЛАЙ ПЕРЛИН
ИСТОРИЧЕСКИЙ
МАТЕРИАЛИЗМ
ОПЫТ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО
ПОСТРОЕНИЯ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
УКРАИНЫ

НИКОЛАЙ ПЕРЛИН
ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
(ОПЫТ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО ПОСТРОЕНИЯ)
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО УКРАИНЫ
- 1925

КИЕВ.
Трест „Киев-Печать“, 8-Я типогрАфия и билетопечатня,
улица Л. Толстого (в. Караваевская), № 5.Ш1 1925, m з'.от

ПАМЯТИ
Рафаила Черного
(т. Михаила).
Погиб мученической смертью в ноябре
1919 года в деникинском подполье в Харькове.

ПРЕДИСЛОВИЕ.
Авторы немногочисленных изложений исторического мате¬
риализма, вышедших за последние годы, обычно начинают своп
предисловия с некоторой «реабилитации»: они стараются оправ¬
дать себя перед читателем в том, что предлагают ему книгу об
историческом материализме. Они как будто хотят сказать, что
поскольку они не намерены внести что-либо новое в материали¬
стическое понимание истории, они ждут от читателя за это упрека.
Фактически, однако, каждая новая книга об историческом ма¬
териализме представляет в том или ином отношении очень боль¬
шой интерес: она либо привлекает новый материал, либо вносит
новые точки зрения, либо наново повторяет старые ошибки,— но
во всяком случае она вносит что-нибудь «новое».
Исторический материализм, как методологическая дисци¬
плина, еще очень и очень далек от уровня методологической
науки. Достаточно хотя бы указать на то, что он еще не вклю¬
чает в себя систематической критики уклонений от марксистского
понимания истории. Дело ведь не в том, чтобы показать, что, напр.,
австрийская школа расторгла союз между гносеологическим
и историческим материализмом, и не только в том, чтобы дока¬
нать, что она совершает огромную ошибку. Нужно еще просле¬
дить связь между этой ошибкой и прочими ошибками (теоре¬
тическими, а еще лучше, конечно, и тактическими) австрийской
школы. То же самое относится и к эмпириомонизму: необходимо
вскрыть свяэь между учением Богданова об объективности и его
учением о религии, об истинах, о пролетарской поэзии.
Отсутствие надлежащей систематической критики уклонений
влечет за собой, далее, то, что исторический материализм не
имеет еще своей истории. Если у нас есть,— правда, еще очень
неполное,— развитие элементов исторического материализма до
Маркса, то история этого учения после Маркса, за восемьдесят
лет со времени его провозглашения, вовсе не подвергалась ис¬
следованию (если, впрочем, не считать ревизионистов: эти по¬
следние, как известно, стремились к тому, чтобы видеть челове¬
чество освобожденным от экономических условий, а самих себя—
освобожденными от материалистического понимания истории; по¬
явление такого двоякого стремления обозначало, по их мнению,
эволюцию исторического материализма).
Указанные пробелы в изложении исторического материализма

имеют свое глубокое основание в том, что даже сам по себе метод
исторического материализма недостаточно методологически изла¬
гается. Ведь этот научный метод исследования сам требует на¬
учного метода изложения. Необходимо поставить в логическую
связь все те категории, которыми мы оперируем в этой дисци¬
плине, необходимо свести их к единству. Бесспорно первым кри¬
терием истинности метода исторического материализма является
практика его применения к историческому исследованию. Вто¬
рым, косвенным критерием будет не что иное, как возможность,
установить логическую связь между всеми его категориями.
И когда с достаточной полнотой будет проведено методологиче¬
ское построение исторического материализма, тогда только бу¬
дет легко вскрывать и обнаруживать все уклонения, даже самые
незначительные, в толковании той или другой проблемы, тогда
легко будет подвергать их критике и объяснять их, избегать
ошибок, с одной стороны, и писать их историю,— с другой.
Методологическое изложение исторического материализма и
было моей главной задачей, которую я пытался разрешить и
предлагаемой читателю работе. Поиски руководящего понятия
привели меня к тому выводу, что исходным пунктом методологи¬
ческого построения исторического материализма может быть не
«общество», не «система», а только деятельность людей, обуслов¬
ливающая процесс их жизни. Это руководящее понятие привело
к установлению диалектического единства технической и эко¬
номической категорий. Оно же выявило полное согласие исто¬
рической теории с основными принципами гносеологического
материализма. С его помощью .можно было приступить к анализу
всех остальных вопросов исторического материализма. Должен,
впрочем, сказать, что установление логической связи между всеми
понятиями давалось мне с чрезвычайными, исключительными
трудностями. Главная трудность заключалась именно в том,
чтобы стать на правильную точку зрения, т. е. остановиться
на одном руководящем понятии. Когда это понятие было най¬
дено, отпало много старых ответов, вместе с теми вопросами,
которые их вызывали. Многие ответы чрезвычайно упростились.
Правильно поставленный исходный пункт превращает мето¬
дологию исторического материализма в критику социологиче¬
ских категорий. Необходимо об'яснить логически возникновение
каждой социологической категории. Эти категории для людей
являются той формой, в которой они воспринимают обществен¬
ную действительность, и потому вопрос о возникновении той
или другой социологической категории есть также вопрос о воз¬
никновении той или другой формы проявления исторической дей¬
ствительности.
Мало указать на то, что «религиозные отношения опреде¬
ляются экономическими». Надо прежде всего выяснить, почему
данные общественные отношения представляются людям (и нам
в их числе) религиозными, т. е. надо поставить вопрос о возник-

новении религиозной формы общественных отношений. Мало
сказать, что «искусство есть надстройка над экономикой». Надо
поставить вопрос о возникновении художественной формы, как
общественной категории.
Я отлично знаю, что далеко не достаточно останавливаюсь
на каждом из затронутых вопросов. О зависимости права и го¬
сударства от экономики сказано слишком мало. Но центральным:
вопросом л считаю вопрос о том, почему некая реальность пред¬
ставляется людям «правом» и «государством». Критика социоло¬
гических категорий должна разграничить реальное содержание
явления и его идеологическую форму. С этой стороны предста¬
вляет большой интерес полемика о праве в нашей литературе.
Реальное нормирование отношений и его идеологическая форма
не разграничены у нас должным образом. Вследствие этого
Рейснер приходит к одной крайности, впадая в субъективный
идеализм и утверждая, что право есть только идеология, а Под¬
волоцкий приходит к другой крайности, опять-таки впадая
в субъективный идеализм (как это ни кажется странным на пер¬
вый взгляд) и утверждая, что право есть «система норм», и так далее.
Вопрос о возникновении философской формы и этической
формы мною вовсе еще не поставлен, так что, например, катего¬
рию — «философия» — я принимаю еще как нечто данное, бее кри¬
тики, метафизически. И нет для меня никакого сомнения в том,
что поступаю я неправильно.
Немало других недочетов и пробелов различного характера
можно указать в предлагаемой работе. По замыслу она меньше
всего годится в учебники по историческому материализму. Я пы¬
тался поставить проблему методологического построения исто¬
рического материализма и, поставив, приступил к разрешению ее.

ГЛАВА I.
Предмет, метод изложения и значение исторического
материализма.
В центре всякого рассуждения,— случайно высказанного по
незначительному поводу мнения, или целого теоретического ис¬
следования, как и в глубине всеохватывающего философского
миропонимания,— всегда можно обнаружить руководящее по¬
нятие или руководящее представление, с которым сочетаются
все об'екты рассуждения. Это руководящее понятие или руково¬
дящее представление есть то, что называется точкой зрения.
Подобно тому, как гора, башня или положение телескопа,
будучи пунктом наблюдения пространственных явлений, с без¬
условностью определяют то, какие предметы могут, а какие но
могут быть охвачены нашим наблюдающим взором, но сами они
не могут быть в то же время предметом наблюдения,— точно так
же и руководящее понятие определяет то, какие понятия могут
быть охвачены нашей рассуждающей мыслью, но само не может
быть объектом рассуждения. Для того, чтобы точку зрения под¬
вергнуть наблюдению, нужно переместиться па другую точку
зрения. От фактов мы переходим к понятиям, которыми руковод¬
ствуемся при обзоре этих фактов; от этих понятий переходим
к более абстрактным понятиям, которыми руководствуемся при
обзоре этих прежних понятии и т. д.
Все более и более обобщая наши понятия о действительных
явлениях, мы попадаем в сферу более и более абстрактных по¬
нятий. Вместе с тем и руководящие нами точки зрения становятся
все более абстрактными и все труднее уловимыми.
«В чем задача философии?— спрашивает Г. В. Пле¬
ханов 1) в предисловии к известной книге Деборина
и отвечает вместе о Эд. Целлером:— в том, чтобы исследовать
последние основания познания и бытия и постигнуть все реаль¬
ное в связи с этими основаниями» 2)
1) «...все написанное Плехановым по философии... это лучшее во
всей международной литературе марксизма». В. И. Ленин, собр. соч.
т. XVIII, ч. I, стр. 60.
2) А. Деборин. «Введение в философию диалектического материа¬
лизма».
Материализм и
идеализм.

— 9 —
Познание и бытие — это два абстрактных понятия, наиболее
широко охватывающих действительный мир. Коренным вопросом
всякой философии является вопрос об отношении познания к
бытию, или, если свести его к наиболее общей форме,— об отно¬
шении суб’екта к об’екту. Философы должны объяснить свойство
суб’екта (познающего) свойствами об’екта (познаваемого), или,
наоборот, свойства об’екта — свойствами суб’екта, а сделав это,
философы должны об’явить признанное положение сознательным
методологическим исходным пунктом теоретического исследо¬
вания. Вместе с тем понятие познания (или суб’екта), с одной
стороны, или понятие бытия (или об’екта), с другой стороны,
становится определяющим и руководящим, оно становится ис¬
ходной точкой зрения философии.
И в зависимости от этой исходной точки зрения, в зависи¬
мости от того, что принимается руководящим понятием или
представлением — понятие ли познающего суб’екта или позна¬
ваемого об’екта, в зависимости от этого все философские системы
распадаются — по этому коренному вопросу — на два воюющих
лагеря: философию материалистическую и философию идеали¬
стическую. Материалистическая философия — это путь от об’екта
к суб’екту; здесь свойства суб’екта об’ясняются свойствами
об’екта; это — объективная точка зрения, ибо руководящим является
понятие об’екта. Идеалистическая философия — это путь обрат¬
ного направления: от суб’екта к об'екту. Здесь руководящим
является понятие суб’екта, и потому это — субъективная точка
зрения 1).
Абстрактный принцип возникает обычно в результате отвле¬
чения от конкретных явлений. Однако, было бы наивно думать,
что каждый из нас создает наново понятие об абстрактном отноше¬
нии между об’ектом и суб’ектом и выбирает себе ту или другую
точку зрения. Во-первых, это абстрактное отношение измеряет
свой возраст тысячами лет. В процессе долгого исторического
развития оно получило общественную роль, вполне объективную по
отношению к каждому из нас. Мы теперь можем лучше или хуже
воспринимать, но не создавать его. И во-вторых, та или другая,
абстрактная, философская руководящая точка зрения вообще
не выбирается. Она навявывается нашему мышлению ходом
исторического процесса, в зависимости от исторического момента
и нашего классового положения. Если абстрактное понятие сде¬
лалось господствующим, если на его долю выпала руководящая
роль, то это произошло, очевидно, потому, что наше внимание
остановилось на нем предпочтительно перед всеми остальными
понятиями. Возвысив его до такого положения, превратив его
в «точку зрения», мы приписываем ему особенную значительность
1) Суб’ект может быть руководящим понятием в скрытой, превра¬
щенной форме. Об этом речь будет итти во второй главе.

— 10 —и существенность. Но дело в том, что нет понятия более широкого,
чем понятие «об'ект», и нет понятия более широкого, чем понятие
«суб'ект», т.-е. не существует такого абстрактного понятия, ко¬
торое не было бы ни понятием суб'екта, ни понятием об'екта,
и с помощью которого можно было бы подвергнуть об’ективной
критике оба эти понятия. Поэтому точку зрения суб'екта можно
критиковать только стоя на точке зрения об'екта, и, наоборот,
точку зрения об'екта можно отрицать, только стоя на точке
зрения суб'екта; следовательно, прежде чем рассуждать об
этих точках зрения, мы уже стоим на одной их них. Руководящее
философское понятие, таким образом, не выбирается нами; хотя
мы приписываем ему значительность и хотя считаем его опреде¬
ляющим, мы делаем это молчаливо, до всякой критики и по боль¬
шей части бессознательно.
Однако, из того факта, что людям что-либо представляется
определяющим, основным, еще нельзя сделать вывод, что и в
действительности, об'ективно, это нечто является определяющим.
Лишь одна из философских точек зрения — истинна. Ложность
и истинность исходных позиций обнаруживаются при последо¬
вательном проведении теоретического исследования, они прояв¬
ляются в результате применения этих точек зрения. Мы увидим
еще, к каким тупикам мысли приводит идеалистическая фило¬
софия. Но вместе с тем должно обнаружиться, что отрицание
суб'ективной точки зрения и ее критика с точки зрения об'екта
основаны на истине.
Указание пути от об'екта к суб'екту есть метод исследования.
Так как понятия об'екта и суб'екта являются всеохватывающими,
то не может быть такой области теоретического исследования,
в которой исследователь не стоял бы ни на точке зрения об'екта,
ни на точке зрения суб'екта. Поэтому материалистический ме¬
тод, как указание пути от об'екта к суб'екту, это — не компас,
которым путник по своему желанию пользуется или не пользуется
в дороге. Скорее это географическая карта, на которой намочены
контуры страны и которую ученик должен заполнить конкретным
содержанием. Противоположная абстракция, т.-е. идеалистиче¬
ский метод, исходящий из противоположного принципа, есть
тоже контуры, но, так сказать, перелицованной карты: что на
одной — справа, то на другой — слева, что на одной — запад,
то на другой — восток. Отдельные частные обозначения реки или
залива могут случайно совпасть на обеих картах, хотя в целом
одна из них должна оказаться ложной. И возможность такого
совпадения тем большая, что сторонники идеалистической фило¬
софии серьезно становятся на точку зрения суб'екта только тогда,
когда дают оценку фактов, или когда дают гносеологическое опре¬
деление, но незаметно для себя покидают эту точку зрения, когда
дело доходит до изучения фактов.

— 11 —
«Очень часто,— говорит т. Бухарин, — более аб¬
страктная наука дает точку зрения (т.-е. метод) на¬
уке менее абстрактной 1). Материалистический прин¬
цип в различных сферах человеческого знания уста¬
навливает свою точку зрения.
Материализм, обогащенный диалектическим методом, или
диалектический материализм, в применении к исследованиям
природы — есть материализм естественно-научный, в применении
к теории познания — есть материализм гносеологический, в приме¬
нении к истории — материализм исторический. Диалектический
материализм это есть то «общее», которое мы находим в материа¬
лизме историческом, гносеологическом и естественно-научном.
Но понятие «общего» имеет два смысла: общее — как «целое»,
которое по содержанию богаче частей, его составляющих, и «об¬
щее» — как всем частям равно свойственный признак, который
по содержанию беднее каждой из частей.
По существу дела диалектический материализм это есть
основной философский принцип, который освещает различные
сферы научного исследования, т.-е. он по содержанию беднее той
отрасли мысли, к которой он применен. Но так как все философ¬
ские системы обыкновенно именуются по тому основному прин¬
ципу, который их проникает, то и вся система теоретических
воззрений марксизма характеризуется, по своему основному
принципу, тоже термином «диалектический материализм». Таким
образом «диалектический материализм» является «общим» — по
отношению к естественно-научному, гносеологическому и исто¬
рическому материализму — в обоих смыслах слова «общее», ко¬
торые необходимо различать.
В применении к истории людей принцип диалектического
материализма заполняется более конкретными указаниями: это —
учение о роли материальной деятельности людей, о производи¬
тельных силах и производственных отношениях, об обществен¬
ных формациях, о кажущейся самостоятельности идеологических
форм и т. д., учение, которое фигурально обозначается, как
учение о базисе и надстройках.
Если абстрактный материалистический принцип дал точку
зрения, т.-е. метод, историческому материализму, то и истори¬
ческий материализм, или что то же — материалистическое по¬
нимание истории,— в свою очередь дает метод более конкрет¬
ным историческим дисциплинам, а также практической деятель¬
ности, вытекающей из правильного понимания исторической
действительности.
Когда мы говорим об историческом материализме, пишет
Плеханов, «мы имеем в виду не арифметику общественного раз¬
вития, а его алгебру, не указание причин общественных явлений,
1) Н. Бухарин. «Теория историч. материализма». М. 1922. Стр. 13.
Отношение между
диалектическим
и историческим
материализмом.

— 12 —
а указание того, как надо подходить к открытию этих причин.
А это значит, что материалистическое понимание истории имеет
прежде всего методологическое значение» 1).
Но метод требует своего обоснования. Из орудия историче¬
ской науки он превращается в предмет теоретической науки.
Машина есть, как известно, орудие труда, но когда она нахо¬
дится в ремонтной мастерской, она есть предмет труда. Исто¬
рический материализм есть метод науки или наука о методе
в зависимости от того, какое место он занимает в данном иссле¬
довании. Наука о методе есть методология. Методология, имею¬
щая своим предметом исторический материализм, получает на¬
звание по предмету своего исследования и сама есть, следова¬
тельно, исторический материализм 2).
В каком же отношении к методологии разных исторических
дисциплин стоит, как методология, исторический материализм?
Методология, например, истории должна дать исследователю ру¬
ководящую нить к установлению закономерной связи между раз¬
личными фактами истории. Однако прежде всего следует уста¬
новить самые факты и проверить их с самых различных точек
зрения. Установление связи между фактами представляет собою
логически вторую ступень методологии исследования. Истори¬
ческий материализм, как методология, совершенно не интере¬
суется установлением самых фактов, его не занимает критика
исторических документов. Он ничего не знает о том, как избе¬
жать ложного толкования описки летописца. Явления компи¬
ляции или контаминации 3) не составляют об'екта его внимания.
В этом отношении исторический материализм ничего общего не
имеет с методологией той или другой исторической науки. Но
если иметь в виду вторую ступень методологии истории (или исто¬
рии литературы, или истории религии, или истории науки и пр.)
т.-е. установление связи между фактами, то и здесь есть прин¬
ципиальное различие между историческим материализмом и мето¬
дологией исторической науки. Методология истории или методо¬
логия истории литературы должна руководить исследователем
тогда, когда он устанавливает причинную связь между установ¬
ленными элементами истории конкретно. Исторический мате¬
риализм устанавливает связь между фактами истории вообще
или абстрактно. Для методологии исторической науки законо-
1) Плеханов. «Основные вопросы марксизма». 1917. Стр. 35.
2) «Исторический материализм является научным методом в прило¬
жении к обществу, истории,— методом, который работает над самим собой,
проверяя правильность своих подходов к делу и совершенствуя самого
себя... Исторический материализм есть метод... с другой стороны истори¬
ческим материализмом называется та наука, которая уточняет, совер¬
шенствует, проверяет этот метод». Вл. Сарабьянов «Исторический мате¬
риализм. Изд. 3-е. М. 1922. Ст. 1—6.
3) Контаминация — механическое соединение данных текстов, ком¬
пиляция — переработка их в один текст.

— 13 —мерная связь является искомой, потому что самые элементы er
подлежат выяснению и определению. Для исторического материа¬
лизма она, эта связь, как абстрактная, всегда является уже най¬
денной. Это значит, что методология конкретной исторической
науки должна давать конкретные указания, как нужно приме¬
нять истины исторического материализма на практике, а при¬
менить на практике — это значит проверить ее, расширить, до¬
полнить, может быть опровергнуть и изменить. Та методология
исторической науки, которая не может дать своей науке таких
конкретных указаний, повторяет только зады исторического
материализма. Таким образом, исторический материализм, кон¬
кретизируясь, переходит в методологию той или другой истори¬
ческой науки, и, наоборот, методологии исторических наук,
абстрагируясь, переходят в исторический материализм.
Из логики известно, что чем понятие абстрактнее,
чем меньше в нем признаков, чем, следовательно.,
меньше его содержание, тем шире его об'ем, т. е.
тем большее количество конкретных представлений
оно обнимает собой. Красный цвет, как абстрактное понятие,
содержащее только один признак, обнимает собою и кровь,
и флаг, и осенний лист, и множество разнообразных нарядов,
и пр. Об'ем его очень велик, зато скудно и бедно его содер¬
жание; но если вы соединили этот признак еще с одним,
напр., с жидким состоянием, то соединение признака «красный
цвет» с признаком «жидкое состояние» не может уже охватить
понятие «флаг», «лист», «наряды» и пр. Вино, кровь и еще несколько
красных и жидких тел, — вот весь об'ем, который получает
менее абстрактное понятие. Присоединяя все новые и новые
признаки, мы все более уменьшаем об'ем понятия, но все более
заполняем его содержание, и таким образом мы приходим в
конце концов к единичному явлению, которое содержит в себе
много признаков или много определений. Разнообразные при¬
знаки, сведенные к одному явлению, дают единство в много¬
образии. Таким всегда является конкретное. Конкретное по¬
тому конкретно, что оно содержит в себе много определе¬
ний, сведенных к единству. Таким образом в нашем мышле¬
нии конкретное выступает, как результат, как заключитель¬
ное звено в той цепи, которая идет от понятия с большим об’¬
емом и малым содержанием к понятиям с большим содержа¬
нием и малым об'емом. Но конкретное в действительности не
есть результат движения нашего абстрактного мышления. Оно
существует независимо от нашего сознания. Нужно при этом
сказать, что в действительности существующее является исход¬
ным пунктом, отправляясь от которого мы логически создаем
наше абстрактное понятие. Есть, следовательно, глубокая про¬
тивоположность между тем, чем является конкретное в нашем
мышлении, и тем, чтò оно есть в действительности. Если мы должны
Метод изло¬
жения истори¬
ческого мате¬
риализма.

— 14 —
доставить себе абстрактное понятие, без которого немыслимо
познание действительности, то нам из этой действительности
следует исходить. Но, с другой стороны, это «действительное»
познается, как результат движения мысли от абстрактного к
конкретному. Итак, возникает вопрос — с чего же начинать на¬
учное исследование: с конкретного, чтобы составить абстрактное
понятие, или с абстрактных понятий, чтобы с их помощью усвоить
себе конкретное. Этот вопрос ставит Маркс, приступая к исследо¬
ванию капиталистического способа производства. Политическая
-экономия, как наука, при своем возникновении исходила из
реального целого. Первоначальным об’ектом своего наблюдения
она брала население, географическую среду, климат и пр. Иссле¬
дуя, подразделяя, классифицируя элементы целого, экономисты
XVII века приходили к некоторым общим и тощим абстракциям.
Политическая экономия приводила к понятиям разделения труда,
обмена, стоимости и пр.
Она шла, следовательно, от конкретного к абстрактному.
Очевидно, что иначе она не могла поступить: мыслимо ли полу¬
чение этих абстракций, если не исходить из конкретного? Можно
как будто сделать отсюда заключение, что это и есть правильный
путь. В действительности этот путь правилен только для начи¬
нающей науки, для нее он даже неизбежен и необходим.
Но было бы ошибочно делать отсюда вывод, что этот путь
вообще правилен. Ведь конкретное выступает в нашем мышлении
в результате сведения в единство многих определений, в конце
пути от абстрактного к конкретному. Если бы, начав с кон¬
кретного, экономисты приходили к абстрактному, то они должны
были бы пуститься в обратный путь, чтобы воспроизвести в мы¬
шлении конкретное, именно, как результат многих абстракт¬
ных определений. И потому, как только политическая экономия
в своем историческом развитии твердо установила общие абстракт¬
ные определения, как стоимость, обмен, разделение труда и пр.,
изложение экономических систем приняло обратное направление.
Оно начинало с абстракции и кончало конкретным. И это, говорит
Маркс, есть правильный путь 1).
К тому же, представление о том, что экономисты начинали
свое исследование с конкретного, оказывается при ближайшем
рассмотрении иллюзией. Население есть абстракция, если не
иметь в виду классов, из которых оно состоит; и класс — абстрак¬
ция, если не выяснены отношения при экоплоатации труда,
на котором покоится понятие класса; наемный труд и вообще
эксплоатация труда — абстракция, так как они имеют различные
конкретные формы в зависимости от исторической эпохи. Сле¬
довательно, конкретное изложение и усвоение может быть только
результатом, а не исходным пунктом. Сказанное имеет значение
и для исторического материализма. Мы здесь не можем еще заняться
1) К. Маркс. «К критике политической экономии». М. 1922. Введение.

— 15 —анализом тех абстрактных понятий, с которых мы начинаем
изложение исторического материализма, и тех понятий, к ко¬
торым мы приходим, отправляясь от абстракции. Анализ понятий
и связи между ними и составляет содержание всего последую¬
щего,— содержание, которое не может быть вложено в первую
главу. Здесь важно указать, что мы будем итти этим путем.
Не следует смешивать метод изложения от абстрактного
к конкретному с методом дедукции. Они различаются по своим
приемам и по своему значению. В дедукции мы подводим данное
явление под другое, и делаем относительно первого умозаклю¬
чение, которое раньше было сделано относительно второго.
Так, напр., доказывая теорему «в параллелограмме диагонали
делятся пополам», мы подводим понятие параллелограмма под
понятие таких параллельных прямых, которые пересекаются
третьей, и умозаключаем о равенстве таких-то углов; подводим
понятие полученных треугольников, которые равны по ... и т. д.
И в конце концов мы получаем одно свойство параллелограмма.
Для того же, чтоб получить много свойств параллелограмма,
нужно несколько раз повторить метод дедукции. Познаватель¬
ное значение дедукции таким образом — в умозаключении, т.-е.
в тех выводах, которые мы делаем на основании принятых
посылок, причем самые посылки мы критике не подвергаем,
интересуясь только соотношением между об’емом и содержанием
понятий. Значение дедукции в том, что она по преимуществу
метод познания, а не метод изложения, хотя она имеет значение —
второстепенное — и как метод изложения. Наоборот, указанный
путь от абстрактного к конкретному есть по преимуществу ме¬
тод изложения. Здесь центр тяжести в том, чтобы подвести
одно явление под много понятий, и в том, чтобы подвергнуть
критике абстрактные понятия, являющиеся содержанием той
конкретности, к которой мы приходим в результате,— те понятия,
которые должны быть поставлены в связь и согласованы в кон¬
кретном явлении. Возможность согласования этих понятий яв¬
ляется критикой их, и в этом последнем пункте, т.-е. в критике
понятий, познавательная роль этого пути. Применение этого
метода к исследованию социальной жизни, предпринятое Мар¬
ксом в «Капитале», стоит в теснейшей связи со всей философией
Гегеля, но Гегель превратил методологический путь в онтологи¬
ческий, движение понятия в нашем мышлении и познании, вы¬
росло в философии Гегеля до мировых размеров. Развитие по¬
нятия стало у Гегеля развитием мира. Задача Маркса была в
том, чтобы превратить онтологию в методологию.
Здесь выступает принципиальное различие между методикой
преподавания науки и методологическим ее изложением.
Методике нужно предоставить последовательное проведе¬
ние принципа от конкретного к абстрактному, вернее от пред¬
ставления к понятию: а методология науки требует развития
мысли от абстрактных соотношений к конкретным явлениям.

— 16 —** *
Вильям Джемс, знаменитый психолог, один из основопо¬
ложников прагматизма, в своих философских лекциях провоз¬
глашает исключительное значение философии в человеческой
жизни 1). Он приводит цитату из Честерсона: «Вопрос совсем
не в том, оказывает ли мировоззрение влияние на окружающую
человека среду, а в том, может ли в конце концов что-нибудь
другое оказывать на нее влияние»,— и прибавляет: «в этом во¬
просе я согласен с Честерсоном». И Джемс дает ключ к пониманию
человеческой философии: «История философии является в зна¬
чительной мере историей своеобразного столкновения челове¬
ческих темпераментов. Эта точка зрения может показаться мно¬
гим из моих коллег умаляющей значение философии. Тем не
менее, я буду исходить из нее, из этого столкновения темперамен¬
тов, которым попытаюсь объяснить многие философские разно¬
гласия... В действительности темперамент влияет на ход мыс¬
лей философа несомненно сильнее, чем любая из его безукориз¬
ненно об'ективных предпосылок».
И Джемс, немедля, разбивает темпераменты на два типа,
под которые подводит соответствующие философские системы.
Мягкий тип: рационалист, интеллектуалист, идеалист, песси¬
мист и пр. Жесткий тип: эмпирист, сенсуалист, материалист
и проч. (стр. 9. 11, 14).
По Джемсу выходит так, что происходящая во всем мире
жестокая, кровавая борьба с марксизмом обусловлена темпе¬
раментом буржуазных правительств, и именно принадлежностью
их к «мягкому типу». Разве не миропонимание обусловливает
деятельность этих борцов с материализмом? Разве не темпера¬
мент, в самом деле, обусловливает направление миропонимания?
И все же в этой чепухе есть доля истины. Философия, дей¬
ствительно, есть большая сила, хотя и не всякая человеческая
сила есть философия. Значение философии действительно велико,
но, во-первых, тогда, когда она есть истинная, подлинная фило¬
софия и, во-вторых, тогда, когда она находится в распоряжении
крупной реальной силы — организация людей. Значение философ¬
ского принципа это есть вообще значение теории. Оно сказы¬
вается как в том, что теоретические положения направляют
практическую деятельность и руководят ею, так в равной мере
и в том, что твердое усвоение выработанных теоретических прин¬
ципов предохраняют от вовлечения сначала в идеологические,
а потом и практические компромисы. Здесь не ставится еще вопрос
о происхождении основных теоретических принципов, но никогда
не следует преуменьшать значение теории. «Без революционной
теории не может быть и революционной практики», говорит
В. И. Ленин. «От упрочения того или другого оттенка может зави-
1) В, Джемс. Прагматизм. Пер. Юшкевича. Изд. 2-ое, «Шиповник».
П. 1910.

сеть будущее русской социал-демократии на много п много
лет» 1).
«Без предшествующей немецкой философии,— говорит Фрид¬
рих Энгельс,— в особенности философии Гегеля, никогда не
создался бы немецкий научный социализм, единственно научный,
который когда-либо существовал 2). «Учение Маркса,— говорит
В. Ленин,— ...есть освещенное глубоким философским миросозер¬
цанием и богатым знанием истории под'итожение опыта» 3).
1) Вл. Ильин. «За 12 лет», стр. 208, 210.
2) Вл. Ильин. «За 12 лет», стр. 211.
3) Н. Ленин. «Государство и революция», Курск. 1923. Стр 20.
Перлин. Исторический материализм.

ГЛАВА И.
Старый спор об'ективной и суб‘ективной точек зрения.
Чтобы стать на точку зрения суб’екта, нужно во
всяком случае иметь представление или понятие суб’¬
екта, нужно познать его. Но история человечества
показывает, что человек познает раньше окружающий мир,
чем самого себя. Больше того: он познает свои собственные
свойства, свойства суб’екта, сначала в форме превращенной,
а потом в истинной форме; именно, он познает их в форме
фантастических об’ектов, которые при анализе оказываются его
об’ективированными свойствами. Его представления, ощущения,
и понятия представляются ему в виде объективных духов, бо¬
жеств, бога и т. п. «Человек сначала полагает свою сущность вне
себя, прежде чем обретет ее в себе. Собственная сущность является
ему сперва как другая сущность» 1).
Уже упомянуто было, что методологическое развитие поня¬
тия, — т.-e. субъективный процесс, процесс мысли,— у Гегеля,
напр., превратилось в онтологическое, т.-е. развитие самой дей¬
ствительности. «Для Гегеля,— говорит Маркс,— процесс мысли,
который он, под названием идеи, превращает даже в самостоятель¬
ный суб’ект, есть Демиург (творец) действительности, представ¬
ляющей лишь его внешнее проявление» 2).
Так как свойства суб’екта представляются об'ектами, то
рассуждение, исходящее от субъекта, представляется исходящим
от об’екта, а потому идеализм, всегда исходящий из суб’екта,
возникает сначала как об’ективный идеализм. О связи об’ек¬
тивного и суб’ективного идеализма говорит и Плеханов, указы¬
вающий на родственную связь между идеализмом Канта (суб’ек¬
тивной его стороной) и теологическими учениями. «Трансцен¬
дентальный идеализм Канта,— вслед за Фейербахом говорит
он,— согласно которому внешний мир получает свои законы от
рассудка, а не рассудок от внешнего мира, находится в самой
тесной родственной связи с теологическим учением о том, что
божественный рассудок продиктовал миру его законы» 3). (Т.-е.
опять-таки суб’ективный идеализм родственен объективному).
1) Л. Фейербах. «Сущность христианства», стр. 13.
2) К. Маркс. Послесловие ко 2-му изд. «Капитала».
3) «Основные вопросы марксизма», стр. 13.
Суб’ективный и
об‘ективный
идеализм.

— 19 —
Об'ективированные свойства суб’екта в форме Бога, Разума,
Воли, Сознания, Идеи и пр., ставши философскими положениями,
принимают объективное бытие (не в форме Бога, Разума и пр.,
а в форме только философских положений) и, как об'ективные
философские категории, становятся отправным пунктом для даль¬
нейшего движения идеалистической мысли, в тех случаях, когда
подверженность их влиянию подготовлена всем социальным
строем.
Утверждение об’октивированного суб’екта исходной точкой
зрения требует величайшего напряжения мысли. От мысли тре¬
буют прежде всего, чтобы она, объективируя общие абстрактные
понятия, делала их более отчетливым предметом, чем сама дей¬
ствительность, которую она считает призрачной. Интенсивность
и пафос идеалистической философии производят впечатление ве¬
личайшей глубины.
Когда мы стоим на почве материалистической,
то-есть исходим из об’екта, или на почве объектив¬
ного идеализма, то-есть исходим из об’ективированного cyб’eктa,
до тех пор мы сопоставляем объективные явления,— или такие,
которые нам кажутся объективными,— друг с другом. Наша лич¬
ность здесь, повидимому, не принимает никакого участия. Но
как только в области гносеологических рассуждений мы стано¬
вимся на почву субъективного идеализма, то мы вынуждены пре¬
сечь весь ход наших мыслей. У нас меняется теперь исходная
точка зрения. Здесь выступает «я», и резкость этого перехода
соответствует противоречивости об’ективной и суб’ективной то¬
чек зрения.
Я сознаю мир и знаю о нем что-либо ровно постольку, по¬
скольку я его сознаю. В той мере, в какой я его не сознаю,
он для меня не существует. Существует ли что-нибудь, если
ни прямо, ни косвенно я об этом ничего не знаю? Без суб’eктa
нет и не может быть об’екта.
Теперь, когда мы становимся на точку зрения суб’ективного
идеализма, мы делаем руководящим представлением представ¬
ление нашего суб’eктa в его истинной форме, именно, как пред¬
ставление того, как мы осознаем все явления. Субъективный
идеалист вполне ясно представляет себе, как он осознает все
явления. Это представление настолько отчетливо, что оно де¬
лается навязчивым, руководящим представлением. Он видит
камень и представляет себе, что осознает его, он слышит музыку
и представляет себе, как он осознает эти звуки.
И когда это представление входит в его мышление как руко¬
водящая точка зрения, как метод, он восклицает вместе с Кон¬
дильяком: «Возвышаемся ли мы до неба, снизойдем ли мы в
бездну, мы не можем выйти из самих себя и мы всегда замечаем
нашу собственную мысль».
Всегда и всюду встречаясь со своим собственным восприя-
Суб'ективная
точка зрения.

- 20 —
тием мира, он последовательно приходит к выводу, что вне его
сознания никаких вещей не может быть, ибо он всякую вещь
и всякое ее свойство будет представлять себе, как собственное
восприятие. И он говорит устами Беркли: «Когда я закрываю
глаза, об’екты, которые я видел, могут продолжать существо¬
вать, но только в другом духе. Все явления действительности
суть видимости в душе или в духе, и до сих пор не об'яснили
и никогда не объяснят, каким образом тела, фигуры или дви¬
жения могли бы произвести в духе эти видимости. Говорить
об абсолютном существовании вещей — значит произносить слова,
лишенные смысла и включающие в себе противоречия. Разум,
душа и дух действительно и поистине существуют, а тела имеют
только относительное существование».
Вот отрывок из разговора Фихте с поучающим его духом:
Дух.— Признаешь ли ты, что видимые тобой предметы дей¬
ствительно существуют вне тебя?
Я.— Несомненно, я признаю это.
Дух.— Откуда ты знаешь, что они существуют?
Я.— Я вижу их, когда смотрю на них, осязаю, когда прика¬
саюсь к ним. Слышу, когда они издают звук, одним словом, они
открываются всем моим чувствам.
Дух.— Верно ли это? Может быть откажешься от того мне¬
ния, будто ты видишь, осязаешь и слышишь предметы... Ты
замечаешь предмет после того, как ты сознал о видоизменении
твоего зрения и осязания. Но не можешь ли ты замечать его, не
сознавая, что его замечаешь? Возможно ли, чтобы ты видел пред¬
мет и слышал звук, не зная, что ты видишь и слышишь?
Я.— Никоим образом.
Дух.— Ты знаешь о существовании предметов потому, что
ты видишь и осязаешь их, но ты не знаешь также, что ты видишь
и осязаешь их только потому, что ты это знаешь. Это ты знаешь
непосредственно. Вообще ты не замечаешь всего того, чего не
замечаешь непосредственно.
Я.— Я именно думаю таким образом.
Дух.— Стало быть при всяком восприятии ты воспринимаешь
только себя самого, свое собственное бытие. Ты не замечаешь
того, чего нет в твоем восприятии 1).
Такова точка зрения субъективного идеализма. Но несмотря
на то, что субъективный идеалист объявил весь мир только со¬
держанием своего сознания, он хочет все-таки разграничить
среди воспринятых впечатлений то, что достоверно, от того,
что не достоверно. Еще Беркли указал, что критерием достовер¬
ности служит то, одинаково ли восприятие у многих людей или
нет: в этом отличие достоверного от сновидений, галлюцина-
1) «Назначение человека». П. 1905, стр. 31—33. В чем сущность этого
разговора?— Только в одном. Этот поучающий дух навязывает своему
собеседнику точку зрения суб’екта и как-бы назойливо твердит: «пред¬
ставь себе, как ты осознаешь».

— 21 —
ции и т. п. Но гораздо большее значение имеет для нас то, что
та же точка зрения проводится в эмпириомонистической филосо¬
фии А. Богданова. Гарантия объективности, учит Богданов, за¬
ключается в коллективном опыте. «Об'октивными мы называем
те данные опыта, которые имеют одинаковое жизненное значение
для нас и для других людей, те данные, на которых не только
мы без противоречий строим свою деятельность, но на которой
должны, по нашему убеждению, основываться и другие люди,
чтобы не притти к противоречиям. Объективный характер физи¬
ческого мира заключается в том, что он существует не для меня
лично, а для всех, и для всех имеет определенное значение,
по моему убеждению, такое же, как и для меня. Объективность
физического ряда — это его общезначимость. Субъективное же в
опыте это то, что не обладает общезначимостью, что имеет зна¬
чение лишь для одного или нескольких индивидуумов» 1).
«Бесчисленные философы буржуазного общества рассуждали
о материи, не видя того основного элементарного факта, что
«материя» соотносительна труду, что эти два понятия связаны
неразрывно и немыслимы одно без другого».
«Для ясности полезно отметить, что идея материи соотноси¬
тельна именно общественному труду, выражает сопротивление,
на которое наталкивается активность отнюдь не только инди¬
видуальная, но и социальная. Образы сна могут оказывать вели¬
чайшее сопротивление моим личным усилиям в борьбе с ними,
но для коллектива они не представляют противодействия в ряду
других противодействий и потому характеризуются, как нема¬
териальное. Зубная боль может быть удалена из сознания, только
величайшим усилием воли самого больного,— но с этим сопро¬
тивлением он один имеет дело: материален же зуб с его нервом,
на который может быть направлена активность других людей,
напр., дантиста. Вообще материя есть общезначимое сопротивле¬
ние человеческим усилиям, объект коллективного труда» 2).
Но спрашивается: в чем гарантия существования коллектива?
Чей коллективный опыт служит нам ручательством за то, что
существует коллектив? А если коллектив существует без всякой
гарантии, то-есть независимо от чьего-либо опыта, хотя бы кол¬
лективного, то не значит ли это, что существует независимо от
опыта и остальной мир? Можно ли, например, сказать, что су¬
ществуют объективно люди, но не звери, или что существуют
объективно звери, но не деревья, деревья, но не камни и т. д.?
Одно из двух: признавая существование людей, пусть при¬
знают и существование остального мира. Отрицая существование
остального мира, пусть отрицают существование людей.
Истина, что называется, бьет в глаза. Последовательный
субъективный идеализм есть солипсизм, т.-е. последовательный
1) «Эмпириомонизм». М. 1908. Стр. 22—23.
2) Философия живого опыта.

— 22 —
суб’ективный идеализм,— это значит: solus ipse sum — существую
только я.
Но последовательных суб’ективных идеалистов, к сожале¬
нию, нет, их надо искать, по совету Шопенгауэра, в сумасшедшем
доме. А между тем последователей суб’ективной философии чрез¬
вычайно много. Спасая себя своей непоследовательностью от
сумасшедшего дома, они подвергают опасности остальных людей.
Их непоследовательность совершенно замаскировывает суть спора.
Суб’ективисты принимают существование других людей за
данное, об’ективное, несмотря на то, что каждый из них рассма¬
тривает все окружающие его явления с своей суб’ективной
точки зрения. Они говорят то «мы», то «я», вместо того, чтобы
говорить только «я».
«Все, что созерцается в пространстве или времени, следо¬
вательно, все предметы возможного для нас опыта — не что иное,
как явления, т. е. простые представления, которые так, как
они представляются, т. е. как протяженные сущности или ряды
представлений, вне моей мысли и в себе не могут иметь обосно¬
ванного существования. Это учение я называю трансценденталь¬
ным идеализмом» 1).
«Пространство, а с ним... и время, и вместе с ними и все
явления сами в себе не вещи, но только представления — и вне
нашей души существовать не могут. Нам действительно ничего
не дается, кроме восприятий эмпирического перехода от него
к другим возможным восприятиям 2).
«Истинным бытием — говорит А. И. Введенский — называется
бытие, «как оно существует само но себе, независимо от того,
каким оно сознается нами или представляется нам существующим».
«Под кажущимся бытием подразумевается такое, которое мыс¬
лится, как оно кажется или представляется нам существующим» 3).
Или же они рассуждают так: «Суб’екту может быть противо¬
поставлен об’ект в различных смыслах: во-первых, человеческому
телу вместе с «душой» может быть противопоставлен весь осталь¬
ной пространственный мир. Этот живой человек в таком смысле
будет суб’ектом, а весь остальной мир — объектом. Во-вторых,
содержанию сознания может быть противопоставлен весь мир,
находящийся вне содержания сознания. Тогда содержание со¬
знания — это суб’ект, а мир вне сознания или трансцендентный
мир — об’ект. В третьих, самое содержание сознания может быть
отнесено к об’екту, вследствие чего этому об’екту «противостоит
суб’ект, о котором думают, что он воспринимает восприятия,
чувствует чувства и желает желания» 4). При дальнейшем рас¬
суждении оказывается, что этот последний суб’ект, который
1) Кант. «Критика чистого разума», стр. 356.
2) Там же, стр. 357.
3) «Логика, как часть теории познания».
4) Г. Риккерт «Введение в трансцендентальную философию. Предмет
познания». Перев. Г. Шпетта. К. 1904, стр. 21 и сл.

— 23 —
воспринимает содержание сознания, не может быть моим созна¬
нием, потому что «все индивидуальное, все, следовательно, что
делает сознание моим сознанием, должно быть отнесено к об’екту,
как содержание сознания». Что же это за суб’ект? «...Не что иное,
как безымянное всеобщее безличное сознание, единственное, что
никогда но может стать об’ектом содержания сознания». «И этот
гносеологический, суб'ект единственно есть суб’ект в самом стро¬
гом смысле этого слова». 1)
Таким образом, мы с вами — об'ект безличного сознания и
являем собою достоверность только потому, что представлены
в форме об'екта перед лицом этого безымянного суб’екта. Гово¬
рить же о другом нашем бытии, вне пребывания в качестве
об’екта, о трансцендентном бытии — совершенно излишне.
Но если суб'ективная точка зрения — это есть представление
о том, как человек осознает явления, то какое такое безымянное
сознание может воспринимать восприятие, чувствовать чувства
и желать желания? Это безличное сознание — есть об'ект, а не
суб’ект, и уж на этот раз такой об'ект, в достоверности которого
позволительно сильно усомниться 2).
И это безличное сознание, этот фантастический суб'ект
который в действительности есть об’ект, этот об’ект, который
в действительности есть объективированный суб'ект, должен
нас спасти от солипсизма! Но когда последователям такой фило¬
софии говорят, что суб’ективный идеализм ведет к солипсизму,
то они отвечают: такой вывод есть вульгарное упрощение суб'ек¬
тивного идеализма. И действительно. Не искать лазеек проще,
чем искать их. Мутная вода всегда производит впечатление более
глубокой, чем прозрачная.
Идеалисты напрягают все свои силы, чтобы опро¬
вергнуть или затушевать солипсизм. Но надо прямо
спросить: можно ли опровергнуть суб'ективную точку зрения,
исходя из суб'ективной точки зрения? Когда мы становимся на
1) Г. Риккерт. «Введение в трансцендентальную философию.— Пред¬
мет познания». Перев. Г. Шпетта, К. 1904, стр. 23—36.
2) В философии Гуссерля можно встретить много энергичных и
успешных нападок на суб’ективную точку зрения. Но эта философия
сама построена на суб’ективном идеализме. Вот, например, рассуждение
Гуссерля: «...Если теория познания... хочет исследовать проблемы отно¬
шения между сознанием п бытием, то она может иметь при этом в виду
только бытие, как коррелат сознания, как то, что нами «обмысленно»
сообразно со свойствами сознания: как воспринятое, воспомянутое,
ожидавшееся, образно представленное, сфантазированное, идентифициро¬
ванное, различенное, взятое на веру, предположенное, оцененное и т. д.
В таком случае видно, что исследование должно быть направлено на
научное познание сущности познания...» и т. д. (Э. Гуссерль. «Философия,
как строгая наука». «Логос», 1911, кн. I, стр. 13). Здесь опять-таки нам
навязывается представление того, как мы осознаем об'ект. Впрочем,
суб’ективизм в этой философии чрезвычайно осложнен различными на¬
правлениями, о которых здесь говорить было бы невозможно.
Опровержение
солипсизма.

— 24 —
суб’ективную точку зрения, мы как бы условливаемся соотно¬
сить все явления с представлением суб’екта. По тогда оказы¬
вается, что о явлениях, вне их отношения к суб’екту, ничего
ни достоверного, ни недостоверного сказать нельзя.
Это философское открытие есть пустая и плоская тавтология:
если мы соотносим все явления с суб’ектом, то мы ничего по¬
можем сказать, как соотносятся эти явления не с суб'ектом.
Притом каждый из нас представляет себе лишь свое собственное
осознание явлений. Но тогда я прихожу к той же самой плодо¬
творной тавтологии. Если я решил соотносить все явления со
своим сознанием, то я ничего не могу сказать о существовании
всех этих явлений вне их отношения к моему сознанию.
Вы мучаетесь и преодолеваете солипсизм, не подозревая
того, что раз вы согласились на руководительство со стороны
суб’екта, т.-е. раз вы стали на суб’ективную точку зрения, то
ваше дело — пропащее. Вы не можете опровергнуть солипсизм,
потому что вы его уже утвердили.
И не ищите помощи у суб’ективного идеализма. Суб’ективи¬
сты заняты том, что в пределах своей тавтологии они производят
расчленение и разграничение, подвергают «критикам» свои транс¬
цендентальные сферы, исследуют синтетические и аналитические
суждения и т. п.
Всякий суб’ективист и сам хорошо понимает, что он исходит
из суб'екта, но он не может подвергнуть суб’ективную точку
зрения объективной критике. Он не понимает, в чем заключается
эта суб’ективная точка зрения, т.-е. не понимает, что ведь это
он носится с представлением того, как он осознает объекты.
Эта субъективная точка зрения навязана мышлению глубо¬
чайшим индивидуализмом, пропитывающим весь социальный
строй, сложившийся на скрещивающихся антагонизмах. В обще¬
стве, в котором жизнь и деятельность неорганизована, разроз¬
нена, хаотична, человек противопоставляет себя всем другим.
Понятие суб’екта становится руководящим и в сфере организации
производства, и в правовой форме производственных отношений,
и в морали, и в искусстве, и в философии.
Но солипсизм рушится в тот момент, когда разоблачена
его руководящая точка зрения. Надо только с достаточной пол¬
нотой, надо с возможно большей ясностью поставить прямо
перед собой исходную позицию солипсиста, именно, пред¬
ставление о том, как он осознает об’ект. Надо видеть, что он
делает, этот солипсист; надо, не упуская ни на одно мгнове¬
ние из виду ого точку зрения, внимательным наблюдением
проследить, как он путается в сетях собственной тавтологии.
И когда мы сделаем это, мы уже не исходим из понятии
суб’екта; мы теперь уже смотрим сверху вниз на эту тавтологию,
так как поднялись ступенью выше. Теперь мы во власти новой
точки зрения, с которой можно наблюдать, как руководящее
представление солипсиста теряется среди других точек зрения.

Тогда и солипсизма нет больше: он появляется вместе со
своей родительницей — суб'ективной точкой зрения, и он уходит
в мосте с ней.
Материализм, разумеется, не отрицает необходи¬
мости изучения суб’екта. Но он отказывается рас¬
сматривать суб'ект изолированно, абстрактно.
«Человек мыслит, а не я, не разум,— говорит Людвиг Фейер¬
бах...— Новая философия... опирается и на разум, но на разум,
коего существо — человеческое существо, т.-е. не на разум без
существа, безцветный и безымянный, но на кровью человека
пропитанный разум».
«Лишь реальное существо познает реальные вещи, лишь
там, где мышление не суб'ект для самого себя, а предикат дей¬
ствительного существа, лишь там мысль не отделена от бытия.
Единство мышления и бытия имеет смысл и истинность лишь
тогда, когда человек принимается как основание, суб'ект этого
единства».
Фейербах провозгласил, что и самый суб'ект следует рас¬
сматривать как об'ект: ведь каждый суб'ект является в то же
время и об'ектом. «Лишь чувственные существа действуют друг
на друга. Я есмь — Я для себя и в то же время — Ты для другого,
но лишь как чувственное существо». Можно ли брать исходным
пунктом исследования суб’ект? «Если старая философия имела
своей исходной точкой положение: Я — абстрактное мыслящее
только существо; тело не принадлежит моему существу,— то,
напротив, новая философия начинает с положения: Я — действи¬
тельное чувственное существо, тело принадлежит моему суще¬
ству, даже тело в его целом есть мое Я, само существо мое» 1).
Если нет абстрактного мыслящего существа, если мыслит
действительное чувственное существо, а человек есть основание
единства бытия и мышления, то стирается грань между суб'ек¬
том и остальным миром, потому что тело человека — это тело
в ряду других тел природы. Если же суб’ект рассматривается
абстрактно, изолированно от физического существа, то пропасть
между ними разверзается вновь. «Старый философ мыслил в
постоянном противоречии и раздоре с чувствами; новый философ,
напротив, мыслит в согласии и мире с чувствами» 2).
Тело чувственное, действительное, об'ект среди об'ектов,
есть в то же время и основание суб'екта. В этом заключается
единство об'екта и суб'екта, единство бытия и мышления.
«Единсщво» суб'екта и об'екта нельзя смешивать с «тождеством»
суб'екта и об'екта. Их надо строго различать не только потому,
что есть принципиальное различие между понятиями «единство»
1) Л. Фейербах. «Основы философии будущего». П. 3. М.», 1922,
IX—X. § 50, 51, 32, 36.
2) То жее.
Об’ективная точка
зрения. Единство
суб'екта и об’екта.
— 25 —

— 26 —
и «тождество», но и потому, что исторически слово «об'ект» полу¬
чило совсем различный смысл в этих словосочетаниях.
Когда мы говорим «единство суб’екта и об’екта», мы имеем
в виду связь между психическими и физическими процессами,
мы имеем в виду утверждение, что невозможно никакое психи¬
ческое явление без определяющего его материального явления.
Когда же мы говорим «тождество суб'екта и об'екта», мы
имеем в виду связь между нашим мышлением, о одной стороны,
и тем, о чем мы мыслим, с другой. Тождество суб'екта и об'екта
обозначает, что наша мысль и ее предмет — одно и то же. На
конкретном примере различие между «единством суб'екта и об'ек¬
та» и «тождеством суб’екта и об’екта» можно представить так:
Если я мыслю об истории Египта, то единство суб’екта и об'екта
заключается в том, что это мыслит мой мозг и без мозга невоз¬
можно мышление. Тождество суб'екта и об’екта заключалось
бы в том, что мое мышление о Египте и сам Египет — одно и то
же или что Египет имеет свою историю постольку, поскольку
я о ней мыслю.
Очевидно, что чрезвычайно важно различать эти понятия.
Правда, эти понятия часто смешивались в литературе; но строгое
разграничение необходимо особенно теперь, когда нередки слу¬
чаи возрождения идеалистической философии даже среди мар¬
ксистов. Где только утверждается тождество суб'екта и об'екта,
там без всяких колебаний можно усмотреть идеализм.
Наоборот, единство суб'екта и об'екта — это необходимейшее
условие материалистического мышления.
Однако, суб'ект нужно рассматривать не только в связи
об'ектом, но и диалектически.
Растущая в южных странах ползучая трава ма¬
рена, из корней которой добывается красящее веще¬
ство ализарин, никогда не должна была равнодушно
относиться к успехам химии: развитие химии стоило ей жизни.
Когда в 1871 г. было установлено, что дешевле и проще можно
добыть ализарин из каменноугольного дегтя, марену почти пере¬
стали разводить. Но следить за историей философии у марены,
действительно, не было никаких оснований. Однако же она, вместе
с ализарином и каменноугольным дегтем, попала в сферу важ¬
ных философских споров, что лишний раз подтвердило, что фи¬
лософия опирается на науку.
«Существуют философы — говорит Энгельс в своем «Люд¬
виге Фейербахе»,— которые оспаривают возможность познания
мира, или, по крайней мере, исчерпывающего его познания...
Самое неотразимое опровержение как этих, так и других фило¬
софских иллюзий дает практика, именно эксперимент и промыш¬
ленность. Если мы можем доказать правильность нашего пони¬
мания какого-нибудь явления природы тем, что сами сумеем
его воспроизвести, вызвать его, создав те условия, которые

порождают его, и заставив его служить нашим целям, то о кан¬
товской непознаваемой вещи в себе не может быть и речи. Хими¬
ческие продукты, образующиеся в растительных и животных
продуктах, оставались такими вещами в себе до тех пор, пока
органическая химия не стала их изготовлять один за другим,
а после этого кантовская «вещь в себе» стала «вещью для нас».
Это произошло, напр., с красящим веществом марены, ализа¬
рином: теперь мы уже не должны разводить марену на полях,
чтобы добывать из ее корней ализарин. Мы добываем его гораздо
дешевле и проще из каменноугольного дегтя».
Энгельсу отвечает В. Чернов в своих «Философских и со¬
циологических этюдах»: «Что из каменноугольного дегтя де¬
шевле и проще можно получить ализарин, этому, конечно, не
удивится никакой неокантианец. Но что вместе с ализарином
из того же дегтя столь же дешевым образом можно добыть опро¬
вержение вещи в себе,— это, конечно, не для одних неокантиан¬
цев покажется замечательным н неслыханным открытием».
«Энгельс, повидимому, узнавши, что по Канту «вещь в себе»
непознаваема, переделал эту теорему в обратную и решил, что
все непознанное есть вещь в себе». На это Чернову отвечает
Ленин в Материализме и эмпириокритицизме». «Во-первых, не¬
верно, что Энгельс добывает опровержение «вещи в себе».
Энгельс прямо и ясно сказал, что опровергает кантовскую неулови¬
мую (или непознаваемую) вещь в себе. Чернов запутывает мате¬
риалистический взгляд Энгельса на сушествование вещей неза¬
висимо от нашего сознания. Во-вторых, если теорема Канта
гласит, что вещь в себе непознаваема, то «обратная» теорема бу¬
дет: «непознаваемое есть вещь в себе». и г. Чернов подменил
непознаваемое непознанным, не понимая, что таким подменом
запутал и переврал материалистическим взгляд Энгельса» 1).
...В чем суть возражения Энгельса? Вчера мы не знали, что в ка¬
менноугольном дегте существует ализарин. Сегодня мы узнали
это. Спрашивается, существовал ли вчера ализарин в каменно¬
угольном дегте?
«Конечно, да. Всякое сомнение в этом было бы издевкой над
современным естествознанием.
А если — да, то отсюда вытекают три важных гносеологи¬
ческих вывода:
1. Существуют вещи независимо от нашего сознания, не¬
зависимо от нашего ощущения, вне нас, ибо несомненно, что
ализарин существовал вчера в каменноугольном дегте и так
1) Это значит: Чернов, подменив «непознаваемое» «непознанным»,
создает впечатление, что Энгельс опровергает непознанностъ вещей в
себе. Но Энгельс опровергает непознаваемость их, а не непознанность.
Объективный мир далеко еще не познан, а потому опровергать «непозван¬
ность» его невозможно. Но «непознаваемость» его можно и должно опро¬
вергать, как ложное утверждение, возникшее из суб’ективной точки
зрения. (См. об этом в главе IV: «Сущность и вещь в себе»).
— 27—

— 28 —же несомненно, что мы вчера ничего но знали об этом суще¬
ствовании, никаких ощущений от этого ализарина не полу¬
чали.
2. Решительно никакой принципиальной разницы между
явлением и вещью в себе нет и быть не может. Различие есть
просто между тем, что познано, и тем, что еще не познано, а
философские измышления насчет особых граней между тем и
другим, насчет того, что вещь в себе находится «по ту сторону»
явлений (Кант) или что можно и должно отгородиться какой-то
философской перегородкой от вопроса о непознанном еще в той
или иной части, но существующем вне нас мире (Юм) — все это
пустой вздор, Schrulle, выверт, выдумка.
3. В теории познания, как и во всех других областях на¬
уки, следует рассуждать диалектически, т.-е. не предполагать
готовым наше познание, а разбирать, каким образом из незнания
является знание, каким образом неполное и неточное знание
становится более полным и более точным» 1).
Из приведенных слов Энгельса и Ленина видно, что для
решения вопроса о познаваемости вещи в себе следует исходить
из практики, «промышленности и эксперимента». Практику,
конкретную, революционную, практическую деятельность мате¬
риалистическая диалектика ставит во главу угла.
И когда мы утверждаем, что объективный мир познаваем,
что познаем мы его в практике, выступают с возражением эмпирио¬
критики и вообще субъективные идеалисты. Они говорят: Ведь
вы удваиваете мир. В вашем познании мир, как познанный,
существует о известными свойствами, но кроме этого он еще
существует независимо от вашего сознания — с теми же свой¬
ствами. Ализарин существует в дегте один раз в действительности,
а другой раз в вашем сознании, в познанной вами действитель¬
ности. Нет, ответим мы. Не то, что мы удваиваем мир; это вы
требуете от нас, чтобы мы дважды мыслили один и тот же мир.
Когда вы спрашиваете о том, каков мир в действительности,
вы хотите, чтобы мы его мыслили, но мы ведь его уже раз мыслили,
когда говорили о том, что познали его.
Но эмпириокритики и вообще субъективные идеалисты бу¬
дут утверждать, что с точки зрения суб'екта все приключения
каменноугольного дегтя либо представляют собою явления, за
которыми скрывается вещь в себе, либо они суть имманентное со¬
держание сознания, за которым ровно ничего не скрывается.
Однако этой ничем не оправданной точки зрения cyб’ектa Эн¬
гельс и Ленин, вслед за Марксом, противопоставляют точку зрения
предметной деятельности, ту точку зрения, которая, как увидим
еще, оправдывается исторической действительностью и которая
об'ясняет самое развитие всех точек зрения.
1) Ленин. Собр. соч., т. X, стр. 79—80.

ГЛАВА Ml.
Точка зрения материалистической диалектики.
О своем возникновении материалистическая диа¬
лектика заявляет тем, что она решительно порывает
как с суб'ектом, так и с об'ектом, как исходной философской точкой
зрения. Она не отрицает существования предметного, материального
мира, независимого от нашего сознания: не отрицает существо¬
вания суб'екта познания, как не отрицает и единства суб'екта и
об'екта в человеке. Понятия материального мира, об'екта и суб'екта,
являются даже необходимыми предпосылками материалистической
диалектики. Но она говорит, что нельзя делать их исходной
точкой зрения. Материалистическая диалектика возвышается до
понимания исходной точки зрения, как предметной практической
человеческой деятельности. Это значит, что она рассматривает
предметный, воспринимаемый нашими чувствами мир лишь по¬
стольку, поскольку он вовлекается в сферу массовой человече¬
ской практики. Природа в целом, многообразный животный и
растительный мир, подземные богатства, солнце, луна и звезды
с точки зрения материалистической диалектики — только великие
соучастники производительной предметной практической дея¬
тельности человечества. По отношению ко вселенной вся чело¬
веческая история представляется совершенно незначительной,
даже ничтожной. Но отсюда вовсе не следует, что именно она,
вселенная, должна быть исходным моментом понимания действи¬
тельности. Только практика обусловливает самое постижение
вселенной. Противоречие между ложной идеей и реальным фак¬
том преодолевается только человеческой деятельностью; человек
преображает реальный факт природы, а с ним и свою фантастиче¬
скую идею, актом приложения своего труда он связывает в еди¬
ный узел явление природы и идею о нем. Тогда идея становится
реальной, т.-е. она приходит тогда в соответствие с внешней ре¬
альностью и материальностью; она становится истинной идеей
по крайней мере в одной части — в той, которая выражает пре¬
образование факта. Насколько реальный мир живой и мертвой
природы будет покорен человеком, настолько он будет для чело¬
века реальным миром живой и мертвой природы.
Такая постановка вопроса исключает всякую метафизику
как из понятия суб’екта, так и из об'екта. Единство суб’екта
и об'екта, установленное в философии Фейербаха, единство,
Основной принцип.

— 30 —
рассматриваемое под углом предметной деятельности, исключает
возможность понимания суб'екта, как чего-то данного, ничем
но обусловливаемого. Вместе с тем, если только в практике
человек познает действительность и если практика, таким обра¬
зом, является критерием истины, то она же, практика, будучи
исходным пунктом, всегда несет с собой этот критерий.
Человек есть часть природы, и только поэтому он воздей¬
ствует на нее. Если в процессе этого воздействия человек познает
ее законы, то самое воздействие на природу совершается с помощью
законов природы. Воздействуя на природу, человек проявляет
себя, как выразитель ее законов. С другой стороны, борясь с
природой, человек противопоставляет ее себе. Это противопостав¬
ление заслоняет от него ту истину, что он — ее часть.
Предметы действительного мира входят в человеческую прак¬
тику. как ее моменты. Подвергаясь воздействию человека, силы
природы в свою очередь воздействуют на человека. В соответ¬
ствии с этим обоюдным воздействием развивающееся мышление
стремится оформить и осознать законы явлений природы, втя¬
нутых в его практику. Когда исследователь старается научить
эту сферу действительности, он на нее уже не смотрит с точки
зрения практической деятельности человека. Напротив, он ста¬
рается стать на точку зрения закона, управляющего данной
областью действительности и проследить шаг за шагом проявле¬
ния этого закона во всех формах его функционирования. Иссле¬
дователь становится опять на точку зрения об'екта, но, в про¬
тивоположность прежним материалистам, на точку зрения дви¬
жущегося об'екта. Раньше мы видели, что действительность
должна быть предпосылкой философского воззрения диалектиче¬
ского материализма, а исход ной точкой зрения — практическая
деятельность.
Теперь уже практическая деятельность становится пред¬
посылкой, а исходной точкой зрения — действительность. Но нас
нисколько не должно смущать это противоречие, так как сущ¬
ность его может быть легко обнаружена.
Здесь нам нужно вспомнить прежде всего то, что было ска¬
зано с самого начала, именно, что философский принцип, как
метод, является той абстракцией, внутри которой происходит
конкретное изучение действительности: он служит общей рамой,
внутри которой располагается система научных истин. Материа¬
листическая диалектика требует, чтобы этим общим методом
была предметная деятельность человека: действительность же
не может быть общим философским исходным пунктом, т.-е.—
точка зрения действительности не может быть методом исследо¬
вания, потому что вне практики она — действительность — неизве¬
стна. Но когда мы изучаем конкретную область действительного,
уже вошедшего в нашу практику, то мы можем стать на точку
зрения действующего в ней закона, а наш общий философский
метод, т.-е. точку зрения практической деятельности, можем

делать предпосылкой, но уже не неведомой предпосылкой, а
такой, которая, витая вокруг исследователя, все время ставит
границы его перенесению на точку зрения об'екта, так сказать,
дежурит у его головы; причем эта предпосылка ясна в каж¬
дом отдельном случае, она всегда конкретна, так как всегда
действительно существует.
По и становясь на точку зрения об’екта, исследователь
будет диалектиком, если рассматривает этот об’ект в движении;
если, как сказано, становится ни точку зрения движущегося
об'екта.
Что действительность текуча, что в природе нет
покоя и остановок, что мир катится клубком про¬
тиворечий, все это признавали многие философы
на всем протяжении истории философии. Но только после¬
кантовская немецкая философия стала на точку зрения того,
чтò движется, чтò изменяется. В философии Фихте и Гегеля,
как и в марксистской философии, исследователь не противопо¬
ставляет себя изменчивой действительности. Напротив, он счи¬
тает себя ее частью, он видит в себе исполнителя и выразителя
ее законов.
В научном мышлении мы сопоставляем об'ективные факты
и обрабатываем их в нашем мышлении, стараясь проследить
действующие в них законы. Здесь мы стоим на точке зрения
об'екта. Но это возможно только тогда, когда действительность
уже втянута в нашу практику.
Дарвин мог установить свой закон естественного отбора
только тогда, когда уже был достаточно развит искусственный
отбор, т.-е. когда практика искусственного разведения животных
и растений уже дала возможность установить наследственность
и изменчивость организмов и методы совершенствования органов.
Когда практика установила эти законы, исследователь стал на
точку зрения этих законов, на точку зрения об’екта.
В каждой области развития действительности — в животном
и растительном мире, в жизни общества и отдельных ее сторонах
и в каждой стадии развития общества существуют свои законы
развития. Когда такой закон раскрыт и выражен в форме основ¬
ного принципа, исследователь, диалектик, в той мере, в какой
он стоит на теоретической точке зрения, так сказать, сливается
с ним и воспроизводит его обнаружение и проявление в своем
мышлении.
В этом пути следования за законом действительности иссле¬
дователь неминуемо впадает в противоречие с самим собой.
Он выражает в форме понятия каждый момент развития и за¬
крепляет его словом.
«Вещи приходят и уходят,— говорит Джон Дьюи,— или мы
приходим и уходим, и во всяком случае вещи ускользают от
нашего внимания, но понятие, закрепленное лингвистическим
Точка зрения
движущегося
об'екта.
— 31 —

знаком, сохраняется для будущего употребления 1). «Слово, бу¬
дучи средством развития мысли, изменения образа в понятие,—
говорит А. Потебня,— само не составляет его содержания. Если
помнится центральный признак образа, выраженный словом,
то он имеет значение не сам по себе, а как знак, символ извест¬
ного содержания 2)». Слово имеет своей целью противостоять
переменному потоку впечатлений, его роль — ловить постоянное.
Понятие, сочетавшись с речью, принимает об'ективное существова¬
ние, а потому — не зависимо от нас. Доверившись речи,—а другого
пути мышления нет,— исследователь теряет поэтому власть над
своими понятиями, так как понятия эти оказываются уже свя¬
занными с существами, имеющими об’ективное, независимое бытие.
Когда же тот основной закон, по пути которого следует диалектик,
приводит к моментам развития, которые характеризуются при¬
знаками, несовместимыми с прежними понятиями и когда иссле¬
дователь эти новые признаки выражает в новых понятиях, то его
мышление об одном и том же предмете исследования оказывается
полным противоречий. Исследователь впадает в противоречие
самим собой, и это обстоятельство дает ему повод почувствовать,
что он имеет дело с диалектическим развитием действительности.
Но противоречия его не смущают именно потому, что он диалектик.
Древние греческие философы элеатской школы, особенно
Парменид и Зенон, за ними знаменитый Платон со своими
многочисленными учениками, наконец, Беркли, философ XVIII
века, глава философии субъективного идеализма, и многие дру¬
гие — не отрицали движения, изменчивости, противоречивости
чувственного мира. Но из этого факта они делали свой вывод:
они говорили, что этот чувственный мир — недействительный
мир. Философы противопоставляли ему другой, неизменный,
вечный, себе равный. Противоречие между изменчивой действи¬
тельностью и об'ективированной, абстрактной и неподвижной
мыслью они разрешали в пользу мысли. Поэтому бытие действи¬
тельное, которое они противопоставляли недействительной из¬
менчивой видимости, они отождествляли с мыслью. Парменид,
который провозгласил, что сущее — едино и непрерывно, что
оно — вечно, однородно и неизменно, неподвижно и совершенно,—
Парменид учил, что бытие и мысль тождественны, что мысль и
то, о чем она есть мысль,— одно и то же. Его ученик и друг Зенон
прекрасно разработал диалектику движения, разработал так,
что Аристотель назвал его отцом диалектики, а Гегель справед¬
ливо утверждает, что эта диалектика до сих пор не опровергнута.
И он об’явил, что движение — недействительно, потому, что оно
противоречит разуму 3). Это сущее Платон называл идеей и
1) «Психология и педагогика мышления», стр. 152.
2) «Мысль и язык», стр. 136.
3) Владимир Юринец в своей статье «Демокрит в свете новейших
научных исследований» называет элейцев материалистами и в выноске
замечает: «Одним из чудовищнейших мифов современной истории фило-

— 33 —
построил высоко-художественное учение о системе идей. Беркли
вполне откровенно, как мы видели, утверждал, что «разум, душа
или дух действительно существует, а тела имеют только относи¬
тельное существование». Он говорил, что все созданное не су¬
ществует потому, что оно никогда не бывает тождественно са¬
мому себе, непрерывно изменяясь, возникая и погибая.
Подобно тому, как иногда вечером плывут массой белые про¬
зрачные облака, сквозь которые просвечивает неподвижная круг¬
лая, все время себе равная луна, так, по представлению этих
философов, видимый изменчивый мир пропускает сквозь себя
для ясного философского взора свет истинной, неподвижной и
неизменной сущности. И только в философии Гегеля луна сня¬
лась с места и покатилась по небу с озаренными ею облаками.
Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что эта объективная
луна — не что иное, как отражение головы мыслителя.
Подобно Гегелю, Маркс не противопоставлял процессу
развития какую-либо неизменную действительность; подобно
Гегелю, он в теоретическом исследовании становился на точку
зрения самого процесса, последовательно, конкретно воспроиз¬
водя в своем учении его моменты и его противоречия, но в про¬
тивоположность Гегелю он считал этот процесс не развитием
абсолютной идеи, т.-е. не об’ективированным свойством субъекта,
а самой действительностью, и в противоположность Гегелю он
подчинял теоретизирование предмета революционно-практиче¬
ской деятельности.
Однако, наиболее выразительная сфера диалектического мыш¬
ления и диалектического действования,— так сказать, ее родное
пепелище,— это сфера социальной жизни. Здесь непосредственно
и сполна человек является частью целого и притом существенной
частью, так как где нет людей, там не может быть и общества.
Здесь люди являются единственными выразителями, осуществи¬
телями и исполнителями законов развития общества. Их дея¬
тельность всегда протекает в том направлении, какое сообщено
ей (деятельности) ее об’ективными моментами, независимо от
того, сознают ли это люди, или нет. Но только тогда, когда
эти законы осознаны, слепая диалектика, как историческая не¬
обходимость, превращается в свободное применение диалектики,
как теоретического и практически-революционного метода, к
сущности истории — борьбе классов. Диалектика, как метод, спо¬
собствует диалектике действительности.
Но опять-таки было бы большой ошибкой утверждать,
что и в этой сфере общественной жизни практическая дея¬
тельность всегда совпадает по исходному пункту с теоретическим
софии является миф об идеализме элейцев. На материализм элейцев
обратил мое внимание тов. А. Деборин». «П. 3. М.» 1922. IX—X,
стр. 93. Это «чудовищное» открытие! Не материализм ли в таком случае
и имманентная философия Шуппе, которая тоже признает тождество
бытия и мышления, а также эмпириокритицизм и эмпириомонизм?!
Перлин. Исторический материализм. 3

— 34 —
исследованием, т.-е. было бы большой ошибкой утверждать,
что исследователь, имел, например, исходным пунктом практи¬
ческую революционную деятельность, определяемую его клас¬
совым положением, делает это же классовое положение исходным
пунктом теоретического анализа общественного строя. Так, на¬
пример, законы развития капиталистической общественной фор¬
мации и необходимость ее провращения в социалистическую
раскрыты Марксом не потому, что он развернул грандиозную
картину капиталистической экоплоатации и угнетения, нищеты
пролетариата, его страданий и борьбы за свое раскрепощение,
а потому, что Маркс в своем теоретическом анализе стал на точку
зрения капитала, как «верховной экономической силы буржуаз¬
ного общества», и показал, как капитал, в силу имманентных
ему законов развития, сам создает материального условия своего
уничтожения. Классовое положение Маркса, его борьба за осво¬
бождение рабочих составляла раму его исследования, оно пред¬
ставляло внешнее условие для его экономической теории и
давало только возможность постигнуть сущность исторического
процесса, но самое содержание теории дано действительностью
и предшествующей стадией развития наук. Классовое положение,
так сказать, раскрывает двери перед теорией или, напротив,
наглухо закрывает их,— и это создает впечатление, что из клас¬
сового положения мыслителя можно вывести всю его теорию.
Иногда это бывает верно, в той мере, и какой теория неистинна,
в какой ее единственное значение заключается в оправдании
общественной роли ее творцов: так, субъективный метод в социо¬
логии, утверждающий, что суб'ект, его нравственные идеалы,
его критическая мысль являются основными действующими пру¬
жинами истории, был единственным оправданием революцион¬
ности тех, кто по мог и не умел найти революционные пружины
вне себя. Эти теория — классовая (мелко-буржуазная) постольку,
поскольку она неистинна; наоборот, истинная теория не исчер¬
пывается в своем содержании классовым положением ее творца.
Она соответствует действительности и открывает возможность
стать на точку зрении этой действительности.
Исходный пункт деятельности практической, таким образом,
не всегда совпадает с исходным пунктом теоретического анализа.
Ставши на точку зрения преобладающего фактора, исследо¬
ватель раздваивает свою позицию. В его методе изложения дей¬
ствительности кроется опасность. Оно может принять характер
апологии существующего порядка. Для выявлении своей под¬
линной точки зрения он должен постоянно вскрывать противо¬
речие между нею, как точкой зрения его класса, и господствующей
исторической тенденцией. И противном случае его учение будет
об'ективно, но оно не будет вместе с об’ективностью выражать
точку зрения его класса. По поводу Петра Струве, который именно
таким об'ективным изложением необходимости капиталистическо¬
го строя в России обнаружил уже в 90-е годы свою неустойчи-

— 35 —
вость,— В. И. Ленин пишет: «Объективист, доказывая необхо¬
димость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку
зрения апологета этих фактов. Материалист вскрывает классовые
противоречия и тем самым определяет свою точку зрения» 1).
В том случае, когда классовая точка зрения не совпадает
с господствующей теоретической категорией, перемещение на
точку зрения этой категории происходит при условии сохра¬
нения классовой точки зрения, как предпосылки. Революционно-
практическая деятельность включает в себя это теоретизиро¬
вание, как один из своих моментов. Именно поэтому Маркс
о одной стороны устанавливает, что общим философским принци¬
пом изучения мира должна быть предметная практическая дея¬
тельность 2), а с другой стороны, относительно метода полити¬
ческой экономии, говорит, что развитие простейшей экономи¬
ческой категории выглядит, как творческий акт 3), и что это
постольку правильно, поскольку речь идет о теоретическом
исследовании.
За каждым предметом, вошедшим в область нашего
сознания и обратившим на себя наше внимание, мы
стараемся закрепить постоянные признаки. Мы де¬
лаем это на подобие того, как во время какой-нибудь работы
прикрепляем к определенному месту предметы, над которыми
трудимся, делаем их неподвижными, устойчивыми. Возможно ли
нам было бы заниматься распилкой бревна, если бы оно нахо¬
дилось в постоянном движении, если бы козлы, на которых ему
надлежит покоиться, беспрерывно меняли свое положение и если
бы, наконец, сама земля, на которой мы стоим, уходила из-под на¬
ших ног; иной герой какой-нибудь детской сказки иопадает дей¬
ствительно в смешное положение, когда кухонные горшки начи¬
нают самостоятельно странствовать, а стулья путешествуют по
комнате и вылетают через окна: растерянность его не имеет пре¬
делов и исхода, пока не придет момент чудесного вмешательства
доброй силы.
Как для физической работы необходима устойчивость фи¬
зических тол, точно так же для нашей мыслительной работы
необходимы постоянство и устойчивость признаков тех предме¬
тов, над которыми работает наша мысль. Прежде чем приступить
к исполнению какой-нибудь работы, человек проделывает ее в
своем воображении, «Между самым плохим архитектором и самой
искусной пчелой есть одно существенное различие, заключаю¬
щееся в том, что архитектор строит свою ячейку в голове, прежде
чем строить ее из воска».
«В конце рабочего процесса получается результат, который
1) «За 12 лет», стр. 126.
2) Тезисы о Фейербахе,
3) Введение к «К критике политической экономии».
Метафизическое
мышление.

— 36 —
при начале этого процесса уже существовал в представлении
работника, т.-е. в идеях». «В веществе, над которым он трудится,
он осуществляет свою цель, которую он знает наперед, которая
с принудительностью закона определяет способ его деятельности
и которой он должен непрерывно подчинять свою волю» 1).
Когда человек замышляет постройку каменного сооружения,
он должен быть твердо уверен в том, что свойства материала,
которым он будет пользоваться, его не обманут, что камень
окажется действительно крепким, твердым и тяжелым, что он
способен будет выдержать на себе большую тяжесть, что чрез¬
мерный наклон стены повлечет за собою ее падение, что дере¬
вянная доска должна иметь определенную толщину, и проч.
Все свойства материала в его глазах должны быть постоянными.
Если бы он не думал, что камень завтра будет таким же, как
и сегодня, если бы за камнем, деревом, землею, известью, гли¬
ною он не закрепил в своем сознании определенных и постоянных
признаков, то ни в воображении своем, ни тем более в действи¬
тельности он не соорудил бы никакой постройки. Так самая
работа, совершаемая человеком, требует от него привычки за¬
креплять в своей памяти определенные свойства и постоянные
признаки предметов.
Вся история человечества проходит под знаком труда. По¬
этому ясно, что привычка оперировать с постоянными и неза¬
висящими от времени и места свойствами вещей — привычка эта
имела вполне достаточно времени, чтобы укрепиться в человече¬
ском мышлении. Это неумение мыслить иначе приносит человеку
большую пользу. В какой бы области ни вращалась человеческая
мысль, она везде пользуется одними и теми же приемами, она
везде исходит из предположения, что свойства об'екта мышле¬
ния — постоянны.
Эти свойства мыслятся человеком, как вневременные, к
этому привела его необходимость. И человеческая психика при¬
способилась к этой необходимости. В чем заключается это при¬
способление?
Оно лежит в самой природе образования понятий и пред¬
ставлений, оно заключается в том, что представления, служащие
человеку для образования понятий, сами образуются путем
одномоментных восприятий. Таким образом в человеческом пред¬
ставлении обычно не может заключаться элементов изменчиво¬
сти,— не может именно потому, что время, в течение которого
образуется представление, короче всякой мыслимой для человека
длительности. Даже движение мы представляем себе как чере¬
дование представлений, неизменных внутри, не отличающихся
друг от друга. Это есть «кинематографический механизм мышле¬
ния», блестяще проанализированный Бергсоном. Идеалист Берг¬
сон в этом пункте стоит на точке зрения исторического материа-
1) Капитал, I, 120.

лизма. Он неоднократно повторяет, что это свойство мышления
возникает по необходимости из форм человеческого труда,
«фабрикации вещей», как выражается Бергсон. Со свойственной
идеалистам наивностью Бергсон мечтает научить человечество
мыслить иначе И воспринимать не отдельные моменты изменяю¬
щейся действительности, а самое изменчивость.
Изменение действительности происходит непре¬
рывно, вопреки нашим привычным представлениям.
На какие бы мелкие единицы мы ни делили время,
в продолжение которого происходит изменение, все
же мы воспринимали бы их не как непрерывный процесс, а как
тесно примыкающие друг к другу состояния. Но действительным
изменениям свойственна непрерывность процесса. Создаются
противоречия, которые мы и рассмотрим. Обратимся для начала
к простому примеру движения.
Перед нами проходит тело А через точки В, С, D, и т. д.,
которые мы насадили в произвольном количестве по линии дви¬
жения, поделив также и время, в течение которого движется
тело А, на произвольное количество отдельных моментов. И вот
относительно любого из этих моментов мы можем с равным пра¬
вом утверждать, что тело А находится в этот момент, например,
в точке В и что оно в этой точке уже не находится, так как тело,
дойдя до точки В, не останавливается на ней ни на один даже
самый короткий момент. Таким образом относительно этого
момента у нас возможны сразу два противоположных суждения,
из которых одно есть то, что тело А находится в точке В, и второе
то, что тело А не находится в точке В.
Естественно, возникает вопрос: в чем же собственно проти¬
воречие — в самом движении или в наших представлениях о дви¬
жении? Этот вопрос мы рассмотрим и разрешим несколько ниже.
Снежинка, падающая на теплую землю, мгновенно тает.
Относительно момента, в который она попадает на поверхность
земли, мы тоже можем сделать два противоположных утвержде¬
ния: это — вода, это снег. Когда мы рассматриваем область мо¬
ментальных изменений, то эти противоречия не могут быть при¬
мирены. Иное дело с изменениями длительными, которые совер¬
шались или совершаются в длительные периоды времени. Сильны
ли были, например, нравственные устои в римском обществе?
Сильны; слабы; относясь к различным периодам римской исто¬
рии, эти противоречия легко примиряются, так как вся история
Рима позади нас. Когда же изменения происходят на наших
глазах, то суждения остаются односторонними до тех пор, пока
их резко не опровергнет развивающаяся действительность. Ре¬
волюционно ли настроена мелкая буржуазия? миролюбива ли
политика Польши? На эти вопросы мы готовы дать определенные
ответы, только утвердительные или только отрицательные, пока
история нам не покажет, что мелкая буржуазия может быть ре-
Диалектика мы¬
шления и диалек¬
тика действитель¬
ности.

— 38 —
волюционна и нереволюционна,— смотря по условиям; что по¬
литика Польши может быть миролюбива и немиролюбива, смотря
по условиям.
История разрывает оболочку нашего знания и взамен одних
построений воздвигает новые, часто противоположные. Наши
знания лопаются под напором действительности, как скорлупа в
тот день, когда для цыпленка приходит пора увидеть божий свет.
Теперь обратимся к выше поставленному вопросу: в чем
же, наконец, противоречие? в наших знаниях о действительности
или в самой действительности? Любопытно отметить, что Богда¬
нов дает на этот вопрос первый ответ, то-есть говорит, что в
действительности нет никаких противоречий, а существуют они
только в наших представлениях о действительности. Возражая
Энгельсу и оспаривая изложенное им учение о диалектике,
он говорит, что диалектика в изложении Энгельса — это идеалисти¬
ческое философское построение, потому что оно приписывает
физическому миру то, что свойственно лишь нашим понятиям.
Это любопытно потому, что Богданов, отождествляющий физи¬
ческий мир с опытом и скатывающийся через этот самый опыт
в чистейший идеализм, говорит, следовательно, что суб'ектив¬
ное и объективное — разные вещи, и упрекает в идеализме Эн¬
гельса, Плеханова и т. д. Поистине, это называется валить с
больной головы на здоровую.
«Истина всегда конкретна»,— учит марксизм. Содержание
отдельной конкретной истины ни в коем случае не может быть
различимо от действительности. Что мы можем найти в нашей
действительности такое, что не было бы среди элементов истины?
Если бы действительность содержала в себе что-либо большее,
чем относящаяся к ней истина, то мы бы это большее включили
в нашу истину. Можно ли, однако, отсюда сделать вывод, что исти¬
на вообще неотличима от действительности?— Никоим образом.
Наше знание о действительности, сумма истин — не есть дей¬
ствительность. Об этом свидетельствует, во-первых, то, что мно¬
жество вопросов нами не разрешено, и, во-вторых, то, что мы
постоянно разоблачаем ошибки в наших знаниях, что чуть ли
не поминутно обнаруживается, что какая-нибудь из наших истин —
вовсе не истина, а заблуждение. Таким образом сумма истин
не охватывает действительности. Мы всегда можем утверждать,
что какая-нибудь из истин неверна, то-есть не соответствует
действительности, но мы не можем указать, какая именно; если
бы мы могли это сделать, то мы могли бы и исправить ее. Но
содержание отдельной конкретной истины мы не можем отличить
от действительности. С нашей человеческой точки зрения про¬
тиворечия в истинах это есть противоречия в действитель¬
ности.
В отношении времени противоречия идут следом за разви¬
тием действительности, объективного мира. Их всегда будет ло¬
мать и сокрушать действительность. На это указывает Энгельс

— 39 —
в своем «Анти-Дюринге», на это указывает Ленин в своем
«Материализме и эмпириокритицизме».
Не всякое изменение, не всякое противоречие мы
называем диалектическими. Для того, чтобы эти
изменения, движения и противоречия явились нам
как диалектические, нужно, чтобы они были вскрыты не не¬
посредственными впечатлениями, не узким запасом случайных
знаний об об'екте, но глубоким проникновением в сущность
изучаемого явления, косвенными методами сопоставления различ¬
ных моментов или располагающихся в пространстве процессов
движения; нужно, чтобы изменение в об’екте предстало нам,
как обусловленное чем-либо иным, вопреки обычному представлению
об изолированности этого изменения в об'екте. Если вы наблю¬
даете рост преступности населения и при том полагаете, что
эта преступность сама в себе имеет причины своего увеличения
и упадка, то для вас в этом движении преступности еще нет
никакой диалектики. Но если вопреки этим вашим представ¬
лениям оказывается, — в результате сопоставления различных
фактов,— что это движение обусловлено другими процессами,
ростом безработицы или ростом хлебных цен, то лишь тогда,
постигнув кривую безработицы в ее обусловленности этими дру¬
гими кривыми, вы можете воскликнуть: вот она, диалектика
преступности!— Если вы наблюдаете, что партия выдвигает ло¬
зунги демократических свобод, а через год сменяет их лозунгом
диктатуры,— если вы видите простую смену лозунгов, то в этом
противоречии нет еще диалектики. Но если вы поймете, что это
изменение глубоко обусловлено более или менее скрытыми про¬
цессами социального развития, то тогда в этой обусловленности
противоречия вам откроется диалектика тактики.
Процесс обусловленных изменений, столкновений, борьбы —
свойственен самой действительности. Но ею нужно постигнуть.
И когда мы делаем это, когда мы опровергаем и отвергаем не¬
посредственные представления, когда мы проникаем в сущность
процессов, делая их достижением нашего научного мышления,
тогда мы называем эти обусловленные изменения, столкновения
и противоречия — диалектическими.
Путь от конкретной действительности к конкрет¬
ным истинам ведет через наши понятия. Понятия
же создаются нашей речью. Следовательно в ней
надо искать соотношения между диалектикой действительности
и диалектикой познания. Может ли слово или наша речь вообще,
а вслед за нею наше мышление, выражать противоречивую измен¬
чивость и движение? Как мы уже видели, наша речь может
выражать эти противоречия не внутри одного какого-нибудь
понятия, закрепленного лингвинистическим знаком, а соотноше-
Когда мы при¬
меняем термин
«диалектика».
Диалектические
термины.

— 40 —
нием различных понятий. И здесь возможен двоякий путь: это
может быть соединение понятий таким образом, чтобы одно из
них выражало то, что отрицается в другом 1), или же наша речь не
ограничивается констатированием противоречий между соотнесен¬
ными понятиями и старается дать всем случаям противоречиво¬
сти понятий общее словесное выражение. История диалектиче¬
ской мысли выработала четыре основных термина для обозначе¬
ния таких соотношений. Это — 1) логика противоречий, 2) переход
качества в количество, 3) переход количества в качество и
4) триада.
Диалектика, как логика противоречий, устана¬
вливает свой закон противоречия, противоположный
закону противоречия старой логики. Известно, что
старая логика держалась и держится на четырех основных за¬
конах: закон достаточного основания, закон тождества, закон
исключенного третьего и закон противоречия. Нас интересуют
только последних два закона. Один из них (закон противоречия)
устанавливает, что мы не можем одновременно утверждать
какой-нибудь признак за каким-нибудь предметом и отрицать
его. Не можем, например, утверждать, что в параллелограмме
диагонали делятся пополам и в то же время отрицать за паралле¬
лограммом это свойство. Наоборот, диалектический закон проти¬
воречия утверждает, что мы это при определенных условиях
можем делать.
В своей статье «Аграрная программа русской социал-демо¬
кратии» Ленин замечает: «В современном обществе крестьянство
не является уже единым классом, но кто смущается этим противо¬
речием, тот забывает, что это противоречие не изложения, не
доктрины, а противоречие самой русской жизни. Это не сочиненное,
а живое диалектическое противоречие. Поскольку в нашей де¬
ревне крепостное общество вытесняется «современным» буржуаз¬
ным, постольку крестьянство перестает быть классом, распадаясь
на сельский пролетариат и буржуазию (крупную, среднюю,
мелкую и мельчайшую). Поскольку сохраняются еще крепостные
отношения, постольку крестьянство продолжает еще быть клас¬
сом, то-есть, повторяем, классом не буржуазного, а крепостного
общества. Это «поскольку-постольку» существует в действитель¬
ности в виде крайне сложного сплетения крепостнических и
буржуазных отношений в современной русской деревне» 2).
Утверждение, что крестьянство есть единый класс и в то же
1) Таковы салонные афоризмы Оскара Уайльда; «Счастье женатого
человека зависит от женщины, на которой он не женился». «В насто¬
ящее время женатые ведут холостой образ жизни, а холостые семейный».
«Трагедия старости не в том, что старишься, а в том, что остаешься мо¬
лодым», и т. д.
2) Ленин. «Из истории социал-демократической программы», стр. 26.
Логика проти¬
воречий.

— 41 —время не есть единый класс, утверждение это противоречит ло¬
гическому закону противоречия. Тем не менее это «постольку-
поскольку» существует в действительности. Противоречие дей¬
ствительное, а не теоретическое, обнаруживается в действии,
в движении. Движение крестьянства показало, что оно, с одной
стороны, было классом крепостного общества, а с другой — не
было цельным классом. Крестьянское восстание против Деникина
или, еще раньше, гетмана — было движением цельного класса кре¬
постного общества. Крестьянские восстания против советской
власти были выражением расслоения крестьянства, как класса
буржуазного общества.
Диалектический закон противоречия выражается, следова¬
тельно, в действии, в движении, где законы логические теряют
силу. Если логический закон противоречия устанавливает отно¬
шение между утверждением и отрицанием, то второй закон
(исключенного третьего) устанавливает, дополняя предыдущий
закон, что кроме утверждения и отрицания вообще не может
быть ничего третьего. Но для диалектического мышления это
третье является как-раз соединением утверждения и отрицания,
переходом одного в другое.
На логике противоречий основаны все рассуждения Маркса
о стоимости. Товар имеет потребительную стоимость и стоимость.
Но когда товар выступает, как потребительная стоимость, он
уже не выражает своей стоимости, и наоборот, как стоимость,
не выражает своей потребительной стоимости. Между ними, следо¬
вательно, есть диалектическое противоречие, выражающееся в
том, что каждое из двух этих свойств товара мы должны то утвер¬
ждать, то отрицать. Точно также товар есть продукт частного
определенного конкретного труда и в то же время продукт не
частного, не определенного, не конкретного труда, а труда об¬
щественного, бескачественного, абстрактного. Все эти противо¬
речия «разрешаются» (уничтожаются, снимаются) актом обмена,
в котором один товар выступает как потребительная, другой—
как меновая стоимость, а следовательно, один выражает частный
(конкретный, определенный) труд, а другой — абстрактный не¬
определенный, общественный. Противоречие между тем, что шар
находится и что шар не находится в точке В, тоже разрешается.
Разрешение этого противоречия есть движение. Для Гегеля
разрешение противоречия есть вынужденный переход к следую¬
щему понятию. Для марксизма разрешение противоречия есть
выявление его в реальном факте. «Истинная диалектика состоит
во внутреннем и поступательном переходе одного определения
в другое, в котором обнаруживается, что эти определения рас¬
судка односторонни и ограничены, то-есть содержат отрицание
самих себя. Отличительный характер всего конечного составляет
то, что оно снимается само собой» 1),
1) Гегель, «Логика». Пер. Чижова, стр. 133.

— 42 —
Однако, нельзя делать вывода, что логические законы про¬
тиворечия и исключенного третьего никогда не имеют силы.
Наоборот. Мы видели, что процесс мысли невозможен, если мы
не закрепим за понятием определенные признаки.
Поэтому противоречия в наших суждениях вполне допустимы
только до тех пор, пока мы исходим из действительности. Но
когда мы делаем наше суждение опорным пунктом для следующих
суждений, то уже никакие противоречия не терпимы в наших
предпосылках. Тогда наше противоречивое суждение распа¬
дается на два суждения, из которых каждое не подлежит ника¬
кому изменению, пока мы делаем его основанием для следующих
суждений.
Пока, напр., мы делаем выводы из того, что товар есть про¬
дукт конкретного труда, мы не можем подменить конкретный труд
абстрактным трудом, и когда мы делаем выводы из того, что
товар есть продукт абстрактного труда, мы по можем опереться
на конкретный труд.
Логический закон, что мы не можем утверждать и отрицать
за предметом какие-либо признаки в одно и то же время, закон
этот, таким образом, имеет силу, когда какое-нибудь суждение
служит опорой для последующих.
Этот диалектический термин, в числе прочих, за¬
имствован также из философии Гегеля. Следует
поэтому обратиться к Гегелю для того, чтобы по¬
нять, какой он смысл придает этому термину. Если мы знаем,
что с точки зрения философии Гегеля развитие мира есть раз¬
витие понятия, и что ступени развития мира есть чередование
определений, то нам нужно сделать из этого принципа некото¬
рые выводы, которые облегчат понимание изложения его системы.
Всякое действительное явление, когда оно определяется,
определяется через посредство другого явления. Так, например,
стол определяют как деревянный, желтый и пр., то-есть через
посредство других явлений, как дерево, цвет и т. д.; машина —
электрическая, паровая и т. п.
Определение, существующее через посредство других опре¬
делений, есть посредственное определение. Но так как для Гегеля
определение это есть ступень действительного развития мира,
то действительность, соответствующая посредственному определе¬
нию, сама имеет только посредственное существование. Поэтому
стол, машина, камень — это посредственное существование. На¬
против, непосредственное понятие не заключает в себе определе¬
ний через посредство других определений: оно или ни через что
не может быть определено, или через самого себя. Например, поня¬
тие бытия. Его нельзя определить через что-либо другое. Поэтому
бытие непосредственно (das unbestimmte, einfache Unmittelbare).
Всякое посредственное существование есть бытие для другого.
Оно есть ограниченное, конечное бытие. Оно есть тоже относи-
Переход качества
в количество.

— 43 —
тельное, зависимое, рефлективное бытие (рефлексия есть заклю¬
чение мышления об одном через другое). Напротив, если понятие
определяется через самого себя, то оно бесконечно, непосред¬
ственно, независимо, оно есть бытие в себе и для себя.
Теперь рассмотрим гегелевский переход качества в коли¬
чество. Бытие — есть непосредственное. Но так как оно не имеет
никаких признаков, то это понятие сменяется понятием ничто,
или — по Гегелю — бытие переходит в ничто, то-есть впадает
в противоречие. Это противоречие разрешается переходом к
следующему понятию, которое об’единяет обе отмененные сту¬
пени. Это есть понятие возникновения (Werden). В результате
такого противоречия создается понятие наличное бытие (Dasein).
Наличное бытие есть некая определенность, и как таковая, оно
есть качество. Качество есть, с одной стороны, непосредственное
существование, бытие в себе. С другой стороны — оно, как опре¬
деленность, есть бытие посредственное, бытие для другого. Это
противоречие приводит нас к понятию «другого», но другое
тоже есть качество, и, следовательно, приводит опять-таки к
другому, и так до бесконечности. Эта бесконечность есть отри¬
цание качества, как определенности, но не есть отрицание самого
существования. Мы получаем понятие существования, равно¬
душного к своей определенности. Но существование, равнодушное
к своей качественной определенности, есть как раз понятие ко¬
личества (Quantität). Так совершается переход качество в коли¬
чество.
История наук показывает, что такой переход качества в
количество имеет огромное методологическое значение. Маркс
пользуется этим приемом в экономической науке. В обществе,
как известно, существует множество разнообразных товаров.
Устанавливая отношение между ними, Маркс отвлекается от их
качественных особенностей и рассматривает их, как количества
одного п того же абстрактного, общественно-необходимого труда.
Тем самым он совершает переход от качества к количеству.
Физика, сводя вес падающего тела к произведению массы этого
тела на ускорение его движения (p=mg), отвлекается от каче¬
ственных особенностей тел, устанавливает свой закон в количе¬
ственной формуле (математической).
«Истинно-научное познание всегда стремится к разложению
качеств на количества, к растворению предмета в универсальных
логически-математических формулах» 1).
Диалектический термин — переход количества в ка¬
чество тоже развит Гегелем в ею обеих «логиках».
В марксистской литературе он вошел в самый ши¬
рокий обиход. Его сущность заключается в том, что действитель-
1) А Деборин, «Введение в философию диалектического материализма»,
1916, стр. 215.
Переход коли¬
чества з каче¬
ство.

— 44 —
ное явление, представляющее собой определенное соотношение
свойств, путем количественного изменения одного или многих
из этих свойств, превращается в другое явленно.
Без преувеличения можно сказать, что переходами количества
в качество полон мир. Где только происходит изменение, там
есть переход количества в качество. Уже Гегель приводил в
качество примера согревание воды, которая при количественном
росте сообщаемого ей тепла в конце концов превращается в
пар. Вслед за Гегелем. Энгельс, а за ним и остальные марксисты
обычно приводят этот же, самый простой и ясный пример. Оста¬
новимся на нем, чтобы выяснить методологический смысл этого
диалектического термина и чтобы рассмотреть выдвигаемые про¬
тив него возражения.
Уже цитированный А. Богданов, определяя диалектику, как
организационный процесс, идущий путем противоположных сил,
говорит: «Упустив из виду этот живой реальный смысл диалек¬
тики, Энгельс и Маркс потеряли возможность об’яснить переход
количества в качество. Между тем после нашего исследования
объяснение оказывается очень простым. Если тот или другой
процесс — движение тела, жизнь организма, развитие общества —
определяется борьбой двух противоположных сил, то пока пре¬
обладает количественно одна из них, хотя бы немного — процесс
идет в ее сторону, подчиняется ее направлению. Как только
другая сила, возрастая, наконец, уравняется с нею, тотчас ме¬
няется весь характер процесса, его «качество»: либо он прекра¬
щается, либо с дальнейшим, хотя бы ничтожным увеличением
другой силы, принимает обратное прежнему направление. В обоих
случаях наши чувства сообщают, что перед нами нечто качественно
иное, чем прежде». «Любимый пример на эту тему у Энгельса —
кипение воды... Вода при всякой температуре испаряется, то-
есть переходит в газ, но освобождению пара препятствует давле¬
ние воздуха. Происходит встреча двух сил: давление пара на¬
правлено из жидкости наружу, воздуха — снаружи на жидкость.
Ниже 100 градусов Ц. давление пара ниже атмосферного и не
может преодолеть его, так что пар лишь понемногу уходит
с поверхности воды, примешиваясь к окружающему воздуху. Но
с повышением температуры давление пара возрастает, и при 100
градусах оно равно атмосферному, а следовательно, уничтожает
его противодействие.
«Тогда происходит освобождение пара,— одна из революций
в состоянии воды... Ряд недоразумений получается у Энгельса
также с триадой развития и т. д.» 1)
Итак, Маркс и Энгельс не умели об'яснить, почему вода,
закипая, превращается в пар. Они не умели объяснить переход
количества в качество.
Богданов, напротив, умеет это объяснить. Он разбивает
1) Opus citat., стр. 194.

— 45 — процесс превращения воды в пар на два момента: 1) давление
пара меньше атмосферного давления, 2) давление пара равно
атмосферному давлению. В первый момент кипения нет. Во вто¬
рой момент кипение есть. Это — истина, бесспорно, поучительная,
очень важная для понимания того, почему закипает вода. Однако,
было уже замечено, что значение диалектического термина за¬
ключается в том, чтобы дать словесное выражение диалектиче¬
скому процессу действительности. Применительно к данному
случаю, его методологическое значение в том, чтобы исследова¬
тель, наблюдая кипение воды, охватил оба момента в одном по¬
нятии. Этот диалектический термин сосредоточивает внимание
на моменте превращения, на том диалектически-противоречи¬
вом моменте, в который совершается это сочетание и расхождение
противоречивых признаков.
Богданов разрывает этот момент на два, расторгает противо¬
речие и превращает диалектическое понимание явления в мета¬
физическое. Энгельс этого не сделал, и в этом заключается одно
из «недоразумений», которые получаются у Энгельса.
Следует также опять вспомнить, что расчленение процесса,
как это имеет место у Богданова, должно происходить внутри
диалектического понимания явлений: это расчленение столь же
мало поэтому опровергает диалектику,— не как «организационный
процесс», а как превращение одного явления в другое,— как
сломанная скамья мало опровергает то, что она сделана из дерева.
Процесс диалектического развития действительности
в абстрактной схеме может быть представлен так:
1) данное явление, данное положение — тезис; 2) превращение
этого явления в другое, противоположное, следовательно отри¬
цание предыдущего — антитезис; 3) новое превращение, которое
есть отрицание отрицания, возникновение нового явления, ко¬
торое имеет то общее с первым явлением, что оба они явля¬
ются противоположными второму — синтезис. Совокупность этих
трех моментов развития носит название триады.
Вокруг триады в философской литературе шли большие бои.
Марксистов обвиняли в том, что они «опираются» на закон три¬
ады, что они будто бы из этого закона выводят необходимость
смены капиталистического строя социалистическим.
Для того, чтобы отвести триаде подобающее ей место, нужно
принять во внимание следующие соображения. Во-первых, триада
есть третьестепенное отвлечение от действительности. С мето¬
дологической точки зрения первой ступенью является накопление
фактического материала, второй — установление перехода одного
явления в другое (переход количества в качество) и, наконец,
третьей ступенью — отвлечение от количественной стороны явле¬
ния, той количественной стороны, которая только и превращает
это явление в противоположность и установление факта превра¬
щения (триада).
Триада.

— 46 —
Во-вторых, основной принцип марксистской теории познания
исходить от фактов к идеям, а не от идей к фактам. Поэтому
триада, как отвлеченная схема, никогда не может быть исход¬
ным пунктом для исследования. Роль триады, таким образом,
сводится к систематизации уже установленных законов разви¬
тия. И такую роль она, действительно, играет в «Капитале»
Маркса.
Для Гегеля триада тоже не была исходным пунктом ис¬
следования, но так как его философия представляет собой раз¬
витие идеи в чередовании понятий, всегда отвлеченных от дей¬
ствительности, то они всегда легко укладываются в схему.
Вследствие этого создается впечатление, что триада господ¬
ствует над всем его учением.

ГЛАВА IV.
Диалектика сущности и формы.
Действительность, материальный мир, вне нас. не¬
зависимо от нас, до нас существующий,— вот основ¬
ная предпосылка диалектического материализма. Но
мы не могли эту предпосылку сделать руководящим понятием,
т.-е. точкой зрения нашего теоретического исследования. Ведь
эту действительность надо еще познать и вширь, и вглубь.
И мы видели, что только человеческая деятельность, только дли¬
тельный и многосторонний процесс человеческого труда сни¬
мает одно за другим покрывала с окружающей нас стихии и рас¬
крывает одну за другой стороны объективного мира.
Издавна самым завидным уделом научного и философского
мышления было достижение ясно поставленной цели: постигнуть
сущность явлений, в противоположность форме ее проявления,
часто обманчивой, поверхностной «видимости». «Если бы форма
проявления,— говорит Маркс,— всегда совпадала с сущностью яв¬
лений, то излишня была бы всякая наука» 1). «Что вещи в своем
проявлении часто представляются в извращенном виде, признано
как будто во всех науках, за исключением политической эко¬
номии» 2).
Противопоставление сущности и формы проявления красной
нитью проходит через весь анализ капиталистического строя,
произведенный Марксом: субстанция стоимости, как обществен¬
но-необходимый абстрактный труд, и стоимость, как его обще¬
ственная форма; товарный фетишизм; превращение стоимости ра¬
бочей силы в заработную плату; противоречивая форма; капи¬
тал — процент, вместо сущности: капитал — прибавочная стои¬
мость и т. д.
Однако, ни с точки зрения субъективного идеализма, ни
с точки зрения старого материализма нет сущности, стоящей
где-либо за вещами. С этих точек зрения представляется стран¬
ным, что «вещи в своем проявлении представляются в извра¬
щенном виде». Как за миром явлений может существовать еще
какой-то другой мир? спрашивает субъективный идеализм. Где
в реальной действительности можно найти сущность в противо-
1) «Капитал», т. III, стр. 354.
2) «Капитал», т. I, стр. 412.
Сущность и
форма прояв¬
ления.

— 48 —
положность форме, спрашивает метафизический материализм.
Наоборот, с точки зрения об’ективного идеализма, как мы уже
видели, чувственному миру противостоит, как некая умопости¬
гаемая истина, действительная сущность, которая только ча¬
стично проявляется в чувственных вещах и притом в извращен¬
ном виде. Маркс как будто возвращается к старой, уже всеми по¬
кинутой идеалистической точке зрения, когда снова противо¬
поставляет сущность вещей форме их проявления. Однако воз¬
вращение к прежним позициям еще не составляло бы всей беды.
Когда такое противопоставление касается конкретного примера,
трудности значительно возрастают. Так, например, Маркс, раз¬
вивая учение предыдущих экономистов, устанавливает, что сущ¬
ность стоимости есть труд, а сама стоимость есть форма проявле¬
ния, до такой степени замаскировывающая свою сущность, что
буржуазная экономическая наука за нею ничего не может раз¬
глядеть. Стоимость представляется свойством товара, точно та¬
ким же, как и его физические свойства.
Какова же природа этого извращения? Если стать на точку
зрения объекта,— как товара, так и общественного труда,— то
стоимость представится, как извращение идеологическое, субъек¬
тивное; наоборот, с точки зрения субъекта, стоимость столь же
объективна, как и другие объекты. Но уже в приведенном случае
ни то, ни другое толкование не выдерживает критики. После от¬
крытия сущности стоимости, как и до открытия, стоимость функ¬
ционирует одинаково. Если бы она была только идеологическим
субъективным извращением, то воздействие на нее было бы че¬
резчур легким. Но нельзя ее считать также объективной действи¬
тельностью, так как она есть ее извращение.
И все же Маркс не дает определения сущности и формы
проявления. Определение таких абстрактных понятий не входит
в содержание конкретного социологического исследования. Но
как раз на своем месте будут эти вопросы для исторического ма¬
териализма, как дисциплины методологической.
С точки зрения, провозглашенной материалистической диа¬
лектикой, с точки зрения, которую Маркс определяет, как един¬
ственно правильную, т.-е. с точки зрения человеческой деятельно¬
сти, вопрос разрешается сам собою.
Действительное или действительность 1), уже вошедшее в сфе¬
ру нашей деятельности, уже освоенное, осознанное, хорошо или
плохо познанное нами, действительное может быть познано еще
иначе; оно может быть охвачено более широкой практикой, может
раскрыть перед нами новые свойства, такие, которые непосред¬
ственно нашей деятельностью еще не открываются.
Эту глубже, с новыми свойствами познанную действитель¬
ность мы называем сущностью — по отношению к узко познанной
1) Действительность имеет два смысла: 1) действительное и 2) утвер¬
ждение нами действительности.

— 49 —
действительности, которую мы называем формой проявления этой
сущности.
Но как это возможно? как постигаем мы сущность, если
практика — единственный способ познания мира, а сущность про¬
тивопоставляется форме проявления, тоже постигнутой в прак¬
тике? Этот вопрос приводит нас к вопросу о развитии науки.
Научная практика, или практика, лежащая в основе науки, го¬
раздо шире, чем практика данного общества. Научная истина
имеет двойственное существование. Она есть постижение предме¬
тов в данных условиях жизни и, следовательно, тесно связана
с породившими ее условиями; но будучи закреплена так или иначе,
научная истина приобретает способность сохраняться и распро¬
страняться по всем направлениям пространства и по направле¬
нию в будущие времена. Истина, представляющая собою плоть
от плоти практики феодального общества, проверенная практи¬
кой и соответствующая, таким образом, действительности, истина
эта живет и живет,— даже тогда, когда практика феодального об¬
щества ушла с глаз практики общества капиталистического. Так,
например, соотношение между необходимым трудом и приба¬
вочным в практике феодального строя вполне отчетливо выра¬
жено. «Необходимый труд, который выполняет, например, ва¬
лашский крестьянин для поддержания собственного существо¬
вания, пространственно отделен от его прибавочного труда на
боярина. Первый труд он выполняет на своем собственном поле,
второй — в господском поместьи. В форме барщинного труда при¬
бавочный труд точно отделен от необходимого труда» 1).
Таким образом, то самое отношение, которое было явной
истиной в практике феодального мира, замаскировано формой
заработной платы в практике капиталистических производ¬
ственных отношений. В применении к этому вопросу можно ска¬
зать, что в основе науки, исследующей капиталистические отно¬
шения, лежит практика двух обществ, феодального и капитали¬
стического, и это огромное преимущество позволило науке по¬
стигнуть суть отношений между капиталом и трудом.
Форма проявления может быть насквозь ложной, т.-е. быть со¬
вокупностью признаков, которым вовсе не соответствует об'ек¬
тивная действительность, хотя эти признаки и представляются
нам объективной действительностью; форма проявления может
содержать вполне реальные признаки, и тогда неверным пред¬
ставляется только соотношение между реальными признаками;
или могут быть реальные признаки наряду с нереальными.
Противопоставляется ли сущность той или другой форме
проявления, сущность во всяком случае есть объективная дей¬
ствительность и ничем другим не может быть. И потому философы,
отвергающие существование независимого от нас об'ективного
мира, отвергают также и сущность. Философы эмпириокритиче-
1) «Капитал», т. I, стр. 166.
Перлин. Исторический материализм. 4

— 50 —
ской и эмпириомонистической школы, а также школы прагма¬
тизма, которая также исходит из принципа практической деятель¬
ности, вполне последовательно, в согласии с духом своей фило¬
софии, подвергают критике понятие сущности. Уже упоминав¬
шийся В. Джемс со свойственным ему цинизмом заявляет, что
он знает только один случай, когда пригодилось понятие субстан¬
ции: «я имею в виду,— говорит он,— споры о таинстве причащения.
Здесь понятие субстанции имеет огромную прагматическую цен¬
ность» 1). И не раз цитированный Богданов говорит (в сборнике
«Очерки но философии марксизма»): «Что касается фетишизма сущ¬
ности и сил,— то он представляет из себя не что иное, как распро¬
странение на все «вещи» того же типа мышления, который при¬
нудительно складывается в области товарообмена. Субстанция
есть то,— говорит Богданов,— что проявляется в видимой «вещи»,
но она ни в чем более и не проявляется, а потому ничего к вещи
не прибавляет и есть только абстрактное ее удвоение. «Мено¬
вая ценность» — субстанция, которая воплощается в товаре. Что
прибавляет она к реальному товару?.. пока не вскрыта ее трудо¬
вая подкладка, ровно ничего. В фетише меновой ценности кри¬
сталлизованный труд людей представляется, как внутренняя сущ¬
ность вещи — товара. В фетишах субстанций и сил кристаллизо¬
ванный результат познавательной деятельности людей — обобще¬
ние опыта — представляется, как скрытая сущность вещей и про¬
цессов. Это один и тот же фетишизм».
На минуту остановимся у этого рассуждения. Оно стоит
того. Ведь Богданов и его соискатели истины развивали тезисы
Маркса о Фейербахе и его учение о товарном фетишизме (хотя раз¬
вивали так, что надолго отбили охоту у кого бы то ни было раз¬
вивать тезисы Маркса). И здесь Богданов кивает в сторону Маркса,
употребляя характерные для Маркса выражения. Разве не полу¬
чается впечатление, что он говорит только то, что сказал бы
Маркс? Но всмотритесь, как он это делает! Он говорит, что мено¬
вая ценность — это субстанция, которая ничего не прибавляет
к реальному товару... до тех пор, пока не вскрыта ее трудовая
подкладка. Он назвал меновую ценность субстанцией, а труд «под¬
кладкой». «Субстанция» ровно ничего не прибавила к реальному
товару, а «подкладка» прибавила. Но дело в том, что Маркс
«подкладку» называл латинским термином «субстанция», и если
открытие трудовой подкладки, т.-е. субстанции стоимости, имеет
научное значение, то единственный вывод отсюда,— прямо проти¬
воположный тому, что хотел доказать Богданов,— что субстанция
и форма ее проявления не одно и то же. Но это еще не все.
Люди утверждают, что в вещах находится скрытая сущность.
Это фетишизм, говорит Богданов. Он утверждает, что то, что
людям представляется сущностью или субстанцией — это есть
в действительности кристаллизованный результат опыта. Но те-
1) Прагматизм, стр. 58.

— 51 —перь уже мы скажем: это фетишизм. На каком основании вы
приписываете «кристаллизованному результату опыта» способ¬
ность представляться в виде субстанций сущностей? Ведь «кри¬
сталлизованный результат опыта» точно такой же об’ект иссле¬
дования, как и вещи. Почему такому об’екту, как вещи, нельзя
приписывать свойства, как будто они в них заключены, а такому
объекту, как кристаллизованный результат опыта, можно? Реше¬
ния вопроса, что можно, а чего нельзя приписывать об’екту,
надо искать в самих же об’ектах. Если вы это отрицаете, то вы
ничего не можете утверждать ни относительно опыта, как об’екта,
ни относительно вещей, как об’екта.
И все же нельзя отрицать, что Богданов во многих отноше¬
ниях развил тезисы Маркса о Фейербахе, но... ложка эмпириокри¬
тицизма испортила бочку меда.
Для Канта существование об’ективного мира было
предпосылкой (т.-е. признанным утвержденным су¬
ждением) его исследования точно так же, как и для
материализма. Но Кант становится на точку зрения суб’екта,
т.-е. понятие познающего, или представление, или ощущение
познающего он делает руководящим в своих рассуждениях.
Он соотносит все то, что познано нами в действительном мире,
со своим сознанием, или,— что то же самое,— рассматривает все
познанное ровно постольку, поскольку оно входит в наше со¬
знание. Но что при этом делается с его предпосылкой? Все
свойства вещи Кант отнес к суб’екту. Но вещь не может быть
отрицаема, потому что для Канта она была предпосылкой. Опу¬
стошенную вещь Кант предоставляет самой себе. О ней он ни¬
чего не может сказать, кроме того, что она вещь, и кроме того,
что он о ней ничего не может сказать. Суждение «вещь в себе не¬
познаваема» — это обратная сторона той же самой тавтологии,
которую мы видели в солипсизме. Так как все свойства мы будем
соотносить с суб’ектом, то мы никогда не найдем тех свойств,
которые мы не будем соотносить с суб'ектом. И потому «вещь
в себе» будет всегда непознаваема. Для Канта, таким образом,
«вещь в себе» существует, но мы о ней ничего не знаем.
Диалектический материализм тоже начинает с предпосылки:
материальный мир существует независимо от нашего сознания.
Он тоже утверждает, что существуют вещи, о которых мы ничего
не знаем, и он тоже называет эти вещи «вещами в себе».
Понятие «вещи в себе» возникает в кантианстве совсем не
тем путем, что в материализме. Но если существует об’ективный
мир, а следовательно, об'ективная истина, то совершенно безраз¬
лично для истины, каким путем возникает понятие и суждение
о нем. И потому положение: существуют вещи, о которых мы ни¬
чего не знаем — есть истинное положение для обеих концепций.
Но отсюда пути расходятся. Диалектический материализм ста¬
новится на точку зрения предметной деятельности. Он не заре-
Сущность и
вещь в себе.

— 52 —
кается рассматривать вещи постольку, поскольку он будет ду¬
мать о суб'екте. Он обещает рассматривать их постольку, посколь¬
ку они входят в человеческую деятельность. Пока существующие
вещи не входят в деятельность и поэтому не воспринимаются,
он согласен называть их «вещами в себе». Но с того момента, как
практика, «промышленность и эксперимент», втягивают их в сферу
человеческой деятельности, он назвать их «вещью в себе» уже не
может, так как он новые свойства вещи не будет относить к суб'¬
екту и не будет таким образом, вновь воспроизводить кантов¬
ским способом «вещи в себе». «Вещь в себе» превращается, как
мы видели, в «вещь для нас». Кант — в противоположность оставлен¬
ной им без свойств «вещи в себе» — называет эти воспринятые свой¬
ства «явлением», именно тем, что является суб'екту. Материализм
называет эти свойства «вещью для нас», но, во-первых, понятие
«вещи для нас» ýже, чем понятие явления, так как в понятие
явления входят, кроме истинных познанных свойств, еще лож¬
ные, кажущиеся признаки; и во-вторых, речь идет не только о том,
чтобы определить, какие признаки мыслятся в словах «явления»
и — «вещь для нас». Гораздо важнее, чтò утверждается относи¬
тельно этих признаков.
И здесь различие между идеализмом и материализмом то,
что идеализм, исходя из своей тавтологии, не может отнести их
к объективному предмету, а материалистическая диалектика, ис¬
ходя из другого принципа, не может отнести эти признаки к суб'¬
екту и по необходимости относит их к об'екту.
Сущность есть сначала «вещь в себе», а потом она есть «вещь
для нас» 1), сначала непознанная, а потом познанная об'ектив¬
ная действительность. Форма проявления есть «вещь для нас»,—
об’ективная действительность, познанная узко. Но, кроме того,
форма проявления может быть еще тем, что Кант называет «явле¬
нием», потому что в нее могут входить представления ложные,
обманчивые.
Форма проявления, обогащенная раскрытием ее сущности,
сама может рассматриваться (и вполне справедливо), как сущность,
по отношению к ее частным формам проявления. Так, мы имеем
у Маркса: «стоимость постоянно переходит из одной формы в дру¬
гую, никогда, однако, не утрачиваясь в этом движении, и превра¬
щается, таким образом, в автоматически действующий суб'ект,
в существо с собственным движением» 2). «Одна и та же стоимость,
т.-е. одно и то же количество овеществленного общественного тру¬
да, находится в руках того же самого товаровладельца, сначала
в форме товара, потом в форме денег, в которые последний превра¬
1) «Вещь для нас» существует, конечно, столь же независимо от
нас, сколько и «вещь в себе». Для нас различие только в том, познана
ли действительность, тогда как для Канта термин «в себе» обозначал и
непознанность, и назависимое от нас существование.
2) «Капитал» т. I, стр. 100.

— 53 —
тился, наконец, в форме товара, в который опять превратились
деньги» 1).
Но стоимость может быть понята, как субстанция, только
потому, что уже раскрыта ее собственная сущность, именно
общественно-необходимый абстрактный труд. Если она прини¬
мает форму денег, если деньги составляют собственность единич¬
ного суб'екта, и если этот суб'ект становится капиталистом, овла¬
девает процессом производства, приобретает силу, права и проч.,
то и тут не следует забывать, что истоки этих явлений в субстан¬
ции — общественном труде, что в руках капиталиста «обществен¬
ная сила становится частной силой частного лица».
Таким образом, понятие формы проявления может стать сущ¬
ностью. С другой стороны, сущность может быть понята, как
форма проявления. Если дальнейшее углубление анализа приводит
к новому пониманию действительности, то об'ективную действи¬
тельность в этом новом понимании мы уже назовем сущностью,
и действительность в прежнем понимают — формой проявления.
Понятие содержания близко понятию сущности.
С той же точки зрения материалистической диа¬
лектики смысл этого понятия можно раскрыть так. Содержание
есть действительность, которая уже вошла в нашу практику, уже
познана, но которая по тем или иным причинам перевопло¬
щается в новую форму и в этой новой форме является людям.
«Товары рождаются на свет в форме потребительных стоимостей
или товарных тел, каковы железо, холст, пшеница и т. д. Это
их доморощенная натуральная форма» («К критике», стр. 13). Эта
натуральная форма является содержанием меновой стоимости, как
общественной формы: «потребительные стоимости образуют веще¬
ственное содержание богатства, какова бы ни была его обществен¬
ная форма». Когда мы имеем дело с пространственными формами,
то по сути дела понимаем под содержанием и формой то же
соотношение. Ведь мало сказать: «предмет имеет форму», надо
сказать форму чего он имеет. Если мы скажем: «Аппенинский
полуостров имеет форму сапога», то это значит, что Аппенинский
полуостров является нам, как сапог.
В применении к истории понятие формы и содержания имеет
то же значение: напр., эпоха Великой французской революции;
ее сущность — это более или менее бессознательный конфликт
производительных сил с производственными отношениями, и на
этой почве разыгравшаяся борьба классов. Ее содержание —
установление буржуазно-производственных соотношений, на что
и были направлены вполне сознательные мероприятия. Ее форма
проявления — и кровопролитный террор, и материалистическая
философия, и атеизм, и энтузиазм, и пышные слова: «Свобода!
Равенство! Братство!»
1) Там же, стр. J03.
Содержание и
форма.

— 54 —
Изощренная диалектическая мысль Гегеля определяет форму
и содержание так: содержание есть не что иное, как изменение
формы в содержание, и форма — не что иное, как изменение со¬
держания в форму 1).
По отношению к себе самой, говорит Гегель, материя равно¬
душна к форме. «Куску мрамора безразлично, примет ли он форму
той или иной статуи или колонны. Но не следует упускать из
виду, что такая материя, как кусок мрамора, относительно (в от¬
ношении к скульптору), равнодушна к форме, но ни в коем слу¬
чае не лишена формы вообще. Минералог рассматривает этот
относительно бесформенный мрамор, как определенную биоло¬
гическую формацию» 2).
Такое понимание содержит мысль, что форма и содержание
это есть различные моменты или различные ступени одного и того
же процесса, т.-е. непрерывного поступательного движения.
О форме и содержании в искусстве речь будет еще впереди.
Здесь важно указать, что диалектика содержания и формы имеет
большое методологическое значение, но не для изложения и
усвоения исторического материализма, а для самой историче¬
ской науки. Историк должен знать, что всюду и всегда старые
формы становятся содержанием для новых исторических деко-
1) Интересно проследить, как аргументированы Гегелем опреде¬
ления формы и содержания. Нужно при этом помнить, что «к мысли
не надо присоединять никакого предмета. Когда имеешь дело с понятием
ничего не надо иметь в виду, кроме понятия» (В. VI, § 3). Переход формы
в содержание доказывается точно так же, как переход качества в коли¬
чество. Многие думают, говорит он, что непосредственно существующее
выше, чем явление. На самом деле как раз наоборот. Явление есть более
высокая ступень, чем бытие (§131). Материя явления есть одно из опре¬
делений формы, она есть только момент формы. Поэтому, когда мы
имеем дело с явлениями, то понятие материи непосредственно отрицается
(ist aufgehoben), п так как явление (выявление) не может быть лишено
формы, то понятие формы, стало быть, есть логическая основа понятия
выявления. Перейдя к этой основе, т. е. к форме, мы видим, что она есть
вообще нечто выявляющееся. От понятия выявления мы перешли к поня¬
тию выявления, и это понятие переходит к бесконечному опосредство¬
ванию материи через форму. Но тогда понятие материи исчезает. Мы
получаем мир явлений, «целокупность» (Totalität), в которой господ¬
ствует отношение к самому себе (т. е. формы к форме, § 132). Отношение
явлений к себе имеет форму в самом себе. Форма становится таким об¬
разом содержанием. — «В противоположности формы и содержания очень
важно понять, что содержание не лишено формы, но что, будучи внешне
форме, оно тем не менее содержит ее (eben sowohl die Form in ihm selbst
hat, als sie ihm ein Aeusserliches ist). Форма предоставляется в двояком
виде; когда она относится к самой себе (in sich reflektiert) она есть со¬
держание, когда она не соотносится к самой себе, она есть существова¬
ние, внешнее содержанию и равнодушное к нему. Содержание есть не что
иное, как изменение формы в содержание, и форма — не что иное, как
изменение содержания в форму (so dass der Inhalt nichts ist, als das
Umschlagen der Form in Inhalt, und die Form — nich’ts, als Umschlagen
des Inhalts in Form) g. W. F. Hegels Werke, В. VI, Die Logik. Berlin
1843. § 261).
2) Hegel, В. VI, § 128. Berlin, 1843.

— 55 —
раций, что старое содержание разукрашивается новыми формами,
или, наоборот, новое содержание принимает скромный облик ста¬
рых форм, или, наконец, старые формы теснят и давят новое
содержание, воспроизводясь в нем, когда, по известному выраже¬
нию, мертвый хватает живого. Потому-то история каждой страны,
даже одной и той же исторической формации своеобразна, не¬
смотря на то, что сущность — повсюду одна и та же. Для теорети¬
ческих, а не исторических дисциплин несравненно важнее
понятие сущности и формы 1).
И особенно важно освободить мысль от боязни утвердить
«метафизическое» понятие сущности. На вершинах философии и
науки повторяется старая земная история людей. В материальном
производстве класс, поставленный в положение реакционера, ме¬
шает развитию производительных сил, и тот же класс, в сфере
философии, мешает развитию науки. Философы буржуазно-идеа¬
листического лагеря безвольно и бессознательно ставят преграды
научному исследованию, воздвигая на его пути громоздкие фи¬
лософские построения. Они требуют, чтобы основой теории позна¬
ния было понятие суб'екта. Они отрицают существование объек¬
тивных законов. Они упраздняют сущность и как бы утверждают,
что не нужно искать ее.
Наука должна иметь ясную уверенность в том, что это ма¬
териальный, об’ективный реальный мир долбит она своим упор¬
ным анализом, что есть, есть в нем эта искомая сущность, реаль¬
ная, об'ективная, достоверная!
Порвав свои связи с идеалистической философией, ступив
на почву диалектического материализма, наука развязала бы
себе руки. Нечего бояться, в самом деле, в этой окружающей нас
действительности искать скрытую сущность, устанавливаемую
не прямым путем, а косвенным, не узкой, а широкой практикой,
не непосредственным, а отдаленным и всесторонним анализом.
1) «Сущность вещей не совпадает с формой их проявления.
Вместо этой обманчивой формы проявления мы хотим познать их сущ¬
ность. Науки и существуют для того, чтобы изобразить нам действи¬
тельность адэкватно так, как она есть, а не так, как она нам кажется
или как для нас проявляется на первый взгляд. Если бы вышеуказан¬
ного несоответствия не было, не нужна бы нам была наука. Но изобра¬
жать действительность адэкватно — это значит изобразить адэкватно и
связь между явлениями, познать законы, по которым живут и разви¬
ваются эти явления. Нужно нам это для практики, ибо мы tantum pos¬
sumiis, quantum scimus». (В. Адоратский. «О государстве». М. 1923, стр. 8).

ГЛАВА V.
Сущность исторического процесса.
Сущность исторического процесса — производитель¬
ная деятельность людей, об'единенных трудовой
связью, добывающих себе средства к существованию, удовле¬
творяющих и создающих свои жизненные потребности, процесс
человеческого труда. Органы человеческого тела физические
и духовные способности, с одной стороны, и вся остальная при¬
рода, с другой стороны, это необходимые предпосылки произво¬
дительной деятельности,— это, следовательно, необходимые пред¬
посылки исторического процесса. Процесс труда не может воз¬
никнуть вне существования людей — носителей рабочей силы, и
он невозможен точно также вне окружающей человека природы.
Но ни способности людей, ни природа не составляют сущности
исторического процесса. История движется вперед не тем, что
существуют люди, и не тем, что существует природа, а тем, что
процесс труда, в который тот или другой орган человека и то
или иное явление природы входят как его моменты, преобразует
и людей, и природу.
Простая совместность людей, и, следовательно, обществен¬
ный характер их труда не может быть последней причиной исто¬
рического процесса. Об’единение людей в группы, установление
трудовой связи между ними — это не исходный, а производный
момент. Половые и родовые связи между людьми, как и живот¬
ными, укрепляются, или, напротив, разрушаются только в зави¬
симости от их материальной деятельности. На самой заре истории
человечества условия борьбы за существование об'единяли лю¬
дей в различные общественные группировки. Человек есть
животное общественное, но его общественность вытекает не
столько из его собственной природы, сколько из условий его
борьбы с окружающей природой.
Комбинированные усилия отдельных людей, слияние мно¬
гих деятельностей индивидуумов в одну нераздельную деятель¬
ность многих людей, создают силу неизмеримо большую, чем меха¬
ническая сумма деятельностей индивидуумов. Этот слитый, си¬
стематизированный труд многих есть общественный труд, и его
производительная сила есть производительная сила обществен¬
ного труда.
Но необходимо с полной ясностью понять, что общественный
Труд.

— 57 —
процесс труда это еще не есть процесс труда общества, и обще¬
ственный процесс производства — это еще не есть процесс производ¬
ства общества. Понятие общества здесь еще совершенно неуместно,
так как оно включает в себя не только общественный, массовый
человеческий труд, не только совместность людей, но и много¬
образные отношения между людьми, которые подлежат еще опре¬
делению и об’яснению. И необходимо с достаточной энергией
противопоставлять общественный процесс труда индивидуумов,
как исходный методологический пункт, понятию общества, как
исходному методологическому пункту.
Деятельность предметная, физическая, производительная де¬
деятельность продолжает историю зоологического развития и
превращает историю видов животных в историю люден. Нельзя
провести точно разграничивающую линию между тем, где кон¬
чается зоологическое состояние первобытных людей и где начи¬
нается собственно человеческая история. Но, бесспорно, решаю¬
щим моментом, с которого начинается бесконечное развитие че¬
ловечества, моментом, который раз навсегда сделал невозмож¬
ным появление более высокого вида, чем вид «человек», является
производство орудий производства. Приспособление к окружаю¬
щей среде функционирующих органов животных, происходящее
путем медленных, эволюционных, передаваемых по наследству
изменений, и путем изменений внезапных, мутационных,— при¬
способление это в истории человека сделалось приспособлением
искусственных органов. «Предмет, данный самой природой, ста¬
новится органом его деятельности, органом, который он присоеди¬
няет к своему телу, удлиняя таким образом, вопреки библии,
естественные размеры последнего» 1).Сами животные, которые представляют собой более низкую
ступень развития жизни, входят в труд человека, как его моменты:
они становятся для человека на самых ранних ступенях его
существования средством труда. Крылатая фраза американского
ученого-моралиста Франклина, что — «человек есть существо,
создающее орудия труда» — сделалась исходным положением ма¬
териалистического понимания истории. «Употребление и создание
средств труда,— говорит Маркс,— хотя и свойственные в зароды¬
шевой форме некоторым видам животных, составляют специфи¬
чески-характерную черту человеческого процесса труда» 2).
«Дарвин,— говорит Плеханов,— приводит много примеров,
показывающих, что в зачаточном виде употребление их (орудий
производства). свойственно многим млекопитающим. И он, ра¬
зумеется, совершенно прав с своей точки зрения, т.-е. в том
смысле, что в пресловутой природе человека нет ни одной черты,
которая не встречалась бы у того или другого вида животных,
и что поэтому нет никакого основания считать человека каким-то
1) «Капитал», т. 1, стр. 121.
2) Там же.

— 58 —
особенным существом, выделять его в особое царство. Но не сле¬
дует забывать, что количественные различия переходят в каче¬
ственные. То, что существует, как зачаток, у одного животного
вида, может стать отличительным признаком другого вида живот¬
ного. Это в особенности приходится сказать об употреблении
орудий.
«В орудиях труда человек приобретает как бы новые органы,
изменяющие его анатомическое строение; с того времени, как он
возвысился до их употребления, он придает совершенно новый
вид истории своего развития. Прежде она, как и у всех остальных
животных, сводилась к видоизменениям его естественных орга¬
нов. Теперь она становится прежде всего историей усовершен¬
ствования его искусственных органов, роста его производитель¬
ных сил» 1). От развития орудий труда зависит то, какие
органы человека функционируют в общественном производ¬
ственном процессе. Помимо того, что искусственные органы
изощряют и расширяют его органы ощущения, предоставляя
ему возможность видеть и слышать то, чего никогда не при¬
несли бы ему собственные глаза и уши, помимо этого дли¬
тельное и постоянное применение его физических органов
изощряет то пальцы, то руки, то голову участника тру¬
дового процесса. И всякое изменение любого физического органа
теснейшим образом связано с изменением всего человеческого
организма. Поэтому даже с физиологической стороны «искус¬
ственная среда оказывает... подобно естественной среде, влияние
на человека, который, таким образом, подвергается действию
двоякого рода среды» 2).
В пределах общественного производства индивиду¬
альный труд при существовании разделения труда
более производителен, чем индивидуальный же труд
обособленный и замкнутый. Следовательно, во всяком продукте
производства, будь то даже продукт труда индивидуального
производителя, заключается большая доля общественного труда.
Поэтому, создает ли производитель тот или другой продукт
производства для себя, или он создает его для других людей,
в том и другом случае продукт его есть общественный продукт.
О повышении производительной силы общественного труда
в применении к мануфактуре Маркс говорит: «В каждом отдель¬
ном случае такое повышение производительной силы труда может
достигаться различными способами: или повышается механиче¬
ская сила труда, или расширяется пространственно сфера ее воз¬
действия, или арена производства пространственно суживается,
по сравнению с масштабом производства, или в критический мо¬
мент приводится в движение большее количество труда в течение
1) «К вопросу о развитии монистич. взгляда на историю».
2) Поль Лафарг: «Исторический материализм Маркса».
Производительная
сила обществен¬
ного труда.

— 59 —короткого промежутка времени, или пробуждается соперничество
отдельных лиц и напрягается animal spirit (жизненная энергия),
или однородные операций многих людей получают печать непре¬
рывности и многосторонности, или различные операции начинают
выполняться одновременно, или средства производства экономи¬
зируются, благодаря их совместному употреблению, или индиви¬
дуальный труд приобретает характер среднего общественного
труда. Но во всех этих случаях специфическая производительная
сила комбинированного рабочего дня есть общественная произво¬
дительная сила труда, или производительная сила обществен¬
ного труда» 1).
«Подобно тому, как сила нападения эскадрона кавалерии
или сила сопротивления полка пехоты существенно отличны от
суммы всех сил нападения и сопротивления, которые способны
развить отдельные кавалеристы и пехотинцы, точно так же и ме¬
ханическая сумма сил отдельных рабочих отлична от той обще¬
ственной силы, которая развивается, когда много рук участвует
одновременно в выполнении одной и той же нераздельной опера¬
ции, когда, напр., требуется поднять тяжесть, вертеть ворот,
убрать с дороги препятствие... Здесь дело идет не только о повы¬
шении индивидуальной производительной силы путем коопера¬
рации, но и о создании новой производительной силы, которая
по самой своей сущности есть массовая сила» 2).
Природа входит в процесс труда в качестве орудии
труда и предмета труда. Поэтому Маркс говорит:
«простые моменты процесса труда следующие: 1) целесообразная
деятельность, или самый труд, 2) предмет труда и 3) орудия, ко¬
торыми он действует» 3).
Живая и мертвая природа в целом рассматриваются Марксом
постольку, поскольку она имеет отношение к труду. «Земля (с эко¬
номической точки зрения к ней относится и вода), первоначально
снабжающая человека пищей, готовыми средствами существова¬
ния, существует без всякого содействия с его стороны 4), как всеоб¬
щий предмет человеческого труда». «Представляется парадоксаль¬
ным рыбу, напр., которая еще не поймана, называть средством
производства по отношению к рыболовству. Но до сих пор еще не
изобретено искусство ловить рыбу в водах, в которых ее нет» 5).
1) «Капитал», т. 1,. стр. 244.
2) Там же, стр. 241.
3) Там же, стр. 120.
4) «Там лее.
5) Там же, стр. 122. Это, значит, что мы должны рассматривать
рыбу только с той самой общей точки зрения, что можем ее ловить. Так
как ее нельзя ловить, где она не водится, то приходится говорить о ней
только тогда, когда она в воде есть. А этого достаточно, чтобы назвать
ее средством производства. И наоборот: если бы эти самые рыбы инте¬
ресовали нас независимо от процесса труда, то возражение Маркса,
утратило бы свой смысл.
Простые моменты
процесса труда.

— 60 —
И Маркс цитирует Джемса Стюарта: «Представляется, да так
оно и есть на самом деле,— как будто первоначальные про¬
дукты земли, которых имеется ограниченное количество и ко¬
торые существуют совершенно независимо от человека, даны при¬
родой совершенно так же, как молодому человеку дается неболь¬
шая сумма денег с той целью, чтобы поставить его на путь деятель¬
ности и дать ему возможность устроиться» 1).
Соотношение между собой всех моментов труда разно¬
образно до бесконечности. Человеческая деятельность,
направленная на преобразование предметов внешнего мира, по
самому существу своему приводит к возникновению новых пред¬
метов; и так как эти новые предметы входят в дальнейший про¬
цесс труда, как его моменты, т.-е. как орудие труда и предмет
труда, то труд создает все новые и новые условия своего функ¬
ционирования. Но предмет, труд и орудие труда даются окружа¬
ющей человека природой; природа же представляет собой великое
разнообразие в различных частях земного шара. Поэтому уже
с самого начала истории географическая среда обусловливает
собой характер человеческого труда, входя в него, как его
существеннейшие моменты. Будучи сама но себе неизменной,
или, вернее, подвергаясь лишь медленным изменениям, эта гео¬
графическая среда, взятая в отношении к труду, становится изме¬
няющейся и непостоянной: именно, она все больше втягивается
своими свойствами в производственный процесс и, таким образом,
всякий раз наново обусловливает всю историю. К этому присоеди¬
няется то обстоятельство, что с развитием меновых отношений
между различными племенами и народами не только ближай¬
шая, непосредственно окружающая люден природа участвует
в труде, как его предмет или орудие, но и природа более отда¬
ленная, предмет и орудие труда совсем других племен начинают
фигурировать в процессе труда и тем способствуют еще боль¬
шему его разнообразию.
С другой стороны, где люди не встречают в окружающей при¬
роде тех сил, которые необходимы для развития их деятельности,
там вся история тормозится до тех пор, пока помощь не придет
из других мест; где нет металла, там самостоятельно нельзя вы¬
биться из каменного века. Энгельс в своем «Происхождении
семьи, частной собственности и государства» вслед за Морганом
указывает на то, что Новый Свет задержался в своем развитии
по той простой причине, что в нем не было возможности вести
скотоводство, вследствие отсутствия домашних животных. При
таких условиях географической среды приходится оставаться
первобытными охотниками и рыболовами. Несмотря на это огром¬
ное значение географической среды в истории человека, она не
1) Замечание Дж. Стюарта, проникнутое старой доброй бур¬
жуазной моралью, интересно, как правильное указание на то, с какой
точки зрения должна рассматриваться природа.
Географическая

— 61 —
может быть исходным моментом анализа исторической жизни,
потому что самое ее участие в процессе труда обусловлено пред¬
шествующим развитием производительных сил, т.-е. моментов
труда. «Без залежей угля, конечно, этого угля из земли не вы¬
копаешь, но его, увы, не особенно выковыряешь и перстом» 1).
«Раз переменной величиной является техника, и именно это дви¬
жение техники вызывает изменение отношений между обществом
и: природой, то ясно, что тут и должен лежать исходный пункт
анализа общественных отношений» 2).
Если уже предпосылкой исторического развития была со¬
вместность людей, то ясно, что от количества населения, участву¬
ющего в производстве, зависит количество труда, зависит его про¬
изводительная сила; однако, как и географическая среда, рост
населения не может быть исходным пунктом истории: там, где
условия труда не дают высокой производительности, или где
значительно различие между общественными классами, рост на¬
селения задерживается и уменьшением рождений, и высокой
смертностью, и переселениями, и т. п.
Процесс труда, есть деятельность целесообразная,
деятельность человека, преследующего определенную
цель, управляющего своим вниманием, применяю¬
щего свои знания, навыки, выучку. Но все идеологические мо¬
менты процесса труда вырабатываются в самом же труде. Это,
правда, не значит, что человек в процессе труда тут же приобре¬
тает все свои технические знания, постигает цель своего труда
и усваивает существующие методы труда. Эти цели, техниче¬
ские знания, методы и проч., точно так же, как и предмет
и орудие труда, входят в его деятельность, как результат пред¬
шествующего труда его же и других людей, они входят, следо¬
вательно, как уже готовые, более или менее осознанные предпо¬
сылки, с которых и с которыми он начинает свою деятельность.
Трудясь, он развивает, углубляет, совершенствуют свои навыки
и свои знания, преобразовываем их, как преобразовывает предмет
и орудие труда.
В системе сложного разделения труда, как технического,
так и общественного, деятельность целых общественных групп
направляется специально на разработку научных познаний, не¬
обходимых для процесса производства. Деятельность этих групп,
деятельность интеллигенции не может рассматриваться вне свяви
с общественным процессом труда. Люди приобщают новые при¬
обретенные богатства к сумме прежних усовершенствований, к су¬
ществующим орудиям труда и к существующим знаниям. Эти вы¬
росшие производительные силы входят в дальнейшую деятель¬
ность людей опять как предпосылки труда, предпосылки, кото-
1) Н. Бухарин. «Теория исторического материализма».
2) Там же.
Роль идеологиче¬
ских моментов в
процессе труда.

— 62 —
рые подвергаются дальнейшему преобразованию и совершен¬
ствованию.
С точки зрения индивидуального труда, цель, которую че¬
ловек себе ставит, его знания, с которыми он пускается в путь,
это — исходные пункты, некие данные величины, определяющие
характер труда; следовательно, с точки зрения индивидуального
труда, идеологические моменты — это последняя причина, по¬
следнее основание человеческой деятельности. Но с точки зре¬
ния труда общественного эти идеологические моменты создаются
в труде, вырастают из него и в нем же совершенствуются.
Усовершенствования, открытия и изобретения, созданные ин¬
дивидуальной деятельностью, только тогда делаются общим до¬
стоянием, только тогда входят, как новые моменты, в практику
человечества, когда эта практика может охватить их. Руда, обна¬
руженная учеными в земле, становится действительным источни¬
ком развития производительных сил, когда труд может извлечь
ее из недр земли и использовать в интересах дальнейшего труда.
Открытие Америки произвело целую экономическую революцию
в Европе. Но почему? Потому только, что ее богатства, благо¬
родные металлы, в ней хранящиеся, могли быть использованы
Европой, как деньги во всех их функциях, а ее население — как
рабочая сила и как рынок для ее товаров.
Америка была уже раз открыта за полтысячи лет до своего
открытия. Но так как это первое открытие еще не могло войти,
как существенный момент, в сферу широкой практики, Америка
была оставлена и забыта.
Кроме того, более или менее одиночная, индивидуальная
деятельность, приводящая к открытию или изобретению, проте¬
кает в таких условиях, которые находятся во всесторонней за¬
висимости от предшествующего и сопутствующего труда других
людей и которые полностью предопределяют направление инди¬
видуальной деятельности.
Если бы Европа не знала мореплавания, то сам Колумб не
открыл бы Америки. Он не открыл бы ее, вернее, не натолкнулся бы
на нее, если бы потребности Европы, выросшие из ее историче¬
ского процесса, не толкали его настойчиво на поиски пути
в Индию.
Метафизическое мышление, как мы уже знаем, непрерывный
цельный исторический процесс разбивает на разрозненные, изо¬
лированные моменты и относит их к тому или другому человеку.
Если речь идет об открытии Америки, оно начинает с Колумба,
тогда как деятельность Колумба есть лишь частица деятельности
многих. Оно возводит, таким образом, одно лицо на чрезвычайно
высокий пьедестал и приписывает ему заслуги, далеко выходя¬
щие за пределы его личных способностей. В этом повинен не только
идеализм, в его различных формах, но даже материализм, если
только он чужд диалектического мышления.

— 63 —
Диалектика понятий «производительные силы» и «производ¬
ственные отношения».
Три перечисленные момента труда: 1) целесообразная
деятельность, 2) орудие труда, 3) предмет труда,—
определяют собой его производительность; они являются источ¬
ником его производительного действия; взятые по отношению к
результату труда, эти моменты труда есть производительные силы.
Материальные (т.-е. вещественные) производительные силы,—
это есть средства производства.
«... факторы необходимые для процесса труда,— говорит
Маркс,— это материальные факторы или средства производства,
и личный фактор или рабочая сила» 1).
Средства производства и рабочая сила могут быть рассма¬
триваемы сами по себе, вне зависимости от их общественной роли.
Но лишь только мы рассматриваем их в их движении, то-есть
машины во время их работы и людей в процессе их труда, как
неминуемо возникает вся общественная их связь. Подобно тому,
как электрическая машина, лишь только она приводится в дви¬
жение, начинает распространять по проводам электрический
ток, подобно этому функционирование производительных сил
вызывает к жизни и духовные способности людей, и производи¬
тельность общественного труда, и существующие производствен¬
ные отношения.
Здесь безусловно требуется рассматривание всех этих явлений
диалектическое, а не метафизическое, т.-е. рассматривание их
в движении и деятельности.
В «Экономике переходного периода» Н. Бухарин говорит:
«Под производительными силами общества мы будем разуметь
совокупность средств производства и рабочих сил. Таким обра¬
зом это будет совокупность машин и разного рода сырья, топлива
и т. д. in natura, с одной стороны, совокупность рабочих сил in
natura с другой (рабочие силы металлистов, техников, текстиль¬
щиков и т. д., т.-е. рабочие силы разного конкретного характера
и разной квалификации)». В выноске он прибавляет: «Нельзя
брать, как это делает Маслов, за одну скобку средства про¬
изводства и живой труд, т.-е. «складывать» статическую ве¬
личину и процесс» (стр. 36).— Но почему Маркс «складывает»
три момента труда: целесообразную деятельность, предмет труда,
и орудие труда? Ведь это тоже статические величины и процесс.
Как раз не следует брать средства производства и рабочую силу
in natura, т.-е. как они существуют сами по себе, а их следует
рассматривать как моменты процесса труда.
И в самом деле: т. Бухарин в «Теории исторического материа¬
лизма» замечает: «Если мы знаем про какое-либо общество, ка¬
кими оно обладает средствами производства, сколько и, какими
1) «Капитал», т. 1, стр. 123.
Производи¬
тельные силы.

— 64 —
работниками оно обладает, и сколько этих работников, то тем
самым мы знаем, какова производительность общественного тру¬
да...»
Но это неверно. Мало знать количество рабочей силы, раз¬
меры и дееспособность средств производства. Нужно еще знать
среднюю интенсивность труда и его продолжительность, и глав¬
ное нужно принять во внимание методы общественной организа¬
ции труда... А эти понятия обходятся молчанием, если произво¬
дительные силы берутся in natura, да и вообще при таком рассмо¬
трении покидается точка зрения, провозглашенная Марксом, а
именно, что исходной точкой зрения должен быть не предмет,
а предметная деятельность.
Т. Бухарин цитирует Родбертуса «Zur Beleuchtung der So¬
zialen Frage»: «Productivkraft und Productivität sind wohl zuun¬
terscheiden. Productivität bedeutet die Wirksamkeit oder die Frucht¬
barkeit der Productivkraft».
«Другими словами,— говорит Бухарин,— Родбертус берет про¬
изводительные силы in natura» («Экономика переходного периода»,
стр. 36). Но если нужно строго различать понятия производитель¬
ности труда и производительные силы, то ведь ясно, что по про¬
изводительным силам in natura нельзя еще полностью судить
о производительности труда. Если же брать производительные
силы не in natura, а in actu, в действии, как моменты труда, то
и тогда, впрочем, следует различать производительность труда
и производительные силы. Ведь не следует смешивать понятия
«действие силы» и «сила действия», т.-е. участие в труде сил при¬
роды, как источника производительного действия труда, смеши¬
вать с размерами этого производительного действия, с выраже¬
нием его в количестве продукта.
В своей «Философии права» Гегель указывает на то,
что владение вещью логически вытекает из понятия
о свободной личности, которой вещи противостоят,
как нечто несвободное, внешнее, безличное.
Объявленное, публично признанное владение есть, говорит
он, собственность.— Когда речь будет итти о праве, мы увидим,
что право есть форма проявления производственных отношений,
как в данном случае — собственность тоже есть специфическая
общественная форма проявления владения.
Но необходимо установить, что владение, возникающее уже
в простом физическом захвате вещи, или обработке ее, логически
вытекает не из понятия свободной личности, а из самого процесса
человеческой предметной деятельности. Самый процесс деятель¬
ности,— в истории людей — общественный процесс труда, обусло¬
вливает то, кто и почему владеет предметом труда, орудием труда
и его продуктом.
Всякий материальный фактор процесса производства, пред¬
мет труда и орудие труда, а в классовом обществе также и лич-
Производ¬
ственные отно¬
шения.

ный фактор, рабочая сила, не может не облечься в какую-нибудь
общественную форму. «Характерной особенностью капиталисти¬
ческой эпохи является тот факт, что рабочая сила для самого
рабочего принимает форму принадлежащего ему товара, а потому
труд принимает форму наемного труда» 1).
Либо общество в целом, либо одно лицо, либо товарищество,
либо местная или государственная власть, кто-нибудь да владеет
и распоряжается этими моментами процесса труда, причем именно
общественный процесс производства обусловливает то, что в одном
случае предметом и орудием труда владеет феодал, в другом —
капиталист, в третьем — мелкий производитель или, наконец,
все общество. От того, кто именно владеет средствами производ¬
ства, как моментами процесса труда или материальными произ¬
водительными силами, проистекает та или другая непосредствен¬
ная зависимость людей друг от друга — система производственных
отношений.
Средства производства существуют не только как произво¬
дительные силы, но и как определенные производственные отно¬
шения. Со стороны обусловленной ими производительности труда,
средства производства — это производительные силы; со стороны
обусловленной ими зависимости людей друг от друга, средства
производства — это производственные отношения.
Это есть одностороннее единство производительных сил и
производственных отношений.
Материальные условия производства во всякую, безразлично
какую, эпоху являются в то же время носителями определенных
производственных отношений. «Капиталистический процесс произ¬
водства,— говорит Маркс,— подобно всем его предшественникам,
протекает при определенных материальных условиях, являю¬
щихся в то же время носителями определенных общественных
отношений, в которые вступают индивидуумы в процессе воспроиз¬
водства своей жизни» 2).
Взятые с обеих сторон, средства производства — это есть
моменты труда, которые являются предпосылкой будущего и
результатом предыдущего труда, в самом труде возникающими.
Поэтому процесс труда — это есть производство новых произво¬
дительных сил, а вместе с тем и производственных отношений,
в системе которых протекает процесс труда. «... Если капитали¬
стический »способ производства предполагает определенный обще¬
ственный характер условий труда, то он в то же время непре¬
рывно воспроизводит его. Он не только производит материальные
продукты, но непрерывно и те производственные отношения,
в которых эти продукты производятся, воспроизводит, следова¬
тельно, И соответственные распределительные отношения» 3). Капи¬
талистический строй — это историческая эпоха, в которую процесс
1) «Капитал», т. I, стр. 113.
2) «Капитал», т. III, полутом II, стр. 356.
3) Тем же, стр. 417.
Перлин. Исторический материализм.
5
— 65 —

— 66 —
производства, развивая производительные силы, развивает также
капиталистические производственные отношения. Это — комплекс
определенной ступени развития производительных сил и нераз¬
рывно связанных с ними производственных отношений. Он есть
«одновременно и процесс производства материальных условий
человеческой жизни, и протекающий в специфических историко¬
экономических отношениях производства процесс производства
и воспроизводства самых этих отношений производства» 1).
Но, с другой стороны:
Установившиеся производственные отношения тяготеют к кос¬
ности И неподвижности под непосредственным воздействием ча¬
сти общества, попавшей в привилегированное положение. И на¬
ступает момент, когда производственные отношения,— т.-е. та
общественная форма, в которой пребывают производительные силы,
сковывают дальнейшее развитие производительности труда, когда
материальные и личные факторы труда не могут быть использо¬
ваны, как моменты производственного процесса, когда производ¬
ство новых материальных условий труда затрудняется потому,
что оно не может уже быть воспроизводством той же общественной
формы. Тогда социальная революция преобразует производствен¬
ные отношения так, чтобы дать достаточно простора производи¬
тельной деятельности людей, и те же самые производительные
силы облекаются в другую форму производственных отношений.
Таким образом, единство производительных сил и производ¬
ственных отношений разрушается социальной революцией и вос¬
станавливается уже в другом сочетании.
Поэтому единство этих понятий подлежит ограничению: лишь
до известного момента производительные силы и производствен¬
ные отношения являют собой две стороны одного и того же про¬
цесса. Это единство, отчасти утверждаемое, отчасти ограничен¬
ное, есть диалектика понятий — производительные силы и произ¬
водственные отношения 2).
1) Там же, стр. 355 — 356.
2) Во введении «К критике политической экономии», которое Марксом
не было приготовлено к печати, намечена след. мысль: «диалектика по¬
нятий — производительные силы (средства производства) и производствен¬
ные отношения, диалектика, границы которой подлежат определению и
которая не уничтожает реального различия» (стр. 32). Перед этим местом
Маркс доказывает возможность такого же одностороннего отождествле¬
ния производства с потреблением и замечает: «для гегельянца нет ничего
проще, как отождествить производство и потребление» (стр. 18). «Для ге¬
гельянца» — это значит «для диалектика». Вполне очевидно, что в выраже¬
нии «диалектика понятий — производительные силы и производствен¬
ные отношения» Маркс под словом диалектика разумел такое же диалек¬
тическое отождествление, как в понятиях «производство и потребление».
Если подставить в приведенное выражение Маркса вместо слова «диа¬
лектика» слова «диалектическое отождествление», то получим: «диалек¬
тическое отождествление понятий «производительные силы» и «производ¬
ственные отношения», диалектическое отождествление, границы которого
подлежат ограничению, и которое не уничтожает реального различия«.
То-есть получим вполне ясный смысл всей фразы.

— 67 —
Как же нужно понимать производственные отношения?
Возьмем ясный и бесспорный факт, как напр.: «капиталисты
эксплоатируют рабочих», и постараемся, исходя из него, его по¬
нять. Но это окажется невозможным. Надо расширить точку зре¬
ния и от капиталистов, господствующих в капиталистическом
мире, перейти к тем силам, которые над ними господствуют,
к рынку, обмену и т. д.
Правильный путь об’яснения — это есть путь, идущий от
процесса труда. Определенная ступень процесса развития труда
передает орудия труда или части их в распоряжение индивидуумов:
оружие, небольшие лодки, скот, участки земли и проч. Индивиду¬
альное владение средствами производства влечет индивидуальное
владение продуктами труда. Это владение влечет за собой обмен.
Он представляет собой отчуждение продуктов труда от произво¬
дителя, пребывание продукта труда вне связи с человеком, ко¬
торый его произвел, и, следовательно, вне связи с трудом, кото¬
рый его произвел. Накопленный труд теряет связь с тем лицом,
которое трудилось. Рынок являет собой скопление вещественных
форм накопленного труда. Накопленный труд, сосредоточиваясь
в руках отдельных лиц, ставит в зависимость от себя других лю¬
дей. Через торговый капитал он ведет по пути развития промыш¬
ленного капитала. Мы вернулись к тому же исходному положе¬
нию: капиталисты эксплоатируют рабочих. Это верно. Но почему?
Потому, что в их руках сосредоточены массы накопленного чело¬
веческого труда, что дальнейший процесс возможен только при
участии этого накопленного труда, что этим обусловливается за¬
висимость от него всего труда, что этот накопленный труд стал
отношением между капиталистами и рабочими. Теперь то же самое
об’ективное положение, что капиталисты эксплоатируют рабо¬
чих, предстало перед нами в ином свете. Теперь мы уже знаем,
что надо исходить из функционирования накопленного труда и из
продолжающегося процесса производства. То самое положение,
которое раньше представлялось изначальным или, больше того,
которое людям вообще представляется изначальным, оказывается
обусловленным законами, скрытыми для ненаучного мышления.
Производственные отношения, взятые сами по себе, как изна¬
чальные, есть форма проявления по отношению к сущности, т.-е.
к труду, который создает их. «Эти материальные отношения яв¬
ляются лишь необходимыми формами, в которых осуществляется
их (людей) материальная и индивидуальная деятельность» 1).
Поняв производственные отношения, как форму проявления сущ¬
ности процесса труда, мы несравненно глубже проникаем в за¬
коны их развития, чем тогда, когда мы эти производственные отно¬
шения считаем сущностью 2).
1) К. Маркс. Письмо к Анненкову от 28 декабря 1846 г.
2) Хотя производственные отношения есть действительность, вне
нас об’ективно существующая, их независимость от нашего сознания
не обозначает их независимости от чьего-либо иного. Они познаны нами,

— 68 —
Буржуазные экономисты и сами утверждают, что капитал —
это накопленный труд. Но они бессознательно и вполне созна¬
тельно закрывают глаза на производственные отношения.
Не желая видеть того, что создает накопленный труд, они
отказываются видеть функционирование и тенденции развития
этого накопленного труда. «Они никак не могут вместить, что
капитал — это известное отношение между людьми. Буржуазные
экономисты никогда не могли понять этого. Они всегда возражали
против такого определения капитала. Это самая характерная
черта буржуазных философов принимать категории буржуазного
режима за вечные и естественные; поэтому они и для капитала бе¬
рут такие определения, как, напр., накопленный труд, служащий
для дальнейшего производства, т.-е. определяют его, как вечную
для человеческого общества категорию, замазывая таким образом
ту особую, исторически-определенную экономическую формацию,
когда этот «накопленный труд», организованный товарным хо¬
зяйством, попадает в руки того, кто не трудился, и служит для
эксплоатация чужого труда» 1).
Общественный труд — общественная собственность, индиви¬
дуальный труд — индивидуальная собственность,— таковы исход¬
ные моменты истории. Но и в те исторические формации, в кото¬
рые труд и собственность находятся в наиболее непримиримом
противоречии друг с другом, собственность надо понимать, как
общественную форму моментов труда.
Диалектика производительных сил и производственных отно¬
шений бесконечно варьирует процесс индивидуального труда.
Отношение средневекового ремесленника к продукту его труда и
к самому труду общеизвестны. Портной, сшивший шинель Акакию
Акакиевичу, олицетворяет еще традиции средневекового мастера.
как сами по себе существующие, с точки зрения истин, добытых узкой
практической деятельностью, и они познаны нами в их зависимости от
процесса труда, с точки зрения истин, приобретенных более широкой
практикой, истин, привнесенных из различных наук и различных эпох.
Поэтому производственные отношения являются формой, в которой
проявляется материальная деятельность людей. Игра подземных сил
проявляется в землетрясениях, в появлении трещин на земной поверхно¬
сти, в обвалах [зданий и проч., и проч. Все эти явления — форма про¬
явления деятельности подземных сил. Но если бы эти подземные явления
были доступны столь же легкому и непосредственному пониманию, как
обвал дома, то мы не говорили бы о форме проявления, как не говорим
о сущности и форме, когда дом разрушен, потому что его разрушили
люди.
1) Н. Ленин. «Что такое друзья народа», стр. 90—91. Маркс ука¬
зывает определенно на то, что производственные отношения между
людьми нужно понимать, как общественный характер вещей: «Тот факт,
что произведенные условия труда и продукты труда противопоставляются
вообще, как капитал, непосредственным производителям — уже пред¬
полагает определенный общественный характер вещественных условий
труда по отношению к рабочим, следовательно, предполагает опреде¬
ленное отношение их к владельцам труда и друг к другу». (Капитал, т. III,
полутом II).

— 69 —
Самоуверенность знатока, самовлюбленность артиста, вдохнове¬
ние индивидуального творца и тщеславие мещанина,— так ри¬
суется средневековый мастер. Все моменты процесса труда, на¬
чиная от заказа и выбора материала, самой деятельности и ее
орудий и кончая доставлением заказчику готового продукта —
все моменты процесса труда объединялись в руках ремесленника.
И он должен был быть знатоком своего дела. Он присутствовал
в своей работе весь, со всеми физическими, умственными, эстети¬
ческими и даже этическими качествами.
Когда продукты общественного труда начинают скопляться
в форме стоимости в руках купца и когда торговый капитал пред¬
принимает первые шаги по пути обращения в капитал промышлен¬
ный, организуя, так наз. домашнюю промышленность, основные
моменты процесса труда один за другим начинают уходить от
контроля работника.
Первым ускользает от него предмет труда, так как предпри¬
ниматель-купец доставляет занятым в домашнем производстве
работникам сырье, им лично приобретенное, закупленное в це¬
лях экономии сразу, крупными партиями, и не представля¬
ющее уже собою для работника никакого интереса. Вместе
с тем исчезает и связь производителя с потребителем, а следова¬
тельно утрачивается общественный смысл производственного
процесса.
Появление новой технической, а вместе с тем и экономиче¬
ской формы — мануфактуры, вырывает из ведения работника
и орудие труда. Сюда работник приносит с собой только свою ра¬
бочую силу, которую и пускает в ход под непосредственным на¬
блюдением капиталиста. При широко проведенном разделении
труда готовый продукт тоже перестает быть делом его собственных
рук. Изготовление продукта не является более целью производи¬
теля. Если здесь можно говорить о цели, то целью работника яв¬
ляется- делать то, что соответствует цели, поставленной капита¬
листом.
Создание крупного машинного производства завершает ме¬
таморфозу индивидуального труда. Здесь все личные качества ра¬
бочего, приставленного к машине, теряют какое бы то ни было
значение. Вместо рабочего работает машина. Функционирующий
при всякой кооперации средний общественно-необходимый без¬
личный труд — здесь, в капиталистическом производстве, про¬
является в чистом виде. Но тем легче достигается единство классо¬
вого сознания пролетариата. Окончательно утратив всякую связь
с продуктом, пролетарий освобождается вместе с тем от гипноза
потребительной ценности и становится восприимчивым к охвату
всего общественного процесса производства.

ГЛАВА VI.
О классах, праве и государстве.
Деление индивидуумов, образующих общество, на различные
группы проходит по самым различным признакам. Когда речь
шла о диалектике понятий «производительные силы» и «производ¬
ственные отношения», мы видели, что они неразрывно связаны
друг с другом. И мы видели, что производственные отношения
обусловливаются владением средствами производства.
Вот этот именно принцип — владение средствами производ¬
ства, или общественную форму моментов труда,— мы положим
в основу деления общества на группы или на классы. Но будем
помнить, что такое выделение одного признака из всех остальных
есть уже некоторая абстракция, что фактически никогда нельзя
рассматривать общественный характер моментов труда без ана¬
лиза самих этих моментов труда. Другими словами, окон омиче¬
ская категория находится в диалектическом единстве с техниче¬
ской категорией, т.-е. понятие, которым мы обозначаем отноше¬
ния между людьми в процессе производства, не могут быть отделены
от понятий, которыми мы обозначаем отношения людей в процессе
их деятельности к предмету труда и орудиям труда.
Итак, владение средствами производства, или распределение
средств производства, обусловленное предшествующим обществен¬
ным процессом производства, делит индивидуумов на группы, ко¬
торые именуются классами; неравномерное распределение средств
производства влечет за собой неравномерное распределение про¬
дуктов производства, ибо распределение продуктов производства
есть обратная сторона распределения средств производства; за
этим различием следует различие в роли этих классов, в их зна¬
чении, в командном или, наоборот, подчиненном положении, раз¬
личие во всех условиях жизни, различие в отстаиваемых интере¬
сах, в средствах, которые служат для удовлетворения этих инте¬
ресов, наконец, даже различие в образовании, культуре, миропо¬
нимании и пр. Все эти различия характеризуют классы, на кото¬
рые распадается общество, основанное на индивидуальном владе¬
нии факторами труда.
Сопоставим с точки зрения данного нами определения суще¬
ствующие у нас классы. Процесс производства, как мы знаем,
включает в себя три момента: орудия труда, предмет труда и
целесообразную деятельность. Целесообразная деятельность, как

— 71 —
сосредоточение внимания, как деятельность, организованная по
известным методам с применением науки и проч., сама по себе не
может быть чьей-либо собственностью. Эта целесообразная
деятельность есть не что иное, как потребление рабочей силы, ее
функционирование. Это есть рабочая сила в ходу. Не самая
деятельность, но рабочая сила является тем моментом, который
наряду с орудием труда и предметом труда принимает ту пли
другую общественную форму.
У нас есть: 1) средства производства национализированные.
Общественная форма этих средств производства та, что они—
собственность государства, а следовательно, класса, организован¬
ного в государство, а следовательно, рабочего класса. Вся та
группа (класс), которая работает на этих средствах производства,
поскольку она не отождествляет себя, как увидим, с государ¬
ством,— это пролетариат.
2) Средства производства в частных руках: здесь следует при¬
нять во внимание, как функционируют эти средства производства
в процессе труда: а) если в процессе труда средства производства
одних людей функционируют как моменты труда других, то
класс, владеющий средствами производства, есть буржуазия, а
класс трудящихся на чужих средствах производства — опять-таки
пролетариат; б) если в процессе труда людей функционируют сред¬
ства производства самих трудящихся над ними, то здесь мы имеем
класс мелкой буржуазии. Та или другая комбинация этих момен¬
тов создает промежуточные и противоречивые классовые поло¬
жения .
Класс, организованный в государство, п класс, работающий
на государственных средствах производства,— это пролетариат.
Возникает вывод, что пролетариат, как класс, работает на своих
средствах производства.
Но, во-первых, пролетариат, как класс, владеющий средствами
производства, и пролетариат, работающий на этих средствах
производства,— понятия не совпадающие. Пролетариат, органи¬
зованный в государство,— понятие более широкое, чем пролета¬
риат, занятый в государственных предприятиях. В первый, кроме
второго, входит весь пролетариат, занятый на частных предприя¬
тиях. И öo-вторых, в той мере, в какой пролетариат не противо¬
стоит собственникам средств производства, он, действительно,
перестает быть классом. Пролетариат у нас, в своей значительной
части, продолжает быть классом лишь потому, что он находится
в различном отношении к общественной форме средств производ¬
ства по сравнению с мелкой буржуазией.
Понятие класса легко отличается от понятия про¬
фессии. Если определение класса основывать на
отношении к общественной форме моментов труда, то смешение
понятия класса с понятием профессии невозможно. Профессия
основывается на техническом разделении труда и заключает
Класс и
профессия.

— 72 —
в себе более и менее постоянные отношения к орудию и
предмету труда и другим людям. Но это отношение к момен¬
там труда не есть отношение к их общественной форме,
а потому и отношения между людьми, обусловленные раз¬
делением труда, не есть отношения между людьми, обусло¬
вленные общественной формой этих моментов. Нельзя уста¬
новить раз навсегда, в какой степени можно противопостав¬
лять техническое разделение труда общественной форме тру¬
да. В первоначальный период товарного производства, когда
обособленные индивидуальные производители обмениваются про¬
дуктами своего труда, такое сопоставление не имеет места. Но
уже к периоду мануфактуры отношения между людьми, основан¬
ные на техническом разделения труда внутри мастерской, резко
расходятся с отношениями между людьми (при таком же или
том же разделении труда), основанными на общественной форме
труда. Например, такой несложный продукт труда, как зонтик,
изготовлялся в 40-х годах в мануфактуре. Его различные части:
ребра, шарниры, палки с разукрашенными ручками, изготовля¬
лись отдельными работниками, но рядом с этим те же части
изготовлялись и самостоятельными производителями. Техниче¬
ское разделение труда в обоих типах производства одно и то же.
Но в мануфактуре лишь целый зонтик принимал общественную
форму товаров, а в руках самостоятельных производителей това¬
ром становились каждая его часть, вследствие чего отношения
технические совсем не совпадали с отношениями, вытекавшими
из общественной формы моментов труда. Но наибольшее проти¬
вопоставление технических отношений (т. е. отношений между
людьми в самом процессе труда по их профессиям) отношениям
экономическим, возникает в период революции, на грани раз¬
личных общественных формаций. Какая-нибудь фабрика, орга¬
низованная по чрезвычайно сложному типу разделения труда,
обусловливающая большое количество профессий, сбрасывает
с себя свою общественную форму и переходит в следующую
историческую формацию со всеми своими профессиями и со
всеми типами организации труда. Профессии еще сохраняются
те же, что и были, когда классов может уже не быть или
когда, во всяком случае, классовые отношения уже резко изме¬
нились.
Сопоставляя класс с профессией, мы видим, что диалек¬
тическое единство технической и экономической категорий огра¬
ничивается возможностью различных сочетаний и что оно
должно быть всякий раз конкретно выявлено.
Деление обществ на группы в зависимости от владения сред¬
ствами производства не исключает иных его делений, которые
основаны на различии условий труда и на разделении труда.
Все эти деления должны всегда рассматриваться в связи с фор¬
мами собственности. По линии разделения труда основное де¬
ление общества характеризуется противоположностью между го¬

— 73 —
родом и деревней. Масса трудящихся, занятых в сельском хо¬
зяйстве, носит название крестьянства. Крестьянство не является
группой, противоположной городскому пролетариату, городской
буржуазии и мещанству, поскольку речь идет о форме собствен¬
ности. В отношении собственности крестьянство само распада¬
ется на классы,— на сельский пролетариат, сельскую мелкую бур¬
жуазию и сельскую буржуазию.
Крестьянство, как масса трудящихся, занятых в сельском
хозяйстве, было классом и является поныне классом только
тогда и там, где эта масса находится в зависимости от помещичье¬
го землевладения, где существуют крепостнические отношения
или, по крайней мере, их остатки. В этом смысле крестьянство
у нас было и одновременно не было цельным классом. Теперь
крестьянство у нас цельным классом не является. Однако раз¬
личие в характере труда, различие в технических отношениях
в процессе труда, разобщенность, зависимость от стихийных сил
природы, отдаленность от культурных и политических центров
п пр., — все это влечет за собой значительное различие между
сельским пролетариатом и городским, сельской буржуазией и
городской, середнячеством и мещанством.
К этому присоединяется еще одна чрезвычайно значитель¬
ная особенность земледельческого труда. Так как все продукты
труда принимают у нас форму стоимости, так как цены укло¬
няются в ту или другую сторону от стоимости, так как соче¬
тание факторов труда оказывает решающее воздействие на укло¬
нение цен от стоимости, то естественно, что поскольку земле¬
дельческий труд протекает в существенно различных условиях,
сравнительно с трудом обрабатывающей промышленности, по¬
стольку уклонение цен от стоимости особенно легко возникает
в обмене между городом и деревней. В этой мере различие между
городом и деревней проходит одновременно по линии техни¬
ческой и по линии экономической. Мы здесь вновь встречаемся
с диалектическим единством технической и экономической ка¬
тегорий.
Главным образом по линии технической проходит противо¬
положность между умственным и физическим трудом. Ряды
интеллигенции составляются из людей, перешедших от физи¬
ческого труда к умственному, порвавших с физическим тру¬
дом и специализировавшихся на умственном. Интеллигенция не
является классом в принятом нами смысле этого слова; занятие
умственным трудом еще не предполагает никакого отношения
к распределению средств производства. В классовом отношении
и интеллигенция распадается на буржуазию мелкую буржуаз¬
ную и пролетарскую. Но и умственный труд принимает форму
стоимости. Его специфические условия ставят его в самые раз¬
нохарактерные отношения — опять-таки по линии также и эко¬
номической.

— 74 —
Все эти подразделения, обусловленные не об¬
щественной формой труда, а его технической сто¬
роной, выступают в сознании людей во всей опре¬
деленности конкретных признаков.
Здесь непосредственному пониманию открываются такие кон¬
кретные факты, как совокупность приемов, которыми характе¬
ризуется труд столяра или наборщика, как совокупность физи¬
ческих признаков предмета и орудия труда. Наоборот, клас¬
совое деление общества основано на несравненно труднее уло¬
вимом распределении средств производства, которое может быть
осознано, как классовое деление, лишь тогда, когда понята
господствующая общественная форма собственности. Именно
поэтому социалистические идеи могли зародиться не в проле¬
тариате, а у научно подготовленных интеллигентных предста¬
вителей других классов. Несомненно, легче и проще распознать
в человеке крестьянина, горожанина, интеллигента и т. п.,
чем увидеть в нем представителя данной общественной формы
средств производства.
Все технические подразделения общества заслоняют и за¬
темняют деление общества на классы. Борьба классов, как
сущность истории, раскрывается лишь в длительном истори¬
ческом развитии.
Правовая и политическая форма производственных отно¬
шений еще более способствует затемнению классовой структуры
общества. Правда, господствующий класс феодального общества —
крепостники-землевладельцы — закрепляет классовые отношения
сословной формой, т. е. как будто дает вполне ясное предста¬
вление о классах. Но дело в том, что сословное деление характе¬
ризовалось именно правовой формой, а правовая форма клас¬
совых производственных отношений, как мы сейчас увидим, не
способствует, а наоборот, всегда препятствует постижению клас¬
совых различий.
Эту особенность классового общества, именно то, что рас¬
пределение средств производства, как основа классового де¬
ления общества, скрывается за техническим делением и за пра¬
вовой формой, — необходимо иметь в виду при анализе воз¬
никновения правовой и политической формы производственных
отношений.
Класс, находящийся в привилегированном поло¬
жении или уже находящий в себе достаточно силы
и имеющий в своем распоряжении достаточное количество
средств, чтобы создать себе привилегированное положение, при¬
бегает к насильственному нормированию своих отношений с дру¬
гими классами. Он пускает в ход для достижения сЬоей цели
достоверные, отчетливые, вполне конкретно познаваемые средства
воздействия: виселицы, тюрьмы, оружие.
Правовая форма.
Скрытый характер
классового деле¬
ния общества.

— 75 —
Это нормирование отношений не должно было бы, повиди¬
мому, представлять из себя ничего таинственного, ничего за¬
гадочного. Его податливость нашему пониманию, его, так ска¬
зать, откровенность не должна была бы уменьшиться оттого, что
оно совершается более или менее — смотря по эпохе — централизо¬
вано. Господствующий класс выделяет из своей среды обществен¬
ную организацию, которая имеет своей задачей проводить нор¬
мирование согласованно, в масштабе всей социальной группы.
Но дело в том, что сами классы, существование ксторых
одно только и об'ясняет наличие этой центральной организации
господствующего класса и насильственных, принудительных ме¬
роприятий в целях установления и охраны классовых отно¬
шений, — сами классы, как раньше было указано, вовсе не
являются непосредственно видимой формой.
Наоборот: классы скрыты не только сознательным п бессо¬
знательным обманом со стороны господствующих, но и скрещи¬
вающимися делениями по техническим признакам.
Но если даже проникнуть за видимую форму и установить
наличие классов, то ведь трудность остается еще в том, чтобы
связать с существованием классов видимые явления в области
нормирования отношений.
Но что же происходит с центральной общественной органи¬
зацией господствующего класса и с нормированием отношении
со стороны господствующего класса, что происходит с ними,
если закутать туманом наличие господствующего класса?
Тогда центральная общественная организация господствую¬
щего класса превращается в государство, а нормирование отно¬
шений — в право.
Рассмотрим ближе это превращение.
Прежде всего всякое регулирование или нормирование от¬
ношений имеет тенденцию об’ективироваться и отчуждаться,
т.-е. внушать ложное представление о том, что это не люди ре¬
гулируют и нормируют отношения, а правила или нормы. Нор¬
мирование осуществляется людьми. Но люди ссылаются на ре¬
гламентацию отношений, которая в своей об'ективной форме
утрачивает связь с породившей ее силой. Поэтому возникает
иллюзия, что это нормам свойственно регулирование отношений.
Но нормирование отношений по своему содержанию не со¬
впадает с нормой. Норма излагает только типичное в регули¬
ровании отношений, обязательное и допустимое, или запрещен¬
ное. Конкретное же нормирование отношений всегда индиви¬
дуально, и потому уже своей конкретностью говорит о том,
что не нормы, а люди регулируют отношения. Но в извращен¬
ном сознании людей регулирование исходит из норм.
Закон гласит, — таково обыденное представление. И остро¬
умным сарказмом проникнуты слова щедринского героя: «Кото¬
рая статья гласит, а которая и не гласит». Это значит, что в са¬
мой норме не заключено никакого самостоятельного значений.

— 76 — Отношении между людьми возникают, как мы уже знаем,
по преимуществу помимо их воли и создания. Но регулиро¬
вание отношений есть сознательное установление отношений.
Сознание есть необходимый момент деятельности, но так как
оно лишь в процессе деятельности развивается, то оно не может
предусмотреть все те отношения, которые могут возникнуть.
Итак, сознательное регулирование отношений есть часть во¬
обще существующих отношений, т. е. тоже порядок отношений,
и притом такая часть, которая имеет тенденцию представляться
отчужденной, об'ективной силой.
Господствующий класс, устанавливая ему выгодные отноше¬
ния, охраняя их вооруженной силой и вещественными средствами
принуждения, бессознательно, а также вполне сознательно,
всеми методами своей науки, своего судопроизводства и даже
своего законодательства, способствует укреплению этого обман¬
чивого представления.
Но это еще не все. Уже отчужденное, будто бы об’ектив¬
ное нормирование отношений господствующий класс об'являет
правым, т.-е. справедливым. Нет ни справедливости, ни неспра¬
ведливости там, где не сталкиваются противоположные инте¬
ресы. И потому, называя свои нормы правыми или справедли¬
выми, господствующий класс как бы говорит о том, что он во¬
преки чьим-то интересам устанавливает свой порядок отношений,
т. е. вопреки интересам подчиненных классов. И такой вывод,
действительно, непосредственно вытекал бы из его действий,
но самые действия его кажутся объективными действиями от¬
чужденных норм, и вовсе не непосредственно видно его существо¬
вание, как класса.
И в силу возникающей иллюзии люди самим нормам припи¬
сывают «правоту», к самим нормам относят свойство регулиро¬
вать отношения, и эта превратная форма отношений есть право.
Теперь господствующий класс указывает на то, что не он
регулирует отношения, а право их регулирует, не он господ¬
ствует, а право господствует, и потому он вовсе не господствую¬
щий класс, а если он не господствующий класс, то он вообще
не класс, ибо что тогда отличает его от других людей? 1)
1) Тразимах. Да разве ты не знаешь, что одни из городов упра¬
вляются тиранами, другие — народом, а иные — вельможами?
Сократ. Как не знать.
Тразимах. И не тот ли сильнее в каждом городе, кто управляет?
Сократ. Конечно.
Тразимах. Но всякая власть дает законы, сообразные с ее пользой:
народная — народные, тиранская — тиранские, то же и прочие. Дав же за¬
коны, полезные для себя, она об’являет их справедливыми для поддан¬
ных, и нарушителя этих законов наказывает, как беззаконника и про¬
тивника правды. Так вот я и говорю, любезнейший, что во всех городах
справедливое одно и то же: это польза постановленной власти. Но
власть господствует; стало быть, кто правильно мыслит, тот и заключит,
что справедливое везде одно,— именно польза сильнейшего». (Платон,
«Политика или государство», стр. 69 — 70).

— 77 —
Такова сила понятия «право», что достаточно подвести
любое общественное отношение далекого прошлого, как и отда¬
ленного будущего, под какую-нибудь норму, чтобы говорить уже
о свойственном этой эпохе «праве».
Так, говоря о том, что у некоторых народов существовал
или существует (напр., у кавказских горцев) обычай кровной
мести, указывают на «право кровной мести». Говоря о распреде¬
лении в первую фазу коммунистического строя, т. е. при социа¬
листическом строе, называют предполагаемые там нормы тоже
правом. Однако, правовая форма возникает только в классо¬
вом обществе, где насильственному нормированию отношений
сообщается «правота», в противовес скрываемым в этом слове
чьим-то противоположным стремлениям.
Поэтому история производственных отношений часто из¬
лагается как история права, в то время как история права
есть, наоборот, история производственных отношений.
При всем том невозможно дать определение права. Это опре¬
деление может охватить или сущность права (установление
и охрана общественных отношений со стороны господствую¬
щего класса), или форму проявления права (система норм, ре¬
гулирующих общественные отношения), и не может быть такого
определения, которое охватило бы реальные и нереальные мо¬
менты вместе.
Но что делает с правом буржуазная философия права?
В согласии со своей субъективной точкой зрения, она начи¬
нает свое исследование исходя из формы проявления, т. е. са¬
мого же права. Она отождествляет сущность права с идеей
права. В лучшем случае идеалом старой философии права было
соединение историко-сравнительного метода с методом «спеку¬
лятивным», «философским», т. е. умозрительным. Эта филосо¬
фия говорит, что идея права есть регулирование отношений
между людьми с точки зрения возможной гармонии интересов,
и что эта идея лежит в самом понятии права.— Откуда берется
право? Буржуазная наука отвечает, что необходимость регули¬
рования отношений в больших обществах создает право* Но ведь
раньше всего нужно ответить, что это за реальность — право.
Если вы начинаете анализ права, начиная и кончая самим пра¬
вом, то вы найдете в нем только то, что в это понятие' вы сами
вложили. Вы найдете там регулирующие нормы и справедли¬
вость. А справедливость поведет вас по пути бесплодных рассу¬
ждений, в которых право затеряется среди нравственности, ре¬
лигии и вообще творчества народного духа. Если вы хотите
уйти от разгадки права, то берите его исходной точкой зрения,
и наоборот, если вы берете его исходной точкой зрения, зна¬
чит вы хотите уйти от разгадки права.
То же бессилие субъективной мысли мы увидим в вопросе
о государстве.

— 78 ¬Организация господствующего класса выступает,
прежде всего, как защитница интересов общества.
Тот самый процесс производства, который создал класс, интересам
которого она служит, позволяет ей — до поры до времени — защи¬
тить не свой класс, а процесс производства. Защищая процесс
производства, эта насильственная организация защищает господ¬
ствующий класс. И поскольку в общественном процессе производ¬
ства классы скрыты под видимыми формами, постольку обществен¬
ная организация господствующего класса скрывает свою клас¬
совую сущность. Но она и сознательно укрепляет эту види¬
мость: она превращает своп мероприятия в политические меро¬
приятия, т. е. такие, которые служат интересам всего целого.
На место того суб’екта, интересам которого она служит, т. е.
господствующего класса, она подставляет иной суб’ект, и этот
подставной суб’ект есть государство, как носитель тех интере¬
сов, которым по видимости служит организованная и центра¬
лизованная власть.
Вследствие этого, экономическое содержание деятельности
господствующего класса, поскольку оно принимает форму дея¬
тельности, охватывающей все общество, — облекается полити¬
ческой формой.
Утверждая, что она действует в интересах всех, власть
эта превращает в сознании людей враждебные, борющиеся клас¬
сы в безразличное, сплошное, серое население. Власть и на¬
селение, таковы основные полюсы этой политической формы ее
деятельности, власть и население, которые, с прибавлением
не более выразительного понятия «территория», составляют
диктуемое самой властью понимание государства.
— Если вы хорошо понимаете свою задачу, — обращается
теперь эта власть к своим буржуазным теоретикам, — то опре¬
делите, что такое государство.
И теоретики отвечают: Задачу мы поняли хорошо. Понятие
государства образуют три момента: власть, население, терри¬
тория.
— Правильно. — Власть с удовлетворением констатирует,
что буржуазная наука, действительно, хорошо поняла свою за¬
дачу. Если вы определяете государство, не подводя его под
какие-нибудь реальные, более широкие по об’ему явления, а
разлагаете его на составные элементы, если вы имеете понятие
«государство» внушенной точкой зрения, то вы показываете, что
поверили в существование такого суб’екта и что вы готовы укреп¬
лять этот предрассудок в сознании людей.
Но дело вот в чем. Если буржуазная наука исходит из по¬
нятия государства, т. е. из синтеза трех моментов, разделяя
этот синтез на составные части, то она не может определить
государство, исходя из реального процесса; это значит, что,
исходя из реального процесса, она разрушила бы такое понятие
государства; а это значит, что это понятие не стоит в связи
Политическая
форма.

— 79 —«реальным миром; а это значит, что такое понятие государства
есть вымысел.
И действительно, если в определении явления исходят из
самого этого явления, разлагая его на составные части, то этим
показывают, что такое явление есть вымысел или форма про¬
явления чего-то иного.
И так как точка зрения формы проявления есть суб’ектив¬
ная точка зрения, то этим уже показано, почему буржуазная
общественная наука стоит на суб'ективной точке зрения. Став на
об'ективную точку зрения, она подрезала бы сук, на котором
сидит.

ГЛАВА VII.
О религии и об искусстве.
Отличительная черта социологических категорий,
т. е. тех понятий, которыми мы обозначаем обще¬
ственную действительность, заключается в том, что эти катего¬
рии определяются через самих себя, что представляется невоз¬
можным дать им такое определение, которое включало бы в
себя реальную действительность, соприкасающуюся со смежной
действительностью. Мы видели это на примере права и государ¬
ства. Поскольку определение права и государства дается по
их сущности, постольку исчезает специфическая правовая и по¬
литическая форма; поскольку дается определение права и госу¬
дарства по их форме, постольку невозможно перекинуть мост к
смежной реальности.
Вместе с тем мы видели, что определение права и государ¬
ства но их форме — есть суб'ективное понимание историче¬
ской действительности. Нашей задачей было понять возникно¬
вение правовой и политической формы. Возникновение формы
об’ясняет также возникновение категорий «право» и «государ¬
ство».
Теперь следует остановиться «на возникновении религиоз¬
ной формы и художественной формы.
Определения религии, как известно, чрезвычайно разно¬
образны. Уже одно это обстоятельство настойчиво говорит о
Том, что религия, как она представляется, есть не об’ективная
действительность, а обманчивая ее форма, и что определения
религии являют собой продукт субъективного понимания дей¬
ствительности .
Религия, как вера в сверх естественную силу — вот наи¬
более распространенное понимание религии. И оно совершенно
справедливо, поскольку не претендует на роль социологической
категория.
В самом деле. Трудность понимания религии заключается не
только в том, чтобы Правильно истолковать психологическую
природу религиозных переживаний, и даже не только в том, чтобы
связать эти психологические переживания с видимой экономи¬
ческой действительностью. Главная трудность здесь в том, чтобы
проследить, каким образом психологическая категория превра¬
щается в социологическую, т. е. каким образом представление о
Постанови
вопроса.

— 81 — тех пли других психических явлениях превращается в ту форму,
сквозь которую мы воспринимаем отношения между людьми,
т. е. также общественную действительность.
Ибо каково бы ни было определение религии, оно всегда
примыкает к психологическим понятиям; и вместе с тем фак¬
тически, рассказывая о религии тех или других народов, мы
разумеем под религией нечто совсем иное. Историки под этим
словом разумеют все религиозные учреждения, учения, мона¬
стыри, папство и — что особенно важно — историки под словом
«религия» разумеют историческую роль этих учреждений и по¬
нимают ее, как некую историческую силу.
Библия входит в мельчайшие и многочисленнейшие детали
житейского обихода, с настойчивостью и обстоятельностью пред¬
писывая и правила совершения обрядов, и нормы обращения
с врагами, и способы употребления пищи. Религия охватывает
всю жизнь библейского человека.
Но в таком случае мы должны притти к одному из следую¬
щих двух выводов. Или нужно признать, что все охватываемые
библией отношения и способы употребления пищи входят в по¬
нятие «веры в сверх'естественную силу», или же надо дать такое
определение религии, которое охватывало бы не только известный
строй мыслей и чувств, но и отношения людей между собой и
отношение их к природе.
Можно еще возразить, что все эти отношения хотя и не
входят в понятие «веры в сверх’естественную силу», но вытекают
из нее, т. е. из веры. Однако на такое утверждение согласится
разве только самый крайний идеалист. Мы же скажем, что не
общественные отношения возникают из религии, а наоборот,
религия — из общественных отношений. И все-таки каковы бы
ни были причины религиозных явлений, религнозными-то во
всяком случае представляются секты, учреждения. войны, а не
чувства.
Поэтому, признавая, что все перечисленные отношения не
могут быть верой в бога и не могут вытекать из нее, следует при¬
знать, что религия, как вера в бога или богов, является для
нас социологической категорией, т. е. такой, которая охватывает
общественные отношения и вообще деятельность общественных
людей.
Мы должны таким образом ответить на вопрос, как возни¬
кает социологическая категория «религия», или — поскольку
люди сквозь эту категорию воспринимают действительность —
как возникает религиозная форма общественных явления.
Говоря о религии, очень важно установить точку
зрения Маркса и Фейербаха на сущность религии.
Можно легко установить, что Маркс соглашался
с Фейербахом в вопросе о сущности религии и расходился с ним
в вопросе о сущности человека.
Перлин. Исторический материализмOб'ективирован¬

— 82 —
«Предмет, — говорит Фейербах, — к которому суб’ект от¬
носится необходимым образом, есть не что иное, как собствен¬
ная об’ективированная сущность этого суб’екта»... «Отношение
земли к солнцу есть в то же время отношение земли к себе са¬
мой или к своей собственной сущности, так как степень коли¬
чества и интенсивности света, делающая солнце предметом для
земли, есть степень удаления ее от солнца, определяющая свое¬
образную природу земли».
«И луна, и солнце, и звезды взывают к человеку: познай
самого себя. В том, как и что он видит, сказывается его соб¬
ственная сущность».
«Познающие существа отличаются от непознающих тем, что
последние имеют лишь свою собственную форму, а первые об¬
ладают также формой другого существа, так как форма или об¬
раз познанного заключается в познающем».
«Сила предмета чувства, т. е. предмета, на который напра¬
вляется чувство, есть сила чувства, сила предмета разума — самого
разума, сила предмета воли — самой воли. Человек, сущность
которого определяется звуками, находится под властью чувства,
по крайней мере того чувства, которое находит в звуке соответ¬
ствующий себе элемент. Не звук сам но себе имеет власть над
чувством, а только содержательный звук, исполненный смысла
и чувства, господствует над сердцем» 1).
Не останавливаясь на анализе рассуждений Маркса об от¬
носительной форме стоимости, в которой Маркс вскрывает объ¬
ективирование в одном предмете свойств другого предмета,
укажем на то, что особенно отчетливо сходство изложения у
Фейербаха и Маркса выступает, например, в следующих фра¬
зах. У Фейербаха: «Человек сначала полагает свою сущность
вне себя, прежде чем обретет ее в себе. Собственная сущность
является ему сперва, как другая сущность... В период дет¬
ства человек является об’ектом себе самому, как другой человек» 2).
У Маркса: «Человек смотрит сначала, как в зеркало, только
в другого человека. Лишь относясь к человеку Павлу, как к себе
подобному, человек Петр начинает относиться к себе самому,
как к человеку. Вместе с тем и Павел, как таковой, во всей его
Павловской телесности становится для него формой проявле¬
ния рода «человек» 3).
Говоря о мистическом характере товаров, Маркс замечает:
«Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в ту¬
манные области религиозного мира. Здесь продукты человече¬
ского мозга представляются самостоятельными существами, ода¬
ренными собственной жизнью, стоящими в определенных от¬
ношениях с людьми и друг с другом» 4).
1) «Сущность христианства», стр. 5 и сл., см. также стр. 270 и сл.
2) Там же, стр. 13.
3) «Капитал», т. I, стр. 18.
4) Там же, стр. 34.

— 83 —
Если при этом вспомнить, что приведенные рассуждения
Фейербаха служат для него обоснованием философии религии,
то сделанное Марксом сравнение товарного фетишизма с ре¬
лигиозной жизнью приобретает особую значительность.
Для Фейербаха, очевидно, раньше стало ясно, что в рели¬
гии человек об’ективирует свою собственную сущность, чем то,
что собственно подлежит об’ективированию. Совершенно ясно,
что если религия есть форма об’ективирования человеческой
«сущности», то Фейербах мог раньше осознать форму выявления
человека, чем «сущность» человека. Однако, выражая свою фи¬
лософию в логической системе, он должен был начать с того,
что человек должен об’ективировать, т. е. с «сущности человека».
Он ставит вопрос: «что такое сущность человека» и дает неожи¬
данный ответ: «Сущность человека — это разум, воля, сердце».
Это определение вполне метафизично. Оно не содержит в себе
указания на общественный характер существования человека
и на его историческое развитие. Соглашаясь с Фейербахом,
что сущность религии — это сущность человека, Маркс кри¬
тикует это метафизическое определение сущности человека: «Сущ¬
ность религии Фейербах об’ясняет сущностью человека. Но
сущность человека — это вовсе не абстракт, свойственный
отдельному лицу. В своей действительности это есть совокуп¬
ность всех общественных отношений» (6-й тезис о Фейербахе).
Об’ективирование во внешнем предмете собственных свойств,
которое мы видели уже, когда говорили об объективном идеа¬
лизме. проникает всю область эмоциональной жизни, религиоз¬
ной, моральной, эстетической. Но для того, чтобы об’ективи¬
ровать во вне свои свойства, нужно иметь представление о том,
что такое «вне», нужно иметь представление об об’екте. Как
возникает такое представление?
Мышление возникает из затруднений. Живое суще¬
ство осознает прежде всего тот предмет, на кото¬
рый он наталкивается в своей деятельности и
в котором встречает препятствие. Биологические условия раз¬
вития животного мира борьбу с препятствиями сопровождают,
эмоциями страха, гнева, ярости, раздражения, нежности, ласки
и пр. Правда, львица или кошка осознает своих детенышей
не из борьбы с ними. Не сами по себе они представляют пре¬
пятствие, но трудности, сопровождающие их рождение, а в даль¬
нейшем попечение и заботы о них — эти трудности запечатле¬
вают в сознании самки ее детенышей, а суб’ективные эмоции
нежности по отношению к ним и ярости к врагам — это сопут¬
ствующие элементы, срастающиеся с представлением об’екта.
Еще до возникновения речи и каких-либо лингвистических
янанов, человек точно также осознает предметы, которые
представляли для него что-либо противодействующее. И те же
эмоции сопровождают его первые представления. Поэтому, если
Возникновение
религиозной
формы.

— 84 —
первые осознанные предметы родились из затруднении, и если
преодолевание затруднений сопровождалось яркими эмоциями,
то отсюда следует, что первые предметы в сознании перво¬
бытных людей должны были быть неразрывно связаны с эмо¬
циональной деятельностью. Но существо, даже уже имеющее
представление о внешнем предмете и питающее к этому пред¬
мету определенное чувство, еще не об'ективирует своего чув¬
ства. Оно не имеет никакого представления о суб’ективном и
об’ективном. Оно не отличает себя от природы.
Картина меняется с возникновением речи. Слово закре¬
пляет один момент впечатлений, запечатлевает его и делает его
постоянным. И вокруг этого момента вращаются все прочие
впечатления, неразрывно связанные с закрепленным моментом,
сросшиеся с ним. Но всякое возникновение речи влечет за собой
противоречие между осознанным непосредственно и осознанным
не непосредственно. Каково бы ни было происхождение слова,
рождается оно в общественной группе непосредственно борющейся
с противником, живым или мертвым, с человеком, зверем, камнем,
деревом, холодом, тьмою и пр., и пр. Для людей, закрепивших
словесным знаком предмет вместе со своими собственными эмо¬
циями, нет границы между ними и этим предметом. Это есть еди¬
ный процесс их деятельности, на одном полюсе которого стоит
предмет, а на другом их эмоция. Но слово немедленно делается
общественным достоянием. Оно передается вместе с заключен¬
ными в нем эмоциями и тем частям общественной группы, ко¬
торые непосредственного участия в его образовании не прини¬
мали. Оно переживает своих творцов. Но тогда оба полюса,
в нем заключенные, т. е. предмет и связанные с ним эмоции,
перестают быть полюсами. Они уже оба находятся в слове, оба
в об’екте, выражаемом этим словом. Тут и начинается об'екти¬
вирование собственных ощущений. Оно, следовательно, возникает
из противоречий между осознанным непосредственно и осознан¬
ным не непосредственно. То же противоречие мы наблюдаем
постоянно и теперь. Истина, добытая самостоятельно, и истина
заимствованная — выглядят совершенно различно. Первая гораздо
основательнее, вторая гораздо об'ективнее. Первая обусловлена,
вторая абсолютна; первая неотделима от суб'екта, вторая ничего
общего с суб’ектом не имеет; первая рассматривается диалек¬
тически, вторая — метафизически; первую мы рассматриваем с
точки зрения процесса, ее создавшего; вторую — вне времени и
пространства, не исторически.
Итак, развитие речи ведет к тому, что первые предметы,
запечатленные людьми, принимают в себя такие свойства, что
люди из-за них испытывают страх, злобу, благодарность и пр..
Развитие техники ведет к тому, что те самые предметы, которые
служили препятствиями для человека, становятся его органами.
Из предметов труда они превращаются в орудия труда. По отно¬
шению к труду они из пассивных становятся активными; наобо¬

— 85 —
рот, по отношению к человеку они из активных становятся пас¬
сивными. Человек в них не находит более противодействия себе.
Поэтому они лишаются тех об’ективированных эмоций, которые
создала борьба с ними. Но зато в сознание человека уже внедри¬
лось представление об'екта. Оно развивается по мере того, как
насыщенные эмоциями предметы превращаются в послушные
инструменты. С другой стороны оно развивается из опосред¬
ствования знания через речь. Теперь все эмоции, даже непосред¬
ственно сопутствующие познанию предмета, об'ективируются во
вне. Когда есть понятие об'екта, тогда есть в чем об'ективировать
свои состояния. Об’ект становится формой эмоции, ее выявлением.
Такая форма становится содержанием для следующих эмоций.
Эти первые об’екты, которые являются сознанию человека,
противостоят ему, как источник его собственных содержаний
сознания. И потому первое представление об об’екте есть чисто
религиозное представление. От этой религиозности мышление
имеет тенденцию освобождаться тем больше, чем больше в про¬
цессе деятельности постигаются истинные соотношения об’ектов.
Однако вся человеческая деятельность имеет значение по¬
стольку, поскольку осуществляет жизненный процесс людей.
На первых ступенях своего развития, люди о своей деятельности
создают представления об об'ектах, в которых объективируют
самих себя. И если бы человечеству было свойственно планомер¬
ное, ничем непрерываемое развитие, то религиозные об’екты
все дальше и дальше изгонялись бы из человеческого сознания,
пока не исчезли бы бесследно. Но по сию пору история челове¬
чества нигде и никогда не протекала гладко и безболезненно.
Если не то или другое общество, взятое в целом, то во всяком
случае огромные социальные классы встречают в определенные
исторические периоды непреодолимые преграды на пути своего
развития. Напрасно стараются они приспособить к себе отноше¬
ния с окружающими людьми и с окружающей их природой или
приспособить себя к этим отношениям и к природе. Диалекти¬
ческий ход исторического развития ставит их в такое положе¬
ние, из которого единственным выходом является самоуничтоже¬
ние. Они оказываются в непримиримом противоречии с жизнью.
Их деятельность уже не служит в полной мере осуществлению
жизненного процесса.
Если жестокая коллизия с внешними силами возникает
в социальной группе на низких ступенях развития, то страх,
животный страх перед этими силами есть преобладающая эмо¬
ция, об'ективируемая в полном фантастических черт об’екте.
Если же это столкновение имеет место в жизни более развитых
социальных групп, сознание которых достаточно развито, чтобы
постигнуть более или менее правильно соотношения между
явлениями мира, то все же это глубочайшее стремление преодо¬
леть противоречия пробивает себе дорогу через об’ективирование
своих состояний.

— 86 —
На место тон действительности, с которой у них возникли
раздоры и безуспешная борьба, они создают себе сами в своем
воображении новую действительность, с которой устанавли¬
вают вполне гармоничные отношения. Чем развитее народ или
класс, подверженный религиозному мышлению, тем дальше от¬
стоит воображаемый об’ект их деятельности от фактического, и
тем меньше соприкасаются между собой воображаемое преодо¬
ление противоречий с фактическим завоеванием природы. По
и в том и в другом случае фактическое преодоление противо¬
речий с условиями жизни означает исчезновение религиозных
фантазий.
«Всякая мифология, — говорит Маркс, — преодолевает, под¬
чиняет и формирует силы природы в воображении к при помощи
воображения и, следовательно, исчезает с действительным го¬
сподством над последними» 1).
Реальная действительность застилается и заслоняется в со¬
знании людей действительностью воображаемой. Этот воображае¬
мый об’ект, с которым люди устанавливают свои отношения,
есть бог или боги.
И вот здесь мы подходим к вопросу о возникновении религии
не только как веры в бога, но и как социологической категории.
Лишь для самих религиозных людей их жизнь с ее обыч¬
ными деталями и их отношения с окружающими людьми пред¬
ставляются проникнутыми религией. Только в их собствен¬
ных глазах религиозными могут быть не только чувства и пред¬
ставления, но и секты, учения, войны, монастыри, папство,
способы приготовления пищи и пр. и пр. Если же мы говорим
о религиозных отношениях и вообще о жизни религии, то раз¬
деляем иллюзии религиозных людей. Их сознание мы делаем
руководящим, ч стоим, следовательно, на суб'ективной точке
зрения. Что религия, как социологическая категория, есть про¬
дукт суб'ективной точки зрения, важно и даже необходимо
помнить при анализе всякой исторической теории.
А теперь перейдем к искусству. Если во всякой
религии мы легко схватываем ее существенный при¬
знак, то в сфере искусства это достигается с гораздо большим
трудом.
Художественность! Можем ли мы определить, что такое
«художественность»? Из предыдущего ясно, что художествен¬
ность должна, повидимому, заключаться в об'ективировании
эмоций в предмете. и это правильно. Но разве можно утвер¬
ждать, что данное произведение искусства вовсе не в себе
имеет художественность, что это только мы ему приписы¬
ваем художественные свойства? Такое утверждение означало
бы, что художественное произведение возникло чудом. И в са-
1) «К критике политической экономии», Введение, стр. 33.
Художествен¬
ная форма.

— 87 —
мом деле, почему бы был создан предмет, с которым у нас свя¬
зывается эмоция?
Но тогда мы можем сказать, что художественность есть не
то свойство, которое мы приписываем об’екту, а то, которое автор
произведения приписывает ему. Но и с этим никто не согла¬
сится. Разве достаточно, чтобы автор объективировал свой вос¬
торг перед букашкой в изображении этой самой букашки, разве
это достаточно для того, чтобы мы признали за продуктом его
творчества художественность? Очевидно — нет, этого недоста¬
точно. Поэтому напрашивается естественный вывод, что «худо¬
жественность» возникает, как некоторое свойство продукта
творчества лишь тогда, когда наше отношение к этому продукту
творчества, т. е. об’ективированные в нем эмоции, совпадают
с отношением самого автора к этому произведению. В этом слу¬
чае стало бы ясно, что «художественность» не содержится
в самом произведении искусства, а привносится в это произ¬
ведение искусства извне; с другой же стороны не представля¬
лось бы необъяснимым, что автор создал как раз такое произ¬
ведение, в котором мы можем об’ективировать наши эмоции.
Но здесь немедленно возникает вопрос: как возможно такое
совпадение?
Разграничим прежде всего основные понятия.
Определение содержания и формы, данное в главе «Диалек¬
тика сущности и формы», имеет применение и к искусству. От¬
носительно художественной литературы, например, мы имеем
дело со зрительным или слуховым восприятием сочетания слов
или звуков. Непосредственно за этими восприятиями идет ряд
других, вереница представлений, которые в нашем воображе¬
нии располагаются в пространстве и времени и которые мы
принимаем, как объективную действительность, т. е. относим к са¬
мой действительности. Вот эта об’ективная действительность, воз¬
никающая в нашем воображении под воздействием художествен¬
ных произведений, есть содержание в самом общем смысле слова.
Комплекс физических свойств, через посредство которого
нам раскрывается эта объективная действительность, есть форма,—
в самом общем смысле слова. К форме мы относим все те впе¬
чатления, которые мы не можем отнести к объективной действи¬
тельности, например, юмор автора, доступность изложения и пр.
В музыке и архитектуре противопоставление содержания
форме имеет смысл лишь в очень узких рамках. Именно, если
симфония ведет наше воображение к представлению прибли¬
жающейся смерти, если какая-нибудь пьеска должна «изобра¬
зить» охоту и пр., то и здесь возникает содержание, как вообра¬
жаемая действительность, и форма, через которую эта вооб¬
ражаемая действительность воспринимается. Но в той мере,
в какой музыкальное произведение не имеет целью вызывать
представления о чем-либо объективном, в той мере противопо¬
ставление содержания форме в музыке не имеет смысла.

- 88 -«Художественность» есть форма об’ективирования в пред¬
мете свойств человека, но так как художественность предпола¬
гает совпадение отношения к об’екту у автора и у других людей,
то художественность есть не индивидуальная форма об’ектива¬
ции, а общественная форма ее.
Мы имеем, таким образом, три не связанные друг с другом
понятия: «содержание», «форма», «художественность». И мета¬
физическое мышление, пожалуй, должно было бы притти к этому
расчленению, если бы оно нашло из этого вывода выход. Но выход
заключается в диалектическом понимании вопроса.
Посмотрим, в самом деле, диалектически на все эти три ка¬
тегории, посмотрим на художественное произведение в его
генезисе, и тогда наши три разрозненные категории прихо¬
дят к единству. Психологический комплекс идей и настроений
сочетается с определенными формами именно потому, что эти
формы в данное время являются художественными. Художе¬
ственность данного исторического периода, заключающаяся
в уже существующих формах, содержит специфическое сочета¬
ние ритмов, красок, звуков, которые существуют уже, как во¬
площение психологических эмоций. Новое содержание сознания
сочетается с физическими формами именно вследствие того,
что эти физические формы являются художественными формами.
В генезисе эти три понятия обнаруживают свое единство.
Но в таком случае, к чему их искусственное разделение? Ме¬
тодологически оно необходимо. То, что мы разделили сознательно,
и разделили с тем, чтобы потом соединить, то разделяется бес¬
сознательно, обычно таким образом, что на место одного явления
подставляется другое.
В самих предметах искусства нельзя найти их художествен¬
ности, как нельзя найти стоимость в товаре. «Вы можете,— гово¬
рит Маркс,— ощупывать и разглядывать каждый отдельный товар,
как вам угодно,— его стоимость останется для вас неуловимой» 1).
Но в предметах искусства можно искать причины того,
что они оказывают на нас воздействие, вызывают в нас. эмоции,
которые потом мы в этих же предметах искусства об’ективи¬
руем. Однако эти внешние об’екты не являются последней при¬
чиной наших эмоций. Это исторический процесс обусловливает,
с одной стороны, появление воздействующих на нашу психику
об’ектов, и с другой стороны — нашу психологию, более пли ме¬
нее подверженную этому воздействию. Мы, таким образом, вер¬
нулись к историческому процессу и к его сущности, — деятель¬
ности людей в их борьбе за существование.
Если теперь мы возьмем исходным пунктом этот самый истори¬
ческий процесс, то картина жизни искусства представляется так:
В историческом процессе, в который об’ективная действи¬
тельность и суб’ективные свойства человека входят, как логи-
1) «Капитал», т. I, стр. 14.

— 89
ческие моменты, особенное значение для человека приобретают
вследствие различных условий жизни те или другие об’екты: при¬
рода, отношения между людьми, ритм, краски и пр. Этот же исто¬
рический процесс ставит психологию людей в определенные отно¬
шения к этим об’ектам, заставляя людей их воспринимать, осозна¬
вать и запечатлевать имеющимися в их распоряжении средствами.
По мере того, как растут производительные силы обществен¬
ного труда, по мере того, как не весь труд людей сводится
к физическому труду или труд не всех людей сводится к физи¬
ческому труду,— деятельность некоторых специально обращается
на то, чтобы сочетать и запечатлевать эти моменты, воздей¬
ствующие на людей, имеющие значение в пределах данной
социальной группы.
«Общественная история людей,— говорит Маркс,— есть всегда
лишь история их индивидуального развития» 1).
Это значит, что общественная история людей есть не история
«государства» или «права», и не история «мысли», «искусства»,
а история жизни индивидуумов. Эти индивидуумы застают
готовыми созданные предшествующими поколениями производи¬
тельные силы, общественные отношение, а также созданные
всей предшествующей деятельностью людей науки и искусство.
И исходя из существующей культуры, они совершают свое
развитие. Жизнь искусства есть не что иное, как проявление
жизни индивидуумов, которые застали в своей социальной
ереде художественные формы и которые, развивая свою инди¬
видуальную жизнь, развивают также художественные формы.
На заре зарождения искусства, когда впервые создавались
примитивные произведения искусств, первобытному сознанию
людей уже противостояли образцы художественности.
«Вначале было дело».— Внешняя физическая форма, оказыва¬
ющая эстетическое воздействие на людей, возникла стихийно рань¬
ше, чем человек научился сознательно ее создавать. Здесь можно
проследить много направлений как биологического, так и обще¬
ственного характера. Пение соловья, павлиний хвост и т. п. с
одной стороны, а с другой — первобытная пляска, фетиш-идол,
звериные когти и шкура, как украшение человека и пр.
В классовом обществе жизнь искусства несравненно, сложнее.
Насколько различно положение классов в отношения обще¬
ственной формы труда, насколько различаются между собою труд
для других и жизнь за счет труда других, настолько различна пси¬
хология классов. Насколько различны условия жизни классов и
их психология, настолько различны об’екты, приобретающие
в их жизни значение и настолько различны способы реагиро¬
вания на эти об’екты. И то же имеет отношение к форме.
Хотя подробный анализ конкретного примера вышел бы из
рамок нашего обсуждения, возьмем все же любое стихотво-
1) Письмо к Анненкову.

— 90 —
рение Блока, хотя бы «Девушка пела в церковном хоре», к
рассмотрим в самых общих чертах его элементы. Вот оно:
Девушка, иола в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю.
О всех кораблях ушедших в море,
О всех забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял па белом плече.
II каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
II всем казалось, что радость будет.
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди.
Светлую жизнь себе обрели.
II голос был сладок и луч был топок,
II только высоко у царских врат
Причастный тайнам плакал ребенок
О том. что никто не придет назад.
Стихотворение навеяно событиями Японской войны 1904—
1905 гг.
Здесь прежде всего перед нами контраст двух комплексов на¬
строений: с одной стороны — свет, радость, надежда, покой; с дру¬
гой стороны — мрак, беспомощное страдание, безверие, усталость.
И побеждает второй, побеждает мрак и безверие. Формы вопло¬
щения: девушка, луч, купол, церковный хор; корабли в море,
чужбина, усталые люди, плач ребенка. Звуковые формы: хро¬
мающий размер, который дает медленное звуковое движение,
близкие к ассонансам рифмы, как будет — люди; купол — слушал.
Почему и на кого оно производит и может производить эстетиче¬
ское впечатление?
Комплекс настроений, это колебание между отчаяньем и
надеждой, ограничивает социальную группу, по величине пре¬
обладающую, но по силе не решающую. Это — туманные настрое¬
ния угнетаемого всеми условиями жизни, но не дифференцирован¬
ного в классовом отношении «народа», мелкой буржуазии по преи¬
муществу. Можно сказать с уверенностью, что на пролетариат
этот комплекс настроений воздействовать не может. И так как
этот комплекс настроений неразрывно связан со своими формами
воплощения, то и ко всему содержанию стихотворения должен
быть равнодушен пролетариат, тогда как на другие классы,
которым ближе этот комплекс настроений, все стихотворение
может оказать большое впечатление.
Только исходя из исторического процесса можно понять,
на какие социальные группы воздействуют эти об’екты, как
содержание стихотворения, причем и самое существование этих
об’ектов может быть понято из исторического процесса.
Генезис стихотворения должен показать, что комплекс на¬
строений Блока обусловлен социальной жизнью и ее группи¬
ровками того периода (1904 — 1907), что сами об’екты, церков¬
ный хор, девушка и пр., и пр. уже сами по себе, еще не передан-

— 91 —
ные в данной стихотворной форме, оказывали не него воздействие,
что стихотворный размер, который до Блока имел длиннейшую
историю, вошел в его творческую деятельность вместе с преды¬
дущими моментами, что так как Блок жил в обществе, то тот же
процесс, который обусловливал его настроение, обусловливал
в том же направлении настроение целой общественной группы,
что «художественность» его стихотворения есть общественная
форма.
Если сопоставить искусство с религией, то можно заметить
следующее: Искусство, как и религия, есть преодоление действи¬
тельности в воображении. Но искусством его делает не это ча¬
стичное проявление деятельности человека, а созидание внеш¬
него предмета, который обладает общественным свойством —
художественностью. Если поэтому к религиозному творчеству
прибавить этот признак — созидание этого внешнего предмета,
то религия превращается в искусство.
И наоборот: если к произведению искусства присоединить
установление с них отношений в воображении людей, то искус¬
ство превращается в религию.
И то и другое есть искажение действительности, или извра¬
щение ее, так как и в том и другом предмету приписывается то,
что свойственно суб'екту.
Если суб’ективизм историка но отношению к религии за¬
ключается в том, что он смотрит на общественные отношения
глазами религиозною человека, то субъективизм историка по
отношению к художественному произведению заключается, наобо¬
рот, в том, что он своими глазами смотрит на «художественность»
произведения.
Говорить о художественном произведении можно только
в связи с анализом его общественной формы, именно в связи с теми
общественными группировками, которые совместно с автором
об'ективировали в тех же предметах и в тех же элементах внеш¬
ней формы себя самих. Игнорирование этого основного прин¬
ципа приводит к совершенно метафизическому представлению,
что художественность есть физическое свойство произведения,
что можно с своей суб'ективной точки зрения гражданина два¬
дцатых годов двадцатого века расценивать художественность про¬
изведения двадцатых годов девятнадцатого века, оставляя в сто¬
роне отношение к предмету искусства всей социальной группы,
которое только и составляет его художественность и обусло¬
вливает появление этого произведения, как художественного 1).
1) Даже у таких теоретиков марксизма, как Л. Аксельрод-Орто¬
докс, встречаются мысли, свидетельствующие о недостаточном еще осво¬
бождении от метафизических представлений: «Искусство для них (на¬
родников) было терпимо,— говорит она, — поскольку оно было тен¬
денциозно, т. е. поскольку художественное произведение грешило про¬
тив требований эстетики». (Вступ. статья к сб. Плеханова «Искусство»,
М. 1922 г., стр. 11). Как будто существуют какие-либо об'ективные
«требования эстетики»!

ГЛАВА VIII.
Учение о базисе и надстройках.
Теперь перед нами стоит задача проследить, каким
образом мы постигаем сущность исторического про¬
цесса и каким образом устанавливаем именно такую
картину исторического развития. Мы должны по¬
нять, чем об’ясняется различное понимание общества и в какой
логической связи между собой стоят различные толкования со¬
циальной действительности.
И так как все методологи исторической науки и все исто¬
рики — сами люди, и, как таковые, сами творят историю вместе
со всем человечеством, то только из познанной сущности исто¬
рического процесса можно понять их толкование собственной
истории.
Люди сами делают свою историю. Отношения между людьми
складываются в зависимости от общественного производственного
процесса. Сознание людей развивается в рамках, которые
обусловлены их деятельностью. И это сознание людей, которое
имеет своим предметом либо природу, либо самих людей, либо
отношения между ними, есть или истинное знание, соответствую¬
щее об’ективной действительности, или ложные идеи, лишь ча¬
стично соответствующие действительности, а часто даже вовсе
не соответствующие ей. Но как те, так и другие, т. е. как истин¬
ные, так и ложные идеи созданы только самими людьми.
«Прудон очень хорошо понял,— иронически пишет Маркс
в своем письме к П. В. Анненкову в 1846 г.,— что люди произ¬
водят сукно, холст, шелковые материн, и нет большой заслуги
в том, чтобы понять такие мелочи. Но Прудон не понял того,
что люди сообразно своим способностям производят также обще¬
ственные отношения, в которых они производят сукно, холст.
Еще меньше понял Прудон, что люди, производящие обществен¬
ные. отношения, создают также и идеи и категории, т. е. отвлечен¬
ные идеальные выражения этих самых общественных отношений».
И все эти идеи,— как истинные, так и ложные,— которые создаются
самими людьми, все эти идеи есть единственная для лю¬
дей картина мира. Все человеческие ощущения, представле¬
ния и понятия, которые развиваются в процессе воздействия
человека на природу и воздействия природы на человека, это
есть для людей та форма, в которой дается им окружающая
Суб’ективное
толкование
исторического
процесса.

— 93 —
природа, они сами и отношения между ними. И потому люди
смотрят на свои идеи и категории не как на понятия, а как на
самое действительность, или же как на понятия, которым со¬
ответствует действительность. Так, полагая, что ежедневно
солнце встает и к ночи уходит на покой, они не думали, что это —
созданная ими идея о движении солнца вокруг земли, но были
убеждены, что это об'ективный факт, действительность, как она
есть. Или, приступая к сбору урожая в срок, указанный божеством,
они не думали, что сами создали идею о божестве, но полагали,
что действительно существующее божество повелело собирать
урожай именно в этот день. Именно потому, что для самих твор¬
цов мысли их мысль есть форма, в которой они воспринимают
или только начинают воспринимать действительность, именно
потому Прудон, в числе большинства людей, не мог понять,
что идеи и категории точно так же созданы людьми, как сукно,
холст или шелковые материи.
«Люди привыкли, — говорит Энгельс, — исходить при об’¬
яснении своих действий из своего мышления, а не из своих по¬
требностей (которые, конечно, отражаются в голове, осозна¬
ются), и таким образом. возникло с течением времени то идеа¬
листическое миросозерцание, которое со времени падения антич¬
ного мира владело умами 1).
Итак, приступая к изучению этого на первый взгляд бес¬
форменного и расплывчатого, но вместе с тем чрезвычайно зна¬
чительного об’екта— человеческого общества, мы должны знать,
что это мы сами создали наши идеи об обществе и что вначале мы
еще не знаем, какие из этих идей окажутся истинными и какие
ложными. И мы должны помнить, что только сквозь призму
наших идей об обществе мы начинаем судить об обществе, что
наши идеи — это необходимая для нас форма проявления обще¬
ственной жизни.
Мы начинаем, таким образом, с того, чем собственно нам
представляется общество. И мы видим что это общество нам
представляется в форме не единичного об'екта, а в форме одно¬
временно многих об’ектов, из которых ни один не поддается сли¬
янию с другим.
Пред нами прежде всего загадочное, пропитанное самыми
различными нашими оценками государство, как сложнейшая
организации власти,— власти над обширными населением страны,
с многочисленными разбросанными на огромной территории ра¬
ботающими учреждениями, с армией чиновников, связанных
между собой перепиской, курьерами, с войсками, пушками,
судами, тюрьмами и пр.; перед нами это величественное госу¬
дарство, которое противостоит нам, как мощная сила, неумо¬
лимо вторгающаяся в нашу жизнь, или, наоборот, обеспечи¬
вающая нам возможность жить, смотря по нашему положению.
1) «Труд, как фактор эволюции»...

— 94 —Перед нами право, как система норм, регулирующая от¬
ношения между людьми, второй загадочной сфинкс, так как по¬
пытка вникнуть в этот об'ект, эту систему, уводит нашу мысль,
при посредстве этого слова «право», в далекие сферы нрав¬
ственности, справедливости и растворяет ее в тумане проблем
сознания.
Перед нами непосредственно возникает также представле¬
ние о науке, как систематизированном людском знании, свя¬
занное с лабораториями, институтами, университетами, изда¬
тельствами и многочисленными людьми, носителями системы
знания, работниками научных учреждений.
Перед нами, далее, непосредственно, как об’екты, относя¬
щиеся к жизни общества, встают техника и экономика, как две
стороны хозяйственной жизни, в которой нами различаются
фабричный и заводской труд, деятельность торговых учрежде¬
ний, пути сообщения, труд земледельца и т. и. И поскольку речь
идет опять-таки о современном обществе, мы различаем непосред¬
ственно социальные группы: рабочие и крестьяне, интеллиген¬
ция, фабриканты и помещики, духовенство, художники п т. п.,
таковы бессистемно разграничиваемые нами общественные группы.
Следующие по очереди социальные об’екты — религия, ис¬
кусство, мораль, у которых каждый имеет достаточно ясное
представление, и о которых никто не может дать решающего
ответа, что они такое.
С какой-то удивительной детской доверчивостью и наив¬
ностью мы принимаем эти представления об обществе за реаль¬
ные об’екты.
Но все эти воззрения — не что иное, как продукт суб’ектив¬
ной точки зрения.
За эту картину общества, на которой можно увидеть
только наши непосредственные впечатления об обществе, и за
ту суб’ективную точку зрения, с которой только и открывается
такая картина общества, будут долго и упорно держаться люди,
которым, в силу их жизненных условий, недоступно постиже¬
ние истинной человеческой истории. По необходимости они бу¬
дут упорно применять эту же суб’ективную точку зрения и
к прошлой истории. Они будут исходить из форм сознания,
которые эапечатлеваются в различных исторических памят¬
никах. Они не могут провозгласить отказ от суб’ективной точки
зрения на прошлое, если они держатся за нее в своем отноше¬
нии к современности.
Суб’ективная точка зрения начинает всегда с конца. Она
начинает с форм сознания, потому что формы сознания являются
для нее руководящими. Если бы в истории человечества был
такой диковинный период, когда у людей было самое ясное
и самое точное понимание себя, своих отношений и окружаю¬
щей природы, и если бы это понимание было зафиксировано в исто¬
рических памятниках, то историк, несмотря на свой суб’екти-

визм и идеализм, верно изобразил бы этот исторический период.
Все дело в том, что, будучи субъективистом, он повествует об
истории людей словами этих людей, действовавших в какой-
либо исторический период. И потому, если бы люди знали свою
жизнь, то и суб'ективист-историк ее бы узнал.
Но в действительности люди до сих пор составляли себе
всегда ложное представление о себе самих. Даже тогда, когда
они активно воздействуют на свои собственные общественные
отношения, в те решительные минуты, когда им всего более
требуется ясное и отчетливое понимание своих задач, своих
возможностей и окружающих их условий, они придают своим
действиям самые фантастические объяснения 1).
Объективная действительность представляется им в извра¬
щенной форме. И потому историк, исходя из форм сознания,
говоря о прошлых временах, излагает по существу дела
только форму проявления этой прошлой истории.
Не ведая сами того, мы часто становимся на точку зрения
тех исторических людей, которым общество представляется в пре¬
вратном виде. Мы думаем, что исходим из об'ективных фак¬
тов, но в действительности исходим из представлений об этих
фактах, сложившихся у общественного человека в его истори¬
ческом развитии. И если речь идет об эпохе, современной исто¬
рику, то по крайней мере легко объяснимо, что историк, разде¬
ляя судьбу своих современников, исходит из того, чем ему пред¬
ставляется общество. Но когда речь идет о далеких, давно ушед¬
ших временах, то лишь принципиально доверчивое отношение
вообще к формам сознания может заставить историка смотреть
на прошлую историю сквозь призму тех представлений, которые
возникли в эту далекую эпоху.
Не нам, людям XX века, может представляться, что бур¬
жуазия XVIII века боролась за всеобщее равенство и за все¬
общую свободу, а не за свою буржуазную свободу и свои бур¬
жуазные отношения; это могло представляться и должно было
представляться именно буржуазии XVIII века. Но если мы
теперь стоим на субъективной точке зрения, то мы исходим не
из реальных условий XVIII века, а из представлений об этих
условиях у буржуазии того времени. Ложные представления
эпохи буржуазной революции, которые были формой проявле¬
ния экономического содержания ее, эти ложные представления
1) «Традиция всех умерших поколений, как кошмар, тяготеет над моз¬
гом живущих. И как раз в то время, когда люди стараются, повидимому,
радикально преобразовать себя и окружающий их мир, стараются со¬
здать нечто, никогда еще не существовавшее,— как раз в такие эпохи
революционных кризисов они озабоченно вызывают на помощь себе ду¬
хов прошлого, берут у них имена, боевые пароли, костюмы, чтобы в этом
освященном веками одеянии, этим заимствованным у предков языком
разыграть новое действие на всемирно-исторической сцене». (К. Маркс,
«18-ое брюмера Луи-Бонапарта»).
— 95 —

- 96 —
мы делаем своими представлениями, и сквозь эту призму смо¬
трим на действительную историю.
Общество, понимаемое суб’ективно, характеризуется еще
и тем, что невозможно свести к единству эти разрозненные кар¬
тины — право, государство и проч., что разрисованные на них
узоры ведут не вовне, не к другим картинам, а уводят внутрь
и замыкаются внутри. Вследствие этого, с суб’ективной точки зре¬
ния не только вся историческая пирамида как будто становится
на свою вершину, повисая в воздухе массивным основанием, но и
происходит характерное отслаивание пластов исторической жизни,
т. е. цельная историческая действительность начинает пред¬
ставляться в виде обособленных, расположенных в различных
плоскостях, нескольких областей истории. Создается иллюзия,
что в истории действуют различные силы — право, государ¬
ство, экономика, религия, наука, искусство, мораль. Это есть
учение о факторах в истории, которое будет еще в дальнейшем
служить предметом нашего обсуждения.
Итак, суб’ективное понимание истории есть неверное ее
понимание. И хотя мы по необходимости начинаем с чисто
суб’ективного метода, когда приступаем к исследованию обще¬
ства, но мы же и покидаем эту точку зрения, когда становимся
на точку зрения практики. Вполне достаточно для этого только
не отворачиваться от классовой борьбы, которая, как человече¬
ская, революционная, практическая деятельность, есть един¬
ственный путь к постижению сущности общественной жизни.
И в самом деле. Правильное понимание истории,
научно-материалистическое ее толкование несрав¬
ненно лучше постигается в революционном шуме
исторических преобразований, чем в спокойном
процессе теоретического мышления исходящего из
суб’ективных представлений об общественной жизни.
Уже во Флоренции XIV и XV веков, которая рано ступила
на путь торгового и промышленного капитала, практика клас¬
совой борьбы между феодалами и городским купечеством, между
купечеством и массой мелких ремесленников и рабочих, прак¬
тика классовой борьбы привела к теории классовой борьбы.
В начале XVI века Маккиавели об’яснял политические перемены
Флоренции классовой борьбой, т. е. он стоял на пути к уста¬
новлению основных пружин исторического развития, развенчивая
самостоятельность политической формы.
Практика борьбы классов в Англии и Великая Француз¬
ская Революция сделали несравненно большее дело в выработке
правильной исторической теории. Историки, выросшие на почве
французской революции, изгнали призрак самостоятельности не
только политической формы, но и других идеологических форм.
Они объясняли политическую борьбу расположением классов и
их нуждами, и вместе с тем понимали, что и борьба рели-
Постижение исто¬
рического про¬
цесса с точки
зрения практи¬
ческой деятель¬
ности.

— 97 —
гиозная, наприм., в Англии, была лишь внешностью или пред¬
логом .
Наконец, разгадку истории завершает сложная совокуп¬
ность условий, непосредственно связанная с выступлением про¬
летариата, как класса, на историческую арену.
Великие социалисты лишь тогда стали искать опору для
своей критики общества вне себя, когда действительно по¬
явилась сила, способная совершить социалистическое преобра¬
зование общества. До появления пролетариата, достаточно уже
организованного и многочисленного, великие социалисты всех
эпох были вынуждены, не находя опоры вне себя, искать ее в себе
и опираться на ими же созданные идеалы. Они не могли поэтому
преодолеть идеалистическое, т.-е. субъективное понимание истории.
С другой стороны, лишь тот класс может вполне откровенно
учить о существовании классов и о борьбе классов, который
может уничтожить классовое деление общества и в интересах
которого разоблачить классовую структуру капитализма.
Поэтому появление пролетариата, как именно такого класса,
чрезвычайно способствовало, во-первых, тому, что было вырабо¬
тано понятие классов и классовой борьбы, как скрытой сущ¬
ности истории, и, во-вторых, тому, что социалистическая теория
покинула свои суб'ективные позиции и своим исходным пунк¬
том сделала реальный, познанный об'ект, т. е. стала на материа¬
листическую точку зрения.
Сюда подоспело вплетающееся в рост техники достаточное
знание природы и материалистическое ее толкование. После¬
довательный материализм не может допустить, чтобы история
человека, которая непосредственно связана с историей живот¬
ного, чтобы история этого общественного животного — человека —
не была продолжением борьбы за существование. Правда, исто¬
рически возникновение материалистического понимания исто¬
рии предшествовало дарвинизму. Но позиции материализма были
уже достаточно крепки, чтобы не допускать мысли о беспри¬
чинном — с естественно-научной точки зрения — существовании
морального, или религиозного, или научного развития, пред¬
ставляющего собой будто бы направляемое идеальными побу¬
ждениями человечества, — а следовательно, в конце концов, бес¬
причинное, — развитие идей.
История должна была быть сведена к тому же биологиче¬
скому процессу, который характеризует жизнь животных, с тем
значительнейшим прибавлением, что у людей этот биологиче¬
ский процесс совершается не индивидуально, а социально, и
что история человека есть не столько развитие его естествен¬
ных органов, сколько развитие искусственных орудий труда.
И так как этот социальный процесс производства искус¬
ственными орудиями труда материальных продуктов, необхо¬
димых для человеческой жизни, и отношения между людьми
в этом процессе — это об'ект двух смежных наук — техноло-
Перлин. Исторический материализм.

— 98 —
гии и политической экономии, то, очевидно, наличие этих наук
было необходимо для правильного понимания исторического раз¬
вития. И как раз Англия, как представительница наиболее
развитой формы капитализма XIX века, создала эти науки.
Таким образом, само историческое развитие подготовило
возможность понимания человеческой истории. И как резуль¬
тат обострившейся классовой борьбы, которая есть борьба реаль¬
ных, жизненных интересов, как результат роста капиталисти¬
ческой техники, завоевания природы и понимания ее, основной
закон исторического развития был, действительно, найден.
«Маркс впервые, — говорит Энгельс, — открыл великий за¬
кон движения истории, закон, согласно которому все истори¬
ческие конфликты, разыгрываются ли они в политической, ре¬
лигиозной, философской или другой идеологической области,
представляют в действительности лишь более или менее ясное
выражение борьбы общественных классов»... 1).
Идеологические конфликты и борьба общественных клас¬
сов — это не две различные действительности, как это пред¬
ставляется при непосредственном ознакомлении с ними; Эн¬
гельс говорит, что эти идеологические конфликты, которые пред¬
ставляются самостоятельными, значительными событиями, в дей¬
ствительности есть лишь выражение классовой борьбы. Здесь
противопоставляется то, что есть объективно, тому, что предста¬
вляется людям, сущность — форме проявления. Маркс рассказы¬
вает,— в предисловии к «Критике политической экономии», со¬
держащем сжатую формулировку материалистического понима¬
ния истории,— что исследование права привело его к той мы¬
сли, что корни права следует искать в материальных условиях
жизни, в том, что принято называть «гражданским обществом»,
и что строение гражданского общества может раскрыть полити¬
ческая экономия.
Установление научной политической экономии и научного
метода исследования в общественных науках неразрывно свя¬
зано с понятием «общественной формации». Это понятие является
основным для понимания исторического материализма и всех
вообще исторических воззрений марксизма.
Деление общества на классы определяет собою
рабовладельческое, феодальное и капиталистическое
общество.
Мы видели, что в основе классовой структуры общества ле¬
жит распределение средств производства, или — если подойти
к вопросу с точки зрения участников производственного про¬
цесса — в основе классовой структуры общества лежит владение
или невладение вещественными факторами труда и рабочей си¬
лой. Раз дано соотношение классов, то тем самым предопределено,
1) Предисловие к «18-ое Брюмера» К, Маркса.
Понятие обще¬
ственной фор¬
мации.

— 99 —
в какие общественные отношения люди вступают друг с другом.
Не общественные отношения обусловливают собою классы; на¬
оборот, наличие тех или других классов обусловливает собою
общественные отношения.
Отношения рабовладельческого строя заранее даны тем, что
существует класс рабов, и отношения феодального общества
обусловлены существованием класса землевладельцев и класса
закрепощенных крестьян. Возможность покупки рабочей силы
и капиталистической ее экоплоатации заранее предопределены
существованием класса людей, лишенных средств производства,
и существованием немногочисленной группы, сосредоточившей
вещественные условия труда в своих руках. «В тот момент, когда
капиталист и наемный рабочий противостоят друг другу в акте
Д—Р (Р—Д с точки зрения рабочего), классовое отношение между
капиталистом и наемным рабочим уже имеется в наличности,
уже дано» 1) «...Деньги могут быть израсходованы в такой форме
лишь потому, что рабочая сила находится в состоянии отделения
от средств производства... Капиталистическое отношение про¬
является в процессе производства лишь потому, что оно уже суще¬
ствует само по себе в акте обращения, в различии тех экономи¬
ческих условий, при которых противостоят друг другу прода¬
вец и покупатель, в их классовом отношении...» «Купля и про¬
дажа рабов по своей форме представляет тоже куплю и продажу
товаров. Но без существования рабства деньги не могут совер¬
шать этой функции. Существует рабство, и деньги могут быть
затрачены на закупку рабов» 2).
Пока существует данное распределение средств производства,
пока, следовательно, существуют данные классы, до тех пор
общественные или производственные отношения подчиняются
вполне определенным законам. Но господству этих законов на¬
ступает конец в тот момент, когда происходит перегруппировка
средств производства и, следовательно, изменение классовых
соотношений. И потому наука не может установить законы
производственных отношений, одинаково пригодные для всех
исторических эпох. Раз изменились общественные классы, то
изменился самый предмет общественной науки.
Система производственных отношений составляет то, что
Маркс называет общественной формацией. Каждая общественная
формация имеет свои законы развития. Одна общественная форма¬
ция отличается от другой общественной формации, как один биоло-
1) К. Маркс. «Капитал», т. II.. стр. 7 и сл. На немецком языке
это выражено еще отчетливее: «Das Klassenverhältniss zwischen Kapita¬
list und Lohnarbeiter ist also schon vorhanden, schon voraus¬
gesetzt, in dem Augenblick, wo beide in dem Akt G—А (А—G von
Seiten des Arbeiters) sich gegenübertreten». Das Kapital, В. II, 1893,
стр. 7. Курсив мой.
2) Там же.

— 100 —
гический вид отличается от другого. Нужно поэтому искать не
законы общества вообще, а законы той или другой общественной
формации. Существовавшие до сих пор общественные формации
проникнуты резким антагонизмом классов. Логический процесс
мысли должен итти не от общественной формации к ее классовым
соотношениям, а наоборот, от классовых соотношений к об¬
щественной формации.
Общественный процесс производства, обусловливая поло¬
жение людей и создавая из них антагонистические классы, под¬
вергая одних угнетению и предоставляя другим свободу экоплоа¬
тации и господства, с естественно-исторической необходимостью
стягивая общественными связями друг с другом и тех, и других,
общественный процесс производства через создание антагонисти¬
ческих классов создает общество, а точнее — определенную обще¬
ственную формацию. Это понятие должно быть утверждено иссле¬
дованием после того, как наша мысль, так сказать, пережила все
противоречия возникших производственных отношений и клас¬
совой борьбы. Понятие общества должно быть чем-то вроде син¬
теза гегелианской триады, синтеза, утверждаемого после проти¬
воречия предшествующих ступеней.
Метод и социология.
В первой и второй главе этого сочинения было сказано,
что указание пути от об’екта к суб’екту есть материалистиче¬
ский метод исследования, применяемый в самых различных
областях знания. Но материализм есть не только метод: он есть
в то же время и онтология. Это значит, что он есть учение о
фактическом, об’ективном отношении зависимости суб’екта от
об’екта, сознания от бытия, психического от физического. Слож¬
ное учение о том, что сознание, как суб'ект, появляется на
высокой ступени развития организованной материи и что суб’¬
ект поэтому причинно связан с материей,— выражено в краткой
абстрактной формуле: «бытие определяет сознание». Эта онто¬
логическая формула содержит в себе также и методологическое
указание на то, что путь исследования должен итти от об’екта
к суб’екту. Как результат познания, материализм есть онтоло¬
гия; как исходный момент для последующего познания — мате¬
риализм есть метод. Метод должен опираться на онтологию;
в противном случае он повис бы в воздухе и не приводил бы
к познанию истины.
В первой же главе было сказано, что исторический материализм
есть не что иное, как применение материализма к обществен¬
ным наукам. В истории, как науке, в политической экономии,
в теории научного социализма — тоже должен быть указан путь от
об’екта к суб’екту, причем об’ект и суб’ект здесь должны быть
общественными явлениями. Выяснив, как в исторических науках

— 101 —
проводится исследование от об’ективных фактов к суб’ективным,
мы поймем, почему наш метод исторических наук есть истори¬
ческий материализм и почему он есть исторический материализм.
Но и материализм исторический не может быть методом иссле¬
дования, если он, в свою очередь, не опирается на онтологиче¬
ские истины. Абстрактная формула исторического материализма
тоже должна быть одновременно и методом, и онтологией. Она
должна указывать материалистический путь исследования и
в то же время содержать в себе учение о фактической, об’ектив¬
ной, причинной связи между историко-общественными явле¬
ниями. Другими словами, исторический материализм должен
быть и методом, и социологической наукой.
Однако, тут же надо сказать, что суждение «исторический
материализм есть социология» — само по себе, бесспорно, вер¬
ное, превращается в глубоко ошибочное утверждение, когда со¬
циологию делают определением исторического материализма. Па¬
раллелограмм есть, бесспорно, геометрическая фигура; но нельзя
сказать, что геометрическая фигура есть параллелограмм, На¬
оборот, если мы скажем, что параллелограмм есть четырехуголь¬
ник, в котором противоположные стороны параллельны, то это
суждение мы можем и обернуть, так как четырехугольник, в ко¬
тором противоположные стороны параллельны, есть параллело¬
грамм. Другими словами, в определении понятие определяемое
и определяющее должны совпадать по об’ему.
Исторический материализм есть марксистская социология,
но это суждение совершенно не пригодно для определения исто¬
рического материализма, так как марксистская социология вклю¬
чает в себя не только исторический материализм. Определяя
исторический материализм, как социологию, мы как бы говорим,
что он включает в себя все общественные науки, и таким образом
упускаем его методологический смысл.
Как социологическая наука, исторический материализм со¬
держит в себе несколько общих принципов,— о соотношении
производительных сил и производственных отношений, о клас¬
сах, об общественных формациях, о зависимости идеологиче¬
ских форм от об’ективно складывающихся производственных
отношений.
Как методологическая наука, исторический материализм ука¬
зывает путь исследования от об’ективных фактов истории к фак¬
там суб’ективным.
Сжатая и точная формулировка исторического мате¬
риализма была дана в предисловии К. Маркса к
его «К критике политической экономии» в 1859 г. Нельзя
понять это изложение если отвлечься от тех целей, которые
ставил себе Маркс.
Революционная деятельность Маркса, практическая и тео¬
ретическая, постоянно приводила его к необходимости иссле-
Термины „базис“
и „надстройка“.

— 102 —
довить окружающие экономические условия, и тенденции их
изменении. Над тем, чтобы установить законы общественного
развитии, трудился не только Маркс. Над этим вопросом билась
мысль бесчисленного количества теоретиков на всем протяже¬
нии истории.
Возможно ли установление законов исторического разви¬
тия? Подводи итог всей предшествующей теоретической работе,
Маркс отвечает, что установление законов исторического раз¬
вития — возможно, но только при одном условии. Под несо¬
мненным влиянием диалектического метода Гегеля Маркс при¬
ходит к выводу, что законы эти можно установить только в том
случае, если отказаться от мысли, что общественные категории
представляют собой вечные и неизменные абсолюты, и если при¬
знать, что каждая стадия развития общества имеет свои законы
развития. Итак, если вы хотите постигнуть законы историче¬
ского развития, то научитесь сначала распознавать стадии об¬
щественного развития, или общественные формации, а потом
уже ищите законы, действующие в этой общественной форма¬
ции. И возникает, следовательно, вопрос: как распознавать об¬
щественные формации? Какими социологическими категориями
надо пользоваться для того, чтобы отличить формации одну
от другой? Необходимо ли прибегать к исследованию полити¬
ческого строя, правовой системы, уровня науки, состоянии мо¬
рали?
Нет, отвечает Маркс. Для выработки понятии обществен¬
ной формации нет надобности прибегать ко всем социологиче¬
ским категориям; для этой цели вполне достаточно выделить
одну категорию экономических или производственных отношений;
совокупность этих отношений и составляет, как мы видели,
общественную формацию. А остальные категории? Какова их
роль в общественном целом? Маркс как бы отвечает, что для
выработки понятия общественной формации эти остальные ка¬
тегории имеют второстепенное значение. Они вовлекаются в ис¬
следование постольку, поскольку этого требует исходная точка
зрения, именно совокупность производственных отношений.
«Право», «государство», «науку» и пр., вернее, ту действительность,
которую мы хотим обозначить этими категориями, Маркс назы¬
вает — с точки зрения возможности установить законы общества,—
надстройкой над экономической структурой общества, — основа¬
нием, базисом. «Надстройкою» обозначаются в этой последователь¬
ности такие явления, которые, во-первых, имеют второстепен¬
ное значение для исследования законов и, во-вторых, сами мо¬
гут быть об’яснены из уже познанной совокупности производ¬
ственных отношений. Разграничением общественных явлений на
основные и второстепенные Маркс расчистил путь для исследо¬
вания законов капиталистических отношений, независимо от
политических или иных особенностей, различающих эти отно¬
шения в Англии, Америке, Германии, Франции и т. д.

— 103 —
Итак: революционная деятельность потребовала теоретиче¬
ского исследования общественного развития; теоретическое ис¬
следование выдвинуло понятие общественной формации; понятие
общественной формации выделяет совокупность производствен¬
ных отношений из всех социологических категорий, — и таким
образом материалистическое понимание истории получает свою
формулировку в терминах «базис» и «надстройки».
Учение о базисе и надстройках имеет, прежде всего, ме¬
тодологический смысл, который, однако, имеет в своей основе
социологические истины.
Именно точка зрения практики разложила историческую
действительность на сущность и форму проявления.
В практике классовой борьбы было установлено, что госу¬
дарство со всеми своими политическими учреждениями, штатом
чиновников, со всеми своими скрипящими перьями, официаль¬
ными бумагами, государство, живущее будто бы своей собствен¬
ной, самостоятельной жизнью, будто бы управляемое только
политическими законами, государство это есть в действитель¬
ности лишь надстройка над экономикой, что экономика живёт
и дышит как более или менее скрытый дух во всех функциях
политических учреждений. Было провозглашено, что право не
есть «система» норм, опирающаяся своими концами на мораль,
религию, творчество народного духа и т. н. устои, тем менее
уловимые, чем более возвышенные, а что оно есть надстройка
над экономикой, т. е. служит экономике, составляя ее часть,
выражая лишь нормирование отношений со стороны господ¬
ствующего класса.
И наука, перестала толковаться, как замкнутая система
теоретических знаний о мире, как плод развития бескорыстного
духа, именно человеческой любознательности и созерцательной
силы интеллекта. Было установлено, что она есть надстройка
над экономикой, что движение науки есть лишь часть развитии
экономического процесса в целом.
В этом познании исторического развития была устано¬
влена сущность в противоположность видимой форме проявления.
Таким образом, суб’ективное понимание истории, Или идеа¬
листическое понимание истории разрушается самим процессом
исторической жизни, именно практикой классовой борьбы и тою
теорией, которая делает классовую борьбу и вообще практи¬
ческую деятельность человечества своей исходной позицией. Раз¬
рушение суб’ективного понимании истории есть проникновение
в сущность исторического процесса.
Таперь выясним, почему это учение дает мате¬
риалистический метод иследоваиия.
«Конечно, много легче,— говорит Маркс,— посред¬
ством анализа найти земное ядро причудливых
религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отноше¬
ний реальной жизни вывести соответствующие им религиозные
Об'ективная или
материалистиче¬
ская точка зре¬
ния о истории.

— 104 —
формы. Последний метод есть единственно материалистический,
а следовательно, научный метод» 1).
Истинно-научное, единственно материалистическое понима¬
ние исторических событий должно заключаться таким образом
в том, чтобы, исходя из познанной уже экономической сущности,
об’яснить ту форму правления, которая нам была дана перво¬
начально.
«Почему данное историческое событие, отнесенное уже к об¬
щественному процессу реальной жизни, облекается в ту или
другую форму?» — так звучит вопрос, на который историк-
материалист должен дать обстоятельный ответ. Но, очевидно,
этот единственно-материалистический путь становится возмож¬
ным только тогда, когда мы уже проникли в сущность истори¬
ческого процесса и когда мы этот познанный реальный об’ект
делаем руководящей точкой зрения. Мы должны разделаться
с суб’ективной точкой зрения, которая «смотрит на историю
сквозь призму самими людьми созданных представлений, должны
стать на точку зрения практической деятельности, а внутри
этой общей рамы должны стать на точку зрения об’екта, дви¬
жущегося познанного об’екта.
Но достаточно полностью представить себе картину исто¬
рического развития, чтобы убедиться в том, что не все эконо¬
мическое содержание истории замаскировывается обманчивой
формой. Экономические отношения достаточно хорошо поддаются
наблюдению и вне политической и правовой формы. Это проис¬
ходит потому, что самое возникновение производственных отно¬
шений протекает вне зависимости от сознания люден. Какова бы
ни была роль сознания в деятельности человека, возникновение
классовых группировок и отношений между ними никогда еще
не составляло сознательных намерений совершающих свое инди¬
видуальное развитие людей. Совокупность производственных от¬
ношений является поэтому — по отношению к сознанию людей —
фактом объективным, не только не обусловленным их созна¬
нием, но обусловливающим их сознание. И потому метод иссле¬
дования, который начинает с об’ективных производственных от¬
ношений и который от этих об’ективных (или материальных)
отношений переходит к сознанию людей и к сознательным отно¬
шениям между ними, — этот метод исследования ведет по пути
от об’екта к суб’екту, он представляет собою применение мате¬
риализма к историческими наукам, он есть, следовательно, исто¬
рический материализм.
С другой стороны, в главе о производственных отношениях и
производительных силах мы видели, что экономические отно¬
шения лишь тогда могут быть хорошо поняты, когда они по¬
ставлены в связь с процессом труда и производительными силами,
как его моментами.
1) «Капитал», т. I, стр. 278.

— 105 —
Отсюда следует, что методологически исходным пунктом
должны быть эти производительные силы, взятые, как простые
моменты процесса труда.
Далее должен быть установлен «общественный характер
вещественных, условий труда», т. е. факт владения средствами
производства. Этот общественный характер вещественных усло¬
вий труда дает нам научное понимание классов и производствен¬
ных отношений. Знание производственных отношений приво¬
дит нас к пониманию организации семьи, классовых организа¬
ции и классовой психологии.
Охват истории, начатый со всех перечисленных момен¬
тов, помогает нам вскрыть экономическую сущность тех исто¬
рических явлений, которые затемнены идеологическими формами.
Итак, реальное экономическое содержание истории мы ме¬
тодологически разлагаем на ряд ступеней, из которых первой—
должны быть производительные силы. Это мы делаем потому,
что производительные силы доступны точному изучению, не
затемненному никакими идеологиями, и потому, что с помощью
этих производительных сил мы можем понять и объяснить всю
экономическую структуру общества, а зная экономическую струк¬
туру» мы можем понять и об’яснить надстройки над ней.
«Возьмите определенную ступень развития производитель¬
ных сил людей, — пишет Маркс Анненкову, критикуя Прудона,—
и у вас будет определенная форма обмена и потребления. Возь¬
мите определенную ступень развития производства, обмена и
потребления, и вы получите определенный общественный строй,
определенную организацию семьи, сословий или классов — сло¬
вом, определенное гражданское общество. Возьмите определен¬
ное гражданское общество, и вы получите определенные по¬
литические отношения, которые являются оффициальным выраже¬
нием гражданского общества».
Раз установлен экономический базис исторического про¬
цесса, то необходимыми предпосылками всякого исторического
исследования должны стать именно эти производительные силы,
как деятельность людей и материальные факторы труда. «Пред¬
посылки, из которых мы будем исходить, — говорит Маркс, —
это — не произвольные утверждения, не догматы, а реаль¬
ные предпосылки, от которых можно отвлечься только в вообра¬
жении. К ним относятся реальные индивиды, их деятельность
и материальные условия их жизни, как преднаходимые ими, так
и созданные их собственной деятельностью. Таким образом пред¬
посылки эти можно констатировать чисто эмпирическим путем 1)».
И когда мы, исходя из об’ективных условий, объясняем
историю людей, все идеологии перестают быть той призмой,
сквозь которую мы воспринимаем историческую действитель¬
1) «Архив Маркса и Энгельса». Книга 1. «Маркс и Энгельс о Фейер¬
бахе», стр. 214.

— 106 —
ность, начиная свое исследование, и если эти идеологии про¬
должают оставаться обманчивой формой проявления, то уже
не для нашего научного анализа, а только для исторических
людей, как они непосредственно воспринимают свою жизнь 1).
«Надстройка» именно потому и является надстройкой, что
она есть форма, в которую облекаются производственные отно¬
шения, проходя через сознание люден, что она есть экономиче¬
ское содержание, перешедшее в политическую, или правовую
или идеологическую форму 2).
Ставши на точку зрения сущности, мы отделались
от идеологической точки зрения, т. е. точки зре¬
ния тех категорий, которые сами люди создают
для себя и о себе; отделавшись от идеологической точки зре¬
ния, мы оставили также и суб’ективную точку зрения.
И оставив суб’ективную точку зрения, мы покинули тео¬
рию факторов, которая неразрывно связана с суб’ективной точ¬
кой зрения.
Только теперь мы в состоянии применить к изучению исто¬
рии без ограничений диалектический принцип о том, что все
явления нужно рассматривать в их связи между собою.
Исходя из материальных условий жизни, мы приходим к из¬
ложению обыкновенной истории людей, и это изображение обык¬
новенной история люден есть, говорит Маркс, истинная точка
зрения: «Каковы были люди в XI веке, каковы они были в XVIII,
каковы были в каждом из этих столетий их нужды, их произ¬
водительные силы, способы и сырые материалы их производ¬
ства; каковы, наконец, были те отношения человека к человеку,
1) Слово «идеология» само по себе обозначает мир представлений
независимо от того, истинны они или ложны. Но такое определение
идеологии имеет место только тогда, когда мы отвлекаемся от реальности.
В нашем процессе познавания реальности слово «идеология» приобре¬
тает совсем другой смысл. Нельзя, ходя с фонарем, изучать тьму; она
исчезает по мере нашего приближения. Точно так же человек не может
изучать действительность, не мысля ее. Раз мы сказали «реальность»,
то мы вместе с тем и создали понятие о реальности. II потому, когда мы
исходим из реальности, то мы, конечно, исходим вместе с тем и из понятия
о реальности. Мы, таким образом, имеем дело с понятиями и предста¬
влениями, добытыми нами в процессе деятельности. Но рассматриваем мы
их, как понятия и представления, лишь постольку, поскольку пере¬
стаем в них или через них видеть реальность; именно постольку мы их
загоняем в сферу сознания. А потому в нашем процессе познавания
истории этот «мир представлений» или «идеология» генетически состав¬
ляется из ложных понятий. Таков генезиз понимания идеологии, как из¬
вращения действительности. У Маркса и Энгельса «идеология» имела
именно этот смысл: они противопоставляли «идеологию» научно познан¬
ной действительности. Не следует забывать, что Маркс и Энгельс го¬
ворили об идеологии, как представлениях людей об их истории. А эти
представления людей всегда были ложными.
2) «Форма вообще есть не что иное, как изменение содержания в
форму». См. гл. IV, стр. 54.
Освобождение от
теории факторов
в истории.

— 107 —
которые вытекали из всех этих условий существования? Разве
исследовать все эти вопросы, не значит написать действитель¬
ную, обыкновенную историю людей каждого столетия, изобра¬
зить люден в одно и то же время, как авторов и актеров их соб¬
ственной драмы?
«Но раз вы изображаете людей, как актеров и авторов их
собственной истории, вы приходите окольным путем к истинной
точке исхода, потому что вы покидаете вечные принципы, от
которых вы отправлялись сначала» 1).
1) «Нищета философии», гл. V.

ГЛАВА IX.
О различных исходных позициях в изложении истори¬
ческого материализма.
Мы видели, что реальная сущность всех явлений, в проти¬
воположность видимой форме проявления, может быть постиг¬
нута только с точки аронии диалектического материализма.
При других гносеологических позициях отпадает всякая возмож¬
ность говорить о скрытой сущности. Предмет познании, если
только но подходить к ному о деленном на сущность и форму
проявления, располагается в одной плоскости содержания со¬
знания.
Марксисты, приложившие все усилия к тому, чтобы соче¬
тать Маркса с Кантом, — по преимуществу австрийские социал-
демократы, — положили почин извращению исторического ма¬
териализма.
Макс Цеттербаум столь же энергично, сколь и безнадежно
доказывавший, что исторический материализм ничего общего не
имеет с материализмом гносеологическим, ставши на суб’ективную
точку зрения, вполне последовательно должен был притти к вы¬
воду, что противопоставление содержания (или сущности) форме
в области истории не имеет смысла. Он не может признать,
что в юридической, политической, религиозной форме скрыто
экономическое содержание. Религия, политика, право для него
точно такие же данные реальности, как экономика, хотя он и
считает экономику определяющей все остальные сферы общества.
«Маркс и Энгельс — говорит он, — стремились дать теории исто¬
рического материализма позитивное обоснование; родовые обо¬
значения, как «экономика», «юридическая надстройка, и т. д.
выражают у них только конкретные феномены и предметом их тео¬
рии является именно зависимость между этими конкретными фено¬
менами» 1). «Каждая идеология,— говорит он дальше,— существует
сама по себе и, следовательно, имеет свою собственную форму
и свое собственное содержание. Как же может в таком случае
какая-либо идеология, например, религия, представлять собой
только форму, т. е. нечто без содержания? Далее, «форму» для
1) См. сб. Семковского «Исторический материализм». Екат., 1922,.
стр. 208.

— 109 —
чего? Для искусства и науки, образующих в таком случае ее со¬
держание, или форму для содержания — «хозяйство»? 1).
Цеттербауму кажется недопустимым искать за религиозной
формой экономическое содержание.
Таким образом, возникает представление, что в обществе
существуют многие сферы по существу неэкономические, хотя
и определяемые экономикой. Это представление в высшей сте¬
пени характерно для суб'ективной точки зрения.
В нашей литературе нередко встречается такое же пред¬
ставление об обществе,— и даже среди марксистов, признаю¬
щих истинность диалектического материализма.
Такие представления влекут за собой величайшую путаницу.
Мы остановимся на примере т. т. Бухарина и Сарабьянова, ко¬
торые, повидимому, ближе друг к другу в понимании истори¬
ческого материализма, чем это могло бы казаться, судя по оже¬
сточенной полемике между ними 2).
«Мы,— говорит Вл. Сарабьянов,— должны изучать
общественные отношения. Но так как отношения
людей в обществе бывают самого разнообразного
порядка, то, очевидно, мы должны найти в обществе одни
отношения, как главные, другие, как второстепенные, одни, как
независимо от других возникающие, другие — как производные» 3).
Однако, действительно ли отношения в обществе бывают
самого разнообразного порядка? Суб'ективная точка зрения
утверждает, что это именно так; материализм, вопреки этому,
утверждает, что всякие общественные отношения — это отно¬
шения людей в общественном производстве жизни.
Т. Сарабьянов приводит примеры различных отношений
между людьми: религиозные отношения («люди спорят друг
с другом, образовывают церкви, секты, вольные общины по во¬
просу и в связи с тем, была ли Мария матерью бога Христа или
матерью человека Христа»), национальные отношения (люди
устраивают погромы), а затем переходит к политическим отно¬
шениям. «Когда одни требуют неограниченной монархии, злоб¬
ствуют против коммунистов и устраивают не только заговоры,
но целые боевые походы на Советскую Россию, другие мечтают
о старой Государственной Думе... когда рабочие и неимущие
крестьяне, группирующиеся вокруг коммунистической партии,
отражают налеты генералов и бандитов, — мы здесь наблюдали
политические отношения людей в обществе».
Упоминая далее моральные отношения и отношения на почве
искусства, Сарабьянов продолжает:
1) Там же, стр. 210.
2) В журналах «Под Знаменем Марксизма» и «Красная Новь».
3) «Исторический материализм». Изд. 3-ье, стр. 72.
„Исторический
материализм“
В. Сарабьянова.

— 110 —«Наконец, особые отношения между людьми складываются
и в производственном процессе, т. е. во время добывания об¬
ществом средств к существованию. Если мы очищаем лес под
пашню всем родом, всей общиной и делаем одно и то же дело —
то это будут одни производственные отношения; если же мы раз¬
делили между собой работу и часть нас будет рубить деревья,
другая — оттаскивать их и т. д. — тут уже иного рода трудо¬
вые (производственные) отношения.
«В мастерской ремесленника каждый подмастерье и сам мастер
могут делать разное дело, причем мастер, владелец ремеслен¬
ной мастерской, к тому же выполняет и роль организатора».
«Тут уже производственные отношения не только на почве
разделения труда, но и на почве подчиненности одних работ¬
ников другому работнику-собственнику» и т. д. 1).
Уже сразу видно, что это деление отношений страдает
субъективизмом. Во-первых, наивно думать, что люди «образуют
церкви, секты, вольные общины по вопросу и в связи с тем,
была ли Мария матерью бога Христа или матерью человека
Христа...» Историки-материалисты всегда находят совсем иные
причины образования церквей, сект, общин. Во-вторых, нельзя
не видеть (и т. Сарабьянов сам достаточно видит) в «боевых
походах на Советскую Россию» глубоко экономическое содер¬
жание. В-третьих, производственные отношения — это вовсе не
только те отношения, которые складываются между людьми
«во время добывания средств к существованию»: т. Сарабьянов
суживает понятие производственных отношений.
Отношения между людьми в общественном процессе произ¬
водства жизни частью даются нам непосредственно, вполне от¬
кровенно выявляя себя, как производственные отношения, ча¬
стью же «облекаются в политическую и идейную форму» (Ленин).
И только в самих отношениях можно искать ответа, почему
одни отношения облекаются, а другие нет, в ту или другую форму.
Деление общественных отношений на принципиально раз¬
личные отношения — экономические и неэкономические — есть
не только продукт недостаточно точного выражения мыслей.
Мы сейчас увидим, что это есть крупная принципиальная ошибка,
которая жестоко карает автора, приводя его к путанным вы¬
водам в ходе дальнейших рассуждений.
Отождествив идеологическую форму отношений с самими
отношениями, т. Сарабьянов, естественно, приходит к выводу,
что религиозные отношения, моральные и отношения на почве
искусства — не идеологические; все эти отношения вместе с эко¬
номическими, он называет «общественным телом» или «обществен¬
ной материей», а идеологию он противопоставляет всем этим от¬
ношениям.
1) Там же, стр. 73.

— 111 —Послушаем, что он сам говорит:
«Нам нужно точно определить понятие «общественное тело»
и «общественная душа» и выяснить их происхождение и характер
действия.
«Под материей, в приложении к обществу, Маркс понимает
все действия как между людьми, так и люден в отношении к при¬
роде. Под действиями надо понимать не только волевую деятель¬
ность, но и подсознательную, т. е. все чувственные отношения
(не только смотреть, но и видеть, не только слушать, но и слы¬
шать)». «Все отношения людей к природе (техника) и людей друг
к другу (общественные отношения) являются общественным те¬
лом или материей общества».
«Общество в различных своих состояниях имеет еще психи¬
ческие переживания и систематизированную психику, носящую
название идеологии. Ни психику, ни идеологию мы не можем
назвать материей, так как ни мысли, ни идеи мы не можем ни
слышать, ни видеть, ни обонять, ни осязать, ни узнавать их
вкуса: они суть духовные продукты материального тела» 1).
До подобной... чепухи можно договориться только в поисках
выхода из суб’ективного понимания общества.
Психику мы не можем назвать материей, так как не можем
ее обонять, осязать, видеть и слышать, а подсознательную дея¬
тельность и ощущения («не только смотреть, но и видеть»...),
которые Сарабьянов противопоставляет психике, мы должны
отнести к общественной материи?!.
И установив, что мысли — это психика, а подсознательная
деятельность — материя, т. Сарабьянов продолжает:
«Танец — это материальное, а наука о танце — это духов¬
ное, это отражение танца в наших головах. Международная
борьба пролетариата — это материальное, а лозунг «проле¬
тарии всех стран, соединяйтесь» — это отражение факта про¬
летарской солидарности в головах марксистов. Пожар в театре —
это материальное, настроение паники,— духовное, т. е. отражение
в головах людей всех тех бедствий, которые сопровождали це¬
лый ряд пожаров» 2).
Против последнего примера (пожара) спорить не приходится.
Кажется, никто серьезно не утверждает, что самому пожару
свойственна психическая деятельность; и потому пожар — это
«материальное», а паника — это «духовное». Но противопоста¬
влять пролетарскую солидарность, как «материальное», лозунгу
«пролетарии всех стран, соединяйтесь», как «духовному» отраже¬
нию этой материи — подлинная диковина! Не надо ли дело по¬
нимать таким образом, что когда Вл. Сарабьянов пишет эти стра¬
ницы — то движение его руки с пером но бумаге — это мате-
1) Там же, стр. 26.
2) Там же, стр. 27.

— 112 —
риальное, а его «мысли и идеи» — лишь отражение в его голове
этого материального процесса? Да ведь при таком способе писания
можно сделать еще более удивительные открытия...
Призрак «системы» господствует над мышлением
т. Бухарина. В его книге мы увидим все сферы,
социальной жизни, как замкнутые системы: обще¬
ство, как система, система общественной техники,
система производственных отношений, государство, право, рели¬
гия, искусство, наука и т. д. Это уже знакомая нам картина
общества, та картина, которая открывается с суб'ективной
точки зрения.
Чрезвычайно поучительно, прежде всего, что понятие системы
оказывается непригодной исходной точкой зрения. Логически
вывести общественную структуру из системы техники невоз¬
можно — именно потому, что все упомянутые системы предста¬
вляют собой наши суб'ективные категории, а не связную и цель¬
ную действительность.
Мы подробно рассмотрим поэтому рассуждения т. Бу¬
харина в его попытке логически развить учение об обществе.
Исходный пункт здесь — общество, как «наиболее широкая
система взаимодействия, обнимающая все длительные взаимо¬
действия между людьми» 1). Основной тип общественной связи—
«это трудовая связь людей, которая выражается прежде всего
в общественном труде, т. е. в сознательной или безсознательной
работе людей друг на друга» (стр. 94). Эти длительные взаимо¬
действия людей опираются на трудовую связь. — «Все общество
представляет из себя своеобразный людской аппарат, где по¬
давляющая масса людей или группа людей занимает определен¬
ное место в трудовом процессе» (стр. 97). «При рассмотрении
общества, условий его развития, его форм, его содержания и пр.
нужно начинать это рассмотрение с анализа производительных
сил или технической основы общества» (стр. 131 — 132).
«Человеческое общество работает в природе и над природой,
как предметом труда. Это не подлежит никакому сомнению.
Но те элементы, которые имеются сами по себе в природе, они
имеются здесь более или менее постоянно. Поэтому они не могут
об’яснить изменений. Изменяется же общественная техника, ко¬
торая, конечно, приспособляется к тому, что есть в природе...
Раз переменной величиной является техника, именно это дви¬
жение техники вызывает изменение отношений между обществом
и природой, то ясно, что тут и должен лежать исходный пункт
анализа общественных изменений» (стр. 133).
Итак, техника должна быть исходным пунктом анализа,
потому что она может об’яснять общественные изменения. По¬
смотрим теперь, как это делается.
1) Н. Бухарин. Теория исторического материализма. М. 1922 стр. 92.
„Теория истори¬
ческого мате¬
риализма“
Н. Бухарина.

— 113 —
«Когда мы говорим об общественной технике, то под
этим нужно подразумевать не одно какое-нибудь орудие и не
кучу разных орудий, а систему этих орудий, их совокуп¬
ность во всем обществе. Необходимо представить себе, что
в данном обществе в разных местах, но в определенном порядке,
разбросаны станки и двигатели, инструменты и аппараты,
простые и сложные орудия. В одних местах они сидят гро¬
мадными гнездами, (например, в центре крупной промыш¬
ленности), в других местах другие орудия разбросаны. Другими
словами: мы можем рассматривать общественную технику, как
нечто целое, где каждая из частей в данный момент общественно-
необходима» (стр. 148). «Для того, чтобы по возможности яснее
представить себе это, предположим, что в один прекрасный день,
ну, в современной Германии, взяты чудом на небо все машины,
служащие для добычи каменного угля. Что бы получилось?
Всякий поймет — это означало бы остановку почти всей про¬
мышленности. Нечем было бы топить фабрики и заводы; все
машины и инструменты на этих фабриках тоже остановились
бы, т. е. выпали бы из производственного процесса. Техника
в одной области повлияла бы, таким образом, на технику почти
во всех других областях. А это и значит, что на самом деле не
только в нашем мышлении, а об’ективно, реально, все «техники»
отдельных производственных отраслей образуют нечто целое,
единую общественную технику» (стр. 149). «Если это так, то тогда
понятно и следующее: всякая данная система общественной
техники определяет собой и систему трудовых отношений между
людьми» (стр. 150). Чем обусловливается разделение труда?
«Ясно: наличностью соответствующих орудий труда» (стр. 152).
Расположение людей и их «трудовые отношения», таким об¬
разом, логически вытекают из системы общественной техники.
«При низкой технике производство сравнительно крупных раз¬
меров могло существовать только на основе рабского труда.
При другой технике рабский труд был бы невозможен: рабы
портят сложные машины, и рабский труд не окупается» (стр.
152).
Технику древнего мира т. Бухарин сопоставляет с техни¬
кой капиталистического строя. Он приводит список некоторых
отраслей производства. Какое разнообразие машин, инстру¬
ментов, аппаратов! И в явной связи с новой техникой пред нами
рисуется совсем иная картина расположения людей, иные
группировки, иные трудовые связи. «И всюду, — говорит Бу¬
харин, — на примере двух равных обществ (античного и совре¬
менного) мы пришли к выводу, что сочетания орудий труда
общественной техники определяет собой сочетания и отноше¬
ния людей, т, в. общественную экономику» (стр. 157).
Но, конечно, не эти отношения имеются в виду, когда го¬
ворят о производственных отношениях, не физическое распо¬
ложение людей, и не технически трудовые отношения между
Перлин. Исторический материализм.
8

— 114 —
ними; когда говорят о производственных отношениях, как эко¬
номической структуре, то разумеют более широкие отношения,
те производственные отношения, которые характеризуются об¬
щественной формой моментов труда. Поэтому т. Бухарин продол¬
жает: «Однако все это составляет одну сторону, одну часть про¬
изводственных отношений. Теперь нам нужно остановиться на
одном чрезвычайно большом и чрезвычайно существенном во¬
просе, а именно на вопросе об общественных классах» (стр. 157).
И это, конечно, вполне последовательно. Раньше мы гово¬
рили о логически вытекающем из техники расположении лю¬
дей, о возникающих из этого расположения отношениях. Теперь
следует логически вывести из общественной техники другую
сторону производственных отношений, деление людей на классы.
Но здесь нас ждет разочарование... Эта сторона производ¬
ственных отношений не выводится логически из существующей
техники. «Когда мы рассматриваем отношения людей в произ¬
водственном процессе, то мы почти везде, за исключением так
называемого первобытного коммунизма, открываем, что люди
группируются так, что одна группа стоит не рядом, но над
другой». Характеризуя лестницу взаимоотношений, начиная с ка¬
питалиста и кончая рабочими, т. Бухарин говорит: «И слепой
увидит, что здесь налицо разного типа отношения между трудя¬
щимися людьми. Все перечисленные лица принимают то или
иное участие в процессе труда и состоят поэтому в известных
отношениях друг к другу. При этом всех их нужно подразде¬
лить на разного рода группы: можно разделить их по специаль¬
ностям, можно их разделить по профессиям, можно их подраз¬
делить по классам. Когда мы делим их по профессиям или по
специальностям, у нас получаются кузнецы, слесаря, токари и
пр. Затем, скажем, инженеры-химики, инженеры-механики,
инженеры-специалисты по паровым котлам или по обработке
волокнистых веществ, или по паровозам и пр. Но ясно видно,
что слесарь, токарь, машинист, грузчик, — это одна статья;
инженер, агроном и т. д. — нечто уже другое; а капиталист,
распоряжающийся всем и вся — это нечто уже совсем другое.
За одну скобку всех этих людей не поставишь. Всякий заме¬
тит, что при всем различии в труде слесаря, токаря, наборщика—
все же они относятся друг к другу в процессе общего труда по
одному, а слесарь и инженер по другому. Слесарь и капита¬
лист совсем и абсолютно по другому... Здесь налицо крупней¬
шие различия в производственной роли, в производственном
значении, в типе, в характере отношений между людьми... Вот
эта совершенно различная роль в процессе производства и есть
основание для деления людей на различные общественные классы»
(стр. 159). Так излагает т. Бухарин эту вторую сторону произ¬
водственных отношений. Здесь нет попытки (вернее, нет воз¬
можности) логически вывести, объяснить классовые отношения
из системы общественной техники.

— 115 —
Но т. Бухарин обращает внимание на то, что отношение
классов опирается на распределение средств производства между
классами: производство включает в себя «во-первых, распре¬
деление людей, их размещение в процессе производства, в связи
с различной ролью в производственном процессе; во-вторых,
распределение орудий производства между людьми». (У Маркса
же наоборот: «во-первых, распределение орудий производства и
во-вторых, — что является дальнейшим определением того же
отношения,— распределение членов общества между различными
видами производства»). «Эти два распределения,— продолжает
т. Бухарин,— входят в число составных частей самого производ¬
ства, или, как говорил Маркс, включены в него. В самом деде,
возьмем наши прежние примеры, хотя бы пример с капиталисти¬
ческим обществом. Мы видим в нем «распределение людей». Эти
«распределенные», то-есть определенным образом расставлен¬
ные в производстве люди, делятся, как мы видим, на классы,
причем основанием этого деления является различная роль
в процессе производства. Но посмотрите! Вместе с этим различ¬
ным распределением людей, вместе с этой различной ролью
этих людей в производстве, связано и распределение средств
труда... Мы видим, таким образом, что различная роль классов
в производстве опирается на распределение между ними средств
производства» (стр. 160 — 161).
Итак, производственные отношения опираются на рас¬
пределение между людьми средств производства. Производствен¬
ные отношения,— говорит Маркс,— являются даже дальнейшим оп¬
ределением того же соотношения. Поэтому ясно, что, положив
в основу общество, а в основу общества — систему общественной
техники, нужно бы об'яснить распределение средств произ¬
водства, а исходя из него об'яснить производственные отношения.
Но путь рассуждения т. Бухарина таков: общество; его
основа — система общественной техники; система обществен¬
ной техники обусловливает расположение людей, размещение их
и отношения между ними, при чем оказывается («Но посмотрите!»),
что эти производственные отношения опираются на распреде¬
ление орудий производства. — И нет попытки (попытки, навер¬
ное, были, но по необходимости тщетные) раньше логически
вывести из системы общественной техники распределение средств
производства, а из них — систему производственных отношений...
Такой печальный результат анализа, которому мы подвер¬
гли ход рассуждений «Теории исторического материализма», мы
получили единственно потому, что методологически неверным яв¬
ляется утверждение общества исходным пунктом исторического
материализма. Исходя из понятия общества, невозможно объяс¬
нить общественные отношения и невозможно понять частные
формы общественных отношений, то-есть исторические формации.
К этой невозможности можно подойти со многих точек зре¬
ния, и в которых некоторые нужно наметить.

— 116 —
«Исходным пунктом, — писал Карл Маркс в неоднократно
упоминавшемся нами введении к «К критике политической эко¬
номии»,— являются индивидуумы, производящие в обществе, а
отсюда общественно обусловленное производство индивидуумов. От¬
дельный изолированный охотник и рыбак принадлежат к лишен¬
ным фантазии измышлениям XVIII века... Производство изо¬
лированных отдельных лиц вне общества есть такая же бессмы¬
слица, как развитие языка без совместно живущих и говорящих
друг с другом людей». Эту чрезвычайно важную основопола¬
гающую мысль Маркса Бухарин приводит в подтверждение того,
что общество и только общество, а не отдельные люди могут
быть исходным пунктом теоретического исследования.
Однако, нужно ли говорить о том, что из приведенных слов
Маркса нельзя сделать вывод, что общество должно быть исход¬
ным моментом социологической науки, что как раз наоборот,
эти слова Маркса говорят о противном?
Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить две мысли,
которые, с точки зрения т. Бухарина, должны были бы быть
равнозначущи, но которые, бесспорно, в действительности со¬
всем не покрывают друг друга. Одно ли и то же «индивидуумы,
производящие в обществе» и «общество производящих индиви¬
дуумов»?
С методологической (и всякой другой) точки зрения первое
понятие, понятие «индивидуумов, производящих в обществе»,
гораздо шире: индивидуумы, которые производят в обществе,
имеют, конечно, много и других свойств, помимо того, что они
производят в обществе, они суть последовательные звенья зо¬
ологического ряда развития, а потому каждый из них являет собой
сложное органическое единство. Тот факт, что индивидуумы
производят в обществе, оказывает решительное воздействие на
развитие человеческого организма, но факт этот не только не
опровергает того, что индивидуумы имеют и другие свойства,
но, наоборот, факт этот обусловлен другими свойствами инди¬
видуума; еще подлежит выяснению, как воздействует произ¬
водство или общественно обусловленное производство на различ¬
ные свойства индивидуума, как влияет общественный процесс
труда на развитие его мозга и на слепую кишку.
Когда же мы говорим: «общество производящих индивиду¬
умов», то имеем в виду «наиболее широкую систему взаимодей¬
ствующих людей, обнимающую все длительные их взаимодей¬
ствия и опиравшуюся на их трудовую связь». Здесь предметом
нашего внимания является система. Система чего? «Система
взаимодействующих людей». Но нам уже нельзя сделать пред¬
метом нашего внимания этих самих людей, взятых в целом.
Над нашим мышлением господствует теперь понятие система, а
взаимодействующие люди рассматриваются как раз постольку, по¬
скольку они составляют систему. Это второе понятие таким обра¬
зом уже, чем понятие индивидуумов, производящих в обществе.

— 117 —
Но возникает вопрос: в какой мере люди вообще могут со¬
ставить систему? — Совершенно очевидно, что они вообще мо¬
гут составить систему только в отношении свой деятельности;
в отношении процесса труда. По этой причине Бухарину хорошо
удастся, исходя из общества, как системы, об’яснить разме¬
щение людей в процессе труда и хорошо удается показать, какие
отношения складываются между людьми непосредственно в про¬
цессе труда, так сказать, в часы труда, но ему, не удается об'¬
яснить, исходя из этой системы, складывающиеся отношения
между людьми вообще.
В самом деле: мы читали только что, что рабский труд
возможен только при низкой технике, «при другой технике
рабский труд невозможен: рабы портят сложные машины и
рабский труд не окупается». Но почему портят? Будучи частью
системы, они должны были бы исполнять функции этой части. Ра¬
бочий не только частица системы, наподобие орудий труда и
животных... «Рабочий (рабовладельческого строя) дает почув¬
ствовать животному и орудию труда,— говорит Маркс,— что он не
подобен им, что он — человек. Дурно обращаясь с ними и с истин¬
ным сладострастием подвергая их порче, он достигает сознания
своего отличия от них» 1).
«Истинное сладострастие» раба, с которым он проявляет
свое человеческое достоинство, возникает не потому, что человек —
частица системы, а потому, что человека, который есть не только
частица системы, хотят сделать частицей системы.
Но этим не исчерпываются грехи т. Бухарина.
«Мы, рассматривая производственные отношения,— поучает
нас т. Бухарин,— сводим их к размещению людей в простран¬
стве. В чем выражается отношение? В том, что каждый человек
имеет, как мы уже писали, свое место, точно так же, как винтик
в часовом механизме. Именно эта определенность положения
в пространстве, «на трудовом поле», делает из этого «размещения»,
«распределения» — общественно-трудовое отношение» (стр. 165).
У нас непременно возникнут некоторые затруднения, если
мы попробуем обратиться к конкретному примеру.
Если на рынке ткач продает свой холст какому-либо владель¬
цу денег, то он вступает с ним в несомненные производственные
(экономические) отношения. Цены меняются, и с ткачом прихо¬
дится торговаться. «То, что вчера несомненно представляло ра¬
бочее время, общественно-необходимое для производства аршина
холста, сегодня перестало им быть, и владелец денег энергично
демонстрирует нашему приятелю это обстоятельство, указывая
ему на цены, назначенные различными конкурентами» 2).
Но что же, собственно, в этом факте является экономическим
отношением? Включается ли в этот экономический факт и то
1) «Капитал», т. I, стр. 134.
2) «Капитал», т. I, стр. 61.

— 118 —
обстоятельство, что владелец денег заставляет ткача снизить
цены на холст? — Согласно т. Бухарину, конечно, нет.
Но мы ничему больше не удивляемся, помня «точные» раз¬
граничения т. Сарабьяяова, которые чрезвычайно близко под¬
ходят к приведенным.
И применяя полученные определения к указанному факту —
продаже холста и к отношению между товаровладельцами, мы
без особенного напряжения мысли можем понять, что экономи¬
ческим отношением здесь является расположение ткача и
владельца денег в пространстве, так, примерно, на расстоянии
полутора или двух аршин, а также их жестикуляция, которая,
может быть, была очень выразительна, особенно, если торгую¬
щиеся — южане, а обмен стоимостями который они производили, это
уже не экономическое отношение, а надстройка над ним.
Иначе и не может быть. Из системы ничего нельзя логи¬
чески вывести, кроме того, что еще раньше было заключено
в систему и что поэтому вовсе не нужно выводить.
Что получается с правом, если исходный пункт —
общество?— Вся «надстройка» неминуемо отделяется
от базиса. Если руководящим понятием или ос¬
новной точкой зрения является система взаимодействующих
людей, система техническая, то, как мы видели уже, эконо¬
мические отношения вывести из этой системы нельзя. Если же
допустить, что экономические отношения все-таки выведены, то
та же преграда выступает перед правом. Когда самому иссле¬
дователю становится ясно, что у него получилось нежелатель¬
ное отделение надстроек от базиса, он начинает утверждать,
что не надо, мол, понимать дело так, как будто надстройки
оторваны от базиса. Но дело, конечно, не в том, что утвер¬
ждает автор относительно того, что у него получается, а в том,
что у него действительно получается.
Так как право отрывается от базиса, то возникает вопрос,
и даже не вопрос, а неразрешимая проблема: как же действует
право на базис? Содержание права при таком подходе к вопросу
представляется не как экономические отношения, содержание
права приходится по необходимости искать в самом праве, так
как базис уже оторван. И если основы материализма усвоены,
то это содержание права об'является отражением производствен¬
ных отношений. Право перестает быть специфической формой
проявления своей сущности — производственных отношений. Его
ролью становится «регулирование» и «санкционирование» произ¬
водственных отношений. Но, раскрыв сущность явлений, наука
должна эти явления понимать, как сущность. Санкциониро¬
вание правом производственных отношений наука должна по¬
нимать, как ту форму, в которой господствующий класс уста¬
навливает свое господство. Оторвав ненаучно форму от ее сущ¬
ности, создают иллюзию, что это форма санкционирует произ-
„Марксистская
теория права“
И. Подволоцного.

— 119 —
водственные отношения. Так, например, Подволоцкий в своей
«Марксистской теории права» ссылается в подтверждение ука¬
занной им такой роли права на слова Маркса в «Святом семей¬
стве» 1). «Право только санкционирует существующие отноше¬
ния» 2).
Что же говорит Маркс в указанном месте? — «Как будто
бесправие не начинается только в самом судебном процессе, и
как будто во Франции не известно уже с давних пор, что право
ничего не дает, а только санкционирует существующие отно¬
шения». Маркс говорит о том, что там, где выступает право,
там лишь начинается бесправие. Он против поставляет беспра¬
вие праву, он вскрывает бесправие под формой права. Какова
тут роль права? Не в том ли, чтобы существующие отношения
угнетения представить в форме для всех равной, общеобя¬
зательной нормы? Не в том ли, чтобы «освятить» (санкциониро¬
вать) бесправие?
Из этой фразы Подволоцкий, упустив противопоставление
сущности форме проявления, выбросив по забывчивости три
слова «ничего не дает», выхватил несколько слов, которые со¬
здают иллюзию, что нормы права имеют самостоятельное зна¬
чение.
У т. Подволоцкого мы читаем: «Ясно... что и нормы права
могут регулировать только уже возникшие с естественной необ¬
ходимостью производственные отношения, а содержание их дол¬
жно отражать эти отношения, раз они их регулируют» 3).
У него, таким образом, содержание права заключается в самом
праве. Именно, оно является «отражением» производственных
отношений. Это дает ему повод так полемизировать с тов. Стучкой:
«Что система экономических отношений есть основное (ба¬
зис, основание), как говорит Маркс, это бесспорно и азбучно,
но при чем же здесь право? Ведь по Марксу право не есть основ¬
ное, а надстройка, под влиянием которой, правда, сама основа
начинает функционировать, как правовая. Но это не меняет
дела. Право не становится от этого содержанием правовых
явлений, а всегда является их формой, мундиром, в которые оде¬
ваются экономические факты. Что Маркс понимал право именно
так, видно из следующей его мысли: «Юридические формы, в ко¬
торых проявляются эти экономические сделки, как волевые
действия заинтересованных, как выражения их общей воли и
как обязательства, к выполнению которых принуждает госу¬
дарство — эти юридические формулы, будучи просто формами, не
могут определить самого содержания сделок, они только выра¬
жают его» 4). В этой мысли, — продолжает Подволоцкий, — Маркс
1) Литерат. наследство, том II» стр. 142,
2) Подволоцкий. Цит. соч., стр. 46.
3) Подволоцкий. Цит. соч., стр. 6.
4) «Капитал», т. III, I полутом., стр. 324.

— 120 —
блестяще вскрыл всю сущность права; показал, что право есть
принудительные нормы государства, закрепляющие данные эко¬
номические отношения; что это только санкция экономических
отношений, что это только форма отношений, содержание которых
дается экономикой, а нормы только формулируют («выражают»)
это содержание» (стр. 173 — 174).
Эта величайшая путаница у Подволоцкого может быть по¬
нята лишь в том случае, если принять во внимание его исход¬
ный пункт; так как содержание права он по необходимости
ищет в самом праве, то указав на производственные отношения,
как на основу права, он спрашивает: «но при чем тут право»?
Он сам говорит, что под влиянием надстройки «основа» (т. е.
производственные отношения) начинает фигурировать, как пра¬
вовая, т. е. эта надстройка есть не что иное, как форма про¬
явления основы — производственных отношений. Но Подволоцкий
этого не может договорить. Он, напротив, возражает себе са¬
мому: «Но это не меняет дела». У него право является формой
проявления — чего бы? — правовых явлений!. «Право не ста¬
новится содержанием правовых явлений, а только их (т. е.
правовых явлений. - Н. П.) формой». Затем он приводит подтвер¬
ждающую мысль Стучки цитату из Маркса, в которой сказано, что
право, как форма, не может определить содержания экономических
(а не правовых) сделок, и резюмирует мысль Маркса, заявляя
в начале фразы, что право закрепляет производственные отно¬
шения, и в конце той же фразы — что право только выражает
данное экономикой содержание.
А потом он продолжает: «Но достаточно. После этой яркой
мысли Маркса неверность взгляда тов. Стучки, смешавшего
надстройку с базисом и форму с содержанием, выявляется вполне.
Мы не сомневаемся в том, что у тов. Стучки намерения были
добрые» и т. д.
Мы же не сомневаемся в том, что это только лишний раз
иллюстрирует, насколько неправильно брать общество исход¬
ной точкой зрения.
Когда Келлес-Крауз заявил, что базис и надстройка могут
быть поняты, как содержание и форма, то указывалось на то,
что он затемнил ясный образ Маркса. Если Келлес-Крауз оп¬
портунистически разграничил исторический материализм от фи¬
лософского, то все же из-за этой огромной ошибки не следует
видеть ошибки там, где он прав.
В связи с этим важно указать, как понимал этот вопрос
Ленин. Вот как он излагает учение Маркса: «Во-первых, эта
теория выработала понятие общественно-экономической форма¬
ции. Взявши за исходный пункт основной для всякого челове¬
ческого общежития факт — способ добывания средств к жизни,
она поставила в связь с ним те отношения между людьми, ко¬
торые складываются под влиянием данных способов добывания
средств к жизни, и в системе этих отношений («производствен¬

— 121 —
ных отношений» по терминологии Маркса) указало ту основу
общества, которая облекается политико-юридическими формами
и известными течениями общественной мысли. Каждая та¬
кая система производственных отношений является, по тео¬
рии Маркса, особым социальным организмом, имеющим особые
законы своего зарождения, функционирования и перехода в выс¬
шую форму, превращения в другой социальный организм»...
«На место различия важного и неважного было поставлено раз¬
личие между экономической структурой общества, как содер¬
жанием и политической и идейной формой» 1).
Как видим, Ленин именно так понимал отношение между
базисом и надстройкой как только и можно понимать, основы¬
ваясь на Марксе.
Мысль о том, что надстройки обладают самостоятельной
реальностью, возникает только тогда, когда представляют себе
общество в виде цельной схемы, когда отвлекаются от реаль¬
ных классовых соотношений.
1) Курсив Ленина. За 12 лет, стр. 57.

ГЛАВА X.
Идеалистическое понимание истории.
Идеализм в истории, как и материализм в истории, самым
тесным образом связан с гносеологической исходной точкой зре¬
ния. Идеалистическое понимание истории есть поэтому идеа¬
лизм — суб'ективный или об’ективный. И об’ективный и здесь
оказывается родственным суб’ективному.
Метафизика далеко не всегда есть сознательное отрицание
изменяемости, процессуальности, движения, но часто она является
просто игнорированием диалектики.
Точно так же и идеалистическое понимание истории. Оно
далеко не всегда есть установление методологически идеалисти¬
ческой точки зрения. Напротив, история знает примеры (фран¬
цузские материалисты, Фейербах), когда мыслители, провоз¬
гласившие точку зрения об'екта и утверждавшие, что сознание
определяется бытием, в применении к истории оставляли эту точку
зрения в стороне, игнорировали ее и вследствие этого фактически
становились на идеалистическую позицию.
Больший интерес, однако, представляют системы, сознательно
определяющие свою точку зрения в истории.
Об’ективный идеализм в истории есть обычно религия,
даже ничем не прикрытая. В достаточно развитой форме мы
встречаем такое понимание истории в христианской религии,
именно в философии Августина Блаженного (начало V века):
одни народы осуществляют царство божие, другие царство дья¬
вола; язычники, разумеется, сыны дьявола, христиане — сыны
божие; всякая власть ниспослана богом, и особенные приви¬
легии должно иметь духовенство. История понималась, как борьба
бога с дьяволом, и как руководительство руки божией по пути
наград и наказаний, и как раскрытие божественного духа и т. п.
Родоначальником более или менее научной философии исто¬
рии обычно считается немецкий поэт-философ конца XVIII
века — Гердер. Трудно сказать, чего больше — объективного
или субъективного идеализма в философии истории Гердера,
и какова роль в ней материализма. Гердер рассматривает, как
два разрозненных фактора истории, способности человека и
окружающую его природу. Он говорит, что способности человека
вложены в него богом, и таким образом становится на почву
об'ективного идеализма. Помимо этого (и это важнее), он ищет

— 123 —
мерила для оценки исторического развития, т. е. становится
на точку зрения суб’екта, и приходит к выводу, что история
свидетельствует о росте гуманности, разума, добра и проч. Эта
оценка истории с суб’ективной точки зрения очень характерна
для Гердера. Наряду с этим Гердер проводил и такие взгляды,
которые оказались очень плодотворными в развитии историче¬
ской науки, вследствие своего материалистического характера.
Он прежде всего исходил из большого, хорошо им проработан¬
ного фактического материала и старался индуктивным путем,
исходя из фактов, установить связь человека с окружающей
его природой. В философии истории Гердера можно отчетливо
видеть и идеалистическую, и материалистическую линию, и эк¬
лектическую теорию взаимодействия.
В нашу задачу не входит дать очерк истории идеалистиче¬
ского понимания истории. Для нас представляет скорее интерес
ход мыслей и способ аргументации «исторического идеализма»
в его наиболее развитой, наиболее отчетливо выраженной форме.
Для этой цели представляется уместным более внимательно про¬
следить за рассуждениями, например, Генриха Риккерта, который
свои гносеологические, и методологические позиции основывает
на идеализме в таком чистом виде, что они могут служить пока¬
зательным об’ектом изучения.
Теории, не следующие за историческим материализмом и
не следующие за Риккертом, более или менее эклектичны. Это
теории взаимодействия, — которые стараются избежать, «одно¬
сторонности», и хотят принять во внимание «все факторы истори¬
ческого процесса» — в противоположность историческому материа¬
лизму, который «односторонне» выдвигает только один «эконо¬
мический фактор». Некоторый интерес представляют собой по¬
пытки дополнить исторический материализм включением в него,
помимо экономического, также и психологического фактора. Та¬
новы теории Бельфорта-Бакса, Жореса, русских народников
и проч., и проч.
Мы знаем, что марксизм не только не отрицает наличия
психических элементов в историческом процессе, но утверждает
их, как одну из многих предпосылок исторического развития.
Если же к этому уже имеющемуся количеству психики еще раз
присоединить психику в качестве психологического фактора,
если получить таким образом психические моменты в двойном
количестве, то эти теории (Дюринга, Бакса, Жореса, народ¬
ников) нужно бы назвать бипсихическими: будучи один раз
предпосылкою, а в другой раз фактором, психика получает такое
преобладание, которое самым пагубным образом отражается на
всех исторических рассуждениях и исследованиях.
Перейдем однако к Риккерту... Чтобы подойти к философско-
историческим взглядам Риккерта, нужно еще раз остановиться
на его гносеологических рассуждениях. Кое-что о них уже было
сказано.

— 124 —
Теперь следует указать, что Риккерт исходит из того прин¬
ципа, что теория познания не должна опираться на психологию
познания: она должна вполне самостоятельно рассматривать про¬
блемы в их логической связи. Вслед за другими философами, он
утверждает, что истина постигается не представлениями, а су¬
ждениями. Можно связать представление с любым другим, но
только тогда, когда мы утверждаем или отрицаем связь между
представлениями, суждение становится истинными.
В самом деле: ничто не мешает нам связать представление
«дерево» с «летанием» и сказать: дерево летает, но эту связь пред¬
ставлений нужно еще утверждать или отрицать. И вот возни¬
кает вопрос: что обусловливает утверждение или отрицание
этой связи. И Риккерт говорит: «То, что я утверждаю, должно
мне нравиться, то, что я отрицаю, должно возбуждать мое недо¬
вольство. Познавание, таким образом, есть процесс, который опре¬
деляется чувствами, а чувства с психологической точки зрения —
всегда удовольствие или неудовольствие. Как бы странно ни зву¬
чало это, что удовольствие или неудовольствие руководит всяким
познаванием, однако это только несомненный вывод из учения,
что в совершенно развитом суждении к представлениям привходит
обсуждение, т. е. утверждение для отрицание, благодаря кото¬
рым из представлений вообще впервые получается познание.
«Даже немыслимо, чтобы нас могло побуждать к согласию
или отклонению что-нибудь иное, чем чувство, выражающееся
в утверждении или отрицании» 1).
Риккерт таким образом переходит на почву психологии,
вопреки своему утверждению, что теория познания должна
отмежеваться от психологии познания. Но попробуем приме¬
нить провозглашенный им принцип к конкретному примеру.
Я скажу: «Во всей Европе произошла победоносная пролетар¬
ская революция». Однако я «чувствую», что не могу этого утвер¬
ждать. Почему? По Риккерту — потому, что мной руководит
при этом чувство удовольствия. Но ведь напротив: я ведь с не¬
сравненно большим удовольствием утверждал бы это, а не от¬
рицал. Очевидно, здесь что-то не так. И неужели сам Риккерт
не видит, что такое обусловливание истины не имеет смысла?
Нет, он это прекрасно видит. Он развивает поэтому в следующей
главе мысль о том, что чувство это коренится в чем то вневре¬
менном, вне сознания находящемся, в чем-то трансцендентном.
А это уже совсем другое дело. Может быть это чувство обу¬
словлено об'ективной действительностью, трансцендентным бы¬
тием? О, нет! Риккерт не может стать на такую «бездоказатель¬
ную» точку зрения.
Он говорит, что эта сила, которая заставляет нас утвер¬
ждать или отрицать что-нибудь, эта сила есть трансцендентное
долженствование.
1) «Предмет познания», стр. 118.

— 125 —
«Я чувствую себя, когда я хочу рассуждать, связанным
чувством очевидности, с которым я согласен, т. е. я не могу про¬
извольно утверждать или отрицать. Я чувствую себя определяе¬
мым силой, которой я подчиняюсь, с которой я сообразуюсь и
которую я признаю для себя обязательной. Эта над-индивидуаль¬
ная сила не может быть отрицаема никем, кто допускает, что
никогда не безразлично отвечать на однозначущий вопрос — нет
или да, что, напротив, должно утверждать или отрицать»...
«Лишь только мы хотим рассуждать, тотчас выступает в опре¬
деленном направлении долженствование. Только на должен¬
ствовании, а не на бытии можно основать истинное суждение».
«Долженствование должно быть во всех отношениях незави¬
симым от суб’екта долженствованием, и именно независимым
в том смысле, что это долженствование существует действи¬
тельно,— безразлично, явствует ли о нем что-нибудь, или при¬
знает его какой-нибудь познающий субъект».
«Итак, если мы хотим независимое от познающего суб’екта
называть также трансцендентным, при этом нужно вести речь
о трансцендентном долженствовании, как предмете познания,
так как без этого трансцендентного характера долженствование
не было бы ручающимся за об’ективность предметом» (стр.
124—138).
Вполне очевидно, что установив такой критерий истины,
как долженствование, Риккерт передает оружие из своих рук
в руки противников. Если долженствование обусловливает утвер¬
ждение или отрицание, то я утверждаю, что никакое должен¬
ствование не вынуждает меня утверждать, что это трансцен¬
дентное долженствование обусловливает утверждение или от¬
рицание. Где то трансцендентное долженствование, которое при¬
нудило бы меня согласиться с теорией Риккерта?
Риккерт взывает постоянно к очевидности. Но для материа¬
лизма (Риккерт предпочитает его называть «гносеологический
реализм») вполне очевидно, что утверждение и отрицание обусло¬
влено трансцендентным бытием. Но эта очевидность для Риккерта
совершенно бездоказательна.
Он утверждает, что теория познания должна начинаться с акта
познания. Мы видели также, что гносеологический суб’ект,
безличное, безымянное сознание, эта «граница» сознания — суб’¬
ект, который Риккерт кладет в основу теории познания, есть
об’ект, а не суб’ект. В § 3 четвертой главы Риккерт сам это при¬
знает. Но он уже ищет выхода в том, что не сам суб’ект, но его
понятие становится объектом исследования («...не сам гносеоло¬
гический суб’ект, а его понятие только становится об’ектом»)
(стр. 168).
При этом он явно чувствует, что эта оговорка неубедительна.
Ведь и всякий предмет становится об’ектом исследования в форме
понятия. Дело идет ив рук вон плохо. Тогда Риккерт начинает
грозить: «Если, несмотря на это, у теории познания оспаривается

— 126 —
право образовывать понятия, которые не являются понятиями
действительности, то пусть это делают. Но тогда теория позна¬
ния вообще должна быть уничтожена» (стр. 168).
Ну, что-ж, пусть такая теория познания и будет уни¬
чтожена!
Но Риккерт пытается еще удержаться на месте. Он про¬
должает: «Эта наука спрашивает о логических предпосылках
познания действительности, и поэтому ее понятия, составляющие
эти предпосылки, не могут быть понятиями действительности,
так как ведь тогда опять нужно было бы спрашивать о логиче¬
ской предпосылке этих понятий, и, следовательно, мы пришли
бы к бесконечному ряду» (там же).
Но почему? Разве нужно искать предпосылок для понятия
действительности? Их нужно искать для познания действитель¬
ности, как говорит Риккерт в той же фразе. Мы не можем говорить
о действительности, не сделав ее своим понятием. Предпосылок
нужно искать для утверждения связи между понятиями, именно,,
для познания действительности. А пользуясь понятием действи¬
тельности и даже трансцендентной действительности, материа¬
листы с большим успехом об’ясняют и то, почему эта действитель¬
ность становится объектом сознания, и даже то, почему Риккерт
исходит из понятия фантастического cyб'eктa. Напротив, исходя
из субъекта ничего нельзя объяснить. И все-таки точку зрения
субъекта Риккерт считает вполне доказательной, а точку зрения
трансцендентного бытия считает бездоказательной, догматиче¬
ской, метафизической.
Вот с такими «доказательными» предпосылками Риккерт
обращается к философии истории. В предисловии к русскому пере¬
воду 1) своей книги он хочет «самым резким образом заявить»,
что всякий видящий в его взглядах политическую тенденцию рис¬
кует совершенно не понять их. «Меня прозвали,— говорит он,—
философом буржуазии. Почему? А потому, что я, между прочим,
оспариваю, так называемое, материалистическое понимание исто¬
рии Маркса и Энгельса. Но ведь я оспариваю его не из полити¬
ческих, но из чисто логических соображений...
«Не существует ни буржуазной, ни пролетарской логики.
Я не согласен с марксизмом лишь постольку, поскольку на¬
хожу, что и теоретические, и политико-практические мотивы
переплетаются в нем совершенно недопустимым с точки зрения
логики образом. Я нигде не выражал своего отношения к поли¬
тическим идеалам социализма».
В сознании своей глубокой правоты и теоретического до¬
стоинства Риккерт протестует против обвинения его в буржуаз¬
ности — на том основании, что он нигде не выражал своего отно¬
шения к практико-политическим идеалам социализма. Он ду¬
мает (и мы это в дальнейшем увидим), что марксисты объясняют
1) Г. Риккерт. «Философия истории». Пер. Гессена. П. 1908.

все действия людей стремлением к экономическим благам; но
так как ни о каких материальных выгодах он и не думал, когда
подвергал критике материалистическое понимание истории, то
ему совершенно осталось непонятным, почему его прозвали фи¬
лософом буржуазии. Ему неизвестно, и мы опять-таки в этом
убедимся, что марксизм далеко не всегда об’ясняет действия
людей их классовыми интересами, но также их классовым поло¬
жением, классовым кругозором, классовой точкой зрения.
«Не существует ни буржуазной, ни пролетарской логики»,
но существует буржуазная точка зрения, с которой Риккерт и
начинает свою «Философию Истории».
«...Во-первых,— говорит он,— во всех эмпирических науках
об’ектам противостоит познающий суб’ект, который, — все равно
являются ли эти об’екты духовными или телесными явлениями,
естественными процессами или продуктами культуры, прини¬
мает их просто как «данные» ему, и во-вторых, суб’ект этот ста¬
вит себе целью познание какой-нибудь части или даже всего
данного ему мира» (стр. 16).
Эта уже известная нам точка зрения суб’екта положена
в основу всех его рассуждений. Так как действительность (им¬
манентная, данная суб’екту) чрезвычайно многообразна, то Рик¬
керт указывает на то, что «познание не может быть воспроиз¬
ведением или отображением об’ектов, что оно есть скорее преоб¬
ражающее их понимание» (стр. 16 — 17).
И Риккерт указывает на два метода научного «преобразо¬
вания» действительности.
Один из них есть установление общих родовых понятий,
охватывающих такие об’екты, индивидуальность которых нас
совершенно не интересует. «Об’екты эти являются для нас лишь
экземплярами общего родового понятия, которые всегда могут
быть заменены другими экземплярами того же понятия... Это
каждому знакомое ограничение интереса нашего общим, тем,
что обще-известной группе предметов, иначе говоря, это гене¬
рализирующее понимание действительности, которое заста¬
вляет нас совершенно неправильно полагать, что в мире дей¬
ствительно существует равенство и повторение; этого рода по¬
нимание действительности обладает вместе с тем для нас большой
практической ценностью» (стр. 19).
Другой метод возникает из того, что нас об’ект интересует
не как экземпляр родового понятия, а, напротив, интересует
постольку, поскольку ему свойственно что-либо особенное, только
ему присущее. «Наши интересы и наши знания направлены на его
индивидуальность, на то, что делает его незаменимым» (стр. 20).
Это индивидуализирующее понимание действительности. Од¬
нако, хотя при индивидуализирующем понимании действи¬
тельности мы и получаем «полную для нас значения» индиви¬
дуальность, все же она не совпадает с индивидуальностью об’¬
екта в самой действительности.
— 127 —

— 128 —
Противоположность между генерализирующим и индиви¬
дуализирующим пониманием действительности имеет исключи¬
тельное значение для логического построения всех наук.
«В принципе... генерализирующий метод применим всюду»,
«Но, по логической сущности своей, историческая наука, посколь¬
ку она себя сознает, совсем не хочет обрабатывать действитель¬
ность с точки зрения общего, а не хочет она этого делать потому,
что на этом пути для нее невозможно достижение тех целей,
которые она, как история, себе ставит».
«В самом деле, в чем заключаются эти ее цели — с чисто
формальной точки зрения? Всегда и всюду историк стремится
понять исторический предмет — будь это какая-нибудь личность,
народ, эпоха, экономическое или политическое, религиозное или
художественное движение — понять его как единое целое, в его
единственности (Einmaligkeit) и никогда не повторяющейся ин¬
дивидуальности, и изобразить его таким, каким никакая дру¬
гая действительность не может заменить его» (стр. 27 — 28).
«Что бы мы ни взяли — «Всемирную Историю» Ранке, «Про¬
исхождение Современной Франции» Тэна, «Историю Германии
в XIX столетии» Трейчке — ...повсюду мы находим, как это и яв¬
ствует из заглавия всех этих трудов, обозначающих каким-ни¬
будь собственным именем определенное историческое целое, ряд
событий, изложенных так, как они однажды произошли в мире, —
и какую бы форму им не придавал историк, события эти изобра¬
жены во всей их особенности и индивидуальности», (стр. 29). «На¬
против, «Учение об ощущениях токов» у Гельмгольца или «Заро¬
дышевая плазма» Вейсмана, «Медицинская Психология» Лотце...—
все эти труды, как это опять-таки указывают их заглавия, со¬
стоящие исключительно из родовых имен, рассматривают у своих
об’ектов лишь то, что позволяет их приравнивать к другим
экземплярам того же самого понятия, и о чем, стало быть, можно
сказать, что оно повторяется любое число раз» (стр. 31).
«Таким образом, исходным пунктом логики истории мы вы¬
ставляем следующее положение: не только в донаучных наших
познаниях существуют два принципиально различных способа
понимания действительности, генерализирующей и индивиду¬
ализирующей, им соответствует также два с логической точки
зрения принципиально различных вида научной обработки
действительности, которые отличаются между собой как своими
конечными целями, так и своими конечными результатами»
(стр. 32).
Установив эти принципы, Риккерт переходит к характери¬
стике индивидуализирующего понимания действительности. Ведь
действительная индивидуальность не может быть исчерпана.
«Историк выбирает из содержания своих объектов то, что для
него существенно». «В исторической науке выбор этот и пре¬
образование должны производиться на основании какого-либо
принципа»... (стр. 47).

— 129 —
И вот Риккерт ищет этот принцип, которым руководствуется
историк, и находит его. «Мы ставим их объекты в известного
рода отношение к нашей воле, связывая их с нашими оценками».
«Если мы понимаем какой-нибудь объект индивидуализирующим
способом, то особенность его должна быть связана каким-нибудь
образом с ценностями, которые уже ни с каким другим об’ектом
не могут находиться в такой же связи; если же мы довольствуемся
генерализирующим пониманием действительности, то с ценно¬
стью связывается лишь то, что одинаково имеется и у других
объектов, и потому может быть заменено другим экземпляром
того же родового понятия» (стр. 48).
Понятии ценности после этого и делается центральным
пунктом философии истории.
Мы уже знакомились с трансцендентным долженствованием,
которое собственно ради ценности и диктует утверждение или
отрицание связи представлений. Тогда видно было, что невоз¬
можно согласиться с таким долженствованием, как и с фан¬
тастическим суб’ектом.
Но сам-то гносеологический суб’ект выглядел очень невинно:
это было «гносеологическое понятие», «граница сознания» и т. п.
Хотя для начала Риккерт и представил его в столь невин¬
ной форме, однако с нашей стороны было бы совсем-таки наивно
думать, что если мы согласимся на утверждение такого безвред¬
ного суб’екта, как «понятие» или «граница», то впредь этот суб'¬
ект не покажет себя иначе.
Чего-чего только этот суб’ект (гнесеологический, ко¬
нечно) не делает с действительностью, такой женственной, та¬
кой податливой. Он ее... генерализирует, индивидуализирует,
расценивает...
Правда, в известных случаях все внимание историка фикси¬
руется на определенном индивидуальном событии, иногда даже
на одной определенной фразе. Ленин отмечал, как истори¬
ческие моменты, в период исторически важных дискуссий наи¬
более удачную или наиболее ходкую или наиболее выразитель¬
ную кем-нибудь брошенную фразу. Но было бы очень странно,
если бы он фиксировал общественное внимание на фразах ка¬
кого-нибудь случайного разговора, например, с посетившим
его Уэллсом.
И зато, напротив, под пером Троцкого этот самый разго¬
вор Ленина с Уэллсом вырос в значительный эпизод. Но здесь
уже видно, что разговор с Уэллсом интересен как сопоставле¬
ние новой и старой культуры, что в этом смысле Уэллс мог быть
заменен «любым другим экземпляром того же самого родового
понятия» и что, таким образом, «индивидуализирующее пони¬
мание действительности» дает форму проявления того, что
постигнуто «генерализирующим пониманием действительности».
И правда, что историк из содержания действительности
производит выбор того, что ему представляется существенным.
Перлин. Исторический материализм.
9

— 130 —
Но познание исторической действительности определяется не
его интересом к ней. Самый этот интерес целиком определяется
исторической действительностью, и в этом случае, как и во всех
других, с точки зрения суб’екта ровно ничего об’яснить нельзя.
Однако попытаемся глубже вникнуть в соотношение гене¬
рализирующего и индивидуализирующего метода познания. Сам
Риккерт не отрицает того, «что индивидуализирующий метод
пользуется услугами и генерализирующего». Он говорит: «Исто¬
рия всегда прибегает к помощи общих понятий о действитель¬
ности, пользуясь ими, как последними элементами, для своих
индивидуальных понятий, и лишь известным образом сочетая
эти общие элементы, она дает нам индивидуализирующее по¬
нимание действительности» (стр. 38).
Но суть вопроса в том, как Риккерт понимает причинность
и закон.
«Причинные связи, если они вообще обладают эмпириче¬
ской реальностью, суть части индивидуальной действительно¬
сти... Напротив, законы всегда общи и потому они лишь поня¬
тия, не больше: иначе ояи необходимо превращаются в метафи¬
зические реальности.
«Учение о методе должно быть однако свободно от метафи¬
зических предпосылок, и потому оно может иметь дело лишь
с индивидуальными причинными связями, как частями эмпири¬
ческой действительности и законами, как общими понятиями».
Но это, конечно, сплошь неверно. Законы, действительно,
общи, но они — ни в коем случае не только понятия; они обла¬
дают трансцендентной реальностью, но выражаются нами в форме
понятий. Конечно, не следует понимать их, как некие протя¬
женные величины. Но они есть общая, об’ективная, необходи¬
мая причинность, с какою происходят процессы действитель¬
ности.
Поэтому учение о методе «может иметь дело» не с «индиви¬
дуальными причинными связями», а с общими, по отношению
к которым индивидуальные суть формы их проявления.
Что именно мы разумеем под причиной — с житейской,
научной, философской, религиозной, математической точки зре¬
ния — это целиком зависит от условий времени и места, от со¬
держания наших знаний, понятий, терминов и проч. Но всегда
нашему более или менее удовлетворительному пониманию со¬
ответствует реальный факт, подтвержденный непосредственно
или косвенно практикой.
Можно установленную связь между фактами называть не
связью, а зависимостью, можно называть ее функциональной,
причинной или еще иначе — но реальные факты остаются в своей
связи, или в своей зависимости, или в своем отношении; мы мо¬
жем говорить, что реальное явление «создает», «вызывает», «про¬
изводит», «приводит в движение», «разрушает», «уничтожает», «пре¬
вращает» какое-нибудь другое явление; самый характер названия

— 131 —
зависит в своей истории от того, связь между какими фактами
мы наблюдали первоначально. Меняется толкование причин¬
ности, но не самая причинность.
Для того, чтобы понять, какой смысл мы вкладываем в тот
или другой термин, нужно вдуматься в содержание нашего со¬
знания; для того, чтобы создать явления, которым соответство¬
вал бы смысл термина, нужно нечто гораздо большее.
У Риккерта же закон, как общее, есть только понятие,
а причинность, как индивидуальное, свойственна и эмпириче¬
ской действительности. Поэтому понятие закона и причинной
необходимости далеко расходятся в его философии. Но для
этого расхождения нет никаких оснований.
Что касается законов, как общих понятий, то они полу¬
чаются в результате отвлечения от конкретных явлений; зна¬
ние конкретное получается в результате сведения абстракций
к единству.
И в этом Риккерт видит противоположность генерализи¬
рующего и индивидуализирующего понимания действительности.
Но если законы есть действительные законы, а не только
общие понятия, то ясно, что индивидуальная действительность
есть форма проявления этих законов.
Поэтому, если наше мышление обусловлено об’ективной дей¬
ствительностью, то мы вынуждены приспособить генерализирую¬
щий метод к индивидуализирующему, или путь от конкретного
к абстрактному — пути от абстрактного к конкретному.
А как это достигается, мы видели уже в первой главе. Мы
видели, что мы вынуждены сначала искать общее, а потом итти
от него к конкретному.
Но как обстоит дело с суб’ективной точки зрения?
Так как действительности вне нашего сознания нет, то
почему бы, в самом деле, свободно развивающееся «генерали¬
зирующее» мышление вдруг свернуло на дорогу индивидуали¬
зирующего? Что дало бы ему толчок для такого поворота —
если смотреть на дело с субъективной точки зрения, той точки
зрения, которая есть не что иное, как солипсизм?
В дальнейшем Риккерт устанавливает два чрезвычайно важ¬
ных в его философии понятия: это — действительность, свободная
от всякого понимания, и действительность, как культура. «Сво¬
бодная от всякого понимания действительность» (какой характер¬
ный термин!) это есть та многообразная действительность, конечно,
по прежнему имманентная, которая не подвергалась ни донаучной,
ни научной обработке понятиями. Напротив, действительность,
как культура, «ни в коем случае не есть свободная от всякого по¬
нимания действительность, которую можно подвергнуть любой
обработке и любому преобразованию посредством понятий».
«Она, напротив, продукт известного понимания, опреде¬
ленная, вырезанная из действительности часть ее» (стр. 81).
Предположим, рассуждает Риккерт, что все-таки можно

— 132 —установить общие законы общественной жизни, т. е. законы той
самой действительности, которая подвергалась «обработке» со
стороны культуры. Тогда, повидимому, установление историче¬
ских законов не представляет собой ничего противоречивого.
Но всякая история есть история культуры (данной инди¬
видуальной культуры); культура же «обработала» уже по своему
действительность (в частности общественную жизнь). Спраши¬
вается, кто может поручиться за то, что действительность, «об¬
работанная» наукой, совпадает с действительностью, уже «об¬
работанной» культурой?... «Кто может поручиться,— спрашивает
Риккерт, — что расчленение, на основании которого мы и назы¬
вали культурой известную часть действительности, останется не
тронутым, после того как генерализирующее понимание действи¬
тельности попробует и сюда наложить свою тяжелую руку»?
(стр. 82). ‘
И действительно, за это никто не может поручиться. На¬
против, история показывает, что люди имеют самое превратное
представление о своей общественной жизни. И потому законы,
установленные общественной наукой, могут не совпасть с «рас¬
членением действительности в культуре». «Это было бы,— говорит
Риккерт,— по меньшей мере делом чудесного случая» (стр. 83).
Так как между генерализирующим и индивидуализирующим
пониманием действительности лежит непроходимая пропасть (с ме¬
тафизической точки зрения Риккерта), то ясно, что, устано¬
вив законы действительности, мы разбиваем историю культуры.
Здесь Риккерт привлекает к себе на помощь понятие исто¬
рического универсума. «Под историческим универсумом... сле¬
дует понимать наиболее обширное историческое целое, какое
только возможно мыслить, а следовательно, нечто такое, что
по своему понятию уже является чем-то единственным и индиви¬
дуальным, при чем об'екты специальных исторических исследо¬
ваний должны быть индивидуальными членами этого целого.
Кроме того, принципы истории должны быть вместе с тем прин¬
ципами единства этого универсума.
«Уже из этого одного следует, что наука, формулирующая
законы и вместе с тем желающая быть учением о принципах
истории, не только стоит перед большими или меньшими труд¬
ностями, но что она логически невозможна».
И в самом деле: если законы — это лишь общие понятия, то
как они могут быть принципами единства индивидуального це¬
лого, по отношению к которому отдельные исторические процессы
представляют собой индивидуальные члены этого целого?
Но все эти замечания теряют всякое значение, если смотреть
на законы не с суб'ективной, идеалистической точки зрения.
Эта необоснованная точка зрения, ничем не оправданная, не
только заставляет Риккерта противополагать генерализирующий
и индивидуализирующий методы, она ведет к отрицанию сущ¬
ности явлений и не умеет противопоставить сущность форме

- 133 —
проявления. Поэтому такая философия превращается в апофеоз
общих мест.
Ибо что такое, в самом деле, общее место? Это — сущность
без формы проявления или форма проявления без сущности.
Лишенная возможности искать за видимостью явлений их
подлинную сущность, такая философия истории проповедует
необходимость распластать всю историю в одной плоскости, где
нет критерия необходимости, где нет критерия повторяемости,
и где нечего делать поэтому науке.
Необходимым выводом из такого понимания истории было
бы провозглашение одинакового значения всех фактов истории.
Но очевидная немыслимость такой исторической теории может
нас подготовить к тому, что и здесь будут попытки найти соот¬
ветствующую лазейку.
Этой лазейкой оказывается та самая ценность и ради нее
долженствование, которые выручали Риккерта в поисках кри¬
терия истинности. Применение критерия ценности дает Риккерту
возможность вновь расположить факты истории в различных
плоскостях. Эта ценность служит для него, так сказать, системой
координат, в которой можно представить отношение фактов
друг к другу.
«Если философия истории, как наука о принципах, говорит
Риккерт, вообще имеет raison d'âtre, то она должна быть учением
о ценностях, сообщающих единство универсуму, и вместе расчле¬
няющих его.
«В отношении к этим ценностям становится также возмож¬
ным истолковать и единый смысл всего исторического развития»
(стр. 100). «Но лишь в том случае... если возможно найти сверх-
исторические ценности, представляется возможной также фило¬
софия истории» (стр. 110).
«Размышление же о всех сверх-исторических ценностях не
относится уже более к области специальной философской науки,
какой является философия истории, оно теснейшим образом свя¬
зано с построением философии вообще. Мы видим, таким образом,
что философия истории, как наука о принципах, соприкасается
здесь с более общими философскими исследованиями, в особен¬
ности же с учением о смысле мира иди, говоря более научным
языком, с учением о смысле человеческой жизни» (стр. 110).
И Риккерт погружается обратно «туда», в трансценденталь¬
ную философию, откуда он вынырнул для того, чтобы пофило¬
софствовать об истории; но мимоходом коснувшись смысла че¬
ловеческой жизни, смысла мира, он уже явно распахнул двери
перед религией.
«Не существует ни буржуазной, ни пролетарской логики»,
но существует глубоко реакционная буржуазная точка зрения,
и из нее исходит буржуазная идеалистическая философия.
Риккерт с разных сторон атаковал историческую науку:
историческая наука не хочет искать законы; генерализирую-

— 134 —
щий метод не может быть пригоден для истории, а законы уста¬
навливаются только генерализирующим методом; законы разбили
бы культуру; законы не могут быть принципами универсума
и пр. Но все эти попытки разбиваются о ту объективную (трансцен¬
дентную) действительность, которую Риккерт отрицает.
Риккерт объявляет, что и все другие способы понимания
истории построены на принципе ценности. Он говорят: «Осо¬
бенно характерным в этом отношении является материалисти¬
ческое понимание истории, и притом в своем первоначальном виде,
в каком оно. вылилось в «Коммунистическом Манифесте» и по¬
скольку оно, совершенно независимо от теоретического или ме¬
тафизического материализма, ограничивается истолкованием эмпи¬
рической, исторической жизни».
«Уже то обстоятельство, что по происхождению своему оно
тесно связано с определенной политической программой, со¬
ставной частью которой оно является, указывает, где мы должны
искать для него руководящей точки зрения ценности. Для того,
чтобы понять его, необходимо иметь в виду, что интересы его
творцов вращались исключительно вокруг борьбы пролетариата
и буржуазии, и что победа пролетариата была центральной аб¬
солютной ценностью. И если в настоящую эпоху существенным
по отношению к этой ценности является взаимная борьба двух
классов, то и вся история, согласно материалистическому пони¬
манию, есть не что иное, как история классовой борьбы, что
сообщает ей ценность и единство. Имена борющихся партий
меняются: свободные и рабы, патриции и плебеи, феодалы и кре¬
постные, цеховой мастер и подмастерье являются враждующими
классами. Но наиболее существенным и собственно важным,
опять-таки по отношению к руководящей точке зрения ценности„
является то, что повсюду, на всех различных ступенях обществен¬
ного развития, притесняемые борются с притеснителями, эксплоа¬
гируемые с эксплоататорами. Таким путем материалистиче¬
ское понимание истории находит общие принципы историче¬
ской жизни, но точно также и всю теорию со всеми подробностями
вполне определяет абсолютная ценность — ожидаемая победа
пролетариата. В настоящей борьбе самым главным моментом
вследствие его решающего значения представляется борьба за
экономические блага. В виду этого в истории самая главная
роль отводится экономической жизни, а потому также разде¬
ление истории на эпохи должно соответствовать различным
формам хозяйства. Отсюда и возникает материалистическое, т. е.
экономическое понимание истории» (стр. 103). Так Риккерт
излагает и истолковывает учение Маркса и Энгельса.
Возникает вопрос: зачем Риккерту понадобилось извратить
дело, заявив, что исторический материализм устанавливает свои
законы «совершенно независимо от теоретического или мета¬
физического материализма»?
Дело в том, что если существует действительно, а не только

— 135 —
в воображении, реальный мир, то ведь в критике марксистского
учения следует прежде всего поставить вопрос: действительно
ли история есть история классовой борьбы, или нет? Ведь если
существует реальный мир, то есть и критерий истинности теории.
Но Риккерт не только сам стоит на точке зрения, исходя из
которой нельзя утверждать существование реального мира. Он
хочет показать, что творцы исторического материализма созда¬
вали свою теорию независимо от теоретического материализма,
то-есть независимо от реальности об’ективного мира, то-есть
независимо от утверждения об'ективной истины.
А если теория устанавливается независимо от признавания
об’ективной истины, то она, конечно, построена не на истинно¬
сти, а на желательности.
Но существует об'ективный мир и существует об'ективная
истина и только с точки зрения истинности можно критиковать
материалистическое понимание истории.
Это все равно, как если бы на вопрос, «было ли в сентябре
1923 года землетрясение в Японии, или нет» — последовал ответ:
«вы спрашиваете потому, что для вас человеческая жизнь и куль¬
тура представляют абсолютную ценность». Но ведь дело не в том,
почему я спрашиваю, а в том, соответствует ли действительности
это сообщение.
«Вряд ли нужно, — продолжает Риккерт, — еще более под¬
робно (!) доказывать (!), насколько это понимание истории за¬
висит от точек зрения ценности. Быть может, Геффдинг прав, го¬
воря, что материалистическое понимание истории учит нас тому,
что здоровое социальное развитие невозможно без экономиче¬
ского базиса и без справедливого распределения элементар¬
ных жизненных благ» 1).
«Во всяком случае, для марксизма необозримая масса
поступков и стремлений всех веков должна быть лишена вся¬
кого смысла» (стр. 103 — 106).
Риккерт, этот ученый философ, эта всемирная знамени¬
тость, оказался просто неспособным понять Маркса. Он думает,
что для марксизма множество человеческих поступков должно
оказаться непонятным. Ему кажется, что материализм сводится
к тому, чтобы в каждом человеческом поступке видеть экономи¬
ческий интерес, тогда как материализм сводится к тому, чтобы ис¬
ходным пунктом считать общественный процесс производства.
И эта неспособность понять учение Маркса обусловлена
целиком суб'ективной точкой зрения. Если просматривать все
те критические замечания, которые целыми тучами окружают
исторический материализм, то приходится сделать вывод, что
1) «Здоровое социальное развитие невозможно без экономического
базиса». А «нездоровое»? Неужели оно возможно так-таки без всякого
экономического базиса?! Впрочем, Риккерт не это хотел сказать. Он
хотел сказать, что под социальное развитие нужно подвести экономи¬
ческий базис. Такова суб’ективная точка зрения!

— 136 —
непонимание марксизма является не случайностью и не только
умышленной предвзятостью, а исходной позицией. Бернгейм за¬
являет, что марксисты отвергают дарвинизм, потому что они воюют
со свободной конкуренцией, которую он, повидимому, считает
столь же вечной, как и борьбу за существование, и говорит,
что особенно блестящую критику марксизма дает Сеньобос, а
Сеньобос в своей «блестящей» критике устанавливает, что мар¬
ксисты не принимают во внимание всех материальных условий,
например, географической среды. Непонимание марксизма про¬
никает всю критику его со стороны народников и других крити¬
ков. Иначе и быть не может.
Суб’ективная точка зрения растлевает науку. «Нашему зна¬
нию, — проповедует Кареев, — доступны только явления, никак
не самая сущность вещей. Наука может заниматься только
явлениями» (соч., том I, стр. 25).
Опутывая себя сетями своей исходной суб’ективной точки
зрения, ставя себе преграды, идеалистическая философия исто¬
рии подтверждает на деле связь науки с гносеологией и огром¬
ное значение методологически правильно доставлениях опор¬
ных пунктов.

СОДЕРЖАНИЕ.
Предисловие 5
Глава I. Предмет, метод изложения и значение исторического
материализма.
Материализм и идеализм 8
Отношение между диалектическим и историческим материа¬
лизмом 11
Метод изложения исторического материализма 13
Глава II. Старый спор об’ективной и суб’ективной точках зрении.
Суб’ективный и об’ективный идеализм 18
Суб’ективная точка зрения 10
Опровержение солипсизма 23
Об’ективная точка зрения. Единство суб'екта и об’екта . . 25
Об ализарине и каменно-угольном дегте 26
Глава III. Точка зрения материалистической диалектики.
Основной принцип
Точка зрения движущегося об’екта 31
Метафизическое мышление 35
Диалектика мышления и диалектика действительности ... 37
Когда мы применяем термин «диалектика» 39
Диалектические термины 39
Логика противоречий 40
Переход качества в количество 42
Переход количества в качество 43
Триада 45
Глава IV. Диалектика сущности и формы.
Сущность и форма проявления 47
Сущность и вещь в себе 51
Содержание и форма 53
Глава V. Сущность исторического процесса.
Труд 56
Производительная сила общественного труда 58Простые моменты процесса труда 59
Географическая среда 60
Роль идеологических моментов в процессе труда 01
Диалектика понятий «п р о н з в о д и т е л ь-
ные с и л ы» и «производственные о т-
ношения» 63
Производительные силы 63
Производственные отношения 64
Глава VI. О классах, нраве и государстве.
Класс и профессия 71
Скрытый характер классового деления общества ...... 74
Правовая форма 74
Политическая форма ... 7
138
Глава VII. О религии и об искусстве.
Постановка вопроса . 80Об'ективная сущность человека 81Возникновение религиозной формы .... ... 83Художественная форма . 86Глака VIII. Учение о базисе н надстройках.
Суб’ективированное толкование исторического процесса . . 92
Постижение исторического процесса с точки зрения прак¬
тической деятельности 96Понятие общественной формации 98М о т о Д И С О Ц 1Г о л огня . . 100
Термины «базис» и «надстройка» 101Об’октивпая нлпматерии.шстнческаятичка зрения в истории 103Освобождение от теории факторов в истории 106
Глава IX. О различных исходных позициях и изложении исто¬
рического материализма.
«Исторический материализм» В. Сарабьянова 109«Теория исторического материализма» Н. Бухарина .... 112
«Марксистская теория права» И. Подволоцкого . . . 118
Глава X. Идеалистическое понимание истории. 122

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО УКРАИНЫ.
Социально-экономическая и историческая литература.
Адлер, Ф. Марксизм, как пролетарское мировоззрение. Стр. 41, ц. 20 кои.
Балабанов, М. История революционн. движ. в России. Стр. 450. ц. 1 р. 90 коп.
Балабанов, М. История рабоч. класса в России. Ч. I, изд. 3-е. Стр. 177. ц. 1 р. 20к.
Балабанов. М. Россия и европейские революции в прошлом. Вып. 1, Россия
и Великая Французская Революция. Изд 2-е, Стр. 93, ц. 50 коп. Вып. II.
Россия и Революция 1848 г. Сгр. 175 ц. 75 коп. Вып. III. Парижская
Коммуна. Стр. 170. ц. 60 коп.
Беер, М. Всеобщая история социализма и социальной борьбы. Часть I. Древ¬
ний мир. Стр. 112, ц. 50 коп. Часть II. Средние века. Стр. 100. ц. 5О к.
Часть III. Новое время. Стр. 128, ц. 50 коп. Части IV и V (с 1750 по
1920 г.), ц. 1 р. 35 коп.
Бернштейн, Эд. В годы моего изгнания. „Книга дает очень много для по¬
знания природы ревизионизма" (Правда). Стр. 180, ц. 85 коп.
Богданов, А. Начальный курс политической экономии в вопросах п ответах.
Стр. 190, ц. 50 к.
Богданов, А. Краткий курс экономической науки. Стр. 242. ц. 1 руб.
Борхард, Юл. История хозяйственного быта Германии. Ч. I Стр 144, ц. 80 к.
Бухарин, Н. Теория исторического материализма. Ц. I. 20 коп.
Бухарин, Н. и Преображенский. Е. Азбука коммунизма. Стр. 320, ц. 1 р. 10 к.
Вопросы искусства в свете марксизма. Сборник статей: Бюхера, Гроссе,
Луначарского, Маркса, Плеханова, Троцкого. Фрbче, Фукса. Под ре¬
дакцией Я. С. Розанова. Стр. 315, ц. 1 руб.
Дашковский, П. Конспектированный курс политической экономии Общая
часть. Лекции, чит. в Университете им. Артема. Изд. 2-е. Стр. 320.
ц. 1 руб. 40 коп.
Дарвинизм и марксизм. Сборник статей: Бюхнера. Блашко, Вольтыапа, Герк¬
нера, Дине-Динеса, Дицгена, Каутского, Кунова, Лафарга, Лориа,
Паннекука, Тимирязева. Унтермана, Ферри. Эвелвкг, Энгельса. Под
ред. М. Равич-Черкасского. 2-е, значительно дополненное издание.
Стр. 322. ц. 1 руб. 20 коп.
Золотарев, А. Из истории Украинской Центральной Рады. Стр. 36, ц. 10 к.
Исторический материализм (источники, комментарии и библиография). Сбор¬
ник статей. Пособие для партшкол, политкурсов и кружков мар¬
ксистской мысли. Ц. 60 к.
Каутский, К. Карл Маркс и его историческое значение. Стр. 48, ц 40 коп.
Каутский, К. Размножение и развитие в природе и обществе. Стр. 180,
ц. 70 коп.
Каутский, К. Экономическое учение К. Маркса. Стр. 160, ц. 70 коп.
Качинский. В. Очерки аграрной революции на Украине. Вып. I. Уравни¬
тельный раздел земли. Стр. 108. ц. 50 к. Вып. II. Обобществление
сельского хозяйства. Стр. 112. ц. 50 к.
Каган, С. Аграрная революция на Киевщине. К вопросу о социальных и
политических процессах на селе. Стр. 75, ц. 60 к.
Ленин, Н. Империализм, как новейший этап капитализма. Стр. 92, ц. 40 к.
Ленин, Н. О новой экономполитике Соввласти. Ц. 5 к.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ТОРГОВЫЙ ОТДЕЛ:
Харьков, пл. Тевелева, № 4.
Отделения, торговые конторы и магазины во всех губернских и окружных городах УССР.

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО УЬТАИНМ
Социально-экономическая и историческая литература
Маркс. К. 18-с Брюмера Луи Бонапарта. Перевод под редакцией и с прим.
В. Базарова и И. Степанова. Стр. 80, ц. 55 к.
Маркс, К. К критике политической экономии. С прил. статьи Маркса „Вве¬
дение к критике полит экономии4*. Стр. 176, ц. 1 руб.
Майоров, М Из истории революционной борьбы на Украине (1011 ЮН* г»
Ц I руб.
Марксизм и национальная проблема. Сборник статей. Стр. 278, ц. 75 \
[ Марксизм и этика. Сборник статей под ред. Я. С. Розанова. 2 о изд.,
fCTp. 445, ц. J р. 55 к.
Мысли и изречения В. И Ленина Сборник иод ред. М. Равич-Чоркасского.
Стр. 218, ц 0U к.
Памяти Людвига Фейербаха Сборник статей к 50-л от и ю со дня смерти-
: Изд. 2-е( дополненное. Стр. 190, ц. 88 к.
Павлович, М. Экономические основы ннешней политики современных госу¬
дарств. (Что такое милитаризм?). Стр. 56. ц. *25 к.
; Первый (Раза Р. С.-Д. Р. П Сборник статей и материалов под ред. Алгм
сопи. Стр. 192, ц. 90 к.
Первое мая. Сборник статей и материалов. Составил М. Гавич-Черкаеекип,
I ц. чо к.
L Плеханов. Г. Статьи о религии. Сборник, составленный Я. Розановым
Над. 2-е, дополненное. Стр. 206, ц. 90 к.
Плеханов. Г. Утопический социализм начала XIX в Стр. 90, ц. 15 к.
Плеханов, Г. Очерк по истории материализма. Гольбах, Гельвеций, Маркс.
Иод ред. и с нредисл. проф. Столпнера. Стр 132, ц. 1 р.
Проблема преступности. Сборник статей иод редакцией Я. 0. Розанова.
Стр. 260, п. 1р.
РавичЧеркасскин. IYI История Коммунистической Партии Украины. Стр. 248.
ц 2 руб.
Розанов. Я. С. Исторический материализм. Бнблногр. книжной п журнальной
литературы за 1865—1924 г. Стр. 156, ц. 95 к.
Сальвиолн, Г. Капитализм в античном мире. Этюд по истории хозяйствен¬
ного быта. Стр. 187, ц. I р. 50 к
Семковсний, С. Ю., проф. Исторический материализм. Сборник статей.
Изд. 4-е. Стр. 296. ц. I р. 40 к.
Семкоаскпй, С. Ю , проф. Конспект лекций но историческому материализму.
И *д. 4-е. Стр 152, ц. 55 к.
Семковсний. С. Ю, проф. Теория относительности и материализм. Стр. 60.
ц. 45 к.
Тучапский, П. Л. Из пережитого. Девяностые годы. (Б книге много цепных
и новых данных для работающих в области истории партии). Стр. 72.
L Ц. 50 к.
у Шесть с‘ездов нашей партии. 189S-1907 г. Стр. 64, ц. 20 к.
£ Энгельс. Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства
Стр. 34, ц. 50 к.
Эрде. Годы бури и натиска. Часть первая. На Левобережыь 1917 г. Стр. 12U
* ц. 55 к.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ТОРГОВЫЙ ОТДЕЛ:
Харьков, пл. Тевелева, № 4.
Отделения, торговые конторы и магазины во всех губернских и окружных городах УССР.